Сайберия

Глава 1

— Да что ж ты всё уразуметь-то не можешь! — вспылил Василевский и грохнул по столу морщинистым, но ещё крепким кулаком. — Тебе нужно отыскать демона там, в Оке Зимы. Убить его. И поглотить его сердце. Неужто я так сложно объясняю?

Я страдальчески вздохнул. Этот разговор уже начал мне надоедать.

— Дяденька. В который раз уже говорю — отправьте меня обратно, а? Я не ваш сын. И вообще не знаю, как здесь оказался.

Старик подался вперёд так, что пошарпанное резное кресло под ним протяжно скрипнуло. Взгляд его водянистых голубых глаз был внимателен и строг.

— А что — вспомнил что-то? — требовательно спросил он. — Что-то конкретное?

Ответил я снова вздохом, в котором на этот раз сквозило раздражение. Бил князь не в бровь, а в глаз. Ни хрена я не помнил. Точнее помнил, но… что-то совсем не то.

Я поморщился, растирая лоб кончиками пальцев — голова последние два дня болела не переставая. Лекарства, которыми меня потчевала прислуга, лишь притупили эту боль, переведя из разряда невыносимой в назойливую.

Отняв ладонь ото лба, я невольно зацепился за неё взглядом, сжал в кулак, снова разжал, разглядывая так, будто видел впервые. Руки у меня крупные, крепкие, чуть мозолистые — владелец их явно не чурался физической работы. И в то же время красивые, породистые — пропорциональные, с длинными аристократичными пальцами.

Только это не мои руки. И вообще не моё тело.

Всё это похоже на какой-то затянувшийся кошмар. Когда я очнулся два дня назад в этом доме, с головой, раскалывающейся от нестерпимой боли, то поначалу решил, что потерял память. В мозгу вспыхивали яркие, но разрозненные образы. Удар, полёт, осколки стекла, впивающиеся в кожу, приглушённые крики, доносящиеся будто сквозь толщу воды… Похоже, я попал в какую-то аварию, и едва выжил. Хотя свежих шрамов на теле не наблюдалось. Только голова была перевязана, да и то в первый день.

Но чем больше проходило времени, тем больше подробностей выяснялось. И тем понятнее становилось, что всё куда хуже. И уж точно запутаннее.

Начнём с того, что я и правда попал в катастрофу. Поезд, на котором я ехал сюда, в Демидов, сошёл с рельсов уже где-то на подъезде к городу. По сумбурным рассказам прислуги, какие-то заговорщики устроили взрыв. Сотни пострадавших, десятки погибших, и среди них — я сам.

Да-да, я не просто пострадал. Я умер. А потом был привезён сюда, в имение Аскольда Василевского, который меня и воскресил, используя свой Дар целителя. Или правильнее сказать — некроманта?

Поначалу это казалось полным бредом. Когда я пытался что-то целенаправленно вспомнить из своей прошлой жизни, у меня ничего не получалось. Однако я не был совсем уж чистым листом — общие представления о реальности, зашитые где-то в базовых слоях памяти, сохранились. И я был уверен, что никакой магии не существует. Мне, конечно, объяснили, что Аскольд — Одарённый в пятом поколении. Или, как их здесь называют — нефилим. Его прадед был придворным целителем при самом императоре, за что и получил дворянский титул. Но я первое время не мог отделаться от мысли, что попал в дом какого-то шарлатана или городского сумасшедшего.

Однако постепенно я свыкся с мыслью, что в этом мире магия точно есть. Мало того, она занимает очень важное место. Во всём этом ещё предстояло разобраться более детально. Но пока ясно было только одно: магия здесь — это ключ к могуществу. Во всех сферах — от повседневной жизни до экономики и даже политического устройства. Это мне частично успел объяснить сам Аскольд, но ещё больше сведений я почерпнул из библиотеки, к которой он мне открыл доступ в первый же день, устав от моих бесконечных вопросов.

Вообще, Аскольд был личностью неординарной. Когда-то явно занимал высокое положение и был весьма богат. Но, судя по состоянию поместья, от былой роскоши осталось немного. А ещё в доме не хватало женской руки — князь жил бобылём, с минимумом прислуги и, кажется, сроду не был женат.

Тем удивительнее, что я, судя по его рассказу, был его сыном, о котором он ничего не знал до последнего времени. И нашёлся я совсем недавно в какой-то отдаленной деревне в Тобольской губернии.

История очень мутная, тем более что Аскольд утаивает подробности. Кем была моя мать, жива ли она вообще, почему он ничего не знал о сыне, как в итоге узнал. Была даже мысль, что он всё это выдумал, решив выдать подходящего деревенского парня за своего наследника. Он уже стар — на вид крепко за восемьдесят. А передавать имение ему, похоже, некому.

Однако, разглядывая себя в зеркало, я всё же решил, что он не врёт. Сходство между нами было налицо, особенно если сравнивать со старым портретом князя, висящим в его кабинете.

Внебрачный сын Василевского был таким же рослым, плечистым, голубоглазым, русоволосым — этакий молодой былинный витязь. Даже борода уже пробивалась — правда, пока короткая. Парню было чуть за двадцать, хотя из-за бороды и крепкого телосложения он выглядел старше.

Что меня больше всего сбивало с толку — так это то, что в мозгу у меня периодически всплывали странные, незнакомые образы. Какой-то маленький посёлок в промёрзлой тайге… Мохнатые бурые лошади, упрямо тянущие по заметённой колее груженные брёвнами сани… Пышущая жаром топка печи, жадно глотающая искрящиеся от инея поленья… Это явно были чужие воспоминания, доставшиеся от прошлого хозяина тела. О своей же настоящей жизни мне пока ничего не удавалось вспомнить, кроме совсем уж невнятных обрывков.

Даже имени своего я не знал. Поэтому пришлось принимать то, что есть.

— Богдан! — Василевский тряхнул меня за плечо, заставив очнуться от воспоминаний. — Да послушай ты меня!

Он прошелся по кабинету из стороны в сторону. Старые половицы поскрипывали под его тяжелыми шагами.

— Я верю тебе, — наконец кивнул он. — Допускаю, что воскрешение могло пройти с некоторыми… неожиданными последствиями. Слишком много времени прошло прежде, чем твоё тело попало ко мне. Дух Богдана мог уже отойти или частично рассеяться…

— И вместо него вы зацепили меня?

— Возможно. Но это ничего не меняет! Обратного пути нет. Теперь ты — Богдан Василевский. Мой единственный сын. И моя единственная надежда.

Он развернулся, пронзая меня холодным, как сталь, взглядом. И вдруг направил на меня ствол длинного старинного пистолета с богато украшенными серебром боковинами.

— Или ты попросту трусишь? — негромко процедил он. — Если так, то ты не справишься. Только позор навлечешь на мой род, и так-то многострадальный. Уж лучше тогда я снова отправлю тебя обратно в небытие.

— Да не боюсь я! — раздражённо поморщившись, отозвался я.

И вдруг понял, что это правда. За всё это время в чужом теле и в чужом для меня мире я успел испытать много разных эмоций — от ярости и неприятия происходящего до искреннего изумления и жгучего интереса. Но испугать меня чем-то, кажется, вообще было сложно.

Даже сейчас, глядя в чёрный зрачок пистолетного дула, зависшего в полуметре от моего лица, я почувствовал только что-то вроде странного возбуждения. Такое ощущение, что мне — мне настоящему — подобное не в новинку. На меня уже прежде много раз направляли оружие. И, наверное, даже стреляли.

Может, я был военным? Нет, не очень-то похоже. Иначе во мне было бы куда больше дисциплины, больше пиетета к регалиям и званиям. К приказам, в конце концов. Сейчас же вся моя натура противилась тому, что меня пытаются заставить что-то сделать.

Давить на меня — точно плохая затея.

Одним резким точным движением я вырвал пистолет у князя — тот лишь запоздало дёрнулся, изумлённо воззрившись на меня. Я повертел оружие в руках, разглядывая его. Нажав на фигурную скобу слева, переломил, заглянул в патронник.

— Даже не заряжен, — с долей разочарования в голосе проворчал я.

Однако оружие в руках вызвало знакомые ощущения. Мне всё это время будто чего-то не хватало. А вот, оказывается, чего — этой приятной, надёжной тяжести и таящейся в ней смертоносности.

Я нехотя вернул пистолет рукоятью вперёд. Аскольд озадаченно хмыкнул, окидывая меня взглядом.

— Ловок, чертяка! Впрочем, я и сам в молодости… Эх!

Он снова сел за заваленный бумагами стол и взглянул на меня исподлобья.

— У нас мало времени, понимаешь? — устало проговорил он. — А мы тратим его на глупые уговоры. Тебе нельзя задерживаться здесь! Боюсь, я не смогу уберечь тебя. Возможно, мне и самому уже недолго осталось…

Говорил он всерьёз и, похоже, имел в виду не состояние здоровья. Несмотря на преклонный возраст, князь выглядел ещё вполне бодрячком. Выходит, ему грозила какая-то иная опасность.

Это меня, пожалуй, больше всего и раздражало в князе. Его бесконечные недомолвки. Что-то я, конечно, не понимал из-за того, что ни черта не помнил. Но и объяснять подробнее Аскольд не утруждался. Откровенно говоря, старик был тот ещё кадр — сварливый, замкнутый, нетерпимый. Будь я и правда его сыном — не позавидовал бы сам себе.

Впрочем, будем честными — я, кажется, и сам не подарок.

— Ну, а память… — продолжил он. — Думаю, постепенно она будет восстанавливаться. Нужно только работать над этим.

— Что ж, хорошо. Но чья память? Моя или… вашего отпрыска?

— Может, и та, и другая. Я не знаю, сколько в этом теле осталось от моего настоящего сына. Да и, откровенно говоря, сейчас это уже неважно. Я всё равно не знал его. Но это моя плоть и кровь! Жаль, что Дара, кажется, не унаследовал. Впрочем, если мой план сработает, то ты можешь получить новый.

— И для этого мне нужно сожрать сердце демона? — скептично уточнил я.

— Поглотить! — раздражённо уточнил Аскольд. — В сердцах этих созданий — кристаллизованная эдра, энергия которой может передаться новому носителю. Это древний способ обрести Силу, которым пользовались наши предки, когда Око зимы ещё только раскрылось. Так и рождались первые нефилимы. Так укреплялись дворянские династии и появлялись новые. С этого и пошёл нынешний миропорядок.

— Ну, хорошо, — после некоторой паузы кивнул я, и князь заметно оживился. — Препираться, похоже, и правда нет смысла. Я выслушаю ваш план и постараюсь помочь. Но с одним условием.

— Что ж, говори, — Аскольд выпрямился, вскинув подбородок и глядя на меня неотрывно, будто пытаясь подловить на каком-то фокусе.

— Из-за того, что я ничего не помню, а мир этот, кажется, и вовсе для меня чужой, я пока чувствую себя слепым щенком. И мне очень не нравится это чувство.

— Прекрасно понимаю. Но времени на то, чтобы дать тебе прийти в себя, у нас нет…

— Тогда хотя бы не обращайтесь со мной, как с пешкой, которая должна слепо выполнять команды! — пожалуй, чуть резче, чем следовало, перебил его я. — Насколько я понял, вам нужен союзник для важного дела. Так расскажите всё, как есть. Я же вроде как ваш сын. Так доверьтесь мне!

Князь невесело усмехнулся.

— Сын… Сын, о котором мечтал десятки лет. Но которого впервые увидел два дня назад. Мёртвым. И которого, похоже, никогда и не узнаю по-настоящему. Потому что настоящий Богдан скорее всего действительно умер.

Он тяжело поднялся, подошёл к шкафу и открыл небольшую дверцу в его нижней части. Выставил на стол тяжелый хрустальный графин с янтарного цвета жидкостью и два стакана с толстым дном.

— Поверь, я понимаю, что тебе сейчас нелегко, — продолжил он, наливая в каждый стакан почти до половины. — Но и я пережил не лучшие дни в своей жизни. А если ты винишь меня в том, что я выдернул тебя из привычного мира, лишил чего-то — то зря. Если уж твой дух был захвачен ритуалом, то ты на тот момент тоже был уже мёртв. А я тебя воскресил. Дал новую жизнь. Так что, в каком-то смысле, ты всё же мой сын.

Он поднял стакан, коротко салютовал им в мою сторону и отпил глоток. Я свой тоже забрал, но пока просто вертел в пальцах.

— А насчёт доверия… Ну хорошо, я постараюсь быть с тобой откровенным. Спрашивай.

Я, понюхав напиток, всё же сделал небольшой глоток, прислушиваясь к ощущениям. По цвету и крепости это было похоже на виски, но вкус был совершенно не такой. Более яркий, насыщенный, смолистый и отдающий какими-то травами. Спиртовая основа, впрочем, тоже чувствовалась — кажется, напиток был куда крепче классических сорока градусов.

Странно, конечно. Как это работает? Я помню вкус виски и тому подобные мелкие детали, но при этом не могу вспомнить собственного имени.

Допивать я не стал — на мой вкус, напиток был крепковат и перенасыщен. Да и в целом к алкоголю я, кажется, равнодушен. Поставив стакан на широкий подлокотник кресла, я продолжил, решив зайти с козырей:

— Хорошо, князь. По поводу этой затеи с охотой на демона. В чём подвох?

— Подвох?

— Ну, раз получить Дар так просто — то почему бы любому желающему не пользоваться этим способом? А вы говорите, что сильных Одарённых нынче мало. И большинство получило свои способности по наследству, а не напрямую в Оке Зимы…

— Просто⁈ — вспыхнул было князь, но, взяв себя в руки, терпеливо пояснил. — Да нет, всё далеко не так просто, Богдан. Без должной подготовки в Сайберии не выжить. Нужен хорошо снаряжённый отряд, с Одарёнными в составе и с опытными проводниками. Стоит всё это крайне дорого. Плюс ещё и надзор императорский за всеми экспедициями. Специальное разрешение получать нужно, без него через государевы кордоны не пройдешь.

— И обходных путей нет?

— Есть, конечно. Негласно Сайберия считается частью Российской империи, но по факту её никто не контролирует полностью, только по краям, а всё остальное — это серая зона, в которой международные договорённости не действуют. Это тонкий вопрос, политический.

— Кстати, почему вообще название такое — Сайберия? А не просто Сибирь? Или это разные понятия?

— Разные. Сибирь — это наше внутреннее название. И относят его к той части мерзлоты, что обжита Российской империей. Томская, Тобольская губерния. Но то, что дальше на восток — все эти дикие земли, что под влиянием Ока зимы… Это уже отдельная часть света, можно сказать. И, чтобы не путать, даже у нас её называют на аглицкий манер.

— Томская и Тобольская губернии… — задумчиво повторил я, копаясь в жалких остатках воспоминаний. Впрочем, без особого успеха. — Ну, хорошо, так что там насчёт лазеек между кордонами? Почему бы не воспользоваться ими?

— Да какой смысл лезть напролом, Богдан? У меня всё равно сейчас нет денег на то, чтобы снарядить полноценную экспедицию. Да и тебе нужно ещё уму-разуму набраться. Поэтому я и посылаю тебя на учёбу в Томск, в Горный институт. Это, конечно, не столица, и не военная академия. Но… Пожалуй, так даже лучше. Геологические экспедиции тоже забираются далеко. У тебя будет шанс. Главное, не упусти его.

— Так в чём подвох-то, князь? — повторил я, не давая ему увести разговор в сторону.

Аскольд явственно скрипнул зубами, сдерживая вспышку гнева. Он явно не привык, чтобы с ним разговаривали так дерзко. Я и сам старался сдерживаться, но пока ничего не мог с собой поделать. Не могу сказать, что я совсем не уважал его. Но никакого трепета точно не чувствовал, и не ощущал себя в подчинённом состоянии. Хотя вроде бы должен был. Я ведь не то, что в сыновья — во внуки ему гожусь. Да и вообще — дворянский чин, положение…

— Ну, хорошо, врать не буду, — сдался Аскольд. — Даже если у тебя всё получится… Эдра из сердца демона может попросту убить неподготовленного человека.

— Хорошенькое дело! — саркастично отозвался я.

— У тебя шансов выжить куда больше, чем у простого смертного. Ты всё же сын нефилима. Но не будем делить шкуру неубитого медведя. Сначала тебе добыть это сердце надо. На подготовку уйдёт немало времени. Сейчас не старые времена. Око Зимы окружено острогами и крепостями. Экспедиции с нашей территории, как я уже сказал, снаряжаются строго по государевым разрешениям. Да и сами демоны зимы всё реже выходят в обжитые места. Порой о них годами ничего не слышно.

— Раз они стали такой редкостью, то и надзор за ними, наверное, особый?

— В корень зришь. Если даже и случается кому убить ледяного демона — тело его надлежит переправить сюда, в Демидов. А то и прямиком в столицу. Утаить такую добычу — значит подписать смертный приговор всем причастным.

— Ну и зачем весь этот риск?

Пожалуй, впервые за весь наш разговор князь поник, опустив взгляд. Его суховатые, но ещё крепкие ладони легли на столешницу, и я заметил, как пальцы его слегка дрожат.

— Ты прав. Ты нужен мне для одного важного дела, завершить которое я не смог и уже вряд ли смогу. Но это дело по плечу только Одарённому. И не просто одарённому, а настоящему нефилиму. И может, даже к лучшему, что ты не чувствуешь в себе Дара. От меня ты мог перенять Дар целителя. А он в нашей затее не очень-то помог бы.

— Почему?

Князь вздохнул, собираясь с мыслями.

— Потому что тут нужен воин. Настанет время — и придётся драться, Богдан. Всерьёз, насмерть. Потому я и спрашиваю тебя — не испугаешься? Не отступишься?

Я снова прислушался к себе, отмечая, что слова его подействовали на меня довольно странно. Как должен реагировать обычный человек, когда его предупреждают об опасности? Как минимум насторожиться. У меня же эта новость вызывала лишь азарт и оживление. Даже, кажется, голова меньше болеть стала.

Что ж, похоже, в одном Аскольду повезло. Не знаю, каким был его настоящий сын, но тот, кто оказался в его теле, точно безбашенный. Идеальный кандидат для опасных заданий. Осталось только понять, в какую именно заваруху меня пытается втянуть новоиспечённый папаша.

— Рассказывайте, князь, — сказал я, внешне оставаясь совершенно спокойным. — Только без утайки. Я должен знать, на что иду.

Василевский надолго задумался, прохаживаясь по кабинету. Я решил пока оставить его в покое — давить на него так же бесполезно, как и на меня. Может, мы всё-таки родственники?

— Я расскажу, — наконец, решился он. — Но не прямо сейчас. Чтобы подкрепить свой рассказ, мне нужно собрать воедино кое-какие документы и карты, которые пока в разных тайниках. И потом я… отдам их тебе. Увезёшь их с собой в Томск. Рискованно, конечно. Но хранить их здесь тоже опасно.

Говорил он так, будто бумаги эти от сердца отрывает. Я хотел было побурчать ещё, но решил, что на сегодня и так достаточно потрепал старику нервы. И то, что он понемногу начал мне доверять — уже огромный шаг вперёд.

— Ладно, Богдан, — тяжело опираясь на спинку резного стула, подытожил князь. — Время уже позднее, мне… нужно отдохнуть. Поговорим об этом завтра.

Признание собственной слабости ему тоже далось с трудом. Держался Василевский бодро, чувствовалась выправка бывшего военного, пусть он и не боевой офицер, а медик. Но, кажется, моё воскрешение далось ему очень нелегко. Я уже не раз слышал, как прислуга шепталась о том, как неожиданно сдал князь. По мне, так выглядел он для своих лет ещё вполне себе ничего. Но я-то не видел, каким он был раньше. К тому же он нефилим, у них свои стандарты. Ему и лет-то может быть крепко за сотню.

— Ты тоже набирайся сил, готовься к дальней дороге, — строго добавил мой названный отец. — Захар уже должен был приготовить для тебя комплект одежды из моих старых запасов. Удалось что-то подобрать?

— Да, он натаскал мне в комнату несколько тюков. Я ещё не всё разобрал. Завтра займусь.

— Не откладывай, это важно. Много клади с собой не бери, только самое необходимое. Всё, я спать.

— Спокойной ночи, князь. Я пока посижу в вашей библиотеке.

— Дело полезное, — хмыкнул он. — Особенно не мешало бы тебе проштудировать «Зерцало». Лучше даже с собой в поездку его возьми. К примеру, выучишь, что к князю нужно обращаться «Ваше сиятельство».

— Так точно, ваше сиятельство! — козырнул я, но лишь вызвал у Василевского новый приступ мигрени.

Вышел я первым — оставлять меня в кабинете одного старый князь не собирался. Доверять он мне с момента моего чудесного воскрешения стал гораздо больше, но не настолько.

Впрочем, я его не винил. Учитывая, какой он нелюдимый затворник, вообще удивительно, что он решил открыться чуть ли не первому встречному. Да и кто бы говорил. Я-то тоже с самого начала утаивал от него кое-что очень важное. Но в моем положении полезно иметь хотя бы один неучтённый козырь в рукаве.

Глава 2

Перед сном я действительно отправился в библиотеку. За эти дни я вообще проводил в этой комнате больше всего времени. Уж не знаю, был ли я книжным червём в прошлой жизни. Если честно, не очень-то верится. Но сейчас мне важно было побольше разузнать о мире, в который я попал.

Кое-что мне рассказал сам Аскольд, но из него много не вытянешь. Так что куда больше пользы принесла его обширная коллекция книг. Их у него в доме было огромное количество, и он разрешил ими пользоваться без особых ограничений. Под запретом был лишь книжный шкаф у него в кабинете — массивный, больше похожий на сейф, с запирающимися на ключ застеклёнными дверцами.

Читать у меня получалось сносно, хотя алфавит был не совсем привычный — некоторые буквы казались лишними. Но главное — когда я читал или другим образом узнавал что-то новое об этом мире, это запускало в мозгу ассоциативные ряды, и я заодно что-то вспоминал и о прошлой своей жизни. Чаще всего это срабатывало на совпадениях или, наоборот, на резких различиях.

К примеру, я точно помнил, что язык, на котором я разговариваю и думаю, называется русским. И он был моим и в прошлой жизни. Так же, как и страна, в которой я жил — Россия. Только здесь она называется Российской империей и, судя по карте, занимает чуть ли не вдвое большую территорию, чем было в моей старой реальности.

С летоисчислением тоже были некоторые расхождения. На отрывном календаре, висящем в библиотеке, сейчас значилось 25 августа 1903 года от рождества Христова. Дату на нём ежедневно обновлял сам князь, так что ошибки быть не должно. Однако цифры эти рождали во мне смутное чувство какой-то неправильности. Во-первых, кажется, я уже привык видеть первой цифрой в дате двойку, а не единицу. А во-вторых, за окном по утрам серебрился иней, лужи за ночь покрывались хрустким молодым льдом, да и вообще было ощущение, что вот-вот наступит зима. Для конца августа что-то слишком прохладно.

Впрочем, насчёт погоды я отыскал ответы, листая огромный многостраничный атлас, занимавший в библиотеке князя отдельный столик. Никакой ошибки. Просто климат здесь весьма суровый.

Россия в этом мире располагалась на том же месте, в северной части Евразийского континента. И даже отыскивая на карте конкретные города, я ловил себя на ощущении узнавания. Значит, и в моём мире они существовали и находились примерно на тех же местах. Москва, Новгород, Ростов, Санкт-Петербург. Казань, Таганрог, Тула. Минск, Киев, Феодосия, Варшава. Белград, Вена, Будапешт. Названия были знакомыми, хотя многие из них в моём мире были столицами отдельных государств, а не имперских губерний. Но это мелочи, я пока даже не стал вникать. Потому что основное моё внимание захватила область к востоку от Урала.

И вот здесь различия бросались в глаза сразу.

Начнём с того, что огромная область, занимавшая, пожалуй, несколько миллионов квадратных километров, была обозначена на карте огромным белым пятном. Здесь раскинулась местная Сибирь, которую в этом мире называли на английский манер — Сайберия. На карте она обозначалась как один сплошной ледник, с минимальной детализацией.

Занимал этот ледник значимую часть земного шара, охватывая, помимо собственно Сибири, и Дальний Восток, и северные области Китая, и даже часть Охотского и Японского морей, образуя с Японией этакие ледяные мосты. Берингово море тоже перемёрзло практически полностью, с Аляской по льду было постоянное сухопутное сообщение. Аляска, к слову, была ничейной и считалась восточной окраиной Сайберии, поскольку официальные границы североамериканских колоний местной Британской империи проходили гораздо южнее и восточнее.

Вообще, судя по картам, теоретически между Евразией и Северной Америкой можно было дойти по льду ещё и через Северный полюс — Ледовитый океан тоже перемёрз полностью и назывался Ледовитой пустошью. Правда, на практике такой переход был нереальным. Вообще, подавляющая часть Арктики и Сайберии обозначалась как непроходимая. Этакая огромная аномальная зона вечной мерзлоты. Которая ещё и постепенно разрастается — это видно по картам разных веков.

Сибирь и в моём мире считалась суровым краем, однако здесь она стала и вовсе непригодной для жизни. Восточнее Томска я не увидел на картах ни одного значимого города — только мелкие посёлки и крепости. Алтай и вовсе обозначался безлюдным, хотя я точно помнил, что в моём мире там были города.

Сам Томск, судя по описаниям, был гораздо крупнее, чем в моих воспоминаниях. По сути, это главный оплот империи на границе с Сайберией, поблизости на сотни километров вокруг нет ничего сравнимого. Хотя я точно помнил, что на Оби, чуть южнее, должен был быть ещё один большой центр. Кажется Новосибирск. Но в этом мире его почему-то не случилось. Вместо него — россыпь каких-то посёлков, самый крупный из них — с неблагозвучным названием Кривощёково.

Скорее всего, дело в самой Оби — здесь она была постоянно перемёрзшей, для судоходства не использовалась, и даже мосты через неё не требовались — можно было переезжать прямо по льду. Главная же ветка железной дороги заканчивалась как раз в Томске. Отсюда, от Демидова, поезд туда шёл около трёх дней.

Кстати, сам город Демидов в моём мире, наоборот, не существовал. Или, если точнее, я помнил, что примерно в тех же края, на восточном склоне Урала, должен быть крупный промышленный город. У меня даже название в памяти всплыло — Екатеринбург. Возможно, это он и был, только с названием не срослось.

Параллельно с атласом я листал книги и по истории. К счастью, мне попалось что-то вроде школьного учебника, в котором информация подавалась сжато и простым для понимания языком.

Времени у меня было мало, да и голова после воскрешения болела почти постоянно. Так что пока что я успел выяснить только самое основное.

В целом, этот мир был очень похож на мой. Те же очертания материков, те же основные цивилизации и народы, те же ключевые события. А если говорить о России — то даже монаршие династии те же.

Здесь тоже был свой Иоанн Грозный, и свои Смутные времена были, и народное ополчение Минина и Пожарского, и восхождение Романовых. И даже Пётр Великий здесь родился в свой черёд. Вот только прожил он не полсотни лет, как в моём мире, а почти втрое больше, и страну за это время изменил до неузнаваемости. И дальше уже пошли серьёзные расхождения. У престола по-прежнему Романовы, но смениться успело всего три поколения. Нынешний император Александр Первый — внук Петра.

Как же Петру Великому удалось прожить полторы сотни лет? Всё просто. Именно он был первым нефилимом, возглавившим или, вернее сказать, создавшим Российскую империю.

Тут уже пришлось выяснять подробности у самого Аскольда, потому что подходящих книг я не нашёл. Подозреваю, что хранились они как раз в запертом шкафу.

Как пояснил князь, книги на тему нефилимов, Одарённых и вообще всего, что связано с эдрой — это большая редкость. Хотя изыскания и ведутся уже не первый век, результатами их никто не делится с широкой публикой. Знания об эдре остаются в библиотеках и лабораториях, принадлежащих дворянам или самому государю.

Но в общих чертах Аскольд обрисовал для меня вполне ясную картину.

Всё началось в конце шестнадцатого века, с конфликта Княжества Московского с Сибирским Ханством. Как и в нашем мире, для усмирения хана Кучума и многочисленных диких сибирских племён был организован масштабный поход, возглавляемый атаманом Ермаком. Вот только закончился он не покорением Сибири, а катастрофой планетарного масштаба.

По поводу того, что именно произошло тогда, триста с лишним лет назад, ходит множество версий. Доподлинно ничего не известно, потому что отряд Ермака сгинул почти в полном составе, за исключением небольшой группы, отколовшейся от войска незадолго до роковых событий. Впрочем, сгинуло и всё войско Кучума, и большая часть аборигенов тех земель.

Ибо разверзлось Око Зимы.

Самая популярная версия происхождения этого катаклизма сводилась к тому, что чёрные шаманы коренных сибирских племён провели какой-то масштабный ритуал, призванный, скорее всего, прогнать чужаков. Однако что-то пошло не так, и в итоге они впустили в наш мир потусторонние силы, которые сами не сумели обуздать. Око Зимы несло с собой невообразимый холод, страшных чудовищ и… эдру. Магическую энергию, способную преобразовывать живую и неживую материю, наделяя её новыми свойствами.

Это был, конечно, не одномоментный процесс. Прошли годы прежде, чем отголоски его докатились до Москвы и стал понятен масштаб нагрянувшей беды. К тому времени Московское царство, оправившись от Смутных времен, снова начало организовывать походы на восток, активно осваивать земли по ту сторону Уральского хребта, закладывать новые города. Появились Тобольск, Тюмень, Сургут, Томск…

Здесь наверняка уже начиналось множество расхождений по сравнению с историей моего родного мира, но мне сложно было о них судить. Я лишь помнил, что в моём мире Сибирь была освоена до самого океана уже где-то к 18 веку, и потом стала неотъемлемой частью большой страны. Здесь были десятки крупных городов, Транссибирская магистраль, множество шахт, заводов, плотин, гидроэлектростанций.

Но сейчас на месте всего этого — бесплодная ледяная пустыня.

Впрочем, не такая уж бесплодная. Сайберия и в этом мире стала кладезем несметных природных богатств. Даже, пожалуй, ещё более бездонным, потому что к обычным полезным ископаемым добавились уникальные ресурсы, которые можно было добыть только здесь.

А ещё она стала уникальным местом Силы. Энергия эдры, как уже признался Аскольд, могла запросто убить человека. Но она же была и способна изменять людей, превращая в нечто большее. Так и появились нефилимы.

Этот момент князь пояснил особо.

— Есть понятие «Одарённые», — рассказал он, отвечая на мой вопрос. — Но оно очень общее. Так называют всех людей, кто хотя бы в малой степени способен удерживать в себе эдру. Таких довольно много по эту сторону Урала, да и по ту тоже встречаются. Сама жизнь в регионах с фоновым течением эдры влияет на людей, пробуждает в них особые силы, которые могут в итоге оформиться во вполне внятный Дар. Однако нефы — это особый тип Одарённых. По сути, это уже не люди. Это другая раса.

— И чем же они отличаются?

— Нефилимы… Сильнее, быстрее, выносливее, невосприимчивы к обычным болезням. В общем, превосходят обычных людей во всём. Стареют гораздо медленнее, нередко доживают до ста пятидесяти, а то и больше. Но это всё не главное, конечно. Главное — это то, что эдра и сформированный ею Дар для них становится неотъемлемой частью самой их сути. У обычных Одарённых Дар формируется спонтанно и остаётся практически неизменным на протяжении всей их жизни. Нефилимы же годами совершенствуют его, расширяют свои возможности, порой доводя их до невообразимых вершин.

— Так уж и невообразимых? — недоверчиво усмехнулся я. — Ну, например? Летать могут, что ли, как супермен?

— Кто? — недоумённо скривился князь. — Впрочем, неважно. А летать… У Орловых, к примеру, это фамильный дар. Такая вот грань Аспекта Воздуха. Эффектная, полезная, но не очень-то впечатляющая. Если хочешь понять, какую силу может дать эдра нефилиму, лучше почитай, на что способен был император Петр Великий. Из его деяний тайны не делают, так что описания найдешь даже в детских учебниках по истории.

И я поискал. Выглядело это, правда, как какие-то сказки. Если верить главам из учебника, в девяностых годах семнадцатого века, перед своим Великим посольством в европейские страны, Петр поучаствовал в большой экспедиции в Сайберию. Поход был частью военный, частью исследовательский — нужно было отбить орду демонов, совершающих набеги на запад. Положение было критическим — чудовища добирались уже до самого Урала, и под угрозой оказались рудники и заводы, как раз в окрестностях Екатеринбурга/Демидова. А в преддверии большой войны со Швецией Петру нужно было железо.

В ходе этого похода Петр, по легендам, самолично убил ледяного демона и поглотил его эдру. После слёг с тяжёлой лихорадкой и едва не умер по дороге в Москву. Но, оправившись, открыл в себе уникальный дар, который продолжал развивать ещё добрую сотню лет.

Пётр, будто оправдывая своё имя, стал повелителем камня. Он мог выращивать каменные столпы прямо из земли, силой мысли менять их форму, обращать в камень любые предметы.

Дар этот имел огромное значение как на полях боя, так и во время строительства новой столицы. Многие здания, мосты, крепостные стены император возводил самолично, буквально выращивая их из земли. Большинство из них сохранились до сих пор, поскольку камень, рождаемый даром Петра, был необычайно крепок. Да и на вид он был узнаваемым — похож на мрамор необычного аквамаринового оттенка с алыми прожилками. Его так и называли впоследствии — петровский мрамор, или петров камень.

Часть творений Петра, правда, была довольно жутковата и выставлялась в отдельной галерее. Например, целая статья в учебнике, с иллюстрациями, была посвящена статуям нескольких сотен стрельцов, участвовавших в бунте против императора. Они были казнены лично Петром и стали уже своего рода достопримечательностью, вроде китайской терракотовой армии.

Казнь через обращение в камень. Свежо и изящно, ничего не скажешь. И, судя по позам и выражениям лиц бедняг, очень больно.

Наследник Петра, Павел, перенял у отца эту моду. Его Дар был слабее, чем у Петра — он не мог тянуть камень из земли, а лишь обращал в него другие объекты, относительно небольшие. И особенно любил применять его на людях, за что даже был прозван Горгоном.

Как раз после того разговора с Василевским и прочтения учебника я стал относиться к местной магии всерьёз. И всё больше прислушиваться к собственным ощущениям.

Я обманул князя, сказав, что не чувствую в себе никакого Дара. Впрочем, поначалу это был и не совсем обман, потому что откуда мне было знать, как эта самая одарённость проявляется. Я не ощущал в себе какой-то особой силы, не мог двигать предметы взглядом или превращаться в зеленокожего громилу, крушащего всё вокруг.

Однако с первого дня, как я очнулся здесь, я ощущал нечто странное.

Первая странность была связана даже не со мной самим, а с Аскольдом. Увидев его впервые, я сразу обратил внимание на странный светящийся нимб, окутывающий его силуэт. Чуть позже я разглядел, что свечение это неоднородно, и в районе солнечного сплетения и рук образовывает сложные взаимосвязанные структуры. Я про себя обозвал эту штуку «тонким телом» — оно действительно полностью заполняло тело носителя и даже выдавалось немного за его пределы, но при этом было будто соткано из иной, более тонкой материи, напоминающей светящийся золотистый дым.

Не нужно быть гением, чтобы понять, что так внешне проявлялся Дар. Открытием для меня стало то, что остальные всего этого не видят. Даже сам Аскольд. Иначе он бы не расспрашивал, чувствую ли я в себе какой-то Дар, а просто увидел бы мой нимб.

А он у меня был. Правда, совсем непохожий на его. Моё тонкое тело было почти прозрачным, серого, пепельного цвета и каким-то… текучим. Поначалу я подумал, что мой Дар просто ещё не оформился толком. Однако Аскольд утверждал, что в моём возрасте это уже давно должно было произойти. Дар у потомственных нефилимов начинает проявляться уже в детстве, а в период пубертата активно развивается вместе с остальными ключевыми системами организма.

— А как это вообще проявляется? — допытывался я. — Как я должен понять, есть ли у меня Дар, а если есть, то как им пользоваться?

— У нефилима не возникло бы таких вопросов. Дар — часть тебя. Ты же не задумываешься, как пользоваться рукой или ногой.

— Но если я ваш сын, то почему не унаследовал Дар?

— Увы, это не редкость. Почти в половине случаев Дар может передастся только через поколение или вовсе захиреть. И это огромная проблема. Обзавестись потомством для нефилимов — непростая задача. Несмотря на то, что мы живем дольше обычных людей, мало у кого из нас за всю жизнь бывает больше трех-четырёх детей. И огромная удача, если среди них окажется тот, кто сможет стать полноценным наследником рода.

— А если оба родителя Одарённые?

— Так ещё хуже. Эдра бывает разной… направленности, скажем так. Это называют Аспектами. И у Одарённых с разными Аспектами она вступает в конфликт, и чаще всего плод попросту не приживается. Поэтому я и был уверен, что… В общем, я был очень удивлён, узнав о твоём существовании.

Это был первый и единственный намёк о том, что мать моя, похоже, тоже была сильной Одарённой. Может, даже тоже нефилимом. Но от дальнейших расспросов Аскольд решительно отмахнулся.

Я начал копать сам, прислушиваясь к себе и потихоньку экспериментируя.

Вторым моим главным открытием стало то, что мой странный «текучий» нимб очень пластичен и может видоизменяться, повинуясь моим мысленным усилиям. Я пытался слепить из него что-то, подражая той вязи светящихся линий, что видел в тонком теле Аскольда. У меня получалось, но стоило только потерять фокус, как построенные конструкции тут же рассыпались.

Всё изменилось, когда я попробовал то же самое, но уже в присутствии самого князя. И вдруг всё вышло — легко и непринуждённо, будто отточенный годами тренировок гимнастический трюк. Мой нимб неуловимо быстро изменился, повторяя структуру княжеского, и даже цвет его сменился.

Но и это было ещё не всё. Изменилось в целом восприятие окружающего — будто я всё стал видеть несколько в ином свете.

Помню, я тогда замер, ошарашенный новыми ощущениями. Князь ворчал, прохаживаясь по гостиной и отдавая какие-то распоряжение прислуге. Я же с удивлением прислушивался к себе и разглядывал окружающих.

Взгляд мой невольно сфокусировался на горничной Маше — пухленькой смешливой девчонке, самой молодой из прислуги. Маша и до этого частенько становилась объектом моих наблюдений, но это скорее гормоны в молодом теле играли. Сейчас же я вдруг заметил, что буквально вижу её насквозь. Стоило сосредоточиться — и под нежной кожей отчётливо проступил рисунок пульсирующих артерий. Кости сквозь плоть проглядывались темными тенями, будто силуэты сквозь матовое полупрозрачное стекло. На щеке слева пульсировала алая область. А ведь, кажется, недавно девушка жаловалась на больной зуб…

Маша поймала мой пристальный взгляд и истолковала его по-своему. Густо покраснела, отвернулась, приняв донельзя серьёзный вид. Но не прошло и десяти секунд, как начала украдкой бросать ответные взгляды из-под полуопущенных ресниц.

Я сделал вид, что заинтересовался чистотой своих ногтей. Попутно обратил внимание на небольшую царапину на ладони. Порез и небольшая гематома под ним предстали передо мной, будто в окуляре микроскопа. Но это было не всё. Я вдруг понял, что могу исправить повреждения. И, сосредоточившись, сделал это. Царапина затянулась прямо на глазах, мне осталось лишь сковырнуть сухую корочку.

Так вот, значит, в чем особенность моей «текучей» ауры. Она может копировать Дар другого Одарённого. Вряд ли, конечно, я получаю чужой Дар во всей его полноте. Я, например, не чувствовал в себе силу, позволяющую воскресить мёртвого, да и вообще не знал, как подступиться к этой задаче. Но я точно стал неким двойником князя.

Вот только, как выяснилось, ненадолго. Утром следующего дня от целительского Дара не осталось и следа — проснувшись, я увидел у себя всё тот же расплывчатый серый нимб.

Последний эксперимент мне удалось провести уже сегодня. В течение дня я снова попробовал скопировать Дар Аскольда. Получилось легко. Но, как выяснилось, стоило мне потерять «контакт» с источником настоящего Дара, как моя копия начинала постепенно рассеиваться. Пара часов — и я снова чистый лист. Либо можно было сбросить Дар самому — это тоже получилось легко и естественно, как стереть капли воды со лба.

Вот, значит, какой Дар оказался у наследника князей Василевских. Богдан не унаследовал фамильные способности к целительству. Вместо этого — трюк с подражательством. Заёмная сила, да ещё и временная. Что ж, негусто, но лучше, чем ничего. Особенно если прибавить к этому ещё и умение видеть чужие Дары. Тоже полезно.

Василевскому я решил обо всём рассказать завтра. Пусть сначала он соизволит приоткрыть завесу своих тайн. Может, и скорректируем некоторые наши планы. Хотя в целом его намерения отправить меня в другой город на учёбу меня вполне устраивали. Мне в любом случае нужно осваиваться в этом новом для меня мире, налаживать жизнь. И учеба в местном институте — хороший старт. Уж всяко лучше, чем если бы я остался здесь, в этом мрачноватом старом особняке, в котором заправляет не менее мрачный и сварливый старик.

На самом деле, уже даже не терпелось отправиться в свободное плавание. Смущало одно. Кажется, у Василевского завалялись какие-то скелеты в шкафу. И как бы не получилось так, что разбираться с ними придётся именно мне. И хорошо бы знать, чего ожидать.

Сам Аскольд, кстати, хоть и объявил, что собирается спать, проторчал в кабинете ещё около часа. Я это точно знал, поскольку двери в библиотеку не закрывал, а пройти из кабинета в спальню князь мог только мимо меня. Вскоре я расслышал его уже знакомые шаги и взглянул на часы. Время уже к полуночи. Засиделся-таки старик.

Мне пока спать не хотелось — за последние двое суток я и так только и делал, что спал, читал либо бесцельно слонялся по дому. Даже во двор выглядывал всего однажды. Тёплой одежды у меня не было, а за порогом было довольно зябко.

Я устроился в кресле-качалке с увесистым томом энциклопедии про покорение Сайберии, придвинул поближе занятный светильник, в котором вместо лампочки сиял кристалл солнечного эмберита. Одно из маленьких чудес, тоже заставивших меня всерьёз относиться к рассказам о магии.

В библиотеке было тепло и уютно, пахло пылью, кожей и деревом. Поэтому мне здесь и нравилось. Чтиво, правда, оказалось спорного качества. Познавательное, с кучей интересных фактов, но изложенное таким суконным скучным языком, что меня натурально начало подташнивать, да и голова разболелась. Я всё же сделал над собой усилие, решив дочитать до конца раздела. Но сам не заметил, как в итоге задремал.

Разбудила меня беготня по коридору и чьё-то приглушённое шушуканье.

— Ой, плох совсем барин!

— Да что же будет-то, батюшки…

— Кончайте причитать, клуши! — громче остальных донёсся басовитый голос Захара, служившего у князя кем-то вроде управляющего. — Машка! Дуй бегом к Огородниковым! Дохтур у них новый комнату снимает.

— Да не любит их барин, дохтуров-то этих! Осерчает…

— Пусть серчает! Пусть даже плетей всыплет, как в старину. Но зато, может, даст бог, живой будет! — отрезал Захар. — Ну чего встала, дурёха? Бегом, говорю!

Голоса доносились как-то искаженно, приглушённо, будто сквозь толщу колышущейся воды. Но дело, конечно, было не в акустике, а в моём собственном состоянии. Меня здорово мутило, сердце ворочалось в груди тяжело, словно бы неохотно. Я поморгал, потряс головой, поднялся с кресла. Голова закружилась так, что пришлось ухватиться за книжную полку.

Встав и пройдясь по комнате, я постепенно пришёл в себя. Только в ушах продолжало немного шуметь, а к горлу подкатывал ком тошноты. Но для человека, пару дней назад восставшего из мёртвых, состояние вполне сносное, грех жаловаться. В первый день после пробуждения ещё не так колбасило.

Через пару минут, более-менее придя в себя, я выглянул в коридор. Прислуга, сгрудившаяся чуть дальше, возле дверей в спальню князя, испуганно обернулась на меня, будто привидение увидели.

— Что стряслось-то? — спросил я.

Тётка Анисья — кухарка князя, мать Маши, начала было причитать, заламывая руки, но Захар резко оборвал её. Мужик он был смурной и деловитый, с цепким тяжёлым взглядом.

— Нездоровится барину, — сухо ответил он. И, будто предвидя последующие расспросы и заранее пресекая их, добавил:

— У него это бывает. Он когда лечит кого-то, вроде как силы свои тратит. Порой через это и сам хворать начинает.

А, так вот чего ты таким сычом глядишь, дружище. Меня винишь в том, что хозяин твой слёг? Ну, так я ж не просил меня воскрешать.

Однако в душе зашевелилось смутное беспокойство за князя. Всё ж таки он немолод, и на меня наверняка потратил уйму сил. А если его Дар и правда работает с этаким откатом, то как бы старик не надорвался ненароком.

— Я слышал, за врачом послали? — спросил я.

— Да, на всякий случай, — буркнул Захар, нервным жестом дергая козырёк потрёпанного картуза, который таскал постоянно, даже в помещении, будто прирос он. Скорее всего, просто залысины прячет.

— Хорошо. Если моя помощь понадобится, зовите.

— Да не извольте беспокоиться, барин. Вы бы шли к себе, отдыхали.

Тон его мне по-прежнему не нравился, но чувствовал я себя не ахти, да и собачиться на ровном месте не хотелось. Я молча кивнул и отправился в свою комнату. Располагалась она в другом конце дома — на первом этаже, напротив комнат прислуги. Раньше она считалась комнатой для гостей, но по факту использовалась как кладовка для старой мебели, одежды и прочего хлама.

Шёл я, чуть пошатываясь, но в целом чувствовал себя всё лучше. Состояние было будто с жуткого похмелья. И ещё сильно клонило в сон.

Но завалиться спать сейчас я точно не мог. Беспокойство во мне всё нарастало, и я понял, что связано это не только с тревогой за здоровье князя. Вся обстановка в доме была какой-то напряжённой, неловкой, и интуиция подсказывала, что что-то здесь нечисто.

Надо дождаться врача и вместе с ним зайти к Аскольду.

Дожидаться, к слову, долго не пришлось. Уже минут через десять я расслышал тяжело хлопнувшую входную дверь и незнакомые голоса в холле. Выглянув из комнаты, я успел разглядеть торопливо взбегавшую по лестнице на второй этаж Машу и следующего за ней невысокого мужчину в плаще и с небольшим саквояжем.

Доктора я увидел лишь со спины и мельком — он скрылся за поворотом лестницы. Однако тревожное предчувствие, томившее меня всё это время, вдруг превратилось в вопль об опасности. Будто патефонная игла, сброшенная с пластинки неосторожным движением, прерывает мелодию резким неприятным визгом.

Мужчина, вошедший в дом, был Одарённым. И аура его была совсем не похожа на ауру целителя.

Глава 3

Разглядев чужой нимб, я неосознанно ухватился за него и успел скопировать прежде, чем незнакомец скрылся из виду.

Ощущения накатили необычные. Копируя на время Дар у Василевского, я не замечал в себе почти никаких изменений. Ну да, живых существ воспринимал специфично, буквально видел их насквозь, словно в меня рентгеновский аппарат встроили. И раны умел залечивать усилием мысли. Но в целом ощущал себя обычным человеком. А сейчас…

По всему телу пробежала волна странных судорог, заставив напрячься, напружиниться. Все эмоции, наоборот, потускнели, оставив только одну — злую, холодную, хищническую. Я даже не сразу осознал, что это, потому что никогда такого не ощущал.

Жажда.

Пожалуй, это слово подходит больше всего, хотя и не совсем верное. В груди будто образовалась пустота — тянущая, пульсирующая, как второе сердце. Чувство было неприятное, но в то же время придающее сил и злости.

Всё моё предыдущее недомогание как рукой сняло. Я стал насторожённым, собранным, как почуявший след волк. Все органы чувств обострились — я явственно слышал испуганные перешёптывания женщин на втором этаже, скрип половиц под шагами гостя. В ноздри ударил целый букет запахов, которыми был наполнен дом — вроде бы и знакомых, но ставших гораздо насыщеннее и многограннее.

Я медленно втянул ноздрями воздух, принюхиваясь. Выскользнул из своей комнаты, двигаясь вдоль стены и стараясь не шуметь.

На второй этаж можно было попасть не только по главной лестнице. С кухни вела другая — узкая, винтовая. Ею пользовалась обычно только прислуга, чтобы лишний раз не маячить перед князем. Я обнаружил её на второй день пребывания в доме, когда уже начал вставать с кровати и исследовать окрестности. Любопытство у меня неуёмное и, похоже, досталось в наследство от прошлой жизни.

На кухне было безлюдно и темно, только угли в очаге светились багровым пламенем. Но мне и этого скудного освещения хватило, чтобы свободно, ничего не задев, пробраться к лестнице. По пути взгляд зацепился за кочергу, прислонённую к стене рядом с очагом. Увесистая кованая штуковина с деревянной рукоятью и декоративными завитушками, напоминающими гарду шпаги. Я захватил её с собой — железяка в руках придала уверенности.

Хотя чужой Дар, пульсирующий в груди, и сам по себе был похож на оружие. Он наполнял меня животной, агрессивной силой, которую с трудом удавалось контролировать. Даже кулак сжать было сложно — пальцы вместо этого растопыривались орлиной лапой, будто я собирался не бить противников, а рвать их когтями.

Стоило подумать об этом осознанно, как я с ужасом ощутил, как ладонь распирает изнутри — кости ощутимо затрещали, двигаясь под кожей, из кончиков пальцев полезли длинные загнутые когти. Было больно, но одновременно с этим накатила странная эйфория и чувство облегчения — словно отпустил что-то, что долго сдерживал.

Я замер, прижавшись к стене взмокшей от пота спиной и несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь.

Вместе с тем резко, как вспышка, пришло осознание опасности. Я, наконец, понял, что меня тревожило всё это время с момента пробуждения.

Само то, что князь так внезапно слёг, выглядело очень подозрительно. Ещё и Захар вёл себя странно, будто старался побыстрее меня спровадить. Да и сам я, проснувшись в библиотеке, чувствовал себя довольно паршиво, будто с тяжёлого похмелья. Хотя и настойку-то княжескую пригубил лишь чуть-чуть…

Да нас же отравили! Или, по меньшей мере, пытались усыпить. Обоих, но основной целью явно был Аскольд. И сделать это мог только кто-то из прислуги, имевший доступ к графину с настойкой.

Паззл сложился. И этот «доктор» был последним элементом. Впрочем, если он и правда доктор, то я — бурятский конный водолаз. С таким Даром людей не лечат. Гость скорее похож на прирождённого убийцу.

Я бросился к лестнице, по-прежнему стараясь двигаться как можно тише. На середине подъёма раздражённо поморщился — старые половицы скрипели так, что казалось, будто их слышно по всему дому. Если у меня сейчас такой обострённый слух, то и у нашего незваного гостя — тоже. Можно было бы сказать, что мы в равных условиях, но не стоит обольщаться. Я лишь позаимствовал его Дар, и скорее всего, лишь частично. Да даже если и полностью — пользоваться-то я им не умею. Это всё равно, что играть в незнакомую игру против чемпиона по ней.

Это должно было испугать меня, но страха не было. Частично из-за поглощённого Дара, который притупил все человеческие эмоции. Но в основном из-за собственной неугомонной натуры. Наверное, даже если бы у меня сейчас не было вообще никакого оружия, я всё равно попёрся бы разбираться. У меня даже мысли не мелькнуло, что можно спрятаться где-то. Или сбежать. Или позвать на помощь.

Уж не знаю, кем я был в прошлой жизни. Но помер я наверняка не своей смертью.

Впрочем, холодный расчёт тоже не оставлял мне особых вариантов. Кого звать-то? В доме две женщины-служанки и Захар, который, подозреваю, заодно с убийцей. Прятаться нет смысла, у противника нюх, как у волка. А бежать… Куда? Я чужой в этом городе и вообще во всём этом мире. Единственный человек, которому на меня не плевать — это Аскольд. И ему сейчас угрожает опасность.

Лестница вывела меня в дальний конец темного коридора, похожего сейчас на подземный туннель всего с парой светлых пятен — от светильников напротив выхода на главную лестницу. Маша с тёткой Анисьей уже внизу — я расслышал их удаляющиеся встревоженные голоса. Похоже, женщин отослали в свои комнаты. Захара в коридоре не было. Затаился где-то?

Я прокрался вдоль стены ближе к спальне. Оттуда доносились какие-то приглушённые звуки, похожие не то на стоны, не то на хрипы. Я медленно, задержав дыхание, повернул бронзовую фигурную ручку и ещё аккуратнее надавил на дверь. В этом старом доме каждая дверная петля и каждая половица имеет обыкновение скрипеть, как несмазанная телега. Особенно когда не надо.

Пронесло. Дверь приоткрылась плавно и бесшумно, и я смог заглянуть в комнату.

Кажется, зря так осторожничал. Гость, даже если и почуял моё приближение, был слишком занят, чтобы реагировать. Нависнув над кроватью князя, он применял свой Дар — я явственно видел это по пульсации его ауры.

От нимба гостя к телу Аскольда тянулось несколько толстых призрачных щупальцев, опутывающих его шею и грудь. Сам князь был в беспамятстве, но всё равно боролся, метался из стороны в сторону, и чужаку приходилось удерживать его за плечи. Он был похож на огромную пиявку, высасывающую из князя жизненные силы и, кажется, сам Дар. Сколько это уже продолжалось, неясно, но золотистый светящийся нимб, окутывающий Аскольда, заметно померк.

Лампы в спальне были погашены, единственным источником света была луна, заглядывающая в узкое решетчатое окно, и догорающие угли в камине. Но темнота сейчас не была для меня препятствием — я свободно различал очертания предметов, разве что в этакой серо-белой гамме, будто через прибор ночного видения.

Что может быть проще, чем зайти со спины к человеку, поглощённому каким-то занятием, и от души врезать ему кочергой по башке? Помешать этому могут разве что моральные терзания, но у меня таковых не обнаружилось, так что план удался. И в то же время провалился.

Кочерга опустилась на голову чужака с мерзким влажным стуком — будто топором рубанули по отсыревшей чурке. Закрытая черепно-мозговая травма от такого удара гарантирована. А может, и открытая. Но мой противник лишь пошатнулся, вынужденный сбросить свои оковы с князя. И тут же развернулся ко мне.

Я уже замахнулся второй раз, так что встретил его ударом по морде. Чужак небрежно отбил кочергу голой рукой и ударил в ответ.

Не знаю, как я успел отреагировать. Я вообще в эти секунды мало что понимал, едва поспевая за собственным телом. Ещё мгновение — и мы сцепились, как пара разъярённых псов, рыча и раздавая друг другу беспорядочные удары. Я не выпускал из рук кочергу, в руке у противника хищно блеснул нож. Используя длину своего оружия, я старался держать чужака на расстоянии, но это не всегда получалось. К тому же, помимо обычных ударов, он попробовал применить на мне свой Дар.

Даже в темноте я разглядел призрачное багрово-чёрное щупальце, метнувшееся от нимба противника ко мне. Отбивать его материальным оружием было бессмысленно, но это и не понадобилось — щуп, едва коснувшись моей ауры, бессильно заскользил по ней, отталкиваясь, как одноименные полюса двух магнитов.

Противника это здорово ошарашило, и я, воспользовавшись его замешательством, рубанул его кочергой по коленной чашечке. Вышло более чем удачно — хруст раздался такой, будто подломилось молодое деревце. Чужак, взвыв, рухнул на второе колено, я же, закрепляя эффект, ударил ещё раз, опрокидывая его на спину. Сам прыгнул сверху, придавливая его к полу. Перехватив кочергу обеими руками, придавил противнику шею, налегая всем весом. Тот захрипел, а потом и зарычал совсем по-звериному. Растянувшаяся пасть ощерилась огромными клыками.

Впрочем, я и сам сейчас мало отличался от монстра. Животная сила рвалась изнутри, заставляя мускулы твердеть до каменного состояния, а стиснутым зубам вдруг стало тесно — у меня настойчиво пробивались клыки.

Монстр бился подо мной, пытаясь вырваться, и я едва сдерживал его, усевшись сверху и крепко обхватив коленями, чтобы не сбросил. Глядя на меня желтыми совиными глазищами, он пролаял что-то неразборчивое. Я в ответ лишь хрипел, продолжая давить на кочергу. И вдруг с ужасом понял, что граненый железный прут попросту гнётся о шею монстра, уже касаясь пола то одним, то другим краем.

