Сайзвэ Банси мертв

Sizwe Bansi is Dead by Athol Fugard, John Kani, Winston Ntshona (1972)

Перевел Дмитрий Рекачевский

Действующие лица:

СТАЙЛЗ

САЙЗВЭ БАНСИ

БУНТУ

СТАЙЛЗ (разглядывая заголовки). «Ураган обрушивается на Наталь. Разрушения во многих районах… деревья ломаются, как… что?.. спички…» (Смеется.) У них там творится это безобразие, парень, а я вижу это… в газете.

(Переворачивает страницу. Другой заголовок.) «Китай. Вопрос о Юго-Западной Африке.» Чего там нужно Китаю? У-у! С ним лучше быть поосторожней. Китай доберется до туда!.. (Смеется.) Я расскажу вам, что бывает…

(Внезапно замолкает. Оглядывается, как будто кто-то может подслушать его интимную беседу со зрителями.) Без комментариев!

(Возвращается к чтению газеты.) Что это?.. Ага! Американская внешняя политика. Никсон и все его избиратели. Ну, это неинтересно…

(Другая страница, другой заголовок.) «Рост финансирования автомобильных заводов. Планируется вложить полтора миллиона рэндов.» Да, скажу я вам, это значит… большие машины, большие здания… и такая же маленькая зарплата. Откармливают меня. Я знаю, о чем говорю. Одно время я работал у Форда. Бывало прочтем в газетах — крупными буквами! — «так и так, Америка или Лондон сделали заявление: наблюдатели установили, что условия труда цветных рабочих в Южной Африке в основном улучшены». В паршивой газете все хорошо. В заплате — никогда.

В другой раз читаем: мистер Генри Форд младший, номер два или черт-те еще какой… посещает заводы Форда в Южной Африке! (Качает головой, погрузившись в унылые воспоминания.) Важная новость для нас, парень! Когда такой большой человек посещал заводы, нам обычно прибавляли в конце недели лишние пятьдесят центов.

Да-а. В четверг утром пришел я на завод:… «Эй! Что это?»… Кругом тишина и спокойствие. Эти поганые большущие машины, которые обычно так шумят, что голова разламывается… Молчат!.. Пошел к доске объявлений и читаю: Сегодня визит мистера Форда! Тут один из тех, кто командовал нами… (Смеется.) Эй! Я помню его. Главный мастер. «Начальник» Бредли. Неплохой мужик, если знаешь, как к нему подступиться… Он собрал нас всех вместе… (Стайлз копирует «Начальника» Бредли. Сильный африканский акцент.) «Слушайте, ребята; сегодня на конвейере не работаем. Во-первых, займетесь генеральной уборкой…» Вообще-то мне нравились генеральные уборки. Ничего особенного, знаете ли, немного там поковырялся, немного сям… Но в тот день! Господи… набросились на здоровенные машины с горячей водой и щеткой — чем-то похоже на электровеник или Бог знает на что еще. Начали с полов. Под машинами образовался толстенный слой масла и грязи, парень. Пока мы работали, вокруг ходили боссы и присматривали за нами. (Хлопает в ладоши, как будто подгоняя «ребят».) «Шевелитесь, ребята! Должна быть безупречная чистота! Это важный день для завода!» Даже Большой Босс, которого мы видели только в обеденный перерыв — руки в брюки, сигара во рту, вышагивает в сторону буфета… — в тот день? — закатав рукава, бегает вокруг нас: «Шевелитесь! Тщательней, ребятки! Вот здесь протри, Джон…» Я подумал: «Что, черт возьми, происходит?»

Это стало похоже на тяжелую работу, парень. Клянусь вам, за пятнадцать минут мы вычистили все до единого пятнышка!.. Можно было подумать, что завод только что построили заново. Первая стадия генеральной уборки завершилась. И мы приступили ко второй. Начальник Бредли пришел с краской и кисточками. Б-е-л-а-я л-и-н-и-я, — прочел я.

(Начальник Бредли проводит по полу длинную белую полосу.) Что это? Проторчав на этом проклятом заводе шесть лет, я раньше не видал ничего подобного. А затем…

Начальник Бредли работает кисточкой.

БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ. РАБОТАЮТ ЛЕНТОПРОТЯЖНЫЕ МЕХАНИЗМЫ.

(Стайлз смеется.) Удивительно, парень! Предупредительные средства после шести лет работы.

Затем другая банка с краской.

Ж-е-л-т-а-я л-и-н-и-я.

НЕ КУРИТЬ ЗДЕСЬ. ОПАСНО!

Потом еще банка.

З-е-л-е-н-а-я л-и-н-и-я.

Я заметил, чти эта линия очерчивала оштукатуренную секцию, где мы работали с крупными деталями и могли получить серьезные увечья. Этот мир чертовски опасен. Токарные станки! 0дна ошибка, и у тебя неприятности. Я смотрел и думал: Что же все-таки происходит? Когда зеленая линия была проведена, Начальник Бредли — о, Начальник Бредли! — появился с большим зеленым щитом, маленькой кисточкой и тюбиком белой краски.

БЕРЕГИТЕ ГЛАЗА.

И тут настал мой звездный час.

«Стайлз!»

«Да, сэр!»

(Начальник Бредли, с сильным африканским акцентом.) «Как сказать на вашем языке: берегите глаза?»

Это было нетрудно, парень!

«Куокра изи кусело замейло кулендаво.»[1]

«Не делай из меня дурака, Стайлз!»

«О, нет, сэр, что вы?»

Стайлз громко смеется.

«Тогда повтори по буквам… медленно.»

Хэй! Вот оно, мое мгновенье, парень. Главный мастер ползает на карачках, а Стайлз… стоит!

(Скрещивает руки на груди, склоняясь над воображаемой надписью.) «К-у-о-к-р-а…» Я шел рядом с красившим Начальником Бредди, а тот, вытирая пот, поминутно спрашивал: «Ты меня не дурачишь, а?!»

После чего зеленый щит водрузили на стену. Мы все стояли и любовались. Завод выглядел таким нарядным.

Третья стадия генеральной уборки.

«Стайлз!»

«Да, сэр!»

«Скажи ребятам, что они должны сейчас же пойти в душ и хорошенько помыться.»

О, как нам это было нужно! Душ, струи горячей воды… горячая вода, мыло… и это в четверг! До десяти, до перекура! Ух! Что творится на заводе? Парни спрашивали меня: Что происходит, Стайлз? Я отвечал: «Важная шишка приплыла из Америки, чтобы поглядеть на вас.» Когда мы закончили мытье, нам дали полотенца… Три сотни чернокожих, парень! Да все такие чистенькие, что прямо робость одолевала. Как молоденькие девушки перед зеркалом вертелись. Встали в очередь в Главный Склад сдавать спецодежду.

«Бросайте ее на пол.»

«Да, сэр.»

Новая спецодежда пришла, завернутая в целлофан. С иголочки, парень! Я всегда беру тридцать восьмой размер, но эта была вся сорок второго. Затем очередь в инструменталку… новехонькая сумка под инструмент, набор отверток, гаечные ключи, динамометрический ключ — все новое — а мне, поскольку я работал в опасной зоне с высокими температурами, дали асбестовый фартук и огнеупорные перчатки, такие же, как те, что я потерял год назад. Поверите ли, я вернулся на рабочее место, экипированный с ног до головы. Армстронг на Луне! Снова началось собрание. Главный мастер, Начальник Бредли, позвал меня.

«Стайлз!»

«Да, сэр!»

«Давай, переводи.»

«Слушаю, сэр.»

Стайлз ставит в центр стул. Начальник Бредли говорит с одной стороны, Стайлз переводит с другой.

«Скажи ребятам на своем языке, что нынче очень важный день в их жизни.»

«Джентльмены, этот старый дурак говорит, что нынче чертовски важный день в вашей жизни.»

Народ засмеялся.

«Они счастливы слышать это, сэр.»

«Скажи ребятам, что мистер Генри Форд Второй, владелец этого предприятия, едет к нам с визитом. Скажи им, что мистер Форд — большой начальник. Он владеет заводом и всем, что в нем есть.»

«Джентльмены, старый Бредли говорит, что Форд — большая сволочь. Он владеет всем в этом здании, а значит и вами.»

Из толпы раздается голос:

«Он еще большая сволочь, чем Бредли?»

«Они спрашивают, сэр, он еще главнее, чем вы?»

«Конечно… (сердито)… конечно. Он очень большой начальник. Он… (подбирая слова)… макулу[2] всех начальников.»

Мне это понравилось!

«Начальник Бредли говорит, что мистер Форд определенно главнее, чем он. Фактически, мистер Форд — бабушка всех начальников… вот, что он сказал мне.»

«Стайлз, скажи ребятам, что когда мистер Генри Форд войдет в цех, я хочу, чтобы все выглядели счастливыми. Мы медленно сбавим скорость линии, так, чтобы они могли петь и улыбаться во время работы.»

«Джентльмены, он говорит, что когда двери откроются, и войдет его бабушка, вы должны смотреть на нее, напялив на себя счастливые улыбки. А свои настоящие чувства засуньте куда подальше, братцы. И еще вы должны петь. Радостные песни прошлых дней, чтобы эти дураки, один из которых сейчас стоит рядом по мной, могли ни о чем не беспокоиться.» (Бредли.)

«Сэр?»

«Скажи им, Стайлз, что они должны попытаться внушить мистеру Генри Форду, что они лучше тех чернокожих обезьян из его родной страны, тех ниггеров из Гарлема, которые только и знают, что бузить.»

Ух! Мне это тоже понравилось.

«Джентльмены, он говорит, мы должны помнить, что мы не какие-нибудь чернокожие американские обезьяны, а южно-африканские обезьяны, которые намного лучше выдрессированы…»

Еще до того, как я успел закончить, раздался выкрик:

«Он говорит дерьмо!» Я стал осторожнее!

Верноподданнически улыбаясь Начальнику Бредли.

«О, сэр! Этот человек говорит, что они слипком счастливы, чтобы бузить, как американские обезьяны.»

Порядок! Линию мягко выключили и запустили чрезвычайно медленно. Мы начали работу.

Работа на линии сборки, пение.

«Чотчолоза… чотчолоза… кильзандауо…»[3]

В нашем распоряжении была целая вечность времени, парень!.. Повернуть динамометрический ключ… подтянуть гайку на цилиндре… подождать следующей… (Поет.) «Вябалека… вябалека… кильзандауо…» Я не отрывал глаз от конторы. Мне было видно их сквозь застекленную стену: Начальника Бредли, контролера линии — они причесывались, поправляли галстуки. И к ним пришла генеральная уборка. (Смеется.)

Мы смотрели на них. На нас же не смотрел никто. Даже старый охранник, который обязан смотреть. Смотреть, чтобы черный, уходя с работы, засунув руки в карманы, не вынес из цеха свечу зажигания. Казалось, охранник видит тебя насквозь. А сегодня? К черту всё! удрал куда-то полировать свои ботинки.

Затем я увидел в окно три длинных черных межгалактических корабля. Я передал по цепочке: Он приехал!

Что тут началось, скажу я вам. Большие двери распахиваются. В следующий миг — Главный Управляющий, Главный Контролер, Главный Мастер, Управляющий, Старший Менеджер, Управляющий Директор… весь поганый выводок, словно свора щенков, все примчались сюда!

