Сценарист

8:52

Офис компании «АВМ-тех» находится между «Преображенской площадью» и «Электрозаводской».

Ярослав работает здесь уже полгода, но так и не смог определить, от какой станции ближе ездить. Идти ближе от Преображенки. Но до нее на две станции дольше ехать. То на то и получается.

Ему больше нравится дорога от «Электрозаводской». Выходишь из метро и сразу попадаешь в толпу. Табачный дым, запах немытых тел, нерусская и русская речь.

Прямо на асфальте расстелены покрывала, и на них вывалено всякое китайское барахло – фены, массажеры, жутковато выглядящие детские игрушки. Тут же – книги и видеокассеты (что, кто-то до сих пор их смотрит?)

Задумчиво, как будто ничего не видя перед собой, идут два патрульных милиционера. Очевидно, они в доле. А что еще вероятнее – их начальник в доле, и они вынуждены закрывать глаза на все это изобилие совершенно бескорыстно.

Ярослав проходит через небольшую площадь, спускается в подземный переход. За ним – ряды киосков, потом небольшой пустынный переулок – ни окна, ни деревца, сплошные стены. Здесь всегда так тоскливо сжимается сердце.

Потом начинается жилой квартал. Ряды пятиэтажек, много зелени, детские площадки. Слева типография, в которой Ярослав заказывал буклеты к 10-летию компании. Лена решила, что он просто поленился съездить в другие типографии, и заставила его сделать еще десятка два звонков и запросить коммерческое предложение. Некоторые из них были более привлекательными, чем у этой типографии. Но Ярослав им отказал. Нечего поощрять деспотизм Елены. К тому же типография через дорогу – это действительно удобно. Учитывая то, сколько раз ему пришлось сюда сходить с макетом. Тоже благодаря Лене. Создаст же Господь такую суку! Вот же повезет какому-то мужику, который сдуру или сослепу на ней женится.

А ведь она даже не его начальница. Почему она ведет себя как его начальница? И почему его начальник, Петр Владимирович Лугов, позволяет ей им помыкать? Понятно почему. Он сам ее боится.

Вот так.

Она перед ним стелется. Он с нее пылинки сдувает. Но он знает, что она его рано или поздно выкинет с его должности и станет сама начальником отдела маркетинга. И она знает, что он знает. И он знает, что она знает, что он знает. И вот с этим знанием они оба и живут.

Ярослав сворачивает во двор, проходит мимо припаркованных машин. Подходит к железной двери и нажимает кнопку звонка. За стеной верещит звонок. Дверь щелкает. Ярослав тянет ее на себя.

Входит в предбанник.

Впереди решетка, слева – стеклянный куб, в котором сидит охранник. Маленькая голова, бесцветные глазки. Когда Ярослав входит в предбанник, он даже не поднимает головы. Сидит, уткнувшись в сканворд. Вся индустрия этой бумажной жвачки держится на охранниках. Миллионы самых бесполезных человекочасов в истории человечества.

Щелчок.

Это охранник, не глядя, нажал на кнопку, открывающую решетку. Ярослав левой рукой берется за решетку и тянет ее на себя, а правой достает из своей красной спортивной сумки пистолет.

Охранник скорее чувствует, чем видит движение, и поднимает глаза. Он успевает увидеть бездонную черноту пистолетного дула.

Выстрел отбрасывает его назад. Невесомая книжка сканвордов взлетает к потолку и пикирует в угол.

Ярослав входит в офис.

Он поднимает голову вверх и видит двух программистов, которые стоят на лестнице на втором этаже и смотрят вниз.

Они слышали выстрел.

– Чего это грохнуло? – спрашивает один из них.

– Вот это, – отвечает Ярослав, поднимает пистолет и стреляет два раза.

Слева – дверь в учебную аудиторию. Там сидят две пожилые женщины и один молодой бесполый парень. Они проводят корпоративные тренинги. Учат пользоваться продукцией компании «АВМ-тех».

Ярослав достает из своей красной спортивной сумки гранату, открывает дверь в аудиторию, бросает гранату и закрывает дверь. От взрыва содрогается все здание. В дверь изнутри как будто ударили огромным кулаком, она выдержала удар и приоткрылась внутрь. Проходя мимо, Ярослав видит сквозь клубы пыли, как кто-то ползает по полу, волоча за собой свои кишки. Можно зайти, добить, но не хочется терять время.

Ярослав поднимается по лестнице, на ходу доставая из сумки второй пистолет. Игра началась!

Он открывает одну дверь за другой и методично расстреливает всех, кого видит. Ему нравится стрелять в лицо. Только что это было лицо – бац – кровавая маска.

Он проходит отдел разработки, отдел IT-консалтинга, бухгалтерию и доходит до своего отдела.

Он входит в кабинет и видит Марину, которая сидит за компьютером рядом с дверью. Марина занимается сайтом. Вернее, это так называется. На самом деле последнее обновление на сайте было в апреле. Она сидит целыми днями и треплется в аське с друзьями, время от времени похихикивая. Но если Петр Владимирович спрашивает ее, чем она занимается, она неизменно отвечает – занимаюсь сайтом. Петра Владимировича ее ответ устраивает. Самое главное для Петра Владимировича – это то, как все выглядит. Никто из его сотрудников ничего не делает. Кроме Ярослава. Но Ярослав на самом плохом счету в отделе, потому что он терпеть не может лизать начальственные задницы.

Ах, как приятно ему теперь видеть их белые лица. Петр Владимирович встал и пытается спрятаться за компьютер.

Выстрел. Марина падает под стол. Выстрел. Петр Владимирович заслоняется руками, делает шаг в сторону и сбивает своим массивным телом монитор.

Осталась Лена.

Ярослав подходит к ней ближе. Он смотрит на нее с ненавистью. На ее очки, на ее прилизанные волосы. Она похожа на Надежду Константиновну Крупскую.

– Ты этого не сделаешь, – говорит она.

– Да? И кто мне помешает?

Она что-то говорит одними губами.

– Что? – переспрашивает он. Она снова что-то говорит. Теперь он понимает.

Она говорит «Миша».

Ярослав не сразу заметил, что в кабинете нет Миши. Его посадили к ним недавно. Он работал в Конторе. Был в командировке на югах, там ему прострелили ногу. И его списали в утиль. В «АВМ-техе» он занимался тем, что помогал программистам Конторы выкачивать личные данные из баз данных клиентов «АВМ-теха». В офисе его не то чтобы не любили, но не замечали.

– Где он? – спрашивает Ярослав. Лена показывает на шкаф. Зимой здесь хранится верхняя одежда. Сейчас шкаф пустой.

Ярослав подходит к шкафу и направляет на него пистолет.

Лена кричит:

– Миша, давай!

Дверь распахивается, и Миша вылетает из шкафа. Он сбивает Ярослава с ног и хватает за руки, так, чтобы Ярослав не мог выстрелить ему в голову. Ярослав бьет его ногой в пах. Миша воет и отпускает одну руку.

Бам!

Миша падает на пол, забрызгав своими мозгами полкабинета.

Ярослав поднимает пистолет и, почти не глядя, стреляет в Лену. И выходит из кабинета.

Дело сделано.

Дело сделано.

Ярослав бросает докуренную до фильтра сигарету вниз и идет с балкона в квартиру. Это убогая съемная однушка на улице Маршала Голованова.

Когда-то здесь были Люблинские поля аэрации. Все эти высотки, которые его окружали, – все это когда-то было заполнено дерьмом. И теперь в этом дерьме живут люди. Хотя… разве это жизнь? И разве это люди? То же самое дерьмо, только двуногое.

Ярослав садится за стол. На столе лежит ноутбук «Тошиба» со снятой крышкой. Материнская плата, ощетинившаяся микросхемами, лежит рядом. Корпус ноутбука заполнен коричневой массой, похожей на пластилин. Энергия взрывчатого превращения – 910 ккал/кг. Скорость детонации: 7000 м/сек. Бризантность: 21 мм. Фугасность: 280 куб. см.

Ярослав полночи бился с таймером. Наконец под утро техническое решение было найдено, и он подключил к взрывателю электронный будильник. Сначала он завел будильник на 19:30, но потом исправил на 19:34. Ему тридцать четыре года. Т-34 – легендарный советский танк. 1934-й – год убийства Кирова и начала Великого Террора. Он любил такие приветы самому себе.

Сегодня вечером он будет сидеть перед телевизором с пивом и ждать новостей. Интересно, сколько времени пройдет с момента взрыва до того, как это появится в телевизоре. Наверное, час, два. Они не сразу поймут, что это такое. Возможно, сначала решат, что это технический сбой или что-то в этом роде. Будут перепроверять, звонить. Только он будет знать. Только он. И еще Мирон.

Ярослав закрыл взрывчатку корпусом и закрутил шурупы. Перевернул ноутбук и поставил его на стол.

Это гораздо веселее, чем представлять в своих мечтах, как расстреливаешь своих коллег по офису.

Да, веселее, определенно.

Сегодня будет очень веселый день.

Ярослав наклонился, достал из-под стола красную спортивную сумку, открыл ее и положил ноутбук туда.

Он уже опаздывал.

9:11

Аделаида открыла глаза и посмотрела на картину, которая висела на противоположной стене. Два прямоугольника один над другим – сверху оранжевый, снизу фиолетовый. Марк Ротко. Конечно, оригинал (Аделаида улыбнулась).

Она лежала под светло-голубой простыней на большой двуспальной кровати. За окном шумела улица. Рядом, за приоткрытой дверью в ванную, лилась вода.

Тихий центр. Но гостиница не самая статусная.

Боится, что его кто-нибудь узнает? Но он же не москвич, кто вообще может его здесь знать? Или просто решил сэкономить?

Если так, то фу-фу-фу.

Вода перестала литься, Глеб вышел из ванной, вытираясь полотенцем.

– Доброе утро!

– Ты уже проснулась? – Он как будто испугался. Торопливо намотал полотенце на бедра.

– Чего ты стесняешься? Забыл, что мы тут делали всю ночь?

Мужчины очень стеснительные.

– Я – нет. Просто… Мне нужно идти. Он не любит, когда опаздывают.

– Да, мой муж не любит, когда опаздывают. Во сколько вы встречаетесь?

– В десять тридцать.

– У тебя еще куча времени. Здесь пять минут пешком. Дай мне посмотреть на тебя.

Мускулистое, крепкое тело. Кубики на животе. Мышцы бугрятся. Красивое лицо. И голая, как бильярдный шар, голова.

Он, кажется, этого тоже стеснялся.

Мужики дураки. Они думают, что их украшают волосы на голове. Или часы на руке. Или машины, на которых они ездят. Нет, вовсе нет. Есть только одно, что по-настоящему ценят женщины.

Это великодушие. Способность бесконечно понимать и прощать.

Великодушен ли Глеб?

– Глеб, ты великодушен?

– Что?

– Ничего. Иди сюда.

Он подошел.

Она откинула простынь.

– Смотри.

Он смотрел.

У нее короткая стрижка, которая, однако, не делала ее похожей на мальчика. У нее смуглая кожа. У нее маленькая грудь и плоский живот. У нее длинные ноги. Она горячая, как печка. Нормальная температура ее тела – 37 и 1. В детстве с такой температурой можно было не идти в школу.

– Нравится?

Он судорожно сглотнул слюну так, что его кадык дернулся.

