Сборник "Северцев-Полилов: Княжий отрок"

I

Южная Русь отдыхала от княжеских междоусобиц…

После многочисленных битв, удач и неудач князю суздальскому, Юрию Владимировичу, удалось сесть на киевский престол и сделаться великим князем.

Враги его временно оставили в покое Киев. Великий князь мог спокойно посадить в Вышгород, где некогда сидел сам, своего любимого сына и соратника Андрея.

Тысяча сто пятьдесят пятый год начался спокойно.

Младшие князья, сыновья Юрия, были посажены им в Ростове и Суздале. Северная и Южная Русь находились под властью близких по родству между собою князей, влияние которых продолжало усиливаться.

Юрий вздохнул спокойно: надежды его осуществились, разбитые враги не скоро еще могли оправиться от нанесенного им поражения.

Далеко не так спокоен был Андрей в селе Вышгороде, отстоявшем в одиннадцати верстах от стольного города. С юных лет закаленный в боях, храбрый князь тосковал в своем вынужденном покое.

Угрюмо сидел он в опочивальне, мысли его были далеко отсюда.

Поодаль от князя, на лавке, покрытой красным сукном, сидел любимый его мечник и ближний советник, Михно. Только с ним делился Андрей своими планами и намерениями, только к его голосу прислушивался иногда.

— Заперли сокола в клетку, связали ему крылья! — угрюмо проговорил Андрей.

— Великий князь, твой родитель намерен, как слышно, передать тебе киевское княжение, когда Всевышний, призовет его к себе, — сказал мечник.

Андрей недовольно пожал плечами.

— Что мне в Киеве?! Всю жизнь придется выдерживать борьбу с Мстиславичами, Ольговичами… Да, пожалуй, и венгры постараются помочь им.

— Прав ты, княже! — эхом отозвался Михно. — Не скоро упорядишь этот край…

— А половцы?! — продолжал развивать свою мысль князь. — Любому из наших недругов помощь окажут. Плати им только…

— Что говорить!.. Народ продажный… Сегодня с тобой, а завтра против тебя… Было бы что взять… Им все равно, от кого ни получить…

— Вот ты сам видишь, каково заводить здесь порядки… Всегда держи себя начеку…

На лице сурового дружинника появилась легкая усмешка.

— Смекаю я, княже, что ты не прочь отсюда выбраться! Чернигов воевать, что ль, хочешь аль на Галич метишь?

Задумчиво взглянул на верного слугу Андрей.

— Сейчас не назову тебе, куда идти мне хочется… Сперва сам обсужу, а там и с тобой перекинусь мыслями…

— Что ж?! Твоя княжая воля… Куда идти поволишь, туда и пойдем, — недовольно пробурчал Михно, раздосадованный недоверием своего властелина.

Чуткое ухо Андрея уловило недовольство в голосе своего верного дружинника.

— Поздно, ночь на дворе… — продолжал Михно. — Спокойной ночи, господине!

— Пожди! — коротко заметил Андрей. Поднявшийся было мечник снова опустился на лавку.

— Сколько у нас дружины?

Михно стал пересчитывать по пальцам.

— До трех сотен немного недостанет…

— Поди, чай, обленились бездельем?..

— С женами сидят по домовушам… Аль красных девок у киевлян воруют…

— А коль нужда в них случайно приключится?..

— Забавы все свои сейчас же побросают… Аль дружину ты свою не знаешь, княже?

— Понаблюди, Михно! Кажись, скоро понадобятся мне они…

— В любое время, княже! Повели ударить лишь в било… Вмиг соберутся все на княжий двор в доспехах бранных.

— А кони? — нетерпеливо спросил Андрей.

— Стреноженны в лугах пасутся… За ними не станет дело.

— Зажги щепец!

Дружинник бросился исполнять приказание. Опочивальня осветилась слабым светом тонкой липовой лучины. Запахло легким дымком.

— Идти, что ль, спать? — спросил мечник.

— Теперь иди! — решительно проговорил князь. — на молитву встану. Акафист Пречистой Владычице прочту… Она укажет путь мне… Об утре свидимся!..

Михно низко поклонился князю и вышел из горницы.

Князь Андрей плотно притворил дверь, зажег от щепца тоненькую восковую свечу, потушил лучину и опустился перед аналоем на колени.

Молился он жарко, прерывая молитву земными поклонами, глубокими вздохами. Светлый месяц выкатился н небо большим шаром, заглянул в узкое слюдяное окно опочивальни, когда князь, окончив чтение акафиста, поту шил свечу и пошел на отдых.

II

Мечник был холост.

Выйдя от князя, он направился в сборную избу, где жил вместе с другими холостыми дружинниками.

Они сидели за ужином и при входе Михно поднялись с мест. В нем они чтили княжего любимца и считали за старшего.

Недовольство на князя исчезло у мечника.

— Набивайте плотнее брюхо! — шутливо обратился он к сидящим. — Не ровен час, как бы в поход не уйти…

Дружинники переглянулись.

— Во всяко время готовы сложить за князя головы! — бойко ответил один из них.

— А, это ты, Фока! Молод еще, а рвешься в битву.

— Кровь говорит… У нас в Царьграде каждый мальчишка на брань идти готов…

— Забыл я, брат, что ты из Царьграда.

— Царьградским был мой отец… Я здесь родился, на Руси… Я русский, — возразил Фока, красивый молодой дружинник с черными вьющимися волосами.

— Пусть будет так, тем лучше! — проговорил мечник и сел ужинать.

— Нацедите-ка мне, молодцы, кубок браги! — продолжал он. — Михалка, ты, поторапливайся!

Рослый дружинник, с небольшой русой бородой, зачерпнул ковшом из чана браги и подал старшему.

— Во здравие князя и ваше, друга! — громко проговорил последний и осушил чару до дна.

— И впрямь мы заутра в поход идем? — спросил Василько, небольшого роста, кряжистый парень.

Михно спохватился, что сказал лишнее.

— Я пошутил… К чему нам мыслить о походе? Аль в Вышгороде плохо живется?.. Всего вдоволь…

— Тоскливо без дела ратного, — заметил Фока. — Не землю ж нам пахать!

— Мы пахари, да только мечом… — отозвался угрюмый Глеб, поседевший в боях.

Долго еще говорили и рассуждали между собой дружинники, не переставая наполнять кубки холодным пенником и брагой.

Лучину не засветили: запрет от князя был, чтобы хмелевые люди ненароком не сожгли сборной избы.

После короткой молитвы дружинники полегли по лавкам, на полатях, кой-кто из них выбрался наружу.

Теплая майская ночь позволяла спать на земле.

Василько с Фокой лежали рядом под развесистой яблоней. Они подостлали под себя конские потники, прикрылись азямами, но сон бежал от глаз.

Молодые люди охотно пошли бы в село, но, помня строгий наказ князя не покидать на ночь сборной, боялись ослушаться.

— Ты, Фока, помнишь своего отца? — спросил Василько.

— Немного помню… Его убили, как мне шла лишь пятая весна. Рослый такой, весь почерневший от солнца был он… Воякой славным звали.

— Слыхал я, что половцы до сих пор трясутся, услыхав его имя… А мать твоя?

— Здесь, в Киеве, живет с сестрою-девушкой… Прядут и ткут, известно бабье дело… Урвусь когда, родную и сестру увижу, обниму, да и сюда, к нам, в Вышгород, обратно.

— Счастливец, Фока! А я вот сирота, родителей своих не помню. Поднял меня на поле битвы старшой наш мечник, — печально проговорил Василько.

— По облику как будто ты не здешний… Волосами светел, глаза, как небо, голубые да и телом бел… Коль хочешь, пойдем о завтра день к моим в Киев… Отпросимся у нашего старшого… Мать навестим. Авось вспомянешь и ты свою родную!

— Что ж, пойдем, братан! Я материнской ласки не помню, хоть на тебя я полюбуюсь, как мать свою ты будешь обнимать…

— Да и сестру… Аль про нее забыл? — прошептал черныш.

Тяжело вздохнул Васильке

— Счастливец ты, братан! — грустно проговорил он. — А я без роду без племени и здесь и там чужой — всем я чужой.

Молодые люди замолчали.

— Ишь звезды-то… Тухнуть собралися… Их месяц-батюшко сияньем потушил… — мечтательно промолвил Василько.

В Вышгороде послышалось пение петухов.

— Запели петлы… Спать пора… С рассветом подыматься надо. Ночь ныне коротка… — сказал Фока. — Прощай!

— Прощай, братан! — ответил Василько.

И оба юноши, плотно завернувшись в азямы, заснули.

III

Росистое утро рано всполошило спавших на дворе дружинников.

Ветром доносило из далекого Киева звуки била из Десятинной церкви.

— Что ж, братан, не раздумал идти? — спросил Фока своего товарища.

— Э, не!..

— Так я пойду в избу, поспрошаю… Коль проснулся старшой, так и тебя отпрошу.

— Ступай!..

Михно не стал задерживать товарищей, и они тотчас отправились в Киев.

Солнце только что взошло… На дороге было непыльно, жары еще не чувствовалось. Весело разговаривая, путники подошли к палисадам стольного города, прошли мимо ходившего на вышке сторожевого дружинника, зорко посматривавшего на степную дорогу, и вошли в самый город.

Киев только что проснулся. Скрипели журавли над колодцами, подымаемые и опускаемые заботливыми хозяйками. Кое-где из труб струился легкий дымок, на площадях раскидывался торг, суетились вороватые ясины, пронырливые жиды, пробовали мечи варяги, перекликались на своем гортанном языке кочевники-половцы. От свежевыпеченного горячего хлеба, расставленного на лотках, валил пар, тянули жалобную песнь слепцы.

Торг оживлялся.

Молодые дружинники подошли к домику, где жили мать и сестра Фоки.

— Може, еще с торга не вернулись?! — заметил Василько, когда товарищ его несколько раз нетерпеливо постучал кольцом калитки. — Пождем!

— Заспались долго! — сказал Фока и ударил рукояткою меча о дубовую доску калитки.

На этот раз стук был услышан. Кто-то порывисто подбежал к калитке и широко распахнул ее перед дожидавшими.

— Матушка! — радостно воскликнул Фока и горячо обнял еще нестарую видную женщину, стоявшую в проеме. — С товарищем пришел тебя навестить!

— Будьте гостями дорогими, входите в горницу! Марина вам сейчас квасу холодного принесет. Поди, за дорогу истомились?

Дружинники вошли в избу.

Молодая девушка, очень похожая на брата, приветствовала Фоку и пытливо взглянула на незнакомого юношу, пришедшего с ним. Скоро застенчивость ее исчезла. Молодость общительна, и девушка весело повела разговор с обоими.

— Сказываешь ты, молодец, что нет у тебя ни роду ни племени. Будь ты мне братцем родимым, так же как и Фока! — приветливо сказала Марина Василько.

— Ой ли, сестрица названая! Обрадовала ты меня, сироту! — весело воскликнул дружинник. — Коли ты меня братом назвала, так пусть и матушка меня сыном своим считает!

Согласилась на это и Елена, мать Фоки. Весело провели полдня молодые люди, рассказывая новости киевские и вышгородские.

— У нашего князя веселье на дворе каждый день, — говорила Марина. — Бояре да дружинники пируют, мед да брагу ковшами пьют.

— А у нас не то совсем, сестра! — ответил Фока. — Князь Андрей хмурым ходит. Забился в домовину ужом и сидит там.

— Скучает по вольной волюшке, по бранному полю. Не с кем силою переведаться, не о ком меч остер притупить, — заметил Василько.

— Довольно, кажись, не мало повоевал, пусть вздохнет! — отозвалась Марина.

— Ой, засиделись мы, Фока. Нам в сборную избу пора! Как бы старшой не осерчал?! — сказал Василько. — Простите пока, матушка и сестрица названые!

— Скорей опять к нам жалуйте! — с поклоном проводили за ворота гостей обе женщины.

Когда дружинники отправились домой в Вышгород, Киев еще больше оживился.

По улицам и закоулкам его сновал народ.

На большом княжем дворе толкались дружинники. Од ни из них пробовали силу, боролись, били через положенное на землю кольцо тяжелую свайку, гигант-варяг выправлял на толстом буйволовом ремне обоюдоострый нож, слышался смех, громкий разговор. У тына стояло несколько дружинников, они поздоровались с вышгородскими товарищами слегка презрительным тоном.

— Эй вы, вышгородцы, скажите своим, чтоб наших баб не забижали! — крикнул им вслед кто-то из киевлян.

Идти обратно было нелегко, солнце пекло, на степной дороге было пыльно и душно. Молодые люди почти у самого Вышгорода присели отдохнуть на траву.

— Коли мать и сестра твои, Фока, меня за родного признали, так давай мы с тобой побратаемся! — горячо сказал Василько.

— Согласен, братец названый! — отозвался черныш.

И они, обменявшись тельниками, крепко обняли друг друга.

В эту минуту со стороны Вышгорода долетел до них звон била.

— Никак, дружину князь сзывает! — воскликнул Фока. — Бежим скорей, побратим!

И оба дружинника побежали к княжему двору…

IV

Сюда бежали уже все вышгородцы: звук била в неурочный час заставил всех бросить занятия и поспешить на призыв.

— Зачем созывает нас князь?.. Что случилось?.. Аль беда какая?.. Аль поход объявить нам хочет? Может, Ольговичи снова всколыхнулись?.. Аль половчанин поганый грозить вздумал? — раздавались тревожные голоса.

Собравшись перед княжеским крыльцом, толпа с нетерпением ждала выхода князя, надеясь услышать от него ответ.

Степенно вышел Андрей к народу, поклонился в пояс на три стороны и ровным голосом начал говорить:

— Народ православный, великое чудо случилось у нас!..

— Какое? Сказывай какое? Не томи, родимый! — заволновалась толпа.

— Сегодня поутру пришла ко мне игуменья монастыря девичьего и мне о чуде славном том все рассказала…

Дружинники и народ пытливо прислушивались к словам князя.

— «Господине наш, не малые я годы проживаю здесь, в обители… Поверить мне ты должен, княже. Из давних пор в обитель нашу как некую великую святыню, из дальнего Царьграда привезли лик Богоматери Пречистой. Предание гласит, что писана икона та святым евангелистом Лукою». — «Я знаю образ сей, честная мать. Не раз я припадал пред ним в молитве жаркой!» — я инокине отвечал. Тогда она, в смущении и трепетом объята, приблизилась ко мне и тихо мне открыла тайну. «У солеи направо стоит икона Пречистой… Железными связями к стене она укреплена… Вот третью ночь, когда приходим мы во храм, чтоб править утреннюю службу, икону ту находим среди церкви… Пречистая незримо оставляет место у стены и на средину храма переходит». Объятый ужасом, ее я слушал, не проронив ни слова. «И кажется нам, инокиням смиренным, что Пречистая покинуть наш храм желает, чтобы избрать себе другое место». Тут старица замолкла. Молчал и я… Столь дивное видение мне сердце взволновало. Не знал я, что и думать о чуде сем, и ужасался!

Князь умолк.

Пораженная его рассказом, толпа хранила молчание. Все дивились чуду и не могли его понять.

— Спросите сами старицу Евпраксию, она вам подтвердит все сказанное мною! — промолвил Андрей после некоторого молчания.

Толпа стала медленно расходиться. Все рассуждали о только что слышанном и не знали, чему приписать подобное чудо.

— Владычица в обители у нас уж много лет! — заметил торговый гость Якун, старик с большой седою бородой. — Покойный родитель мне сказывал о том, как принесли Ее святую икону из Царьграда к нам в Вышгород.

— Подумать надо только, ведь сам евангелист Лука писал на доске из кипариса… — проговорил богатый рыбак Варфоломей.

— Куда ее нам отпустить? В какое место? Не в Киев ли? У них своих святынь довольно! — сказал кто-то из народа.

— Коль матушка Владычица изволит, киоту мы для Ней средь церкви учиним…

— Пускай попы молебны чаще служат…

— Ох, не к добру! — шамкала старуха. — То знаменье с небес, Господь шлет за грехи нам кару.

— Ну, полно, старая! Господня милость к нам, — уверенно сказал Якун. — Возвысить Он наш Вышгород изволит.

Но тем не менее беспокойство все возрастало. Каждый объяснял чудо по-своему. Не знали, что делать, что думать. Шумное село притихло… Какой-то страх заставил смолкнуть все веселье. Все чего-то ждали, к чему-то готовились.

V

В хоромах князя находился он сам вместе с Михно и двумя боярами, Кучковичами, свояками ему по жене.

Минувшею ночью Андрей окончательно решил покинуть Вышгород и Южную Русь, чтобы перебраться в Ростово-Суздальскую землю.

— Ты верно задумал, брат! — сказал один из Кучковичей, Иван. — Тебя там любят, там будешь княжить ты, как истый князь.

Андрей задумался.

— Но ты, свояк, ведь знаешь… чтоб князем быть, не-. обходимо быть избранным народом или принять родительское благословенье на удел.

Семен Кучкович махнул рукой.

— Так прежде было, теперь не то… Правда за сильным.

— Дружина верная тебя не выдаст, княже! — отозвался Михно.

— Ан нет, все не то, — с досадой проговорил Андрей. — Непрочен будет княжий стол, коль сяду на него, как вы мне говорите…

— Так как же иначе?

— Подумать, обсудить… Тогда за дело браться…

— Когда бы владыко сам меня на стол благословил, — задумчиво сказал князь, — так раздобыть его мне было бы нетрудно.

— А братья меньшие? — спросил Иван.

— Другой удел отвел бы им…

— А про отца, князя Юрия, забыл? — пугливо заметил Семен.

— Как забыл?! Все помню… Его благословения не дождешься…

Все снова замолчали.

— Есть у меня один исход, — снова сказал Андрей. — Владычица сама меня на стол благословит и путь к нему укажет.

Советники с изумлением глядели на говорившего.

— Вы слышали о чуде, что третью ночь в храме происходит, что Приснодева покинуть Вышгород сама желает?

— Как не слыхать — слыхали…

— Так вот, коли икону эту удастся мне с собою взять в поход, уверен я, поможет мне Она в моем исканье, и с той поры над Суздалем благословенье Божие почиет…

— Но вышгородцы столь чтимую икону не отпустят!

Усмешка пробежала по губам князя.

— Я это знаю и нашел исход.

Глаза присутствующих уставились на Андрея.

— Какой исход?

— Сейчас вам поясню!..

С этими словами князь подошел к потайной двери, ведущей в боковушу, и отворил ее.

Оттуда вышли в горницу священник женской обители отец Николай и дьякон Нестор.

Князь с остальными подошел под благословение иерея.

— Благослови, святой отец!

Священник истово помолился на иконы, благословил присутствующих и, по приглашению князя, сел с ним на лавку.

— Святой отец! Владычица указывает явно свое нежелание остаться в Вышгороде. Возьмите вместе с Нестором честную вы Ее икону и перенесите в Суздаль. Там новый чудный храм воздвигну я Пречистой. Согласны ль вы?..

— На то Господня воля… Мы верим, что Владычица сама того желает! — воскликнули священник и дьякон.

— Что ж дале медлить, мы выступаем завтра в ночь! — властно проговорил Андрей, и глаза его блеснули. — Готовь, Михно, дружину! Потайно только, чтоб никто не ведал причины нашего похода…

— Княгиню, сестру возьмешь с собою? — спросил Иван.

— А как же! Она с детьми пойдет со мною… Вы оба тоже…

— Исполнено по слову твоему все будет, господине!

— Вы, свояки, — обратился Андрей к Кучковичам, — казну княжую берегите и с отроками вместе отправляйтесь… Пусть и княгиня с детьми сопровождает вас… Надежными защитниками, братья, вы ей будьте! А мы с тобой, Михно, кольцом железным поезд окружим.

Михно и Кучковичи тоже поклонились своему господину.

— А завтра целый день не подайте виду, что замысел храним мы тайком покинуть Вышгород и двинуться на Суздаль!..

— Родителю не дашь ты разве знать? — нерешительно произнес Семен.

— Но неразумен же, свояк, ты в самом деле. Коль я скажу ему, то он меня не пустит!..

— Доподлинно, что так. Князя Юрия я знаю! — подтвердил мечник.

— А чтобы вы все тайну сохранили, целуйте крест! Священник взял с аналоя крест и прочитал молитву. Затем все стали подходить и целовать крест.

— А завтра в ночь, когда вторые петлы возгласят и Вышгород, объятый сном, замолкнет, отправимся мы в путь! Святой отец, вы с Нестором в обители храм отомкнете, святыню благоговейно вынесете из него… Перед дружиной пусть она предходит!

Оба духовные низко поклонились князю.

Горница князя опустела.

Он долго молился перед иконами, истово клал земные поклоны, а потом отправился в опочивальню княгини и детей и тихо их благословил.

VI

Молодые дружинники, Фока и Василько, до позднего вечера не знали о назначенном походе. Когда же Михно велел им готовиться к нему, то Фока попросил позволения проститься с матерью и сестрой.

— И думать не моги! — сурово ответил мечник. — Да и времени осталось мало, со вторыми петлами мы выступаем.

Закручинился молодой дружинник, его грусть передалась и Василько.

— Придется ли вновь увидеться с родимой? — печально прошептал черныш.

— А мне Господь вчера дал радость найти семью, а ныне снова я сиротой остался! — проговорил Василько.

— Ты про меня забыл, что ли, брат названый?..

— О, нет! Никто тебя из сердца мне не вырвет! Юноши ободрились, в душе их произошел какой-то переворот, они готовы были идти с дружиной за своим князем.

По-прежнему прошел день в Вышгороде.

Соучастники хранили данную клятву и не проронили ни слова.

Толки о чуде в монастыре не прекращались. О нем говорили на торгу, на улицах, в домах. Большинство вышгородцев ждало от Творца за грехи неведомой кары. В обители беспрерывно служились молебны перед иконой Пречистой. Многие плакали.

Лишь только спустились вечерние сумерки и южная ночь окутала все село, как в сборной избе начались бесшумно приготовления к отъезду. Никто из дружинников, исключая Михно, не знал, куда они едут. Строились всевозможные предположения, большинство из дружинников были рады походу.

— Надоело сидеть нам, как бабам, за печью… Развернуться в поле ратном давно пора.

Около полуночи, когда в обители инокини крепко спали, священник с дьяконом тихо отомкнули тяжелые засовы дубовых дверей обительского храма, благоговейно вынесли икону Владычицы, поставили на особые носилки и понесли на княжий двор.

Все спало кругом, никто из сельчан и не думал, что в эту минуту лишаются своей святыни, равно как и князя.

В дорожных доспехах вышел Андрей на крыльцо и сел на коня.

Возок княгинин к крыльцу не подавали, он стоял давно готовым у околицы.

Вслед за князем вышла княгиня, еще молодая, видная женщина. Она вела за руку двух княжичей, ее провожали оба брата Кучковичи и две преданные мамы.

Дружина выбралась за околицу, возок с женщинами, детьми и княжею казною шел вслед за иконою, которую везли на конях впереди всего отряда в особой повозке.

Стараясь не бряцать оружием, двигались всадники по росистой степи. Тишина стояла вокруг торжественная, месяц ярким сиянием освещал поезд, так таинственно покидавший село.

В невысокой траве кричали кулички, между отъезжающими не слышно было громких разговоров, все молчали.

В оставшемся позади Вышгороде запели петухи.

Впереди тянулась бесконечная степь.

— Что это за икону везут в возке? — спросил Василько старого Глеба.

Насупился старик и недовольно ответил:

— Много знать захотел, парень! Молод еще…

Но этот ответ не удовлетворил любопытного парня. Он подъехал к своему названому брату Фоке и повторил вопрос.

— Слыхал я сейчас, как говорил наш старшой с князем! — ответил черныш. — Из вышгородской обители святыню с собой взяли.

— Поход, значит, трудный и опасный будет, коли Пречистую с собою везут…

Дружинники замолчали.

Подковы коней, ступавших по мягкой траве, чуть слышно отзывались глухим эхом, и только скрип повозок резко нарушал тишину. Близилось утро: месяц гаснул, потухли яркие звезды, темный небосклон засинел.

Притомившиеся кони недовольно фыркали, но приказание остановиться не давалось, и поезд продолжал двигаться вперед. Только когда солнце было уже высоко и перешли вброд какую-то реку, князь решил остановиться на отдых.

VII

Проснулся Вышгород. Сельчане отправились на работы, на торг.

Необычная тишина на княжем дворе и в сборной избе дружинников невольно обратила общее внимание.

— Ишь, заспались как! Солнышко уже высоко, а они дрыхнут, лежебоки!

Понемногу безмолвие князя и его дружины начало пугать сельчан.

— Поди, уж полдень скоро, а на княжем дворе никого не видно!

— Да и дружинники что-то не показываются. Не беда ль какая с ними приключилася?

— Уж не напали ли за ночь злые половцы?! Князя в полон захватили, а дружину изрубили…

Слух о предполагаемом несчастье облетел все село. Более любопытные решились даже войти в сборную избу. Она была пуста.

— Братцы, — крикнул кто-то, — в избе никого нет!

Предположение о том, что дружинники убили князя с княгиней, а сами убежали, невольно пришло всем в голову, все бросились на княжий двор. Княжеские хоромы тоже были пусты.

Народ не знал, что и подумать.

В это время вдруг загудели частые удары била.

— Кажись, набат! Где это? Что случилось? — послышались тревожные восклицания.

— Никак, в обители? Уж не пожар ли?..

И сельчане отхлынули к девичьему монастырю. Отчаянные звуки била продолжались.

У открытой настежь двери храма толпились инокини и громко рыдали.

— Что такое? Что случилось? — заволновалась толпа.

— Ушла Владычица наша! Покинула нас, недостойных!..

Пораженная толпа изумленно смотрела на то место, где еще так недавно стояла чудотворная икона. Ужас все более и более овладевал сельчанами.

— Помолимся, братие! — кротко проговорила игуменья. — Господь рассеет наши тяжкие сомнения!

Народ упал на колени.

— Что ж это такое? — шептал старый Якун. — Святыня нас покинула, князя тоже нет…

— Как нет?! — спросили изумленные монахини.

— Не знаем, куда делся!..

— А наше священство где? Что ж оно не выходит? — спохватились инокини.

Бросились их отыскивать, но нигде не могли найти. Изумленная толпа не знала, что и думать… Все эти неожиданные события, так быстро сменявшиеся, взволновали Вышгород. Старшины собрались на торгу и не знали, что предпринять.

— Не миновать идти к князю Юрию в Киев! — сказал Фаддей, один из сельских старшин.

— Что ж?.. Идем, братцы, в Киев! Пусть князь обсудит, что нам делать!

— Он знает, поди, куда девался его сын!..

— Доподлинно так. Что ж медлить? Идемте, братцы!

И толпа повалила к стольному граду прямо на княжий двор.

Изумленный сторожевой на вышке не хотел пропускать их за палисады.

Впереди толпы выдвинулся старик Якун.

— Убедительно просим допустить нас до князя… Не по своей воле пришли: нужда великая привела нас!

— Что ж, коли так, ступайте! — смилостивился страж.

И толпа повалила на княжий двор.

Юрий сидел на крыльце и чинил суд и расправу. С изумлением взглянул он на пришедших к нему вышгородцев.