Копирует «виляющих хвостами» своих начальников, пятящихся от какой-то важной персоны.

Я смотрел и смеялся! «Господи, Стайлз, да они же сегодня все играют твою роль!» Как они забегали, парень! И вдруг вошел высокой мужчина, шести футов, здоровый, респектабельный, преисполненный чувства собственного достоинства… Я дивился на него! Сейчас покажу вам, что он сделал.

(Три неправдоподобно больших шага.) Раз… два… три… (Бегло оглядывает цех, разворачивается и делает такие же три огромных шага обратно.) Раз… два… три… И УШЕЛ! Сел в межгалактический корабль и — к черту! Вот и все. Ни нам ничего не сказал, ни Начальнику Бредли, ни Контролеру, никому. Даже не взглянул на свой завод! Следующее, что я увидел, когда три межгалактических корабля исчезли, был белый служащий возле распределительного щита.

«Удвоить скорость линии! Нужно наверстать упущенное время!»

День закончился тем, что мы вкалывали, как никогда раньше… (Качает головой.) Шесть лет в этом дерьме. Шесть лет, как последний дурак…

(Возвращается к чтению газеты. Несколько заголовков с соответствующими комментариями, затем — читает.) «Смерть убийце!»

Улыбка одобрения.

«Смерть… блохам. Смерть… мухам. Смерть… клопам. Тараканам и прочей домашней чуме. Лучший инсектицид под названием… Смерть.» Нужная штука. Помнишь, Стайлз? Да-а. (Зрителям.)

После всех этих лет у Форда однажды я сел и сказал себе:

«Стайлз, ты — вшивая обезьяна, паренек!»

«Что ты имеешь в виду?»

«То, что ты — обезьяна, парень.»

«Пошел к черту!»

«Да ну, Стайлз, ведь ты же сам знаешь, что ты обезьяна. Окинь взглядом, ну, хотя бы сегодняшний день! Твоя жизнь не принадлежит тебе. Ты продал ее. Для чего, Стайлз? Ради золотых наручных часов к двадцатипятилетнему юбилею твоей работы, чтобы услышать, как они прозвонят об увольнении, когда ты будешь стар и ни на что не годен?»

Я был прав. Я хорошенько вгляделся в свою жизнь, и что же увидел? Дешевый обезьяний цирк! Большую часть отпущенного мне срока на этой земле я продавал другому человеку. Из каждых двадцати четырех часов только шесть я мог назвать своей собственностью — то время, когда я спал. И главное, не в силах был ничего изменить. Представь себе, приятель: просыпаешься утром, в половине шестого, пижаму долой — и в ванну. Одной рукой надеваешь рубашку, другой — носки, обнаруживаешь, что напялил ботинки не на те ноги, черт бы их побрал! а в это время секунды бегут, и если не поторопишься, то не успеешь на автобус… «Приготовь обед, дорогая. Я опаздываю. Мой обед, пожалуйста, милая!..» Потом приходят дети… «Папа я хочу купить это, папа, можно я возьму денег на то?» «Идите к маме. У меня нет времени. Пожалуйста, посмотри за детьми, дорогуша!!!»… хватаешь обед… «Бай-бай!» — и мчишься, как-я-не-знаю-что, на автобусную остановку. И это можно назвать жизнью? Я обратился к себе с другим вопросом:

«Предположим, ты прав. Что тогда?»

«Попробуй что-нибудь еще.»

«Что, например?»

Глупый вопрос.

Я знал, что отвечу. Фотография! Мое давнишнее хобби. Я получал несколько центов на стороне, снимая вечеринки, бракосочетания, разные важные события. Но когда сообщил жене и родителям, что собираюсь заняться этим профессионально…!

Отец был в шоке.

«Ты называешь работой щелканье фотоаппаратом? Ты сумасшедший?»

Я попытался объяснить: «Папа, если я смогу стоять на своих собственных ногах и не быть ничьим инструментом, то научусь, наконец, уважать себя. Смогу называть себя мужчиной.»

«Что ты имеешь в виду? Разве ты и без того не мужчина? Ты совершил обрезание, у тебя жена…»

Поговорим о проблеме «отцов и детей»!

В конце концов, я решил: ну их всех! Я попытаюсь.

Стояли рождественские выходные, так у меня было достаточно времени, чтобы присмотреть место для студии. Мой друг Дламини из Похоронной Компании сказал, что у них есть свободное помещение. Он очень поддержал меня. Я помню его слова: «Хватай свой шанс, Стайлз. Хватай его, пока мои коллеги не положили тебя в ящик и не закрыли крышку.»

Я обратился за разрешением использовать комнату под студию. По прошествии некоторого времени принесли первое письмо: «Ваше заявление получено и принято на рассмотрение.» Месяцем позже: «Дело принято на рассмотрение в Центральное Правление.» Прошел еще месяц: «Ваше заявление рассматривается директором компании.» Я почти сдался, друзья. Но однажды… Стук в дверь — почтальон. Меня извещают о заказном письме. «Мы рады проинформировать вас…»

(Стайлз смеется под влиянием радостных воспоминаний.) Всю дорогу в контору я несся на всех парах, схватил ключ, и так же на всех парах — обратно в красный корпус, отпер дверь и вошел внутрь!

То, что я там нашел, немного отрезвило меня. Окна выбиты, в потолке огромная дыра, в углах паутина. Я не мог позволить себе откладывать и дальше. «Это твой шанс, Стайлз, хватай его.» Кое-что мне помогли убрать дети. Сколько там было мусора! Ого-го! Попробуйте вымести песок из Сахары! Но к концу дня стало более-менее чисто. Я стоял тут в центре комнаты, выпрямившись во весь рост… Вы знаете, что значит стоять, выпрямившись во весь рост, в помещении, которое есть ваша собственность? Быть самому себе хозяином… Главным Мастером, «начальником». Главным Контролером и прочее и прочее! Я был огромен, шести футов росту, и проводил инспекцию собственного завода.

И вот я стою там — здесь, — чувствуя себя большим и… И что же я вижу на стене? Тараканов. Да-с, тараканов… В моей студии. Я не имею в виду этих маленьких штучек, что разбегаются в разные стороны, когда вы на кухне ворочаете выдвижными ящиками. Я говорю о гигантских ублюдках, десантниках, как мы их называем. Мне они не нравятся. Нет, я не боюсь их, они мне просто не нравятся! Они были повсюду. На полу, на стенах… Я даже услышал, как один из них, поднимаясь по стене, произнес: «Что происходит? Кто это открыл дверь?» А другой ему ответил с потолка: «Расслабься. Он не первый и не последний. Это место ни на что не годно.» Вот тогда-то я и подумал: смерть!

Прочь из студии, в магазин к Китайцу. «Добрый день, сэр. У меня проблема — тараканы!»

Китаец, не задумываясь ни секунды, воскликнул: «Смерть!» «Определенно,» — согласился я. А он сказал: «Смерть стоит семьдесят пять центов банка.» Заплатил ему за две и вернулся. О! Видели бы вы меня! Ковбой, да и только!

Банки приведены в боевую готовность, указательные пальцы на спусковых кнопках. Стайлз демонстрирует, что случилось дальше. Короткая пауза перед атакой: встряхивает банки и завязывает нос платком. После чего бросается в бой. Врывается в комнату, резко распахнув воображаемую дверь, ощущая свое могущество, и так же резко захлопывает ее за собой. Вертит банки и вставляет их в карманы, словно пистолеты в кобуру.

Я пришел домой спать. Я пришел спать! Это мой дом, а не ваш!

Как вы думаете, чем все закончилось? Большим собранием в подполье. Старый профессор этих шестилапых мерзавцев обратился к ним с речью: «Братья, мы оказались перед лицом серьезной проблемы глобального загрязнения воздуха… я бы даже сказал, заражения! Возникла угроза под названием Смерть. Я порекомендовал бы провести тотальную иннокуляцию, прививки всей общине. Становитесь в очередь, пожалуйста. (Проводится иннокуляция.) Следующий… следующий… следующий…»

Чему бедный старый Стайлз улыбается во сне?!

Я пришел на другое утро… (Внезапно останавливается.) Что это? Тараканы гуляют по полу? А иные даже по потолку?

Проклятье! Смерть не наступила вчера. Смерть наступит сегодня. (Вскидывает банки с отравой и снова вступает в неравным 6ой, очень непродолжительный из-за того, что содержимое банок иссякает.) Пссссссссс… псссссс… псссс… псс… (Последняя отчаянная встряска баллончиков, но все попытки выдавить хотя бы одну струйку тщетны.) Псс.

Но мерзавцам хорошо! Старый ублюдок на полу только помахал усищами, как будто получая удовольствие от кондиционирования воздуха.

Я постучался к Дламини и рассказал ему о своей проблеме. Тот рассмеялся: «Отрава? Ты зря тратишь время, Стайлз. Хочешь избавиться от тараканов — достань кошку. Как ты думаешь, чем питаются кошки в гетто? Молоком? Если в семье ребенок — попробуй раздобыть его. Мясом? — Если семья видит его только раз в неделю. Мышами? — Мальчишки со скуки истребили их еще много лет назад. Насекомыми, парень. Городские кошки — насекомоеды. Вот…»

Он дал мне маленькую кошку. Я… Я не слишком люблю кошек. Эту звали Черныш… Имя мне тоже не очень понравилось. Но… киса! киса! киса!.. малютка-Черныш побежал за мной в студию. На следущее утро, когда я пришел, то увидел — что бы вы думали? — крылья. Я улыбнулся. Поскольку знал наверняка одну вещь: таракан не может снова надеть свои крылья. Он умер!

Гостеприимный жест, приглашающий всех в студию.

Прошу сюда!

Показывает на вывеску.

«Фотостудия Стайлза. Удостоверения, паспорта, бракосочетания, помолвки, дни рождения и праздники. Владелец: Стайлз.»

Что вы видите, когда смотрите на эту вывеску? Что за ней всего лишь одна из многих фотографических студий? Куда люди приходят, потеряв удостоверение, сделать фото для нового? Что здесь, как везде, я усаживаю их, становлюсь за камеру… «Не шевелитесь, пожалуйста…» Щелк-щелк… «Приходите завтра, пожалуйста…», а потом выставляю их за дверь и жду следущих? Нет, братцы, это больше чем обыкновенная студия. Это кладовая грез. Чьих? Моих клиентов. Простых людей, упоминаний о которых вы не найдете в учебниках по истории, кому никогда не воздвигают памятников или мавзолеев, напоминающих потомкам об их великих подвигах. Людей, которые были бы забыты вместе со своими грезами, если б не Стайлз. В моей компетенции — запечатлеть на бумаге мечты и надежды моих клиентов, так, чтобы даже дети их детей вспомнили близкого человека: «Это наш Дедушка», и назвали его имя. Загляните в любой дом в Нью-Брайтоне, и в каждом найдете развешенную в рамочках историю людей, о которых забыли авторы больших книг.

Подходя к стенду с фотографиями.

Эта (показывает на снимок) появилась здесь одним утром. Я только-только пришел… Середина недели, дела в это время всегда идут неважно. Однако, стук в дверь… Совсем забыл сказать! Я различаю стук двух типов. Когда я слышу… (Торжественно, с долгими промежутками, стучит по столу.)…я даже не оглядываюсь, парень. «Похоронная компания — следущая дверь.» Но когда я слышу… (энергичные удары по столу, смеется)…это мой звук, и я кричу: «Войдите!» Входит малый, улыбка до ушей, под мышкой небольшой сверток. До сих пор этот человек так и стоит перед глазами!