– Очень.

Она медленно отодвинула колено в сторону, раздвигая ноги.

– А так?

– Еще больше нравится.

– Иди сюда.

– Аделаида, он не любит, когда…

– Иди сюда, я сказала.

Она села на кровати, протянула руку, взялась за край полотенца и одним движением сдернула его. Полотенце упало на пол.

– Иди в меня.

И он вошел.

Некоторое время спустя – не очень долгое, хотя они не смотрели на часы – они лежали на постели рядом, голые, мокрые от пота, усталые.

– Почему ты хочешь, чтобы я уничтожил твоего мужа?

– Знаешь, сколько мне лет?

– Не хочешь об этом говорить? Переводишь разговор?

– Нет. Сколько мне лет?

– Двадцать пять?

– Двадцать два.

– Ты выглядишь старше.

– Я с ним уже почти восемь лет.

Он приподнялся на локте и с изумлением посмотрел на нее.

– Что? Получается, что тебе было…

– Четырнадцать.

– Но как… как так получилось?

– Вот так.

– Ты же не из Москвы, я так понимаю.

– Да, я родилась в Твери.

– Я там был. Красивый город.

– Красивый, если смотреть на него из окна машины. Если там жить – то не очень. Мне там было скучно. Я хотела увидеть мир.

– Увидела?

– Да. Эту часть сделки он выполнил в точности. Я была почти в ста странах. В то время он очень много ездил.

– Подожди. А твои родители?

– Он им заплатил.

– Сколько же нужно заплатить, чтобы они отдали собственную дочь…

– Они понимали, что так будет лучше для меня. И это был мой собственный выбор.

– Я не понимаю. Как…

– В Твери мы жили в однокомнатной квартире на окраине. Знаешь, где мы живем сейчас?

– В центре?

– В центре… Нет. Мы живем за городом. В пионерлагере.

– Это… какой-то ваш московский сленг? Я не понимаю.

– Что ты не понимаешь? Он купил бывший пионерлагерь. С корпусами, бассейном, спортзалом, даже площадка для линеек сохранилась и флагшток, где каждое утро поднимали знамя. Мы живем в бывшем корпусе. Раньше там отдыхали пионеры, а теперь там живем мы. Конечно, там все переделано внутри… Но это пионерлагерь.

– Круто, – пожал плечами он.

– Мне надоело. Я хочу двигаться дальше.

– А деньги?

– А что деньги?

– Если у меня все получится… он потеряет все.

– Когда мы стали жить вместе, он открыл счет в банке на мое имя. Не в «Сбербанке», сам понимаешь.

– Разумеется.

– И за каждый прожитый вместе с ним год он клал на этот счет довольно крупную сумму. Я богаче тебя.

– Он не может их у тебя отнять?

– Нет. Только я могу снять эти деньги. Когда ты отнимешь его фирму, он сам меня отпустит. У него своеобразные понятия об этике. В каком-то смысле очень старомодные.

– Мне кажется, ты его до сих пор любишь.

– Нет. И никогда не любила. Но он мне нравился. И продолжает нравиться. Просто теперь он мне мешает. Ограничивает мой дальнейший рост.

– Понятно. И что ты будешь делать?

– Поеду учиться. Я же так и не окончила школу. Все эти поездки…

– Куда поедешь?

– В Барселону. Или в Лондон. Мало ли в мире мест, где можно чему-нибудь научиться.

– А что будет с нами?

Она улыбнулась.

– Ничего.

– Ничего?

Он повернулся к ней и провел большим пальцем по ее плечу. Как пианист проводит рукой по клавиатуре.

– А я думал, мы сможем быть вместе. После того как…

– Нет.

– Почему?

– После того как вы уберете Валентина, ты переедешь в Москву.

– Очевидно.

– И тебе придется перевезти семью.

Он помрачнел.

– Извини, что напомнила. Придется найти работу жене. Устроить детей в школу. Тебе придется пустить здесь корни. И то, что между нами… одно дело – небольшая интрижка в командировке, к тому же весьма полезная для бизнеса. И совсем другое – замутить серьезный роман под боком у жены. Женщины это чувствуют.

– Неправда. Моя жена ничего не знает и никогда не узнает.

– Это ты так думаешь. Все она знает. Просто терпит.

Помолчали.

– Получается, ты меня использовала?

– И ты меня тоже.

– А что, если я разведусь и женюсь на тебе?

– Мне это не нужно. Тебе тоже.

– Да. Наверное, ты права. Можно тебя поцеловать?

– Да.

Он поцеловал ее в губы.

– Ты мне очень нравишься.

– Ты мне тоже, – серьезно сказала она.

Он встал с постели и начал одеваться, собирая разбросанные по номеру вещи.

– Мы еще увидимся?

– Вряд ли.

– Да, – пробормотал он, – это правильно. Ты права. Ты очень умная.

Он не признавался сам себе в том, что его это пугало до усрачки. Он чувствовал ее власть над собой. Если бы она сказала ему сейчас – пойди и прыгни под машину, он бы пошел и прыгнул. Такая власть, данная женщине, – это ненормально.

Он больше не смотрел на нее. Оделся, взял свой дипломат с документами и вышел.

А она еще долго лежала в постели и смотрела на репродукцию Ротко на противоположной стене.

9:27

Кабинет был размером с футбольное поле, да и сам хозяин кабинета больше походил на футболиста, чем на продюсера. Красная футболка с номером, стрижка под полубокс, и если бы он привстал, Андрей наверняка увидел бы на нем синие спортивные трусы, а на ногах – футбольные бутсы.

Весь стол перед ним был заставлен золотыми кубками, повсюду висели вымпелы и медали. А за спиной во всю стену висел огромный плакат, на котором лыбился во весь рот Зубастик-Рональдо.

Андрей ненавидел футбол всей душой. С детства, когда все его одноклассники мечтали стать футболистами, а он грезил о космосе. Он никогда не понимал, как можно два часа смотреть на то, как двадцать человек гоняют по полю мяч. Ах да, извините, двадцать два человека. Черт бы вас побрал с вашим футболом.

В июне, когда он сидел без работы, проедая остаток гонорара от «В гостях у сказки», когда у него не было денег на книги и газеты, он от полного отчаяния начал смотреть футбольный чемпионат. Под конец ему это даже стало нравиться, он стал видеть какую-то свою драматургию в каждой игре. Он видел в прямом эфире бесподобный гол, забитый этим самым Зубастиком. А когда чемпионат закончился, вдруг осознал, насколько на самом деле он все это ненавидит.

Сидящего перед ним Футболиста он презирал с первого мгновения, только войдя в его кабинет и увидев, что он собой представляет.

Футболист заработал свои деньги на ликеро-водочном заводе, который находился где-то в провинции. Всю водку, которую выпускал его завод, он продавал там же, спаивая всю свою родную область. Сам он там давно не жил, перебрался в Москву, но и сюда заглядывал нечасто, предпочитая кататься по футбольным чемпионатам и отдыхая после чемпионатов по морским курортам.

Ленивый, развращенный, самовлюбленный хозяин жизни.

– Представьте, что по городу мчится машина. «Бентли» или «Ламборгини» – какая-нибудь реально крутая, статусная тачка. А за нею гонится милицейский «уазик». Машины сигналят, народ разбегается во все стороны. На перекрестке загорается красный – они мчатся на красный. Женщина с коляской едва успевает отскочить. И тут из окна «Бентли» летят деньги. Доллары. Они разлетаются по всей улицы. Люди не сразу понимают, что происходит, а когда понимают – кидаются собирать их и рассовывать по карманам. Женщина с коляской тоже кидается собирать баксы и складывает их в коляску. Менты в машине видят, что на их лобовое стекло прилипли несколько купюр. Они переглядываются, останавливают машину, выбегают из нее и тоже начинают хватать деньги. «Бентли» сворачивает в переулок, и там их ждут в засаде наши герои на неприметной серой тачке – какой-нибудь «Дэу» или «Тойоте». Они перегораживают дорогу, и «Бентли» останавливается. Володя выходит из машины, подходит к «Бентли», открывает дверцу и видит, что внутри сидит молодой парень. Весь салон засыпан деньгами. Парень сидит и смеется.

– Что он делает?

– Смеется. Ржет.

– Почему? – не понял Футболист. – Его же поймали. Чего тут смешного?

– Он под наркотой. Это мы чуть позже узнаем.

– Тогда надо показать, что он делает себе укол.

– Зачем?

– Чтобы зрители понимали, что он под наркотой.

– Тогда будет неинтересно.

– А так ничего не понятно.

– И не надо, чтобы было понятно. Потом мы все объясним – и откуда машина взялась, и чьи деньги. Но сначала нам нужно вызвать интерес зрителя.

Футболист покачал головой:

– Нет, так не пойдет. Как-то у тебя все через жопу.

Андрей устало вздохнул.

– Нет такого термина в кинодраматургии. Есть термин – интрига.

– Есть такой термин. Это наш, продюсерский. Вот я – обычный зритель. Я должен понимать, что происходит на экране.

– Скажите лучше, что вы просто жметесь добыть «Бентли» для съемок.

– И это тоже! Зрители не любят, когда им показывают роскошь. У них у самих жизнь какая? Скромная и убогая. А им тут по телевизору показывают дорогие тачки, которые они сами не могут себе позволить. Да еще деньги с неба сыплются. У человека сразу – комплекс неполноценности. Зависть. Стресс. Давление поднимается. Готово дело – человека везут на «Скорой» в больницу.

Выдав эту тираду, Футболист, очевидно, остался очень доволен собой. Андрей смотрел на него неприязненно.

– Это вам кто сказал?

– Это мне здравый смысл говорит. И жизненный опыт.

– А мне мой здравый смысл и жизненный опыт говорят другое. Почему тогда люди как подорванные смотрят с утра до вечера передачи про звезд, про их замки, разводы и машины? Если следовать вашей логике, всю страну уже давно надо было бы увезти на «Скорой».

– А так и есть, разве нет?

– Слушайте, это не разговор. Я вам рассказываю кино, а вы какую-то фигню буровите.

Футболист аж подпрыгнул в своем кресле. Не привык, чтобы гладили против шерсти.

– Мне говорили, что ты колючий, но чтобы настолько.

– А мне плевать на ваши чувства, – жестко сказал Андрей, – вы мне не начальник. Я сценарист. В России сейчас, знаете, сколько сценаристов?

– Сколько?

– Пять-шесть. Ну хорошо, пятнадцать-двадцать. А таких, как вы, кошельков, возомнивших себя продюсерами, – сотни четыре. Зайдите в Интернет, посмотрите на вакансии. Я там везде требуюсь. Все днем с огнем ищут сценаристов. Будете плохо себя вести – я встаю и ухожу. У меня сегодня еще две встречи с продюсерами.

Андрей блефовал, конечно. Нигде он не требовался, никто его не ждал, и эта работа была ему нужна позарез. Нужно было платить за квартиру, а гонорар за «В гостях у сказки», который он ухитрился растянуть почти на год, иссяк давно и безнадежно.

Футболист насупился и опустил голову, разглядывая свои золотые кубки. Думал, что ответить. В конце концов решил не замечать тона Андрея.

– А вот менты твои…

– А что менты? – с вызовом спросил Андрей.

– Разве так должен вести себя милиционер?

– А как он должен себя вести?

– Он не должен прерывать преследование преступника.

