Санта–Барбара II. Книга 1

ГЛАВА 1

Отель «Кэпвелл, обретает новый вид. Налет полиции на тайное убежище иммигрантов. Круз подозревает своего помощника в предательстве. Марк Маккормик отказывается от услуг Джулии Уэйнрайт. Мейсон убеждает Мэри не доверять Марку.

Над Санта–Барбарой спускались густые вечерние сумерки. Огни фонарей осветили широкие улицы. Над домами зажглась иллюминация. В самых фешенебельных домах города начиналась ночная жизнь. К залитым огнями подъездам зданий один за другим подъезжали черные автомобили. Открывались дверцы, и солидные мужчины и роскошные женщины, блистая в последних закатных лучах солнца драгоценностями, исчезали за дверями. Начиналось время больших приемов.

Но сегодня одному из главных действующих лиц светской хроники местных газет — СиСи Кэпвеллу было не до приемов. Дела не позволяли даже на полчаса отвлечься и расслабиться.

СиСи заботился о расширении своего дела и дал своим помощникам поручения — изучить возможности слияния с еще одной крупной гостиничной компанией. Поскольку в таком деле конъюнктура особенно переменчива, необходимо было решать это дело как можно быстрее. Поэтому уже несколько вечеров подряд СиСи проводил на работе.

Кроме того, Иден выдвинула идею, которая пришлась по душе СиСи — она предложила установить на крыше отеля «Кэпвелл, большой рекламный щит из светящихся букв имени главы семейства Кэпвеллов.

Строительная компания, с которой СиСи обычно имел дело, тут же принялась за работу.

Встретив в отеле Иден, СиСи предложил ей подняться на крышу и ознакомиться с ходом работ.

— Я думаю, тебе интересно будет взглянуть, какими темпами продвигается реализация твоей идеи, Иден.

— Что ж, охотно.

Они поднялись на лифте на последний этаж, а затем вышли на крышу здания. Наверху было довольно прохладно. Как обычно, со стороны океана тянуло свежим ветром, причем ветер был довольно сильным.

Иден, на которой была одета легкая шелковая рубашка и тонкие летние брюки, даже поежилась от непривычного холода.

— Вечер совсем не жаркий.

— Это оттого, что ветер усиливается, — сказал СиСи. — Ну, что ж, пойдем взглянем на рекламный щит с буквами.

Несмотря на довольно поздний час, возле рекламного шита еще возился рабочий. Он закреплял основание одной из двух гигантских букв с помощью болта большого размера.

— Посмотри‑ка, — радостно сказал СиСи, останавливаясь перед новой рекламой. — Я думаю, что уже через пару дней все будет готово. Красные неоновые огни будут видны далеко отсюда…

— Да, — улыбнулась Иден. — И любой путешественник, подъезжая к Санта–Барбаре, будет за несколько километров видеть название главного отеля города…

— Да, — согласился СиСи. — Эта штука впечатляет!

— Единственное, что мне непонятно, папа — почему это твое имя на крыше отеля есть, а наших нет?

Она рассмеялась, не скрывая своего шутливого настроения. СиСи тоже засмеялся.

— Ты очень наблюдательна, Иден. Но это не меняет сути дела. Если мы начнем стройными рядами указывать имена всех членов нашего семейства, понадобится построить еще не меньше десятка подобных отелей. Но пока, сама понимаешь, я еще не готов к этому. Пока Санта–Барбара не стала Лос–Анджелесом, нам не стоит разбрасываться деньгами. Вот если бы сюда переселился весь Голливуд или хотя бы его половина вместе с проживающими там кинозвездами…

— Да, представляю — Беверли Хиллз вместо наших пригородов, — улыбнулась Иден.

— В таком случае туристический бизнес в Санта–Барбаре резко пошел бы в гору. Тогда бы и у нас работы прибавилось, но пока этого не произошло, приходится рассчитывать на то, что имеется. Если построить бизнес разумно, то и при нынешних условиях у нас есть возможности для развития. Я сейчас занимаюсь именно этим, а то, что ты сейчас видишь на этой крыше — это лишь маленький штрих. Надеюсь, что здесь самолеты на малой высоте летать по вечерам не будут, хотя для них это была бы замалчивая цель. Как ты думаешь?

— Да, — засмеялась Иден.

Она уже начинала замерзать. Ветер становился все сильнее и прохладнее, а легкая одежда не слишком позволяла Иден согреться. Она похлопала себя озябшими руками по плечам,

— Папа, пойдем вниз. Здесь очень сильный ветер, — сказала она.

СиСи, гордо окидывавший внимательным взглядом распростершуюся у его ног Санта–Барбару, наконец то, обратил внимание на то, что его дочь основательно замерзла.

— О, да ты совсем дрожишь, — сказал он. — Что ж, пойдем.

Проходя мимо рабочего, который по–прежнему возился с креплением букв, СиСи сказал:

— Молодцы, быстро работаете. Продолжайте, не снижая темпа.

Когда Иден и СиСи покинули крышу, рабочий еще некоторое время продолжал завинчивать шляпки болтов гаечным ключом. На одном из последних оставшихся болтов оказалась сорвана резьба. Безуспешно попытавшись завернуть ее, он, в конце концов, плюнул на это дело и стал собирать инструменты в небольшой чемоданчик. Оставив испорченный болт торчать в отверстии с нарушенной резьбой, он взял чемоданчик и направился к выходу с крыши. Затем, вспомнив о правилах строительной безопасности, рабочий вернулся с полдороги я, достав из чемоданчика картонную табличку с выполненной яркой желтой краской предупреждающей надписью «Осторожно!», прикрепил ее к невысокому ограждению вокруг буквы кусочком использованной липкой ленты. Табличка едва держалась под порывами все усиливающегося ветра.

Спустя несколько минут после того, как рабочий покинул крышу, сильным порывом ветра табличку сорвало с ограждения. Человек, который сейчас случайно оказался бы на крыше, не мог даже подозревать о том, что строительные работы не завершены и одна из букв огромного рекламного щита не закреплена как следует. В другой раз это, возможно, осталось бы незамеченным и не вызвало бы никаких неприятных последствий, но сегодня…

Вечер еще не закончился и события, которые должны были произойти сегодня здесь, на крыше отеля Кэпвеллов окажут огромное влияние на нелегкие судьбы наших героев. Не последнюю роль в этом сыграет злосчастный болт с сорванной резьбой, который был опрометчиво оставлен простым незаметным маленьким человеком — строительным рабочим — вершителем судеб.

Как это всегда бывает в жизни, малозначительные на первый взгляд — детали и событии оказывают огромное влияний на жизни людей. Любой живущий на земле человек может припомнить тысячу — если не больше — случаев подобного рола.

Банановая корка и отколовшаяся от наружной стены здания облицовочная плитка, цветочный горшок и пошатнувшийся дорожный указатель, валяющийся на дороге гвоздь или дырка в ботинке могут стать конечной причиной того, что течение жизни целой группы людей, а то и всего общества переменится самым радикальным и неожиданным образом. Взмах крыльев едва заметной бабочки где‑нибудь в глухих джунглях экваториальной Гвинеи может привести к образованию ужасающей силы тайфуна с каким‑нибудь ласковым и нежным женским именем, который спусти несколько недель разрушит сотни и тысяча зданий, умертвит множество людей, а еще большее их количество оставит без крова я средств к существованию.

Примерно такой же тайфун в жизнях и последующих судьбах наших героев должна была вызвать эта мелкая случайность.

После того, как полиция Санта–Барбары получила сигнал о том, что в одном на окраинных районов города скрывается большая группа незаконно проникших на территорию Соединенных Штатов из соседней Мексики иммигранток, полицейская бригада, возглавляемая Крузом Кастильо, готовилась на операцию.

Спустя несколько минут дм полицейские машины, сверкая мигалками, остановились на маленькой улочке, густо усаженной деревьями.

Это сооружение очень условно можно было бы назвать домом — скорее, это был сарай, сколоченный из древесных отходов и плохо выкрашенный темно–зеленой краской. Возле дома валялись разодранные картонные коробки и деревянные ящики, словно хозяева использовали их для утепления.

Под самой крышей Круз заметил маленькое окошко, задраенное металлической сеткой — как в курятнике. Все это утлое строение скорее напоминало приют для бездомных, чем нормальное жилище. Хотя… так оно и было на самом деле.

Сквозь окошко под крышей пробивался едва заметный свет — вполне возможно, что там действительно были люди. Круз выдернул пистолет и осторожно подошел к дому. Встав под затянутым сеткой окошком, он прислушался,

Заглянуть внутрь Круз не мог — окно было расположено слишком высоко. Он надеялся хоть что‑нибудь услышать, однако ни единый звук не потревожил тишину.

Круз осторожно двинулся вдоль стены, заглянул за угол. Дверь, ведущую в дом можно было назвать чисто условной. Это была весьма и весьма хлипкая конструкция из тонкой фанеры, Определить, есть ли кто‑то внутри, было почтя невозможно, Круз подошел поближе и, встав перед дверным проемом, резко рванул на себя дверь и ворвался в дом.

— Ни с места! Полиция!.. — закричал он. Следом за ним в дом вбежали Пол Уитни и Альварес. Несмотря на ожидания Круза, ничего не произошло. Никто не закричал, никто не бросился к выходу, никто не кинулся на Круза с кулаками или с оружием. Круз застыл посреди комнаты и, пока глаза его постепенно привыкали к темноте, он стоял, стараясь отдышаться.

Комната была небольшой, квадратной, на полу валялась мешковина, старые газеты и рваные пустые пластиковые пакеты. Дальше — у стены, под решетчатым окном, стоял ящик. Пахло кофе, потом и еще чем‑то неуловимо неприятным. Посреди комнаты стоял малюсенький деревянный стол я несколько табуреток.

В доме никого не было, но ощущение того, что только что здесь кипела жизнь, не покидало Круза. Он подошел к окошку, встал на лежавший под ним ящик и выглянул наружу, словно пытаясь разглядеть кого‑нибудь на улице. Разумеется, там тоже было пусто.

Разочарованно пнув ящик ногой, Круз прошелся по комнате.

— Не может быть… — растерянно произнес он. — Мы уже во второй раз прокалываемся с налетом на убежище иммигрантов. Пол, ты уверен в том, что твой информатор сообщил вам правду?

Уйти и решительно тряхнул копной завитых черных волос.

— Я абсолютно доверяю ему. Он сообщил мне, что вчера здесь были нелегалы.

Круз прошелся в дальний угол комнаты, здесь стоял небольшой столик, усыпанный крошками и обрывками газет. Здесь же стоял небольшой тонкий пластиковый стаканчик с остатками черной жидкости на дне.

— Сколько их было? — не оборачиваясь, спросил Круз.

— Человек восемнадцать, двадцать… — ответил Уитни. — Это абсолютно достоверная информация, и я ручаюсь головой за своего парня.

— Да, похоже, что твой парень был прав, — сказал он спустя несколько секунд. Круз взял в руку пластиковый стаканчик, поднес к лицу и понюхал налитую в него жидкость.

Альварес с деланным недоумением стал озираться по сторонам.

— Но теперь‑то здесь никого нет. Пол, что ты на это скажешь?

Кастильо вступился за подчиненного.

— Но они здесь были, — решительно ответил он. — У меня нет в этом ни малейшего сомнения.

— А откуда ты знаешь? — с сомнением протянул Альварес. — Ты, что — ясновидящий?

Круз покачал головой.

— Подожди, Альварес Конечно, в твоих словах есть доля правды — если ты сыщик, то должен оперировать фактами, а не тем, что кто‑то где‑то кому‑то сказал. Однако, информатор Пола не соврал. Посмотри, — он протянул Альваресу стаканчик, — этот кофе еще теплый. Наверняка, еще четверть часа назад здесь были люди.

Альварес повертел в руке стаканчик и передал его Уитни. Пол поднес кофе к носу и стал шумно втягивать воздух.

— Да, ты прав, Круз. Пахнет так, как будто заварили его четверть часа назад. Но нам от этого не легче, Опять что‑то произошло… Наверное, мы что‑то не так сделали. Возможно, нам не следовало ставить в известность об операции все полицейское управление.

— Угу, — промычал Круз. — Правде, мы поставила в известность отнюдь не все наше полицейское управление, а лишь несколько человек из нашего отдела, и то — с санкции окружного прокурора Кейта Тиммонса.

Уитни уныло кивнул головой.

— Опять нас ждет крепкий нагоняй от окружного прокурора. Он не простит тебе очередного провала, Круз.

Кастильо нахмурился, но не издал ни единого звука.

— Надо что‑то делать, Круз, — озабоченно, сказал Альварес. — Может быть, мне стоит пойти известить прокуратуру?

Слегка поморщившись, Круз повернулся к помощнику.

— Послушай, Альварес, я думаю, что тебе стоило бы пойти я для начала составить отчет об операции. Это будет нетрудно.

— Что ты хочешь этим сказать? — непонимающе спросил Альварес.

— Да ничего я не хочу сказать, — резко вскинув голову, воскликнул Круз. — Просто в очередной раз мы имеем вместо нелегально прибывших в страну иммигрантов дырку от бублика и недопитый кофе, так что составление отчета не займет у тебя много времени.

— Да, — вздохнул Альварес. — Мне тоже это не совсем понятно… И, вообще, какие‑то странные вещи творятся вокруг…

Он развел руками и оглянулся.

— Да… — хмыкнул Круз. — Просто загадка какая‑то. Нас накалывают уже не в первый раз, а мы, как несмышленые ягнята, позволяем водить себя на веревочке.

— Ладно, я все‑таки сообщу в участок, что здесь пусто.

— Что ж, — вздохнул Круз, — Сообщи…

Он проводил Альвареса, который вышел из дома и направился к машине, подозрительным взглядом. Когда Альварес удалился на приличное расстояние. Кастильо негромко проговорил, обращаясь к Уитни:

— Да, приятель, ты был прав. Их предупредили в прошлый раз. И в этот раз произошло то же самое. Уитни потрясение молчал.

— Так ты думаешь… — наконец, нерешительно сказал он, — …что это мой напарник? Честно говори, Круз, я не могу в это поверить…

Круз сокрушенно покачал головой. — Знаешь, Пол, мне бы тоже не хотелось верить в то, что это так, но Альварес… Как ты сам понимаешь, Пол, я не могу основываться только на своих догадках я подозрениях. Разумеется, нужны факты, нам все это еще необходимо доказать. Без доказательств мы абсолютно ничего не сможем сделать. Ладно…

Он тяжело вздохнул и сунул пистолет, который по–прежнему держал в руке, в кобуру под мышкой.

— Ладно, Пол, — сказал Кастильо, — думаю, что сейчас мы уже ничего не можем сделать с этим.

Он показал рукой на царивший в комнате беспорядок и продолжил:

— Знаешь, Пол, давай‑ка мы с тобой перекусим. Мне обязательно надо поесть. К сожалению, мой сегодняшний ужин был сорван, поэтому я сейчас просто голоден. Правда, после таких событий я не думаю, что мой желудок в состоянии переварить полновесный ужин из трех блюд. Честно говоря, у меня нет совершенно никакого желания ехать в какое‑нибудь солидное заведение…

— Что, опять в какую‑нибудь из этих уличных кухонь?.. — уныло протянул Пол. — Как я устал от пищи быстрого приготовления… Сколько раз зарекался себе не делать этого, но каждый раз приходится снова и снова обедать в этих сомнительных заведениях… Круз махнул рукой.

— Да ладно, Пол, не думай об этом. Просто ешь свои «хот доги, да и все. Сейчас нас должно волновать не это.

— Ха! — скептически воскликнул Уитни. — В придачу к горячим сосискам они готовят множество совершенно несъедобных блюд. Ты ведь прекрасно знаешь о том, Круз, что все эти блюда — самая нездоровая пища, которую сейчас только можно себе представить. Они же пускают в ход и всякие мясные обрезки, и кишки, смешанные с разной ерундой, и приправленные специями из всяких там кактусов, и сдобренные горчицей, кетчупом и луком, чтобы придать им хоть какой‑то вкус. А если хочешь пить, подсовывают подкрашенную сладкую воду или пахнущий помоями, да и выглядящий не лучше кофе–эспрессо.

Круз поморщился.

— Если ты хочешь испортить мне аппетит, то у тебя все равно ничего не получится, я ужасно хочу есть и буду делать это, несмотря ни на что. Если бы ты был так голоден, как я, ты бы тоже перестал раздумывать о всяких ненужных тонкостях.

— Да, — проворчал Пол. — Есть хочешь ты, а страдать придется мне. Ты хоть знаешь, каково содержание жира в этих сосисках?

Круз рассмеялся:

— Я не имею ни малейшего представления о содержании жира в собственном организме, а ты мне про какие‑то сосиски болтаешь. Ладно поехали. Сегодня нас ждет еще много неприятного, так что нужно заправиться, прежде чем мы предстанем пред очи нашего окружного прокурора. Кстати говоря, Пол, ты не знаешь никакого заведения, которое находится где‑нибудь здесь поблизости?

— Знаю, — проворчал тот. — Есть тут такое неподалеку, на выезде из города — какая‑то адская конура в тупике. Там рядом стоянка машин, метрах в пятидесяти — бензозаправочная станция. По–моему, место такое унылое и неприятное, что там никто не хочет селиться. Только полицейские патрули, да проезжие путешественники на автомобилях кое–когда останавливаются, чтобы съесть пару сосисок. Я однажды пытался там перекусить…

— Ну и что? Тебе не смогли предложить ничего, кроме бензина и карбюраторного масла?

— Ты недалек от истины, — кисло усмехнулся Пол. — Я заказал у них четыре сосиски с кетчупом Я, будучи неисправимым оптимистом, поинтересовался, не найдется ли у них бутылочки апельсинового сока. Сока у них, конечно, не было. Потому мне пришлось довольствоваться какой‑то вонючей полуразбавленной кока–колой…

— Да, весело ты рассказываешь. Ну ладно, черт с тобой, — махнул рукой Круз. — Уговорил, не поедем. Лучше еще немного попоститься, чем слышать твой недовольный голос я, к тому же, нарушать себе пищеварение созерцанием твоей кислой физиономии. Придется, видно, получать очередную порцию побоев от окружного прокурора на голодный желудок. Ну, что там Альварес, уже позвонил?

Пол подошел к двери я выглянул наружу.

— Нет. Все еще болтает. Так ты и вправду думаешь, что он продался?

— Да, но я не думаю, что он действует здесь один, — ответил Круз.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я думаю, что над ним кто‑то стоит. Кто‑то значительно более важный и обладающий большей властью, чем простой полицейский инспектор. Сам Альварес ни за что в жизни не решился бы на предательство, если бы не чувствовал за собой поддержку.

Уитни пожал плечами.

— Мне кажется, что это слишком смелая догадка.

— А ты знаешь, что меня натолкнуло на эту мысль?

Пол усмехнулся.

— Ты, наверно, посмотрел какой‑нибудь очередной полицейский боевик по телевизору?

Круз покачал головой.

— Да нет. Мне так же теперь некогда смотреть телевизор, как и тебе — слишком много дел. Просто вчера, во время дежурства мне попался один из старых номеров журнала «Нэшнэл Джиогрэфик»…

Уитни опять усмехнулся.

— Круз, неужели ты смог найти там какую‑нибудь ужасную полицейскую историю про мафию торговцев наркотиками и контрабандистов живым товаром?

— Нет, нет. Я прочитал статью про форель, которая водится в горных речках. Там было сказано примерно так. В холодной темной глубине попадается осанистая, упитанная форель, а сверху ходит и играет только мелкая рыбешка. Понимаешь, Пол, к чему я клоню? Хищные рыбы редко показываются на поверхности, там занимается своими невинными играми только мелочь. Ведь как обычно бывает? Приходишь на берег живописной горной реки, видишь множество мелюзги, которая подстерегает мух и прочих насекомых, и думаешь: вот там раздолье для зубастой форели. Однако эти самые зубастые головорезы с огромной пастью обитают а глубине. Этих рыб, которые, в конце концов, и представляют собой самую настоящую, самую реальную опасность для всех, может быть две, три, пять, а может быть десять, пятьдесят… И не исключено, что там, кроме этого, притаилась какая‑нибудь громадная щука. А ты представляешь себе, что будет, если расплодится и она?..

— Да… — с сомнением протянул Уитни. — Вообще, что‑то в этом есть. Наверное, ты прав. Альварес, несмотря на то, что он столько много лет работает в полиции, слишком мелкая рыбешка для этого дела. Похоже, наш напарник действительно действует не одни. Но как нам выйти на эту хищную рыбу? Как обломать ей зубы? Круз, ты ведь сам понимаешь, что это будет для нас невероятно трудно. Если бы хоть кто‑нибудь мог помочь нам! А так, кроме подозрений и догадок, у нас ведь ничего нет, даже против Альвареса.

— Я думаю, мы сможем бороться с этими хищниками, — уверенно сказал Круз. — Я поклялся себе, что доведу это дело до конца.

Пол кивнул.

— А я знаю твое слово, Круз. Ты никогда не отступаешь и доводишь начатое дело до конца. Это может подтвердить любой в полицейском управлении нашего города, и не только там…

— Да, — мрачно усмехнулся Круз. — Это может подтвердить даже моя собственная жена.

— Кстати, — озабоченно посмотрел на него Пол. — А что у тебя с женой? Вы как‑то наладили семейные отношения?

— Ты спрашиваешь про мои отношения с женой? — Кастильо грустно усмехнулся. — Мне трудно об этом говорить, но иногда надо. Хотя бы для того, чтобы яснее понимать, что происходит вокруг тебя. Мне очень тяжело с Сантаной… Иногда мне кажется, что я не такой, как все, хотя… с другой стороны, временами мне кажется, что я еще более нормален, чем остальные окружающие.

Ведь есть же люди, живущие тихо, спокойно и счастливо. У них все хорошо. Они находятся в согласии с собой, с природой, друг с другом. Они сохраняют невинность и ясность суждений, для них общение с родными и близкими — радость, добро друг другу они делают с удовольствием и наслаждением. В нашей же семье все не так. У нас все всегда все так… Каждая наша встреча с Сантаной приносит нам только разочарование и еще большее отчуждение. Мы с ней живем как два отрицательных полюса магнита — нам как будто суждено всегда быть вместе, но мы не можем быть притянуты друг к другу. Между нами всегда существует какая‑то невидимая, неосязаемая на ощупь, но абсолютно материализованная стена.

Иногда я думаю о том, что Сантана и я испытывали по отношению друг к другу нормальные чувства. Одному из нас следовало бы быть невидимкой. Лучше, конечно, мне.

— А тебе не кажется, что всему виной твои давние и прочные отношения с Иден Кэпвелл? Мне кажется, что, скорее всего, Сантана просто ревнует и мучается от невозможности искоренить в тебе эти чувства. Может быть, ты сам не хочешь от них избавляться?

Круз промолчал.

— А ты не ставил перед собой вопрос — стоит ли тебе вообще продолжать эту семейную жизнь? Может быть, вам с Сантаной просто нужно развестись и жениться на той, кого любишь? Тогда все в твоей жизни образуется и пойдет естественным, нормальным порядком. Конечно, тебе потом придется некоторое время привыкать к чему‑то новому и отказываться от устоявшихся привычек, но ведь это только в первое время. Я что‑то не припоминаю, чтобы люди умирали от того, что разводятся.

Круз некоторое время молчал, а затем слегка смущенным тоном стал говорить:

— В связи с этим я хочу рассказать тебе один случай из жизни моего знакомого. Он касается вопроса — разводиться или нет. Так вот, у этого моего хорошего знакомого есть приятельница. Она очень хорошая его приятельница вот уже лет шесть, добрых долгих лет. Она сама была замужем и он женат. И, представляешь себе — никогда ни один из них не заговаривал о том, что им надо развестись и жить как муж и жена. Он постоянно повторяет мне это: какой смысл разводиться и жить вместе, если нам и так хорошо. Он уверен в том, что, если ты женишься, тебе приходится говорить с женой о повседневных заботах, будничных делах и проблемах, ты каждый день видишь перед собой уставшее лицо — я утром, и днем, и вечером. А они с ней встречались раз в две недели, иногда чаще, иногда реже, но им всегда было хорошо вместе. Так вот и продолжалось до тех пор, пока она не развелась. И что же получилось в результате — она вышла замуж за другого, и пара уехала куда‑то далеко отсюда на север…

Уитни недоверчиво хмыкнул.

— Значит, они с ней снимали пенки с повседневной жизни? Сортировали дни и самые лучшие приберегали для себя?

Круз вынужден был согласиться.

— Пожалуй, да.

— Мне кажется, что этот твой приятель просто–напросто эгоист. Главный интерес его жизни — его собственная персона, а женщин он просто использовал, как зеркало, в котором отражалось только его любимое мужское тело. Может быть, он использовал их только для того, чтобы снова и снова убедиться, что он мужественный, сексуальный и сильный, и еще в состоянии… Знаешь, как это называется?

— Как?

— Это уже с давних пор носит название системы стакана воды.

— То есть?

— То есть, для некоторых мужчин, женщина не больше, чем пакет из‑под молока: он его просто выбрасывает и потом ему все равно, куда потом этот несчастный использованный пакет упадет. Его не интересует, сломается он или разорвется, лопнет, будет унесен ветром или по нему проедет асфальтовый каток. Может оказаться, что одну из этих женщин найдут стоящей над трупом с ножом в руке…

— Ты хочешь сказать, что?..

