Счастливые сны. Толкование и заказ

Приведу два подлинных сна о встречах с Дьяволом. Сон первый, в котором человек (в полном сознании) общался с Дьяволом, использован мною в романе "Творческие работники". Сон — подлинный. Привожу здесь его вторую половину, когда спящий отправляется (во сне) на встречу с Князем Мира; второй сон — мой собственный.

СОН ПЕРВЫЙ

Назавтра он не раздумывал. Тут же стал собираться. Еще через час был на вокзале и покатил в город Н. Этот город располагался недалеко. Несколько часов езды. Паровоз добродушно попыхивал дымком, и, весело постукивая, катились вагончики.

Но когда он приехал в Н, были сумерки. Стал искать Зеленую улицу и на удивление быстро ее нашел. Совсем неподалеку от вокзала. Уже горели фонари, когда ступил он на нее. И впрямь очень зеленой была эта узкая улица, обсаженная с двух сторон старыми липами. Их кроны почти смыкались над головой. Свет фонарей, пробиваясь сквозь листья и ветви, покрывал асфальт причудливым, сложным узором из теней и светлых пятен — зайчиков... За рядами деревьев, отделяя узенькую дорожку от домов, тянулись бесконечные заборы, тоже зеленого цвета.

Медленно он шел по улице. В одном месте деревья расходились, и неожиданно он увидел двух дворничих. Одна — на одной стороне улицы, другая — напротив. На фоне заборов резко белели их фартуки. У каждой — по метле. Молодые, румяные... Кто из них? Посмотрел на одну. На другую. Глаза блестят, метла, как винтовка у часового, белый фартук плотно обтягивает бабий живот. Кто?.. Оборотень... Остановился... Одна — вторая? У второй, вроде мелькнуло в зрачке и пронеслось... или показал ось ему... Вдруг сердце стукнуло — эта!

— Эта! — громко сказал он и понял — угадал...

Разом крутнулась молодая баба и пошла, будто танцуя. Он за ней. Не догнать. Пляшут, пляшут зайчики света. Белое пятно передника скачет, танцует. Ветер шумит. Рябит в глазах мостовая. И вот нет уже ее фигуры впереди. Только пятно света пляшет. Он бежит за ним, скачет. И нет его самого давно, давно и он световой зайчик на асфальте... Резко свернула.

Темный проход, проулок узенький. Ни одной лампочки. Скорей, скорей...

Не увидел, почувствовал, как подвинулась темная стена к нему. Приземистая фигура, за ней еще. Едва удалось ему перехватить руку с ножом... Рванул ее, вывернул и с хрустом, от которого заныли зубы, вошел нож в чужую спину. Тело сразу обмякло. Остальные с шорохом ушли, снова вжались в стену, и он почувствовал — путь свободен. Рванули и понесли ноги, но не от страха. Страха вообще не было. Он сразу как-то позабыл о страшном происшествии. Не упустить провожатую — вот главное!

Выскочил в конец переулка. Куда? Вроде мелькнул кто-то и скрылся за углом. Туда! Поворот. Другой, третий... Улица... Перед ним дверь старой церкви. Опять кто-то шепнул внутри: "Сюда". И не раздумывая, он вошел и рванулся по невидной под ногами лестнице. Вверх, вверх, на колокольню! Лестница давно истлела, и только чудом угадывал он, поднимаясь скачками, пустоту под ногами. Как он не провалился — неизвестно. Но обошлось. Вот и добрался до самого верха, туда, где должен висеть колокол...

Лунный свет еле видной кисеей затягивал здесь все внутри. Далекая всходила луна. Сквозь окна-бойницы тянуло ночной прохладой. Чуть долетал шум деревьев.

Резко темнело в углу. А повыше как будто облачко серебрилось.

— То самое, — он, безошибочно угадав, повернулся к огромной, размазанной в черной тени фигуре. И не ошибся.

— Ты пришел,— сказал тихий, очень внушительный и ясный голос.

