Щипач

Глава 1, в которой суперагент наводит порядок

Супермышь метнулась вверх, зацепилась задними лапами за потолочную балку и повисла вниз головой ровно в центре полицейского участка. Она всегда безошибочно определяла центр любого пространства и предпочитала висеть именно в нём. Шесть часов. Рассвет. Время утренней рабочей пятиминутки. А потом можно будет позволить себе пару часов сна. Двух часов сна в сутки Супермыши было вполне достаточно.

Она быстро протёрла краешком рукокрыла эхолокаторы в носу и во рту — вне всякого сомнения, они были безупречно чистыми, но некоторые вещи делаешь просто рефлекторно, для порядка. Постучала коготком по ушным рациям, скорчила гримасу — работают. Оглядела подчинённых — сотрудников Полиции Дальнего Леса. Неопрятные, немытые, неповоротливые, вечно сонные звери. Ничего. Она ещё наведёт в этом участке порядок.

Барсук Старший, Скворчонок и Гриф Стервятник расселись по рабочим местам и задрали головы. Барсук Старший потянул носом. Полумрак участка был пропитан густым и кислым запахом лимонов, потной шерсти, свалявшихся перьев и зверского неуюта. Неуютом пахло от самой Супермыши, так думал Барсук. Все другие свои природные запахи она тщательно уничтожала, обрабатывала себя концентратом чистотела до полнейшей стерильности — чтобы быть незаметной, неуловимой, непобедимой … Но вот этот её неуют чистотелом, очевидно, не выводился. Этот запах пришёл вместе с ней в первый же день их совместной работы.

В тот самый день, когда он ещё не подозревал, что ему теперь придётся сжирать по дюжине лимонов в сутки, чтобы не спать, потому что эта фанатичка не спала почти никогда.

В тот самый день, когда у них в участке воцарился этот вечный ночной полумрак — на солнечный свет у Супермыши была аллергия.

В тот самый день, когда он ещё наивно считал, что она станет его новым напарником. Она быстро поставила его на место: «Я начальник, вы подчинённый — таково распоряжение сверху».

Или, может быть, неуютом пахло от плотных штор из медвежьей шкуры, которыми она завесила окна. Они тоже появились вместе с ней в первый день …

Супермышь раскачивалась под потолком, ритмично жестикулируя рукокрыльями и беззвучно шевеля широко разинутым ртом. Кажется, она была недовольна, злилась и что-то им выговаривала. Выглядело это безмолвное выступление жутко, как обычно. И, как обычно, Барсук Старший почувствовал, что начинает болеть затылок.

Барсук Старший прикрыл глаза. Он вдруг вспомнил их прежние утренние пятиминутки. Здесь был свет. Здесь были солнечные лучи. И ещё здесь был Барсукот, который играл с лучами … А теперь — ничего. Ни Барсукота, ни солнца, ни радости.

Боль в затылке усилилась.

Барсук Старший тяжело вздохнул и решился:

— Извините, спецагент Супермышь. Ничего не слышно.

Супермышь на секунду застыла с разинутым ртом. Потом скорчила презрительную гримасу — на лице её почти всегда была какая-нибудь гримаса — и сказала своим пронзительным голосом:

— Я опять забыла, что вы не воспринимаете речь на высоких частотах.

Барсук Старший хотел ответить, что её голос и на доступных им частотах практически невыносим, но промолчал.

— Повторяю для непонятливых, — сказала Супермышь. — Список всех птиц Дальнего Леса мне на стол!

— Так ведь мы уже вчера … — начал было Барсук.

— Вчера список был не по форме! — срезала его Супермышь. — Я же чётко сказала. Номер птицы — порода птицы — длина маховых перьев — окрас — имя.

— Но, позвольте, у птиц Дальнего Леса нет номеров, — сказал Гриф Стервятник.

— Не позволю, — холодно отозвалась Супермышь. — Нет номеров — пронумеруйте.

— Не позволю, — печально отозвался Скворчонок.

— И ещё мы не знаем длину всех маховых перьев у всех птиц, потому что …

— Неинтересно, — оборвала его Супермышь. — Не знаете — измерьте, и будете знать. И ещё. От каждой птицы мне нужно перо. Перо свежее, не обронённое год назад, а только что вырванное. Это ясно?

— Вы предлагаете нам выдирать из птиц перья? — изумился Барсук Старший. — Птицы и так напуганы тем, что …

— Да, предлагаю. Это в интересах следствия. Вы же хотите поймать опасного маньяка, ощипывающего птиц и сжигающего их перья, не так ли? Теоретически любую птицу могут ощипать. Под угрозой — все, даже вы, — она стрельнула глазами в Стервятника и Скворчонка. — Значит, от каждой птицы требуется перо, на случай опознания. Все перья должны быть пронумерованы и внесены в регистр.

— Под угрозой — все, — пискнул Скворчонок.

— Прошу прощения. Вы ведь не имеете в виду, что из меня, сотрудника Полиции Дальнего Леса, тоже нужно вырвать перо? — уточнил Гриф Стервятник.

— Из меня? Из меня? — заволновался Скворчонок.

— Именно это я и имею в виду. Из вас и из сотрудника Скворца. Нет и не может быть никаких исключений. Никаких служебных привилегий и жалкого кумовства. Далее. До сих пор не установлено местонахождение главного подозреваемого, бывшего сотрудника Полиции Дальнего Леса, Младшего Барсука Полиции — Барсукота.

— Мы передаём ориентировку по корневизору каждый день, — неохотно произнёс Барсук Старший. — Мы обещаем вознаграждение в тысячу шишей тому, кто найдёт и сдаст в полицию Щипача. Мы обещаем оплатить обед в баре «Сучок» любому, кто сообщит нам информацию, касающуюся Щипача.

— Но эффект — нулевой. Сколько раз новости о местонахождении Барсукота приносила нам на хвосте эта ваша Сорока?

— Три раза.

— Сколько раз она за это пообедала в баре «Сучок»?

— Три раза.

— И сколько раз в указанных Сорокой местах обнаруживался Барсукот?

— Ни разу …

— О чём это говорит?

— О том, что Сорока — ненадёжный источник? — предположил Барсук Старший.

— Либо о том, что Барсукот — всегда на шаг впереди. В любом случае Барсукота до сих пор не нашли. Это возмутительно и недопустимо. Этого не поймут наверху.

Наверху. Барсука Старшего передёрнуло. «Верхом» Супермышь упорно именовала своё начальство — Ласку, которая год назад стала вожаком Союза Смешанных Лесов, и её секретаря Голубчика. С Лаской Барсук Старший знаком не был — она была для него зверем, как сказала бы Супермышь, «слишком высокого полёта». Поговаривали, что Ласка очень ласковая, улыбчивая и пушистая, но за неповиновение иногда жрёт своих подчинённых, спецагентов крыс и летучих мышей, поэтому, несмотря на её мягкий характер, они её уважают. А вот с Голубчиком Старший имел однажды беседу. Мерзкий, самодовольный, надутый тип с хохолком. За спиной у него безликой серой тенью — телохранитель: маленькие бессмысленные глазки, острые ржавые клыки, извивающийся червём хвост … Барсук Старший тогда пытался уговорить Голубчика прислать какого-то другого спецагента взамен Супермыши. Потому что Супермышь сразу, в первый же день их совместной работы, назначила Барсукота главным подозреваемым по делу о Сером Щипаче, отказывалась слушать аргументы, а главное, совершенно не интересовалась внутренним зверским чутьём Барсука Старшего. А внутреннее зверское чутьё подсказывало ему, что бывший его напарник Барсукот не Щипач. Не маньяк. Хотя он и угрожал ощипать старьёвщика, сыча Уга. Хотя он и сбежал, как только стало известно, что сыча действительно ощипали.

— Барсукот — он зверь, безусловно, дерзкий, эмоциональный, порывистый, — объяснял Барсук Старший Голубчику. — Он способен на необдуманные поступки. Он способен на угрозы и хамство. Но он добрый и смелый. У него есть почётная грамота за отвагу, подписанная самим Царём зверей. И содрать с живой птицы все перья — на это Барсукот не способен!

— А чего это вы его так выгораживаете? — прокурлыкал в ответ Голубчик. — Подозрительно. Весьма подозрительно. Спецагент Рукокрылая Супермышь остаётся на этом деле. А вы — в её подчинении. Её линия расследования одобрена здесь, у нас наверху. Сама Ласка её одобрила.

— В таком случае я хотел бы поговорить с Лаской, — сказал Барсук Старший.

Голубчик залился курлыкающим смехом и затряс головой, будто подавился хлебной горбушкой.

— Госпожа Ласка — очень занятой зверь. Она не станет говорить с каким-то там барсуком. Скажите спасибо, что вас удостоил беседы я, её секретарь.

— Я не какой-то там барсук, а Старший Барсук Полиции Дальнего Леса. Если Ласка не может со мной говорить, я требую встречи с Царём зверей!

— Это со Львом, что ли? Да на здоровье. Он старый, больной и в маразме. Царь зверей — давно уже пустая формальность. Всеми лесами правит честно избранный вожак — Ласка. В прежние времена таких вот дряхлых царей-зверей сталкивали со скалы или заклёвывали насмерть. Но госпожа Ласка ласкова и добра. Так что Лев у нас с почётом отстранён от дел и отправлен на пенсию.

— Не такой уж он дряхлый, — возразил Барсук Старший. — Мы со Львом одного возраста!

— Значит, вам тоже пора со скалы. То есть, простите, на пенсию. А уж насколько с почестями, будет зависеть от результатов нынешнего расследования. А сейчас — извините, я очень занят. Мой охранник поможет вам найти выход.

Навсегда запомнит Барсук неживой, тяжёлый взгляд голубчикова телохранителя и прикосновение его когтистой, холодной лапы …

— Не спим! — истерически взвизгнула Супермышь и от возмущения перешла на ультразвук.

Барсук Старший вздрогнул и очнулся от задумчивости. Треугольная пасть Супермыши беззвучно шевелилась и клацала, заострённый нарост на раздвоенном носу ритмично подрагивал. Рылокрылая. Так они со Скворчонком и Грифом её прозвали.

— Ничего не слышно, спецагент Рукокрылая Супермышь, — устало сказал Барсук.

Супермышь резко захлопнула рот, разжала пальцы задних лап и начала падать. Вот к этому Барсук Старший никак не мог привыкнуть. К этой её манере взлетать не вверх, а вниз, а потом, в последний момент, когда кажется, что через секунду она воткнётся своим раздвоенным рыльцем в земляной пол, взмывать под каким-то совершенно непредсказуемым и диким углом.

Супермышь с минуту пометалась по участку беззвучной серой тенью, потом успокоилась, снова повисла в центре потолка и продолжила утреннюю пятиминутку:

— Что там у нас по первому пострадавшему?

— Ощипанный сыч-старьёвщик по-прежнему лежит в коме, — отчитался Барсук.

— В коме чего?

— Вы же знаете.

— Отвечаем по форме! — взвизгнула Супермышь.

— Сыч Чак лежит в коме собственных частично сожжённых перьев уже два месяца, с тех пор, как его ощипали, — спокойно ответил Барсук Старший. — Грач Врач до сих пор упорно борется за его жизнь.

— Пусть борется дальше. И пусть каждый день массирует ему клюв, чтобы он смог говорить, если придёт в себя. Показания первого пострадавшего будут чрезвычайно важны … Что по остальным пострадавшим?

— Брат-близнец сыча Чака, сыч Уг, который также подвергся нападению Щипача, но смог отбиться и сбежать, по-прежнему находится в Охотках под защитой охотничьих псов. Ощипанное крыло уже начало покрываться новым оперением, которое даже …

— Неинтересно. Что по кукушке?

— Мадам Куку, ощипанная две недели назад, вчера, наконец, согласилась дать показания.

— Почему вы мне не сообщили? — взвизгнула Супермышь.

— Потому что показания Мадам Куку дала … немножко не по делу. Она явно до сих пор в глубоком шоке.

— Что она сказала?

— Всё время, что мы с ней вчера провели, она постоянно отсчитывала, сколько осталось жить мне и Грифу Стервятнику. На другие темы с ней поговорить не удалось.

— И сколько же осталось жить?

— Стервятнику ещё долго. Точно отсчитать она не смогла, сбивалась, но явно до глубокой старости.

— А вам?

— А мне, по её мнению, осталось не так много. Несколько дней.

Скворчонок встопорщил перья и тревожно уставился на Барсука Старшего.

— Несколько — это сколько конкретно? — равнодушно уточнила Супермышь.

— Ну … конкретно — три дня. Но мы же с вами звери образованные? — голос Барсука звучал не слишком уверенно. — Мы же не верим во все эти кукушкины сказки?

— По статистике, предсказания кукушек относительно продолжительности жизни сбываются в девяноста девяти случаях из ста, — холодно сообщила Супермышь. — И, между прочим, нет никаких «нас с вами». Есть вы — обычные лесные звери, и есть я — Рукокрылая Супермышь, летающий специальный агент с выдающимися суперспособностями … Так, вы меня сбили с мысли. Вернёмся к пострадавшей кукушке. С родственниками она тоже не идёт на контакт? Только предсказывает?

— У Мадам Куку нет родственников.

— Что, совсем?

— Она подкидыш. Приёмная мать, стрижиха, давно уже умерла. Есть сводный брат, Стриж Парикмахер, но он с детства её не признаёт.

— Не узнаёт?

— Не признаёт. Не считает своей сестрой и не хочет делить с ней родовое гнездо. После совершённого на кукушку нападения он не изъявил желания её навестить. Она тоже о нём не спрашивала.

— Любопытно. — Супермышь покачалась из стороны в сторону, ей так легче думалось. — Очень любопытно. Сводный брат … Старший Барсук Полиции! Отправляйтесь к Стрижу Парикмахеру. Опросите его. Возьмите под наблюдение. Предоставьте ему круглосуточного охранного пса — по возможности не самого тупого, умеющего держаться в тени и не лаять попусту. Большинство маньяков, с которыми я имела дело, испытывали острый интерес к родным и близким своих жертв. Наш Щипач, судя по всему, не исключение. Он уже однажды напал на брата-близнеца ощипанного сыча. Скорее всего, он явится и к брату Мадам Куку. Даже если это не кровный брат. Гриф Стервятник и Скворец Полиции в это время займутся списком птиц. Задание всем понятно?

— Так точно, — уныло отозвались Гриф и Скворчонок.

— Ежу понятно! — кивнул Барсук Старший. Он знал, что такой ответ взбесит Супермышь, и не смог отказать себе в небольшом удовольствии.

— Отвечать по форме! — завизжала Супермышь. — Я спрашиваю про вас, а не про ежа! Задание вам понятно?

— Так точно, — исправился Барсук Старший. — Задание мне понятно.

— Тогда отправляйтесь к Стрижу немедленно. И, кстати, приведите себя в нормальную зверскую форму. У вас сонный вид и обвисший живот. Это ясно?

— Никак нет. — Барсук Старший зевнул.

— Что не ясно?!

— Немедленно отправляться к Стрижу или сначала привести себя в нормальную зверскую форму?

— Сначала в форму! — завизжала Супермышь. — Потом немедленно к Стрижу!

Глава 2, в которой оскорбляют зверей

Барсук Старший рассудил, что лучше всего в этот ранний час ему удастся привести себя в зверскую форму в баре «Сучок». Лёгкий завтрак — кусочек-другой «Пня-Колоды», ароматный чай на сосновых шишках, рюмочка мухито для пищеварения. Жиру это всё не сильно прибавит, зато взбодрит основательно.

— У нас сегодня особое предложение в разделе «Завтраки», — весело сообщила новая официантка Барбара. — Рулетики из червивых грибных ножек на подложке из сорных трав и освежающий слизневый студень.

— А слизневый студень — это не слишком питательно? Как Старший Барсук Полиции, я должен сохранять зверскую форму.

— Ну что вы! Студень — очень лёгкая закуска, я бы ни в коем случае не стала предлагать Барсуку Полиции блюдо, от которого нарастает лишний жир. Я сама барсучиха и знаю, как сложно потом от этого жира избавиться.

У Барбары почти не было жира. Так, просто тончайший слой на спинке и животе, а сверху блестящая шёрстка — как глазурь на пирожном. Она была совсем юной.

— Какая у вас гладкая шерсть, — залюбовался Барсук.

— Вы что, говорите мне комплимент? — Барбара насторожилась. — Я, может быть, случайно с вами кокетничала? Койот Йот мне строго-настрого запретил кокетничать с посетителями. Сказал, что тогда я лишусь работы. А мне просто зверски нужна работа до конца лета. Иначе мне не хватит шишей, чтобы доехать до космодрома Байконур.

— Нет, что вы, не волнуйтесь. Я же гожусь вам в отцы!

— А у вас есть дети моего возраста? — спросила Барбара с надеждой.

— У меня был приёмный сын. — Барсук помрачнел.

— Почему был? — нахмурилась Барбара. — Вы что, его бросили? Отказались от него?

— Можно и так сказать. — Барсук Старший тяжело вздохнул. — Он нарушил закон … И я уволил его из полиции.

— Это что — Барсукот? — Барбара захлопала глазами. — Барсукот — ваш сын?! Тот самый, про которого каждый день говорят по корневизору, что он Щипач? Ой, простите … Я не хотела вас огорчить. Давайте я лучше сменю тему. Может быть, у вас есть дочка?

— Дочери у меня нет. — Барсук Старший попробовал улыбнуться. — Но, если бы была, она была бы похожа на вас.

— Почему?

— Потому что вы очень напоминаете одну барсучиху, которую я когда-то любил. С тех пор я стал старым, толстым, одышливым …

— А та барсучиха? — насторожилась Барбара. — Она тоже стала старой и толстой и вы её бросили? Я ненавижу, когда барсуки бросают семью.

— Нет, старой она не стала. И я её не бросал. Она умерла.

— Простите … — расстроилась Барбара. — Я была с вами очень бестактна.

— Прощаю, — улыбнулся Барсук одними усами. — Несите слизневый студень … Нет, стойте! Можно сначала один вопрос? А то у меня от любопытства пропадёт аппетит.

— Конечно. Вы хотите узнать, зачем мне на космодром Байконур?

— Как вы догадались, что я хотел об этом спросить?

— Очень просто. Меня об этом все спрашивают. Мне нужно на космодром Байконур, потому что я хочу стать космонавтом, как папа.

— Ваш папа — космонавт?!

— Да. Первый барсук на Луне. Барсук Пострел. Вы тоже о нём не слышали?

— Тоже не слышал — как и кто?

— Как и все здесь, в Дальнем Лесу.

— Не слышал, — развёл руками Барсук. — Прошу меня извинить. И всех остальных жителей Дальнего Леса. Я, честно говоря, понятия не имел, что барсуков запускали в космос. Тем более на Луну.

— Ужасно несправедливо! — воскликнула Барбара. — Про этих дурацких дворняжек, Белку и Стрелку, знают все звери мира. Хотя они просто слетали в космос и вернулись. Не выходя из космического корабля.

— А ваш папа, он что же, выходил из корабля в открытый космос?! — изумился Барсук Старший.

— Мой папа выходил на Луну!

— Наверное, вы очень гордитесь своим отцом.

— Да, очень, — кивнула Барбара.

— Сейчас он уже, наверное, на пенсии?

— Он … — Барбара опустила глаза. — Нет. Он не на пенсии. Он погиб там, на Луне. Мой папа — герой. Он умер ради науки. Благодаря его подвигу стало известно, что барсуки на Луне не выживают. А я … — глаза её снова сверкнули, — хочу завершить его дело. Я тоже полечу на Луну и …

— Зачем? Ведь ваш отец доказал, что барсуки на Луне не выживают?

— Я буду в суперсовременном скафандре.

— А в скафандре барсуки выживают?

— Вот я и проверю.

— Вы смелая барсучиха, — с сомнением заключил Барсук.

— Я бы не назвал это смелостью, — меланхолично прогудел кто-то из-под столика в углу. — У вас в роду, сударыня, случайно, не было леммингов?

— Кто такие лемминги? — не поняла Барбара.

— Лемминги — это грызуны. Типа хомячков. Они иногда бросаются с обрыва в пропасть. Один бросится — а другие за ним повторяют. Я много ездил по свету, многое повидал. Лемминги — удивительные зверьки.

— Вы хотите сказать, что мой папа, героический барсук Пострел, — хомячок? Что мы оба с папой — хомячки? Удивительные зверьки? А вы, собственно, что за зверь? Почему вы прячетесь под столом и не делаете заказ?

— Простите, я не хотел вас обидеть. Я, должно быть, неудачно пошутил. И я не прячусь. Я просто устал с дороги и решил немножко вздремнуть. Позвольте представиться … — Большое, помятое, каплевидное существо с чёрной головой и белым пузом показалось из-под стола. — Меня зовут мистер Кинг-Пинг.

— Ой, что это?.. — Барбара испуганно попятилась от Кинг-Пинга.

— Насколько я могу судить, перед нами — королевский пингвин. Он не водится в наших широтах, но я видел изображение этой птицы в Зверской Энциклопедии Мира.

— Он птица?! — ужаснулась Барбара. — Он умеет летать? Как же он держится в воздухе, такой жирный, на вот этих вот жалких, обвисших тряпочках?

— Жирный?.. На тряпочках?.. Это … Это оскорбительно! — возмутился Кинг-Пинг.

— Ах, простите. Я, должно быть, неудачно пошутила. Так как же вы летаете?

— Благодаря моей обтекаемой форме я летаю не в воздухе, а под водой, — с гордостью сообщил Кинг-Пинг.

— Значит, вы рыба?

— Возмутительно!.. Оскорбительно!.. — Тяжело переваливаясь с боку на бок и шаркая ластами, Кинг-Пинг направился к выходу из бара. — Я ухожу. Мне сказали, что бар «Сучок» — уютное и тихое место, в котором можно расслабиться после долгой дороги. А здесь, оказывается, оскорбляют зверей!..

— Простите мою юную подругу Барбару, — вмешался Барсук Старший. — Она просто никогда не видела таких удивительных птиц, как вы. Она не знает, что ваши, как она неудачно выразилась, «тряпочки» работают под водой как винты.

Кинг-Пинг остановился, с достоинством кивнул и снова зашаркал в сторону выхода.

— Прошу вас, останьтесь, — настаивал Барсук Старший. — Барбара сожалеет, что случайно вас оскорбила. Правда, Барбара?

— Я сожалею, — потупилась Барбара. — Я готова прямо сейчас принять ваш заказ, мистер Пинг-Понг.

— Хорошо, я ещё немного здесь побуду. — Пингвин, переваливаясь, зашаркал обратно. — Только не Пинг-Понг, а Кинг-Пинг. Но заказывать я, к сожалению, ничего не могу.

— Почему? — удивилась Барбара. — Вы на диете? Или у вас нет шишей?

— Нет, я просто … Дело в том, что я никак не могу вспомнить пин-код от моей гвин-карты. Иногда я бываю немного рассеян. Все шиши у меня на гвин-карте, а она заблокировалась. Я вчера пытался расплатиться гвин-картой в Ближнем Лесу, пробовал разные пин-коды и исчерпал все попытки …

— Какой ужас! Давайте я принесу вам что-то от заведения?

— Большое спасибо. Теперь я вижу, что бар «Сучок» — это действительно такое место, где можно расслабиться после долгой дороги. Если не сложно, я бы с удовольствием съел порцию варёных рачков.

— У нас нет рачков, — огорчилась Барбара. — Может быть, вас устроит что-то другое?

— Ну, тогда рыбку, — сказал Кинг-Пинг. — Лучше всего селёдку.

— К сожалению, рыбы в нашем меню тоже нет. Во-первых, рыба не водится в Дальнем Лесу. Во-вторых, даже если бы она здесь водилась, её было бы запрещено есть. Мы не едим друг друга.

— Мать моя гагарка! — всплеснул крыльями Кинг-Пинг. — Что же вы тут едите?!

— Растения и насекомых, — строго сказал Барсук Старший. — Так повелевает закон Дальнего Леса. Стражем которого я, между прочим, являюсь. Принесите господину Кинг-Пингу порцию солёных улиток. Улитки — они как селёдки, только вкуснее. А мне принесите слизневый … впрочем, нет. Несите мне «Пень-Колоду». Средней степени трухлявости. И немного мухито для пищеварения.

— Хорошо! — Барбара лучезарно улыбнулась и удалилась на кухню.

— Вы работаете сторожем в лесу? — уточнил пингвин.

— С чего вы взяли?

— Вы же сами сказали, что являетесь «стражем» …

— Я работаю Старшим Барсуком Полиции Дальнего Леса.

— Так это вы! — Пингвин почему-то так обрадовался, что даже подпрыгнул. После чего не удержал равновесие и шмякнулся толстым задом на пол.

— Кто я? — не понял Барсук.

— Старший Барсук Полиции. Которого мне рекомендовали.

— Кто меня рекомендовал?

— Один … э … так сказать … местный зверь.

— Которого зовут — как?

— Не помню, — быстро сказал Кинг-Пинг. — Имя зверя не помню. Вид, подвид, породу, окраску — тоже не помню. Я, видите ли, бываю очень рассеян. Разговариваю, разговариваю с каким-нибудь зверем, а потом даже вспомнить не могу: что за зверь такой был? Большой, маленький? Чёрный, белый? Вот прямо провал в памяти.

— Ну а зачем вы прибыли в Дальний Лес? — Барсук Старший прищурился. — Это вы, я надеюсь, помните?

— А вы меня что, допрашиваете?

— Нет, просто интересуюсь. Это у меня профессиональное. У нас тут, видите ли, в Дальнем Лесу завёлся маньяк. Ощипывает птиц. А потом сжигает их перья.

— Я что, похож на маньяка?

— Не очень. — Барсук Старший внимательно оглядел пингвина. — Но вы и на птицу не слишком похожи, а тем не менее птица. Ну так и что же привело вас в Дальний Лес?

— Пожалуй, тяга к приключениям. Это у меня профессиональное.

— Вот как? И кто же вы по профессии?

— Я акулист. Специалист по акулам. Опасный и безжалостный зверь акула, не так ли?

— Насколько мне известно, именно так, — кивнул Барсук Старший.

— И именно поэтому я обожаю работать с акулами. Люблю опасность и приключения.

— И как же именно вы с ними работаете? — Барсук недоверчиво оглядел каплевидного, гораздо более жирного, чем он, Старший, Кинг-Пинга.

Юная Барбара поставила перед Барсуком и Кинг-Пингом «Пень-Колоду» средней трухлявости, порцию солёных улиток и графинчик мухито.

— О, я их отманиваю. Когда в каком-нибудь море или океане акулы подплывают слишком близко к берегу и принимаются пожирать невинных отдыхающих зверей, меня вызывают. Акулам я кажусь очень лёгкой добычей. Они вот так же презрительно на меня смотрят, как вы сейчас посмотрели.

— Но я не …

— Смотрели, не спорьте. Мол, что эта глупая жирная птица может противопоставить профессиональным убийцам? Но я только с виду такой. И только на суше. В воде я исключительно эффективен, ловок и быстр. Поэтому я отманиваю акул. Им кажется, что я бестолковый, неповоротливый и питательный. Они направляются в мою сторону. Я подпускаю их достаточно близко, а потом стремительно отплываю. Они за мной гонятся. Так, метр за метром, километр за километром, я увожу их всё дальше от берега …

— Потрясающе!

— Спасибо, — скромно потупился Кинг-Пинг.

— Это я вообще-то про «Пень-Колоду». Потрясающе вкусные, жирнющие в ней сегодня личинки … Как вам улитки?

— Если честно, — Кинг-Пинг почмокал и похрустел длинным чёрным клювом, — селёдка нравится мне куда больше.

— Вам не нравятся наши улитки?! — изумилась Барбара. — Может быть, это потому, что вы едите их вместе с домиками, мистер Кинг-Конг?

— Кинг-Пинг!

— Их следует выковыривать из домиков, и тогда вы ощутите нежнейший, тончайший вкус. А так у вас домики хрустят в клюве — и никакого удовольствия.

— Селёдку я ем с костями, рачков — с панцирем, а удовольствия — море, — возразил Кинг-Пинг.

— Что ж, моря у нас тут нет. — Барсук Старший выковырял из гнилого пня и отправил в рот большую аппетитную личинку. — И селёдки нет. И рачков. И даже акулы, представьте себе, не водятся. Исключительно неподходящее место обитания для зверя ваших привычек и профессии.

— Это точно. — Пингвин хрустнул улиткой. — Придётся менять привычки. И обучаться новой профессии. У вас в полиции, случайно, не найдётся для меня интересной, полной приключений работы?

— Совершенно случайно — не найдётся. — Барсук Старший улыбнулся в усы.

— И снова напали-то! — В бар «Сучок» влетела Сорока и закружила над столиками, бешено тарахтя и тараща испуганные глаза. — Опять на птичку напали-то! Щипач-то напал-то! На Стрижа-то напал-то!

— На кого-то напал-то?.. Тьфу! На кого, говоришь, напали? — Барсук Старший вскочил из-за стола, опрокинув недопитый мухито.

— На Стрижа-то! Парикмахера-то! Вот перо-то его у меня-то! На хвосте-то!

Она сбросила с хвоста на барную стойку перо Стрижа. Барсук Старший понюхал перо и осторожно лизнул. Свежевыдранное.

Он ссутулился, оставил на столике пригоршню шишей и побрёл к выходу. Вот ведь как. Пока он тут прохлаждался, вместо того чтобы сразу отправиться к Стрижу, пока он болтал с этим толстым недотёпой, пока он набивал живот жирными личинками, на Стрижа напали. Что подумает о нём Супермышь? Что она доложит начальству?

Она доложит, что он потерял зверский нюх, зверскую форму и зверскую совесть. И будет совершенно права.

Глава 3, в которой признаются под пытками

— Стри-и-и-иг! Стри-и-иг! Стриг! Никого не трогал! А он!.. — Стриж Парикмахер бился в истерике. Грач Врач заботливо засовывал ему в клюв успокоительные ягоды боярышника, но это не помогало. — Приставил к виску остри-и-и-и!.. стри-и-и-и!.. стри-и-и-ё-о-о-о когтя!

— Кто «он»? Кто приставил вам к виску остриё? — уточнил Барсук Старший.

Зверское чутьё подсказывало ему, чьё имя он услышит в ответ, но Барсук всё-таки продолжал надеяться. Мало ли у кого в Дальнем Лесу есть коготь. Да тут у каждого второго он есть. Было бы даже странно, если бы у маньяка не было когтя …

— Барсукот! — завопил Стриж. — Этот ваш псих Барсукот приставил остри-и-и-и!.. стри-и-и-и!.. стри-и-и-и!..

— Вы в этом уверены?

— Я адекватная птица! Профессионал высшего полёта! Я умею отличать одного зверя от другого! Это был он. Щипач! Барсукот!

— Пока вина Барсукота не доказана, его не следует называть Щипачом, — мрачно заметил Барсук Старший.

— Как вам не стыдно выгораживать маньяка?! Я ещё в прошлый раз понял, что с вашим напарником что-то не так. Когда он схватил меня во время вернисажа искусства Дальнего Леса и помял мне хохолок! Но тогда он остался безнаказанным. А теперь я найду на него управу. Потому что на этот раз он продемонстри-и-и-и-и!.. стри-и-и-и! стри-и-и-и!..

— Попробуйте успокоиться, — посоветовал Грач Врач. — Дышите глубже. Вдох-выдох … Вдох-выдох …

— …продемонстри-и-и-ировал своё зверское лицо! Он напал на меня сзади! Он выдернул из меня перья! Коварный, подлый Щипач хотел ощипать меня заживо и сжечь мои перья! Он нёс какой-то безумный бред про кукушку! А потом — про Песца!

— Что именно он говорил про кукушку? — заинтересовался Барсук.

— Какая разница, что именно говорил психопат? Просто всякую чушь.

— Как Старший Барсук Полиции Дальнего Леса, я обязан снять с вас свидетельские показания. А вы обязаны рассказать мне о происшествии во всех деталях.

— Свидетельские показания?! Вообще-то я жертва! Меня ощипали!

— Насколько я могу судить, у вас выдрали два пера из хвоста. Это не называется «ощипали». Давайте остановимся на том, что на вас, с ваших слов, совершено покушение.

— Что значит «с моих слов»?!

— Это значит, что никто, кроме вас, не может подтвердить, что на вас действительно напал Барсукот с целью вас ощипать.

— Вы намекаете, что я вру? На вашем месте я бы остерии-и-и-иг!.. стерии-и-и-иг!.. стерии-и-и-иг!.. остерегался таких намёков! Я буду жаловаться на вас во все инстанции! Для начала я поговорю с Супермышью!

— Конечно, жалуйтесь на здоровье. Но для начала вы поговорите со мной. Именем закона Дальнего Леса я требую, чтобы вы изложили во всех подробностях, что произошло между вами и Барсукотом. И что именно он говорил про кукушку и про Песца. Вы же не хотите нарушить закон Дальнего Леса?

— Как я уже сказал, Щипач подло напал на меня сзади, — раздражённо сообщил Стриж. — Я как раз …

— Барсукот.

— Что?..

— На вас напал Барсукот.

— Совершенно верно, на меня напал Щипач-Барсукот. Я как раз наслаждался обеденным перерывом у себя в «Стри-и-иг!» … «Стри-и-иг!» … В «Стригучем лишайнике». Я клевал кедровые орешки и между делом подстри-и-иг!.. стри-и-иг!.. стри-и-игал кустарник вокруг моего рабочего места. Барсукот приставил мне к виску остри-и-и-и!.. стри-и-и-и!.. стри-и-и-ё-о-о когтя и прошептал в ухо: «Попалась, пташка! Я давно на тебя охочусь. Не вопи. Иначе воткну коготь». Я зажмурился и приготовился к самому худшему. Перед моим внутренним взором промелькнули все мои лучшие стрии-и-иж!.. стри-и-и-иж!.. стри-и-и-ижки! И вот тогда он выдернул у меня из хвоста первое перо. И сказал: «Это тебе за Мадам Куку».

— Что значит «за Мадам Куку»? — удивился Барсук Старший.

— А то, что ваш любимый психопат начал обвинять меня в том, что это не он, а я остри-и-иг!.. стри-и-иг!.. стри-и-иг!.. то есть, вернее, ощипал кукушку. Якобы я хотел отомстить ей за то, что мои родители оставили ей в наследство половину всех накопленных ими шишей. Я действительно был глубоко возмущён тем, что мои родители-стри-и-иж!.. стри-и-иж!.. стри-и-и-и-жи оставили ей наследство. Она не стри-и-иж! Не стри-и-иж! Нет, не стриж! И никаких прав на наши шиши не имеет. Но я не ощипываю кукушек!

— Так. Ещё раз, для протокола. Я правильно понял, что Барсукот обвинил вас в том, что Щипач — это вы? — уточнил Барсук Старший.

— Именно так! Безумный Щипач обвинил меня в том, что Щипач — это я! А вот вы сейчас нарочно заостри-и-и!.. стри-и-и-и!.. заостри-и-и-ли на этом внимание! Но я вам скажу то же самое, что сказал наглецу Щипачу! Да, мне неприятна и отврати-и-и!.. ти-ти-ти-и-и!.. отврати-ти-ти!..

— Вдох-выдох, — заботливо напомнил Грач Врач.

— …отвратительна Мадам Куку. Но я её не ощипывал. И более того, у меня есть алиби. В то время, когда её ощипали, я стри-и-иг!.. стри-и-иг! стриг своего постоянного клиента.

— Какого именно? — поинтересовался Барсук.

— Песца! Его шерсть была в ужасающем состоянии!

— Но, позвольте … Как же вы могли его стричь? Ведь Песец уехал из Дальнего Леса к себе на север. Прихватив с собой птичье молоко из нашего хранилища улик.

— Примерно так же, только в более хамских выражениях, мне ответил и ваш помощник Щипач: «Хватит врать, грязный стри-и-иж!.. стри-и-иж!»

— У меня нет помощника Щипача, — перебил Барсук Старший. — У меня теперь вообще нет помощника. Но вы, вероятно, имеете в виду Барсукота?

— Вы надо мной тут что, издеваетесь?! — возмутился Стриж Парикмахер. — Вы надо мной, похоже, остри-и-и!.. стри-и-и-и!.. острите?! Вы, страж порядка, острите над пострадавшим стрижом? Я ничего не путаю? Нестриженый страж острит над стрижом? Нестраженый стриж стрижит над остром?..

— Ваша речь звучит немножко бессвязно, — заметил Барсук Старший.

— …Страж острит стрижа, стриж остриг стража?..

— Что это с ним? — спросил Барсук Старший Грача Врача.

— Похоже, у него шок, — отозвался Грач. — Ему нужна Мышь Психолог. Я уже её вызвал. Полагаю, продолжать допрос без психолога — просто зверство.

— Стричь! Стричь! Стри-и-ичь! Стри-и-и-ичь!

— У нас нет времени ждать психолога, — возразил Барсук Старший. — Приведите его как-нибудь в чувство.