Пол махнул рукой.

— Я ничего не хочу сказать, я всегда имею в виду только то, что говорю. Ты знаешь, таких мужчин интересует только собственная персона. Через несколько лет им просто придется умолять своих женщин убедить его в том, что он еще сексуально привлекателен. В результате все это заканчивается очень печально.

— Как же?

— Такие мужчины теряют контроль над собой. Получив очередной отказ, они полнеют, становятся вечно брюзжащими, вечно недовольными жизнью и окружающими людьми. Причем в большинстве случаев это происходит так быстро, что иногда не успеваешь заметить — еще пару недель назад перед тобой был цветущий, довольный жизнью и собою человек — а потом ты встречаешь его, и оказывается, что это уже не настоящий мужчина, а просто развалина, уверенная в полной своей никчемности и идиотизме окружающих. Я еще не слишком долго пожил на свете, но подобных типов уже встречал, и не один раз. Поверь мне, Круз…

— Но ведь я не могу сказать, что именно так отношусь к женщинам — тем, которые любят меня, и тем, в которых влюблен я. Просто…

— Просто, — закончил за него Уитни, — ты сейчас находишься на распутье, но, если этот период твоей жизни затянется слишком надолго, то, в конце концов, окажется, что рядом с тобой не будет никого.

— Ты так думаешь?

— Да, твоя возлюбленная за то время, пока ты колеблешься, уйдет к другому, твоя жена разочаруется в тебе и будет искать счастья, пусть даже воображаемого, призрачного и недолгого в чужих объятиях, где‑то на стороне. Поверь мне, Круз. Я встречал многих в подобном тяжелом положении, и, поверь мне, мало кому помогали в таких случаях постоянные колебания, нерешительность и неверие в собственные силы. Нужно раз и навсегда определиться для себя — с кем ты и что тебе больше необходимо, а уж потом можно поступать в соответствии с внутренней убежденностью.

— А если ее нет, этой убежденности? — горько произнес Круз. — Если ситуация настолько сложна, что невозможно разобраться за один день, даже за один месяц? Как сделать так, чтобы всем было лучше? Хорошо рассуждать, когда так молод, как ты, когда у тебя нет огромного количества обязанностей по отношению к другим!

Уитни кивнул.

— Да, пожалуй, ты прав. В таком положении, в котором нахожусь, например, я, вообще нельзя советовать что‑либо тем, кто находится в таком положении, как ты. Я, в общем, могу только посочувствовать. Если бы на меня свалился такой груз невероятной, просто невыносимой ответственности, то уж и не знаю, что бы я делал на твоем месте. Так что, в любом случае, тебе придется решать самому, как поступить и как жить дальше. Может быть, тебе стоит посоветоваться с кем‑то еще, у кого больше опыта в подобных делах… А, может, и вовсе не стоит советоваться, потому что у каждого есть груз собственного опыта и бремя собственных ошибок. Ведь, в конечном итоге, человеку приходится со всей ответственностью отвечать за все свои поступки не столько перед окружающими, хотя и перед ними тоже, сколько перед самим собой. И большую часть времени проводить приходится именно с самим собой.

Круз молчал. На его лице было написано выражение такой неописуемой тоски, что, в конце концов, что он не выдержал и сказал:

— Ладно, может быть, я зря затеял этот разговор с тобой? Похоже, что мнение окружающих в этом деле не имеет для тебя в принципе никакого значения. Это такой тонкий и хрупкий предмет, что, взяв его в четыре руки, стоит опасаться, что он будет раздавлен, а тебе сейчас нужно поступать весьма деликатно и взвешенно.

— Да, — протянул Круз, — наш разговор мало что прояснил для меня. Мне придется обо всем думать и решать все самому! Не забывай, что в наше семейное дело также замешан и Брэндон. Он считает меня своим отцом и безгранично верит мне, а я пока не могу его подводить.

Может быть, будучи кем‑то иным, я бы и не стал думать об этой стороне моей жизни, однако я — Круз Кастильо и мои обязательства — это только мои обязательства и я должен нести это бремя по жизни сам, не перекладывая ни на чьи другие плечи. Особенно на такие хрупкие плечи, как плечи Иден и Сантаны. Они‑то в чем виноваты передо мной?

Если бы мне пришлось прожить свою жизнь еще раз, я бы, наверняка, никогда не стал бы делать многое из того, что совершил за эти прожитые годы. Но — что сделано, то сделано, и ничего назад не вернуть. Приходится жить в тех обстоятельствах, которые существуют вокруг тебя на данный момент, а не когда‑то в абстрактном прошлом и воображаемом будущем.

Разумеется, обстоятельства можно попытаться изменить, но есть вещи, которые выше наших скромных человеческих возможностей. В общем, Пол, это очень сложный и трудный вопрос, и, как ни крути, мне ее увернуться от его решения. То, что я буду делать, я буду делать один, не полагаясь ни на чью помощь. Возможно я неправ, возможно, я совершаю ошибки, но это мои собственные ошибки и мне придется отвечать за них самому.

Конечно, я боюсь божьей кары, боюсь дня Страшного Суда, когда придется предстать перед Господом Богом и рассказать обо всем, что за многие годы случилось со мной в этой земной жизни. Может быть, сознание этого делает мою жизнь еще тяжелее, а, может быть, и облегчает ее. Кто знает? Вопросов больше, чем ответов на них. А тот, кто знает заранее все ответы, даже на еще не поставленные вопросы, это либо неисправимый оптимист, либо полный идиот, что во многих случаях равноценно.

Еще раз повторяю, что это моя личная точка зрения и многие могут не согласиться с ней. Как бы там ни было, — он вдруг взглянул на часы, — нам уже пора ехать. Похоже, уже все полицейское управление наслышано о том, что мы с тобой провалили дело.

— Но знает ли об этом окружной прокурор, с чьей санкции мы действуем? — спросил Уитни.

— Не знаю, — пожал плечами Кастильо. — Если Альварес еще не сообщил ему об этом, то, может быть, есть смысл позвонить мне самому. В любом случае, пошли отсюда. Здесь, кроме кучи старых картонных ящиков, рваных газет и мусора, нам ничего обнаружить скорее всего не удастся. Какой там телефон у окружного прокурора? — с этими словами он полез в нагрудный карман пиджака и достал записную книжку. — Сейчас я позвоню ему. Ты на всякий случай посмотри вокруг, может быть, что‑то ускользнуло от нашего внимания.

СиСи и Иден спустились с крыши отеля в вестибюль. Выходя из лифта, он крепко обнял дочь за плечи и спросил:

— Ну что, ты уже согрелась?

— Да, — кивнула Иден. — На крыше такой сильный ветер, что даже не верится, что сейчас лето.

СиСи внезапно перевел разговор на другую тему:

— Ты давно видела Круза Кастильо?

Иден резко вскинула голову.

— А почему ты спрашиваешь об этом?

— Не пугайся, — улыбнулся СиСи. — Просто до меня дошли слухи о том, что в его семейной жизни не все гладко. Ведь как ты помнишь, именно я благословил брак Сантаны и Круза, и мне совершенно не безразлично, как сложится их семейная жизнь. Меня волнует также судьба Брэндона. Он очень хороший мальчик и мне не хотелось бы, чтобы семейные неурядицы испортили ему жизнь. Он этого совсем не заслужил. Ему только восемь лет, а он уже повидал в своей жизни всякое. Одна Джина чего стоила!

— Но я не могу сказать, что Джина была Такой уж плохой матерью для Брэндона, — осторожно сказала Иден. — Все‑таки она занималась его воспитанием.

— Да, — усмехнулся СиСи. — Разумеется, это можно назвать и воспитанием. Однако, вспомни при этом, какова сама Джина. Что хорошего она могла дать ребенку, когда ее постоянно обуревало только одно желание — с кем бы переспать.

— Отец, я думаю, что нам сейчас не стоит обсуждать Джину. У нас есть гораздо более важные проблемы.

— Да, — согласился СиСи. — Давай вернемся к теме супругов Кастильо. Этот предмет интересует меня гораздо больше чем моя бывшая жена, хотя… он на мгновение задумался. — Я не могу утверждать, что моя совместная жизнь с Джиной не оказала на меня никакого влияния. Все‑таки это несколько лет моей жизни…

— Ну что ж, если тебя интересует, что происходит в семье Кастильо, то я могу сказать, что там действительно не все ладно. Сантана не уверена в том, что Круз ее действительно любит, поэтому ее бросает из стороны в сторону, из крайности в крайность. Она то пытается вызвать у него ревность, то ревнует сама, а в результате… Но, вообще‑то, Круз и Сантана пытались наладить свою совместную жизнь. Из‑за меня у них было много проблем, но теперь, отец, ты можешь быть совершенно спокоен — я найду другого человека…

Они медленно шли по вестибюлю гостиницы. СиСи остановился у двери бара и посмотрел в полутемный зал. За стойкой неподалеку от места официанта сидел Кейт Тиммонс и, держа в руке невысокий стакан с темно–коричневой жидкостью, разговаривал с кем‑то по телефону.

Иден тоже остановилась рядом с отцом и с любопытством посмотрела на Тиммонса, вытянув шею. СиСи не без удивления взглянул на нее и с некоторым презрением в голосе сказал:

— Надеюсь, что, когда ты упоминала о другом мужчине для себя, ты имела в виду не окружного прокурора!

Иден рассмеялась.

— Пала, пожалуйста, называй имена. Кого конкретно ты имеешь в виду?

Он аккуратно взял ее под руку и повел дальше по вестибюлю.

— Я имею в виду Кейта Тиммонса, — полушутливо–полусерьезно сказал он. — По моим сведениям, у тебя возник интерес к подробностям городской политики.

Иден решила переменить тему разговора.

— Папа, а куда ты меня ведешь?

— Я веду тебя в ресторан. Думаю, что нам неплохо было бы сейчас чего‑нибудь выпить и перекинуться парой слов.

— О чем же?

— О тебе. Судьба моих детей мне отнюдь не безразлична.

— Вот как? — с деланным удивлением в голосе воскликнула она. — С каких это пор судьбы собственных детей интересуют тебя?

Перебрасываясь колкими замечаниями, они уселись за столик в ресторане «Ориент Экспресс».

— Так что? — спросил СиСи. — Я был прав насчет твоего интереса к городской политике?

— Папа! — с вызовом в голосе сказала Иден. — Почему ты считаешь, что у меня не может быть никакого интереса к этому вопросу, ведь я, как‑никак, тоже живу в Санта–Барбаре.

— Дорогая, безответная любовь — серьезная вещь. Стремясь поскорее освободиться от связи с Крузом Кастильо, ты можешь найти не того человека. Самое опасное в таких делах — это крайности. Если очертя голову бросаться из одной крайности в другую…

— То есть?

— Ты пытаешься освободиться и тут же попадаешь в новые сети.

— Отец, — с улыбкой сказала Иден, — я не поддерживаю никаких связей с Кейтом Тиммонсом. У меня нет с ним ничего общего.

Хотя все это было произнесено легким беззаботным тоном, в голосе Иден чувствовалась глубокая убежденность. Тем не менее СиСи это не убедило в искренности слов дочери.

— Тогда объясни мне, — не отставал он от Иден, — почему ты крутишься вокруг него? Я уже не в первый раз вижу твой интерес к этому тину.

На щеках Иден проступил легкий румянец. Она смущенно опустила голову и сказала:

— Папа, может быть нам лучше переменить тему? Честно говоря, мне все это не очень приятно слушать, а еще неприятнее говорить об этом. Это ведь мои личные дела и мне не хочется, чтобы они задевали еще кого‑то.

СиСи некоторое время пристально смотрел на дочь, а потом, подняв руку, помахал пальцем.

— Иден, ты что‑то явно задумала. Тиммонс и Кастильо относятся друг к другу с явной неприязнью. Разумеется, тебе известно об этом.

Иден откинулась на спинку стула.

— Папа, почему бы тебе не подумать о чем‑то ином? Ведь я уже достаточно взрослый человек и знаю, что делаю. Так что, — она улыбнулась, — не пытайся меня вычислить, пусть все идет своим чередом. Я не думаю, что у тебя будут неприятности из‑за каких‑то ничтожных сплетен и злорадных слухов. Пусть это тебя не интересует. У меня свои собственные планы, и я надеюсь, что они увенчаются успехом.

Иден не стала признаваться отцу в том, что действительно испытывает интерес к окружному прокурору Кейту Тиммонсу. Но этот ее интерес был продиктован отнюдь не любовными — или того хуже сексуальными переживаниями по поводу Тиммонса. За всем этим была совершенно другая подоплека.

Если задуманное Иден станет раньше времени известно кому‑то еще, то лучше от этого никому не будет, а вот вреда не оберешься. Поэтому до поры до времени Иден необходимо было действовать в полной, абсолютной тайне от всех, даже от самых близких и родных людей. К чему это могло привести, Иден не хотела думать. Точнее, она запланировала достичь определенной цели, но путь к ней был таким тернистым и извилистым, что лишь ясновидящий мог предсказать результат.

Тиммонс в последнее время набрал слишком большие обороты и это не могло не интересовать окружающих, к тому же, он задел и личные чувства Иден — и это вдвойне увеличивало в ней энтузиазм по поводу затеянного.

Женщина, подобная Иден, вполне могла добиться своего — необходимо было только удачное стечение обстоятельств и, может быть, небольшая помощь со стороны.

Иден пока еще не была уверена в том, что такая помощь ей не понадобится, однако, раньше времени открываться было нельзя. Пока что она действовала на свой страх и риск, завлекая Тиммонса в свои сети. А вот что из этого получится, покажет время.

Оставив Круза Кастильо и Пола Уитни на месте неудачно проведенной полицейской операции, инспектор Альварес поспешил обо всем доложить окружному прокурору.

Домашний телефон Тиммонса не отвечал, точнее, там был включен автоответчик. На работе его тоже не было, и Альваресу удалось обнаружить окружного прокурора только спустя несколько минут в баре ресторана «Ориент Экспресс».

Опасливо озираясь по сторонам, чтобы не быть обнаруженным своими напарниками, Альварес быстро говорил в трубку:

— Они все исчезли, выкатились. Все до одного! Наше предупреждение прозвучало вовремя. Кастильо не досталось ничего, кроме пары чашек остывшего кофе, — он засмеялся.

Тиммонс, который сидел в немноголюдном баре, тоже с опаской оглядывался по сторонам. Видимо, он нигде не чувствовал себя в полной безопасности.

— Хорошо сработано, — скупо похвалил он Альвареса. — Я знал, что не зря доверяю тебе. Теперь расскажи, не было ли при этом каких‑нибудь неожиданностей или неприятных сюрпризов. Они ни о чем не догадываются?

— Ты знаешь, у меня было такое чувство…

— Что ты имеешь в виду? — забеспокоился Тиммонс. — Круз что‑то пронюхал?

— Э… Кастильо как‑то странно глянул на меня, когда попросил написать отчет о проведенной операции.

— Как это «странно»?

— Ну, как будто о чем‑то догадывается или подозревает, что я в этом замешан.

Услышав от Альвареса о подозрениях, Тиммонс снова воровато оглянулся по сторонам, словно испугавшись, что его разговор кто‑нибудь подслушивает.

— Может быть тебе просто показалось? — обеспокоенно спросил он. — Кастильо, по–моему, подозревает всех и каждого.

— Нет, нет! — горячо воскликнул Альварес.

Повысив голос он тут же перепугался самого себя и сразу же утих. Оглянувшись, он проверил, все ли спокойно и увидев, что Круз и Пол по–прежнему находятся на месте облавы, понизил голос чуть ли не до шепота.

— Он о чем‑то догадывается, а может быть даже что‑то знает. Кастильо нельзя сбрасывать со счетов, он — опытная ищейка.

— Да откуда он может что‑то знать? Мы же все делаем в глубокой тайне. Тем более я контролирую все нити расследований.

— Но ведь дело не только в том, что Кастильо подозревает меня. То же самое я заметил и у Пола. Они оба смотрят на меня одинаково.

— Они тебя в чем‑то обвиняли?

— Нет, но это необязательно. Достаточно уже того, что я заметил их странные взгляды. Они, наверняка, что‑то заподозрили и, боюсь, сейчас возьмутся за меня. Я думаю, что это очень опасно. Как ты думаешь, что мне предпринять?

— Ты становишься параноиком, Альварес, — не слишком уверенно сказал Тиммонс

Но инспектор продолжал упрямо повторять:

— Говорю тебе, что они знают обо всем. Я не могу жить на пороховой бочке. В конце концов, рано или поздно, все должно всплыть на поверхность. Мне бы хотелось, чтобы к тому времени, меня уже давным–давно не было в Санта–Барбаре. Желательно, чтобы в этот момент я отдыхал где‑нибудь на Багамских островах, в сопровождении симпатичного женского эскорта. Но, если я потеряю бдительность, то может получиться так, что меня отправят отдыхать в окружную тюрьму… Ты же понимаешь, как я рискую?

Тиммонс на мгновение задумался.

— Послушай, приятель, — успокаивающим тоном произнес он в трубку. — Они могут подозревать тебя в чем угодно. Подозревать — и только. Пока я с тобой, тебе беспокоиться нечего. Ты понимаешь меня? Не беспокойся, забудь обо всем. Твое дело — исполнять мои указания, а мое дело — заботиться о том, чтобы все шло нормально. Если ты будешь вести себя спокойно, то не станешь навлекать на себя никаких подозрений, а если занервничаешь, задергаешься… Они тут же возьмутся за тебя. Так что, веди себя как можно естественнее, не делай резких движений, и тогда я смогу защитить тебя.

— Хорошо, я постараюсь… — дрожащим голосом сказал Альварес. — Постараюсь не предпринимать никаких самостоятельных действий и постараюсь постоянно держать тебя в курсе дела.

— Хорошо. И вот еще, помни о том, что ты являешься для меня самым ценным поставщиком информации о том, что происходит в полиции. Думаю, что размеры твоих вознаграждений не дадут мне соврать. Тебе любыми средствами нужно продержаться на службе как можно дольше, не привлекая к себе излишнего внимания коллег. Будь как все, веди себя спокойно, не обращай внимания на подозрительные взгляды или шепот за спиной — все это ерунда. Главное, запомни — ты мне нужен. Если что‑то будет не так, сразу же связывайся со мной, ты знаешь, как меня найти. Теперь валяй, возвращайся к службе. Там тебя, наверное, Кастильо и Уитни заждались.

Альварес снова опасливо оглянулся по сторонам.

— Нет, нет. Они там о чем‑то разговаривают. На меня не смотрят, слава Богу. Но все равно ты прав — мне пора.

Во время судебного заседания Марк Маккормик заподозрил Джулию в том, что она ведет какую‑то нечистую игру. Ее попытки защищать его были столь вялыми и безнадежно обреченными на провал, что Марк заподозрил Джулию в игре на стороне противника.

Когда после судебного заседания они остались вдвоем, Маккормик вдруг неожиданно выхватил из сумки Джулии, на мгновение оставленную ею без присмотра папку с материалами дела касающимися Марка Маккормика.

Когда Джулия обернулась, Марк уже развернул папку и быстро пробежал глазами по материалам дела.

Она поняла, что совершила ошибку, позволив ему завладеть бумагами. Однако, было уже поздно.

Спустя несколько секунд лицо Марка исказила гримаса ярости и он со злостью захлопнул папку.

— Ты же сказала, что это документы по моему делу? — закричал он. — Но то, что я вижу здесь не имеет к нему никакого отношения!

Джулия потянулась рукой к папке, пытаясь выхватить ее у Марка.

— Дай взглянуть.

Он резко отвел руку с папкой назад, спрятав ее за спину.

— Можно подумать, что ты не знаешь, что находится в этой папке? — с возмущением воскликнул Марк.

Джулия попыталась притворно возмущаться.

— Представь себе не знаю!

— Ну, конечно! — потрясая бумагами возмутился Марк. — Ты не знаешь… Посмотрите не нее! Какая святая душа! Да это же стенограмма процесса по делу Дэвида Лорана. Только не говори мне, что перепутала папки и в спешке схватила со стола не ту, которая была нужна для ведения судебного Процесса по моему делу!

Джулия все еще пробовала защищаться.

— Я не могу ничего сказать об этом до тех пор, пока ты мне не покажешь эту папку и те бумаги, которые в ней лежат. Мне нужно самой посмотреть.

Еще раз просмотрев бумаги, Марк покачал головой и уверенно сказал:

— Ну вот, теперь я все понял. Мне все абсолютно ясно, хотя я не ожидал от тебя такой подлости. Ты все‑таки адвокат…

— В чем ты меня обвиняешь? Что тебе ясно?

— Ты хочешь меня заставить поверить в то, что ты ведешь мое дело, организуешь мою защиту и машешь перед моим носом этой толстой папкой? Ты ни черта не сделала для того, чтобы добиться моего оправдания и, насколько я понимаю, ничего не собираешься сделать. Я знаю что будет дальше! Ты будешь сидеть и ждать, когда я сам должен буду влезть в петлю!

Джулия поняла, что дальше скрывать от Марка свою истинную позицию ей не удастся. Поэтому она гордо откинула назад голову и смело посмотрела Марку в глаза.

После судебного заседания Мейсон и Мэри тоже должны были выяснить позиции друг друга.

Мэри выглядела невероятно усталой, даже изможденной. У нее под глазами образовались темные круги и уголки губ обессиленно опустились. Во всем ее облике была видна невероятная утомленность и растерянность?

Когда они шли по дорожке от машины к дому, Мэри едва ступала от усталости. Мейсону даже пришлось помочь ей подняться по лестнице.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — участливо спросил он, распахивая перед ней дверь.

— Я невероятно устала… — обессиленно ответила она. — Я устала от всего.

Мейсон, несмотря на то, что день выдался тяжелым не только для Мэри, но и для него, выглядел довольно бодро.

— Ну, ну! Крепись, Мэри, — сказал он. — Нам еще предстоит немало работы. Но тебя должно согревать то, что мы решим эту проблему раз и навсегда. Этот вопрос будет закрыт и никакой Марк Маккормик не сможет помешать нам в строительстве нашего семейного счастья. Еще несколько заседаний и ты увидишь, как все разрешится в нашу пользу. Они вошли в дом.

Мэри сразу же направилась к дивану и опустилась на широкие кожаные подушки.

— О, Мейсон, мне так тяжело!.. — в изнеможении сказала она. — Нельзя ли сделать какую‑нибудь короткую передышку? Чтобы я могла собраться с силами и могла обдумать, как мне действовать дальше. Все это невероятно тяжело для меня.

Мейсон остановился рядом с ней.

— Если ты расскажешь людям о себе, то ты сможешь уберечь этим огромное количество женщин от тех несчастий, которые случились с тобой. Представляешь, сколько женщин избавится от такой участи?

Мэри прикрыла глаза рукой и опустила голову.

— Женщины нередко подвергаются насилию со стороны своих мужей, — продолжал Мейсон. — Но они боятся, что в суде их никто не станет слушать. И поэтому они молчат.

Мэри вскинула голову и с горечью сказала:

— Но ведь я не выставляю свою кандидатуру на общегородских выборах. Я прежде всего думаю о нашем ребенке. Я не зря сказала это слово «нашем», он должен быть нашим. Если у нас ничего не получится, то Марк сможет добиться того, чтобы судебное решение о ребенке было в его пользу.

Мейсон положил руку ей на плечо.

— Я верю в то, что сможешь это сделать и наш ребенок будет гордиться тем, что ты сделала. Ты слышишь? Я тоже сказал «наш».

Мэри обреченно покачала головой;

— Возможно для тебя это правильно. Возможно, для тебя «око за око» — правильный принцип.

— Запомни, Мэри, — решительно сказал Мейсон. — Я считаю, что сейчас для нас главное — это проверить нашу волю и убедиться в том, что мы не отступим. Чувствительные люди особенно склонны к соблазну. Ведь у тебя нежное сердце, а для нашего дела, пожалуй, сейчас лучше иметь сердце потверже. Конечно ты должна доверять своему сердцу и не слушать ничего, что противоречит твоим убеждениям. Но тебе все‑таки следует быть тверже в своих решениях.

Мэри разочарованно махнула рукой.

— Перестань, Мейсон. Не своди все к морализаторству. Я знаю, что месть для тебя — главный принцип.

Он отрицательно покачал головой.

— Ты слишком утрированно все понимаешь. Мэри стала возбужденно расхаживать по комнате.

— Ну, конечно. Не своди все… Не утрируй все… Ты неправильно все понимаешь… — передразнила она Мейсона. — Ты ведь тысячу раз мне говорил, что основой твоего жизненного опыта была месть. Именно этому, прежде всего, учатся дети в доме Кэпвеллов. Вот и все.

Но Мейсон был невозмутим.

— Это не месть, — спокойно ответил он. — Мы же знаем, что Марк и раньше прибегал к насилию. Он грубо обращался со своей первой женой Дженис. Он был жесток с другими. Мы должны разоблачить его. Мы не должны оставить все это просто так. Запомни Мэри, если мы не будем действовать решительно в этот раз, то Маккормик снова выйдет сухим из воды. Ему удастся улизнуть. И одному Богу известно, сколько несчастий он может принести людям. Может быть ты не согласишься со мной, но я уверен в том, что поступаю правильно, пытаясь привлечь Маккормика к публичному суду и добиваясь вынесения ему обвинительного приговора.

Мэри удивленно посмотрела на Мейсона.

