Циклы «Ведьмы», «Тиффани Болен»

ПРОЛОГ Корона Мела

Оно родилось в темноте Круглого моря; сперва оно было мягкой плавучей субстанцией, которую швыряют туда и обратно приливы и отливы. Затем оно вырастило себе раковину, хотя в его вертящемся, кувыркающемся мире обитали огромные существа, способные вскрыть эту раковину в мгновение ока. Тем не менее, оно выжило. Его маленькая жизнь могла бы течь так и дальше, пока опасности прибоя и другие плавучие субстанции не положили ей конец, если бы не лужа.

Это была теплая лужа, высоко на пляже, пополняемая редкими штормами, приходящими со стороны Пупа, и здесь существо жило среди существ еще меньших, и росло, пока не стало королем. Оно могло бы стать еще больше, если бы не жаркое лето, когда вода испарилась под яркими лучами солнца.

Маленькое существо погибло, но остался его панцирь, хранивший в себе зародыш чего-то острого. Следующий бурный прилив вынес его на литораль, где он и нашел приют, катаясь туда и обратно с галькой и щебнем под напором бурь.

За долгие века море обмелело и откатилось прочь, и колючая раковина давно погибшего существа оказалась погребенной под толстым слоем оболочек других погибших существ. И она лежала, храня глубоко внутри острое ядро, пока ее не нашел пастух, который пас свою отару на холмах, известных теперь как Мел. Он поднял странный предмет, за который зацепился его взгляд, и принялся вертеть его в руках. Шероховатый, но не бугристый, он так удобно ложился в ладонь. Слишком правильный, чтобы быть куском кремня, но все же внутри у него был кремень. Поверхность была серая, как камень, но смутно блестела золотом из-под серости. Пять отдельных гребней разделяли ее на равные полосы, вырастая из основания к вершине. Пастух и раньше видел похожие вещи, но эта, казалось, сама прыгнула к нему в руки.

Маленький кусочек отвалился от предмета, когда пастух крутил его так и этак, и ему почудилось, будто предмет пытается что-то сказать ему. Он понимал, что это глупо, к тому же, он еще не был пьян, и все же этот предмет словно бы заполнил собою весь мир. Пастух обозвал себя идиотом, но, тем не менее, забрал предмет с собой, чтобы показать своим приятелям в пабе.

— Смотрите, — сказал он. — На корону похоже.

Конечно, один из приятелей рассмеялся и сказал:

— На корону? Ну, и что ты будешь с ней делать? Ты же не король, Дэниел Болит.

Но пастух отнес находку домой и аккуратно спрятал в кухонный шкаф, где хранил вещи, которые ему нравились.

В конце концов, предмет был забыт и потерян для истории.

Но не для Болитов, которые хранили его и передавали из поколения в поколение…

ГЛАВА 1 Куда ветер дует

Это был один из тех дней, которые потом бережно хранятся в памяти.

Тиффани стояла высоко на холмах у родительской фермы, и ей казалось, что отсюда она может видеть весь мир целиком. Воздух был кристально чист, и осенний ветер кружил сухие листья, которые ясени сбрасывали со своих ветвей, чтобы освободить место для молодой поросли будущей весны.

Ей всегда было интересно, почему деревья выросли здесь. Бабуля Болит рассказывала ей, что когда-то здесь была дорога, проложенная в те дни, когда низины еще были болотами. Бабуля говорила, что древние люди строили свои дома повыше, чтобы защититься от болот и от других людей, совершавших набеги и угонявших скот.

Возможно, они почувствовали себя в безопасности около старого круга из камней, который нашли неподалеку. Или они сами его соорудили? Никто не знал наверняка, откуда он взялся, но, даже если никто не верил, все знали, что некоторые вещи лучше оставить в покое. На всякий случай. В конце концов, даже если в нем и хранились какие-то тайны или сокровища, какая от них польза овцам? И хотя многие из камней лежали плашмя, что если под ними похоронен человек, который не хочет, чтобы его откопали? Если ты мертв, это еще не значит, что ты не можешь рассердиться, о нет.

Но сама Тиффани однажды использовала кое-какие камни, чтобы пройти сквозь портал в волшебную страну, решительно не похожую на ту, о которой она читала в Книге Добрых Сказок, и она знала, насколько реальной была опасность.

Сегодня, по некоторым причинам, она чувствовала необходимость приблизиться к камням. Как любая здравомыслящая ведьма, она носила тяжелые ботинки, в которых можно было пройти где угодно, — крепкие, практичные ботинки. Но они не могли помешать ей чувствовать землю, слышать, что земля говорит ей.

Все началось с зуда, щекотки, которая прокралась сквозь пятки, настойчиво требуя, чтобы ее заметили, которая тянула шагать через холмы к кругу камней, даже если в это самое время Тиффани засовывала руку в бараний зад, чтобы понять причину внезапного возникновения колик. Тиффани не знала, зачем ей идти к камням, но ведьма не станет игнорировать того, что может быть предвестием. Круги из камней стояли для защиты. Защиты ее земли от того, что может прийти с той стороны…

Нахмурившись, она сразу отправилась туда. Но даже здесь, на вершине Мела, все было в порядке. Как всегда. Даже сегодня.

Или нет? К удивлению Тиффани, у круга камней она оказалась не одна.

Повернувшись в пронзительно-чистом воздухе, вслушиваясь в ветер и танец листьев у ее ног, она заметила проблеск рыжих волос, синей от татуировок кожи, и как кто-то пробормотал: «Кривенс», когда особенно яркая кипа листьев зацепилась за рога шлема из черепа кролика.

— Кельда послала меня приглянуть за этими камнями, — сообщил Роб Всякограб со своего наблюдательного пункта на скальном уступе неподалеку. Он разглядывал окружающий ландшафт так, словно выслеживал налетчиков. Откуда бы они ни пришли. Особенно если они пришли из круга.

— И если какой-нибудь из этих отвратцев возвернуться спробует, мы готовы их встренуть, — добавил он с надеждой. — Я смекаю, мы окажем им найлучшее фигловское гостеприимство. — Он выпрямил свое жилистое синее тело до полных своих шести дюймов и размахнулся клеймором, грозя невидимому врагу.

Эффект, как не в первый раз заметила Тиффани, получился впечатляющий.

— Эти древние разбойники давно умерли, — сказала она, но оборвала себя на полуслове, потому что ее Второй Разум приказал ей внимательно слушать. Если Дженни, жена Роба и кельда клана Фиглов, считала, что собирается гроза, значит, гроза действительно уже в пути.

— Умерли? Ну, как и мы, — сказал Роб[193].

— Увы, — вздохнула Тиффани, — в те давние дни люди просто умирали, а не возвращались, как вы, похоже, делаете.

— Может, и вернулись бы, отведай они нашего корма.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Тиффани.

— Ну, это типа каши, в которой всего понамешано, может быть, понимаешь, даже чуток бренди или овечьей мази твоей старой бабушки.

Тиффани рассмеялась, но беспокойство не оставляло ее. Мне нужно поговорить с Дженни, подумала она. Нужно узнать, чувствуют ли ее ноги то же самое.

Когда они достигли большого, поросшего травой кургана, где в сложном запутанном подземном лабиринте обитали Фиглы, Тиффани и Роб продрались сквозь заросли шиповника, скрывающие вход, и застали Дженни сидящей у входа и жующей бутерброд.

Баранина, подумала Тиффани с оттенком раздражения. Она была хорошо осведомлена о договоренности с Фиглами, по которой они могли иногда забирать старую овцу в обмен на веселые драки с воронами, которые, в противном случае, нападали бы на ягнят, которые, в свою очередь, стремились делать то, что у ягнят получается лучше всего: теряться и умирать. Теперь же потерянные ягнята на Мелу разучили новый трюк — скоростное возвращение в стадо через холмы, иногда задом наперед, с Фиглом под каждым из маленьких копыт.

Кельда обладала отменным аппетитом, ведь в клане Фиглов была лишь одна кельда, которая была матерью множества сыновей и иногда — в виде счастливого исключения — дочерей[194]. Каждый раз, как Тиффани видела Дженни, та становилась немного шире и круглее. Ее чресла принялись за работу, и прямо сейчас Дженни работала над тем, чтобы сделать их больше с помощью приспособления, которое выглядело как половина бараньей ноги между двумя кусками хлеба. Нелегкое дело для Фигла ростом всего в шесть дюймов, но, когда Дженни дорастет до статуса старой мудрой кельды, понятие «пояс» из предмета, поддерживающего ее килт, станет чем-то, что лишь обозначает ее экватор.

Молодые Фиглы пасли улиток и боролись, отскакивая друг от друга, от стен, а иногда даже от собственных ботинок. Они восхищались Тиффани, видя в ней своего рода кельду, и потому прервали драки и нервно уставились на нее, когда она приблизилась.

— Становись, ребята, покажите нашей карге, как славно вы потрудились, — с нотками гордости в голосе сказала их мать, вытирая бараний жир с губ.

О нет, подумала Тиффани. Что они собираются мне показать? Это явно не имеет отношения к улиткам…

Но Дженни продолжала:

— Пусть карга послушает, как вы разучили азбуку. Начинай, Чутка-Меньше-Мальца-Джока-Джок.

Один из Фиглов поскреб напузник и извлек оттуда небольшого жука. Постоянный зуд в напузнике давно стал аксиомой; как думала Тиффани, так было потому, что многие из хранившихся там вещей были все еще оставались живыми. Чутка-Меньше-Мальца-Джока-Джок сглотнул.

— А — ента алебарда, — заорал он. — Чтобы отсекать бошки, — добавил он хвастливо.

— Б — ента ботинок! — выкрикнул следующий Фигл, вытиравший со своего килта нечто, похожего на улиточную слизь. — Чтобы дать пинка!

— К — ента клеймора, и кривенс, я отвешу тебе пинка, если ты воткнешь ее в меня еще раз! — крикнул третий, развернулся и бросился на одного из своих братьев.

Драчуны укатились в заросли ежевики. На землю выпал желтый предмет в форме полумесяца, который Роб немедленно схватил и спрятал за спину.

Тиффани прищурилась. Это было… да, это определенно походило на обломок старого ногтя!

— Ну, — пробормотал Роб, елозя ногой по земле, ты ж всегда срезаешь эти кусочки с тех стариков, к которым часто ходишь. Они вечно валяются во вьюнках и только и ждут кого-то, кто бы их подобрал. И они твердые, как гвозди, понимаешь.

— Но это ведь ногти, — начала Тиффани и осеклась. В конце концов, может быть, кто-то типа старого мистера Нимлета был бы даже рад узнать, что какая-то часть его все еще готова к бою, пусть даже он сам не может подняться из кресла без посторонней помощи.

Кельда отозвала ее в сторону.

— Ну, карга, — сказала она, — твое имя в этой земле. Она говорит с тобой, Тир-Фа-Фойнн, Земля-под-волной. Ты ведь говоришь с ней?

— Да, — сказала Тиффани. — Изредка. Хотя я слышу ее, Дженни.

— Не каждый день?

— Не каждый день. Столько хлопот, знаешь ли…

— То мне ведомо, — сказала кельда. — Ты знаешь, я приглядываю за тобой. Мои мысли следуют за тобой, когда ты проносишься над моей головой. И ты должна помнить, что долго была мертва.

Тиффани устало вздохнула. Хождение по домам — вот основное занятие сочувствующей ведьмы, то, что ведьмы делали, чтобы заполнить пробелы в мире и управиться с вещами, которые кто-то должен сделать: заготовка дров для старушек, готовка тушеного мяса к обеду, травяные сборы для больных ног, сбор в корзину «лишних» яиц и поношенной одежды для новорожденного в небогатом доме, и выслушивание, да, выслушивание людских жалоб и забот. И ногти… Эти ногти, твердые, как кремень, которые скручиваются внутри сапог у стариков, оставшихся без семьи и друзей. Но наградой за усердный труд становилось еще большее количество работы. Кто выкапывает самые глубокие ямы, тому и достается самая большая лопата.

— Сегодня, Дженни, — промолвила Тиффани, — я слушала землю. Она велела мне идти к кругу?..

Вопрос повис в воздухе. Кельда вздохнула.

— Я еще не вижу этого ясно, но что-то не в порядке, Тиффани, — сказала она. — Завеса между нашими мирами сейчас такая тонкая, и ее очень легко прорвать. Пока стоят камни, врата открыты, и Королева Эльфов стала сильнее с тех пор, как ты прогнала ее в прошлый раз. Она спешит проскользнуть мимо тебя, но… Я все еще боюсь. Это похоже на туман, который застилает наш путь.

Тиффани закусила губу. Если кельда беспокоится, значит, и ей следовало бы.

— Не мучь себя, — мягко проговорила кельда, пристально поглядев на Тиффани.

— Если тебе понадобятся Фиглы, мы придем. И с этого момента мы глаз с тебя спускать не будем. — Она откусила последний кусочек бутерброда и, наградив Тиффани особого рода взглядом, сменила тему. — Этот молодой человек — Престон… Я думаю, тебе надо обратиться к нему. Вы часто с ним видитесь? — ее взгляд внезапно стал острым, как лезвие топора.

— Ну, — сказала Тиффани, — он много работает, как и я. Он в больнице, а я на Мелу. — Она с ужасом обнаружила, что неудержимо покрывается тем видом румянца, который начинается с кончиков пальцев и продвигается к лицу, пока ты не начинаешь багроветь, как помидор. Она не имела право краснеть, как наивная сельская девушка перед своим кавалером! Она ведьма!

— Мы пишем друг другу, — добавила она слабым голосом.

— Письма? И это все?

Тиффани сглотнула. Она когда-то думала — все думали, — что у них с Престоном существует Договоренность. Он был образованным юношей, пройдя новую школу в сарае на ферме Болитов, пока не почувствовал себя готовым отправиться в город учиться на врача. Теперь все думали, что между ними существует Договоренность, включая Тиффани и Престона. Кроме… она обязана делать то, чего от нее ждут?

— Он очень милый, остроумный и хорошо обращается со словами, — попыталась объяснить она, — но… Мы любим свою работу. На самом деле, мы и есть наша работа. Престон усердно работает в Благотворительном Госпитале Леди Сибиллы. А я не могу перестать думать о бабуле Болит и о том, как она любила свою жизнь и эти холмы — только она, овцы и две собаки, Гром и Молния, и… — она умолкла.

Дженни положила маленькую, орехово-коричневую руку ей на плечо.

— Думаешь, это вся твоя жизнь, девочка? — спросила она.

— Ну, мне нравится то, что я делаю, и это помогает людям.

— Но кто поможет тебе? Твоя метла летает повсюду так быстро, что, того и гляди, загорится. Надо позаботиться обо всех — но кто позаботится о тебе? Если Престон далеко, что ж, остаются барон и его новая жена. Они, конечно, заботятся о своих людях. А заботы достаточно для помощи.

— Они заботятся, — ответила Тиффани, с содроганием вспомнив, как все думали, что между ней и Роландом — теперь бароном — также существует Договоренность.

Почему они так жаждут подыскать ей мужа? Неужели мужа так трудно найти, если ей вдруг это понадобится?

— Роланд порядочный человек, хотя и не настолько, как теперь его отец. И Летиция…

Летиция, подумала она. Они обе знали, что Летиция может колдовать, просто пока что играет роль молодой баронессы. И она была в этом хороша — так хороша, что Тиффани невольно задумывалась, возобладает ли желание Быть Баронессой над желанием Быть Ведьмой. Конечно, это доставило бы гораздо меньше неприятностей.

— Ты уже столько сделала для людей, что они в долгу перед тобой, — продолжала Дженни.

— Ну, — сказала Тиффани, — еще столько всего нужно сделать, а людей не хватает.

Кельда загадочно улыбнулась:

— А ты дала им попытаться? Не стыдись обращаться за помощью. Гордость — это прекрасно, но, рано или поздно, она может убить тебя.

Тиффани рассмеялась:

— Ты, как всегда, права, Дженни. Но гордость у ведьм в крови.

Ей вспомнилась Матушка Ветровоск, которую все прочие ведьмы почитали как старшую и мудрейшую среди них. Когда матушка Ветровоск говорила, гордости не звучало в ее речи, но она в этом и не нуждалась. Гордость была частью ее сущности. Собственно, что бы там ни было у ведьм в крови, у матушки Ветровоск этого было — хоть лопатой греби. Тиффани надеялась, что когда-нибудь станет столь же сильной ведьмой.

— Что ж, хорошо, если так, — сказала кельда. — Ты карга наших холмов, а у нашей карги должна быть гордость. Но еще у нашей ведьмы должна быть собственная жизнь. — Ее торжественный взгляд задержался на Тиффани. — Так что держи нос по ветру.

Ветер в графстве дул злой и холодный; он скорбно завывал вокруг труб особняка лорда Вертлюга, который высился в центре огромного, на несколько гектаров, парка, преодолеть который пешком было практически невозможно, — неплохая защита от недостойных посетителей, которые слишком бедны, чтобы разжиться хотя бы лошадью.

Парк служил преградой от обычных людей, преимущественно фермеров, живших по соседству и, вообще-то, и так слишком занятых, чтобы бродить по паркам. Для большинства из них лошадь представляла собой не более чем большие волосатые ноги, влекущие за собой телегу. Тощие, полубезумные лошади, гарцующие по аллеям или запряженные в кареты, были приметой другого типа людей — тех, кто владел землей и деньгами, а так же маленьким, безвольным подбородком. И чьи жены нередко были похожи на лошадей.

Отец лорда Вертлюга унаследовал от своего отца, великого зодчего, деньги и титул, однако спился и впустую истратил почти все, что у него было[195]. Тем не менее, молодой Гарольд Вертлюг умел вертеться и провернул немало махинаций, благодаря чему восстановил семейное состояние и пристроил к фамильному особняку два дорогих и уродливых крыла.

У него было три сына, и ему особенно нравилось, что жена подарила ему еще одного отпрыска, помимо стандартного набора «наследник плюс резерв». Лорд Вертлюг любил быть на голову выше всех прочих, даже если это проявлялось лишь в наличии еще одного сына, о котором он не слишком-то заботился.

Старший сын, Гарри, не ходил в школу; он имел дело с имущественными вопросами, помогал отцу и обучался у него, как отличить тех, кто достоин разговора, от тех, кто не заслуживает и кивка.

Хью, номер второй, хотел стать священником. «Только если это будет омнианство, и ничто иное, — заявил отец. — Я не желаю, чтобы мой сын баловался с языческими культами!»[196]

Ом отличался удобной молчаливостью, что позволяло священнослужителям трактовать его повеления так, как им представлялось нужным. Поразительно, но Ом крайне редко желал от своих последователей чего-либо типа «кормите бедных» или «помогайте старикам», больше склоняясь к «тебе нужен шикарный особняк» или «почему бы не быть семи переменам блюд за обедом?». Так что лорд Вертлюг справедливо полагал, что священник в семье может быть полезен.

Третьего сына звали Джеффри. Никто не знал, что делать с Джеффри; не в последнюю очередь, сам Джеффри.

Учитель, которого лорд Вертлюг нанял для своих мальчиков, звался мистер Каммар. Старшие братья Джеффри прозвали его Комаром, что, надо сказать, ему подходило. Но для Джеффри мистер Каммар был настоящей находкой. Учитель привез с собой целый ящик книг, хорошо зная, что в большинстве богатых домой не найдется и одной книги, если только она не будет посвящена древним сражениям, в которых члены семьи представали весьма эффектными, хотя и туповато-героическими персонажами. От мистера Каммара и из его чудесных книг Джеффри узнал о великих философах Лай Тин Виддле, Оринжикрате, Зеноне и Ибиде и о знаменитых изобретателях типа Златоглаза Среброрука Дактилоса или Леонарда Щеботанского. Так Джеффри начал понимать, каким он хотел бы стать.

Когда они не читали и не учились, мистер Каммар брал Джеффри с собой на раскопки в поисках древних мест и древних вещей и рассказывал ему о вселенной, о который мальчик даже помыслить не смел. Чем больше он узнавал о мире, тем больше ему хотелось узнать все о Великой Черепахе А’Туине и о землях, что лежат за пределами графства.

— Простите, сэр, — спросил он однажды, — а как вы стали учителем?

Мистер Каммар улыбнулся:

— Меня научил другой, так это обычно и происходит. Он дал мне книгу, и после этого я стал читать все книги, какие только смог найти. Так же, как и вы, молодой человек. Я вижу, вы читаете все время, а не только на уроках.

Джеффри знал, что его отец потешается над учителем, но его мать вмешалась, сказав, что Джеффри пытается хватать звезды с неба.

Отец фыркнул: «Да он по уши в грязи и мертвецах. И кому есть дело до ХХХХ? Туда все равно никто не ездит»[197].

Мать устало возразила: «Но он смыслит в грамоте, и мистер Каммар научил его трем языкам. Он даже может немного говорить на оффлерианском!»

«От этого будет польза, только если он вздумает заделаться дантистом, — хмыкнул отец. — Какой толк в изучении языков? Все равно сейчас все говорят на морпоркском».

Но мать Джеффри сказала: «Ты читай, сынок. Чтение — это путь наверх, а знания — ключ ко всему».

Вскоре после этого лорд Вертлюг отослал учителя, заявив:

— Слишком много ерунды вы тут разводите. Мальчишка все равно того не стоит, не то что его братья.

В гулких стенах усадьбы звуки разносились далеко, так что Джеффри все услышал и подумал про себя: «Что ж, раз уж выбирать, кем стать, то я выбираю не становиться таким, как отец».

Когда учитель ушел, Джеффри стал один бродить по окрестностям, учась разным вещам, и частенько околачивался у Мак-Тавиша, конюха, старого, как мир, но все еще известного как «парень». Он знал песни всех птиц на свете и умел их насвистывать.

На конюшне Мак-Тавиша Джеффри и нашел Мефистофеля. Старая нянюшкина коза в то время окотилась, и помимо двух здоровых козлят Джеффри обнаружил в куче соломы третьего, жалкого карлика, которого мать отвергла.

— Я попробую выходить козленка, — сказал Джеффри. Всю ночь он не смыкал глаз, поддерживая в новорожденном жизнь, доил мать-козу и давал малышу слизывать молоко со своих пальцев, пока оба не уснули, свернувшись комочком, пригревшись в стоге сена.

Он такой маленький, подумал Джеффри, глядя в щелочки глаз козленка. Надо дать ему шанс.

Малыш откликнулся на заботу и вырос в крепкого, сильного козла с дьявольским ударом. Он всюду следовал за Джеффри и сурово наклонял голову, грозя рогами всякому, кто посмеет обидеть его хозяина. Обычно в пределах досягаемости не оказывалось никого, а слуги и случайные посетители обнаруживали себя стремительно удаляющимися прочь, едва козел наклонял голову.

— Почему ты назвал это адское отродье Мефистофелем? — спросил однажды Мак-Тавиш.

— Я вычитал это в книжке[198]. По-моему, хорошее имя для козла, — сказал Джеффри.

Джеффри и сам вырос, превратившись из мальчика в юношу и мудро стараясь не попадаться лишний раз на глаза отцу.

В один прекрасный день Мак-Тавиш оседлал лошадей, и они поехали к полям на окраине владений лорда Вертлюга, где обитали лисы. Как и много раз прежде, они затаились, наблюдая, как лисица играет со своими детенышами.

— Приятное зрелище, — шепнул Мак-Тавиш. — Лисе надо есть и кормить лисят. Да только слишком уж им нравятся мои цыплята. Лисы уничтожают вещи, которые важны для меня, а за это я убиваю их самих. Так устроен мир.

— Так не должно быть, — печально сказал Джеффри. Он успел проникнуться симпатией к лисице.

— Но нам нужны куры и мы должны их защищать, вот и охотимся на лис, — возразил Мак-Тавиш. — Твой отец хочет, чтобы ты присоединился к охоте, хотя бы на лис.

— Я понимаю, — сказал Джеффри. Он успел насмотреться на ежегодные охоты, пока был ребенком. — Нам надо защищать кур, а мир жесток и беспощаден. Но нечестно делать из этого развлечение. Ужас! Это ведь казнь! Разве обязательно убивать всех? Убивать мать, которая кормит детенышей… Мы берем так много и ничего не отдаем взамен.

Он поднялся на ноги и подошел к своей лошади.

— Я не хочу охотится, Мак-Тавиш, — заявил он. — Честное слово, я не хочу никого ненавидеть — даже своего отца, — но охота — такая штука, которую я хотел бы засунуть куда-нибудь подальше, в самое темное место.

— Ты бы поосторожнее, Джеффри, — забеспокоился Мак-Тавиш. — Ты же знаешь своего старика. Он немного закоснелый.

— Мой старик не закоснелый, он просто дуб дубом! — горько промолвил Джеффри.

— Что ж, может, если ты с ним поговоришь, ну, или со своей матушкой — они поймут, что ты не хочешь охотиться?

— Смысла нет, — отмахнулся Джеффри. — Если отец что-то решил, то до него уже не достучаться. Я слышу, как мама плачет иногда. Она не любит, чтобы кто-то видел ее слезы, но я знаю, что она плачет.

Он взглянул вверх, где высоко в небе кружил ястреб, и подумал: вот она, свобода. Свобода — это то, чего я хочу.

— Я хотел бы летать, Мак-Тавиш, — сказал он. Как птицы. Как Лангас[199].

Почти сразу же после этого он увидел ведьму на метле, пронесшуюся в небе вслед за ястребом, и неожиданно заявил:

— Я хочу быть один из них. Хочу быть ведьмой.

Старик покачал головой:

— Это не для тебя, мальчик. Мужчина не может быть ведьмой.

— Почему нет? — спросил Джеффри.

— Никто не знает, — пожал плечами Мак-Тавиш.

— А я хочу знать, — сказал Джеффри.

В день своей первой охоты Джеффри мчался вместе со всеми, бледный, но решительный, и думал: вот этот день, когда я должен постоять за себя.

Местные дворяне неслись верхом по сельской местности, иногда перескакивая канавы, живые изгороди и ворота, иногда даже без коней; Джеффри же постепенно отставал от толпы, пока не сумел ускользнуть незамеченным. Он углубился в лес в направлении, противоположном охоте, и его сердце отзывалось болью всякий раз, как лай гончих сменялся радостным визгом, давая понять, что псы настигли добычу.

Наконец пришло время вернуться домой. Это был тот самый момент охоты, когда слово «завтра» имело значение, и каждого ждала горячая кружка, наполненная чем-то, что не слишком отличалось от Особливого Овечьего Наружного. Награда дождалась своих героев! Они пережили охоту. Ура! Они пили жадно, и напиток щедро стекал по их отсутствующим подбородкам.

Но лорд Вертлюг заметил лошадь Джеффри — единственную, которая не была взмылена и заляпана грязью с головы до хвоста, — и гнев его не знал предела. Братья Джеффри держали его, пока мать умоляюще глядела на мужа, но взгляд этот не возымел эффекта. Она отвернулась, когда лорд Вертлюг размазал кровь лисицы по лицу Джеффри.

Его светлость почти кипел от ярости.

— Ты где был?! Ты должен был быть там и убивать! — ревел он. — Ты будешь делать это, мальчишка, — и тебе будет это нравиться! Я делал это, когда был молодым, и мой отец делал это до меня. И ты тоже. Это традиция. Каждый мужчина нашей семьи в этом возрасте отведал крови, а ты смеешь говорить, что это неправильно?! Ты позор для семьи!

Что-то свистнуло, словно коса по траве, за спиной Джеффри. Кровь лисицы стекала по его лицу. Он бросил беспомощный взгляд на мать.

— Она… Она была такой красивой… Зачем было вот так ее убивать? Ради забавы?

— Пожалуйста, не огорчай отца, — прошептала мать.

— Я наблюдал за ними в лесу, а вы — вы просто убили их. Зачем? Может, мы их едим? Нет! Мы — слов нет! — преследуем и убиваем живое просто ради крови, ради развлечения.

Свист. Боль.

Но Джеффри вдруг преисполнился… чем? Это было удивительное чувство — чувство, что ты можешь все сделать как надо. Я могу, сказал себе Джеффри. Я знаю, что могу. Он вырвался из рук братьев и выпрямился.

— Я должен поблагодарить тебя, отец, — сказал он неожиданно властно, — сегодня я получил важный урок. Но я не позволю больше ударить себя — никогда, — и вы больше никогда не увидите меня здесь, если только не пожелаете измениться. Вы меня понимаете? — Его тон стал странно официальным, словно бы случилось какое то важное событие.

Гарри и Хью смотрели на Джеффри с благоговением, ожидая взрыва, а прочие охотники, деликатно не вмешивавшиеся в выяснение отношений, перестали притворяться, будто не смотрят. Их мир смешался, воздух застыл и все невольно затаили дыхание.

В напряженной тишине Джеффри завел лошадь в конюшню. Лорд Вертлюг стоял неподвижно, словно окаменев.

Джеффри задал лошади сено, расседлал ее и принялся чистить. Подошел Мак-Тавиш.

— Хорошо сказано, юноша, — сказал он и неожиданно откровенно добавил себе под нос: — А ты можешь постоять за себя. Так и надо. Не позволяй ублюдку себя унижать.

— Если будешь так говорить, Мак-Тавиш, мой отец тебя выгонит, — ответил Джеффри. — А тебе ведь нравится здесь, да?

— Верно, парень. Староват я, чтобы так резко менять свою жизнь. Но ты всем задал жару, никто бы лучше не сумел. Я так понимаю, ты теперь уходишь от нас?

— Да, увы, — кивнул Джеффри. — Спасибо, Мак-Тавиш. Надеюсь, тебе не влетит от отца за разговор со мной.

Самый старый в мире вечно-парень улыбнулся:

— О, нет. Он не станет меня выгонять — по крайней мере, пока от меня есть толк. После всех этих лет, что я служил здесь, я понял: он типа одной из этих вулканических штук. Большие взрывы поначалу опасны, и неважно, на кого падают раскаленные глыбы, но рано или поздно извержение пройдет. Умные люди просто держатся в стороне, пока все не закончится. Ты славный парень, Джеффри, и всегда относился ко мне с уважением. Я присмотрю за твоей матушкой, пока тебя не будет. Она прекрасная женщина, всегда хорошо ко мне относилась и заботилась, когда умерла моя Молли. Я это помню. И тебя я тоже не забуду.

— Спасибо, — сказал Джеффри. — Я тоже буду тебя помнить.

Мак-Тавиш раскурил огромную трубку и выпустил в воздух клуб дыма.

— Думаю, своего проклятого козла ты захочешь забрать с собой.

— Да, — сказал Джеффри. — Но не думаю, что могу сам решать такие вещи. Мефистофель думает своим умом, у него есть собственное мнение.

Мак-Тавиш покосился на него.

— Ты взял с собой еды, Джеффри? А денег? Не думаю, что тебе хочется заходить домой. Знаешь что, я одолжу тебе немного наличными, пока не узнаю, где ты поселился.

— Нет, — сказал Джеффри. — Я не могу взять этих денег.

— Я же твой друг, мастер Джеффри. И мать твоя хорошо со мной обращалась, я перед ней в долгу. Ты же когда-нибудь вернешься, вот и не забудь тогда проведать старого Мак-Тавиша.

Джеффри сходил за Мефистофелем и впряг его в маленькую тележку, которую смастерил для него Мак-Тавиш. Он загрузил в тележку свои скудные пожитки, взял поводья, щелкнул языком, и они покинули конюшню.

Когда утихло звонкое это от копыт козла, Мак-Тавиш сказал себе: «И как, черт возьми, мальчишка это делает? Этот чертов козел надирает задницу каждому, кто к нему подходит. Каждому, но не Джеффри».

Если бы Джеффри оглянулся, он увидел бы умоляющий взгляд матери и ее безутешные слезы, а отец все так же стоял, как каменный истукан, пораженный таким неповиновением. Братья хотели было последовать за ним, но яростный взгляд отца остановил их.

Так Джеффри и его козел отправились на поиски новой жизни. Итак, подумал Джеффри, когда они миновали первый поворот на дороге к своему будущему, я понятия не имею, куда идти.

Но ветер прошептал: «Ланкр».

Этот день в Ланкре оказался не лучшим днем в жизни матушки Ветровоск.

Молодой лесоруб в Овцепикских горах едва не лишился ноги, и именно тогда, когда местный Игорь оказался в отлучке и не мог его подлатать. Когда матушка Ветровоск добралась до лагеря лесорубов на своей разболтанной старой метле, она обнаружила пострадавшего в еще худшем состоянии, чем ожидала. Он бодрился, чтобы не показаться трусом перед своими друзьями, которые столпились вокруг, пытаясь поддержать товарища, но ведьма видела, как боль исказила его лицо Когда она осматривала его, он звал маму.

— Ты, парень, — Матушка Ветровоск устремила пронзительный взгляд на одного из лесорубов, — ты знаешь, где живет его семья?

Тот испуганно закивал — остроконечная шляпа ведьмы нередко заставляла дрожать даже известных смельчаков.

— Тогда ступай, — продолжала ведьма. — Беги. Скажи этой женщине, что я везу ее сына домой, и что понадобится горячая вода и чистая постель. Чистая, хорошенько запомни.

Посланец бросился бежать. Матушка осмотрела остальных лесорубов.

— А вы, — бросила она резко, — не стойте столбом. Сделайте носилки из жердей, которые тут валяются, и положим вашего друга на них.

Ступня юноши была на первый взгляд цела, но как-то странно свисала, и ботинок его был полон крови. Матушка стиснула зубы и, собрав воедино весь арсенал своего опыта и знаний, накопленных за много лет, спокойно и мягко приняла в себя чужую боль, замкнув ее в себе до того момента, пока не сможет дать ей выход.

Лицо юноши ожило, глаза заблестели, и он принялся болтать с ведьмой, словно со старым другом. Она обмывала и зашивала рану, все время ласково и весело объясняя пострадавшему, что она делает, а после дала ему то, что назвала «немного настойки». Зрителям казалось, что лесоруб стал почти что прежним, когда они принесли импровизированные носилки и нашли человека, который как во сне объяснил матушке, как добраться до нужного дома.

Жилища лесорубов в горах часто оказывались не лучше сараев, и оказалось, что парнишка, которого звали Джек Эббот, жил со своей матерью в одном из них. Ветхая избушка держалась, казалось, только на честном слове да покрывавшей ее грязи, и когда матушка Ветровоск с носилками, привязанными к метле, добралась до домика, она задумалась, как вообще возможно держать рану пострадавшего чистой в такой-то обстановке. Мать Джека выбежала из домика и хлопотала вокруг, а потом с помощью юноши, прибежавшего к ней с новостями, пострадавшего перенесли внутрь и переместили на убогую койку, на которую мать положила несколько одеял, чтобы соорудить подобающую кровать для раненого.

— Лежи здесь и не вставай, — тихо сказала матушка Ветровоск раненому и обратилась к обезумевшей матери, которая ломала руки, причитая что-то об оплате:

— В оплате нет необходимости, хозяйка. Мы, ведьмы, так не работаем. Я буду заходить время от времени, чтобы проведать его, а если не смогу, то обратитесь к госпоже Ягг.

Я знаю мальчиков, твой сын захочет встать на ноги как можно скорее, но не позволяй ему подниматься. Самое важное для него сейчас — это постельный режим.

Мать раненого уставилась на нее во все глаза.

— Большое спасибо вам, госпожа… эмммм…. Ну, мне раньше не приходилось обращаться к ведьмам, и я слышала, люди говорят, будто ведьмы пакостят людям, но теперь я могу всем им сказать, что ничего подобного от вас не видела.

— Правда? — сказала матушка Ветровоск, стараясь держать себя в руках. — Мне, признаться, хотелось бы подстроить пакость-другую бригадиру, который не следит за мальчиками. И обещай, что не позволишь ему вставать, пока я не разрешу. Если попытается, скажите ему, что матушка Ветровоск приходит за непослушными детьми, которые не умеют лазить по деревьям. Я хорошая ведьма — в основном, — но если я узнаю, что мальчик принялся за работу, когда его нога еще не зажила, вы об этом пожалеете.

Мать всплеснула руками:

— Я помолюсь за вас Ому, миссис Ветровоск.

— Хорошо, потом передай мне, что он ответит, — сказала матушка Ветровоск резко. — И я госпожа Ветровоск, спасибо. И если у вас есть добротная старая одежда, я могла бы забрать ее, когда приду в следующий раз. Увидимся через день или около того, и с вашим мальчиком тоже. И следите за тем, чтобы держать рану в чистоте.

Ты, белая кошечка матушки Ветровоск, дожидалась возвращения хозяйки домой, вместе с людьми, дожидающимися зелий и припарок. Один или двое пришли за советом, но в целом люди имели осторожность не задавать вопросов матушке Ветровоск, потому что она имела свойство раздавать советы направо и налево, хотели вы того или нет, вроде того, мудро или нет давать маленькому Джонни самодельного солдатика, пока он не достаточно вырос, чтобы не расквасить им собственный нос.

Она хлопотала еще около часа или больше, раздавая лекарства, и лишь намного позже поняла, что, хотя она и нашла время покормить кошку, но не выкроила и минутки с самого рассвета, чтобы съесть или выпить что-нибудь самой.

Так что она разогрела немного похлебки — немудреная, но сытная еда.

Потом она прилегла на кровать, хотя дневной сон и был чем-то из разряда занятий великосветских дам, но матушка Ветровоск позволила себе сомкнуть веки. В конце концов, людей, на которых нужно посмотреть, и вещей, которые нужно сделать, всегда так много…

Потом она поднялась и отправилась мыть уборную. Она отдраила ее так, что увидела собственное отражение. Но почему-то, увидев себя в мерцающей воде, она вздохнула:

— Поди ж ты, а ведь завтрашний день обещал быть намного лучше…

ГЛАВА 2 Голос во тьме

Это был яркий солнечный день, думала матушка Ветровоск, просто идеальный день. Она не спала всю ночь, прибирая зал и кухню своего домика, пока все, что могло блестеть, не заблестело — печь отполирована, коврики вытряхнуты, а плита выскоблена.

Она поднялась по винтовой лестнице и сосредоточилась на полу спальни. В этом году она сделала несколько превосходных кусков мыла[200], так что кувшин и маленький умывальник у кровати сверкали. Паукам в углах, которые думали, будто овладели этим пространством до конца времен, указали на дверь, а паутину смели.

Даже матрас выглядел чистым и пышущим здоровьем. Кошка Ты зашла поглядеть, что происходит, и растянулась на лоскутном одеяле, которое было таким ровным, словно его разложили на огромной черепахе.

Тогда матушка Ветровоск еще раз отмыла уборную — для ровного счета. Не лучшее времяпрепровождение в такой день, но матушка Ветровоск отличалась тщательностью в таких вещах, и уборная поддалась ее усилиям, и да, она засияла. Еще как.

Кошка наблюдала за ней с примечательной сосредоточенностью. Ты чувствовала, что наступил Особенный день. День, каких еще не было, день, полный суеты, словно бы другого дня уже не настанет, и когда внутренность домика оказалась на должной высоте, Ты проследовала за матушкой в судомойню. Ведро воды, заполненное из насоса у колодца, сотворило чудеса и здесь.

Матушка улыбнулась. Ей всегда нравилась судомойня. Она пахла хорошо сделанной трудной работой. Здесь тоже жили пауки, в основном вокруг бутылок и банок на полках, но посудомоечные пауки в расчет не принимались. Живи и дай жить другим.

Она вышла в огороженный загон позади домика, чтобы проверить коз, отметив в путевых заметках своей памяти, что и здесь все в порядке, и все вещи находились на своих законных местах.

Удовлетворенная — во всяком случае, настолько удовлетворенная, насколько ведьма может быть таковой, матушка Ветровоск отправилась к ульям.

— Спасибо, пчелки мои, — заговорила она, — много лет вы давали мне мед, но не расстраивайтесь, если вместо меня придет кто-то другой. Надеюсь, вы и ей дадите столько меда, сколько давали мне. А теперь я станцую с вами в последний раз.

Но вместо этого пчелы тихо гудели и мягко отстраняли ее разум от улья.

— Я была моложе, когда танцевала с вами в последний раз, — промолвила матушка. — Но теперь я стара, и мне больше не танцевать.

Ты сторонилась пчел, но кралась вслед за матушкой по саду, когда та шла мимо трав, касаясь ветвей и листьев, и весь сад, казалось, отвечает ей, склоняя головы в знак уважения.

Ты, сощурившись, покосилась на траву, которую можно было бы назвать «кошачья немилость». Сторонний наблюдатель мог бы поклясться, что травы, которые вырастила матушка Ветровоск, обладали собственной волей, — так часто они двигались безо всякого ветра. По крайней мере, в одном случае, к ужасу кошки, они действительно обернулись, чтобы проводить ее взглядом. Она предпочитала растения, которые делают то, что им говорят, и которые, в основном, остаются мертвыми и не нарушают ее сна.

Миновав травы, матушка Ветровоск приблизилась к яблоне, которую только в прошлом году подарил ей старый мистер Парсонс и которая была посажена примерно в том месте, где у другого домика мог быть забор, — обитель ведьмы, как правило, не нуждается в стенах и заборах. Кто посмеет забраться в дом ведьмы? Старой злой лесной ведьмы? Иногда рассказы могут быть для ведьмы полезнее заборостроительных навыков. Матушка осмотрела маленькие яблочки, наливавшиеся на ветвях, — они только-только появились; что ж, время ждет. Она вернулась к дверям домика, снова приветствуя каждый корень, стебель или плод, который ей встречался.

Она покормила коз, глядящих на нее своими продолговатыми глазами. Они следили за ней, пока она кормила скандалящих кур. Сегодня, впрочем, они не скандалили, но смотрели на матушку так, словно ее не было.

Покормив животных, матушка сходила в судомойню и вернулась с садовыми ножницами. Она приступила к работе, обрезая каждый упругий ивовый прут в нужном месте. Затем, добившись нужного результата, матушка Ветровоск оставила их у подножия лестницы, чтобы их могли заметить глаза, для которых они предназначались.

Она спрятала следы своей работы в судомойню и вернулась с небольшой сумкой. Белой. И с мотком красной ленты в другой руке. Она взглянула на небо. Время вышло.

Она бодро зашагала через лес. Ты плелась следом, словно кошка, уже израсходовавшая восемь жизней. Матушка Ветровоск дошла до звенящего и клокочущего ручья.

Она знала леса. Каждое бревно. Каждый сук. Каждое существо, обитающее здесь. Теснее, чем любая не-ведьма могла бы знать. Когда нос подсказал ей, что вокруг нет никого, кроме нее, она достала из сумки кусок мыла и разделась.

Она вошла в поток и отмылась так чисто, как только смогла. Затем, обсохнув и завернувшись в один только плащ, вернулась домой и дала Ты лишнюю порцию еды, и поднялась в спальню по скрипучей лестнице, запевшей погребальную песнь под ее ногами.

Там Эсмеральда Ветровоск расчесала свои длинные седые волосы, заколола их целой армией шпилек в привычный тугой узел и оделась в лучшее ведьминское платье и самое неизношенное белье. Она задержалась, открывая маленькое деревянное окно, чтобы впустить мягкий вечерний воздух, и положила два пенни на прикроватный столик, рядом с остроконечной шляпой, утыканной неиспользованными булавками.

Последнее, что она сделала, прежде чем лечь, — взяла в руки табличку, которую написала чуть ранее.

Немного погодя, когда кошка вскочила на кровать, ей почудилось что-то странное.

Она услышала крик совы и как в темноте затявкала лиса.

Осталась только кошка Ты. Совсем одна.

Но если кошки умеют улыбаться, то она это сделала.

Странная была ночь; совы ухали не переставая, ветер по какой-то причине с удвоенной силой колебал и задувал огни свечей, но матушка Ветровоск была одета в лучший наряд и готова ко всему.

И в теплой тьме, когда в ночь прокрались первые робкие лучи рассвета, к ней явился гость. Некто с косой, чье лезвие было настолько призрачно-тонким, что могло отделить душу от тела.

Тьма заговорила.

— МАТУШКА ВЕТРОВОСК, САМИ-ЗНАЕТЕ-КТО ЯВИЛСЯ, И ДОЛЖЕН СКАЗАТЬ, ДЛЯ МЕНЯ ЧЕСТЬ ИМЕТЬ ДЕЛО С ВАМИ.

— Я знаю, что это ты, господин Смерть. В конце концов, ведьмы всегда знают, когда это случится, — сказала матушка Ветровоск, глядя на собственное тело, распростертое на кровати.

Ее гость не был чужаком, и она знала, что земля, в которую ей предстоит уйти, была землей, где она очень многим помогла пройти через конец времени. Ведьма стоит на самом краю всего, между светом и тьмой, между жизнью и смертью, делая выбор, принимая решения, так что некоторым людям и вовсе не приходилось принимать решений. Иногда приходится помочь бедной душе в ее последний час, помочь найти дверь, чтобы не заблудиться в темноте.

Матушка Ветровоск была ведьмой очень, очень долго.

— МАТУШКА ВЕТРОВОСК, МЫ ВЕДЬ ВСТРЕЧАЛИСЬ РАНЬШЕ МНОГО — МНОГО РАЗ, НЕ ТАК ЛИ?

— Так много, что и не сосчитать, господин Жнец. Но ты добрался наконец и до меня, старая сволочь. У меня было свое время, и я не из тех, кто жалуется.

— Я С ИНТЕРЕСОМ НАБЛЮДАЛ ЗА ТВОИМИ УСПЕХАМИ, ЭСМЕРАЛЬДА ВЕТРОВОСК, — сказал голос непоколебимо, но учтиво. Но теперь в голосе зазвучал вопрос. — МОЛЮ, СКАЖИ МНЕ, ПОЧЕМУ ТЫ ПРОДОЛЖАЛА ЖИТЬ В ЭТОЙ КРОШЕЧНОЙ СТРАНЕ, ХОТЯ ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО МОГЛА БЫ СТАТЬ ЧЕМ И КЕМ УГОДНО В МИРЕ?

— Не знаю насчет всего мира, это слишком много, но в своей части мира я могла делать маленькие чудеса для простых людей, — ответила матушка резко. — И мне никогда не был нужен мир, а только часть его, которую я могла бы хранить и беречь от бурь. Не тех, что с неба приходят, ты понимаешь, а иного рода.

— И ТЫ ДУМАЕШЬ, ТВОЯ ЖИЗНЬ ПРИНЕСЛА ПОЛЬЗУ ЛЮДЯМ ЛАНКРА И ОКРЕСТНОСТЕЙ?

Минуту спустя душа матушки Ветровоск ответила:

— Ну, не стану хвастать, но полагаю, что все делалось правильно. По крайней мере, в Ланкре. В Окрестностях я не была.

— ГОСПОЖА ВЕТРОВОСК, ЭТО СЛОВО ОЗНАЧАЕТ «МЕСТА НЕПОДАЛЕКУ ОТСЮДА».

— Ладно, — сказала матушка Ветровоск. — Я не была уверена.

— ТЫ ПРОЖИЛА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОРОШУЮ ЖИЗНЬ, ГОСПОЖА ВЕТРОВОСК.

— Спасибо. Я делала все, что могла.

— БОЛЬШЕ, ЧЕМ МОГЛА, — сказал Смерть. — А ТЕПЕРЬ Я С НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДУ ВСТРЕЧИ С ТВОИМ ПРЕЕМНИКОМ. МЫ ВСТРЕЧАЛИСЬ РАНЬШЕ.

— Она хорошая ведьма, — заверила тень матушки Ветровоск. — Я уверена.

— ТЫ ДОСТОЙНО ПРИНИМАЕШЬ ЭТО, ГОСПОЖА ВЕТРОВОСК.

— Это правда неудобно, и я знаю, что ты не для всех это делаешь, господин Смерть. Может быть, есть другой способ?

— БОЮСЬ, ЧТО НЕТ, ГОСПОЖА ВЕТРОВОСК. ВСЕХ НАС НЕСЕТ ВЕТЕР ВРЕМЕНИ. НО ВАША СВЕЧА, ГОСПОЖА ВЕТРОВОСК, БУДЕТ МЕРЦАТЬ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ПОГАСНУТЬ, — НЕБОЛЬШОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ЗА ХОРОШО ПРОЖИТУЮ ЖИЗНЬ. Я ВИЖУ РАВНОВЕСИЕ И МОГУ СКАЗАТЬ, ЧТО ТЫ ОСТАВИЛА МИР НАМНОГО ЛУЧШИМ, ЧЕМ ПРИНЯЛА ЕГО. И ЕСЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ ЗНАТЬ МОЕ МНЕНИЕ, — сказал Смерть, — НИКТО НЕ СМОГ БЫ СДЕЛАТЬ ЛУЧШЕ…

Не было ни искры света, кроме двух крошечных синих огоньков в глазницах Смерти.

— Что ж, путешествие было захватывающим, и я повидала множество удивительных вещей, включая тебя, мой верный друг. Ну, пойдем?

— МЫ УЖЕ ПРИШЛИ, МАДАМ.

Ранним утром деревенский пруд около Ломтя запузырился, а затем на поверхности появилась мисс Тик, ведьмознатка. Никто не был свидетелем этого чудесного появления, кроме ее мула Иосифа, пасшегося на берегу. Конечно, печально подумала она, вытираясь, все оставили меня в эти дни.

Она вздохнула. Какой позор — исчезновение старых традиций. В старые недобрые времена она любила хорошее утопление ведьм и даже специально тренировалась для этого. Все эти уроки плавания и тренировки с узлами в колледже благородных девиц в Щеботане. Она даже могла победить монстра под водой, если бы возникла необходимость. По крайней мере, ее работа по побитию собственного рекорда в развязывании простых узлов создавала ей репутацию ужасной ведьмы. Сейчас ныряние в пруды больше походило на хобби, к тому же, ее не оставляло неприятное ощущение, что ее копируют после того, как она пройдет через деревню.

Она даже слышала, что в небольшом селении около Ветчины-на-Ржи основали небольшой плавательный клуб[201].

Мисс Тик тщательно обсушилась и вернулась к своему маленькому лагерю, засыпала Иосифу порцию овса в торбу и поставила котелок на огонь. Она расположилась под деревьями, чтобы перекусить хлебом с салом, благодарственным даром от фермерской жены за вчерашний урок чтения. Мисс Тик невольно улыбнулась, когда она ушла, — так сверкали глаза этой довольно немолодой женщины. «Теперь, — сказала она, — я знаю, что за письма получает Альфред, особенно те, что пахнут лавандой». Мисс Тик подумала, что лучше будет убраться отсюда поскорее. Альфред наверняка успел получить еще одно письмо.

Ее желудок был полон и готов к долгому дню, но в воздухе повисло некое напряжение, так что не оставалось ничего другого, кроме как плести запутку. Запутка помогает ведьме внутренне сконцентрироваться и потому должна применяться сразу же, как в этом появится необходимость, в нужный момент. Ее можно сделать из очень многих вещей, но в ней непременно должно быть что-то живое. Яйцо подойдет, хотя многие ведьмы предпочли бы приберечь его на обед, нежели взрывать прямо на себя. Мисс Тик вывернула карманы. Мокрица, грязный носовой платок, старый носок, древний плод конского каштана, камень с дыркой и гриб, который мисс Тик не сумела определить и потому не рисковала есть. Она ловко связала все это воедино обрывками шнурков и запасной резинкой от трусов. Затем она потянула за нити. Но что-то пошло не так. С протяжным звуком, разнесшимся над поляной, клубок предметов рванулся в воздух и завертелся.

— Это усложняет дело, — проворчала мисс Тик.

По другую сторону леса от домика матушки Ветровоск нянюшка Ягг уронила кувшин лучшей укипаловки прямо на своего кота Грибо. Она хранила бутыли с укипаловкой в тенистом ручье позади дома. Грибо зарычал, но при одном взгляде на свою хозяйку мигом прикинулся паинькой. Обычно веселое лицо нянюшки Ягг было сегодня мрачнее тучи.

Он услышал ее бормотание: «На ее месте должна была быть я».

На королевском приеме в Генуе со своим мужем Веренсом королева Маграт из Ланкра, бывшая ведьма, обнаружила, что, хотя она и подала в отставку, магия вовсе не оставила ее. Она вздрогнула, почувствовав ударную волну, прокатившуюся по миру как намек, что некоторые вещи могли бы пойти… иначе.

В магазине шуток и розыгрышей Боффо все пукающие подушки вострубили в скорбной симфонии, а далеко в Щеботане Агнесса Нитт, ведьма и певица, внезапно проснулась, снедаемая знакомым многим унижающим чувством, будто на вчерашней премьере она здорово сваляла дурака[202]. Казалось, это еще происходит внутри ее глазных яблок. И вдруг она услышала внутренний стон Пердиты…

В Незримом Университете великого города Анк-Морпорка Думминг Тупс, только что закончивший завтракать, спустился в подвал здания факультета высокоэнергетической магии. И тут же остановился в изумлении. Гекс что-то вычислял со скоростью, какой Думминг еще не видел. А ведь никто еще не задал ему вопроса! И не трогал Большого Рычага. Муравьиные трубки, внутри которых сновали расчетные муравьи, казались размытыми от движения. А это… это что, муравьиная авария у шестеренок?

Думминг отстучал вопрос: «Гекс, ты знаешь что-то, чего я не знаю?»

Муравейник засуетился и почти сразу выплюнул ответ: «Практически все».