— Аль воевать меня пришли? — шутливо обратился он к волновавшейся на дворе толпе.

— Помилуй, батюшка князь! Рассуди ты наше горе великое! — смиренно проговорил Якун.

— Помилуй, помоги, защити нас, батюшка князь! — раздались голоса.

— Какой помоги? От кого защиты вы у меня просите? У вас есть свой князь, сын мой Андрей… К нему ступайте!

— Нет у нас князя, пропал без вести, — печально ответил старик.

Толпа глухо заволновалась. Изумлению князя не было границ.

— Что слышу я? Куда же он мог деться? Аль зло какое над ним вы учинили? — грозно сдвинув брови, спросил Юрий.

— Не ведаем, где он…

И Якун подробно рассказал князю все, что произошло в Вышгороде. Задумался старый князь. Он не хотел верить, чтобы сын его мог предпринять поход без его благословения. Долгие годы, рука об руку, бились отец с сыном на ратном поле, имели общих врагов, и вдруг теперь Андрей тайно от него предпринял поход!

— Владычицу с собой увез, — печально прошептал старшина.

«Значит, поход не шуточный, — мелькнуло в голове у Юрия, — коли Андрей захватил с собой святыню…»

— Пойдем с нами в Вышгород, на месте все покажем!

И толпа, предшествуемая великим князем, потянулась по дороге в Вышгород.

VIII

Быстро двигался поезд Андрея все дальше и дальше на север.

Еще в бытность свою у отца в Киеве не раз говорил Андрей Юрию, оставаясь с ним наедине:

— Нам здесь, батюшка, нечего более делать, уйдем затепло!

Но Юрий, любивший Киев и считавший, что сидящий на его столе князь выше всех князей на Руси, не желал его покидать. Оттого он удерживал в Вышгороде и Андрея, чтобы после своей смерти передать ему великокняжеский) стол, как любимому сыну.

После многих дней пути поезд достиг Ростово-Суздальской земли.

Путь святой иконы ознаменовался чудесами.

Во многих селах совершились исцеления болящих, слава о пришествии чудотворной иконы распространялась все дальше и дальше.

— В Суздале поставим мы в соборном храме Владычицу! — сказал Андрей своим спутникам.

Но в планы князя не входило это намерение. Он хотел возвысить новый город Владимир против старейших Суздаля и Ростова. Андрей прекрасно понимал, что Владимир, считавшийся пригородом Суздаля, причем последний относился к нему презрительно, называя жителей его своими каменщиками, будет несомненно доволен, если новый князь в нем поселится, и жители его составят верный оплот для своего властелина против соседних городов.

Никому не выдавая своей тайной мысли, Андрей тем не менее решил перевести святыню во Владимир, но сейчас проехал с нею мимо, направляясь в Суздаль.

Владимир уже остался далеко позади, княжий поезд и дружина мирно продолжали путь. День клонился к вечеру. Притомившиеся кони медленно брели вперед, усталые всадники ожидали, что князь прикажет стать станом на отдых.

Вдруг кони, везшие возок с иконой, остановились как вкопанные, они храпели и не хотели идти вперед, несмотря на понукания возницы.

Изумленные неожиданной остановкой, из возка выбрались священник с дьяконом.

Подскакал князь со своими свояками Кучковичами и приказал понукать коней, которые по-прежнему не могли сдвинуть возок с места.

— Вели сменить их, пусть запрягут коней подюже, — приказал Андрей дружиннику.

Лошадей переменили… Однако и другие не могли сдвинуть возка. Тщетно старались дружинники понукать их, кони продолжали храпеть, пугливо прядать ушами и… не шли с места.

— Чудо!.. — пронеслось по всему поезду.

Всем вспомнилось торжественное происшествие в Вышгороде.

— Владычица не желает шествовать далее сегодня! — провозгласил старый священник.

— Раскинем стан! Здесь отдохнем! — приказал Андрей.

Княжеский поезд расположился на ночлег.

Для князя с княгиней раскинули шатер, в другом, меньшем, поместились Кучковичи, дружина расположилась прямо на траве. Икона осталась в возке под охраной священнослужителей и двух стражей.

Июньская ночь тихо опустилась на землю.

Долго еще шли разговоры о сегодняшнем чуде, пока сон не смежил усталых очей путников.

Стан успокоился, кругом воцарилась тишина. На потемневшем своде неба загорелись звезды, но уже не такие яркие, как на юге.

Слышно было, как перекликались сторожевые.

— Славен город Киев! — кричал с одного конца стражник.

— Славен город Ростов! — откликался ему товарищ с другого конца.

Князь поднялся рано. Он вышел первым из шатра и подошел к очередному стражнику. Им оказался Василько.

— Разбуди дружину! — приказал Андрей.

Дружинник с изумлением смотрел на стоявшую перед ним крупную фигуру властелина. Последний был без доспехов и без шлема.

— Поволишь, княже! Сейчас разбужу!..

И, поднеся к губам громадный буйволовый рог, висевший у него на перевязи, громко затрубил.

Как всполошенный рой пчел, засуетился стан. Скоро все дружинники и ближние князя собрались перед его шатром.

— Други и ближние! — торжественно проговорил Андрей, обращаясь к собравшимся. — Я видел вещий сон…

Толпа насторожилась и прислушалась.

— Я долго с вечера не мог заснуть… И мысль тревожная о чуде, что нам вчера явила Пречистая, ни на минуту мне покоя не давала… Тревога смутная росла во мне… Поднялся я и на коленях стал молить Владычицу поведать мне, что значит это чудо… Молился жарко я и долго, со слезами… И на сердце мне легче стало… Заснул я снова… И в чутком сновиденье Пречистая мне, с хартией в руке явившись, повелела: «Не должен ты вести в Ростов моей честной иконы… Поставь ее во Владимир-град, в соборном храме! А здесь, на этом месте сооруди обитель и назови ее ты именем моим!» Проснулся я и, трепетом невольным объятый, вышел из шатра и вас сюда собрал, чтобы поведать вам мой вещий сон.

С благоговением слушали собравшиеся слова князя и порешили немедленно приступить к постройке храма.

Было решено на время остановиться. Начали строить обитель в честь Рождества Пречистыя Богородицы.

Поселок был назван Боголюбовой.

IX

Огромная толпа киевлян, изумленная исчезновением князя, двинулась в Вышгород.

Дорогой Юрий расспрашивал Якуна и старшин, как они догадались об уходе его сына.

— Не ждал я от Андрея, что он предпримет без моего благословения поход! — задумчиво проговорил князь.

Он соображал, какая причина заставила Андрея покинуть Вышгород. Мысли его сменялись одна за другой, наконец он вспомнил высказанное сыном желание перебраться в Ростово-Суздальский край.

«Давно стремился Андрей вернуться в Суздаль, в волость свою, Владимир… Не иначе как туда он и ушел… Только как же без благословения моего он решился?!»

Князь прямо направился в обитель, где смущенные инокини начали рассказывать ему о таинственном исчезновении святыни.

Вместе с другими киевлянами пришли в Вышгород Елена, мать Фоки, и Марина, его сестра. Слух об уходе князя с дружиною достиг и до них. Пораженные неожиданным уходом Фоки и Василька, обе женщины поспешили сюда, чтобы разузнать, куда ушла дружина.

Инокини передали князю Юрию все, что рассказывали раньше Андрею. Рассказали они ему также об исчезновении духовенства.

Это обстоятельство еще более уверило старого князя в том, что его сын покинул Вышгород навсегда. Но он все-таки до поры до времени решил не открывать этого сельчанам: «Вернуть — все равно не вернешь, одну только смуту породишь!» И на вопрос Якуна, что он думает об отъезде князя, скрытный Юрий уклончиво ответил:

— Поход затеял мой сын, это я вижу ясно, на которого-нибудь из князей… Победит его и опять к вам вернется!..

— Дай-то Бог! — прошептали старшины. — Мы им много довольны…

Печальным вернулся великий князь в свой стольный град. Забота о судьбе сына ни на минуту не оставляла его. Он знал храбрость Андрея, стремление его на север, и хотя его обидел уход сына без родительского благословения, он все же жаждал получить весточку от Андрея. Послать гонца к Андрею не позволяла его отцовская гордость.

«Но как узнать! — думал старый князь. — Кто мне о нем расскажет?»

Опечаленные неожиданным отъездом сына и Василька, беспокоясь о судьбе их, Елена и Марина вернулись в Киев.

— Один у меня сынок только и был, — сетовала вдова, — да и того Бог весть куда княжая воля загнала!..

Горевала и Марина.

Кроме брата, ей было жаль и Василька, статная фигура, ласковые речи и голубые глаза которого пришлись ей по сердцу.

— Как о нем, сынке милом, узнаешь? Кто весточку подаст о нем! — плакалась Елена.

Девушка молчала, в ее голове зародился смелый план.

— Вот что, матушка, я удумала! — обратилась она к пригорюнившейся матери. — Попробую я поискать брата.

— Ой, девушка, страшно! Всякий тебя в пути изобидеть может!..

— Надумала я, родная, и от этой беды схорониться. Пойду я к нашему князю, упрошу его дозволить мне княжим отроком назваться, в мужское платье обрядиться… Добер наш князь, он это мне дозволит…

— Да, чай, ему весточку от сына тоже получить охота! — поддакнула вдова.

Марина, видя, что мать не прочь отпустить ее, быстро собралась и отправилась на княжий двор.

X

Изумился старый князь приходу молодой девушки.

— Что приключилось с тобой, красна девица? Почто повидать меня надумала?

Низко поклонилась ему Марина и объяснила свою просьбу.

— Хитро ты удумала, девица! — усмехнулся князь Юрий. — Да и мне к разу твоя служба пригодилась… Что ж? Надевай доспехи! Называйся моим княжим отроком… Я не прочь…

По приказу князя девушке было выдано все необходимое, а также и конь вместе с вооружением княжего отрока.

— Возвращайся скорее с вестью! — сказал на прощанье ей старый князь.

Девушка сама отвела коня к себе домой, переоделась и, опустившись на колени перед матерью, стала просить ее благословения. Истово благословила Елена дочь, на глазах у матери стояли слезы.

Статным молодцом взлетела на коня молодая девушка и, еще раз крепко обняв родимую, быстро помчалась на север.

Марине приходилось ехать наугад, не зная, куда направилась вышгородская дружина. В редких, попадавших ей на пути, селах она расспрашивала о княжем поезде и, благодаря этому указанию, выбирала верный путь.

Данная девушке князем киса с деньгами давала возможность ей ехать, не терпя лишений.

Твердая воля Марины не ослабевала ни на минуту.

Проезжая по пустынному полю, конь под Мариной взвился на дыбы и чуть не сбросил смелую девушку. Успокоив его, Марина взглянула на землю и увидела человеческую фигуру, неподвижно лежащую в траве.

Сострадание невольно овладело ею, она соскочила с седла и, не выпуская из рук поводьев коня, подошла к лежащему человеку. Он тихо стонал; одетое на нем рубище показывало, что он нищий.

— Воды, воды, испить! — с трудом произнес бедняга, когда девушка нагнулась к его лицу.

Марина, привязав коня к дереву, подбежала к струившемуся ручью, зачерпнула шеломом воды и поднесла к запекшимся устам страдальца. Нищий облегченно вздохнул.

— Спасибо, молодец! А я уж думал, что мне смерть пришла! — прохрипел он.

— Что с тобой? — спросила участливо девушка.

— Ослаб я дорогой… Не близкий путь держу. Да и ты, кажись, тоже издалека?..

Марина ничего не ответила.

Нищий с трудом приподнялся и пристально взглянул на нее.

— Вижу, знаю, куда ты спешишь… к Пречистой… Там мы с тобою увидимся!..

Пораженная его словами, Марина спросила:

— Почему ты знаешь, куда я еду?

Нищий усмехнулся.

— Ведомо мне не только, куда ты едешь, но и зачем ты едешь. Не кручинься ни о том, ни о другом! Хранит их обоих Всевышнего десница… А пока прощай! Поезжай своей дорогой, а я пойду своей… У Пречистой мы свидимся!

Смущенная странной встречей, девушка распутала повод, вскочила на коня и отправилась дальше, а нищий, тяжело ступая по мягкой траве, побрел в другую сторону.

Странные слова незнакомца заставили Марину думать об их значении, но все-таки она не могла их понять.

«Кто эти оба, живы и здоровы? — спрашивала сама себя девушка. — Неужто брат и Василько? Откуда же знает об них нищий и где мы с ним встретимся у Владычицы?»

Непривычная езда сильно утомила молодую наездницу, немало стеснял ее и мужской костюм.

Наконец она достигла Владимира и остановилась в одной избе у пожилого кожедера.

Пригород Суздаля, Владимир в то время был еще очень мало населен. Храм в нем был один, да и то довольно бедный, ратные люди навещали его только наездами.

Появление дружинников пугало жителей, а потому заезд на ночлег Марины, по одежде которой сейчас узнали в ней княжего отрока, встревожил Ефима-кожедера, и он подозрительно поглядывал на своего постояльца.

— А что, дядя, не проезжал у вас тут князь Андрей с дружиной из Вышгорода? — спросила девушка.

— Как же, милостивец, проезжал! Недавно, поди, недели еще нету! — боязливо отозвался Ефим.

Молодая девушка встрепенулась.

— Куда же княжий поезд поехал?

— Да как тебе сказать, — почесывая голову, протянул хозяин. — Поехать-то он поехал…

— Сказывай скорей, дядя!

— И не доехал… Марина побледнела.

— Что ж, в битве дружина полегла, что ли? — испуганно спросила она.

Кожедер махнул рукой.

— Не то… Отъехали это они верст десять от нас, стали станом…

— Говори, не томи!

— Чудо великое было, виденье князю… Обитель Владычица строить повелела… Ну, и осели пока… Вот завтра, милостивец, поедешь, так сам увидишь.

Лицо Маринино залило румянцем. Она узнала, что все невредимы.

— Так я сейчас же к ним поскачу, дядя!

— И думать не моги, родимый! Время позднее, конь твой притомился, да и сам ты устал. Пожди до утра!..

Марина послушалась совета старого кожедера и осталась ночевать в его избе.

XI

Постройка обители во имя Рождества Пресвятой Богородицы продолжалась. Кроме рабочих, приглашенных князем из соседнего Владимира, принимали участие в работе и дружинники.

— Потрудитесь, други, для дома Пресвятыя Богородицы! — говорил отец Николай. — Она за это воздаст вам сторицей!..

Одновременно с возведением церкви и обители рос и поселок вокруг них.

Для написания икон будущего храма Андрей заблаговременно вызвал искусных изографов из Ростова, и, кроме других икон, он поручил написать им одну в память своего виденья. На этой иконе Божия Матерь была изображена в том виде, как она явилась князю, с хартией в руках.

На постройке церкви работали и названые братья. Не раз вспоминали они о далеком Киеве, о матери, о Марине, оставшихся там, оба рвались туда душою, но покинуть стан князя было невозможно.

На тяжелую работу поставил их Михно: он заставил их выкапывать и подвозить камень, обтеску которого и укладку в стены поручено было производить более опытным владимирским каменщикам.

Крепышу Василько работа эта пришлась по сердцу, тогда как Фока, более слабый, страшно уставал.

Камнеломни находились верстах в двадцати в сторону от главного стана, на них, кроме двух товарищей, работало много других дружинников, здесь они и проживали в наскоро сделанных шалашах.

— Что ж, князь, в самом деле, никак, нас вместе с Василько в каменщиков превратил?! — говорил Фока, выворачивая большую глыбу камня.

— Потерпи, друг! Божьи работники мы с тобой, не княжие… Окончим храм, к настоящему делу приступим! — уговаривал его тот.

— С кем же воевать-то? Младшие братья князя идти на него не посмеют…

— Найдутся… Успеем и мечом поработать… И они прилежно занялись делом.

— С матушкой и сестрой повидаться хотелось бы, — снова начал Фока, — стосковался очень!

— Вот это дело говоришь, — сочувственно подхватил Василько, — и мне бы хотелось свидеться с ними! Постой, брат названый, пожди немного: вот как соорудим храм каменный, отпросимся у князя в Киев съездить!..

— Отпустит, чай?! — блеснув глазами, спросил Фока.

— Как не отпустить! — подтвердил Василько. — Эку работу завершим!

Марина прибыла в стан и стала обходить работников, отыскивая своих близких.

Незнакомое лицо княжего отрока обратило всеобщее внимание.

— Откуда, молодец, прибыл? — подозрительно спросил Михно. — За коим делом?

Сообразительная Марина сейчас нашлась.

— Потрудиться во славу Пресвятыя Богородицы задумал!

— Доброе дело, молодец! Что ж, скидай доспехи! Я тебе и работу укажу, — более добродушно заметил мечник. — Коня ты своего вместе с нашими пустишь… А поместишься в сборной избе с дружинниками.

Найти брата девушке так и не удалось в этот день. Расспрашивать у дружинников она не решалась, боясь навлечь подозрение.

— Молод да жидок ты, парень! На трудную работу я тебя ставить не буду! — сказал Михно, заведовавший постройками. — Иди ты к изографам, там тебе дело найдется!

Марина послушно отправилась в избу, где заготовлялась вся внутренняя отделка храма.

У открытой двери, на длинных лавках, стояло несколько липовых досок, на которых двое изографов писали иконы.

Они были пожилые люди, один из них, с большою седою бородой, по имени Мирон, с изможденным от долгого поста лицом, изображал на доске, грунт на которую был заранее наведен мальчиками, по установленным древним образам лик Пречистой в том виде, как Она явилась в видении князю.

— Вот привел я к тебе, Мирон, работника! — проговорил Михно. — Пусть помогает тебе по мере сил!

Старый изограф, добродушно улыбаясь, взглянул на Марину и ласково сказал:

— Поработай, паренек! Потрудись для Пречистой! Скидавай кафтан-то: в рубахах работать будет сподручнее!

Новый работник исполнил приказание.

— Исперва потри-ка ты краску вон на том камне вместе с мальчонкой! А потом я тебя и к другому делу приставлю!

Марина прилежно взялась за работу.

XII

Прежде чем начать писать икону, старинные изографы долгое время перед этим постились, прилежно молились, чтобы Бог помог им исполнить задачу, и тогда уж принимались за дело.

Одним из таких, строго относящихся к своей работе, был и старый Мирон. Вставая рано утром, он долго молился и тотчас же принимался за работу, до окончания которой он ничего не ел. Чем-то неземным веяло от написанных стариком божественных ликов.

Это замечал не раз даже сам князь и ободрял Мирона:

— Работай, друже! Твои иконы точно живые: они внушают некий трепет и располагают к молитве…

Радостно становилось на душе у старого изографа от похвал князя.

Не таков был другой, тоже искусный, изограф, Федор. Небольшого роста, плотный, рыжеватый, с небольшою проседью, угрюмый старик хотя исполнял все положенные по уставу для изографов правила и был не ленив в работе, но тем не менее изображаемые им лики святых, написанные искусно, выглядели неодухотворенно.

Угрюмый Федор ни с кем не разговаривал, в изографной избе резко слышался его голос, в противоположность Мирону, любившему распевать духовные канты слабым старческим тенорком.

Помощником Мирона считался шустрый мальчик Григорий, растиравший для старика на камне краски, но не умевший даже навести грунт на доске.

Тяжелая дума глядела из сумрачных глаз Федора. Он, по-видимому, оставался недоволен приемом нового работника и угрюмо заметил своему товарищу:

— Почто взял парня? Разве одни-то мы не могли справиться?..

— Эх ты, дядя! Все тебе нелюбо, все ворчишь! Смотри на меня: годами тебя много старше, а светло у меня на душе!

Федор ничего не ответил и принялся за работу. Марина старательно растирала краски, дедушка Мирон был ею очень доволен.

— Спорый ты парень, Максим, — Марина назвалась этим именем, — и к нашему делу подходящ… Так и быть, начну обучать тебя. Только помни, парень, это дело святое! К нему надо чистым приступать!

— Не сомневайся, дедушка! Только показывай!

Старик начал объяснять ей первые правила изографного искусства.

Наука далась новому работнику. Скоро он мог уже подмалевывать и золотить фон, писать одеяния святых, но до изображения ликов старик его еще не допускал.

О Фоке и Василько Марина имела уже сведения, но их самих не видела. Но через некоторое время ей удалось с ними встретиться.

Был праздник. Работы были прекращены, работавшие на камнеломне работники пришли в стан повидать товарищей.

Икона «видения», которую писал Мирон, уже близилась к концу, и князь хотел ее показать дружине. Все направились к изографной избе.

Старый изограф вместе с Мариной вынесли из избы икону и поставили на сошках возле княжего шатра. Благоговейно смотрели собравшиеся на дивный лик Богоматери. В числе пришедших были Василько и Фока.

Марина сразу заметила их, лицо ее вспыхнуло ярким румянцем. Она сдержала себя и не выдала своей радости при виде братьев, боясь быть узнанной. Летний загар, занятия в мастерской, покрытые краской руки совершенно изменили девушку; в молодом помощнике изографа Мирона молодые люди не могли узнать Марину.

Довольная, что свиделась с братьями, девушка возвратилась вместе с Мироном в изографную избу и снова принялась за дело. Старый изограф только удивлялся ее успехам.

XIII

Постройка храма близилась к окончанию. Внутри он был украшен драгоценными камнями и финифтью. Столбы и двери блистали позолотой. В нем князь поставил привезенную икону, для нее был сделан оклад, на который поя шло пятнадцать фунтов золота, много жемчуга, драгоценных камней и серебра. Вся утварь храма была разукрашена драгоценными камнями.

Долго продолжалась работа по постройке храма.

Поработав до осени в изографной, Марина, уже сделавшая такие успехи в иконописи, что могла самостоятельна писать образа, отпросилась у Мирона, у князя и Михно навестить родных. Они не подозревали, что родные эти так далеко, в стольном Киеве.

— Только ты, парень, вертайся скорее: мне с тобой работать сподручно! — говорил старый изограф.

То же самое повторил и мечник:

— Да ты не мешкай дома-то, парень! Побудь да и скачи в обрат скорее!

Девушка не утерпела, чтобы не повидать брата и его товарища. Для этого ей пришлось сделать крюку верст двадцать.

— Куда ж это ты, молодец, собрался? — спросил Фока, не признавший в отроке своей сестры.

— Заскучал больно по своим…

— Ишь ты, парень, какой счастливый!.. А я так свою матушку не скоро увижу! — печально промолвил Фока.

— Что ж? Поклониться ей прикажешь? — спросила Марина.

— Шутник ты, парень, я вижу! Не близко она отсюда, в самом Киеве!..

— Как кланяться матушке Елене будешь, меня не забудь! Скажи, что сын ее названый издалека свой поклон ей шлет! — пошутил Василько.

— А больше никому, други, не прикажете кланяться?

— Ишь, дошлый, все ему знать хочется!.. Сестрице нашей, Марине, не премини поклониться…

Марина поскакала от каменоломни, несколько раз оглядываясь назад. Обратная дорога девушке была знакома, в октябре она уже была дома. Обрадованная возвращением дочери, нетерпеливо расспрашивала вдова о далеком сыне, не забыт был ею и Василько.

На другой день приезда Марина пошла к великому князю. Он не узнал в загорелом юноше отважную девушку.

— Что тебе от меня нужно, молодец? — спросил ее Юрий.

Девушка сказала, кто она и зачем явилась на княжий двор. Изумлению князя не было границ.

— Ну, рассказывай, красна девица, что ты видела и слышала!

Плавно полился рассказ Марины, она припомнила все мельчайшие подробности, рассказала князю об его сыне, о постройке храма, о новом селе Боголюбове и о чудесах святой иконы. Одного только не могла она рассказать Юрию: что задумал сын его Андрей и какие планы таятся в голове этого воинственного князя.

Задумался старый князь, опустил седую голову на руки, Марине показалось, что между пальцами его заструились слезы.

— Думаешь ли ты, девица, опять туда поехать? — спросил он после минутного молчания.

— Коль успею, так вернусь, а не то до весны с матушкой здесь пробуду!

— В Боголюбове передай сыну мое родительское благословение! Хоть нехорошо поступил он, уехав, со мною не попрощавшись, но зла за это ему я не помню. Коль вздумает отца повидать, пусть приезжает! А за то, что ты мою службу исполнила верно, награждаю тебя денежною казною!..

Обрадованная Марина низко поклонилась князю и отправилась домой. За лето она так привыкла к мужскому платью, что оно нисколько ее не стесняло.

Не меньше Марины была обрадована пожалованием князя и Елена.

Не сиделось отважной девушке дома, все тянуло ее в Боголюбово: и изографное искусство, которое она успела полюбить за это короткое время, и близость брата, а равно и Василько. К тому же она хотела исполнить данное обещание старому мечнику и изографу, вернуться скорее. Оседлала Марина отдохнувшего коня, снова надела доспехи княжего отрока и, распростившись с матерью, пустилась в обратный путь.

XIV

Всю зиму работали боголюбовцы над внутреннею отделкою храма.

За зиму успело вырасти также не мало изб в новом поселке. Не только из соседних городов, но даже из Южной Руси пришло много народу, прослышав, что любимый ими князь поселился в этих местах. К поздней весне обитель с церковью была совсем готова.

В июне было назначено освящение.

Иконы, написанные обоими изографами, поражали своим исполнением. Старик Мирон расписывал стены собора по позолоте, в этом ему помогала Марина. Купол же и верхние паруса было поручено расписать Федору, что он делал с двумя подручными мальчиками. Работа изографов приближалась к концу.

Однажды, уже оканчивая дневную работу, Федор оступился и упал с лесов на каменные плиты храма.

Раздался страшный крик, работа остановилась.

Упавшего изографа подняли и отнесли в избу, он был без чувств. Придя в себя, он слабым голосом позвал своего товарища и чуть слышно прошептал:

— Попа бы мне! Исповедаться…

Отец Николай сейчас же явился к умирающему.

Когда окончилась исповедь и Федор приобщился, он снова подозвал к себе Мирона и начал говорить ему прерывающимся голосом:

— Тебе, старый товарищ, должен я признаться в одном большом грехе и просить тебя, коль возможно будет, исправить его.

Он взял руку старика, точно прося его приблизиться к нему.

— Когда я был еще молод, — начал Федор, — умерла у меня жена, после которой остался у меня сынок. В смутные годы междоусобиц я потерял своего сына, я служил дружинником у князя Изяслава. В одной из битв с князем Юрием я был ранен и упал замертво. Когда я вернулся в наш стан, то не нашел своего сына: он исчез вместе с дружиною. Тщетно искал я его всюду долгие годы, но нигде не мог найти. Я научился изографному искусству и вот уже восемнадцать лет занимаюсь этим. Тебе я поручаю найти моего сына и передать ему все, что я скопил за эти годы изографным делом. Казну я свою схоронил под большим дубом у самого выезда из Ростова…

— Друже, просьбу твою исполнить я готов, но годы уж мои немолодые. Я сам на пороге гроба. Лучше поручи ты это кому-нибудь другому, помоложе!

— Кому же, кому? — тоскливо спрашивал умирающий.

— Да хотя бы моему помощнику, Максиму… Он парень смирный и верный: на твою казну не польстится…

— Что ж? Зови его скорее, пока я в силах передать ему мой наказ!