— Брат! — прохрипел, наконец, чужак более членораздельно. — Что ты… делаешь⁈

Я не ответил, и противник от этого рассвирепел ещё больше. Ухватился обеими лапами за кочергу и, дрожа от напряжения, начал отодвигать её от себя. Он был чудовищно силён, так что я едва удерживал его.

— Богдан!

Услышав дрожащий голос князя, я вскинул голову, и увидел его, приподнявшегося на кровати и направившего на нас пистолет. Едва успел чуть отклониться от монстра прежде, чем загремели выстрелы. К счастью, пистолет у князя оказался более современный, чем тот, что был в кабинете. Шестизарядный револьвер, и приличного калибра, судя по звуку.

Рука у Аскольда дрожала — пара пуль ударила в доски совсем рядом с нами. Но остальные он чётко уложил в голову чужаку. Я отшатнулся, прикрываясь от брызг крови. Выпустил из рук погнутую кочергу, и она тяжело брякнула о доски пола. В звенящей тишине, установившейся после грохота выстрелов, этот звук прозвучал особенно отчётливо.

Князь, обессиленно упав обратно на постель, тоже выронил оружие и тяжело закашлялся. Я подскочил к нему, помог сесть ровнее, подложив пару подушек под спину. Он, не переставая кашлять, протестующе отталкивал меня, указывая дрожащей рукой на тело чужака.

— До… Добей! Да не медли ты! Иначе он…

Он пытался сказать что-то ещё, но снова закашлялся.

Я обернулся на тело чужака и с ужасом увидел, что оно зашевелилось. Раны на его голове были жуткие — в полутьме она была больше похожа на обгрызенное яблоко. Но всё же чудовище оживало.

Спальня у князя была просторная, с камином, креслом-качалкой рядом с ним и с небольшим книжным шкафом. Над очагом я увидел перекрещенные сабли. Бросился к ним, выдрал одну из крепления. Когда снова обернулся в сторону чужака, тот уже перевернулся на живот и пытался встать на четвереньки.

Первый мой удар был довольно бестолковым — я слишком спешил, стремясь не дать чудовищу подняться. Рубанул по спине, сабля отчётливо скрипнула, проехавшись лезвием по лопаточным костям. Чужак рухнул ничком на пол, но тут же снова упёрся в него руками. Раны на его голове шевелились, затягиваясь буквально на глазах.

Зарычав, я рубанул снова, на этот раз целясь в шею. Но обезглавить монстра с одного раза не получилось. Может, сабля оказалась туповата, но скорее сама плоть чудовища была чересчур плотной, сравнимой скорее с деревом. Мне пришлось ударить ещё трижды прежде, чем голова отделилась от туловища и тяжело покатилась по полу.

На этот раз тварь точно сдохла. Я это понял по его потускневшей и съежившейся ауре. Но на всякий случай, направив саблю острием вниз, я ударил ещё раз, буквально пригвоздив противника к полу. И тут же пошатнулся сам — из меня будто разом выпустили весь воздух, как из развязавшегося воздушного шарика. Скопированный у противника Дар рассеялся, а вместе с ней схлынула звериная сила и ярость.

Свет в комнате тоже, казалось, померк, я теперь с трудом различал окружавшие меня предметы. Взгляд невольно зацепился за труп чужака, из-под которого медленно растекалась лужа крови, в лунном свете казавшейся чёрной, как нефть. Дар в теле незнакомца всё ещё мерцал, но выглядел уже иначе — аура съежилась до размера теннисного мяча, стала бесцветной и слабо пульсировала, словно в такт сердцу.

Значит ли это, что он ещё может ожить? Или это какие-то остаточные явления?

Я наклонился, попытавшись коснуться призрачного шарика. И тот вдруг, будто прирученный, скользнул ко мне, размазавшись в полёте и втянулся мне в ладонь, полностью растворившись в ней. Это было похоже на сбор трофея. Может, об этом и говорил Аскольд, когда рассказывал о том, что первые нефилимы получали свой Дар, поглощая эдру из убитых демонов? Вот только про убийство других нефилимов он тактично умолчал.

Неподалёку от тела валялся стилет — я едва не наступил на него. Подобрал, повертел в руках. Удобная плоская рукоять без гарды, но украшенная выпуклым рисунком. Узкий хищный клинок. Кажется, выкидной. Да, точно. Я надавил на боковой рычажок, и лезвие сложилось, прячась в рукоять. Я спрятал находку в карман.

Князь снова закашлялся. Я разглядел в полутьме рядом с его кроватью характерный абажур эмберитовой лампы и, пошарив под ним, стащил с кристалла плотную манжету. Кристалл нельзя было погасить — он горел постоянно, так что, чтобы «выключить» лампу, его просто накрывали чем-то непрозрачным.

— Ты… ты… — Аскольд вцепился мне в плечи, пристально разглядывая меня. — Да нет, померещилось…

Глаза его лихорадочно поблескивали, хриплое дыхание то и дело сбивалось. Выглядел он жутковато — будто постарел разом лет на двадцать. Глазницы впали, черты лица заострились, под бледной кожей змеился синюшный узор вен. Прямо оживший покойник.

— Тише, тише, князь. Вам надо отдохнуть.

Старик замотал головой, отстранился от меня, пытаясь сесть ровнее.

— Поздно! — выдохнул он. — Это… упырь! Сильный. Не знаю… как ты вообще с ним совладал. Но меня он высосал почти досуха. Я, по сути… уже мёртв. Это дело времени.

— Это вы бросьте! — шутливо пожурил его я. — Ещё побарахтаемся! Может, доктора отыскать? Настоящего?

Аскольд помотал головой и откинулся назад, на подушки. Я на время оставил его — из коридора доносился какой-то подозрительный шум. Подхватив с пола оброненный князем пистолет, я выглянул в коридор.

Ноздри защекотал горьковатый запах дыма. На первом этаже причитала тётка Анисья — её тонкий истеричный голос легко пробивался через перекрытия. Дымило сразу с двух концов — и со стороны главной лестницы, и из дальнего конца коридора.

— Пожар! Нужно уходить!

Засунув револьвер за пояс, я попытался поднять Аскольда с кровати, но то упирался и с неожиданной силой оттолкнул меня.

— Нет! Скорее! Хватай рукоятку… Да вот же она, на спинке кровати!

Кровать у него была тяжёлая, дубовая, с толстыми резными столбиками по углам. Князь указал на один из этих столбиков в изголовье.

— Сверни шарик наверху. Да сильнее, не бойся. Выдерни его!

Я ухватился за полированный шар и, чуть покрутив, выдернул вместе с болтом, удерживающим его. Хотя… нет, это не болт. Больше похоже на ключ.

— Скважину отыщи… Вон там, слева от камина… Быстрее, Богдан!

Следуя сбивчивым указаниям князя, я вскрыл хитроумно спрятанный за стенной панелью тайник, в котором обнаружился потёртый кожаный портфель с лямкой для ношения через плечо. Чем-то похоже на сумку почтальона. На всякий случай проверил нишу, но больше в ней ничего не было.

— Я не всё успел собрать, но здесь… самое необходимое, — Аскольд трясущейся рукой вцепился в портфель. — Береги этот архив, как зеницу!

Он снова закашлялся, но это было и неудивительно — дым добрался уже в комнату. У меня и самого горло першило.

— Помнишь, о чем я говорил? — продолжил Аскольд, вцепившись мне в плечо. — Все документы в институт я уже переслал. Тебя зачислят, нужно только явиться до конца августа. В портфеле я оставил кое-какие инструкции. Найди Велесова! Он поможет…

— Да потом, потом, князь! — прервал я его. — Уходить надо!

Я попытался было поднять его с кровати, но Аскольд упрямо помотал головой и оттолкнул меня.

— Не спорь со мной! Я уже… не жилец. Лучше сам спасайся! И женщин выведи из дома.

Вот ведь упрямый дед! Но только я-то ещё упрямее. Не обращая внимания на протесты князя, я забросил его руку себе на плечо и рывком поднял больного с кровати. Тот оказался неожиданно тяжелым, но я всё же потащил его к выходу.

В коридоре было уже не продохнуть от дыма, а со стороны лестницы доносился треск горящего дерева, и сквозь дымовую завесу можно было разглядеть языки пламени. Я метнулся в обратную сторону, но там ситуация была не лучше.

— С двух сторон подпалили! — закашлявшись, прохрипел князь. — Сюда!

Мы, плечом раскрыв двери, ввалились в библиотеку. Здесь дышалось чуть свободнее — двери были заперты, и дыма просочилось меньше.

Я усадил князя в кресло, сам же снова запер двери и бросился к окну. Раздраженно дёргая заржавевшие шпингалеты, наконец, раскрыл одну фрамугу настежь, и внутрь ворвался холодный ночной воздух. Высунувшись в окно по пояс, я оглядел двор. Внизу шумели кусты, подступающие к самой стене дома. Окно выходило на задний двор, где располагалось что-то вроде декоративного сада, только изрядно запущенного. Со стороны же входной двери слышался какой-то странный стук — будто кто-то гвозди вбивает.

А может, так и есть? Управляющий, паскуда! Мало того, что дом поджёг, так ещё и двери заколачивает, чтобы не выбрался никто. И служанок что-то не слышно. Успели убежать или всё-таки в доме?

Откуда-то с улицы долетали отзвуки пожарного колокола, но, боюсь, отсидеться до приезда пожарных не получится. Огонь распространялся ужасающе быстро — старый деревянный особняк трещал, как огромный костёр, едкий дым же начало затягивать даже из окна.

Прыгать высоковато, но рядом с окном проходит водосточная труба. Можно попробовать спуститься по ней. Даже если сорвусь — это всего лишь второй этаж. Хотя при должном старании ноги можно переломать и просто спускаясь с крыльца.

Но я-то ладно. А вот способен ли старик на такую акробатику…

— Придётся прыгать, князь, — обернувшись вглубь комнаты, выкрикнул я. — Как, есть ещё порох в пороховницах?

Аскольд не ответил, и я мысленно выругался.

— Князь?..

Хозяин дома сидел в кресле, уронив голову на грудь, будто задремал. Но мне даже не пришлось подходить к нему, чтобы понять, что он уже мёртв. Его аура съежилась, как и у убитого упыря, застыв светящимся облачком эдры. Когда я всё же приблизился и осторожно прикрыл князю глаза, это облачко втянулось в меня, сливаясь с моей аурой воедино, как две лужицы ртути.

Всё-таки эдру точно можно поглощать не только из мёртвых демонов, но и из других Одарённых. Об этом князь не рассказал. Впрочем, он вообще очень мало успел мне рассказать.

Время поджимало, меня всё ещё потряхивало от адреналина после схватки с упырём, но мыслить я продолжал на удивление хладнокровно.

У князя, похоже, опасные враги, которые всё же добрались до него. Он предупреждал об этом, и именно поэтому торопился поскорее сбагрить меня из города. Значит, оставаться в Демидове нельзя. Вот только как я доберусь до Томска без гроша в кармане?

В щель под дверью валил густой дым. Высовываться в коридор я не решился — там, судя по звукам, огонь стоял уже стеной, вовсю трещали балки перекрытий, грозя обвалиться на голову. Да и здесь всё с минуты на минуту вспыхнет, как свечка. Одни бумаги кругом.

Я огляделся, выискивая, что ценного можно вынести. В кабинете Аскольда должен был быть сейф, но до него уже не добраться. Здесь, в библиотеке, наверняка много редких книг, но я в них не разбираюсь, а хватать первые попавшиеся нет смысла.

Впрочем, парочку я всё же сгрёб со стола, в том числе недочитанный учебник по истории. Пошарив по ящикам, раздобыл несколько перьевых ручек и карандашей, круглые часы на цепочке, нож для бумаг, ещё какую-то мелочёвку. Вроде и безделушки, но все достаточно дорогие на вид — серебряные или с позолотой.

Всю нехитрую добычу сунул в портфель, вытащенный из тайника князя. Внутри тоже были какие-то старые, местами уже полуистлевшие бумаги — письма в конвертах, потрёпанная записная книжка, какие-то карты и тетради. Вспомнил про пистолет за поясом, и тоже отправил его в сумку.

На этом обыск пришлось заканчивать — комната настолько наполнилась дымом, что находиться в ней было попросту опасно. Глаза слезились, лёгкие саднило от дыма. Я и так пригибался к самому полу, прикрывая нижнюю часть лица рукавом и стараясь не вдыхать глубоко.

Защелкнув застёжки сумки и перекинув её на лямке подальше за спину, я взобрался на подоконник и, бросив прощальный взгляд на едва различимого в дыму князя, спрыгнул вниз, во тьму.

Интерлюдия Грач

Говорят, дом выгорел дотла буквально за полчаса. Остались стоять только печные трубы и каркас из толстенных брусьев камнедрева — его огонь не берёт.

Чёрные, прогоревшие до углей деревянные обломки с хрустом рассыпались под ногами. Позёмка гнала хлопья пепла, смешивая их с ранним колючим снегом. Изо рта вырывались белёсые облачка пара.

Первый настоящий снег. И первые заморозки. А ведь ещё даже не сентябрь. Совсем недавно, лет пятьдесят назад, снег в Демидове выпадал не раньше октября. Но дыхание Ока зимы всё злее и ближе. Даже по ту сторону Урала уже чувствуется.

Грач остановился в нескольких шагах от обезображенных огнём тел, выложенных пожарными в ряд на куске брезента. Сделав своё дело, пожарные поспешили отойти подальше, морщась и кашляя от отвратительного запаха горелого мяса. Грачу с его звериным нюхом было вдвойне тяжело, но он заставил себя подойти ещё ближе. Застыл, тяжело опираясь на чёрную трость с рукояткой в виде птичьей головы.

Двое мужчин и две женщины. Один из мужчин обезглавлен, из спины его торчит кавалерийская сабля. Выдернуть её пожарные не то не смогли, не то не захотели — так и уложили тело ничком, будто пришпиленного булавкой жука.

Грач прислушался к себе, пытаясь понять, какие эмоции испытывает. Всё же Лазарев был ему братом. Не в общем смысле, как все члены Стаи. Гораздо ближе. Он сам в своё время обратил его, поделился своим Даром. Говорят, это образует незримую связь, обрывать которую больно.

Но он ничего не чувствовал, кроме обычных и понятных в этой ситуации горечи, досады и злости на убийцу. А ещё — неприятно саднило под ложечкой в преддверии тяжелого разговора с начальством.

Ему неведом был страх в обычном человеческом понимании. Однако он прекрасно осознавал, под какой удар неудача Лазарева подвела и его самого, и всю Стаю. Под угрозой больше, чем его работа или жизнь. У Стаи в кои-то веки появился шанс исправить несправедливость, тянущуюся ещё со времен Петра Великого. И сейчас эта возможность грозит сорваться.

Аспект Зверя имеет ту же природу, что и Дары других нефилимов. Однако другим Дары приносят власть, богатство, уважение, высокие чины и наследуемые дворянские титулы. Дети Зверя же с самого начала превратились в изгоев. Их называют упырями, вампирами, вурдалаками. Боятся. Ненавидят. Истребляют везде, где обнаружат.

Никто толком не знает, почему так повелось. Может, дело в личной неприязни Петра — тот, особенно под конец жизни, вообще много странностей творил. А может, других нефилимов пугает умение упырей поглощать чужую эдру, в том числе из живого носителя. Они наверняка воспринимают это как угрозу.

Впрочем, всё может быть ещё проще, и дело в банальных предрассудках. Христианская церковь тоже не жалует Детей Зверя и поддерживает дурацкие поверья про то, что упырей можно одолеть огнём, молитвой, серебром и святой водой.

Это, конечно, всё чушь собачья. Старые вожаки Стаи выживали даже после четвертования или сожжения на костре с последующим захоронением останков. Эдра в Детях Зверя задерживается надолго после смерти, и зачастую может оживить тело даже спустя много дней. Потом, чтобы полностью прийти в форму, упырю нужна лишь свежая кровь и плоть. Даже необязательно человеческая, это тоже глупые россказни.

Но Лазарев был мёртв. Мёртв безвозвратно. Значит, кто-то забрал эдру с его тела, как и с тела князя. И это беспокоило Грача, пожалуй, даже больше, чем сам провал задания.

Неужели кто-то из своих? Но кто осмелился бы пойти против Стаи? Убийство своего — самый тяжкий грех, прощения ему нет. Да и не выживет одиночка без помощи остальных. Может, какой-то молодняк, неучтённый обращённый? Или вовсе первородок, получивший Дар Зверя, как в старину, где-нибудь на востоке?

Слишком много вопросов. К тому же, с мёртвых эдру умеют собирать не только волки…

Эх, Арсен, Арсен… А ты ведь был весьма перспективным. Как же ты так оплошал?

Сама миссия у Лазарева была хоть и деликатной, но не очень-то сложной. Князь Василевский — давно разорившийся и выживающий из ума старикан. Однако за какие-то старые заслуги он до сих пор находился под протекцией государя. Молодой князь Орлов поручил устранить его. О причинах он перед исполнителями, понятное дело, не распространялся. Единственное, на чём настаивал — что выглядеть всё должно максимально естественно, чтобы не привлекать внимание полиции.

По поручению Грача Лазарев заранее, ещё в начале лета приехал в Демидов и поселился по соседству с Василевским под видом врача частной практики. Прикрытие было идеальным, поскольку он и правда был практикующим врачом. Затем он нашёл подход к управляющему имением князя. Поработал и кнутом, и пряником, но убедил того в уговоренное время подмешать старику снотворное и разыграть небольшую сценку перед остальной прислугой.

Расчёт был прост — управляющий посылал за доктором, являлся Лазарев и с помощью Дара ослаблял князя настолько, чтобы тот помер своей смертью через пару дней, не приходя в сознание.

Но что-то пошло не так. Управляющий рассказал о странном пациенте, появившемся в доме князя пару дней назад. На первый взгляд, ничего подозрительного. Василевский был сильным целителем, хотя и с несколько специфичным Даром, больше подходящим для лечения ран, нежели обычных болезней. К нему порой обращались за помощью и, собственно, на это он и жил в последние годы.

В этот раз он притащил в дом одну из жертв недавнего теракта на железной дороге. Анархисты взорвали бомбу в поезде, приехавшем из Тобольска. Князь довольно быстро поставил парня на ноги и оставил жить у себя, пока тот окончательно не поправится. И вот тут-то начались кое-какие странности.

На допросе управляющий показал, что старый князь накануне заперся с гостем в кабинете, и они о чём-то долго разговаривали. А когда Лазарев пришёл, чтобы выполнить последнюю часть плана, именно гость помешал ему. Управляющий видел, как тот вошёл в спальню князя, завязалась драка, раздались выстрелы…

Вот тут-то этот слизняк и запаниковал. Лазарева он боялся до чёртиков, и правильно делал. Решил, что тот разозлится из-за этого нападения и выместит злость на нём. Кретин! Лазарев и так бы убрал его после смерти князя, как ненужного свидетеля. Впрочем, не меньше этого управляющий боялся и второго исхода — если князь отобьёт нападение и раскроет его предательство. Так что он решил попросту спалить дом со всеми его обитателями и сбежать. Даже баб из прислуги не пожалел.

Грач брезгливо поморщился, вспомнив, как этот червяк заикался и обливался потом, спутанно и торопливо отвечая на его вопросы. Страх, как, впрочем, и иные эмоции делают людишек ещё более жалкими. И от этих ничтожных тварей детям Стаи приходится всю жизнь прятаться? Это не просто несправедливо — это глупо и смешно. Если бы не другие нефилимы, Стая давно бы правила всем этим сбродом.

Позади раздалось деликатное покашливание. Грач давно почуял приближение незнакомца — тот пыхтел и кашлял на ходу так, что его было слышно за сотню шагов.

Впрочем, это был не незнакомец. Грач узнал его запах, хоть и изрядно заглушённый вонью обгорелых тел. Околоточный надзиратель. Кажется, Ковтунов его фамилия.

Чуть помедлив, полицейский подошёл ближе и встал рядом, брезгливо прикрывая рот и нос клетчатым платком. Грузный, усатый, похожий на моржа мужик в расстёгнутой шерстяной шинели поверх полицейского мундира. Несмотря на морозец, он обильно вспотел — пряди взмокших волос выбились из-под фуражки и прилипли ко лбу.

— Посторонним сюда нельзя, ваше благородие, — окинув Грача насторожённо-неприязненным взглядом, предупредил он.

— Я не посторонний, — хрипло каркнул Грач, почти не размыкая губ.

Околоточный, откашлявшись, подошёл ещё чуть ближе, морщась от запаха.

— Кажется, я вас где-то видел, но, простите… С кем имею честь?

— Уральское Охранное отделение.

— Ах, да, охранка… Но меня не предупреждали, что вы прибудете.

— А должны были?

Полицейский, раздражённо хмыкнув, искоса окинул Грача ещё более неприязненным взглядом.

— И всё-таки, вы не представились. Кто вы?

— Это неважно. В полдень здесь будет мой начальник. Статский советник Орлов. Все ваши вопросы можете обратить к нему.

— А, ну как же, слыхал, слыхал. Молодое дарование, так сказать. Но… — он вытянул из жилета часы на цепочке и, щёлкнув крышкой, взглянул на время. — Похоже, запаздывает Феликс Аристархович. Уже двенадцать, а…

Странный шелестящий звук над их головами заставил околоточного встрепенуться, запрокидывая лицо к небу. Фуражка едва не свалилась с его головы, и он придержал её рукой. Ахнул, испуганно присев, когда с неба в десятке метров от них вдруг рухнула огромная птица с размахом крыльев метра в два.

Впрочем, быстро стало понятно, что это не птица, а человек в длинном кожаном плаще хитрого покроя, который в полёте раскрывался треугольным крылом. Сходство с птицей придавал диковинный лётный шлем с заострённым носом, похожий на маску чумного доктора. Нефилим снял его, небрежным жестом поправил светлые растрёпанные волосы и широким шагом направился к Грачу.

Молодое дарование… Что ж, Феликс Орлов и правда один из самых молодых статских советников в Демидове. А уж получить пост Начальника Уральского охранного отделения в столь юном возрасте и вовсе дело нетривиальное. Сколько ему? Двадцать пять, а то и меньше? Впрочем, внешность нефилимов обманчива…

Наследник легендарного рода Орловых был хорош собой, особенно в мундире — строен, ладен, с безупречным, пожалуй, даже слишком красивым для мужчины лицом. Правда, несколько портило его жёсткое, злое выражение и слишком резкие движения головой, от которых он походил на птицу.

— Ваше сиятельство… — начал было Ковтунов, вытянувшись по стойке смирно, но блондин прервал его, небрежно махнув рукой в белоснежной перчатке.

— Оставьте нас!

Околоточный сконфуженно покраснел, но всё же послушался и пошёл прочь. Впрочем, он, кажется, и рад был убраться подальше от обгоревших трупов.

Сам Орлов брезгливо поморщился, окидывая взглядом тела.

— Фу, ну и смрад! Пойдёмте, Грачёв, я не собираюсь здесь торчать. Не хватало ещё, чтобы одежда провоняла.

Он указал на мощёную камнем дорожку, идущую с внутренней стороны забора и, кажется, огибающую весь дом кругом. Грач последовал за начальником, едва поспевая за его легкой порывистой походкой. Трость его тяжело постукивала, опираясь прорезиненным концом в камни.

Отойдя чуть подальше, Феликс сбавил шаг. Они шли рядом, не глядя друг на друга и не проронив ни слова. Грач вообще был не очень-то разговорчив, а молодой Орлов, кажется, все силы тратил на то, чтобы не взорваться и не наорать на подчинённого. Надо отдать ему должное — у него это получилось. Лицо князя напоминало неподвижную восковую маску, разве что желваки на высоких точёных скулах ходили ходуном, выдавая его напряжение.

О назначении младшего сына Аристарха Орлова начальником уральской Охранки ходило много слухов. Но Грач, как никто другой, знал, что мальчишка честно заслужил эту должность. Возраст, пожалуй, единственное, на что реально могли пенять его недоброжелатели. Феликс был умён, отлично образован, хваток, честолюбив. И самое главное — рьяно, патологически целеустремлён. Такие, как он, способны лбом прошибить даже стену из петрова камня.

Пройдет десяток лет — и он может возглавить Охранное управление в Петербуржском округе. А то и имперское. Останавливаться на достигнутом Феликс точно не собирается, в этом можно быть уверенным на все сто. В том числе потому, что вдобавок к вышеперечисленным свойствам он обладает и ещё кое-какими, куда более редкими и ценными.

Он умеет рисковать. И, если надо, умеет идти по головам.

Только очень рисковый человек, работая в Охранке, начнёт тайно сотрудничать со Стаей, набирая из её членов филёров и агентов для особых поручений. Во многом именно благодаря этому Феликс Орлов так быстро продвигался по служебной лестнице, успешно расследуя дела, с которыми месяцами не могли справиться его предшественники.

Немудрено. Волки — идеальные исполнители, когда дело касается, например, наружки или выслеживания людей. Да, впрочем, и во многих других делах, характерных для тайной полиции. Опираясь на Стаю, Охранка могла бы стать во много раз эффективнее. А взамен Дети Зверя могли бы получить то, чего давно заслуживали. Признание. Уважение. В перспективе — даже возможность получать дворянство.

И Феликс обещал всё это. В будущем, когда сам достигнет таких высот, что сможет влиять на внутреннюю политику в империи. Вожаки, хоть и сдержанно, но поверили ему. Решили попробовать. В конце концов, даже свои волки в Охранке уже дорогого стоили. И ещё больше связь Стаи с наследником Орловых усилилась, когда кроме обычных заданий волки начали выполнять для него особые личные поручения. Такие, как устранение старика Василевского.

— Вы… даже не представляете, насколько я разочарован, Грачёв, — наконец, заговорил Феликс — вполголоса, цедя сквозь зубы. — Что можете сказать в своё оправдание?

— По крайней мере, князь мёртв. Вы ведь этого хотели?

— Да плевать мне на этого старого болвана! — не сдержался Орлов, но снова взял себя в руки и продолжил тем же холодным, источающим яд тоном. — Мне нужно было устранить его, чтобы спокойно прибрать к рукам его архивы. А что теперь?

Он мотнул головой в сторону чёрного обгорелого остова.

— Хоть что-то удалось спасти? Какие-то документы? Библиотеку? Может, обнаружили какие-то уцелевшие тайники?

— Ищем, — глухо отозвался Грач.

— Ищите! Ищите, дьявол бы вас побрал! А это ваш… исполнитель. Он, как я вижу, помер от того, что решил почесать спинку саблей? Или ему кто-то помог? Есть какие-то зацепки?

— Есть. Лазарева убил молодой Одарённый, гостивший у князя.

— Логично! Обычный человек бы не справился. Но кто он? Что делал у Василевского?

— Есть одна версия. Работал у князя некий Захар Меркушев. Лазарев привлёк его к делу. Получал от него некоторые сведения, и потом…

— Без лишних подробностей, Грачёв! — поморщился Феликс. — В чём суть?

— Меркушев подозревает, что этот гость — какой-то родственник князю. Возможно, сын или внук. Очень уж похож внешне.

— Ерунда! У Аскольда не было детей.

— Тем не менее. Гость этот прибыл в Демидов на поезде из Тобольска. На том самом, который взорвали рядом с вокзалом.

— И выжил. Везунчик! — саркастически усмехнулся Феликс.

Грач кивнул, отгоняя мрачные мысли. Да, выжил… Ещё один довод в пользу того, что убийца Лазарева — одарённый с Аспектом Зверя. Тем более что Меркушев рассказывал, что привезли его израненного так, что он был больше похож на труп. Но уже на следующий день ходил по дому, как ни в чём не бывало. Разве что вёл себя странновато, будто память отшибло.

Что, если и правда амнезия? Это объяснило бы, почему молодой волк пошёл против Стаи…

Делиться своими подозрениями с начальством Грач не спешил. Незнакомец — точно нефилим с каким-то сильным Даром. И если это действительно Дар Зверя, то Орлову об этом знать не обязательно. Такие дела должны решаться внутри Стаи.

— Он был ранен, но Василевский ему помог, — продолжил он. — И приютил у себя. Хотя раньше за ним такого не наблюдалось. Старик был крайне нелюдим, особенно в последние годы.

Феликс, продолжая неторопливо вышагивать по заметенной свежим снегом дорожке, задумчиво покивал головой.

— Хм… Что ж, выглядит и правда подозрительно. Может, какой-нибудь байстрюк отыскался? Куда он делся-то после пожара? Сбежал?

— Да. По горячим следам найти не удалось. Но кое-какие зацепки есть. Ищем.

— Ищите! Из-под земли его достаньте! Может, ещё не всё потеряно. И дом разберите по брёвнышку, каждую кучку пепла просейте…

— Возможно, будет проще, если мы будем знать, что конкретно мы ищем, — невозмутимо отозвался Грач.

Замечание это почему-то вывело Орлова из себя. Он резко развернулся, взглянув на подчинённого так, будто собирался испепелить его взглядом.

На несколько секунд они замерли друг напротив друга. Со стороны они смотрелись очень контрастной парочкой. Орлов — высокий, молодой, статный. С одного взгляда понятно, что голубых кровей. На его фоне Грачёв смотрелся невзрачно и жалко, будто полная противоположность аристократу. Коренастый сутулый человечек, на вид — крепко за пятьдесят. В поношенном чёрном плаще и давно вышедшем из моды котелке. С покрытым неопрятной щетиной лицом, похожим на маску, грубо вырезанную из древесной коры.

Грач встретил гневный взгляд молодого начальника спокойно. В его водянистых невыразительных глазах под полуопущенными веками, как всегда, можно было прочитать лишь бесконечную усталость.

Впрочем, это была лишь маска. Внутри волк всё же дал себе волю чувствам — совсем ненадолго, буквально на мгновение. Вдруг подумалось, как просто сейчас он мог бы разорвать высокомерного молокососа надвое. Как брызнула бы праздничным салютом алая кровь, обагряя свежевыпавший снег. С каким сладким хрустом клыки вонзились бы в эту свежую сладкую плоть…

Наглый заносчивый щенок. Но Стая надеется, что в будущем он сможет сдержать свои обещания. И потому сам Грач вынужден прислуживать ему, как шавка. Однако осознание того, насколько хрупко это равновесие, и как легко сместить его в свою сторону, помогает ему легче сносить эти унижения.

Кажется, Феликс всё же почуял неладное. Может, что-то промелькнуло у Грача во взгляде. Молодой князь смутился и, порывисто одёрнув полы плаща, развернулся, снова зашагав дальше по дорожке.

— Вы правы, Грачёв, — буркнул он. — Я должен был сказать об этом раньше. Мне нужны старые документы из архива Василевского. Принадлежавшие когда-то его предку. Дневники, географические карты… В общем, отчёт об экспедиции, в которой тот участвовал.

— Хорошо. Понял.

— Тогда приступайте. И займитесь этим лично, Грачёв. Лично! Не полагайтесь больше на всяких дилетантов. Официально я отправляю вас в отпуск. Денежное довольствие обеспечу. Никого в помощь не предлагаю, но можете привлекать кого-нибудь из ваших… упырей. Или как там вы предпочитаете, чтобы вас называли.

— Друг друга мы обычно зовём волками. Или братьями.

— Ах, да. Стая… Ладно, на этом всё. Вы свободны. Если понадобится выйти на связь — вы знаете, что делать.

— Понял.

— Ах, да, и… — Орлов повертел в руках лётный шлем, протирая перчаткой прозрачные стёкла. — Не забудьте хорошенько замести следы здесь. Это ваш свидетель, управляющий Василевского. Как там его… Меркулов? Меркушев?

— Он рассказал всё, что знал. Больше он не нужен.

— Это как раз понятно. Но где он сейчас? Он слишком много знает, и не хватало ещё, чтобы начал болтать, где не следует.

— Он ничего не расскажет, — спокойно ответил филёр. — Когда мы закончили, я откусил ему голову.

Феликс криво усмехнулся и покачал головой.

— У вас отвратительное чувство юмора, Грачёв. Как и у всех упырей. Стоит потренироваться, если вы и правда хотите быть вхожими в приличное общество.

Не прощаясь, князь зашагал прочь, на ходу надевая шлем. Взлетел легко, без разбега, будто подброшенный вверх мощной пружиной. Плащ его хлопнул, расправляясь за спиной, как наполненный ветром парус. Тугая волна воздуха разметала снег на дорожке, развеяв искрящимся облаком.

Стремительно набирая высоту, Феликс скрылся из виду. Грач проводил его всё тем же ленивым взглядом из-под полуопущенных век и тихо хмыкнул сам себе, пожимая плечами.

И к чему эта фраза про чувство юмора? Он ведь не шутил.

Глава 4

Мне повезло. Если, конечно, вообще уместно использовать это слово к ситуации, в которой я оказался. Казалось бы, что может быть хуже, чем оказаться в чужом теле и чужом мире? Пфф! Подержите моё пиво. Всегда можно сделать хуже. Например, в добавок к чужой жизни заполучить и чужих врагов. Потерять единственного человека, на помощь которого можно было рассчитывать. И оказаться буквально вышвырнутым на улицу, без гроша в кармане, лишь с портфелем, забитым какими-то старыми бумагами.

Впрочем, унывать я не собирался. Не то, чтобы я совсем бессердечный ублюдок, и смерть князя меня нисколько не тронула. Но сейчас предаваться стенаниям и сожалениям было попросту некогда. Мысли крутились вокруг куда более насущных вещей.

Перемахнув забор княжеского особняка, я бросился бежать. Бежал долго, петляя узкими переулками и задними дворами, избегая редких прохожих и шарахаясь от цепных псов, неожиданно выныривающих из темноты с заливистым лаем.

С направлением движения я определился быстро. Сначала расслышал характерный стук колёс проходящего вдалеке поезда, а потом и увидел за домами, на гребне холма, длиннющую цепочку огней железной дороги. В идеале, конечно, отыскать бы вокзал. Но сейчас, ночью, в незнакомом городе это было маловероятно. На указатели надежды мало — по пути мне попалось только несколько табличек с названием улицы и номерами домов.

Жил князь на окраине, в старом районе, который, похоже, раньше был пригородом. Дома здесь были старые, большинство — вообще одноэтажные избы за глухими высокими заборами. Среди них выделялись особняки людей побогаче, но и те невысокие, в два этажа. И тоже по большей части деревянные — этакие терема, сложенные из толстенных брёвен, украшенные резными наличниками. Здания, в которых располагались всяческие заведения, не сильно от них отличались — тоже бревенчатые, в два-три этажа. Разве что без огороженной территории.

Централизованного уличного освещения почти не было, но на воротах почти каждого дома горели свои фонари — масляные или эмберитовые. Света было достаточно, чтобы ориентироваться, но в то же время можно было большую часть времени прятаться в тени.

Ночка, как назло, выдалась холодная, грянули настоящие заморозки. Я очень пожалел, что не успел захватить какую-нибудь верхнюю одежду. Температура была точно минусовая — лужицы на мостовой покрылись тонким и хрустким, как стекло, льдом, да и сами камни были скользкими от наледи. Я то и дело поскальзывался в своих домашних туфлях на тонкой подошве. Мёрзнуть-то не мёрз, но это только потому, что бежал, почти не останавливаясь.

Пожар в доме князя было видно издалека — здание полыхало, как огромный костёр. С того конца улицы доносился шум — тревожный звон колокола, крики, что-то вроде сирены. Мне этот переполох, пожалуй, был только на руку — пока всё внимание соседей было обращено на пожар, я незамеченным преодолевал квартал за кварталом.

До железной дороги добрался где-то через полчаса, но сразу соваться к ней не стал. Пошёл вдоль путей, отыскивая удобное место.

Железка шла прямо по городским кварталам, разветвляясь, словно кровеносная система. Демидов — город промышленный, и к тому же важный транспортный узел на пути между европейской частью России и Сибирью. Так что товарняки и пассажирские поезда сновали здесь круглосуточно, и с такой частотой, что меня это даже удивляло. Впрочем, железка здесь, похоже, главный транспорт для перевозки грузов. Автомобили я на улицах видел, но довольно примитивные, так что вряд ли прогресс здесь дошёл до использования фур-большегрузов. Авиация, судя по всему, тоже в зачаточном состоянии. Зато паровозы — на пике своего развития.

Одноколейка, до которой я добрался, через пару километров вливалась в широкую «вену», состоящую из полудюжины путей, переплетающихся между собой стрелками. Обнаружилась, наконец, и маленькая железнодорожная станция. Или даже скорее остановочная платформа — пустой перрон, выходящий одной стороной на пути, а другой — прямо на обочину улицы, и крохотная будка смотрителя, подсвеченная одиноким фонарём. Окошко будки не светилось — смотритель или спал, или вообще не дежурил по ночам.

Очередной поезд, пыхтя и утопая в клубах пара, проехал мимо платформы, не останавливаясь, но изрядно сбросив скорость. Вообще, в черте города паровозы ездили не быстро. При должной сноровке вполне можно догнать и запрыгнуть на подножку.

Но конкретно этот состав был грузовой, с открытыми вагонами. Спрятавшись за будкой, я решил немного переждать. Может, попадётся что-нибудь более комфортабельное. Погода на улице — не май месяц. Хотя, кажется, в этих краях даже в мае не очень-то тепло.

На стене будки обнаружилась табличка с надписью «Шарташ» — видно, название самой станции. А также схема железнодорожных путей и расписание поездов, следующих мимо этой платформы. Сориентировавшись по ним, я понял, что нахожусь в восточной части города, ближе к окраине. И поезда, идущие от центра дальше на восток, проходят как раз по этому пути. Так что можно смело ловить любой. Даже если он следует не до самого Томска, то всё равно по пути. Как минимум, до Тюмени доберусь — пишут, что до неё всего триста с небольшим вёрст.

Заодно провел беглую инвентаризацию своих запасов. Убедился, что денег в портфеле из тайника князя не припрятано — ни ассигнаций, ни монет. Только старые документы и книги. Пожалуй, даже старинные — на пожелтевшей, растрескавшейся от времени бумаге. Наверняка представляют какую-то историческую ценность, да и сам Аскольд над ними трясся, как Кощей над златом. Значит, стоит их приберечь.

Помимо совсем уж старых бумаг, обнаружились и несколько свежих писем в конвертах. Читать их я пока не стал — освещение было неподходящим, к тому же к рукописному тексту нужно было ещё приноровиться. Лишь бегло просмотрел парочку и понял, что написаны они, похоже, самим Аскольдом. Одно адресовалось некоему Демьяну Велесову. Второе — ректору Томского горного института. Кроме того, обнаружился большой конверт с какими-то важными официальными документами — на гербовых бланках, с печатями и витиеватыми подписями.

Разглядел как следует и револьвер князя. Красивый. Наградной, с богато украшенной серебром и самоцветами рукоятью. Слева вдоль ствола — гравировка с дарственной надписью. «Князю А. В. Василевскому от государя императора А. П. Романова — за верную службу во благо Отечества».

Не слабо.

Я с удовольствием покрутил револьвер в руках, пару раз вскинул, целясь в темноту. Солидная, мощная пушка, и в отличном состоянии. Жаль, ни патронов к ней, ни кобуры. К тому же, не знаю, какие тут законы по поводу ношения оружия. Можно, конечно, продать. Стоит ствол явно немало. Вот только как это сделать, не привлекая подозрений? Явно ведь подумают, что краденый. Ломбард нужно отыскать, причем из таких, где не задают лишних вопросов.

Впрочем, это на самый крайний случай. Избавляться от револьвера не хотелось. С ним, даже незаряженным, было как-то спокойнее. Похоже, в прошлой жизни я не расставался с оружием, и привычка эта въелась в саму натуру.

Ещё один штришок к портрету. Память не возвращалась, но каждое такое мелкое воспоминание или сделанный вывод приносили мне странное удовлетворение. Я будто бы делал маленький, но важный шажок к большой цели.

По большому-то счёту, может, и не важно, кем я был в прошлой жизни. Аскольд был прав, для всех в этом мире я — Богдан Василевский. У меня его тело, его родословная, его судьба. Но загвоздка в том, что это надо мне самому — понимать, кто я такой. Воспоминания о себе самом, о мире, в котором я жил раньше — это единственное, что осталось от меня прежнего. Терять это последнее жуть как не хотелось.

Нож, который я забрал у упыря, тоже оказался необычным. Хищная, красивая, смертоносная штука. Явно ручная работа, с клинком из хорошей стали, надежным и плавным механизмом и серебряной инкрустацией на рукояти. Рельефный, искусно выполненный рисунок в виде оскалившейся волчьей головы. Похоже на какой-то герб.

Да уж. Попадешься полиции с таким клинком на кармане — не получится отбрехаться, что это невинный перочинный ножичек. Это тоже оружие. И не охотничье, не полицейское, не армейское. От выкидного стилета так и веет криминалом. Причём не мелкой шушерой. Дорогая вещица.

Из всех вещей, которые я прихватил из дома князя, всего несколько годились на то, чтобы можно было попробовать сдать их в какой-нибудь ломбард, не вызывая особых подозрений. Серебряный брегет на цепочке. К сожалению, сломанный — часы после нескольких поворотов головки затикали, но на циферблате не хватало минутной стрелки. И пара письменных принадлежностей — бронзовая чернильница, нож для бумаг, несколько перьевых ручек, на вид недешёвых, с блестящими рельефными узорами. Может, тоже серебро.

Разглядывая нехитрые трофеи, я вдруг вспомнил о перстне, который носил Аскольд. Приметный, с крупным красным камнем. Скорее всего, рубин. Вот что нужно было захватывать, а не шерстить мелочёвку по столам!

Впрочем, мысль об этом тут же вызвала какую-то брезгливость. Стаскивать кольца с мертвеца… Тем более с человека, приютившего тебя в своем доме и называвшего своим сыном… Ему-то, конечно, уже всё равно. А вот мне — нет. И это, похоже, вопрос принципиальный.

Что ж, ещё один факт в копилочку. Кем бы я ни был раньше, но вряд ли промышлял чем-то противозаконным или вообще сомнительным с моральной точки зрения. Отношение у меня к таким вещам бескомпромиссное. Даже, пожалуй, болезненное.

Прокуковал я на перроне довольно долго. Успел изрядно замёрзнуть и даже пожалеть о том, что не запрыгнул в первый же попавшийся поезд. Но примерно через полчаса мои ожидания были вознаграждены.

К платформе подползал поезд с характерным для пассажирского строением вагонов — ряд прямоугольных окон по обе стороны, двери в голове и в хвосте, железные подножки в виде коротких лесенок. Только тамбуры были не совсем привычного вида — на торце каждого вагона имелось что-то вроде узкого открытого балкона, ограниченного перилами по пояс. Между этими открытыми тамбурами, поверх сцепок, были проброшены короткие мостики, тоже с железными перилами по бокам.

Останавливаться на пустом полустанке поезд не собирался, но это, наверное, даже к лучшему. Вряд ли тут с радостью примут безбилетного пассажира.

Из кабины машиниста, высунувшись едва ли не по пояс, выглядывал помощник, так что я задержался в тени и пропустил первые несколько вагонов. Потом рванул по перрону, держась рядом с поездом и, уравняв скорости, прыгнул, зацепившись за поручень. Забравшись обеими ногами на подножку, прижался к стене вагона, чтобы меня было не так заметно.

Двери, естественно, были заперты, так что пробраться внутрь сходу не получилось. Повиснув на поручне на одной руке, второй я попытался дотянуться до перил хвостового тамбура. Эх, не достаю! Придётся прыгать.

Колеса стучали по стыкам рельсов всё шустрее, шпалы так и замелькали под ногами — миновав платформу, машинист поддал пару. Уф, одно неверное движение — и костей не соберёшь. Но и вечно торчать на подножке тоже не будешь.

Страшновато. Но страх при этом взбудоражил кровь, заставил сердце затрепетать в лихом азарте. К тому же тело-то молодое, крепкое, здоровое, подвести не должно. Тут и прыгать-то — метра полтора, не больше.

Оттолкнувшись от подножки, я сиганул вдоль стенки вагона, зацепился обеими руками за перила тамбура и на пару коротких, но весьма неприятных мгновений повис, барахтаясь в поисках опоры. Наконец, подтянулся и перемахнул через перила в тамбур.

Почти тут же дверь в вагон распахнулась, и я едва успел отпрянуть в сторону.

— Ух… Прошу пардону! — чуть заплетающимся языком произнёс вывалившийся из вагона усатый тип в расстёгнутом плаще. — Вагон-ресторан ведь следующий?

Я пожал плечами и он, фыркнув, отправился дальше по переходу, на ходу залихватски закидывая за спину конец длинного зелёного шарфа.

А насчёт ресторана хорошая мысль. Там спрятаться будет проще, чем просто шататься по вагонам. Выждав пару минут, я отправился вслед за усатым.

Нет, следующий вагон оказался обычным, пассажирским. Слева — узкий проход, справа — что-то вроде открытых купе. Четыре полки — две внизу, две вверху, откидной столик посередине, под потолком — полки для багажа. В целом, что-то подобное я и ожидал увидеть. Разве что народу в вагоне, кажется, куда больше, чем предусмотрено мест. Многие спали, но сидя. Я не увидел ни одного, кто бы расположился на полке, как следует, растянувшись в полный рост. Даже на верхних полках располагалось по два-три человека.

Публика тут, судя по одежде, была небогатая. На меня мало кто обращал внимание, разве что провожали ленивым любопытствующим взглядом.

Я, не торопясь, прошёл по коридору, разглядывая мимоходом пассажиров и ловя обрывки фраз. Самое главное — в вагоне было тепло, даже немного жарковато, так что быстро отогрелся. Заметив в стекле свое отражение, задержался немного и, достав платок, оттёр несколько пятен сажи и засохшей крови с лица и шеи.

Судя по отражению, выглядел я хоть и немного потрёпанно, но прилично. Одежду мне Аскольд выдавал из своего старого гардероба, благо роста мы были почти одинакового. На момент побега я был одет в черные брюки без стрелок, чёрную жилетку и плотную льняную рубашку серого цвета в тонкую черную полоску. Брюки запылились на коленях и никак не желали очищаться. Похоже, это пепел, а не пыль. Чтобы скрыть бурые пятна на манжетах, пришлось подвернул рукава рубашки до локтей. Но в целом, вроде бы ничего подозрительного в глаза не бросается. Даже потёртая кожаная сумка через плечо смотрится вполне органично.

Добравшись до противоположного конца вагона, я немного задержался. Снова соваться на улицу не хотелось — только немного отогрелся. К тому же в тамбуре было не протолкнуться — там столпилось несколько человек, дымящих папиросами. В самом вагоне тоже было изрядно накурено, спасали только приоткрытые окна.

Я вдруг поймал взгляд одного из курильщиков, искоса наблюдающего за мной сквозь застеклённое окошко в двери. Взгляд этот мне не понравился, как, впрочем, и сам тип — носатый, угрюмый, одетый в потёртую кожаную тужурку и картуз с надвинутым на самый лоб козырьком.

Гопота — она и в Африке гопота. Молодчики, стоявшие в тамбуре, явно относились к этой категории. Неопределённого возраста, чуть навеселе, с хриплыми голосами и совершенно дебильными смешками, сопровождающими речь. Судя по долетавшим до меня обрывкам разговора, они радовались какой-то недавней добыче. На одном из них я разглядел приметный зелёный шарф, явно выбивающийся из гардероба.

Четверо. И в тамбуре расположились не просто чтобы подышать свежим воздухом. Местечко идеальное, особенно если один из следующих вагонов и правда вагон-ресторан. Тесновато, темновато, и мимо не пройдешь. Удобно «щупать» выходящих из ресторана пассажиров, особенно тех, что изрядно приняли на грудь.

Я вдруг поймал себя на том, что неосознанно сжимаю кулаки. Страха перед шпаной не было, но один вид этих типов взбудоражил какую-то странную, глубинную ненависть. Снова отголоски старой жизни, которой я не помню?

Толкнув двери тамбура, я выбрался наружу, придерживая портфель подмышкой. Попытался, не останавливаясь, миновать неприятных попутчиков. Но это оказалось непросто — стоило мне показаться снаружи, все четверо сгрудились у дверей, технично организовав давку на ровном месте.

— Эй, молодой! Ты чего борзый-то такой, все ноги оттоптал!

Один из гопников — как раз тот носатый, что пас меня через окошко — оказался вплотную ко мне, дохнув в лицо запахом сроду не чищенных зубов. Ещё один, тоже что-то возмущённо выкрикивая, толкнул меня в плечо.

Среагировал я рефлекторно, не задумываясь, а позже сам запоздало удивился этой реакции. Все эти тычки и шум были отвлекающими маневрами, а в этом время ловкие легкие пальцы уже пробежались по мне, быстро прощупывая карманы брюк и жилетки.

Тому, что слева, двинул локтем в рожу, отбрасывая от себя. А ладонь, шарящую по моим карманам, перехватил, и заломил воришке руку за спину, впечатывая его щекой в стенку вагона. Тот попытался было дёрнуться, но только взвыл от боли.

— Ай-й-й! Чего творишь, гнида! Отпусти, руку же сломаешь!

— Сломаю, — кивнул я, надавив чуть сильнее и вызвав испуганный вопль. — Если дружки твои сейчас же морды свои не спрячут в вагоне.

Развернувшись к остальным, рявкнул уже в голос, скорчив свирепую мину:

— Ну⁈

— Ты на кого тявкаешь, фраер? — попытался было накинуться на меня сбоку ещё один, в клетчатом пиджаке, но тут же нарвался на жёсткий пинок под коленку. Тоже взвыл, запрыгал на одной ноге.

Узкий тамбур давал мне некоторое преимущество. Я прижал главаря к стенке, справа и сзади от меня были перила, так что дружки его могли подобраться ко мне только с одной стороны, и не все разом. Впрочем, тот, кому я заехал локтем, пока вообще не горел желанием ввязываться в драку. Он был занят тем, что пытался остановить кровь, хлещущую из сломанного носа.

Я надавил на главаря ещё чуть сильнее.

— А-а-а! Он мне сейчас правда руку выломает, падлюка! — взвыл карманник, и в голосе его засквозили нотки искреннего ужаса.

— Быстро в вагон, я сказал! — процедил я.

Незадачливые гопники, ковыляя, скрылись за дверью. Я для верности ещё разок шваркнул оставшегося мордой об стенку и отпустил.

Развернувшись, тот принялся растирать повреждённую руку, скалясь от боли и зыркая на меня со смесью злобы и страха.

— Ты чего беспределишь-то, молодой? Я ж и не щипал тебя. Вон, можешь проверить, не взял ничего. Так, просто полюбопытствовал. Чего это у тебя такое интересное в правом кармане, а?

В правом? Я сунул в руку в карман и, чуть помедлив, достал стилет. Щелкнул выкидным лезвием прямо перед лицом карманника. Тот дёрнулся, в ужасе уставившись на острие.

— Первое. Любопытство кошку сгубило. Не слыхал? — чуть дрожащим от злости голосом проговорил я. — И второе: к князю принято обращаться «Ваше сиятельство». Или в той помойной яме, из которой ты вылез, даже таким простым вещам не учат?

Слова мои произвели неожиданный эффект. Не думал, что карманник может испугаться ещё сильнее, но тот побелел, как полотно, и сполз по стенке вагона. Судя по донесшему до меня запаху, он в буквальном смысле обгадился.

Брезгливо поморщившись, я развернулся и направился в следующий вагон. Позади меня хлопнула дверь — дружки носатого снова вывалились в тамбур, выкрикивая мне вслед какие-то угрозы. Но главарь вдруг шикнул на них.

— Валим отсюда! Это неф!

Сталкиваясь друг с другом в узком проходе, гопота в ужасе бросилась бежать. Я чуть задержался, прислушиваясь к их быстро удаляющимся голосам.

— Да ну нахрен⁈ Настоящий?

— Говорю вам! Здоровый бычара! Из благородных.

— Это амба! Нефам закон не писан! Башку свернёт — и поминай, как звали.

— А чего он тогда в экономе едет?

— Да кто ж его знает…

— Может, брешет?

— Ага! Догони, проверь!

Я немного постоял, успокаиваясь. На душе заметно полегчало. Заодно сделал ещё одну пометку в свой воображаемый дневник наблюдений.

Уделал я этих гавриков подозрительно ловко, не задумываясь. Как говорится, помнят руки-то. Похоже на результат целенаправленных тренировок. Или многолетней практики. И скорее всего, моей собственной. Настоящий сын Аскольда, кажется, вырос в глухой деревне, и если и бил там кому-нибудь морды, то наверняка более незамысловатым способом.

Одернув жилетку и пригладив волосы, я вошёл в вагон.

Обстановкой он разительно отличался от предыдущего. Это действительно был вагон-ресторан, разделённый ровно пополам решетчатой декоративной аркой. Та сторона, в которой я оказался, была продолжением эконом-класса. Простенькие деревянные сиденья, откидные столы чуть больше размером, чем в обычных купе. Публика примерно такая же, как в предыдущем вагоне, с той лишь разницей, что более шумная, поскольку многие изрядно навеселе.

Зато дальняя половина выглядела, будто обитые темным бархатом внутренности шкатулки для драгоценностей. Мягкие бархатные диваны, драпировка на стенах, белоснежные скатерти, хрусталь и фарфор на столах. Правда, вход в другую половину преграждал здоровенный детина в синей форме. Не то полицай, не то железнодорожник.

Отыскать свободное место за столиками оказалось непросто — пришлось пройти до самой середины вагона и потеснить изрядно поднабравшегося мужичка, так и норовящего заснуть лицом в тарелке с жареной картошкой. Запах съестного, даже столь непритязательного, отозвался неприятным урчанием в животе. Да уж, я бы и сам не отказался чего-нибудь перекусить.

Вздохнув, я достал наугад книгу из портфеля и попробовал отвлечься чтением. Официантка — полноватая женщина средних лет в засаленном фартуке и смешном, совершенно не идущем ей чепчике — недовольно зыркнула на меня мимоходом.

— Молодой человек, тут вам не читальный зал! Заказывать что-то будете?

— Спасибо, я не голоден. С дядькой вон еду, решил присмотреть за ним. Он устал в дороге.

Я кивнул на мужика. Тот в очередной раз всхрапнул, заваливаясь набок, и я придержал его, заботливо поправляя ему сползший на лоб картуз.

— Ага, оно и видно, как устал. Вы бы его уже в купе отволокли, — вздохнула официантка.

— Не-не-не! — неожиданно ожив, запротестовал мой сосед. — Вс-сё н-рмально! Я ещё щуть-щуть…

— Ладно, ладно, сиди уж! Уплочено же.

Взглянув на меня, тётка чуть смягчилась.

— Чего ж вы раньше-то за дяденькой не уследили? Набрался же, как дурак на поминках.

Я виновато развёл руками.

— Вам, может, хоть чайку принести?

— Буду премного благодарен, — ответил я с таким искренним энтузиазмом, что официантка зарумянилась от удовольствия.

Чай она принесла в бронзовом фигурном подстаканнике, с кусочком лимона, крепкий, обжигающе горячий и такой сладкий, что я аж плечами передёрнул. Но после долгой ночной пробежки по холодку это было то, что надо. В добавок она ещё и сладкий пирожок с повидлом присовокупила.

Я немного разгрёб тарелки с остатками еды, устроился поудобнее с книгой и, отхлебывая чай маленькими осторожными глотками, попытался продолжить чтение. Получалось не очень — вокруг галдели, мимо то и дело сновали пассажиры, так и норовя задеть бедром.

На контрасте с залом эконом-класса ресторан по ту сторону ширмы выглядел островком тишины и скуки. Столиков там было меньше, поскольку дальнюю часть вагона, похоже, занимала кухня — именно оттуда выходили официанты с подносами в руках. Но и имеющиеся столы было по большей части свободны. Лишь в дальнем конце ужинала компания каких-то пузатых бородатых мужиков, похожих на купцов. А ближе к нам, прямо напротив меня, со скучающим видом сидела дама лет тридцати пяти. К слову, миловидная, насколько можно было разглядеть сквозь вуаль на шляпке.

Первые пару раз я проехался по незнакомке взглядом, почти не задерживаясь. Но потом заметил нечто, заставившее меня обратить на неё куда более пристальное внимание. Дрожащее полупрозрачное марево эдры, незаметное обычным людям.

Незнакомка была Одарённой.

Глава 5

По словам старшего Василевского, сходу определить, есть ли у человека Дар, почти невозможно. Если, конечно, Дар этот не приводит к серьёзным изменениям в облике или к явному воздействию на окружающие предметы или людей. Но в большинстве случаев, если Одарённый не проявляет себя открыто, вычислить его сложно. Даже упыри годами успешно прячутся среди людей, скрывая свою хищническую сущность.