И ему показалось, что резче стал лунный свет, как полоснуло...

Но, как и раньше, тщетно старался он разглядеть лицо в том месте, где парило облачко. Как будто и выглядывали черты, а стоило приглядеться, исчезали. Одно он понял очень отчетливо и точно: все, что происходило с ним и происходит сейчас — не игра воображения. И хоть во сне дело, а чувства самые настоящие, почище, чем наяву.

Через одно из окошек-бойниц опять потянуло ночным холодом. Зазнобило неожиданно. Как будто лед приложили к сердцу.

— Не бойся,— голос звучал по-прежнему тихо.— Я объясню тебе, зачем ты здесь и почему. Узнал меня?!

Узнал, узнал он, и сердце, этот жалкий кусок сырого мяса, задрожало. "Дьявол!" — беззвучно прошептал он, не в силах поверить, и понял, что прав. От этой правоты ноги стали деревянными. Ни сдвинуться, ни шагнуть... Ужас заледенил теперь все тело. И этот-то ужас окончательно подсказал ему, кто перед ним... Какое там "перед ним"! Это он, его жалкая фигура и все его существование были выставлены перед... даже назвать не смог — такой почувствовал он дикий страх, какого никогда и вообразить не мог. Сердце, захлебываясь и булькая, подступило к самому горлу. Он беззвучно разевал рот, пытаясь закричать, а не издавал ни звука.

Луна встала прямо в окне, жарко и страшно плеснула всем своим светом...

"...Вот какой он, ужас, перед всем этим,— мелькнула наконец в отдалении мысль. — Пока не знаешь — думаешь, что все эти черти, дьяволы! А встретишь...".

Мысль приблизилась, заполнила перекошенный страхом мозг и вытеснила ужас. Он вдруг успокоился.

Перед ним был сам Дьявол, он говорил с Дьяволом. Он понял, поверил, принял и успокоился. Только задеревенел весь.

От тихого голоса немела душа. Но страх исчез.

— Видишь, люди пугаются меня, бегут меня, потому что я темная сила (иронически), которая искушает, чтобы погубить. Бес рад несчастью — такое на мне клеймо! — а я скорблю! Я к человеку льну, смиренно сношу хулу и поношения. Я искушаю, чтоб в стойкости укрепить и вере пустынника грязного. Я и Он созидаем человека, но способ разнится. К Нему надо идти, Я появляюсь сам. Он требует отречения, Я — напротив, искушаю, маню прелестью этой жизни. Затем, чтоб искусив, мог выбрать я того, над кем не властно искушение. Выбрать того, кто, сладости не отринув, последует искушению, узнает все, попробует и выйдет с незапятнанной душой... Не всех я искушаю, лишь некоторых... Лучших, самых сильных, кто может убить, украсть, по-настоящему любить и ненавидеть — все сможет, все испытает и сохранит себя и душу.

"К чему он все это говорит?" — вяло шевелилась мысль.

Спящий смотрел не отрываясь в черноту, окутавшую, как мантия угол. Призрачное, белое облачко парило там, где быть должно лицо. А не мог рассмотреть подробности.

— Как мало тех, кто проходит испытание! Очень мало. Остальные, поскользнувшись, скользят и катятся вниз и не могут остановиться. Но проклинают меня. Не слабость свою, а Беса казнят. Попутал, мол, нечистый. Не ведая замысел, порочат меня и средство. И каются, называя неудачу в испытании — пороком.

"К чему он все это говорит? — не отставая крутилась мысль. — Если ему кто-то нужен, то разве мало вокруг. Но по его словам выходит,

что люди порочные не нужны ему. Они — издержки его отбора. А отношение остальных к пороку — отношение к невыдержавшим экзамен. Но зачем? Зачем этот экзамен дьявола?"

Луна шевельнулась и сдвинулась. Косо протянула сквозь пыль холодный луч. Подуло холодом и сыростью по ногам. Он переступил ногами, поежился...

