Счастье в мгновении. Часть 3

Глава 21 Джексон

Спускается темная ласковая ночь, забрасывая горсть игристых звезд в небосвод.

Сокрытые в глубине сердца терзания, порождаемые повешенной на меня тьмой, вздымаются и живо теребят мозговые изгибы.

Крупица рассудка, взвесив всё, сподобила на появление меня и Миланы на «Королевской фабрике Гобеленов», но не опрометчивым ли было таковым решение?

Иду в сильном волнении, задавая себе вопросы. Мистер Гонсалес, судя по той фотографии, высланной им мне, яростно преследует нас. В своем ли обличье или нет, уже не имеющий значения факт. Не проявил ли я легкомыслия? Столько времени я проводил с дочерью Брендона, даже не изучив эту семью, не составив ясное представление о каждом. Оказывается, и я наделен простодушием и доверчивостью, раз счел уместным, что у этого показавшегося мне порядочного известного человека прямо противоположные устремления мыслей. Упрекаю самого себя, но что с этого? В опасном приключении, скованный со всех сторон цепями, я играю главную роль.

Изъяснив, какими путями он вершит злодеяния, я призвал Тайлера предусмотрительно подстеречь нас в месте, выбранном для проведения аукциона.

Окончив беседу с самим собой, отбрасываю мысли, разыгравшиеся в болезненном воображении, и сосредотачиваюсь на том, чтобы не откладывать разговор с Миланой, как только ее увижу.

Повязав на себя венецианскую черную, с серебристым отливом маску, подходящую под вороной смокинг с бабочкой возле шеи, который я надеваю редко, поскольку подобные торжественные случаи возникают эпизодически, продвигаюсь в освещенное сумеречным светом пространство. Зала, наводненная пестрой и шумной толпой, растущей непрерывно, полная роскоши, создаёт изумительное зрелище. Фонтанирует легкая классическая музыка. Дирижер помахивает палочкой, расставляя ноты в нужном направлении с авторскими интонациями, управляя оркестром.

Огромные кружевные звезды – венецианские люстры висят над головою, создавая небрежную игру света и теней. Благовонные искусственные свечи, вкрапленные в стены, заливают сиянием и пускают романтичное веяние в воздух. Столики, покрытые янтарными полотнами, ослепительно непрестанно сияют выставленной на них хрустальной посудой. Разбитые на пять персон, тесно расставленные по двум сторонам помещения, они оставляют по центру свободу размещения. Стулья, задрапированные тканью, вышитой соломенными, как лучи солнца, нитями, будто олицетворяют живое золото. С необычайной живостью начинает играть оркестр, соперничая с гулом. Округлые, но с длинными миндальной формы концами, будто вырвали из солнца лучи и прицепили к берущему взор творению, декоративные дизайнерские зеркала, обвевающие части стен, выстроенные в своеобразном мозаичном расположении по длине залы, приковывают внимание со стороны женского пола, не перестающие поглядывать и созерцать великолепие своей красоты. Овеянная празднеством торжественная комната, не дает господствовать молчанию.

Мужчины расставляют по центру микрофоны и настраивают яркость экрана на повешенной интерактивной доске.

В нос без спроса пробивается запах запеченного мяса, готовящееся поварами, во всевозможных специях.

Метая пламя очей от столь завладевшего моим сознанием места, что происходит редко, я увлекаюсь мыслью, что в далекие времена расцветающая, как померанцевый цветок, атмосфера, с яркими пиршествами царила довольно часто.

Мысли снова рисуют картины о том, что Брендон с Беллой могут невзначай появится на маскараде, но то, что в сию минуту гости в других обличиях, со скрывающими лицами, снижает беспокойство, но не устраняет его. Окидывая беглым взглядом наряженных, я ступаю вперед. Ноздри подрагивают от удушливого запаха женских духов. Присутствующие выглядят расфранченными. Обиженные природой женщины, явно пренебрегли декольтированными образами, убранными драгоценными камнями. Будто вальсируя средь мужчин, они снабжают залу таинственной, завлекающей энергией. Дамы нафаршированы ожерельями, платьями тех времен, контрастно гармонирующими с изысками нынешнего века. Мужчины вьются возле дам, бесцеремонно разглядывая их раскованные наряды. Раздается оглушительный хохот с одной стороны, громовые голоса – с другой. Взглядом меня одаривают, по всей видимости, одинокие представительницы, но я парень занятой и обязан им отказывать. Услужливые официанты, в подобранных стилях к тематике мероприятия, разносят напитки на расписных подносах. Чтобы оттянуть тягостные мысли, унять бешено бьющееся сердце, я тянусь за бокалом вишневого пунша, лицезря его на блюде через прорезь маски, чересчур неудобной и щекочущей носовую часть лица.