— Ты слишком близко все принимаешь к сердцу, — сказала Мэри. — У меня складывается такое впечатление, что все это случилось с тобой…

Мейсон едва не вспылил. Стараясь сдерживаться он вызывающе заявил:

— А я так себя и чувствую.

— Почему?

— Потому, что это произошло с тобой. Мэри тяжело вздохнула.

— Мейсон, мне нужно самой решить как жить дальше. Неужели ты думаешь, что я всю жизнь буду мучиться? И все из‑за того, что не подала на Марка в суд?

Мейсон мрачно усмехнулся.

— Наверняка. Марк обязательно позаботится об этом. Ты что, забыла уже, как он угрожал подать в суд на установление опеки. Если мы не будем судить его за изнасилование, он может выиграть этот процесс. Не забывай о том, что он пока еще американский гражданин и поэтому пользуется всеми законными, данными конституцией правами. Если он сможет нанять себе приличных адвокатов, то судебный процесс может закончиться в его пользу. Такие случаи уже неоднократно бывали в судебной практике. Я ведь не зря работаю в ведомстве окружного прокурора. Мне известны десятки таких случаев.

Но Мэри по–прежнему была убеждена в том, что ей удастся уговорами склонить Марка на свою сторону.

Разумеется, она допускала, что это может не удастся. Однако, ее по–христиански великодушное и бесконечно доброе сердце не хотело верить в дурное.

Выслушав слова Мейсона, Мэри стала нервно заламывать пальцы.

— Нет. Я не верю, не верю… — возбужденно говорила она, — что Марк может забрать моего ребенка. Он не станет этого делать.

В то же время Мейсон чувствовал, что он никак не может убедить Мэри довериться ему. Позволить ему принять на себя ответственность за их совместную будущую жизнь… За их будущего ребенка.

Когда Мэри начала отрицать саму возможность судебного решения этого вопроса, Мейсон понял, что все сказанные им слова канули в неизвестность. Мэри ничего не желала слышать.

— Мейсон, Марк сейчас напутан. Он попал в западню. Поэтому он угрожает.

Мейсон усмехнулся.

— Да. Как загнанный в ловушку волк. Сейчас он готов укусить любого. Сейчас он готов даже перегрызть себе лапу, лишь бы не остаться в этом капкане. Ты хочешь договориться с таким человеком?

Но Мэри, по–прежнему, как будто не слышала его слов.

— Я знаю, с ним нужно поговорить. Мне кажется, что я смогу убедить его прислушаться к голосу разума. Он не хочет судебного процесса. Его ведь один раз уже судили. Неужели ты забыл об этом?

Мейсон отрицательно покачал головой.

— Нет. Не забыл. И очень жалею о том, что суд не вынес ему тогда обвинительного приговора. К сожалению, присяжные заседатели признали тогда невиновность Марка в смерти своей пациентки. Но если бы они знали, что это за человек…

— Второй суд станет концом его медицинской карьеры! — вскричала Мэри. — Значит, мы можем сказать ему, что не станем добиваться суда, если он оставит нас в покое.

— Мэри… — с сомнением в голосе произнес Мейсон. Мэри показалось, что он начинает поддаваться на ее уговоры и уступает ей. Поэтому она с горячим энтузиазмом продолжила:

— Мейсон, все козыри у нас. Марк согласится.

Но Мейсон грустно покачал головой.

— Сейчас — может быть и да. А если после рождения ребенка он снова передумает?

Мэри тяжело вздохнула.

— Мэри, мы не должны доверять людям, которые этого не заслуживают, — продолжал Мейсон, — Ты не избавишься от Марка, поговорив с ним по душам. Это не такой уж простой вопрос, чтобы он согласился на твои уговоры.

Мэри подошла к дивану, стоявшему посреди гостиной и обессиленно опустилась на мягкие подушки.

— Хорошо, хорошо… — устало сказала она. — А если он подпишет документ и откажется от всех прав на ребенка? Тогда ты согласишься?

Мейсон скептически посмотрел на Мэри.

— Да. Это вполне вероятно. Она вскинула голову.

— Что же тебе не нравится в этом предложении?

Мейсон уселся рядом с ней на диван.

— Ты понимаешь, ведь я профессиональный юрист, — объяснил он. — Я знаю как все это делается. Потом Марк подаст аппеляцию и заявит, что на него оказали давление…

Мэри разочарованно отвернулась и закрыла глаза рукой.

— Мейсон, ты видишь только то, что хочешь видеть. Ты даже не хочешь подумать об этом.

Он спокойно возразил.

— Я просто защищаю тебя и ребенка.

Она не выдержала и поднялась с дивана. Расхаживая по комнате взад–вперед Мэри сказала:

— Я не такая как ты. У меня другой взгляд на жизнь. Мейсон скорбно покачал головой.

— Не забывай, Мэри, что ты слишком долго была изолирована от мира.

Она вспылила.

— Так что ж, по–твоему, из‑за этого я не могу иметь собственного мнения? Или со мной можно не считаться только потому, что я была в монастыре?

Мейсон тоже поднялся с дивана.

— Мэри, твое великодушие тебе же и вредит…

Маккормик яростно размахивал руками.

— Мне надо было полагаться на мою интуицию! — возбужденно восклицал он. — Я чувствовал, что ты отыграешься на мне!

Джулия спокойно складывала документы в свой портфель.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Да ну, Джулия, неужели ты не догадываешься? Можно подумать, что я не знаю, что здесь произошло несколькими неделями раньше…

Джулия выпрямилась и с холодным отчуждением спросила:

— А что произошло в Санта–Барбаре несколькими неделями раньше?

Марк подошел к ней поближе и с издевательской улыбкой произнес:

— Я знаю, что произошло между тобой и Дэвидом Лораном… Ты влюбилась в этого парня и из кожи вон лезла, защищая его, но процесс закончился и рома тоже закончился…

— Как это ты догадался? — язвительно сказала она.

Марк показал ей рукой на документы, которые Джулия складывала в свой портфель.

— Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться об этом, надо просто прочитать стенограмму судебного процесса. Ты же прибегала там к таким очевидным уловкам, что только идиот бы не понял, какие чувства ты испытываешь к Лорану.

Джулия сверкнула глазами.

— Я не собираюсь обсуждать с тобой свою личную жизнь! — процедила она сквозь зубы.

— Ну, конечно, — издевательски воскликнул Маккормик. Тон его голоса повысился. — Куда нам до вас? Ведь вы, мадам, теперь заняты своими личными делами. Вы слишком заняты тем, чтобы скорее заставить меня заплатить за грехи Дэвида Лорана. Что, я неправ?

Джулия копалась у себя в портфеле, не поднимая головы.

— Ты можешь думать все что угодно.

— Да я же прав, прав… Ты собираешься доказать всему миру это, ты хочешь отправить меня в тюрьму за преступление, которого я не совершал.

Джулия почувствовала, что начинает терять терпение. Она убрала портфель со стола и, опершись на него двумя руками, заявила:

— Ты лгал мне с той самой минуты, когда попросил защищать тебя.

Маккормик рубил рукой воздух.

— Кет!

Но Джулия не унималась.

— Ты изнасиловал Мэри. Именно так все было на самом деле, а не в твоей версии.

Марк на некоторое время умолк, словно Джулия подавила его своей энергией и убежденностью, напором и яростью. Уже более спокойно он произнес:

— Я говорил тебе правду. Джулия усмехнулась.

— Ты забываешь о том, что я разговаривала с Мэри, я видела ее глаза, видела ее боль. Боже, Марк, ты это сделал с ней?..

Уже без всякой убежденности он сказал:

— Нет.

Джулия распалялась все больше и больше, она выкрикивала слова, бросая их, как обвинения в лицо Марка. Она набрасывалась на него, словно разъяренная тигрица, которая защищала своего детеныша. Только на этот раз ее заставляла действовать настоящая женская солидарность.

— Ты хоть представляешь, какое это унижение, какой это стыд! Нет, ты не способен что‑либо чувствовать!

Марк тяжело дышал, не в силах найти хоть слово в свое оправдание.

Джулия уже перешла на крик.

— Я тебя презираю! К сожалению, доказательства Мейсона очень слабы и, к сожалению, ты можешь выйти сухим из воды…

Маккормик прищурил глаза и, покачав головой, мстительно произнес:

— Тем же способом, что и твой любовник Дэвид Лоран? Не так ли?

Джулия вдруг осеклась и умолкла на полуслове. Ее глаза были наполнены такой ненавистью, что, не проронив ни звука, она взяла свой портфель и направилась к выходу из зала суда. Однако Марк бросился за ней и схватил за руку.

— Нет, ты не смеешь так просто уйти! Я еще не договорил с тобой.

Резким движением она вырвалась из его рук и завизжала так, что слышно было, наверное, где‑нибудь на самом дальнем конце Санта–Барбары.

— Не трогай меня! Больше никогда не смей притрагиваться ко мне! Ты понял, негодяй?

Марк отступил на шаг и, тяжело дыша, сказал:

— Я знаю, что я сделаю. Пришло время обратиться в Коллегию адвокатов по поводу нарушения адвокатской этики Джулией Уэйнрайт.

— И что же ты им скажешь? — язвительно спросила Джулия.

— Ты напрасно думаешь, что тебя не в чем уличить По–моему, ты нарушила больше десятка правил.

Джулия закатила глаза и неестественно громко расхохоталась.

— Какая чушь! Вы только послушайте! Это же по–настоящему смешно. Насильник учит меня этике.

Марк не сводил с нее полного ненависти и злобы взгляда. Его глаза были переполнены желанием не просто отомстить Джулии, но расправиться с ней, уничтожить ее, растоптать и смешать с грязью.

— Да, — сквозь зубы сказал он. — Я добьюсь того, чтобы тебя исключили из коллегии адвокатов!

Но Джулия не собиралась поддаваться угрозам Марка, Она считала его слишком мелким и ничтожным человеком, чтобы придавать значение его словам. Пусть даже они были наполнены вполне реальными, а не выдуманными угрозами,

— Ах, вот как? Только попробуй! — напустив в голос бравады, заявила она. — Посмотрим, что у тебя получится.

— Я сделаю то, что обещал.

— Ну, давай, давай! Попробуй. Увидишь, что у тебя получится. Особенно если я возьму и расскажу любопытным репортерам о том, почему я отказалась от ведения твоего дела.

Марк усмехнулся.

— Ты не единственный адвокат в этом городе. Думаю, что мне не нужно будет прилагать очень больших усилий к тому, чтобы найти достойную замену тебе. То, что ты стала героем дня, еще ничего не значит. Дело Дэвида Лорана — это особый случай, и твоя слава достигнута во многом благодаря элементарному мелодраматическому эффекту, который возник в немалой степени благодаря тому, что твой милый любовничек в конце концов дал тебе ногой под зад.

Ее глаза метали молнии, словно грозовые облака во время бури.

— Во что я тебе скажу, Марк, — жестко вымолвила она. — Тебе в этом городе не жить! Даже если ты найдешь среди адвокатов такого дурака, который возьмется тебя защищать.

Она метнула последний уничтожающий взгляд на Марка и, не сказав больше ни слова, вышла из зала суда. Стук громко хлопнувшей дубовой двери гулким эхом разнесся под сводами зала заседаний, где стоял, втянув голову в плечи, Марк Маккормик.

ГЛАВА 2

Кейт Тиммонс приглашает Иден Кэпвелл на ужин. Встреча Иден и Круза Кастильо в кабинете Тиммонса. Джулия Уэйнрайт назначает Мэри встречу в ресторане «Ориент Экспресс». Тиммонс пытается поставить под сомнение профессиональную пригодность инспектора Кастильо.

Закончив разговор с Альваресом, окружной прокурор допил виски в своем стакане и осмотрелся по сторонам.

В дальнем углу ресторана за одним из столиков он заметил СиСи Кэпвелла и Иден. Такого случая он не мог упустить. Иден оказалась здесь не в обычном качестве управляющей и владелицы, а как простая посетительница. Нужно обязательно воспользоваться этой редкой возможностью. Правда, сейчас вместе с ней за столиком находится ее драгоценный папаша — этот напыщенный владелец половины города.

Но что ему — должностному лицу — окружному прокурору Кейту Тиммонсу до СиСи Кэпвелла? Он не входит в число его подчиненных и не намерен падать ниц перед этим человеком только потому, что в его руках находятся пара–тройка гостиниц и ресторанов. В руках у него, окружного прокурора, не меньше власти. Притом такой власти, которая позволяет единолично решать судьбы людей, отправляя их либо в жернова исправительной системы, либо на принудительное лечение в психиатрические лечебницы, либо милуя…

Не испытывая — подобно многим другим — никакого особого почтения к СиСи, Тиммонс покинул свое место у стойки бара и направился к столику Кэпвеллов.

Остановившись рядом с Иден, он небрежно сунул руки в карманы и, ухмыляясь, произнес:

— Что, семейство Кэпвеллов решило позаботиться обо мне и улучшить вид из моего окна? Благодарю за такую заботу.

СиСи едва не задохнулся от охватившего его возмущения. Этот прохвост имеет неслыханную наглость подходить к его столу и без разрешения вмешиваться в его разговор с дочерью.

Если бы он, СиСи Кэпвелл, миллионер, не занимал такое высокое общественное положение и не считал себя человеком с нормальным воспитанием, он бы просто поднялся и врезал этому недомерку, который мнят себя вершителем людских судеб, по зубам.

Однако, как истинный джентльмен СиСи ни словом, ни жестом не выдал своих истинных чувств. Он медленно отпил из высокого бокала глоток «мартини», затем поставил бокал на стол и лишь после этого с легким недоумением спросил;

— Прошу прощения?..

На месте окружного прокурора любой другой человек, наверное, должен был бы просто провалиться на месте от стыда, вызванного такой нескромностью.

Однако Тиммонс, ничуть не смутившись, продолжал:

— Я прихожу к себе на работу, иду к окну, открываю завешенные на ночь шторы — и что же я вижу?

— Что? — полюбопытствовала Иден.

— Нагло улыбаясь и разевая рот, на меня уставилась огромная буква Си…

Кэпвелл–старший усмехнулся и неторопливо отпил из бокала сухой «мартини».

— Ах, вот оно в чем дело. По поводу всяческих неудобств, связанных с рекламной деятельностью моей фирмы, вам стоит обращаться не ко мне.

Тиммонс с едкой улыбкой произнес:

— А я думал, прошу прощения за свою наивность, что вы полновластный хозяин «Кэпвелл Энтерпрайзес» и, в частности, этого отеля.

— Тут вы не ошиблись, — удовлетворенно произнес СиСи, откинувшись на спинку стула. — Отель действительно принадлежит мне, но, что касается букв на крыше, то это идея, увы, не моя.

Кэпвеллу казалось, что тема для дальнейшего разговора исчерпана, и он равнодушно отвернулся. Однако, Тиммонс по–прежнему стоял возле столика, продолжая настойчиво допытываться;

— А чья же это идея?

Демонстрируя явное неудовольствие по поводу того, что его отвлекли от весьма важного и интересного разговора с дочерью, СиСи сказал:

— Эта идея принадлежит Иден. Вот к ней и обращайтесь. Ей часто приходит в голову что‑то необычное.

Иден, демонстрируя некоторые признаки интереса к окружному прокурору, изобразила на лице приторную улыбку и кивнула головой, словно согласившись принять ответственность за крайне негативные последствия своей идеи с большими рекламными буквами на крыше отеля «Кэпвелл».

Тиммонс оценивающе посмотрел на нее и, довольно вульгарно хмыкнув, сказал:

— Иден очень умная девушка…

СиСи поморщился, словно присутствие рядом с ним окружного прокурора вызывало у него зубную боль.

— Да уж, неглупа… — отвернувшись в сторону от Тиммонса, процедил сквозь зубы СиСи.

Разговор снова повис в воздухе и Иден, чтобы хоть как‑то поддержать беседу, сказала:

— Ты знаешь, Кейт, разбираться в делах, связанных с гостиничным бизнесом, меня научил отец.

СиСи шутливо погрозил пальцем дочери.

— Иден, ты выдаешь семейные секреты.

— Неужели?

— Поверь мне, это так. Откуда окружной прокурор мог бы догадаться о том, что я учу свою дочь секретам гостиничного бизнеса? Теперь это станет известно всему городу, пресса растиражирует эту новость в количестве миллиона экземпляров, и нам с тобой не останется ничего другого, как учиться какому‑нибудь другому бизнесу.

— Почему же? — рассмеялась Иден.

— Потому, что все мои конкуренты, узнав о том, что я беру тебя в компаньоны, поспешно свернут дела и разрушат свои отели и покинут Санта–Барбару в течение двух дней. С кем мне тогда останется конкурировать?

Иден подняла голову и взглянула на Тиммонса.

— Папа, я думаю, мы можем положиться на Кейта, он никому не расскажет о том, что услышал здесь, — доверительным голосом сказала она.

Тиммонс шутливо поднял руки.

— Могу поклясться даже на Библии, что никому не скажу об увлечении Иден Кэпвелл гостиничным делом. Кстати говоря, надеюсь, я не нарушил ваших планов, не помешал обсуждению какой‑нибудь важной гостиничной проблемы?

СиСи снова поморщился, ни в малейшей степени не заботясь о том, чтобы скрыть свое неудовольствие от Тиммонса. Но тот делал вид, что не замечает, как Кэпвелл–старший проявляет признаки недовольства.

Иден очень хорошо понимала, какие чувства сейчас испытывает ее отец, а потому решила избавить его от необходимости находиться в одной компания с окружным прокурором.

— Не беспокойся, Кейт, — с улыбкой сказала она. — Мы обсуждали здесь личные дела. А насчет гостиничного бизнеса, — она обратилась к отцу, — папа, помнится, ты говорил; что главное в этом деле — не пропускать ни одного заседания. Это очень важно для выработки долгосрочной стратегия.

Она со значением посмотрела в глаза отцу. Тот усмехнулся.

— С чего это ты вдруг вспомнила о совещаниях?

— Папа, вспомни, — лукаво улыбнулась Иден. — Ты говорил, что у тебя сегодня вечером важное совещание. Думаю, что тебе не стоит на него опаздывать. Иначе, все важные проблемы решат без тебя.

СиСи покачал головой.

— Без меня они даже не сядут за стол.

— Ну, вот видишь, — подхватила Иден, — как я права. Тебе ни в коем случае нельзя пропустить такое важное мероприятие. Иначе весь персонал всполошится и уж тогда нам точно не дадут посидеть за этим столиком.

СиСи скептически посмотрел на Тиммонса.

— Иден, похоже, что ты пытаешься спровадить меня отсюда. Можешь ничего не говорить, я прекрасно понимаю.

Она слегка покраснела.

— Ну, что ты, папа.

СиСи успокаивающе поднял руку.

— Я все понимаю.

— Папа, конечно, ты можешь остаться…

Тиммонс стоял рядом, делая вид, что разговор между отцом и дочерью совершенно не касается его. С абсолютно отсутствующим видом он изучал развешанные на стенах картины, ожидая, пока Иден сможет освободить ему место за столиком.

СиСи посмотрел на часы и вздохнул.

— Ладно, дочка, — с некоторым сожалением сказал он. У меня действительно совещание. Пожалуй, я пойду.

Отодвинув стул, он поднялся. Тиммонс оказался у него на пути.

— Прошу прощения, — сказал Кэпвелл–старший, демонстрируя желание пройти.

Окружной прокурор предупредительно отошел в сторону, пропустив отца Иден. в «го глазах блеснули хитрые огоньки, на лице промелькнула едва заметная хитрая усмешка.

— Всегда рад вас видеть, — сказал Тиммонс вслед удалявшемуся СиСи.

Тот, не оборачиваясь, покинул зал ресторана. Как только СиСи исчез за дверью, Тиммонс тут же подошел к столу и с демонстративной назойливостью произнес, показывая на освободившийся стул:

— Могу я…

Иден кивнула.

— Конечно.

Тиммонс мгновенно занял стул, на котором еще некоторое время назад сидел СиСи Кэпвелл, и, теребя в руках аккуратно сложенную салфетку, стал во все глаза таращиться на Иден.

Она смущенно опустила голову.

— Что ж, наступил вечер, — сказал он спустя несколько мгновений, не скрывая удовлетворения. — Для ланча время слишком позднее, однако душу мне согревает именно то, что ужин еще впереди.

Иден подняла глаза.

— А что насчет ужина?

Тиммонс удивленно поднял брови.

— Как, разве ты забыла?

Она пожала плечами.

— А что я должна помнить?

— Но мы ведь уже разговаривали насчет ужина.

Иден обворожительно улыбнулась.

— Что‑то я не припоминаю, Кейт, ни о чем подобном. Может быть, ты что‑то перепутал или просто выдал желаемое за действительное?

Кейт не скрывал, что ему нравится пикироваться с Иден. Они разговаривали, одаривая друг друга лучезарными улыбками.

— Ну, что ж, если ты забыла, я с удовольствием напомню тебе, — сказал Тиммонс. — Я приглашал тебя поужинать вместе со мной перед концертом. Надеюсь, ты не забыла, что сегодня концерт в Зале симфонической музыки?

Иден отпила немного «мартини».

— О концерте я никогда не забываю, а вот насчет ужина — что‑то не припоминаю. По–моему, ты впервые говоришь об этом…

— Что ж, — еще шире улыбнулся Тиммонс — Тем приятнее мне снова пригласить тебя хорошо провести со мной время.

В глазах Иден мелькнули озорные огоньки.

— На что ты надеешься, Кейт?

— Я надеюсь на то, что мне повезет.

Иден отрицательно покачала головой.

— Боюсь, что на этот раз тебе не повезет, у меня другие планы на сегодняшний вечер.

Тиммонс заинтересованно наклонился к Иден.

— Интересно, какие же?..

— Ты слишком любопытен, Кейт.

Он рассмеялся.

— Тут ты права. Я действительно весьма любопытен, но не думаю, что это можно считать самым крупным моим недостатком. Все‑таки моя работа располагает к этому. Ну, так что ты скажешь насчет твоих планов на сегодняшний вечер?

— Думаю, что сейчас именно тот случай, когда ты не должен демонстрировать свое любопытство. Это мои личные дела и они касаются только меня. Мне не хотелось бы рассказывать об этом никому другому.

Тиммонс усмехнулся.

— Я привык никогда не делать то, чего от меня ожидают. И, вообще, почему ты не хочешь пойти сегодня со мной на концерт?

— Ну, если ты так настаиваешь, могу ответить. Я иду сегодня на концерт одна.

— Ну, почему, почему одна? — не отставал Тиммонс. — Неужели тебе так интереснее?

— Нет. Просто у меня абонемент.

— Ну и что из того?

— У меня самые лучшие места в зале, — ответила она. — Вот и все объяснение.

— Подумать только! — воскликнул Тиммонс. — Неужели ты считаешь, что твои места в зале симфонической музыки лучше моих?

— А ты можешь предложить что‑то иное?

Иден с любопытством смотрела на то, как Тиммонс полез в наружный карман своего пиджака и достал оттуда два билета.

— Вот, — сказал он, показывая билеты Иден. — Дирижер — один из моих лучших друзей. Когда я занимался частной практикой, еще в начале своей карьеры я вел для него одно весьма деликатное дело. Ему очень понравилось, и вот…

Кейт самодовольно помахал билетами перед носом Иден.

— И вот — третий ряд. Что ты можешь возразить?

Иден скептически покачала головой.

— Ну, надо же, Кейт. Ты меня просто удивляешь. Уж чего–чего, а третьего ряда я от тебя не ожидала…

— Да, — с его лица не сходила улыбка победителя. Ну, так что, у тебя места лучше?

— Кейт, объясни мне, пожалуйста — в покере фул старше, чем флеш?

Тиммонс нетерпеливо произнес:

— Нет, не старше. Но ты не ответила на мой вопрос — у тебя места все‑таки лучше, чем у меня, или нет?

Тиммонс чувствовал, что Иден вот–вот примет его предложение и оттого возбуждался все больше и больше. Эта женщина весьма откровенно кокетничала с ним — и Тиммонсу это нравилось. Она все еще не подпускала его на близкое расстояние, однако, он понимал, что это дело ближайшего времени.

Видя, как Иден Кэпвелл настроена по–отношению к нему, Тиммонс не собирался долго отсиживаться в окопах, ожидая, когда противник вынужден будет пойти навстречу. Это было не в его традициях. Захватив цель, словно радиолокатором, в поле своего видения, он быстро и решительно приближался к ней, не намереваясь оставаться на позициях стороннего наблюдателя. Если Иден проявляет к нему интерес, демонстрируя знаки внимания, то это означает, что ему непременно нужно воспользоваться таким удобным случаем.

Коллекционирование женских сердец уже становилось его привычкой. До этого была Сантана, но она с такой скоростью нырнула к нему в постель, что у Тиммонса угас всякий азарт. Его любопытство и сексуальное желание были удовлетворены, и Тиммонс стал терять интерес к Сайта не. Правда, несмотря на это, он при каждой встрече продолжал говорить ей о том, что он без ума от нее, что он любит ее до умопомрачения, что он готов на все лишь бы сделать ее счастливой. Однако, при этом ни судьба Сантаны, ни ее чувства его уже больше не интересовали.

Тиммонс руководствовался принципом — сладок лишь запретный плод. До тех пор, пока Сантана принадлежала не ему, а Крузу, она интересовала его. Однако, овладев ею, Тиммонс лишь пополнил свой список мужских побед и перешел к заполнению новой строки в этом списке.

