Санки

3

Я вздрогнул, меня будто толкнули, я открыл глаза и вспомнил момент удара – у Дена очень сильная рука, щека до сих пор побаливала. Я посмотрел на часы – 4:15, можно спать еще три часа, повернулся на другой бок и тут увидел небольшой темный силуэт.

– Не-е-е-е-ет! – простонал я вслух и сгримасничал так, будто сейчас заплачу, натянул одеяло на лицо и сжался от пронзающего все тело страха, тысячи ножей вонзились в мое тело одновременно, спину жгло, я лежал на куче раскаленных углей и не мог шевельнуться – санки. Они стояли на том же месте и смотрели на меня лицевой решетчатой стороной. Полоски, словно тюремная камера, отрезали часть комнаты и заперли меня внутри моего собственного отчаяния.

Я снова начал думать, периодически зажмуриваясь и открывая резко глаза в ожидании, что санки пропадут, но этого не случилось. Решение было принято – утром, когда папа перед работой зайдет в мою комнату пожелать хорошего дня и увидит санки, признаюсь во всем, расскажу, как все было, и понесу достойное наказание. Я отвернулся от санок и натянул одеяло еще больше, ступни оголились и почувствовали холодный воздух. Запах школьной еды вызывал тошноту и рвотные позывы, тело было напряжено до предела, а мышцы на ягодицах сжались и засвербели в предвкушении ударов ремня. Конечно же, ремень я стерплю, он даже «пойдет мне на пользу», как считают некоторые, а вот презрение ребят – нет. Я лучше умру, но не сдам остальных, расскажу, что сделал это один, и сам за все отвечу. Я уснул.

Следующим днем.

Школьный звонок резко и неожиданно ворвался в мое сознание – разбудил. Я открыл глаза и тотчас оторвал тяжелую голову от книги, ребята стояли вокруг меня, их лица отражали смех, губы беззвучно шевелились, я не слышал их, потому что звонок все еще продолжал раздражать мои барабанные перепонки. Тут все расступились и передо мной появился Ден, одетый в темно-красный свитер, связанный бабушкой на вырост, голова торчит из воротника, будто из песка. Он схватил меня за грудки и прямо в лицо проговорил: «Хватит спать, бежим в столовку!» – словно проскреб металлическим скребком по бордюрному покрытию, от него разило колбасой и белым сдобным хлебом. Я скинул все вещи в рюкзак и побежал следом за всеми. Это состояние было похоже на сон, я пытался восстановить свое утро дома, но мое сознание напрочь отказывалось, и тогда я решил, что, наверное, сейчас – это сон и утро дома еще впереди. Весь класс в привычном нам режиме торопился в столовую, обычно я плетусь сзади, но сегодня толпа поглотила меня и я оказался в самой середине, мне даже не нужно было шевелить ногами, меня толкали сзади так, что я прижимался к холодному кожаному портфелю Сашки, который в свою очередь нажимал на тех, кто перед ним. Мы вывалились на лестничный проем, и кто-то из первых упал, все последовали за ним, я прижался к Сашке и сгруппировался, пытаясь приготовиться к удару, но падение оказалось на удивление мягким и безболезненным, на меня сверху навалились еще несколько человек, а вот тем, кто упал первыми, не повезло – их стоны и крики вырывались из самого сердца человеческой кучи.

Когда я поднялся и отряхнул брюки, перед нами, словно железный занавес, выросли три силуэта: завуч, библиотекарша и училка младших классов. Они втроем, будто апостолы нашей школы, всегда являлись в ненужном месте в неподходящий момент. Так было и в этот раз, они стояли и резали нас на части своими кровавыми глазами, пылающими досадой и презрением. Их голоса отражало эхо коридора и возвращало ко мне множество раз, тогда я понял, что все это явь, а не сон, и вновь попытался вернуться в утро. Вспомнил, как встал, как впопыхах собирался, натягивал брюки, запихивал в себя бутерброд и заливал его горячим чаем, кажется, я даже все еще чувствую неприятную шершавость на обожженном языке. Наверно, я просто забыл про санки, не заметил и они до сих пор стоят в моей комнате. Мама сегодня придет домой раньше всех, войдет в мою комнату и увидит санки, позвонит папе, он приедет с работы и…

Страх с новой силой охватил меня, словно электрический разряд пробежал по телу, ударил в ноги и вернулся обратно в голову. По ногам неожиданно побежала горячая струйка, я обмочил штаны, не сильно, совсем чуть-чуть, но это было со мной впервые. Главное, удержать себя в руках, сделать глубокий вдох-выдох – так учил нас тренер по волейболу в летнем лагере – и взять паузу, чтобы подумать. Я так и сделал, но обдумать все не успел – завуч закончила речь, и весь поток гуськом двинулся дальше – медленно, но очень торопясь, ведь от большой перемены осталась только половина.

– Ты что такой бледный? – толкнул меня Ден своим мягким вязаным рукавом. – Испугался, что ли? Бегать больше не будем-бум-бум-бум, – сказал он и рванул вперед.