Струясь медленным размеренным шагом в изяществе зала, меня останавливает чей-то голос.

Сердито ругаясь про себя, что меня увлёк и заметил Максимилиан, так как я желал разыскать через стену людей Милану, Ритчелл и Питера, я все же выговариваю без гримаски недовольства:

– Добрый вечер.

Обводя его взглядом, замечаю, что он всё в том же сером костюме, в котором я его видел на мероприятии по случаю открытия сто первого филиала модельного агентства. Его карнавальная маска отличается атрибутикой от остальных, так как тканевая основа в черном цвете без излишних аксессуаров прикреплена на специальную белую палочку, которую он то придерживает, то, в момент, когда поддерживает беседу с кем-либо, отпускает.

– Есть несколько минут, чтобы обсудить проект? – Нетрудно уловить в его голосе либо напускное безразличие, либо внутреннюю встревоженность, взволнованность чем-либо, либо глубокую задумчивость, пытающуюся им скрыть от посторонних глаз. – Или дождемся сеньориту Фьючерс?

И как ни странно, он безмятежен, а ведь Милана часто рассказывала, каким энергичным и порой грубым он предстает перед модельным коллективом. Это тоже его своеобразная маска?

– Считаю уместным обговорить сейчас. Я доложу о всех нюансах, проработанных нами, – говорю, а сам в это время ищу глазами свою любимую, у которой я бы хотел попросить прощения за проявленную к ней ревность и хамское отношение, перешедшее все границы. «Задерживается, значит, доводит свой образ до совершенства. В чем же она сегодня будет одета? Но все же с самой первой секунды не следует заявлять о вчерашнем инциденте, а начать с приветствия, позволившее ей быть очарованной».

– Джексон, согласен. Кто начнет из нас? – дважды спрашивает он.

– Прошу прощения, задумался. – Ставлю бокал с пуншем на поднос, подносимый официантом. – Давайте я.

Скрываясь вдали от любопытной и громкой публики, я показываю отрывки видео репетиционного дефиле, зачитываю ему сценарий, который высылал ему на почтовый ящик и докладываю о том, что мы проведем еще несколько репетиций.

– Ну что ж… – начинает и замолкает, почесывая усики над верхней губой. Раз у него отсутствуют эмоции, и сейчас он кажется человеком с пустым взглядом, которого никто или ничто не может волновать, то ему не показался этот проект достойным демонстрации. – Гениальная работа, Джексон, – хлопает по плечу, весьма удивляя меня. – Это то, что нужно. Я знал, что вы с Миланой лучшие претенденты для участия…

– Вы действительно удовлетворены увиденным? – В это трудно поверить особенно, когда у него неполадки со взглядом, выражающим совершенно противоположное.

– Джексон, – улыбается он, выставляя на обзор белоснежные зубы, – это замечательная работа! Допускаю к защите! – с едва появившимся восклицанием и слышимой в голосе искренностью заявляет он. – В конце июля состоится защита. Дата еще не утверждена. Есть время проработать основы моделинга, все остальное на высшем уровне.

– Спасибо, Максимилиан, – жму его шершавую руку. – Я признателен, что вы разделили нашу работу с Миланой.

Спустя несколько секунд, с коротким смешком, не моргая, засмотревшись поверх моей головы, доносится:

– Твоя коллега оказалась мудрой и опытной, несмотря на возраст. Таких девушек бесценная единица.

Что он хочет мне этим сказать?

Достоинство моей маски состоит в том, что изумление в лице она явно маскирует.

– Вы хотите сказать…

– Она произвела на меня масштабное впечатление. Даже нет, – поджимает губы, думая, – открыла мне глаза и высказала мне мою негативную черту в глаза, не побоявшись, и сказала это прямым текстом без намеков, двойственных выражений, угроз, оскорблений, как это делают большинство учащихся моделей, частенько покрывая меня копотью, создавая чёрного врага, обсуждая мои действия под дверями агентства, но… они и не предполагают, что я слышу это.

Я чуть не раскрываю рот. Моя малышка выговорилась и оборвала несправедливые, как она выражается, действия руководителя? И не сказала об этом мне, что непременно вызывает во мне раздражение.

