Сапфо и Алкей (сборник)

Радужно-престольная Афродита,

Зевса дочь бессмертная, кознодейка!

Сердца не круши мне тоской-кручиной!

Сжалься, богиня!

Ринься с высей горних, – как прежде было:

Голос мой ты слышала издалече;

Я звала – ко мне ты сошла, покинув

Отчее небо!

Стала на червонную колесницу;

Словно вихрь, несла ее быстрым лётом,

Крепкокрылая, над землею темной

Стая голубок.

Так примчалась ты, предстояла взорам,

Улыбалась мне несказанным ликом…

«Сапфо!» – слышу: «Вот я! О чем ты молишь?

Чем ты болеешь?

Что тебя печалит, и что безумит?

Все скажи! Любовью ль томится сердце?

Кто ж он, твой обидчик? Кого склоню я

Милой под иго?

Неотлучен станет беглец недавний;

Кто не принял дара, придет с дарами;

Кто не любит ныне, полюбит вскоре —

И безответно…»

О, явись опять – по молитве тайной

Вызволить из новой напасти сердце!

Стань, вооружась, в ратоборстве нежном

Мне на подмогу!

Мнится мне: как боги, блажен и волен,

Кто с тобой сидит, говорит с тобою,

Милой в очи смотрит и слышит близко

Лепет умильный —

Нежных уст!.. Улыбчивых уст дыханье

Ловит он… А я, – чуть вдали завижу

Образ твой, – я сердца не чую в персях,

Уст не раскрыть мне!

Бедный нем язык, а по жилам тонкий

Знойным холодком пробегает пламень;

Гул в ушах; темнеют, потухли очи;

Ноги не держат…

Вся дрожу, мертвею; увлажнен по́том

Бледный лед чела: словно смерть подходит…

Шаг один – и я, бездыханным телом,

Сникну на землю.

Богу равным кажется мне по счастью

Человек, который так близко-близко

Пред тобой сидит, твой звучащий нежно

Слушает голос

И прелестный смех. У меня при этом

Перестало сразу бы сердце биться:

Лишь тебя увижу, уж я не в силах

Вымолвить слова.

Но немеет тотчас язык, под кожей

Быстро легкий жар пробегает, смотрят,

Ничего не видя, глаза, в ушах же —

Звон непрерывный.

Потом жарким я обливаюсь, дрожью

Члены все охвачены, зеленее

Становлюсь травы, и вот-вот как будто

С жизнью прощусь я.

Но терпи, терпи: чересчур далеко

Все зашло…

Ты, Киприда! вы, Нереиды-девы!

Братний парус правьте к отчизне милой!

И путям пловца, и желаньям тайным

Дайте свершенье!

Если прежде в чем прегрешил, – забвенье

Той вине! Друзьям – утешенье встречи!

Недругам – печаль… Ах, коль и врагов бы

Вовсе не стало!

Пусть мой брат сестре не откажет в чести,

Чту воздать ей должен. В былом – былое!

Не довольно ль сердце мое крушилось

Братней обидой? —

В дни, когда его уязвляли толки,

На пирах градских ядовитый ропот:

Чуть умолкнет молвь – разгоралось с новым

Рвеньем злоречье.

Мне внемли, богиня: утешь страдальца!

Странника домой приведи! На злое

Темный кинь покров! Угаси, чту тлеет!

Ты нам ограда!

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

Хмуришь бровь, на ласку мою не хочешь

Лаской ответить.

И друзей лишаешь стихов прекрасных,

Чту под звучный строй семиструнной лиры

Расцвели б в устах; на меня в печали

Копишь обиду.

Горькой желчью ты про себя питаешь

Душный гнев. Внемли ж: у меня ни злобы

В мыслях нет к тебе, ни отравы в сердце;

Мира хочу я…

. . . . . . . . .

Мнится, легче разлуки смерть, —

Только вспомню те слезы в прощальный час;

Милый лепет и жалобы:

«Сапфо, Сапфо! несчастны мы!

Сапфо! как от тебя оторваться мне?»