Сашка и Павлик тоже побежали, а я плелся сзади, самый последний в противоток первоклашкам, которые уже поели. Мне было стыдно, неприятно и очень страшно, что пятно на брюках могут увидеть. Тогда я придумал план. Мне нужно срочно уйти домой, этим я решу сразу две проблемы: мокрых штанов и санок. Сейчас дома никого нет, я успею избавиться от улики до появления родителей, высушу штаны и сяду делать уроки, никто ничего не заметит. Так и сделал: дождался, пока все рассядутся по местам, так, чтобы стол, где сидят ребята, был полностью занят, расстегнул рюкзак впереди себя, делая вид, что ищу важную вещь, например, пенал или кошелек с деньгами. Не нашел, отыграл возмущение, и быстро направился к выходу, проговаривая про себя только что рожденную в голове отговорку про забытые в классе вещи, на случай если вдруг Ден заметит мой уход. Он всегда все замечает, даже когда сильно увлечен другими.

В этот раз мне повезло, никто не заметил моего ухода, я прикрыл за собой дверь в актовый зал, прошел по длинной, извергающей холод кишке школьной пристройки и завернул в раздевалку. Натянул сапоги и набросил куртку так быстро, как мог, будто бы она не моя и я снова ворую чужое. Вышел, осмотрелся. Мне предстояло самое сложное – проскочить незамеченным до выхода. Одетый в уличную одежду после третьего урока, я однозначно привлеку к себе внимание, и меня спросят: «Куда ты собрался, мальчик?!» На этот вопрос ответ пока не родился. Сердце заколотилось, я выглянул из-за угла – чисто! Закинул рюкзак на плечо и, далее полагаясь на судьбу, побежал, распахивая перед собой тяжелые деревянные двери школы, томящиеся под множеством слоев коричневой краски. Я бежал через поле, наискосок, навстречу вязкому снегу, холодному солнцу и обжигающей лицо свободе и не мог в это поверить. Казалось, что сзади за мной неслись проклятые, громыхающие, режущие снег своими острыми лезвиями санки, я не держал их за веревку, но они не могли отстать, за ними бежал Ден в своем красном вязаном свитере, за ним тройка апостолов в узких юбках и каблуках, за ними неслась мама в розовом домашнем халате и папа с портфелем и командировочной сумкой наперевес, а за ним вся его работа…

Я пытался остановиться, но не мог, ноги несли меня сами, несмотря на жжение в области мокрого пятна на брюках, которое к тому же стало холодным и вызвало ужасное раздражение.

Я остановился, отбежав от школы на километр, встал под большое дерево и, почувствовав, что план удался, начал приходить в себя. С дерева доносилось карканье вороны, я поднял голову вверх и увидел голубое небо сквозь заснеженные желто-красные листья клена, что не опали с осени. Где-то там сидела и птица, но ее я не видел. Сердце перестало биться, оно замерло вместе со всем вокруг, я осмотрелся – было непривычно тихо и безлюдно. Мне хотелось еще постоять, но я вспомнил про свой план и немедленно двинулся вперед, параллельно испугавшись того, что Ден, не найдя меня в школе, отправится на поиски и непременно окажется тут, словно по написанному сценарию.

Дома никого не было, я открыл дверь ключом, который мама оставила мне под половицей, и тихо зашел. Стянул ботинки и сделал несколько шагов в сторону своей комнаты. Тяжелый рюкзак сполз по плечам и брякнулся на пол. «Если эти злосчастные сани стоят в моей комнате, то я возьму их, побегу в лес и сожгу, пусть же сгорят дотла и навсегда отставят меня в покое!» – родил я новый, гениальный и, как мне казалось, очень вразумительный план. Я стиснул зубы так, что скулы заскрипели, сжал кулаки добела и подошел к двери. Мои ноздри извергали горячие струи углекислого газа, вдыхая в ответ остатки маминого утреннего парфюма вперемешку с запахом мочи, исходящим от моих брюк.

Момент истины – я распахнул дверь в свою комнату, немного не рассчитав силы, дверь ударилась в стену и неспешно прикатилась обратно. Я вошел. Осмотрелся. Санок не было, и никаких следов их пребывания тоже. На секунду мне стало легко, я выдохнул и расслабил скулы, затем сел на кровать и представил картину, как мама и папа утром, после моего ухода, нашли санки, отнесли их в милицию и до сих пор сидят там, заполняя кучу разных протоколов и объяснительных бумажек! Папа опоздал на работу и невероятно сильно злиться на меня, повторяя себе под нос: «Ох, и получит он у меня!» Мама просто разочарована и будет ходить с грустным лицом весь вечер и следующий день.

Вечер.

Я намыливал штаны хозяйственным мылом и драил их жесткой щеткой, вода брызгала в разные стороны, образуя на полу пенную лужу. Мама и папа уже должны были быть дома, но их не было, наверное, задержались в отделении милиции, дело ведь непростое, надо все точно описать. Вдруг хлопнула входная дверь. Я выбежал из ванны и застыл прямо перед ними. Мама, сморщив усталое лицо на одну сторону, стягивала сапоги, папа стоял сзади и бормотал: «Сейчас он у меня получит».