— ...Зачем? — ты спрашиваешь. Затем, чтобы тому, кто сквозь осуществление всех соблазнов прошел и чист остался, вручить единственное, главное, чем живы души людей — истину. Чтоб нес ее в мирском, в жизни, изнутри мира светил вокруг себя, и люди не забывали о ней, о высшей истине...

"Врет! Врет!! — резануло в голове.— Дьявол! О, как хитер и как мудр. Так оправдаться — блестяще. Так объяснить всю кровь, насилие, всю гадость пороков. Все мерзкое, что было. Пороки — неизбежны! Ради самой главной цели! Истины!!.." — ему стало жарко. Из-за ушей потекли капельки пота за воротник. Луна совсем ушла вправо и теперь чуть-чуть высвечивала угол л очень ярко сторону каменного оконца.

— Ты глуп,— властно и спокойно произ .'*••; голос. И эти два слова упали тяжелыми камнями в сырую глину его мыслей и разом их смяли... — Зачем мне перед людьми оправдываться? додумай!

— Как зачем? — вскрикнула его душа. — Чтобы соблазнить.

— Дурак! — тихо сказало в углу и смолкло.

Он ждал. И в тот момент, когда уже отчаялся, вновь услыхал слова...

— Истина — сила того, кто ею владеет. Он разом становится сродни и Мне, и Ему... Нельзя дать силу в руки живущему в миру, если не будет самой жестокой и твердой подписи, что ею он не воспользуется. Никогда! Ни при каких условиях!.. Те, что прошли мое испытание, душой своей и сердцем подписывают такой договор. Условие неиспользования силы единой истины, высшего знания... и получают его. Им открывается...

Голос стал громче, и стоявшему под мутным лучом человеку показалось, что шевельнулась громадина угла и зашумело вокруг колокольни. Луна теперь, как красна девица, подбоченясь и сияя, стояла в другом окне...

"Фауст, — устало думал стоявший. — Дьявол ищет, испытывает и находит Фаустов, чтобы те несли дальше среди людей его дьявольскую истину... И Фауст — это не продавший душу... Наоборот — сохранивший ее... Но как же так?.."

Мысли закружились в хороводе слов, быстрей, быстрей, быстрей! Кружись, каруселька! И резко остановились. Тихо. Свет бил теперь прямо в тот угол, где был Тот. Но, странно, черной громады как будто он не касался, обтекал, рассеивался, не доходя до стен. Только облачко серебрилось, сильней и отчетливей звучали свинцовые, тяжелые слова:

— Нет дьявольской истины или божественной. Истина — одна. Только Ему досталась работа почище, а мне самая черная и грязная. Его все восхваляют, ему строят храмы, жгут фимиам. А меня проклинают. Он любит всех, потому что истинно бесстрастен, и к нему идут. Я сострадаю всем, но вынужден исполнять предписанное мне, и меня ненавидят...

"Кем предписанное? — человек мучительно напрягся.— Ему! Кем? О каком он говорит сострадании?"

— Он и Я — две стороны одной медали. Суть неразменная и нераздельная. Лишь человек нас делит и, поместив Его на небо, Меня в глубинах мглы, Нас тщетно там ищет. Нас нет там. Мы едины, хотя и не одно.

Человек застыл. Свет все сильнее лился, пытаясь рассеять черноту угла, и, как вода, бессильно разбивался, чуть серебрясь о темную скалу. Пронзительные, тонкие брызги кружились пыльным хороводом...

— К Нему идут, — продолжил снова голос свое. — Я должен сам искать. Кто Им проникся, уходит из Мира. Кого я нахожу, остаются жить в мире. Но истина и сила у тех и других — одна. И я, и Он берем из одного источника...

"Такого не может быть, — уже совсем спокойно думал человек. — Не может! Лжет враг людей! Лжет!"

Вдали глухо пробило два раза.

"Два часа, — машинально подумал он. — Скоро начнет светать".

И неожиданно, как бритвой, рассекло ему мозг: "А он! Он здесь зачем?"