– Но она смогла меня убедить. Быть может, я и вправду привык к жестокости своей судьбы, что периодически забываюсь и отыгрываюсь на других… – Судя по его раскаивавшемуся тону, Милана произвела в нем революционный душевный переворот.

Так он одинокий мужчина?

– А как же ваша внучка? – припоминаю беседу на крайней встрече с ним.

– Редко приезжает ко мне, – вздыхает он. Кажется, он впервые настолько искренно говорит о себе. – Они с дочкой живут в Англии. А супруга моя скончалась пять лет назад.

– Мне жаль, что вот так все сложилось у вас, – понимающе отвечаю я. – Милана не хотела опечалить вас. Она честна и добра ко всем, – подумав о ней, добавляю я. Хоть и скрываем мы с ней наши отношения, но это единичный случай. – Вы не посчитайте, что ею движила мысль навредить вам, нет, – неосознанно срывается с языка. – Совсем нет.

– А я догадывался, что вы были знакомы и раньше. Вы так великодушно друг о друге отзываетесь, держитесь за каждого будто…

Я немедля прерываю его, с усилившимся сердцебиением:

– О чем вы говорите?! Нет, я лишь хотел сказать, что…

– Джексон, – странная улыбка касается его губ, словно он нас разоблачил, – я не первый год живу, мне шестой десяток, – касается рукой моего предплечья. – И мне ли не знать о годах юных? И о любви, которую иной раз запросто увидеть в ваших взглядах друг на друга.

Меня словно прорезают ножом и собирается ноющая боль в желудке.

– Нет-нет, что вы?! – эмоционально с бодростью возражаю я, прибегая ко лжи. – Вы ошибаетесь, все не так и… – И слова в эту секунду не подбираются. – Мы коллеги и…

– Любите друг друга, – выдает счастливый смешок изобличения, – не упрямься. Это слепой заметит в ваших разговорах. Слова любви не требуют излишних дополнений.

Еще один резкий толчок прямо в грудь. О нас знает тот человек, который не будет молчать.

– Максимилиан, это… – Если Милана узнаёт об этом, то жутко разозлится, но в эту секунду я не в силах придумать красочную ложь, в которую с ловкостью можно поверить.

Незримая рука крепко сжимает мое сердце.

– Если вы скрываетесь от посторонних лиц, значит, на то есть причины. Но вам нужно держаться крайне осторожно.

– Вы не… – язык не поворачивается, – не расскажите о нас? – Страшно говорить в таком месте об этом; ощущается, что нас слышит весь мир и посланник Брендона снимает меня на камеру.

– Нет, – неуверенно говорит он, – не скажу, но подыгрывать в этом вам не собираюсь.

– Нет-нет, я… – Мозг отказывается думать в этот момент. Он даже не способен на то, чтобы выдумать что-то. – Я и не говорю, чтобы вы поддерживали, но на то сложились обстоятельства и… – Я в замешательстве и озабочен тем, можно ли ему доверять.

– Я никому не скажу. Но если это будет противоречить интересам агентства, то, знайте, Джексон, что… я выйду из игры… – тонко подмечает он, воплотившись передо мной тем самым скверным начальником.

– Дайте нам время, – более твердо произношу я; как бы эти слова не долетели до чьих-либо ушей, – и мы все уладим.

Он коротко кивает, а я обыскиваю взглядом массу людей в поиске знакомых лиц.

– Милане передайте, что съемки для нее не предполагается. – Я мотаю головой, не мысля о том, что он мне вещает. – И обязательно нужно встретиться за день до проекта. Договорились?

