Счастье на троих

Глава 12. Владислав

Так и не смог заставить себя спуститься к обеду. Меня явно там не хотели видеть, да и Екатерина Львовна тоже предпочла поесть у себя в комнате.

– Влад, ты где вообще пропадаешь? Я не могу разорваться и провести сразу несколько сделок!? – рявкнул в трубку отец.

– Не ори на меня! – холодно ответил родителю и продолжил, когда тот немного успокоился. – Мой заместитель в состоянии провести те сделки, которые сейчас на повестке. Не делай из мухи слона. Я не брал отпуск уже много лет, поэтому дай спокойно отдохнуть.

– Сын, Кирилл умер и теперь…

– Не надо мне ничего говорить! Ты вообще не вправе произносить его имя. Ты отказался от него! Ты бросил его! И теперь его нет!

Я сбросил звонок и швырнул телефон прочь. Гаджет полетел в сторону двери и чуть не угадил Лиле в голову, когда та без стука, кстати, вошла в комнату.

– Ай! – вскрикнула она и чуть не выронила поднос с ароматным борщом.

– Стучаться не учили? – гаркнул и закрыл глаза, желая показать, что не намерен с ней общаться.

– Я стучала, но ты не отвечал. Принесла тебе обед, ведь ты так и не спустился… – ответила девушка и покраснела.

Блять! Только не это, только на надо меня жалеть, милая! Я не хочу этого, да и вряд ли заслуживаю.

– Наверное, все же решила отравить? – ехидно хохотнул, заметив, как ее глазки скользнули по моему обнаженному торсу и остановились возле резинки боксеров.

– Я… я просто хотела наладить между нами хоть какое-то общение. Мы ведь не чужие люди, – робко ответила Лиля и быстро отвела взгляд, но было поздно, я уже возбудился.

– Хорошо. Давай, неси свое творение, – присел на край кровати и улыбнулся.

Моя ненависть и злость волшебным образом растворилась, и я решил, что действительно ведь можно хотя бы попытаться наладить отношения. Девушка испуганно подняла свои затуманенные от возбуждения глаза и дрожащими руками поставила поднос на столик возле моей постели. Затем она хотела уйти, но я схватил её за руку и резко дёрнул на себя, заставляя красотку плюхнуться попкой прямо на мой эрегированный член.

– Влад! – вскрикнула и постаралась подняться.

– Не надо, Лиль… – крепко сжал я её бедро и упёрся носом в пахнущую как тогда земляникой шейку.

– Мы не должны, это неправильно, это не честно… – будто самой себе запричитала девушка, но обхватила руками мои плечи.

– Его нет, нужно продолжать жить дальше. Поверь, Кирилл хотел бы этого больше всего для тебя, – прошептал и провел языком по пульсирующей венке.

– Ты ненавидишь меня! – выдохнула и перекинула через меня одну ножку, чтобы поудобнее пристроиться.

– О, да! Я очень сильно тебя ненавижу!

– И я тебя!

Наши губы прилипли друг к другу как намагниченные. Это был горячий страстный и полный боли поцелуй. Не в состоянии долго себя контролировать я повалил её на спину, сорвал насквозь мокрые трусики и вошёл в нее.

Блять!

Я мечтал об этом больше года, с той самой ночи…

Вторгался в желанное тело быстро, грубо и глубоко, а Лиля сильнее и сильнее ко мне прижималась, выпрашивая новую порцию толчков и ласк. Кислород в лёгких заканчивался, так как мы постоянно целовались, но я готов был задохнуться, лишь бы только вечно чувствовать этот сладкий привкус на своём языке. Как оголодавшие озверевшие животные, мы набрасывались друг на друга и стонали, кричали и не могли насытиться друг другом. Это было охренительно, пока Лиля, содрогаясь в конвульсиях от оргазма, не разхреначила вдребезги мое сердце.

– Кирилл… – прошептала сучка, но тут же опомнилась и открыла глаза, в которых отчётливо отобразилось отчаяние. – Влад, прости я…

– Заткнись. Ты всегда будешь видеть во мне его, да? Но ты ошиблась, крошка! Я не Кирилл… – прорычал и, схватив девку за волосы, стащил ее с кровати.

Мне хотелось убить, придушить прямо на месте, но я взял себя в руки и просто вышвырнул ее из своей спальни прямо без одежды как надоевшую шлюху. Затем разгромил всю комнату в надежде успокоить боль, которая расползалась внутри как чёрная дыра. Единственный раз я позволил себе послушать гребаное сердце, которое непонятно почему влюбилось в эту дешевку и вот результат. Душа разбита на осколки, и снова в груди лишь невыносимая обида на весь мир, на жизнь, на неё…