Поэтому то, что я мог видеть ауру эдры у других Одарённых — само по себе очень полезный талант. Ещё бы научиться читать эту ауру, определять её Аспект. Это позволило бы сразу понимать, с кем имеешь дело.

К примеру, аура незнакомки из ресторана визуально сильно отличалась от аур нефилимов, которых я видел раньше. Хотя, я и видел-то всего двоих — самого Аскольда и его убийцу. Ну, хорошо, третий — я сам, но моя аура тоже какая-то странная. Чтобы начать делать какие-то выводы, нужно набрать побольше данных.

Пока что ясно только одно — у незнакомки Дар выглядит каким-то… недоразвитым. Эдра даже не сформировала полноценное «тонкое тело», повторяющее очертаниями тело носителя. Насколько я мог разглядеть, энергия сгущалась бесформенным розоватым облачком где-то в районе живота, и вела себя странно, то и дело выстреливая тонкие нити в сторону других людей. Процесс этот, кажется, проходил спонтанно — Дар вёл себя как какая-нибудь амёба, беспорядочно шевелящая длиннющими жгутиками.

Скорее всего вот что имел в виду Аскольд, когда говорил, что есть нефилимы, а есть обычные Одарённые — с сырым, диким Даром, который порой сами не полностью контролируют. И уж тем более не могут осознанно развивать и совершенствовать. По сути, это обычные люди, но с некоторыми паранормальными способностями.

Через некоторое время мне пришлось ощутить действие Дара моей таинственной попутчицы на собственной шкуре.

Сидели мы друг напротив друга, всего в нескольких шагах, разделенные лишь столами и решетчатой декоративной стенкой. Волей-неволей мы пересекались взглядом, и в очередной раз этот зрительный контакт задержался чуть дольше. Глаза незнакомки влажно блеснули под вуалью, на лице отразилось мимолётное любопытство с налётом скуки.

И вдруг тонкие, как струны, щупальца её Дара выстрелили в меня, отозвавшись ответным интересом.

Это было похоже на какой-то гипноз. Показалось, что свет чуть померк, шум вагона-ресторана отошёл на задний план. Всё вдруг стало казаться неважным и мелким. Кроме Неё.

Она захватила всё моё внимание. Прекрасная, желанная, возбуждающая так, что мгновенно ожило мужское естество. Продлилось это всё, к счастью, всего несколько секунд — незнакомка отпустила меня, вернувшись к вялому ковырянию вилкой в салате. Но одна из ниточек, протянувшихся ко мне, сохранилась, заставляя меня взглянуть на женщину по-другому.

Так-так-так. А дамочка-то хищница. У неё что-то вроде Дара обольщения. Сыроватый, дикий, но действенный, тем более в сочетании с миловидной внешностью. Если, конечно, она умеет его хоть как-то контролировать, а не проявляет спонтанно.

Я сосредоточился на призрачной паутинке, протянувшейся между нами. Попытался оборвать её, но потом в голову пришла другая идея. Снова взглянув на коварную пассажирку, я скопировал её ауру.

Прислушался к ощущениям. Да уж, определённо, она не нефилим. При более детальном изучении Дар её оказался аморфным, не структурированным и довольно-таки слабеньким. Поначалу даже не совсем понятно было, как он вообще работает. Впрочем, я и в собственных-то возможностях ещё толком не разобрался. Копировать-то чужой энергетический «слепок» научился, это происходит мгновенно, без особых усилий с моей стороны. А что дальше?

Делая вид, что погружён в чтение, я сосредоточился на потоках эдры, пронизывающих моё тело. И попробовал придать украденному Дару некую структуру, опираясь на общие черты виденных до этого. И у Аскольда, и у упыря тонкое тело состояло из нескольких элементов — что-то вроде центрального ядра в районе солнечного сплетения, ещё одного сгустка в голове, и длинных ответвлений, уходящих в руки и ноги. Этакий схематичный детский рисунок — палка-палка, огуречик, получился человечек. Я, конечно, здорово упрощаю, но общий смысл примерно такой.

Моё тонкое тело неплохо отзывалось на мысленные команды — возможно, это было связано с его необычной, текучей сущностью. Кроме того, я заметил, что оно будто бы стало заметно плотнее и насыщеннее. Скорее всего, из-за того, что я поглотил эдру князя и упыря.

Манипуляции заняли у меня всего несколько минут, и после того, как результат их меня устроил, я попробовал послать осторожный ответный импульс по струне, всё ещё связывающей нас с незнакомкой. Мы встретились взглядами, и…

Дамочка задержала на мне взгляд, поигрывая пальцами с ножкой бокала. Продолжалось это неприлично долго, и, спохватившись, она густо покраснела, закусив губу. Но уже через несколько секунд не удержалась и снова стрельнула в мою сторону глазками.

Я потихоньку, будто поворачивая воображаемую рукоятку, усилил нажим. Незнакомку, кажется, бросило в жар — подхватив кружевной веер, она откинулась на спинку дивана, принялась обмахиваться им, то и дело бросая взгляды в мою сторону. Ещё немного — и беспокойно заёрзала на сиденье, оглядываясь назад, на почти пустой зал.

В мою сторону от неё потянулась сразу дюжина незримых призрачных нитей — кажется, вообще все, что есть. Однако, касаясь моей ауры, они бессильно соскальзывали с неё, тыкаясь вслепую, как мухи, бьющиеся в оконное стекло.

Я вспомнил, что во время схватки с упырём происходило нечто похожее. Тогда убийца пытался применить на мне свой Дар, вытянуть жизненные силы, но не смог этого сделать. Это свойство моего тонкого тела? Или, когда я копирую чужой Дар, то становлюсь невосприимчив к нему? Этакий обман системы «свой — чужой».

Я чуть ослабил воздействие на незнакомку — та реагировала очень уж бурно, и как бы не начала что-то подозревать. Похоже, что моя «ответка» оказалась даже сильнее оригинала. Значит, манипуляции с эдрой были не напрасными. А может, дело просто в том, что моя аура в целом в несколько раз мощнее. Я-то всё-таки полноценный нефилим.

Интересно, интересно. То есть мой Дар — не тупое копирование. Я могу и видоизменять получившуюся копию, усиливать её. Как всё это работает, пока не очень понятно, я действую больше по наитию. Было бы, конечно, гораздо проще, если бы у меня был какой-нибудь наставник по этой части.

Впрочем… Я вспомнил слова Аскольда.

«Дар — это часть тебя. Ты же не задумываешься, как пользоваться рукой или ногой?».

Одно хорошо — внимание я точно привлёк. И очень пристальное. Главное теперь не спугнуть, а то засмущается и сбежит.

Я снизил накал своего магического обаяния и какое-то время потомил дамочку «на медленном огне», делая вид, что снова увлекся книгой. Несколько абзацев, впрочем, и правда прочитал — книга была по истории, и глава как раз касалась освоения Сибири уже при позднем Петре, с активным использованием Одарённых.

Новая, невиданная доселе угроза, нависшая над страной, стала настоящим вызовом. Главной опорой императора в борьбе с демонами Ока Зимы стало дворянство, чей священный долг ратной службы ещё никогда не был так важен. Лучшие сыны Отечества в первых рядах вступали в неравный бой с потусторонним злом.

Закаляясь в битвах, с Божьей помощью самые достойные из них получали невиданную, недоступную простым смертным силу. Сила эта стала главной их наградой за мужество и самоотверженность. И с тех пор направлялась она на беззаветное служение России, на укрепление её границ, на защиту интересов Отечества не только на востоке, но и на юге, и на западе.

Нефилимы стали основой мощи Империи, её мечом и щитом, воплощением вековой мудрости и крепких традиций

Уф, от пафоса аж зубы заныли.

Впрочем, если отбросить высокий штиль, то мысль-то продвигается простая. Испокон веков свои земли, титулы и привилегии дворяне получали в награду за воинскую службу на стороне монарха. Но с появлением Ока Зимы местные дворяне стали не просто отдельным сословием, но и в прямом смысле сверхлюдьми. И преподносятся теперь как некие ангелы-защитники, уберегающие страну от демонов. Насколько это соотносится с реальностью, мне пока сложно судить. Но то, что эдра здорово влияет на расклад сил в этом мире, очевидно. Достаточно даже взглянуть на географические карты и посмотреть на размеры местной Российской империи.

Закрыв книгу, я подняв глаза и тут же пересекся взглядом с попутчицей. Бедняжка так и изнывала в одиночестве, облизываясь на меня, как кошка на сметану. Пора бы и честь знать. Нельзя же так издеваться над дамой. Дворянин я или нет?

Я направился к её столику, стараясь держаться максимально уверенно и расслаблено. Правда, держиморду на входе в бизнес-зал мой маневр не впечатлил — он преградил мне путь, буркнув:

— Вход только для пассажиров первого класса!

Держался он, впрочем, вежливо, без рукоприкладства. Уже хорошо.

— Я к барышне за тем столиком. Мы знакомы.

Швейцар молча обернулся в сторону пассажирки, которая, находясь в нескольких шагах от нас, конечно, слышала разговор.

Конечно, я рисковал, и незнакомка могла возмутиться. Ещё я мог нарушить какое-нибудь правило местного этикета. Может, одинокой даме вообще неприлично пускать за свой столик постороннего мужчину. Но что я теряю? В худшем случае просто вернусь на своё место.

В памяти вдруг всплыл анекдот про бравого гусара. «Да, можно, конечно, получить и по морде. Но можно и впендюрить».

— Да-да, любезный, пропустите молодого человека! — взмахнув веером, кивнула незнакомка, подыграв мне.

Швейцар молча посторонился и снова занял своё место, застыв, как истукан.

— Князь Богдан Аскольдович Василевский, к вашим услугам, — чуть поклонился я, задержавшись перед столиком.

— Да-да, я вас помню, — продолжила игру незнакомка. — Ольга Николаевна Истомина.

Она протянула мне руку тыльной стороной ладони вверх — уж точно не для рукопожатия. Я немного неуклюже склонился и прикоснулся к ней губами. Действие это вызвало неосознанное движение моего свежеприобретённого Дара — он запульсировал, вытягивая в сторону женщины новые нити. Истомина замерла на вдохе, и пальцы её заметно дрогнули, сжимая мои. Опомнившись, она, наконец, убрала руку.

— Я присоединюсь? — пряча улыбку, спросил я.

— Да-да, конечно, ваше сиятельство, — с готовностью откликнулась она. — Я буду… очень рада вашей компании!

Я расположился напротив, положил портфель рядом. Тут же подоспел официант — в этом части вагона он был свой. Мужчина средних лет, с идеальной осанкой и в выглаженном костюме, по сравнению с которым мой наряд смотрелся как роба землекопа. Однако на мой внешний вид он не обратил никакого внимания. А вот про титул, кажется, расслышал даже с дальнего конца вагона.

— Желаете отужинать, ваше сиятельство?

— Благодарю, не голоден, — покачал головой я.

— Позвольте хотя бы угостить вас бокалом вина за счёт заведения?

— Хорошо. Мне того же, что и даме, — кивнул я, увидев рядом с Ольгой недопитый бокал белого.

— Прекрасно. Тогда я принесу бутылку.

Истомина молча наблюдала за мной, всеми силами пыталась скрыть волнение, но это давалось ей непросто. Дышала она глубоко и тяжело, будто перед этим взбежала по лестнице. Не переставала терзать несчастный веер, то обмахиваясь им, то складывая и теребя в ладонях. Я уже ослабил действие Дара до минимума, но похоже, у него был своего рода накопительный эффект. Дама окончательно и бесповоротно поплыла, украдкой буквально пожирая меня глазами.

Мне даже стало её немного жаль. Как мотылька, попавшего в паутину. Впрочем, в моём случае я ведь всего-навсего развернул в её сторону её же собственное оружие.

Дар самой Истоминой работал сейчас на всю катушку — длинные и тонкие, как щупальца медузы, нити тянулись от неё ко мне, бессильно шаря по моей ауре, но никак не могли зацепиться. Я позволял сохраниться лишь одной связи, и она крепла и утолщалась, соединяя нас, как призрачная пуповина.

— Зря вы отказываетесь, князь. Здесь неплохо готовят. Отведайте хотя бы мясных закусок. Они чудо как хороши.

Она указала на тарелку с затейливо разложенной нарезкой.

— Зовите меня Богдан, — улыбнулся я и, стараясь не выдать себя урчанием желудка, быстренько сварганил себе несколько бутербродиков, располагая мясные деликатесы поверх тонко нарезанных кусочков багета.

Чего стесняться-то. Как там сказала официантка в эконом-классе? «Уплочено же».

Разговор у нас поначалу не особо клеился, но когда принесли бутылку вина, пошло полегче. При ближайшем рассмотрении, потеряв флёр таинственности и, самое главное, лишившись своих чар, Истомина оказалась дамой совершенно обычной. Не красавица, но весьма миловидной внешности. Чуть пышновата, но обращает это в достоинство, выгодно подчеркивая фигуру корсетом и глубоким декольте.

Возраст её я с самого начала определил верно — крепко за тридцать. Настоящему Богдану почти в мамаши годится. Но, как я отметил про себя, сам я совершенно не воспринимал её, как старуху. Вполне себе приятная мадам, в самом расцвете сил. Вывод напрашивался сам собой — в прошлой жизни я был куда старше своего нынешнего носителя.

За вином и беседами мы провели около получаса. Чтобы не брякнуть чего-нибудь странного, я старался помалкивать. Разве что в ответ на расспросы, как я оказался в вагоне-ресторане эконом-класса, да ещё в таком виде, пришлось на ходу выдумать объяснения. Родилась история о том, как я ехал в другом поезде в компании друзей. И после бурных возлияний дружки зло подшутили надо мной, усадив в полубессознательном состоянии в другой поезд, где я и очнулся — без денег, без документов и без багажа. Не к месту всплыла фраза про свадьбу какого-то Павлика, снова из дальних закоулков памяти, но я её потом технично замял.

История, конечно, была дурацкая и полная логических дыр. Но Истомина её приняла, не поморщившись. Впрочем, учитывая воздействие Дара обольщения, она все мои действия воспринимала с трепетным восхищением. С тем же успехом я мог бы вообще нести полную ахинею, мычать и пускать слюни, как олигофрен — она бы всё равно умилялась и хихикала, время от времени кокетливо прячась за веером.

Сама Ольга рассказывала о себе куда более охотно, так что я вытянул из неё кучу подробностей. Как я и подозревал, была она дамой не замужней, однако живущей исключительно за счет благосклонности мужчин. Жила раньше в Петербурге, замуж не торопилась, поскольку в молодости явно охотилась за дичью покрупнее. Возможно, даже надеялась заарканить какого-нибудь дворянина.

Почему решила всё же перебраться по другую сторону Урала, она не распространялась. Подозреваю, что в столице конкуренция между подобными светскими львицам куда острее, и с возрастом Оленьке пришлось признать, что её поезд ушёл. Нужно было успеть запрыгнуть в последний вагон, и она это успешно сделала. В Томске её ждал жених — по её словам, «мужчина хоть и в летах, но весьма достойный».

Под достоинством она явно подразумевала финансовую состоятельность. Новый суженый её баловал — это было видно по дорогим украшениям.

— Мы должны были ехать вместе из Демидова, но в последний момент его задержали срочные дела, — пожаловалась она. — Пришлось отправляться в путь одной. Мне задерживаться не с руки — в Томске уже вовсю идут приготовления к свадьбе, нужно всё проконтролировать.

Хм. Отлично. Значит, поезд идёт до самого Томска. Это я удачно попал.

— И не боязно ехать одной по суровым сибирским просторам? — улыбнулся я. — Впрочем, это можно рассматривать и как занятное приключение…

— Ах, оставьте, князь, — театрально вздохнула она и со скучающим взором надула губки. — Какое уж тут приключение. Трое суток трястись в вагоне, запертой, как птица в клетке. За безопасность-то можно не беспокоиться. Мой котик полностью выкупил для меня купе-люкс. Туда мышь не проскочит, не то, что посторонние.

— Хм. Интересно. Не доводилось в таких путешествовать.

— Неужели? — с кокетливой улыбкой спросила собеседница,

Эта улыбка почти не сходила с её лица. И, надо сказать, очень ей шла. Как и лёгкий румянец, разлившийся по щекам после пары бокалов вина.

— Мне вообще мало доводилось путешествовать, — принялся заливать я. — По железной дороге, я имею в виду. Всю юность я прожил у моря, у нас большое имение под Одессой. Моя стихия — корабли.

— Ах, как интересно! — с придыханием отозвалась Ольга, стреляя в меня глазками. Стрельба эта у неё отработана до совершенства. Взгляд вниз, взмах ресницами, легкий наклон головы… Ба-бах дуплетом!

Чуть помедлив, выжидая, пока мимо пройдет официант, она наклонилась вперёд и проговорила тише, так, чтобы слышал только я.

— Коль уж вам правда интересно, как я устроилась, вы сможете взглянуть. Если, конечно, окажете мне любезность и вызоветесь проводить меня до купе. Я, конечно, уповаю на безопасность наших дорог. Но время позднее, а идти придётся через три вагона…

— Конечно, я вас провожу, — негромко ответил я, чуть усилия действие Дара. — И с удовольствием составлю компанию. Если это будет уместно.

— Ох, я сама и не решилась бы предложить. Это несколько… неудобно, особенно в моём положении. Но, впрочем, купе рассчитано на четверых, места в нём предостаточно. Думаю, нет ничего плохого в том, чтобы проявить гостеприимство в отношении такого достойного юноши.

— Тоже не вижу в этом совершенно ничего плохого, — поддержал её я, ещё немного усиливая нажим.

Истомина порывисто вздохнула, украдкой облизывая губы. И, снова стрельнув в меня глазками, шутливо спросила:

— Ну, и конечно, путешествуя с дворянином, я могу быть уверенной, что… он будет вести себя, как джентльмен?

— Я постараюсь оправдать все ваши ожидания, сударыня, — ответил я с учтивой улыбкой.

Глава 6

— Да! Да! Да!! Ещё, ещё! — сладко задыхаясь, стонала Истомина в такт моим ритмичным движениям.

Поезд снижал скорость, подъезжая к очередной станции, а форточка на одном из окон была открыта для проветривания. Памятуя о том, что гусар не должен компрометировать даму, я наклонился, крепко взял попутчицу сзади за шею и опустил её голову ниже, зарывая лицом в подушки, чтобы приглушить звуки. Она прогнулась в пояснице ещё сильнее, до побелевших костяшек стискивая простынь и полностью отдаваясь процессу.

Стоны её становились всё чаще и громче, под конец переходя в рычание и бессвязные приглушённые выкрики, приправленные пикантными ругательствами. Я лишь усмехнулся — дело уже привычное. Приближаясь к пику, Ольга совсем теряла голову, и порой сама потом не могла ответить, что же она там лепетала.

Ещё с полминуты — и внутри неё будто что-то взорвалось, прокатившись по всему телу волнами сладкой дрожи. Я остановился ненадолго, поглаживая попутчицу по спине. Наконец отстранился и напоследок, уже зная о некоторых её маленьких слабостях, несколько раз шлёпнул — от души, как она любит. На сочных белоснежных полушариях зарозовели отпечатки ладони.

Каждый удар Истомина встречала восторженным взвизгом, пока, окончательно обессиленная, не завалилась набок, с головой зарываясь в подушки.

Утирая пот со лба, я поднялся с постели и подошёл к окну. Закрыл форточку и даже, кажется, успел задёрнуть шторку до того, как публика на приближающемся перроне успела разглядеть мои причиндалы.

Ольга, протяжно простонав, села на кровати, поправляя растрёпанные волосы. Подхватив одну из маленьких расшитых подушек, запустила в меня.

— Василевский, ты — негодяй! — чуть заплетающимся, будто спросонья, голосом, заявила она.

— Ещё какой! — не стал я спорить.

Как был, голышом, уселся в глубокое бархатное кресло и взял с журнального столика свежий номер «Уральских ведомостей». Отхлебнул недопитый кофий, поморщился и с сожалением отставил его — уже успел остыть. Впрочем, чего удивляться. Хорошенько… так сказать, уделить внимание сударыне Ольге Николаевне — дело хлопотное и весьма небыстрое. Да и здоровья требует богатырского — вон, сердечко-то как стучит.

Остаётся лишь в очередной раз порадоваться, что тело мне в новой жизни досталось столь молодое и крепкое. Да и в целом, грех жаловаться. Поездка проходила с таким комфортом, о котором я не мог и мечтать.

Купе-люкс, по сути, было целым гостиничным номером, занимающим добрую половину последнего вагона поезда. Обустроено здесь все было и правда шикарно. Полноценный санузел с унитазом и ванной. Две отдельных спальни с четырьмя мягкими широкими полками, не идущими ни в какое сравнение со стандартными лежанками в эконом-классе. Наконец, гостиная с огромным подковообразным диваном, на котором мы, собственно, и проводили большую часть времени, перетащив на него спальные принадлежности.

Вся эта роскошь меня изрядно удивила. Даже, пожалуй, не сама по себе, а тем, что подобные вагоны курсировали здесь, в Сибири. Какие же тогда между столицами разъезжают?

Истомина, поднявшись с кровати, прошлась по купе, сладко потягиваясь и бесстыдно покачивая внушительными округлостями. Они были у неё ещё очень даже ничего, хоть и начали понемногу сдавать в неравной борьбе с бессердечной гравитацией.

— Негодяй, негодяй! — повторила она страдальческим тоном. — У меня ведь через неделю свадьба в Томске!

— Так то ж через неделю, — пожал я плечами и встряхнул газету, разворачивая поудобнее огромные шуршащие листы. — И вообще, доехать ещё надо.

Я давно уже перестал воспринимать эти её вздохи и угрызения совести за чистую монету. Это у нас такие негласные правила игры. Несколько раз в день Ольга обязательно напоминала, что вообще-то она приличная женщина, и её ждёт жених. И вообще она не понимает, как же это она поддалась мимолётному порыву и бросилась в пучину страсти. И как она по прибытию в Томск обязательно отправится в церковь, дабы замолить грехи. И какой я оказался коварный обольститель, чего и не скажешь на первый взгляд.

Порой она была даже весьма убедительна. Но потом эффект смазывался из-за того, что мы снова и снова предавались плотским утехам — с особым цинизмом и в причудливых позах.

В постели Истомина оказалась искусной, изобретательной и совершенно ненасытной. Явно не Даром единым она удерживала возле себя мужчин. Даже странно, что при таком сочетании талантов она не захомутала какого-нибудь аристократа. Может, не очень-то и хотела? А остепениться решила только сейчас, понимая, что годы уже не те, и пора бы уже и честь знать.

Я поначалу и сам чувствовал некоторые угрызения совести из-за того, что так откровенно ею пользуюсь. Но потом успокоился. По сути, я ведь попросту развернул против Истоминой её же оружие. Пусть побудет немного в шкуре своих жертв.

Впрочем, за двое суток пути она привязалась ко мне уже и без всякого Дара. По крайней мере, я убрал его влияние до минимума. Но копию продолжал держать активной. Прежде всего, чтобы сохранить иммунитет перед чарами Истоминой. Ну, а ещё это была возможность поизучать собственные возможности.

— Вот об этом я и хотела поговорить… — промурлыкала она, остановившись за спинкой моего кресла и обняв сзади за плечи.

— О чём?

— Мы слишком беспечны. Проводник вагона наверняка давно понял, что у меня кто-то гостит. А если мы так будем ехать до самого Томска и сойдём с поезда вместе… Как бы не было лишних разговоров. Я всё-таки обручена с очень влиятельным человеком.

— Не беспокойся. Я и не еду до самого Томска, — соврал я. — Мне в Юргу надо, к дядюшке. Так что остаток пути тебе придётся поскучать без меня.

Она вздохнула — одновременно и с грустью, и с облегчением. Обняла ещё крепче, звонко чмокнула в щёку и пошла обратно к дивану — подбирать разбросанные предметы гардероба. В дверь деликатно постучали, и она охнула, инстинктивно прикрывая ладонями стратегические места:

— Я занята! Ничего не нужно!

— Хорошо-хорошо. Простите за беспокойство, сударыня! — отозвался проводник.

Накинув халат, Ольга задумчиво взглянула на стену, где под часами красовалась схема железнодорожных путей.

— В Юргу? Так осталось совсем немного! Тут ехать-то всего пару часов.

— Угу, — кивнул я, не отрываясь от газеты. — В компании с толстяком время летит незаметно.

— Это каким ещё толстяком? — возмущённо переспросила она и, проходя мимо кресла, отвесила мне шутливый подзатыльник. — Уж не меня ли ты имеешь в виду?

— Эм… Не обращай внимания. Глупая присказка, не помню уже, где её слышал. К тому же, никакая ты не толстая. Ну, может, только там, где надо, — приподняв край халата, я, не глядя, погладил её по бедру.

— Вот то-то же! — удовлетворённо кивнула она, взъерошив мне волосы. — Ладно, я в ванную. Веди себя хорошо! И надень хотя бы штаны, бесстыдник. Вдруг зайдёт кто.

Я кивнул и продолжил изучение газеты. Местную периодику я читал с огромным интересом, хотя порой было и сложновато разобраться в новостях из-за незнания контекста. Но, как я убедился ещё гостя у Аскольда, чтение здорово помогает в восстановлении памяти. Новые сведения запускают ассоциативные ряды, начинаешь что-то припоминать, сравнивать.

В голове, правда, по-прежнему была полная мешанина. Взять ту же присказку про толстяка. Я и правда выдал её на автомате, а теперь мучительно пытался вспомнить, откуда она. Явно из прошлой жизни. Поговорка? Но они обычно имеют какой-то смысл, мораль. А тут… дурацкая фраза какая-то, но прилипчивая.

Перевернув страницу, я невольно вздрогнул.

«Новый теракт анархистов в Демидове: взрыв в поезде унёс жизни тридцати пассажиров»

На чёрно-белом фото — раскуроченный сгоревший вагон крупным планом. Я будто снова ощутил запах гари, страшный скрежет металла, боль от впивающихся в лицо осколков стекла.

Кошмары о смерти мне снились уже несколько раз, в обе ночи, что я засыпал в купе. Истомина, разбуженная моими вскриками, обеспокоенно гладила меня, прижимала к себе, шептала что-то успокаивающее.

Причем в видениях этих перемешивались обе смерти — и настоящего Богдана, и моя собственная. Они были очень разными по обстановке, но обе одинаково быстрыми и болезненными.

Богдана вышвырнуло взрывом из окна поезда. Яркая вспышка, удар, ощущение полёта.

Со мной было иначе. Смутные темные силуэты, появившиеся из-за угла. Хлопки выстрелов, отбрасывающих меня к стене. Моя собственная рука, держащая пистолет и стреляющая в ответ — почти наугад, потому что в глазах уже всё темнеет и расплывается. Кто-то из противников падает совсем рядом. Кровь на покрытой светлой плиткой полу. Чёрный зрачок пистолетного дула перед самым лицом…

В общем, умер я и правда не от старости. Меня пристрелили. Судя по обстановке, засада в подъезде обычного жилого дома. Какие-то криминальные разборки? Возможно. На боевые действия это не похоже. Да и я точно не был военным. Я пока так и не вспомнил окончательно, чем занимался в прошлой жизни. Но всё же по ряду всплывших воспоминаний и некоторым косвенным признакам можно было уже сделать некоторые выводы. Я вёл довольно опасный образ жизни, связанный с регулярным риском, выслеживанием людей, погонями, иногда и перестрелками. Но действовал в основном один или в небольшой группе.

Что-то вроде детектива? Похоже на то. Особенно если учесть непримиримую, въевшуюся в саму натуру неприязнь к представителям криминального мира. В том числе и к отморозкам, взорвавшим поезд (хотя тут, конечно, можно списать на личную заинтересованность).

Занятно, что попытки вспомнить больше подробностей о своей гибели и вообще о том, чем я занимался в прошлой жизни, были самыми трудоёмкими и мучительными и частенько заканчивались приступами мигрени. Это касалось, к слову, не только моей жизни, но и жизни настоящего Богдана. Зато всякая незначительная мелочёвка всплывала в памяти сама собой, целыми пластами.

Я пришёл к выводу, что это что-то вроде защитной реакции психики. Во мне намешаны воспоминания двух людей. Мозг пытается их совместить, но дозированно, чтобы я не сбрендил. А вот с общей информацией, не касающейся меня напрямую, всё проще. Она менее травматична и даже полезна.

В конце концов, помня слова Аскольда о том, что память со временем должна вернуться, я решил не форсировать события. Всему свой черёд.

Материал о взрыве в Демидове меня заинтересовал не только потому, что я побывал в том злополучном поезде. Террористы в местных газетах упоминались регулярно. Это были и анархисты, и коммунисты, и некие народники, и какие-то религиозные фанатики, именующие себя Божьими воинами и, кажется, ведущие охоту на Одарённых.

Жизнь в империи была далека от идиллии — в обществе бродили революционные настроения, и в этом прослеживались прямые параллели и с моим старым миром. Только там это всё было делом давно минувших дней, о которых я знал только из учебников. Здесь же всё только начинало разворачиваться. Пришествие в мир Ока зимы и появление Одарённых хоть и здорово повлияло на этот мир, но не могло повернуть русло естественного исторического процесса.

На международной арене дела обстояли тоже тревожно. Вот, к примеру, пара абзацев из статьи, перепечатанной «Уральскими ведомостями» из столичной газеты «Новое время».

Двадцатый век мы встретили в ожидании великой войны. Увы, за три года эти опасения лишь укрепились. Противостояние Британии, России и Иберийской унии достигли своего предела. На этом фоне Оттоманская порта, вновь заявляющая о своих притязаниях на Чёрном море, выглядит не столько как реальная угроза, сколько как провокатор, стремящийся нарушить и без того шаткое равновесие.

Очевидно, что турки не осмелятся на прямой военный конфликт из-за Крыма. Однако их интриги могут подтолкнуть западноевропейские державы на необдуманные действия. Воздух будто пропитан парами керосина, и достаточно крохотной искры, чтобы грянул взрыв. Война грядет, и это война, которой мир ещё не видывал.

Грядёт, грядёт. Вы, ребята, даже не представляете, что вас ожидает. Пусть расклад на политической карте довольно сильно отличается от того, что был в моём мире, но противоречия, похоже, накопились те же самые.

Вообще, расклад в местной мировой политике сейчас довольно занятный. Благо, одна из книг, которую я захватил из библиотеки князя, касалась как раз этой темы.

Много отличий от моего мира. Некоторые бросились в глаза сразу. Например, отсутствие на карте Соединенных Штатов Америки — Новый свет до сих представляет собой лоскутное одеяло, состоящее из колоний разных империй. Или наличие Сайберии — целой отдельной части света, за счёт своих размеров и суровых условий оказывающей влияние на всю планету.

Но до некоторых фишек я допёр не сразу. Паззл сошёлся, когда мне на глаза попалась табличка с описаниями правительств крупнейших стран с годами их правления. И тогда всё стало на свои места.

Все крупнейшие и самые значимые страны этого мира — монархии! Британия, Россия, Оттоманская порта, Китай и некая Иберийская уния — вот пять основных местных империй. И кто их все возглавляет? Правильно, династии нефилимов.

В Российской империи их больше всего, поскольку Сайберия под самым боком. Однако и монархи других великих держав сумели урвать для себя свою порцию эдры. Скорее всего, даже не столько ради сверхспособностей, сколько ради потенциального бессмертия. Да, сделать это им сложнее, чем русским, но вполне возможно. Китай организует экспедиции в Сайберию через свои северные регионы, Британцы — через свои колонии в Северной Америке.

Особняком в этом смысле стоит Япония. Это тоже монархия, и японский микадо тоже нефилим. Из-за близости к восточным границам Сайберии Япония вообще подвергается очень сильному влиянию Ока зимы. При этом там уже больше столетия курс на полную автаркию. Страна закрылась от всех контактов с внешним миром и очень агрессивно реагирует на попытки вмешательства.

Итак, в мире сформировалось пять империй, управляемых династиями нефилимов. Остальные страны и регионы либо напрямую контролируются ими, либо являются объектами дележа, либо пытаются стать относительно самостоятельными. Например, те же Штаты в этом мире проиграли большую войну за независимость, но новые попытки периодически предпринимают. Да и Оттоманская Порта всё еще бодается с Персией за окончательное господство в регионе. В Европе и вовсе чёрт ногу сломит — её политическая карта совершенно непохожа на то, что я помнил из прошлой жизни.

В общем, прав газетчик. Мир похож на пороховую бочку, от которой во все стороны тянутся фитили, многие из которых уже тлеют. В интересную же я эпоху попал. Правда, обычно за такими историческими событиями интереснее наблюдать со стороны. Например, на экране кинозала.

Я заглянул на последнюю страницу газеты. Там была всякая всячина — от карикатур до криминальной хроники. Взгляд зацепился за портрет молодого человека под заголовком «Разыскивается».

В связи с расследованием трагической гибели князя А. В. Василевского и пожара в его доме в Демидове в ночь на 26 августа, разыскивается подозреваемый.

Мужчина, на вид — двадцать-двадцать пять лет, волосы темно-русые, средней длины. Борода и усы короткие. Росту выше среднего, физически крепок. Предположительно уроженец Тобольской губернии. Очевидцы видели его убегающим из подожженного дома в сторону района Старый исток. Одет был в цивильную одежду европейского покроя. Возможно, вооружен. Любые сведения о местонахождении подозреваемого просьба направлять в Демидовский филиал Уральского полицейского отделения по охранению общественной безопасности и порядка, с пометкой «статскому советнику Ф. А. Орлову».

Предусмотрено вознаграждение

Ну, здрасьте! Приехали…

У меня неприятно засосало под ложечкой. Портрет, конечно, дрянной, сходство очень отдалённое. Да и под словесное описание половину Сибири подогнать можно. Но звоночек очень тревожный. Раздражённо смяв газету, я швырнул её в мусорку и принялся одеваться.

Кажется, рановато я расслабился.

Глава 7

Поразмыслив, я решил, что это всё-таки неплохая идея — сойти с поезда, не доезжая до Томска. Хоть немного запутаю следы.

Вообще, мне, конечно, несказанно повезло, что я смог пробраться незамеченным на нужный рейс, а позже почти сразу наткнулся на Истомину и преодолел большую часть пути в вагоне первого класса. И дело даже не в комфорте.

В связи с угрозой террористических актов по вагонам периодически ходили с проверками суровые типы в штатском. А то и не в штатском. Купе-люкс в этом смысле спасало — к нам заглядывали за всё время всего раза три-четыре, и я просто прятался где-нибудь под полкой. Полицаи бегло, чисто формально, осматривали купе, больше времени тратя на неуклюжие извинения перед Истоминой. Особенно распинался один бедолага — похоже, попал под влияние её Дара. Ольга его еле выпроводила — тот всё рассыпался в комплиментах и пытался разузнать, где она живёт. Даже когда сказала, что готовится к свадьбе, не успокоился.

Вот ведь мужики. Ничего святого!

Но самое неприятное, что на станциях, особенно крупных, досмотр пассажиров проводится ещё строже — и при посадке, и при высадке. А учитывая, что на меня уже даже ориентировки рассылать начали — дело совсем швах.

Вариант сдаться властям я отмёл сразу. То, что в газетной заметке меня назвали не просто свидетелем, а подозреваемым, да ещё и награду за поимку назначили, наводило на очень нехорошие мысли. Что, если меня оклеветали? Тот же Захар. С него станется, раз уж он даже барина своего предал и тех, с кем работал бок о бок не один год.

Если на меня действительно решили повесить поджог дома, а то и убийство самого князя, то шансов отбрехаться у меня немного. Да чего уж там — на допросах я начну сыпаться на самых простых вопросах. Например, кто я, откуда, когда и зачем приехал к князю. Не про воскрешение и переселение душ же рассказывать? Думаю, даже для этого мира история будет слишком мутной.

Нет, ареста точно нужно избежать любой ценой. Перспектива попасть в местную кутузку совершенно не прельщала.

К тому же, благодаря Аскольду у меня есть вполне ясная и рабочая альтернатива.

За время поездки я успел внимательнее изучить содержимое портфеля, который передал мне князь. Большую часть бумаг пришлось пока отложить. Это были старинные географические карты и схемы, некоторые из которых оказались даже не бумажными, а пергаментными. Дополнялись они столь же старыми и изрядно попорченными сыростью записными книжками, испещрёнными неразборчивым почерком.

Но были и совсем свежие документы, составленные князем специально для меня. Часть из них он явно готовил ещё до моего прибытия в Демидов, а какие-то, похоже, написал буквально перед смертью.

К старинным бумагам прилагалась пояснительная записка, уместившаяся на одном листе. Но, честно говоря, по прочтению у меня было больше новых вопросов, чем ответов.

Богдан!

Прошу с особым вниманием и ответственностью отнестись к этому архиву. Береги его, как зеницу ока! Это, без преувеличения, самая ценная фамильная реликвия Василевских. Не допусти, чтобы она попала не в те руки. Особенно остерегайся Орловых. Аристарх — дворянин старой закалки и, полагаю, он будет держать данное государю слово. Однако о его младшем сыне ходят тревожные слухи.

За себя я не переживаю. Мне сто тридцать два, я достаточно пожил. Однако мне тягостно от мыслей, что я так и не закончил дело. Не разгадал загадку, скрытую в этих записях. Я верю, что это очень важно, не только для нашего рода, но и для всей империи. А то и для всего мира! Ты убедишься в этом, когда тоже изучишь их внимательнее. Демьян тебе поможет. Вторая часть архива хранится у него.

Начни с моего дневника — того, что в обложке из черной кожи.

Мне горько от того, что я так поздно обрёл сына, и тут же вынужден расстаться с ним. Но так будет лучше. И мне спокойнее на душе от осознания, что есть кому продолжить дело всей моей жизни.

А. В.

Аскольд намекал на существование каких-то могущественных врагов, и обещал рассказать мне всё подробнее, но не успел. Это здорово спутало мне карты. Единственная зацепка — это упоминание неких Орловых. Я тут же вспомнил газетную заметку о моём розыске. Перечитал её. Да, так и есть. «Статский советник Ф. А. Орлов».

Совпадение? Вряд ли. Выходит, по моему следу идёт не просто полиция, а Охранка. Что-то вроде местной ФСБ. Мало того, этот статский советник лично заинтересован в моей поимке из-за какого-то старого конфликта наших семей.

В чём суть конфликта, я пока не уловил, даже бегло изучив дневник Василевского. Записи в нём были разрозненные, сделанные явно в разные годы и в разных условиях. И почерк у Аскольда был, как у курицы, так что разбираться придётся долго.

Самая свежая запись была вклеена в начало отдельным листом, и тоже предназначалась лично мне.

Богдан!

Карты и дневники эти были составлены моим прапрадедом Всеволодом, основателем нашего дворянского рода. Часть из них относится ещё к временам правления Иоанна Грозного. Всеволод участвовал в том самом злополучном походе Ермака в Сибирское ханство. И был одним из немногих, кто вернулся.

Обнаружил я их лет двадцать назад, как раз в том старом имении в Томске, куда ты и поедешь.

К сожалению, хранились они не в надлежащих условиях, так что значительная часть текста утеряна. Кроме того, некоторые записи зашифрованы. Я потратил годы, чтобы восстановить хотя бы часть картины. Все мои выводы ты найдёшь здесь. О чём-то дополнительно сможет рассказать Демьян.

Увы, в записях моих царит изрядный сумбур. Часть из них делалась в поле, во время экспедиций на восток, там было не до каллиграфии. Да и в целом, я не предвидел, что в них понадобится разбираться кому-то, кроме меня.

Но прояви терпение. Это правда очень важно.

А. В.

Да уж. Понятнее не стало. Но судя по схемам и заметкам, весь этот архив — что-то вроде карты Острова сокровищ, по которым Аскольд пытался отыскать маршрут к некоей точке далеко на востоке, в глубинных районах Сайберии. Похоже, он даже предпринимал несколько попыток добраться до неё в реале — на самых свежих картах были проложены маршруты его экспедиций.

Что конкретно он искал, рассказать он не успел. Но в том, что Аскольд и правда горячо верил во всю эту затею, у меня сомнений не было. Собственно, его планы послать меня на обучение в Томск, а потом отыскать способ обрести сильный боевой Дар тоже были лишь частью этого большого замысла. И на это он потратил остатки своих сбережений. Остальное, похоже, спустил задолго до этого — как раз на организацию экспедиций.

Что же там такое может быть? Вряд ли банальные сокровища, тут что-то явно посерьёзнее.

В любом случае, пока придётся отложить архив до лучших времен. Это всё нужно хорошенько изучить и обдумать. К тому же, чтобы действительно завершить дело князя, нужно будет организовать экспедицию чуть ли не в середку Ока зимы. Сколько денег и прочих ресурсов на это понадобится — пока даже страшно представить. Так что займусь более насущными делами.

Первое.

Надо найти того самого Демьяна Велесова. Он бывший стольник князя, то есть самый близкий слуга и соратник. Что они там не поделили в прошлом и почему расстались — непонятно. Князь этой темы избегал. Но пока это единственный человек, к которому я могу обратиться за помощью. Не использовать эту возможность будет глупостью.

С этим особых проблем быть не должно. Аскольд и так собирался меня отправлять в Томск в эти дни, так что телеграфировал Велесову и предупредил о моём скором прибытии. Он будет ждать меня каждый вечер в условленном месте. Осталось только до него добраться.

Второе.

Переговорить с Кабановым, ректором Горного института. Аскольд уже переправил все документы для моего поступления. Мне остаётся только явиться к нему с рекомендательным письмом, и желательно до начала учебного года, который здесь наступает в сентябре. Вроде тоже успеваю.

Учеба в институте — неплохой старт для того, чтобы начать осваиваться в этом мире. Есть кое-какие сомнения насчёт того, потяну ли я программу — всё-таки в прошлой жизни учёба для меня дело прошлое, всё уже давно успело забыться и без всякой амнезии. Ну, уж первый семестр как-нибудь продержусь, а там видно будет. В любом случае, главного моего покровителя я не уберёг. Придётся теперь всего добиваться самому.

Впрочем, это-то как раз не беспокоило. Я, кажется, давным-давно, ещё с прошлой жизни, привык рассчитывать только на себя.

А вот Аскольда было жалко. Хоть я и знаком с ним был всего пару дней, и характер у старика был не подарок, но всё же… Он мне эту жизнь подарил, в конце концов. Его непосредственному убийце я, конечно, башку снёс, в прямо смысле слова. Но сдаётся мне, этот упырь — лишь исполнитель. Добраться бы до тех гадов, что его послали…

И это третье.

Истомину я покинул, не прощаясь. Кажется, в моём мире это называлось «по-английски». Возможно, и здесь тоже. После ванной её разморило, и она прилегла отдохнуть, да и так и заснула под мерный стук колёс. Я не стал её будить. Прихватывать что-то из вещей тоже. Мелкое воровство мне претило, да и вообще… Гусары денег не берут.

Вот тоже фразочка. Откуда она? Пресловутый «культурный код» из старой жизни въелся глубоко в память и теперь просачивается самыми неожиданными путями. Надо с этим быть поосторожнее.

Название «Юрга» было мне смутно знакомым. Кажется, такой городок существовал и в моём мире и примерно в тех же краях, на берегу Томи. Правда, скорее всего, в схожие годы был совсем крохотным, как большинство сибирских поселений. Здесь же я увидел огромный густонаселённый город, в котором, судя по всему, располагалось множество каких-то промышленных предприятий. Куда ни глянь — высоченные заводские трубы, чадящие целыми облаками дыма.

Здесь, как я уже успел заметить, многое иначе. Суровые условия Сайберии не позволяют проводить полноценную экспансию, так что восточнее Томска крупных городов нет. И местный Транссиб представляет собой лишь жалкий огрызок по сравнению с тем, что существовал в моём мире. По сути, на Томске регулярное железнодорожное сообщение и заканчивается.

Но при этом те сибирские регионы, которые здесь всё же освоены — Томская и Тобольская губернии — похоже, развиваются гораздо быстрее, чем это происходило в моём мире. Та же железная дорога, по эту сторону Урала хоть и короткая, но очень разветвлённая. И города более густонаселённые.

В моём мире в Сибирь, как правило, ссылали всяких преступников. Здесь, похоже, тоже. Но и помимо каторжан народу хватает. Много военных гарнизонов, отражающих атаки чудовищ с востока, огромное количество шахтёрских и промышленных городков. Этот регион и в моём мире был стратегически важным с точки зрения полезных ископаемых. Но в этом его значение возросло многократно, потому что существуют магические ресурсы — тот же эмберит — которые можно добыть только здесь.

Чтобы избежать полицейского досмотра, до вокзала Юрги я доезжать не стал. Спрыгнул на ходу, когда поезд достаточно сбросил скорость в городской черте. Немного не рассчитал — пришлось потом битый час топать вдоль путей прежде, чем выбрался из складской зоны и добрался до жилых кварталов. Ещё и по пути обходчик с собакой шуганул, видимо, решив, что я хочу забраться в один из складов.

Больше всего неудобства доставляла погода. Было ветрено, небо обложило тяжелыми серыми тучами, временами накрапывал мелкий дождь. А самое главное — холодрыга стояла такая, что зуб на зуб не попадал. Прямо не конец августа, а конец октября. По ощущениям — даже холоднее, чем в Демидове. Мне катастрофически не хватало тёплой одежды, да и туфли были неподходящие — сквозь тонкую подошву, кажется, каждый камешек на дороге можно было прощупать.

Добравшись до центральной части города, я поспрашивал у прохожих, как добраться до ближайшего ломбарда. Но таковых поблизости не оказалось. Правда, один паренёк посоветовал обратиться в лавку некоего Кауцмана, местного часовщика. Тот вроде бы приторговывал и подержанными вещами.

Магазинчик Якова Кауцмана, несмотря на довольно точные инструкции, оказалось не так-то просто найти. Толковой вывески не имелось, только крохотный указатель, да и сам вход был со двора, через неприметную обшарпанную дверь.

Пообщавшись немного с хозяином, я сообразил, почему всё обстоит именно так. Кажется, часовая мастерская была не более чем прикрытием, а торговля «подержанными вещами» — ничем иным, как скупкой краденого.

Мою мелочёвку, прихваченную из дома Аскольда, Яков без проблем принял. Особенно его заинтересовали сломанные серебряные часы. Однако мне понадобился почти час, чтобы выйти на окончательную сделку. В местных ценах я ориентировался слабо, хотя, пока ехал в поезде, и старался по возможности изучать этот вопрос. А Кауцман, к тому же, явно пытался меня нагреть, выкупив у меня всё за совершеннейший бесценок.

Дело пошло быстрее, когда я сказал, что меня частично устроит и бартер. По сути, сейчас мне нужна была лишь тёплая одежда и небольшая сумма на карманные расходы.

В итоге мы сошлись на пяти рублях с мелочью. Плюсом Кауцман выдал мне из своих закромов плотное серое пальто, больше похожее на шинель с отпоротыми знаками различия, и неплохие кожаные сапоги.

— Яловые, офицерские, сносу им не будет! — расхваливал товар лавочник и заговорщическим шёпотом добавил: — Новёхонькие, прямиком с гарнизонного склада!

Откуда добро с армейского склада взялось у него в лавке, он, конечно, умолчал. Чуть поразмыслив, я спросил:

— Так может, у вас и патроны имеются, уважаемый? Для револьвера.

Тут у Якова глазки подозрительно забегали, и он ушёл в полнейшую несознанку. Не то и правда не связывался с торговлей оружием, не то просто не доверял незнакомым клиентам. Я не стал настаивать. Примерил сапоги, убедился, что размер подходящий. К шинели выторговал в качестве бонуса ещё и длинный шерстяной шарф. Хотел подобрать и какой-то головной убор, но с этим возникли сложности. Выбор оказался невелик — это всё же не магазин одежды. А то, что было, оказалось либо не по размеру, либо смотрелось на мне, как на корове седло.

— И, как договаривались — три рубля ассигнациями, остальное — серебром, — подытожил сделку скупщик, старательно пересчитывая монеты. — Рупь, ещё рупь, четвертачок, тридцать, тридцать пять, сорок, и… раз, два, три, четыре, пять… сорок пять копеек.

Я сгреб монеты в карман шинели, купюры припрятал во внутренний карман жилетки и, наконец, покинул лавку.

Одевшись по погоде, я почувствовал себя куда комфортнее и увереннее. Побродил ещё по городу, по пути прикупив у уличной торговки свежих пирожков с капустой. Вышел к окрестностям главного вокзала, понаблюдал за приходящими и отходящими поездами.

Денег на билет до Томска мне хватало — он стоил около рубля, тут и ехать-то было меньше ста вёрст. Но соваться в пассажирский поезд с револьвером и стилетом за пазухой было рискованно — жандармы досматривали не только пассажиров, но и вообще всех, кто входил на перрон. Связано ли это с недавним взрывом, или это постоянная практика, непонятно.

Мелькнула мысль вообще избавиться от оружия, но жаба задушила. Револьвер, судя по внешнему виду, очень дорогой. Да и вообще, фамильная реликвия. Так что я решил преодолеть последнюю часть пути до Томска каким-нибудь альтернативным способом. Тем более что найти таковой не составило особого труда.

Чуть поодаль от пассажирского вокзала располагалось железнодорожное депо, в котором велась погрузка и сортировка грузовых вагонов. На посту охраны я соврал, что интересуюсь работой грузчика, и меня послали в контору — длинное одноэтажное здание чуть поодаль от путей. Но до конторы я не добрался — на полпути разговорился с мужиками, хлопочущими у одного из составов. У них выяснил, какой из товарняков отправляется в Томск в ближайшие часы, и даже разузнал, с кем можно договориться о том, чтобы взял попутчика в обход начальника поезда.

В итоге уже минут через двадцать я познакомился с Егором — невысоким коренастым мужичком, смурным и слегка помятым, явно с похмелья. За символическую плату в пятьдесят копеек — как я понял, это цена самой дешёвой местной водки, которую он почему-то называл «красная головка» — он согласился подыскать мне местечко в одном из крытых грузовых вагонов.

— Да не извольте сумлеваться, вашблагородие, — деловито вещал Егор, шагая вдоль состава по хрустящему влажному щебню. — К вечеру уже будете на месте. Тут езды-то пару часов. Уже и отправляемся скоро.

— Это хорошо. А куда прибудем-то? Мне в район Заисточья надо, на правый берег.

— Вы тогда чуть пораньше сойдите, на речном переезде возле Татарской слободы. А оттуда извозчика возьмёте. Только не задремайте в дороге-то. Будить вас некому будет.

— Да уж вряд ли засну, — усмехнулся я. — У тебя ж, поди, не первый класс. Дай бог, если костей не растрясу.

— О, это вы зря, — обиделся Егор. — Я вам такое местечко предоставлю — загляденье! Ехай да жмурься от удовольствия. Мягко, тепло. Разве что от Тимохи немного пованивать может, но это ерунда, принюхаетесь. Вон, прям здесь устраивайтесь, на сеновале!

С этими словам он с грохотом сдвинул двери деревянной «теплушки» и гордо указал на копну сена за деревянной перегородкой.

Я, не дожидаясь особого приглашения, запрыгнул в вагон.

— А что за Тимоха-то?

— Так это… помощничек наш, — пожал плечами Егор. — На погрузке-разгрузке его используем. Умный — страсть! И проку с него больше, чем с десятка дармоедов путейских. Вы, если что, не беспокойтесь, он далеко, до вас не дотянется. Да и вообще, он смирный.

Озабоченно прислушавшись, он вдруг засуетился, быстренько задвигая дверь вагона и лязгая засовами.

— Всё, мне бежать надо, вашблагородие! Вы, как на выход соберётесь — засов дёрните верхний, окошко откроется, через него выберетесь. Счастливого пути!

— Да что за Тимоха-то? — переспросил я, перекрикивая стук колёс проходящего по соседнему пути поезда. Но Егора, кажется, уже и след простыл.

Я огляделся, щурясь и дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку. Свет в вагон проникал лишь через немногочисленные щели в верхней части вагона и рядом с дверями. Но в одном Егор точно не обманул — внутри было так тепло, что сразу захотелось расстегнуть шинель. Даже немного душновато. Пахло сеном, свежеструганными досками и чем-то терпким, звериным. Будто в сарае каком-то.

Из дальнего конца вагона донеслось громкое фырканье, заворочалось что-то большое, тяжелое, так что доски пола ощутимо задрожали под ногами. Я невольно попятился, всматриваясь в темноту. Поначалу даже решил, что мне померещилось. Однако, протерев глаза, разглядел наконец огромную косматую тушу своего попутчика во всех подробностях.

Батюшки-светы, да это же мамонт!

Интерлюдия Феликс

«Отчего люди не летают, как птицы?» — с горечью вопрошала девица из слезливой пьески, почему-то так популярной у старичья.

Впрочем, с возрастом Феликс и сам стал иначе воспринимать этот монолог.

Подростком, уже научившись пользоваться своим Даром, он лишь смеялся над глупыми мечтаниями обычных людей. Он обожал взлетать и приземляться в людных местах, стремительно проноситься над улицами на глазах изумленных и испуганных прохожих. Чувства гордости и превосходства переполняли его. Он упивался собственной силой.

Нет ничего более сладостного и захватывающего, чем чувствовать, как невидимая, неведомая, но послушная сила поднимает тебя в воздух и влечет вперёд. Ветер бьёт в лицо, плащ трепещет за спиной, как крылья, сердце то бьётся сильнее, то замирает от восторга на особо стремительных и опасных пируэтах.

Отец ворчал, называя Феликса позёром и безрассудным мальчишкой. Несколько раз даже доходило до домашнего ареста.

Сейчас Феликс вспоминал о тех временах даже с ностальгией. Потому что тогда полёт что-то для него значил. Повзрослев, он понял, что знаменитый фамильный Дар Орловых — пустышка. Не более чем эффектный трюк. Максимум — способ сэкономить на извозчике или билетах на поезд.

Что проку в том, что человек может летать, как птица? Какую власть над другими это даёт? Как помогает расправиться с врагами? На поле боя этот Дар полезен разве что для разведки. Да и то, риск слишком велик. Есть Дары, позволяющие делать тоже самое, но куда эффективнее. Повелители зверей, умеющие смотреть чужими глазами, могут управлять целой стаей птиц-шпионов. Аргусы и вовсе могут обозревать огромные расстояния, не сходя с места.

Нет, военная карьера ему не подходила. К тому же и отец был против. Аристарх Орлов относился к безопасности своего единственного наследника с особой, подчас маниакальной тщательностью. Порой Феликс чувствовал себя орлом, запертым в золотой клетке.

И вот тут-то он осознал истинный смысл того монолога из «Грозы». Летать-то он умел. Но это не делало его свободным. Несмотря на высокое происхождение, он был вынужден постоянно подчиняться — отцу, преподавателям и гувернёрам, потом — вышестоящему начальству. Государю, в конце концов. Он чувствовал, что всегда скован законами, предрассудками и глупыми правилами. Остальные воспринимали их, как должное, но его любые ограничения приводили в тихую ярость.

И он быстро понял, что даёт настоящую свободу. Власть. И только она.

Заложив крутой вираж, Феликс пошёл на снижение, падая почти вертикально головой вниз. На несколько мгновений он даже отпустил Дар, позволяя гравитации схватить его в свои цепкие лапы. Ощущение свободного падения заставило сердце тревожно трепетать.

Улицы Демидова стремительно приближались, превращаясь из цепочки смутных огней в узнаваемые места. Вот старая плотина через Исеть, Кафедральная площадь на разбухшем изгибе реки, старые заводские корпуса, Монетный двор, арка моста на Покровском проспекте…

Метрах в тридцати над землёй он подхватил себя Даром и резко свернул, полетев вдоль реки на юг, к родовой усадьбе на Александровском. Ветер на скорости, несмотря на плотный утеплённый воротник, забирался за шиворот и неприятно холодил спину. Ещё один досадный недостаток его Дара. Феликс был гораздо быстрее отца, и мог летать без отдыха гораздо выше и дальше. Но у него пока не получалось выстраивать защитный кокон из эдры, который защищал бы его от ветра и холода на таких высотах. Приходилось прибегать к костылям в виде специальной лётной маски и костюма.

Усадьба Орловых располагалась у самого берега реки и даже имела собственный участок набережной. Помпезное трёхэтажное здание в стиле классицизма имело приметную архитектурную особенность — большой открытый балкон на третьем этаже, выступающий вперёд, будто трамплин. С высоты он был хорошо заметен, тем более что в любое время суток и любую погоду освещался по периметру мощными эмберитовыми фонарями.