Мирон поспешно позвал Марину, и умирающий повторил ей все, что сейчас рассказал своему товарищу.

Внимательно слушала Марина, и ей невольно припомнилась судьба сироты Василька.

— А каков собою твой сын?

— Он тогда был еще ребенком. Многое изменилось с тех пор… Помню, что волосом был он рус, глаза имел голубые…

— Не звали ли его Васильком, дядя? — порывисто спросила девушка.

Умирающий вздрогнул.

— Да, так его звали… А ты почему знаешь?..

— Так я…

И девушка стремительно выбежала из избы. Она бросилась к сборной избе, где находились окончившие работы на камнеломнях Фока и Василько, и громко окликнула юношу.

— Беги скорей в изографную избу, там ты Мирону очень нужен. Он меня за тобою прислал. Бежим вместе!

Невольно подчиняясь приказанию девушки, Василько поспешил за нею.

Умирающий тяжело хрипел.

Марина подвела к нему молодого дружинника.

Широко раскрыв глаза, смотрел Федор на последнего, видимо стараясь что-то вспомнить.

— Он, мой Василько! — громко воскликнул изограф. Перед молодым человеком точно открылась какая-то завеса.

— Батюшка! — воскликнул он, падая на колени перед умирающим.

Окружающие не могли удержаться от слез.

Потрясенный неожиданным свиданием, Федор положил левую руку на голову сына и прошептал, слабо возлагая на себя крестное знамение:

— Ныне отпущаеши раба твоего…

Слабая улыбка появилась на губах умирающего, руки беспомощно повисли, и, тяжело вздохнув последний раз, он отошел к Богу.

XV

Старого изографа похоронили возле вновь построенной церкви. Василько, хотя на короткое время узнавший отца, чтил его память и собственноручно выбил из камня крест на его могилу.

В Боголюбове приготовлялись к освящению нового храма. Из соседнего Владимира князь пригласил духовенство.

Ко дню освящения в Боголюбово собралось множество народа, привезено было много больных и калек, которые после молитв у иконы исцелились от своих недугов.

В назначенное время из храма вышел крестный ход, обошедший его троекратно. Прибывший на торжество ростовский святитель благоговейно отслужил литургию и совершил чин освящения.

Игрищ, обычных по праздникам в то время, Андрей, как набожный человек, не пожелал устраивать, но, по окончании трапезы в новой обители, он долго пировал с дружиною и ближними людьми за селом Боголюбовом, на лугу. Немало суздальцев и ростовцев было на этом пиршестве. Все превозносили доброту и щедрость князя.

Братья Андрея, княжившие в Суздале и Ростове, не приехали на освящение храма.

Народ вообще был недоволен своими властителями и намеревался просить Андрея стать их князем, но последний помнил завет отца и не хотел нарушать его.

— Чем сидеть тебе здесь, в Боголюбове, без дела, шел бы на суздальский стол! — подговаривали князя свояки его Кучковичи. — Сам, поди, видишь, как народ тебя любит и ждет не дождется твоего прихода.

Но князь отрицательно качал головою и не хотел следовать их советам.

Стало вечереть. Теплый июньский день кончался. Усталые пирующие готовы были расходиться, тем более что гостям, прибывшим на торжество, возвращаться было не близко.

Вдалеке на дороге заклубилась пыль.

— Кто-то сюда спешит, — заметил Иван Кучкович, — ишь как понукает коня!

— И впрямь кто-то сюда поспешает! — добавил Семен.

Все с нетерпением ожидали, когда всадник подъедет к княжему шатру.

Вот он соскочил с усталого коня, бросил поводья и вошел в шатер. Подойдя к князю, он низко поклонился и произнес:

— Князе Андрее! Родитель твой, князь Юрий Владимирович, преставился!

Не ожидавший подобной вести, Андрей взволнованно встал со своего места и сотворил крестное знамение:

— Помяни, Господи, усопшего раба твоего в селениях святых!

И, обращаясь к гонцу, проговорил:

— Расскажи мне, как произошла его кончина? В княжеской ставке воцарилась чуткая тишина.

— Мая в пятнадцатый день, — начал гонец, — родитель твой, великий князь наш Юрий, встав ото сна, был радостен. и весел. Не раз он вспоминал и про тебя. Вершил дела, чинил суд и расправу, а под вечер на пир идти изволил к Петриле, боярину, что был его любимцем. В свои хоромы после пира он вернулся, на отдых лег и больше не вставал. Что с ним тут приключилось, мы не знаем… Но мы нашли его уже почившим…

Задумчиво слушал Андрей рассказ о смерти отца. Он много перечувствовал в эти минуты. Позднее сожаление о том, что его не было в это время около отца, заставило больно сжаться его сердце.

— За киевский стол я спор держать ни с кем не стану! Останусь здесь!..

— Как поволишь, княже! Мы из твоей не выйдем воли! — с поклоном отвечал гонец.

— Себе вы сами избирайте князя!.. — докончил Андрей.

Весть о кончине великого князя киевского прервала пир.

Все поднялись из-за стола, Кучковичи ходили между именитыми суздальцами и ростовцами и уговаривали их вторично звать к себе князем Андрея.

— Теперь наверно он пойдет! Отца уж нет в живых! Своя воля…

И еще недавно находившаяся в зародыше мысль о приглашении Андрея княжить в Ростов и Суздаль была близка к осуществлению.

Один из именитых суздальцев, пошептавшись со своими товарищами, подошел к князю, низко поклонился ему и промолвил:

— Мы бьем тебе челом, наш прирожденный князь, твоею вотчиною Суздалем и просим княжить и нами володеть!

Нерешительно посмотрел Андрей на стоявших перед ним суздальцев.

— Что вам сказать в ответ, друга, не знаю! Что Суздаль, что Ростов, все нераздельно, все едино… Коль сяду я на суздальском столе, а на ростовском останется мой брат Мстислав, пойдут раздоры. Враги придут извне и, пользуясь раздором нашим семейным, захватят Суздальскую землю и водворят другой порядок!

— Тебя мы также просим, княже! — стали просить Андрея ростовцы. — Княжи у нас, от Суздаля мы не отстанем!..

— А как же быть мне с братьями, Мстиславом и Василько? Родительский завет нарушить?!

— Братьям ты, княже, дай удел другой! Они ведь малолетки… За них бояре наши правят…

Долго не соглашался еще на просьбы ростовцев и суздальцев Андрей, но, замечая, что просьбы их не ослабевают, решительно проговорил:

— Ну, коли так, да будет Господня воля! В Ростов и Суздаль сяду я на княжий стол.

Согласие Андрея было принято всеми с радостью.

XVI

Андрей был прав, снять малолетних братьев с княжения было нетрудно. Суздальцы и ростовцы давно уже прочили себе в князья Андрея. Избрание его было единодушным.

Вскоре Андрей перебрался с дружиною в Суздаль, бывший стольным городом его отца Юрия. Все-таки не забывал он Владимира и часто, отправляясь на охоту, проживал в нем по нескольку дней.

За это время основанное им село Боголюбово продолжало расти и увеличиваться. Чудотворная икона в его храме привлекала много богомольцев, между которыми немало было вышгородцев, приходивших поклониться их бывшей святыне.

Дружина князя, в которую зачислили и Марину под именем Максима, перебралась вместе со своим властелином в Суздаль.

Главными советниками князя остались его свояки Кучковичи и старый мечник Михно, тогда как братья его, Мстислав, Василько и Всеволод, а точно так же племянники его Ростиславичи, принуждены были удалиться вместе с матерью своею, мачехою Андрея, греческою царевною, на ее родину, в Грецию, где ее брат, император Мануил, принял их дружелюбно.

Наезжая во Владимир, Андрей украшал этот город. На другой же год своего княжения в Ростово-Суздальской земле он построил во Владимире великолепный храм Успения Божией Матери из белого камня, привезенного от болгар. Верх храма был позолоченный. В эту церковь поставил он привезенную из Вышгорода чудотворную икону. Кроме того, им были построены в этом городе два монастыря: Спасский и Вознесенский.

Нарочно для этого приглашенные иностранные мастера строили и вместе с русскими изографами расписывали стены храма.

После отъезда из Суздаля братьев и племянников Андрея, а равно и «мужей отца своего передних», стоявших за волю покойного Юрия, князь приобретал все больше и больше влияния в обоих избравших его городах.

Хотя горожане, подтвердившие избрание князя на вече, гордились своим старейшинством, это не нравилось Андрею, властный характер которого «един быти властель во всей Ростовской и Суздальской земле».

В любимый им Владимир шло немало народа из Южной Руси на жительство, в особенности много их пришло из Вышгорода. Несмотря на то что Андрей тайно покинул их, вышгородцы любили его, и привлекала их сюда также старинная святыня.

Князь поощрял переселение южан, зная, что они могли составить для него могучий оплот против своевольных жителей Ростова и Суздаля, желавших, чтобы воля князя шла об руку с волей народной.

Желая угодить переселившимся во Владимир южанам, Андрей назвал многие места в этом городе такими же именами, как и в Киеве. Во Владимире были и река Лыбедь, и Печорный город, и Золотые ворота с церковью над ними. Чтобы довершить сходство с Киевом, Андрей построил Десятинную церковь во имя Божией Матери, на содержание которой он отделил из своих доходов десятину, то есть десятую часть. Подобное отношение князя к церкви привлекало к нему сердца и любовь владимирцев.

Власть его укреплялась все сильнее и сильнее.

Набожность Андрея была у всех на виду. Ежедневно он посещал храмы, где усердно со слезами молился, раздавал всенародно щедрую милостыню, кормил сирых и убогих, не забывал обителей, жертвуя на них крупные суммы. Часто видели его входящим ночью в храм, где, при свете мерцающей лампады, он долго один молился.

Опасаясь своеволия Ростова и Суздаля, нередко изгонявших князей и предписывавших им свои условия, причем младшие города и пригороды следовали их примеру: «На чем старшие положат, на том пригороды станут», — Андрей решил окончательно перебраться во Владимир и учредить в нем митрополию. Но на это патриарх не согласился.

Названые братья Фока и Максим хорошо устроились новой столице. За труды при постройке церкви князь пожаловал им и землю, и срубы для жилья.

XVII

Мирные занятия князя заставляли роптать скучавшую по бранному полю дружину.

— Княже, — обратился к Андрею любимец его Михно, — дружина твоя сетует, что мечи ее затупились, лень обуяла. Не с кем переведаться, негде молодцам разгуляться!

Князь пристально посмотрел на мечника.

— Ишь, не терпится молодцам! Что ж, потешу вас!..

— На кого пойти войной удумал, княже?..

— О вечер соберем совет и рассудим…

В новых княжих хоромах собрались бояре, свояки князя Кучковичи, мечник и многие именитые граждане Ростова и Суздаля.

Состоялся совет.

— Давно уж не живут с нами в ладах болгары, — начал князь, — набеги на области наши творят, в полон людишек уводят… Поучить бы их надо!

— Доподлинно, что так! — отозвался Иван Кучкович. — Сам я наслышан об этом. На днях прибег ко мне парень, сказывал, что болгары разорили село, где он жил, и народ в полон увели.

— Неверные они! Им Мухаммед зло против христиан чинить заповедал! — сказал кто-то из граждан. — Я хорошо их знаю.

— За дерзость их следует поучить! — заметил князь.

— Чего ж тут ждать? Поволь лишь, княже! Мы готовы хоть сейчас идти на них! — горячо вмешался Михно.

От внимательного взгляда Андрея не ускользнула общая готовность идти на неверных.

— Завтра утром отслужим мы молебствие Пречистой, помолимся Владычице усердно, соберем дружину и ударим на болгар!

— Мы все готовы идти вслед за тобою, княже! — раздались голоса.

Поход был решен.

Наутро следующего дня в новом храме отслужили обедню, за которой сам князь и вся дружина приобщились Святых Тайн. Отслужив перед собором торжественное молебствие, духовенство подняло на носилках чтимую святыню и ее понесли, осененную знаменами, впереди рати. Жители провожали уходящих в поход, дружина рвалась в бой с неверными.

Чудный летний день веселил взоры и вселял в дружинников уверенность в успех похода.

В рядах дружины ехали и Василько с Фокой, Марина, или Максим, полюбившийся за последнее время князю, шел с его княжими отроками. Хотя ратное дело далеко было не по сердцу девушке, пристрастившейся к изографному искусству, но все-таки она не желала оставить князя и отправилась вместе с ним в поход.

Царство Болгарское лежало по ту сторону Волги. Приходилось идти малозаселенной стороною, дремучими лесами; местами были топи, но дружина шла быстро вперед, преодолевая все препятствия, встречавшиеся на пути.

Болгары не ожидали нападения. Они в это время делали набег на русские поселки, расположенные вверх по Волге.

Узнав, что суздальцы двигаются на них, болгары вернулись обратно и столкнулись с русскими недалеко от своего главного города Ибрагимова, который русские называли Бряхимов. Грозно сошлись между собою обе рати. Закипела сеча. Стойко держались неверные, защищая родной город. Немало полегло их в этой битве.

Поплатились и суздальцы. Меткие стрелы болгар со свистом разили храбрых дружинников Андрея. Пал старый Глеб: вражеская стрела пронзила ему грудь.

Одно время казалось, что русские дрогнули и готовы были обратиться в бегство. Болгары одолевали. Но вдруг подскакал на лихом коне княжий отрок Максим и крикнул звонким голосом:

— Вперед, во славу Пресвятой Богородицы! — и первым бросился на неверных.

Василько и Фока также поскакали, вслед за ними бросилась тучей дружина.

Не выдержали отчаянного натиска враги, пришли в смущение. Воспользовавшись их замешательством, дружинники ворвались в город. Ибрагимов был взят. Болгарский князь бежал.

Князь Андрей вместе с духовенством молебствовали на реке. Победа над болгарами приписана чуду Пресвятой Богородицы.

В память этой победы было установлено празднество водоосвящения, совершаемое до наших дней первого августа.

Радостно вернулись домой русские после победы.

Впоследствии цареградский патриарх, по просьбе князя утвердил этот праздник православной церкви, победа русских совпадала с победою императора Мануила над сарацинами.

XVIII

Снова потекли дни мирных занятий во Владимире.

По-прежнему князь употреблял все силы, чтобы возвысить этот город над другими городами, удерживаясь временно от ссоры с князьями, в особенности Южной Руси, влияние которых было распространено на Новгород, где «на столе» сидели Святослав и Давид, сыновья нового великого князя киевского Ростислава, считавшегося одним из главных врагов Андрея.

Готовя себе опору в ожидаемой борьбе с Ростиславом, Андрей вступил в союз с князем Изяславом, отдал за его племянника Святослава свою дочь и послал часть дружины, чтобы защитить город Вжищ, принадлежащий его новому зятю.

В число дружинников случайно попали и названые братья. Близость Вжища от Киева заставила их подумать, что можно навестить мать и сестру.

За последнее время князь поставил их в числе старших дружинников… Бросить младших самовольно они не решились, тем более что ждали нападения Ростислава на Вжищ. Появление дружинников Андрея в Киеве было бы замечено.

После смерти Юрия возник спор за Киев между Ростиславом Мстиславичем и черниговским князем Изяславом Давидовичем, хотя Ростислав и был выбран великим князем киевским, а в Новгороде и Торжке княжили его оба сына, Святослав и Давид, но Андрей не хотел признавать ни одного из них.

Пользуясь образовавшеюся в Новгороде стороной, враждебною молодым князьям, князь Андрей послал в Новгород следующее требование:

«Да будет вам ведомо, я хочу искать Новгорода добром или злом, чтобы вы целовали мне крест, иметь меня своим князем, а мне вам добра хотеть!..»

Послание Андрея еще более восстановило враждебную к князьям сторону новгородцев.

Загудел вечевой колокол, собрали вече.

— Осударь Великий Новгород! — обратился к собравшимся посадник Захарий. — Хочет воевать нас и завладеть Новгородом Великим князь Андрей Суздальский! Что должно ему отвечать? Рассудите!

Стоящие за Андрея первые закричали:

— Это князь, какого нам надо!.. Не то что наши… Не они нами правят, а отец их, Ростислав, из далекого Киева.

— Их не один, а целых двое… К чему князя второго?!

— Истинно так… Лишние тяготы Новгород только из-за них несет…

— Не надо нам Давида! Вон его из Торжка! Пусть уходит к отцу в Киев! — заговорили третьи.

— Зовите на вече князя Святослава! Пусть выслушает наше решение!

Трепещущий Святослав скоро появился среди толпы.

— Коли Осударь Великий Новгород желает, я сниму брата из Торжка и пошлю к родителю в Киев!.. — согласился он.

— Пошли сейчас! Не медли! — кричали новгородцы. Святослав на другой день сместил своего брата Давида и отослал в Киев.

Но этим недовольство новгородцев против своего князя не окончилось. Народ все время волновался. Преданные Андрею люди разжигали страсти толпы. Всюду — на торжищах, площадях — шли разговоры про суздальского князя, восхвалялась его воинская доблесть, его заботливость о жителях, об улучшении им городов, украшении церквей и его благочестии.

— А наш-то?! Когда его в церкви-то увидишь?! Все более по пирам да ловам! — презрительно заметил какой-то торговый гость.

— Молод он больно… Забавы все еще на уме… — отозвался толстый квасник Неклюда.

— Сменить бы нам его, братцы! До добра не доживем мы с ним!

— Прав ты, Микита Степаныч! — сказал солидны тысяцкий. — Потолковал бы ты ноне кой с кем потайно, там тебе бы все разъяснили!

Неприязнь к Святославу росла с каждым днем, пока наконец, восстановленная против князя толпа не схватила его на Городище и не отправила под стражу в Ладогу. Жену его заключили в монастырь святой Варвары, схватили изменническим образом княжескую дружину, перековали ее, и чернь начала грабить именье князя.

— Дикий зверь проснулся! — тревожно говорили между собой бояре. — Спешить нам надо избрать другого князя…

— Не иначе как спосылать послов, просить у князя Андрея, чтоб сына своего он дал нам на княжение!

XIX

Задумчиво сидел Андрей в своих покоях, когда Марина, все еще остававшаяся в мужской одежде и считавшаяся княжим отроком, вошла к князю и доложила о посольстве из Новгорода.

Князь чуть заметно улыбнулся.

— Одумались, прислали звать меня княжить над ними!

— Прикажешь звать сюда их, княже? — спросила Марина.

— Пожди! — коротко приказал князь и стал раздумывать, что ему сказать послам. «Аль зятя, может быть, просить у меня станут, чтобы его на новгородский стол поставил?» — думал он.

— Зови сюда послов!..

В княжьи покои вошли новгородцы. Тут были бояре, богатые торговые гости; духовенство отсутствовало. Низко поклонившись князю, они стали просить его послать на княжение в Новгород сына.

Андрей отлично понимал, что исполнять желание новгородцев — это значит давать им повод считать себя самостоятельными.

— Спасибо, други, за честь! Но памятно еще мне, как вы прогнали брата моего Мстислава… И с сыном вы моим поступите, наверно, так же!

— Клянемся в верности мы сыну твоему!

— Отлично клятвы все я ваши знаю… Сегодня мил один вам, а завтра день — другой…

— Послушай, княже! Поверь словам ты нашим… Мы крест святой готовы целовать!

— Коль так, — смягчаясь, заметил Андрей, — заместо сына я дам на стол вам племянника Мстислава.

— Как ты поволишь, княже! Его мы лаской встретим, и Новгород Великий ему на верность поцелует крест…

— Так помните свое вы обещанье! Коль от него отступите, пойду на вас войною…

— Верь нам, надежа-князь! Мы слова не нарушим! — ответили дружно новгородцы.

В тот же вечер, отпировав по случаю избрания нового князя, новгородцы вместе с ним вернулись домой, оставив Андрея довольного тем, что посадил в Новгороде князя «на всей своей воле». Ему было все равно, кто бы там ни княжил, лишь бы это был его ставленник, и чтобы таким образом у новгородцев вошло в обычай получать себе властелина от суздальского князя.

Не надолго пришлось успокоиться Андрею, снова заволновался Осударь Великий Новгород.

Причиною этого волнения был сам князь суздальский.

Поладил он с прежним врагом своим Ростиславом, князем киевским. Он, узнавший силу Андрея, стал угождать ему во всем, а Андрей, в угоду ему, велел новгородцам снова взять себе на княжение сына Ростислава, Святослава.

Укорили новгородцы суздальского князя:

— Мы слово держим и обещанье, на которое крест целовали, исполняем. А ты свое забыл, — внушительно произнес посадник Захарий.

Не понравилось Андрею замечание.

— Не мне тебя слушать, Захарий! Не изменил я свое слово, а такова моя княжая воля… Для вас она закон…

Затаили вольные новгородцы обиду, взяли себе изгнанного князя, но не прошло и двух лет, как снова прогнали Святослава и послали к новому киевскому князю Мстиславу Изяславичу просить у него сына на княжение.

Страшно разгневался князь суздальский, узнав о своевольном поступке новгородцев, и решительно потребовал от них, чтобы они вновь приняли изгнанного Святослава.

— Не будет вам иного князя против этого!

И послал к Новгороду свое войско.

XX

Сам князь не отправился с войском к Новгороду, а остался во Владимире. С ним осталась часть дружины и его отроки.

Марина, несколько раз за последнее время навещавшая мать в Киеве, надумала перевести ее во Владимир. Но старуха не решалась покинуть родных мест, хотя страшно тосковала о сыне.

Марина, несмотря на свою службу у князя, находила время заниматься у старого Мирона изографному искусству, в котором совершенствовалась все больше и больше. Полюбила она также игру на гуслях.

Узнав об этом, князь, утомленный дневными заботами, приказывал ей часто играть.

— Ты изрядно научился играть, Максим! — говорил он. — Звуки гусель услаждают мою душу… Спой, Максим! А я послушаю.

И Марина, перебирая струны, приятным голосом напевала древний «сказ».

Князь внимательно слушал «сказ» и, замечая, что отрок утомился, ласково отпускал его.

Как-то раз, направляясь в изографную избу, где она по-прежнему жила, молодую девушку кто-то окликнул:

— Постой, добрый молодец! Куда спешишь? Дай с тобой повидаться!

Голос показался Марине знаком, она остановилась. К ней подошел старик нищий, которого она встретила, когда в первый раз ехала в село Боголюбово.

— Вот видишь, паренек, где встретиться привелось! Сказывал, что у Владычицы свидимся!

— А, это ты, дедушка! — обрадовалась Марина. — А уж я не чаял тебя и в живых встретить!

— Господь привел! — сказал старик и, пристально глядя на Марину, продолжал: — Судьбы Господни неисповедимы. Ты вот на меня смотришь и думаешь: какой он оедный, несчастный… А я на тебя смотрю и тоже думаю, 'то ты не то, что есть на самом деле…

Марина вздрогнула.

— Не бойся меня, паренек! Не по огласку тебе я это сказываю… Только, ох, жилося тебе до сих пор счастливо, привольно, а ныне много слез придется тебе пролить, много горя изведать.

— Ну, а после? — с любопытством спросила девушка.

— Бог милостив… Все тучки пройдут, опять солнышко засияет, да еще ярче, чем прежде… А пока прощай, милый! — И, наклонившись к Марине, он тихо прошептал: — Князю своему прикажи беречься!.. Не ровен час…

Девушка испуганно посмотрела на нищего.

— Напугал ты меня, дедушка! Как хочешь, а пойдем месте к князю!

Нищий колебался.

— Что ж? Пожалуй, я не прочь.

Приближенному отроку был всегда разрешен доступ к князю.

Несмотря на позднее время, их сейчас же допустили в княжеские покои. Максим вошел в опочивальню князя, а нищий дожидался в сенях.

— Вернулся, Максим? — ласково спросил князь. — Какая нужда до меня у тебя приключилась?

— Чудной старик нищий со мною повстречался, — смущенно проговорил Максим. — Послушай его, княже! Он вещее прорицает.

— Впусти его! Послушаю, что скажет!..

Старый нищий вошел. Пристально посмотрел на него князь. Ему показалось знакомым лицо старика. «Где и когда я видел эти черты, эти глаза?» — мелькнуло в голове князя.

— Что скажешь, друг? — обратился он к нищему.

Потупя взор, еле слышно последний начал говорить:

— В далеких степях половецких, у славного князя Аэпы, была красавица дочь. Полюбился ей статный русский князь Юрий, по прозванию Долгорукий. Соединил Господь их браком. Среди детей, рожденных от этого союза, был один, высоко отмеченный судьбою. Все было дано ему: мужество, сила и храбрость, ум острый властителя-мужа. В кровавых боях прошло его детство, но средние годы протекали спокойно, враги трепетали пред ним. Благочестием полон, воздвиг он множество храмов, но тяжкие дни испытаний в грядущем ему уготовила старость. Не должен вверяться он близким своим — иначе погибнет!..

Нищий замолк, молчал и князь. Он протянул старику кису с деньгами, но тот отрицательно покачал головой.

— Не надо мне, раздай убогим! А я — я буду молить Творца, да сохранит Он тебя невредимым! — проговорил старик и, поклонившись князю, вышел.

— Оставь меня одного! — прошептал Максиму расстроенный князь.

XXI

Марина рассказала о встрече со стариком нищим Мирону.

Старый изограф, тяжело вздохнув, промолвил:

— Ой, не говори, паренек! И впрямь собираются грозные тучи над матушкой-Русью… Много годов живу я на белом свете, и все нет мира между князьями нашими… Знаешь, паренек, «сказ» про веник. Может, слыхивал? А коль не слыхал, так я тебе расскажу! Было у стар-человека много сынов. Задумал он умирать, позвал детей своих к себе и показывает им веник: «А ну-ка, сынки милые, попробуйте-ка сломать его!» Пытались сыновья — не могли. Развязал старик веник: «А теперь попробуйте!» — сказал он им, подавая по прутику… Стали сынки ломать — все прутья переломали. «Вот видите! — сказал отец. — Коли вместе, дружно жить будете, никакая вас сила не осилит, а если вразброд пойдете да друг на друга восстанете, враги вас легко порознь одолеют, и пропадете вы, как эти прутики!» Так и наши князья, — закончил Мирон, — коли жили бы в миру, силу бы хранили, а то теперь совсем пропадают!.. Слушай, молодец! — промолвил старик. — Придет время, когда тебя и меня не станет: сольется вся Русь под единою властною рукою, сильна, могуча сделается она, и никакой враг ее тогда не одолеет!

С изумлением слушала Марина пророческие речи старого изографа; такою искренностью дышали они в устах этого простого старика.

Мирон, кряхтя, улегся на покой, девушка вышла из избы и, пораженная чудной красотою ночи, долго сидела на завалинке, мечтами переносясь к далекой от нее матери и обоим братьям, родному и названому. Она невольно тосковала по ним, сердце болело от неизвестности.

«Господи, помоги мне все так устроить, чтобы я могла перевезти сюда свою матушку и смело открыться братьям!»

Теплая летняя ночь охватила ее.