Думминг более тщательно сформулировал вопрос с должным количеством пунктов и условий. Вопрос был сложным и многословным, вопрос волшебника, который успел сегодня поесть только один раз, и никто другой не сумел бы даже понять, что Думминг имел в виду, но муравьи судорожно заикали, и Гекс выдал: «Мы имеем дело со смертью Матушки Ветровоск».

И тогда Думминг отправился к аркканцлеру Наверну Чудакулли, которому совершенно необходимо было узнать эту новость.

В Продолговатом кабинете патриций лорд Витинари потрясенно наблюдал, как кроссворд в сегодняшнем номере «Правды» решает сам себя…

Высоко в Овцепиках, в монастыре Ои-Донг настоятель исторических монахов облизнул свой мистический карандаш и сделал заметку об этом…

Кошка по имени Ты мурлыкала, словно своего рода кошачья мельница.

Эскарина Смит, женщина, которая когда-то была волшебником, в далеком пути держала за руку своего сына и горевала.

Но в мерцающем мире по ту сторону Диска, мире, где мечты становятся реальностью, жителям которого нравилось пробираться в другие миры, чтобы разрушать, похищать и отравлять, эльфийский лорд по имени Душистый Горошек почувствовал дрожь воздуха, как паук чувствует трепет добычи, попавшей в его сети.

Он потер руки от удовольствия. Завеса пала, прошептал он. Они ослабели…

А на Мелу кельда маленького свободного народа смотрела в свой мерцающий костер и думала о том, что ведьма ведьм ушла в далекие-далекие края.

«Зрю, как ты ушла, карга из карг, и я тоскую». Она вздохнула и позвала своего мужа, Набольшего клана, Роба Всякограба.

— Роб, — сказала она, — боюсь я за нашу мальца великучую каргу. Ты ей пригодишься. Дуй к ней, Роб. Возьми ребятню и двигай.

Дженни засуетилась вокруг котла. Насколько сильна теперь граница нашего мира? — подумала она. И что может прийти сюда с той стороны?

А совсем далеко, в местах совсем уж немыслимых, темная фигура с косой расседлала белого коня. Кажется, фигура была опечалена.

ГЛАВА 3 Мир вверх ногами

В крохотном домике в небольшой деревушке вреди холмистых полей густо населенного овцами Мела Тиффани Болит вспотела не меньше, чем роженица, девушка, девушка немногим старше нее самой, которая была на ее попечении. Тиффани уже успела принять не менее пятидесяти младенцев и бесчисленное количество ягнят и считалась экспертом в акушерском деле.

К сожалению, мать мисс Милли Чернильницы и еще несколько женщин разных возрастов, клявшиеся, что они родственницы, и дрались между собой за право присутствовать в комнате, сами считали себя экспертами и щедро делились с Тиффани соображениями, что она делает не так. Одна или две из них уже успели дать ей устаревший совет, бесполезный совет и даже опасный совет, но Тиффани отчаянно старалась держать себя в руках, ни на кого не кричать и сосредоточиться на том, чтобы Милли наконец разродилась двойней. Она надеялась, что никто не слышит, как она скрипит зубами.

Всегда приходится нелегко, когда двое шумных детей борются за право родиться первым. Но Тиффани сконцентрировалась на новой жизни, и для господина Смерти места в комнате не осталось. Еще одна исходящая потом схватка — и дети один за другим появились на свет и были переданы на руки бабушке и соседкам.

— Двое парней! Вот чудно! — сказала старая миссис Чернильница с заметным удовлетворением в голосе.

Тиффани вытерла руки, смахнула пот со лба и продолжила хлопотать вокруг роженицы, предоставив толпе восторги по поводу пополнения. Тогда она кое-что заметила. Во чреве молодой женщины находился еще один ребенок. Да, третий младенец стремился наружу, незамеченный за потасовкой своих братьев. В этот момент Тиффани бросила взгляд вниз, и ей почудилась в зеленовато-желтой дымке белоснежная кошка с надменным взглядом герцогини. Ты, кошка Матушки Ветровоск. Тиффани хорошо знала ее, ведь именно она несколько лет назад подарила ведьме котенка. К ее ужасу, одна из женщин шуганула кошку, и Тиффани едва не вскрикнула.

— Дамы, — сказала она резко. — Это кошка Матушки Ветровоск. На вашем месте я не стала бы злить старшую ведьму.

Толпа отшатнулась. Даже здесь, на Мелу имя Матушки Ветровоск оказывало на людей впечатление. Ее слава распространилась намного дальше, чем она сама имела привычку путешествовать. Даже гномы Равнины Сто дали ей имя на своем языке, которое можно было перевести как «Обойди Гору С Другой Стороны». Однако Тиффани снова облилась потом, подумав о том, что привело кошку сюда. Ты обычно болталась вокруг домика Матушки Ветровоск в Ланкре, но путь на Мел был для нее слишком далек. Ведьмы повсюду видели знаки; так что предвещал этот знак? Что-то из того, о чем говорила Дженни? Не впервые она изумилась, как это кошкам удается быть сначала в одном месте, а потом — почти сразу же — оказываться совсем в другом[203].

Роженица завопила от боли, и Тиффани, стиснув в зубы, вернулась к работе.

Ведьмы всегда делают ту работу, которую видят перед собой, а пред Тиффани сейчас находились молодая мать и еще одна маленькая головка.

— Тужься, Милли. У тебя тройня.

Милли застонала.

— Вот и еще один малыш, — сказала Тиффани весело, принимая девочку, здоровую, довольно красивую для новорожденной, и совсем крохотную. Тиффани передала младенца родственнице, и реальность снова навалилась на нее. Принявшись за уборку, Тиффани заметила — ведь замечание было обычным состоянием ведьмы, — что над мальчиками ворковали куда больше, чем над их сестрой. Всегда полезно замечать такие вещи, устранять их и удерживать в уме, чтобы когда-нибудь эта маленькая проблема не обернулась проблемами большими. Женщины усадили Милли в скрипучее семейное кресло, чтобы она могла сидя принимать поздравления от толпы. Присутствующие без устали поздравляли еще и друг друга и с удовольствием обсуждали советы, которые они давали повитухе, — очевидно, правильные, ибо доказательство было налицо. Двое крепких мальчишек! Да, и еще маленькая девочка.

Откупорили бутылки, и какого-то мальчика послали в ячменные поля, чтобы тот отыскал отца семейства, который трудился в поле вместе с его отцом. Мать сияла, тем паче что юной Милли предстояло вскоре стать миссис Робинсон, поскольку мать заняла весьма твердую позицию на этот счет и убедилась, что мистер Робинсон намеревается сделать ее дочери предложение. Проблем с этим не возникло; в конце концов, в этой стране везде и всюду бывало так, что парень встречал девушку, как Милли встретила своего кавалера на Страшдество, и природа брала свое, покуда мать не замечала некоторых выпуклостей. Тогда мать говорила со своим мужем, а ее муж за компанейской пинтой пива говорил с отцом парня, который затем разговаривал с парнем. Обычно это срабатывало.

Тиффани подошла к старушке, державшей на руках малышку.

— Позвольте взглянуть на нее, — сказала она. — Я хочу убедиться, что она… ну, что с ней все в порядке.

Старая карга с готовностью передала ей девочку. Конечно, она знала, что Тиффани была не только повитухой, но и ведьмой, и кто знает, что может сотворить с вами ведьма, если вы что-то сделаете не так. Когда старуха отошла за своей порцией выпивки, Тиффани склонилась над девочкой и тихо, чтобы никто не мог услышать, прошептала ей на ухо обещание. Малышке явно не повредит в жизни немного удачи. Может, теперь ей хоть немного повезет. Тиффани вернула девочку матери, на которую та, кажется, не произвела впечатления.

— Что насчет девочки? — спросила Тиффани обеспокоенно. — Ты не дашь ей имя? Мать пристально посмотрела на нее.

— Назови ее в честь себя. Тиффани — хорошее имя.

Тиффани была польщена, однако ее беспокойство не уменьшилось. Этим здоровякам мальчишкам достанется большая часть молока, подумала она. Если только она что-нибудь не предпримет. Тиффани решила навещать эту семью хотя бы раз в неделю.

Ей не оставалось ничего другого, кроме как сказать:

— Похоже, все в порядке. Вы знаете, где меня отыскать, и я собираюсь заглянуть к вам на днях. А теперь извините, дамы, но мне нужно навестить еще нескольких людей.

Она улыбалась, пока не вышла из дома и села на метлу, а белая кошка вспрыгнула на нее, словно причудливое украшение. Мир меняется, подумала Тиффани, и я это чувствую.

Внезапно она засекла красную вспышку и поняла, что за маслобойней прячется один или два Фигла. Пусть всего на несколько дней, но Тиффани была их кельдой, и это установило между ними нерушимую связь. Они всегда были рядом, наблюдая, чтобы ничего плохого не стряслось с их мальца великучей каргой.

Вот только сегодня все было как-то по-другому, не похоже на их обычные прятки, и…

— Ой, вайли, вайли, — заголосил Вулли Валенок, фигл, который где-то болтался, когда фиглам раздавали мозги — и без того небольшие. Со звучным «вмпф» Роб Всякограб захлопнул ему рот ладонью.

— Заткнися, Вулли. Это каргино дело, понятно, — сказал он и встал перед Тиффани, шаркая ножкой и вертя в руках шлем из кроличьего черепа. — Эт великучая карга… Дженни велела тя привести…

Все дневные птицы и ночные совы и летучие мыши знали Тиффани Болит и старались не оказаться на ее пути, когда ее метла, пронзая воздух, неслась в Ланкр. Лететь было далеко, и разум Тиффани заволокло серой пеленой, в которой не было ничего, кроме горя. Она хотела бы повернуть время вспять, но даже самое сильное колдовство не могло бы ей помочь. Она пыталась не думать, но как ни старайся, мыслей не выкинуть из головы. Тиффани была ведьмой, а ведьмы доверяют своим предчувствиям, даже надеясь, что ошибаются.

Начинало смеркаться, когда ее метла мягко опустилась поблизости от домика Матушки Ветровоск, где уже маячила безошибочно округлая фигура Нянюшки Ягг.

Ведьма держала в руке пинтовую кружку, но выглядела мрачной.

Кошка Ты спрыгнула с метлы и скрылась в доме. Нак Мак Фиглы устремились следом, придав кошке тот самый вид ускорения, которое свойственно кошкам, которые хотят продемонстрировать, что да, стремительное бегство было их собственным решением, и нет, оно не имеет ничего общего с маленькими рыжеволосыми фигурками, которые маячат в тени дома.

— Рада тебя видеть, Тифф, — сказала Нянюшка Ягг.

— Она умерла, да? — спросила Тиффани.

— Да, — ответила Нянюшка Ягг. — Эсме покинула нас. Ночью, во сне, судя по всему.

— Я знала, — промолвила Тиффани. — Кошка пришла за мной. А кельда послала Роба…

Нянюшка Ягг всмотрелась в лицо Тиффани.

— Хорошо, что ты не плачешь, дорогая. Оставим это на потом. Ты знаешь, чего хотела бы Матушка: никакой суеты и воплей и, конечно, никаких рыданий. Есть вещи поважнее. Поможешь мне, Тифф? Она наверху, а ты знаешь, на что похожи эти ступеньки.

Тиффани огляделась и увидела у подножия лестницы сплетенную Матушкой корзину, длинную и тонкую, размером с саму Матушку, за исключением шляпы.

— В этом вся Эсме, — сказала Нянюшка. — Делает все сама.

Домик Матушки Ветровоск был построен большей частью из скрипа, и на нем при желании можно было сыграть мелодию. Под аккомпанемент древесных гармоник Тиффани проследовала за Нянюшкой Ягг, которая пыхтела по тесной лестнице, лихо закрученной, будто змея, — Нянюшка всегда говорила, что без штопора здесь не пройти. Они приблизились к маленькому смертному одру.

Это похоже на детскую кроватку, подумала Тиффани, где, уложенная должным образом, мирно спит Матушка Ветровоск. На кровати подле хозяйки устроилась кошка Ты.

На груди матушки покоилась знакомая табличка, и внезапная мысль потрясла Тиффани, словно удар гонга.

— Нянюшка, — проговорила она с замиранием сердца, — а что если Матушка просто Заимствует? Может, здесь только ее тело, а сама она… где-то еще? — она взглянула на кровать и добавила с надеждой: — Внутри Ты?

Матушка Ветровоск была экспертом по части Заимствования — перемещения разума в другое существо, чтобы использовать его тело и делиться с ним опытом[204].

Это опасное колдовство, и неопытные ведьмы рисковали потерять себя в чужой голове и никогда не вернуться. И, конечно, пока ведьма Заимствует, другим людям может много что показаться…

Нянюшка молча взяла табличку из рук Матушки Ветровоск, и они с Тиффани вместе уставились на нее.

Тиффани коснулась запястья Матушки Ветровоск — хотя каждая частица ее ведьминской сути говорила о том, что Матушки больше нет, та ее часть, которая была молодой девушкой, упорно старалась ощутить малейшее биение жизни в ее теле. Нянюшка Ягг перевернула табличку. На обратной ее стороне оказалось нацарапано сообщение, которое буквально вплело последнюю лозу в ивовую корзину у подножия лестницы.

— Никакого «наверное» больше нет, — произнесла Тиффани тихо. Затем остальная часть записки достигла ее сознания. — Что… Что она имеет в виду под «Все это достается Тиффани»? — ее голос сорвался, и она в ужасе уставилась на Нянюшку Ягг.

— Да, — сказала Нянюшка. — Это Матушка писала, точно. Как по мне, вполне хорошо. Тебе достается домик и земля около него, травы, пчелы и все такое. Ох, но она ведь обещала мне розовый кувшин и умывальник. — Она взглянула на Тиффани. — Надеюсь, ты не станешь возражать?

«Возражать?» — подумала Тиффани. Нянюшка Ягг спрашивает, не буду ли я возражать? А потом ее потрясло осознание: два владения? Получается, мне не придется жить с родителями… Но придется так много ездить… И главная мысль пронзила ее, как удар молнии. Как я могу идти по стопам Матушки Ветровоск?! Она… была… неподражаема!..

Нянюшка Ягг не дожила бы до своих лет, не освоив пары-тройки вещей.

— Не вешай нос, Тифф, — быстро сказала она. — Слезами делу не поможешь, они только собьют тебя с толку. Потом у нас будет полно времени, чтобы поговорить о… обо всем этом. А сейчас нам надо заняться вещами, которые нужно сделать.

Тиффани и Нянюшка не раз и не два имели дело со смертью. Ведьмы в Овцепиках делали все возможное, чтобы достойно проводить усопшего — грязную работу, о которой они предпочитали не говорить, и всякие мелочи, вроде открывания окна, чтобы душа могла покинуть дом. Матушка Ветровоск уже распахнула окно, хотя душа ее, как думала Тиффани, могла спокойно выйти из любого места и отправиться туда, куда ей захотелось.

Нянюшка Ягг взяла с тумбочки два пенса.

— Видишь? — сказала она. — Для нас приготовила. В этом вся Эсме, все предусмотрела. Приступим?

Увы, Нянюшка Ягг успела отыскать бутыль отменного, тройной перегонки персикового бренди Матушки Ветровоск в судомойне — исключительно в лечебных целях! Она сказала, что это поможет ей в ее нелегком ремесле, однако, хотя они и обращались с Матушкой Ветровоск, словно с драгоценной жемчужиной, выпивка ничуть не помогала.

— А она неплохо выглядит, да? — заметила Нянюшка Ягг. — И зубы все на месте. Просто срам. Я всегда думала, что первой отчалю — из-за выпивки и всего такого. Я много чего натворила.

На самом деле, Нянюшка натворила чрезвычайно много чего и, к тому же, обладала таким широким кругозором, что его можно было из ушей вытаскивать и под подбородком завязывать.

— Будут похороны? — спросила Тиффани.

— Ну, ты же знаешь Эсме. Никогда не выпячивалась[205] и не любила похорон. Она называла их суетой.

Тиффани вспомнила только одни похороны ведьмы, на которых она присутствовала. Покойная мисс Тенета, у которой она работала, наоборот, хотела суеты. Она не хотела, чтобы кто-то пропустил такое событие, и разослала приглашения заранее. Это было… достопамятно.

Они уложили Матушку Ветровоск в постельку — как сама Матушка это называла, — и Нянюшка Ягг произнесла:

— Надо бы королеве Маграт сказать. Она сейчас с мужем в Генуе, но, думаю, они быстро прибудут со всеми этими железными дорогами. Остальные, кому надо, уже знают, уж поверь мне. Но завтра, прежде чем они понабегут, нам надо схоронить Эсме, так, как она хотела, без суеты, в этой плетеной корзине. Дешевая штука эти корзины, и сделать просто. Эсме — человек скромный, у нее все идет в дело.

Тиффани провела эту ночь на крошечной раскладной кроватке, которую просто задвигали куда-нибудь в угол, как только надобность в ней отпадала.

Нянюшка Ягг устроилась внизу, в кресле-качалке, которое скрипело и стонало при каждом движении. Тиффани не спала, хотя временами задремывала. Призрачный свет луны проникал в комнату, и всякий раз, как Тиффани поднимала голову, она видела Ты, спящую в ногах у Матушки, свернувшись в клубочек, круглый и белый, как сама луна.

Конечно, Тиффани уже видела мертвецов — традиция предписывала составить душе усопшего компанию перед похоронами, чтобы подметить все, что может оказаться скрыто, чтобы убедиться, что никакое зло не вползет в мир в это опасное время. Древесный скрип заполнил комнату, и Тиффани, окончательно проснувшись, вслушивалась, как Нянюшка Ягг ворочается внизу. Я ведь уже делала такое, подумала она. Все ведьмы делают это. Мы не говорим об этом, но мы делаем. Мы смотрим за мертвыми, чтобы никакая мерзость не подкралась к ним из темноты.

Хотя, как Нянюшка говорит, присматривать надо за живыми, а уж мертвые, что бы там люди не думали, вряд ли доставят кому-то неприятности.

Что теперь делать? Что будет завтра? Мир перевернулся с ног на голову. Я не смогу заменить Матушку. Даже за сотню лет. А потом Тиффани задумалась, что сказала юная Эсмеральда, когда Нянюшка Колики сказала ей, что ее владение — это целый мир?

Беспокойно заворочавшись, она открыла глаза и вдруг встретилась взглядом с совой, которая таращилась на нее с подоконника. Ее огромные глаза, казалось, висели в темноте сами по себе, словно маяк другого мира. Еще одна примета? Матушке нравились совы…

Ее Второй Разум взялся за работу, раздумывая над ее мыслями. Ты не можешь сказать, что ты недостаточно хороша — ни одна ведьма никогда такого не скажет, — заявил он. В смысле, ты же знаешь, что ты хороша, да и все старшие ведьмы знают, что однажды ты вышвырнула Королеву Фей из нашего мира, и они видели, как ты прошла через врата с роителем. И как ты вернулась, они видели тоже.

Но достаточно ли этого? — вмешался первый разум. После… После того, как мы сделаем то, что должны сделать, я могла бы просто надеть вторые кальсоны и полететь домой на метле. Мне в любом случае нужно идти, даже если это владение перейдет ко мне. Мне нужно рассказать родителям… И Мелу нужна моя помощь… Быть в двух местах одновременно — что за кошмар! Я ведь не кошка.

Она заметила, что Ты смотрит прямо на нее, буквально пронизывает ее взглядом, как умеют только кошки, и Тиффани показалось, что это означает: берись за работу, нужно много дел переделать. Не думай о себе, думай обо всех.

Наконец, усталость победила, и Тиффани провалилась в сон.

Под грохот заслонок весть о кончине Матушки Ветровоск неслась по семафорной линии, и люди, которых достигла эта весть, столкнулись с нею каждый на свой манер.

Миссис Иервиг[206] получила известие, когда писала следующую главу своей новой книги о «Цветочной Магии» в кабинете своей усадьбы. Чувство какой-то неправильности пронзило ее, словно бы что-то в мире пошло не так. Она поместила на лицо приличествующее ситуации выражение горя и отправилась к своему мужу, старому волшебнику, чтобы сообщить ему о случившемся, и изо всех сил стараясь, чтобы ее радость не была заметна. Ведь теперь она, миссис Иервиг, становилась одной из старейших ведьм Ланкра. Возможно, она могла бы отвоевать маленький домик в лесу для своей последней девочки? Острые черты ее лица еще больше заострились, когда она подумала, насколько мистическим она могла бы сделать облик этого места с помощью нескольких ловцов снов, брелоков, рунических символов, серебряных звезд, черных бархатных портьер — и да, внушительного хрустального шара.

Она велела своей последней практикантке принести метлу и плащ и натянула лучшую пару кружевных перчаток — тех, с серебряными символами, вышитыми на каждом пальце. Ей предстояло совершить Выход В Свет…

— Все для Занятой Карги, — сказала госпожа Прост в магазине шуток и розыгрышей Боффо, улица Десятого Яйца, 4, Анк-Морпорк. — Стыдоба, но старушка хорошо играла…

У ведьм не бывает лидеров, но каждая из них знала, что Матушка Ветровоск была лучшим лидером, которых у них не было, так что теперь всем им понадобится кто-то еще, способный объединить ведьм. И кто проследит, чтобы никто из них не начал вдруг хихикать.

Госпожа Прост отложила имитатор хихиканья, который взяла со Сравнительной Витрины Хихикателей, и сказала своему сыну Дереку:

— Будет большая свара, не будь я Юнис Прост. Но владение получит, конечно, Тиффани Болит. Мы все видели, на что она способна. Честное слово, видели!

И она мысленно добавила: Иди к этому, девочка. Иди к этому, пока это не сделал кто-то другой.

Стукпостук, секретарь патриция, спешил через коридоры дворца к Продолговатому кабинету, где лорд Витинари ожидал своего ежедневного кроссворда. Однако лорд Витинари уже знал, что новости имеют более важное значение.

— Будут проблемы, помяните мои слова. Скорее всего, женские склоки. — Он вздохнул. — Есть какие-нибудь соображения, Стукпостук? Кто всплывет на поверхность этого варева? — Он похлопал по набалдашнику своей трости черного дерева, обдумывая собственный вопрос.

— Ну, милорд, — произнес Стукпостук, — по семафорам распространяются слухи, что это будет Тиффани Болит. Она довольно молода.

— Довольно молода, верно. И настолько же хороша?

— Полагаю, что так, сэр.

— Как насчет этой женщины, миссис Иервиг?

Стукпостук поморщился.

— Судя по всему, она предпочитает не пачкать рук. Много украшений, черного кружева, — вы знаете этот типаж. У нее большие связи, но это все, что я могу сказать.

— Ах да, теперь я вспомнил ее. Напористая и самоуверенная. Из числа тех, кто расхаживает по светским раутам.

— Как и вы, милорд.

— Да, но я тиран, это моя работа, к сожалению. Что касается этой барышни Болит — что еще мы о ней знаем? Были какие-то хлопоты, когда она в последний раз посещала город?

— Нак Мак Фиглы очень ее любят, милорд, и считают своей. Они составляют что-то вроде ее почетного караула.

— Стукпостук.

— Да, сэр?

— Я собираюсь использовать слово, которого никогда не произносил прежде. Кривенс! Только Фиглов нам здесь и не хватало. Мы не можем себе этого позволить.

— Вряд ли стоит этого опасаться, милорд. Госпожа Болит держит их под контролем и вряд ли захочет повторить события своего прошлого визита, который, надо сказать, не принес долговременного ущерба.

— Это когда «Королевская голова» стала «Королевской шеей»[207], не так ли?

— Верно, милорд, но такие перемены многим пришлись по душе, а трактирщик до сих пор получает немалый доход от туристов. Его заведение внесено в путеводители.

— Если ее поддерживают Нак Мак Фиглы, она представляет силу, с которой нельзя не считаться, — задумчиво проговорил лорд Витинари.

— Эта юная леди известна как человек вдумчивый, внимательный и умный.

— Не будучи при этом невыносимой? Хотел бы я сказать то же самое о миссис Иервиг, — заметил лорд Витинари. — Хм… Нам следует присмотреть за ней.

Аркканцлер Незримого Университета Наверн Чудакулли сидел в своей спальне, уставившись в стену, и рыдал. Взяв, наконец, себя в руки, он послал за Думмингом Тупсом, своей правой рукой.

— Семафоры подтверждают слова Гекса, Тупс, — произнес он печально. — Ведьма Эсмеральда Ветровоск, известная многим как Матушка Ветровоск из Ланкра, умерла.

Аркканцлер выглядел слегка смущенным и вновь и вновь перебирал стопку писем, лежавшую у него на коленях.

— Нас кое-что связывало, пока мы были молоды, но она хотела быть лучшей из ведьм, а я надеялся однажды стать аркканцлером. Увы, наши мечты сбылись[208].

— О боги, сэр! Я могу, если хотите, организовать свой график так, чтобы вы смогли присутствовать на похоронах. Похороны, полагаю, будут…

— К черту расписания, Тупс. Я уезжаю. Прямо сейчас.

— Со всем уважением, аррканцлер, должен напомнить, что у вас назначена встреча с гильдией бухгалтеров и ростовщиков.

— Эти скупердяи! Скажи им, что у меня срочное международное дело, с которым надо разобраться.

Думминг заколебался.

— Но это ведь не совсем правда, аркканцлер.

— Разумеется! — парировал Чудакулли. Правила существовали для других людей, но только не для него. И, подумал он с горечью, не для Матушки Ветровоск.

— Как долго вы работаете в университете, молодой человек? — прогремел он. — Разберись с нашими акциями сам. А я беру метлу и отправляюсь, Тупс. Теперь университет в твоих надежных руках.

А в том… другом мире, который протягивает свои злые цепкие щупальца сквозь каменные врата, эльфы вынашивали свои планы. Заговорщики освободят Страну Фей из-под контроля королевы, которая так и не оправилась от унизительного поражения, нанесенного ей девочкой по имени Тиффани Болит.

Заговор атакует, нанесет удар через завесу, которая — по крайней мере, вскоре — станет тонкой, словно паутинка. Могущественная ведьма больше не стояла на пути.

Мир стал уязвим.

Глаза лорда Душистого Горошка засверкали, и разум его наполнился восхитительными видениями жертв, жестоких наслаждений и великолепия страны, где эльфы смогут поиграть с новыми игрушками.

Когда настанет нужный момент…

ГЛАВА 4 Прощай — и добро пожаловать

Большой кувшин сидра, опорожненный накануне Нянюшкой Ягг, ничуть не помогал спустить тело Матушки Ветровоск вниз по извилистой лесенке с узкими ступенями, и все же, дело удалось закончить быстро и без ударов.

Они уложили тело Матушки в плетеный гроб, и Нянюшка затаила дыхание, а Тиффани отправилась в сарай за тачкой и лопатами. Затем они осторожно погрузили гроб на тачку и уложили лопаты по бокам от него.

Тиффани взялась за ручки тележки.

— Вы останетесь здесь, Роб, — строго сказала она Фиглам, которые один за другим выбрались из своих укрытий и выстроились за ней. — Это дело для карги, лады? И не суйтесь под руку.

Роб Всякограб затоптался.

— Но ты ж наша карга, точняк, и Дженни… — начал он.

— Роб Всякограб, — стальной взгляд Тиффани пригвоздил Фигла к земле. — Помнишь великучую каргу? Матушку Ветровоск? Хочешь, чтобы ее тень возвернулась, чтобы… сказать тебе, что она будет делать во веки веков?

Многоголосый стон разнесся над поляной, и Вулли Валенок попятился, всхлипывая.

— Поймите, это то, что мы, карги, должны сделать сами. — Тиффани решительно повернулась к Нянюшке Ягг. — Куда мы направимся, Нянюшка?

— Эсме приметила себе местечко в лесу, где хотела бы лежать, — ответила Нянюшка. — Пойдем, я покажу, где это.

Сад Матушки Ветровоск вплотную примыкал к лесу, но путь в чащу к месту, где из земли торчала палка с привязанной красной лентой, показался бесконечным.

Нянюшка подала Тиффани лопату, и они принялись копать в четыре руки. Это была тяжелая работа, но утренний воздух был прохладен, а в месте, выбранном Матушкой, почва была рыхлой и мягкой.

Когда могила была вырыта (в основном, усилиями Тиффани, надо отметить), Нянюшка Ягг, смахнув со лба бисеринки пота, оперлась на черенок лопаты и отхлебнула из бутыли. Тиффани откатила тачку назад. Вместе с Нянюшкой они уложили плетеный гроб в яму и отступили на шаг.

Молча и торжественно они склонились перед могилой Матушки, а затем снова взялись за лопаты и принялись засыпать яму. Земля сыпалась по плетеной корзине, пока не скрыла ее целиком, и Тиффани продолжала смотреть, как струятся частички почвы, пока они не замерли совсем.

Разравнивая холмик земли, Нянюшка сказала, будто Матушка говорила ей, что не хочет ни урн, ни памятников, и определенно ей не по душе надгробные плиты.

— Определенно, здесь нужен камень, — сказала Тиффани. — Вы же знаете, как мыши и барсуки роют землю. Даже если мы будем точно знать, что кости не ее, я хочу быть уверена, что они ничего не выкопали, пока… — она заколебалась.

— Пока не настанет конец времен? — хмыкнула Нянюшка. — Слушай, Тифф, Эсме говаривала: если хочешь увидеть Эсмеральду Ветровоск, просто посмотри вокруг.

Она здесь. Нас, ведьм, долго не оплакивают. Нам хватает счастливых воспоминаний — вот о них и стоит заботиться.

Воспоминания о Бабуле Болит вдруг озарили сознание Тиффани. Бабуля не была ведьмой — хотя Ветровоск очень интересовалась ею, — но, когда Бабуля Болит умерла, ее пастуший фургончик сожгли, а ее кости погрузили в холмы на шесть футов в мел. Потом дерн уложили на место, и только железные колеса фургончика до сих пор обозначали это место, священное место воспоминаний. И не только для Тиффани. Не было пастуха, который прошел бы мимо, не взглянув в небо с мыслью о Бабуле Болит, которая бродила по этим холмам, ночь за ночью, и ее фонарь чертил зигзаги в темноте. Ее одобрительный кивок на Мелу стоил целого мира.

Это место в лесу станет таким же, поняла Тиффани. Благословенным. Это хороший день для таких вещей, подумала Тиффани, если вообще существует такая вещь, как хороший день, чтобы умереть и быть похороненным.

А птицы пели над головой, и мягко шелестел подлесок, и все звуки леса, говорившие о том, что жизнь продолжается, сплетались с голосами умерших в единый лесной реквием.

Весь лес пел в честь Матушки Ветровоск.

Подкралась лиса, склонилась на миг и порскнула прочь, когда притопал кабан с целым семейством поросят. Барсук, не обращая никакого внимания на тех, кто явился раньше, уселся неподалеку. Тиффани с изумлением смотрела, как звери один за другим занимают места у могилы, словно домашние питомцы.

Где теперь Матушка? Может ли часть ее все еще находиться… здесь? Тиффани подскочила, когда что-то коснулось ее плеча, но это был всего лишь древесный лист. Глубоко в душе она ответила на этот вопрос: где теперь Матушка Ветровоск?

Она здесь — и везде.

К удивлению Тиффани, Нянюшка тихо плакала. Глотнув еще из кувшина, она вытерла глаза.

— Плач иногда помогает, — сказала она. — Нет стыда в том, чтобы плакать о тех, кого мы любим. Порою, вспоминая своих мужей, я пророню слезинку или две. Воспоминания — это настоящее сокровище, и негоже, чтобы они причиняли нам боль.

— А сколько у вас было мужей, Нянюшка? — спросила Тиффани.

Нянюшка задумалась.

— Моих собственных — три, а уж остальных не перечесть. — Она улыбнулась, должно быть, вспоминая особенно любимого мужа. Обратив свой взор в прошлое, она внезапно снова повеселела.

— Давай, Тифф, — сказала она, — пойдем домой. Как я всегда говорила, приличные поминки сами по себе не случаются.

— Как вы думаете, что будет дальше? — спросила Тиффани, пока они шагали назад к домику.

Нянюшка покосилась на Тиффани:

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, Матушка ведь не считалась главной ведьмой… К тому же, она…

— Тифф, ты же знаешь, что не существует такой вещи, как главная ведьма.

— Да, но… Если Матушки больше нет… Кто теперь станет не-главной-ведьмой?

— На меня намекаешь? — засмеялась Нянюшка. — Нет, Тифф. Моя жизнь и так прекрасна. Полно детей, полно мужей, веселья хоть отбавляй, так что, по меркам ведьм, у меня все замечательно. Но я никогда даже не думала о том, чтобы занять место Эсме. Никогда.

— Тогда кто? Кто-то ведь должен.

Нянюшка нахмурилась:

— Матушка никогда не говорила, будто она лучше других в чем-то разбирается. Она просто давала людям понять, как будет правильно, а уж решали они сами. Помяни мои слова, скоро все ведущие ведьмы соберутся, чтобы обо всем этом поговорить, но я-то знаю, кого бы выбрала сама Матушка, — да я и сама сделала бы так же. — Нянюшка выразительно взглянула на Тиффани. — Это ты, Тифф. Эсме оставила тебе домик. Более того, тебе придется заменить Матушку Ветровоск, пока этого не сделала какая-нибудь невежда!

— Но… Но я не могу! У ведьм не бывает главных. Вы же сами сказали, Нянюшка.

— Точно. — кивнула Нянюшка. — И тебе нужно стать той чертовой главной, которой у нас не бывает. И не надо на меня так смотреть, Тиффани Болит. Просто поразмысли над этим. Ты не пыталась заслужить этого, но заслужила, и если ты мне не веришь, то поверь Матушке Ветровоск. Она говорила, что ты единственная ведьма, которая может прийти ей на смену, говорила так с тех пор, как ты бежала вслед за той зайчихой.

— А мне она ничего такого не говорила, — произнесла Тиффани, внезапно почувствовав себя очень юной.

— О, конечно, она ничего не говорила, — ответила Нянюшка. — Это не в стиле Эсме. Она бы просто проворчала что-то или, в лучшем случае, сказала: «Хорошо, девочка». Ей просто нравилось испытывать людей на прочность.

— Но Нянюшка, вы ведь намного старше и опытней меня, и знаете вы гораздо больше!

— И кое-что хотела бы забыть, — хмыкнула Нянюшка.

— Но я слишком молодая! — завопила Тиффани. — Не будь я ведьмой, то только и думала бы, что о парнях!

— Ты не слишком молода! — взвилась Нянюшка. — В этом деле возраст не имеет значения. Матушка Ветровоск говорила, что за тобой будущее. У тебя полно будущего. — Она фыркнула. — Уж точно больше, чем у меня.

— Но так не полагается, — возразила Тиффани. — Это должна быть старшая ведьма. — Но тут ее Второй Помысел подал голос, готовый принять вызов. Почему? Почему бы не сделать по-другому? Почему все должно быть в точности так, как было раньше? И что-то внутри нее напружинилось, готовое взяться за дело.

— Ха! — воскликнула Нянюшка. — Ты, девочка моя, танцевала с зайчихой, чтобы спасти своих друзей. Помнишь, как ты так… разозлилась, что схватила кусок кремня, и он вытек у тебя между пальцев, словно вода? Все старшие ведьмы это видели, и они сняли шляпы перед тобой. Перед тобой! Шляпы! — Она сердито затопала по направлению к домику, бросив напоследок: — И запомни, Ты выбрала тебя! Эта кошка отправилась прямиком к тебе, когда Эсме оставила нас.

Тиффани увидела белую кошку, которая невозмутимо умывалась, сидя на березовом пне, и удивилась. О да, она удивилась.

Когда они вернулись к домику, какой-то очень большой и взъерошенный волшебник как раз пытался посадить метлу у козьего сарайчика.

— Хорошо, что ты прилетел, Наверн, — через весь сад окликнула его Нянюшка.

Волшебник расправил мантию, тщательно обогнул травы и снял шляпу, — Тиффани с восторгом заметила, что он закрепил ее на голове шнурком. — Тифф, это Наверн Чудакулли, Аркканцлер Незримого Университета.

Тиффани только раз или два встречала волшебников, и были они из числа тех, кто в своем деле больше полагался на длинные одеяния, остроконечные шляпы и посохи, нежели на умение сотворить что-либо волшебное. На первый взгляд, Чудакулли выглядел так же: борода, большой посох с набалдашником, остроконечная шляпа… постойте, шляпа с арбалетом на тулье?! Ведьминская сторона ее отступила на шаг, чтобы рассмотреть получше. Однако Чудакулли не обращал на нее внимания. Он плакал.

— Это правда, Нянюшка? Ее действительно больше нет?

Нянюшка подала ему носовой платок и, пока он громко сморкался, прошептала Тиффани:

— Они с Эсме были хорошими друзьями в молодости, ну, ты понимаешь, — она подмигнула.

Аркканцлер наконец взял себя в руки. Нянюшка протянула ему кувшин:

— Мое знаменитое средство, Ваша Милость. Пить лучше залпом. Помогает при меланхолии. Правда, насчет себя я не уверена, потому что слишком много его употребляю. Чистая медицина.

Сделав пару больших глотков, Аркканцлер вернул кувшин Нянюшке.

— Вот и не стало Эсмеральды Ветровоск, — проговорил он голосом, сдавленным от горя. — Ах, если бы можно было все вернуть назад! — Он снял шляпу, отвинтил острую верхушку и извлек маленькую бутылочку коньяка и чашечку. — За вас, госпожа Ягг, — прогремел он. — А теперь можно мне взглянуть на нее?

— Мы уже схоронили ее там, где она хотела лежать, — ответила Нянюшка Ягг. — Ты же знаешь, как это бывает. Она не хотела суматохи. Сожалею, Наверн, но мы можем только проводить тебя туда, где она теперь. Тиффани, покажешь дорогу?

И самый важный волшебник в мире почтительно последовал за Нянюшкой и Тиффани к месту упокоения самой важной в мире ведьмы. Нигде в лесу птицы не пели душевнее, чем здесь. Нянюшка и Тиффани отступили на шаг, давая волшебнику возможность побыть с могилой наедине. Он вздохнул:

— Спасибо, госпожа Ягг, госпожа Болит.

Затем аррканцлер обернулся к Тиффани, чтобы хорошенько ее рассмотреть.

— Ради Эсмеральды Ветровоск, дитя мое, если когда-нибудь вам понадобится дружеская поддержка, обратитесь ко мне. Быть главным волшебником в мире — это кое-что… — он сделал паузу. — Я слышал о вас… — и поспешно добавил, заметив, как у Тиффани перехватило дыхание: — Нет, не удивляйтесь. Вы должны знать, что мы, волшебники… присматриваем за тем, что делают ведьмы. Мы чувствуем нарушения в магическом поле, когда что-нибудь… происходит. Так что я слышал о кремне. Это правда? — Его голос стал резким, как у человека, который не болтает по пустякам, а ведет лишь значительные разговоры, и притом значительным тоном.

— Да, — сказала Тиффани. — Это все правда.

— Честное слово, — произнес Наверн Чудакулли, я абсолютно уверен, ваше будущее будет, скажем так, весьма пестрым. Я вижу в вас его знаки, госпожа Тиффани Болит, и я знаю многих людей, обладающих властью, — властью столь большой, что лучше бы они ею не обладали. Вам пришлось нелегко в начале, и мне очень интересно, на что вы способны в дальнейшем.

Он опустил голову и добавил:

— А теперь, дамы, прошу вас оставить меня наедине с моими чувствами. Уверен, я смогу найти путь обратно.

Спустя некоторое время аррканцлер вернулся к своей метле и умчался в сторону Анк-Морпорка. Метла вихлялась, когда он поднялся над деревьями в последнем приветствии.

Нянюшка усмехнулась:

— Настоящий мастер. Может быть резвым, когда захочет, а если нет… Что ж, он достаточно хорошо управляется с метлой, когда внутри него бушует бренди. В конце концов, наверху не так уж много вещей, в которые он мог бы врезаться!

Все больше и больше людей сбредалось к домику, чтобы отдать последние почести. Похоже, каждому хотелось оставить прощальный дар для Матушки Ветровоск. Для ведьмы, которая всегда приходила на помощь, даже если ее не любили. Эсме Ветровоск не делала приятных вещей. Она делала то, что было необходимо. Она всегда была на своем месте, когда за ней прибегали, появлялась в любое время дня и ночи, когда ее просили (и иногда не просили, что не всегда было удобно), и тогда все начинали чувствовать себя… в безопасности. Они приносили ветчину и сыр, молоко и огурцы, джем и пиво, хлеб и фрукты… Мётлы сновали между деревьев повсюду, а ведьмы, надо сказать, ничего не ценят так, как бесплатную еду, — Тиффани поймала одну пожилую ведьму за попыткой упрятать целую курицу в свои панталоны. Однако, стоило появиться ведьмам, как поток селян начал иссякать. Если кругом полным-полно ведьм, зачем рисковать? Никто не хотел превратиться в лягушку, — в конце концов, как тогда собирать урожай? Они поспешно извинялись и удалялись прочь, и за ними довольно неустойчиво ковыляли те, кто успел вкусить знаменитых коктейлей Нянюшки Ягг.

Ни одна из ведьм не была приглашена, однако они словно бы откликнулись на зов — как и аркканцлер. Даже миссис Иервиг явилась. Она прибыла в карете, запряженной парой лошадей, убранных черными плюмажами, а ее руки звенели от браслетов и побрякушек — словно ударный оркестр упал с обрыва, — а на шляпе красовались серебряные звезды. Ее муж уныло влачился следом. Тиффани почувствовала жалость к этому человеку.

— Приветствую, сестры, и пусть руны охранят нас в этот знаменательный день, — произнесла миссис Иервиг чуть громче, чем следовало, чтобы все ее услышали, — она любила демонстрировать свое ведьмовство. Она наградила Тиффани долгим значительным взглядом, и это вывело Нянюшку Ягг из себя.

Нянюшка поклонилась как можно небрежнее и отвернулась.

— Смотри, Тиффани, — сказала она, — вон Агнесса Нитт. Эй, Агнесса!

Агнесса — ведьма, чья талия выдавала столь же почтительное отношение к еде, как и у фигловской кельды, — запыхавшись, приблизилась к ним.

— Я была на гастролях в «Стагопольском Многозвучии для всех» в Щеботане, когда узнала, и примчалась так быстро, как только смогла.

Тиффани не встречалась с Агнессой раньше, но, увидев ее умное и искреннее лицо, решила, что с ней неплохо бы подружиться. Мгновением позже на землю рухнула вихляющаяся метла, и Тиффани с плохо скрываемым восторгом услышала знакомое «Э-эм» Петунии.

— Эм, Тиффани, я слышала, что ты здесь. Эмм, наверное, нужно помочь приготовить какие-нибудь бутерброды? — сходу предложила Петуния, размахивая огромным куском бекона.

Петуния была замужем за свиноводом и сама считалась лучшей утомительницей свиней[209] в Ланкре. Кроме того, она была одной из лучших подруг Тиффани.

— Димити тоже здесь и, эм, Люси Варбек, — продолжала Петуния. Ее эмканье в присутствии других ведьм переходило в хроническую стадию. Что характерно, она никогда не употребляла этого слова, когда возилась со свиньями, и это говорило кое что о Петунии и свиньях.

С помощью внуков Нянюшки Ягг Тиффани расставила импровизированные столы. В конце концов, всем известно, что похороны устраиваются для множества людей, которые желают есть и пить в любой ситуации. Звучала музыка, а еще — ангельский голос Агнессы. Она пела «Плач Коломбины», и нежная мелодия лилась над крышей и лесом. Этот голос, как сказала Нянюшка Ягг, мог бы заставить деревья плакать.

А потом были танцы — не без помощи варева Нянюшки Ягг. Нянюшка Ягг даже самое серьезное собрание могла заставить петь и плясать. Это подарок, подумала Тиффани. Нянюшка Ягг и кладбище развеселит, если подойдет к делу с усердием.

— Довольно кислых мин, — заявила Нянюшка. — Эсме Ветровоск умерла хорошей смертью в собственном доме, чего и каждому желаю. Ведьмы в курсе, что все люди умирают, и если уж им удается умереть через много лет, оставив мир чуть лучше, чем он был до них, то уже одного этого довольно для счастья. Все остальное — это так, уборка. А теперь давайте плясать! От танцев мир вертится. А еще быстрее он вертится, если хлебнуть укипаловки.

Последнее утверждение вызвало полное одобрение Нак Мак Фиглов — Роба Всякограба, Вулли Валенка, Величего Яна и гоннагля, Ужасен Велик Билли Подбородища, которые раскачивались на ветвях деревца, проросшего сквозь соломенную крышу домика Матушки. Впрочем, часть заявления, касающуюся танцев, они отложили на потом. Фиглам почти удавалось скрываться из глаз — разве что пара особо наблюдательных ведьм заметила их, — но теперь они спустились в судомойню, где Тиффани приступила к тому, чего обычно пожилые ведьмы ожидают от молодых, — уборке.

Едва стихли пронзительные звуки гоннаглевой волынки, исполнившей тихий реквием по карге из карг, как Фиглы устроили набег на столы в поисках объедков, оставленных ведьмами.

— Вайли, бедная Матушка, — вздохнул Величий Ян, потягивая Нянюшкин самогон из бутылки. — Я ж ее хорошо знал.

— А вот и нет, — отрезала Тиффани. — Только Матушка Ветровоск хорошо знала Матушку Ветровоск. — Эта тема все еще причиняла ей боль, а ведьмы снаружи нервировали.

Вулли Валенок рассмеялся:

— Таперича это был не я, Роб. Я носа в это не сувал. Я ж говорил, что карга в печали, иль нет?

— Я ща твой нос еще не туда засуну, ежели не заткнешься, — проворчал Величий Ян. Конечно, танцы они отложили, но как насчет небольшой драки? Он сжал было кулаки, но вынужденно отступил, когда друзья Тиффани вошли в судомойню.

— Думаю, это будешь ты, Тиффани, — прошептала Димити, тыкая ее в спину. — Нянюшка Ягг только что встала и послала за тобой. Тебе лучше выйти.

— Давай, Тифф, — поддержала Петуния. — Все знаю, что Матушка Ветровоск, эм, подумывала о тебе…

Подталкиваемая друзьями, Тиффани покинула судомойню, но застыла у задней двери домика, не решаясь сделать последний шаг. И претендовать. Это был Матушкин домик, она все еще ощущала это, несмотря на то, что не-ветровосковость начинала скапливаться вокруг нее, словно большая дыра в воздухе. Тиффани опустила взгляд: Ты вертелась у ее ног, потирая свою маленькую твердую голову о ее ботинок.

— Да, дамы, — вещала Нянюшка Ягг ведьмам, которые глазели на нее, — Эсме ничего не сказала нам о том, кого она хотела бы видеть своим преемником. — Она сделала Тиффани знак приблизиться. — Хотела бы я быть здесь, когда госпожа Грапс сделала ведьмой саму Эсме Ветровоск. Вам кажется, будто тот, кто сделает вас ведьмой, влияет на то, какой вы станете, но каждая из нас должна сама найти свой путь. Матушка Ветровоск всегда была ведьмой сама по себе — а вовсе не второй госпожой Грапс. И хотя каждая из нас говорит сама за себя, люди вроде аркканцлера или лорда Витинари или, ну, скажем, гномьей Королевы-под-горой хотят знать, что есть кто-то, кто может официально говорить от лица всех ведьм. И я уверена, именно Эсме Ветровоск была для них голосом всего ведьмовства. Так что нам следует прислушаться и к ее голосу тоже, а она говорила мне, кого хочет видеть своей наследницей. Да, она написала имя на этой табличке. — Нянюшка взмахнула в воздухе табличкой, которая лежала на груди у Матушки Ветровоск.

Кое-кто явно подхватил идею миссис Иервиг по присвоению домика — или же это миссис Иервиг уже строила планы поселить здесь свою последнюю воспитанницу. Нянюшка Ягг пристально посмотрела на нее без малейшего следа веселья.

— Летиция Иервиг многое делает для своих подопечных! — заявила она, игнорируя многозначительное «хмммм» миссис Иервиг. — Но Тиффани Болит — да, сестры, все мы знаем, на что она способна. Дело не в блестящих побрякушках. И не в книгах. Дело в том, чтобы быть ведьмой до мозга костей во тьме, в горе и слезах! Дело в том, чтобы быть настоящей. Эсме Ветровоск была настоящей до мозга костей. Как и Тиффани Болит, и поэтому владение теперь принадлежит ей.

У Тиффани перехватило дыхание, когда все ведьмы разом уставились на нее. А потом под прокатившийся по толпе ропот она выступила вперед.

Ты пронзительно мяукнула и уселась у ее ног. Потом воздух басовито загудел, и появились пчелы; они потоком струились из ульев Матушки Ветровоск и ореолом окружили Тиффани. Девушка и рой вместе стояли на пороге. Тиффани протянула руки, и пчелы усаживались на них, словно приветствуя ее дома.

И в этот скорбный день, день прощания с ведьмой ведьм, не было более весомого аргумента, чтобы сделать Тиффани той, за кем можно идти.

ГЛАВА 5 Изменчивый мир

КОРОЛЕВА ЭЛЬФОВ восседала на алмазном троне в своем дворце, окруженная подданными — подкидышами, потеряшками, безымянными пресмыкающимися существами, — всеми осколками волшебного народца.

Сегодня она блистала. Вечный солнечный свет из изысканных стрельчатых окон дробился искрами на усыпанных бриллиантами крыльях, и от каждого ее движения аудиенц-зал вспыхивал радужными отблесками. И хотя праздные придворные разоделись в перья, бархат и кружева, им было далеко до королевской роскоши.

Ее взгляд скользнул по сторонам, привычно подмечая все действия ее дам и господ. Так-так, это лорд Ланкин там, в углу, с лордом Горчичное Зерно? Шепчутся… И где лорд Душистый Горошек? Красоваться его голове на колу, дайте только срок!

Она ему совершенно не доверяла. В последнее время его чары стали почти так же сильны, как ее собственные. Или, как с горечью напомнила она себе, как ее собственные, какими они были… до.

До того, как эта ведьмочка, Тиффани Болит, вторглась в ее страну и так унизила ее.

В последние дни она чувствовала дрожь между мирами: что-то происходило, и границы размывались. Размягчались. Некоторые из сильнейших эльфов даже позволяли себе иногда проскальзывать сквозь завесу — пока только для озорства.

Возможно, вскоре она посмеет отправить целый отряд эльфов, чтобы… добыть еще одного ребенка, с которым можно позабавиться. Это будет ее месть ведьме Болит.

Королева улыбнулась и провела языком по губам в предвкушении удовольствия.

Но сейчас стоит заняться более насущным делом. Гоблины! Жалкие черви, которые должны быть благодарны уже за то, что эльфийский лорд или леди просто бросит на них мимолетный взгляд. Теперь они осмеливались не подчиняться ее приказам. Она покажет им всем, подумала она. Лорды Ланкин, Горчичное Зерно, Душистый Горошек, — они все увидят, как воспрянет ее мощь, когда она сокрушит эту гоблинскую чернь…

И все-таки, где лорд Душистый Горошек?

Стражники ввели в зал гоблина-заключенного. Ошеломительный визуальный эффект, подумал гоблин кисло. В точности как суд фей из человеческой книжки для детей. Пока вы не заметите нечто странное в выражении глаз этих прекрасных существ.

Королева некоторое время изучала гоблина, положив точеный подбородок на изысканно тонкую руку и нахмурив алебастровые брови.

— Ты тот гоблин, что называет себя Солнечной Росой, я полагаю. Ты и твой род долгое время пребывали под защитой нашего двора, но теперь до меня доходят слухи о восстании. Отказе повиноваться. Прежде чем мои стражи развлекутся с тобой, скажи, в чем дело.

Ее мелодичный голос звучал чарующе, но гоблин оставался равнодушным. Он должен был пасть на колени и умолять о снисхождении, загипнотизированный ее властью, но вместо этого он твердо стоял на ногах и ухмылялся. Ухмылялся перед королевой!

— Ну, как тебе сказать, королева, в мире людей гоблины теперь полноправные граждане. Люди считают нас полезными. Нам платят за то, что мы полезны, за то, что мы придумываем и делаем всякие штуки.

Злобная гримаса исказила лицо королевы.

— Это невозможно! — выкрикнула она. — Вы, гоблины, — отбросы, и все это знают! Гоблин расхохотался:

— А ты, королева, не такая уж умная, как думаешь. Гоблины теперь на высоте, гоблины умеют править железными конями.

При слове «железными» по залу пробежал трепет, и серебристые отблески заметались по стенам. Белое, как паутинка, платье королевы налилось кровавым багрянцем, а белокурые локоны распрямились и почернели, как вороново крыло.

Пастельные шелка и кружева на телах придворных сменились кожаными штанами, алыми поясами и клочьями меха. Сверкнули остро наточенные каменные ножи, хищно обнажились зубы.

Гоблин и бровью не повел.

— Я тебе не верю, — сказала королева. — В конце концов, ты всего лишь гоблин.

— Да, всего лишь гоблин, ваша королевскость, — тихо ответил тот. — Гоблин, который понимает железо и сталь. Как сталь вращается, вертится и пыхтит. И везет людей далеко-далеко. Гоблин, который является гражданином Анк-Морпорка, и знаете, что это значит, ваша королевскость? Темнейший огорчается, когда его граждан убивают.