Потому что это не балкон. Это посадочная площадка.

Феликс приземлился, филигранно рассчитав направление и скорость — так, что полёт без паузы перешёл в шаг, будто он плавно соскользнул с неба по невидимой горке. На ходу срывая с головы надоевший лётный шлем, похожий на маску чумного доктора, и сбрасывая плащ, он окликнул дворецкого:

— Семён!

Балконные двери были полуоткрыты, и он распахнул их, не касаясь, толкнув вперёд волну сжатого воздуха. Ещё один трюк, связанный с фамильным Даром. Увы, по этой части он во много раз слабее отца. Тот, говорят, в молодости мог толпу людей разметать подобным вихрем, налетев с неба. Феликс же едва ли смог бы сшибить с ног даже одного.

Стекла в распахнутых настежь дверях задребезжали, грохот отозвался эхом в длинном полутёмном коридоре.

— Семён! — уже с заметным раздражением повторил Феликс и наконец расслышал торопливые шаги прислуги из-за поворота.

Дворецкий — немолодой уже мужчина в жутко старомодной зеленоватой ливрее, выскочил из-за угла с вытаращенными от волнения глазами.

— Горячую ванную мне через пятнадцать минут! — скомандовал Феликс. — И бутылку шампанского!

— Что праздновать собрался? — раздался мрачный голос из-за спины дворецкого.

Следом показался и сам Аристарх Орлов, восседающий на сделанном специально под него передвижном кресле. Резко толкая руками блестящие ободы колёс, он проехал вперёд, потеснив слугу. Зыркнув на него, бросил:

— Ты свободен.

— Да, ваше сиятельство, — проблеял старик и быстро ретировался.

Феликс вздохнул, закатывая глаза.

— Отец, ну что за…

Но осёкся, встретившись с потемневшим от гнева взглядом.

— Как ты посмел? — процедил Орлов-старший.

Порыв ветра ударил внезапно, как выстрел, срывая картины и светильники со стен. Самого Феликса отшвырнуло через весь коридор по направлению к балкону, и только собственный Дар позволил ему выровняться в полёте и зависнуть в воздухе в напряжённой позе.

— Как. Ты. Посмел⁈ — уже во весь голос проорал Аристарх, приподнимаясь над полом вместе с креслом и двигаясь в сторону сына.

Первым порывом было вылететь на балкон и скрыться в ночном небе. Во время прошлых ссор с отцом Феликс частенько так делал, пользуясь очевидными преимуществами молодости и крылатости. Он мог бы за несколько минут умчаться на другой конец города, зависнуть на пару дней в каком-нибудь дорогом борделе или просто шастать по кабакам, дожидаясь, пока буря утихнет.

Но не в этот раз.

Аристарх продолжал давить его своим Даром. Но Феликс прекрасно знал, что надолго отца не хватит. Если уж выдержал первый, самый страшный удар, то остаётся лишь немного потерпеть, и силы у старика иссякнут.

Так и произошло. Пролетев вслед за сыном несколько метров, Орлов-старший вдруг рухнул, закашлявшись и хватаясь за сердце. Колеса инвалидного кресла захрустели, проехавшись по осколкам стекла от разбитых плафонов.

Кашель Аристарха перешёл в яростный хрип, а потом — в нечто сродни беззвучному рыданию. Старик с перекошенным от горечи и отчаяния лицом смотрел на него, грозя пальцем, но не в силах был вымолвить и слова.

Феликс спокойно подошёл к нему, на ходу небрежно смахивая с одежды мелкий сор, поднятый во время этой нелепой демонстрации силы.

— Ну что? — поморщился он. — Что не так, отец?

Аристарх, наконец, отдышался, бессильно откинулся на спинку кресла, упираясь затылком в мягкий подголовник. Выглядел он плохо — болезненно-бледная кожа, красные воспалённые глаза. Усы и борода были уже совсем седыми и неопрятными, как у заядлого пропойцы. Но во взгляде, в жестах, в осанке всё ещё читался прежний князь Орлов. Глава дворянского рода, ведущего начало от одного из первых нефилимов.

— Василевский, — коротко произнёс он. — Твоих рук дело?

— Да с чего ты взял?

— Не лги мне! — Аристарх порывисто подался вперёд, будто пытаясь встать, и схватил сына за руку. — В глаза посмотри!

На бледных скулах Феликса заиграли желваки, но он все же повернулся и посмотрел на отца сверху вниз.

— А даже если и так, — негромко произнёс он. — Я лишь сделал то, что давно нужно было сделать. То, на что у тебя не хватило духу.

— Мальчишка! — прорычал Аристарх, отбрасывая его руку так, будто она была испачкана в чём-то мерзком. — Ты мне будешь рассказывать о силе духа? Ты? Мне⁈

Раздраженно дергая за ободы, он развернул кресло, будто намереваясь уехать. Но передумал и снова крутанулся вокруг своей оси.

— Думаешь, я не мстил Аскольду из страха? Я слово дал! Понимаешь⁈ Слово дворянина. И не кому-то там, а Романову!

— Ну, дал и дал, — скучающе пожал плечами Феликс. — Я-то ничего не обещал, в отличие от тебя. И у меня теперь есть все основания и возможности для того, чтобы отомстить за брата.

— Брата… — невесело усмехнулся Аристарх. — Ты его даже не помнишь! Не говори, что он для тебя имел хоть какое-то значение.

— Для меня имеет значение честь рода. И его будущее.

— И каким же ты его видишь? — прищурился Орлов-старший. — Ты хоть понимаешь, что будет, если история с Василевским всплывёт?

— Как? — рассмеялся Феликс. — Я ведь сам возглавляю расследование по этому делу. Можешь не беспокоиться. Лучше помоги. Архив Василевского, похоже, либо сгорел, либо вывезен куда-то. Может, дашь хоть какую-то зацепку? А там уж мои люди пойдут по следу. Они это умеют.

— Твои люди… — задумчиво повторил старик, глядя в одну точку. — Думаешь, я не знаю, с кем ты связался?

— Снова нравоучения, — страдальчески закатил глаза Феликс. — Я уже давно не ребёнок, когда ты уже поймешь? Я статский советник в двадцать четыре года. Кем ты сам-то был в двадцать четыре? Месил грязь сапогами где-то на западных фронтах?

— Кичишься передо мной тем, что выслужился в Охранке? — презрительно скривился старший. — Тоже мне заслуга! В моё время уважающие себя дворяне даже не марались о такое. Долг нефилима — сражаться. С чудовищами Сайберии или с внешними врагами — неважно.

— А как же враги внутренние? То-то и расплодили вы революционеров, пока гонялись за демонами.

— Мы расплодили⁈ Ну нет уж, это плоды вашего поколения. Вы отрицаете то, что было свято для отцов и дедов. Моральные устои, понятия о чести, о долге…

— О, только не это! — взмолился Феликс. — Я сегодня слишком устал, чтобы слушать подобные лекции. У тебя есть, что сказать по существу, или я, пожалуй, пойду?

Аристарх подкатил кресло вплотную к сыну и тихо, почти шёпотом, произнёс, схватив его за рукав и заставляя наклониться.

— По существу, говоришь? Давай по существу. Если там, наверху, узнают, что ты якшаешься с упырями… Это конец, Феликс, неужто ты не понимаешь? Это не какая-то шалость или непослушание. Каждый имеющий Дар Зверя — да казнён будет, так ещё Пётр завещал.

— И это глупость. Упыри могущественны. И полезны. Нужно только направить их силу в нужное русло.

— Это безумие! Стая — вне закона, и это неизменно! Уже триста лет Романовы чтут этот завет. И они не отступятся.

Феликс оперся ладонями в подлокотники кресла отца и, наклонившись ниже, заговорщически прошептал на ухо, будто подыгрывая ему:

— Ну, так значит… тем хуже для Романовых.

Мимолётное выражение ужаса, промелькнувшее в глазах отца, заставило его самодовольно рассмеяться.

— Ну что? Что? Пошутить уже нельзя?

— Надеюсь, ты действительно шутишь, — деревянным голосом отозвался Аристарх. — Я, конечно, знал, что твоё честолюбие порой чрезмерно. Но, кажется, даже не догадывался, насколько.

— Что поделать, отец, — усмехнулся Орлов-младший. — Видимо, мы птицы совсем разного полёта. Но ничего. Я не особо-то и рассчитывал на твою помощь. Как-нибудь сам справлюсь.

Князь смерил сына долгим взглядом и чуть слышно прошептал:

— Ты пугаешь меня, Феликс…

Развернувшись, он покатил прочь, толкая обода колёс дрожащими не то от усталости, не то от волнения ладонями. Феликс проводил его взглядом, и когда старик уже скрылся за поворотом коридора, тихо произнёс:

— Орёл, боящийся высоты… Жалкое зрелище.

Глава 8

Тимоха и правда оказался спокойным и неконфликтным попутчиком. Под конец поездки, окончательно осмелев, я даже его погладил. Широченный хобот, поросший жесткой, как у кабана, щетиной, на ощупь оказался сухим и тёплым, а огромные бивни — гладкими и твёрдыми, как полированное дерево.

Обалдеть, конечно. Живой мамонт! Ещё и рабочий, если я правильно понял слова Егора про то, что шерстистый гигант помогает им при погрузке вагонов. Впрочем, чего я удивляюсь. В Индии же слонов где только не используют. Вот и здесь мамонт, похоже, вполне обычное приручённое животное вроде лошади или собаки. Вопрос только в том, как получилось, что они не вымерли. Или их появление тоже связано с Оком зимы?

Сойти с поезда оказалось той еще задачкой. Засов-то я открыл, и окошко в верхней части двери образовалось достаточное, чтобы в него пролезть. Вот только проделывать это на ходу и в сумерках было довольно опасным занятием. Благо, перед переездом поезд сильно сбавил скорость. Возможно, это Егор специально дал мне возможность сойти.

Был уже поздний вечер, окна домов расцветали изнутри огнями, на улицах тоже зажигались фонари. Прохожих на улицах, правда, на глазах становилось всё меньше. Мне даже с трудом удалось поймать извозчика, а когда тот услыхал, куда мне надо, заломил цену аж в десять копеек, хотя ехать вроде бы было не очень далеко.

Разговорившись с ним по пути, я понял, что трактир «Старый ушкуйник» — то самое условленное место, где я мог отыскать Велесова — пользовался в городе дурной славой. Как, собственно, и весь прилегающий райончик. Располагалось заведение на самом берегу речушки под названием Ушайка, рядом с обгоревшими развалинами какого-то старого кирпичного здания, очертаниями похожего на церковь. Извозчик высадил меня, не доезжая метров триста, и развернув лошадёнку, тут же заторопился прочь.

Обнадёживающее начало.

Уже окончательно стемнело, ориентироваться приходилось по немногочисленным фонарям. Но приземистое бревенчатое здание трактира можно было отыскать издалека, ориентируясь по звукам. Двери заведения были распахнуты настежь, изнутри доносились бренчание музыки и нестройный гул голосов. Чуть поодаль за углом, кажется, шла какая-то потасовка — оттуда доносились характерные пьяные выкрики.

Сунув руки в карманы и подняв воротник пальто, я преодолел остаток пути до трактира быстрым шагом, почти бегом. Изрядно похолодало, дождь накрапывал холоднющий, вперемешку со снежной крупой, так что хотелось побыстрее спрятаться в тепло.

Внутри трактир оказался гораздо теснее, чем выглядел снаружи. Но это из-за того, что пространство было поделено на несколько залов — общий и отдельные «кабинеты». В общем зале было так душно и накурено, что не помогали даже открытые настежь двери. Оно и понятно — народу сюда набилось столько, что за каждым столом, рассчитанным человек на шесть, сидело по десять, а то и по двенадцать. Благо вместо стульев тут использовались широкие деревянные лавки. Да, собственно, и вся обстановка была непритязательной — голые бревенчатые стены, дощатый пол, столы без скатертей.

Публика тоже подобралась соответствующая. Большинство, по виду — простые работяги, замызганные и уставшие после тяжелой смены. За дальним столом слева резалась в карты компания блатных — их можно было распознать и по одежде, и по поведению. В углу, огородившись от основного зала высокой стойкой, расположился коренастый бородатый мужик, которого я принял за самого трактирщика. С очень уж хозяйским видом он всем заправлял. За спиной его высился целый штабель пивных бочек, между которыми зиял широкий проход в кухню, через который туда-сюда сновали девушки-подавальщицы.

Музыкальное сопровождение обеспечивали двое. На небольшом возвышении рядом со стойкой устроился мужичок, самозабвенно наяривающий на гармошке что-то весёлое народное. А в дальнем конце зала, за столом в окружении собутыльников, какой-то мрачноватый тип перебирал на гитаре тоскливые мелодии. Что характерно, друг другу они, кажется, нисколько не мешали.

Я с трудом пробрался к стойке, лавируя между битком набитыми столами. Чуть не столкнулся с одной из подавальщиц — ядрёной раскрасневшейся девицей в расшитом льняном переднике. Та тащила на деревянном подносе столько всякой снеди, что я бы на её месте точно переломился бы.

Стульев возле стойки не было, и те, кто расположился рядом, просто стояли, облокотившись на столешницу. Я кое-как пристроился рядом, пытаясь пробиться поближе к хозяину.

Это точно был хозяин заведения или, по крайней мере, управляющий. Напитки за стойкой разливал его помощник — флегматичного вида паренёк с обманчиво неторопливыми движениями. Бородач же следил за залом, раздавал распоряжения персоналу и то и дело строчил что-то в огромной амбарной книге, лежащей на специальном столике рядом с деревянными счётами.

— Уважаемый! — окликнул его я, но он на меня и ухом не повёл. Зато меня тут же технично перехватил бармен.

— Чего изволите?

— Я ищу одного человека, — наклонившись поближе к стойке, проговорил я. — Велесова. Знаешь такого?

Парень спокойно кивнул.

— Кто ж его не знает. Вчера заходил, позавчера. Сегодня пока не было. Может, и не будет уже.

— Почему?

— Ну, в прошлые разы он обычно до темноты наведывался. Но вы подождите, может, объявится ещё.

— Хорошо. Маякнёшь мне? Я не знаю, как он выглядит.

Двинув ладонью по стойке, я оставил перед ним десятикопеечную серебряную монетку. Бармен смахнул её движением фокусника и снова деловито кивнул.

— Брать что-нибудь будете? Водочка. Наливочка кедровая. Пиво?

— А жигулёвское есть? — спросил я — в памяти всплыло название из прошлой жизни.

— Не, его не возим, — спокойно отозвался бармен. — У нас пильзенское, с местного завода Дурдина. Пятнадцать копеек.

Он выставил на стойку бутылку зеленоватого стекла. На этикетке по центру значилось «И. Дурдинъ. Томский завод», а по кругу шли надписи «Товарищество пивомедоваренного завода» и «Пильзенское светлое».

— Ладно. Попробуем, что за зверь.

Бармен ловко перелил пиво в стеклянную кружку и спрятал бутылку. Прислонившись спиной к стойке, я, потягивая напиток, потихоньку разглядывал зал, то и дело бросая взгляд на двери.

Народ всё прибывал, хотя внутри, казалось бы, и так уже не продохнуть. Впрочем, понаблюдав за посетителями минут двадцать, я быстро выявил тенденцию. Работяги, поднабравшись, потихоньку покидали заведение, а на смену им приходили всё более мутные личности. Постепенно в общем зале даже стало посвободнее, и я смог занять более удобное место за стойкой, подальше от прохода.

Вот только ожидание становилось всё более тревожным. «Ушкуйник» явно не зря пользовался дурной славой — ближе к ночи публика здесь собиралась сплошь бандитская. И я здесь смотрелся, как совершенно инородный элемент. То и дело я ловил на себе заинтересованные взгляды, и интерес этот мне совсем не льстил.

Самое хреновое — а ведь и деваться-то особо некуда. Что, если Велесов сегодня не появится?

— Эй, дружище! — окликнул я бармена. — А переночевать у вас здесь можно? Ну, в смысле, комнатки отдельной.

— Не, комнат не держим. Но вообще, мы открыты до самого утра.

Честно говоря, слабое утешение. Ну, хоть на улицу не выставят. Наружу совсем не хочется.

— Повторить? — поинтересовался бармен, кивая на опустевшую кружку.

Я отказался. И эту-то цедил помаленьку, просто чтобы хоть чем-то себя занять. Да и на вкус пиво было, честно сказать, так себе.

Гармонист, похоже, притомившись, покинул помост, собрав мелочёвку, которую ему успели накидать в картуз. Большую часть монет, долго пересчитывая, отдал бармену, взамен получив бутылку мутноватой водки с красной сургучной пробкой. Спрятав добычу за пазуху, подхватил подмышку инструмент и нетвёрдым шагом отправился восвояси.

— Осторожнее там, Яшка, — напутствовал его бармен. — Припозднился ты сегодня чего-то.

— Да кто меня тронет? Каждая ж собака знает! — беспечно отмахнулся музыкант.

В зале без него стало гораздо тише, часть посетителей потянулась на улицу. Большая часть оставшихся, разбившись по небольшим группкам, либо играли в карты, либо просто пили горькую под негромкие разговоры. Тип с гитарой запел хрипловатым голосом какую-то заунывную песню про бедолагу каторжанина, которого дома ждёт лишь старенькая мать.

Устроившись за одним из опустевших столов у стенки, я выглянул в окно. На улице окончательно стемнело. В то, что Велесов сегодня появится, верилось уже с трудом.

Ну, и что делать?

В поезде я коротал время за чтением книг, прихваченных из библиотеки князя. Но доставать их здесь — пожалуй, не лучшая идея.

— Что заскучал, служивый? — поинтересовался невысокий худощавый мужичонка неопределённого возраста, с хитрым взглядом и зияющей дырой на месте двух передних зубов. Я и не заметил, как он подсел.

В руках тип держал что-то вроде деревянных чёток, которые непрерывно перебирал пальцами, чуть слышно щёлкая бусинами. На фалангах синели грубо сделанные татуировки.

— С чего ты взял, что я служивый?

— Так шинелька-то солдатская. Ну, а не служивый, так кто? Не видал я тебя здесь чего-то.

— Так я и не бывал здесь, — пожал я плечами.

— Ну а чего сидишь, киснешь? Может, давай к нам? В картишки перекинемся.

Он кивнул на стол у противоположной стены.

Ну да, ну да, нашёл дурачка — катать в карты с подобными ребятами. В лучшем случае без штанов оставят.

— Воздержусь.

— У, словечки-то какие вумные знаешь, — насмешливо отозвался щербатый, но взгляд его сверкнул недобро. — Так ты, наверное, это… Штудент? Вас тут сейчас к осени развелось, как мышей под баней.

Внешность моего собеседника была обманчива. На вид — мелкая плюгавая сошка. Но манера поведения и вкрадчивый, негромкий голос выдавал в нём опытного, тёртого разводилу. Такие порой опаснее, чем обычные дуболомы. Не бычат, не угрожают, заходят исподтишка. И в драку обычно не лезут. Но если уж начинается потасовка, то именно от таких вот и жди подленького удара заточкой в печень. В прошлой жизни я определённо знавал таких людей, и знавал хорошо.

В воздухе запахло неприятностями. Впрочем, кажется, это обычная атмосфера этого заведения.

— Тебе чего надо? — спокойно спросил я.

— Да так… Ребята вон интересуются, что ж тут за новый персонаж нарисовался.

— У, да ты и сам какие словечки-то знаешь.

— А то!

Смерив меня внимательным взглядом, щербатый, наконец, спросил прямо.

— Демьяна, говорят, искал?

— У кого-то длинный язык, как я посмотрю. Или уши?

— Ну, на Федула-то не гони. Он свой человек. А вот Демьяну тут не рады. Мы ему и в первый раз намекнули, чтоб сюда не совался. Но он что-то зачастил в последнее время.

— Мне-то ты зачем всё это рассказываешь? — изобразив безразличие, поморщился я.

— Так зачем он тебе понадобился? Дела с ним какие-то ведёшь?

— А похоже?

— Ты отвечай, коли спрашивают. Ишь, заюлил!

Со снисходительно-дружелюбного вкрадчивого тона щербатый моментально переключился на угрожающий — будто маску сбросил. Впрочем, маска эта могла обмануть разве что совсем уж доверчивого простачка.

— Задолжал мне Демьян, — выбрал я самую безопасную версию. — Прослышал, что видели его здесь. Вот, решил проверить.

Щербатый ухмыльнулся. Кажется, это объяснение его устроило.

— Задолжать-то он много кому задолжал. Вон, и пахану нашему. И что, собираешься его здесь дожидаться?

— Тебе-то какое дело?

— А ты не дерзи, не дерзи, штудент, — снова подпустив в голос угрожающие нотки, покачал головой урка. — Мы тут таких дерзких не любим.

Мимоходом, будто невзначай, я бросил взгляд на компанию картёжников. Те уже давно бросили игру, только один, в надвинутой на самый нос кепке, вальяжно тасовал колоду. Остальные поглядывали в нашу сторону. В зале медленно, будто тянущаяся с ложки струйка меда, разливалось напряжение.

Я вздохнул. Ясно было, как белый день, куда всё клонится. С точки зрения собравшейся здесь шушеры я выгляжу этаким ягнёнком, забредшим прямо в волчье логово. Молодой, чистенький, одет прилично. Портфельчик, опять же, с собой какой-то. Тут уж юли, не юли — в покое не оставят. Я для них главное развлечение на вечер.

Весь вопрос только в том, как конкретно меня развести. В карты обуть. Напоить до беспамятства и ограбить. Или на прямую драку вытянуть да огреть чем-нибудь по башке. Им любой вариант подойдёт. А для начала подослали того, у кого язык получше подвешен. Так сказать, прощупать почву.

— А что, штудент, может, тяпнем по маленькой-то? — вдруг снова напустив на себя благодушный вид, предложил щербатый. — Федул, ну-ка сообрази нам пузырёк!

Я едва сдержался от усмешки — настолько он оказался предсказуемым. Впрочем, его-то я сразу видел насквозь. Меня больше занимали собственные реакции.

Страх-то где? Ночь, чужой город, один против целой банды уркаганов, да ещё и на их территории. Нормальному человеку должно быть страшно. Но я, как ни прислушивался к себе, не мог распознать даже тени смятения. Наоборот, происходящее вызывало во мне какую-то странную дрожь предвкушения, а кулаки так и норовили сжаться сами собой.

Я вздохнул. Погиб я не своей смертью, это я уже вспомнил. Но оно и неудивительно. Я, похоже, был тем ещё отморозком. Этак я и в нынешней жизни долго не задержусь.

Бросил ещё один взгляд на дружков щербатого, и поймал себя на мысли, что уже прикидываю, на что каждый из них способен. Первыми надо валить вон тех двоих, самых здоровых. И отступать к стойке, чтобы со спины не зашли. Огнестрел у них вряд ли есть, явно не их уровень. Так что — ножи, дубинки какие-нибудь. Может, кастеты…

А, к чёрту! Я до сих пор не помню, кто я. Но суть свою, похоже, не спрячешь. Остаётся просто отпустить её. Как говорится, расслабиться и получать удовольствие.

Бармен тем временем притащил бутылку водки и два стакана. Щербатый вальяжно наполнил оба примерно до половины, подвинул один мне.

— Ну чо, вздрогнем? — и первым поднёс стакан ко рту.

— Да ты, видно, совсем без ума, пёс, — брезгливо поморщился я. — И правда решил, что я буду пить с таким, как ты?

— А чего бы нет? — зло скривился он, ставя стакан на стол и подавшись вперёд. — Чо, благородие из себя строишь, что ли? Граф выискался?

— Княжич, — поправил я. — А теперь — пшёл вон из-за моего стола! Пока пинками не погнал.

В зале вдруг установилась полнейшая тишина. Даже тип с гитарой в дальнем углу застыл, прижав струны ладонью.

В одном я насчёт щербатого ошибся — он оказался куда опаснее, чем я думал.

— Ах ты, гнида! — мгновенно рассвирепев, он бросился на меня прямо через стол. Ударил, метя в горло.

Перехватив за запястье, я резко вывернул ему руку. Узкая, как шило, заточка, выпала, вонзившись в столешницу. Каким-то шальным приемом швырнув щербатого через бедро, я от души приложил его копчиком об пол, а потом пинком отбросил подальше.

Дружков его не пришлось долго ждать. Завертелось всё моментально — пьяные выкрики, визги официанток, звуки ударов и бьющейся посуды наполнили зал трактира, будто врубленная на всю катушку музыка. И, похоже, мелодия эта была здесь хорошо знакома.

Как я и думал, первыми на меня ринулись двое здоровенных громил, похожих друг на друга, как братья — косматые, бородатые, в каких-то телогрейках из вывернутой мехом наружу овчины. Действовали они грубо и незамысловато, слишком полагаясь на свои габариты. Чем и поплатились.

Об голову одному из них я разбил бутылку водки. Получилось, правда, совсем не так весело и эффектно, как в кино — стекло не разлетелось мелкими брызгами, а раскололось на несколько крупных осколков, порезавших противнику лицо. Рухнул, он как подкошенный.

Второй, ревя, как медведь, попытался ударить меня, но лишь впустую молотил кулачищами по воздуху. Здоровый, но слишком медлительный. Легко уходя от атаки, я в ответ провёл несколько ударов в корпус, но быстро понял, что это бесполезно. А вот от меткого пинка под коленную чашечку детина послушно сложился вдвое, подставив заднюю сторону шеи под рубящий удар ладонью.

Пока разбирался с этой сладкой парочкой, вокруг меня собрались, кажется, все посетители трактира. Сразу четверо попытались навалиться все разом, но тут же отхлынули, кто с расквашенным носом, кто, подпрыгивая на одной ноге. Но на смену им пёрли новые и новые.

Я закружился на месте, подмечая взглядом, кто из нападающих вооружен, и стараясь не подпускать их ближе и самое главное, не давать зайти за спину. Сорвал с шеи шарф, быстро накрутил его вокруг правой ладони, защищая костяшки. Страха по-прежнему не было, только какой-то совсем уж безрассудный азарт и ярость.

Ох, как я, оказывается, люблю бить людей. Или просто конкретно такую вот публику ненавижу так, что это въелось в меня до самых печёнок?

Удары я раздавал, не задумываясь, дав волю отработанным рефлексам. Здорово выручало и доставшееся тело. Сын Аскольда, похоже, рос далеко не неженкой, тяжелой работы не чурался, и мышцы нарастил крепкие. Да и к ухваткам и приемам моим тело адаптировалось на удивление легко, будто настоящий Богдан тоже не прочь был начистить кому-нибудь морду.

Драться пришлось всерьёз, насмерть. Наглого чужака не просто хотели проучить — в руках нападающих всё чаще мелькали ножи, «розочки» из разбитых бутылок и прочие подручные предметы. Чтобы не попасть в окружение, мне пришлось изрядно побегать. Попытался прорваться к дверям, но оттуда меня технично оттесняли.

До поры до времени всё это было даже весело, но народу против меня набралось что-то очень уж много. Надо как-то прорываться.

Отбросил очередного урку ударом ноги, от души припечатал следующего мордой об стол и тут же рванул за шкирку, чтобы прикрыться им, как щитом. С рёвом швырнул обмякшее тел в толпу и, выиграв так пару секунд, запрыгнул на лавку, а потом и на стол. Пробежался прямо по тарелкам с недоеденной снедью, чуть не поскользнувшись на какой-то каше. Ещё и от нескольких бутылок умудрился увернуться, которыми в меня швырялись.

За спинами мелкой шушеры разглядел более серьёзных ребят. У дверей в соседний зал стоял лысый хмырь в распахнутом кожаном плаще, под которым виднелась шёлковая жилетка и тёмная рубашка с галстуком. В правом глазу поблескивало круглое стёклышко монокля.

Похоже, главарь какой-то. Слишком уж приличный прикид для всей этой компании. В драку он не лез, не по рангу. Радом с ним стояли ещё двое типов, тоже в потёртых кожаных куртках с отороченными мехом воротниками.

Я рванул в его сторону, опрокидывая стол, чтобы немного задержать преследователей. Телохранители главаря дёрнулись мне навстречу, но я опередил их, выхватывая револьвер. Наставил дуло в лоб лысому, выкрикнув во всю глотку:

— Стоять всем!!

В кабаке уже второй раз за этот вечер воцарилась тишина — такая густая, что в ней отчётливо был слышен щелчок, с которым я взвёл курок револьвера. Ему вторили ещё два, сливаясь в единый аккорд — телохранители главаря тоже направили на меня револьверы.

Палец на спусковом крючке моментально занемел от напряжения.

Лысый смотрел спокойно, пристально. Не на дуло, направленное прямо ему между глаз, а на меня. Даже монокль не выронил, только, кажется, ещё крепче зажал его в глазнице.

Аура необычная. Точно Одарённый, но не нефилим — эдра не сформирована в полноценные энергетические структуры, а просто окутывает его едва различимым полупрозрачным коконом.

— Что за балаган? — процедил он, обводя взглядом зал. — Кто начал?

Бандюганы — запыхавшиеся, злые, смотрели исподлобья и переглядывались друг с другом. Ответил за всех Федул, продолжая невозмутимо протирать пивную кружку полотенцем.

— Да Витька Шило с гостем чего-то не поделили.

— Опять? — скривился лысый. — Сколько раз говорить? Все разборки — на улице!

— Да этот фраер сам напросился! — подал голос щербатый. — И вообще, он с Демьяном путается. Говорит, что тот ему задолжал. Но брешет, собака, я ж вижу!

Входная дверь вдруг протяжно скрипнула, впуская кого-то, и после паузы громко хлопнула. По залу прокатились испуганные шёпотки.

— Демьян!

— Вот паскудство-то…

— Помянешь чёрта — он и появится!

Я стоял спиной к выходу, и поворачиваться не решился — продолжал держать на мушке главаря. Тот перевёл взгляд мне за спину и недовольно скривился.

— Говорил я тебе — не появляйся здесь больше. Если только не долг отдать пришёл. Нет? Ну, я так и думал.

Кивнув на меня, спросил:

— Твой щенок?

Видимо, получив безмолвный ответ, ненадолго задумался. Наконец, небрежно махнул рукой своим ребятам, и те опустили оружие.

— Да не тычь ты в меня, молодой, — поморщился он. — К тому же, тут такое дело…

Не обращая внимания на наведенный на него ствол, он шагнул ко мне вплотную и, взяв за плечо, шепнул негромко на ухо:

— Пушка у тебя знатная, конечно. Дорогая, наверное. Но когда смотришь на неё спереди — видно, что патронов в барабане нет.

Лысый хлопнул меня по плечу, как старого приятеля, и заговорщически подмигнул.

— Отчаянный ты парень, как я погляжу.

В ответ я лишь нервно усмехнулся, пряча револьвер за пояс брюк.

— А теперь — убирайтесь из моего заведения. Оба, — подытожил лысый.

Я обернулся наконец к выходу.

Велесов стоял на пороге трактира — огромный, мрачный, грузный, как медведь, одетый в длиннополый плащ с меховой подкладкой. Сходство ещё больше усиливалось из-за массивного воротника из черного медвежьего меха.

На вид ему было лет за шестьдесят — седина уже вовсю пробивалась и в шевелюре, и в косматых нечесаных бакенбардах, обрамляющих лицо. Но при этом он явно был крепок, как дуб, а кулачищи такие, что, пожалуй, столешницу одним ударом разломит. Неудивительно, что как только он вошёл, вокруг него тут же образовалось обширное пустое место — местная публика от него испуганно пятилась.

И это притом, что они не видели того, что видел я. Мерцающую багровыми сполохами энергию эдры, окутывающую его силуэт кровавым нимбом. Внутри у меня всё невольно сжалось. Хоть я и совсем недавно в этом мире, но такой тип ауры уже встречал.

Демьян Велесов был упырём.

Глава 9

По той скудной информации, что я получил от князя, Велесов долгое время был его стольником, и я догадывался, что человек он необычный. И возрастом, возможно, не сильно уступает самому Василевскому. Стало быть, точно Одарённый. Но… вампир⁈

Странно, что Аскольд не предупредил меня. Или сам не знал? Да нет, вряд ли. Скорее просто не успел рассказать, как и очень многое другое.

Из трактира нас после приказа главаря и правда выпустили беспрекословно. Оказавшись за дверями, Велесов остановился, окидывая меня сверху вниз тяжёлым внимательным взглядом.

— Похож, — прогудел он густым басом.

Мотнул головой, давая знак следовать за ним, и молча зашагал куда-то в темноту.

Да уж, не оратор. Скрепя сердце, я двинулся за ним. Вариантов у меня немного. Не в трактир же возвращаться.

Демьян, пройдя с полсотни шагов вниз по улице, спустился к реке. Я едва поспевал за ним, ещё и поминутно спотыкаясь по дороге — фонарей здесь не было, а под ноги то и дело попадались то камни, то лужи. Самому Велесову-то, похоже, хоть бы хны — он и в темноте видит, как кошка.

Впрочем, чем я-то хуже?

Сосредоточившись, я мгновенно перенял его Дар. Повел плечами, будто примеряясь к новой вещи. Ощущения были немного иные, чем в тот раз, когда я скопировал Дар у незваного гостя Аскольда. С Велесовым они точно одного поля ягоды. Но в то же время я сразу же обратил внимание на кучу нюансов — в структуре тонкого тела, в вибрациях самой эдры.

Похоже, с Дарами всегда так. Не бывает двух совершенно одинаковых.

К примеру, дар Велесова многократно усиливал органы чувств. Я теперь спокойно мог разглядеть в темноте каждый камешек под ногами. А уж слух и обоняние обострились так, что я с непривычки аж замер — столько новых ощущений нахлынуло разом. А вот тягостное чувство жажды оказалось притупленным, я его поначалу не распознал вовсе.

Велесов остановился у короткого мостка, ведущего прямо в реку. Рядом качалась пришвартованная лодка. Обернулся, дожидаясь, пока я его догоню. Я старался двигаться не слишком уверенно, будто по-прежнему плохо ориентировался в темноте.

— В воду не свались, — проворчал Демьян. — Давай руку.

— Я сам, — буркнул я, перебираясь в лодку и устраиваясь на узком деревянном сиденье. По сути, просто узкая доска, протянутая от одного борта к другому.

Велесов уселся напротив и, отвязав лодку от причала, взялся за вёсла.

— Драку зря затеял. С Фомой лучше не связываться.

— Это тот, лысый, что ли?

— Да. Запомни его и впредь обходи за версту.

Я лишь пожал плечами. Хотел было напомнить, что сам-то Велесов, судя по разговорам в трактире, собственным советам не следует. Но решил не нагнетать. Огромный мрачный упырь не очень-то годится в качестве объекта для подначек.

— Куда плывём-то? — спросил я вместо этого.

— А ты не знаешь? Старая усадьба Василевских — на том берегу, на холме. Я за ней присматриваю уже пятый год.

— Аскольд… то есть, отец мне не говорил. Не успел рассказать.

— Так торопился отправить тебя сюда? Пистолет, кстати, знакомый. Подарок государя. Странно, что он тебе его отдал.

— То есть вы ещё не слышали?

— О чём?

— Отец… погиб три дня назад. Убит. Я сам чудом спасся. Пришлось бежать, в чём был.

Велесов замер, даже грести перестал. Тяжело вздохнул, и во вздохе этом явственно проскользнуло звериное рычание. Или показалось?

— Знал я, что этим кончится. Судьбу на кривой не объедешь.

— Перед смертью он настаивал, чтобы я отыскал вас. Утверждал, что вы поможете обустроиться здесь, да и… вообще.

— Да, он телеграфировал мне несколько дней назад. Я тогда ещё подумал, к чему такая спешка. Но, видно, торопился он не зря.

Помолчав, он угрюмо покачал головой и добавил:

— Ох, как не вовремя всё это…

Снова взялся за вёсла. Грёб он умело, почти без всплесков, и через несколько минут, спустившись чуть ниже по реке, мы уже причаливали к мостику на противоположном берегу.

Места здесь выглядели какими-то заброшенными. Брусчатка вроде приличная, но ни фонарей, ни прохожих. Вдоль улицы — целая стена старых корявых деревьев и кустов, едва сдерживаемая старинным кованым забором. Велесов вдруг нырнул куда-то прямо в эту стену, и только последовав за ним, я разглядел неприметную калитку.

Сад, скрывающийся за забором, похоже, простоял без ухода не один десяток лет, превратившись в настоящий лабиринт зарослей. Тропинка, ведущая в глубь усадьбы, была больше похожа на тоннель, пробитый в тесно переплетенных ветках, листва с которых уже почти облетела. Осень в этом мире наступала куда раньше, чем я привык.

Вынырнув из этого растительного плена, я увидел, наконец, дом. Большой, трёхэтажный, куда богаче, чем тот, что у Василевского был в Демидове. И не деревянный, а каменный.

Однако здание находилось в столь же плачевном состоянии, что и сад, и было похоже на огромного серого мертвеца. Заколоченные окна и двери, колонны, уже начавшие зарастать мхом. На крыше копошилась целая стая воронья, встретившая наше прибытие недовольным карканьем.

— Присматриваете за усадьбой, говорите? — не удержался я от саркастического замечания.

— Особняк давно заброшен, ещё при князе. Мы живём во флигеле.

Я хотел было переспросить, кто это «мы», но Велесов, вдруг встрепенувшись, бросился бежать куда-то в глубь двора, огибая особняк справа. Скорость он при этом развил нечеловеческую и, кажется, в какой-то момент, перепрыгивая через кусты, перешёл в четвероногий режим. Я бросился следом, но довольно быстро отстал, запутавшись в каких-то колючих ветвях.

Кое-как вырвавшись из цепкого плена ценой приличного клока ткани из шинели, я продрался дальше и увидел флигель — небольшой одноэтажный домик на заднем дворе. Обострённый слух уловил доносившиеся оттуда стоны. Кричал ребёнок или совсем молодая девушка.

Хлопнула распахнутая настежь входная дверь. При этом сам силуэт Велесова я едва успел разглядеть — настолько быстро он двигался.

Я последовал за ним после изрядной паузы. Постарался совладать с собой, точнее, с приобретённым даром. Весь этот неожиданный переполох и меня превратил в этакого встревоженного зверюгу со вздыбившейся на загривке шерстью. Стоило огромного труда сдержать рвущиеся наружу клыки и когти, расслабить напрягшиеся до каменной твёрдости мускулы. Не хотелось спалиться перед Велесовым. Лучше, как и в случае с князем, держать свой Дар в секрете.

Собственно, сам Аскольд мне в своё время и преподал этот урок, когда мы говорили с ним о нефилимах.

— Одарённые — если они, конечно, реально Одарённые, а не позёры и не шарлатаны — стараются не афишировать свои способности почём зря, — объяснял князь. — Особенно это касается боевых Даров.

— Почему?

— Потому что это даёт другим Одарённым много… пищи для размышлений, скажем так. Ты же не думаешь, что нефилимы живут в мире и согласии? Случаются между ними и распри, и дуэли. И потому всегда нужно держать в секрете пределы своих возможностей.

По иронии судьбы, именно после этих фраз я и сам окончательно решил не распространяться о своем Даре, даже самому Аскольду. Тем более что я всё равно должен был уехать из его дома. Так зачем ему было знать?

С Велесовым тем более стоит держаться осторожнее. Симпатии у меня этот огромный упырь совершенно не вызывал. Скорее наоборот, недоверие и опаску.

Я преодолел расстояние до флигеля спокойным шагом и осторожно вошёл, прикрывая за собой дверь.

Внутри оказалось неожиданно просторно. Обстановка была простая, деревенская. Огромная русская печь в углу, занимающая едва ли не четверть комнаты. Крепкий деревянный стол с двумя лавками, шкуры на бревенчатых стенах, массивные деревянные шкафы, два небольших застеклённых окна. В соседние комнаты вели три двери, одна из которых сейчас тоже была распахнута.

Стоны всё ещё продолжались, и в них было столько боли и страдания, что сердце невольно сжалось. Я заглянул в комнату.

На массивной кровати лежала тоненькая бледная девушка, на вид лет четырнадцати-пятнадцати, с длинными иссиня-чёрными волосами, ещё больше подчёркивающими её бледность. Глаза её были плотно сомкнуты, обострившиеся тонкие черты лица навевали мысли о покойниках.

Закусив губу, она снова протяжно застонала, выгибаясь дугой от боли. Велесов, застыв рядом, лишь причитал что-то шёпотом, будто пытаясь её успокоить. Его огромные лапищи бессильно сжимались и разжимались. Временами он подавался вперёд, будто хотел обнять девочку или погладить её по голове, но так и не решался прикоснуться.

Стон повторился, и девочка выгнулась так, что, кажется, касалась постелью лишь плечами и ступнями. Или…

Нет, не показалось. Она парила над кроватью и, кажется, если бы не тяжелое одеяло, которым она была укутана — взлетела бы к самому потолку. И когда одеяло чуть сползло, я разглядел и ещё кое-что.

Эдру. В этом тоненьком бледном теле скрывался самый мощный Дар из всех, что мне доводилось видеть. По сравнению с моим собственным или Даром Велесова он выглядел, будто полуденное солнце на фоне свечи. Я даже невольно отшатнулся, прищуриваясь.

Эдра свивалась в груди девочки в тугое вибрирующее ядро, выбрасывающее наружу этакие метастазы. И каждое такое движение отдавалось в ней нестерпимой болью.

Я, конечно, был совершенным профаном в таких делах, но даже мне было очевидно, что бедняжка попросту неспособна удерживать эту силу. Дар будто пожирает её изнутри. Эдра сконцентрирована так, что выглядит не как светящаяся аура, а как вполне осязаемый раскалённый сгусток — чуждый, пугающий своей запредельной мощью. Моё собственное тонкое тело вблизи него будто бы сжалось, пытаясь спрятаться. О том, чтобы скопировать этот Дар, я даже не помышлял — он попросту испепелит меня изнутри. Даже находиться рядом было страшно — внутри всё сжималось от необъяснимого, животного ужаса.

Демьян, кажется, тоже чувствовал нечто подобное, но нечто более сильное заставляло его оставаться рядом. Он пытался помочь девочке, и помощь эта оказалась несколько необычной. Я увидел знакомые призрачные щупальца, протянувшиеся от его ауры к девочке. Упырь применял свой Дар, откачивая излишки энергии. Что-то вроде кровопускания, только на ином, энергетическом уровне.

И это помогло. Девочка и сама боролась, но помощь Демьяна ускорила процесс — выплески энергии становились всё реже и слабее, пока ядро эдры в её груди не потускнело и не покрылось тёмной коркой, похожей на слой остывшей потрескавшейся лавы. Заняло это всё пару минут, и всё это время я стоял в дверях, не в силах шевельнуться. Мелькнула мысль и самому помочь, но я её отбросил. Так я мог себя выдать. Да и, судя по виду Демьяна, откачка энергии проходила для него совсем не безобидно. Он весь побагровел, напрягся, будто поднимая непомерную тяжесть. Вены на лице страшно вздулись, из носа брызнула струйка крови.

Кончилось всё внезапно, будто переключателем щёлкнули. Они обессиленно рухнули разом — девочка на постель, Велесов грохнулся на пол рядом с ней. Поднялся далеко не сразу, тяжело ворочаясь и пошатываясь, будто после тяжелого нокдауна. С удивительным для такого мужлана трепетом поправил одеяло, укрывая девушку.

— Рада… Ты слышишь, дочка?

Она открыла глаза — ясно-голубые, огромные и такие чистые, что казалось, светятся изнутри. Слабо улыбнувшись, взглянула на Велесова и слабым голосом ответила.

— Слышу. Я здесь.

Голосок у неё оказался под стать внешности — чистый, тонкий, словно перезвон хрустальных бусин.

Демьян выдохнул с таким облегчением, будто сбросил с плеч груз в полтонны. Опустил голову, вжавшись в покрывало лицом. Рада выпростала руку из-под одеяла и погладила его по косматой, как у медведя, башке своей тонкой невесомой ладошкой.

— Всё в порядке, папенька. Мне уже лучше.

Велесов поднял потемневшее, осунувшееся лицо и тоже попытался изобразить улыбку. Но с его рожей это, кажется, было физически невозможно.

Заметив меня, он нахмурился и буркнул:

— Выйди.

— Да я…

— Выйди, говорю!

Не став спорить, я закрыл дверь и прошёлся по большой комнате. В мозгу всплыло слово «горница», и смутные воспоминания о похожем доме, только поменьше, с узенькими окнами и толстой коркой намерзшего снега на внешней стороне стен. Кажется, это что-то из памяти настоящего Богдана. Картинки оттуда всплывали куда реже, чем из моей прошлой жизни. Может, потому что моя личность окончательно начала доминировать в этом теле. А может, просто не хватало подходящих триггеров.

Демьян, судя по обстановке, активно промышлял охотой. На стенах и лавках было множество шкур, оленьих рогов и даже несколько неплохо оформленных трофеев в виде голов зверей на деревянных щитах. Особенно впечатляла башка здоровенного медведя, скалящаяся из угла над массивным креслом качалкой, покрытым бурой косматой шкурой. Тоже медвежьей, надо полагать.

В другом углу висела голова оленя с большими разлапистыми рогами, почему-то облитыми ярко-синей краской, поблескивающей и даже, кажется, слабо светящейся в полутьме.

Я подошёл ближе.

Голова была обработана идеально — казалось, что благородное красивое животное просто замерло, высунувшись из стены, и может убежать, испуганное резким движением. При ближайшем рассмотрении краска на рогах оказалась их непосредственной частью. Костная структура сплавлялась с кристаллической, словно была покрыта слоем светящегося льда. Похожие голубые разводы, только более блёклые, виднелись и на шкуре животного, особенно вокруг глаз.

Зрелище было завораживающим. Лишь подойдя вплотную, можно было оценить размах рогов и в целом размеры животного, которые оказались впечатляющими. Голова висела примерно на такой высоте, на которой, похоже, находилась и при жизни. При этом, чтобы дотянуться до рогов, мне пришлось бы привстать на цыпочки. Выходит, зверюга-то покрупнее лося.

— Это индрик, — раздался за спиной голос Велесова. — Тот самый, что прикончил наследника Орлова. Мы с Аскольдом добыли его уже на обратном пути.

— Кого-кого прикончил?

— Об этом он тоже не успел рассказать?

— Да вы все не очень-то разговорчивы. Выдернули меня из… моей прошлой жизни, и как котёнка в прорубь. Барахтайся, разбирайся сам.

— Хорош котёнок, как я погляжу. Сам кому хошь глотку перегрызёт, — парировал Велесов. — Ладно. Лишняя койка в доме найдётся. Располагайся, а там видно будет. Одёжу вон там повесь. Есть хочешь?

— Не отказался бы, пожалуй.

— Сейчас чего-нибудь сообразим.

Демьян и сам разделся, повесив на крюк свой длинный плащ с меховым воротником. Остался в просторной рубахе с завязками на груди и мешковатых тёмных штанах — типичной крестьянской одежде, даже в этом мире смотрящейся довольно архаично.

Комнатка, которую он мне выделил, оказалась крошечной и явно использовалась в качестве кладовой — она вся была заставлена какими-то здоровенными сундуками, а на полках по левой стороне ровными штабелями располагались ящички поменьше. Но застеленный шкурами топчан в углу меня вполне устроил — чисто, мягко, тепло, чего ещё надо. Хотя по сравнению с шёлковыми простынями купе-люкса, конечно, совсем не фонтан.

Спрятав свои пожитки в закуток между стеной и изголовьем топчана, я вернулся к Велесову. Тот уже вовсю хозяйничал у печи. Снял со стены эмберитовый светильник, поставил его на стол, раскрыв складной абажур так, чтобы было больше света. Достал из печи чугунок с каким-то густым супом. Судя по запаху, рыбным. Отрезал от здоровенного круглого каравая несколько ломтей хлеба. В довершение поставил на стол кувшин с терпким холодным квасом — я различил запах, даже не заглядывая туда.

К заёмному Дару привык довольно быстро, тем более что контролировать его у меня получалось куда лучше, чем в тот памятный вечер в доме Василевского. Судя по всему, та эдра, что я собрал с убитого упыря и с самого князя, здорово усилила меня самого. Я стал гораздо чётче видеть свою и чужие ауры, а сама эдра куда охотнее подчинялась моим мысленным приказам. В этом я убедился ещё на примере Истоминой. Пока ехал с ней в поезде, провел десятки экспериментов.

Пока что опытным путём удалось выявить следующее.

У каждого Дара есть как минимум три характеристики.

Первое. Это что-то вроде общей мощности, зависящей от количества эдры, сконцентрированной в тонком теле носителя. Именно эдра и является той силой, с помощью которой Дар воздействует на самого носителя или на окружающий мир. К примеру, изначально количество эдры в теле Богдана было невелико. Поэтому, даже копируя Дар Аскольда, я не становился равен ему по силам — попросту мощности не хватало. По сравнению с Велесовым тоже самое — я перенял его Аспект и общую структуру, но по мощности старый упырь превосходил меня многократно.

Дар Истоминой же, наоборот, был довольно слабеньким, и в моих руках усилился.

Запас эдры влияет как на силу воздействия Дара, так и на продолжительность. Это что-то вроде топлива. Или заряда аккумулятора.

Второе. Каждый Дар имеет вполне определённую природу. Некую неизменную суть, механику воздействия. Аскольд называл это Аспектами. Например, Дар самого Василевского — исцелять, мгновенно сращивать кости, сосуды и ткани. Дар его убийцы — звериная, хищническая суть. Поглощение жизненной силы других существ и усиление собственного тела, обращение в некую боевую форму. И при всём желании один из них не смог бы обучиться трюкам другого. Это всё равно, что пытаться высечь искру из двух кусков льда, чтобы зажечь огонь. Бесполезно. Это совсем разные стихии.

Ну, и третье. У Даров есть некая внутренняя структура, позволяющая более гибко и эффективно управлять ими. Те самые узлы и энергетические конструкции, которые можно разглядеть в тонком теле. У меня они текучи и пластичны, как и вся моя аура. У других виденных мной Одарённых это застывшие формы. Ну, или просто очень медленно изменяющиеся. От этих структур зависит уже конкретная конфигурация Аспекта.

Суть моего Дара, как нетрудно догадаться — копирование чужих аур. Но я уже убедился, что это только начальный уровень. Я могу не просто перенимать чужой Дар, но и менять его структуру. А если моя «базовая мощность» выше, чем у «донора», то и усиливать этот Дар. А ещё, судя по всему, я получаю иммунитет к воздействию Дара «донора» на меня самого. По крайней мере, это повторялось уже дважды — с упырём в доме Василевского и с Истоминой.

Главный недостаток тоже очевиден — приобретаемые силы, по сути, заёмные, временные. Мне нужен донор в пределах видимости, чтобы снять слепок его Дара. Ну и потом желательно иметь этого донора где-то неподалёку, иначе слепок этот начинает постепенно рассеиваться.

Правда, и тут уже есть кое-какой прогресс. Первый раз переняв Дар у Аскольда, я потерял его уже через пару часов. Но вот после путешествия с Истоминой я сохранял в себе её Дар куда дольше. Собственно, ровно до того момента, как перенял вампирский у Велесова. Почти целый день.

Интересно только, что повлияло на увеличение этого срока. Поглощенная у двух других нефилимов эдра? Или то, что я провёл с Истоминой довольно много времени? Или, может, её Дар проще удерживать, потому что он в целом не очень сильный? В конце концов, повлиять могло даже то, что я заглушил в себе её Дар, увёл его в этакий «спящий режим». Может, в таком состоянии он консервируется и удерживать его проще?

Вопросов много, и это только самые основные. Но ясно одно — Дар у меня полезный, но находится пока в зачаточном состоянии, его нужно развивать. А ещё — держать в тайне. Не думаю, что кому-то из Одарённых понравится такое вот подражательство.

Дар Велесова я уже по отработанной схеме тоже перевёл в «спящий режим». Я по-прежнему ощущал действие Аспекта Зверя, и мог развернуть его в полную силу за считанные секунды. Но сознательно заглушил пробивающуюся изнутри звериную суть и вампирский голод. Дар напоминал о себе разве что обострённым восприятием вкусов, звуков, запахов. Да и те я постарался приглушить до комфортного уровня.

Уха, к слову, оказалась на удивление вкусной. Уж не знаю, сама по себе или из-за того, что вкусовые рецепторы работали не совсем по-человечески. Быстро орудуя деревянной ложкой, я в два счёта опустошил тарелку. Добавки, правда, не дождался, так что налил себе большой стакан кваса и пил его вприкуску с хлебом.

— Так что вы там рассказывали про Орлова? — напомнил я Велесову. — Отец предупреждал меня держаться от них подальше.

— Сейчас-то да. Но лет тридцать назад они с Аристархом были не разлей вода.

— Из-за чего же поссорились? Это как-то связано с архивом Всеволода?

Демьян мрачно взглянул на меня из-под мохнатых бровей.

— А это, стало быть, он успел тебе рассказать?

— В самых общих чертах. И архив сам удалось унести. Он у меня с собой.

Новость эта Велесова, похоже, не обрадовала.

— Этот архив Аскольда и сгубил, — проворчал он. — И тебя сгубит. Это не тот случай, когда стоит идти по стопам отца.

— А он обещал, что вы поможете.

— Обещал, обещал… С мёртвых спросу нет, — проворчал Демьян. — На них легко ссылаться.

— Думаете, я вру?

Велесов смерил меня тяжёлым подозрительным взглядом, и выдержать его стоило большого труда. Но я всё же не отвернулся. Надо понять, что этот увалень собой представляет. И стоит ли вообще на него полагаться. Если нет — то надёжнее будет отыскать другое убежище.

— Упрям ты, как я погляжу. Прямо как сам Аскольд, — наконец, в сердцах отбросив ложку, проворчал Демьян. — Впрочем, яблоко от яблони…

— Вы не подумайте. Я на вас не давлю. Просто самому хочется побыстрее во всём разобраться.

— Может, завтра об этом поговорим?

Вот и князь так предлагал. А в итоге до следующего разговора попросту не дожил. Да и вообще, с утра мне уже нужно ехать к ректору Горного. Учебный год вот-вот начнётся. Какое число-то сегодня? Вроде бы двадцать девятое…

— Вы расскажите хотя бы вкратце. Что там у Аскольда с Орловыми приключилось?

Демьян шумно поскрёб заросшую длиннющими бакенбардами щёку, задумался, припоминая. Поднявшись, порылся в шкафах и выставил на стол тёмную квадратную бутыль и приметные стаканы — хрустальные, отделанные по донышку и по краю серебряными узорами, изображающими еловый лес и оленя, за которым тянулась погоня из стаи волков. В обстановке его избы они выглядели, будто из другого мира.

— Что ж, ладно. Заодно помянем Аскольда Витальевича. Да будет земля ему пухом.

Он налил в стаканы терпкой травяной настойки — примерно такой же меня потчевал сам Аскольд. Что-то вроде сибирского виски. Выпили не чокаясь. По второй Демьян наливать не стал. Уселся за стол и принялся рассказывать.

— С тех пор, как Аскольд нашёл те старые бумаги, он будто умом тронулся. Всё грезил, что с их помощью сможет повторить путь Ермака.

— Зачем?

— Вот и я у него спрашивал о том. Он верил в то, что сможет выяснить, куда пропало войско Ермака. И как открылось Око зимы. А может быть, и понять, как его можно закрыть. Говорил, что если не сделать этого, то еще лет через двести-триста уже и за Уралом лета не будет, вплоть до самой Балтии. А потом ещё немного — и вся земля будет скована льдом. И смерть настанет всему живому.

— В этом он, кажется, прав.

— Прав-то прав. И в своё время еще Пётр с первыми нефилимами Око зимы пытался отыскать и закрыть. Да только без толку это всё. Чем дальше расползается колдовская мерзлота, тем сложнее пробраться к её сердцевине. Ты видел сами карты-то? Чтобы добраться до мест, указанных Всеволодом, надо без малого две тысячи вёрст отшагать. И это по тайге, по горам. В жуткие морозы, когда сопли на ходу замерзают. И где твари живут вроде этой… А то и пострашнее.

Он кивнул на голову индрика, светящуюся в полутьме голубыми разводами.

— А Орлов тут причём?

— Аристарх Орлов был одним из немногих, кто тоже поверил во все эти бредни. Аскольд к тому времени все сбережения спустил на организацию экспедиций по следам Всеволода. Даже в долги влезть успел. По сути, всё что у него осталось — это дом в Демидове и вот эта усадьба. Да и ту забросить пришлось. Попросту денег нет, чтобы её содержать. Здесь одной прислуги в добрые времена было дюжины две.

