Счастливый случай.

1 глава

Металлический гул, видимо от движения чего-то тяжелого, постепенно затих и, внезапно, наступила тишина. Тишина, правда, оказалась так себе: назойливо журчала вода. Будто бы собранная металлической крышей вытекала из оборвавшейся метрах в полутора над землей водосточной трубы и звонко стекала в ливневую канализацию. А еще было очень холодно. Пронзительный ветер то и дело заставлял мои челюсти отбивать дрожь. Если присовокупить к этому прямо таки нестерпимую боль в опустошенной голове, то станет понятно мое крайнее нежелание открывать глаза.

Откуда-то, будто бы из-под земли снова зародился гул. Какое-то время он нарастал, пока совершенно точно не стал походить на шум приближающегося поезда метро. А может я лежу на рельсах, и в результате попаду под поезд? Внезапная догадка пересилила боль и заставила открыть глаза. Нет! Я вовсе не на рельсах — уже хорошо. А что же дальше? Раз уж глаза открылись, нет смысла продолжать прятаться от внешнего мира. Я осторожно открыл глаза и стал осматриваться.

Оказалось, что я лежу на лавочке в конце платформы станции «Парк Победы» — ее то я ни с какой другой не перепутаю. Одет я в легкую летнюю рубашку и такие же светлые штаны — совсем неудивительно, что продрог. А вот что совсем удивительно, так это то, что меня такого красивого до сих пор не подобрали под белы рученьки трудолюбивые московские служители правопорядка, к тому же с первой попытки мне и вспомнить не удалось, как, когда и при каких обстоятельствах я здесь очутился. Превозмогая чудовищно усилившуюся на мое онемевшее и задубевшее тело гравитацию, скривив лицо от боли, я принял сидячее положение и начал оглядываться более основательно. Встретившись со мной взглядом, сидящая рядом девушка, стремительно отворачивается — видимо я достаточно хорош… Там где покоилась моя голова лежит сумка с отпечатком той самой моей головы на ней. Если не вдаваться в подробности, что и сумка, и одежда, которая на мне, вовсе не мои, то все становится понятно: не то чтобы часто, но и не буду делать вид, что впервые я обнаруживаю себя в неизвестном месте с больной головой и ртом, полным продуктов кошачьей жизнедеятельности. Хорошо еще, что привычку носить с собой бумажник с документами, я искоренил после первого случая их восстановления, буду надеяться, что и на этот раз я поступил осмотрительно и не захватил их с собой.

Тем временем нараставший довольно долго гул сменился пришедшим поездом, забравшим мою скромную соседку, а затем снова превратившись в уже затихающий шум, оставил меня наедине с журчащей где-то за отделкой станции водой. Я тупо смотрел, как разом опустевшая платформа снова начинает постепенно наполняться людьми. Судя по их немногочисленности, был либо поздний вечер, либо раннее утро. Хотя скорее вечер: будь сейчас утро, я скорее бы проснулся в комнате полиции, чем свободным, но с провалом в памяти человеком. Переждав еще один поезд, мне удалось подняться и более-менее уверенным шагом добраться до эскалатора и далее выйти в вязкую духоту московского июльского вечера. Сумка, послужившая мне подушкой, и оказавшаяся весьма тяжелой, висела у меня на плече. Вообще-то мне повезло: живу я совсем рядом, а очнись я где подальше, даже не знаю как бы добирался. Не смотря на жару меня бил озноб и дичайше хотелось пить.

Да, я именно вот так и шел, ни кем не схваченный за руку, в измятой одежде, которую даже невнимательный человек легко определил бы как «с чужого плеча». Хотя мне было все равно. Настолько все равно, что я почти не обратил внимания на, скорым шагом вышедших из моего подъезда, троих молодчиков, с последним из которых я довольно ощутимо ударился плечом. Получилось это естественно от моего лишь частичного владения собственным телом, а не от геройства, которое свойственно мне при несколько других обстоятельствах. Реакцией на мою неповоротливость послужил комично-картавый окрик непечатного содержания, ясно в чей адрес направленный. То ли это самое картавое ругательство показалось мне смешным и потому не обидным, то ли в больной голове хватило здравого смысла, а может, и просто не было сил, но оборачиваться мне не захотелось и я, далее беспрепятственно прошел к дверям своей квартиры.

Я люблю свою старенькую «хрущёвку» давно утонувшую в переросших ее деревьях, и доставшуюся мне от бабушки маленькую квартирку. Квартиру люблю особенно за то что она на первом этаже и не требует много сил, чтобы к ней подняться. Сейчас я порадовался и еще одному обстоятельству: дверь оказалась открыта. Естественно, при нормальном моем состоянии это обстоятельство вызвало бы только тревогу, но сейчас я этому обрадовался. Зайдя в квартиру, я захлопнул дверь, машинально закрывшись на, оставшийся еще от бабули, засовчик, и прошел на кухню, где надолго припал к крану с холодной и такой живительной водой. Утолив наконец свою жажду, я без задних ног упал на скрипучую кровать и моментально заснул.

Что меня разбудило, я так и не понял, однако проснулся уже сидя в кровати, близоруко озираясь в ночном сумраке. Было тихо. Тихо, естественно по городским меркам: слышался отчетливо, хотя и негромко, шум Кутузовского. А вот света из-за обилия зелени и первого этажа было явно недостаточно. С легким головокружением я поднялся и направился было в сторону выключателя, как вдруг, споткнувшись о что-то мягкое, растянулся уже на полу. И вот только тогда я вспомнил, где и в каком состоянии я очнулся вчера, что дверь во время моего возвращения была открыта, и даже показалось, что снова услышал тот смешно-картавый голос, только не засмеялся, а почувствовал холодную испарину на лбу и спине. Одним словом, свет я решил не включать. Вместо этого я начал обшаривать руками пространство вокруг себя и пытаться хоть кое-что разглядеть в этой злосчастной темноте. Мало-помалу сложилось четкое представление того, что в моей квартирке что-то настойчиво искали — даже розетки и, к слову, выключатель были вывернуты из своих гнезд. Так что даже хорошо, что я не дошел до выключателя с первого раза: чего доброго бы еще и током убило бы. А изучая обстановку последовательно, пусть даже и преимущественно на ощупь, и понимая какой тарарам тут творится, понять, что у меня что-то искали весьма опытные люди, которые бы не забыли о таких мелочах, уже не составило труда.

Что же они искали? Нашли ли? Если предположить, что меня обрабатывали те, с кем я столкнулся у входа, то почему меня не признали и не «попросили» о помощи? Ответ на последний вопрос мне подсказала, внезапно вспомнившаяся девушка из метро, что так стремительно отвела свой взгляд, едва встретившись с моим. Видимо я выгляжу несколько отталкивающе. Скорее всего, это и оставило меня без сомнительной популярности. Но как же быть с остальным? За этим раздумьем я малость отдышался, и мысли в моей голове стали ворочаться со значительно меньшим скрипом.

Припомнить чего-то нужное людям, способным столь наглым образом разгромить мое скромное жилище, я не смог. Вряд ли этим «чем-то» могло оказаться и что-то мне неизвестное, но находящееся у меня в силу следующих причин:

а. Я — мягко говоря, нелюдим и гостей у меня отродясь тут не было;

б. Попыток взлома ранее не замечалось — красть то у меня и нечего, на что красноречиво намекает потрёпанная старая простенькая входная деревянная дверь, ну и, в принципе, первый этаж без решеток на окнах;

в. Предположить, что бабуля (земля ей пухом) могла разместить у себя на хранение какую-то вещь, тоже затруднительно.

А по сему, «пропажа», по мнению искавших ее, должна была появиться у меня совершенно недавно (может даже и во время моего безмерного возлияния), либо всего-навсего произошла нелепая ошибка. Проверять гипотезу об ошибочности я не захотел как-то сразу, т. к. шкура моя у меня и вовсе одна, а следовательно, мне следует малость поотсидется, до прояснения ситуации.

Времени на сборы у меня ушло порядочно — свет зажигать я постеснялся, да и свойственный мне хронический беспорядок, был известным образом доведен до состояния хаоса. Но тем не менее, я справился и, сжимая в руке предательски шуршащий пакет с моими нехитрыми пожитками, уже перебросил ногу через подоконник (выйти через окно мне показалось хорошей идеей), как вдруг вспомнил про увесистую сумку, которую приволок с собой вчера вечером. Пришлось вернуться обратно и отыскать ее.

Мне посчастливилось аккуратно и незаметно выбраться в окно и, осторожно обойдя дом, обнаружить машину с выключенными фарами, но с сидевшими в ней людьми. Подкравшись еще немного поближе, я даже расслышал их голоса. Один из этих голосов так комично-знакомо картавил.

Наверное, следовало бы вернуться, отпереть дверь и постараться уничтожить следы моего пребывания в квартире, но заставить себя сделать это я не смог. Совершенно ясно, что эти ребята ждут именно меня, а попадать к ним в руки мне как-то не захотелось, и я по-английски удалился.

Вид у меня теперь был не так уж плох, хотя еще не мешало бы побриться. Куда же мне податься среди ночи, да еще и без документов? Соваться к бывшей жене не имело смысла, да и искать бы меня там стали в первую очередь.

Спустя некоторое время я встретил, а точнее сказать, на меня буквально налетела, и чуть не сбила с ног изрядно подвыпившая компания из двух мужиков, шедших куда-то в свете фонарей, поддерживая друг-друга. Один бессвязно и безуспешно, судя по остекленевшим глазам второго, пытался что-то этому второму втолковать. Я почувствовал ободряющую руку судьбы, потрепавшую меня по спине, и, далее не раздумывая, протиснулся между ними — они по-видимому ничуть мне не удивились, а наоборот, оказались не против, — и позволил увлечь меня к месту их назначения. После пары неудачных попыток попасть в оказавшиеся ненужными нам подъезды, длительного поиска ключей от все-таки отыскавшегося нужного, и поисков «нашей» квартиры, мы в ней очутились.

Что ж? Хорошо. Есть возможность так сказать почистить перышки. Мягко, но настойчиво подавив сопротивление, я уложил спать своих «гостеприимных хозяев». Приняв душ и побрившись, я умерил свой аппетит, малость похозяйничав на кухне. А потом я решил поспать — неизвестно еще как развернутся события, а принимать в них деятельное участие не выспавшись, хотелось слабо. Да и друзья мои храпели настолько заразительно, что мой рот практически не закрывался от зевоты.

Проснулся я из-за заглянувшего в окно солнечного лучика. Прислушавшись, с удовлетворением обнаружил храп двух человек, умылся, позавтракал и, хоть и умственно, но от того не менее сердечно попрощался с домом и выручившими меня добрыми (пусть и помимо их воли) людьми, взял свои вещи и вышел, захлопнув за собой дверь.

План дальнейших действий у меня был весьма и весьма смутный, но если постараться выразить его в двух словах, то звучал бы он так: «Выжидай, смотри в оба, удаляйся от знакомых мест, не привлекая внимания». Последнее значило идти пешком, что называется огородами, а неся и сумку и шелестящий пакет, передвигаться было неудобно. Поэтому, расположившись на первой попавшейся лавочке, приступил к ревизии имеющегося у меня свободного пространства и степени нужности моей ноши. Я все-таки открыл сумку.

Почему я этого не сделал раньше? Я не сразу заметил свой бумажник и паспорт, которые преспокойно лежали себе между аккуратно обернутыми пленкой весьма объемными пачками денег. Сквозь прозрачную упаковку на меня во множестве собственнически взирал граф Муравьев-Амурский, а из одного свертка пялился заокеанский зеленый президент. Из-за обилия графов да всяких там президентов я собственно и паспорт не сразу признал. Столько денег я отродясь в руках не держал. Немного отойдя от шока, я продолжил осмотр сумки и обнаружил в одном из ее карманов с полдюжины одинаковых флешек, да выключенный телефон. И все. Правда было еще достаточно места, для того чтобы вместить поверх всего этого богатства и мой пресловутый пакет с пожитками.

Естественно, считать на улице средь бела дня доставшееся мне богатство, я не решился, а только огляделся, повесил сумку на плечо и зашагал на дрожащих ногах дальше. Теперь ясно, что искали у меня дома и почему столь настойчиво Картавый со своими друзьями желали со мной встретиться. Конечно странно, что они не устроили засаду у меня в квартире, и так бездарно позволили мне уйти. Но, судя по весу, оттягивавшему моё плечо, они обязательно захотят исправить свой промах. Ликвидировать бы еще этот злосчастный провал в памяти, но, как говориться, не все сразу.

Следующие часа три мне пришлось потратить на пешее удаление еще дальше от центра и поиски подходящей гостиницы или чего-то подобного, где были бы не слишком обременены чувством законности и впустили бы меня без предъявления паспорта. Позаботившись таким образом о ночлеге, я до наступления ночи успел посетить еще пару-тройку мест.

2 глава

— Счастливый, где тебя черти носят?

Я моментально проснулся, но голоса не подал — может еще и пронесет, — уж больно очень не хотелось выходить из палатки в туманную сырость. В роте меня уже давно называли счастливчиком. Может из-за фамилии, а может и потому что уже около года в Чечне, но не то чтобы ранения, даже насморка я не поймал. При том, что был я приписан далеко не в штабе, да и шел 1995 год.

И только я снова уткнулся в воротник бушлата и начал засыпать, голова капитана протиснулась сквозь проем палатки, и меня обдал первосортный заряд мата. Пришлось вставать и выходить.

Капитан был в сопровождении какого-то коренастого мужика, одетого частично в нашу форму, а преимущественно в натовскую. Опознавательных знаков никаких не было, но, несмотря даже на месячной длины щетину гостя, в нем легко угадывался офицер чином не ниже майора.

— Вот. Он самый. Сержант Счастливый, снайпер — первый сорт, к тому же бегает как сайгак. — похвалы от капитана дождаться сложнее чем дождя в Сахаре, так что я был даже тронут.

Незнакомец внимательно осмотрел меня с головы до ног, будто бы действительно ища сходство со степным сайгаком, кивнул утвердительно, не произнося ни слова, повернулся и ушел в направлении штабной палатки. Капитан, посмотрев ему в след, обратился ко мне.

— Пойдешь с ними, Володя. И не спрашивай куда, зачем и надолго ли: сам ни черта не знаю. Пришли, попросили проводника, а у меня ты один и остался, кто на охоту ходит.

Под охотой капитан подразумевал мои регулярные двух- трехдневные вылазки в тыл противника, где я по мере сил уменьшал его поголовье. Я сутки как вернулся с очередной и едва успел отоспаться. По установленному порядку имел право на еще пару дней отдыха, но видимо действительно у капитана не было других вариантов. Спорить я и не собирался, только кивнул и нырнул в палатку за СВД и разгрузкой.

Гость, как и следовало ожидать, оказался не один. Всего их было шестеро одетых так же разномастно, бородатых и неразговорчивых. Нашел их обедающими, подсел рядом. Когда с едой было покончено, тот, который был с капитаном, расспросил меня, куда и как я выбирался в своих прогулках. Слушал он не перебивая, а потом сообщил куда мне предстоит их сопроводить. Я только присвистнул — путь предстоял неблизкий.

— Когда выходим? — только и спросил я.

— А прямо сейчас и двинемся.

Мы и вправду выдвинулись буквально сразу же без лишней помпы. Я пошел впереди, но потом чуть приотстал, чтобы поравняться с их командиром. Мне надо было рассказать ему, что и где ожидать, но он меня и слушать не стал.

— Ты иди, как будто один идешь, а за нас не переживай. Главное побыстрее.