Она сознавала, что какое-то странное чувство, кроме родственного, к Василько проникло в ее сердце. Ей нравился этот простодушный дружинник, благодаря ей успевший свидеться с умирающим отцом. О, как отрадно было бы Марине открыться в эту минуту Василько! Но она этого не сделала: ее удержал ложный стыд. Но теперь, когда он и Фока так далеко от нее, когда стрела лукавых новгородцев каждую минуту могла сразить их обоих, девушка считала себя виноватой в том, что она раньше им не открылась.

«Даже сам князь не знает моего обмана! А это великий грех перед Богом и перед ним! Притворяться я больше не могу! Я должна завтра же открыться князю!»

И, успокоенная своим решением, Марина вернулась в избу, усердно помолилась и заснула.

«Утро вечера мудренее», — говорит пословица…

Чуть свет на княжий двор прискакал усталый гонец. Полусонный страж с изумлением посмотрел на него.

— С вестями к князю! — прохрипел посланный торопливо, сваливаясь с лошади.

— Постой, брат! Нужно разбудить княжего отрока! — и страж рукоятью бердыша постучал в дверь, за которой спала Марина.

Девушка испуганно вскочила.

— Гонец до князя! — крикнул из-за двери ей стражник.

— Пусть пождет!..

Накинув на себя кафтан, Марина побежала к князю

Он уже проснулся и стоял на молитве. Тревожно сдвинулись брови князя.

— Позови сюда гонца!

Тот не замедлил явиться.

— Откуда?..

— Из твоей рати, княже! — и, не дожидаясь дальнейших расспросов, продолжал: — Князь Роман прошел в Новгород другим путем… Ему в подмогу идет дружина и; Киева. Боярин Семен Кучкович и мечник твой Михно послали тебя спросить, что делать?..

На минуту Андрей задумался. Он пристально посмотрел на гонца и степенно промолвил:

— Пусть отступят!.. После я дам приказание…

Гонец тотчас же умчался обратно, а князь велел некоторым из своих отроков, в том числе и Марине, готовиться к отъезду.

— Ступай, Игорь, в Рязань! А ты, Савелий, в Муромград!.. Проси князей от имени моего идти со мною на Мстислава! Ты, Олекса, скачи к половцам…

И князь разослал своих отроков к союзным князьям, прося их соединиться с ним, чтобы идти на общего врага. Любимый княжий отрок Максим был послан в Переяславль к брату Андрея Глебу. С новгород-северскими князьями Андрей уже давно вел переговоры об этом. Они были готовы прийти к нему на помощь.

Разослав гонцов во все стороны, князь стал готовиться к походу.

XXII

Главною заботою Андрея было вернуть свою дружину и, пользуясь отсутствием киевской рати, неожиданно надвинуться на Киев.

Вернувшиеся из-под Новгорода Михно и Кучковичи рассказали, что они сожгли селение Новый Торг и опустошили новгородские села.

— Хотя и удалось нам, — продолжал Михно, — пути с Киевом перерезать, а все ж князь Роман другой дорогою прошел туда!..

— А в Новгороде что творится? — спросил князь.

— Обозлены на тебя, княже! — ответил Семен. — Толкуют, что права от них ты хочешь отнять. Свободе, мол, новгородской пришел конец…

— Языка добыть нам удалось… Так сказывал нам… Посадник де Захария убит новгородцами… Другого выбрали, Якуном звать, — заметил Иван.

— Побито сторонников твоих немало! — сказал Михно.

Задумался Андрей.

— Эх! У новгородцев по старой памяти, что по грамоте! Попомню им… От памяти моей уж им икнется… Что ж, вели звать народ! — обратился князь к Михно. — Бей в било! Пусть знают, за правое, мол, дело мы идем!

Собрались владимирцы на площадь. Рослый бирюч зычным голосом начал:

— Люди владимирские! Обижен наш князь Андрей Мстиславом киевским. Обижен кровно… Обида та произошла от новгородцев… Сказывали они, что от прародителей, князей наших, свободу имут… Когда бы так было, то разве прежние князья велели им преступать крестное целование и ругаться над внуками и правнуками их?..

Долго выкликал бирюч, перечитывая обиды новгородцев и польстившегося на их обещания киевского князя.

На другой день бирюч перебрался в Суздаль, а затем в Ростов. В этих городах, по приказу князя, был тоже созван народ и сделаны воззвания. Одиннадцать князей изъявили свое согласие идти с дружинами и ратями против Киева вместе с Андреем.

Только один брат Андрея, Михаил, княживший в Торжке, да Святослав Черниговский не присоединились к рати. Михаил вместе с присланными из Киева берендеями и черными клобуками пошел на помощь к Новгороду, но один из союзных князей перерезал ему путь и взял в плен.

Суздальская рать под предводительством сына Андрея, Мстислава, и боярина Жидиславича двинулась к югу на соединение с другими.

Зима приходила к концу. Чем дальше к югу подвигались суздальцы, тем сильнее чувствовалось приближение весны. Март вступал в свои права.

— Ишь, травка уж показалась! — восхищались дружинники. — Коней подкормить можно, а то заморились больно…

Ехавшие рядом Фока и Василько с тревогой думали о матери.

— Уж и не знаю, жива ли старуха? — говорил Фока. — Да и о сестре давно ни слуху ни духу…

— Эх, как бы их вызволить из Киева! Как бы обиды им там не было! — воскликнул Васильке

— Я тоже об этом думаю, — отозвался Фока.

Порывавшаяся открыться князю Марина должна была отказаться от своего намерения: она шла вместе с переяславскою дружиною на соединение с главными силами.

Дружина быстро двигалась вперед, скоро Андрей соединился со своими подручниками в Вышгороде, своем бывшем уделе. Общий стан был заложен под Киевом, близ Кирилловского монастыря, и, раздвигаясь, железным кольцом окружил город.

— Эх, как бы нам пробраться в город да вызволить матушку! — снова высказался Фока.

— Что ж? Попытаем счастья, пройдем как-нибудь! — отозвался Василько.

То же самое намерение имела и Марина.

— Позволь, княже! Я разведаю, где легче нашей рати; прорваться в Киев!

— Да ты ведь, Максим, здешний, тебе лучше это знать! Ступай! — согласился князь.

Девушка сейчас же отправилась. Она знала хорошо! расположение городского тына и сумела незамеченной пробраться в город. Добраться до материнского дома для нее; не составляло никакого труда. Появление дочери сильно обрадовало вдову.

— Ах, ты, моя ясочка! — говорила она, обнимая девушку. — Как ты сюда могла добраться?.. Ведь суздальцы кругом стоят, никого не пускают!

— Да, удалось, маменька! — весело рассмеялась Марина. — Приведет Бог и выбраться с тобою вместе.

Елена испуганно взглянула на нее.

— Куда, милая?..

— Здесь тебе оставаться, матушка, не следует!.. Суздальцы город возьмут, сожгут и разграбят… Сейчас же и отправимся!

— Как, доченька? Ночью?..

— А днем и не проберешься: увидят…

После долгого раздумья вдова наконец решилась. Обе женщины собрались и тихонько вышли из дому. Марина пошла обратно той же дорогою, но близ тына они были схвачены ночным дозором.

XXIII

— Какие люди? Куда идете? — грубо спросил их стражник.

— Здешние, киевские! — отозвалась Елена.

— Ой, так ли? Пойдем в избу, огонь я вздую да посмотрю на вас!

Волей-неволей Елена с дочерью вошли в избу.

Марина могла убежать, но не хотела оставить мать.

При свете лучины суровый страж пытливо взглянул на Елену и, очевидно, признал в ней киевлянку. Костюм Марины выдал в ней чужого.

— Ты можешь идти! — обратился он ко вдове. — А тебя, молодец, здесь попридержим до света!

Елена, в свою очередь, решила не покидать дочь и осталась с ней. Тревожно ожидали они рассвета. Марина сознавала, что дружинники сейчас же признают в ней суздальца.

В голове зародился план побега. Начало светать. В суздальском стане, за стенами города, запели трубы. Тыновая стража сменялась.

Пользуясь этим, Марина вместе с матерью выбрались из избы и быстро направились к той лазейке, через которую и пробралась вечером девушка. Побег их был замечен стражей, беглянок вернули и, как подозрительных людей, отправили на княжий двор.

Здесь была собрана часть дружины, присутствовали и ближайшие советники князя.

— Баба-то здешняя, а парень-то, кажись, суздальский! — заметил боярин Бориславич, обращаясь к князю.

— Ну, так отпусти старуху! — проговорил князь. — А парня попридержи.

Елена пыталась дело разъяснить, что пойманный с нею — не парень, а девушка, но ее не слушали и вытолкали с княжего двора. Марина была связана и посажена в пустую избу.

Исчезновение любимого отрока опечалило князя Андрея. Он несколько раз осведомлялся о нем, но никто не знал, куда тот девался.

Осада Киева началась.

Каждый раз, когда Киев был осаждаем врагами, он больше дня не выдерживал осады и обыкновенно сдавался, но на этот раз Мстислав, сознавая, что, сдав город, он навсегда потеряет свой стол, долго выдерживал осаду и бился со врагами.

— Не легко брать город-то! — заметил Андрею двоюродный брат его, Владимир Андреевич. — Много наших полегло…

— О сей день возьмем! — отозвался Олег Святославич.

— А почему ты так думаешь? — спросил Андрей, пытливо глядя на него.

— Извет был, что берендеи и торки не хотят более стоять за Мстислава!

Задумался суздальский князь.

— Коли так, — промолвил он, — обойдем город с тылу! Ты, Жидиславич, иди с той стороны, а мы отсюда с сыном ударим!

Разговор происходил на рассвете двенадцатого марта, на второй неделе поста.

Снова запела труба, созывая полки, и соединенная рать с первыми солнечными лучами двинулась со всех сторон на Киев.

Олег сказал правду: торки и берендеи не стали защищать город и перешли на сторону врагов.

Суздальцы, обойдя с тылу, ворвались в город, сбили тыновую стражу и ударили на киевскую дружину. Несмотря на упорное сопротивление, суздальцы двигались все дальше и дальше.

Боярин Бориславич тихо сказал Мстиславу:

— Что стоишь, княже? Беги из города! Нам их не превозмочь!

Встревоженный Мстислав засуетился:

— Куда ж бежать мне?..

— Скачи в Васильев немедленно! Мы пока задержим врагов, а потом поскачем вслед за тобою!

Князь бежал, не успев захватить с собой жену и сына. Киев достался суздальцам и был взят ими «на щит».

XXIV

Первою заботою Фоки и Василько, когда они во главе передовой дружины ворвались в город, было отыскать Елену. Но в суматохе им это удалось не скоро.

Заняв княжий двор, дружинники посбивали тяжелые засовы хором, вошли они и в избу, где находилась связанная Марина.

— Э, да это, никак, наш княжий отрок! — воскликнули они и кинулись освобождать ее от веревок.

Марина бросилась также на поиски матери, но найти ее среди бежавшей толпы киевлян не удалось. Во время поисков она снова наткнулась на Фоку и Василько.

— Кого ищете, друга? — спросила она дружинников.

— Мать!.. — с отчаянием в голосе воскликнул Фока. — Здесь она проживала.

Марина чуть не выдала себя.

— Давайте я вам помогу! — порывисто проговорила она.

— Спасибо скажем! — в голос отвечали названые братья.

Василько поймал пробегавшего мимо коня, Марина вскочила на него, и все трое отправились на поиски. Долго искали они вдову, но поиски не увенчались успехом.

— Не видать нам, должно быть, больше родимой матушки! — грустно промолвил Фока. — Пропала, и с сестрой вместе…

Печально опустив голову, ехала с ними Марина, ей тоже казалось, что матери нет больше в живых, что она убита в суматохе битвы.

Когда после взятия Киева князья сошлись в княжеских хоромах, Андрей недовольно проговорил:

— Почто такая сеча? К чему погибло так много православных?

Закручинились и остальные князья. Полуразрушенный город являлся для них живым укором.

— Кого ж назначишь ты здесь князем? — спросил Давид Ростиславович, надеявшийся, что выбор Андрея падет на него.

Андрей, не желая выдавать князьям своих планов, уклончиво ответил:

— Кого Бог соизволит!

Он понимал, что древний Киев потерял свое вековое старейшинство. Он мог посадить на киевский стол какого-нибудь незначительного князя, послушного его воле. Потерявший свое значение от междоусобиц русских князей город не был страшен теперь Андрею. Но все-таки выбор пал на брата Глеба.

Выбор не был особенно приятен другим князьям, надеявшимся получить киевский стол. Андрею нужно было вознаградить их.

— Князья! — обратился он к своим союзникам. — Я приглашаю вас идти вместе со мною на Новгород!..

Князья, обрадованные этим предложением, охотно согласились.

— Да, уж пора проучить новгородцев: зазнались они! — сказал Олег.

Он думал, что, захватив Новгород, Андрей посадит на новгородский стол его брата, Игоря. Ту же надежду питали и другие союзные князья, владевшие малыми уделами.

— Как поступить, други, с княгиней, женой Мстислава? — спросил снова Андрей.

— Негоже будет изобидеть ее! — отозвался Владимир Андреевич. — Отошлем ее вместе с сыном к мужу! Мы с бабами не воюем…

— Сынишку-то попридержать бы надо: пусть заложником будет! — заметил Рюрик Ростиславич.

— Бог с ним, — благодушно решил Андрей, — отпустим его! Мстиславу теперь уж не подняться!

И семья бывшего киевского князя была отпущена.

Мечты Андрея сбылись. Юг был обессилен, разбит и посрамлен. Ничто не мешало северным городам усиливать свое могущество, расти и богатеть.

Андрей хорошо понимал, что он теперь самый сильный и влиятельный из князей и ему должны подчиняться остальные.

Оставаться дольше в Южной Руси ему было незачем, он торопился двинуться к Новгороду, чтобы скорее покончить с ним. Посадив Глеба на киевский стол, предоставив ему возобновлять полуразрушенный город, суздальский князь вместе с союзными ратями двинулся на север.

Андрею необходимо было зайти к себе во Владимир, чтобы пополнить свою рать, часть которой полегла под стенами Киева.

XXV

Грустными возвращались названые братья и Марина. Следы пропавшей без вести Елены не были найдены.

Какая-то тайная сила удерживала девушку открыться братьям, и они по-прежнему считали ее княжим отроком. Полная неожиданностей боевая жизнь заставляла Марину забывать свой пол, она делила наравне с другими дружинниками все трудности и невзгоды похода.

Нередко, желая развлечься, приглашал ее князь Андрей и заставлял играть на гуслях. Отдавшись мыслям об исчезнувшей матери, девушка выливала свою скорбь в печальных звуках инструмента, в них находила она отраду и забвение своему горю.

— Ты еще искуснее стал играть, Максим! — заметил князь, прислушиваясь к мелодичным звукам инструмента. — Чую, что на душе твоей какое-то горе… Откройся мне, Максим!

— Родимую я потерял, княже!

— А где же она была?

— В Киеве… — тихо проговорила девушка и залилась слезами.

— Жалею я тебя, отрок! Но горю твоему помочь мне не можно. Сколь времени ее ты не видел?

— Давно уж, княже!.. Она пропала во время осады.

— Я заменю тебе родимую! — ласково проговорил Андрей, кладя свою руку на смуглую голову девушки.

Марина все еще боялась открыться в своем обмане князю, какой-то стыд удерживал девушку от признания.

Возвратившись во Владимир, она навестила своего учителя, старого изографа Мирона, очень обрадовавшегося свиданию с ней.

— Поди, теперь разучился ты, Максим, писать святые иконы? Руки в ратном деле, поди, загрубели?

— Нет, дедушка, могу хоть сейчас: я в битвах не был, — и она рассказала ему свои похождения в Киеве.

— Ах ты, бедный, матушку родную потерял! — сочувственно проговорил старик. — А может быть, она куда-нибудь скрылась? — добавил он.

Луч слабой надежды озарил душу девушки, она чутко прислушивалась к словам старика, находя в них утешение. Порой почему-то ей вспоминался таинственный старый нищий, два раза встреченный ею, приходили также на память пророческие слова его, и она все еще надеялась увидеться с матерью.

Хотя союзные князья уже подходили к Новгороду, князь Андрей все еще медлил во Владимире. Часть дружины тоже оставалась с ним, остальная часть вместе с Михно под начальством Бориса Жидиславича находилась под Новгородом. Нужно было ехать наконец и князю…

— А ты, пожалуй, оставайся дома: я не возьму тебя с собою! — сказал князь Марине.

Всегда охотно следовавшая за князем девушка была довольна, что князь оставляет ее во Владимире, она могла снова заниматься изографным искусством, которое так любила. В ней сказывалась женщина, ей были не по душе кровавые сечи.

— От нечего делать вы с Мироном новыми иконами украсите собор да в монастыре, в трепезной, стены распишите! — сказал Андрей. — А когда я после победы вернусь сюда, ты опять поступишь ко мне и будешь исполнять свои прежние обязанности!

На другой день после молебна, сопровождаемый епископом и толпою народа до самой околицы, князь выехал из Владимира.

Трещали суровые морозы, снега этот год были большие, нелегко было дружине и прочим ратным людям идти походом, а равно и стоять станом в ожидании прибытия набольшего князя. Многие из князей соединенной рати роптали на задержку, а в особенности Дорогобужский Владимир, дядя Мстислава, бывшего князя киевского. Он и дружина его готовы были даже покинуть остальных союзников и вернуться к себе, на Волынь. Да и прочие князья ссорились между собою, завидовали друг другу и с нетерпением ждали, когда поход окончится и они вернутся в свои уделы.

Прибывший к рати Андрей видел это все ясно и торопливо стал готовиться к осаде, сознавая, что дальнейшее промедление усилит общее недовольство и ослабит силы нападающих.

Целых три дня устраивали союзники «острог» около Новгорода, а на четвертый решили начать приступ.

XXVI

В великой тревоге был Новгород. Не раз собирали вече, толковали, что предпринять. Князь Роман советовался с посадником Якуном, именитыми гражданами и торговыми гостями.

— Великую беду готовит нам суздальский князь! — говорил Якун, пожилой, но еще крепкий старик.

— Сказывали прибежные люди, — отозвался Лука, богатый гость, — что, помимо своих суздальцев, ведет он смолян, рязанцев, муромцев и полочан!

— Пришла беда… Давайте молить Господа, чтобы пронес Он тучу мимо нас! — вмешался в разговор Харлампий Краюга, сотник.

— Пошла выволока, так не зевай! — пошутил кто-то.

— Небось, сумеем за себя постоять! На свои руки топора не уроним! — бойко откликнулся Лука.

— Эх, други, не то время, чтобы шутки шутить! — с укором проговорил старый торговый гость Акинфий, бывавший не раз в заморских краях. Он вел немалую торговлю с византийскими городами.

— А что ж, по-твоему, дедушка, плакать, что ли, нам?

— Эх ты, парень! — перебил говорившего старик. — Плакать, правду ты сказал, нам нужно!

— Аль не слыхали, что говорил архиепископ? — сурово проговорил посадник. — В трех храмах он видел плачущую икону Богоматери.

— Да неужто?

— Вот напасть-то!

— Сама Владычица?!

— Да, Пресвятая Богородица слезно молит Сына Своего не предавать Новгород погибели, как Содом и Гоморру! — пророчески промолвил Акинфий. — Но помиловать нас, как ниневитян!

Шутки и пересуды смолкли, бойкие новгородцы приуныли.

— Давайте помолимся, други! — предложил Акинфий, — а опосля пойдем все к князю, будем совет держать!

— Истинно, дедушка, говоришь! Правду!.. Возьмут суздальцы Новгород, посекут нас, как киевлян, жен и детей в полон уведут!..

— Не увезти ли баб и детей из города? — предложил Лука.

— Поздно, брат, спохватился: враги кругом нас обложили!

— У меня одно утешение только и есть, внучка Евфимия… — печально выговорил Акинфий. — Куда уж мне, старому, защитить ее, коль враг в город ворвется!

— А у меня жена молодая и дети малолетки! — отозвался Лука.

— Мать старуха, братишки малые!

— Сестра, отец больной…

Беспокойство все росло, никто не знал, что предпринять, опасность была очевидна, спасения для города не было никакого.

Задумался и молодой князь Роман.

Он сознавал всю непрочность своего стола, но не хотелось ему изменять крестному целованию, которое дал новгородцам, когда пришел к ним княжить.

В княжих хоромах собрались: архиепископ новгородский Иоанн, посадник и выборные люди.

— Люд новгородский, — решительно сказал князь, — коли поволите, уйду от вас, а вы возьмите к себе опять Святослава!.. Увидит князь Андрей ваше покорство, не разорит он Новгород Великий, наложит он на вас лишь пеню и дружбу с вами заключит…

— Тебя мы, князь, избрали волею народной… Не стать нам милости просить у суздальского князя! — горячо проговорил Якун. — Не повелитель он над Осударем Великим Новгородом, живем мы волею своею!

— Постоим за святую Софию!

— Не выдадим тебя, княже! Что мир порядил, то Бог рассудил!

— Володей нами! Господь поможет, и Новгород мы отстоим!

Воодушевление было всеобщее, о сдаче никто не думал.

Все приготовились бороться до конца.

— За правым Бог! — проговорил боярин Даньслав Лазутинич. — Попомните-ка, други, как я, когда ходил собирать дань с севера: дружины у меня не более четырехсот было… Андрей надвинул на меня в семь тысяч рать. Господь помог, я суздальцев разбил и с них еще взял дань. Он, Милостивый, и теперь нас не оставит!

Такая уверенность в победе еще более воодушевила новгородцев. Защитники Новгорода проводили целые дни сторожа его деревянные стены, готовясь отразить врага, откуда бы он ни появился.

На всякий случай для женщин и детей были устроены убежища в храмах и в подземельях под ними. Hoвгopoд был готов принять врага.

XXVII

В суздальском стане шли приготовления к приступу Князья, уверенные в победе, заранее делили между собою по жребию улицы, жен и детей новгородских, ссорились, уговариваясь между собою, кому сколько достанется пленных.

В особенности старался захватить побольше Олег Святославич Северский.

— Не минует моих рук богатая новгородская казна… Да и товаров у них немало, сколь их они из-за моря на ладьях привозят!

— Вестимо, так! Одной парчи-то сколько!..

— А ефимков золотых?! Почитай, бочки набиты!..

— Всего у них вдосталь… Тем и горды… Поразберем немного, спесь-то с них пособьем!..

— Не будут менять князей!.. Один неладен, другого надо! — сказал Владимир Дорогобужский, тоже пытавшийся сделаться князем новгородским.

Один Андрей не вступал в их споры, его планы были гораздо шире, он не думал о богатстве Новгорода, он надеялся собрать под свою властную руку все княжества Северной Руси и этим союзом крепко сплотить Русь: то, что гораздо позже сделал Иоанн III, было заветною мечтою Андрея Боголюбского. Прозорливым умом он видел, что единственное спасение Руси и ее могущество — в единении.

Молча сидел у себя в ставке, закутавшись в теплую шубу поверх кафтана, князь суздальский; сон бежал от его глаз; до рассвета еще было далеко; снежная буря завывала. Сын Андрея, Мстислав, и боярин Жидиславич мирно спали. В голове Андрея длинной вереницей проносились картины его тревожной, полной опасностей жизни, вспоминал он свои походы с отцом, сидение в Вышгороде, тайный уход оттуда, прибытие в Боголюбово, постройку храма, объявление себя суздальским князем, Владимир…

Какое-то странное предчувствие томило князя. Всегда уверенный в победе, на этот раз, хотя дружина его вместе с союзными князьями значительно превосходила новгородских защитников, он чувствовал какой-то невольный трепет. Тайный голос говорил ему: «Остановись! Не иди на приступ!» Андрей старался побороть в себе это чувство, но не мог.

Запела труба.

Как встревоженный улей закопошился пробужденный стан. Начались приготовления к приступу.

Было совершенно темно. На морозном небе только что стали тускнеть звезды: рассвет надвигался. Перед суздальцами безмолвно лежала темная громада города. Глухо звенело вооружение ратников, да иногда тускло поблескивал щит конного боярина.

К самым стенам дружина не могла подступить, опасаясь засады со стороны врага, и выслала впереди себя соглядатаев. Скоро вернулись последние.

— Новгородцы спят… Они не ожидают ночью приступа. Захватить город будет легко…

Боярин Жидиславич внимательно выслушал разведчиков, но все-таки не решился идти на приступ, не переговорив предварительно с другими князьями.

Вскоре съехались они вместе и стали обсуждать, как вести бой.

— Ты, князь Олег, вместе с братом Игорем обойдете тын с левой стороны! — сказал Мстислав Андреевич. — Князья Ростиславичи, разлейтесь волной о правый бок его… Князья Глеб и Всеволод Юрьевичи зайдут еще вперед, к берегу Волхова, а я с дядей Владимиром и с другими князьями ударю прямо!

Все были согласны, план приступа был решен.

— Чтоб знали вы, когда зачинать, дружинник мой пошлет каленую стрелу в город!

Князья молча разъехались. Приступ должен был скоро начаться.

Андрей, томимый предчувствием, вернулся в ставку; он готов был отказаться от намерения брать город. Колебание его усиливалось; он знал, что еще можно все остановить, предотвратить кровавую сечь, но самолюбие не позволяло ему решиться на последнее.

Ночь медленно уходила. Стан опустел.

— Нет, все же остановлю я приступ! — решительно воскликнул Андрей.

Но было поздно. Послышались крики. Закипела сеча. Бой начался.

XXVIII

Всю ночь со вторника на среду молился новгородский архиепископ Иоанн в соборе перед образом Спаса. Тихо было во храме, чуть теплилась неугасимая лампада, освещая своим трепетным светом престарелого архиепископа, стоявшего на коленях и со слезами шептавшего слова молитвы.

Утомился старец. Темная ночь глядела в окна собора; холодно было архиепископу. И вот, когда, обессиленный долгим бдением, распростерся перед иконой, услышал он глас от нее:

— Иди на Ильинскую улицу, в церковь Спаса! Возьми икону Пресвятой Богородицы и вознеси на «забрало» стены! Она спасет Новгород!

Объятый страхом и трепетом, поднялся старый архиепископ и, шатаясь, побрел к входной двери. Спящий снаружи придверник на стук его отворил засовы.

— Беги скорее к братии, разбуди всех! — приказал он служке. — И приведи сюда!

Быстро бросился послушник исполнять приказание старца. Вскоре у соборного храма собралась братия.

— Великое поведаю вам чудо! — проговорил Иоанн и рассказал свое видение.

— Идем, владыко, вознесем на стены Пречистую Владычицу! — сказали в ответ ему иноки.

Слух о видении архиепископа быстро разнесся по городу.

Около церкви Спаса на Ильинской улице стояла густая толпа, когда иноки с песнопением вынесли святую икону из храма. Народ с умилением встречал Владычицу.

Архиепископ вместе с братией вознесли ее на «забрало» стены.

В неприятельском стане было тихо.

Вдруг окружающую тьму со свистом прорезала каленая стрела, она впилась в щеку Богоматери.

В ужасе смотрели новгородцы на кощунственный удар.

Икона медленно сама перевернулась. Из глаз Владычицы заструились слезы и упали на фелонь архиепископа. Пораженный народ безмолвствовал. Страшное чудо совершилось.