Ей в ответ говорила я:

«Радость в сердце домой неси!

С нею – память! Лелеяла я тебя.

Будешь помнить?.. Припомни все,

Невозвратных утех часы, —

Как с тобой красотой услаждались мы.

Сядем вместе, бывало, вьем

Из фиалок и роз венки,

Вязи вяжем из пестрых первин лугов, —

Нежной шеи живой убор,

Ожерелья душистые —

Всю тебя, как Весну, уберу в цветы.

Миром царским волну кудрей,

Грудь облив благовоньями,

С нами ляжешь и ты – вечерять и петь.

И прекрасной своей рукой

Пирный кубок протянешь мне:

Хмель медвяный подруге я в кубок лью»…

. . . . . . . .

. . . . . . . .

Издалече, из отчих Сард,

К нам стремит она мысль, в тоске желаний.

Что таить?

В дни, как вместе мы жили, ты

Ей богиней была, одна!

Песнь твою возлюбила Аригнота.

Ныне там,

В нежном сонме лидийских жен,

Как Селена, она взошла —

Звезд вечерних царицей розоперстой.

В час, когда

День угас, не одна ль струит

На соленое море блеск,

На цветистую степь луна сиянье?

Весь в росе,

Благовонный дымится луг;

Розы пышно раскрылись; льют

Сладкий запах анис и медуница.

Ей же нет,

Бедной, мира! Всю ночь она

В доме бродит… Аттиды нет! —

И томит ее плен разлуки сирой.

Громко нас

Кличет… Чуткая, ловит Ночь

И доносит из-за́ моря,

С плеском волн, непонятных жалоб отзвук.

Оживись, о священная,

Спой мне песнь, черепаха!

Я к тебе взываю, Гонгила, – выйди

К нам в молочно-белой своей одежде!

Ты в ней так прекрасна. Любовь порхает

Вновь над тобою.

Всех, кто в этом платье тебя увидит,

Ты в восторг приводишь. И я так рада!

Ведь самой глядеть на тебя завидно

Кипророжденной!

К ней молюсь я…

Выше гор златой храм.

Муз собор святой, к нам!

Муза, с высоты золотого трона

Мне напомни песнь, что в земле Теосской,

Где прекрасны жены, сложил усладно

Лирник маститый!

Нежных Харит

Кличу семью,

Муз пышнокудрых кличу.

О, Правда! вплетать

Любо тебе

Зелень живую в кудри,

И гибкие ты

Нежной рукой

Ветви кустов ломаешь.

Зане веселит,

Правда, тебя,

В круге Харит блаженных,

Весенний убор!

Кто ж не венча́н,

Тот не угоден вышним.

Из Фокеи тебе фаты,

Афродита, пурпурная!

Ты честных не отринь даров.

Белую козу принесу я в жертву,

И на твой алтарь возлиять я стану…

Я твои дела величала лирой;

Слава дел твоих мне хвалу стяжала…

Дай, златовенечная Афродита,

Пу сердцу мне вынуть желанный жребий!

Что кличешь щедрую

Афродиту, Сапфо?

Кипр ли твой престол, иль Пафус, Панорм ли, —

К нам, на пир подруг, низойди, Киприда,

И сама разлей в золотые чаши

Нектар небесный,

Растворен весельем и легкой негой…

Что, Киприда, творить

Нам повелишь?

Никнет Адо́нис,

Нежный Адо́нис!

«Бейте в перси, взрыдав,

Девы, по нем!

Рвите хитоны!

Умер Адо́нис!»..

Плащаницей льняной

Ты повила

Тело, богиня!..

О, мой Адо́нис!

Стань благосклонный пред нами; лик прекрасный

Нашим очам яви!

С неба сходит, покрыв

Плеч белизну

Алой хламидою.

Видит Леда: яйцо,

Снега белей,

В алых лежит цветах.

Молвят: может Арей,

Силой своей,

В плен и Гефеста взять.

Критянки, под гимн,

Укрест огней алтарных,

Взвивали, кружась,

Нежные ноги стройно,

На мягком лугу

Цвет полевой топтали.

