Сборник статей

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 11-го АПРЕЛЯ

Раскольники наши давно ищут школ, и их им не давали и не дают. Вопрос теперь в том: какие соображения руководили и руководят отказом раскольникам в школах?

Ответ на этот вопрос, без сомнения, известен нашим читателям. Кто читал печатающиеся в нашей газете статьи «Искание школ старообрядцами», тот знает, где заключаются причины столь ненормального отношения к делу образования раскольников, для того понятны мотивы, под влиянием которых доселе еще не было удовлетворено законное стремление старообрядцев. Мы не ошибемся, если скажем, что сущность этих причин заключается во взгляде на раскол как явление, стоящее в оппозиции против господствующей церкви в государстве, против православия. Отказ старообрядцам относительно школ нужно, следовательно, мотивировать опасением усиления внутреннего содержания раскола и, значит, большею опасностию его для православного необразованного простонародья, большею оппозициею его против государственной религии. Нельзя не сознаться, что в обоих этих опасениях есть доля правды, хотя имеющей очевидно лишь относительное значение. В самом деле в факте раскола сказалось в большей или меньшей степени недовольство некоторыми церковными учреждениями. Но мы уже высказали свой взгляд на происхождение его, и кто знаком хотя несколько с сущностью старообрядчества, с его теоретическою и практическою доктриною, тот понимает, что раскольническая оппозиция выродилась во имя безусловного и неосмысленного благоговения пред стариною, во имя самого тупого и мелочного консерватизма, во имя умственного и практического застоя и неподвижности. Неужели же в таких безжизненных элементах раскола можно видеть опасность для чистого учения православия? История еще не представляла примеров, чтобы невежественное умственно и приниженное практически меньшинство когда-нибудь влияло и могло давить морально на большинство, поставленное к нему совершенно в противоположном отношении. Таким образом нашей православной церкви, как церкви, содержащей абсолютную и всесовершенную истину христианства, нечего бояться явления религиозного, по сущности бессодержательного, по тенденции мелочного, по происхождению фальшивого и ошибочного. Если она в течение целых десяти веков сохранила истину во всей чистоте в борьбе с такими могущественнейшими и опасными борцами, как католичество и потом протестанство, то ей ли бояться опасности со стороны какого-либо старообрядчества — явления, которое составляет наибольший анахронизм в нашу эпоху и которое пережило свое значение и самое себя? Если в современном протестантстве дух свободного исследования и научное образование привели многих людей и в Германии, и в Англии, и в Северной Америке к убеждению в истине православия и заставили этих людей с надеждою обратить свои взоры на восточную церковь, — то мыслимое ли дело, чтобы образование старообрядцев, которые бесспорно стоят ближе к православию каких-либо протестантов и католиков, могло привести их к противоположным результатам? Думать так значит вовсе не доверять истине, не признавать ее внутренней силы, отрицать ее необходимое влияние на тех, которые знакомятся с нею.

После этого понятно, что если и можно признать в расколе некоторые элементы оппозиции против православной церкви, то нельзя в то же время не видеть, как ничтожны такие элементы. Было время, когда видели в старообрядчестве могущественную силу, когда находили в нем не только религиозные, но и политические тенденции, и притом самого либерального характера, и тому подобное. Но известно, что такие тенденции, по крайней мере большею своей частию, существовали не в самом расколе, а скорее в воображении исследователей его. Известен также и тот факт, что коль скоро правительство признало раскол безвредным по его политическим воззрениям и согласовало с этим свое отношение к нему, тотчас же исчезла в расколе и та меньшая часть заключавшейся в нем оппозиции правительству, какая была вызвана в нем фактическим его преследованием и насилием. Мы убеждены, что то же самое произошло бы в расколе и в том случае, если бы так же взглянули на него по отношению его к церкви, по крайней мере, в настоящее время. Понятно, что раскольники могут с ожесточением и ненавистию относиться к господствующей церкви, коль скоро, по их воззрению, в ней заключаются все препятствия для удовлетворения столь законного и присущего человеку стремления, как стремление к просвещению. Разрешение школ, которых они несколько десятков лет добиваются с такою энергиею, без сомнения, вырвало бы последний корень их недоверия к православной церкви, лишило бы смысла и содержания их оппозицию, уничтожило бы их ожесточение, и следовательно уже по одному моральному влиянию на раскольников весьма значительно подготовило бы их к соединению с церковью. Нынешний взгляд раскольников на правительство служит блестящим подтверждением такого предположения.