— Други, — тихо проговорил архиепископ, — Владычица скорбит за вас! Вы видели ее чистые слезы…

Старец вдруг весь преобразился. Помолодевшим, звучным голосом он громко закричал стоявшим внизу новгородцам:

— Люд новгородский, постоим за Пречистую!.. Воодушевление охватило толпу.

— Умрем за Владычицу! Постоим за Великий Новгород! — крикнули новгородцы и бросились за стены на врага.

На суздальцев нашло какое-то одурение. Они стали поражать стрелами друг друга и без всякой причины обратились в бегство. Все смешалось: люди и кони в беспорядке бежали в разные стороны.

Новгородцы кинулись в погоню.

Поражение суздальцев было полное. Князья все спаслись, но дружинников пало немало, много их было также захвачено в полон. По словам предания, их было такое большое количество, что новгородцы продавали потом своих пленных за бесценок, по две ногаты за каждого, то есть по восьми копеек нынешних.

Упоенные победой, новгородцы, удовольствовавшись большим числом пленных, отказались от дальнейшего преследования врагов и возвратились в город.

Чудотворная икона Божией Матери торжественно была водворена на прежнее место в церкви Спаса. Народ дал ей название в память этого чуда «Знамение Божией Матери».

Печально было возвращение союзной рати. Коней оставалось очень мало, большинство из дружинников шло пешком. В довершение всего припасы окончательно истощились, наступил голод. Чтобы избежать голодной смерти, разбитая рать, несмотря на Великий пост, решилась зарезать коней и питаться их мясом.

Обманувшиеся в своих ожиданиях князья печально возвращались в свои уделы.

Невесел был и Андрей: его планы о сплочении уделов Северной Руси в одно целое рушились. Торжество Новгорода могло повлиять и на его собственные уделы, Суздаль и Ростов, ненавидевшие Владимир за его неожиданное первенство.

XXIX

Названые братья бились отчаянно, спастись удалось только одному Василько.

Фока был окружен новгородцами. Дюжие руки Кузьмы, работника Акинфия, схватили дружинника.

Несмотря на отчаянное сопротивление молодого суздальца, коренастый силач работник связал его, отвел в дом Акинфия и посадил в боковушку. А сам снова бросился в битву. Горько было Фоке чувствовать себя в плену. Он видел, что их рать бежала, что новгородцы торжествуют победу.

«Продадут меня либо болгарам, либо угонят в далекие леса на работу. И неведомо будет князю, что его верный слуга пропадает в неволе!» — думалось ему.

Молодой человек знал хорошо, что выбраться из подобного плена нелегко, но все-таки пытался освободиться от связывавших его веревок. Все усилия его были тщетны. Тонкие веревки впились в тело и причиняли ему немалую боль.

В доме, куда его привели, по-видимому, никого не было: все ушли на защиту города. Совсем уже стемнело, надвинулся вечер. Фока почувствовал голод и жажду, но никто не приходил.

«Пожалуй, хозяина этого дома убили в битве, а про меня никто и не вспомнит: придется мне, верно, погибнуть!» — снова пришло в голову дружинника.

Но точно в опровержение его думы застучал тяжелый запор, дверь распахнулась, и в боковуше затрепетал слабый огонек щипца.

— Ты где здесь? — услышал Фока женский голос.

Он поднял опущенную низко голову и взглянул. Перед ним стояла молодая девушка.

— Поди, ты, бедняга, изголодался? — сострадательно спросила она, и на ее больших голубых глазах показались слезы.

Не дожидаясь ответа, она положила рядом с пленником на лавку большой кусок черного хлеба, посыпанного солью, и поставила жбан квасу. Фока благодарно взглянул на нежданную посетительницу.

— Спасибо, госпожа, за доброту твою! Только как же я буду пить и есть? Руки-то у меня связаны.

— Пожалуй, я тебя развяжу! — нерешительно проговорила девушка. — Только поклянись мне, что ты не убежишь!

— Куда уж тут бежать! — грустно проговорил Фока. — Изволь, поклянусь!

Девушка робко подошла к пленнику и принялась распутывать туго впившиеся в тело веревки.

— Ну, спасибо! — радостно проговорил молодой человек, с наслаждением разминая затекшие руки: — А есть-то хочется! — добродушно продолжал он и жадно набросился на еду.

— Ах ты, бедняга! — участливо заметила незнакомка.

— У кого я сейчас нахожусь? — с любопытством спросил Фока, несколько утолив свой голод.

— Ты в доме моего деда, Акинфия Щиковата, богатого гостя новгородского!..

— Эх, угонит меня твой дед на своих ладьях в заморские края! — тяжело вздохнув, проговорил суздалец.

— Этого не бойся! Дедушка уж давно торг прекратил.

— Ну, еще того хуже… Пошлет в леса на работы… Аль продаст куда в еще горшую неволю!

— Не горюй, паренек! Упрошу я деденьку, чтобы тебя здесь оставил. А там, придет время, и на волю отпустим! Чай, тебя матушка родная заждалася?

Печально улыбнулся пленник.

— Аль ты сирота? — продолжала расспрашивать девушка.

Ее ласковые расспросы заставили молодого дружинника рассказать ей все, с ним случившееся.

— Ах ты, бедный, бедный! — сочувственно произнесла Евфимия. — Матушку и сестрицу потерял. Вот получишь свободу и ступай их отыскивать.

Молодой девушке сильно пришелся по сердцу статный дружинник: она не задумалась бы отпустить его сейчас, если бы имела свою волю. Долго беседовали между собою молодые люди. Кругом царила полнейшая тишина, никто не мешал их разговору. Отчаяние, овладевшее суздальцем, сменилось покоем; ему казалось, что он вместо плена находится в родном доме.

XXX

Только ранним утром вернулся домой старый Акинфий. В доме еще все спали.

— А я к тебе, хозяин, пленника приволок! — встретил старика работник.

— Ой ли? Молодец же ты, парень! Иди, кажи мне его!

Фока мирно спал, когда его разбудил энергичный толчок Кузьмы. Он открыл глаза и с изумлением посмотрел вокруг, не понимая, где находится.

— Здравствуй, молодец! — приветливо сказал старик. — Ко мне в гости пожаловал? Да жаль, что не по своей воле!..

Пленник молчал.

— Много гостей таких ноне в Новгороде Великом! — продолжал старик. — Господь Бог покарал за то, что святую Софию изобидеть хотели.

Вспыльчивый Фока не мог больше сдерживаться: южная кровь сказалась.

— На все Господня воля… Не нам об этом, дедушка, рассуждать!

— Истинно так, парень! — согласился старик. — Коль не заступа Владычицы, не избежать бы нашему городу ваших рук… Ведь хуже злых агарян продерзостны ваши суздальцы: каленой стрелой поранили Владычицу…

И Акинфий рассказал о чуде. Изумленно слушал пленник старика.

— Вот видишь, паренек, на чьей стороне вина-то! — укоризненно проговорил он. — Да что я, однако, с тобою толкую… Ты, поди, голоден?

— Спасибо, дедушка, за ласку! Сыт… Внучка твоя приносила мне поесть…

— Ишь, она шустрая какая! Доглядела… Пленнику был интересен исход битвы.

— Расскажи, дедушка, чем кончилась сеча? Много ли наших полегло? Живы ли князья?

— Ой, много полегло вашей рати! Князей, кажись, ни одного не захватили, все ускакали…

И старик рассказал молодому человеку все подробности приступа. Печально внимал Фока словам старика.

— Ну, ты пока посиди здесь! А опосля я приду, потолкуем, куда тебя определить! — сказал хозяин и ушел из боковуши, сопровождаемый Кузьмою, крепко затворившим двери.

Потянулись скучные дни плена. Старик никуда не посылал Фоку и не продавал его в полон, но не выпускал пленника из боковуши, опасаясь, чтобы он не убежал.

Евфимия часто навещала молодого дружинника, их мирные беседы продолжались. Молодая девушка была круглая сирота, кроме старого деда, родных у нее никого не было. Она чувствовала невольное влечение к такому же сироте, как и она сама.

— Дедушка, — робко обратилась она к старику, — выпусти Фоку из боковушки! Никуда не уйдет!

— Ты, что ль, за него поручишься? — шутливо спросил тот.

— Да он тебе сам слово даст, что не уйдет.

— Ну, ладно, коль так! Пущу парня!.. Старик исполнил свое обещание.

Освобожденный дружинник сдержал свое слово: не делал попыток к бегству. Он по-прежнему помещался в боковушке, исполняя все работы, которые поручал ему старик.

Акинфий все больше и больше привыкал к Фоке, ему нравился скромный молодой человек. Привыкла к нему и Евфимия, ей было приятно присутствие молодого дружинника, всегда с радостью ее встречавшего. Но все-таки черныш скучал по Василько и по князю, они казались ему теперь такими далекими и недоступными.

Новгород успокоился; ожидать нового нападения со стороны суздальцев было нельзя: рать их была расстроена, а помощи ждать было неоткуда; раздоры между другими князьями продолжались.

Часть пленных суздальцев была выкуплена своими близкими, последние сообщили в Суздале о нахождении в плену Фоки. Князь Андрей прислал за него выкуп, и Фока получил свободу.

Грустно было расставаться молодому человеку с полюбившейся ему девушкой, жалел он и старого Акинфия, к которому очень привык, но чувство свободы пересилило все остальное. Сердечно распрощавшись со стариком и его внучкой, Фока уехал.

XXXI

Плен брата тревожил Марину не менее исчезновения матери. Возвращение Фоки во Владимир чрезвычайно обрадовало ее, она была готова броситься ему на шею, но ложный стыд по-прежнему удержал.

В отсутствие брата она очень подружилась с Василько, не подозревавшим, что в лице княжего отрока он говорит с названой сестрой.

— Эх, брат Максим, жаль, что Фока в полону! Отпросились бы мы с ним у князя да и отправились в Киев матушку отыскивать.

— Взяли бы меня с собой в товарищи?

— Почто не взять, втроем-то поваднее!

Разговор происходил в изографной избе.

— Да и я с вами не прочь! — вмешался в разговор старый Мирон. — Сказывали, что Глеб Юрьевич киевские храмы поправлять зачал: я бы ему по изографному делу пригодился…

Скоро вернулся из плена и Фока.

Дружинники стали просить старика Михно, чтобы он попросил князя разрешить им отлучиться в Киев.

С такой же просьбой обратились к князю и Мирон с Мариной.

— Вас-то я, пожалуй, отпущу, — ответил князь, — а дружинников нельзя: больно мало у меня дружины осталось.

— Да не с кем сейчас и воевать, княже! — заметил Михно.

— Кто его знает: пораскинуть умом-разумом, может быть, и найдется! — загадочно отвечал Андрей.

Василько с Фокой приуныли, не имея возможности отправиться в Киев, они передали приметы Елены старому изографу и Максиму и просили поискать в близлежащих женских монастырях.

Стояло жаркое лето, когда изограф и княжий отрок выехали из Владимира.

Оба они ехали верхами, на луке седла Мирона висела большая торба с различными принадлежностями изографного искусства. Его молодой спутник вез с собою угольники и кисти. Выехав из города, они отправились по знакомой им обоим дороге в Киев.

Мирон, по своему обыкновению, распевал на пути духовные канты. Марина молчала; мысли ее были далеко, возле горячо любимой матери, отыскать которую она решила во что бы то ни стало. Путники отъехали довольно далеко от города, когда солнце стало садиться.

Крестьяне, не тревожимые этот год междоусобицами, засеяли поля: по обеим сторонам дороги колосилась золотистая рожь.

— Где ж, дедушка, заночуем? — спросил Максим.

— Где Бог приведет, Максимушка! Тебе лучше знать: не впервые этой дорогой едешь!..

Совсем уже стемнело, когда путники добрались до небольшого выселка, лежавшего на берегу речки. Марине почему-то вспомнилась ее первая встреча со стариком нищим, это было как раз то место, где она его встретила. Какое-то предчувствие говорило ей, что она его опять увидит. И оно не обмануло девушку. Ведя коней к речке на водопой, она заметила согбенную фигуру и невольно вздрогнула.

— Здравствуй, желанная! — ласково проговорил старик нищий.

Марина изумленно на него взглянула.

— Дивишься словам моим? — усмехнулся нищий. — Знаю я, милая, знаю еще больше, знаю, зачем в Киев-град пробираешься! Попомни, как я тебе сказал: «Живы оба!» Так и теперь будет тебе скоро радость великая, с родимой повстречаешься… Опосля другому чуду дивиться будешь!

Изумленная Марина хотела расспросить его, но встревоженные кони вдруг стали рваться из ее рук, и в это время нищий исчез.

Вернувшись в избу, Марина нашла Мирона, ожидавшего ее ужинать.

— Долгонько ты, Максимушка, коней-то поил! Темно таково стало, — обратился к ней старый изограф. — Поужинаем да и спать. Чуть свет в путь тронемся.

После ужина молодая девушка, находившаяся все еще под обаянием таинственных слов чудного старика, рассказала Мирону о своей встрече. Крепко задумался старый…

— Не простой это человек, Максимушка! Перст Божий виден на нем… Вещие слова прорицает!..

Помолившись перед иконой, старик крепко заснул, а девушка все еще сидела, раздумывая о словах старого нищего.

XXXII

Князь Андрей был прав: хотя воевать ни с кем не предвиделось, но в верной дружине появилась надобность. Недолго торжествовали новгородцы свою победу; весь удел Новгородский еще до осады Новгорода был разорен суздальскими войсками. Крестьяне разбежались, села и деревни опустели, некому было возделывать землю.

Наступил голод.

Новгороду неоткуда было получать хлеба, и волей-неволей новгородцам пришлось обратиться за ним в Суздальскую область.

— Поволишь отпустить новгородцам хлеба? — спросили князя Андрея его крестьяне.

Князь не велел давать хлеба.

Заволновался Новгород… Не раз собиралось вече, но ничего не могли придумать.

— Ишь, оно дело-то какое выходит, — говорил Лука, — умирать без хлеба приходится…

— Кажись, все у нас в Новгороде имеется!

— Всего-то много, а хлеба нет…

— Эх, у мира животы и тонки, да долги…

— Сами виноваты! Не нужно было с князем суздальским в ссору идти!

— Князь и посадник у нас умные, выручат! — успокаивал Лука.

— Чего тут, дядя, выручать, коли жрать нечего!

— Одно слово, идти прямо к суздальскому князю и просить по чести!

Разговаривавшие обратились к посаднику Якуну.

— Не даст он, други, хлеба нам, пока сидит в Новгороде нелюбый ему князь! — ответил последний.

— Не погибать же Новгороду из-за князя! Коль не мог нам помочь, пусть подобру от нас уходит… Пойдемте просить в Суздаль, пусть дадут нам князя, который им люб!

Роман Мстиславич поневоле должен был оставить Новгород. Тем временем отец его Мстислав скончался, и он поехал в Василев на его стол. Новгородцы сейчас же послали послов в Суздаль просить нового князя. Андрей знал великую нужду Новгорода в хлебе и, как опытный политик, не сразу согласился.

— Как давать-то вам князя! — насмешливо проговорил Андрей. — Опять не люб вам станет, опять прогоните!

Сознавая свою вину, новгородцы молчали.

— Теперь ведь голод заставил вас прийти ко мне, а чуть животы набьете, опять кричать станете: «Умрем за святую Софию!»

Тяжело было слушать новгородцам насмешливые слова князя. Это хорошо понимал и сам Андрей.

— Аль дать уж вам? — вдруг смилостивился он. — Только, чур, не ссорьтесь с ним! Пошлю вам Рюрика Ростиславича, чай, знаете, поди?

Потупились новгородские послы, не люб был им предлагаемый князь: он был в числе князей, нападавших на Новгород. Кроме того, они отлично знали мстительный характер Ростиславичей и боялись.

Другого исхода не было, пришлось согласиться.

— Голод не тетка! — насмешливо проговорил Харлампий Краюга, когда вернувшееся посольство объявило на вече о выборе нового князя.

— Подкормимся — так и переменим! — сказал кто-то из новгородцев.

Ту же надежду питали и все новгородцы. По-прежнему собирались они тайно, судили и рядили о поступках своего князя и ждали только случая, чтобы сменить его.

Старик Акинфий не раз говорил на вече:

— Какого же еще вам князя нужно? Сами своей волей правите, князь из нее не выходит, а вы все недовольны!

— Эх, дедушка! Не привык Осударь Великий Новгород в путах ходить!

— Не по душе нам князь: строптив больно! — добавил Лука.

— Жгуча крапива родится, да во щах уварится! — сказал старый гость.

Понял и Рюрик, что не усидеть ему на новгородском столе, и когда брат его Роман, после смерти Глеба Юрьевича, был поставлен Андреем киевским князем, он перебрался к нему на юг.

— Вот толковал, дядя, о крапиве-то! — шутил Краю-га. — Она и сама по себе и вымерзла…

Снова задумались новгородцы и обратились к Андрею за новым князем. Андрей не стал долго томить их и посадил на новгородский стол сына своего, Юрия.

— На этот раз даю вам сына в князи, не забижайте его!

Этот выбор князя пришелся по душе новгородцам.

XXXIII

Вместе с молодым князем перебрались в Новгород Фока и Василько. Отправляя сына на княжение, Андрей обратился с наказом к сопровождавшим его дружинникам:

— Служите сыну моему, как и мне! Не давайте его в обиду новгородцам! А коли что — ко мне вы шлите весть: я с Новгородом справиться сумею!

На этот раз Новгород принял своего нового князя «с ласкою великою». Еще далеко за городом били челом ему посадник Якун, бояре и именитые граждане.

Старик Акинфий был очень обрадован возвращением Фоки.

— Привел Господь нам с тобой опять свидеться! — радостно приветствовал он дружинника. — То-то внучка обрадуется тебя увидеть! Ты у нас и живи.

— Аль опять меня в боковушку засадить хочешь?

— Теперь ты с князем сюда приехал, а не на разор… Гостем нашим будешь!

Фока скоро прибежал в дом Акинфия: его неудержимо тянуло повидаться с Евфимией, которая своею ласкою так скрасила его плен. Как маков цвет зарделась девушка, увидя нежданного гостя. Она с волнением смотрела на него.

— Неужто и впрямь это ты, парень? — удивленно-радостно воскликнула наконец девушка. — Вот не чаяла тебя видеть!..

— Беседуйте, милые, промеж себя! — ласково улыбаясь, сказал старик.

Он давно заметил сближение молодых людей и радовался этому.

«Хорошая была бы парочка, если б поженить их!» — думалось Акинфию. В возвращении Фоки он видел указание свыше.

Василько тоже понравилась эта девушка, он сейчас же сказал товарищу:

— Вот для тебя и невеста!

В эту минуту далекий образ Марины предстал перед его глазами.

«Где-то она теперь? — тоскливо подумал он. — Неужели мы для того встретились, чтобы никогда больше не увидеться?»

Оба названые брата сделались частыми гостями в доме Акинфия. Поселиться у последнего Фоке не пришлось. Дружинники помещались на княжем дворе, и князь, несмотря на просьбы Фоки, не разрешил ему жить в другом месте.

Василько особенно полюбился работник Кузьма. Кряжистый молодой дружинник давно искал себе достойного противника, последнего он нашел в Кузьме. Частенько они боролись на просторном дворе дома, причем победа была на стороне то одного, то другого. Не всегда удавалось громадному новгородцу уложить кряжистого суздальца. При виде их борьбы загорались старческие глаза Акинфия. Вспоминал он в эту минуту, как в былое время плавал на ладьях далеко по Ильменю, с ливонцами меткой стрелой переведывался, охраняя свои товары, как разил мечом врагов Осударя Великого Новгорода… все вспоминал в это время старый гость новгородский.

— Эх, — говорил он борцам, — был и у меня сынок, да сразила его стрела вражеская! Умерла с тоски и жена его, оставив малютку Евфимию на мое попечение… Недолго мне и самому жить осталось! — вздыхал старик. — На кого тогда моя сиротка останется? Нашелся бы при жизни моей добрый молодец, друг ей по сердцу, — выдал бы я внучку за него… Тогда бы мне и умереть было легко!..

Внимательно слушал Василько слова старика и как-то раз, сидя с ним вдвоем, решился ему сказать:

— А что, дедушка Акинфий, какую думу про моего товарища Фоку ты держишь?

— Неча сказать… и лицом, и разумом вышел… Смирен больно… Да ты с чего меня пытать-то вздумал? — усмехнувшись, спросил он Василько.

Тот замялся.

— Товар, дедушка, у тебя водится, так я купца тебе нашел!

Старик пытливо взглянул на собеседника.

— Ишь ты, парень, какой разговор завел… Такое дело круг пальца не обведешь… Подумать нужно!..

— Да что тут думать, дедушка! Сам, поди, видишь! — и Василько указал на оживленно беседующих молодых людей.

Старик ничего не ответил. Истово перекрестившись на образ Спаса, он подошел к внучке.

— Люб тебе Фока аль нет? — обратился Акинфий к ней.

И, взглянув на залившееся ярким румянцем лицо девушки, благословил обоих.

XXXIV

Свадьба была назначена после Петровок. Молодой князь обещал сам благословить любимого дружинника.

Новгородцы косились на пришлого к ним молодого человека, берущего в городе одну из самых богатых и красивых невест. Открыто выражать свое неудовольствие новгородская молодежь не решалась, но парни, сходясь вместе, обиженно говорили:

— Залетела ворона в широкие хоромы! Пусти только суздальца к столу, он весь дом отберет! — сказал Аким, тоже богатый торговый гость, не раз сватавшийся к Евфимии и получавший отказ.

— Много их понаехало сюда с молодым князем…

— Вчерашнего дня ищут, а он ушел…

— Тоже богачи! У каждого, поди, именье: «Не почто гонца, где рукой подать до конца!» — шутил Харлампий Краюга, нигде не упускавший случая посмеяться над чужими.

Но все пересуды и насмешки не привели ни к чему. Миновал пост, день свадьбы был назначен. Фока вспомнил о матери и невольно прослезился, думая, что ее уже нет в живых.

— Порадовалась бы родная! Да и сестренка тоже…

— Не помню я своей родимой! — сказала Евфимия. — За родную почитать бы стала твою матушку…

— Жаль, что князь Андрей не отпустил меня с изографом и Максимом в Киев! — проговорил Василько. — Уж сыскал бы я твою сестру, Фока!

В доме старого гостя шли приготовления к свадьбе. Девушки, собираясь по вечерам, пели подблюдные песни, водили хороводы, славили жениха и невесту. Старый дом ожил. В нем не смолкали молодые голоса, звучал веселый смех. Акинфий точно помолодел. Радостно было на душе старика: его внучка нашла свое счастье. Дед вытащил из подземной кладовушки ларцы и сундучки. С давних пор хранил в них старый и камни самоцветные, и зерно бурмицкое. Все это дарил он своей любимой внучке.

— А свадьбу отпируем, как никому еще у нас не доводилось. Пусть помнят старого Акинфия!..

Наконец наступил день свадьбы.

Еще рано утром сошлись поезжане в дом старого торгового гостя. Свадебный поезд отправился в церковь Спаса к обедне, после окончания которой состоялось венчание. На нем присутствовал молодой князь, бояре и дружинники. Свадебный пир продолжался целый день.

Когда молодые сидели за столом, в горнице вдруг появился неожиданный гость.

— А, Михей, добро пожаловать! — приветливо встретил Акинфий старого нищего.

— Это добрый признак! — заговорили между собою новгородцы, — что старый Михей пришел на свадьбу! Не к каждому он придет…

— Садись, Михей, против молодых! — усаживал Акинфий на почетное место странного гостя.

Михей поместился на лавке против молодых.

— Ишь, точно два голубя сидят! — указал он на молодых. — Долгое и крепкое счастье у них будет! — уверенно продолжал он.

Присутствующие внимательно прислушивались к его словам.

На столе, по древнему обычаю, было наставлено много питий и яств.

— А ну-ка, угости, молодушка! — обратился к молодой нищий.

Евфимия налила чару меду и, обойдя вокруг стола, с поклоном подала Михею.

— Пей, Михеюшка! — проговорила она. Старик медленно осушил кубок.

— Будьте здравы, ты, Фока, и ты, Евфимия, на долгие годы. Радости-то, радости-то сколько я у вас вижу… Жену себе нашел, скоро и мать найдешь, с сестрой свидишься!

Печально посмотрел на говорившего Фока.

— Дай-то Бог! — грустно проговорил он. — А только не доведется мне увидеть родную!

— Маловерный, вижу, ты парень! Ты верь! По вере твоей и будет тебе от Господа!

— Прощайте, други! — вдруг проговорил нищий, обращаясь к присутствующим, и быстро вышел из горницы.

Появлению его на свадьбе все были рады, словам его верили и предсказывали молодым долгую и счастливую жизнь.

XXXV

Недолго пришлось Василько остаться в Новгороде. Через день после свадьбы Фоки из Владимира прискакал от князя Андрея гонец с приказанием Юрию отпустить часть дружины во Владимир. Князь суздальский надумал идти походом на юг.

После смерти брата его Глеба киевляне призвали княжить к себе дядю Андрея, Владимира Мстиславича. Не по нраву пришелся суздальскому князю этот выбор.

— Не место тебе, дядя, сидеть на киевском столе: не по воле ты моей его занял!

Андрей соображал, что давно добивавшийся киевского княжения Владимир не будет послушным исполнителем его воли. Суздальский князь искал властелина для Киева более мягкого и уступчивого. Выбор его пал на Романа Ростиславича, князя кроткого и покорного нравом.

— Вы назвали меня своим отцом! — послал Андрей сказать Ростиславичам. — Хочу вам добра и даю Роману, брату вашему, Киев…

Обрадовались Ростиславичи такой чести. Роман тотчас же отправился к месту княжения.

Туда же вызвал он из Новгорода своего брата, Рюрика.

Киев в это время начал понемногу восстанавливаться и оправляться от погрома.

К малодеятельному Роману присоединился его брат, Мстислав. Зная, как плохо укреплен Киев, из своих прежних набегов на него, он посоветовал брату заняться его укреплением. Сами киевляне хотели восстановить свое прежнее могущество и охотно помогали князьям. Высокий тын кругом города был снова восстановлен, перед ним сделали еще крепкий палисад. Таким образом, взять Киев на щит не было уже так легко, как это было раньше.

Слухи об укреплении Киева достигли Владимира.

— Неладное что-то Ростиславичи затевают! — заметил Андрей своякам.

Усмехнулся Семен:

— Ты один, княже, только этого не знал. Давно они против тебя совет держат!

Нахмурился князь:

— Ой, не ведал я этого… А кто ж у них советники? Может, слыхал, Семен?

— Как не знать! Знаю… Боярин Григорий Хотович, Степанец и Олекса Святославич…

— Неблагодарные холопы! — воскликнул Андрей. — Ведь брат мой, покойный Глеб, их к себе приблизил…

Усмехнулись оба Кучковичи.

— Слух идет, что и к смерти князя Глеба они причастны.

Андрей все больше и больше приходил в ярость.

— Чего же вы молчали об этом?

— Не смели тебя тревожить…

— Оно доподлинно, слух есть, да, может, все неправда! — отклонился от прямого ответа Иван.

