Сайберия

Глава 1

Холодные зеленоватые волны тяжело плескались за бортом, больше похожие на густой кисель, чем на жидкость. Местами в них, будто клецки в супе, плавали серые комки льда. Винты нашей посудины, вращаемые шумным паровым двигателем, с ощутимой натугой врезались в толщу воды, оставляя позади белёсый пенный след. Двигались мы раздражающе медленно, и порой мне казалось, что всё-таки затея отправиться в Самусь по реке была не самой удачной.

Впрочем, менять что-то уже было поздно. Да и хозяина баркаса винить было не за что — он и так выжимал из этого ржавого корыта максимум, особенно если учесть, что шли мы с серьёзным перегрузом. А перегруз возник из-за того, что состав нашей маленькой спасательной экспедиции сильно расширился. Из своей вылазки с Путилиным я вернулся домой в самый разгар грандиозной ссоры. Ор стоял такой, что стёкла в окнах дребезжали — Варя кричала на братьев, Демьян — на Раду, Полиньяк — на Варю, братья — на Полиньяка. Сходу сориентироваться в этом многоугольнике было сложно, да я и не пытался — рявкнул в итоге на всех, присовокупив давление Морока.

Это сработало, но ненадолго. Главным предметом спора по-прежнему было то, кому ехать выручать отца Вари, а кому оставаться дома. К моему удивлению, в Самусь собралась уже даже Рада. Ну, ладно Демьян, но она-то куда?

Хотя, на самом деле, дилемма была нешуточная. После того, что произошло ночью, особняк тоже был не очень-то безопасным местом. А вдруг Стая придёт мстить за своих вожаков? Или спектакль с вывозом Беллы не сработает, и к нам заявятся «молотовцы»? Да и вообще, мало ли что может случиться, пока нас не будет?

В итоге, проспорив до самого обеда, мы пришли к общему мнению, что ехать нужно полным составом. Я пытался уговорить остаться хотя бы Полиньяка — чтобы тот приглядел за рабочими и передал послание Путилину, когда тот вернётся. Но Жак отказывался наотрез, и я в конце концов сдался. Будем надеяться, что вся эта вылазка не займёт много времени. Может, нам вообще повезёт и обернёмся сегодня же к ночи.

Хорошо хоть с баркасом никаких заминок не случилось — отплыли мы без промедления, отчалив от небольшой пристани в устье Ушайки. До Самуси по воде даже при нашем перегрузе — часа три ходу, так что должны добраться засветло. Главное теперь — продержаться эти три часа, что оказалось не такой уж простой задачей.

Мало того, что семейное выяснение отношений между Колывановыми продолжилось и в пути, а у Полиньяка от качки вдруг разыгрался приступ морской болезни. Так ещё и подопечные Ильи — три здоровенных полуволка — тоже не очень хорошо переносили транспортировку по воде и, несмотря на все уговоры хозяина, время от времени принимались дружно подвывать, чем вносили свой весомый вклад в общую нервозную обстановку.

Островком спокойствия был только ещё один питомец Ильи — какая-то разновидность совы с серо-белым оперением и огромными полусонными глазищами — который сидел, нахохлившись, на крыше каюты, таращась на всех с презрительной мордой. Как чуть позже пояснил Илья, это неясыть, зовут его Пухляш, и в светлое время суток он обычно не в духе.

В целом, если бы не нервозная обстановка на борту и не промозглая погода, путешествие по реке было даже интересным. Места вокруг были суровые, но по-своему живописные — мы плыли между заросших густым лесом берегов, мимо каменистых вытянутых островков, разделяющие русло на два, а то и три потока, мимо небольших деревенек со старыми дощатыми причалами, у которых покачивались разномастные лодки.

Как объяснил хозяин баркаса — хмурый бородатый мужик с красным распухшим носом, выдающим в нём заядлого пьянчугу — судоходный сезон на Томи обычно заканчивается к середине ноября. К этому времени уже начинаются серьёзные морозы, из-за которых лёд на реке быстро нарастает. Крупные корабли, способные пробивать ледяную корку, ещё курсируют какое-то время, но к середине декабря река уже точно превращается в санный путь — по льду передвигаются на собачьих или конных упряжках.

В Самусь капитан взялся плыть только после некоторых уговоров, сдобренных аж тремя пятирублевыми бумажками.

В пути мы с ним разговорились — я залез к нему в крохотную рубку, где он, орудуя деревянным колесом с кучей рукояток по периметру, рулил судном, попыхивая при этом здоровенной самокруткой из газетной бумаги. Здесь у него было даже по-своему уютно, если притерпеться к дерущему глотку табачному дыму.

— А чего в Самусь-то не хотел плыть, дядь Степан? — спросил я.

— Не плыть, а идти! — буркнул он. — Плавает только эт самое…

— Ну, понял, понял, извини. Так как там вообще? Что за деревня, можешь рассказать?

— Могу, что ж не могу-то… Я туда раньше часто наведывался, особенно по молодости. Зазноба там у меня была, значится. Дочка бортника. Справная девка была, с вот такенными этими самыми…

Он, умилившись воспоминаниям, свободной рукой очертив в воздухе нечто округлое.

— Я ещё шутковал — это тебя, Любаня, не пчёлы ли накусали-то?

— Ну, а сейчас-то там чего?

— Сейчас… Неладное там что-то деется последние пару лет, — нехотя признался он. — Деревня-то большая, зажиточная. И лесопилка там, и коптильни, и пасеки, и чего только нет. Церковь своя даже раньше была. И даже гарнизон небольшой стоял. Казармы до сих пор остались, но их больше под склады используют.

— А что неладного-то?

— Да как сказать… — неопределённо пожал он плечами. — Люди там частенько пропадать начали. Вон, в конце августа — эт самое, аж несколько трупов нашли в лесу, вроде как тварь какая-то из тайги подрала. Потом ещё столичный хлыщ какой-то из Священной Дружины туда ездил, разбирался. Но так ничего и не раскопал.

— А про Осокорь слышал чего?

Он искоса взглянул на меня, затянулся покрепче, так что на кончике самокрутки затрещал алый огонёк.

— Да, был там такой… деятель. Меркулом его кликали. Всё про какое-то защитное древо талдычил. Которое от таёжных тварей обережёт. Поначалу-то его никто особо не слушал, но потом втянулись многие. Какую-то херабору плели из веточек, в лес ходили, дары тому дереву приносили. Тьфу, срамота!

Он, приоткрыв окошко, сплюнул наружу, удивительно точно и далеко — так что плевок, перелетев через борт над самой головой Полиньяка, ухнулся в воду. Жак у борта устроился не случайно — его, похоже, опять тошнило.

— Секта то есть? — уточнил я. — И что же, верили ему, проповеднику этому? Что он и правда защитит от чудищ?

— Эх, вашблагородие… — хмыкнул дядя Степан. — Когда живёшь вот так, в лесу, на отшибе, будешь готов молиться хоть богу, хоть чёрту, лишь бы тебя лихо стороной обошло. Всякое в наших края случается…

Затушив окурок цигарки в массивной железной пепельнице, он добавил:

— Верили, конечно. Несколько лет он там хозяйничал, много кого сманил. Оно и правда жила Самусь спокойно какое-то время, даже русалок не видно было года три, хотя они вдоль реки частенько шалят. Но потом как-то наоборот, всё чаще стали твари всякие из тайги лезть. И с кажным разом, эт самое, всё чаще. И вот в итоге самого этого Меркула не то упыри задрали, не то кто пострашнее.

— Иронично…

— Ага. Обхохочешься! — буркнул капитан.

— И теперь после Меркула кто у них староста-то?

— Почём мне знать? И староста-то в деревне прежний. Меркул над осокорцами своими верховодил, но жил даже не в самой Самуси, а где-то на отшибе, в тайге. Говорят, ещё по нескольким окрестным деревням ходил.

— А где именно жил? Может, рядом с этим их древом?

— Да откуда ж мне знать? Но вообще… — он задумчиво поскрёб бороду. — Да, тополь этот где-то неподалёку от деревни, пешком можно добраться. Дальше к северу, за заброшенной мельницей. Только там дебри такие, что не продерешься. Но вроде как и указатели есть. Ну, для своих, которые понимают.

— Что за указатели?

— Я ж тебе говорю — эти осокорцы мастырят… — он, на пару секунд отпустив рулевое колесо, изобразил руками в воздухе какую-то причудливую конструкцию. — Из веток всяких, шишек, рогов разукрашенных. И на дома развешивают, и вокруг деревни, и на тропах в лесу.

— Что-то вроде оберегов?

— Вроде того. Кто ж их разберёт. Я в это не лез никогда. Вообще, как я разумею — не дело это для православного, всякую такую пакость делать. Лучше бы частокол укрепляли да церковь старую восстановили. Церковь там раньше была такая, что богомольцы даже из Томска туда ездили. Чудотворная! Сгорела потом, жалко…

Услышав о церкви, я невольно отвлёкся на воспоминания о сегодняшнем знакомстве с отцом Серафимом. Впечатления ещё были свежи и слишком яркие, чтобы быстро забыться.

Что это вообще было? К выражениям типа «святая земля» я привык относиться исключительно как к фигуре речи. Да и проезжая мимо храмов в центральной части Томска, ни разу не сталкивался с тем, что увидел в той старой невзрачной на вид церкви. Похоже на то, что этот отец Серафим, да и его предшественники, каким-то образом концентрировали эдру вокруг этого здания и преображали её в особый Аспект. Однако при этом делали этого не при помощи Дара, а как-то иначе.

А ещё, как упоминал Путилин, именно монахи владеют секретами обработки синь-камня, да и вообще много чего мастерят для Священной Дружины. Наверняка это всё как-то взаимосвязано…

— Вон там, по правую руку, островок обогнём, за ним сразу ещё один — и уже будет ваша Самусь, — указал капитан. — Версты две осталось. Вон уже, кажись, и дым печной видно. Только что-то больно жирные столбы-то…

Я выбрался из рубки и присоединился к остальным. Под рокот мотора и плеск винтов мы тревожно всматривались вдаль, нетерпеливо прохаживались по палубе. Пока мало что можно было разглядеть — обзор загораживал длинный вытянутый островок между нами и правым берегом реки.

Илья, средний из Колывановых, сидел чуть поодаль от нас, и происходящее за бортом его, кажется, не интересовало. Он, прислонившись спиной к внешней стенке надстройки в задней части баркаса, запрокинул голову и прикрыл глаза, руки его расслабленно покоились на коленях. Тем удивительнее было то, что, посидев так пару минут, он встрепенулся и, подойдя ко мне, сказал:

— Неладное там. Пожары. Несколько изб горят, но людей не видно. И… кажется, трупы на улицах.

Его сова, мягко хлопая крыльями, вдруг спикировала откуда-то сверху и уселась ему прямо на плечо.

— Это тебе Пухляш рассказал? — недоверчиво усмехнулся я.

— Вроде того, — буркнул Колыванов, без всякого намёка на шутку. — Но дело верное.

Вскоре мы и своими глазами увидели, что Илья был прав. Столбы дыма, что были видны с реки еще за пару километров, поднимались не от печных труб, а от догорающих изб — несколько домов на южной стороне деревни сгорели дотла. При этом сама деревня выглядела безлюдной. Никто не торопился тушить пожар, хотя огонь в одном месте был ещё довольно высоким и грозил перекинуться на соседние здания.

Наш баркас, покачиваясь на волнах, медленно подплывал к причалу. Сходни располагались на северном конце посёлка и представляли собой довольно мощные бревенчатые конструкции, далеко отступающие от берега. Дядька Степан мастерски подрулил вплотную к мосткам — так, что баркас лишь легонько ударился в причальное бревно кранцами, висящими по правому борту.

Псы Ильи первыми сиганули за борт, будто только и ждали возможности побыстрее покинуть качающуюся на волнах лодку. Они, будто по команде, рассредоточились, разбегаясь в три стороны и нюхая землю. Хотя почему «как»? По моим наблюдениям, средний Колыванов управлял своей маленькой стаей без всяких команд и жестов. Видимо, это часть его Дара.

Следом за собаками на брёвна пирса спрыгнул сам Илья, потом Нестор и Данила. Дядя Степан, выбравшись из рубки, прикрикнул:

— Ну куда торопитесь-то? Сейчас пришвартуюсь да сходни спущу, как полагается.

— Мы осмотримся пока, — бросил через плечо Нестор.

Троица поспешила к деревне, и я не стал их задерживать. В конце концов, кому поручить разведку как не бывалым охотникам, которые в тайге — как рыба в воде. Сам я задержался, протягивая дядьке Степану еще несколько купюр.

— Это ещё чего? — нахмурился он.

— Вдвое больше дам, если дождёшься нас.

— Хм… И долго вас ждать прикажете? — с сомнением оглядываясь на дымящееся вдалеке пожарище, проворчал он. Оглянулся на Демьяна в поисках поддержки.

— Сам видишь — что-то тут неладно. Мы проверим, своего человека поищем. И к ночи, даст бог, вернёмся. На крайний случай — завтра.

— Вам сходить на берег необязательно, — добавил я. — Да и причаливать тоже. Можете хоть на реке якорь бросить, если так безопаснее. Но когда мы закончим, очень хотелось бы иметь транспорт, чтобы смыться отсюда побыстрее.

Чуть помедлив, капитан согласился и, подождав, пока мы покинем судно, поднял сходни.

— Я далеко отходить не буду, — выкрикнул он. — Вон у того островка причалю, подожду. Если что, подходите к берегу, сигнал подайте. Вас оттуда хорошо видно будет. Бинокля у меня есть, если что.

Он постучал пальцем по старому исцарапанному биноклю, висящему на шее.

И всё же, когда баркас отошёл от берега, стало немного неуютно. Особенно это было заметно по Полиньяку. Тот после речной качки был слегка зеленоватого цвета и кажется, в целом уже и не рад был, что попёрся с нами. Я уж и не знаю, что его на это подвигло — похоже, исключительно упрямство и стремление что-то доказать братьям Вари.

Впрочем, он уже большой мальчик, да и вообще, пусть уж за него сама Варя и беспокоится. Меня больше волновала Рада. Взять её с собой показалось меньшим из зол. После той истории с Грачом Демьян вообще опасался оставлять её дома без защиты. И я его прекрасно понимал. Несмотря на чудовищную силу, скрывающуюся в ней, Рада всё же оставалась хрупкой девчонкой, которую хотелось уберечь.

Впрочем, держалась она пока вполне уверенно, уж точно получше Полиньяка. А ещё — ей очень шло её плотное серое пальто с пышным меховым воротником и высокие кожаные сапожки, тоже с меховой опушкой.

— Эгей! Есть кто живой? — расслышал я вдалеке окрик Нестора.

Активация Боевой Формы будто повернула воображаемые переключатели в положение «максимум». По телу пробежали бодрящие покалывающие разряды, сырой морозный воздух наполнился новыми звуками и запахами, которые я не различал только что. И многие из них мне сходу не понравились.

Сквозь разносящийся на сотни метров запах дыма пробивался отчётливый запах крови и горелого мяса.

— Не отставайте! — бросил я остальным и побежал за Колывановыми.

Самусь действительно оказалась довольно большой деревней — пожалуй, не меньше тридцати добротных бревенчатых домов плюс куча вспомогательных построек. От подступающего вплотную леса их отделял общий забор — частокол из толстых заострённых брёвен, этакой подковой прижимающий посёлок к реке. Имелось даже что-то вроде сторожевых башен — в двух местах над частоколом возвышались укреплённые площадки, на которые можно было подняться по лестницам.

В южной части посёлка — как раз где прошёлся пожар — в частоколе были сделаны здоровенные распашные ворота, за которыми виднелась колея грунтовой дороги, хоть и довольно размытая дождями последних дней. Сами ворота были сломаны, и видок у них был такой, будто их таранили бульдозером.

Впрочем, это было недалеко от истины.

— Вот это зверюга! — удивлённо воскликнул Полиньяк, догоняя остальных. — Это что же, мамонт⁈

— Не совсем, — отозвался Нестор, подходя к лохматой туше вплотную. — Носорог.

Чудовище и правда было колоссальных размеров. Весом, пожалуй, тонны на три, а то и на четыре, покрытое густой бурой шерстью, наполовину обгоревшей. Вонь горелой шерсти и мяса стояла такая, что глаза слезились, а в горле начало першить. Псы Ильи кружили вокруг туши на небольшом отдалении, ощетинившись, как рассерженные коты, и время от времени рычали.

Я, прикрывая нижнюю часть лица рукавом, обошёл тушу слева и разглядел уродливую приплюснутую башку, увенчанную на рыле мощным конусовидным рогом длиной метра в полтора.

На африканского носорога этот лохматый увалень был похож лишь отдалённо. Скорее на какую-то ископаемую версию. А ареол эдры, сохранившийся даже вокруг трупа, указывал на то, что это не просто зверь, а Зверь с большой буквы. Изменённый.

— Поначалу стреляли в него из обычных ружей, — присев на землю и подняв одну из валяющихся гильз, неодобрительно покачал головой Илья. — Может, думали отпугнуть.

— Или слишком понадеялись на забор, — мрачно добавил Нестор.

— Угу. Глупее и придумать сложно…

— Почему? — робко спросил Жак.

— Потому что носороги жутко тупые, жутко настырные и жутко мстительные.

Нестор тем временем подошёл к туше вплотную и коснулся одного из длинных железных штырей, торчащей у чудовища из загривка.

— А вот гарпуны — уже затея получше. Такую дуру только так и можно взять — всадить в него побольше таких пырялок и дождаться, пока кровью истечёт.

— А почему он обгоревший-то? — вмешался уже я.

— Судя по всему, жар-камень рванули. Опять же — либо отпугнуть пытались, либо думали, это его убьёт.

Илья лишь сокрушённо покачал головой и, не поднимаясь с корточек, окинул взглядом улицу.

— Но вместо этого он обезумел и начал сносить всё на своём пути. Что может быть хуже бешеного носорога? Только если он ещё и горит!

— Да, похоже на то, — кивнул Нестор. — И пожар устроил, и людей перепугал. И, похоже, без жертв не обошлось. Вон пятна на земле видите? Тоже кровь. И…

Он принюхался.

— Кажется, человеческая.

— Эй! — окликнул нас Данила.

Младший Колыванов, отделившись от нас, осматривал другую часть деревни. Теперь рядом с ним, семеня и втягивая голову в плечи, бежал полноватый мужик в кожаной куртке нараспашку и мятом сером картузе.

— Уф, ну слава богу! — с опаской оглядывая на труп чудовища, неожиданно тонким голоском воскликнул он. — Сдохла, наконец, образина!

— Да, судя по всему, не меньше часа назад, — хмыкнул Илья, выпрямляясь. — А вы кто будете?

— Мысков я. Николай Макарыч, — окидывая нашу разношёрстную команду внимательным и несколько испуганным взглядом, представился мужик. — Вроде как староста я…

— Вроде как? — насмешливо переспросил Илья.

Староста ещё больше сжался, стащил с головы картуз и вытер им взмокший, несмотря на холодную погоду, лоб.

— Да староста, староста. А этот нечисть волосатая и правда исдохла? А то он уже раз так упал и валялся. Кондрат вон к нему подобрался, хотел добить, и…

— Сдох, сдох, — буркнул Нестор, для верности пнув тушу сапогом. — А где все-то? Попрятались, что ли?

— Известное дело — схоронились по хатам, — закивал староста. — Ночью эта тварь появилась, ломиться начала прямо через деревню. Хорошо ворота заперты были, удержали её немного. Мужики-охотники собрались, кто с чем. Уж чего только супротив этого поганища не придумывали…

— Да уж мы видим… — покачал головой Нестор.

— И что же, с ночи по домам сидите, что ли, ждёте, пока чудище сдохнет? — уточнил Илья со смешком.

— А ты позубоскаль ещё! — неожиданно огрызнулся староста. — Мы столько страху натерпелись! Уж сколько я здесь живу — ни разу такую здоровенную тварь не видал. Не думал даже, что такие у нас не водятся…

— Так ведь и правда не водятся, — пожал плечами Нестор. — Издалека приперся гость наш. Я таких видел только на северо-востоке, далеко за Ачинским острогом. Там, где открытых пространств больше. Им же простор нужен, в тайгу они особо не лезут…

— А вы-то кто будете? — наконец, придя в себя, спросил староста.

— По делу мы тут, — ответил за всех Нестор. — Отца ищем. Влас Колыванов. А ещё дядька наш, тоже на днях к вам поехал, да запропал. Пётр Глухов. Он к вам вроде как наведывался раньше за шкурами.

— Так это, Пётр Алексеич-то? Конечно, знаю! Только это… Уехал он уже. А батюшку вашего, извиняюсь, не видели.

Повисла пауза, которую я тут же припечатал коротким, но веским словом.

— Врёт.

С момента появления старосты я приглядывался к нему под Аспектом Морока, и то, что я видел, мне категорически не нравилось. Мужик и правда был перепуган, и похоже, это было затяжное состояние. Но ещё — он что-то отчаянно скрывал, и появление гостей в деревне его пугало ещё больше. А ещё — он то и дело поглядывал в сторону сломанных ворот, на дорогу, будто ожидал кого-то.

От моего замечания он дёрнулся, будто получив пинка под зад, и попытался было изобразить возмущение. Но тут ему на плечо легла тяжеленная лапища Данилы, широкая, как лопата.

— Да ты не боись, Николай Макарыч, — прогудел младший. — Ты расскажи толком — что видел, что знаешь. Куда дядька Пётр уехал-то? Дома в Томске он не появлялся…

Староста затравленно огляделся, но поддержки ему ждать было неоткуда. В окнах ближайших домов временами можно было заметить движение, но выходить наружу пока никто не спешил. Да и вообще, деревня по-прежнему выглядела вымершей. Даже собак видно не было.

— Так это… Не домой он уехал. Он…

— Ну? Говори, говори, Николай Макарыч, не томи! — поторопил его Илья. — Мы торопимся.

— Вам бы и правда поторопиться, — проворчал Мысков, постепенно переходя на неразборчивый полушёпот. — Идите своей дорогой, не задерживайтесь тут. Особенно до ночи. В гиблое место Самусь превратилось, истинный вам крест. Многие уже отсюда уехали за последнее время. Мне самому-то деваться некуда, но будь моя воля — бросил бы всё и тоже в город сбежал…

— Да ты не отвлекайся, папаш, — поморщился Илья. — Мы ж тебя не о том спрашиваем. Где Глухов?

— С осокорцами ушёл, — сглотнув, выпалил староста. — Позавчера ещё. Они собирали всех, кто вызовется. Ихняя главная собирала помощь по всей округе, говорила, что зов с каждой луной всё сильнее будет, и чтоб остановить его, надо какой-то там круг выстроить. К полнолунию хотела успеть. А полнолуние — оно… Вот как раз сегодня ночью и было то.

— Главная? — переспросил я. — Кто-то на замену Меркула у них появился?

— А… Ну да. Недавно, с неделю назад. Откуда появилась — бес её разберёт. Вроде не местная. Хотя кто-то из стариков говорит, что вроде как видал её уже когда-то. Она Меркула искала, а когда узнала, что он погиб…

— Так, а с отцом нашим что? — перебил его Нестор. — Вчера он днём должен был к вам приехать. Он как раз Глухова искал.

— Д-да, я понял про кого вы, — испуганно закивал староста. — Похож на вас, только постарше… Он приехал с почтовой машиной. Машина еще застряла там в колее, они с шофёром пешком дошли, чтобы мужиков позвать, вытащить…

— Ближе к делу! — прорычал Нестор.

— Заночевать ему здесь пришлось. И… Зов его утащил, — выдохнул староста.

— Что за зов-то такой? — спросил уже я.

— Из тайги. Он на всех действует. На зверей сильнее, чем на людей. Всех собак, кошек — давно уже из деревни утащил. А людей… По-разному каждый раз. Но тех, у кого Дар есть — утягивает точно. А батюшка ваш — он… В общем, ушёл он.

— Да куда⁈ — рявкнул Нестор.

— Знакомо куда. К чёрному тополю. И вам бы надобно уходить отсюда засветло, если не хотите вслед за ним сгинуть. Зов этот по ночам идёт. И похоже, осокорцы-то унять его уже не могут. Не справилась та баба. Два дня от неё вестей нет. Сгинула уже тоже, поди. Хотя обещала вернуться…

Он снова взглянул на дорогу за разбитыми воротами.

— Значит, так, папаш, — угрюмо сказал Нестор, подходя к старосте вплотную. — Мы никуда не уедем. А ты нам покажешь, где это ваше дерево.

— Да вы что! — староста дёрнулся так, будто на него плеснули кипятком. — Я туда не пойду!

— Просто дорогу покажешь, и всё, — максимально добродушным голосом предложил Данила, не убирая с его плеча своей ручищи.

— Да не знаю я дороги! Сроду с осокорцами дела не имел. И не зря! Вот чуяло моё сердце — до добра эти безбожники не доведут!

Увы, в этот раз он, похоже, говорил правду. Мне пришлось даже вступиться за бедолагу, потому что Колывановы, кажется, всерьёз собирались на него надавить.

— Ладно, ладно, Николай Макарыч, успокойтесь! Никуда мы вас не потащим, тем более на ночь глядя. Но и не уедем отсюда, пока не найдем тех, за кем пришли. Для начала хотим опросить других жителей деревни. Если вы не возражаете.

Вид и тон у меня и моих спутников был такой, что староста и не подумал возражать. Наоборот, затряс головой, торопливо соглашаясь.

— Хорошо-хорошо, как изволите! Правда, не знаю, захотят ли люди с вами говорить. Мы за последние дни столько натерпелись…

— А мы вежливо попросим, — мрачно пообещал Нестор.

— Н-ну хорошо. Правда, про древо вам вряд ли кто скажет из тех, кто в деревне остался. Все, кто что-то знал, с осокорцами и ушли. Но, может, всё-таки кто-то вернётся… С утра ждём.

Он снова оглянулся на ворота, но на этот раз лицо его озарилось тревожным ожиданием.

— Вроде едет кто? Нет?

— Да! — обернувшись, кивнул Илья. Псы его тоже насторожённо вытянулись, нюхая воздух.

— Едут! — завопил староста. — Наши едут!

Неподалёку тут же, словно ожидая сигнала, хлопнула дверь избы, потом ещё одна. На улицу начали высыпать люди — по одному и целыми группами. Буквально минуту спустя у ворот образовалась уже целая толпа деревенских. Большинство просто глазели — на дорогу, на обугленную тушу носорога, на нас. Но несколько мужиков занялись делом — облепив створку сломанных ворот, начали оттаскивать её в сторону, чтобы не загораживала проезд.

Наш отряд, сгрудившись чуть в стороне от деревенских, тоже наблюдали за прибытием гостей, пока решив не вмешиваться. Это была странная процессия — десятка два измождённых, грязных, оборванных людей, в основном пеших, за исключением нескольких всадников, едущих позади. На лошадях, похоже, ехали раненые, да и среди пеших их было немало — наскоро перевязанных каким-то тряпьём, а то и просто с исцарапанными, залитыми подсохшей кровью лицами.

Некоторые деревенские — в основном женщины — выбегали за ворота навстречу этому отряду, голосили, бросались обнимать кого-то из вернувшихся. Плач, испуганные и радостные крики доносились примерно в равных пропорциях, подпитывая и без того нервную обстановку.

Взгляд мой выцепил из толпы странного всадника, следовавшего в самом конце процессии. Поначалу из-за того, что сам конь показался странным — слишком здоровым, нескладным, с вытянутой мордой. Приглядевшись, я понял, что это лось. Не то самка, не то самец, сбросивший рога. На нём верхом ехала темноволосая женщина, вместо шапки её голову покрывала лишь широкая лента на лбу.

Как только я увидел её, в душе что-то шевельнулось, и вся остальная процессия для меня перестала существовать — я смотрел поверх человеческих голов только на неё, по мере приближения пытаясь разобрать черты лица. Хотя в глубине души уже понимал, кто это, хотя и не решался признаться самому себе.

Пока рядом не раздалось приглушённое рычание Демьяна, процедившего сквозь зубы:

— Дарина⁈ Что эта ведьма здесь делает?

Глава 2

Мать настоящего Богдана не раз всплывала в моих воспоминаниях, но странное дело — я всерьёз никогда не задумывался, жива ли она и где находится. Память возвращалась очень постепенно и, как назло, большинство сцен касались раннего детства. Чем ближе к настоящему моменту — тем непрогляднее тьма. Какие у Богдана были отношения с матерью? Как он в итоге узнал об отце? Почему приехал в Демидов один? Сам Аскольд об этом не говорил, и выведать у него я тоже ничего не успел.

Поэтому за приближением всадницы я наблюдал с некоторой тревогой. Никакие сыновьи чувства у меня, конечно, не взыграли, да и в целом из-за располосованной шрамами спины отношение к этой женщине у меня было скептическим. Что же за мать такая, что ставит эксперименты над собственным ребёнком?

Но ещё больше беспокойства вызывал Велесов. Я даже не глядя на него чувствовал кипящий в нём гнев. Обернувшись, предупреждающе поднял ладонь.

— Демьян, только давай успокоимся. Я сам с ней поговорю.

Он не ответил, лишь нахмурился ещё больше, выступая вперёд, чтобы заслонить собой Раду. Девушка смотрела на него с удивлением и беспокойством.

Большая часть отряда, пришедшего из леса, уже прошла через ворота. Сама Дарина спешилась сняла со своего необычного скакуна седло и какую-то хитроумную плетёную штуковину с морды. Животное на несколько мгновений замерло, будто в изумлении, а потом ломанулось с дороги в лес, прямо через кусты.

Занятно. Лось-то похоже, дикий. Если такую зверюгу вообще можно приручить.

Шаманка, хоть и шла в толпе, выделялась в ней, будто цветная курица в стае белых. И если остальных членов отряда деревенские встречали с радостью и слезами, то на неё даже, кажется, старались не смотреть. Впрочем, непохоже было, что её это волнует. Она хоть и выглядела уставшей и подавленной, держалась прямо, гордо вскинув подбородок — стройная, высокая, несгибаемая. Несмотря на перепачканную и местами порванную одежду, в ней было что-то аристократическое. И дело было не только в ярком ореоле Дара, заметном издалека.

А ещё нельзя было не признать, что она красива. Нестандартной, немного экзотической красотой — в этих высоких скулах, иссиня-чёрных волосах и раскосом разрезе глаз чувствовалось что-то восточное, от сибирских аборигенов. И она почти не изменилась по сравнению с тем образом, что всплывал в детских воспоминаниях Богдана. Сейчас ей явно глубоко за сорок, а может, и за пятьдесят. Но ни по лицу, ни по фигуре ей не дашь и тридцати пяти.

Взгляд её, наконец, остановился на мне, через несколько мгновений вспыхнула искра узнавания.

— Богдан⁈

Знакомый голос всё же заставил сердце ёкнуть, но я постарался не подать виду. Дарина же, растеряв вдруг всю свою царственность, всхлипнула и устремилась ко мне, не разбирая дороги. Не успел я и опомниться, как она бросилась мне на грудь, вцепившись в мою одежду неожиданно сильными пальцами.

Вблизи её аура выглядела довольно необычной, будто бы многосоставной. Всё дело было в многочисленных украшениях, на шее, в волосах, на запястьях. Каждая бусина, каждый амулет обладал собственной силой. Теперь я уже достаточно разбирался в таких вещах, чтобы понять, что это устойчивые магические конструкты, заякоренные на физические носители. Да и Аспект Дара матери тоже не вызывал сомнений. Я называю его Конструктором, Албыс — Духом Ткача.

— Наконец-то… — глухо прошептала она. — Как же я волновалась…

Запах её волос разбередил какие-то глубоко скрытые воспоминания, и я волей-неволей поддался им, на несколько мгновений снова почувствовав себя тем драчливым мальчишкой, которому Дарина обрабатывала царапины, попутно читая нравоучения. Пусть это и не мои воспоминания, и не моя прошлая жизнь, а настоящего Богдана.

Впрочем, это спорный вопрос. У меня слишком много общего с прежним Богданом, чтобы считать его просто посторонним человеком, у которого я, сам того не желая, позаимствовал тело. Чем больше воспоминаний ко мне возвращалось, тем больше я убеждался, что он — это я, просто родившийся в этом мире. Ну, или я — это он, тут уж как посмотреть…

— Что… ты здесь делаешь? — кашлянув, чтобы избавиться от кома в горле, спросил я.

— Это… долгая история, — чуть отстранившись от меня, она торопливо вытерла заблестевшие от слёз глаза. — Я расскажу, но для начала нужно помочь этим людям. Многие ранены…

Братья Колывановы покинули группу и обступили какого-то угрюмого чернобородого мужика в длинном пальто с разодранным рукавом. Судя по донесшимся до меня обрывкам фраз, это и был тот самый дядька, в поисках которого их отец поехал в Самусь. Судя по ауре, он тоже был Одарённым, с Аспектом Зверя. Правда, довольно слабеньким.

Ну, отлично. Хоть этот нашёлся.

— Думаю, ими есть кому заняться, — проворчал я. — Но ты права. Надо зайти куда-нибудь в дом, обогреться. Мы сюда три часа по реке плыли, продрогли, как собаки.

Это правда — мы хоть и постарались одеться потеплее, но на баркасе было жутко холодно, и ветер с реки пробирал до самых костей. Особенно тяжко пришлось Полиньяку. И немудрено — собственно, он был единственный обычный человек во всей нашей компании. Ну что ж, сам напросился.

— И ты здесь… — взглянув на Демьяна, спросила Дарина. Голос её мгновенно изменился — в воздухе будто ледяным ветром повеяло. — А это…

Она взглянула на выглядывающую из-за плеча Велесова Раду, и глаза её вспыхнули.

— Это ведь она… Она жива⁈

— Не смей даже приближаться к ней, ведьма! — прорычал Демьян, не пряча клыков.

— Кто это, папенька?

Дарина печально улыбнулась.

— Он тебе не отец, девочка. Он украл тебя у меня.

— Заткнись! — уже в голос рявкнул вампир, и я едва удержал его, когда он ринулся на шаманку. Пришлось преградить ему путь, и мы сцепились, схватив друг друга за грудки. Пришлось переключиться на Боевую форму, но даже это не особо помогло — мы с Демьяном были в разных весовых категориях, так что он, несмотря на моё сопротивление, продвигался вперёд, а я буксовал сапогами по грязи. На нашу стычку даже начали оборачиваться деревенские.

Рада и Варя не растерялись — тоже вцепились в Демьяна, повисли у него на плечах.

— Демьян, успокойся! Успокойся, слышишь? — тоже рыча, но больше от напряжения, процедил я.

— Я не причиню ей вреда, — отшагнув назад и примиряюще подняв ладони, проговорила Дарина. — Напротив — ты не представляешь, как я рада, что она тоже выжила! Я ведь считала, что всё потеряно. Но сейчас, раз они оба живы…

— Лучше замолчи… — задыхаясь от ярости, перебил её Демьян. — Ты её больше не получишь. Она не твоя кукла! И своё колдовство оставь при себе!

— Старый дурак! — раздражённо мотнула головой мать. — Это огромная удача, что она вообще выжила без этого моего колдовства! Ты мог погубить её, как ты не понимаешь? Ты же понятия не имеешь, что я в неё заложила…

В ответ Демьян зарычал уже совсем по-звериному, лицо его исказилось прорывающейся трансформацией. Пришлось, переключившись на Морок, надавить на него ментально, иначе переполошил бы всю деревню.

— Спо-кой-но… Прошу тебя, Демьян!

Глаза вампира постепенно погасли, меняя цвет с тигрового жёлтого на обычный. Выдохнув, он отступил назад. Покосился на подошедших Колывановых.

— Дядька Пётр жив, и отца он тоже видел, — без предисловий выпалил Нестор. — Но отец остался там, у древа, не смог выбраться. Надо его вытаскивать! Ты с нами, Богдан?

— Прямо сейчас? — вмешалась Дарина. — Это исключено!

— Я разве спрашивал совета? — неприязненно нахмурился Колыванов.

— А стоило бы! Тем более у знающего человека. Сейчас к осокорю соваться нельзя. Уже темнеет, он накопил силу. К ночи будет новый зов. Уже не такой сильный, как в полнолуние, но всё же его лучше переждать здесь. А вот на рассвете соберём ещё людей, и попробуем.

Нестор смерил шаманку внимательным взглядом.

— Та самая ведьма… — подсказал Илья, гладя по холке жмущегося к ноге пса. — У нас в Абалаково жила лет десять-двенадцать назад. Как там её…

— Дарина меня кличут, — спокойно кивнула мать. — И вашу семью я хорошо помню. Возмужали с тех пор, окрепли. И малыш Данила, я смотрю, настоящим богатырём вырос. А что же ваша младшенькая… О, я тебя и не признала сразу! Какая красавица-то стала. То-то Богдан за тобой два лета бегал.

Варя зарделась от смущения и промолчала. Но Нестор на попытки сменить тему и ухом не повёл.

— То есть ты предлагаешь отца там, в лесу оставить ещё на целую ночь? Это дерьмовый план. Мы лучше выдвинемся прямо сейчас и постараемся обернуться до темноты.

— И просто угодите в ту же западню, — отрезала Дарина. — Но это полбеды. Вы тем самым ещё больше усилите Осокорь. А этого я не могу вам позволить.

Нестор набычился, шумно втягивая воздух ноздрями, и обернулся на братьев.

— Ну, ведьма, похоже, хорошо знает, с чем мы имеем дело… — пожал плечами Илья.

— Угу. Только вот откуда? — мрачно добавил Велесов.

— Я бы рассказала, но сказ будет довольно долгим, а я почти два дня провела в лесу. Может, наконец, зайдём куда-нибудь в тепло и поговорим спокойно?

Замечание Дарины было резонным. За время нашей короткой перепалки улицы деревни уже снова опустели — большая часть людей, в том числе вернувшихся из леса, разошлись по избам. Снаружи осталось только дюжина мужиков, которые продолжали тушить остатки пожаров. Староста тоже крутился неподалёку, руководя работами, но и на нас время от времени поглядывал.

Солнце тем временем уже было почти у горизонта, вот-вот начнёт смеркаться. А лезть в тайгу без подготовки и на ночь глядя мне совсем не хотелось. Тем более что и куда идти, мы не знали толком.

По идее, на местоположение этого чёртова древа меня могла навести Албыс — она сама в своё время чуть не была поймана Осокорем. Но, похоже, помощи в этом от неё не дождёшься. Наоборот, пока мы плыли, она несколько раз пыталась уговорить меня не соваться в Самусь, и с каждым разом в мольбах её проскальзывало всё больше страха и откровенной истерики. В конце концов она поняла, что я не собираюсь её слушать, вернулась в Сердечник и закуклилась в нём, не откликаясь даже на мои прямые призывы.

— Давайте и правда не будем пороть горячку, — сказал я. — Переночуем здесь, заодно обсудим всё подробно и подготовимся.

— Мудрое решение, сынок, — кивнула Дарина. — Тем более что мне понадобится любая помощь.

Я окликнул старосту, и мы выяснили у него, где можно разместиться. Он после долгих колебаний предложил-таки свою избу — она самая большая, и к тому же сейчас почти пустует, поскольку в Самуси остался только он с женой, а оба сына уехали на заработки.

Мне пришлось напрячь все свои — откровенно говоря, не самые выдающиеся — дипломатические таланты, чтобы более-менее успокоить свою разношёрстную команду. Прежде всего — развести по разным углам Дарину и Демьяна. Тем более что не помешало бы переговорить с матерью наедине.

В итоге основная часть команды разместилась в горнице за большим столом. Жена старосты — тихая миловидная женщина такого небольшого роста, что казалась ребёнком, особенно на фоне громил Колывановых — начала хлопотать у печи, чтобы накормить всю эту ораву. Мы же с Дариной, погревшись немного, снова вышли на улицу, подальше от лишних ушей.

Снаружи уже сгущались сумерки — темнело в это время года стремительно. К тому же темнота эта была непроглядной — снега пока мало, луна ещё не вышла, окна соседних изб крошечные, и свет из них едва пробивается. Деревня словно снова вымерла — даже не верилось, что в этих тёмных срубах есть кто-то живой.

Мы стояли на крыльце, глядя в темноту, и неловкая напряжённость между нами росла с каждой минутой. Я не знал, что сказать, и в целом чувствовал себя по-дурацки. Вопросов-то у меня к матери Богдана было множество, но как их задать, не раскрыв себя?

— Ты… всё ещё злишься на меня? — наконец, прервала молчание Дарина.

— А ты как думаешь?

Она вздохнула.

— Пойми, всё, что я делала — это для твоего же блага. Рано или поздно я бы всё тебе рассказала, но я хотела сначала подготовить тебя. Боялась, что ты всё неправильно воспримешь. И, как оказалось, не зря боялась, не так ли?

— И всё-таки, как ты здесь оказалась? Расскажи с самого начала.

— После той нашей ссоры… Честно говоря, первые пару дней я надеялась, что ты одумаешься и вернёшься. Когда поняла, что ты всё же настроен серьёзно… — она вздохнула, собираясь с мыслями, и продолжила, тщательно подбирая слова. — Я поняла, что ты решил отправиться в Демидов, познакомиться с отцом. Сама же сдуру рассказала, где он… Предотвратить это я уже не могла, поэтому решила хоть немного сгладить углы. Написала письмо Аскольду, предупредила его. И сама отправилась следом. Разминулись мы с тобой буквально на пару дней…

Она замолчала, впервые за долгое время повернувшись ко мне и робко, будто боясь обжечься, коснулась моего плеча.

— Ты не представляешь, как я испугалась, узнав о том взрыве в поезде. А ещё больше — когда разыскала дом Аскольда и увидела на его месте одно пепелище. Я думала, ты погиб!

— И была недалека от истины, — усмехнулся я.

— Смешно тебе! Я чуть с ума не сошла! На моё счастье, попалась мне на глаза одна из листовок, что охранка расклеивала на столбах. О розыске подозреваемого в поджоге. Описание там, конечно, было очень расплывчатое, но я сразу поняла, что речь о тебе. А может, просто хотела надеяться на это. И я искала тебя по всему городу. Кажется, за две недели успела облазить каждый подвал и чердак, развесить амулеты на каждом столбе… Но всё указывало на то, что ты далеко. И тут — перепечатанная статья из «Томского вестника». Если бы она не попалась мне на глаза я бы, наверное, ещё долго металась в поисках. Я пробралась на первый же поезд до Томска и… Вот уже около недели я здесь.

— И не разыскала меня? По-моему, в Томске уже каждая собака знает, где я живу.

— Да, я даже видела твой дом. Но… Явиться туда пока не решилась. А тут образовались другие дела. В Томске у меня было несколько старых знакомых. В том числе Меркул. Ты, может, даже помнишь его. Мы жили какое-то время. Тебе было года три-четыре…

— Не помню.

— Это было еще до того, как мы переехали в Абалаково. Мы ведь вообще мало где задерживались надолго…

— И что у тебя за дела были с этим Меркулом?

— Он… Один из моих учеников. Поэтому, когда я узнала про то, что тут творится, я решила помочь. Всё-таки частично, наверное, это и моя вина…

— В каком смысле?

— Это я когда-то помогла Меркулу создать Осокорь, — оглянувшись на дверь в избу, тихо проговорила она.

— Чего-чего?

— Тише! Не думаю, что местным стоит знать об этом.

— Да уж, думаю, они не очень-то оценят. Но я думал, это древо — просто Измененное…

— Не совсем. Изначально это обычный тополь. А способность его к поглощению эдры и… всё остальное — это наших с Меркулом рук дело.

— Но… зачем⁈

— Это одна из моих старых задумок. Пыталась создать большой сторожевой оберег. Осокорь одновременно и приманивает тварей, и уничтожает. Ну, знаешь, что-то вроде огромной липкой ловушки для мух.

— И что пошло не так?

— Не знаю точно. Либо Меркул перестарался. Либо само древо поглотило слишком много всего, и начало превращаться во что-то большее, чем ловушка. И чем дальше — тем будет хуже.

— Расскажи подробнее.

Она помедлила, снова прислушиваясь к доносящимся из-за дверей избы голосам. Придвинулась ближе и тихо проговорила:

— Знаешь… Если честно, я уже не уверена, что справлюсь. Поэтому, возможно, нам лучше вообще уехать отсюда.

— Исключено. Колывановых вон едва удалось отговорить лезть туда прямо сейчас. А уж о том, чтобы вообще отступить, и речи быть не может.

— Да какое тебе до них дело? — удивилась Дарина. — Я ведь говорю не обо всех, а о нас. Ты, я… Может быть, ещё та девочка…

— Предлагаешь бросить их всех? — холодно переспросил я. — На съедение твари, которую ты же и создала?

Дарина сокрушённо покачала головой, и костяные бусины на её головном уборе тихо стукнулись друг о друга.

— Ты всё никак не повзрослеешь, Богдан. Я много раз говорила тебе — ты должен беречь себя! Тебе уготована более важная роль, чем спасение каких-то там крестьян. И здесь тебе делать нечего, понимаешь? Вернёмся в Тобольск. И я начну готовить тебя. Уже по-настоящему. Научу всему, что знаю, и вместе мы… Почему ты смеешься?

Я и правда не удержался от горькой усмешки.

— Ты, может, и правда могущественная ведьма, и много всякого знаешь. Но, похоже, совершенно не знаешь собственного сына.

— Пожалуйста, Богдан, выслушай…

— Я никуда с тобой не уеду, — отрезал я. — И я не брошу этих людей. Поэтому ты либо помогаешь мне побороть это долбаное дерево, либо не путайся под ногами.

— Но зачем тебе этот риск? Ради чего?

Вопрос, на самом деле, интересный. Я и сам над ним думал на баркасе — времени на размышления было предостаточно. И причин на эту авантюру у меня имелось с достатком, в том числе вполне себе прагматичный и эгоистичных — например, получить с Осокоря и тех, кто в него угодил, кучу эдры, а возможно, новых Аспектов. Я стал несоизмеримо сильнее, чем был еще месяц назад. Но, по сути, только начал входить во вкус.

Но и помимо шкурных интересов причин хватало. Даже если бы не подвернулась эта история с Колывановыми — я бы всё равно рано или поздно приехал бы сюда. Как член Священной дружины.

К слову, значок Катехона — с двуглавым орлом и золотыми перекрещенными секирами — даже сейчас красовался у меня на груди. И, расстегнув куртку, я молча показал его Дарине.

— Священная Дружина? — изумилась она. — Зачем, Богдан⁈ Вот уж где тебе точно нечего делать!

— Позволь уж я сам буду решать.

— Но это опасно! И даже не потому, что катехонцы имеют дело со всякими чудовищами, а… — она понизила голос, закончив почти шёпотом. — А потом что для них ты сам — чудовище.

— Я все это прекрасно понимаю. Но я смогу за себя постоять.

Она молчала, глядя на меня обеспокоенным, даже не много испуганным взглядом.

— Я… не узнаю тебя, Богдан. Ты очень изменился. Чувствую, что стал гораздо сильнее… — она коснулась кончиками пальцев одного из амулетов на груди. — Дар твой так и пышет — того и гляди обожжёт. Но дело не только в этом… Что с тобой произошло?

— Много чего. Но я не хочу об этом говорить.

Ответил я резковато. Даже, пожалуй, резче, чем собирался. Дарина не стала настаивать, и сменила тему.

— А что насчёт Аскольда? Ты так рвался познакомиться с ним… Но знакомство, как я поняла, было коротким. Что произошло?

— Его убили.

— Надеюсь, ты не собираешься мстить? Если дело в каких-то распрях между нефилимами — то это безнадёжное дело…

— Ну, непосредственному убийце я снёс башку в тот же вечер. Но он лишь исполнитель. И у меня есть кое-какие подозрения насчёт того, кто за ним стоял. До них я тоже доберусь.

Она вздохнула.

— Эх, всю эту твою энергию — да в нужно бы русло… Ну какое тебе дело до Аскольда? Да, ты его плоть и кровь, но что помимо этого? Он ведь чужой тебе, чужой! Ты его знал-то всего несколько дней. Что он успел тебе рассказать такого, что ты отталкиваешь родную мать?

— Да не отталкиваю я тебя. И вообще, давай об этом всём как-нибудь в другой раз поговорим. Лучше расскажи, как ты собиралась обезвредить это своё творение? И как мы будем пробовать повторить это завтра?

Дарина ответила не сразу, и я воспользовался паузой, чтобы прощупать её с помощью Аспекта Морока. Эмоциональный коктейль, конечно, взрывоопасный — чувство вины, тревога, страх, любовь, гнев, уязвлённая гордость и ещё с полдюжины плохо сочетающихся между собой ингредиентов. Даже удивительно, что внешне это почти не проявляется. У этой женщины потрясающее самообладание.

— Ну, хорошо, Богдан… Давай сначала покончим с тем, что Меркул здесь заварил.

— Давай. Расскажи подробнее о древе.

— Осокорь был создан, чтобы приманивать всех, кто обладает хоть мало-мальским Даром. Людей, животных и… других существ. Но мягко, постепенно. Сейчас же он действуют иначе. Он насосался эдры, поглотил в себя десятки сердец разных существ. И это… преобразило его. Мне даже кажется, что он начал обладать собственным разумом.

— Разумное дерево?

— Звучит, конечно, нелепо. Возможно, дело в том, что одна из сущностей, которые он поглотил, в итоге поборола его. Такое бывает. Добыча вдруг сама оказывается хищником.

— Может быть. Но как это проявляется? Ну, эта его разумность?

— План у меня был такой. Для управления Осокорем мы с Меркулом соорудили рядом с ним алтарь. Защищенное место, с помощью которого можно было управлять Осокорем. И подкармливать его эмберитом или другими источниками эдры.

— Вот и раскормили на свою голову… — проворчал я.

— Возможно, и правда перестарались. Как я узнала, Меркул целую ораву последователей собрал, водил их к древу… Думаю, в этом всё дело. Гордыня его обуяла, и он забыл, для чего мы вообще всё это затеяли. Осокорь просто должен был обезвреживать чудовищ из тайги, подошедших слишком близко к поселению. А не собирать их со всей округи.

Тут она была недалека от истины. Может, Меркул и правда возомнил себя мессией. А может, просто жаждал денег. Та русалка, которую я потом убил, когда мы с Путилиным обыскивали усадьбу обер-полицмейстера, оставила мне вполне чёткую зацепку. В обрывках её памяти, которые я успел разглядеть, переняв её Дар, я видел чёрное древо. Осокорцы, похоже, не просто так приманивали чудовищ. Они ловили их и продавали Кудеярову для его Колизеума.

Впрочем, рассказывать об этом Дарине я пока не видел смысла. Тем более что эти сведения ничего не меняют. Осокорь в любом случае нужно уничтожить.

— Но сейчас алтарь разрушен, — продолжила шаманка. — И это сделали не люди, а кто-то из чудовищ. Притом, что алтарь был устроен так, чтобы отпугивать их.

— Может, что-то в нём сломалось само?

Она решительно покачала головой.

— Нет. Но те, кто его разрушил, поплатились за это жизнью. Останки их до сих пор там. Но что могло заставить этих созданий напролом переть на алтарь — наперекор ужасу и боли? Только что-то, чего они боялись ещё сильнее. Или что-то, что подчинило их своей воле.

— И ты думаешь, что это сам Осокорь?

— Да. Потому что когда я собрала людей для того, чтобы восстановить алтарь, это повторилось. Древо уже не просто приманивает тварей — оно может и напрямую управлять ими. При этом не пожирает, а просто держит неподалёку. Как свиту. Как цепных псов.

— И эту лохматую громадину, что у ворот, тоже он послал?

— Я в этом уверена. И вообще, он будто понимал, что я делаю, и мешал мне.

— И что же теперь делать?

— Думаю, алтарь уже не восстановить. Можно попробовать действовать по-другому. Я попробую создать защитный круг, который можно будет передвигать. И с его помощью мы подберёмся поближе к дереву.

— А потом?

— С собой соберём весь жар-камень, что есть в деревне. Те, кто сможет приблизиться на расстояние броска — постараются забросить эмберит поближе к корням. А потом разбить.

— Хочешь просто сжечь эту хреновину? — понимающе кивнул я. — Что ж, вроде бы должно сработать. Лишь бы жар-камня хватило. Но почему ты говорила, что тебе понадобятся все, кто сможет пойти? Может, наоборот, выдвинемся небольшой группой? Простых смертных вообще не брать…

Не дослушав меня, Дарина замотала головой.

— Всё не так просто, Богдан. Нам понадобятся все, кто есть. Все, кому хватит духу пойти туда. Во-первых, люди нужны мне, чтобы подпитывать защитный круг. А во-вторых… Те же Колывановы будут очень кстати, чтобы отгонять зверьё, которое охраняет Осокорь. Там есть опасные твари, с которыми обычные люди могут не справиться.

— Вот поэтому я и предлагаю взять только Одарённых.

— Это палка о двух концах. Я же уже говорила — Осокорь действует на тех, у кого есть Дар. И чем Дар сильнее — тем сильнее и связь с древом. Особенно вблизи. Когда мы подберёмся к поляне, на которой стоит Осокорь, будет лучше, чтобы вперёд пошли обычные люди. Задача Одарённых — защитить их по пути.

— Думаешь, всё так серьезно? И Осокорь может поймать кого-то из нас, если сунемся слишком близко?

— Так и вышло со старшим Колывановым. А когда мы попытались его вытащить, потеряли ещё шестерых. Это чудовище всё сильнее. И Дар, какой бы он ни был, против него бесполезен.

— Даже мой? — тихо спросил я. — Я ведь и сам могу обернуть силу против её же владельца.

Мать резко повернулась ко мне, прищурилась, внимательно разглядывая. И снова буря эмоций, которая пронеслась в её душе, почти не отразилась внешне. Она огромным усилием воли удержалась от лишних расспросов и нравоучений, и лишь покачала головой.

— Я не знаю, Богдан. Пойми, то, что я невольно создала — это ведь не обычное существо. Это скорее что-то вроде огромного амулета. Просто инструмент. Который вдруг ожил.

Да уж, мама, ты похуже доктора Франкенштейна…

Я зябко поёжился и отступил к стене дома, прячась от крепчающих порывов ветра, несущих с собой снежную крупу. Уже окончательно стемнело и вдобавок холодало с каждой минутой.

— Ладно. Давай вернёмся в дом и обсудим план с остальными. Время ещё есть. До того, как рассветёт, всё равно выдвигаться нет смысла. Далеко вообще до этого дерева?

— Часа два пути.

— Пешком, или…

— Почти без разницы. Там дебри такие, что верхом и не пробраться.

— Что ж, тогда не помешает и вздремнуть перед такой прогулкой, — усмехнулся я.

— Если получится, — мрачно отозвалась Дарина. — Планы насчёт похода, конечно, обсудить можно. Но вообще-то у нас и до этого будет, чем заняться. Для начала ведь нужно решить ещё одну задачу.

— Это ещё какую?

Она обернулась, с тревогой вглядываясь в ночное небо, в котором из-за серых туч уже потихоньку поднималась почти полная луна.

— Пережить Зов.

Глава 3

Дарина оказалась права — этой ночью в деревне никто не сомкнул глаз. А если кто-то смог, то я ему искренне завидую — это тот недостижимый уровень пофигизма, к которому я стремлюсь.

В доме старосты обстановка была особенно напряжённой — народу в неё набилось много, и все сами себе на уме. Мы вроде бы все были в одной лодке, но при этом регулярно кто-нибудь начинал цапаться между собой. Будто стая голодных раздражённых псов. Впрочем, оно и неудивительно учитывая, что добрая половина собравшихся — Одарённые с Аспектом Зверя.

Даже Колывановы между собой то и дело переругивались. Это у них явно давняя история. В отсутствии отца Нестор, как старший, взял на себя роль лидера, но Илья, похоже, не особо-то это признавал. Из всех братьев он был самый шустрый и смекалистый, но вместе с тем — та ещё язва. От него всем доставалось, и порой казалось, что он будто нарочно всех подначивает, нарываясь на конфликт. Даже со мной умудрился поцапаться по какому-то мелкому поводу.

Варя, правда, за него вступилась, шепнув мне за столом:

— Не рычи ты так на Илью, Богдан. Он от того только больше огрызаться будет. Такой уж у него характер поперечный, в какую сторону не пригладишь — всё против шерсти. Но он добрый и надежный. Мне б хотелось, чтобы вы поладили.

— Да я и не собирался с ним ссориться. Как и с остальными твоими братьями. Но ты же видишь сама, что они-то не сильно меня жалуют.

— Они просто обо мне беспокоятся. Да и вообще… диковатые они. Больше по лесам шастают, чем среди людей живут. И потому ко всем незнакомым с опаской. Ты бы знал, как тяжко батюшке далось решение меня в Томск отправить…

— Да почему же, представляю.

— Вот-вот. Три года кумекали. Я ещё прошлой осенью должна была поехать, но в последний момент передумали. Не доверяют они чужим людям. Боятся, что в городе меня обидят.

— Так ведь я-то не совсем уж чужой? — улыбнулся я.

— Ну, вот когда они это поймут — сразу по-другому заговорят.

Ближе к ночи к нам присоединилось ещё около дюжины человек — тех, кто пришёл с Дариной. Лишь часть из них были местными, остальные вообще из соседних деревень. Объединяло их то, что все они были так называемыми осокорцами — состояли в секте, созданной Меркулом. Эти тоже держались особняком, шушукались между собой, на нас зыркали с подозрением. Судя по всему, они в целом к Одарённым относились с неприязнью. Не столь фанатично, как Белые Голуби, но близко к тому.

А вот Дарину они явно уважали, и к словам её прислушивались. Несмотря на то, что предыдущая вылазка, возглавляемая ею, не увенчалась успехом, и многие даже погибли. Хотя, послушав рассказы участников, я понял — если бы не мать, вообще вряд бы кто-то вернулся.

Сам я, где мог, старался гасить возникающие споры, но по большей части сидел рядом со своими друзьями и наблюдал за осокорцами со стороны. И размышлял над тем, что удалось узнать из разговора с матерью.

Итак, мы из-за чего-то крепко поссорились, и после этого Богдан уехал в Демидов — к отцу, которого никогда не видел. Должно быть, причина ссоры была очень серьёзная. «Боялась, что ты всё неправильно воспримешь…». Подозреваю, что связано всё как раз либо с Аскольдом, либо с теми экспериментами, что мать производила над Богданом в детстве. Но напрямую ведь не спросишь…

В целом, появление Дарины здорово путало мне все планы. Это ведь пока единственный человек в этом мире, который хорошо знал настоящего Богдана. Кроме Вари, конечно, но та не в счёт — она не видела его лет десять. А вот если мать разоблачит подмену — то как отреагирует? Проблем она мне может доставить немало, с её-то Даром. И самое главное — что мне тогда с ней делать? Не тот я человек, чтобы просто устранить её, как досадное препятствие…

После того разговора на крыльце мы больше и словом не перемолвились — Дарина в основном обращалась ко всем собравшимся. А потом и вовсе уединилась в дальнем углу, чертя угольком на стене какие-то замысловатые схемы. Я подошёл к ней, присел рядом, наблюдая за работой.

В хитросплетении линий, треугольников и дуг сразу бросились в глаза знакомые символы-руны. Только, пожалуй, у Дарины они были более сложными — она редко пользовалась примитивными глифами, а составляла из них геометрические узоры, чаще всего спиралевидные, с винтовой симметрией. Такие же можно было увидеть и на её амулетах. Мало того — судя по перемычкам между ними, руны эти складывались в ещё более сложные конструкции — как слова из букв. Или, скорее, фразы из иероглифов.

Поймав мой заинтересованный взгляд, Дарина улыбнулась.

— Маленьким ты любил наблюдать за моей работой. Но потом, когда подрос, тебе быстро становилось скучно. Ты предпочитал побегать на улице.

— Мальчишка есть мальчишка… А что означают все эти символы?

Она пожала плечами.

— Каждый — своё. Это способ упорядочить течение эдры. А заодно перекрасить её в нужный тебе цвет. Как говорят городские нефилимы — придать Аспект.

— Ну, вот эта штука, например, что значит?

Я указал на крупный символ в центре, в основе которого была решетка из шести пересекающихся под прямым углом линий, на углах украшенная дополнительными элементами, похожими на короткие рожки.

— Древо.

— А это?

— Руна «Полань». Означает «питать, наполнять». А это «КорЕнь» — то есть «основа».

— А вот эти?

— «Горынь» — стихия земли. «Тар» — твёрдость. «Айда» — зов. «Цыц» — безмолвие. «Уймо»… М-м-м, в данном случае — использую для преумножения. Усиливает эффект вот этой руны. Это — «Агн» — жар, огонь. А это — «Марь». Туман, слепота, облако… Вообще, у каждой руны по несколько значений. Зависит от того, какая рядом стоит, и вообще, какой заговОр плетёшь. Иногда даже от материала зависит. На камне руну высечь — это одно, на кости — совсем другое. Много премудростей тут. Век живи — век учись…

— Ну, и от того, кто плетёт, тоже зависит, наверное?

— Ещё бы! Многие шаманки умудряются плести заговоры на амулетах, вообще не имея Дара. Это всё равно, что рубаху вышивать с завязанными глазами. Мало того, что узор кривой выйдет, так ещё и иголку в палец загонишь ненароком. Эдра ведь прихотлива, капризна. Её видеть надобно.

— А каких-то… приспособлений для этого нет? Есть у меня знакомый из Священной Дружины. Так тот очки носит с линзами из таких зеленоватых кристаллов.

Упоминание Дружины заставило её поморщиться.

— Да, у катехонцев много всяких… хитростей. Как тебя вообще угораздило с ними связаться?

— Ну, ты же говоришь, что читала обо мне в газетах. Опасная тварь из тайги орудовала прямо в городе. Албыс. Рыжая ведьма с медными когтями.

— И ты… правда убил её? — недоверчиво спросила она, окидывая меня странным взглядом.

— Ну, я был не один. А иначе, наверное, не сидел бы здесь.

Она покивала, по-прежнему не сводя с меня глаз. А я, кажется, понял, что её так беспокоит. Ведь албыс умела принимать облик других людей. Точнее, вселяться в них, долгое время выдавая себя за прежнего хозяина тела…

Наконец, отвернувшись обратно к своим чертежам, она вздохнула.

— Я всё понимаю, Богдан. В том, что ты связался с Дружиной, наверное, и моя вина.