Нам остается еще исследовать другую сторону того возражения, на основании которого старообрядцам доселе не позволяли открывать школ для своих детей. Если раскол заключает в себе элементы, направленные против православной церкви (что, как мы сейчас сказали, нужно принимать лишь относительно, под известными условиями и ограничениями), то, говорят, дать ему школы — значит усилить и возбудить эти элементы, значит дать ему такое орудие, которое сделает его еще более опасным и вредным. Так ли это? Говорят, что раскол в народных массах еще и в настоящее время во многих местах России распространяется с большим успехом. Насколько это справедливо, узнать положительно нельзя, потому что многие раскольники, точно так же, как, например, хлысты, официально числятся членами православной церкви и православных совращают в раскол тайно. Однако, согласимся, что это справедливо. Что же? Можно ли отсюда заключить, что раскол, обладая рационально устроенными школами, будет иметь в этом обстоятельстве больше средств и большую силу для своей религиозной пропаганды? Справедливо ли отсюда делать вывод, что старообрядцы, получивши в своих школах нормальное образование, мало-мальски соответствующее условиям цивилизации, будут употреблять почерпнутые ими в школе познания лишь для борьбы с православною церковию, или будут почерпать в них особенную силу для совращения в раскол православных простолюдинов?

Позволим себе усомниться в этом. Дело в том, что, как мы уже замечали, раскол был порожден главным образом невежеством; лишь самая грубая и необразованная среда могла возмущаться и волноваться, как от какой-либо ереси или какого-либо жизненного вопроса, от таких вещей, как, например, стрижение бороды, известное перстосложение для крестного знамения и тому подобного. Понятно, что и в настоящее время раскол может существовать лишь на той почве, на которой вырос. Перемените почву, — и он сам собою увянет, уничтожится. С этой точки зрения понятен факт и нынешнего распространения раскола. Это значит лишь то, что в России есть еще много людей, стоящих на весьма низкой степени образования, — столь низкой, что одни из этих людей способны по убеждению пропагандировать доктрину раскола, а другие по убеждению же принимать ее. Это же, с другой стороны, указывает на необходимость возвысить уровень образования и тех и других, то есть именно дать им школы, позволить им получать образование, которое только и может изменить почву, породившую раскол. Таким образом, результат от дозволения школ старообрядцам будет совершенно противоположный тому, какого боятся.

Впрочем, нынешнее запрещение школ раскольникам, как это всем известно, вовсе не достигает той цели, какою оно мотивируется. Во многих полосах России раскольники едва ли не поголовно умеют читать, чего о православных, живущих с ними по соседству, и помыслить нельзя. Да и теперь разве те дети старообрядцев, которым с такой боязнию отказывают в порядочном образовании, — разве они вовсе не получают образования? Кто же не знает о «начетчиках» и «начетчицах», которые в расколе нередки? Кто не слыхал, что «старцы» и «старицы», деды и бабки, умеющие читать, всегда готовы передать и действительно передают свое искусство и, по возможности, свою мудрость молодым раскольническим поколениям? Дети раскольников получают образование если не в школах, так дома. Таким образом, цель, с какою раскольникам запрещают открывать школы, не достигается. Этого мало. Вот в этом-то образовании, какое теперь получают (конечно, не везде) дети раскольников, действительно дается им орудие, направленное против православной церкви. Весь фанатизм, каким пропитаны их учители-«старцы», вся узкая мелочность и закоснелый формализм их педагогов-воспитателей целиком передаются в мягкую, восприимчивую, чистую детскую душу и навсегда обусловливают ее миросозерцание и, в частности, отношение к православию… Мы уже не говорим о системах и методах такого образования, не говорим о том, насколько они сами по себе развращают и портят целые поколения, не говорим о том, что избавить последние от первых было бы делом человеколюбия, долгом совести, требованием государственной экономии… Мы хотим сказать лишь то, что избавить раскольнических детей от такого японско-китайского образования и дать им школы, в которых они могли бы получить полезные знания, расширить свой умственный кругозор и воспитать в себе более человечественное мировоззрение, — значит именно лишить их того орудия против православия, которое они получают в нынешнем своем тенденциозном воспитании. Таким образом, дозволить раскольникам получать порядочное образование — в интересах самой православной церкви: истина образования приведет лишь к истине религии.