— Сожалею, но я ничего не могу поделать. Все методы, которые мне известны, очень жестокие и зверские.

— А какие есть методы? — заинтересовался Барсук.

— Шоковая терапия, — понизил голос Грач Врач. — Эти методы использовали во времена наших прадедов. Если птица билась в истерике, ей вырывали перо.

— И что, от этого она успокаивалась?

— Якобы да. Но мы ведь с вами цивилизованные звери. Мы ведь не будем проверять?

— Отчего же? Можем и проверить.

— …Страх! Штрих! Страж! Строг! Псих! Лих! Стих! Тих! Стих! Ти-ти-ти-ти-ти …

— Если вы сейчас же не успокоитесь и не расскажете про Песца, мне придётся вырвать у вас перо, — спокойно сказал Барсук Старший.

— Как вы можете?! — ужаснулся Грач Врач. — Вы же стриж … Тьфу ты! Страж порядка!

— Вот именно, как вы можете? — внезапно пришёл в себя Стриж Парикмахер. — Что за зверские методы ведения допроса? Чем вы лучше вашего помощника Щипача? Может быть, вы тоже — Щипач?! Ваш помощник вырвал из меня второе перо, чтобы я рассказал, где скрывается Песец.

— Очень его понимаю. И где же скрывается Песец?

— Не скажу! Я никогда не разглашаю личные сведения о моих клиентах!

— Но Барсукоту вы их всё-таки разгласили?

— Я сделал это под пытками! Под угрозой ощипа!

— Что здесь происходит?! — Мышь Психолог, запыхавшись и трепеща усиками, ворвалась в «Стригучий лишайник». — Почему моего клиента допрашивают в моё отсутствие?!

— Во-первых, не надо на меня так громко пищать. — Барсук Старший поморщился. — Во-вторых, я что-то немного запутался в клиентах. Кто из вас кого стрижёт? Мышь Стрижа или Стриж — Мышь?

— Я никого не стригу! — возмутилась Мышь Психолог. — Стриж Парикмахер — мой постоянный клиент, я провожу с ним регулярные сеансы мышепсихотерапии.

— А зачем Стрижу регулярные сеансы? Он что, болен? Вот эти вот припадки и бессвязная речь — «псих-стих-страх-стух», — это с ним и раньше бывало?

— Я не разглашаю личные сведения о моих …

— Ну вот, и вы туда же, — огорчился Барсук Старший. — «Не разглашаю» …

— Кыш, Мышь! — завопил Стриж Парикмахер. — Сейчас он вырвет вам ус! Предупреждаю: он использует зверские методы!

Барсук вздохнул. Сейчас бы плюнуть на всё и заснуть. В разгаре лета взять и впасть в настоящую, сладкую спячку. Не дожидаясь зимы, увольнения, пенсии, позора и старости. Он слишком устал. От обвинений. От упрёков. От неизвестности. От одиночества. Устал от того, что не с кем поговорить по душам. Устал от тех, кто утверждает, что он выгораживает своего бывшего напарника. Устал от собственных мыслей о бывшем напарнике. От подозрений, что Барсукот и правда — Щипач. От беспокойства, что Барсукота вот-вот схватят. От невозможности просто увидеть Барсукота … Он очень устал. От Супермыши с её высокими частотами и плотными шторами. От Щипача, который хитрее, сильнее, проворнее, чем он, Барсук Старший. Устал от собственного лишнего жира. Устал от воплей истеричного Стрижа Парикмахера. От причитаний Грача Врача. От писка Мыши Психолога. Устал от зверского вранья, от зверского упрямства и зверской глупости …

— Вы, кажется, не понимаете, — с усилием сказал Барсук Старший. — Вы оба. Не понимаете всю серьёзность ситуации. Ведёте себя как детёныши. Это расследование. Это дело об опасном маньяке. Вы должны отвечать на мои вопросы. Предельно честно. Все ваши благородные принципы, все договорённости о неразглашении отменяются. В интересах следствия. Это ясно?

— Вы правы, Барсук Полиции. — Мышь Психолог выглядела пристыженной. — Я отвечу на ваш вопрос. Мой клиент Стриж Парикмахер нуждается в регулярных сеансах мышепсихотерапии, потому что страдает …

— Ах так? Стричь! Стричь! Стричь тебя, Мышь, не буду, если расскажешь! Укладку делать не буду! Цвет оживлять не буду! Останешься со своей жиденькой, серенькой, блёклой шёрсткой!..

— Жиденькой, серенькой?! — оскорбилась Мышь. — Ну и пожалуйста. Я не стесняюсь своего естественного, природного облика. Я вообще гармоничная личность. В отличие от вас, уважаемая птица. У уважаемой птицы регулярно случаются припадки ярости, сопровождаемые путаной речью, путаным сознанием и провалами в памяти. Я предложила этой птице свою уникальную мышепсихотерапевтическую систему примирения с самим собой, но эта птица …

— Очень любопытно, — перебил Барсук Старший. — Чрезвычайно любопытно. А вот скажите, чисто теоретически, во время припадков ярости Стриж Парикмахер может быть способен ощипывать птиц? А потом забывать об этом?

— Чисто теоретически … — Мышь Психолог погрузилась в глубокую задумчивость, — чисто теоретически — да. Тем более что у Стрижа бывают всевозможные болезненные фантазии и сны на тему причёсок. Лысые птицы, к примеру грачи, начисто лишённые оперения, — одна из его фантазий. И лысые барсуки. Они ему часто снятся.

— Что?! — хором переспросили Грач Врач и Барсук Старший.

— Лысые грачи и лысые барсуки — такие у него бывают фантазии, — мстительно повторила Мышь.

— Какая подлость! — воскликнул Стриж. — Какая вы интриг!.. триг!.. триг-триг-триг-триг-триг!.. интриганка! — Он возмущённо защёлкал клювом. — Я поделился с вами самым сокровенным. А вы!..

— Боюсь, господин Стриж, из потерпевшего вы превращаетесь в подозреваемого, — строго сказал Барсук Старший. — У вас был мотив для ощипа Мадам Куку. У вас случаются помутнения рассудка. Вам снятся лысые звери. Так что, если у вас действительно есть алиби, если вы и правда стригли Песца, пока Щипач расправлялся с вашей сводной сестрой Мадам Куку, и Песец может это подтвердить, — не щёлкайте клювом. Рассказывайте, где скрывается Песец.

— Хорошо. Только передайте Песцу, что я признался под пытками. И что он был и остаётся моим самым ценным клиентом. Если, конечно, Песец всё ещё жив. Потому что ваш Барсукот от меня направился прямо к Песцу. И при этом он был похож на злобный меховой шар с когтями и приговаривал: «Убью негодяя».

Глава 4, в которой есть мешок, когтеточка и дичайшая поэзия

Барсукот напряг лапу, с сухим щелчком выпустил обломанный на конце, чёрный от грязи коготь и яростно процарапал на стене корявую стрелку. Затем ещё одну. И ещё. Коготь хрустнул и сломался окончательно, у самого основания. Барсукот зашипел от боли и досады. Опять он позволил эмоциям взять над собой верх. Испортил ещё один коготь. А когти нужно беречь. Это оружие. Целых когтей у него осталось всего шесть штук. Поломанные когда ещё отрастут. Лишиться когтя в бою или карабкаясь по отвесной водосточной трубе — это одно дело. Но лишиться его в припадке раздражения — совершенно другое. Это недопустимо. Даже если весь мир против тебя. Особенно если весь мир против тебя. Он взял уголёк с пепелища и нарисовал ещё одну стрелку, указывающую на чёрный кружок в центре стены. Обвёл несколько полустёршихся надписей. Подобрал обломок когтя и приколол им к чёрному кругу клок белоснежной шерсти. Отошёл на несколько шагов — полюбоваться на обновлённую схему. Барсукот называл её своей Когтеточкой.

Вся стена была испещрена кружками, квадратами, пунктирными линиями и стрелками, вопросительными и восклицательными знаками, цифрами, одному ему понятными сокращениями, схематичными изображениями птиц и их перьев. В паре мест красовались настоящие перья, кривовато приклеенные смолой: перо сыча и перо стрижа, а также хвост ящерицы и кусочек яичной скорлупы. Паутина обозначений, сложная и запутанная по краям, постепенно упрощаясь, сходилась к центру, где многочисленные острия процарапанных и нарисованных стрелок гневно утыкались в единственный угольно-чёрный круг с приколотым клочком белоснежной шерсти и надписью, сделанной большими буквами: «ПЕСЕЦ».

За последние недели Барсукот сменил множество убежищ и в каждом создавал Когтеточку. Когтеточка была его стеной гнева. Его картой возмездия. Когтеточка была его независимым, уникальным расследованием.

Он оброс, линял, чесался от блох, шерсть свалялась серыми колтунами. Его некогда мягкие розовые подушечки лап покрылись мозолями. Поначалу он ещё рисовал на морде барсучьи полоски, а потом плюнул. Какая разница, на кого он похож, если видят его практически одни только крысы. Если сам он видит практически одних только крыс, вернее, одну только крысу. Если ходит теперь подземными крысиными тропами. От заброшенной норы — к полузатопленному подвалу, от подвала — к канализационному стоку, от стока — к гнилому пню, к пустому дуплу, к покинутому гнезду в корнях столетнего дуба и снова — к канализационном люку. До сих пор Барсукот понятия не имел, что возможно перемещаться в пространстве, практически не выходя на свет божий. Новый товарищ, Крысун, стал его путеводной звездой в беспросветном подземном лабиринте со множеством ответвлений, поворотов, ловушек, тупиков и неприметных лазеек.

Новый товарищ Крысун предупреждал его об опасностях, о крысином яде, о ловушках, о том, что пора уходить на новое место.

Новый товарищ Крысун отвратительно выглядел, но внешность, как известно, обманчива. Можно быть пушистой, нежной и белоснежной, как сугроб в Гималаях, кошкой — и спокойно предать влюблённого в тебя зверя. Можно быть обаятельным, умным, пузатеньким, добрым, как отец родной, барсуком — и охотиться на бывшего напарника и приёмного сына. Ну а можно быть гадкой, зубастой, серой, мутноглазой, гладкохвостой крысятиной с порванным в драке ухом — и болеть за правое дело. И искать справедливости. И помогать в расследовании. И отводить беду.

Новый товарищ Крысун привёл его и сюда, в Чёрный дом. За последние недели Барсукот сменил множество убежищ, но это подходило ему идеально. Пепелище. Покинутая нора. Сожжённая дотла и покинутая. Самое место для такого зверя, как он. Одинокого, загнанного и преданного. Ничего уже больше не чувствующего. Никого уже больше не любящего. Это пепел его надежд здесь, вокруг. Угольки его горячего сердца. Головешки его разрушенной жизни.

Вместо самки, белой и чистой, как первый снег, у него теперь тьма и вонь канализационных отверстий. Вместо друга и наставника, Барсука Старшего, — пепельно-серая крыса. Вместо лучшей на свете работы в Полиции Дальнего Леса — у него теперь Когтеточка.

Впрочем, нет. Не стоит так прибедняться. Теперь у него есть ещё кое-что.

Вернее, ещё кое-кто.

Тот, кто во всём виноват.

Тот, за кого ошибочно принимают его самого.

Тот, кого прозвали Щипач.

Иными словами, теперь у него есть Песец.

Связанный, обезвреженный, обезоруженный, крепко спящий Песец, который скоро придёт в себя. И вынужден будет ответить на ряд вопросов.

Крысун сказал, что Песец проспит часа два, не больше. Маленькая порция крысиного яда работает как снотворное. Крысун сам добыл яд из зернохранилища в Охотках (Нина Пална наивно полагала, что травит крыс, но крысы — умные звери, они знают, как пахнет и как выглядит яд, и едят его, только если у них бессонница, по чуть-чуть). Крысун сам рассчитал дозу. И ещё Крысун сам придумал, как заставить Песца эту дозу принять.

Песец скрывался на заброшенной скотобойне в Охотках. Казалось бы, придумать более ненадёжное и неизобретательное убежище было сложно. Во-первых, рядом собаки. Во-вторых, рядом люди. В-третьих, любому зверю Дальнего Леса известно, что скотобойня в Охотках стоит пустая с тех пор, как Нина Пална стала вегетарианкой. И, следовательно, там может кто-то скрываться. Именно скотобойню проверили в первую очередь, когда искали его, Барсукота. Однако, немного поразмыслив, Барсукот пришёл к выводу, что, выбрав в качестве убежища скотобойню, Песец проявил не глупость, а расчётливость и наглость, граничащие с гениальностью. Потому что, во-первых, собаки в Охотках в любом случае лают постоянно: то территорию защищают, то скандалят друг с другом, то не могут сдержать эмоций при виде кота. Вероятно, они лают и потому, что чуют Песца, — только кто будет разбираться в оттенках лая таких пустобрёхов? Во-вторых, что касается людей: конечно, они с удовольствием сделали бы из Песца воротник. Только им и в голову не может прийти, что дикий зверь способен обнаглеть до такой степени, чтобы поселиться у них прямо под носом. Ну и в-третьих, Песец обосновался на скотобойне уже после обыска. Таким образом, он выбрал единственное место во всей округе, которое обыскивать в ближайшее время уже точно не будут.

И всё же — вот он, расчётливый, обнаглевший, привыкший к безнаказанности Щипач. Лежит в мешке со связанными лапами, с кляпом в пасти, грязный, в чужой сожжённой норе. В чужом Чёрном доме. Что привело его сюда? Всё та же наглость. А ещё избалованность и самовлюблённость. Будучи наглым, избалованным и самовлюблённым, Песец влип во всю эту историю со щипачеством. О, конечно, он не знал, что так повернётся. Он вообще не собирался быть Щипачом. Но даже влипнув, Песец продолжил быть наглым, избалованным и самовлюблённым. Вместо того чтобы затаиться и залечь на дно, он пригласил к себе на скотобойню Стрижа Парикмахера, чтобы тот красиво уложил ему шёрстку и распутал усы. Про таких помешанных на собственной внешности зверей дичайший лесной поэт Лисандр Опушкин (Барсукот нашёл в Чёрном доме полуобгоревший томик Опушкина и от тоски прочёл его весь) не зря когда-то сложил гениальные строки:

Барсукот тоже теперь не верил гладким усам. Ему хватило гладких усов Маркизы, персидской кошки-предательницы. Песец — такой же коварный лгун, как она. Недаром он такого же цвета: белый, как первый снег. Недаром он такой же самовлюблённый.

Любовь к себе ослепила Песца и в конечном счёте сгубила. Он был уверен, что запуганный Стриж его не предаст, но в этом он просчитался. Стриж — балаболка и трус, такие звери не умеют хранить чужие секреты. Стриж рассказал, где искать Песца, а Крысун удержал Барсукота от необдуманных действий.

— Идти к Песцу на скотобойню открыто, с шерстью дыбом и когтями навыпуск не очень разумно, — сказал тогда Крысун. — С таким коварным, бешеным, подлым зверем тоже нужно проявить подлость, иначе его упустишь. А сам попадёшься в лапы полиции.

— А как проявлять подлость? — растерялся Барсукот.

И мудрый Крысун предложил замечательно подлый план. Будучи наглым и избалованным, Песец ежедневно заказывал из бара «Сучок» по ква-каунту ягодное мороженое с доставкой. Крысун знал об этом от своих приятелей крыс, которые водились прямо под баром и воровали еду на кухне.

— Не будем обсуждать этическую сторону поступков моих друзей, это в данном случае не важно, — заявил Крысун. Он всегда восхищал Барсукота своим умением быстро и технично отделять важное от неважного. — Нас сейчас интересует лишь информация, которую они предоставили. А информация такова: некто, представляющийся господином Пи, ежедневно заказывает морошковое мороженое в дупло дуба, растущего в двух шагах от скотобойни. Официантка Барбара ежедневно доставляет мороженое в дупло, а из дупла забирает шиши — стоимость мороженого и щедрые чаевые. Теперь, когда мы знаем, что на скотобойне живёт Песец, несложно сложить два и два, чтобы понять, что именно он и есть господин Пи, заказчик. Особенно с учётом того, что песцы, эти жители севера, обожают замороженную морошку в жаркий летний период.

— Откуда ты знаешь, что любят песцы в летний период? — спросил Барсукот. Он ждал, что Крысун ответит, как Барсук Старший: мол, я прочитал об этом в Зверской Энциклопедии Мира, то-сё … Но только Крысун вдруг заговорил совсем о другом.

— Крысы — самые живучие звери в мире. Они населяют весь земной шар. Нет такого города, такой деревни, такого леса, такого поля, такой горы, где бы не жили крысы. Как им удаётся так хорошо выживать?

— Они бесстрашные? — предположил Барсукот.

— Отнюдь. — Крысун слегка шевельнул левым краем рта, у него это обозначало улыбку. — Есть очень много трусливых крыс.

— Они довольствуются малым?

— Нет, снова мимо. По большей части крысы жадны и прожорливы.

— Они заботятся друг о друге?

— Опять не то. — Крысун хихикнул в усы. — Хотя уже ближе. Ну ладно, я объясню, в чём секрет. Крысы постоянно делятся друг с другом информацией. Об опасностях, о новых видах яда, о лучших ресторанах, о культуре и нравах тех, с кем они соседствуют. В любой точке планеты у меня есть разветвлённая сеть информаторов. От них я узнаю всё о жизни. В том числе — о вкусах песцов в летний период.

— Но … что нам даёт это знание? — осторожно уточнил Барсукот. — Допустим, Песец действительно любит ягодное мороженое и регулярно его заказывает. В чём тут зверская логика?

— Забудь про логику, — Крысун презрительно махнул голым хвостом, — думай про выгоду, сынок.

Барсукот почувствовал лёгкий укол тоски, словно в самое сердце его тихонечко ткнули сухой еловой иголкой. Ещё недавно «сынком» его называл Барсук Старший. «Зверская логика!» — любил повторять Барсук. Барсук учил его, что нельзя воровать и нельзя верить вору. Что нужно быть благородным, справедливым и честным … И что теперь? Где справедливость? Где благородство? Где Барсук Старший с его кодексом чести? Рядом с ним? Вот и нет. С ним рядом — крыса. Вороватая, подловатая, холодная, беспринципная. Но оказавшаяся для него верным товарищем в этой беде.

— И в чём же … выгода? — покорно уточнил Барсукот.

— Выгода в том, что мы можем добавить в мороженое порцию крысиного яда. Ну то есть не мы, а мои друзья её могут тайком добавить. Тогда барсучиха доставит мороженое, как обычно, в дупло. Песец его съест — и заснёт очень крепким сном. И мы перетащим его в Чёрный дом. Он будет беззащитен и полностью тебе подконтролен. Таким образом, ты станешь хозяином ситуации.

— Потрясающе, — восхищённо прошептал Барсукот. — Крысун, ты очень умён и талантлив. Ты мог бы стать замечательным Барсуком Полиции Дальнего …

— Ну уж нет. Работать в полиции? Не моё. Не люблю соблюдать законы.

— Понимаю. Но теоретически из тебя вышел бы толк. Не сомневаюсь, когда Песец придёт в себя и мы с тобой будем его допрашивать, ты проявишь …

— Мы не будем с тобой допрашивать Песца.

— Как не будем? Мы с Барсуком Старшим обязательно бы …

— Я не Барсук Старший, — презрительно процедил Крысун. — Я не работаю напоказ. Предпочитаю быть серой тенью. Незаметной, но эффективной. Так что — прости. С Песцом ты будешь общаться один. Я лучше где-нибудь спрячусь и буду тихо подслушивать …

…Мешок на полу застонал и пошевелился.

— Не дёргайся, Песец, — строго сказал Барсукот. — Ты связан по передним и задним лапам. Я хозяин ситуации. Так что давай без фокусов. Сейчас я раскрою мешок.

Барсукот выпустил когти и резко распорол мешок. Песец съёжился, зажмурился и заскулил. Барсукоту это не понравилось — он готовился к встрече с опасным, агрессивным безумцем, с противником, равным ему по силе или даже более сильным. А не с каким-то помятым, жалким лисёнком. Впрочем, любой маньяк, если его усыпить, связать, засунуть в рот лопух и положить в мешок, при пробуждении будет, наверное, некоторое время выглядеть не слишком опасным. А может быть, Песец коварно притворяется? Барсукот не знал, где именно прячется его напарник Крысун, но чувствовал, что тот рядом. Он попытался представить, что бы сказал его мудрый и хладнокровный товарищ в такой ситуации. Наверное, так: «Забудь про честные поединки, сынок. Подумай о выгоде. Если ты сильнее врага — тебе это выгодно. Принимайся за дело».

— Сейчас я выну кляп. И мы с тобой немного поговорим.

Барсукот вытащил из пасти Песца скомканный влажный лопух и отбросил его в сторону. Песец нервно облизнулся и наморщил верхнюю губу.

— Не вздумай кричать и звать на помощь, — холодно сказал Барсукот. — Тебя всё равно никто не услышит. А если услышит — тебе же хуже.

— Что я здесь делаю, кот? — прохрипел Песец.

— Я не кот. Я Младший … То есть я Независимый Барсукот по особо важным делам.

— Ты грязный озверевший кот, — упрямо повторил Песец. — Чего тебе от меня надо?

— Это плохо, что ты меня оскорбляешь, — заметил Барсукот. — Но хорошо, что сразу переходишь к сути дела. К самому главному вопросу: что мне от тебя надо. Мне надо, чтобы ты рассказал правду всему Дальнему Лесу.

— Какую правду? — Песец поморщился. — О том, что ты меня связал, заткнул пасть и притащил в это отвратительное, вонючее место? Не сомневайся, эту правду я всем расскажу. У меня, кстати, ужасно затекли лапы. Не хочешь меня развязать?

— Ты должен рассказать правду о себе! — Барсукот почувствовал, что ещё немного, и от наглости Песца он выйдет из себя, а ведь он твёрдо решил никогда больше из себя не выходить и всегда сохранять хладнокровие, как Крысун. — Учти, Песец, я знаю про тебя всё.

— Что — всё? — издевательски уточнил Песец.

— Всё-всё! — завопил Барсукот, выпустил когти и в сердцах шарахнул лапой по Когтеточке. Белоснежный клок песцовой шерсти отвалился и порхнул на пол, как обжёгшийся мотылёк.

— Это что, моя шерсть? — Песец проводил глазами белого «мотылька». — Ты выдрал из меня шерсть? Ты что, совсем озве … ой! Что это у тебя на стене?! — Песец окинул тревожным взглядом барсукотовую Когтеточку. — Что это за пёрышки? Что это за странные знаки и стрелки? А это что? — он указал дрожащим хвостом на пепелище. — Ты что же, и впрямь маньяк?! А я-то, прости, не верил, что ты Щипач. Я думал, тебя кто-то подставил … И что теперь? Ты будешь сдирать с меня мех, а потом его здесь сжигать? И что это у тебя с хвостом? Ты всегда им так делаешь перед ощипом?

— Ну ты и наглец! — От возмущения у Барсукота действительно очень сильно задёргался хвост. — Ведь это ты меня и подставил! Сначала у меня ещё была запасная версия, что это Стриж Парикмахер, но я её быстро отбросил. Ты — Щипач!

— Я не Щипач! Ты совсем обезумел, кот!

— А я не кот! — завопил Барсукот. — Ты совсем обезумел, Щипач! — Он сделал глубокий вдох и попытался успокоиться; он не хотел, чтобы хладнокровный Крысун потом насмехался над его истеричной манерой допроса. — Я знаю, что ты сделал с птичьим молоком. Тем самым, которое Полиция Дальнего Леса изъяла у вора Яшки Юркого и которое я по наивности …

— …украл из хранилища полицейского конфиската, — издевательски закончил за Барсукота Песец.

— …которое я по наивности отдал тебе в обмен на дешёвый одеколон «Пахучая метка».

— И вовсе он не дешёвый! — возмутился Песец. — «Пахучая метка» — очень качественная и изысканная вонь. Я сам постоянно ей пользуюсь …

— Не заговаривай мне зубы, Песец. Птичье-то молоко — оно поценнее будет, чем твоя «Пахучая метка», не так ли?

— Понятия не имею, — подчёркнуто равнодушно ответил Песец.

— Нет, имеешь. Ведь ты пошёл к Яшке Юркому, чтобы расспросить его про молоко.

— Это кто тебе сказал? Яшка? Не верь ему. Он вор и лжец. Таким, как он, нельзя верить … А впрочем, я действительно у него был. Но он от меня сбежал. Оставил мне свой противный шевелящийся хвост — и сбежал. Так что толку от него — ноль. — Песец попытался было описать лапой в воздухе кружок, демонстрируя, как мало было толку от Юркого, но вспомнил, что связан.

— И тогда ты понёс молоко на независимую экспертизу к Птицееду! — Барсукот невольно оглянулся, гордый собой: пусть Крысун, где бы он ни прятался, видит, с каким изяществом он, Барсукот, ведёт этот допрос.

— А это кто тебе сказал?!

— В любой точке Дальнего Леса у меня есть разветвлённая сеть информаторов, — важно сообщил Барсукот. — Так что я знаю, что ты был у Птицееда. И я знаю, что он подтвердил тебе, что молоко — птичье. Абсолютно уникальное. Очень ценное.

— Хорошо, кот, признаю: я действительно был у Птицееда, и он действительно произвёл экспертизу и подтвердил, что молоко — птичье. И что оно стоит целое состояние. По закону я, наверное, должен был вернуть молоко в Полицию Дальнего Леса …

— Наверное?!

— Даже точно. Но … тебе ли не знать, что все мы звери, и у нас у всех свои слабости. Иногда мы преступаем закон. Ты ведь тоже его преступил, когда украл это молоко из хранилища в полицейском участке …

— Я сделал это ради любви!

— Я тоже. Ради любви к искусству. Я подумал, что смогу выгодно продать молоко и купить на вырученные шиши целую коллекцию живописи дубистов.

— Но ты не продал птичье молоко.

— Не продал …

— Потому что ты его выпил!

— Я? Выпил? Что за зверская чушь! Зачем мне пить птичье молоко, которое стоит как целая коллекция живописи дубистов?!

— Затем, что себя ты любишь ещё больше, чем дубистов. Ты хотел омолодиться. Сияющую без всяких стрижей-парикмахеров шерсть, острое зрение, гибкость и прыткость, как в ранней юности, летящую походку — вот чего ты хотел.

— А при чём тут птичье молоко?

— А при том, что, по легенде, оно обладает омолаживающим эффектом. Вот смотри, у меня тут все свойства молока перечислены. — Барсукот возбуждённо махнул лапой в сторону Когтеточки.

— Послушай, кот, — Песец неприязненно покосился на исцарапанную схемами стену и хрустнул суставами связанных лап, — я не знаю никаких легенд про птичье молоко. Я ничего не понимаю в этих твоих царапушках — и не хочу понимать. И я терпеть не могу молоко, у меня на него …

— Не ври! — перебил Барсукот. — У меня всё сходится! Ты удостоверился, что молоко действительно птичье. Ты захотел омолодиться. И дальше ты действовал, как хомяк …

— Какой хомяк?!

— Как хомяк из «Баллады о бешеном хомяке».

— Какая баллада?

— «Баллада о бешеном хомяке» Лисандра Опушкина. По мотивам устных зверских сказаний.

— Не люблю Опушкина, — поморщился Песец. — Он пошлый и устаревший.

— Опушкин пошлый? Да что ты такое говоришь? Как можно не любить Опушкина? Это же наш дичайший лесной поэт! Это же наше всё! Вот, послушай про хомяка. — Барсукот выхватил из груды углей полуобгоревший томик Опушкина с закладками из дубовых листков и открыл на нужной странице. — Это как раз твой случай:

— Это не мой случай, — оскорбился Песец. — Я не горбатый, не кособокий и не люблю самку хомяка.

— Это детали, — пробормотал Барсукот. — Так … Дальше тут страницы сгорели … Но это не очень важно … Самое главное уцелело. Вот. То, чего не учёл хомяк. И ты тоже не учёл. Побочный эффект птичьего молока:

…Понял, да? — Барсукот захлопнул книгу. — От этого молока сходят с ума. И становятся маньяками. Щипачами! Хомяк стал Щипачом. И ты стал Щипачом. В моём расследовании всё сходится! Ты даже ощипал ровно тех же птиц — сыча и кукушку! А дальше тут страницы сгорели, но в самом финале ты собираешься …

— Я правильно понимаю, — перебил Песец, — что ты построил своё независимое расследование на зверушкиных сказках в изложении Лисандра Опушкина?

— Это не зверушкины сказки, а зверская мудрость веков, — нахмурился Барсукот.

— Ну что ж, при всём уважении к вековому хомяку и его зверскому оскалу, вынужден признаться, что я его подвиг не повторил. И птичье молоко не выпил.

— Куда же оно, по-твоему, делось? — с иронией спросил Барсукот. — Мне даже интересно, как ты будешь сейчас изворачиваться.

— Меня ограбили, — ответил Песец. — Отобрали молоко и чуть не убили.

— Наглая ложь, — сказал Барсукот.

— Чистая правда.

— Кто же тебя ограбил?

— Не знаю. Какой-то зверь. Было темно. На морде у него была маска. Действовал быстро и ловко. Говорил шёпотом.

— Запах? — быстро спросил Барсукот.

— Запах противный. — Песец задумчиво потянул носом воздух. — Такой же, как от тебя.

— Что он тебе сказал?

— Он сказал, чтобы я не вздумал кричать. И что он хозяин ситуации. Ну, то есть примерно то же самое, что сказал мне ты, когда разрезал этот мешок. Потом он потребовал молча отдать ему молоко. Я отдал. Всё-таки жизнь дороже, чем коллекция живописи дубистов. Потом он связал меня и засунул в мешок. Такой же, как этот.

— На что ты намекаешь, Песец? — прошипел Барсукот. — Что тебя ограбил я?!

— Я ни на что не намекаю, — кротко отозвался Песец. — Просто отвечаю на твои же вопросы. Но, если тебе интересно моё мнение, чисто теоретически можно предположить, что в припадке безумия маньяк совершает действия, о которых потом не помнит, не так ли? Например, начитавшись баллад Опушкина, идёт отнимать у мирного зверя птичье молоко, а потом выпивает его и начинает воспроизводить сюжет баллады, ощипывать названных в ней птиц … То есть, грубо говоря, все эти действия совершает его тёмная половина. А светлая половина ничего при этом не подозревает …

— У меня нет никакой тёмной половины. — Барсукоту стало не по себе.

Из подвала послышался едва уловимый шорох. Вот, значит, где притаился Крысун. Барсукот дёрнул ухом и покосился на Песца. Тот ничего не заметил. Мудрый Крысун знал, что у Барсукота исключительно тонкий слух, и посылал этот сигнал, этот лучик добра и поддержки только ему.

— И я помню все свои действия, — уверенно добавил Барсукот.

— Что ж, замечательно. Я за тебя рад. Может быть, раз у тебя нет тёмной половины и ты всё помнишь, ты меня развяжешь? У меня ужасно затекли лапы. Тот зверь, что забрал у меня молоко, оставил меня лежать связанным, но ты ведь не такой, правда?

— А если ты всё-таки врёшь? — Барсукот не знал, как правильно поступить. С одной стороны, ему не хотелось быть своей тёмной половиной и держать связанным невиновного зверя. С другой стороны, не хотелось дать себя обмануть.

— Я говорю правду, — устало сказал Песец. — И я могу пройти проверку на лжееже. Да, я готов сесть на ежа и повторить свою историю слово в слово. И ещё. У меня жуткая аллергия на молоко. Это может легко подтвердить Грач Врач. Я бы никогда не стал пить молоко — ни коровье, ни птичье. Я от этого распухаю и весь чешусь.

Глава 5, в которой Барсук теряет достоинство

Барсук Старший прикрыл глаза: затылок раскалывался. Супермышь металась между дубом и скотобойней, беззвучно разевая треугольную пасть. Раз за разом она взмывала в небо, а затем неровным, непредсказуемым зигзагом пикировала вниз и вбок, словно собиралась убиться о стену скотобойни или о ствол дуба, но в последний момент отскакивала — и снова взмывала. Охотничьи псы следили за её перемещениями, покачиваясь из стороны в сторону и тоскливо поскуливая. Им тоже было нехорошо.

Грач Врач в очередной раз проверил пульс воробушка Роберта и измерил температуру. Пульс нитевидный, температура значительно ниже нормы — что неудивительно, ведь Роберт теперь совсем голый, клюв заострился и побелел. Грач покосился на кучку сожжённых воробьиных перьев в дупле дуба, поплотнее укутал Роберта в шерстяной плед и заботливо погладил крылом. Воробушек был без сознания, но Грач Врач верил, что ласковое прикосновение полезно любому зверю в любом состоянии.

— А вас уже меньше знобит? — спросил он Барбару шёпотом, словно боясь разбудить Роберта.

— Знобит меньше, но от этой вашей Суперкрысы у меня кружится голова. — Барбара, тоже укутанная в шерстяной плед, сидела в траве под дубом и прихлёбывала из одноразовой берестяной кружки горячий отвар из шишек. — Интересно, что она говорит …

— «Ленивые идиоты», — не открывая глаз, отозвался Барсук Старший. — «Жирные тугодумы, блохастые пустобрёхи» — вот что она говорит.

— Вы слышите речь на высоких частотах? — изумилась Барбара.

— Не слышу.

— Тогда откуда …

— Просто опыт. И зверская логика.

Барсук Старший открыл глаза, стараясь не смотреть на неподвижное, заботливо спелёнутое Грачом Врачом птичье тельце. Роберт был его промахом. Он был жертвой не только маньяка. Он был жертвой его барсучьего жира. Потому что, если бы он, Барсук Старший, ел меньше, а бегал быстрее, он мог бы предотвратить нападение на воробушка Роберта. Грач и Гриф оба сходились на том, что ощипан он был не более двух часов назад …

Барсук Старший поморщился и попробовал сфокусироваться на Супермыши — та как раз неслась на бешеной скорости прямо рылом в стену скотобойни. «Вот должна же врезаться — но не врежется», — тоскливо подумал Старший. В миллиметре от стены Супермышь на секунду зависла в воздухе, а потом рванула вправо и вверх под диким углом.

— Вас не слышно, спецагент Рукокрылая Супермышь, — обречённо сказал Барсук.

— Вы — ленивые идиоты! — взвизгнула Супермышь. — Вы — жирные тугодумы! Вы — блохастые пустобрёхи! Неповоротливые лунатики! Всю свою жизнь я боролась с такими, как вы! И вот я вас возглавляю! Тысяча сычей! Да лучше бы я возглавляла стадо улиток! У нас новая жертва, а вы опять его упустили! Барсукота! Щипача! Он опять от вас ускользнул! Он всегда на шаг впереди! Почему?!

— Потому что он умный и быстрый? — предположил Барсук Старший.

— Потому что вы тупые и медленные! — заверещала Супермышь. — Вы! — Она метнулась к собакам, те испуганно прижали к головам уши. — Вы должны были охранять скотобойню! Это был особо важный объект! А вы сначала прозевали Песца, который тут у вас жил, как в гостинице! А потом прозевали маньяка, который похитил Песца и ощипал воробья!

— Справедливости ради, этот факт ещё не доказан … — пробормотал Барсук Старший.

— Вы! — истошно завопила Супермышь. — Вы, Старший Барсук Полиции! Вы должны были опрашивать Стрижа Парикмахера! Вместо этого вы набивали жирное пузо в баре «Сучок» и потеряли драгоценное время! А теперь вы смеете что-то вякать про доказательства?!

— Я имел в виду, не доказано, что Барсукот является …

— Вот — невинная жертва! — Супермышь махнула рукокрылом на Роберта. — Вот — её сожжённые перья! — Она клацнула треугольной пастью в сторону дупла. — Вот — следы волочения Песца! Вот — недоеденное ягодное мороженое с крысиным ядом! Вот — отпечатки барсукотовых лап! Повсюду его отпечатки! Я права, Гриф Стервятник?

Гриф Стервятник раздражённо мотнул клювом и вернулся к работе: он терпеть не мог, когда его отвлекали от экспертизы. Он как раз усадил на растаявший кусок ягодного мороженого дюжину мушек дрозофил и, сверяясь с секундомером, следил за их поведением. Большинство мушек уже были неподвижны, но две ещё дрыгали лапками. Гриф убедился, что неподвижные не умерли, а просто заснули. Тем не менее скорость реакции и её соотношение с массой тела мушек и количеством мороженого имели большое значение для …

— Стервятник! — взвизгнула Супермышь, от возмущения перешла на ультразвук, а потом снова на визг. — Я задала вам вопрос!

— Если позволите, я ещё не закончил свою экспертную …

— Не позволю! — заверещала спецагент Супермышь и повисла в кроне дуба вниз головой. — У меня совершенный нюх, и я чувствую, что это крысиный яд! — Она закачалась из стороны в сторону. — У меня совершенный глазомер, и я вижу, что это следы Барсукота! Вы вообще мне не нужны в этом расследовании, Стервятник! Эти ваши бесконечные экспертизы — просто потеря времени! Всё, что нужно, суперзверь вроде меня может самостоятельно вынюхать, высмотреть и измерить за долю секунды!