— Ты-то тут причём?

— Ну, я же тебя знаю. Ты с малолетства такой был… Неравнодушный. К людям тянулся. Коли обижали кого — заступаться лез. Ту же девчушку из Абалаково взять…

— Да, пожалуй. Такой уж я есть.

— Но самое главное — я же чувствовала, что не по душе тебе та жизнь, что мы вели. Всегда вдвоём, ни с кем не сходимся близко. Постоянно переезжаем с место на место. Ты всегда хотел нормальную семью, дом… Потому, наверное, так загорелся, когда я рассказала тебе про отца.

— Ну, а что в том плохого? — пожал я плечами. — Любой человек хочет дом и семью.

Даже тот, кто оказался в чужом мире, в чужом теле, с обрывками чужой памяти. За то время, что я здесь, мне приходится разгребать всякие проблемы, большая часть из которых досталась мне по наследству от прежнего хозяина тела. Но, если не брать их в расчёт — всё равно это временное — то к чему я стремлюсь на самом деле?

А это легко понять по тому, что мне уже удалось достичь за это время.

Я вернул фамилию. Восстанавливаю родовое имение. И собираю вокруг себя людей, которых считаю своими близкими. По сути, неосознанно исполняю мечту настоящего Богдана о семье и доме. Да, наверное, и свою тоже. А всё остальное — деньги, образование, даже развитие Дара — это даже не цель, а просто средства для того, чтобы защитить своих, и дать им самое лучшее.

Кстати, о развитии Дара…

— От албыс я кое-что перенял. Думаю, тебе будет интересно взглянуть…

Я взял из штабеля дров, лежащих рядом с печкой, кусочек коры, выцарапал на нем руну Преграды и напитав эдрой, придал Преграде форму выпуклой линзы. Получилось что-то вроде гриба с прозрачной, почти невидимой шляпкой.

Передавая этот, с позволения сказать, артефакт матери, я чувствовал себя дошколёнком, слепившим уродливую поделку из пластилина. Но, как и любая мать, Дарина лишь умилилась моему подарку.

— Ого! Неплохо. И что же, сам до этого додумался?

— Да так… Пробую силы понемногу. Я так недавно целую толпу остановил. Размножил эти руны, соединил их между собой сеткой вот так, — я загнул указательные пальцы и зацепил их друг за друга. — Запитал эдрой, заякорил об землю — и получилась невидимая стена.

— Хм… Интересно. Но грубовато. И это ещё мягко говоря, — улыбнулась Дарина. — Слишком хлипкая основа. Даже если влить уйму эдры — такая стена не продержится и десяти минут.

«Ну, если честно, она и пяти не продержалась…».

— Да я понимаю. Я только начинаю учиться. Но, может, и завтра смогу чем-то помочь.

— Может быть. В само начертание заговора я тебя пускать не рискну — слишком сложно. Но ты мог бы помочь насытить плетение эдрой, чтобы укрепить его. Силища в тебе чувствуется огромная. Тебе, по-моему, даже плести особо ничего не надо — сырой эдрой можешь с ног сшибить…

Я невольно усмехнулся — тут она тоже была недалека от истины.

Снаружи вдруг донёсся протяжный, пробирающий до самых костей волчий вой. Где-то совсем близко, явно в границах деревни. Звук этот заставил смолкнуть все разговоры — люди замерли, прислушиваясь.

Ответный вой был слабее и дальше — если бы я не переключился в Боевую Форму, то вряд ли его услышал бы. Но зато откликнулось сразу три или четыре твари, с разных сторон. А возле ворот, судя по звукам, орудовало уже с полдюжины волков — прислушавшись, я различил урчание и характерные звуки рвущейся плоти.

— Носорога дербанят. Пока ничего не страшного.

В тишине негромкий голос Ильи Колыванова расслышали все, даже в дальних углах избы. Сам Илья сидел в сторонке, прислонившись спиной к беленому боку печи и стругая какаю-то деревяшку. Сейчас он откинулся назад, прикрыв глаза и поводя головой из стороны в сторону, будто разглядывая что-то. От ауры его куда-то в потолок тянулся заметный шлейф эдры. Все три пса его тоже грелись рядом у печки, но сова осталась снаружи, и через неё он мог наблюдать за окрестностями.

Надо и мне уже осваивать что-то подобное. Тем более что есть даже готовое решение — албыс ведь умела плести призрачные «камеры наружного наблюдения». Сейчас расставил бы их по периметру деревни, и было бы куда спокойнее…

Я попробовал вызвать саму албыс, но на мой призыв она лишь раздражённо зашевелилась, будто пытаясь съёжиться ещё сильнее. Да уж. Вот тебе и соратница. Дезертирует, даже не добравшись до настоящего боя. Впрочем, лишний раз доказывает, что доверять ведьме не стоит, и если найдётся способ без ущерба для себя разорвать этот вынужденный симбиоз — то нужно будет сделать это, не задумываясь.

Дарина вместе со всеми на время отвлеклась, прислушиваясь к звукам снаружи, вернулась к своему узору на стене, торопливо завершая линии и пожирнее вычерчивая ключевые символы. Поначалу я решил, что это просто какие-то наброски, но нет — похоже, она готовит какой-то защитный контур.

— Помоги-ка мне. Воткни по углам избы — вон там, там, и вот там. Покрепче. И повыше.

Она протянула мне три узких ножа с резными костяными рукоятками, тоже сплошь изрезанные рунами и коловратами. Ещё один она оставила у себя.

Я пригляделся к артефактам. Каждый светился в магическом спектре, обладая довольно весомым зарядом эдры. Занятно. Это ведь не эмберит, а обычная кость. И при этом эдра не смешалась с материалом, не видоизменила его, а именно удерживается внутри, как в сосуде…

— Нашёл время разглядывать! — строго окликнула меня мать. — Быстрее! Времени у нас не так много.

«Ну, ма-а-а-м!».

Я вздохнул и, обогнув стол, вокруг которого тесно сгрудились осокорцы, протопал в дальний угол избы. Встав на скамью, вонзил первый клинок в верхний венец брёвен. От рукоятки в сторону Дарины тут же протянулся шлейф эдры — будто натянутая нить.

Так, теперь второй…

В руках у меня оставался последний кинжал, когда вдруг грянул Зов.

Я не чувствовал этого прежде, но сразу понял, что это оно. Это нельзя было спутать ни с чем. Что-то извне — огромное, безликое, неумолимое, как прибой — вдруг вторглось ко мне в голову, обрушилось, будто гигантский столб воды, оглушая, ослепляя, сбивая дыхание. Я, кажется, на какое-то время вообще потерял сознание, а очнувшись, не мог понять, где нахожусь.

Если этот первый удар был похож на мощную оплеуху, то последующее влияние было гораздо мягче, почти незаметным — словно лёгкое головокружение. Перед глазами всё плыло, в ушах шумело, и при этом неудержимо хотелось вырваться на воздух. Стены, казалось, вот-вот обрушатся на меня, раздавят под своим весом. А там, снаружи, можно будет вдохнуть полной грудью. Можно будет рвануть прямо в чащу, бежать, не разбирая дороги, туда, куда манит далёкий, но такой притягательный маяк.

Я осознавал, что эти мысли и побуждения навязаны извне. Но отбросить их было нелегко. И Дар Пересмешника тут не помогал — мне попросту не за что было ухватиться. Зов был непохож ни на одно из проявлений эдры, с которыми мне доводилось сталкиваться до сих пор. Я даже не видел тянущихся ко мне нитей — казалось, Зов возникает прямо внутри моей головы, засел в ней, будто заноза.

Зажмурившись, я зарычал, замотал головой, пытаясь избавиться от наваждения. Когда открыл глаза, ненадолго сознание прояснилось, но легче от этого не стало.

Вокруг меня бушевали тьма и хаос. Висящий на потолочной балке эмберитовый светильник в решетчатом железном плафоне на цепи раскачивался из стороны в сторону, неровно мерцая и вызывая бешеную пляску теней на стенах избы. Люди, сорвались со своих мест и беспорядочно метались, сталкиваясь друг с другом и прорываясь к выходу. Стол и лавки были опрокинуты, под сапогами хрустели осколки глиняной посуды.

Кто-то рядом оглушительно ревел, разрывая на себе рубаху, и я с ужасом увидел под тканью бугрящуюся, быстро покрывающуюся густой шерстью плоть.

Данила, младший из Колывановых! Вместо головы у него уже уродливая, разбухающая на глазах звериная башка, ладони превратились в широкие медвежьи лапы с чёрными когтями…

Демьян тоже оскалился клыками, глаза его полыхали янтарным светом. Он, обхватив сзади Нестора, пытался удержать того на месте, но тот тоже рвался из стороны в сторону, а лицо его вытягивалось на глазах, превращаясь в звериную морду.

Орали, кажется, все одновременно — рычали оборотни, отчаянно матерились осокорцы, в углу истошно голосила какая-то женщина — похоже, жена старосты. Её тонкий визг ввинчивался в мозг, будто раскалённая спица. Пахло гарью — кто-то зацепил заслонку на печи, и топка полыхала багровым зевом, с треском выплевывая раскалённые угольки прямо на доски пола.

Зов накрыл меня снова. Это было похоже на медленную пульсацию или волны прибоя — ментальное давление то резко накатывало, чуть не лишая сознания, то отступало, давая отдышаться, но при этом продолжая тянуть прочь из избы. Причём, если сопротивляться — становится ещё хуже. Я чувствовал себя рыбой, которую подсекли на крючок, и теперь любое движение загоняет острие всё глубже в плоть. Легче всего поддаться силе, тянущей тебя из воды…

В этот раз очнулся я на полу — не то сам упал, не то сшиб кто-то. По полу тянуло холодом — похоже, дверь наружу распахнута. Окружающие звуки настигли меня с запозданием, зато будто все разом и на повышенной громкости. Снова женский виз, грохот бьющейся посуды, рычание, треск ломающейся древесины. В ноздри вдруг ударил сырой железистый запах крови. Кто-то ранен?

Во рту тоже был привкус крови — губа оказалась разбита. Перед лицом в считанных сантиметрах мелькнули чьи-то сапоги — прямо надо мной сцепились два незнакомых мужика из осокорцев. Не на шутку сцепились — с мордобоем, укусами и тасканием за волосы. Я рывком вскочил, отпихнул их в сторону, огляделся…

— Нож! Но-о-ож! Богдан!!

Крик Дарины прорвался через всеобщий ор, стоящий в избе, лишь каким-то чудом. А может, это я просто умудрился его вычленить, увидев в противоположном углу саму шаманку, забравшуюся на скамью рядом с разрисованной рунами стеной.

Я вспомнил про последний нож в руке и даже увидел шлейфы эдры, тянущиеся от него к трем углам. Я ринулся к последнему углу, чтобы замкнуть контур. Пришлось пробиваться силой — находящиеся в избе люди превратились в обезумевшую толпу. И что хуже всего — часть этих людей были совсем не люди.

Данила — а это огромное мохнатое чудовище могло быть только им — как раз рванул мне наперерез, расшвыривая всех на своём пути. Меня тоже чуть не сшиб с ног, но я умудрился отскочить, и оборотень вырывался наружу, заодно чуть не сорвав дверь с петель.

Меня снова накрыло, и безудержно захотелось последовать его примеру. Ноги сами собой понесли меня к выходу, и борясь с собственным телом, я отшатнулся в сторону и рухнул на колени. Зарычал, пытаясь избавиться от засевшего в мозгу крючка. Но как, если даже лески не видно⁈

А что, если…

Я сосредоточился на своём тонком теле, высматривая изменения. И обнаружил его! Крохотный, размером с монету, полупрозрачный сгусток эдры, почти сливающийся с остальным тонким телом, но сейчас выдающий себя довольно яркой пульсацией. Засел рядом с головным Узлом, запустив в него тонкие щупальца, будто насекомое.

Я безжалостно раздавил его, разложил на нейтральную эдру, и в голове тут же прояснилось — будто рубильник повернули.

Осознание происходящего тоже наступило моментально, как вспышка. Нет никакого шлейфа, тянущегося прямо к Древу. Осокорь, похоже, просто развеивает по округе что-то вроде семян или личинок, которые внедряются в мозг и потихоньку подчиняют разум носителя себе. По ночам он просто пробуждает эти семена, активирует их удалённым сигналом. И понятно, почему они лучше действуют на Одарённых — они могут подпитываться эдрой из тонкого тела, становясь ещё сильнее.

Правда, при таком раскладе защитный контур Дарины, скорее всего, не имеет смысла. Эти чёртовы семена ведь уже внутри…

Я всё же добежал до угла и, подпрыгнув, вонзил нож в стену. Заодно поделился собственной эдрой, подпитывая контур так, чтобы нити эдры, соединяющие кинжалы по углам и сложный чертёж на стене, засияли ярче, быстро опутывая стены, пол, потолок крупной сеткой.

Не помогло.

Я, похоже, остался единственным, на кого не действовал Зов. Не знаю, сколько времени прошло. Мне показалось, что всего пара минут, но судя по тому, что творилось в избе — всё-таки гораздо больше. И обезумевшие под его действием люди успели натворить бед. Похоже, то, что мы укрылись всей толпой в одной избе, сыграло злую шутку. Часть людей выбежало наружу, но кто-то серьёзно пострадал. На полу валялись без движения двое, и рядом с ними растекались, впитываясь в доски пола, тёмные пятна крови. Ещё двое были серьёзно ранены — рубахи в крови, глаза заплыли от свежих фингалов.

Хуже всего обстояли дела с Одарёнными. Младший Колыванов исчез, но оставшиеся братья сцепились между собой. Демьян и Варя, сами с трудом сохраняя остатки рассудка, пытались их растащить. Не удивлюсь, что именно оборотни и подрали кучу народу в этой свалке.

Но всё же в первую очередь я бросился не к ним. А тонкой хрупкой фигурке, стоящей чуть в стороне.

Рада стояла, широко распахнув глаза и вытянув руки перед собой, будто пытаясь оттолкнуть что-то невидимое. Ядро её Дара снова приоткрылось, будто тёмный глаз, потоки эдры хлестали наружу, закручиваясь в тугие вихри. Пока что буря только расходилась, не достигнув и четверти той мощи, что была вчера, но мелкие предметы уже вовсю летали по хате, ударяясь в стены.

Я отыскал взглядом засевшего в её голове светящегося паучка Осокоря и тоже раздавил его. Сделать это было сложнее, чем со своим — нужно было дотянуться до него, выпростав из тонкого тела вытянутый протуберанец. Так что пришлось пробиться к девушке вплотную, преодолевая давление хлещущей из неё сырой эдры.

Но стоило подавить в ней Зов, как буря почти мгновенно схлопнулась, а сама Рада, растерянно моргая, обмякла и пошатнулась. Я успел подхватить её и оттащил в угол, к Дарине. Мать тоже избавил от «жучка» — это было уже гораздо сложнее, заняло пару секунд.

Нестор вырвался-таки из лап Демьяна, но тут же рухнул на пол, рыча, завывая и беспорядочно колотя воздух конечностями. Как, впрочем, и все оставшиеся в избе — их накрыло очередной волной пульсации Зова. Но мне это сейчас было даже на руку — я поочередно фокусировался на каждом, избавляя их от засевших семян Осокоря. У некоторых его, впрочем, не оказалось. Все, кто избежал заражения, были обычными людьми — трое осокорцев и жена старосты.

Это было похоже на пробуждение от кошмара. Приходя в себя, каждый из попавших под Зов начина озираться, в ужасе оглядывая царящий вокруг разгром, потом ощупывая себя, запоздало морщась от боли в ссадинах и царапинах.

Убедившись, что не пропустил никого, а освобождённые от зова люди потихоньку приходят в себя, я переключился на Аспект Исцеления и занялся ранеными. Самые серьёзные повреждения были у тех двоих, что сидели у стены — судя по следам когтей, попались под горячую руку кому-то из Колывановых.

А вот тем, что валялись на полу в лужах крови, я уже ничем не мог помочь. В одном из них я с трудом опознал старосту деревни — пол-лица ему кто-то попросту содрал, будто дряблую маску. Второй — кто-то из осокорцев, пришедших с Дариной. Грустная ирония — выжил в тайге, в самой передряге, но погиб, добравшись до безопасного места…

Жена старосты рухнула на колени над телом мужа и зарыдала. Дарина, приобняв её, попыталась отвести в сторону, но та вырывалась, так что шаманка попросту села рядом с ней, придерживая за плечи и приговаривая что-то утешительное.

И без того было тошно, но от этого плача на душе и вовсе кошки заскребли. Чем её утешить? И как доказать, что мы не виноваты в случившемся? Тем более что, если бы мы и правда не пришли в деревню сегодня — может быть, всё сложилось бы по-другому… А я притащил сюда целую семейку Детей Зверя…

Зар-раза! А ведь если бы я знал заранее, как всё это устроено, то мог бы заметить семена ещё раньше! Скорее всего, Осокорь разбрасывает их постоянно, как тополиный пух. И в этом и секрет его Зова, распространяющегося так далеко. Простирать щупальца Дара на десятки километров вокруг, отыскивая ими разумных существ и подтягивая к себе — нереально. А вот рассеивать такие вот семена, а потом, накапливая силу, посылать им импульс, заставляющий их действовать — уже гораздо эффективнее.

Эту версию стоит ещё обсудить с матерью, но я был уверен, что всё понял правильно. Догадка сформировалась мгновенно, как только я отыскал засевший во мне «жучок» и растворил его. Может, это тоже часть моего Дара, и я не просто уничтожил семя Осокоря, но заодно и расшифровал его, поглотил содержащуюся в нём информацию? Может быть…

— Где Данила⁈ — невнятно из-за всё ещё торчащих клыков прорычал Нестор.

Он постепенно возвращал себе человеческий облик, но давалось это будто бы с трудом — его корёжило, плоть под рубахой ходила ходуном, суставы явственно хрустели. Зрелище жутковатое, да к тому же процесс трансформации явно не безболезненный.

Илья и вовсе валялся на полу, тяжело дыша и время от времени рычал — его обращение обратно в человека шло как-то неровно, рывками. Псы окружили его, жалобно скуля и облизывая ему лицо.

Варвара, к счастью, не успела обернуться полностью — сейчас у неё разве что глаза были звериные, оранжевые со звездообразной радужкой.

— Жак! — в ужасе выдохнула она, окидывая взглядом разгромленную избу. — Жак, ты где!

— Тут! — донеслось откуда-то снизу.

Француз во время всеобщей неразберихи умудрился спрятаться в нишу под печкой, куда обычно складывают для просушки дрова. Но это его спасло. Чумазый, перепачкавшийся в саже, взъерошенный так, что курчавые волосы торчат во все стороны, как репейник. Но живой и невредимый! А самое главное — его, похоже, вообще не зацепило Зовом. Я даже специально подошёл к нему, осмотрел внимательно, похлопал по плечам.

— Да в порядке я, Богдан. Всё хорошо, — смущённо пробормотал он, заодно уворачиваясь от Вари — та, наслюнив уголок платка, пыталась очистить ему лицо от сажи.

Хм… Видно, к нему семя Осокоря не успело привязаться. А может, просто пропустило. Всё-таки Дарина права — обычные люди менее

— Данила! — снова прохрипел Нестор. Выглядел он уже вполне по-человечески, разве лохматый, будто только что ломился через кусты. — Где он⁈

— Выбежал.

— Что⁈ И вы отпустили?

Я не успел даже возмутиться — он, матерясь, тоже выскочил на улицу. Вернулся лишь через несколько минут — к тому времени все уже более-менее опомнились и даже начали наводить порядок. Только жена старосты так и не могла успокоиться — наоборот, кажется, причитала всё сильнее.

— За что… За что-о-о⁈ — сотрясаясь в рыданьях, она обводила всех невидящим взглядом, вцепившись в одежду мужа так, будто пыталась поднять его.

Нестор, ввалившись, в избу, с порога выдохнул:

— Нет его нигде! След я взял, но он слабый, к утру простынет. Надо выдвигаться прямо сейчас! Кто со мной?

— Угомонись, — устало выдохнул Демьян, опускаясь на лавку и прислоняясь затылком к бревенчатой стене. — Мы и так все знаем, куда этот след приведёт.

— И что же, ждать предлагаешь? — огрызнулся Нестор. Раздражённо оглянулся на рыдающую женщину, хотел что-то сказать её, но вдруг осёкся. Разглядел тела на полу…

— Кто это их?

Сидящие на скамье у дальней стены уцелевшие осокорцы молча глядели на него исподлобья. Они и раньше-то держались особняком, но сейчас все, кто были в доме, чётко разделились на два лагеря. Деревенские — в одном углу, а наша разношёрстная команда Одарённых с примкнувшей к ней Полиньяком — в другом.

— Кто-то из нас, — негромко отозвался Илья, массируя холку одному из своих псов и не поднимая глаз с пола. — Больше-то некому…

Нестор в ужасе взглянул на свои руки, ошалевшим взглядом обвёл избу.

— Я… ничего и не помню толком. Всё как в бреду. Сроду такого не бывало, даже когда сильно напивался…

Илья, по-прежнему не поднимая глаз, покивал. Демьян тоже сидел мрачнее тучи, стараясь не смотреть на деревенских.

— Не помню… — снова пробормотал Нестор. — Ничего не помню. Будто и не я был… Не помню!

— Ну чего заладил… — огрызнулся один из осокорцев — высокий костлявый мужик с резко очерченным, будто вырезанным из куска коры, лицом. Щеки у него были такие впалые, что сейчас, в потёмках, лицо его было похоже на череп.

— Да поймите вы — это наваждение какое-то! Не виноваты мы! — выкрикнул Нестор. — Мы никогда людям вреда не чинили. Да если б я…

— Хватит! — костлявый хлопнул ладонями по коленям, поднимаясь с лавки. — Этих двоих уже не вернёшь. А кто тут виноват…. Мы сами эту пакость вырастили. Теперь вот расхлёбываем.

— Это всё Зов, Кондрат, ты же понимаешь, — добавила Дарина. — И если не выкорчевать Осокорь — подобное будет повторяться.

Костлявый кивнул и, повернувшись к товарищам, что проговорим им вполголоса. Все они поднялись и начали прибираться в избе — подняли обратно стол, тела погибших переложили на лавки у стены, начали заметать осколки посуды и мусор.

Мы по-прежнему сидели в своём углу, подавленные и задумчивые. Дарина, запоздало вспомнив о своём защитном контуре, глядела то на вонзённые по углам кинжалы, то на расписанную рунами стену, видимо, пытаясь отыскать ошибку.

Я поделился с ней своими выводами по поводу природы Зова, и это привело её в ещё больше смятение.

— Так не должно быть… — прошептала она. — Так это не задумывалось. Он вырос во что-то большее. Если бы я только знала…

Она замолчала, поймав мрачный взгляд Демьяна. Старый вампир сидел поодаль от нас, но с его-то слухом он наверняка разобрал каждое слово.

— Ладно, теперь это уже неважно, — успокоил я её. — Но эту ошибку надо исправлять. В любом случае, ты вроде бы была права по поводу того, что к обычным людям Зов не так липнет. Может, и сработает. Как думаешь?

Дарина вздохнула, снова взглянув на свои теперь уже бесполезные чертежи на стене.

— Я уже ни в чём не уверена. Но какой у нас выбор?

Интерлюдия Жак

Погибших хоронили рано утром, перед тем, как выдвинуться в путь. Большая часть жителей деревни тоже уходили — видно, решили, что оставаться здесь небезопасно, и в успех затеи чужаков во главе со странной шаманкой тоже не очень-то верили.

Могил пришлось рыть гораздо больше двух — в других домах тоже оказались пострадавшие. Зов сводил с ума. Даже неодарённые бросались друг на друга, как бешеные животные. Одного из жителей деревни искромсала ножом собственная жена. Сама она выжила, и утром её едва успели вытащить из петли.

Самусь и сразу-то не показалась Жаку уютным и жизнерадостным местом. Но сейчас деревня и вовсе погрузилась во мглу и уныние. Ещё и погода была под стать — с утра снова слякоть и морось, слизавшие остатки снега и превратившие пейзаж в чёрно-белую выцветшую фотографию.

На самом деле, именно так в Европе обычно и рисовали Сибирь, да и всю Россию — мрачной, серой, грязной, холодной, погружённой в сплошную безнадёгу. Жак уже достаточно пробыл здесь, чтобы понять, что это лишь глупый стереотип. Не считая разве что холода. Он с тоской вспоминал погоду в родном Монпелье в этом время года. Сейчас там можно прогуливаться по морскому побережью в одной рубашке, наслаждаясь солнцем и свежим бризом с залива, а деревья только-только подёрнулись осенней желтизной…

Он угрюмо шмыгнул носом, поднял было руку, чтобы вытереться тыльной стороной ладони, но одёрнул себя и полез за платком. Насморк, напавший на него ещё на баркасе, всё не проходил, и кожа под носом уже болела от постоянного натирания. Варвара вчера пыталась лечить его с помощью чеснока, который нужно было разрезать и активно вдыхать носом. На какое-то время и правда стало полегче, но повторять эту адскую процедуру он был пока не готов. Да и смысла в этом не было — на холоде нос всё равно заложит.

Ямы для могил рыли все вместе, прямо на окраине деревни. Жак тоже помогал старшему брату Вари, оттаскивая землю в сторону в тяжелых железных вёдрах. Но когда дело дошло до прощания с умершими, отряд, возглавляемый Богданом и его матерью, не сговариваясь, отошёл чуть в сторону. Кто-то отлучился, завершая последние приготовления к походу, но в основном все были уже готовы — ждали только сигнала выдвигаться.

Жак вместе с остальными молча стоял под моросящим ледяным дождём, наблюдая, как деревенские засыпают могилы. Женский плач не стихал всё утро, и хотелось уже побыстрее уйти в лес, чтобы не слышать его.

— А ведь такого раньше не было… — проговорил кто-то из осокорцев.

— Угу, — мрачно кивнул другой. — Он будто чует, что мы снова идём к нему. Остановить пытается.

Богдан, стоявший в паре шагов впереди Жака, рядом с матерью, взглянул на неё, и та неопределённо пожала плечами.

— Может, и так. Говорю же — Осокорь стал совсем не тем, чем задумывался. И… В прошлый раз он будто и правда был готов к нашему приходу. Скорее всего, и в этот раз застать его врасплох не получится.

— Хорошенькое дело, — саркастически отозвался Богдан. — Ну что ж, тогда у нас один путь — напролом? На эффект внезапности можно не рассчитывать?

— Выходит, так. Зато он может приготовить нам какую-нибудь пакость. Плохое у меня предчувствие…

— А вот этого не надо… — он ободряюще приобнял Дарину за плечи. — Справимся. Теперь я с тобой. И теперь мы знаем, как бороться с этой заразой.

Подслушанный разговор немного приободрил Полиньяка, но ненадолго. Мрачные мысли и сомнения одолевали его всё сильнее, хотя он и старался гнать их прочь.

Он никогда не считал себя трусом. Даже, пожалуй, наоборот, храбрость была его недостатком, заставляющим порой действовать опрометчиво. Как, например, в тот раз, когда он заступился за незнакомую девушку перед местными хулиганами в парке университета. Он тогда видел Варвару первый раз в жизни. Да и серьёзной опасности ей не угрожало — те недоумки лишь подшучивали над ней. Но Жак попросту не смог пройти мимо, и плевать, что в итоге наверняка оказался бы бит.

Впрочем, именно так он и познакомился с Богданом. И сдружились они именно потому, что очень похожи, хотя с виду и не скажешь. У Богдана тоже есть эта безрассудная жилка. Если он чувствует свою правоту, то бесстрашно бросается даже на самого опасного врага. И готов защищать людей, даже незнакомых.

Однако, в отличие от Жака, у Богдана есть для этого и серьёзное оружие. Он нефилим, и храбрость его подкреплена чугунными кулаками. В прямом смысле этого слова. Жак не раз наблюдал, как Богдан тренируется в гараже, и даже пару раз присоединялся к нему. Но потом перестал и предпочитал заниматься в одиночку, когда Богдана не было дома.

Сам Жак, хоть со стороны и выглядел худым и немного нескладным, слабаком тоже не был. Но по сравнению с нефилимом чувствовал себя жалким и беспомощным. Богдан, войдя в раж, мог дробить кирпичи голыми кулаками. А когда они устраивали спарринги с Путилиным, то так махали деревянными мечами, что Жак со стороны не успевал проследить за их движениями. Да что уж говорить — обычный человек не может тягаться с нефом.

А Жак был именно что самым обычным человеком в окружении очень незаурядных личностей. И даже влюбиться умудрился в девушку с Даром Зверя.

То, что Варя тоже оказалась Одарённой, поначалу здорово озадачило и даже испугало его. Но не настолько, чтобы он отказался от девушки, тем более сейчас, когда она начала отвечать ему взаимностью.

Собственно, это и удерживало его в этой жутковатой компании — желание быть рядом с Варварой и, как там говорят русские, не бить перед ней лицом в грязь. Получалось, впрочем, не всегда — ту историю с освобождением Беллы он не мог простить себе до сих пор, хотя умом вроде и понимал, что никак не смог бы противостоять гипнотическому Дару. Он и в этот поход тоже вызвался во многом, чтобы загладить свою вину. И был полон решимости сделать это.

Путь к Осокорю вышел извилистым и запутанным. Отряд выдвинулся через южные ворота, но уже метров через пятьсот на развилке дорог повернул на северо-восток, почти в обратном направлении. Шли около получаса через лес и снова выбрались к берегу реки, поворачивающей к востоку. Там Жак увидел развалины старой заброшенной мельницы — чёрной, покосившейся, мрачной, как иллюстрация в книге со страшными сказками.

Сам отряд был не такой уж многочисленный — человек пятнадцать, включая осокорцев. Многие из тех, кто вернулись вчера с Дариной, так и остались в Самуси из-за ранений или просто не найдя в себе сил и мужества на вторую попытку. Но те, кто всё же отправился в путь, были настроены решительно.

Вооружены были все. Даже самому Полиньяку и Варе в деревне отыскали по ножу и охотничьей двустволке с запасом патронов. Остальные же оружием и вовсе были увешаны до зубов — ножи, топоры, остроги, ружья. При этом некоторые из осокорцев ещё и тащили на спине здоровенные чугунные котелки, перевязанные верёвками так, чтобы из них получилось что-то вроде ранца. Чугунки поменьше несли просто в руках, тоже обвязав верёвками так, что они походили на этакие кадила. Жак видел, как в деревне в эти котлы закладывали светящиеся, как раскалённые угли, кристаллы огненного эмберита. Все горшки здорово грелись, от них даже шёл пар.

Зачем в походе столько жар-камня, Жак знал — Богдан и Дарина объяснили свой план ещё до похорон. Предполагалось использовать огненный эмберит в качестве бомб — забросать Осокорь кристаллами, а потом взорвать их и сжечь проклятое дерево на корню. Затея выглядела простой и эффективной, однако прежде нужно было подобраться к дереву на расстояние броска.

Нож Жак засунул за пояс, а с ружьём всю дорогу пришлось возиться. Нести его на лямке через плечо оказалось неудобно — как ни поверни, оно постоянно билось прикладом о заднюю часть бёдер. Но и постоянно держать его в руках было довольно утомительно. Впрочем, оружие придавало хоть какой-то уверенности. А она сейчас была очень нужна.

Несмотря на то, что передвигался их отряд среди бела дня, обстановка была жутковатая. Стоило отойти от деревни на несколько сотен шагов, как стало казаться, что они очутились в совершенно дикой тайге, где лишь чудом сохранилась хоть какая-то дорога. По обе стороны от извилистой колеи стеной вставали густые заросли, в которых Жаку постоянно мерещились какие-то мелькающие тени. Впрочем, судя по тому, как порой останавливались и принюхивались старшие Колывановы, и как насторожённо рычали псы Ильи — вовсе не чудилось.

Однако путь до заброшенной мельницы они преодолели относительно спокойно. Самое страшное началось, когда отряд, пройдя немного вдоль берега, снова углубился в чащу.

На опушке леса там, где они ступили на узкую, едва заметную тропу, их встретило что-то вроде чучела, сооружённого из сухих веток и больших оленьих рогов. Тотем было видно издалека, а вблизи ещё и слышно — нанизанные на бечёвки костяные и деревянные таблички, изрезанные рунами, перестукивались на ветру, как кастаньеты. При этом сам вид его вызывал необъяснимый ужас. Жак понятия не имел, что означают все эти символы, но казалось, они кричат на весь лес «Остановитесь!», «Прочь!», «Запретное место!».

Скорее всего, так и было. Потому что, стоило им пересечь невидимую границу, как всё начало быстро меняться.

Заросли тут были такими густыми, что казалось, будто раньше срока на землю спустились сумерки. Тропа, по которой двигался отряд, была узкой, извилистой и то и дело распадалась на несколько. Но за пределами этих узких проходов чаща была просто непролазной. Густые кусты и огромные кучи бурелома обступали их со всех сторон, заставляя двигаться в нужном направлении. Иногда между стволами деревьев брезжили большие просветы, но оказывалось, что дальше там глубокий овраг или выстроившиеся цепочкой тотемы, предупреждающие, что нужно свернуть.

И с самого первого шага, как они ступили на эту тропу, Жака не отпускало ощущение, что кто-то пристально наблюдает за ними из чащи. Несколько раз он едва не пальнул с перепугу из ружья, когда ловил боковым зрением движение в кустах буквально в нескольких шагах от себя. И он был не одинок в таких метаниях — то там, то сям раздавались резкие возгласы и возня. Один раз даже дошло до выстрелов, в ответ на которые в небо с громким граем сорвалась целая стая воронья.

Отряд передвигался гуськом, по одному, максимум вдвоём рядом — иначе не позволяли узкие тропы. Богдан, шаманка и Демьян шли впереди, Колывановы — замыкали цепочку. В середине шли осокорцы. Сам Полиньяк держался ближе к хвосту цепочки, рядом с Варей, хоть и пришлось ради этого мириться с мрачными взглядами её братьев.

В целом, оказалось даже к лучшему, что отряд их был довольно немногочисленным — они не сильно растягивались по тропе, и тех, кто двигался впереди, было видно даже замыкающим. К тому же Богдан время от времени останавливался, внимательно приглядываясь к каждому человеку в отряде. Иногда делал какие-то странные пассы руками в воздухе, будто фокусник. Смысла всех манипуляций Жак не улавливал, как, впрочем, и остальные члены отряда. Скорее всего, это было как-то связано с воздействием Осокоря. Богдан предупреждал, что при первых же признаках влияния Зова нужно было тут же подавать сигнал ему.

Честно сказать, Жак пока так и не понял, что же это за Зов такой. Ночью, когда началась неразбериха, он как раз задремал, и был разбужен громкими криками и потасовкой. Его тогда отшвырнули в сторону, и он даже сам толком не помнил спросонья, как умудрился спрятаться под печкой. За дальнейшими прискорбными событиями он наблюдал со стороны, и не мог понять, что происходит со всеми этими людьми. В них будто вселились бесы. Даже в Богдана, но тот в итоге сумел перебороть их и очнулся.

Самого Жака эта участь, к счастью, миновала, но теперь он насторожённо прислушивался сам к себе, ловя малейшие признаки внешнего влияния. И это постоянное напряжение уже само по себе начинало сводить с ума.

Поэтому, когда он вдруг увидел справа от тропы грязное сморщенное лицо с горящими глазами, смотрящее прямо на него из-под пелены спутанных волос, он решил, что это какое-то наваждение. Запоздало вскрикнул, вскинул ружьё…

Страхолюдина исчезла, но мгновением спустя вдруг вскрикнул один из осокорцев, шедший в нескольких шагах впереди Жака. Что-то, пронесшееся мимо и скрывшееся в кустах, резануло его походя по ноге — он схватился за бедро, кривясь от боли.

Почти сразу же донеслись возгласы откуда-то из передней части цепочки, рычание и лай псов, выстрел, потоки брани. Люди были на взводе, так что вспыхнули мгновенно. Относительно стройная колонна мгновенно рассыпалась — каждый крутился из стороны в сторону, пытаясь разглядеть противника и вообще понять, что происходит. Но кроме хруста веток и непонятных размытых силуэтов, мелькающих мимо неуловимо быстро, ничего разглядеть не удавалось.

При этом почти каждый такой хруст, каждое мельтешение сопровождалось вскриками. Когда мимо самого Жака промелькнуло нечто угловатое, тощее, окутанное маревом дрожащего воздуха, он и сам заорал в голос — но не от боли, а скорее просто чтобы отпугнуть тварь. Саданул с обеих стволов, и крупная дробь ухнула в ствол ближайшего дерева, вырывая ошмётки из коры.

Тварь избежала выстрела, в последний момент рванув куда-то в сторону и скрывшись в кустах. Однако что-то здоровенное и сильное дёрнуло Жака сзади за шкирку, едва не подняв над землёй. Он снова заорал бы, если бы собственный воротник не впился ему в шею, превратив крик в сдавленный хрип.

Впрочем, давление тут же ослабло, и над плечом раздался приглушённый голос Нестора:

— Тихо, тихо, кучерявый! Держись ближе!

Старший Колыванов подтащил Жака за шкирку к себе. Трое братьев выстроились спиной к спине, пряча за собой Варвару и француза. Оружие они не доставали, но все трое скалились по-звериному, показывая клыки, а на пальцах их медленно вырастали длиннющие чёрные когти.

— Ружьё убери! — рыкнул на Жака Нестор, раздражённо пихая его локтем. — Их свинец всё равно не берёт! Но, неровен час, в кого-нибудь из своих попадёшь.

— А что тогда берёт? — в ужасе отозвался Жак.

Колыванов не ответил — что-то, промелькнув мимо, едва не проскочило у него между ногами, но оборотень резко выпростал вперёд когтистую лапу и выхватил прямо из воздуха нечто патлатое, угловатое и верещащее, как кошка, угодившая в водосточную трубу. Жак едва успел разглядеть тощие, как палки, конечности, покрытые бугристыми наростами, похожими на наплывы на древесной коре, и спутанную, как комок водорослей, шевелюру.

Тварь молотила лапами, как пойманная курица, да и сами лапы были похожи на птичьи — с когтистыми тощими пальцами и острыми загнутыми шпорами. Изогнувшись, она полоснула-таки Нестора по руке и вырвалась, оставив у него в пальцах лишь клок шерсти. Не успела добежать до кустов, как снова почти растворилась в воздухе — странная рябь вокруг неё размывала её очертания так, что они быстро сливались с зарослями.

Жаку вообще мало что было видно из-за перегораживающих обзор широченных спин Колывановых. А то, что он слышал, не прибавляло понимания происходящего — вокруг творилась полнейшая, как говорят французы, pêle-mêle. Визгливые, похожие на кошачьи, вопли неизвестных существ перемежались треском ломающихся веток, топотом, ругательствами, возгласами членов отряда.

— Шолмосы! — орал кто-то. — Да сколько их тут⁈

— Так далеко от воды?

— Кучнее! Кучнее становитесь!

— Ноги берегите! У них шпоры острые, как ножи!

— Не стрелять! Ну куда ты шмаляешь, дурень?

— Да вроде попал…

— А-а-а-р-р-р-р, моя нога!

— Быстрее! Перетяни потуже!

Но поверх всего этого, медленно, по нарастающей, будто рокот накатывающей волны, доносился ещё какой-то звук, на который, кажется, пока мало кто обращал внимания. Какой-то гул и утробное ворчание. А ещё по земле, постепенно поднимаясь всё выше, стелилась плотная белёсая дымка. Она доходила уже до колен.

Дрожащими пальцами Жак перезарядил ружьё, используя патроны с красными метками — в них была самая крупная дробь, размером с сушеный горох. В руках у Вари тоже было ружьё, но держала она его, будто обычную палку — вцепилась обеими руками в цевьё, и лишь лихорадочно зыркала по сторонам. Радужка в её глазах окрасилась янтарными и зеленоватыми искрами, ноздри раздувались, шумно втягивая воздух. Жак почти физически ощущал исходящее от неё напряжение. Девушка боролась с собственным Даром, рвущимся наружу, и это пугало его сейчас куда больше, чем происходящее вокруг.

Он схватил её за руку, развернул к себе, зашептал что-то успокаивающее, от волнения сбиваясь на французский. Варя встрепенулась, будто очнувшись от наваждения, и во взгляде её, который она обратила на Жака, наконец-то проступило осознанное выражение. Даже звериные искорки немного остыли, и глаза стали почти человеческими.

— Держись! Держись, слышишь?

Она, дрожа всем телом, кивнула, стискивая его ладонь в ответ.

И почти в тот же момент что-то обрушилось на них прямо сверху. Одна из юрких костлявых тварей, снующих до этого под ногами — тощая, угловатая, вся будто слепленная из корявых древесных веток и комков мха. Вопя, как рассерженная кошка, она запрыгнула на спину Даниле и яростно молотила его лапами — длиннющие, в палец, тонкие когти так и мелькали в воздухе, подбитая мехом куртка на спине быстро превратилась в лохмотья. Сам Даня, вжимая голову в плечи, пытался сдёрнуть её с себя, но не мог ухватить.

— Тихо! Не крутись ты!

Илья изловчился и схватил шолмоса за заднюю лапу, рывком содрал его со спины брата, но сам тут же отпрянул, рыча и прикрывая лицо свободной рукой. Тварь была хоть и не особо крупной — примерно с десятилетнего ребёнка — но дралась с ужасающей яростью. Жак едва успел оттолкнуть Варю в сторону, подальше от мелькающих в воздухе когтей, как вдруг ему в лицо брызнуло чем-то горячим. Он не сразу и сообразил, что это кровь — уродливый бесёнок, пытаясь вырваться из рук Ильи, разодрал тому когтями руку.

Уже подоспел Нестор и схватил тварь за другую лапу, а потом и за третью. Вдвоём Колывановы растянули шолмоса в стороны, как на дыбе, но тот продолжал верещать и отчаянно брыкаться. И, похоже, силищи в нём было непропорционально много — два здоровых оборотня едва удерживали его, рыча от напряжения.

— Скорее! Огня! — рявкнул Нестор. — Даня, ну ты чего⁈

Данила, пошатываясь, развернулся. Двигался он чуть замедленно. Провел рукой по шее, и ладонь его оказалась красной от крови — похоже, шолмос его всё-таки успел зацепить. Взгляд его туманился, будто пьяный.

— Огня! Спалить нужно эту тварь! Скорее!

Жак подскочил к дерущимся, направляя ружьё на лесное чудище.

— Да бесполезно, кучерявый! — с натужным кряхтением выламывая лапу твари, огрызнулся Нестор. — Пули их не берут! Только огонь! Не лезь!

Шолмос, будто вторя ему, выгнулся дугой и завизжал, вперив в Жака взгляд своих светящихся бесноватых глазёнок. Рванул вперёд, пытаясь достать его. Пасть с растущими вкривь и вкось серыми клыками клацнула, как крышка сундука и распахнулась снова, обдав гнилостным дыханием.

Жак в ответ ткнул стволом ружья ему прямо в морду, да так, что тварь вцепилась в него зубами, будто собиралась откусить одним махом.

В тот же миг гранул чуть приглушённый выстрел, и уродливая башка шолмоса словно взорвалась изнутри. Обломки разлетелись конусом, на шее остался лишь небольшой огрызок нижней челюсти с торчащими зубами. Само тело мгновенно обмякло, а потом как-то странно заскрипело, скукоживаясь и превращаясь в нечто похожее на скрюченный высохший корень.

Братья от неожиданности так и замерли на несколько мгновений, стискивая в руках уже дохлую тварь.

— Ну, или… Можно и так, — растерянно пробормотал Нестор.

— Ага, — хохотнул Илья. — Мы так просто раньше не пробовали.

Ободряюще хлопнув Жака по плечу, Илья тут же ринулся в сторону — помогать другим членам отряда. Шолмосов вокруг сновало, похоже, около дюжины, и часть из них до сих пор была жива. Жак, держа наготове ружьё, отступил, прижимаясь к стволу дерева, рядом с которым укрывалась Варя. Та, переборов, наконец, прорывающийся Дар, тоже стояла, вскинув оружие к плечу. И, судя по стойке, стрелять она умела. Впрочем, с такой-то семейкой…

Слева от Жака что-то громыхнуло, и в клубах тумана он разглядел тонкую фигурку Рады — девушка шмальнула от живота сдвоенным залпом из своего «Тигрёнка», и выстрелы отшвырнули в сторону ещё одну тварь. Та попыталась было подняться, но из тумана вдруг вынырнул Богдан — неестественно быстро, размазываясь в движении. Пара мощных ударов, от которых в стороны расходились волны, будто от взрывов — и несчастный шолмос буквально разлетелся на ошмётки.

Почти одновременно с этим ещё одного бесёнка поймали осокорцы, обсыпав каким-то серым порошком, похожим на муку. Порошок этот вдруг начал шипеть и пузыриться, увеличиваясь в объёме во много раз и обволакивая тварь плотной и быстро застывающей пеной, состоящей из множества продолговатых непрозрачных кристаллов, плотно прилегающих друг к другу. Шолмос какое-то время ещё двигался и даже отползал от преследователей, превозмогая навалившуюся на него вязкую преграду. Но вскоре кристаллы окончательно затвердели, вмуровав его в здоровенную глыбу, ещё и приклеившуюся к земле. Снаружи оставалась только башка монстра и кисти передних конечностей.

Жак ни разу до этого не видел применения экспансивного эмберита или, как его часто называют в России, клей-камня, но сразу узнал его по лекциям Кабанова. И у него тут же вспыхнуло жгучее любопытство. Если что-то и может отвлечь Жака Полиньяка от смертельной опасности — так это тяга к знаниям.

Да тут и случай был весьма занятный. Обычно клей-камень, используют в строительстве, да и то в специфических условиях — например, когда нужно быстро выстроить временное убежище в тайге. Его кристаллы лёгкие, довольно прочные и пустотелые, что повышает их изоляционные свойства. Однако в долговечности они безнадёжно уступают даже самому дрянному бетону, так что в зданиях используются разве что для утепления оконных рам.

Но осокорцы явно использовали какой-то катализатор, во много раз ускоряющий разбухание кристаллов. И так довольно тривиальный материал превратился в эффективную ловушку. Один из примеров того, что называют знаменитой русской смекалкой!

Пока Жак размышлял над боевым применением клей-камня, один из осокорцев подбежал к обездвиженному монстру и затолкал тому в пасть небольшой кусок огненного эмберита. На того это подействовало, как ладан на чёрта — визг поднялся такой, что уши заложило. Но, впрочем, затих шолмос очень быстро — визг перешёл в хрип, потом в шипение и треск. Из пасти его повалил густой дым, клубы которого смешались с туманом, ещё больше ухудшив обзор.

Треклятый туман за считанные минуты успел заволочь тропу на десятки шагов вокруг. Он поднимался уже выше человеческого роста и был густым, как пар в бане. Силуэты людей проглядывали сквозь него невнятными тенями, особенно вдалеке. Но самое страшное — что там, за пеленой, явно кто-то был. Кто-то большой и шумный.

Жак, прижимаясь спиной к стволу дерева, пытался отдышаться и унять бешено колотящееся сердце. В двустволке его ещё оставался один патрон, и в мозгу билась навязчивая мысль, что нужно дозарядить второй прямо сейчас. И в то же время казалось, что стоит ему начать возиться с патронами — как из леса наскочит ещё какое-нибудь страшилище. Ещё и очки, как назло, запотели так, что сквозь них мало что было видно. Но о том, чтобы снять их и протереть хорошенько, тоже не могло быть и речи.

— Ты как? — с тревогой в голосе спросила Варя, не опуская ружьё. — У тебя кровь на лице. Не ранен?

— Это… Не моя. Осторожнее! Слева!

Кусты сбоку от них затряслись, между ветками мелькнул смутный силуэт. Они с Варей синхронно навели на него ружья, но оба не выстрелили — ничего толком не было видно, да и движение было мимолётным.

— Что это⁈ — в ужасе выкрикнул кто-то в нескольких шагах от них, почти не различимый в густом тумане.

— Сюда! — донёсся другой голос. — Соберитесь вместе! Не растягивайтесь!

— Это Богдан! — выдохнула Варя. — Пойдём! Вон туда…

Они, продираясь через колючие, так и норовящие вцепиться в одежду ветки, двинулись в сторону голосов. Кусты будто сдвинулись плотнее. Казалось, тропа находится всего в нескольких шагах от них, однако вместо этого путь перегораживали густые заросли. Товарищи по отряду были совсем рядом — было слышно их голоса, хруст палой листвы под ногами, но при этом разглядеть кого-то не удавалось. Смутные силуэты в серо-белом тумане расплывались, стоило подойти чуть ближе, оборачивались кустами или пнями.

Жак запрокинул голову вверх — туда, где туман уже начинал рассеиваться, и можно было попытаться сориентироваться по стволам деревьев. И замер от ужаса.

Поначалу показалось, что кроны деревьев двигались, сходясь всё ближе. Но потом, протерев очки подушечками пальцев, он разглядел нечто огромное, нависающее над ними, как башня.

Великан! Настоящий великан, в два человеческих роста, не меньше! С тощим узким туловищем, расширяющимся кверху и с торчащими из мохнатого горба наростами, похожими не то на сухие деревца, не то на разлапистые рога. Башка — вытянутая, узкая, снизу переходящая в спутанную длинную бороду. И глазищи, глазищи-то какие! Два озерца ядовито-зелёного пламени, источающие во все стороны струйки такого же цвета. Лапищи — мощные, узловатые — раздвигали и ломали мешающие пройти ветви деревьев, а кусты под огромными ногами и вовсе хрустели и приминались, как сухая трава. В одной из лап Жак разглядел огромную дубину, представляющую собой вывороченное с корнями деревце.

Святая Женевьева! Да как вообще можно остановить подобное чудовище⁈

— Боровик! — выкрикнул кто-то. — Яг морт!

— Сюда! Сюда все! Прячьтесь!

— Сюда, Жак! — Варя потянула его за рукав, указывая вперёд и чуть правее. Там в тумане маячило сразу несколько темных фигур. Наконец-то! Вон он, остальной отряд! Как они умудрились сбиться с пути?

Кусты впереди встали совсем уж непреодолимой стеной — ломиться сквозь них было бесполезно. Варя и вовсе застряла — несколько ветвей, как живые, вцепились в её одежду, так что Жаку даже пришлось закинуть ружьё за спину и достать нож, чтобы освободить её.

Их звали — Жак слышал голос Богдана и кого-то из Колывановых. Вроде бы совсем близко, но при этом каждый из возгласов доносился с разных сторон. Туман не просто дезориентировал — он начисто сбивал с толку. Мелькнула мысль — а что, если это и есть тот самый Зов? Что, если он уводит их всё дальше от группы?

Окружающие звуки — даже треск и грохот надвигающегося великана — были какими-то приглушёнными, будто доносились сквозь толстый слой воды. Громко и отчётливо Жак слышал лишь собственное срывающееся дыхание и колотящийся в висках пульс. И больше всего он боялся упустить из вида Варвару.

Та тоже поминутно оборачивалась к нему и цеплялась свободной рукой за его одежду. Ружьё она держала за ствол, опираясь прикладом о землю, как посохом. Шаль её сбилась, волосы растрепались, толстая золотистая коса болталась за спиной, тоже цепляясь за ветки. В глазах по-прежнему проскальзывало что-то звериное, но это странным образом не пугало, а наоборот привлекало. Такой — раскрасневшейся, возбуждённой, с горящими глазами, пышущими колдовской силой — она нравилась ему ещё больше. Особенно на контрасте с её обычным поведением — скромным, даже застенчивым.

Сам Жак перебросил ремень ружья через плечо, чтобы освободить руки, но само оружие постоянно цеплялось за ветки и жутко мешалось. Из правой руки он не выпускал нож.

— Вон там, слева можно обойти!

Им, наконец, удалось разглядеть просвет в зарослях, в который они ринулись чуть ли не наперегонки.

И вдруг Варвара вскрикнула и упала. Будто просто споткнулась, но уже мгновение спустя Жак разглядел над ней знакомую рябь воздуха.

Шолмос!

На то, чтобы доставать ружьё из-за плеча не было времени, да и один оставшийся там патрон ничего бы не решил. Впрочем, мысли об этом промелькнули в голове Жака позже — когда он уже бросился на монстра с ножом, запрыгивая ему на спину и обхватывая руками и ногами.

Тварь была необычной — гораздо крупнее виденных ими до этого, и весь покрытый какими-то серыми лохмотьями, похожими не то на клочья шерсти, не то на поросль лишайника. А когти на его лапах и вовсе напоминали серпы — и размером, и формой.

Варя, скривившись от боли, отползла чуть в сторону, подволакивая раненую ногу. Шолмос здорово располосовал ей бедро — кровь залила весь подол её пальто. И если бы Жак его не отвлёк, то искромсал бы девушку ещё сильнее. Самому Жаку повезло — он повис на спине у монстра, как рюкзак, заваливая того назад, и тот впустую молотил когтями по воздуху, но не мог достать его. Нож Жак вонзил ему куда-то в шею — по крайней мере, в то место, где у человека бы располагалась шея. Клинок завяз в вязкой плоти по самую рукоятку и не вырывался обратно, но это сейчас было даже к лучшему — за него можно было держаться.

— Варя, беги! Sauve-toi! — срывая глотку, заорал Жак, чувствуя, как заваливается назад вместе с пойманным шолмосом.

Когда они рухнули, Жак вскрикнул от боли в спине — под лопатку больно воткнулся не то камень, не то сухая ветка. Но почти сразу же эта боль отступила на второй план, потому что на ногу вдруг будто плеснули кипятком. Шолмос, извернувшись, достал-таки его когтями, легко располосовав голенище сапога, плотные штаны и портянки под ним и плоть до самой кости.

— Не-е-ет! — завизжала Варвара, и голос её, ломаясь, вдруг перешёл в нечеловеческий, леденящий кровь рёв. Жак, лежа в грязи и палой листве, прижатый к земле барахтающимся, как перевернутый на спину жук, монстром, выгнул шею, пытаясь разглядеть, что происходит.

И увидел.

За последнее время он уже успел немного привыкнуть к проявлениям Дара Зверя — у того же дядьки Демьяна или у братьев Вари. Хотя все эти лезущие изо рта клыки, отрастающие когти, деформирующиеся лица вызывали неконтролируемый ужас — гораздо больший, чем при виде обычного зверя. Наверное, потому что в этом было что-то противоестественное, вызывающее инстинктивное отторжение.

Но трансформация Варвары выглядела совершенно иначе. Девушку вдруг окутало облако яркого света, в котором Жак разглядел мелькнувшие угловатые символы, похожие на шаманские руны. Сквозь слепящий глаза свет можно было разглядеть лишь смутный силуэт девушки, стремительно меняющийся под аккомпанемент протяжного медвежьего рёва. Всего несколько мгновений — и на месте его Варвары вдруг возникла огромная взвившаяся на дыбы медведица с рыжевато-бурой шерстью, покрытой крупными светящимися рунами, и с горящими зелёным пламенем глазами.

«Ты не просто зверь, девочка. Ты берендей».

Рухнув обратно на все четыре лапы, Варвара тут же бросилась на шолмоса. Медвежья пасть с хрустом сомкнулась на туловище монстра, и одним мощным движением оборотень подбросила противника в воздух, не обращая внимания на молотящие по ней когти. Жак едва успел разжать хватку, иначе тоже бы отправился в полёт.

Два монстра сцепились, покатились по земле, ломая кусты, как сухую солому. Шолмос, в отличие от своих более мелких собратьев, не визжал, как рассерженный кот, а лишь гортанно хрипел, но когтями орудовал так же быстро. На толстой шкуре медведицы уже появилось несколько длинных кровоточащих отметин.

Жак, рыча от боли в располосованной ноге, попытался перевернуться и стащить со спины ружьё, но проклятая лямка перекрутилась, запуталась и теперь только душила его, мешая двигаться. Разрезать бы её к чертям собачьим, но нож остался торчать в шее монстра.

Наконец, он перевернулся на живот и кое-как стащил оружие со спины. Уперся локтями в землю, наводя ствол на дерущихся прямо рядом с ним. Промазать с такого расстояния было нереально, тем более дробью. Главное было не зацепить Варвару…

Удачный момент подвернулся только секунд через десять — Варя как раз отбросила шолмоса от себя, и пока тот не успел ринуться на неё снова, Жак всадил ему заряд дроби в бок. Тварь взвизгнула, замешкалась с атакой, и медведица воспользовалась этим, чтобы снова наброситься на неё, сминая своим весом и пытаясь отгрызть башку. Она оглушительно рычала и рвала противника зубам и когтями. Но шолмос был куда крепче, чем можно было предположить по внешнему виду. К тому же он явно выделялся среди себе подобных. Возможно, это что-то вроде вожака…

На помощь извне можно было не надеяться — остальной отряд был неподалёку, но судя по доносящимся звукам, был занят другой битвой. А вот выстоит ли Варвара…

Жак, тяжело дыша, слабеющими, едва слушающимися пальцами переломил ружьё, вытряхнул стреляные гильзы… И понял, что на то, чтобы выудить из патронташа новые, зарядить их и снова выстрелить, его попросту не хватит. Он в отчаянии обернулся на яростно сражающуюся с лесной тварью медведицу, на собственную залитую кровью ногу…

Ружьё Варвары! Оно валялось в нескольких шагах, и Жак, стиснув зубы, пополз к нему. Кровь из раны натекла в сапог и хлюпала между пальцами, голова кружилась, перед глазами мелькали чёрные мухи. Что удивительно, боль даже на время отступила — ноге просто было горячо, и сердце колотилось, как бешеное. Но больше всего Жак сейчас боялся потерять сознание. Раньше, чем сумеет помочь Варваре.

Жак, наконец, добрался до ружья и подтянул его к себе за лямку. Перевернулся на спину, перехватил оружие поудобнее…

Как раз вовремя — шолмос, уже изрядно помятый, с висящей, как плеть, левой рукой, вырвался из лап медведицы и оказался буквально в двух шагах от Жака. Их глаза встретились, и разъярённый монстр прыгнул на валяющегося на земле француза, накрывая того, как тень.

Сдвоенный выстрел прозвучал приглушённо — Жак едва успел приподнять ствол, и тот упёрся в грудь шолмосу. Тварь прошибло навылет, вырывая из спины здоровенные куски плоти, больше похожие на обломки коры, обросшие лишайником. В груди его образовалась дыра, и ружьё попросту провалилось в неё, показавшись наружу с обратной стороны.

Монстр замер на мгновение, захрипев и ещё больше вытаращив глаза. Лапища его со страшными серповидным когтями, уже занесённая над Жаком, бестолково дёрнулась и упёрлась в грязь рядом с его головой. Шолмос завалился прямо на Жака, и почти сразу же после этого силуэт огромной медведицы накрыл их обоих. Жуткая пасть сомкнулась на загривке твари, почти отделяя его башку от тела.

Жак, вцепившись обеими руками в края рваной раны на груди лесного беса, из которой всё ещё торчал приклад ружья, и изо всех сил пытался оттолкнуть его от себя, рыча от напряжения и ужаса — пасть чудовища клацала клыками прямо перед его лицом — казалось, с каждым разом всё ближе. Страшные глаза чудовища горели потусторонним огнём, будто пытаясь прожечь его взглядом.

Шолмос явно находился на последнем издыхании, однако даже сейчас рвался к добыче. Его первобытная ненависть и жажда убийства ощущались почти физически, обдавая Жака, словно зловонное дыхание.

Медведица, дергая головой, стащила-таки уже едва трепыхающегося монстра с Жака, и тот шумно выдохнул, всё ещё сжимая в руках обломки древесной плоти. Они слабо светились и жгли ему пальцы. Разжав ладони, он увидел, что вырвал из груди шолмоса какую-то пульсирующую продолговатую штуку, похожую на грубый неогранённый кристалл. Она светилась, быстро затухая, а зеленоватая дымка, источаемая ею, стремительно впитывалась в кожу. Что это? Яд⁈ Жак дрожащими пальцами пытался стереть эту субстанцию, но ничего не получалось. Выроненный им камень уже окончательно потух, стал серым, будто пепел и вдруг, покрывшись трещинами, лопнул, рассыпавшись на мелкие осколки.

Одновременно с ним и сам шолмос под натиском когтей Варвары вдруг с треском развалился, превратившись в кучу обломков, больше напоминающих причудливое сплетение засохших корней и мха, чем труп.

Жак, лежа на спине в грязи, шумно хватал ртом воздух, отчаянно хватаясь за остатки сознания. Но перед глазами всё плыло, и последнее, что он увидел над собой — это выплывшую из тумана огромную медвежью морду. До него донеслось встревоженное утробное ворчание. Влажный мягкий нос уткнулся ему в щёку. Он с трудом поднял руку и вцепился пальцами в густую тёплую шерсть, и прежде, чем окончательно вырубиться, успел лишь прошептать.

— Варя…

Глава 4

Етитская сила… И как прикажете драться с… Вот этим вот⁈ Да против него артиллерия нужна! Ну, или уж точно что-то помощнее охотничьих ружей.

— Боровик! — выкрикнул кто-то. — Яг морт!

Массивный лесной великан, ломящийся к нам через заросли, был не меньше четырех метров ростом, не считая замысловатой растительности на горбу, напоминающей не то рога, не то высохшие ветви. По пути он легко сминал кусты, расчищая дорогу здоровенной дубиной, сделанной из цельного молодого деревца — возле комля ещё топорщились оборванные корни. Само туловище его, казалось, тоже было соткано из тесно переплетённых древесных корней. В некоторых местах даже можно было разглядеть пустоты между ними, заполненные светящимся зеленоватым туманом.

Но размеры — это полбеды. Если бы это был просто огромный зверь, вроде напавшего на деревню шерстистого носорога, с ним можно было бы справиться обычными методами. Жители Самуси завалили в итоге серьёзную зверюгу, хотя среди них не было ни одного Одарённого.

Но лесовик был не банальной горой мяса. В магическом спектре его силуэт полыхал, как огромный столб зелёного пламени. Столь концентрированный источник эдры мне не доводилось видеть раньше. Такое впечатление, что так называемое тонкое тело для него — как раз основа существования, а уже физическая оболочка слеплена из подручного материала, и без подпитки эдрой рассыплется в труху.