Я не выдержал, пытаясь возбудить в себе чувство самообладания, бросился в комнату и встал между шкафом и стеной, там, где папа хранит свои ненужные тубы с чертежами. Тубы посыпались вниз одна за другой, выдавая меня.

Я поднял глаза, оба они молча стояли напротив и вопросительно смотрели на меня. Ягодицы горели, предвкушая удары ремня, мышцы сжались и стонали, желая, чтобы все произошло быстрее. Родители переглянулись, вопросительным кивком решая, кто из них начнет. Папа открыл рот, а мама в этом момент уже сказала:

– Мне звонили из школы! – быстро, возмущенно, рвано.

Папа снова набрал воздуха в грудь.

– Ты! Ты! Как ты мог? Мы с папой столько делаем для тебя! – продолжила мама, изменив интонацию на вымаливающую.

Папа вздыхал, будто сам говорил эти слова. Теперь и в школе все знают про санки, значит, Дена и остальных тоже поймали, и все это из-за меня. Я готов был стерпеть сто папиных ударов ремнем против одного удара Дена.

– Зачем ты сбежал из школы? – наконец-то произнес отец.

– Я хотел спрятать санки! – ответил я, уставившись взглядом в рисунок на ковре. Я бы придумал что-то получше, но у меня не хватило духа и фантазии, я был заперт в маленьком душном пространстве своего несовершенного тела.

– Какие санки? – спросили они в один голос и переглянулись. Я понял, что снова оплошал, но в целом ситуация не так плоха, как мне казалось.

– Никакие! – мои губы словно онемели и не хотели шевелиться.

– Так зачем ты ушел?

– Я заболел и хотел домой.

Такое было со мной впервые, я продолжал жадно впиваться взглядом в коричнево-зеленые хаотичные рисунки ковра. Мама что-то говорила, папа поддакивал, потом начал перебивать и возмущаться, они стали спорить между собой, их голоса переместились в кухню, тема сменилась, включился телевизор. Потом папа вернулся ко мне и попросил приготовиться к наказанию – это был ремень, а мама была против, утверждая, что нужно действовать методом убеждения, а не физически. Папа сам вырос «на ремне», уверовав в то, что это единственно верный метод. Но я точно знаю, что оба их метода совершенно не действуют, так как они и понятия не имеют о том, как обстоят дела на самом деле.

В этот день я получил 10 заслуженных ударов ремнем и лег спать без ужина за то, что самовольно удрал из школы без всяких причин. Я лежал и смотрел в темную пустоту, слушая, как соседи сверху передвигают мебель. Это не мешало мне, но заснуть все же не удавалось. Слезы текли по щекам, хотя обычно я не плачу, но именно сегодня я дал себе волю, и мне стало легче. Если я засну, эти санки снова появятся в моей комнате, а этого я не могу допустить, нужно бороться, и тогда я одержу над ними верх. Не буду спать, не буду! Не буду… С этим твердым решением мои веки потяжелели и я, как слабак, провалился в сон. А дальше было все то же самое, что и вчера, – я открыл глаза и увидел, как перед окном, освещенные лунным светом, стоят те самые сани!

Я протер глаза и понял, что хорошо выспался – это было со мной впервые за последнее время, встал и подошел к окну. Обошел несколько раз сани по кругу, заглянул сверху – ничего необычного. Я вышел из комнаты и тихонько, на всякий случай, закрыл за собой дверь. Прошел на кухню, открыл холодильник и откусил от батона вареной колбасы столько, сколько влезло мне в рот. Потом откусил от сыра и снова от колбасы. В горле пересохло, сыр плохо проталкивался, я взял кувшин с водой и, запрокинув его, увидел через его дно плоский человеческий силуэт. Папа стоял в дверном проеме и смотрел на мои ноги, даже в ночном полупрозрачном свете холодильника были видны темно-синие пятна от его ударов. Его вид был растерянный и испуганный – мой точно такой же, но мысли совсем о другом – лишь бы только он не зашел в мою комнату! Папа сел на стул и попросил подойти к нему ближе, я хотел, но не мог, не мог сделать шаг, только и делал, что тяжело дышал и всхлипывал. Я был настоящим заложником этой ситуации, этой дурацкой, безвыходной, безнадежной ситуации… Собрав все силы в кулак, я мгновенно сорвался с места и рванул в свою комнату, закрыл дверь, приставил стул, придвинул тумбочку, пылесос, гладильную доску. Я перетаскивал все предметы, что мог поднять, и припирал ими дверь до тех пор, пока не убедился, что ее невозможно открыть. Затем сел на пол рядом с санками, поджал колени и начал раскачиваться, всхлипывая так громко, как мог, от жалости к себе и нестерпимой боли в ногах и ягодицах.

Это был последний раз, когда папа прошелся ремнем по моей заднице, все последующее воспитание проходило по маминой технологии разговоров и убеждений.