– Мало ли что он не должен.

– Зрители этому не поверят.

– Послушайте. Вы видели когда-нибудь милиционера?

– Видел, конечно.

– Вспомните последнего милиционера, которого вы видели. Вспомните. Вспомните, я серьезно. Конкретного мента вспомните, которого вы последним видели. Вспомнили?

– Ну…

– А теперь скажите – вот этот мент, которого вы вспомнили, в этой ситуации будет деньги собирать или будет гнаться за преступником?

– Хрен знает.

– Неправда. Вы знаете, что он будет делать.

– Господи, да, конечно, менты все продажные сволочи. Ради денег маму родную зарежут, – оживился Футболист. – Вот у меня был случай, еду я однажды ночью по Малой Дмитровке…

– И что? – Андрей безжалостно прервал намечающийся мемуар.

– В смысле, что? – не понял Футболист. – Я тебе говорю, еду я по…

– Вот я вам показываю этих самых ваших ментов, которые вас кошмарили на Малой Дмитровке. А вы мне говорите, что они – рыцари без страха и упрека, комиссары в пыльных шлемах.

Футболист замахал руками.

– Тут совсем другое! Одно дело – кино, другое дело – жизнь.

– Вот поэтому люди и перестали кино смотреть. Потому что в жизни одно, а в кино – другое. Люди устали от бесконечного вранья. Они хотят узнаваемой правды. И при этом – интересной, увлекательной истории.

Футболист помрачнел. Он видел, что Андрей говорит логично, но при этом его логика противоречила его картине мира. Сейчас заговорит про советское кино.

– Вот мы в детстве смотрели кино…

Ну конечно.

– Были же хорошие фильмы про милиционеров. «ТАСС уполномочен заявить…», «Визит к Минотавру», «Трактир на Пятницкой», этот, как его, с Высоцким…

– «Место встречи изменить нельзя»?

– Вот-вот. Люди хотят вот такое кино смотреть.

– Ну так и давайте такое кино снимем.

Футболист смотрел на Андрея, как ребенок на карусель.

– Так давай.

– Если вы хотите снять такое кино, как «Место встречи изменить нельзя», – не лезьте в мою историю с вашими идиотскими замечаниями. Дайте работать профессионалам.

– Я же вижу, что у тебя история идет куда-то не туда…

Разговор пошел по второму кругу.

Андрей встал.

– Спасибо за то, что уделили время.

– Ты куда? – удивился Футболист.

– Не хочу я с вами кино делать.

– Это еще почему?

– Потому что вы ничего не понимаете в кино.

– Сядь.

Андрей сел.

Футболист открыл ящик стола и положил на стол пачку денег. Доллары. Сотки. С портретом Бенджамина Франклина, со своими длинными волосами похожего на пожилую рок-звезду.

– Здесь три тысячи. Это аванс. Когда напишешь сценарий, получишь еще десять. Ферштейн?

Трех тысяч долларов хватит Андрю на полгода. А десятки… он никогда не держал в руках таких денег. За «В гостях у сказки» ему заплатили тысячу. И это были сумасшедшие деньги. Просто книга очень понравилась детям директора издательства.

– Ладно.

Деньги со стола перекочевали в сумку Андрея. Как бы сами собой.

– В понедельник пришлешь заявку. Мне пятнадцатого числа нужно показать заявку на канале.

– Хорошо.

До понедельника три дня. Вечность. Он что-нибудь придумает.

– И чтобы без этих твоих… интриг.

– Хорошо, – пообещал Андрей, – интриг не будет.

Оказавшись на улице, Андрей непроизвольно придерживал рукой сумку, где лежали деньги.

Работать с Футболистом будет трудно. Но все равно это легче, чем жить вообще без денег. У него была работа. Наконец-то. Сценарная работа. Настоящая сценарная работа. Он – сценарист.

9:46

У Аси было предчувствие, что на этот раз все получится.

Сколько раз за это лето она ходила на собеседования? Наверное, двадцать раз. Или тридцать. Она сначала считала, потом сбилась и перестала считать. Каждый день она заходила на сайт job.ru и покупала каждый номер газеты «Работа». Обводила кружочком телефоны, звонила, высылала резюме.

Такое вот резюме – полстранички. ФИО. Место и дата рождения. Образование. Контакты.

– А опыт работы? – спрашивали у нее, и она в ответ смущенно улыбалась.

Она пыталась устроиться продавцом в магазин, курьером в редакцию газеты, диспетчером в метро. И везде ей улыбались, обещали перезвонить и никогда не перезванивали.

Кому нужна работница с кандидатской диссертацией и без опыта работы?

Никто не хочет иметь в штате человека, который гарантированно умнее вас и при этом совершенно ничего не умеет.

Вы бы взяли такого человека на работу? Я – точно нет.

Пока Ася училась в университете, она не думала о будущем. Оно просто где-то там сияло и было безусловно прекрасным, счастливым и радостным. В аспирантуре она осталась по инерции – все произошло как-то само собой. Даже когда дело шло к защите, она не задумывалась о том, что дальше. Были какие-то смутные мысли о том, что инерция и здесь вывезет, что в университете найдутся для нее какие-нибудь четверть ставки и спецкурс по испанской литературе.

Но в марте научный руководитель, пряча глаза, сказал, что о том, чтобы она осталась на кафедре, «речи не идет». Сказал и сказал, как-то особо не акцентируя. Ася не обратила на его слова особого внимания. Нужно было думать о защите. Об автореферате, оппонентах и черных шарах. Нужно было просыпаться по ночам в поту и понимать, что – нет, то, что ее диссертацию по Кальдерону зарубили – это сон. А ее жизнь не есть сон.

Защита прошла быстро и тоже как бы между делом. Даже обидно. Еще пара недель на всякие формальности, и Ася оказалась в пустоте. В вакууме. Ее подруги по аспирантуре разъехались по теплым местам.

Ася даже не удивилась, узнав, что на кафедре осталась Кудрявцева – дура дурой, но зато с ногами от ушей. Все знали, что дисер за нее писал сам завкафедрой и что она все это время жила у него на даче. Это было так банально и предсказуемо, что у Аси даже злиться не получалось по этому поводу.

У нее осталась только бабушка. И книги. Она всегда любила читать.

Но тут вдруг как будто она разучилась понимать язык. Брала книгу, читала и видела, что это написано не для нее. Теперь не для нее. Мертвые слова разлагались, как пчелы в улье опустелом, теряли смысл.

И еще эти поиски работы…

Она на самом деле не хотела работать. Она боялась людей. Боялась тех людей, которые проводили собеседование. Боялась тех людей, которые будут ее коллегами на будущей работе. И конечно, больше всего она боялась клиентов. Покупателей. Тех людей, с которыми ей придется общаться по работе. Понятно же было, что, если она будет работать, ей придется продавать. Что именно – неважно. Но придется продавать. Отдавать что-то людям и брать с них за это деньги.

Она ничего не знала про людей. Она видела, как изменился мир за те годы, что она просидела с головой в испанской литературе. Она ничего не знала об этом мире. И этот мир ее пугал.

И в то же время ее тянуло туда, в этот мир. Он или сломает ее, или сделает ее счастливой. Ее устраивал любой вариант. Все что угодно, только не назад. Только не в Испанию XVII века. Только не в золотой век испанской драматургии!

España, maldito!

В этот раз у нее все получится.

– Бабушка, какую блузку мне надеть – голубую или белую?

Бабушка сидела на своем обычном месте на кухне – у окна, за холодильником. В руке у нее дымилась «беломорина». На запястье сквозь потемневшую кожу синела татуировка – восход солнца над морем и чайки. Бабушка много лет работала проводницей на железной дороге. Татуировка – напоминание о тех временах.

Рядом, на подоконнике, стояла консервная банка из-под оливок, битком набитая смятыми папиросными патронами. «Huesos» – некстати вспомнилась шутка из самого первого в жизни Аси урока испанского.

– Конечно, белую.

Конечно, белую. Можно было и не спрашивать. Бабушка всегда выбирала белую. Легко выбирать, если у тебя всего две блузки и одна из них белая. В любой непонятной ситуации выбирай белую блузку, не ошибешься. Даром что от постоянной носки и стирки белая ткань истончилась и того гляди порвется на самом интересном месте.

Ася вернулась в свою комнату и убрала белую блузку в шкаф. Потом достала из-за шкафа гладильную доску и утюг. Пока утюг нагревался, смотрела в окно на бесконечный поток машин.

Куда они едут? На работу? На работу!

У всех в этом городе есть работа. У всех, кроме нее.

– Ася, я же сказала, белую.

Бабушка стояла в дверях. Ася как будто не слышала ее, взяла утюг и начала гладить синюю блузку.

– Скажи еще раз, как называется эта фирма?

– Она никак не называется. Это стартап.

– Это еще что такое? Типа фабрики?

– Нет. Это новая компания. Они недавно открылись.

– И чем они занимаются?

– Продают разные товары через Интернет.

– Ну конечно. Все теперь торгуют. Только торгуют и покупают. Даже интересно, а кто тогда производит все эти товары, если все торгуют?

– Китайцы.

– Дожили. Китайцы на нас работают.

– Это еще вопрос, кто на кого работает.

Ася встряхнула блузку и повесила ее на плечики.

– А где у них контора?

– Бабушка, сейчас другое время. Все работают через Интернет и по телефону. У них нет пока офиса.

– И где вы с ним встречаетесь?

– В кафе, где же еще.

– Не нравится мне это.

– Бабушка, а мне не нравится сидеть без работы. У нас долг за квартиру за полгода. Ты хочешь, чтобы нас выселили?

– Не выселят. Не имеют права.

– Имеют, и еще как. Уже были случаи. Дадут нам комнату в общежитии.

– Не они мне эту квартиру давали, не им и забирать.

– Бабушка, сейчас другое время.

– Ася, время всегда одинаковое. Оно злое и подлое для злых и подлых. И доброе для добрых.

– Ну и посмотри, куда меня привела твоя философия. Мне двадцать пять, у меня ни подруг, ни парня, ни работы. Ничего.

– Зато ты кандидат наук.

– Кому в этом городе нужен кандидат филологических наук? Кому нужен мой Кальдерон? Проснись, бабушка, посмотри вокруг! Все делают деньги!

– Я не хочу, чтобы ты делала деньги. Я не хочу, чтобы ты становилась как все.

– Да? – Ася посмотрела на бабушку с вызовом. – А я хочу! Я хочу одеваться красиво. Я хочу отдыхать на море. Хочу ходить по клубам. Хочу танцевать и пить коктейли! Бабушка, моя молодость проходит! Я не хочу прожить жизнь так, как ты.

Ася закусила губу. Она почувствовала, что сказала лишнего. Бабушка молчала, разминая в руке папиросу.

– Значит, ты считаешь, что я прожила жизнь впустую?

Нужно обнять бабушку, извиниться, заговорить о другом, в конце концов, надеть белую блузку. Но у Аси не было на это сил.

– Да, ты прожила свою жизнь впустую.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что ты всю жизнь жила для других. Вы все жили для других. Вся страна. И в итоге получилось, что вы жили ни для кого.

– Мы жили ради вас. Ради нашего будущего. Ради наших детей.

– И чем вам отплатили ваши дети? Я не папу имею в виду, а…

– Я поняла. Да, сейчас модно проклинать коммунистическое прошлое, но, помяни мое слово, он вернется.