Так это, собственно, и происходило с его меньшими собратьями, которых местные называли шолмосами. Но если те мелкие гады, если не считать неприятной способности к маскировке и крайне злобного нрава, не представляли из себя ничего особенного, то вот с верзилой явно придётся повозиться. Мощная зверюга. По весовой категории, пожалуй, сравнимая с албыс, хоть и куда более примитивная.

— Назад! — скомандовал я. — Демьян, отводи людей!

Отряд наш рассеялся в густом тумане так, что я с трудом мог разглядеть только человек пять, находящихся ближе всего ко мне. Со всех сторон доносились ругательства, вскрики, выстрелы. К счастью, визгливых воплей шолмосов больше не было слышно — в боевой форме я на них реагировал довольно болезненно, высокие частоты били по ушам.

— Назад все!

— Богдан, а ты? — Дарина вцепилась мне в рукав.

— Попробую его отвлечь. Отходите, говорю!

Я стащил свою потрёпанную шинель, передав её матери. Увидел у одного из осокорцев неподалёку чугунок с жар-камнем, выудил из посудины пару обжигающих светящихся кристаллов, засунул прямо за пазуху. Горячо, но терпеть можно. И вообще, подозреваю, вскоре мне будет не до таких мелочей.

— Всё верно, он боится огня, — заметила Дарина. — Но как ты собираешься…

— Уж как-нибудь! Только передайте остальным, чтобы не стреляли! А то меня ещё зацепите…

Яг морт пёр напролом, и был уже шагах в двадцати от нас. Я рванул ему навстречу, на бегу заорав что-то нечленораздельное, чтобы привлечь его внимание.

Странное дело, но страха почти не было. И дело даже не в моей обычной безбашенности — сколько себя помню, я бросался на любого противника без сомнений, даже если драка казалась совершенно безнадёжной. Однако это не значило, что я совсем не испытывал страха. Просто реакция на него была своеобразная. Я только ещё больше раззадоривался и злился. На себя — за то, что меня что-то испугало. И, конечно, на того, кто заставил меня испытывать это неприятное чувство.

Но прущая на нас махина вызывала опасения другого рода. Примерно так отскакиваешь от слишком близко промчавшегося грузовика — ты осознаёшь исходящую от него опасность, но не воспринимаешь его, как что-то одушевлённое. Вот и лесной великан был для меня скорее этаким воплощением стихии, а не конкретным противником.

На бегу я метнул в него несколько сгустков сырой эдры, целясь в голову, но даже не понял толком, попал или нет. С одной стороны, промахнуться в такую громадину было сложно, но с другой — он никак не отреагировал. Я даже не уверен был, что он вообще меня видит, хотя я был уже в нескольких шагах перед ним и орал во весь голос.

Но уже пару мгновений спустя стало ясно, что манёвр мой не остался незамеченным. Великан вдруг оглушительно ухнул и взмахнул своей дубиной, причём куда быстрее, чем можно было ожидать от такой махины.

Ствол дерева с торчащими обломками корней на конце прогудел в воздухе, и чтобы увернуться от него, мне пришлось упасть и распластаться по земле. Я тут же вскочил и рванул вперёд, сокращая дистанцию, но великан ударил снова, пониже, глубоко пропахав дубиной землю. Я снова успел отскочить, на этот раз в сторону, и меня лишь осыпало градом щепок и комьев земли.

Под Боевой формой я двигался стремительно и легко, порой даже раздражаясь из-за того, что тело кажется немного тяжелым и неповоротливым, поскольку вынуждено подчиняться таким досадным ограничениям, как законы физики. Особенно сложно приходилось, когда нужно было резко менять траекторию движения — инерция отдавалась чудовищным напряжением в мышцах и особенно в суставах. И, как назло, сейчас как раз выдался сплошной челночный бег, ещё и с препятствиями.

Великан замолотил своей дубиной с удвоенным темпом, лупя ею так, что ствол едва не трескался. Ещё от пары ударов я увернулся, продолжая сокращать дистанцию, но следующий пришлось принимать. Скрестив руки, я уже привычно сформировал щит из эдры, только на этот раз придал ему клиновидную форму, а не выпуклую. При ударе о него дубина лесовика разлетелась в щепы, будто внутри неё взорвался целый картуз пороха.

Меня, правда, тоже здорово шарахнуло, так что я отлетел назад на несколько метров, наполовину оглушённый, засыпанный обломками. Тряхнув головой, в недоумении уставился на здоровенную щепу размером с кинжал, торчащую из груди. Боли почти не чувствовалось, и выдернув обломок, я лишь мельком взглянул на острый скол, алый от крови — просто чтобы оценить, насколько глубоко вошла заноза.

Великан тем временем раздобыл новое оружие. Слева от тропы валялась здоровенная коряга — обломок древесного ствола такой толщины, что и вдвоем с трудом обхватишь. Валялась она здесь явно давно — вся обросла мхом и наполовину ушла в землю под собственной тяжестью. Но лесовик с оглушительным треском и грохотом выдрал её со своего места и взвалил на плечо. Даже по сравнению с его габаритами бревно это было здоровенным и весило наверняка несколько тонн. Ворочал он им с заметной натугой, но ведь ворочал же!

Я заметил, как из лап его, чтобы надёжнее обхватить новую дубину, полезли толстые древесные плети, похожие не то на корни, не то на лианы.

Когда великан ухнул этой бандурой, пытаясь прихлопнуть меня сверху, земля под ногами ощутимо вздрогнула. Само бревно с чавканьем ушло концом в грязь буквально в шаге от моей ноги. У меня аж волна жара прокатилась по всему телу — такая, что я даже про жгущие пузо кристаллы эмберита за пазухой забыл.

Великан, войдя в раж, начал размахивать колодой из стороны в сторону, круша всё в радиусе полутора десятков метров. Я же рванул вперёд, постаравшись как можно быстрее сократить расстояние. Уворачиваться от такой дубины вообще нереально. И очень сомневаюсь, что смогу разбить её Укреплением. Несмотря на то, что колода сырая и замшелая, она ещё вполне крепкая. Запаса прочности уж точно хватит на то, чтобы размазать меня в лепёшку.

Бревно прогудело прямо надо мной, едва не задев торчащим обломанным суком, и я, поднырнув под него, на бегу рубанул великана по ноге силовым клинком, наспех выращенным из эдры как продолжение кулака.

Ощущения были, словно атаковал ствол дерева. И это было недалеко от истины — вблизи я только ещё больше убедился, что великан состоит не из плоти и крови, а из плотно переплетённых древесных корней, камней и мха. Я своим ударом смог выдрать у него из ноги довольно большой кусок, и вместо крови в меня брызнуло что-то чёрное и липкое, пахнущее смолой. Сама рана почти сразу же затянулась — корни пришли в движение, наращиваясь и закрывая пробоину.

Великан засеменил на месте, пытаясь то достать меня своей страшной дубиной, то попросту затоптать. Я с трудом лавировал, уворачиваясь от чудовищных ударов. На ходу успел рубануть ещё раз по ногам, но понял, что это бесполезно — они слишком толстые, чтобы я мог перебить их за один-два взмаха, а стоило немного промедлить, как раны тут же затягивались. У этой твари даже чего-то похожего на коленные суставы не было — ноги представляли собой этакие гибкие колонны, расширяющиеся книзу и заканчивающиеся широкими круглыми ступнями, похожими на слоновьи.

Фамильный револьвер с пулями из синь-камня болтался в кобуре под мышкой, но доставать его я тоже не видел смысла. Сдаётся мне, даже если я всажу в этого бугая дюжину патронов — он не почешется.

А вот с жар-камнем можно попробовать. Надо только подобраться ещё ближе….

Я изловчился и, обойдя великана, запрыгнул ему на спину. Сейчас даже оказалось к лучшему, что он весь состоит из корней и мха — есть за что ухватиться. Я в считанные мгновенья вскарабкался выше, прямо на обросший ветвистыми сучьями горб. Там и засел — где-то между лопатками. Если так вообще можно выразиться, учитывая, что у этого существа вряд ли есть лопатки, да и вообще хоть какой-то скелет и внутренние органы.

Собственно, поэтому и сражаться с ним нужно, не как с живым существом. Я вглядывался в великана магическим зрением, пытаясь разглядеть в его ярко сияющем тонком теле центральный элемент. Как я и подозревал, запрятано Сердце было в самом центре его огромного раздутого туловища.

Что ж, будем пробиваться.

Я, ухватившись для опоры за один из торчащих из горба рогов, несколько раз подряд ударил тварь в спину, щедро вкладывая эдру в каждый удар — так, что во все стороны полетели крупные ошмётки древесной плоти.

Яг морту это явно не нравилось — он взревел, заметался из стороны в сторону. Меня вместе с ним швыряло так, что я огромным с трудом удерживался у него на загривке. Этакое родео на максималках, когда вместо быка — существо в несколько раз крупнее.

Достать меня конечностями великан не мог, однако начал действовать иначе. Прямо из горба начали прорастать гибкие крепкие корни в два пальца толщиной. Эти щупальца безошибочно тянулись ко мне — к счастью, не настолько шустро, чтобы успеть схватить. Но их было очень много, так что пришлось изрядно попотеть, отбиваясь от них. Я без остановки махал рукой, рубя щупальца силовыми когтями, слепленными из эдры, и попутно колупая горб чудовища.

В итоге мне удалось-таки пробить в нём глубокую дыру, в которую я мог бы протолкнуть руку по локоть, а то и глубже. Стоило лишь немного ослабить натиск, как она начала быстро затягиваться. Но я успел забросить внутрь один из кусков жар-камня. Второй, увы, выронил — великан дёрнулся в сторону как раз в тот момент, когда я достал кристалл из-за пазухи.

Выругавшись, я снова от души ухнул зарядом эдры в едва затянувшуюся рану, и тут же отпрянул в сторону, повиснув на костяном выросте, цепляясь за него свободной рукой.

Полыхнуло знатно — лопнувший жар-камень разворотил горб чудовища изнутри, вырвавшись наружу столбом ревущего пламени. Как я ни старался увернуться, меня тоже здорово обожгло и, что самое неприятное — ослепило. Рыча от боли, я болтался на одной руке, вцепившись в торчащий корень, предательски подающийся под моим весом. Когда он вырвался, я едва не свалился вниз, но успел схватиться другой рукой. Отшвырнув теперь уже бесполезный кусок дерева, начал карабкаться выше.

Дыра в горбу великана воняла горелым и источала удушающий сизый дым. По краям она трещала раскалёнными угольками, хотя в целом плоть лесовика оказалась на удивление негорючей. Но всё же жар-камень сделал своё дело — взрывом туловище Яг морта здорово разворотило изнутри, и он пошатывался так, будто вот-вот рухнет.

Однако рана была явно не смертельная — я видел, как концентрируются вокруг неё потоки эдры в тонком теле, и как сквозь обугленную плоть стремительно прорастают новые корни, сплетаясь между собой и заращивая повреждения. Судя по всему, времени у меня очень мало.

Я, задержав дыхание и стараясь не обращать внимания на ожоги на ладонях и на разъедающий глаза и глотку дым, пополз прямо в образовавшуюся дыру, провалившись в неё по пояс. Снова ударил в самую сердцевину, пробиваясь к маячащему уже совсем рядом Сердцу. В магическом спектре оно выглядело, как ослепительный сгусток света. В реале же рассмотреть его я толком не мог из-за дыма. Но когда всё же добрался до него и выдернул, успел лишь удивиться его размерам. Твердый карбункул был продолговатой неправильной формы и размером с веретено.

Даже поглотить такой заряд эдры за раз оказалось непростой задачей. Я будто бы схватил кусок, который не в состоянии прожевать. Однако ярость, азарт и вновь разыгравшийся голод взяли своё. Карбункул в моих руках сначала засиял ещё ярче, обжигая ладонь, а потом погас, рассыпавшись на мелкие колючие осколки.

В тот же миг рёв, издаваемый Яг мортом, моментально стих, а сам великан замер, будто окаменел.

После непрекращающегося, закладывающего уши гвалта, сопровождающего нашу битву, наступившая тишина воспринималась, как что-то удивительное и пугающее. Продлилась она, впрочем, недолго, потому что мёртвая туша лесовика вдруг заскрипела, медленно заваливаясь вперёд. Спрыгнуть с неё я уже не успевал, так что просто вцепился обеими руками в расползающиеся под пальцами корни.

Сначала с оглушительным грохотом рухнуло на землю бревно, которым великан орудовал, как дубиной. Сам лесовик завалился поперёк него бесформенной грудой переплетённых корней и земли. Я, отчаянно откашливаясь, вслепую выбрался из неё, весь перепачканный в саже и грязи, и рухнул на спину, тяжело дыша.

Глаза горели и слезились так, что открыть их не получалось. Однако я по-прежнему видел в магическом спектре, и успел убедиться в двух главных вещах — чудовище мертво, а Дар его я поглотил.

Причем, в отличие от того эпизода с албыс, в этот раз мне хватило силёнок захватить его полностью, не разодрав на несколько отдельных Аспектов. Сейчас он смотрелся в Сердечнике, будто куриное яйцо среди перепелиных — гораздо крупнее, ярче, сложнее по структуре. Из-за него Сердечник заметно распирало изнутри, а от ячейки во все стороны расползались пульсирующие трещины, ярко светящиеся зелёным пламенем.

Смотрелось жутковато, но, опять-таки, мне уже есть, с чем сравнивать. Как и в случае с албыс, я заглотил здоровенный кусок. Но в этот раз я гораздо сильнее, и смогу его переварить, я это чувствовал. Хотя, похоже, на это потребуется какое-то время — несколько часов, а то и дней.

А ещё… Я впился в трофей внутренним взором — в мозгу вдруг мелькнула какая-то смутная догадка. Этот новый Дар — цельный, сложный, наверняка состоящий из нескольких Аспектов — сильно отличался от виденных мною ранее. Но в то же время на его фоне и остальные стали восприниматься иначе — будто начала прослеживаться какая-то закономерность, которую я пока не мог уловить.

Это как в тестах на IQ — просто смотришь на ряды замысловатых символов, даже не пытаясь сознательно просчитывать взаимосвязи между ними, а мозг вдруг сам выдаёт готовое решение. И потом уже приглядываешься к нему, проверяя, верна ли догадка. Только сейчас я завис на самой грани этого озарения, в раздражающе микроскопическом шаге. Будто не можешь вспомнить слово, так и вертящееся на языке.

Ну же… Ну!!

— Богдан!

Чуть приоткрыв опухшие веки, я разглядел спешащую ко мне Дарину. Она склонилась надо мной и сдавленно всхлипнула. Лёгкие прохладные пальцы, едва касаясь, заскользили по моему обожжённому лицу. Она рванула меня вверх, приподнимая так, что голова моя оказалась у неё на коленях, гладила по волосам, шепча что-то успокаивающее.

Я зашипел свозь зубы — её появление окончательно сбило меня с мысли, и теперь можно было даже не надеяться, что я снова нащупаю ту промелькнувшую в голове идею. По крайней мере, сейчас.

Дарина, мой стон истолковала по-своему.

— Потерпи, мой мальчик, потерпи… Ты сильно обжёгся, но всё заживёт. У меня с собой есть мазь… Сейчас…

— Ар-рр… Ну какая, в задницу, мазь… — раздражённо прорычал я, пытаясь подняться.

В живот упёрлось что-то твёрдое, и я вдруг с удивлением нащупал здоровенный обломанный сук, глубоко вонзившийся мне в бок. Выдернув его рывком, чуть не потерял сознание от боли. Дарина испуганно ахнула, схватив меня за плечи.

Кое-как продрав глаза, увидел, что сук весь в крови. Да когда я умудрился-то? Видимо, эта штука проткнула меня, когда великан рухнул на землю, а я и не заметил…

Переключившись на Аспект Исцеления, я прогнал по телу мощную лечебную волну — благо, в энергии сейчас недостатка не было. Эдра, содержащаяся в лесовике, до сих пор висела в воздухе плотными облачками, словно туман — я был переполнен, и пока не мог её поглотить.

Ощущения были приятные — меня будто окатило прохладным щекочущим потоком. Обожжённая кожа мгновенно разгладилась и остыла, рана на боку заросла, даже глаза перестало щипать. Обтерев лицо рукавом, поднялся во весь рост.

Дарина наблюдала за моим исцелением, широко распахнув глаза.

— Ты… — прошептала она. — Раньше ты так не умел. Хотя небольшой Дар целительства тебе и должен был передаться…

— Да. Последний подарок отца, — буркнул я, оглядываясь.

Туман вокруг стремительно рассеивался — гораздо быстрее, чем это происходило бы, если бы он был естественного происхождения. Отряд наш, изрядно потрёпанный, но не очень поредевший, снова стягивался на тропу. Я выискивал взглядом знакомые фигуры. Демьян и Рада на месте, вроде бы целые и невредимые. Вон Нестор, вон Илья выискивает кого-то с псами.

Так, а Варя с Полиньяком где?

Дарина вернула мне шинель, и я на ходу набросил её, не застёгивая. Прошёлся по тропе, лихорадочно оглядываясь. Колывановы тоже рыскали по кустам, время от времени окликая Варвару.

— Сюда! Скорее! — донёсся из зарослей голос Ильи, заглушаемый лаем собак.

Я, чертыхаясь, продирался через кусты — полы шинели так и норовили за что-нибудь зацепиться — и подоспел последним. Колывановы уже хлопотали над кем-то. Илья сбросил свою куртку, стянул через голову длинный вязаный свитер.

— Держи, Варежка, согрейся. Давай, давай, одевайся, я помогу…

Варя, похоже, только что обернулась обратно из медведицы — вид у неё был ошалелый, одежду разорвало в клочья. Обувь пострадала меньше — Нестор как раз разглядывал её отороченный мехом сапог.

Насчёт одежды можно было не беспокоиться — отправляясь в путь, мы захватили для Вари два дополнительных комплекта, как раз на такой случай. Куда больше меня беспокоили пятна крови — вся поляна пестрела ими так, будто здесь разразилось настоящее побоище. Колывановы загораживали мне обзор своими спинами, так что мне пришлось продираться поближе, чтобы хоть что-то разглядеть.

— Твою мать… — процедил Нестор, склоняясь над Варей. — Кровит сильно. Похоже, глубоко рассадил.

— Потерпи, сестрёнка… — дрогнувшим голосом пробормотал Илья, не зная, куда девать глаза. Достав из-за пазухи рулон сероватого бинта, он торопливо отмотал кусок, огрызая зубами. — Сейчас перевяжем… Сейчас…

Было странно видеть его, здорового крепкого мужика, растерянным, как ребёнок. Псы, будто чуя настроение хозяина, скулили и жались к его ногам, задирая морды кверху. При моём приближении ближний ко мне насторожённо навострил уши и напрягся, показывая клыки.

— Я… В порядке, — донёсся голос Вари, звенящий от подкатывающей паники. — Но что с Жаком? Он тоже ранен! И не отзывается! Что с ним⁈

— Да живой французик твой, — проворчал Нестор. — Не тряси ты его! В обмороке просто. Вон, дышит…

— Но посекло его, конечно, тоже изрядно. Кровищи вон натекло…

— Так, ну-ка разойдитесь… — не выдержал я и вклинился между Колывановыми.

Нестор попытался что-то возразить, но я поднял руку, шикнув на него. Ладонь моя ярко светилась золотистым светом, пробивающимся даже сквозь слой сажи. Будто внутри вместо костей сияли яркие неоновые трубки. Колыванов озадаченно отшатнулся.

Варя, зябко кутаясь в отданную Ильёй кофту, взглянула на меня снизу вверх широко распахнутыми, красными от слёз глазами. Она вся была в грязи, мелких ссадинах и царапинах, будто каталась по земле — что, скорее всего, недалеко от истины. На бедре её алели глубокие полосы — следы от когтей шолмоса. Любой хирург бы, наверное, содрогнулся, увидев такие раны, ещё и в столь ужасающей антисанитарии. Но Варю они, кажется, не особо-то и беспокоили — всё её внимание было приковано к распластавшемуся на траве Жаку. Тот — худой, нескладный, тоже весь грязный и исцарапанный — выглядел, как сломанная кукла, небрежно брошенная на землю.

И вот тут, похоже, дело действительно плохо. Кожа француза посерела, покрылась мелкими бисеринками пота, даже черты лица, кажется, заострились, как у покойника.

Варе я уделил буквально полминуты, проведя светящейся ладонью вдоль раны и вливая в неё щедрую порцию исцеляющей эдры. За девушку я не особо беспокоился — она всё-таки нефилим с Даром Зверя, с регенерацией у неё и так всё в порядке.

Колывановы за моими манипуляциями наблюдали, затихнув и раскрыв рты. Даже волкодавы Ильи замерли, поджав хвосты и прячась за хозяина.

— Ничего себе… — пробормотал сам Илья. — Да ты, я смотрю, на все руки мастер…

— Да так, умею кое-что, — буркнул я. — Помогите-ка его переложить…

Стащив с себя шинель, я расстелил её рядом с Жаком. Втроём мы аккуратно переложили его с голой земли. Илья, достав охотничий нож, быстрыми, но очень точными движениям разрезал ему штанину на раненой ноге и помог стянуть рассеченный острыми когтями сапог.

Увидев рану, Варя охнула, зажав ладонью рот.

— Ничего, ничего, сестричка, — пробормотал Илья, приобняв её за плечи. — Выкарабкается, поди, твой кучерявый. Раз всё ещё жив.

— Угу. И в следующий раз, может, не будет лезть, куда не надо, — проворчал Нестор.

— Он меня спас! — сквозь слёзы выкрикнула Варя. — Если бы не он — меня бы шолмос на месте раскромсал раньше, чем я успела обратиться…

Илья задумчиво хмыкнул, окидывая взглядом нескладную длинную фигуру Полиньяка. Нестор саркастично буркнул:

— Да ладно? Тебя послушать — так прям герой…

— Да, представь себе! — огрызнулась Варя. — Он меня защищал. А вы сами-то где были?

Нестор вспыхнул и сверкнул клыками, но прежде, чем он что-то ответил, Илья встал между ним и Варей.

— Тише… — процедил он. — После поговорим. Не будем мешать.

Я слушал всю эту перепалку вполуха, вовсю колдуя над Полиньяком. Раны у того были на голени, и гораздо глубже, чем у Вари — пришлось сращивать не только мышцы, но и повреждённые кости.

Ну и когти у этих шолмосов. Не рвут, а рассекают плоть, как скальпели…

Целительство давалось мне с каждым разом всё легче, хотя действовал я по-прежнему скорее по наитию, не вдумываясь особо в особенности процесса — например, что нужно формировать рубцовую ткань или сращивать обратно разорванные кровеносные сосуды. Я воспринимал рану как некое временное, неправильное состояние плоти, а с помощью Дара просто пытался вернуть его в исходное. Результат в итоге получался поразительный — раны зарастали мгновенно, прямо на глазах, не оставляя после себя даже шрамов.

Правда, такой подход был очень энергоёмким, и хоть сейчас недостатка в эдре у меня не наблюдалось, всё равно к концу короткого сеанса я почувствовал себя вымотанным. На ум пришли слова Вяземского о том, что Дар целительства сложно применять к другим Одарённым — Целителю приходится буквально жертвовать небольшой частью себя. Возможно, в этом и правда есть смысл. Но почему тогда исцеление Жака мне далось так тяжело? Он ведь обычный смертный…

Э, нет… Что-то изменилось.

Я переместился выше, внимательно осматривая Полиньяка. На руках и лице у него тоже было множество мелких царапин, но я даже не стал на них тратить силы — я и без того влил в его организм столько эдры под Аспектом Исцеления, что подстегнул регенерацию во много раз. Сейчас меня больше интересовало не физическое его состояние…

Хм… Внутри него, в районе солнечного сплетения, сиял сгусток эдры, плавно, но неуклонно разрастающийся во все стороны — к голове, к плечам, к животу. Да это же тонкое тело! Ещё только формирующееся, слабое, но все признаки налицо. У Жака вдруг пробудился Дар? Откуда⁈

Полиньяк вдруг простонал, не открывая глаз, потом закашлялся. Варя бросилась к нему, помогла сесть, поддерживая за голову и плечи. Он, наконец, открыл глаза и, сильно щурясь, огляделся с совершенно ошалевшим взглядом.

— Oh, mon Dieu… — пробормотал он, стаскивая очки с напрочь растрескавшимися стёклами. — Я уж думал, что всё… Как там у вас говорят — сброшу копыта.

— Отброшу… — машинально поправила его Варя, смахивая слёзы.

Он в изумлении уставился на свою грязноватую, но совершенно невредимую ногу. Отряхнув ладони, в которых зажимал какие-то комки земли, недоверчиво прикоснулся к ней, будто сомневаясь, что она настоящая.

— Всё хорошо, Богдан тебя вылечил, — гладя француза по голове, Варя прижалась щекой к его щеке и облегченно выдохнула. Опомнившись, оглянулась на меня.

— Спасибо, Богдан! За всё спасибо!

— Да пустяки, — отмахнулся я. — Ты как, дружище? В порядке?

Жак рассеянно кивнул, продолжая отряхивать ладони. Я заметил знакомые мелкие кристаллы, похожие на серый пепел. Это же осколки карбункула! Оглядевшись, увидел в нескольких шагах останки необычно крупного шолмоса — они до сих пор фонили остаточной эдрой.

— Ты убил эту тварь? — уточнил я, хотя ответ был уже и так очевиден.

— Д-да… — неуверенно кивнул Жак. — Похоже на то. И… Я как-то странно себя чувствую…

Он тяжело сглотнул, прижимая ладонь к груди, будто ему тяжело было дышать. Варвара отстранилась от него, обеспокоенно рассматривая. Вопросительно взглянула на меня.

— С ним всё будет хорошо?

— Думаю, да, — сказал я, наконец, поднимаясь во весь рост. — Только, пожалуй, вам обоим лучше пока не лезть дальше.

— Богдан!

К нам, через кусты пробилась Дарина. Позади неё маячил с мрачным видом Кондрат, старший из осокорцев, ещё дальше я разглядел Демьяна.

— Нам пора! — сказала шаманка. — До Осокоря совсем недалеко, и путь пока свободен. Но нужно торопиться. Лучше оставить раненых здесь, и двинуть дальше малым отрядом.

— Предлагаешь бросить их здесь, прямо в лесу? — нахмурившись, проворчал Нестор. — А если ещё какие-то твари набегут?

— Значит, оставайтесь тоже, — мотнула головой Дарина. — Присмотрите за ними. А нам нужно выдвигаться немедленно!

— Да куда такая спешка?

— А ты сам не чуешь, берендей? — прошипела она. — Разуй глаза! Нам нужно или сейчас же бежать к Осокорю, или… Убираться отсюда подальше. Выбор за тобой.

Нестор раскрыл было рот, чтобы тоже огрызнуться, но осёкся. Илья уже и без этого насторожился, будто почуявший опасность волк — озирался, принюхивался, вцепившись пальцами в загривок одного из своих псов.

— Что-то и правда неладно… — пробормотал он.

Сам я, последние несколько минут слишком занятый сеансом исцеления, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг, тоже огляделся, сканируя местность магическим зрением. А потом вслед за остальными задрал голову, вглядываясь в облака — необычно низкие, едва не цепляющиеся за верхушки деревьев.

Лес погрузился в какую-то странную гнетущую тишину. Даже ветер стих полностью. Облака над нами будто кто-то промешал гигантской ложкой, закручивая в огромную спираль, центр которой находился в аккурат над нашими головами.

А ещё — резко похолодало. Градусов на двадцать разом, а то и больше. Дыхание вырывалось изо рта плотными облачками пара, влага на кустах и земле засеребрилась инеем. Сам воздух, казалось, начал густеть, уплотняться, давить на плечи. Я запоздало поёжился — без шинели холод быстро сковывал, забираясь под одежду скользкими ледяными пальцами. Под Аспектом Исцеления это не так критично, так что я даже не сразу и заметил. Но вон остальные уже начали плотнее кутаться в одежду, дышать на руки, пытаясь согреться. На усах Нестора от дыхания уже начал оседать иней.

Эдра тоже вела себя странно — каждый клочок растягивался, устремляясь куда-то в глубь леса и вверх, явно к единому центру. Даже накопившаяся в деревьях магическая энергия просачивалась сквозь кору, из-за чего казалось, что от стволов идёт призрачный пар, быстро подхватываемый невидимой силой. Будто что-то огромное и жадное всасывало в себя энергию со всей округи.

Я ошарашенно обернулся на Дарину.

— Что вообще происходит⁈

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, в которых плескалась неподдельная тревога, почти переходящая в ужас.

— Нужно торопиться, Богдан… — повторила она почти шёпотом. — Иначе будет слишком поздно.

Глава 5

На поляне, в центре которой возвышался чёрный тополь, не осталось даже намёка на траву — почва была перепахана множеством ног и лап и сейчас, застывшая, подёрнутая инеем, напоминала какой-то инопланетный пейзаж.

Сам Осокорь странным образом притягивал взгляд и одновременно заставлял содрогаться от отвращения. Эта… Конструкция уже имела мало общего с деревом, если не считать жалкого подобия высохшей корявой кроны наверху. Внизу же это был жуткий, омерзительный кадавр из искорёженной, раздувшейся плоти множества существ, сросшихся в нечто невообразимое. В лесу по-прежнему стоял полный штиль, но торчащие из этого чудовищного бурдюка разномастные конечности шевелились, словно ветки под порывами ветра.

За тот короткий срок, что я в этом мире, я уже успел повидать немало дерьма. Но это…

Вот почему Сайберия так страшит обычных людей. В цивилизованном мире эдра относительно безопасна, контролируема и во многих проявлениях даже полезна — взять хотя бы различные виды эмберита, которые люди приспособились использовать для своих нужд. Однако от Осокоря веяло злой необузданной мощью, настоящей стихией, покорить которую, кажется, невозможно. Мощь эта была чуждой, необъяснимой, неестественной… И потому вызывала неконтролируемый, глубинный ужас.

Поляна полнилась стонами, хрипением, бульканьем, скрежетом, и за каждым из них чувствовалась такая бездна боли, страдания, отчаяния, что я ни за какие коврижки сейчас не рискнул бы переключиться на Аспект Морока. Вся эта волна страданий попросту смяла бы меня, свела с ума за считанные секунды. Впрочем, даже сейчас она ощущалась очень явственно, на физическом уровне — внутренности скручивало спазмами, колени подгибались от необъяснимой слабости. Каждый шаг давался с усилием, будто я шёл по пояс в воде.

При этом приходилось постоянно следить за потоками эдры, исходящими от древа. В них мелькали уже знакомые семена Зова, атакующие нас, как стаи пираний. Их было много уже на подходе к поляне, и я давил их по одной. Но когда мы вышли на открытое пространство, пришлось срочно придумывать другой способ борьбы с этим вирусом.

Объединив усилия, мы с Дариной соорудили защитный круг диаметром метра три, в котором укрыли остатки отряда. За основу я взял руну Преграды, совместив её с Аспектом Огня от жар-камня и щедро напитав эдрой. Получился этакий пузырь призрачного огня, заодно и немного согревающего тех, кто внутри. Дарина постаралась покрепче заякорить эту конструкцию прямо на землю, наскоро выцарапав на мёрзлой грязи несколько десятков символов, увязанных между собой грубым узором. Но предупредила, что защиты всё равно надолго не хватит.

Изначально она собиралась передвигать эту защитную зону, отчерчивая новые области, но от этого плана пришлось отказаться — у нас было слишком мало времени. При этом я пока толком не мог понять, чего именно она боялась. Похоже даже, что главная опасность исходила не от Осокоря, а откуда-то сверху, из нависших над поляной облаков.

Идея о том, чтобы использовать обычных людей для того, чтобы пронести жар-камень поближе к древу, тоже оказалась несостоятельной. Осокорь днём действительно потерял значительную часть своей силы, и особенно это сказалось на радиусе его воздействия. Но вблизи его аура оставалась очень мощной. Вон, хватило даже, чтобы собрать целую армии защитников во главе с Яг-Мортом, через которую нам пришлось пробиваться с боем. А Зов его вблизи действовал на всех, даже на обычных смертных — и немудрено, ведь каждому в голову вгрызалось по десятку призрачных паразитов.

В итоге, соорудив защитный купол, мы оказались перед дилеммой. Отсиживаясь в обороне, древо не уничтожить. Но и повести всех в бой не получится — в движении я не смогу защитить всех от воздействия Осокоря. Попросту не услежу. Я уже даже не был уверен, что себя-то сумею прикрыть.

От одного взгляда на чудовищную аномалию, в которую превратилось древо, становилось дурно. Я пытался разозлиться, чтобы сбросить этот морок и набраться сил для атаки. Но пока получалось хреново.

— Вперёд! Быстрее, Богдан! — Дарина первой выскользнула из-под защитного купола, прикрывая лицо рукавом. От преграды шёл ощутимый жар, хотя огонь жёг и не в полную силу, уничтожая в первую очередь призрачных созданий, которых направлял на нас Осокорь.

Я, стиснув зубы, бросился вслед за ней, держа в левой руке подвешенный за веревки котелок, набитый жар-камнем. Ещё один, поменьше, тащила сама Дарина, в другой руке сжимая вырезанное из дерева кольцо, похожее на недоделанный бубен. Резьба на дереве была совсем свежей — я видел, как она вырезала эту штуку уже в Самуси, этой ночью.

От кольца исходила заметная аура эдры. Правда, что это конкретно за артефакт, с ходу определить было сложно. Но если это какой-то защитный оберег, то шаманка слишком уж на него понадеялась. Если бы я не присоединился бы к ней немедленно и не отогнал целый рой паразитов, летящих от Осокоря, Зов подчинил бы её уже через несколько шагов.

— Скорее! — сдавленным голом повторила она, упрямо шагая вперёд.

В этой её решимости было что-то безумное — её будто бы толкали вперёд страх и отчаяние, а не отвага.

Пока мы возились с защитным пузырём, вокруг похолодало ещё сильнее. Дыхание Дарины вырывалось изо рта облачками пара, брови, ресницы и локоны волос вокруг лица начали на глазах обрастать белесым инеем от оседающей на них влаги. Сам я тоже изрядно задубел, хотя и засунул во внутренние карманы шинели два жар-камня. Особенно мёрзли пальцы на руках и ногах. Вместо сапог тут уже пригодились бы утеплённые мехом унты, а на руки нужны были даже не перчатки, а толстые рукавицы.

Одно радует — до Осокоря уже рукой подать, и сейчас мы разведём такой костёр, что мало не покажется…

Но с каждым шагом уверенность в этом гасла. Меня вслед за Дариной одолевало чувство необъяснимого ужаса, и исходило оно даже не от самого древа, а откуда-то сверху. Из воронки, которая засасывала в себя энергию, с каждой минутой всё сильнее промораживая участок леса, на котором мы находились. Холод уже сам по себе начал представлять серьёзную опасность — одеты мы все не настолько тепло, так что долго не продержимся.

Чем больше я приглядывался к этой аномалии наверху — тем яснее становилось, что она не связана с Осокорем. Да и само древо выглядело в магическом спектре как-то странно. Совсем непохоже не обычное Изменённое растение, пусть и накопившее огромную мощь. Что-то в структуре его ауры заставило меня насторожиться, мысли снова заметались, как кот, следящий взглядом за светящейся точкой от лазерной указки, но пока замерший перед прыжком. Я снова в полушаге от догадки, но условия вокруг такие, что сосредоточиться не получается…

— Быс…трее! — едва выговорила Дарина побелевшими губами.

Она обгоняла меня на пару шагов, но каждый шаг давался ей уже с огромным трудом — пошатываясь, она ступала на почти не гнущихся ногах. Я догнал её и придержал за локоть.

И в этот самый миг с неба вдруг с оглушительным гулом обрушился столб света — такой яркий, что я едва успел отвернуться, прикрывая лицо рукавом. Зажмурился, но под плотно сомкнутыми веками продолжали плясать цветные пятна. Даже заставив себя приоткрыть глаза, я некоторое время не видел ничего, кроме этих ослепительно ярких вспышек и смутного силуэта матери рядом.

От грохочущего нечеловеческого голоса, ворвавшегося напрямую в мозг, тут же заболела голова — череп будто стиснули стальным обручем и продолжали подкручивать винты, затягивая его всё сильнее. Каждое слово вколачивалось в голову раскалённым гвоздём.

Это был даже не звук, а болезненные ментальные удары, несущие с собой образы, после секундной задержки осознаваемые мозгом. Сам голос — бесполый, вибрирующий, монотонный — тоже воспринимался странно. Он был неоднородным, расщепляющимся, будто говорили хором.

— Я. Знал. Что ты. Попадёшься. Рано или поздно.

— А я знала, что без тебя тут не обошлось… — дрожащим не то от холода, не то от ненависти голосом выпалила Дарина. И добавила нечто, прозвучавшее, как зловещее заклинание: — Баранзар Тур!

— Но пришла. Ты всегда. Была. Самоуверенной.

Рыча от раскалывающей виски боли, я кое-как проморгался и наконец разглядел говорившего.

Перед нами, на полпути к Осокорю, в воздухе зависло нечто, на первый взгляд напоминающее огромный кристалл льда — вытянутой ромбовидной формы, сужающийся к низу. Пожалуй, метров пять в высоту. От него исходил слепящий пульсирующий свет, так что смотреть на него было больно, но глаза постепенно привыкали. Однако по мере того, как я разглядывал всё больше подробностей, вопросов меньше не становилось. Даже наоборот.

Это не ледяная глыба. Просто корпус этой штуки искрится под слоем инея и окружён морозной дымкой, но под наледью можно разглядеть гладкие бока из голубоватого металла. Выпуклые, обтекаемые очертания навевали ассоциации с… Машиной? Или самолётом. Или даже каким-то космическим аппаратом. Можно было даже различить в верхней его части полупрозрачный выступ, похожий на замерзший пузырь. Что это — кабина пилота?

Зависший в воздухе аппарат не удавалось толком разглядеть ещё и из-за повисшего прямо перед ним марева, складывающегося в расплывчатую, однако вполне читаемую объёмную картинку — что-то вроде голограммы.

Голова, шея и плечи человекообразного существа с необычно вытянутым черепом и треугольным лицом, так сильно сужающимся книзу, что подбородок похож на ледяную сосульку. Впрочем, и само существо будто состоит изо льда — мертвенно-бледное, с угловатыми чертами и узкими треугольными провалами вместо глаз. Рта и носа толком не видно, но каждое слово, произносимое странным гостем, вызывает короткую рябь на голограмме, похожую на пелену помех.

Всё увиденное отдавало таким сюром, что я не верил своим глазам. Отправляясь в этот последний рывок к Осокорю, я ожидал столкнуться с какой угодно местной хтонью, но этот чужак выглядел здесь совершенно инородным телом. Пожалуй, единственный человек, кого не удивило его появление — это Дарина. Шаманка, будто забыв о пронизывающем до костей морозе, гордо выпрямилась. Котелок с жар-камнем она выронила, но резной амулет схватила обеими руками, прижимая его к груди.

— А ты…

Новая фраза чужака впечаталась в мозг с удвоенной силой, меня накрыло тяжёлой волной ментального давления. Очевидно, тот, кого Дарина назвала Баранзаром, обратился напрямую ко мне. Каждое последующее слово ощущалось, как удары молотом по башке — я зашатался, едва удерживаясь на ногах, перед глазами всё снова поплыло.

— Любопытно. Абориген. И такая сложная матрица. Откуда эти глифы…

Давление чуть ослабло, и я невольно выдохнул — ещё немного и, кажется, у меня бы голова взорвалась. Под этим ментальным взором я даже сосредоточиться толком не мог, не то, что пытаться выстроить какую-то защиту. Да и, собственно, как защищаться от ТАКОГО?

Я впервые за долгое время почувствовал себя совершенно беспомощным. Пересмешник? Гроза нефилимов? Да по сравнению с этим существом мы тут все ничтожные букашки!

В голову продолжали долбить слова чужака.

— Значит, правда. Ты создаёшь. Оружие. Против нас. Зашла слишком далеко. Не просто предательство. Безумие.

— Может, и так… — выдохнула Дарина, по-прежнему прижимая к груди испещрённое рунами кольцо. Поле эдры, окутывающее артефакт, стало гораздо ярче, я уже мог разглядеть его даже сквозь тонкое тело самой шаманки. И оно пульсировало всё сильнее и тревожнее, словно норовило вот-вот взорваться. — Но я вас остановлю! Должна это сделать!

— Этим? Жалкая попытка. Потенциал есть. Но он слишком слаб. Всего лишь абориген.

Дарина оглянулась на меня и усмехнулась с каким-то странным, полубезумным блеском во взгляде.

— Ты о нём? Думаешь, это и есть моё оружие? Не так уж ты и умён, Баранзар! Пересмешник — лишь защитник. Телохранитель.

— Для тебя?

— Нет. Для настоящего оружия… — я еле расслышал голос Дарины — она уже едва шевелила губами и дрожала всем телом, вцепившись в свою дурацкую разрисованную деревяшку. — Для Разрушителя.

Резное кольцо в её руках вдруг треснуло, выплескивая наружу короткий, но мощный импульс эдры, к моему удивлению, метнувшийся не в сторону противника, а куда-то назад, за наши спины. Однако голограмма, повисшая перед ледяным кораблём, вдруг подёрнулась помехами. Силуэт странного существа исказился. Он будто бы отшатнулся назад, а на вытянутом лице отразилось изумление и ужас — насколько это вообще можно разглядеть на такой морде.

Я сам обернулся через плечо и едва успел разглядеть то, что его так испугало. Произошло все быстро, буквально за несколько мгновений.

Из-под защитного пузыря, который соорудили мы с Дариной, вдруг стремительно выскользнула знакомая стройная фигурка.

Рада!

Пальто с меховым воротником она сбросила, оставшись в длинном шерстяном платье и безрукавке. Лицо её застыло, как восковая маска — плотно сжатые губы слились в тонкую линию, брови сошлись на переносице, глаза сияли алым пламенем, будто в глазницы ей вставили раскалённые угли. При этом двигалась она со странным автоматизмом, будто не осознавая, что делает.

Преодолев несколько метров легкими прыжками, она вдруг взмыла над землей, зависнув в воздухе в верхней точке траектории. Раскинула руки в стороны, будто распятая на кресте, и…

Это не было похоже на её прошлые приступы. Никакого постепенного разворачивания ядра её странного, пугающего Дара, никакой воронки эдры, окутывающей её крепнущим вихрем. Портал внутри неё раскрылся мгновенно, как затвор фотоаппарата, и вперёд с грохотом ударил широкий багровый луч эдры.

Дальше я уже помнил смутно. Нас с Дариной отшвырнуло в сторону и протащило по земле несколько метров. Я едва успел схватить шаманку за руку, чтобы её не унесло ещё дальше.

Вырастив на второй руке длиннющие, как кинжалы, когти, я вонзил их в землю, чтобы удержаться на месте. Кое-как развернулся, закрывая своим телом Дарину от вибрирующей, похожей на непрерывно дующий ветер, разрушительной волны. Всю свободную эдру постарался влить в Укрепление, обволакивая всё тело защитным коконом.

Что-то вдруг громыхнуло несколько раз, вверх ухнули огромные протуберанцы огня, взвившиеся на добрый десяток метров. Я запоздало сообразил, что это начали взрываться жар-камни, которые мы с Дариной тащили в котелках. Нам даже повезло, что нас так разбросало, иначе эмберит бы рванул прямо в наших руках. Нас и так-то обожгло неслабо, но будь мы ближе — сгорели бы, как спички.

Поток потусторонней энергии хлестал с чудовищной силой, быстро расщепив в пыль и корабль странного пришельца, и монструозное древо Осокорь. Несмотря на то, что багровый луч был довольно высоко над нами, во все стороны от него расходились мощные ударные волны, так что нам тоже изрядно досталось. А когда взорвался ледяной корабль, нас ещё и основательно присыпало мелкими обломками.

От шума я почти оглох, разглядеть что-то тоже было почти невозможно. Поток багрового пламени уходил куда-то далеко вперёд, а в том месте, где он начинался, вспух ослепительный пульсирующий шар, сквозь который едва проглядывал силуэт Рады, так и зависшей в воздухе, широко раскинув руки.

Сквозь гул потока иногда прорывались другие звуки — треск ломающихся, как тростинки, древесных стволов, грохот, с которым падали на землю вырванные взрывом здоровенные куски дёрна. Пронизывающий холод сменился обжигающим даже сквозь одежду жаром, от которого тоже было не укрыться. Накрывая собой Дарину, я старался вжаться плотнее в землю, которая под этой испепеляющей волной сначала быстро растаяла, превратившись в грязь, а потом снова засохла, начала запекаться вонючей коркой.

Сколько всё это длилось — сложно сказать. Я, кажется, на какое-то время потерял сознание.

Когда начал потихоньку приходить в себя, первое, что почувствовал — это боль от ожогов на открытых участках кожи. А ещё стало не по себе от повисшей вдруг тишины — неестественной, пугающей. Нас будто накрыли сверху звуконепроницаемым куполом. Или это у меня просто барабанные перепонки полопались к чертям?

Дарина подо мной слабо шевельнулась, и я отстранился, запоздало сообразив, что придавил её всем телом. Она закашлялась, заворочалась, сжимаясь в клубок. Ну, по меньшей мере, жива. Это уже хорошо.

Приподнявшись на локте, я подтянул ноги к животу и кое-как встал на ноги. Всё тело болело так, будто меня битый час лупцевали почем зря палками — казалось, каждая мышца расквашена в отбивную. Однако щит из эдры всё же сработал — открытых ран не было. Я переключился на Исцеление. Стало лучше, но в ушах всё ещё звенело, как после контузии.

Вокруг всё заволокло дымом и пылью. От них горело в глотке, щипало в глазах. Сделав первый глубокий вдох, я закашлялся, хватаясь за рёбра — каждый спазм отзывался колющей болью в груди.

Масштаб разрушений оказался даже больше, чем я мог себе представить.

Не было никакого ледяного НЛО. Не было никакого Осокоря. Вместо поляны, на которой он раньше был, далеко вперёд, докуда хватало глаз, тлеющим чёрным каньоном пролегала просека шириной метров пять. Деревья на ней были раздроблены в щепки и сожжены, те, что по краям — просто повалены в стороны, так что казалось, будто по тайге хлестнули исполинской горящей плетью. Метрах в двадцати от нас луч ещё и ударил в землю, пробороздив глубокую траншею, из стенок которой торчали обломки древесных корней.

Там, где рос Осокорь, в земле зияла здоровенная воронка, из которой до сих пор валили клубы едкого дыма. От самого древа не осталось ничего, кроме истерзанных клочков эдры, висящих в воздухе рваными шлейфами.

А Рада? Что, если и она сама не выжила⁈

Эта мысль привела меня в ужас, полоснула по мозгам так, что мне стало почти физически больно. Всё ещё туго соображая и пошатываясь, я огляделся.

В нескольких метрах позади меня земля была тоже разворочена, и на дне воронки я свозь медленно рассеивающийся дым рассмотрел девушку. Она лежала в позе эмбриона, вся в пыли и саже.

Поначалу мне показалось, что она мертва, и это были самые жуткие мгновения за все последние дни. Я на едва гнущихся ногах подбежал к ней, рухнул на колени, осторожно приподнял ей голову, поворачивая лицом к себе.

Рада была бледна, как мел, пульс едва прощупывался. При этом остаточной эдры в ней было под завязку, так что поначалу даже непонятно было, как её лечить. Как обычно, накачивать в неё эдру под Аспектом Исцеления не получалось — это было всё равно, что пытаться лить жидкость в уже переполненный сосуд. Так что я после нескольких попыток наладил этакий круговорот — одновременно откачивал из неё излишки эдры и вливал свою, уже целебную.

Давалось всё это с огромным трудом, даже болезненно для меня. Снова вспомнились слова Вяземского о природе целительства, но сейчас мне было на них наплевать. Я весь сосредоточился на едва теплящейся, похожей на хрупкого мотылька, жизни, которая грозилась вот-вот покинуть тело Рады.

Что самое обидное, видимых повреждений на ней не было, если не считать мелких ссадин и царапин, которые затянулись за считанные секунды, когда я начал лечение. Физически Рада была почти невредима. Но всё равно угасала с каждой секундой. Даже тонкое тело её начало съёживаться, сосредотачиваясь в районе грудного узла.

Я был так поглощён лечением, что мы с ней сплелись в единое целое. Я и не заметил, как рядом оказалась Дарина. Она тоже опустилась рядом с девушкой на колени, внимательно осматривая её. До меня донеслось её невнятное, сбивчивое бормотание — губы её были разбиты, на них запеклась кровь, смешанная с пылью.

— Получилось… Невероятно… Такая удача! Но как я и думала… Оболочка слишком слаба… Одноразовая…. В следующий раз нужно… Да, нужно будет придумать что-то… Стабилизировать… Нужен более крепкий носитель…

Опомнившись, она схватилась за моё плечо, крепко сжала пальцами.

— Богдан, хватит! Это опасно. Для тебя опасно!

В ответ я лишь что-то невнятно рыкнул, мотнув головой. Дарина вцепилась в меня уже обеими руками.

— Не надо, Богдан! Всё кончено.

— Что значит кончено⁈ — прорычал я, с трудом отрываясь от Рады. — Она не может умереть! Я не позволю!

Дарина, успокаивающе гладя меня по щекам исцарапанными ладонями, прошептала:

— Мне очень жаль… То, что она до сих пор жива — это уже чудо!

— Что? Нет! — рявкнул я, вырываясь.

— Послушай меня! Я вижу, эта девочка тебе… Не безразлична. Но она обречена, пойми. С самого начала. Слишком слабая оболочка для такой мощной матрицы. Это ведь Разрушитель! Такие пушки варман тууры устанавливают на своих дредноутах. Удержать эту мощь в теле смертной… Это было очень смело. Я и не надеялась… Один шанс на сотню, что сработает…

Я слушал её, будто сквозь пелену каких-то помех, с трудом концентрируясь на её голосе.

— Оболочка⁈ — прервал я её. — Ты о живом человеке говоришь! Или для тебя она просто подопытная крыса? И я тоже?

— Не говори так, прошу! Я…

Зарычав, я сбросил с себя её руки и снова склонился над Радой. Жизнь в ней ещё теплилась, и я снова начал раздувать этот уголёк, как только мог.

От одной мысли о том, что она не выживет, подкатывала паника. Я и сам не ожидал, что эта девушка мне так дорога. Она — самое дорогое, что у меня есть в этом грёбаном, диком, чужом для меня мире. И я только сейчас это окончательно понял.

Я её люблю, чёрт побери. Я не могу её потерять!!

Вливать в неё целительную энергию становилось уже физически больно, и я непрерывно рычал, напрягаясь так, будто пытался поднять невероятно огромный вес. Жилы на руках вздулись и начали темнеть, явственно проступая под кожей. На бледном перепачканном лице Рады и на её шее тоже проступила ветвистая сетка сосудов — неестественно яркая, пульсирующая.

— Перестань! — уже в голос кричала Дарина, вцепившись в меня и изо всех сил пытаясь оттащить в сторону. — Прекрати, слышишь⁈ Ты погубишь вас обоих!

Рядом маячили ещё какие-то фигуры — остальные члены отряда, понемногу приходя в себя, тоже подтягивались ближе к нам. Но я ни на кого не обращал внимания, весь сосредоточившись на Раде.

— Она уже не жилец, Богдан! Брось её! — не унималась шаманка. — Прекрати, прошу тебя! Послушай мать!

Рванувшись, я отстранил её от себя, вцепившись ей в горло.

— Ты. Мне. Не мать, — проговорил с трудом сквозь стиснутые зубы и отбросил её в сторону.

Дарина потрясённо вскрикнула, зашлась в плаче, но мне было не до неё.

Несмотря на все мои усилия, жизнь из Рады по-прежнему утекала, как песок сквозь пальцы. Подхватив её, какую-то совсем уж невесомую, на руки, я и сам заорал в голос, будто надеясь, что она меня услышит.

— Рада, дыши! Ну, пожалуйста! Очнись!!

В горле саднило от этого надрывного крика, но девушка не шевелилась, тонкие руки её бессильно свисали вниз, голова была запрокинута лицом к небу.

Я и сам заорал в небо и в последнем, отчаянном рывке влил в неё огромную порцию энергии. Это было уже не просто болезненно, а отозвалось такой вспышкой, что я едва не потерял сознание и пошатнулся. Так что едва расслышал её слабый стон.

Встрепенувшись, я на немеющих руках поднял Раду повыше, заглядывая её в лицо. Она вдруг, закашлявшись, жадно вдохнула воздух, будто вынырнула из-под воды.

— Дыши! — не веря своим глазам, прохрипел я. — Дыши…

После нескольких невыносимо долгих мгновений она приоткрыла глаза, зашевелилась. Подняла руку, ухватившись мне за шею. Хрупкие бледные пальцы едва заметно сжали воротник моей шинели. Я же во все глаза наблюдал за тем, как постепенно разворачивается в полную силу её тонкое тело, а вслед за этим потихоньку нормализуется и сердцебиение. Моё собственное сердце билось в унисон с её — так же рвано, захлёбываясь, но постепенно выравнивая темп. А я, кажется, не слышал ничего вокруг, кроме этого слабого пульса.

Ту-тум… Ту-тум… Ту-тум…

Сказать, что у меня гора свалилась с плеч — это ничего не сказать. Я шумно выдохнул, прижал Раду к себе сильнее, и мы так и замерли, щекой к щеке.

— Богдан… — едва слышно выдохнула она.

— Уф… Всё хорошо, Рада, — прошептал я ей на ухо, покачиваясь из стороны в сторону и баюкая её, как ребёнка. — Всё будет хорошо…

Критическая точка и правда была пройдена — девушка начала оживать, крепнуть с каждой секундой. Только убедившись, что она уже более-менее в порядке, я оглянулся на остальных.

Выглядел наш горе-отряд, конечно, феерично — все исцарапанные, испуганные, чумазые, будто их протащили через печной дымоход. Чуть поодаль, за основным отрядом, я увидел Колывановых. Нестор и Илья не пошли с нами к Осокорю, остались приглядеть за ранеными. Но сейчас весь остаток отряда тоже приковылял к поляне, в ужасе оглядывая масштабные разрушения.

— Что тут… — выдохнул Нестор, выпученными глазами оглядывая остальных. — Да что тут стряслось-то? Огнище такой был, как будто вся тайга загорелась. И грохот…

— А где дерево-то это хвалёное? — добавил Илья, успокаивающе поглаживая одного из своих псов по холке.

Собаки жались к нему и негромко рычали от беспокойства, насторожённо принюхиваясь. Хвосты и уши их были прижаты — огромные грозные волкодавы, похоже, тряслись от страха. И их можно было понять.

— Нету больше Осокоря, — прогудел Кондрат. Его перемазанное сажей худое лицо с выделяющимися на нём глазами навыкате было похоже на маску африканского колдуна. — Сожгли дотла.

— А как же… Отец? — в ужасе воскликнула Варвара. — Он ведь был там… А Данила⁈

Никто не ответил, я тоже отвёл взгляд. Жак, сам едва стоявший на ногах, обнял Варю, и та заплакала, уткнувшись ему в грудь.

Ко мне подошёл Демьян — чёрный, как туча, с опалённой бородой и бровями, ещё более мрачный и страшный, чем обычно. Глаза его горели жёлтым звериным огнём. Он сгрёб меня вместе с Радой в охапку и на мгновение сжал. Рада протянула руку и погладила его по волосам. Старый волк вздохнул с облегчением, но почти сразу же снова гневно сдвинул брови. Оглянулся на Дарину.

Шаманка, всё еще не поднимаясь с земли, смотрела на нас снизу вверх полными слёз глазами и несмотря на то, что чудовищный мороз после уничтожения корабля пришельца исчез, дрожала всем телом.

— Я ведь предупреждал тебя, Богдан… — тихо прорычал Демьян. — От этой ведьмы жди только беды.

Кулаки его медленно разжались, из полусогнутых пальцев полезли длинные чёрные когти.

— Демьян, не надо! — рявкнул я.

Он обернулся, обдав меня холодным яростным взглядом. После того, как я столько сил угрохал на исцеление Рады, я был совсем не в форме, так что даже не пытался быковать на него в ответ. Лишь тихо, но твёрдо повторил:

— Не надо. Пожалуйста…

Вампир рыкнул и оглянувшись на остальных, шагнул ко мне вплотную. Понизив голос до шёпота, процедил:

— Ты думаешь, я не слышал, о чем вы шептались там, в Самуси? Эта сука ведь и придумала Осокорь! Может, и не одно такое древо вырастила. А теперь просто пытается исправить то, что сама же наворотила. Но погляди, во что это вылилось! Сколько народу полегло из-за неё? Рада… — он едва не задохнулся от ярости. — Рада из-за неё чуть не…

— Я знаю. Но всё же… Всё же она мать. Я сам решу, что с ней делать.

— А если я сам… Решу? — прищурился он. — По-своему?

Я покачал головой.

— Мне бы не хотелось… Убивать тебя, Демьян. У меня и без того мало близких.

Он замер, гневно раздувая ноздри и глядя мне в глаза. Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не отвести взгляд и продолжить спокойным тоном.

— К тому же, посуди сам — только Дарина знает, что она сделала с Радой. И со мной. Тогда, в детстве. И это знание нам пригодится, чтобы понять, как жить дальше.

— Ты что же, собираешься взять её с собой?

Я молча пожал плечами. Демьян медленно втянул носом воздух, обдумывая мои слова. И это снова были мучительно долгие и напряжённые мгновения.

Наконец, повернувшись к шаманке, он направил на неё когтистый палец.

— Держись от моей дочери подальше, стерва! — процедил он. — Я с тебя глаз не спущу.

Дарина устало улыбнулась, едва удостоив вампира мимолётным взглядом. Всё её внимание было приковано ко мне, и в глазах её было столько отчаяния, беспокойства и немой мольбы, что мне даже немного неловко стало за свою вспышку ярости.

Впрочем, я ведь сказал правду. Она мне не мать. Но она эти слова, конечно, восприняла по-своему…

— Собираемся, — буркнул я. — Здесь нам больше нечего делать.

— Конечно, Богдан. Я пойду за тобой, куда скажешь. Если… Ты позволишь пойти.

Поймав на себе мрачный взгляд Демьяна, я ответил чуть тише:

— С одним условием…

— Как скажешь. Что тебе нужно?

— Ответы, мама. С этого момента — больше никаких тайн от меня.

Смахнув слёзы, она снова взглянула мне прямо в глаза и уверенно кивнула.

— Да, конечно. Я всё расскажу. Всё, что ты захочешь знать.

Глава 6

Баркас, натужно пыхтя мотором, тащился против течения. Дядька Степан, похоже, выжимал из этой ржавой посудины всё, на что она была способна, но двигались мы невыносимо медленно. Казалось, что сама вода загустела, и винт проворачивается в ней еле-еле, подрагивая от нагрузки. Хотя пассажиров было даже меньше, чем на пути в Самусь.

Нестор с Ильёй остались в тайге — они не теряли надежду на то, что Данила ещё отыщется. Со мной в Томск отправились Варя с Жаком, Демьян, Рада и Дарина. Но даже эта маленькая компания рассредоточилась по судну, держась друг от друга подальше настолько, насколько это было возможно в замкнутом пространстве. Демьян в одиночестве восседал на носу, угрюмо вглядываясь в волны. Жак и Варя, обнявшись и накрывшись каким-то рваным одеялом, сидели у левого борта, рядом с рубкой капитана. Мы с Радой и Дариной расположились на самой корме, позади рубки.

Рада все ещё была очень слаба и постоянно мёрзла, не помогал даже завёрнутый в тряпьё жар-камень за пазухой. Мы сидели, обнявшись и завернувшись в накинутую на плечи шинель, как в плащ-палатку. Девушка держалась стойко, от предложения разместиться на лежанке в каюте отказалась наотрез. И не выпускала свою ладонь из моей. Я бережно сжимал её тонкие невесомые пальцы, иногда дышал на них, пытаясь отогреть. Невольно замирая, встретившись с ней взглядом.

Глазищи у Рады всегда были какие-то нереальные, колдовские, на это я обратил внимание ещё с самой первой нашей встречи. Сейчас, на побледневшем, осунувшемся личике они горели, кажется, ещё ярче. И было в её взгляде нечто, что раньше я улавливал только мельком, потому что обычно она смущённо отворачивалась, стоило нам оказаться наедине.

И это нечто нельзя было ни с чем спутать.

Наверное, наш интерес друг к другу был взаимным с самого начала, просто мы долго не решались признаться в этом даже самим себе. Мне не хотелось портить отношения с Демьяном, который слишком уж ревностно охранял названую дочь от любых мужских посягательств. Да и вообще было не до того, и я упорно отмахивался от зарождающихся чувств.

К тому же Рада поначалу казалась мне слишком уж юной, почти ребёнком. Это уже позже выяснилось, что она не намного младше самого Богдана, просто из-за хрупкого телосложения выглядит совсем уж девчонкой. Но если бы Демьян не прятал её долгое время в какой-то глуши, а сразу привез в Томск, то она бы давно успела закончить гимназию.

Впрочем, я и возраст самого Богдана не знал точно. При поступлении в университет дату назвал очень приблизительно. Сколько на самом деле лет Богдану и Раде, могла сказать только Дарина. Но из всех вопросов, которые хотелось задать ей, этот был далеко не самым приоритетным.

Когда я сказал шаманке, что мне нужны ответы — я был настроен серьёзно. Едва оказавшись на борту баркаса, мы приступили к настоящему допросу. Обстановка была подходящая — деваться ей с лодки было попросту некуда. Я же, переключившись на Аспект Морока, внимательно следил за каждым её ответом, готовый и надавить на неё ментально, если потребуется.

Однако она не пыталась отнекиваться, и на каждый вопрос отвечала искренне и подробно, будто сама только и ждала возможности выговориться. Мы же с Радой внимательно слушали. Я специально взял девушку с собой — на мой взгляд, она имела полное право узнать о своём прошлом и о природе своего страшного Дара, которым её наделила Дарина.

По поводу того, что за странное существо настигло нас возле Осокоря, и так всё было понятно. Варман туур, «хозяин тайги». Один из тех самых высших ледяных демонов, которых толком никто не видел, но влияние которых ощущает вся планета. Правда представлял я их себе совершенно по-другому — скорее как могучих мифических существ, чем представителей высокотехнологичной расы.