— Как вам будет угодно. — Гриф Стервятник так оскорбился, что у него задрожал клюв и он выронил очередную мушку. — Однако я ещё здесь обнаружил …

— Помолчи. — Барсук Старший по возможности осторожно наступил Грифу на лапу. — Сейчас просто помолчи.

— Наконец! Вот свидетель! — Супермышь рухнула с дуба прямо на Барбару, но в последний момент изменила траекторию падения и вообще не упала, а ринулась к дуплу. — Расскажите сейчас же, Барбара, как именно Барсукот поймал и ощипал воробья Роберта и уволок со скотобойни Песца!

— Агент Супермышь. — Барсук Старший кашлянул. — Я понимаю, вы сейчас на взводе. Но вы давите на свидетеля и навязываете свою точку …

— Молчать, Барсук Полиции! — Супермышь высунула из дупла разъярённую морду с раздвоенным рылом. — Говорить, свидетель барсучиха! Вы здесь были и всё видели!

— Я не видела … — Барбара задрожала и зажмурилась.

— У моей пациентки шок, — сообщил Грач Врач. — Ей требуется Мышь Психолог!

— Мышь — для слабаков, — срезала Грача Супермышь. — Барсук Старший, включите там этого вашего скворца, пусть всё записывает.

— Нашего Скворца невозможно включить, он, к вашему сведению, живое существо и …

— Неинтересно! — перебила Супермышь. — Начинайте, Барбара.

Барбара отхлебнула из берестяной кружки большой глоток отвара, поперхнулась и закашлялась.

— У моей пациентки …

— Неинтересно.

— Это всё от крысиного яда, — слабым голосом произнесла Барбара.

— Барсукот заставил вас принять яд? — сделала стойку Супермышь.

— Да.

— Барсукот?! — переспросил Барсук Старший. — Вы в этом уверены?

— Ну не то чтобы он меня прямо заставил, — смутилась Барбара, — но если бы он не добавил крысиный яд в мороженое, я бы его не съела.

— По порядку! — приказала Супермышь.

— Я принесла господину Пи … То есть господину Песцу его заказ — морошковое мороженое. И положила его, как обычно, в дупло дуба. Но перед этим … Ой, а у вас же есть защита свидетелей? Дальше я могу рассказать, только если у вас есть защита свидетелей. — Барбара задрожала мелкой дрожью.

— Мы предоставим вам защиту в обмен на показания. — Супермышь протёрла краем рукокрыла эхолокаторы, чтобы не упустить ни крохи суперважной информации. — Ничего не бойтесь. К вам будут приставлены два охотничьих пса.

— Ой, пожалуйста, не надо псов, их я как раз боюсь! Просто не говорите моему начальнику, койоту Йоту!

— Не говорить — что?

— Что было жарко … И что мороженое пахло так вкусно … В общем, я его несколько раз лизнула … Я же не знала, что там есть яд.

— Какой ужас! Крысиный яд — это ведь вам не шутки, — забеспокоился Барсук Старший. — Может быть, нужно дать ей противоядие? — он повернулся к Грачу Врачу. — Или, например, сделать анализ крови и убедиться, что всё в порядке?

— Ой, кровь … — прошептала Барбара и зажмурилась.

— Не волнуйтесь, если она просто несколько раз лизнула это мороженое, её жизнь вне опасности, — ответил Грач Врач.

— Строго говоря, даже если бы она съела это мороженое полностью, с учётом её массы тела она бы осталась жива, — сухо заметил Гриф Стервятник. — Такой вывод я могу сделать, опираясь на мою экспертизу и исходя из соотношения массы тела моих мушек и скорости …

— Неинтересно! — заверещала Супермышь. — Сколько можно топтаться на одном месте! Грач Врач, свидетелю необходим анализ крови или нет?

— Ну, как врач, я всегда предпочитаю перестраховаться и сделать все возможные анализы …

— Ой, не надо, пожалуйста, — заканючила Барбара. — Я боюсь, когда у меня берут кровь …

— …Но с учётом психологического состояния пациента … То есть, я имею в виду, свидетеля, прямой необходимости в таком анализе у нас нет.

— Уфф … — облегчённо выдохнула Барбара.

— Продолжим допрос, — деловито сказала Супермышь. — Итак, свидетель, вы лизнули мор …

— Как же вы собираетесь полететь в космос, Барбара, если всего боитесь? — перебил Барсук Старший. — Собак боитесь, крови боитесь … Ваш отец Пострел, барсук-космонавт, наверняка сдавал массу анализов перед полётом и …

— Молчать! — заорала Супермышь. — Я задала свидетелю вопрос по существу, а вы … — Она вдруг запнулась и внимательно посмотрела на Старшего, а потом на Барбару. — Какой ещё «отец Пострел»? Какой ещё «барсук-космонавт», о чём вы?

— Мой папа — первый барсук на Луне, — глядя в траву, прошептала Барбара.

— Бред! — ответила Супермышь. — О зверских полётах в космос я знаю всё: как летучий суперагент, я проходила тренировки в Зверской Небесной Академии. Барсуки никогда не бывали в космосе. Это жирные, ленивые и нелюбопытные звери. В космосе побывали две собаки, Белка и Стрелка, — бестолковые, но выносливые и исполнительные, а также несколько летучих мышей, чьи имена засекречены …

— Но мой папа …

— А самое главное, — продолжила Супермышь, — у вас нет никакого папы с именем Пострел. У вас вообще нет отца. Поскольку вы появились в Дальнем Лесу недавно, а цель вашего появления неясна, я проверила вашу личность через свою базу данных. Вас вырастила мать-одиночка. Ваш отец отмечен как «сезонный», имя его неизвестно. Это значит, он не женился на вашей матери, а бросил её сразу после завершения брачного сезона и после этого никогда не интересовался вашей судьбой.

Барбара всхлипнула.

— Какая жестокость — говорить со свидетелем в таком тоне о таких травматичных вещах! — Барсук Старший возмущённо всплеснул лапами, покачнулся и задел рабочий чемоданчик Грифа Стервятника.

Чемоданчик опрокинулся на бок. Внутри что-то хрустнуло.

— Вот я неуклюжий, — смущённо пробормотал Старший. — Прости, Гриф! Сейчас я всё там поправлю … — Барсук полез в чемоданчик.

— Лучше я сам, — с тревогой сказал Гриф.

— Да нет, я опрокинул, я и поправлю …

В чемоданчике снова хрустнуло, на этот раз куда громче.

— Тысяча сычей! — Барсук Старший горестно уставился на Грифа. — Прости, коллега, я случайно раздавил тут у тебя колбочку с комарами … Вот они, разлетаются …

— Никогда ещё не видела, чтобы сотрудник полиции был в такой омерзительной зверской форме! — Супермышь пронзительно захихикала и несколько раз перекувырнулась в воздухе. — Что с вашей координацией? Вы, похоже, вообще уже не управляете своей тушкой.

— Вероятно, мне и правда пора на пенсию. — Барсук Старший понурился.

— Даже не сомневайтесь — вы скоро на неё выйдете. И, скорее всего, с позором. Дело о Щипаче — последнее в вашей карьере, это я вам обещаю.

— Эти насекомые — они, наверное, были твоим обедом? — Барсук Старший виновато смотрел на Грифа, игнорируя Супермышь. — У меня есть с собой недоеденный кусок «Пня-Колоды». Если хочешь, я могу с тобой поделиться …

— Они не были обедом, — сухо ответил Гриф. — Они были для работы.

— Кстати, о работе. — Супермышь повисла вниз головой на ветке дуба прямо над Барбарой. — Вернёмся к допросу свидетеля. Итак, барсучиха Барбара, не почуяв крысиного яда, вы, вопреки должностной инструкции, лизнули мороженое, которое принесли для клиента, и положили его вот в это дупло. Что было дальше?

— Дальше я отошла в сторонку и стала ждать, когда Песец придёт и заберёт заказ. Он взял мороженое. Взамен, как обычно, положил в дупло шиши. Потом он пошёл к скотобойне, откусывая большие куски мороженого. Перед самым входом он вдруг упал. Я подумала, что у него, возможно, тепловой удар. Ведь он приехал к нам с севера и там …

— Ближе к делу! — раздражённо одёрнула её Супермышь.

— …Я уже собиралась вызвать ему Грача Врача, как вдруг из-за скотобойни вышел Барсукот с пустым мешком на плече. Я никогда не видела Барсукота, но он был в точности такой, как показывают по корневизору … Он склонился над Песцом, пощупал его пульс, выдернул у него из хвоста клок шерсти. А потом стал засовывать Песца в мешок. И тогда мне вдруг страшно захотелось спать. И … короче, Песец в мешке — это последнее, что я помню.

— Значит, вы не видели, как Барсукот ощипал воробушка Роберта и сжёг его перья? — с облегчением уточнил Барсук Старший.

— Естественно, она не видела, — снисходительно ответила за Барбару Супермышь. — Ведь Барускот ощипал его позже, когда она уже уснула под действием крысиного яда.

— Это ещё нужно доказать, — упрямо сказал Барсук Старший.

— Докажем, не сомневайтесь. — Супермышь ухмыльнулась раздвоенным рылом. — Теперь, Барбара, расскажите, что было дальше, когда вы проснулись.

— Ну … я проснулась. Ни Песца, ни Барсукота уже не было. Я испугалась, что меня будут ругать на работе за то, что я так долго отсутствую. Я пошла к дуплу, чтобы забрать шиши за мороженое, а там вместо шишей … — Барбара на секунду зажмурилась, — он. Ощипанный воробей.

— Всё понятно, — кивнула Супермышь. — Барсукот ощипал воробья, сжёг его оперение, поместил несчастную жертву в дупло, а шиши присвоил себе.

— Это бездоказательно, — сквозь зубы процедил Барсук Старший.

— Это ежу понятно, — отмахнулась Супермышь. — Дальше?

— Ну, дальше я попыталась вызвать полицию, но подключения к ква-каунту у меня пока нет, так что я выстукивала Сороку, чтобы она принесла вам известия на хвосте. Ну вы знаете, как в этой рекламе по корневизору:

Но она почему-то так и не появилась. Наверное, это просто рекламный ход. Или она была слишком загружена другими новостями. Я уже собиралась идти в полицейский участок пешком, но тут с неба упали вы, агент Супермышь, а ещё минут через пять пришёл Старший Барсук Полиции.

— А позвольте спросить, спецагент Супермышь, как вы узнали, что нужно падать с неба именно на скотобойню,

если вам не сообщили о происшествии ни по ква-каунту, ни через Сороку? Если, конечно, это не секрет … — Барсук Старший смело посмотрел прямо в чёрные, выпученные глаза Супермыши.

— Не секрет. Я просто перехватила своими эхолокаторами сигнал, отправленный отсюда Сороке. Тук-тук — тук-тук-тук — тук. У вас ещё есть вопросы, Старший Барсук Полиции?

— Да. Вопрос к свидетелю Барбаре. Вы прикасались к воробью или к его сожжённому оперению?

— Я?! Нет! Я боюсь трогать дохлых птиц.

— Он не дохлый! — возмутился Грач Врач.

— Ну мне-то показалось, что дохлый. А почему вы спрашиваете? Вы что, меня в чём-то подозреваете?

— Я просто подумал: вдруг вы искали в дупле свои шиши и поэтому поворошили воробушка или остатки его перьев, — ответил Барсук. — Вы должны понимать, Барбара: Гриф Стервятник проверит все отпечатки лапок в дупле, вокруг дупла и на теле жертвы. Если там обнаружатся ваши лапки, у вас могут быть неприятности.

— Там не обнаружатся мои лапки, — уверенно сказала Барбара.

— Допрос окончен, — взвизгнула Супермышь. — Я немедленно объявляю новую спецоперацию по поимке Барсукота. Я назову её … Я назову её операция «Антикот». Собаки! Оцепить территорию в радиусе пяти километров от скотобойни …

— Р-р-радио … ус? Что это? — Охотничий пёс Граф озадаченно наклонил голову набок, остальные собаки последовали его примеру.

— Недоумки! — завизжала Супермышь. — Между ушами у вас что-нибудь есть, кроме блох? В радиусе, тупицы, это значит — вокруг!

— Обидные ваши слова, — проворчал Граф. — Нет у нас блох! Нина Пална нам каждый месяц блох травит. И глистов, кстати, тоже. А что мы не знаем про радио-усы, так это вы извиняйте! Мы небесных академий не заканчивали!

— Кстати, насчёт радио. — Супермышь не удостоила псов ответом и повернулась к Грифу. — Ориентировка по Барсукоту и информация про вознаграждение тому, кто его найдёт, должна крутиться не только по корневизору, но и …

— Вот вы нас не уважаете, — перебил Граф, — а мы, между прочим, р-р-рискуем жизнью! Щипач может нас застрелить из ружья!

— С какой стати? У Барсукота нет ружья.

— Ну, похоже, — Граф слегка смутился, — теперь, похоже, оно у него есть. Сегодня кто-то украл в Охотках охотничье ружьё.

— И вы, конечно же, его не схватили?

— У нас не хватает собак! — огрызнулся Граф. — Все наши силы брошены на охрану птиц и на вынюхивание следов Щипача!

— И вот пока вы его вынюхиваете, он совершенно спокойно является прямо к вам в Охотки, берёт ружьё и уходит. Я правильно поняла?

Граф виновато прижал к голове уши и промолчал.

— Гриф Стервятник. С сегодняшнего дня информация про вознаграждение за поимку Барсукота должна крутиться по радио. И пусть в новостях сообщат, что он вооружён и очень опасен.

— Извините, суперагент Супермышь, но сегодня вряд ли получится, — сказал Гриф Стервятник.

— Почему это?! Я приказываю!

— Потому что погоде вы приказать не можете, — злорадно ответил Гриф. — Наше радио «Эхо грозы» работает только в грозу и молнию. Сегодня, по прогнозу, небо будет ясное.

— Вот именно! — подтявкнул Граф. — Великий Дог не каждый день посылает грозы!

— Что у вас тут за каменный век? — завопила Супермышь. — Это ж надо — какие-то великие доги! Радио только в грозу! И это в наши дни! Когда у нормальных развитых суперзверей вроде меня есть встроенное радио с сотней каналов вещания!

— Великий Дог — он один, — важно сообщили Граф.

— Что?!

— Ну вы сказали сейчас: «великие доги». А Великий Дог — он один. Моё р-р-религиозное чувство оскор-р-рблено таким …

— Неинтересно, — беззвучно, одним ртом, произнесла Супермышь. — Приказ понятен, псы?

— Так точно, — буркнул Граф.

— Гриф Стервятник и Скворец Полиции, продолжайте нумерацию птиц и сбор образцов перьев. А теперь — всем до свиданья. Я отбываю наверх. На совещание с руководством.

—А какие будут ко мне поручения? — спросил Барсук Старший.

— Никаких, — поморщилась Супермышь. — Сегодня вы так себя проявили, что я больше не могу доверить вам ничего важного.

Барсук ссутулился, слегка покачнулся и опустил голову — как будто её слова ударили его по лицу.

— Возможно, я мог бы остаться и тут прибрать? — пробормотал он. — Пустые кружки из бересты, осколки колбы, которую я разбил, прочий мусор …

— Пора на пенсию, — печально высказался Скворчонок.

— Зачем вы унижаетесь, Барсук Старший? — прошептал Гриф. — Где ваше достоинство?

— Шептаться бессмысленно, Стервятник! — взвизгнула Супермышь. — У меня совершенный слух, и я прекрасно вас слышу. А вы, — она вытаращилась на Барсука Старшего, — можете действительно тут прибраться. Для более важных дел вы всё равно не годитесь.

Глава 6, в которой враг врага — это друг

— Зачем ты отпустил Песца?

— Он невиновен, — сказал Барсукот.

Ответа не последовало. Крысун молчал. Лицо его было непроницаемым. Однако Барсукот уже умел различать оттенки непроницаемости на лице Крысуна. Сейчас непроницаемость была отчётливо неодобрительной.

— Песец действительно не Щипач, — добавил Барсукот для убедительности. — Хотя и премерзкий тип. Я сказал ему проваливать в своё Заполярье и никогда здесь больше не появляться.

Крысун ничего не ответил. Барсукот не любил, когда Крысун так долго молчал. Ему становилось не по себе и начинало казаться, что Крысуна вообще нет. Что он остался один.

— Ты не думай. Я проверил его показания, — пояснил Барсукот. — У меня надёжные источники.

— Я не думаю, — бесцветным голосом ответил Крысун. — Я знаю, что ты зря его отпустил. Он же сдаст тебя первому встречному. Расскажет, где ты скрываешься. И показания

его ты зря проверял. Эти твои источники … они тебя тоже сдадут.

— Но я же не мог держать в неволе невиновного зверя!

— Это всё лирика, — сухо сказал Крысун. — Я не люблю лирику. Технически ты мог держать его в неволе. И тебе это было выгодно. А ты отпустил его. Это риск. Тебе не выгоден риск. Тебе нужно срочно бежать из Чёрного дома. Я отведу тебя в другое убежище.

— Спасибо, друг. Но мне нужно ещё немного времени здесь. Полчаса-час, не больше.

— У тебя нет времени, Барсукот. Весь район оцеплен. Везде шастают охотничьи псы. На тебя организована облава. На самом высоком уровне. Сама Ласка одобрила эту облаву на срочном совещании. Называется «Операция «Антикот»».

— «Антикот», — горько усмехнулся Барсукот. — То есть они уже даже мысли не допускают, что Щипач не я, а кто-то другой? Не говоря уже о том, что я вообще не кот.

— Ну, после того, как в дупле дуба у скотобойни нашли ощипанного воробья, и при этом там повсюду твои отпечатки и следы, и тебя там видела барсучиха … Да. Они уверены, что это именно ты. И вообще-то ты кот.

— Я Барсукот. И это не я ощипал воробушка. Меня кто-то подставил.

— Да, конечно, — кивнул Крысун.

Но Барсукоту показалось, что на непроницаемом лице Крысуна мелькнула тень недоверия. Барсукот вдруг почувствовал себя мокрым, испуганным, выброшенным за шкирку в холод и дождь котёнком. Если он лишится доверия Крысуна … Если он потеряет своего последнего друга — для него всё пропало. Кто тогда поддержит его в тяжёлый и страшный час? Кто даст взвешенный, лишённый эмоций, мудрый совет? Кто предупредит об опасности? Кто расскажет про операцию «Антикот», одобренную на самом высоком … Стоп.

— А откуда ты знаешь, Крысун, что операция называется «Антикот»? И что она одобрена на срочном совещании Лаской? На такие совещания пускают только своих. И там очень хорошие меры безопасности. Неужели у тебя есть знакомые крысы, вхожие в кабинет вожака Союза Смешанных Лесов?

— Я сам такая крыса, — спокойно сказал Крысун. — Я сам вхож в кабинет Ласки.

— Но тогда … тогда … почему ты мне помогаешь?!

— Потому что я ненавижу Ласку, — просто сказал Крысун. — Её враг — мой друг. Ласка мягкая и пушистая только с виду. А в душе она — кровавый тиран. Она жрёт своих подчинённых. Скольким крысам, моим товарищам, первоклассным агентам, она откусила головы и вырвала сердца, я уже сбился со счёта! — Всегда тусклые, равнодушные глаза Крысуна вдруг блеснули яростью. — Каждый раз, когда меня вызывают к Ласке, я не знаю, выйду ли из кабинета живым. Ей не знакомо понятие справедливости. Если Ласка обвиняет какого-то зверя — значит, зверь лично для меня невиновен.

— Я горжусь знакомством с тобой, — потрясённо сказал Барсукот. — Позволь пожать твою лапу.

— В порядке исключения, — кивнул Крысун. — Вообще-то я не люблю, когда меня трогают.

Крысиная лапа показалась Барсукоту холодной, когтистой и очень сильной. Холодный ум, отвага, ярость и сдержанность — всё в этом лапопожатии.

— Теперь идём, — сказал Крысун. — Нам нельзя терять ни минуты.

— Я должен дождаться важного сообщения, — мотнул головой Барсукот.

— От кого?

— От одного специалиста по маньякам. Он просто гений. Мастер своего дела. Я возлагаю на него большие надежды.

Глава 7, в которой никому нельзя верить

— …Бывают маньяки, которые бегают по лесам, из пасти у них идёт пена, глаза в красных прожилках, они кидаются на всех зверей без разбору и в бешенстве разрывают их зубами на части … — Барсук Старший с кряхтением наклонился и собрал в мусорный лопух обломки скорлупы, ещё недавно бывшие колбой Грифа Стервятника, в которой тот хранил своих комаров. — Бывают, да. Но наш Щипач не таков …

В последнее время Барсук Старший всё чаще размышлял вслух. То есть вообще-то он разговаривал по старой привычке со своим напарником Барсукотом. Но, поскольку Барсукот был воображаемым, выходило так, что Барсук Старший беседовал сам с собой. Он взял новый мусорный лопух.

— …Наш Щипач — маньяк совершенно другой породы. Он из тех, кто считает свои зверства частью творческого процесса. У таких маньяков бывают свой стиль и свой почерк. Они тщательно продумывают каждый свой шаг. Они разрабатывают сценарий. Не случайно их называют серийными. Преступления для них — своего рода серии фильма или книжные главы. Они часто берут за основу уже существующий популярный сюжет. Тут главное — понять зверскую логику той истории, которую эти безумцы пытаются нам рассказать. — Барсук Старший принялся собирать в лопух использованную берестяную посуду. — В данном случае это история про птиц. Про птиц и про их сожжённые перья.

Пепел перьев … Перья в огне … Огромное, во всё небо, охваченное пламенем крыло белоснежной птицы … Барсук Старший зажмурился, чтобы отогнать наваждение, но и с закрытыми глазами он видел вспышки огня и летящие в него комья раскалённой земли.

Он пошатнулся и ухватился за ствол, чтобы не упасть. Пулемётный треск горящих сосновых корней и игл … Полный страха и боли крик беспомощной самки … Нет, нет, нет. Это всё внутри головы. Это нервное. Отголоски кошмара, оставшегося далеко в прошлом. Кошмара, который Мышь Психолог советовала ему «отпустить». «Ты постоянно мысленно возвращаешься назад, в ту ночь, когда случилось непоправимое, — говорила ему Мышь Психолог. — Но на то оно и непоправимое, что его не исправить. Та ночь прошла. Не мучай себя, не цепляйся за своё прошлое. Отпусти». Ему казалось, что он давно уже не цеплялся. Казалось, что он давно уже отпустил. Столько лет он заедал свои воспоминания личинками и дождевыми червями, запивал их мухито, отгораживался от них слоями барсучьего жира. Столько лет с ним уже не случалось таких вот нервных припадков …

Полегчало. Барсук Старший открыл глаза. Это всё Супермышь с её зверским графиком работы. Это всё — переутомление. Недостаток сна и отсутствие выходных. Это дело не может быть связано с той давней трагедией … Здесь сожжённые перья — это некий символ. Намёк. Так на что же намекает маньяк Щипач? Уж конечно, не на личную потерю мало кому известного Барсука Старшего. А на некую известную всем историю, на какой-то миф или сказку.

Барсук Старший с кряхтением наклонился и подобрал одноразовую берестяную тарелку Скворчонка с кедровыми орешками. Двенадцать орешков. Ровно столько, сколько он ему положил. Скворчонок к ним даже не притронулся. С тех пор как в Дальнем Лесу начал орудовать Щипач, Скворчонок потерял аппетит. Он явно боялся, что его тоже ощиплют. Да, собственно, все птицы в Дальнем Лесу были на грани нервного срыва.

Барсук Старший сунул орешки в рот, а тарелку — в мусорный лопух.

Что-то крутится в голове … Что-то птичье, из классики зверской литературы … Нужно вспомнить. Так. Какие нам известны сюжеты про птиц? «Пролетая над гнездом несушки» — история сумасшествия бройлерной курицы, дерзнувшей постигнуть, что было раньше — цыплёнок или яйцо … Нет, не то. «Соловей всегда свистит дважды» — белая горлица предлагает влюблённому в неё голубку заклевать её старого мужа, но в итоге голубка́ тоже заклёвывают, а соловей в этой истории и вовсе не появляется, так что в чём смысл такого названия, непонятно … В любом случае это тоже нам не подходит … Тогда что же? Что-то крутится в голове … Какой-то стишок …

…Кружку, из которой пила горячий отвар Барбара, Барсук Старший подобрал в последнюю очередь. Потому что предвидел, что именно обнаружит на берестяной ручке. Пенсия пенсией, а зверская интуиция по-прежнему работала без перебоев. Однако это был один из немногих случаев, когда Барсук Старший предпочёл бы, чтобы интуиция его обманула. Барсучиха сказала, что не прикасалась к воробушку и его перьям, — и она соврала. На берестяной ручке Барсук Старший разглядел следы пепла.

Никому нельзя верить. Молодым, красивым, пушистым, с открытым взглядом, с наивной улыбкой — ни-ко-му. Нельзя. Верить. Удивительно? Нет. Просто грустно. По-осеннему грустно. И, казалось бы, улика должна быть в радость … Но не радует она Барсука. Так бывает, когда находишь в листве замечательный белый гриб. С плотной глянцевой шляпкой. С тугой мускулистой ножкой. Тронешь шляпку — а там внутри червячки. Оно вроде должно быть в радость — что может быть лучше подгнившей червивой шляпки на полдник? Но за гриб всё равно обидно: думал, он молодой и свежий, а он гнилой.

Остаётся теперь доказать, что на кружке — именно пепел сожжённых перьев воробушка Роберта. Надо срочно вызвать Сороку, чтобы она аккуратно отнесла на хвосте эту кружку на экспертизу Грифу Стервятнику.

«Тук-тук — тук-тук-тук — тук», — протарабанил Барсук по стволу дуба. Подушечка лапы царапнулась о неровность в коре. Барсук пригляделся. Две свежие зазубрины, похожие на следы передних резцов какого-то зверя. И тут же — не менее свежая царапина и, кажется … Барсук Старший поскрёб кору. Да, так и есть. Застрявший обломок когтя глубоко внутри. Барсук осторожно отгрыз кусочек коры вместе с застрявшей занозой когтя и завернул его в лопух для вещественных доказательств вместе с берестяной кружкой.

Какая-то мысль по-прежнему не давала ему покоя. Кому это вдруг понадобилось кусать и царапать дуб? Ведь где-то он уже слышал про подобное … Да! Смутное воспоминание, вертевшееся у Барсука в голове, оформилось наконец в стихотворные строки:

Опушкин! Ну конечно же, Лисандр Опушкин, дичайший лесной поэт …

— Может быть, именно на текст нашего дичайшего лесного поэта опирается наш дичайший лесной маньяк? — поинтересовался Барсук Старший у дуба. — Как ты думаешь, а, напарник? Мы как минимум не можем исключить эту версию. Если память мне не изменяет, эти строки — они из оды … вернее, из элегии … из сонета о том, как …

Но память ему изменяла. Барсук Старший не помнил, из какого произведения Опушкина выплыл этот фрагмент. Слишком много воды утекло, слишком много червей уползло с тех пор, как он в последний раз открывал собрание сочинений.

Значит, нужно ещё попросить Сороку заскочить по дороге в библиотеку … А где, кстати, Сорока? На позывной она обычно прилетала мгновенно. Возможно, он по рассеянности неправильно постучал.

По счастью, Сорока давала хорошую рекламу по корневизору и забыть её позывной — в отличие от произведений Опушкина — было невозможно: «Есть новости днём и ночью? Стучите Сороке срочно! Запомните этот звук: тук-тук — тук-тук-тук — тук …». Барсук Старший вызвал Сороку повторно, задрал голову и, щурясь на солнце, принялся высматривать её в небе. На этот раз тёмный силуэт птицы показался над густой кроной дуба почти сразу.

Сорока летела как-то странно. Не вихляясь из стороны в сторону, не размахивая тяжёлым хвостом и, что самое удивительное, абсолютно молча, без треска. Заболела она, что ли? Барсук Старший обеспокоенно вгляделся в снижающуюся Сороку, которая при ближайшем рассмотрении оказалась, однако же, не Сорокой, а Грачом Врачом.

— Есть новость! — Грач Врач приземлился под дубом, взметнув фонтан пыли, засохших листьев и желудей.

— Ты что, заменяешь Сороку? — изумился Барсук Старший.

— Сорока куда-то делась. — Грач раздражённо махнул крылом. — Хотел передать тебе новость через неё, но она так и не прилетела на вызов. А мне, между прочим, совершенно не до того! Мне, как врачу, постоянно нужно решать вопросы, и всё это вопросы жизни и смерти! Одному требуется искусственное дыхание клюв в клюв, другому — массаж всё того же клюва и ещё надклювья, в третьем необходимо поддерживать нормальную температуру тела!.. А я вместо этого летаю тут с информацией, как какая-то действительно Сорока!

— Ты отправлял позывной Сороке — и она так и не откликнулась? — насторожился Барсук Старший.

— Вот именно! Никакого уважения к работе Грача Врача.

— Ко мне она тоже не прилетела, — задумчиво ответил Барсук. — Боюсь, что дело тут не в уважении. С ней что-то случилось. Похоже, сегодня её вообще никто в Дальнем Лесу не видел.

— Нет, отчего же. Я сегодня видел Сороку.

— Но ты же сказал, что она не откликнулась на твой …

— На мой — не откликнулась, — с обидой сказал Грач Врач. — А где-то за час до этого, когда ей самой от меня было что-то нужно, ещё как прилетела.

— И что же ей было нужно?

— Информация, как обычно.

— Какая?

— На мой взгляд, совершенно бессмысленная. Но я ей рассказал — мне не жалко. Тем более что пациент не просил меня скрывать этот факт …

— Так, Грач, попробуй сосредоточиться. О чём тебя спрашивала Сорока?

— Она меня спрашивала, страдает ли Песец аллергией на молоко.

— И как, страдает?

— Страдает! — почти крикнул Грач Врач. — Тебе это действительно интересно?!

— Пока не знаю. — Барсук Старший нахмурился. Стволы дубов, птицы, молоко, Щипач и Опушкин — тут была какая-то связь. Тончайшая связь, как старинное кружево паутины в заброшенной норе. Она висела в одном из тёмных, забытых углов его памяти, эта паутина, и он никак не мог её отыскать и потянуть за нужные нити …

— А я думал, тебе будут интересны новости о сыче Чаке …

— А что, он пришёл в себя и может дать показания? — с надеждой спросил Барсук.

— Не то чтобы совсем пришёл … и не то чтобы прямо показания … — смутился Грач Врач. — Но в его самочувствии, безусловно, есть изменения. Он больше не в коме. И он пытается говорить. А всё благодаря тому, что я день и ночь буквально не отходил от его кома перьев, массировал ему …

— Что он говорит? — перебил Барсук Старший.

— Грач сделал своё дело, Грач может идти …

— Что, так и говорит?

— Нет, так я говорю. Не обращай внимания, это просто размышления вслух. О работе Грача Врача и о зверской неблагодарности некоторых …

— Так что же говорит сыч Чак?

— Он говорит: «Бра-бра-бра».

— Что это значит?

— Откуда мне знать? Я врач, а не переводчик, — обиделся Грач. — Я спасаю жизни.

— Бра-бра-бра, — пробормотал себе под нос Барсук Старший, как бы пробуя три слога на вкус. — Бра-бра-бра … — Он обошёл вокруг дуба. — Бра-бра-бра … Бар-бар-бар … Бар-ба-ра … — Барсук Старший посмотрел в усталые, воспалённые от постоянного недосыпа глаза Грача. — Похоже, он говорит слово «Барбара».

Глава 8, в которой не хочется сдавать перья

— Старость не радость! — громкий, надтреснутый голос Сары звучал на одной ноте. — Старость — кара за мудрость! Я так стара, что не слышу собственного карканья! Как? Как вы сказали? Какую книгу вам надо?

— Нам не надо книгу, — терпеливо повторил Гриф Стервятник. — Нам нужно ваше перо. А также некоторые сведения: ваш номер, порода, длина маховых перьев, окрас и имя. Порода — ворона, цвет — белый, имя — Сара, это я уже сам указал. Маховые перья измерил, пока вы дремали. Осталось вырвать у вас перо и разобраться с номером.

— Вырвать перо, — печальным эхом отозвался Скворчонок. — И разобраться с номером.

— Кар! Карточки читателей потеряли? — уточнила Сара. — А номер забыли? Не страшно! Я найду ваши номера в кар! Картотеке! Я библиотекарь-карь! Карь! С огромным стажем! Уж карточки-то мы восстановим!

— Мы не читатели. — Гриф тяжело вздохнул, он начал терять надежду. — Мы из полиции. Я вам уже говорил. Вот наши удостоверения. Пожалуйста, Сара. Нам нужно ваше сотрудничество. У вас имеется номер? Какой-нибудь личный номер? Если нет — мы вас сами пронумеруем …

— Мы вас пронумеруем! — прокричал Скворчонок Саре прямо в ухо.

— Как? Как вы сказали?! — Сара насторожилась. — Вы хотите присвоить мне номер?

— Это просто формальность, — ответил Гриф. — Мне она самому не нравится.

— Как?

— Формальность! — гаркнул Скворчонок.

— Ах, формальность. — Сара недобро прищурилась. — Я знаю эти формальности. Я их помню. В последний раз меня пронумеровали сто лет назад. Меня и весь мой род белых ворон. На нас нацепили кольца с порядковыми номерами! Мой номер был тринадцать, если вам интересно!

— Тринадцать … — записал Гриф Стервятник. — А теперь я вынужден вырвать …

— Нас изучали! Над нами ставили опыты! Из нас вырывали наши белые перья! А потом … Потом из нас набивали чучела! Вот, видите? Проклятое кольцо до сих пор на мне! — Сара протянула Грифу сухую, скрюченную лапу с коричневыми когтями. На одном из пальцев темнело металлическое кольцо с едва различимой цифрой «13». — Вы думаете, оно осталось на мне, потому что его невозможно снять? Как бы не так! Грач Врач предлагал мне удалить его хирургически. Но я отказалась. Я сохранила кольцо в память о своём роде. Потому что я — единственная выжившая. Последняя из белых ворон Дальнего Леса.

— Мне очень жаль, что вам пришлось пережить такое, — ответил Гриф. — И я не хотел бы ворошить эти страшные воспоминания. Но в Дальнем Лесу орудует серийный маньяк. Щипач. Сейчас под угрозой — все. Все птицы. Для вашей же пользы мы хотим запротоколировать ваши данные и вырвать у вас перо.

— Запротоколировать! Вырвать перо! — прокричал Скворец как можно громче, чтобы ворона услышала.

— Кар! Караул! Так вы — те самые щипачи! Истребители белых ворон! — Сара тяжело поднялась к потолку и уселась на самую верхнюю полку книжного стеллажа, взметнув облако пыли. — Не надейтесь! Последнюю из рода белых ворон вам не взять живой! Как говорится, старого врана не клюйте в рану! — Она истерически, хрипло расхохоталась.

— Мы не щипачи! Мы — из полиции! — Гриф взлетел следом и уселся на верхнюю полку стеллажа напротив. — Ну поверьте же, Сара. Мы берём перо у всех птиц Дальнего Леса. Не только у необычных. Не только у белых. Что мне сделать, чтобы вы мне поверили? Ну, хотите, мы с моим помощником Скворцом прямо сейчас, на ваших глазах, тоже сдадим по перу? Неплохая идея, правда, помощник?

— Плохая идея … — испуганно пролепетал Скворчонок.

— А по-моему, отличная, — воодушевился Стервятник. — Всё равно нам с тобой придётся сдать перья в самое ближайшее время … Я сдаю перо! — прокричал Гриф Саре. — Он сдаёт перо! Вы сдаёте перо! Справедливо? Договорились? Сотрудничаем?

— Вы, случайно, не из полиции? — спросила ворона.

— Из полиции! — Гриф активно закивал клювом. — Полиция Дальнего Леса!

— Хорошо, — подумав, сказала Сара. — Вы сдаёте перо. Он сдаёт перо. Я сдаю перо. Одно перо белой вороны стоит двух полицейских перьев.

— Замечательно! — Гриф Стервятник наклонил голову, обхватил клювом одно из перьев у себя на груди и резко дёрнул. — Вот моё. Теперь, сотрудник Скворец, позволь, я вырву твоё перо.

— Перо, — едва слышно повторил Скворчонок, просеменил по нижней полке стеллажа и забился в щель между книгами.

— Как не стыдно, сотрудник Полиции Скворец! — возмутился Стервятник. — Я, конечно, понимаю, что сдавать перо не хочется. Но ведь это даже не больно!

— Не стыдно! — пропищал Скворец из-за книг. — Не хочется! Даже больно!

— Возьми себя в руки, Скворец Полиции. Барсук Старший отзывался о тебе как о самоотверженной и отважной птице.