Стайлз исполняет обе роли.

«Мистер Стайлз?»

«Проходите!» — говорю.

«Мистер Стайлз, я пришел сфотографироваться, мистер Стайлз.»

«Конечно, — говорю, — садитесь! Садитесь, мой друг!»

«Нет, мистер Стайлз. Я хочу сфотографироваться стоя. (Едва сдерживая радостное возбуждение.) Мистер Стайлз, сделайте фотокарточку, пожалуйста!»

«Конечно, — говорю, — конечно, дружище.»

Никогда не надо мешать исполнению человеческой мечты. Если он хочет «стоя», пусть стоит. Ежели хочет «сидя», позвольте ему сидеть. Делайте именно то, чего хотят клиенты! Бывает, они приходят сюда все из себя элегантные, в пиджаке, а потом вдруг скидывают с себя все: жилет, ботинки, носки… (принимает боксерскую стойку): «Сделайте фото, мистер Стайлз. Сделайте!» И я делаю. Без разговоров. Начни задавать глупые вопросы, и разрушишь мечту. Что касается того парня, о котором я вам рассказываю… (вспоминая о нем, громко смеется)… По роду своей деятельности я повидал много улыбок, друзья, но эта взяла первый приз. Только я встал за камеру, готовясь щелкнуть его… «Подождите, подождите, мистер Стайлз! Я хочу сфотографироваться с этим…» Из свертка возник длинный лист бумаги… выглядевший как некий документ… он расправил его перед собой. (Стайлз демонстрирует.) А я, даже не сказав «улыбочка!» — щелк! — и все снято. Я спросил, что это за документ. «Видите ли, мистер Стайлз, мне сорок восемь лет. Двадцать два года я работаю в муниципалитете, и начальник сказал мне, что если я хочу продвижения по служебной лестнице, то должен попытаться улучшить свое образование. Я был малограмотен, мистер Стайлз. Но я прошел курс обучения на заочном отделении Дамелинского Колледжа. Семь лет, мистер Стайлз! И в конце концов, добился своего. Вот это — сертификат об окончании школы! Я добился своего, мистер Стайлз. Я добился своего, но не успокоился на этом. Я пойду дальше — получать свидетельство о неполном высшем образовании, потом университет… и, вы только представьте, мистер Стайлз, в один прекрасный день я выхожу из дома выпускником, всем обязанным только самому себе! Бай-бай, мистер Стайлз…» — и он вышел из студии счастливым человеком, всем обязанным самому себе.

Возвращаясь к стенду, другая фотография.

Моя лучшая. Семейная фотография. Знаете, что такое семейная фотография? Очень выгодное дело. Много людей, и все хотят копии. Одним субботним утром за дверью стало вдруг чертовски шумно. Я подумал: что происходит? Мгновенно дверь распахнулась, и вошли они! Первые были совсем маленькими, затем пяти- и шестилетние… Я совершенно не понимал, что это такое творится, дружище! Какие-то глупые дети ворвались, чтобы все мне испортить в студии. Я все еще пытался выгнать их вон, когда вошли мальчики и девочки постарше. И тут что-то щелкнуло у меня в голове: семейная фотография!

Резко меряет манеру поведения и тон.

«Проходите! Проходите!»

Провожая в студию толпу людей.

Вот вошли молодые мужчина и женщина, потом матери и отцы, дяди и тети… старший сын — солидный зрелый муж, и в финале…

Качает головой в восхищении.

Старик — Дедушка! («Старик» с достоинством, медленно входит в студию и садится на стул.) Его волосы несли отпечаток мудрости. Его обветренное лицо было покрыто морщинами и шрамами, оставленннми самим Опытом. Глядеть на него было все равно что читать толстенный исторический труд, написанный этим старцем о себе самом. Он казался живущим символом Жизни, всего того, что она значит для человека и во что превращает его. Я поклонился ему. А он сел вон там, слегка улыбаясь и одновременно оставаясь серьезным, будто он уже видел конец своей дороги. Старший сын сказал мне: «Мистер Стайлз, это мой отец, моя мать, мои братья и сестры, их жены и мужья, наши дети. Нас двадцать семь человек, мистер Стайлз. Мы пришли фотографироваться. Мой отец, — он кивнул на старца, — мой отец давно хотел этого.»

«Конечно, — ответил я, — предоставьте это мне.» И принялся за работу.

Выстраивает графическую композицию для снимка.

Пожилая леди здесь, старший сын там. Этот с одним. Тот с другим. С той стороны я разместил дочерей, теток и одного брата-холостяка. Затем во фронт все от восьми до двенадцати «стоя», впереди них — четырех-семилетние, и, наконец, прямо на полу те, кто остался — «сидя». Господи, это была трудная работа, но в результате все они были рассортированы, и я встал за аппарат.

За камерой.

Только наведу фокус…

Воображаемый ребенок становится прямо перед объективом, Стайлз прогоняет его.

«Садись! Садись!»

Опять навожу фокус…

Ни Один Из Них Не Улыбался! —

Я попытался применить старую хитрость. «Скажите: сы-ыр. Пожалуйста.» Сначала они недоуменно смотрели на меня. «Давайте! Давайте!» Дети первыми восприняли мои слова. (Детский голос.) «Сы-ыр. Сы-ыр. Сы-ыр.» Потом те, что немного постарше: «Сы-ыр.» Затем еще старше: «Сы-ыр.» Дяди и тети: «Сы-ыр.» Ив завершение — сам старик: «Сы-ыр.» Я думал, крыша обрушится, парень! Люди на улице останавливались, заглядывали в окно и присоединялись к нам: «Сы-ыр.» Я обернулся поглядеть на них и увидел, что даже плакальщицы из бюро ритуальных услуг, вытирая слезы, тоже кричат: «Сы-ыр.» Нажал мою маленькую кнопку и — алле-гоп! — вот она, нью-брайтонская улыбка в двадцати семи вариантах. Не верьте тем глупцам, которые считают, что мы не умеем улыбаться!

Видели бы вы меня в тот день — перемещаю холостяка на ту сторону, невесток — на эту. Старшего сына ставлю позади старика. Переставляю детей… (Назад к камере.)

«Еще разик, пожалуйста! Сы-ыр.» Снова за работу… Старик со старухой вместе, дочери за ними, сыновья сбоку. Те, что сидели, теперь стоят. Те, что были «стоя», теперь «сидя»… И так десять раз, парень! И ни одного повтора!

Опустошенный Стайлз обрушивается на стул.

Когда они в конце концов ушли, я уже готов был сказать: Больше никогда!

Спустя неделю старший сын вернулся за карточками. Они были готовы. Уже в тот миг, когда он возник в дверном проеме, я понял, у него горе. «Мистер Стайлз, — сказал он мне, — еще чуть-чуть, и мы бы не успели сфотографироваться. Через два дня после визита к вам мой отец умер. Он никогда не увидит этих снимков.»

«Перестаньте, — сказал я. — Вы же мужчина. Сегодня или завтра каждый из нас должен будет уйти, вернуться Домой. Вот… — я сгреб карточки со стола. — Вот. Посмотрите на своего отца и поблагодарите Бога за то время, что он отвел ему на этой земле.» Мы вместе просматривали их. Он глядел на них в молчании, после третьей слеза медленно потекла по его щеке. Но одновременно… я украдкой наблюдал за ним… одновременно в нем родилось какое-то новое чувство, когда он увидел на снимке себя рядом со своим отцом, когда рядом со своим отцом он увидел братьев и сестер, и маленьких внучат. И он улыбнулся.

«Вот так, брат, — сказал я. — Улыбайтесь! Улыбайтесь своему отцу. Улыбайтесь миру.»

Когда он ушел, я долго думал о нем, как он возвращается в свой маленький дом где-то в Нью-Брайтоне, о том, что там его ждут маленькие матери в черном, потому что Мужчина умер. Я видел, как мои карточки переходят из рук в руки. Я видел руки, вытирающие слезы, а потом первые робкие счастливые улыбки. Поймите одну вещь: каждый из нас ничем не владеет, кроме самого себя. Этот мир и его законы в наше распоряжение ничего не дают, кроме нас же самих. После себя мы ничего не можем оставить, кроме памяти о себе. Я знаю, о чем говорю, друзья. У меня был отец, и он умер.

К стенду.

Он здесь. Мой отец. Вот он. Сражался на войче. На Второй Мировой. Сражался в Тобруке. В Египте. Он сражался во Франции, чтобы эта страна и все другие могли быть Свободными. А когда вернулся, его раздели прямо в доках, отобрали оружие, форму. Ему позволяли иметь гордость и достоинство только на протяжении этих пяти сумасшедших лет, потому что мир нуждался в человеке, который бы сражался и был готов пожертвовать собою во имя неизвестно чего, звавшегося Свободой. По возвращении ему разрешили держать небольшую сберегательную кассу и дали велосипед. Двадцать восьмого размера. Я помню это, поскольку он был слишком большой для меня. Когда отец умер, среди его старого хлама в древнем прогнившем чемодане я нашел эту фотографию. Вот и все, что у меня осталось от него.

Снова к стенду.

Или эта старая леди. Миссис Матотлана. Жила на Сангоша-стрит. Да вы помните! Ее мужа арестовали…

Стук в дверь.

Расскажу как-нибудь в другой раз. Войдите!

В студию проходит Мужчина. Одет в плохо сидящий двубортный костюм. В руках пластиковый пакет со шляпой. Мужчина очень нервничает. Он робок и нерешителен. Стайлз окидывает его взглядом и расплывается в широченной улыбке.

(В сторону, зрителям.) Мечта!

(Мужчине.) Проходите, мой друг.

МУЖЧИНА. Мистер Стайлз?

СТАЙЛЗ. Это я. Проходите! Хотите сфотографироваться?

МУЖЧИНА. Сделать снимок.

СТАЙЛЗ. Ну да, сфотографироваться. Вы принесли задаток?

МУЖЧИНА. Да.

СТАЙЛЗ. Хорошо. Разрешите, я только запишу ваше имя. У нас принято, что задаток вы платите сразу, а когда получаете карточку — платите остальное.

МУЖЧИНА. Да.

СТАЙЛЗ (подходит к конторке и берет черный регистрационный журнал). Ваше имя? (Мужчина нервничает. Он очень неуверен в себе.) Ваше имя, пожалуйста?

Пауза.

Ну же, мой друг. Вы определенно должны иметь имя.

МУЖЧИНА (собравшись с духом, но вcе еще сильно нервничая). Роберт Звелинзима.

СТАЙЛЗ (записывая). «Роберт Звелинзима.» Адрес?

МУЖЧИНА (на одном дыхании). Мапья-стрит, пятьдесят.

СТАЙЛЗ (пишет, потом останавливается). «Мапья-стрит, пятьдесят»?

МУЖЧИНА. Да.

СТАЙЛЗ. Вы квартируете с мистером Бунту?

МУЖЧИНА. С мистером Бунту.

СТАЙЛЗ. Очень хороший человек этот парень. Приходил сюда за свадебной фотографией. Всегда помогает людям. Если б он был белым, его бы называли либералом.

Перестает записывать. Обращается к своему клиенту.

Итак. Сколько вы хотели бы карточек?

МУЖЧИНА. Одну карточку.