— Значит, Орлов-старший и отец вместе ходили в Сайберию по следам Ермака? — удивился я.

— Да. Я сам с ними был. Последняя такая вылазка закончилась крайне скверно. Мы забрались слишком далеко, понадеялись на Дары и на огненный эмберит. Но в итоге сначала в многодневную метель попали, и потеряли от мороза половину отряда. Потом ещё заплутали. А в итоге вот напоролись на индрика.

— Чем он так страшен? Вроде бы просто олень.

Велесов лишь снисходительно хмыкнул.

— Олень… Ну да, сравнил хрен с пальцем. Обычно-то индрики не очень агрессивны, и не нападают первыми. Но мы оказались слишком близко от его логова. Возможно, с детёнышами. Ты не смотри, что зверь этот не хищный. В нём сила огромная. Колдовская. Ледяными копытами своими бьёт так, что камни лопаются, а толстенные брёвна промерзают и рассыпаются на осколки. А из рогов разрядами хлещет, что твой Перун молниями.

Я невольно тоже оглянулся на красивый, но жутковатый трофей за спиной.

— Даниил, старший сын Аристарха, на месте погиб. Сам Аристарх был тяжело ранен, переломан весь. Аскольд кое-как его вытащил, но всё же до конца исцелить так и не смог. Условия там были не подходящие. А пока мы вернулись к обжитым местам, пока Аскольд снова набрал силу… В общем, я тонкостей не знаю. Видно, хребет у Аристарха сросся как-то неправильно. Ходить он с тех пор так и не смог. Не то, что летать.

— И винит в этом отца?

— Да. Но это полбеды. Главное — он потерял Даниила. Своего первенца. Свою гордость. Своего наследника. Ты же знаешь, небось, как у нефилимов сложно с потомством?

— Наслышан. А отец и правда был виноват?

— Да как тебе сказать… Если бы не он, всего этого похода не было бы. А даже если бы и был — только из-за его упрямства и одержимости мы тогда сунулись в это гиблое место.

— Ну, а забрать тело Орлова с собой и воскресить позже не получилось?

— Воскресить? — недоумённо вскинул бровь Велесов. — Аскольд, конечно, неплохой целитель. Но Дар его уже жидковат, всё-таки в пятом поколении. Впрочем, даже Всеволод вряд ли умел воскрешать мёртвых.

— Ну, может, кто-нибудь другой…

— Да кто другой-то? Не бывает такого. Сильный Одарённый с Даром целительства может выдернуть человека с самого края. Но с того света точно никого не вернёт. Это невозможно. Даже для нефилимов.

Я не стал спорить и спрятал нос в кружку, допивая остатки кваса.

Вот так поворот. А что тогда насчёт моего чудесного воскрешения и переселения душ? Может, тут и князь-то не при чём, и это тоже часть дара самого Богдана? Либо у Аскольда есть ещё один секрет, о котором не в курсе даже Велесов…

Я попробовал припомнить первые часы после воскрешения, но получалось плохо. Соображал я тогда слабо, голова болела так, что перед глазами всё двоилось. Да и сама обстановка в целом мне казалась тогда непривычной и странной, так что какие-то конкретные детали я не запомнил.

Разве что шрамы.

Да. Странноватые шрамы на запястьях и груди, больше похожие на вырезанные чем-то острым руны. Сейчас от них уже и следа не осталось, кроме тоненьких белесых полосок. А ещё, кажется, для ритуала князь и себе наносил какие-то порезы — на запястьях у него первые пару дней белели свежие повязки.

Вообще, как я сейчас понимаю, князь потратил на моё воскрешение уйму сил. Буквально пожертвовал собственным здоровьем. Кухарка, тётка Анисья, причитала, что на барине лица нет, постарел разом лет на двадцать. И, может быть, она не так уж преувеличивала.

Я задумчиво погладил едва заметный шрам на внутренней стороне запястья, повторяя рисунок руны. Надо бы срисовать эти знаки, пока они видны. Хоть какая-то, но зацепка.

Чтобы развеять тяжелую, тягучую тишину, установившуюся после рассказа Демьяна, я вернулся к расспросам.

— А почему Аристарх не отомстил? Я имею в виду, сразу?

— Когда более-менее оклемался — пытался. Но и Орлов, и Василевский были на хорошем счету у государя. Оба из древних почётных дворянских родов, ведущих начало от первых нефилимов. Александр взял с обоих слово забыть о вражде.

— И это сработало? — удивился я.

— Слово дворянина — не брёх собачий, — серьёзно ответил Демьян, глядя на меня с угрюмым прищуром. — Кстати, заруби это себе на носу, если и впрямь собираешься наследство от Аскольда принять. Назвался князем — соответствуй. Бумаги, кстати, он тебе какие-нибудь оставил в связи с этим?

— Да, в портфеле я нашёл копию завещания. Там он признаёт меня своим сыном и наследником. Правда, не знаю, где искать оригинал.

— Уже кое-что. Оригинал наверняка в канцелярии Демидова хранится, у нотариуса. Хотя, конечно, одной этой бумаги недостаточно.

— Почему?

— Ну, имущество-то по ней ты сможешь унаследовать. Хотя, чего наследовать-то. Шиш, да маленько. Эта усадьба да дом в Демидове — вот и всё, что осталось от владений рода Василевских. Но вот чтобы титул унаследовать, нужно, чтобы завещание признал государь. А это, сам понимаешь, не хухры-мухры.

— Ничего, потерплю. Не жил до того князем, и ещё столько же проживу.

— Разумно. Тебе сейчас под фамилией отца и вовсе лучше не отсвечивать. Раз уж самого Аскольда убили, то и за тобой придут.

Велесов был прав. Впрочем, и Аскольд, похоже, думал так же. В документах на поступление в институт он записал меня под фамилией Сибирский. Возможно, это фамилия моей матери? Надо будет уточнить.

— А сюда они могут добраться? Усадьба ведь по документам всё еще принадлежит Аскольду? Кто об этом знает?

— А почему спрашиваешь? Думаешь, тебя будут искать?

— Уже ищут, — не стал скрывать я. — Охранка Демидовская. Некий Феликс Орлов.

— Младшенький, — угрюмо кивнул Демьян. — Чужие детки быстро растут. Когда погиб Даниил, он ещё пешком под лавкой проходил. И даже зачатков Дара не показывал. Думали, пустой.

— Ну, насчёт Дара не знаю. А вот то, что охоту на меня объявили — это точно. Может, не стоит мне у вас оставаться надолго?

— Да живи пока. Кто увидит-то. Гости ко мне… нечасто захаживают, — усмехнулся он, сверкнув крепкими клыками, даже в обычном состоянии выраженными заметно больше, чем у обычного человека.

Из комнаты Рады донёсся слабый стон. Звук был слишком тихий, чтобы его различило человеческое ухо, но Демьян встрепенулся, насторожённо оглядываясь в сторону закрытой двери.

— Что с ней? — спросил я. — Какие-то… приступы?

— Да, — мрачно буркнул вампир. — Она… больна. С раннего детства. Я потому её сегодня и оставлять не хотел. Думал, быстро сбегаю до «Ушкуйника», проверю, не явился ли ты. И тут же обратно. Но, как назло…

— Ну, вроде бы ей уже лучше?

Он неуверенно кивнул.

— Главная опасность миновала. Теперь пару недель будет поспокойнее… Наверное.

— Это ведь не обычная болезнь, верно? Да и она сама… не обычный человек?

Я невольно вздрогнул, встретившись со взглядом Велесова. В его тёмных вертикальных зрачках вдруг вспыхнула угроза. Упырь напружинился, будто собираясь подняться из-за стола, и выросшие из пальцев когти со скрипом пробороздили столешницу.

— А вот в это не лезь, княжич, — кое-как поборов рвущуюся наружу звериную суть, глухо процедил Демьян. — Не твоё это дело. И болтать об этом не смей. Ни с кем.

— Спокойнее, спокойнее, Демьян. Я ведь не враг вам. Просто… Думал, может, я смогу чем помочь?

Велесов выдохнул, плечи его тяжело опустились.

— Это вряд ли. Что я только не перепробовал… Ладно, время позднее. Давай и правда об остальном завтра потолкуем. Что собираешься делать?

— Поеду в студенты записываться, — усмехнулся я. — И, пожалуй, одежду надо сменить на что-то… более подобающее. Правда, денег совсем в обрез.

— С деньгами и у меня туго. В последнее время всё спускаю на всяких лекарей, целителей, шаманов… На всех, кто берётся помочь Раде. Правда, таких уже, почитай, не осталось.

— Фоме из-за этого задолжали?

— Да, — неохотно признался он.

— И много?

— Это моя забота, княжич. Иди уже спать. Утро вечера мудренее.

Я согласился. Завтра у меня, пожалуй, и правда очень насыщенный день.

Глава 10

Утро начинается не с кофе. Не знаю, откуда у меня всплыла эта фраза. Кажется, опять из прошлой жизни. Но фраза очень верная.

Спал я прямо в одежде, укрывшись мягкой выделанной шкурой и подложив под голову такую же, но свернутую в плотный рулон. Поначалу даже понравилось — тепло и мягко. Но ближе к утру всё же понял, что предпочёл бы кровать с нормальным постельным бельем. Пусть даже не шёлковым.

Но проснулся я, впрочем, не из-за этого, а из-за того, что захотелось срочно облегчиться. При этом, как назло, вчера я не спросил у Велесова, где тут у них туалет. Скорее всего, где-то на улице. В доме Василевского в Демидове была вполне приличная тёплая уборная с унитазом, но здесь я бы не стал на такое рассчитывать.

За окном было уже светло, погода, кажется, обещала быть солнечной. Обувшись и придирчиво осмотрев свою одежду, я вздохнул. Меня здорово выручило то, что в купе Истоминой была полноценная ванная, которой я регулярно пользовался, в том числе и почистил все вещи, застирав кровавые пятна. Но после этого мне ещё довелось проехаться в одном вагоне с мамонтом, что, мягко говоря, не придало свежести моему гардеробу. Да и самому бы помыться не помешало бы.

Впрочем, возможно, я придираюсь. Обоняние у меня всё ещё обострённое из-за позаимствованного Дара Велесова.

Дар, к слову, был на месте, несмотря на то что проспал я часов семь-восемь, не меньше, не имея зрительного контакта с «донором». Впрочем, возможно, важно просто расстояние до него? Что ж, проверим.

Кстати, часами надо бы обзавестись, хотя бы какими-нибудь простенькими. Жаль те, что захватил из дома князя, оказались сломанными.

Выйдя из комнаты, я невольно замер на пороге, потому что чуть ли не нос к носу столкнулся с дочкой Велесова, хлопотавшей у печки. Девушка тоже ахнула от неожиданности, когда я распахнул дверь и ввалился в горницу. Но потом приветливо улыбнулась.

— Утро доброе! Как спалось? Есть хотите?

Она оказалась чуть старше, чем я решил поначалу. Лет, пожалуй, шестнадцать, вполне оформившаяся девушка, просто худенькая очень, хрупкая, с тонкими, ещё детскими чертами лица и огромными глазами. При этом во внешности неуловимо проглядывало что-то… восточное, что ли. В разрезе глаз, в форме скул. Несмотря на хрупкость и болезненную бледность — явно ещё не отошла после вчерашнего приступа — Рада прямо-таки сияла изнутри, ошеломляя какой-то колдовской, немного пугающей красотой. Один взгляд этих огромных синих глазищ чего стоит.

И что-то не похожа она совсем на Велесова. Ну не рождаются русалки от медведей. Впрочем, это действительно не моё дело.

Рада вдруг рассмеялась, сверкнув рядом жемчужно-белых зубов, и я сообразил, что слишком уж надолго замер, таращась на неё.

— Эм… Поесть? Не откажусь. Только мне бы сначала…

— Умывальник в сенях, по правую руку. А если еще чего понадобится — так это там, в саду, за колодцем.

— Спасибо.

Вода в умывальнике за ночь настыла и была обжигающе холодной. Но для того, чтобы окончательно проснуться — самое то. Вышитый рушник рядом тоже хрустел от свежести и пах чем-то травяным. Туалет — крепкий, основательный, срубленный из тонких брёвнышек — приютился в кустах чуть поодаль от дома.

Было хоть и солнечно, но прохладно, кое-где до сих пор ночной иней не стаял. Да уж, для начала осени погодка весьма морозная. Но местные к этому, похоже, уже давно привыкли.

Когда я вернулся, за столом сидел уже и сам Велесов. Рада суетилась рядом, подавая ему еду. Картинка была прямо-таки идиллическая, будто с иллюстраций к русским народным сказкам. Наверное, из-за огромной печи и из-за длинного расшитого сарафана, в который была одета Рада. Сарафан, впрочем, был не совсем традиционный — приталенный, с широким, украшенным бисером поясом, подчеркивающим стройность фигуры. Талию у девушки, кажется, даже я мог полностью обхватить пальцами. А уж сам Велесом рядом с ней и вовсе смотрелся огромным чудовищем.

Рада присела с нами, но разговор не очень-то клеился. Девушка была живая, дружелюбная и очень любопытная. Но Демьян на меня то и дело зыркал так, что я решил не обострять, и на её вопросы отвечал туманно и односложно.

Судя по всему, Рада почти не покидает дома из-за своих странностей. Плюс Велесов очень уж её опекает, буквально пылинки сдувает. Но это палка о двух концах. Девушке, конечно, скучно взаперти.

Из дома я выбрался, захватив с собой только деньги и письмо Василевского, адресованное ректору института.

При свете дня улица, на которой располагалась усадьба, оказалась на удивление приличной и живописной, особенно чуть ниже, где после моста через Ушайку начиналась хорошо оборудованная набережная. Вчерашнее моё впечатление оказалось обманчивым. По сути, только старое владение Василевского и портило картину своим запущенным садом, через который с улицы едва можно было разглядеть крышу особняка.

Я поймал извозчика и поехал в институт. Парень оказался молодой, разговорчивый и на удивление грамотный, так что по пути я много чего у него выведал.

Томск в этом мире, как я уже понял даже по попавшимся мне в библиотеке Василевского книгам, был гораздо более крупным и развитым городом, чем в моей старой реальности. Но только проехавшись по нему при свете дня, я осознал, насколько. Иногда у меня складывалось полное ощущение, что я где-то в Петербурге — дома на центральных улицах были в похожем архитектурном стиле, широкие улицы вымощены брусчаткой, по ним вовсю курсируют конные экипажи и занятного вида паровые автомобили.

Я то и дело вертел головой, засматриваясь на некоторые строения — церкви, памятники, богатые резиденции. Многие из них вполне достойны были того, чтобы украшать столицу.

Впрочем, Томск здесь и так был своего рода столицей, но сибирской. Город-миллионник с мощным гарнизоном, промышленностью, институтами. Учиться сюда съезжались со всех окрестных городков по эту сторону Урала. И не удивительно — Томский Императорский Университет, располагающийся здесь, по праву соперничал не только с Демидовским, но и с Московским и Санкт-Петербургским.

Горный институт, в который я направлялся, входил в структуру ТИУ. Собственно, все высшие учебные заведения города были объединены под эгидой университета и располагались неподалеку друг от друга. Это был целый город в городе, располагающийся в центральном районе, в огромном, специально для этих целей разбитом парке, носившем название Академический.

Извозчик довез меня только до границ этого парка — внутрь ему было нельзя. На территории парка был свой собственный общественный транспорт, представляющий собой курсирующие по рельсам вагончики человек на десять-двадцать — либо на конной, либо на паровой тяге.

Паровые двигатели, кстати, в этом мире довольно занятной конструкции, и у меня пока не было возможности детальнее разобраться в них. Но, кажется, в основе их действия лежит какое-то необычное устройство, которое я бы назвал магическим. Бензиновые тоже попадались, и похоже, эти две технологии пока вовсю конкурировали друг с другом.

Народу в парке было столько, что я поначалу решил, что попал на какое-то массовое празднество. Но оказалось, что это вполне типичное утро. Я прогулялся по дорожкам, поизучал вывешенные на специальных стендах объявления. Занятия по расписанию должны были начаться с понедельника, но уже сейчас проводилось множество всяких вводных лекций и встреч для абитуриентов и студентов всех курсов.

Парк оказался настоящим лабиринтом, но ориентироваться в нём было удобно — повсюду были таблички-указатели, а на больших развилках и вовсе массивные тумбы с более подробными схемами.

Ближе всего к входу в парк был, конечно, главный корпус университета. Помпезное трёхэтажное здание из белого камня, с колоннами, огромными решетчатыми окнами и обширной открытой площадкой перед входом. Напротив главного крыльца били фонтаны, чуть в стороне был установлен памятник основателям — профессорам Флоринскому и Менделееву. Фамилии были знакомые. Скорее всего, и в моём мире эти люди существовали.

Такие совпадения меня почему-то радовали. Пути этих двух параллельных миров здорово разошлись около трехсот лет назад. Но каждая такая общая деталь указывала на то, что у них всё же единая линия развития, и многие вещи в ней предопределены.

Корпус Горного института располагался по левую сторону от главного, и чтобы добраться до него, мне пришлось изрядно углубиться в лабиринт аллей. Но я был не против прогуляться, тем более что парк, весь золото-багряный от рано начавшей опадать листвы, был весьма живописен. Да и обилие молодёжи радовало глаз.

Студенты — они и в параллельном мире студенты. Неугомонный народ, воплощение бьющей через край энергии молодости. По-моему, мало кто из них передвигался неспешным шагом — все куда-то бежали, на ходу умудряясь увлеченно переговариваться с приятелями. Кто-то из них, устроившись на скамейках или прямо на траве, изучал какие-то здоровенные талмуды или строчил что-то в тетради. На спортивных площадках вовсю гоняли в мяч или крутились на турниках.

Девчонок было заметно меньше, чем парней, но, насколько я мог судить, обучение здесь смешанное. Что еще сразу бросилось в глаза — так это студенческая форма. По ней легко было определить, кто уже обучается в институте, а кто только приехал оформляться. Форма немного напоминала военную — облегающий китель, штаны со стрелками, фуражки у парней и лаконичные береты у девушек. Только вместо воинских знаков различия — эмблемы разных институтов и факультетов. По цвету и крою кители тоже немного различались, но в чем суть этой градации — с ходу не определишь.

Центральная часть парка, вокруг главного корпуса, была самой многолюдной. Здесь и мест для досуга было больше — скамейки, беседки, даже что-то вроде небольших кафе. Дальше народу было поменьше, да и сам парк стал больше напоминать рощу, в которой проложены вымощенные камнем дорожки.

Здание Горного института издалека напомнило средневековый готический замок. Массивное, основательное, из темного зеленовато-серого гранита, с колоннами у входа и узкими стрельчатыми окнами. Напротив него возвышался странноватый монумент — по виду обычный кусок скалы, только зачем-то установленный на тонюсенькие распорки, непонятно как выдерживающие такой вес.

Подойдя ближе, я разглядел, что ошибался. Здоровенная глыба — метров, пожалуй, пяти в поперечнике — не стояла на распорках. Она, чуть покачиваясь, парила в воздухе метрах в полутора над землёй, и чтобы удерживать её на месте, её приковали несколькими цепями к массивному гранитному основанию.

Сама глыба была необычная — серый ноздреватый камень с обильными вкраплениями полупрозрачной субстанции, напоминающей янтарь, только необычного цвета — болотно-зелёного со светящимися прожилками. Какая-то разновидность эмберита — особого минерала, добываемого только в Сайберии и обладающего различными магическими свойствами.

На блестящей латунной табличке, вмонтированной в глыбу, была выгравирована короткая надпись — «Mente et malleo». Кажется, на латыни.

От разглядывания диковинного монумента меня отвлекли возгласы, доносящиеся из-за кустов неподалёку. Они отличались от обычного фонового шума, стоящего в парке. Разговор явно шёл на повышенных тонах.

Я обошёл глыбу, загораживающую обзор, и передо мной открылась нехитрая мизансцена в стиле «трое на одного».

Паренёк, отважно огрызающийся на обидчиков, выглядел забавно — какой-то нескладный, долговязый, с целой копной курчавых непослушных волос и в круглых очках в тонкой оправе. Но держался он молодцом, хотя, похоже, уже успел получить по носу — тот подозрительно распух, а из ноздри текла тонкая струйка крови.

Взъерошенный, напряжённый, парень стоял, сгорбившись и вскинув кулаки в жалком подобии боксёрской стойки. Рукава серого, сильно поношенного шерстяного пиджака с заплатами на локтях были коротковаты, так что из-под них торчали манжеты рубашки и тонкие жилистые запястья.

— Ой, ой, ты посмотри, как французик распетушился! Ну давай, попробуй ещё! — потешался над ним один из троих, взявших его в полукольцо.

Дёрнувшись, сделал ложный выпад в сторону очкарика. Тут же отскочил, легко уворачиваясь от ответной атаки — долговязый ринулся в бой, бестолково молотя воздух кулаками. Стоящий слева парень поставил ему подножку, и тот споткнулся, едва не растянувшись на брусчатке.

Противники кучерявого тоже были не в студенческой форме — видно, абитуриенты. Но одеты не в пример богаче. Главный задира и вовсе будто сошёл с рекламного плаката местного бутика — светлые, намасленные чем-то волосы уложены в причёску с безупречным пробором, костюм-тройка с иголочки, лакированные ботинки, золотая цепочка, свисающая дугой из кармана жилетки.

— Ну всё, не дёргайся! — самодовольно усмехнулся блондин и показал кучерявому правый кулак. — Вот, видишь перстень? Как думаешь, если я тебе пробью прямо в лоб — надолго эта снежинка у тебя отпечатается? Давно хотел проверить.

— Готов забиться, что продержится до самого вечера, — хохотнул тот, что справа — коренастый здоровяк в темно-коричневом коротком пальто.

Очкарик лишь засопел ещё громче, стирая кровь из-под носа и воинственно поднимая кулаки.

— Да ладно, ладно, не буду я тебя больше бить, — примирительно поднял руку зачинщик, заметив моё приближение. — Только уж будь добр — извинись за своё поведение.

— Morceaux de merde… Это вы должны извиниться! — процедил очкарик с заметным акцентом. — И передо мной, и перед мадмуазель!

— Мадмуазель! — расхохотались все трое. — Нет, вы гляньте на него! И далась тебе эта корова! Она вон сидит и в ус не дует, а ты тут распинаешься.

Один из дружков блондина указал на сидевшую на скамейке неподалеку девушку, одетую слегка не по погоде — в дублёнку с пышным меховым воротником. Хорошо хоть без шапки. В целом девчонка была молодая и симпатичная. Только, пожалуй, крупноватая — рослая, с простым курносым лицом и русыми волосами, заплетенными в толстенную косу, опускающуюся на грудь. Рядом на скамейке стоял потрепанный чемодан, который она придерживала за ручку, будто боясь, что он упадёт. За происходящим рядом с ней она наблюдала искоса, будто украдкой. Заметно было, что волнуется, но пытается всеми силами скрыть это.

— А я требую извинений! — упрямо повторил очкарик, заметно грассируя на букве «р». — Как дворянин, я не потерплю, чтобы в моём присутствии так обращались к даме!

— Дворянин, говоришь… — с какой-то неожиданной злобой прошипел блондин, ударяя кулаком в раскрытую ладонь. — Нет, ну сам напросился! Сейчас я тебя точно припечатаю.

— Да ты себя в зеркало-то видел, нищеброд? — рассмеялся один из его приятелей, тоже подначивая долговязого. — У кого одёжку-то забрал, у дедули своего?

— Ага! — поддакнул второй. — Спорим, если ему дать под зад хорошенько, то пылища поднимается?

— Не мельтеши, Кочан, — поморщился главарь. — Вы лучше придержите-ка его за руки, чтоб мне сподручнее было.

Он поправил печатку на пальце, выставляя её поровнее.

— Может, не надо, Кудеяр? Ну его, чего мараться?

— Ага, и место людное…

— Я что, повторять должен? — рявкнул блондин. — Или сдрейфили?

Дружки его неуверенно оглянулись. На аллее и возле входа в институт всё ещё было безлюдно, свидетелями сцены была только девушка на скамейке и я. И вот как раз моё присутствие их, кажется, немного смутило.

Мне же вся эта ситуация не нравилась с первого взгляда, и оставлять её, как есть, я точно не собирался.

Я подошёл ближе, встал рядом с очкариком. Тот, не меняя напряжённой позы, искоса взглянул на меня, похоже, ожидая какого-то подвоха. Он был похож на загнанного в угол зверька, готового огрызаться на любого. Правда, на деле никто его не загонял. Он свободно мог бы, например, сбежать. Но не делал этого, хотя конфликт явно складывался не в его пользу.

Это многое говорит о человеке.

— Чего надо? — окинув меня оценивающим взглядом, скривился блондин. — Тоже отпечаток в лоб получить хочешь?

Он шумно дыхнул на перстень и протер его о рукав.

— А давай, — спокойно, с лёгкой усмешкой ответил я. — Попробуй.

Шагнул чуть вперёд, оставляя за спиной очкарика. Блондин угрожающе вскинул кулаки, покачиваясь из стороны в сторону.

— Что, в морду давно не получал? — процедил он, угрожающее дёргаясь вперёд. Но я продолжал стоять расслабленно, хотя внутренне был напряжен, как сжатая пружина.

Этот молодняк, конечно, не шёл ни в какое сравнение со вчерашними уркаганами, но сама атмосфера конфликта уже привычно отозвалась во мне будоражащим предвкушением.

— Давно, — кивнул я. — Ну давай, давай, бей. Или боишься?

— Кого? Тебя? — презрительно фыркнул блондин.

И вдруг действительно ударил — быстрым, хорошо поставленным прямым, целясь мне точно в нос. Правда, явно не в полную силу, так что я попросту отбил его кулак в сторону хлестким встречным ударом. Блондин рассерженно зашипел, потирая ушибленную руку.

— Слабенько, — цокнул я языком. — Пробуй ещё.

— Ах ты… — зарычал было блондин, но один из дружков вдруг одёрнул его за рукав.

— Тихо, Паш! Ректор идёт!

Из-за поворота аллеи и правда показался мужчина лет шестидесяти. Расстегнутое на груди длинное пальто, больше напоминающее шинель, приоткрывало безупречно выглаженные брюки и китель тёмно-синего цвета, на голове красовалась фуражка с эмблемой из двух перекрещенных молотков. Подбородок был гладко выбрит, пышные седоватые усы, переходящие в бакенбарды — идеально подстрижены и расчёсаны. Походка выдавала в нём отставного военного — слишком уж прямо держится.

— Здравствуйте, Николай Георгиевич! — моментально изменившись в лице, учтиво поздоровался с ним блондин.

Дружки его тоже преобразились, чинно выстроившись на краю дорожки и встречая приближение ректора вежливыми улыбками. Маху дал только очкарик — он воспользовался паузой, чтобы подобрать свой потрёпанный портфель, валяющийся на газоне. Но тот распахнулся, вывалив содержимое. Бедолага принялся торопливо запихивать бумаги и книжки обратно и вскинул голову только когда мужчина уже поравнялся с ним.

— Бонжур, мсье! — неуклюже кивнул он, поправляя сползшие на нос очки.

Ректор на все приветствия отреагировал коротким кивком — он, похоже, торопился, так что проследовал дальше ко входу в здание института.

Догнал я его уже на крыльце.

— Николай Георгиевич, позвольте…

Я замялся — всё никак не разберусь с этими местными обращениями. Кажется, ректор был не дворянином. По крайней мере, не Одарённым. И фамилия у него была очень простецкая — Кабанов. Так что «ваши сиятельства» и «ваши светлости», наверное, не подойдут.

— Да, молодой человек? — он приостановился прямо на ступеньках и смерил меня быстрым взглядом.

— Я по поводу поступления.

— Приёмная комиссия начнёт работать в полдень. Кабинет на первом этаже, правое крыло.

— Но мне бы хотелось сначала переговорить с вами. У меня рекомендательное письмо для вас.

Я достал заранее приготовленное письмо из внутреннего кармана. Ректор, нахмурившись, взял его, мазнул взглядом по гербовой печати, и брови его вдруг взметнулись вверх.

— От Василевского? Что ж, пройдёмте в мой кабинет. Нам действительно есть что обсудить.

Глава 11

Кабинет Кабанова больше напоминал музей. Одна объемная карта Сайберии, занимающая отдельный стол, чего стоила. На полках и стеллажах по обеим сторонам от входа тоже были разложены многочисленные экспонаты. Чего здесь только не было — куски каких-то минералов, окаменевшие кости, старинные приборы и оружие, горки свернутых пергаментов, детали снаряжения, чучела птиц…

Сам ректор восседал за циклопических размеров столом, напоминавшим бильярдный из-за покрывающего его зелёного сукна. Осталось только лунки по краям разместить. При этом, учитывая, какой идеальный порядок и чистота царили за этим столом, совершенно непонятно было, к чему такие размеры. Сдаётся мне, большую часть времени Кабанов довольствуется десятой долей его площади. Хотя, может, иногда какие-нибудь карты на нём разворачивает.

Стульев напротив стола предусмотрено не было. У дальней стены было несколько, но я предпочёл постоять.

Кабанов, нацепив на нос очки в толстой оправе, медленно и внимательно прочёл письмо от Аскольда. На мой взгляд, даже чересчур медленно, будто пытаясь выиграть немного времени. Наконец, убрал бумагу в стол, снял очки, аккуратно положив перед собой. И только потом поднял на меня взгляд.

— Похож, — сказал он, наконец, после долгой паузы. — Поначалу не обратил внимания, но сейчас… Вылитый Аскольд. Вылитый.

— Мне уже говорили.

— Когда он узнал о тебе… точнее, о твоём существовании, он… — Кабанов усмехнулся, покачав головой. — Ты бы видел его тогда! Волновался, как мальчишка. Я был очень рад за него. Обрести, наконец, сына, о котором он мечтал всю жизнь. Я думал, для него всё изменится. Но… вышло, как вышло.

— Значит, вы уже знаете? — спросил я.

Кабанов, похоже, был хорошо знаком с Аскольдом, их отношения даже можно было назвать дружескими. Это было понятно и по тону письма, которое я за эти дни перечитал раз, наверное, десять. Собственно, именно поэтому я и решил придерживаться изначального плана Василевского. Есть шанс, что Кабанов поможет.

— Да, знакомые из Демидова позвонили еще три дня назад, — кивнул ректор, почесывая приметный шрам на виске. — Скажи честно — что там произошло? Это ведь тебя полиция разыскивает?

— Честно — так честно. Что произошло — я толком не понял. Ночью в дом пробрался убийца. Одарённый. Подозреваю, что был в сговоре с прислугой. Князь, похоже, опасался этого, говорил накануне о старых врагах…

Кабанов ещё больше нахмурился.

— Мне пришлось бежать. В газете видел заметку, где меня называют подозреваемым. Это, конечно, чушь. Но неприятная. Очень похоже на какую-то… подставу.

Слово, кажется, было не совсем подходящее, не из местного лексикона. Но ректор меня понял.

— Что планируешь делать дальше?

— Князь… отец рассказал мне об институте, мы успели обсудить планы по моему обучению. Он говорил, что большая часть формальностей уже решена, поэтому торопился с моей отправкой в Томск.

— Что ж, мы действительно обговаривали с ним этот вариант, и я был рад, что он обратился именно ко мне. Мы с Аскольдом в своё время много прошли вместе. В шестидесятых годах — я тогда ещё совсем мальчишкой был — он служил военным хирургом в нашем корпусе. Собственно, благодаря ему я всё ещё жив и здоров. И обе ноги на месте.

— Понимаю. У меня ведь тоже прибытие в Демидов не гладко прошло.

— Да-да. Тебя ведь угораздило оказаться в том поезде, что анархисты рванули? Но сейчас-то как, здоров?

— Более-менее. Правда, был побочный эффект. Что-то вроде… потери памяти. Отец сказал, что это постепенно пройдёт.

— Хм… Читать, писать можешь? — обеспокоенно нахмурился ректор.

— Читаю каждый день, получается всё лучше. С письмом… честно говоря, пока не было случая проверить.

— Что ж, — взглянув на часы, Кабанов поднялся из-за стола. — Сегодня у тебя такая возможность появится. У меня вводная лекция по изысканиям эмберита. Двести вторая аудитория. Советую посетить.

— С удовольствием, Николай Георгиевич.

— Ну, это во второй половине дня, в три часа. А до этого времени тебе нужно успеть покончить с последними формальностями. До лекции как раз должен управиться. Может, даже студенческую форму успеют выдать сегодня.

— Спасибо! Это очень кстати. Правда, есть кое-какая проблемка. Дело в том, что все мои документы во время крушения поезда были утеряны…

Да и были ли они вообще? Тоже вопрос. Который, увы, сейчас пока задать попросту некому.

— То есть у тебя ни паспорта, ни иного удостоверения личности? Как ж ты вообще до Томска добрался? В поездах частенько документы спрашивают.

— Ну… повезло.

Кабанов многозначительно хмыкнул и задумался, барабаня пальцами по столу.

— Что ж, студенческий билет твой мы тогда заполним с твоих слов. Под мою ответственность. И билет этот может служить не только пропуском в учебное заведение, но и в качестве удостоверения личности. Однако полноценным паспортом тебе всё же придётся обзавестись.

— Конечно. Правда, понятия не имею, с чего начать.

— Обратиться в канцелярию с заявлением об утере. Должны будут сделать запрос по месту твоей прошлой регистрации… — Кабанов вздохнул и снова побарабанил пальцами по столу, в задумчивости смешно шевеля бровями. — Если честно, ещё та морока. Ты с этим пока не торопись. Я попробую сначала этот вопрос уточнить у одного хорошего знакомого. Может, посодействует. Ну, а пока тебе и студенческого удостоверения хватит.

— Спасибо, Николай Георгиевич! — я коротко поклонился.

— Зачислен будешь на геолого-исследовательский факультет. Я его курирую лично, так будет надёжнее. Но вот что, Богдан…

Ректор посмотрел на меня с внимательным прищуром, и был в этом момент похож на старого подозрительного бульдога — может, из-за бакенбард, делающих его и без того щекастое лицо ещё шире.

— Есть несколько серьёзных моментов, о которых я должен предупредить на берегу.

— Да, конечно. Слушаю вас.

— Аскольд оформил тебя на фамилию Сибирский. Ты понимаешь, что это значит?

— Не хотел светить под своей фамилией.

— Именно. Псевдонимы такого рода — Сибирский, Тоболький, Томский, Московский и прочие — обычно присваивают воспитанникам государевых приютов для сирот. Или дворянским детям, истинную фамилию которых нельзя раскрывать из-за их… скажем так, не до конца ясного статуса. Понимаешь, о чём я?

— Честно говоря, не совсем.

— Речь о тех, кого дворянин не может признать своими официальными наследниками из-за того, что они были рождены вне брака. Байстрюки, одним словом.

— Незаконнорожденные?

— Именно. Но если речь о нефилимах, то в эту категорию иногда попадают и дети, которые не унаследовали Дара. Статус и первых, и вторых может измениться, если дворянин оформит специальное прошение или укажет свою просьбу признать их в завещании. Но до этого времени… сам понимаешь. Тебе не стоит распространяться о своем родстве с Аскольдом и о своем титуле. По сути, ты, как единственный сын Василевского, должен унаследовать всё, что он после себя оставил. Но формально ты пока лишь байстрюк.

— Понял, — вздохнул я. — Впрочем, меня это не особо волнует.

— Хорошо, если так. Но из-за фамилии у тебя могут быть некоторые… эксцессы с другими учащимися. Особенно с Одарёнными студентами из дворянских семей. Мы, конечно, не приветствуем подобной дискриминации, и стараемся бороться с ней. У нас прогрессивное заведение. Даже одними из первых в империи ввели совместное обучение для студентов обоих полов. Но, увы, некоторые трения между представителями разных сословий всё ещё случаются.

— И как прикажете реагировать?

— По возможности, избегай конфликтов. А то, как я посмотрю, ты задирист. Не успел приехать в институт, а уже драку устроил?

— Да разве же это драка? — искренне возмутился я. — Так, немного поцапались.

— Угу. И не с кем-то, а с Павлом Кудеяровым. Он сын одного… очень влиятельного человека. Советую быть осторожнее. К счастью, тебе с ним вряд ли придётся часто пересекаться на занятиях. Он пойдёт на горно-заводской факультет. Но некоторые лекции у нас совместные.

— Да не буду я его трогать, — устало покачал головой я. — Сдался он мне…

— Серьёзнее, молодой человек! — рявкнул Кабанов, наклоняясь вперёд. — Я не только о вашей безопасности беспокоюсь, но и о репутации института. Запомните, с момента, как станете нашим студентом — никаких драк, никакого пьянства, никаких иных поступков, способных замарать честь института. Причем правила эти действуют не только в этих стенах, но и за их пределами. К примеру, появиться в каком-нибудь кабаке или борделе в форме нашего факультета — это прямой путь к отчислению. И я не шучу!

— Понял, Николай Георгиевич. Только этому вашему Кудеярову тоже не мешало бы напомнить об этих правилах. Он с дружками как раз задирал во дворе одного из абитуриентов, когда я подошёл.

— С ними тоже разговор будет составлен, не беспокойся. Но это не единственный важный нюанс, о котором нам нужно поговорить.

Кабанов дёрнул за витой шнурок, свисающий со стены рядом с его креслом. Мой всё ещё обострённый вампирским Даром слух различил за дверями звяканье колокольчика. Через некоторое время в кабинет вошла секретарь — миловидная женщина лет тридцати в очках и строгой тёмной студенческой форме.

— Амалия, душенька, поищи, пожалуйста, досье на абитуриента Богдана Сибирского. Оформляли на днях.

— Сейчас принесу, Николай Георгиевич.

В ожидании Кабанов прошёлся по кабинету, то и дело поглядывая на часы в углу. Секретарь, впрочем, управилась быстро, и вскоре в руках у ректора была плотная картонная папка, внутри которой, насколько я успел разглядеть, было всего несколько листков.

— Банковских переводом на это имя больше не было?

— Нет, только оплата первого семестра. Вот, квитанция от двадцатого августа…

— Всё верно, — Кабанов кивнул и положил папку на стол. — Я пока оставлю документы у себя. Спасибо, Амалия.

Когда секретарь вышла, он красноречиво посмотрел на меня.

— Понял уже, к чему я клоню? Аскольд успел оплатить только первый семестр. Это самый минимум, по которому я мог гарантировать тебе место на курсе. Но к зиме тебе нужно будет как-то решить этот вопрос.

— То есть обучение в институте сугубо платное?

— Конечно, — Кабанов, кажется, удивился этому вопросу. — Весь вопрос только в том, кто платит. Довольно много студентов обучается за счёт государя, и даже получают стипендию. Но это отдельная тема и, боюсь, тебе об этом уже поздно задумываться. Чтобы получить стипендию сразу после поступления, нужно блестяще сдать экзамены в гимназии и получить соответствующее направление. По поводу твоего среднего образования у нас, увы, вообще никаких сведений.

Я вздохнул. Предстоящая учёба меня изрядно беспокоила. Ну, читать и писать я умею. А вот, к примеру, воспоминания об алгебре, физике, химии и прочих естественных науках были очень расплывчатые. Кто знает, насколько сложной окажется местная программа?

— Сколько? — спросил я.

— Обучение стоит восемьсот рублей в год. В эту сумму входит оплата обмундирования, учебников, места в общежитии. Общежитие, кстати, казарменного типа, имей это в виду. Условия хорошие, но достаточно строгие. Многие предпочитают снимать комнату где-нибудь в городе.

— Я уже заметил, что у вас многое немного… по-военному.

— Это Сибирь, сынок. Ну, или как её в остальном мире зовут — Сайберия. Тут каждый второй — служивый. К тому же Горный институт готовит исключительно прикладных специалистов. Для исследовательских экспедиций, для добывающих партий, для службы в дальних гарнизонах. Дисциплина, смекалка и выдержка в нашей профессии — это всё. Видел ведь девиз института на глыбе с парящим эмберитом?

— Что-то на латыни?

— Mente et malleo! — торжественно произнёс Кабанов, подняв вверх палец. — Умом и молотком. Вот наши главные инструменты познания мира.

Мне почему-то вспомнился другой девиз. «Добрым словом и пистолетом». И если сочетать их, можно добиться куда больше, чем просто добрым словом.

— В общем, осваивайся, Богдан. Учись прилежно, не посрами отца. Если понадобится подтянуть тебя по каким-то предметам… Что-нибудь придумаем. Можно будет организовать репетиторов, за дополнительную плату, правда. Впрочем, думаю, ты справишься. Курс у нас сугубо практический, упор идёт на прикладные знания и навыки. Гуманитарные науки, как ты знаешь, наверное, у нас вообще не в чести. Государь их не приветствует

— Я, пожалуй, тоже.

— И то верно, — удовлетворённо поддакнул Кабанов. — Вся эта философия, филология и прочие мудрствования — это сплошной рассадник вольнодумства. Смущают неокрепшие умы, а потом к чему это приводит? К феминизму, разврату, либерализму и как итог — взрывам в поездах!

Я кивнул, сдерживая улыбку. Логический ряд, конечно, убойный.

— В общем, я к чему это всё. От геолога-изыскателя в Сайберии требуется не только теория, но и крепость духа и тела. Потому у нас, кстати, и физической культуре в программе особое место отведено. Ну, думаю с этим у тебя проблем не будет. Ты Василевский, и этим всё сказано. А знания — дело наживное. Тем более что главные знания, которые понадобятся там, на востоке, можно получить только у нас.

Я снова кивнул.

— Николай Георгиевич, позвольте ещё один вопрос.

— Да, конечно.

— Раз уж вы видели эту заметку в газетах… Что, если охранка придёт к вам и спросит напрямую? Мне не хотелось бы, чтобы из-за меня у вас были какие-то проблемы.

Кабанова это замечание, кажется, оскорбило. Побагровев, он насупился так, что седые бакенбарды встопорщились, как иглы у ежа.

— Ты за кого меня принимаешь, мальчишка? По-твоему, я сдам ищейкам единственного сына своего друга?

— Я совсем не это имел в виду. Просто…

— Всё, даже обсуждать это не хочу! Если охранка сюда сунется — им в любом случае придётся иметь дело со мной. А за своих студентов я всегда горой. Что касается конкретно тебя… Надеюсь, ты уже уяснил, что фамилией Василевский тебе пока бравировать не стоит. Подождём для начала, чем закончится вся эта история.

Он прошёлся по кабинету, в задумчивости насупив брови и рассуждая вслух.

— О твоем существовании сам Аскольд узнал меньше месяца назад. Кому он успел рассказать, кроме меня… Затрудняюсь предположить. В последние годы он мало с кем общался. Так что шансов, что на тебя выйдут жандармы из Демидова… Думаю, невелики.

— Что ж, будем надеяться.

— Будем надеяться, — повторил Кабанов. — Но мой тебе совет — пока выкинь это из головы. Избегай скандалов. Не шляйся без надобности по городу. Сосредоточься на учёбе. Уже после первого семестра обучения лучшие студенты отбираются для участия в реальных экспедициях на восток. А это не только практика, но и возможность подзаработать. При должном усердии к концу обучения ты сможешь крепко встать на ноги. А там уже можно будет задуматься о том, чтобы заявить о своих правах на наследие Василевского. Со своей стороны я, чем смогу, помогу.

— Спасибо. Я вас не подведу.

— Уж надеюсь. Учти, всё вышесказанное вовсе не означает, что ты будешь на курсе моим любимчиком. Пожалуй, наоборот. Я за тобой буду следить, и спрос с тебя будет особый. А другим студентам о наших взаимоотношениях и вовсе знать не обязательно. Так что в кабинет ко мне без острой надобности не наведывайся.

— Разумеется.

— Всё, пока свободен. Подожди в приёмной, я переговорю с Амалией на твой счёт. Если она сейчас свободна, то займётся тобой лично. И жду на лекции в три часа.

Я коротко поклонился и вышел.

Глава 12

Лекционная аудитория выглядела вполне привычно — большой квадратный зал с трибуной и грифельной доской, перед которой амфитеатром выстроены восходящие ряды парт. Примерно так я её себе и представлял по всплывающим в памяти ассоциациям.

Мне точно доводилось раньше учиться в высшем учебном заведении, вот только было это давно, и при попытках вспомнить какие-то подробности в мозгу всплывали почему-то не лекции и конспекты, а совсем другие образы. Пьяные посиделки под гитару, ночные прогулки, упругие девичьи бедра под ладонями, жадные неумелые поцелуи, какие-то спонтанные и неадекватно жестокие драки…

Похоже, в той, прошлой жизни, я был не особо прилежным студентом. Ну что ж, не каждому даётся в этом деле второй шанс. Может, в этот раз получится лучше. Тем более что перед местной публикой я имею серьёзное преимущество. Тело-то, как и у них, молодое и терзаемое гормональными бурями. Но в противовес этому есть куда более богатый житейский опыт, большую часть которого я, правда, пока не помню. Собравшуюся в аудитории молодёжь я своими сверстниками не воспринимал. Не дети, конечно. Но салаги. В этом плане мне даже с Амалией, секретаршей Кабанова, общаться было куда интереснее.

Амалия, кстати, оказалась дамой весьма привлекательной, хотя и старательно пряталась за образом канцелярской крысы. Кажется, мой интерес она даже уловила, но держалась подчёркнуто по-деловому. Я даже пожалел, что Дар соблазнения, позаимствованный у Истоминой, давно развеялся. Было бы интересно взглянуть, как тает эта броня. Впрочем, думаю, и без всякой магии можно обойтись, просто это займёт чуть больше времени. Была бы цель. И желание.

Но интерес к противоположному полу я старался держать в узде, списывая его скорее на потребности тела. Настоящий Богдан, похоже, не очень-то был обласкан женским вниманием в той глуши, где он вырос. Так что, вырвавшись на волю, слегка ошалел от обилия, так сказать, внешних раздражителей. Мне же сейчас бегать за каждой юбкой попросту неразумно. Есть куда более насущные дела.

Главную проблему Кабанов передо мной обозначил чётко. Нужны деньги. Четыреста рублей, чтобы оплатить обучение в следующем семестре. Плюс на оплату дополнительных занятий (а они, подозреваю, понадобятся). Плюс в целом надо на что-то жить. На помощь Велесова я не особо рассчитывал — тот сам в долгах, как в шелках. Да и сидеть на чьей-то шее не хотелось, мне это претило. Я даже подумывал съехать от него в ближайшие дни и перебраться в общагу.

Местную форму Амалия мне уже выдала — тёмно-зеленую, с перекрещенными молотками на шевронах. Она оказалась весьма качественной, удобной и практичной — из добротной шерстяной ткани с шелковым подкладом, с гербовыми латунными пуговицами и кожаными заплатами на локтях. Разве что фуражка казалась жестковатой и не очень функциональной. Но, думаю, это просто с непривычки. Сапоги я оставил свои, купленные ещё в Юрге — в отношении обуви стандарты были расплывчатыми, допускались разные варианты. Ну, разве что совсем уж в лаптях появляться было нельзя.

Мой студенческий пропуск тоже был уже оформлен, но пока лежал в приёмной — нужно вклеить туда фотокарточку и поставить поверх печать. Сам снимок я сделать успел, но готов он будет только ближе к вечеру — местные технологии в этом плане не столь развиты, как на Земле. Хотя в некоторых других областях даже более развиты, если сравнивать с тем же периодом начала двадцатого века.

Учебники пока тоже забрать не смог, как и ещё кое-какие мелочи — на это требовался студенческий. Но перед лекцией успел заскочить в канцелярскую лавку при институте, купил толстую тетрадь и авторучку. Точнее, карандаш с «вечным» грифелем, как мне его презентовали. Похоже, изготавливался этот грифель из особого вида эмберита.

В аудиторию я зашёл без четверти три, но больше половины парт уже были заняты. Я не торопясь поднимался по центральному проходу, подыскивая себе местечко, как вдруг меня окликнули.

— Сюда! Сюда, mon ami!

Мне махал рукой давешний долговязый очкарик, причём с таким радостным видом, будто встретил старого друга после долгой разлуки.

Места рядом с ним и правда было полно, так что я принял приглашение.

— Жак Франсуа Арман де Полиньяк, — торжественно представился он, привставая, насколько это позволила конструкция парты.

— Богдан. Сибирский, — с некоторой паузой отозвался я и пожал протянутую руку.

— Очень приятно, mon ami! Я не успел поблагодарить тебя за помощь с теми негодяями…

— А, забей, — отмахнулся я, усаживаясь рядом. — Сам-то как?

После потасовки Полиньяк успел привести себя в относительно приличный вид. Разве что левая ноздря подозрительно распухла — видно, там находился ватный тампон. Курчавая шевелюра его была в полном беспорядке, больше напоминая разворошённое птичье гнездо. Хотя, возможно, это её обычное состояние.

— О, я в полном порядке! Но, если бы не ты, подозреваю, меня бы куда сильнее… как это по-русски… отсугробили?

— Отметелили, — поправил я. — Ну, так ты сам-то на что рассчитывал? Один против троих. А в драке ты, похоже, не силён.

— Увы. Но я просто не смог пройти мимо, когда они… О! Смотри, смотри, это она! — Полиньяк заёрзал, подталкивая меня острым локтем.

По центральному проходу поднималась та самая девушка, за которую Жак заступался перед Кудеяровым и его дружками. Верхнюю одежду она сняла и держала на сгибе локтя вместе с объемистым баулом с какими-то другими вещами. Под ним у неё оказалось плотное шерстяное платье ниже колен и вязаная кофта. Я пока слабо разбирался в местной моде, но выглядело это довольно по-деревенски. Да и в целом девушка вела себя очень скованно, будто стесняясь своей одежды и в целом внешности.

А внешность и правда была неординарной. С одной стороны, обычная деревенская девчонка — круглолицая, курносая, с толстенной русой косой до пояса. Вот только росту в ней было, пожалуй, под метр девяносто — пожалуй, даже чуть больше, чем у меня самого. Да и телосложение такое… внушительное. Нет, не богатырское, потому что при всей своей мощи девушка не выглядела мужиковатой. Наоборот, умудрилась сохранить весьма выраженные женственные пропорции.

— Богиня… — восторженно прошептал Полиньяк. — Beauté en russe… Мадмуазель! Сюда! Тут не занято.

Девушка смутилась, услышав оклик, и щеки её заметно зарозовели. Мне показалось, что на меня она посмотрела как-то странно, будто испугавшись или удивившись. К нам не пошла — села на пару рядов ниже, устроившись у самого прохода. Разложила перед собой письменные принадлежности и замерла с неестественно прямой спиной.

— Нет, ну ты видел? Какова! — не унимался мой сосед, причём, кажется, совершенно искренне.

— Эффектная девушка, — сдержанно ответил я, пряча улыбку. — На любителя, конечно…

— Тогда я — это он! То есть, как ты сказал… любитель! — убеждённо заключил Жак, быстрым движением пальца сдвигая сползшие очки обратно к переносице. — Но ты видел, как она на меня посмотрела? Кажется, я ей нравлюсь… Вот, опять!

Девушка и правда украдкой обернулась на нас, но тут же снова отвернулась, едва заметила мой взгляд. Причём — не хотелось расстраивать Полиньяка, конечно — но взглянула она на меня. Всё тем же странным изучающим и немного настороженным взглядом.

В аудиторию как раз зашёл Кабанов, и абитуриенты, со слитным грохотом откидывая крышки парт, поднялись в знак приветствия. Я уже и забыл о странноватой деревенской красавице, приготовившись послушать ректора, как вдруг одна деталь заставила меня снова к ней приглядеться.

Ба! Да она ведь Одарённая!

Правда, аура её выглядела очень необычно по сравнению с тем, что я раньше видел. Я поэтому не сразу и разглядел. Вместо полноценного «тонкого тела», заполняющего весь силуэт, эдра сформировала небольшое ядро, сосредоточенное где-то в верхней части груди. Оно почти не светилось, но слабо пульсировало.

Мне пока особо не с чем было сравнивать. Но это было непохоже ни на «сырой» недоразвитый Дар Истоминой, ни на обычные ауры, как у Василевского или Велесова, ни на ту запредельную, кое-как сдерживаемую мощь, рвущуюся из Рады. Хотя, пожалуй, с последней как раз были некоторые общие черты. Дар у незнакомки будто бы свернулся, как прячущийся в панцирь броненосец, и никак не проявлял себя.

Собственно, я и сам сейчас прятал свой дар похожим методом. Ну, точнее, не свой, а заимствованный у Велесова. Я свёл к минимуму влияние Аспекта Зверя, как бы законсервировал его, и аура сжалась в размерах в несколько раз и стала практически инертной.

Так что передо мной не просто Одарённая, но и умеющая контролировать свою силу. И прятать её от окружающих.

Интересно, интересно…

— Садитесь, молодые люди, — кивнул Кабанов, и лавина грохота парт покатилась в обратную сторону.

Пока все усаживались, ректор окинул аудиторию долгим взглядом, ненадолго задержавшись на мне. Наконец, выставил на стол увесистый, укрепленный по краям металлическими полосами кейс, больше похожий на сундук.

— Итак, сегодня здесь собрались очень разные слушатели. Кто-то уже зачислен на один из факультетов института. Кто-то ещё только размышляет — и у них осталось совсем немного времени на то, чтобы определиться. Вижу я и знакомые лица со второго и даже с третьего курса. Ну, эти либо уже подзабыли мои прошлые лекции, либо им просто нравится слушать мои байки. Либо, как некоторые, заранее высматривают симпатичных первокурсниц. А, Бергер?

В ответ с задних рядов раздались смешки и звуки шутливой потасовки.

— Девушек у нас традиционно мало, — развел руками Кабанов. — Поэтому считаю своим долгом предупредить этих бедняжек: Бергер — это очень плохая компания.

— Ну Николай Георгиевич! — обиженно протянул кто-то с заднего ряда под гогот соседей.

— Ладно, а теперь к делу, — ректор прервал веселье одним жестом и начал лекцию. — Темой обзорной лекции перед началом учебного года у меня уже не первый год является эмберит. Я сам много лет посвятил его изысканиям и возглавляю не только сам институт, но и профильную кафедру. Однако дело не только в этом.

Собственно, если бы не эмберит, мы вряд ли бы сейчас здесь стояли. Если бы не эмберит, вряд ли Томск стал бы одним из стратегически важных городов Империи. Да что там говорить — вряд ли к востоку от Урала на сегодняшний день жило бы столько людей. Пугающее, чуждое влияние Ока Зимы гонит всё живое прочь из Сайберии. Нужны веские причины, чтобы люди не просто жили здесь, но и крепко обосновывались, строили города, отвоёвывали у жестокой природы своё место под солнцем…

Кабанов открыл створки кейса, расходящиеся в стороны, словно надкрылья жука. Внутри оказалось несколько стеклянных колб с кусочками каких-то минералов. Он поднял одну из колб, светящуюся в его руках, как лампочка.

— Вот она, одна из этих веских причин. Кто скажет, что это такое?

— Обычный солнечник. Эка невидаль! — отозвался с первых рядов один из абитуриентов. Я узнал в нем одного из дружков Кудеярова.

— Верно. Так называемый солнечник, или солнечный эмберит, является, пожалуй, самой дешёвой и распространенной разновидностью эмберита. Его свойства просты — он просто светится. Интенсивность свечения зависит от внешнего освещения. Как видите, помещенный в темный кейс, он засиял вовсю, однако сейчас постепенно тускнеет. Всё дело в том, что в светлое время суток он больше склонен поглощать свет. И отдавать его в тёмное. Помещённый в полную темноту на длительное время, солнечник постепенно исчерпает накопленный заряд эдры и потухнет. Чтобы он снова обрёл свои свойства, его нужно поместить под ультрафиолетовое излучение.

Пользу солнечника сложно переоценить. Он очень широко применяется в быту даже в небогатых домах, давно заменив собой такие архаичные приспособления, как восковые свечи и масляные лампады. И даже по сравнению с электрическими лампами он имеет много преимуществ. За счёт чего, как думаете?

— Проводов не надо? — выдвинул кто-то очевидный довод.

— Верно. Эмберитовые светильники компактны и совершенно автономны. А ещё — солнечник вполне безопасен, в отличие от других видов эмберита. Как известно, большинство из них, даже покрытые специальным защитным лаком, довольно хрупки. В момент своего разрушения эмберит выплёскивает накопленную эдру. В случае с солнечником — просто в виде яркой вспышки. Хотя и здесь нужно быть осторожными. Если разрушить фрагмент размером побольше ореха — близкая вспышка вполне может сжечь сетчатку глаза.