– Господи, да кто?

– Пройдет время, сами попросите его вернуться.

– Ты про Сталина, что ли?

– Я, может, не доживу, но ты еще увидишь плакаты со Сталиным по всему городу.

– Бабушка, это бред. Это невозможно. После всего того, что мы узнали про репрессии.

– А вот увидишь, – упрямо сказала бабушка, – он вернется и еще покажет вам всем.

Ася вздохнула. Она никогда не понимала, как ненависть и презрение к любым представителям власти уживались в ней с почти мистическим преклонением перед Сталиным.

– Ладно, мне надо ехать.

– Надень белую.

– Не хочу.

– Я читала исследование о том, как проходить собеседование. Белая одежда повышает вероятность успешного исхода собеседования на двадцать процентов.

– Я всегда ее надевала. И никогда не проходила. Нет, бабушка, сегодня я надену синюю блузку.

– Ты всегда все делаешь по-своему.

Вовсе нет. В этом-то и проблема. В том, что Ася всегда делала так, как хотят другие. И никогда не делала так, как хочет она. Но больше так не будет. Отныне она будет делать то, что хочет она.

И, конечно, больше никакой белой блузки.

– По крайней мере, настаивай на том, чтобы тебя оформили официально, с трудовой книжкой, чтобы стаж шел.

– Ба-буш-ка!

10:00

Двое встретились на набережной, неподалеку от здания Правительства. Один подошел пешком со стороны моста, второй вышел из большой черной машины, которая так и осталась стоять на обочине. Один был одет в джинсы и простую белую футболку, второй парился в черном костюме. Один был худощав, подтянут, спортивен. Второй явно страдал от избыточного веса, его лицо имело нездоровый сероватый оттенок, пот ручьями лился по лицу. Двое сблизились, но руки друг другу не пожимали.

– Странное место ты выбрал для встречи, – начал первый.

– Ничего странного, – буркнул второй, – у меня совещание через пятнадцать минут.

– Скажи лучше, что тебе велели привести меня сюда. На нас ведь смотрят? Откуда? Оттуда? – Первый показал на белое здание за спиной.

– Наивный ты, Курашов. Они тебя где угодно достанут. У них технические средства на уровне мировых стандартов.

– Верится с трудом. Весь мир видел их технические средства, – усмехнулся первый.

– Ну и зря. Сейчас им так хорошо профинансировали…

– Ты меня выдернул сюда для того, чтобы их технику прорекламировать? Я это не покупаю.

– Я тебя по дружбе пригласил. Это разговор неофициальный.

– То есть я мог отказаться? Тогда я пошел.

– Не хами! Разговор неофициальный, но официальный.

– Это как? – насмешливо спросил первый.

– Вот так, – отрезал второй, – ты лезешь на рожон.

– И что они мне сделают?

– Ты даже не представляешь, что они могут с тобой сделать.

– Я не отдам им завод.

– По-моему, у тебя начинается сейчас какое-то глупое, мальчишеское упрямство. Так нельзя.

– Нет, так, как они делают, нельзя. Это мой завод. Они не имеют право просто прийти и…

– Успокойся. Твой завод, говоришь? А ты его строил? По какому праву он твой?

– Они провели приватизацию. Все было сделано по закону. По их закону.

– Ты помнишь, как все тогда делалось. Тяп-ляп, на скорую руку. И законы тоже писались на скорую руку. Было много ошибок.

– И теперь я должен за ваши ошибки расплачиваться? Вам нужно было кормить бюджетников, поэтому вы распродавали последнее. А теперь хотите все забрать назад?

– Ты воспользовался ситуацией.

– Они тоже пользовались. Им нужно было выиграть выборы. Они их выиграли. Я получил мой завод. Все по-честному.

– Завод и не был никогда твоим. Тебе его дали на время. И теперь заберут обратно.

– Черта с два они его у меня заберут.

– Антон, это государство. Нельзя воевать с собственным государством.

– Это слабое государство. Это глупое, ленивое и вороватое государство. Передай тем, кто тебя послал, что я сказал – нет.

Второй покачал головой.

– Вот дурак. Знаешь, почему меня послали с тобой поговорить?

– Потому что мы давно знакомы?

– Потому что ты им нравишься. Они хотят с тобой работать.

– Я не против партнерства. Я им сказал мои условия.

– Антон, это несерьезно. Ты их послал. Они посмеялись – мол, парниша не понимает, с кем имеет дело.

– Они, похоже, тоже не понимают, с кем имеют дело.

– И что ты им сделаешь? В суд подашь? Бандитов своих нашлешь? Суды принадлежат им, бандитов твоих постреляют. Что еще ты можешь сделать?

– Есть средства, – упрямо сказал первый.

– Ты про Кришну своего?

– Откуда ты знаешь? – Кажется, в глазах у первого впервые мелькнул испуг.

– Курашов, да пойми ты, они каждый твой шаг пишут. Они все про тебя знают. И индуса твоего они давно проверили, просветили рентгеном.

– Значит, они знают, что сделка почти завершена.

– Почти, но не совсем. Ты еще можешь отыграть назад.

– Вы тоже можете отыграть назад. Если отступитесь – я тоже отступлю.

– А если нет?

– Если нет – продам завод Вишену.

– И что будешь делать?

– Уеду в Италию жить. Куплю там виноградник.

– Бред. Ты себя слышишь? Знаешь, что Вишен сделает с твоим заводом?

– Конечно, знаю. Он его закроет, чтобы не было конкуренции с его заводами.

Второй пожевал губами.

– Ты это знал?

– Да. Он этого почти не скрывает.

– И ты готов пустить завод под нож, лишь бы не возвращать его государству? Так не доставайся ты никому? Антон, это очень нехорошо. Очень. Это непатриотично, в конце концов.

– Кто здесь говорит о патриотизме? Ты? У тебя дом в Майами и остров на Фиджи. Ты будешь меня учить патриотизму?

– Да, буду! – Второй возвысил голос. – Да, Антон, буду! Все, что у меня есть, дало мне мое государство. И я этому государству служу верой и правдой, а ты…

– Вы – паразиты. Сосете кровь у своей страны. И меня хотите сделать таким же. Не будет этого. Я скорее снесу свой завод, чем отдам его вам.

– Это твое последнее слово?

– Последнее. Так им и передай.

– Они и так все уже слышали, можешь не сомневаться. Ты последствия взвесил?

– Да.

– Ну что ж, Антон. Видимо, больше мы с тобой уже не увидимся.

– Видимо, так.

– Бывай.

– И тебе не хворать.

И двое разошлись в разные стороны. Первый зашагал по набережной прочь от центра. Второй сел в большую черную машину, достал из внутреннего кармана телефон, набрал номер.

– Алло, это я. Он отказался. Все, запускай твою схему.

Убрал телефон обратно в карман, посмотрел на удаляющуюся фигуру на набережной.

– Хороший был парень Антон Курашов, а сгинул ни за что из-за своего ослиного упрямства.

Большая черная машина медленно-медленно двинулась с места и поползла в сторону центра.

10:07

Ярослав вышел из метро «Театральная». Красная сумка висела у него на плече. Город был окутан серой дымкой. Где-то поблизости плакал ребенок. Женщина на ходу говорила в телефон: «Это ад, настоящий ад! Мы живем в аду!»

Ярослав поднялся наверх по Большой Дмитровке и свернул по второй переулок направо, где стоял у обочины светло-зеленый джип «Мицубиси Паджеро». Открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья, сел в машину, положив сумку на колени.

На водительском месте сидел невысокий, плотный мужчина лет сорока. Коротко постриженные седые волосы и аккуратная седая же бородка. Загорелое, обветренное лицо. И пальцы, лежащие на руле, – узловатые, похожие на корни дерева.

– Морнинг, Мирон – весело сказал Ярослав.

– Давай без имен, – сказал мужчина.

– Боишься, что я тебя пишу на диктофон?

– Это ты должен бояться, не я.

– А мне-то чего бояться?

– Не знаю, ты мне скажи. Она здесь?

– Сейчас. – Ярослав открыл сумку, но Мирон протянул руку и забрал сумку.

– Э, але! – возмутился Ярослав. – Сумка денег стоит.

Мирон протянул руку назад и положил сумку на заднее сиденье. Ярослав проводил ее взглядом.

– Нормально, да? Я с ней вообще-то в спортзал хожу.

– Новую купишь, – невозмутимо сказал Мирон, достал из внутреннего кармана мятый конверт и подал его Ярославу. Ярослав протянул руку, взял конверт, но Мирон не разжал руку. Держал конверт и смотрел Ярославу в глаза.

– И во что мы играем? – спросил Ярослав, тяжело вздохнув.

– Эта твоя штука сработает?

– Можешь не сомневаться.

– Если она не сработает, я приду и оторву тебе яйца.

– Дяденька, а вы умеете мотивировать персонал. Вы в «Макдоналдсе» не работали? Менеджером среднего звена?

– Хватит паясничать. Щенок.

– А вот обижать меня не надо.

– Я тебе серьезно говорю. Если она не сработает…

– Успокойтесь уже. Система простая, как три копейки. Чем проще, тем надежнее. Там просто нет деталей, которые могли бы отказать. Рванет как надо. В девятнадцать тридцать четыре. Можете сверять по ней свои часы.

Мирон разжал руку. Ярослав взял конверт и заглянул внутрь. Внутри были доллары. Ярослав сунул палец в конверт и провел им по купюрам. Купюры были не новые, мятые и местами надорванные.

– А что, новые деньги вам дядя Сэм зажал?

– Что ты сказал?

Мирон посмотрел на Ярослава в упор.

– Ладно, шутка не прокатила. Я пошел. Бай-бай.

Мирон отвернулся.

Ярослав убрал деньги в карман джинсов, открыл дверь и вышел из машины. Остановился, как будто что-то забыл, снова открыл дверь и заглянул в машину.

– Я тут подумал. А что, если я сейчас дойду до ближайшего телефона-автомата, позвоню и скажу, что в светло-зеленом «Мицубиси» в Дмитровском переулке сидит террорист, у которого в красной сумке лежит самодельное взрывное устройство. Как вы думаете, мне дадут премию?

Мирон прищурился:

– Что ты сказал?

– Шутка! – Ярослав выпрямился. – Счастливо оставаться, дядя.

– Сядь в машину, – рявкнул Мирон.

Ярослав попытался закрыть дверь, но Мирон наклонился, протянул руку, схватил его за плечо и рывком втащил в машину. При этом Ярослав весьма чувствительно ударился головой о приборную панель.

– Охренел? Пусти, я закричу.

– Я т-те закричу.

Мирон несколько раз изо всех сил ударил Ярослава кулаком по затылку. После третьего или четвертого удара послышался хруст, тело Ярослава обмякло.

Мирон вылез из машины. Постоял, прижав разбитые костяшки пальцев к холодному стеклу. Огляделся. Переулок был пуст.

Он вернулся в машину. Посмотрел на Ярослава, скрючившегося на пассажирском сиденье.

– Сам виноват, – сказал Мирон зло, – нечего было рот открывать. Шутник, твою мать.

Мирон кивнул, как бы убеждая себя, что все сделал правильно.

– Так надежнее.

Он протянул руку, достал из кармана Ярослава мятый конверт и положил его в бардачок.