В качестве очередной кандидатуры он избрал Иден Кэпвелл.

В общем, ничего удивительного в этом не было. Любой мужчина в Санта–Барбаре не отказался бы покорить сердце этой очаровательной женщины. Однако, мало у кого могла возникнуть мысль о том, чтобы попытаться сделать это.

Иден была слишком смела, опытна, самостоятельна, независима и привлекательна, чтобы человек, стоящий ниже ее на социальной лестнице, мог даже подумать о том, чтобы хоть что‑то предпринять. Она была из той категории женщин, которые при всей их кажущейся простоте и демократичности, были совершенно недоступны для большинства местных мужчин. Она могла позволить приблизиться к себе лишь тому, кого сама выбрала. В любом другом случае для пожелавших ближе познакомиться с ней дело наверняка заканчивалось неудачен.

Однако, Тиммонс, который по природе своей был авантюристом и бабником, лишь еще больше загорался от одной только мысли о том, что такая женщина, как Иден Кэпвелл, может не принадлежать ему. И, в общем, у него были основания, чтобы надеяться на успешный исход этой любовной интриги.

Тиммонс занимал довольно высокое и уверенное положение на социальной лестнице для того, чтобы не чувствовать себя ниже Иден. Его успехи у женского пола были неоспоримы и потому он, не раздумывая, с головой бросился флиртовать с Иден. Тем более, что она явно показала свою заинтересованность в продолжении более тесного знакомства с ним. Во всяком случае он был уверен в этом. Но в этой истории был еще один, дополнительный, более тонкий и пикантный элемент.

Весь город знал, что Иден Кэпвелл влюблена в Круза Кастильо. Не нужно было даже быть жителем города Санта–Барбара, чтобы знать об этом. Об их романе можно было прочитать в газетах. Учитывая, что Круз Кастильо давно был злейшим врагом Кейта Тиммонса, окружной прокурор с еще большим энтузиазмом и еще большей настойчивостью принялся за Иден. Здесь в дело вступило не только мужское тщеславие и неуемное, сексуальное желание, но и раззадоренное самолюбие.

К тому же, если не считать прочих достижений, Тиммонс уже имел за плечами один успешный опыт подобного рода — Сантану. Если он смог привлечь к себе даже жену Кастильо, то сделать то же самое с женщиной, которая любит Круза и которую любит Кастильо, Тиммонсу сам Бог велел. После того, как он успешно овладел сердцем Сантаны, Тиммонсу казалось, что ничего непреодолимого перед ним нет. Памятуя о том, сколь легкой была победа над женой Круза, Кейт испытывал немалый оптимизм и по поводу предстоящей интрижки с Иден.

Кто или что может ему помешать в этом? Он молод, привлекателен, сексуален, уверен в себе. У него есть деньги, высокое общественное положение, связи… Нужно только вплотную заняться этой белокурой куколкой и с ней повторится та же история, что и с Сантаной — плод созреет и сам упадет ему в руки. Никаких препятствий сейчас перед Тиммонсом нет. Так, во всяком случае, думал он. В соответствии с этим он и поступал. Приглашение на концерт, а затем на ужин, было первым шагом в том направлении, и Кейт добивался своего, несмотря ни на что. Он не испытывал и одной тысячной доли тех чувств, которые пытался сейчас продемонстрировать, да это ему и не нужно было. Главное — внешняя сторона. Все же остальное можно успешно сымитировать, благо немалый опыт в этом деле у него уже есть. Именно поэтому Тиммонс настойчиво заглядывал в глаза Иден, которая играла в собственную игру. Она прекрасно понимала, что сильно заинтересовала окружного прокурора своими заигрываниями с ним. Но, разумеется, мгновенно соглашаться на все его предложения не стоило.

Да, нужно было позволять ему немного сокращать расстояние, которое их разделяло, изображая из себя при этом кокетку — а кокетки, как известно, долго не ломаются. Облизываясь, словно кот, увидевший перед собой огромную миску сметаны, Тиммонс обращался к Иден, размахивая у нее перед носом билетами на концерт.

— Ну, так что? Ты мне так и не ответила… Твои места лучше или хуже, чем мои?

Она решила, что пришел момент изобразить капитуляцию.

— Мои места хуже…

— Так мы идем вместе? — мгновенно клюнул на этот крючок окружной прокурор.

Иден некоторое время изображала на лице мучительные колебания, после чего кивнула головой и, скрывая улыбку, сказала:

— Да.

— Вот и отлично! — удовлетворенно воскликнул Тиммонс. — Значит, мой фул побил вашего флеша…

Иден покачала головой.

— С вами лучше в карты не играть, господин окружной прокурор.

— Да, — самодовольно ответил Тиммонс. — Я люблю выигрывать — кстати говоря, не только в карты — потому и стал окружным прокурором.

— И как я слышала — удачливым.

Ее льстивое замечание было столь уместно, что Тиммонс самодовольно расхохотался. Он был столь несдержан в своих чувствах, что несколько сидевших за соседними столиками посетителей удивленно оглянулись на прокурора.

Он спрятал билеты в карман пиджака и радостно потер руки.

— Значит, договорились?

Иден тоже широко улыбалась.

— Договорились.

В этот момент в дверях ресторана показался метрдотель. Окинув взглядом зал, он увидел окружного прокурора и уверенным шагом направился к нему. Метрдотель держал в руке радиотелефон. Остановившись перед столиком, он предупредительно нагнулся и обратился к Тиммонсу.

— Извините, мистер окружной прокурор, вам звонит инспектор Кастильо. Возьмите трубку.

На лице Тиммонса появилась гримаса откровенного неудовольствия. Чтобы скрыть от него свои истинные чувства, Иден, изображая полное равнодушие, стала маленькими глотками пить «мартини» из бокала.

— Ну и чего же он хочет, этот инспектор Кастильо? — недовольно спросил Тиммонс, прикладывая руку к уху. — Алло, я слушаю

— Я говорю из известной точки. Здесь никого нет.

— Вот как? — Тиммонс изобразил в голосе крайнее удивление — А по нашим сведениям, ожидалось около двадцати человек?

— Да, — подтвердил Круп. — Ожидалось двадцать, но их нет. Что я могу сделать? Мы приехали, но тут уже было пусто,

— Нужно было поменьше шуметь! — с осуждением сказал Тиммонс.

Немного помолчав, Круз спросил:

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю, черт возьми, приехать ко мне в кабинет и объясниться, как ты провалил вторую по счету операцию всего лишь за несколько дней. И прихвати с собой Пола Уитни. Будьте у меня не позже, чем через час — резко сказал он.

Не дожидаясь ответа Круза, окружной прокурор отключил телефон и, сокрушенно вздохнув, обратился к Иден.

— Ну вот, я снова вынужден уйти. Как ты сама слышала, служебные дела не позволяют мне слишком много времени посвящать своим личным проблемам. Опять этот инспектор Кастильо… Так что — увидимся позже.

— Ну, что ж, — с показным сочувствием сказала Иден. — Могу обрадовать тебя…

Тиммонс с любопытством посмотрел на нее.

— Да, и как же?

— У меня есть свободное время. Неужели ты хочешь сказать, что подождешь меня?

Она потянулась рукой к лежавшей на столе сумочке.

— Ты не возражаешь, Кейт, если я провожу тебя до твоего офиса?

— О! — польщенно сказал он. — Я даже не знаю, что сказать…

Иден решительно махнула рукой.

— Идем.

Тиммонс пожал плечами»

— А зачем тебе это нужно?

— Что ж, не стану от тебя скрывать свою личную, заинтересованность. Я очень хочу посмотреть на новую световую рекламу на крыше отеля «Кэпвелл» с более удобной точки. Я ее видела только вблизи и полного впечатления у меня об этом не создалось.

Тиммонс все еще колебался.

— Я, конечно, не возражаю, но у меня там будет масса встреч, и я не думаю, что тебе будет там удобно.

Иден обворожительно улыбнулась.

— Обещаю вести себя в твоем кабинете тихо, как мышка.

Она поднялась из‑за стола и Тиммонс последовал ее примеру.

— Ты? — удивленно спросил он.

— Да, — кивнула она. — Обещаю.

— Как такая красивая женщина, как ты, — насмешливо сказал Тиммонс, — будет вести себя как мышка?

Он все еще топтался возле столика.

— Кейт, тебя что‑то беспокоит? — участливо спросила Иден.

— Да, — задумчиво сказал окружной прокурор, — знаешь…

— Что?

— Ведь ты мне полностью доверяешь?

Иден пристально посмотрела ему в глаза и, не снимая с лица лукавой улыбки, тихо произнесла.

— Ничего подобного я не говорила.

Он озадаченно вытянул губы.

— Ну что ж, в таком случае мне придется доказать тебе, что ты не права…

С этими словами он подставил Иден свой локоть. В ответ на его приглашение она взяла его под руку я медленно зашагала рядом с ним.

— Ну, вот и хорошо, — удовлетворенно сказал Тиммонс, шагая к выходу.

Контора окружного прокурора города Санта–Барбары располагалась на одном из верхних этажей здания Верховного суда, стоявшего на улице почти напротив стеля «Кэпвелл».

Внутренняя отделка кабинетов почти не изменилась с тех давних пор, когда это здание было построено, произошло это еще в начале века. Светло–серые стены, темно–зеленые шторы на окнах, под которыми скрывались современные жалюзи. Пол, выложенный светлыми я темными паркетинами, напоминал замаскированную шахматную доску. Тиммонс мог смело считать себя королем на этой доске»

Единственное, что заметно изменилось — это секретарша. На столе перед ней стояла электрическая пишущая машинка и лежала куча бумаг. Это была молодая женщина лет тридцати, темноволосая, с прямым пробором и большими карими глазами.

Как только Иден вошла в приемную окружного прокурора, секретарша глянула на нее, как сова из клетки. Она в этот момент возилась в сером шкафу с архива! У нее был такой вид, как будто ее застали на месте преступления. Она поспешно закрыла дверцу шкафа и вернулась на свое место, усевшись за пишущую машинку. Посмотрев на свои руки так, словно она только что окунула их в грязную воду, секретарша было убрала их под стоя и выжидательно посмотрела красивую блондинку, посетившую их кабинет.

Тиммонс уверенным шагом прошел к двери своего кабинета через располагавшуюся здесь же приемную и распахнул ее перед Иден.

— Проходи.

Иден вошла и с любопытством огляделась по сторонам. Она не отметила ничего особенного в обстановке кабинета, хотя ее внимание привлекли небольшая opигинального вида настольная лампа со стальным упором и несколько любопытных безделушек на заваленном бумагами столе. Стены были увешаны небольшими репродукциями с видами окрестностей Санта–Барбары и документами в рамках, а за рабочим столом прокурор в прозрачной стеклянной рамке висел его университетский диплом.

Иден прошлась по комнате, разглядывая картины. Тиммонс внимательно следил за ней, стоя у своего стола.

— Ну, что скажешь? — наконец нетерпеливо спросил он. — Тебе нравится обстановка на моем рабочем месте?

Иден улыбнулась.

— Твой кабинет полностью отражает твой стиль.

— Да? — с интересом откликнулся Тиммонс. — И что же он отражает? Мне было бы очень любопытно выслушать твое мнение.

Она подошла к его столу и задумчиво провела пальцем по металлическому абажуру его настольной лампы.

— Он такой деловой, но не консервативный. Я бы даже назвала это словом «рисковый».

Тиммонс слегка поморщился.

— А ты не хотела бы применить, например, слово «привлекательный»?

Иден наморщила нос. Еще раз внимательно окинув придирчивым взглядом комнату, она отрицательно покачала головой.

— Нет, пожалуй, именно этот эпитет в данном случае не годится.

Тиммонс неудовлетворенно скривился.

— Но, Иден…

В этот момент их разговор прервался.

Дверь кабинета окружного прокурора вдруг бесшумно открылась, и на пороге показалась адвокат Джулия Уэйнрайт. Она была явно возбуждена и тяжело дышала.

В руках она теребила сумочку, но от глаз Иден не укрылось то, что руки ее дрожали.

Увидев ее, Тиммонс вопросительно вскинул голову.

— Мисс Уэйнрайт?

— Извините за то, что я, может быть, прервала ваш разговор — сказала Джулия. — Здравствуй, Иден.

— Здравствуй.

— Вы нигде поблизости не видели Мейсона? — спросила Джулия.

Тиммонс вдруг засуетился, и, опустив голову, торопливо проговорил:

— Я не встречаюсь с Мейсоном. А вы? Вы с ним встречаетесь?

Это странное поведение Тиммонса немало удивило Иден. Она с недоумением смотрела на то, как окружной прокурор стал суетливо расхаживать по комнате, стараясь не смотреть в глаза Джулии.

Та по–прежнему смущенно стояла в двери.

— Но, может быть, вы знаете, где он?

— Не знаю, — пробормотал окружной прокурор. — Возможно, он сейчас находится дома и работает над делом Марка Маккормика.

— Вы так думаете? — нерешительно спросила Джулия.

— Да. После недавнего громкого провала окружной прокуратуры на известном вам судебном процессе мы должны предпринять все возможные усилия с тем, чтобы в деле Маккормика не повторилась история, которая произошла с Дэвидом Лораном. Мы оказались в довольно неловком положении и, кстати говоря, то же самое относится к вам, мисс Уэйнрайт.

Он отвернулся, давая понять, что больше не желает продолжать этот разговор.

— Тем не менее, Кейт, — продолжала Джулия, — мне нужно срочно повидаться с Мейсоном. Это весьма безотлагательное дело.

Тиммонс развел руками.

— Ну, чем я могу помочь вам? Хорошо, позвоните с моего телефона. Надеюсь, вы знаете домашний телефон Мейсона?

— Да, конечно…

Джулия направилась к столу.

— Ладно, пока вы будете заняты здесь, мисс Уэйнрайт — сказал Тиммонс, — я пойду покажу Иден другие кабинеты поблизости.

Джулия направилась к телефону, но, внезапно споткнувшись на ровном месте, едва не упала, и ей пришлось ухватиться за угол стола, чтобы сохранить равновесие.

Иден, услышав странный звук, остановилась в дверях и озабоченно посмотрела на Джулию. — У тебя все в порядке?

Смущенно поправив одежду и нарушившуюся прическу, Джулия подошла к столу окружного прокурора и потянулась к телефонной трубке. Подняв глаза, она увидела, что Иден по–прежнему стоит у дверей кабинета и вопросительно смотрит на нее.

Только тогда Джулия поняла, что не ответила на ее вопрос.

— Нет! — возбужденно воскликнула она. — У меня не все в порядке! Именно поэтому мне нужно позвонить Мейсону. Нам есть о чем поговорить, но я хотела бы сделать это без чьего‑либо присутствия.

Тиммонс выглянул из‑за спины Иден и сказал:

— Ну что ж, звоните. Вам никто не будет мешать.

Иден закрыла за собой дверь, оставив Джулию одну в кабинете окружного прокурора. Джулия стала набирать номер телефона Мейсона, тыкая дрожащими пальцами в кнопки. Она была так перевозбуждена, что несколько раз ошиблась и ей приходилось начинать все сначала. Наконец в трубке раздались длинные гудки.

Мэри была дома одна. Она сидела, устало откинувшись на спинку дивана и прикрыв глаза, когда на столике посреди гостиной резко зазвонил телефон.

Мэри приоткрыла глаза и, не двигаясь с места, несколько мгновений пристально смотрела на белый телефонный аппарат. Она чувствовала себя такой уставшей и разбитой после напряженного дня, после бесплодных разговоров с Мейсоном, что не испытывала ни малейшего желания подниматься с дивана и идти через половину комнаты к телефонному аппарату. Еще больше ей не нравилась мысль о том, что Сейчас придется с кем‑то разговаривать. Самым большим желанием Мэри было, чтобы ее оставили в покое. Она решила, что если телефон прозвонит меньше десяти раз, то она не будет подниматься и подходить к трубке.

— Раз… два… три… четыре… — считала она гудки, закрыв глаза.

После десятого гудка Мэри поняла, что ей придется вставать. Очевидно, что это был какой‑то очень важный звонок, судя по настойчивости, с которой на другом конце провода держали трубку.

Мэри еще некоторое время колебалась, перед тем как подойти к телефону, но, наконец, решилась и сняла трубку.

— Алло, — тяжело вздохнув, сказала она. — Я слушаю.

Звонила Джулия.

— Мэри, это ты? — торопливо сказала она. — Это Джулия…

— Привет, Джулия, — устало сказала Мэри. — Чем могу помочь?

— Мне нужен Мейсон.

Голос адвоката был таким возбужденным, что Мэри сразу поняла, что случилось нечто неординарное.

— Его нет дома.

— Черт возьми, — выругалась Джулия. — В офисе его тоже нет… Ты не знаешь, куда он мог деться? Он мне очень нужен.

— К сожалению, не знаю. Я бы и рада была тебе чем‑то помочь, Джулия, но мне и вправду неизвестно, где он сейчас.

В ее голосе было такое изнеможение и уныние, что, даже находясь в состоянии сильнейшего нервного возбуждения, Джулия не могла не отметить это.

— Что с тобой случилось, Мэри? — озабоченно спросила она. — У тебя такой голос, как будто вы с Мейсоном поссорились.

Мэри сокрушенно сказала:

— Да, это так трудно… Мы с Мейсоном… В общем, мы никак не можем прийти к единому мнению относительно того, что нам делать с Марком. Мы не согласны друг с другом и я… Да, трудно все это.

Джулия некоторое время молчала.

— Извини.

— Да ладно.

Мэри тоже молчала несколько секунд, будто борясь с внутренними колебаниями.

— Послушай, Джулия. Я знаю, что ты адвокат Марка и мне не следовало говорить с тобой, но… — она снова умолкла.

Джулия обеспокоен но сказала:

— Мэри, я не слышу тебя. Что ты хотела сказать? Говори. С тобой все в порядке?

— Да, — откликнулась Мэри. — Я хочу поговорить с Марком. Думаю, что мы сможем все уладить без суда. Ведь не обязательно выносить все это грязное белье на публику. Мне кажется, что ему должно хватить благоразумия, чтобы согласиться со мной. Я хочу чтобы он, по крайней мере, выслушал меня. Думаю, что смогу убедить его. Он должен меня понять. Ведь это и в его интересах. Что ты думаешь по этому поводу?

Джулия прикусила губу. После того, что произошло несколько минут назад между ней и Марком, все убеждало ее в том, что сейчас разговоры с ним бесполезны, но как сказать об этом Мэри. Марк сейчас обозлен и вряд ли они смогут о чем‑то договориться, с ним нельзя встречаться, когда он в таком состоянии.

— Мэри, — наконец сказала Джулия, — то, что я тебе сейчас скажу, очень серьезно. Мне кажется, что в данный момент тебе лучше говорить с кем угодно, но только не с Марком Маккормиком.

— Я не понимаю, — нахмурилась Мэри. — Мне кажется, что ты сама не меньше меня заинтересована в том, чтобы поскорее уладить это дело.

Джулия нервно теребила рукой телефонный провод.

— Нам нужно поговорить, Я знаю, что тебя тревожит. Возможно, я смогу помочь тебе.

— Может быть ты и права, — сокрушенно сказала Мэри. — Но мне сейчас просто не с кем посоветоваться. Мейсон ушел, а рядом больше никого нет…

Джулия решила прийти ей на помощь.

— Я думаю, что вам нужно встретиться. Давай увидимся через полчаса в ресторане «Ориент Экспресс».

— Но… — сказала Мэри.

— Выслушай меня, Мэри, — торопливо сказала в трубку Джулия. — Когда ты рассказала о том, что Марк сделал с тобой. Я… — она умолкла, и затем решительно сказала. — Знай, что я сейчас на твоей стороне.

Поколебавшись некоторое время, Мэри сказала в трубку:

— Хорошо, я приеду.

Джулия с облегчением вздохнула.

Мэри положила трубку и, ваяв со стола небольшой листочек бумаги, написала: «Мейсон, я ушла в «Ориент Экспресс»…

Она взяла со стола сумочку, еще раз окинула взглядом комнату и неторопливо направилась к двери. Она не могла даже подумать о том, что больше в этот дом не вернется… И этот последний взгляд был словно прощанием…

Круз Кастильо и Пол Уитни подъехали к зданию Верховного суда и, оставив машину у парковки, отправились на встречу с окружным прокурором.

— Да, чует мое сердце, что на этот раз одними разговорами дело не закончится, — уныло сказал Уитни, открывая перед Крузом дверь в здание.

— Хоть ты не сыпь соль на раны, — пробурчал Круз. — Я тоже не ожидаю от нашей встречи никаких приятных сюрпризов, но думаю, что мне будет гораздо труднее, чем тебе.

— Почему это? — ревниво сказал Уитни.

— Потому, что ты мой помощник, а я твой начальник, — кисло улыбнулся Круз. — И все шишки в первую очередь будут сыпаться на меня. К тому же ты прекрасно знаешь, в каких мы отношениях с окружным прокурором. Я думаю, что он нечисто играет.

Пол озабоченно посмотрел на Кастильо.

— Ты что подозреваешь его в чем‑то?

Круз опустил голову и сквозь плотно сжатые губы сказал:

— Я предпочел бы пока не говорить об этом.

Пол посмотрел на Круза и хитро улыбнулся.

— Я тебя знаю, ты ничего не делаешь просто так. Да, чувствую, нелегко придется нашему окружному прокурору, если ты возьмешься за него как следует.

— Ладно, давай пока не будем об этом, — сказал Круз, входя в двери лифта.

Когда лифт остановился на том этаже, где располагался кабинет окружного прокурора, Круз застыл в дверях. Он увидел, как мимо него по коридору идут Кейт Тиммонс а Иден Кэпвелл.

Круза охватило острое желание раз и навсегда разобраться с этим самодовольным типом. Мало того, что он пытается сбить с дороги Сантану, он еще и на Иден глаз положил. Круз про себя выругался и пообещал самому себе в конце концов разобраться с окружным прокурором и вывести его на чистую воду.

Круз не выдал своих чувств ни словом, ни взглядом. Хотя Иден заметила в карих глазах Кастильо тускло блеснувший огонек страсти

— А вот и наш уважаемый инспектор, — с деланным радушием сказал Тиммонс. — Ну что ж, раз вы уже прибыли, пойдемте ко мне в кабинет.

Круз никак не отреагировал на слова окружного прокурора.

— Здравствуй, Иден, — сказал он, неотрывно глядя на нее.

— Здравствуй, Круз.

— Что ты здесь делаешь?

— Окружной прокурор любезно согласился показать мне свои апартаменты, оттуда хорошо видна новая реклама, установленная на крыше отеля «Кэпвелл».

— Ты имеешь в виду эти большие буквы?

— Да.

— Понятно.

Круз без особого энтузиазма отправился вслед за Тиммонсом в его кабинет.

Когда окружной прокурор распахнул дверь, Джулия Уэйнрайт уже положила трубку.

— Ну что, нашла своего Мейсона? — с наигранной веселостью спросил Тиммонс.

Джулия, не говоря ни слова, взяла со стола свою сумочку и, обойдя Тиммонса, покинула его кабинет.

Он проводил ее удивленным взглядом и недоуменно пожал плечами.

— Что за день сегодня? Ни у кого из подчиненных не могу добиться прямого ответа.

Тиммонс уселся в кресле и вопросительно посмотрел на стоявших перед ним Круза и Пола. Иден тоже вошла в кабинет.

Не реагируя на слова прокурора, Кастильо обернулся я внимательно посмотрел на Иден. Поймав на себе его тяжелый взгляд, Иден смущенно пробормотала, словно извиняясь:

— Я забыла свою сумочку…

— Ну так что? — сказал окружной прокурор. — Может быть, полицейский инспектор Кастильо объяснит мне, почему операция провалилась на этот раз?

Иден неторопливо направилась к двери, но остановилась на полдороге. Разумеется, ей было чрезвычайно любопытно услышать этот разговор.

Круз неохотно повернулся к Тиммонсу.

— Не знаю, — хмуро сказал он. — Наверное, причин много. Не думаю, что сейчас есть смысл докапываться до самого дна…

Тиммонс усмехнулся и вызывающе сказал:

— Кастильо, ты должен был накрыть этих людей, значит, надо было действовать иначе. Ты, что — никак не можешь научиться действовать по–другому?

Круз опустил голову и глухо сказал:

— Трудно перестроиться за два дня.

В разговор вступил Пол. Он попытался сказать о подозрениях Круза:

— Мы считаем, что есть кто‑то…

Однако Кастильо мгновенно оборвал его властным движением руки.

— Пока об этом рано говорить, — быстро сказал он, пока Уитни не проговорился о его догадках относительно Альвареса. — Надо еще раз переговорить с твоими осведомителями и в следующий раз обеспечить полную секретность операции, так, чтобы ни одна душа за пределами этого кабинета об этом Не знала.

Тиммонс решил прозондировать почву.

— Ты думаешь, что нелегалы знали о вашем приезде? — осторожно спросил он.

— Не исключено, — столь же осторожно ответил Круз. — Во всяком случае я допускаю такую возможность.

Тиммонс встал из‑за стола, его заинтересованность последними словами сказанными Крузом была столь велика, что Тиммонсу не удавалось скрыть это. Он расхаживал по кабинету, кусая губы, пока, наконец, не произнес:

— Знаешь, кое‑кто, наверное, скажет, что ты просто не справляешься с возложенными на тебя обязанностями.