Кабанов, вернув колбу с солнечником на место, надел толстую перчатку и вынул из гнезда другую, покрытую морозными узорами. Протёр её, показывая, что внутри находится черный камешек.

— А вот ещё одна разновидность. У него тоже много названий. Чёрный лёд. Чёрный шип. Ледяной эмберит. Особо поэтичные натуры называют его даже слезами Ока зимы. Что он делает?

— Замораживает!

— В целом верно. Но если быть точным — подобные камушки поглощают всю энергию в определённом радиусе. В первую очередь тепловую. Однако некоторые разновидности способны поглощать и свет, и электрический заряд, и даже эдру из другого эмберита. Осколок размером с мою голову, к примеру, способен за пару часов уронить температуру в этой аудитории ниже нуля и поддерживать её долгое время. Так что чёрный лёд активно используется, например, в морозильных камерах или кондиционерах.

— А если его разбить? — спросили с первых рядов.

— Если такой крохотный, что у меня в руках — то… Пожалуй, я лишился бы руки примерно по локоть. Если же разрушить одним махом экземпляр покрупнее — опять же, размером с голову — то большая часть собравшихся превратится в ледяные статуи, которые разобьются вдребезги, стоит уронить их. К счастью, провернуть такое не так-то просто.

— Почему? Вы ведь говорили, что эмберит хрупок?

— Да. Но чем он крупнее — тем прочнее. Кроме того, он имеет ячеистую структуру, и при повреждении крупных экземпляров они редко разрушаются полностью. Идёт распад на несколько фрагментов, которые сохраняют свойства целого, и лишь часть энергии высвобождается в виде взрыва… Впрочем, направление ваших мыслей мне понятно, Кудеяров. И оно, увы, довольно популярно. Человек вообще склонен любое своё открытие или изобретение превращать в оружие.

— Как будто это что-то плохое, — пожал плечами блондин. — Империи нужно оружие.

— Тоже верно, — вздохнул Кабанов. — И, возвращаясь к началу моего монолога — вот она, ещё одна веская причина, почему мы все здесь. Потому что Империи нужно в том числе и оружие. Эмберит — уникальный ресурс, добываемый только в Сайберии. И обучаясь у нас, вы научитесь различать, отыскивать, обрабатывать десятки его видов. Какие ещё вы знаете, кстати?

— Огненный! — предложил кто-то.

— Конечно. На Руси его называют жар-камень. Постоянно выделяет тепло. Ещё?

— Парящий! Электрический! Ядовитый! Магнитный! Целебный! Вибрирующий! Адамантит! Харибда! — слушатели наперебой выкрикивали свои версии с мест, и Кабанов деловито кивал, иногда комментируя их более подробно.

Полиньяк тоже активно участвовал в обсуждении. Как я понял, хоть он и был первокурсником, как и я, но уже много чего успел изучить самостоятельно, по книгам. А все слова Кабанова он умудрялся конспектировать на лету, с бешеной скоростью строча карандашом в толстом потрёпанном блокноте. Тот ещё ботаник.

— Хорошо, хорошо. Достаточно, — наконец, прервал обсуждение ректор. — Похвально. Перечислять можно ещё очень долго, тем более что существует много экзотических видов эмберита, который не встретишь в быту. Встречаются гибридные экземпляры. И, наконец, до сих пор обнаруживаются новые вариации. Найти такой — конечно, мечта любого геолога-изыскателя, работающего в Сайберии. Но, поскольку лекция обзорная, я сейчас не буду останавливаться на описании конкретных видов эмберита. Сосредоточимся на том, что их объединяет.

Кабанов закрыл сундук с образцами и обвел аудиторию испытующим взглядом.

— Итак, что собой представляет эмберит по своей сути? Есть версии?

— Полезное ископаемое? — неуверенно предположил кто-то из новичков.

— Его же не копают, дубина! — тут же поправил его Кудеяров. — Он на скалах и на деревьях растёт.

— Ну, тут вы и правы, и не правы одновременно, Павел. Для некоторых разновидностей характерно как раз подземное залегание или вкрапление в горную породу, как у руды. Но называть эмберит полезным ископаемым — как, например, металлические руды или самоцветы — будет неверным. Это не минерал. Тогда что это?

— Что-то вроде янтаря? Окаменевшая смола?

— Внешне очень похож. И, собственно, поэтому и получил своё название. Однако и это неверно. Господин Кудеяров совершенно точно использовал слово «растёт». Современные исследователи эмберита сходятся во мнении, что эмберит — это квазиживая субстанция, представляющая собой, по сути, особое агрегатное состояние эдры.

Он усмехнулся, оглядывая притихших слушателей.

— Понимаю, для многих из вас это немного сложновато для понимания. Теории происхождения эдры и её влияния на наш мир изучают в основном в гимназиях для дворян и Одарённых. Однако изыскателю, работающему в Сайберии, эти знания тоже очень важны. Говоря упрощённо, эдра — это колдовская энергия, излучаемая Оком зимы и к нынешним временам рассеянная по всей Земле. Но наибольшая её концентрация по-прежнему сохраняется в Сайберии. Именно здесь эдра сильнее всего влияет на наш мир, порой даже заставляя иначе работать его законы.

Эдра, как и эмберит, делится на десятки типов. Одарённые называют их Аспектами. Аспект — это… скажем так, суть, смысл, способ, каким эдра влияет на физический мир. В соответствии с этой классификацией разделяются и таланты Одарённых. И если попробовать совместить её с классификацией типов эмберита — то мы получим практически полное совпадение. Например, аспект солнечника — это Свет. Аспект чёрного льда — Холод, аспект жар-камня — тепловая энергия, огонь и так далее. Есть, конечно, некоторые нюансы, но в целом, общую природу этих явлений сложно не заметить.

— Так, получается Одарённые могут черпать силу из эмберита? — спросили с задних рядов. Оглянувшись, я успел разглядеть, что это парень в студенческой форме. Причем, судя по двум лычкам на шевроне, уже второкурсник. Только непонятно, лычки эти прошлогодние или уже свежие.

— Вопрос слегка не по адресу, Бергер, — усмехнулся Кабанов. — Я лишь геолог, а не специалист по Одарённым. Но могу подкинуть немного пищи для размышления. Например, Одарённые с аспектом Огня очень востребованы в армии. Сильный огненный маг на поле боя порой эффективнее артиллерийской батареи. Однако их неохотно берут в экспедиции в глубинные районы Сайберии. Сказать почему?

Он подержал паузу, подогревая любопытство.

— А действительно? — не выдержал кто-то. — Огонь ведь в тайге полезен. Костер развести, погреться…

— Резонно. Даже в Томске морозы в минус пятьдесят — давно не редкость, мы сталкиваемся с ними каждую зиму. А в нескольких сотнях верст к востоку — там, где начинается настоящее царство Зимы — такие температуры держатся месяцами, а частенько опускаются и до минус семидесяти. Главное спасение в этом аду — это огненный эмберит, кусочки которого зашивают прямо в подклад одежды. Плюс несколько крупных кусков несут с собой, чтобы готовить на них еду, растапливать лёд для питья, сушить одежду, и так далее. Так вот, огненный маг может запросто угробить весь отряд. Потому что в его присутствии эмберит начинает быстро иссякать.

— Почему?

— Одарённый неосознанно вытягивает из своего окружения свободную эдру, соответствующую его Аспекту. Это что-то вроде принципа сообщающихся сосудов. Кстати, по этой же причине Одарённые со схожими талантами стараются держаться друг от друга подальше. Даже родственники. При долгом нахождении рядом их силы либо постепенно уравниваются, либо кто-то один подминает под себя остальных. Впрочем, это бывает довольно редко, поскольку в живых существах Аспекты эдры проявляют себя очень разнообразно.

— А я всё-таки не пойму, почему вы называете эмберит живым, — проворчал здоровяк — приятель Кудеярова. Кажется, он называл его Кочаном. — Это же просто камешек.

— Да помолчи ты! — шикнул на него сам Кудеяров. — Вы лучше скажите, Николай Георгиевич. Если в эмберите содержится эдра, и Одарённые могут её поглощать, то… Что насчёт обычных людей? Они могут тоже получить какой-то Дар? Многие же, например, амулеты всякие носят с эмберитом…

— Это очень сложный и интересный вопрос. Но тоже немного не по адресу. Есть теории, что взаимодействие с эмберитом и вообще жизнь в приграничных с Сайберией районах, насыщенных эдрой, способствует появлению новых Одарённых. Не таких сильных, как нефилимы — с ними отдельная история. А вот по поводу вашего вопроса про то, что эмберит живой… Я сказал, что он квази живой. То есть обладает некоторыми признаками органики, хотя ей определённо не является

Кабанов подошёл к доске и после некоторых операций с оборудованием развернул несколько больших плакатов. На одном была фотография скалы с вкраплениями стекловидной массы — что-то вроде той парящей глыбы, что была установлена напротив входа в институт. На другой изображена какая-то схема, напоминающая иллюстрации из учебников по биологии.

— Как я уже говорил, эмберит при рассмотрении через микроскоп имеет ячеистую или волокнистую структуру, чем-то напоминающую структуру древесины. При этом многолетние наблюдения за месторождениями эмберита в естественной, так сказать, среде, показали, что размер вкраплений — их ещё называют самородками — постепенно увеличивается.

— То есть он действительно растёт? Как грибы?

— Что-то вроде того. Мало того, при добыче многие самородки имеют специфичную форму — они округлой или овальной формы, и от них в скальную породу тянется длинный истончающийся хвостик. Что-то вроде стеклянных капель — их ещё называют слёзы принца Руперта. Знаете? Нет? Ну, хорошо, на лекциях по физике вам расскажут…

— Так может, их как-то можно выкопать с корнем и потом выращивать где-то?

Кабанов рассмеялся.

— Вполне закономерный вопрос. Однако, увы, это пока никому не удавалось. Я сам лично участвовал в одном масштабном эксперименте. Мы нашли крупную друзу солнечника на вершине скалы, похожей на высокий столб. Высотой он был в пять раз выше человеческого роста, и метра три в поперечнике. И мы решили попросту подрубить его под основание и увезти друзу вместе со всей скалой. Это была нетривиальная инженерная задача, мы угрохали на это два месяца. Но в итоге всё оказалось напрасно. Очевидно, корни солнечника уходили ещё глубже.

— А до каких размеров тогда могут вырасти эти самородки? Вы какие находили?

— Самый крупный эмберит, который я видел своими глазами, был… — Кабанов деловито насупился, раскинув руки, как рыбак, хвастающийся уловом. — Пожалуй, раза в два больше лошадиной головы. Но, теоретически, могут быть и гораздо более крупные размеры. Это даже, я бы сказал, логически обосновано, поскольку разрастающиеся друзы постепенно сливаются друг с другом. Некоторые типы эмберита к этому склонны больше остальных. И тут мы плавно подходим к ещё одной знаменитой легенде… Об эмберитовых столпах.

В дверь постучали, и в аудиторию заглянула Амалия. С виноватым видом взглянула на Кабанова, показывая на часы. Тот подошёл к ней и после короткого разговора обернулся к аудитории.

— Прошу меня извинить, молодые люди. Лекцию придётся закончить немного раньше, у меня образовались важные дела по административной части…

— Ну хотя бы про столбы расскажите, Николай Георгиевич! — взмолились с первых рядов.

— А вы их сами видели? — выкрикнул кто-то.

— Ты чем слушаешь? Говорят же, это легенда…

Кабанов, чуть помедлив, всё же вернулся за кафедру.

— Ну, хорошо, совсем коротко. Сами понимаете, для любого изыскателя найти столп эмберита — это тоже что-то из разряда мечты всей жизни. Хотя бы потому что чем крупнее фрагмент — тем больше эдры он содержит и дороже стоит. Зависимость тут не линейная, идёт взлёт по экспоненте. Однако огромный вопрос, что делать с этой находкой. Понимаете, что произойдет, если попытаться каким-то образом срубить его? Взрыв энергии, высвобождающейся при этом, убьёт всё живое в огромном радиусе. И тут даже конкретный тип эмберита не имеет значения.

— Как же его тогда срубить?

— Ну… — Кабанов замялся, будто сомневаясь, стоит ли об этом говорить. И почему-то встретился взглядом со мной. — Рубить столпы совсем не обязательно. Есть теория, что как раз они и дают побеги остального эмберита. Представьте что-то вроде гигантской грибницы, тянущей свои тонкие, едва видимые корни на многие километры вокруг. А ещё… Задумайтесь, какое влияние на окружающую местностью будет оказывать столп эмберита, размером, скажем… с это здание?

— Смотря что это за эмберит.

— Конечно. Если, например, это какая-то токсичная разновидность, то мы получим на много вёрст вокруг ядовитую, мёртвую пустошь. А если, например, это огромный жар-камень? Где-то там, далеко на востоке, где уже не бывает лета? Вокруг таких столпов могли бы образовываться отогретые области. Как оазисы в пустыне вокруг источника воды. И что можно найти в этих оазисах? Какие существа, а может быть, и люди могут жить там, отрезанные от остальной цивилизации сотнями вёрст колдовской мерзлоты?

Слушатели снова притихли, и вопрос из аудитории донесся уже когда Кабанов направился к дверям.

— И такие правда существуют?

Ректор, берясь за дверную ручку, обернулся и с улыбкой ответил:

— Я же сказал — это легенды.

После того, как Кабанов вышел, в аудитории будто переключили невидимый рубильник — поднялся обычный студенческий галдёж. Все принялись переговариваться, кто-то начал собирать вещи, кто-то уже рванул с места, будто только и ждал, когда преподаватель выйдет.

А я так и сидел, крутя между пальцами карандаш и уставившись в одну точку. За всю лекцию я не записал ни слова, но в этом не было необходимости — новая информация была для меня так важна, что я впитывал её, как губка.

Особенно меня зацепила последняя часть — про Одарённых и их взаимодействие с эмберитом. Учитывая специфику моего Дара, в голове сразу же зароились идеи по поводу того, как можно применить эти знания.

Ну, и, конечно, столпы. Когда Кабанов сказал про огромный столп из жар-камня, у меня сработало чувство дежавю. Я уже точно слышал об этом. Точнее, видел. Вспомнились рисунки и пометки на старых географических картах, которые я разглядывал в последние дни.

Начинаю догадываться, что именно пытался отыскать Аскольд.

Глава 13

— Отличная лекция, хоть и короткая! — следуя за мной по коридору, восторженно делился впечатлениями Жак. — Я ещё больше утвердился в решении поступать именно на геолого-исследовательский факультет. И не терпится поскорее приступить к занятиям. А ты, Богдан? На какой факультет зачислен?

По-русски Полиньяк чесал очень и очень неплохо, почти без ошибок. Хоть и с акцентом, особенно заметным на словах с буквой «р». Ещё у него была беда с ударениями — в большинстве случаев он норовил делать их на последний слог.

Из аудитории мы вышли вместе — француз увязался за мной, будто мы уже старые друзья. Впрочем, я был даже рад. Парень был неординарный, он мне сразу понравился своим неуёмным любопытством, смелостью и непосредственностью. К тому же, если честно, мне не хватало человека, с которым можно было бы пообщаться по-приятельски. Тот же Велесов на эту роль не подходил. Со здоровенным, как медведь, мрачным упырём как-то не тянет вести дружеские беседы.

— Я тоже на исследовательском. Будем сокурсниками.

— Très bien! Очень хорошо! А жить будешь тоже в казарме? Или как это тут называется… общежизние… общежитие?

— Говори «общага», так будет проще, — улыбнулся я. — Я пока не решил. Надо закончить кое-какие дела.

— Могу составить компанию. До вечера я совершенно свободен. Если ты, конечно, не против.

— Ну, пойдём, чего уж там.

Полиньяк довольно улыбнулся во все тридцать два. В сочетании с распухшим носом и буйной кудрявой шевелюрой улыбка эта смотрелась так потешно, что я и сам не сдержался.

— А ты что, и правда французский дворянин? — спросил я, когда мы, забрав фотографию для моего студенческого, отправились к секретарю.

— Ну… — замялся он. — По праву крови я барон де Полиньяк. Но, к сожалению, отец мой ничего мне не оставил, кроме громкой фамилии. Я восьмой сын в семье, так что когда до меня дошла очередь при дележке, сам понимаешь… Конечно, не как в сказке про кота в сапогах. Но единственное, на что хватило моего наследства — это на путешествие сюда и на оплату первого семестра.

— Тут мы очень похожи. А где ты так научился говорить по-русски?

— У моей маман. Она русская. Хотя в России не была с шестнадцати лет — с тех пор, как вышла замуж.

— А ты, значит, решил вернуться на её родину?

— Я с детства мечтал изучать Сайберию. И проще всего попасть в неё именно отсюда. А тебя что сюда привело?

— Ну… Скажем так, нужно же с чего-то начинать.

У Полиньяка студенческий, как оказалось, уже готов. Единственное, с чем ему не повезло — так это с формой. Интендант долго перебирал комплекты, пытаясь подобрать что-нибудь подходящее для его тощей долговязой фигуры, но всё без толку.

— Подшивать придётся, ваше благородие, — развёл он руками. — Можно прямо у нас. Правда, портной сейчас работой завален.

— Но мне нужно успеть к началу занятий!

— Поговорите с портным. Может, согласится. Позвать?

Портным оказался невысокий лысоватый дядька, живо напомнивший мне манерами владельца ломбарда из Юрги. Жак самоотверженно пытался торговаться, но силы были неравны. Долго ковыряясь в кошельке, он выложил мастеру два рубля с полтиной и, кажется, эта трата проделала огромную дыру в его бюджете.

Чтобы хоть как-то подсластить ему пилюлю, я предложил перекусить.

— Я угощаю. Надо только разузнать, где здесь кормят.

— О, это я уже разведал! Тут отличное бистро на первом этаже. И студентам большие скидки!

«Бистро» оказался на вид обычной студенческой столовой. А то и солдатской. Упомянутое Полиньяком слово «казармы» вообще то и дело напрашивалось. Формально институт был гражданским, однако порядки здесь царили полувоенные, особенно в части дисциплины.

Столовая размещалась в просторном помещении в левом крыле здания. Деревянные столы без скатертей были выставлены в несколько длинных рядов, вместо стульев к ним были приставлены узкие скамьи без спинок. Ближе ко входу находился буфет со всякой выпечкой, пирожками, яблоками и прочим перекусом, который можно было захватить с собой. А основная раздача была чуть дальше, вдоль всей левой стены. Там было расположено несколько окошек, ведущих на кухню.

К моему удивлению, народу в зале было довольно много.

— Кто все эти люди? Учебный год ведь еще не начался.

— Я слышал, многие студенты живут здесь круглый год. Да и таких, как мы, новичков сейчас полно. А учебники ты пойдешь получать? Я уже свои взял, на весь семестр, — Полиньяк похлопал по своему распухшему портфелю.

— Успею ещё, — ответил я. В институт я приехал налегке, и не хотелось сейчас таскаться с кипой книг.

Неподалёку от буфета, возле длинного стола-стойки, идущего вдоль стены, расположилась группа шумных дорого одетых парней, среди которых я сразу заметил знакомые лица. Кудеяров и оба его приятеля. И компания у них подобралась интересная — из шестерых человек четверо с явно выраженными Дарами.

Нефилимы. Молодые, правда, структуры тонкого тела ещё только начинают формироваться. Зато энергия плещет через край. Я невольно сбавил шаг, приглядываясь к их аурам. Все четверо — очень разные, даже цветом различаются.

Как там рассказывал Кабанов? В основе классификации Даров — некие Аспекты, форма взаимодействия эдры с физическим миром. Было бы здорово научиться распознавать их визуально.

Перенятый вечером Дар Велесова всё еще был при мне, хотя и начал слабеть. Точнее даже не так. Саму суть Дара — я назвал его про себя Аспект Зверя — я по-прежнему удерживал. А вот скопированные энергетические структуры начали потихоньку «плыть», как размягчившийся воск. Я, конечно, мог управлять ими сознательно, видоизменять их, как в случае с даром Истоминой. Однако дар Велесова был на порядок сложнее, и я пока не рисковал лезть в его структуру, потому что не очень понимал, как это всё работает. Разница в сложности строения у них была примерно такая же, как между амёбой и какой-нибудь лягушкой.

— Чего уставился, деревня? — окликнул меня Кудеяров и, обернувшись к компании, громко произнёс. — Господа, кстати, про этих чудаков я вам и рассказывал. Вон, глядите, какое чучело! Говорит, французский герцог. Неужто правда? Измельчали лягушатники-то!

Дружки Кудеярова загоготали в голос. Один из одарённых — высокий атлетичный брюнет с холодно мерцающей аурой цвета индиго — обернулся и окинул нас скучающим взглядом. В руке он небрежно держал стакан лимонада, как и большая часть компании. Мой обострённый вампирский нюх различил слабые спиртовые нотки. Вряд ли в буфете продавали алкоголь. Скорее, молодёжь пронесла его с собой и теперь просто добавляла в напиток.

Остальные вообще не обратили особого внимания на Кудеярова — как раз, сгрудившись вместе, разливали что-то из плоской металлической фляжки.

— Это враньё! Я никогда не говорил, что я герцог, — начал было Полиньяк, но я развернул его и подтолкнул в сторону раздаточных окон.

— Забей, Жак. Мы же поесть сюда пришли. Не порти аппетит.

— Просто не люблю таких самодовольных болванов! — проворчал он, но всё же последовал моему совету.

Вооружившись подносами, мы отстояли небольшую очередь к раздаточному окну. Полиньяк принялся рассказывать мне какую-то длинную запутанную историю, случившуюся с ним по дороге из Парижа в Москву. Слушая его болтовню, я продолжал поглядывать на компанию Одарённых за буфетом, пытаясь угадать Аспекты их Даров.

Тот здоровый явно как-то связан со льдом — аура холодная, злая и какая-то… мёртвая, что ли. У его соседа — рыжего вихрастого парня в полосатом пиджаке, всё наоборот — эдра беспокойно пляшет, будто языки пламени, силуэт тонкого тела из-за этого кажется размазанным, беспокойным. Кажется, это отражается и на самом носителе — рыжий ведет себя бойко, энергия хлещет через край. Он даже стоять-то на месте спокойно не может — так и пританцовывает, и головой крутит во все стороны.

Интересно, а Аспект вообще влияет на характер своего носителя? Например, повелеваешь огнём — и сам становишься вспыльчивым. Василевский говорил, что эдра у нефилимов становится неотъемлемой частью самой их сути…

У двух оставшихся Одарённых ауры были ещё более странные. Восточного вида парень с тонкими холёными усиками и носом с горбинкой светился насыщенным фиолетовым светом, собранным почти исключительно в районе головы. А неприметного вида светловолосый толстячок, держащийся чуть в стороне от остальных, разбросал призрачные щупальца своего Дара на добрую половину зала, словно паук в центре невидимой паутины.

Кудеяров в этой компании Одарённых был явно лишним, но при этом всеми силами пытался примазаться. Пока мы стояли в очереди, он уже раза три успел сбегать в буфет или послать кого-то из дружков, причём брал всё за свой счёт. Дворяне принимали его угощения, но без особого восторга, так же как и его натужные попытки пошутить или польстить.

Мы с Полиньяком, наконец, добрались до раздатки. Я взял солидную порцию какой-то каши с мясом, пару горячих пирожков и чай, который здесь наливали из громадных размеров самовара по стаканам в подстаканниках, почему-то напомнивших мне железную дорогу.

Расплачиваться нужно было за отдельным столиком. Там сидела дородная тётка в белом переднике и, пробегая взглядом по содержимому подноса, быстро щёлкала на счётах и выдавала сумму. Никаких записей у неё не было, видно, цены помнила наизусть.

Жак догнал меня уже у кассы и, глянув на его поднос, я удивлённо приподнял брови.

— О, прости, — виновато замер француз. — Ты говорил, что угощаешь. Но, если что, я часть оплачу сам.

— Да нет, на здоровье, — рассмеялся я. — Просто ты уверен, что ты это всё съешь? Здесь же на троих хватит.

— О, насчёт этого не беспокойся! — уверил он меня.

Когда мы добрались до столов, я в этом быстро убедился. Несмотря на свою худобу, Полиньяк поглощал еду с ужасающей скоростью — челюсти у него мелькали, как ножи у газонокосилки. Я и сам изрядно проголодался, но таким аппетитом похвастаться не мог. Но что самое удивительно — еда не мешала Полиньяку разговаривать.

— Еда здесь, в России, просто удивительная! Magnifique! — вещал он с набитым ртом. — Хотя, тут всё удивительное. А ваши железные дороги? А ваши летающие корабли? А русские женщины? М-м-м…

Он изобразил в воздухе нечто округлое и объемное, явно вспоминая свою зазнобу из аудитории.

— Я так счастлив, что смог сюда добраться! Братья смеялись надо мной, говорили, что я не доеду даже до Урала. Что меня по дороге медведи съедят. Кстати…

Прожевав, он наклонился ко мне ближе и, понизив голос, спросил:

— Хочешь начистоту? Медведей я и правда немного боюсь… Ну, хорошо, не немного. Очень боюсь. Научишь меня с ними обращаться?

— В смысле?

— Ну… Я подумал, ты умеешь. Ты же местный, сибирский.

— И ты думаешь, у нас тут в каждом дворе ручные медведи, что ли? — возмутился я. — Что за глупые стереотипы про русских?

— Прости, я не хотел обидеть, — сконфуженно забормотал Полиньяк. — Я ведь знаю о России только из газет и книг. А у нас там что только о вас не пишут. Даже то, что вы мамонтов разводите. Ну, это-то, конечно, сказки. Всем известно, что мамонты давно вымерли.

— Ну… да, — буркнул я, возвращаясь к еде.

Может, я и зря на него лайку спустил. Я и сам-то в этом мире без году неделя, мало что видел. Кто знает, вдруг тут и правда ездовые медведи, боевые балалайки и прочая развесистая клюква в полный рост. Вон, Полиньяк какие-то летающие корабли приплёл. Такого в моём мире в начале 20 века точно не водилось. Хотя здесь, учитывая наличие парящего эмберита — запросто. Если эта штука способна удерживать в воздухе глыбу камня тонн двадцать весом — то почему бы и летающим кораблям не появиться?

Задумавшись, я и не заметил, как к нам подсел Кудеяров с дружками. Они протиснулись мимо Полиньяка, едва не уронив одну из его тарелок со стола. Уселись на лавку слева и справа от него, хихикая и о чём-то перешёптываясь. При этом из еды у них ничего не было, только толстяк уминал какой-то пирожок, прихваченный в буфете, да у самого Кудеярова в руках был стакан с лимонадом. Судя по запаху, на изрядную долю состоящий из чего-то покрепче.

Выглядело это подозрительно, особенно в сочетании с тем, что остальная компания дворян осталась на прежнем месте, возле буфета, и теперь посматривала на нас издали, словно в ожидании чего-то.

— Вот что, французик, — панибратски приобняв Полиньяка за плечо, произнёс блондин. — Ты ведь, надеюсь, не обижаешься на нас? Ну, немного повздорили, бывает. Но ты тоже хорош — обижаться на дружеские подколки.

Жак искоса взглянул на Кудеярова и, прожевав кусок, ответил:

— Дружеские? И когда мы успели стать друзьями?

— А что такое? — в ответ набычился Кудеяров. — Не хочешь с нами дружить? Может, рылом не вышли для твоего графского высочества?

— У моей семьи баронский титул, — поправил его Полиньяк. — Но это неважно. В Российской империи он всё равно не имеет силы.

— Тогда чего ты из себя строишь непонятно кого?

— Ничего я не строю! — вспыхнул француз, порывистым жестом поправляя очки, вечно норовящие сползти на кончик носа.

— Вам чего надо? — спросил я, стараясь говорить спокойно, без наезда. — Чего привязались к парню?

Нрав у Полиньяка горячий, а эта троица, похоже, явилась сюда, чтобы снова его спровоцировать. Я, конечно, обещал Кабанову не встревать в истории и держаться подальше от Кудеярова. Но что поделать, если он сам напрашивается?

— А ты вообще не суйся не в своё дело, — небрежно бросил Кудеяр. — Насчёт тебя мы тоже уже справки навели. Богдан Сибирский…

Фамилию он произнёс издевательским тоном, будто выплюнул. Оба его дружка ухмыльнулись, будто это была какая-то шутка.

— Ты знаешь, как меня зовут. И что с того? — пожал я плечами.

— Да ничего. Сибирский — значит, шавка безродная. Так что не тебе тявкать на порядочных людей.

— Это ты-то порядочный? — усмехнулся я.

Злости особой не было, я пока искренне забавлялся этими его нелепыми попытками меня задеть.

— По крайней мере, я знаю, кто мой отец! — выпалил богатей.

— И что с того? Я тоже своего знаю.

Ответ мой вызвал какую-то странную, смешанную реакцию — будто Кудеяров и разозлился, и обрадовался одновременно.

— Ах, вот значит, как… Но тогда, получается, наоборот — твой папаша тебя знать не хочет? По мне, так лучше уж сиротой быть.

— Чего б ты понимал, дурачок, — пренебрежительно фыркнул я и вернулся к еде.

Кабанов меня предупреждал, что фамилию типа Сибирский дают сиротам или бастардам, и это может послужить причиной для насмешек или предвзятого отношения. Но, если честно, я не воспринял это всерьёз. Наверное, потому что для меня все эти предрассудки по поводу незаконнорожденных совершенно ничего не значили. Насколько я помнил, в моём мире это уже давно пройденный пережиток. Да и вообще, я здесь начинаю жизнь с чистого листа и ещё не проникся местным менталитетом.

Кудеяров же опять насел на Полиньяка.

— Ну так что — мир? А, француз? Меня, кстати, Павел зовут. Это вот Ванька Кочанов, это Сашка Пушкарь, это Игорь Аксаков. Он со второго курса.

— Жак… Жак Полиньяк, — коротко представился француз, пожимая предложенную руку. — Если вы и правда искренне сожалеете о нашей ссоре… Что ж, я тоже готов забыть о ней. Я человек мирный.

— Ну вот и договорились! — шутливо салютуя ему стаканом с лимонадом, улыбнулся Кудеяров. — Чин-чин?

Француз повернулся, отыскивая свой стакан, и чокнулся с блондином.

— Как говорят у нас в России — пей до дна! — подмигнул Кудеяров и залпом прикончил свой лимонад.

Повторяя за ним, Жак, отставив локоть, тоже сделал несколько больших глотков. По тому, как все замерли, глядя на него, я почуял неладное. Дернулся вперёд, попытавшись ухватить его за руку.

— Жак, подожди!

Но он уже и сам остановился, недоуменно заглядывая в стакан. Брезгливо вскрикнув, отбросил его, расплескивая остатки напитка по столу. Со дна, вяло подрыгивая лапками, вывалилась мелкая зеленоватая лягушка.

— Что такое? Лягушатнику угощение не понравилось? — загоготал Кочанов. — Вы же там у себя жабами питаетесь!

— Кушай, не стесняйся! — поддакнул ему кто-то с соседнего стола.

— Бон аппети!

Вот ведь дегенераты! Здоровенные лбы, уже лет по восемнадцать-двадцать, а приколы, как у пятиклашек.

Полиньяк на пару секунд замер, шумно вдыхая через нос. А потом вдруг, подхватив поднос с остатками еды, перевернул его, опрокидывая на обидчиков. Кудеяров не успел увернуться, и его прилизанная причёска, светлая рубашка, шёлковая жилетка — всё оказалось заляпанным шматками каши и капустой из недоеденных щей.

Кочанова Полиньяк с грохотом огрел по черепушке подносом и прежде, чем остальные успели хоть что-то сообразить, снова бросился на Кудеярова, злющий, как взбесившийся котяра. Сбросив богача с лавки, он принялся раздавать ему неумелые, но яростные удары по лицу. Но тут налетели дружки блондина, оттащили его в сторону и принялись бить в ответ. По пути зацепило ещё нескольких студентов с соседних столов, и те возмущенно вскочили, отряхиваясь от остатков еды, которые разлетались вокруг, как шрапнель.

Это было похоже на сцену из старых комедий, когда один неосторожный жест в кабаке моментально перерастает в массовую драку.

Я тоже в стороне не остался, хотя и пришлось себя сдерживать, чтобы не наломать дров. На примере своих недавних стычек с бандитами я уже понял, что умение драться у меня, что называется, в крови. Видимо, сохранились въевшиеся в память приёмы и рефлексы из прошлой жизни. Но приёмы эти — не для подобных детских потасовок. Бить я привык всерьёз, вырубая наглухо. Так и покалечить можно этих болванов.

Полиньяк опять получил по носу и ойкнул, зажимая его пальцами, сквозь которые брызнули струйки крови. Схватив его за локоть, я буквально выволок его из драки и оттащил в безопасное место в углу столовой. Кудеяров с дружками сунулись было следом, но после пары увесистых оплеух отхлынули. Держать удар никто из них не умел.

— Учебники! — опомнился Полиньяк и, перепрыгивая через лавки, бросился к своей сумке, оставленной рядом со столом.

Компания Кудеярова, подхватывая со стола тарелки с объедками, принялись швырять в него, и он на бегу нелепо сгорбился, прикрываясь от снарядов. Гам поднялся такой, что казалось, будто орут одновременно все собравшиеся в зале. Тётка-буфетчица и вовсе засвистела в свиток. Я поморщился — Дар Зверя всё ещё на меня действовал, и обострённый слух резануло этим свистом так, что зубы заныли.

— Что. Здесь. Происходит? — вдруг, перекрывая шум, прогремел чей-то голос.

Все участвующие в потасовке студенты разом замерли и вытянулись в струнку. Те, что были поближе к выходам, и вовсе технично смылись.

В воцарившейся тишине чётко и размеренно, будто тиканье огромных часов, разнеслись шаги Кабанова. Ректор, пройдя между рядов столов, остановился перед следами побоища и окинул взглядом взъерошенных, тяжело дышащих драчунов.

Толстая тётка-буфетчица, охая и округляя глаза, что-то причитала, следуя за Кабановым по пятам, но тот, кажется, не обращал на неё особого внимания.

— Значит, так… — зловеще процедил он. — Студент Кудеяров! Студент Кочанов! Студент Пушкарь! Студент Сибирский! Студент Аксаков…

Задержавшись взглядом на французе, он прищурился, оглядывая его с некоторым недоумением.

— Жак Франсуа Арман де Полиньяк! — торопливо представился Жак сильно гнусавя, потому что по-прежнему зажимал нос пальцами. — Мсье, я должен объяснить. Я…

— Студент Полиньяк! — прежним тоном продолжил Кабанов. — Студент Трофимов!

— Меня-то за что, Николай Георгиевич? — взмолился вихрастый паренек со смешно торчащими ушами. — Я вообще не с ними! Это всё Кудеяр с Кочановым!

— Ах ты ж иуда! — взвился Кочанов, сжимая кулаки.

— Отставить! — рявкнул по-военному ректор. — Всем вышеназванным — предупреждение! Правила знаете. Предупреждение — выговор — строгий выговор — отчисление. А с вами, Павел Фомич, мы, помнится, составляли отдельный разговор весной, по окончанию подготовительного курса. Ваша компания уже там показывала себя не с лучшей стороны.

Кудеяров, покрасневший до мочек ушей, стоял неподвижно, втянув голову в плечи.

— Ну, так что? — продолжил ректор. — Может, мне уведомить вашего отца о том, что вы умудрились схлопотать предупреждение ещё до начала учебного года?

— Не надо, — тихо, почти шёпотом произнёс Кудеяров. Кашлянув, повторил громче: — Не надо, пожалуйста, Николай Георгиевич! Этого больше не повторится.

— Что ж, увидим. Если вы и правда возьметесь за ум с началом учёбы — так и быть, я сниму предупреждение по итогам первого семестра. И всем остальным, кстати, тоже. А сейчас… Всем вышеназванным — наряд по полной уборке столовой. Мария Васильевна, проследите, чтобы никто не отлынивал. Столовую пока закройте. Даю им полчаса.

— Это что, и мне тоже полы драить, что ли? — насупился Аксаков.

— А что вас не устраивает? — Кабанов уже развернулся, чтобы уйти, но оглянулся на студента, вопросительно подняв бровь.

— Я дворянин. Подобная работа мне… не подобает.

— А вот это вот всё… — Кабанов презрительным взглядом обвел ошмётки разбросанной еды, разбитые тарелки и поваленные скамейки. — Стало быть, подобает дворянину? Стыдитесь, Аксаков! Я был о вас лучшего мнения.

Когда Кабанов ушёл, все, наконец, выдохнули с облегчением. Посетители столовой, торопливо заканчивая с едой, потянулись к выходу, раздаточные окна закрылись. Наша компания провинившихся толпилась возле буфета. Наконец, к нам подошла буфетчица и, окинув осуждающим взглядом, сказала:

— Ну что, пойдёмте, штрафники. Покажу, где тряпки брать.

Глава 14

— Да тряпку-то выжимай! — проворчал Трофимов. — И что толку, что ты ею елозишь туда-сюда? Только грязь размазываешь!

Аксаков лишь ещё больше сморщился и продолжил вяло шевелить шваброй, неловко держа её на вытянутых руках, будто боясь запачкаться. Зацепив ведро с водой, едва не опрокинул его на брюки Трофимову.

— Ты издеваешься, что ли? — зашипел тот, покраснев с досады до кончиков своих оттопыренных ушей. — Ну-ка, дай сюда!

Вырвав швабру из рук второкурсника, ушастый стащил с неё тряпку, прополоскал в ведре и, выжав, ловко протёр проход между столами, сметая объедки и оставляя за собой полосу влажного блестящего пола.

— Ну не привык я полы мыть, — фыркнул Аксаков. — У нас этим прислуга занимается. И вообще, я жаловаться буду! Отец за меня платит восемь сотен в год, да сверх того жертвует институту. И за что? Чтобы потомственного дворянина шпыняли тут, как какого-то солдафона?

— Не стоит, Игорь. С Кабаном лучше не связываться. Он и есть старый солдафон, от того и перегибает порой. Не принимай близко к сердцу, — посоветовал Кудеяров, тоже лениво, чисто для проформы, елозящий тряпкой по столу. За него вовсю отдувались дружки — Кочанову вообще швабры не досталось и он, засучив рукава, протирал пол внаклонку, смешно пятясь между рядами столов.

— Понимаю, — скривился Аксаков. — Просто это всё… унизительно.

— Ну надо же, ваше благородие заставили ручки испачкать… — зло процедил Трофимов, продолжая натирать пол со скоростью, которой позавидовал бы игрок в кёрлинг.

— Ты повякай мне ещё! Тебе-то не понять, что такое честь дворянская. И элементарное самоуважение.

— Где уж мне! — огрызнулся ушастый. — Мой-то батя не из благородных, всю жизнь на приисках под Тобольском служит.

— Да уж слыхали, что там за прииски, — презрительно фыркнул Кудеяров. — Так и говори — надзиратель над каторжанами.

— Так и есть. И стыдиться тут нечего. Государева служба. Тоже важная по-своему. И вообще, благодаря ей, у бати есть возможность меня выучить и в люди вывести. И не только меня. Нас в семье пятеро, не считая девок.

Не найдясь, что ответить, Кудеяров лишь снова усмехнулся. А Трофимов, закончив ряд, снова сполоснул тряпку и продолжил:

— А по поводу дворян… Батя как-то историю рассказал. Очень она мне запомнилась. Рассказать?

Он обвел нас взглядом. Я кивнул, Полиньяк тоже поддержал идею. Мы стояли чуть в стороне — свой участок мы уже убрали, к тому же большая часть работы была взвалена не на нас, а на зачинщиков драки.

Аксаков безразлично пожал плечами.

— Так вот, — продолжил Трофимов, опираясь на швабру. — Каторжане на прииске разные бывают. И как-то раз прислали по этапу какого-то политического. Не то анархист, не то еще какой революционер. Из дворян. Не нефилим, конечно — тем-то законы обычные не писаны. Но какой-то граф, не меньше. Чистенький весь такой, спина ровная всегда, идёт — будто воду расплескать боится.

— Ну-ну. И чего дальше? — заинтересовано спросил Пушкарь. Да и остальные начали слушать внимательнее.

— И вот местные в первый же день начали гадать, а как же эта гордая птица будет осваиваться-то. Ну, ладно там нары, баланда тюремная и прочее — к этому он уже должен был привыкнуть немного. Не сразу же его из тёплой постельки туда вытащили. Но, к примеру, сортир там был общий, один на весь барак, в котором под сотню душ наберётся. И, уж можете представить, как он был засран, уж простите за подробности. Туда даже просто войти-то было страшно, и смрад такой стоял, что с ног сшибал.

Аксаков картинно поморщился, всем видом показывая, что ничего другого и не ожидал. Дружки же Кудеярова заржали, подбадривая рассказчика.

— Ну, в общем, всем отрядом караулили, когда же граф по нужде-то пойдёт. Вот, мол, умора-то будет. И после ужина, смотрят — навострил он лыжи. Подходит он, значит, к сортиру этому, открывает двери…

Трофимов сделал театральную паузу, чтобы немного помариновать слушателей. Тут уже и сам Аксаков не выдержал и поторопил его:

— Дальше-то что?

— Что, что… Открыл двери, постоял, посмотрел на всё это безобразие. Развернулся и ушёл. Каторжане, да и надзиратели, со смеху покатываются. Думают, чего это он — терпеть собрался? Или жаловаться коменданту? А граф тем временем сходил в барак и вернулся оттуда с вёдрами, щёткой, тряпками, бруском мыла. Засучил рукава и в одиночку отдраил этот сортир так, что там чище стало, чем в арестантской столовой. До самого отбоя трудился.

— Фу! — скривился Кудеяров. — Ну ты мастак брехать! Чтобы граф за каторжанами отхожее место убирал?

— Ага. Размечтался! — добавил Аксаков.

— Так у всех тогда челюсти отпали. Батя потом самолично к графу этому подошёл. Спрашивает, стало быть. А чего это вы, ваше благородие? Не боитесь честь дворянскую замарать-то? Ну, как раз про что Игорёк наш тут распинается.

— А тот чего?

— Ответил, что никакая работа чести его не замарает. А вот жить по-скотски он себе позволить не может, хоть и на каторге. Иначе уважать себя перестанет.

В столовой вдруг стало тихо так, будто снова Кабанов нагрянул. Студенты притихли, задумчиво переглядываясь между собой.

— Кстати, сортир там с тех пор оставался чистым. Сами каторжане убирать стали по очереди. Да и в целом как-то следить за собой стали, — подытожил Трофимов и, увидев подходящую начальницу столовой, помахал ей рукой. — Марьвасильна! Мы закончили.

— Идите уже, — махнула она на нас рукой.

Аксаков и Кудеяров с дружками первыми рванули прочь. Полиньяк же подошёл к Трофимову и протянул ему руку.

— Мы не знакомы. Жак. Жак Полиньяк.

— Правда француз, что ли? — недоверчиво усмехнулся ушастый, оглядывая незадачливого драчуна. Но руку пожал. — Ну а я Глеб.

— Хотел бы принести свои извинения. Мне жаль, что ты из-за меня оказался в числе штрафников. Это несправедливо.

— Да ладно, скажешь тоже, — удивился Трофимов. — Ты-то чего извиняешься? Это те гаврики кашу заварили. Правда, от них извинений не дождёшься. Ладно, проехали.

— Так вы знакомы все? — уточнил я.

— С Кудеяром-то? Ну да. Мы вместе на подготовительном курсе учились. Здесь, при институте, что-то вроде гимназии есть, только учат не с самых малышей, а берут только старшие классы. Ну, и сразу натаскивают по предметам, которые в институте пригодятся. И если экзамены сдашь хорошо — зачисляют бесплатно. Я бы иначе и не пробился бы — отец такую сумму не потянет.

— Кудеяров с дружками тоже на бесплатном, что ли?

— Не, — усмехнулся Глеб. — У всей этой троицы, даже вместе взятой, мозгов бы не хватило столько баллов набрать. Да и мест мало бесплатных. Штук пять по государевой стипендии, и еще штук десять губернатор оплачивает. Правда, отрабатывать потом придётся несколько лет там, где укажут. Ну, так это даже к лучшему. Зато работой точно будешь обеспечен. Кудеярову-то об этом беспокоиться не надо — у папаши денег куры не клюют.

— Да, я слышал, что он сынок какого-то богатея.

— Ага. Правда, одна беда — происхождением благородным похвастаться не может. Но очень уж хочется ему к дворянам примазаться. Говорят, и папаша такой же. Но одними деньгами дворянство не купишь.

— А ты на исследовательском факультете?

— Не. На горно-заводском. На инженера буду учиться, шахты всякие и заводы обслуживать. А вы, стало быть, в охотники за эмберитом подались?

— Вроде того.

Трофимов вздохнул, мечтательно мотнув головой.

— Эх, я бы тоже хотел. Да и поступить было бы проще — на исследовательском больше всего мест. Но батя бы мне за такое башку бы открутил.

— Почему?

— Ну а сам-то как думаешь? Потому и мест на факультете много, что разведчики постоянно требуются. А почему они требуются, сам, небось, смекнёшь? Точнее, куда старые деваются?

Он заговорщически подмигнул и хлопнул Полиньяка по плечу.

— Ладно, француз, приятно было познакомиться. Ты, кстати, молодец. На вид-то — соплёй перешибить можно, а храбрый. Не побоялся отпор дать. А тебя-то как звать, здоровяк?

— Богдан, — я подошёл ближе и тоже пожал ему руку.

— И ты будь здоров. Ладно, бывайте, я в общагу погнал.

— О, постой! — оживился Полиньяк. — Мне тоже туда надо. Покажешь дорогу?

— Ну пойдём. Тебе какой корпус-то нужен?

— Э-э-э…

— Ясно, — рассмеялся Трофимов. — Ладно, там разберёмся. Богдан, ты с нами?

Я на секунду задумался. Все дела в институте вроде бы закончены, можно возвращаться домой. Но слово «домой» по отношению к заброшенной усадьбе, в которой хозяйничает не особо приветливый вампир, не очень-то подходило. Да и времени до вечера ещё полно. Так что можно для начала взглянуть и на общагу.

— Пойдём, прогуляемся.

Как объяснил Трофимов, большая часть общежитий располагается ещё глубже в парке, в отдельном секторе. В этом смысле Горный институт располагается удобно — до общаг всего минут десять ходьбы.

У выхода из корпуса мы снова столкнулись с компанией Кудеярова. Тот с гордостью восседал за рулём шикарного автомобиля, сверкающего хромированными деталями, и что-то рассказывал собравшимся. Я даже сам невольно заинтересовался.

Авто было непривычных для меня пропорций — массивное, со слишком длинной носовой частью, в которой располагался двигатель. Салон больше походил формой на карету, колёса словно мотоциклетные — с толстыми металлическими спицами, и заметно выдаются в стороны из корпуса. Внутри салон отделан кожей и полированным деревом, на приборной панели поблескивает куча каких-то странных рычагов. Мотор явно не бензиновый — работает тише, выхлопной трубы не видно, зато из-под капота торчит несколько блестящих трубок, направленных вниз. Через них то и дело с шипением сбрасывался пар, эффектно стелющийся по земле, как на выступлениях какого-нибудь поп-певца.

— Тут шесть независимых котлов на жар-камне, прогрев всего пару минут. Зато потом с места рвёт так, что и на рысаке не угонишься! — хвастался блондин, гладя руль.

— Бензиновые быстрее, — скептически отозвался один из слушателей, в котором я узнал Аксакова.

— Зато тут с топливом не надо заморачиваться, — возразил другой — рыжий Одарённый, которого я тоже уже видел в столовой. — И вони такой нет.

— Всё равное, мне кажется, за бензиновыми будущее. Там и скорость, и крутящий момент можно гибче настраивать. А эта таратайка что? Считай, паровоз на резиновых колёсах. Прошлый век.

— Не прошлый век, а классика! — обиделся Кудеяров.

Трофимов, да и Полиньяк явно тоже заинтересовались машиной, но останавливаться мы не стали, лишь чуть замедлили шаг, а потом прошли мимо. Тем более что компания автолюбителей внезапно засуетилась, расходясь прочь. Даже сам Кудеяров быстро смылся с водительского кресла.

— Ладно, всё, отец идёт!

Я задержался, оглядываясь. Любопытно было взглянуть, что же там за «влиятельный человек».

Он как раз спустился с крыльца в сопровождении Кабанова, на ходу заканчивая разговор. Они с ректором пожали друг другу руки, и Кудеяров-старший быстрым шагом направился к машине.

Узнал я его сразу. Да, собственно, и сложно было забыть этот бритый череп, остроносое, жёсткое лицо с резко очерченными чертами и круглым стёклышком монокля в правом глазу. Также, как и в «Старом ушкуйнике», он был одет в шикарный костюм-тройку и кожаный плащ с меховым воротником. Два амбала-охранника следовали за ним в нескольких шагах позади. Такие все из себя незаметные, как два борова в курятнике.

Фома…

Меня бандит тоже увидел и узнал — по дороге к машине смерил меня долгим внимательным взглядом. Устроился на заднем сиденье авто, рядом с младшим, но перед этим что-то проговорил на ухо одному из телохранителей. Второй тем временем уселся за руль. Машина, с шипением выпустив клубы пара по обе стороны, покатила прочь.

Оставшийся телохранитель — здоровенный мрачный мужик в кожанке — не торопясь направился ко мне.

— Чего это он? — настороженно спросил Трофимов.

— Вы идите, я догоню.

— Уверен? — с сомнением переспросил Полиньяк.

— Да идите, идите, — хлопнул я его по плечу.

Время от времени оглядываясь, ребята отправились дальше по аллее в сторону общежитий. Амбал же, подойдя ко мне вплотную, смерил взглядом.

— Дело есть, — наконец, проговорил он. — «Славянский базар» знаешь?

— Я не местный.

— Кабак это такой. Большой, богатый. На набережной. Да любому извозчику скажешь — довезёт. Приедешь туда вечером, где-то с восьми до девяти. Фома Ильич с тобой переговорить хочет.

— Зачем?

Он взглянул на меня с таким видом, будто я ляпнул какую-то глупость.

— Моё дело — передать. Да ты не ссы, не тронет. Место приличное, людное. Там многие уважаемые люди ужинают. Даже нефы заглядывают.

— А если я откажусь?

— Дело твоё, — равнодушно пожал он плечами. — Но вообще… Когда Фома Ильич приглашает по-хорошему — обычно не кочевряжатся.

Глава 15

До восьми времени было ещё достаточно. Глеб показал нам с Полиньяком общагу Горного института. Длинное двухэтажное здание и правда скорее напоминало солдатскую казарму. Спальни были человек на двадцать, с рядами двухъярусных кроватей и тумбочками для личных вещей. Кухни, уборные, комнаты для занятий — тоже общие, на стене каждой комнаты — таблица со списками дежурных. И даже что-то вроде дневальных предусмотрено.

Для немногочисленных девушек был отведен отдельный корпус — правда, небольшой, одноэтажный. По рассказам Трофимова, охраняется он злобным демоническим цербером, по какой-то причудливой прихоти судьбы принявшим облик седовласой комендантши по имени Гретта. Мало кто знает, как у студенток устроен быт, потому что Гретта не подпускает парней к женской общаге ближе, чем на пушечный выстрел.

Меня вся эта полуказарменная эстетика не особо впечатлила. В смутных воспоминаниях из прошлой жизни мелькали схожие образы — когда-то я точно служил в армии, но в ранней молодости и недолго. А в дальнейшем, хоть и явно был связан с какой-то силовой структурой, но без жёсткой дисциплины. Может, если бы мне было столько лет, сколько настоящему Богдану, я бы и согласился сейчас пожить в такой общаге. Но сейчас, боюсь, не выдержу. Не с моим характером.

Комнатка в доме у Велесова — конечно, тоже лишь временный вариант. Нужно найти жильё поближе к институту и покомфортнее. Но это упирается в деньги.

Впрочем, в них вообще всё упирается. Финансовый вопрос не просто навис надо мной в полный рост. Он ещё и гадко ухмыляется, похлопывая по раскрытой ладони битой, утыканной гвоздями.

Ну, хорошо, еда в студенческой столовке копеечная, и оставшиеся у меня деньги вполне можно растянуть на неделю, а то и больше. Главное Полиньяка больше не угощать. Но ведь и другие расходы будут. Перво-наперво мне нужно будет к началу второго семестра — а он начинается первого марта — раздобыть четыреста рублей на обучение. Может, конечно, получится договориться с Кабановым о какой-то отсрочке или скидке. Но рассчитывать на это — так себе стратегия.

Когда Кабанов изначально назвал мне сумму, она показалась мне не особо крупной. Но беда в том, что я пока плохо ориентируюсь в местных ценах.

Кое-что удалось узнать от Трофимова. Полиньяк как раз узнавал у него, можно ли во время учёбы где-нибудь подрабатывать, и я присоединился к расспросам.

Услышанное меня не обрадовало. Студенты в основном подрабатывали на почасовой или посменной работе типа официантов, грузчиков, разнорабочих на стройке. Но даже если посвящать этому половину месяца, вряд ли заработаешь больше двадцати-тридцати рублей.

Те, кто побашковитее, устраиваются писарями, репетиторами или выполняют несложные заказы по специальности, на которую учатся. Заказчиками в том числе могут быть и менее смышлёные, но более обеспеченные однокурсники, а ещё чаще — те, кто на год-два младше. Это не приветствуется преподавателями, так что нужно соблюдать осторожность, чтобы и самому не спалиться, и клиента не сдать.

Хотя, всё равно это не про меня — мне бы самому учебную программу освоить. А вот Полиньяк, кстати, заинтересовался. Особенно когда узнал, что французский язык до сих пор популярен у местного бомонда, так что можно кормиться его преподаванием.

Впрочем, даже умственным трудом студенты могли заработать немногим больше, чем где-нибудь на стройке. Ну, рублей пятьдесят максимум. Вообще, типичная зарплата в Томске — как раз рублей сорок-пятьдесят, если не считать каких-нибудь чиновников или купеческих приказчиков.

Так что, выходит, высшее образование здесь стоит весьма дорого. А в столице — ещё дороже. Впрочем, затраты эти окупаются. Рядовой инженер — выпускник Горного, может рассчитывать на зарплату рублей в двести, а то и выше, в зависимости от проекта. Геологи-изыскатели, особенно специализирующиеся на эмберите, могут зарабатывать в разы больше. Правда, их работа связана с немалым риском.

Но для начала институт закончить надо. А денег на это пока нет. Нетрудно посчитать, что обычными студенческими подработками тут не обойдёшься.

Единственный шанс — это так называемые «учебные практики» на каникулах между семестрами. Каникулы в Горном довольно длительные — по два месяца зимой и летом. И на эти периоды студенты частенько нанимаются в экспедиции на восток, в Сайберию. Тоже, конечно, работа грязная и тяжелая, но платят там в разы больше, чем в городе. А ещё ходят байки про счастливчиков, которые во время таких практик умудрялись найти самородок редкого эмберита и в одночасье разбогатеть.

Рассчитывать на подобную лотерею, конечно, глупо. Но пока выходило так, что это едва ли не единственный способ заработать на дальнейшее обучение и в целом на жизнь. По крайней мере, законный.

В связи с этим приглашение от Кудеярова-старшего представлялось мне всё более интригующим. Я и так его, скорее всего, принял бы — просто из любопытства. Но сейчас я надеялся, что Фома предложит мне что-то выгодное. В конце концов, для чего это разговор? Если бы он хотел меня каким-то образом прижать — например, за конфликт с его сыном — то не стал бы звать в людное место.

Так что ближе к девяти часам я уже поднимался по лестнице на второй этаж «Славянского базара».

Заведение и правда было большое и пафосное, не чета «Старому ушкуйнику». Огромное здание с нескольким обеденными залами. Лепнина и позолота на стенах, белоснежные скатерти, серебро и фарфор, вышколенные официанты, одетые получше, чем я сам. Впрочем, меня пропустили без лишних вопросов. Всё-таки форма — есть форма, пусть и студенческая.

Фома восседал за большим столом в отдельном закутке зала, огороженном с двух сторон декоративными решетчатыми ширмами. Был он в гордом одиночестве, если не считать маячивших чуть в стороне амбалов-телохранителей.

— Богдан Сибирский, — проговорил он, поднимая взгляд от тарелки со здоровенным стейком, который разделывал изящным серебряным ножом.

— Угу. Собственной персоной, — ответил я.