Потом несколько раз изо всех сил ударил раскрытыми ладонями по рулю.

– Черт! Черт! Черт!

Это было не по плану. Он терпеть не мог, когда что-нибудь шло не по плану.

10:32

Снаружи здание выглядело как обычный старинный особняк, утопающий в зелени. В арбатских переулках таких особняков осталось много. До революции здесь жил какой-нибудь купчишка.

Сейчас в таком особняке вполне могло скрываться посольство микроскопической страны, воровской притон, музей-квартира забытого советского писателя или убитая коммуналка.

На самом деле внутри был ультрасовременный офис в минималистичном скандинавском стиле. Белые стены, белая мебель. И окна – казалось, что изнутри они больше, чем снаружи.

Кабинет для переговоров был устроен на бывшей веранде. Здесь стоял большой круглый стол, а вокруг были расставлены плетеные стулья.

Когда-то здесь хозяева пили свой вечерний чай, а теперь здесь сидели два человека в костюмах. Перед ними на столе лежали бумаги. Один из них был Глеб – тот самый бритоголовый крепыш, который утром занимался любовью с женой своего будущего партнера. А второй – тот самый будущий партнер, чью жену Глеб трахал утром и которого он собирался кинуть. Звали его Валентин, он носил светло-синий костюм, что делало его похожим на почтальона. У него были кудрявые длинные светлые волосы, смуглое лицо и бездонные карие глаза.

Валентин быстро-быстро перебирал документы.

– Итак, предварительно у нас были вопросы по следующим пунктам, – говорил он, и тыкал карандашом в то или иное место в договоре.

«При наступлении обстоятельств таких-то последствия будут такие то… в случае действий таких в действие вступает пункт такой-то…»

Глеб его не слушал. Он думал об Аделаиде. Он вспоминал ее прекрасное тело и думал о том, что он все делает неправильно. Ему нужно хватать ее и бежать. Куда угодно – на юг, на север, на запад. Никогда у него не будет такой женщины. Это для него реальный шанс изменить свою жизнь. И, конечно, он тут же понимал, что это неправильно. Что он не будет разрушать свою жизнь ради потрахушек, хотя и отличных.

Заберет он ее, уедет, и что дальше?

Он представил, что они живут с Аделаидой где-нибудь в Черногории. Сначала все отлично. Они купаются, гуляют, пьют вино на балконе. Любуются на горы, занимаются любовью. Спят до обеда. Снова купаются. Снова пьют вино. Сначала все внове, все радует. Потом горы надоедают, море надоедает, солнце начинает раздражать. Хочется чем-то заняться, а заниматься нечем. Уехав, он отрежет все пути назад. Читать книги? Играть в компьютерные игры? Торчать в Интернете? Удариться в запой?

И вот они уже ругаются по вечерам, он хочет сбежать от нее, а бежать некуда – впереди море, позади горы, под ногами камни, сверху солнце.

Нет уж, она права. Это было здорово, и это должно закончиться. Его жизнь – это жизнь хищника, вечный поиск, вечная погоня за добычей, вечная схватка не на жизнь, а на смерть.

– О чем задумался, Глеб?

Глеб почувствовал укол тревоги. Что-то было не так в тоне Валентина. Он задал этот вопрос не так, как он только что спрашивал про пункты договора. Когда они перешли на «ты»? Или показалось?

Глеб украдкой посмотрел на Валентина. Но тот спокойно листал документы.

Показалось. Послышалось.

– Аделаиду вспоминаешь?

Что?

Нет, ему не послышалось.

Пересохло в горле.

– Что?

Валентин смотрел прямо на него.

В голове крутилась мысль – это не то, не то. Просто Валентин заметил, как он смотрел на его жену вчера. Да, вчера она заходила в офис. Он же их знакомил. Он просто перехватил его оценивающий взгляд. Глеб попытался зацепиться за эту спасительную мысль и выстроить какую-то защитную стратегию. Не проболтаться, не выдать себя. Он же его проверяет. Просто проверяет.

– Какую Аделаиду?

Неправильный ответ. Они знакомы с Аделаидой, и он сразу должен был ее вспомнить.

– Извините, мысли не о том. Аделаида прекрасна. Как у нее дела?

– Ты мне скажи. Ты ведь ее последний видел. Сегодня утром.

Вспыхнуло лицо. Что он должен сказать?

Валентин все знает.

– Глеб, посмотри на меня.

Глеб поднял глаза и посмотрел на Валентина.

– Ты же с ней трахаешься. Я все знаю.

Все. Это конец.

– Я не… я могу объяснить.

Не то, не то!

– Вас ввели в заблуждение.

Тоже не то.

– Да ну? Не может быть. Разве ты не трахал ее сегодня утром в отеле «Имбирь» в номере шесть?

Отпираться бессмысленно. Он все знает. А если так – он погиб. Сделки не будет. Он должен срочно что-то придумать. Выкрутиться. Отвести от себя…

– Я не виноват. Она…

– Сама на тебя запрыгнула? Хочешь сказать, что моя жена – шлюха? Она сама тебя трахнула?

По сути, так оно и было. Если сука не захочет, кобель не вскочит. Она подавала ему невербальные сигналы. Она заводила его, смотрела на него, она провела в лифте рукой по его ноге. Это ему не приснилось. Она первая его поцеловала. Она затащила его в машину.

– Нет, но… это получилось…

Само собой? Случайно? Споткнулась и упала влагалищем на его член? Тоже не годится.

Нужно исправить ситуацию, и сделать это немедленно. Только не молчать. Нельзя молчать. Когда он молчит, он признаёт себя виновным.

Глеб заговорил быстро и горячо:

– Валентин, у нас с вами серьезное дело. Наш бизнес. Мы с вами деловые люди. Эта сделка готовилась несколько месяцев. Я признаю, что я повел себя неправильно. Некорректно. И я это искуплю. Я буду вам должен. Рано или поздно я найду способ возместить вам нанесенный ущерб. Но сейчас нам нужно отложить это в сторону и сосредоточиться…

– Ты кидала, Глеб. Мне противно тебя слушать.

Взгляд Валентина был прозрачным и чистым.

– Ты трахнул мою жену, а этим договором ты пытаешься трахнуть меня.

Валентин покачал головой.

– Не получится. Ты думаешь, что это ты хищник, а это не так. Ты думал, ты схватил меня за горло, а это мой мизинец. И мне сейчас достаточно шевельнуть этим мизинцем, чтобы размазать тебя по стене.

Валентин одним движением смахнул документы на пол. Тут же, как по команде, открылась дверь, вошла девушка и положила на стол распечатанный договор. Другой.

– Вот договор, который ты сейчас подпишешь.

Глеб замотал головой:

– Нет.

Это ловушка. Одного взгляда на бумаги ему было достаточно, чтобы понять, что ему предлагается. Это был не договор, а приговор.

– Я не буду это подписывать.

– Будешь.

– Я ухожу.

Но он не двинулся с места. Он никуда не уходит. Его просто не выпустят.

– Ты никуда не уходишь. Ты останешься здесь, пока не подпишешь договор.

– Вы не понимаете. Меня убьют, если я это подпишу.

– Как ты думаешь, что с тобой произойдет, если ты это не подпишешь?

Его убьют прямо здесь, в этом кабинете. На глазах у этой девушки. Скольких здесь уже убили? Или его отвезут куда-нибудь в подвал и будут там держать и пытать до тех пор, пока он не подпишет.

– Вы не сможете. Вам за это… вас за это накажут.

– Когда я покажу твоему боссу видео из гостиницы, он еще извиняться передо мной будет.

– Вы все равно не сможете пустить в ход этот договор. Они выкинут меня, объявят сумасшедшим. А потом будут судиться с вами. Они расторгнут этот договор.

– Я рискну.

Глеб закрыл глаза. Вся его прошлая жизнь только что рухнула в пылающую бездну. Остался крошечный островок, на котором стоял он – стоял, балансируя на одной ноге. Кто-то должен протянуть ему руку, чтобы вытащить его.

– Помогите мне.

– Интересно, почему я должен тебе помогать?

– Я буду вам служить верой и правдой.

Как это глупо звучит.

Молчание тянулось бесконечно.

– Хорошо. Я тебе помогу.

Как ему хочется в это верить!

– Спрячьте меня. Я буду работать на вас.

– Мы это обсудим. Да, ты прав. В Москве тебе оставаться нельзя. Мы тебя отправим куда-нибудь на пару месяцев. А потом, когда шум уляжется, ты вернешься и будешь работать на меня.

Валентин выдержал паузу.

– Только одно условие.

– Я согласен.

– Ты больше близко не подойдешь к Аделаиде.

– Я согласен.

Вот теперь Глеб поверил. Потому что ему хотелось поверить.

– Подписывай.

Глеб взял ручку и подписал договор.

10:47

Это было маленькое кафе в Камергерском переулке. Крохотная комната, два окна и несколько круглых столиков, за которыми сидели несколько молодых людей. Ася и ее собеседник заняли столик в углу. На столике стояла заказанная им для нее чашка кофе, к которой она не притронулась. Она смотрела на этот кофе, не решаясь взглянуть на своего собеседника. Время от времени она приподнимала голову и глядела на его аккуратную седую бородку. Но так, чтобы посмотреть в глаза – нет, этого она не могла.

– Значит, говоришь, опыта работы у тебя нет?

– Нет.

– А образование? Ах да, ты же говорила, филфак. Родители?

– Я живу с бабушкой.

– Парень есть?

– Нет.

– С молодыми девушками есть такая засада. Берешь их на работу, а они норовят забеременеть и выйти в декрет. Сразу хочу предупредить – у нас этот номер не пройдет. По трудовой мы не оформляем. Если залетишь – сразу выгоню.

– Я понимаю.

Мирон злился.

Ему нравилась эта девушка. Нравилась ее скромность и неиспорченность. Она была похожа на его дочь, которая сейчас училась в Питере. Мысль о том, что его Тамара может сейчас проходить собеседование у какого-нибудь такого же питерского козла, убивала его.

Он ненавидел себя и от этого еще больше злился на Асю.

– Продай мне эту чашку кофе.

– Что?

– Какое слово тебе непонятно? Продай мне твою чашку кофе.

Ася посмотрела на чашку. Потом на Мирона.

– Продавай, – приказал он.

– Это хороший кофе, – неуверенно сказала она.

– Так. Дальше. Продавай, не останавливайся.

– Он горячий. В меру сладкий. В нем есть сливки. Сливки полезны для здоровья.

– У меня непереносимость лактозы.

– Извините, я ошиблась. Это кофе без сливок.

– Ты меня обманываешь сейчас?

Он взял чашку и понюхал.

– Нет. В нем правда нет сливок, – сказала она.

– А почему ты сначала сказала, что в нем есть сливки?

– Не знаю.

– Врать клиенту нельзя. Если тебя поймают на лжи – сделки не будет. Продавай дальше. Какие преимущества товара?

– Кофе даст вам энергию на целый день. Взбодрит. Вы сразу почувствуете прилив сил.

– Так. Хорошо. Почему я должен купить кофе именно у тебя?

– Потому что мне нужны деньги.

– Мне плевать, что тебе нужно.

– Потому что мой кофе лучше, чем у других…

– Чем докажешь?

– Мой кофе – вот он, а другая кофейня в километре отсюда. Зачем далеко ходить.

– Вот это было хорошо.

– Спасибо.