Иден внимательно слушала разговор, стоя у двери. В ответ на последние слова Тиммонса Круз вызывающе сказал:

— Как это понимать?

Тиммонс ухмыльнулся.

— Для своих соотечественников, ты, конечно, герой. Они просто боготворят тебя…

Круз непонимающе мотнул головой.

— Для соотечественников? Извините меня, господин окружной прокурор, но я должен заявить вам, что я американец и это моя страна — Соединенные Штаты.

— Я имел в виду твое происхождение, а также твоих друзей и знакомых, — с ухмылкой продолжал Тиммонс Некоторые нелегалы хотят стать твоими друзьями, давав тебе информацию…

— Да, я американец мексиканского происхождения, но при чем тут это? В первую очередь, я полицейский инспектор и я должен выполнять свой долг, а мы имеем дело с нарушением закона и не надо намекать на остальное.

— Мне очень приятно это слышать, — скривился в улыбке Тиммонс. — Всегда есть, что называется, семейные традиции. Есть у тебя дядя, например, отличный человек. Все его любят. Так вот — если он в полночь перейдет границу? Кому какое дело? Есть еще родители… Как насчет твоих родителей?.. Они перешли через мост или плыли брассом?

Круз почувствовал, как кровь закипает в его жилах. Он крепко сжал кулаки и подался чуть вперед, но Пол удержал его за локоть.

— Не надо, Круз, — тихо сказал Уитни. — Этим ты только осложнишь себе жизнь.

Окружной прокурор вызывающе смотрел на Кастильо.

— Ну, что же ты? — насмешливо протянул он. Круз молчал, тяжело дыша.

— Я же все вижу, Кастильо. У тебя на лице написаны все твои желания. Так вот что я хочу тебе посоветовать — прибереги свою энергию для арестов, последнее время ты сильно отстаешь от нормы.

Иден почувствовала, как у нее начинают дрожать руки. То, что происходило на ее глазах в кабинете окружного прокурора, больше всего напоминало обыкновенное выяснение отношений, а не разбор служебного дела. Тиммонс нагло и открыто оскорблял Круза, но тот был вынужден молча сносить все его отвратительные выходки.

Иден чувствовала себя крайне неловко, но в этой ситуации она не могла ничего предпринять — чтобы не выдать себя она вынуждена была точно так же, как и Круз, молча выслушивать унизительные слова окружного прокурора.

Неизвестно, что было бы дальше, но в этот момент в комнату вошла секретарша. Она нерешительно застала на пороге.

Увидев ее, Тиммонс недовольно спросил:

— Ну, что там еще?

— К вам пришла судья Хенсон.

— Что ей надо?

— Она говорит, что у нее срочное дело.

— Скажите ей, что у меня нет времени, — отмахнулся Тиммонс

Секретарша пожала плечами.

— Но она настаивает.

— Ладно, — неохотно протянул Тиммонс — Видно, ничего не поделаешь — придется уделить время еще и судье Хенсон.

Тиммонс выглядел сейчас как палач, которого в самый интересный момент — вышибание табуретки из‑под ног повешенного — оторвали его от интересной и нужной работы.

Тиммонс неторопливо отправился к двери, на ходу оглянувшись на полицейских.

— Подождите меня немного.

— Зачем? — сказал Круз. — По–моему, все что было нужно, мы уже услышали. К тому же, мы слышали немало такого, что не относится к делу.

— Ладно, — милостиво махнул рукой Тиммонс — Просто после встречи с этой дамой мне понадобится друг, а может быть, и врач.

Рассмеявшись, он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Уитни неуютно вгляделся по сторонам и потянул Круза за рукав.

— Пошли отсюда.

Круз покачал головой.

— Иди один.

— А ты?

— Я скоро спущусь, — подавленно ответил Кастильо. — Я еще не закончил все свои дела.

Уитни взглянул на Иден, которая по–прежнему стояла у двери, и понимающе кивнул.

— Ладно, я подожду тебя в машине.

— Хорошо.

Круз и Иден остались наедине. Иден поплотнее прикрыла дверь, ожидая разговора с Крузом. Кастильо задумчиво потер подбородок и сказал:

— Не знаю, так ли уж необходимо было твое присутствие здесь, но, по–моему, получается не очень здорово.

Иден сразу же не понравился тот тон, который он избрал. Очевидно, в нем говорил оскорбленный в присутствии женщины мужчина. Такой тон обычно характерен для семейных скандалов и ссор между влюбленными. Иден мгновенно почувствовала это и отгородилась стеной гордости.

Вскинув высоко голову, она решительно заявила:

— А я ничего особенного здесь не делала. Если тебе не хочется меня видеть, то ты так и скажи.

Круз вспылил. Он чувствовал себя, словно муж, которому в его же присутствии жена наставляет рога.

— Значит, тебе нравится этот парень? — оскорбленно сказал он.

Иден упрямо мотнула головой.

— Я сама себе хозяйка. И могу свободно распоряжаться своим временем, как захочу.

— Надеюсь, потому что в следующий раз могу не успеть прийти тебе на помощь.

Иден сверкнула глазами.

— С Кейтом Тиммонсом я как‑нибудь справлюсь сама. Он ничего не ждет от меня, а я ничего не жду от него.

Круз сокрушенно покачал головой.

— Ты себя обманываешь.

Не дожидаясь от нее ответа, он вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Иден с сожалением посмотрела ему вслед. К сожалению, он был тоже не прав. Если Круз рассчитывает на то, что Иден будет во всем подчиняться ему, то он ошибается. Она ему не жена в не обязана выслушивать каждое его наставление, хотя, возможно, в чем‑то Круз прав.

Этот короткий разговор оставил у нее крайне неприятное впечатление. Она чувствовала себя в чем‑то провинившейся. Однако, Круз не должен контролировать каждый ее шаг. Она достаточно взрослая женщина, чтобы самой разобраться со своими делами.

Если Круз боится конкуренции со стороны Тиммонса, то ему следовало бы больше уделять внимания своим женщинам.

Стараясь отвлечься, Иден прошлась по комнате. Ее внимание привлекли несколько папок с бумагами, лежавшие на столе окружного прокурора. Она стала с любопытством перебирать их и до того увлеклась, что не заметила, как в комнату вошел Тиммонс.

Он заметил необычайный блеск в ее глазах и несколько секунд молча наблюдал за Иден.

— Я могу тебе чем‑то помочь? — наконец сказал он вкрадчивым голосом.

В ее глазах мелькнул испуг. Иден резко повернулась к окружному прокурору, растерянно кусая губы.

— Интересуешься? — с ядовитой улыбкой на губах произнес Тиммонс, подходя к Иден.

Она попыталась взять себя в руки и тоже улыбнулась.

— Да нет. Просто пытаюсь навести порядок на столе, У тебя здесь просто столько всего, что я удивляюсь — как ты можешь что‑то найти в такой, свалке.

С этими словами Иден аккуратно положила папки на стол. Тиммонс сунул руки в карманы брюк и стал расхаживать по комнате.

— Видишь ли, у меня своя система расположения вещей…

— Интересно, какая же?

— Я всегда здесь могу найти все, что угодно, не больше чем за пятнадцать секунд.

— Мне кажется, что ты слишком самоуверен, — рассмеялась Иден. — Это совершенно нереальные цифры.

В ее голосе прозвучал вызов. Разумеется, окружной прокурор не мог не клюнуть на такую наживку.

— Значит, ты думаешь, что я просто хвастаюсь?

Иден лукаво улыбнулась;

— Думаю, что что‑то вроде этого.

— Ну, ладно, — Кейт пожал плечами. — Тогда смотри, я покажу тебе. Мне нужно лишь открыть дверь и заорать изо всех сил.

Иден изумленно смотрела на Тиммонса.

— Что ты должен заорать?

Тиммонс улыбнулся.

— К сожалению, моя секретарша сейчас занята — как видишь, она разговаривает по телефону. Но, обычно в таких случаях, я делаю так.

Он приоткрыл дверь.

— Кристина! — закричал он.

Секретарша прикрыла рукой телефонную трубку и шепотом стала извиняться:

— Простите, мистер Тиммонс, у меня срочный разговор. Я сейчас приду.

— Не надо, — улыбнулся он. — Потом.

Окружной прокурор закрыл дверь и удовлетворенно сказал:

— Вот видишь, когда у меня возникает необходимость в том, чтобы что‑нибудь найти в этом кабинете, я просто зову секретаршу. Она приходит мне на помощь и мгновенно отыскивает нужную вещь. Знаешь, как говорится: у каждого великого человека…

— Есть измученный секретарь?.. — закончила за него Иден. — Я правильно угадала?

Тиммонс задумчиво кивнул.

— Да, ты права. Именно это я и хотел сказать, только другими словами. В общем, это мои тылы. Но я знаешь, человек современный и никогда не прошу ее варить кофе…

Иден закинула назад голову и поправила рассыпавшиеся по плечам белокурые волосы.

— Могу с абсолютной уверенностью сказать, что твоя секретарша сама варит тебе кофе…

Тиммонс как завороженный смотрел на Иден. Она прекрасно знала силу своих чар и сейчас намеренно использовала их. Ей необходимо было отвлечь Тиммонса, и она, ничуть не стесняясь, прибегала к этому самому распространенному способу борьбы женщин с мужчинами.

— Почему ты так думаешь? — спросил Тиммонс.

— Она делает это из симпатии к тебе, — еще более уверенно сказала Иден. Тиммонс польщенно улыбнулся.

— Как ты догадалась?

Не сводя с нее полных желания глаз, Тиммонс подошел к Иден и приблизился на непозволительно близкое расстояние к ней.

Иден тут же сделала озабоченный вид и ускользнула в сторону.

— Пожалуй, мне пора идти. Сегодня мне нужно еще кое‑что сделать.

Тиммонс разочарованно протянул:

— Что‑то не так?

— Нет, — поспешно сказала она. — Вовсе нет.

— Может быть, тебя смутила эта головомойка, которую я задал Крузу? — не отставал от нее окружной прокурор.

Иден на мгновение задумалась.

— Я думаю, что ты просто хотел завести его, чтобы он лучше исполнял свои служебные обязанности.

Тиммонс с некоторым удивлением посмотрел на Иден.

— Да, я должен признать, что ты все верно поняла.

Иден улыбнулась.

— Я также думаю, что инспектор Кастильо именно тот человек, который нужен тебе в твоей работе.

Тиммонс прошелся по комнате.

— Да, и тут ты права. Он мне действительно нужен. У него отличная репутация, он улаживает конфликты, наводит мосты. Он тот парень, к которому обращаешься, когда не можешь решить сложную задачу.

— Думаю, что это прекрасные качества.

— Да, — с сомнением сказал Тиммонс — Но для меня мало одной репутации и умения контактировать с людьми. Как ты знаешь, я — окружной прокурор, и поэтому для меня главная задача — это соблюдение закона. Последнее время Кастильо не очень хорошо справляется со своими обязанностями.

— Проблема с Крузом, — осторожно сказала Иден, — состоит в том, что он все предпочитает делать по–своему. Как у всякого самостоятельного человека, у него ость собственное мнение о том, как поступать в тех или иных ситуациях, как решать тот или иной вопрос, поэтому он ужасно не любит, когда кто‑либо вмешивается в его дела либо пытается ему помочь советами.

Иден, как ни старалась, не смогла скрыть своей заинтересованности в разговоре о Крузе Кастильо. Тиммонс смерил ее насмешливым взглядом.

— Да, ты имеешь право так говорить о нем — ведь ты знаешь его лучше, чем кто‑нибудь другой в этой городе. Не так ли?

Иден спокойно выдержала взгляд холодных глаз Тиммонса.

— Я хотела бы уточнить, — непринужденно ответила она. — Когда‑то знала…

— Вот как?

— Да. Это было давно.

Тиммонс негромко рассмеялся и направился к столу. Усевшись в свое кресло, он с улыбкой сказал:

— А я знал его еще в средней школе. Никак не мог раскусить его. Этот парень, — он на мгновение задумался, он был не такой как все. Он сводил всех нас с ума.

— Он, что — был буйный? Невыдержанный?

— Да нет. Как раз наоборот, — Тиммонс махнул рукой. — У Кастильо никогда не было никаких человеческих слабостей. Понимаешь, эдакий праведник в человеческом обличье, ангел, сошедший с небес. Он все всегда делал правильно. Именно это бесило и раздражало всех вокруг. Ведь мы были совершенно другими, ничто человеческое было нам не чуждо.

Иден задумчиво протянула.

— Неужели это так уж плохо?

— Ну, не знаю, — пожал плечами Тиммонс — Тогда мы относились к нему… ну, скажем так, с легким раздражением.

— А теперь?

— Об этом можно долго говорить, но, кстати говоря, ты‑то знаешь его совершенно с другой стороны. Или я неправ?

Иден задумчиво опустила голову.

— У него есть слабости, — спустя несколько мгновений тихо сказала она.

— Какие? — тут же спросил Тиммонс.

— Он верит только в добро и зло. Для него не существует никаких полутонов. Черно–белый тип мышления.

Тиммонс снисходительно улыбнулся.

— Да, твои слова подтверждают то, что я думал о нем. Это как раз соответствует картинному образу супергероя, который он для себя избрал. Истина, справедливость и американский образ жизни… Способность самым чудесным образом появляться в самых неожиданных местах и все такое прочее. Не человек, а какой‑то персонаж из комиксов.

Иден почувствовала, что ее задели последние слова Тиммонса.

— А что плохого в истине и справедливости? — вызывающе сказала она.

— Ничего, — пожал плечами Тиммонс. — Именно из‑за них я стал юристом.

— Почему же вы, господин окружной прокурор, отказываете в праве на истину и справедливость другим людям? — язвительно сказала Иден.

Тиммонс широко улыбнулся и развел руками.

— Я — реалист, миссис Кэпвелл. Жизнь не идеальна.

Иден опустила голову, стараясь скрыть неприязненный взгляд.

— А у вас мистер Тиммонс есть какие‑нибудь слабости?

Тиммонс улыбнулся еще шире. Протянув руку к столу, он стал копаться в папках.

— Я думаю, что перечень моих слабостей валяется где‑то здесь. Правда, чтобы обнаружить его, мне снова придется позвать секретаршу. Я бы сказал, что номер один в списке — это светлые волосы, красивые глаза…

Он встал из‑за стола и подошел к Иден. Когда он остановился за ее спиной, она почувствовала его возбужденное дыхание.

— Вообще‑то, у нас с Кастильо общая слабость… — продолжил он.

Иден повернулась к Тиммонсу и внимательно посмотрела ему в глаза.

— Кажется, я догадываюсь, о чем ты говоришь…

— Да, мы оба неравнодушны к тебе.

Иден изобразила на лице приторную улыбку и направилась к двери.

Уитни терпеливо дожидался Круза в машине. Спустившись, тот сел рядом с креслом водителя и некоторое время хмуро молчал.

— Да не расстраивайся ты так, Круз, — сказал Уитни, положив ему руку на плечо. — Окружной прокурор еще не последняя инстанция, чтобы судить о твоей профессиональной пригодности.

— Понимаешь, Пол, — с нажимом сказал Круз, глядя в окно, — я полицейский, я уголовный следователь, моя жизнь наполнена страданиями и бедами других людей, людей, которые готовы убить друг друга из‑за бутылки пива, из‑за пятидесяти долларов, лежащих в сейфе вместе со старыми журналами. Или из‑за того, что кто‑то спит не с тем, с кем следует. Или из‑за других, столь же простых причин. Триста дней в году я расследую воровство, драки и всякие другие более или менее тяжкие преступления, а на триста первый является кто‑то и начинает упрекать меня моей профессиональной непригодностью или моим мексиканским происхождением. Я не жду, что меня за мою работу наградят медалью. Медали получают шефы полицейских управлений, министр юстиции, окружные прокуроры и судьи. Следователь по уголовным делам чаще всего получает язву желудка или нервный срыв. Я не жду ни похвальных грамот, ни почетных ленточек, ни золотых значков, ни чего‑нибудь иного в этом роде. Я не жду даже простой похвалы. Но моя работа для меня — это вещь серьезная.

— Но, послушай…

— Пол, выслушай меня. Я просто произношу свои речи один раз и конспектов не оставляю. Мне в высшей степени наплевать, как Тиммонс зарабатывает свои деньги, чтобы оплачивать квартиру, оплачивать автомобиль, покупать спиртное и весело проводить время. Меня не интересует, как ревностно он относится к своим обязанностям… Я просто хочу сказать тебе одну вещь — если окружной прокурор замешан в чем‑то нечистом, то я просто хочу вывести его на чистую воду. Лучше всего было бы посадить его за решетку, но пока у меня нет никаких доказательств. Я не верю, что он «хороший парень». Его заинтересованность в моих делах слишком велика, чтобы я мог просто подозревать в нем излишнее служебное рвение. К тому же, он, как ты видишь, постоянно пытается меня унизить. Это для него даром не пройдет.

Круз умолк, хмуро глядя через стекло на улицу.

Порывы ветра все усиливались. Шум пальмовых ветвей, качавшихся на ветру, доносился даже сюда, в машину.

— Интересно, а что у него с Иден? — тихо спросил Уитни. — Похоже, он неравнодушен к ней.

— Или демонстрирует неравнодушие… — добавил Круз. — Тиммонс относится к той породе парней, которые поступают, руководствуясь лишь корыстными целями. Не может быть, чтобы он просто положил на нее глаз. Здесь есть еще что‑то, во всяком случае, я так думаю.

— Может, ты и прав, — пожал плечами Пол. — Ну что, поехали?

— Да, — кивнул Круз. — Только поедем на сей раз не по домам, а назад в полицейское управление. Наши дела на сегодня еще не закончены.

— А что такое? — спросил Пол. — Ты думаешь, нас там ждет еще работа?

— Да, нам нужно еще раз уточнить ваши планы и тщательно продумать дальнейшие действия, чтобы таких проколов, как сегодня, больше не повторялось. Кстати говоря, а где Альварес?

Уитни пожал плечами.

— Должно быть, на месте. Ведь, насколько я помню, ты его еще не отпускал сегодня с работы.

— Что ж, тогда едем в полицейское управление.

Пол нажал педаль газа.

Спустя несколько минут Уитни, Кастильо и Альварес склонились над картой Санта–Барбары.

Круз водил карандашом по плану городских кварталов, вычисляя место для очередного полицейского налета.

— Значит, так, — сказал он, распрямляясь, — судя по сообщениям твоих информаторов, Пол, следующее место, куда нам стоит наведаться — этот дом на углу Третьей авеню и Диккенс–стрит…

— А что там такое? — заинтересованно спросил Альварес.

— Это заброшенный склад. Здесь был замечен зеленый фургон, развозящий вновь прибывших. Думало, что там можно обнаружить не меньше двух десятков человек.

— Когда поедем? — спросил Уитни. Круз озабоченно посмотрел на часы.

— В десять.

— Сегодня в десять? — забеспокоился Альварес.

— Да, сегодня. Осталось уже не так много времени.

— Может быть стоит подготовиться более тщательно? — спросил Альварес. — Пол, тебе, наверное, надо было проверить достоверность информации. Свяжись лучше со своими людьми.

— Нет, — решительно сказал Круз. — Информация достоверная, у меня нет никаких оснований, чтобы сомневаться в их правдивости. Один раз мы уже убедились в том, что информаторы Уитни говорят правду.

— Ты имеешь в виду наш неудавшийся налет сегодня? — спросил Альварес — Но ведь там никого не било.

— Там были люди, — уверенно сказал Круз. — Другое дело, что мы не смогли провести операцию как следует. Несмотря на то, что нам не повезло, я уверен — люди там были.

— А ты не хочешь поставить в известность окружного прокурора? — не унимался Альварес. — Я думаю, что ему полезно было бы знать о том, что мы проводим сегодня еще одну операцию.

— Думаю, что это будет излишним, — холодно ответил Круз. — До тех пор, пока не начнется полицейская операция, мы все втроем будем находиться вместе, рядом друг с другом, как приклеенные. Мы ничего не будем делать порознь, поужинаем по дороге.

— Ладно, — буркнул Пол. — Только надеюсь, что на этот раз мы выберем какое‑нибудь заведение получше.

— Специально для тебя, Пол, мы заглянем в один небольшой рыбный ресторанчик. Надеюсь, что приготавливаемую там пишу ты станешь есть.

— Окей.

Альварес проявлял явные признаки беспокойства.

— Тебе достанется от моей жены, Кастильо, — сказал он

Круз холодно посмотрел на подчиненного.

— А в чем проблема?

— Я ее ужинал дома уже целую неделю и обещал ей, что именно сегодня мы вместе поужинаем.

Круз отрицательно покачал головой.

— Боюсь, что тебе придется разочаровать ее.

Но Альварес не унимался.

— А нельзя ли мне удрать отсюда на часок? Я приеду в полицейский участок, ну, скажем, в девять тридцать…

— Не обижайся, Хулио, но главное для нас сейчас — это сохранение волной тайны. Иначе, если мы провалим очередную операцию, с нас три шкуры сдерут.

Альварес сокрушенно пожал плечами.

— Ну что ж, раз нельзя, так нельзя. Ну тогда, я хотя бы должен позвонить ей, чтобы она не ждала меня вечером,

Круз придвинул к нему телефон.

— Звони отсюда.

Альварес потянулся к трубке и с притворным ужасом сказал:

— Она меня убьет!

Заметив на себе пристальные взгляды напарников, Альварес вдруг положил трубку.

— Вам хочется посмотреть, как мужчина валяется в ногах у своей женщины?

— А что? Это такое отвратительное зрелище? — усмехнулся Круз.

— Ладно, ребята, выйдите на минутку, оставьте меня наедине с этой бой–бабой…

Круз вдруг охотно согласился.

— Ладно, выйдем. Выльем по чашке кофе. Хорошо, Пел?

Пол кивнул.

— Что ж, охотно. Правда, кофе из нашего автомата это не самый лучший напиток, который я пробовал в своей жизни… Но, учитывая, что у нас нет другого выхода, придется смириться и с этим. Ты не особенно распинайся перед ней, Хулио. Женщины очень хорошо чувствуют, когда мужчина виноват. Они сразу же берут его в свои ежовые рукавицы и вертят им как хотят.

— Ладно, постараюсь, — криво улыбнулся Альварес. — Кстати говоря, захватите и мне чашку кофе.

Пол обернулся в дверях.

— Какие‑нибудь особые пожелания?

— Да. Мне, пожалуйста, легкий и без сахара.

Пол рассмеялся.

— Некрепкий, без сахара… Ты что держишь меня за придурка? Думаешь, я не знаю?

Альварес тоже изобразил радость на лице.

— Пол, я бы попросил тебя обходиться со мной менее резко, а то можно получить что‑нибудь в ответ.

— Ладно, — Уитни махнул рукой и закрыл за собой дверь.

Круз и Пол вышли в соседнюю комнату, где на небольшом столике у окна был установлен телефонный коммутатор. Они быстро подошли к аппарату.

— Держу пари, что сейчас он будет звонить своему связному, — сказал Кастильо.

Спустя несколько мгновений одна из лампочек передней панели телефонного коммутатора загорелась.

— Так, послушаем, о чем они там говорят…

Круз осторожно поднял трубку и переключился на сигнал из соседней комнаты. Он услышал несколько длинных телефонных гудков, а затем хриплый голос, который ответил по–испански:

— Си.

Альварес тоже стал говорить по–испански:

— Блондин на месте?

— Да.

— Скажите ему, что солнце очень горячее.

— Во сколько?

— В десять.

Закусив губу, Круз отнял трубку от уха и, прикрыв ее рукой, прошептал:

— Да, я был прав.

Когда закончилось совещание, СиСи спустился в вестибюль гостиницы и заглянул в дверь ресторана «Ориент Экспресс».

Увидев одиноко сидящую за одним из дальних столиков Мэри Маккормик, он направился к ней.

Она была так погружена в свои мысли, что не услышала шагов отца Мейсона.

— Здравствуй, Мэри, — сказал он.

Она едва заметно вздрогнула, отрываясь от своих мыслей.

— Здравствуйте, СиСи. Извините, я вас не заметила.

СиСи отодвинул стул.

— Ты не возражаешь, если я присяду?

— Да, да, конечно, — торопливо ответила она. СиСи заметил слезы в уголках ее глаз.

— Как ты поживаешь? — спросил он. Мэри грустно улыбнулась.

— Да, я вижу, что у тебя довольно усталый вид продолжал Кэпвелл–старший. — Я знаю, что у тебя сейчас довольно трудное время, связанное с судом и всем этими прочими вещами.

— Да.

— Я слышал, что ты решила не добиваться аннулирования брака. Это правда?

Мэри удрученно кивнула.

— Да, Марк не дает своего согласия, и все это может затянуться на неопределенное время. Честно говоря, я даже не знаю, что мне предпринять в этой ситуации.

СиСи сочувственно посмотрел на нее.

— Мне очень жаль, что именно тебе приходится переживать все это. Представляю, как тебе тяжело… Если это судебное дело будет откладываться на неопределенный срок, вам придется набраться терпения.

Она попыталась улыбнуться.

— Ничего. Мы с Мейсоном выдержим.

Однако это выглядело весьма неубедительно. Кэпвелл–старший задумчиво провел пальцем по ободку бокала с водой.

— Ты извинишь меня, если я суну нос не в свои дела и задам вопрос?