Меня даже немного злость взяла, и я пошел действительно, как будто был один: аккуратно, незаметно и быстро. Серый вечер сменился пронзительно темной ночью. Мне самому сложно было ориентироваться, хотя дорога и была знакомой, но просьб сбавить темп я так и не дождался, равно как и указаний к привалу. Все дальше и дальше мы углублялись в горы. Перед преодолением открытых мест, я на некоторое время затаивался, внимательно прислушивался и приглядывался к окружающей темноте. При обходе одного из встретившихся на пути аулов, едва-едва не напоролся на заботливо оставленную для таких как мы растяжку. Обнаружил я ее чудом и исключительно потому, что учуял запах сигареты, которую видимо выкурил этот горе-минер.

Не обращая внимания на усталость, я шел, а местами и бежал, и на исходе ночи мне стало казаться, что за мной ни кто уже не идет. До места назначения оставалось рукой подать, а на востоке сквозь моросящие мелким дождиком облака начал брезжить рассвет. Перебежав очередную полянку, я просто таки упал в заросли кустарника, и только было собрался прислушиваться, как услышал возле себя знакомый голос, даже незапыхавшийся и, казалось, вовсе не уставший.

— Прямо перед нами, примерно в километре? Верно?

Понятия не имею, как он очутился рядом! Я мог поклясться, что рядом со мной ни кто не шел, а следуя за мной даже по пятам невозможно было столь быстро поравняться. Но может усталость дает о себе знать?

— Все верно. — коротко ответил я, чтобы не выдать своего сбивающегося дыхания. — Что дальше?

— Сейчас пойдешь между нами. Только не в конце — а то больно громко дышишь. Ладно, шучу. Все хорошо, но так мне спокойнее будет. Как дам знак, стой на месте, найди подходящую позицию и помогай, чем сможешь, когда начнется заварушка.

Договорив это, он двинулся вперед. Подождав, когда мимо меня едва слышно прошли еще двое, я рванул следом, буквально дыша в спину идущему передо мной, чтобы теперь самому не отстать.

Теперь мы продвигались гораздо медленнее, и когда до цели, которой оказался полевой лагерь, осталось метров триста, и мне поступила команда остановиться, видимость была уже вполне сносная. Остановился я только за тем, чтобы более подробно рассмотреть окружающую местность. Относительно легко мне удалось приметить пулеметную точку, призванную охранять подступ, и которая аккурат могла положить продвигавшихся вперед моих спутников. А судя по тому, что я их, пусть и едва-едва, но видел, могли их заметить и от туда. Времени рассуждать практически не оставалось, я лишь снова осмотрелся — не упустил ли чего важного, — и быстренько пополз к этой самой точке.

В ней гнездились двое. Один из них спал. Он не проснулся, даже когда, его бодрствовавший подельник начал пускать кровавые пузыри из перерезанного моим ножом горла. Так и умер во сне. Я аккуратненько сложил тела друг на друга, чтобы не мешались, развернул на всякий случай пулемет в сторону лагеря, и приготовив СВД, принялся наблюдать за дальнейшим развитием ситуации, правда уже в оптический прицел. Тем временем, ребята, образовав широкий полукруг, вплотную приблизились к землянкам.

Началось все тихо и незаметно. В одну землянку нырнуло двое, во другую еще пара, двое, оставшиеся за периметром лагеря, беззвучно убрали часового. Пятью минутами позже показались ребята из первой землянки, молнией метнувшиеся к следующей. А вот, выбравшихся из второй землянки, проводила автоматная очередь, скосившая последнего вышедшего. Ждать дальше я не стал: упал, сраженный пулей второй часовой, упал и выбравшийся из второй землянки, тот, который начал пальбу.

То, что началось дальше, я даже не буду стараться описать. До тех пор, пока они не начали вылазить на свет божий, представить, что их тут столько было просто невозможно. Не заботясь о том, что меня обнаружат, я стрелял, перезаряжал, снова стрелял. Главной моей заботой стало не попасть в своих, а сделать это становилось все труднее и труднее из-за кутерьмы рукопашного боя, царившей в лагере. В какой-то момент, я заметил, что ко мне подбираются сразу с двух сторон. В одного я выстрелил, второму в качестве привета, отправил гранату, заботливо оставленную мне предыдущими жильцами этой точки. Когда кончились патроны, я взялся за пулемет. Правда пострелять из него мне так и не довелось. Рядом со мной раздался взрыв, и руки мои опустились, затем я и сам сполз вглубь окопа.

Ни каких картинок из прожитой жизни перед глазами у меня не проносилось, равно как и по тоннелю попутешествовать не удалось, просто наступила темнота. Сначала слышались вмиг отдалившиеся звуки выстрелов, а потом и они исчезли, как-будто за толстым слоем вязкого войлока.

3 глава

Я проснулся. Всегда просыпаюсь, на моменте собственной смерти. Недолго поозиравшись, я вспомнил, где и по какой причине нахожусь. Было ранее утро, и сквозь прикрытые жалюзи в номер сочился скудный свет. Часы на противоположной от кровати стене показывали половину шестого. Я заставил себя расслабиться и снова лечь в кровать. Торопиться мне сегодня было некуда, наоборот, предстояло даже слегка поубивать время. Вчерашний вечер я не провел даром, а навёл кое-какие справки, так что к обеду рассчитывал получить какой бы то ни было результат.

Спать, правда, мне уже совершенно не хотелось, так что я встал, умылся и позавтракал, припасенными вчера продуктами. Состояние мое было не в пример лучше вчерашнего, да и внешний вид изменился в ту же сторону, так что, чтобы не впадать в уныние от ожидания, было принято решение прогуляться по окрестностям, осмотреться. Была тому еще одна причина: какой-то внутренний звоночек начал настойчиво требовать покинуть помещение, в котором был только один вход, являющийся еще и выходом. Не доверять своему внутреннему голосу причин у меня, понятное дело, не было, и я отправился на прогулку.

Гулял я ровно до того момента, пока полностью вышедшее из-за домов солнце, не стало нестерпимо жечь мою непокрытую голову, потом я отправился обратно. Ни каких подтверждающих мою внутреннюю тревогу фактов я не обнаружил, но она с новой силой начала донимать меня, как только я приблизился ко двору, где и располагался вход в гостиницу. Это меня остановило и заставило присмотреться. Как будто по заказу, мимо меня во двор въехала машина, могу побиться об заклад: один из пассажиров в ней картавит, — уж эту машину я ни с какой другой не перепутаю. Как же они меня нашли? Подходить и спрашивать ответа на этот вопрос я не решился, а по сему развернулся и дал ходу.

По закону жанра, рано или поздно наше свидание должно состояться, но приближать его в мои планы точно не входило. Сегодня я остался с пустыми руками, но что самое главное живой и свободный. Правда нашедших мое пристанище товарищей, поздравлять тоже не с чем: не думаете же вы, что я оставил свои вещи в столь сомнительном месте, да еще и без присмотра? Причем флешки я спрятал даже отдельно от всего прочего. А пустые руки вовсе не помеха, а наоборот подспорье, когда тебе требуется скрыться, так что, наведавшись попутно за результатами моих вчерашних расспросов, часа четыре спустя, не без риска воспользовавшись электричкой, я топтался у ворот одного загородного домика, в котором не был до этого ни разу. По моим расчётам, ввиду того, что была суббота, хозяин должен быть на месте. И мои ожидания оправдались.

Калитка в воротах открылась, я прошел во двор. На крыльце стоял тот, у кого я надеялся спросить совета, наверное, единственный человек, способный если не помочь мне, то хотя бы направить в нужную сторону.

— О! Счастливчик! — в глазах встречавшего промелькнула радость, но потом она сменилась какой-то гневной досадой, — Я же тебе говорил, и не раз, что видеть тебя не желаю!

Я молча продолжал подходить к нему, он в свою очередь спустился с крыльца и сделал пару шагов мне на встречу, а когда мы сблизились вплотную, он заключил меня в крепкие дружеские объятия, едва не переломав мне при этом ребра.

— Мне нужна твоя помощь, батя. — Просто сказал я, как только он меня отпустил.

— А ты думаешь, я бы поверил, что ты ко мне просто так приперся? Пошли в дом, там все расскажешь. — И он увлек меня за собой, — Кстати, как ты меня нашел?

— Имея общих друзей, эта не такая уж большая проблема. — Парировал я. — Эти друзья тебе собственно даже и привет передавали.

— Не говори мне, кто именно сдал мою явку — не хочу с ним ссориться. Но привет Рыжему, при случае, передай.

— Ого! А как ты его вычислил?

Батя лишь исподлобья, но с улыбкой, посмотрел на меня и ничего не ответил. Тем временем мы прошли в дом, где было приятно прохладно. Я присел на краю дивана, видимо в гостиной, чтобы осмотреться. Обычный загородный дом, коих много нынче расплодилось в окрестностях столицы и других мало-мальски крупных городов нашей необъятной Родины. Ровным счетом обычная гостиная. Ничего примечательного, и, даже обладая неуемной фантазией, не скажешь, что обосновался тут, пусть и отставной, но все же самый натуральный полковник спецназа не буду говорить какой конторы. Ни тебе орденов в рамочках, ни фотографий в кругу боевых друзей, ни оружия, развешенного по стенам, ни, держу пари, пыльного мундира в антикварного вида шкафу. Напротив, по обильным зарослям цветов на подоконниках, да по кружевной скатерти на столике со стопкой потертых книжек, в голову так и лез образ старушки в чепце и круглых очках на кончике носа.

Отлучившийся, видимо на кухню поставить чайник, батя, вернулся от туда и, скрестив руки на груди, с интересом следил за моей реакцией. Я, про себя решив, что живет он здесь постоянно, а не только по выходным, никак не стал комментировать обстановку, показавшуюся мне неподобающей для известного мне, в качестве сурового и крайне требовательного командира, а только широко и искренне улыбнулся ему в ответ — я был чертовски рад видеть его. Чистая и наполненная уютом кухня была так же несвойственна тому образу бати, что крепко сидел в моей голове, как и гостиная. Он указал мне на стул подле обеденного стола, сам уселся в кресло неподалеку.

— Ну, Счастливчик, я готов тебя слушать.

— Александр Иванович, первым делом хочу тебя попросить забыть, что я был у тебя, как только уйду отсюда. Не хочется нарушать идиллии пенсионной жизни.

— С этим я уж как-нибудь сам разберусь, — проворчал батя. — Переходи ближе к делу.

И я перешел. Рассказал все, что произошло за последние два дня, разумеется то, что удалось вспомнить. Следуя возникающим у слушателя вопросам, мой рассказ углублялся и расширялся, и чайник приходилось ставить еще дважды.

— Сколько раз, Володя, я твердил тебе, что пьянка до добра не доводит. — более риторически нежели чем вопросительно резюмировал он мой рассказ. — Сдается мне, что ищут тебя не из-за денег. Хотя сумма сама по себе не маленькая, но что-то тут не чисто. А ты точно выяснил, что описание твое везде разостлано?

— Точно, как день, бать. Я же говорю, что влезли в ментовскую базу, а там я, собственной персоной.

— Это и странно. Ради денег тебя бы конечно искали, но не с таким размахом. Должно быть что-то еще. — на несколько минут он задумался. — Может флешки?

— И я пришел к этому же выводу. Но на них какая-то белиберда: я даже сам битый час пытался понять, что там к чему. Не являются они и электронными ключами к чему бы то ни было. В общем, одного нашего общего знакомого, который в этом деле волокёт, они поставили в тупик.

— Странно. Очень странно.

Я не мог не согласиться. Батя молчал, думал, прикрыв глаза. Со стороны могло показаться, что он уснул, но если присмотреться под закрытыми веками замечалось движение, свидетельствовавшее об обратном. Потом он будто бы очнулся и, видимо приняв какое-то решение, взвесив множество оставшихся мне неизвестными «за» и «против», заговорил.

— Завтра рванем мы с тобой к одному моему старому знакомому, который проявит профессиональный интерес к твоей истории. Только следовало бы на руках с собой иметь хотя бы одну из этих твоих флешечек.

— Не вопрос! Где и во сколько мне нужно быть?

Вместо ответа, батя сделал один короткий звонок, содержание которого сводилось к назначению времени и места завтрашней встречи.

— Ты слышал? — спросил он меня, после того как положил трубку. Я кивнул. — Ну тогда давай располагайся — утро вечера мудренее.

Оставаться тут на ночь, в мои планы не входило, так что я вежливо отказался, заверив батю, что буду как штык в нужном месте к назначенному времени. Он пожал плечами, пожелал удачи и прямо таки по отечески напутствовал в дорогу. В обратный путь я отправился на пойманном у станции электрички такси — рисковать, попадая в видимость камер и нарядов полиции, мне показалось излишним. Сегодня мне еще предстояло забрать, одну из флешек, найти безопасный ночлег и еще назрело желание повторно переговорить с тем самым сведущим в компьютерных делах человеком.

Высадившись за пару кварталов от места назначения и расплатившись предусмотрительно разменянными заранее потертыми купюрами, я наведался в тайник, где забрал флешку — не хотелось рисковать всеми сразу. Поиски ночлега я решил оставить напоследок, поэтому прямиком отправился к компьютерщику, правда разжившись по дороге дешевым телефоном и анонимной сим-картой, купленными в подземном переходе. Во время оставшейся дороги я ломал голову над тем, что же это за это за информация такая попала ко мне в руки. Естественно, что до правдоподобного ответа я додуматься не смог, а вот об осторожности практически забыл, от чего и встретился лоб в лоб с парочкой прогуливавшихся полицейских. Экстренная попытка изменить курс оказалась провальной и только привлекла дополнительное внимание. Прозвучало многообещающее: «Здравствуйте! Предъявите Ваши документы». Пытаясь потянуть время и лихорадочно ища выход, я начал хлопать себя по карманам, делая вид, что суматошно ищу паспорт, которого, к стати, у меня с собой и не было. Пришлось импровизировано разыграть целую сцену, стань свидетелем которой великий Станиславский, пресловутого «Не верю!» не прозвучало бы.

Полицейские оказались хоть и не столь доверчивыми, как Станиславский, но всё-таки отпустили меня с миром, правда, прихватив с собой новенькую хрустящую купюру. А ведь могли и вовсе не поверить, или, что гораздо серьезнее, узнать меня по распространенной повсеместно ориентировке. Меня спасло то, что их зрительная память оказалась не на высоте, а алчность приоритетнее подозрительности.

Дальнейший путь прошел без приключений, и я вскоре оказался у спуска в полуподвальное помещение мастерской по ремонту компьютеров и телефонов, где работал нужный мне сейчас человек. На месте его не оказалось, что само по себе не было странным, так как заранее о встрече я не договаривался, но неприятный холодок по спине пробежал. Интересоваться причиной отсутствия я не стал, сочтя самым разумным ретироваться и рискнуть наведаться к нему домой. Благо, что мне был известен адрес.

По светившемуся окну кухни, я понял, что расчет оказался верным. На всякий случай, пару раз с уменьшающимся радиусом обошел дом, и, не обнаружив ничего странного, уже было собрался войти в подъезд, используя для этого возвращающихся с прогулки маму с ребенком. Открывая и придерживая для них тяжелую дверь, я сумел предварительно заглянуть во внутрь, а там стояли двое крепких парней, один из которых держал в руке сложенный пополам листок. Я сразу же отпрянул, и, оставшись незамеченным, отошёл немного подальше. Можно даже не напрягаться, пытаясь понять, чей же портрет распечатан на том листочке. Если встречающие меня, хоть и невольно, но пытались отбить охоту от посещения компьютерщика, то им это не удалось. Пораскинув мозгами, мне удалось без особого труда проникнуть через соседний подъезд на крышу дома, а уже от туда и в нужный мне. Предположив, что те, кто упустил меня в первый раз, наверняка не допустят подобной же ошибки и оставят засаду непосредственно в квартире, я оказался прав. Действовать пришлось жестко и быстро, правда, убивать я их не стал, ограничился введением в бессознательное состояние. Видимо они меня совершенно недооценили, раз оставили в квартире всего троих. Четвертым, если не считать меня, в ней был труп Пашки. Компьютерщика.