Она способная. Пока все сыро, но это дело тренировки. Продавать она может.

– Продажи – это образ жизни. Ты уверена, что хочешь жить этой жизнью?

– У меня нет выхода. Мне нужна работа.

Он взял бы ее на работу. Ей-богу. Если бы ему действительно нужен был продавец, он бы ее взял. Голод – лучший учитель и мотиватор. Девушки более способные и старательные, чем парни. Она никогда не прогуляет, не опоздает, не уйдет в запой. Она будет работать как зверь и станет опорой компании. Все продажи будут держаться на ней, и она даже не будет это понимать. Будет пахать год за годом, принося деньги в компанию. Если хозяин не дурак, он будет сдувать с нее пылинки.

Но это будет другой хозяин. Настоящий. Не он.

Для работы, которую ему нужно сделать, она не годилась. Для продаж – может быть. Но для того, чтобы отнести ноутбук с бомбой туда, куда ему нужно, – нет.

Если он сделает это, если он возьмет ее – он будет жалеть об этом всю жизнь. Он будет вспоминать это кафе, этот круглый столик, ее дурацкую застиранную белую блузку и то, как она продавала ему чашку кофе.

Он себе этого не простит.

А самое скверное – он чувствовал, что это может как-то повредить его дочери. Все в этом мире связано, и если он станет причиной гибели девушки, похожей на его Тамару, невидимая нить, протянувшаяся от него до Санкт-Петербурга, оборвется и с Тамарой случится что-то плохое. Он не хотел продолжать думать в этом направлении, но мысли его снова и снова возвращались к Тамаре.

Поэтому – нет.

– Слушай, – начал он, и у нее оборвалось сердце. Она не могла поверить, что это происходит снова. Она опять не прошла собеседование. Опять…

– Ты мне нравишься. Правда нравишься. Но…

– Пожалуйста, – она почти плакала, – мне нужна эта работа. Я не могу вернуться назад и сказать бабушке, что меня не взяли.

– Слушай меня. Ты хорошая девчонка, и ты найдешь себе нормальную работу. Но мне нужен крепкий мужик с яйцами.

Неправда. Ему нужна именно такая девушка, как Ася. Мужик с красной сумкой вызовет подозрения. А девушка, скромная девушка в белой блузке – самое то, что надо. Ася подходила идеально.

– Просто ты не подходишь именно мне.

Но если он ее не возьмет, это тоже будет проблема. У него осталось не так много времени. Где он возьмет другую такую же дуру? У него нет времени, чтобы искать. Он не может обратиться в кадровое агентство – такое обращение оставит след, и вечером, когда бомба взорвется, личность террористки будет установлена и на него выйдут за пять минут.

Он и сейчас рисковал. Кто-то из посетителей кафе или официантов мог запомнить их, и вечером, когда фото девушки покажут в новостях, они могут вспомнить, что она сидела утром в этом кафе и разговаривала с седобородым мужчиной.

Он не имел права так подставляться.

Он должен был встретиться с нею в машине. Но в машине… в машине на заднем сиденье лежал Ярослав. Лежал и уже начинал разлагаться. Запах чувствовался в салоне.

Он должен как можно скорее убраться отсюда и избавиться от трупа. И желательно сделать это незаметно. На это тоже нужно время. А времени у него нет.

Он не может сейчас заниматься ничем другим до тех пор, пока не найдет того, кто возьмет красную сумку, лежащую в машине, и купит билет на самолет.

– Ты хоть представляешь, что такое торговая фирма?

– Нет, но я приспособлюсь. Я научусь.

Только что они сидели в кафе, вокруг шумел город. А теперь города не было, стены кафе стали картонными, а люди превратились в плоские силуэты. Ее в очередной раз выбросили из жизни. Показали ей, что она не годится для того, чтобы стать полноценным членом общества. За что? За что? За то, что она просидела все эти годы в средневековой Испании? За то, что год за годом пряталась от этой жизни? За это ее наказывают? За то, что она не смотрела новости, не нюхала клей и не гуляла вечерами по улицам, где такую девушку, как она, в любой момент могли насадить на нож или на член?

– Ничему ты не научишься.

Да господи боже мой, чему там учиться? Выучить два скрипта продаж и скрипт закрытия возражений. Это даже инфузория туфелька может выучить, не то что девчонка, которая одним махом закинула себе в голову весь испанский язык с его Дон Кихотами и Дульсинеями.

– Ничему ты не научишься. Продажи – это нечто среднее между армией и концлагерем. Отдел продаж – это банда, в которой каждый сам за себя. Там каждый готов подгадить другому, только чтобы поднять свои показатели и получить бонус.

– Я справлюсь.

– Не справишься!

Конечно, она справится. Все эти альфа-самцы ломаются на третий день в продажах. И лишь такие девчонки всегда идут до конца, работая по 12 часов в сутки на холодных звонках и не теряя энтузиазма к концу рабочего дня.

– Отдел продаж – это мат, жеребятина, приставания. Если ты не уступишь – твою жизнь превратят в ад. Если уступишь – тебя сделают шлюхой всего отдела. Когда ты не будешь звонить по телефону, все остальное время твой рот будет занят, и далеко не разговорами.

Господи, да что такое он несет!

– В лучшем случае кто-нибудь из парней положит на тебя глаз и возьмет тебя под защиту. Но и в этом случае он не будет твоим парнем. Ты для него будешь просто шлюха с работы. Если он захочет поделиться тобой с каким-то особо важным клиентом – он это сделает не задумываясь.

Она молчала. Он попал в точку. А теперь он должен сказать ей что-нибудь обнадеживающее.

– Попробуй найти работу в госструктурах. Там мало платят, но там более-менее стабильно. Не нужно тебе идти в бизнес. Тебя там сломают.

Конечно нет. Ей нужно идти в бизнес. Это определенно ее. Он ясно видел, что любой отдел продаж будет бегать по ее поручениям через три дня после ее появления.

– Возьмите меня на испытательный срок – сказала она. В ее глазах блестели слезы, – испытайте меня. Дайте мне поработать неделю бесплатно. Вы увидите, что я могу.

Черт. Еще немного, и он сдастся.

Нельзя, нельзя ей уступать. Она идеально подходит для этой работы. Если она возьмет его красную сумку – что бы ни случилось, она будет там, где она должна быть в 19:34.

И умрет вместе со всеми людьми, которые должны будут умереть.

Но он уже мысленно связал ее с Тамарой. Он уже решил, что если он ей уступит, то что-то плохое случится с его дочерью.

Глупое суеверие.

Станешь тут суеверным, когда в этом мире не за что больше зацепиться, кроме как за суеверие.

Тамара такая же упрямая, как эта девчонка. Живет с каким-то питерским парнем, работягой. У его родителей трешка в центре. Конечно, сегодняшний Петербург – не самое подходящее место для молодой девушки, но она так захотела.

Он встал.

– Извини.

Это все, что он может для нее сделать.

Это самое большее, что он может для нее сделать.

Ты еще молодая, тебе жить. У тебя все будет хорошо. Ты умная, красивая. Ты найдешь себе работу. Ты еще слишком молодая, чтобы умирать. Твоя бабушка должна побывать на твоей свадьбе, тебе нужно испытать радость любви, материнства.

Ты должна повидать мир.

Живи, девушка в белой блузке.

Выйдя из кафе, он задумался. Почему он так поступил? Что сделало эту девушку так похожей на Тамару? И тут же ответил сам себе. Да белая блузка же!

На той фотографии, которую Тамара ему прислала весной, с выпускного, она была в такой же белой блузке. Если бы девушка была одета по-другому, он бы смог справиться с собой.

Он бы сделал все по плану.

Теперь ему нужно искать другую девушку. И делать это быстро.

Часики тикают.

Тик-так. Тик-так.

10:59

Глеб выпал в тихий арбатский переулок, как горошина из прохудившегося мешка. Валентин приказал ему ехать в гостиницу и ждать там. Сколько у него есть времени до того, как о подписанном им договоре станет известно наверху? Все будет зависеть от того, что сейчас будет делать Валентин. Когда он нанесет удар. Конечно, у него все давно продумано и подготовлено. Он предусмотрел абсолютно все. Включая Аделаиду. Нашел какую-то шлюху, которая сыграла для него роль его жены. Все рассчитал правильно. Все предусмотрел.

Какой ему достанется куш? Если считать цементный завод в Самаре, то потянет на два миллиона долларов. Очень неплохо. А он предупреждал их о том, что в Москву лучше не соваться. Конечно, они всё лучше знают. Вот теперь пусть расплачиваются. Ему все равно на кого работать.

Послышался хлопок, и небо как будто на мгновение пошатнулось.

Глеб обернулся и увидел рядом машину. Это была «Скорая». Боковая дверца была открыта, там сидела Аделаида и махала ему рукой.

– Иди сюда!

– Что?

– Иди сюда, скорее, садись!

– Что ты здесь делаешь?

– Все потом!

– Почему ты на «Скорой»?

– Долго объяснять! Скорее!

Он сделал несколько неуверенных шагов к машине. Аделаида схватила его за руку и рывком втащила его внутрь. Откуда у нее взялась такая сила?

– Нам нужно срочно бежать из страны. Он все знает.

За рулем сидел молодой парень с панковским ирокезом на голове. Черная футболка и руки все в татуировках.

– Гони! – крикнула Аделаида, и машина сорвалась с места.

– Подожди, – попытался объяснить ситуацию Глеб, – мы поговорили с Валентином. Он пообещал помочь мне. Спрятать меня…

– Он тебя обманул. За тобой уже охотятся.

– Кто?

– Тебе лучше не знать. Я увезу тебя.

– Куда?

– Неважно. Подальше отсюда. Пока они не перекрыли аэропорты.

«Скорая» с включенной мигалкой мчалась по городу. В салоне играл хеви-метал, парень с ирокезом крутил баранку и во все горло подпевал. А сзади, на кожаном лежаке, сидели, обнявшись, Глеб и Аделаида и целовались.

Вкус поцелуев отдавал кровью.

Визг тормозов. «Скорая» остановилась неподалеку от аэропорта. Парень с ирокезом выключил музыку и повернулся:

– Мне дальше нельзя. Дальше сами.

И улыбнулся, открыв щербатый рот. То ли выбили в драке, то ли сами сгнили и выпали от постоянного курения, плохого питания и отсутствия привычки к соблюдению кислотно-щелочного баланса.

Они выпрыгнули из машины и побежали, лавируя между припаркованными такси и пассажирами, которые высаживались, выгружали сумки из багажников и тащили, катили, волочили их в сторону аэропорта.

Они пробежали через полупустой зал, нашли нужную стойку регистрации. Подали паспорта, получили посадочные талоны.

Автобус отвез их к самолету. Аделаида села у окна. Глеб крепко держал ее за руку, пока самолет взлетал.

– Что с нами будет дальше? – спросил он.

– Все будет в порядке.

Все было в порядке.

Они сделали пересадку в Риге и к утру следующего дня прилетели в Милан. Здесь у Аделаиды были какие-то друзья. Они помогли с жильем и с документами. Аделаида поступила в местный университет на искусствоведческий факультет. Глеб некоторое время сидел без работы, потом начал делать небольшой бизнес, связанный с ремонтом жилья. Сначала дела шли не очень, но когда появились отзывы довольных клиентов – заказы пошли. Фирма расширилась. Через три года у Глеба было около сорока человек, и он начал присматриваться к подрядам мэрии на строительство.