СТАЙЛЗ (разочарованно). Только одну?

МУЖЧИНА. Одну.

СТАЙЛЗ. Как желаете сфотографироваться?

Мужчина не уверен, что понял вопрос.

Вы хотите сфотографироваться «стоя» (принимает неестественную позу возле стула), «сидя»… (другая пoза — на сей раз на стуле). Как угодно. Как бы вам хотелось?

МУЖЧИНА. Все равно.

СТАЙЛЗ. Отлично. Садитесь.

Роберт нервничает.

Садитесь!

Стайлз приносит вазу с пластмассовыми цветами, стирает с них пыль и помещает на столе. Роберт не выпускает из рук пакета.

Что у вас там?

На свет появляется шляпа.

Ага! Стетсон. Наденьте ее, мой друг.

Роберт мнет ее в нерешительности.

Вы можете надеть ее, Роберт.

Роберт подчиняется. Стайлз дотрагивается до одной из пуговиц его пиджака.

Какой замечательнкй костюм, мой друг! Где вы его купили?

МУЖЧИНА. В Доме Торговли.

СТАЙЛЗ (цитируя рекламную вывеску). «Где черный мир покупает самое лучшее. Шестимесячный кредит. Платите, когда оденетесь.»

Слегка толкнув Роберта.

…и работают без выходных!

Вместе смеются.

Что вы собираетесь делать с этой карточкой?

Пока идет к камере и устанавливает ее, все время болтает о том, о cем. Роберт с опаской наблюдает за приготовлениями.

МУЖЧИНА. Отправлю ее своей жене.

СТАЙЛЗ. Вашей жене!

МУЖЧИНА. Науту.

СТАЙЛЗ. А где сейчас ваша жена?

МУЖЧИНА. В Кинг-Вильямс-тауне.

СТАЙЛЗ (с преувеличенным восхищением). Наконец-то! Тип людей, который мне по душе! Не один из этих тупых молодцев, что приезжают сюда подзаработать, и напрочь забывают оставлеянне семьи. А ответственный человек! Где вы работаете?

МУЖЧИНА. У «Фельтекса».

СТАЙЛЗ. Я слышал, там хорошо платят.

МУЖЧИНА. Неплохо.

Теперь он крайне напряжен. Неотрывно смотрят в объектив. Стайлз отвлекается от приготовлений.

СТАЙЛЗ. Э-эй! Роберт! Вы хотите, чтобы ваша жена увидела фотографию мужа, который выглядит так, будто взвалил на плечи все заботы мира? Что она подумает? «У моего бедного мужа неприятности!» Вы должны улыбнуться!

Роберт позволяет себе немного расслабиться и застенчиво улыбнуться.

Вот так!

Расслабившись еще больше, Роберт начинает себе нравиться и получать удовольствие от съемки. Неуверенно вынимает из кармана забавную свирель. Стайлз входит во вкус своего ремесла.

Слушайте, вы когда-нибудь проходили, по коридору какого-нибудь крупного оффиса, где большие, стеклянные двери и табличка снаружи: «Главный менеджер»? Представьте себе, приятель, что вы, Роберт Звелинзима, сидите за собственным столом в таком же точно оффисе! Ведь это вполне осуществимо, Роберт. Неожиданное назначение на пост начальника Отдела Доставки. Показать вам, что мы сделаем?

Стайлз достает школьную карту мира, которую вешает позади стола в качестве фона для фотографии.

Взгляните-кa, Роберт. Америка, Англия, Африка, Россия, Азия!

Уносясь на крыльях вдохновения, Стайлз берет сигарету, зажигает ее и вручает Роберту. Теперь все готово для съемки: свирель в одной руке, сигарета в другой. Стайлз становится за камеру, восхищаясь делом своих рук.

Мистер Роберт Звелинзима, начальник отдела доставки «Фельтекса», в своем оффисе на фоне материков и океанов. Улыбнитесь, Роберт, улыбнитесь!

Оценивает композицию через видоискатель камеры.

Опустите руку, Роберт… к пепельнице… еще… теперь выпрямите ноги… (Демонстрирует, стоя за камерой. Роберт скрещивает ноги.) Так держать, Роберт… Сохраняйте улыбку… вот та-ак… (нажимает кнопку — глухой щелчок) Прекрасно! Отлично, Роберт.

Роберт и его улыбка остаются замороженными.

Роберт. Можете расслабиться. Все кончено!

МУЖЧИНА. Кончено?

СТАЙЛЗ. Да. Вы ведь хотели только одну карточку?

МУЖЧИНА. Да.

СТАЙЛЗ. А вдруг вы потеряете ее? А? Я слыхал истории о таких почтальонах, Роберт. У-у! Садятся на обочине дороги и вскрывают письма, которые должны вручить! «Дорогая жена…» — один рэнд в карман, письмо — выкинут. «Дорогая женушка…» — другой рэнд в карман, письмо — опять выкинут. Вы хотите, чтобы это случилось и с вашим письмом? Ну же! Что вы скажете о… «на ходу».

МУЖЧИНА. На ходу?

СТАЙЛЗ. Вы не знаете, что такое «на ходу»?

МУЖЧИНА. Нет.

СТАЙЛЗ. Элементарно! Вы просто гуляете, смотрите…

Стайлз демонстрирует. В определенной точке замирает на половине шага.

…а я вас фотографирую! Потом можете написать жене: «Дорогая, я возвращаюсь домой на Рождество…», вложить карточку в письмо и отправить. Ваша жена вскрывает конверт — и что же она видит? Ее Роберт идет домой, к ней! Она показывает карточку детям: «Посмотрите, дети, ваш папочка идет!» Дети прыгают и хлопают в ладоши: «Папочка идет! Папочка идет!»

МУЖЧИНА (сoблазненный перспективой, нарисованной Стайлзом.) Хорошо!

СТАЙЛЗ. Вы хотите «на ходу»?

МУЖЧИНА. Я хочу «на ходу».

СТАЙЛЗ. Вы наш человек! Смотрите сюда, Роберт.

Стайлз поворачивает карту обратной стороной, на которой намалевана безвкусная картина футуристического города.

Город Будущего! Смотрите сюда. Мистер Роберт Звелинзима, городской человек, в недалекой перспективе глава «Фельтекса», идет по Городу Будущего!

МУЖЧИНА (с восхищением рассматривая фон. Узнает местность.) «О'кей».

СТАЙЛЗ. Супермаркет «О'кей»… (другое здание)… Дом Общественных Организаций, Барклай-Банк… много чего! Что вы ищете, Роберт?

МУЖЧИНА. «Фельтекс».

СТАЙЛЗ. Да?.. ну, видите ли, я не успел снабдить пейзаж всеми деталями, Роберт. Но если б я рисовал всю вселенную, то обязательно начал бы с «Фельтекса».

Идет к столу за реквизитом.

Тросточка… газета…

МУЖЧИНА (застенчиво). Я не умею читать.

СТАЙЛЗ. Неважно, мой друг. Думаете, все эти обезьяны, что носятся с газетами, могут читать? Они смотрят картинки.

После «костюмирования» Роберта Стайлз идет к своей камере.

Это становится интересно, Роберт. Моя лучшая карточка. Я должен одну отправить в журнал. Отлично, Роберт, теперь отойдите назад. Делайте, как я показывал. Идите прямо на меня мимо Города Будущего. Я буду фотографировать. Готовы? Теперь идите, Роберт…

Свирель во рту, тросточка в руке, газета под мышкой — Роберт делает уверенный шаг, а затем замирает, как показывал Стайлз.

Пошел, Роберт…

Еще шаг.

Eще раз, Роберт…

Eще один шаг.

Стоп! Так держать, Роберт. Так держать!

Камера быстро удаляется; одновременно свет на сцене гаснет, за исключением прожектора, освещающего Роберта, замершего в нелепой позе. Должно создаваться впечатление, что мы смотрим на фотокарточку. Которая вдруг «оживает» и диктует письмо, чтобы отправиться потом вместе с ним к жене Роберта, Науту, в Кинг-Вильямс-таун.

МУЖЧИНА. Науту…

Поправляясь.

Дорогая Науту,

В этом письме у меня есть для тебя чудесные новости. Я думаю, мои неприятности закончились. Ты вряд ли поверишь, но должен тебе сказать, что… Сайзвэ Банси, образно говоря, мертв!

Я расскажу тебе, что смогу.

Как тебе известно, покинув железнодорожный компаунд[4], я остановился у одного моего друга. Его зовут Зола, и он очень хороший человек, Науту. Он даже пытался помочь мне найти какую-нибудь работу. Но это нелегко, Науту, потому что Порт-Элизабет хотя и большой город, очень большой город, со множеством фабрик, буквально наводнен такими же безработными, как я. Науту, там так много народу, оставившего насиженные места из-за засухи и пришедшего туда искать работу!

Неделю прожив у Золы, я попал в большие неприятности. Полицейский делал обход, и после целого ряда происшествий, о которых я расскажу тебе при встрече, в моей книжке поставили печать, предписывавшую мне покинуть Порт-Элизабет в трехдневный срок. Я был очень-очень несчастлив, Науту. Я не мог больше жить у Золы, потому что, если бы полицейский нашел меня там во второй раз, то неприятностей бы у меня прибавилось. Поэтому Зола отвел меня к своему другу, которого звали Бунту, и спросил его, можно ли мне остаться у него, пока не решу, что делать…

Дом Бунту в Нью-Брайтоне. Стол и два стула. Роберт в той же позе, что и на «ожившей» фотографии, оказывается в новом месте действия. Там же появляется Бунту. Стоит, протягивая руку Роберту; на плечи наброшен пиджак.

БУНТУ. Привет. Бунту.

Пожимают руки.

МУЖЧИНА. Сайзвэ Банси.

БУНТУ. Садись.

Они садятся.

Зола говорил, что ты приедешь. Не было времени что-либо объяснять. Спросил только, можно ли тебе провести здесь несколько дней. Спать будешь на той софе в углу. В данный момент я живу один. Моя жена домоработница… ночует на Кабега-парк… домой приходит только по выходным. Жарко сегодня, а?

На протяжении этой сцены Бунту занимается тем, что сначала умывается — таз и кувшин с водой на столе, — а затем меняет рабочую одежду на выходную. Сайзвэ Банси остается на стуле.

Какие у тебя проблемы, дружище?

МУЖЧИНА. Я не получил разрешения остаться в Порт-Элизабете.

БУНТУ. А где ты прописан?

МУЖЧИНА. В Кинг-Вильямс-тауне.

БУНТУ. Как они это обнаружили?

МУЖЧИНА (говорит путано, косноязычно, заикаясь, рассказывая свою историю. Когда у него не хватает слов, пытается помочь себе руками). Я остановился у Золы, как вам известно. Мне было очень хорошо у него. Но однажды ночью… Я спал на полу… И услышал какой-то шум, и когда открыл глаза, увидел, что кто-то снаружи светит в окно фонариками… затем раздался громкий стук в дверь. Когда я поднялся. Зола стоял в темноте и пытался что-то шептать… Кажется, он говорил, что мне нужно спрятаться. Я залез под стол. Вошел полицейской и посмотрел вокруг, и нашел меня под столом… и вытащил меня оттуда.

БУНТУ. Облава?