— Нет, чую я, что правда это! Послать разведать надо в Киев… Аль нет… Пошлю я прямо гонца к Ростиславичам, пусть уходят из Киева! Не место там им… Послать ко мне дьяка! Пиши! — коротко приказал он ему. — Чтоб выдали мне Ростиславичи Григория Хотовича, Степанца и Олексу… Они-де уморили брата моего Глеба и враги всем нам…

С этим княжим посланием должен был ехать один из дружинников, по выбору самого князя. Выбор пал на Василько…

— Ты грамоту им передашь и тотчас же с ответом мчись обратно!

Обрадованный доверием князя Василько в тот же день отправился в путь и, не жалея коня, скоро прибыл в Киев.

Надменно принял его Роман и отказал наотрез выдать своих бояр, на которых был сделан донос.

Василько вернулся во Владимир ни с чем.

Разгневался князь Андрей еще больше.

— Теперь уж я вполне уверен, что сгубили брата Глеба эти бояре. Скачи опять, Василько, в Киев и передай князю Роману мой приказ: «Не ходишь ты и братья твои по моей воле, так ступай же ты из Киева, Давид из Вышгорода, а Рюрик из Белгорода! У вас есть Смоленск, им и делитесь!» А по дороге ты заедешь к брату моему, Михайлу, и грамоту ему отдашь! В ней сказ, чтоб шел он) княжить в Киев!..

Роман, испуганный резким посланием Андрея, сейчас; же покинул город, назначенный же суздальским князем Михаил не пошел туда, а послал Всеволода. Пять недель сидел только последний на киевском столе. Снова начались междоусобицы.

XXXVI

Старый изограф и Марина прибыли в Киев в неудачное время. Вызывавший Мирона князь Глеб неожиданно скончался. Занявшему временно киевский стол дяде покойного, Владимиру Мстиславичу, было не до украшения храмов.

Киев волновался: жители не знали, будет ли утвержден Владимир на столе киевском старшим в роде, князем суздальским.

Изографу поневоле приходилось оставаться без дела. Свободное время позволяло ему помочь Марине в ее поисках.

Занявший место Владимира Роман был занят укреплением города, воинственные братья его ревностно помогали ему. Возобновление храмов было временно оставлено.

— А что, дедушка Мирон, поищем родную по монастырям! — обратилась к своему спутнику Марина.

Все окрестные монастыри посетили они в поисках Елены.

Ее нигде не было. Марина заметно приуныла.

— Да что я хотел тебя спросить, Максимушка! Фока-то тебе родней какой приходится?.. Знавал ли ты Елену сам-то?

— Еще бы нет! — усмехнулась Марина. — Хорошо знал…

— Да, може, она в полон попала аль убита в те поры, как Киев брали?!

Но в душу Марины вселилось убеждение, что мать ее жива, и она с новым рвением принялась за поиски.

— Ой, уморился я, паренек, с тобою все рыскать! — обращаясь к своему спутнику, проговорил Мирон. — Иди один ноне!

Отсутствие старика принесло счастье девушке. В одном из небольших монастырей она неожиданно встретила мать. Пораженные встречей, они кинулись в объятия друг друга.

— Наконец-то я тебя отыскала, родная! — воскликнула Марина.

Елена от волнения не могла говорить, она плакала счастливыми слезами. Когда первое волнение, вызванное встречей, прошло, девушка рассказала про свое житье во Владимире. В свою очередь Елена передала ей, что с ней случилось после того, как они расстались.

— Тебя связали и посадили в избу, а меня вытолкали! Тщетно я старалась снова увидеть тебя, но меня не допускали. А потом, во время приступа, чтобы скрыться от жестокостей врага, мне пришлось спрятаться в пещере. Там я и пробыла несколько дней до тех пор, пока не удалось пробраться в этот монастырь, где я и живу, исполняя разные работы.

— Ну, уж теперь, матушка, мы больше не расстанемся! Ты поедешь со мной во Владимир и увидишь Фоку!

Елена давно уже стремилась к свиданию с сыном, но боялась совершить такой длинный путь.

Изумился старый Мирон, когда увидел с возвратившеюся Мариной женщину.

— Так это Фоки-то мать? — спросил он девушку.

— И моя также.

— Да нешто ты его брат? — еще больше удивился старик.

Потупив глаза, Марина еле слышно ответила:

— Сестра!..

Пораженный неожиданным открытием, старый изограф не находил слов.

— Вот оно что!.. Да как же это? — путался он. — Так ты, стало, не Максим?!

— Марина, дедушка!..

— Ой, шустра же ты, девонька! Подумать только, сколь долго работали вместе, а мне и в голову не приходило! Так вот почему ты старалась матушку Фоки отыскать!..

Девушка молчала.

— А знаешь ты, девонька, кой грех ты совершила? Святые иконы писала, а обман свой не выдала!

— Простит Господь Милосердный! — уверенно проговорила Марина.

Старик немного еще поворчал, затем успокоился и стал расспрашивать Елену.

Они решили вернуться во Владимир.

XXXVII

Между тем Роман, недовольный своим удалением из Киева, сошелся с братьями, и сообща стали обдумывать, как снова захватить киевский стол. Во главе братьев стал теперь Мстислав, чрезвычайно отважный, никогда ничего не боявшийся.

— Да что нам Андрей! Господин, что ли? — говорил он братьям. — Он только нами, князьями, и силен, без нас несдобровать ему!

— Ой, брат Мстислав, не говори ты так! — отвечал Роман. — Боюсь я на киевский стол опять идти!

— Что ж? Не хочешь идти? Иди ты, брат Рюрик, тогда! А не то я сам сяду! — отважно сказал Мстислав.

— Я с тобой, брат! — отозвался Давид.

— Нет, братья, попробуем еще раз лаской переговорить с Андреем! — проговорил Роман. — Авось он и согласится!

— Баба ты, прямая баба, брат! — горячо возразил Мстислав, соглашаясь на этот посыл.

Они составили следующее послание: «Брат, вправду назвали мы отцом себе тебя и целовали крест и стоим на крестном целовании, желая тебе добра, ты вывел брата нашего Романа из Киева и гонишь нас без вины из Русской земли, пусть рассудит нас Бог и сила креста!»

На это послание они не получили никакого ответа.

— Эх ты! Захотел добра от суздальского князя! — несмешливо обращаясь к Роману, проговорил Мстислав. — Ну, зато мы теперь сами знаем, что делать!..

Братья собрали рать и пошли на Киев. Прогнать робкого Всеволода было нетрудно.

— Ступай, садись «на стол»! — обратился Мстислав к Рюрику. — Ты володей. А чую я, придется еще переведаться с Андреем на ратном деле!..

Роман же, несмотря на все уговоры братьев, отказался. Давид был послан к Михаилу Юрьевичу для переговоров.

— Дадим мы тебе Переяславль, коли ты согласишься идти с нами против брата твоего Андрея!

— Что ж? Я готов… — отвечал Михаил. — Спесь-то посбить ему не мешает!

Весть о новых распрях достигла Чернигова.

— Коли Михаил с братом своим воевать задумал, то мы пойдем в подмогу Андрею! — заметил Святослав Всеволодович, князь черниговский, и сейчас же послал к Андрею гонца.

«Кто тебе враг, тот и нам враг!» — писал он суздальскому князю.

Разгневался Андрей, когда узнал о захвате Ростиславичами Киева и о том, что они прогнали оттуда Всеволода.

— За такую продерзость их придется идти на них войною! — сказал он своему верному мечнику Михно.

— Как ты сейчас, княже, воевать будешь? — спросил тот. — Дружина не собрана…

Задумался князь.

— Дозволь слово молвить! — продолжал старый мечник. — Пошли меня к ним сперва с приказом… Ты тем временем рать соберешь… А коли не послушают они твоего слова, тогда ты ее и двинешь на Киев!

— Ин, дело говоришь… Ступай ты в Киев и скажи им: «Не исполняете моей воли, так ты, Рюрик, поди в Смоленск к брату в свою отчизну, а ты, Давид, в Берлад… В Русской земле не велю тебе быть!» Напоследок скажешь Мстиславу: «От тебя все зависит, куда тебе идти, но не велю тебе быть в Русской земле!»

Низко поклонился своему властителю старый военачальник и спросил:

— Поволишь кого из дружинников взять?

— Да, возьми Василько: он не раз уж в Киеве бывал…

У князя год тому назад умерла жена, урожденная Кучковна, и он женился во второй раз на молдаванке из Ясс. А потому ему сейчас не хотелось оставлять молодую жену и идти немедленно в поход.

Михно пришел в сборную избу и обратился к Василько, недавно еще вернувшемуся из поездки в Киев:

— Ну, брат, видно, тебе так суждено! Велел тебе князь со мною снова ехать туда, откуда вернулся.

— Княжая воля! — ответил дружинник. — Ослушаться ее не смею!..

Ему не хотелось отправляться опять в дорогу, тем более что он ожидал возвращения старого изографа и Марины, с которыми он разъехался, так как Мирон заехал на обратном пути в Чернигов, где ему была работа.

«Эх, хоть бы Фоку повидать! — думал дружинник. — Как он там в Новгороде поживает?»

Времени на сборы оставалось очень мало, и на другой день Михно, взяв еще одного дружинника, вместе с Василько выехали в дорогу.

XXXVIII

Старый мечник не торопился, желая выиграть как можно больше времени для сбора дружины.

Ничего не зная о разрыве Михаила с Андреем, они заехали в Торческ, где должен был находиться Михаил.

Но его там не оказалось.

— Аль один с ратью поехал надел отвоевывать! — пошутил Михно.

— Спросим-ка, дяденька! Может, кто знает, куда князь выбыл?! — заметил Василько.

— Куда дели своего князя? — спросил мечник одного из горожан.

— Видно, что ты не здешний, — отвечал тот, — коли не слышал, что князь новый надел себе получил!

— Какой же? — изумился Михно.

— Переяславль…

— Что-то не слыхал… Давно ли?..

— Да, поболе месяца, как он туда уехал…

Задумался старик.

— Неладные, брат, здесь творятся дела! — сказал он Василько. — Кажись, князь Михаил к врагам нашим перекинулся…

— Поедем, дяденька, скорее дальше!..

Михно послушался совета молодого дружинника, и они немедленно выехали из Торческа на Чернигов.

Князь Святослав Всеволодович принял их с честью, как посланных от князя Андрея, и рассказал им об измене Михаила.

— Незачем вам и ездить туда, — говорил он, — все равно Ростиславичи не уйдут из Киева!

Михно, зная настоящую причину своего посольства, спокойно ответил:

— Будь что будет! А волю князя исполнить нужно… Может, и в самом деле покорятся!

Святослав усмехнулся.

— И не подумают… А впрочем, скатертью дорога, коли не хотите слушать. Только не быть бы худу!

Послы выехали…

— Князь-то, парень, ведь прав: без толку мы туда едем… Не те люди Ростиславичи, чтоб добром согласиться!

Наконец добрались они до Киева.

Опытным взглядом окинул старый дружинник новые укрепления города.

— И впрямь, паренек, воевать они с нами задумали! — обратился он к Василько. — Ишь, какие палисады воздвигли!

— Какие вы люди? Откуда едете? — строго спросил их стражник, когда они подъехали к воротам.

— От князя суздальского посланцы! — отозвался Михно.

— Пождите! Поспрошать нужно!..

Ждать пришлось не мало времени, пока наконец ворота были открыты и суздальцы въехали в город. Несколько дружинников проводили их на княжий двор.

Ростиславичи встретили послов на крыльце. Мстислав надменно обратился к ним:

— С каким словом от князя своего прибыли? Михно с достоинством передал наказ Андрея.

Ничего не сказали Рюрик и Давид. Но не стерпел слов князя Мстислав, грозно сверкнули глаза.

— Дерзкий холоп! Как смеешь ты говорить такие речи князю?

— У меня есть свой князь, его наказ я исполняю! — сухо отозвался мечник.

Еще больше разгневался Мстислав.

— Возьмите этого дерзкого холопа! — крикнул он своим дружинникам. — Остригите ему волосы на голове и бороду!

Василько с другим дружинником пытались защищать своего начальника, но их усилия не привели ни к чему. Они были связаны и отведены в избу. Не отбился и сам Михно.

При громком смехе собравшихся киевлян его остригли и, надругавшись таким образом над стариком, привели к князю.

Князь сказал ему:

— Ступай к своему князю и передай ему вот что: «Мы тебя до сих пор считали отцом и любили, ты же прислал к нам такие речи, что считаешь меня не князем, а подручником и простым человеком, делай, что размыслил. Бог всему судья!» — и велел послов вывести за город.

XXXIX

Окончив изографные работы в монастыре, Мирон с Еленой и Мариною отправился во Владимир.

Намерение старого изографа заехать в Чернигов было отложено.

Вдова торопилась ехать в Новгород, чтобы увидеться с сыном.

— Что ж? Коли так, — решил старик, — и я с вами до Новгорода поеду! Иным путем… Во Владимир и не заеду…

На этом решили.

— Слушай, девонька! — сказал Мирон. — Хороший ты ратный товарищ, жалко будет с тобою на поле ратном расставаться, а все-таки не должно тебе мужескую одежду носить.

Девушка пыталась возражать.

— Негоже, говорю тебе! Спроси свою матушку, что она на это скажет!

Елена согласилась со стариком, хотя в оправдание дочери промолвила:

— По нужде ей пришлось, дедушка, по-мужскому обрядиться!

Подвигаясь все ближе и ближе к Новгороду, путники стали замечать по городам необычное оживление, всюду собирались ратные люди, на площадях толковали.

— Аль воевать с кем задумали? — спросил изограф в Белоозере.

— Гонцы от князя Андрея разосланы. Велел всем под его стяг собираться… А против кого пойдем, и сами не знаем!

«Не на Киев ли снова князь поход затевает?» — подумал Мирон.

— Поспешать, коли так, к Новгороду надо! — заметила Елена. — А то как раз Фоку угонят, тогда и не увидишь!

Ростов и Суздаль нашли путники в еще большем волнении. Рать собиралась со всего Севера, поход затевался, по-видимому, немалый.

Неохотно шли союзные дружины на призыв князя.

— Почто нам воевать? — говорили дружинники. — У нас и своих врагов немало.

— Как бы не опоздать! — торопилась Елена. — Уж больно сына повидать-то мне хочется!..

Путники погоняли коней. Наконец показался издалека детинец и стены Новгорода. После опроса стражником у ворот изографа и его спутниц пропустили в город. Их поразило молчание всех пяти концов.

Ни Мирон, ни девушка не знали, как пробраться на княжий двор, где они надеялись отыскать Фоку. Снова пришлось обратиться к одному из проходивших горожан, чтобы узнать, куда им пройти.

— На княжий-то двор недалеко, да князя-то там нет! — отвечал бойкий новгородец. — Коль вам нужно князя, так ступайте на Ярославов двор, там сейчас вече, там и князь!..

Действительно, на Ярославовом дворе все скамьи были заняты новгородцами.

На широком помосте на особом стуле сидел князь. Около него помещались бояре и несколько человек дружинников.

— Что-то Фоки я не вижу! — проговорила Марина, тщательно всматриваясь в последних.

Добраться до князя не было никакой возможности. Когда путники пришли на вече, дьяк только что скрепил вечевую грамоту и читал решение вече:

— От посадника Великого Новгорода Якуна, — зычно начал он, — от всей господы, и от тысяцкого Великого

Новгорода Григория, и от всех старых тысяцких, и от бояр, и от житьих людей, и от купцов, и от черных людей, от всего Великого Новгорода, от всех пяти концов, положили послать дружину в помочь Андрею, князю суздальскому.

Князь Юрий низко поклонился на все четыре стороны, благодаря Новгород за помощь отцу.

— Как же оно таково? Не пойму я что-то! — сказал один новгородец другому. — Дружина третий день как ушла, а на вече сегодня только еще постановили.

— Торопятся, друг! — отозвался другой. — Чтобы вместе с прочими князьями в одно время поспеть…

Елена печально слушала разговаривавших.

— Не застали мы Фоку… Не привел Бог сына милого обнять! Их разговор случайно услышал Лука.

— Какого сынка тебе, тетенька, не удалось повидать?

— Да был у князя дружинник Фока! Поди, знаешь?..

— Как не знать-то! Он теперь нашим новгородцем стал.

Елена изумленно на него взглянула.

— На дочке нашего богатого торгового гостя женился… Акинфием звать… Хочешь, я тебя сведу к нему?..

— Да что ты, родимый?! — обрадовалась Елена.

И они отправились к тестю Фоки.

XL

Печально сидел старый Акинфий со своей внучкой после ухода Фоки, Евфимия плакала.

— Скоро ли приведется мне с мужем любимым повидеться! — говорила она деду.

— Бог даст, свидетесь… Не печалься, голубка! — утешал ее последний.

У ворот брякнуло кольцо.

— Эх я, старый! — проговорил Акинфий. — На вече забыл сходить… Верно, кто-нибудь возвратился и мне о решении Господина Великого Новгорода скажет… Эй, Кузьма, пойди, отчини ворота! — крикнул он.

— Кого вам нужно? — спросил работник прибывших. Лука, пришедший вместе с последними, весело проговорил:

— Скажи Акинфию! Пусть дорогих гостей принимает! К нему сватья приехала.

На разговор вышел и сам хозяин.

Узнав, кто его гости, он широко распахнул ворота, приглашая к себе в дом.

Обрадовалась приезду свекрови и Евфимия.

— Слава Богу, нашлась у мужа матушка родимая! А то уж больно он скорбел о тебе!

Несмотря на мужское платье, пришлось и Марине признаться.

— Ишь ты, шустрая какая! — шутил старый хозяин. — Тебе, Евфимия, этак ни за что бы не решиться…

Однако старик не посоветовал менять костюм.

— Может быть, князь Андрей сам надумает к рати ехать, так отроков с собою возьмет… А может быть, гонцом тебя послать надумает… А как узнает, что ты девушка, так тебе уж никуда не попасть.

— Дедушка-то правду говорит, сестрица! — обратилась Евфимия к ней. — Как бы я хотела быть на твоем месте: все около мужа находилась бы.

— И впрямь так лучше, дедушка, — согласилась Марина.

— Что ж, коли так, — отозвался Мирон, — пусть в княжих отроках пока остается…

— А ты, сватья, у нас оставайся! — ласково проговорил Акинфий. — Все нам с Евфимией веселее будет.

— Да и ты, дядя, с нами бы побыл! — продолжал он, обращаясь к изографу. — Работа и здесь для тебя найдется!

— А уж сестрицу мы удерживать не будем, — сказала Евфимия. — Пусть в Суздаль к князю Андрею едет.

Погостив два дня у приветливого хозяина, девушка, напутствуемая благословением матери, отправилась во Владимир.

— А ну-ка, пойдем, дядя! — обратился Акинфий к Мирону. — Посмотришь храмы наши… Немалая работа тебе в них найдется!

Оставив Евфимию с Еленой, старики отправились осматривать святыни города.

В церквах оказалось не мало икон, которые нужно было исправить. Сырость, царившая в древних храмах, попортила лики святых во многих местах, а также и стенную живопись. Работы было достаточно, как и предсказывал Акинфий.

Евфимии было приятно проводить время с матерью своего мужа. Она радовалась, что нашла собеседницу, с которой могла говорить о нем, сколько хотела, и последнее обстоятельство давало ей возможность легче переносить его отсутствие.

— А скажи, милая, — спросила Елена невестку, — не был ли с Фокой здесь брат его названый, Василько?

— Был, матушка… Он теперь у князя Андрея любимым дружинником: в посыл от него ездит. Недавно вот, сказывали, в Киев поехал…

— Слава Господу! — обрадовалась Елена. — Я его, как сына, люблю…

— Вот бы Марине жених-то!

— Бог сам рассудит… Може, и будет на то Господня воля! — задумчиво проговорила Елена.

— Теперь они, поди, с Фокой в поход ушли… Сказывали у нас в Новгороде, что великую рать князь собирает, хочет Ростиславичей в полон захватить…

— Эх, скорей бы вернулись они! — со вздохом проговорила вдова. — Мне бы сынка родимого повидать только… Сколь времени не видались…

— Не грустите, маменька, увидите! — утешала ее Евфимия.

Им обоим был дорог этот далекий дружинник.

XLI

Вместе с новгородцами во Владимир прибыл и Фока, отпущенный князем Юрием. Князь Андрей пришел в ужасную ярость, когда при возвращении Михно увидел оскорбление, нанесенное послу, и услышал слова Мстислава, переданные мечником.

Андрей велел сейчас кликать клич, сзывая к себе дружины, и послал посольства к князьям, приглашая их идти на общего врага, Ростиславичей.

Согласились, кроме своих ростовцев, суздальцев и владимирцев, идти в поход переяславцы, белозерцы, муромцы, рязанцы и новгородцы.

По примеру прежних походов, во главе сильной рати в пятьдесят тысяч человек Андрей поставил боярина Бориса Жидиславича, но вместо сына Мстислава велел идти в поход новгородскому князю, сыну Юрию.

Вместе с ним прибыла во Владимир и Марина.

Андрей обрадовался приезду своего любимого отрока.

— Вот и ты вернулся, Максим! Я уж думал, что ты пропал! Что ж?! Ступай с моим сыном вместе! Главная рать уже ушла. Вы ее догоните! — продолжал он.

Медлить было нельзя. Новгородцы вместе со своим князем приготовились выступить в поход.

Отправляя сына, Андрей сказал ему:

— Рюрика и Давида изгони из их отчизны, a Мстислава возьми и, ничего ему не делая, приведи ко мне!

Марина пыталась отыскать в не ушедшей еще дружине своего брата и Василько, но никого не нашла. Оба они ушли в передовой рати.

Никогда не стремилась на ратное дело девушка так сильно, как теперь, ее сердце болело о брате, частенько вспоминался ей и названый брат Василько. Сборы были недолги.

Новгородская рать поспешила за ушедшими вперед. Князь Андрей проводил ее, но сам идти в поход на этот раз не хотел.

Сбор союзников был назначен в Смоленске.

Не близкий путь предстоял дружинникам, в Смоленске они должны были соединиться с князьями пинскими, Туровскими, городенскими и полоцкими. По пути присоединились к ним князья черниговские, братья и племянники Андрея: Юрий, Михаил и Всеволод Юрьевичи.

Громадная рать растянулась на большое пространство, известие о приближении ее скоро дошло до Киева. Испуганные Давид и Рюрик бежали из города, причем первый отправился в Галич просить помощи у князя Ярослава Осмомысла. Рюрик затворился в Белгороде, а Мстислав в Вышгороде. Защищать Киев было некому.

Князь Михаил Юрьевич вместе со Всеволодом и двумя племянниками овладел городом.

Союзные князья после долгих споров между собою решили не нападать на Киев, целью осады они выбрали Вышгород, где оставался Мстислав.

Все помнили завет суздальского князя привести к нему Мстислава. Крепко затворился в Вышгороде тот. Тщетно старались осаждающие захватить город в свои руки. Все усилия были тщетны, много было шуму, треску, крику и раненых, но толку никакого не вышло. Вышгород по-прежнему стоял твердо. Девять недель продолжалась осада.

— Что же мы, в самом деле, целый год здесь с Мстиславом возиться будем! — недовольно говорил старый Святослав, страстно желавший сесть на стол киевский. — Пора бы и кончить! — продолжал он.

Князь Ярослав Изяславич Луцкий, явившийся со всею волынскою землею, тоже искал для себя старейшинства и киевского стола. Он видел в Святославе опасного для себя соперника. Оставшись как-то, после совета с другими князьями, он смело обратился к нему:

— Сказывали мне, князь, что имеешь ты намерение занять киевский стол?

Изумленно взглянул на него Святослав.

— А то как же?! Мой он по праву.

— Не уступлю я тебе, дядя! — смело отвечал Ярослав. — Я давно искал его для себя.

— Молод ты еще, чтоб со мною спорить! — прикрикнул на него черниговский князь. — Я здесь старейший, меня ты слушать должен!

— Ан нет! Не в твоей я воле нахожуся! — отвечал резко луцкий князь.

Ссора разгорелась. Не хватало мощной руки суздальского князя, чтобы потушить ее.

XLII

Последствия ссоры скоро сказались. Через два дня после разговора со Святославом ушел от союзной рати Ярослав и передался Ростиславичам.

— Дадим мы тебе Киев! — обещал ему Рюрик. — Иди только вместе с нами!

Обещание это подстрекнуло Ярослава, и он, соединившись с Рюриком, двинулся на союзных князей.

Давно уже роптали союзники, не привыкшие долго вести осаду. Они не имели ни поводов, ни охоты вести долгую и упорную войну.

Первыми выказали свое недовольство смоляне.

— Какое нам дело до Киева и до суздальского князя! Нам впору от литовцев обороняться…

Охладели к общему делу и переменчивые новгородцы.

— Стоим мы здесь под Вышгородом без дела, у нас в Новгороде и своего дела довольно! Когда бы не князь наш Юрий, ушли бы мы сейчас же обратно!

Фока и Василько старались их образумить, уговаривали их, но беспокойные новгородцы плохо их слушали.

Недовольство все усиливалось.

Полочане и другие ясно видели также причину, приведшую их князей к Вышгороду и Киеву.

— Что нам за дело до киевского стола! Пусть они спорят промеж собою, а мы пойдем домой! — говорили рязанцы.

Не было мира и между князьями. Каждый из них тяготился своим участием в походе.

Боярин Жидиславич и Юрий с каждым днем замечали, как убывали их силы.

— Надо будет поспешить с осадой Вышгорода, — посоветовал Жидиславич, — а то вся наша рать ослабеет.

На другой день была назначена новая осада; Мстислав отчаянно сопротивлялся, и полки союзной рати отступили ни с чем.

Прибытие к Мстиславу свежих перешедших к нему волынских дружинников подействовало на осаждавших самым удручающим образом.

— Что теперь делать? — понурив голову, спрашивал Борис Жидиславич Юрия. — Коль не пойдут на врага наши новгородцы, с Вышгородом нам не справиться!

— Созовем совет! — предложил Юрий. Князья сошлись в ставку князя новгородского.

— Чего надумаете, князья, так и поступим! — сказал он.

Долго совещались они между собою, но взаимная вражда мешала им.

— Я не я буду, — говорил Святослав Всеволодович, — коль Ярослава не посрамлю!

Общее дело разбилось на мелочи, отсутствие Андрея сказывалось, как никогда, все думали только о себе, единство отсутствовало.

— Спешите, князья! — советовал один из них. — Коль Давиду удастся уговорить галичан прийти к нему на помощь, тогда трудно будет с ними справиться!

— Да и волынцы, отступив от нас, много повредили делу! — заметил другой.

— Чего ж тут медлить?! — проговорил третий. — Ударим на них!

К последнему мнению присоединились все князья. Было решено в ту же ночь сделать нападение на город. Глухою ночью приготовились полки союзной рати к штурму. Чтобы никто не знал о предстоящем нападении, костры в стане были ярко зажжены, а сама дружина тихо подползла к палисадам города.

Не таков был князь Мстислав, чтобы его можно было обмануть, он зорко следил за врагами, и едва союзные дружины приблизились к стенам, как он сам вышел им навстречу и дал геройский отпор.

Не ожидала последнего дружина Андрея и дрогнула. Несмотря на то что у Мстислава было гораздо меньше дружины, чем у союзников, те бросились бежать обратно в стан. Дружинники Мстислава погнались за ними, овладели обозом и захватили много пленных.