Я же вижу сейчас какую-то размазню! То есть даже не вижу, потому что ты трусливо забился в щель! Что подумает о нас Сара?

— Что подумает о нас Сара? — Скворчонок осторожно высунул клюв.

— Что в Полиции Дальнего Леса работают трусы, которые к тому же не держат слово. Мы же с Сарой договорились, что все трое сдадим по перу.

— Договорились, — обречённо прошептал Скворчонок и вылез из-за книг. — Сдадим по перу.

— Вот и умница. — Гриф Стервятник бережно обхватил клювом перо Скворчонка и быстро потянул на себя. —

Ну? Не больно?

— Ну, не больно. — Скворчонок грустно проводил глазами своё хвостовое пёрышко, исчезнувшее в чемодане Грифа.

— Теперь вы, Сара, — Гриф приглашающе махнул крылом библиотекарше.

— Возьмите, — Сара протянула Грифу тусклое, цвета слоновой кости, перо.

— Что это? — удивился Гриф.

— Это моё хвостовое перо. Выпало от ужаса. Старость не радость! Старость — кар!.. Кара за мудрость! Стоит понервничать — сразу теряю перья.

— Мне очень жаль, но у нас указание: только живые, свежевыдернутые перья. Отмершие перья не принимаются.

— Но оно же выпало только что! Можно сказать, что вы выдернули его из меня методом психологического давления!

— …Наконец-то я тебя отыскал, Стервятник! — Барсук Старший, пыхтя, просеменил через библиотечный холл и привалился к книжному стеллажу.

— Фем обяван? — сухо спросил Гриф. В клюве он крепко держал тускло-белое хвостовое перо Сары.

— Что? — растерялся Старший.

— Пвобвемы фо флуфом? — Стервятник вынул из клюва воронье перо. — Я спросил: чем обязан? Проблемы со слухом?

— Я хочу, чтобы ты провёл экспертизу вот этой кружки, а ещё …

— Хочешь? Вот как? Мне казалось, Супермышь освободила тебя от обязанностей.

— Я … прошу тебя о личном одолжении, — смутился Барсук Старший.

— Вот! Опять! Опять ты себя унижаешь! — Стервятник возмущённо всплеснул крыльями. — Ты же Старший! Ты не должен меня просить! Ты должен давать указания! Где достоинство? Почему ты позволил Рылокрылой втоптать себя в грязь? Ну конечно же я сделаю всё, что ты скажешь, Старший Барсук Полиции! Очень рад, что ты продолжаешь работать над этим делом. Лично я остаюсь целиком и полностью в твоём подчинении. И плевать, что об этом думает Супермышь.

— Спасибо, Гриф, — голос Старшего дрогнул. — Я этого не забуду.

— Кар! Карточка читателя? — обратилась к Барсуку Сара. — Какую книгу желаете почитать?

— Нет, он тоже из полиции, — отмахнулся Стервятник. — Ему тоже не нужна книга.

— Ну, вообще-то … — Барсук смутился. — Вообще-то я бы почитал на досуге. У вас есть собрание сочинений Опушкина?

— Как? Не слышу! Старость не радость! Старость — кара за мудрость!

— Я хочу Лисандра Опушкина, — прокричал Барсук Старший. — «Он когтями потрясал! Он стволы дубов кусал! И кукушку, и сыча изодрал он, хохоча!» Вот что я хотел бы почитать! Очень люблю эту вещь!

— Как? «Баллада о бешеном хомяке»? Невозможно!

— Что невозможно?

— Невозможно взять её почитать. Это очень редкая вещь. В библиотеке Дальнего Леса её давно нет. Тот единственный шикар! Кар! Шикарный экземпляр, что у нас был, пропал много лет назад. Если хотите, я посмотрю в кар … картотеке, кто брал эту книгу последним и не вернул. Раз вы из полиции, вы могли бы найти этого зверя и его покар! Кар! Карать штрафом!

— Спасибо, не стоит, — сказал Барсук Старший. — У меня сейчас много более срочных дел.

Глава 9, в которой целятся из ружья

Обгоревший обломок того, что было когда-то книжной полкой, хрустнул под лапами. Барсук Старший выкрутил светляка на максимальную яркость и посветил фонариком в угол. Обломки и пепел. Везде обломки и пепел. Что ещё он рассчитывал здесь найти? Неужели книгу Опушкина? Да это смешно. Никакая книга не могла уцелеть в пожаре. Для чего он здесь? Для чего сидел напротив Чёрного дома до темноты, не решаясь сдвинуться с места, слушая скрип обгоревшей ставни и стук своего разбитого сердца? И зачем он всё же заставил себя войти? И бродить среди обугленных чёрных обломков? Чтобы рыться в пепле и искать сгоревшую книгу? Ерунда. Опушкин — просто предлог.

Пепелище. Покинутая нора. Сожжённая дотла и покинутая. Может быть, он пришёл сюда потому, что ему здесь самое место? Одинокому, старому, жирному, усталому барсуку. Ничего уже больше не ждущему, кроме пенсии. Потерявшему зверскую форму. Потерявшему зверскую хватку. Потерявшему к себе уважение. Потерявшему всех, кого он любил. Это пепел его надежд здесь, вокруг. Угольки его разбитого сердца. Головешки его разрушенной жизни.

Здесь когда-то был кабинет. Здесь вот — кухня. А здесь — гостиная. Пепел пуфиков, чёрная пасть камина. А когда-то давно, в прошлой жизни, кто-то грелся здесь у огня дождливыми вечерами и читал Опушкина, развалившись на мягком пуфе, и небрежно приобнимал Мелесандру, свою прекрасную самку. А потом она уходила на кухню помешать в сковородке шкворчащих сочных личинок. А потом огонь сожрал эту жизнь. И Опушкина, и пуфик, и самку, и любовь, и запах личинок с кухни. О, не нужно, совсем не нужно карать штрафом того, кто взял книгу последним. Потому что судьба его уже покарала. Не за книгу Опушкина, которую он не вернул. За другое. За то, что не ценил свою уютную жизнь. За пренебрежение к лучшей самке на свете. За упрямство. За эгоизм. За то, что не уберёг.

И не нужно искать в картотеке имя зверя, не вернувшего книгу. Барсук Старший хорошо его знал. Своё собственное имя он знал.

Столько лет он пытался забыть этот дом, свой дом, милый дом. Этот дом, который когда-то совсем не был чёрным. Он пытался забыть Мелесандру, её голос и смех. И шкворчащих личинок. И книгу Опушкина, которую они вместе листали. И тот вечер, когда она тихо, но твёрдо сказала, что когда у них будут детёныши — десять милых детёнышей, не больше, но и не меньше, — она будет читать им всё, кроме «Баллады о бешеном хомяке». Потому что она слишком страшная. Не для малышей.

Он почти забыл. Ему почти удалось. Только робкий, укоризненный взгляд, только запах остывающих шкварок, только нежное прикосновение мягкой лапы, только несколько строк Опушкина запутались в памяти, как мотыльки в паутине.

Барсук Старший уселся на груду пепла, словно на пуфик. Он бы всё отдал, чтобы снова заглянуть ей в глаза. Погладить её нежную шерсть. Поесть её домашних личинок. Почитать с ней Опушкина. Барсук Старший положил фонарь на колени, закрыл глаза и погрузил обе лапы в пепел. Он представил, что она улыбается. Она рядом. Она снова с ним рядом. Что он просто выгребал из камина пепел и вдруг задремал. И что не было ни пожара, ни застивших небо огненных крыльев, ни смерти. Что сейчас он нашарит в камине случайно обронённую книгу, и спасёт её от огня, и откроет, и они будут вместе читать ту балладу … Вот и книга … Он нащупал книгу в камине … Всё хорошо … Они будут читать, а потом пойдут ужинать … Почему же не пахнет с кухни вкусными шкварками?.. Почему пахнет гарью и сыростью?.. И где родная мягкая лапа?..

— Дай мне лапу, любимая … — прошептал Барсук и очнулся.

Он действительно задремал. В одиночестве, в Чёрном доме. Только … стоп. Он и правда нащупал книгу там, глубоко. Барсук Старший схватил фонарик и разрыл пепел. Обгоревший томик Опушкина. Как будто он его ждал. Столько лет Опушкин ждал его здесь, под пеплом, в бывшей гостиной.

Или, может быть, Опушкина кто-то здесь специально зарыл.

В любом случае это — удача.

Барсук осмотрел и обнюхал книгу. Кое-где обгорела, но местами хорошо сохранилась. Осторожно открыл, полистал — и увидел закладку. Абсолютно зелёную, свежую закладку из дубового листика.

Кто-то был здесь совсем недавно и читал эту книгу.

Кто-то был здесь и читал «Балладу о бешеном хомяке». Потому что именно на ней он сделал закладку.

Начало баллады не уцелело, но там ничего интересного не было.

Сватовство старого хомяка к молоденькой хомячихе — теперь он вспомнил сюжет. Он предлагает ей лапу и сердце. Дальше можно разобрать три четверостишия:

Дальше три-четыре страницы сгорели полностью. Ну, там явно хомяк нанимает зверских молодцов, чтобы они добыли ему молоко, и всякие их приключения, и кто-то — не разобрать — действительно молоко добывает. А вот следующая страница почти вся уцелела. Барсук Старший бережно провёл по ней лапой.

…И снова сгоревшие страницы. Очень жаль. Ужасно, ужасно жаль, ведь там наверняка указание на последовательность нападений.

— Значит, так, напарник. Кукушка и сыч, — сказал Барсук Старший фонарику. — Как у нас. У нас, правда, наоборот, сначала — сыч, а потом — кукушка, но это детали … Стоп! Вот здесь — опять указание. Замечательно! Целый список. Список наших жертв!

Опять обугленные огрызки страниц.

— Значит, что мы имеем, напарник. — Барсук Старший встряхнул мерцающий фонарик, чтобы взбодрить светляка. — Сыч ощипан. Кукушка ощипана. Сорока, хм … Надеюсь, что нет. Но она пропала. Это тревожный знак. Воробей ощипан. Дальше — грач … Ох, Грач Врач, нужно приставить к нему охранных псов … Стриж … Его уже стерегут псы … Волки, ежи? Хм. Сомневаюсь, что маньяк будет ощипывать волка или ежа. Но ворону!.. Ощипать редкую белую ворону в библиотеке, среди каталогов и старых книг, — это как раз в его духе …

Что-то скрипнуло внизу, в подвале Чёрного дома. Барсук Старший вскочил. Вот ведь жирный старый дурак! Он не проверил подвал! Он абсолютно утратил зверскую хватку! Любой сотрудник полиции сначала должен проверить всё помещение! А он сидел и спокойно читал Опушкина, пока маньяк скрывался в подвале!

Зажав фонарик в зубах, спотыкаясь и цепляясь всеми четырьмя лапами за обгоревшие корни ступенек, Барсук Старший спустился в подвал.

Первое, что он увидел, была стена, сплошь исцарапанная и исчёрканная кружками, квадратами, пунктирными линиями, стрелками, вопросительными и восклицательными знаками, цифрами, непонятными сокращениями и схематичными изображениями птиц. В нервном мерцании фонаря Барсук Старший разглядел приклеенные смолой перья сыча, воробушка и … Сороки.

Барсук Старший сжал зубы, забыв, что держит во рту фонарик. Корпус хрустнул — и, похоже, он прикусил светляка. Свет погас. Что-то тихо зашуршало в дальнем углу подвала. Барсук Старший выплюнул бесполезный фонарь, повернулся на звук и беспомощно растопырил лапы во тьму.

— Ни с места! — прохрипел он. — Я Барсук Полиции!

— Слишком поздно, Барсук Полиции, — раздался знакомый голос. — Сейчас я включу свет. Но давай без глупостей. У меня есть оружие.

Тихо чиркнула спичка, и свеча озарила дальний угол подвала.

Там, в углу, на чёрном полу сидела юная Барбара и целилась в Барсука Старшего из охотничьего ружья. Рядом с Барбарой, в коме сожжённых перьев, лежала ощипанная Сорока.

«Кукушка говорила, что мне осталось три дня, — пронеслось в голове Барсука, — а я прожил только один. Вот и верь после этого предсказаниям кукушек».

Глава 10, в которой пропал скользкий тип

— Что будете заказывать? — койот Йот раздражённо швырнул Грифу Стервятнику меню. — У нас сегодня ужин в речном стиле. Салат из водорослей, хрустящие рачки в песочной корочке и суп-пюре из ила. Для хищников особое предложение — обжаренные на гриле пиявки с кровью. Вы же хищник?

— Ничего подобного, — гордо ответил Гриф. — Я падальщик. Убеждённый падальщик.

— То есть вам подать тухлое или как? Есть порция тухлых рачков.

— Спасибо, я не голоден. Я не буду ужинать.

— Как это так «не голоден»?! — возмутился Йот. — Как это не будете ужинать?

— Я здесь по делу, — с достоинством сообщил Гриф.

— Не будете ужинать — до свидания! — завопил койот Йот. — Не занимайте мне столик! Не трепите мне нервы! Тут звери едят, а не дела делают! Совсем уже совесть потеряли! Один не голоден, но пришёл, другой голоден, но ушёл! А я здесь один! Вас много — а я один!

— Даже не сомневайтесь: я выполню свой долг полицейского и сразу уйду, — оскорбился Гриф. — И больше в это ваше заведение — ни ногой. Потому что под корочкой из хрустящих рачков у вас тут знаете что? Неприкрытое хамство! И неуважение к клиенту!

— Ха-ха-ха! — истерически взвыл койот. — Посмотрите на него! Ничего не заказывает и ещё обзывается! Это у вас под корочкой полицейского — наглость, скупость и неуважение к работникам бара!

— Да как вы смеете?! — Гриф так разволновался, что у него задрожал клюв. — Если бы вы были птицей, за такое оскорбление я бы вызвал вас на токовище и заклевал насмерть! Но поскольку вы всего лишь койот, я выпишу вам штраф.

— Штраф?!

— Штраф. За оскорбление представителя закона Дальнего Леса. А теперь, именем закона, позовите мне сюда вашего клиента, приезжего пингвина Кинг-Пинга. Для его же безопасности я обязан его пронумеровать и вырвать у него перо, а также …

— Ах-ха-ха! — койот Йот согнулся от хохота. — Позовите ему пингвина! Ой, я не могу!

— Вам смешно? — Только потрясающее самообладание позволило Грифу не клюнуть койота в нос.

— Нет! Мне грустно! Ха-ха-ха! Мне грустно и ужасно обидно! — хохот койота внезапно перешёл в рыдания. — Потому что ваш приезжий пингвин — просто жулик! Он обвёл меня вокруг пальца! Он сделал из меня дурака!

— Каким образом он сделал из вас дурака? — уточнил Гриф.

— Он кормился тут за счёт заведения, утверждая, что забыл пин-код от своей гвин-карты. «Ах, какой я рассеянный, уж простите! Но я скоро вспомню пин-код, со мной такое уже бывало! И тогда я всё оплачу и всех угощу торжественным ужином». Как я мог, с моим зверским жизненным опытом, поддаться обаянию этого скользкого типа? Поверить в эти его сказки про опасную и трудную работу, про акул, которых он уводит от берега? Как я мог специально ради него устроить этот дурацкий ужин в речном стиле? Никому нельзя верить! Никому и никогда нельзя верить! Полюбуйтесь теперь на койота, посмейтесь над ним! Он добыл продукты для речного меню! Он один, абсолютно один обслуживает весь бар, потому что новая официантка не пришла на работу! А Кинг-Пинга нет! Сбежал, не заплатив ни шиша!

— Почему вы уверены, что Кинг-Пинг именно сбежал? — Гриф Стервятник сделал пометку в рабочем блокноте. — Он ведь птица, хоть и несколько грузная и неуклюжая. С ним могла случиться беда. Он мог попасть в лапы Щипача.

— Ах-ха-ха! Туда ему и дорога! Впрочем, он такой скользкий тип, что с ним ничего не случится. Я уверен, он вывернется. Ха-ха-ха!

Гриф окинул хохочущего койота презрительным взглядом. Что за звери работают в этом баре? Никакого уважения ни к себе, ни к другим. И рачки здесь наверняка не первой тухлости, а просто лежалые. Уважающей себя птице делать здесь нечего …

Он направился к выходу, по пути резко наклонился и схватил в клюв лягушку.

— Квак! Как?..

— Всем постам! — мрачно ответил лягушке Гриф. — Передаю по ква-каунту всем постам. В Дальнем Лесу пропала без вести новая птица. Птица пингвин. И Сороку по-прежнему не нашли.

Глава 11, в которой врут барсуки

— Я сейчас подойду к Сороке и проверю у неё пульс, — как можно спокойнее сказал Барсук Старший. Он стоял, подняв лапы вверх и стараясь не делать резких движений. — Просто проверю пульс. Не стреляй, Барбара.

— Да на здоровье. — Барбара опустила ружьё. — Я и не собиралась стрелять. Это у меня для самообороны.

Барсук Старший склонился над Сорокой.

— Жива, но пульс слабый … — Он повернулся к Барбаре. — Зачем ты это сделала?

— Зачем я взяла в Охотках ружьё? Я же сказала: для самообороны. Я подумала, мне нужно будет как-то защищаться, если я встречу в лесу маньяка и он …

— Зачем ты сделала это с Сорокой? — мрачно перебил Барсук Старший. — И с воробушком Робертом?

— Я? Что я сделала?

Барсук Старший молча кивнул на Сороку и сделал щипательное движение лапой.

— Да вы что? Вы думаете, это я? Я их ощипала?! Тогда вам и правда пора на пенсию!

— Осторожнее с ружьём, Барбара. Не стоит им так трясти. Оно может выстрелить. Давай-ка ты лучше отдашь его мне.

— С какой стати?

— А с такой, что я уже вызвал подкрепление. Сейчас сюда прибудут сотрудники Полиции Дальнего Леса и охотничьи псы. А ты тут сидишь с украденным ружьём над телом Сороки. Как думаешь, собакам это очень понравится?

— Наверное, не очень, — насторожилась Барбара.

— Совсем не понравится, — кивнул Барсук Старший. — Они тебя даже могут за это загрызть.

— Но вы же их остановите?

— Только если у тебя не будет ружья. Вооружённых преступников они имеют полное право грызть на поражение.

— Но я не преступник! Ладно, берите ружьё!

— Вот так, вот так, теперь отпускай … хорошо … — Барсук Старший осторожно забрал у Барбары ружьё, потом с кряхтением наклонился и подобрал с чёрного пола измазанную в золе лягушку.

— Квак? Как?..

— Всем постам! — произнёс Барсук. — Передаю по ква-каунту всем постам. Срочно пришлите мне подкрепление в Чёрный дом. Всех свободных сотрудников полиции, охотничьих псов и врача. У меня тут ощипанная Сорока и подозреваемый.

— Вы же сказали, что уже вызвали подкрепление! Значит, вы мне соврали! — возмутилась Барбара.

— Почему вас это так удивляет? — Теперь, когда у Барбары не было ружья, Барсук Старший снова галантно перешёл на «вы». — Вы же сами всё время врёте.

— Я не вру!

— Неужели? Тогда расскажите, что вы делали здесь, в Чёрном доме, с ружьём, над телом ощипанной жертвы?

— Я … проходила мимо и зашла сюда из любопытства. Я никогда раньше не видела пустых сгоревших домов. А тут смотрю, стоит именно такой дом. Ого, как романтично, подумала я. Захожу — а тут лежит она. Дохлая сорока.

— Она не дохлая.

— Ну не важно. Неподвижная, посиневшая, как бы дохлая. Ну, я и растерялась. Сижу и думаю: что же мне теперь делать? Трогать дохлых птиц я боюсь. Но и оставить её в таком виде тоже нельзя. А тут — вы. В темноте. Я подумала, что это маньяк, — и наставила на вас ружьё.

— Враньё, — устало сказал Барсук Старший. — Вы слишком много врёте, Барбара. Сначала вы соврали, что ваш отец — первый барсук на Луне. После нашего разговора я проверил в Зверской Энциклопедии Мира. Барсуки никогда не были в космосе. Во время допроса я специально спровоцировал Супермышь,

заговорив о вашем отце. Я хотел убедиться, что прав и что у спецслужб нет никаких тайных данных о полётах барсуков на Луну.

— И убедились, — с горечью сказала Барбара.

— И убедился, — кивнул Барсук Старший. — Дальше. На допросе вы сказали, что заснули под действием крысиного яда и поэтому не видели, кто и как ощипал воробушка Роберта. Я хотел, чтобы Грач Врач взял у вас кровь и проверил на наличие следов яда, но вы отказались.

— Я боюсь иголок, которыми берут кровь! — пискнула Барбара.

— Ну конечно. Вы боитесь иголок. Так вы сказали. Чтобы взять вашу кровь на анализ, мне пришлось опрокинуть чемоданчик Грифа Стервятника и разбить его колбу с лабораторными комарами.

— Так вы сделали это нарочно? — Барбара побледнела. — И взяли у меня кровь?

— Ну, технически кровь у вас взял не я, а один из комаров Грифа Стервятника. А потом я отнёс его Грифу на экспертизу. А ещё я отнёс ему вашу одноразовую кружку из бересты. Я специально попросил Супермышь оставить меня убираться, чтобы подобрать вашу кружку. Кто-то другой мог её выбросить. Но я хотел её изучить.

— Зачем вам изучать мою кружку?

— Зверская логика. На ручке кружки я обнаружил два таких вот ма-а-аленьких тёмно-сереньких пятнышка, а незадолго до этого кто-то сжёг перья воробушка …

— Ну и что? — прошептала Барбара.

— А то, что Гриф подтвердил, что это пятна пепла. Вы сказали, что не трогали ни воробушка, ни его сожжённые перья. Но на кружке — отпечатки ваших испачканных пеплом лап! А ещё интереснее отпечатков — ваш анализ крови! У вас в крови не обнаружилось никаких следов яда.

— Это потому, что я откусила совсем маленький кусочек мороженого.

— Нет. Это потому, что вы соврали. Вы вообще не ели мороженое. И вы не спали. В момент преступления вы не спали.

Из леса послышался отдалённый лай охотничьих псов.

— Хорошо. Я во всём признаюсь, я скажу правду, — заканючила Барбара. — Когда я была маленькой, мама часто рассказывала мне про отца. Про то, что он был первым барсуком на Луне. И что он там погиб …

— Сожалею, Барбара, но правда о вашем детстве для меня сейчас не самая важная. Я хотел бы услышать другую правду: зачем вы приехали в Дальний Лес и что вы делали сегодня в момент ощипа воробья и Сороки?

— Подождите, это всё связано!

— Ваш отец на Луне и воробушек Роберт?

— Ну … да. Дело в том, что с недавних пор я стала подозревать, что мама меня обманывает. Тогда я решила заработать побольше шишей и нанять сыщика для поиска папы. Если честно, я думала нанять вас …

— Меня?!

— Ну да. Вас с Барсукотом. Мне сказали, что вы лучшие сыщики в окрестных лесах. Но, когда я приехала в Дальний Лес, Барсукот уже был в бегах. Тогда я решила нанять только вас. Вы мне понравились. Я подумала, что вы скоро выйдете на пенсию, вам нечего будет делать и вы с удовольствием займётесь частным сыском. Я устроилась в бар «Сучок» и стала откладывать шиши для оплаты вашей работы. В баре платят не очень много. Мне приходилось абсолютно на всём экономить. Я не могла себе позволить даже купить билет на вечернюю дискотеку диджея Бобра, а ведь я так люблю музыку в стиле плеск-треск …

— Весьма прискорбно, но я всё же хотел бы услышать …

— Тогда я решила найти Барсукота, то есть Щипача. Ведь за него по корневизору предлагают большое вознаграждение, целую кучу шишей. Хватило бы и на жизнь, и на поиск отца, и на дискотеки, и на подарок маме. Поэтому я одолжила в Охотках охотничье ружьё для самообороны …

— Одолжила?

— Хорошо. Взяла без спросу. Но с возвратом. И вот сегодня мне неожиданно представился шанс. Я принесла Песцу к скотобойне морошковое мороженое, он откусил его и заснул.

И тут же появился Барсукот и запихнул спящего Песца в мешок. Я незаметно пошла за Барсукотом. Мы шли по подземным крысиным тропам. Эти тропы ведут от скотобойни прямо сюда, в Чёрный дом.

— Барсукот шёл крысиными тропами? — недоверчиво уточнил Барсук Старший. — Мне трудно в это поверить.

— Тем не менее я говорю правду. Барсукот притащил Песца в Чёрный дом и начал допрашивать. Я сидела вот здесь, в подвале, и слушала. Один раз я чуть не попалась: от волнения стала грызть обгоревшую стену, и кусок отвалился. К счастью, они меня не услышали. Вот тогда я, наверное, и измазала лапы в пепле.

— О чём они говорили? — взволнованно спросил Барсук Старший.

— Барсукот обвинял Песца в том, что Песец — Щипач. А Песец обвинял в том же самом Барсукота. Я … болела за Барсукота. Песец очень наглый и лицемерный. А Барсукот … Он мне показался таким отчаянным, таким умным и таким страстным. Я почти поверила в то, что он не Щипач. Что его обвиняют несправедливо. Я даже подумала, что, когда его оправдают, я могла бы нанять сыщиком не вас, а его. Поэтому на допросе я не сказала, что он скрывается в Чёрном доме. — Барбара мечтательно уставилась на дрожащий огонёк свечи. — Мы с ним даже могли бы работать в паре …

— Романтично, — сухо сказал Барсук. — А что же воробушек Роберт? Кто его ощипал?

— Не знаю. Я вернулась к дубу, чтобы забрать шиши за доставку мороженого, наклонилась к дуплу — а там!.. — Барбара поёжилась, — дохлый воробушек.

— Он не дохлый.

— Ну, такой. Неподвижный. В коме. В коме собственных перьев. Я тогда ещё подумала, что Барсукот точно не виноват, ведь я всё видела, он просто схватил Песца и поволок в Чёрный дом, он никого не щипал … Но теперь. Теперь, когда я вернулась в его убежище и нашла здесь ощипанную Сороку, я поняла, что ошиблась. Он просто псих, этот ваш Барсукот. Он настоящий безумец. Скорее всего, он ощипал воробья заранее и сунул его в дупло, когда волок мимо мешок …

— Что ж, в зверской логике вам не откажешь, Барбара, — сухо сказал Барсук Старший. — Но я вам не доверяю.

Лай нарастал. Пронзительные трели полицейской сирены оглашали окрестности. С тех пор как Скворчонок услышал звук сирены в Охотках, он всегда его издавал, когда полиция спешила на вызов.

— Я вообще никому больше не доверяю, — добавил Барсук.

Глава 12, короткая, но жуткая

Ощипывать пингвина было непросто. Его перья оказались мелкими и гладкими, как волоски, и нормально схватиться за них зубами Барсукот не мог. Приходилось помогать себе когтем.

В свете полной луны белое пузо пингвина напоминало Барсукоту вылепленный из снега шар от снеговика, а запрокинутый клюв — потемневшую гнилую морковку. Барсукот не хотел ощипывать птицу-снеговика, но луна приказывала ему действовать.

— Щипач обязан щипать, — сказала луна. — Щипать и жечь.

Горелые перья пингвина пахли морем и высохшими водорослями.

— Щипать и жечь, — прошептал Барсукот.

Полная луна, расчленённая на квадратики решёткой канализационного люка, освещала его грязную шерсть.

Глава 13, в которой у всех своя правда

— Сорока — сильная, она справится, — с некоторым сомнением заявил Грач Врач. — Она скорее в шоке, чем в коме. Я сделаю ей искусственное дыхание клюв в клюв и укутаю в моховой плед. Это должно помочь.

— В котором часу она была ощипана? — спросил Барсук Старший Стервятника.

— Моё экспертное мнение: Сороку ощипали около пяти часов вечера. В это время мы как раз допрашивали подозреваемую Барбару. Таким образом, она никак не могла ощипать Сороку. Что до следов пепла на её берестяной кружке, я установил, что это не пепел перьев воробушка Роберта. Это пепел отсюда, из Чёрного дома. Таким образом …

— То есть Сороку ощипали уже после воробушка? — перебил Барсук Старший.

— Воробушка ощипали в три. Так что — да, после.

— Это значит, вы снимаете с меня обвинения? — спросила Барбара.

— Это значит, он ощипывает их не строго по порядку … — пробормотал Барсук Старший. — Либо что-то помешало ему соблюсти последовательность …

— Не понял зверскую логику. — Гриф нацепил на клюв толстую ежовую рукавицу. — Кфо фо мэ фобвуваеф?

— Ты не мог бы снять эту штуку с клюва, Гриф?

— Вообще-то я в этой штуке работаю! — Гриф стянул с себя ежовую рукавицу и потряс ею в воздухе. — Без неё я поранюсь об иглы Лжеежа.

— Но в ней ты говоришь неразборчиво.

— Я спросил, кто что не соблюдает. Про какую последовательность ты говоришь?

— Наш Щипач вдохновляется «Балладой о бешеном хомяке». Вот, послушай! — Барсук Старший открыл полусгоревшую книгу Опушкина на нужном месте. — «Гибнут юными до срока и кукушки, и сороки, воробьи, грачи, стрижи, волки, во́роны, ежи …».

— Ежи? — напрягся Лжеёж.

— Прошу вас, не дёргайтесь, — поморщился Гриф Стервятник. — Вы мне чуть глаз не выкололи!

— В стихотворении воробей идёт после сороки. А у нас — наоборот. Значит, Щипач не соблюдает последовательность, — подытожил Барсук Старший. — Нам нужно срочно приставить охранных собак к Грачу Врачу и вороне Саре. У Стрижа охрана уже есть …

— На ворону собак не хватит! — тявкнул Граф. — У меня нет столько свободных собак!

— Приставить. К каждой. Названной. Птице. Охрану, — отчеканил Барсук. — Любая из них может быть следующей.

— Почему только к птицам? Может, это я — следующий?! — встопорщился Лжеёж.

— Ну вот! Вы мне поцарапали клюв! — возмутился Гриф. — Сомневаюсь, что даже самому сумасшедшему маньяку придёт в голову вас ощипывать … Сейчас замрите … Не шевелитесь … Я, кажется, обнаружил на вашей игле фрагмент чьей-то шерсти …

— Извините, я просто разволновался, — сказал Лжеёж. — Слишком много впечатлений за один день. Сначала меня ловят два маньяка, кот и песец, потом один сажает другого на меня, потом маньяки меня отпускают, но ловит полиция. И вот теперь я узнаю, что я в чёрном списке. Я обречён!

— Ай! Вы ткнули меня прямо в грудь! Нет, всё-таки без спецодежды не обойтись. — Стервятник снова нацепил на клюв ежовую рукавицу и осторожно снял с иглы Лжеежа клочок белой шерсти. — Фэвфть фефпа!

— Фефпа … — мечтательно повторил Скворчонок.

— Что?! — хором переспросили Барсук, Лжеёж и Барбара.

— Шерсть Песца! — Гриф Стервятник торжествующе стянул с клюва рукавицу. — Лжеёж не лжёт. На него действительно сажали Песца.

— И Песец, сидя на мне, сказал, что Барсукот — псих и маньяк. Что у Барсукота провалы в памяти и помутнение рассудка. Что Барсукот — Щипач!

— Получается, Барсукот и правда маньяк? — спросил охотничий пёс Граф.

— Не получается, — мрачно возразил Барсук Старший.

— Ну как же? — Граф наклонил голову набок, чтобы лучше соображать. — Лжеёж ведь — детектор лжи. Сидя на нём, никто никогда не врёт. Значит, Песец сказал про Барсукота всю правду.

— Песец сказал всю правду о том, что он думает про Барсукота. Это вовсе не значит, что мысли Песца совпадают с действительностью. Истина и чьё-то представление об истине не всегда одно и то же.

— Я не понял, — пёс наклонил голову в другую сторону.

— Что тут понимать, бестолочь? — заверещала вдруг Супермышь, совершенно сливавшаяся с чёрным потолком Чёрного дома. — Старший Барсук Полиции выгораживает своего напарника. Что может быть проще!

— Это как это вы сюда залетели, спецагент Супермышь? — Граф изумлённо запрокинул голову вверх и вбок. — Мы вас не видели … — Он растерянно вильнул хвостом. — И не слышали …

— Зато я вас всех видела и слышала. — Супермышь упала с потолка и визжащей невидимкой заметалась в предрассветной мгле. — То, чем вы здесь занимаетесь, не расследование, а зверское позорище! Вместо того чтобы бросить все силы на поимку Барсукота, вы здесь клюёте носами, засыпаете на ходу и гадаете, в чём истина.

— А вы знаете, в чём истина? — прищурился Барсук Старший.

— Конечно, — уверенно отозвалась Супермышь. — Истина в том, что Барсукот — Щипач.

— И к этому выводу вы пришли, не имея ни одной прямой улики и опираясь исключительно на домыслы — свои и чужие?

— Ваш эксперт Гриф Стервятник, похоже, ешё не доложил вам, что коготь, найденный вами же в коре дуба, принадлежит Барсукоту?

— Доложил, — мрачно кивнул Барсук Старший.

— Но даже коготь Барсукота вас не убеждает? Коготь, воткнутый рядом с дуплом, в котором нашли воробушка Роберта? А также отпечатки его лап? А также следы зубов на стволе?

— Меня убеждают только прямые доказательства. Ни когти, ни лапы, ни зубы на стволе не доказывают, что именно их обладатель ощипал воробья и других пернатых. И, кстати, Гриф Стервятник пока что не подтвердил, чьи именно там зубы …

— Я не верю, что вы настолько бестолковы, Старший Барсук Полиции. — Супермышь злобно хихикнула. — Судя по всему, ваш друг Барсукот вам дороже истины?

— Истина для меня …

— Неинтересно! — отрезала Супермышь. — У нас достаточно доказательств вины Барсукота. И, между прочим, я только что получила показания жертвы. Жертва заговорила. Жертва прямо обвиняет Барсукота. Так что спорить тут больше не о чем.

— Какая жертва заговорила? — спросил Барсук Старший.

— Сыч, — ухмыльнулась Супермышь.

— Чак?

— Нет, Чак пока что звучит не слишком членораздельно. Он говорит только «бра-бра-бра», что, впрочем, смело можно понимать как «бар-бар-бар», то есть как первые три буквы клички Барсукот … Но я сейчас имею в виду его брата, сыча Уга. Сыч Уг заговорил.

— Но ведь он и раньше говорил? — удивился Старший. — В чём тут новость? Сыч Уг обвинял Барсукота в том, что тот ощипал ему крыло. Но сам же проговорился, что было темно, а преступник носил маску. То есть морды его он не видел. Так что это — голословное обвинение.

— Нет, на этот раз Уг сообщил мне новую информацию, — злорадно ответила Супермышь. — Он вспомнил, что в какой-то момент преступник сорвал с себя маску. И это был именно Барсукот.

— Ах вот как? Ни с того ни с сего взял — и вспомнил? — Барсук Старший посмотрел в глаза Супермыши. — А может быть, кто-то оказал на него давление на допросе?

— На кого это вы намекаете? — заверещала Супермышь и перешла на ультразвук.

— Голова-то … — слабым голосом пробормотала Сорока и застонала. — Как в голове-то звенит-то … то-то-то …

— Сорока! Дорогая! Очнулась! — обрадовался Грач Врач. — А всё потому, что я правильно выбрал тактику лечения — согревающие процедуры и клюв в …

— Кто тебя ощипал, Сорока? — быстро спросил Барсук Старший. — Ты можешь нам сказать, кто Щипач?

— Барсукот … — прошептала Сорока.

— Что — Барсукот?

— Барсукот-то у нас — Щипач-то … А я-то к нему с душой-то … Сообщение ему принесла-то … А он-то меня сзади — раз! По головушке-то тупым-то предметом-то оглушил-то … и пёрышки-то мои ощипал-то …

— Он подошёл к тебе сзади? — быстро спросил Барсук Старший. — Ты видела его морду?

— Его-то морду бесстыжую? Сто-то-то-то-то раз видела!

— Я имею в виду, сегодня. В момент нападения. Ты уверена, что это был именно Барсукот?

— Достаточно, Барсук Старший! — взвизгнула Супермышь. — Вы смешны и жалки! Я отстраняю вас от допроса! Вопросы задаю я!

— Ишь ты! Чего кричишь-то? Боевая какая! Мышь-то … — Сорока мутно уставилась на Супермышь.

— От кого вы принесли сообщение Барсукоту? — холодно спросила Рукокрылая.

— Сообщение-то?.. — Сорока наморщила голый, ощипанный лоб. — Да от этого … Как его … От Пинг-Понга … Ой … От Кинг-Конга … То есть нет! От Стивена Кинга …

— От Кинг-Пинга? — уточнила Рукокрылая Супермышь. — Пингвина, который сегодня пропал?

— Да-да-да! Всё так! Так-так-так! — затрещала Сорока. — От Кинг-Пинга-то! Сообщение-то принесла-то! У них были друг с другом дела-то!