В самом деле, стоит в этом случае припомнить на наших глазах совершающийся и теперь нередко бывающий факт обращения из раскола в православие, или, по крайней мере, в единоверие, — факт многознаменательный и многоговорящий. Дело в том, что оставляют раскол люди, лучшие в расколе, — люди, которым, при твердой и здоровой духовной натуре, удалось получить в России или за границею порядочное образование. Таковы все лица, обращенные из раскола покойным преосв<ященным> Филаретом московским. Здесь важно именно то, что образование привело этих людей к истине. Не имеем ли мы права от этих людей, от единиц, заключить и к массе раскольников? Образование на здравых началах современной науки, по внутренней образовательной силе, заключающейся в нем, и по неотразимому впечатлению и влиянию этой силы, не должно ли и в массе раскольнических учеников произвести столь же радикальный переворот? Раскол очевидно изжился. Денисовы в нем теперь невозможны; в их эпоху раскол был явлением еще новым, заманчивым, обещавшим; теперь его постановка существенно изменилась. Прежде школа, устроенная в каком-либо выговском скиту, была действительною рассадницею раскола. Теперь ее открытие в каком-либо раскольничьем селении безусловно гарантирует обращение жителей этой местности к православию в недалеком будущем…

Понятно после этого, насколько перепутались положения раскольников, ищущих школ для своих детей, и тех православных, которые запрещают им это и желают таким образом положить предел распространению раскола… Первые, отчасти даже для защиты раскола, для обеспечения его существования, хлопочут о том, что именно должно уничтожить раскол, ищут образования — этого смертельного врага старообрядчества, которое и возможно лишь под условием глубокого невежества. Положение вторых еще страннее: они понимают, что только просвещение может уничтожить раскол, что только при ясном свете старообрядцы могут найти надежный путь к истине православия, — и лишают их этого просвещения, боятся осветить раскольникам их нынешний путь… Надолго ли возможно такое фальшивое положение обеих сторон, такая путаница в действиях противников?

Тем, которые опасаются дать раскольникам школы и образование, напомним еще нынешнее отношение раскольников к отечественной цивилизации, — явление в высшей степени интересное и доказывающее, как могущественно влияет культура известной эпохи даже на тех, которые всячески сторонятся от нее. Явление, о котором мы говорим, состоит в том, что в очень многих местах России молодые поколения раскольников, без всякого внешнего влияния на них со стороны каких-либо проповедников православия, инстинктивно не симпатизируют вере своих отцов и дедов, потихоньку подсмеиваются над ними за их вычурные мнения — и еще больше — переходят к православию. Известно, например, как противоположны взгляды тех и других на табак, на силу пара в пароходах и локомотивах и тому подобное. Теперь и сами раскольники не могли бы удержаться от смеха, если бы кто-нибудь назвал перед ними изобретениями антихриста бумажные деньги, каменные мостовые и тому подобное. Внутренний переворот в сознании раскольников очевидно совершился тихо и незаметно даже для них самих. Где же причина этого, если не в цивилизации, если не в проведении в практическую жизнь всех средств культуры? Земские и судебные учреждения своим громадным умственным и моральным влиянием на народные массы вызывают их к новой жизни, которая скоро прольет свои животворные соки и в массу старообрядцев. Эти великие реформы нашего времени служат лучшим залогом того, что русскому расколу уже недолго жить, что дни его уже сочтены. Раскол, кажется, понял это, и вот откуда у него такое сильное желание школ, вот откуда у него такая сильная энергия при искании их. Утопающий хватается за соломинку. Так и старообрядцы, боясь, чтобы не пришлось им искать образования в школах иноверцев, например, православных, протестантов и других, откуда, понятно, нельзя выйти раскольником, хотят строить свои, как будто эти последние не приведут их к тому же результату!..

Открытие школ для детей старообрядцев, при всех этих обстоятельствах, есть дело не только ни в каком отношении не опасное для православной церкви, но и желательное для нее, желательное для самого уничтожения раскола. Конечно, такие школы должны быть под ведением министерства народного просвещения, как согласны на это и сами старообрядцы. Запрещать их открытие в настоящее время более, чем когда-либо прежде, несправедливо, странно и вредно для всей России…

1869 год.