— Лжешь! Лорду Витинари нет до вас никакого дела. Гоблины всегда лгут, Солнечная Роса!

— Это больше не мое имя. Теперь меня зовут Токарная Стружка, — ответил гоблин с достоинством.

— Стружка? Что это значит? — спросила королева.

— Кусочки железа, вот что это такое, — сказал гоблин, и глаза его сверкнули. — Токарная Стружка не лжет. А если ты будешь и дальше говорить со мной так, ваше высокопремногоблагородшейство, я выверну карманы, тогда ты и посмотришь, что это за стружка такая!

Королева отшатнулась, не сводя глаз с рук гоблина, зависших над карманами темно-синего пальто с деревянными пуговицами.

— Ты смеешь мне угрожать, червь? — произнесла она. — Здесь, в моем собственном царстве, где я могу иссушить твое сердце одним только словом? Или хочешь лечь там, где стоишь? — она указала на стражников, целившихся в гоблина из арбалетов.

— Я тебе не червь, королева. У меня есть стружки. Маленькие кусочки стали, которые далеко разлетаются в воздухе. Но у меня есть для тебя новость. Предупреждение. Токарная Стружка еще помнит прошлые дни. Мне нравится смущать людей. Нравится, когда вы, волшебный народ, нервничаете. Некоторые гоблины думают также как я, но не многие. Некоторые гоблины теперь почти не гоблины. Почти люди. Мне это не по душе, но они говорят, что времена меняются. Сейчас деньги в чести, вот что, королева.

— Деньги? — усмехнулась королева. — Я дам тебе денег, ты… — она осеклась, когда руки гоблина дернулись в направлении карманов. Как это мерзкое маленькое существо смело принести железо в ее мир? Железо — такое кошмарное для всего волшебного народа вещество. Мучительное. Разрушительное. Оно ослепляло, оглушало, заставляло эльфа почувствовать себя настолько одиноким, каким не чувствовал себя ни один человек. — Ты, отважное существо, — закончила она сквозь стиснутые зубы.

— Деньги? Злато эльфов поутру — уголь черный ввечеру, — ответил гоблин. — Они — то есть, мы — уже получаем настоящие деньги. Все, чего я хочу, — чтобы гоблины оставались гоблинами. Уважаемыми гоблинами. С положением в обществе. Чтобы нами не помыкали вы или кто-то еще.

Он бросил взгляд на Душистого Горошка, который внезапно шагнул в сторону королевы.

— Я не верю тебе, — сказала королева.

— Сама себе могилу роешь, королева, — заявил гоблин. — Не веришь мне — ступай к воротам. Теперь будет нетрудно, когда старой ведьмы нет. Сама все увидишь. Мир меняется.

Меняется, да, подумала королева. Она чувствовала мимолетную дрожь под ногами, но не знала, в чем дело. Значит, старая ведьма ушла. Теперь, когда некому ее остановить, можно снова великолепно развлечься… Ее лицо вытянулось. Стружка.

Нельзя забывать про это железо. — Свяжите ему руки, — приказала она стражникам. — Я хочу узнать, правду ли он говорит. Повезем его с собой. Если он солгал, — она улыбнулась, — я вырву ему язык.

На следующее утро в уединении домика Матушки Ветровоск — вернее, теперь уже ее домика, — Тиффани проснулась спозаранку с ощущением, что мир изменился.

Ты смотрела на нее коршуном.

Она вздохнула. День обещал быть напряженным. Она бывала во многих домах, где погостил Смерть, и всякий раз хозяйка, если она там была, начищала все, что можно было начистить до блеска, и отмывала все, что только можно было отмыть.

Итак, вооружившись тряпками и мылом, Тиффани принялась драить все, что и так было кристально чисто. Это была своего рода безмолвная мантра: пусть весь мир летит в тартарары, зато каминная решетка блистает и готова к разведению огня.

Ты следовала за ней, как тень. Интересно, знают ли кошки о смерти? А как насчет ведьминских кошек? Особенно если это кошка Матушки Ветровоск… Тиффани отбросила эту мысль и принялась за кухню. Вскоре та засияла. Пусть чистота и так была немыслимой, но алгебра скорби требует устранения любых следов смерти; и никаких исключений: очистить надо абсолютно все.

Когда на кухне не осталось ни одного предмета, от сверкания которого нельзя было бы ослепнуть, Тиффани поднялась наверх. Щеткой и тряпками, до кровавых мозолей Тиффани скребла и натирала, пока результат не показался ей приемлемым.

Но и это был не конец: оставался еще небольшой платяной шкаф, в котором хранились несколько видавших виды платьев и плащ Матушки Ветровоск. Черные, разумеется. На дальней полке лежала накидка Зефирное Море, подаренная Матушке самой Тиффани. Совершенно не ношеная, она, похоже, хранилась как своего рода реликвия. У Тиффани защипало в носу.

У кровати стояли ботинки Матушки Ветровоск. Хорошие, добротные ботинки, а Матушка не любила зазря разбрасываться хорошими вещами. Но… действительно носить их? Она поняла, что идти по стопам Матушки Ветровоск и без того чересчур тяжело. Она сглотнула. Что ж, придется подыскать ботинкам нового владельца. А пока же она одним пальцем затолкала их подальше под кровать.

Затем пришла очередь огорода и, в первую очередь, трав. Тиффани отыскала на кухне пару толстых рукавиц, — не следовало соваться к травам Матушки Ветровоск, если они с вами не знакомы. Матушка то и дело добывала, выменивала и получала в дар всевозможные травы; так появились на ее грядке вьющийся шпинат, сомнительная слива, джинни-пустоходка, крутоверть, воображариум, в-воду-прыг, Джек-спи-не-просыпайся, оп-ля и стариковский корень. У клумбы со сладкой лестью и луноцветом пышно расцветала девичья дрема. Тиффани не знала, для чего они могут сгодиться; придется спросить Нянюшку Ягг. Или Маграт Чесногк, которую, как и ее мужа Веренса, короля Ланкра, травы всегда приводили в восторг[210]. Хотя, в отличие от мужа, Маграт могла отличить беспокойник от многокорня.

Быть ведьмой всегда нелегко. О, конечно, метла — это здорово, но ведьмовство требовало быть рассудительной, рассудительной до боли. Иметь дело с реальностью, а не с тем, чего желают люди. На данный момент реальность была такова, что Ты с мяуканьем потерлась о ноги Тиффани, требуя еды, которую позже, когда Тиффани поставила перед ней полную миску, полностью проигнорировала.

И снова Тиффани кормила кур, выпускала коз на выпас, говорила с пчелами.

Что ж, подумала она, я внесла свою лепту. Все, что возможно, доведено до совершенства, пчелы счастливы, даже хлев блистает чистотой. Если Нянюшка Ягг возьмется кормить животных и присматривать за Ты, я смогу ненадолго вернуться домой…

Полет обратно на Мел оказался долгим и, к сожалению, весьма сырым, потому что дождь лил не переставая[211]. Тиффани поравнялась с домом юной Милли Робинсон. Фиглы висли на метле гроздьями в своей обычной манере.

Сыновья Милли выглядели сытыми и вполне довольными жизнью, чего нельзя было сказать о девочке — малышке Тиффани. Увы, ведьме Тиффани не раз приходилось возиться с такими случаями, когда матери не блистали умом или сами имели чересчур деловых матерей, считавших кормление мальчиков единственной целью жизни. Собственно, именно поэтому она и шепнула то заклинание в младенческое ушко. Простая следящая магия, чтобы знать, если с ребенком станет плохо. Просто предосторожность, убеждала она сама себя.

Хамить было бесполезно, поэтому Тиффани отвела женщину в сторонку и проникновенно сказала:

— Слушай, Милли, я понимаю, ты хочешь вырастить своих сыновей большими и сильными, но моя мама всегда говорила: твой сын остается твоим сыном, пока не женится, но твоя дочь всегда будет твоей дочерью. И я считаю, что это правильно. Ты ведь по-прежнему помогаешь матери, верно? И она тебе тоже. Так что девочка заслуживает к себе такого же отношения, как и мальчики. Как ты думаешь?

И, поскольку доводы иногда нужно подкреплять силой, она поправила остроконечную шляпу, чтобы казаться старше и мудрее, чем есть, и строго добавила:

— Я буду за этим следить.

Иногда угрозы действуют лучше, чем что бы то ни было еще. И, конечно же, она будет следить.

Сейчас в мире существовала только одна особа, с которой Тиффани хотела поговорить. Дождь усиливался; Тиффани круто осадила метлу у холма, и Фиглы посыпались с нее, как горох. Вулли Валенок приземлился особенно эффектно — головой в кусты, — и толпа юных Фиглов радостно бросилась вызволять его.

У входа топтались двое старших сыновей Роба, тощие, даже по меркам Фиглов, с куцыми жидкими бородами, с непрактично низко подвешенными, бьющими о колени напузниками. С удивлением Тиффани увидела полоски цветных штанов над поясами килтов. Штаны? На Фиглах? Времена действительно меняются.

— Килты подтяните, парни, — велел Роб, проходя мимо.

Кельда восседала в своей пещере в окружении Фигловских младенцев, кувыркавшихся на полу, покрытом шерстью давно усопших овец.

— Я знаю, — сразу сказала она и вздохнула. — Я скорблю, но всему в мире приходит свой срок и конец. — Ее лицо расплылось в улыбке. — Рада видеть тебя главной среди карг, Тиффани.

— Спасибо, — промямлила Тиффани. Откуда Дженни узнала? Впрочем, у каждой кельды есть способ заглянуть в прошлое, настоящее и будущее, и этот способ кельды с начала времен передавали друг другу как главный секрет.

Хотя кельда и была весьма невелика в размерах, Тиффани знала, что ей можно доверить любой секрет, не боясь огласки.

— Дженни, — произнесла она нерешительно, — мне кажется, я никогда не смогу занять ее место.

— Да неужели? — ответила Дженни резко. — Думаешь, Эсме Ветровоск не говорила того же самого, когда была на твоем месте? Думаешь, она не говорила: «О, нет, только не я, я недостаточно хороша»? — Дженни поглядела на Тиффани как на своего рода образчик, вроде нового вида растение, и добавила:

— Уж я-то вижу, ты будешь хорошим вожаком.

— Только первой среди равных, но не вожаком, — поправила Тиффани. — Ну, или другие ведьмы так думают… — ее голос прервался. Сомнения буквально висели в воздухе.

— Правда? — сказала кельда. Помолчав, она мягко добавила: — Ты целовала Зимового, а потом выпроводила его, да. Но будет еще труднее. Завеса тонка, и тебе надо быть здесь. — Она помрачнела. — Опасайся, Тир-Фа-Фойнн, грядет время перехода. Госпожа Ветровоск больше не с нами, и после ее ухода осталась… прореха, которую другие не видят. Надо следить за вратами. Кто-то, о ком ты хотела бы не знать, может следить за тобой оттуда.

Как же хорошо дома, подумала Тиффани, когда, наконец, добралась до места.

Снова на ферме родителей — ее еще называли Семейной Фермой, — туда, где мама каждый вечер готовила горячий ужин. Там, где можно посидеть за большим кухонным столом, исцарапанным множеством поколений Болитов, и снова стать просто маленькой девочкой.

Но назад дороги не было. Теперь она не девочка, но ведьма. И у нее целых два владения, за которым надо присматривать. И всю следующую неделю, когда она моталась с Мела в Ланкр, из Ланкра на Мел, в такую погоду, которая словно бы участвовала в соревновании на самое ужасное ненастье в это время года, она постоянно чувствовала себя опоздавшей, мокрой и уставшей. Люди оставались, по большей части, вежливы — перед ее лицом и особенно перед ее шляпой, — но по тому, чего они не говорили, Тиффани понимала: что бы она ни делала — этого было недостаточно. Каждый день она вставала раньше и позже ложилась, но и этого было мало. Ей надо было быть хорошей ведьмой. Сильной ведьмой. А в перерывах между заботами и лечением, помощью и выслушиванием она чувствовала, как холодные мурашки пробегают по ее телу. Дженни предупреждала, что грядет что-то ужасное… Будет ли ей это по плечу? Она ведь даже не уверена, что с обычными вещами справляется.

Она не сможет быть Матушкой Ветровоск для Ланкра.

И с каждым днем ей было все труднее быть Тиффани Болит для Мела.

Даже дома. Даже там. Вечером она устало отбивалась, мечтая только поесть и выспаться, но мать доставала из закопченной печи большой горшок, ставила его на стол, и наступала очередь семейных свар.

— Я сегодня видел Сида Простака из «Доспехов барона», — сказал Вентворт, долговязый парнишка, слишком юный для кабака, но достаточно взрослый, чтобы слоняться по округе.

— Сида Простака? — заинтересовалась миссис Болит.

— Он младший из братьев Простаков, — пояснил отец.

Младший, подумала Тиффани. В краю фермеров это значило многое. Это означало, что старший брат получит ферму. Хотя, если она правильно помнила, ферма Простаков богатством не блистала и не приносила особой прибыли. Работал ли мистер Простак в «Доспехах барона»? Она попыталась вспомнить миссис Простак и не смогла. Но она помнила Сида. Она, кажется, видела его возле Двурубахи, — маленький мальчик, который, казалось, вырос из собственного имени, когда кто-то дал ему фуражку и повесил на шею свисток.

— Он мне рассказал про работу на железной дороге, — продолжил Вентворт с энтузиазмом. — Он хорошо зарабатывает. Говорит, им нужно больше людей. Вот где будущее, пап. Железная дорога! И не надо возиться с овцами.

— Не забивай себе голову всякой ерундой, парень, — ответил отец. — Железная дорога фермеров не касается. Не касается Болитов. И тебя тоже. Твое место здесь, как у Болитов заведено.

— Но… — Вентворт выглядел совершенно несчастным. Тиффани покосилась на него. Она понимала, что он чувствует. В конце концов, она тоже занята совсем не тем, чего от нее ждали, иначе она давно вышла бы замуж, как ее сестры, и нарожала бы внуков, чтобы матери было над кем похлопотать.

Матери, похоже, пришло в голову то же самое, и она переключилась на Тиффани.

— Ты все время где-то пропадаешь, Тифф, — сказала она, стараясь, чтобы это не походило на жалобу. — Побыла бы ты дома подольше.

— Не трогай девочку, — сказал отец. — Она же теперь вроде как главная ведьма, ей везде не поспеть.

Тиффани почувствовала себя совсем малышкой.

— Я и сама бы хотела остаться, — сказала она, — но работы так много. Ведьм просто не хватает.

Мать нервно улыбнулась:

— Я знаю, дорогая, работы невпроворот. Меня то и дело останавливают на дороге люди, которые говорят, что ты спасла их ребенка или отца… Все видят, что ты занимаешься делами, которых никто больше делать не хочет. И знаешь, что люди говорят? Они говорят, ты становишься как Бабуля. В конце концов, с ней даже барон советовался, и с тобой то же самое.

— Ну, Бабуля Болит ведьмой не была, — возразила Тиффани.

— Это как посмотреть, — сказал отец, отвернувшись от Вентворта. Тот сердито вышел прочь и захлопнул за собой кухонную дверь. Джо Болит посмотрел ему вслед и подмигнул Тиффани:

— Ведьмы разные бывают. Помнишь, Бабуля хотела, чтобы ее пастуший фургончик сожгли, когда она умрет? «Сожгите все», — так она мне сказала. — Он улыбнулся. — Я сделал почти так, как она велела. Правда, кое-что не сгорело, так что вот тебе, девочка, небольшой подарочек от Бабули.

К удивлению Тиффани, по улыбающемуся лицу отца текли слезы, когда он вручил ей сверток гофрированной бумаги, перевязанный куском старой шерсти.

Развернув его, Тиффани обнаружила маленький жесткий предмет.

— Корона пастуха, — пояснил отец. — Я видел такие и раньше, их не слишком трудно найти. — Он засмеялся. — Но эта особенная. Бабуля говорила, что это корона корон. И если она окажется в руках пастуха пастухов, то превратится в золото.

Смотри, она поблескивает.

Тиффани жевала рагу, приготовленное так, как может приготовить только мама, и все смотрела на маленький предмет, вспоминая о временах, когда Бабуля приходила на ферму за едой.

Некоторым казалось, что старуха живет только за счет табака «Бравый мореход», но никто не сомневался: в том, что касалось овец, Бабуля знала все. Но постепенно мысли уплывали куда-то, и Тиффани начала думать о том, что Бабуля делала и о том, что она говорила. Воспоминания обрушились на нее, как снежная лавина.

Тиффани вспомнила, как они бродили с Бабулей по холмам — иногда вдвоем, иногда в компании ее овчарок, Грома и Молнии. Старуха так многому ее научила….

Она так много рассказала мне, подумала Тиффани. Она воспитывала меня, пока мы пасли овец, и учила меня всему, что нужно было знать, и в первую очередь — как присматривать за людьми. Конечно, это не то же самое, что присматривать за овцами.

И все, что у нее было, — пастуший фургончик и ужасный табак.

Тиффани уронила ложку. Не было ничего постыдного в том, чтобы плакать здесь, на этой кухне, как в детстве.

Отец немедленно оказался рядом.

— Ты многое можешь, джигит, но никто не смог бы переделать всю эту работу.

— Да, — сказала мама. — Я каждый день стелю тебе постель. Ты много хорошего делаешь, и я горжусь, когда вижу, как ты летаешь тут и там, но ты не сможешь сделать все для каждого. Пожалуйста, не ходи сегодня больше никуда.

— Нам хочется видеть нашу девочку чаще, и желательно не в виде размытого пятна, — добавил отец, обнимая ее.

Они закончили ужин в теплом молчании, и, когда Тиффани готовилась уже идти наверх, в свою детскую спальню, миссис Болит встала и вытащила конверт, лежавший на полке среди белых и синих банок, которые стояли на фермерской кухне просто для красоты.

— Для тебя тут письмо пришло. От Престона, я думаю, — сейчас ее тон был очень материнским. В одном только слове «Престон» уже звучал вопрос.

Наслаждаясь знакомым скрипом ступеней, Тиффани взбежала по лестнице, чувствуя, как любовь и забота родителей обволакивают ее. Она положила корону пастуха — свое новое сокровище, — рядом с книгами и устало натянула ночную рубашку. Сегодня, решила она, надо попытаться забыть все свои страхи и побыть немножко просто Тиффани Болит. А не Тиффани болит, ведьмой с Мела.

Пока было еще достаточно светло, она прочла письмо от Престона, и усталость на миг уступила место радости. Письмо, написанное новым языком и полное новых слов, было восхитительно. Сегодня он описывал скальпель — «такое резкое, сильное слово», — и о новом виде шва. Шов, произнесла про себя Тиффани. Мягкое слово, намного более нежное, чем скальпель, почти исцеляющее. Она и сама нуждалась в исцелении. Исцелении от потери Матушки Ветровоск, от попыток взвалить на себя слишком многое — и от необходимости соответствовать ожиданиям других ведьм.

Она во второй раз внимательно прочла каждое слово, аккуратно сложила письмо и отправила его в маленький деревянный ларец, где хранила все его письма вместе с маленьким золотым кулоном в виде зайчихи, который он когда-то подарил ей. Не имело смысла запирать ларец: все равно нет ничего такого, что можно было бы сохранить в тайне от Фиглов; к тому же, довольно неприятно потом отчищать улиточную слизь, которой они пытались приклеить все, что взломали.

Она заснула, и перед ней появилась кошка Ты.

Тиффани снова была маленьким ребенком, окруженным родительской любовью.

А еще — девушкой, которой один парень шлет письма.

А еще — ведьмой с совершенно… особенной кошкой.

Лежа в постели, родители говорили о своей дочери…

— Я прямо горжусь нашей девочкой, — начал Джо Болит.

— Она отменная повитуха, — ответила миссис Болит с грустью. — Но я не знаю, будут ли у нее когда-нибудь собственные дети. Она не рассказывает мне о Престоне, а спрашивать я боюсь. Она не похожа на своих сестер. — Она вздохнула. — Но все меняется. Даже Вентворт… — О нем не беспокойся, — сказал мистер Болит. — Каждый мальчишка имеет право встать на собственные ноги, и он, наверное, будет еще долго спорить и дуться, но, помяни мое слово, когда нас не станет, он останется здесь, на земле Болитов.

— Землю ничто не превозможет. — Он фыркнул. — Уж точно не эти их железные дороги.

— Но Тиффани-то другая, — возразила ему жена. — Понятия не имею, что она собирается делать, но надеюсь, они с Престоном когда-нибудь осядут здесь. Если он врач, а она ведьма, то что плохого в том, чтобы им быть вместе? Тогда у Тиффани тоже могли бы быть дети, как у Ханны и Занозы… Они задумались о своих детях и внуках.

— Она не такая, как другие наши дочери, — сказал Джо. — Думаю, она и Бабулю за пояс заткнет.

Они задули свечи и уснули, и снилась им Тиффани, белая ворона.

ГЛАВА 6 По домам

Джеффри шагал по дороге в Ланкр. Мефистофель трусил рядом, маленькая повозка дребезжала по камням, над головой кружили ласточки, и дом казался сейчас таким далеким. Прошло всего около недели, но, взбираясь все выше в Овцепики, Джеффри начал понимать, что означает «география» на самом деле, а не в книгах мистера Каммара, которые он когда-то прочел, — в них Ланкр и окрестные деревни выглядели более географичными.

К концу целого дня утомительной, но продуктивной ходьбы юноша и его козел добрались до деревенского трактира под названием «Звезда», вывеска которого сулила добрый эль и сытную еду. Ну, посмотрим, насколько они хороши, подумал Джеффри, выпряг козла и вместе с ним вошел в трактир.

Трактир был полон трудяг, который в данный момент не трудились, а наслаждались послеобеденной пинтой. Здесь было душновато и попахивало старой доброй земледельческой подмышкой. Завсегдатаи заведения были из тех, кто частенько захаживает сюда в сопровождении рабочих собак, но появление пыльного паренька с еще более пыльным козлом привело их в некоторое замешательство.

— Вход разрешен только с собаками, мистер, — предупредил тощий трактирщик.

Взгляды всех посетителей обратились на Мефистофеля.

— Мой козел почище и поумнее любой собаки, — возразил Джеффри. — Он умеет считать до двадцати и когда-нибудь откроет свое дело. А если, сэр, я покажу ему вашу уборную, он будет пользоваться ею, когда ему понадобится.

— Ты думаешь, — обиделся один из рабочих, — если мы тут в земле копаемся, то и не знаем ничего? Ставлю пинту, что твой козел этого не сможет.

— Ваша знаменитая пинта, сэр, — невинно ответил Джеффри. Посетители захихикали. Теперь все смотрели на Джеффри.

— Ну, Мефистофель, — сказал парнишка, — сколько здесь людей?

Козел осмотрел трактир с королевским высокомерием и во внезапно наступившей тишине принялся отстукивать копытом счет. Восемь раз.

— Верно! — воскликнул трактирщик.

— Я такое уже видал, — заявил один из трудяг. — Приезжал бродячий цирк, знаете, с жонглерами, канатоходцами, клоунами и бродячими докторами[212]. Карнавал, как они себя называли. Так у них была лошадь, которая умела считать, но это было просто фокус.

— Что ж, господа, — улыбнулся Джеффри, — если один или двое из вас сейчас выйдут, я снова попрошу козла посчитать, и вы увидите, что это не фокус.

Заинтригованные, несколько человек скрылись за дверями, а остальные посетители принялись делать ставки. Джеффри дал команду — и снова Мефистофель отстучал нужное число.

Услышав восторженные возгласы, вышедшие люди вернулись в трактир, и Мефистофель посчитал каждого вошедшего.

Трактирщик рассмеялся:

— Повеселили вы нас, молодой человек. Этот трюк стоит ужина для вас и вашего замечательного козла. Что он предпочитает?

— Это не трюк, уверяю вас, — возразил Джеффри, — но спасибо. А Мефистофель ест почти все — он ведь козел. Думаю, ему понравятся какие-нибудь объедки. А с меня будет довольно и краюхи хлеба.

Мефистофель немедленно получил свой чан очистков, и Джеффри уселся рядом со своей пинтой и куском хлеба с маслом. Немедленно его окружили несколько мужчин, у которых Мефистофель вызвал особый интерес. Интерес возрос многократно, когда Мефистофель удалился в уборную и через некоторое время вернулся обратно.

— Ты в самом деле его этому научил? — удивился один из собеседников.

— Да, — подтвердил Джеффри. — Я учил его с младых копыт, если вы понимаете. Он кроткий, как младенец, — конечно, если я рядом.

— О чем это ты, парень?

— Я имею в виду, он делает, что ему говорят, но думает всегда собственным умом. Я бы ни на что его не променял.

В это время в другом конце трактира раздался шум — это один из завсегдатаев, полный пивного бахвальства, подрался с вновь прибывшим. Более предусмотрительные посетители отошли подальше, чтобы с расстояния понаблюдать, как эти двое обмениваются ударами, словно желая забить друг друга насмерть, а трактирщик громко сокрушался насчет порчи мебели и грозился пустить в ход дедовскую дубинку, которую тот привез после Клатчской кампании в качестве сувенира.

Мефистофель внезапно насторожился и принял такую грозную позу, что каждому, кто еще оставался более-менее трезв, стало понятно: это не лучшее время, чтобы проявлять неучтивость по отношению к Джеффри.

— Почему они дерутся? Что они не поделили? — поинтересовался Джеффри у своего соседа.

— Старые разборки насчет девушки, — ответил тот и закатил глаза. — Плохо дело. Помяни мое слово, кто-то сегодня здорово пострадает.

Ко всеобщему изумлению, Джеффри пересек зал, провожаемый неотрывным взглядом Мефистофеля, увернулся от ударов и вклинился между дерущимися.

— Прекратите, — потребовал он. — Что за польза от драки?

Трактирщик опешил — уж он-то знал, что бывает с людьми, которые вмешиваются в ссору жаждущих крови драчунов. Однако те неожиданно покорно прекратили боевые действия и разошлись с самым сконфуженным видом.

— Почему бы вам просто не спросить мнения самой девушки, прежде чем потрошить друг друга? — предложил Джеффри негромко.

Мужчины мрачно покосились друг на друга, и один из них буркнул:

— И то правда… Под всеобщий смех они принялись озираться по сторонам с таким видом, словно впервые видят этот трактир, и разрушения в нем не имеют к ним никакого отношения.

— Не так уж это было сложно, — бросил Джеффри, возвращаясь к стойке.

— А ты, парень, часом не волшебник? — спросил хозяин, обрадованный, что останки Джеффри не пришлось отскребать от пола.

— Нет, — усмехнулся Джеффри, — просто уловка. Срабатывает, когда мне нужно. По большей части с животными, но иногда и с людьми. Правда, на моего отца это никогда не действовало.

— Все-таки, наверное, ты немного волшебник, — заявил трактирщик. — Вот так разнять этих забияк…

Он обернулся к противникам:

— А что до вас двоих, то даже носа сюда не показывайте, пока не протрезвеете. Поглядите, что вы тут натворили. — С этими словами он вытолкал их за дверь. Остальные посетители вернулись к выпивке.

Трактирщик вернулся на свое место и оценивающе уставился на Джеффри:

— Тебе работа нужна, парень? Платы не обещаю, но свое ты получишь.

— Наняться не могу, но не против задержаться тут на несколько дней, — с готовностью ответил Джеффри, — если для меня найдется миска овощного рагу — мяса я не ем. А что насчет Мефистофеля? Для него найдется местечко? Он не слишком воняет.

— Уж во всяком случае не хуже, чем здешний народец, — засмеялся трактирщик.

— Можете пожить в амбаре. С меня ужин и завтрак, а там посмотрим. — Он протянул Джеффри свою не очень чистую руку. — Ну, договорились?

— Да, благодарю. Кстати, меня зовут Джеффри.

Трактирщик заколебался.

— Меня зовут Дорогуша. Дорогуша Голубок. — Он уныло посмотрел на Джеффри. — Смеешься, да? Все смеются. Как будто я в этом виноват.

— Почему же? — спокойно ответил Джеффри. — Дорогуша — такое доброе, мирное слово, и Голубок тоже. Не вижу в этом ничего дурного.

В тот же вечер мистер Голубок сказал своей жене:

— Я подыскал нового парнишку на кухню. Довольно забавный малый, но совершенно безобидный. И говорить с ним приятно.

— А мы можем себе это позволить, Дорогуша? — обеспокоилась жена.

— О, не волнуйся, — отозвался Дорогуша. — Он готов работать за еду, причем даже мяса не ест. И при нем козел, довольно умный, надо сказать, вытворяет всякие штуки. Может, клиентов привлечет.

— Тогда ладно, — согласилась жена. — А как он одет, этот парнишка?

— Очень прилично. И говорит как джентльмен. Думаю, он от чего-то бежит, так что вопросов лучше не задавать. И вот что я скажу: пока он со своей козой здесь, неприятностей в трактире не будет.

Так что Джеффри остался в «Звезде» на два дня, просто потому, что господину Дорогуше нравилось, что он находится рядом. Когда же он двинулся дальше, миссис Голубок с грустью сказала мужу:

— Странный он мальчик, этот Джеффри. Когда он неподалеку, мне кажется, что все в порядке, даже если я не знаю, что именно в порядке. Правильность какая-то вокруг. Жаль, что он уходит.

— Да, дорогая, — ответил мистер Голубок. — Я уже предлагал ему остаться, но он сказал, что ему нужно в Ланкр.

Жена скривилась:

— Там же полно ведьм.

— Ну, ему туда нужно, — пожал плечами мистер Голубок. — Он сказал, попутный ветер несет его туда.

Сражаясь со свирепым встречным ветром, Тиффани подумала, что в Ланкре как-то чересчур много ветра. Ну, хоть дождя нет, решила она. Вчерашний дождь был ужасен — этакий веселый компанейский дождь, когда, едва одной туче вздумывалось разверзнуть недра, как все остальные тучи немедленно присоединялись к вечеринке.

Сперва она гордилась тем, что управляется сразу с двумя владениями, но поездки на метле из Ланкра на Мел не отличались быстротой. Теплом они тоже не отличались[213]. Конечно, чудесно было оказаться дома, где стряпню брала на себя мама, но и дома ей не было покоя: пока она находилась в Ланкре, на Мелу копились жаждущие ее помощи. Люди не выражали протеста — в конце концов, она ведь была ведьмой, а в Ланкре куда больше людей, чем на Мелу, — но некоторые ростки недовольства начинали пробиваться на свет. Шепотки. Разговоры. И ее преследовало ужасное ощущение, что многие из этих шепотков исходит от других ведьм — тех ведьм, перед дверями которых выстраивались очереди из людей, явившихся за помощью к домику Матушки Ветровоск и обнаруживших его пустым.

Много проблем было с овдовевшими стариками, которые, ко всему, часто не умели готовить. Конечно, временами помогали старушки, приходившие к ним в гости с горшком тушеного мяса, но Тиффани заметила, что такое случалось чаще, если у старика был приличный дом и кое-какие сбережения.

Всегда находились дела, требующие внимания, и чаще всего они касались ногтей на ногах. В Ланкре был один человек — благопристойный старичок, — со смертоносно-острыми ногтями, и Тиффани пришлось даже просить Джейсона Ягга изготовить ей специальные ножницы, которым под силу было одолеть эти ногти.

Она всегда зажмуривалась, когда слышала, как ногти отскакивают от потолка, а старичок называл ее прелестной леди и порывался всучить денег. Кроме того, Фиглы находили применение обрезкам.

Ведьмы любят полезные в хозяйстве вещи, размышляла Тиффани, чтобы отвлечься от пронизывающего ветра. Ведьмы никогда ничего не просили — о нет, ни одна ведьма не позволит себе быть перед кем-то в долгу, — и уж точно не брали денег.

Зато они не гнушались тем, что могли использовать: поношенной одеждой, едой, бинтами и запасными ботинками.

Ботинки. Она наткнулась на ботинки Матушки Ветровоск в тот же день. Она задвинула их в угол, и, когда она слишком уставала, чтобы думать, ей казалось, что ботинки глазеют на нее оттуда. Ты еще не доросла до нас, как будто говорили они. Тебе еще придется попотеть. А попотеть приходилось. Складывалось впечатление, будто люди вообще не думают о последствиях своих действий. И тогда ведьме приходилось вскакивать с постели и нестись на метле сквозь ночь и ненастье только потому, что «я всего лишь…», «я не знал…» или «я не виноват».

Я всего лишь хотел проверить, нагрелся ли котел…

Я не знала, что кипящие кастрюли могут быть опасны…

Я не виноват — никто не сказал мне, что, когда собака лает, она может укусить…

И, конечно, ее любимое Я не знал, что от взрывов нужно держаться подальше, — когда на коробке написано «Взрывоопасно». Малыш Тед Купер засунул шутиху[214] в куриную тушку на дне рождения своей мамы и едва не убил всех. Конечно, она заштопала и перевязала их, даже незадачливого шутника, хотя от души надеялась, что отец задаст тому хорошую трепку.

А когда ведьмы нет поблизости, почему бы не опробовать на себе пару простых народных рецептов? Многие люди знают, какие травы от чего помогают, — ну, или считают, что знают. Правда, некоторые растения очень похожи на другие, так что мельничиха госпожа Холст лечила мужа от кожной сыпи горемычником вместо веселинки, пока тот не стал фиолетовым с головы до ног.

Тиффани выходила бедолагу, но потом настало время лететь в Ланкр, и она умчалась, надеясь только, что и он, и его жена извлекли из случившегося хоть какой то жизненный урок.

Она была преисполнена благодарности к Нянюшке Ягг, которая частенько навещала домик Матушки Ветровоск… нет, теперь уже ее домик. Тиффани много в чем преуспевала, но кулинария явно была не ее коньком, и если на Мелу она питалась материнской стряпней, то в Ланкре ей на помощь приходила Нянюшка. Это означало, что она в любой момент может рассчитывать на армию нянюшкиных невесток, готовых на все, чтобы ей угодить[215].

Но, где бы они ни принимались за трапезу — в домике Тиффани среди лесов или в тесном, но уютном Тир Нанни Огг, где Нянюшка правила бал, — Ты всегда оказывалась там. Она передвигалась так быстро, как ни одной кошке было не под силу; ее движение невозможно было заметить, — казалось, она просто появляется.

Это было непонятно, и даже Грибо, старый кот Нянюшки, который мог выцарапать вам глаза просто в качестве дружеского приветствия, предпочитал ускользнуть, едва завидев Ты.

Белая кошка явно решила сопровождать Тиффани по всему Ланкру. Теперь она запрыгивала на метлу, едва Тиффани собиралась начать свой ежедневный обход домов. Нянюшка только смеялась: «Похоже, она считает тебя своим питомцем, девочка моя. Того и гляди, она сама начнет дома обходить».

Нянюшку Ягг действительно впечатляли успехи Тиффани, но и беспокойство не покидало ее.

— А ты хорошо справляешься, — заметила Нянюшка однажды за обедом. — Просто отлично. Матушка была в этом уверена. Только не стоит пытаться сделать все в одни руки. Переложи часть обязанностей на девочек — ну, учениц. — Она прожевала кусок. — Этот молодой дровосек, которого Эсме подлатала накануне своей смерти… Гариетта Билк уже сходила его навестить и ничего, вроде справилась. Тифф, я понимаю, что ты сама должна решать, но ты не единственная ведьма в Ланкре.

Иногда полезно просто побить баклуши, и пусть все идет своим чередом.

Даже не дослушав, Тиффани вскочила на метлу и отправилась на Мел. Ведьме с двумя владениями покой может только сниться! Однако под свист ветра она обдумала слова Нянюшки. Конечно, в Ланкре есть и другие ведьмы, но на Мелу — если только Летиции не наскучить быть баронессой, — она была одна. И, если предчувствия не обманывали ее, а Дженни была права, то одной ведьмы на Мелу может оказаться недостаточно.

Она вздрогнула. Ей очень хотелось оказаться сейчас в тепле, на кухне у мамы, но кое-кого она должна была проведать в первую очередь… Поиски продолжались долго, но, в конечном итоге, Тиффани нашла мисс Тик, ведьмознатку, в лесочке неподалеку от Ветчины-на-Ржи, где та устроила привал, чтобы попить чаю. Привязанный неподалеку мул с наслаждением хрупал содержимым своей торбы. При виде Тиффани он заржал.

— Его зовут Иосиф, — сказала мисс Тик. — Настоящий ведьминский мул.

Снова заморосил дождь, и мисс Тик сделала Тиффани приглашающий жест в сторону своего фургончика. На маленькой походной печке закипал чайник. Она уселась на скамеечку, установленную прямо на внутренней стороне двери, лицом к печке, и с благодарностью приняла чашку чая.

Изнутри фургончик выглядел так, как и ожидала Тиффани. Мисс Тик обустроила из него подобие сухопутного корабля. Множество полочек, уставленных всевозможными вещицами, аккуратно помеченными учительским почерком мисс Тик, — непременно в алфавитном порядке. Горшки без этикеток с совершенно неопределимым содержимым. Над кроватью плакат с разными видами узлов, — бегствология была весьма полезным хобби для ведьмы.

— Только горшочки не трогай, пожалуйста, — предупредила мисс Тик. — Некоторые отвары действуют не так, как ожидалось, и результаты бывают непредсказуемы. Но, знаешь, экспериментировать надо.

Так вот что в этих горшках, подумала Тиффани. Эксперименты.

— Рада тебя видеть, — продолжала мисс Тик. — Я то и дело слышу о тебе.

Представляешь, почти каждая девочка, которую я встречаю, хочет походить на тебя!

Они видят, как ты со свистом проносишься мимо на метле, и хотят брать с тебя пример, госпожа Болит. Ведьмовство уже становится привлекательной профессией!

— О, да, — ответила Тиффани. — Начинается. А потом вы говорите им, на что именно им предстоит тратить свою жизнь на самом деле, и кое-кто из них отправляется в большой город, чтобы стать парикмахерами, или чем-то вроде того.

— Ну, я ничего не скрываю, — сказала мисс Тик. — Я советую им подумать как следует. Это ведь не глупости вроде размахивания волшебной палочкой, это грязная и неблагодарная работа.

Тиффани вздохнула:

— Ведьмовство — мужская работа, вот потому-то женщинам и приходится ею заниматься.

Мисс Тик засмеялась:

— Помню я одну маленькую робкую девочку. Я еще сказала ей, что преподам ей такие уроки, каких она никогда не забудет в спешке.

— Помню. — Тиффани улыбнулась в ответ. — Но последние дни я все время куда то спешу. Но, мисс Тик, — ее голос стал тише, — мне кажется, некоторые ведьмы считают, что я недостаточно хорошо справляюсь. — Она сглотнула. — По большей части, в Ланкре. Но это значит, что мне нужно чаще там появляться. — Тиффани закусила губу, она ненавидела просить о помощи. Следует ли говорить, что она не соответствует положению, которое занимает? Подвести Матушку Ветровоск, которая так в нее верила? Она не помнила, чтобы Матушка когда-нибудь обращалась за помощью со стороны. — Думаю, было бы неплохо мне…. Э-э… подыскать ученицу.

Чтобы немного подсобила.

Небеса не разверзлись. Никто не задохнулся от ужаса. Мисс Тик сердито скрестила руки на груди.

— Я уверена, это Летиция Иервиг сеет сомнения в людских умах, — сказала она. — Считает себя проницательной, будто бы знает любой промысел судьбы, а на деле это все детский лепет. Дуре, написавшей «Мои друзья эльфы», должно быть стыдно называться ведьмой, а уж тем более посягать на лавры Матушки Ветровоск. Ха, Летиция Иервиг уж точно не управилась бы с двумя владениями сразу. Она и с одним-то едва справляется. — Мисс Тик презрительно фыркнула. — Не забывай, Тиффани: я учительница[216], а учителя бывают весьма неприятными людьми, когда придется. «Десять шагов к колдовству» и «Романтика метлы» — не книги, а так, мусор.

Конечно, я присмотрю для тебя девочку иди двоих, идея отличная. А насчет того, что скажет миссис Иервиг, даже не беспокойся.

ГЛАВА 7 Стихийное бедствие

Летиция Иервиг была не из тех, кто сидит сложа руки. Или стоит, раз уж на то пошло. Она была настоящим стихийным бедствием и ненавидела сдавать позиции.

Узнать, что перед домом Нянюшки Ягг стоит очередь, не заняло много времени. Тиффани Болит, решила миссис Иервиг, Не Справляется. И нужно вмешательство более опытной ведьмы, чтобы Что-то Предпринять. По мнению Летиции Иервиг — всегда значительному мнению, — она одна была достаточно авторитетной личностью для решительных действий, особенно в сравнении со старой кошелкой Нянюшкой Ягг.

Много лет назад миссис Иервиг вышла замуж за отставного волшебника.

«Волшебникам не разрешается жениться, — пренебрежительно сказала Нянюшка Ягг Тиффани, — но дураки всегда хватаются за что угодно, если оно само плывет к ним в руки. Подкаблучник, что с него взять. Она все получила за его счет, так люди говорят!» Тиффани благоразумно не стала развивать тему, тем более что под «людьми» явно подразумевалась Нянюшка Ягг, преисполненная к миссис Иервиг решительной и неослабевающей ненависти.

Но именно поэтому она оказалась не готова к случаю спустя неделю или около того, когда, в отсутствии Нянюшки Ягг, к домику Матушки Ветровоск прибыла миссис Иервиг с целью, как она выражалась, «побеседовать». По здравом размышлении, было бы лучше, если бы она не застала Тиффани в саду за стиркой для старой мадам Прайс, по уши в мыльной пене.

Сердце Тиффани упало, когда она увидела[217], кто к ней заявился, однако она нашла в себе силы вытереть руки и приветствовать гостью со всей учтивостью, какую она сумела из себя выдавить. Миссис Иервиг имела склонность обращаться с Тиффани как с неразумным ребенком, а еще имела ужасные манеры, например, садилась без приглашения, куда ей вздумается. Сейчас она устроилась в Матушкином кресле-качалке, послала Тиффани фальшивейшую из своих улыбок и немедленно усугубила впечатление, воскликнув:

— Девочка моя!

— Женщина, — тихо произнесла Тиффани, пока миссис Иервиг оглядывала ее с головы до ног. Она всем своим существом чувствовала, как клочья пены все еще цепляются за ее передник и встрепанные волосы.

— Не обращай внимания, — отмахнулась миссис Иервиг, словно бы это не имело ни малейшего значения. — Как твой друг и старейшая ведьма в округе, я решила тебя навестить. Ну, знаешь, проведать, как идут дела, дать пару конструктивных советов… — Она снисходительно оглядела кухню, задержав особо пристальный взгляд на пляшущих в воздухе пылинках, и Тиффани вдруг вспомнила о пауках, обитающих в судомойне, и об их многочисленном потомстве, — ей недостало решимости изгнать их.

— Не кажется ли тебе, моя дорогая, что присмотр сразу за двумя владениями чересчур утомителен для тебя? — сказала миссис Иервиг, слащаво улыбаясь.

— Да, моя дорогая миссис Иервиг, — ответила Тиффани довольно резко. — Я разрываюсь, потому что мне не хватает времени, чтобы успеть сделать все и здесь, и там. — А для вас это хобби, подумала она. Но вести эту игру можете не только вы. Она улыбнулась, чтобы соответствовать моменту. — Если у вас есть для меня несколько полезных советов, я бы с удовольствием их выслушала.

Миссис Иервиг не могла упустить такого приглашения, хоть и вовсе не нуждалась в нем, и немедленно начала заранее заготовленную речь:

— Я не хочу сказать, будто ты плохой человек, милочка, но ты можешь просто не справиться. Люди поговаривают… — Вполне возможно, — ответила Тиффани. — Но и благодарностей я слышу немало. И, кроме того, я всего лишь единственная женщина — а не девочка, если позволите, — и не могу делать все одновременно. Просто позор, что рядом нет кого-то более опытного… — ее голос прервался. Память об ивовой корзине Матушки Ветровоск была еще свежа.

— Понимаю, — сказала миссис Иервиг. — И это не твоя вина. — Ее голосок стал совсем медовым. — Тебя просто швырнули в бездну проблем, которых ты не можешь одолеть, а ты ведь еще слишком юна, дорогая Тиффани. Чтобы сделать новый шаг по пути магии, тебе понадобится мудрый наставник. — Она засопела. — Серьезная мудрая ведьма с правильным… подходом. Нет… со связями. — Стало ясно, что Нянюшку Ягг она подходящей кандидатурой ни в коем случае не считает.

Тиффани едва сдержалась. Хуже, чем «милочка», было только «дорогая Тиффани». Она вспомнила, какие напутствия давала миссис Иервиг своей протеже Анаграмме Ястребец, которая битком набила свой домик рунами и блестящими побрякушками, но не умела ничего путного. Ей даже пришлось обратиться к Тиффани за помощью. Что же касается того, будто Нянюшка Ягг не подходит на роль наставника… — Милочка, — продолжала миссис Иервиг, — я старейшая из здешних ведьм и полагаю, что именно я должна прийти на смену Матушке Ветровоск. Так всегда делалось, и на то есть причины, — людям нужен кто-то, кого они уважали бы, на кого они бы равнялись. А ведьма, занимающая высокое положение, никогда не позволит, чтобы ее застали за стиркой.

— Правда? — выдавила Тиффани сквозь зубы. Опять «милочка»? Если она скажет это еще раз, Тиффани не только изгваздает ее в мыльной пене, но и подольше подержит ее голову под водой. — Матушка Ветровоск говорила: делай работу, которая прямо перед тобой, так что мне все равно, увидит ли кто-то, как я стираю белье для стариков. Грязной работы всегда полно, миссис Иервиг.

Миссис Иервиг вспыхнула:

— Но милочка… — Хватит милочек, — отрезала Тиффани. — Ваша последняя книга, миссис Иервиг, называлась «Полет на золотой метле». Можете объяснить, как она летает, миссис Иервиг? Золото довольно-таки тяжелое. Пожалуй, слишком тяжелое.

Миссис Иервиг зарычала. Тиффани никогда прежде не слышала, чтобы миссис Иервиг рычала, но этим рыком можно было валить лес.

— Это метафора, — рявкнула она.

Тиффани совсем разозлилась:

— Метафора чего, миссис Иервиг? Я все время на передовой, а это означает тяжелый труд. Мы заботимся о людях, а не книжонки строчим. Вы когда-нибудь ходили по домам, миссис Иервиг? Помогали детям в обносках, без обуви, без корки хлеба на обед? Женщинам, у которых что ни год, то младенец, а муж пропадает в кабаке? Вы были столь любезны предложить мне совет, так вот что я в свою очередь посоветую вам: даже не надейтесь, что произведете на меня впечатление, пока не начнете обходить дома. Меня признали преемницей Матушки Ветровоск, которая обучалась у госпожи Грапс, которая училась у ведьм, ведущих свой путь от Черной Алисии, и так будет и впредь, что бы вы там себе ни думали. — Она распахнула входную дверь. — Спасибо, что уделили мне время. А теперь мне, как вы правильно заметили, надо многое сделать. В отличие от вас.

Миссис Иервиг нервно зашагала прочь; она двигалась такими рывками, что даже смотреть на это было больно. Побрякушки исполнили прощальную мелодию, а одна из них даже предприняла попытку остаться, зацепившись за дверную ручку.

Распутывая толкую цепочку, миссис Иервиг сказала:

— Я пыталась, честное слово, пыталась. Я хотела предложить тебе все свои знания о колдовстве, но нет. Ты потеряла хорошего друга в моем лице. А ведь мы действительно могли бы подружиться, если бы не твое упрямство. Прощай, милочка.

Миссис Иервиг захлопнула за собой дверь. Глядя ей вслед, Тиффани подумала: я не хотела делать этого, миссис Иервиг, но должна была это сделать.

Однако хлопок двери поставил точку в ее размышлениях. Я буду все делать по-своему, решила Тиффани, а не так, как от меня ждут. Я не могу быть второй Матушкой Ветровоск, я могу быть только Тиффани Болит. Впрочем, нельзя было не признать, что кое в чем миссис Иервиг была права.

— Я действительно пыталась сделать слишком многое, — произнесла Тиффани вполголоса. — Что ж, может, мисс Тик сумеет подыскать мне толковую девочку. Мне нужна помощь.

— Агась, точняк, — раздался голос Роба Всякограба.

Тиффани взорвалась:

— Ты что, все время за мной следишь, Роб Всякограб?!

— Агась. Помнишь, это ковы на нас — приглядывать за тобой день и ночь, великучие ковы.

Ковы. Осведомленная о магических традициях Тиффани знала, что нет такого Фигла, который посмел бы нарушить обет, — кроме Вулли Валенка, который вечно путал обет с обедом. Тем не менее, она была в ярости.

— Все время следишь? Даже когда я купаюсь? — спросила она устало.

Привычный довод. Тиффани — по непонятным Робу причинам, — не одобряла того факта, что вокруг нее вечно толкутся Фиглы. Впрочем, насчет уборной с ними удалось договориться[218].

— Не подглядываю, не-а, — заверил Роб.

— Ладно, — сказала Тиффани. — Сделаешь мне одолжение, Роб?

— Запросто. Хочешь, чтобы ента Иервиг плюхнулась в пруд, или что-нибудь такое?

— Жаль, но нет, — вздохнула Тиффани. — Не такой я человек.

— А мы такие, — радостно заявил Роб Всякограб. — И вообще, это традиция, вот как. А мы — мы о-очень традиционные, потому как мы фольклорные элементы… — он заулыбался с надеждой.

— Прекрасная идея, но лучше не надо, — ответила Тиффани. — Миссис Иервиг не так уж плоха.

Так и есть, подумала она. Глупая, властная, бесчувственная, да и, если разобраться, ведьма из нее так себе. Но у нее есть стержень.

Тиффани знала, что Нянюшка Ягг редко занимается стиркой — иначе зачем нужны ее невестки? — но она вдруг вспомнила, что никогда не видела Матушку Ветровоск за стиркой стариковского белья, и эта мысль поразила ее на мгновение.

Пора решить этот вопрос, подумала она, глядя на набольшего Нак Мак Фиглов, стоявшего перед ней. Что ж, им предстоит непростая задача.

— У меня есть маленькие ковы, которые я на тебя возлагаю, — сказала она.

— Ась?

— Ты слышал о стирке одежды?

— А, ну да, было дело, — ответил Роб Всякограб и почесал напузник. Град мертвых насекомых и обглоданных куриных костей посыпался на землю.

— Тогда сделай мне одолжение и проведи некоторое время в судомойне, пока я летаю по делам. Помоги старику, он любит чистоту и свежее белье. — Она строго посмотрела на Роба. — Тебе следовало бы брать с него пример.

Тиффани не могла сдержать трепета, когда, вернувшись домой, подошла к двери в судомойню. Вокруг все сверкало чистотой, а на ветвях дерева снаружи висели старые штаны мистера Прайса, белые настолько, насколько возможно.

Тиффани перевела дух.

— Отлично, — сказала она Робу Всякограбу.

— Агась, — заулыбался Роб. — Нехитрая работенка.

— Хорошо поработали сегодня, — раздался еще один голос. Это был Двинутый Крошка Артур, Фигл, который не возражал против мытья, поскольку сперва трудился в гильдии башмачников, а потом полисменом в большом городе. Внутри Двинутого Крошки Артура, как заметила Тиффани, шел непрерывный бой между Фигловской и городской его частями, однако, поскольку каждому Фиглу нравилась хорошая драка, постоянная борьба с собой была всего лишь еще одним поводом для веселья.

Величий Ян толкнул Двинутого Крошку Артура локтем.

— Слышь, мы могем помогать старым верзилам и отмывать их сколько хошь, но мы Фиглы, и мы своей грязью дорожим. От стирки мы слабеем. Мы мыла не терпим, ясно?

— Ток не я, Роб, ток не я, — прозвучал счастливый возглас. Со стены козьего загона свалился Вулли Валенок и покатился по траве. Пузыри разлетались от него во все стороны.

— Я те говорил про это, Вулли, — проворчал Роб. — От мыла у тебя из ушей пузыри лезут.

Тиффани рассмеялась:

— А ты сделай мыла сам, Роб. Для Дженни. Сделай подарок для своей кельды. Это просто, всего-то и нужно, что немного жира и щелока.

— О да, нащелкать мы кому хошь можем, — с гордостью отозвался Роб Всякограб.

Ну, я пыталась, подумала Тиффани. По крайней мере, души у них чисты.

Над Мелом сгущались сумерки. У подножия холма на самой кромке темного леса лежал Двурубахи, городок с претензией на нечто большее, нежели одинокий магазин, трактир и кузница. Королева Эльфов удовлетворенно улыбнулась.

Вечер выдался теплым, и в воздухе разливались привычные запахи, а небо выглядело в точности так же, как всегда. Вдалеке виднелось нечто вроде новой дороги или ручья, блестевшего под луной, но в остальном все было так, как и в прошлый раз.

Она обернулась на пленного гоблина, сидевшего со связанными руками в седле позади одного из ее стражников, и неприятно улыбнулась. Она отдаст его лорду Ланкину. Эльф немало позабавится, разрывая свою жертву на куски, — разумеется, после того, как вдоволь наиграется с нею.