Всеобщее ликование было и в Киеве.

Победа эта над двадцатью князьями и силами стольких земель прославила Мстислава Ростиславича между своими современниками и дала название Храброго.

XLIII

В тот день, когда союзные князья готовились к последнему приступу, из Владимира прискакал гонец. Князь Андрей сообщал, что он сам скоро прибудет к Вышгороду, чтобы собственноручно руководить осадой.

Раздраженные долгим сопротивлением врагов, союзники не захотели его ждать.

— Кое время стоим здесь, да еще дожидаться! — говорил князь Всеволод.

— Должно быть, Андрей не знает, что к Вышгороду сильная подмога пришла! — заметил Святослав.

— Что тут говорить! Решили — и пойдем!

И на гонца, которым была Марина, никто не обратил внимания.

«Где бы мне отыскать Фоку и Василько?» — думала девушка.

Ее сердце трепетно сжималось от неизвестности об их судьбе. Отыскать обоих дружинников в громадном стане союзной рати не представлялось возможным.

— А ты, молодец, ступай-ка обратно к своему князю-то! — сказал ей Святослав. — Скажи ему, что и без него здесь справимся!

— Дозволь, князь, слово молвить!

— Говори!..

— Все равно я до князя не скоро доеду. Позволь мне остаться с вами!

— Коли такая охота припала… Что ж, оставайся! Неволить тебя не буду!

Обрадованная разрешением девушка осталась.

После теплого, но короткого вечера спустилась темная ночь. Луны не было, только одни звезды блистали на небе. По знаку князей медленно двинулись полки на прикуп, тихо окликая друг друга. Но неудача, как было сказано выше, преследовала их: они были разбиты Мстиславом.

Бежавшие полки рассеялись далеко по степи, преследуемые вышгородцами. Много потонуло их в Днепре.

Фоке удалось благополучно перебраться через реку, но Василько не посчастливилось: он был ранен стрелою. Едва выбравшись на берег, от потери крови он лишился чувств и, не замеченный своими, остался лежать на берегу.

Случай помог ему.

Марина, все время думавшая о судьбе брата, с первым лучом рассвета отправилась отыскивать его на поле битвы.

Вышгородцы, овладев станом и обозом союзной рати, перестали преследовать врагов.

Одиноко бродила девушка по полю, усеянному павшими в бою. Раненых почти не было, лежали одни трупы. С сильно бьющимся сердцем, пристально вглядываясь в лица убитых, отыскивала она дорогих сердцу. Не находя их нигде, она тихо шла дальше. Вдруг слабый стон на берегу заставил ее направиться к лежащему в богатом боевом уборе дружиннику. Подойдя к нему, она вскрикнула от изумления. Перед ней лежал бледный, недвижимый Василько.

Молодая девушка раздумывала не долго, она быстро спустилась к реке, принесла в шеломе воды и обмыла рану. Привести в чувство раненого ей долго не удавалось. Наконец, тяжело вздохнув, он открыл глаза и с изумлением посмотрел на склонившегося к нему отрока.

— Что со мной? Где я? — слабо проговорил раненый.

Девушка чувствовала себя не в силах скрываться больше.

— Узнаешь ли ты меня, Василько? — трепещущим голосом спросила она молодого дружинника.

— Узнаю… Ты княжий отрок Максим… Спасибо тебе!

— Значит, не узнал! — прошептала девушка и, наклонившись к самому лицу раненого, пристально посмотрела ему в глаза.

Давно забытое чувство всколыхнулось в душе Василько. Он смотрел и не верил.

— Марина, ты ли это? — изумленно-радостно скорее прошептал, чем проговорил он.

— Узнал… Узнал меня, милый! — не выдержала девушка. Она залилась слезами и припала к раненому.

Встало солнце, разгорался день. Золото разлилось по всему востоку, заставляя гаснуть трепетную, розоватую дымку зари.

XLIV

Рана оказалась не опасной.

Марина поймала двух коней, на одного из них помогла взобраться Василько, на другого села сама и отправилась в путь. Первый привал они сделали не скоро, опасаясь преследования. Путь предстоял не близкий.

По дороге они встречали много беглецов и раненых, все спешили поскорее выбраться из Киевской земли. На помощь Андрея теперь уже никто не надеялся, влияние его ослабело, Юг окончательно ушел из-под его власти.

Марина совершенно успокоилась, ее не тяготила больше судьба брата. Она знала со слов Василько, что последнему удалось бежать. На остановках, которые им приходилось делать из-за слабости раненого, она рассказала Василько о своем пребывании в Новгороде.

— Что ты стал таким задумчивым, Василько? — спросила девушка, когда они, отдохнув, отправились дальше.

— Странно мне как-то! — раздумчиво проговорил он. — Как это я не мог узнать тебя раньше?.. Ведь все время мы были вместе у князя…

Девушка усмехнулась.

— Уж коли братец родимый меня не признал, так где же тебе было узнать!..

— Ну, вот скоро матушку увидим! — сказал Василько. — То-то я рад буду!

Благодаря заботливому уходу Марины, раненый чувствовал себя хорошо, рана заживала, он мог сам уже влезать на коня.

— А все ж жалко, — говорил он не раз, — что не удалось нам разбить вышгородцев и киевлян… Ну, да за нашим князем не пропадет, с лихвой отплатит! Еще поборемся!..

Марине неприятно было слышать эти речи: они напоминали ей возможность новой разлуки с дорогим для ее сердца.

— Ну, теперь, поди, не будешь больше княжим отроком служить? — шутливо спросил Василько.

— Неужели ты думаешь, что я осталась бы у него служить, если бы он даже только догадывался?!

Девушка задумалась.

— Теперь тебе не придется больше ратным делом заниматься, — продолжал Василько, — вместе жить будем… Пойдешь, чай, за меня?

Девушка покраснела и прошептала чуть слышно:

— Пойду…

— Желанная ты моя! — проговорил он и горячо обнял Марину.

С этой минуты они стали считать себя женихом и невестой.

Все ближе и ближе подвигались они к Суздальской земле, нагоняя опередивших их беглецов.

Вероятно, Девушка покраснела и прошептала чуть слышно: князь был предупрежден кем-нибудь заранее о погроме союзной рати, так как не выехал из Владимира.

— Поедем мы, голубка, с тобой в Новгород… Там я у князя Юрия служить стану!

— Что ж, я очень рада… По крайней мере, вместе с Фокой жить буду! Беда только: позволят ли мне изограф-ным искусством заниматься?

— Дедушка Мирон добрый, да и любит он тебя… Все сделает.

— Как бы князь Андрей не разгневался, когда узнает, что я девушка?

Почти около самого города беглецам попался навстречу нищий Михей.

— Э, вот голубки и вместе! — приветствовал он их. — Свел Господь Бог… Живите да радуйтесь! Не мало горя пришлось вам испытать.

Молодые люди сошли с коней и приблизились к Михею.

— Благослови нас, дедушка! — и они низко склонились перед стариком.

Старый нищий благоговейно поднял глаза к небу и, положив руки на их головы, благословил.

— Будьте счастливы, дети! Теперь худое все для вас отошло, осталось одно хорошее…

Василько и Марина внимательно слушали его слова.

— Творец Небесный!.. Тужит Русская земля, плачут ее посады и города, раздор между князьями идет… Эх, грехи, грехи!.. Нашелся было собиратель земли Русской, да и тому не удастся… Закат его будет кровавый!..

Василько вздрогнул.

— Про кого это ты говоришь, дедушка? — испуганно спросил он.

Нищий глубоко вздохнул.

— До чего язык не договорится! Языче, супостате, губителю мой! — проговорил он.

С этими словами он, не прощаясь с молодыми людьми, быстро зашагал по дороге.

— Недоброе сулит он, но кому — невдомек мне! — прошептала Марина.

— Только не нам, дорогая: ведь нам он предсказал счастье! — весело отозвался Василько.

Они въехали в город.

XLV

Известие о победе Мстислава принес князю Андрею Фока, явившийся одним из первых.

Распалился гневом суздальский князь: не ожидал он, чтобы такая громадная дружина была разбита, и сильно досадовал на себя, что не принял начальства над полками.

Фока подробно рассказал ему о раздорах князей и о последнем приступе.

— То-то и беда, что между князьями нашими нет согласия! — задумчиво выговорил Андрей. — Ну, да ничего! — продолжал он. — Придет и мой черед: в мире жить между собою не будут, ко мне же придут мириться. А где же князь Юрий? — снова спросил он дружинника.

— Он тоже спасся, но только ранен… На глазах князя показались слезы.

— Жаль мне сына… — задумчиво продолжал Андрей. — Как бы новгородцы теперь над ним власть не забрали?! Они ведь почитают только того, кого боятся… Разбитый Юрий им не страшен.

— Они его любят, княже! — решился промолвить Фока.

Усмешка пробежала по угрюмому лицу Андрея.

— Ой, так ли?! А впрочем, тебе лучше знать: ты сам с ним в Новгороде жил, кажись, и поженился там?.. Поди, ждешь не дождешься вернуться к жене молодой?!

Дружинник покраснел.

— Задерживать не стану! Как только Юрий приедет, ступай с ним в Новгород!

Фока низко поклонился князю.

— А где ж твой брат названый?

— На поле ратном остался, княже, — печально ответил Фока.

— Дружинник был знатный… Не мало их там полегло… Не вернулся ко мне и отрок мой любимый, Максим, должно быть, тоже сложил голову!

Долго беседовал князь с возвращающимися беглецами. Старик Михно, не успевший отрастить бороду и волосы, не ходил в поход, он тоже с любопытством слушал рассказы беглецов. Они передали все подробности осады.

Оставшись один, князь Андрей стал обдумывать, что ему предпринять. Поражение союзной рати под Вышгородом тяжело подействовало на самолюбивую натуру князя. Он привык по своему произволу перемещать князей с места на место, ссорить и мирить их, никто из них не смел прекословить ему, когда он посылал их дружины. Волей-неволей приходилось им признавать его старейшим, первенствующим над собою. Много ему помогала в этом случае родовая неприязнь Ольговичей и Мономаховичей, а точно так же беспокойный характер Ростиславичей.

«Оставить так нельзя! — думал он. — Коль не накажу я их, то Новгород на меня подымется да и другие князья не станут меня слушать! Как быть?»

Сон бежал от него, князь старался найти новый случай, посредством которого можно было бы собрать под свой стяг союзных князей и отомстить беспокойному Мстиславу.

«Посоветоваться нужно будет со свояками да со стариком Михно. Давно я их совета не спрашивал, поди, серчают!»

За последнее время Андрей действительно перестал советоваться с Кучковичами, он делал все самостоятельно, его проницательный ум не желал над собою ничьей опеки.

В Суздаль князь заглядывал редко, а все больше находился во Владимире и в своем любимом селе Боголюбове.

Во время отсутствия Максима ближним отроком князя был Прокопий, он все время находился с ним, даже спал на пороге княжеской опочивальни.

Бессонница продолжала мучить князя, он позвал Прокопия, велел ему зажечь щепец и начал с ним говорить: одиночество томило князя.

— Откуда ты родом, отрок?

— Из Вышгорода, княже!..

Андрей невольно вздрогнул. В то время как он более всего хотел забыть о поражении своих союзников, судьба невольно напоминала ему о том месте, которое он тайно от отца покинул. Князь нервно оборвал отрока:

— Довольно, я хочу спать!..

XLVI

Рано утром вышел Фока за городской тын. Суздальские беглецы все прибывали и прибывали. Печально посматривал на них дружинник, стараясь отыскать среди суровых загорелых лиц знакомые ему черты названого брата. Все было напрасно: тот не находился.

— Не видали ли вы, други, Василько? — обратился Фока к своим товарищам-дружинникам, подъехавшим к нему.

— Где тут было в темноте разобраться…

— Должно быть, при переправе утонул…

— Не мало наших полегло…

— Эх, был бы сам князь с нами, никогда этого не случилось бы!

Сожаления об отсутствии Андрея при осаде Вышгорода слышались со всех сторон.

Под вечер прибыл и князь Юрий. Левое плечо у него было разрублено, но рана уже подживала и не представляла опасности для жизни. Он обрадовался, увидев Фоку в живых.

— Поедем вместе в Новгород! Мне отдыхать придется… Не скоро в ратный строй вступлю! — печально проговорил князь, указывая на висящую плетью руку.

— Поезжай скорей к батюшке, князь! Он о тебе печалится.

— Соратника моего нету…

— Ты про кого, князь, говоришь? — спросил Фока.

— Про боярина Жидиславича, он в полону у Мстислава.

Юрий отправился в княжеские хоромы, а Фока пошел к дружинникам в сборную избу. Из Андреевой дружины вернулись немногие. Старый Михно со слезами на глазах встретил своих товарищей, ему было тяжело видеть убыль между ними.

— Где Игорь, где Всеволод, где Ипат? — спрашивал он дружинников.

На все вопросы его слышалось:

— Убит… В полону…

Прошло два дня. Число беглецов значительно сократилось.

Продолжавший каждый день выходить к городским воротам Фока потерял надежду увидеть когда-нибудь своего названого брата в живых.

«Завтра день нужно ехать с князем Юрием в Новгород! Увижу я свою милую Евфимию, обойму ее!» — думал дружинник, стараясь заглушить предполагаемой встречей с любимою женой тяжелые думы о потере Василько.

Солнце освещало лежащую перед ним пустынную дорогу. Кругом никого не было видно. Внизу, в том месте, где дорога делала уклон, Фока заметил поднявшуюся пыль.

— Никак, кто-то едет! — сказал он вслух и стал пристально вглядываться в даль.

Среди пыли блеснули шеломы и доспехи скачущих, скоро из-за поворота показались два верховых дружинника. Сердце Фоки забилось предчувствием чего-то радостного.

Все ближе и ближе подвигались всадники. Фока стал пристально смотреть и вдруг закричал:

— Василько! Максим! — и, не помня себя от радости, побежал к ним навстречу.

Дружинники спешились. Василько бросился на шею к Фоке, его примеру последовала и Марина.

— Вы… спаслись… — прерывающимся голосом говорил дружинник.

Василько опустился на траву рядом со своим названым братом и произнес:

— А я тебе радостную весть привез, Фока!

— Какую? Говори!

— Сестра твоя, Марина, нашлась…

С нескрываемым изумлением взглянул на него Фока.

— Где, где она?

— Неужели ты не узнаешь ее? — проговорил Василько, указывая на Марину, продолжавшую оставаться в одежде княжего отрока.

— Сестра! — громко вскрикнул Фока и заключил девушку в свои объятия.

Молодые люди не могли наговориться; Фока удивлялся тому, как он долго не узнавал в отроке Максиме своей сестры.

XLVII

— Вижу, что не терпится тебе в Новгород поехать! Ступай: пока ты мне не нужен! — сказал князь Андрей Фоке.

Фока, обрадованный, низко поклонился. Не легко было Марине признаваться князю в своем невольном обмане.

— Ишь ты какая! — пораженный неожиданным открытием, говорил Андрей. — Пожалуй, придется тебя за это в женский монастырь на покаяние отправить!

По тону голоса князя Марина сейчас же заметила, что он шутит, но возразить ему побоялась.

— Так и быть уж, прощаю тебя! Поезжай с братом в Новгород!

Фока сообщил князю о предполагаемой свадьбе Василько и просил у него согласия. Андрей благосклонно на это согласился.

— Чем тебе в Новгород ездить, женился бы здесь: и наши попы обвенчают…

— Прости, княже! В Новгороде у моей невесты мать живет…

— Что ж?! Ступай тогда! Долго-то засиживаться я вам не дам. Скоро назад позову… Нужны будете…

Обрадованные молодые люди уехали все вместе. Провожать их пришел старый Михно, которому можно было выходить из дому: борода и волосы у него выросли.

— Попомню я Мстиславу, как он надо мной надругался! — проговорил, сверкая глазами, старый мечник.

Дорога промелькнула незаметно. Стоял конец лета. Догорал теплый июльский вечер. Путники уже ехали по Новгородской земле.

Селений в то время было немного, приходилось ехать густыми лесами, которыми изобиловала северная часть Руси. Не раз путники располагались на ночлег в лесу.

Пришлось это сделать и сейчас. Густые лапы елей низко склонились над мягким мхом.

Марина, теперь уже переодетая в женское платье, ехала между братом и женихом. Последние устроили девушку под одной из елей на ночлег, а сами расположились невдалеке. Марина мирно заснула, братья продолжали тихо разговаривать.

— Эх, только бы в поход идти не скоро! — заметил Фока. — Пожить бы подольше с матушкой и женой!

— Теперь не скоро князь на войну подымется! — ответил Василько. — Не легко соберешь опять такую большую рать!

— Да и на Новгород он зорко поглядывает… Новгородцы народ беспокойный.

— Князя Юрия они любят… По ним пришелся… Не в батюшку. В спор с ними не вступает.

— Как бы только посадник новый не повздорил с князем?..

— Мирно проживут…

Долго беседовали молодые люди, пока не заснули крепким сном. Безмолвие леса, прохлада, царившая под его сводами, убаюкивали путников, они проспали долго. Солнце уже было высоко и пробивалось сквозь густую хвою леса, когда молодые люди двинулись дальше. Только на другой день показались вдалеке новгородские стены.

О поражении союзной рати в Новгороде уже было известно. При осаде Вышгорода погибло не мало новгородцев, оставивших осиротелые семьи.

Призадумались старый Акинфий с внучкой и Елена о судьбе своих близких. Велика была их радость, когда старик увидел подъезжавших к дому дружинников с девушкой.

— С кем это они едут? — изумился старый гость.

Но бросившаяся навстречу приехавшим с криком «Моя дочь!» Елена разрешила его сомнения.

Радость поселилась в доме старого Акинфия. Он сам и вся семья его ухаживали за приезжими.

— Да уж как пристал к тебе наряд девичий! — восхищалась Евфимия, надев на невестку свои лучшие одежды.

Восхищался девушкой и Василько, не сводя с нее влюбленного взгляда.

— И впрямь пригожа ты стала, Марина! — заметил и старый хозяин дома. — Максимом был так себе парень, а Мариной сделалась — куда как хороша стала!..

XLVIII

В голове суздальского князя продолжали роиться думы, как бы снова получить влияние на Юге.

За последнее время он проживал больше всего в селе Боголюбове.

Подозрительность князя к приближенным усилилась. Только старый Михно мог беспрепятственно входить к нему во всякое время.

Князь по-прежнему был набожен, молился каждую ночь, подолгу простаивая на коленях. Заботился о благолепии храмов Божиих, любил сирых, убогих, щедро раздавая милостыню.

Братья первой жены его, Кучковичи, не пользовались преимуществом перед Ясинкиными, родственниками его второй жены, прибывшими вместе с нею. Дружина князя тоже переменилась. Старых дружинников осталось немного: некоторые погибли в бою, часть осела на земле, другие перешли к князю Юрию в Новгород.

Как-то раз утром с юга, от Ростиславичей, прискакал гонец.

— К тебе, князь, с посылом! — проговорил он. Пытливо взглянул на него старый князь.

— Сказывай, по какому делу!

— Прислали меня к тебе Рюрик, Давид и Мстислав… По губам Андрея пробежала усмешка.

— Что ж им от меня надо? — сурово спросил он. Гонец смутился.

— На киевском столе сидит князь Ярослав Изяславич… — начал говорить посланный.

Но князь перебил его:

— Знаю… Известно мне, что князь Святослав с ними в распре, не люба мне она…

— Просить велели они тебя помочь сесть на киевском столе брату их Роману!

— Додумались! — насмешливо проговорил Андрей. — А ране, так меня оттуда гнали?!

— Какой ответ прикажешь отвезти, княже?

— Скажи, чтоб пождали немного. Пошлю я к братии своей в Русь… А как придет от них весть, так тотчас дам ответ!..

Князь все еще колебался, в чью пользу решить дело.

— Как ты полагаешь, Михно, — обратился он к старому мечнику, оставшись с ним вдвоем, — уважить мне просьбу князей?

— И не моги, княже! — горячо возразил старик, все еще не забывший оскорбления, нанесенного ему Мстиславом, и надеявшийся отомстить ему. — Оставь их ссориться! Пусть Святослав ссорится с Ярославом…

— А про Ростиславичей ты забыл? — заметил князь, пытливо глядя на Михно.

— Нисколько… Пусть и они ввяжутся в эту кашу! А там придет время, ослабеют они все… Тогда ты их легко осилишь.

— Ин, правду говоришь, — согласился князь. — Пождем, коль так…

На другой день послам был дан Андреем уклончивый ответ. Он обещал, как вчера, послать к братьям, чтобы переговорить с ними.

— А ты и вправду послать не вздумай, княже! — продолжал советовать Михно.

— Не должное ты творишь, княже! — отозвался присутствующий здесь Кучкович.

— Не твоего ума дело, Семен! — прикрикнул строго ка него Андрей.

В душе Кучковичей давно росла злоба на бывшего свояка, переставшего пользоваться их советами.

Семен сдержал себя и чуть слышно промолвил:

— Твоя воля, княже! Где нам, людишкам, знать!

Но между тем он незаметно переглянулся со своим зятем, Петром Курковым, находившимся в милости у Андрея.

— Нет ли вестей из Новгорода от Юрия? — снова обратился Андрей к Михно.

— Ничего не слыхать, княже! — ответил тот. — А должен на этих днях Василько побывать здесь…

Задумался Андрей.

— Сон мне привиделся сегодня… Странный таковой… Никак не объясню его.

— Какой такой? Расскажи мне, княже!

— Не стоит, старик!.. Не все ведь сны от Бога… Коль не пришлет на днях гонца Юрий, — продолжал он, — отсюда спосылать надо!..

— Аль тревожишься о Новгороде?

— Да, оставлять в неведении себя об новгородцах опасно… — С этими словами он отпустил мечника.

XLIX

Князь суздальский еще больше принялся украшать Владимир. Возводил новые храмы, монастыри и даже первый на Руси сделал попытку устроить богадельню для престарелых дружинников.

По утрам он чинил суд у себя на крыльце, при чем челобитчики излагали перед ним свою просьбу. Князь допрашивал истца и ответчика с их свидетелями (послухами), а затем, разобрав дело, он, стараясь быть справедливым, приказывал дьякам дать правой стороне грамоту.

В новом городе Владимире он учредил особое управление, которое было поручено тысяцкому, такой же распорядок был и в Боголюбове.

— Эх, горе какое, — говорил он, — кого бы мне тысяцким поставить? Просто и ума не приложу… Не знаешь ли ты? — обратился он к старому Михно.

— Из своих старых дружинников бери, княже: все вернее…

— А и впрямь ты говоришь! А только кого?!

— Взял бы ты Фоку аль Василько: испытанные люди будут…

— Нет, Фоку мне нельзя взять из Новгорода: он мне там при сыне нужен…

— Тогда Василько…

— Да, он к разу придется!.. Жена его, Марина, изографное искусство хорошо знает, писать иконы будет. В Боголюбове для нее не мало работы найдется.

— Так спосылать за ними?

— Пошли! Да, вспомнил… Пусть с ними и Мирон сюда вернется: он тоже нужен… Придел задумал я в храме пристроить, так много новых икон писать придется… А при нем и Марине работать сподручнее будет: он ведь ее и учил изографному искусству.

Но посылать за Василько не пришлось. В тот же день под вечер он прискакал во Владимир с тайным известием от молодого князя.

— Легок на помине, молодец! — приветливо встретил князь дружинника. — А мы тут за тобою посыл делать хотели…

Василько низко поклонился князю.

— Сказывай, какие вести привез?..

Юрий сообщил отцу о происках Ростиславичей в Новгороде, не имевших никакого успеха у новгородцев.

— Ишь, хитрые лисицы! — недовольно проговорил Андрей. — А сами сюда послов засылают, помощи просят… Пускай пождут ее!..

— Ты был прав, — продолжал он, обращаясь к Михно, — когда советовал уклониться от прямого ответа! А я чуть было не помог им…

Старый мечник уверенно посмотрел на князя.

— Ну, молодец, — продолжал князь, — довольно тебе в Новгороде сидеть! Задумал я взять тебя обратно.

— Как поволишь, княже! Из приказа твоего выходить не смею…

— Поди-ка, думаешь, — усмехнулся Андрей, — без жены здесь будешь?! Нет, пусть и она сюда приезжает, да и старого Мирона захватит! — и князь рассказал просиявшему от последних слов дружиннику о своем намерении сделать его тысяцким.

На другой день Василько отправился в Новгород, чтобы возвратиться сюда вместе с Мариной и Мироном.

Назначение дружинника тысяцким обидело многих приближенных князя, в особенности считал себя обиженным зять Кучковичей, Петр Курков: он ожидал, что будет назначен на это место.

— Кого назначил-то?! — злобно говорил он. — Без роду без племени…

— Любимый дружинник его! — отозвался Семен Кучкович.

— Негоже так поступать! Кажись, и я не меньше его служу?

— Должно быть, хуже служишь! — посмеялся над ним тесть.

Курков злобно повел глазами.

— Эх, кабы мог я все высказать князю!..

— А что? — пытливо спросил его Семен.

— Да, много есть чего пересказать…

Кучкович близко наклонился к зятю и шепотом сказал:

— Коль хочешь, приходи сегодня вечером ко мне! Мы что-нибудь и надумаем.

Изумленно взглянул на него Петр.

— Что ж? Ладно, я, приду…

— Но только помни! Никому ни полслова!

Неприязнь между приближенными князя все росла и росла, недовольных им было немало. В то время как Василько ехал в Новгород, Кучковичи и другие недовольные совещались, как убить нового тысяцкого. Ожидали только его возвращения.

L

Нельзя сказать, чтобы повышение Василько пришлось по сердцу Марине и остальным, последние сжились между собою, старик Акинфий привык к ним: расставаться ему было тяжело.

Еще более тосковала Евфимия, полюбившая горячо Марину.

— Как нам привольно жилось здесь всем вместе! — говорил Акинфий. — А теперь вот все опять в разные места разойдемся…

— Разве не мог ты отказаться? — говорила Елена зятю.

— Из воли князя выйти я, матушка, не смею… Коли приказал он мне что, то я и должен исполнить!..

Один только старый изограф радовался возвращению во Владимир.

— Матушке Царице Небесной мне, старику, поклониться еще раз приведется!

Сборы были недолги. Не прошло и недели, как из Новгорода потянулся поезд, увозивший Марину с мужем и Мирона. Провожать их за городские стены вышли не только их близкие, но и многие дружинники молодого князя, товарищи Василько.

— Удастся ли нам снова свидеться?! — говорил Акинфий, вместе с Еленой благословляя отъезжающих.

— Бог даст, свидимся, дедушка! — отозвался новый тысяцкий.

— Стар уж я стал больно, парень… Не два века жить мне.

Заскрипели тяжелые возки, увозившие добро молодых во Владимир. Почти неделю были они в пути. Во Владимире встретил их сам князь, весело приветствовавший своего старого дружинника.

— Ну, тысяцкий, постарайся! Послужи на новом деле!

Отдохнув немного с дороги, Василько отправился в Боголюбове. В последнем ему уже было готово помещение, и молодые супруги быстро устроились вместе с Мироном, поселившимся у них.