Я стоял над его телом, потирая давно отвыкшие от такой работы кулаки, и во мне закипала злоба.

4 глава

Единственное, чего мне сейчас хотелось, это чтобы меня все, абсолютно все, оставили в покое. Просто нечеловеческая усталость навалилась на меня, а тут еще это постоянное покачивание, разбудившее меня и мешавшее вновь уснуть. Я попытался отмахнуться в буквальном смысле этого слова, но не смог пошевелить рукой. А потом, мне показалось все это таким несущественным, и я снова уснул.

Ну разве так можно? Меня снова трясли. По всему телу от каждого толчка, проходила волна едва заметной боли. Даже не боли, а какой-то дрожи что ли. А еще кто-то еле-еле стонал, прямо у меня под ухом. На этот раз я даже и не думал шевелиться — не было сил. Но Бог с ним с этими размеренными толчками, но этот навящево повторяющийся стон сводил меня с ума. Стараться не замечать его, больше не было сил, и я открыл глаза, вернее только попытался: они ни в какую не захотели этого сделать. Проявив настойчивость, я решил помочь им рукой — она не послушалась. Странно. Тогда, собрав воедино всю накопившуюся во мне злость, я с силой рванул свою правую руку к голове. За то мгновение, пока я терял сознание, я с приливом самой что ни наесть острой боли осознал, что стоны — мои собственные. Дальше все опять заволокла темнота.

В следующий раз очнулся я от собственного крика, сопровождавшегося самым настоящим эхо. Правда и крик был больше похож на громкий стон, да и эхо, честно говоря, было так себе. Рука в этот раз меня послушалась, но вместо кожи лица наткнулась на какую-то марлю, или что-то похожее. Ею было замотано верхняя половина моей головы. Бинты? Все тело ломило от тупой тягучей боли, ноги вообще не чувствовались, а еще было неимоверно жарко. Потом, словно бы из далека, донесся приглушенный бинтами женский вскрик, прерванный звуком падающего на что-то твердое тела. Еще немного погодя, в комнату (судя по звуку шагов да по пресловутому эхо, это должна была быть именно комната) вошел кто-то. Удивленный женский возглас последовал сразу же, а следом началась форменная суматоха. Мне было настолько плохо, что, эта внезапная суета, была мне по большей части безразлична. Запомнилось только то, что часто слышалось удивленное: «Надо же! Пришел в себя!»

Как выяснилось много позже, в то, что я смогу выжить, не верил ни кто, именно поэтому сестричка, которая пришла на мой стон, сразу же свалилась в обморок. Представьте себе, человека уже собираются везти в морг, а он вдруг очнулся. В общем, перевели меня из палаты для умирающих и начали лечить. Лечили долго, месяца три, а затем перевезли в Москву и снова лечили. В Москве меня и нашел батя. Естественно тогда я его так не называл.

Началось все с того, что, не обращая ровным счетом никакого внимания на протестующих медсестер, в мою палату завалился коренастый мужик в развевающемся за спиной халате, который он соизволил надеть, словно гусар, только в один рукав. Обшарив глазами все койки в палате, он вперил свой взгляд, показавшийся мне смутно знакомым, в меня родимого. Немного повсматривавшись он неуверенно спросил: «Счастливчик?» Я сразу же его признал. По голосу, нежели по внешности, так как и лицо было гладко выбрито, да и видел я его до этого совсем мало, а вот голос запомнился. Это был тот самый командир спецназа, которым я дорогу показывал.

Он подошел вплотную и бесцеремонно, словно мы тыщу лет знакомы, сел на кровать. В дверь опасливо заглянул врач, но спорить видимо не решился.

— Ты знаешь, как долго я тебя искал? Сначала могилу твою искал, потому что оповестить успели о твоей смерти. А когда уже совсем запутался, узнал, что жив. Я в госпиталь, а тебя уже след простыл. Так что за тобой не угонишься даже за раненым.

А я молчал — не знал, что я могу ему сказать и уж тем более, зачем ему понадобилось меня разыскивать. И он понял это! Без слов понял. И рассказал мне все: чему я не придавал должного внимания, и что успел пропустить, будучи без сознания. А в основном, благодарил за то что спасал его ребят, да и его самого, не щадя себя. Хотя, по сути, благодарить должен был я: в итоге мне же спасли жизнь. Из его рассказа я узнал, что мы вышли победителями из того боя, правда двоих взвод не досчитался. Узнал, как они вытаскивали меня и еще одного раненого на самодельных носилках, как во время этого приняли еще один бой, и как заставляли хирурга оперировать, так как тот меня уже списал со счетов и считал бессмысленными попытки оживления. Получилось очень трогательно. А, уже уходя, он будто бы между делом вставил:

— Лечись быстрее, а то я для тебя место уже полгода держу! Считай предложением. — подмигнул и вышел.

Отойдя немного от визита, я решил прогуляться и привести в порядок, вдруг ставшие сумбурными, мысли. Взял костыли и вышел в еще золотую, но уже прохладную московскую осень. Такой человек не способен обмануть. Если он меня усердно искал, то и пригретое местечко не вымысел. Как-то сразу встал вопрос о дальнейшей моей жизни, поналетели воспоминания, сомнения — кому я нужен инвалидом? Однако в глубине души я уже принял это приглашение, сразу же, как услышал. И я выкинул костыли прямо за декоративный кустарник! Корчась от боли начал ходить кругами по двору. Доходился до того, что утром следующего дня поднялся только со слезами на глазах, но вновь костыли не принял, а снова отправился ходить. Спустя две недели, я уже бегал. В день моей выписки у крыльца госпиталя меня встретила машина. Батя своих не забывает!

Ох и каких же огромных трудов мне стоило возвращение даже в ту форму, которой я обладал до ранения! Но новые требования были куда серьезнее. Сколько пота из меня вытекало! Ни о каких поблажках даже и речи не было — тут все были равными. Смысла описывать учебу нет никакого, да и не следует, прямо скажем. Она, как только я окончательно восстановил силы, обильно перемежалась горячими командировками. В 1998 я поступил в училище, на 2000-й брал академ, затем, быстро вылечившись после второго ранения, продолжил учебу. Много всего интересного было.

Появилась и семья, да только ненадолго — неподъемными оказались частые разлуки, — чтобы не портить жизнь друг другу мы расстались. Уже после развода нашлась сестра моей матери, которая была одинока и искренне радовалась моему обществу.

Не смотря на повышение бати и в должности, и в звании, он нас никогда не забывал, да, только с его уходом все поменялось. Нет, менее профессиональными мы не стали, и, может для других, изменения и были не столь заметны, но не для меня. Ну не смог я увидеть нового человека на его месте, пусть даже он и был из нас же и знали мы его как облупленного, не смог. Подал в отставку и был уволен в запас. Тогда-то батя и пожелал мне провалиться к дьяволу и забыть о его существовании. Я его не стал винить, равно как и считать себя в чем-то виноватым, просто оставил в сердце большой кусок памяти в неприкосновенности и принялся жить дальше.

5 глава

У меня в голове не укладывалось, ради чего такого важного был убит Пашка. На его теле не было следов избиения, было только аккуратное пулевое отверстие в области сердца. В глазах застыл немой вопрос. Внимательно и не торопясь осмотрев квартиру, я восстановил в общих чертах события тут произошедшие. Сцапали его точно не здесь, а, скорее всего, на рабочем месте, но тихонько, и под благовидным предлогом, привезли на квартиру, вежливо позадавали вопросы. Судя по удостоверению сотрудника ФСБ, найденному мной только у одного из отдыхавших, Паша решил выложить все на чистоту. Но все равно оставалось неясным, зачем его следовало убивать. Единственным объяснением этого, на мой взгляд, мог послужить тот факт, что он после моего к нему визита тоже не сидел без дела, а кое до чего докопался, проявив при этом активность, которая и привела к нему моих преследователей. Да уж, лихо работают. И круто. Но как же сильно должна быть горяча информация, чтобы даже за догадку об ее содержании (но только ли за догадку?), хладнокровно убить человека? Как жаль, что он не смог рассказать всего мне.

Установить подлинное ли удостоверение, или поддельное, я решил позже и сунул его в карман, а потом быстренько под струями холодного душа привел в сознание его бывшего обладателя. Как и следовало предположить, он оказался неразговорчивым, но используя подручные методы, я вытянул нужную мне информацию. Впрочем, эти ребята были просто исполнителями, и многого знать попросту не могли. Тем не менее, мне стало известно имя человека, нанявшего их, а это уже не мало. Да, и никакого картавого он знать не знал. На все про все ушло не так уж и много времени, так что вышел из квартиры я через двадцать минут, после того как вошел в нее. Пользоваться путем моего прибытия сюда уже не хотелось, и я вышел через этот подъезд, усыпив по пути ожидавших меня внизу товарищей. У этих при себе не оказалось вообще никаких документов.

Пока я со всевозможной осторожностью удалялся от места событий, лихорадочно вспоминал, к кому еще можно обратиться по вопросу этих самых флешек. Не подобрав, впрочем, ни одного дельного варианта, я решил понадеяться на удачу, т. е. действовать наобум. Повинуясь внезапно пришедшей догадке, я поймал первое попавшееся такси, которое привезло меня к, сияющему огнями в только что начавших спускаться сумерках, большому торговому центру. В первом попавшемся от входа магазинчике я приобрел бейсболку и толстовку с капюшоном, напялил их, и, уже не опасаясь камер, начал изображать праздношатающегося покупателя. На верхнем этаже, особняком от столиков с поедающими гамбургеры людьми, находилась компьютерная игровая зона. Всего несколько мест были заняты какими-то прыщавыми детьми-переростками, двое, по-видимому администраторы, флегматично наблюдали за ними, роясь попутно в своих телефонах. Я приобрел себе кое-что перекусить и, заняв место с прямой видимостью на этих хакеров, принялся наблюдать и подбирать годного для своих нужд.

Лица играющих, мне сразу показались неспособными нести отпечаток высокого интеллекта, так что пришлось изучать администраторов, одним из которых, к стати, являлась девушка. После недолгого колебания, я решил попытать счастья с парнем, но после того, как поем. Я ел, наблюдал и придумывал, как бы лучше построить диалог и, что наверное даже главней, уберечь его от возможных плачевных последствий. Только, видимо судьба сегодня решила повставлять палки в колеса: не дожидаясь окончания моего ужина, парень встал и ушел. Я вначале подумал, что наверное в туалет, но спустя пятнадцать минут смирился с упущенным шансом. Ну и где мне в десять вечера прикажете искать хакера? Я чуть было не бросил все с досады, но все-таки решил идти на контакт с этой девчушкой. Правда девчушкой она мне перестала казаться, как только я увидел ее лицо — до этого она не оборачивалась в мою сторону, и я видел ее только со спины. Это была красивая женщина с озорными искорками в глазах, которые к тому же светились умом. А фигурка действительно была точеной, так что и неудивительно, что я принял ее за совсем молоденькую девушку. У меня на какое-то мгновение даже дар речи пропал, настолько она была мила. Но быстро собравшись с духом, я завел разговор.

— Я поражен! — выпалил я, глядя ей прямо в глаза.

— Ну и чем именно, если это не секрет? — она, видимо имея хроническую усталость от назойливого мужского внимания, насмешливо-холодно осмотрела меня с ног до головы.

— Двумя несвязанными между собой обстоятельствами.

В ее взгляде промелькнуло удивление, а на лице проявился слабый пока, но все же интерес. Не отрывая от нее взгляда, я пододвинул от стоящего рядом стола кресло и уселся прямо напротив нее.

— Тогда: первое! Тем, что только Вы одна в целом мире способны мне помочь. Да-да, без шуток! — я продолжал смотреть ей в глаза. Правда, больше для собственного удовольствия, нежели для убедительности.

Она, открыв уже было рот, замялась о чем спросить: то ли чем она, по моему мнению, способна мне же помочь, то ли о втором обстоятельстве, которое я еще и не придумал. Воспользовавшись оказавшейся как нельзя кстати заминкой, я рассказал придуманную наспех юмористическую историю о взбесившейся флешке, предъявившей мне вместо моих документов какую-то полную околесицу. И о том, как меня цельный вечер, как того прокаженного, избегают все мои знакомые, кто хоть мало-мальски разбирается в этой сатанинской электронике. В конце рассказа, когда она уже вытирала слезы от смеха, я, уже серьезным тоном, признался, что завтра мне нужны эти документы, ну прямо как воздух. Немного отдышавшись, она женственно протянула руку, в которую я и положил одну из флешек.

Неотрывно наблюдая за ее реакцией, я сразу заметил едва заметную перемену, которая последовала спустя пару секунд после открытия корневого каталога накопителя на компьютере. Но уже через секунду она взяла себя в руки и, как ни в чем не бывало, пожав плечами, констатировала невозможность восстановить мои «документы». По последующему отсутствию излишней, да и любой другой заинтересованности в моей «сатанинской электронике», я не был уверен, что секундная смена выражения ее лица при просмотре, вообще хоть что-то значила. Болтая с нею следующие несколько минут, я искренне наслаждался ее обществом и красотой, но время и так уже было упущено, а мне еще предстояло найти ночлег, так что, не без усилия над собой — больно уж хорошим собеседником она оказалась ко всему прочему, — организовал неловкую паузу, за тем стремительно поднялся и, быстро попрощавшись, ушел. При других обстоятельствах я бы естественно этого не сделал! По меньшей мере, узнал бы ее номер, но сегодня даже познакомиться не довелось. Если выберусь из этой передряги живым, обязательно вернусь и продолжу знакомство. Давая себе это обещание, я и не рассчитывал, что ему предстоит исполниться очень даже скоро.

Я около часа побродил еще по торговому центру, правда не особо надеясь на удачу, и вышел на улицу. Стоянка, забитая битком во время моего приезда, превратилась в полу пустую, так что мне было легко осмотреться и убедиться в безопасности моего маршрута. Наверное, по этой же причине, мне сразу бросилось в глаза, как двое мужчин силой усаживали кого-то в машину, еще двое контролировали прилегающие выходы из ТЦ. Узнав в усаживаемой в машину, свою недавнюю собеседницу, я сразу же бросился на помощь. Слишком маловероятно было, что ее загребают по несвязанному со мной делу, а значит и реакция, подмеченная у нее после открытия флешки, мне отнюдь не привиделась. Более того, я дал себе еще одно обещание: никогда ни недооценивать самообладание этой женщины.

За этими мыслями я подбежал к машине. Ба! Да это же старые знакомые! Те, что были у Пашки. Но там их было пятеро. Видимо, чтобы пощадить мое сердце и не дать мне за этого пятого поволноваться, он собственной персоной упер мне под ребра что-то твердое и пригласил тоже сесть на заднее сидение. Окруженный со всех сторон готовыми к убийству людьми с оружием, я счел нужным безропотно последовать приглашению. Меня естественно обыскали и забрали флешку, деньги и телефон, которым я так ни разу и не воспользовался. Само собой, к владельцу вернулось и позаимствованное мною у него ранее удостоверение.