В животе заурчало от того изобилия, что было выставлено на столе, и особенно — от горячего, исходящего паром куска мяса. Аспект Зверя во мне всё еще не рассеялся до конца, запахи я чувствовал очень ярко. А при виде стейка ещё и хищнические инстинкты обострились. Хотя, может, всё проще, и я просто голоден. Обед в институте был не особо сытным. И уж точно не таким богатым.

— Садись, садись, — бросил Фома, указывая на стул напротив. — Ты немного припозднился. Но у нас есть минут пятнадцать-двадцать на то, чтобы переговорить с глазу на глаз.

— А потом? — уточнил я, придвигая стул и окидывая взглядом пустую тарелку перед собой.

— Потом подойдёт моя дама. А при ней я о делах не говорю. Да ты угощайся, будь как дома. Точнее, считай, что у меня в гостях.

Тут же, будто из-под земли, вынырнул официант с белоснежным полотенцем на сгибе локтя. Я молча указал ему на тарелку Фомы и потом на свою, и он, кивнув, исчез так же быстро и бесшумно, как и появился.

Сам Фома тем временем самолично налил мне стопку водки из початой бутылки. Рюмки здесь были занятные — хрустальные, высокие, на длинной ножке, с матовым напылением, напоминающим морозные узоры.

— Это тоже ваш ресторан? — спросил я.

— Угадал.

— Солидно. И публика здесь совсем не такая, как в «Ушкуйнике».

— Публика мне нужна… разная. Хороший хозяин никогда не складывает яйца в одну корзину.

— Понимаю.

Фома налил и себе, несколько театральным жестом поднял рюмку, явно ожидая от меня того же. Я без особой охоты взял свою. Резкий спиртовой запах неприятно раздражал обострённое обоняние. При этом оказалось, что матовый белый налёт на внешней стороне рюмки — не декоративный. Они действительно были заморожены до ледяного состояния. Я разглядел на донышке рюмки, в месте, где оно переходит в ножку, крохотное, со спичечную головку, черное зернышко, впаянное в стекло и окружённое заметным ореолом эдры.

Ледяной эмберит. Занятный сценарий использования.

Охлаждённая водка скользнула по глотке так мягко, что я почти не успел ощутить её вкуса. Закусил маринованными грибочками — упругими, красивыми как с картинки, лежащими в хрустальной вазочке вперемешку с кольцами лука.

Фома тут же предложил следующую стопку, но я отказался. Зато на принесённый официантом стейк набросился с аппетитом. Мясо было просто фантастическим, особенно в сочетании с брусничным соусом.

— Итак, ты и правда студент, — проговорил Кудеяров, пару минут не прерывая меня и занимаясь своим стейком, пока тот не остыл. — Исследовательский факультет?

— Да. Говорили с Кабановым обо мне?

— В том числе. Я так понял, у тебя с моим балбесом возникло какое-то недопонимание? В чём суть конфликта?

— А он не рассказал?

— Хочу послушать твою версию.

Я закончил с мясом и откинулся на спинку стула, прихватив бокал с пряным морсом из каких-то таёжных ягод.

— Да нет никакого конфликта. По крайней мере, с моей стороны. Но, врать не буду, если ваш Павел будет ко мне соваться в том же духе — может получить по шее.

— Просто пацаны щупают новеньких, — усмехнулся Кудеяров. — Обычное дело. Не стоит принимать близко к сердцу.

Я равнодушно пожал плечами, всем видом показывая, что разговор этот мне скучен.

— Да я вас умоляю, Фома Ильич. Я вообще удивлён, что мы об этом говорим. Не для этого же вы меня позвали?

Кудеяров прищурился, и губы его тронула жёсткая усмешка.

— Ну да, ты прав, давай ближе к делу. Как там Демьян?

— С утра был жив-здоров, — снова пожал я плечами.

— Ты ведь в курсе, что он должен мне крупную сумму?

— Слышал. Но какое это имеет отношение ко мне?

— Может, и никакого. Но на всякий случай я решил проверить. Демьян жутко упрямый тип. Я знаю, что с деньгами у него туго, и в обозримом будущем он долг отдать не сможет. Однако я предлагал ему рассчитаться другими способами. В том числе относительно быстрыми и безопасными. Возможно, ты сможешь на него повлиять? Вы ведь… друзья? Или родственники?

Пока Кудеяров говорил, я задумчиво разглядывал его, обращая внимание не столько на сами слова, сколько на второстепенные детали. Голос, манеры, интонации.

Дорогой костюм, монокль, цепочка золотых часов, дугой свисающая из кармашка жилета. Всё это не могло скрыть его сути. Фома был похож на матерого, покрытого шрамами волчару, на которого кое-как натянули овечью шкуру, ещё и не по размеру. Одно неосторожное движение — и клыки и когти так и норовят вылезти наружу.

Золотая фикса на верхнем зубе. Синева старых расплывчатых татуировок на фалангах пальцев, прикрытая дорогими перстнями. Тонкий, как от бритвы, шрам на шее — чуть выше воротника рубашки…

Сейчас, в спокойной атмосфере ресторана, удалось и внимательнее разглядеть его ауру. Впрочем, ничего нового выяснить не удалось. Тонкое тело Кудеярова будто копировало и его материальную суть — было столь же закрытое, неприступное, ощетинившееся. Даже Аспект его сложно было определить. Нечто плотное, довольно неплохо напитанное эдрой, но совершенно инертное — никаких щупов вовне, вообще никаких движений.

Может, маскировка? Раз есть Одарённые, которые, как я, могут видеть чужие Дары, то, скорее всего, есть и те, кто умеет прятать свою суть.

Это было бы, кстати, вполне в характере Фомы. Он явно выбился в люди с самого дна. Он не торгаш и не ростовщик. Он хищник, буквально прогрызший себе дорогу наверх.

И это хреново. Такие, если уж взяли под прицел — не отпускают. Что, если он начнёт копать под меня и выяснит, что я сын Василевского? Сдаст Охранке? Нет, вряд ли он будет сотрудничать с полицией. Но свою выгоду наверняка постарается получить. Как же его отвадить-то?

— И много он вам должен? — наконец, прервал я паузу.

— Сейчас, с процентами… Уже полторы, — небрежно бросил Кудеяров. — Проценты капают по сотне в неделю. К октябрю, стало быть, за два куска перевалит.

— Я умею считать, — спокойно ответил я, хотя на душе было вовсе не спокойно.

Найди Велесова, говорил Аскольд. Велесов тебе во всём поможет. Ага, держи карман шире! Велесов ваш сам в такие долги залез, что мне бы хватило на оплату полного курса обучения в Горном.

Впрочем, это его проблемы, конечно. Но всё же и совсем отмахиваться от них не стоит. Иначе они могут стать и моими.

— И какие есть варианты?

— Например, пусть продаст мне ту старую усадьбу возле набережной. Всё равно же, как пёс на сене — и сам там не живёт, и никого не пускает. А место-то шикарное. Да и сам дом тоже. Он старый, но крепкий, и при должных вложениях из него конфетку можно сделать.

Этот вариант меня категорически не устраивал. Законный хозяин усадьбы — я. Точнее, наследник законного хозяина. Демьян за ней только присматривал в последнее время. Но, кстати, если Фома не знает, кто настоящий хозяин дома — это даже обнадёживает. Аскольд говорил, что этим домом много лет не пользуется. Выходит, в городе начали забывать, кто там раньше жил.

В идеале — восстановить бы особняк самому. Отремонтировать всё, привести в порядок заброшенный сад, нанять прислугу, и так далее, и так далее. Заманчивый проект, и интересный. Вот только страшно представить, сколько на него понадобится денег. Слишком амбициозные планы для человека, у которого всех сбережений — пара рублей с мелочью. В буквальном смысле.

— А ещё?

— Второй вариант — это, скажем так… поработать на меня. Точнее, тут сразу множество путей открывается.

— Только работёнка, наверное, пыльная?

— Не без этого. Хотя… Если ты, как и Демьян, так уж щепетильно относишься к соблюдению закона, то есть у меня и ещё одна тема. От неё Велесов отказался — сослался на то, что уже староват. Хотя, я уверен, он бы потянул.

— О чём речь?

Кудеяров помедлил с ответом. Подцепив вилкой какую-то мясную закуску, медленно пережёвывал её, буравя меня взглядом. Наконец, продолжил, но мне поначалу показалось, что он резко сменил тему.

— Ты здорово помял людей Витьки Шило там, в кабаке. Где так кулаками махать наловчился?

— Немудрена наука. Да и противники тоже были не ахти. Пьянь всякая.

— Не скажи, не скажи. Я же видел, дрались там все всерьёз. И обычно в таких случаях тот, кто идёт против банды, отправляется вниз по Ушайке, рыб кормить. Но ты сдюжил. И ухватки у тебя какие-то… необычные. Не видал таких. А уж я в этом кое-что понимаю.

— Да это я так, с перепугу, — усмехнулся я.

— Ври больше. Нет, из тебя точно может выйти толк, если захочешь попробовать свои силы в круге. Могу устроить. Собственно, это моя самая главная страсть. Все эти жральни и прочие заведения — так, для поддержки штанов. И нужных знакомств.

— В круге? — переспросил я.

— Что тебя удивляет? Здесь, в Томске, боёв, может, и поменьше проводится, чем в столицах. Но зато тут, в Сибири, свой, так сказать, колорит. Порой за ним даже из-за границ к нам едут. Это не скучный аглицкий бокс. Тут всё… душевнее.

Порывшись во внутреннем кармане пиджака, Кудеяров протянул мне черно-белую листовку, отпечатанную на плотной вощёной бумаге. Сразу бросился в глаза рисунок оскаленной медвежьей морды в шипастом ошейнике и крупный заголовок «Томский КолизеумЪ».

Я бегло просмотрел описание. «30 августа… Закрытие летней арены… Серия боев один на один в малом круге Колизеума… Турнир Царя горы… Ставки принимаются весь вечер… Гвоздь программы — чемпион Сергей Игнатов супротив бурого медведя».

Серьёзно? Что-то вроде гладиаторских боёв? В Сибири?

— Завтра? — уточнил я. — Но здесь не указан адрес.

— Кому надо, знают.

— Ну-ну. И вы утверждаете, что это полностью законно?

— Сам Михал Прокопьич Брагин, томский полицмейстер, к нам лично регулярно захаживает.

Это здорово, конечно. Но это не ответ на вопрос. Впрочем, я не полицейский, чтобы допрос ему устраивать.

— И вы мне предлагаете поучаствовать в бою? Прямо завтра?

— Нет, конечно, — рассмеялся Кудеяров. — Ты, конечно, на вид парень крепкий, но без подготовки тебя там сожрут. К тому же, все участники боёв один на один уже объявлены заранее.

— Тогда зачем я вам?

— Новые люди нам постоянно нужны. Для начала походить, потренироваться, в спаррингах постоять с бывалыми бойцами. А там, при должной хватке, и в круг выйти. Даже в малом круге можно несколько червонцев поднять за один бой. А то и сотню. Без учёта ставок.

— Но до круга, сами говорите, ещё добраться надо. А до этого?

— Да и до этого что-нибудь перепадает, при должном старании. Завтра, например, могут понадобиться люди для потешных боёв. На разогреве между основными. Тоже можно зашибить червонец-другой.

— Заманчиво, — хмыкнул я. Впрочем, без особого энтузиазма. В голове тут же всплыл каверзный вопрос. Если новые люди вам постоянно нужны, то куда же старые-то деваются?

Однако, когда Кудеяров упомянул тренировки, спарринги, бои, в мозгу запустились ассоциации, сковырнувшие целый пласт до этого не всплывавших воспоминаний.

Тяжёлые глухие удары по боксёрскому мешку. Плотно перевязанные эластичным бинтом кулаки и запястья. Работа в ринге и на жестком, пружинящем татами. Противники. Много, и разных. В цветных мягких шлемах и шортах, в просторных светлых кимоно, в камуфляже и берцах…

Моё умение драться — это не какой-то врождённый талант. В прошлой жизни я этому долго и кропотливо учился с ранних лет. Начиналось всё как спорт, были и соревнования. Но потом это занятие перешло в иную плоскость. Более прикладную.

— Замечтался, смотрю, — окликнул меня Кудеяров. — Ладно, прячь бумажку. Моя уже вон пришла. Подумай, время до завтра есть. Если решишься — подъезжай завтра к шести часам сюда. Спросишь Дымова.

— А что насчёт оплаты?

— Как себя покажешь.

— Слишком расплывчато.

— Ну хорошо, давай так… — он на пару секунд задумался. — Тридцать целковых, для ровного счёта. Получишь, если продержишься до конца вечера, и мой человек останется тобой доволен.

— Тридцатка…

— Это хорошее предложение. Многие за такие деньги целый месяц спину гнут.

Угу. Скепсис я изображал больше для виду. Тридцатка для меня — и правда неплохо для начала. По крайней мере, на еду и прочие карманные расходы хватит на ближайший месяц.

Только вот бесплатный сыр — он обычно в мышеловке. Да и то только для второй мышки.

— Привет дорогой! Ты не сказал, что мы будем не вдвоём, — услышал я позади женский голос и шуршание юбок.

— Да так, небольшой деловой разговор. Молодой человек уже уходит.

С Кудеяровым произошла мгновенная и очень странная метаморфоза. Матёрый опасный волчара куда-то исчез, вместо него возник трепещущий, поплывший, как растаявший воск, подкаблучник, не спускающий глаз с предмета своего обожания. Смотрелось это даже смешно. Он засуетился, как мальчишка, буквально подскочил со своего места, сам придвигая стул даме.

Впрочем, этому было объяснение, незаметное обычным людям, но прекрасно видное мне. На уровне тонких тел силуэт Фомы сейчас напоминал букашку, опутанную паутиной знакомых призрачных щупальцев.

— Да нет же, пусть остаётся. Это невежливо — прогонять человека из-за стола! — возмутилась дама. — Вы ведь не против составить нам компанию?

Она уселась на предложенный стул справа от меня, расправив пышную юбку. И, наконец, подняла на меня взгляд из-под шляпки с вуалью.

Глаза её на мгновение расширились от удивления, сменившегося быстро спрятанным ужасом. Узнала она меня только сейчас. Я же вспомнил её уже по голосу. Да и сложно не вспомнить попутчицу, с которой провёл трое суток в одном купе. Да что там в одном купе — в одной постели.

Ольга Николаевна Истомина, собственной персоной.

Так вот к какому жениху она ехала… Что ж, как говорится, мир тесен. И этот не исключение.

— Вынужден отказаться, сударыня, — поднявшись, ответил я, с трудом скрывая улыбку. — Мне и правда пора идти.

Глава 16

Когда я вернулся в усадьбу Василевских, уже стемнело. В сумерках мне пришлось изрядно поплутать вокруг забора, отыскивая неприметную калитку. Помогли только остатки Аспекта Зверя, ещё сохраняющиеся в тонком теле и позволяющие видеть в темноте лучше, чем обычный человек.

Кстати, неплохой результат. Я удерживаю чужой Дар уже целый день, находясь вдалеке от «донора». Судя по всему, расстояние всё же не играет роли, и продолжительность удержания зависит от меня самого. Скорее всего, это тренируемый навык. Правда, сейчас от Дара осталось лишь бледное подобие, а энергетические структуры, его составляющие, больше похожи на размытые, едва различимые рисунки на песке. Действие их, соответственно, тоже ослабло.

Окна во флигеле светились изнутри — значит, Велесов не спит. Я облегченно выдохнул, потому что пробираться в дом тайком, в полной темноте, не хотелось бы.

— И где ты шатался? — раздался недовольный голос, едва я взялся за дверную ручку.

У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло от неожиданности.

Велесов сидел на завалинке в нескольких шагах от двери, и в темноте его силуэт полностью сливался со стеной. Я разглядел его, только когда он поднялся.

— И тебе добрый вечер, Демьян, — проворчал я. — Не спится?

Велесов, не ответив, первым прошёл в дом. Я последовал за ним.

Рады не было видно — похоже, она уже легла спать. Горница была окрашена несколькими желтоватыми световыми пятнами от эмберитовых светильников. В очаге теплились ещё неостывшие угли.

— Голоден? — спросил Велесов.

— Нет. Но что-нибудь горячего бы выпил. И поговорить надо.

— Ладно.

Вампир похозяйничал у очага, разливая по массивным стеклянным стаканам в подстаканниках какой-то терпкий травяной отвар. Выставил их на стол, из подвесного шкафчика достал плошки с мёдом и орехами.

Я понюхал отвар и осторожно пригубил его, чтобы не обжечься. На чай не было похоже. Скорее смесь каких-то трав, среди которых я распознал только мелиссу и смородиновые листья. Плюс какие-то горьковатые ягоды. Скорее всего, брусника. Но в целом — вкусно и ароматно.

— Как всё прошло? — спросил Велесов, усаживаясь напротив и придвигая к себе кружку.

Вопрос был задан явно не из праздного интереса — по тону и в целом по поведению Демьяна было видно, что он действительно беспокоится обо мне. Ишь ты, даже караулил на улице, дожидаясь, когда я вернусь.

Забавно. Я почувствовал себя этаким юнцом, припозднившимся с дискотеки. Впрочем, приятно, что в этом мире всё же есть кто-то, кто обо мне печётся.

— В институте — неплохо. С ректором переговорил, все формальности уладил. С понедельника на занятия.

Демьян молча кивнул.

— А вот дальше… С Фомой тут отужинал. Да-да, ты предупреждал, чтобы я держался от него подальше. Но Томск, оказывается, очень тесный город.

— Давай подробнее.

— Да не о чем особо рассказывать. Сначала я с сыном Фомы немного поцапался. Он тоже в Горный поступил. На другой факультет, правда. А потом и Кудеяров-старший явился. Меня узнал. Пригласил в другой свой кабак, «Славянский базар». О тебе расспрашивал.

Велесов нахмурился, ещё больше став похожим на мрачного взъерошенного медведя. Кружку свою он рассеянно вертел пальцами, но к напитку так и не притронулся.

— Расскажи подробнее об этом Кудеярове, — попросил я.

— Я уже сказал — лучше не иметь с ним никаких дел, — процедил вампир.

— Это я уже слышал. Только вот ты сам своему совету не следуешь. Ты ему уже полторы тысячи задолжал. И долг растёт. Есть мысли, как расплатиться?

Демьян буравил меня тяжелым взглядом, от которого, я думаю, любому стало бы не по себе. Да я и сам почувствовал себя дрессировщиком, вошедшим в клетку с тигром. Говорят, в таких случаях надо вести себя спокойно и уверенно, не выказывая своего страха.

— Это моя забота, княжич, — наконец, проворчал он, явно сдержавшись от более грубых вариантов.

— Ну, хорошо, если справишься. Но предупреждаю сразу — усадьбу продать я не дам.

— Я и не собирался!

— А какой тогда план? Чем ты вообще на жизнь зарабатываешь, извини уже за личный вопрос? Василевский платил за то, что приглядываешь за усадьбой?

Велесов явственно скрипнул зубами, возмущённый расспросами от какого-то мальчишки. Но я продолжал спокойно смотреть на него, давая понять, что жду ответа, и отмолчаться не получится.

Это был чертовски важный момент. Не хочется, как Аксаков в институте, козырять своим происхождением. Но я действительно сын князя и законный хозяин этой усадьбы. А он — лишь бывший слуга Аскольда. А теперь и мой. Да, он не раб, конечно, и не крепостной, и волен уйти, если захочет. Но если уж мы будем действовать сообща — то пусть понимает, кто кому приказывает.

— Нет, у него и самого с деньгами туго было, — чуть успокоившись, проговорил Велесов, впрочем, всё ещё глядя на меня исподлобья. — А на жизнь… Охотой я промышляю.

— И всё? — с сомнением переспросил я. — И сколько ж надо зайцев да косуль настрелять, чтобы полторы тысячи выплатить? А к октябрю — и все две…

— Я далеко в тайгу ходил. И надолго, на месяц-два. Ежели от города хотя бы на сотню вёрст отойти — встречается добыча поинтереснее.

— Например? — спросил я и покосился на голову индрика в углу.

Колдовской олень смотрел на нас, будто живой, поблескивая кристаллическим голубым налётом на рогах.

— Ну, таких сильных тварей рядом с городом уже не встретишь. Но эдра сейчас разносится везде. И она на всё живое влияет.

— Каким образом?

Демьян хмыкнул, будто я спросил какую-то глупость.

— Ты же вроде вырос в этих местах. Неужто сам не знаешь? Многие звери умеют накапливать эдру, и она… меняет их. С растениями, с деревьями так же. К примеру, камнедрево довольно часто встречается. С виду — сосна обычная. Но тянет в себя эдру, укрепляется. И в итоге об такой ствол топор сломать можно.

Вот оно как. Что ж, логично. В концентрированном виде эдра превращается в эмберит. Но это не единственная форма её воплощения. Куда логичнее, что она, как своего рода радиация, пронизывающая всё вокруг, впитывается и в живые существа. И среди животных и даже растений появляются, грубо говоря, свои Одарённые.

Интересно, а можно ли как-то вытягивать из них эту эдру для подпитки собственного Дара? Нефилимы наверняка активно экспериментируют в этом направлении.

— И что, окупаются такие походы?

— Конечно. Изменённого зверя добыть во много крат сложнее. Но оно того стоит. Порой я мог по несколько сотен целковых заработать с одного похода. А то и тысяч.

— И что изменилось?

Демьян вздохнул, украдкой взглянув на дверь в комнату дочери.

— Рада. Её… хворь усилилась. Приступы всё сильнее и чаще. Я уже не могу надолго отлучаться. А без меня она умрёт.

— И за ней больше некому присмотреть? Может, устроить её на время похода в какую-нибудь лечебницу?

Он лишь молча покачал головой с таким видом, что я понял — расспрашивать подробнее пока бесполезно. Ладно, может, это действительно не моё дело…

— Ясно. Ну, а хоть надежда-то какая-то есть? Может, я чем помочь могу?

— Моя эта ноша, княжич. Лучше расскажи, что тебе там Фома напел.

— Пригласил в Колизеум, — не стал отпираться я.

Демьян раздражённо рыкнул, и мне даже показалось, что под его верхней губой блеснули клыки.

— Вот ведь лис… Не вздумай соглашаться!

— Почему? Пока выглядит вполне безобидно. И заманчиво. Тридцать рублей обещал за вечер. Мне бы хватило на первое время.

— Приманка в капкане, наверное, тоже выглядит заманчиво. Но попавшему в западню волку приходится отгрызать себе лапу.

— И в чём подвох? Ну, рассказывай, рассказывай. Просто так я не отступлюсь. Твоё мнение мне интересно. Но решать я всё равно буду сам.

Велесов поворчал ещё, но больше для виду. Новости его явно встревожили. Но, похоже, он уже понял, что на меня не получится прикрикнуть, как на мальчишку, и заставить сидеть дома.

— Фома… Да мало чего можно рассказать про него. Слухи одни. Он не местный, но обосновался здесь давно, лет двадцать назад. Никто не знает, откуда он. Поговаривают даже, что из беглых каторжников откуда-то с Южного Тобола. Но за давностью лет, конечно, ничего уже не докажешь. Он и в Томске поначалу банду сколотил, и промышлял разными лихими делишками. Обозы грабил. В тайге одиночек или небольшие отряды выслеживал и отбирал всё найденное.

— Да уж. Мало там всякого зверья и прочих опасностей. Так ещё и разбойники промышляют?

— Куда ж без этого. В лесах много банд укрывается. Бывает, целые поселения устраивают. Некоторые даже забираются далеко на восток. Там же, по сути дела, вольница. Дикие земли, никаким государевым отрядам не достать.

— Но Фома не похож на простого бандита.

— Так и есть. Со временем он личину сменил, купцом заделался. Поговаривают, что даже с генерал-губернатором знакомство имеет. Не говоря уж о чиновниках помельче. Хотя фамилию себе, конечно, придумал говорящую.

Я вопросительно поднял бровь, и Велесов пояснил:

— Ну, как же. Про Кудеяра не слыхал, что ли? Атаман разбойников из сказок. Хотя, кто-то говорит, что он и правда существовал.

— Понятно… А как ему удалось-то в приличные люди выбиться?

— Для начала состояние сколотил приличное. И притом деньги вкладывал грамотно, в законные дела. Несколько кабаков открыл, лавок всяких. Сейчас чуть ли не треть всех складов на Мухином бугре — его. Но одного богатства ему недостаточно. Он всё наверх стремится. В высшее общество. Для того ему все эти шикарные рестораны, бордели, гостиницы. В «Славянский базар» вся томская знать наведывается. И гости из Петербурга или из Демидова тоже первым делом туда едут.

— Что ж, действительно, мужик к успеху шёл… — усмехнулся я. — Связями обзаводится, значит?

— Да. Но и это не просто так. Главная мечта у него — самому дворянство получить. Он на этом прямо помешался. Неполноценным себя считает, несмотря на все свои мильёны. Одно время даже пытался породниться с Вороновскими. Это старый дворянский род, он на слуху в Томске. Сам-то Фома давным-давно вдовец, про первую жену даже толком и не скажу ничего. Сватался он к старшей дочке Вороновского. Старая дева, единственная у них не выданная. Впрочем, немудрено — рябая да лицом на кобылу похожа.

— Но всё равно не выгорело, как я понимаю? — спросил я, вспомнив про Истомину.

— Долго они его мурыжили. Но потом он понял, видно, что никто из дворян не выдаст дочку за такого, как он. Деньги деньгами, а репутация дороже. Потому он сейчас на сына ставку делает. Вот, как видишь, выучить его собрался. Правда, странно, что в Горном. На какой факультет младший пошёл, говоришь?

— Горно-заводской, кажется.

— Хм… Видно, метит всё выше. Уже и на эмберитовые заводы замахивается….

— Ну, а причём здесь всякие бои-то кулачные? Колизеум ему зачем?

— А это, княжич, вода всё на ту же мельницу льётся. Колизеум — тоже способ в высший свет пробиться.

— Да? Странно. Я думал, мордобой — это развлечение для простолюдинов.

— Смотря какой. Понятное дело, что на обычные бои в малом круге ходит народ попроще. Но поговаривают, что это лишь малая часть того, что может предложить Колизеум. Для более взыскательной публики и зрелища поинтереснее. Сам посуди — что может пощекотать нервы тому, кто живёт уже не первую сотню лет?

— Хм… Бои насмерть устраивают, что ли? Как в Древнем Риме?

Велесов невесело усмехнулся.

— Ну, этим особо-то не удивишь. Бывает и что-нибудь позабористее.

— Даже так? И что же, это всё прямо в городе? И все знают об этом?

— Кому надо, тот знает. Кто не знает — догадаться может. По разным признакам. Это как когда зверя выслеживаешь. Ты самого его не видишь. И даже чётких следов может не быть. Но вот кора на дереве подрана, вот ветки обломаны, вот помёт в траве…

— А если без охотничьих метафор? О каких уликах речь? Что конкретно ты знаешь?

— Да я туда не совался, и тебе не советую. Но посуди сам. Бойцов Кудеяров гребёт везде, где только можно. Ищет крепких драчливых парней по кабакам. Расклеивает объявления о наборе. Кого-то даже вытаскивает из тюрем. Ему всегда нужна свежая кровь.

— Ну, поиск спортивных талантов — дело полезное…

— А ещё он скупает зверьё у охотников вроде меня. Живьём. Даже за обычного медвежонка или росомаху платит по сто-двести целковых. Бабр — вдвое дороже. А за колдовских зверей, взятых живьём, и несколько тысяч отвалить может.

Я достал рекламный проспект.

— Тут вот как раз про драку с медведем пишут…

— Игнатов-то? Не. То просто потешная борьба с косолапым, не всерьёз. В малый круг по-настоящему опасных зверей не выпускают. Это самый низовой уровень, он на виду. А вот на тех, что повыше, и публика особая, и бойцы. Там уже даже нефилимы не брезгуют посмотреть. А уж совсем шёпотом поговаривают о тайных аренах, на которых Одарённые и сами не прочь выступить.

— Нефилимы бьются на аренах? — недоверчиво переспросил я. — Зачем? Тоже нервишки пощекотать? Как-то это… не по рангу вроде как.

— Потому и тайно, что не по рангу. И чаще всего это молодняк, у которых Дар ещё толком не оформился.

— И зачем им это?

— Видишь ли, какое дело… Дар — это оружие. И с ним надо уметь обращаться. И осваивать его сложно, особенно поначалу. Вот и нужны мальчики для битья. В старые времена, пока крепостное право не отменили, с этим куда проще было. У каждого нефилимского рода огромные поместья были, тысячи и тысячи душ. Вдоволь материала для тренировок. В своё время вон Салтычиха так увлеклась, что самому императору вмешиваться пришлось.

Говорил Велесов спокойно, как о чём-то обыденном, но у меня по спине невольно пробежал холодок.

— И что же, для тренировки Даров обязательно живые люди нужны?

— Смотря что за Дар, — пожал плечами Демьян. — Некоторые можно и на деревянных чучелах отрабатывать. Или на скоте каком. Но вообще, нефилимы с боевыми Дарами обычно в армию идут или в сибирский Дозор. И там, и там нужны те, кто умеет убивать.

— А власти как на это всё смотрят?

Велесов снова усмехнулся, глядя на меня, как на несмышлёного юнца, задающего наивные вопросы.

— А у власти-то у нас кто? В основном нефилимы и есть. Хотя, впрочем, официально подобные игрища запретили ещё при императоре Павле. Почитай, лет восемьдесят назад. В Европах всяких тоже. Хотя там свои традиции. Слыхал, что в Испании нефилимы против специально выращиваемых быков выходят с голыми руками. И изощряются в умении умертвить их самыми разными способами.

— Коррида этакая?

— Что-то вроде того. Или вот, скажем, оттоманские басурманы. У них всё куда хлеще. Там падишахи, наоборот, любят показывать силу перед поданными. Потому даже преступников казнят публично, с помощью Даров. Да и на востоке, у китайцев и японцев, говорят, порядки жестокие.

— А у нас, выходит, в подполье всё ушло?

— Я не знаю, как там в столицах. Я вообще редко по ту сторону Урала бывал. Но здесь, у нас… Судя по тому, что в Колизеум люди ездят даже из столицы, Кудеяров прибыльное дело затеял. Он даёт нефам то, что им нужно, и что есть только у него. Дворяне часто запретных развлечений ищут. И такой вот Колизеум — штука позабористее, чем игорный дом, салон морфинистов или бордель с малолетними.

Я покачал головой и отодвинул от себя стакан с чаем. Аппетит как-то пропал.

— А что простые люди по этому поводу думают? — не удержавшись, спросил я. — Как вообще нынче относятся к нефилимам? Читал я тут по дороге одну книжку по истории. Там первые нефилимы этакими богатырями былинными изображаются. Которые стояли на страже всего живого и не пускали чудовищ из Сайберии в земли людей.

Демьян пожал плечами.

— Ну, со времен прорыва Ока зимы много воды утекло. Демоны с востока сейчас не прут волнами, как во времена Петра. Всё как-то… устаканилось. Да даже если какая напасть и приходит из мерзлоты — в крепостях да острогах постоянные гарнизоны дежурят. С артиллерией, с пулеметами. Даже с кораблями летучими. Справляются без всякой магии.

— А дворяне?

— Дворяне в Сайберии тоже служат. Это хороший способ карьеру сделать. И для нефилимов, и особенно для обычных, кто Дар утерял уже или не имел вовсе. Но сейчас дворяне больше на командирских должностях отсиживаются. А так, чтобы в дальний поход отправиться, в самую глушь… Или в чисто поле выйти, один на один с демоном биться… Давненько я такого не видал.

— Выходит, измельчали герои-то? — усмехнулся я.

— Нефилимы живут долго. Потому и жизнь свою ценят высоко. В итоге всю грязную и опасную работу простые мужики тянут, без всяких Даров.

— Не очень-то справедливо, верно?

Демьян ответил не сразу, окинув меня внимательным взглядом. Кажется, он решил, что я его проверяю.

— Так уж заведено, княжич. Да и нефилимы разные бывают. Много и таких, как отец твой. Он честно Отечеству служил. Столько лет и столько сил этому отдал, что и на два человечьих века хватит. Но есть и другие. Кто о долге своём перед людьми забыл, а силу только для укрепления власти использует. Я не из революционеров, если ты на это намекаешь. Но вполне понимаю, отчего их столько развелось в последние годы.

— Я тебя ни в чём не обвиняю. Просто… сам разобраться хочу.

— Да чего тут разбираться? В старые времена народ хорошо понимал, что дворяне тоже стране служат. У каждого своя доля. Кто-то хлеб сеет да сапоги тачает. А кто-то грудь под пули подставляет, а то и с нечистью колдовской бьётся, защищая людей. И награда у каждого — по делам его. Но сейчас… Всё размыто. Порой и не понять, за кем правда.

Я отвернулся, задумчиво глядя на тлеющие в очаге угли.

По сути, я не видел во всем этом ничего принципиально нового. В моём мире тоже к концу девятнадцатого века старая монархическая система трещала по всем швам. Народу казалась несправедливой власть дворян и помещиков. Многие представители аристократии превратились в обыкновенных паразитов, которые лишь пользовались своей властью и положением, ничего не давая взамен.

В этом мире всё идёт примерно по тому же сценарию. Но усугубляется тем, что местные дворяне не просто влиятельны и могущественны — большинство из них в прямом смысле слова сверхлюди. Которые живут вдвое дольше обычных, да ещё и обладают сверхъестественными способностями. Что тоже накладывает свой отпечаток…

— Ну, а насчёт приглашения Фомы чего решил? — спросил Велесов, прервав мои раздумья. — Чую, не послушаешь ты моих уговоров.

— Деньги-то и правда нужны, — вздохнул я. — И зарабатывать их я привык своими силами. Да и что может случиться за один вечер?

— Ох, много чего, — покачал головой Демьян. — Фома очень злопамятен. Ты его и в кабаке разозлил. А тут ещё и на сынка его руку поднял…

— Если бы он хотел отомстить — то просто подослал бы ко мне своих дуболомов.

— Да нет, он никогда не действует так в лоб. С помощью тебя он явно надеется и до меня добраться.

— Ему так уж важно стрясти с тебя этот долг?

— Долг — лишь предлог. Что ему какие-то полторы тысячи целковых, при его-то барышах? Он просто давно хочет меня в свои грязные дела впутать. Закабалить надолго. Да и из тебя он вытянет всё, что можно. Если действительно перспективным бойцом окажешься — заработает на тебе. Если же нет… Говорю же тебе, этот его Колизеум — мясорубка. Которой всегда требуется свежее мясо.

— Как там древние говорили? Предупреждён — значит, вооружён, — беспечно пожал я плечами.

Меня все эти его предостережения действительно не пугали, а наоборот, лишь разжигали азарт. Говорить адреналиновому наркоману, что впереди опасно? Да это всё равно, что волка дразнить раненой добычей.

К тому же, ни он, ни тем более Кудеяров даже не подозревают, на что я способен. Да чего уж там — я и сам только начал пробовать свои силы. И раз уж подпольная империя Кудеярова заточена на тренировку молодых нефилимов — то и для меня это шанс отточить свои навыки. Посмотрим, как там всё выглядит изнутри. Может, Велесов лишь зря жути нагоняет.

Но если не зря… Кажется, в наследство из прошлой жизни мне досталось слишком обострённая жажда справедливости. Но уж что есть, то есть. Если за вывеской Колизеума и правда скрывается неприглядное шоу для зажравшихся богатеев — то я вскрою этот гнойник. Пока понятия не имею, как. Да и вообще громко сказано, учитывая моё нынешнее положение. Но я точно знаю, что вряд ли смогу просто пройти мимо.

— У… Вижу, как глаза-то загорелись, — неодобрительно проворчал Демьян. — Решился всё-таки. Но тогда знаешь, что?

Он поднялся, тяжело опираясь на столешницу костяшками кулаков.

— Вместе пойдём. А то как бы ты там дров не наломал.

Глава 17

— Я к Дымову, — сказал я швейцару, торчащему у входа в «Славянский базар».

— К чёрному ходу подходи, — мотнул головой тот, указывая направление. — И поторопись. Кажется, они уже отъезжают.

Я обошёл здание слева, и во дворе рядом со входом в подсобные помещения увидел чёрную угловатую машину, больше похожую на карету, поставленную на резиновые колёса и снабжённую двигателем. Рядом с ней стояли четверо.

Главный выделялся сразу — мощный, бритый наголо мужик с залихватски подкрученными вверх усами, в потёртой кожанке поверх полосатой, как у моряка, майки. Из-под верхнего края майки выглядывала часть татуировки, раскинувшейся на всю грудь и частично переходящей на шею.

Остальные были явно новичками вроде меня. Совсем молодой паренёк с фингалом под глазом и парочка хмурых небритых бичей неопределённого возраста.

Да уж, компашка, не внушающая доверия.

— Вы Дымов? — спросил я, подойдя к машине.

Усатый смерил меня оценивающим взглядом. В уголке рта его тлела причудливо изогнутая самокрутка из газетного листа.

— Богдан? — уточнил он. — Только тебя и ждём. Грузитесь в машину, поехали.

Он уселся за руль, я успел занять пассажирское кресло спереди. Сиденья в машине были непривычные, больше похожие на автобусные. Да и в целом комфорта в салоне здорово недоставало. Единственный плюс — было достаточно просторно.

Тарахтя мотором, как трактор, машина выехала со двора. Судя по всему, двигатель у неё был обычный, не на эмберите. Бензиновый или керосиновый. Труба была выведена прямо на капот, так что пассажиры могли вдоволь насладиться запахом выхлопных газов. Впрочем, как и все, кто оказывался в радиусе нескольких метров — чадила эта адская машина так, будто скоро загорится.

— Куда едем? — спросил я.

— На Мухин бугор, — выплевывая окурок сигареты в окно, ответил Дымов. — Да тут недолго.

— И какой план? Что делать-то надо будет? Фома ничего конкретного не сказал.

Дымов скептично хмыкнул, искоса окинув меня взглядом.

— Да погоди. Сейчас приедем, разомнёмся. Глянуть надо. На что каждый из вас сгодится. А то ведь из дерьма пулю не слепишь. И сами покалечитесь, и я сраму с вами огребусь.

— Ясно, — проворчал я.

— Ну, а ещё от настроя зависит. Ты как, всерьёз в это дело хочешь вляпаться, или так, любопытствуешь?

— Глянуть надо, — копируя его фразу, ответил я.

— А я вот серьёзно настроен, Виктор Евгеньевич! — подал голос с заднего сиденья паренёк с фингалом. — Вы меня испытайте! Я готов! Я знаете сколько тренировался? Я полста раз уже отжаться могу. Ну, почти. Сорок восемь…

— Половинку просим, — хохотнул Дымов. — Сказал же, в зал возьму. Бесплатно. Оботрёшься месяцок, а там глянем.

— Да готов я! Вы же видели вчера, как я тех двоих размотал!

— Вась, угомонись, — добродушно отозвался тренер. — Не лезь вперёд батьки в пекло.

Машина резво катила по улице, время от времени Дымов жал на клаксон, распугивая резким хрипловатым звуком зазевавшихся прохожих или конные повозки. Вообще, насколько я мог судить, правила дорожного движения в этом мире пока находились в зачаточном состоянии. Ни пешеходных переходов, ни знаков. Разве что на тротуары старались не выезжать и держались правой стороны дороги. Ну, уже кое-что.

Вскоре мы покинули улицы, и, миновав большую церковь из красного кирпича, как-то незаметно въехали в настоящий лабиринт, состоящий из длинных одно-двухэтажных строений — не то складских, не то производственных корпусов.

Это был своего рода город в городе. Народу здесь тоже было полно. Кто-то что-то грузил на подводы или в почти привычного мне вида грузовики, кто-то, наоборот, разгружал, таская ящики через приоткрытые ворота. Из некоторых зданий доносился шум каких-то тяжелых механизмов.

Мы миновали большой продовольственный рынок с толпой покупателей, снующих между длинными рядами прилавков. Потом пришлось подождать немного на железнодорожном переезде — через ветку, проброшенную прямо в гущу складов, лениво тянулся небольшой состав на десяток вагонов.

Наконец, прибыли на место — Дымов направил машину в открытые ворота огромного кирпичного ангара.

Здание на первый взгляд не особо отличалось от соседних, и снаружи было похоже на цех какого-нибудь завода или на большой склад. Внутри высились многоэтажные деревянные конструкции, похожие на строительные леса. Только когда мы вышли из машины и прошлись мимо этих сооружений вплотную, стало понятно, что это своего рода зрительские трибуны, выстроенные ярусами вокруг центра. Они были не пусты — народ уже вовсю подтягивался, но через другие ворота, где стоял добрый десяток вышибал. Вход, похоже, был платный.

Гвалт в помещении стоял такой, что я невольно поморщился. Перед отъездом я снова перенял у Велесова его Дар, и Аспект Зверя обострил мои органы чувств. Так что волей-неволей приходилось воспринимать всю эту суету с удвоенной силой. Но звуки-то ещё перетерпеть можно было. А вот запахи…

Такое ощущение, что до этого здесь размещалась скотобойня или, по крайней мере, мясной склад. До меня доносился тяжелый, неприятный смрад мёртвой плоти, прелых шкур, старых гниющих костей. Особенно он чувствовался в дальнем от арены краю, где до сих пор громоздились целые штабеля каких-то старых ящиков и бочек.

Обычные люди, впрочем, всего этого не чувствовали или просто быстро привыкали. К тому же в той половине, что была оборудована для кулачных боёв, вентиляция была куда лучше.

— Это и есть знаменитый Томский Колизеум? — скептично оглядевшись, спросил я Дымова. — Я ожидал места посолиднее.

— Колизеум — это не место, брат, — ответил усач, закуривая новую папиросу. — Это, как бы тебе сказать… Идея. А места для боев разные подбираем. Долго задерживаться на одном нельзя.

— Поэтому в листовке писали про закрытие летной арены? — уточнил я, вспомнив текст рекламы. — Переезжать будете?

— Да. Этот склад не отапливается, к холодам здесь уже делать нечего будет. Сегодня гульнём напоследок — и сворачиваем лавочку. Впрочем, тренировочные залы ещё здесь побудут. Так что дорогу запоминайте.

Он провел нас на другую сторону ангара кратчайшим маршрутом — прямо под трибунами. Над нашими головами по доскам грохотали шаги, гудели голоса. Со стороны арены доносились азартные выкрики.

— Что, уже бьётся кто-то? — пытаясь что-нибудь разглядеть в щели между досками, засуетился молодой.

— Да, уже начали потихоньку. Но это всё так, баловство, — отмахнулся Дымов. — Наш выход где-то через полчасика, время есть.

Мы прошли в смежное помещение, где оказалось что-то вроде наскоро оборудованного спортзала для боксёров. Несколько подвешенных к потолку мешков для битья, разнокалиберные гири, ринг, огороженный вместо канатов ржавыми цепями, явно притащенными откуда-то из соседних складов. Дальний угол был застелен толстыми войлочными матами, больше похожими на старые матрасы.

Здесь уже возилось с десяток бойцов разной комплекции. Одеты — кто во что горазд. Один — здоровенный пузатый детина — и вовсе голый по пояс. Завидев Дымова, все засуетились и разошлись по снарядам, хотя до этого, кажется, только пузан и ещё пара человек вяло колотили боксерские груши.

— Ну, а наша-то задача какая? — снова настойчиво спросил я.

Происходящее мне пока не особо нравилось. Откровенно говоря, я представлял себе эту затею совсем по-другому.

— Переодевайтесь, разминайтесь. Гляну на вас, кто чего стоит. Вон там на стеллажах — бинты, подкладки, ракушки. Как обращаться, знаете?

Пришедшие со мной мужики помотали головами, только молодой оказался осведомлённым и, хватая с полки нехитрую амуницию, принялся объяснять.

— Это для защиты. Локти, коленки перематывайте, вот тут тоже можно, здесь кость близко. А этой штукой хозяйство прикрывать. А то может шальной удар прилететь — мало не покажется.

— Так, молодой, опять ты вперёд батьки? — прикрикнул на него Дымов.

— Да Виктор Евгеньич, я же просто помочь… Я всё знаю, тыщу раз видел. У меня же брат целый год бился.

— Угу. Бился, бился, — проворчал тренер. — Пока не убился совсем.

Окинув нас, новичков, кислым взглядом, он всё же чуть смягчился.

— Ладно, показывай, раз знаешь. Только кулаки не бинтуйте. И вообще всю защиту прячьте получше под одежду. Подставными пойдёте. Думаю, на Царя горы. Народу много понадобится.

— Я тож на Царя горы хочу! — прогудел полуголый здоровяк, оторвавшись от мешка.

Он уже неплохо размялся — жирная волосатая туша лоснилась от пота. Намётанным взглядом я разглядел в нём зачатки какого-то Дара, но совсем уж сырого, дикого. Даже Аспект определить было сложно.

Амбал мне не понравился. Мягко говоря, неприятная рожа, но это полбеды. Уж какой уродился, такой уродился. Но в этих мутных близко посаженных глазёнках под скошенным, карикатурно маленьким для такого гиганта лбом тлела перманентная злоба. Бывают здоровяки добродушные, безобидные. Этот точно не из таких.

— Ты обещал, Евгеньич! — добавил он. — Какой там куш сегодня?

— Как обычно. По двадцать пять на колокол. Круга три-четыре, думаю, сделаем. Но ты смотри, держи себя в руках, Жбан! Ещё одна такая выходка, как тогда, в «Ушкуйнике» — и я тебя больше на ярмарку не выпущу.

— Да чего я, не понимаю, что ли… — скривился амбал. — Ты только дай шанс! Денег хоцца.

— Посмотрим, — неохотно согласился Дымов. — Ну а ты чего стоишь, Богдан? Что-то непонятно?

— Да ни хрена не понятно, если честно.

— Ладно, отойдём в сторонку, потолкуем…

Мы вышли из зала. Дымов, прислонившись спиной к стене, скрестил руки на груди. Присмотревшись, я и в нём разглядел присутствие эдры, но тоже слабое, которое и Даром-то нельзя было назвать. Скорее просто присутствие, фон, пропитывающий тело, но существенно не изменяющий его. Зато Аспект её вполне читался, поскольку был мне уже знаком. Такой же, как у Велесова. Я уже привык называть такой Аспектом Зверя — это была самая очевидная и точная ассоциация, что возникала у меня с подобными Дарами. Некая первобытная маскулинная сила, агрессия, хищнические инстинкты…

В этом плане я даже не совсем согласен был с тем, что таких, как Велесов, называют упырями. Они не вампиры в том смысле, какой я привык вкладывать в это слово. Не мертвяки, питающие кровью. Скорее, именно хищники. Даже ближе к оборотням.

Впрочем, Дымов не упырь. Просто бывалый боец — достаточно взглянуть на его приплюснутый, явно не раз ломаный нос, сбитые напрочь костяшки на кулаках, чуть сутулую от боксёрской стойки спину. Но, в отличие от того амбала в зале, он мне даже понравился. Вроде толковый мужик. Взгляд хоть и жёсткий, но какой-то… честный, что ли. Прямой. Такие камень за пазухой не держат. Если надо — просто и без затей бьют в лоб.

— Расскажите толком — что тут будет, к чему готовиться? Я просто не местный, в первый раз в Колизеуме. Даже со стороны ни разу не смотрел.

— Но решил сразу быка за рога взять? Рисковый ты парень.

— Деньги нужны, — пожал я плечами. — Показалось, что это лёгкий способ подзаработать.

— Для кого и лёгкий. А для кого не очень. Ну, впрочем, сегодня неплохой день, чтобы испытать свои силы. Мы такие сборища ярмаркой называем. Народу много собирается. Пока бои идут, заодно и торговля всякая ведётся интересная. Не сахарными петушками, если ты понимаешь, о чём я. Но это, впрочем, не наша забота. Мы здесь, чтобы в круге представления показывать. И зрелище должно быть интересное.

— Вы сказали, что сегодня подставными пойдем? Что это значит?

— На ярмарках мы частенько мужиков из толпы вызываем. Под разным соусом. Кто сколько раундов против нашего бойца продержится. Или, например, бои навылет — кто побеждает, дерётся со следующим желающим. Или Царь горы. Это самый большой замес, там толпой дерутся, каждый за себя. И надо продержаться дольше остальных.

— И что, много желающих находится?

— Да хватает. За победу в таких забавах куш выставляем. Ну, и ставки принимаются. Так что это всем интересно. Кто-то просто смотрит. Кто-то деньгами готов рискнуть. А кто и зубами. Ну, а когда желающих из толпы мало — вот тут-то подставные и пригождаются. Всегда надо хотя бы с полдюжины держать. Используем для этого свежих людей, которые ещё не светились на боях.

— И какие условия?

— Просто выйдешь в круг, когда я скажу. И бьёшься, как можешь.

— А если куш сорву?

— Он твой. Ну, и плюс те деньги, что тебе Фома обещал.

— Он обещал тридцатку.

— Да, я знаю. Многовато, кстати. Обычно новичкам не больше червонца доплачиваем. Но тебя он, видно, очень высоко оценил.

Угу. Или очень уж хотел заманить сюда.

— Ладно, я понял. А какие правила-то на арене?

— Никакого оружия, конечно. Даже за свинчатку в кулаке сразу за дверь вышибут, да ещё и накостыляют. Не кусаться, не царапаться, в пах не бить. Ноздри да рты не драть, глаза не выдавливать… Ну, чего так смотришь? Я ж просто предупреждаю. Обычно обходится без этого.

— А экипировки никакой? Перчатки какие-нибудь типа боксерских?

Дымов помотал головой. Судя по его недоумённому выражению лица, он даже не вполне понял, о чём речь. Да уж, суровый тут спорт. Хотя, это даже не спорт, а скорее просто мордобой.

— Если передумал — выход во-он там. Сам найдёшь, или проводить? — спросил тренер, кажется, угадав моё настроение.

Говорил он без особой издёвки, но в итоге подстегнул меня этой фразой. Если до этого я ещё сомневался, то сейчас во мне опять взыграл мой максимализм.

С этим вообще беда. Ещё ведь и тело Богдана оказывает мне медвежью услугу — молодое, крепкое, на самом пике тестостерона. Плюс пока подавленный, но всё же дающий о себе знать Аспект Зверя, что я перенял у Велесова…

Да уж, с таким коктейлем сложно принимать взвешенные решения. Наоборот, кулаки так и чешутся. Что ж, просто направим это в нужное русло.

— Не передумал, — буркнул я. — Где, говорите, можно переодеться?

Минут через десять я уже был готов. Войлочными наколенниками и налокотниками брезговать не стал, на голени тоже примотал гибкие щитки, смягчающие удары по берцовой кости. Прикрыл защиту сменной одеждой, прихваченной с собой — Рада выделила мне рубаху, жилетку и штаны из каких-то старых запасов. Судя по размеру, даже не Демьяновых. Но мне сейчас в самый раз — испортить не жалко.

Я попрыгал, поприседал, устроил небольшой бой с тенью, привыкая к одежде. Подошедший Дымов следил за мной с нарастающим интересом.

— Ловко ты кулаками машешь, — одобрительно кивнул он. — А ну-ка, пойдём в круг…

Он нацепил на ладони здоровенные войлочные «лапы» и медленно пошёл на меня, подняв руки, как атакующий медведь. Я провёл несколько быстрых жёстких ударов, легко увернулся от ответных выпадов — полушутейных, поскольку с лапами Дымов не мог атаковать в полную силу.

— Хм… Давай ещё! — тренер сбросил войлочные подушки с рук, стянул кожанку, повесив её прямо на цепь, огораживающую ринг.

Ручищи у Дымова оказались мускулистые и жилистые, будто состоящие из туго перевитых между собой древесных корней.

Тактику он сменил — резко сократил дистанцию, стараясь загнать меня в угол и забороть, повалить на маты. Хватка у него оказалась чудовищно крепкой — кажется, он мог голыми пальцами отщипывать кусочки мяса. Я с трудом вырвался из захвата, помогла скорее техника, чем грубая сила. В мозгу снова флешбэками замелькали обрывки воспоминаний о спаррингах из прошлой жизни, тело действовало само собой, опережая мысли.

Мы с Дымовым закружились по рингу — он всё пытался взять меня в захват, но я выворачивался, раскачивал его, вынуждая терять равновесие. Боец он был, конечно, тёртый, но явно чувствовалось, что самоучка, плюс слишком полагается на собственную силу.

А ещё — понятия не имеет о таких штуках, как дзюдо или айкидо, главная концепция которых — как раз использовать инерцию и массу противника. Уже после пары-тройки попыток мне удалось швырнуть его через бедро. Он тут же, впрочем, вскочил на ноги, будто отбитый от пола мяч и, сконфуженно хмыкнув, подкрутил кончики усов вверх.

— Ловок, чертяка! Хорошо. Фома в тебе не ошибся.

Остальные бойцы побросали свои дела и заворожённо наблюдали за нашим коротким спаррингом. Дымов, недовольно поморщившись, прикрикнула на них:

— Ну, чего вылупились? Давайте, сгребайтесь и на трибуны. И смотрите в оба! Я буду возле красного угла торчать, рядом с горлопаном нашим. Без моей отмашки в круг не соваться! Жбан, ты меня понял?

— Да понял, понял. Так на Царя горы выпустишь или нет?

— На второй колокол зайдёшь, если места будут, — нехотя кивнул тренер и, громко хлопнув в ладоши, закончил: — Всё, по местам!

Бойцы потянулись из зала. Дымов же, напоследок оглянувшись на меня, одобряюще хлопнул по плечу. Несмотря на то, что я уронил его на глазах подопечных, зла он на меня, похоже, совершенно не держал.

— Потом научишь меня этому фокусу?

— Посмотрим, — усмехнулся я.

— Ладно, двигай тоже на трибуны.

Я, легко перемахнув через цепи, огораживающие ринг, направился к выходу. К этому моменту в зале остались только мы вдвоём. Дымов окликнул меня, когда я уже был у дверей.

— И это, Богдан… Будь осторожен, ладно?

Глава 18

Толпа — это не просто много людей, собравшихся в одном месте. Когда эти люди объединены общими эмоциями, когда их внимание приковано к одному объекту — они будто бы сливаются в единое многоголосое чудовище. И каждый, кто составляет его часть, поневоле растворяется в нём, подчиняется общему настрою.

Мне и самому было сложно сопротивляться этому эффекту. Понемногу я втянулся в общую атмосферу азарта и куража, сопровождающую эту старую, как мир, забаву в духе гладиаторских боёв. А уж простые зеваки и вовсе были поглощены ею полностью. Много ли человеку надо вообще. Хлеба и зрелищ.

Ареной служила неправильной формы площадка радиусом метров десять, огороженная со всех сторон высокими деревянными щитами так, что была похожа на колодец. Зрительские трибуны поднимались вокруг неё в три яруса в форме подковы, направленной разомкнутым краем к выходу. Сидячих мест не было предусмотрено — люди толпились стоя, наваливаясь на широкие деревянные перила, и те кое-где здорово трещали под напором толпы.

У выхода был выстроен отдельный помост, на котором располагались организаторы. Здесь принимались ставки, здесь сразу же, на месте, выдавались выигрыши участникам боёв. Поставлено всё было чётко — все организационные вопросы успевали решать в короткие промежутки между боями, буквально минут за пять-десять. В это время арена, впрочем, тоже не пустовала — там выступали то жонглёры, то скоморохи с нехитрыми акробатическими номерами, то просто пели песни или частушки.

Пожалуй, слово «ярмарка» и впрямь хорошо подходило для всего этого действа. Но всё же в центре внимания были именно кулачные бои. Правда, профессионалов я пока не видел, схватки были либо показательные, либо с участием добровольцев из зрителей. Больше всего мне пока запомнилась борьба с медведем, заявленная в рекламном проспекте.

Сергей Игнатов, судя по всему, был личностью довольно известной в городе, и его выход сопровождался настоящим шоу. Сам боец тоже выглядел внушительно. Чем-то похож на Дымова, но на голову выше и тяжелее килограмм на тридцать. Медведя против него выставили настоящего, разве что в плотном наморднике. От когтей зверя Игнатова защищал плотный стеганый костюм.

Ну, впрочем, я-то видел, что у Игнатова имелся и ещё один секрет. Снова Дар. Аспект его был мне незнаком, но судя по ощущениям, это было что-то связанное как раз с защитой. Я бы не удивился, если бы он и с голым торсом на медведя попёр, не боясь когтей и зубов.

Однозначной победы, к слову, никто из противников не одержал. Игнатов довольно успешно, на равных, сходился с косолапым в клинче. Но постепенно тот рассвирепел и начал гонять бойца по арене. А потом едва не стащил намордник, и бой поспешно свернули.