МУЖЧИНА. Да, это была облава. На мне были одни брюки. Рубашка лежала в другой стороне. Я только-только успел схватить ее, как они вытолкали меня из комнаты… Мне пришлось закончить одеваться в фургоне. Они отвезли меня прямо в администрацию, а оттуда — в Бюро по Трудоустройству, и стоял в коридоре, а все, кто тоже там был, смотрели на меня и качали головой, как будто заранее знали, что у меня большие неприятности. Потом меня отвели в контору и сказали, чтобы я ждал своей очереди… Белый человек за стеклом держал мою книжку и, глядя на меня, тоже качал головой. А другой белый человек пришел с карточкой…

БУНТУ. С карточкой?

МУЖЧИНА. Он принес карточку.

БУНТУ. Розовую карточку?

МУЖЧИНА. Да, карточка была розовой.

БУНТУ. Регистрационная карточка. Все твое убогое существование зафиксировано на ней. Продолжай.

МУЖЧИНА. Затем первый белый человек начал что-то записывать на карточке… а потом кто-то пришел и принес… (Показывает то, что он имеет в виду, стукнув кулаком по столу.)

БУНТУ. Печать.

МУЖЧИНА. Да, печать. (Повторяет жест.) Он принес печать.

БУНТУ. А потом?

МУЖЧИНА. Он поставил штамп в моей расчетной книжке.

БУНТУ. Дай-ка мне посмотреть твою книжку.

Из заднего кармана брюк Сайзвэ достает свою расчетную книжку. Бунту изучает ее.

Дерьмо! Ты знаешь, что это?

МУЖЧИНА. Я не умею читать.

БУНТУ. Слушай… (читает). «Вы затребованы с отчетом к Специальному Уполномоченному по делам банту в Кинг-Вильямс-тауне. В течение трех дней от указанной даты вы…» Ты должен был быть дома еще вчера!.. «… в целях перемещения в место постоянной прописки.» Миграционный Контроль. У тебя неприятности, Сайзвэ.

МУЖЧИНА. Я не хочу уезжать из Порт-Элизабета.

БУНТУ. Очень может быть. Но если эта книжка говорит: иди, — ты идешь.

МУЖЧИНА. А могу я сжечь эту книжку и получить новую?

БУНТУ. Сжечь эту книжку? Перестань обманывать себя, Сайзвэ! В любом случае, что бы ты с ней ни сделал, ты должен будешь немедленно пойти и завести новую. Правильно? и пока новая не придет, должен будешь шарахаться от каждого полицейского, чтобы тебя не остановили и не попросили документы. Теперь представь себе зал судебных заседаний, обвинение: неспособность предъявить расчетную книжку по официальному требованию. Пять рэндов штрафа или пять дней тюрьмы. В конце концов, приходит новая книжка. Снова идешь в Бюро по Трудоустройству за печатью… получать подтверждение разрешения остаться в данном округе. Белый человек в Бюро по Трудоустройству берет книжку, смотрят на нее — не на тебя! — подходит к большой машине проверить твой номер…

Бунту иллюстрирует работу на компьютере.

…выпрыгивает карточка, и белый человек читает: «Сайзвэ Банси. Направлен в Кинг-Вильямс-таун…» Берет твою книжку, достает ту же самую печать, и все повторяется заново. Так что сожги ты свою книжку иди выбрось — получишь другую. Произойдет та же история.

Бунту «садится за компьютер»; выскакивает карточка.

«Сайзвэ Банси. Направлен в Кинг-Вильямс-таун.» Только на этот раз тебя отправляют в контору Специального Уполномоченного в твой родной город в сопровождении почетного эскорта и с номерком на шее. А кроме того заставляют оплатить проезд поезде!

МУЖЧИНА. Я думаю, что могу попытаться устроиться садовником.

БУНТУ. Ты? Садовником? Ты не читаешь газет?

МУЖЧИНА. Я не умею читать.

БУНТУ. Я расскажу тебе, что пишут белые леди: Требуется прислуга. Нужен садовник с хорошими манерами, разбирающийся в сезонах и цветах. Расчетная книжка в порядке. Твоя в порядке? И потом, что, черт возьми, ты знаешь о сезонах и цветах? (После минутной задумчивости.) Ты знаешь какого-нибудь белого, кто хотел бы дать тебе работу?

МУЖЧИНА. Нет. Я ни с кем из белых не знаком.

БУНТУ. Жаль. А то можно было бы что-нибудь придумать: ты договариваешься с белым, чтобы он написал письмо, — понимаешь? — в котором бы сообщалось, что у него есть работа для тебя. Ты берешь это письмо и возвращаешься в Кинг-Вильямс-таун, где показываешь его тамошнему Специальному Уполномоченному. Специальный Уполномоченный в Кинг-Вильямс-тауне читает письмо твоего белого работодателя из Порт-Элизабета, который готов нанять тебя. А затем пишет письмо Специальному Уполномоченному Порт-Элизабета. Так что ты приезжаешь сюда с двумя письмами. После чего Специальный Уполномоченный Порт-Элизабета читает письмо Специального Уполномоченного Кинг-Вильямс-тауна вместе с первым письмом от белого, пожелавшего дать тебе работу, и по прочтении говорит тебе: О, да, этот малый, Сайзвэ Банси, может получить работу. И лишь тогда Специальный Уполномоченный Порт-Элизабета составляет письмо, которое ты вместе с письмами от Специального Уполномоченного Кинг-Вильямс-тауна и белого мистера из Порт-Элизабета несешь Старшему Управляющему в Бюро по Трудоустройству, и он их все читает, ставит в твоей книжке нужную печать и дает тебе еще одно письмо, от себя лично, которое с остальными письмами, от белого работодателя и двух специальных уполномоченных, ты относишь в здешнюю Нью-Брайтонскую администрацию и пишешь заяление о предоставлении вида на жительство, чтобы снова не стать жертвой облавы. Вот видишь, как просто.

МУЖЧИНА. Может быть, я могу открыть свой маленький бизнес, продавать картофель и…

БУНТУ. Где ты достанешь картофель и…?

МУЖЧИНА. Я куплю его.

БУНТУ. На какие шиши?

МУЖЧИНА. Займу денег…

БУНТУ. Кто займет денег человеку, «направленному» к черту и вылезшему из кустов? И как ты продашь свой картофель на рынке без Лицензии на уличную торговлю? Та жа самая история, Сайзвэ. У тебя ничего не получится, потому что в твоей книжке стоит эта дурацкая печать. Тут нет выхода, Сайзвэ. Ты не первый, кто пытался отыскать его. Вот тебе мой совет: садись в поезд и возвращайся в Кинг-Вильямс-таун. А если тебе позарез нужна работа, что ж, постучись в отдел кадров какой-нибудь шахты. Копай золото для белого человека. Это единственный случай, когда они не беспокоятся о миграционном контроле.

МУЖЧИНА. Я не хочу работать в шахтах. Там мало платят. И это опасно… под землей. Столько черных погибло из-за обвалов. Я ведь могу там умереть.

БУНТУ (оказывается в той же мизансцене, когда он впервые увидел Сайзвэ). Ты не хочешь умирать?

МУЖЧИНА. Я не хочу умирать.

БУНТУ (прерывает все свои занятия, что бы он ни делал, садится и говорит с Сайзвэ с большим участием, которого не было раньше). Ты женат, Сайзвэ?

МУЖЧИНА. Да.

БУНТУ. Детей много?

САЙЗВЭ. У меня четверо ребятишек.

БУНТУ. Мальчики? девочки?

МУЖЧИНА. У меня три мальчика и одна девочка.

БУНТУ. Ходят в школу?

МУЖЧИНА. Двое в школе. А другие пока что остаются дома с матерью.

БУНТУ. Твоя жена не работает.

МУЖЧИНА. Мы живем в пятнадцать милях от города. Поблизости только один магазин. Мистера Ван-Уайка. Но у него уже работает одна женщина. Кинг-Вильямс-таун — хреновое место… работы мало, а народу много. Вот почему я не хочу возвращаться.

БУНТУ. Ну, друг… Я не знаю! Я тоже женат. У меня тоже ребенок.

МУЖЧИНА. Всего один?

БУНТУ. Да. Жена посещает эту проклятую клинику по контролю за рождаемостью. Ребенок остается с моей матерью. (Качает головой.) Эх, Сайзвэ! Если б я рассяазал тебе обо всех неприятностях, которые у меня были, пока я не поставил нужную печать в своей книжке. При том, что родился в здешнем округе! Если б я только мог рассказать тебе, что я вынес, пока не получил приличную работу. При том, что родился в «правильном» округе! Неприятности в связи с этой двухкомнатной квартирой… хотя я родился здесь!

МУЖЧИНА. Откуда берется столько неприятностей, мистер Бунту?

БУНТУ. Как-то, недели две назад, я был на похоронах с одним своим другом. Где-то за городом. Его старый родственник отошел в мир иной. Обычная штука… проповеди в доме, проповедь в церкви, проповеди на кладбище. Я думал, они никогда не кончат говорить! В похоронном бюро был один парень, гражданский проповедник… невысокого роста, аккуратные маленькие усики, одетый в поношенный двубортный черный костюм… Да! он был великолепен. Пока он говорил, то жестикулировал так… как будто… это напоминало, как в юности мы учились драться модными тогда нунчаками. Он сказал: «Ступай Домой.» У него это хорошо вышло. Начал с того, что первым человеком, подписавшим с Богом контракт Смерти, был Адам, когда согрешил в Эдеме. С того дня, кем бы ни был Человек, что бы ни делал, он никогда не обходится без своего верного компаньона. Смерти. Так и Оута Джекоб… имя покойного… выполнил последний пункт своего контракта с Богом.

Но при жизни, друзья, он, скажу я вам, помотался по дорогам этой земли. Он оставил следы, что ведут сквозь лесную чащу и через степь… следы, по которым теперь идут его дети. Он работал на разных фермах, разбросанных по всей стране, от нашего района вплоть до побережья и к северу, аж до Претории. Я знал его. Он был другом. Многие знали Оуту Джекоба. Долгое время он работал у мистера Ван-дер-Уолта. Но когда старый хозяин умер, его молодой сынок, Хендрик, сказал: «Жы мне не нравишься. Пошел!» Оута собрал пожитки, взвалил на плечи и «пошел». Жена последовала за ним. Отправился на другие фермы… стоял за забором и кричал хозяевам больших домов: «Нет ли у вас работы, мистер?! Пожалуйста!» Мистер Поджитер принял его. Несколько лет все было хорошо, пока его жена чем-то не угодила Мадам. И Джекоб с семейством снова тронулся в путь. Груз на его плечах увеличился, Оута уже не был таким молодым, а кроме того прибавились дети… Пошел на одну, ферму. Нет работы. На другую. Нет работы. На третью ферму — ненадолго остановился там. Но случилась засуха, и фермер сказал: «Сожалею, Джекоб. Скотина дохнет, я двигаю в город.» Джекоб опять собрал свой скарб… Так это и продолжалось, друзья. Снова и снова… пока он не достиг последнего пристанища. (Могила у его ног.) Все кончено. Как будет жить без него какой-нибудь толстозадый землевладелец — его не касается. Нет больше такого дела, которое заставило бы Оуту Джекоба пошевелиться. Он вернулся Домой.

Пауза.

Вот так, брат. Лишь тогда мы обретем покой, когда нам выроют яму и втопчут лицом в землю.

Надевая пальто.

А, к черту все. Если мы не сменим тему, то сами себе выроем яму.