— Какие дела могут быть у пингвина с Барсукотом? — Супермышь заметалась под потолком Чёрного дома, болезненно щурясь и то и дело натыкаясь на золотые лучи рассветного солнца, торчащие из щелей, как острые колья. — У птицы — со Щипачом? У потенциальной жертвы — с преступником? Что за дела, после которых пингвин исчезает без вести? Мы теряем их! Теряем птиц одну за другой! А потом находим ощипанными! Он всегда на шаг впереди!

— Ну, Кинг-Конг-то, он разве птица-то? Летать-то он не умеет … — Сорока попробовала уследить за перемещениями Супермыши, но у неё сразу закружилась голова, а глаза собрались в кучку в районе надклювья. — Ты чегой-то взбесилась-то?

— Что было в сообщении? — заверещала Супермышь. — Отвечать по форме! Отвечать чётко!

— А что было-то?.. — испугалась Сорока. — В сообщении — то? Что там было-то? Я ж не помню! Я ж подзабыла! Голова-то моя трещит-то! То-то-то! То-то-то-то-то! Он меня же тупым-то предметом-то!

— Это ты, Сорока, тупой предмет! — завизжала Супермышь. — Я немедленно улетаю наверх! На экстренное совещание!

— Как вы смеете оскорблять жертву ощипа? — возмутился Грач Врач ей вслед.

— Очень странно, — пробормотал Барсук Старший. — По сюжету следующая жертва — Грач Врач. Или Стриж. Или, в крайнем случае, ворона. Пингвинов в стихотворении нет.

— Пингвин, наверное, просто сбежал из Дальнего Леса, чтобы не оплачивать свои счета в баре «Сучок», — предположила Барбара и напряжённо хихикнула.

— Почему вы держите лапы за спиной? — Барсук Старший обошёл Барбару. — Неужели я так и не снял с вас налапники? Вот я старый дурак!

— Нет, мне просто так удобнее. — Она слегка повернулась, чтобы Барсук не видел ее лап.

— Что вы прячете?

— Ничего.

— Опять врёте? Сейчас же покажите мне лапы!

— Хорошо. — Барбара всхлипнула. — Я покажу. Но вам её не отдам! Я её не украла! Я её здесь честно нашла! Вот, смотрите!

Барсук Старший уставился на обгоревший кусок бересты, на котором когда-то давно, в прошлой жизни, по его заказу был выдолблен талантливым клювом семейный портрет: он и его жена-барсучиха. Береста, оказывается, частично уцелела в пожаре. То есть он, Барсук Старший, сгорел, но изображение жены сохранилось.

— Бар … Бар … Барбара. Зачем вам этот портрет? — онемевшими губами спросил Барсук Старший.

— А затем, что тут — моя мама Мелесандра! — Она тряхнула куском бересты. — Мою маму ни с кем не спутаешь. Она самая красивая барсучиха на свете! А вот тут, вы видите, тут сгорело, но осталась мужская лапа! Это папа! Я уверена, это папа!

Если я найду реставратора, который восстановит сгоревшую бересту, я смогу узнать, как он выглядел! Я смогу посмотреть на отца!

— Вам не нужно восстанавливать бересту, чтобы посмотреть на отца, — еле слышно сказал Барсук Старший. — Зверская логика подсказывает, что вы смотрите на него … то есть на меня … прямо сейчас.

— Ой, трогательно-то как! — расчувствовалась Сорока. — Вот новость-то! У Барсука-то, у Старшего-то, теперь дочка есть! Сейчас разнесу-то я это по всем окрестным лесам-то!.. — Сорока поднялась, покачнулась и мечтательно повела ощипанным крылом.

— Не надо ничего разносить, — строго сказал Грач Врач. — Вы должны себя поберечь. Я вам, Сорока, предписал постельный режим. Без маховых перьев вы в воздух всё равно не подниметесь.

— Постель — для хомяков, — отмахнулась Сорока. — Моя-то жизнь, мой-то воздух — это свежие новости! Я делаю новости! Так-то! Как-то! Ну-ка, Барбара! Вы хотите это как-то прокомментировать-то? Эту новость-то? Что вы отыскали отца-то?

— Предатель! Как ты мог бросить нас с мамой? — Барбара посмотрела на Барсука Старшего полными слёз глазами и выбежала из Чёрного дома.

Глава 14, в которой бабочка на хвосте обязательна

— Щипать и жечь! — пробормотал Барсукот и резко открыл глаза.

Он лежал, свернувшись в тугой клубок, и часто, неровно дышал. Нос покрылся испариной, шерсть встала дыбом, и налипшие на хвосте комки грязи подрагивали, как засохшие ягоды на шипастом кусте. Рассветное солнце заглядывало ему прямо в глаза через решётку канализационного люка, расчерчивало его новое убежище тюремными прутьями теней.

Опять кошмар. Всё тот же ночной кошмар.

— Опять всё тот же кошмар? — над ним склонился Крысун. — Тебе снилось, что ты — Щипач? На, погрызи валерьяну, она поможет.

Барсукот кивнул, сунул под язык валерьяновый корень и протёр лапой воспалённые глаза.

— Со мной что-то не так, Крысун, — сказал он тихо. — Я боюсь, что у меня есть тёмная сторона … Что я состою из двух половин …

— Из чего ты состоишь? — насторожился Крысун.

— Я имею в виду: вдруг я правда сделал что-то ужасное? А потом про это забыл? Эти сны — они ведь не могут быть просто так?

— Нет никаких половин, — спокойно сказал Крысун. — Ты просто очень устал. И ты один против всех. Поэтому тебе снятся кошмары.

— Я не один. У меня есть ты, Крысун. Ты мой единственный друг.

— Теперь тебе стоит рассчитывать только на себя, Барсукот. На себя одного, — глухим голосом отозвался Крысун.

— Теперь? — насторожился Барсукот. — Что ты имеешь в виду? Ты уходишь? Ты бросаешь меня здесь одного? Эй! Куда ты собрался? Почему ты так тщательно причёсываешь усы? И зачем … Зачем ты повязал на хвост бабочку?

— Когда идёшь в кабинет к Ласке, нужно быть одетым по форме. Бабочка на хвосте обязательна. У нас очень строгий крысс-код.

— Ты идёшь к Ласке?

— Да.

— Но ты ведь вернёшься?

— Я надеюсь, — ответил Крысун, и в голосе его Барсукот различил что-то очень похожее на страх. — Я постараюсь вернуться.

— Ты боишься, что Ласка откусит тебе голову? — заволновался Барсукот. — Не ходи к ней! Пожалуйста, не ходи!

— Я ничего не боюсь, — гордо сказал Крысун. — Всё, что не убивает крысу, делает её серее.

— Но ведь Ласка — она убивает крыс! Она откусывает им головы и вырывает сердца!

— Настоящая крыса живёт так, как будто ей уже вырвали сердце.

— Подумай хотя бы обо мне, Крысун, если не хочешь думать о себе! Ведь если тебя не будет …

— Меня и так нет. Я — твоя тень.

— Я не понимаю тебя, Крысун, — горестно вздохнул Барсукот. — Что ты имеешь в виду?

— Это древняя крысиная мудрость: «Не отбрасывай тень — стань тенью». Тебе, наверное, не понять. До свидания, друг Барсукот!

Крысун быстро махнул лапой, отвернулся и скрылся в тёмном отверстии канализационной трубы.

— Друг … — тихонько повторил Барсукот.

До сих пор Крысун никогда не называл его другом.

Глава 15, в которой сердце стучит как дятел

— Постой! Подожди, Бар … бара!.. — Барсук Старший задыхался на бегу и всё больше отставал от молодой самки. — Я в плохой звер … ской форме! Я не могу так быс … тро бежать! Подо … жди меня, до … чка!

— Ах «дочка»?! — Барбара резко остановилась в зарослях малины и повернула к Барсуку Старшему злое лицо. — Теперь я для тебя, значит, дочка? Теперь, когда Сорока поскакала разносить эту новость? Теперь ты будешь играть в хорошего папу? Иначе что подумают звери! Ведь ты же у нас такой добрый! Такой справедливый! Но не надейся, что я вместе с тобой разыграю этот спектакль! Я расскажу … — лицо Барбары скривилось в плаче, и из разъярённой самки она мгновенно превратилась в обиженного детёныша, — я всем расскажу, что ты бросил меня и маму!

— Я вас … не бросал … — Барсук Старший тяжело плюхнулся в малинник. — Я был уверен, что Мелесандра … что твоя мама погибла! Что она сгорела в пожаре.

— А я?!

— Ты тогда была в животе Мелесандры. Мы ждали твоего рождения в сентябре.

— Да, у меня действительно день рождения в сентябре. Мы с мамой в этот день всегда собирали грибы. — Барбара немного смягчилась. — И танцевали под дождём.

— Твоя мама … Мелесандра … Она любила танцевать под дождём … — Барсук Старший собрался с духом. — Она умерла?

— С какой стати? Она жива и здорова.

Барсуку Старшему показалось, что его сердце стало слишком тяжёлым. Что оно сорвалось со своего привычного места и упало в живот. А потом и вовсе остановилось.

— Мама живёт в Подлеске. Это за Ближним Лесом.

Сердце Барсука Старшего подпрыгнуло из живота обратно в грудь и застучало там с утроенной силой. Ему показалось, что стук его сердца разносится по всему лесу. Что он заглушает шум ветра, и шелест ветвей, и стрекот цикад, и утренние песни пытающихся взбодриться, невыспавшихся птиц, и ремонтные работы бригады дятлов … Она жива. Она живёт совсем близко. В паре часов рысцой. Она жива! А он прожил жизнь без неё…

— Почему так случилось? — словно прочитав его мысли, спросила Барбара. — Почему вы живёте отдельно? Почему мама скрывала от меня правду? Почему врала мне про отца-космонавта?

— Я очень виноват перед твоей мамой. — Барсук тяжело вздохнул. — Я должен был защитить её, а вместо этого подверг страшной угрозе. Тот пожар случился из-за меня. Я не понимаю, как Мелесандра смогла спастись. Но понимаю, почему она решила никогда меня больше не видеть. И не подпускать ко мне тебя, нашего детёныша.

— Но … подумаешь, пожар! — Барбара нахмурилась. — Даже если ты сжёг нору — это же, наверное, не специально? Ведь любовь важнее норы! Я не понимаю мамино поведение!

— Это не я сжёг нору, — печально сказал Барсук Старший. — И вообще дело не в норе. А в том, что я привёл в наш дом чужака. И он спалил всё дотла.

— Но … кто это был?

— Одна очень опасная птица.

— Птица? Какая птица? Зачем ты привёл опасную птицу?

— Я считал, что это мой долг. Это был Венценосный …

— Очень тр-р-р-рогательно! — громко рявкнул из-за малинника охотничий пёс Граф. — Отец бар-р-р-сук и дочь бар-р-р-сук ведут р-р-р-разговор-р! Но я вынужден вас пер-р-р-ребить! Мои р-р-ребята напали на след!

— Чей след? — Барсук высунул нос из малинника.

— Бар-р-рсукота!

Глава 16, в которой Барсукот беседует с собственной тенью

— Нет, сегодня я не пойду под землёй, ты понял, Крысун? Я пойду по земле. По свету. И тёмная половина исчезнет. Почему? Ты спрашиваешь меня, почему? Очень просто. Зверская логика! Тени исчезают в полдень, Крысун!.. Нет, нет, нет! Не надо со мной спорить, Крысун! Ты ведь тень! Без сердца и с откушенной головой! Тебя вообще нет! И не было никогда! Ты сам посуди — тебя хоть кто-нибудь видел, кроме меня? Найду я хоть одного свидетеля, который подтвердит, что ты существуешь? Нет и нет! Когда прилетала Сорока — ты всегда якобы прятался. Когда я ловил Песца в мешок — ты якобы прятался. Когда я допрашивал Песца — ты якобы прятался. Ты якобы дал мне крысиный яд — но кто это подтвердит? Я сам нашёл яд! Я прекрасно без тебя знаю, что в малых дозах он действует как снотворное. Что? Что ты говоришь? Ты прятал меня под землёй? Водил меня крысиными тропами? Насмешил! Я отлично знаю все тропы. Подростком я сбегал из норы Барсука Старшего и охотился на крыс по ночам. Охотился на таких, как ты, понимаешь? Что? Ты рассказал мне про операцию «Антикот»? Послушай, не бери на себя слишком много. Я, может, и сумасшедший, и в памяти у меня дырки, но с логикой всё нормально! Ты слышишь? Со зверской логикой всё нормально. Про «Антикота» мне принесла на хвосте Сорока. Что? Ты можешь подтвердить моё алиби? Ты скажешь, что меня не было в Чёрном доме, когда её ощипали? Да, правда? Вот спасибо! Ты настоящий друг, мой милый Крысун. Единственная проблема: никто тебя не послушает. Как почему? Да потому, что тебя вообще не существует на свете! А кто тогда существует? Да я существую! Щипач! Я Щипач с провалами в памяти! Всю правду сказал мне тогда Песец, сидящий на Лжееже! Конечно же это я нацепил на себя маску и отобрал у него птичье молоко. Да, я этого не помню, но что я вообще про себя помню? А логику — зверскую логику — не обманешь! Наверное, я хотел вернуть молоко в полицию. В конфискат. Чтобы меня восстановили в должности полицейского. Поэтому я подстерёг Песца, поймал его, отобрал молоко … оно так сладко пахло … Да, да! Я, кажется, вспоминаю, как оно пахло!.. И я его лизнул. Я вылизал его всё, без остатка! А дальше — ежу понятно, что было дальше! Дичайший поэт Опушкин уже всё сказал! Да, он рассказал, что случается с теми, кто пробует молоко птицы. Ведь мы с тобой читали, Крысун? «Выпив птичье молоко, кот подпрыгнул высоко, трижды перекувырнулся, страшным монстром обернулся! Морда — бешеный оскал, зарычал и поскакал!..» Вот так и я, друг Крысун. Вот так и я стал ужасным монстром … Очень сильным, очень хитрым, всегда на шаг впереди полиции!.. Я когтями потрясал, я стволы дубов кусал! Сильным стал и распушился, но рассудка я лишился! И кукушку, и сыча изодрал я, хохоча … Что? Что ты говоришь? Я не распушился? А, напротив, свалялся? Ну, знаешь, это уже детали!..

Барсукот пробирался через кусты, разговаривал сам с собой и бурно жестикулировал грязным хвостом, оставляя клочки шерсти на колючих ветвях и следы лап на влажной земле.

Глава 17, в которой Барсук набирается наглости

Барсук Старший вынул налапники из дубового сейфа и повертел в лапах. Сколько раз они с Барсукотом надевали их на преступных зверей. А теперь ему придётся надеть их на Барсукота. Если, конечно, собаки действительно взяли след. Если его догонят. Если смогут схватить.

Ведь Барсукот всегда на шаг впереди, не так ли?

Барсук Старший поймал себя на том, что в глубине души надеется на провал операции «Антикот». Он понимал, что это непрофессионально, неправильно. Что, как бы он ни убеждал себя и окружающих в обратном, слишком много улик указывало на Барсукота. И сыч Уг указывал на Барсукота. Сама зверская логика указывала на Барсукота. Но вот зверское сердце … сердце отказывалось поверить.

Барсук Старший вздохнул, взял налапники и собирался уже выйти из участка, когда услышал за спиной голос самки:

— Какая-то ощипанная курица сбежала из супа и теперь на каждом углу трещит, что полицейский Дальнего Леса нашёл свою дочь после долгой разлуки.

Барсук Старший уронил налапники на пол. Этот голос он узнал бы из тысячи, из миллиона голосов лесных самок. Этот голос ни капли не изменился. Всё такой же насмешливый, нежный и немного тревожный. Мелесандра. Мелли … Любимая …

Барсук Старший медленно обернулся.

Он хотел сказать, что она прекрасна, как солнце и как луна, как рассветы и как закаты, как упавшая с неба звезда, как цветок, цветущий раз в сотню лет, как прозрачное, хрустальное озеро в камышах, как облако, плачущее над лесом … Вместо этого он глупо спросил:

— А что ты здесь делаешь?

— Что я делаю? — Мелесандра гордо вздёрнула ус. — Собираюсь увести свою дочь от тебя подальше.

— Но она ведь и моя дочь, — возразил Барсук. — Я уже её полюбил.

— Барсук Старший. — Она грустно его оглядела. — Ты не умеешь любить.

— Нет, умею, Мелли! Я изменился.

— О да. Изменился. Потолстел. Потерял свою зверскую форму. Не вычёсываешь линялую шерсть. Но в душе ты такой же, как раньше, я в этом не сомневаюсь. У тебя есть одна любовь — работа в полиции. Остальное — второстепенно.

— Дай мне шанс! — вдруг быстро сказал Барсук и сам удивился своей зверской наглости. — Последний шанс, Мелесандра! Ты как облако, упавшее с неба, как звезда, застрявшая в камышах, как хрусталь, который цветёт раз в сто … тьфу! Подожди, постой. Я люблю тебя! Ну вот, я это сказал. Ты единственная любовь моей жизни, и я хочу начать всё сначала. Обещаю: такого, как раньше, не повторится! Я никогда не подвергну тебя и Барбару риску. Я буду о вас заботиться. Я хочу, чтобы мы жили втроём как нормальные звери. А работа — к сычам работу! Я на днях выхожу на пенсию с позором … ой, то есть с почётом! Вот закрою своё последнее дело — и сразу …

— Какое дело? — тихо спросила Мелли и покосилась на налапники.

— Э-э-э, какое?.. Да совсем незначительное. Такое скучное, что не стоит и говорить. Его нужно просто закончить. Пустая формальность. А потом — на пенсию. Счастливая пенсия вместе! Я, ты и Барбара … А там и внуки пойдут. Я прошу тебя, Мелесандра! Подумай. Просто подумай, ладно? Ничего не отвечай мне сейчас!

Барсук Старший подобрал с пола налапники, с неожиданной прытью метнулся к ней, быстро поцеловал в гладкий мех — такой родной, такой тёплый, так знакомо и терпко пахнувший мех за ухом — и выбежал вон из участка.

Глава 18, в которой псих играет с психологом

— Понимаете, я не чувствую себя цельным. — Яшка Юркий лежал лапками вверх на подстилке из мягкого моха, глаза его были закрыты, короткий хвост, ещё не вполне отросший, чуть заметно подрагивал.

— Понимаю. Вы не чувствуете себя одним целым. — Мышь Психолог сделала пометку на бересте. — Как давно у вас это чувство?

— Всю мою жизнь. Но в последнее время оно усилилось. С тех пор, как в Дальнем Лесу появился Щипач.

— Вас расстраивает, что в Дальнем Лесу появился маньяк, — понимающе кивнула Мышь Психолог.

— Постоянное чувство раздвоенности! Чувство потери! Это так тяжело!

— Да, всегда тяжело терять часть себя, — согласилась Мышь.

— Особенно если эта часть — твой собственный хвост!

— Хвост так важен для зверя …

— Почему вы всё время за мной повторяете? — Яшка Юркий открыл глаза.

— Как зачем повторяю? Чтобы помочь вам разобраться в себе. Закройте глаза …

— Да нормально я в себе разбираюсь. — Яшка послушно закрыл глаза. — Я хочу, чтобы вы помогли мне избавиться от этого чувства. Что я теряю себя.

— Вы хотите снова стать одним целым и больше не терять часть себя. И для этого … ой-й-й … ой-ой-ой! Вы пришли, чтобы меня ощипать?

— С какой стати мне вас ощипывать? Я не маньяк. А что я у вас в прошлый раз украл пару шишей, так это на нервной почве, из-за отсутствия цельности. Я вам … ай! Зачем вы меня царапаете? — Яшка открыл глаза.

Над его моховой подстилкой, над беззащитным его животом стоял с занесённой лапой, с выпущенными обломками когтей, с оскаленной пастью, раздувшийся в грязный шар Барсукот. Мышь Психолог тряслась мелкой дрожью в дальнем углу кабинета.

— Здравствуй, Яша, — прошипел Барсукот. — Неожиданная, но приятная встреча.

— Да, я тоже ужасно рад. — Яшка быстро перевернулся со спины на живот и юркнул под моховую подстилку.

— Признавайся, гад, у кого ты украл молоко. — Барсукот придавил подстилку лапой.

— Какое молоко? — придушенно пискнул Яшка.

— Такое молоко, птичье молоко! Которое год назад у тебя конфисковала полиция! У какой птицы ты его спёр? А ну, говори, змеюка лапастая! — Барсукот резко отбросил подстилку и вцепился в Яшку лапой. — Лягуха хвостатая!

— Вот опять! — Яшка с визгом метнулся прочь, оставив хвост в когтистой лапе Барсукота. — Опять это ужасное чувство! Совсем как в детстве!

Юркий юркнул в щель за плинтусом, появился в противоположном конце кабинета, протопотал короткими лапками по стене и скрылся в окне.

— Чувство потери! — донёсся его голос уже из леса. — Мучительное чувство раздвоенности!..

Потом всё стихло. Барсукот разжал лапу: хвост Яшки Юркого шмякнулся на пол, пару раз дёрнулся — и застыл. Барсукот с интересом потеребил его когтем, но хвост больше не двигался. Он перешагнул через него и направился в угол. Туда, где дрожала Мышь.

— В-вы … ы-ы-и … будете меня … ощи-пи-пи-пи-пи — пывать?

— Посмотрим, — зрачки Барсукота азартно расширились. — Для начала давайте просто поиграем. В психолога и психа. Я буду псих, вы — психолог. Я пришёл к вам на консультацию. Начинайте!

— Что начинать? — пискнула Мышь.

— Как что? — Барсукот подошёл к ней вплотную. — Консультируйте меня. Вы же психолог!

— Хорошо. Лягте на спи-пи-пи-пи-ну …

— Нет уж. Я лучше так постою.

— Закройте глаза.

— Ещё чего. — Барсукот дотронулся мягкой лапкой до кончика её носа. — Лучше вы закройте глаза.

— Но психолог не закрывает глаза!

— В моей игре — закрывает.

Мышь покорно закрыла глаза:

— Чем я могу вам помочь?

— Ничем.

— Тогда зачем вы пришли?

— Потому что я псих, а психи ходят к психологу.

— Вам кажется, что вы псих, — нерешительно ввернула Мышь.

— Мне не кажется! Я, видите ли, свихнулся. У меня есть воображаемый друг Крысун. Иногда я с ним разговариваю. А ещё я ощипываю птиц и сжигаю их перья. Потому что мне приказывает луна. А потом я забываю, как их ощипал. Но меня это не оправдывает. А мышей я до сих пор не ощипывал, но ведь никогда не позд …

Что-то тяжёлое глухо ударилось в дверь кабинета.

— Ав! Ав! А вот и он! — Охотничий пёс вышиб дверь головой и, ощерившись, медленно пошёл на Барсукота. — Р-р-ребята! Он здесь! Застигнут в момент пр-р-р-реступления! Подкр-р-р-репление, быстр-р-р-ро!

С неба раздался вой полицеской сирены. Ещё две собаки ворвались в кабинет Мыши Психолога с бешеным лаем. Барсукот выпустил когти на всех четырёх лапах и вздыбил шерсть. А потом он услышал с улицы голос. Усиленный корупором, такой знакомый, такой усталый голос его когда-то лучшего друга. Его когда-то приёмного отца и напарника:

— Ты окружён, Барсукот. Сопротивление бесполезно. Не делай глупостей. Просто выходи с поднятыми передними лапами. Выходи оттуда … сынок.

— Уже можно открывать глаза? — с надеждой спросила Мышь Психолог.

Никто не ответил. Она осторожно открыла один глаз, потом другой. Барсукота в кабинете не было. На дрожащих, негнущихся лапах она вышла через опустевший дверной проём на крыльцо.

Барсук Старший застёгивал налапники на Барсукоте. Барсукот не сопротивлялся. Супермышь металась над ними в кровавых отблесках заходящего солнца. Охотничьи псы разочарованно почёсывали морды задними лапами. Они напали на след. Они выследили преступника. Они рассчитывали, что у них будет возможность его растерзать. Хотя бы частично. А он взял — и спокойно сдался. А ещё маньяк называется.

Барсукот с интересом тряхнул лапами в налапниках — это было новое ощущение. До сих пор он был тем, кто их надевает, а не тем, на кого.

— Я хочу признать …

— Ты имеешь право молчать, — перебил его Барсук Старший. — Ты имеешь право на адвоката.

— Мне не нужен адвокат. Я хочу сознаться в совершении преступлений. Я Щипач. Я ощипывал птиц и сжигал их перья.

По резкой боли в затылке Барсук Старший догадался, что Супермышь визжит на высоких частотах. Вероятно, от радости.

— Вас не слышно, спецагент Супермышь, — сказал за него Скворчонок.

— Мы сделали это! — взвизгнула Супермышь. — Мы взяли маньяка! Маньяк признался! Я приказываю снять охрану со всех охраняемых птиц! Посадить преступника в следственный изолятор! Всем спасибо за вашу бестолковую, тупую работу!

Барсук Старший отвернулся и побрёл прочь.

Глава 19, в которой делается чистосердечное признание

— Ну? Вы закончили писать показания?

— Так точно. Мы закончили. — Барсукот протянул Супермыши исцарапанный мелким неровным почерком кусок бересты.

— Кто это — «мы»? — Супермышь, висевшая на потолочной балке вниз головой, быстро оглядела присутствующих. Кроме неё самой, Барсукота, Барсука Старшего и Мыши Психолога в комнате для допросов больше никого не было. — Барсук Старший тоже решил признаться?

Барсукот загадочно улыбнулся и звякнул налапниками. Мышь Психолог поёрзала на краешке стула:

— Пациент имеет в виду …

— Обвиняемый! — взвизгнула Супермышь.

— Обвиняемый пациент имеет в виду …

— Пока ещё всё же подозреваемый, — вмешался Барсук Старший.

— Обвиняемый, но пока ещё всё же подозреваемый пациент имеет в виду, — пискнула Мышь Психолог, — что у него есть тёмная половина. И что обе его половины, светлая и тёмная, вместе закончили писать признательные …

— Неинтересно! — оборвала её Супермышь и жадно уткнулась глазами-бусинками в показания Барсукота. — И кукушку … и сыча … замечательно … очень хорошо! — Её рыльце затрепетало от удовольствия. — Чистосердечное признание — это ваш первый правильный поступок за последние месяцы, Барсукот. Возможно, это вообще единственный правильный поступок за всю вашу жизнь. В первую очередь этот поступок поможет лично вам. А теперь прочтите вслух …

— И как же Барсукоту поможет чистосердечное признание? — мрачно поинтересовался Барсук Старший.

— Чистосердечное признание смягчает наказание, — злорадно сообщила Супермышь. — С учётом чистосердечного признания госпожа Ласка наверняка проявит милосердие и откусит обвиняемому голову быстро и с первого же раза, чтобы он не мучился.

— Вообще-то, приговор должен вынести суд, а не госпожа Ласка.

— По новому закону Союза Смешанных Лесов, в особо серьёзных случаях вожак Смешанных Лесов имеет право приговаривать и казнить обвиняемых без суда и следствия.

— Вот как? И какие же случаи считаются по новому закону «особо серьёзными»?

— Те, которые вожак, то есть госпожа Ласка, сочтёт таковыми, — ухмыльнулась Супермышь. — Но мы отвлеклись. Обвиняемый Барсукот, потрудитесь прочесть ваше признание вслух, а затем поставить свою подпись вот здесь, внизу …

— Не делай этого, сынок! — быстро сказал Барсук Старший. — Ничего не подписывай! Мы найдём тебе лучшего адвоката Смешанных Лесов! Мы докажем, что ты сошёл с ума и за свои поступки не отвечаешь!

— Но я хочу ответить за свои поступки, — тихо, но твёрдо сказал Барсукот.

— Да пойми же ты! Если ты подпишешь признание, тебе откусят голову!

— Прекратить давление на маньяка! — заверещала Супермышь.

— Настоящий кот должен жить так, как будто ему уже откусили голову, — сказал Барсукот.

— Что? Что ты городишь?!

— Не важно, — отмахнулся Барсукот. — Древняя крысиная мудрость. Вам не понять.

— Ты и правда сошёл с ума! — сокрушённо прошептал Барсук Старший. — Что ж … Зато нам легко будет доказать, что ты невменяем.

— И что? Если мы докажем, что я сумасшедший, что будет со мной тогда? Меня ведь посадят в клетку на всю жизнь, не так ли?

— Ну … в клетку, — смутился Барсук Старший. — Но там будет трёхразовое питание.

— Я не хочу всю жизнь сидеть в клетке. — Барсукот гордо выгнул спину. — Уж лучше пусть мне откусят голову, быстро и с первого раза.

Барсукот снова ссутулился. Он устал. У него был длинный, бесконечно длинный день, и утром этого дня он был ещё на свободе, а потом он сдался и на него надели налапники, а потом он писал, писал и писал на бересте историю своих преступлений. А теперь на Дальний Лес опустилась тьма, и он сидел в комнате для допросов, и ему казалось, что за этот день он прожил целую жизнь. И ему хотелось лишь одного. Чтобы всё побыстрей закончилось.

— Вот и замечательно. — Супермышь отпустила потолочную балку и камнем ринулась вниз, чуть не воткнулась раздвоенным рылом в собственный пустой стул (она ненавидела сидеть на стульях), но в последнюю секунду сменила траекторию и ошпаренным мотыльком заметалась по комнате. — Обвиняемый Щипач! Зачитайте ваши признательные показания!

— Я, бывший Младший Барсук Полиции Дальнего Леса, признаю свою вину в ряде преступлений. Я украл из полицейского хранилища конфиската птичье молоко и обменял его Песцу на одеколон «Пахучая метка». Однако затем я, видимо, решил вернуть молоко и, наверное, напал на Песца и …

— Слова «видимо» и «наверное» — лишние, — прокомментировала Супермышь. — Звучит так, как будто вы не уверены. Вычёркиваем!

— Но он не уверен! — встрял Барсук Старший.

— Уверен я, уверен, — устало возразил Барсукот и вычеркнул обломком когтя два слова. — Однако затем я решил вернуть молоко, напал на Песца и отобрал у него молоко. Выпив птичье молоко, я подпрыгнул высоко, трижды перекувырнулся, страшным монстром обернулся. Морда — бешеный оскал. Зарычал и поскакал. Я когтями потрясал, я стволы дубов кусал ….

— Барсукот, ты осознаёшь, что это не твои слова, а поэта Опушкина? — горестно уточнил Барсук Старший.

— Конечно, осознаю, — кивнул Барсукот. — Просто слова дичайшего поэта Опушкина как нельзя лучше описывают совершённые мной преступления.

— А ты в курсе, Барсукот, что экспертиза не подтвердила отпечатки твоих зубов на дубе, в дупле которого нашли воробушка Роберта? Экспертиза показала, что зубы принадлежат грызуну вроде хомяка, а вовсе не коту!

— Ну, не знаю, — Барсукот вяло махнул хвостом. — Значит, я покусал какой-то другой дуб …

— Продолжать! — заорала Супермышь.

— Я … так, где я остановился … Ты меня сбил, Барсук Старший … А, вот!.. Я когтями потрясал, я стволы дубов кусал. Сильным стал и распушился, но рассудка я лишился. И кукушку, и сыча изодрал я, хохоча … И второго я сыча изодрал крыло плеча …

— Непонятно! — взвизгнула Супермышь.

— Обвиняемый, но пока что подозреваемый пациент имеет в виду, что он полностью ощипал сыча Чака и частично его брата, сыча Уга. У Уга он ощипал только крыло, — пояснила Мышь Психолог.

— Так и надо написать! — заверещала Супермышь. — Исправляем! Зачёркиваем одной чертой, сверху аккуратно пишем: «Частично ощипал сыча Уга». Готово? Продолжаем!

— …И сороку с воробьём ощипал я, хохоча.

— Не в рифму! — возмутилась Супермышь.

— Ну и что? — хором спросили Барсукот, Барсук Старший и Мышь Психолог.

— Ничего! Просто не звучит. — Супермышь задумчиво наморщила рыло. — Давайте напишем так: «И воробушка с Сорокой я обгрыз совсем жестоко».

— Давайте, — равнодушно кивнул Барсукот и принялся черкать на бересте.

— При всём уважении, спецагент Супермышь, вы сейчас диктуете подозреваемому признательные показания, — сказал Барсук Старший.

— Ну и что?

— Как «что»? Это незаконно. Это давление на подозреваемого!

— Ерунда! — отмахнулась Супермышь. — Я просто помогаю ему формулировать. А вы меня сбиваете! У меня как раз рифма пошла! …И пингвина … пум-пурум …

Супермышь снова повисла на потолке вниз головой и азартно закачалась из стороны в сторону. Она всегда испытывала азарт и гордость, гордость и азарт, когда чувствовала, как зарождается в её супертушке очередная суперспособность. На этот раз в ней зародилось умение сочинять признательные показания в стихах.

— Вот! Пишите! — взвизгнула Супермышь. — «Я Кинг-Пинга ощипал, он моею жертвой пал».

— Мы пока не нашли пингвина, — возмутился Барсук Старший. — Ни ощипанного, ни целого. Признаваться в его ощипе преждевременно!

— Я почти уверен, что ощипал пингвина, — возразил Барсукот. — Мне снился про него сон.

— Ты собираешься признаться в преступлении, потому что оно тебе приснилось, сынок?!

— Давление на обвиняемого! — завизжала Супермышь. — Обвиняемый имеет право признаваться, в чём хочет! Продолжаем читать признание!

— Но … больше мне не в чем признаваться, — смутился Барсукот. — По крайней мере, я больше ничего не помню.

— А как же ваш сообщник? Вы должны признаться, что у вас был сообщник. Например, вот этот Барсук Старший.

— Барсук Старший не был моим сообщником, — твёрдо сказал Барсукот.

— Откуда вы знаете? У вас же провалы в памяти!

— Барсук. Старший. Не был. Моим. Сообщником, — отчеканил Барсукот.

— То есть вы утверждаете, что действовали самостоятельно и никто вам не помогал? Не выдавал полезную информацию по вашему делу? Тогда как же вам удавалось всё время быть на шаг впереди?

— Мне помогал воображаемый друг Крысун.

— Непонятно!

— Что непонятного? Поскольку я сумасшедший, мне казалось, что у меня есть друг и он мне помогает. Но потом я понял, что его не существует. Что я его выдумал.

— Неинтересно, — подытожила Супермышь. — Что ж, подписываем коготочком вот здесь, внизу …

Барсукот занёс коготь для подписи и нервно задёргал ухом: кто-то вежливо постучал клювом в дверь комнаты для допросов.

— Не отвлекать! — взвизгнула Супермышь. — Обвиняемый подписывает чистосердечное признание!

— Подождите! Ничего не подписывайте! — закричал по ту сторону двери Грач Врач. — Откройте! У нас есть новая, важная информация о Щипаче!

— Неинтересно! — завопила в ответ Супермышь. — Щипач уже всё нам о себе рассказал.

— Барсукот не Щипач! — Грач Врач постучал клювом настойчивее.

И тут же по двери нетерпеливо замолотил лапами ещё один зверь.

Барсук Старший поднялся и пошёл открывать. Супермышь заметалась по комнате, возмущённо разевая пасть и гневно скрещивая рукокрылья.

— Вас не слышно, спецагент Супермышь, но, я думаю, вы хотите срочно выслушать новую информацию. — Барсук Старший распахнул дверь.

В комнату для допросов ворвались Грач Врач и барсучиха Барбара.

Глава 20, в которой применяется смертная казнь

— Я честная птица! — От возмущения у Грача Врача задрожал клюв. — Любой зверь в Дальнем Лесу поручится за правдивость моих слов! Я утверждаю, что только что видел маньяка, Щипача, на территории моей клиники «Семейный Грач». И это был, как вы, наверное, понимаете, не Барсукот, ведь Барсукот сидел здесь! Я утверждаю, что Щипач по-прежнему разгуливает на свободе!

— С чего вы взяли, что это был маньяк? — раздражённо спросила Супермышль.

— А с того … с того, что он пришёл по мою душу! — прошептал Грач Врач. — Вернее, по мои перья!

— Он напал на вас?

— Не успел. Но он собирался.

— Почему вы так в этом уверены?

— Вы бы тоже были в этом уверены, если бы его увидели. Это был … Это был гигантский хомяк! Необъятный, огромный, жуткий хомяк, он стоял и смотрел на меня в окно моего кабинета. И луна играла в его буро-зелёной шерсти!..

— Итак, вы утверждаете, что только что видели гигантского буро-зелёного хомяка, который смотрел на вас через окно? — Супермышь визгливо захихикала.

— Утверждаю, — кивнул Грач Врач.

— Кто-то из сотрудников «Семейного Грача» может подтвердить ваши слова?

— Все сотрудники уже разлетелись по домам … — начал Грач Врач.