Василько ретиво принялся за дело, не давая никому потачки и приводя в посаде все в порядок.

Мирон вместе с Мариной занялись писанием икон для нового придела, устраиваемого князем. Занимались они изографным искусством дома, где было отведено особое помещение для работы.

Боголюбово обстраивалось.

Князь все чаще и чаще оставался в нем, во Владимир он ездил только для «вершения дел», а в Суздаль и Ростов почти не заглядывал.

Сыновья его от первого брака сидели на своих столах, детей же от Ясинки у него не было.

Старый мечник оказался прав: Василько вполне годился для должности тысяцкого. С народом он был ласков, хорошо обходился с гостями торговыми и шапку гнул перед боярами, хотя ни перед кем не кривил душою. Боголюбовцы были очень довольны своим новым тысяцким, и только одни Кучковичи со своими ближними ненавидели всей душою Василько.

— Чего с ним стесняться! — говорил Петр Курков. — Наткнется на нас в ночь потемнее, так не сносить ему головы!

— Ой, поберегся бы ты, господине! — говорили Василько преданные ему жители. — Слухи идут, что вороги тебя сжить со свету хотят…

Молодецки тряхнул русыми кудрями молодой тысяцкий и смело ответил:

— Что ж? Пусть попробуют! Посмотрим, чья возьмет? Авось с ворогами справлюсь!..

— Дай Бог, чтобы так… А все опаску иметь не мешает… Береженого и Бог бережет.

Василько усмехнулся.

— И меня Он сбережет…

Те же слухи дошли и до Марины. Беспокоясь за мужа, она старалась удержать его по вечерам дома, когда же это ей не удавалось, она вспомнила прежнее и, переодевшись в мужской кафтан, отправлялась с ним вместе.

— Ишь, какой у меня товарищ выискался! — шутил Василько.

Опоясавшись мечами, смело шли супруги по темным и пустынным закоулкам Боголюбова. Зорко всматривалась Марина в окружавшую их темноту, опасаясь предательского нападения. Но счастье благоприятствовало Василько: он каждый раз благополучно возвращался домой. Постепенно Марина успокоилась и перестала сопровождать мужа в его ночных обходах.

LI

Но враги Василько не дремали, они искали только случая убить его, и последний скоро им представился. Напасть на него открыто они боялись и подговорили одного из служивших у Кучковичей затеять с ним ссору.

Ничего не подозревавший Василько проходил по торгу. Навстречу ему попался Кирилл, слуга Кучковичей, и грубо толкнул его. Не стерпел обиды бывший княжий дружинник и ударил нахала. Заранее предвидевшие ссору Кучковичи находились невдалеке, один из них, Иван, бросился на Василько и мечом нанес ему рану в плечо.

Пошатнулся тысяцкий, кровь хлынула из раны, он упал без чувств на землю.

— Бросьте его: все равно не очнется! — сказал Ивану Курков.

Довольные делом своих рук злодеи, оставив тысяцкого, поспешили скрыться.

Пораженные неожиданной расправой торговые люди подняли раненого и снесли к нему в дом. Перепуганная Марина встретила в воротах бесчувственное тело мужа. Кое-как приведя его в чувство, молодая женщина оставила раненого на попечение Мирона, а сама бросилась с жалобою к князю.

Рана хотя была и глубока, но не представляла опасности. Василько был очень слаб: благодаря большой потере крови, он не мог говорить.

Об имени обидчика Марина узнала от принесших раненого мужа торговых людей. С плачем вбежала она на княжий двор. Изумленный ее неожиданным появлением старый Михно тотчас же пропустил ее к князю.

— Что с тобой, милая? — ласково спросил ее Андрей. — Аль беда какая приключилася?..

— Батюшка, князь милостивый! Убили злодеи моего Василько!..

Грозно сдвинулись седые брови князя.

— Кто? Сказывай по порядку!.. А я слушать буду… Прерывающимся от волнения голосом передала Марина

князю все, что слышала от торговых гостей. Темнее тучи стал князь Андрей, выслушав жену тысяцкого.

— Успокойся! Злодеи понесут кару… В пример другим строго накажу я их… Будут помнить, как обижать моих ставленников! — засверкали гневом глаза суздальского князя. — А ты, Марина, иди домой… Выпользуй своего мужа! — продолжал он. — Мне такие люди нужны…

По уходе молодой женщины Андрей велел мечнику взять дружинников и привести к нему Ивана Кучковича. Последний был тотчас же приведен на княжий двор. Князь созвал своих ближних бояр, дружинников и в присутствии их сам начал судить виновного.

Иван старался свалить всю вину на Василько.

— Он первый ударил моего слугу верного, а я к нему только на помощь пришел!

— Не должно тебе лгать перед твоим князем! — сурово оборвал его Андрей. — Не так дело было, как ты сказываешь… Слуга подослан был тобой на разор идти! Иван продолжал оправдываться.

— Приведите ко мне слугу Кучковичей! Привели Кирилла.

— Сказывай по правде, парень! Как все дело было?.. А не то я на правеж тебя поставлю!

Последнее обещание заставило Кирилла принести повинную.

Он подробно рассказал князю о подговоре своего боярина.

— Не побоялся ты Бога солгать, Иван! — обратился Андрей к свояку. — Когда б ты во всем мне покаялся, пожалуй, наказал бы я тебя легко, а теперь, прости, не снесешь ты своей буйной головы!

Кучков побледнел.

— Помилуй, княже!

— Хотел бы, да не могу… Простить тебя — другим повадно будет, — и, не слушая больше просьб и слез обвиненного, князь приказал казнить его утром на плахе.

Ни Семен Кучкович, ни Курков не могли вымолить у князя прощение обвиненному.

Решение Андрея было непоколебимо.

LII

Василько поправлялся быстро, крепкая натура способствовала быстрому выздоровлению. Заботливый уход жены и старого Мирона тоже не мало помогали скорому заживлению раны.

Навестил своего любимца и князь.

— Ворог твой казнен, Василько! — сказал Андрей раненому.

Лицо Василько затуманилось.

— Коли б был я в чувствии в те времена, княже, стал бы я тебя просить пощадить виновного!

— А почему так?.. — пытливо спросил князь.

— Господь заповедал нам прощать ненавидящих нас… А кроме того, ты бы не нажил себе, княже, новых врагов!..

Задумался над словами дружинника Андрей.

— Прав ты, сам я вижу, но сделанного не воротить! К тому же он мне еще и родичем приходился…

— А ведь, княже милостивый, Василько-то прав… Не следовало казнить свойственника! — подтвердил и старый Мирон.

Скоро Василько совсем поправился и опять принялся за свои занятия тысяцкого. Теперь ему больше нечего было бояться нападения врагов, хотя Курков по-прежнему сильно его ненавидел.

Весть о несчастии с Василько дошла до Новгорода. Навестить зятя поспешила приехать и Елена. Погоревала и поохала старуха, узнав все подробности.

— Просись лучше у князя в Новгород! Там спокойнее…

— Нет, матушка, не покину князя, пока сам он меня не отпустит!

Вдова прогостила у дочери больше месяца, ее уговаривали остаться еще.

— Нет уж, милые, отпустите! Там меня дома Фока с Евфимией, чай, заждались… Да и старичок Акинфий, поди, заскучал!..

И, не сдаваясь ни на какие уговоры, старуха уехала в Новгород.

Василько ежедневно бывал на княжем дворе, получая распоряжения от самого князя.

Временно заснувшее стремление Андрея покорить под свою власть всю Южную Русь снова пробудилось, он начал задумывать новый поход на Киев, чтобы отомстить за поражение союзной рати под Вышгородом. Его отношения к собственной Ростово-Суздальской волости были таковы, что он смотрел на нее как на особую землю, которая, по его мнению, должна была властвовать над всей Русью.

Андрей понимал хорошо, что, не изгнав братьев и тех из бояр, которые ему недостаточно были покорны, он не может править землею самовластно. Князь суздальский был верным предшественником Иоанна III, но удельные князья были еще настолько враждебны друг другу, что собрать их не было никакой возможности.

Враждебное отношение к себе его приближенных чуткий Андрей заметил сейчас же и вместо них окружил себя иноземцами, на которых он мог вполне положиться. Приближенными Андрея в последнее время были один из родственников его второй жены, Амбал, и еврей Ефрем Моизич. На всякий случай в опочивальне князя постоянно находился его кощей, то есть мальчик на побегушках. На пороге княжей опочивальни спал преданный ему отрок Прокопий. По-видимому, князь опасался недовольных им бояр и родственников покойной жены.

Рано утром к князю являлся Михно, а затем Василько, и каждый из них передавал Андрею, что делается в Боголюбове. После них князь обыкновенно принимал гонцов, посылаемых ему почти ежедневно из Владимира, Суздаля и даже Новгорода. Со своими сыновьями Андрей, кроме Юрия, сидевшего в Новгороде, очень редко сносился.

Ростиславичи притихли, новых просьб о помощи против Святослава они не присылали, но Андрей сам не забыл о них. В широкие планы его входил новый поход на юг.

Княжий двор был окружен высоким тыном, у ворот постоянно на вышке находился страж, зорко оглядывавший всех входящих во двор. Князь по-прежнему рядил суд на своем крыльце в присутствии бояр и дружинников, но он меньше слушал мнения своих приближенных и решал дела по собственному побуждению.

Миновала весна, наступило жаркое лето, в конце которого Андрей решил предпринять поход на юг. Он уже не раз советовался с мечником, подготовлялась новая дружина, и были разосланы вестники к союзным князьям.

LIII

Казни Ивана не могли забыть Кучковичи, свою ненависть к Василько они перенесли на самого князя. Дружба, которую они питали к Андрею, перешла теперь в ненависть.

— Сегодня одного, завтра другого казнит, потом и за нас примется. Лучше предупредим-ка мы его, разделаемся с ним!

— Да, нужно с ним покончить! — согласился Петр.

— Много из наших недовольны князем. Боятся только идти против него…

— Оповести-ка наших! Пусть соберутся сегодня ко мне в дом! — сказал Курков. — А только смотри, чтобы было потайно, никто бы не узнал…

— Разумеется, чего болтать-то! Чай, своя голова на плечах!

Решено было сойтись вечером.

В назначенное время заговорщики собрались в доме Куркова. Всех их было около двадцати человек. Петр с изумлением заметил среди них приближенных князя, Амбала и Ефрема.

— Как можешь ты им верить? — шепотом спросил Курков тестя.

— Будь спокоен, я знаю их… Они нас не выдадут…

— Смотри, так ли? — все еще с сомнением в голосе продолжал Петр.

— Коли так, давайте протянем руки и поклянемся не изменять!

Заговорщики исполнили требование и принесли клятву.

— Покончить с князем днем на улице опасно! — сказал Кучкович. — Народ разорвет нас…

— Порешим его лучше ночью…

— А как его из княжего двора вызволить?!

— Произведем шум на улице… Ведь он сам всегда выходит узнавать.

— Нет. Лучше, братцы, что-нибудь другое придумаем! — сказал Петр.

— Я княжий ключник, — заметил Амбал, — все ключи от княжих хором у меня находятся.

— Так ты нам и отворишь…

— В хоромы-то пустить — я вас пущу, а в опочивальню-то не войти: князь изнутри запирает ее.

— Дверь сломаем! — уверенно сказал Кучкович.

— Нельзя… Всполох случится… Испугаете князя, уйдет он от нас.

— Так как же быть?..

— Подумать нужно!

Долго совещались заговорщики, не зная, на что решиться.

— Эх, чего тут медлить? Идемте сегодня! — воскликнул Курков. — Была не была! Отзвонил да и в сторону!..

— Что ж? Идемте!.. — послышались голоса.

— Повременим немного… Пусть стемнеет.

— Тогда без опаски идти можно будет… А то невзначай тысяцкий заметит!..

— Ну, уж тогда все пропало!..

— Зорок Василько больно…

— Скоро и ему придет конец!..

Чуткая июньская ночь спустилась на землю. Месяц ярко освещал уснувшее село, где-то глухо тявкали собаки да ночной сторож бил в доску. Стояла удушливая погода. Ночная свежесть не сменила жаркого дня.

Заговорщики осторожно, один за одним, вышли из дому и направились к княжим хоромам. Никто из них не промолвил ни слова. Тихо ступая по пыльной дороге, они медленно приближались к цели.

— Особенно торопиться нечего! — шепнул на ухо Петру Амбал. — Пусть князь покрепче заснет…

— Мы ему дадим долгий сон! — глухо усмехнулся Курков.

Кучкович испуганно обернулся и укоризненно прошептал:

— Ну, чего разболтались-то! И опять все смолкло.

Скоро показался и палисад княжего двора.

Знойный день сморил стражника, опершись на рукоять бердыша, он мирно дремал на вышке. Просвистела меткая стрела, пущенная верною рукою, и задремавший страж уснул навеки.

Один из заговорщиков перебрался через тын и отворил ворота. Заговорщики осторожно пробрались во двор, Амбал отворил хоромы и впустил их.

В доме все мирно спало. Заговорщики в темноте добрались до дверей опочивальни; крепко спавший Прокопий зашевелился во сне.

LIV

— Уйдем пока! Переждем лучше! — тихо сказал Петр и вместе с Амбалом спустился вниз.

— Пойдемте, друзья, в медушу! Там для храбрости выпьем!

— Дело говорит ясин! — подтвердил один из заговорщиков.

Все вошли в погреб. Здесь они начали пить мед и вино.

— Ты бы посторожил, Ефрем! — обратился к еврею Кучкович. — Как Прокопий разоспится, ты нас и позови!

Недолго пришлось им пробыть в медуше. Выпитое вино придало больше смелости. Не дожидаясь ответа от Моизича, Курков стал опять подниматься к дверям опочивальни.

— Идите! — шепотом сказал ему Ефрем. — Прокопия нет, князь услал его на двор.

Курков подошел к дверям опочивальни и громко постучал.

— Господине, господине! — крикнул он, стараясь изменить свой голос.

— Кто там? — спросил Андрей.

— Прокопий! — отвечал тем же голосом Петр.

Изменил ли ему голос или в душу князя закралось подозрение, только вместо того, чтобы отворить дверь, Андрей уверенно проговорил:

— Нет, ты не Прокопий!

В опочивальне послышался шум, князь искал меча. Этот меч был святого Бориса, которому князь приписывал особую силу.

— Не упустите, други! — боязливо сказал Кучкович. — Он, кажись, меч ищет…

— Не найдет, — уверенно проговорил Амбал, — я его еще с вечера унес!..

— Тогда чего же медлить, ломайте дверь! — приказал Курков и первый стал ломиться.

Недолго выдержала под напором убийц тяжелая дверь: она сорвалась с петель и упала внутрь опочивальни. Толпа бросилась на князя, но в темноте не могла его сразу поймать и ранила нескольких своих.

Андрей был крепкого сложения и долго боролся с убийцами. Наконец он изнемог и пал под их ударами.

Убийцы, убедившись, что покончили с ним, стали поспешно уходить из горницы. Когда они ушли, князь, собрав последние силы, выполз из горницы, спустился с лестницы и спрятался под сени. Не будучи в силах преодолеть боль от ран, он начал стонать. На его несчастие, убийцы услышали стоны.

— Князь, кажется, жив! — испуганно вскрикнул Кучкович.

Убийцы бросились обратно в опочивальню.

— Беда! Его здесь нет! — послышались испуганные голоса.

— Ищите, други! Куда он мог деваться?..

— Кажись, он сошел вниз! — проговорил Курков.

— Мы погибли… Скорее, скорее ищите его! — раздались восклицания.

Амбал нашел у божницы свечи, их сейчас же зажгли и по следам крови на лестнице стали отыскивать князя.

Найти его было нетрудно. Он сидел, прижавшись, за лестничным столбом и молился. Заговорщики снова бросились к нему.

— Горе вам, нечестивцы! — пророчески проговорил он. — Зачем хотите вы походить на Горясера? Какое зло я вам сделал? За мою кровь Бог вам отомстит на небе-си!..

Убийцы ничего на это не ответили и стали поражать мечами и копьями израненного князя. Кучкович отсек ему правую руку.

Истекая кровью, князь нашел в себе еще силы прошептать:

— Господи, в руци Твои предаю дух мой! — и умер.

Брезжил рассвет, занималась заря, ночь, покрывшая такое ужасное злодеяние, улетала.

Кто-то вошел из сеней в хоромы и стал подыматься по лестнице. Злодеи испуганно притаились.

— Прокопий! — зашептал Курков и, не дожидаясь других, бросился на юношу и ударил его мечом.

Остальные добили княжеского отрока. Покончив с ним, они снова вошли в княжеские покои и стали грабить золото, драгоценные камни, жемчуг и разное имущество. На дворе уже было совсем светло.

LV

Убедившись в смерти князя, заговорщики надели княжеское вооружение и собрали своих на совет.

— Что нам теперь делать? А если из Владимира нагрянет на нас дружина княжеская?

— Пока еще всполоха нет, пошлем сами к ним! — решил Кучкович.

Ехать во Владимир должен был Амбал, ему приказано было сказать: «Если кто-нибудь из вас что-нибудь на нас помыслит, то мы с теми покончим! Не мы одни придумали убить князя, есть и из ваших одной думы с нами…»

Весть об убийстве князя быстро облетела село.

Василько не было в этот день в Боголюбове, он остался во Владимире. Михно был с ним вместе.

Когда весть об убийстве князя достигла Владимира и Амбал передал владимирцам наказ заговорщиков, убитый горем старый мечник старался поднять дружину против убийц своего господина. Но среди дружинников не было преданных князю людей.

А владимирцы спокойно отвечали посланному:

— Кто с вами в думе был, тот пусть и будет!.. А наше дело сторона…

Такое безразличное отношение владимирцев к убитому ободрило его убийц, и они отдали все имущество Андрея «на потоп и разграбление», согласно тогдашнему обычаю.

Труп князя был выброшен на огород.

Кузьма, один из преданных слуг покойного, ходил по селу и спрашивал встречных:

— Где мой господин? Курков надменно ему ответил:

— Вон там валяется, на огороде… Не смей его трогать! Коли тронешь, мы тебя убьем!

Опечаленный Кузьма нашел труп своего господина и, припав к нему, начал горько плакать.

— Чего воешь? Пошел прочь! Мы его бросим собакам, — сказал Ефрем.

— Ах ты, еретик! Какое слово вымолвил… А помнишь ли, жид, в каком платье пришел ты сюда? Ты вот теперь в бархат одет, а князь лежит голый. Дай хоть прикрыть его чем!..

Ясин бросил ему ковер и корзно.

Кузьма обернул тело убитого князя, взвалил себе на плечи и понес к церкви.

— Отопри божницу! — крикнул он пономарю.

— Чего тебе надо? — ответил ему полупьяный церковник.

Верный слуга указал на тело своего господина.

— Чего еще с ним вожжаться! Брось его в притворе!

Обрадованный этим позволением слуга положил князя в притворе, покрыл его корзном и, вне себя от горя, стал причитать над ним:

— Уже, господине, тебя твои слуги не знают! А прежде, бывало, гость придет из Царьграда или из иных сторон Русской земли, и будь он хоть и латинин, христианин ли, поганый, ты, бывало, скажешь: «Поведите его в церковь и на палаты, пусть видят все истинное христианство и крестятся», и болгары, и жиды, и всякая погань — все, видевшие славу Божию и церковное украшение, плачут о тебе, а эти не велят тебя в церкви положить…

Долго еще раздавались причитанья верного слуги.

Тело князя оставалось не погребенным целых два дня, оно по-прежнему лежало в притворе, и никто не смел до него дотронуться. Даже духовенство не решалось отворить храм и совершить над телом панихиду: так был велик страх перед злодеями.

На третий день явился в церковь игумен Козмодемьянского монастыря Арсений, монастырь этот был построен покойным князем. Обратившись к пономарям, он сурово проговорил:

— Долго ли нам смотреть на старейших игуменов? Долго ли этому князю так лежать? Отомкните божницу, я отпою его! Вложить его в гроб, пусть лежит здесь, пока злоба перестанет. Тогда приедут из Владимира и понесут его туда.

Пономари долго не соглашались, но грозный игумен настоял на своем.

— Помните, братие, что вы делаете?! Грех великий оставить человека без погребения… Земля еси, в землю и отыдеши…

Наконец согласились, отперли церковь, положили тело в каменный гроб и отпели по церковному уставу.

Свирепые убийцы не решились противиться Арсению, боясь народного волнения. Влияние маститого игумена на толпу было велико. Поэтому, согласившись на отпевание тела князя, убийцы не позволили предать его земле.

LVI

Тяжело пришлось приверженцам Андрея в первые дни после убийства. Народ воспользовался отсутствием главы и бросился грабить княжий двор, а равно и дома его приближенных. В особенности предали они расхищению жилища мастеров, призванных князем для украшения церквей. Толпа знала, что старый Мирон жил в доме их нового тысяцкого. Отсутствие Василько дало возможность толпе ворваться в его жилище. Выбитые ворота открыли доступ им на двор.

Смело вышла на крыльцо Марина.

— Что вам здесь надо? — спросила она. Озадаченные ее вопросом, боголюбовцы молчали.

— Мужа моего здесь нет… — продолжала она, — а я беззащитна…

— Нам тебя и не надо!

— Мы не тебя ищем!..

— Статочное ли дело бабу обижать! — раздались голоса среди толпы.

— Так зачем же вы сюда ворвались?..

— Подавай нам старика, что у вас проживает!

— Дедушку Мирона! — испуганно вскрикнула Марина. — Да зачем он вам?

— Дело не твое! Подавай, коли требуем!

— Да какое он зло причинил вам?

— Не смей миру противиться!.. Что мир порядил, то Бог рассудил… С ним не поспоришь…

Старый изограф услышал свое имя и вышел из избы.

— Вот он! Вот он! — зашумела толпа.

— Что вам от меня нужно? — строго спросил старик. Но вопрос его остался без ответа. Остервенелая толпа бросилась на старого изографа и разорвала его на куски.

Не помня себя от ужаса, Марина хотела защитить своего учителя, но была сбита с ног и упала с крыльца. Когда она пришла в себя, кругом царила тишина. Толпы уже не было, но следы разгрома виднелись повсюду.

Шатаясь, поднялась на ноги молодая женщина, ничего не помня из случившегося с нею, как вдруг вся картина убийства старого Мирона встала перед глазами. Она дико вскрикнула и опять упала без чувств на землю.

Снова придя в себя, она едва могла найти силы добраться до горницы и стала с нетерпением ожидать возвращения Василько, который должен был вернуться к вечеру.

С наступлением темноты неистовство убийц стало стихать. Грабеж княжего имущества и его приближенных прекратился. Марина снова вышла на крыльцо, с нетерпением ожидая мужа. Скоро показался и Василько.

Молодая женщина закричала от радости при виде его и бросилась к нему навстречу. Прерывающимся от волнения голосом рассказала она мужу о происшествиях в Боголюбове.

— Боже, какое несчастие! — печально прошептал Василько, знавший уже о смерти князя.

Убийство старого изографа поразило тысяцкого.

— Что ж теперь нам тут делать, когда нет в живых нашего князя? — задумчиво проговорил он.

Марина подхватила его мысль.

— Уйдем, милый, в Новгород! Там у нас родные, спокойнее жить будем…

— А князь Юрий опять меня к себе на службу возьмет…

Супруги стали обсуждать, когда им отправиться в Новгород. Марина настаивала на скорейшем переселении.

— Пока не будет предано земле тело моего князя, я отсюда не уйду! — спокойно отвечал жене молодой тысяцкий.

В его голосе слышалась такая решимость, что Марина перестала настаивать на немедленном отъезде.

Ждать им пришлось недолго.

Вместе с телом князя они отправились во Владимир, оставаться в последнем было незачем, а потому, поклонившись праху Андрея Боголюбского, они продолжали свой путь к Новгороду.

С радостью встретили их Акинфий и Фока с семьей.

— Что еще выдумал — селиться отдельно! — сказал старик, узнав о намерении Василько жить в Новгороде. — Ты ведь наш, новгородец…

— Верно говоришь, дедушка! — печально ответил тысяцкий. — Ничто меня больше не связывает с Суздальской землей, да и благодетеля моего нет в живых…

Все они поселились вместе в доме старого Акинфия, мирно доживавшего свой век среди близких ему людей, радуясь их счастью и пестуя детей, пока Господь не призвал его к себе.

LVII

Между тем во Владимире по получении известия о смерти князя начались убийства его приближенных и грабеж их имущества. Дома посадников, тиунов, иностранных строителей храмов были разрушены дотла.

Испуганно ожидало духовенство, как бы разъяренная толпа не бросилась также и на них. Все они не знали, на что решиться.

Только один священник, Никола Микулич, тот самый, который привез с покойным князем из Вышгорода икону Богоматери, решился прекратить беспорядки, рискуя быть убитым чернью. Он надел облачение и, взяв на руки чудотворную икону, прошел с нею по всему городу. Увидев святыню, грабители смутились.

— Сама Владычица на наши беззакония смотрит! — испуганно говорили они, падая ниц перед святыней.

Волнения повсюду утихали, грабеж в городе прекратился. Только теперь вспомнили владимирцы, что тело убитого князя до сих пор остается непогребенным. Толпою пришли они в Богородицкий монастырь и стали просить игумена Федула отправиться с ними вместе за телом князя. Трепещущий инок не знал, на что решиться.

— Мне его не выдадут! — смущенно говорил старик.

— Мы все пойдем с тобою! Не посмеют боголюбовцы отказать нам!

Игумен наконец согласился и вместе с уставщиком Лукою и многими владимирскими гражданами отправился в Боголюбово.

Уходя, владимирцы сказали Микуличу:

— Собери всех попов, облачитесь в серебряные ризы, станьте с образом Богородицы перед серебряными воротами и ждите князя!

Серебряными назывались ворота, выходившие на дорогу в Боголюбово.

Не посмели противиться желанию граждан стольного города боголюбовцы и немедленно согласились отдать тело, лежавшее уже шесть дней без погребения.

Гроб князя несли на богато украшенных носилках, но близких покойного никого не было. Преданный ему мечник Михно также был убит во время беспорядков.

Торжественно приближалось печальное шествие ко Владимиру. Толпы народа высыпали ему навстречу. Увидев княжеское знамя, наклоненное над гробом, народ заплакал. Он вспомнил суздальского князя, не раз водившего к победам, его благочестие и усердие к храмам Божиим.

Многие с плачем повторяли:

— Уж не в Киев ли уехал господин, в ту церковь, которую послал строить на дворе Ярославовом, говоря: «Хочу построить такую золотую, как эти ворота, пусть сохраняется память обо мне в отечестве!»

Андрей Боголюбский был погребен во Владимирском Успенском соборе.

Существует предание, будто бы Всеволод Большое Гнездо приказал зашить в лыковые короба убийц князя Андрея и бросить их в Плавучее озеро, находящееся в трех верстах от Владимира.

Темною осеннею ночью запоздалые путники, проезжая мимо этого озера, получившего среди народа название «поганого», часто слышат тяжкие стоны и видят мелькающие огоньки.

То всплывают короба, обросшие мхом, на поверхность озера.

Тяжело убийцам князя без погребения!

1909