Меняет тему.

Ты знаешь, что такое Райское Местечко, Сайзвэ?

МУЖЧИНА. Нет.

БУНТУ. Пойдем. Позволь мне тебя развлечь. Я угощаю.

Бунту выходит. Затемнение. Остается включенным только прожектор, освещающий то место, где находится Сайзвэ.

МУЖЧИНА (продолжая свое письмо). Райское Местечко? (Качает головой и смеется.) Эй, Науту! Когда я снова вспоминаю это название, то у меня голова болеть начинает… так же, как в то утро, когда я проснулся в квартире Бунту на следущий день. Ты не поверишь, на что это было похоже! Ты не сможешь! Представь себе: ты идешь вниз по Пикеринг-стрит в Кинг-Вильямс-тауне, заходишь в кафе миссис Коэкемоэр купить хлеба и вдруг видишь, что за столиком в элегантном костюме сидит — кто бы ты думала? — твой муж, Сайзвэ Банси, которому подает мороженое и охлажденную водку сама старая миссис Коэкемоэр. Точно так же удивилась бы ты, увидев меня в Райском Местечке. Только там не подают водку и мороженое. Нет! Исключительно первоклассную выпивку, Науту. И обслуживала меня вовсе не старуха Коэкемоэр, а совершенно очаровательная и роскошная леди по имени мисс Нконуайеми. И уже не просто твой муж Сайзвэ сидел там со всеми важными людьми Нью-Брайтона, но МИСТЕР Банси.

Смеется.

Мистер Банси.

Смеется громче. Встает со стула.

Улица возле нелегального бара «Райское местечко» в Нью-Брайтоне. Наш герой в сильном подпитии. Обращается к зрительному залу.

МУЖЧИНА. Дружище, ты знаешь, кто я? Вот тебе моя рука, друг. Вот тебе моя рука, я мистер Банси, дружище. А знаешь, откуда я иду? Я иду из Райского Местечка, друг. Самое расчудесное местечко. Там всё есть, добрые люди. Я пил, друзья мои… бренди, виски, пиво… Не хотите ли и вы туда заглянуть, добрые люди? Пойдемте все в Райское Местечко! (Кричит.) Мистер Бунту! Мистер Бунту!

Входит Бунту, крича кому-то: «До свиданья!» Присоединяется к Сайзвэ. Бунту, хотя и не пьян, но так же общителен и дружелюбен под влиянием добрых пяти стаканов алкоголя.

БУНТУ (глядя в зал). Эй, где ты взял столько замечательных людей?

МУЖЧИНА. Я только что обнаружил их здесь, мистер Бунту.

БУНТУ. Здорово!

МУЖЧИНА. Я приглашаю их в Райское Местечко, мистер Бунту.

БУНТУ. Ты рассказал им о Райском Местечке?

МУЖЧИНА. Я рассказал им о Райском Местечке, мистер Бунту.

БУНТУ (зрителям). Эй, народ! Мы там так провели время!

МУЖЧИНА. Они это знают. Я все им рассказал.

БУНТУ (смеясь). Сайзвэ! Клянусь, мы там получили удовольствие…

МУЖЧИНА. Эй… эй…

БУНТУ. Вспомни того деятеля Консультативного Совета.

МУЖЧИНА. Эй… Эй… Мистер Бунту! Вы знаете, что я вас уважаю, дружище. И вы должны обращаться ко мне повежливее.

БУНТУ. Что ты имеешь в виду?

МУЖЧИНА (с нарочитой важностью). Теперь я не просто Сайзвэ. Сайзвэ ушел куда-то вовнутрь меня, но зато Мистер Банси вышел наружу!

БУНТУ (подхватывая его игру). Я страшно сожалей, мистер Банси. Я извиняюсь за свою фамильярность. Пожалуйста, не обижайтесь.

Передавая ему один из апельсинов, которые все это время он держал в руках.

Примите от меня… с комплиментами мисс Нконуайеми.

МУЖЧИНА (порывисто хватая апельсин, застенчиво улыбаясь). Мисс Нконуайеми!

БУНТУ. Сладкие грезы, мистер Банси.

МУЖЧИНА (чистит апельсин и неаккуратно ест его). Милая дамочка, мистер Бунту.

БУНТУ (отходит от него на некоторое расстояние. Зрителям). Там, в кабаке выискался один «деятель» из Консультативного Совета, услыхал, что Сайзвэ прибыл из Кинг-Вильямс-тауна, подошел к нему и говорит: «Скажите, мистер Банси, что вы думаете о Кискэновской Программе?[5]

МУЖЧИНА (перебивая). А-а, припоминаю! Мерзавец из Консультативного Совета, рассуждающий о Кискэновской Программе!

Зрителям.

Я должен рассказать тебе, друг….Пройдет ли машина или ветер поднимет пыль, Кискэновская Программа заставит тебя кашлять. Говорю тебе, друг… засунули человека в пондок[6] и назвали это Кискэновской Программой. Мой добрый друг, простите мою грубость, но я скажу, что… Кискэновская. Программа — это дерьмо!

БУНТУ. А тот жирный скотопромышленник! Старый Джолоуб. (Зрителям.) Подходит, значит, ко мне… (Торжественно.)… „Ваш друг, мистер Банси, он что, с официальням визитом в нашем городе?“ „Нет, — говорю, — у мистера Банси официальный побег из мест заключения.“ (Бунту думает, что это хорошая шутка.)

МУЖЧИНА (упрямо). Я остаюсь здесь.

БУНТУ (глядя на часы). Эй, Сайзвэ…

МУЖЧИНА (с упреком). Мистер Бунту!

БУНТУ (очeнь вежливо). Мистер Банси, становится поздно. Мне завтра на работу. Вы найдете обратную дорогу, мистер Банси?

МУЖЧИНА. А что же вы думаете, не смогу? Вы думаете, мистер Банси заблудился?

БУНТУ. Я не говорил этого.

МУЖЧИНА. Но вы так подумали, дружище. Я поведу вас. Это Чинга-стрит.

БУНТУ. Очень хорошо! Но куда же нам…

МУЖЧИНА (направляясь к одному из выходoв). Сюда.

БУНТУ (возвращая его назад). Ошибка. Вы путаете наше местонахождение, у нас могут быть большие неприятности с уличными бандитами.

МУЖЧИНА (поворачиваясь в другую сторону). Сюда.

БУНТУ. Ведите. Я безропотно последую за вами.

МУЖЧИНА. И правильно сделаете, мистер Бунту. Вон там — Ньюйельская Высшая Школа. Значит…

БУНТУ. Будьте внимательны!

МУЖЧИНА. Когда мы шли в Райское Местечко, Ньюйель находился прямо по курсу. Следовательно, покидая Райское Местечко, мы должны оставить Ньюйель за кормой.

БУНТУ. Ну просто превосходно!

Выбирая то одно, то другое направление, они шарахаются по ночным улицам и случайно выходят на площадь, откуда в разные стороны расходятся несколько дорог. Сайзвэ явно заблудился. Оглядывает окрестности, пытаясь определить, куда же он попал.

МУЖЧИНА. Эге, мистер Бунту!..

БУНТУ. Мбизвени-сквер.

МУЖЧИНА. Оу! Чертов перекресток! погодите-ка… (Сосредоточенно пытается сориентироваться.) Это здание… Рио-Синема! Значит, мы должны…

БУНТУ. Рио-Синема? С белым крестом на крыше, великолепным фасадом и грандиозным шоу по воскресеньям?

МУЖЧИНА (сконфуженно). Вы правы, дружище. Теперь я понял, мистер Бунту. Нам туда.

Он пускается в дорогу. Бунту наблюдает за ним.

БУНТУ. Счастливого пути. До Кинг-Вильямс-тауна сто пятьдесят миль. Не забывайте посылать письма.

МУЖЧИНА (обернувшись). Эй… эй…

БУНТУ. О'кей, Сайзвэ. Я выведу тебя отсюда. Только подожди секунду, мне срочно нужно отлить. Не уходи никуда!

Бунту исчезает в темноте.

МУЖЧИНА. Э-э, Сайзвэ! Ты деревенский простофиля! Ты сбил с верного пути мистера Бунту и мистера Банси! Думаешь, что знаешь этот район Нью-Брайтона? Ничего ты не знаешь!

Бунту бегом возвращается обратно.

БУНТУ (взволнованно). Пойдем отсюда.

МУЖЧИНА. Погодите, мистер Бунту, я говорю, что этот дурак Сайзвэ…

БУНТУ. Пойдем же! У нас неприятности… (Направляется в ту сторону, откуда они пришли.)… Шевелись.

МУЖЧИНА. Погодите, мистер Бунту, погодите… Дайте мне сначала сказать, что этот Сайзвэ…

БУНТУ. Там лежит покойник!

МУЖЧИНА … Покойник?

БУНТУ. Я думал, что ссал на кучу мусора, а когда получше пригляделся, увидел, что это человек. Мертвый. И весь в крови. Должно быть, уличные бандиты пришили его. Пойдем, к черту, отсюда, пока нас кто-нибудь не засек.

МУЖЧИНА. Бунту… Бунту…

БУНТУ. Послушай меня, Сайзвэ! Эти головорезы могут быть все еще где-то рядом.

МУЖЧИНА. Бунту…

БУНТУ. Ты хочешь присоединиться к нему?

МУЖЧИНА. Я не хочу присоединяться к нему.

БУНТУ. Тогда пошли.

МУЖЧИНА. Постой, Бунту.

БУНТУ. Господи! Если бы Зола предупредил меня, что от тебя будет столько неприятностей!..

МУЖЧИНА. Бунту… мы должны заявить в полицейский участок.

БУНТУ. В полицейский участок! Ты спятил, да? У тебя же паспорт не в порядке, ты пьян… „Мы пришли заявить о найденном трупе, сержант.“ „Взять их!“ Камера закрывается. Ведь это мы убили его.

МУЖЧИНА. Мистер Бунту… мы не можем оставить его…

БУНТУ. Пожалуйста, Сайзвэ!

МУЖЧИНА. Погоди. Давай отнесем его домой.

БУНТУ. Вот так так! Идти по Нью-Брайтонским улицам, ночью, волоча покойника. И потом, мы не знаем, где он живет. Пойдем.

МУЖЧИНА. Подожди, Бунту… послушай…

БУНТУ. Сайзвэ!

МУЖЧИНА. Бунту, мы можем узнать, где он живет. Его паспорт расскажет нам. Он расскажет, так же, как мой. Его паспорт расскажет тебе, дружище.

БУНТУ (мгновение сомневаясь). Ты действительно хочешь засадить меня по уши в дерьмо.

Снова исчезает в темноте.

МУЖЧИНА. Его документы на хорошем английском языке расскажут тебе, где он живет. Мой паспорт тоже говорит на хорошем английском… говорит важные слова, которых Сайзвэ не может прочесть и не понимает. Сайзвэ хочет остаться здесь, в Нью-Брайтоне, и найти работу; но паспорт говорит: „Нет! Затребован обратно…“ Сайзвэ хочет накормить жену и детей; но паспорт говорит: „Нет! Направлен к черту…“ Сайзвэ хочет…

Показывается Бунту с паспортом в руке. Воровато оглядывается и движется к свету уличного фонаря.

Предоставляя паспорт, нам никогда не говорят правду. Нам говорят: Это Книга Жизни! Ваш лучший друг! Никогда не теряйте ее! Нам все время лгут.