Впрочем, тут вспомнился афоризм из прошлой жизни — про то, что на определённом этапе любая технология воспринимается как магия. Я (правда, уже очень смутно) помнил разные изобретения из своего прежнего мира — например, телефоны размером не больше портсигара, в которых были сосредоточены десятки функций. Но как именно они работали, я понятия не имел. Знал лишь, что внутри — какое-то неимоверно сложное нагромождение крошечных деталей, работающих от компактного источника энергии. Тоже чем не магия?

Дарина рассказала, что варман тууры — это обитатели одного из параллельных миров. Несоизмеримо более древняя и высокоразвитая раса, сумевшая освоить тонкое управление эдрой — энергией Нави. Однако именно эти технологии почти погубили и их самих, и их родной мир, превратив его в малопригодную для жизни пустыню. Чтобы спасти остатки своей цивилизации, они и пробили коридор в наш мир, однако он не совсем подходит для их обитания. Потому они начали его изменять, чтобы подготовить для своего окончательного переселения.

И судя по всему, конечный результат нынешним обитателям очень не понравится…

Об этом всём я и так знал или догадывался. Но мне не давали покоя некоторые несостыковки в этой картине. Например, албыс или убитый мной сегодня Яг-Морт — это существа, которых люди тоже называют ледяными демонами и тоже связывают с Оком Зимы. Они обладают сильным Даром, способны поглощать эдру и использовать их для воздействия на материальный мир. Но что-то они не очень-то похожи на того типа, прилетевшего на ледяном НЛО.

Дарина в ответ на мои возражения снисходительно покачала головой.

— Вы ровным счётом ничего не знаете о варман туурах, хотя они здесь уже три века. Люди видят лишь последствия их действий. И смутно подозревают, что за этим стоят существа более могущественные, чем обычные монстры. Потому вы и не суётесь слишком далеко в Сайберию. Понимаете, что там — настоящие хозяева тайги. Хотя, кстати, даже само это название взято из вашего же фольклора.

— Ну, а другие демоны — те, что пониже рангом? Они-то точно из местных легенд. Некоторых я даже видел. Русалки всякие, оборотни, безглавцы и прочие. Но ведь легенды о них наверняка появились гораздо раньше, чем открылось Око Зимы. Как так? Или вся эта нечистая сила — это обитатели Нави?

Шаманка задумчиво потеребила костяные бусы на груди.

— Это… Не так просто объяснить, Богдан. То, что вы называете Навью — это даже не другой мир вроде того, из которого пришли варман тууры. Это вообще не какое-то определённое место. По большому счёту, Навь — это просто одна из бесчисленных форм проявления эдры, которая пронизывает всё древо миров. То, что перечисленные тобой существа приходят из Нави… Да, можно сказать и так. Но в то же время… Всё наоборот.

— Что-то ты нас совсем запутала. Как это понимать?

— Помнишь, чему я учила тебя в детстве? Эдра может обретать разное воплощение. Перекрашиваться в разные Аспекты, затвердевать в виде эмберита, растворяться в живых существах, меняя их и наделяя необычными свойствами…

— Да, это-то я понимаю…

— Но, помимо всего этого, иногда эдра может обретать не просто материальное, но живое и даже разумное воплощение. Однако тут всё зависит от людей. И вообще от любых разумных существ, обитающих в мирах Яви. Ведь разум — это не просто инструмент познания вселенной, но и инструмент её изменения.

— Ты сейчас говоришь об обычном разуме? Не наделённом каким-нибудь Даром?

— Именно. Мысли разумных существ способны менять материю, если их направить в единое русло. Если смертные во что-то искренне верят, и эта вера поддерживается множеством людей на протяжении многих лет — это рано или поздно находит своё отражение в Нави. И иногда эти воплощения просачиваются сюда в реальность.

— И это происходило даже до прихода варман тууров?

— Конечно. Правда, в обычных условиях это бывает крайне редко. И, к сожалению, порождаемые таким образом существа — это почти всегда воплощения людских страхов.

— Ну, тут я не удивлён… Но сейчас такие страшилища появляются гораздо чаще?

— Да. Ваш мир изранен варман туурами. Пробивая себе путь, они создали разломы, через которые эдра просачивается сюда напрямую, и потому многие существа, которые до этого существовали лишь в местных сказаниях, начали оживать. Причем чаще всего это страшилища из легенд местных племён, живущих в Сайберии.

— Просто потому, что они рядом с эпицентром Ока Зимы?

— Да. Это… Такой проклятый замкнутый круг. Люди видят своих демонов воочию, и их вера только крепнет. Ты не представляешь, сколько злых божков были взрощены за последние триста лет в тайге только за счёт того, что люди истово поклоняются им. Им молятся, приносят жертвы… Они становятся всё могущественнее, кровожаднее, собирают всё больше последователей.

— Ну почему же. Могу себе представить…

— Но самое печальное — люди не осознают, что они сами же и порождают чудовищ.

Рассказывая об этом, Дарина отвернулась, глядя в сторону, на колышущиеся за бортом волны, и голос её заметно дрожал. Кажется, эта тема была для неё болезненна.

Я же невольно вспомнил наш с Путилиным поход к отцу Серафиму, и какое впечатление на меня произвела его старенькая церковь. Похоже, вот как это работает. Человеческая вера сама по себе может управлять эдрой. Отсюда и все эти эффекты, связанные со святыми местами, вплоть до чудес…

Мы посидели немного молча. Я сходил в рубку к дядьке Степану, разжился крепким травяным чаем в жестяных кружках. Поначалу он был обжигающе горячим, но быстро остывал на ветру. Рада и вовсе не столько пила, сколько грела руки об кружку.

Рассказ шаманки многое расставил по местам, но всё же у меня оставалось ещё очень много вопросов.

— То есть ты хочешь сказать, что все эти демоны — это лишь побочный эффект от вторжения? Так же, как всякие мутанты, то есть Изменённые животные и растения?

— М-м-м… Не совсем, — возразила Дарина. — На аборигенов этого мира варман тууры пока не обращают внимания. Но вот к порождениям Нави относятся совсем по-другому. Не как к равным, но всё же как… К помощникам. Иногда даже наделяют их энергетическими матрицами, похожими на те, которыми владеют сами.

— Ты говоришь о… Даре?

Она вздохнула.

— Тут тоже всё очень непросто. Вы называете одарёнными всех подряд, даже тех, у кого способности проявляются спонтанно, под влиянием эдры…

— Почему же, — перебил её я. — Отец объяснил мне разницу между обычными Одарёнными и нефилимами…

Упоминание об Аскольде вызвало в Дарине неожиданно яркую вспышку эмоций, причём очень противоречивых — от ярости и ревности до чувства вины.

— Разница не так уж велика. Нефилимами становятся те, кто поглотил готовую матрицу другого существа. Но это тоже суррогат. Они чаще всего даже не видят эдру и не могу напрямую управлять своей матрицей. А то, что при этом их Дар ещё и может передаваться по наследству — вообще огромный курьёз. Вы играетесь с сущностями, которые получаете случайно, и истинной силы которых даже не понимаете.

— И варман тууров это не беспокоит?

— Не больше, чем крестьянина беспокоят крысы в амбаре. Даже самые сильные нефилимы не представляют для них большой опасности. И как раз над этим я работала все эти годы. Я искала способ наделить аборигенов полноценной матрицей для управления эдрой. И это оказалось очень сложно задачей…

— Почему… Вы? — вдруг спросила Рада.

— Что ты имеешь в виду, девочка?

— Ну, вы постоянно так говорите… «Вы, люди», «ваши легенды», «ваш мир». Разве вы сама — не человек?

Это она верно подметила. Я и сам хотел спросить о том же. Внешне-то Дарина выглядела вполне обычно, если так вообще уместно говорить о нефилиме. Я уже повидал немало Одарённых разных рангов, и она не особенно-то выделялась среди них. Но это только на первый взгляд.

— Эта оболочка… — кашлянув, замялась Дарина. — Да, она принадлежит аборигенке. Но мой разум и большая часть моей памяти… Не совсем.

— Ты тоже варман туур, — негромко сказал я, не сводя с неё взгляда. — Который вселился в тело смертной. В каком-то смысле Одержимая.

После довольно долгой паузы Дарина молча кивнула.

— Поэтому тот, ледяной, говорил о предательстве? — продолжил я.

— Да. Это… Очень давняя история, я и сама не до конца помню, что произошло и как я оказалась в этой оболочке. Часть воспоминаний попросту не сохранилась. К тому же со временем моя личность здорово перемешалась с той, что изначально была здесь. Я теперь и сама не могу с уверенностью сказать, кто я. Уже точно не та, какой была до того, как получила эту оболочку. Но и не человек. Нечто… Другое.

Объяснения были путаными, но я не стал уточнять, потому что как раз тут-то я её отлично понимал. Сам пережил нечто подобное.

— Однако ты пошла против сородичей. Почему?

— Пошла против сородичей… Это не совсем точное выражение. Не все варман тууры одинаковы. И многие из них не поддерживают идею захвата вашего мира.

— Почему? — повторил я, и она поначалу помедлила с ответом. Мне даже показалось, что растерялась, не зная, что сказать. Такое бывает, когда человек очень долго идёт к какой-то цели, уже особо не задумываясь об этом и забыв, с чего всё началось.

— Потому что… Это неправильно. Им действительно нужно искать новый мир. Но необязательно при этом убивать всё живое. Вместо того, чтобы ломать здесь всё под себя, варман тууры могли бы измениться сами, приспособиться для жизни здесь. Это вполне им под силу.

— Выходит, есть и другой, мирный путь?

— Конечно! К тому же, варман тууров, на самом деле, не так уж много, и им хватило бы для жизни совсем небольшой территории. При желании они могли бы сделать так, чтобы вообще не пересекаться с людьми. Но некоторым из них этого мало. Этот мир им не для выживания нужен. А для новых масштабных экспериментов с эдрой.

— То есть один они уже почти угробили, и решили подыскать новый? — усмехнулся я.

Но Дарина ответила совершенно серьёзно.

— Да. И, может, даже не один.

— Хорошо, с этим понятно. А почему так долго, кстати?

— Что долго?

— Ну, если они пробились сюда еще триста лет назад, то как-то очень уж постепенно продвигаются. Климат здесь, конечно, очень изменился, и меняется всё быстрее. Но все равно такими темпами у человечества еще не меньше сотни лет в запасе.

— Для них это не срок. Течение времени в их мире сильно замедлено. Главное, что процесс запущен и идёт своим чередом.

— И это никак нельзя остановить? — прошептала Рада.

— Скорее всего, нет. Но можно хотя бы попытаться. И именно это я и делаю.

— И в чем твой план?

— Уничтожить то, что вы называете Оком Зимы, разумеется.

— Значит, оно всё-таки существует? И ты знаешь, где это?

— Знаю, где оно было около двадцати лет назад.

— То есть местоположение могло измениться? — удивился я.

— Конечно. Око Зимы — это рукотворный объект, и он может передвигаться. Где он сейчас, мне сложно сказать, но его можно найти по мощному следу из эдры, который он оставляет. Даже годы спустя, когда она рассеивается, её влияние можно отследить.

— Передвигается… Что-то вроде корабля?

— Что-то вроде летающего острова.

Перед глазами мелькнули воспоминания из кошмаров албыс.

Небо, похожее на исполинский бурлящий котёл. В нём клокочет чёрно-фиолетовое варево из грозовых туч, подсвечиваемых всполохами странных бесшумных молний. Внизу, будто отражение в кривом зеркале, ему вторят страшные вихри, от которых гнутся и трещат стволы деревьев. Снег, смешанный с хвоей, буреломом и даже мелкими камнями, взвивается вверх на немыслимую высоту. Там, в этой бешеной круговерти, парят в воздухе скалы, время от времени с грохотом сталкиваются и обрушивают вниз град крупных осколков.

Незыблем лишь один из летающих островов, самый крупный. Он порос вековыми деревьями, наполовину скрывающими какое-то мощное древнее сооружение на вершине. Вокруг него — будто бы невидимый, но непроницаемый пузырь, не позволяющий ветру прорваться к священному месту. Тяжелые лапы сосен даже не колышутся. Часть молний будто бы бьёт прямо оттуда, из причудливых руин. И каждая такая вспышка порождает разряд, хреначащий в землю так, что вывороченные глыбы мёрзлой земли вздымаются фонтанами…

Сама албыс всё ещё не показывала нос из Сердечника. При желании я наверняка смогу её оттуда выковырять насильно, но пока торопиться не стоит. Однако чуть позже у меня точно будет к ведьме несколько вопросов…

Вспомнив об албыс, я снова вернулся к вопросам о ледяных демонах. Кое-что по-прежнему не давало мне покоя.

— Ты начинала рассказывать о том, что порождения Нави служат варман туурам… Давай чуть подробнее.

— Служат — опять-таки не совсем то слово… Скорее варман тууры приручают их для разных целей. Делают, например, солдатами. Рабочими. Разведчиками. Сторожевыми псами. Не всегда удачно. Некоторые существа сбегают. Некоторые изначально так враждебны ко всему живому, что не поддаются никаким манипуляциям…

— А зачем хозяевам тайги вообще понадобились помощники? Сами не справляются?

— Я уже говорила — их очень мало. А в ваш мир заброшен и вовсе небольшой отряд, вряд ли больше десятка особей. Что-то вроде экипажа для Ока Зимы.

— Хм… Так значит, сегодня мы нанесли им существенный ущерб — раз убили одного из них?

Она невесело покачала головой, снова устремляя взгляд на реку.

— Да, но… Чем больше я об этом думаю, тем страшнее мне становится. Варман тууры никогда не залетали так далеко на запад. Что Баранзар вообще делал здесь? И как остальные отреагируют на его исчезновение? Боюсь, как бы мы не вызвали раньше времени их гнев. А люди ещё не готовы к прямому столкновению. И вряд ли когда-нибудь будут готовы.

«Может, стоило тогда об этом раньше подумать?».

Вслух я, впрочем, ничего не сказал. У меня и без того было немало претензий к Дарине, но для начала я хотел выслушать, что она вообще знает. Конечно, за один разговор всё не выяснишь, но всё же я уже узнал об истинной природе магии больше, чем за всё предыдущее время.

— Насчёт того, что пришелец делал здесь… А с Осокорем это никак не связано? Может, древо разрослось так, что его Зов и до варман тууров дошёл?

— Нет, нет, это исключено! Да и вообще, то, что Осокорь набрал такую силу… Теперь-то я понимаю, что здесь не обошлось без Баранзара. Похоже, он нашёл древо… Понял, что оно было создано с моим участием, и специально устроил ловушку в надежде, что я приду всё исправить. Это было бы лучшим вариантом.

— Лучшим? — недоверчиво усмехнулся я. — Какие тогда хуже?

— Я не очень-то верю, что Баранзар явился по мою душу. Я уже забралась так далеко на запад, что варман тууры и их прихвостни давно потеряли след. А может, и вовсе забыли про меня, решив, что я погибла. Двадцать с лишним лет — большой срок для смертной оболочки…

— И если этот тип выслеживал не тебя, то… Да, хреново. Священная Дружина по этому поводу давно бьёт тревогу. Во много раз участились нападения чудовищ в окрестностях города. Да и не только в окрестностях. И зима в этом году очень ранняя, даже для этих мест… Ты что-нибудь знаешь об этом?

Дарина покачала головой, хотя я и уловил заметно возросшую тревогу.

— Ничего конкретно, Богдан. Но… Рано или поздно это должно было начаться. Они будут расширять свою аудиторию. Может, медленно, очень постепенно. А может, отхватят огромный кусок разом — скажем, до самого Урала…

Рада испуганно взглянула на меня, да я и успокаивающе сжал её ладонь.

— Ладно, чего уж тут гадать… Лучше расскажи, что ты ещё знаешь об Оке Зимы?

— Эта штука была переброшена сюда прямиком из мира варман тууров. Это действительно что-то вроде корабля. У него несколько функций, но в первую очередь это… Как бы объяснить… Что-то вроде гарпуна, который засел в добыче и связан с охотником длинным тросом. Если уничтожить наконечник — связь разорвётся.

— Навсегда?

— Как минимум — очень надолго. Если у варман тууров вообще хватит ресурсов забросить сюда ещё что-то подобное.

— И как его уничтожить?

Дарина пожала плечами и посмотрела на Раду.

— Запастись достаточно мощным оружием.

Девушка не отвела взгляд, только сильнее сжала мою руку.

— Я уже поняла… — тихо проговорила она. — Ради всего этого вы и сделали это со мной. И с Богданом.

— Не только с нами, — спокойно проговорил я, не переставая буравить шаманку взглядом. — Демьян рассказывал, что были и другие дети. Много. И это только в тот раз, когда он всё видел своими глазами.

— И где они все? — спросила Рада.

Внешне Дарина держалась спокойно, разве что была очень измотана событиями последних дней. И тем удивительнее было наблюдать за бурей эмоций, бушующей у неё внутри. Вопрос Рады заставил её надолго замолчать и отвернуться. Закусив губу, она прищурилась, делая вид, что вглядывается куда-то в облака на горизонте. Но заблестевшая на ресницах влага её выдавала.

Надо отдать ей должное — она смогла подавить эмоции и ответила почти таким же спокойным голосом.

— Думаю… Вы единственные, кто выжили. Годы изысканий… Бессчётное количество попыток… Ненависть всех, кто окружал меня. Проклятья, жизнь в постоянном бегстве… И вот, наконец, итог. Два моих детища, которых я обрела вновь. И вновь едва не потеряла…

— Думаешь, оно того стоило? — спросил я. — Демьян прав — на твоей совести столько смертей…

— У меня есть цель, Богдан! — неожиданно жестко ответила она. — Если я перестану бороться — здесь погибнут вообще все. И раньше, чем ты думаешь. Поэтому — не всё ли равно?

— Цель оправдывает средства… — саркастически усмехнулся я.

— А ты считаешь, что нет?

— Я пока сомневаюсь, что цель вообще достижима. Если уж всё, что ты можешь противопоставить целой расе полубогов — это хрупкая девочка, которую может убить проявление собственного Дара.

Дарина горестно вздохнула.

— Это самое мощное оружие, которое только можно создать. Чистая эдра, хлещущая напрямую из Нави. То, что ты видел сегодня — это только малая часть этой силы. Если удастся найти способ защитить девочку так, чтобы она могла развернуть Дар на полную мощь… Око зимы не устоит.

— Всего-то и делов? — спросил я.

Но Дарина вновь сделала вид, что не заметила моего сарказма. А может, и правда не заметила, потому что ответила совершенно серьёзно.

— Нет, конечно. Самое сложное — это подобраться к нему на расстояние выстрела. И вот для этого-то и нужен ты. А ещё лучше — целое войско нефилимов, которые защищали бы Разрушительницу в пути. В этой девочке сокрыта страшная сила. Но в этом есть и обратная сторона. Сила эта слишком огромна, чтобы применять её в обычном бою.

— Ну да, из пушки по воробьям не палят… — кивнул я и задумчиво погладил Раду по плечу.

Эмоции меня одолевали очень противоречивые. Сейчас, узнав правду, я удивительным образом почувствовал себя как-то… Спокойнее, что ли. Как человек, который, наконец, обрёл даже не цель, а смысл жизни. Причём кого-то подобная задача испугала бы, но мне она была в самый раз. Чем мне ещё здесь заниматься? Работать на Вяземского или делать карьеру в Священной Дружине? Мелковато… Вообще вся эта возня, развернувшаяся вокруг меня в эти месяцы, сейчас казалась каким-то детским садом по сравнению с действительно глобальной угрозой.

Но в то же время идея тащить Раду в Сайберию, подвергая смертельному риску, мне категорически не нравилась. Рисковать самому — да ради бога, не впервой. Но Рада… Она, конечно, гораздо более бойкая и сильная, чем может показаться на первый взгляд. Однако я понимаю Демьяна, который все эти годы трясся над ней, сдувая пылинки. Её как-то на уровне инстинктов хочется защищать. Порой даже закрадываются мысли, что это тоже часть её Дара…

— Что ж, ладно… — я озадаченно выдохнул, надувая щеки. — Мне надо немного… Переварить это всё.

Это было правдой, хоть и частично. Если честно, мне не терпелось ещё и присмотреться к полученному трофею — поглощённый дар Яг-Морта, ворочающийся в Сердечнике, уже почти «остыл», и уже скоро его можно будет потихоньку изучить. Правда, лучше, конечно, это сделать на берегу.

Но разглядывая его сейчас, я наконец, понял, что же меня так зацепило в первый раз. По своей структуре и сложности поглощённое Сердце Яг-Морта разительно отличалось от попадавших мне раньше. В нём чувствовалась некая завершённость, продуманность, словно это была рукотворная конструкция. То же самое я увидел, и разглядывая Осокорь. И теперь, после рассказа Дарины, стало понятно, что к чему. Это так называемые энергетические матрицы, созданные непосредственно варман туурами. И даже визуально они отличаются от тонких тел прочих Одарённых так же, как фабричное изделие премиального сегмента от кривоватых кустарных поделок. Моё собственное тонкое тело в этом смысле где-то посередине — видно, что Дарина с помощью своих экспериментов постаралась придать ему нужную структуру, но получилось не совсем идеально. Хотя, надо признать, эффективно. Особенно учитывая, какими примитивными, варварскими методами она пыталась это делать. Всё равно, что пытаться вытесать микросхему каменным топором.

Однако, похоже, Дарина — или как там её зовут на самом деле на языке пришельцев — настоящий гений.

— Хорошо, поговорим об этом потом, — с видимым облегчением кивнула шаманка. — Мне ещё много чего нужно тебе рассказать. Но я очень устала. Я бы, если честно, немного вздремнула. Долго ещё до Томска?

Взглянув на берег, я неопределённо пожал плечами.

— Наверное, ещё часа полтора тащиться, не меньше. Конечно, отдохни. Я разбужу тебя, когда будем на месте.

Дарина уже поднялась с сиденья, когда Рада вдруг подняла на неё взгляд и спросила:

— А мы с Богданом… Брат и сестра?

Она на мгновение опешила, но потом, окинув нас понимающим взглядом, слабо улыбнулась:

— Понимаю, понимаю… Вас, конечно, можно назвать братом и сестрой из-за того, что вам пришлось пройти через похожий ритуал. Но по крови вы не родственники.

— А кто были мои родители?

Укол стыда, чувства вины и почему-то глухого, тщательно заглушаемого раздражения.

— Они… Я не знаю точно. Кто-то из племени, обитавшего в тех местах. Оно поклонялось варман туурам… По крайней мере, люди думали так. Но местные шаманки просто морочили им головы. Так часто бывает там, в тайге.

— А вообще, бывает и так, что люди служат варман туурам? — спросил я. — Ну, из тех, что живут в глубинных районах Сайберии?

Дарина вздохнула.

— Чаще, чем ты думаешь. Только служат они своим божкам, которые, в свою очередь, служат пришельцам.

— Но… Что заставляет их это делать? — потрясённо прошептала Рада.

— Ну, нужна же им какая-то опора. Без веры смертным жить сложно. А уж там, в тайге… И вовсе не выжить.

Дарина оставила нас вдвоём, скрывшись в каютке. Мы завернулись плотнее в шинель — хоть к середине дня и изрядно потеплело, от воды всё же тянуло сыростью, и без движения было сидеть зябко. Сам-то я не мёрз — у нефилимов, похоже, простуды не бывает. Но за Раду беспокоился. Переключившись на Аспект Исцеления, внимательно оглядел её, отметив, что пульс, пожалуй, слишком уж высоковат.

— Ты как? Может, тоже отдохнёшь в каюте?

Она покачала головой, подняла на меня свои искрящиеся колдовские глазищи в пол-лица, и слова снова застряли у меня в горле.

— Кхм… Точно? Там теплее…

— Я тут хочу побыть. С тобой, — твёрдо сказала она, продолжая смотреть прямо в глаза.

А… Ну да. Балбес ты, Богдан. Что молодой, настоящий, что подкидыш. Оба вы балбесы…

Рада медленно, будто несмело подняла руку, её прохладная тонкая ладошка коснулась моей щеки. Я обнял её крепче, осторожно притянул к себе. Она, будто только и ждала этого, неловко подалась навстречу, плотно, чуть ли не зажмурившись, закрывая глаза. Губы её приоткрылись, чуть дрожа, не то от волнения, не то просто от холода. Я не удержался от улыбки — так трогательно это выглядело.

Губы её оказались очень тёплыми, почти горячими, и такими нежными, что сердце замерло в тягостной, почти мучительной истоме. А потом заколотилось снова, будто навёрстывая упущенное.

Глава 7

Томск встретил нас неожиданно вышедшим из-за туч солнышком и суетой возле причала. Народу там всегда сновало немало — портовые работники, пассажиры, грузчики, просто прохожие, гуляющие вдоль набережной. Но с тех пор, как стало известно о готовящемся визите императора, к ним добавилось ещё и множество дворников и рабочих, которые шуровали мётлами, спешно поправляли заборы и брусчатку, подкрашивали полосатые столбики причала и вообще, как говорится, наводили марафет.

Много было и жандармов, тоже необычно деятельных. И на одного из них мы нарвались, едва сойдя по трапу на берег. Служителя порядка можно было понять — компания наша выглядела, будто кучка бомжей, скитавшихся по тайге несколько дней и ночевавших, зарывшись прямо в листву. Что, в общем-то, было совсем недалеко от истины.

Жандарм — молодой, щекастый, но с пышными усами щёткой — подбежал к нам, придерживая хлопающую по боку кобуру, и с ходу гаркнул:

— Эй! Кто такие? Куда?

— Домой, — устало буркнул я, не сбавляя шагу. Я и правда сейчас думал только об одном — как побыстрее добраться до усадьбы и принять горячую ванну.

— Ну, куда, куда разогнался-то? — жандарм придержал меня за рукав, поскольку я шёл впереди остальных. — Не велено в город отребье всякое пущать. По улицам ещё будете шататься в таком виде…

Внутри меня мгновенно вскипела волна гнева, которую я с трудом подавил.

— С охоты возвращаемся, — процедил я. — И нам выдался ну очень тяжелый день. Так что пропусти-ка нас, служивый, подобру-поздорову. Спешим мы.

Давить на него Мороком я пока не стал, но мой взгляд и интонации говорили сами за себя. Городовой занервничал, на его широком, красном от долгого нахождения на улице лице пробежала тень испуга. Однако он оказался упрямым, а может, смелости придавало то, что неподалёку находилось ещё несколько его сослуживцев.

— Ах, спешим? — оскалился он. — А документы у вас при себе имеются?

— Документов… — повторил я за ним, тоже делая ударение на второй слог, — я с собой не прихватил — ни к чему они в тайге.

— Тогда — в участок, для выяснения личностей, — выпалил щекастый, оглядываясь на второго жандарма, стоявшего в нескольких шагах позади, — А то подозрительная какая-то шайка…

— Слушай, ну чего привязался, а? — не выдержал я. — Ей-богу, не до тебя сейчас…

Вырвалось это у меня от души. Действительно, после последних суток в Самуси я был сам не свой. Будто не из пригородной деревни вернулся, а откуда-то из другого мира. Все эти снующие по своим делам прохожие, проезжающие мимо автомобили и прочая городская суета воспринималась как-то странно. Удивительно было, что Томск живёт себе своей обычной жизнью, когда совсем под боком у него разворачиваются такие страсти.

Впрочем, откуда им тут всем знать…

— Но-но, ты поогрызайся ещё! — насупился городовой, и усы его встопорщились, как у моржа. — Или хотите, чтобы всю вашу компашку силком скрутили и в участок доставили?

— Ты, что ли, крутить будешь? — негромко, но зловеще поинтересовался из-за моего плеча Демьян.

Городовой прищурился, оценивающим взглядом окидывая массивную фигуру Велесова. Сглотнул, хватаясь за кобуру.

— Будете дерзить — арестую к чёртовой матери! Указ губернатора — к вечеру всех подозрительных элементов с улиц убрать…

Я ухватил полицейского за запястье, не давая вытащить оружие. Постарался успокоиться сам, и его придавил Аспектом Морока.

— Да не дёргайся ты. Из-за чего такой сыр-бор?

— Так это… Говорю же — указ губернатора… — растерянно пролепетал служивый, всё же пытаясь высвободиться. Но держал я крепко. — Романов уже едет. Говорят, к утру в городе будет…

Вон оно что… Дождались, стало быть, его величество.

— Ясно. Ты нас пропусти, мы правда торопимся.

— Говорю же… Не положено! — заупрямился щекастый, сопротивляясь моему воздействию. — И вообще, руки убери! Я при исполнении…

— Да я тоже, — свободной рукой я распахнул пальто и продемонстрировал значок с золотыми секирами. — Священная Дружина. Князь Богдан Василевский.

— Князь, как же… Тогда я — дочка губернатора! — недоверчиво фыркнул полицейский. Но, зацепившись взглядом за значок, вытаращил глаза.

— Извините, не признал, Елизавета Сергеевна, — без тени усмешки ответил я. — Так может, вы нас пропустите уже? Вон, трамвай катится. Хотелось бы на него успеть.

Я отпустил, наконец, его руку и мотнул головой, давая знак остальным. Мы поспешили через набережную в сторону трамвайных путей, оставив полицейского с раскрытым от растерянности ртом.

Трамваи в это время суток шли полупустые, так что мы легко уместились в вагоне. Правда, проехали только полпути до дома — потом маршрут уходил в другую сторону. К усадьбе подошли со стороны набережной, и уже издалека было видно, что с домом что-то неладное — от черепицы поднимались тонкие струйки дыма, одна из печных труб была повреждена — обломки кирпичей от неё валялись на скате крыши.

Демьян, едва завидев это, прорычал что-то себе под нос и рванул вперёд, обгоняя нас. Когда мы вошли во двор, он уже вовсю чехвостил разнорабочих, а одного из них, уже пожилого мужичка-бригадира, и вовсе держал за шкирку, как нашкодившего кота.

— Говорю же — не мы это учинили! — даже не пытаясь вырваться, причитал мужик, прижимая к груди измятый картуз. — Если б не мы — наоборот, полдома сгорело бы. Взрывы-то были ого-го! Там в комнатах печки да камины разнесло напрочь. И первый этаж в заднем крыле залило.

— Да, дядь Демьян, там такое деется — страх! — поддакнул ему один из рабочих. — Все трубы, поди, перекладывать опять придётся. Ещё и под пол воды налило…

— Что стряслось-то, можете сказать толком? — рявкнул Велесов, основательно тряхнув бригадира.

— Его благородие, которые в западном крыле живут, говорит, что бомбы это были!

— Какие ещё бомбы? Откуда⁈ Кто-то в дом проник?

— Вроде нет. Снаружи забросили. Через дымоходы. Вот они и рванули в печах.

— Кстати, вам повезло всем, что вы не ночевали нынче в заднем крыле, — добавил другой рабочий — пожилой плотник, который последние несколько дней занимался починкой крыши. — Там в тех комнатах так всё взрывами разговорило, что могли бы и пострадать. И от труб горячим паром да кипятком обварило бы. Они, почитай, во всех комнатах полопались.

Я слушал всю эту перепалку, мрачно оглядывая здание сразу во всех спектрах. Внешние повреждения были относительно небольшие — вышибло стёкла в окнах, в основном на первом этаже и, судя по обломкам черепицы и кирпича, валяющимся вдоль стены — немного повредило кровлю и печные трубы. Кто-то из рабочих сейчас как раз орудовал на крыше — оттуда доносился стук молотка и вялые перебранки.

Однако, если рабочие не преувеличивают масштабов разрушений внутри — то дом на довольно долгое время будет непригоден для жилья. Мы только-только отремонтировали водопровод и систему отопления, подготовились к зиме — и вот тебе раз! А холода по ночам такие, что без отопления не обойтись.

Но кому это всё понадобилось, чёрт побери? И кто вообще смог провернуть это? Если бомбы и правда забросили через дымоходы, то для этого понадобилась бы недюжинная сноровка. Чтобы сделать это, злоумышленнику пришлось вскарабкиваться на крышу трехэтажного здания без лестниц, по гладким стенам.

Или же он просто умеет летать…

— А сам Путилин не пострадал? — спросил я. — Он где сейчас?

— Зацепило его, но вроде не сильно, — ответил бригадир, наконец, высвобождаясь из лап Велесова и отряхиваясь. — Докторша там какая-то с ним хлопочет. Кажется, она и до сих пор здесь.

— Ясно. Где он сам сейчас? В кабинете?

— Вроде да. Только велел никого пока не пущать…

— Разберёмся… — буркнул я, повернув на дорожку, ведущую к главному крыльцу. — Демьян, размести пока остальных у себя во флигеле. Я скоро приду.

— А позвольте с вами?

Я с удивлением обернулся на догоняющего меня парня лет двадцати пяти. Высокий, худощавый, кареглазый. Одет простенько — в длинное, похожее на солдатскую шинель, пальто с вязаным шарфом, вязаную шапку, изрядно потасканные зимние ботинки. До этого он тёрся рядом с рабочими возле дома, и я принял его за одного из них.

— Я к господину Путилину, — пояснил парень. — С утра, между прочим, тут толкусь, но меня не пускают. А у меня важное донесение к нему.

— Ты один из его филёров? Что-то не похоже.

— Нет, но я… У меня есть, что ему рассказать. По поводу дел Священной Дружины.

— Так мне расскажи. Я тоже из Дружины.

Он окинул меня недоверчивым взглядом и покачал головой.

— Мне всё-таки к начальнику хотелось бы. Я и сам в Дружину записаться хочу!

— Вон оно что, — хмыкнул я. — Ну, как знаешь. Пойдём.

В западном крыле тоже в некоторых окнах вышибло стёкла, и в коридоре, ведущем к кабинету Путилина, возился стекольщик — сухонький пожилой дядька в круглых очках. Когда мы проходили мимо него, он как раз аккуратно закладывал в раму подогнанное по размеру стекло. Я кивнул ему, поздоровавшись, и он учтиво кивнул в ответ.

Постучав для приличия, я не дожидаясь ответа открыл дверь. Путилина застал за письменным столом. Статский советник был похож на поэта в разгаре творческого запоя — стол его был сплошь завален бумагами, множество смятых в комки листов валялись на полу рядом, мусорная корзина была переполнена. Сам он что-то быстро строчил на очередном черновике, сосредоточенно закусив нижнюю губу. Однако, увидев меня, тут же бросил всё и вскочил.

— Богдан! Ну, наконец-то! Куда вы все запропастились⁈ Я уже хотел снаряжать командировку в Самусь. Но, правда, сейчас других дел по горло…

— Да, я слышал. Император уже в пути?

— Верно. Выехал из Демидова, будет здесь самое позднее завтра к обеду. Но скорее всего уже на рассвете. У него спецпоезд, паровоз там — настоящая зверюга, раза в два быстрее обычных. Так что весь Томск на ушах стоит, последние приготовления…

— Понимаю, — кивнул я и зацепился взглядом за его перебинтованную левую ладонь. — Сильно вас зацепило при взрыве?

— Да нет, пустяки. Небольшой ожог, а так — отделался лёгким испугом.

Он обманывал — под Аспектом Исцеления я разглядел, что повязка его доходит до самого локтя, и вся внутренняя сторона предплечья мерцает тревожным алым ореолом. Ожог довольно обширный, удивительно, как ему удаётся спокойно работать. Боль-то, должно быть, адская — вон, на лбу аж испарина выступила.

— Ты-то как? — Путилин, взяв меня за плечи, окинул встревоженным взглядом. — Как будто постарел лет на пять, ей-богу. Это что у тебя, прядки седые, что ли?

— Да нет, скорее всего, просто обгорели, — отмахнулся я. — Позже расскажу про Самусь. Там… Есть что рассказать.

Катехонец понимающе кивнул и цепким взглядом пробежался по моему спутнику.

— А этот молодой человек? С тобой? Из Самуси, что ли?

— Да нет, местный. К вам пытается с утра прорваться с важным донесением.

— Так уж и важным? — прищурился Путилин. — Ладно, выкладывай. У тебя две минуты.

Парень, торопливо расстегнув пальто, вытащил из внутреннего кармана мятый лист желтоватой бумаги.

— Я по поводу этого… Видел я этого типа. Вчера.

Путилин взял бумагу из его рук, и я увидел, что это листовка с портретом Арнаутова — ориентировка, распространяемая в последние дни по всему городу.

— Так… Ясно. Поди-ка сюда…

Он вернулся за стол, взял чистый лист бумаги и провёл короткий допрос, по ходу делая заметки.

— Кто таков вообще?

— Кто? Я? — растерялся парень.

— Ну, не я же.

— Эм… Петров. Сергей Анатольевич. Я на постоялом дворе работаю, у Хаймовича. В ночные смены в основном. Баром заведую.

— Уверен, что видел именно этого человека?

— Да. Только… Он сейчас по-другому выглядит. Волосы обрезал. И перекрасил — теперь они светлые у него. На портрет этот совсем не похож.

— Тогда с чего ты взял, что это вообще он?

— Так я его и раньше у нас в заведении видал. Рожа-то у него приметная. Он несколько раз появлялся. Даже номер снимал на пару дней. После той заварухи, когда на чердаке бойня была, его какое-то время не было видно. Да и шпики полицейские рядом тёрлись постоянно…

— Так-так… Продолжай.

— Ну, а вчера он появился опять. Ненадолго. Его женщина одна ждала. В очочках, в шляпке такой, с муфточкой для рук… Немолодая уже, лет сорок. И явно из благородных. Они быстро переговорили о чём-то, и он потом свалил. Она тоже, чуть погодя.

— А что за женщина? — подобравшись, как почуявшая след гончая, требовательно спросил Путилин. — Её видел раньше?

— Не. Вообще не из нашей публики. По виду — так училка училкой. От всего шарахалась. Да она и этого… — Петров кивнул на портрет на листовке. — Похоже, боялась до чёртиков.

Училка… А не Коржинская ли это часом? После того, как я накрыл убежище Беллы в подсобных помещениях студенческой оранжереи, Путилин там всё прошерстил и обещал поставить наблюдателей — хотя бы из числа жандармов. Так что оттуда мы Арамиса спугнули. Но ведь вряд ли бы вся эта братия могла там обосноваться без пособничества кого-нибудь из университета. И Коржинская подходит, как никто другой — она с кафедры биологии, и в оранжерею имеет расширенный доступ.

А если ещё вспомнить про ту мою версию с шипом чёрного чертополоха…

— О чём говорили, конечно, не слышал? — вздохнул Путилин. — Ну, а куда Арнаутов потом подался?

— Не знаю. Мне с моего места отлучаться не с руки было. Я минут через десять выходил перекурить на задний двор, прошёлся немного по переулку — не было там уже никого. А по поводу того, о чём говорили… Слышно-то не было, но по виду… Будто требовал он от неё чего-то, а она пыталась отказаться. Но потом он её уломал.

— Ясно. Ещё что-то?

Бармен неопределённо пожал плечами. Открыв ящик стола, Путилин пошарил там и выложил на стол красноватую купюру.

— Что ж, ничем ты особо не помог, конечно. Хотя… Насчёт смены внешности информация и правда полезная, будем иметь в виду. Держи червонец, как и обещано в объявлении.

— Да я ж не ради денег… — замялся парень, хотя предложенную купюру всё же взял и одним движением спрятал в карман. — Я вообще… Вроде как к вам хотел записаться. Я у Хаймовича так, подрабатываю. А свободного времени много. Вот и подумал — вам, может, филёр какой нужен, или помощник…

Путилин вздохнул.

— Если думаешь, что это прибыльная работёнка — то сильно ошибаешься. И романтики в этом тоже мало. Да, за участие в ликвидации опасной твари хорошая премия полагается. Но такое случается не так уж часто. А рутина у Дружины скучная — вынюхивать, высматривать, шастать по всяким трущобам да помойкам в поисках следов…

— Да понимаю я всё. Я ж говорю — я не ради денег.

— А ради чего?

Парень помрачнел и, отведя взгляд, проворчал:

— Да так… У кровососов есть передо мной один должок.

Путилин, смерив его внимательным взглядом, ничего больше спрашивать не стал, только сделал ещё какую-то пометку в своих записях.

— Ладно. Буду иметь тебя в виду, Сергей. Людей у нас очень не хватает, а ты вроде парень толковый, наблюдательный. Где тебя найти можно будет, если что? У Хаймовича?

— Ну да. И живу я там, неподалеку. Да и от вас недалеко — в той стороне. Через мост, за Ушайкой. На Войлочной.

— Ясно. Тогда вот тебе первое задание. Будем считать, пробное. У вас там телефон в заведении есть?

— Да, у портье на первом этаже.

— Хорошо. Если вдруг увидишь ещё раз этого типа с листовки или ту женщину, с которой он разговаривал — постарайся незаметно телефонировать мне. Вот по этому номеру, — он протянул свою визитку. — Если твоя наводка подтвердится — получишь уже не червонец, а четвертной. А там, может, и насчёт штатной работы поговорим.

— Спасибо, ваше благородие! Я не подведу! — с энтузиазмом ответил парень.

— Аркадий Францевич меня зовут. И давай без всяких этих… Благородий. Не люблю.

— Хорошо. Понял, Аркадий Францевич!

Я наблюдал за разговором, не вмешиваясь, но очень внимательно. Просканировал Петрова с помощью Аспекта Морока, убедившись, что парень не врёт. А такую возможность исключать было нельзя — Путилин как-то жаловался мне, что большая часть сведений, которые сообщают свидетели в надежде получить вознаграждение, оказывается полной туфтой. Но бармену он, похоже, тоже поверил, раз без вопросов выдал награду и пообещал ещё.

Со своей стороны я тоже кое-что предпринял. Переключившись на Аспект Ткача, состряпал конструкт, по образу и подобию напоминающий Око, которые использовала в своё время Албыс. Получилось на удивление быстро — возможно, память об этом объекте я перенял вместе с некоторыми обрывками памяти самой ведьмы. Око, похожее на уродливый цветок на гибком стебле-щупальце, ожило, ворочаясь из стороны в сторону и оглядываясь. Провожая бармена до двери, я прилепил конструкт прямо ему на макушку — чтобы не снял случайно вместе с одеждой.

Когда Петров вышел за дверь, я сосредоточился, устанавливаясь связь с Оком. Ощущения были странные и даже немного неприятные — зрение будто начало двоиться. Я одновременно видел и кабинет Путилина, и коридор за ним, и картинки эти наслаивались друг на друга так, что разобрать было сложно. Как же Албыс справлялась, наблюдая за местностью сразу с десятков таких зенок?

Впрочем, Око вполне работало — я прошёлся по кабинету Путилина и устало опустился в кресло напротив его стола, параллельно наблюдая, как бармен прошёл через коридор и вышел на крыльцо. Сосредоточившись, постарался укрепить с ним связь, влив побольше эдры в тонкую нить, тянущуюся к Оку. Хотя, наверное, какой-то предел дальности у этой штуки всё равно есть. Вот и проверим…

— О чём задумался, Богдан? — спросил Путилин, внимательно наблюдая за мной и расчёсывая бакенбарды специальной густой расчёской.

— Да так… Есть о чём.

— Ты обещал рассказать о Самуси… — Путилин отвлёкся, оборачиваясь на дверь, в которую негромко постучали.

В кабинет заглянула миловидная женщина с небольшим подносом, в которой я с удивлением узнал Лебедеву, медичку из университета.

— Аркадий Францевич, я тут вам приготовила ещё одну порцию обезболивающего… Ой, вы заняты?

— Здравствуйте, Лилия Николаевна, — улыбнулся я.

— Сибирский? — удивилась она. — Я вас и не узнала поначалу. Что за вид…

— Увы. Второй день мечтаю о ванне. Но, похоже, не судьба.

— Да нет, водопровод в этой части дома не повреждён, — Лебедева поставила поднос с микстурами на краешек стола, сдвинув кипу бумаг. — И даже ванну принять можно. Правда, воду придётся греть отдельно…

Путилин, смущенно взглянув на меня, принял из рук Лебедевой кружку с каким-то мутным горячим раствором.

— Лилия Николаевна в гости вчера заехала. Засиделись допоздна, а потом эти взрывы… В итоге я не стал среди ночи отправлять её с извозчиком домой, разместил у себя. Надеюсь, ты не против. Всё-таки это твой дом…

— Не надо ничего объяснять, все взрослые люди, — улыбнулся я, стараясь не замечать сконфуженного выражения лица самой медички. — И Лилию Николаевну я всегда рад видеть. Я бы даже предложил переехать к нам — места-то полно. Но сейчас, кажется, неподходящее время. Надо оценить нанесённый ущерб…

— Да, ситуация неприятная, — нахмурился Путилин и, морщась, будто от боли, с трудом выцедил в несколько глотков приготовленный Лебедевой напиток. — Я, с твоего позволения, распорядился насчёт начала ремонтных работ. Нанял ещё десяток людей вдобавок к той бригаде, что Велесов привлёк. Расходы беру на себя.

— Не стоило, Аркадий Францевич…

— Стоило, — отрезал он. — Возможно, этот теракт связан с деятельностью Священной Дружины. В таком случае, ущерб твоему имуществу причинён по моей вине…

— Не знаю, не знаю. У меня есть свои подозрения насчёт того, кто это мог сделать и зачем…

— Ладно, вы тут совещайтесь, а я вас оставлю — подхватив поднос с лекарствами, смущенно пробормотала Лебедева. — Может, вам поесть чего-нибудь принести? Кухня сейчас в полном разгроме, но тут булочная по соседству, я как раз набрала там свежей выпечки…

Я вдруг сообразил, что здорово проголодался, и желудок тут же напомнил о себе протяжным ворчанием. Лебедева, услышав это, улыбнулась и потрепала меня по плечу.

— Сейчас принесу. И чая заварю свежего.

— Спасибо, Лилия Николаевна!

— Аркадий Францевич, а вас я попрошу — отдохните немного. Сейчас, после лекарства, вам лучше полежать хотя бы часок.

— Попробую, — улыбнулся Путилин. — Спасибо вам ещё раз… За всё.

Едва Лебедева вышла, он шумно выдохнул и, поморщившись, аккуратно потрогал обожжённое предплечье.

— Позвольте, я взгляну, — я подвинулся ближе к столу и протянул руку.

— Не знаю, удобно ли. Лилия Николаевна буквально час назад новую повязку наложила…

— Мне повязка не помешает.

Я взглянул на ожог прямо сквозь одежду и бинты, оценил степень повреждений. Ожог хоть и обширный, но не очень глубокий, задеты только верхние слои кожи. Одной щедрой порции эдры с лихвой хватило на то, чтобы залечить эту рану. Лицо Путилина, скованное гримасой боли, постепенно разгладилось. Он ошарашенно взглянул на меня и ощупал предплечье сквозь рукав — сначала осторожно, потом проминая мышцу пальцами. Не выдержав, встал, снял китель и, рванул зубами узел бинта на ладони и начал торопливо разматывать повязку. Увидев под ней чистую кожу без намёков на шрамы, на мгновение замер.

— Всё никак привыкнуть не могу… — пробормотал он. — Твой Дар… В этом плане ты гораздо сильнее своего отца.

Я промолчал. Хотя про себя подумал, что он, скорее всего, прав. Аскольд наверняка был более опытен и искусен в целительстве. Но я за последнее время впитал в себя столько эдры и сожрал столько «сердец» других существ, что сама базовая мощь моего Дара при переключении на Аспект Целительства перекрывала все недостатки в мастерстве. Думаю, себе я уже запросто смогу и оторванную конечность заново вырастить. А уж лечить поверхностные раны другим, особенно простым смертным — и вовсе раз плюнуть.

— Так о чём это мы… — опомнившись и с трудом отведя взгляд от исцеленной руки, встрепенулся Путилин.

— О теракте, — напомнил я. — Что произошло? Рабочие говорят, что кто-то забросил бомбы через дымоходы?

— Похоже на то. Эта часть дома пострадала меньше. Злоумышленники явно нацеливались на жилые комнаты в заднем крыле. Хотя, всё равно выглядит очень странно. Бомбы недостаточно мощные, чтобы разрушить весь дом или даже вызвать серьёзный пожар. Больше похоже на какую-то… Акцию устрашения, что ли… Или отвлекающий манёвр.

— Или попытку выкурить всех из здания, чтобы потом забраться внутрь, — добавил я. — Я подозреваю Орлова.

— Орлова-младшего? Из демидовской Охранки?

— Угу. Думаю, после нашего разговора он… Затаил обиду. И в целом, вряд ли отказался от своих планов. Он хочет заполучить архив моего отца. Бумаги, которые я привез из Демидова.

— Вот оно что… И что в бумагах?

— Карта сокровищ, — усмехнулся я. — По крайней мере, он так думает.

— Ясно… — Путилин озадаченно побарабанил пальцами по столу. — Богдан, я тебя знаю. Характер у тебя горячий. Не вздумай сейчас выяснять отношения, ладно? Только не сейчас, когда визит Романова на носу.

— Да понимаю я. К тому же, и без этого белобрысого выскочки дел по горло. С одним только ремонтом сейчас возни будет на неделю…

— Это уж точно. Кстати, по этому поводу я давно уже хотел тебе посоветовать… Если уж ты собрался полностью расконсервировать усадьбу, надо бы уже позаботиться и о штате прислуги. Народу в доме живёт уже немало, и стоило бы нанять хотя бы кухарку и домработницу. Да и из Демьяна твоего камердинер — как из гренадёра балерина…

Я вздохнул. Честно говоря, я и сам об этом подумывал. Пока Демьян жил в поместье вдвоём с Радой — им за глаза хватало старой избушки-флигеля на заднем дворе. Но постепенно я собирал вокруг себя этакий маленький клан, и бытовых вопросов становилось всё больше. Действительно, хватит уже Раде с Варей вдвоем кашеварить на всех…

— Вы правы, Аркадий Францевич. Но всё ведь в деньги упирается. Да и надёжных людей найти непросто.

— Насчёт денег — со своей стороны помогу, чем смогу, раз уж мы устроили в твоем доме штаб Священной Дружины. А насчёт остального… Подобное притягивает подобное. Подходящие люди постепенно найдутся. Надо только внимательнее смотреть по сторонам.

— Что ж, буду держать ухо востро…

В кабинет снова постучалась Лебедева, и снова с подносом, но не с медицинским, а с большим расписным, на котором уместился чайник с двумя чашками и целая тарелка румяных пирогов. Путилин вскочил ей навстречу, помог донести нехитрое угощение до стола, одним движением сдвинув бумаги на край.

— Ладно, чаёвничайте, я не буду вам мешать, — тут же засобиралась Лебедева. Но приостановилась, заметив в мусорке размотанные бинты.

— Я… Я уже в порядке. В полном порядке, поверьте. Давайте позже поговорим, — пресекая её расспросы, Путилин взял ей ладонь в обе своих и коротко поцеловал. Медичка, бросив на меня быстрый смущённый взгляд, кивнула и вышла.

— Мне кажется, она немного… Ревнует, что ли, — вздохнул Путилин. — По поводу этого твоего целительства. Она столько трудов приложила, чтобы помочь мне. А ты за минуту — раз, и готово. Чудеса…

— Всего лишь Дар, — пожал я плечами и жадно откусил кусок первого пирога. — Мне это не сложно. А вот её доброту и заботу ничем не заменишь.

— Тут ты чертовски прав, дружище… — пробормотал он, с лёгкой тоской оглядываясь на дверь. — Ладно, а теперь рассказывай, наконец, где ты пропадал. Надеюсь, вы там ничего не наворотили без меня? Всё-таки ты сейчас не сам по себе, а действуешь от лица Священной Дружины…

Прожевывая пирожок, я собрался с мыслями. Рассказывать-то действительно было что. Весь вопрос был в том, что из этого Путилину стоит знать, а чего — не стоит. По крайней мере, пока.

В итоге я пересказал почти всё, стараясь избегать подробностей про собственный Дар. Но про Дар Рады скрывать было глупо, иначе получалось, что Дарина практически в одиночку сожгла и Осокорь, и лазутчика варман тууров. Впрочем, про Раду Путилин и так частично был в курсе — от него же не укрался её последний приступ, после которого пришлось в нескольких окнах стёкла менять.

Кстати, очень уж часто в этом доме бьются окна. С такими тенденциями, может, нанять уже этого старичка-стекольщика на постоянной основе?

С Путилиным мы беседовали еще не меньше получаса, пока я всё же не отправил его отдохнуть. Сам с грехом пополам принял-таки ванну, правда, с едва тёплой водой. Но чтобы помыться, мне хватило. Переодевшись, я и вовсе почувствовал себя другим человеком. Даже настроение немного улучшилось, особенно после того, как я прошёлся по дому и понаблюдал за работой ремонтников. Шуму и пыли ночные взрывы наделали много, но к счастью, сам дом существенно не пострадал. И мои опасения по поводу того, что он будет в течение нескольких дней непригоден для жизни, тоже не оправдались. Система отопления состоит из нескольких независимых контуров, и один из них уже почти восстановили. Этого хватит на отопление нескольких комнат, а дальше разберёмся.

Я как раз собирался наведаться во флигель к Демьяну, но Велесов меня опередил — мы столкнулись с ним на крыльце усадьбы.

— Гости к тебе, Богдан, — сказал он тоном, не предвещающим ничего хорошего.

— Гости? Ну, что ж, пусть пожалуют. Встречу их в кабинете у Путилина…

Вампир покачал головой.

— Нет, сюда он не пойдёт. Ждёт там, снаружи, за воротами.

Недоверчиво хмыкнув, я сошёл с крыльца, прошелся чуть вперёд по главной аллее, пока не разглядел за воротами массивный чёрный автомобиль. Кажется, «Даймлер», как у Путилина, только ещё больше, с удлинённым кузовом. Почти лимузин.

— Я так понимаю, это не из тех гостей, которых можно послать подальше?

Демьян покачал головой и тихо проговорил:

— Будь осторожен, Богдан.

— Постараюсь.

По аллее я шёл нарочито неторопливо, прогулочным шагом, попутно пытаясь просканировать машину. Увиденное меня не обрадовало — я легко разглядел водителя и какого-то мордоворота на переднем сиденье, но вот задняя часть автомобиля оказалась полностью непроницаемой

Выйдя за калитку, я обошёл этот здоровенный драндулет кругом, окидывая изучающим взглядом. В первую очередь бросился в глаза хромированный герб с головой мамонта, украшавший решётку радиатора. Так что, когда задняя дверь машины мягко распахнулась, показывая отделанный роскошной кожей салон, я уже понимал, кто именно пожаловал ко мне в гости.

— Садись, Богдан Аскольдович. Прокатимся. Разговор серьёзный есть.

Глава 8

Садиться в машину жутко не хотелось — несмотря на размеры и шикарную отделку, от неё веяло чем-то зловещим, как от катафалка. Да и тон самого Вяземского не понравился — каждое слово падало, будто тяжёлый булыжник, на плечи легла невидимая, но очень весомая ноша. Губернатор давил — и авторитетом, и Даром. Скорее всего, неосознанно, просто настроение было мрачное.

Но и ни малейшего шанса отказаться я не видел. Одно хорошо — успел хоть немного отдохнуть и привести себя в порядок…

Заднее сиденье было разделено посередине прямоугольным лакированным столиком с углублениями для стаканов и письменных принадлежностей. От передних его отсекала глухая бронированная стенка, в которой виднелось только небольшое окошко напротив места водителя, и то закрываемое заслонкой.

Автомобиль был огромным, не пришлось даже особо наклоняться, чтобы влезть в салон. Кожа на сиденье упруго скрипнула подо мной. Чтобы закрыть дверцу, пришлось приложить заметное усилие — она тоже была бронированная, толщиной с кирпич.

Тихий щелчок замка совпал с лязгом раскрывшейся передо мной ниши, из которой на меня недвусмысленно уставились чёрные зрачки сразу четырёх оружейных стволов.

Я замер, всё ещё сжимая пальцами ручку двери.

— Не дёргайся, — спокойно проговорил Вяземский, обрезая серебристой гильотиной кончик сигары. — Это пулемёт. Выдаёт не меньше двадцати выстрелов в секунду. Не хотелось бы повредить обшивку.

— К чему такие… Предосторожности? — напряженно проворчал я.

Слова застряли у меня в горле, потому что я запоздало ощутил знакомое воздействие. Где-то рядом — скорее всего, в сиденье подо мной — похоже, спрятаны кристаллы синь-камня. Поле их довольно интенсивное, но при этом компактное и почти не захватывает левую часть салона, где сидит сам Вяземский. А вот моё тонкое тело начало здорово корёжить — так, что оно довольно быстро скукожилось до плотного энергетического сгустка в районе Грудного узла.

Попытки применить хоть какие-то способности — прикрыть тело щитом Укрепления или переключить Аспект — вызывали короткие, но очень болезненные спазмы. Впрочем, несмотря на это, я почувствовал, что теоретически смогу и перебороть это поле, пусть и ценой боли и огромных усилий.

Что-то в этом плане изменилось. Скорее всего, после поглощения сердца Яг-Морта у меня произошёл ещё один мощный скачок в развитии Дара. Да и в целом поле синь-камня не гарантирует полного отключения магических способностей — я уже видел такое прежде, на примере той же Албыс или даже Грача…

— Говорю же, не дёргайся, — повторил губернатор. — Это всё для твоего же блага. И моего спокойствия…

Повернувшись ко мне, он поймал мой взгляд и добавил чуть тише:

— Я знаю, кто ты.

Прозвучало это, как приговор. Каждое слово — уже даже не булыжник, а целая могильная плита. И сомнений по поводу того, что именно имеет в виду Вяземский, тоже не было.

Прежде губернатор меня совершенно не боялся, мы даже устроили небольшой спарринг у него в кабинете. Но сейчас… Бронированная западня, синь-камень под задницей, стволы пулемёта, бесстрастно смотрящие мне в живот… Это ловушка на зверя пострашнее, чем студент Сибирский.

Удивительно, но первый всплеск адреналина — ах, меня раскрыли! — быстро сменился странной апатией и даже облегчением. Возможно, мне просто надоело скрываться. А может, после событий в Самуси это уже казалось какой-то глупой мышиной вознёй.

Я наконец отпустил дверную ручку. Поёрзал, устраиваясь поудобнее и всем видом показывая, что мне нет дела до направленного на меня оружия.

— Что, ж… Понимаю, — устало выдохнул я.

— Вот и славно…

Вяземский прикурил сигару от затейливой зажигалки в виде серебряного черепа, в одной глазнице которого горел яркий жар-камень. Наклонившись вперёд, два раза постучал в переборку за спиной водителя. Машина плавно тронулась с места.

Медленно втянув ноздрями воздух, я постарался успокоиться. Мне удалось переключиться на Аспект Морока, но активно применять его было проблематично — чтобы воздействовать на попутчика, нужно было протянуть в его сторону энергетический шлейф, а поле синь-камня тут же разъедало его. С трудом, но мне удалось прощупать эмоциональный фон Вяземского, хоть ощущения и прорывались сквозь завесу синь-камня урывками, смутными вспышками.

Главное, что мне удалось уловить в эмоциях Вяземского — это некоторую растерянность. И тщательно скрываемый… Страх? Хотя, пожалуй, это слово не совсем уместно для подобного существа. Нефилимы, особенно такие старые и могущественные, сильно меняются со временем, и обычные человеческие эмоции у них трансформируются в нечто иное.

Вот и сейчас вместо страха как такового я различил в попутчике гремучую смесь из злости, зависти, чувства опасности, азарта соперничества… И только где-то совсем глубоко, в основе всего этого — страх. Больше похожий на инстинктивный, глубинный ужас — как, например, перед змеёй или огромным насекомым.

Все эти впечатления промелькнули в мозгу мгновенно, и почти сразу же я снова расслабился, пока прекратив попытки дальше «читать» Вяземского. Хотя бы потому, что в поле синь-камня это было весьма болезненно.

Машина плавно и бесшумно покатилась вдоль набережной. Из-за толстого корпуса снаружи почти не доносилось звуков, даже гула мотора. Вяземский тоже молчал, будто вообще потерял ко мне интерес. Глядя в окно, он длинными затяжками раскуривал сигару, выпуская густые клубы дыма. В напряжённой тишине я даже, кажется, слышал потрескивание тлеющих табачных листьев.

Я тоже молчал, расслабленно и внешне равнодушно откинувшись на спинку сиденья. Только мысли продолжали по-прежнему мелькать в голове стремительно, яркими вспышками.

Ну, и что дальше?

Поначалу, осознав, что нахожусь в западне, я едва не поддался первобытному, звериному инстинкту, побуждающему тут же попытаться вырваться на свободу. Но быстро отбросил эти глупости. Что мне теперь — выпрыгивать на ходу? Не выйдет — дверь, судя по характерному щелчку, заперта. Бросаться с голыми руками на самого Вяземского? Сомнительное удовольствие. Из пулемёта в упор — это, наверное, очень больно.

Но самое главное — вне зависимости от исхода такой схватки, я только ухудшу своё положение. А я и так уже не знаю, как разгребать всё, что на меня навалилось.

Ладно. Посмотрим, что ему нужно. В конце концов, если губернатор хотел бы убить меня — то вряд ли бы явился лично и катал бы меня на своем катафалке по городу. А даже если и попытается… Ну, что ж, пусть валяет, посмотрим, кто кого.

Странно, но страха вообще не было, будто это чувство постепенно атрофировалось, как ненужный придаток. После сегодняшней ночи меня, кажется, вообще мало что могло испугать.

— Столько всего навалилось… — устало вздохнул Вяземский, будто прочитав мои мысли.

Выпустив очередную струю дыма, он чуть приоткрыл окно со своей стороны, опустив стекло на ширину пальца. Его благородный профиль с широкой седой полосой в ухоженной бороде четко выделялся на фоне светлого стекла — хоть сейчас на монетах печатай. Пальцы, наверняка способные легко гнуть гвозди, держали сигару небрежно, самыми кончиками.

И заметно дрожали. Будто это не я сейчас в капкане, а он.

— Понимаю, — бесцветным тоном отозвался я. — Всё из-за визита императора?

— В том числе. Романов в последние годы редко покидает столицу. И эта его поездка… Тут явно что-то срочное, из ряда вон. Что-то, что требует личной встречи с главами основных кланов. А судя по тому, сколько он проторчал у Демидова…

Учитывая обстановку, наша светская беседа выглядела вдвойне неловкой и неестественной. Но ещё глупее было бы играть в молчанку. Надо потянуть время и понять, что Вяземскому вообще от меня нужно. Пока что такое впечатление, что он и сам этого толком не знает, либо стоит перед очень непростым выбором.