Велесова я разглядел на трибунах не сразу. Сначала скорее почувствовал его присутствие. Аспект Зверя помогал острее чувствовать эдру, даже в слабых её проявлениях — как, например, у Дымова или Жбана. А уж Велесов в этом плане выделялся в толпе издалека.

На улице уже начало темнеть, в ангаре зажглись десятки светильников, направленных в основном на арену, так что трибуны, погружённые в сумрак, окончательно стали похожи на огромное живое существо, бурно реагирующее на то, что происходит в круге.

Желающих поучаствовать в боях хватало, так что подопечные Дымова пока застаивались без работы. Меня это, к слову, даже удивило. В моём мире вряд ли бы нашлось столько добровольцев попытать счастья в полноценном кулачном бою. Но здесь народ, похоже, суровый, и развлечения соответствующие.

Наконец, настала очередь формата «Царь горы». И, судя по оживившимся трибунам, зрелище было весьма популярным. Арену для него подготовили отдельно — пару подручных, вооружившись мешками с каким-то белым порошком — скорее всего, толчёным мелом — отсыпали в центре круг диаметром метра четыре, а также отметили пятном самую серёдку.

Пока шли приготовления, распорядитель боёв — пузатый коротышка в клетчатом пиджаке и шляпе-котелке — зазывал народ, крича в блестящий медный рупор. Глотка у него, впрочем, и без этого была лужёная — его было слышно, наверное, даже на верхних ярусах. И ведь не охрип до сих пор. Разве что потеет обильно — во второй руке у него здоровенный платок, такой же клетчатый, как пиджак. Им он то и дело утирает пот со лба, не прекращая вещать.

— Ну а теперь — пошла настоящая потеха! Царь горы!

Он напомнил правила. Они оказались довольно просты. Дюжина человек входит в круг. После удара колокола начинается раунд, который длится пять минут. Цель — вытеснить противников из круга и самому занять центр. Кто окажется за отсыпанной мелом полосой обеими ногами — выбывает из борьбы.

В конце раунда снова бьёт колокол, и победа присуждается тому бойцу, кто окажется ближе к центру. При этом в круге на этот момент должно оставаться не больше трёх человек, иначе арбитр назначит дополнительное время. При этом те, кто остались в круге, но не выиграли, могут перейти в следующий раунд.

Стандартный выигрыш «колокола», к слову — четвертной, то есть двадцать пять рублей ассигнациями. Неудивительно, что желающих рискнуть хватает — для многих это шанс за пять минут выиграть месячную зарплату.

К тому же есть способы увеличить этот выигрыш в разы. Например, если в круге останется только один, то раунд завершается досрочно, а победитель получает двойной куш. А еще победитель может рискнуть и перейти в следующий раунд. Дальше у него несколько вариантов. Вылетит из круга — проиграет всё. Продержится до колокола, даже не в центре — оставит за собой выигрыш за прошлый раунд, плюс стандартный четвертной за второй. Ну а если победит в двух раундах подряд — получит ещё бонус сверху.

Теоретически по такой схеме можно продержаться три, а то и четыре раунда, и награда будет расти по экспоненте. Но на практике… Даже в боксе-то неподготовленному человеку отстоять пятиминутный раунд — задача не из простых. А тут не бокс, а натуральный мордобой безо всяких перчаток. Ещё и толпой, каждый за себя.

Вскоре я убедился в своих выкладках.

На первый колокол довольно быстро набрали желающих из толпы. Несмотря на то, что это, похоже, и правда были полные профаны, зрелище получилось захватывающим — толпа орала и улюлюкала не хуже, чем во время хоккейного матча.

Дрались мужики всерьёз — до разодранных рубах, расквашенных носов, выбитых зубов. Те, кого выбили за пределы очерченного круга, порой рвались назад, и их оттаскивали подручные организаторов. Одному, кажется, досталось всерьёз — он не держался на ногах, и его под руки уволокли куда-то к выходу, прикладывая тряпицу к рассеченной брови.

Ситуация в круге менялась ежесекундно. Некоторые из участников заранее или спонтанно объединялись в группы по двое-трое, и действовали сообща. Но потом, когда половину бойцов уже вышибли, все эти альянсы тоже начали распадаться, причем порой с вероломными нападениями друг на друга. Сопровождалось всё это такими потоками брани и едких комментариев от зрителей, что уже сам этот фон был достоин стать отдельным развлечением.

Чем меньше оставалось людей в круге, тем ожесточённее шла схватка. Самих звуков ударов не было слышно, но в такт им толпа взрывалась дружными возгласами. Одного бойца вырубили наглухо — он повалился на спину, раскинув руки и ноги. Но, поскольку упал он внутри круга, организаторы его пока не трогали. Только один подбежал, похлопал упавшего по щеками, пытаясь привести в чувство. Нокаутированный вяло зашевелился, но подняться самостоятельно не смог.

Когда грянул колокол, на ногах оставалось всего двое — здоровенный бородатый мужик, на счету которого была, пожалуй, половина выброшенных за пределы круга, и молодой рыжий парень чуть ли не на голову ниже него, но крепкий и шустрый, как электровеник.

Последние секунд тридцать бородач только и делал, что гонялся за молодым по краю круга, явно намереваясь вышибить и его, чтобы получить двойной куш. Но рыжий, видно, заметив, что распорядитель потянулся к колоколу, в последнюю секунду умудрился проскользнуть мимо противника и рвануть к центру. Удар колокола он встретил, стоя прямо на отмеченном мелом пятне в самой середке. Одураченный здоровяк заревел, как медведь и в ярости бросился на него с кулаками. Пришлось вмешиваться вышибалам.

Получив законные двадцать пять рублей выигрыша, рыжий не стал дальше испытывать судьбу. А вот бородач после недолгой перепалки с вышибалами вернулся в круг — взлохмаченный, с разбитой губой и злющий, как пёс. Кажется, он одним своим видом отпугивал других желающих — на следующий раунд люди тянулись уже менее охотно. Первую-то дюжину набрали моментально, а сейчас сразу подошло только человек пять, и распорядителю приходилось зазывать остальных, подбадривая и напоминая о суммах выигрыша.

Я отыскал взглядом Дымова, и увидел рядом с ним знакомые фигуры. Фома, собственной персоной. А с ним и сынок — я сразу узнал его белобрысую прилизанную шевелюру. Кудеяровых было видно издалека — они поднялись на возвышение над помостом, с которого открывался хороший обзор на арену.

Кажется, Фома с Дымовым о чём-то спорили. По крайней мере, тренер довольно эмоционально реагировал на слова босса. Тот тоже ответил ему резко и даже толкнул в плечо, разворачивая к арене. Дымов, зло сплюнув в сторону, поднял руку, выискивая кого-то взглядом в толпе. Вскоре с трибун спустился уже знакомый бугай по кличке Жбан и присоединился к добровольцам на следующий раунд. Оставалось всего два свободных места.

Мы с Дымовым пересеклись взглядами и он, нахмурившись, коротко дёрнул головой, указывая в круг. Я кивнул в знак того, что понял.

Стоял я на нижнем ярусе трибун, так что идти было недалеко. Главной проблемой было пробиться через плотную толпу. Пришлось изрядно поработать локтями и поогрызаться на тех, кто не хотел давать дорогу.

В круг я вошёл предпоследним. Двенадцатым участником вызвался кто-то незнакомый — видимо, из зрителей. Чернявый, похожий на цыгана, мужик с курчавой бородой и блестящим кольцом в ухе. Мы едва не столкнулись с ним плечами, и он мазнул по мне злым взглядом. Морда его показалась мне смутно знакомой, но некогда было приглядываться.

Организаторы быстро и довольно-таки формально обыскали нас на предмет скрытого оружия. При этом защита на мне прекрасно прощупывалась сквозь одежду, но вышибалы не обратили на неё никакого внимания. Скорее всего, в курсе про подставных.

В круге нас рассредоточили более-менее равномерно и предупредили, что нельзя двигаться до удара колокола.

— Вторая дюжина готова! — провозгласил толстяк и, кажется, впервые за весь вечер прокашлялся. — Три… два…

Меня охватило чувство азартного предвкушения, и чувство это явно было знакомым, но давно забытым, тянущимся из прошлой жизни. Этот адреналиновый всплеск был, словно глоток воздуха после того, как вынырнул из-под воды. Оказывается, мне этого здорово не хватает.

Страха при этом не было и в помине. Наоборот, я был словно взъерошенный, раззадоренный кот, которого зашвырнули в гущу драки.

Сложнее всего было сдерживать рвущийся наружу Дар. Аспект Зверя бурлил, наливая мышцы тугой злой силой. Хорошо ещё, что у Велесова не так сильно проявлялись способности к трансформации тела. Я и вовсе постарался заглушить эту грань Дара, чтобы не спалиться перед зрителями.

— Один! — рявкнул распорядитель, и помощник его дернул за шнур колокола.

Близкий звон резанул мой усиленный слух высокочастотной вибрацией. Обычные люди вряд ли слышат эту часть спектра, а я невольно скривился, вжимая голову в плечи.

Стоящий слева от меня участник ринулся на меня, пытаясь врезаться плечом и вытолкнуть за пределы круга. Но я играючи увернулся и, используя его инерцию, швырнул его дальше, напоследок дав хорошего пинка под зад. Бедолага вылетел за линию и с разбегу врезался в огораживающие арену щиты.

Толпа взревела.

Я закружился по арене, перемещаясь между другими бойцами. Сам не нападал, в чужие схватки не вмешивался, отбиваясь только от тех, кто нападал на меня. В общем, действовал максимально осторожно, опасаясь, как бы не впасть в ярость — Аспект Зверя внутри клокотал, как вода в закипающем чайнике.

Первое время внутри круга было довольно тесно, но уже через минуту половину бойцов вышибли. Оставшиеся были крепкими злыми мужиками, явно не новичками в кулачных боях. Особенно, конечно, выделялся Жбан.

То, что в этот раунд выставили сразу двоих подставных бойцов, выглядело странно. Внутренняя конкуренция? Или, что вероятнее, прямой приказ Кудеярова. Он что, решил натравить на меня этого амбала?

Я старался не спускать со Жбана глаз, тем более что взгляд мой то и дело цеплялся за всплески эдры. Дар у здоровяка был дикий, не оформившийся. Однако, похоже, тот научился неосознанно управлять скрытой в нём энергией, концентрируя эдру в сжатых кулаках. И сгустки этой сырой дикой силы придавали его ударам дополнительную мощь. Казалось, что даже воздух вокруг его кулаков слегка дрожит, плывёт, как над пламенем. Хотя, скорее всего, обычным зрением этого не увидишь.

Но бил Жбан страшно — не сдерживаясь, с нескрываемым наслаждением. Легко раскидал соперников помельче. Дольше всех против него продержался здоровый грузный мужик в стёганом ватнике, почти не уступающий ему в габаритах. Но и тот, получив хук справа, не устоял на ногах. Кажется, не обошлось без выбитых зубов, а то и перелома челюсти — оказавшись на земле, мужик замычал от боли, прикрывая лицо ладонями. Жбан пнул его, лежачего, откидывая за полосу.

Отвлекшись на их схватку, я едва не прозевал, как на меня напали сзади. Тот самый чернявый, похожий на цыгана. Похоже, он целенаправленно охотился на меня, поджидая удачного момента, чтобы запрыгнуть мне на спину и провести что-то вроде удушающего приёма. Ручищи у него оказались цепкие и неожиданно сильные. Думаю, неподготовленного человека он бы придушил довольно быстро. Но не на того напал — я вывернулся из захвата за пару секунд, попутно саданув цыгану под дых так, что он захрипел, хватая ртом воздух.

Слишком яркие фонари по краям арены и непрекращающийся гвалт толпы, перекрывающий даже вскрики находящихся рядом бойцов, здорово дезориентировали. Ещё и приходилось сдерживать рвущуюся наружу звериную суть, подогреваемую азартом схватки. Так что я поневоле впал в некое подобие транса. Реальность разворачивалась передо мной, мелькая яркими вспышками, цветастыми, как картинки в калейдоскопе.

Вот я ударом ноги в грудь отбрасываю цыгана назад, за отсыпанную мелом черту. Тут же на меня с фланга с разгона пытается влететь коренастый боец в меховой шапке с вислыми ушами — видимо, решил надеть для защиты. Он хватает меня в охапку и вместе со мной прёт дальше, но я успеваю затормозить его на самом краю. Одной ногой ненадолго заступаю за черту, но быстро возвращаюсь. Короткая возня — и я вырываюсь их захвата. Мужик в шапке цепкий, ловкий, но, как в случае с Дымовым, меня выручает техника. Каким-то шальным приёмом дзюдо я выворачиваю ему руку, уходя на болевой, а потом выталкиваю за пределы круга.

Едва успеваю уйти из-под атаки Жбана. Мы единственные, кто остались в круге, и упускать куш амбал точно не собирается. Его кулачище мелькнул в воздухе прямо у меня перед носом — аж ветерком обдуло. Поднырнув под его рукой, я обошёл его с фланга, попутно от души впечатав кулаком под рёбра. Ну, туда, где, теоретически, должны быть рёбра под этим слоем сала.

От удара в корпус Жбан даже не поморщился. Развернулся и снова двинулся на меня, широко расставив руки. Он, кажется, вообще понятия не имеет о защитных стойках — прёт, как танк, полностью полагаясь на свою массу и на силу ударов. И, надо сказать, стратегия-то верная. Он тяжелее меня, наверное, килограмм на пятьдесят. А слой жира только на пользу играет — такую броню голыми кулаками не пробьёшь.

Так-так-так — затикало в голове. И что делать будем? До конца раунда, похоже, ещё довольно много времени — минута, а то и больше.

Ну что ж, потанцуем. Я-то тоже пришёл сюда за деньгами. А тот, кто останется один, получит целый полтинник. Так что извини, здоровяк. Тем более ты мне сразу не понравился.

Жбан ещё пару раз попытался взять меня нахрапом, но лишь впустую молотил кулаками воздух. Его слабые стороны по сравнению со мной были очевидны — не хватает скорости, маневренности, точности движений. Но недооценивать его точно не стоит. Бьёт он, словно кувалдой, ручищи длиннее, чем у меня. В клинч с ним входить — тоже затея провальная. При такой разнице в весе никакие приёмы не помогут. Да и вырубить этого амбала ударами в голову вряд ли получится.

В общим, жалить, как пчела, бесполезно, остаётся только порхать, как бабочка. И попытаться провернуть тот же трюк, что и рыжий в прошлом раунде.

Нет, можно, конечно, просто самому выпрыгнуть из круга. Сдаться. Но это не наш метод.

Жбан вёл себя странно. Логичной стратегией для него было бы встать по центру, прямиком на отсыпанное мелом пятно, и спокойно отмахиваясь от моих наскоков, дождаться колокола. Это стопроцентный выигрыш. Но он продолжал напирать, пытаясь достать меня. Хочет остаться один и удвоить выигрыш?

— Иди сюда, щенок! — рычал он, угрожающе скалясь. — Я тебя сейчас…

Каждая провальная попытка схватить меня или ударить злили его всё сильнее, и в налившихся кровью глазёнках плескалась неприкрытая ненависть. Тут уже не спортивный азарт и не жадность. У этого питекантропа, кажется, забрало окончательно упало.

Я встретил его лоу-киком, целясь в кость пониже колена — у меня-то ноги были прикрыты щитками. По ощущениям — примерно как пнуть ствол дерева. Но, кажется, пробил — Жбан заорал в голос и бросился на меня, заметно прихрамывая. Я, держа дистанцию, потянул его на себя, еще пару раз пнул, целясь уже в колени. Амбал с неожиданной прытью подался вперёд и ухватил меня за плечо. Я рывком вывернулся, ткань затрещала. Тут же крутанулся снова, но в другую сторону, чудом успел поднырнуть под хуком и снова разорвать дистанцию, оставив в пятерне Жбана рукав от своей рубахи.

От рёва толпы уже уши закладывало. Но Жбан зарычал ещё громче и бросился на меня через всё поле, будто даже не схватить пытался, а попросту растоптать с разбега. Мне же и отступать было особо некуда — я был в паре шагов от линии. Развернувшись к противнику лицом, я задержался на месте. Видя мою заминку, тот ещё больше ускорился, буквально прыгнул вперёд, норовя смять меня своей тушей.

Я подпустил его вплотную и ушёл лишь в самый последний момент. И не вбок, а вниз, мягко перекатываясь на спину и швыряя противника через себя, упёршись ему в живот обеими ногами. Вообще-то этот приём выполняется одной ногой, но, боюсь, такой вес я одной бы не удержал, хотя и усилие было недолгим. Жбан, по сути, большую часть работы сделал сам, я лишь использовал его инерцию.

Грохнулся он так, что я явственно ощутил, как земля подо мной вздрогнула.

Колокол ударил почти сразу же, и я вскочил, ища взглядом отмеченный центр круга.

Уф, ну я точно ближе. Жбан, как назло, тоже формально в круге — валяется прямо на разделительной полосе, но за краем только одна нога. Тяжело ворочаясь, амбал попытался подняться, но безуспешно. Однако у него хватило ума поджать ногу, убирая её в очерченный круг.

И что, засчитают?

Толпа бесновалась, будто после решающего гола в финальном матче. Распорядители же замешкались, сгрудившись на помосте.

Радость победы, тем более такой напряжённой, захлестнула горячей волной, и я, не сдерживаясь, проорал в потолок что-то не совсем цензурное. Впрочем, меня вряд ли кто-то расслышал — всё заглушил рёв толпы.

Жбан, тяжело ворочаясь, пытался подняться.

— Двое в круге! — надрывался, перекрикивая толпу, распорядитель. — И у нас победитель! Двадцать пять целковых.

Зрители взорвались очередной волной выкриков, разбавленных свистом и недовольным гудением. Кажется, значительная часть публики была против того, чтобы Жбана оставили в круге. Да и я тоже был, мягко говоря, разочарован. Эх, пролетел бы он на полметра дальше — и мой выигрыш бы удвоился.

— Впереди — финальный третий раунд, — провозгласил толстяк, игнорируя недовольные выкрики. — И сегодня мы поднимаем ставки! Пятьдесят целковых на колокол! Сотня за чистую победу!

Так-так-так… А если я останусь на второй раунд — у меня ведь будет ещё удваивающий коэффициент. Это сколько же можно будет сорвать, если считать по максимуму? Сотня умножить на два, плюс пятьдесят за первый раунд, плюс тридцатка, обещанная Фомой… Да эдак я за вечер могу почти закрыть проблему с оплатой своего обучения!

Я поднял руку, привлекая внимание распорядителя, и демонстративно встал в самый центр круга. Толстяк понимающе кивнул и поднёс к губам рупор.

— А наш победитель идёт дальше! Кто составит ему компанию? О, да вы поглядите! И наш здоровяк тоже снова рвётся в бой!

Жбан, поднявшись, наконец, снова ринулся в круг, едва сдерживаясь от того, чтобы не наброситься на меня безо всяких правил.

— Ну всё, падла… — прорычал он, подходя в плотную. — Тебе хана!

У меня неприятно засосало под ложечкой.

Глава 19

— Ну, кто ещё смелый? Выходи, торопись! — надрывался толстяк, утирая вспотевшую шею. — Пятьдесят целковых царю горы! А то и сотня! Где ж такое видано?

Толпа на трибунах в сумерках казалась аморфной шевелящейся массой, которая лишь изредка исторгала из своих недр отдельных людей. Несмотря на старания зазывалы и огромный приз, смельчаки на третий раунд подтягивались неохотно. А когда в их числе я увидел знакомые физиономии, тлеющее во мне чувство тревоги вспыхнуло настоящим пожаром.

Троих я точно видел на днях, когда схлестнулся с урками в трактире Фомы. Вон у этого, ушастого, ещё даже морда не зажила после прошлой драки. И вряд ли это совпадение. Половина участников третьего раунда, похоже, перекочевала сюда прямо из зала «Старого ушкуйника». И, судя по их взглядам, пришли они сюда именно по мою душу.

Вот ведь подстава! Мало мне одного Жбана…

— Ну же, народ! — подбадривал зазывала. — Осталось всего одно место! О, вы поглядите! А не староват ли ты для таких забав, папаша?

Велесов, мрачно сдвинув брови, молча вошёл в круг. Хмыри из «Ушкуйника» потеснились, с опаской поглядывая на него. Они его явно знали. Один аж с лица сменился — кажется, здорово труханул.

Демьян вышел в просторной домотканой рубахе с широким, приоткрывающим ключицы воротом. Мощный, кряжистый, как дуб, он совсем не выглядел стариком, так что подначки ведущего были мимо. Возраст выдавали разве что морщины да седина в волосах, но даже по ним было непонятно — семьдесят ему, пятьдесят или сто пятьдесят. Особенно если знать, что он не человек.

— Третья дюжина в круге! Пошла потеха!

В этот раз удар колокола я едва расслышал — толпа взревела так, что уши заложило, а на меня набросились сразу с двух сторон.

Сдерживаться становилось всё сложнее. Я чувствовал себя загнанным в ловушку зверем — разъяренным, напружинившимся, со вставшей дыбом шерстью на загривке. И готовым грызться до последнего.

Я опасался, что пять минут этого раунда растянутся для меня в целую вечность. Но на деле всё происходило гораздо быстрее, чем в прошлый раз. Но гораздо более кроваво.

Подставные бойцы, подосланные Фомой, обступали меня со всех сторон, явно отсекая попытки выскочить из круга. Впрочем, я этого и не собирался делать — убегать не в моём характере. Но в то же время нельзя было дать им схватить меня, заблокировать. Иначе один удар Жбана — и всё, я поплыл.

А именно обездвижить меня и пытались — хватали за рубаху, висли на руках всем телом, бросались в ноги. А Жбан сразу после удара колокола целенаправленно попёр на меня, расталкивая остальных.

Именно эта сутолока, возникшая в первые секунды, меня и спасла. Отвечал я быстро и максимально жёстко. Бандиту, схватившему меня за уцелевший рукав, резко вывернул руку и, похоже, сломал запястье — тот заверещал, как резаный и моментально скрылся в толпе. Второму заехал в кадык «кулаком дракона» — с торчащим вперёд суставом среднего пальца. Попытку сделать мне подножку пресёк встречным жёстким ударом в голень, от которого у противника, кажется, хрустнула кость. Кто-то попытался запрыгнуть на меня сзади, как тот цыган в прошлом раунде. В этот раз я попросту перебросил противника вперёд через голову, заодно замедлив остальных.

Вот так, и десяти секунд не прошло, а я уже чуть ли не половину участников вывел из строя. Правда, и сам успел пропустить несколько ударов — набрасывались на меня сразу по двое-трое, и пока я бил одного, остальные мутузили меня. Мне разбили губу, здорово расцарапали руку, а какой-то гадёныш успел садануть в глаз. Промазал, но бровь рассёк — кровь капала, заливая глазницу.

Всё это разозлило меня так, что, когда под конец на меня сбоку налетел переодетый телохранитель Фомы, я на нём тоже не стал сдерживаться. Мужик оказался куда крепче всех остальных, и даже смог меня ещё несколько раз ударить. Но я в итоге заломил ему руку на болевой. Снова немного не рассчитал силы — рука у противника захрустела в районе локтевого сустава, и он, кое-как вывернувшись, тоже сбежал с поля боя, придерживая искалеченную конечность.

На Демьяне тем временем висли сразу по двое, а то и по трое, но он сбрасывал противников небрежно, будто стряхивая комья снега с плеч. Одного пинком под зад отправил в полёт, завершившийся за очерченной линией. Двух других, схватив за шкирки, шваркнул друг об друга лбами.

И, пока я разбирался с остальными, он успел встать на пути Жбана, который ревел, как берсерк, пытаясь пробиться ко мне.

В круге, помимо нас троих, оставалась ещё парочка бойцов, но те явно были из числа обычных зрителей, и попросту ошалели от такой мясорубки. Я шуганул их, сделав вид, что бросаюсь в атаку. Оба сами выскочили из круга, как кипятком ошпаренные.

Мы остались втроем, напряженно застыв друг напротив друга в этаком треугольнике. Жбан вертел башкой, бегая взглядом от меня к Демьяну. Занятно, но в присутствии Велесова он вдруг резко растерял свой боевой раж. В его маслянистых глазках плескалось смятение и плохо скрываемый страх. Но, впрочем, злоба и жадность всё еще перевешивали.

На самом деле, несмотря на свои размеры и некоторую одарённость, у Жбана не было никаких шансов против двоих полноценных нефилимов с Аспектом Зверя. Вот только и нам показывать свою силу было нельзя.

Зрители тоже притихли, жадно наблюдая за происходящим. С трибун доносились только одиночные выкрики.

— Чего суёшься, дед? — рявкнул Жбан. — У меня с этим щенком свои счёты! Нечестно так, двое на одного!

— Нечестно, говоришь? — скривился Демьян. — Паскуда ты! Господь тебе силушки отмерил, не жалея. И на что ты её тратишь? Калечишь тех, кто слабее?

— А ты что — поп, проповеди мне читать? Уйди, говорю! А то не посмотрю, что башка у тебя седая…

Жбан угрожающе замахнулся кулаком, но Велесов на подначки не вёлся — стоял, как вкопанный, не сводя глаз с противника. Тот, не выдержав, всё же ринулся вперёд и с размаху саданул его в челюсть — справа, и тут же слева. От звуков ударов у меня аж в животе всё сжалось. Голова Велесова мотнулась сначала в одну, потом в другую сторону. Сам Жбан тоже вдруг остановился, опешив.

Сплюнув в сторону, Демьян выпрямился и взглянул на амбала исподлобья:

— Это, по-твоему, удар? А ну, попробуй ещё разок!

Жирдяй, заорав, ударил снова, но Велесов перехватил его кулак, поймав в пятерню. Тот рванулся было, но хватка у упыря была мёртвой. Попробовал ударить левой — и второй кулак тоже оказался пойманным. Демьян заломил обе его руки, разводя их в стороны, и вдруг резко шагнул вперёд, боднув его лбом в лицо.

Жбан поплыл — взгляд его затуманился, из разбитого носа двумя струями хлынула кровь. Он пошатнулся, шагнув назад, ошалело замотав башкой. Но не рухнул. Да и вообще, быстро начал приходить в себя.

Угу. Был бы в этой башке мозг — вот тогда было бы сотрясение.

— Демьян! — крикнул я. — Подкинь меня!

Я ринулся к нему, на бегу делая красноречивый жест, соединив ладони внизу перед животом и резко выталкивая их вверх. В глазах Велесова мелькнуло недоумение, но он всё же чуть согнулся, повторяя за мной и подставляя мне сцепленные ладони. Я запрыгнул на них одной ногой, оттолкнулся, и он, выпрямляясь, подкинул меня, как на трамплине, в сторону Жбана. Я, правда, не учёл, что силищи-то в нём немеряно — взлетел я, как акробат, выше его головы, и в противника устремился по высокой дуге, будто запущенное из пушки ядро.

Жбан даже успел меня увидеть, но среагировать не успел — разве что руки начал поднимать, пытаясь прикрыть голову. Но я эффектным ударом ногой в прыжке заехал ему каблуком прямо в морду. Он попятился назад, споткнулся и плюхнулся на задницу за границей круга. Я же приземлившись, на секунду замер, балансируя на самой линии, но всё же устоял и отпрыгнул назад.

Зрители, дружно ахнувшие во время прыжка, удар и приземление встретили бурными возгласами и рукоплесканиями. Распорядитель тоже что-то выкрикивал в рупор, но даже он не мог в этот раз перекричать толпу. Я же, будто гладиатор, воздел вверх кулаки и закружился на месте, подбадривая их и вызывая всё новые всплески эмоций. Адреналин во мне клокотал так, что я не обращал внимания на разбитую физиономию и порванную одежду.

Демьян, глядя на мои дурачества, неодобрительно покачал головой. Ему в центре внимания явно было неуютно, он был похож на дикого скрытного зверя, неожиданно попавшего на людную площадь.

— Вот это номер! — выкрикивал в рупор толстяк в клетчатом пиджаке, и лицо его от натуги было уже пунцовым. — Минуты не прошло — и осталось только двое! Вот это схватка! Кто же станет царем горы и сорвёт сегодняшний главный куш?

Мы с Велесовым переглянулись, будто только сейчас поняв, что бой-то ещё не закончился. Я, сделав несколько шагов, встал в самый центр круга и шутливо поманил Демьяна, вызвав новый взрыв свиста и улюлюканий из толпы.

Велесов усмехнулся.

— Ох, допрыгаешься ты, Богдан. Ладно, хватит на сегодня.

Развернувшись, он под разочарованный гул толпы вышел из круга. Кто-то из организаторов боёв попытался было преградить ему путь, но быстро отказался от этой затеи — хватило фирменного мрачного взгляда исподлобья. Зрители свистели и выкрикивали в его сторону что-то нелестное, организаторы тоже замешкались. Однако всё же после затянувшейся паузы грянул колокол.

— Чистая победа! — выкрикнул толстяк в рупор.

Я немного замешкался, потому что не знал, куда деваться дальше. Победитель первого раунда вроде бы подходил прямо на помост к организаторам. Так что я тоже направился туда, отыскивая взглядом Кудеярова-старшего. Но пока безуспешно.

Демьян присоединился ко мне, когда я уже был на лестнице, ведущей на помост. Он уже и свою верхнюю одежду успел забрать.

Путь нам преградили сразу трое крепкие молодчиков.

— Жди здесь! Дальше не положено, — предупредил один из них. Главный распорядитель тем временем уже вовсю горланил о следующем бое, а на арену пока выпустили скоморохов.

Я, всё ещё раззадоренный схваткой, едва сдержался, чтобы попросту не раскидать вышибал. Велесов, кажется, почуяв моё настроение, молча положил лапищу мне на плечо.

— Я за выигрышем вообще-то!

— Да я понял. Стой здесь.

Пришлось дождаться, пока толстяк с рупором закончит свои тирады и спустится к нам.

— Ну вы и устроили! — вытирая жирную шею платком, неприязненным тоном выпалил он. — Всю затею испоганили!

— Чего-чего? — опешил я.

— Зачем было заканчивать так быстро? Это же представление, публике нужно дать возможность насладиться, как следует…

— Ну, это уже ваши проблемы. А я пришёл за выигрышем.

Толстяк, смерив меня раздражённым взглядом, фыркнул:

— Насчёт этого с Фомой Ильичом разбирайтесь! Всё, мне пора.

Он развернулся, явно намереваясь закончить разговор, но я ухватил его за рукав.

— Погоди-ка! Ты меня что же, кинуть решил? Гони деньги!

Клетчатый взвизгнул неожиданно тонким голосом, попытавшись вырваться. Его телохранители тоже сунулись было ко мне, но я замахнулся свободным кулаком, и распорядитель запричитал:

— Эй, полегче, полегче, деревенщина! Сказал же — за кушем вам к Фоме Ильичу надо. Виктор, разберитесь уже с этими…

— Богдан!

К нам, расталкивая зевак, приближался Дымов с неизменной своей цигаркой в зубах.

— Отпусти его! — тоном, не терпящих возражений, скомандовал он и дал знак остальным вышибалам отвалить. — Пойдём со мной!

Мы с Демьяном переглянулись и последовали за ним к выходу из ангара. Пришлось сначала пробиваться через толпу, но снаружи народу было уже сильно меньше, и мы, пройдя вдоль стены здания, оказались рядом с роскошным чёрным автомобилем. В снопах света от включённых фар застыла знакомая фигура Кудеярова. Сына его тоже было видно сквозь стёкла — тот сидел на заднем сиденье рядом с телохранителем с наспех перебинтованной рукой.

Дымов и Демьян остановились чуть в отдалении, я же подошёл к Фоме вплотную.

Тот смерил меня внимательным взглядом. В полутьме, наполовину скрытое тенями, его угловатое жёсткое лицо было похоже на жутковатую маску. Стеклышко монокля, причудливо отражая свет, горело на ней, как крошечный прожектор.

— И что это было? — мрачно спросил я. — Подставить меня решили?

Фома, будто вообще не обратив внимания на мои слова, молча достал из внутреннего кармана пачку цветастых купюр, сложенных вдвое.

— Твой выигрыш. Три сотни, для ровного счёта. И будем считать, что проверка закончена.

— Ах, так это проверка такая была? — саркастично переспросил я. — А если бы я её не прошёл?

— Валялся бы сейчас в канаве с разбитой рожей и поломанными рёбрами, — спокойно ответил Фома. — И мы тоже были бы в расчёте. Но я в тебе, кажется, не ошибся. Ты способен на нечто большее, чем ярмарочные потехи для деревенщин.

Он протянул мне пухлую пачку. Чуть помедлив, я взял её и спрятал за пазухой. Пересчитывать не стал.

— А нечто большее — это что?

— Заинтересуешься — обращайся к Дымову. Но деньги там крутятся очень хорошие. Сегодняшний выигрыш мелочёвкой покажется. Правда, и ставки выше.

— В каком смысле?

— Ну, как там вояки говорят — или грудь в крестах, или голова в кустах. Но ты-то вроде парень рисковый?

Фома развернулся было, чтобы пойти к машине, но вдруг передумал. Вернулся ко мне и, приблизившись вплотную, негромко, почти шёпотом, добавил:

— А ещё… Если всё-таки снова выманишь на арену Демьяна — получишь особое вознаграждение.

— Ну, это вряд ли. Да и зачем он вам? Ему уже и не по возрасту такие потехи.

Кудеяров кисло улыбнулся одними губами и процедил ещё тише:

— Не держи меня за фраера, мальчик. Я ведь… догадываюсь, кто вы такие. Но именно такие мне и нужны.

Мы встретились с ним взглядом, и он вдруг, дурачась, вытянул губы трубочкой и тихонько протяжно завыл, вытягивая шею, словно волк на луну.

Я промолчал, стиснув зубы и поигрывая желваками на скулах. Фома же, снова усмехнувшись, хлопнул меня по плечу на прощание и нырнул в услужливо открытую перед ним дверцу авто.

Чувства меня обуревали противоречивые. С одной стороны, солидная сумма выигрыша грела душу. На жизнь-то теперь точно хватит до самой зимы. Что-то даже можно отложить на оплату обучения. Но в то же время складывалось смутное ощущение, что этот куш — лишь наживка. И ещё большой вопрос, кто больше всех выиграл в этой ситуации.

Ко мне подошёл Дымов.

— Пойдём, подвезу. Машина моя за углом. Вещи твои уже там.

Велесова мы захватили с собой и доехали до самой усадьбы. Скрываться я не видел смысла — люди Фомы и так знают, где он живёт, и что я гощу у него.

Всю дорогу Демьян сидел, насупившись. Может, на меня всё ещё дулся из-за того, что я потащил его на бои. А может, ему просто было неуютно в этой чадящей самоходной таратайке. Он и правда смотрелся в ней каким-то чужеродным элементом, и мне даже показалось, что бакенбарды его топорщатся дыбом, как шерсть у кота, наблюдающего за пылесосом.

Первое слово Демьян проронил, когда мы уже подходили к дому.

— И что, доволен? — угрюмо спросил он.

— А почему нет-то? Ещё утром я голову ломал, где денег на первое время раздобыть, а тут…

Я с характерным приятным треском провел пальцами по торцу денежной «котлеты».

— А если бы башку сегодня проломили? Да и вообще, пристало ли сыну князя кулаками в круге махать, среди отребья всякого?

— Да брось, Демьян, — примирительно улыбнулся я. — Я уж сам решу, что мне пристало, а что нет. По мне, так не пристало сыну князя в обносках ходить да в безденежье прозябать.

Велесов промолчал, лишь в очередной раз неодобрительно цыкнув. Снял с бечёвки на шее ключ и аккуратно отворил входную дверь.

Рада не спала — в горнице были расчехлены все светильники с солнечным эмберитом, а сама девушка, расположившись в огромном кресле-качалке, что-то вышивала. Нас она встретила с искренней детской радостью — вскочила, побросав все дела. Обеспокоенно охнула, увидев моё лицо.

— Где это вас так разукрасили? Я сейчас воды нагрею, промыть надо. И припарки сделаем.

— Не надо, Рада, спасибо, — мягко отстранил её я. — Я в порядке.

Мне была приятна её забота, да и вообще девушка мне нравилась. Причём как-то по-особенному нравилась, вызывая не сексуальный интерес, а какие-то нежные, светлые, щемящие чувства. Её так и хотелось обнять, согреть, защитить. Немудрено, что даже такого неотёсанного мужлана, как Демьян, пронимало.

Но с ранами моими ей сейчас возиться не стоило. Тем более что их, по сути, уже и не осталось. Аспект Зверя здорово ускоряет регенерацию тканей, так что все царапины и ссадины на мне успели основательно поджить, пока мы ехали. По сути, остались только синяки, пятна засохшей крови и зарубцевавшиеся царапины. Это выглядело подозрительно, учитывая, что после боя и часа ещё не прошло.

— Зря ты нас дожидалась, дочка, — с непривычной для него нежностью сказал Демьян. — Ещё и с шитьём. Вон, глаза уже красные.

— Да это я чтобы не сморило, занятие себя нашла. Беспокоилась за вас. Ушли, ничего не сказав…

— Так надо было. Но всё уже позади. Иди к себе, родная. Тебе отдыхать надо после вчерашнего.

Рада явно хотела остаться с нами, но перечить Демьяну не стала. Вздохнув, она забрала шитьё и отправилась в свою комнату, напоследок украдкой взглянув на меня.

Я, наконец, стянул шинель, повесил её на крюк. Рубаха у меня была в ещё более плачевном состоянии, чем лицо — изодранная, в бурых брызгах, с оторванным рукавом. Но это всё мелочи, которые меня сейчас мало интересовали. Вечерок выдался бурным, и всё, чего мне сейчас хотелось — это умыться и завалиться спать.

Впрочем, кое-какие дела ещё стоит уладить.

— А тебе и правда надо раны подлатать, — обратился ко мне Велесов, убедившись, что дочь ушла. — Давай я гляну. Кое-что в этом понимаю.

— Да нет, говорю же, я в порядке.

— Ну, смотри… — покачал он головой, с прищуром всматриваясь в меня.

Я отвернулся и опустил голову, пряча лицо. Развернув пачку ассигнаций, пересчитал их, разложил на столе. В основном они были номиналом по три и по пять рублей, но было и несколько червонцев. Выглядели немного потрёпанными, особенно на сгибах. Я разглядел некоторые более внимательно, даже зачем-то взглянул на просвет. Не знаю уж, что я там ожидал увидеть.

— Не доверяешь бумажкам — бери серебром али золотом, — проворчал Демьян, тоже подходя к столу. — Но вообще, не слышал, чтобы Фома связывался с фальшивками. Не его делянка.

— Ну, хорошо, если так, — я сгрёб куш обратно в кучу. — Я, кстати, могу поделиться. Может, лекарства какие нужны для Рады?

— Чтоб я эти грязные деньги взял, которые Фома на крови людской зарабатывает? — тихо процедил он. — Нет уж, уволь.

Меня его слова задели, вызвав вспышку раздражения. Ну, надо же! Упырь-морализатор нашёлся.

— Откуда тогда у тебя долг перед Фомой образовался, раз деньгами его брезгуешь, — не удержался я от язвительного замечания. — Впрочем, дело твоё…

Я оставил купюры на столе и сходил в свою комнату. Вытащил из тайника за кроватью потрёпанный портфель и вынес его в горницу. Днём мы с Демьяном не общались — он с самого утра пропадал где-то. Я тоже, признаться, валял дурака — сначала отсыпался, потом съездил в институт по делам, пообщался с Полиньяком и Трофимовым. Архив Василевского и прочие мои трофеи пылились всё это время под топчаном, и с Велесовым я их ещё не успел обсудить. Даже письмо, адресованное ему, до сих пор не отдал.

— Кстати, у меня для тебя кое-что есть. Может, не совсем вовремя…

Я положил портфель на стол, раскрыл его. Деньги, снова сложив в свернутую вдвое пачку, пристроил в один из внутренних кармашков. Начал рыться в поисках письма, но оно, как назло, где-то затерялось среди других бумаг.

Демьян наблюдал за моими манипуляциями молча, только сопел. Обиделся всё-таки?

Чтобы отыскать конверт с письмом, мне пришлось вывалить часть содержимого портфеля на стол.

— А, вот оно. Это от Аскольда. Тебе адресовано. Уж не обессудь, я его смотрел мельком. Оно было не запечатано.

Я поднял взгляд, протягивая конверт Демьяну. И замер, почуяв неладное.

Велесов смотрел куда-то вниз, на стол, и лицо его будто закаменело, а аура эдры напряженно заворочалась, запульсировала, свиваясь в тугие спирали. Я тоже бросил взгляд на стол и увидел, что среди прочего вытряхнул и стилет, отобранный у убийцы князя. Он лежал поверх чёрной записной книжки, поблёскивая серебряным гербом в виде волчьей морды.

Прежде, чем я успел что-то спросить, Демьян вдруг страшно оскалился и прыгнул на меня прямо через стол.

Глава 20

Хотя я и успел среагировать, это мне не особо помогло — деваться мне было попросту некуда. Велесов широко расставил лапищи в прыжке, и избежать его хватки было нереально. Единственное, что я успел, когда он сшиб меня с ног — это сгруппироваться, подтянув колени к животу, и не дать упырю прижать меня к полу всем весом.

Силища в нём была нечеловеческая. Впрочем, я и сам не совсем человек, и только поэтому умудрялся сопротивляться. Любого другого он бы, наверное, придушил одним движением, сминая до хруста костей. Когти у него на пальцах за мгновения вымахали, что у того медведя — сантиметров по десять, из пасти торчали острые клыки, глаза, кажется, светились изнутри жёлтым янтарным светом.

Я и сам рычал в ответ, как зверь, позволив Дару на время взять контроль над телом — иначе было не выжить. Всё тело задеревенело от страшного, запредельного напряжения, рвущего сухожилия и заставляющего мышцы чуть ли не лопаться изнутри.

Но даже с учётом того, что я скопировал Дар у Велесова, силы у нас были неравны — мы попросту были в разных весовых категориях. И с точки зрения одарённости тоже — Аспект у нас сейчас был одинаковый, но сама аура у Демьяна была гораздо плотнее и насыщеннее — всё равно что плотная вязкая масса против лёгкой дымки.

Сколько же эдры он поглотил за свою жизнь? И из кого?

— Перестаньте! Перестаньте-е-е-е! — ввинтился в мозг звонкий, мощный голос, переходящий в странные вибрации, от которых заныли кости черепа, а всё тело будто парализовало. Я не мог управлять руками и ногами, чувствовал лишь, как кожу будто пронизывают сотни мелких иголок.

Демьяна тоже проняло — он выгнулся дугой, обхватывая руками голову и заорал в потолок.

Я не сразу разглядел за его спиной, чуть сбоку, тонкий силуэт Рады. Девушка была в светлой вышитой ночнушке — длинной, до колен. Стояла, выпрямившись и протягивая к нам руки в странной, напряжённой позе.

Нет, не стояла. Парила, зависнув невысоко над полом. Эдра не просто исходила из неё — она хлестала мощными концентрическими волнами, заполняя всё пространство комнаты. Под её давлением наши с Велесовым ауры съежились, будто опалённые пламенем лепестки. Сам Демьян, развернувшись, упал на четвереньки и пополз в сторону Рады, что-то рыча и протягивая к ней руки.

— Не… надо! — расслышал я. — Рада!.. Очнись! Очнись!!

Девушка вздрогнула, будто проснувшись, и наваждение мгновенно спало. Я успел разглядеть, как её аура быстро, будто в обратной перемотке, снова сворачивается в тугое плотное ядро.

В наступившей тишине самым громким звуком было хриплое сбивчивое дыхание Велесова. Огромный упырь дрожал, будто испуганный ребёнок, не сводя глаз с дочери. Сам я тоже, впрочем, чувствовал себя не лучше — сердце колотилось, будто сейчас лопнет, помятая шея болела так, что я с трудом мог дышать.

Рада, нетвёрдыми шагами приблизившись к Велесову, успокаивающе погладила его по взъерошенным, как волчий загривок, волосам.

— Всё в порядке, — прошептала она совсем другим голосом — уже привычным. — Я просто услышала, как вы сцепились. Испугалась, и… Дальше не помню…

Она вдруг обмякла и потеряла сознание. Рухнула бы на пол, но Велесов успел подхватить её на руки.

— Что с ней? — прохрипел я.

— Не лезь! — резко обернулся он, сверкнув клыками.

Вампир бережно унёс девушку в её комнату и пробыл там несколько минут. Я к его возвращению успел более-менее оклематься. Мог бы даже сбежать, но отбросил эту мысль. С какой стати мне бежать из собственной усадьбы? Да и вообще, разобраться надо, чего это старик так психанул.

Когда Велесов вышел из комнаты Рады, аккуратно прикрывая за собой дверь, я встал напротив него, скрестив руки на груди и вперившись в него злющим взглядом.

— Ты какой белены объелся, Демьян⁈ — процедил я.

— Молчи! — рыкнул было он, но тут же вздрогнул, оглядываясь на дверь в комнату Рады. Похоже, боялся её снова потревожить.

Оттеснив меня подальше от двери, он тихо прорычал:

— Кто ты такой?

— Сдурел, что ли? Сын твоего князя. Богдан.

— Врёшь! — оскалился он, показывая крупные желтоватые клыки.

Стоило больших трудов спокойно выстоять перед его яростным взглядом. Но у меня получилось — мы замерли на несколько мгновений лицом к лицу, и я продолжал смотреть ему прямо в глаза.

Он не выдержал первым. Отвернулся, нервно прошёлся из стороны в сторону, как рассерженный медведь в клетке. Нападать он уже не спешил. Да и в целом, эта его неожиданная атака была чем-то из ряда вон выходящим. Я привык видеть Демьяна очень сдержанным, осмотрительным, даже флегматичным. С чего он так взъярился-то?

— Да что с тобой вообще такое? — и искренним удивлением спросил я. — Объясни толком!

— Я с самого начала неладное заподозрил, — продолжил он. — Чуял в тебе волка. Слабые отголоски, ты хорошо их прятал. Да мне и самому не верилось. Ты ведь и правда на Аскольда похож, как две капли.

— Я и есть сын Аскольда!

— Фамильный Дар Василевских — Исцеление. А ты — Зверь. Волк. Упырь, как нас называют другие нефилимы. Сегодня там, на боях, этого было уже не скрыть.

— Даже если так. Что из того? Я всё равно сын Василевского!

— За дурака меня держишь⁈ — снова едва не сорвался Велесов. — Аспект у фамильного Дара не меняется. Даже через много поколений. А это? Тоже, скажешь, Аскольд тебе подарил?

Он кивнул на стол, указывая на стилет с волчьей мордой на рукоятке.

— Так ты из-за ножа так взъярился? — удивился я. — Я же рассказывал тебе про убийцу Аскольда. Стилет этот я у него подобрал. Понравился просто. Думал, продать потом, если деньги нужны будут. Но пока себе оставил.

— Продать? — презрительно фыркнул Демьян. — Гербовое оружие Стаи? Ты сам дурень, или меня за такого держишь?

Я со страдальческим видом вздохнул и примиряюще выставил перед собой руки.

— Демьян, послушай… Я ни хрена не понимаю, о чём ты. Давай сядем и спокойно всё обсудим. Только уж пожалуйста, без клыков и когтей.

Велесов тяжело сопел, буравя меня мрачным взглядом. Но, кажется, мне удалось зародить в нём сомнение. Уже кое-что. Драться с ним снова мне точно не хотелось бы. В этот раз Рада может и не спасти.

— Я тебе не врал, — настойчиво продолжил я. — Просто… Не совсем всё рассказал. Как и самому Аскольду. Но я не враг тебе, правда!

— И что же ты утаивал? И почему? — с подозрением нахмурившись, спросил Демьян.

— Ради собственной безопасности, — пожал я плечами. — Но я всё объясню. Мне ни к чему с тобой ссориться. Сказать по правде, после смерти отца мне, кроме тебя, и доверять-то некому. Он обещал, что ты поможешь.

— Легко ссылаться на мёртвых! — огрызнулся вампир.

Он снова прошёлся по комнате, не спуская с меня взгляда. Я стоял спокойно, дожидаясь, пока он, наконец, чуть остынет.

— Что ж, ладно, — подойдя к столу, Велесов тяжело опёрся на него кулаками. — Даю тебе последний шанс. Выкладывай всё. Только на этот раз без утайки! Кто ты такой на самом деле? И кто тебя подослал? Сумароков? Как Стая вообще меня выследила?

— Ох, и упрямый же ты, дед Демьян… — вздохнул я.

Сев за стол, сгрёб свои пожитки обратно в сумку и сдвинул её на край стола. Потом выжидательно посмотрел на Велесова и усмехнулся.

— Знаешь, в моём мире в таких случаях говорили — без поллитры не разберёшься. Так что давай, доставай своё пойло. Рассказ может быть долгим.

Демьян всё ещё глядел на меня волком, но после недолгих раздумий сдался.

Полчаса спустя мы сидели друг напротив друга, допивая бутылку травяной настойки, которую я про себя уже окрестил «таёжным виски». Я действительно рассказал ему всё — и про своё чудесное воскрешение, и про амнезию, и про воспоминания из прошлой жизни, про разговоры с князем, про подробности своего путешествия в Томск.

У самого Демьяна тоже выведал подробнее, из-за чего же это он так психанул.

— Ты упомянул какую-то Стаю…

— Да. В Стае я изгой. И потому, когда подумал, что тебя подослали волки… За себя-то я не боюсь, но вот Рада…

— Понимаю. Но говорю же — я вам зла не причиню. У меня, кроме вас, во всём этом мире никого. Да и что за Стая вообще?

— Что-то вроде… тайного ордена. Который объединяет таких, как я. Люди нас по-разному кличут. Кто-то упырями, кто-то вампирами, кто-то просто зверями. Ещё при Петре нас объявили вне закона.

— Почему?

— Много версий. Но я думаю, всё из-за власти. Аспект Зверя проявляется по-разному, но по сравнению с другими Аспектами у него есть немалые преимущества.

— Например?

— Мы, пожалуй, самые живучие из нефилимов. Убить матёрого волколака — та ещё морока. Порой даже отсечение головы не помогает. Пока эдра сохраняется в теле — мы можем воскреснуть.

— Хм… — задумчиво пробормотал я.

Повезло мне, конечно, тогда, в доме Аскольда, что я сразу вытянул эдру из тела чужака. Действовал чисто по наитию, но оказалось, что выбрал наилучший вариант.

— И с наследниками у нас нет сложностей, — продолжал Демьян. — Мы можем передавать свой Дар, обращая других людей, даже обычных. Так что дворянские династии, основанные волками, были бы куда крепче и многочисленнее любых других. Вот нас и стараются держать подальше от власти. Охотятся за нами. Истребляют. Всё для того, чтобы волки не набрали слишком большое влияние. Впрочем, из-за этого мы лишь стали ещё более сплочёнными.

— А ты-то чего не поделил со Стаей?

— Ох, это… Долгая история и давняя. Не время для неё сейчас.

Наконец, когда на дне увесистой толстостенной бутылки плескалась едва ли четверть, я рассказал о главном. О своём Даре.

Отреагировал Демьян странно.

Поначалу просто не поверил. И тогда в качестве доказательства я провернул небольшой трюк, который задумал давно, ещё после прослушивания лекции Кабанова. Я выпросил у него кусочек жар-камня — огненного эмберита. Велесов хранил их в здоровенном чугунном котле рядом с печью.

Камешек выбрал небольшой, с куриное яйцо, и довольно горячий — в руках его держать было сложно, разве что перекидывать с ладони на ладонь. Так что я положил эмберит на глиняную тарелку перед собой. Накрыл его ладонью, не касаясь, сконцентрировался…

Это было совсем не то же самое, что перенимать Дар у живого носителя, так что эффект наступил после довольно продолжительной паузы — я поначалу попросту не понимал, что конкретно делать. Но потом, когда нащупал нужный настрой, всё произошло легко и быстро. Осколок эмберита воспринимался, как некая ёмкость, наполненная сжатой, концентрированной эдрой. И я вытянул её, заодно и переняв Аспект Огня.

Эмберит, лишённый заряда, посерел и захрустел, покрываясь сетью глубоких трещинок. Я попробовал взять его в руку, но он вдруг рассыпался в мелкую труху, похожую на пепел.

Ещё некоторое время ушло на то, чтобы хоть немного освоиться с новой стихией. К Аспекту Зверя я уже успел более-менее привыкнуть и хотя бы в общих чертах понимал, как он устроен. Но энергия жар-камня поначалу застала меня врасплох. Всё тело охватило жаром и мелким болезненным покалыванием, кожа пошла красными пятнами, будто от ожогов. Мне пришлось постараться, чтобы приглушить влияние Аспекта на организм. И только после этого я смог выдать хоть какой-то визуальный эффект.

Фокус был простейший — вытянув перед собой руку ладонью вверх, я сосредоточился и зажег на собственных пальцах огонь. Настоящий, жгучий — нагретый воздух над ним подрагивал, на столе заплясали причудливые тени. Но при этом самому мне он не причинял вреда. По крайней мере, первые секунд десять. Потом кожу вдруг начало ощутимо припекать, и я затряс ладонью, погасив пламя.

Велесов, наблюдавший за всем этим, будто оцепенел, и во взгляде его сквозило странное чувство. Если бы я знал его похуже, то решил бы, что это ужас. Но сложно было представить себе, что этот здоровенный, как старый медведь, вампир может чего-то бояться.

Нет, это был не страх. Скорее что-то вроде благоговейного трепета.

— Пересмешник… — тихо, одним губами прошептал он.

— Что-что?

Встрепенувшись, будто очнулся ото сна, Демьян воззрился на меня с нескрываемой тревогой. Не выдержав, поднялся и прошёлся по комнате.

— Ты кому-то ещё рассказывал? — спросил он. — Аскольду? Бабе той в поезде? Или может, фокусы подобные показывал?

— Обижаешь. Я и тебе бы не рассказал, если бы ты на меня не начал думать всякое.

Чуть успокоившись, он сел обратно за стол и тяжело вздохнул.

— Ох, Богдан… Уж лучше бы ты и правда оказался волком. Или от отца Дар перенял.

Я беспечно пожал плечами.

— Ну, какой уж есть. Дар этот, конечно, имеет некоторые недостатки. Но в целом довольно полезный. Осваиваю вот потихоньку… Ну, чего ржёшь-то?

Слушая меня, Демьян и правда нервно рассмеялся, недоверчиво покачивая головой.

— Ты видно, и правда не от мира сего, парень. И до сих пор толком не понял, куда вляпался.

— Так объясни. Как ты там сказал — Пересмешник? Аспект такой? Редкий?

— Вроде того. Вообще, Аспектов не так уж много. По крайней мере таких, которые могут прижиться у людей. С дюжину. Может, чуть больше. Просто проявляются они очень по-разному, поэтому и считается, что двух одинаковых нефилимов не бывает.

— Хм. Вот оно что…

— Но давным-давно, когда ещё чудовища из Сайберии пёрли постоянно, а не как сейчас, набегами, ходили слухи об особых демонах. Их и называли Пересмешниками. Нефилимы боялись их, как самого дьявола. Правда, до сих пор непонятно, правда это, или только легенды. Я-то уверен был, что враки.

— А люди с таким Даром бывали?

— Может, и бывали. Но я о таких не слыхал. Оно и понятно. Даже если такой и объявился бы — его бы сожрали сразу же, пока Дар не успел развиться. Так что и тебе придётся скрываться, иначе не сносить тебе головы. Я это серьёзно, не усмехайся. Если нефилимы прознают — за тобой настоящую облаву учинят. Всех подтянут — и Охранку, и Священную дружину, и обычную полицию. И даже сами на охоту выйдут.

— С чего бы это? Это как со Стаей? Боятся конкуренции?

— Хуже, Богдан. Гораздо хуже, — невесело усмехнулся он. — Даже с волками нефы, наверное, рано или поздно договорятся. Но с таким, как ты — никогда.

— Да почему⁈ — воскликнул я чересчур громко. Выпитое всё же давало о себе знать — в голове шумело, язык здорово заплетался.

Велесов шикнул на меня, оглядываясь на комнату Рады. Придвинулся ближе и прошипел:

— А ты до сих пор не понял? Ты — угроза для всех них. Угроза самому их миру.

Хоть мы и были одни в комнате, Велесов подался вперед, наклоняясь к самому моему уху. И проговорил тихим, вкрадчивым голосом фразу, от которой у меня невольно дрожь пробежала по хребту. До меня, наконец, дошло.

— Пересмешник — это ведь идеальный убийца нефилимов.

Новосибирск

январь-февраль 2023