— Осмелюсь предположить, что Грач Врач не врёт, — осторожно встряла в разговор Мышь Психолог. — Он искренне уверен, что видел гигантского хомяка. Просто он пока не осознаёт, что это видение посетило его на фоне переутомления и стресса …

— …Но мои слова может подтвердить Барбара, — закончил фразу Грач Врач.

— Да, да, да! — возбуждённо кивнула Барбара. — Я была там! Я видела хомяка!

— Что ты делала в клинике поздно вечером? — встревожился Барсук Старший. — Ты заболела?

— Я пришла туда, чтобы защитить Грача.

— От кого? — не понял Барсук.

— Ну как же от кого? От маньяка! Ты же сам говорил: твоё зверское чутьё подсказывает, что охрану с птиц сняли слишком рано! И что Барсукот не маньяк! И что Грач может быть следующей жертвой! Ну так вот, моё зверское чутьё согласилось с твоим и подсказывало мне то же самое! Поэтому я пошла в «Семейного Грача». И не зря, не зря я туда пошла! Я спугнула этого дохлого хомяка!

— Дохлого? — переспросил Барсук Старший.

— Он был буро-зелёного цвета, — прошептал Грач Врач. — За свою долгую врачебную практику я видел не один труп. Так вот, этот хомяк … Он выглядел так, как будто только что выбрался из могилы!

— И вонял так же! — поддакнула Барбара. — Какой-то гнилью! Болотной, могильной гнилью!

— Призрак хомяка … — прошептал Барсукот. Зрачки его стали огромными, как две полные чёрные луны. — Хомяка уничтожила птица, но призрак хомяка вернулся мстить с того света …

— Что он несёт? — завизжала Супермышь. — Он что, совсем псих, этот ваш Барсукот?

— Совсем, — трагически кивнула Мышь Психолог. — Возможно, его действительно стоило бы посадить в клетку на всю …

— Барсукот имеет в виду, что призрак хомяка упоминается в произведении Опушкина, которым, судя по всему, вдохновляется наш Щипач. Вот, послушайте. — Барсук Старший открыл книгу на нужном месте:

— «По лесу — бестелесный», «на века — хомяка»! — продекламировала Супермышь. — Замечательные рифмы, мне нравятся! Но они ничего не меняют в нашем деле. Ежу понятно, что никакого призрака хомяка не существует, Грачу Врачу и барсучихе он просто померещился, а все преступления совершил маньяк Барсукот. Так что — подписываем признание, подписываем! Вот тут внизу, где галочка.

Барсукот занёс лапу над берестой — и замер.

— А вдруг призрак хомяка существует? — с надеждой спросил он. — Вдруг Щипач — это всё же не я? А хомяк?

— Бред! — взвизгнула Супермышь и ринулась с потолка в макушку Барсукота, как будто собиралась клюнуть его рылом в темя, как та «удивительная птица» из сказки Опушкина, но в последний момент передумала. — Против вас есть свидетельские показания и неопровержимые улики! Одного только вашего когтя в коре дуба на месте ощипа воробья достаточно, чтобы вынести обвинительный приговор! Так что — подписываем признание, подписываем! Вот тут внизу, где галочка!

Барсукот медлил.

— Коготь Барсукота могли подкинуть на место преступления, — сказал вдруг Барсук Старший.

— Кому это надо — подкидывать коготь Барсукота?

— Это надо настоящему Щипачу. Грызуну, который пытается подставить Барсукота. И который оставил отпечатки своих зубов на дубе.

— А грызун — это у нас кто? — завопила Супермышь. — Дохлый хомяк?!

— Может быть, дохлый хомяк, — спокойно ответил Барсук Старший. — А может, Крысун.

— Какой Крысун? Воображаемый сообщник Барсукота? — Супермышь истерически захохотала.

Мышь Психолог осторожно прыснула в лапку.

— Стыдно, Барсук Старший. — Супермышь резко оборвала смех. — Потрудились бы хотя бы придумать более правдоподобную версию для выгораживания вашего напарника. Потому что сейчас у вас получается, что настоящий преступник — это либо призрачный хомяк, либо выдуманная крыса.

— Отчего же выдуманная? — Барсук Старший повернулся к Барсукоту. — Опиши-ка мне этого своего Крысуна, а, сынок?

— Ну … он крыса. С виду обычная. Серая. Особая примета — порванное ухо. Но, Барсук, я правда его придумал. Например, в моих фантазиях Крысун был спецагентом, вхожим в кабинет самой Ласки.

— Крыса с порванным ухом? — Барсук Старший навострил уши. — Ухо — правое?

— Правое … — удивился Барсукот. — А откуда ты знаешь? Тебе он тоже мерещился?

— Он мне не мерещился, Барсукот. Я видел его рядом с Голубчиком, секретарём Ласки. Это был его телохранитель. Кончик правого уха порван. Вот так, криво! — Барсук Старший схватил бересту с признанием и быстро нарисовал ухо со шрамом.

— Да … Вот именно такой шрам у него и был. — Барсукот заворожённо уставился на бересту.

— А ну-ка не портить мне признательное показание! — заголосила Супермышь. — Ухо со шрамом зачёркиваем аккуратно одной линией! Подпись ставим в правом нижнем углу!

— Получается, Крысун существует? — ошалело спросил Барсукот Барсука Старшего, игнорируя супермышиные вопли.

— Не существует! — заверещала Супермышь. — Если даже существовал — то больше не существует!

— Почему? — прошептал Барсукот.

— Потому что одного крысуна как раз из охраны Голубчика сегодня утром казнили за предательство и пособничество врагу. Госпожа Ласка откусила ему голову и вырвала сердце.

— Крысун … друг! — Барсукот хотел закрыть морду лапами, но ему мешали налапники. Он зажмурился. Грязный хвост чуть заметно подрагивал.

— Ну? Подписываем признание? — Супермышь нетерпеливо тряхнула куском бересты перед носом Барсукота.

Барсукот открыл глаза. Тихо звякнув налапниками, взял бересту с признанием и положил себе на колени. Несколько секунд он сидел неподвижно, уставившись огромными зрачками-лунами в одну точку. Потом медленно занёс лапу. Нерешительно выпустил обломки когтей. И вдруг резко, яростно исполосовал бересту когтями, разорвал её в клочья.

— Ничего я не подпишу. — Барсукот раздулся в меховой шар, зрачки его гневно сузились. — Пусть вам призрак хомяка признательные показания подписывает! Передайте этой вашей Ласке, что я не Щипач. И что дорого … — голос его дрогнул, — что она дорого заплатит за гибель моего друга.

Глава 21, в которой пульс не прощупывается

Сторонний, ненаблюдательный зверь мог бы решить, что Барсук Старший не заботился о своём имидже. Ведь Барсук месяцами не вычёсывал линялую шерсть, не поддерживал себя в зверской форме, наращивал лишний жир, а усы с запутавшимися в них крошками «Пня-Колоды» иногда не промывал губкой дней по десять, отчего они сально блестели и закручивались на концах.

Но сторонний зверь, решивший такое, ошибся бы. Барсук Старший действительно не придавал большого значения внешнему виду и степени засаленности усов. Тем не менее об имидже он заботился. Его очень волновали вопросы чести и репутации. Здесь он был исключительно щепетилен.

Поэтому вновь обретённая, уцелевшая в пожаре книга Опушкина, не сданная в своё время в библиотеку, очень его тревожила. После допроса Барсукота, закончившегося его отказом подписать признание, после ультразвуковой истерики, устроенной по этому поводу Супермышью, Барсук Старший с трудом доковылял до своей норы, чтобы немного поспать, но Опушкин буквально лишил его сна. Барсук Старший не мог расслабиться. Не мог отвлечься от мыслей о несданной книге и неуплаченном штрафе. Несколько раз он почти проваливался в уютную, дремотную пустоту, но из этой пустоты до него вдруг доносилось печальное карканье библиотекарши Сары:

— …Шикар!.. кар!.. шикарный экземпляр!.. Он был, но пропал!.. Я буду искать его в кар!.. картотеке!.. Вы можете покар … кар!.. карать преступника штрафом?..

И Барсук Старший вздрагивал и покрывался испариной. И снова и снова открывал покрасневшие от бессонных ночей глаза. В конце концов он поднялся с измятой подстилки из моха, сгрыз два лимона, чтобы окончательно прогнать сон, взял книгу и отправился в библиотеку. Сдавать Опушкина было никак нельзя, ведь текст «Баллады о бешеном хомяке» был чрезвычайно важен для следствия. Но он решил повиниться перед белой вороной, заплатить штраф за все просроченные годы и продлить абонемент на Опушкина.

…Книжные стеллажи были опрокинуты, и книги валялись повсюду, как подстреленные на охоте птицы: распахнутые на самом грустном или самом счастливом моменте, затоптанные грязными лапами, с оборванными страницами-крыльями. Среди книг скрюченными лапками вверх лежала ощипанная библиотекарша Сара. Глаза её были затянуты бледной плёнкой. На старческом пальце поблёскивало кольцо — недобрая память об истреблённых белых воронах. Её перья, давно уже пепельные от старости, стали теперь просто пеплом.

Барсук Старший опустился рядом с ней на колени, попытался нащупать пульс — ничего. Он прильнул ухом к её груди, надеясь всё же услышать сердцебиение. Сердце слабо, неровно, едва различимо ещё трепыхалось внутри неподвижного тела. Словно раненый мотылёк с сожжёнными крыльями просился наружу. Словно маленький, тщедушный птенец пытался проклюнуться из яйца. Словно испуганная душа Сары хотела улететь прочь — туда, где гнездились теперь свободные души её родных белых ворон.

— Я пришёл заплатить штраф за книгу, — сказал зачем-то Барсук. Как будто это было самое важное, что он мог ей сказать.

Бледная плёнка, покрывавшая глаза Сары, чуть вздрогнула. Она приоткрыла клюв и тихо что-то шепнула.

— Кто? — Барсук Старший наклонился к её горбатому клюву. — Кто сделал это с тобой? Кто — Щипач?

Ворона со стоном приподняла ощипанное крыло и коснулась томика Опушкина, принесённого с таким опозданием.

— Бешеный … хомяк … — прошептала она.

Крыло конвульсивно дёрнулось — и обмякло. Барсук Старший снова прижался ухом к её груди. Тишина. Мотылёк улетел. Последняя из рода белых ворон покинула Дальний Лес навсегда.

Глава 22, в которой пингвин поднимается со дна

— Вне всякого сомнения, ворона Сара, чья трагическая гибель так потрясла нас всех, была ощипана около девяти часов вечера, — заявил Гриф Стервятник. — Барсукот к этому времени давно уже был арестован и находился здесь, в комнате для допросов. Между тем почерк преступника — тот же самый. Ворону Сару ощипал Щипач.

— Таким образом, Барсукот не Щипач, — подытожил Барсук Старший. — И я снимаю с него налапники.

Супермышь скорчила презрительную гримасу и отвернулась. По горячему когтю боли, полоснувшему затылок, Барсук Старший понял, что она выругалась на ультразвуке.

Тихо звякнули расстёгнутые налапники.

Барсукот размял затёкшие лапы, грациозно выгнул спину дугой и заурчал на четвёртой громкости блаженства.

— Не надейтесь, что вы так легко отделаетесь, — злобно буркнула Супермышь. — Даже если вы не Щипач, за последнее время вы нарушили столько законов Дальнего Леса, что штрафов и исправительных работ вам хватит до конца жизни.

— Тем не менее с вами я бы не поменялся, спецагент Супермышь. — Барсукот дерзко задрал хвост. — Любопытно, что сделает с вами ваша начальница, госпожа Ласка, когда узнает, что всё это время вы шли по ложному следу, Щипач по-прежнему на свободе и вы понятия не имеете, как его поймать?

— Я! Я знаю, как поймать Щипача! Пустите меня! — прогудел кто-то из коридора.

— Не положено! — рявкнул охранный пёс.

По ту сторону двери послышались влажные шлепки, рычание и гортанные вскрики, что-то тяжёлое шмякнулось на пол.

— Что там? — взвизгнула Супермышь.

— Тут какой-то зверь, от которого несёт р-р-рыбой, утверждает, что он король птиц, и рвётся к вам на допр-р-рос! — доложил пёс.

— Королевский пингвин! — обрадовался Барсукот. — Нашёлся! Живой!

— Пропустите его, — скомандовал Барсук Старший.

Неуклюже переваливаясь из стороны в сторону, в комнату для допросов прошлёпал Кинг-Пинг.

— Я могу …

— Он может нам поймать Щипача! — возбуждённо перебил Барсукот. — Он правда может! Он в этом деле мастер!

— В этом деле — мастер! — поддакнул Скворчонок.

— В каком «этом деле»? — сощурила глазки-бусинки Супермышь.

— В поимке маньяков на живца, — сказал Барсукот. — Вы знаете, как он уводит от берега акул, сам становясь приманкой? Не знаете? А я знаю! Поэтому я его вызвал к нам сюда, в Дальний Лес, из Антарктики …

— Вы вызвали?! — взвизгнула Супермышь. — От лица кого вы его вызвали? На каком основании? С чьего позволения?!

— Я вызвал его от лица самого себя, Независимого Барсукота по особо важным делам, — с гордостью сказал Барсукот. — Я надеялся, он поможет снять с меня подозрения и выйти на след истинного маньяка. Он должен был стать приманкой для Щипача. Тем более что он не просто профессионал в этой области, но ещё и редкая птица! Но потом он пропал, а я засомневался в своей невиновности … А куда вы, кстати, пропали, мистер Кинг-Пинг?

— О, я вовсе не пропал. — Кинг-Пинг отрицательно мотнул головой, отчего потерял равновесие, покачнулся и чуть не упал на пол. — Я просто залёг на дно.

— На дно, — одобрительно повторил Скворчонок.

— На дно чего? — спросила Супермышь.

— На дно Дальнего Леса. Ну то есть я затаился перед выходом на сцену …

— На какую сцену? Вы выступаете в кружке песни и пляски?

— Нет! Я имею в виду, что у меня такой метод: затаиться на пару дней, усыпить бдительность маньяка, а потом внезапно вступить с ним в контакт. Я всегда так поступаю с акулами. И с вашим Щипачом собираюсь действовать так же. Я изучил местность и уже этой ночью готов выступить в роли приманки для …

— Запрещаю! — Супермышь заметалась от одной стены к другой.

Кинг-Пинг, пытаясь проследить за ней взглядом, замотал головой туда-обратно, зашатался и тяжело шмякнулся на пол.

— Что вы запрещаете? — спросил он.

— Запрещаю вам вмешиваться в это дело! Не хватало мне ещё одной жертвы!

— Я не жертва, а приманка, и я даю гарантию, что моя спецоперация …

— Да вы клювом щёлкнуть не можете, не убившись! — заорала Супермышь. — А туда же, ловить маньяка! Даже я, суперагент с суперспособностями, до сих пор не смогла поймать Щипача! Никаких спецопераций с вашим участием не будет. Вопрос закрыт! Все расходятся по домам! А я срочно лечу с докладом наверх!

Глава 23, в которой разрабатывается гениальный план

— Об этом не может быть и речи! — Барсук Старший решительно поднялся. — И вовсе не потому, что я боюсь ослушаться Рылокрылую. Я терпеть её не могу, и мне плевать на её приказы, но по поводу вас я вынужден с ней согласиться. Вы не можете быть приманкой, мистер Кинг-Пинг. Я уверен, что вы удивительно ловко двигаетесь в воде, но здесь у нас — лес.

Жестокий, дремучий лес. Повсюду камни, шишки, овраги, кусты, деревья. Я прямо вижу, как вы спотыкаетесь о корень и летите в овраг и вас там настигает Щипач. Или вы втыкаетесь клювом в ствол. Или вы падаете просто так, на ровном месте …

Налапные часы Барсука Старшего издали вдруг пронзительную соловьиную трель.

— Так, кажется, мне пора. — Барсук Старший посмотрел на часы и нервно пригладил шерсть на макушке. — Да, мне пора, прошу меня извинить. Как я выгляжу, Барсукот? У меня не слишком засаленные усы?

— С каких это пор ты стал интересоваться своим внешним видом? — удивился Барсукот.

— С тех пор, как … не важно! — Барсук Старший вынул из нагрудного кармана щётку из сосновых иголок и наскоро расчесал шерсть на боках. — Так как я выгляжу? Мне кто-нибудь скажет?

— Вы выглядите как зверь, который мог бы блистательно раскрыть серию преступлений, арестовать маньяка и прославиться прямо сегодня ночью, но который предпочитает остаться безвестным, пузатым, линялым, усталым Барсуком Полиции, собирающимся на пенсию, — сказал Кинг-Пинг.

— Вы меня оскорбили! — обиделся Барсук Старший.

— Вы меня тоже! — Пингвин возмущённо простёр крылья-тряпочки.

— Я — вас? — удивился Барсук. — И чем же?

— Вы втыкаетесь клювом в ствол … Вы падаете просто так, на ровном месте, — услужливо процитировал Скворчонок.

— Ну так это же правда, — развёл лапами Барсук Старший. — С тех пор как вы заявились в полицейский участок, вы уже трижды упали!

— А с тех пор как отсюда улетела спецагент Супермышь, сколько раз я упал? — поинтересовался Кинг-Пинг.

— Ну … вроде пока ни разу. К чему это вы клоните?

— А к тому, что мой блестящий метод подразумевает три важнейшие стадии подготовки к спецоперации. Первая: залечь на дно. Акула-маньяк должна полностью потерять меня, то есть приманку, из виду. Вторая: изучить местность. Приманка должна ориентироваться на местности лучше акулы. И третья: усыпить бдительность. Приманка должна выглядеть беспомощной и безобидной.

— Позвольте, мистер Кинг-Пинг, — Гриф Стервятник изумлённо уставился на пингвина, — вы что, намекаете, что спецагент Супермышь — акула-маньяк? То есть, я имею в виду, Щипач?!

— Я намекаю на то, что приманка должна усыпить бдительность всех, кому она не доверяет и кто чисто теоретически может оказаться маньяком. Супермыши я не доверяю. Она ведёт себя как маньяк.

— Но ведь мы уже знаем, что Щипач — это мёртвый хомяк! — воскликнул Барсукот. — Грач Врач видел на территории клиники мёртвого хомяка. И ворона перед смертью сказала, что на неё напал мёртвый хомяк!

— Мёртвому хомяку я тоже не доверяю, — заверил его Кинг-Пинг. — Я тщательно изучил «Балладу о бешеном хомяке», которую вы, Барсукот, любезно выслали мне в Антарктику почтой вместе с приглашением … Так вот, я пришёл к выводу, что следующая жертва — это Грач Врач. Мой план гениален и прост. Я пробираюсь на территорию клиники «Семейный Грач» и демонстративно там прогуливаюсь. Маньяк, который обязательно придёт за Грачом, увидит меня, решит, что я лёгкая жертва, и не сможет устоять перед искушением. А вы, Барсуки Полиции, будете в это время сидеть в засаде. Когда Щипач нападёт …

Глава 24, в которой звери не меняются

Барсучиха Мелесандра сидела в баре «Сучок» одна. За столиком, сервированным на двоих.

— Что это за манера — сидеть, пялиться в меню и ничего не заказывать? — раздражённо взвыл у неё за спиной койот Йот. — Вы сделали, наконец, выбор?

— Я, как всегда, сделала неправильный выбор. — Мелесандра захлопнула меню и встала из-за стола.

— Вы что, не будете есть?!

— У меня пропал аппетит.

— Но мы уже приготовили «Пень-Колоду»! Ха-ха! Скажите на милость, кто заплатит за «Пень-Колоду»?!

— Простите, но я не заказывала «Пень-Колоду». — Мелесандра накинула на плечи тончайшее боа из паутины.

— Ваша дочь сказала, что вы ждёте Барсука Старшего! А Барсук всегда берёт «Пень-Колоду»! Ха-ха-ха! Вот и делай постоянному клиенту приятное! — Койот Йот схватил меню со стола и швырнул его на пол. — Обязательно обманет, унизит! Аппетит у неё пропал, понимаете!

— Обманет и унизит, — задумчиво кивнула барсучиха и направилась к выходу.

— Мама, ну подожди ещё немного! — Барбара высунула нос с кухни. — Я уверена, он придёт! Он просто опаздывает!

— Я ждала его ровно час, — оскорблённо ответила Мелесандра. — У меня всё же есть гордость.

— Ха-ха-ха! — завопил койот Йот. — Выбрасывайте «Пень-Колоду» в помойку! Все тут гордые, как я посмотрю! Один только койот негордый!

— Как вы думаете, звери меняются? — спросила вдруг Мелесандра и обвела взглядом бар. — Я вас спрашиваю. Да, вас. Оторвитесь на секундочку от мухито!

Посетители бара оторвались от мухито и посмотрели на Мелесандру мутными, покрасневшими глазками.

— Лично я, эт самое, не меняюсь, — сообщил Выхухоль. — Мне и так хорошо. Я люблю, чтобы всё было, эт самое, как я привык.

— Ещё чего удумали — меняться! — возмутился хромой Хорёк. — Я, между прочим, редкий пушной зверёк, ветеран Сорок Третьей Лесной Охоты! Если я поменяюсь — это же меня тогда уважать перестанут! И шиши за инвалидность выплачивать!

— Не дождётесь! Волк-одиночка не изменит своим привычкам! Волк-одиночка не женится! Понятно? Не женится! — Волк выдрал из груди клок седой шерсти в знак серьёзности своего заявления и опрокинул в пасть полный стакан мухито. — За свободу-у-у-у! — завыл он.

Барсучиха Мелесандра молча кивнула и вышла из бара.

Глава 25, в которой ловят маньяка

Мистер Кинг-Пинг водрузил на основание клюва очки ночного видения — две круглые крупные медузы в изящной оправе из засохшей губки — и вошёл на территорию клиники «Семейный Грач».

Строго говоря, очки у него были скорее чувствования, чем видения. Медузы заслоняли от близорукого мистера Кинг-Пинга ночной, тёмный мир и делали смутные очертания предметов окончательно неразличимыми. Однако, будучи правильно увлажнёнными (а мистер Кинг-Пинг всегда увлажнял их правильно, в зелёных от водорослей лужицах солёной воды после отлива, а сейчас, за неимением моря, в затянутой илом лесной канавке), медузы являли собой идеальные, сверхмощные приборы, улавливающие приближение любой опасности. Почувствовав опасность, будь то шторм, гроза, вращающиеся лопасти моторной лодки или акула-маньяк, студенистые линзы пингвиньих очков начинали тревожно вибрировать. Кинг-Пинг был практически уверен, что крадущегося в ночи Щипача, даже если это мёртвый хомяк, его медузы тоже зарегистрируют.

Единственное, в чём не был уверен Кинг-Пинг, это в том, что он пришёл вовремя. Слишком много времени было потрачено в полицейском участке на болтовню и разработку спецоперации. Если Щипач уже проник на территорию клиники, он, Кинг-Пинг, не будет хозяином ситуации. Не говоря уже о том, что Грач Врач может подвергнуться нападению.

…Зябко нахохлившись, Грач Врач прохаживался туда-сюда по своему кабинету. Он знал, что спецоперация спланирована самым тщательным образом и что Полиция Дальнего Леса в обиду его не даст. И всё равно ему было неспокойно. Он предпочёл бы сейчас находиться подальше отсюда. В толпе зверей. В каком-нибудь зверски шумном, весёлом месте. И чтобы в этой толпе веселилась пара-тройка охранных собак.

Он предпочёл бы не прохаживаться сейчас в тишине и одиночестве по своему кабинету в ожидании Щипача.

Да-да, он знал, что Щипача от него отманит пингвин, но … он не видел пингвина. А если он не видит пингвина, то как его увидит Щипач?

Грач Врач в который раз подошёл к окну и осторожно приоткрыл занавеску. Пингвина не было. Зато была отчётливо видна чёрная в свете полной луны гигантская тень. О, эту тень Грач Врач узнал бы из миллиона теней. Огромные щёки. Голодные, ненасытные щёки.

Тень мёртвого хомяка.

Она покачнулась — и двинулась в сторону входа.

…Медузьи линзы завибрировали внезапно и сразу в полную силу. Обычно всё начиналось с лёгких подрагиваний, с едва заметного трепета. Обычно очки оповещали Кинг-Пинга об угрозе заранее. И у него оставалась минута-другая для совершения манёвра. Но в этот раз угроза словно возникла из-под земли: ещё секунду назад всё было спокойно — и вот медузы уже бьются в конвульсиях в своей изящной оправе.

Пингвин решительно сдёрнул с клюва очки: взгляни угрозе прямо в глаза, коль скоро ты уже подпустил её совсем близко.

Гигантская тень, отчётливо чёрная в свете полной луны, рывком устремилась к нему. А вслед за тенью явился её хозяин-маньяк. Он был значительно меньше собственной тени, но вот глаза … Глаза маньяка, холодные, древние, неживые, были страшны. Ещё ни разу Кинг-Пинг не видел таких жутких глаз. Пару секунд пингвин просто смотрел в них, не в силах пошевелиться, не в силах двинуться с места, как будто поддавшись гипнозу … Потом стряхнул морок, напомнил себе, что он профессионал высочайшего класса, — и бросился бежать в сторону едва различимых кустов, за которыми, как он знал, скрывалась спасительная полицейская засада.

По плану мистер Кинг-Пинг должен был подвести Щипача поближе к кустам, издать условный щелчок клювом и позволить маньяку себя схватить. После чего Барсуки Полиции должны были выскочить из засады и поймать гада с поличным, прямо на месте преступления.

Но что-то пошло не так. Кусты были далеко. Маньяк бежал быстро. А пингвин бежал медленно. Он видел, словно в кино, словно со стороны, себя самого, переваливающегося с боку на бок, с разъезжающимися ластами, неуклюже размахивающего бесполезными тряпичными крыльями. Он видел, как неумолимо сокращается расстояние между ним и маньяком. Он видел дерево. Кривое, старое дерево прямо по курсу. Он сделал вираж, чтобы не воткнуться в ствол дерева клювом. Но корни. Торчащие из земли корни он не предусмотрел. В его родном море, на его родном побережье таких корней не бывает. Есть только вода, в которой он движется быстро, как акула, как ястреб. Есть только снега и льды, по которым он ловко скользит.

Но корни … Мистер Кинг-Пинг споткнулся о корень, упал и воткнулся клювом в чужую, враждебную землю. А может быть, просто упал, без всякого корня, на ровном месте. Теперь это уже не имело значения.

Холодная лапа коснулась его спины.

Теряя сознание, уплывая в тихое море последних грёз, он услышал приближающийся топот лап, лай собак и крики Барсука Старшего:

— Держите! Хватайте его, мистер Кинг-Конг! Не дайте ему уйти!

— Не надо, не надо! — заверещал над самым его ухом маньяк. — Вот только не надо меня хватать!

Кинг-Пинг из последних сил совершил мощный рывок, выдернул клюв из земли — и крепко схватил маньяка. На ощупь маньяк почему-то напоминал угря и извивался похожим образом.

А потом грянул гром, маньяк панически дёрнулся и обмяк. Дико взвыли собаки. Мистер Кинг-Пинг успел изучить местные нравы и знал, что некоторые звери здесь верят в Большого Медведя, насылающего на лес грозы в качестве кары. И до сих пор понятия не имеют, что это просто Небесный Пингвин Император гудит на своего Небесного Пингвинёнка, когда тот топчет грязными ластами облака или отковыривает клювиком звёзды. Иногда он гудит так громко, что на его крик является со дна мира Бешеная Акула …

…Ещё один раскат грома — и акулий плавник молнии яростно исполосовал небо.

И в этом внезапном, серебряном, пронзительно-ярком свете все разглядели в мельчайших деталях того, кого сжимал из последних сил в клюве мистер Кинг-Пинг.

Вор-рецидивист Яшка Юркий — вот кто это был. С нахальными, злыми глазами и без хвоста.

Глава 26, в которой доклёвываются до сути

— После нуля часов слушайте песни сов!

— Что? — удивился Барсук Старший.

— Ретро-ухух на радио «Эхо грозы»! И ваш любимый ведущий Фил Филин! Поухаем вместе!

— С чего это вы решили, что вы мой любимый? — Барсук Старший на всякий случай чуть отодвинулся от Филина. — И с какой стати нам вместе ухать? Я думал, вы хотите взять интервью.

— О, не обращайте внимания, это я не вам. Это просто наша рекламная заставка. — Фил Филин потеребил разноцветные пучки перьев над глазами. — Время от времени я должен её выкрикивать. А теперь — тишина в дупле!

— Это не дупло, а клиника «Семейный Грач»! — поправил Грач Врач.

— …Не важно. Тишина в клинике! Доброй ночи, дорогие радиослушатели! С вами я, ваш любимый ведущий Фил Филин. И сейчас я веду прямую трансляцию с места событий! С того самого места, где буквально час назад был пойман страшный маньяк Щипач, наводивший ужас на весь Дальний Лес! Это оказался вор-рецидивист Яшка Юркий! А сейчас Старший Барсук Полиции Дальнего Леса скажет нам несколько слов об этом сложном и запутанном деле! Барсук Старший, вы в прямом эфире! Расскажите, как вам удалось поймать такого опасного и непредсказуемого маньяка?

— В первую очередь я хотел бы подчеркнуть, что вина ящерицы Яшки Юркого ещё не доказана …

— Ух, как скучно! — Фил Филин утомлённо закатил ярко — оранжевые глаза. — Расскажите нам лучше что-нибудь интересное про преступника! Как вы его выследили? Я слышал, что вам помог знаменитый акулист?

— Вы не поняли. Вина Яшки Юркого не доказана, поэтому его следует называть подозреваемым, а не преступником, и …

— Ух, всё скучнее и скучнее! — перебил Барсука ведущий и отлетел в сторону. — Что ж, Старший Барсук Полиции был не слишком красноречив, но зато он охраняет наш покой и знает наизусть все законы! Наверное, таким и должен быть полицейский — немногословным, нудным, дотошным, въедливым зверем! Ну а я сейчас возьму комментарий у какой-нибудь яркой личности! Вот она, я вижу эту яркую личность! Со скоростью молнии она мечется в небе у меня прямо над головой! Это суперагент! Супермышь! Расскажите же нам об этом удивительном деле! Говорят, сначала вы думали, что Щипач — это вовсе не Юркий, а Барсукот?

— Без комментариев! — заверещала Супермышь. — Я не даю комментариев!

— Да, сначала подозревали меня, — громко сказал Барсукот, — и я вынужден был скрываться. Но теперь моё доброе имя …

— Говорят, вы даже сошли с ума? — хищно ринулся к Барсукоту Фил Филин. — Расскажите нашим радиослушателям, что чувствует сумасшедший? У вас был воображаемый друг? Вы танцевали голышом?

— Без комментариев, — помрачнел Барсукот.

— Похоже, никто тут не готов отвечать на острые вопросы, никто! — Фил Филин озадаченно поморгал оранжевыми глазами. — А между тем задача радиоведущего — задавать именно острые вопросы! Клевать, как говориться, в самую суть! Доклёвываться до правды! О, мистер Кинг-Пинг! Позвольте выразить вам моё безмерное уважение! Насколько я знаю, вы профессионал акулист! И именно благодаря вам этой ночью обезврежен особо опасный маньяк! Позвольте спросить: почему в Дальнем Лесу не водятся профессионалы такого высокого класса, как вы? Может быть, причина этого в климате?

— Да, суровый северный климат способствовал становлению моей незаурядной личности. Если бы я провёл детство здесь, в Дальнем Лесу, то, возможно, не смог бы сегодня так ловко поймать маньяка! Помню, как пингвинёнком …

— Сколько можно! — громко прошипел Яшка Юркий. — Никакой я вам не маньяк!

— Не маньяк? А кто же вы? — Фил Филин мгновенно потерял интерес к детству и отрочеству Кинг-Пинга и устремился к Яшке Юркому с микрофоном. — Итак, знаменитый Щипач, наводящий ужас на всю округу, готов дать комментарий! Только сегодня! Только сейчас! Только для слушателей «Эха грозы»! Кто вы, Яша? Я ведь могу называть вас Яшей? Расскажите радиослушателям, зачем вы ощипали всех этих птиц. А меня? — Филин вытаращил оранжевые глаза. — Ну, признайтесь, хотелось бы вам ощипать меня?

— Вас — хотелось бы, — сварливо сказал Яшка. — За ваши идиотские вопросы. Никого я не ощипывал! Никакой я не Щипач! Я просто случайно проходил мимо. Наткнулся на этого вот пингвина. Он валялся на брюхе, клюв воткнут в землю. Я подумал: «А вдруг он сдох? Вдруг надо помочь?»

— Ух-ха-ха! — надбровные перья Фила Филина заколыхались от смеха. — В жизни не слышал ничего более забавного, дорогие радиослушатели! Наш маньяк утверждает, что профессиональный ловец акул валялся на брюхе! Да ещё и клювом в земле!.. Ха-ха-ух! — Фил подмигнул Кинг-Пингу оранжевым глазом.

Мистер Кинг-Пинг нерешительно хохотнул в ответ.

— А мимо дуба ты тоже просто случайно проходил? — спросил Юркого Барсук Старший.

— Какого дуба? Не знаю никакого дуба! — отмахнулся Яшка.

— Такого дуба, в дупле которого нашли ощипанного воробушка Роберта, — спокойно пояснил Барсук Старший.

— Не знаю никакого дупла, — чуть менее уверенно заявил Юркий. — Не знаю никакого воробушка.

— О! Это становится интересным! — Фил Филин воодушевлённо тряхнул надбровными перьями. — Дорогие радиослушатели! Впервые! Только сегодня! Только сейчас! Только на радио «Эхо грозы»! Допрос преступника! В прямом! Эфире!

— Если ты не знаешь дуб, дупло и воробушка, тогда откуда же там взялся твой хвост? — прищурился Барсук Старший.

— Какой хвост?! — хором спросили Супермышь и Фил Филин.

— На месте ощипа воробушка Роберта, прямо под дубом, мы с Грифом Стервятником обнаружили отброшенный хвост ящерицы, — сказал Барсук. — Экспертиза показала, что хвост принадлежит Яшке Юркому и что отброшен он именно в день ощипа воробья.

— Почему не доложили мне о находке? — завопила Супермышь. — Почему не доложили об экспертизе?!

— О находке не доложили, потому что вы, спецагент Супермышь, были тогда одержимы идеей виновности Барсукота и просто выбросили бы хвост в мусор, — ответил Барсук Старший.

— А об экспертизе не доложили, потому что вы утверждали, что моя экспертиза — это потеря времени, — с оскорблённым видом добавил Гриф.

— Ух, похоже, тут назревает конфликт! — восхитился Фил Филин. — Как же так, суперагент Супермышь? Почему у вас не налажена работа в команде? Почему ваши подчинённые …

— Вон отсюда! — Супермышь угрожающе наморщила рыло.

— Это вы кому? — не понял Фил Филин.

— Это я — вам! Ну-ка, вон! Никаких комментариев! Не мешайте работать!

— Это как это — никаких комментариев? — Фил Филин возмущённо сверкнул глазами. — Звери леса желают знать правду! Слушайте правду на радио «Эхо грозы»!

Супермышь беззвучно разинула пасть.

— Это что, ультразвук? — забеспокоился Фил. — Не кричите! Вы мне испортите радиопередатчик! Хорошо, хорошо, я не буду мешать работе! Не ломайте аппаратуру! Я улетаю!

— …Ладно. Ваша взяла. Я был там, у дуба. — Яшка Юркий проводил мрачным взглядом Фила Филина, свободно парившего в грозовом небе, и звякнул скованными лапками. — Но я никого не ощипывал. Я просто украл из дупла шиши, которые Песец заплатил за мороженое. А потом услышал чьи-то шаги, испугался и убежал. Вот и всё.

— Любопытно, почему вы оказались у дуба примерно в то время, когда было совершено преступление? — спросил Барсук Старший.

— Я просто случайно шёл мимо. А что? Так бывает. Любой зверь постоянно случайно ходит мимо чего-то.

— Ну конечно, бывает. Я же не спорю. Но откуда же вы узнали, что в дупле лежали шиши? А тем более — что их положил туда именно Песец и именно за мороженое?

— Признавайся, змеюка! — вклинился Барсукот. — Чистосердечное признание смягчает наказание. Если признаешься, госпожа Ласка наверняка проявит милосердие и откусит тебе голову быстро и с первого же раза.

— Бывший Младший Барсук Полиции, не мешайте вести допрос! — одёрнул его Барсук Старший.

— Отчего же? Он всё правильно говорит, — внезапно вступилась за Барсукота Супермышь. — Признавайтесь, Юркий.

— Так. А вы … Ну вы … Супер-вы … — Яшка Юркий покосился на Супермышь, отвёл взгляд, глазки его панически забегали. — Вы же знаете, что я не Щипач.

— Я? Я знаю, что вы не Щипач?! — грозно и, как показалось Барсуку Старшему, несколько театрально переспросила Супермышь. — И откуда же я это знаю?