— Война назревает? — почти наугад брякнул я, вспоминая многочисленные заметки в газетах на эту тему.

Губернатор мой комментарий принял как само собой разумеющееся.

— Естественно. Большой войны в Европе не избежать, это уже и слепому видно. Весь вопрос в том, какой ценой она нам обойдётся…

Он ещё раз затянулся сигарой, не глядя на меня. Продолжил задумчивым тоном, будто просто размышляя вслух.

— Демидов еще два года назад получил рекордные заказы от оборонного ведомства. Да и от меня давно требуют удвоения поставок эмберита. А по взрывчатому и вовсе план увеличен в пять раз. И никто и слушать не хочет о том, что это попросту невозможно…

Бросил на меня, наконец, короткий изучающий взгляд, он продолжил.

— Но дело даже не в этом. Сейчас, перед войной, Романов как никогда озабочен вопросами лояльности. И стремится погасить все внутренние конфликты между кланами.

— Логично, раз уж война на носу, — пожал я плечами.

— Поэтому, надеюсь, мне не нужно объяснять тебе, почему визит императора должен пройти без… Неприятных эксцессов?

— При всём уважении, Сергей Александрович, но… Я-то тут причём?

— Мне казалось, мы с тобой вполне ясно договорились. Я оказываю тебе протекцию, а ты становишься моими глазами и ушами у Путилина. Однако, несмотря на всю мою щедрость, ты пока не принёс ни малейшей пользы. Мало того — когда ты мне реально понадобился, ты вдруг исчез на целые сутки. Худшего времени для этого ты выбрать просто не мог!

— Во-первых, не припомню, чтобы я обязывался отчитываться о каждом своём перемещении. А во-вторых, дело, по которому я уезжал из города…

Вяземский прервал меня, неожиданно грохнув кулаком по лакированной столешнице. Сигара в его пальцах смялась и разломилась, отлетев ему под ноги. Сила удара была такова, что сама столешница едва выдержала — видимо, спасла упругая подложка. Кажется, даже машина чуть вильнула на дороге, скрипнув рессорами.

Впрочем, эта вспышка ярости была столь же бурной, сколько и короткой.

— Да мне плевать! — процедил губернатор сквозь зубы. — Сейчас нет ничего важнее этой мутной истории с Арнаутовым, анархистами, кровососами и прочей нечистью. Этот клубок нужно развязать, и как можно быстрее!

— И снова не понимаю, причем здесь я. Расследование ведёт Аркадий Францевич.

— Я бы с удовольствием надавил на него самого. Но это может иметь… Непредсказуемые последствия. Будь он обычным катехонцем — я бы с ним так не осторожничал. Но, подозреваю, этот сукин сын совсем не тот, за кого себя выдаёт. Впрочем, и не он один.

Немного успокоившись, Вяземский взглянул на меня искоса.

— Кстати, он-то знает? О тебе?

Я пожал плечами.

— Не понимаю, о чём вы.

— Вот только не надо играть со мной, Богдан! Я знаю, что ты хищник. Пересмешник, или что-то в этом духе. Можешь пожирать чужие Дары, даже из живого носителя…

Он продолжал сверлить меня взглядом, но я молчал, глядя в сторону, на проплывающие за окном дома. Отпираться было бессмысленно, но и признаваться во всем и облегчать ему задачу я не собирался.

— Это запретный Аспект, и его носитель подлежит немедленной ликвидации, — продолжил он. — Соответственно, если Путилин знает о тебе и ничего не предпринимает — то это прямое нарушение Кодекса Священной Дружины…

Ах, вот он о чём. Думает с моей помощью получить компромат на Путилина?

— А если вы знаете и ничего не предпринимаете? — усмехнулся я, пожалуй, впервые за время поездки взглянув ему прямо в глаза.

Он встретил взгляд спокойно, даже с долей какого-то азарта, будто мы находились за карточным столом, притом оба отчаянно блефуя.

— Дар — это лишь инструмент, Богдан. Вопрос в том, в чьих он руках.

— Хотите сказать — на кого именно он работает?

— Ты прекрасно понял, что я хочу сказать. Твой Дар опасен. Опаснее сотен болванов-анархистов, вместе взятых. Но бездумно уничтожать такой бриллиант тоже глупо, хотя законы Империи и обязывают сделать это.

Что ж, такой реакции от Вяземского стоило ожидать, учитывая то, что мне было известно о «Колизеуме». Курируемые Фомой подпольные кулачные бои — это ведь только верхушка айсберга. Те чудовища, которых мы нашли в тайном зверинце в усадьбе Барсенева… То, что я узнал от Дымова… Что подслушал из разговора самого Вяземского с Фомой… Мне здорово недоставало подробностей, но общий контур этого паззла уже вполне угадывался.

Для «Колизеума» из тайги привозят пойманных живьём чудовищ. И явно не только ради зрелищ. Это древний способ инициации первородных нефилимов — убить демона, поглотить его Сердце. То, что Дар почему-то можно получить только таким примитивным, варварским способом — это давняя тема для дискуссий, и в книгах про нефилимов, которые мне удалось найти, она поднимается много раз. Описывается множество экспериментов, когда Дар пытались передать носителю более безопасным путём — например, через твёрдый карбункул, вырезанный из ещё живого монстра. Но из этого ничего не получалось. И уж тем более непонятно, как передать Дар, если твёрдого карбункула у монстра нет, и Сердце его представляет лишь сгусток эдры. Даже победа над монстром в бою не даёт никаких гарантий, что переход Дара состоится. А ещё — человек может просто не пережить этого перехода.

Собственно, это одна из главных причин, почему первородных нефилимов в последние десятилетия становится всё меньше, как и в целом нефилимов как таковых. А для каждого клана любые Одарённые — это ценный ресурс. С помощью «Колизеума» Вяземский здорово мухлюет, привлекая к себе в губернию Одарённых со всей округи. Натаскивает их в реальных боях, а когда повезёт, то и создаёт новых нефов. Он и так в более выигрышном положении по сравнению с другими кланами — за счёт того, что Томск у самой границы с Сайберией, Одарённые тут рождаются чаще…

При таком раскладе, конечно, он не откажется от тайного оружия в виде собственного Пересмешника. Весь вопрос в том, что в нём победит — вполне естественный страх передо мной или желание использовать в своих целях.

— Давайте уже начистоту, Сергей Александрович. Что вам от меня нужно?

Он, кажется, даже немного успокоился. Тоже откинулся на спинку сиденья и, наконец, разжал кулак и задумчиво похлопал по столику раскрытой ладонью. Крупная печатка с гербом тихо постукивала о столешницу.

— В данный момент мне от тебя нужна лишь одна малость. Небольшая услуга. Но от того, окажешь ли ты её, будет зависеть очень многое. В том числе и всё наше дальнейшее… Возможное сотрудничество.

— Я слушаю.

— В рамках своего расследования вы с Путилиным задержали одну особу. Одно время её вроде бы держали у тебя в усадьбе. Но позже она исчезла. Она вообще… Жива?

Говорил он нарочито небрежным тоном, снова отвернувшись в окно. Я бы сейчас много отдал за возможность «прочитать» его с помощью Аспекта Морока, но даже без телепатии я уловил едва заметные изменения в его настроении и голосе, и это заставило меня приглядеться к нему внимательнее.

— Думаю, да, — осторожно ответил я.

Тщательно скрываемый вздох облегчения.

— Где она сейчас? — отрывисто спросил Вяземский. И, не получив немедленного ответа, не выдержал и развернулся ко мне. — Ну, чего молчишь?

— Зачем она вам?

— Вопросы тут задаю я. И, кажется, я спросил вполне чётко.

— А мне кажется, вы согласились говорить начистоту.

— Ты что-то слишком дерзок для человека под дулами пулемёта.

— Ну, строго говоря, я не совсем человек. И вы так уж уверены, что эта пукалка меня остановит?

Вяземский снисходительно усмехнулся, но глаза его оставались серьёзными и напряжёнными. На моём лице тоже застыла лёгкая усмешка, за которой я маскировал гримасу боли — я осторожно попробовал развернуть тонкое тело, переборов поле синь-камня.

Получалось гораздо лучше, чем я предполагал. Видимо, общая моя мощь увеличилась настолько, что средства, придуманные против обычных нефилимов, меня уже не могли сдержать. Вот только больно, чёрт побери. И слишком медленно. На то, чтобы полностью развернуть Дар и применить его, мне явно понадобится секунд десять, а то и больше… Если сработает пулемёт — за это время в меня больше сотни пуль загнать можно.

— Не уверен, — ответил губернатор. — Ты прав. Ты — не человек. И даже не нефилим. Ты скорее чудовище в человеческом обличье, и потому вообще неизвестно, что от тебя можно ожидать. Поэтому я… Подстраховался.

— Если вы о синь-камне, то…

— Нет. Не о синь-камне.

Вяземский извлёк из кармана жилетки карманные часы, щёлкнул крышкой. Удовлетворённо усмехнулся, взглянув на циферблат.

— Мы ведь не просто так отправились кататься, Богдан. Едва мы отъехали, мой человек отправился к Путилину со срочным донесением, чтобы выманить его из дома. На это ему давалось пять минут. После чего группа моих бойцов взяла под контроль усадьбу и арестовала твоего камердинера и его дочку… Как там её зовут?

Я и сам не ожидал, что отреагирую так бурно. Но от одной мысли, что кто-то в эти самые минуты, пока мы катимся по городским улицам, тянет свои лапы к Раде, меня накрыло волной самой чёрной, самой жгучей ярости.

Чтобы хоть как-то обуздать её, я направил её на борьбу с синь-камнем. Невидимые раскалённые иглы впились в меня со всех сторон, и жгучая, пронизывающая насквозь боль, как ни странно, даже принесла некоторое облегчение. Совсем как когда молотишь кулаками в стену, чтобы выпустить пар.

Внешне это, впрочем, почти не проявилось — я просто замер, вцепившись в подлокотники, и процедил сквозь зубы:

— Они. Здесь. Не при чём. Не нужно их впутывать!

— Приходится, Богдан, — вздохнул Вяземский. — Приходится. Судя по моим источникам, эти двое — самые близкие для тебя люди. Поэтому мне будет спокойнее, если они пока побудут под моей защитой.

Моё тонкое тело развернулось — все Узлы снова раскрылись, соединяющие их меридианы, словно вены, наполнились циркулирующей по ним эдрой. Я видел это внутренним взором, а вместе с тем чётко увидел и источники терзающей меня боли. Кристаллов синь камня вокруг меня было натыкано аж пять штук — два подо мной, один в плафоне над головой, один в двери и один в переборке впереди, прямо под дулами пулемета. Они пульсировали, источая злое, вибрирующее поле.

Правда, на этом я и остановился. Вернув на несколько мгновений контроль над Даром, я расслабился и позволил синь-камню снова побороть меня. Силой тут ничего не решишь — Вяземский и правда безошибочно угадал мою болевую точку.

— Под вашей защитой? Да уж называйте вещи своими именами. Они у вас в заложниках!

— Да, ты всё правильно понял. Мне показалось, что так ты будешь… Сговорчивее.

— И всё ради того, чтобы выведать местоположение Беллы? С чего она вдруг вас так заинтересовала?

— Ты снова лезешь не в своё дело! — огрызнулся Вяземский, раздражённо поёрзав на сиденье. — Ну хорошо — она работает на меня, чёрт побери! Так понятнее?

Я не смог совладать с эмоциями, издав удивлённый возглас. Вяземский в ответ фыркнул и отвернулся к окну.

— Сказать начистоту? — спросил я, чуть успокоившись. — Теперь я вообще ни хрена не понимаю. То есть вы сами и замешаны в этом заговоре с покушением на Романова?

— Что за вздор⁈ — рявкнул губернатор. — Ты вообще понимаешь, что ты несёшь?

Я выдохнул, надувая щёки, и зажмурился. Голова всё ещё раскалывалась после борьбы с синь-камнем, но после слов губернатора эта боль, кажется, ещё больше усилилась.

— Так может, вы мне просто объясните, наконец, в чём дело? Вы ведь совершенно правы — этот запутавшийся клубок и правда нужно уже разрубить. Но для начала надо разобраться, что вообще происходит.

— Это не твоё дело!

— Раз не моё — так выпустите меня отсюда! И отпустите Демьяна и Раду. Мне вообще плевать на все эти ваши разборки!

Вяземский, поигрывая желваками, молча смотрел на меня, что-то прикидывая в уме. Я ждал, всем своим видом показывая, что это моё последнее слово. Эта игра в гляделки длилась недолго, но от напряжения меня бросило в жар, и я явственно чувствовал, как капля пота стекает по виску.

— Ох, и упрямый же ты сукин сын… — процедил Вяземский.

— Я знаю, что вы привыкли давить на людей, Сергей Александрович. В этом ваша суть. Но не надо. Я ведь не враг вам. И, поверьте, вам не захотелось бы иметь такого врага.

— Ну, каков наглец, а! Ты что, угрожаешь мне? В моём городе? В моей же машине?

Гнев Вяземского ощущался уже физически — пространство вокруг него будто завибрировало, и металлический корпус машины вдруг жалобно заскрипел, будто его начало сдавливать огромными тисками. Бронированная переборка впереди даже подалась, чуть прогибаясь. Машина вильнула и резко сбавила ход, остановившись на обочине. Нас ощутимо тряхнуло.

Губернатор спохватился и унял свой Дар. Однако совладать с эмоциями у него так же хорошо не получилось — он на несколько мгновений потерял самообладание и грязно выругался, испепеляя меня взглядом.

— Да я тебя… Раздавлю, щенок! Ты что, не понимаешь, что ты сейчас полностью в моей власти⁈ Ты и твои…

— Забавно, — усмехнулся я, и он опешил настолько, что ненадолго потерял дар речи.

— Забавно⁈ — наконец, возмущённо выдохнул он. — Тебя это всё забавляет?

— Я действительно в вашей власти. И вы действительно можете раздавить меня хоть сейчас. Но ведь не делаете этого. Потому что надеетесь с моей помощью узнать, где Белла. Какое, однако, трепетное отношение к… Той, которая на вас просто работает.

Он снова выругался, грохнув кулаком по столу. Потом наклонился вперёд и требовательно постучал по окошку водителя. Машина снова тронулась с места.

Поправив сбившийся галстук и пригладив волосы, губернатор уселся ровнее и успокоился, хотя во взглядах, которые он бросал на меня, по-прежнему сверкали молнии.

— Ну хорошо. Я не буду на тебя давить. Мы, можно сказать, в похожих условиях. У меня твои близкие. А в твоей власти помочь мне отыскать… Близкого мне человека. Так давай покончим с этим. Где Изабелла? Скажи — и я отпущу тебя. Даю слово.

— А Рада и Демьян?

— Как я уже сказал — побудут у меня некоторое время. Небольшая страховка, чтобы ты не наделал глупостей.

— И чтобы не помешал вам угрохать Романова?

— Да что за бред ты несешь⁈ — снова не выдержал он. — Я, наоборот, пытаюсь спрятать концы в воду, чтобы вся эта история с липовым покушением не всплыла наружу!

— Липовое? Насколько я могу судить, Арнаутов настроен вполне серьёзно.

— Не знаю, — раздражённо мотнул головой Вяземский. — Я уже тоже ни черта не понимаю. Поэтому мне и нужно переговорить с Изабеллой.

— А если по порядку? Восстановим, так сказать, общую картину, — предложил я и, едва он дёрнулся в ответ, предупреждающе поднял руку. — Вот только не надо опять про то, что это вы тут задаёте вопросы. Мы и так потеряли кучу времени, бодаясь, как два барана. Может, поговорим спокойно?

Вяземский помолчал, глядя в окно, и наконец повернулся ко мне. Надо отдать ему должное — на этот раз он действительно взял себя в руки. Сейчас он был таким, каким я его запомнил по прошлой нашей встрече — спокойным, уверенным, подчёркнуто доброжелательным. Да, это маска, и глаза под ней то и дело вспыхивают огнём. Но так уже гораздо лучше.

— Ну что ж, может, так и правда будет быстрее…

— Уверяю вас — я готов помочь. И тоже расскажу всё, что знаю.

— Да уж будь любезен, — он улыбнулся одними губами, и в сочетании с холодными глазами это смотрелось как-то по-змеиному. — Итак, мы с тобой познакомились шестнадцатого числа, на осеннем приёме.

— Я помню.

— В тот же вечер ко мне заявился князь Орлов-младший. Из демидовских. Молодой выскочка, как-то умудрившийся дослужиться до главы городской Охранки.

— Да, мы едва не столкнулись у вас в приёмной.

— Вот это и на самом деле забавно. Потому что он поначалу говорил как раз о тебе. Просил выдать для правосудия. Обвинял в причастности к убийству Аскольда Василевского. Но быстро сдал назад, когда понял, что ты под моей защитой. Видел бы ты его физиономию…

— А потом?

— А потом принялся уверять меня, что прибыл в Томск специально, чтобы предупредить меня о серьёзной опасности. Якобы ячейка «Молота Свободы», действующая в городе, готовит масштабный акт террора. Бомба в людном месте, во время одного из массовых мероприятий по случаю прибытия императора. Но при этом акт этот — лишь отвлекающий манёвр, а настоящая их цель — это Романов. Того планируют отравить.

— И откуда у него такие сведения?

Вяземский презрительно усмехнулся.

— О, тут целый спектакль! Этот щенок пытался убедить меня в том, что этим своим докладом он оказывает мне неоценимую услугу. И в целом показать, какой он великий сыщик. Но я-то знал, что вся эта подготовка теракта, на самом деле, его же рук дело. Арнаутов — его человек. И он сам внедрил его в томскую ячейку «Молота», чтобы потом накрыть всю ячейку с поличным.

— Но почему на вашей территории? Он ведь вообще из Демидова. И это, как я понимаю, вообще другой клан.

— Естественно. Он таким образом пытался убить двух зайцев. Во-первых, выслужиться по линии Охранки, раскрыв крупное дело. А во-вторых, подставить меня, и таким образом выслужиться уже лично перед Демидовым. У нас с Никитой давние счёты…

Я поморщился, переваривая услышанное.

— Что-то я запутался. А вам откуда это известно? И зачем Орлов пришёл к вам и выдал вам своих же террористов?

— О махинациях Орлова мне известно почти с самого начала. Потому что в ячейке «Молота» у меня свой информатор.

— Белла!

— Разумеется. А Орлов явился ко мне, потому что испугался. Изначально его план не предполагал никакого покушения на Романова. Собственно, когда он всё это затевал, вообще не было известно, что император собирается в Томск. Покушение — это инициатива Арнаутова. Грёбаный кровосос возомнил о себе невесть что.

— А для Орлова это уже перебор… — понимающе кивнул я.

А сам Орлов узнал о готовящемся покушении уже от Грача. Я вспомнил эпизод в «Громовских банях» и обрывок подслушанного разговора. Тогда ни черта не было понятно без контекста, но сейчас всё становилось предельно ясно.

Арнаутов не мог провернуть всё в одиночку, поэтому хотел подтянуть ещё кого-то из Стаи. В частности, Барсука Барсенева. И Грача. Но когда он поведал им свой план с покушением, оба отказались в этом участвовать без одобрения главы Стаи. Тогда Арнаутов и убил Барсенева — чтобы обер-полицмейстер не мешал его планам. И Грача тоже хотел устранить, но тому удалось бежать.

А потом Грач предупредил и Орлова, и Сумарокова. И Стая выписала Арнаутову свою чёрную метку… Вот почему в Томск в последние недели стеклось столько вампиров. Не только из-за меня и Демьяна. Тут просто много чего сошлось…

— Разумеется, это перебор! — фыркнул Вяземский. — С какой стороны ни посмотри. Мальчишка понял, что его игра может зайти слишком далеко, и перепугался до чёртиков. Однако, надо отдать ему должное — он постарался вывернуть ситуацию себе на пользу.

— А вы?

— Ну, а я, в свою очередь, решил развернуть всё в свою сторону. Оставил Орлова в Томске, наобещал ему с три короба за то, что он раскроет сие страшное преступление и изловит Арнаутова. Он поверил. На деле же я планировал сделать так, что теракт в самый последний момент предотвратят мои люди. Поскольку благодаря Изабелле я буду в курсе всей операции до малейших деталей. При этом Арнаутова возьмут живьём, и он даст показания, исходя из которых Орлов был связан с «Молотом» и подготовкой теракта и покушения…

— И таким образом подставите не только его, но и его покровителя, Демидова?

— Просто вернул бы ему его же горькую пилюлю, — усмехнулся губернатор. — Так мы с Никитой развлекаемся уже последние лет… Сто.

— Очаровательно, — изобразил я усмешку, хотя на самом деле от всех этих интриг меня тошнило.

Вот, значит, как. Мне это с самого начала казалось странным — что Орлов ошивается всё это время в Томске. Он ведь начальник городского управления Охранки в Демидове. И вдруг покинул пост на столько дней, тем более когда в Демидов прибыл сам император. Для такой отлучки у него должна была быть очень веская причина…

— Но тут во всё это дело влезли вы с Путилиным, — не скрывая раздражения, прорычал Вяземский. — И кровососы из Стаи. Я уж не знаю, что они не поделили с Арнаутовым. Но в итоге того спугнули, а Белла оказалась в руках у Путилина. И без неё я как без глаз и без ушей! Ситуация вышла из под контроля! Ещё и Барсенев мёртв, а мне толком и некого поставить на должность обер-полицмейстера. У Филиппа даже толковых заместителей не оказалось…

Я вспомнил его разговор с Фомой, который подслушал в библиотеке, и задал уточняющий вопрос:

— А вы, кстати, так и не узнали, кто убил Барсенева и почему?

— Есть подозрения, что это кто-то из Стаи.

— Нет. Барсенев ведь сам был из Стаи, причём имел в ней кое-какой авторитет. Его убил Арнаутов.

Вяземский, прищурившись, недоверчиво взглянул на меня.

— Откуда такая версия?

— Это не версия. Я видел это своими глазами. А вам ваш ценный информатор разве не рассказал об этом?

— Изабелла, похоже, сама об этом не знала.

— Может быть, может быть… — задумчиво пробормотал я.

Что-то во всей этой истории всё же не увязывалось, и я пока не мог понять, что. Очень отвлекало воздействие синь-камня — это всё равно, что сидеть на иголках…

— Поэтому она и нужна мне, — повторил Вяземский. — Охранка по моему распоряжению провела масштабный рейд по всем, кто имел хоть малейшее отношение к «Молоту». Но Арнаутов по-прежнему на свободе, и пока это так, опасность, что он хотя бы частично реализует свой план, остаётся. А без Изабеллы его не отыскать.

— Знаете, что мне кажется самым странным в этой истории, Сергей Александрович? Что вы так доверяете Белле. Не опасаетесь, что она вами вертит, как хочет? Я вообще подозреваю, что именно она — глава всего этого заговора, а не Арнаутов. Арамис — всего лишь инструмент. А возможно, и вы тоже. Потому что, если она вхожа к вам в резиденцию…

— Не говори ерунды! — снова потерял терпение Вяземский. — За кого ты меня принимаешь? Да, мы близки с ней, давно у меня не было… Столь бурного романа. Однако задурить мне голову не сможет даже самая обольстительная женщина.

И вот тут-то всё, наконец, и встало на свои места. Вот он, недостающий кусочек головоломки. Причём всё оказалось так просто, что я невольно рассмеялся в голос, приведя Вяземского в бешенство.

— Вы. Не знаете.

Это был даже не вопрос, а утверждение.

— О чём? — рявкнул губернатор.

— О том, что ваша Изабелла — нефилим. И что у неё за Дар.

Судя по тому, как окаменело лицо Вяземского, я попал в «яблочко». Губернатор замер, будто превратившись в скульптуру, взгляд его тоже остановился, затуманился, будто направлен был уже не на меня, а куда-то внутрь.

— Вы что же, не задумывались, почему Путилин арестовал её, да и вообще влез в это дело? Все эти анархисты, террористы, революционеры — это ведь дело Охранки, а не Священной Дружины. Но вот Белла — это как раз наш клиент. Она тайная Одарённая, причем с запретным Аспектом. Аспект Морока.

На последней фразе Вяземский дёрнулся, будто от пощёчины, и взгляд его снова обрёл осмысленное выражение.

— Она способна гипнотизировать людей, — продолжил я. — Управлять ими напрямую, если потребуется. Даже парализовать силой мысли. Но, насколько я понял, редко действует так топорно. Скорее обрабатывает жертву медленно, постепенно, внушая им нужные решения. Может даже заложить в голову человеку некий сценарий, который тот начнёт исполнять, получив внешний сигнал. Без прямого воздействия Дара с её стороны.

— С чего ты всё это взял? — медленно, не разжимая зубов, проскрежетал Вяземский, смотря куда-то мимо меня, будто не решаясь встретиться взглядом.

— Я это знаю не понаслышке. Сам подвергался её воздействию. И один из моих друзей тоже. Поэтому мы и держали её всё это время в кандалах с синь-камнем. Можете спросить у Путилина. Рапорты с протоколами допросов и своими выводами он уже наверняка отправил начальству. Но, возможно, сохранил копии.

Он слушал, не перебивая, и я продолжал делиться своими соображениями, чувствуя, что он вот-вот сломается.

— Вообще, Путилин подозревает, что Белла — иностранная шпионка. Заслана Иберийской унией или англосаксами… Да кем угодно. Сами ведь говорите — война на носу. Но я, пообщавшись с ней, всё же думаю, что она действительно революционерка, пытающая пошатнуть власть нефилимов. Не думаю, что она всерьёз верит в то, что удастся завалить Романова. Но можно ведь хотя бы попытаться. Устроить покушение, втянуть в него вас, как прямого соучастника… Это уже само по себе может спровоцировать серьёзный конфликт внутри Империи, не так ли?

Вяземский вздрогнул, и всё так же глядя в одну точку, прохрипел:

— Трибуналу нужны будут доказательства…

— Думаю, она позаботилась и об этом. Подготовила свидетелей, которые даже под пытками будут говорить то, что в их головы вложила она. И искренне верить в это. А сама — просто упорхнёт в тень. Это она умеет.

Я немного помолчал, наблюдая за ним. Желваки на его скулах вздулись чётко проступившими под кожей жгутами — он так стиснул челюсти, что мог бы, наверное, перекусить стальной стержень

— Забавно, правда, Сергей Александрович? Молодой Орлов. Демидов. Вы. Арнаутов. Все вы погрязли в этой паутине интриг, пытаясь вывернуть ситуацию в свою пользу. И каждый из вас считал, что это он контролирует ситуацию. Но всё это время за ниточки дёргал маленький неприметный паучок в тёмном углу. Белла дурила вас всех разом. Это её игра, а не ваша.

Он, наконец, посмотрел на меня, и на этот раз во взгляде его плескался настоящий, неприкрытый ужас.

— Где она⁈ — глухо прорычал он, сжимая кулаки. Корпус машины снова задрожал и заскрежетал от неосознанного проявления Дара.

Опомнившись, Вяземский откинулся на спинку сиденья, несколько раз сжал и разжал кулаки, шумно дыша через нос. На то, чтобы успокоиться, ему хватило нескольких секунд.

— Где. Она? — повторил он, и на этот раз голос его уже лязгал сталью.

— Путилин отвёз её в маленькую церковь на северной окраине. К отцу Серафиму. Тот старый агент Священной Дружины, место вроде бы надёжное…

Губернатор резко повернулся ко мне, и лицо его снова перекосила гримаса ужаса.

— Когда⁈

— Вчера утром.

Вяземский заколотил кулаком в бронированную переборку.

— Антип! Быстро, к церкви возле Северного кладбища! Гони!

Второй раз повторять водителю не пришлось — тот поддал газу так, что меня вжало ускорением в сиденье, а снаружи наконец начал долетать гул мотора. Корпус тяжелого авто начало раскачивать на колдобинах и поворотах. Я невольно ухватился за рукоятку над боковым стеклом.

— Может, всё же поговорим сначала с Аркадием Францевичем? — спросил я. — При всём уважении, но вы сейчас не в духе, и любой необдуманный поступок…

— Ты не понимаешь! — зарычал Вяземский. — Она знает отца Серафима! Я сам познакомил их два месяца назад, и они несколько раз встречались в моей резиденции. Если то, что ты говоришь о её способностях — правда, то…

Он замолчал, стиснув зубы и нетерпеливо поглядывая в окно.

Мне вдруг тоже показалось, что машина всё ещё едет недостаточно быстро.

Глава 9

Церковь горела.

Это было заметно издалека. Окно со стороны Вяземского было приоткрыто, и сначала до нас донёсся шум — частый тревожный перезвон пожарного колокола, людской гомон. Водитель, вырулив на узкие немощёные улочки окраины, вынужден был сбавить скорость — здоровенное губернаторское авто занимало всю проезжую часть, и бегущие в сторону церкви люди торопливо расступались перед ним, жались к заборам. В руках у многих были вёдра, багры, топоры.

Чем ближе к храму мы подъезжали, тем больше становилось людей, и вскоре машина уже еле тащилась, медленно, как ледокол, раздвигая толпу. Водитель то и дело жал на клаксон, но резкие трубные звуки тонули в шуме толпы, и на них мало кто даже оборачивался.

Вяземский не выдержал первым.

— Антип, останови! — приказал он, сдвинув заслонку на окошке позади водителя. — И двери разблокируй!

Я покинул салон авто с непередаваемым облегчением. За время поездки я уже перестал обращать внимание на направленные на меня пулемётные дула, но вот сидеть так долго в поле синь-камня было жутко некомфортно. Привыкнуть, наверное, можно, но похоже на какую-то изощрённую пытку вроде капель воды на выбритую макушку.

Тонкое тело развернулось на свободе мгновенно, словно распрямившаяся пружина. И одновременно с этим я почувствовал необычайный прилив сил, от которого просто распирало изнутри.

Ах, вон оно что. Сердце Яг-Морта, наконец, укоренилось в Сердечнике, и ощущение было такое, будто ко мне подсоединили дополнительный источник энергии. Что-то подобное я ощущал, когда во мне засела Албыс, но в этот раз я лучше контролирую ситуацию. Дар Яг-Морта, хоть и выделяется среди остальных, подчиняется мне полностью, стоит только переключиться…

Правда, сейчас для этого точно не время — я ведь понятия не имею, как проявится этот Дар. Вдруг я начну превращаться в здоровенного древесного монстра?

Последними из машины выскочили ещё один неф с довольно яркой аурой. Похоже, телохранитель Вяземского. Сам губернатор уже вовсю пробивался через толпу, прямиком к церковным воротам.

Впрочем, пробивался — это не то слово. Вокруг него будто образовалось магнитное поле, отталкивающее людей на расстояние пары шагов. Осознанно он применял Дар, или походя, даже не задумываясь — непонятно. Но выглядело небрежно. Люди сталкивались друг с другом, падали, некоторых этим полем просто сшибало с ног.

При этом возгласов недовольства я не услышал. В лицах людей, увидевших губернатора, отражалось удивление и неподдельный ужас. Многие начинали пятиться, вжимая голову в плечи, перешёптываться. Некоторые даже крестились, будто нечистую силу увидели.

— Вяземский… Вяземский… — доносилось из толпы.

Те, кто успели разглядеть приближение губернатора заранее, разбегались в стороны ещё с большим рвением, чем требовалось, так что толпа перед нефилимом быстро раскололась надвое, и проход ширился с каждой секундой.

Занятно. А простой томский люд, оказывается, правителя своего побаивается. Какого-то подобострастия я не увидел, а вот страх — в полный рост.

Вяземский не бежал — видимо, считал это выше своего достоинства — но шагал размашисто, полы его расстёгнутого длинного пиджака трепетали на ветру. Взгляда он не сводил с тонущего в дыму силуэта церкви. Кованые ворота, и так открытые настежь, жалобно скрипнули створками, когда он прошёл через них.

Пожар, похоже, начался где-то в нижней части храма, может, даже в подземной. Нижние венцы деревянных срубов уже прогорели дотла. Основное здание, по форме напоминающее обычную прямоугольную избу с двускатной крышей, пострадало больше всего — кровля с одного края обвалилась внутрь, потолочные перекрытия обрушились. Примыкающая к ней башня колокольни горела вовсю, как факел — нижнюю её часть залили водой, и от обугленных брёвен поднимался лишь едкий дымок, но вот верхушка была объята яростным гудящим пламенем.

— Сергей Александрович, дальше не надо! Опасно! — наконец, догнав губернатора, предупредил телохранитель. Взмахнув рукой, выставил на пути Вяземского едва заметный обычному глазу щит из эдры, в структуре которого я сразу разглядел знакомые руны Преграды.

Ткач? По ауре не похож, к тому же от преграды к нему тянутся шлейфы — он подпитывает конструкцию собственной энергией. Скорее всего, подобные щиты — это и есть суть его Дара, и кроме них, он ничего особо не умеет.

— Уйди! — рявкнул Вяземский. — Лучше толпу разгони.

— Но как я…

— Я сказал — людей отсюда убрать!

— Сергей Александрович, кормилец, но нам ведь тушить надо… — вытаращив глаза, прокричал один из пожарных — пожилой уже усатый дядька в шлеме с фонарем на лбу. — Вон как раз новая водовозка подъехала, эта уже пустая!

Его испуганное раскрасневшееся лицо блестело от пота и было перемазано сажей, так что напоминало индейскую маску. Другие пожарные в это время как раз сматывали пожарные рукава и спешили к старенькой машине, в кузове которой были закреплены три здоровенные бочки высотой в человеческий рост.

Дорогу водовозке перегородила губернаторская машина, вставшая в переулке недалеко от ворот. Водитель, высунувшись из кабины, растерянно вытаращился на дорогущее авто, не решаясь даже ругаться — понимал, чьё оно. Причём и быстро убрать его с дороги не было возможности — за воротами собралась толпа зевак, разогнать которых не удавалось никакими сигналами клаксонов.

Вяземский бросился к ограде. Зарычал, вскинув руки со сжатыми кулаками. Со стороны это было похоже на простой жест ярости, но магическим зрением я увидел, как вздулось его тонкое тело, извергая толстые щупальца эдры.

Под удивлённые крики толпы губернатор, пользуясь своим Даром, выдрал одну из бочек водовозки из кузова и по огромной дуге зашвырнул её через забор прямо на горящую колокольню. Бочка от удара раскололась, окатив водой башню сверху донизу. Часть обгоревшей крыши обрушилась, и находящиеся рядом со зданием люди бросились врассыпную от обломков.

Зарычав снова, Вяземский подхватил уже машину целиком. Водитель едва успел выскочить из кабины прежде, чем нефилим отправил её в такой же полёт, запустив уже в основное здание.

Грохот удара, больше похожий на взрыв. Шипение вырвавшейся из разбившихся бочек воды. Целый столб дыма, пара и пепла, взметнувшийся вверх. Испуганные и изумлённые вопли толпы. Крики боли тех, кого зацепило разлетевшимися во все стороны тлеющими обломками. На всё это Вяземский не обращал никакого внимания — он шагал напрямик к церкви, с одинаковой небрежностью отшвыривая с дороги горящие брёвна и путающихся под ногами людей.

— Все назад! Разойтись! — орал тем временем его телохранитель у ворот, и даже пальнул пару раз в воздух из револьвера.

Толпа, наконец, очухалась и зашевелилась, волной отхлынув от церкви. Часть зевак, правда, наоборот, прилипли к забору, во все глаза наблюдая за происходящим. В основном это были мальчишки-подростки. Один даже забрался на дерево рядом с оградой, чтобы было лучше видно.

Вяземский тушил пожар весьма грубо, но эффективно — обрушившаяся на церковь водовозка развалила и без того покосившуюся стену, но при этом погасила большую часть пламени. На пару минут весь двор потонул в смеси пара и дыма, от которой горло заволокло вязкой горькой плёнкой. К счастью, сегодня было довольно ветрено, и всю эту пакость быстро снесло в сторону. Но всё же нам поначалу пришлось отступить к самой ограде, прикрывая нижнюю часть лица платками.

— Назад всем, сукины дети! Приказ губернатора!

— Всем разойтись! Пошли вон отсюда!

Телохранитель и водитель Вяземского, не стесняясь в выражениях, разгоняли остатки зевак. Сам же губернатор, едва более-менее рассеялся дым, рванул вперёд, к храму. Я держался чуть позади, внимательно приглядываясь к окрестностям.

Самое удивительное — храм-то был на месте. Та его, невидимая обычному глазу часть, сотканная из золотистой эдры неизвестного мне Аспекта. Бревенчатые стены сгорели больше, чем наполовину и обрушилась, но при этом энергетический конструкт сохранился. Странно… Я-то думал, что здание — это якорь, материальная основа. Примерно как у амулетов Дарины. Но похоже, тут действовал иной принцип. Святое, намоленное место сохраняло свою силу даже несмотря на то, что самое здание сгорело…

Албыс впервые за долгое время дала о себе знать — едва я вслед за Вяземским вошёл на святую землю.

— Осторожно! Назад, Пересмешник! — зашипела она, выскользнув из моего тела.

Глаза её горели ярким изумрудным пламенем, рыжие волосы топорщились во все стороны, будто наэлектризованные. Сквозь маску обольстительной ведьмы с полными алыми губами то и дело пробивалась другая личина — уродливая, зубастая, с тёмными кругами под вытаращенными глазищами.

— Чего ты боишься? — раздражённо процедил я.

Впрочем, я почти сразу почувствовал, чего.

Поле святой земли действовало почти как синь-камень. Тонкое тело, взаимодействуя с ним, странно мерцало, будто раздваиваясь, циркуляция эдры в нём замедлялась. Ощущения были не такие неприятные, как от синь-камня, но всё же применять здесь сверхспособности, похоже, затруднительно. Не зря Вяземский прежде, чем швыряться машинами, отошёл к самой ограде.

Но сильнее, чем на меня, поле действовало именно на албыс — оно будто бы разъедало её, размазывало, делая похожей на расползающийся рисунок на поверхности воды. И даже когда она попыталась снова спрятаться внутри меня, в Сердечнике, её сущность, в отличие от остальных трофейных Аспектов, дрожала и размывалась.

Видимо, всё дело в том, что после того эксперимента с разделением та часть Албыс, что осталась самостоятельной личностью, хоть и занимала ячейку в Сердечнике, по сути своей являлась отдельным существом. Причём поле синь-камня она переносила относительно легко, просто закукливаясь сильнее. Но здесь, рядом с храмом, извивалась, как уж на сковородке.

— Ты что, не видишь⁈ Это место… Убивает меня!

Да вижу, вижу. Интересно. И очень похоже на то, что храм этот специализируется на изгнании бесов. В прямом смысле этого слова. Одержимость в этом мире — не такое уж редкое явление. Вон, даже к Гранитному дубу в университетском парке ходят паломники в надежде излечиться от негативных воздействий эдры. Но дуб-то просто прожорливое растение, которое всасывает в себя энергию. А вот это место действует более избирательно.

— Так может, это и к лучшему? — усмехнулся я.

— С кем ты разговариваешь? — оглянувшись через плечо, нахмурился Вяземский.

— Да так, мысли вслух. Вы-то куда, Сергей Александрович? Там ещё горячо. Да и вряд ли кто-то выжил…

Губернатор, упрямо наклонив голову и морщась от дыма, расшвыривал телекинезом обгоревшие брёвна, будто вознамерился разрушить церквушку окончательно.

— Там, под основным залом, несколько подземных келий, — пояснил он. — Изабеллу, скорее всего, держали там. Если она, конечно, ещё здесь…

Я кивнул и замедлил шаг, позволил ему отойти еще дальше. Тем более что соваться в самое пекло не хотелось.

— Прошу, уйдём отсюда! — в ужасе вытаращив глаза, прошептала Албыс. — Не дай мне сгинуть!

— Какое мне дело до тебя? Наоборот, хорошая возможность, наконец, от тебя избавиться.

— За что⁈ Я ведь исполняю свою часть договора! Я верно служу тебе, и буду служить впредь. Только оставь в живых!

— И это ты называешь жизнью?

— Лучше так, чем вовсе отправиться в небытие… — дрожа всем телом, прошептала она.

Выглядела она сейчас действительно жалко. Стоит босыми ногами прямо на пепелище, растрёпанная, перепачканная, рваная вышитая рубаха едва прикрывает тело, перепачканное в саже. Ну да, ну да. Призрак, а запачкалась. Актриса, каких ещё поискать.

С другой стороны, она и правда не раз оказывалась полезной…

— Служишь, говоришь? — прошептал я. — Куда ж ты делась, когда была нужна? Спряталась, и ни слуху, ни духу от тебя.

— Я… Испугалась. Я почуяла… Его. Но такого больше не повторится, обещаю! Тем более, что вы убили его! Убили Баранзара!

— Ты его знаешь? Или просто подслушала мой разговор с матерью?

— Я… Служила ему. Варман-тууры поймали меня много-много зим назад, и я долго была их рабыней. Но потом сбежала на запад. Я много знаю про них. Я всё расскажу! Только оставь меня! Я буду полезна!

Ну вот что с ней делать? Чуть поколебавшись, я мотнул головой.

— Я не могу сейчас уйти… Так что уйди сама. Ты ведь сможешь отлететь подальше? Туда, за ограду…

— Но наша связь… Она здесь слабеет! Может совсем разорваться, и тогда… Без тебя я долго не протяну.

— Тогда уж постарайся удержаться. Если хочешь жить.

Ведьма смотрела на меня умоляющим взглядом, глубоко дыша, но я был неумолим. Когда она попыталась преградить мне путь, я попросту прошёл сквозь неё. Но мысленно всё же протянул к ней шлейф эдры, дополнительно подпитывая её. Надеюсь, этого хватит.

Она отлетела подальше, за границы освящённой земли, и застыла там, жалобно смотря мне вслед, как оставленный на привязи щенок.

Вяземский тем временем разгреб завалы, обнажив пол основного зала, на моё удивление оказавшийся каменным. Кашляя от дыма, ринулся по ступеням вниз, в подземные кельи.

Там всё тоже здорово обгорело и, к моему удивлению, почти не действовало поле святой земли. Не то ослабло после пожара, не то в принципе не пробивалось сюда.

Беллу мы, конечно, не нашли. Зато обнаружили двоих перепуганных и едва не задохнувшихся от дыма… Монахов, что ли. Или дьяконов? Или как их там правильнее назвать. В общем, это явно были помощники отца Серафима — тоже в рясах, но попроще, с небольшими крестами на железных цепочках. Оба довольно молодые, лет по тридцать с небольшим, у одного даже борода-то толком не растёт — жидкая, клочковатая.

Оба склонились, причитая, над телом самого Серафима. Этот, увы, был мёртв. И умер явно не от дыма — под ним растеклась обширная лужа крови, уже запорошенная пылью. Раны не было видно на тёмной одежде, лицо же старика, ещё больше заострившееся и бледное, было искажено гримасой, похожей не то на удивление, не то на испуг.

На наше появление оба монаха поначалу никак не отреагировали. Оба стояли на коленях над телом убитого священника и оба были в состоянии, близком к обмороку. Только раскачивались взад-вперёд и бессвязно бормотали что-то. Скорее всего, молитвы.

Я кое-как растормошил и вытолкал на воздух одного из них, но пока возился с ним, второй, с жидкой бородкой, хлопнулся на пол без сознания. Хлестать его по щекам оказалось без толку — он был жив, но вырубился напрочь. Я подхватил его под мышки и потащил в сторону выхода, но тут меня раздражённо окликнул Вяземский.

— Да что ты с ним возишься? Брось!

— Да я просто…

— Брось, я сказал! Подойди ко мне.

Стиснув зубы, я оставил бедолагу прямо на ступенях, ведущих наверх, и подошёл к Вяземскому. Правда, непонятно, зачем — ещё добрую минуту губернатор молча стоял над телом отца Серафима, мрачно разглядывая его. Лицо его будто закаменело.

В келье было душно и темно, светился лишь тусклый кристалл эмберита в железном держателе под потолком. В этом рассеянном неясном свете, даже не отбрасывающем теней, всё казалось каким-то плоским и будто нарисованным угольным карандашом. Лицо Вяземского и вовсе наполовину тонуло в темноте, лишь поблескивали белки глаз, слезящихся от дыма. В то, что этот человек прослезился из-за гибели священника, я что-то не верил.

— Похоже, она опять ускользнула, — решил я первым нарушить молчание. — И что теперь?

— А теперь… — глухо отозвался Вяземский и снова замолчал, стиснув зубы.

Продолжил он ещё минуту спустя, всё так же не сходя с места и не сводя взгляда с мёртвого тела.

— Теперь слушай меня очень внимательно, Василевский. Ты найдешь её…

— Что? Но… — фыркнул я от возмущения.

— Не перебивай!

Он придавил меня своим Даром — коротко, но болезненно. Грудь будто сжало стальными обручами — крепко, так, что показалось, будто затрещали рёбра. Я захрипел, закашлялся и запоздало переключил Аспект, скопировав его у самого Вяземского. Давно пора было это сделать — хотя бы ради иммунитета к подобному воздействию.

Вяземский выдержал небольшую паузу, подождав, пока я подниму на него взгляд. И, не обращая внимания на мой гнев, продолжил холодным, чётким тоном:

— Ты найдешь и устранишь их всех. Всех, кто имел хоть какое-то отношение к заговору или хотя бы знал о нём. Изабеллу. Арнаутова. Орлова… Да, пожалуй, главное — избавиться от этих троих. Срок — до завтрашнего утра. Но лучше тебе управиться раньше.

— Но это же… Невозможно! — возразил я. Хотел даже сначала сказать «смешно», но лишний раз злить Вяземского сейчас не стоило. — Мы с Путилиным, да и ваши люди уже не первую неделю всем скопом охотимся за Арамисом. А вы хотите, чтобы я всё решил за полдня⁈

— Твои близкие — у меня. Если хочешь, чтобы они остались живы — постараешься совершить и невозможное.

Мы встретились взглядами, и мне даже не нужно было переключаться на Аспект Морока, чтобы прочитать его эмоции. Было видно, что говорит он совершенно серьёзно. Я вдруг со отчётливой ясностью осознал, что этот человек совершенно безжалостен.

Впрочем, не человек. Нефилим. Чем больше я живу здесь, тем виднее для меня эта разница.

Дьякон у лестницы вдруг очнулся. Раскашлялся, застонал, заворочался, пытаясь подняться. Мы с Вяземским даже не обернулись, продолжая буравить друг друга взглядами.

— Ясно. Хотите подчистить все следы? — язвительно усмехнувшись, спросил я. — Заигрались со своими интригами, а как поняли, что дело пахнет жареным — решили попросту избавиться от всех причастных?

— Вполне разумное решение, ты не находишь?

— Для таких, как вы — возможно. Вот только вы кое-что не учитываете. Я вам не наёмный убийца, готовый впиться любому в глотку по вашему приказу.

— А что такое? Ручки боишься замарать? — презрительно скривился он. — Или, может, пожалел кого-то? Но кого? Арнаутов — упырь. С Орловым у тебя и так, кажется, есть за что поквитаться. Да и Изабелла… Та ещё тварь!

Голос его заметно дрогнул, и это, похоже, разозлило его самого.

— Ещё раз повторю. Я — не убийца.

— Да неужели?

Вяземский улыбнулся, и улыбка эта больше напоминала звериный оскал. Он вдруг выпростал руку в сторону, подхватывая Даром уже поднявшегося на ноги дьячка. Тот охнул от неожиданности, когда губернатор подтянул его ближе, подвесив в воздухе так, что ноги его судорожно болтались, не дотягиваясь до пола. Бедняга хрипел и бестолково дёргался, пытаясь вырваться из невидимой хватки.

— А вот я, например — вполне себе убийца, — спокойно, даже как-то пугающе вкрадчиво произнёс Вяземский.

Пойманный дьяк вдруг замычал от боли. Кричать он толком не мог — похоже, грудь ему так сдавило, что он не мог вздохнуть. Суставы его рук и ног вдруг один за другим начали изгибаться под неестественными углами. В тесном замкнутом пространстве кельи влажный хруст ломающихся костей разносился так громко и явственно, что у меня холодок пробежал по хребту. Я открыл было рот, но сказать ничего не успел, да и слова застряли у меня в горле — оторопь взяла от этого жуткого жестокого зрелища.

А Вяземский продолжал давить беднягу Даром. Отшвырнул, впечатав в стену, как изломанную куклу, потом с коротким рыком вдавил в пол так, что хруст костей стал нестерпимо громким — будто вовсю работала огромная мясорубка. С тошнотворным треском лопнул череп, разбрызгав содержимое по плитам пола.

Я отвернулся и с трудом удержался от того, чтобы зажмуриться. Тяжело дыша, поднял полный ненависти взгляд на Вяземского. Тот же, кажется, лишь наслаждался происходящим. Глаза его лихорадочно блестели.

— Теперь представь, что я сделаю с твоей подружкой, если ты будешь кочевряжиться. Она ведь девчонка ещё совсем? Говорят, красивая…

Зарычав, я набросился на него.

Он, похоже, попытался отбросить меня Даром, но сейчас его фокусы на меня не действовали. Сам я применять телекинез не стал — просто схватил губернатора за грудки и несмотря на то, что он был чуть выше и на добрый пуд тяжелее, протащил вперед несколько шагов, пока не впечатал спиной в стену.

— Ну давай, давай! — заорал Вяземский мне в лицо. — Убьёшь меня — и ей точно конец! Она сейчас в надёжном месте, и у моих людей есть инструкции на любой случай…

Мы замерли так на несколько секунд. Я дрожал от бессильной ярости, пожирая его глазами. Губернатор же, напротив, был спокоен, даже насмешлив. Точно не блефует.

Мне захотелось заорать в голос. Вот ведь двуличная, изворотливая, жестокая тварь! В такие моменты начинаешь понимать революционеров или Белых Голубей, считающих, что все нефилимы — зло.

Впрочем, чему я удивляюсь. Таким, как он — облечённым властью, деньгами, сверхспособностями — в рамках обычной человеческой морали часто становится тесно. Увы, но я ведь и за собой уже начал подмечать что-то подобное.

— Ну всё, всё… — он оттолкнул меня и брезгливо отряхнул одежду. — А теперь — утри сопли и принимайся за дело! Времени у тебя…

Он достал из кармашка на жилетке дорогие часы, щелкнул крышкой.

— Скажем — до восьми утра. Всё это дело нужно утрясти раньше, чем заявится Романов. Одну подсказку я тебе точно могу дать — где искать Орлова. Я устроил его у Кудеярова в «Славянском базаре». Номер-люкс на третьем этаже. Ужинает он каждый вечер там же, в ресторане.

— Какие гарантии, что вы потом отпустите Раду и Демьяна? И что они вообще ещё живы?

— Не испытывай моё терпение, Василевский! — прорычал он, на мгновение потеряв самообладание. Но, быстро взяв себя в руки, продолжил:

— Все твои гарантии — это моё слово. И мой же здравый смысл. Я уже говорил: твои близкие для меня сейчас — это моя страховка. От тебя. Чтобы ты не натворил глупостей. И я придержу их до тех пор, пока ты будешь здесь. Как только избавишься от Изабеллы, Арнаутова и Орлова — звони сюда…

Он достал визитную карточку с написанным от руки номером поверх стандартного текста.

— Это прямой номер в моём кабинете, соединят без секретаря. Звони сразу, как закончишь, и я расскажу, куда ты сможешь приехать, чтобы увидеть свою подружку снова.

— И что потом?

— А потом… — поправив узел галстука, он шагнул ко мне ближе, нависая так, что наши лица оказались почти вплотную. — А потом ты соберешь всю свою разношёрстную братию. Захватишь с собой всё ценное из родового особняка, что сможешь унести. И свалишь вон из моего города. Сразу же! Нам двоим здесь будет… Тесновато.

— Это уж точно, — процедил я.

— И не вздумай играть со мной. Мозгов на это не хватит. Сделаешь, что сказано — и получишь шанс уйти. Не сделаешь — станешь моим врагом. А враги мои долго не живут. Мне плевать, будь ты хоть Пересмешник, хоть чёрт лысый — р-раздавлю!

Вяземский отвернулся он меня и зашагал к выходу. Я, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, смотрел ему вслед, пока он не скрылся на лестнице. Оглянувшись на валяющиеся на полу трупы, едва совладал с приступом тошноты и тоже поспешил наружу.

После тесной кельи свежий холодный воздух, хоть и по-прежнему воняющий дымом, показался пьянящим, как демьянова настойка. Пошатываясь, я выбрался из руин церкви и зашагал к воротам. Вяземский намного обогнал меня — я увидел, как он уже садится в машину.

Албыс, похожая издалека на облачко цветного тумана, ринулась ко мне, едва я пересёк границу запретной для неё зоны. Молча спряталась в Сердечник, и мне показалось, будто она грызёт меня внутри обжигающе холодными клыками. Хотя наверняка дело было не в этом. Это ярость и отчаяние кипели в груди, застилая глаза мутной пеленой.

Остановившись у ограды, я отдышался и успокоился. Ярость никуда не делась, но вместо кипящей лавы, разъедающей меня изнутри, превратилась скорее в холодную сталь клинка.

Ну что ж, Сергей Александрович. Вы сами себе подписали приговор. Всего этого я точно не прощу…

Весь вопрос — что теперь делать. Времени и правда осталось пугающе мало. И плясать под дудку Вяземского тоже затея провальная. Я ни капли не верил, что он сдержит своё слово и даст мне и моим близким уйти из города взамен на то, что я разберусь с его проблемой. Я для него сейчас всего лишь инструмент. Сам устранить того же Орлова, не нарушив нефилимских политесов, он не может. А я… Что я? Я Пересмешник. Чудовище вне закона, на которое легко можно будет повесить любые убийства.

И даже если я перешагну через свои принципы и исполню его приказ… Исполнителей в таких случаях обычно тоже устраняют.

Но что тогда делать-то⁈

Я шумно выдохнул, надувая щёки, и взглянул на небо, будто надеясь отыскать там ответы.

Думай, Богдан. Думай!

Глава 10

Добираться до дома пришлось пешком — я ведь выходил к Вяземскому налегке, не было денег даже на извозчика. Впрочем, прогулка мне сейчас была как раз кстати — помогла успокоиться и хорошенько прочистить мозги.

Первое время сложно было справиться с эмоциями, и мысленно я дюжину раз убивал губернатора на месте самыми разными способами. Но потом всё же переключился в более конструктивное русло.

Рассуждать в духе «всех убью, один останусь», конечно, иногда приятно. И, боюсь, если бы на моём месте был сейчас тот, молодой Богдан, настоящий хозяин этого тела, то он сгоряча мог наломать дров. Но нужно ведь думать и о последствиях. И о том, что я не один — от меня зависят и другие люди. Прежде всего Рада с Демьяном.

Кстати, Вяземский упомянул только их двоих. Выходит, остальных обитателей усадьбы его люди не тронули? Или они успели сбежать? Впрочем, чего тут гадать — доберусь до дома и выясню.

А вот над чем нужно крепко подумать — так это как сохранить статус кво. Даже если мои опасения напрасны, и Вяземский не собирается устранять меня самого, а просто выгонит из города… Такой исход меня тоже совершенно не устраивает. Так запросто отказываться от наследия Василевского я не собирался.

Возвращение титула, построение карьеры, накопление капитала — всё это пока было в дальних планах. Но вот к тому, что у меня есть свой дом, я уже как-то начал привыкать. И все эти маленькие мещанские радости, связанные с его благоустройством, помогали отвлекаться и даже расслабиться. Я вон по совету Путилина даже начал всерьёз задумываться над тем, чтобы нанять штат помощников — кухарку, горничных, садовника…

И вот весь этот мой маленький мирок, который я только начал выстраивать вокруг себя, грозит разрушиться в одночасье. А всё из-за… Чего?

Почему Вяземский решил действовать так радикально, пойдя на прямые убийства? Ну, хорошо, обычного-то человека ему убить — как муху прихлопнуть, в этом я только что убедился. Но в этом ничего необычного, все дворяне-нефилимы такие. Они же даже обычным человеческим судам не подвластны, только Императорскому трибуналу. Но тут-то он приказал устранить даже Орлова. Наследника знатного нефилимского рода, вассала его ближайшего соседа и соперника — Демидова.

Неужели так перепугался, что наружу выползут даже малейшие слухи о покушении, не говоря уже о том, что сама попытка может состояться? Это не похоже на обычное желание избежать неловкой ситуации в свете визита высокого начальства…

Похоже, Вяземский по-настоящему боится Романова. И боится не без причины… Может, он уже и до того основательно провинился перед императором, так что теперь положение его грозит пошатнуться от малейшего инцидента…

Впрочем, это я уже строю догадки. Для начала надо, как минимум, посоветоваться с Путилиным. Тем более что, если мои опасения оправданы, то и Аркадий Францевич тоже может оказаться под ударом. Он ведь тоже в курсе всей этой истории.

Зар-раза! А ведь действительно — Вяземский, выставляя мне ультиматум, даже не упомянул о том, что я не должен ничего рассказывать Путилину. Будто совсем не беспокоился об этом. Может, для статского советника была приготовлена своя ловушка, в которую он тоже благополучно угодил?

В пылу лихорадочных рассуждений, шагая по набережной в расстёгнутом пальто с развевающимися по ветру концами шарфа, я и не заметил, как у самых ворот родовой усадьбы Василевских ко мне сзади подкатила машина. Обернулся, уже услышав совсем рядом шуршание шин и рокот мотора под толстым капотом.

— Богдан? Ты откуда?

Путилин выглядел раздражённым и обеспокоенным. Но, увидев, что он жив, я уже вздохнул с огромным облегчением. В машину садиться не стал, лишь наклонился, заглядывая в салон.

— Заезжайте, Аркадий Францевич. Поговорим в доме.

Двор усадьбы будто вымер. За последнее время я уже привык, что вокруг дома постоянно копошатся ремонтники, но люди губернатора, похоже, разогнали всех. Я первым делом заглянул во флигель Демьяна, но и там никого не оказалось. Входная дверь — тяжеленная, из досок в ладонь толщиной — было выломана с мясом, гвозди топорщились из погнувшихся петель, как скрюченные пальцы.

Тут не обошлось без сверхспособностей. У губернатора в штате наверняка полно боевиков-нефилимов. Впрочем, им достаточно было скрутить Демьяна. Это задача вполне посильная, особенно если у них был синь-камень. Он всего лишь вампир, пусть и матёрый. Рада свой Дар вообще не контролирует, к тому же недавно его применяла, так что теперь ещё долго будет восстанавливаться…

Но где остальные?

Вырванная дверь была, по сути, единственным следом борьбы. Возможно, и сопротивления как такового не было?

Грудной Узел мой был здорово истощен после долгого нахождения в поле синь-камня. Однако потихоньку наполнялся сам собой — я неосознанно стягивал к себе всю свободную эдру в довольно большом радиусе, за десятки метров. Плюс пульсирующее в Сердечнике ядро Яг-Морта тоже сочилось остаточной энергией, подзаряжая тонкое тело.

Эта прожорливость сыграла плохую шутку — я и не заметил, как втянул в себя следы остаточной эдры вокруг флигеля, а ведь по ним можно было попробовать отследить, что за нефы здесь были. Впрочем, это мало что дало бы…

Ядро Яг-Морта пульсировало, ворочалось в Сердечнике, будто дразня, и я не удержался — переключился на него.

Смена Аспекта обычно происходит мгновенно, но достаточно мягко. А тут меня ощутимо тряхнуло, словно мне влепили оплеуху. Перед глазами всё поплыло, цвета сдвинулись в зеленый спектр, в ушки, будто мелкие муравьи, хлынули десятки разных звуков — я словно одновременно оказался в разных местах сада, прислушиваясь к копошащимся под корнями деревьев мышам, к птицам на ветках и даже, кажется, к каким-то жучкам, протачивающим ходы под корой.

Я замер, привыкая к ощущениям, но легче не стало. Наоборот, голова закружилась, и я перестал чувствовать собственное тело. Меня словно увеличили во много раз, и я теперь огромную территорию в радиусе десятков метров вокруг воспринимал как единое целое, слился с ней, чувствуя каждое дерево, каждую птаху, как часть себя.

Вот это я понимаю — единение с природой!

В целом это было даже приятно — я почувствовал необычайную мощь. Я ведь не просто объял весь сад — я был частью его, я управлял им, и каждое дерево подпитывало меня энергией. Правда, не совсем ясно было, что со всем этим делать — я был растерян, словно оказавшись в кабине самолёта перед кучей непонятных приборов. До этого я сталкивался в основном с довольно простыми Аспектами, освоение которых было интуитивно понятно. Ну, может быть, за исключением Морока и Ткача.

Впрочем, раз уж я поглотил ядро полностью, то должна была сохраниться и память прежнего владельца — не полностью, но хотя бы в виде паттернов поведения при применении Дара. Я сосредоточился на этой мысли — вспомнил о своей драке с великаном, попытался взглянуть на неё его глазами…

На меня обрушилась лавина образов — ярких и быстрых, мелькающих, словно узоры в калейдоскопе.

Я — не просто един с окружающим лесом. Я и есть лес. Корни деревьев под землей — это мои жилы, древесные стволы — моя плоть, трава и листва — мои волосы, и каждая птаха, каждая землеройка — это мои глаза и уши. Я растворен во всем этом настолько, что сложно понять, где начинается моё собственное тело. Но если мне нужно сражаться… Толстые корни лезут из-под земли, обволакивая меня, пряча в этакий древесный скафандр раза в два выше человеческого роста… Почва источает ядовитый туман, сбивающий противников с толку, заставляющий блуждать на одном месте… Стаи верных прихвостней, послушных моему зову, сбегаются со всей округи… Правда, сейчас до них слишком далеко. Да и лес вокруг меня — слабый, маленький, ненастоящий. Он скован со всех сторон чуждым ему мёртвым камнем и железом. Мне тесно здесь, я не могу развернуться во всю мощь…

Шумно выдохнув, я сбросил Аспект — с непривычки он оказался тяжеловатым для человеческого восприятия. Перед глазами снова всё поплыло, и я покачнулся, осознав, наконец, границы своего тела. Едва не упал, потому что ноги ослабли в коленях и были словно опутаны чем-то.

Первое, что я увидел, когда взгляд более-мене сфокусировался — это перепуганного Путилина, стоящего в нескольких шагах от меня с револьвером в руках.

— Ты… Что за чертовщина с тобой, Богдан⁈ — проворчал он, опуская оружие.