Они никогда не вспоминали о прошлом. У них было достаточно денег для того, чтобы путешествовать по всему миру, но никогда им не пришло в голову съездить в Россию. Такой страны для них больше не существовало.

Иногда Глеб думал о том, что его, возможно, ищут. И, возможно, Милан – это слишком близко от России, стоило бы выбрать место подальше. Как насчет Бразилии или Австралии? Но нет, почему-то он был уверен, что здесь они в безопасности.

И у Валентина, и у его бывшего босса было чем заняться и без него. Они делили бизнес, делили сферы влияния. Никому не нужен был бывший менеджер. Сбежав и спрятавшись, он потерял свою ценность. Его это вполне устраивало.

Ему было для чего теперь жить.

Они вместе с Аделаидой смотрели телесериалы и читали вслух книги. Они гуляли по городу и допоздна сидели в кафешках. Они покупали новую одежду и мебель. Они ни в чем себе не отказывали. И, конечно, они любили друг друга каждую ночь. Каждую ночь – как в первый раз. И каждую ночь – как в последний раз.

И они вели эти глупые разговоры влюбленных.

– Ты меня любишь?

– Да. Я тебя очень люблю. А ты меня любишь?

– Да, очень.

– А ты любишь меня больше всего на свете?

– Да, я люблю тебя больше всего на свете.

– Больше жизни?

– Конечно, я люблю тебя больше жизни.

– Ты боишься меня потерять?

– Что за разговор! Я не могу тебя потерять.

– Мы всегда будем вместе?

– Всегда.

– Всегда-всегда?

– Всегда-всегда.

– А если я заболею и умру?

– Я позову врача, и тебя вылечат.

– А если это будет неизлечимая болезнь?

– Тогда я буду страдать вместе с тобой и застрелюсь у твоей постели после того, как ты умрешь.

– Нет, я не хочу, чтобы ты умирала. Я хочу, чтобы ты жила.

– Тогда не болей.

– Хорошо, не буду.

– Пообещай мне.

– Обещаю.

Небо над Миланом меняло свои краски, как фрески Леонардо под влиянием столетий. Был год, когда небо было синим. Потом оно стало серым. Потом коричневым. Потом красным. Потом черным. Потом снова синим.

Аделаида родила девочку, ее назвали Марией. Они переехали в двухэтажный особняк в престижном районе и были очень счастливы.

Однажды, возвращаясь домой, Глеб увидел своего отца, стоящего на пороге его дома.

– Папа, что ты тут делаешь? – удивился Глеб.

Отец протянул ему руку. В руке были смятые купюры.

– Я ничего не понимаю в этих деньгах. Сосчитай. Мне нужно сто сорок четыре рубля.

Глеб взял деньги. Начал считать. Но оказалось, что это доллары, евро и рубли вперемешку. Нужно было перевести все деньги в одну валюту, чтобы понять, сколько это будет в сумме. Он никак не мог вспомнить курс. Кроме того, среди купюр оказались старые трамвайные билеты и фантики от конфет.

– Папа, я не знаю, сколько здесь, – в отчаянии сказал Глеб.

– Тогда я пошел, – сказал отец.

– Куда? – спросил Глеб.

– На почту. Ты идешь со мной?

Глеб увидел многоэтажное здание с надписью «Почта», стоящее на месте его дома.

– А куда делся мой дом?

– Он там, – сказал отец и снова протянул ему руку, – пойдем.

Глеб взял отца за руку и вошел в распахнувшуюся перед ним дверь.

За дверью была чернота, и лишь где-то вдали мелькало пятно света – что-то вроде солнечного зайчика.

Отца больше не было рядом.

Глеб попытался поймать солнечный зайчик рукой, но он ускользал от него, как будто играя с ним. Потом он ускакал далеко вперед и растворился в бесконечной темноте. Глеб шел вперед, за ним, пока тоже не растворился в той же самой темноте.

Не стало звуков. Не стало движений. Не стало ничего.

Глеб лежал на земле в лужице черной крови и смотрел на небо. Над ним стоял человек в сером костюме. В руке человек сжимал гитарную струну, к концу которой была привязана большая металлическая гайка.

У этого человека были очень большие глаза – он как будто удивлялся чему-то. На самом деле он никогда и ничему не удивлялся.

11:06

Мирон сидел в машине, растерянно крутя в руке мобильный телефон. Куда звонить? Куда идти? Где ему сейчас найти исполнителя, такого, которого не свяжут потом с ним?

Спокойно. Время еще есть. Нужно поехать куда-нибудь, где есть Интернет, и посмотреть тот сайт для поиска работы. Там десятки резюме. Договориться о собеседовании.

Зазвонил телефон. Звонила Хозяйка.

– Как у тебя дела?

Ее голос всегда заставлял его выпрямиться по стойке смирно. Как это у нее получалось? Он не раз смотрел в лицо смерти. Он много раз умирал и убивал. Но когда он слышал голос Хозяйки, у него душа уходила в пятки. Эта женщина пугала его не на шутку – своим холодным умом, своей извращенной фантазией, своей готовностью всегда идти за край. У нее не было никаких моральных ограничителей. Она жертв не считала. И, конечно, она легко пожертвует им, если понадобится.

– Все в порядке.

– Что случилось?

Как она это делает? Она по его голосу сразу поняла, что что-то пошло не так.

– Мне пришлось убрать Ярослава.

Секундная пауза.

– Избавься от тела. Ты нашел курьера?

– В процессе.

– Отстаешь от графика.

– Я ускорюсь.

– Сделай одолжение.

Короткие гудки.

Мирон убрал телефон в карман и протянул руку к ключу зажигания. Где-то тут поблизости было интернет-кафе?

Стук в окно. Он поднял глаза и увидел Асю. Она стояла рядом с машиной. Он опустил стекло и вопросительно посмотрел на нее.

– Что-то забыла?

Он уже знал, что она сейчас ему скажет.

– Впустите меня. Нам нужно поговорить.

Он открыл дверь. Она села рядом с ним. Она сразу почувствовала запах. Но ничего не сказала. И не посмотрела назад – туда, где, накрытый брезентовой палаткой, лежал и уже потихоньку разлагался Ярослав.

Может быть, она подумала, что так пахнет от Мирона. Мужчина в возрасте на тридцатиградусной жаре воздух не озонирует.

– Я сделаю для вас все, что вы захотите. Я буду вашей рабыней. Мне нужна эта работа. Я не уйду, пока вы не возьмете меня на работу.

Мирон почувствовал, как тоска взяла его за горло и не отпускает. Что будет с Тамарой?

– Хорошо, – сказал он.

Он должен разорвать эту нелепую связь, которая случайно возникла между его дочерью и этой девчонкой. Он должен перестать ее жалеть. Он должен сделать что-то, что превратит ее для него в простое тело, в зверушку без души и разума.

– Вы не пожалеете о том, что вы меня взяли, – продолжала Ася.

Он не виноват. Она пришла сама. Он пытался от нее избавиться, но она сама, сама лезет на рожон. Он не виноват в том, что она вернулась. Это знак. Он просто делает свою работу. А она сделает свою.

– Ну и на что ты готова ради этой работы? – насмешливо спросил он.

– На все, – твердо сказала она.

Он вздохнул.

– Давай проверим.

Он снял одну руку с руля и опустил ее вниз. Он провел рукой по ее колену, забираясь выше. Нащупал полоску трусиков и отодвинул их в сторону. Она смотрела на него, не отводя глаз. А его рука хозяйничала в ее промежности, ничуть не заботясь о том, чтобы доставить ей удовольствие, – грубо и механически. Ей было больно. Она терпела.

Он перевел глаза на свою ширинку.

– Действуй, – сказал он. Она наклонилась и расстегнула его брюки.

– Зубы, – предупредил он. Вряд ли она так уж опытна в этом деле. Она действительно делала это плохо, неумело. Но она старалась. Он положил руку ей на затылок, задавая темп.

Соси, сука! Соси, тварь! Соси, животное. Ты не человек, ты просто тело, которое создано для того, чтобы приносить мужчинам удовольствие. Пустая оболочка, без души, без желаний, без чувств. Никто тебя не любит и никогда не полюбит. Никто тебя не пожалеет, когда бомба, лежащая сейчас в красной сумке на заднем сиденье, разорвет тебя в клочья.

Соси, мразь!

На мгновение Мирону показалось, что он видит не лицо Аси, а лицо Тамары – такое, каким оно было на фотографии. Ему стало страшно. Он закрыл глаза и в этот момент кончил. Он зарычал, схватил ее голову двумя руками и насадил ее на свой член. Она не сопротивлялась.

Он откинулся назад и отвернулся от нее. Она вытерла тыльной стороной ладони мокрый рот.

– Этого больше не повторится, – сказал он.

Да, этого больше не повторится, потому что сегодня вечером она умрет. Но он хочет, чтобы эти несколько часов она прожила, думая, что у нее есть будущее. Она это заслужила.

– Тебя никто и никогда больше не тронет. Я об этом позабочусь. У тебя будет хорошее рабочее место и хорошая зарплата. И никто и никогда тебя больше не тронет. Я буду тебя защищать. Тебе никто даже слова худого никогда не скажет.

– Спасибо.

Врать легко. Убивать легко. Умирать легко.

Ему совершенно ее не жалко. Она сама так захотела. Он пытался ее отговорить. Пытался ее защитить. Видимо, это ее судьба. Кто он такой, чтобы спорить с судьбой?

– Когда я могу начать работать?

– Сегодня.

– Что я должна сделать?

– Сейчас ты поедешь в аэропорт и купишь билет на самолет в Красноярск. Рейс в девятнадцать двадцать. Запомнила?

– Рейс в Красноярск, сегодня в девятнадцать двадцать.

– Тебе нужно будет отвезти одну вещь. Ноутбук. В ноутбуке – важная информация. Не пытайся его включить и посмотреть, он запаролен. Поняла?

– Не включать ноутбук. Поняла.

– Всю дорогу будешь держать его при себе. Не вздумай сдать в багаж.

– Не сдавать в багаж. Поняла.

– Никуда не заезжай по дороге. Прямиком едешь в аэропорт, покупаешь билет и сидишь там до отправления.

– Никуда не заезжать, ехать в аэропорт, сидеть там до отправления.

– Ни с кем не разговаривай, никому не звони.

– Понятно.

– Никому не говори, куда ты летишь. Никто не должен знать, где ты. Никому не говори о нашем с тобой разговоре. Это понятно?

– Понятно.

Он достал из бардачка конверт и отсчитал несколько купюр.

– Вот деньги. Как раз хватит тебе на билет туда и обратно.

Билет обратно тебе не понадобится. И никому из тех, кто полетит вместе с тобой.

– А кому его передать?

– Тебя встретят в аэропорту. Держи сумку при себе. У тебя спросят: «Это посылка от Мирона»?

– Мне нужно будет взять расписку или что-нибудь в этом роде?

– Нет. Просто отдаешь сумку, покупаешь билет обратно, летишь в Москву.

– Это и будет моя работа?

– Не задавай вопросов.

– Хорошо.

Он повернулся назад и взял красную сумку, лежащую между сиденьями. Поставил сумку ей на колени. Скользнул глазами по ее лицу.

Симпатичная.