— Нет, ну вы … Я имею в виду — вы все. Вы все знаете, что я не Щипач.

— И откуда же мы это знаем? — спросил Барсук Старший.

— Ну … оттуда, что Щипач — это дохлый хомяк. Вы же сами при мне обсуждали, что Грач Врач видел дохлого хомяка и ворона указала на дохлого хомяка. Просто вы не можете поймать дохлого хомяка и поэтому отловили меня. И хотите на меня всё свалить.

— Вина дохлого хомяка не доказана, — сказал Барсук Старший. — Что касается показаний погибшей вороны Сары, они, возможно, касались вовсе на Щипача …

— А кого же они касались? — удивился Барсукот. — Ты же сам сказал, что она прошептала: «Бешеный хомяк» — и умерла.

— Да, но я тут подумал … Она же библиотекарь. Она, возможно, имела в виду не маньяка, а книгу, которую я принёс и держал в лапах. Лисандр Опушкин, «Баллада о бешеном хомяке». Она просто узнала книгу.

— Но Грач Врач! — заверещал Яшка Юркий. — Грач-то Врач видел гигантского дохлого хомяка!

— Я вам всем сейчас покажу, кого видел Грач Врач, — загадочно улыбнулся Барсук Старший.

— Мы … мы будем сейчас вызывать дух бешеного хомяка? — с ужасом и восхищением спросил Барсукот.

— Нет. Мы будем сейчас проводить следственный эксперимент. Мистер Кинг-Пинг, будьте так любезны, наденьте свои очки ночного видения и отойдите во-о-он туда, за дерево.

— Боюсь, мои медузы несколько подсохли и сейчас не в состоянии ничего почувствовать и увидеть, — пингвин с сожалением развёл крыльями-тряпочками.

— А вашим медузам не надо ничего чувствовать и видеть. Мы сами всё увидим. Вы просто встаньте туда.

Мистер Кинг-Пинг послушно надел очки и, покачиваясь из стороны в сторону, заковылял в указанном направлении.

— Осторожнее, не споткнитесь! — прокричал ему вслед Барсук.

Кинг-Пинг деловито кивнул на ходу, отчего чуть не воткнулся клювом в землю. Но устоял и благополучно зашёл за дерево.

— Ну и что? — раздражённо спросила Супермышь. — Что он там будет делать?

— Он там будет стоять. А мы — смотреть.

— Смотреть на что? — взвизгнула Супермышь.

— Подождите … — Барсук Старший задрал морду к небу. — Нужно, чтобы луна вышла из-за тучи. Или чтобы ударила молния …

— Ой-ой. — Барсукот прижал к голове промокшие уши и стал похож на испуганного котёнка. — Я так и предполагал, что призрак хомяка является в полнолуние …

— Или когда Великий Дог карает кого-то молнией … — проскулили охотничьи псы.

Порыв ветра смахнул с полной луны, уже начавшей подтаивать в предрассветном небе, грозовую тучу невидимым мокрым хвостом. И в ту же секунду всё небо перерезала молния.

И в свете молнии, в свете полной луны им явилась тень хомяка. Неподвижного хомяка с двумя огромными, ненасытными, жаждущими крови щеками.

— Бешеный хомяк … — прошептал Барсукот и зажмурился.

Охотничьи псы поджали хвосты и громко завыли.

— Не бешеный хомяк, а воспитанный пингвин, — улыбнулся Барсук Старший. — Посмотрите внимательно. Это просто тень мистера Кинг-Пинга. Луна и молнии искажают пропорции. В целом каплевидный силуэт мистера Пинга похож на хомячий. Круглые медузы очков кажутся большими щеками. Именно эту тень видели на территории клиники Барбара и Грач Врач. Мистер Кинг-Пинг говорит, что он всегда изучает местность перед спецоперацией. Вот он и изучал. И невольно ввёл Грача Врача и Барбару в заблуждение.

— Но как же запах? — занервничал Барсукот. — Жуткий, могильный запах гниения от хомяка, который чуяла Барбара?

— А ты понюхай пингвиньи очки, сынок, когда он снова их увлажнит. Медузы, сотни раз вымоченные, высохшие и снова вымоченные в стоячей воде. Они воняют, как тысяча восставших из могил хомяков.

— Что ж, спасибо за чудесный следственный эксперимент. — Супермышь неожиданно растянула раздвоенное рыло в вежливой улыбке, которая показалась Барсуку Старшему куда более зловещей, чем её же злобный оскал. — Ну что ж, теперь, когда мы знаем, что дохлого хомяка не существует, вернёмся к допросу. Вы, Яшка Юркий, готовы признаться в своих преступлениях?

— Я?! Нет! Я абсолютно никакой не преступник!

— Покажите-ка, что вы прячете под животом? — Барсук Старший вдруг шагнул к Яшке.

— Где я прячу?

— Под животом, — повторил Барсук Старший.

Яшка Юркий неохотно подвинулся. На том месте, где он сидел, красовался радиопередатчик Фила Филина. Барсук Старший повертел передатчик в лапах:

— Потрясающе! Вы умудрились совершить кражу в налапниках!

— Нет, я просто случайно сюда присел, я не видел, что … Хорошо! Хорошо, признаю: я вор. Но я не Щипач. Наоборот, я очень хотел помочь следствию! Я, знаете ли, пытался самостоятельно поймать Щипача. Поэтому я и ошивался у того дуба и здесь, рядом с клиникой. Я увидел тень дохлого хомяка и решил, что это и есть дохлый хомяк. И я на него набросился. Я собирался его сдать в полицию. Откуда мне было знать, что дохлый хомяк — это живой пингвин?

— С чего вдруг такое рвение? — изумился Барсук Старший. — С какой это стати вы вдруг возжелали помогать следствию?

— А с того! С того, говорю я вам!.. — Яшка Юркий на секунду запнулся, но тут же продолжил: — Потому что с тех пор, как в лесу завёлся этот маньяк, мне никакого покоя нет! То один меня ловит, то другой, то третий! И каждый желает знать, где и как я год назад добыл молоко птицы! А у меня хвосты не казённые! На каждого хвостов-то не напасёшься!

— Я тоже желаю знать, где и как ты год назад добыл молоко птицы, — вкрадчиво сказала Супермышь.

— Вы? — переспросил Яшка и отчего-то подмигнул Супермыши. — Вы желаете знать?

— А что тебя так удивляет? И почему это ты мне подмигиваешь? — Супермышь взвилась в воздух, камнем рухнула вниз, снова взвилась и повисла на ветке, покачиваясь.

— Я не подмигиваю. У меня нервный тик, — потупился Яшка.

— О да, у тебя есть причина для тика! — злорадно ответила Супермышь. — Ты всё время врёшь! А мы ловим тебя на вранье! Когда тебя ловят, ты привык отбрасывать хвост и сбегать, но сейчас ты попался. Ты не пытался поймать преступника, Яшка Юркий. Ты пытался поймать чудесную птицу — и клюнул на пингвинью приманку, не так ли? Ты хотел поймать птицу Феникс, ну, признай! Ты искал птицу Феникс, давно и упорно. Год назад тебе досталось её молоко, и ты знаешь, что оно стоит целое состояние! Ты хотел опять получить её молоко. Только — вот беда! Ты не знаешь, как выглядит птица Феникс. И поэтому ты экспериментировал, ощипывал разных птиц. И сжигал их перья. Не так ли? Ну, говори! — Супермышь сорвалась на визг. — Ведь ты знаешь, что будет, если поджечь птицу Феникс? Феникс жжёт, ха-ха! О, ты знаешь, я вижу по глазам, что ты знаешь! Ты хотел её молока и поэтому сжигал только перья! Ну, говори!

Яшка Юркий затравленно посмотрел на Супермышь и совершил конвульсивное движение туловищем, пытаясь отбросить хвост. Но хвоста и так не было. Яшка дёрнулся ещё пару раз, зажмурился и сказал:

— Я отказываюсь отвечать на эти вопросы без моего Сыча Адвоката.

— А о чём они, собственно, говорят? — прошептал Барсукот. — Барсук Старший, ты всё понимаешь? Какой ещё Феникс? И что он жжёт?

— Он жжёт всё, — чужим, глухим голосом отозвался Барсук. Глаза его невидяще уставились в рассветное небо.

— Так, похоже, я тут единственный, кто не в курсе, — расстроился Барсукот.

Глава 27, в которой случилось чудо

Барсук Старший шёл молча и старался не смотреть на Барсукота. Чтобы не встречаться с ним взглядом, Барсук вглядывался себе под лапы с таким видом, словно рассчитывал обнаружить по пути в полицейский участок нечто из ряда вон выходящее. Барсукот тоже шёл молча. Он больше не задавал вопросов, но Барсук Старший знал, что немой вопрос стоит в его обиженных и удивлённых глазах. Что за Феникс? Кто такой Феникс? Что ты скрываешь?

В рассветной полумгле дорога в участок казалась пепельной, как сожжённое вороново перо. Ничего из ряда вон выходящего на ней не было.

— Феникс — взрывоопасная и легковоспламеняющаяся птица, — проговорил наконец Барсук Старший. — Умирая, он возгорается. Пламя, которое возникает на месте гибели Феникса, способно уничтожить всё вокруг. А потом Феникс возрождается из пепла.

— Но … разве это не зверушкины сказки? — удивился Барсукот. — Откуда ты это взял?

— Из личного опыта, — коротко ответил Барсук.

Они свернули с главной дороги в траву и ещё с минуту трусили по утренней росе молча. А потом Барсук Старший продолжил:

— Я был тогда молод. Самоуверен и молод. Я считался самым юным Барсуком Полиции, но уже получил почётную грамоту за храбрость от Царя зверей. Я только что женился на самой прекрасной барсучихе на свете, и она готовилась подарить мне детёныша. Я не берёг то, что имел. Я совершил зверскую глупость. Я поставил на карту всё — нору, жену, детёныша, семейное счастье, карьеру — и взялся помочь абсолютно чужой мне птице, попавшей в беду. Я знал, что птица опасна, но это меня не остановило. Я внушил себе, что мой долг — бороться со всякой несправедливостью в этом лесу. А с птицей поступали несправедливо. Птицу преследовали. Птицу ловили, как беглого вора. А птица не была вором. Просто она была Фениксом, обладавшим чудесными свойствами и стоившим целое состояние.

— И что же? Этот Феникс обратился в полицию и попросил спасти его от преследователей?

— Нет. Он обратился лично ко мне. Сначала я принял его за обычного венценосного журавля, потому что он выглядел абсолютно как венценосный журавль.

— Венценосный журавль — это такой с золотистым венчиком, в чёрной шапочке и с оловянными глазками? — уточнил Барсукот.

— Да, именно он, — кивнул Старший. — Редко встретишь зверя, сочетающего в себе такую неземную красоту с такой непроходимой тупостью. Этот сияющий золотой венчик на голове. Этот раскинутый чёрно-белый веер крыльев. Эта шапочка. Эти щёчки. Эти пустые, бессмысленные пуговки глаз. Это сошествие с небес и исполнение ритуального танца. Когда он явился ко мне и принялся танцевать, я сначала подумал, что он из труппы странствующего театра и клянчит на пропитание. Я кинул ему половинку червя, он замер, проводил червяка тупым, недоумевающим взглядом и снова раскинул крылья. Я кинул вторую половинку червя, но всё повторилось. Тогда я сказал ему: «Послушай, дружище, попробуй сосредоточиться на половинках червя, пока они не уползли в разные стороны». А он мне ответил, что совершенно не голоден и пришёл за другим. Он сказал, что ему нужно убежище. Что я самый честный полицейский в этих местах и кроме меня он не доверяет ни единому зверю. Что если я не спрячу его у себя, он погибнет. Что он не просто журавль. Что он — птица Феникс.

— Но почему ты ему поверил? — спросил Барсукот.

— А я сначала и не поверил, — ответил Барсук. — Все знают, что венценосные журавли склонны к глупому вранью, истерике и позёрству. Но этот … Он предоставил мне доказательство.

— Какое доказательство?

— Чудо.

— Журавль явил тебе чудо?

— Да. Феникс явил мне чудо. Он вырвал золотое перо из своего венчика и сломал его. И сломанное перо тут же вспыхнуло синим пламенем. Не просто вспыхнуло — столб огня взметнулся до кроны старого дуба. Когда перо догорело, на месте его осталась горсточка пепла. Я пялился в этот пепел, пытаясь поверить в увиденное. И тут … И тут произошло ещё кое-что. Перо появилось вновь, но только не золотое, а чёрное. Из пепла. Прямо на моих глазах, из пепла, ты веришь мне, Барсукот?

— Ну … Старший … тебе я верю, — с сомнением сказал Барсукот. — Но если бы такое рассказал кто-то другой …

— Я сам себе не вполне верил, — тихо сказал Барсук. — За все эти годы, прошедшие с пожара, я почти убедил себя, что этого не было. Что я не видел возродившегося из пепла пера. Что венценосный журавль был просто журавлём, а не Фениксом. Что пожар в ту ночь, когда я пустил к себе журавля, произошёл по чьей-то неосторожности, по чистой случайности. Мышь Психолог говорила, что я придумал себе птицу Феникс на нервной почве. Чтобы объяснить случившуюся трагедию. Чтобы её возвеличить. Чтобы найти виноватого. Но я всё равно винил во всём только себя … Нора загорелась ночью, в моё отсутствие. Я был на задании. Когда я пришёл … Огонь был такой, словно горящее крыло птицы заслонило всё небо. Алые искры и комья раскалённой земли взметались в чёрном дыму. Горящие сосновые корни трещали, как пулемёты … Я думал, они сгорели. Моя жена и мой нерождённый детёныш. Я думал, что Феникса нашли в моём доме, нашли и убили, или он покончил с собой. Чтобы не даться преследователям, он возгорелся …

— Я понял, почему преступник сжигает перья, — прошептал Барсукот. — Он хочет определить, принадлежат ли они птице Феникс! Если да — из пепла должны возникнуть новые перья! Ведь так, Старший?

Барсук Старший ничего не ответил.

— Но кто же преследовал Феникса? — Барсукот уже не мог успокоиться.

— Не знаю. Я спрятал его в подвале и собирался подробно расспросить утром. Но утро не наступило. Вернее, наступило, но уже в какой-то совсем другой жизни … Без норы. Без семьи.

— Но если он возродился … — задумчиво сказал Барсукот. — Ты что же, даже не пытался его найти?

— Нет, не пытался. Мышь Психолог сказала, что Фениксов не существует. А мне было в тот момент всё равно. Я думал, что моя жена сгорела в пожаре. А кто там в нём возродился, мне было плевать. Я жил на улице. Перестал ходить на работу. Я ел всё подряд, без разбору. Я просто заедал своё горе. Грибами и ягодами, цветами и листьями, червями и мошками. Я начал быстро толстеть и полностью себя запустил.

— Но … как же ты вернулся сюда, в полицию? — спросил Барсукот.

Они как раз заходили в полицейский участок.

— Однажды я нашёл в корзинке тебя, — улыбнулся Барсук. — Ты был такой маленький, мокрый и беззащитный. Я понял, что должен тебя пригреть. И что у меня снова появилась семья. Я вырыл для нас с тобой новую нору. Вернулся в полицию. И всё снова стало налаживаться.

— Так, значит … я не был просто обузой? — прошептал Барсукот.

— Конечно же нет, сынок! Из-за тебя я снова вернулся к жизни! Я был как разорванный на две половинки дождевой червь, а ты помог мне их снова склеить … А что это тут у нас за запах горелого? — Барсук Старший потянул носом. — Включи-ка светляков, Барсукот. Терпеть на могу эти глухие медвежьи шторы! Пока глаза к темноте привыкнут, ни сыча здесь не вижу!..

Глаза Барсукота привыкали к темноте моментально. Поэтому то, что открылось Барсуку Старшему лишь после включения светляков, он разглядел сразу.

Следы борьбы. Пепел. Испуганный насмерть Скворчонок. И ощипанный Гриф Стервятник, неподвижно лежащий на полу полицейского участка.

Глава 28, в которой рискуют умолкнуть на века

— Скажи им, Скворец, что меня ощипали в полночь. Я перепутал перья. Я теряю сознание, — дрожащим голосом повторил Скворчонок. — Скажи им, Скворец, что меня ощипали в полночь. Перепутал перья. Теряю сознание. Скажи им, Скворец, что меня ощипали в полночь. Перепутал перья. Теряю сознание.

— Я, конечно, всего лишь врач, а не криминальный эксперт, — сказал Грач Врач, — но, насколько я могу судить, эксперт действительно ощипан семь-восемь часов назад, то есть в районе нуля часов.

— Если Грифа ощипали в ноль часов, значит, Щипач не Яшка. Тот как раз в ноль часов напал на мистера Кинга, — сказал Барсук Старший.

— После нуля часов слушайте песни сов, — высказался Скворчонок, испуганно таращась на неподвижного Грифа.

— Но Яшка Юркий, очевидно, что-то знает, — продолжил Барсук. — Знает — и не говорит. Боится сказать. Это подсказывает мне и зверская логика, и зверское чутьё.

— Скажи им, Скворец, что меня ощипали в полночь. Теряю сознание.

— Гриф без сознания, состояние нестабильное, — констатировал Грач Врач. — Попробую сделать ему искусственное дыхание клюв в клюв. И дайте вон ту мохнатую штору с окна. Я его укрою.

— Вот это — с радостью. — Барсук Старший сдёрнул медвежью штору, и солнечный свет так залил полицейский участок, что Барсук Старший с непривычки даже зажмурился.

— Какой я дурак! — горестно сказал Барсукот. — Щипач опять оказался на шаг впереди. Зачем я уговорил вас прибегнуть к услугам мистера Кинг-Пинга! Пока мы все дружно пытались приманить маньяка пингвином, хитрый и наглый Щипач пришёл прямо сюда, в полицию. И безнаказанно ощипал нашего товарища Грифа!

— Ты не должен винить себя, Барсукот, — запротестовал Барсук Старший. — Ведь ты отстранён от работы в полиции. Все решения принимал я. И ответственность за них — на мне.

— Нет, на мне! Как я мог? Как я мог понимать балладу Лисандра Опушкина так буквально?! Зачем я выискивал там последовательность жертв?! С чего я решил, что именно Грач Врач будет следующим? Ведь там же в финале есть чёткое указание — нет, не на последовательность нападений, а, наоборот, на полное отсутствие логики в поведении хомяка. Там сказано, что призрак хомяка нападает на птиц без разбору! Любая птица может стать жертвой! Любая! Хомяк просто ненавидит всех птиц, понимаете?

— И умолкнет на века, — прошептал Скворчонок, глядя, как Грач делает Грифу искусственное дыхание клюв в клюв.

— В нашем случае хомяк, ой, то есть маньяк, ощипывает всех птиц без разбора в поисках Феникса, — вдохновенно продолжил Барсукот. — Это просто зверская логика! Щипач не знает, как выглядит Феникс … — Барсукот вдруг запнулся. — Почему он, кстати, не знает, что Феникс — это Венценосный Журавль? Это разве так сложно выяснить?

— Это … сложно. Сложнее, чем кажется, — тихо сказал Барсук Старший. Он явно собирался что-то добавить, но передумал.

Гриф Стервятник издал хриплый, короткий стон.

— И умолкнет на века! — заволновался Скворчонок.

— Мне удалось запустить самостоятельное дыхание, — удовлетворённо сказал Грач Врач. — Но его жизнь всё ещё в опасности.

— Мадам Куку напророчила Грифу долгую жизнь, — Барсук Старший попытался придать своему голосу как можно больше оптимизма. — А по статистике, предсказания кукушек относительно продолжительности жизни сбываются в девяноста девяти случаях из ста. Так что за жизнь Стервятника мы с вами можем быть почти что спокойны.

— А вот за вашу — нет, — буркнул Грач Врач. — Я, кстати, собираюсь вас осмотреть.

— А что не так с твоей жизнью, Старший? — насторожился Барсукот. — Ты что, заболел?

— Да, ерунда, — отмахнулся Барсук Старший. — Просто Мадам Куку предсказала, что мне осталось жить три дня.

— И когда она это предсказала?

— Ну … в общем … позавчера.

— То есть сегодня — тот самый третий день? — воскликнул Барсукот. — День, когда тебе предсказана смерть?! Когда ты можешь умолкнуть на века?

— Да это всё кукушкины сказки! — отмахнулся Барсук Старший.

— Кому предсказана смерть? Кто может умолкнуть? — раздался вдруг нежный, тревожный, такой родной голос над самым его ухом. Барсук Старший вздрогнул и уставился в открытое окно.

По ту сторону окна стояла Мелесандра. Её гладкая, блестящая шерсть была уложена в простую, но изящную причёску в стиле «только что с барсучьей подстилки». Молодой клейкий листик и пара травинок, как бы небрежно забытых, запутавшихся за ушами … Барсук знал, что на самом деле она старательно вплела их в причёску. Аромат полевых цветов, исходивший от её шерсти, щекотал ему ноздри.

— Мелесандра! Я был …

Он хотел упасть на колени. Сказать, что был идиотом. Умолять о прощении за то, что не пришёл в бар «Сучок». Вместо этого он громко чихнул прямо в её прекрасную морду.

— Ты был занят, — закончила за него Мелесандра. — Я поняла. Я ждала тебя целый час, но ты не пришёл.

— Это и есть твоя барсучиха? — громким шёпотом спросил Барсукот.

— Лучшая из всех барсучих, — шепнул в ответ Старший.

— Я сначала очень обиделась, — продолжила Мелесандра. — Но потом подумала: что ж, у него последнее дело. Да, пустячное, да, формальное, но всё-таки дело. Он мечтает побыстрее его закончить и выйти на пенсию. Вот поэтому он и задерживается на работе …

— Что за бред она … — начал было Барсукот, но Барсук так выразительно наступил ему лапой на хвост, что тот замолчал.

— …Я подумала: раз уж ты вчера не поужинал, то хотя бы должен позавтракать. Так что я решила принести тебе бутербродики. И личинки со шкварками. Всё как ты любишь, — она помахала корзинкой с завтраком. — Но дверь в участок почему-то закрыта.

— Дорогая! — расчувствовался Барсук и потянулся за корзиной в окно.

— Как невежливо! — она игриво отдёрнула лапку с корзинкой. — Ты что же, не пригласишь меня внутрь? Я хотела бы познакомиться с твоими коллегами. — Мелесандра попыталась заглянуть через окно в отделение, но Барсук Старший полностью загораживал оконный проём. — Мы могли бы подкрепиться все вместе. Бутербродиков хватит на всех!

— Понимаешь … мы сейчас очень заняты … — промямлил Барсук. — Мы … разгребаем архивы … Разбираем старую бересту … Тебе будет неинтересно.

— Очень заняты, — деловито повторил за Старшим Скворчонок. — Старую бересту.

— Да о чём ты, Старший? — вытаращил глаза Барсукот. — Нет тут никакой бересты! Пусть заходит! Я зверски проголодался! И Грач Врач тоже хочет есть, он устал, он делал клюв в клюв …

— Так. Кому это у вас врач делал клюв в клюв? — прищурилась барсучиха.

— Никому, — быстро сказал Барсук Старший. — Это мы просто вспоминали старое дело.

— Барсук Старший. — Мелесандра внимательно посмотрела на Старшего. — Почему ты загораживаешь от меня комнату?

— Я? Загораживаю? Да что ты! Я просто дышу свежим воздухом и любуюсь тобой. Свежий утренний воздух и ты — что может быть прекрасней и …

— Старший. Отойди, пожалуйста, от окна.

— Но …

— Отойди. От окна.

Барсук Старший ссутулился и молча отступил в сторону.

— Что это? — Мелесандра указала дрожащей лапой на неподвижного, ощипанного Грифа Стервятника. — Что здесь произошло? Скажи мне, наконец, правду!

— Ну, здесь … — Барсук Старший собрался с духом. — Здесь серийный маньяк, которого мы преследуем, ощипал нашего товарища Грифа Стервятника.

— Незначительное, пустяковое дело, — с горечью произнесла Мелесандра. — Не так ли, Старший? Ты опять влез во что-то опасное. Ты опять мне соврал. С меня хватит!

Она швырнула корзинку с завтраком прямо в окно, развернулась и решительно потрусила в сторону чащи.

Личинки со шкварками рассыпались по полицейскому участку. Грач Врач тяжело вздохнул и склевал парочку.

— Строгая, — прокомментировал Барсукот. — И гордая.

— Но готовит хорошо, — добавил Грач Врач.

Глава 29, в которой брат идёт против брата

— Ты абсолютно прав, Старший. — Барсукот трусил следом за Барсуком. — Яшка Юркий что-то знает и чего-то боится. И он наша единственная зацепка. Мы должны заставить его заговорить. А раз он отказывается говорить без Сыча Адвоката …

— Моя единственная зацепка, — не оборачиваясь, пропыхтел Барсук Старший. — Я должен заставить.

— Ну да, вот я же и говорю …

— Ты говоришь: «наша зацепка» и «мы должны».

— Какая разница? Ты сбил меня с мысли. Раз Яшка отказывается говорить без Сыча Адвоката, значит, мы должны предоставить ему Сыча Адвоката. Мы же к сычу сейчас идём?

— Я должен предоставить. — Барсук Старший остановился. — Я иду к сычу. Я, а не мы, ты понимаешь, сынок? Да, ты не Щипач, но ты и не Младший Барсук Полиции Дальнего Леса. Ты по-прежнему отстранён от работы. Нет больше никаких «нас». Я иду к Сычу Адвокату один.

— Ты не хочешь, чтобы я шёл с тобой?

— Я не имею права брать тебя с собой. Там будет Супермышь. Если я тебя приведу, она напишет на меня очередную жалобу наверх. И тогда меня тоже отстранят.

— Никого не отстранят! — горячо возразил Барсукот. — Я всё обдумал. Сыч Уг ведь дал против меня показания. Он утверждал, что я ощипал ему крыло, — а это не так! Мы должны выяснить … То есть ты должен выяснить, почему сыч соврал. Ты возьмёшь меня и устроишь нам очную ставку. Пусть он скажет, глядя мне прямо в глаза …

— …Почему ты меня оклеветал? — Барсукот так гневно сверкнул глазами, что, если бы сыч Уг был птицей Феникс, от такого взгляда он бы точно воспламенился.

Но сыч Уг не был Фениксом. Он был пыльной и склочной птицей, не способной к самокритике.

— Никого я не клеветал, — сварливо ответил Уг. — Кот Полиции в своё время угрожал выдернуть из меня перья. А потом меня поймали в моей собственной лавке старья, зажали в тёмном углу и ощипали крыло. На кого вы прикажете мне указывать? Естественно, я указал на кота.

— Угол был очень тёмный? — поинтересовался Барсук Старший.

— Тёмный, пыльный и страшный, — подтвердил сыч Уг.

— Тем не менее вы утверждали, что видели в этом тёмном углу именно Барсукота.

— Да, я видел его даже во тьме. Потому что он стоял перед моим внутренним взором. Угрожающе выпустив когти.

— Где я стоял?! — изумился Барсукот.

— Перед его внутренним взором, — с улыбкой повторил за сыча Барсук Старший. — А вы, я вижу, не утратили адвокатской хватки в этой вашей лавке старья, господин сыч. Всегда найдёте способ выкрутиться.

— Не понимаю, о чём вы. — Сыч Уг презрительно вздёрнул клюв и чуть не задел им раздвоенное рыло висевшей вниз головой Супермыши. Потолок в лавке старья был очень низким.

— А я, собственно, о том, что один из ваших бывших клиентов хочет воспользоваться вашими услугами адвоката.

— Кто? — быстро спросил Уг.

— Яшка Юркий.

— Нет.

— Что — нет?

— Нет — значит, нет. Я отказываюсь быть адвокатом. Я простой и тихий старьёвщик. Опасные профессии меня больше не интересуют. В это дело я не полезу.

— Бра-бра-бра … — донеслось из соседней комнаты. — Бра-бра-бра …

— И к тому же я не могу оставить моего бедного брата Чака ни на минуту. Как видите, он ужасно страдает. Он никак не может оправиться от страшного ощипа.

— Бра-бра-бра! — голос Чака стал громче. — Бра! Бра!

— Вам пора, — сухо сообщил сыч Уг, — я должен увлажнить моему бедному брату клювик и расправить свалявшиеся пёрышки.

— Брат! Брата! Брат! Брата! — завопил Чак из своей комнаты.

— Вот видите, он меня зовёт, — засуетился сыч Уг. — До свидания, удачи вам …

— Как чётко он произносит слова, — обрадовался Барсук Старший. — Что же вы не сказали, что Чаку стало лучше и что к нему вернулась речь? Мы должны обязательно его опросить.

— Нет, не смейте! Ему всё ещё очень плохо! — Сыч Уг так яростно замахал крыльями, что поднял целое облако пыли.

— А голос звучит бодро, — возразил Барсук Старший и чихнул. — Я всё же к нему сейчас загляну.

— Нельзя! Тем более вы простужены! Вы можете заразить его ослабленный организм!

— Здесь просто пыльно. — Барсук пристально взглянул на сыча Уга. — А вы, похоже, боитесь? У меня зверское чутьё на чужой страх.

Барсук Старший решительно вошёл в комнату к Чаку.

Сыч Чак лежал на спине, похудевший, но с отрастающим новеньким оперением и с довольно-таки осмысленным видом.

— Кто вас ощипал? — спросил Старший. — Вы можете дать показания?

— Брат, — тихо сказал сыч Чак. — Брат — брата. Брат — брата.

— Брат брата? — переспросил Барсук Старший.

— Брат против брата, — с трудом выговорил сыч Чак и отвернулся клювом к стене.

Глава 30, в которой следы ведут на самый верх

— Да не ощипывал я родного брата! — Сыч Уг закрыл лицо пыльным крылом и нахохлился. — Ух-ух-ух!

Казалось, он вот-вот разрыдается.

Ещё никогда Барсук Старший не видел сыча — не только Уга, а вообще любого сыча — в таком подавленном состоянии. Сыча очень трудно подавить. Об этом все знают.

Барсук посмотрел наверх. Супермышь по-прежнему висела под потолком и молчала. И даже как будто дремала. Ещё никогда Барсук Старший не видел дремавшую и молчаливую Супермышь. Он даже не знал, что она способна дремать.

— Сегодня у меня день открытий, — пробормотал Барсук Старший.

— Что? — не понял Барсукот.

— Да так. Я просто подумал: если сегодня последний день моей жизни, я должен прожить его интересно. Так что же, — он повернулся к сычу Угу, — имел в виду ваш брат, когда сказал: «Брат против брата»?

— Он имел в виду, что я его предал, — прошептал сыч Уг.

— Каким образом?

— Я позволил его ощипать и ничего не предпринял. А потом я добровольно подставил собственное крыло для ощипа. А потом я оклеветал Барсукота.

— Но зачем? — вытаращился на него Барсукот.

— Не зачем, а почему. Потому что я испугался. Потому что Щипач сказал, что иначе ощиплет и меня тоже. Целиком, не только крыло.

— Так кто же он? Кто Щипач? — быстро спросил Барсук Старший.

— Я не могу этого сказать, — прошептал Уг.

— Почему?!

— Потому что я боюсь за свою жизнь. И за жизнь моего брата. Потому что Щипач слишком близко. Потому что он практически среди нас. Потому что, — сыч Уг перешёл на шёпот, — потому что в этом проклятом деле следы ведут на самый верх.

Барсук Старший и Барсукот машинально посмотрели наверх. Под потолком неподвижно висела вниз головой Супермышь. Глаза её были закрыты. Но рыльце едва заметно подрагивало, а верхняя губа приподнималась в хищном оскале.

Как будто ей снился тревожный сон.

Или как будто ей не нравились слова сыча Уга.

Глава 31, в которой Барсуку угрожают

Барсук Старший заварил их любимую чайную смесь: душицу, мяту, нежнейшие лепестки васильков, мохнатые серединки ромашек, немного клевера и пару смолянистых сосновых шишек. Они сидели на уютной, крытой соломой террасе у входа в барсучью нору, смотрели, как оседает за розоватые кроны закатное солнце, позвякивали чайными ложечками, прихлёбывали ароматный и крепкий травяной чай и вдумчиво обсуждали дело. Совсем как в старые добрые времена. Пару раз Барсук Старший так увлёкся беседой, что даже назвал Барсукота по привычке «напарником». Барсукот осторожно замурлыкал на первой громкости блаженства и не стал его поправлять.

— Да, если сыч сказал правду и следы действительно ведут на самый верх, то есть в деле замешаны звери госпожи Ласки, тогда это многое объясняет, — раздумчиво произнёс Барсук Старший.

— Вот именно. — Барсукот макнул усы в чай. — Тогда понятно, почему Щипач не купился на нашу приманку, на мистера Кинг-Пинга, а пошёл совершенно другим путём. Ведь кто знал о нашем плане? Кто знал о пингвине? Конечно, спецагент Рылокрылая Супермышь. Мы сами просили её дать разрешение на спецоперацию.

Она отказала. Но она понимала по нашим мордам, что мы ей не подчинимся. Не правда ли, зверская логика, Барсук Старший?

— Да, зверская. — Барсук Старший шумно отхлебнул чай и выплюнул застрявшую между зубами мохнатую серединку ромашки. — Но про пингвина знал ещё кое-кто.

— И кто же? — вскинулся Барсукот.

— Твой приятель Крысун. Ты сам говорил, что рассказал ему о том, как пригласил в Дальний Лес охотника на акул, мистера Кинг-Пинга.

— Но … Старший. Ты же знаешь, что Крысун геройски погиб. — Барсукот помрачнел.

— Не знаю, насколько геройски, — сказал Барсук Старший. — В любом случае он мог сообщить своим коллегам о мистере Кинг-Пинге ещё при жизни.

— Крысун не стал бы так делать, — обиделся Барсукот.

— Уверен? — прищурился Барсук Старший. — А если его допрашивали? Пытали?

— Уверен, — тихо сказал Барсукот. — Крысун не сдавал товарищей. Крысун никогда бы …

— И перья! — вдруг возбуждённо перебил Барсук Старший. — Требование сверху, чтобы каждая птица сдала по свежевырванному перу. Это тоже укладывается в нашу теорию про агентов госпожи Ласки.

— Точно! Они поджигали перья, чтобы вычислить птицу Феникс! Сначала под видом маньяка. А потом, — Барсукот даже подпрыгнул от возбуждения, — а потом совершенно открыто и организованно. Как будто для пользы расследования. Для этого Супермышь собирала все эти перья! Чтоб их поджигать и смотреть, возродятся ли они снова из пепла!

— Но всё же что-то не сходится, — нахмурился Барсук Старший. — Зачем тогда ощипали ворону Сару и Грифа Стервятника? Ведь оба они уже сдали перья вполне добровольно … Допустим, ворона сдала не свежевырванное, а выпавшее перо, и это показалось им подозрительным, и они решили перепроверить … Но Гриф? Зачем ощипывать Грифа?

— Он тоже сдал не свежевыпавшее перо?

— Нет, Гриф — птица исключительной чести, он никогда не стал бы жульничать с перьями.

— Ну, может быть, они решили нас таким образом запугать? — предположил Барсукот.

— Нас? Запугать?

— Ну да. Нас. То есть вас … полицию.

— Зачем агентам запугивать полицию?

— Затем, что они почувствовали, что мы приближаемся к разгадке. Что мы начинаем догадываться, что следы ведут на самый верх. И вот они ощипывают одного из нас, ой, то есть из вас. Из полицейских. Прямо в отделении полиции. И это как бы намёк: «Лапы прочь от агентов Ласки».

— Зверски красивая теория, напарник, — улыбнулся Барсук Старший. — Но когда ощипали Грифа, мы ещё не догадывались, что следы ведут на самый верх. Мы, если ты помнишь, склонялись к версии, что Щипач — это дохлый хомяк.

— Ну значит, они предвидели, что мы догадаемся, — отмахнулся Барсукот.

— Не знаю, не знаю … — покачал головой Барсук.

— Сорока! — вдруг завопил Барсукот. — Смотри, Сорока! Она всё-таки это сделала! Принесла нам ответ от Юркого! Вон, тащит его на хвосте!

Ощипанная Сорока, тарахтя и подпрыгивая, вскарабкалась на террасу и стряхнула с голого хвоста два конверта.

— Аж два-то письма-то приволокла-то! — задыхаясь, сообщила Сорока. — Ну всё, побежала я! У меня ещё процедуры-то! В поликлинике-то!

— Спасибо, Сорока, — пробормотал Барсук Старший, разглядывая конверты. На одном значилось: «От честного вора Яшки Юркого Старшему Барсуку Полиции лично в лапы». На втором конверте не было ни адреса, ни имени отправителя. Одно только слово, нацарапанное чьим-то острым когтем: «Барсук».