— Да так, просто решил попробовать кое-что. Не думал, что меня так накроет… — пробормотал я, рассеянно оглядываясь.

Ноги мои и правда оказались опутанными до самых бёдер длинными корнями, вылезшими из-под земли. Правда, сейчас они потихоньку втягивались обратно, будто осьминожьи щупальца. Над землёй вилась белёсая пелена, едва доходящая до щиколоток. Не то пар, не то дым, очень похожий на тот, что окутывал лес во время битвы с Яг-Мортом.

— И… Как это выглядело со стороны?

— Хреново выглядело, — буркнул Путилин, убирая револьвер в кобуру. — Потемнел весь, вены чёрные повылазили, зенки зелёным пламенем горят. И, кажется, все деревья вокруг зашевелились, к тебе потянулись. И главное — застыл, на окрики не реагируешь… Предупреждать надо о таком, Богдан.

— Да, это я сгоряча… Извините, — поморщился я и, высвободившись, наконец, из корней, прошелся по дворику перед флигелем.

— Что стряслось-то вообще? Ко мне посыльный от Вяземского явился, якобы меня срочно вызывают в резиденцию. Но я только зря скатался…

— Отвлекающий маневр, — невесело усмехнулся я, перебивая его. — Вяземский был со мной.

— И, судя по твоей физиономии, вы не коньячок распивали под разговоры о дамах?

— Вы проницательны, Аркадий Францевич. Вам бы в сыщики.

— А остальные-то куда девались?

— Люди губернатора арестовали Демьяна и Раду. Насчёт остальных… Сам не знаю, надо проверить.

Путилин нахмурился.

— Арестовали? За что? Впрочем, давай-ка для начала в дом вернёмся, не на улице же такие разговоры вести. Может, заодно встретим кого-то из домочадцев…

Он первый направился в сторону дома, и я, напоследок ещё раз просканировав окрестности магическим зрением, догнал его уже возле крыльца.

— Лилия Николаевна, кстати, оставалась здесь? — спросил я.

— Нет, насчёт неё я как раз спокоен. Я захватил её с собой, подвёз до университета по дороге в резиденцию.

Мы прошли в дом. Внутри тоже никого не оказалось, хотя двери были не заперты.

— Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь… — пробормотал Путилин.

Наши шаги в пустом гулком коридоре звучали как-то неестественно громко и тревожно. На подоконнике валялись оставленные стекольщиком инструменты и лежал уже вырезанный, но не вставленный фрагмент стекла для одной из фрамуг. Похоже, старичка тоже выгнали, не дав даже собрать вещи. Статский советник тоже обратил на это внимание, и даже остановился у окна, окидывая задумчивым взглядом опустевший двор.

В коридоре было холодно, почти как на улице — рабочих разогнали, и теперь уже, даже если удастся вернуть их, починить отопление за сегодня они вряд ли успеют. Придётся ночевать во флигеле Демьяна или же греться в одной из комнат, в которых сохранился камин.

Впрочем, о чём это я. Сомневаюсь, что этой ночью мне вообще доведётся поспать.

— Так что у вас с Вяземским? — без предисловий спросил Путилин.

— Он требовал выдать Беллу. Она работала на него, была информатором в ячейке «Молота Свободы».

Сыщик удивлённо присвистнул, но ничего не сказал.

— Ну, по крайней мере, это он так думал, — продолжил я. — Потому что весьма удивился, когда я рассказал ему о том, каким Даром обладает Белла, и что он и сам, скорее всего, попал в паутину её гипноза.

— Немудрено. Такие, как она, стараются применять Дар незаметно, и очень редко попадаются. Но он поверил тебе?

— Думаю, да. Но от этого не легче…

— Да что стряслось-то? Говори, как есть. Мы ведь давно условились — никаких больше секретов.

Я вздохнул и действительно вывалил всё сразу.

— Дело дрянь, Аркадий Францевич. Мы с ним заехали в церковь к отцу Серафиму. Священник мёртв, церковь сгорела. Белла сбежала. А сам губернатор взбесился окончательно. Раду и Демьяна он, по сути, взял в заложники. И теперь требует, чтобы я сделал для него кое-что. Выступил наёмным убийцей.

Путилин выслушал на удивление спокойно, лишь поигрывая желваками. После изрядной паузы спросил:

— И кого именно он требует устранить?

— Орлова. Арнаутова. И Беллу. Всех, кто замешан в этой истории с готовящимся покушением на императора.

— То есть заговор действительно существует? И Вяземский был в курсе?

— Он считал, что контролирует ситуацию с помощью Беллы. И собирался предотвратить покушение в последний момент, повесив его потом на Орлова. Потому что Арнаутов изначально — человек Орлова, и был внедрён в местную ячейку «Молота Свободы» для провокации… Уф, там такое змеиное гнездо, честно говоря, я и сам с трудом понял, кто кого хотел подставить и для чего.

— Зато я, кажется, начинаю понимать… — кивнул Путилин, выудил из карман пустую курительную трубку и машинально сунул её в уголок рта, стиснув зубами костяной мундштук. — Вяземский, сколько я себя помню, бодается с Демидовым. В основном из-за казённых заказов, однако, кажется, есть и какие-то личные причины.

Опомнившись, он вынул трубку изо рта и раздраженно постучал ею по подоконнику, вытряхивая несуществующий табак.

— В общем, желание Демидова и Вяземского подбросить друг другу свинью вполне понятно. Мало того — они сейчас грызутся сильнее, чем когда либо, дело доходит уже до откровенных саботажей, прямых столкновений между личными дружинами. В прошлом году был грандиозный скандал с целым железнодорожным составом эмберита, который исчез, как будто сквозь землю провалился. Демидов напирает на то, что Вяземский сорвал поставки. Вяземский — что состав был ограблен на территории Уральской губернии…

— И новый скандал Вяземскому не нужен?

— Это… Мягко сказано, Богдан. Конечно, Вяземский — по-прежнему один из самых богатых и влиятельных нефов в империи. Однако он слишком неуживчив. Союзников у него нет. Даже с ближайшим соседом вон умудрился разругаться вдрызг. И уже давно ходят разговоры о том, что Демидов подгребёт под себя не только весь Урал, но и все земли к востоку от него. Мешает этому только то, что сделать это он может только с одобрения Романова. Хотя бы молчаливого.

— И вот Романов решил проехаться по стране… — задумчиво кивнул я. — И здорово задержался у Демидова.

— Угу. На месте Вяземского я бы тоже занервничал. Впрочем, мы отклонились от темы. Так какого чёрта он привязался к тебе? У него и без того полно головорезов, которым можно поручить это дело.

Я пожал плечами.

— Сложно сказать. Думаю, он считает, что я чего-то недоговариваю. И что, раз мы с вами поймали Беллу, то и в поисках Арнаутова и прочей шайки продвинулись гораздо дальше. Ну, и вообще… Я думаю, что и вы под угрозой.

— Да неужто?

— Раз он решил устранить всех, кто был причастен к заговору, то логично будет заодно зацепить всех, кто о нём знал хоть что-нибудь. Да и вообще всех, кто со мной связан. Я удивлён, как вы-то в засаду не угодили, когда отправились к нему в резиденцию.

— Может, и попал бы, — заговорщически усмехнулся сыщик. — Если бы я правда туда отправился.

— То есть… Как?

— Да вот как-то так. Мне с самого начала эта история со срочным вызовом к Вяземскому показалась очень подозрительной. И сам этот старик, явившийся с донесением, слишком уж старался вытянуть меня из дома. Поэтому я и захватил с собой Лилию. Будто чувствовал, что ей здесь может что-то угрожать. За твою-то братию я не переживал, думал, смогут за себя постоять…

— Значит, вы…

— Завез Лилию в университет, убедился, что она будет там в безопасности. Самого Прокоповича покатал по городу, поморочил ему голову, а потом просто высадил. Едва удержался, чтобы не дать ему пинка под зад.

— Понимаю, — усмехнулся я. — Чванливый старикашка, сам его не перевариваю. Что ж, я рад, что хотя бы вы не попались. Я беспокоился, что…

Я резко обернулся, оглядывая коридор, и замер. Путилин тоже невольно напрягся и потянулся к кобуре.

— Что-то не так, Богдан?

— Видимо, просто показалось, — отмахнулся я, снова отворачиваясь к окну. Но сам переключился на Боевой Аспект, прислушиваясь и принюхиваясь.

Коридор, в котором мы находились, вёл от главного холла с лестницей направо и заканчивался тупиком, украшенным стоящей в нише скульптурой. Он был совершенно пустым, да и прятаться тут, собственно, было негде. С освещением тоже проблем не было — по правой стене располагались высоченные витражные окна, а на улице было ещё светло.

Но всё же я не мог отделаться от ощущения чужого присутствия. Будто кто-то наблюдает за нами. Это чувство возникло почти с самого начала разговора, хотя никаких видимых причин к нему не было.

Вот именно что «видимых». Потому что под Аспектом Зверя я различил человеческий запах, а обострившийся слух донёс звуки дыхания.

Кто-то стоял буквально в нескольких шагах от нас, прижимаясь к стене между оконными проёмами. Но я его по-прежнему не видел.

Путилин, видя, что я напрягся, всё же отступил от окна и выхватил из кобуры револьвер. Замер, чутко прислушиваясь. И до него, похоже, тоже донёсся подозрительный шорох — невидимка шевельнулся, шоркнув по стене. Путилин вскинул револьвер.

— Н-не стреляйте! Пожалуйста! Это я!

У стены по-прежнему ничего не было видно, кроме, может быть, лёгкого дрожания воздуха, да и то я не был уверен, что это мне не померещилось от того, что я слишком напряжённо вглядывался в пустоту. Однако голос я узнал.

— Жак? Это ты?

— Да, да, это я! Подождите, я сейчас… Я… Ещё не совсем понимаю, как это работает, но…

В воздухе вдруг что-то замельтешило — будто рябь по воде пошла, и из тёмных, поначалу несвязанных между собой пятен вдруг вырисовалась знакомая фигура Полиньяка. Француз отряхнулся, окончательно сбрасывая с себя невидимость — взъерошенный, с округлившимися от волнения глазами за потрескавшимися стёклами очков.

— Это я!

— Теперь-то вижу, — расслабился я, разжимая кулаки. — А чего прячешься?

— Извините, я не хотел подслушивать. Я услышал, как кто-то входит, но не видел, что это вы, и…

— Полку Одарённых прибыло? — прищурился Путилин. — Готов биться об заклад, что раньше у Жака не было подобных способностей.

— Да, я не сказал вам. Во время нашей вылазки в Самусь он убил шолмоса. И вот, похоже, перенял от него некоторые трюки.

— Если бы можно было получать силы при убийстве любого шолмоса — то тут бы уже половина губернии нефилимами стала, — недоверчиво проворчал сыщик.

— Ну, этот был необычный, — извиняющимся тоном возразил Жак. — Он был больше остальных, и вообще… Я чуть не умер. И умер бы, если бы Богдан меня не исцелил.

— Ладно, с этим позже разберёмся. С тебя — подробнейший отчёт. Но сейчас интересно послушать, что тут-то произошло с тех пор, как мы с Богданом уехали. Ты пока единственный, кого мы встретили в усадьбе.

— Да я мало что могу рассказать, и сам ничего не понял, — вздохнул Жак, подходя ближе. — Набежала целая толпа каких-то людей. Главный — такой мощный брюнет в длинном плаще — орал, что они по приказу губернатора. И что у них приказ арестовать всех, кто живёт в этом доме. Дядю Демьяна и Раду схватили сразу, хотя старик немного побуянил. А я… Тут у меня проявился этот Дар.

— И ты спрятался?

— Мне пришлось! Варвара и Дарина укрылись в подполе в заднем крыле. Наверное, до сих пор там. Те люди довольно быстро уехали, у них не было времени обыскивать всё здание. Раду и дядю Демьяна увезли, а остальных просто разогнали. Рабочим пригрозили. Сказали, чтобы больше не смели здесь появляться. И вообще, что этот дом теперь собственность губернатора.

Я слушал его, стиснув зубы. Ага, как же! Не дождётесь…

— Рад, что хоть вы не попались им в лапы, — сказал я. — Правда, не могу гарантировать, что и дальше будете в безопасности, если останетесь здесь.

— Но… Нам больше некуда идти, — с растерянным видом оглянулся Жак. — К тому же… pardonnez-moi, однако я же слышал ваш разговор. Я, конечно, не всё понял, но главное-то уловил. Против нас выступает сам губернатор?

— Ему нужен я, Жак. Вы тут не при чём.

— Ты сам сказал — он избавится и от тебя, и от всех, кто с тобой рядом. Нам негде укрыться. Это его город!

— Он прав, — пожал плечами Путилин.

— И что теперь делать? — в отчаянии воскликнул Жак. — Мы же не можем тягаться с губернатором!

— Для меня сейчас самое главное — Раду с Демьяном вытащить. А потом, когда у Вяземского больше не будет этого козыря… Тогда и посмотрим, кто там с кем может потягаться, — мрачно проговорил я.

— Вот только не надо горячку пороть, Богдан! — предупредил Путилин. — Есть у меня кое-какие идеи, как это всё можно повернуть. Но для этого вам всем нужно будет мне довериться.

— При всём уважении, но… Вам разве есть что противопоставить Вяземскому?

— Увидим, — уклончиво ответил он. — У меня, знаешь ли, тоже есть пара козырей в рукаве…

Он осёкся, оборачиваясь в сторону своего кабинета. Из-за закрытой двери доносился дребезжащий звонок телефона.

Мы все втроем ринулись в кабинет. Путилин, звякая связкой ключей, замешкался, отпирая двери, но звонивший всё же дождался его.

— Алло! Да, Путилин… Да… Да… Вспомнил, вспомнил. Говори по делу! Так… Когда?.. Где это?

Подтянув к себе обрывок бумажного листа, быстро начеркал на нем что-то — несколько слов и что-то вроде простой схемы.

— Понял, выезжаю. И не вздумай туда возвращаться!.. Оставайся на почтамте, говорю! Я позже туда заеду. Всё, отбой!

Брякнув трубку об аппарат так, что в нём что-то жалобно звякнуло, Путилин рванул к двери, уже на ходу бросив мне через плечо.

— Богдан, нужна твоя помощь!

— Да что случилось-то?

— Петров звонил. Ну, этот, бармен из «Хаймовича». Он только что видел Арамиса.

— Где? В ресторане?

— Нет, возле одного из заброшенных домов на Войлочной. Это на той стороне реки, тут пять минут ходу. Поехали! Если мы сейчас не прищучим этого упыря, следующий шанс может выпасть нескоро.

— А я? — выкрикнул нам вслед Полиньяк.

— Пусть едет с нами, — махнул рукой Путилин. — Сейчас, по сути, вся томская Священная Дружина — это мы. Больше помощи ждать неоткуда.

— И какой план? — спросил я, догоняя его. — Вяземский хочет устранить Арамиса. Так что, предлагаете идти у него на поводу?

— Вот уж чего точно не нужно делать — так это того, что от тебя ждёт Вяземский…

— Но тогда могут пострадать заложники! — возразил Жак.

— Знаю, — вздохнул Путилин, садясь за руль. — Но есть кое-какие соображения. Расскажу по дороге.

Глава 11

Войлочная улица располагалась в довольно бедном районе на северном берегу Ушайки. Практически вся эта часть города была застроена старыми одноэтажными домами с небольшими дворами, огороженными глухими заборами. По большей части это были старые, потемневшие от времени бревенчатые строения с маленькими окнами, заборы тоже сплошь из растрескавшихся некрашеных досок, а кто и вовсе из горбыля.

Вспомнилось, что в моей прошлой жизни такие кварталы назывались «частным сектором», и сохранялись только в отдалённых неблагоустроенных частях городов. Но для Томска этого мира и этой эпохи такая застройка была скорее типичной. Многоэтажные кирпичные дома, каменная брусчатка и трамвайные пути были только в центральной части города. А стоит отъехать ближе к окраинам — и попадаешь в этакую большую деревню, где даже уличное освещение-то не везде есть.

Главным островком цивилизации на районе оказалось здание почты — тоже бревенчатое, но относительно новое, двухэтажное, с высоким деревянным крыльцом. Похоже, отсюда бармен из Хаймовича и звонил Путилину.

Сам сыщик, поглядывая на бумажку с наспех начерченной схемой, пытался сориентироваться в лабиринте узких улочек. Скорость ему пришлось резко сбросить, машина ехала, покачиваясь на колдобинах. Я переключился на Аспект Ткача и пробовал дотянуться до Ока, которое я посадил на Петрова. Это было всего несколько часов назад, конструкт точно должен ещё сохраниться…

Есть контакт!

Изображение, передаваемое Оком, поначалу было размытым, и к тому же наслаивалось на то, что я видел обычным зрением, так что разглядеть что-то получилось не сразу. Но то, что я увидел, заставило выругаться в голос.

Серое, затянутое тучами небо. Кусок высокого забора с гвоздями по кромке. Корявое дерево с облетевшей листвой. Угол какого-то старого, покосившегося дома без окон. Я видел это все так, будто смотрел глазами самого Сергея. И угол зрения говорил о том, что бармен лежит на земле. Я, окончательно взяв под контроль Око, развернул его, увидел распластавшееся на припорошенной снегом земле тело, алое пятно на животе, бледные пальцы, которыми парень отчаянно пытается зажать колотую рану…

— Зар-раза!

— Что? — оглянулся на меня Путилин.

— Он всё-таки попёрся за Арамисом! Ранен.

— Как ты это… А, чёрт с ним, неважно! Где он⁈

— Да не знаю толком! Надо оглядеться… — я зажмурился, чтобы полностью переключить зрение на Око. — Ищите заброшенный дом с выбитым стёклами… Черный такой, обгоревший, без крыши. Бревенчатый, в два этажа…

— В какой стороне? Можешь сказать хотя бы примерно? — Путилин наклонялся то в одну, то в другую сторону, пытаясь оглядеться. Но ехали мы сейчас по узкому проулку, с обеих сторон которого поднимались глухие заборы выше человеческого роста.

— Где-то… Вон в той стороне! — ткнул я пальцем, ориентируясь по тонкому шлейфу эдры, тянущейся от меня к Оку.

— Так это что, нам обратно разворачиваться, что ли? Туда дороги нет.

— Да не знаю я! Покружите по району, найдите путь. Я сейчас…

При переключении на Боевую Форму внутри будто что-то взорвалось — по телу прокатилась распирающая изнутри волна силы и злости. Не открывая двери и не дожидаясь, пока Путилин притормозит, я выпрыгнул прямо в окно — ухватившись за верхнюю кромку, просто выбросил тело наружу одним рывком, напоследок оттолкнувшись от дверцы так, что машину ощутимо качнуло. Сорвал на бегу шинель и отбросил в сторону — раздражала и стесняла движения.

Бросился вперёд, как почуявший добычу волк, быстро обгоняя машину. Заборы и деревья мелькали мимо, сливаясь в мельтешащую ленту. Вылетев на перекрёсток, я расшугал группу тёток, судачащих о чём-то возле водяной колонки — визг, грохот уроненных вёдер, плеск разлившейся воды. Рядом с колонкой росло высокое дерево, и я вскарабкался на него сходу, как сбегающий от собак кот. Завертел головой, оглядываясь.

Око было уже довольно близко — метров триста-четыреста, и примерное направление к нему я тоже чуял. Но нужного дома я пока не видел, даже с дерева.

Вот паскудство!

Счёт шёл на минуты. И сейчас меня волновал даже не Арамис, а валяющийся с продырявленным пузом паренёк. Он вроде бы ещё жив, но насколько его хватит?

Снова выругавшись, я сиганул с дерева. Приземлился жестковато — каблуки с хрустом врубились в ледяную корку на земле рядом с колонкой, по льду во все стороны разошлась паутина трещин. Не задерживаясь, рванул через дворы напрямик, даже не пытаясь лавировать в этих местных закоулках.

Один попавшийся на пути забор перемахнул с ходу, ухватившись за верхний край и рывком перебросив через него тело. Пробежался по тесному двору, сплошь застроенному какими-то сараями и подсобками, другой забор проскочил насквозь, долбанув перед собой зарядом эдры так, что вышиб две доски. Не обращая внимание на лай собак и встревоженные женские крики, нёсся дальше, не разбирая дороги. Тело будто соскучилось по нагрузкам, а может, просто хотелось выпустить пар, так что я не стеснялся применять силу, пробивая себе дорогу.

Око было всё ближе, я чувствовал это, но нужного дома всё еще не появилось в поле зрения — я был стиснут со всех сторон сплошными стенами и заборами. Мелькнула мысль забраться наверх и пробежаться прямо по крышам. Но постройки располагались слишком далеко друг от друга, чтобы можно было свободно перепрыгивать с одного на другое. Так что приходилось пробиваться через дворы, досадуя на постоянно вылезающие на пути преграды.

И ладно бы это были просто стены или заборы. Но и местные обитатели не слишком-то радовались, когда я оказывался в их владениях. Одна баба с перепугу плеснула на меня с крыльца из таза не то помоями, не то водой, наведённой для стирки — я чудом увернулся, отделавшись лишь брызгами в спину. В соседнем дворе патлатый бородатый мужик, выглядевший, как невовремя вышедший из спячки медведь, и вовсе сунулся на меня с топором.

— Куда прёшь, паскуда⁈ А ну пшёл со двора, пока собак не спустил!

Вторя ему, злобно залаяли два здоровенных цепных пса, один из них — чёрный, лохматый, как свалявшийся ком шерсти — рванул на меня, со звоном натягивая цепь до предела, и клацнул клыками в полуметре от моей ноги.

Я зарычал в ответ, сам удивившись своему голосу — утробному, рокочущему, звучащему, будто из гулкого колодца. Клыки не отращивал, но зубы оскалил, и оба пса заскулили, поджав хвосты и столкнулись друг с дружкой, одновременно пытаясь спрятаться в будке. Сам хозяин тоже попятился, вытаращив глаза. Топор, выпавший из его руки, плюхнулся на промерзлую землю.

Побежал дальше, и со злости из-за задержки прошиб забор на другой стороне двора так, что обломки досок разлетелись, как от взрыва.

По ту сторону, наконец, оказалось открытое пространство — пустырь, сплошь заросший засохшим уже бурьяном и заваленный какими-то обломками. И посреди него — уже знакомое обгоревшее двухэтажное здание. Пожар, судя по всему, был давно, но по какой-то причине это место так и не застроили заново, и оно сейчас зияло посреди улицы неопрятной проплешиной. Над входом в здание сохранились остатки какой-то вывески — фигурной, вырезанной из широкой доски. Похоже, раньше здесь было какое-то заведение.

— Сергей! — выкрикнул я, оглядываясь.

Никто не отзывался. Но я увидел дерево, которое до этого разглядел через Око. Оно располагалось у дальнего конца здания, и я рванул к нему напрямик прямо по бурьяну.

Петрова я отыскал по запаху крови — в Боевой Форме все чувства были обострены, и я за несколько метров почуял его за кучей обгоревших обломков.

Парень, к моему удивлению, был ещё в сознании. Он полулежал, опираясь спиной на вросший в землю бочонок, дышал мелко и часто, не сводя взгляда с залитого кровью живота, в который вцепился обеими руками. Меня он не сразу и заметил, а когда увидел, точно не сразу узнал — взгляд был шальной, будто пьяный.

— Ну и балбес ты, дружище… — проворчал я, приседая рядом с ним на одно колено и осматривая под Аспектом Исцеления. — Сказано же было — не пытайся его выследить, просто отзвонись Путилину.

— Да я… Осторожно… — прошептал он побледневшими губами. — Хотел только посмотреть… Куда он…

— Так, помолчи пока… — цыкнул я на него, убирая его руки с тела. — Сейчас подлатаю. Надо только нитки из раны убрать…

Рана выглядела скверно. Арамис, похоже, проткнул беднягу костяным шипом почти насквозь, немного наискосок. Вошёл шип слева под рёбрами, под углом снизу вверх, пройдя в считанных сантиметрах от сердца. Ещё несколько минут — и парень истёк бы кровью. Чудо, что он вообще ещё в сознании, и даже говорить может связно.

Потоки целительной эдры сорвались с моих ладоней, впитываясь в тело раненого, как вода в сухой песок. Петров, замерев на вдохе, заворожённо смотрел на золотистый свет, обволакивающий его живот. Заворочался, подтягивая колени к себе.

— Ты пока особо не шевелись, — предупредил я. — Рану я зарастил, но крови ты потерял много. Вставать не пытайся. Сейчас, наши подъедут, в машине отсидишься…

Я выпрямился, окидывая взглядом окрестности. Где там Путилин запропастился?

Черное авто с рёвом выкатилось на перекресток, накреняясь на повороте и распугав целую стаю воронья. Почти не сбавляя скорости, рвануло в мою сторону.

— Этот… Кровосос, — всё же поднявшись с земли и сев на бочку, продолжил бармен. Он всё ещё был бледный, как смерть, но уже понемногу начал приходит в себя. — Он не один был. С бабой какой-то…

— Той же, что и в прошлый раз?

— Не. Эта моложе. Чернявая такая…

— Что-то ещё успел разглядеть? Куда они потом двинули?

Расспрашивая парня, я не переставая озирался, сканируя магическим зрением заброшенный дом. Внутри я никого не чуял, да и прятаться там, похоже, негде было — просто голые стены. Даже большая часть перекрытий между первым и вторым этажом обвалились.

— Да здесь они где-то… Недалеко. Говорят, тут где-то ход в катакомбы.

— Катакомбы, говоришь? — оживился я, тут же давая мысленный сигнал Албыс.

Рыжая ведьма выскользнула из меня, кивнула с готовностью — «Да, да, сейчас, хозяин!» — и рванула в сторону развалин так, что силуэт её размазался в воздухе.

— Это старый трактир был, — продолжил Петров. — И там под ним подвалы огромные. Мы пацанятами даже пробовали вход туда отыскать. Байки ходили, что у хозяина там сокровища укрыты были. За то его и убили, а трактир спалили — что не захотел рассказывать, где спрятал…

Я слушал его вполуха — сам в это время, переключившись на Боевую Форму, пытался отыскать следы Арамиса и Беллы. Сосредоточился на обонянии, но вычленить нужный запах было дело непростым. К тому же рядом с Петровым всё перебивал резкий запах его крови.

Путилин с Жаком уже бежали на подмогу, и я оставил бармена, трусцой побежав вдоль дома и пытаясь разглядеть следы. Если тут потайной вход в катакомбы, то всё равно должна быть хоть какая-та тропинка…

Из-под земли прямо передо мной внезапно, как чёртик из табакерки, вынырнула Албыс.

— Да, там внизу, большое подземелье.

— Знаю. Где вход?

— Не пойму… Не могу найти, — виновато замотала головой ведьма. — Но вон там, у дерева, совсем неглубоко. Можно попробовать пробить потолок. Так будет быстрее.

Она полетела к старому дереву, растущему рядом со сгоревшим трактиром, и я поспешил за ней.

— Здесь! Прямо у корней! — указала Албыс на участок в паре шагов от ствола.

Я, вырастив на правом кулаке длинный заряженный эдрой клин, со всего размаху долбанул в землю, зажмурившись от полетевших во все стороны комьев мёрзлой земли.

— Ещё! Ещё!

Я ударил несколько раз в одно и то же место, за несколько секунд проделав воронку в полметра глубиной. Последние два удара отозвались в руке жесткой отдачей — под тонким слоем земли действительно обнаружилось что-то твёрдое. Похоже на каменные перекрытия.

Долбанул ещё раз для пробы и отшагнул назад, к дереву. Нет, так я долго буду ковыряться, и к тому выжгу весь запас эдры. Надо попробовать другой способ…

Переключился на ядро Яг-Морта. На этот раз постарался лучше себя контролировать, сосредоточился на том, чтобы получше изучить окрестности, в том числе заглянув под землю. Здесь неожиданно помогло дерево, рядом с которым я стоял. Я поначалу принял его за мёртвое, высохшее, однако под Аспектом Яг-Морта почуял скрытую в нём силу. Коснувшись шершавого тёмного ствола, я увидел это древо целиком — вместе с толстыми ветвящимися корнями, уходящими на много метров в глубину. Часть этих корней за годы пробилась даже сквозь потолок подземелья, постепенно раздвигая каменную кладку.

Вдохнув в древо немного эдры, я будто бы слился с ним воедино. Его корни стали моими дополнительными конечностями и медленно, но уверенно зашевелились, так что земля у меня под ногами задрожала, по ней с хрустом поползли трещины, расширяемые корнями. Несколько попыток — и в перекрытии образовалось слабый участок. Мне осталось только переключиться обратно на Боевую Форму и хорошенько долбануть в него эдрой, чтобы кусок потолка поперечником в пару метров обрушился вниз.

— Богдан! — окликнул меня Путилин, благоразумно держась чуть поодаль. — Что там?

— Арнаутов ушёл в катакомбы. Вроде и Белла с ним. Я за ними!

Прикрывая нос и рот от взметнувшейся из пролома пыли, я переждал немного и спрыгнул вниз. Яма оказалась глубже, чем я ожидал — приземлился я жестковато, здорово приложившись коленом. Впрочем, оклемался уже через несколько секунд — в Боевой Форме подобные травмы заживали мгновенно.

Путилин что-то прокричал мне вслед, но я его уже не слушал, полностью отдавшись азарту погони.

Не знаю, что там по поводу укрытых под землей сокровищ, но подземные склады у сгоревшего трактира оказались весьма обширными, и выстроены были добротно — пол бетонный, стены обложены кирпичом или диким камнем, вдоль стен до сих пор сохранились широкие деревянные полки, обломки каких-то ящиков и винных бочонков. Похоже, что здесь было что-то вроде большого подземного склада

В поднявшейся пыли мало что было видно, но что ещё хуже — она забивала ноздри и не позволяла взять след. Я, зажимая нос, пробежался по залу, проверяя, куда из него ведут ходы. Их оказалось всего три, причём один из них я отмёл сразу — он был наполовину завален каким-то гнилым хламом и наносами глины — похоже, во время паводков этот коридор регулярно подтапливает. Другой ход привёл меня в соседний зал, тоже складской и давно запущенный. Других ходов отсюда не было, так что я вернулся назад.

Углубился в третий проход, который оказался длинным обложенным кирпичом коридором. И тут я напал на первые следы. В некоторых держателях, вмурованных в стену, тускло светились кристаллы солнечного эмберита. На полу в толстом слое пыли были видны чёткие отпечатки подошв. Причём в обоих направлениях.

Этим коридором кто-то недавно пользовался, и по меньшей мере несколько раз.

Я старался передвигаться как можно тише, пару раз останавливался, прислушиваясь. Обострённый Боевой Формой слух доносил со все сторон множество всяких шорохов. Позади меня суетились Путилин с Жаком — до меня доносились отголоски их возгласов. Кажется, они тоже пытались спуститься в подземелье.

Через пару метров коридор пересекался с таким же, образуя Х-образный перекрёсток. Тут я немного задержался, снова оглядываясь. Албыс металась из стороны в сторону, поочерёдно проверяя все ходы.

— Похоже, туда! — прошипела она, вынырнув слева. — Там свежий солнечник на стенах. И ход ведёт дальше.

Я решил довериться ей — проверять все ответвления самому было слишком долго, а сейчас каждая минута была на счету.

Через пару десятков метров коридор влился в широкий тоннель со сводчатым потолком раза в полтора выше человеческого роста. Для чего их строили в своё время — не очень понятно. Похоже, не просто для тайных пеших передвижений, но и для перевозки грузов — на полу под слоем грязи кое-где были видны ржавые рельсы для вагонеток.

— Туда! — снова направила меня Албыс, выныривая из-за поворота.

Туннель привёл меня в ещё более глубокое и обширное помещение, больше похожее на подземный цех. Потолки здесь были уже метра по четыре, и поддерживались толстенными колоннами, между которыми были выстроены железные промышленные стеллажи и какое-то затянутое ржавчиной оборудование на тяжёлых станинах.

Какое-то подпольное производство? Если и так, то, похоже, заброшено оно уже лет полста, если не больше. Потолок кое-где обвалился, кирпичные стены потемнели от сырости, во многих местах в них зияли трещины, в которые запросто можно было просунуть руку.

И на фоне этого запустения вдвойне ярко выделялись признаки недавнего присутствия людей.

В дальнем от меня углу цеха, на возвышении, было разбито что-то вроде походного лагеря — составленными друг на друга ящиками отгорожен небольшой участок, защищённый от капающей с потолка воды наклонным навесом из брезента. На железных треножниках установлены жаровни с с мерцающими багровым светом кристаллами жар-камня. На сколоченных из досок двухъярусных кроватях, похожих на казарменные, может разместиться полдюжины человек. У стены — длинный дощатый стол с эмберитовыми лампами, скамьи, табуреты, даже небольшой книжный шкаф.

Над столом было растянуто красное полотнище, на котором схематично изображен воздетый вверх кулак с зажатым в нём молотком.

Похоже, ещё одно логово «Молота Свободы», недавно обжитое и скорее всего, временное. Вряд ли здесь можно будет жить зимой. Впрочем, оно и сейчас выглядит безжизненным. Мерцающее светлое пятно в огромном подземном зале. Ни малейшего звука, ни движения…

Но Арамис с Беллой точно где-то здесь. Больше им особо некуда деваться. За последние дни я спугнул их со всех их насиженных мест — с чердака у «Хаймовича», из университетской оранжереи, из того доходного дома, куда меня приволокла Белла, когда думала, что смогла поймать. Люди Вяземского тоже охотятся за «молотовцами», и наверняка зачистили все конспиративные квартиры, да и самих революционеров переловили всех, до самой мелкой сошки. Арнаутову ничего не осталось, кроме как прятаться под землёй, как крысе. Но надо отдать ему должное — он настырный, и вряд ли даже сейчас отказался от своих планов. Иначе бы попросту сбежал из города — это для него был бы самый безопасный выход…

Интересно, эта одержимость убийством Романова — это его собственные амбиции, или это Белла ему мозги запудрила? Хотя, теперь не всё ли равно? Они нужны мне, и на этот раз их очередь выступить пешками в чужой игре. Если только план, предложенный Путилиным, сработает…

Я продвигался в темноте медленно, почти на ощупь, оставаясь в Боевой Форме. При этом старался не выходить на открытые пространства, прятался за ящиками и стеллажами. Всё же против меня вампир, а зрение, нюх и слух у них, как у ночных хищников.

Возможного нападения я сейчас не особо-то опасался. Когда мы в прошлый раз схлестнулись с Арамисом, я был гораздо слабее. Сейчас же я вообще не воспринимал его, как серьёзного противника. Он обычный упырь, пусть и довольный шустрый. Но больше всего я сейчас опасался, что взятый след окажется пустышкой. Или что беглецы выкинут какой-нибудь фокус и снова исчезнут. Наводка бармена оказалась настоящим подарком, но второго шанса не будет.

Мне самому обострённые чувства пока не очень-то помогали — воздух здесь был спёртый, затхлый, все запахи перебивала кислая вонь плесени. Шорохи и капанье воды доносились с разных сторон, и я уже перестал на них реагировать.

— Осторожно, сверху! — вдруг зашипела Албыс.

Я как раз пробирался по проходу между двумя высокими стеллажами, заваленными всяким хламом. И на меня сверху с грохотом повалился целый штабель каких-то ящиков.

Не сходя с места, я вскинул перекрещенные руки, отталкивая обрушившуюся на меня лавину ударом эдры. Деревянный хлам разлетелся в щепки, какая-то железяка с оглушительным лязгом врезалась в стену. В поднявшемся облаке пыли и обломков я едва успел разглядеть силуэт, метнувшийся ко мне с неожиданной стороны.

Бок обожгло болью — вампир умудрился пырнуть меня шипом сзади, не сбавляя ходу. Похоже, целился по почкам, но я успел крутануться, и удар вышел неглубоким — шип едва пробил кожу. В ответ я широким замахом хлестнул по воздуху призрачными когтями. Зацепил угол толстой кирпичной колонны, поддерживающей потолок, и показалось, что весь зал содрогнулся. Из колонны вышибло приличный кусок размером с голову, обломки кирпича брызнули в стороны.

Арамис — действительно, с коротко обрезанными и выкрашенными в желтоватый цвет волосами — грязно выругался, отряхиваясь от пыли. В нём сейчас вообще сложно было узнать того франтоватого самоуверенного красавца, каким он представал в прошлые разы. Даже по одежде было видно, что последние дни ему приходится скрываться чуть ли не по помойкам, и горячей ванны он не видел всё это время. Лишь глаза по-прежнему горели огнём непримиримой ярости, смешанной с азартом.

Он бросился на меня снова — так быстро, что силуэт его размазался в воздухе бесформенным пятном. Мы закружились в смертоносном танце, обмениваясь короткими быстрыми ударами и попутно снося плечами всё, что плохо лежит на полках. Нам было тесновато в этом проходе, и мы волей-неволей расширяли его, обрушивая полки и швыряясь друг в друга всем, что попадётся под руку.

Костяные шипы то отскакивали от моих укрепленных эдрой рук, то мелькали в опасной близости от моего лица. В какие-то моменты казалось, что у Арамиса не две руки, а четыре — слишком уж быстро он атаковал, и с неожиданных углов. Правда, и ему приходилось несладко — он явно не привык к затяжным боям и предпочитает стремительные смертоносные атаки. Но когда с нахрапа взять меня не удалось, да ещё и схлопотал увесистый удар под дых — тут же поменял тактику.

— Опять ты! — рявкнул он, отскакивая назад и обрушивая на моём пути какую-то здоровенную железную бочку. — Надо было всё-таки тогда тебя грохнуть!

Не сбавляя шага, я долбанул по бочке так, что она смялась и пролетела вперёд несколько метров. Сам Арамис не успел увернуться от неё, да и некуда было — с обеих сторон возвышались полки. Бочка сшибла его с ног и прокатилась поверху. Впрочем, не причинив особого вреда, поскольку была пуста. На ноги вампир вскочил неуловимо быстрым движением, и снова замолотил по воздуху шипами, целясь мне в лицо.

Я постепенно теснил его все дальше вглубь цеха, к освещённому участку. Краем глаза заметил там движение и засёк знакомую фигуру.

Белла!

Уф, повезло! Оба здесь. Теперь главное — не упустить. И не перегнуть палку. Убить того же Арамиса я мог уже раз пять — он был хоть и быстр, но не критично, а заряженными эдрой призрачными когтями я сейчас легко мог разорвать его надвое. Но согласно нашему с Путилиным плану, который мы в общих чертах обсудили в машине, оба заговорщика нужны были живыми. Иначе сложно будет потом что-то доказать на трибунале.

Арамис, резко отклонившись назад так, что туловище его замерло параллельно полу, одновременно сделал отчаянный выпад правой рукой, пытаясь уколоть меня в живот. Но я тоже успел среагировать, и его костяная рапира лишь тюкнула в кирпичную стену. Я же, воспользовавшись неудобной позой противника, перехватил его за запястье и рванул в сторону. Шип он в ладонь не спрятал, и тот со скрежетом пробороздил кирпичи. Я ударил по нему поближе к основанию, и он обломился, отлетел в сторону.

Вампир заорал так, будто я откромсал ему ногу. Неровный обломок шипа продолжал торчать из его ладони. К моему удивлению, он оказался не сплошным, а заполненным внутри чем-то тёмным и вязким, стекающим по ладони, как смола.

Схватив противника за шкирку, я повалил его на пол и попробовал скрутить ему руки за спиной. Но это оказалось не так просто — Арамис отбивался отчаянно, извиваясь угрём и так и норовя цапнуть меня за руку. Потеряв терпение, я долбанул-таки его эдрой, буквально впечатав в пол.

— Артур!!

Вопль был таким пронзительным, нечеловечески громким, что до боли резанул по ушам. К тому же голос этот был явно усилен Даром.

Белла выскочила из темноты прямо передом мной, в двух шагах, вытягивая в мою сторону ладони. Глаза её были распахнуты так широко, что казалось, сейчас выскочат из орбит, когда-то роскошные волнистые локоны торчали во все стороны беспорядочными патлами. Но этот её отчаянный выпад удался — я машинально поднял на неё взгляд и попался под давление Дара.

Рванулся, пытаясь освободиться, но мышцы лишь напряглись впустую, будто меня сковало невидимым льдом. Впрочем, я чувствовал, что в этот раз смогу пересилить этот паралич — Белла давила на меня изо всех сил, но я сейчас был тупо мощнее. Всё, что она может — это лишь задержать меня на какое-то время.

Впрочем, сейчас даже несколько секунд имели значение. Арамис уже очухался и с хрипом и проклятьями заворочался под моим коленом, пытаясь перевернуться.

— Ско…рее! — прорычала Белла, дрожа от напряжения. — Артур, убей его! Я… долго… Не удержу!

Вампир рванулся, высвобождаясь, перевернулся на спину и ударил меня снизу вверх шипом из левой руки. Метил в живот, но я успел наклониться, и шип со скрежетом завяз между рёбрами. Боль придала мне сил и ярости, и я, наконец, сбросил с себя морок. Перехватил руку Арамиса и снова долбанул эдрой, ломая и второй его шип. А потом от души врезал и по морде.

Белла, отшатнувшись, вскрикнула и побежала прочь. Но вдруг её что-то резко отбросило на спину — она будто врезалась на полном ходу в какую-то невидимую преграду. Звук был такой, будто ударили по большой кастрюльной крышке.

Я даже невольно отвлёкся от Арамиса и разглядел над телом Беллы уже знакомое марево. Ещё мгновение — и из невидимости вынырнул Жак, держащий в руках старую ржавую лопату, похоже, прихваченную тут же, в цеху.

Белла сдавленно застонала, закрывая лицо руками.

— Pardonne-moi, mademoiselle, — пробормотал француз, нависая над ней с лопатой наперевес так, будто вот-вот добавит ещё. — Не в моих правилах бить женщин. Но конкретно с вами я давно мечтал поквитаться.

Арамис снова пришёл в себя, но на этот раз я уже не дал ему даже рыпнуться. Схватил за глотку и, придавив к земле, за считанные секунды разорвал и поглотил его тонкое тело, втянув мерцающий сгусток эдры в свой Сердечник. Произошло это так быстро и так просто, что я невольно замер, осматривая противника ещё раз. Да нет, ошибки нет — он пуст. Просто это я уже стал таким прожорливым, что Одарённые такого масштаба для меня так, на один укус. Его Аспект даже не занял отдельной ячейки в Сердечнике — похоже, просто слился с Боевой формой, ещё больше укрепив её.

— Что… Что ты сделал? — прохрипел вампир, в ужасе вытаращившись на меня. Он был в таком раздрае, что даже не пытался бежать, когда я поднялся на ноги и оставил его валяться на полу.

— Что ты сделал⁈ — заорал он уже в голос, когда я перешагнул через него и направился к Белле.

— Лежать!

Путилин, хоть и не владел Даром невидимости, как Полиньяк, тоже умудрился появиться совершенно неожиданно, выскочив из темноты за ящиками и направив на Арнаутова револьвер. Вампир взглянул на него лишь мельком, и так и не поднялся с пола, продолжая ошарашенно смотреть на свои окровавленные ладони, на которых зияли, будто стигматы, раны от вылезающих изнутри шипов.

Его чувства были понятны. Потерять Дар для любого нефа — это почти что умереть. А для некоторых — наверное, даже хуже смерти.

Я помог Белле подняться — не особо церемонясь, но и без грубости. Придерживая за плечи, тоже вырвал у неё Дар — на это ушло даже меньше усилий, чем на вампира. Иронично, но с точки зрения мощности Дара Белла не представляла собой совершенно ничего выдающегося. Так, крепкий середнячок. Но сама суть её Аспекта и умелое обращение с ним сделало её, пожалуй, самым коварным и опасным врагом, с которым мне только доводилось сталкиваться.

— Больше ты никому не причинишь вреда, — проговорил я, отпуская её.

Кажется, и она что-то почувствовала, потому что во взгляде её чёрных широко распахнутых глаз тоже плескался неподдельный ужас.

— Боже мой, да кто ты такой⁈ — прошептала она.

— Вы арестованы, господин Арнаутов, — тем временем объявил Путилин, защелкивая на запястьях бывшего вампира наручники. — И вы тоже, сударыня… Как вас там. Вы ведь даже фамилию свою отказываетесь называть.

— Ничего, — усмехнулся я. — Теперь она будет сговорчивее.

Белла лишь метнула в меня убийственный взгляд и, вытерев струйку крови, стекающую из ноздри, гордо отвернулась. Наручники на неё Путилин, впрочем, тоже надел.

— И что дальше? — спросил Жак, возбуждённо переминаясь с ноги на ногу. — Мы их наконец-то взяли! Très bien! Но я не совсем понял, о чём вы говорили там, в машине…

— А теперь вам с Аркадием Францевичем нужно постараться довезти этих гавриков до усадьбы. Причём так, чтобы не попасться на глаза людям губернатора. За нами наверняка следят. Машина у нас приметная…

— Это я возьму на себя! — с готовностью отозвался Жак. — Думаю, я смогу сделать невидимыми и себя, и ещё двоих. Ненадолго, но…

— Главное — незаметно погрузить их в машину, — заметил Путилин. — Дальше будет проще.

— Я тоже помогу, — сказал я и, окинув арестованных мрачным взглядом, добавил: — Чтобы они не вздумали дёрнуться. Ну, а дальше по плану — навестить господина Орлова. Времени у нас осталось не так уж много.

— Да, надо торопиться. Но помнишь, о чём мы говорили? — предупредил Путилин. — Твоя задача — отвлечь людей Вяземского, а самого его хорошенько разозлить. Для этого нужно будет поднять побольше шуму. От «Славянского базара» до резиденции губернатора всего несколько кварталов, и жандармерия тоже неподалёку…

— О, насчёт этого не беспокойтесь, — улыбнулся я с искренним злорадным предвкушением. — Шумиху я обеспечу. Этот вечер в Томске надолго запомнят.

Глава 12

«Славянский базар» в сумерках был похож на дорогую шкатулку, выставленную на витрину с эффектной подсветкой. Светились не только окна на всех этажах — на фасаде и вокруг трехэтажного здания были установлены десятки кристаллов солнечного эмберита. Гирлянда мелких огней шла поверху, под самой крышей. Направленные пучки света выгодно подчёркивали скульптурные композиции рядом со входом. Вдоль дорожек, подводящих к крыльцу трактира, почётным караулом выстроились столбы с уличными фонарями.

Погода к вечеру была хоть и прохладной, но безветренной и без уже изрядно надоевшей мороси сверху, так что на благоустроенном пятачке набережной рядом с заведением было много прохожих. Молодёжь гуляла парочками, почти все беседки у парапета с видом на реку тоже были заняты — там пили глинтвейн или чего покрепче, курили сигары. Более непритязательная публика и вовсе располагалась на самом парапете с нехитрыми угощениями. Зима в этом году грозила нагрянуть рано даже по местным меркам, так что все старались ловить последние погожие деньки.

Я шагал к трактиру напрямик, не торопясь, но широким уверенным шагом. Одежда моя — от уже и так видавшей виды шинели до тёмных штанов, жилетки и рубашки — после драки в катакомбах была вся изгваздана в пыли, на животе слева темнело пятно едва подсохшей крови, сапоги выглядели так, будто я ими полдня месил грязь в тайге. Но мне сейчас было решительно плевать — заезжать домой, чтобы снова принять ванну и переодеться, не было ни времени, ни желания. В груди клокотала жажда действия. И какая-то шальная, труднообъяснимая лёгкость, вызывающая чувство азартного предвкушения.

Может быть, мне просто надоело прятаться. Скрывать свою настоящую личность (хотя с этим проще — я и сам уже запутался, кто из сущностей, намешанных в этом теле, настоящий). Скрывать свой настоящий Дар. Скрывать своё отношение к местным воротилам — начиная с Фомы и заканчивая Вяземским.

Откровенно говоря, у меня всё это не очень-то и получалось. Ну не приспособлен я к такому образу жизни, всё моё естество сопротивляется ему. Я бы, пожалуй, не смог стать ни преступником, ни шпионом — как раз из-за того, что терпеть не могу юлить и притворяться.

Поэтому, когда Вяземский сказал, что знает о моём Даре, я этому не особо удивился, и даже не задавался вопросом, откуда он узнал. Проколоться я мог где угодно — весь этот месяц с небольшим, что я в Томске, я регулярно влипаю в какие-то передряги и волей-неволей свечу своими способностями.

Путилин меня раскусил, наверное, ещё во время охоты на Албыс, но не подавал вида. Поначалу — просто потому, что я был нужен ему для поимки ведьмы. Позже у него в отношении меня вызрел более масштабный и амбициозный план. Я не просто был ему нужен — я, похоже, стал для него воплощением всех его надежд. Во время наших совместных приключений, особенно когда я применял Дар, я не раз ловил на себе его взгляд, исполненный странной горечи, которую поначалу принимал за зависть обычного человека перед нефом. Но прощупывая его эмоциональный фон с помощью Морока, я понял, что всё куда глубже.

Да, он завидовал. Моему молодому телу, моему Дару, моим перспективам. Но лишь потому, что понимал — будь у него всё это, он бы ещё столько всего смог бы сделать! Кабы молодость знала, кабы старость могла… По меркам боевого катехонца — Охотника, бьющегося с монстрами лицом к лицу — Путилин был уже настоящим старожилом, да и бесчисленные ранения давали о себе знать. Ему давно уже пора переходить к какой-нибудь административной работе, иначе любая очередная схватка может оказаться для него последней. Но он не может просто так уйти на покой — это не в его характере. Тем более — не оставив после себя достойного преемника. Потому что дело для него было куда важнее собственного благополучия.

И тут я его отлично понимал. Потому что сам такой же. Единственное, о чем я сейчас сожалел — так это о том, что до последнего упорно скрывал от него часть сведений о себе, и из-за этого между нами оставался тонкий ледок недоверия. Хотя, в любом случае, узнав про конфликт с Вяземским, Путилин без раздумий принял мою сторону.

Теперь остаётся лишь надеяться, что наш нехитрый план сработает.

Швейцар у главного входа — статный, немолодой уже, с щёгольски завитыми усами — окинул меня таким взглядом, будто к нему на стол, пачкая лапами белоснежную скатерть, запрыгнул грязный ободранный котяра. Ринулся было ко мне, но даже рта не успел открыть — я походя осадил его Мороком. Не вырубил полностью — после того, как я поглотил Дар Беллы, ко мне будто бы перешло и её умение более тонко манипулировать этим Аспектом. Швейцар остался стоять, покачиваясь и выпучив глаза, и я спокойно прошёл мимо, сам потянув на себя тяжеленную резную дверь.

В небольшом вестибюле перед главным залом было тесновато — толпилась целая группа посетителей, ожидающих, когда их пропустят в зал. Чуть в стороне, возле зеркала, суетились гардеробщики, вдвоем помогая снять пальто какой-то богатой и весьма дородной даме в немыслимой шляпке с меховой оторочкой. Пальто было таких размеров, что его можно было использовать как чехол для путилинского «Даймлера», а на меховой воротник, похоже, ушло полдюжины лис.

Вышибалы — два типа с одинаковыми квадратными челюстями, цепкими взглядами и костюмами в тонкую полоску — стояли, лениво прислонившись к стене, но при виде меня вскинулись, тут же попытавшись перерезать мне путь в основной зал. Но я опередил их — не особо церемонясь, пробился сквозь толпу к выходу. Выскочившего прямо передо мной типа с белым ручником на сгибе локтя — не то официанта, не то распорядителя зала — попросту бортанул плечом, оттесняя в сторону. Остановился, лишь пройдя чуть дальше, чтобы окинуть взглядом весь зал.

Был уже восьмой час вечера, самое время для ужина, и в ресторане был настоящий аншлаг. Хрустальные люстры искрились светом эмберитовых кристаллов, оркестр наигрывал что-то легкомысленное, едва заглушая гул голосов, между столиками сновали официанты в черно-белой униформе. В дальнем конце зала, в отгороженной зоне, готовился банкет по меньше мере на полусотню человек — П-образный стол ломился от яств, но гости ещё только подтягивались, занято было не больше половины мест.

Вышибалы догнали меня, и один из них крепко ухватил за локоть. Прямо передо мной же, будто из-под земли, вынырнул администратор — невысокий, узкоплечий, с острой мордочкой, как у хорька, и приторно-вежливой улыбкой.

— Молодой человек, боюсь, в таком виде в нашем заведении появляться не принято…

— Да неужто? — издевательски перебил его я. — Фома здесь?

— Эм… Вы, вероятно, имеете в виду господина Кудеярова?

— Его самого. Хозяина вашего. Так он здесь?

Жлобы позади меня тем временем, схватив меня за локти, пытались выкрутить мне руки назад, но с тем же успехом они могли упражняться и с мраморной статуей. Я переключился в Боевую форму и просто напрягся, сдерживая их натиск. Даже забавно было, как два дюжих мужика пыхтят, пытаясь сдвинуть меня с места.

— И вашим дуболомам скажите, чтобы убрали ручонки. Иначе останутся без них. А может, и без ног.

Я оглянулся на одного из вышибал и встретился с ним взглядом. Не нужно было даже применять Морок — детина и без этого всё понял, и отпустил меня, отшагнув назад.

— Неф… — буркнул он, виновато покосившись на администратора.

Тот, снова натянув на лицо дежурную улыбочку, чуть поклонился и спокойно ответил:

— Прошу прощения, но Фомы Ильича сегодня нет, и о его местонахождении мне неизвестно. Могу ещё чем-то помочь?

— Да. Мне нужен один из ваших постояльцев. Князь Орлов-младший, из Демидова. Снимает у вас люкс. Как туда пройти?

— При всём уважении — я не могу пропустить вас в апартаменты без приглашения самого князя. Мы очень бережно относимся к покою наших постояльцев…

Надо отдать ему должное — голос у него не дрогнул даже под моим убийственным взглядом. А вот глаза забегали, безуспешно пытаясь отыскать выход.

— Где он? — спокойно спросил я. — Просто скажи. Сильно сэкономим время.

— Он… Сейчас не в номере. Его пригласили сыграть в покер.

— Где?

— На балконе.

— Не прохладно ли сейчас для игр на свежем воздухе? — усмехнулся я.

— Это… Просто обиходное название. Малый зал на третьем этаже, с красивым видом на реку. Для самых взыскательных посетителей, желающих отобедать в тишине, а заодно перекинуться в карты…

— Веди.

Маленького человечка так и раздирало от внутренних противоречий. Внешне он старался оставаться учтивым и спокойным, однако видно было, что это нелегко ему даётся.

— Молодой человек, предупреждаю… Я вынужден буду сообщить о вашем визите. И не только Фоме Ильичу, но и в полицию. За околоточным уже послали, — он зыркнул через моё плечо на одного из вышибал. Тот тут же метнулся к выходу.

— Делайте, что считаете нужным, — пожал я плечами. — И спасибо, что предупредили. Значит, у меня до прибытия полиции… Скажем, минут пять? Тогда давайте поторопимся.

— Я вовсе… Я не это имел в виду! — запротестовал было администратор, но я уже развернул его от себя и толкнул в спину.

То и дело затравленно оборачиваясь, он провёл меня на третий этаж и остановился возле тяжелых, украшенных золочёной резьбой дверей, по бокам от которых стояло ещё двое молодчиков из местной охраны. Те при виде меня вскинулись было, хватаясь за короткие, обшитые толстой кожей дубинки, похожие на полицейские. Я, не сбавляя шага, шарахнул в них зарядами эдры с двух рук, так что они отлетели спиной назад и почти одновременно впечатались в стену. Тот, что справа, основательно долбанулся затылком и потерял сознание. Второй оказался покрепче и даже умудрился подняться на ноги, но качался, как мертвецки пьяный, ошалело крутя головой.

— Прошу вас! — взмолился администратор. — У нас ведь приличное заведение! Самый цвет общества собирается, а завтра мы планируем принимать несколько важных персон из свиты самого государя! Пожалуйста, давайте обойдёмся без эксцессов!

Я, небрежно отпихнув шатающегося охранника, взялся за ручки двухстворчатой двери.

— Без эксцессов, говорите? — усмехнулся, кинув насмешливый взгляд назад. — А вот этого не обещаю.

Двери я распахнул рывком, изрядно переборщив с усилием — тяжелые створки хрястнули по стенам так, что штукатурка посыпалась, а все находящиеся в зале разом встрепенулись, оборачиваясь на меня.

Помещение хоть и называлось малым залом, но оказалось весьма просторным. Он представлял собой что-то вроде большого застеклённого балкона полукруглой формы, выдающегося чуть вперёд от фасада здания. Отсюда открывалась прекрасная панорама набережной и самой реки, а летом окна наверняка открывались настежь, и зал практически превращался в террасу.

То, что зал предназначен для особо важных персон, было видно сразу — мне сразу же вспомнился губернаторский приём у Вяземского. Здесь позолоты, серебра, хрусталя и бархата в интерьере было не меньше. Пожалуй, даже больше, с этаким лихим цыганским перебором. В ярком свете эмберитовых ламп всё это великолепие сияло и переливалось так, что в глазах с непривычки рябило.

Народу было немного. В углу справа от меня, за столиками, накрытыми зелёным сукном, кто-то играл в карты. Судя по зеленым мундирам с лаконичными золочёными эполетами — в основном какая-то чиновничья братия, и парочка грузных бородатых господ явно купеческого вида. Слева — небольшой эффектно подсвеченный подиум с роялем и алым бархатным задником. В свете софитов испуганно замерла певичка — симпатичная брюнетка в шёлковом платье со смелым декольте.

Орлова я увидел сразу — он сидел за одним из столиков в центральной части зала, возле самого окна. К моему удивлению, не один, а в компании молодого офицера при полном параде и пары симпатичных барышень. Девицы при моём появлении театрально охнули, прикрывая рты ладошками, и тут же зашушукались между собой. Сам Орлов, сидевший во главе стола, спиной к окну, замер, не сводя с меня взгляда.

Я зашагал напрямую к нему, и в воцарившейся тишине звуки моих шагов раздавались отчётливо и громко, с неторопливой мрачной неотвратимостью. Грязные сапоги оставляли следы на алых ковровых дорожках и натёртом до блеска паркете.

— Феликс, дружище! — раскинув руки, воскликнул я на весь зал, подходя к столику. — Ну что же ты не дождался меня к ужину? А ну-ка, дамы, давайте немного потеснимся…

Подхватив свободный стул рядом с соседним столиком, я уселся прямо напротив Орлова, расслабленно откинувшись на резную спинку и устроив руки на подлокотниках. Да тут прямо не стулья, а настоящие троны. Барышень не пришлось просить второй раз — они торопливо подвинулись, испуганно таращась на меня круглыми, как плошки, глазами.

— Уф, я голоден, как зверь! — пожаловался я и, цапнув куриную ножку из чужой тарелки, принялся её глодать, не сводя взгляда с Орлова.

— Это что, кровь? — ахнула одна из девиц — тёмненькая, с круто завитыми локонами, обрамляющими лицо.

— А, это? Это не моя, — небрежно отмахнулся я, окинув себя взглядом. — По большей части.

Воцарившееся за столом неловкое напряжённое молчание меня нисколько не тяготило. Наоборот, я наслаждался эффектом, наблюдая за Орловым. Тот сидел с прямой спиной, положив обе руки на стол — в дорогом светлом костюме-тройке, с безупречным пробором, золотистые напомаженные волосы блестят в свете ламп. Глаза так и горят от едва сдерживаемого гнева, вздувшиеся желваки закаменели под кожей.

Сидящий справ от него офицер — примерно того же возраста, но похоже, существенно ниже рангом и к тому же не нефилим — обескураженно крутил головой, глядя то на меня, то на собеседника, и похоже, совершенно не знал, как реагировать.

— Ну, ты что язык проглотил, Феликс? — насмешливо спросил я, обглодав ножку и бросив кость обратно в тарелку. Дотянулся до бутылки вина и пустого бокала. Плеснул себе немного, не забыв перед этим подлить обеим барышням. Те смущенно переглянулись, замершие, как кролики перед удавом. — Может, представишь меня своим друзьям?

Орлов натянуто усмехнулся и наконец разомкнул сжатые в полоску губы.

— Что ж… Перед вами князь Богдан Василевский. Мой… Недавний знакомый. Однако наши отцы в своё время были очень дружны.

— Вот как? Кхм… — пискнул офицер неожиданно тонким голосом, дав петуха, и смущенно кашлянул в кулак.

— А я вас, кажется, узнала! — вдруг оживилась тёмненькая. — Про вас же в газетах писали! Вы какое-то чудовище убили, которое пробралось аж в университет.

— Да-да! — подхватила вторая дурёха — блондинка с модной нынче короткой причёской, украшенной искусственным цветком. — А я думаю — отчего мне ваше лицо так знакомо. Просто смутило, что вы… В таком виде.

— О, не обращайте внимания! — сказал я, делая глоток вина. Весьма, кстати, недурного. — Просто какая-то падла разбомбила мой дом, пока я был в отъезде.

— Боже правый! — ахнула брюнетка. — И кто это сделал?

— А правда, — ядовито усмехнувшись, я подмигнул Орлову. — И кто же это мог сделать, а?

— Ты слишком много себе позволяешь! — не выдержав, рявкнул он и долбанул кулаком по столу так, что одна из тарелок брякнулась на пол. — Кто тебя сюда вообще пустил? Охрана! Охрана!

Я расхохотался.

— Нефилим зовёт на помощь каких-то увальней с дубинками? Жалкое зрелище! Ты думаешь, они тебя спасут?

Орлов побледнел, потом покраснел, потом и вовсе пошёл какими-то пятнами.

— Господа, мне кажется, всем стоит успокоиться… — неуверенно пробормотал его приятель. — Что, собственно…

— Помолчи. Сейчас серьёзные люди говорят, — небрежно заткнул я его. — А ты, Феликс… Помнишь ведь, на чём закончился наш прошлый разговор?

— Собираешься снова сыпать нелепыми обвинениями и угрожать мне? — презрительно кривился блондин, но видно было, что он нервничает, и только присутствие других людей мешает ему, как в прошлый раз, спасаться бегством.

— Нет. Собираюсь исполнить свою угрозу.

— Пфф! Блеф! Не будешь же ты прямо здесь, на виду у всех…

— А почему нет? Даже услугу тебе окажу. Как говорят, на миру и смерть красна.

