Счастье играет в прятки: куда повернется скрипучий флюгер

Глава 31

Обратно Марина шла в полнейшем гипнозе.

И в короткие счастливые годы, и в тягостные десятилетия войн оплывают свечи в узких темных кельях, и на донышке остается чернил, настоянных на железной ржавчине и кожице молодого грецкого ореха. Не прерывается великий труд — создаются научные трактаты и поэмы, переписываются книги древних авторов. «…во времена бедствий и годину войн увозите книгу эту в город и скроите ее…» Со свистом и воем летят узкоглазые орды, горят города, расхищаются церкви, корчатся в пламени драгоценные рукописи. Истлели и окаменели те, что спрятаны в тайниках и пещерах — их гибель следует за гибелью людей, пытавшихся их сохранить. Утрачены тысячи, уцелели единицы. И тут, в никому не известном домишке…

В никому не известном? Стоп. Не может быть…

Было уже за полночь, они шли через уснувший парк. Взволнованный и сбивчивый рассказ о базарном кульке из листов старой книги, о музейщике дяде Алике, который вот уже второй месяц разыскивает таинственного коллекционера, и озарение, что это и есть лодочник, нисколько не встревожили Ника.

— Но ты же им ничего не расскажешь, — заключил он утвердительно.

Марина словно споткнулась на бегу.

— Как ничего не расскажу? Я же целый час тебе толкую, как для человека это важно. Он ученый, он работает с книгами, а если лодочник распродаст их по одной всяким проходимцам…

— Тише ты. Об этом не кричат. Ничего он не распродаст.

— Откуда ты знаешь?

— В них вся его жизнь, ты что, не поняла? Он их собирал не для того, чтобы на этом нажиться. Он знает, что владеет сокровищем, только для него смысл не в том, чтобы владеть, и не в том, что это сокровище…

— Можешь не разжевывать, я не идиотка, — обиделась Марина. — Понятно, что такой книгочей никогда не расстанется со своими книгами. Но ведь это небезопасно, в конце концов, держать такую библиотеку в этом сарае, в трущобах…

— Ну вот, ты сама все понимаешь, — успокоился Ник. — Зачем же ему раскрываться? Около него и так уже начали виться проходимцы, как ты говоришь. Когда он просил меня продать те книжки, он тоже болел, и с деньгами совсем было туго. Я сколько на бензоколонке зарабатывал — все равно не хватало, да он и брать не хотел, гордый. Тогда я еду ему покупал и лекарства — принесу, и все. Назад не понесу. Но говорю, все равно не хватало, вот и засветились с книжками. Он же их никогда никому не показывал, а теперь даже музейщики твои — и те уши топориком.

— А еще кто?

— Макса еле отвадил — все предлагал еще раскрутить старика хоть на пару книжонок. Я, говорит, не туда понес, а он будто нашел, кому сбыть. Так они, ценители, и без Макса обойдутся, если очень захотят. Вот спроси у своего Артура — у него ничего уже нет, все забрали.

— Это я забрала для дяди Алика… А ты неужели такой наивный, если знаешь, что началась охота, и думаешь, что они не доведут ее до конца.

— Ну, сейчас дойдет до того, что во благо лодочника я должен его продать, — с иронией проговорил Ник.

— Ты ничего не понимаешь! — Марина глядела на него с удивлением.

— Это ты ничего не понимаешь. Человек имеет полное право не отдавать никому то, что ему принадлежит. Его добро — ему распоряжаться. Мало ли что другим нужно! Это их проблемы, и они с ними справятся. Без нас. Я в этом не участвую. И ты в этом не участвуешь.

— Но вдруг бы дядя Алик и лодочник нашли общий язык? Я могу хотя бы сказать папе…

— Не можешь, — категорично заявил Ник. — Ты сама поймешь, что не можешь, когда вспомнишь, как тебя лодочник принял. А он видел тебя второй раз в жизни. Он тебе доверился! У меня глаза на лоб полезли, когда он все из шкафа начал вытаскивать — он мне всего этого не показывал никогда! И ты рассказывать побежишь, а я тебя привел — и кто я после этого? И чем мы тогда от проходимцев отличаемся!

— Я подумала, ведь можно с самим лодочником поговорить осторожно… — еще раз попыталась Марина. — Но если ты считаешь, что для него это будет оскорбительно…

— Будет. Получится, что никому верить нельзя, все только ищут, где урвать. И мы такие же. Тебе же его «почему-то жалко» было! — передразнил Ник, и оставшуюся часть пути они шли молча.

Каждый пытался осознать одно и то же: мы первый раз не поняли друг друга.