— Разумеется, — тихо ответила она. — Что вы хотели узнать?

— Что будет, если аннулирования брака с Марком не удастся добиться?

Мэри поджала губы.

— В таком случае мне придется подавать на развод, а затем выходить замуж за Мейсона.

— На развод? — обеспокоен но спросил СиСи. — Но ведь это будет означать неминуемый разрыв с церковью?

Он пристально посмотрел на нее.

— Да, это так, — не поднимая глаз, ответила Мэри. СиСи снова задумался.

— Но это очень серьезное решение. Скажи мне, Мэри, ты приняла его самостоятельно?

Она вскинула голову.

— Что вы имеете в виду?

— Мейсон не помогал из любви к тебе? Мэри отрицательно покачала головой.

— Он не давил на меня, если вы это имеете в виду. Ничего такого не было.

Но СиСи по–прежнему не сводил с нее внимательного взгляда своих карих глаз, давая понять, что не удовлетворен таким ответом.

— Ну, что ж, если это вас интересует… — со вздохом сказала Мери — Могу сказать, что идея подать в суд на Марка, принадлежит Мейсону.

— А что ты думаешь по этому поводу? — спросил СиСи. Мэри устало сказала:

— Я не хочу этого суда, это слишком тяжело для меня. Да, думаю, и для всех.

СиСи потер подбородок.

— В таком случае, может быть, не надо добиваться этого суда? Если это означает сплошные неприятности, то, может быть, стоит прекратить все это?

Мэри грустно усмехнулась.

— Да, но я не знаю, можно ли сейчас все остановить. Мейсон очень хочет, чтобы Марк получил за все по заслугам.

СиСи нервно взмахнул рукой.

— Мэри, дело не в том, что хочет Мейсон, а в том, чего хочешь ты. Я тоже хотел бы, чтобы Марк получил по заслугам, но, если это принесет еще большие неприятности тебе, то я не вижу никакого смысла в том, чтобы все это продолжать.

Мэри с благодарностью посмотрела на СиСи.

— Спасибо вам за ваши слова, для меня это очень важно. Вы не представляете, как необходимо в такое время чувствовать чью‑то поддержку…

Она вдруг осеклась на полуслове и застывшим взглядом посмотрела в сторону.

СиСи обернулся. У входа в ресторан стоял Марк Маккормик. СиСи демонстративно проигнорировал его появление и, повернувшись назад к Мэри, продолжил.

— Ты хочешь, чтобы он уехал? Скажи только одно единственное слово.

— Нет! — решительно сказала она, поднимаясь из‑за стола. — Я хочу поговорить с ним сама. Это очень важно.

СиСи тоже поднялся.

— Ты уверена в этом?

— Да, — кивнула она. — Пора самой взяться за это дело.

СиСи тяжело вздохнул.

— Ну что ж, не буду тебе мешать.

Он направился к выходу. Проходя мимо Марка, СиСи на мгновение остановился и полным ненависти и презрения взглядом смерил Маккормика с ног до головы. Тот ответил ему тем же.

Мэри следила за этой немой сценой со стороны. Обменявшись взглядами, которые говорили лучше всяких слов, Марк Маккормик и СиСи Кэпвелл разошлись в разные стороны. Ченнинг–старший вышел из ресторана, а Марк подошел к Мэри.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Я искал тебя. Хотел поговорить, — несколько возбужденным голосом произнес он.

Боковым зрением Мэри увидела, что СиСи не покинул ресторан, а остановился в дверях, наблюдая за ее разговором с Марком.

— Хорошо. Мы можем поговорить, — спокойно ответила Мэри.

Марк суетливо оглянулся и, заметив застывшую в дверях фигуру СиСи Кэпвелла, предложил:

— Ты не против, если мы поговорим наедине? Без присутствия посторонних…

Мэри тоже огляделась по сторонам.

— Ты знаешь, мне бы хотелось выйти на свежий воздух, я не слишком хорошо себя чувствую. Давай поднимемся на крышу. Это не займет много времени. Марк согласился.

— Очень хорошо, пойдем.

Они прошли мимо застывшего у двери, словно изваяние, Ченнинга–старшего. Марк старался не поднимать глаз. Присутствующий при этом метрдотель с любопытством наблюдал за лицом босса. Лишь одно чувство хорошо выделялось на лице СиСи — почти не скрываемая ярость.

Ветер, поднявшийся над городом, усиливался. Плохо закрепленные буквы рекламного щита раскачивалась и скрипели, удерживаемые лишь несколькими проволочными растяжками. Их зловещий скрип напоминал о неминуемо надвигавшейся беде…

ГЛАВА 3

Хулио Альварес отстранен от работы. Окружной прокурор набивается в любовники Иден. Странный звонок в контору Тиммонса. Разговор Марка и Мэри на крыше отеля Кэпвелл.

Хулио Альварес осторожно положил трубку телефона и прислушался.

Вокруг было тихо. Очевидно, Круз и Уитни находятся где‑то в коридоре полицейского участка.

На этот раз все обошлось. Ему удалось предупредить контрабандистов живым товаром о том, что на десять часов вечера назначена новая полицейская операция по задержанию незаконно прибывших на территорию Соединенных Штатов иммигрантов из Мексики.

Настроение у него сразу же улучшилось и он небрежно развалился в кресле.

Спустя минуту дверь кабинета распахнулась и на пороге показались Круз и Пол Уитни.

Альварес встретил их радостным восклицанием:

— А, вот и вы! Ну, так где мой некрепкий без сахара? Пол, ведь ты обещал принести. Что‑то я не вижу у тебя в руках кофейной чашки.

Но Уитни молчал, угрюмо поглядывая на Альвареса. На лице же Круза было такое выражение, как будто он только что обнаружил у себя в кармане ядовитого паука. Не сводя взгляда с Альвареса, он сквозь плотно сжатые губы процедил:

— Лучше скажи нам — кто такой Блондин?

— Что? — встрепенулся Альварес.

Он вскочил со стула и недоуменно переводил взгляд с Кастильо на Уитни.

— Сколько он тебе платит? — сложив руки на груди, бросил Круз.

Альварес попытался отпираться.

— Я не понимаю, о чем идет речь. Ребята, вы что, со мной шутить вздумали? Какой Блондин? О чем вы?

Круз прищурил глаза.

— Брось, Альварес, мы все знаем. Я слышал твой разговор по телефону. Это свою красавицу жену ты имел в виду, когда говорил про солнце? Отпираться нет смысла.

Альварес понял, что попался. Лицо его посерело, глаза забегали и он обессиленно сказал:

— О, Боже!..

Круз по–прежнему не сводил с него взгляда, полного ненависти и презрения.

— Я… я… — сказал Альварес. — Вы должны выслушать меня. Я не хотел, так само получилось…

Кастильо тяжело вздохнул.

— Знаешь, Хулио, что меня по–настоящему огорчает? Я вспоминаю школу, день выбора профессии. Ты помнишь этот день?

Альварес опустил глаза, не осмеливаясь посмотреть на Круза.

— Да, — едва слышно вымолвил он.

— Тогда ты пришел к нам в школу в первый раз, говорил, как хорошо быть полицейским. В те времена считалось, что это не так уж здорово. Тогда профессию полицейского мало кто уважал, считалось, что это занятие не для настоящих мужчин. Тех, кто стоял на страже закона, осмеивали, а наши парни в школе называли их «свиньями». Ты помнишь, когда это было?

Альварес подавленно молчал.

— Не так уж и давно… — продолжал Круз. — Всего лишь пару десятилетий назад. Вспомни, что это были за времена. Но в твоих устах слово полицейский звучало благородно. Ты рассказывал об этом как о профессии для настоящих мужчин, настоящих американцев. Ты всегда считал, что это занятие одно из самых приличных, такое, чему мужчина может, не задумываясь, всецело, без остатка посвятить свою жизнь. И я, и еще несколько человек тогда поверили тебе. Мы решили, что если такой мужественный парень, как ты, так уверенно говорит о единственно стоящем деле в жизни, то это на самом деле так. И мы пошли по твоим стопам. Но что случилось в результате? А в результате, ты стоишь здесь перед нами и не осмеливаешься поднять глаза. В результате, тебя ждут позор, бесчестие и весьма приятная перспектива выйти в отставку без сохранения пенсии. Неужели все то, ради чего ты это все делал, стоило такого унижения? Ведь ты служил в полиции много лет, ты знаешь, что почем. Тебе не нужно объяснять, что такое пример опытного полицейского, съевшего зубы на оперативной работе, для выпускников полицейской академии и тех, кто только начинает службу. Ну ладно, я или Пол, мы уже достаточное время провели в полицейском управлении, насмотрелись всякого. А что ты скажешь другим, тем, кто моложе нас? Как будешь оправдываться перед ними? Что тебя на это толкнула нужда или ты разочаровался в своей работе?..

Со стороны эта сцена выглядела как‑то странно: молодой темноволосый парень отчитывает старика с сединой в бороде и тот не находит ни единого слова, чтобы возразить.

— Все, что я испытываю, — продолжал Круз, — это только безграничная горечь. Поверь мне, это очень неприятно. Мне очень тяжело разговаривать здесь с тобой, после того, что я услышал. Я уже давно знал, что у нас в полиции завелся информатор, но, честно говоря, до самого последнего момента я не хотел верить, что это ты. К сожалению, все оказалось правдой. Ты не смог выдержать клятву, которую давал при поступлении на службу в полицию. Кому ты служишь, Хулио? Зачем тебе все это надо?

Наконец, Альварес, облизнув пересохшие губы, осмелился поднять глаза.

— Ты знаешь, Круз, — едва слышно проговорил он. — Все это произошло из‑за моего сына Рикардо. Ты ведь, кажется, знаком с ним?

— Не помню, — холодно сказал Круз. — Я не думаю, что твой сын виноват в том, что с тобой произошло. Мне кажется, что ты напрасно говоришь об этом.

— Нет, нет! — воскликнул Альварес. — Круз, Пол, пожалуйста, выслушайте меня! Вы должны понять, это может случиться с каждым.

— Хорошо, рассказывай.

— Его уволили полгода назад, и пришлось перевезти к нам его жену и детей. С тех пор они живут в моем доме. Очень славные малыши. Я обещал ему помочь, чем смогу. Круз, ты должен понять — на моем месте так бы поступил бы любой отец. Его сбережения очень быстро кончились. А потом…

Он умолк.

— Ну, же, продолжай. Что же было потом? — хмуро спросил Круз.

Альварес пожал плечами.

— Ну, а потом появилась эта возможность заработать немного денег.

Кастильо сокрушенно покачал головой.

— Ты называешь это дополнительным заработком?

Альварес развел руками.

Вообще, вид его сейчас был крайне жалок. И любой, увидевший его со стороны человек, вряд ли подумал, что это один из самых заслуженных инспекторов в полицейском управлении Санта–Барбары. Он пытался оправдываться, но с каждым следующим словом будто бы все больше и больше запутывался в собственных объяснениях.

— А что плохого в том, что я просто нашел способ вносить дополнительные деньги домой? Ведь мне нужно было содержать не только свою семью, но и семью сына. Это ведь жизнь! Круз, пойми… Может быть, и тебе придется когда‑нибудь столкнуться с тем же. И кто знает, какой выход тебе придется искать из такого положения…

Кастильо с презрением посмотрел на Альвареса.

— А тебе не приходило в голову, Хулио, что для этого — как ты называешь — дополнительного заработка, тебе пришлось просто–напросто продать нас всех? Продать с потрохами!.. Именно так это называется.

Альварес удрученно молчал. В уголках его глаз показались слезы, губы задрожали. Не выдержав нервного напряжения, он обессиленно рухнул на стул возле стола Кастильо.

Пол и Круз обменялись взглядами, в которых можно было обнаружить только одно чувство — глубокое сожаление.

О том же самом говорил и Альварес:

— Мне очень жаль, Круз. Мне очень жаль… — едва ли не всхлипывая, произнес он. — Со временем это вышло из‑под контроля. Сначала это получилось один раз, потом — другой, а потом я подумал — кому это мешает? Ведь эти люди, которые прибывают сюда — мои братья. Они такие же мексиканцы, как и я, но мне повезло, а им нет. Все, чего они добиваются — это только найти здесь работу. Они хотят честно работать, чтобы помогать своим семьям. Я увидел, что ничем не отличаюсь от них. Я нахожусь в той же ситуации, что и они. Они хотят работать, чтобы их родные, оставшиеся там, вдалеке, могли хоть как‑то сводить концы с концами. У меня с ними больше общего, чем с жителями нашего города. Они такие же обездоленные и честные люди…

— Ну, ну, не прибедняйся, Хулио! — презрительно сказал Круз. — Я думаю, что тебе не стоит рядиться в тогу бедняка. Служба в полиции давала тебе достаточный заработок для того, чтобы содержать семью. Да, я понимаю, что трудности бывают у всех, но ведь не каждый из‑за этого идет на улицу с ножом в руке или изменяет долгу и присяге, как ты.

Альварес упрямо повторял:

— Ты должен понять меня, Круз… Ты должен меня понять. Все не так просто. К тому же — я ведь облегчаю жизнь этим людям, которые приезжают сюда. В какой‑то степени я помогаю им обосноваться здесь и найти работу.

Круз не выдержал и вспыльчиво воскликнул:

— А ты знаешь, что они получают в результате? Только не говори мне, что впервые об этом слышишь. Ты собственными глазами видел, что живут они в лачугах, больше похожих на крысиные норы. Там даже элементарной мебели нет. Они спят на полу, по несколько человек в такой хибаре. Они работают с самого раннего утра до поздней ночи. Работают по–настоящему, так, как нам и не снилось с тобой, Хулио. Их нещадно эксплуатируют по шесть дней в неделю. Все, на что они могут здесь рассчитывать — это жалкие десять долларов в день. Они же света белого не видят. Хулио, неужели ты этого не знаешь? Ведь знаешь!.. Не можешь не знать!..

Альварес судорожно сглотнул.

— Пожалуйста, — дрожащим голосом сказал он. — Я знаю, что не имею права, но…

Кастильо резко оборвал его.

— Не имеешь!

Альварес умолк, затем со слезами на глазах пробормотал:

— Пожалуйста, Круз… Ведь мне остался всего лишь месяц… Месяц до полной пенсии. Раньше я ничего не мог делать позорного, никогда…

Альварес поднялся из‑за стола.

— Круз, — просящим тоном сказал он. — Выслушай меня… Пожалуйста…

Кастильо отвернулся.

— По–моему, мы уже достаточно сказали друг другу, — отчужденно ответил он. — У меня нет больше ни малейшего желания выслушивать твои жалкие оправдания. Ты поступился своей честью ради нескольких сотен долларов. И не говори, что эти деньги были тебе так нужны, что ты забыл о долге и совести.

— Пол, — взмолился Альварес, обращаясь к напарнику, — пожалуйста, уговори Круза выслушать меня. Если бы он смог понять меня…

Круз резко обернулся.

— Ты хочешь заключить сделку?

Альварес тяжело дышал, шумно втягивая ноздрями воздух.

— Круз, если бы могли хоть как‑то договориться?.. — Хорошо, — неохотно ответил Кастильо. — У тебя есть одна возможность. Правда, я не знаю, поможет ли это тебе. Но все‑таки шанс у тебя есть.

Альварес, словно изгнанная из дома собака, которая почувствовала, что к хозяину возвращается более терпимое настроение, подался вперед и просяще посмотрел в глаза Кастильо.

— О каком шансе, о какой возможности ты говоришь? Я готов сделать все, лишь бы ты смог закрыть глаза на это.

Круз немного помолчал.

— Ладно, — сказал он. — Ты называешь нам имя Блондина, а мы подумаем, чем сможем помочь тебе.

В глазах Альвареса промелькнуло смятение.

— Но… Но я не знаю, кто он такой и как его зовут! Я даже никогда не видел его. Есть номер, по которому я звоню, но телефоны часто меняются. Иногда я говорю с ним, иногда — нет, с его подручными. Я даже не знаю, кто это такой. Мне только сказали его кличку. Да он и сам себя так называет — «Блондин». Я не знаю, может быть, он на самом деле чернокожий или индеец…

— Ну, хорошо. Допустим, что это так, — с сомнением сказал Пол. — А как ты получаешь деньги?

— Их просто оставляют в моей машине, в багажнике, поспешно ответил Альварес, как будто боялся, что ему не поверят. — Я не видел никого, кто ложил бы их. Они делают это, когда меня нет рядом. Я даже не знаю, кто этим занимается, но у них такая система. Они очень осторожны.

Круз недоверчиво смотрел на него.

— Какая‑то странная система — они даже не знают, кому платят… Никогда не встречаются с тобой… Почему же они тебе доверяют?

Альварес развел руками.

— Ну… Ну, я не знаю. Наверное, потому, что информация, которую я им сообщаю, всегда оказывается верной.

— Ну, хорошо, — вздохнул Круз. — Ответь мне еще на один вопрос. Кто‑нибудь, кроме тебя, знает об этом? Кто еще замешан в это дело?

— Никто, — пытаясь выглядеть убедительным, сказал Альварес.

— Никто?.. — с сомнением протянул Пол.

— Уверяю вас, никто!

— Почему ты так думаешь? — спросил Круз.

— Потому, что они сами мне так сказала но телефону.

— И что конкретно они сказала?

— Что я у них единственный информатор в полицейском управлении, кроме меня, у них больше нет выходов на полицию.

Пол и Круз обменялись весьма выразительными взглядами.

Альварес понял, что они не верят его словам, но было уже поздно — ему оставалось только с трепетом ожидать решения своей участи.

— Значит — один ты? — спросил Круз таким тоном, как будто Альварес только что сознался в том, что он Батман.

Тот тут же стал трясти головой в знак согласия,

— Да, да. Один я…

— Ну, хорошо. Допустим. Ведь информация много раз просачивалась не только из полицейского управления… А в ведомстве окружного прокурора у них случайно нет информаторов?

Альварес обмер. Если они догадываются о его связях с окружным прокурором, то ему тогда полная крышка! Не хватало только, чтобы Кастильо узнал о том, что окружной прокурор Тиммонс является организатором всех этих акций.

Разумеется, Альварес ничего не знал о том, что в этом деле крутятся еще и деньги Тиммонса, но и без этого — того, что ему было известно, вполне хватило бы для того, чтобы окружной прокурор угодил в тюрьму на несколько лот.

Правда, в его руках были власть и большое влияние — не то, что возможности простого полицейского инспектора. Если Альварес хоть одним словом обмолвится о нем, то ему тогда можно будет заказывать надгробный камень. Ведь прямых доказательств того, что Тиммонс непосредственно замешан в этом деле нет, а все его слова просто разобьются о неприступную каменную стену. Тиммонс не допустит того, чтобы на него пала хоть тень подозрений. Он найдет способ расправиться с Альваресом. Даже если это дело каким‑то образом раскрутится, окружной прокурор найдет способ снять с себя обвинения — он слишком высокопоставленная фигура.

Все это Альварес прекрасно понимал и поэтому боялся даже словом намекнуть на то, что ему известно что‑то о роли окружного прокурора в этом деле.

— Нет, нет! — поспешно воскликнул он. — Мне ничего не известно об этом.

Однако при этом его глаза забегали с такой скоростью, что казалось, будто их приводят в действие электромоторы. Естественно, Кастильо обратил на это внимание. Однако, он сделал вид, что верит словам Альвареса. Понимающе кивнув головой, он сказал:

— Хорошо. А теперь отправляйся домой. Альварес вопросительно посмотрел на него.

— Как это? Что это значит?

— Я же тебе сказал! — жестко повторил Круз. — Иди домой… Ты отстранен от работы до выхода на пенсию.

Умоляюще вытянув руки, Альварес подбежал к Кастильо.

— Круз!.. Но ты же говорил, что…

Кастильо вспылил.

— А чего ты ожидал? — воскликнул он. — Ты думал, что тебе за предательство положено дополнительное питание? Ты думал, что мы вынесем тебя на руках отсюда? Большего, чем я уже делаю, я для тебя сделать не могу. Уходи…

Круз резко указал рукой на дверь. В глазах Альвареса что‑то потухло, руки медленно опустились. Он понял, что лучшее, что его ожидает — это отставка, хоть и без сохранения пенсии. Правда, в его ситуации это было все‑таки лучше, чем пойти под суд и угодить в тюрьму на старости лет, а ведь это вполне могло случиться, если бы Круз дал этому делу ход. Но, похоже, все будет замято.

Не проронив ни единого звука, Альварес покинул кабинет. Кастильо и Уитни остались в комнате вдвоем. Круз дышал так тяжело, как будто ему пришлось пробежать марафонскую дистанцию.

Уитни сокрушенно хлопнул себя рукой по бедру.

— Ну вот, хоть с этим покончили. Надеюсь, что теперь утечка информации относительно полицейских операций прекратится.

Круз невесело усмехнулся.

— Мне бы твой оптимизм, Пол. Я вот как раз уверен в обратном.

— Ты думаешь, что информаторы еще остались? Но ведь Хулио сказал, что он единственный, кто 6ыл замешан в этом деле из полицейского управления…..

Кастильо грустно покачал головой.

— Ты забываешь о ведомстве окружного прокурора, Пол.

— Но ведь это только твоя догадка, Круз. У тебя есть какие‑нибудь факты?

— К сожалению, пока фактов у меня нет. Однако, я уверен, что в ближайшем будущем я сумею напасть на след. Тогда, — он поджал губы, — кому‑то очень крупно не поздоровится.

Иден чувствовала, что в ее легком романе с окружным прокурором наступает кульминационный момент. Он демонстрировал такие явные признаки заинтересованности, что не воспользоваться этим она не могла. Тем более — она была только вначале своего пути, ей пока ничего не удалось узнать. Хотя неосторожно оставленные Тиммонсом на столе документы дали Иден кое–какую пищу для размышлений.

Поэтому она кокетливо увернулась от Кейта, прошлась по кабинету, заинтересованно разглядывая еще несколько бумаг в рамках под стеклом.

— О, я смотрю, ты получил золотую медаль за успехи в учебе, — польстила она окружному прокурору.

Он удовлетворенно улыбнулся.

— Нет, ты переоцениваешь мои заслуги. Вообще‑то, в Йельском университете таких двести пятьдесят человек…

Она рассмеялась.

— Меня не проведешь. Мы с братом учились в Гарвардском университете…

Тиммонс сочувственно причмокнул губами.

— Наверно, именно поэтому он и проиграл дело Лорана. Мейсон вроде бы неплохой парень… Но… — Тиммонс развел руками. — Ну, в общем, я не знаю…

— Знаешь, — понимающе сказала Иден. — Ведь ты любишь выигрывать.

— А что, по–твоему, это плохо?

Иден задумалась.

— Думаю, что неплохо, но не любой ценой.

Тиммонс гордо поднял голову.

— B работе нужна какая‑то главная идея. Ты понимаешь, что это такое? Ведь, насколько мне известно, ты живешь по тем же принципам.

Тиммонс снова подошел к Иден и доверительно заглянул ей в глаза.

— Ты понимаешь, о нем я говорю?

Иден пожала плечами.

— Не очень.

Тиммонс натянуто рассмеялся.

— Хорошо, тогда поставим вопрос по–другому.

— Я тебя внимательно слушаю.

— Вот ты — Иден Кепвелл…

Она тоже рассмеялась.

— Очень приятно это услышать.

— Не смейся, я говорю серьезно. Ты — отпрыск одного на самых богатых я влиятельных семейств Южной Калифорнии. Почему вокруг тебя не увиваются герцоги и графы? Почему у твоих нет Дюпонов, Ротшильдов и прочих миллионеров? Почему ты общаешься со следователями–мексиканцами и какими‑то несчастными окружными прокурорами?

Иден непонимающе смотрела на него. В разговоре возникла неловкая пауза, которая, как обычно бывает, была прервана телефонным звонком.

— Извини.

Тиммонс подошел к столу и сиял трубку.

— Слушаю. Да, это я. Ну, я думал, что это дело уже улажено. Хорошо, буду через пять минут.

— Что‑то серьезное? — спросила Иден.

— Да. Боюсь, что я снова буду вынужден покинуть тебя на некоторое время.

— А в чем дело?

— Дело в том, что эта мадам, судья, очень хочет перехитрить меня.

— Есть проблема?

Тиммонс рассмеялся.

— Похоже, она думает, что я что‑то упустил в судебной процедуре.

— Каким же ужасным способом ты нарушил судебную процедуру? — лучезарно улыбнулась Иден. — Насколько мне известно, ты очень строго придерживаешься правил.

Тиммонс с сожалением сказал:

— Ей показалось, что во время проведения суда, я сделал неприличный жест в сторону обвиняемого.

— А это и вправду было?

Тиммонс отрицательно покачал головой.

— Для выпускника Йельского университета это было бы несколько грубовато. Как ты считаешь?

Иден рассмеялась.

— Ну, ладно, — сказал Тиммонс — Надеюсь, ты еще здесь побудешь немного. Я скоро вернусь.

— А для чего тебе мое присутствие? — с улыбкой спросила Иден.

— Хочу услышать ответ на свой вопрос. Ведь мы так и не договорили, не правда ли?

Она выжидательно посмотрела на него.

— А зачем отвечать, если ты заранее знаешь все ответы? — с насмешкой промолвила Иден. — Или ты хочешь подтверждение своих слов услышать именно из моих уст.

Тиммонс удовлетворенно улыбнулся и молча вышел из кабинета. Когда дверь за ним закрылась, Иден снова направилась к его столу.