Аура Орлова взвилась столбом, разворачиваясь так, что далеко вышла за пределы физического тела. Я уже готовился перехватить его Аспект — на случай, если он снова решит упорхнуть. Но Феликс не взлетел.

Он ударил.

Вышло что-то вроде беззвучного взрыва, но с вполне ощутимой ударной волной. Орлов хлестнул прямо перед собой стихией воздуха, не особо заботясь о том, что, атакуя меня, может зацепить и барышень. К тому же со страху, а может, в ярости не рассчитал сил, и влил в этот удар изрядную долю запасов эдры.

Всю снедь со стола буквально сдуло, обеих девиц опрокинуло вместе со стульями, на соседних столах тоже, будто задранные юбки, взметнулись скатерти, со звоном и грохотом повалилась посуда. Досталось даже бедняге официанту, шедшему с полным подносом в нескольких метрах позади меня — его сшибло с ног, а всё, что он нёс, праздничным фейерверком разлетелось по залу, забрызгав ошметками добрую половину посетителей.

От грохота бьющейся посуды и визга испуганных женщин зазвенело в ушах. Остальные посетители тоже переполошились, позади меня громыхнули распахнувшиеся двери, донёсся топот чьих-то ног. Местные вышибалы? Или уже полиция?

Лишь я, не шевелясь, продолжал восседать посреди этого хаоса — за мгновение до атаки я успел выставить перед собой щит из эдры. Он разбился под натиском, но большую часть удара поглотил — меня лишь немного сдвинуло назад вместе со стулом да запачкало слетевшей со стола едой.

Орлов же, вскочив со своего места, так и замер, вытянув в мою сторону обе руки с напряженно скрюченными, как у птицы, пальцами, и тяжело дышал — будто не воздухом ударил, а метнул в меня тяжеленную глыбу.

— Что-то слабенько, Феликс, — покачал я головой, небрежно стряхивая с груди расплющенное кремовое пирожное. — Смотри, как надо.

Ударил в ответ — без затей, сгустком сырой эдры, благо грудной узел у меня был заполнен под завязку. Долбанул тоже конусом, зацепив не только Орлова, но и часть зала за его спиной. И тоже немного не рассчитал свои силы. Только вот последствия моей атаки оказались куда более зрелищными.

Блондина, будто тряпичную куклу, отшвырнуло метра на три назад и впечатало в узкий промежуток стены между высокими витражными окнами. При этом оба окна по бокам от него — высоченные, в два человеческих роста, со сложным решетчатым переплётом — буквально взорвались, обрушившись дождём мелких стеклянных осколков. Большая часть стёкла, к счастью, вылетела наружу, но часть просыпалась и в зал, забарабанив по паркету прозрачным градом. Я сам, бросаясь к Орлову, был вынужден немного задержаться, прикрывая лицо и шею от острых осколков.

Эта секундной заминки хватило, чтобы Орлов очухался. Когда я ударил его снова, заряженный эдрой кулак впустую ухнул в стену, проламывая лакированную декоративную панель. Сам Орлов взмыл в воздух и заметался по залу, долбясь в окна, как злая осенняя муха. Наконец, отыскал в узорчатом переплёте достаточно крупное отверстие, чтобы пролететь сквозь него, и юркнул наружу.

Я ударил по окну снова, на этот раз вышибая здоровенный кусок рамы, и вскочил на подоконник. Прежде, чем Феликс успел скрыться из виду, перехватил его Дар и тоже сиганул в пустоту.

В груди всё сжалось, сердце скакнуло к самому горлу. Я понятия не имел, как пользоваться Аспектом Воздуха для полётов, и потому мозг сейчас сработал на чистых инстинктах — как у пацана, брошенного старшими товарищами в реку, чтобы научить плавать.

Я ухнул вниз с третьего этажа, едва не шмякнувшись об мостовую. Но, не долетев до земли буквально полметра, взмыл вертикально вверх. Потом под испуганные вскрики толпы проделал несколько неуклюжих виражей над набережной, порой пролетая над самыми головами прохожих. Сердце замирало от скорости и высоты, словно на американских горках. Хотя, какие уж тут горки — было стократ страшнее, потому что даже держаться было не за что. Всё, что меня удерживало в воздухе — это невидимая, эфемерная сила, и оттого я чувствовал себя цирковым акробатом, залезшим под самый купол без страховки.

Однако освоился я довольно быстро. После первых дёрганых, неумелых маневров мне удалось стабилизироваться, и я в позе Супермена — вытянувшись параллельно земле и выставив руки вперёд — пролетел вокруг «Славянского базара» по широкой дуге. Глаза слезились от ветра, челюсти тоже приходилось стискивать, потому что встречный поток воздуха не давал нормально вдохнуть. Если бы была возможность переключиться на другой Аспект, я соорудил бы какую-нибудь преграду, но пока приходилось довольствоваться и этим. Кстати, теперь понятно, почему сам Орлов летает в специальном шлеме.

А где, кстати, этот поганец?

Блондин не успел улететь далеко. Собственно, он выпорхнул с балкона, как птица из клетки, и потом приземлился на крыше здания. Разглядев его на фоне тёмной черепицы, я устремился прямо к нему, как самонаводящаяся ракета, наращивая скорость так, будто собирался протаранить его сходу.

Орлов снова взлетел и попытался удрать. У него, пожалуй, были на это все шансы — в отличие от меня, у него-то многолетняя практика полётов. И если бы он попытался убегать от меня на небольшой высоте, лавируя между зданиями, пытаясь затеряться — то, может быть, и смог бы уйти. Но он дунул на север вдоль набережной, в сторону Академического парка. И, судя по траектории, его целью была губернаторская резиденция. Что ж, логично. Если уж где и искать спасения — так это в самом защищенном здании города.

Вот только он не учёл одного. Я, может, и не воздушный ас, но у меня огромное преимущество в мощности. Я резко нарастил скорость — так, что у самого дух перехватило — и догнал беглеца буквально за пару мгновений. Вцепился в него обеими руками и рванул вверх.

Под отчаянные вопли Орлова мы взмыли над набережной вертикально вверх. Он пытался было барахтаться, и ему даже на пару секунд удалось вырваться. Однако я перехватил его снова, на этот раз схватив за грудки и притянув к себе так, что наши лица оказались друг на против друга.

— Ну что же ты, Феликс? Давай полетаем! — оскалился я.

Орлов в ужасе таращился на меня, его тонкие, почти женские черты лица исказились так, что больше напоминали гротескную маску.

Меня и самого трясло от адреналина и развернувшейся под нами пропасти. Я и не заметил, как поднял противника на изрядную высоту — люди внизу едва видны были в пятнах фонарей, похожие на копошащихся жуков. Звуков оттуда почти не долетало, кроме трелей полицейских свистков.

Зарычав, будто поднимая тяжёлый вес, я устремился ещё выше, таща за собой и Орлова. Мы наращивали скорость, взлетая вертикально вверх, будто ракета. В груди всё сильнее сжимался ком, от ощущения неимоверной высоты перехватывало дыхание. Мир внизу с каждой секундой будто расширялся, крыши зданий стали размером не больше листа бумаги, людей и вовсе было почти не разглядеть.

Орлов уже и сам вцепился в меня обеими руками.

— Пре… Прекрати! Стой!! — срывающимся на визг голосом завопил он, захлёбываясь от ветра.

Я и правда остановился — кажется, забираться ещё выше уже опасно, тем более без опыта работы с Аспектом Воздуха.

— Что… Ты… Творишь⁈ — трясущими от страха губами едва выговорил Орлов. — Слишком… Высоко!

— Орёл, боящийся высоты? — усмехнулся я. — Жалкое зрелище.

При этих словах он почему-то дёрнулся, будто от пощёчины.

— Чего тебе от меня надо, ублюдок⁈ — взорвался он.

— Ты виновен в смерти моего отца. Ты пытался разрушить мой дом. Едва не пострадали близкие мне люди…

— Ты… Ты ничего не докажешь! Трибунал…

— Всё ещё не понял? — насмешливо оскалился я. — Плевать мне на всю эту возню. Я сам себе Трибунал.

Поглощать его Дар почему-то оказалось сложнее, чем у предыдущих жертв. Возможно, потому что он что-то почуял и отчаянно цеплялся за жизнь. Но когда дело было кончено, он замер, ещё сильнее выпучив глаза, хотя, казалось бы, куда ещё сильнее. Во взгляде его плескался непередаваемый ужас. Пальцы его, вцепившиеся в меня, ослабли, а потом и вовсе разжались.

Мне казалось, что время сгустилось — будто я наблюдал за происходящим на замедленном повторе. Я тоже отпустил Орлова. Он завалился назад, разинув рот в беззвучном крике… И начал падать спиной назад — прямо туда, на маячащие в сотнях метров внизу крыши, отчаянно махая руками, будто пытаясь зацепиться за воздух. Сам же я завис, раскинув руки в стороны и наблюдая за его падением сверху вниз.

Вот только в пылу драки я не учёл маленькой технической детали. В воздухе меня держал скопированный у Орлова Аспект Воздуха. Но когда я поглотил этот аспект у донора, связь между нами разрушилась. А на то, чтобы поглощённый Аспект занял своё место в ячейке Сердечника, нужно некоторое время. В данном случае — небольшое, буквально несколько секунд. Но на эти несколько секунда я оказался без Дара.

И рухнул вниз вслед за Орловым.

Упругий поток воздуха снова ударил в лицо, мешая дышать, не давая толком раскрыть глаза. Я перевернулся в воздухе головой вниз, через пару мгновений догнал Орлова и снова вцепился в него. Сердце колотилось, как бешеное, внутренний взор был направлен на мерцающий в Сердечнике поглощённый Аспект, и главное, на чём я сосредоточился — это переключиться на него сразу же, как он будет готов.

Земля приближалась стремительно, и вместе с ней начал доноситься гул встревоженной толпы. Зевак на набережной собралось сотни — они высыпали из здания «Славянского базара» и соседних домов., стягивались со всех окрестных улиц.

И на глазах у всех этих зрителей два вцепившихся друг в друга нефилима рухнули с неба на крышу гостиницы, с грохотом проломив черепицу.

Глава 13

— Что ты устроил⁈

Голос губернатора в телефонной трубке дрожал от ярости. Вяземский явно не мог воздействовать на меня своим Даром на расстоянии, но мне показалось, что на плечи мои опустилась непомерная тяжесть.

— Завтра полгорода будут судачить об этой вашей драке с Орловым! И до Романова слухи дойдут. Ты не мог всё это провернуть по-тихому⁈

— Хватит и того, что я взялся за эту грязную работу. А уж на соблюдение осторожности мне сейчас глубоко плевать. Своё дело я сделал. Орлов, Белла и Арнаутов мертвы. Теперь верните мне заложников!

— Ты… — Вяземский едва не захлебнулся от ярости. На заднем фоне раздался такой грохот, что я невольно отдёрнул трубку от уха — похоже, нефилим швырнул в стену что-то тяжелое.

— Ты не в том положении, чтобы что-то требовать, щенок! — после изрядной паузы, но уже почти спокойным тоном продолжил губернатор. — К тому же, откуда мне знать, что ты действительно выполнил задание? Хорошо, с Орловым всё очевидно, тому есть сотни свидетелей. Но с остальными что? Мне нужны доказательства!

— Какие? Хотите, чтобы я их головы вам притащил? Хорошо. Вы сейчас дома? Заскочу через полчасика…

— Не смей сюда являться! — рявкнул Вяземский. — И вообще, чтобы духа твоего не было в городе! Романов вот-вот заявится, и мне ни к чему лишняя шумиха!

— Тогда говорите, где встретимся. Иначе я и правда заявлюсь к вам прямо во время визита императора. И устрою такую заваруху, что мало не покажется.

К моему удивлению, на угрозы Вяземский не вспылил. Наоборот, надолго замолчал, и я даже похлопал телефонной трубкой по ладони, подумав, что аппарат барахлит.

— Хорошо, — наконец, отозвался губернатор. — Доказательства привезёшь в Знаменский скит. Там тебя уже ждут. Это за городом, в сторону…

— Я знаю, где это. Не очень-то комфортное место для встречи. Не боитесь костюмчик запачкать?

— Ты что, думаешь, я сам собираюсь участвовать в обмене? — презрительно фыркнул Вяземский. — Тебя встретят мои люди. Попробуешь только выкинуть какой-нибудь фокус — твоя девчонка будет мертва.

— В ваших же интересах, чтобы с неё ни один волос не упал. Потому что она — единственная ваша страховка. Если с ней что-то случится — у меня не останется никаких тормозов. А вы ведь сами сказали — я не человек. И даже не нефилим. Я чудовище. Которое вырвется на свободу.

— Хватит угроз! Просто забирай свою девку и выметайся из моего города!

— Да с удовольствием! — огрызнулся я, но ответа моего Вяземский, похоже, не услышал — бросил трубку раньше.

Я и сам не удержался и одним ударом расколотил телефонный аппарат вдребезги, получив от этого какое-то странное удовлетворение. Такой уж сегодня вечер — сеем разрушение направо и налево, сжигаем за собой мосты. У Вяземского должно сложиться ощущение, что я сорвался с катушек. И, кажется, мне удалось его в этом убедить.

В том, что в указанном им месте меня будет ждать засада — я нисколько не сомневался. Но, учитывая, насколько поспешно Вяземскому пришлось действовать, я сомневаюсь, что он успел подготовить достойную многоходовку, обеспечив надёжное укрытие для заложников в одном месте, а засаду — в другом. Скорее всего, Раду и Демьяна держат там же, в подземельях Знаменского скита.

В памяти всплыло ещё одно воспоминание. По-моему, не то Фома, не то Дымов упоминали, что новая арена для «Колизеума» будет в каком-то монастыре. И именно туда увезли чудовищ из тайного зверинца в усадьбе Барсенева. Если речь шла тоже о Знаменском ските — то всё сходится. Вяземский передал заложников Фоме, чтобы тот спрятал их за городом, подальше от лишних глаз. Да и ловушку там устроить проще…

Задумавшись, я и сам не заметил, что шагаю по коридорам «Славянского базара» прямиком к главному выходу. Но тут передо мной вынырнул уже знакомый администратор.

— Эм… Ваше благородие… — пробормотал он, держась на почтительном расстоянии. — В главном зале уже полиция, и нам очень не хотелось бы новых… Неприятностей. Позвольте, я покажу вам чёрный ход.

Я лишь усмехнулся.

— Спасибо, я уж как-нибудь сам…

Бодаться с жандармами, запоздало явившимися к месту погрома, я не собирался. Но и прятаться тоже. Глупо искать какие-то лазейки в здании, когда умеешь летать.

Я вышиб двери в ближайший номер и, не обращая внимания на визги и крики какой-то девицы, с головой спрятавшейся под одеяло, прошагал к окну. Вышиб и его, и не успели осколки стекла и рамы достичь земли, как я уже выпорхнул наружу, как огромная птица.

От ощущения полёта у меня снова перехватило дыхание. Даже, пожалуй, сильнее, чем в прошлый раз, когда я гнался за Орловым. Тогда я был взвинчен, горел от азарта погони, и некогда было прислушиваться к собственными ощущениям, но сейчас…

Вроде никогда не замечал за собой страха высоты, но, когда летишь в десятках метров над землёй без малейшего снаряжения, поддерживаемый только неосязаемым Даром — инстинкт самосохранения не просто кричит, он вопит во всю глотку, не переставая. Будто угодил на самые высокие и самые протяжённые в мире американские горки. И привыкнуть к этому ощущению непросто.

Кроме того, я быстро замёрз — на такой скорости ветер пробирал до самых костей, мгновенно выдувая тепло из-под одежды. Глаза и вовсе приходилось щурить так, что летел я практически вслепую. Благо, достаточно высоко, чтобы не бояться врезаться в какой-нибудь столб или крышу.

Но все эти недостатки с лихвой окупались скоростью и ощущением бесконечной свободы. До дома я долетел в считанные минуты, даже проскочил его по инерции, пришлось возвращаться. С приземлением тоже вышло не совсем гладко — вместо того, чтобы плавно снизить высоту и скорость, я обрушился на газон перед главным входом, как миномётный снаряд — только комья дёрна в стороны полетели.

Да уж, посадку надо будет потренировать…

Первыми меня встретили Варя и Дарина. Женщины выбежали откуда-то со стороны заднего двора, и выглядели так, будто только меня и дожидались.

— Богдан! Куда ты запропастился? — с укором воскликнула Варвара. — Мы весь день места себе не находим! И где Жак?

— Они ещё не вернулись? — удивился я, оглядываясь в сторону улицы.

Но почти сразу же до меня донесся знакомый звук мотора. Ещё несколько мгновений — и роскошный, хоть уже и изрядно поцарапанный за последние дни чёрный «Даймлер» затормозил у ворот усадьбы.

Я побежал открывать ворота, пропуская его в глубь территории. Путилин заглушил мотор, только когда машина закатилась в гараж. Первым из задней двери выскочил Полиньяк и потащил вслед за собой вяло упирающегося Орлова, который мычал что-то сквозь кляп во рту.

— Ещё один пленник? — удивилась Дарина.

— Да. Спускаем его в подвал, к остальным, — распорядился Путилин.

— А потом вы снова уедете? — с тревогой спросила Варвара, вцепившись в Жака так, будто не хотела его никуда отпускать.

— И не беспокойтесь, на этот раз Жак и Аркадий Францевич останутся с вами. Будем надеяться, что вы сможете отбиться, даже если сюда кто-то заявится. Мама, ты обещала подготовиться…

— Да, я… Сделала, что смогла. Но если сюда, как в прошлый раз, заявятся боевые нефилимы — долго мы не выстоим.

— Не думаю, что Вяземский сейчас отпустит от себя своих лучших телохранителей. К тому же для меня он приготовил горячую встречу за городом. В Знаменском скиту.

— Снова там? — задумчиво переспросил Путилин. — Там же, где была сходка Стаи? Занятное совпадение…

— Может, и не совпадение. Я ещё в прошлый раз засёк, что под развалинами скита есть какие-то подземелья. Там и скрывались Белые голуби, которые устроили засаду на упырей. Кто-то ведь их навёл на эту встречу…

Я осёкся — в мозгу мелькнула догадка. Пока смутная, не сформулированная чётко. Но, кажется, всё и правда сходилось. Колизеум. Фома. Белые голуби. Сорванная встреча главарей Стаи с Демьяном. И даже то, что Вяземский в итоге узнал о моём Даре.

Мир тесен. А уж Томск и вовсе не такой уж большой город. Здесь всё переплетено так, что, ударив хорошенько, можно разрубить весь этот чёртовый клубок интриг разом.

— Богдан, но ты ведь понимаешь, что и в этот раз там тебя может ждать ловушка? Тебе нельзя соваться туда одному.

— Что значит «может»? — фыркнул я. — Конечно, это ловушка! И именно поэтому я пойду туда один. Я не могу рисковать никем из вас.

— К тому же, если честно, мы вряд ли чем-то поможем, — вздохнул Путилин. — Разве что подбросить тебя на окраину…

— Нет, спасибо, я сам, — усмехнулся я. Сейчас, с Аспектом Воздуха, у меня появился транспорт куда быстрее, чем автомобиль.

— А мы что же? Просто будем торчать здесь и ждать? — спросил Жак.

— Пока да. Решающий момент настанет завтра, когда император будет в городе. И будем надеяться, что Богдан к тому времени вернётся живым и невредимым. Вместе с Радой и Демьяном

— Постараюсь обернуться побыстрее, — стараясь держаться непринуждённо и даже весело, пообещал я. — Сейчас, только оденусь чуть теплее. А то к ночи здорово похолодало…

До северной окраины города я долетел быстро, да и оставшееся до монастыря расстояние мог бы преодолеть за пару минут. Но делать этого, конечно, не стал. Я был вполне уверен в себе, однако не настолько, чтобы обеими ногами влетать в заготовленную ловушку.

Фактор внезапности и так сейчас на моей стороне. Вяземский сказал, что меня уже ждут. Значит, изначально собирался послать меня сюда, и людей своих тоже проинструктировал заранее. Однако они не могут знать, когда именно я появлюсь. И предупредить их губернатор вряд ли может — сомневаюсь, что в подземельях монастыря установлен телефон. Стало быть, они наверняка не ожидают меня так рано. Это первое.

И второе — они толком не знают, на что я способен. И что они могут мне противопоставить? Наверняка опять синь-камень, и какое-нибудь крупнокалиберное оружие. И то, и другое лучше засечь заранее…

Я приземлился прямо в лесу, чуть в стороне от дороги и примерно в километре от холма, на котором располагались развалины монастыря. Постарался снижаться плавно и бесшумно, не задевая кроны деревьев, что в темноте было не так-то просто. Впрочем, темнота мне сейчас тоже на руку — больше шансов подкрасться незаметно.

Ночной осенний лес — не самое приятное место для прогулок, особенно в такую погоду. К ночи действительно похолодало, голые ветки деревьев поскрипывали под порывами ветра, влажный ковёр опавшей листвы похрустывал под ногами, под воздействием ночных заморозков уже начиная покрываться ледком. Воздух был сырым и холодным, и за короткое время полёта я успел опять изрядно продрогнуть, хоть в усадьбе и переоделся, а за пазуху сунул пару кристаллов жар-камня, обернутых негорючим материалом.

После приземления я переключился сначала на Боевую форму и на пару минут засел в зарослях, неподвижно прислонившись к стволу дерева и чутко прислушиваясь. Но зрение, слух и обоняние, пусть и кратно улучшенные под воздействием Дара, не очень-то помогали. Тогда я попробовал взглянуть на окружающую тайгу по-другому.

Переключение на Аспект Яг-Морта снова далось нелегко — меня будто шарахнуло по голове чем-то тяжёлым, перед глазами всё поплыло. Я почти не чувствовал своего тела — оно словно растворилось в окружающем меня лесу. Я стал единым целым со стволом дерева, рядом с которым стоял. Его ветви, колышущиеся высоко над головой, невидимые во тьме, его корни, вгрызающиеся глубоко в землю, я ощущал как продолжение себя. Мало того — это ощущение быстро крепло и расширялось, охватывая всё большую площадь. И вот уже я — это тысячерукое, тысяченогое нечто, раскинувшееся на десятки метров вокруг.

Это было похоже на какой-то дикий наркотический трип, с трудом воспринимаемый человеческой психикой. Причём в тайге он оказался гораздо сильнее, чем в городе — видно, здесь этот Аспект развернулся в полную силу. Однако, если немного привыкнуть к нему, тут же начинаешь подмечать полезные свойства.

Сейчас я не пытался управлять деревьями, как там, возле сгоревшего трактира. Сосредоточился на том, чтобы охватить как можно больший участок леса. В таком состоянии, по-моему, мало что могло укрыться от моего взора — мне не мешала ни темнота, ни ветер, ни самые густые заросли, всё было как на ладони.

До самого монастыря у меня дотянуться не получилось, однако в паре сотен метров от себя я засёк троих незваных гостей. Держатся на некотором расстоянии друг от друга, медленно и осторожно продвигаясь через лес на север, тоже в сторону Знаменского скита.

Нефилимы. И, похоже, с Аспектом Зверя.

Странно. Вот уж кого я здесь точно не ожидал увидеть, так это упырей. Кто-то из Стаи? Или из немногочисленных сторонников Арамиса? Или вообще из бывших людей Барсенева…

Впрочем, чего гадать. Пройти мимо них у меня вряд ли получится. И оставлять их за спиной — тоже так себе затея… Правда, как незаметно подобраться к вампирам, учитывая, что слух и нюх у них, как у волков? Тем более что я и сам не очень умею скрытно передвигаться по лесу…

Нужен действовать как-то нестандартно…

Что ж, единственный способ не шуршать опавшей листвой и не хрустеть сухими ветками под ногами — это вообще не касаться земли.

Снова Аспект Воздуха. Взмываю над землёй, но на этот раз стараюсь двигаться как можно более плавно и осторожно. При этом больше возни было с тем, как бы удачнее расположить своё тело в воздухе. При быстром полёте оно как-то само собой располагалось параллельно земле, но сейчас приходилось сознательно манипулировать центром тяжести, чтобы не раскачиваться. В конце концов я выровнялся так, что парил в воздухе солдатиком, почти вертикально, немного расставив руки в стороны.

Держался метрах в двадцати над землей, в аккурат над верхушками деревьев. Албыс выпустил вперёд, словно охотничью собаку — она сейчас была моими глазами и ушами, потому что без Боевой формы лес внизу сливался для меня в сплошной тёмный массив без малейших проблесков. Луна вроде и взошла, но большую часть времени была скрыта тучами, так что темень стояла — хоть глаз выколи.

Вампиры двигались довольно быстро, и догнал я их совсем рядом с монастырём, да и то потому, что они остановились, собравшись вместе и издалека разглядывая руины, будто совещались о чём-то. Я не видел сверху их силуэтов, зато видел облачка красноватой эдры — их тонкие тела. Судя по ним, матерый только один. Похоже, даже с твёрдым карбункулом в Грудном узле. Остальные двое — вообще ни о чём. На один жевок.

В груди разгорался охотничий азарт, пальцы задрожали от предвкушения… Дело за малым — обрушиться на них сверху и, пользуясь их замешательством, вырубить старшего, поглотить его. С оставшимися и вовсе не будет проблем…

Стоп. Я и правда превращаюсь в какого-то хищника, которому только бы убивать и пожирать — бездумно, без эмоций, заботясь только о наращивании собственной мощи. Но я ведь даже к той, что есть, ещё толком не адаптировался. Да и вообще — стоит для начала узнать, что это за люди, и зачем они здесь…

Несмотря на то, что я подлетел сверху и подветренной стороны, похоже, упыри что-то успели заметить. А может, просто расслышали шорох одежды во время моего падения. Потому что я действительно упал на них метров с десяти, в полёте вырубив Аспект Воздуха.

Приземление, впрочем, получилось относительно мягким — я переключился в Боевую форму, а под Укреплением меня можно было хоть в кирпичную стену с размаху швырять. Сапоги с разгона ощутимо вмяли мягкую землю, колени подогнулись, и я кувыркнулся вперёд. Почти сразу же переключился на ядро Яг-Морта и дал мысленную команду задержать противников, сковать их.

Земля вокруг меня зашевелилась, из неё с поскрипыванием и влажным хрустом вырвались какие-то не то корни, не то лозы, похожие на шевелящиеся щупальца. Все трое упырей, отпрянувшие от места моего приземления, влипли в ловушку, как мухи на клейкую ленту. Зарычали, пытаясь вырваться, но корни обвивали их всё крепче, двигаясь от ног к плечам. Четверть минуты — и всех троих спеленало так, что они могли только головами крутить и скалить зубы.

— Тише, тише, мои клыкастые друзья, — зашипел я, а самому младшему, который рычал громче остальных, влепил подзатыльник.

К моему удивлению, старший из упырей меня поддержал.

— Тише, Родька! Услышат.

Вампирёныш и правда замолчал, лишь зло уставился на меня светящимися жёлтыми глазами. Мальчишка совсем, лет шестнадцать, не больше.

Старший же напомнил мне Демьяна — такой же седой, бородатый, матёрый. Возраст в его случае угадывать было бесполезно — ему с равной вероятностью могло быть и шестьдесят, и сто шестьдесят. Глаза в темноте тоже горят звериным огнём, лицо со шрамом на переносице жёсткое, тёмное, будто вырезанное из дерева, клыки влажно поблескивают под верхней губой.

Но во взгляде его я не увидел злобы. Скорее беспокойство и досаду.

Видел я всех троих впервые. Их не было ни на сходке Стаи, ни во время налёта на ячейку «Молота Свободы» у «Хаймовича». Значит, ни с Грачом, ни с Сумароковым они не связаны…

— Кто вы такие?

— А ты кто такой? — зашипел Родион, но затих, поймав неодобрительные взгляды от старших.

— Давайте договоримся сразу. Вопросы буду задавать я. Не будете отвечать — просто откручу бошки всем троим. Мне, мягко говоря, некогда. И вы путаетесь у меня под ногами.

— Так ты не с этими? — младший мотнул головой в сторону монастыря.

— А «эти» — это кто? — насмешливо спросил я.

— Мы сами толком не знаем, — подал голос старший. — Но у них Седой волк. И мы хотим вызволить его.

Вот те раз! Неожиданные союзники?

— Вы сейчас о Демьяне Велесове говорите?

— У него… Много имён, — уклончиво отозвался волк со шрамом на переносице, не сводя с меня внимательного взгляда. — Я знавал его ещё как Седого Волка. Главу Старой Стаи.

— И зачем он вам?

— Недавно по Стае прокатился слух, что Седой Волк жив. Многих это испугало. Некоторых — обрадовало. Например, меня. У меня давний долг перед ним. И я был бы рад снова встать с ним плечом к плечу. Мне не по душе то, во что превратил Стаю Сумрак.

— Сумрак мёртв.

— Неужто? — нахмурился он. — Да, от него уже несколько дней нет никаких вестей, как и от его ближайшей свиты. Говорят всякое. Будто бы они угодили в ловушку к Голубям…

— И это тоже. Но убил его я. Меня зовут Богдан Василевский, и я… Друг Демьяна. И тоже пришёл сюда, чтобы освободить его. Выходит, мы на одной стороне?

Я обвёл взглядом всех троих, переключившись в Боевую Форму, чтобы лучше видеть.

Вампиры по-прежнему смотрели на меня недоверчиво, но заметно успокоились.

— Итак, повторю вопрос. Кто вы?

— Меня зовут Ахмад, — чуть помедлив, отозвался старший и повёл плечами, пробуя на прочность свои путы. Когда я сбросил Аспект Яг-Морта, ожившие корни замерли, но обратно в землю не спрятались, по-прежнему опутывая вампиров. — Это — мой брат Тигран. А это — мой названый сын, Родион.

— Как вы нашли это место? И откуда знаете, что Демьян там?

— Мы следили за домом. Видели, как его и какую-то девчонку увезли. Хотели отбить сразу, но похитителей было слишком много, и… Они были сильнее нас.

— А дальше?

— Следили за ними весь день. Их несколько раз перевозили по городу, будто специально следы запутывали. Но потом повезли сюда, в лес. На машине. Мы шли по следам пешком, но потом пришлось уйти от дороги — там выставлены часовые.

— Вас не заметили?

Ахмад лишь усмехнулся.

— Волка в лесу можно заметить, только если он сам этого захочет. А часовые — обычное мясо. Трогать мы их не стали, чтобы не спугнуть.

— Разумно. А машина, на которой увезли пленников, не возвращалась?

Нет. Вон она, там, у развалин стоит.

Ахмад мотнул головой в сторону монастыря, и я машинально проследил за его взглядом. У подножия холма и правда были издалека видны конусы света от автомобильных фар.

— Что ещё вам известно?

— Да почти ничего. Сопровождающих — полдюжины. В основном мясо. Но среди них, кажется, и парочка нефов. Один лысый такой, в длинном плаще на меху. Стёклышко у него ещё в глазу круглое.

— Фома… — задумчиво кивнул я.

— Может, отпустишь нас, наконец? — впервые подал голос Тигран.

Говорил он с заметным кавказским акцентом, и в отличие от старшего брата, всё ещё смотрел на меня с нескрываемой злостью, и то и дело шевелил широченными плечищами, пробуя на прочность древесные путы. Голова его казалась непропорционально большой из-за буйной гривы волос, переходящей в густую бороду без усов, но с такими бакенбардами, что и Путилин бы позавидовал.

— Отпущу. Если поможете.

Ахмад ответил не сразу, но вроде бы искренне.

— Похоже, мы на одной стороне. И я тебя вспомнил. Ты тоже был там, в доме Демьяна. Но уехал на большой богатой машине перед тем, как его увезли.

— Вообще-то это мой дом, — поправил я его. — Демьян работает на меня. А та девушка — она… Очень дорога нам. Это его дочь.

— Тогда мы поможем.

Я ненадолго переключился на Аспект Яг-Морта, и древесные клетки на вампирах разомкнулись. Все трое поспешно выскочили из них, отряхиваясь и скалясь совсем по-волчьи.

— Только нельзя лезть туда всем вместе, — предупредил я. — Малейшая оплошность — и пленники могут пострадать.

— И что тогда делать? — глухо проворчал Тигран, сжимая кулачищи.

— Меня там ждут. Одного. Но если вы прикроете меня и потом появитесь в нужный момент — то мы можно устроить мерзавцам сюрприз. Главное — подберитесь незаметно…

— И часовых надо снять, — вмешался Родион. — Во-он там, на стене, засел один. И ещё один — дальше, на той башне у обрыва.

Я попробовал разглядеть хоть что-то там, куда указал молодой вампир, но без толку. Впрочем, и у Ахмада с Тиграном это, похоже, не получилось.

— Да нет там никого! — буркнул косматый. — Померещилось, может?

— Ничего не померещилось! Сейчас просто ветер чуток сменился. А до этого я чуял их запах.

Мы все вместе придвинулись на десяток шагов ближе к кромке леса, вглядываясь в темноту. Мне удалось хорошо разглядеть машину — приземистый грузовик с железной будкой. И двоих людей в кабине. Впрочем, они и не прятались. Даже наоборот — будто специально не закрывали заслонки на эмберитовых фарах, чтобы машину было видно издалека.

Места, которые обозначил мальчишка, находились в отдалении от машины. Стена — метрах в тридцати-сорока, башня — и того дальше. Но это самые высокие точки на холме, оттуда отлично просматривается вся округа.

И простреливается.

— Если Родька учуял — то дело верное, — сказал Ахмад. — Нюх у него острый.

Я скосил глаза в сторону, встретившись взглядом с Албыс, которая зависла в воздухе в нескольких шагах от меня. Коротко кивнул, и она тут же ринулась к холму. До башни не долетела — так далеко от меня она улетать не могла. Но стену успела проверить. Вернувшись, зашипела, вытаращив глаза.

— Там залег охотник! У него ружьё. И странные очки. А ещё я почуяла синь-камень.

Снайпер. И на башне наверняка ещё один. А пули с синь-камнем — это, наверное, очень больно. Особенно если в голову. Я не Романов, я такое вряд ли переживу. Хотя, предупреждён — значит, вооружён. Прикрою голову щитом из эдры, волью в него побольше энергии…

— Я зайду со стороны дороги. А вы — сделайте крюк и попытайтесь подобраться к тем двоим со спины. И убрать их. Только без шума.

Ахмад молча кивнул, и все трое буквально растворились в зарослях. Через несколько секунд, даже прислушиваясь и всматриваясь, я не смог засечь ничего, кроме редких проблесков эдры между деревьями.

Сам я двинулся в другую сторону, пока не вышел на дорогу. В сторону машины шагал, не таясь, но двое мордоворотов в кабине и в ус не дули до тех пор, пока я не постучал в боковое стекло. Они были слишком заняты партией в карты и, похоже, я застал их врасплох. Будь я настроен более кровожадно, то ничего не мешало бы мне подкрасться незаметно и расправиться с ними в считанные мгновения. Один мощный заряд сжатой эдры прямо через окно — и обоих размазало бы по кабине.

Меня остановило то, что я узнал одного из них. Коротко, почти налысо стриженный, с залихватски подкрученными усами и сложной татуировкой на груди, переходящей на шею.

Дымов.

Тренер меня тоже узнал, и удивление на его лице сменилось странным мрачным выражением, в котором отчётливо читалась досада и стыд. Как у человека, который вынужден делать то, что ему не по душе.

— А, Богдан… Фома говорил, что ты придёшь. Правда, мы не ожидали тебя так рано…

Второй тип — в нём я узнал одного из бойцов Колизеума — таращился на меня, зачем-то подняв обе руки ладонями от себя, хотя никакого оружия я на него не наводил. Я в этот раз даже фамильный револьвер с собой не брал. Мне он уже ни к чему. Я и сам — оружие. Если разозлюсь — то и массового поражения.

— Ну, и какие на мой счёт инструкции?

— Встретить. И подать сигнал.

Надо отдать Кудеярову должное. Он специально выбрал на эту роль именно Дымова, рассчитывая, что к нему я испытываю некоторую симпатию, и потому вряд ли убью с ходу.

— Что ж… — горько усмехнулся я. — Так чего же ты ждёшь? Подавай свой сигнал.

— Слушай… — тихо, почти шёпотом отозвался Дымов. — Я не знаю, что вы там не поделили с Фомой, но… Тут сейчас куча моих ребят, и… Я прошу тебя…

Слова эти давались ему с трудом — видно было, как он борется с собственной гордостью.

— Если будут держаться в стороне — останутся живы, — перебил я его. — Я пришёл за Демьяном. И за девушкой. Они ведь здесь?

— Да. Привезли совсем недавно. Разместили внизу, в клетках рядом с остальными.

— С кем остальными?

— Эм… Мы же тут обустраиваем арену для следующего «Колизеума». Там, под холмом, большие подземелья. И для арены места хватит, и для клеток, чтобы содержать… Бойцов.

— Чудовищ, хочешь сказать? — на этот раз моя усмешка вышла весьма недоброй, и Дымов нахмурился.

— Слушай, я лишь делаю свою работу. Как и мои ребята. Они здесь совсем не при чём. Я сам охренел, когда увидел, что сюда привезли Велесова с дочкой. Я понятия не имею, что происходит.

— А сам Фома здесь?

— Да. И с ним какие-то мордовороты, помимо его обычных подручных. Так что ты это… Будь осторожен.

— Как трогательно, — саркастично отозвался я. — Спасибо за заботу. Но лучше расскажи, как мне незаметно пробраться вниз.

— Никак. Главный вход вон там, через старый колодец. Ещё один — возле обрыва, под развалинами колокольни. Оба закрываются сдвигающимися плитами, и они сейчас заблокированы изнутри. И ещё… Фома сказал предупредить — если ты попробуешь прорваться силой… Девочку убьют первой.

Я втянул ноздрями воздух, постаравшись успокоиться. Луна как раз выглянула из-за туч, и я окинул взглядом мрачные безжизненные развалины на холме. Было так тихо, что не верилось, что где-то там, под слоем земли, сейчас находятся, наверное, десятки живых существ.

Тех точек, на которых засели снайперы, отсюда я не видел — я специально стоял так, чтобы меня загораживала от них машина. С тех пор, как мы с моими новыми знакомыми разделились, прошло уже несколько минут. Достаточно ли это для вампиров, чтобы они добрались до засевших в засаде стрелков? Кто знает. Но тянуть время и дальше тоже не хотелось. То, что Рада и Демьян где-то здесь, совсем рядом, в каких-то вонючих клетках для животных, будоражило меня. Хотелось вытащить их как можно быстрее.

— Подавайте сигнал, Виктор Евгеньевич, — процедил я. — А потом… Лучше не попадайтесь под руку.

Клаксон грузовика протяжно завыл. Трижды. Звук, и сам по себе громкий и резкий, в ночном лесу разнёсся по всей округе, как сирена, спугнув с деревьев каких-то ночных птиц — те, хлопая крыльями, скрылись в темноте.

Впрочем, это была единственная реакция. Холм по-прежнему был безжизненным и тихим. Ещё и луна, как назло, скрылась за тучами, и за пределами освещённого автомобильными фарами пятна всё снова погрузилось во мрак.

— И что дальше? — спросил я у Дымова.

Тот пожал плечами.

— Видно, нужно немного подождать. Говорю же — никто не думал, что ты явишься так быстро…

Пару тягостных минут ожидания — и в тишине вдруг раздался скрежет сдвигаемых каменных плит. Где-то выше по склону холма, среди развалин. Потом огрызки сырых кирпичных стен вдруг озарились пляшущими пятнами света от эмберитовых фонарей со свежими кристаллами солнечника. Ещё немного — и на открытой площадке среди руин образовался ярко освещённый островок, в котором издалека было видно добрую дюжину здоровенных амбалов. Все были вооружены, и оружия не прятали. Револьверы, короткие обрезы, у одного — и вовсе какая-то массивная дура со стволом толщиною с полено, со свисающей сбоку патронной лентой. Похоже на пулемёт типа «Максима», только без лафета и защитного щитка.

Среди них я сразу разглядел Фому — в неизменном длинном кожаном пальто с пышным меховым воротником, но с непокрытой головой. Светлая лысина в свете фонарей поблескивала, как каска.

Этот был безоружен, и, несмотря на достаточно мощное телосложение, среди остальных бойцов казался щуплым. Широко расставив ноги и заложив руки за спину, он смотрел снизу вверх в мою сторону. Хотя не факт, что видел меня — огни фонарей только слепили, ещё больше сгущая темноту за пределами освещенной площадки. Правда, для снайперов, наоборот, было удобно — всё, как на ладони.

Я на несколько мгновений переключился на Аспект Яг-Морта, глубоко вдохнул, прислушиваясь к лесу. Хотя, пожалуй, «прислушиваясь» — не совсем подходящее слово, как и обозначения, связанные с другими привычными органами чувств. Я будто бы объял весь холм разом, почуяв обширные пустоты под землёй, и шелестящую тайгу вокруг развалин монастыря, и замерших в ожидании меня бандитов. Явственно ощутил, как снова заскрежетали каменные плиты, закрывая вход под землю.

Почуял я и обоих стрелков за пределами освещённого круга. И к обоим из них уже подбирались неслышные, как тени, фигуры вампиров. А ещё —

— Ну же! — хрипло, как ворона, каркнул Фома. — Раз уж тебе хватило безрассудства явиться сюда — то поднимайся. Есть разговор.

— Да неужели? — не удержался я от саркастичного выкрика. — Сомневаюсь, что у тебя есть, что мне предложить.

— Просто выслушай. Уверен, я смогу тебя удивить.

Глава 14

Нас с Фомой разделяло метров пятнадцать по прямой, но это расстояние я преодолевал так, будто шагал по грудь в воде. И дело не в том, что приходилось подниматься по довольно крутому склону. И даже не в том, что, когда идёшь навстречу целой банде вооруженных людей, — поневоле занервничаешь. Как раз страха я не ощущал, что было, в общем-то, странно, учитывая обстоятельства. Но я в целом всё реже испытывал это чувство, оно будто бы начало атрофироваться.

Если меня сейчас и можно было испугать — то не напрямую, а через тех, кто мне дорог. Меня не очень-то беспокоило, что я сейчас могу словить пулю, а то и несколько. А вот от одной мысли, что кто-то может причинить вред Раде, внутри всё сжималось так, словно земля из-под ног ушла.

Но была другая причина, из-за которой я невольно замедлял шаг. Сомнения. Я не знал, как поступить с Фомой. Стоит ли вообще выслушать, что он скажет, или с ходу вырезать всю его шайку? Честно говоря, меня не очень-то интересовало его предложение. Единственное, чего мне сейчас хотелось — это вытащить Раду с Демьяном, и чтобы все оставили нас в покое.

Однако до этого ещё далеко. И заложники пока остаются сдерживающим фактором против любых резких движений.

Я вышел в ярко освещённый круг, щуря глаза — в Боевой Форме мне гораздо комфортнее было в полутьме. На полпути послал вперёд Албыс, чтобы та отыскала заложников. Ведьма нырнула под землю, и потянулись минуты томительного ожидания.

Фома заметно нервничал, но видно это стало только сейчас, вблизи. Я разглядел медленно ползущие по его виску капли пота — а между тем холодало с каждой минутой, и жухлая трава под ногами уже серебрилась от инея.

— Ну, подходи, подходи, не робей! — подбодрил он меня с натужным весельем. — Поверь мне, если бы мы с моими удальцами хотели тебя убить — то уж точно не торчали бы тут, как болваны. Подкараулили бы так, что ты бы и не прочухал.

— Да неужели?

— А ты не сомневайся. У моих ребят большой опыт охоты на подобную дичь. Нефы ведь только кажутся такими могущественными. Ну как же — у каждого свои фокусы! Один булыжники может кулаками дробить, другой по потолку ползать, третий огнём из задницы пышет…

Он хихикнул, но смех получился нервным, а окружавшие его амбалы и бровью не повели — таращились на меня, кажется, даже не мигая. Странное дело, но это меня начало даже немного успокаивать. Я один против доброй дюжины. Но, похоже, они меня боятся куда больше, чем я их.

— Но сколь бы сильными не были нефы — по сути-то своей они всего лишь люди, — продолжал разглагольствовать Фома. — А слабое место у любого человека найдётся. Да чего уж там — мы все состоим из слабостей.

— Надеетесь, что отыскали мою?

Он натянуто улыбнулся одними губами.

— Ты, конечно, редкий экземпляр, спору нет. Поэтому я бы предпочёл даже не проверять, каким фокусам ты уже успел научиться. Я ведь правда хочу решить дело полюбовно. Как говорят — худой мир лучше доброй драки.

— Вот тут я бы поспорил. Иногда хорошая драка — это как раз то, что нужно.

— Знал, что ты так скажешь. Как раз в твоём духе. Я, честно говоря, думал, что когда вы окажетесь с Вяземским в одной машине — то кто-то из вас грохнет второго. Ты — молодой, горячий. Сергей Александрович тоже норовом крут…

— Ну уж извините, что разочаровал. Правда, удивлён, что вы в курсе таких щепетильных дел. Не думал, что губернатор будет делиться с таким, как вы, такой информацией.

— Так это ведь я же и навёл его на тебя. И рассказал о твоём Даре.

— Хм… А откуда узнали?

— От Голубей. Мы давно сотрудничаем с Багровым, он поставляет мне материал для арены. И он рассказал о вашей стычке с упырями. Той, что прямо здесь была, вон у того обрыва. Один из упырей выжил. Некто Сумрак.

— Да ладно! — я скрежетнул зубами от досады.

— Ну, в итоге он всё же сдох. У него рана была на полпуза, и без вампирской регенерации он не выкарабкался. Но кое-что успел рассказать.

Я вздохнул, окидывая взглядом подручных Кудеярова. Те ловили каждое наше слово, и были напряжены, как натянутые струны. Пальцы у всех на спусковых крючках, оружейные дула уставились на меня чёрными немигающими зрачками. Не очень-то приятное ощущение, невольно заставившее влить ещё больше эдры в щитки Укрепления. Сколько выстрелов оно сдержит? И сколько времени мне понадобится, чтобы разделаться со всеми стрелками? Они, как назло, ещё рассредоточились широким полукругом, на расстоянии друг от друга.

Одно радует — снайперов мои новые приятели-вампиры уже сняли, а у тех головорезов, что передо мной, патроны обычные, синь-камень на таком расстоянии я бы учуял. А значит, у Фомы нет важного козыря в рукаве, но он об этом не знает…

Призрак рыжей ведьмы вдруг вынырнул за спиной Фомы.

— Они там, — кивнула она. — Живы. Заперты в клетке.

От сердца немного отлегло. Ну, по крайней мере, я не зря сюда явился. Они уже совсем рядом, и на пути к ним стоит только эта шайка бандитов. Фома, похоже, поймал мой взгляд, потому что нахмурился и едва сдержался от того, чтобы оглянуться.

— А чья была гениальная идея взять Раду в заложники? — недобро усмехнувшись, спросил я. — Тоже ваша?

— Ну почему сразу заложники? Она просто моя гостья. Я пока придерживаю её у себя, в безопасном месте. Так и мне спокойнее, и Вяземский до нее не доберётся. И не важно, кто из вас остался бы в живых — при любом раскладе я был бы прикрыт.

— Однако живы мы оба.

— Да, это несколько… Усложняет дело. Выходит, я плохо знаю Вяземского.

— Но решили пойти против него? Я думал, вы работаете на него…

— Видит бог — я пытался. Несколько лет жилы рвал, пытаясь выслужиться у этого высокомерного ублюдка… — процедил Фома раздражённо, и я вдруг понял, что он не врёт — настолько искренней была зазвеневшая в его голосе скрытая ненависть. — Веришь, нет — даже мечтал, что он со временем выдаст свою Лизавету за моего балбеса Пашку. Мне самому-то дворянского титула не видать, но вот сына хотелось вывести в люди…

Ну и ну! Чего этот бывший каторжник о себе возомнил? Породниться с нефилимом, да ещё одним из самых могущественных в империи? Рылом не вышел. Представляю, если хотя бы слухи о его планах дошли бы до самого Вяземского! В лучшем случае на смех поднял был. В худшем — оскорбился. И тогда…

В памяти всплыл мерзкий звук ломающихся от чудовищного давления костей, и меня передёрнуло.

— И что же пошло не так? — спросил я с сарказмом.

— Да так… — уклончиво протянул Фома, вынимая запотевший монокль. Принялся неторопливо протирать его платком, но пальцы при этом заметно дрожали. И вряд ли от холода. — Узнал кое-что. После чего стало ясно, что всё без толку.

Он вдруг расхохотался, оскалившись, будто от боли.

— Знаешь, что самое смешное? Он ведь за тебя Лизавету собирался выдать. Не сразу, конечно. Через пару лет, когда точно убедился бы, что тебе можно доверять.

Я недоверчиво усмехнулся.

— Да вы шутить изволите, Фома Ильич? Зачем я ему сдался-то? Из меня так себе зять.

— Угу. Зять, нехрен взять… А зачем ты ему вообще нужен-то, ты не задумывался? Под опеку тебя взял, деньгами задаривать начал, на приёмы приглашать. Ты-то сам — никто. Но за тобой фамилия. И родовая усадьба. Род Василевских, конечно, захирел, а старик Аскольд и вовсе уехал в Демидов и жил отшельником. Но старые заслуги не забываются, особенно у нефов. А у тебя к тому же тоже целительский Дар прорезался. Фамильный, так сказать…

— Не пойму, куда вы клоните.

— Ты историю своего рода, видно, плохо знаешь. Василевские — легендарные целители. Самим императорам служили. Поговаривают, что нынешний государь к твоему отцу, Аскольду, тоже обращался. Правда, тот помочь не смог. Но может, молодое поколение справилось бы? Тогда Вяземский оказал бы Романову огромную услугу — что нашёл тебя, спас, выпестовал…

— Не думал, что Романову нужны целители. Он же вроде как… Несокрушимый, или как там его величают.

— Ну… Слухи кое-какие давно ходят. У нефилимов и хвори свои, особенные. Вот и у нашего владыки тоже.

— Да уж… Занимательная история, Фома Ильич. Прямо шекспировские страсти. Тайны, интриги, предательства. Но чего вы от меня-то теперь хотите?

— Я тебе обо всём этом толкую, чтобы показать — мне бы совсем не хотелось тебя убивать. Если мы объединимся — то губернатор нам и вовсе не нужен. Откровенно говоря, он не даёт мне развернуться, как следует. Надоело уже бегать за ним, как шавка. А вот вместе мы с тобой могли бы его сковырнуть. На самом деле, он и так уже шатается, нужно только немного подтолкнуть. И кое-кто был бы нам за это очень благодарен.

— Например, Демидов? — почти наугад брякнул я, но Фома удивлённо приподнял бровь.

— Ну вот, соображаешь же кое-что! Никита Демидыч — тот ещё алчный старый хрыч. Но верных людей он одаривает достойно. Поверь, в накладе не останемся.

Тон его сделался вкрадчивым, убедительным. Мы говорили уже достаточно долго, и общая напряженность постепенно спала. Даже головорезы, окружавшие нас, немного расслабились. Оружие не убрали совсем, но стволы уже смотрели не на меня, а чуть вниз.

У меня же вся эта болтовня об очередных интригах — кто кого подсидел, кто кого подкупил, кто кого подставил вызывала лишь брезгливость и скуку. Тем более в исполнении Кудеярова. Забавно, но при нашем знакомстве он мне показался очень опасным и хитрым типом, подгребающим под себя чуть ли не весь криминальный мир Томска. Но сейчас я видел перед собой обычного урку с обычным для урки мировоззрением и замашками. Необычным у него был разве что Дар — я всё ещё не мог расшифровать его Аспект, тонкое тело его клубилось, как пелена серого дыма, заволакивая весь силуэт.

Впрочем, наверное, всё дело во мне. Я очень изменился за это время. И дело даже не в том, что многократно усилил свой Дар. После того, что мы пережили в Самуси, сложно относиться к жизни, как раньше.

Там, в тайге, растёт и крепнет угроза, которая может поглотить весь этот мир, уничтожить человечество. Совершенно чуждая, безжалостная, неумолимая сила. И чем же занимаются люди? Мелочной грызнёй между собой.

Ох, как же я понимаю Путилина…

— Может быть, — вздохнул я. — Но есть одна проблема, Фома.

— И какая же?

— Ты же обещал меня удивить. Не получилось.

Одним мысленным усилием я вдохнул эдру, вытягивая её из кристаллов солнечника в многочисленных фонарях, расставленных вокруг. За мгновение до того, как ярко освещенная площадка вдруг погрузилась во мрак, я успел разглядеть, как в глазах Фомы промелькнуло удивление, сменившееся ужасом.

Я прыгнул, но не вперёд, на Фому, а перекатом влево, чтобы сбить с толку его подручных и выскочить из фокуса огня. Получилось даже удачнее, чем я ожидал — я рванул с места слишком быстро, и бандиты не успели среагировать. Выстрелы загрохотали нестройно и немного запоздало. Первый залп вообще практически ушёл в молоко, меня зацепило лишь конусами зарядов дроби, но это даже не сбило с меня щита Укрепления.

Стрелки стояли этакой подковой, почти окружая нас с Фомой, только Фома был ближе к выпуклой её части, а я — к разомкнутой. Прыгнув в сторону, я проскочил между стрелками, попутно успев рубануть одного из них призрачными когтями. Сам удар вышел неряшливым, смазанным, но в горячке я влил в него столько эдры, что когти вымахали под полметра длиной, и прошли сквозь плоть почти без сопротивления. Кровь брызнула настоящим фонтаном — похоже, я зацепил артерию на шее. Отсечённая у самого плеча рука кувыркнулась в воздухе, сам громила зашатался, хрипя и бестолково загребая воздух уцелевшей рукой — будто пытаясь ухватить кого-то.

В темноте всё ещё мерцали слабые пятнышки света на месте фонарей — кристаллы солнечного эмберита отдавали последние крохи заряда. С обострённым Боевой формой зрением, доставшимся в наследство от Аспекта Зверя, я вполне ясно видел фигуры противников, хоть они и казались плоскими, одноцветными, будто вырезанными из картона.

А вот бандиты к темноте оказались не готовы. Они упустили меня из виду, и палили теперь в белый свет, как в копеечку — во все стороны, кажется, нисколько не заботясь о том, что могут зацепить кого-то из своих. Впрочем, этих «своих» с каждой секундой становилось всё меньше — я нёсся по широкой дуге, сметая всех на своём пути. Это было не сложнее, чем раскидать шайку пятиклассников.

Боже, на что Фома вообще рассчитывал, выставляя против меня горстку обычных смертных? Или так понадеялся на снайперов с пулями из синь-камня?

В дело вдруг вступил детина с пулемётом — его адская машина загрохотала так, что уши заложило. Вспышки выстрелов были такие яркие, что выхватывали из темноты силуэт стрелка и его перекошенное от страха и ярости лицо, быстро пожираемая патронная лента раскачивалась, матово поблёскивая острыми оголовками пуль. Сами пули летели широким веером — пулемётчик лупил от бедра, едва удерживая свою бандуру обеими руками, и разворачивал корпус то в одну, то другую сторону.

Мне волей-неволей пришлось падать, вжимаясь в землю — одиночный выстрел из такого калибра я, может, и сдержал бы, но такую очередь… Приподнявшись, швырнул в пулемётчика заряд эдры, спрессованный в плоский диск. Сработал он, как лезвие гильотины — перерубил левую ногу пониже колена, и бандит рухнул. Несколько пуль ударило прямо рядом со мной, взбивая фонтанчики земли.

— Назад! Назад, идиоты! — завопил Фома. — Отступаем!

Где-то за огрызком стены заскрежетала по камням сдвигающаяся плита. Уцелевшие бандиты, отстреливаясь, пятились к ней, Фома держался за их спинами. Я рванул вперёд, не обращая внимания на выстрелы. Словил несколько пистолетных пуль, но остановленные щитом из эдры, они не пробили даже пальто. Один из телохранителей Кудеярова бросился мне наперерез и ухнул в живот из обреза. Но и это задержало меня лишь на мгновение — я снёс его в сторону одним ударом и оказался в двух шагах от Фомы. Тот успел лишь вскинуть перед собой руки, защищаясь, аура его вспыхнула ярким маревом. Я саданул, что есть силы, влив в удар столько эдры, что хватило бы прошибить кирпичную стену.

От боли перед глазами полыхнула алая вспышка, быстро сменившаяся полнейшей темнотой. Кажется, на какое-то время я потерял сознание, но явно ненадолго — боль снова вырвала меня из небытия, скручивая в бараний рог спазмами. Я вдруг обнаружил себя валяющимся на земле, с висящей плетью правой рукой, хрипящим в неудачных попытках вдохнуть. В грудь, особенно с правой стороны, будто вколотили дюжину раскалённых гвоздей. Похоже, рёбра сломаны, и обломки впились острыми краями в плоть. А с рукой и того хуже…

Твою мать! Да чем это он меня⁈

— Вставай!

Всплывшее надо мной бледное лицо Албыс было похоже на воплотившийся кошмар — сквозь человеческий облик ведьмы то и дело проглядывала чудовищная морда с совиными глазами и полной острых зубов пастью.

Переключившись на Аспект Исцеления, я прогнал волны эдры по туловищу, заорав от нового приступа боли, когда сломанные рёбра и кости в руке пришли в движение, соединяясь и занимая правильное положение. Но рука всё ещё не слушалась — онемела так, что болталась бесполезным отростком, будто набитый песком рукав, все внутренности горели огнём. Да и в целом ощущения были такие, будто меня грузовик переехал. Не был бы я в момент удара в Боевой форме — скорее всего, умер бы на месте. Но даже так Укрепление лишь смягчило его, и мне здорово досталось. Исцеление работало, буквально на глазах вправляя кости и заживляя раны, но слишком медленно.

Я кое-как поднялся, с трудом фокусируя взгляд, снова перекинулся в Боевую форму. Ого! Да меня, похоже, отшвырнуло на несколько метров, и я прокатился вниз по склону…

— Вон он!

Выглянувший из-за обломка стены бандит вскинул руку с пистолетом. Почти одновременно с тем, как он выстрелил, я швырнул в него сгусток эдры. Невидимый энергетический заряд ухнул в край преграды пушечным ядром, осколки кирпича брызнули во все стороны. Бандита отшвырнуло назад, как кеглю.

Но выстрелить он всё же успел, и даже попал — пуля ударилась мне в левое плечо, но это был комариный укус по сравнению с болью в остальном теле.

— Назад! — голос Фомы прозвучал глухо, отдаленно, будто из какого-то колодца.

Они уходят обратно под землю!

Я, рыча от боли и ярости, рванул вверх по склону. В идеале бы мне отлежаться где-нибудь хотя бы пару минут, сосредоточившись на исцелении. Но времени на это не было. Кое-как оклемавшись, я переключился снова в Боевую Форму. Регенерация в ней ускоренная, так что хватит пока и этого…

В моём воображении я уже в считанные мгновения настиг Фому снова и на этот раз уже точно прихлопнул, как муху. Но в реальности тело едва слушалось, так что я ковылял, шатаясь, как пьяный. До меня, наконец, дошло, что случилось. Похоже, что Фома не ударил меня, а каким-то образом отразил мой же удар обратно. Так вот что у него за Дар…

Ориентируясь по звукам, я кое-как отыскал вход в подземелье. Он располагался между двумя параллельными огрызками стен, отстоящими друг от друга метра на два с половиной, и полностью закрывался горизонтальной каменной плитой, приводимой в движение скрытым под землёй механизмом. Похожими плитами, наполовину занесёнными землей, была вымощена вся эта часть двора монастыря, и в закрытом состоянии она мало чем выделялась среди остальных.

Фома с остатками телохранителей уже скрылся внизу, а плита уже почти заняла крайнее положение — я разглядел быстро сужающийся проём едва ли в полметра шириной. Проскочить в него я не успевал, только упереться ногой в край плиты, пытаясь замедлить её движение. Но это было всё равно, что пытаться голыми руками остановить грузовик. Если бы я не был ранен, и удалось удачно упереться во что-то — может, и удалось застопорить на время механизм. Но что теперь гадать-то — если бы, да кабы…

Я едва успел отдернуть ногу, чтобы её не защемило плитой, и зарычал в голос от досады, боли и отчаяния. Впрочем, почти сразу же эта горькая волна схлынула, уступив клокочущей, разъедающей изнутри ярости, которую я с трудом, но обуздал. Помогло то, что, пользуясь затишьем, я снова переключился на Исцеление и сосредоточился на восстановлении подвижности правой руки. Это было не таким простым делом даже с моей нынешней мощью Дара — кости я худо-бедно срастил, собрав, как мозаику, но пока с трудом мог пошевелить даже пальцами.

Ну что ж, Фома, раунд за тобой. Всё-таки у тебя нашлось, чем удивить. Но теперь — моя очередь!

Глава 15

— Ты что, упустил их⁈

Раздавшийся за спиной голос застал врасплох, и я едва не подпрыгнул от неожиданности. Фу ты! Забыл совсем про эту троицу…

Вампиры стояли всего в нескольких шагах от меня — сгорбившиеся, насторожённые, с поблёскивающими в темноте жёлтыми глазищами. Их появление вызвало только раздражение — словно не хотелось лишних свидетелей своей неудачи, пусть и временной.

— Да ты наблюдателен, Ахмад! — саркастично проворчал я. — Лучше помогите сдвинуть эту долбаную плиту…

Сам я продолжал разминать пострадавшую руку. Пальцы худо-бедно двигались, но локоть при сгибании отзывался вспышками резкой боли. Я вливал в конечность одну волну целительной энергии за другой, укрепляя сросшиеся кости, восстанавливая мышцы и сухожилия. Процесс шёл быстро, но всё же для того, чтобы полностью восстановиться, мне нужно было ещё кое-что, помимо магии. Время. А сейчас это для меня непозволительная роскошь.

Сдернув с шеи шарф, я соорудил перевязь и уложил в неё руку в полусогнутом положении. Стало полегче. Вливать больше эдры уже не было смысла — теперь надо хоть ненадолго оставить руку в покое, разогнанная регенерация сделает своё дело.

Бегло осмотрел окрестности, прикидывая, как можно проникнуть в подземелье. Если верить Дымову, выхода всего два, и оба перекрываются такими вот плитами. При этом использовать ядро Яг-Морта, как в тот раз рядом со сгоревшим трактиром, у меня не выйдет — нет подходящих деревьев поблизости. Да и хотелось бы решить эту проблему как-то побыстрее…

Вампиры тем временем обследовали окрестности входа в подземелье. Ахмад вынырнул из какой-то ниши в стене, с грохотом волоча за собой длинные ржавые цепи.