Когда, не особо церемонясь, меня тоже запихали в машину, я, как ни в чем не бывало, поприветствовал спутницу. Было заметно ее изумление моему спокойному отношению к происходящему. Двое из числа похитителей плотно прижали нас друг к другу, отгородив от дверей, двое уселись впереди, а куда делся пятый мне, на этот раз, было уже все равно. Потому что я оказался практически посреди салона, то маршрут нашего движения мне был отлично виден: нас вывозили из города. А вот в качестве собеседников абсолютно все пассажиры оказались несостоятельными. То ли настрой был не тот, то ли тем для разговора общих не нашлось, но ехали мы всю дорогу молча. Я попытался выяснить, каким образом они меня выследили в этот раз, но ответа не получил. Вскоре моя соседка, которую я ощущал половиной своего тела, начала дрожать. Видимо нервы начинали давать слабину, но надо отдать ей должное: не впасть в истерику при подобных обстоятельствах — дорогого стоит! Однако путешествие наше стремительно подошло к концу, машина уперлась в ворота загородного дома. Словно дежавю какое-то! Я сегодня уже побывал в загородном доме, не в этом конечно, но богатые на всевозможные события последние два дня внесли предубеждение к повторяющимся факторам и всяким там совпадениям. Ладно. Это все лирика, а пока мне предстояло придумать способ выбраться отсюда, только уже не одному, а это несколько усложняло мероприятие.

Нас вытащили из машины и развели по разным местам. Я лично, оказался в подвале. По классике жанра, в центре него стоял одинокий стул, а над ним лампа. От такого вида я расхохотался, да настолько сильно, что аж сполз на пол, вытирая слезы, прыснувшие из глаз, руками, предусмотрительно перетянутыми пластиковым хомутом. Тем не менее, не смотря на искренний смех, я заметил растерянность своих тюремщиков и использовал ее в своих целях. Несмотря на свою поразительную способность наступать мне на пятки, они видимо все еще несерьезно относились ко мне лично, ну или неопытные еще были. Я отдавал себе отчет в том, что везение имеет свойство рано или поздно заканчиваться, но искренне понадеялся, что в этот раз оно мне не изменит. Избавившись от хомута и обыскав развалившиеся на полу тела, подобрал пистолет и вышел из подвала, предусмотрительно заперев за собой дверь. Кроме пистолета ничего у них не оказалось. По крикам и суматохе, доносившимся со второго этажа, определить место нахождения оставшихся не составило особого труда. Опрометью туда я естественно не бросился, а осторожно продвигаясь в нужном направлении, осматривал все комнаты, что попадались на пути: я же не был уверен в что мы, приехавшие сюда вместе, были единственными людьми в доме. Как оказалось, осторожность я проявил не зря.

Тихо устранить, бросившегося на меня с ножом из кухни, перекачанного отморозка мне не удалось — он упал, сраженный выстрелом. Шум наверху моментально стих, послышались торопливые шаги в мою сторону.

— Не надо за мной больше бегать! При следующей встрече живыми я вас не отпущу. — предупредил я двоих, торопливо спускавшихся вниз по лестнице и в очередной раз отправил их в нокаут.

В комнате, откуда теперь слышались только всхлипы, обнаружился еще один. Не стоило обладать богатым жизненным опытом, чтобы определить его, как зека с весьма значительным стажем. С кривой ухмылкой он держал нож у ее горла и, глядя не на пистолет, а прямо мне в глаза, четко и спокойно потребовал:

— Брось ствол и отойди к окну — иначе ей конец.

Я и бросил. Только не на пол, а прямиком ему в голову. Этого он по крайней мере не ожидал, а нужного результата я достиг.

— Странная у них компания подобралась. Вот тебе чекисты, а вот и зэка. — сказал я, беря ее за руку.

Судя по всему, насиловать ее эти хмыри не собирались, по крайней мере, пока. А вся возня произошла из-за того, что она яростно сопротивлялась. По щеке растекалось красное пятно, грозя перерасти в знатный синяк, а в остальном, я не приметил ни каких повреждений. Да, она была напугана и вся дрожала, но об истерике и речи не было.

— Ну зачем ты сопротивлялась? Не могла разве пару минут подождать?

— Откуда я могла знать, что ты за мной придешь? — резонно парировала она. — И объясни мне, черт тебя дери, что вообще происходит?

— Знаешь, я вообще-то сам хотел это выяснить с твоей помощью. — говоря это, я обыскивал поверженное, скорее всего навсегда, тело. — Пока могу сказать только, что нам не следует здесь надолго задерживаться. Не знаю как, но эти ребята меня находят чересчур быстро.

Взяв ее за руку, я увлек ее к выходу. Так как на мой вопрос, умеет ли она водить, она утвердительно кивнула, я отправил ее заводить машину и открывать ворота, снабдив, предварительно найденными на столике в прихожей, ключами. Сам же, обшарил карманы, оставшихся без обыска ребят. Своих вещей я не обнаружил, видимо все забрал тот, который не поместился с нами в машину. За то мне посчастливилось повторно разжиться удостоверением, найти паспорт у того, который кидался на меня с ножом, и раздобыть небольшую пачку денег. Еще, порывшись в морозильнике, я прихватил с собой единственное, что в нем было — пакет замороженных пельменей. Когда я со всем этим богатством вышел на крыльцо, заправляя под футболку рукоятку пистолета, моя спутница открывала ворота гаража, за которыми стояла вторая машина, а не та на которой нас сюда привезли. Видя мой вопросительный взгляд, она сказала:

— Ключи подошли только к этой. — и пожала плечами. — Только сумочка моя осталась в той, а она закрыта.

Я вытащил полено из поленницы неподалеку, разбил окно в машине и достал сумочку, открыл ее, достал телефон и, вытряхнув из него батарейку, сунул обратно. Мы сели в машину и выехали из ворот. У меня появилось стойкое желание не посещать в ближайшее время дачи. Спохватившись, протянул ей пакет, взятый из морозильника.

— Спасибо. — сказала она и приложила пакет к ссадине.

— Может познакомимся, раз уж судьба свела нас вновь? Владимир.

— Марина.

— Очень приятно. Знаешь, что мне интересно?

— Понятия не имею.

— Как нас нашли? Я полностью уверен, что проследить за мной они не могли, да я и сам не знал куда направлялся. Мне от этого не по себе.

Вопрос был задан исключительно проформы ради: как она может знать на него ответ? Так что то, что она взяла и просто ответила на него, явилось большим сюрпризом, а смысл ответа вообще поверг меня в шок.

— Я сама сказала им, где нахожусь.

6 глава

И началась моя простая гражданская жизнь. Только обретя возможность распланировать свое время надолго вперед и постепенно отвыкая от постоянного ожидания тревоги, я наконец то понял причины, побудившие мою бывшую жену меня бросить. Мы, оказывается, жили с ней в разных мирах, и она не могла примериться с тем, что я себе не принадлежал, как и я не представлял себе этой другой нормальной для большинства людей жизни. Возможно, если бы я почувствовал на себе безысходность от неимения мирной профессии, с лихвой хлебнул отказов при поиске работы, остался без копейки в кармане при нуждающейся семье, то и радоваться бы особенно было нечему. Но мне повезло, когда из целой толпы претендентов на, мягко говоря, неплохое место, выбор пал именно на меня. Удача не отвернулась и тогда, когда я ясно осознал, что мои умения еще как востребованы и вне службы, а соответственно и хорошо оплачиваемы. Одним словом, миновав все возможные разочарования, повсеместно встречающиеся при увольнении в запас в работоспособном возрасте, я чувствовал себя вполне счастливым свободным человеком.

Правда, спустя какое-то время, мне стало чего-то не хватать, и, отдыхая по выходным в осиротевшей после смерти бабушки квартире, я поймал себя на том, что тоскую. После этого, мною незамедлительно были приняты меры в виде устройства на дополнительную работу тренером по рукопашному бою и стрельбе — времени на скуку у меня попросту не осталось.

Изменилось все, как и водится, в одночасье. Тот день останется в моей памяти навсегда.

В кронах ровных высоких, как на подбор, вековых сосен гулял проказник ветер, приносящий прохладу и свежесть в этот знойный день. На расположенную среди этого великолепного обрамления полянку, покрытую ровненькой травкой, похожей на самую малость переросший газон, выбежал ёж. Не обращая на меня ровным счетом никакого внимания, он неторопливо скрылся в молодой кленовой поросли. Его видимо совершенно не беспокоил тот факт, что сейчас был самый разгар дня, а ведь, на сколько я помню, ежики — животные ночные. Впрочем, может быть, это был и вовсе не ёж, а ежиха. Хотя, какая разница?

Меж тем, солнце лениво пересекло зенит. Где-то поодаль слышался такой же неспешный, как и все вокруг, собачий лай. Всеобщее сонливое состояние проникло в каждую клеточку моего тела. Чарующую идиллию портила лишь невозможность избавиться от удушающего меня галстука. Да что там избавиться, даже за его ослабление полагалась суровая кара в виде лишения части премии, вот и приходилось изображать из себя Джеймса (как его там?) Бонда. Я сидел на складной табуретке в черном костюме, белой дорогущей рубашке, в черных туфлях и такого же цвета ненавистном галстуке на заднем дворе огромного дома в самом центре Рублевки. Сидел и наблюдал за безопасностью, развалившихся на белоснежных шезлонгах трех полуголых девиц, одна из которых по совместительству являлась одной из богатейших наследниц столицы.

Я сидел и мысленно планировал свои занятия на предстоящие с завтрашнего дня выходные. Работал я по графику неделя через неделю с полным пансионом у работодателя, соответственно впереди меня ожидали семь свободных от этого ненавистного галстука дней. В самый разгар планирования в голову незаметно для меня самого проникла слабая и неокрепшая пока мысль, мысль широкая, имевшая в основном одни неопределенности нежели что-то конкретное. Если все же ее пропустить сквозь Прокрустово ложе здравого смысла, то она принимала вид вопроса: «А что собственно будет, если я все брошу?» Я заинтересовался, и вот она уже сверкает революционно манящими отблесками, с каждой минутой все сильнее и сильнее затмевая и отодвигая на вторые роли в миг поблекшие планы. В ее набирающем яркость свете эти планы, да и вся моя жизнь предстают искусственными, чужими. Я перекатывал вновь обретенное осознание и осматривал то с одного ракурса, то с другого, смотрел сквозь него на прошлое, мысль крепла и на глазах превратилась уже в серию вопросов: Для чего или для кого я сам себя засунул в тесные рамки самостоятельно же созданных правил? Зачем я заполняю свою жизнь множеством обязанностей которые мне откровенно говоря чужды? Почему, как только я получил опьянившую меня свободу, я сразу же ее променял на новые границы? Прочитав идею, в виде этих вопросов, я узнал ее. Именно она пришла ко мне тогда в виде тоски. Именно ее я испугался и, не уловив сути, понятой только сейчас, попытался искоренить вечной занятостью.

Доработать этот день мне удалось только чудом. Проведенная без сна ночь только добавила решимости, и наутро следующего дня я с трудовой книжкой в руках вышел из в одночасье ставшего бывшим офиса. Во время завершения своих других обязанностей я чувствовал небывалый душевный подъем, ведь впервые в жизни мне довелось последовать за своими искренними желаниями. Не в поисках одобрения других людей, не ради абстрактных идеалов, а ради себя самого. Мною овладело чувство уверенности, уверенности в правильно принятом решении. Естественно, мне нужно было на что-то жить, а деньги, которые я зарабатывал все прошедшие два (представьте себе: целых два бесполезных, прожитых по инерции предыдущей жизни) года, хоть и составляли солидную, для моего разумения, подушку безопасности, все равно закончились бы рано или поздно, так что я все таки остался пока на тренерской работе.

Воспринимая без тоски и страха высвободившееся время, я наткнулся внутри себя на такое огромное количество вопросов, что утоление голода познания стало для меня насущной необходимостью. Оказывается, если интерес к даже самым скучным, по мнению обывателя, темам оказывается искренним, то погружение в нее становиться увлекательнее всего на свете. Я начал ловить себя на том, что одновременно изучаю информацию по нескольким совершенно отличающимся друг от друга направлениям. Так, в одно время читались книга о буддизме, научная статья о вероятностном счислении и, впервые в жизни, Война и мир. Сначала, естественно, большая часть прочитанного оставалась не понятой, что заставляло меня обращаться к более легкому, поняв которое я снова брался за штурм и понимал уже гораздо больше. Возможно, если бы меня кто-то направлял, мне было бы легче, а может и интереснее, но это было бы ограничением, а я его больше терпеть не намеревался. Впервые в жизни я почувствовал себя абсолютно свободным. Многие вещи стали понятнее, и, хотя новые вопросы нарастали лавинообразно, граница познания отодвигалась. Спросите меня, зачем мне все это надо было, и я вам не отвечу, но в этот период своей жизни я по-другому просто не мог. Возможно, вы посчитаете, что я свихнулся, но мне эта сложившаяся жизнь приносила громадное удовлетворение и я бы не променял ее уже ни на какую другую.

Все же и работу тренером мне, не смотря на протесты и учеников и администрации спортивного клуба, пришлось поменять на работу охранника в круглосуточной аптеке — только так я мог совмещать источник добывания пропитания с захватившей меня страстью. Эта аптека, терпевшая меня вместе с моими тараканами, располагалась аккурат возле метро Октябрьская. Временами у меня наступала своеобразная передозировка информацией и, следуя непреодолимой тяге, я отрешался от мира на несколько дней. Подобные «загулы» случались все же не часто, да и возвращаясь после них в привычную колею, мне приходилось испытывать целый букет малоприятных чувств.

В один из таких тяжелых эмоционально и физически дней, я, выходя из вагона метро, буквально налетел на бомжа, мирно сидящего на лавке. Бомж этот, надо признаться, даже не смотря на мое состояние, привлек к себе внимание. Вроде и, классические в таких случаях, пухлые от всяческого хлама пакеты, и грязная объемная хозяйственная сумка имелись в наличии, да и сам он на вид не отличался от типичного представителя низшего общества, но все же что-то мне показалось странным. Может то, что он просто сидел, сгорбившись, и читал книгу, не растратив на меня ни капли своего внимания. Необычности добавляло ему и название книги — «Капитал» Маркса. Согласитесь — странное сочетание. А кроме этого, он не источал неприятного запаха. Однако, изучать его подробнее я не стал: мне предстояло, каясь в очередной раз о содеянном, добиться сохранения своего рабочего места. Решив эту проблему, я все же мысленно вернулся к нему и, малость порассуждав, понял, что в этом читающем бомже я отчасти увидел самого себя.

Удивительным образом устроено человеческое внимание. Обратив его раз на читающего бродягу, начинаешь замечать его постоянно. Так и есть: каждые понедельник и четверг в первой половине дня он с книгой в руках сидит на одной и той же лавке. Причем по понедельникам он читает разные книги (в основном политического толка, а иногда даже и на английском!), но по четвергам в его руках всегда одна и та же, замызганная, с желтыми страницами, под названием «Конан». Подметил все эти вещи я, спустя пару месяцев, после первой встречи, хотя, может быть он так поступает уже много лет. Кто его знает? Ведь то, что раньше я его попросту не замечал, не влияло на его присутствие или отсутствие.

Вообще, многое начинаешь замечать в мире вокруг себя, если смотреть на него с открытыми глазами. В какой-то момент я ясно осознал, что не приди мне в тот летний безмятежный день понимание бессмысленности моего существования, вполне вероятно, что прожил бы всю оставшуюся жизнь, так и не испытав подлинной свободы и уверенности.

