Самый громкий процесс нашей эры. Приговор, который изменил мир (Опыт исторической реконструкции)

Изгнание менял

Эпизод с изгнанием менял вызывает массу споров и вариантов объяснения, но его совершенно невозможно трактовать как проявление пацифизма. Это провокационный акт по отношению к властям, перед носом у римлян наблюдавших за площадью из крепости Антония. Любопытно, что во время инцидента, связанного с изгнанием торговцев и менял, работающих у Храма (а не в Храме!), храмовая стража, коей было вменено следить за порядком, не вмешалась и не применила свои полномочия, не пустила в ход дубинки, которыми обладала… А ведь Храм – это и военная крепость, и национальная сокровищница, тут самовольничать не заведено! Может, стража признала Его как Машиаха – Первосвященника, имеющего право реформировать Храм, изгоняя коллаборационистов, его оскверняющих? Им были знакомы строки «Завещания 12 Патриархов»: «Тогда восставит Господь священника нового, коему все слова Господа откроются, и сам будет вершить он суд правды на земле множество дней. И взойдет на небесах звезда его» (Завещание Левия, 18). Действия Иисуса имеют прямые параллели с властными шагами Иуды Маккавея по очищению храма от осквернения (1 Макк., 4: 36–60; 2 Макк., 10: 1–8). А всю торговлю наверняка контролировала храмовая верхушка, тесно связанная с римскими оккупантами, уж очень был прибылен конвертационный бизнес, принимая во внимание разницу в цене золота и серебра в разных концах огромной Римской империи; да и жертвенные животные приносили немало денег. Деньги не любят шума, администрация Храма должна была это понимать и не допускать эксцессов. Хотя бизнесом занималась только узкая прослойка евреев, крупных купцов, обладавших большими капиталами, их, вопреки расхожему мнению, было мало. «Мы не коммерческий народ», – писал Иосиф Флавий.

А возможно, причиной лояльности и нерешительности стражи был страх и они не рискнули вмешиваться, в силу подавляющей многочисленности и вооруженности его спутников? Стража Храма была скромной по числу, не более двухсот человек, согласно Флавию – на каждые из десяти ворот Храма приходилось по двадцать человек стражников. А о наличии серьезного числа и грозных видом соратников говорит и Матфей: «…захотели схватить Его, но побоялись народа, считавшего Его пророком» (Мф., 21: 46). То же самое говорит и Лука: «Искали первосвященники и книжники, как бы погубить Его, потому что боялись народа» (Лк., 22: 2). Очевидно, что повод бояться у храмовой стражи был, Его поддерживал народ – евреи Иерусалима и паломники, группа которых была достаточно многочисленной и, возможно, вооруженной (судя по мечам у учеников Иисуса).

Вообще эпизод с изгнанием торговцев и менял несколько странный.

Во-первых, никаких менял в самом Храме не было, они работали на специально отведенной территории, предписанной законом, и были необходимой частью ритуала. Торговцы продавали животных и птиц, назначенных для жертвоприношения, а менялы обменивали разнообразную валюту на шекел-ха-кодеш (священный шекель), применявшийся в культовой практике, как единица, пригодная для жертвования, в священную казну Храма – корбан. Для внесения в корбан не годились монеты с изображениями разнообразных «кумиров» – царей, императоров и более мелких паханов, чеканивших свою монету на просторах ойкумены, так как они оскверняли храмовую казну, ввиду того что изображения людей запрещены Законом. Карманы местных бизнесменов отнюдь от этого осквернения не страдали (бизнес есть бизнес), тем более что прибыль была весьма заметной. Но не вся площадь Храмовой горы освящена, на большей части можно менять деньги и торговать и т. п.

Во-вторых, что именно вызвало гнев Иисуса – сказать сложно. Он с самого детства, многократно, бывал в Храме и был хорошо знаком с его укладом и распорядком, видел этих бизнесменов не раз, даже точно знаком с их ценами: «Не две ли малые птицы продаются за ассарий?» (Мф., 10: 29). Его родители не были очень богаты и, видимо, покупали для обязательной жертвы голубей или горлиц (Лев., 12: 6). Возможно, Его возмутило, что на жертвенных птиц торговцы взвинчивали цены? «Если же он не в состоянии принести овцы, то в повинность за грех свой пусть принесет Господу двух горлиц или двух молодых голубей, одного в жертву за грех, а другого во всесожжение, пусть принесет их к священнику…» (Лев., 5: 7–8).