— Смотрите, что нашёл! А в плите с дальней стороны скобы вбиты.

Похоже, запасной вариант — чтобы можно было сдвинуть плиту снаружи, если механизм сломается. Правда, если её заблокировали изнутри, то хрен мы сейчас её сдёрнем. Но пока других идей всё равно нет. Надо пробовать.

Мы отыскали все цепи, вытянули их наружу, закрепили на плите. Их оказалось как раз четыре, и заканчивалась каждая большим железным кольцом, за которое удобно было хвататься.

— Навались!

Цепи дружно натянулись, из глоток одновременно вырывался хриплый натужный рык. Плита дёрнулась, поддалась, но сдвинулась едва ли на ширину ладони.

— Стопоры внизу! — я выругался, крепче перехватывая левой рукой кольцо, за которое тянул цепь.

— Поднажмём! — рыкнул Тигран. — Рывками!

То чуть ослабляемые, то вновь натягиваемые цепи звенели, с них сыпалась ржавая труха, сама плита дергалась, даже немного приподнимаясь, но толку от этого было мало. Силёнок у нас было в разы больше, чем у обычных людей, но этого всё равно было недостаточно.

Свет фар вдруг вырвал из темноты наши фигуры, длинные размытые тени заметались по развалинам. Я бросил цепь и оглянулся, прикрывая глаза от слепящего света.

За рулём грузовика был Дымов. Он подъехал от подножия холма, но не напрямик, а сделав изрядный крюк — видимо, с той стороны уже была накатана дорога.

— Цепляйте сзади!

Полноценного фаркопа у грузовика не оказалось, но позади на железной балке было два подходящих выступа, за которые мы прицепили цепи. Сами, впрочем, тоже не отходили, и когда машина начала газовать, буксуя ведущими колёсами по грязным плитам, тоже подключились — кто-то тянул за цепи, кто-то толкал машину, уперевшись в задний борт фургона. Мотор натужно ревел, вампиры рычали, Дымов что-то орал вперемешку с ругательствами…

— Враскачку, враскачку давай!

Сдёрнуть плиту удалось где-то через минуту, но вся эта возня показалась мне вечностью. Я первым бросился в образовавшийся проход — узкий, в который едва удалось протиснуться.

— Где они⁈ — выдохнул я, скатившись вниз по неровным выщербленным ступеням и оказавшись в длинном тоннеле с полукруглым сводчатым потолком.

Албыс вынырнула откуда-то из-под земли, размываясь в воздухе от быстрого движения, метнулась вперёд, дальше по коридору, и зависла возле одного из боковых проходов.

— Сюда! Там большая пещера. Справа от лестницы — закоулок, и решётка в конце. Но поторопись! Они в опасности!

— А Фома? — прорычал я на бегу.

— Пока не вижу его. Он с подручными куда-то сбежал. Но перед этим — открыл все клетки!

Будто нарочно в подтверждение её слов по подземелью прокатился нечеловеческий визг — протяжный, вибрирующий, отражающийся от сырых сводов гулким эхом. У меня в груди всё похолодело. От страха — но не за себя, а за то, что кто-то из зверинца Колизеума доберётся до Рады с Демьяном раньше меня.

— Найди Фому! — рявкнул я. — Он не должен уйти!

Албыс тут же скрылась, нырнув куда-то сквозь стену. Бегущий позади меня Ахмад с братьями принял эту фразу на свой счёт.

— Мы здесь не за этим! Нам нужен Седой Волк!

— Тогда за мной! — буркнул я. Как говорится — нет времени объяснять.

Указанный ведьмой проход заканчивался лестницей, ведущей ещё глубже под землю. Проскочив несколько десятков ступеней, мы неожиданно вынырнули в огромное открытое пространство.

Если туннель, из которого мы пришли, явно был рукотворным и являлся частью заброшенного монастыря, то по нижнему этажу сразу и не скажешь — естественная это пещера, доработанная потом под свои нужды, или, наоборот, настолько древнее подземелье, что следы человеческих рук в нём едва просматриваются.

На что-то подобное я уже натыкался в катакомбах под Томском. Грубо отёсанные колонны, позеленевшие от времени и покрытые бугристыми слоями каких-то отложений, какие-то примитивные скульптуры в нишах, изображающие либо истуканов с жуткими рожами, либо объемистые женские фигуры, явно символизирующими плодородие. С христианством всё это слабо вязалось, да даже и по состоянию пещеры было понятно, что она на сотни лет древнее любого монастыря, который мог стоять на этом месте, даже если бы тот был основан одновременно с самим городом.

Похоже, под холмом, глубже подземелий Знаменского скита, скрывается ещё более древний курган. И люди Фомы, докопавшиеся до него, обустраивали здесь новую базу для Колизеума.

Место, надо сказать, идеально подходило для подобной затеи — это было заметно даже по беглому осмотру. Каверна, в которую мы угодили, была огромных размеров — высота потолка в самой высокой точке достигала, пожалуй, метров пятнадцати. Судя по груде обломков, высящейся в центральной её части и дальше — раньше здесь было как минимум два этажа подземелий, но промежуточные перекрытия обрушились.

Ближняя к нам часть уцелела получше, и теперь нависала над десятиметровой пропастью этаким подковообразным балконом, с которого открывался отличный вид на дно пещеры. Здесь, наверху, Фома явно собирался устроить зрительские трибуны — уже даже начали возводить деревянные ограждения по краю. Справа от нас лежали целые штабеля досок и прочего пиломатериала.

Под арену расчищали место внизу. А клетки с чудовищами располагались под самим балконом, прямо под нашими ногами — отсюда хорошо просматривались те из них, что были по краям «подковы». Разного размера — некоторые были небольшими, переносными, кое-где просто перегородили решеткой ниши в стене.

Сюда успели натащить уже десятки эмберитовых фонарей, но их всё ещё было мало для того, чтобы осветить всю площадь пещеры. Большая её часть, особенно в дальнем от нас краю, тонула во мраке. Впрочем, и остальная часть освещалась хреново — кристаллы были тусклые, красноватые, многие из них были сбиты со своих мест. Световые пятна, выхватывающие из темноты части пейзажа, были похожи на разрозненные куски паззла.

Внизу шла какая-то возня, но с ходу разглядеть что-то было сложно не только из-за плохого освещения, но и из-за облаков поднятой пыли. И в сочетании со звуками, разносимыми эхом, всё это было похоже на разверзнутую пропасть в ад. Рычание, визги, грохот трясущихся железных решёток, звон цепей, вопли боли, топот…

Как там сказала Албыс? «В закоулке справа от лестницы»…

Я огляделся в поисках пути, ведущего вниз, к клеткам, но невнятное нагромождение каменных обломков, строительных лесов, штабелей доско было больше похоже на лабиринт — поди ещё пойми, где тут спуск вниз.

И тут в паре шагов от нас откуда-то снизу на ограждение выскочила расплывчатая тень, обернувшаяся взъерошенной лупоглазой тварью. Мы все невольно отпрянули — не столько от страха, сколько от неожиданности.

Тварь была похожа на внебрачного сына рыси и филина, но с удивительно гибкой, растягивающейся, как резина, пастью. Её пронзительный визг хлестнул по мне, словно плетью, но прежде, чем само чудище успело прыгнуть, я сшиб его вниз одним ударом. А потом, недолго думая, последовал за ней сам, перемахнув через ограждение одним прыжком. Можно было бы подхватить себя, переключившись на Аспект Воздуха, но я предпочёл остаться в Боевой форме, только побольше эдры влил в укрепление тела.

И не прогадал.

Приземлился я жестковато, но под щитом из эдры даже не заметил этого. Зато почти сразу угодил в самую гущу схватки.

В клетках Колизеума, похоже, содержалось не меньше двух десятков разнообразных лесных чудовищ — голодных, озлобленных, измученных взаперти. При этом свобода, которую они обрели, когда открылись засовы на решетках, оказалась весьма условной. Они по-прежнему находились в каменном мешке, выхода из которого не было. Ненавистные мучители, поймавшие их, тоже сбежали. И единственные, на ком можно было выместить накопившуюся злобу — это прежние товарищи по несчастью.

Прямо бочка с крысами-каннибалами, натаскиваемыми на других крыс. А тут ещё и я свалился, как подарочек. Придётся теперь доказывать, что невкусный.

Не успел я выпрямиться и оглядеться, как меня сшибло с ног что-то лохматое и воняющее, как мусорный контейнер. В лицо мне дохнуло тяжёлое кислое дыхание, я успел разглядеть клацнувшие перед самым носом кривые клыки. Долбанул тварь левой рукой, вложив в удар столько эдры, что увесистую тушу подбросило вверх. Хватка её немного ослабла, и я кое-как выскользнул, откатившись в сторону. Пол был неровный, весь усеянный какими-то булыжниками и острыми каменными обломками, так что уровень Укрепления приходилось держать на прежнем уровне, чтобы не пораниться.

Чудовище, впрочем, не собиралось сдаваться, и бросилось на меня снова. Я хлестнул навстречу — наотмашь, не жалея эдры. Попутно зацепил какие-то не то ящики, не то бочки, громоздящиеся позади него, и они разлетелись в щепки. Само чудище прокатилась по полу — всклокоченное нечто, бесформенное, похожее на гору мусора. Испустило протяжный, полный боли хрип, который внезапно подхватили, кажется, все остальные твари, находящиеся в пещере.

Эта жуткая какофония, полившаяся одновременно со всех сторон и повторяемая эхом, напрочь вышибала из реальности. Я словно угодил в какой-то оживший кошмар или горячечный бред. Звуки искажались, наслаивались друг на друга, перед глазами всё дрожало и двоилось, а потом начало ещё и бешено раскручиваться — так, что пол уходил из-под ног, будто я был в стельку пьян.

По мне, похоже, ударили Аспектом Морока — в каком-то очень примитивном, сыром виде. Но переключаться с Боевой Формы, чтобы сбросить этот эффект, было слишком опасно — со всех сторон в мою сторону тянулись когтистые лапы, боковым зрением я ловил бросающиеся в мою сторону тени.

В шаге передо мной вдруг из ниоткуда возникла русалка — голая, худющая, с торчащими из-под сероватой кожи рёбрами и с длинными спутанными волосам, наполовину скрывающими лицо. На второй половине пылал вытаращенный жёлтый глаз — яркий, будто внутри него горел кристалл солнечника.

Наотмашь ударил тварь, но та исчезла и появилась где-то слева, а одновременно с этим сверху на меня свалилась летучая мышь размером с добрую собаку, шелестя мягкими кожистыми крыльями. И тут же рассыпалась в прах, стоило лишь коснуться её.

Я отчаянно завертелся, раздавая удары во все стороны. Воздух гудел, дрожа от всплесков эдры, с треском и грохотом разлетались вокруг обломки всякого скарба, оставленного рабочими, обустраивающими арену. Накатившая ярость была смешана с ужасом и омерзением — словно на меня с потолка вдруг свалился целый ушат пауков размером с ладонь.

Этот всплеск эмоций тоже был наведённым извне, и я понял это почти сразу. Но вот перебороть его, взять себя в руки получилось с огромным трудом, да и то только на пару секунд переключившись на Аспект Морока и отослав назад входящее воздействие.

Отпустило не сразу. Главное — что я хотя бы перестал молотить во все стороны, тратя энергию почём зря. Ни одно из чудовищ я всё равно не зацепил, только за несколько секунд впустую высадил добрую половину Грудного узла. Из-за резкой просадки запаса эдры даже Укрепление ослабло.

Я замер, тяжело дыша и пытаясь сфокусировать взгляд. Сердце колотилось громко, натужно, будто силилось пробить грудную клетку. Вокруг плясал причудливый водоворот теней, вспышек, размытых силуэтов, в котором сложно было отделить реальные объекты от наведенных галлюцинаций. Да что там — даже очертания зала разглядеть.

Я ухнул в какую-то бездну, и за пределами круга диаметром в несколько шагов всё тонуло в хаосе и мраке. Обострённые органы чувств не помогали. Даже, пожалуй, наоборот, играли злую шутку. С ними вся эта психоделика казалась только ярче и объемнее, а от резких оглушающих звуков хотелось зажать уши ладонями, стискивая голову изо всей силы.

Заднюю поверхность бедра вдруг обожгло такой болью, что нога подкосилась. Какой-то мелкий пронырливый засранец — похоже, разновидность шолмоса — рванул меня когтями. Не будь на мне Укрепления, пусть и ослабленного — он наверняка бы рассек мышцу до самой кости. Но и без того порезы оказались глубокими и болезненными.

Боль, как ни странно, пошла даже на пользу — мысли окончательно прояснились, свистопляска пред глазами утихла, и я вынырнул обратно в реальность. Всё равно, что пьяному влепить освежающую пощёчину. Одно досадно — прихлопнуть шолмоса не успел. Гадёныш, не сбавляя скорости, прошмыгнул мимо и скрылся в полутьме.

Зато сверху обрушилось сразу несколько тёмных силуэтов, приземляясь рядом. И, если бы я к этому моменту не пришёл в себя, то наверняка принял бы их за очередных чудовищ. Но это были свои — троица вампиров последовала за мной вниз, правда, с некоторым запозданием.

Мы, не сговариваясь, выстроились кругом, спина к спине, настороженно оглядываясь. Света здесь, на дне пещеры, было мало — фонари горели в основном возле опустевших клеток. Дальняя от клеток часть пещеры тонула во тьме, и оттуда доносились жутковатые звуки — урчание, скрежет когтей, влажный хруст раздираемой плоти. Похоже, чудовища вовсю дербанят чьи-то тела — либо бывших собратьев по несчастью, либо кого-то из подручных Фомы, не успевших сбежать. Но это как раз радовало — чем бы дитя леса не тешилось, лишь бы от нас держалось подальше.

Но вот что делать с остальными….

Возле нас, будто стая волков, кружилась группа приземистых лохматых существ размером с телёнка, с круглыми, как плошки, жёлтыми глазищами. Прямоходящие и почти человекообразные, но с чересчур длинными передними лапищами, почти касающимися земли. И когти на этих лапах явно предназначены не для выкапывания корешков и клубней…

Впрочем, куда больше беспокойства вызывали не когти и клыки, а их ауры — багровые-зеленые, пульсирующие, соединяющиеся между собой длинными тягучими отростками, будто вся эта стая была единым целым. Конкретные Аспекты было сложно расшифровать с ходу, но явно не похоже на обычный для таких тварей Дар Зверя.

Может, и по мозгам мне долбанул кто-то из них? Нет, вряд ли. Это больше похоже на удар исподтишка, а те, кто наносит такие, обычно держатся в тени…

Стоило подумать об этом — как нашёлся и след. Тонкий витиеватый шлейф эдры, тянущийся ко мне издалека и уходящий в темный угол наверху, под нависающим над нами выступом. Там, будто огромная паучиха, засела уже знакомая русалка, зыркая на меня светящими зенками. Когда я оборвал тянущийся ко мне шлейф её Дара, она это почувствовала. И зашипела, скаля на меня тонкие и острые, как иглы, зубы.

— Пошла. Вон! — процедил я свозь зубы.

Вряд ли она меня услышала на таком расстоянии, но кажется, мой посыл был ясен и без слов. Тварь торопливо отползла подальше прямо по потолку и скрылась из вида.

Оставшиеся чудища продолжали кружить рядом, пока не нападая, но собираясь во всё более внушительную стаю. Исхудавшие, голодные, взъерошенные, они представляли собой довольно жалкое зрелище.

Драться с ними мне совершенно не хотелось, и даже с точки зрения трофеев они были для меня почти бесполезны. У меня осталась всего пара свободных ячеек в Сердечнике, и тратить их на сомнительные Аспекты из лесных монстров было бы глупо. Можно было рассматривать их разве что как источники сырой эдры, но этого добра везде хватает. Да и ненависти к этим бедолагам я тоже не испытывал. Сейчас все они — лишь досадная помеха на пути к Раде и Демьяну.

Действуя скорее по наитию, чем повинуясь логике, я переключился на ядро Яг-Морта.

Это подействовало, как глоток свежего воздуха. Тягостное ощущение замкнутого пространства исчезло. Подземелье перестало давить на меня. Наоборот, я почувствовал, как разум мой обхватил всю пещеру целиком, просочившись в каждое ответвление, увидев внутренним взором каждое скрытое тьмой существо.

Увидел, наконец, и Раду с Демьяном — до них было рукой подать, достаточно было продвинуться метров на десять влево и завернуть за вон ту растрескавшуюся колонну. Они был живы, но рядом с ними маячила ещё какая-то тварь, отделённая от них решёткой.

Но больше всего меня удивило, как окружающие монстры отреагировали на моё преображение. Все они, включая и прибывших со мной вампиров, остолбенели, не сводя с меня взгляда. В подземелье воцарилась такая тишина, что стало слышно капанье воды где-то неподалёку.

Ближе. Ближе, бандерлоги…

Фраза эта, как это часто со мной бывает, всплыла в мозгу неизвестно откуда. Скорее всего, из памяти о прошлой жизни. Вспыхнул образ огромного удава, гипнотизирующего стаю обезьян. Да, пожалуй, сейчас я выступал как раз в этой роли. Стоило мне подать мысленный сигнал — как все, кто находился в пещере, придвинулись ближе ко мне — осторожно, медленно, будто против своей воли. Даже те, кто до этого вовсю терзал добычу в дальнем углу.

Это не было похоже на прямой контроль, которого можно достичь с помощью Аспекта Морока. Скорее тут просто страх, смешанные с благоговением. А может, просто подчинение более сильному.

Дарина мне успела немного рассказать про яг-мортов, пока мы плыли из Самуси обратно в Томск. В иерархии таёжных демонов эти существа занимают довольно высокую позицию. Этакие малые божества леса, часто собирающие вокруг себя обширную свиту, и в своих владениях обладающие почти неограниченной властью над всеми живыми существами.

Мысль подчинить себе такую ораву разношерстных монстров меня не очень-то привлекала, да и вряд ли у меня бы это вышло без тренировки. Однако пару мысленных приказов я всё же попробовал отдать.

Первым делом я указал всему этому выводку путь наружу — сосредоточившись на образе уходящих вверх ступеней, туннеля над нами и сдвинутой каменной плиты. Это сработало — чудовища встрепенулись и рванули в одну сторону, позабыв о склоках друг с другом.

Второй приказ был сложнее, и я не был уверен, что он сработает. Но попытаться стоило. Зрением Яг-Морта я легко просканировал все ближайшие пустоты под землёй, но Фомы и его подручных не увидел. Зато разглядел второй выход — у развалин колокольни над обрывом. Тоже уже открытый. Видимо, Фома дождался, пока я полезу под землю, а сам под шумок сбежал.

Я вызвал в памяти образ Кудеярова, постаравшись как можно точнее передать его внешность — от кончиков лакированных туфель до золочёного монокля в глазу. И дал команду «Фас».

Найдите его. Поймайте его. Принесите его мне.

Все эти манипуляции, хоть и заняли, наверное, не больше, чем полминуты, изрядно меня вымотали. Ещё не стих толком скрежет когтей и топот копыт в туннеле, ведущем наверх, как я сбросил Аспект Яг-Морта. Грудной Узел был почти опустошён, само тонкое тело пульсировало, словно дрожащие от перенапряжения мышцы. Да и сам я едва устоял на ногах — пошатнулся, и в плечи мне вдруг вцепились здоровенные когтистые лапищи.

— Эй… Чего это с тобой? — глухо выдохнул Тигран, придерживая меня.

— И вообще — что это сейчас было⁈ — подхватил Ахмад.

— Некогда объяснять. Нам туда!

Я рванул, не разбирая дороги, в сторону туннеля, где держали Демьяна и Раду. Это оказался короткий слепой проход глубиной всего несколько метров, перегороженный в конце решёткой. Прутья её были изогнуты так, будто снаружи в клетку несколько раз врезался грузовик. Похоже, кто-то из монстров пытался добраться до пленников. И, судя по измотанному, изгвазданному в крови Демьяну — это почти удалось.

Девушку я разглядел, только подбежав уже вплотную к решётке — та стояла за спиной старого вампира, вжавшись в дальнюю стену камеры, почти сливаясь с ней. Дрожащее пятно света от единственного фонаря выхватывало из полутьмы правую сторону её лица, бледного, как полотно.

Я подбежал к решётке, но открыть её не смог — погнутые прутья цеплялись один за другой, петли тоже перекосило и заклинило. Я зарычал, вцепившись в них обеими руками. Толстые, в два пальца, прутья со скрежетом подавались, но слишком медленно — я рвался через эту проклятую решётку из последних сил, отчаянно, будто стремился на свободу из долгого заточения.

— Богдан⁈ — глухо прорычал Велесов, похоже, только сейчас осознав, кто перед ним. Рада тоже встрепенулась и бросилась к решётке.

Тут же подключились и догнавшие меня вампиры, и вместе мы разогнули, наконец, прутья так, что пленники смогли выбраться.

Рада бросилась мне на шею, и я сгрёб её в охапку, подняв над полом и покачивая из стороны в сторону — такую хрупкую и невесомую, что боялся ненароком повредить. Она вцепилась в меня обеими руками, прижалась щекой к моей щеке, и так и замерла, повторяя шёпотом:

— Я знала… Я знала, ты придёшь… Я знала…

— Прости, что… Так долго, — сквозь ком в горле прохрипел я.

Мне действительно казалось, что с момента, как я узнал, что она похищена, прошли не неполные сутки, а целая вечность. Но сейчас, когда я, наконец, вызволил её, время, наоборот, помчалось вскачь. Я с трудом заставил себя разжать объятья и опустить девушку на пол. Обернувшись же в сторону Демьяна, обнаружил неожиданную картину.

Троица вампиров стояли перед ним, преклонив колени, как рыцари, ожидающие благословения от короля. Велесов же — как всегда, мрачный, как туча, глядел на них исподлобья, будто не зная, что делать.

— Я ведь уже давно отошёл от дел… — проворчал он. — И не в моих летах снова взваливать на себя это ярмо.

— Но тебя до сих пор помнят, как основателя Стаи, — возразил Ахмад, не поднимая головы. — Кто, как не ты, вернёт её теперь на верный путь?

Велесов покачал головой и невесело усмехнулся.

— Волки — не бараны, им пастырь не нужен. У каждого теперь своя тропка. Ведь так ты говорил, Ахмад? Там, на Медвежьей горе? И, помнится, тогда ты принял сторону Сумрака…

— Молодой был. Дурной. С тех пор многое понял, да поздно было. Но когда я узнал, что ты жив, Седой Волк… Это наш шанс всё исправить! Начать заново. Собрать истинную Стаю.

— Кого собирать-то? Мы с тобой да с Тиграном — деды, из которых песок уже сыплется. И какой-то несмышлёныш…

— Меня Родион зовут! — младший поднял было вихрастую голову, но тут же потупил взгляд, когда оба старших зыркнули на него искоса.

— Лиха беда начало, — ответил Ахмад. — Поверь, таких, как мы — кто верен старой Стае — наберется немало. Стоит только клич бросить. Многие уже здесь — приехали, как только слух прошёл, что ты жив…

— Ладно, — отмахнулся Демьян. — Вставайте уже, негоже волкам на коленях стоять.

— Не встану, пока ответ свой не дашь, — упрямо проворчал Ахмад, глядя на него снизу вверх. — Простил ли ты меня? И готов ли принять обратно в Стаю?

Велесов раздражённо рыкнул и отвернулся. Увидел нас с Радой, и взгляд его заметно потеплел.

— А что, если получится, Демьян? — спросил я. — Помнишь, о чём Путилин говорил? Что если Стая перестанет лезть в дела людей, как при Сумарокове, то будет шанс и с императором договориться. И гонения на Волков прекратятся.

— Мечтатель твой Путилин! — фыркнул он.

Но я не сводил с него настойчивого взгляда.

— Я знаю, что ты не доверяешь никому. И на то есть резон. Но мы ведь ещё даже не пытались! Рано сдаваться. И про преклонные лета нечего сказочки рассказывать. Нашёлся дедуля, тоже мне! Да на тебе пахать можно!

Демьян криво усмехнулся, а вслед за ним — и остальные вампиры. Даже Рада улыбнулась, и её улыбка окончательно растопила лёд. Ещё мгновение — под сводами туннеля раздавался дружный хохот. Это, наверное, было что-то нервное — после всего пережитого психике нужна была какая-то разрядка, и для этого хватило одной искры.

Смягчившись, Демьян, наконец, подал руку Ахмаду, чтобы помочь ему подняться. Их ладони с хлопком сомкнулись, превратившись в крепкое рукопожатие.

— Что было — то было, — проговорил Велесов, глядя на собратьев. — А что дальше будет — поглядим. Хотите идти дальше со мной — противиться не буду. Тем более, что помощники нам с Богданом ох, как понадобятся.

— Это уж точно, — вздохнул я и невольно помрачнел, вспомнив обо всех навалившихся неприятностях. Которые вообще-то ещё никуда не делись.

Впрочем, сейчас, чувствуя под ладонями хрупкую талию Рады, я был готов забыть обо всём. Разве что хотелось бы сейчас оказаться в более комфортной обстановке.

— Давайте уже выбираться из этой дыры, а?

Идею мою бурно поддержали, и уже через несколько минут мы были на поверхности.

Грузовик с обшитым железными листами фургоном был на месте, но самого Дымова с напарником не было видно. Обнаружили мы их в самом фургоне — те заперлись изнутри с оружием наготове и, судя по следам когтей на дверцах, какое-то время отбивались от вырвавшихся из подземелья тварей.

— Уф… Это ты, Богдан… — не выпуская из рук револьвера, Дымов с облегчением вытер испарину со лба. — И как там внизу? У вас там что, весь зверинец удрал? Мы кое-как успели укрыться, когда они наружу попёрли…

— Ага… Хорошо хоть почти все сразу в лес ломанулись, не отвлекаясь, — поддакнул его напарник. — А наши там как?

— Кто ваши?

— Там человек пять было под землей. Приглядывали за зверьём, — пояснил Дымов, и во взгляде его заплескалось нарастающее беспокойство. — Не из тех мордоворотов, что с Фомой припёрлись, а мои ребята, из зала. Самого Фому мы видели — он свалил через дальний выход. Но с ним было только двое его телохранителей…

Я молчал. Дымов не сводил с меня взгляда.

— Мы ведь договорились, Богдан. Что ты их не тронешь…

— Я их и не трогал. Но… Фома, уходя, выпустил всё зверьё. И, похоже, кроме него, мало кто успел уйти.

Дымов, шумно раздувая ноздри, продолжал глядеть на меня в упор. Глаза его подозрительно заблестели, зубы сжались в яростном оскале. Выругавшись, он бросился ко входу в подземелье, напарник, немного замешкавшись, побежал за ним.

Я не стал их останавливать. Тем, кому не посчастливилось оказаться внизу, уже ничем не поможешь, это я знал точно. Если бы хоть кто-то из людей Дымова выжил — я бы его увидел, когда был в обличье Яг-Морта.

Куда больше меня сейчас интересовал Фома.

От подножия холма до нас донёсся какой-то шум — рычание, треск ломаемых веток, будто что-то большое и лохматое продиралось через кусты. И похоже, что даже не в одиночку. Мы встрепенулись, разворачиваясь в сторону потенциальной опасности. Я спрятал Раду за спину, к Демьяну, сам выдвинулся вперёд, поспешно пытаясь пополнить запасы эдры, втягивая её изо всех источников в округе. Даже фары грузовика, в которых было по кристаллу эмберита, заметно потускнели.

В свете луны было видно, как по склону холма к нам поднималось нечто лохматое, многоногое, многоголовое — целая стая монстров, явно из тех, кто до этого содержался в зверинце Колизеума. К моему удивлению, сквозь звуки рычания отчётливо пробивался и человеческий голос, вопящий что-то на чистом матерном.

— Ну и дела… — озадаченно почесав в затылке, пробормотал Демьян, когда чудовища приблизились к нам.

Стая леших — тех самых мохнатых пучеглазых громил с длиннющими когтистыми лапами — подтащили израненного и отчаянно упирающегося Кудеярова и швырнули к моим ногам. Потом, медленно пятясь и не сводя с меня своих светящихся жёлтых глаз, отошли назад на некоторое расстояние. А потом и вовсе пустились наутёк, снова скрываясь в чаще.

Я, разглядывая нежданный трофей, почувствовал себя хозяином кота, которому питомец положил на порог пойманную мышь. И смех, и грех…

Сам Фома кое-как пришёл в себя и воззрился на нас выпученными от ужаса глазами. Узнал, наконец, меня, и вскинув руки так, будто пытался защититься. Губы его тряслись — не то от страха, не то банально от холода, потому что его роскошный подбитый мехом плащ куда-то подевался, да и оставшаяся одежда были основательно изодрана когтями, так что в прорехах белели участки исцарапанной голой кожи.

— Н-не надо! Я… М-мы… Мы же можем д-договориться!

Глаза его вдруг вспыхнули, будто слово это было магическим заклинанием. И он, так и не пытаясь подняться, забормотал:

— Да! Договориться! Договориться…

Я смотрел на него молча, снова обняв Раду и прижав её к себе крепче. На Кудеярова мне было плевать — злость уже ушла, и сейчас он не вызывал у меня ничего, кроме брезгливости.

— Не трясись ты так, Фома Ильич! — наконец, прервал я его причитания. — Убивать я тебя сейчас не собираюсь. Может, и правда договоримся. Если сделаешь то, что я скажу. Слово в слово. Попробуешь только ослушаться хотя бы в мелочи… Раздавлю.

— Я… Я готов! Я согласен! Но… Чего ты хочешь?

Я усмехнулся.

— Увидишь. Думаю, у меня найдётся, чем тебя удивить.

Интерлюдия Вяземский

Несмотря на ранний час, на прибытие императорского поезда собралась поглазеть добрая половина Томска. Полицейские заграждения были выставлены ещё с вечера, так что на сам перрон обычный люд не пускали. Но и без того народу там набралось столько, что яблоку негде было упасть — репортёры, жандармы, чиновники. Сам губернатор тоже был на месте — его роскошное авто было припарковано чуть поодаль, рядом с выездом на привокзальную площадь.

За полицейским кордоном плескалась, как море, ещё более плотная толпа. Зеваки заполонили всю привокзальную площадь и примыкающие к ней улицы. Говорят, многие занимали свои места ещё с вечера. Те, что помоложе, устраивались на крышах домов, а кто-то и вовсе в ветвях деревьев рядом с вокзалом.

Репортёры тоже заранее застолбили лучшие места, и едва поезд показался в поле зрения, на перроне нескончаемым фейерверком замелькали десятки вспышек.

Поглазеть действительно было на что. Бронированный поезд Романова представлял собой уникальное творение инженерной мысли. Чудовищной мощности паровоз с эмберитовым котлом — по слухам, не то в три, не то аж в четыре тысячи лошадей — с мордой, украшенной золотым двуглавым орлом, полыхающим на солнце, как зеркало. Каждый вагон — будто созданная искусным ювелиром шкатулка, даже снаружи поражающая богатством декора. Чего уж гадать, что там внутри? Наверняка сплошь позолота, хрусталь, бархат, красное дерево, мамонтова кость…

Ирония в том, что сам Романов, как утверждают люди, близко с ним знакомые, всей этой мишуры терпеть не может. А личные его покои поражают скорее своей спартанской обстановкой. Чего, впрочем, не скажешь о других высокопоставленных особах, путешествующих с ним.

И паровоз, и сами вагоны — необычной формы, приземистые, со скошенными к верху бронированными стенками, узкими горизонтальными окнами, больше похожими на бойницы. Переходы между вагонами сглажены и замаскированы, дверей не видно вовсе. Весь поезд — словно огромный стальной полоз, стремительно скользящий по рельсам. Сходство со змеёй усиливается и тем, что, несмотря на тяжесть и мощь, состав движется без характерного для железной дороги грохота. Вместо этого — лишь шипение пара и мягкое плавное перекатывание поршней, по звуку похожее на качение отполированных железных шаров по желобам.

Поезд медленно подъехал к перрону и замер под рукоплескания толпы. Затем броневые плиты на его боках пришли в движение — с шипением и лязгом разошлись. Часть из них опустилась, образуя наклонные грузовые пандусы. Часть отошла в сторону, освобождая двери. Те, что в верхней части, приподнялись, сдвигаясь на крышу, и под ними обнаружились полноценные окна.

Вся эта трансформация привела толпу в восторг. Фотографы, не жалея плёнки, снимали происходящее со всех возможных ракурсов.

Их можно было понять: личный визит императора в самую отдалённую восточную губернию — событие редкое, случающееся раз в несколько лет. Редкая возможность увидеть и прикоснуться к части того, западного, цивилизованного мира. Ведь здесь, за Уралом, вообще будто другая планета, и для местных та жизнь — с теплыми морями, с летом, длящимся больше двух-трёх месяцев, со столичной светской жизнью — это что-то вроде сказок, о которых они знают разве что из газет и книг.

Из вагонов начали выходить люди, почти каждого из которых встречали новым всплеском аплодисментов. По толпе томских чиновников на перроне то и дело прокатывались волны шепотков, в которых можно было расслышать повторяемые фамилии и должности.

— Это же Шувалов! Петр Андреевич. Глава императорской канцелярии…

— А вон генерал Горчаков!

— Сам Горчаков? Что-то больно молодой…

— Да это младший. Старший-то, небось, сейчас на западных рубежах…

С одной из грузовых платформ выкатился личный автомобиль императора — изящный, серебристый с золотом «Руссо-Балт». Удлиненный корпус, на решётке радиатора тоже искрится гербовый орёл, колпаки на колёсах начищены до зеркального блеска, по бокам змеится затейливая позолоченная вязь, похожая на дворцовую лепнину. По сравнению с ним машина Вяземского смотрится неказистым приземистым катафалком. И, хотя очевидно, что самого Романова внутри нет, «Руссо-Балт» тут же окружила целая толпа репортёров, щёлкая камерами. Правда, их почти сразу оттеснили гвардейцы из императорской охраны, в мундирах с узнаваемыми издалека шевронами в форме золотого щита, на котором изображены меч и корона.

Собственный Его Императорского Величества Конвой. Знаменитый гвардейский корпус, занимающийся охраной Романова. Насколько известно, обычных людей в него не берут вовсе — сплошь потомки дворянских родов со всей Империи, большинство — ещё и с сильным боевым Даром. К форме у них требования не столь строгие, как у военных, так что среди привычных мундиров и фуражек мелькают папахи, длинные кинжалы на поясе, расшитые сапоги с загибающимися к верху носами и прочие элементы национальных костюмов — среди охраны императора и ногайцы, и татары, и туркмены, и выходцы с Кавказа.

По толпе прокатились новые волны восторженных шепотков. Многие из телохранителей императора — сами по себе знаменитости, герои многочисленных войн. Впрочем, и сам Несокрушимый поля боя не гнушается, несмотря на солидный возраст. В этом году ему стукнет сто тридцать.

Вяземский — в свою очередь, тоже в сопровождении небольшого отряда телохранителей — выдвинулся ко второму с головы вагону. Перед ним прямо по тающей кашице выпавшего ночью снега торопливо разворачивали ковровую дорожку, протягивая её ко входу в вагон.

Губернатор, по своему обыкновению, был одет в штатское — он не любил мундиры, и предпочитал дорогие костюмы европейского образца. Сейчас на нём была темно-синяя в тонкую полоску «тройка» с шёлковой жилеткой и кроваво-алым галстуком с золотым гербовым зажимом. Пальто — длинное, строгое, по крою больше похожее на шинель — было расстёгнуто, ветер колыхал его полы, выбивал пряди волос из безупречной причёски.

Держался Вяземский спокойно, с чётко выверенной долей торжественности, и только те, кто очень хорошо знал Сергея Александровича, могли заметить, насколько он устал. Этой ночью он не сомкнул глаз, да и вообще последние дни были сплошной нервотрёпкой.

Больше всего его, конечно, беспокоил этот молодой выскочка, байстрюк Василевского. Ночь прошла, а от Фомы не было никаких вестей. Либо чёртов каторжанин не справился, либо, что ещё хуже, затеял какую-то свою игру. И второй вариант был даже вероятнее, учитывая, что мальчишка тоже не даёт о себе знать. Бригада бойцов, посланная повторно обыскать усадьбу Василевских, вернулась ни с чем. Дом пуст, и даже машина Путилина из гаража исчезла. Куда делся сам статский советник — тоже не ясно…

Полный бардак! Был бы жив Барсенев — он бы такого точно не допустил. У покойного обер-полицмейстера была целая толпа осведомителей и спецов по наружке, и в этих вопросах Вяземский мог на него полностью положиться. Назначенный же ему на смену преемник пытается снова получить контроль надо всем этим хозяйством, но пока это больше похоже на попытки начерпать воды решетом. У самого же Вяземского в обойме немало людей, которым можно было поручить грязную работу — вплоть до убийства. Но толковых сыщиков и следопытов сейчас остро не хватает. Была надежда на Фому и его бандюков, но и она, похоже, не оправдалась.

Всё бы ничего, если бы эти проблемы не вылезли так не вовремя…

Встречать поезд Романова лично, прямо на вокзале, казалось Вяземскому несколько унизительным, однако единого протокола для подобных случаев не было — слишком уж редко император посещал Томск с личным визитом. И после долгих размышлений он решил, что не поприветствовать высокого гостя лично будет моветоном. И того хуже — знаком неуважения.

Официальный приём — помпезный, с сотнями гостей, богатой программой и ломящимися от деликатесов столами — был запланирован на вечер, а самому императору со свитой уже отведён отдельный этаж в губернаторской резиденции. Но про Романова всем известно, что он к светским мероприятиям равнодушен, на этикет вообще плевать хотел, а дела предпочитает решать с глазу на глаз, без лишних политесов.

Есть теория, что Дар со временем налагает на нефилима всё больше черт, присущих соответствующему Аспекту. Тогда Александр Несокрушимый — пожалуй, один из самых ярких примеров. Говорят, уже к средним летам эмоций в нём осталось не больше, чем в мраморной статуе. Впрочем, то, что у императора каменное сердце, не означало, что у него и каменная башка. Разум его остался холоден и твёрд, как алмаз. И отсутствие эмоций делало его только опаснее.

Вяземский остановился на ковровой дорожке, не доходя шагов десяти до поезда. Пару минут прошло в томительном ожидании. Всё это время губернатор старался держаться спокойно и уверенно, лишь изредка поворачивался в сторону фотографов, давая возможность сделать хороший кадр.

Когда на пандусе, ведущем от дверей вагона, наконец, появился Романов, толпа загудела, разразилась приветственными криками, а репортёры полностью переключились на императора.

Выглядел Несокрушимый уже давно не так, как его изображали на портретах. Грузный, с заметным усилием подволакивающий левую ногу — по слухам, она у него от ступни до самого колена уже фактически превратилась в камень. Да и в целом значительную часть его тела покрывало что-то вроде сыпи, похожей на засохшую потрескавшуюся корку грязи. Поначалу это пытались скрывать, но в последние годы эти пятна перешли уже и на открытые участки кожи — на лице, шее, на тыльной стороне ладоней.

Горькая ирония — Дар, позволяющий укреплять плоть до состояния камня и делающий императора неуязвимым на поле боя, постепенно убивал его самого. Когда окаменение всерьёз затронет мозг или внутренние органы — лишь вопрос времени. А учитывая, что за сто тридцать лет у Александра так и не появилось прямого наследника — даже какого-нибудь завалящего байстрюка — будущее империи выглядело туманным. Даже если не учитывать нависшую над ней тень большой войны. Наверное, самой большой и страшной в истории…

— Ваше Императорское Величество… — склонив голову, произнёс Вяземский и замер на несколько мгновений, пока не получил ответ.

— Доброе утро, Сергей Александрович.

Голос у Романова был под стать внешности — такой же сухой, рокочущий, царапающий слух, как шершавый камень. Рукопожатие тоже было крепким, даже чересчур. Для обычного человека наверняка было бы весьма болезненным. Да и Вяземский невольно напрягся — взгляд, которым его окинул император из-под тяжёлых неподвижных бровей, показался ему каким-то… испытующим.

Или нет? Это всё нервы. У страха глаза велики…

— Добро пожаловать в Томск. Прошу извинить за столь многолюдный приём. Знаю, вы не любитель такого. Однако не каждый день к нам приезжают такие гости…

— Ну, хоть без оркестра — и то ладно.

Фраза эта в других устах могла бы сойти за шутку, каковой, наверное, и являлась. Но не в сочетании с каменным лицом императора, губы на котором едва размыкались.

Оба развернулись, позируя для фотографов. Вяземский, натянув дежурную, чётко выверенную улыбку, невольно скользил взглядом по толпе, будто ожидая, что вот-вот откуда-нибудь из задних рядов выскочит мальчишка с жутким Даром Пересмешника.

И как он не раскусил его раньше? Не к месту вспомнилось, как он дал ему небольшой спарринг в тренировочной зоне кабинета. Поганец ведь был тогда у него в руках. В прямом смысле слова — вот в этих самых руках…

Ладони непроизвольно сжались в кулаки — крепко, до вонзившихся в кожу ногтей.

— Надеюсь, дорога вас не очень утомила, Ваше Величество? — снова попробовал он завести светскую беседу.

— Не обошлось без некоторых… неожиданностей.

— Вот как? И какого рода?

Романов промолчал и даже не взглянул на губернатора. Тот, выждав короткую паузу, продолжил, будто ничего не заметив:

— Официальный приём я запланировал на шесть часов. До сего времени я не смею вас беспокоить — можете без спешки разместиться в апартаментах в моей резиденции. Если что-то понадобится, я…

— Прохлаждаться нет времени, Сергей Александрович, — перебил его Романов. — И приём можешь отменить. Я не задержусь в Томске. Дурные вести с запада. Нужно срочно возвращаться в столицу. Думаю, к вечеру уже буду в пути.

— Весьма… досадно, — покачал головой Вяземский, с трудом скрывая облегчение. — Однако я благодарен, что вы всё же уделили время для визита.

— Я не мог поступить иначе. Здесь тоже назрели очень важные дела.

— Безусловно. Я давно хотел обсудить с вами ряд вопросов. В личном порядке. Планировал даже поездку в столицу. Но, как говорится, раз гора не идёт к Магомету…

— Что ж, вот и займёмся делом. Безотлагательно. Не соблаговолите ли проехаться со мной? Кое-что можем обсудить уже по дороге.

Романов приглашающим жестом указал на свой автомобиль, который, мягко шурша шинами, как раз подкатился ближе, встав параллельно ковровой дорожке. Задняя дверца — толстенная, похожая на сейфовую — беззвучно открылась, являя тёмное нутро салона с кроваво-красной бархатной обивкой.

— Почту за честь, Ваше Величество, — чуть помедлив, кивнул губернатор.

Собственно, что он мог ещё сказать? Это и не предложение было, а скорее приказ.

В салоне, несмотря на мягкие удобные сиденья, было неуютно и темно, как в склепе — бронированные боковые стёкла даже свет пропускают неохотно. Шум толпы тоже внутри почти не слышен, его отголоски напоминаю шуршание далекого прибоя.

По коже забегали знакомые мурашки, кончики пальцев неприятно занемели. Синь-камень. Что ж, ожидаемо. Обычная мера безопасности, когда дело касается переговоров двух нефилимов. В его поле Вяземский, наоборот, почувствовал себя даже чуть спокойнее.

Машина тронулась почти сразу же, плавно покачиваясь на рессорах. Несмотря на изрядную массу, двигалась она легко — под капотом наверняка движок повышенной мощности.

Они с императором сидели рядом, лицом по направлению движения машины. Напротив — второй ряд сидений, развернутый к ним. Освещение в той части салона выключено, но можно разглядеть смутные силуэты ещё двух пассажиров — скорее всего, телохранителей. Сидят молча и неподвижно, будто предметы мебели.

Вяземский, выглянув в окно, вздохнул, пожалев, что не захватил с собой сигару.

— Какие идут дела в губернии, Сергей Александрович? Судя по новостям, в тайге неспокойно…

— Даже до вас слухи докатились? Я думал, в столице сейчас других забот хватает…

— Хватает. Но восточные рубежи не менее важны, чем западные или южные. Особенно сейчас. Мне нужно знать, что тыл надёжно прикрыт. И способен дать то, что от него требуется.

— Я понимаю. И вы ведь знаете, что можете на меня рассчитывать.

— Однако насчёт этого всё чаще возникают вопросы.

Вяземский улыбнулся одними губами. Да уж, гибкости у Романова — ни на грош. Рубит сразу в лоб, будто топором. Если бы при его дворе не было талантливых дипломатов, Россия бы уже давно вдрызг перессорилась со всеми соседями.

Впрочем, война и так на пороге…

— Я уверен, что мы сможем уладить все недоразумения, Ваше Величество. Не знаю уж, что вам напел Демидов, но…

— Речь сейчас не о Демидове. Хотя ваше с ним соперничество уже давно вышло за рамки разумного. Вам обоим давно стоило напомнить, что губернии — это не ваши личные вотчины.

— В моём случае напоминание это излишне и даже несколько… оскорбительно, — сухо ответил Вяземский. — Я прекрасно помню, что чин генерал-губернатора обязывает, прежде всего, служить во благо Отечества. Что я и делаю по мере сил.

— Не надо высокопарных речей, мы не на публике. А вопросы мои к вам вполне конкретные, Сергей Александрович. Могу озвучить их прямо сейчас.

— Что ж, если изволите вот так, сразу…

— Изволю. Это правда, что на должности обер-полицмейстера Томска много лет работал упырь?

— Эм… Признаться, я… Обескуражен, Ваше Величество. Филипп Александрович был достойнейшим человеком, и на своём посту многое сделал для города. И вообще, для обвинений такого рода должны быть серьёзные основания. И доказательства.

— Основаниями и доказательствами будет заниматься Трибунал. Я пока просто задаю вопросы. Так это правда?

Вяземский сжал кулаки и невольно бросил взгляд на замершие напротив в полутьме фигуры телохранителей императора. Хорошо, что поле синь-камня гасило проявления Дара, иначе бы он мог и не сдержаться.

— Мне… об этом ничего не известно, Ваше Величество. И обер-полицмейстер мёртв. Тело его исчезло. Так что теперь уже ничего нельзя сказать наверняка.

— Удобно. Хотя… Что, если тело вдруг найдётся?

— Каким образом?

— Хм… А действительно, каким? — пожал плечами Романов. — Что скажете, Аркадий Францевич?

Вяземский вздрогнул, когда один силуэтов на сиденье напротив подался вперёд. Щелкнул колпачок зажигалки, и крошечный, но яркий кристаллик жар-камня высветил знакомое лицо с пышными бакенбардами. Огонёк опустился в чашу курительной трубки, и в воздухе запахло терпким запахом табака.

Путилин! Как он здесь оказался, чёрт возьми⁈

В мозгу тут же вспыхнула догадка, и обожгла, прокатилась по всему телу, словно выплеснутый за шиворот стакан горячей воды.

Катехонец исчез ещё вечером. Похоже, уехал из города, и направился на восток, где каким-то образом успел перехватить императорский поезд…

— А ведь почти год не курил… — сделав затяжку, Путилин укоризненно ткнул в Вяземского мундштуком трубки. — Но последние дни выдались такими нервными, что кто угодно сорвётся…

Он затянулся снова, выпустил длинную струю дыма и продолжил.

— А насчёт тела Барсенева… Что, если тот, кому вы поручили избавиться от него, на самом деле припрятал улику в укромном месте?

Вяземский не ответил, лишь смерил статского советника взглядом сузившихся глаз. Блефует? Увы, возможно, что и нет. Кудеяров с обер-полицмейстером не очень ладили. Но пока Барсенев был жив, это было даже полезно — они приглядывали друг за другом, и оба пытались выслужиться перед губернатором. Но потом…

Неужели Фома и правда предал? В его беззаветную верность Вяземский, конечно, никогда не верил, и потому не подпускал этого бывшего каторжанина по-настоящему близко. Но всё же был уверен, что держит его на коротком поводке…

— Молчите? — усмехнулся Путилин. — А вот этот ваш человек оказался очень даже разговорчивым. И готов давать показания Трибуналу.

— Я… — горло губернатора будто сковало колючим ошейником, и он кашлянул, прежде чем продолжить. — Даже если действительно выяснится, что Барсенев был упырём… Я ничего не знал об этом.

«По крайней мере, вы не сможете это доказать».

— Связь со Стаей — это, конечно, серьёзный проступок, — вмешался Романов. — Но далеко не единственный… Аркадий Францевич доложил о куда более серьёзных вещах. О том, что вы покровительствуете целой браконьерской сети, отлавливающей таёжных тварей, подлежащих особому учёту. И о том, что в Томске проводятся подпольные бои с участием этих чудовищ. На них вы тренируете бойцов из личной гвардии, среди которых, опять же, немало неучтённых Одарённых. И это уж не говоря о вашей связи с некоей иностранной шпионкой, готовящей целый заговор…

— И всё это Аркадий Францевич выяснил за считанные недели? — саркастично усмехнулся Вяземский. — Остаётся только поражаться его таланту!

— Вы зря иронизируете, Сергей Александрович. Господин статский советник действительно один из лучших сыщиков Империи.

— Разве? Я вот слышал о нём совсем другое. Что даже у себя в Священной Дружине он не на самом хорошем счету, и потому-то его и сослали к нам за Урал.

— Вы слышали то, что и должны были слышать.

— Слухи о моей опале несколько… преувеличены, — пояснил Путилин. — Это своего рода спектакль, разыгранный специально для того, чтобы замаскировать истинную цель моего визита в Томск. А послан я был лично государем. В качестве тайного ревизора.

Усмешка так и не сходила лица Вяземского, но сейчас в ней было скорее что-то нервное.

Что ж, это вполне в духе Романова — за несколько недель до визита послать в город своего тайного порученца. Наверняка и не одного…

Вяземский рванул ворот рубашки, пытаясь ослабить галстучный узел. Ему стало тяжело дышать — словно на шее начала затягиваться невидимая удавка. Но держался он по-прежнему спокойно, по крайней мере внешне. Паниковать и сдаваться раньше времени было не в его правилах. Итак, этот чёртов катехонец пытается подвести его под Трибунал. Обвинения достаточно серьёзные, однако и улики должны быть соответствующие.

— Что ж… — выдохнул он. — Мне очень жаль, Ваше Величество, что мы начинаем нашу встречу со столь неприятных тем. Но я готов дать разъяснения по всем пунктам обвинения. Но хотелось бы для начала понять, на чём они основаны. Пока что я вижу лишь голословные утверждения. На чём вы строите свою линию обвинения, господин Путилин? На словах какого-то проходимца, который утверждает, что работал на меня? А вы не исключаете вероятности, что он попросту клевещет?

— О, не беспокойтесь, у меня наберётся полно улик и помимо показаний Кудеярова, — усмехнулся Путилин. — Свидетелей у нас, хоть отбавляй. Слова Фомы мы подкрепим показаниями одного из его подручных, занимающегося организацией боёв. Некто… Дымов, если не ошибаюсь. Ещё у нас есть Артур Арнаутов по прозвищу Арамис. Упырь, член Стаи и член томской ячейки революционного движения «Молот Свободы». Готовящий заговор с целью убийства императора. И есть князь Феликс Орлов из Демидова, который тоже может рассказать кое-что интересное. Ну, и самое главное — у нас ваша любовница Изабелла. Та самая иберийская шпионка. Она, кстати, подтвердит, что вы были в курсе заговора. Мало того — без вас он бы и не смог состояться. Вы ведь обещали предоставить доступ к кухне и к официантам, которые будут обслуживать сегодняшний приём…

Вяземский снова рванул непослушный узел галстука. Дёрнул слишком сильно — так, что слетел золотой зажим и, звякнув о боковину двери, упал куда-то под ноги.

— Вам нехорошо, Сергей Александрович? — участливо поинтересовался Путилин.

— Идите к чёрту! — не выдержав, выругался губернатор. — Это… Это какой-то вздор! Вы лжёте!

— Что ж вы так разнервничались-то, ваше сиятельство? — усмехнулся статский советник. — Ах, да. Вы ведь рассчитывали, что те, кого я назвал, уже мертвы. Но тут у вас вышла ещё одна промашка. А у меня, в числе прочих, появился ещё один свидетель. Богдан Василевский, собственной персоной.

Щёлкнул какой-то переключатель, и в потолке сдвинулись шторки эмберитового фонаря, осветившего, наконец, салон полностью. Рядом с Путилиным сидел молодой байстрюк Василевского — живой, невредимый, разве что в изрядно потрёпанной одежде, почищенной явно на скорую руку.

— Ты… — только и смог прошипеть Вяземский.

— Вот мы и снова катаемся по городу, Сергей Александрович, — проговорил Василевский, буравя его взглядом. — Но есть нюанс…

— Ваше Величество… — губернатор повернулся к Романову. — Было очень опрометчиво подпускать так близко это… чудовище. Он опасен! Он…

— Я знаю, кто он. Но Аркадий Францевич ручается за него. И я тоже готов рискнуть. Времена нынче такие, что приходится прибегать к… нестандартным решениям.

— Но он убийца! Самозванец! Демон в человеческом обличье!

По телу Вяземского вдруг прокатилась ледяная волна. Впервые за многие годы старый нефилим почувствовал страх. И этот страх был куда сильнее, чем том, что он испытал от осознания того, что предстанет перед Трибуналом и может лишиться своего поста. Это было куда более сильное и давно забытое ощущение — глубинный, животный ужас, заставивший его замереть, будто крысу перед змеёй.

Василевский же смотрел на него с убийственным спокойствием, и от этого его холодного, неподвижного взгляда становилось ещё страшнее.

— Будь я убийцей — вы бы здесь сейчас не сидели, — проговорил он. — Вы здорово просчитались, когда решили, что сможете использовать меня, чтобы замести следы.

— Я ведь, можно сказать, одолжение тебе сделал, — прорычал Вяземский. — Ты ведь и сам хотел с ними всеми поквитаться, разве нет? Особенно с Орловым. Он ведь был причастен к смерти твоего отца, ты забыл?

— А я и поквитался с ним. По-своему. Убивать его было не обязательно. Для нефилимов есть наказание и пострашнее смерти. И вам стоило бы помнить об этом, когда вы посмели тронуть моих близких. Вы ещё об этом пожалеете.

— Ты что же, угрожаешь мне, щенок? И вы на это всё спокойно смотрите? — Вяземский снова повернулся к Романову.

Император наблюдал за ними всё с тем же одинаковым выражением лица, неподвижным, как у статуи.

— Видишь ли, Сергей Александрович… — вздохнул он. — Никто из нас не безгрешен. И в былые времена я охотно простил бы все твои промахи. Если бы был уверен, что в целом могу на тебя положиться. И всю эту грызню с Демидовым, и тайное расширение личной дружины из Одарённых. Да и в то, что ты участвовал в заговоре о покушении, я не очень-то верю. Скорее уж та шпионка тебя попросту дурачила…

— Ваше Величество, всё это действительно череда недоразумений. Я всё могу объяснить!

— Я не закончил, — перебил его Романов, и Вяземский замолчал, так резко закрыв рот, что слышно было, как щелкнули зубы.

Император, чуть помедлив, продолжил, не глядя на него.

— Мне на многое приходится смотреть сквозь пальцы. Думаешь, я не знаю, что тот же Демидов тоже под шумок обзаводится собственной армией? Утаивает доходы от казны? Взращивает неучтённых Одарённых, в обход Священной Дружины? Да и с упырями многие дворянские фамилии якшаются уже почти в открытую, даже в столице. Да половине губернаторов можно хоть завтра выдвинуть ровно те же обвинения, что и тебе!

— А я, выходит, козёл отпущения?

— Назовём это… показательным примером. В назидание остальным.

— Но это несправедливо! После всего, что я сделал для Империи. После стольких лет службы…

— Именно потому, что я ценю твои прежние заслуги, я и отдаю тебя под Трибунал. А не, например, на съедение этому мальчишке. Он-то, знаешь ли, требует сатисфакции. Хотя, если ты настаиваешь, я могу сделать для вас исключение, и разрешить дуэль по всем правилам…

Василевский при этих словах оживился и смерил губернатора испытующим взглядом.

— Дуэль? — фыркнул он. — Многовато чести для этого выродка!

— Что ж, я так и думал, — спокойно продолжил Романов. — Пойми, Сергей. Я бы выбрал для этой роли кого-нибудь другого. Но ты сам изрядно подставляешься. Здесь, на восточных границах, мне нужен человек надёжный. Не только верный, но и способный справляться со стоящими перед ним задачами. Ты же в последние годы, уж извини, совсем потерял нюх.

Вяземский молчал, стиснув зубы. Давно он не чувствовал себя настолько униженным, но, что самое чудовищное — выхода из этой ловушки не было видно. Ни малейшего просвета! На императора он теперь не решался даже взглянуть — шею будто заклинило. Вместо этого он полным ненависти взглядом вперился в молодого Василевского.

Вот он, главный его промах последнего времени. Он неверно оценил этого щенка с самого начала…

— Совсем потерял нюх… — с горечью пробормотал он, повторяя слова Романова.

— Вот именно. Я ведь не зря разговор начал с вопроса о том, что в тайге неспокойно. Ты хоть в курсе, что там за заваруха была в Самуси?

— Самусь? — встрепенулся губернатор.

— Деревенька такая к северу от города.

— Да я знаю, где это. Но что, собственно…

— В этом и беда, Сергей. Ты слишком увлёкся укреплением своей власти и дрязгами с Демидовым. В то время как у тебя под боком, похоже, зреет самый крупный прорыв демонов из Ока Зимы со времён Петра Великого. А ты, похоже, узнаёшь об этом от меня. Где были твои егеря, которые круглый год должны прочёсывать тайгу с разведывательными экспедициями? В каком состоянии гарнизоны в приграничье? Или ты и эти службы похерил, как и Священную Дружину?

— Прорыв из Ока Зимы? Это… какой-то вздор. Чудовищ в последнее время и правда развелось больше обычного. Но…

— Ох, лучше уж помолчи, — Романов протестующе поднял покрытую каменной коркой ладонь. — Не закапывай себя ещё глубже. Ты заигрался, Вяземский. У тебя под боком — Сайберия. И твоя задача, как губернатора — следить за тем, чтобы оттуда не было новых угроз. Но с этой задачей ты не справляешься. Как и с поставками эмберита в нужных объемах.

— Ваше Величество, я…

— Ты отстранён! — отрезал Романов. — Исполняющим обязанности губернатора Томской Губернии пока ставлю Горчакова-младшего. Путилин тоже останется здесь, с чрезвычайными полномочиями. У него теперь… отдельная миссия.

Вяземский не выдержал и зажмурился, откинувшись на спинку сиденья. Никогда ещё он не чувствовал себя настолько беспомощным. Казалось, что поле синь-камня не просто лишило его Дара, но и медленно высасывало саму жизнь.

— Я дам тебе возможность сохранить лицо, — продолжил император. — Хотя бы частично. Ты ведь собирался устроить приём вечером? Вот на нём сам и объявишь, что складываешь с себя полномочия и добровольно передаёшь себя в руки Трибунала. Это будет менее унизительно, чем арест.

Губернатор слушал эти слова отстранённо, так и не раскрывая глаз. Кулаки его сжались так, что костяшки побелели, ноздри раздувались от частого глубокого дыхания.

Он сейчас готов был руку отдать на отсечение за одну только возможность вернуться на день назад и всё переиграть. Это ведь этот проклятый байстрюк его подставил, сговорившись с Путилиным! Если бы не он — от всех обвинений можно было отбиться.

Вяземский, наконец, приоткрыл глаза и встретился взглядом с ненавистным мальчишкой. Тот тоже, не отрываясь, смотрел на него исподлобья, и от этой дерзости у губернатора кровь застучала в висках.

Щенок! Выскочка! Выродок!

Поле синь-камня не давало ему применить Дар, иначе бы мальчишка под его взглядом уже давно бы превратился в месиво из костей и фарша. Однако… Это ведь действует в обе стороны. Стало быть, и Пересмешник сейчас лишён своего жуткого Дара. И он просто мальчишка, сидящий напротив — только руку протянуть…

Самообладание окончательно покинуло губернатора, и он вдруг ринулся вперёд через салон, вцепившись в Василевского. Навалился всем весом, пальцы его, увенчанные перстнями, сомкнулись на горле мальчишки. Даже без Дара Вяземский обладал недюжинной силой, и свернуть человеку шею для него было секундным делом.

Он зарычал почти по-звериному, усиливая натиск так, что на лбу вздулась пульсирующая жила. В салоне раздавались протестующие окрики Путилина. Машину дёрнуло — похоже, водитель дал по тормозам. Двери распахнулись, в салон просунулись телохранители императора, ехавшие спереди. Вяземский не обращал на всё это никакого внимания — он был сосредоточен только на том, чтобы давить всё сильнее.

Однако все его усилия были напрасны. Мальчишка встретил его атаку горящим взглядом и странной, будто бы торжествующей улыбкой на побагровевшем от напряжения лице. Он словно бы только и ждал всего этого.

В груди, в районе солнечного сплетения, вдруг начала разливаться странная тянущая боль, усиливающаяся с каждым мгновением. Это не было похоже на сердечные колики. Это вообще ни на что не было похоже. В грудь будто бы вонзились призрачные, холодные, как сталь, пальцы, вцепившиеся в нутро и тянущие его наружу. Стало тяжело дышать, а потом всё тело обдало волной непередаваемого ужаса.

Вяземский отшатнулся, ослабив хватку, но теперь мальчишка, в свою очередь, вцепился в него, удерживая на месте. Лица их оказались напротив, совсем близко, и губернатор услышал его сдавленный шёпот:

— Я же обещал, что вы пожалеете…

Губернатор, наконец, отшатнулся, и телохранители оттащили его назад, снова усадив на сиденье. Он закашлялся, хватаясь за грудь и с нарастающим ужасом прислушиваясь к ощущениям.

— Что… Что ты… натворил?

Мальчишка, откинувшись на сиденье и поправляя помятый воротник, смотрел на него с убийственным спокойствием и молчал. Вяземский же, наконец, осознав произошедшее, закричал уже во весь голос, срывая глотку:

— Что. Ты. Со мной. Сделал⁈

© Владимир Василенко

Новосибирск, декабрь 2023 — апрель 2024