Вкруг пещеры Нимф, затаенной, влага

Хладных струй шумит меж ветвей зеленых,

И с листвы, колеблемой вод паденьем,

Льется дремота.

Напиток в котле

Был растворен амброзийный;

Его разливал

В кубки Гермес-виночерпий

Бессмертным гостям;

Полные чары подъемля,

Они жениху

Здравицу в лад возглашали.

Я негу люблю,

Юность люблю,

Радость люблю

И солнце.

Жребий мой – быть

В солнечный свет

И в красоту

Влюбленной.

Словно ветер, с горы на дубы налетающий,

Эрос души потряс нам…

…Те, кому я

Отдаю так много, всего мне больше

Мук причиняют.

Эрос вновь меня мучит истомчивый —

Горько-сладостный, необоримый змей.

Близ луны прекрасной тускнеют звезды,

Покрывалом лик лучезарный кроют,

Чтоб она одна всей земле светила

Полною славой.

Уж месяц зашел; Плеяды —

Зашли… И настала полночь,

И час миновал урочный…

Одной мне уснуть на ложе!

В сердце помысла два,

И две воли… Чего бежать?

Не дубы, налетев,

Буйный ветр зашатал в горах:

Страсть низринулась на́ сердце бурей.

Опять, страстью

Томима, влачусь без сил!

Язвит жало;

Горька и сладка́ любовь.

Мать милая! станок

Стал мне постыл,

И ткать нет силы.

Мне сердце страсть крушит;

Чары томят

Киприды нежной.

На персях подруги усни,

На персях усни сладострастных.

Что мне, ласточка, ты,

Вешняя гостья…

…Аль кого другого

Больше, чем меня, возлюбило сердце?

Как ребенок за матерью —

Я за тобою…

…На кого я взглядом

Пристальным взгляну, тот и ранит сердце.

А его в блужданьях пусть буря мечет,

Гонит забота.

…Обрела я ныне

Сладкий строй, и песню спою подругам.

К вам, прекрасным, сердце мое пребудет

Ввек неизменным!..

Но восторг души охладел в подругах,

И высоких дум ослабели крылья…

Что всего на свете прекрасней? Этим —

Конный полк; другим – пеший строй; а третьим —

Бранный флот. По мне, – что́ всего желанней,

То и прекрасней.

Всем постичь легко эту правду. Мало ль

Видела мужской красоты Елена?

Ведом суд ее: приглянулся краше

Витязей добрых —

Кто ж? Священных слав родовых губитель!

Им пленясь, она и дитя забыла,

И родных; за ним повлеклась послушно,

Страстью палима!

Тем нас легче гнет под ярмо неволи —

Страсть, чем безрассудней желанье сердца…

Не безумно ль, Сапфо, Анакторию

Дальнюю помнить?

Только б раз мне глянуть на поступь милой,

Луч один из глаз уловить желанных!

Что мне колесницы лидийцев? Что мне

Всадники в латах?

Знаю рок разлуки: нельзя свиданья

Чаять мне; в запретном откажут боги.

Сердце все ж горит и, тоскуя, молит

О невозможном!

Горький яд отведала ты Кипридин:

Вновь любила ты. А вокруг шептались:

«Вот опять, глядите, пылает нежной

Страстью Дориха!»

Будет день – и к вам, молодые девы,

Старость подойдет нежеланной гостьей,

С дрожью членов дряблых, поблеклой кожей,

Чревом отвислым, —

Страшный призрак! Эрос, его завидя,

Прочь летит – туда, где играет юность:

Он – ее ловец. Пой же, лира, негу

Персей цветущих!

Мимолетна младость; но будет мило

Вспомнить, как иные придут заботы

И даров иных мы познаем радость, —

Юные годы:

Ка́к мы жили, чем утешалось сердце,

Чту всего под солнцем казалось краше,

Как венки плели, в хороводах пели,

Празднуя вышним.