Приближается к Бунту, читающему паспорт.

БУНТУ. Эй! Посмотри на него. (фотография в книжке; читает) „Роберт Звелинзима. Национальность: ксохса. Идентификационный Номер…“

МУЖЧИНА. Где он живет, Бунту?

БУНТУ (листая книжку). Работал у Дормана Лонга семь лет… В строительной фирме „Килоумет“… восемнадцать месяцев… В „Скобяных изделиях“ Андерсена два года… в настоящее время — безработный. Эй, гляди-ка, Сайзвэ! Он в таком же положении как ты. Искал работу.

МУЖЧИНА. Где он живет, Бунту?

БУНТУ. Сначала был прописан на Мдала-стрит, 42. Затем переехал на Сангоша-стрит… сейчас он…

Пауза. Резко захлопывает книжку.

К черту все; я туда не пойду.

МУЖЧИНА. Куда, Бунту?

БУНТУ (решительно). Я Туда Не Пойду!

МУЖЧИНА. Бунту…

БУНТУ. Знаешь, где он живет? В Кварталах Холостяков! Если я пойду туда в такой поздний час, потом меня самого надо будет разыскивать…

Сайзвэ не понимает.

Послушай, Сайзвэ… Я живу в доме, на котором отмечены название улицы и номер. Его легко найти. Спроси любого… Мапья-стрит? Сюда. Знаешь, что такое Кварталы Холостяков? Огромный концентрационный лагерь с бесчисленными рядами бараков, похожих на железнодорожные вагоны. По шесть дверей в каждом! И за каждой дверью — по двенадцать человек! Ты хочешь, чтобы я тащился туда? Стучал в первую дверь: „Роберт Звелинзима здесь проживает?“ „Нет.“ В следущую: „Роберт здежь?..“ „Вашу мать! мы тут пытаемся уснуть!“ В следущую: „Роберт Звелинзима тут?..“ Да нас просто пошлют куда подальше, парень! Я кладу эту книжку на место, и мы уматываем домой.

МУЖЧИНА. Бунту.

БУНТУ (на полпути к выходу). Ну что?

МУЖЧИНА. Скажи, со мной ты бы так же поступил? Если бы преступники зарезали Сайзвэ и бросили его здесь, ты бы так же оставил его?

Обвиняюще.

Ты бы оставил меня лежать здесь, мокнуть под твоей мочой? Я хочу быть мертвым. Я хочу быть мертвым, потому что тогда, черт возьми, мне ни о чем не надо будет заботиться.

Отворачивается от Бунту. Зрителям.

Добрые люди, что произошло в этом мире? Кто-нибудь о ком-нибудь здесь заботится? Кто-нибудь кому-нибудь нужен? Дружите, я кому-нибудь нужен? Что во мне неправильно? Я человек. Мне даны глаза, чтобы видеть. Мне даны уши, чтобы слушать, когда люди говорят. Мне дана голова, чтобы думать о хороших вещах. Что во мне неправильно?

Начинает снимать с себя одежду.

Посмотрите на меня! Я человек. У меня есть ноги. Я могу бежать с тачкой, полной цемента! Я сильный! Я мужчина! Послушайте! У меня есть жена. У меня есть четверо ребятишек. Сколько он сделал вам детей, леди? (Кивнув на мужчину, сидящего рядом с ней.) Скажите по секрету, он мужчина? Что у него есть, чего нет у меня?..

Бунту, погруженный в глубокую задумчивость, подходит к нему. Расчетная книжка покойника все еще у него в руке.

БУНТУ. Дай мне посмотреть твою книжку.

Сайзвэ не отвечает.

Дай мне свою книжку!

МУЖЧИНА. Ты что, стал полицейским, Бунту?

БУНТУ. Дай мне свою поганую книжку, Сайзвэ!

МУЖЧИНА (вытаскивая ее). На, Бунту. Возьми эту книжку, дружище, почитай внимательно и скажи мне, что в ней говорится обо мне. Сказано ли там, что я человек?

Бунту изучает обе книжки. Сайзвэ снова обращается к зрителям.

Эта чертова книжка!.. Люди!.. Понимаете?.. Нет?.. Куда бы вы ни шли… с вами эта чертова книжка. Вы идете в школу, и она идет. Идете на работу — и она идет. Идете в церковь и молитесь, и поете священные гимны, и она с вами. Идете в больницу и умираете, и ее кладут вам в гроб!

Бунту подбирает одежду Сайзвэ.

БУНТУ. Пойдем.

МУЖЧИНА (отрицательно мотая головой, взволнованно). О-о, не, не, не… нет, Бунту.

БУНТУ. Это шанс.

МУЖЧИНА. Не, не, не…

БУНТУ. Это твой единственный шанс!

МУЖЧИНА. Нет, Бунту! Что это значит? Что я, Сайзвэ Банси…

БУНТУ. Мертв.

МУЖЧИНА. Но я же не мертв, дружище.

БУНТУ. Мы сжигаем эту книжку… (настоящую книжку Сайзвэ)… и Сайзвэ Банси исчезает с лица земли.

МУЖЧИНА. А как же тот человек, которого мы бросили там, в переулке?

БУНТУ. Завтра наряд полиции обнаружит его. Обшарит карманы… Нет паспорта. Его кладут в морг. Через три дня никто его не опознаёт. Нищенские похороны за счет государства. Ящик закрыт.

МУЖЧИНА. А потом?

БУНТУ. Завтра я связываюсь с моим другом Норманом из „Фельтекса“. Он там большой начальник. Говорю ему о другом моем друге, Роберте Звелинзиме — книжка в порядке, — который ищет работу. Далее, ты топаешь со своей книжкой к белому человеку в некой конторе. На кого похож Роберт Звелинзима? На тебя! Кто получает пособие по пятницам? Ты, парень!

МУЖЧИНА. А как насчет Бюро по Трудоустройству, Бунту?

БУНТУ. Тебе не надо туда ходить. Этот малый получил разрешение устроиться на работу, Сайзвэ. Тебе нужно только явиться за пособием, там они свяжутся с Бюро по Трудоустройству, и их компьютер выдаст информацию: „Роберт Звелинзима имеет право устроиться на работу и остаться в городе.“

МУЖЧИНА. Я не хочу терять свое имя, Бунту.

БУНТУ. Ты хочешь сказать, что не желаешь расставаться со своим паршивым паспортом. Ты так любишь его, да?

МУЖЧИНА. Бунту, я не хочу терять свое имя.

БУНТУ (отходят от стола). Отлично. Я всего лишь пытался помочь тебе; как Роберт Звелинзима ты мог бы жить и работать в этом городе. Как Сайзвэ Банси?.. Начинай собирать вещи, дружище. Кинг-Вильямс-таун в ста пятидесяти милях, и не трать зря время! Уже завтра ты будешь там. Надеюсь, тебе это больше по душе.

МУЖЧИНА. Бунту…

БУНТУ. От родных просторов тебя отделяют всего сто пятьдесят миль.

МУЖЧИНА. Бунту!

БУНТУ. Может быть, еще лучше — подождать, пока тебя заграбастают. Романтика погони. А потом в поезд с почетным эскортом! Остроумная идея, а? Надеюсь, поезд будет не слишком переполнен. Я слышал, много народу вышвыривают отсюда к чертовой бабушке.

МУЖЧИНА. Бунту!..

БУНТУ. Возвращайся обратно! Садись на обочине трассы возле своего родимого пондока, вместе со всей семьей… клан Банси покидает… жизнь! Эй, это звучит неплохо. Глядя на пролетающие мимо машины и, как ты правильно заметил, выкашливая свои гниющие легкие, благодари Кискэновскую Программу.

МУЖЧИНА (с отчаянием). Бунту!!!

БУНТУ. Чего ты ждешь? Езжай!

МУЖЧИНА. Бунту.

БУНТУ. Что?

МУЖЧИНА. А как же моя жена. Науту?

БУНТУ. А что с ней?

МУЖЧИНА (чуть не плача). Ее любящий муж, Сайзвэ Банси, мертв!

БУНТУ. Ну так что?! Она выйдет замуж за другого мужчину, получше.

МУЖЧИНА (с тревогой). За кого это?

БУНТУ. За тебя… За Роберта Звелинзима.

МУЖЧИНА (в полном замешательстве). Как же я смогу жениться на своей собственной жене, Бунту?

БУНТУ. Привози ее прямо сюда, и я вас познакомлю.

МУЖЧИНА. Не надо шутить, Бунту. Роберт… Сайзвэ… У меня все перепуталось. Кто же я?

БУНТУ. Болван, который упускает свой шанс.

МУЖЧИНА. А мои дети! Их отец — Сайзвэ Банси! Они записаны в школе под именем Банси…

БУНТУ. Ты действительно беспокоишься о детях или только о себе и своем имени? Проснись, парень! Пользуйся этой книжкой и этим пособием по пятницам, и ты получишь реальный шанс сделать хоть что-нибудь для них.

МУЖЧИНА. Я боюсь. Как же и смогу стать Робертом? Как же я буду жить призраком другого человека?

БУНТУ. А разве Сайзвэ Банси не призрак?

МУЖЧИНА. Нет!

БУНТУ. Нет? Когда тот белый в Бюро по Трудоустройству смотрел на тебя, что он видел? Человека с чувством собственного достоинства или помятый паспорт с идиотским номером? Разве ты не призрак? Когда белый человек окликает тебя на улице: „Эй, Джон! Иди-ка сюда…“ — тебя, Сайзвэ Банси… разве ты не призрак? Или когда его малолетний сынишка зовет тебя „Мальчик“ — тебя, совершившего обрезание взрослого мужчину, женатого и имеющего четверых детей… разве ты не призрак? Хватит дурачить себя. Разве ты не призрак после всего этого? Если всё, чего от нас хотят, — превратить нас в призраков… Так давай же пугать их в аду, парень!

Сайзвэ молчит. Бунту понимает вдруг, что его слова достигают теперь слуха совсем другого человека. Он тихо подходит к Сайзвэ, пристально глядя на него.

Полагаю, ты испробуешь мой план… Пятница. Оштукатуренная приемная фирмы „Фельтекс“. Время выдачи пособий, длинная очередь мужчин — низкоквалифицированных рабочих. Белый человек с большой коробкой, полной конвертов с пособиями. „Джон Кани!“ „Да, сэр!“ Извлекается нужный конверт. „Спасибо, сэр.“ Следущий. (Бунту читает имя на воображаемом конверте.) „Уинстон Нтшона!“ „Да, сэр!“ Извлекается нужный конверт. „Спасибо, сэр!“ Другой подходит. „Фэтс Боколейн!“ „Здьес он, герр начьалник!“ Вынимается конверт. „Данке шон, герр начьалник!“» Следущий. «Роберт Звелинзима!»

От Сайзвэ ни звука.

«Роберт Звелинзима!»

МУЖЧИНА. Да, сэр.

БУНТУ (вручая ему воображаемый конверт). Открой. Ну же. (Забирает конверт, раскрывает, опустошает, вытряхивая на стол его содержимое, и пересчитывает деньги.) Пять… десять… одиннадцать… двенадцать… и девяносто девять центов.

В твоем конверте!