– Спасибо вам. Я этого никогда не забуду. Я правда вам благодарна!

Она хотела сказать ему что-то еще. Как-то объяснить, что то, что он сегодня с нею сделал, – это не так плохо, как может показаться со стороны. Что он не воспользовался ее отчаянным положением, а сделал ей большое одолжение. Пожалел ее. И что она это понимает и ценит. И она будет готова сделать это для него снова. В любой момент, когда он только пожелает. Просто потому, что она испытывает к нему чувство глубокой благодарности. Ей было приятно сделать это для него. И ей было совсем не трудно.

Нет, конечно, она не сказала ему ничего. Как бы это прозвучало?

Ася повернулась и вышла из машины.

Она сделает все, как надо. Он мог быть в этом уверен. Ничто ее не остановит. Бомба окажется на борту самолета. Самолет взлетит в 19:20, и бомба взорвется ровно в 19:34. Хозяйка будет довольна. Она получит то, что ей нужно. А он получит от нее то, что нужно ему, – деньги, которые он посылает Тамаре в Петербург. На что она их тратит? На клубы, тряпки и обеды?

Он гнал от себя эту мысль, хотя догадывался, что на самом деле она тратит эти деньги на белый порошок, на который ее подсадил этот ее питерский парень.

Он не может ее защитить от этого, но он, по крайней мере, может сделать так, чтобы ей не приходилось воровать или отдаваться первому встречному за этот проклятый белый порошок.

Потому что он хороший отец.

Мирон достал из кармана телефон.

– Все в порядке. Я нашел курьера.

Хозяйка ничего не ответила, просто нажала отбой.

Теперь можно было заняться второй частью плана. То, что он уже сделал, – это была простая часть, а теперь начиналась сложная.

11:30

Поезд медленно подходил к платформе. Металлический голос диспетчера объявил о прибытии, отточенные десятилетиями формулировки звучали как заклинание. Слова потеряли свое значение. Что такое «прибывает»? Что такое «путь»? Железняк стоял на платформе и смотрел на медленно и неотвратимо подходящий поезд. Он видел машиниста, сидящего в кабине. Когда-то он мечтал работать машинистом. Водить поезда через всю страну. Видеть реки и горы из окна поезда. День и ночь, через дождь и снег. Слава богу, не все наши мечты сбываются.

Вокруг Железняка кружили мужчины в несвежих рубашках, с самодельными бейджиками.

– Такси, такси недорого.

Они всегда так говорили – недорого, недорого. На самом деле если взять такси здесь, заплатишь втридорога. Если пройти здание вокзала и сесть к одному из водителей, ждущих на остановке, заплатишь двойную цену. А если сделать еще два шага, выйти на дорогу и поднять руку – остановится первая же машина и вас за полцены отвезут куда угодно.

Одна и та же услуга может стоить по-разному в зависимости от контекста.

Интересно, кем хотели стать в детстве все эти пахнущие потом мужички? Запах, который от них исходил, – это не запах труда, это запах жадности. Они потели из-за того, что хотели ваши деньги.

Поезд подошел к платформе и остановился. Двери вагонов открылись, из них, как по команде, вышли проводницы в форме. У каждой в руках была тряпочка, они протерли поручни – еще один странный, бессмысленный ритуал. Зачем они всегда протирают эти поручни? Если бы поезд прибывал рано утром, на блестящем металле могла бы выпадать роса. Но сейчас никакой росы нет и в помине.

«Нумерация вагонов начинается с хвоста поезда» – наконец до Железняка дошел смысл этих слов. Он быстро пошел, расталкивая таксистов и пассажиров с клетчатыми баулами.

Лариса стояла у вагона, держа за длинную выдвижную ручку сумку на колесиках. Железняк подошел к ней.

– Привет.

– Привет. Я же тебе сказала, что у меня второй вагон.

– Извини. Я не сразу понял, что нумерация начинается с хвоста.

– Разве они не объявляли?

– Объявляли, но…

– Ты, как обычно, все прослушал.

Он взял ее сумку.

– Что у тебя там, пушечные ядра?

– Ее можно катить, она на колесиках.

Колесики загрохотали по асфальту. Да, действительно, так намного легче.

– Как добралась?

– Не очень. Внизу подо мной ехала какая-то тетка с такими вонючими духами. Я чуть не умерла от удушья. До сих пор тошнит.

– Я бы сказал тебе, что здесь ты вдоволь надышишься, но это будет неправда. Видишь, какая у нас тут сейчас ситуация. – Железняк показал в просвет между навесами на здание гостиницы «Ленинград», которое было окутано серой дымкой.

– Да, по телевизору передавали. Лесные пожары. А что, их вообще никто не тушит?

– Говорят, МЧС не справляется.

Они подошли к машине. Железняк открыл багажник и, с трудом приподняв сумку, закинул ее внутрь.

– А где твой водитель?

Железняк усмехнулся.

– Садись. Я теперь сам себе и водитель, и повар, и домработница.

– Странные привычки у вас, москвичей, как я погляжу.

Они сели в машину. Железняк повернул ключ зажигания.

– Не жалеешь о том, что уехал?

Железняк не сразу ответил.

– А что бы я сейчас делал в Волоковце?

– Без дела бы не остался. Пошел бы к губернатору. Он сейчас обновляет команду.

– И каждый день боялся бы следующего обновления команды? Спасибо, нет, я не играю в азартные игры с государством.

– А во что ты играешь?

– Лариса, я бизнесмен. Я продаю людям то, что они готовы покупать.

– И что ты продаешь им сейчас?

– Шампунь.

– Что?

– Стиральный порошок. Туалетную бумагу. Разные мелочи.

– Серьезно?

– Более чем.

– Это теперь твой масштаб?

– Надо же с чего-то начинать. Куда тебя отвезти?

– Ты серьезно?

Он посмотрел на нее.

– Лариса, мы не живем вместе уже почти три года. Мы чужие люди.

– Я остановлюсь у тебя. Ты мой муж.

– Официально да. Но…

– У тебя кто-то есть?

И опять он ответил не сразу.

– Завел себе московскую девочку? Надеюсь, хотя бы взял из приличной семьи? С приданым?

– Нет. Никого я не завел. Мне тут не до этого. Просто…

– Тебе всегда было до этого.

– Лариса, я приехал сюда с голой задницей. Без денег, без связей. Без навыков, без знаний. Каждый день здесь я борюсь за выживание.

– Когда это мешало тебе трахать все, что движется?

– Перестань. У меня никого нет. Просто я боюсь, что…

– Что?

– Тебе у меня не понравится. Ты привыкла к другим условиям.

– Так, теперь уже мне стало совсем любопытно. Я теперь еще больше хочу посмотреть на то, как ты живешь. Давай, вези меня к себе. Потерпишь меня несколько дней.

– Сколько?

– Что «сколько»?

– На сколько дней ты приехала?

– А ты меня уже выгоняешь?

– Нет, но… у меня работа.

– Дня три-четыре. Я тебя не стесню. У меня своя программа. Можешь не беспокоиться, ты мне не будешь нужен.

– И все равно не смог бы тобой заниматься. У меня работа.

– Помню-помню. Туалетная бумага и шампунь.

– Вот именно.

Город был полупустой, как кафе перед закрытием. Домчались быстро, без пробок.

Машина остановилась возле пятиэтажки, утонувшей в зелени. Лариса вышла, потянулась.

– Хорошо тут у тебя. Такой двор зеленый.

– Здание аварийное. Его снесут осенью. Половину жильцов уже выселили. У нас периодически вырубают свет и отключают воду.

– Всюду жизнь, – удовлетворенно сказала Лариса.

Железняк вытащил сумку из багажника.

– Да что там у тебя такое?

– Две пудовые гантели. Буду заниматься гимнастикой по утрам. А ты делаешь зарядку?

Они поднялись на третий этаж. В подъезде пахло мочой.

– Запах отечества, – пробормотала Лариса. Железняк достал из кармана ключ. Дверь была массивная, металлическая.

– У тебя тут прямо сейф. Боишься, что ограбят?

– До меня тут жили наркоторговцы. Обычная мера предосторожности.

Вошли внутрь. Лариса посмотрела на ободранные обои, на потемневший линолеум, заглянула в зал, посмотрела на бабушкину мебель в стиле ранних советских шестидесятых.

– Только «Спидолы» не хватает.

– Я вынес ее на балкон. Все равно она не работала, только место занимала.

– Что ж, тебе удалось оправдать мои ожидания. Горячая вода у тебя тут есть?

Железняк прошел на кухню, через секунду высунул голову в приоткрытую дверь.

– Иди скорее, мойся, пока есть напор.

– Сделай что-нибудь позавтракать.

– Да, моя госпожа.

Через несколько минут Железняк стоял у плиты и варил макароны. Лариса неслышно вышла из ванной и подошла к нему сзади. Он почувствовал легкое прикосновение к предплечью. Она стояла за его спиной.

Он молчал.

Привстав на цыпочки, она поцеловала его в шею.

– Лариса, что ты делаешь? – спросил он.

– Что хочу, то и делаю. А ты разве не хочешь?

Он выключил газ и повернулся к ней. Она стояла перед ним совершенно голая. Капли воды блестели на ее плечах и ключицах.

– Я соскучилась. А ты разве нет?

– Есть немного, – сказал он.

– Ну так чего мы ждем?

Он отнес ее в комнату. Пока они занимались любовью, она смотрела на потолок. У нее была эта раздражающая привычка – во время секса не закрывать глаза.

Потом он принес ей тарелку с холодными макаронами.

– А сам?

– Позавтракаю на работе. Ну как тебе моя берлога?

– Можно жить, – пожала она плечами, – я думала, будет хуже.

– Что может быть хуже?

– Если бы у тебя здесь были роскошные апартаменты с евроремонтом, было бы намного хуже.

– Для кого, для меня или для тебя?

Лариса улыбнулась.

– Для нас обоих.

Он посмотрел на часы:

– Мне нужно идти.

– Конечно. Оставь мне ключ.

11:32

Нина проснулась рано и все утро провела за компьютером. Ее муж имел привычку работать ночами, а потом спать допоздна. И это ее вполне устраивало. Он работал ночью, она – днем. Не приходилось драться из-за компьютера.

Закончив работу, она пошла на кухню и сварила кофе для мужа. Он вышел на запах кофе – заспанный, растрепанный, в китайском халате, расшитом золотыми драконами. Он подошел к Нине и поцеловал ее в плечо.

– Доброе утро.

– Доброе.

– Как дела?

Она неопределенно пожала плечами.

– Побежишь сегодня?

– А чем сегодня отличается от любого другого дня?

– М-м, может быть, содержанием углекислого газа в атмосфере?

– В парке нормально. Там деревья поглощают углекислоту. Можно дышать.

– Я так не думаю.

Эрнест умел быть невыносимым. Но в то же время он знал, где находится граница, за которую переходить нельзя ни при каких обстоятельствах.

– Чем занималась сегодня?

– Смотрела региональные газеты.

– И как?

– Никак. Эрнест, я бы сказала, если бы что-то нашла.

Нина налила кофе из турки в чашку и поставила на стол.

Она не смотрела сегодня региональные газеты. Она сделала нечто совершенно противоположное просмотру региональных газет. И она пока не знала, как ему об этом сказать. Нужно его подготовить. Он очень разозлится. Конечно. Он сочтет, что она нарушила их договор.