С некоторой опаской поглядывая на дверь, она опять принялась перебирать папки, сложенные возле телефонного аппарата. Одна из них привлекла ее внимание.

Иден открыла обложку и стала внимательно изучать сложенные в папку документы.

В этот момент телефон на столе Тиммонса зазвонил. Иден, чтобы не быть застигнутой врасплох, закрыла папку и положила ее на стол перед собой, а затем сняла трубку.

— Алло.

Звонил Альварес. Однако, Иден не знала его голоса.

— Мне нужен мистер Тиммонс, — едва слышно произнес он.

— Да, вы попали в его кабинет, — ответила Иден.

— А это его прямой телефон? — спросил Альварес.

— Да. Но мистер Тиммонс вышел. Я могу вам чем‑то помочь?

— Пусть перезвонит мне.

Иден потянулась за карандашом и сказала в трубку:

— Что мне передать?

— Пусть перезвонит мне, — сказал Альварес. — Телефон — 555–87–49.

Иден аккуратно записала телефон на листке из блокнота и спросила:

— А кто звонил?

В ответ на ее вопрос из трубки донеслись короткие гудки.

Иден недоуменно посмотрела на телефон и, пожав плечами, положила трубку. Затем она задумчиво посмотрела на листок бумаги и пробормотала:

— Интересно, кто это может быть? Такого телефона я не знаю… что‑то очень подозрительное.

Когда Мейсон пришел домой, Мэри уже не было. На столе в гостиной лежал густо исписанный мелкими буквами листок бумаги.

— Мэри… — на всякий случай позвал Мейсон. — Ты дома?

Ответом ему послужила тишина.

Мейсон подошел к столику и поднес листок к глазам:

— Мейсон, я ушла в «Ориент Экспресс». Встречаюсь с Джулией. Не сердись. Ведь должен быть способ положить этому конец, пока у нас все не рухнуло. Верь мне, пожалуйста. Мэри.

Мейсон смял листок в руке и, сунув его в карман, быстро вышел из квартиры.

Мэри и Марк Маккормик стояли на крыше отеля «Кэпвелл» возле раскачивающейся под порывами ветра огромной буквы Си.

Марк прохаживался из стороны в сторону, заложив руки за спину.

— Ты уже выиграла, Мэри. Хотя, судебное дело в общем еще и не началось.

— Почему ты так думаешь?

— Потому, что я уже лишился своей защиты. Даже адвоката нет.

— Почему? — недоуменно спросила Мэри. — Ведь тебя взялась защищать Джулия Уэйнрайт. Между вами что‑то произошло?

— Она ваялась за мое дело, чтобы проиграть его, — хмуро ответил Марк. — Она уже отказалась от него.

— Ну что ж, если такой адвокат как Джулия Уэйнрайт, отказалась от ведения дела, то, я думаю, тебе некого винить, кроме самого себя, Марк. Если ты не смог наладить с ней отношения, то хуже от этого будет только тебе.

— Я не смогу сражаться с тобой в суде, — сокрушенно произнес Марк. — Сейчас сложилась такая ситуация, что я даже не могу себя защитить. Все эти судебные процедуры, утряски, перетряски, все это так тяжело для меня, что я готов отказаться от всего.

Услышав эти слова от Маккормика, Мэри немного воспряла духом.

— Марк, ты прекрасно знаешь, что я не хотела суда, — уверенно заявила она.

Он недоверчиво посмотрел на Мэри.

— Так почему же, черт возьми? — он всплеснул руками, а затем, догадавшись, воскликнул. — А, понимаю, это все Мейсон!

Он раздраженно махнул рукой и отвернулся.

— Послушай, Марк, ты не должен ни в чем обвинять его. Мейсон просто пытался защитить меня и нашего ребенка. Он считает, что суд в этом деле — единственный способ разрешения проблемы. Я даже не знаю, смогу ли я отговорить его сейчас прекратить это дело.

Маккормик покачал головой.

— Мэри, я пришел сюда для того, чтобы поговорить с тобой. Я устал. Понимаешь? Я согласен на все, я готов принять любое твое условие.

Мэри не поверила своим ушам. Она, конечно, надеялась на такой благополучный исход дела, однако, не ожидала, что все произойдет так быстро и безболезненно. Если Марк согласен безболезненно, как он говорит, на любое ее условие, значит, судебное дело будет прекращено, и они избавятся от необходимости вытаскивать все грязное белье на суд скучающей публики.

Это было именно то, что она хотела услышать от Марка. Может быть, такая легкая и быстрая возможность все уладить отняла у Мэри чувство реальности. Она мгновенно уцепилась за последние слова Марка.

— Хорошо, — возбужденно проговорила она. — Ты подпишешь предложенные мной бумаги и откажешься от всех прав на ребенка. Это мое условие. Если ты не согласен, то будет суд.

Маккормик некоторое время подавленно молчал, а затем кивнул головой.

— Хорошо, я подпишу все, что ты предложишь.

Марк всем своим видом продемонстрировал, как нелегко ему принять подобное решение. Он отвернулся, тяжело дыша.

И тут Мэри совершила ошибку. Ей, очевидно, следовало на этой закончить разговор и удовлетворяться тем, чего она смогла добиться от бывшего — хотя, впрочем, пока не бывшего — мужа. Однако она поторопилась вырвать из него еще одну уступку.

— Марк, мне еще нужно, чтобы ты признал, что изнасиловал меня. Он резко обернулся.

— Что это значит? В каком виде я должен это признать?

Мэри подалась вперед.

— Ты должен рассказать об этом всем Мейсону.

Марк стал дышать еще тяжелее, словно разъяренный бык. Глаза его налились кровью, губы плотно сжались.

— Нет, — решительно заявил он. — Этого я не сделаю.

— Я не стану лгать, Мэри.

Мэри сорвалась.

— Марк, ты продолжаешь лгать! — вскричала она.

— Ничего подобного, — повышенным тоном заявил Маккормик. — Я просто занимался любовью со своей женой. И это никогда в жизни не может считаться насилием!

Мэри в отчаянии схватилась за голову.

— Ты не признаешься в этом даже сейчас. Даже самому себе.

Марк, как обычно бывало с ним в подобных ситуациях, перешел на крик.

— Что вам еще нужно от меня? Что вы от меня хотите? Почему вы не можете оставить меня в покое? Я уже отдал вам все, что мог. Посмотри, что я имею в результате! Я потерял работу, и больше вряд ли смогу ее найти, люди говорят со мной только по необходимости, и не иначе. Я обещаю, что не буду искать встреч с тобой и с ребенком тоже. Этого, что — недостаточно? Как по–твоему?

— Нет! — в ярости выкрикнула Мэри.

ГЛАВА 4

Провал Альвареса сильно беспокоит окружного прокурора. В разговор Марка и Мэри вмешивается Джулия Уэйнрайт. Мейсон появляется в ресторане «Ориент Экспресс». СиСи безуспешно пытается остудить пыл сына.

Когда окружной прокурор вернулся в свой кабинет Иден беззаботно расхаживала вдоль стен, разглядывая повешенные на них картины.

Увидев Тиммонса, она обернулась и с улыбкой сказала:

— За то время, пока ты отсутствовал, тебе звонило, наверное, пятнадцать человек…

Кейт рассмеялся.

— Держу пари, что ты не ожидала, что тебе придется поработать секретарем в мое отсутствие?

— Да. И это несколько удивительно, потому что звонили они именно сюда, а не Кристине.

— Что ж, — пожал плечами Тиммонс. — Это как раз неудивительно, потому что номер своего телефона я даю такому большому количеству народа, что из них вполне мог бы получиться небольшой город, вроде Санта–Барбары. Ну и что, было что‑нибудь важное?

Иден пожала плечами.

— Вроде бы нет. Все говорили, что перезвонят позже, а вот один звонок был очень срочный и, похоже, важный.

— Что за звонок? — сразу же заинтересовался окружной прокурор. — Я надеюсь, что это был приятный женский голос.

— Нет, ты ошибаешься, — рассмеялась Иден. — Это был хриплый голос с испанским акцентом.

Тиммонс едва заметно переменился в лице. В глазах его блеснула подозрительность.

— И кто же это был?

— Не знаю, мне незнаком этот голос.

— Что же хотел этот таинственный испаноязычный человек?

Иден развела руками.

— Не знаю. Он просил тебя срочно перезвонить ему и оставил телефон.

— Где он?

— Я написала его на листке из блокнота. Лежит вон там, у тебя на стиле.

Тиммонс быстро подошел к столу и взглянул на бумажку.

— А что ты сказала ему?

— Я сказала ему, что ты сейчас вернешься. Он, наверное, ждет твоего звонка.

Тиммонс озабоченно взглянул на Иден.

— Тебя что‑то беспокоит? — поинтересовалась она. С некоторым смущением он произнес:

— Я думаю, что мне следовало бы сделать этот звонок одному. Ты не возражаешь, если я попрошу тебя покинуть мой кабинет на несколько минут?

— Конечно. Пойду попрошу твою безответно влюбленную в тебя секретаршу сварить мне кофе. Надеюсь, она не откажется это сделать — из любви к тебе, — язвительно сказала Иден, закрывая за собой дверь.

Тиммонс проводил ее взглядом, полным холодной подозрительности. Оставшись один в кабинете, он быстро набрал номер и поднес трубку к уху.

Иден демонстративно громко прошлась по коридору, изобразив звук затихающих вдали шагов. Затем она осторожно, на цыпочках, подобралась к двери Тиммонса и приложила ухо к дверному косяку, чтобы лучше слышать.

Спустя несколько секунд в кабинете раздался раздраженный голос Тиммонса.

— Алло, Зачем ты оставил мне номер своего телефона?..

Иден вытянула шею, стараясь получше расслышать каждое слово Тиммонса.

— Ты ведь даже не знал, кто она такая. Ты что, полный идиот? Ладно.

Спустя несколько мгновений Иден услышала, как окружной прокурор громко стукнул кулаком но столу и заорал в трубку:

— Черт побери! Когда это случилось?

Он мгновенно понял, что совершил ошибку, позволив своим чувствам вырваться наружу, и торопливо проговорил в трубку:

— Подожди меня, не отключайся. Я сейчас, — с этими словами Тиммонс бросил трубку на стол и быстрым шагом направился к двери.

Услышав его последние слова. Иден торопливо покинула свой наблюдательный пункт и исчезла за углом. Спустя мгновение после того, как она укрылась, дверь кабинета окружного прокурора распахнулась и оттуда высунулся Тиммонс. Он подозрительно осмотрел окрестности и, не обнаружив там никого и ничего, что могло бы заставить его насторожиться, закрыл дверь.

Вернувшись к своему столу, он взял трубку, и скривившись от злости, сказал:

— О чем ты проболтался Кастильо?

Услышав ответ, окружной прокурор тяжело вздохнул.

— Прекрасно, но больше сюда не звони. Ты забыл, что знаком со мной… Понял?

Он положил трубку и в бессильной ярости несколько раз вполголоса выругался:

— Черт возьми! Черт бы все это побрал!

Смяв бумажку с номером телефона Альвареса, он швырнул ее в урну, но маленький бумажный комочек, не долетев, упал на пол.

Рекламный щит с установленными на нем гигантскими буквами раскачивался все сильнее и сильнее. Плохо завернутые болты в основании букв едва удерживали их. Проволочные растяжки с каждым порывом ветра трещали все сильнее и сильнее.

Марк расхаживал по крыше, возбужденно размахивая руками.

— Мэри, не думай, что я признаюсь во всем, чем угодно, только ради твоего удобства. Это не в моих традициях. Ты хочешь, чтобы я признался Мейсону в изнасиловании, и снял с тебя всю вину?

— Марк, послушай меня…

— Так вот, снимай с себя свою собственную вину каким‑нибудь другим способом! Я тебе в этом деле не помощник! Если ты надеешься, что я стану добровольно оговаривать себя, то ты сильно ошибаешься. У меня и без того достаточно неприятностей, чтобы я вешал на себя всех собак, каких тебе только захочется на меня повесить. Я уже и так согласился на многое, что мне неприятно, а ты хочешь, чтобы я был по уши завален обвинениями, обязательствами, договоренностями и прочей ерундой…

Он умолк, повернувшись к ней спиной.

Мэри потеряла самообладание.

— Я бы хотела узнать, как тебе удалось избавиться чувства собственной вины, Марк? — выкрикнула она ему в спину. Он обернулся.

— Мое преступление состоит только в том, что я слишком сильно любил тебя!

— Ах, вот как? — возбужденно закричала она. — Значит, Мейсон прав: тебя может остановить только суд! Марк я больше не желаю с тобой разговаривать!

Мэри повернулась, чтобы покинуть крышу, но он схватил ее за локоть.

— Подожди, Мэри.

Она закричала, отбиваясь от него кулаками.

— Пусти меня, не трогай меня! Какое право ты имеешь это делать?

B этот момент дверь на крышу открылась и там показалась фигура Джулии Уэйнрайт. Увидев, как Марк схватил за руку Мэри, Джулия отчаянно завизжала:

— Отпусти ее! Не трогай Мэри, мерзавец!

Джулия бросилась к ним, словно мать вступается за обиженного ребенка. Она оттолкнула Марка в сторону и встала между ним и Мэри.

— Не смей ее трогать! — угрожающе воскликнула она. Тяжело дыша, Джулия обернулась.

— Мэри, ты в порядке?

Она ощупала ее плечи.

— Да, Я пыталась поговорить с ним. Думала, что все можно уладить как‑то иначе, но я ошиблась.

Возбужденно размахивая руками, Джулия воскликнула:

— Такие люди не заслуживают права жить в одном мире с нами, их нужно изолировать от общества.

Марк столь же возбужденно закричал:

— Тебе не удастся меня изолировать! Потому что Мейсон отзовет свой иск. Ведь так, Мэри? Правда, процесса не будет? Ведь в этом нет никакого смысла.

Мэри вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она стояла, раскрывая рот, как выброшенная на берег рыба, и не могла проронить ни слова.

Пользуясь этим, Марк завопил:

— Вот видишь, Джулия! Я прав, она даже не собирается ничего возражать!

— Это же мерзавец! Не дай ему улизнуть! си опять изнасилует кого‑нибудь!

— Мэри, не слушай эту авантюристку! — завопил Маккормик. — Она хотела меня подставить! Взялась защищать, а на самом деле, хотела сделать меня козлом отпущения. Она хотела отыграться на мне за Дэвида Лорана, а также всех остальных своих мужчин!

Мэри почувствовала огромную усталость и острое нежелание продолжать этот разговор, но она не могла найти в себе силы сказать хоть одно слово.

И Марк и Джулия апеллировали к ней, как к последней инстанции. Они кричали наперебой, размахивая руками,

— Мэри, его должны посадить за то, что он сделал. Иначе я сама доведу дело до суда! — кричала Джулии.

— Нет уж! — разъяренно орал Марк. — Ничего у тебя не получится. Я превращу твою жизнь в ад! Я все хилы из тебя вытяну! Мэри, она обманула тебя! Она обманула меня, она сделала это умышленно. Никто не может отрицать, что это противозаконно. Да я сживу ее со свету, она будет проклинать тот день, когда решила обмануть меня!..

Мэри не выдержала и завизжала, закрыв уши руками.

— Прекратите! Оба прекратите! Это невыносимо!..

Мейсон решительно вошел в зал ресторана «Ориент Экспресс» и остановился в дверях. Мэри нигде не было видно. Внезапно он услышал голос отца.

— Мэри здесь нет.

СиСи стоял у стойки бара и барабанил пальцами по деревянной крышке. Мейсон направился к нему.

— Где она?

— Она на крыше, разговаривает с Марком и Джулией.

— Что? — не веря своим ушам, воскликнул Мейсон. Он тут же бросился к выходу, но СиСи остановил его.

— Не надо. Не трогай ее сейчас, пусть они поговорят. — Прошу тебя, Мейсон.

— Да ты спятил! — вскричал Мейсон. — Ей нельзя быть рядом с Марком! Я немедленно иду наверх…

Мейсон порывисто шагнул вперед, однако СиСи остановил его.

— Я прошу тебя, Мейсон. Не ходи туда. Они сами разберутся. Своим появлением ты можешь только все испортить. Если Мэри сейчас разговаривает с Марком, им вдвоем будет проще договориться, чем, если ты будешь присутствовать там. Подумай сам. — Мейсон попытался возразить, но СиСи продолжал. — У Марка с Мэри собственные взаимоотношения, какие — то собственные только им известные нюансы. Мэри хочет уладить все полюбовно. А. у тебя совершенно другие планы. Ты помешаешь ей, и не дашь им возможности договориться спокойно.

Мейсон упрямо мотнул головой.

— Отец, я не понимаю тебя. Почему ты так рьяно ступаешь на защиту Марка Маккормика? Ведь этот негодяй хочет только одного, — чтобы она никогда не знала о том, что такое счастье семейной жизни.

Похоже, что СиСи был не совсем согласен с утверждениями сына.

Но теперь невозможно было прервать Мейсона, он уверенно продолжал:

— Марк чувствует себя оскорбленным, потому что ему надо отвечать за свои отвратительные поступки! Он совершал их уже много раз в своей жизни. И каждый раз это сходило ему с рук. А я не хочу, чтобы он оставался безнаказанным! Я уверен в том, что его мерзкая гнусная натура еще не один раз покажет себя. Если с ним сейчас попробовать договориться мирно и оставить его в покое, все повторится снова. Мы‑то, конечно, можем совершенно забыть о его существовании, но он не допустит того, чтобы это случилось. Он постоянно будет напоминать нам о себе, он постоянно будет присутствовать в нашей с Мэри жизни, постоянно будет тянуть из нее последние силы и разрывать сердце. Я повторяю, — тон его голоса стал тверже, — он сам напомнит о себе и напомнит так, что все мы содрогаемся.

Человек, однажды уже преступивший моральные заповеди, не может остановиться, особенно, если его грех остался безнаказанным. Такой человек, как Марк Маккормик будет продолжать свои гнусности до тех пор пока его кто‑нибудь не остановит. Мирная договоренность с ним просто невозможна. Такой человек просто физически не может понять, чего от него хотят. Я уверен в том, что он сейчас настаивает на своем, не желая признавать собственную вину и собственного поражения.

СиСи молча слушал сына. Мейсон продолжал:

— К тому же Мэри слишком мягкий человек, она не может поставить жесткие условия и добиться их выполнения. Это не ее дело. Это дело мужчины. Вдобавок, неизвестно, что он может сейчас с ней сделать. Я вполне допускаю, что Маккормик может попытаться кулаками доказать свою правоту, у него хватит на это ума.

Мейсон снова попытался пройти мимо отца, но СиСи опять остановил его, крепко взяв за руку.

— Успокойся, Мейсон, ведь там сейчас находится и Джулия. Я думаю, что вдвоем они смогут справиться с Марком. Тебе нечего бояться.

Мейсон сокрушенно покачал головой.

— Отец, ты ничего не понимаешь! Ты раньше не встречался с Маккормиком, поэтому не знаешь, что это за человек, что он из себя представляет! Если сейчас оставить его в покое, он может натворить неизвестно что. По–моему, ты слишком спокойно рассуждаешь обо всем этом…

СиСи по–прежнему не хотел, чтобы Мейсон вмешивался в переговоры, которые сейчас проходили на крыше отела «Кэпвелл».

Он умиротворяюще поднял руки и стал читать нотацию Мейсону. Тон его голоса был менторским, нудным, словно он исполнял роль приходского священника, наставляющего с церковной трибуны своих прихожан:

— Мейсон, успокойся. Ты не должен позволять себе совершать поступки, руководствуясь лишь собственными эмоциями. Любовь должна подчиняться не только велению сердца, но и велениям разума. К сожалению, в данном случае я вижу, что ты не хочешь услышать голос своего разума. Ты слишком сильно давишь на Мэри и этим можешь добиться только того, что испортишь все дело. Смотри, сынок, как бы тебе потом не пришлось раскаиваться в своей излишней горячности и поспешности Я думаю, что тебе стоит немного поостыть и более трезво разобраться во всем.

Мейсон недоуменно всплеснул руками.

— Отец, о чем ты говоришь? О какой трезвости и расчетливости может идти речь, если дело касается такого негодяя, как Марк Маккормик?

СиСи посмотрел на Мейсона с сожалением.

— К несчастью, я вижу, что ты не хочешь понять меня, сынок. Вспыльчивость и гневливость еще никогда не приводили к положительным результатам. А ты в своих поступках, да и вообще, во всей своей жизни больше руководствуешься сиюминутными, мгновенными эмоциями, не задумываясь о печальных последствиях, к которым они могут привести.

Мейсон поморщился.

— Отец, если ты по–прежнему будешь настаивать на том, чтобы я самоустранялся, от этого дела, то у тебя ничего не получится. Я не могу пустить все это на самотек. Понимаешь? Если оставить все это в руках Мэри, то ее сердечная мягкость и великодушие могут привести к тому, что у нас вообще ничего не получится. Наша семейная жизнь всегда будет находиться под угрозой. Мы должны сделать все, чтобы Марк Маккормик был надежно изолирован от нашей будущей семейной жизни, а этого можно добиться только в судебном порядке.

СиСи не скрывал своей горечи, по поводу слов, сказанных сыном. На лице его было написано такое глубокое разочарование, как будто Мейсон не оправдывал даже сотой доли его надежд.

— Ты перегибаешь палку, сынок. Если Мэри может договориться с Маккормиком сама, не прибегая к угрозам и судебному преследованию, то лучше поступить так. Шантажом и нажимом в этом деле много не добьешься. Ты, конечно, можешь считать, что угроза судебного разбирательства заставит Марка отказаться от своих намерений, но, боюсь, тебя ждет горькое разочарование. Если Марк решит пойти на принцип, то ты не добьешься от него ничего, даже возбудив против него сотню уголовных дел. Ведь у тебя кроме собственных слов нет никаких конкретных доказательств для того, чтобы добиться его осуждения в судебном порядке.

Мейсон изменился в лице. Его щеки побледнели, глаза сверкали мрачным огнем.

— Это тебе Мэри сказала такое? — прерывисто дыша, бросил он в лицо отцу. — Или ты сам это выдумал?

СиСи разочарованно вздохнул.

— Мейсон, ты ничего не видишь вокруг себя. Ты замечаешь только собственные переживания, а ведь если бы ты посмотрел на Мэри внимательнее, те сразу увидел бы, как она страдает. Неужели ты не замечал ее глаз, ее лица? Посмотри, ведь она не спит ночами.

Мейсон вызывающе вскинул голову.

— Ты хочешь сказать, что в этом виноват только я? По–твоему, своими неуемными требованиями я довел дело до того, что Мэри находится на грани нервного срыва? По–твоему, в этом только моя вина?

СиСи кивнул не раздумывая.

Во всем его облике было видно глубокое осуждение по отношению к собственному сыну. Он считал, что ко всем прочим недостаткам Мейсона, он еще и упрям, не желая соглашаться с очевидными вещами.

— Мейсон, она не хочет терпеть муки в суде. Неужели тебе это не понятно? Какой женщине захочется выносить на обсуждение публики свои глубоко интимные вопросы?

— Отец, ты понимаешь, что означают твои слова? Если поступить в соответствии с твоими советами, то этот негодяй Маккормик снова уйдет от ответственности!

СиСи пожал плечами.

— Но это не имеет для тебя существенного значения, Мейсон.

Тот вскипел.

— Как это не имеет?! — вскричал он. — Сколько раз можно оставлять безнаказанными подобные гнусные поступки?

СиСи покачал головой.

— Но если обстоятельства складываются таким образом, то я бы на твоем месте не стал возражать Мэри. Это она должна решать. Вопрос касается только ее и больше никого.

— А что, по–твоему, я уже совсем не имею никакого права вмешиваться в это дело? Что же я тогда за мужчина? Разве ты не понимаешь, что это означает для меня?

СиСи продолжал увещевать сына.

— Это никоим образом не заденет твоего самолюбия. Поверь мне. Это слишком личный вопрос, чтобы в него вмешивался человек, подобный тебе.

— Но ведь я люблю Мэри! Почему мы не имеем права решать все, что касается нас вместе?

— В данном случае, я вижу, что ты, Мейсон, хочешь в том, что он и сейчас настаивает на своем, не желая признавать собственную вину и собственного поражения.

СиСи молча слушал сына. Мейсон продолжал:

— К тому же Мэри слишком мягкий человек, она не может поставить жесткие условия и добиться их выполнения. Это не ее дело. Это дело мужчины. Вдобавок, неизвестно, что он может сейчас с ней сделать. Я вполне допускаю, что Маккормик может попытаться кулаками доказать свою правоту, у него хватит на это ума.

Мейсон снова попытался пройти мимо отца, но СиСи опять остановил его, крепко взяв за руку.

— Успокойся, Мейсон, ведь там сейчас находится и Джулия. Я думаю, что вдвоем они смогут справиться с Марком. Тебе нечего бояться.

Мейсон сокрушенно покачал головой.

— Отец, ты ничего не понимаешь! Ты раньше не встречался с Маккормиком, поэтому не знаешь, что это за человек, что он из себя представляет! Если сейчас оставить его в покое, он может натворить неизвестно что. По–моему, ты слишком спокойно рассуждаешь обо всем этом…

СиСи по–прежнему не хотел, чтобы Мейсон вмешивался в переговоры, которые сейчас проходили на крыше отеля «Кэпвелл».