Но сейчас этот гоблинский мусор привел их сюда, в эту спящую долину.

Воины, облаченные в кожу и меха, с перьями в волосах, уже держали стрелы на тетивах.

Завеса между мирами не доставила проблем. Эльфам не составило труда пройти через врата — сейчас завеса была совсем слаба. Это раньше она была сильна, пока старая ведьма стояла на страже.

Звери заметили их. Едва Королева ступила на эту землю, зайцы на холмах обернулись и замерли, а совы взмыли как можно выше в небо, почуяв присутствие другого хищника.

Люди же, как правило, все замечали последними. Что ж, больше будет удовольствия… Ничто, кроме странного отблеска на насыпи и шума далекого буйства, который королева восприняла как признак присутствия Нак Мак Фиглов, ничто не предвещало беды для первых эльфийских завоевателей за много-много лет, и эльфы принялись веселиться. Они развлеклись в паре деревень, выпуская коров, переворачивая тележки, заставляя молоко скисать, портя эль в бочках, — обычные невинные шалости. Но городок у подножия холма обещал гораздо большие перспективы для эльфов, стосковавшихся по облавам.

Наступила тишина, только позвякивали бесчисленные колокольцы в сбруях вороных коней. Эльфы ждали команды.

Она подняла руку.

Но, прежде чем она успела что-либо сделать, воздух разорвал звук, словно где-то убивали гигантскую свинью.

Этот звук сотряс весь Мел — пронзительный до боли в зубах свист, заполонивший холмы. Воздух буквально воспламенился, когда железное чудовище помчалось к городу по серебристой ниточке дороги, отмечая свой путь клубами густого дыма.

Эльфы содрогнулись, паника обуяла их. Этот звук. Этот запах железа в воздухе.

Воспользовавшись моментом, Токарная Стружка зубами вытащил из ножен оглушенного охранника, зажимавшего руками уши, каменный кинжал, спрыгнул на землю и разрезал свои путы.

— Я же говорил. — сказал он. — Железный Конь. Последний поезд в Дверубашки, вот что это. Там теперь работают гоблины. Там чугун и сталь.

Королева не дрогнула. Нельзя было демонстрировать страха перед придворными. Но про себя она подумала: поезд? Он большой. Это железо, о котором мы не знаем. И мы не знаем, как оно может убить нас.

— Чем его можно усмирить? — спросила она. — Как можно заполучить его? Сколько бед мы могли бы причинить с его помощью!

Душистый Горошек — хладнокровный Душистый Горошек, словно бы не поддающийся всеобщей эльфийской жажде террора, — улыбнулся, и его улыбка королеве не понравилась. Она словно бы прорезалась сквозь его ледяной и драматичный облик, но глаза его оставались холодными и безжалостными.

— Можно пытать гоблинов, пока они нам все не расскажут, — предложил он. — Тогда они все сделают за нас.

— Не сделают, — отозвался Токарная Стружка, одарив Душистого Горошка презрительным взглядом. — Зачем бы они стали это делать?

Душистый Горошек наклонился, чтобы схватить гоблина, но тот оказался проворнее. Град серебристых осколков осыпался на эльфа; тот закричал от боли и свалился с лошади. Остальные эльфы отшатнулись, и гоблин рассмеялся:

— Забыл, что у меня в карманах, мистер Душистый Цветочек? А я говорил вам про стружки, говорил. Они в моем имени. Больно, да? Нарвались на умного гоблина в те дни, когда он как нарочно ждал всяких гадостей, особенно эльфийских. — Он кивнул на Душистого Горошка, который корчился перед ним на земле; стальной ливень сбил с него весь лоск, теперь он казался маленьким, слабым и жалким, и рыдания сотрясали его тело.

— Забавно, правда? — сказал гоблин. — В нынешнем мире любая мелочь важна, даже стружки… и гоблины.

ГЛАВА 8 Доспехи Барона

«Доспехи барона». Такое название носил трактир того сорта, где Джон Петрушка, наследный хозяин и бармен, запросто доверял посетителям разливать пиво самим, когда не успевал управиться со всеми делами или когда был вынужден откликнуться на зов природы. Трактир того рода, куда посетители приносят огромные огурцы или другие забавно выглядящие овощи со своей грядки, чтобы показать их своим друзьям.

Здесь нередко вспыхивали споры, но споры во имя поиска истины, а не ради драки. Иногда возникали попытки делать ставки, но Джон Петрушка смотрел на это сурово. Хотя разрешалось курить — и курить очень-очень много, — плевки возбранялись. И, конечно, здесь звучала брань не менее сочная, чем знаменитые забавного вида овощи. В конце концов, здесь не было женщин, кроме миссис Петрушки, которая терпеливо пропускала мимо ушей слова типа «черт», пока они оставались лишь образным выражением, используемым в контексте «как поживаешь, ты, старый черт?» или, с большей осторожностью, «черт подери».

Бароны, которые знали, как важен процветающий трактир, и которые сами не прочь были порою заглянуть на огонек, время от времени вносили некоторые усовершенствования для развлечения посетителей. Молодой барон, например, в ознаменование своего вступления в брак, преподнес в дар трактиру все надлежащие принадлежности для игры в дартс. Не слишком, впрочем, к добру, — во время последнего состязания Встрях Полегче, общепризнанно лучший пахарь на Мелу, но явно не хватавший звезд с неба в интеллектуальном плане, едва не лишился глаза. С той поры дартс начали рассматривать как нечто смертельно опасное, а доска с дротиками была со всем возможным почтением отправлена обратно.

Для многих трудяг трактир был желанным убежищем после тяжелого трудового дня в полях или загонах для скота. Джо Болит, арендатор Семейной фермы, с надеждой думал о моменте, когда, покончив с возней вокруг беспокойных животных и сломанных приспособлений, сможет спокойно пропустить кружечку. Он знал, что пинта приведет его в расположение духа достаточно радужное, чтобы выдержать ожидавший его семейный скандал за ужином; предстоящий скандал касался годовщины свадьбы, о которой он в суматохе позабыл. По собственному опыту Джо знал, что это грозит как минимум неделей холодных ужинов и холодных взглядов, а то и холодной постели.

Стоял теплый и ясный субботний вечер. Паб был полон, хотя и не настолько, как хотелось бы Джону Петрушке. Джо уселся за дубовый стол снаружи у трактира, и его пес Балабол устроился у его ног.

Будучи наследником целой династии Болитов, обитавшей на Мелу, Джо знал всех людей в округе и их семьи, знал, кто из них честно трудится, а кто бьет баклуши, кто глуп, а кто умен. Сам Джо Болит не хватал звезд с неба, но отличался сообразительностью и смыслил в фермерском ремесле, а субботними вечерами он занимал место своеобразного председателя трактирных собраний. Здесь он служил настоящим кладезем знаний.

Он слышал, как за соседним, меньшим столиком двое местных спорили о том, чем отличаются кошачьи следы от лисьих. Один из них делал руками плавные жесты и втолковывал собеседнику: «Смотри сюда, старый ты черт: кошка ходит вот так, но Патрикеевна — она вот этак лапы ставит». Его собеседник повторил жесты, еще раз изобразив лису и кота. Интересно, подумал Джо, не будем ли мы последним поколением, которое величает лису Патрикеевной.

Катился к закату еще один долгий день для всех честных тружеников, чья жизнь проходила в хлопотах около лошадей, свиней и овец, не говоря уже о множестве других дел по хозяйству, без которых не обходится ни один крестьянин.

Они разговаривали на скрипучем диалекте, знали голоса всех птиц, обитающих в этих краях, могли поведать, где отыскать любого зверя и любую змею и куда люди барона не имеют обыкновения наведываться. Короче говоря, они были настоящими специалистами по части вещей, которым не обучают в университетах. Если кто-то из них держал речь, то говорил вдумчиво и медленно, тщательно подбирая нужные слова, пока жены не посылали за ними сыновей, чтобы те поторопили своих отцов к остывающему ужину.

Дик Чуть, толстяк с клочковатым пушком на подбородке, который в этой компании стыдно было бы назвать бородой, заявил:

— Что за отвратительный эль! Слабый, как ключевая вода!

— Что ты сказал о моем пиве? — осведомился Джон Петрушка, который как раз убирал порожнюю тару со стола. — Оно должно быть отменным, бочонок открыли только сегодня утром.

— Я и не говорю, будто ключевая вода — это плохо, — сказал Дик Чуть, вызвав всеобщий смех. Все помнили скупого старика Тайдера, который, положившись на народную медицину, попросил свою дочь припасти своей мочи, чтобы делать компрессы на больную ногу; Мейзи же — девушка славная, но совершенно без царя в голове, — неправильно истолковала его просьбу и угостила отца напитком, весьма необычным на вкус. Как ни странно, нога его болеть перестала.

Принесли новую пинту, из другой бочки, и Дик Чуть признал ее сносной. Джон Петрушка удивился. Но не слишком. В конце концов, что значит какая-то пинта в кругу друзей? Хозяин подсел к посетителям и обратился к Джо Болиту:

— Ну, и как ты находишь молодого барона?

Взаимоотношения между бароном и его арендатором, господином Болитом, не представляли собой ничего необычного для сельской местности. Барон владеет землей, это все знают, а также всеми окрестными фермами, и фермеры, которые эту землю возделывали, платили ему поквартальную ренту. Барон, если бы захотел, вполне мог бы забрать ферму назад и вышвырнуть арендатора и его семью на улицу.

В прошлом уже бывали такие бароны, которые развлекались сожжением ферм и выдворением жильцов — иногда по простой прихоти, но чаще в качестве безумного способа демонстрации своей власти. Однако вскоре до них дошло: власть не стоит ломаного гроша без полных амбаров и стад воскресных обедов, пасущихся на холмах.

Роланд де Чамсфалей[219], молодой барон, сперва пытался затянуть гайки — не иначе как под влиянием своей тещи-герцогини, — но вскоре осознал всю бесперспективность такого подхода. Понимая свою неопытность в сельскохозяйственных делах, он решил брать пример с отца и предоставить фермерам вести хозяйство так, как они сами посчитают нужным. В итоге все остались довольны.

Не менее мудро со стороны Роланда было время от времени беседовать с Джо Болитом, как делал и старый барон, и Джо, добрый человек, обращал внимание Роланда на вещи, которые торговые агенты и управляющие барона обычно упускают из вида, например, бедственное положение вдов или одинокая мать, едва сводящая концы с концами после того, как ее муж был затоптан неуравновешенным быком. Джо Болит не забывал подчеркивать, что некоторая благотворительность никогда не бывает лишней, и надо отдать должное молодому барону — он действительно старался следовать этим советам, хотя и по-своему, и бедная вдова вдруг обнаруживала, что ухитрилась заплатить за аренду жилья заранее и на несколько месяцев вперед, а перспективный трудяга из поместья, желавший обучиться фермерскому ремеслу, совершенно случайно оказывался поблизости от маленькой усадьбы молодой матери.

— Не хочу судить обо всем заранее, — сказал Джо Болит, откинувшись на спинку скамьи с таким серьезным видом, словно председательствовал на ученом собрании.

— Но, должен сказать, он старается. Не почивает на лаврах, если можно так выразиться.

— Это хорошо, — высказался Томас Зеленотрав. — Он, видать, хочет пойти по стопам своего старика.

— Тогда нам считай повезло. Старый барон был хороший человек — иногда жесткий, конечно, но знал, что к чему.

Петрушка усмехнулся:

— А вы заметили, что юная баронесса тоже много чего нахваталась, хотя ее никто не учил? Она все время ходит по округе и говорит с людьми, носа не задирает. Моей жене она нравится, — добавил он с глубокомысленным кивком. Если жена одобряет — что ж, так тому и быть. Это означало мир дома — то, чего хотелось каждому работяге после трудного дня.

— Говорят, она всегда приходит к роженицам, чтобы их приободрить.

— У моей Жозефины скоро пополнение, — заметил Роберт Гуща.

— Значит, ты проставляешься, — засмеялся кто-то.

— Тогда тебе надо поговорить с Тиффани, — сказал Томас Зеленотрав. — Когда нужна повитуха, ты никого лучше не сыщешь. — И добавил поверх своей пинты: — Я видел, как она вчера носилась по округе. Прямо горжусь, что это наша девушка, с Мела. Тебе тоже стоит гордиться, Джо.

Все знали Тиффани Болит с тех самых пор, когда она была совсем малышкой и играла с их собственными детьми. Она не слишком-то походила на других ведьм, но она была их ведьмой. И полезной. Самое главное — она была здешней. Она ценила овец, и все помнили ее, когда она еще пешком под стол ходила, так что все в порядке.

Отец Тиффани попытался улыбнуться и бросил собаке свиную шкурку:

— Угощайся, Балабол. — Он оглядел присутствующих. — Конечно, матушка Тиффани хотела бы, чтобы дочка чаще бывала дома, и всегда готова ее приютить, но она не может заставить людей перестать говорить о ней, да и я не могу. — Он перевел взгляд на хозяина. — Еще пинту, Джон.

— Конечно, Джо, — кивнул Петрушка, направился в трактир и вернулся с пенящейся кружкой в руке.

— Странно, — сказал Джо, получив свою пинту, — как много времени наша Тиффани проводит в Ланкре.

— Вот будет досада, если она туда переедет, — сказал Дик Чуть. И высказанная им мысль повисла в воздухе, хотя никто больше не проронил ни слова.

— Ну, она ведь всегда занята, — произнес Джо Болит, пытаясь отогнать неприятные мысли.

— Кругом полно младенцев!

Все засмеялись.

— И не только младенцев, — добавил Джим Шенкель. — Она приходила к моей старушке матери, когда та собралась на тот свет. Была с ней всю ночь. И забрала ее боль! Слыхали о таком?

— Да, — кивнул Джо. — Знаете, когда старый барон помирал — у него ведь была сиделка, но это Тиффани его проводила. Уверен, больно ему не было.

Молчание повисло над столом, когда завсегдатаи трактира дружно задумались о том, как часто Тиффани встречалась на их пути. Потом Нодди Гуляка почти что благоговейно произнес:

— Ну, Джо, мы надеемся, что ваша Тиффани все-таки останется здесь. Ей тут будет лучше. Ты ей так и скажи при случае.

— Мне этого повторять не надо, Нодди, — сказал Джо. — Мать Тиффани тоже все надеется, что дочка осядет на Мелу со своим кавалером — ну, знаете, с молодым Престоном, который отправился в большой город учиться на врача. Но я думаю, она так не сделает, — по крайней мере, не навсегда. Конечно, тут много поколений Болитов жило, но Тифф идет по стопам своей бабушки, только современнее, понимаете? Ей бы весь мир хотелось изменить, ну, или Мел хотя бы.

— Она смыслит в пастушьем деле, — сказал Томас Зеленотрав, и хор одобрительных голосов поддержал его.

— А помните, парни, — промолвил Дик Чуть, опустошив свой стакан, — как пастухам пришлось сражаться на Состязании? У нас тогда ведьмы не было.

— Ага, — ответил Джо Болит. — Те старые пастухи на посохах не дрались, только врукопашную. А победитель становился главным над всеми пастухами.

Все засмеялись, и большинство вспомнило о Бабуле Болит, последней главой пастухов. Один кивок Бабули — и пастух весь день ходит гоголем, состязание там или нет.

— Главного пастуха у нас больше нет, зато есть Тиффани, — сказал Роберт Гуща после долгой паузы, занятой пивом и табаком.

— Значит, раз у нас ведьма за главную, кто-то должен потягаться с ней, а? — с широкой улыбкой заявил Джон Петрушка и покосился на отца Тиффани.

— Едва ли, — сказал Роберт Гуща.

Джо и другие согласно кивнули.

Потом смутная тень пронеслась над ними, и девушка верхом на метле крикнула:

— Привет, пап! Привет, все! Не могу остаться, надо принимать близнецов!

Рональд де Чамсфалей, молодой барон Мела, и впрямь пытался походить на отца. Он знал, что старик пользовался популярностью, — это называлось «старая школа» и означало, что все знают, чего ожидать, а стражники полируют доспехи, отдают честь и делают то, чего от них ждут, да и сам барон делает в значительной степени то, чего от него ожидают, и в целом предоставляет людей самим себе.

Впрочем, отец был немного злобен и задирист, и Роланд старался об этом немногом забыть. В частности, он старался брать верный тон, когда навещал Тиффани в Семейной Ферме. Они ведь когда-то были друзьями и, к беспокойству Роланда, Тиффани считалась хорошей подругой его жены Летиции. Каждый мужчина подсознательно чувствует, что подруг жены стоит опасаться. Ибо кто знает, какие… маленькие секреты могут выплыть наружу. Роланд, с его домашним воспитанием и ограниченными знаниями о мире за пределами Мела, опасался, что слово «маленький» может стать ключевым замечанием, которым Летиция может поделиться с Тиффани.

Он выбрал момент в субботний вечер, когда увидел, как Тиффани спустилась на метле в долину, а ее отец, как знал Роланд, как раз заседал в трактире.

— Привет, Роланд, — сказала Тиффани, даже не обернувшись, когда он спешился.

Роланд затрепетал. Он барон. Ферма ее отца принадлежит ему. Подумав об этом, он осознал всю нелепость этой мысли. Конечно, у него было несколько клочков бумаги, подтверждавших его право собственности, но эта ферма принадлежала Болитам. Так было и так будет всегда. И он был уверен, что Тиффани знает, о чем он думает, и потому залился краской, когда она наконец обернулась.

— Эмм, Тиффани, — начал он, — я просто хотел повидаться с тобой, чтобы… ну, знаешь… — Да ладно, Роланд, — отмахнулась Тиффани. — Говори уже, с чем пришел. День и так выдался трудный, а мне еще обратно в Ланкр лететь.

Такое начало ему подходило.

— Я, собственно, за этим и приехал. Есть некоторые… претензии. — Неудачное слово, сообразил он. Тиффани тут же уцепилась за него.

— Что? — резко спросила она.

— Ну, тебя вечно не бывает рядом, Тиффани. Ты должна быть нашей ведьмой, а почти каждый день пропадаешь в Ланкре. — Он выпрямил спину, словно аршин проглотил. Надо было выглядеть официально, как чиновник, а не как проситель. — Я барон, и я приказываю, чтобы ты исполняла свой долг.

— Исполняла долг? — эхом откликнулась Тиффани. А чем, как он думает, она занималась эти несколько недель, когда бинтовала ноги, врачевала язвы, принимала роды, утешала умирающих, навещала стариков, присматривала за младенцами и… да! Подстригала ногти на ногах! А Роланд чем занимался? Устраивал вечеринки и званые обеды? Любовался попытками Летиции писать акварели? Лучше бы предложил ей помощь. К сведению Роланда, у Летиции был дар ведьмы, и она могла бы принести пользу Мелу.

А потом она подумала о том, что это значит. Она знала, что Летиция навещала каждого новорожденного. Разговаривала с женщинами.

Но Тиффани все еще злилась на Роланда.

— Я обдумаю твои слова, — сказала она преувеличенно учтиво, отчего Роланд покраснел еще сильнее. С неестественно прямой спиной он подошел к лошади, взгромоздился на нее и ускакал.

Ну, я хотя бы попытался, успокаивал он себя, хотя не мог избавиться от ощущения, что все испортил.

Когда королева со своими подданными вернулась из каменного круга, началось настоящее столпотворение.

Сверкающий дворец исчез, и совет проходил на поляне в глубине того, что вполне сходило за волшебный лес, если королева не забывала о мелочах вроде мотыльков, маргариток и поганок. Но даже сейчас деревья лихорадочно сучили ветвями, когда она проходила мимо, а клочки земли словно состязались между собой, стремясь вырастить как можно больше травинок под ее ногами.

Она была в ярости. Гоблин — кусок ничтожного праха, — посмел напасть на одного из ее лордов. И тот пал перед гоблином, чьи мерзкие проворные ноги позволили ему ускользнуть от преследователей. Но, хотя павшим был лорд Душистый Горошек (втайне королева радовалась, что это был именно он, а не кто-то другой из ее подданных), она знала, что эльфы осуждают ее оплошность. Провал.

Ведь именно она приказала взять гоблина с собой на облаву.

Невзирая на ее приказания, Душистый Горошек все еще был с ними. Он был все еще бледен и пошатывался, но прежний лоск уже почти вернулся к нему, когда страшные железные крупинки осыпались с его тела. Стражники выстроились за ним, и королева чувствовала вызов, когда шла мимо них.

С презрением она окинула взглядом Душистого Горошка.

— Уберите это ничтожество, — приказала она. — Прочь с глаз моих!

Но стражник не подчинился. Вместо этого он дерзко улыбнулся и покачал в руках арбалет, словно случайно коснулся оперения стрелы. Он смел так демонстративно сделать это в ее присутствии!

— Госпожа, — произнес Душистый Горошек с нотками скрытого презрения, — мы в растерянности. Наша власть над человеческим миром слабеет. Теперь даже гоблины смеются над нами. Почему только от них мы узнали, что люди окружили себя железом со всех сторон? Почему вы ничего не сделали, чтобы этого избежать?

Почему мы так долго не охотились? Почему вы не позволяете нам быть настоящими эльфами, как в старые добрые времена?

Его чары были почти так же сильны, как ее собственные, но его воля была еще сильнее. Как я могла не заметить этого раньше? — подумала королева, стараясь не выдать выражением лица своих мыслей. Он дерзает бросить мне вызов? Я королева.

Возможно, король ныне в другом мире, нежится в своем кургане, предается наслаждениям, но я все еще его королева, и я здесь, чтобы править. Она выпрямилась в полный рост, все свои силы направив в чары.

Однако Душистого Горошка поддержал ропот согласных голосов. Редкий случай, когда эльфы соглашаются друг с другом, — их естественным состоянием является всеобщая вражда, — но воины сплачивались буквально на глазах, холодно взирая на свою королеву. Опасно. Безжалостно. Непристойно.

Королева мужественно встретила каждый взгляд, прежде чем обернуться к Душистому Горошку.

— Ты жалкий смутьян, — прошипела она. — Я могу вырвать тебе глаза, не успеешь ты моргнуть.

— Конечно, госпожа, — ответил Душистый Горошек с нажимом. — Но кто позволяет Фиглам буйствовать? Теперь, когда старая карга сгинула, ведьмы ослабели, и завеса тоже. Но вы все еще боитесь эту девчонку Болит. Она ведь едва не убила вас, вот в чем причина.

— Неправда, — сказала королева.

Однако эльфы смотрели на нее, как кошки на мышонка. И да, он был прав.

Тиффани Болит победила ее. Королева почувствовала, как слабеют и меркнут ее чары. — Вы слабеете, госпожа, — заметил Душистый Горошек.

Королева действительно чувствовала себя слабее, меньше, она ощущала усталость. Деревья сомкнулись вокруг нее, свет поблек. Она всмотрелась в лица своего окружения и сосредоточилась на власти, которая едва не оставила ее. Она все еще королева. Их королева. Им придется подчиниться.

— Времена меняются, — произнесла она, выпрямившись. — Железо или нет, гоблины или нет, но мир уже не тот, каким был.

— И мы прятались по вашему приказанию, — сказал Душистый Горошек с уже нескрываемым презрением. — Мир меняется, и это мы должны его менять. Нам решать, каким он будет. Как это было всегда. Как это должно быть снова.

Эльфы вокруг него оживились, выражая одобрение; наряды их засверкали, холодные тонкие лица засветились под властью их чар.

Королева растерялась.

— Вы не понимаете, — попыталась увещевать она, — у нас есть этот мир, который полностью в нашей власти. Но если мы попытаемся действовать, как всегда, нас просто сметут. Мы всего лишь… эльфы. Вот о чем нам говорит железо в том мире. Там у нас нет будущего.

— Вздор, — фыркнул Душистый Горошек. — Что значит — нет будущего? Мы сами творим свое будущее. Нам нет дела до людей или гоблинов, а вот вы проявляете к ним странное мягкосердечие. Может ли великая королева бояться? Вам не хватает уверенности в собственных силах, госпожа, и поэтому мы тоже сомневаемся в вас.

Преданность эльфов хрупка, как паутинка, и лишь чары могут держать их в подчинении. Королева ощущала, как чары покидают ее с каждым словом противника.

А потом он нанес удар.

— Вы стали слишком мягки, госпожа, — проревел он. — Все началось с этой девчонки. А закончится — мной!

Сила его чар все возрастала, глаза его засветились, и эльфы вокруг застыли в почтительном внимании. Душистый горошек указал на королеву — мириады лиц сейчас проступали через ее черты одно за другим. Золотые волосы, темные волосы, длинные волосы, короткие волосы, редкие волосы… лысая голова, детские локоны… Высокая, сильная… слабая, как ребенок. Прямые, кудрявые… всхлипы.

— Гоблины нам больше не подчиняются, — прошипел Душистый Горошек. — Страна Фей не выстоит без сильного лидера. Кто-то должен вести эльфов к победе — над людьми, гоблинами, над всем миром. Воин — вот кто нужен нам, вот кто нужен нашему королю, заточенному в кургане.

Душистый Горошек сейчас походил на змею, пронзающую взглядом свою беспомощно рыдающую жертву.

— Такое ничтожество не может отдавать нам приказы, — сказал он равнодушно.

— А вы что скажете? — он повернулся к другим эльфам, и в черноте их глаз королева увидела свое будущее падение.

— Что нам сделать с ней, лорд Душистый Горошек? — подал голос Горчичное Зерно, выступая вперед, чтобы поддержать нового владыку.

— Она должна оставить трон! — воскликнул еще один эльф.

Душистый Горошек свысока оглядел то, что осталось от некогда могущественной королевы.

— Можете позабавиться с ней, как пожелаете, а потом оторвите ей крылья, — приказал он. — Такова кара за поражение. А теперь, где музыканты? Давайте плясать к позору той, что была королевой. Сотрите ей память, если хотите, и вышвырните прочь, прочь из Страны Фей. Пусть убирается и больше не возвращается.

— Куда мы бросим ее? — спросил Горчичное Зерно, обхватив королеву своими тонкими, как веточки, руками.

Но Душистый Горошек уже горделиво удалялся, лавируя среди придворных, которые в танце следовали за ним. И когда он отвел взгляд от беспомощного маленького эльфа, который когда-то был владычицей мира, Горчичное Зерно услышал отчаянный шепот:

— Гром… и Молния. Ты ощутишь мощь Грома и Молнии, Душистый Горошек, и изведаешь гнева Тиффани Болит, который жалит до костей.

И хлынул дождь, и град обрушился на землю.

ГЛАВА 9 Козьих дел мастер

Парнишка, что стоял под дождем у задних дверей домика Тиффани — больше не жилища Матушки Ветровоск, — не выглядел обычным посетителем. Он выглядел потрепанным, но это была дорожная потрепанность, а не следствие нищеты, а еще за ним следовал козел, что тоже немного озадачивало. Но он точно не выглядел попрошайкой. Тиффани присмотрелась. Парнишка носил дорогую, отменного качества одежду. Бродяжка, решила она, поразмыслив. На несколько лет младше нее самой. — Вы госпожа Болит, ведьма? — нервно спросил он, когда она отворила дверь.

— Да, — отозвалась Тиффани, подумав про себя, что юноша, по крайней мере, потрудился кое-что разузнать, он не искал Матушку Ветровоск и пришел к задней двери, как подобает; а еще она только что сварила похлебку, и та остывает. — Тебе что-то нужно? Чем могу помочь? — спросила она. Ведьмы ведь никого не гонят прочь просто так.

— Нет, госпожа, с вашего позволения, но, пока я был в пути, я многое о вас слышал. Люди говорят, что вы лучшая из ведьм.

— Мало ли что люди болтают, — сказала Тиффани. — Важно то, что думают другие ведьмы. Так чем я могу тебе помочь?

— Я хочу стать ведьмой! — последнее слово затрепетало в воздухе, словно живое существо, однако юноша, похоже, был совершенно серьезен. Он добавил твердо: — Мой учитель, мистер Каммар, рассказал мне об одной женщине, которая сумела стать волшебником; значит, госпожа, и обратное возможно? Как аукнется, так и откликнется, верно?

— Да, наверное, — ответила Тиффани неуверенно. — Но, знаешь, многие женщины не любят иметь дело с незнакомыми мужчинами, особенно в интимные моменты. Ведьмам то и дело приходится трудиться повитухами, если ты понимаешь, и уделять много внимания чужим женам… Кадык мальчика задергался, но он сумел выдавить:

— Насколько я знаю, в большом городе Благотворительный Госпиталь Леди Сибиллы равно помогает и мужчинам, и женщинам. И не сомневаюсь, госпожа, что, если дело требует операции, многие женщины счастливы видеть хирурга. — Он просиял. — Я действительно чувствую, что могу быть ведьмой. Я знаю многое о сельской жизни, а еще у меня маленькие пальцы, которые уже сослужили мне добрую службу в пути, когда мне пришлось помогать козе, которая не могла разродиться. Пришлось засучить рукава и здорово повозиться, чтобы помочь малышу покинуть материнскую утробу, и грязи было полно, но малыш выжил, а старик, владелец козы, плакал от радости.

— Неужели? — произнесла Тиффани бесстрастно, размышляя, является ли характеристика «козьих дел мастер» достаточным основанием для изучения ведьмовства. Но юноша выглядел таким потерянным… В общем, ее сердце смягчилось, и она пригласила ее на чашку чая.

Козла препроводили заросшей тропкой между грядок под раскидистую яблоню, но Тиффани заметила — и любая ведьма обратила бы на это внимание, — странный взгляд, которого едва ли можно ожидать от щелочек козлиных глаз. Этот взгляд словно предупреждал, что поворачиваться к его обладателю спиной не стоит, но было что-то еще… Когда Тиффани пригласила юношу внутрь, она увидела Ты, прогуливающуюся среди яблонь. При виде козла она застыла, выгнула спину и распушила хвост до невероятных размеров. Повисла многозначительная пауза, пока эти двое обменивались взглядами, — Тиффани готова была поклясться, что видела вспышку зеленовато-желтого пурпура, — а потом напряжение вдруг разом спало, словно бы некое соглашение скрепили нерушимой печатью. Козел принялся щипать траву, а Ты вернулась к нормальным размерам и продефилировала мимо, почти задевая его ноги. Тиффани поразилась. Она видела, как Грибо удирает от Ты! Что же это за козел такой? Быть может, подумала она, и мальчик представляет из себя нечто большее, чем кажется на первый взгляд.

В разговоре за кухонным столом Тиффани узнала, что паренька зовут Джеффри, и что он очень далеко от дома. Он не выказывал ни малейшего желания говорить о своей семье, и Тиффани попыталась зайти с другой стороны.

— Я заинтригована, Джеффри, — сказала она. — Почему ты решил стать именно ведьмой, а не волшебником, ведь это традиционно мужское занятие?

— Я никогда не считал себя мужчиной, госпожа Тиффани, или чем бы то ни было еще. Я — это я.

Хороший ответ, решила про себя Тиффани и в который раз задумалась о различиях между ведьмами и волшебниками. Основное отличие в том, что волшебники использовали книги и посохи, чтобы творить заклинания, большие заклинания для больших важных вещей, и к тому же, все они были мужчинами. А ведьмы — те занимались повседневными мелочами. Нет, тоже большими важными вещами, твердо поправила она себя. Что может быть важнее, чем рождение и смерть? Так почему бы этому мальчику и не стать ведьмой? Она ведь сделала подобный выбор, так почему бы и ему не избрать свой путь? И она вдруг осознала, что ее путь тоже берет свое начало именно здесь и сейчас. Если она намерена быть своего рода главой ведьм, ей придется решить этот вопрос самой, не спрашивая ни у кого совета. Ее решение. Ее ответственность. Возможно, это первый шаг к тому, чтобы действовать по-новому?

Она оглядела Джеффри. Что-то в нем есть, в этом пареньке, подумала она, и я не знаю, что это, но он кажется безобидным и не слишком преуспевающим, и раз уж мне приходится решать такие вещи, я решаю дать ему шанс. Что касается козла…

— Ну, — сказала она, — я могу поселить тебя в пристройке; еды нам двоим, думаю, хватит. За своего козла отвечаешь сам. А теперь уже поздно, так что поговорим об этом завтра.

На следующее утро, когда должна была заглянуть Нянюшка Ягг, Тиффани вошла в пристройку с тарелкой еды в руках. Юноша спал. Она кашлянула, и парнишка подскочил на постели.

— Отлично, Джеффри, — сказала Тиффани. — А теперь расскажи мне правду. Ты от кого-то убегаешь? Может быть, от родителей?

— Нет, — ответил Джеффри и взял с тарелки кусок хлеба, стряхнув с него ветчину.

«Ах ты, маленький обманщик», — подумала Тиффани. Как и всякая ведьма, она легко распознавала ложь[220]. Она вздохнула:

— Тогда что, ты просто ушел из дома?

— Ну, можно и так сказать, госпожа; просто мне уже шестнадцать, и я решил жить своим умом.

— С отцом не ужился?

Джеффри дернулся, словно его ткнули в больное место:

— Как вы узнали, госпожа?

— А что, на двери не было таблички «ведьма»? — хмыкнула Тиффани. — Я ненамного старше тебя, Джеффри, но имела дело с беглецами и наверняка еще буду иметь. Хотя вряд ли они будут такого знатного рода, как вы, мистер Джеффри.

Хорошая одежка, кстати. Ну, так что за польза тебе от меня и моей усадьбы?

— О, очень большая польза, — заверил ее Джеффри, явно пытаясь выдать надежду за уверенность.

Именно в этот момент Нянюшка Ягг показалась из-за угла дома, и Тиффани, знавшая обычный ее маршрут, поняла, что старая ведьма пробыла там не одну минуту. Оглядев Джеффри, она мгновенно приняла решение и подмигнула Тиффани:

— Что-то новенькое случилось, а, Тифф? — ее лицо сморщилось, словно печеное яблочко.

Джеффри напружинился, словно готовясь в любой момент припустить прочь.

— Все в порядке, Нянюшка, — ответила Тиффани несколько резко. — Знакомьтесь, это Джеффри, и он хочет стать ведьмой.

Нянюшка хохотнула:

— Ой ли? Он хочет в магию податься? Так отправь его к волшебникам.

Теперь Джеффри выглядел как маленький олененок за миг до рывка. Да, Нянюшка умела производить впечатление.

— Нет, Нянюшка, он хочет стать ведьмой. Понимаете?

Глаза Нянюшки озорно блеснули:

— Ведьмой, значит? Может, ему стоит усвоить, на что он подписывается, прежде чем взяться за дело? А вдруг ему все-таки захочется в волшебники податься, если уж у него магические склонности. Или тебе хочется заполучить мальчика на побегушках?

Мальчик на побегушках. Это было своеобразным аналогом судомойки или горничной. Мальчики на побегушках выполняли всяческую грязную и неприятную работу по хозяйству вроде убийства кур, потрошения фазанов, мытья грязной обуви, чистки картошки и других тяжелых и иногда опасных обязанностей. Какой-нибудь мальчик на побегушках всегда ошивался на Семейной Ферме, узнавая таким образом на собственном опыте фермерские премудрости.

— Знаешь что, — продолжила Нянюшка, глядя на трепещущего мальчика, — а давай опробуем его на господине Нимлете. Ты знаешь, на что похожи его ногти.

Да, как и все ногти на старческих ногах, подумала Тиффани. Она вновь бросила взгляд на паренька, снедаемого жаждой принести пользу, и сжалилась:

— Быть ведьмой, Джеффри, — это совсем не то, что ты думаешь, но если ты согласен побыть при мне на побегушках, я взгляну, на что ты годишься. И, в первую очередь, тебе следует познакомиться со старческими ногтями.

— Тебе может понадобиться щит, — вставила Нянюшка.

Джеффри вопросительно уставился на Тиффани.

— Ох, солнышко, — сокрушенно покачала головой та, — ногти на ногах мистера Нимлета настолько толстые и крепкие, что с ними не управишься без острых садовых ножниц, и то они разлетаются по комнате, как снаряды из пращи, так что береги глаза.

Джеффри нахмурился; похоже, он был полон решимости встретить грудью даже смертоносные ногти. Нянюшка ухмылялась.

— Мне надо навестить одну роженицу, — промолвила Тиффани. — Нянюшка, будьте любезны, отведите Джеффри к мистеру Нимлету и посмотрите, как он справится. И напомните ему собрать обрезки — Роб Всякограб найдет им применение.

— А Мефистофеля можно взять? — спросил Джеффри.

Нянюшка развернулась на каблуках.

— Мефис-что? — выговорила она медленно.

— Это мой козел, — пояснил Джеффри и указал в сторону загона, где как раз в это время Мефистофель тщательно исследовал останки одуванчиков. — Вернее, он сам по себе козел, но мы вместе путешествуем. Он умный и верный товарищ.

Нянюшка фыркнула.

— Смотрите, — добавил Джеффри с гордостью, когда Мефистофель грациозно перемахнул ограду и носом отворил дверь сарайчика под буковым деревом, — он даже научился пользоваться уборной.

И Нянюшка — впервые в своей жизни, — лишилась дара речи.

ГЛАВА 10 Сокровище

Душистый Горошек торжествующе оглядел свой двор. Лорд Ланкин — высокий, элегантный в своей тунике из мха и дрока, небрежно спадающей с его бронзовых плеч, — прохаживался рядом, небрежно поигрывая кинжалом.

— Теперь я ваш король, — заявил Душистый Горошек.

В зале повисла тишина. Эльфы размышляли о своем будущем. Потом кто-то самый смелый подал голос:

— А как насчет самого Короля, того, что спит в кургане? Что он скажет?

— Что-то вроде этого! — выкрикнул Душистый Горошек и пустил в эльфа пернатую стрелу, сбив его с ног. Ранен, но не убит. Прекрасно, подумал Душистый Горошек. Все удовольствие еще впереди. Он подал знак своим стражникам, и бунтаря унесли.

— К черту Короля! — сказал Душистый Горошек, и в этот раз не нашлось никого, кто посмел бы возразить. Каждый эльф кожей чувствовал, как Душистый Горошек жаждет покорить мир людей, гномов, эльфов и других народов, как страстно он желает, чтобы эльфы вновь могли царить там свободно и беспощадно.

— Мы эльфы с самого начала времен, — вскричал Душистый Горошек. — Слишком долго люди брали верх. Выскочки гоблины познают наш гнев! Мы сметем с лица земли грохочущий железный мусор! Мы вернем мир, который отняли у нас! — он улыбнулся и добавил мягче: — А тех, кто не с нами, ждут страдания и боль.

Железо смертоносно для эльфов, а в мире поездов и токарных станков железа достаточно, однако ни один эльф не пожелал остаться в одиночестве и испытать на себе ярость Душистого Горошка. Все они слишком хорошо знали, как маленькое слово «боль» может превратиться в огромную и кошмарную реальность.

А сейчас их король стоял перед ними, высокий, сильный, исполненный чар, и эльфы почувствовали себя так, словно пробудились от долгого сна.

— Как глупы эти смертные! — продолжал Душистый Горошек. — Они думают, что смогут остановить нас? Они нуждаются в нас. Они зовут нас. И мы придем. Мы сделаем так, что они будут жаждать того, чего никогда не получат, и только наш смех будет ответом на все их мольбы. Мы возьмем все!

И эльфы ликовали.

Бекки Пардон и Нэнси Апрайт, одетые в лучшие свои наряды, трепетали под суровым взором мисс Тик.

— Это ведь не только заклинания и метлы, — строго сказала ведьмознатка. — Это тяжелая работа, зачастую противная. Да. Бекки?

— Когда дедушка умирал, — сказала Бекки, — я была там и видела все, что полагается делать. Папа говорил, что не надо мне этого видеть, но мама сказала:

«Пусть девочка посмотрит, как все в этом мире обстоит».

— Я хочу знать, девочки, какие у вас способности к магии. У вас должны быть какие-то начальные навыки, вроде того, чтобы погасить свечу силой мысли. Как вы думаете, что мы делаем с помощью магии?

— Лечите бородавки, например, — сказала Бекки. — Я знаю, моя бабушка это умела. Магия может делать людей красивее, — в ее речи зазвучали мечтательные нотки, и это заставило мисс Тик присмотреться к ней внимательнее. Ну да, так и есть. Довольно неприятная родинка на щеке.

— С помощью магии можно сделать кого-то своим лучшим другом, — вставила Нэнси. — Или… — она залилась румянцем, — понравиться мальчику.

Мисс Тик расхохоталась:

— Вот что я вам скажу, девочки. Магия не даст вам красоты, если вы не уродились красотками. И уж точно не добавит признания. Это не игрушка, знаете ли.

Нэнси покраснела еще сильнее:

— А насчет мальчиков…

Лицо мисс Тик оставалось непроницаемым:

— А что насчет них?

Нэнси не ответила. Если бы она могла покраснеть еще сильнее, то могла бы потягаться в цвете с вареным раком.

— Глупо использовать свои умения только для того, чтобы с мальчиками заигрывать, — сказала мисс Тик. — А если тебе что-то непонятно, то, думаю, госпожа Тиффани направит тебя к Нянюшке Ягг или к твоей собственной бабушке.

— А у вас есть поклонник, госпожа? — спросила Нэнси.

— Нет, — ответила ведьмознатка. — Они не могут за мной угнаться. А теперь давайте-ка посмотрим, умеете ли вы делать запутки. Если вам не даются запутки, вряд ли из вас выйдет толковая ведьма. Запутка помогает сосредоточиться. — Она вскинула руку, и воздух, казалось, вскипел вокруг нее, затанцевал, затрепетал… ожил. — Посмотрите, как колышется воздух. Это место, где могла бы быть моя запутка. Это совет. — В ее руке словно из ниоткуда появилось яйцо, какие-то веревочки, бечевки, небольшой орех. — Вот из этих вещей я и сделаю свою запутку.

Вглядевшись в серьезные личики подопечных, она вздохнула:

— Теперь ваша очередь сделать запутку. И запомните: в ней должно быть что то живое. Просто закройте глаза и сделайте запутку из того, что есть под рукой.

Она наблюдала, как они с серьезными до траурности лицами выворачивали карманы. Мисс Тик знала ведьм, она видела, что у этих девочек есть способности, но, чтобы взять девочку в обучение, одного ее таланта недостаточно. Предстоит тяжелая работа — много упорного труда. Кроме того, родители должны поддержать их выбор. Девочек часто стараются удержать дома, чтобы помогли с младшими детьми или работали в семейном деле. И это еще о внуках разговора не заходило. И так всегда было и будет.

Еще мисс Тик многое могла рассказать о человеке, исследуя содержимое его карманов, а также вещи, которых в его карманах нет. Сама она, как правило, непременно держала в кармане кусочек сыра — хорошей магии без перекуса не сотворишь. Вслух же она произнесла:

— Червяки тоже живые, поэтому может быть полезно носить с собой одного в коробочке с палыми листьями.

Нэнси стянула ботинок, пояснив:

— У меня там гусеница.

— Отлично, — сказала мисс Тик. — Тебе повезло, но это только малая часть ведьмовства.

Бекки помрачнела:

— У меня есть шпилька, можно мне ее использовать?

Мисс Тик закатила глаза:

— В запутке? Конечно. Но все равно, тебе нужно что-то живое, бабочка или муравей, например. Но убивать их нельзя, пусть свободно трепыхаются.

— Хорошо, — сказала Бекки, полезла в кусты и вернулась с волосатой зеленой гусеницей.

— Повторюшка! — возмутилась Нэнси.

Мисс Тик рассмеялась:

— Ведьме следует быть умной и учиться на всем, что она видит. Молодец, Бекки. Бекки принялась обматывать гусеницу обрывком шнурка и окончательно запуталась в нем, когда попыталась присовокупить к конструкции еще и шпильку.

Нэнси надулась и принялась за собственную гусеницу, которая уже успела зарыться в клочок овечьей шерсти. Раздался громовой раскат, полыхнула молния и обе девочки в один голос воскликнули:

— Это все моя запутка!

Мисс Тик снова не сдержала улыбки. И почему людям так хочется чувствовать себя в ответе за восход солнца, радуги, молнии или тучи? Она знала, что, если бы какая-нибудь девчонка действительно поверила, что может управлять бурей, то с воплями бросилась бы домой, и ее маме пришлось бы, возможно, отстирывать ее нижнее белье. Тем не менее, немного самоуверенности для начала не повредит.

— Мисс, мисс! — Бекки показала плод своих трудов. Шпилька покачивалась в воздухе рядом с гусеницей.

— Хорошо, — одобрила ведьмознатка. — В самом деле, неплохо.

— А как вам это? — Нэнси протянула свою запутку, но та развалилась у нее в руках; гусеница полетела на землю, сидя на клочке шерсти, как ведьма на метле. Из кончика пальца Нэнси вырвался язычок огня.

— Замечательно, — произнесла мисс Тик. — Кое-что у вас уже получается. Но это только часть вашего обучения, каждодневного обучения, — подчеркнула она.

Несомненно одно, подумала она про себя: госпожа Тиффани захочет посмотреть на вас обеих.

В Стране Фей звучала музыка. Гармоничная мелодия плыла в пустом воздухе, и праздные эльфы, сидевшие на верхушке цветущего дерева, не могли отказать себе в удовольствии раскрасить каждую ноту в особые цвета. Музыка танцевала в вышине к восхищению всех присутствующих. Эльфам для счастья многого не надо.

Конечно, боль в списке их удовольствий всегда на первом месте, но вторую позицию занимает, конечно, музыка.

Музыканта эльфы заманили из мира людей с помощью своих чар и заставили играть, играть, играть для лорда Душистого горошка. Эльфы умели поддерживать жизнь в своих игрушках, а человек с флейтой оказался восхитительной новой игрушкой. Душистый Горошек лениво размышлял, как долго флейтист еще продержится.

Но он был доволен. Его воины совершили несколько небольших налетов на человеческий мир и вернулись с изысканными дарами вроде этого. И он знал, что с каждым набегом уверенность их возрастет, и вскоре они будут готовы к серьезной заварушке.

Он нахмурился. Надо поговорить с Горчичным Зерном. Надо удостовериться, что жалкие останки Королевы действительно выброшены из Страны Фей.

Внезапные осложнения совершенно ни к чему.

Раньше Джеффри любил наблюдать за живой природой; теперь он наблюдал за людьми. Они показались ему интересными, и потому он посвящал этому занятию все возможное время, делая все новые и новые выводы.

Первое, что бросилось ему в глаза, — старики оказывались как-то не к месту в своих собственных домах. Это решительно отличалось от уклада семьи Джеффри, в которой отец управлял всем. Здесь в жизнях стариков, за закрытыми дверями вся власть принадлежала женщинам, так же, как все решения снаружи принимали мужчины, — и ни у кого не возникало желания что-то менять.

Эти мысли вертелись в его голове, когда он приводил в порядок волоски в носу матроса Миротворца, чего даже Нянюшка Ягг не выносила. Миссис Салли Миротворец — слишком близорукая, чтобы смело орудовать ножницами у носа своего мужа, — была доброй женщиной, но даже она относилась к мужу скорее как к предмету интерьера. Джеффри сделалось грустно — грустно оттого, что старый морской волк, повидавший в свое время весь мир, теперь большую часть своего времени проводит в трактире, потому что его жена непрерывно чистит, моет и полирует все вокруг, а когда нечем больше заняться, вытирает пыль. Если ей удавалось избежать мытья, чистки, полировки и вытирания пыли с собственного мужа, то лишь потому, что он не мог достаточно долго сидеть в полной неподвижности.

Вскоре стало понятно, что трактир был едва ли не единственным развлечением и убежищем для престарелых мальчишек. Однажды он присоединился к ним и угостил каждого пинтой, чем немедленно привлек к себе всеобщее внимание. После пары фокусов Мефистофеля и еще одной пинты престарелые мальчишки достигли нужной степени благодушия, чтобы Джеффри осмелился задать вопрос, терзавший его уже несколько дней:

— Так чем вы занимаетесь, господа?

Раздался дружный хохот, и водовоз Скользь, чью улыбку, в отличие от имени, никак нельзя было назвать скользкой, промолвил:

— Помилуйте, сударь. Нас всех можно назвать праздной публикой.

— Мы вроде королей, — сказал Смехач Бочком.

— Только без замков, — добавил Скользь. — Был у меня один, да я его потерял.

— И вам нравится праздность, господа?

— Не очень, — признался Хлоп Дрожь. — На самом деле, я это ненавижу. С тех пор, как умерла моя Джуди. У нас никогда не было детей. — Его голос дрогнул, и он попытался скрыть это проявление минутной слабости за глотком из кружки.

— У нее была черепаха, да? — спросил Мятый Джо, человек такой комплекции, которая позволяла ему носить коров под мышкой.

— Точно, — сказал Хлоп Дрожь. — Она говорила, что ей это нравится, потому что черепаха не бегает быстрее, чем она сама. Черепаха еще живехонька, но это не то же самое, с ней не поболтаешь. Вот моя Джуди — та день-деньской могла судачить о том да о сем. Хотя, черепаха хорошо умеет слушать, а о моей Джуди я бы такого не сказал, — закончил он под всеобщий хохот.

— Когда стареешь, попадаешь в бабье царство, — сказал Вонючка Джим Джонс.

— Что вы имеете в виду? — спросил Джеффри, который уже и сам был не рад, что затронул эту тему. Теперь заворчали все.

— Знаешь, на что это похоже, мальчик? — сказал Мятый Джо. — Моя Бетси говорит мне, что есть, что делать, и где, и когда, и когда я рядом, она суетится вокруг меня, как старая курица. Это все равно что снова стать ребенком.

— Знаю такое, — подтвердил капитан Миротворец. — Моя Салли просто чудо, и я бы без нее совсем пропал, но вот что я вам скажу: я жил по-настоящему, когда под моей рукой ходили десятки крепких мужчин, и когда погода была жуть как плоха, мне надо было быть на высоте, чтобы мы не опрокинулись, потому что я был капитаном, и это была моя работа. — Он огляделся, чтобы убедиться во всеобщем одобрении, и обратился прямо к Джеффри. — Это лучше всего — то, что я был мужчиной. А теперь вся моя работа заключается в том, чтобы поднять ноги, когда она подметает. Я ее люблю, и это наш общий дом, но я отчего-то все время не к месту.

— Точно, — поддержал Вонючка Джим. — Вы все меня знаете, я все еще хороший плотник и в Гильдии известен, но Милли все время беспокоится, когда я берусь за острые инструменты и все такое; когда она на меня смотрит, у меня даже руки дрожат.

— Вам бы хотелось, чтобы они не дрожали? — спросил Джеффри, хотя видел, что рука Вонючки Джима была тверда, как скала, когда он подносил к губам кружку. — Знаете, господа, вы мне подали идею.

Он замолк, надеясь, что к нему прислушаются.

— Мой дядя по материнской линии родом из Убервальда, его звали Хеймлих Хидденхаузен. Он был первым человеком, который соорудил себе «гараж». — Ну, у меня вот есть сарай, — сказал Вонючка Джим.

— Без обид, вы можете так думать, но что у вас в сарае? Бывают сараи для коз, для кур и для коров, могут же быть и сараи для мужчин. Мужские сараи. То есть гаражи.

Теперь все внимание присутствующих было приковано к нему. Особенно когда он сказал:

— Давайте выпьем еще, джентльмены. Еще по кружечке, пожалуйста!

Деревенские женщины тоже приняли Джеффри весьма благосклонно. Просто поразительно. Было в нем нечто такое, что располагало остановиться и поговорить, а его теплая улыбка и деликатные манеры моментально располагали к себе.

— Мистер Джеффри всегда такой спокойный, никогда не раздражается, о нет, и говорит по-ученому! Настоящий образованный джентльмен! — сказала однажды Тиффани старая Бетси Прыг.

— А этот козел! — добавила миссис Свистун, сложив свои внушительные руки под еще более внушительной грудью. — Выглядит вспыльчивым, но рядом с Джеффри безобиднее младенца.

— Жаль, что он моего Джо не может укротить, — хихикнула Бетси, и они с миссис Свистун, хохоча, зашагали вниз по улице.

Глядя им вслед, Тиффани задумалась о том, как ее мальчик на побегушках удивительно пришелся к месту. Еще она подумала, что уже встречала таких людей, — тех, кто, кажется, знают всех в округе. Они соблюдают нейтралитет, избегают склок.

Наверное, стоит взять его с собой в обход и посмотреть, что он делает.

Поэтому на следующий день Джеффри сопровождал Тиффани. Он болтался на метле за ее спиной, и лицо его светилось чистой радостью, когда Тиффани с трудом направляла вверх отяжелевшую метлу. И дома словно озарялись, когда он входил, оживлялись и наполнялись радостью. Он мог смешить, он мог петь песни и каким-то образом делал все вокруг… лучше. Дети начинали гулить вместо того, чтобы реветь, взрослые прекращали споры, а матери успокаивались и начинали следовать советам.

Животные тоже признавали его. Молодые телки стояли смирно, а не бросались бежать от незнакомца, а кошки неизменно приходили к выводу, что пространство вокруг Джеффри как нельзя лучше подходит для того, чтобы там прогуляться. Тиффани как-то обнаружила его отдыхающим у стены дома лесника. У его ног расположилось целое семейство кроликов, и даже фермерские собаки ничего не имели против его присутствия.