Непроизвольно отодвинувшись от Максимилиана, с глубоким потрясением, застывая в исступлении, я пытаюсь полностью взглянуть на неё. Впитываю в себя ее облик, отчего кровь зажигает огонь в моей крови и начинает отбивать барабанную дробь в ушах. Отличаемая душевным благородством, с изящной медлительностью она плывет в шелковом небесно-голубом пышном длинном до пола, с тянувшимся сзади нее шлейфом, со спущенными плечами платье. Раскованное одеяние с запахом, плотно стянутое, обтягивает ее упругие груди, выставляя весьма открытое декольте на всеобщее обозрение. «Она сбивает с ног любого, смотрящего в ее сторону». Бессознательно спустив взгляд, я обжигаюсь, лицезря разрез платья с одной стороны, обнажающий лодыжку, позволяющий увидеть белые туфли с острыми носами на шпильках, нежно сидящие на ее тонкой маленькой ножке. Волны соблазнительного жара проносятся по всему телу. Каждая линия ее тела оставляет неизгладимый след в моем буйственном мозгу. Искрящийся блеск от ослепительной белизны ее шеи подобен безмятежности небес. Легкий свет пляшет по ее коже. Голову охватывают мелкие-мелкие кудри, небрежно собранные сзади в подобие ракушки, удерживаемые заколками. Кудрявые завитки у лица придают романтичность ее образу. «Моя Роза Дьюитт Бьюкейтер». Серебристые вставки на ее маске оттенка неба мерцают в свете ламп. Пленившись женственностью, внушающей очарование, утратив сердечное спокойствие, я горю желанием всех оттолкнуть, чтобы пройти вперед, к воплощению изящества, и, утратив благоразумие, упасть в бездну безудержной страсти.

– Джексон, извини, но я повторю вопрос. Мы договорились? – выводит меня из транса голос Максимилиана.

Но я, затуманенный сладостным сном, упиваюсь в блаженных мыслях, фильтруя посторонние звуки.

– Джексон, на кого ты… – произносит, замолкая на полуслове, обернувшись. – ООООоооо… Матерь Божья, – поражается наповал. – Миланочка, звездочка. Она являет взору неописуемое зрелище. В ее манере держаться есть что-то поразительное и при этом простое. Зря я исключил ее из сегодняшней съемки. Но ладно. Отдохните!

Утихший пыл вновь вспыхивает огненным жаром. Зарница страсти подхватывает меня, застилая рассудок, так что места для других мыслей не остается. Мы сливаемся с ней взглядами. Одного созерцания будет достаточно, чтобы посчитать её клочком лазури. Даже ямочки на ее щеках заигрывают. Едва уловимая загадочность делает ее неотразимой.

В этом нежном взгляде – всё ее сердце.

Если бы мне когда-нибудь доводилось держать в руках настоящую любовь, то она была бы в этих взорах меня и моей Розы.

«Она простила меня», – чувствую я, созерцая ее мечтательной улыбкой.

Оставив Максимилиана в безмолвии, решительно тряхнув головой, сосредоточенный лишь на одной мысли – приблизиться к ней, я рвусь в самую гущу столпотворения, расталкивая крепкую глыбу из сгрудившихся людей под ее взглядом. В обращенных на этого ангела безупречной женственности, облеченного в небесную вуаль, взглядах мужчин – жар. Откровенное платье, облегающее изгибы и выпуклости фигуры, как нельзя более возбуждают. И сколько бы раз я не видел ее, она умудряется поражать меня снова и снова.

Дыхание, напоенное страстью, сладко обволакивает меня. Ласкаю взглядом ее женственную аппетитную фигуру. Ее тело создано для особенных ласк.

В глубине ее детско-шаловливого взгляда – тень поэтической нежности.

Поймав себя, что не могу оторвать глаз от ее естественных розовых губ, (обожаю покусывать ее нижнюю пухлую губу), покрытых прозрачным блеском, я перемещаю взгляд на Питера, уже что-то жующим, в смокинге, точь-в-точь, как у меня (покупали вместе в Нью-Йорке мне на выпускной в университете, ему на празднование юбилея существования издательства, где он в настоящее время числится директором) и Ритчелл, окутанную в красное платье. Пальцами стиснув запястье подруги, моя обворожительная озирается по сторонам, вороша затаенные думы. По их жаркому румянцу, особенно у моей любимой, можно догадаться о предмете их разговора.

Тоненькая прозрачная ниточка, пронизывающая шею Миланы, с буквой «М», смотрится хоть и просто, но настолько чувственно, чего не скажешь о груде тяжелых цепей с камнями у других женщин. Овеянная летним лазурным облаком, она подобает на героиню старинных романов, выдавая обаяние и несравненность современности на лицезрение.

Облекаясь в пламенного мечтателя, внимая этому великолепию, не смея противиться тому, что меня безоговорочно взяли в плен, почти приблизившись, не отрывая от этого голубого сияния глаз, примечаю, что ее взгляд, подведенной сурьмой для глаз, словно безмолвно просит комплименты.

Ее смущенность знаками внимания, оказываемого ею неотрывными взглядами, еще больше порабощает меня, заставляя воспылать чувствами до самозабвения. Столь дивные от чувственного наслаждения ощущения – подлинный дар любви.