Бунту так же тихо отходит от Сайзвэ, оставляя его подумать. Наконец —

Суббота. Человек в спецодежде, с двенадцатью рэндами и девяносто девятью центами в заднем кармане, идет по Главной Улице, ища Дом Торговли. Находит его и попадает внутрь. Продавец выступает вперед встретить его. «Я пришел купить костюм.» Продавец очень дружелюбен. «Конечно. Не хотите ли присесть. Я достану формуляры. Уверен, вы желаете открыть у нас счет, сэр. Рассрочка шесть месяцев. Но сначала мне нужны все ваши данные.»

Бунту превращает свою комнату, вместе со столом и сидящим за ним Сайзвэ, в воображаемый зал Дома Торговли.

БУНТУ (берет карандаш, готовясь заполнить формуляр). Пожалуйста, ваше имя, сэр?

МУЖЧИНА (демонстрируя крайнюю неуверенность). Роберт Звелинзима.

БУНТУ (записывая). «Роберт Звелинзима.» Адрес?

МУЖЧИНА. Мапья-стрит, пятьдесят.

БУНТУ. Постоянное место работы?

МУЖЧИНА. Фирма «Фельтекс».

БУНТУ. Ваш средний заработок?

МУЖЧИНА. Двенадцать… двенаддать рэндов, девяносто девять центов.

БУНТУ. Идентификационный номер, пожалуйста?

Сайзвэ в замешательстве.

Ваш идентификационный номер, пожалуйста?

Сайзвэ еще больше растерян. Бунту прерывает игру и берет паспорт Роберта Звелинзимы. Вслух произносит номер.

Идентификационный номер: 3-8-1-1-8-6-3. Засунь это себе в голову, друг. Слышишь меня? Это важней, чем твое имя. Идентификационный номер… три…

МУЖЧИНА. Три.

БУНТУ. Восемь.

МУЖЧИНА. Восемь.

БУНТУ. Один.

МУЖЧИНА. Один.

БУНТУ. Один.

МУЖЧИНА. Один.

БУНТУ. Восемь.

МУЖЧИНА. Восемь.

БУНТУ. Шесть.

МУЖЧИНА. Шесть.

БУНТУ. Три.

МУЖЧИНА. Три.

БУНТУ. Еще раз. Три.

МУЖЧИНА. Три.

БУНТУ. Восемь.

МУЖЧИНА. Восемь.

БУНТУ. Один.

МУЖЧИНА. Один.

БУНТУ. Один.

МУЖЧИНА. Один.

БУНТУ. Восемь.

МУЖЧИНА. Восемь.

БУНТУ. Шесть.

МУЖЧИНА. Шесть.

БУНТУ.Три.

МУЖЧИНА. Три.

БУНТУ (берет карандаш, cнова превращаясь в продавца). Идентификационный номер, пожалуйста.

МУЖЧИНА (используя пальцы при счете, медленно повторяет). Три… восемь… один… один… восемь… шесть… три…

БУНТУ (выходя из образа). Хороший мальчик.

Делает шаг. Сайзвэ сидит и ждет.

Воскресенье. Человек в костюме из Дома Торговли, со шляпой на макушке идет в церковь. Под мышкой Библия и сборник псалмов. Садится на скамью. За кафедрой — священник.

Бунту запрыгивает на стул, исполняя новую роль. Сайзвэ становится на колени.

Пришло Время!

МУЖЧИНА. Аминь.

БУНТУ. Молитесь, братья, и сестры… Молитесь… Сейчас же!

МУЖЧИНА. Аминь.

БУНТУ. Господь жаждет спасти вас. Вручите же ему себя, пока еще есть время, пока еще Иисус не отказывается выслушать вас.

МУЖЧИНА (увлекаясь). Аминь, Иисус!

БУНТУ. Братья и сестры мои, берегитесь…

МУЖЧИНА. Аллилуйя!

БУНТУ. Берегитесь того, чтобы в великий день, когда время перелистнет последнюю страницу священной книги, не случилось так, что ваше имя оказалось потеряно для Господа. Раскайтесь, пока не поздно.

МУЖЧИНА. Аллилуйя! Аминь.

БУНТУ. Те, кто еще не внес свои имена в членские списки нашего похоронного общества, пожалуйста, останьтесь.

Бунту покидает «кафедру» и делает обход с регистрационным журналом.

Пожалуйста, имя, сэр? Номер. Спасибо. Добрый день, сестра. Твое имя, пожалуйста. Адрес? Номер? Благослови тебя Бог.

Приближается к Сайзвэ.

Пожалуйста, твое имя, брат?

МУЖЧИНА. Роберт Звелинзима.

БУНТУ. Адрес?

МУЖЧИНА. Мапья-стрит, пятьдесят.

БУНТУ. Идентификационный номер.

МУЖЧИНА (отчаянные усилия вспомнить). Три… восемь… один… один… восемь… шесть… три…

Оба облегченно вздыхают.

БУНТУ (после секундной паузы). Один человек, гуляя по улице, неожиданно покинул сей грешный мир…

Следущая роль. Выступает c речью на собрании в церкви.

Боже благослови тебя, брат Банси. Да пребудет с тобою милость Господня во веки веков.

Приветствуем тебя, брат Банси. Мы верим, что ты теперь среди паствы Иисусовой, вместе с другими счастливыми душами.

Господи благослови тебя, брат Банси. Оставайся с Богом, ибо Дьявол силен…

Внезапно…

Бунту заходит Сайзвэ в тыл и грубо хватает его за плечо.

Полиция!

Перепуганный Сайзвэ встает. Бунту внимательно рассматривает его.

Нет, парень, ты лицо-то не прячь.

Лицо Сайзвэ выражает полнейшее безучастие. Бунту продолжает играть в полицейского.

Как твое имя?

МУЖЧИНА. Роберт Звелинзима.

БУНТУ. Где работаешь?

МУЖЧИНА. У «Фельтекса».

БУНТУ. Паспорт!

Сайзвэ вытаскивает книжку. Полицейский открывает ее, смотрит на фотографию, потом на Сайзвэ, проверяет печати. На протяжении всей процедуры Сайзвэ стоит спокойно, смотрит на свои ботинки и сопит носом. Наконец, ему возвращают книжку.

O'кей.

Сайзвэ берет книжку и садится.

МУЖЧИНА. Я попытаюсь, Бунту.

БУНТУ. Конечно, ты просто должен попытаться, если хочешь остаться и жить.

МУЖЧИНА. Да, но Сайзвэ Банси мертв.

БУНТУ. А что ты скажешь о Роберте Звелинзиме? Об этом бедном неудачнике, на которого я там помочился в темноте. Теперь он снова жив. Это же чудо, парень. Не ахти какое, но… Послушай, если бы мне кто-нибудь предложил исполнение мечты всей моей жизни, мечты о том, чтобы жена и ребенок стали счастливыми, взамен имени Бунту… то неужели я бы не согласился?

МУЖЧИНА. Ты уверен, Бунту?

БУНТУ (серьезно поразмыслив над вопросом). Если б дело касалось только меня… То есть, если бы я был один, если бы не имел никого, о ком надо заботиться, приглядывать, кроме себя самого… может быть, я и предпочел бы платить небольшой налог на гордость. Но если у меня жена и четверо детей, чахнущих понапрасну, и одна единственная жизнь в грязи и бедности под теплым крылышком Кискэновской Программы… если бы я имел четверых ребятишек, которые ждут от меня, от своего отца, что он сделает что-нибудь для их маленьких жизней… э, нет, Сайзвэ…

МУЖЧИНА. Роберт, Бунту.

БУНТУ (раздраженно). К черту! Роберт, Джон, Этол, Уинстон…. Все имена — дерьмо! К черту их, если, поменяв имя, ты можешь получить кусок хлеба, чтобы успокоить желудок, и одеяло, чтобы укрыться зимой. Пойми меня, брат, я не считаю, что гордость не про нас. То, о чем я говорю, — дерьмо, в которое мы макаем нашу гордость, когда обманываем себя, называясь полноценными людьми.

Забери свое имя обратно, Сайзвэ Банси, если это настолько важно для тебя. Но когда в следующий раз услышишь, что белый человек говорит тебе «Джон», не откликайся «Да, мистер?» Или когда белый человек скажет тебе, женатому мужчине: «Мальчик, поди сюда,» — не беги сразу лизать его зад, как все мы делаем. А повернись к нему лицом и ответь: «Эй, ты, белый. Я человек!» Ох-ох, мы вечно обманываем себя. У моего отца была шляпа. Особенная шляпа, парень! Аккуратно завернутая в целлофановый пакет, всю неделю лежала на верхней полке гардероба. Боже, помоги тому ребенку, который рискнул бы тронуть ее! В воскресенье шляпа, перрекочевывала на его голову, и он, человек, полный достоинства, человек, которого я искренне уважаю, выходил на улицу. Но лишь только белый останавливал его: «Иди сюда, каффир!»[7] — что же он делал?

Бунту срывает воображаемую шляпу, мнет ее в руках, согнувшись в три погибели перед белым человеком.

«Что угодно, мистер?»

Если это ты называешь гордостью, тогда я чихал, на нее! Возьмите мою гордость и взамен дайте пищу моим детям.

Пауза.

Послушай, старик, этот бездомный бедолага, Роберт Звелинзима, который валяется там в переулке, — если все, о чем я говорил, и вправду — призраки, — то он сейчас улыбается нам. Сидит здесь, рядом с нами, и говорит: «Удачи, Сайзвэ! Я надеюсь, ваш план сработает.» Ведь он же наш брат, парень.

МУЖЧИНА. А как долго все это будет. продолжаться, Бунту?

БУНТУ. Как долго? Пока у тебя не возникнут настоящие неприятности. То есть, полицейский участок. Когда отпечатки пальцев отправят в Преторию, чтобы проверить прежние судимости… и когда они всё поймут… Сайзвэ Банси опять оживет, и ты получишь его обратно.

МУЖЧИНА. Бунту, ты представляешь себе, о чем ты сейчас говоришь? Да разве бывает, чтобы у черного человека не было неприятностей? Невероятно, Бунту. Наша кожа — уже неприятность.

БУНТУ (устало). Ты ведь сказал, что хотел попытаться.

МУЖЧИНА. И я попытаюсь.

БУНТУ (берет пальто). Я устал… Удачи, Роберт. Увидимся завтра.

Бунту уходит. Сайзвэ берет паспорт, долго рассматривает его, а затем кладет в задний карман. Находит свою тросточку, газету, свирель, и выходит на авансцену, в круг света от одинокого фонаря. Сайзвэ заканчивает письмо жене.

МУЖЧИНА. Итак, Науту, в настоящее время мои неприятности закончились. На Рождество приезжаю домой. Пока меня не будет, Бунту разработает план предоставления мне вида на жительство. Когда я получу его, ты и дети сможете приезжать сюда, в Порт-Элизабет, и проводить несколько дней со мной. Деньги, что я посылаю тебе, трать бережливо. Если все пойдет хорошо, буду присылать их каждую неделю. Помни, что душой и мыслями я всегда с тобой, моя дорогая жена.

Твой любящий муж,

Сайзвэ Банси.

Закончив письмо, Сайзвэ принимает первоначальную позу для фотографирования. Фотостудия Стайлза. Стайлз стоит за камерой.

СТАЙЛЗ. Так держать, Роберт. Так держать. Еще чуть-чуть. Теперь улыбайтесь, Роберт… Улыбайтесь… Улыбайтесь…

© Д.Рекачевский, перевод, 1997