Ты меж дев слывешь Гермионой, дева:

Но не дщери ты красотой подобна, —

Нет! – самой Елене золотокудрой,

Матери дивной, —

Коль не грех с богиней равняться смертным…

Где ты? Мы зовем, – покажись, Гонгила!

Млечно-белых волн в окруженьи зыбком,

Как прекрасна ты! Развевает складки

Эрос крылатый —

И с фатою, резвый, играет. Бьются

Чаще, – лишь мелькнет покрывало милой, —

Всех подруг сердца. Мне взглянуть – веселье,

Зависть Киприде.

Мнится, нет среди дев,

Видящих свет

Солнца небесного,

И не будет другой

Девы такой,

Мудрой разумницы.

Срок настанет: в земле

Будешь лежать,

Ласковой памяти

Не оставя в сердцах.

Тщетно живешь!

Розы Пиерии

Лень тебе собирать,

С хором подруг.

Так и сойдешь в Аид,

Тень без лика, к толпе

Смутных теней,

Стертых забвением.

Не из тех я, что век

Памятозлобствуют.

Гнев отходчив во мне,

Сердце же кроткое.

Знать, дикарки наряд,

Козий кожух,

Взоры пленил твои?

Не умеет она

Стулы влачить —

И в кожухе мила!

…Пестроцветный ногу

Сапожок обул, выписной, любезный

Неге лидийской.

Да, Аттида! Ко мне охладела ты!

Андромеда Аттиде одна мила.

Ученицей мoей

Ге́ро была,

В беге проворная.

Гиринна, для нег

Ты рождена;

Но Мнасидика – краше.

Столь строгой ко мне

Ты не была

В прежние дни, подруга!

…Прости же,

Полианактова дочь! Путь добрый!

Вспомнит со временем

Кто-нибудь, верь, и нас.

Да молчит в дому

Служительниц Музы плач!

Петь надгробный гимн,

Подруги, неуместно нам.

Зачем венком из листьев лавра

Себе чело я обвила

И лиру миртом убрала?..

Так! Мне оракул Эпидавра

Предрек недаром чашу мук:

Ты мне неверен, милый друг!

Ты очарован новой страстью

У ног красавицы другой.

Но овладеть она тобой,

Скажи, какой умела властью?

Ничто, ни мысль ни чувство, в ней

Границ холодных не преступит;

Она бессмысленных очей

Не озарит огнем страстей

И вдруг стыдливо не потупит;

Не может локонов убрать

Небрежно, но уловкой тайной

Ни по плечам, как бы случайно,

Широко ризы разметать.

Когда б твой тайный помысл невинен был,

Язык не прятал слова постыдного, —

Тогда бы прямо с уст свободных

Речь полилась о святом и правом.

Друг, я брачного ложа

Не посмела б с тобой делить,

Старшей будучи; если ж ты

Друг мне, юной ищи жены.

У меня ли девочка

Есть родная, золотая,

Что весенний златоцвет —

Милая Клеида!

Не отдам ее за всё

Золото на свете.

Милые, где же вы?

Долго ли бегать мне?

Вестник вешней поры, соловей cладкогласный.

Та звезда, что в небе всех звезд прекрасней.

Волнистыми складками стула,

Мягкая, нежит члены мои.

…Многоцветных красок

Пестрая яркость.

Белизною – яйца белей.

Рос горох золотой на желтеющих склонах прибрежных.

Ночь покровом дремы

Очи затмила.

Есть преданье на Ле́сбосе:

Дева, рано угасшая,

Гелла чадолюбивая

К детям по́ душу крадется

В час ночной.

Ночью долгою сон их одержит.

Близится Заря на златых сандалиях.

Кто прекрасен, – каким его видишь, останется;

Но кто добр, – и лицом он прекрасен окажется.

Коль доблести нет,

Бедность верней:

Злато – сосед опасный.

Ярый ли гнев в груди закипает, —

Ты удержи язык суесловный.

Неприступных небес

Гордой главой

Ты досягнуть не мни!

Всех чужеземных певцов превосходнее лирник лесбийский.

Стройте кровельку выше —

Свадьбе слава!