7 глава

Увидев недоумение на моем лице, вопросительно обращенном к ней, Марина вздохнула и принялась рассказывать все по порядку. Содержимое флешки оказалась ей действительно знакомой, так как еще позавчера вечером к ней с просьбой о помощи в расшифровке точь в точь такой же информации обратился ее давний хороший знакомый по имени, как вы уже наверное догадались, Павел. Хотя она и не смогла ему ни чем помочь, он все же предупредил о необходимой предосторожности, что и послужило причиной ее скрытности относительно меня. Само собой, что после моего ухода, она сразу же набрала его номер. Трубку ни кто не брал, но спустя полчаса ей самой перезвонил с городского номера неизвестный человек, представившийся сотрудником ФСБ. Сообщив, что Пашка, самолично предоставивший им какую-то весьма важную информацию, сейчас беседует с руководством и потому ответить не может, но настоятельно просит договориться о месте и времени срочной встречи. Говорил этот малый настолько убедительно, что не вызвал и тени сомнения в правдивости своих слов, и она сказала, где находится. Последовавшие следом другие вопросы побудили ее рассказать и обо мне и о ситуации, сопряженной с моим появлением.

— Только повесив трубку и немного опомнившись, я засомневалась в реальности происходящего. Я знаю Пашу уже лет сто и могу поручиться, что по собственной воле без принуждения он не то что ФСБ, а даже полиции помогать бы не стал, а значит что-то тут не чисто.

По поводу наличия у покойного предубеждений относительно компетентных органов, я конечно мог с ней поспорить, но делать этого не стал — пусть в ее памяти майор ФСБ Павел Некрасов останется тем, кого она и дальше продолжит уважать.

— Дальше ждать я естественно не стала, быстренько разогнала посетителей и ушла. Правда не далеко… — она нервно улыбнулась, — Они встретили меня у выхода и усадили в машину. Ну а дальше ты и сам все знаешь. Скажи, а что все-таки происходит?

— Твой знакомый был уже мертв, когда ты позвонила ему сегодня.

— Откуда ты знаешь? — изумилась она, но глаза начали наполняться слезами.

— Перед тем как появиться у тебя, я был у него дома и своими глазами видел его труп. Да, Пашка был и моим другом.

Марина еще более изумилась, а потом на ее лице, сквозь печаль и удивление, начало проявляться еще и вопросительное выражение — вот такой вот мимический одновременный букет. Догадавшись о ее мыслях, я ответил на незаданные вопросы.

— И флешку я ему принес, и попросил разузнать что на ней. А тебя я нашел случайно, и, честное слово, сам поражен от того, на сколько тесен этот мир.

Не буду утверждать, что она мне поверила, хотя я и постарался придать голосу побольше искренности, но других вопросов далее не последовало. Тем временем мы уже въехали в город, и встал вопрос, куда двигаться дальше. Был второй час ночи.

— Может мне можно вернуться домой, как ты думаешь? — с надеждой в голосе спросила она меня, когда мы уже заезжали в какой-то двор в спальном районе.

Я отрицательно покачал головой и, припарковавшись, откинул сидение.

— Если не боишься, можешь идти на все четыре стороны, но я больше не стронусь с места: завтрашний день наверняка будет непростым, и лучше всего встречать его выспавшимся. Ну а для тебя, мне кажется, самое безопасное место сейчас — рядом со мной.

— То есть ты думаешь, что мне грозит опасность?

— Ну, может быть, они думают, что Паша сообщил тебе то, что успел узнать сам, а он, напомню тебе, мертв. И, к слову, совсем недавно тебя саму вывозили с неизвестными намерениями, но поговорить не успели. Как ты сама думаешь?

Вместо ответа, она тоже откинула спинку и примостилась для сна.

— Слушай, Вов, а у тебя есть план?

— Есть, но весьма туманный. Спи.

— А зачем ФСБ убили его?

Судя по тону, которым она спросила, виновность чекистов под сомнение ею даже не ставилась. Спорить я не стал, отвечать тоже — полной уверенности в непричастности конторы не было и у меня самого. Привычка засыпать в любых обстоятельствах при первом удобном случае была у меня еще со времен срочной службы, и не раз выручала от морального и физического истощения впоследствии. Я мог уснуть практически сразу, но у Марины, видимо такой привычки попросту не было, а может и какая другая потребность внесла свою лепту, так что пришлось еще организовать коротенький туристический поход в ближайший скверик.

Зато проснулся я первый и невольно залюбовался ею спящей. Какое-то отдаленно-знакомое едва заметное чувство возникло в груди и наполнило все тело трепетом. Я боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть наступившее наваждение, наслаждаясь, пока она не видела, игрой лучей умытого утренней свежестью солнца в ее волосах и на коже. Но дел предстояло провернуть целое множество, и, сделав над собой весьма существенное усилие, мне удалось-таки, не разбудив ее выбраться из машины.

До назначенной на два часа дня встречи была еще уйма времени, которое хотелось провести спокойно. Я решил немного прогуляться и осмотреться. Ранним воскресным утром прохожих можно было сосчитать по пальцам, так что мне прямо таки бросилась в глаза старушка, которая клеила на стене автобусной остановки какую-то бумажку. Из-за того, что я не верю в случайности, но с уважением отношусь к проведению, мне просто таки пришлось прочитать эту бумажку, после чего, я, уже зная что делать, бросился в след за бабулей. Бумажка была объявлением о сдаче комнаты — прямо то, что было нужно. Ну а обаять пожилую женщину, труда мне не составило, так что получасами позже, заплатив за два месяца вперед и мельком осмотрев чистенькую уютную старомодную комнату, я аккуратно постучал в окошко машины, за которым все так же мирно спала Марина.

— Доброе утро! — поприветствовал я, как только она, потягиваясь, открыла дверь.

— Пусть оно действительно окажется добрым! — поеживаясь от утренней прохлады, она огляделась вокруг. — А сколько сейчас времени?

— Около половины седьмого. Пойдем.

— Куда опять?

Вопрос был произнесен таким страдальчески-обреченным тоном, что я невольно рассмеялся. Успокоенная этим, но все еще имеющая озадаченный вид, она поднялась, подобрала сумочку и поплелась за мной.

— Мы с тобой женаты.

Позади послышался не то вскрик, не то всхлип. Я обернулся и наткнулся на ее вызывающий, полный непонимания вопросительный взгляд.

— Я тут нам жилье на время присмотрел. Ну, чтобы умыться и все прочее. Только одно «но»: хозяйка комнаты, которую я снял, уверена, что мы муж и жена. Так что, милая, постарайся соответствовать.

Она что-то непонятное пробурчала, но дальнейших возражений не последовало. Во время теперь уже общего знакомства с хозяйкой, я вторично был поражен ее самообладанием и незаурядной способностью понимать меня сходу. Так что совместно позавтракав и не вызвав никаких подозрений, мы были, с намекающим выражением лица, оставлены одни в квартире. Приведя себя в порядок, я отправился перегнать машину в другое место, чтобы по ней нас не смогли найти. Вернувшись, я обнаружил Марину спящей на единственной в нашей комнате кровати.

Мне необходимо было подумать, и для этого занятия как нельзя лучше подошло кресло, расположенное в уголке у окошка. Припомнив все, что произошло за последние неимоверно-насыщенные дни, я мысленно избавил факты от эмоций и начал их рассматривать, составляя всевозможные комбинации, не исключая даже абсурдные. Как и вчера все уперлось в содержимое флешек, и я решил подробнее расспросить Марину: наверняка она знает что-то еще, ведь не случайно Паша обращался к ней за советом. Я оторвался от разглядывания пейзажа за окном и встретился с ней взглядом. Она проснулась и лежала, рассматривая меня и думая о чем-то своем, лицо было задумчивым. Не знаю почему, но мне сразу стало как-то тепло на душе, и я не смог оторвать своих глаз, наверное, несколько минут. Она тоже. Но все же, собравшись с духом, я нарушил молчание.

— Марин, расскажи мне пожалуйста все, что ты помнишь о вашем разговоре с Пашей о флешке. — При упоминании Паши, ее глаза мигом погрустнели, но взгляд она не отвела.

— Позвонил он мне в пятницу, когда я собиралась выходить. У меня была вечерняя смена, так что было примерно часа три. Сказал, что очень нужна помощь и попросил посмотреть то, что отправил мне по электронке. Мне пришлось включить комп и посмотреть. Увидев ровно тоже самое, что и на твоей флешке, я спросила его: «Что это такое?» — он сказал, что флешку с этим ему принес друг и очень просит выяснить тоже самое, а потому он и наводит сейчас справки по знакомым, включая меня. — Она перевела дыхание. — На этом наш разговор закончился. Второй раз он позвонил мне вчера в обед.

— Постой-постой! Ты ничего не говорила о втором звонке.

— Вчера, наверное, голова была кое-чем другим забита. Да? — Шутя огрызнулась и продолжила. — Сейчас я четко припоминаю, что, по голосу, он был порядком возбужден и говорил отрывочно и быстро. Нет. Паники конечно не было, но…

— Не отвлекайся. Что он сказал? Вспоминай, как можно точнее.

— Ну, он сказал, чтобы я с почты его письмо удалила. Если кто будет что-то спрашивать, то я ничего не знаю, и про самого Пашу тоже давно ничего не слышала. На мои естественные просьбы, рассказать хоть что-то, он заявил только… Погоди… Во! «Кто-то очень масштабно и нагло Родиной торгует.» — именно так он и сказал. И все. А потом появился ты.

— Дальше не надо. — Махнул я рукой и встал с кресла.

Она поднялась тоже, и мы оказались лицом к лицу. Ростом она ниже меня на целую голову, так что лицо ей пришлось запрокинуть. Она смотрела прямо мне в глаза.

— Что с нами будет? Неужели нам здесь два месяца прятаться? Или больше?

То, что она сказала «нам», вместо вполне возможного «мне», оказалось настолько приятным, что до меня не сразу дошел смысл вопроса о длительности необходимости скрываться. Только поразмыслив над этим, я понял, что она опирается на срок съема этой комнаты.

— Что ты! Все должно закончиться сегодня. Ну, в крайнем случае, для пущей уверенности, можно устроить себе отпуск дня на три. А если тебя смущает срок, на который я договорился с бабулей, так разве она бы сдала нам эту чудесную комнату на эти три дня? Я лично в этом сильно сомневаюсь.

Кажется, я ее успокоил. Но в момент, когда я говорил, что все уже практически закончилось, мне показалось на ее лице промелькнула тень грусти. Мне вдруг мучительно захотелось, чтобы эта грусть (если конечно она мне действительно мне не показалась) появилась из-за, наверняка последующего за окончанием этой передряги, расставания со мной. Даже пришлось встряхнуть головой, дабы отогнать эту мысль. Марина отступила назад.

— Хорошо. А с отпуском было бы еще лучше. — Мечтательно добавила она.

— Считай, что он для тебя уже наступил. А теперь, давай, сочини список, того, что тебе нужно купить, я быстро схожу в магазин.

Она, быстро порывшись в сумочке, извлекла от туда ручку и бумажку. Через минуту список был готов, я натянул бейсболку и вышел.

Без приключений закупившись всем необходимым, я уже подходил к дому, как в голову пришла следующая мысль. Во всех своих расчетах я исходил из того, что Марина — случайный человек, попавший в неудачное время в неудачное место. А не слишком ли много совпадений? Какова вероятность совершенно случайно нарваться в Москве на человека с общим знакомым при таких обстоятельствах? Ведь вполне возможно, что вся эта случайность не случайна, а подстроена, и она мастерски выведывает у меня местонахождение остальных флешек, ну и денег тоже? При такой постановке вопроса даже сразу становиться понятной та легкость, с которой нам удалось сбежать. Ну и я сам хорош: вертит мною, как хочет, глазками стреляет, а я и слюни распустил. Нет, Мариночка! Так легко Вам меня не провести!

Первым пришедшим в голову следствием таких мыслей оказалось желание немедленно развернуться и ретироваться, но, взяв себя в руки и немного рассудив, я решил все же разыграть последнюю сцену. Если уж мои враги пошли на такой хитрый путь выведывания у меня информации, то опасаться встретить их в теплой компании моей спутницы мне не приходилось. А может причиной, побудившей меня все же вернуться, была призрачная, но, если честно, такая желанная надежда, что моя догадка окажется ошибочной? Как бы там ни было, я продолжил путь, внимательно осматриваясь, но зашел в комнату нарочито с пакетами в обеих руках. Кроме Марины в комнате никого не было. Она поднялась мне на встречу, освободила меня от ноши и принялась молча ее разбирать. Я тоже молча наблюдал за ней Да. Если бы все действительно было таким, как кажется, то потерять от нее голову я бы посчитал за великую честь. В сказке такие совпадения наверняка возможны, но в реальной жизни на них рассчитывать, как и на их правдивость, мне не приходилось.

— Мне уже пора выходить. — Сказал я, когда она закончила свое занятие.

К вероятным вопросам о моих планах и месте назначения я был готов, но то, что спросила она, лишь добавило хвороста к тлеющему огоньку моей надежды на ее искренность, хотя и не изменило принятого решения.

— Что мне делать, если ты не вернешься?

Я оказался в замешательстве и молчал дольше, чем следовало бы. Она насторожилась и, вопросительно смотря прямо в глаза, подошла ко мне вплотную. Сквозь тонкую ткань рубашки я почувствовал тепло ее тела, и еще больше растерялся.

— Запомни номер ячейки и пароль. — Я сообщил ей, где спрятал сумку. — Если я не вернусь в течении трех дней, забери там сумку — в ней деньги, которых тебе хватит надолго, — и уезжай как можно дальше.

Почему я рассказал ей это? Может потому, что только так я смогу ее проверить. А может, и из-за того, что где-то в глубине души все-таки поверил ей, не смотря ни на что. Она прильнула ко мне, а мои руки сами собой обняли ее.

— Я буду тебя ждать, Вова. Возвращайся, пожалуйста.

Сделав над собой значительное усилие, я опустил руки, отступил назад и, натянув по самые брови бейсболку, вышел на улицу.

8 глава

Искристое чистое утреннее солнце играло отблесками на золоте куполов храма Христа спасителя. В это время года, когда день намного превосходит по длительности ночь, а во время раннего рассвета посетителей в моей аптеке попросту нет, я частенько выходил к Крымскому мосту — благо до него рукой подать, — и любовался открывающимися видами. Нарушаемая только шумом проносящихся машин, еще не стреноженных дневными пробками, тишина приносила покой и чувство величия и умиротворения одновременно. В дождь, туман, да и просто в другое время года, такого щемящего грудь чувства на этом месте вы не испытаете, а вот ранним солнечным летним утром — другое дело. И пусть центральный купол и едва-едва высился над порослью деревьев, росших между домами на противоположном берегу. Сама Москва река лениво несла свои темные воды мимо возвышающегося над нею вдалеке памятника Петру.

Я стоял и рассуждал о бренности бытия, когда услышал пронзительный крик, на который и обернулся. В мою сторону из-под моста бежала молоденькая девчонка, отчаянно вереща и размахивая руками. Бросив взгляд в направлении аптеки, где мне следовало сейчас находиться и, не заметив там ничего странного, я бросился ей на встречу. В момент, когда она была уже совсем рядом со мной, показался, почему то хромавший, весьма растерянного вида парень. Для меня, готового к встрече с обидчиком, его вид и отсутствие других людей вокруг показались весьма странными, и я схватил, попытавшуюся было пробежать мимо меня девушку за руку.

Если издалека ее повеление и можно было бы принять за испуг и истерику, то окинув ее взглядом вблизи, я заметил лишь холодные глаза и еще досаду от задержки, вызванной моим продолжительным «рукопожатием». Заметив подозрение в моих глазах, она начала вырываться, продолжая верещать. Подковылял парень и, опершись руками в коленки, остановился в двух шагах, переводя дух. На его правом предплечье красовались четыре свежие царапины, оставленные, очевидно, ноготками беглянки, а хромал он наверняка от ловкого удара, нанесенного ею же под колено, а возможно и несколько повыше. Не обращая внимания на крики и легко парируя попытки ударов свободной рукой и пинков, я ждал, когда парень отдышится.