— У него сердце на месте, я это чую, — сказала как-то Нянюшка Ягг после целого дня, проведенного вместе с ним и Тиффани. — А уж я-то мужчин знаю, — она рассмеялась. — Я их, уж поверь, во всех видах видала. Не будем говорить, что он уже сейчас подает большие надежды, и что многие другие ведьмы не оценят, если в нашем деле появится мальчик, но, Тифф, никому не позволяй говорить, будто бы Матушка Ветровоск этого бы не одобрила. Помни, что своим преемником она выбрала тебя, а не кого-то из них. Ты должна и это тоже сделать по-своему, а не так, как сделала бы она. И если ты хочешь учить этого паренька, что ж, учи.

Саму Тиффани просто очаровал козел. Мефистофель приходил и уходил, когда хотел, но, если они не летели на метле, он неизменно находился где-то неподалеку от Джеффри, и Тиффани казалось, что козел присматривает за парнишкой. У них был свой шифр. Козел словно бы мог говорить — иногда простым ударом копыта, иногда целым сложным стаккато. Если бы Мефистофель был собакой, он был бы поводырем, решила Тиффани. Хозяин был его другом, и горе тому, кто пытался воспользоваться добродушием Джеффри, — копыта Мефистофеля были дьявольски остры. Когда Джеффри отлучался, Мефистофель тоже частенько куда-то пропадал. Он быстро приучил коз Матушки слушаться его, а Нянюшка Ягг однажды сказала, что видела это «дьявольское животное» в горах в окружении диких коз. Она называла его «Мясорубкой Тьмы» из-за его маленьких мелькающих копыт и добавляла: «Не то чтобы я его не любила, вонючку этакого. Рога мне всегда нравились, если можно так сказать. Козлы умные, не то что бараны. Не обижайся, дорогой».

Миг торжества Мефистофеля, подтвердивший правоту Нянюшки по всем пунктам, случился на краю леса, окружавшего домик, у подножия горы, когда Джеффри взял повозку, чтобы навестить маленького мальчика, нуждавшегося в лечении.

В тот день на ферме мать больного весь день ожидала Джеффри. Снедаемая беспокойством за сына, она в рассеянности оставила ворота овечьего загона открытыми, и овцы, почуяв свободу, выбрались наружу и разбежались прежде, чем она это заметила.

— Моему мужу это не понравится, — причитала женщина. — Уйму времени займет успокоить их! Только взгляните: они носятся повсюду!

Джеффри высунул голову из окна и щелкнул языком, чтобы Мефистофель, которого выпрягли из повозки и отпустили пастись, мог услышать. Козел перестал щипать траву, а то, что произошло дальше, разнеслось потом по всему Ланкру.

Мефистофель обращался со скотиной лучше любого пастуха. Овец было очень, очень много, но козел одну за другой препроводил их обратно в загон.

Когда позднее женщина рассказала мужу, что козел не только собрал всех овец, но и ворота за ними прикрыл, тот счел историю выдумкой, однако выдумкой достаточно забавной, чтобы рассказать ее в трактире, так что легенда о Мефистофеле быстро разошлась из уст в уста.

Тиффани об этом рассказали сами Нянюшка Ягг и Джеффри. Работа была выполнена просто отлично, но Тиффани по-прежнему не могла заставить себя взглянуть в щелочки глаз Мефистофеля. Она знала козлов, но у этого козла была какая-то цель, она была в этом уверена. И он следил за ней и за Ты, которая, в свою очередь, следила за ним, по своему кошачьему обыкновению притворяясь, что смотрит куда-то совсем в другую сторону.

Похоже, друг за другом следили все. Она улыбнулась.

И приняла решение.

На следующее утро она отвела Джеффри в сторону, чтобы сказать ему кое-что особенно важное.

— Есть еще кое-что… — заговорила она. — Некоторые… мои маленькие друзья, с которыми я хочу тебя познакомить. — Она сделала паузу. — Роб, я знаю, что ты здесь, так что выходи. — Снова пауза. — Для тебя найдется пара капель горячительного. — Она поставила на пол чашку, на дне которой оставалось немного жидкости.

Стремительное движение, вспышка рыжих волос — и перед ними оказался Роб Всякограб со сверкающим клеймором в руках.

— Роб, познакомься с Джеффри, — начала Тиффани осторожно и обернулась к Джеффри, чтобы посмотреть, как тот воспримет встречу с первым фиглом, но Роб ее опередил.

— А, этот парнище, мы с ним уже знаемся, — объявил он.

Джеффри залился краской:

— Ну, я же спал в старой пристройке, а эти господа оказались достаточно любезны, чтобы разделить со мной ночлег.

Тиффани изумилась. Джеффри был уже знаком с Фиглами, а она об этом даже не подозревала! Но ведь она ведьма, она должна была знать.

— Но… — начала она, но тут отовсюду начали появляться другие Фиглы. Они сыпались с потолочных балок, бочком выскальзывали из-за утвари и наконец собрались вместе, образовав полукруг.

— Нет проблемов, — махнул рукой Роб. — Мы, вишь, интересные беседы вели, пока ты в ночнушке дрыхла.

— Но мы все равно следили за то… умммпфффф, — Роб Всякограб решительно заткнул ладонью рот Вулли Валенку.

— В ночнушке?! — Тиффани сдалась. Что толку? Фиглы всегда будут на нее глазеть, а выбирать между Фиглами и их полным отсутствием, — что ж, это непростое решение.

— Не возражаете, госпожа? — добавил Роб, шаркая ножкой, как он делал всегда, когда понимал, что от него ждут Объяснений. — Дженни грит, у тя тут парнишка младой, и что он типа сокровище. А мы, Фиглы, сами не свои до сокровищ и завсегда хотим его себе зацапать.

Фиглы разом сладко вздохнули.

— Ну, это сокровище вы вряд ли украдете, — сказала Тиффани, подталкивая к ним чашку, — но, думаю, теперь самое время навестить кельду.

Лил ужасный дождь, и они устроились обсыхать у огромного костра в кургане.

Джеффри был в восторге от поездки, и его совершенно не беспокоило, что пришлось продираться через кусты, а потом протискиваться через узкий проход под землю.

Он поневоле чувствовал себя неловко под неотрывными взглядами Фиглов[221].

Особенно его смущала Мэгги, старшая дочь Дженни, которая только что смело пришла посмотреть на великучую каргу и ее друга. Она даже расчесала свои огненные волосы и надула губки. Дженни только вздохнула. Вскоре ее дочери предстоит уйти. Кельда может быть только одна.

Едва она подумала об этом, как Роб Всякограб протянул руки и помог Мэгги вскарабкаться повыше, чтобы сесть рядом.

— Моя дочка, Мэгги, — с гордостью представил ее Роб. — Скоро уйдет в свой клан, она таперича совсем большая.

Мэгги немедленно закусила удила.

— Почему я не могу остаться здесь? — заныла она, включив на всю катушку интонации папиной доченьки. — Мне туточки нравится, и я не хочу мужа, — она произнесла это слово, будто речь шла о чем-то мерзком, — и младенцев не хочу. Я хочу быть воином.

— Но ты же девочка, Мэгги, — нервно засмеялся Роб, бросив на Дженни озабоченный взгляд. Разве она не учила Мэгги тому, что знала сама? Разве не готовила к тому, чтобы стать кельдой в собственном клане?

— Я знаю, как драться, — отрезала Мэгги. — Спроси Мальца Дагги Большеноса. Я такого тумака ему отвесила, когда мы затеяли заварушку.

Малец Дагги Большенос, один из тощих подростков-сыновей Роба, неловко топтался в углу, опустив голову так низко, что только нос виднелся на фоне косичек бороды.

— Я говорила с Жабой[222], - продолжала Мэгги, — и он говорит, что я не обязана следовать традициям. Он говорит, у каждого человека есть права.

— Ну, а ты не человек, — отозвалась Дженни. — И хватит говорить про всякие глупости. Ступай да принеси лучше нашим гостям баранины с нашей особой приправой.

Тиффани знала, что это за приправа. Улитки были одним из ключевых компонентов.

— Улитки, — шепнула она Джеффри, когда Мэгги удалилась. К ее удивлению, молодая Фиглянка, передвигалась такими же порывистыми движениями, как и миссис Иервиг, с той разницей, что Мэгги была всего пяти дюймов ростом, тогда как миссис Иервиг в росте не уступала Джо Болиту.

У Дженни был поразительно острый слух для ее роста.

— Да, просто поразительно, что мои мальчики могут делать с улитками, — подтвердила она. — Даже улиточный виски.

Джеффри вежливо улыбнулся:

— Благодарю вас, кельда, вы очень любезны, однако я не ем ничего, что бегает, ползает или летает. Даже улиток. Я бы предпочел сохранить им жизнь.

— На самом деле, Фиглы выращивают улиток, — пояснила Тиффани. — Каждый хочет жить, Джеффри, и никуда от этого не деться.

— Конечно, — ответил Джеффри, — но не за счет других.

Кельда наклонилась вперед, ее глаза прояснились, и она положила свою маленькую орехово-коричневую руку на плечо мальчика. Воздух замер, когда Дженни и Джеффри посмотрели друг на друга.

— Раньше таких, как ты, было много, — тихо произнесла Дженни. — Я знала. Я видела тебя в своем котле, ты из тех, кто остановит битву и принесет мир… — Она повернулась к Тиффани. — Береги его, Тир-Фа-Фойнн.

На обратном пути Тиффани обдумывала слова кельды. Остановить битву.

Принести мир. Возможно, именно это сейчас нужнее всего. Мурашки побежали по ее спине, холодные противные мурашки, свидетели того, что нечто ужасное вот-вот может произойти, и нельзя просто выбросить это из головы. С другой стороны, подумала она, возможно, это просто ее тело бунтует против улиточных деликатесов… Так что Тиффани постаралась отбросить тревожные мысли и сосредоточиться на Джеффри. Цени его. Да, здесь Дженни права. Есть вещи, по части которых с мальчиком трудно тягаться.

Вот тогда она и решила: она отправится в Анк-Морпорк, и Джеффри последует за ней. Ей, как своего рода главе ведьм, не помешает наведаться в большой город.

Что если городские ведьмы слышали о ней и считают ее выскочкой? Надо разузнать.

И с Престоном можно повидаться, прошептал тихий голос в ее голове. Она попыталась отбросить эту мысль. Не за этим она поедет в Анк-Морпорк. Речь шла о становлении ведьмой, и именно так Тиффани сказала Нянюшке Ягг, когда объявила, что уезжает на несколько дней. Однако мысль о том, чтобы повидаться с Престоном, то и дело всплывала в ее сознание, будоража ее чувства.

На обратном пути Джеффри некоторое время сидел впереди, и когда Тиффани обратилась к нему, он повернулся к ней с вопросом в глазах.

— Джеффри, — сказала она, — завтра мы с тобой отправимся покупать тебе первую метлу.

ГЛАВА 11 Большой город

Путь был неблизкий. Тиффани и Джеффри заночевали один раз в доме местной ведьмы, а второй — в сарае фермера, которому Джеффри помог с козой. Но сейчас они были здесь — в большом городе, — и Тиффани видела, как отвисает челюсть Джеффри по мере того, как они вдоль русла Анка продвигались к сердцу столицы. Что ж, Джеффри говорил, что хочет повидать мир; Анк-Морпорк будет хорошим началом.

Однако и сама она немало удивилась, когда добралась до старого магазина метел, и оттуда их направили в совершенно другое место. Железная дорога еще только начала свое развитие, а уже повсюду эти арки.

Здесь, в глубоких, похожих на пещеры пространствах под железнодорожными арками, творилась своего рода магия, тайная магия, понятная только тем, кто здесь работал. Здесь всегда были лужи, даже если не шел дождь, лужи густые и глянцевые, и воздух наполняли запахи нефти и трудового пота.

Обитателей железнодорожных арок распознать было нетрудно. Он (в редких случаях — она) был из тех, кто хранит полезные гвозди в банках из-под варенья и готов потратить уйму времени на разговоры о достоинствах разных видов смазки или шестеренок, а еще иногда от них можно было услышать что-то вроде «Я могу достать вам это на следующей неделе». Временами эта фраза сопровождалась многозначительным взглядом и постукиванием пальцем по носу.

Если кто-нибудь приходил спросить о чем-то, обязательно находился кто-то, чаще всего гном, который знал, где что находится, и почти всегда искомое находилось с другой стороны арок, в самой темноте этой преисподней. И когда нужный фрагмент находили и приносили, — ну, некоторые назвали бы это мусором, но под арками это барахло чудесным образом превращалось в нечто крайне необходимое покупателю, — никто не знает, почему. Словно бы каждый предмет терпеливо ждал подходящего человека, которому можно было бы пригодиться.

Гномы Шракер и Дейв перенесли свой магазинчик во второй ряд арок, между лавочкой, атаковавшей уши прохожих звуками странных музыкальных инструментов, и мастерской, которая ароматом свежевыделанных кож вызывала зуд в носу и першение в горле.

Дейв сразу бросился навстречу Тиффани, едва она вошла в магазинчик с Джеффри на буксире. Он сразу узнал ее — год или два назад они встречались, и тогда Тиффани дала понять, что знается с Фиглами[223]. После визита Фиглов в магазин гномам впору было закрывать дело и возвращаться со всем скарбом в горы.

Прихватив большой топор.

— Не волнуйтесь, — сказала Тиффани, заметив, как глаза хозяина бегают по сторонам, — со мной нет никаких Нак Мак Фиглов.

Впрочем, последнее утверждение нельзя было назвать абсолютной истиной.

Хотя она и сказала Робу Всякограбу, что дело это каргинское, однако не наложила на него никаких ков, так что не было полной уверенности, что из прутьев ее метлы не вылезет вдруг нечто, размахивающее клеймором с криком «Кривенс!». Однако, когда она заверила хозяина в отсутствии Фиглов, тот облегченно выдохнул и даже почти заулыбался. Тиффани увернулась от капель, весело падающих с протекающего потолка, и сказала:

— Это Джеффри, ему нужна метла. — Она осмотрела ряд арок. — Было непросто найти вас. Ну, вашу новую мастерскую.

Дейв задумчиво окинул Джеффри взглядом с головы до ног.

— Неплохое место, — сказал он, — материалы поставляют быстрее, и легче стало навещать старушку мать. Путь-то неблизкий.

Клубы дыма от проходящего поезда окутали мастерскую, и когда Тиффани снова смогла видеть Джеффри и Дейва, гном — теперь со следами сажи на лице, — уже определился, что предложить посетителям.

— Номер третий, я думаю, — промолвил он, — у нас только одна в продаже осталась. Хит продаж, понимаете ли. Древесина с Овцепиков. Специальное волшебное дерево. — Он пригладил бороду, смахнул сажу с носа и обошел Джеффри кругом. — Что, парень, собираешься стать волшебником?

Джеффри растерянно посмотрел на Тиффани. Можно ли сказать этим господам, что он вздумал податься в ведьмы?

— Нет, — перехватила инициативу Тиффани. — Мой друг умиротворитель.

Гном поскреб шлем.

— И чем они занимаются, мисс?

Тиффани задумалась.

— Пока что, господин, Джеффри просто помогает мне, и поэтому ему нужна метла. Она привезла с собой целых две метлы, свою собственную и запасную, и одну из них протянула мастеру.

— Новая метла нам ни к чему, — пояснила она. — Вы знаете, что мы, ведьмы, передаем вещи по наследству. И, думаю, если эту метлу починить, она еще послужит.

При слове «починить» из мастерской с оскорбленным видом показался Шракер.

— Починить? — простонал он, словно бы полеты на отремонтированной метле были смерти подобны. — Хотите, чтобы парень начал карьеру с подержанной метлы?

Однако, увидев предмет спора, он вздрогнул и отшатнулся.

— Это… Это принадлежит Матушке Ветровоск, — пролепетал он. — Знаменитая вещь.

— Достойная задача для мастера, — бойко высказалась Тиффани. — Или вы думаете, что не справитесь? Так мы другого мастера подыщем.

— О, спешить не надо, — ответил Шракер, снял шлем и вытер вспотевший лоб куском шерсти. Затем он закурил трубку, чтобы было время изучить метлу и поразмыслить.

— Я была бы очень благодарна, — сказала Тиффани.

Шракер втянул воздух через зубы.

— Ну, — промолвил он, — думаю, подлатать кое-что можно. Может, новое древко?

— Специальную мужскую модель, — добавил Дейв, постучав себя по носу. — Ну, знаете, со специальными выемками для… деликатных мест. Для более плавного полета.

— Всегда хотел приложить руки к этой метле, — сказал Шракер. — Привести в достойный вид. Но гномы в горах говорят, что госпожа Ветровоск всегда предпочитала…

— Латать. — Дейв наморщил лоб, словно от боли.

— Ну, я не госпожа Ветровоск, — успокоила его Тиффани, — но дружба с любой ведьмой может быть полезной. — Она мило улыбнулась. — Я чувствую себя дружелюбной сейчас… Но за будущее не ручаюсь.

Очень кстати раздался рев еще одного паровоза, и мастерскую опять заволокло дымом и сажей.

— Госпожа Ветровоск действительно было могущественной дамой, — признал Шракер, когда шум утих.

— И я слышал, что она никогда не оплачивала свои счета, — сварливо добавил Дейв.

— У меня есть деньги, — подал голос Джеффри. До этого он предоставлял Тиффани говорить за него, но, в конце концов, дело касалось его собственной метлы.

Гномы заулыбались, Шракер только что руки не потирал.

— Есть деньги, — вмешалась Тиффани несколько бесцеремонно, — но мне бы не хотелось, чтобы моему другу пришлось их тратить, я обещала ему подарок. Давайте сделаем вот что. Я заплачу в наблах.

Наблы были неофициальной валютой гномов. К чему тратить золото? Люди назвали бы это одолжением, и взаимозачеты, в целом, были в ходу. Обязательства ведьмы ценились особо, и Тиффани об этом знала.

— Метла ведь неплохая, — сказала она.

Шракер тяжело опустился на ящик, набитый прутьями[224].

— Забавно, что вы предлагаете наблы, — медленно проговорил он. — Совсем радикулит замучил. Это все от работы. Можете с этим помочь?

— Хорошо, — сказала Тиффани. — Просто оставайтесь там, где вы есть.

Она обошла его кругом. Он сперва двинулся, следя за ней, но потом вдруг удивленно охнул и выпрямился.

— Быть не может! Как вы это сделали?

— Забрала вашу боль, — пояснила Тиффани. — Теперь это моя боль, и я должна вас поздравить с тем, что вы от нее избавились, потому что она ужасна. А теперь она у меня висит в воздухе, как собака на поводке.

Гном невольно посмотрел поверх его головы, словно ожидал увидеть там болтающийся пузырь с надписью «Боль», но все, что он увидел, — большая маслянистая капля, которая плюхнулась прямо Дейву в бороду.

— В этих арках есть каменщики? — спросила Тиффани, глядя, как Дейв снимает шлем и начинает копаться в бороде. — Может, им надо расколоть какие-нибудь глыбы; я могла бы использовать для этого боль. — Она взглянула на шлем. — Хотя, это тоже подойдет.

И она разрядила боль в железо шлема, который, к ужасу гнома, совершенно покорежился, и облако пара, взметнувшееся от него, смешалось с дымом железной дороги.

Наблы были выплачены. Боль ушла, и Шракер — оживший, вертикальный Шракер — был полон энтузиазма и готовности взяться за дело. Он снова окинул взглядом Джеффри и его метлу, словно собираясь применить собственный, особый вид магии.

— Итак, господин, как вы одеваетесь? — поинтересовался он.

— Обычно я одеваюсь, глядя в окно, — ответил немало озадаченный Джеффри.

Пришлось сделать паузу, пока гномы объяснили, что они имеют в виду.

— А, — сказал Джеффри. — Я как-то не задумывался об этом раньше.

Шракер рассмеялся:

— Ну, так вот. Ты поразмысли об этом, и, если вернешься завтра, я с удовольствием с тобой поработаю.

Они покинули гномий магазин, и Тиффани повела Джеффри повидаться с миссис Прост, городской ведьмой, обитавшей в Магазине шуток и приколов Боффо, улица Десятого Яйца. В любом случае, для Джеффри это будет наукой, подумала Тиффани. Если он намерен приобщиться к ведьмовскому ремеслу, в какой-то момент ему может пригодиться Боффо — многим молодым ведьмам нравилось использовать искусственные черепа, котлы и бородавки миссис Прост, чтобы настроиться на рабочий лад. Если кто-то попал в беду, если жизнь ударила его так сильно, что, кажется, ему уже не подняться, внешний вид ведьмы порою имеет немалое значение. Он помогает поверить.

Госпожа Прост — ведьма, которой не было нужды добавлять искусственные атрибуты к своей обыкновенной внешности, учитывая, что природа и так наградила ее превосходным крючковатым носом, встрепанными волосами и потемневшими зубами, — заслышав загробный стон отворяемой двери, поспешила поприветствовать посетителей.

Тиффани рассмеялась:

— Это что-то новенькое.

— Не могла удержаться, чтобы не опробовать, — ответила миссис Прост. Рада тебя видеть, Тиффани. А кто этот молодой человек с тобой?

— Это Джеффри, миссис Прост, и мы приехали, чтобы добыть ему ведьминскую метлу. — Ты это серьезно? Мальчик — и ведьма? На метле?

— Ну, аркканцлер не гнушается летать на метлах.

— Да, я знаю, — сказала миссис Прост, — но могут возникнуть проблемы.

— Пожалуй, — ответила Тиффани, — но если они и возникнут, то только у меня. Матушка Ветровоск выбрала меня своей преемницей, и я собираюсь кое-что поменять в нашем укладе.

— Правильно! Вот это настрой! — одобрила миссис Прост. Она обернулась на Джеффри, поглощенного созерцанием выставки искусственных собачьих экскрементов. Приблизившись, она положила когтистую руку ему на плечо. — Значит, мальчик, хочешь ведьмой стать, а?

Джеффри устоял на ногах. Это впечатляло.

— Да, госпожа, — спокойно ответил он. — В любом случае, думаю, я могу быть полезен ведьмам.

— Да неужели? — глаза миссис Прост сверкнули. — Ну, это мы посмотрим, молодой человек. — Она повернулась к Тиффани. — Я уверена, есть ведьмы, который примут твою идею в штыки, но это твой путь, Тиффани, настало твое время. Эсме Ветровоск не была глупа, она видела, что будущее грядет.

— Мы задержимся в Анк-Морпорке, пока гномы не закончат с метлой Джеффри, — сообщила Тиффани. — Возможно, придется остаться на ночь. Можно у вас переночевать?

Миссис Прост улыбнулась:

— У меня есть свободная комната, и я была бы не против поболтать, пока вы здесь. Вы впервые в городе, молодой человек? — обратилась она к Джеффри.

— Да, миссис Прост, — тихо промолвил тот. — Мы жили в графстве, а путешествовал только отец.

— Тогда мой сын Дерек покажет тебе окрестности, — удовлетворенно произнесла миссис Прост. Она окликнула сына, и Дерек, человек того сорта, которого легко не заметить в толпе из двух человек, явно не унаследовавший колоритной внешности своей матери, примчался, спотыкаясь на лестнице, из мастерской.

Пребывание в Анк-Морпорке, решила Тиффани, определенно будет познавательным.

Когда за молодыми людьми закрылась дверь, миссис Прост немедленно поинтересовалась:

— А как у тебя дела с твоим кавалером?

Тиффани только вздохнула. И почему старым ведьмам надо всюду сунуть свой нос? Но потом она подумала: ведьмы просто любопытны, потому что это часть бытности ведьмой. И она расслабилась. По крайней мере, миссис Прост больше не пыталась подтолкнуть к ней Дерека.

— Ну, — замялась она, — я нравлюсь Престону, а он нравится мне — он мой лучший друг, — но я не уверена, что мы готовы к… чему-то большему. Он блестяще трудится в своей больнице, мы переписываемся и встречаемся иногда… — она сделала паузу. — Думаю, можно сказать, что мы женаты на своей работе. — Она сглотнула подступивший к горлу комок. — Конечно, это не значит, что мы не хотим быть вместе, но… но… — она окончательно затихла, чувствуя себя совершенно несчастной.

Миссис Прост придала себе вид настолько сочувствующий, насколько это было возможно.

— Не переживай, девочка, — сказала она, — ты не первая ведьма, которая с этим столкнулась, и точно не последняя.

У Тиффани защипало в носу.

— Но почему так? Ведь я хочу быть с Престоном, и это осчастливило бы мою семью, но я ведьма. И я неплохая ведьма; я понимаю, как это ужасно — ставить себя выше других, но я действительно лучше, чем большинство из них. Я не могу иначе. — Слезы покатились по ее щекам. — Так же как и Престон не может не быть врачом.

— О, я понимаю, — заверила миссис Прост, — но это сегодня. А что будет завтра?

Все может измениться, даже если вам хочется разного. Вы еще молоды, и ваше будущее открыто. Как у моего Дерека.

— Но в этом-то и трудность, — возразила Тиффани. — Я не хочу искать чего-то еще. Мне нравится то, что я делаю, правда нравится. — Она сорвалась на визг, но осеклась и добавила уже тихо: — Мне бы хотелось, чтобы Престон был со мной. Не здесь, не в городе.

— Но ты говорила, что он учится на врача. И ему тоже нравится его работа. Ты же не хочешь, чтобы из-за тебя он все бросил? Так что не бери в голову. Подумай о том, как тебе повезло, и не пытайся бежать впереди паровоза. Беспокоиться обо всем — это все равно что воду в решете носить, толку не будет. Впрочем, — миссис Прост хихикнула, — здесь, в Анк-Морпорке, и воду можно запросто носить в решете[225]. Может, через год или два Престон закончит обучение и будет врачом там, где ты трудишься в качестве ведьмы. У меня был мой мистер Прост, а у тебя будет твой Престон.

Просто время еще не пришло.

— Когда я обхожу дома, — пробормотала Тиффани, — я вижу, что многие семьи… ну, они не… — фраза повисла в воздухе.

— Есть и счастливые браки, — возразила миссис Прост. — Вот, к примеру, твои родители. Они ведь счастливы вместе, верно? А теперь тетушка Юнис даст тебе совет: ступай да навести своего кавалера, поговори с ним. — Она сделала паузу и добавила лукаво: — Он ведь не увлекся еще кем-нибудь?

— О, нет. Он работает с Игорями[226] и уверяет, что Игорины его не привлекают, потому что слишком любят экспериментировать, а Престон предпочитает девушек, которые всегда выглядят одинаково.

Джеффри и Дерек вернулись поздно, распевая при этом песню, достойную Нянюшки Ягг, но Тиффани все же ухитрилась прекрасно выспаться — редкая удача! — и получила от миссис Прост отличный завтрак с яичницей и ветчиной. Пока ее спутник спал, Тиффани решила в самом деле наведаться к Престону. Слова миссис Прост глубоко запали ей в душу.

Она отправилась в больницу леди Сибиллы у Гусиных ворот, но в дверях ее настиг приступ сомнения. Она ведь не предупредила Престона, что будет в городе.

Уместно ли будет вот так нагрянуть, как снег на голову?

Больница была благотворительная, так что здесь отбоя не было от людей, надеявшихся, что врачи окажут им помощь прежде, чем за спиной замаячит костлявая фигура с косой. Похоже, очередь и не собиралась двигаться, так что Тиффани сделала то, чего не должна была делать.

Она вышла за пределы своего тела, оставив его смирно стоять за воротами.

Трюк был простой, но, тем не менее, опасный, а у Тиффани не было достойных причин для риска. Вот разве что… Игорины? Они ведь так красивы… если не обращать внимания на швы, конечно.

Она бесшумно скользнула сквозь толпу, старательно игнорируя призывы Первого Помысла, Второго Помысла и даже Третьего Помысла и поплыла по больничным коридорам, пока не нашла Престона.

Он был в своей стихии, его пристальный взгляд был сосредоточен на пациенте с весьма неприятной дыркой в животе, а когда Престон так смотрел на что бы то ни было, предмет его интереса поневоле испытывал стремление встать и отдать честь. Это особенно касалось некоторых запасных частей, которые использовали Игори, — и да, Престон действительно был окружен Игорями, в том числе, и женского пола. Впрочем, к удовольствию Тиффани, он на них внимания не обращал.

Теперь Тиффани могла вздохнуть с облегчением и прислушаться к голосу Второго Помысла, который неожиданно и неудобно оказался похож на голос Матушки Ветровоск и сейчас настоятельно советовал поскорее вернуться в тело, которое без присмотра уже начинало пошатываться.

Очередь продвинулась всего на несколько дюймов, однако остроконечная шляпа Тиффани и не такие двери открывала. Она отмахнулась от привратника, предлагавшего ей свою помощь, и уверенно зашагала внутрь, оставив несостоявшегося помощника растерянно бормотать: «Ей даже не пришлось спрашивать, куда идти. Да она и в самом деле ведьма». Как для госпиталя, здесь оказалось удивительно легко, идя в какое-то совершенно конкретное место, в конечном итоге оказаться в подвале, облюбованном гоблинами, которые изготавливали здесь лучшие медицинские инструменты. Впрочем, рано или поздно все люди попадали туда, куда нужно.

Престон действительно обрадовался появлению Тиффани.

— Я слышал о Матушке Ветровоск, — сказал он первым делом. — Поздравляю, ты теперь за главную, лучшей кандидатуры было не сыскать. Значит, ты теперь указываешь всем прочим ведьмам, что им делать?

— Что? — рассмеялась Тиффани. — Да это же все равно что гоблинов пасти. Хотя нет, с гоблинами было бы проще. По крайней мере, у нас договоренность: я ничего им не приказываю, а они не мешают мне работать.

— Вроде как у меня с Игорями, — ответил Престон. — Но у меня хорошие новости: мы с доктором Лауни поладили, и теперь он учит меня хирургии. Обычно хирургией занимаются только Игори, так что мне есть чем гордиться.

Тиффани поцеловала его.

— И правда хорошие новости, — сказала она. — Я так тобой горжусь! Правда, жаль, что у тебя совсем нет времени со мной повидаться. Хотя в письмах ты уверяешь, что… — ее голос сорвался. — Но мне очень нравятся твои письма.

— И мне твои тоже. Да и дома хотелось бы побывать, но знаешь, я просто в восторге от своего дела, Тиффани. Люди нуждаются во мне, я приношу пользу.

Каждый день. У меня талант, было бы преступлением не развивать его.

— Да, я знаю, — согласилась Тиффани. — Это история всей моей жизни. Мы заложники собственных талантов.

Ее немного задело, что Престон смотрит на людей совсем иначе. Да, он знает наперечет все кости, а с некоторыми вообще на ты, а она — она заглядывает в головы, в людские умы.

— Но иначе я не могу, — с тоской закончила она.

— Я тоже, — ответил Престон.

Время разговоров кончилось, и теперь остались только Престон и Тиффани, и ничто больше, и глаза их говорили теперь гораздо больше, чем можно было бы выразить словами.

И это тоже была своего рода магия.

За метлой Матушки Ветровоск миссис Прост отправилась вместе с ними.

Метла представляла из себя поистине легендарный артефакт, и миссис Прост хотелось взглянуть, как гномы выполнили свою работу.

— Принимайте заказ, — сказал Дейв, когда они вошли. — Метла и правда превосходная, хотя Матушка Ветровоск совершенно о ней не заботился, сколько бы мы, гномы, ее ни чинили.

— Все, что она делала, — проклинала эту метлу, — добавил Шракер с самым кислым выражением лица. Он относился к метлам почти как к живым существам.

Метла сверкала. Она выглядела почти живой, и все прутики были как на подбор. Это была все та же метла Матушки Ветровоск, если не брать в расчет новое древко и новые прутья[227]. Гномы с усмешками наблюдали, как Тиффани и Джеффри с изумлением таращатся на результат их усилий.

— Это лучшее, что мы когда-либо делали… ремонтировали, то есть, — сказал Шракер. — Но, пожалуйста, берегите ее и регулярно смазывайте. Все самое лучшее для госпожи Болит. — Он гордо вытянулся во все свои четыре фута.

Миссис Прост пробежалась пальцами по древку. — Прекрасно, просто прекрасно. Смотри, тут есть даже подставка для чашки.

Шракер вернул ей лукавый взгляд.

— Сегодня у нас специальное предложение для особых клиентов, — сообщил он.

— Для тех, кто не доставляет… проблем. — Он покосился на Тиффани. — Презент от фирмы.

Он с гордостью вручил Джеффри два пушистых белых предмета, покрытых всевозможными пятнами.

— Их можно повесить на ремень, — пояснил он. — Популярная штука, удобная в дороге. Некоторые молодые люди еще держат певчих птиц в маленьких клеточках, называют это дорожным развлечением.

Джеффри содрогнулся от одной мысли о том, чтобы посадить несчастную птицу в клетку. Но что до метлы, то он не мог дождаться момента, когда вскочит на нее.

Дейв фыркнул:

— Ну, чего вы ждете, молодой человек? Вперед, испытайте ее. Ступай в конец арок и дай ей волю.

Тиффани хотела было что-то сказать, но, увидев горящие от восторга глаза Джеффри, передумала.

— Ладно, Джеффри, — смирилась она. — Ты уже летал со мной и видел, как летают другие. Только не спеши и поднимайся плавно.

С тем же успехом она могла бы разговаривать со стеной. Джеффри оседлал метлу, коротко разбежался и стремительно взмыл вверх. Целая череда всевозможных ужасов промелькнула перед внутренним взором Тиффани. Раздался отдаленный громовой раскат, а потом маленькая точка в небесах снова стала увеличиваться и превратилась в Джеффри, улыбавшегося до ушей.

Тиффани готова была визжать:

— Вы это видели, миссис Прост? Он уже это умеет! Да у меня годы ушли на то, чтобы сносно научиться летать!

— О, да, — ответила миссис Прост. — До чего техника дошла.

— Ого! Да у парня талант! — воскликнул Шракер. — Такое даже гоблину не по плечу. Напоследок Джеффри заложил несколько виражей и соскочил на землю, оставив метлу парить в нескольких футах над брусчаткой.

— Как тебе это удалось? — воскликнула ошеломленная Тиффани.

Джеффри пожал плечами:

— Не знаю. Наверное, я просто ловкий.

Тиффани уже не в первый раз заметила, что, когда Джеффри ничем не озабочен, он просто излучает спокойствие, что, вероятно, происходит оттого, что он видит и подмечает гораздо больше, чем другие люди. Он всегда открыт для чего-то нового. И да, он ловкий.

Помахав на прощание гномам и миссис Прост, Тиффани и Джеффри поднялись в небо и взяли курс на далекие горы, в Ланкр. Джеффри моментально освоился и, обогнав Тиффани, растворился вдали. Она догнала его только на самой окраине Анк-Морпорка, где он со страшной скоростью носился среди облаков.

— Смотри, Джеффри, чтобы у тебя штаны не вспыхнули, — со смехом окликнула она его.

Джеффри судорожно отмахнулся от дымка и встревожено попросил:

— Пожалуйста, не говорите Нянюшке об этом, она будет надо мной потешаться.

Однако, когда они добрались до Ланкра — надо сказать, гораздо быстрее, чем летели до Анк-Морпорка, — Тиффани все-таки рассказала об этом Нянюшке. И старая ведьма действительно смеялась.

— Это было просто невероятно, — добавила Тиффани. — Летать для него так же естественно, как дышать.

— Ха! — ответила Нянюшка. — У каждого в доме есть метла. Просто не все умеют ею пользоваться.

ГЛАВА 12 Эльф среди Фиглов

Гром и молния. Дождь лил вовсю, и вода затопляла меловые холмы.

Королева закричала. Вышвыривая ее из Страны Фей, эльфы отсекли ей крылья, и кровь струилась по ее плечам. Крик словно бы обрел собственную жизнь, пронесся над Мелом и обрушился в пруд, спугнув промышляющую ласку.

И Тиффани Болит проснулась.

Сердце ее неистово колотилось, а тело сотрясал озноб. Она посмотрела в окно.

Что заставило ее проснуться? Кому так необходима ее помощь? Она поднялась и устало потянулась за одеждой…

Курган Фиглов, по своему обыкновению, гудел, словно разбуженный улей, только что без меда, да и Фиглы, надо сказать, могли ужалить похлеще любых пчел.

Однако, когда речь идет о празднике — а Фиглам не нужно долго раздумывать над поводом для праздника, — Нак Мак Фиглы подходили к этому делу обстоятельно, чтобы сделать торжество долгим и радостным.

Однако в это раз попойка была прервана вскоре после полуночи появлением Величего Яна, Фигловского дозорного[228], который ворвался на празднество, подобно буре, бушевавшей снаружи.

Он отвесил пинка по шлему Набольшего клана и выкрикнул:

— Эльфы! Тут эльфы! Я их чую!

В тот же момент Фиглы как горох посыпались изо всех нор, размахивая клейморами, демонстрируя готовность сразиться с давним врагом, и голося боевые кличи:

— Аррргх, держитесь отвратцы!

— Нак Мак Фиглы! Кто на нас!

— Геть отсель, навьё!

— Айда сюда, тумака спробуете!

— Нет кроля! Нет кралевы! Боле нас не надурят!

Если в мире и существовал эталон шума и суеты, то этим эталоном, несомненно, являлись Фиглы. Радостно возбужденные, они отталкивали друг друга с дороги, чтобы первыми ринуться в бой, каждый вопил свой собственный клич, и горе тому, кто попытался бы их приструнить.

— Сколько эльфов? — спросил Роб Всякограб, оправляя напузник.

Повисла пауза.

— Один, — смущенно признался Величий Ян.

— Ты уверен? — переспросил Роб Всякограб, пока его сыновья и братья бежали мимо него к выходу из кургана. Ах, вот незадача. Вся Фигловская община, полная алкоголя и задора, вооружилась до зубов, — и что теперь прикажете с этим делать?

Конечно, у Фиглов руки чесались кому-нибудь накостылять, но большинство Фиглов и так все время чешется, особенно в районе напузников.

Пока они метались в поисках врага по сырой вершине холма, Ян привел Роба Всякограба к заводи. Шторм миновал, и в воде отражались звезды. Там, до половины погруженный в пруд, лежал одинокий эльф. Фиглы услышали тихий стон. Конечно, они всегда рабы напинать эльфу, но… одному? Как такое могло случиться?

— Ах, кривенс, а хорошая могла быть драчка, — произнес Роб Всякограб, и оба Фигла погрузились в угрюмое молчание.

— Агась, да только где один, там их скоро тьма будет, — пробормотал Величий Ян.

Роб втянул носом воздух. Эльф просто лежал неподвижно, и больше не происходило ничего.

— Нету больше эльфов, — решил он. — А то бы мы их почуяли. Ну-ка, Величий Ян, и ты, Мальца Опасный Спайк, возьмите этого отвратца. Вы знаете, что с ним делать, коли станет бузить. А ты, Велик Ужасен Билли Подбородище, — он поискал глазами гоннагля, который из всех Фиглов был менее всех склонен врать, — ступай к кельде да расскажи ей, что тут творится. Расскажи, что мы тащим в курган.

Затем громко, чтобы услышали все остальные, Роб Всякограб крикнул:

— Этот эльф таперича наш пленник. Заложник, понятно? Это значит, неча пытаться убить его, пока вам не приказали. — Он проигнорировал недовольное ворчание. — А вы, остальные, стерегите камни, и ежели кто оттуда полезет, задайте им трепку, ясно?

— А я буду играть на гармошке, — сказал Вулли Валенок.

Роб Всякограб только вздохнул:

— Ай, ну ладно. Коли что-то на меня дрожь наводит, то, думаю, и всяких отвратцев отпугнет.

Кельда пристально посмотрела на поверженного эльфа и подняла глаза на Роба Всякограба.

— Только один? — спросила она. — Да разве же это враг для молодых Фиглов? И у него крылья вырваны. Это наши парни постарались?

— Нет, Дженни, — помотал головой Роб, — Величий Ян говорит, он упал с неба прямо в пруд, что у каменного круга. Его кто-то побил раньше, чем мы туда добежали. — Он с тревогой всмотрелся в насупленное лицо жены. — Мы ж разве мясники, Дженни? Мы воины. Парни, конечно, кипятятся, и если бы дошло до драки, уж мы бы этому эльфу навешали, да только погляди на него, он ведь совсем жалкий и унылый, нет чести в том, чтобы такого убить.

— Храбро говоришь, Роб, — сказала кельда, глядя на беспомощное создание. — Но почему только один? Ты уверен?

Стон эльфа прервал их спор. Роб выхватил клеймор, но кельда мягко отстранила его. Измученный эльф снова застонал и прошептал что-то; голос его был слаб и прерывист. Кельда навострила уши.

— Он сказал — «Гром и Молния», — сообщила она.

Эльф снова забормотал, и теперь Роб Всякограб и сам услышал: «Гром и Молния».

Все в округе знали о знаменитых Громе и Молнии, собаках Бабули Болит.

Собак давно не стало, до местные фермеры верили, что их призраки до сих пор обитают среди холмов. Несколько лет назад они пришли на помощь Тиффани Болит, чтобы изгнать с Мела Королеву Эльфов. А теперь здесь, у входа в Фигловский курган, лежал эльф, взывающий к их именам.

— Не нравится мне это, — сказала Кельда. — Вот только без нашей карги я не могу решить, что теперь делать. Пошли кого-нибудь за ней, Роб.

— А, пусть Хэмиш идет. А мне надоть назад, к камням. — Роб обеспокоено посмотрел на жену. — Ты тут управишься одна с этим отвратцем?

— Да, потащим его внутрь, пусть у костра обсохнет. Он слишком слабый, чтобы что-нибудь с нами учинить. Да и мальчики подсобят, ежели что. — Дженни кивнула в сторону оравы молодых Фиглов, которые высунулись из кургана, радостно размахивая в воздухе изогнутыми дубинками.

— Ай, хороший им будет урок, — одобрил Роб Всякограб, с гордостью поглядывая на своих отпрысков. И пригнулся, когда метко брошенная одним из подростков дубинка едва не огрела его по уху. К его удивлению, дубинка развернулась в воздухе и вернулась к швырнувшему ее Фиглу, сбив его с ног.

— Гляньте-ка, ребята, — воскликнул Роб, — она вертается взад! Вот такое оружие каждому Фиглу подойдет! Двойное удовольствие!

Тиффани едва успела одеться, когда снаружи послышался свист, потом что-то громко упало, ломая ветви, и поскреблось в стекло.

Она открыла окно и увидела комок ваты и ветоши, который тут же разлетелся, как от хорошего пинка, явив миру Хэмиша, Фигловского летуна[229]. В спальне стало зябко.

— Ну, Хэмиш, — Тиффани вздохнула и поежилась, — что тебе нужно от меня?

Хэмиш перемахнул в комнату через подоконник, поправляя очки.

— Кельда послала, ибо ты есть карга наших холмов. Она велела тебя привести тут же.

День выдался тяжелый, как, впрочем, и всегда, но Тиффани знала, что нельзя заставлять кельду ждать, даже если на дворе глубокая ночь. Так что она надела теплые панталоны, оставила на полке блюдце с молоком и оседлала метлу.

И снова на нее пристально посмотрела Ты, кошка, которая, казалось, была повсюду.

В кургане было жарко, как в печке.

Молодые Фиглы, приставленные охранять кельду, хмурились, косясь на ненавистного врага. Каждый из них желал выглядеть в глазах Роба Всякограба храбрецом, способным справиться с любой выходкой отвратца. Особенно когда тот находился внутри кургана.

Но эльф плакал.

— Так зачем ты пришел сюда, эльф? — мягко спросила кельда. — Почему бы нам не убить тебя прямо сейчас?

Эти слова вызвали оживление в рядах Фиглов. Эльф затрепетал.

Кельда отвернулась.

— Я знаю скрытые тайны, — произнесла она, — и я знаю, что все, что происходит сейчас, было предопределено еще до того, как моря наполнились водой. Пути обратно нет. Но передо мной туман. Я не могу ясно разглядеть этот день.

Эльф поежился.

— И следи за языком, эльф, — продолжала кельда, — ведь мое решение могло быть иным, если бы все сложилось по-другому. Твой народ… изобретателен.

Молодые Фиглы снова ликующе затрясли оружием.

— Тебя привели ко мне Гром и Молния. Я знаю этих призрачных собак, да, и их хозяйку, которая скоро будет здесь. Так скажи, дрожащий эльф, что за заклятье лежит на тебе? Почему ты здесь? Кто ты? Как тебя зовут? И не вздумай лгать, я сразу распознаю ложь. — Кельда оглядела эльфа — оборванного, увядшего, окровавленного, — кто-то жестоко издевался над ним, прежде чем он оказался в пруду.

— Я не стану ни о чем просить, кельда. Мне безразличны ваш гнев и ваше милосердие. Но я была — до недавнего времени, — Королевой Эльфов.

Фиглы притихли и придвинулись ближе. Может ли такое быть, что это жалкое ничтожество — и есть грозная Королева, о которой они слышали от Набольшего?

Малец Дагги Большенос подскочил и смело ткнул эльфа пальцем. Однако кроличий шлем упал ему на глаза и застрял на носу, что совершенно смазало эффект.

— А ну-ка, парни брысь, — строго велела кельда, ударом кулака высвободив Дагги из шлема и оттолкнув его прочь. — Тогда на беду ты появилась здесь, Ваше Величество, — хмуро обратилась она к Королеве. — Королев Эльфов много, и я хочу знать, с которой из них я имею дело. Так что назовите имя, сударыня. Да не вздумай назваться чужим именем, я ведь и осерчать могу.

— Мое имя Паслен, кельда.

Кельда бросила взгляд по сторонам в поисках Роба Всякограба и задумалась, действительно ли случилось то, что случилось. Неужели это настоящая королева? У эльфов Страны Фей много лидеров, но всегда есть только один Король и одна Королева. Конечно, Король давным-давно сгинул, создав для себя собственный мирок эгоистичных удовольствий, и править осталась Королева. И, хотя это редко использовалось, у Королевы было собственное имя, имя, которое кельды передавали из поколения в поколение. Паслен.

— Мы Мак Нак Фиглы, и мы не повинуемся королевам, — произнесла она негромко.

Роб Всякограб молчал, но звук, с каким его точильный камень скользил по клеймору, звучал как песнь грядущей смерти. Он поднял глаза, и взгляд его был ужасен. — Мы Нак Мак Фиглы! Маленький вольный народ! Нет кроля! Нет кралевы! Нет хозяйна! Боле нас не надурят! — рявкнул он. — И твоя жизнь, эльф, сейчас на острие моего меча.

Раздался шорох, и внутрь кургана вслед за Хэмишем пробралась Тиффани.

Вокруг нее толкались Фиглы.

— Рада тебя видеть, карга холмов, — сказала Дженни. — У нас тут эльф. Что с ним делать?

При слове «эльф» раздался громовой лязг оружия.

Тиффани бросила взгляд на эльфийку, и жалость шевельнулась в ее душе.

— Мы не станем убивать безоружных, — сказала она.

— Простите, госпожа, — вскинул руку Роб Всякограб, — но мы станем. Или некоторые из нас…

Но я ведь их мальца великучая карга, подумала Тиффани в некотором замешательстве. И кельда попросила меня о помощи. Она снова поглядела на пленника и вдруг узнала.

— Я знаю тебя, эльф, и я велела тебе не возвращаться сюда больше. — Она нахмурилась. — Помнишь? Ты была великой Королевой, а я — маленькой девочкой. И я изгнала тебя с Громом и Молнией.

Эльфийка побледнела.

— Да, — слабо прошептала она. — Мы совершали набеги на этот мир, но это было до того, как настало время… железа.

Ее лицо исказил страх, и Тиффани вдруг ощутила, как мир меняется, меняется прямо сейчас, словно она стоит на распутье, и следующий ее шаг будет решающим.

Это и означает идти своим путем, поняла она, это то, о чем предупреждала кельда.

Ведьма всегда стоит на границе между светом и тьмой, между добром и злом, каждый день принимает решения, взвешивает и оценивает. Это то, что делает ее человеком. Но что же тогда делает эльфа эльфом?

— Я слышала, будто гоблины считают, что у стальных машин есть душа, — сказала она. — Скажи, а у тебя есть душа? Что ведет тебя по твоим собственным, эльфийским рельсам, мешая свернуть? — Она повернулась к Кельде. — Бабуля Болит говорила: накорми голодного, одень голого и утешь страждущего. Эта эльфийка пришла на нашу землю голой, голодной, страдающей. Ты видишь это?

Кельда вскинула брови:

— Это же эльф! Она бы не стала заботиться о тебе. Она не стала бы заботиться ни о ком, даже о других эльфах.

— Ты думаешь, что не бывает такого создания, как хороший эльф?

— А ты думаешь, что такое создание бывает?

— Нет, но я предполагаю, что один из них может измениться. — Тиффани обернулась к съежившемуся существу. — Теперь ты не Королева. У тебя есть имя?

— Паслен, госпожа.

— Да, — сказала кельда. — Отрава такая.

— Слово такое, — отрезала Тиффани.

— Ну, это твое слово вышвырнули из дома, словно пешку с шахматной доски; а теперь оно оказывается той, что пыталась тебя уничтожить когда-то, — возразила кельда. — Ее здорово замучили, а теперь она явилась в твое владение и просит помощи. — Ее глаза сверкнули. — И что теперь, Тифф? Тебе решать. Эта эльфка едва не убила тебя, а ты все равно ее жалеешь. — Кельда посерьезнела. — Эльфам нельзя верить, любой Нак Мак Фигл это знает. Но ты — та, что преподала урок Зимовому. Не переживай за Королеву. Но знай, что за ней может прийти война.

Тиффани склонилась над скорченной, трепещущей эльфийкой.

— Когда мы встретились впервые, Паслен, я была всего лишь девчонкой, почти не способной к магии. — Она придвинулась ближе, лицом к лицу. — Но насколько я сильнее теперь! Я преемница Матушки Ветровоск, и как вы, эльфы, были правы, когда дрожали при звуке ее имени. А теперь жизни эльфов, можно сказать, зависят от тебя. А если ты меня подведешь, я оставлю тебя Фиглам. Они эльфов не любят. — Она поймала взгляд кельды. — Это приемлемо, Дженни?

— О, да, — ответила кельда. — Кто-то должен попробовать первую улитку.

— Гоблинов, кстати, тоже считали никчемными, пока кто-то не задумался о них, — продолжала Тиффани. — Не давай леди Паслен повода ненавидеть вас, но если она нарушит уговор, то я обещаю — а обещание карги холмов дорогого стоит, — что это будет ее конец.

Фиглы все еще глазели на Паслен с беззастенчивым отвращением. Казалось, что сам воздух звенит от взаимной ненависти.

— Вам, эльфам, больше не удастся нас надурить, ты знаешь, — сказал Роб Всякограб. — Поэтому ради госпожи Болит мы пока оставим тебе жизнь. Но вот что я скажу. Карга холмов нервничает, когда мы кого-то убиваем, но не будь ее здесь, мы бы пустили тебе кровь.

Его поддержал хор угрожающих голосов. Было ясно: если бы Фиглы принимали решения сами, от Паслен осталась бы только куча кровоточащего мяса.

Роб Всякограб швырнул клеймор на землю:

— Слушайте мальца великучую каргу. Ты, Малыш Стукач, и ты, Малец Слогам, Малец Грибок и Мальца Жадный Джимми. У нее перемирие с королевой, так что придется нам по-хорошему с ней обходиться.

Величий Ян кашлянул:

— Возражать не хочу, карга, токмо единственный хороший эльф — это мертвый эльф.

— Ты бы так не говорил. Как гоннагль, я скажу, что надо дать возможность доброте дать ростки, как это было в Слове о Лающем Джонни, — сказал гоннагль, Велик Ужасен Билли Подбородище, образованный Фигл.

— Это тот, который целую неделю балансировал наперстком на носу, а потом пел, как соловей? — спросил Вулли Валенок.

— Нет, Валенок.

— И чего вы все кипятитесь? Не надо. Стоит эльфу кого-нибудь тронуть, как он станет очень-очень мертвым, вот и давайте посмотрим на это, — высказался Мальца Опасный Спайк.

— Ну, так карга хочет, — сказал Роб Всякограб, — вот и все на этом.

— И еще кое-что, Роб Всякограб, — вмешалась Тиффани. — Эльфа я забираю с собой. Я знаю, что ты пойдешь следом, но мне нужна еще пара Фиглов, которые бы следили и приглядывали за ней. Двинутый Крошка Артур? Ты из стражи — вот и посторожи. — Она осмотрелась. — И ты, Величий Ян. И я вам скажу вот что: эльф — пленник, а с пленниками надо обращаться достойно. Ты полицейский, Двинутый Крошка Артур, и должен знать, что люди не катятся по наклонной, пока их не подтолкнут. Поразмысли над этим. И вообще говоря, даже если их толкают, они не всегда падают. Не должно быть никаких мелочей вроде «Мы выпустили ее на прогулку, она попыталась сбежать, и ее загрыз разъяренный дурностай» или «Она погибла, сопротивляясь при аресте пятнадцати Фиглам». Никакой пчелиный рой не зажалит ее насмерть. Никакая огромная птица не сбросит ее в озеро. Никакой сильный ветер не сдует ее. Никаких «Она упала в кроличью нору, и больше ее не видели». — Она строго оглядела подопечных. — Я карга холмов, и я узнаю, как это случилось. И расплата будет неминуема. Вам понятно?