Он умиротворяюще поднял руки и стал читать нотацию Мейсону. Тон его голоса был менторским, нудным, словно он исполнял роль приходского священника, наставляющего с церковной трибуны своих прихожан:

— Мейсон, успокойся. Ты не должен позволять себе совершать поступки, руководствуясь лишь собственными эмоциями. Любовь должна подчиняться не только велению сердца, но и велениям разума. К сожалению, в данном случае я вижу, что ты не хочешь услышать голос своего разума.

Ты слишком сильно давишь на Мэри и этим можешь добиться только того, что испортишь все дело. Смотри, сынок, как бы тебе потом не пришлось раскаиваться в своей излишней горячности и поспешности. Я думаю, что тебе стоит немного поостыть и более трезво разобраться во всем.

Мейсон недоуменно всплеснул руками.

— Отец, о чем ты говоришь? О какой трезвости и расчетливости может идти речь, если дело касается такого негодяя, как Марк Маккормик?

СиСи посмотрел на Мейсона с сожалением.

— К несчастью, я вижу, что ты не хочешь понять меня, сынок. Вспыльчивость и гневливость еще никогда не приводили к положительным результатам. А ты в своих поступках, да и вообще, во всей своей жизни больше руководствуешься сиюминутными, мгновенными эмоциями, не задумываясь о печальных последствиях, к которым они могут привести.

Мейсон поморщился.

— Отец, если ты по–прежнему будешь настаивать на том, чтобы я самоустранился от этого дела, то у тебя ничего не получится. Я не могу пустить все это на самотек. Понимаешь? Если оставить все это в руках Мэри, то ее сердечная мягкость и великодушие могут привести к тому, что у нас вообще ничего не получится. Наша семейная жизнь всегда будет находиться под угрозой. Мы должны сделать все, чтобы Марк Маккормик был надежно изолирован от нашей будущей семейной жизни, а этого можно добиться только в судебном порядке.

СиСи не скрывал своей горечи, по поводу слов, сказанных сыном. На лице его было написано такое глубокое разочарование, как будто Мейсон не оправдывал даже сотой доли его надежд.

— Ты перегибаешь палку, сынок. Если Мэри может договориться с Маккормиком сама, не прибегая к угрозам и судебному преследованию, то лучше поступить так.

Шантажом и нажимом в этом деле много не добьешься. Ты, конечно, можешь считать, что угроза судебного разбирательства заставит Марка отказаться от своих намерений, но, боюсь, тебя ждет горькое разочарование. Если Марк решит пойти на принцип, то ты не добьешься от него ничего, даже возбудив против него сотню уголовных дел. Ведь у тебя кроме собственных слов нет никаких конкретных доказательств для того, чтобы добиться его осуждения в судебном порядке.

Мейсон изменился в лице. Его щеки побледнели, глаза сверкали мрачным огнем.

— Это тебе Мэри сказала такое? — прерывисто дыша, бросил он в лицо отцу. — Или ты сам это выдумал?

СиСи разочарованно вздохнул.

— Мейсон, ты ничего не видишь вокруг себя. Ты замечаешь только собственные переживания, а ведь если бы ты посмотрел на Мэри внимательнее, то сразу увидел бы, как она страдает. Неужели ты не замечал ее глаз, ее лица? Посмотри, ведь она не спит ночами. Мейсон вызывающе вскинул голову.

— Ты хочешь сказать, что в этом виноват только я? По–твоему, своими неуемными требованиями я довел дело до того, что Мэри находится на грани нервного срыва? По–твоему, в этом только моя вина?

СиСи кивнул не раздумывая.

Во всем его облике было видно глубокое осуждение по отношению к собственному сыну. Он считал, что ко всем прочим недостаткам Мейсона, он еще и упрям, не желая соглашаться с очевидными вещами.

— Мейсон, она не хочет терпеть муки в суде. Неужели тебе это не понятно? Какой женщине захочется выносить на обсуждение публики свои глубоко интимные вопросы?

— Отец, ты понимаешь, что означают твои слова? Если поступить в соответствии с твоими советами, то этот негодяй Маккормик снова уйдет от ответственности!

СиСи пожал плечами.

— Но это не имеет для тебя существенного значения, Мейсон.

Тот вскипел.

— Как это не имеет?! — вскричал он. — Сколько раз можно оставлять безнаказанными подобные гнусные поступки?

СиСи покачал головой.

— Но если обстоятельства складываются таким образом, то я бы на твоем месте не стал возражать Мэри. Это она должна решать. Вопрос касается только ее и больше никого.

— А что, по–твоему, я уже совсем не имею никакого права вмешиваться в это дело? Что же я тогда за мужчина? Разве ты не понимаешь, что это означает для меня?

СиСи продолжал увещевать сына.

— Это никоим образом не заденет твоего самолюбия. Поверь мне. Это слишком личный вопрос, чтобы в него вмешивался человек, подобный тебе.

— Но ведь я люблю Мэри! Почему мы не имеем права решать все, что касается нас вместе?

— В данном случае, я вижу, что ты, Мейсон, хочешь решить все единолично, за Мэри. Ты хочешь, чтобы твое мнение было определяющим в том, как дальше будут развиваться события. Ты давишь на нее, добиваясь только того, чтобы было удовлетворено твое собственное желание мести. Но ты не думаешь о Мэри. Ей вдвойне больно от того, что ты не хочешь прислушаться к ее словам. Она не сможет договориться с Маккормиком, если ты будешь настаивать на продолжении уголовного расследования.

Мейсон взглянул на отца с разочарованием.

— Если я поступлю, руководствуясь твоими советами, отец, то Марк останется на свободе и снова выйдет из воды сухим. Ты понимаешь, что такое безнаказанность, которая длится годами? Она может сделать из человека монстра.

СиСи поморщился.

— Разумеется, я понимаю твое негодование, Мейсон. Но пойми — если этот вопрос можно уладить, не прибегая к помощи судебных инстанций, то нужно сделать именно так. Иначе это приведет Мэри к нервному срыву. Неужели ты добиваешься именно этого?

Мейсон криво усмехнулся.

— По–моему, гораздо больше неприятностей угрожают нам, если мы оставим Маккормика на свободе.

СиСи не скрывал своего неудовольствия.

— Мейсон, ты слишком порывист, ты не можешь даже допустить мысли о том, что, если Мэри хочет именно таким образом уладить это дело, то ты должен подчиниться ее желанию. Для тебя же хуже будет, если ты поступишь по–иному

Мейсон взглянул на отца с крайним изумлением.

— Я отказываюсь понимать тебя. Я просто не верю своим ушам! Отец, как ты можешь?

СиСи молчал.

А Мейсон распалялся все сильнее.

— Ты пытаешься сказать, что я делаю глупости, когда добиваюсь судебного преследования Маккормика. Да, я хочу, чтобы его посадили в тюрьму! И я совершенно не могу понять, почему ты выступаешь против этого?

СиСи опустил глаза и глухо произнес:

— Потому, что так ты только делаешь хуже для Мэри.

— Но хуже, чем было и чем есть, быть уже не может! — вскричал Мейсон. — Подумай сам, отец, о чем ты говоришь. Мэри уже испытала такое, о чем другие только читают в газетах.

СиСи кивнул.

— Как раз это я понимаю. Можешь не рассказывать о том, что ей пришлось пережить.

Мейсон сокрушенно покачал головой.

— Боюсь, что мои слова разбиваются о каменную стену твоего безразличия! Ты смотришь на это глазами постороннего. Это говорит только о том, что ты не относишься к Мэри Маккормик как к родному и близкому, тебе человеку.

СиСи отвернулся.

— Мне больно слышать твои слова, Мейсон!

— Ты, наверно, не совсем понимаешь их смысл! — зло произнес Мейсон. — Мэри была изнасилована! Изнасилована, понимаешь?

— Понимаю.

— Нет, ты не понимаешь! Если бы дело касалось твоих дочерей, если бы изнасиловали Иден или Келли, я думаю, что ты вел бы себя совершенно по–другому. Представь себе, если бы Марк Маккормик сделал это! Я уверен, что ты разбился бы в лепешку. Ты бы настоял на том, что бы его публично казнили…

СиСи вынужден был принять заслуженный упрек Мейсона. Он неохотно кивнул.

— Возможно. И ты напрасно думаешь, что я не понимаю тебя. Именно в этом мне как раз прекрасно знакомы твои чувства. Но пойми, сынок, ситуация не так проста, как тебе кажется на первый взгляд. Разумеется, твое желание отомстить Марку Маккормику, наказать его в судебном порядке, вполне справедливо. И в другой ситуации, в другой обстановке я бы, наверняка поддержал тебя. Но Мэри — особенный человек. Если бы она покорно подчинилась твоей воле, вопрос можно было бы считать решенным, но ведь она сама не хочет этого.

Мейсон вскинул голову.

— Откуда ты знаешь?

СиСи развел руками.

— Мейсон, неужели ты думаешь, что все вокруг слеши?

Достаточно один раз взглянуть на ее лицо и все сразу станет понятно. Мейсон мрачно усмехнулся.

— Отец, с каких это пор ты стал определять душевное состояние людей по тому, как они выглядят? Зайди в любой бар, где‑нибудь дальше по улице. Ты видишь там массу веселящихся людей, а назавтра окажется, что это потерявшие работу и всякую уверенность завтрашнем дне — неудачники. СиСи поморщился.

— Мейсон, не прибегай, пожалуйста, к вульгарным сравнениям.

— «Вульгарный», папа, означает «простой». Так вот, по–моему, ты не желаешь простоты. Ты не помнишь, конечно, что такое «принцип Оккама»? Ну, так вот я напомню тебе. Это значит — не искать множество сущностей там, где их нет. Не нужно громоздить одно понятие на другое. Если Маккормик совершил преступление, то он должен быть наказан. Вот и все.

СиСи разочарованно покачал головой.

— Я был бы готов согласиться с тобой, Мейсон, если бы ты в своих рассуждениях учитывал чувства других. Ты хочешь добиться публичного осуждения Марка, ты идешь к своей цели напролом, не замечая, как от этого страдают другие. Ты заставляешь Мэри страдать еще сильнее.

— Откуда тебе знать об этом? — угрюмо спросил Мейсон.

— Потому что я разговаривал с ней, — спокойно ответил СиСи. — Она рассказала мне о том, что ты слишком рьяно бросился преследовать Марка. Ты не хочешь прислушаться к ее чувствам и хоть раз в жизни пойти наперекор себе, смирив свою гордыню. Может быть, ты не замечал, но со стороны это очень хорошо видно — ты всегда поступаешь вопреки тому, чего хотят от тебя окружающие. В случае с малознакомыми людьми это еще хоть как‑то можно объяснить, но ведь ты поступаешь так и со своими близкими.

Мейсон отвернулся.

— Как же, по–твоему, я должен поступать? — угрюмо спросил он. — Я что, должен только и делать, что выслушивать советы окружающих. Почему я не могу поступать самостоятельно? Или, по–твоему, мой разум настолько слаб, что ты отказываешь ему в праве на собственные мысли? СиСи разочарованно махнул рукой. — Мейсон, я ничего подобного не говорил. Я хотел сказать только одно — в данном случае Мэри должна решить все сама. Тебе не стоит пытаться выступать от ее имени.

Мейсон устало потер лоб.

— Мэри сама не знает, что хочет. Может быть, она смогла бы что‑то сделать, но боится…

СиСи недоуменно посмотрел на сына.

— Чего же, по–твоему, она боится?

— Она боится, что это решение станет главным в е жизни. Она боится взять на себя такую ответственность вот почему она всячески пытается уйти от этого вопроса. Для нее не это главное.

СиСи брезгливо поморщился.

— Ладно, давай не будем сейчас обсуждать, что главное в жизни Мэри. Я вижу, что главное в твоей жизни.

Мейсон вскинул голову и устало заявил:

— Что же, по–твоему?

— Месть.

Мейсон почувствовал так, как будто его окатили ушатом холодной воды.

Это слово было брошено ему в лицо с такой нескрываемой яростью и презрением, что он смутился. Может быть он вспомнил при этом одну из библейских заповедей. Может быть испугался отца. Но факт оставался фактом — Мейсон засуетился не находя слов, чтобы возразить.

— Я… — пробормотал он. — Я не слушаю тебя…

Он снова попытался пройти. Но СиСи не пустил его.

— Не ходи туда.

Мейсон растерянно бормотал.

— Мне надо туда. Надо…

СиСи почувствовал, что одержал победу в споре с сыном я поэтому решительно заявил:

— Не лезь. Пусть поговорят. Они могут договориться. Пусть Мэри решает сама.

Мейсон растерянно посмотрел на отца.

— Но об изнасиловании не ведут переговоров. Это не тот вопрос, который можно обсуждать и о котором можно торговаться.

Но СиСи был неумолим.

— Я не хочу, чтобы она снова испытывала страдания, Мейсон. После того, что ей уже довелось пережить, новый удар будет ей не под силу.

— Но почему ты не позволяешь заняться этим мне!

— Потому что у меня к Мэри особые чувства. В какой‑то мере я ответственен за ее решение.

— Ты имеешь в виду?

СиСи мрачно кивнул.

— Да. Я несу ответственность за то, что тогда она выбрала его. Это я уговорил Мэри выйти замуж за Марка, когда тот лежал в больнице в безнадежном состоянии. Вот почему это дело так непосредственно касается меня. Вот почему оно задевает все мои чувства.

Мейсон пристально посмотрел на отца.

— И в какой же мере это задевает твои чувства?

— В достаточно определенной.

Этот ответ выглядел столь неубедительно, что Мейсон разочарованно протянул:

— Лишь в какой‑то определенной мере? И не более того, отец?

СиСи промолчал.

— Отец, — продолжал Мейсон. — Ты никогда не думал о том, почему все это произошло? По тому, что ты опускаешь глаза, я вижу, что думал, — голос его стал торжествующим. — Да, мы оба знаем, почему это произошло. Ты хотел любой ценой увести ее от меня. Ты благословил их брак. Ты предоставил им дом. Ты сделал все, чтобы бросить Мэри в объятия Марка и посмотреть, что получится в результате. И что же получилось в результате? Сейчас ты видишь плоды своих трудов. Они удовлетворяют тебя? Тебе все это нравится? Ты именно этого хотел, когда отнимал Мэри у меня? Ты думал об этом раньше?

СиСи подавленно молчал, пока, наконец, не смог выдавить из себя несколько слов.

— Я ошибся. Я признаю это.

— Еще бы! — мстительно воскликнул Мейсон. — Теперь тебе не остается ничего другого, как признать это. Ведь Мэри изнасиловал человек, которого ты считал гораздо лучше меня. Ты думал, что Марк Маккормик добр и нежен. И все это потому, что он прислушивался к твоим советам. Но все оказалось как раз наоборот. Я теперь, ловле этого ты еще хочешь, чтобы я отказался от желания наказать его?

Эта отчаянная контратака Мейсона привела, как обычно говорят в таких случаях, к полной победе.

СиСи чувствовал себя посрамленным. Он не посмел даже поднять глаза, чтобы взглянуть в лицо сыну. А тот продолжал добивать противника в его окопах, бросая слова тяжелые, как обвинения в суде.

— Лучше не вмешивайся в мои дела. А то, наверняка, еще натворишь чего‑нибудь, что другие будут расхлебывать всю свою оставшуюся жизнь. В нашем случае, ты, вообще, не имеешь никакого морального права вмешиваться. Ты изначально виновен. Сейчас должен предоставить право другим разобраться с твоими ошибками.

Высказав все, что думал, Мейсон двинулся к выходу. Но СиСи упрямо шагнул ему навстречу.

— Подожди.

Когда Тиммонс после разговора с судьей вернулся в свой кабинет, Иден сидела на краешке его стола болтая ногой.

На лице ее было написано выражение такой скуки, что Тиммонсу невольно пришлось извиняться.

— Прости, Иден, — сказал он, смущенным голосом. — Но этот разговор с судьей Хенсон я не мог отложить на другое время. Ты же видишь, как она была настойчива.

Иден грустно улыбнулась и взглянула на свои наручные часы.

— Да. Уже довольно поздно.

Окружной прокурор заискивающе улыбнулся.

— Я даже не заметил как день пролетел. Столько дел… Правда, в этом есть и одно положительное качество.

Иден вскинула голову.

— Какое же? — спросила она, поправляя рассыпавшиеся по плечам белокурые волосы.

Тиммонс соблазнительно улыбнулся.

— Наступило время ужина.

Иден философски заметила.

— Время летит быстро, когда все хорошо.

Тиммонс подхватил ее философское настроение.

— Время — понятие относительное. Оно может быть либо величайшим другом, либо величайшим врагом человека. Иден улыбнулась.

— С чего бы это ты, Кейт, стал так рассуждать? Ведь ты молод, у тебя вся жизнь впереди…

Он улыбнулся.

— У тебя тоже. Оно не более, чем просто эгоистическая мерка, индивидуальное представление. Всем кажется, что время безгранично. Но любой человек выделяет собственное время и меряет его на свой лад. И все измеряют его по–разному. Мы убиваем время. Проводим его… У нас бывает уйма времени. У нас его совсем не бывает. Мы распоряжаемся временем. Оно царит над нами. Мы обгоняем его. Тратим. Отстаем от времени. Идем с ним в ногу. Теряем его и находим. В юности его торопят. Старые люди и влюбленные хотят его замедлить. Вот ты, Иден, сама чего хочешь от времени?

Она лукаво улыбнулась.

— Я хочу успеть влюбиться. И обрести свое истинное предназначение.

Тиммонс усмехнулся.

— Тебе хочется и того, и другого вместе взятого? По–моему, это довольно странное сочетание. Не всегда эти вещи совпадают. И для того, и для другого необходимо, чтобы время остановилось. Но ведь это невозможно.

Но Иден решительно возразила.

— Но можно создать иллюзию того, что время остановилось. Я думаю, что именно это ощущение дает любовь.

Тиммонс рассмеялся.

— Наш разговор переходит в крайне любопытное для меня русло. Однако, я предлагаю его прервать не на долго, а затем продолжить в каком‑нибудь более уютном месте, чем этот казенный кабинет.

Иден встала.

— Ну что ж, думаю, ты прав. Пойдем отсюда. Они направились к выходу. Но в дверях Иден остановилась.

— О, подожди меня секундочку. Я забыла свою сумку.

Сумка действительно лежала на столе окружного прокурора. Но не она сейчас интересовала Иден.

Этот странный звонок, который ей пришлось принять от человека, говорившего с испанским акцентом…

К сожалению, она не запомнила номер телефона, который передала окружному прокурору.

То что он заперся один в кабинете, чтобы поговорить с этим человеком, вызывало у нее законное подозрение. Она решила во что бы то ни стало узнать, кто же это звонил и чем была вызвана такая таинственность в поведении окружного прокурора.

Иден уже взяла сумку и собралась было уходить, но решила бросить последний взгляд на стол Тиммонса.

Возможно где‑нибудь он оставил записанным телефон звонившего ему человека.

Она не ошиблась. Смятая бумажка из блокнота, на которой Иден написала этот телефон, лежала возле урны. Иден не могла спутать. Это был именно этот листок.

Нужно срочно что‑то предпринять!

Поскольку Тиммонс ожидая Иден топтался около двери, Иден решила прибегнуть к маленькой женской хитрости.

Раскрыв сумочку, Иден высыпала ее содержимое на пол. Она сделала вид, что это произошло случайно.

По полу кабинета звеня рассыпались разные мелочи дамского туалета: пудреница, губная помада, зеркальце и так далее.

Сокрушенно вздохнув Иден склонилась над валявшимися на полу вещами и стала неторопливо собирать их, подбираясь на корточках ближе к тому месту, где лежал смятый листок бумаги. Услышав шум, Тиммонс обернулся и насмешливо сказал:

— Что, даме не повезло?

Она испугалась, но ничем не выдала своего смятения. Откинув закрывавшие лицо волосы, Иден улыбнулась.

— Да. Я рассыпала все… Такая я растяпа…

Тиммонс рассмеялся.

— Ничего страшного.

Он подошел к Иден и, присев с ней рядом на корточки, стал делать вид, что помогает ей собрать рассыпавшиеся по полу мелочи.

Подняв откатившуюся далеко от стола помаду, он задумчиво посмотрел на нее, а потом поднял глаза и изучающим взглядом уставился на губы Иден, словно пытаясь сравнить соответствие цвета помады, которая была в тюбике и на губах Иден.

Она замерла в ожидании, и Тиммонс, истолковав это по–своему, медленно поднял руку и притянул к себе голову Иден и, наклонившись, поцеловал ее в губы.

Что это был за поцелуй, она слишком хорошо знала. Ничего общего с тем, как целуются страстные молодые влюбленные. Нет, тут был поцелуй, чреватый опасностью, легкое прикосновение, сдержанное напоминание об уже освоенных глубинах, мимолетное прикосновение, говорящее о многом…

Она не ожидала ничего другого.

Если бы Иден сейчас находилась в других обстоятельствах, она бы возможно не позволила бы Тиммонсу такой вольности. Однако, поскольку ее интересовало совершенно иное — а именно то, что сейчас лежало возле ноги окружного прокурора — она пошла на этот шаг.

Пока Тиммонс закрыв глаза целовал ее, она осторожно подняла с пола бумажку и зажала ее в кулаке.

Ветер с океана усиливался. Его резкие порывы раскачивали плохо установленные на рекламном щите гигантские буквы. Теперь лишь тонкие растяжки удерживали их от падения.

Мэри рыдала не успевая вытирать слезы носовым платком.

Джулия бросилась к ней и обняла за плечи.

— Прости меня, Мэри! Прости… Я очень виновата перед тобой. Я хотела помочь.

Но Мэри в истерике закричала.

— Вы все пытаетесь мне помочь. Все… И ты… И Мейсон… И Марк… Все знают, что нужно Мэри! Вы думаете, что вы правы? Нет, вы ошибаетесь. Только я знаю, что мне нужно! Мне нужно думать о ребенке. Я не могу убежать. Я не могу позволить кому‑то другому думать за меня.

Марк пытаясь успокоить Мэри взял ее за плечо.

— Не надо так нервничать. Никто не пытается думать за тебя.

Мэри резко оттолкнула его.

— Не надо, Марк. Не трогай меня, я говорю серьезно. Если будет надо, я проживу с ребенком одна. Мне никто не нужен!

Она была крайне возбуждена и не скрывала этого. Руки ее дрожали, из глаз градом сыпались слезы. Она выкрикивала слова, которые тонули в шуме ветра и скрипе раскачивающихся стальных конструкций.

— Но что ты намерена делать? — спросила ее Джулия. — Как ты собираешься поступать дальше?

— Я хочу быть счастливой! И больше ничего! — воскликнула она. — Я хочу построить для своего ребенка такой мир, где он будет любим и спокоен. И будет доверять людям. И в этом мире не будет места для чувства мести, вины и жалости к себе, потому что все они превращают человека в узника, в раба самого себя, а я хочу быть свободной. Свободной! И Бог даст — буду.

Последнее, что удерживало раскачивающуюся под резкими порывами ветра огромную конструкцию — тонкий стальной трос — не выдержал тяжести и стал расползаться по ниткам.

Буква стала раскачиваться все сильнее и сильнее, постепенно разрывая трос.

Но ни Марк, ни Джулия, ни Мэри этого не замечали. Правда, Джулия опасаясь, что на крыше находиться не безопасно, взяла Мэри под руку и попыталась увести ее с крыши.

— Мэри, пойдем отсюда. Нам нужно спуститься вниз. Пожалуйста. Мы поговорим в более спокойном месте. Мне не нравится этот ветер.

Марк с опаской посмотрел на раскачивающуюся рядом букву.

— Джулия права, — обеспокоенно сказал он. — Нам не стоит здесь задерживаться. Слышишь, там что‑то скрипит? Пошли отсюда.

Он тоже попытался взять Мэри под руку, но она в истерике завизжала и отскочила в сторону. Прямо к основанию рекламного щита.

— Не трогай меня! Оставь меня в покое! Стой там! Ты коснулся меня в последний раз!.. Оставайся там и не двигайся, Марк…

Марк и Джулия застыли на месте нерешительно переглядываясь между собой.

СиСи попытался удержать Мейсона.

— Подожди. Не ходи туда. Тебе не стоит этого делать. Послушай меня…

Но тот уже не намеревался выслушивать отца. Плотно сжав губы Мейсон прошипел:

— Уйди с дороги.

— Мейсон! — безнадежно вскричал СиСи. Но было поздно.

Мейсон резко оттолкнул отца в сторону и бросился к выходу из ресторана.

— Знаете, в чем моя проблема? — рыдая говорила Мэри. — Всю жизнь я думала — если хочешь быть любимой нужно молчать, нельзя спорить, нельзя постоять за себя иначе тебя не станут любить. У меня так было в семье. Потом в монастыре. Но больше этого не будет! Больше не будет, я клянусь!..

В этот момент стальной трос удерживающий букву лопнул. Со страшным скрежетом она начала медленно падать вниз.

Мейсон, который в этот момент выбежал на крышу, с ужасом увидел как стальная конструкция вот–вот упадет на голову его любимой.

— Мэри! — в один голос закричали Джулия, Марк и Мейсон.

Но было поздно.

Буква рухнула на голову Мэри, которая нелепо взмахнув руками распласталась на крыше…

— Нет!.. — завизжала Джулия. — Нет!..

— Нет!.. — кричал Мейсон.