Мерно упали слова.

— Раз в пять веков я выбираю. И наступило время. Мне нужен человек. Пятьсот лет длится от одного. Пятьсот лет надо искать замену. Но и ему не легче. Отрекаются многие, а к нему доходят...

"Зачем я здесь?" — безумная мысль превратилась в ледяную глыбу, заполнила мозг, начала плавиться, и страшно заныли зубы... "Зачем я здесь?! Спросить??" Лед плавился в горячем мозгу. "Неужели? Он хочет выбрать меня?" Набрал побольше воздуха, и вдруг сон стал меркнуть.

— Меня?! Выбрал?! — судорожно с безумной надеждой выкрикнул спящий вопрос бесу, цепляясь за обломки ускользающего видения. И так страшно желалось ему, чтобы выбрал его демон, что от напряжения про все сразу забыл и проснулся.

СОН ВТОРОЙ

Этот сон — мой собственный: тоже встреча с Дьяволом.

Долго бродил среди людей* комнат каких-то, дел пока не очнулся вдруг и увидел себя на берегу. Лагуна, сопки полукружьем. Причал и поселок. Воздух тяжелый, сочный, так и наливается в ноздри. Не дышишь, а закусываешь. И сам истоньшаешься и прозрачнеещь от воздушной густоты.

Тут и вспомнил, чего я тут, в сущности, делаю. Я же слухи странные прибыл исследовать. Слухи про то, что будто бы в местной воде чудище живет невиданное, которое время от времени является и пожирает 'или уносит молодых и красивых женщин. Андромеды эти пропадают без следа, а люди мятутся и на ночь запираются на крепкие замки. Да разве запор от чудища спасет.

Вода в лагуне, правда, мутная была зеленоватая, и мусора, сора всякого много плавало, так что Купаться в этой помойке не хотелось. Любое чудовище могло бы всплыть и навряд ли его заметили среди плавающих ящиков, каких-то странных предметов и просто шелухи и нефтяных пятен. "Акул тут много, должно быть, как в сиднейской бухте", — думал я.

— Много тут акул? — спросил в пивной. Поглядели на меня чудны'ми глазами.

— Акул тут не бывает, — сказал кто-то.

— Очень грязи много в бухте, отходов, мусора. Бармен поинтересовался, по какой, мол, вы тут нужде.

— Приехал, — говорю, — вашу бухту исследовать. Все засмеялись:

— Что тут исследовать, здесь ничего нет.

— А чудовище,— говорю,— которое мужиков убивает, а женщин уносит, есть?

Тут все разом и отвернулись. Я — к бармену, говорю, мол, к вам из-за слухов-то и приехал.

— МЫ слухи не распускали, — говорит бармен и глядит неприязненно.

И такая враждебность в пивной образовалась, что я побыстрее оттуда ушел. А здесь и ночь наступила. Пошел бродить по уберегу. Темно: ни одного фонаря; еще подумал, почему на причале огней нет. И чувствую, слышу, как что-то всплыло, немыслимое, судя по звукам, и полезло на причал. Причал трухлявый. Темень. В этой трухлявости и темноте я это чудовище и увидел.

Невероятный краб, омар, моллюск — всё вместе. И неожиданно это бесформенное чудище вдруг совсем легко воспарило. Прямо над бухтой. Летело с ревом выше и выше, натягивая жгуты каких-то растений из лагуны. Из этих вздымленных ввысь растений, грязи, подводных стеблей возникла и затвердела гора.

Свет полоснул серебряным мечом, и пропало чудище в небе. А на горе ярусами по винтовой тропе вокруг — люди стоят вплотную. Лица мерзкие, бессмысленные. Я им говорю, что они — свободны, а они в ответ — отвратительно лыбятся и в глаза не глядят. Тогда я перелетел эти ярусы и пошел дальше, пока не дошел до женщины в каком-то месте. Женщина красивая, а с ней еще много женщин. Место — никакое, ни мрак, ни свет... "Ты правильно делал, что шел сюда; сюда надо идти!" — говорит она мне. А чудище это — Краветц, оно не Князь, а помощник. Если б ты знал какое тут мучение жить! И так жалко! Князь еще ничего, я его на три года старше. Мы все тут мертвые, он нас держит, не дает уйти, когда-то оживил и держит. Князь сильный, очень сильный..."