Стройте, плотники, выше, —

Свадьбе слава!

Входит жених, ровно бог-воевода:

Мужа рослого ростом он выше.

Пели мы всю ночь про твою, счастливец,

Про ее любовь и деви́чьим хором

Благовонно-лонной невесты с милым

Славили неги.

Но не все ж тебе почивать в чертоге!

Выйди: светит день, и с приветом ранним

Друга ждут друзья. Мы ж идем дремою

Сладкой забыться.

Славься, на Кипре рожденная, памятью древнею!

В Трою глашатай Идэй приспешил с благовестием,

Славу гласил всей Асийской земле вековечную:

«Гектор с дружиной везет на судах от священных Фив,

С брега плескучих Плакийских струй, по́ морю горькому,

Царскую дочь, Андромаху, красу быстроокую.

Взял за невестой приданого многое множество —

Паволок, злата, запястий, узорочий, пурпура,

Кости слоновой, чеканной серебряной утвари».

Так возглашал: подымался проворно Приам-отец;

Молва донеслась до царевых друзей с хороводных стогн.

Живо в повозки мулов запрягли, в быстрокатные:

Жены на них выезжали, да резвый люд девичий;

В царских, опричь, колымагах Приамовы дочери.

Рьяных коней подвели под ярмо колесничное

Юноши; ко́ней пустили возницы-ристатели…

Всюду ливан добровонный курился по городу.

Жены старейшие подняли клик ликования;

Мужи всем сонмом воззвали к Пэану-Спасителю,

Лирника пением славили, меткого Лучника,

С ним – новобрачных, подобных богам-небожителям.

«Выдам» – отец порешил.

Другой девушки такой, зятек, не сыщешь.

Невесте радость, жениху веселье!

К чему тебя, жених милый, приравняю?

К молодой лозинке приравняю.

Добро тебе здравствовать, невеста!

Здравствуй и жених достопочтенный!

У придверника ноги в семь са́жен;

Сапоги – из пяти шкур бычачьих;

Их сапожников шили десяток.

Вечер, все ты сберешь, что рассыпала ясная зорька:

Коз приведешь и ягняток, а дочь у родимой отнимешь.

Яблочко, сладкий налив, разрумянилось там, на высокой

Ветке, – на самой высокой, всех выше оно. Не видали,

Знать, на верхушке его? Аль видали, – да взять – не достали?

Свадебку мы сыграли,

Как, женишок, желал ты;

Девушку ты, счастливец,

До́был, какой желал ты.

Как миловидна ты!

Как очи темны желаньем!

Эрос медвяный свет

Струит на твои ланиты,

Знаком умильным тебя

Отметила Афродита.

Девства ль жалеть? Не вернется невинное.

Век ли в девушках вековать?

Девичий цвет!

Девичий стыд!

Как без тебя жить мне?

– Больше не быть,

Радость, тебе

Девушкой красной!

Девичья воля, прости! ты, девственность!

Никнет, растоптан,

В горных лугах, на пастушьей тропе, гиацинт

пурпуро́вый.

Дева, в томных розах стыда и неги!

Матери Желаний прекрасный список!

Ждет святое ложе; звезду торопит

Юный владыка.

Ты в немой чертог приведи невесту,

Веспер, к играм сладким с желанным сердцу:

Да почтит жена сребротронной Геры

Милые узы!

Тело Тимады – сей прах. До свадебных игр Персефона

Свой распахнула пред ней сумрачный брачный чертог.

Сверстницы, юные кудри отсекши острым железом,

Пышный раcсыпали дар милой на девственный гроб.

Дети! вы спро́сите, кто я была. За безгласную имя

Не устают возглашать эти у ног письмена.

Светлой деве Латоны меня посвятила Ариста,

Дочь Гермоклида; мне был прадедом Саинеад.

Жрицей твоей, о владычица жен, величали Аристу;

Ты же, о ней веселясь, род наш, богиня, прославь.

Дар от Мениска, отца, на гроб рыбака Пелагона:

Верша с веслом. Помяни, странник, его нищету!