— Бумажник. — Только и смог он произнести.

Все стало на свои места. Угомонилась после натурального вскрика и девчонка, правда, после того, как я излишне сильно сжал ее руку и немного вывернул до характерного щелчка, предшествующего вывиху. Немного погодя, под моим пристальным взглядом, в сумочке, неубедительно удивившись, она обнаружила точно такой же, что и «потерял» парень, бумажник, который по составу в точности соответствовал утерянному. В последнем я убедился, расспросив парня о содержимом.

— Заявлять на нее будешь? — Спросил я у парня, собственно, уже восстановив справедливость.

Он отрицательно мотнул головой и выпрямился.

— Тогда я отпускаю?

— Подождите! — Он выпрямился, подошел к ней и поцеловал в губы, на что она ответила пощечиной. — Теперь можно.

Я отпустил. Она не побежала, очертя голову, а осталась стоять на месте, потирая свою руку.

— Ну и хватка у тебя, папаша. — Посмотрев на меня, протянула она. Потом повернулась к парню, все еще стоящему рядом. — Ну а ты чего еще здесь? Считай, что повезло…

Глядя теперь на ее смазливое наивное на вид личико, я вдруг понял парня, который, даже так обжегшись, не желал от нее отходить. В его годы трудно совершать повороты в жизни, особенно, когда всем сердцем хочется идти прямо. Наверное, поэтому для юности и нет преград в этом мире, а взрослость, костная по своей сути, прикрывающаяся не всегда подлинными мудростью да опытом, на подобное геройство и самопожертвование уже не способна.

Дальше участвовать в их взаимоотношениях я не стал, пожелав им удачи, повернулся и быстрым шагом отправился дорабатывать свою смену. Уже подойдя к входу в аптеку, я обернулся, впрочем, не ожидая увидеть ничего особенного. Но эта необычная пара все еще стояли на том же самом месте и, что самое странное: они обнимались. Жалость к этому парню не помешала мне им искренне восхититься: ведь каждый человек сам волен определять, когда и при каких обстоятельствах ему быть счастливым.

— Что там такого интересного? — Спросила меня вышедшая покурить на крылечко провизор, заинтригованная моим вниманием и недоуменной усмешкой, застывшей на моем лице.

— Да так. Ничего особенного. Радуюсь, что молодому поколению не чужды ночные романтические прогулки.

— О! Да Вы, Владимир Петрович — романтик?

Я удивленно посмотрел на нее, но возражать не стал, только назидательным тоном поведал ей о вреде курения и прошел, минуя ее в зал. Для того чтобы меня не отвлекали от чтения и размышлений, я старательно изображал из себя нелюдима, не вступал ни в какие разговоры и по большей части отмалчивался на адресуемые мне время от времени вопросы.

Смена, тем временем, подошла к концу. Дождавшись напарника, я без спешки передался ему, и примерно вначале десятого уже спускался на эскалаторе в метро. Передо мной, ступеньках в десяти, опускался примеченный мною бомж-книголюб. Правда, сначала на бомжа он был вовсе не похож, но стремительно в него превращался: из объемной спортивной сумки он извлек свои извечные пакеты и грязную куртку, саму, неподходящую к его костюму чистую сумку, он вывернул наизнанку и получил из нее изношенную хозяйственную. Прямо на эскалаторе он и преобразился. Дело довершила шапка, к которой, как оказалось в действительности, уже изначально были прикреплены космы на вид грязных не стриженых волос, собственная же голова его была вполне нормальная. Узнать же его до преображения мне помогла лишь до боли знакомая книга, которую он практически все время, за исключением надевания куртки, держал подмышкой. Ну, по крайней мере, теперь ясно, почему у этого «бомжа» отсутствовал столь необходимый для него атрибут в виде вони.

Заинтересовавшись им еще больше, чем обычно, я решил понаблюдать за его дальнейшими действиями. Первые полчаса мне это легко удавалось, потому что он сел на свою извечную лавку, согнав при этом какую-то интеллигентного вида бабулю, и завидного старания, осматриваясь вокруг, не проявлял. Потом мне стало скучно и зябко, да и игра в шпионов мне удовольствия после бессонной ночи не приносила, а интерес хотелось удовлетворить. Лучшее, что я смог придумать, это просто подойти и сесть рядом с ним. Видимо, мое соседство оказалось для него крайне нежелательным, так как он, напустив на себя грозный вид, и театрально разыгрывая пьяную агрессию, начал что-то говорить мне на повышенных тонах, при этом в его голосе я ясно уловил какой-то странный говор. Началась эта его попытка выдворить меня аккурат, когда подходящий поезд заполнил шумом все вокруг. Я, в свою очередь, приклеив к лицу маску дебила-переростка (которая мне очень даже правдоподобно удается), посмотрел безразлично на него и отвернулся, продолжив сидеть. Проигнорировать пришлось и попытку столкнуть меня уже силой. Когда же, не достигнув нужного эффекта с первого раза, он собирался предпринять ее вновь, а я, ожидая развития событий, повернул к нему свое искаженное гримасой лицо, рука его, уже занесенная для толчка, опустилась. Он заметно поник и стал нервничать. Однако, спустя всего мгновение, в его глазах зажглась странная искорка, его опустившаяся было рука, полезла в карман куртки и извлекла из него фунфырик дешевого коньяка, который был тут же протянут мне. Сказать, что я был поражен его изобретательностью — ничего не сказать. Чтобы не противоречить выбранной самим себе роле, мне пришлось взять у него эту бутылку. Да что там взять! Под его хитрющим взглядом, мне ее пришлось открыть и выпить. Естественно, рискнул я это сделать, только убедившись в целостности упаковки. Но, видимо, качественно запечатать можно бутылку с любым содержимым. Свет белый сразу же поплыл перед моими глазами, а дальнейшее происходящее подернулось пеленой.

9 глава

На организованную батей встречу я немного опоздал, из-за того что пришлось выбирать маршрут по соображениям скрытности. В подвале дома со стороны небольшого дворика, расположенного недалеко от Мясницкой улицы по Большому Златоустовскому переулку располагалось кафе, где меня уже ждали. Зайдя в зал и осмотревшись, я без труда приметил батю, сидящего в компании двоих незнакомых мне людей. Один из них был, на вид, батин ровесник, второй — явно моложе меня. Не стоило особого труда догадаться, что, не смотря на воскресный день, эти двое пришли сюда не из своих домов, а из здания, расположенного совсем неподалеку. Старший из них обладал суровым лицом и пронизывающим взглядом. Для полноты картины, вместо рубашки с закатанными по локти рукавами и расстегнутым на две пуговицы воротником так и виделась кожаная тужурка с, пристегнутым к поясу, массивным маузером. Тот, что моложе, даже не смотря на строгий тёмно-синий костюм, разительно не вписывающийся в каноны воскресного вечера, напротив, выглядел обычным простофилей. Правда, это если не обращать внимания на его глаза — ясные и умные. Пока я подходил к столику и представлялся, они оба меня внимательно рассматривали.

— Дмитрий Викторович. — Представился тот, что был постарше, и, указав на своего спутника, добавил. — Алексей Михайлович. — Оба поднялись и обменялись со мной крепким рукопожатием.

— Прошу прощения за опоздание.

Пожав руку бате, я присел, справа от него, и стал думать, с чего бы начать разговор. Но первым заговорил Дмитрий Викторович.

— Надеюсь, Вы не против, что за время ожидания, Саша немного прояснил нам тему предстоящего разговора? — Прозвучало это больше не как вопрос, а скорее, как констатация факта. Мне ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть, после чего он продолжил. — Два дня назад, один из наших сотрудников сообщил о попавших к нему в руки накопителях информации. На них якобы содержалась информация, которая, по его мнению, могла заключать в себе некий интерес для нашего ведомства. Позднее его нашли мертвым в своей квартире, до того как он успел передать нам что-либо. Обыск результатов не дал. Вы понимаете, о чем идет речь?

— Да. — Коротко ответил я, проглотив, неизвестно откуда взявшийся, комок в горле.

— Я могу обращаться к Вам на «ты»? — Дмитрий Викторович не мигая смотрел на меня в упор, готовый уловить любые изменения на моем лице, сколь коротким бы не оказалось их проявление.

— Конечно можете.

— Я бы хотел услышать твой подробный рассказ об этих событиях.

С самого начала дав понять, что ему кое-что уже известно, он, что весьма предусмотрительно, ограничил возможность моего маневра в рассказе, и практически полностью исключил возможность умолчать о чем либо. Я не отводил своих глаз, давая ему понять, что принимаю этот вызов и в полной мере понимаю навязанные им правила.

— На платформе кольцевой станции метро Октябрьская» есть одно место, не просматриваемое камерами. — Начав так издалека, я остановился, чтобы посмотреть на возникшую реакцию. Викторович, не отводя глаз, продолжал пялиться на меня. Его спутник с интересом поднял глаза от меню.

Никто ничего не спросил, и я продолжил рассказ дальше. Подробно и обстоятельно описал все что происходило со мной в течении последних дней. Но как я не старался определить реакцию слушателей по их лицам, мне это не удалось. Ничего кроме сосредоточенности да внимательности я не мог разглядеть. Меня ни разу не перебили, не было задано ни одного наводящего или уточняющего вопроса. Правда, и я старался изо всех сил, подавая преимущественно только голые факты без добавления своих суждений со всей подробностью, на какую только был способен. Я рассказал все целиком до момента нашего с Мариной бегства из загородного дома. Правда, предусмотрительно умолчал и о местах тайников с флешками и деньгами, да о моем отношении к появлению покойника. Закончив, оказавшееся весьма длинным, повествование, я извлек из кармана паспорт того самого покойника и удостоверение, передал их собеседникам и, откинувшись на спинку стула, стал ждать реакции.

Дмитрий Викторович впервые за время разговора опустил глаза. Нет, рассматривать документы он не стал, а просто уставился на одиноко стоящий перед ним стакан наполовину полный обычной воды. Промолчав таким вот несуразным для, сформировавшегося у меня, его образа способом целых пару минут, он, не глядя, протянул документы Алексею и со вздохом заговорил.

— Я не представляю обстоятельств, благодаря которым ты влез в это дело, и, уж тем более, как тебе удалось остаться в живых до этого самого момента. — Сказав это, он снова замолчал на некоторое время.

В течении всего того времени, что я вел свой рассказ, один батя не сидел без дела. Он заказал себе ужин, спокойно принялся есть, когда его принесли, а сейчас, покончив с ним, в попытке прервать затянувшееся молчание, подозвал девочку-официантку, и попросил ее принести всем чай. Эта его идея несколько разрядила обстановку. Наши собеседники переглянулись, а Алексей даже улыбнулся. Тут уже и без слов стало понятно, что я подсунул им очень интересный материал для дальнейшей разработки. Говоря еще немного проще, очередные медали, которые, наверное, потом даже нельзя будет никому показывать, были уже у них на груди. Они вдвоем с бульдожьей хваткой вцепились в меня и уже ни за что не согласились бы отпустить. Батя, когда я посмотрел на него, с довольным лицом пожал плечами. Когда перед каждым из нас была поставлена чашка, и мы снова остались одни, Дмитрий Викторович заговорил снова.

— Я полагаю, вам понятно, что следует воздержаться от любых упоминаний о настоящем разговоре и всех событий, в нем затрагиваемых? — Мы вдвоем одновременно кивнули. — Хорошо. А еще, я вынужден просить вас задержаться в моем обществе на неопределенно долгое время. — Нам ничего не оставалось, как снова согласиться.

Чай мы допивали уже втроем — Алексей, повинуясь приказу начальника собирать причастных людей для совещания, умчался по неизвестным для нас делам. Спустя какое-то время он вернулся, мы все поднялись и вышли на улицу к уже поджидавшей нас машине. Ехали мы меньше пяти минут, может, пешком было бы и быстрее, но так нас пропустили сквозь ворота, без каких бы то ни было формальностей. Далее, миновав внутренний вход со двора, несколько гулких коридоров и пустынную лестницу, мы очутились в обширном кабинете за парой звуконепроницаемых дверей. В течение часа, к нам присоединились еще четверо человек. На лицах этих вновь пришедших, ясно читалась досада, вероятно вызванная прерванным выходным днем, а одежда, надетая на них, это красноречиво подтверждала. И если у кого из них и теплилась надежда на то, что сбор окажется из-за пустячной причины, и вечер еще удастся догулять, то, как только Дмитрий Викторович заговорил, пропала и она.

— Этим человеком — он показал на меня — была вскрыта и предотвращена сделка по продаже сведений, относящихся к государственной тайне. Предметом продажи служили несколько накопителей информации с зашифрованными данными, которые сейчас спрятаны. Они, вероятно, могут указать на организаторов. Судя по всему, мы имеем дело с установившимся каналом утечки, работающим длительное время. Нам с вами сейчас предстоит придумать способ вычислить и изловить с поличным как продавцов, так и покупателей. Следует так же исходить из того факта, что у соперников имеются свои люди в полиции, или даже здесь, у нас. И так: приступим.

Долго и нудно рождался план дальнейших действий. Конечно, удивительно, что это действо, недоступное при обычных обстоятельствах для глаз и ушей обычных смертных, наблюдали мы с батей, но, видимо, тому были какие-то веские причины. И если я несколько удивился отсутствию вопросов во время моего рассказа, проходившего в кафе, то сейчас меня ими буквально засыпали. Только ближе к полуночи наше совещание подошло к концу. Все разошлись и разъехались притворять в жизнь принятые решения. Меня определили ночевать в дежурную комнату, батю отпустили домой.

— Иваныч, ты же не поедешь в свою деревню? В Москве, я надеюсь, останешься? — спросил я батю, когда он прощался.

— Нет, что ты! Быстрее будет до квартиры добраться, а то усну в дороге часом.

— Ну и хорошо. Давай, до завтра!

— Хорошо, Счастливчик. Спокойной тебе ночи, и удачи.

Он развернулся и зашагал прочь. Да. Видимо годы брали свое: куда только девалась его легкая пружинистая походка? И откуда вдруг взялась ссутулившаяся спина? Мне вдруг стало его жалко, но долго думать на эту тему не вышло — как только голова моя коснулась подушки, я уснул.

И приснился мне сон. Необычный. Как правило, мне снятся сны о войне, после которых просыпаешься в холодном поту и стискиваешь зубы, чтобы не закричать. И те дни, впрочем, весьма редкие, которые начинаются именно с такого неприятного пробуждения, так же неприятно и проходят. Сегодня же мне впервые за долгие годы посчастливилось пожалеть, что сон кончился. Мне приснилась морозная опушка леса, утопающая в снегу и залитая ослепительным солнечным светом. У меня в объятиях находилась неописуемой красоты женщина с румяным от мороза лицом. Я знал, что это моя жена, но любовался ею так, словно только сейчас, увидев ее впервые, влюбился с первого взгляда. Сердце то замирало, то стучало с нарастающей силой, а душу переполняло счастье. Разве захочется после такого сна просыпаться? Но самое интересное, что проснувшись, сразу же забыл ее лицо. Я лежал, боясь пошевелиться и сбросить наваждение, пытаясь вернуться в сон и вспомнить, но от таких усилий только окончательно проснулся.