— Ох, вайли, вайли, будет расплата, — застонал Вулли Валенок. Фиглы зашаркали ножками, пересматривая свои планы. Величий Ян сунул палец в нос и тщательно изучил его содержимое, прежде чем отправить его в напузник.

— Значит, решено, господа, — подытожила Тиффани. — Но я не потерплю, если другие неприятные эльфы попытаются сунуться на мою землю.

ГЛАВА 13 Беда не приходит одна

А эльфам нравилось быть неприятными. Приходя в мир, сперва они охотились скрытно, из озорства доставляя мелкие неприятности.

В подвале «Доспехов Барона» опять испортилось пиво. Как бы тщательно Джон Петрушка ни ухаживал за бочками и кранами, в пиве неизменно возникал осадок, бочки начинали течь, а напиток, содержащийся в них, приобретал отвратительный запах. Трактирщик рвал на себе волосы — убытки оказались неподъемными.

— Это опять эльфы шутки шутят, — сказал кто-то в трактире.

— Только вот мне что-то не смешно, — сказал Томас Зеленотрав. Джон Петрушка едва не плакал. А поскольку дело происходило в трактире, вскоре все посетители присоединились к разговору об эльфах, в которых никто не верил; однако нельзя не отметить, что позже, когда все разошлись по домам, не одна железная подкова была приколочена над дверями.

— Ну, во всяком случае, у нас есть ведьма, — со смехом говорили люди.

— Без обид, — вклинился Джек Кувырок, — но ее ведь в эти дни вообще не бывает на Мелу. Кажется, она больше времени проводит в Ланкре.

— Ой, да ладно, — возразил Джо Болит. — Моя Тиффани трудится, как мужик.

Он на миг задумался (тем более что эти слова могли запросто дойти до его жены через миссис Петрушку) и добавил: — и даже более того, она вкалывает, как женщина.

— А как ты объяснишь пиво?

— Плохой менеджмент? — ввернул хитрое словечко Джек Кувырок. — Не обижайся, Джон. Пиво — штука капризная.

— Что? Мои краны чисты, как родник, а я сам всегда мою руки, когда бочонки меняю. — Тогда в чем дело?

Кто-то должен был выразить общее мнение, и этот голос прозвучал:

— Разве что только эльфы.

— Будет вам, — сказал Джо Болит. — Моя Тиффани разобралась бы с ними в два счета.

Вот только пиво прокисало по-прежнему…

Мартин Снэк и Фрэнк Сойер пребывали в затруднительном положении. Уже несколько дней они брели через Овцепики, оставив позади город Хот Донг и несколько часов назад миновав последнюю проезжую дорогу. Пустые желудки взывали о снисхождении, но отыскать на склоне нечеткие следы оказалось ужасно трудно. Если вскоре они не отыщут лагерь лесорубов, то наверняка опять окажутся без крыши над головой. Прошлой ночью они слышали вдали волчий вой. А сейчас похолодало и пошел снег.

— Похоже, мы заблудились, Фрэнк, — обеспокоенно произнес Мартин.

Фрэнк прислушался. Откуда-то доносился гудящий звук.

— Туда, — решили оба.

И действительно, всего через несколько минут они услышали голоса и почувствовали запах готовящейся еды. Хороший знак. В прогалине между деревьями показался лагерь. Несколько крупных волосатых мужчин расхаживали туда-сюда, а остальные сидели на пнях, и один из них помешивал бурлящее на походной печке варево.

Когда путники вышли из-за деревьев, лесорубы невольно потянулись к топорам, которых никогда не оставляли в недосягаемости, однако, разглядев, насколько молоды их нежданные гости, расслабились. Пожилой лесоруб в клетчатой, оторочено мехом куртке — человек того сорта, с которым невозможно говорить, если он того не захочет сам, — двинулся им навстречу.

— Вы что тут делаете, парни? Чего вам надо? — он пристально оглядел их: Фрэнка, маленького, но жилистого и сильного, и Мартина, куда более мускулистого, но который сейчас неловко топтался за спиной своего товарища, как это часто бывает с крупными парнями, которые начинают испытывать затруднения, если у них спросить что-то посложнее, чем «Как тебя зовут?» — Мы ищем работу, сэр, — сказал Фрэнк. — Я Фрэнк, а это Мартин. Мы хотим работать сплавщиками леса.

Старик окинул их оценивающим взглядом и протянул огромную мозолистую руку.

— Меня зовут Нехват — для вас двоих мистер Нехват. Значит, хотите лес сплавлять? А что вы знаете об этом?

— Немногое, — ответил Фрэнк, — но мой дед сплавлял древесину, и ему нравилось это ремесло. — Он задумался на миг и добавил с надеждой: — Нам сказали, за это хорошо платят.

Лесорубы работали высоко в горах, вдалеке от дорог, и возить бревна на лошадях было попросту непрактично. Гораздо удобнее было сплавлять их вниз по реке, откуда их развозили по городам и весям.

Идея подобной транспортировки оказалась настолько удачной, что быстро распространилась повсеместно. Лесосплавщики жили в маленьких домишках на утесах в опасной близости от речных излучин и должны были обладать достаточной силой, чтобы управиться с нагромождениями тонн древесины, летящих вниз по бурной реке. Находилось немало молодых людей, готовых свернуть горы и спуститься на плоту с Овцепиков, просто чтобы потом хвастаться этим. Правда, далеко не каждый был в состоянии хоть что-то кому-то рассказать, совершив ошибку с бревном, но в лагере обычно присутствовал Игорь, так что если не сам храбрец, то некоторые части его тела вполне могли рассчитывать на второй шанс.

Время от времени можно было бы встретить сплавщика, которому удалось дожить до старости, и такой старик запросто мог дать сто очков вперед любому молодому силачу.

— Думаете, сплавщики — младенцы? — сказал Нехват. — Это мужская работа, которая ошибок не прощает. Я вижу, силы вам не занимать, но это неважно. Здесь было полно мускулистых парней, но я предпочитаю тех, у кого есть голова на плечах. Трудно угадать, как бревно поведет себя в следующий момент. — Он нахмурился. — Знаете Джека Эббота? Это молодой лесоруб, что живет у подножия горы с матерью и сестрой. Едва не отрубил собственную ногу всего неделю назад. Только-только пошел на поправку, и то только потому, что какой-то косоглазый парень привел ведьму. Так что подумайте, парни, стоит ли рисковать. Лесосплав будет поопаснее, чем просто рубка деревьев.

Ребята потупились.

— К тому же, это магическое дерево, — продолжал Нехват. — Для волшебников.

Вот в чем загвоздка: его нельзя везти на поездах, даже если доставить к самому депо.

Не боитесь? Магия удивительные вещи творит с некоторыми людьми. — Он указал на заснеженные деревья. — Это вам не просто какие-то сосны, это Сосны Предсказывающие, они знают будущее, и черт меня побери, если я понимаю, как им это удается. Что толку сосне от предсказания будущего? Она знает, что ее срубят, но ты все равно ее рубишь. Уйти она все равно не может, ха! Но если вы прикоснетесь к такому дереву и понравитесь ему, то увидите, что будет. Так что, парни, не передумали еще?

— Мне нужны деньги, сэр, — ответил Мартин просто. — И паек, конечно.

— О, плата будет хорошая, в любой валюте, можешь отправлять их домой мамочке. — Мистер Нехват порылся в карманах и извлек потрепанную книжицу. — Каталог фирмы. Мы все приносим клятву на нем. Можешь заказать, что пожелаешь.

Фрэнк перелистал каталог, рассмотрел обложку.

— Здесь говорится, — воскликнул он в изумлении, что можно даже невесту получить. Доставка железной дорогой.

— Ну, поезда сюда не ходят — нельзя держать железо поблизости; ближайшая станция в Хот Донге. Не так уж далеко. Что касается невест, то это новое предложение, очень кстати для вас, хлопцы. Много славных девушек ищут себе мужей. Выбери себе одну, дело стоящее, и возни никакой, шуры-муры, наряды там всякие… — Он засунул каталог обратно в карман. — Женская одежда — это просто прелесть, как вы думаете? Только на днях я встретил человека, который говорил, что путешествует в женском белье… — Вы уверены, что с ним все было в порядке? — засомневался Мартин. Он как-то слышал разговоры об одном отдаленном лагере, в котором крутые сильные лесорубы вздумали вдруг носить женское белье и распевать песни о своих огромных колунах, но не верил этому. По крайней мере, до сегодняшнего дня.

Лесоруб проигнорировал его вопрос.

— Ну, Мартин, ты мне нравишься, — сказал он. — А что до тебя, Фрэнк, что тебя сюда привело?

— Ну, мистер Нехват, я просто ухаживал за одной девушкой, но появился другой парень, и… ну… — Фрэнк замялся.

Мистер Нехват провел рукой по лицу.

— Ни слова больше, мальчик. В холмах полно людей, которым не нравится, кто они и где находятся. Затем каталог и нужен: любая фантазия за ваши деньги. Ладно, вы нам подходите, поэтому хватит болтовни. Можете приступить к работе с завтрашнего дня, а там посмотрим. Если вы не дураки, сможете получать хорошую плату. А если замешкаетесь у желоба, что ж, я отправлю ваш заработок вашим мамочкам, на похороны хватит.

Они ударили по рукам.

— А в ближайшие полчаса, — промолвил мистер Нехват с широкой улыбкой, — будете торчать у лотков. Поглазеете, поучитесь, это я вам лучше всякой сосны предсказываю. — Со смехом он похлопал по стволу ближайшего дерева.

В тот же момент челюсть его отвисла, а капюшон сполз на искаженное ужасом лицо.

— Парни, — его голос дрожал, и это было страшно — слышать дрожь в голове такого опытного человека, — убирайтесь отсюда. Прямо сейчас. Спускайтесь с горы.

Через несколько минут тут будет жарко. Мне нужны мужики, которые умеют топорами махать. — И он бросился к лагерю, окликая лесорубов.

Фрэнк и Мартин в замешательстве переглянулись, а потом Фрэнк протянул руку и коснулся дерева. Сонмы ярких образов пронеслись в его мозгу — блистательные существа в перьях и бархате, расписанные лазурью тела, боль и смерть. И мех капюшона, обрамляющий голову мистера Нехвата в воде желоба.

Мистер Нехват, которому не хватило сил удержать голову на плечах… Парни протиснулись через толпу дровосеков и бросились к деревьям, надеясь затеряться среди снегов.

Слишком медленно. Раздался пронзительный свист, и эльфы в стремительной пляске появились отовсюду, высокие, безжалостные. Их украшенные перьями туники делали их похожими на больших хищных птиц. Парни застыли, не в силах пошевелиться.

Лесорубы готовились к бою. Приковылял даже Игорь.

— Дерфитесь за дерефья, — велел он. — Это озадафит их, они запутаютфя, какой фегодня день. А пока разберутфя, фы уфпеете задать им трепку.

Лесорубы были не робкого десятка, и смертоносный металл их топоров уничтожил не одного эльфа. Но силы противника прибывали; эльфы раскачивались на верхушках деревьев, хохоча, разрушали постройки, сталкивали бревна. И все же было в них нечто настолько очаровательное… что-то, что охватывало внешне сильных лесорубов, заставляя их бросать оружие, падать на колени и рыдать, становясь легкой мишенью для волшебного народца.

— Говорю же вам — бегите! — крикнул мистер Нехват, яростно сражаясь с эльфом, атаковавшим его сзади. — Доберитесь до желобов. Вода в желобах быстрее эльфов. Со мной все будет в порядке!

Мартин предпочел послушаться, хотя Фрэнк, видевший будущее, знал, что «в порядке» — это не то слово, которое можно будет вскоре применить к мистеру Нехвату, — и прыгнул в бадью; Фрэнк последовал за ним, мистер Нехват дернул рычаг — и бадья рухнула вниз! Вниз по крутому извилистому склону с такими крутыми поворотами, что берегам приходилось опираться друг на друга, чтобы не обрушиться. Парни промокли до нитки; вокруг громоздились бревна; они неслись глубокими ущельями, уворачиваясь от стрел эльфов, которые тянулись следом, как разъяренный осиный рой.

Дико, волнующе, почти смертоносно — так они описали бы свое приключение позже, хотя наверняка с ними расправились бы раньше, чем они успели бы кому-кому-то об этом поведать. Это было страшно — страшнее, чем приходилось переживать любому молодому человеку. Даже сквозь рев воды они слышали, как кричат лесорубы, и в воду падали такие вещи, которых никому не хотелось бы рассматривать слишком близко.

Штабель бревен на складе прервал их путешествие. Здесь было полно людей, молодых и сильных, с металлом в руках, недовольные ущербом, нанесенным товаром. Заслышав крики и смех, они собрались было подняться в гору, но вдруг все стихло. Эльфы ушли.

Мельник в местечке Зловонь[230] был человек набожный, а его мельница представляла собой сложный механизм из множества колес, вращающихся в разных направлениях. Самым страшным его ночным кошмаром, которого он надеялся никогда не увидеть наяву, было разрушение механизма, когда шестерни и колеса разлетаются во все стороны. Но пока они вертелись как полагается, мельник был счастлив. Он никогда не оставался без работы, ведь хлеб нужен всем.

Однажды ночью явились эльфы и принялись озорничать с мукой, дырявить мешки и запускать муравьев в зерно, потешаясь над хозяином. Но они совершили ошибку.

Мельник молился Ому, но не получал ответа — вернее, он слышал ответы и наставления внутри собственной головы, — так что он позволил эльфам забавляться, как им хотелось, среди сложных колес, ревущих вертящихся колес, окованных чудным холодным металлом.

И мельник запер все двери, чтобы эльфы не могли выйти. Всю ночь он слышал крики, а наутро, когда друзья спросили его, как ему удалось совладать с пришельцами, он ответил только:

— Ну, мельница Зловоня мелет медленно, но очень мелко.

Старая Матушка Весельчаксон из Ненадежной Лощины, проснувшись, обнаружила свои волосы спутанными в ужасный колтун, а постель ее была полна репейника, впивавшегося в ее старую кожу… А эльфы торжествующе хохотали, когда их ездовое животное — молодая телка, — рухнула на колени, изнемогая от их ночных развлечений…

Старый ворчливый торговец с Ломтя вытолкнул на рыночную площадь тележку — свое единственное средство существования, — напевая: «Капустный кочан — гоблину печаль, а лука связка — все эльфам встряскаааааааргх!»

У подножия Овцепиков юная девушка по имени Элфи, пощекотав подбородок цветком, вдруг выпустила руку маленькой сестренки, позволив ей, прогуливаясь, забредать все дальше и дальше в реку, и влюбленно посмотрела в глаза отцовского осла… пока сам неосмотрительный путешественник удалялся все глубже в лес, танцуя под нескончаемую эльфийскую музыку; эльфы резвились вокруг, наслаждаясь его беспомощностью…

Кышбо Гонимый — маленькое божество всех пушистых существ, предназначенных на съедение, — затаился в кустах, пока эльфы извлекали весь максимум кровавого удовольствия, которое только могла дать семейка молодых кроликов…

ГЛАВА 14 Сказка о двух королевах

Тиффани отвезла маленькую, такую жалкую Паслен, всю дорогу кутавшуюся в плащ, обратно на отцовскую ферму и разместила ее и Фиглов на старом сеновале.

— Здесь тепло и чисто, — сказала она, — и нет железа. Я принесу тебе поесть.

Она взглянула на Фиглов. Те тоже выглядели голодными. А тут еще эльф.

— Роб, Двинутый Крошка Артур и ты, Величий Ян, я собираюсь принести бальзама, чтобы подлечить раны Паслен, — сказала она, — и я надеюсь, что вы не станете ее обижать, когда я отлучусь. Я правильно надеюсь?

— Да, госпожа, — бодро сказал Роб. — Ступай и не бойся оставить ее с нами. — Он обратился к Паслен. — А ежели ты, эльф, вздумаешь выкинуть чего, так вот оно, наше оружие, при нас. — Он взмахнул клеймором так, что сразу стало ясно: ему не терпится пустить его в ход.

Тиффани повернулась к Паслен:

— Я карга этих холмов, и Фиглы будут подчиняться моим приказам. Вот только они не любят вашего народа, так что, сударыня, на вашем месте я бы вела себя тихо и играла по правилам, иначе расплата может быть жестокой.

И Тиффани ушла. Правда, ненадолго, потому что мало доверяла эльфам, а Фиглам — и того меньше.

Когда она принесла целебную мазь, Паслен уже начала потихоньку приходить в себя. Казалось, будто с каждым плавным движением маленькая эльфийка расцветает, становясь все прекраснее. Какая-то искра мерцала у нее внутри. Это было похоже на нарядную глазурь, которая покрывала ее с ног до головы и чуть ли не вопила: «Разве я не красива? Разве я не мудра? Я Королева королев!» Тиффани показалось на миг, что она теряет себя в этом потоке очарования, но она была к этому готова.

— Даже не пытайтесь применить ко мне свои эльфийские чары, сударыня, — предупредила она.

И все же она чувствовала, как эльфийское волшебство тянется к ней, словно рассветные лучи…

— Тебе не очаровать меня, эльфийка! — вскричала Тиффани, и слова, услышанные когда-то от Бабули Болит, всплыли в ее сознании. «Йин, тан, тефера», — принялась повторять она снова и снова, и этот речитатив помог ей снова обрести собственную волю.

Сработало. Паслен сдала позиции и выглядела теперь как девочка с фермы, доярка. Правда, она изобразила для себя такое платье, какое ни одна доярка не стала бы носить, учитывая все эти кружева и ленты, а еще эти изящные маленькие туфельки. Когда на ее голове сформировалась миленькая соломенная шляпка, Тиффани невольно отпрянула. Она слишком хорошо знала этот облик. Так выглядела фарфоровая пастушка, которую она когда-то подарила Бабуле. Тиффани разозлилась. Как смеет эта эльфийка посягать на столь сокровенное!

— Я требую… — начала Паслен, но осеклась, увидев выражение лица Тиффани. — Мне бы хотелось… Деревенская девчушка, подумала Тиффани с восторгом. Эльфы почти покинули здание[231]. И все же она с суровым видом скрестила руки на груди.

— Я помогла тебе, но теперь я должна помочь другим — людям, которые жили бы лучше, если бы вы им не мешали. — Она прищурилась. — Все эти мелкие пакости вроде порчи пива. Да, я знаю об этом, эльф. Ты хочешь заполучить свое королевство обратно, Паслен?

Раздался дружный рык Фиглов.

— Мы вышвырнем ее обратно, да, госпожа? — с надеждой произнес Величий Ян.

— Да! — поддержал Роб. — Долой вредителя!

— Мне жаль об этом говорить, Роб, — сказала Тиффани, — но Фиглов многие тоже считают вредителями.

Величий Ян на миг задумался и возразил:

— Ну, может, мы и вредители, но вашим детям нас незачем бояться. — Он вытянулся во все свои семь дюймов — внушительный рост для Фигла, что подтверждалось шрамами от дверных косяков на его лбу, — и завис на стропилах прямо над эльфийкой. Тиффани перестала обращать на него внимание и снова обратилась к Паслен:

— Я права? Ты хочешь вернуться обратно?

Лукавство промелькнуло в выражении лица Паслен.

— Мы как пчелы, — произнесла она наконец. — Королева всесильна… пока не постареет, и тогда другая королева займет ее место.

Гнев внезапно исказил ее черты.

— Душистый Горошек, — прошипела Паслен. — Он не верит, что мир стал другим. Это он лишил меня моего престола. — Она скривила губы в презрительной усмешке. — Он достаточно силен, чтобы испортить пиво. А когда-то мы уничтожали миры.

— Я могла бы помочь тебе с твоим маленьким дружком Душистым Горошком, — медленно проговорила Тиффани. — Я могла бы снова сделать тебя Королевой, если ты вернешь всех эльфов обратно в свою страну, и вы больше не вернетесь сюда. Но если вы опять вздумаете порабощать людей- что ж, тогда ты познаешь истинное значение слова «гнев».

В тот же миг все вокруг нее словно занялось огнем. Но она вспомнила свое прежнее противостояние с Королевой. Земля под водой. Она знала, кто она и куда идет, и никому было не под силу водить ее за нос. Знала, что, сколько бы ни нагрянуло эльфов на спящие людские дома, она будет здесь, бодрствующая, всегда на страже.

— Если ты нарушишь уговор, последним, что ты увидишь, будут Гром и Молния, — пригрозила она. — Гром и молния в твоей голове. Ты умрешь от грома. Обещаю.

Ужас застыл в глазах Паслен. Эльфийка поняла.

Наутро Тиффани принесла для Паслен немного овсянки.

— Ты могла убить меня вчера, — сказала Паслен, смущенно приняв угощение. — Я бы поступила именно так. Почему ты не сделала этого? Я ведь эльф, а ты знаешь, как мы беспощадны.

— Да, знаю, — кивнула Тиффани. — Но мы, люди, милосердны. А я к тому же еще и ведьма.

— Ты умна, Тиффани Болит, маленькая девочка, которую я едва не убила тогда, на холме, когда гром и молния стали осязаемыми и жестокими, — признала озадаченная Паслен. — Кто я теперь, если не оборванная бродяжка? У меня не осталось никого, но ты, девочка, приняла меня, хотя у тебя не было на то никаких причин.

— У меня были причины, — возразила Тиффани. — Я ведьма, и у меня есть возможность тебе помочь. — Она присела на краешек маслобойки. — Ты должна понять, что эльфов считают мстительными, черствыми, злобными, подлыми, эгоистичными и зловредными. Я слышала слова и похлеще, особенно от людей, чьих детей вы выкрали. Но меняется все — наш мир, наше железо; твой двор, твои чары.

Знаешь ли ты, Паслен, что в Анк-Морпорке гоблины трудятся наравне со всеми и считаются полезными членами общества?

— Что? — воскликнула Королева. — Но я думала, что люди ненавидят гоблинов — и их вонь! Я думала, что тот, кого мы захватили в плен, лжет!

— Ну, может, кому-то и не нравится, как они пахнут, но и для них находится работенка, особенно когда плохо пахнущие вещи стоят денег. А если гоблин умеет, например, починить локомотив, то пусть себе воняет сколько угодно. А вот вы, эльфы, что можете нам предложить? Пока что вы просто… сказочные персонажи. Ваш поезд ушел, остались только мелкие пакости и дешевые трюки.

— Я могла бы убить тебя одной только силой мысли, — сказала Паслен.

— О, дорогая. — Тиффани подняла руку, чтобы остановить Фиглов, готовых наперебой кинуться на эльфийку. — Надеюсь, что ты не решишься, иначе это будет последним, что ты сделаешь.

Паслен выглядела потерянной.

— Не плачь. Та, что была Королевой — и собирается стать Королевой снова, — не должна плакать.

— Королева — не должна, но я всего лишь жалкая тень, заблудившаяся в пустыне.

— Ну, сеновал не так уж пуст. Кстати, сударыня, как вы относитесь к ручному труду?

— Что ты имеешь в виду? — озадаченно переспросила Паслен.

— Я имею в виду, самой зарабатывать на жизнь. Умеешь обращаться с лопатой?

— Не знаю. Что такое «лопата»?

— Ох, это будет трудно, — выдохнула Тиффани. — Слушай, можешь оставаться здесь, пока тебе не полегчает, но лучше бы тебе приобщиться к какой-нибудь работе. Стоит попробовать.

На землю у ее ног плюхнулся ботинок, старый дырявый отцовский ботинок; второй не заставил себя ждать.

— Я ботинок не ношу, — объявил Двинутый Крошка Артур, — но я работал с в сапожной мастерской, и сапожники мне рассказывали про эльфов. У этих отвратцев к такому ремеслу талант.

Паслен осторожно подняла ботинок и повертела в руках.

— Что это? — спросила она.

— Ботинок, — ответила Тиффани.

— И ты получишь этим ботинком хорошего пинка, если ничего с ним не сделаешь, — прорычал Величий Ян.

Тиффани забрала обувь у Паслен.

— Поговорим позже, — произнесла она. — Спасибо за идею, Двинутый Крошка Артур, и да, я тоже знаю эту сказку, но в этот раз это всего лишь сказка[232].

— Я ж тебе говорил, Двинутый Крошка Артур, нечего слушать россказни старых сапожников, — сказал Роб.

Это был день старых простыней, старой обуви и «делать и переделать». И да, конечно, надо проведать малышку Тиффани, а еще поглядеть на Бекки Милость и Нэнси Прямь, — мисс Тик уверяла, что в качестве практиканток на Мелу обе могут быть полезными. Но она не могла позволить себе позвать девочек, пока Паслен на ферме. Разве что смастерить им железные ожерелья для защиты. Но это могло подождать.

В течение дня она еще несколько раз возвращалась на ферму. Последним она навестила мистера Холста, который почти принял нормальный вид, только несколько фиолетовых пятен осталось. Тиффани оставила госпоже Холст еще один горшочек мази из веселинки, прикусив язык, чтобы в сердцах не наговорить ей лишнего.

Когда она вернулась, то застала Паслен, сжавшуюся в углу сеновала; ее свирепый взгляд был прикован к Ты, которая, выгнув спину, с шипением прохаживалась мимо эльфийки.

Фиглы с восторгом созерцали эту картину, поддерживая Ты возгласами: «Давай, киса, навешай ей от всех Нак Мак Фиглов». При виде Тиффани они завопили: «Айе, великучая карга возвращается!» — и кинулись по углам.

Тиффани остановилась в дверях, постукивая ногой, и Роб отшатнулся.

— Ой, — застонал он, только не топати ножкой, госпожа.

Тиффани скрестила руки.

— Ой-ой, госпожа, тяжело быть под ковами, — заныл Роб, и Тиффани засмеялась.

Однако у Паслен возникли вопросы. Весь день она наблюдала за людьми, которые приезжали на ферму за лекарствами, советами, просто выговориться или, к сожалению, чтобы залечить раны.

— Почему ты им помогаешь? — спросила Паслен. — Они не из твоего клана, ты им ничего не должна.

— Но они люди — все они, — пояснила Тиффани. — Все люди помогают друг другу.

— Неужели все? — удивилась Паслен.

— К сожалению, нет, — призналась Тиффани. — Но большинство помогает, потому что, ну, просто потому что это тоже люди. У нас так заведено. А эльфы так не делают?

— Можно ли сказать, что я пытаюсь научиться? — спросила Паслен.

— А чему ты уже научилась? — улыбнулась Тиффани.

— Ты для них что-то вроде слуги, — фыркнула Паслен, наморщив тонкий нос.

— Может быть, — согласилась Тиффани, — но это неважно, потому что может случиться так, что однажды мне самой кто-то поможет в трудную минуту. Как аукнется, так и откликнется.

— Но вы деретесь друг с другом, — возразила Паслен.

— Да, но гораздо сильнее мы становимся, когда миримся.

— Ты сильная. Ты могла бы править миром.

— Правда? — Тиффани пожала плечами. — Зачем мне это? Я ведьма, мне нравится быть ведьмой и помогать людям. Каждого скверного человека уравновешивает хороший. Есть такая поговорка: все течет, все меняется. Это значит, что однажды ты окажешься на вершине мира, по крайней мере, на какое-то время. Но потом колесо судьбы повернется, и ты снова окажешься внизу, но это закон жизни, и с ним надо смириться.

Она посмотрела прямо в глаза Паслен, надеясь угадать, о чем она думает, но с тем же успехом можно было смотреть в стену. Глаза эльфийки были пусты.

— И я помню темноту и дождь, гром и молнию. И что тебе это дало, ты, эльф, найденный в канаве?

Паслен недоуменно посмотрела на Тиффани и проговорила:

— Твой путь… не подойдет эльфам. Каждый эльф — это вызов. Мы убиваем наших королев, каждая королева — соперник в битве за рой. — Она осеклась, так поразила ее внезапная мысль. — Но у вас ведь тоже есть королевы мудрости — вроде Бабули Болит, или Матушки Ветровоск, или тебя, Тиффани Болит, вы становитесь старше и мудрее и передаете свои знания дальше.

— Вы никогда не пребываете в расцвете, — сказала Тиффани. — Вы всегда увядаете. И на пчел вы не похожи, пчелы труженики, они приносят пользу, но умирают молодыми и никогда даже не задумываются о…

Тиффани поймала странный взгляд эльфийки. Та, похоже, напряженно пыталась думать. У Паслен было лицо человека, который уже готов был принять новый мир, мир железа, неприветливый для волшебного народа, мир, который любил их в сказках, но не принимал в реальности, не давал им пути; она думала о мире, которого не знала прежде и с которым теперь уже почти готова была смириться.

Внутри нее шла борьба.

До Маграт, королевы Ланкра, быстро дошли известия о событиях в Овцепиках, о гибели лесорубов и потере магической древесины. Эльфы, подумала она. Конечно, один раз их уже победили, но это далось нелегкой ценой, и тогда Маграт приставила охрану — по крайней мере, Шона Ягга, — к кругу камней, известных как Плясуны, и убедилась, что в замке достаточно подков. Она знала, какие фокусы иногда выкидывает память, и что все давно позабыли настоящее значение слова «очарование», которое означало, в первую очередь, колдовские чары. Люди помнили, как прекрасно пели эльфы, но забыли, о чем.

Будучи не только королевой, но и ведьмой, Маграт знала, что с уходом Матушки Ветровоск равновесие в мире было нарушено, и как бы старательно ни работала Тиффани, чтобы заполнить пустоту, даже с помощью замечательного мальчика-на-побегушках, уровень Матушки Ветровоск оставался недосягаем. Она всегда удерживала завесу, это был ее конек.

И если теперь завеса ослабела… Маграт вздрогнула. Любой, кто встречался с эльфами, сказал бы, что слово «террор» более всего отвечает тому, что они творят.

Эльфы, словно чума, разносились повсюду, разрушая, терзая и отравляя все, до чего могли добраться. Эльфам не было места в Ланкре.

В тот же вечер королева Маграт достала из гардероба любимую метлу и попробовала взлететь. Хотя она сама немного сомневалась в результате, метла плавно взмыла вверх. Маграт некоторое время кружила около замка, чтобы вспомнить навыки, после чего с удовольствием сказала себе, что ведьма всегда остается ведьмой.

Как примерная жена, которой она всегда старалась быть, она рассказала о своих намерениях мужу, и тот, к ее удивлению, одобрительно заметил:

— Возвращаешься к своей метле, дорогая? Я видел твое лицо, когда ты летала. Никто не удержит птицу в клетке.

— Я не чувствую себя птицей в клетке, — улыбнулась Маграт, — но теперь, когда Матушки не стало, думаю, моя помощь не будет лишней.

— Вот и отлично, — поддержал Веренс. — Мы все чувствуем, что что-то происходит, хотя, думаю, Тиффани Болит теперь займет место Матушки.

— Не похоже на то, — возразила Маграт. — Кажется, Тиффани всерьез собирается занять только свое собственное место. — Она вздохнула. — Но эльфы уже нагрянули, так что я собираюсь наведаться в домик Матушки Ветровоск — то есть, в дом Тиффани, — и предложить свои услуги.

При упоминании эльфов Веренс вздрогнул.

— Конечно, — поспешила добавить Маграт, — мне стоит стать достойным образцом для наших детей. Малышка Эсме растет так быстро, и надо ей показать, что быть королевой, это не только людям махать; ну, и мы ведь не хотим, чтобы она вдруг стала целовать лягушек? Мы отлично знаем, что из этого может получиться![233] Она двинулась к двери, но потом обернулась и бросила мужу погремушку.

— Я совершенно уверена, — сладко пропела она, — что в деле присмотра за детьми на тебя можно полностью положиться.

Веренс слабо улыбнулся.

Маграт сделала выражение лица, предназначенное только для ведьм. Он ведь иногда держит их вверх тормашками, подумала она. Веренс очень умный мужчина, но дай ему младенца — и он совершенно растеряется. Она улыбнулась. У него получится. В конце концов, она ведь попросила его помочь сменить подгузник, когда Милли отлучилась на кухню, и он, хоть и с недовольной миной, очень старался.

— Я хочу помочь, — заявила Маграт, едва ее метла опустилась позади того, что она, как и Тиффани, до сих пор считала домом Матушки Ветровоск. Новости донеслись до замка быстро, и Маграт прибыла менее чем через час после того, как Тиффани вернулась домой.

— Я ведь не только королева, но еще и неплохая ведьма, — напомнила Маграт. В ее глазах светилось жгучее желание побыть ведьмой еще немножко. — Эльфы здесь, Тиффани. Эльфы!

Тиффани вспомнила рассказы Матушки Ветровоск о том, как лихо Маграт сражалась с эльфами. Она даже ухитрилась пристрелить одного из арбалета прямо в глаз.

— У меня уже есть опыт, а тебе понадобятся все, когда эльфов станет больше. — Маграт сделала паузу. — Даже новички. Ты уже говорила с мисс Тик?

— Да, — кивнула Тиффани. — Она подыскала пару девочек, вот только не каждой дано быть ведьмой, даже если очень хочется. Да и сейчас… не лучший момент, чтобы брать ученицу на Мелу.

— Почему это? А как насчет твоей подруги Петунии, свинарки?

— Ну, навыки у нее есть, — сказала Тиффани, пропустив мимо ушей первый вопрос Маграт, — но Петуния помогает мужу управляться с фермой; она говорит, что тратит все время на хрюкающих существ, причем иногда это старые свиноводы! И ведь нельзя не признать, что свиноводство полезно для всех, для свиней в первую очередь.

— Но она все равно может пригодиться нам здесь, свиньи там или нет. К тому же, тяжелые непромокаемые сапоги могут задерживать стрелы, — возразила Маграт.

— Кстати, а на Мелу эльфы появлялись?

Тиффани залилась румянцем, не зная, как отреагирует Маграт, узнав о Паслен.

Надо было хотя бы Нянюшке Ягг сказать, подумала она виновато. Она рассказала о пиве, а потом о появлении Паслен на ферме, о том, что ее сторожат Фиглы, и о том, что помощницу пока допускать на ферму нельзя.

Маграт понимала, что Фиглы не позволят эльфу причинять никаких неприятностей, но все равно была неприятно поражена.

— Думаешь, — проговорила она, побледнев, — ей можно верить? Ни один эльф не заслуживает доверия, они даже не знают, что это такое. А ты ей все равно веришь. Почему?

— Не верю. Просто я вижу, что эта эльфийка очень хочет жить. Паслен уже поняла, что ничего не будет таким, как прежде. Железо, ты понимаешь. Она делает успехи, так почему бы не дать ей шанс. Может, мы сумеем вернуть ее обратно, и она убедит других эльфов оставить нас в покое. — Тиффани запнулась. — Кельда предупреждала меня. Она сказала, что, когда Матушки не стало, после нее осталась… прореха. Что нам нужно быть крайне острожными. Должно быть, эльфов она и имела в виду. И раз уж один из эльфов может помочь, я такой возможности упускать не стану.

— А все-таки, если их станет больше? — настаивала Маграт и задумалась. — Баронесса на Мелу тоже ведьма, я не ошибаюсь?

— Да, Летиция Кипслок. Но она не обучена, а ее муж… как бы это сказать… тот еще сноб.

— Думаю, дорогая, — предложила Маграт, — я могла бы заглянуть к ним на чай и за разговором невзначай намекнуть, как это замечательно — когда под боком всегда есть ведьма. Ты знаешь, мой Веренс любит считать себя отцом народа и думает, что я подала бы людям хороший пример, снова взявшись за старое ремесло. За это я его и люблю. Если у Летиции появятся друзья из королевской семьи, ее муж, наверное, поумерит пыл.

— Вот так просто? — не поверила Тиффани.

— Доверься мне. Корона тоже кое-что значит.

На Мел Тиффани возвращалась обнадеженной. В качестве союзника Маграт была неоценима, да и Летиция может кое-чем помочь. Но ведьм все равно не хватает, так что придется приложить усилия, чтобы привлечь на свою сторону других.

Нечеловеческие усилия. Это означало попытки привлечь к делу всех возможных ведьм, особенно тех, кто смыслит в своем ремесле и знает об эльфийских чарах.

Эльфы! Они творят злодейства ради злодейства. Как говорила Бабуля Болит, они даже палку у безногого отнимут. Гадко, мерзко, глупо, раздражающе, — они просто наслаждались чужими несчастьями. Более того. Они сами насаждали террор, ужас и боль… и смеялись. Вот что хуже всего — их смех, такой мелодичный, что невозможно было поверить, что эти отвратительные создания могут так смеяться.

Они не заботились ни о ком, кроме самих себя. Но Паслен… Возможно, для нее колесо судьбы повернется иначе. Особенно если оно выковано из железа.

ГЛАВА 15 Бог из кургана

На Мелу же пока что колеса судьбы вращались по-прежнему — так, как к тому привыкли танцующие в лесу эльфы. Этот мир был предназначен для них, для их радостей и их наслаждений. Существа, обитавшие здесь, были не более чем игрушками, игрушками, которые иногда визжали, отбивались и пытались бежать от хохочущих и поющих преследователей.

Они набрели на маленький небогатый домик и подкрались к приоткрытым окнам. Было слышно, как внутри лопочут малыши, которые, насытившись молоком матери, лежали под одеялами в своих кроватках.

Эльфы переглянулись, в вожделении облизывая губы. Младенцы!

Лица приблизились к окнам, хищные глаза впились в жертву.

Тонкая рука пощекотала ребенка под подбородком. Маленькая девочка проснулась и с восторгом уставилась на блистательное существо, склонившееся над ней в темноте. Пальчики коснулись красивых перьев… Счастливый сон Тиффани длился недолго. Странная щекотка в голове разбудила ее, и, проснувшись, она тут же вспомнила Тиффани Робинсон, малышку, которую она так и не собралась навестить и на которую наложила следящее заклятие. Нет, дело не в том, что родители опять оставили ее голодной. Эльфы добрались до нее!

Метла Тиффани была не из самых быстрых, и эльфов она догнала только в лесу. То, что пробудилось в молодой ведьме, не было гневом. Она намеревалась вершить правосудие. Направив метлу круто вниз, Тиффани позволила своим чувствам разгореться… и высвободиться.

Огонь из кончиков ее пальцев охватил смеющихся эльфов. Она дрожала от ярости, ярости намного более сильной, чем она сама. Если бы она встретила других эльфов в ту ночь, то никто из них не ушел бы живым.

Затем она остановилась, потрясенная тем, что совершила. Только черная ведьма стала бы убивать под покровом ночи, кричало все ее существо. Но это были всего лишь эльфы, возразил другой голос, тихий и спокойный. И они обижали ребенка.

Но Паслен тоже эльф, вкрадчиво напомнил первый голос.

Тиффани напомнила себе, что думать о чем-то как о «всего лишь…» — это первый шаг на проторенном пути к отравленным яблокам, прялкам и печам… к боли, ужасу и тьме.

Но случилось то, что случилось. И практичная, как всякая ведьма, Тиффани завернула малышку в шаль и медленно полетела обратно к дому Робинсонов (к хижине, если быть честными). На стук открыл молодой отец, который был немало озадачен, увидев в руках Тиффани свою дочь, закутанную в платок.

Тиффани прошествовала мимо него и его жены, думая, что, хотя они и очень молоды, это не значит, что им позволительно быть глупыми. Открытые окна в это время года? Конечно, все знают об эльфах… Говорила мама мне: Бойся эльфов при луне…

— Я проведала мальчиков, — сказала Милли. — Похоже, они в порядке… — Она покраснела, когда ей протянули малышку, и Тиффани это заметила.

— Послушай, что я скажу, Милли. У твоей дочки большое будущее, я знаю это, ведь я ведьма. Ты позволила мне дать ей имя, и я постараюсь, чтобы у моей названницы было все, что ей необходимо, — да, я говорю о твоей дочери. Она ведь и моя в какой-то степени. Мальчики сами о себе позаботятся. И не смей больше оставлять окно открытым! Всегда есть кто-то, кто за этим следит. Я узнаю, если с ней случится что-то плохое!

Последние слова Тиффани почти прокричала. Этому семейству нужно почаще устраивать головомойки. И она будет их устраивать. И если они пренебрегают своим долгом, их ждет расплата, иначе они не поймут.

А сейчас ей необходимо было побеседовать с еще одной ведьмой.

Она вернулась в свою спальню за теплым плащом, и вдруг ее взгляд зацепился за золотистое поблескивание короны пастуха. Повинуясь внезапному импульсу, Тиффани схватила ее и сунула в карман. Ее пальцы так удобно и естественно легли на гребни маленькой вещицы, и Тиффани вдруг ощутила приток сил и решимости, словно бы твердый кусочек кремня напомнил ей о том, кто она. Мне нужно держать при себе кусочек Мела, решила она. Моя земля поддерживает меня, придает мне уверенности. Она дает мне понять, кем я являюсь, и я знаю, что я не убийца. Я Тиффани Болит, ведьма Мела. И моя земля нуждается во мне.

Холодный ночной воздух окончательно отрезвил ее, когда она неслась обратно в Ланкр. В лунном свете совы провожали ее взглядами.

До дома Нянюшки Ягг она добралась почти на рассвете. Нянюшка уже встала или, вернее, еще не ложилась, ибо провела ночь у смертного одра. Она побледнела, увидев лицо Тиффани.

— Эльфы? — спросила она мрачно. — Я знаю, Маграт рассказала. Что, они и до Мела добрались?

Тиффани кивнула. Самообладание оставило ее, и сейчас ее душили слезы. Но над чашкой чая на теплой кухне Нянюшки она снова сумела взять себя в руки и рассказала обо всем.

— Эльфы, — выдавила она. — С маленькой Тиффани. Они собирались… — она задохнулась. — Я убила троих.

В отчаянии она посмотрела на Нянюшку.

— Отлично сработано, — одобрила Нянюшка. — И не кори себя, дорогая. Если они похитили ребенка, что еще ты могла сделать? Тебе ведь это не понравилось? — добавила она осторожно, и ее проницательные глазки сверкнули на морщинистом лице.

— Конечно же нет! — воскликнула Тиффани. — Но, Нянюшка, я сделала это почти не задумываясь…

— Возможно, придется повторить, если эльфы не угомонятся, — бодро заявила Нянюшка. — Мы ведьмы, Тиффани, и поэтому имеем такое право. Всего-то и надо — убедиться, что у нас достаточно причин, а похищение детей — это вполне существенная причина.

Она задумалась.

— Люди вечно творят что попало, а потом удивляются, когда это выходит им боком. Помню, Эсме мне как-то рассказывала, как была она на каком-то хуторе — не то Шпателя, не то Лопатки, — так там люди пытались вздернуть мужика, который убил двоих детей. Она рассказывала, что он не понимал, что заслуживал казни, дескать, пьян был. — Она устало откинулась в кресле, позволив Грибо взобраться к ней на колени. — Реальность, Тифф. Жизнь и смерть. — Она почесала кота за тем, что мог бы назвать ухом только человек с очень плохим зрением. — Дитя в порядке?

— Да, я отнесла ее родителям, но они не станут… они не смогут ухаживать за ней, как положено.

— Некоторые не желают видеть правду, даже если их носом потыкать, — посетовала Нянюшка. — Беда с эльфами, они все норовят вернуться. Люди рассказывают о них сказки, и это звучит весело, как будто чары навсегда оседают в головах. В сказках эльфы не вредят, они только озорничают.

Нянюшка машинально смахнула со стола какую-то безделушку.

— Фиглы — да, те озорничают. Но эльфы другие. Помнишь, как Роитель пробирался в людские головы, заставлял творить всякие ужасы?

Тиффани кивнула, вспоминая давние дела. Ее глаза не отрывались от безделушки на полу. Сувенир из Щеботана, подарок одной из невесток. Нянюшка даже не заметила, что сбросила его. Нянюшка. Которая бережно хранила любую мелочь, напоминавшую ей о семье. Которая не могла бы не заметить, что что-то сломалось.

— Ну, так вот эльфы тоже что-то такое делают, — продолжала Нянюшка. — Нет ничего, что нравилось бы им больше, чем причинять боль и сеять ужас, ничего, что заставило бы их так веселиться. И младенцев красть они обожают. Ты правильно сделала, что их остановила, хотя они все равно вернутся.

— Значит, им снова придется умереть, — решительно заявила Тиффани.

— Если ты будешь там… — осторожно напомнила Нянюшка.

Тиффани была на грани отчаяния:

— Но что мы можем сделать? Мы не сумеем быть везде и сразу!

— Когда-то мы их уже прогнали, — сказала Нянюшка. — Сможем и еще раз, хотя придется нелегко. Что насчет твоей эльфийки? На нее можно рассчитывать?

— Паслен? Они не станут ее слушать. Они отвергли ее.

Нянюшка ненадолго погрузилась в раздумье.

— Есть кое-кто, кому они подчинятся. Или, по крайней мере, они привыкли ему подчиняться. Конечно, его надо будет заинтересовать. — Она окинула Тиффани оценивающим взглядом. — Он не хочет, чтобы его тревожили. Хотя, я как-то навещала его с другом, — ее глаза подернулись дымкой воспоминаний[234], - да и Матушка с ним наверняка беседовала. И ему нравятся женщины. Может, и засмотрится на молоденькую штучку вроде тебя.

Тиффани вспыхнула:

— Нянюшка, вы что, предлагаете мне…

— О боги, конечно, нет! Ничего подобного! Просто… убедить. Ты ведь умеешь убеждать, да, Тифф?

— Тогда можно попробовать. — У Тиффани отлегло от сердца. — Так кто он, куда мне идти?

Верзила. Тиффани много слышала о Верзиле, кургане, служившем пристанищем Короля Эльфов, — преимущественно от Нянюшки Ягг, которая уже прибегала однажды к помощи Короля во время прошлого эльфийского нашествия.

Ученые люди сказали бы, что Король жил в кургане задолго до того, как люди начали носить одежду, когда богов еще было немного, так что Король сам был своего рода богом — богом жизни и смерти и, как думала Тиффани, бог грязи и лохмотьев.

Люди и сейчас иногда приходили поплясать на кургане в рогатых шапках и, как правило, с бутылками горячительного в руках. Неудивительно, что молодые женщины не горели желанием идти туда с ними.

Курган состоял из трех земляных насыпей, очень пикантной формы насыпей, чего ни одна пастушка, приглядывающая за коровами и овцами, не могла не признать. Все ведьмы-практикантки неизменно хихикали в кулачок, когда впервые видели насыпи с воздуха.

Тиффани поднималась по заросшей тропинке, продираясь через лозы и кустарник и то и дело высвобождая шляпу из особенно навязчивых ветвей. У входа в пещеру она остановилась. Ей ужасно не хотелось входить под своды, мимо нацарапанного рисунка рогатого человека. Она знала, с чем столкнется внизу, когда отодвинет камень, загораживающий проход.

Нельзя идти к нему вот так, в одиночку, подумала она в отчаянии. Нужен кто то, кто хотя бы расскажет людям, как я умерла.

— Кривенс! — чертыхнулся тонкий голос.

— Роб Всякограб?

— Агась. Мы приглядываем за тобой все время. Ты карга холмов, а Верзила — это очень большой холм.

— Подождите у входа, Роб, я должна сделать это сама, — велела Тиффани, вдруг преисполнившись уверенности, что это единственно правильное решение. Она убила трех эльфов и теперь предстанет перед их королем. — Это каргино дело.

— Но мы-то Короля знаем, — возразил Роб. — Ежели мы пойдем за тобой, то заборем ентого отвратца в его собственном мире.

— Агась, — поддержал Мальца Опасный Спайк, — мы его так напужаем, что не вдруг забудет.

В подтверждение своих слов он на пробу ударил головой один из камней у входа, отскочив от него с впечатляющим стуком.

— Этого-то я и боюсь, — вздохнула Тиффани. — Я хочу договориться с Королем, а не злить его. А у вас с ним давняя история…

— Агась, мы история, — гордо подтвердил Роб.

— Нет короля! Нет кралевы! Нет господина! — подхватили восторженные Фиглы.

— Нет Фиглов, — твердо ответила Тиффани во внезапном приступе вдохновения. — Ты нужен мне здесь, Роб Всякограб. У вашей карги дело к Королю, и никто не должен нам мешать. — Она сделала паузу. — А по округе рыщут эльфы. И если кто-нибудь из них явится искать своего Короля, то ты, Роб Всякограб, и ты, Мальца Опасный Спайк, все вы, — не дадите им войти. Это важно. Вы поняли меня?

Фиглы недовольно заворчали, но Роб внезапно оживился:

— Так что, мы можем напинать этим редискам, ежели они явятся?

— Да, — ответила Тиффани устало.

В ответ раздались восторженные возгласы.

Она оставила их спорить, кто какую часть кургана должен охранять (Мальца Опасный Спайк опять принялся колотить головой о камни — видимо, разминался перед потасовкой, которая, как он надеялся, вскоре состоятся) и направилась вперед в спертом воздухе, сжимая в руке ломик и подкову, которые принесла с собой.

Другую руку она опустила в карман и крепко сжала корону пастуха — кусочек ее земли. Посмотрим, действительно ли я карга холмов, подумала она и схватилась за камень, закрывающий проход.

Тот подался легко, так что не было необходимости применять ломик. Камень потрескивал, когда она отодвинула его, и ее взору предстали ступеньки, которые он скрывал. Дальнейший путь спиралью уходил вниз, в темноту, в самое сердце кургана.

Путь между мирами.

Мир короля эльфов, где он плавал вне времени и пространства, был создан им для удовольствий. Здесь было душно, но огня не было видно, — тепло, казалось, исходит из земли.

И смрад. Маскулинный запах нестиранной одежды и немытого тела. Повсюду громоздились бутылки, а в дальнем конце зала боролись обнаженные мужчины, охая и кряхтя, когда противнику удавалось провести особенно удачный захват. Их тела блестели, словно смазанные целым ведром жира.

И ни одной женщины — это был исключительно мужской рай. Однако, стоило Тиффани приблизиться, как борцы ослабили хватку и стыдливо прикрыли руками предметы первой необходимости, как назвала бы это Нянюшка Ягг. Ага, подумала Тиффани, вы, большие сильные мужчины, боитесь и прикрываете причиндалы. Я дева — и я карга.

Она увидела Короля Волшебного Народа. Он был именно таким, как его описывала Нянюшка, — изрядно попахивающий, но при этом странно притягательный. Она не сводила глаз с его рогатой головы, стараясь не смотреть на его колоссальных размеров причиндалы.

Король вздохнул и вытянул ноги, стукнув копытами в стену. Тиффани почувствовала исходящий от него запах — животный запах, как от пригревшегося барсука.

— Ты, молодая женщина, — протянул он, и в голосе его звучали романтика, бесстыдство, призыв к наслаждениям, о которых ты даже раньше не знал, что жаждешь их, — ты явилась в мой мир, прервала мои развлечения. Ты ведьма, не так ли?

— Верно, — ответила Тиффани. — И я здесь затем, чтобы попросить Короля Эльфов снова стать полноправным королем.

Он приблизился, и Тиффани постаралась не подавать виду, что его запах ей неприятен. Его похотливая улыбка заставляла задуматься, что Нянюшке Ягг он, должно быть, понравился…

— Кто ты? — спросил Король. — Судя по одежде, ты ведьма, но ведьмы старые и морщинистые, а ты совсем девчонка.

Иногда Тиффани хотелось, чтобы ее молодость поскорее закончилась[235].

Конечно, юность привлекает внимание, но куда больше ей было нужно уважение.

— Может, я и молода, господин, но я ка… ведьма, — сказала Тиффани, — и я пришла сказать, что убила трех твоих людей.

Король расхохотался.

— Ты меня заинтересовала, девочка, — томно протянул он. — Я не причиняю зла. Я просто грежу, а что до моих людей, то что я могу поделать с ними? Разве они не заслуживают собственных маленьких удовольствий?

— Их удовольствия нам не по вкусу. Только не в моем мире.

— В твоем мире? — усмехнулся Король. — А у тебя есть гордость, крошка. Может, стоит сделать тебя одной из моих жен? Королева должна быть гордой.

— Твоя Королева — леди Паслен. — Тиффани усилием воли подавила дрожь в ногах, вызванную последними словами Короля. Остаться здесь? С ним?! Ее рука судорожно стиснула корону пастуха. Я Тиффани Болит с Мела, твердо напомнила она себе, и в моей душе кремень. — Госпожа Паслен у меня… в гостях. Возможно, ты не знаешь, господин, но лорд Душистый Горошек изгнал ее из Страны Фей.

Король скучающе улыбнулся.

— Ах, Паслен… Надеюсь, тебе понравится ее общество. — Он раздвинул ноги, что заставило Тиффани судорожно сглотнуть, и наклонился вперед. — Ты начинаешь мне надоедать, девочка. Чего ты хочешь?

— Вели своим эльфам обрести рассудок, иначе расплата грядет.

В конце ее голос едва не сорвался, но сказано было именно то, что должно было бы сказано.

Король зевнул и растянулся на ложе.

— Ты являешься в мою обитель и смеешь угрожать? — произнес он ласково. — Скажи мне, госпожа, что мне за дело до эльфов, которым вздумалось порезвиться в ваших землях? Даже до леди Паслен? Это другой мир. Всегда есть другие миры.