Появляется Князь. Фигура, как в кинофильме о солдате-привидении... Зеленая потрепанная форма, стоит боком, красные стертые нашивки... Показывает знак. Мертвецам: "Скоро вы все умрете",-говорит. Радостно те в ответ: "Мы умрем, умрем!"

Я махнул серебряным мечом. Он отстранился.

— Тебе долго учиться, — сказал и усмехается.

Тут я сообразил. Отсек детородные органы себе и швырнул в него. Кровь так и прожгла дыры, пока он весь вместе с воздухом не сгорел...

Появился Краветц. "Краветц, я тебя убью!" — кричу. А он вниз стремительно пикирует. Я руки себе отсек, и руки стали огромными и задавили чудище!

В этом сне самое удивительное — это отсечение себе членов, причем я смеялся. И все это в полном сознании, дневном! По сути дела во сне я произвел и испытал то, что проделывают посвященные из ламаистской секты Бон, которые в состоянии транса устраивают из своего тела (астрального) пиршество для демонов, тем самым их побеждая... Вот, оказывается, как можно себя вести в полном сознании... Правда, хотя сознание у нас полное, дневное, и мы знаем, кто мы и где лежит тело, однако дело происходит во сне и это не мы — дневные. Это мы-дневные, но в особом состоянии, в котором чувства, страхи, тревоги и желания — иные, смещены в отношении дневных забот, хотя о последних спящий помнит, но как-то странно не тяготится, беспечен в отношении того, что наяву терзает; а занят и озабочен здесь в этом невесть где совсем иным! Как вести себя в сновидениях и множество снов-примеров, слоев наших сонных грез в Сонном Царстве подробно описано в прилагаемой Сновиденческой истории "Сны", которая по сути дела представляет собой личный опыт автора в Йоге Сна.

Вот какие удивительные сны бывают, стоит Себя припомнить. Ну, а если припомнить Себя, настоящего, наяву каким невероятным может стать сон нашей жизни. Там, где мы припоминаем Себя, наяву ли, во сне,— Сон и Явь сливаются в одно. Наконец, если научиться подолгу не утрачивать во сне сознания, тогда такой спящий может вновь своим сознанием вышагнуть в Явь и понять, увидеть, к примеру, как он сознанием соединен с лежащим своим телом, если вышагнет в том же месте. И многое другое может сделать такой человек. Эти возможности, впрочем, находятся за пределами нашего Сонника, и обсуждать их тут мы не станем. Хочу лишь заметить еще раз в конце, что, даже восстановив целиком дневное сознание, мы оказываемся отличными от привычных себя в дневной яви. И многое из того, чем живем мы днем, что тревожит или гнетет, во сне нас не волнует, хотя память про все это и присутствует. Кто из нас двоих настоящий — трудно сказать.

Китайскому мудрецу Джуан Цзы снилось, что был он красивой бабочкой, легко и непринужденно порхавшей над цветами. Проснулся Джуан Цзы и стал размышлять, кто он теперь? Джуан Цзы, которому снилось, что он — красивая бабочка? Или он — бабочка, которой сейчас снится, что она — Джуан Цзы?

Так и мы, пока живем, будем снова и снова пытать себя в отношении себя и спрашивать, кто мы такие? Толкование снов — это одна из попыток, один из путей ответить на этот вечный вопрос: кто мы такие на самом деле?

Ветер спросил у Лотоса:

"В чем твоя Суть Тайная?" Лотос ответил:

"Суть моя в том,

Что для Себя Сам Тайна ЯГ

Рабиндранат Тагор