И вовремя — спустя минуту в дверь постучали. Через полчаса я, умытый, побрившийся дежурным одноразовым станком, зашел в кабинет Дмитрия Викторовича. Он был мрачнее тучи, и, не смотря на свежую рубашку и гладко выбритое лицо, его глаза выдавали, полное отсутствие сна минувшей ночью. Кроме него в кабинете сидели двое из тех, кто был тут вчера. Они тоже выглядели весьма понуро. Без всякого предисловия, вперив в меня свой взгляд, Викторович начал.

— Ни по одному из тех адресов, на каких, по твоим словам, могла быть слежка, ее не обнаружили. В базе данных полиции по розыску твоего описания нет. Если ты не предъявишь сумку и флешки, то это удивительно похоже на шутку, а может и на отвлекающий маневр. Понимаешь, к чему я клоню?

Вот это поворот! Я ответил, что все предельно ясно.

— Борисов! — один из сидевших поднялся. — Возьми с собой группу, и свозите этого за его находками. Только без шуму. И… Если упустите — шкуру спущу.

Борисов, кивнул и устало пошел к выходу. Я, обескураженный до крайней степени, поплелся за ним следом.

— Выкинешь какой-либо фортель — я за тобой гоняться не буду. Буду стрелять. — поделился он своими намерениями, когда за нами закрылись двери кабинета.

Мы уселись в микроавтобус с тонированными окнами, где уже сидели четверо «в штатском» и водитель. Я назвал адрес. Сначала тот, где спрятал флешки. Мы тронулись в путь. Чтобы не привлекать внимания, водитель не использовал мигалку, а это, в условиях утра понедельника, привело к большой потере времени. Мне хотелось покончить со всем этим, как можно быстрее. Обиды за недоверие я не испытывал: на мой взгляд, было совершенно очевидно, что среди людей, посвященных в это дело, все таки имелся стукач. Но для Дмитрия Викторовича этот, непреложный для меня факт, оставался весьма спорным, и мне хотелось поскорее реабилитироваться в его глазах.

И вот, наконец, мы остановились у ворот детского сада под номером тождественным году рождения Марины Цветаевой. Я в сопровождении пятерых человек отправился прямиком в его двор, в машине остался только водитель. Мы беспрепятственно прошли прямиком через ворота, и попытка охранника остановить нас последовала только, когда мы проходили уже непосредственно к игровой площадке. Претензии у него испарились сразу, как только Борисов показал ему свое удостоверение. Я подошел к обширной цветастой конструкции, имеющей, по моему мнению, единственное предназначение — это травмировать детей. У трубы, служащей перекладиной для качелей, я снял пластмассовую заглушку и вынул из нее сверток, развернул — пять флешек были на месте. Сверток вмиг перекочевал к моим сопровождающим, и мы оправились обратно к машине.

Охранник проводил нас до самого выхода. Под его пристальным взглядом мы вновь уселись в микроавтобус, и водитель тронулся вперед. Наш старший достал телефон и начал набирать номер, но позвонить он не успел. Аккурат, когда мы выехали на перекресток, в нас на полной скорости влетела какая-то машина. Меня спасло только то, что я сидел с другой стороны, а вот, находившимся со стороны удара, повезло намного меньше. Но даже у меня возникли звон в ушах и минутная дезориентация. В следующее мгновение в салон брызнул новый фонтан осколков стекол, уцелевших во время аварии, рывком отворились две целые двери. В окна и двери, и без того ставшего после аварии смертельно тесным салона, ринулись люди в масках. Всех нас выволокли на улицу, уложили лицом в асфальт. Я заметил, что трое, включая водителя, были без сознания, а может и вовсе мертвы. Их словно кули с зерном, тоже бросили рядом с нами. В это же самое время, я почувствовал, что меня обыскивают чьи-то ловкие руки, а когда меня насильно переворачивали на спину, краем глаза, я приметил, что из кармана Борисова извлекали тот самый сверток. Дальше я ничего не помню, потому что от неожиданного удара по голове потерял сознание.

10 глава

Едва начавшиеся сумерки принесли некоторое облегчение от дневного невыносимого зноя. Дорожки парка были весьма многолюдными в этот воскресный летний вечер, так что идущим рядом друг с другом двум мужчинам приходилось часто маневрировать, то и дело пропуская либо обходя других гуляющих. Несмотря на это, их разговор протекал ровно и спокойно, пока не прозвучал, наверное, самый важный вопрос.

— А тебе не кажется, что в этом деле слишком много невероятных совпадений? — говоривший замолчал, ожидая ответа, которого, впрочем, не последовало.

Тот, кому был адресован этот вопрос, был коренастым среднего роста и абсолютно седым мужчиной, лет пятидесяти. Он шел, сцепив руки за спиной и внешне был абсолютно спокоен. Крупные черты, располагающего к себе лица были обрамлены обширной паутиной морщинок, свидетельствующих об улыбчивости своего хозяина. Его высокий сухощавый собеседник, выглядевший лет на пятнадцать старше, слегка прихрамывал, опустив руки в карманы брюк. На вытянутом лице с тонким носом и сжатыми горизонтальной линией бескровными губами так же не было беспокойства, а вот серые водянистые глаза, в противовес собеседнику, выдавали кое-какие внутренние эмоции. Наверное поэтому, так и не дождавшись ответа, он и заговорил снова.

— Ведь ты не можешь полностью исключить вероятность того, что твой источник, оказался подсадной уткой?

— Я думаю, что эти совпадения говорят только о том, что они действительно всего лишь совпадения. Пусть невероятные, но все-таки случайности. — флегматично и с полной уверенностью, чувствовавшейся в его словах, ответил седой.

— Почему ты так думаешь?

— Потому, что русские играют чисто, и, если бы действительно имели отношение к источнику, таких ляпов бы точно не допустили, а мы бы оставались и дальше в полном неведении.

— Пожалуй, я вынужден с тобой согласиться. — несколько успокоенный, он даже кивнул, как бы соглашаясь со столь явным доводом. — И все-таки очень удивительно.

Оба надолго замолчали, размеренно прогуливаясь до парапета набережной. Причиной их молчаливости, отчасти была гремевшая на пересечении с их курсом песня «Перемен» Цоя, исполнявшаяся надрывным голосом, стилем, ни чем не напоминающим оригинал. Вокруг исполнителей толпилась разномастная толпа, на лицах составлявших ее людей читались в основном два типа эмоций: недоумение от несуразности исполнения, да легкая ностальгия по давно прошедшим временам. Достигнув собственно набережной, где было хоть и людно, но зато гораздо менее шумно, спутники остановились. Высокий оперся спиной о чугунную решетку парапета и положил на него локти. Он, от чего-то с досадой, стал смотреть на этих музыкантов и толпу вокруг них. Заметив это, седой поинтересовался.

— Что снова Вас расстроило?

Не переставая смотреть в прежнем направлении, высокий, помолчав еще немного, заговорил.

— Это уже не та толпа, которая в восемьдесят восьмом готова была, не думая о последствиях, вершить эти самые перемены. Это совершенно другие люди, нежели те, которые в девяносто первом валили, на радость нам, свою одряхлевшую власть. Ты только посмотри на них! Раньше, практически у каждого, на одежде красовался наш флаг, а теперь… Когда ты его видел в последний раз? — и он с досадой отвернулся.

— Это точно, и Вы совершенно правы. Еще пятнадцать-двадцать лет назад мы чувствовали себя победителями в поверженной навсегда стране. Можно было, пренебрегая даже элементарной конспирацией, скупать за сущий бесценок совершенно любые секреты и тайны. Не надо было никого вербовать: сами шли толпами. Голодные инженеры, жадные военные. Ведь все именно так и было! Мы искренне считали, что так будет всегда и упустили момент, когда это стало не так.

— Упустили момент. Это точно. И я тебе даже больше скажу: вина за это лежит и на нас с тобой. И именно поэтому я и волнуюсь сейчас за исход этого дела.

— Я Вас понимаю, но все-таки повторюсь: оснований для паники пока нет. И, держу пари, очень скоро мы в этом убедимся.

— Надеюсь, что это действительно так, ведь если в нужные руки попадут все ниточки, то установить источник, да и нашу причастность, у русских не составит труда. И ты не хуже меня понимаешь, чем это может обернуться для нас с тобой лично. — вздохнул высокий. — Но, сдается мне, что мы кое-что все-таки могли упустить. Я прошу, рассказать мне еще раз непосредственно о моменте срыва передачи.

Седой, стоявший напротив, встал рядом, так же облокотившись на парапет, только лицом к реке.

— Особо то и рассказывать нечего. В момент, когда резидент, убедившись в отсутствии слежки, расположился на своем месте, к нему и подсел этот непонятно откуда взявшийся человек. Он так мастерски сыграл психически ненормального, что сумел ввести в заблуждение резидента. В результате чего ему пришлось применить нейтрализующее средство. Прерывать запланированную операцию он не стал. И все бы прошло гладко, если бы в момент самой передачи, когда появился источник, этот гость не очнулся и не принялся бы отбирать и плату, и товар. Его, уже совместными усилиями, попытались успокоить незаметно для окружающих, но, несмотря на действие препарата и весьма профессиональные навыки нашего человека, он вырвался, выхватил сумку и сверток с товаром и заскочил в подошедший вагон метро.

— Следовало сразу отменять все, как только началось неладное. Да уж… И место для передачи выбрано просто замечательное… — саркастически заметил высокий. — Но сделанного не вернешь — продолжайте.

— Мы это место проверяли и готовили полгода, к тому же продавец был категорически против, менять его. Да, в конце концов, плюсы значительно превосходили недостатки. — сделал попытку оправдаться седой, а за тем продолжил. — Резидент бросился следом и едва успел заскочить внутрь перед самым закрытием дверей. Ему удалось блокировать беглеца, который практически сразу снова впал в беспамятство, и, воспользовавшись маскировкой, остаться в поезде, когда тот проследовал в тупик. Оставшись без свидетелей, резидент обыскал его, и тот факт, что при нем имелись подлинные документы, еще раз свидетельствует в пользу случайности произошедшего.

Оба некоторое время помолчали, смотря в разные стороны, но думая, скорее всего, об одних и тех же вещах.

— Это все, что рассказал мне резидент по телефону, когда состав снова вышел на маршрут. Больше вестей от него не поступало. Обнаружился резидент в морге, спустя два часа с травмами несовместимыми с жизнью, причиной которых стало падение на рельсы, и одним лишь телефоном, на котором, по счастливой случайности, были обнаружены фотографии документов на имя Счастливого Владимира Петровича. На поиски которого, сразу же была направлена подготовленная группа, а его данные внесены в розыскную базу полиции.

— Но этому, будем все же надеяться, случайному человеку удалось скрыться, не смотря на все предпринятые меры. — констатировал высокий.

— В общем-то, да. Пока от надежного источника не пришла информация, что наши флешки засветились у оного хакера. Допросить его как следует нам, к сожалению, не удалось, как и найти у него хоть что-то из пропавшего. К тому же хакер оказался действующим сотрудником ФСБ. Но там нам удалось снова напасть на след, хотя и не получилось задержать — больно уж нагло он действовал.

— Следующим контактом, надо полагать, стала его встреча с этой «случайной» женщиной, которая оказалась знакома с покойным хакером?

— Именно. Благодаря ей, мы смогли его взять и изъять, имевшуюся при себе, одну из флешек, но потом… — седой немного помолчал. — Ему снова удалось улизнуть.

— И где они теперь, нам, по твоим словам, неизвестно? — высокий посмотрел на седого. Тот, не поворачивая головы, утвердительно кивнул. — Тогда, объясни мне, на чем основана твоя уверенность, что не все еще потеряно?

— Тот же источник, что указал на хакера, предупредил о срочно собираемом совещании на Лубянке, которое проходит в это самое время. Наши аналитики считают, что его причиной с большой долей вероятности, является именно наш вопрос. Так же доподлинно известно, что оставшийся товар находится все еще у него и, органам не передавался.

— Не намекаешь ли ты на то, что получив, как говорят здесь, «на халяву» без малого два миллиона долларов, ни чем не связанный человек, не умчался в тот же час греть свою задницу на какой-нибудь пляж с белоснежным песком, а начал выяснять, что же именно и почему попало к нему в руки? И в этой своей глупости, дошел до явки с чистосердечным признанием не куда-нибудь, а прямиком на Лубянку? Это же совершенно глупо.

— Для нас с Вами, да. И даже для нашего информатора тоже. Но не для него. Я считаю, что он случайно оказался, как тут называют, «идейным».

— Снова случайность?

— Да. И на этот раз, последняя. — закончив говорить, седой повернулся лицом в ту же сторону, куда был обращен высокий и стал ждать реакции.

— Будем считать, что ты меня убедил не делать поспешных выводов. Но только пока. — четко разделяя слова, ответил высокий. — Но я надеюсь, ты понимаешь, что нужно любыми способами не допустить попадания товара в руки русских? Иначе нам конец.

Седой, с чувством, утвердительно кивнул головой.

Спустя еще немного времени, эти двое не торопясь пересекли парк, сели в ожидавшую их машину, которая сразу тронулась и повезла их прочь. Расслабившись в относительной тишине кондиционированного салона, высокий заговорил, даже не взглянув на своего собеседника.

— Когда я был ребенком, наша семья часто переезжала. И речь идет не о путешествиях в пределах нескольких штатов. Мы ездили гораздо дальше. А все от того, что отец был, как нам тогда говорил, дипломатом. Ну да ладно, речь не о нем. В двенадцать лет я, поживший в пяти разбросанных по всему земному шару странах, впервые попал в Россию. Тогда, правда, это был Советский Союз на пике своего могущества. Не смотря на собственную школу при посольстве и другие неявные ограждения от внешнего мира, мне волей-неволей приходилось соприкасаться с внешним миром. Один такой случай буквально заставил меня критически посмотреть на мир вокруг, после чего он, представьте себе, перевернулся с ног на голову.

То был один из весьма редких дней, когда отец смог выйти на прогулку в парк вместе с мамой и мной. Мама взяла корзинку для пикника, наполненную всякой всячиной, на мою грудь отец повесил бинокль. Мы доехали до парка на машине, прошли вглубь, подальше от тропинок, заполненных гуляющими и расположились на уединенной полянке. Отец умел радоваться таким редким моментам, его радость передалась и нам. Мы веселились и дурачились, потом пообедали на свежем воздухе. Родители прилегли отдохнуть, а я, немного отойдя от них, принялся рассматривать окрестности.

Мое внимание привлекла шумная группа детей разновеликого возраста, игравших в какую-то игру, смысл которой заключался в шуточном противоборстве двух сторон, на которые дети делились по непонятному для меня принципу. В руках у них были деревянные сабли да грубо вырезанные, также из дерева, ружья. Все это было отчетливо видно в мой бинокль. И вот, в то время когда одна сторона практически победила другую, вокруг одного белобрысого мальца, оставшегося в одиночестве, выстроилась практически вся команда соперников. Я внимательно следил за развитием событий. Послышались крики: «Сдавайся! Руки вверх!», — но окруженный держал палку-ружье наперевес и сдаваться не собирался. Вместо этого он громко и отчетливо произнес: «Русские не сдаются», — отбросил палку и кинулся с кулаками в самую гущу противников. Потому что в этот момент он был обращен в мою сторону, я отчетливо увидел его лицо, полное решимости и веры в себя. Меня оно поразило до глубины души. Такое глупое геройство, по моему мнению, ни как не могло принести победу, но случилось все с точностью до наоборот: драка закончилась, едва только успев начаться, и победителем в ней оказался тот самый щуплый мальчик, а все, принуждавшие еще минуту назад его к сдаче, разбежались в разные стороны.