— Да, но в моем нет места эльфам. Мой мир никогда не был вашим, вы просто прицепились к нему, как паразиты, и брали все, чего вам хотелось. Но теперь пришло время железа, и речь не только о подковах. Полосы железа и стали опутали землю. Это называется железной дорогой, господин, и она распространяется по всему Диску. Людям нравятся механизмы, потому что они работают, а все эти бабушкины сказки — это просто досужая болтовня. Люди смеются над волшебным народом, и пока они будут смеяться, ваша сила будет иссякать. Никому больше нет до вас дела. Этот новый мир полон семафоров и локомотивов, а для тебя — и твоего народа — осталась лишь одна судьба: превратиться в детскую сказку. — Последнее слово она произнесла с нескрываемым презрением.

— Сказка? — задумчиво произнес Король. — Это путь в людские умы. Я умею ждать. Сказки будут жить еще очень долго после того, как железных дорог не станет.

— Но мы больше не позволим забирать наших детей. Я и все остальные сожжем любого, кто к ним притронется. Это предупреждение — я пыталась быть дружелюбной, но, похоже, толку от этого не будет. Ты живешь в век железа, это наше время.

— Может быть, — протянул Король, — может быть. Это так интересно — открывать новые земли, но повторю снова: у меня нет ни малейшего желания являться в ваш мир в век железа. В конце концов, времени у меня предостаточно, и я хочу…

— А как насчет эльфов, которые уже вторглись в наш мир?

— О, просто убей их, если так хочешь. Я могу оставаться здесь до конца времен, хотя не думаю, что тебе хотелось бы того же. Но я всегда любил женщин, так что, если эльфы действительно глупы, я скажу, что они заслуживают моего гнева и порицания. Моя дорогая госпожа Болит — да, я знаю, кто ты, — ты цепляешься за свои благие намерения подобно матери, которая прижимает к себе первенца. Могу ли я позволить тебе уйти? Я желаю… развлечения. Иногда мне так хочется новых забав, повозиться с чем-то, ранее неизвестным. А ты можешь оказаться этим неизвестным. Думаешь, я позволю тебе покинуть мой дом? — его глаза с тяжелыми веками остановились на ней.

Тиффани сглотнула.

— Да, ваше величество. Ты позволишь мне уйти.

— Ты так уверена в этом?

— Да. — Тиффани сжала ладонь и ощутила, как кремень в сердце короны пастуха придает ей сил, зовет обратно, к ее земле, земле под волной. Она медленно отступила назад.

И едва не споткнулась о что-то.

Это была белая кошка, и спустя мгновение Тиффани услышала удивленный возглас Короля:

— Ты!

А потом все кончилось. Тиффани и Ты вернулись, откуда пришли. Фиглы расхаживали снаружи, делая вид, что патрулируют, время от времени не отказывая себе в удовольствии атаковать деревья, потому что эльфы так и не показывались, а деревья были те еще паскудники, они смели вонзать свои колючки в бороды и волосы Фиглов и потому заслуживали первосортной взбучки.

— Не уверена, что добилась чего-то полезного, — сказала Тиффани Робу, выйдя из тоннеля.

— Тогда пусть они идут, — сказал Роб. — У тебя всегда есть Фиглы. Бессмертные Фиглы.

— Бессмертные, пока есть что выпить! Добавил Мальца Опасный Спайк.

— Роб, — сказала Тиффани проникновенно, — сейчас нет времени на выпивку.

Нам нужен план. — Она задумалась. — Король не собирается нам помогать — пока. Но он ищет новых развлечений. Если мы придумаем для него что-нибудь такое, то, возможно, он подобреет и оставит нас в покое?

И позволит нам перебить эльфов, подумала она. Он сказал, что не будет возражать. А что если он передумает?

— Нет проблем, — энергично заявил Роб, полностью уверенный в своей способности разработать ПЛН. — Надо подумать, чего хочется Королю Эльфов.

— Мужчины в Ланкре! — вдруг воскликнула Тиффани. — Знаешь, Роб, Джеффри предложил им всем строить гаражи… Вы как-то построили трактир; управитесь с гаражом?

— Вообще не проблема, да, ребята? — ответил совершенно счастливый Роб.

Теперь у него был ПЛН. — Ну че, линяем? — он бросил взгляд на Ты. — А как кошка сюда попала, госпожа?

— Не знаю. Она кошка и ходит, где хочет. В конце концов, это кошка Матушки Ветровоск, а это кое-что значит.

Но Роб уже не слушал. Он обдумывал ПЛН. И уже наутро в пасти Верзилы возник сарай, наполненный всем, чего только может пожелать душа мужчины, включая рыболовные снасти и все инструменты для работы с деревом и камнем, которые только можно было себе вообразить.

Тиффани решила, что это вполне может осчастливить Короля. Но станет ли он помогать — вот вопрос.

Лорд Душистый Горошек вытянулся на бархатном ложе, лениво поглаживая воротник из перьев и потягивая вино из бокала. Лорд Ланкин только что вошел в пещеру и склонился перед своим новым королем; пышный лисий хвост обвивался вокруг его шеи — напоминание о недавней охоте.

— Я полагаю, господин мой, — начал он вкрадчиво, — что вскоре нашим воинам захочется… большего от мира людей. Завеса слаба, и те, кто уходят в набеги, не встречают почти никакого сопротивления.

Душистый Горошек улыбнулся. Он знал, что его придворные уже не раз испытывали врата на прочность; некоторые из них пробирались через красные камни Ланкра, другие же резвились на Мелу, опасаясь лишь маленьких рыжеволосых человечков, которые ничего не любили так, как драки с эльфами.

Эльфы походили на Фиглов в одном: если им не с кем было драться, они затевали склоки между собой. Свары в Стране Фей были частью этикета. Даже кошки не могли быть хуже[236].

А еще эльфы были обидчивы. Обиды были одним из главных их развлечений.

И повсюду, куда они являлись, они приносили полные карманы неприятностей.

Крали овец, коров, иногда даже собак. Только вчера Горчичное Зерно восторженно выкрал из стада барана и запустил его в посудную лавку, где тот, к превеликому удовольствию эльфа, устроил сущий погром.

Нет с ними ни складу, ни ладу, размышлял Душистый Горошек. Надо показать им, на что они способны на самом деле. Возможно, пришло время для действительно крупного дела. Он взмахнул рукой, и туника его в мгновение ока сменилась одеждой из кожи и меха, за поясом возник арбалет.

— Мы скуем эту землю чарами, — объявил он, смеясь. — Ступай, мой эльф, веселись. Но в пору полнолуния мы войдем в силу, и мир людей снова станет нашим.

Тиффани смотрела, как Паслен просыпается. Вчера она сделала для нее новую микстуру из тщательно подобранной зелени[237], которая погрузила эльфийку в глубокий исцеляющий сон на целый день.

И это, между прочим, дало Тиффани возможность совершить нормальный обход, не беспокоясь о том, что могут учинить Фиглы. Если сделать это еще раз, то можно будет даже слетать в Ланкр к Джеффри. Конечно, она знала, что спящего эльфа Фиглы не тронут, но пробудившегося? Их инстинкты могли взять верх, особенно если Паслен как-нибудь не так шевельнет изящным пальчиком. И, разумеется, она все еще не доверяет эльфийке… — Пора идти, — сказала Тиффани, когда Паслен потянулась и открыла сонные глаза. — Думаю, ты уже успела насмотреться на людей отсюда.

Ну а как еще объяснить Паслен, как устроен этот мир, если все, что она в нем видела, — сеновал и озлобленные Нак Мак Фиглы? Так что она взяла Паслен с собой в деревню, мимо трактира, где праздные мужчины хмуро глядели в свои кружки, словно пытаясь выудить истину из вина, мимо сельских лавчонок, тщательно обходя руины «Всевозможных тарелок мистера Швыря», вниз по дороге и снова наверх, на холмы. Тиффани попросила своего отца всем рассказать, будто она взяла с испытательным сроком практикантку, так что никто на них не глазел, хотя Тиффани не сомневалась, что люди подмечают каждую деталь. Именно поэтому Тиффани попросила Паслен подправить облик прелестной доярки, поэтому ее платье лишилось бантов, лент и пряжек, а место изящных туфелек заняли практичные сапоги. — Я смотрела на людей и ничего не понимала, — сказала Паслен, когда они взбирались на очередной пригорок. — Я видела, как одна старая женщина дала бродяге пару монет, хотя он для нее ничего не сделал. Зачем бы ей так поступать?

Это тоже помощь?

— Так мы устроены, — сказала Тиффани. — Волшебники зазывают это эмпатией.

Это значит представить себя на месте другого человека и посмотреть на мир его глазами. Я думаю, это оттого, что в давние времена, когда людям каждый день приходилось бороться за место под солнцем, они хватались друг за друга, чтобы бороться вместе. Вместе добиваться благоденствия. Людям нужны люди, вот и все.

— Да, но что за польза старушке от того, что она раздает свои деньги?

— Должно быть, она чувствует теплоту внутри от того, что помогает нуждающимся. Она рада, что не оказалась на его месте. Можно сказать, она видит, на что похожа его жизнь, и — что еще я могу сказать? — уходит обнадеженной.

— Но бродяга выглядел довольно крепким для того, чтобы работать, а она все равно дала ему монет. — Паслен все еще силилась осмыслить человеческое понимание денег. Эльфы в деньгах не нуждались и просто создавали их видимость, если им так было нужно[238].

— Возможно, бывает и такое, — не стала спорить Тиффани, — и все равно старушка чувствует, что поступила правильно. Может быть, этот человек немного жулик, но старушка думает, что в душе он неплох.

— Я видела раньше вашего короля, Веренса, и он никогда не приказывал людям, что им делать, — сказала Паслен.

— Зато его жена повелевает им, как захочет, — засмеялась Тиффани. — Таковы люди, даже короли и королевы, бароны и вельможи. Наши правители правят по соглашению, а это значит, что правители нас устраивают, если они делают то, чего нам хочется. Конечно, когда-то давно немало было сражений, но сейчас все поняли, что мирно работать сообща намного лучше. В одиночку человек не выживет.

Человеку нужны другие люди, чтобы оставаться человеком.

— Ты не очень часто прибегаешь к магии, — заметила Паслен, — но ты все равно ведьма, и ты сильная.

— Свою мощь иногда лучше оставить дома. Магия — штука сложная, может так повернуться, что все пойдет кувырком. Но стоит окружить себя людьми, и у тебя появится множество друзей — людей, которые любят тебя и которых любишь ты.

— Друзья… — Паслен тщательно опробовала на вкус это слово и эту идею. — А я могу стать твоим другом?

— Почему бы и нет? — сказала Тиффани. Она огляделась по сторонам. — Вон, смотри, там старушка с тяжелой корзиной. Пойди, помоги ей и увидишь, что будет.

Эльфийка пришла в смятение:

— Но что я ей скажу?

— Скажи: «Вам помочь, госпожа?» Паслен сглотнула, но все равно решительно направилась через дорогу к старушке.

— Спасибо тебе, доброе дитя, — услышала Тиффани. — Да благословят тебя боги.

К удивлению Тиффани, Паслен не только донесла тяжелую корзину до вершины холма, но и последовала дальше по дороге.

— Как поживаете, сударыня? — спросила она.

— Понемногу, — вздохнула старушка. — Мой бедный муж скончался несколько лет назад, но я неплохо управляюсь с иголкой и зарабатываю шитьем. Так что жалеть меня не надо, я справляюсь, и домик у меня свой. Могло быть и хуже, как говорится… — Можно мне получить немного денег? — попросила Паслен, когда старушка отправилась своей дорогой.

— Ведьмы обычно не носят с собой денег, так заведено, — ответила Тиффани.

— Тогда я помогу, — оживилась Паслен. — Я эльф и могу добраться до места, где лежат деньги.

— О, пожалуйста, не надо, у нас будут проблемы, — сказала Тиффани.

Она проигнорировала донесшийся из кустов голос: «Нет, ежели не попадаться».

— Мы хорошо забираемся во всякие места[239], - добавил второй голос.

Паслен не обратила на Фиглов внимания. Она все еще была озадачена.

— У этой старой женщины нет ничего, а она все равно весела. Что нужно, чтобы быть веселым?

— Быть живым, — ответила Тиффани. — То, что ты видишь, Паслен, — это лучшее из всего, что делают люди. — Она помолчала. — И как ты себя чувствуешь теперь, когда помогла с корзиной?

— Не знаю, — сказала Паслен озадаченно, но мне казалось, что я ощущаю себя не совсем эльфом… Это хорошо?

— Слушай, волшебники говорят, будто когда-то люди больше походили на обезьян, а быть обезьяной не так уж плохо, потому что обезьяны на все смотрят и все замечают. И вот однажды они заметили, что, если одна обезьяна попытается убить большого волка, то очень скоро станет мертвой обезьяной, а если несколько обезьян соберутся вместе, то станут счастливыми обезьянами. От счастливых обезьян произошли еще более счастливые, и так появилось очень много обезьян, которые все болтали, тараторили, разговаривали, пока не стали нами. Точно так же и эльф может измениться.

— Когда я верну свое королевство. — начала Паслен.

— Перестань. Зачем оно тебе? Что в нем хорошего? Подумай об этом, это говорю тебе я — человек, который присматривает за тобой, единственный, кого ты можешь назвать другом. — Тиффани серьезно посмотрела на эльфийку. — Честное слово, я — все мы — были бы счастливы, если бы ты снова стала Королевой, но сначала тебе нужно побыть здесь. Тебе нужно научиться жить в мире и показать эльфам, что времена изменились, и вам больше нечего здесь делать.

В ее голосе звучала надежда — надежда на то, что один человек и один эльф могут изменить судьбы всех людей и всех эльфов.

Принцессе не обязательно быть голубоглазой блондинкой и носить обувь размера меньшего, чем ее возраст. Люди научились доверять ведьмам и больше не дрожат, повстречав в лесу старуху, которая виновата лишь в отсутствии зубов и привычке говорить сама с собой. Может, и эльфы смогут перенять милосердие и человечность…

— Если ты все это поймешь, — мягко закончила Тиффани, — ты построишь такое королевство, какое пожелаешь.

ГЛАВА 16 Мистер Бочком

Старики из надела Матушки Ветровоск быстро прониклись симпатией к Джеффри.

Иногда они подшучивали над ним — в конце концов, он занимался женским ремеслом, — но, когда он сел на метлу и даже посадил позади себя козла, вместо того чтобы запрячь его в тележку, а потом со свистом умчался к далекому горизонту, все просто онемели.

Даже когда дел было невпроворот, он находил минутку остановиться и поболтать, и в каждом сарае, куда он заглядывал, находилась кружка напитка для него и кусок печенья для Мефистофеля. Старики были очарованы Мефистофелем, хотя относились к нему не без настороженности; но однажды кто-то предложил ему пива, просто чтобы посмотреть, что из этого будет. Тогда Мефистофель танцевал, как балерина, а потом лягнул ближайшее деревцо так сильно, что оно раскололось пополам.

— Прям как эти люди, ну, знаете, которые делают муши, — прокомментировал Вонючка Джим.

— Это не так называется, — возразил Хлоп Дрожь. — Муши — это ведь такая иностранная еда?

— Ты, наверное, имеешь в виду щакомуто-зафигачу, боевое искусство, — подсказал капитан Миротворец.

— Точно! — обрадовался Вонючка Джим. — Знавал я одного парня на рынке в Ломте, он это умел.

— Там много кто умеет делать такие штуки, — с содроганием поведал Хлоп Дрожь. — Странное место — Ломоть[240].

На мгновение все задумались о Ломте. На рынке Ломтя можно было отыскать что угодно, если достаточно тщательно подойти к делу. Известен случай, когда один человек продал там свою жену. Он воспринял принцип распродажи «приноси и покупай» буквально и вернулся домой с подержанной тачкой, чувствуя при этом, что совершил самую выгодную сделку в своей жизни. Еще раз поглядев на расщепленное деревце, старики пришли к выводу, что Мефистофель — животное во всех отношениях замечательное, но впредь будет лучше предоставить ему самому выбирать себе кормежку.

Во всех отношениях замечательное животное стоически прожевало себе путь через высокую траву у забора, словно бы ничего не случилось, и отправилось на поиски Джеффри.

То прекрасное утро Джеффри провел в доме Смехача Бочком. Тиффани занималась лечением особенно болезненной шишки на его стопе, которая сопротивлялась всем усилиям уже несколько недель. Тиффани уже раздумывала, не поступиться ли своими принципами и не применить ли магию, просто чтобы покончить с этим. Впрочем, сегодня Тиффани отлучилась, и Джеффри решил навестить мистера Бочком сам. Он обнаружил старика на заднем дворе его домика, ковыляющим к сараю. Вместо того, чтобы вернуться в дом, как он сделал бы, если бы к нему наведалась Тиффани, мистер Бочком поманил Джеффри за собой к шаткому строению. Что-то неправильное было в том, как старик шаркал ногами в старых армейских ботинках.

— Вот черт меня подери! Спасибо, парень! — воскликнул мистер Бочком, когда Джеффри извлек старый гнутый гвоздь из подошвы его левого ботинка. — Если бы я знал, в чем дело, то сам бы это сделал!

На памяти жителей округи мистер Бочком всегда жил один. Одевался он со вкусом и походил на городского щеголя. Даже рабочая одежда его всегда была тщательно выстирана, хотя на ней и оставались всегда пятна краски и масла.

Домишко его был под стать хозяину. На стене гостиной красовались портреты людей в старомодной одежде — Джеффри предполагал, что это родители мистера Бочком, хотя сам он о них никогда не говорил. Все, что делал этот человек, он делал тщательно. Джеффри он нравился и, несмотря на замкнутость, отвечал симпатией на симпатию.

Гараж, построенный мистером Бочком рядом со старым амбаром, был так же безупречен. На полках ровными рядами стояли аккуратно подписанные банки из под табака. Развешанные по стенам инструменты, чистые и острые, были рассортированы по размеру. Тиффани никогда не разрешалось вторгаться в гостиную мистера Бочком, но Джеффри удостоился чашки чая с печеньем в этом сарае у амбара.

Каждый из гаражей, которые уже видел Джеффри, был не похожим на других, выражал индивидуальность хозяина, не скованную женским вмешательством.

Некоторые из них представляли собой хаотичное нагромождение металлолома и недоделанных предметов, другие оказывались опрятнее — вроде мастерской капитана Миротворца, полной кистей, холстов и красок, но все еще упорядоченной.

Но не было никого аккуратнее, чем мистер Бочком.

Потом Джеффри заметил, что чего-то не хватает. Во всех прочих гаражах обнаруживалась, по крайней мере, одна вещь, над которой работали, будь это кормушка для птиц или тачка, нуждающаяся в замене оси; в обиталище же мистера Бочком ничего подобного видно не было. На вопросы об этом старик отвечал уклончиво.

— У вас есть особые склонности, мистер Бочком? — поинтересовался Джеффри. — Вы кажетесь человеком вдумчивым, себе на уме.

Мистер Бочком откашлялся.

— Видишь ли, парень, я строю машину. Мне не интересны кормушки или деревянные стаканы, но машины — они сейчас… — он сделал паузу и внимательно посмотрел на Джеффри. — Я думаю, это поможет людям с некоторыми трудностями.

Джеффри спокойно дождался, пока старик закончит пить чай и говорить.

Мистер Бочком стряхнул крошки с колен, смел их маленькой щеточкой, которая, видимо, специально предназначалась для таких целей, вымыл кружки, вытер их, поставил на полку и отворил дверь.

— Ну что, парень, хочешь взглянуть?

Пока Джеффри гонял чаи с мистером Бочком в Ланкре, на Мелу баронесса Летиция изящно попивала чаек в обществе королевы Маграт, неожиданно прилетевшей на метле. Метлу украшал вымпел Ланкра с двумя медведями на черно золотом поле — просто чтобы ни у кого не осталось сомнений, что это официальный королевский визит. Маграт привезла букет роз из замка; приземлившись, она застала баронессу и двор в смятении. Летиция отмахивалась от клочьев паутины, запутавшихся в ее волосах.

— Я здесь не как королева, а как ведьма, дорогая моя. — улыбнулась Маграт ошарашенной Летиции. — Я всегда была и буду одной из них. Так что давай забудем об официозе и будем считать, что его и так достаточно. И не беспокойся насчет пыли.

Кое-где в моем замке тоже пыли полно. Ты знаешь, как это бывает.

Летиция кивнула. Она действительно знала. Вот что касается сантехники… Ей было неприятно думать о том, насколько старомоден замок. Древние уборные имели свойство бурлить в самый неподходящий момент, и Роланд сказал, что, будь у него время, он мог бы создать целый оркестр из бульканья, плюханья и журчания, которыми сопровождались порою утренние процедуры.

Тем не менее, Летиция воодушевилась, и теперь дамы сидели рядышком в зале, дыша торфянистыми испарениями камина, — здесь всегда, даже летом, было очень холодно, и потому камины были столь велики, что отапливались за раз целой поленницей бревен.

Кухарки спешно принесли поднос с чаем и закусками — и да, даже корки с хлеба были срезаны, чтобы сделать бутерброды достойным лакомством для столь утонченных леди. Маграт вздохнула — она надеялась, что Летиция хотя бы распорядится отдать корки птицам.

Еще принесли тарелку довольно зыбких кексов[241].

— Я сама их готовила, — гордо заявила Летиция. — Вчера, по рецепту из Поваренной Книги Нянюшки Ягг — ну, знаете, Все, Что Есть Хорошего В Жизни, Либо Незаконно, Либо Аморально, Либо От Этого Толстеют. — Рука Летиции невольно потянулась к корсажу. Похоже, когда женщинам раздавали округлости, баронесса оказалась в хвосте очереди.

Маграт тщательно выбрала кекс. Нянюшка Ягг порой использовала довольно оригинальные ингредиенты, а у нее уже было трое детей. Поедая кексы, дамы обменивались обычными в таких случаях любезностями, и Маграт восхищалась акварельными штудиями Летиции, изобразившей мелового гиганта с холмов в мельчайших подробностях. Особенно в области отсутствия штанов. Нянюшка бы наверняка одобрила.

Наконец они перешли к делу.

— Думаю, мне не нужно вам рассказывать, Летиция, но в Ланкре появились эльфы, — сказала Маграт. — Нужно что-то предпринять.

— О, сожалею, дорогая, но Роланд как раз собирался написать госпоже Болит, чтобы спросить ее, что она намерена делать с эльфийскими набегами. Знаете, было столько жалоб, столько ущерба… — Летиция вздохнула. Она понимала, что ее муж рассматривает ущерб не просто как последствия бедствия, над которыми можно поцокать языком и воскликнуть: «Ах, доколе это будет продолжаться?!», — ему нужно было, чтобы его арендаторы знали, что кто-то уже предпринимает конкретные действия. Жена Роланда была впечатлена тем, что он не просто разводит демагогию, но готов, засучив рукава, встать рядом со своими людьми, чтобы оказать им поддержку. Это было даже лучше, чем если бы он угостил выпивкой каждого трудягу, наведавшегося в трактир в конце тяжелого дня, и завоевал тем самым всеобщее уважение.

— Конечно, людей у нас достаточно, но большинство из них работают на фермах, — продолжала Летиция. — Было бы чудесно, если бы другие ведьмы согласились помочь.

— К сожалению, придется нам вмешаться, — бодро сказала Маграт, делая акцент на слове «нам».

Летиция смутилась:

— Но ведь я не настоящая ведьма…

Маграт посмотрела на баронессу. Было в Летиции что-то настолько сырое, что хотелось взять ее и как следует отжать. Но ведьмами становятся женщины всех видов и размеров. Нянюшка Ягг и Агнесса Нит, например, совершенно очевидно были пышками[242], а облик Длинно-Высоко-Коротко-Толстой Салли менялся в зависимости от приливов — и ни у кого не возникало сомнений в могуществе воды.

— Дорогая, ты себя недооцениваешь, — сказала она. — Я знаю, как это бывает. Я знаю, тебя пугает, что ты не получила звания ведьмы; все девочки через это проходят. Тиффани рассказывала мне о вас. Я, например, даже не знаю, что стала бы делать, оказавшись в доме с кричащим скелетом. Это ведь ты вручила обезглавленному призраку тыкву, чтобы он успокоился? И подарила кричащему скелету плюшевого мишку? Ты не считаешь себя ведьмой, но это твоя суть. Хотела бы я, чтобы у меня были такие способности в начале.

— Но я баронесса! Я леди! Как я могу быть ведьмой?

Маграт фыркнула:

— А я королева, и это мне не мешает. Иногда наступают времена, когда нужно спуститься с небес на землю и по уши влезть в грязь. Тиффани не одолеет эльфов в одиночку, и эта война будет проиграна — если каждый не внесет свою лепту.

Летиция сдалась:

— Да, вы правы. Роланд непременно меня поддержит, как всегда. Можете включить меня в список.

— Отлично. У меня как раз есть кольчуга твоего размера. Как скоро ты сумеешь отправиться в Ланкр? Нам нужно встретиться, чтобы на месте обсудить ситуацию. У тебя есть метла или тебя надо подвезти?

Тиффани вскочила на метлу. В деревне ей рассказали, что старая миссис Простак готовится отойти в мир иной, и она почувствовала укол совести. Конечно, у нее два владения. Да, она возится с Паслен. Да, ей даже перевести дух некогда. Но она не видела старушку уже целую неделю, а та и так на ладан дышит.

Паслен сидела позади, озирая все вокруг цепким взглядом. Семья Простаков владела совсем крошечным клочком земли настолько неплодородной, что было удивительно, как они вообще ухитряются собирать урожай. Жизнь их зависела, в основном, от небольшого стада овец, пасшегося в поле у ручья.

Их встретил Сид Простак, младший сын, который казался даже ниже ростом без своей железнодорожной униформы. Его сопровождал товарищ, с которым он подружился на новой работе.

Паслен отпрянула:

— Гоблин! У них в доме гоблин! Зловоние… — прошипела она с отвращением.

— Очень почтенный гоблин, друг Сида, — бодро сказала Тиффани, хотя тоже почувствовала запах гоблина, который не могли перебить даже все остальные многочисленные запахи этого очень грязного дома. Она кивнула гоблину, который сидел прямо на столе и поедал нечто, похожее на куриные ножки, — возможно, в прошлом они принадлежали коту.

— Поршневой Клапан, госпожа, — весело представился гоблин. — Работаю с железом и сталью…

— Тиффани, ты пришла бабушку навестить? — напомнил Сид. — Она наверху.

Миссис Простак лежала в постели и, судя по ее внешнему виду, вряд ли собиралась когда-то ее покинуть. Старушка выглядела как морщинистый суповой набор, сжимавший костлявыми пальцами краешек лоскутного одеяла. Тиффани коснулась ее руки и сделала все, что могла, для этой несчастной старушки, приняв в себя ее боль… И ад обрушился на нее.

— Сид! Эти мерзкие феи, или кто там еще, только что отравили ручей. Вода пожелтела, мертвая рыба кругом! Надо быстро отогнать овец! — раздался отчаянный крик мистера Простака.

Каблуки прогрохотали по полу, и все стихло. Тиффани снова сконцентрировалась на боли миссис Простак. А потом вошла Паслен.

— Не понимаю… — пробормотала она. — Этот гоблин ушел вместе с людьми.

— Это называется «помогать», — сурово отозвалась Тиффани, все еще сражаясь с болью старушки. — Запомнишь?

— Но гоблины совсем не похожи на людей, — озадаченно сказала Паслен.

— Я же говорила, что Поршневой Клапан — друг Сида! И дело не в том, кто на кого похож. Дело во взаимовыручке! Если бы гоблинский бивак загорелся, все люди кинулись бы его тушить. — Тиффани снова вернулась к миссис Простак; женщина спала. — Слушай, мне нужно выйти на минутку; побудь с миссис Простак и дай мне знать, если она проснется.

Паслен ужаснулась:

— Но как я могу… Я ведь эльф! Я уже отнесла ту корзину. Не могу же я помогать всем людям!

— Почему это? — недовольно сказала Тиффани. — Поршневой Клапан только что взялся за это. Думаешь, эльфы хуже гоблинов? — сказав это, она спустилась вниз и швырнула боль в груду камней, приготовленных для строительства. Раздался довольно громкий удар — боли было многовато, — и когда Тиффани вернулась в спальню, она увидела, что миссис Простак проснулась. Проснулась и попросила стакан воды.

Старушка смотрела на Паслен, которая протянула ей чашку, и улыбалась.

— Ты хорошая девочка, — сказала она, — добрая девочка… Добрая девочка? Добрый эльф?

Паслен приложила ладонь к своему животу.

— Кажется, это началось, — тихо проговорила она. — Я чувствую тепло… Здесь, внутри. Внутреннее тепло…

Тиффани взяла ее за руку.

— Мне нужна твоя помощь. Эльфы зачаровали ручей, а он течет через несколько ферм. Ты можешь это исправить? — она помедлила. — Как твой Друг, Паслен, я прошу тебя о помощи. Фиглы могут собрать овец, но снять чары с ручья может только кто-то вашего рода.

Паслен встала.

— Чары Душистого Горошка? Это будет нетрудно. Он слабак. И да, я помогу тебе, Тиффани. Ты мой… друг. — Последнее слово из ее уст прозвучало странно, но не было причин сомневаться, что она имела в виду именно это.

И они с Тиффани отправились в поля, прочь со двора, полного перепуганных овец, — некоторые из них с помощью Фиглов сегодня побили все рекорды по скоростному возвращению домой, а один ягненок проделал это и вовсе на одной ноге. Путь их лежал к бурлящему ручью.

И там Паслен действительно все исправила.

И маленький огонек затеплился у нее внутри… Старый амбар позади сарая мистера Бочком был полон всевозможного оружия, сувениров из дальних походов, тщательно смазанных и помеченных.

— Я их коллекционирую, — сказал мистер Бочком с гордостью. — Из каждой кампании что-нибудь привозил. Нужно всегда держать оружие под рукой. Я, конечно, ничего не имею против гномов или троллей, но мы с ними столько раз воевали, так что я предпочитаю перестраховаться. Кое-кто говорит, что мы по колено в гномах.

Нельзя полностью им доверять.

Джеффри с изумлением таращился на стены. Орудия убийства были повсюду.

И этот улыбчивый старикан, с которым они только что чаевничали, готовый в любой момент с горящими глазами кинуться в бой, особенно если враг будет не человеческих кровей. И это его-то называют Смехачом? Ему бы больше подошло имя Угрюм.

— Я умею обращаться с токарным станком лучше, чем кто бы то ни было, — сказал мистер Бочком.

— Токарный станок, — сказал Джеффри. — Значит, у вас полно стружки?

— О, да. Ужасное дело, если стружка попадает в глаза. Хотя, наверное, и ее можно к чему-то приспособить.

В какой-то момент мистер Бочком едва не выдворил Джеффри отсюда, но удержаться не смог — ему нужно было показать кому-то плоды своих трудов.

— Смотри, парень, — прошептал он. — Конечно, я хотел держать это в секрете, пока не закончу, но тебе можно показать.

Нечто огромное громоздилось в дальнем углу амбара под брезентом. Мистер Бочком сбросил ткань — и Джеффри ахнул.

Машина выглядела как большой металлический кузнечик, с противовесом с одного конца и чудовищными кожаными лямками с другого. Джеффри вспомнил, что видел нечто подобное в детстве, в книгах мистера Каммара.

— Выглядит опасно, — признался он.

— Надеюсь, — сказал мистер Бочком. — Я всегда хотел такую штуку с тех пор, как увидел ее в деле. Гномы, вооруженные такими, даже троллей раскидывали за здорово живешь. Эти гномы кое-что смыслят в обороне. — Он кашлянул. — У меня появилась идея смастерить это, когда я увидел в трактире, как парни пляшут танец с палками и ведром[243].

— Я тоже видел, — сказал Джеффри.

— Капитан Миротворец был в восторге. Так что мы с ребятами хотим опробовать это где-нибудь, где никто не увидит.

Это старики особого сорта, подумал Джеффри. И если они старые, это не помешает им быть сильными.

ГЛАВА 17 Совет ведьм

Через незапертую дверь лорд Ланкин крадется в старую ветхую усадьбу. Вверх по скрипучей лестнице, задувая по пути свечи, он приоткрывает двери без засова и проскальзывает в детскую, где молодая нянька качает колыбель; она смотрит ему прямо в глаза и достает из корзины острую спицу…

Тиффани и ее союзники и друзья сидели в Большом зале Ланкрского замка, обсуждая план сражения.

Пришлось приложить немало усилий, чтобы их успокоить. Джеффри совершил невозможное, собрав подкрепление отовсюду; часами он носился на метле, чтобы позвать каждую ведьму, чье имя Тиффани могла вспомнить.

Пришли даже слепая миссис Неожиданность и Длинно-Высоко-Коротко Толстая Салли. Миссис Прост из Анк-Морпорка тоже не заставила себя упрашивать.

Собралась также целая команда молоденьких ведьм — Анаграмма Ястребец, Петуния Хрящик, Димити Хабаб, Хариэта Срыв и другие. Под бдительным оком королевы Маграт Летиция отмечала их в списке, составленном Тиффани.

Как здорово оказалось заручиться поддержкой королевы, подумала Тиффани, когда миссис Иервиг, не успев появиться, принялась распоряжаться и командовать.

Маграт быстро положила этому конец: спорить с Ее Величеством не посмела даже миссис Иервиг.

Однако иметь дело со всеми ведьмами сразу оказалось не менее тяжело, чем ворочать мраморные блоки. Ведьмы — отменные специалисты в деле сбивания друг друга с толку, и маленькие распри то и дело возникали, пресекались и разгорались вновь. При этом все понимали, до чего это глупо, но ничего не могли с собой поделать.

Джеффри оставался невозмутим. Если где-то вспыхивала ссора, он моментально оказывался в ее эпицентре с нужными словами и учтивой улыбкой.

Умиротворять окружающих было для него удовольствием. Спокойствие буквально текло у него из ушей.

— Дамы, — заговорила Тиффани, пытаясь призвать собрание к порядку. — У нас беда. Эльфы вернулись, и теперь они сильны, как никогда. Если в ближайшее время мы не окажем им сопротивление, плохо придется всем. Я знаю, что некоторые из вас уже сталкивались с эльфами прежде, — она кивнула Маграт и Нянюшке Ягг, — но большинство не имело с ними дела. Это грозный противник.

Паслен стояла в сторонке, почти неприметная в простом платье доярки.

Грозной она не выглядела, но некоторые из ведьм постарше оглянулись на нее так, словно от нее исходил неприятный запах.

Миссис Иервиг издала негодующий возглас и собиралась уже что-то сказать, но Петуния успела первой:

— Тиффани, а ты уверена, что будет разумным прислушиваться к словам эльфа?

— Не волнуйся, детка, — поспешила утешить ее Нянюшка Ягг. — Если наша маленькая подружка что-нибудь такое выкинет, будет просто фейерверк!

— А когда такое случилось в прошлый раз, Король Эльфов вмешался? — спросила Анаграмма Ястребец.

— Вмешался, конечно, но почти ничего не сделал. Тиффани уже ходила к нему, но, похоже, старому рогоносцу просто наплевать, — ответила Нянюшка. — Я бы не стала на него надеяться.

— В его мире время движется иначе, — сказала Тиффани. — Если он и решит что нибудь сделать, то, возможно, мы узнаем это в следующем месяце или даже в следующем году.

— А волшебники? Волшебники не помогут? — спросила еще одна ведьма.

— Ха! Толку-то от них! — воскликнула Нянюшка. — Пока они подготовят свои заклинания, эльфы уйдут далеко в Овцепики. — Она презрительно фыркнула. — Нет, это работенка для ведьм. А волшебники только и знают, что штаны просиживать в своих креслах и сушить мозги над книжками. — Сказав это, Нянюшка многозначительно покосилась на миссис Иервиг, известную графоманку[244].

— Еще на нашей стороне все силы Ланкра, которые мы с Веренсом сумеем собрать, — встряла Маграт.

— Да, это мой Шон, — сказала Нянюшка удовлетворенно. Шон служил армией Ланкра, его посудомойщиком, дворецким, садовником, трубачом и — роль, от которой Шон очень хотел бы избавиться, — ассенизатор.

— А еще я думаю, что Джейсон сможет предоставить нам несколько подков, он ведь кузнец, — добавила Нянюшка для тех, кто был не в курсе.

Джеффри откашлялся.

— Знаете, я тут поговорил с несколькими пожилыми джентльменами, — мягко произнес он, — и у них есть довольно интересные идеи, которые могут быть нам полезны.

— А еще Ходжесааргх, — добавила Маграт. Ходжесааргх, королевский сокольничий, представлял собой удивительный случай сопротивляемости эльфийским чарам. Наверное, все дело было в том, что он так много времени проводил со своими любимыми птицами, что сам отчасти стал соколом, и соколиная часть его сознания не желала мириться с присутствием другого хищника. Возможно также, что именно поэтому птицы до сих пор не выклевали ему глаза.

Миссис Иервиг самоуверенно рассмеялась:

— Тогда в чем трудности, позвольте спросить, если нас так много? Этого более чем достаточно, чтобы одолеть нескольких эльфов. — Она свысока глянула на Паслен.

И Нянюшка Ягг взорвалась.

— Недостаточно! — рявкнула она. — Сколько здесь ведьм? Десять или двенадцать, если брать в расчет Летицию и Джеффри, да еще практиканток, да и то реальный опыт есть от силы у половины старших ведьм. Эльфы подлые. Они наведут на вас чары, и вы это знаете. Они являются тихо, как беззвучный, но дьявольски коварный пук, который доберется до вас прежде, чем вы успеете зажать нос. Даже Эсме Ветровоск с трудом противостояла их силе, она держалась из последних сил, а вы ведь помните, какой она была. Они не сумели пройти через нее — но были близки к этому. Дамы, эльфы — это кошмар, и нам нужно опасаться их. Они делают… ужасные вещи с нами. Они подчиняют нас.

— Со мной тоже такое было, — поддержала Маграт. — Их чары заставляют тебя чувствовать себя таким маленьким, таким ничтожным. Поэтому имейте в виду, прежде чем с ними столкнетесь.

— Вы преувеличиваете, — высокомерно заявила миссис Иервиг, указывая на Паслен. — Лично я не вижу в этом ничего чарующего.

— Так ты толком эльфов-то и не видела, а не то обзавелась бы шрамами, — выпалила Нянюшка. Ее лицо приобрело интересный оттенок, и Тиффани предпочла вмешаться прежде, чем полетят искры:

— Дамы, дамы, успокойтесь. Давайте-ка лучше посмотрим на эльфийские чары воочию. Паслен, ты можешь продемонстрировать нам, что ты умеешь?

Ведьмовское сообщество затаило дыхание, осознав, что им предлагают.

— Осторожнее, Паслен, не слишком усердствуй. Учти: те из нас, кто знают, как противиться чарам, буду за тобой следить. Я очень надеюсь, что ты не доставишь неприятностей.

И Паслен улыбнулась — очень неприятной улыбкой.

— Дамы, — обратилась Маграт к остальным, — запомните, что быть ведьмой — это означает полностью быть собой и отвечать за свои деяния. Нам стоит следить друг за другом, когда чары начнут действовать.

— Фи! — выдала миссис Иервиг. — Я полностью владею собой, я ведьма, что бы вы там ни думали, и не верю в сказки.

— Вы их сочиняете, миссис Иервиг, — пропела Нянюшка сладким голоском.

— Но я не переступаю границы дозволенного!

«Это мы еще посмотрим», — было написано на лице Нянюшки.

— Вы готовы, дамы? — спросила Тиффани и, дождавшись кивков и согласных восклицаний, обратилась к Паслен: — Давай, теперь твой ход.

И она нащупала в кармане корону пастуха — наступал момент, когда ей как никогда нужно было самообладание. Ийн тан тефера, прошептала она про себя. Ийн тан тефера.

Медленно и неспешно лисье личико Паслен начало наполняться чудесным сиянием, красотой, изяществом, а потом случилось самое невероятное.

Фантастическое.

Дивное.

Воодушевляющее.

Потрясающее.

Воздух звенел от чар, и Тиффани почти физически ощущала, как ведьмы стараются сопротивляться. Лица самых неопытных — Анаграммы, Петунии, Летиции, Димити и Хариэты, стали вдруг безжизненными, как у кукол.

Петуния, как и многие другие, ощутила, будто весь мир, со всем, что в нем есть, принадлежит ей. А потом эта сладкая мечта — как и у остальных, — разлетелась в прах.

Что она о себе возомнила? Никто не любит ее, она никому не нравится. Она ничего не достойна и никто не желает ее присутствия. Она никчемна и ничего не умеет.

Лучше бы ей умереть. Может, лучшим исходом для нее было бы позволить свиньям втоптать ее в грязь, но и это будет недостаточно плохо. Она закричала.

Тиффани приблизилась к Паслен, и та ослабила чары. Присутствующие в зале начали медленно приходить в себя. Все они выглядели совершенно потрясенными, кроме, как заметила Тиффани, миссис Иервиг.

— Что произошло? — выдохнула одна из старших ведьм. — Что это было?

— Миссис Иервиг, разве вы не чувствовали себя жалкой, беспомощной и никчемной? Не заслуживающей даже искупления?

Лицо миссис Иервиг не выражало ничего, кроме недоумения.

Паслен внимательно посмотрела на нее и обратилась к Тиффани:

— Это было все равно что ударить камень. В этой есть что-то интересное… чего то не хватает. — Она повернулась обратно к миссис Иервиг. — Вы уверены, что вы не эльф?

— Да как ты смеешь! Я Летиция Иервиг, и никто не помешает мне быть мною!

— Даже и не думаем, — заверила ее Тиффани, — но остальных чары коснулись. И это, дамы, сила всего лишь одного-единственного эльфа. А теперь представьте, что будет, если мы столкнемся с целой ордой.

— Я как будто снова встретился с отцом, — голос Джеффри дрогнул. — Я слышал его голос, он сказал, что я ничего не стою и толка из меня не выйдет. Мышонок, червяк, о котором никто не заплачет. Он никогда не был ничем доволен.

Его слова прозвенели в тишине, и по выражению лица каждой ведьмы можно было понять, что они знают, что он имеет в виду.

Демонстрация завершилась, и теперь Паслен снова тихо стояла в уголке в облике простой доярки.

— Что ж, дамы, теперь вы знаете, о чем речь, — сказала Тиффани. — Мы все знаем, кто мы есть и почему мы должны держать эльфов подальше от нашего мира. Вряд ли мы сумеем убить их всех. — Она заколебалась. — Мы должны показать им, что можем за себя постоять, и что им лучше будет убраться восвояси и больше не возвращаться.

— И как быстро нам нужно подготовиться? — спросила Маграт.

— Не знаю, — вздохнула Тиффани, — но они очень скоро будут здесь, я чувствую. — Она подняла глаза на Паслен, которая переместилась сейчас в центр зала.

— Когда настанет время полнолуния, — сказала Паслен. — Это время… завершений.

— Значит, следующей ночью… — прошептала Маграт.

— И, насколько я знаю Душистого Горошка, его воины придут отовсюду, где завеса слаба.

— Как ты думаешь, Тифф? — подала голос Нянюшка Ягг. — Они ведь уже появлялись на Мелу? И в Ланкр приходили — через Плясунов.

Паслен кивнула:

— Они придут обоими путями. А потом рассеются. — Она затрепетала.

Тиффани взяла инициативу на себя.

— Значит, придется сражаться на двух фронтах — и в Ланкре, и на Мелу. — Она оглядела комнату. — Надо распределить наши силы.

— Рассчитывайте на меня, — сказала Нянюшка Ягг. — Я боец. Ведьма должна быть бойцом. Не стоит беспокоиться — пусть они беспокоятся. Если вам удастся сбить эльфа с ног, он уже не будет таким очаровательным. Уж поверьте мне, у эльфов тоже хватает мягких мест, уязвимых для крепкого пинка.

Тиффани бросила взгляд на ботинки Нянюшки. Они выглядели так, словно над ними потрудился кузнец, — а в случае Нянюшки, так оно, скорее всего, и было.

Один пинок — и прощай, эльф! Вряд ли это его убьет, но чары с него точно слетят.

— Они знают, где каменные круги, но от Грома и Молнии им придется держаться подальше, — заговорила она. — Мы тоже знаем, где камни, а еще мы, люди, не так уж глупы и тоже можем доставить хлопот. Когда это необходимо, я имею в виду. Паслен, а ты что думаешь?

— Странные вы, люди, — улыбнулась эльфийка. — Такие глупые и хлипкие и такие опасные. Вас так мало, а против вас ополчилась такая орда. Но я думаю, что Душистый Горошек понятия не имеет, чему он бросает вызов. И я этому рада.

Тиффани кивнула. Маграт, Нянюшка Ягг, неожиданно могущественная Летиция Иервиг — в которой оказалось нечто гораздо большее, чем просто блестящие побрякушки и модные наряды, — другие ведьмы Ланкра, миссис Прост, Джеффри и Мефистофель. Вот и вся армия.

— Думаю, вы вполне сможете обороняться в Ланкре, — сказала она, оглядевшись, — но я должна вернуться на Мел. Это моя земля.

— Но кто поддержит тебя на Мелу, позволь спросить? — обратилась к ней миссис Иервиг.

— Ну, там сейчас мисс Тик, она дама значительная и она шлет свои извинения за свое сегодняшнее отсутствие. — Или пошлет, добавила она про себя, если я сумею ее отыскать. — И еще Летиция, — она кивнула юной баронессе, которая изо всех сил старалась храбриться. — И конечно, сама земля. Но помните, что у меня есть и другие союзники. Мы не одни.

Она присмотрелась к груде метел в углу и, конечно же, заметила Роба Всякограба, явившегося без приглашения, и нескольких членов его многочисленного клана. Она невольно рассмеялась, подумав, что они, видимо, прибыли с Маграт и Летицией.

— Дамы, — провозгласила она, — позвольте представить вам Нак Мак Фиглов.

Взволнованные шепотки пронеслись над обществом ведьм, когда комната стала заполняться синим и клетчатым, — не все ведьмы встречались с Фиглами прежде. Тиффани услышала, как Нянюшка шепнула обеспокоенной Маграт: «Вели убрать все хмельное из подвала».

— Ай, жестокая ты карга, вот ты кто, не будь я Роб Всякограб, — простонал Роб.

Маграт расхохоталась:

— Да ты сам по себе война, Роб Всякограб! Добро пожаловать во дворец, но, пожалуйста, постарайтесь не выпить все. По крайней мере, пока мы не победим.

— Как скажешь, госпожа, — то есть, ваша королевскость. Где война, там и Фиглы.

Клан разразился криками: «Кривенс!», и Роб Всякограб прокричал:

— Айе, будет драчка, давайте напинаем им!

Возгласы ликования поддержали его, и Величий Ян, подпрыгнув, ответил:

— Мы намереваемся победить, вот что. Так и передайте своему господину Хитрецу, мы надерем ему зад.

— Когда Мораг упадет на них сверху, у них дух захватит от ее клюва и когтей. И вообще, она тяжелая девочка, — добавил Хэмиш.

— Радуйтесь, что они на нашей стороне, — сказала Тиффани, укоризненно глядя на миссис Иервиг, сидевшую с самым задиристым видом. — Они неограненные алмазы, и лучших воинов не сыскать на целом Диске.

Она от души надеялась, что миссис Иервиг не слышит бормотания Вулли Валенка:

— Чего? Мы что, стырили какие-то алмазы?

— Это просто манера выражаться, ты, валенок, — послышался в ответ голос Роба Всякограба.

— Но у нас нет манер. Мы дорожим этим фактом.

— Это идиома.

— Кого это ты назвал идиомом?!

Тиффани прыснула. Похоже, кельда пыталась обучить клан новым речевым оборотам.

Роб рассек клеймором воздух, что заставило нескольких ведьм отступить на шаг, потом вскочил на стол и с этой высоты оглядел зал.

— Ну, я вижу, леди Паслен тут, — сказал он. — Кажись, мальца великучая карга и кельда думают, что нам нельзя ничего причинять этой эльфе, так что мы ее не тронем. Но мы все равно будем за ней следить, очень внимательно. У нашей кельды сердечко мягкое, как камень, — она никому не позволит нарушить обещание и уйти без кары!

— Дорогой мистер Фигл, — встряла миссис Иервиг, — это военный совет, так что нам нужно обсудить стратегию и тактику.

— А, ну хорошо, ежели хотите, только мы, Фиглы, такими штуками не заморачиваемся. Фишка в том, чтобы клеймором махать. А ежели не получается, так вдарь башкой.

— Вы можете вдарить башкой, миссис Иервиг? — весело спросила Тиффани.

Миссис Иервиг наградила ее Взглядом и ответила:

— И вдарю, если будет нужно.

К удивлению Тиффани, ведьмы дружно зааплодировали, и лицо миссис Иервиг расплылось в улыбке.

— Ух, не стал бы я махаться с этой ведьмой, — сказал Роб Всякограб.

— Да и я тоже, — поддержал Величий Ян, — она дерзкая, как волчица.

— Ну так че, карга холмов, где наша драка? — требовательно заявил Роб Всякограб.

Целый лес маленьких мечей и копий взвился в воздух под грозные крики.

— Нак Мак Фиглы, кто на нас!

— Напинаем этим мелким поганцам!

— Нет кроля! Нет кралевы! Боле нас не надурят!

— Если Паслен права, то эльфы выступят завтра, в полнолуние, — сказала Тиффани. — Дамы — и ты, Джеффри, — ступайте отдыхать. Мне нужно отправляться назад в свое владение, а вам я желаю спокойного сна и большой удачи.

— И пускай руны судьбы защитят нас всех, — добавила миссис Иервиг, просто чтобы последнее слово осталось за ней.

Тиффани всегда нравилась ее маленькая детская. Родители ничего здесь не меняли, и, когда не было дождя или сильного ветра, она спала с открытым окном.

Утомленная полетом и тревожным ожиданием того, что может принести ночь, но в надежде на отдых, Тиффани наслаждалась атмосферой своего убежища, черпая силы из ее дружелюбия.

Из того, что она находилась там, где и должна была находиться, и была тем, кем она была. Болит.

— Я встаю, будучи Болит, и засыпаю, будучи Болит, — прошептала она, улыбаясь.

Одна из коронных шуток ее отца. Она так часто закатывала глаза, слыша ее в детстве, но сейчас эта шутка грела ее.

И фарфоровая пастушка на полке.

Бабуля Болит.

Рядом она положила корону пастуха.

От Болита к Болиту, из поколения в поколение.

Земля под волной, вот что означало ее имя на языке Фиглов. Тир-Фа-Фойнн.

Так когда-то нарекла ее кельда. В ее имени таилось волшебство с самого начала времен.

Ночь была нежна. Тиффани убеждала себя, что ей надо поспать, что без отдыха нельзя, но продолжала лежать с открытыми глазами. Кошка Ты прижималась к ней, прислушиваясь к совам, которые ухали снаружи, словно предупреждая о чем-то.

За окном восходила луна, сияющий серебряный шар, озаряющий небо и указывающий эльфам дорогу… Веки Тиффани сомкнулись.

Часть ее, ее душа оказалась в меловой яме, с зажатой в руке короной пастуха, чьи гребни ловили лунное сияние и светились, словно аквариум вечности.

Она слышала рев древнего моря над своей головой и голоса миллионов крошечных раковин, из которых состоял Мел. И она плыла… Странная рыба, большая, тяжелая и зубастая, приблизилась к ней.

И в этот момент мистер Суетон[245] проснулся в ее сознании и подал голос.

— Дунклеостей, — сказал он, когда мимо пронеслось существо размером с дом.

Мегалодоном оказался огромным и плотоядным — у него было больше зубов, чем Тиффани могла себе вообразить. Потом показались морские скорпионы — закованные в панцири когтистые кошмары. Но никто не обращал на нее внимания, словно бы она имела право там находиться.

А потом Тиффани заметила еще одно существо, похожее на маленький взрыв синих колючек.

— Эхиноид, — прошептал Суматохинс.

— Верно, — ответило существо. — И я корона пастуха. У меня в сердце кремень. И у меня много предназначений. Некоторые зовут меня морским ежом, другие — громовым камнем, но здесь и сейчас я — корона пастуха. Я ищу истинного пастыря. Где мне отыскать его?

— Посмотрим, — услышала Тиффани собственный голос. — Я Тиффани Болит, а мой отец — король среди пастухов.

— Мы знаем его. Он хороший пастух, но не лучший. Отыщи истинного пастыря.

— Я попробую. Я просто ведьма, но я помогу тебе, если сумею. Это ведь моя работа, хотя помогаю я, в основном, людям.

— Да, — молвил эхиноид. — Мы знаем.

Я говорю с существом со дна моря, подумала Тиффани. Как это вообще возможно?

— Странно, — сказал голос доктора Суетона, — хотя и не так странно, как падать в кроличью нору с колодой карт.

Дайте мне подумать, взмолились Второй и Третий Помыслы. Если бы говорящие морские твари появились повсеместно, об этом бы уже все знали. Значит, это послание специально для меня.

Голос из ниоткуда, словно бы часть этого океана времени, произнес:

— Тиффани Болит — первая из пастухов, потому что она позволяет другим быть впереди нее… Корона пастуха в ее руке налилась теплом и золотистым сиянием. Реликвия, переходившая из поколения в поколение, от Бабули Болит — Джо Болиту, а от него — к Тиффани.

А потом море отступило, и она опять оказалась в яме, но волшебство осталось, и Тиффани увидела, как из мела прорастают кости и складываются в рисунок… Две фигуры… Гром и Молния! Овчарки Тиффани Болит. Лучшие пастушьи собаки из всех, что когда-либо существовали. Собаки первого из пастухов.

Они сидели у ее ног, подергивая ушами, и Тиффани знала, что, если протянет руку, то коснется их. Почти. Не совсем. Ведь, если она коснется их, будет их частью, то тоже врастет в мел и превратится в старые кости?

— Вперед, Гром. Ко мне, Молния, — прошептала она знакомые команды, придававшие ей мужества.

Она проснулась в своей комнате. Ты свернулась у нее в ногах. Круглые совиные глаза таращились на нее из темных деревьев за окном.

И кто-то стучался в окно.

Полная луна сияла над каменным кругом, озаряя путь для своих своенравных детей…

ГЛАВА 19 Корона пастуха

Это был Роб Всякограб.

— Началось! — орал он. — Госпожа Тиффани, эти паскудники явились!

— Тогда кричи «Кривенс!» и собирай Нак Мак Фиглов! — велела Тиффани, когда группка Фиглов выбралась из-под кровати, откуда они наблюдали за ней. Один из них, похоже, прятался в ее ботинках и теперь отчаянно сражался со шнурками, вереща: «Вот вам, редиски, вот вам!» Ботинки, подумала Тиффани. Как жаль, что я не захватила ботинки Матушки Ветровоск, чтобы надеть их для этого боя. Но она пресекла эти мысли. Это моя земля. Мои ноги. Мои ботинки. Мой путь… Но потом она снова отругала себя за то, что не легла спать в одежде, и теперь ей пришлось путаться в платье. Ну и что она за командир?

Нагнувшись, чтобы обуться, она ощутила тяжесть в кармане платья и вынула корону пастуха, которую, как она помнила, положила перед сном на полку. Может, позже она сама машинально сунула ее в карман, готовясь к этой минуте?

— Что такое корона пастуха? — произнесла Тиффани, обращаясь к луне. — Кому она служит?

И ответ сам собою возник в ее голове:

«Тиффани Болит, Земле Под Волной».

Она обвила кожаный шнурок вокруг короны пастуха и повесила ее на шею.

Она пойдет в бой с ее силой в сердце. С силой поколений Болитов. Силой Бабули Болит. Всех пастухов всех времен.

Она сбежала вниз по темной лестнице и заперла за собой дверь. Она даже не удивилась, увидев Ты, которая уже ждала ее, сидя на метле с самодовольным мурчанием. Паслен бежала, спотыкаясь, из амбара; Мальца Опасный Спайк следовал за ней по пятам.

Потом они летели через серебристую ночь; Паслен держалась за ее талию, Фиглы свисали с прутьев метлы, и, как эскадрилья пернатых союзников, за ними следовали совы.

В Ланкре же в это время Нянюшка Ягг видела третий сон, и ее храпом можно было колоть дрова. Внезапно раздался тихий громовой раскат, и Грибо, пробудившись, втянул носом воздух.

Сегодня Нянюшка спала, не раздеваясь. В конце концов, рассудила она, кто знает, когда эльфы придут.

— Грибо, бей набат! — закричала она.

Кот моментально исчез, но вскоре появился вновь в виде размытого пятна, стремительно мчащегося к замку. Грибо безошибочно держал курс на запах, и когда стражник увидел его, то немедленно побежал к колокольне.

С первым же ударом большого колокола по всему замку запылали огни, а после и по всему Ланкру в каждом окне начали зажигаться свечи. Набат! К чему бы это?

Маграт толкнула локтем мужа, который все еще протирал глаза спросонок, и сказала:

— Веренс, дорогой, помоги-ка мне надеть доспехи.

Тот только вздохнул:

— И почему мне нельзя с тобой? Там ведь будет опасно.

Маграт улыбнулась той самой нежной улыбкой, которая временами так выводит мужей. Опять двадцать пять.

— Кто-то же должен остаться дома, дорогой. Это как шахматы, понимаешь?

Королева прикрывает короля.

— Хорошо, дорогая, — сдался Веренс, открывая шкаф со снаряжением королевы Иней. Иней была самым грозным воином из всех, кого видел Ланкр. Ну, так говорилось в легендах, хотя на самом деле ее никогда не существовало. Однако народ Ланкра не мог отказать себе в удовольствии присовокупить этот маленький кусочек к истории своей страны, так что мастера изготовили доспехи и портрет.

Маграт носила эту броню, когда сражалась с эльфами в прошлый раз, и потому решила, что заслуживает того, чтобы надеть ее снова.

Когда Маграт отворила дверь, ей послышался отдаленный призыв к оружию.

Доспехи королевы Иней жили собственной жизнью и сияли — даже в темноте. Веренс помог ей затянуть последнюю пряжку нагрудника — эта часть доспехов особенно нравилась Маграт, так как подразумевала у нее наличие груди. Затем королева сунула ноги в шипастые сандалии с толстыми подошвами и увенчала себя крылатым шлемом. Дополнила картину кожаная перевязь.

Веренс хотел было обнять супругу, но передумал: слишком много на ней было шипов. Однако, любя ее до безумия, он по-прежнему рвался в бой.

— Маграт, любовь моя, ведь это позор, если король не будет сражаться, — пробормотал он.

— Ты хороший король, Веренс, но это дело ведьм, — непреклонно отозвалась Маграт. — К тому же, кто-то должен позаботиться о народе и о наших детях.

Пошатываясь под тяжестью доспехов, Маграт прошептала:

— Королева Иней, Королева из Королев, пусть сияет твой доспех.

И в тот же момент она ощутила себя сильнее, чем когда-либо прежде.

Одной рукой она подхватила арбалет, другой — метлу и почти слетела вниз по лестнице в Большой Зал, где остальные ведьмы, по большей части дезабилье, глазели на нее, строя дикие догадки. Догадки были самые разные и буквально повисали на стропилах.

— Подъем, девочки! — взревела Маграт голосом королевы Иней. — Вторжение началось, так что держите наготове свои метлы и теплые панталоны! — Она встретилась взглядом с ведьмой, которая, ко всеобщему удивлению была уже наготове и одета с иголочки. — Вас это тоже касается, миссис Иервиг.

В зале началась суматоха, но что-то пошло не так, и в определенный момент группка ведьм застыла на месте.

— Ну, что такое опять? — воскликнула Маграт.

— Это всего лишь Длинно-Высоко-Коротко-Толстая Салли, у нее две ноги на одну штанину, — пояснила миссис Прост. Окруженная ведьмами, Высоко-Коротко Толстая Салли — сейчас низкая и приземистая, как грозовая туча, — поставила ноги на землю. — Я смотрела диаграммы, — сказала миссис Иервиг с неистребимым самодовольством. — Предзнаменования хорошие.

— Ну, цена этим предзнаменованиям — пенни за десяток, — хмыкнула миссис Прост. — У меня самой их полно. Мы же ведьмы.

И тогда дух королевы Иней, снизошедший на Маграт, сказал:

— Пора лететь.

Мефистофель осторожно тронул копытом Джеффри, спокойно спящего в амбаре мистера Бочком. Джеффри вскочил с соломенного тюфяка и обнаружил, что старики, которые ночевали с ним сегодня в старом амбаре, готовые к заварушке, уже поднялись и, поскрипывая суставами, справляют нужду в ведро. Большую часть вечера они провели за пирушкой и рассказами о старых добрых временах, когда все они были молоды, красивы и здоровы и не нуждались в том, чтобы посещать туалет так часто.

Им удалось убедить жен отпустить их, сказав, что они собираются просто бражничать и предаваться воспоминаниям. Жены, как и положено женам, обильно увешали их шарфами, варежками на веревочках и шерстяными шапочками с неизменными помпонами.

— Ну что, парни, пора испытать изобретение старины Смехача, — объявил капитан Миротворец, признанный военачальник.

Джеффри оглядел войско и вздохнул. По силам ли им предстоящая заварушка?

Они ведь старики. Но потом он подумал: да, они старики, они уже очень давно старики, а значит, они многое познали. Например, ложь, коварство и, что самое главное, скрытность.

— Мы будем сражаться с ними в горах. Мы будем сражаться с ними в скалах. Мы будем сражаться с ними в холмах и долинах[246]. Мы не сдадимся! — взревел капитан Миротворец, и хор радостных голосов вторил ему.

— Им это не понравится! — вскричал Хлоп Дрожь, потрясая в воздухе чем-то, что походило на ржавый штык и трепетало в его руке, как его собственное имя. — Ох, как им это не понравится!

Мефистофель всхрапнул, когда Джеффри впряг его в повозку, которую старики еще с вечера нагрузили загадочными мешками, прежде чем предаться пьянству. Вместе они покинули амбар.

Капитану Миротворцу не пришлось напоминать своим солдатам о скрытности. Они уже скрывались. Крадучись, они двигались через лес к тому месту, где их ждало изобретение мистера Бочком, замаскированное ветвями и листьями.

Джеффри смотрел, как они вытаскивают конструкцию на поляну. Окруженная кустами, в полутьме она выглядела зловеще. Словно огромное насекомое, выжидающее момента.

Огромное насекомое с мерзким жалом… Лорд Ланкин ликовал. Его эльфы плясали у круга камней, называемых Плясунами, порхали вокруг и метафорически показывая носы Трубачу, Барабанщику и Прыгуну — самым известным камням. Завеса истончилась, и чары эльфов… ужасали.

— Нас здесь даже не ждут! — произнес лорд Ланкин со злорадством. — Глупые людишки. Если мы пойдем вниз через леса, нам хватит одного броска, чтобы дойти до центра Ланкра. Полная луна на нашей стороне.

В серебристом свете луны эльфы двинулись по склону — некоторые пешком, некоторые верхом на лошадях, на сбруе которых позвякивали бубенцы. Однако, достигнув кромки леса, Ланкин увидел, как им навстречу вышел молодой человечек в сопровождении козла.

— Кто ты, мальчик? Отойди, — приказал Ланкин. — Я принц эльфов, а ты стоишь у меня на пути. Убирайся прочь отсюда, если не хочешь познать мой гнев.

— Не вижу причин делать это, — сказал Джеффри. — Мой вам совет, господин: ступайте туда, откуда пришли, иначе вам же будет хуже.

Лорд Ланкин громко расхохотался:

— Ладно, мальчик, так уж и быть, мы заберем тебя с собой, а когда мы вернемся домой, то сделаем с тобой много неприятных вещей. Ты будешь наказан за неповиновение принцу эльфов.

— Но почему, сэр? Я ведь не причинил вам вреда. У меня даже оружия нет. Может быть, мы сможем договориться? Кажется, я вас огорчил и прошу прощения за это. Мы ведь цивилизованные люди. — Джеффри замолк — он пытался сплести паутину умиротворения вокруг них обоих, но это оказалось не проще, чем подружить камень с наковальней.

— Считай, что ты наступил змее на хвост! — взвизгнул лорд Ланкин.

— Вот уж не думаю, — невозмутимо произнес Джеффри. — Я знаю вас, господин, и много видал таких, как вы. Вы просто хвастун, а сколько хвастунов я успел повидать! Я знал их всю жизнь, и вы, поверьте, еще не худший из них.

— Ты ничто, мальчик. Мы все равно убьем тебя. И почему ты таскаешь с собой козла? Они безмозглые животные.

Джеффри почувствовал, что теряет самообладание. Он бестолочь. Личинка.

Непутевый. Он снова ощутил себя беспомощным ребенком… Когда эльф заговорил, слова эхом отдавались в голове Джеффри: даже если мы сохраним тебе жизнь, какой в этом смысл? На этот раз это был голос его отца, и он застыл в отчаянии.

— Ты плачешь, малыш? — вкрадчиво произнес эльф.

— Нет, — ответил Джеффри. — А вот вам бы стоило.

Краем глаза он уловил вспышку огненно-рыжего. Клочок лисьего меха покачивался на кожаном шнурке на груди эльфийского лорда, и Джеффри ощутил ярость.

— Мы здесь не для ваших развлечений, — прорычал он, нечеловеческим усилием воли сбрасывая с себя чары.

Он щелкнул языком, и Мефистофель атаковал.

Это был стремительный балет. Мясорубка Смерти совершала один смертоносный пируэт за другим. Мефистофель пустил в ход и зубы, и копыта, довершив дело рогами. Лорда Ланкина швыряли, топтали и толкали со всех сторон сразу, и другие эльфы предпочли отскочить, чтобы не попасть в этот смерч.

— Ты обманщик, но я разгадал твои уловки, — сказал Джеффри побежденному лорду. — Он повержен, джентльмены. Теперь ваш черед.

Раздвинулись ветви, раздался басовитый звук, словно натягивали струну, и мистер Бочком крикнул:

— Держитесь за шляпы, парни, и закройте глаза!

Машина запела, заполняя воздух мерцающими огоньками стальных стружек — предвестников скорой и ужасной погибели, пришедшей из ниоткуда, чтобы поглотить души эльфов.

— Им это не нравится! Ох, не нравится им! — воскликнул Хлоп Дрожь.

— Стружка, — одобрительно произнесла Нянюшка Ягг. Она и еще несколько ведьм ждали за деревьями, готовясь к тому, что капитан Миротворец называл «взять в клещи». Неподалеку от них скрывались миссис Иервиг и еще несколько женщин. — Железки. Очень мелкие. Умно. Достаточно бросить их в эльфов, чтобы те корчились от боли. Крошечные кусочки железа повсюду. Подчеркиваю: повсюду.

Машина мистера Бочком запела снова. И снова. И каждый протяжный стон натягиваемой струны сопровождался кличами давно минувших битв, которым позавидовали бы даже Фиглы. В этот победоноснейший из дней ланкрские старики были моложе, чем они сами думали.

Эльфы корчились на земле, вопя от боли; налет чар слетел с них в мгновение ока. Многие бросились бежать обратно к Плясунам; другие же, хоть и сумели избежать смертоносного железного дождя, оказались между ведьмами. С одной стороны на них навалилась Маграт, готовая сделать их дальнейшее недолгое существование совершенно невыносимым; доспехи защищали ее от чар, арбалет непрерывно метал стрелы, с кончиков пальцев слетали языки пламени, заставляя тех, кто мчался в бой на стеблях тысячелистника, камнем падать вниз, когда стебли вспыхивали.

Те, кому удавалось спастись от Маграт, немедленно подвергались нападению миссис Иервиг. Они действительно ничего не могли с нею поделать, не могли пробиться к ней, — она была совершенно неуязвима для чар, зато вопила на врагов, как какая-нибудь директриса. Она ловко орудовала зонтиком; невероятно, как много страданий могли принести эльфам его металлические спицы, безошибочно попадавшие в их самые мягкие места.

— Эта женщина с пути не свернет! — грохнула миссис Иервиг, вихрем проносясь по рядам эльфов, и ей на подмогу уже спешила Длинно-Высоко-Коротко-Толстая Салли, сейчас очень толстая и тяжелая, которая попросту затаптывала недобитых врагов. Миссис Прост же даже сейчас не отказала себе в удовольствии опробовать новинки — сейчас они как раз широко рекламировались, — на эльфах, набрасывая на них магические сети, которые захватывали их чары и передавали ей самой.

Молоденькие ведьмы бесстрашно бросались врукопашную, тараня противника с неба верхом на метлах и швыряя заклинания направо и налево; земля буквально горела под ногами, жаркий ветер швырял пыль в лошадиные морды, и обезумевшие животные поднимались на дыбы и сбрасывали своих седоков. И тогда наступил черед Нянюшки Ягг и ее огромных ботинок — тех самых, с гвоздями, где только можно.

В какой-то момент Петуния оказалась с эльфом лицом к лицу, и тогда разгорелась схватка совсем другого рода. Искрящаяся пелена чар повисла в воздухе, но Петуния дала решительный отпор. Напрягая все силы, она мягким, неодолимым, почти гипнотическим голосом принялась утомлять эльфа, как утомляла своих возлюбленных свиней. Убаюканный, тот пал к ее ногам.

— Ха! — воскликнула Петуния торжествующе. — Даже легче, чем со свиньями! Свиньи умнее.

И она повернулась к следующему противнику.

А когда битва начала стихать, появился Ходжесааргх с любимым кречетом на запястье — леди Элизабет, потомком знаменитой леди Джейн. Ходжесааргх снял с нее колпачок, и птица сорвалась с его руки и вцепилась когтями в лицо ближайшего эльфа. Затем в ход пошел острый клюв… Битва за Ланкр завершилась быстро. Пленников поставили перед лицом королевы Маграт.

— Даже гоблины — и те умнее, им хватает ума работать, — сказала она, высокая и сильная, в шипастом доспехе и серебрящемся под луной шлеме. — А вы бы тоже могли. Вы могли бы иметь все. Но теперь вы отправитесь в свой заброшенный мирок. Возвращайтесь как добрые соседи — или не возвращайтесь вовсе.

Эльфы содрогнулись. Один лишь лорд Ланкин, чье некогда роскошное одеяние превратилось теперь в лохмотья на окровавленном теле, вызывающе прошипел, уползая прочь:

— Может быть, вы и выиграли битву, но не войну. Лорду Душистому Горошку под силу заставить этот мир склониться перед ним.

И они исчезли.

— Знаете, девочки, — серьезно промолвила Нянюшка Ягг, — может, оно и к лучшему — что эти эльфы все лезут и лезут к нам? Это держит нас в тонусе, не позволяет разлениться, не забыть, как бороться, если это вдруг понадобится. Да и, в конце-то концов, жизнь — это и есть борьба со всем на свете.

Впрочем, она рассмеялась, услышав, как старики, возвращаясь в холмы, поют:

«Слыхал я, в Щеботане была мадам одна, ляжками орехи колоть могла она». Они скрылись вдалеке очень вовремя, потому что капитан позабыл, как эта песня кончалась.

Капитан Миротворец наклонился к Нянюшке Ягг:

— Так они из Плясунов пришли? Давайте рассыплем стружку по кругу, и конец их развлечениям. Больше они здесь не пройдут.

— Для начала неплохо, — одобрила Нянюшка.

Кое в чем лорд Ланкин был прав. Может быть, эльфам не удалось прорваться в Ланкр, но война еще не окончилась. За много миль отсюда лорд Душистый Горошек ступил на Мел в сопровождении лучших своих воинов.

Курган буквально гудел от суетящихся Фиглов, которые высыпали из каждой щели и каждого закоулка. Пыл и шум. Это можно было бы сравнить с заросшим термитником — только не в присутствии Фиглов, иначе пришлось бы искать свои зубы на земле, — гул стоял такой же. Можно было бы также сказать, что головной отряд попросту кипит, но, поскольку речь шла о Фиглах, скорее всего, имели место обычные внутриклановые склоки.

Когда прибыли Тиффани и Паслен, толпа уже рассредоточилась вокруг камней.

Врата распахнулись перед эльфами.

Блистательные ряды дам и господ шагнули в мир в лунном сиянии. Воздух вибрировал от чар.

Мисс Тик ждала. Мисс Тик перед доской, опирающейся на импровизированную подставку из связанных вместе палок. А на доске был изложен ПЛН. Решительным тоном учителя, который не терпит, когда ему мешают вести урок, она пыталась привлечь внимание молодых Фиглов к странной запутанной конструкции из узлов и петель, которую она привязала к своей метле.

— Помните, — строго сказала она, — я хочу, чтобы вы оставили эту штуку в целости.

Минуту спустя началась рукопашная. Это была самая рукопашная из всех рукопашных схваток. Тиффани почувствовала слабое покалывание, словно от разрядов статического электричества. Как же глупы эльфы, если осмеливаются нападать в грозу, подумала она. Неужели они не помнят, как много лет назад я одолела их громом и молнией? Небо раскололось. Волосы у нее на голове встали дыбом. Она видела признаки грядущего ливня, который обещал перерасти вскоре в ужасный шторм.

Мышлинка Ужасен Велик Билли Подбородища завизжала боевой марш, как нельзя лучше подходящий для атаки на эльфийские уши; ему вторил гудок поезда на Двурубахи, рев железа и стали, который словно бы заявлял: этот мир не место для эльфов. Фиглы сражались с эльфами беспощадно. Они применяли особый стиль боя, который подразумевал, что нужно забраться внутрь одежды врага и бить его оттуда.

Если и есть что-то, чего эльфы не терпят, так это порванная одежда; впрочем, рассмотреть ее подбитыми глазами было непросто. Трудно оставаться учтивым с подбитым глазом, подумала Тиффани.

То, что произошло минуту спустя, заставило ее расхохотаться. Она уже давно не видела Горация[247], а теперь могла наблюдать, как он тяжело катается по поверженным эльфам, а когда те окончательно сплющивались, дело завершали младшие из Фиглов — по большей части, тяжелыми ботинками, но также с помощью своих причудливых дубинок, которые, треснув врага по голове, сами возвращались к хозяину.

И да, среди них была Мэгги — она сражалась наравне с братьями! И даже яростнее, чем братья. Тиффани решила, что она похожа на крошечную Иней.

Фигловская дева только и ждала возможности проявить себя, и горе тому несчастному, который оказывался у нее на пути. Маленький шажок для фигловской девочки — но огромный скачок для всего их женского сообщества.

Мисс Тик пролетела над ними; на ее метлой тянулась странная сетка, наполненная Фиглами. Когда она дернула какой-то узел, сеть расплелась, и маленькие бойцы градом посыпались на головы противников. Бац! Хрясь! Шмяк! И, конечно же, Ааргх!

Мисс Тик и сама была не промах — пролетая мимо, она опорожнила на ряды всадников несколько своих знаменитых экспериментальных склянок. Через мгновение лошади начали косить глазами, их ноги заплетались, и они рушились на землю одна за другой, придавливая седоков.

Вскоре с самым решительным лицом подтянулась Летиция, гарцующая на лошади в позаимствованной кольчуге поверх платья. Ее сопровождал Хэмиш. Она почти струилась между эльфами — это походило на неведомый доселе вид магии, словно бы баронесса была некой богиней воды, протекающей повсюду: ни схватить, ни остановить. Под копытами лошадей, которые все еще оставались на ногах, внезапно разверзлась трясина, и Фиглам оставалось только препроводить их туда кратчайшим путем.

Однако Фиглам, Летиции и мисс Тик приходилось немногим легче, чем эльфам. Даже несмотря на коронный прием с проникновением во вражеское нижнее белье, Нак Мак Фиглы рисковали проиграть.

Паслен указала на Душистого Горошка, сидевшего на черном жеребце, и Тиффани приблизилась, готовясь сразиться с ним. Его приспешники поспешили освободить ей дорогу — они видели выражение ее лица.

— А, маленькая крестьянка, — рассмеялся Душистый Горошек. — Как я рад тебя видеть!

Она ощутила гнет его чар, но гнев пришел ей на выручку. Она ненавидела его ухмыляющееся лицо. Такое эгоцентричное. Такое самовлюбленное.

— Душистый Горошек — не самое подходящее имя для эльфа твоего роста, — сказала она не без ребячества.

В тот же миг эльф соскочил с коня и выхватил меч. Он больше не смеялся, лишь злость горела в его глазах.

— Не тронь ее, — раздался голос.

Паслен выступила вперед. Чары ее снова вошли в полную силу и сияли вокруг нее великолепным ореолом; ее волосы серебрились, как луна, а новые крылья звездно мерцали. Теперь она снова походила на прежнюю себя. Она обвела взглядом вероломных подданных, и в ее облике было столько величия, что даже Фиглы застыли, словно громом пораженные.

— Почему вы примкнули к этому… предателю? — обратилась Паслен к Эльфам. — Я ваша законная Королева, и я приказываю вам… отступить. Есть и другие пути. — Она развернулась на месте, и бархатная мантия взметнулась вокруг ее стройного тела. — Я поняла это. Эта девочка — мой друг.

Тиффани опоздала.

— Друг? — выплюнул Душистый Горошек. — У эльфов нет друзей.

С ужасающим свистом его меч пронзил Паслен. Королева забилась в агонии у ног Тиффани, мириады лиц и фигур проявлялись и исчезали в ней, пока Паслен не затихла и не замерла окончательно. Тиффани отшатнулась в отчаянии. Душистый Горошек убил Королеву Эльфов.

Хуже того: он убил ее друга.

— Больше у тебя нет друзей! — вскричал Душистый Горошек, упиваясь своей властью. Лицо его стало резким и грубым.

В воздухе повеяло леденящей стынью.

— Ты убил одного из собственных, только чтобы добраться до меня, ты, проклятая тварь, — сказала Тиффани холодно, хотя внутри нее полыхал пожар. — Она искала новый путь, союз между нашими народами, а ты убил ее.

— Девчонка! Ты думаешь, что тебе хватит сил мне противостоять? Какая же ты глупая. Мы, эльфы, не раз встречались с ведьмами, когда приходили в этот мир, но ты — ты просто ребенок, полный самомнения оттого, что когда-то тебе повезло победить другую неудачницу, — он сделал пренебрежительный жест в сторону безжизненного тела, — а теперь ты ляжешь мертвой рядом со своим… другом. — Последнее слово он почти выплюнул, и его чары, змеясь, просочились в голову Тиффани.

Она пошатнулась, но в памяти ее зазвучал голос Нянюшки: «Матушка Ветровоск говорила мне, что будущее в твоих руках. А то, что ты молода, означает, что будущего у тебя хоть отбавляй». Что ж, надо признать, Матушка Ветровоск тоже подчас ошибалась. Будущего у нее нет.

Она проиграла.

Она пыталась управиться сразу с двумя владениями. И пустила все по ветру… Она пыталась заручиться поддержкой Короля Эльфов. Он прогнал ее… Она назвала Паслен другом. Теперь эльфийка мертва… Она бросила вызов могущественному лорду, который может убить ее… Она заслуживает смерти… Она совсем одна… И что-то поднялось из самой глубины нее. Она не заслуживает смерти. Она не одинока. И никогда не будет, покуда чувствует под ногами землю. Свою землю.

Землю Болитов.

Она Тиффани Болит. Не подражательница Матушки Ветровоск, но полноправная ведьма. Ведьма, которая точно знает, кто она и чего хочет. Это ее путь.

И она не проиграла, потому что все только начинается.

Она выпрямилась — холодная и яростная.

— Ты назвал меня крестьянкой, это значит — трудиться на земле. И я потружусь на славу, чтобы эта земля увидела твою смерть.

Земля говорила с ней переполняла ее, рассеивая чары эльфийского лорда, словно утренний туман; грозовые разряды трещали в воздухе. Да, подумала она.

Гром и Молния. Эти собаки давно сгинули, и кости их вросли в мел рядом с Бабулей Болит, но их сила все еще здесь.

И она сама стояла нерушимо, врастая ногами в почву, и рокот древнего океана вливался в нее через подошвы. Земля. Волна.

Она подняла руки.

— Гром и Молния, я взываю к вам!

Огонь и воздух. Блеснула молния и раздался громовой раскат. Корона пастуха на ее груди засияла золотом — сердце всего, душа и центр бытия; золотое сияние разливалось вокруг нее, чтобы окружить, защитить, влить свою силу в ее собственную.

И небо раскололось пополам.

Такого шторма еще не видел мир. Он нес возмездие, и эльфы обратились в бегство или, вернее, попытались, потому что Фиглы заступили им дорогу. Тиффани не пыталась вмешаться в кровавое побоище: это гнев самого Мела рвался наружу сквозь нее.

Земля сотрясалась под ногами, словно раненое животное на привязи, пытающееся освободиться. Корона пастуха казалась живым существом.

Корона пастыря — не короля.

Корона для той, кто знает, из чего она произошла.

Корона для одинокого огонька, который зигзагами прочерчивает темное небо в поисках потерявшегося ягненка.

Корона пастуха, готового заслонить путь хищникам.

Корона пастуха, которому служили лучшие овчарки из всех, кого видел мир.

Венец пастыря.

И вновь она услышала этот голос: Тиффани болит первая из пастухов, потому что она позволяет другим быть впереди себя… Король пастухов.

Нет. Королева.

Ей захотелось извиниться перед короной, извиниться за то, что эльфам было позволено вторгнуться на эту землю, и она прошептала:

— Я Тиффани Болит, и кости мои в Мелу. Пусть Мел очистится!

И мир изменился.

Далеко в Анк-Морпорке Гекс выдал Думмингу Тупсу расчет, и тот увидел, что ответ подчеркнут… Молитвенное колесо монастыря Ои-Донг повернулось, и монахи склонились в знак благодарности… Маленький мальчик в далеком пути взял руку матери и сказал: «Мама, большие неприятности ушли…» В другой руке он сжимал деревянный паровозик, а на плече у него висел рюкзак с инструментами. Возможно, когда он вырастет, в этом новом мире он станет инженером, подумала мать.

А в Стране Фей раздался громкий протяжный звук, словно струна, соединявшая два миру, лопнула… Битва еще продолжалась — трудно остановить Фиглов, если сами они этого делать не намерены, — и Тиффани прошла сквозь сражение, словно во сне. Эльфы все еще пытались бежать, но, казалось, сама земля держит их. Тиффани прошептала:

— Я прошу Мел доставить сюда Короля Эльфов.

Земля заплясала в ином ритме.

Взвилось облако пыли, и перед ней возник Король Эльфов — во всяком случае, запах и рога точно принадлежали ему. Ох, этот запах! Он как будто жил собственной жизнью. Но, в каком-то смысле, это был мужской аромат жизни. Огромное тело нависло над ней.

— Подумать только, Тиффани Болит. Я не могу сказать, что очень рад новой встрече, — сказал Король, — но, должен сказать, я… удивлен. Впрочем, ты удивила меня еще раньше, оставив мне подарок. Этот… гараж. Что вы, люди, делаете с этой штукой? — в его голосе прозвучала заинтересованность.

— Это место для… увлечений. Там порой зарождается будущее, — ответила Тиффани. — А еще это место для того, чтобы те, кто живет уже очень долго, могли предаться воспоминаниям.

— У меня много воспоминаний, — сказал Король, — но я и не думал, что тебе по силам раскрыть мне новые интересы, показать новые удовольствия. Мало кто в мире на это способен.

Что ж, подумала Тиффани, теперь Король видит во мне нечто большее, чем просто юную девушку. Она заслужила его уважение. Впрочем, он тоже заслуживал уважения, и потому она поклонилась ему — не слишком низко.

— Я также хочу извиниться за сорвиголов из моего мира, — продолжил он, лениво растягивая слова; голос его звучал мягко и сладко. — Иногда они вызывают у меня досаду… Как и у тебя, наверное. — Он перевел взгляд на дрожащего Душистого Горошка, а затем — на тело Паслен. — Ты, эльф, убил мою королеву, мою леди Паслен, просто чтобы досадить.

Одним ударом руки он убил эльфа и отшвырнул его труп прочь. Небрежность и обыденность, с какими он сделал это, потрясли Тиффани до глубины души, хотя ей казалось, что она уже достаточно узнала эльфов.

— Жаль, что мне пришлось это сделать, но по-другому они не понимают, — молвил Король. — Вселенная движется, увы; она изменяется и нам тоже придется привыкнуть к новизне. Это хороший мир, госпожа. — Он пожал плечами. — Мир, оскверненный железом. Но, может быть, раз уж вселенная движется, госпожа Болит, то однажды мы встретимся снова, на новом витке и при более удачных обстоятельствах.

— Да, наверное, — ответила Тиффани. — А теперь — прочь с моей земли. — Ее голос прозвучал неожиданно сильно, и в тот же миг раздался пронзительный гудок паровоза, покинувшего станцию в Двурубахи. — Вслушайтесь, ваше величество, это песня ланкрского поезда в пять двадцать пять, и это голос вашего будущего, господин мой. А если останетесь, вас ждет жизнь, полная металла.

— Эти механизмы занятны. В моем сарае полно инструментов, и мне интересно, можно ли сделать такой… поезд без железа, — сказал Король. И добавил мечтательно:

— Я ведь магическое создание и могу получить все, что пожелаю.

— Вряд ли. Железную дорогу вам не освоить.

Ей показалось, что, когда Король уходил, он о чем-то размышлял.

Когда последние эльфы, хромая, ускользнули обратно в свой мир, Тиффани подошла к Рону Всякограбу.

— Роб, давай похороним леди Паслен здесь, где она и лежит, — тихо произнесла она. — Я отмечу это место пирамидкой из камней. Мы будем помнить этот день. Мы будем помнить ее.

И едва слышно, почти про себя, она добавила:

— Мы должны помнить…

ГЛАВА 20 Мир

Когда рассвело, Фиглы, не мешкая, затеяли праздник с неизменной выпивкой, едой, еще большим количеством выпивки и разговорами, многие из которых были намного больше, чем сами Фиглы.

— Ну что, госпожа, победа осталась за нами! — сказал Роб Всякограб, обращаясь к Тиффани. — Пойдем в курган. Дженни хочет на тебя посмотреть.

Тиффани проскользнула внутрь кургана, который показался ей сегодня больше, чем накануне. Зал был полон прыгающих фигур и взлетающих килтов — Фиглы плясали рил; они любили плясать рил, и топот их ботинок звучал так, словно они бросают вызов всей вселенной. И, конечно, каждому Фиглу хотелось, чтобы все остальные Фиглы признали его геройство перед лицом эльфов. Молодые Фиглы с нетерпением ожидали прихода Тиффани — карги холмов, — чтобы услышать от нее слова одобрения.

— Как тебя зовут, парень? — спросила Тиффани, когда они сгрудились вокруг нее.

— Малец Каллум, госпожа, — ответил слегка косноязычный Каллум.

— Рада знакомству.

— Ай, как я рад, госпожа. А вот это мой брат Каллум.

— Вас обоих так зовут? — удивилась Тиффани. — Наверное, вас трудно различить.

— Ой, нет, уж я-то знаю, кто я таков, и кто он таков, и мой брат Каллум так же.

— И как вам показалась битва?

— Ну, мы здорово им навешали. Набольший — мастак по трудным делам. Он следит, что мы мы могли и с дубиной, и с мечом, и с копьем управиться. И ногами тоже. Так что, когда эти поганцы на нас полезли, наши ботинки уже были наготове.

Старики маршировали по улице.

Сегодня они распевали новый гимн, который начинался словами: «Ать-два, ать-два, такая жизнь по мне». И с каждым шагом они расправляли плечи, становясь выше и сильнее.

У кого были жены — те целовали жен, и женщины рдели от прыти, какой не видели от своих мужей уже очень долго. А потом они отправились в трактир, чтобы рассказать всем о своем приключении.

Капитан Миротворец, устроившись на верстовом камне у трактира с целой пинтой в руке, вещал:

— Люди Ланкра! Мы — всего лишь горстка счастливцев, горстка стариков, которых эльфы и замечать-то не желали. Они говорили, что старики позабыты, но это не так. Мы считали себя старыми, но сегодня мы поняли, что есть еще порох в пороховницах.

И всех обнесли напитками. И снова, потому что каждый намеревался продержаться на ногах как минимум до того момента, когда стоять на ногах станет решительно невозможно. И даже тогда найдутся силы для еще одной бутылки.

Когда взошла луна, предвещая долгие часы ночной темноты, Джеффри снова поднялся в воздух.

— Я даже не представляю, как у тебя это получается! — прокричала Тиффани.

— Правда? — удивился Джеффри. — Я думал, все это умеют. Давайте спросим, вон они приближаются.

И действительно, к ним двигалась целая эскадрилья ведьм во главе с Нянюшкой Ягг и Маграт. Пришло время заглянуть в будущее — теперь безэльфийское будущее. А вот настоящее было полно болтовни и сплетен о двух их сражениях.

Роб Всякограб зажег сигнальный огонь, и ведьмы, кружась, пошли на посадку.

Ни одна не оставила метлу висеть в воздухе — похоже, на такое был способен только Джеффри.

— Интересно, не сумеют ли они пробраться назад, — сказала Нянюшка Ягг немного позже. — Старому рогоносцу доверия нет. Он ведь пытался очаровать тебя, Тифф, или как ты там говорила.

— Да, но я не очарована, — отрезала Тиффани. — Только одной эльфийке удалось меня очаровать, но сейчас она мертва. Мы отметили место, где она похоронена. А если они попытаются вернуться, мы будем готовы дать им отпор. Мы можем положить железо вокруг камней здесь, на Мелу, как сделали это с Плясунами в Ланкре. — Ее голос окреп. — Железо уже в моей душе. И железо покарает тех, кто осмелиться вернуться.

— Думаю, вряд ли они на это пойдут, — сказала Маграт. — Мы здорово отдубасили их в этот раз.

— Так выпьем же за их невозвращение. — предложила Нянюшка Ягг.

— Раз уж мы собрались, дамы, — снова заговорила Тиффани, — я хотела бы побеседовать с вами о Джеффри. Он большое подспорье для нас, и все вы видели, что он сделал с ланкрскими стариками. Он умен, хитер и осторожен. Он умеет слушать. И он обладает особой магией.

— Вот это правда, — вставила Нянюшка, — Джеффри нравится всем. Он к каждому находит подход. Даже старые девы радуются и позволяют ему снимать боль. Вы знаете, он умиротворяет людей. Он спокоен изнутри, и спокойствие остается с вами, даже когда он уходит. Он не просто ободряет людей. Когда он уходит, люди чувствуют себя намного лучше, будто жить еще стоит. Такие люди, как Джеффри, делают мир, ну, лучше.

— Полностью согласна, — поддержала миссис Иервиг.

— Ты со мной согласна?! — поразилась Нянюшка Ягг.

— Да, дорогая, разумеется.

Наконец-то настал мир, подумала Тиффани.

— Спасибо, Джеффри, — шепнула она и добавила уже вслух: — Теперь, когда мы вместе, я должна сказать вам одну вещь. Я не могу больше управлять наделом Матушки Ветровоск и спать в ее постели. Потому что я — не она.

Нянюшка ухмыльнулась:

— А я-то думала, что ты решишь насчет этого, Тифф. Ты ведь теперь своя собственная ведьма.

— Мои корни в Мелу и в нем моя сила, — ответила Тиффани. — Мои кости станут частью него, как было с Бабулей Болит.

Ведьмы зашептались. О Бабуле Болит слышали все.

— И мои ботинки еще достаточно хороши. Я не стану больше спать в постели Матушки Ветровоск, и носить ее ботинок не стану.

— Я их заберу, когда буду пролетать мимо, — заверила Нянюшка. — Есть у меня на примете молоденькая ведьмочка, которой они будут впору.

— Кстати, насчет молоденьких ведьмочек. Мисс Тик отыскала пару девушек со способностями. Можно ли отправить их в горы на учебу? В будущем мне понадобится подмога на Мелу.

Ведьмы закивали. Конечно. Так и было решено: Нэнси Апрайт в «Я надену черное» и Бекки Пардон в «Я надену черное» отправятся под руку старших ведьм, чтобы усвоить основы своего ремесла.

Тиффани набрала воздуха в грудь:

— И еще я предлагаю поручить Джеффри присматривать за владением Матушки Ветровоск, — выпалила она.

Нянюшка подмигнула ей в ответ.

Ко всеобщему удивлению, миссис Иервиг кивнула:

— Он очень приличный молодой человек и превосходно показал себя в деле. А уж коль скоро мы живем в век железных дорог, пора и нам дать дорогу новому. Да, почему бы, в самом деле, Джеффри не взять на себя заботу о владении Матушки Ветровоск — я имею в виду, о владении Тиффани. Конечно, он не ведьма, но он представляет из себя нечто намного большее, нежели мальчик-на-побегушках.

Тиффани отметила про себя, что ум миссис Иервиг заработал в другую сторону, и кто знает, может, ко времени следующей встречи она обзаведется каким нибудь стажером мужского пола.

— Как ты его там назвала, Тифф? — спросила Нянюшка Ягг. — Умиротворитель? Значит, так и будем его называть?

Маграт тоже было что сказать:

— Веренс слышал, как он воодушевил стариков, и считает, что этот поступок достоин награды. Как насчет нового наряда?

Несколько недель спустя лорда Вертлюга ждала самая большая неожиданность в его жизни: его третий сын горделиво въехал верхом в родовое поместье в сопровождении герольда[248] с вымпелом Ланкра, реявшим на ветру. Тот же герб был вышит на его бархатном мундире и на попоне Мефистофеля.

— Посол Его Королевского Величества! — объявил герольд и извлек из своей трубы несколько пронзительных звуков.

Мать Джеффри рыдала от счастья, а отец — человек, на которого умиротворение никогда не действовало, — кипел от ярости, когда ему пришлось склониться перед сыном, которого он всегда считал пустым местом. Однако никто не осмеливается оспаривать власть короны.

Впрочем, визит преследовал определенную цель. Когда завершились все требующиеся по этикету поклоны, расшаркивания и церемонии, Джеффри улыбнулся собравшимся и сказал:

— Отец, у меня невероятные новости! Многие жители нашего края считают себя совершенно позабытыми, но это не так. В большом городе есть такие люди, которые думают о наших бедах. Недавно они придумали нечто новое для… разведения кур. Молодые люди, чьим родителям хватает власти потакать их желаниям, — Джеффри постучал пальцем по носу, словно давая понять, что его отец знает этих важных персон, — поняли, что им больше не надо охотиться на лис, чтобы защитить цыплят. Они изобрели курятник, совершенно недоступный для лисиц.

Тебе повезло, отец: именно твое владение выбрали, чтобы испытать это изобретение.

Отец вспыхнул; брат Хьюго вскричал «Ура!» без особой причины, просто чувствуя, что кто-то должен это сделать. Джеффри взглянул на мать. Обычно она выглядела как женщина, которую так сильно подавляли, что она сама превратилась в ходячее приглашение к подавлению, однако теперь она выпрямилась, вскинув подбородок.

— Гарольд, наш сын творит настоящие чудеса, и сам король считает его другом, — гордо сказала она. — И не надо так смотреть на меня, Гарольд. Сегодня мой черед говорить. И, между прочим, королева Ланкра пригласила меня погостить у нее, добавила она удовлетворенно.

Мефистофель мекнул, и, едва лорд Вертлюг направился прочь, как козел повернулся к нему спиной и огрел копытами прямо по заднему месту, что сопровождалось громким пуком, который — почти, но не полностью — был скрыт за шумом падения тела.

— Очень полезный боевой козел, — пробормотал Мак-Тавиш, когда Джеффри приблизился, — и твой отец против него ничего не поделает. — Он подмигнул. — Только не с этой попоной, которая у него на спине. Правда, надо сказать, пахнет он своеобразно, даже хуже, чем раньше.

— Да, — сказал Джеффри, — зато он умеет лазить по деревьям, пользоваться уборной и даже считать. Он необычайное создание; он может превратить самый мрачный день в ясный и светлый. Просто как-нибудь посмотрите ему в глаза.

И Мак-Тавиш посмотрел. А потом поспешно отвернулся.

ЭПИЛОГ Шепот Мела

Два дня спустя Тиффани привела одну из фермерских лошадей на холмы около фермы. Осень только вступала в свои права. В ясном небе кричали ястребы, и сквозь прозрачный воздух ясно виднелись вершины Овцепиков, покрытые снегом даже в это время года.

В этой части холмов, какой бы ни была погода, всегда можно было увидеть несколько овец; подросшие ягнята носились и топотали вокруг пасущихся матерей.

Здесь находился приметный ориентир для тех, кто знал. Особое место для овец и пастухов. Место, где под дерновым одеялом лежала Бабуля Болит.

Виднелись только старые железные колеса ее фургончика да еще пузатая печь с трубой, но земля, земля здесь была священная. Тиффани приходила сюда всякий раз, как ощущала себя песчинкой в водовороте, но здесь, где ветер никогда не стихал, она чувствовала, что может справиться с чем угодно.

С помощью лошади и крепкой веревки Тиффани выворотила из земли вросшие колеса, тщательно обмахнула их и сложила вместе. Роб Всякограб предложил было свое содействие, но, получив отказ, удалился с озадаченным видом, бормоча что-то о ковах и о том, что бы он желал с ними сделать.

Назавтра Тиффани отправилась к мистеру Блоку, местному плотнику. Когда она была маленькой девочкой, он смастерил для нее кукольный домик; теперь ей нужен был домик побольше. Плотник обрадовался гостье, но поразился, узнав о цели ее визита.

— Мистер Блок, — сказала Тиффани, — научи меня плотничьему ремеслу. Я хочу построить фургон — пастуший фургон.

Мистер Блок был человеком добрым и не хотел отказывать в помощи.

— Ты же ведьма, — произнес он, — а сделать небольшой фургончик для меня — дело нетрудное. Твоя Бабуля хорошо ладила с нашей семьей, а ты вылечила мою сестру Маргарет, так что…

Однако Тиффани совершенно определенно знала, что ей нужно.

— Спасибо, но всю работу с этим фургоном я должна выполнить собственноручно. Он будет моим, от колес и до крыши, и я повезу его туда, где летают жаворонки. Конечно, я все еще буду ведьмой для всех, кому понадобится помощь, но жить я буду там.

«По-своему», — подумала она. По крайней мере, пока, а там — кто знает, что принесет с собой будущее… И ее рука потянулась к карману, где лежало письмо от Престона, которое она читала и перечитывала снова и снова.

Каждый вечер, завершив дневные труды, Тиффани обучалась плотничать.

Несколько недель спустя новый пастуший фургончик вырос у могилы Бабули Болит.

От стены до деревянной двери было три шага; подкова и клок овечьей шерсти — примета пастуха — уже красовались на своем законном месте; выгнутая крыша прятала от непогоды небольшое жилище, где Тиффани обустроила кровать, шкафчик, несколько полок и умывальник. С кровати она могла посмотреть за окно — там, до самого горизонта, сколько хватало глаз, простирались холмы. Она могла наблюдать восходы и закаты солнца, танец лунных фаз — маленькое ежедневное волшебство.

Она нагрузила старую фермерскую лошадь постельным бельем и своими нехитрыми пожитками, попрощалась с родителями и отправилась на холм под полуденным солнцем.

— Ты уверена, что так надо, джигит? — спросил ее отец.

— Да, уверена, — ответила Тиффани.

Плачущая мать вручила ей лоскутное одеяло и свежеиспеченный каравай хлеба с сыром, который Тиффани приготовила утром.

На полпути вверх по склону холма Тиффани обернулась и увидела своих родителей, которые все еще стояли рука об руку. Она помахала им и продолжила восхождение, уже не оглядываясь. Это был долгий день. Дни всегда такие долгие.

Позже, вечером, уже расстелив постель, она вышла из фургона, чтобы собрать хвороста на растопку. Белая кошка Ты увязалась за ней.

Тиффани знала все маленькие путевые вешки Мела. Столько раз она ходила по ним вместе с Бабулей Болит. Достигнув вершины холма, Тиффани увидела силуэт кого-то, бродившего под деревьями.

Две странно знакомые фигуры, и рядом с ними, готовые к каждому жесту, каждому кивку, каждой команде, — две овчарки.

Матушка Ветровоск, подумала Тиффани, а с ней Бабуля Болит, и Гром и Молния следуют за ними по пятам. Непрошенные слова закрались ей в голову: Ты и есть корона пастуха, джигит. Ты и есть корона пастуха.

Одна из фигур одарила ее коротким кивком, а другая, помедлив, склонила голову. Тиффани поклонилась в ответ, торжественно и почтительно.

Фигуры исчезли.

На обратном пути к фургончику Тиффани посмотрела на кошку и, повинуясь внезапному импульсу, спросила:

— Где сейчас Матушка Ветровоск, Ты?

Помедлив, кошка издала протяжный звук: «Мммяяяяяявсюду.» И, мурлыкнув, как любая другая кошка, она потерлась маленькой твердой головой о ботинок Тиффани.

Тиффани подумала о лесе, где лежала Матушка Ветровоск. Вспомнила. И поняла, что Ты, по сути, была права. Матушка Ветровоск действительно была здесь. И там. Она была везде.

Людской поток не иссякал с той самой поры, как всем стало известно, что Тиффани Болит вернулась на Мел навсегда.

Джо Болит заглянул как-то, чтобы принести некоторые новости — и письмо от Престона! — а еще некоторые мелкие вещи, которые, как считала мать, совершенно необходимы ее дочери. Отец с одобрением осмотрел маленькое жилище. Тиффани сумела обустроить его с комфортом. Он улыбнулся, увидев книги на полке. Тиффани оставила «Болезни Овец» Бабули Болит на ферме, но прихватила «Цветы Мела» и «Волшебныя сказки для Детушекъ Хорошихъ», которые соседствовали с короной пастуха, которую он ей подарил. В заднюю дверь был вбит деревянный колышек, на котором висела шляпа.

— Думаю, этому ты тоже найдешь применение, — сказал Джо Болит, достал из кармана бутылку Особливого овечьего наружного (по рецепту Бабули) и поставил ее на полку. Тиффани рассмеялась, надеясь, что отец не услышит тихого «Кривенс!» с крыши фургона.

Он поднял голову, когда на него посыпалась пыль с того места, где Величий Ян уселся на Вулли Валенка, чтобы заставить того замолчать.

— Надеюсь, у тебя не завелись древоточцы, Тифф.

Она опять засмеялась и обняла его на прощание.

Мистер Блок навестил ее в числе первых. Взобравшись на холм и отдышавшись, он обнаружил Тиффани, сортирующей ветошь. Ты сидела у нее на коленях.

Тиффани обеспокоенно наблюдала, как старый плотник взглядом профессионала осматривает плоды ее трудов. Когда он закончил с этим, она налила ему чаю и спросила, что он думает.

— Неплохая работа, детка. Очень хорошо. Мне еще не встречалось мальчишки-подмастерья, который бы усвоил науку так же быстро, как ты, девочка.

— Я не девочка, я ведьма. — Тиффани посмотрела на Ты. — Правда ведь, Ты?

— Вы ведь не использовали магию, чтобы построить фургончик, мисс? — спросил мистер Блок с подозрением.

— Мне не пришлось, — сказала Тиффани. — Магия уже была здесь.

Словарь Нак Мак Фиглов — он же Глоссарий

Верзилы — люди.

Набольший — вождь клана, обычно муж кельды.

Трёпуховина — чепуха, ерунда.

Жаждить — чего-то страстно хотеть. Например: я жаждю чашку чаю.

Заяс — слабак Карлин, старушка Клуджи, сортир.

Кривенс! — восклик, который может означать все, что угодно от «Боже мой», до «Ну все, я вышел из себя и кому-то сейчас придется плохо».

Усреть твой/мой/ее/его/их рок — встретить то, что уготовано тебе/ему/ей/им судьбой.

Зыры — глаза.

Жуть — нечто странное, иногда так же, по некоторым причинам длинное.

Ётить — досада, беспокойство.

Ковы — очень важные обязательства, закрепленные традициями и магией. Не оковы.

Гоннагль (дословно бездомный) — продвинутый в музыке, поэзии, сказаниях и песнях бард клана — певец битв, чьей обязанностью является создание ужасающих баллад, распеваемых во время баталий для деморализации противника. Хорошо обученный гоннагль может сочинить балладу, взрывающую уши противников.

Карга — ведьма, независимо от ее возраста.

Карговство — ведовство, все, чем занимаются ведьмы.

Скрытня — тайный.

Кельда — женщина-правительница, советчица и мозг клана, которая думает за весь клан. Нак Мак Фиглы признают, что у одной женщины столько же мозгов, сколько у пяти сотен мужчин вместе взятых. Одновременно является матерью большинства Фиглов. Детишки Фиглов очень маленькие и за время жизни кельды у нее могут быть сотни детишек.

Давеча — давным-давно.

Последний Мир — Фиглы верят в то, что они уже умерли. Они утверждают, раз этот мир так прекрасен, значит в прошлой жизни они вели себя хорошо, и умерев попали в лучший мир — сюда. А умерев тут, они однозначно попадут обратно в Последний Мир, который им кажется невзрачным и скучным.

Мутнец — никчемная личность.

Пиштец — составителя словаря заверили, что это слово означает крайнюю степень усталости.

Отвратец — неприятный человек.

Редиска — нехороший человек.

Брюква — очень нехороший человек.

Баранки — шерстяные штуки, которые жрут траву и блеют. Легко перепутать с другими.

Поганец — см. мутнец.

«Особливое овечье наружное» — с сожалением сообщаю, что это нечто вроде полночного виски. Никто не знает, какой эффект она оказывает на овец, но известно, что капелька «специальной мази» не помешает пастуху промозглой зимней ночью и Фиглу в любое время. Не пытайтесь изготавливать ее в домашних условиях.

Напузник — маленький кожаный кошель, который каждый Фигл носит спереди на килте, в котором хранится все, что он считает нужным спрятать — всякую жрачку; все, что плохо лежало и теперь по праву принадлежит ему, и очень часто (поскольку даже Фиглам иногда бывает холодно) нечто, что он использует в качестве носового платка — и это «нечто» не всегда бывает дохлым.

Парилка — бывает только в крупных курганах горных Фиглов, где достаточно воды для регулярного купания. Нечто вроде сауны. Обычно Фиглы полагаются на то, что грязи много не бывает, иначе она сама отпадет.

Вайли! — в основном вопль разочарования.

Мелкота — мелкая девчонка.

Обделать кексы — как бы поделикатнее… очень, очень испугаться. Как-то так.