Увиденное, произвело на меня неизгладимое впечатление, граничившее с чувством неполноценности, однако, мораль всей этой истории я понял гораздо, гораздо позже. И заключается она всего в трех словах: нельзя недооценивать русских. Даже если они загнаны в угол и всю свою жизнь живут в полном подчинении, это отнюдь не значит, что в один прекрасный день они не очнуться, восстав в меньшинстве против целого мира, а в итоге однозначно выйдут победителями.

Высокий замолчал, все еще находясь в своих воспоминаниях. Только спустя какое-то время, он тряхнул головой, сбрасывая с себя оцепенение, и снова обратился к не проронившему во время рассказа ни одного слова собеседнику.

— Алекс, повторяю: во что бы то ни стало нельзя допустить, чтобы товар попал к русским.

11 глава

На всю оставшуюся жизнь, тюрьма для меня теперь будет ассоциироваться ни с чем иным, как с запахом. Ни отсутствие стен и возможности беспрепятственного перемещения делают человека свободным, равно как и тюрьма не может лишить его той самой настоящей свободы, а вот заставить дышать половинными порциями может. И дело вовсе не в каком-то специфическом зловонии, а просто в сочетании множества запахов, большинство из них по отдельности не неприятны, но собранные все вместе, оказали на меня удушающее действие. Вот уже третий день я нахожусь тут. Собственно, в этой камере я и окончательно пришел в себя после закончившегося нападением посещения тайника. И за все это время меня посетил только Дмитрий Викторович в первый же день. По моему разумению, наличие флешек в тайнике, как и, собственно, совершенное нападение доказывало мою невиновность, но не по мнению посетителя. Он, холодно расспросив меня обо всем, проронив в ответ лишь что-то о том, что я остался живой, тогда, как из его ребят только один находится в реанимации, по чистой случайности недобитый контрольным выстрелом, и еще не известно, сумеет ли выжить. Еще он спросил меня про сумку, и я ему чистосердечно все рассказал. А потом он ушел. Вот и все события, произошедшие со мной после попадания сюда.

Поразмышляв, я понял, что доложить ему о найденных флешках банально не успели, а в таком случае и нападение, из которого я один выхожу с целой шкурой, предстает в совершенно другом, очерняющем меня свете. Появилось и еще одно умозаключение, принесшее мне неожиданно большое разочарование: по отсутствию всяческой реакции выходило, что сумки на месте не оказалось. Это означало только то, что я не ошибся в своих подозрениях относительно Марины.

Получалось, что моя дальнейшая судьба зависела только от того, придёт ли в сознание второй выживший, и сможет ли подтвердить наличие флешек. А я, черт возьми, даже не знал: жив ли он до сих пор! Осознание собственной беспомощности полностью завладело мною, лишь временами сменяясь бессильной злобой. Единственной надеждой для меня сейчас оставался батя — уж он-то меня точно не бросит, — да только реальной возможности помочь мне, насколько я понимал, у него и не было.

Пребывание в таком подвешенном состоянии довело меня до исступления, так что, когда вечером в среду за мной пришли, у меня натурально тряслись руки. Меня привели в комнату, которая могла служить только одной цели — допросу, сняли наручники и оставили в одиночестве. Я сел на стул и, предвкушая хоть какое-то разнообразие, принялся ждать. Когда наконец за скрипнувшей при открывании дверью показался Дмитрий Викторович со своим, по-видимому, постоянным сопровождающим Алексеем, я даже ощутил какую-то радость. Они заняли два оставшихся стула, не привинченных к полу по другую сторону стола.

— Ты был прав. Флешки были.

И только услышав эти простые слова и ощутив, как падает с плеч гора, покоившаяся на них, я ощутил насколько она была огромной и тяжелой. Но тем не менее, я быстро справился с нахлынувшей на меня радостью и спросил.

— Выжил?

— Да. — на сильно уставшем и заметно постаревшем с момента последней встречи лице промелькнула нотка успокоенности. Он немного помолчал и заговорил снова. — Надеюсь, ты понимаешь, что у меня не было другого выхода, кроме как упрятать тебя сюда?

— Конечно понимаю. А вы нашли его? Того, кто нас сдал.

— В этом-то и вся загвоздка… Именно поэтому я и явился к тебе сам, а не велел доставить к себе. — он замолчал пристально глядя прямо мне в глаза.

— Они получили, то, что хотели и ни как не проявляют себя? А вы боитесь предпринять что бы то ни было, чтобы окончательно не потерять след? — спросил я, видя его затруднения.

— И да, и нет. — поглаживание кадыка при произнесении этих слов, явилось первым проявлением эмоций, какой мне удалось вообще за ним заметить. — Как ты, наверное, уже догадался, сумки с деньгами в указанном тобой месте не оказалось. Получается, что вроде бы, все детали пазла у них в руках и им остается только затаиться и тихонько посмеиваться. Но, мы тоже кое-что можем… — он помолчал, подбирая нужные слова. — Нам удалось вычислить продавца.

— Но вам этого мало. Нужно взять с поличным организаторов сделки?

Он кивнул, подтверждая мою догадку.

— Продавец знал в лицо только твоего знакомого бомжа. Его, кстати, мы нашли в морге — судя по всему, ты уронил его с платформы перед поездом. Так что нам нужно разыграть спектакль, где зрителями будут все те же, кто присутствовал на совещании в воскресенье. Твоя роль будет заключаться в признании о наличии второй части тайника, о котором ты умолчал для собственной подстраховки. А дальше мы будем следить и за продавцом, у которого возможно запросят подтверждение, и за вымышленным тайником.

Я улыбнулся, прямо таки почувствовав вкус скорой развязки и, как следствие, прекращения моих мытарств.

В течение последующих двадцати минут мы оговорили все нюансы предстоящего дела, после чего мои посетители удалились, а я вновь очутился в своей камере. Пребывание здесь более не угнетало меня, так что я спокойно развалился на нарах и в скором времени беззаботно уснул. Но, проспать спокойно до утра, мне этой ночью было не суждено.

Началось все с того, что мне снова приснилась та же самая женщина, которую я обнимал во сне, ночью, предшествовавшей поездке к тайнику. На этот раз мы очутились в комнате, практически лишенной мебели. На вид, все казалось не то что черно-белым, сколько каким-то серым. Она стояла спиной ко мне у окна, и, хотя мне не было видно ее лица, я твердо знал, что это именно ОНА. Мне, вдруг, стало чертовски хорошо от ее присутствия, но расстояние между нами обескураживало. Откуда-то, будто бы издалека, всплыли воспоминания о моих неудачных попытках вспомнить ее лицо, и я решил немедленно подойти к ней, повернуть к себе, обнять и внимательно рассмотреть. Путь из одной части комнаты в другую занял неестественно много времени. Я все шел и шел, а приближался совершенно ненамного. Поняв это, я побежал, но эффектом бега стало наоборот удаление, и в какой-то момент, когда меня уже начало наполнять отчаяние, она начала оборачиваться ко мне. Но лица я так и не увидел, потому что в комнате стало темнеть — чем сильнее она поворачивалась, тем хуже становилось ее видно. Мне только показалось, что в момент наступления полной темноты ее губы начали раскрываться в попытке мне что-то сказать. И это что-то оказалось выкриком: «Проснись!», — и прозвучал он с явной мольбой в голосе.

Естественно, я проснулся! И как весьма скоро выяснилось, вовремя. Повернувшись на спину, я лежал с открытыми глазами и рассуждал о нереальности увиденного только что сна, когда в коридоре раздались едва слышные шаги. Естественно, это меня насторожило, и когда они стихли, аккурат, напротив моей камеры, я уже был готов действовать. Но время шло, а ничего не происходило, и уже когда мне стало казаться, что все это просто бессмыслица, очень тихо открылось окошко в двери, и на пол камеры упало что-то мягкое. Окошко сразу же так же бесшумно закрылось. В воздухе очень быстро распространился смутно знакомый запах. Я моментально подскочил и начал со всей силы тарабанить в дверь. Однако, головокружение и слабость, появившиеся практически сразу, ясно указали на то, что помощи я могу и не дождаться. Буквально из последних сил, чтобы хоть как-то предотвратить распространение запаха, я сорвал с нар свою постель и кинул ее на пол в то самое место, куда по моему мнению упало то, что мне подкинули. Дальше, слабеющим мозгом, я стал соображать, что же мне такого предпринять, чтобы проветрить помещение. В ячейку между прутьями решетки, перекрывающей доступ к окну, рука моя прошла только после хруста вывихнутого большого пальца, и сильно поцарапанная. Сжав кулак, я разбил стекло, выдернул искалеченную руку обратно и повалился на пол. Запах понемногу начал выветриваться, но голова кружилось и до невозможности сильно захотелось спать. Только сделав над собой титаническое усилие, я поднялся, доковылял до двери, не обращая внимания на хлещущую из руки кровь, и начал снова долбиться в нее.

Спустя какое-то время, показавшееся мне бесконечно долгим, послышалась недовольная возня в потревоженных моим буйством соседних камерах, и только потом раздались приближающиеся шаги. Матерящийся охранник открыл окошко в двери и на меня обрушился бурный поток ругательств. Правда, надо отдать ему должное: уловив в воздухе этот самый запах и заметив неладное в камере, он мигом заткнулся и вызвал напарников. В итоге меня, к тому времени уже полуживого, выволокли в коридор, где я, наконец, смог вдохнуть чистого воздуха, и пришел в себя. Разобравшись, что к чему, мне перебинтовали руку и любезно предоставили новую камеру.

О случившемся, вероятно, сразу же сообщили, куда следует, потому что в скором времени за мной снова пришли. Ничего не объясняя вывели во двор и усадили в машину. В свете последних событий, мне, невольно, стало боязно за свою жизнь, но увидев рядом с собой на сидении Алексея, я несколько успокоился. Окончательно же, спокойствие угнездилось в моей душе, когда мы оказались в знакомом по прошлому совещанию кабинете.

Жили они, что ли на работе? Сказать, как в прошлый раз, что их только что выдернули из дому, было нельзя: щетина на щеках, мятая одежда, — говорили об обратном. Очевидно, что работы действительно было невпроворот. Все лица были знакомы, не хватало только Борисова, находящегося в больнице, да бати, присутствие которого было сочтено лишним. Я сразу же плюхнулся на стул, потому что стоять на ногах банально не было сил. Вообще, был в этом для меня лично неприятном происшествии, один положительный для всего дела момент. Столь явное желание сдать мое личное дело в архив, добавляло необходимый антураж и придавало большую убедительность нашему блефу. И Дмитрий Викторович весьма умело разыграл эту карту, случайно попавшую к нему в руки. Получилось все очень даже правдоподобно. Да что там! Даже я практически поверил своему вымышленному признанию.

Учитывая мое, мягко говоря, неудовлетворительное состояния, а может и по каким-либо другим соображениям, меня в поездку к бутафорскому тайнику не взяли, а оставили в той же комнате, где я уже раз ночевал. А видимо для того, чтобы не было скучно, мне в собеседники был назначен молоденький лейтенант. Собеседником, на поверку, он оказался, откровенно бездарным, поэтому ожидание результата я решил дополнить оздоровительным сном. И уже засыпая, обратил внимание на то, что лейтенант никуда не собирается уходить. Это ясно говорило не только о том, что меня заботливо оберегают, но еще и о том, что не полностью вычеркнули из списка подозреваемых. Ну и пусть проверяют. В конце концов, это их работа.

Ожидание тянулось и тянулось. Проснувшись, я посетил душ и смыл с себя тюремные запахи, побрился. Мне раздобыли свежую одежду, накормили. Я даже успел обдумать, какую новую дверь следует поставить в квартире. Но чем дольше тянулась неизвестность, тем более неприятные мысли начинали лезть в голову. Так, что когда, уже после обеда меня отвели к Дмитрию Викторовичу, я морально был готов к плохим новостям. Так и оказалось: никакой реакции на посещение тайника. На связь с продавцом так же никто выйти не пытался.

— Что-то мы упустили… — устало резюмировал Дмитрий Викторович.

С этим нельзя было не согласиться, но я, все же, больше был озабочен собственной судьбой, поэтому и спросил о дальнейших планах относительно меня. Об этом он видимо уже подумал заранее.

— Мы естественно закрываем глаза на труп «бомжа». Претензий к тебе у нас нет. Это с одной стороны. — Он помолчал, взвешивая дальнейшие слова. — но за тобой по-прежнему охотятся, хотя, совершенно непонятно зачем… Если хочешь, мы тебя спрячем, ну, пока все не уляжется.

— Мне бы больше не хотелось оставаться в закрытом помещении без возможности защититься или попросту сбежать. — я многозначительно посмотрел ему в глаза, и он кажется, меня понял. — К тому же, если меня больше нет в розыскной базе, то и найти меня им будет не так-то просто.

— Хочешь уйти?

— Если есть такая возможность.

— И что ты собираешься делать? Дальше самообразованием заниматься? — последний вопрос был задан с заметной долей иронии, и давал понять, что мое личное дело они изучили весьма основательно.

— Россия большая. Уеду в какой-нибудь медвежий угол, осяду там, женюсь, в конце концов…

Дмитрий Викторович только устало улыбнулся.

— Ладно. Давай начистоту! Я тебя отпускаю, только когда ты мне понадобишься — будь добр появиться передо мной (как там, в сказке?) как конь перед травой.

— Я всегда буду рад Вам помочь. — ответил я.

Мы условились о том, как меня можно будет найти, обменялись крепким рукопожатием, и я вышел из здания прямо под стремительно темнеющее небо.

Вскоре, вязкую духоту воздуха разорвали порывы ветра, они, в свою очередь, сменились внезапно обрушившимся ливнем. Как там говориться? Хляби небесные разверзлись? Именно это и произошло. Я бегом бросился под укрытие ближайшего подземного перехода, но уже на половине пути к нему понял всю бесполезность этой затеи — промок до последней ниточки. Поэтому, да, наверное, еще и потому что при мне не было ни документов, ни телефона, я снова перешел на шаг. Пройдя, таким образом, пару кварталов, я все-таки присоединился к толпе пережидающих ливень на крыльце кафе, защищенном крышей. Большинство здесь тоже были основательно вымокшими. Но, не смотря на струями стекавшую с зонтиков, волос и одежды воду, общее настроение было приподнятым. То и дело слышались шутки и веселый смех. Люди, вырванные непогодой из каждодневной рутины, радовались возможности подурачиться, почувствовать себя беззаботными детьми.

Ливень практически опустошил обычно полные в это время дня улицы, а оставшиеся немногочисленные прохожие либо бежали, укрываясь от падающих потоков воды зонтами, либо, окончательно промокнув, брели, так же как и я несколько минут назад. Вдруг, порывистый ветер налетел с новой силой, а некоторое время спустя в иссиня-черных облаках, плотно закрывавших небо, начали образовываться прорехи с белоснежными краями. Напор ливня начал спадать, а вскоре и вовсе прекратился. Всюду стояли лужи, стекая в канализацию бурливыми потоками, машины, проезжая по ним, поднимали целые фонтаны брызг. Я и не заметил, как остался один, остальные, как только дождь начал сходить на нет, сразу разошлись кто куда. Только в этот момент я начал думать, что же мне делать дальше.

Вдруг, меня осенила одна догадка, практически сразу превратившаяся в твердую уверенность. Не могли меня так просто отпустить! У них просто нет другого выхода: бесследно исчезла видимо очень важная информация, потеря которой может повлечь за собой неизвестно что! Зуб даю, что за мной сейчас наблюдают самым тщательным образом. Но мне, почему-то, надоело быть под напрасным подозрением, и страшно захотелось вернуть ту жизнь, которую я с преспокойно вел до памятного происшествия в метро.