Барсук повертел загадочное письмо, понюхал его, лизнул и отложил в сторону. Решительно вскрыл конверт от Юркого и прочёл вслух:

«Я честный вор и с полицией не работаю. Но ваше предложение интересно: простить мне все мои преступления по статье «Воровство» в обмен на показания по делу о Щипаче. Интересно. Имею сказать, что устал скрываться от правосудия и постоянно терять часть себя. Поэтому на ваш запрос по вопросу, где я взял год назад молоко птицы Феникс, имею ответить. Я взял его год назад у суперагента Супермыши. Тогда она ещё не была суперагентом. Она работала курьером у госпожи Ласки. Ей было поручено доставить госпоже Ласке ценный груз. А я его перехватил. Я украл ценный груз у Супермыши. Оказалось, что это птичье молоко. Я хотел продать птичье молоко на птичьем рынке, но меня чуть не поймала полиция. Я отбросил хвост и молоко и сбежал. Полиция поместила молоко в хранилище конфиската. А теперь суперагент Супермышь делает вид, что ничего такого не было. Она хочет засадить меня за решётку, чтобы я не раскрыл её тайну. Не говорите ей, что это я вам рассказал, как всё было с молоком. Я очень боюсь Супермыши. От мысли о её двойном рыле и чёрных крыльях у меня начинает отваливаться часть меня».

— Вот видишь. Крысун ни при чём, — облегчённо выдохнул Барсукот. — Это всё Супермышь. Супермышь и её начальница Ласка. Это они ощипали всех наших птиц.

— Вероятно. Весьма вероятно … — Барсук Старший вскрыл зубами второй конверт. Тёмный, как ночной мотылёк с обожжёнными крыльями, кусочек коры выпал из конверта на землю. Барсукот подобрал его и прочёл вслух нацарапанное недобрым, отточенным когтем:

«Старший Барсук Полиции. Оставь это дело немедленно. Оно тебе не по зубам. Следы ведут на самый верх. Если не подчинишься — считай, что ты труп. До рассвета тебе не дожить. Помни, что сказала кукушка».

Барсукот отбросил кору, как ядовитого паука, и испуганно уставился на Барсука Старшего.

— Не подписано, — пробормотал он. — Но тут чувствуется рукокрыло Супермыши.

— Не буду возражать, — кивнул Барсук Старший. — Я рассказывал про предсказание Мадам Куку только своим. На рабочей пятиминутке в полиции.

— Что ты намерен делать? — спросил Барсукот.

— На пенсию! — раздался вдруг голос Скворчонка. — Пора с почётом на пенсию!

Скворчонок быстро впорхнул на террасу и затравленно огляделся.

— Пора на пенсию, — повторил он высоким голосом Супермыши.

— Это ты так считаешь, Скворец? Или спецагент Супермышь отправила тебя ко мне с таким сообщением? — уточнил Барсук Старший.

— Супермышь отправила с сообщением, — кивнул Скворчонок и снова заговорил голосом Супермыши: — Младший Скворец Полиции, передай Старшему Барсуку Полиции, что я немедленно вызываю его в участок. Барсуку Полиции пора с почётом на пенсию. Мы сегодня же подпишем все документы.

— Но я не собираюсь на пенсию сегодня же, — усмехнулся Барсук Старший.

— Передай Барсуку, что это приказ. Явиться ко мне немедленно. Приказ. Это приказ.

— Ну, раз приказ, — Барсук Старший с кряхтением поднялся из уютного плетёного кресла, — я, конечно, схожу. Что мне стоит сходить. Но подписывать никакие документы я не собираюсь. Сначала закрою дело о Щипаче. И только потом почёт с пенсией. То есть пенсия с почётом.

— Я с тобой! — вскочил Барсукот. — Если Супермышь — Щипач, опасно к ней ходить в одиночку. Ты тоже с нами, Скворец?

Скворчонок испуганно поёжился и отпрыгнул в глубь террасы.

— Тебе страшно возвращаться в полицейский участок? — спросил его Барсук Старший.

— Страшно, — кивнул Скворчонок. — Страшно возвращаться в полицейский участок.

— Ты боишься Супермыши? Боишься, что тебя тоже ощиплют?

— Ощиплют … — пропищал Скворчонок. — Тоже ощиплют! Ощиплют!

— Тогда не ходи. Если хочешь, ты можешь пока посидеть у меня в доме, — сказал Барсук Старший. — Так тебе будет спокойнее?

— Посидеть в доме! — обрадовался Скворчонок. — Будет спокойнее!

— В подвале есть немного кедровых орешков, — улыбнулся Барсук Старший. — Можешь перекусить.

— Перекусить в подвале! — Скворчонок запрыгал от радости.

Глава 32, в которой всё делается ради безопасности

Когда они свернули с главной дороги в заросли, ведущие к полицейскому участку, уже совсем стемнело и заморосил дождь. Пахло влажной землёй, маслянистыми, молоденькими грибами, ещё не тронутыми червём, и сладкой, пряной травой. Пахло так, будто эта трава выдыхала им сейчас прямо в морды всё тепло, весь свет и весь воздух, которые она втянула в себя за день. Барсук Старший остановился и сделал глубокий вдох.

— Ты чего пыхтишь? — спросил Барсукот. — Устал?

— Если это и правда последний день моей жизни, — сказал Барсук Старший, — я хочу им как следует надышаться.

— Перед смертью не надышишься, — раздался голос из высокой травы. — Древняя крысиная мудрость.

— Голос Крысуна, — прошептал Барсукот.

— Эту мудрость можно трактовать по-разному. — Строгий, тонкий силуэт Крысуна мелькнул в зарослях серой тенью. — Лично я понимаю её так: если ничего не предпринимать, а просто стоять и пыхтеть перед лицом смерти, тогда смерть неизбежна.

Крысун вышел к ним из травы.

— Призрак Крысуна … — зрачки Барсукота расширились от ужаса.

— Отчего же призрак? — бесцветно спросил Крысун.

— Оттого … — голос Барсукота задрожал. — Тебе ведь откусила голову Ласка!

— А по-моему, голова у меня на месте. — Крысун усмехнулся уголком рта. — И неплохо работает. Именно поэтому я сейчас тут с вами беседую, а не валяюсь растерзанный в пыточном подвале госпожи Ласки.

— Но мне сказали, что тебе откусили …

— Не мне. Моему брату. — Крысун сжал серые кулаки. — В бессильной злобе Ласка растерзала моего брата, когда поняла, что не может меня найти.

— А ты …

— Я залёг на дно. Ты же знаешь, я это умею. Я решил, что не пойду на убой. И вам двоим не советую.

— Но мы не идём к Ласке, — сказал Барсук Старший.

— Вы идёте к спецагенту Супермыши, а это одно и то же. Супермышь работает на госпожу Ласку и фанатично ей предана. По моей информации, у неё есть приказ от госпожи Ласки сегодня вас устранить, потому что вы знаете правду. Потому что вы знаете, что следы уводят на самый верх. Не будет никакой пенсии. Это ловушка. Супермышь ждёт вас со спецотрядом. Вас обоих либо уничтожат на месте, либо доставят к госпоже Ласке, и она разорвёт вас на части в камере пыток.

— Спасибо, друг, что предупредил, — сказал Барсукот.

— И правда, — кивнул Барсук Старший. — Мы очень ценим.

— На здоровье, — ответил Крысун. — Враги госпожи Ласки — мои друзья. Удачи! Держитесь тут. — Он сухо махнул хвостом и нырнул в траву.

— Крысун! — закричал ему вслед Барсукот. — А ты не мог бы нас спрятать? Мне кажется, нам нужно убежище. Иначе Супермышь нас найдёт!

Крысун не ответил.

— Крысун! — голос Барсукота сорвался на жалобное мяуканье. — Крысун, друг! Неужели ты нам не поможешь?

Барсукот растопырил уши, чтобы не пропустить ответ. Но ответом ему были только дождь и вечерний шелест травы.

— Хороший друг, нечего сказать, — мрачно пробормотал Барсук Старший.

— Ладно, я помогу, — послышался наконец далёкий голос Крысуна. — Идите за мной.

Он вёл их подземными крысиными тропами, от заброшенной норы — к полузатопленному подвалу, от подвала — к канализационному стоку, от стока — к гнилому пню, к пустому дуплу, к покинутому гнезду в корнях столетнего дуба и снова — к канализационному люку. Он был их путеводной звездой в беспросветном подземном лабиринте со множеством ответвлений, поворотов, ловушек, тупиков и неприметных лазеек. Он привёл их в гулкий, сырой коридор, уходивший, извиваясь спиралью, как дождевой червь, всё глубже и глубже под землю. Под лапами хлюпало, и чем дальше они шли, тем больше погружались хвосты и лапы в мутную жижу. Хищное эхо дробило невидимым клювом их чавкающие шаги и прерывистое дыхание и швыряло отголоски об стену.

По правую лапу тянулись массивные, но явно подгнившие снизу дубовые двери с зарешеченными прорезями-окошками. Барсук Старший пару раз заглянул через решётки. Внутри было пусто. Полузатопленные, тесные помещения, похожие на тюремные камеры.

— Что это за место? — поёжившись, спросил Барсукот.

— Заброшенный крысиный санаторий и научный центр. — Крысун остановился у одной из дверей. — Для сотрудников спецслужб. Когда-то крысы лечились и наблюдались здесь после тяжёлых ранений, отравлений, различных заболеваний. В лечении применялись самые передовые медицинские разработки.

— И что же случилось потом? — спросил Барсук Старший.

— Да ничего особенного. — Крысун достал связку ржавых ключей. — Некоторых сотрудников вылечили. А некоторых, увы, нет.

— А почему в этом вашем санатории — решётки? — не унимался Барсук Старший.

— Для безопасности. — Крысун повернул один из ключей в замке.

— Чьей?

— Сотрудников, конечно. — Крысун распахнул дверь. — А теперь — и вашей безопасности. Вы можете отсидеться здесь, в санатории. В этом номере даже остался стол. Если вы залезете на него, вам будет достаточно сухо.

Барсукот грациозно напружинился и в один прыжок оказался на столе.

— И как долго вы предлагаете нам отсиживаться здесь, на столе? — поинтересовался Барсук Старший.

— Пока я не обезврежу Супермышь.

— Каким образом?

— Яд, — просто сказал Крысун.

— Но ведь Супермышь сама может тебя убить! — заволновался Барсукот.

— Настоящая крыса живёт так, как будто её уже убили. Зато всё, что её не убивает, делает её серее.

— Древняя крысиная мудрость, — восхищённо пояснил Барсукот.

— Я что-то немного запутался в древних мудростях. — Барсук Старший тяжело взгромоздился на стол к Барсукоту.

— Не важно, — сказал с порога Крысун. — Вам не понадобятся крысиные мудрости. — Он вышел в коридор и притворил за собой дубовую дверь. — Вам вообще ничего больше не понадобится.

Крысун посмотрел на них через решётчатое окошко и подмигнул. Послышался лязг поворачивающегося в замке ключа. Один, два, три оборота.

— Крысун, ты что, нас тут запер? — удивился Барсукот.

— Да.

— Зачем?

— Для безопасности, — ответил Крысун.

— Чьей?

— Сотрудников, конечно. — Крысун тихонько хихикнул.

— Каких сотрудников?

— Сотрудников спецслужбы госпожи Ласки. Наша охота сегодня заканчивается. Мы получили от вас всё, что хотели. Вы больше нам не нужны, Барсуки Полиции Дальнего Леса. Вы слишком много знаете. Вы просто тихо исчезнете. Так будет лучше для всех.

Крысун прикоснулся серой когтистой лапой к своему носу, а потом к решётке в двери, как бы посылая им воздушный поцелуй, отвесил шутовской поклон и пошёл прочь по коридору.

— Но … ты ведь ненавидишь Ласку, Крысун! — в отчаянии закричал Барсукот. — Она ведь откусила головы твоим лучшим товарищам!

— Плевать на товарищей! — эхо раздробило спокойный голос Крысуна на множество холодных осколков и швырнуло о стены коридора и их темницы.

— Зачем же тогда ты помогал мне, Крысун? Зачем помогал мне прятаться?!

— Зверская логика, — устало ответил Барсук Старший. — Он просто тебя использовал. Им нужен был постоянный подозреваемый, чтобы безнаказанно ощипывать птиц и всё валить на тебя.

— Нам нужен был подозреваемый! — эхом отозвался Крысун. — Чтобы спокойно ощипывать птиц! Но потом в тебе пропала необходимость, потому что мы вычислили Феникса.

— Кто Феникс? — быстро спросил Барсук Старший.

— Ты ведь знаешь, что это журавль, зачем ты спрашиваешь? — прошептал Барсукот.

— Какая тебе разница, жирный? — эхо принесло к ним дробное хихиканье тысячи Крысунов. — Тебе не суждено закрыть это дело. Подумай лучше о вечном.

— У тебя нет сердца, Крысун! — завопил Барсукот.

— Настоящая крыса живёт так, как будто ей вырвали сердце … вырвали сердце … сердце … — голос Крысуна удалялся, и эхо доносило до них всё меньше осколков.

— Ты что же, оставишь нас здесь одних умирать от жажды и голода? — закричал Барсукот. — Много дней и ночей?

— Нет, это было бы с моей стороны слишком жестоко!.. жестоко!.. стоко!.. — отозвался Крысун. — Вы умрёте иначе!.. наче!.. И уже сегодня!.. водня!.. ня!..

— Негодяй … — Барсукот бессильно выпустил обломки когтей. — Всё это время он был заодно с Супермышью и Лаской! Втёрся ко мне в доверие! Ощипывал наших птиц! А когда он сказал, что пора бежать из Чёрного дома, он же … он же … — Барсукот задохнулся от возмущения. — Остался там! Обещал всё прибрать и уничтожить следы, а сам ощипал Сороку! Это он подложил мой отломанный коготь в дуб! Это он искусал ствол! Это он … он давал мне для успокоения валерьяну! Тысяча сычей! Он подмешивал в неё какую-то мерзость! От его валерьяны я чуть не сошёл с ума!

— Замечательный друг, я это давно уже понял, — подытожил Барсук Старший.

— Издеваешься? — окрысился Барсукот.

— Скорее подтруниваю.

— Если ты такой мудрый и проницательный, если ты давно всё понял про Крысуна, почему ты ему позволил нас сюда заманить?

— Ну, я должен был проверить свою версию. Должен был убедиться. А заодно убедить тебя. Ведь ты так ему доверял.

— А тебе не кажется, Барсук Старший, что проверить можно было как-то иначе, а не ценой наших жизней? Вот тебе хотя бы накуковали, что ты сегодня умрёшь. А я-то при чём? Я вообще ещё молодой!

— Давай без паники, Барсукот. Ты правда думаешь, что я позволил бы нас здесь запереть, если бы у меня не было плана? Дверь очень хлипкая, снизу она подгнившая, её легко можно …

Странный звук — как будто кто-то точит зубы о камень — заставил их посмотреть на дверь. За решётчатым проёмом толпились крысы. Много крыс. Очень много крыс.

И они не казались здоровыми. Гноящиеся красные глазки бессмысленно и злобно мерцали, нечистая шерсть топорщилась во все стороны, из пастей текла белая пена. Заточенными обломками жёлтых зубов они вгрызались в прутья решётки и в древесину, и с каждым укусом на двери повисали всё новые нити слюны.

— А некоторых, увы, не вылечили … — пробормотал Барсук.

— Что?

— У них бешенство, — сказал Барсук Старший. — Это стая бешеных крыс.

— Ты что-то говорил про план, — пискнул Барсукот.

Барсук Старший молчал.

— У нас ведь есть план, правда? — Раздувшись в меховой шар, Барсукот неотрывно смотрел на бешеных крыс. — Ты говорил что-то про дверь, помнишь? Дверь очень хлипкая, снизу она подгнившая, её легко можно …

— …перегрызть, — закончил Барсук. — Но теперь этот план не сработает. Вернее, сработает, но не у нас, а у них.

Глава 33, в которой всё должно влезть в чемодан

— Ну прости его, мама! — Барбара просительно сложила лапки под подбородком. — Папа не сказал тебе про маньяка, потому что боялся опять тебя потерять. Ведь он тебя очень любит!

— Он любит только свою работу! — мотнула головой Мелесандра и решительно бросила в распахнутый чемодан ещё одну кофточку и одуванчиковое боа.

Одежда её, исключительно элегантная и воздушная, аккуратными стопочками была разложена на кровати, на столе, на полу, на стульях и на всех полочках в номере гостиницы «Под семью дубами». Барбара решительно не понимала, как мать умудрялась запихивать все эти стопочки в один, хоть и огромный, чемодан. Сама она путешествовала налегке, с маленьким рюкзачком. Но Мелесандра действительно это умела. Она многое умела. В том числе она умела прощать.

— Мам, он любит тебя! — настаивала Барбара. — Ты должна простить папу.

— Ни за что! — Мелесандра отправила в чемодан стопку кружевного паутинового белья. — Нет, нет и нет. Мы уезжаем домой. В Подлесок.

— Это «нет, нет и нет» — окончательное? — спросила Барбара. — Или всё-таки есть шанс тебя убедить?

— Ну а как ты меня убедишь? — вопросом на вопрос ответила Мелесандра.

— Он повесил у себя твой обгоревший портрет! — сообщила Барбара. — На самом видном месте! Так, чтобы видеть его из любой точки норы.

— Не верю, — в глазах матери мелькнуло любопытство.

— А я тебе докажу! Давай пойдём и проверим.

Глава 34, в которой не удаётся спастись

— В лучшем случае они разорвут нас на части. — Барсук Старший неотрывно смотрел на дверь.

Безмозглые бешеные крысы упорно и безуспешно грызли прутья зарешеченного окошка. Но крыс было много. Очень много. И другие безмозглые бешеные крысы, судя по звуку, так же упорно подгрызали дверь снизу. И преуспевали в этом куда лучше своих товарищей. Подгнившая от влаги древесина была мягкой и крошилась под их зубами. Их проникновение в камеру было вопросом пары минут.

— А в худшем случае? — Барсукот прижал уши к голове: ему не хотелось знать ответ. Но и с прижатыми ушами он услышал то, что и сам понимал:

— Если они не убьют нас, а только покусают, мы станем такими же, как они.

Барсукот затравленно покосился на дверь. Оскаленные пасти, обмётанные белой пузырящейся пеной, слезящиеся красные бусинки глаз, остановившийся взгляд. Неужели он станет таким же? Он, такой грациозный, такой талантливый, такой молодой Барсукот? Лучше уж смерть. Он твёрдо решил, что живым из этой схватки не выйдет.

Откуда-то сверху, из другого, навсегда потерянного ими прекрасного мира, в котором звери обменивались сплетнями в баре «Сучок» под рюмочку-другую мухито, в котором тугие, маслянистые шляпки грибов маскировались под палой листвой, в котором пряная, сонная трава дышала дождём, — из этого мира до них донёсся отдалённый раскат ночного летнего грома. Небесный Медведь опять за что-то ругал своего Небесного Медвежонка.

— После нуля часов слушайте песни сов, — еле слышно прохрипел Барсук Старший.

— Ты чего? — вытаращился на него Барсукот. — Перед смертью нормальные звери говорят о важных вещах, а не повторяют рекламу с радио.

— Это не я, — нормальным голосом ответил Барсук. — Это радиопередатчик! Прошлой ночью я отобрал его у Яшки Юркого, но так и не сдал в хранилище конфиската. А сейчас гроза — вот он и включился. — Барсук Старший вдруг засмеялся.

— Тебе весело?

— Знаешь, напарник. Что-то я раздумал сейчас умирать. — Барсук встряхнул передатчик и поскрёб его лапой. — Раз-раз … Раз-раз-раз … Мы сейчас по радио передадим сигнал бедствия. Раз-раз! Старший Барсук Полиции в прямом эфире! Барсук Старший в эфире, как слышно меня, приём?

Передатчик коротко хрюкнул и погрузился в молчание.

— Младший и Старший Барсуки Полиции Дальнего Леса терпят бедствие! — Барсук Старший отчаянно потряс передатчик. — Нуждаемся в подкреплении! Как слышно?! Приём! Приём!

Тишина. Затем — громкий хруст. Но не в радиопередатчике — а в подточенной крысами дубовой двери. Пять секунд — и дверь обрушилась в мутную воду грудой разнокалиберных щепок. Стая бешеных крыс с плотоядным визгом ворвалась в камеру.

Одни крысы плыли. Другие крысы бежали по спинам товарищей. Одни захлёбывались мутной вонючей жижей, другие втаптывали их когтистыми лапами в дно. Их было много. Они заполнили собой всё пространство.

— Это конец, сынок. — Барсук Старший отбросил неисправный радиопередатчик и обнял Барсукота.

Передатчик упал в месиво копошившихся в мутной воде голохвостых тел. Бешеные крысы мгновенно разодрали его на части.

— Спасибо, что назвал меня напоследок Барсуком Полиции в прямом эфире, — шепнул Барсукот.

— Мы не вышли в эфир, сынок.

— Понимаю. Но всё равно спасибо.

Глава 35, в которой кричат от ужаса

Скворчонок сидел в подвале норы Барсука Старшего перед грудой кедровых орешков. Он не съел ни одного. Во-первых, не было аппетита. Во-вторых, он боялся, что звук лопающихся кедровых скорлупок услышат те, кто был сейчас в норе наверху. Две барсучихи, Мелесандра и Барбара. Жена и дочь Барсука.

Скворчонок чувствовал себя ужасно неловко. Как будто преступник, тайком проникший в чужую нору. Барсук не предупредил его, что кто-то сюда придёт. Поэтому, когда он услышал шаги наверху, он так испугался, что решил затаиться и не подавать признаков жизни. Потом оказалось, что это две барсучихи. Они рассматривали портрет на стене и громко обсуждали беспорядок в норе Барсука. Наверное, именно в этот момент он должен был выпорхнуть к ним из подвала. Но он застеснялся, замешкался и — в общем, момент упустил. Теперь выходить было совсем стыдно и страшно. Подумают ещё, что он их специально подслушивал. А если они на него разозлятся? А если прогонят? Куда ему лететь по этому тёмному, истыканному молниями небу? По этому лесу, где за каждым кустом может таиться охотник на птиц, где нет больше ни одного безопасного места?

— Как думаешь, Барбара, если я разложу его одежду аккуратными стопочками, ему будет приятно?.. — донёсся до Скворчонка озабоченный голосок сверху.

«Конечно, ему будет приятно», — с улыбкой подумал Скворчонок.

— Да, мама. Он будет просто в восторге. Давай я тебе помогу?..

— Нет, лучше уж я сама. Ты такая же бардачная, как твой отец. Ты не умеешь делать аккуратные стопочки …

— Подумаешь, стопочки … У меня другие достоинства …

Голоса самок звучали так по-домашнему уютно и убаюкивающе, что Скворчонок, сам того не заметив, стал клевать носом. Ему даже уже начал сниться дедушка Скворушка, давно уже покойный.

— Вот смотри, рубашечку нужно складывать так, чтобы воротничок не помялся, — вещал дедушка, разложив чёрную рубаху на облаке. — А рукавчики … — Дедушка вдруг запнулся, широко раскрыл клюв и истошно, пронзительно закричал.

Скворчонок вздрогнул и проснулся. Дедушка Скворушка вместе со своим облаком исчез, но крик продолжался. Испуганно, дико, беспомощно кричали наверху барсучихи. Скворчонок слышал, как над головой топочут чьи-то грубые лапы. И, судя по звукам, в норе опрокидывали всю мебель.

— Пожалуйста, дамы, — мягко и вкрадчиво прозвучал голос ещё одной самки. — Держите себя в руках.

— Хотите, я перегрызу им глотки, чтобы они замолчали? — раздался холодный, хищный голос самца.

— Потом, — ответила самка, и в голосе послышались властные нотки.

— Госпожа ведь уже сказала, что эти две дуры нам могут ещё понадобиться! — капризно вступил кто-то третий. — Мы их ликвидируем позже.

— Простите, товарищ Голубчик, — отозвался хищный. — Госпожа, как всегда, чрезвычайно великодушна.

— А ты, как всегда, бессердечен, — мягко ответила госпожа.

— Настоящая крыса живёт так, как будто у неё вырвали сердце.

Глава 36, в которой у идиотов нет выбора

Крысы карабкались по спинам друг друга, по высоким ножкам стола. Крысы срывались вниз и снова карабкались. Другие, те, что копошились на самом дне, подпиливали зубами ножки стола снизу. Барсук Старший и Барсукот сидели на столешнице обнявшись и молча ждали конца. Что бы ни было там, за самой последней чертой, — добродушные объятия Небесного Медведя Отца или просто чёрная и холодная, как мёрзлая земля, пустота, — настоящие барсуки уходят из этого мира с достоинством.

Одна из ножек предательски хрустнула. Стол покосился. Крысы с визгом сожрали обломки и вгрызлись в оставшиеся три ножки с новой энергией. Что-то с силой ударилось в потолок, и он пошёл трещинами.

— А они ещё и сверху к нам лезут, — равнодушно сказал Барсукот. Всё как будто происходило не с ним. Как будто в зверодраме по корневизору. Он хотел одного: чтобы зверодрама побыстрее закончилась.

— Интересно, кто до нас доберётся быстрей: те, которые сверху, или которые снизу, — почти с любопытством отозвался Барсук.

Тут же, словно ему в ответ, раздался новый удар. Потолок захрустел, проломился, и в образовавшуюся дыру спикировала спецагент Супермышь с разбитым в кровь раздвоенным рылом и с верёвкой, которую она сжимала задними лапами.

«Она всё-таки врезалась, — мелькнуло в голове Барсука. — Но зачем она сюда врезалась?..»

— Неужели вам так важно самой нас убить? — поинтересовался вслух Барсукот. — Или вы не вполне доверяете вашим бешеным крысам? Вы хотите привязать нас верёвкой, чтобы мы от них не отбились?

— Идиоты! — взвизгнула Супермышь и заметалась по камере. — Я уловила ваш чахлый радиосигнал своими суперчувствительными локаторами! Я прилетела, чтобы спасти вас!

— Почему мы должны вам верить? — спросил Барсукот.

— Потому что у вас нет выбора, тупые животные! Хватайтесь за оба конца верёвки! Я взлечу и вытащу вас наверх!

— Летучая мышь не может вытащить двух зверей. Тем более если один из них — барсук с лишним весом, — сказал Барсук Старший. — Но одного худого, подтянутого Барсукота — вполне вероятно. Хватайся за верёвку, сынок! Спасайся, пока эти твари не опрокинули стол!

— И не подумаю. Я не оставлю тебя здесь одного. — Барсукот демонстративно отвернулся от болтающегося рядом с его носом конца верёвки.

— Отставить разговорчики! Суперагент с моим уровнем суперспособностей в состоянии вытащить до десяти животных! — заверещала Супермышь. — Приказываю обоим немедленно спасаться!

Стол обрушился в шевелящуюся крысиную массу ровно в тот момент, когда Барсук Старший и Барсукот схватились каждый за свой конец верёвки. Супермышь ринулась вверх, к пробоине, потом резко мотнулась в сторону и вниз под весом Барсука Старшего и зависла в воздухе, молотя крыльями. Они видели, как крысы набросились на обломки стола и мгновенно его сожрали. Хвост и задние лапы Барсука Старшего висели так низко, что едва не соприкасались с клацающими, истекающими пеной пастями.

— Лучше я отпущу верёвку, — крикнул Барсук.

— Разговорчики! — взвизгнула Супермышь. — Я работаю над возникшей проблемой. Я выравниваю курс! Мы уже практически готовы к взлёту.

— Если я отпущу верёвку, они просто разорвут меня на части, — сказал Барсук. — А вот если они успеют меня укусить до взлёта, я стану таким же, как они. Я предпочитаю первый вариант.

— Отставить, Старший Барсук Полиции! — взвизгнула Супермышь. — Младший Барсук Полиции! Слушай мою команду!

— Так точно! — с готовностью отозвался Барсукот. Ему так польстило, что его назвали Барсуком Полиции, что он чуть не заурчал на максимальной громкости блаженства.

— На счёт «раз» приказываю сгруппироваться, на счёт «два» — напружиниться, на счёт «три», не отпуская верёвку, совершить прыжок в сторону пробоины в потолке. Я на счёт «три» тоже направлюсь к пробоине на максимальной скорости. Комбинированная энергия прыжка и полёта даст мне возможность спасти всех пленных! Раз … Два … Три!

Глава 37, в которой супермыши не плачут

— Я поняла, что они просто меня использовали! — Супермышь гневно раскинула крылья, но тут же пискнула и сложила их обратно.

От перенапряжения крылья пронзала жгучая боль при малейшем движении. Супермышь ненавидела быть беспомощной, но сейчас у неё не было выбора. Чтобы дать крыльям отдых, она вынуждена была воспользоваться предложением Барсукота и позволить себя нести. Это было унизительно и противно. Она чувствовала себя мотыльком, опалившим крылья и подобранным из жалости на обочине.

— Они использовали меня! Всё время использовали! — Супермышь ощутила странное пощипывание в глазах и в области рыла.

— Не плачьте, спецагент Супермышь, — пропыхтел Барсук Старший. Он едва поспевал за рысившим по ночной тропинке Барсукотом.

— Супермыши не плачут! — возмущённо ответила Супермышь и шмыгнула рылом. — Практически никогда! Я единственный раз плакала год назад! От злости на себя саму! Я должна была доставить ценнейший груз — и не справилась с этим заданием.

— Этот груз был, случайно, не птичьим молоком? — спросил Барсукот.

— Которое украл у вас Яшка Юркий? — добавил Барсук Старший.

— А вы всё-таки чуть менее тупые, чем кажетесь, — ответила Супермышь. — Да, то самое молоко. Молоко птицы Феникс. Я должна была доставить его госпоже Ласке. Я тогда ей полностью доверяла. Тысяча сычей! Я всегда ей полностью доверяла! Я была уверена, что птичье молоко нужно Ласке для великого дела. Что она заботится о здоровье и продлении жизни зверей. Что молоко будет передано в научную лабораторию для разработки лекарств для больных и старых животных! А ведь Ласка так панически боялась седых шерстинок в своём пышном хвосте, морщин на гладком носу! Она часами смотрела на себя в зеркало! Она искала секрет вечной молодости. Для себя. Для себя одной! Но я отказывалась в это поверить. Я была слепо ей предана. А сейчас? Сейчас я снова дала себя обмануть. Я поверила, что меня поставили на дело о Щипаче, потому что я самый талантливый спецагент! Потому что наверху мне больше всех доверяют! Потому что именно я способна найти и обезвредить маньяка! А они всего лишь использовали меня в качестве ширмы! Ширмы — и невольного сообщника их преступлений!

— Да, похоже, вы чуть более тупая, чем кажетесь, — пробормотал Барсукот.

— Разговорчики! — взвизгнула Супермышь, попыталась раскинуть крылья, но тут же сникла. — Впрочем, всё так и есть. Я тупая. Я тупорылая. Рылокрылая …

— Так вы слышали, что мы вас так называли? — смутился Барсук Старший.

— Я всё слышу! У меня суперслух! У меня сотня суперспособностей — но я всё равно облажалась! Эти образцы перьев, которые я по приказу Ласки здесь собирала! Они были нужны не для безопасности птиц! А для поиска Феникса! Феникс требуется стареющей госпоже Ласке! Мысль о пенсии вызывает у неё панический приступ! Само слово «пенсия» запрещено наверху. Птица Феникс, способная к вечному возрождению, дающая молоко с омолаживающим эффектом, — вот кого с маниакальным упорством Ласка ищет всю жизнь! Чем же я … — Супермышь вытаращила глаза и беззвучно зашевелила разинутой пастью.

— Ничего не слышно, спецагент Супермышь, — поморщившись, сказал Барсук Старший. — Вы, похоже, перешли на ультразвук.

— Чем я лучше этого Крысуна, который по приказу Ласки ощипывал ворон и воробушков?! — отчаянно крикнула Супермышь. В глазах её блестели и вздрагивали бусинки слёз.

— Вы лучше тем, что не желали … никому причинить … зла … И работали на … Ласку, не догадываясь о её… истинных … целях, — отдуваясь, сказал Барсук Старший. — Вы просто … выполняли … приказ старшего по званию … А когда вы догадались … вы нас спасли … от бешеных … крыс …

— Я пыталась спасти вас ещё до крыс! — воскликнула Супермышь. — Я уже вчера поняла, что над вами нависла опасность!

— Подумать только, уже вчера. Какая зверская скорость мысли! — съязвил Барсукот.

— Да-да, вчера! — Своими суперчувствительными локаторами Супермышь не улавливала иронию. — Ведь это я написала письмо с угрозами Барсуку Старшему!

— Зачем? — спросил Барсук Старший.

— Что значит «зачем»?! — заверещала Супермышь. — Конечно, чтобы вы испугались и захотели на пенсию! И тут вдруг — хопа! — я как раз приглашаю вас для подписания пенсионных бумаг! Но вы …

— А позвольте спросить, — перебил Барсук Старший. — Почему именно вчера вы поняли, что над нами нависла опасность?

— Конечно же потому, что вчера наверху наконец-то вычислили птицу Феникс! А вы слишком много знаете! Вам полагалось тихо исчезнуть! И если бы не я и мои суперспособности …

— Кто Феникс? — хрипло спросил Барсук Старший. — Кто птица Феникс?

— Но ведь ты и сам знаешь! — сказал Барсукот.

Супермышь распахнула чёрные крылья и молча разинула пасть. Она прокричала имя птицы на ультразвуке, но Барсук Старший всё равно её понял.

Он ведь знал это сам.

Глава 38, последняя

Крыло огня, заслонившее собой предрассветное небо. Алые искры и летящие в морду комья раскалённой земли. Пулемётный треск горящих сосновых корней и шишек. Столб чёрного дыма на месте крытой соломой террасы. Солома так хорошо горит, солома загорается сразу … А вот и вход, похожий на обугленную, почерневшую, застывшую в беспомощном крике пасть убитого зверя. Вот вход в нору. Вернее, в то, что ещё вчера называлось его норой.

Всё это было. Всё это уже однажды с ним было. Крыло огня и пепелище на месте дома, в котором он приютил просившую о помощи птицу. Жена и дочь … Барсук Старший устало закрыл глаза. На этот раз там хотя бы не было его близких.

— Скворчонок … — печально произнёс Барсук Старший. — А как я надеялся, что он всё же не Феникс.

— Но Феникс … — пробормотал Барсукот. — Ведь ты говорил, что это Венценосный Журавль?

— В тот раз это был Венценосный Журавль, — кивнул Барсук Старший. — Но он возродился кем-то другим. Никто не знает, кем возрождается Феникс.

— Но дедушка … Ведь у Скворчонка был дедушка, как его … Скворушка?! Как может у Феникса, родившегося из пепла, быть дед-скворец?

— Приёмный, — ответил Барсук. — Его дед был приёмным. Скворчонок — круглая сирота. И всё равно я надеялся, что это не он. Ведь не было прямых доказательств. Одни только косвенные. Одни лишь теории.

— Какие теории? — вытаращил глаза Барсукот. — Я не знал ни про какие теории!

— Ну ты же отстранён от работы в полиции. Ты не обязан был думать на эту тему. А я обязан. И вот я подумал … что Гриф говорил о перепутанных перьях. В тот день он сдал три пера — своё, Скворца и вороны Сары. Но Сарино перо было белым, его сложно спутать. А перья Скворца и Грифа похожи по цвету. И если Гриф по ошибке надписал перо Скворца своим именем, тогда вполне понятно, почему его ощипали. Так нагло ощипали прямо в участке, сразу после твоей поимки. Они протестировали перо с надписью «Гриф» — и оно возродилось из пепла.

Тогда они пришли за чудесной птицей. А птица оказалась вполне обычной … Но это — теория. Дальше — больше. Скворчонок пришёл просить об укрытии. Конечно, он знал, что за ним придут, когда путаница раскроется. Но это опять же было только догадкой. Скворчонок вполне мог быть просто сильно напуган. Не потому, что он Феникс, а потому, что он — слабая птичка.

— И ты его пустил?!

— Я бы пустил его в любом случае. Напуганную слабую птичку или Феникса, которому дышат в затылок. В конце концов, нора — это просто нора. Её можно вырыть снова …

— Несчастные самки, — сказала Супермышь, заворожённо глядя на пламя. — Похвально, Старший Барсук Полиции, что вы сохраняете хладнокровие и философский настрой.

— Какие самки? — Барсук Старший уставился на неё.

— А … вы не знали? — Супермышь отвела глаза.

— Не знал о чём?! — Барсук Старший заревел так, что Барсукот прижал хвост и уши.

— Ну, ваши жена и дочь … Я видела их, когда летела спасать вас. Они как раз заходили в вашу нору.

— И вы им ничего не сказали? — прошептал Барсукот.

— А что я должна была им сказать? — завизжала в ответ

Супермышь. — Ведь я же не знала, что Барсук спрятал в норе птицу Феникс … Эй, отставить! Барсук Старший Полиции Дальнего Леса! Не лезть в огонь! — она перешла на высокие частоты.

— Барсук, вернись! — отчаянно закричал Барсукот.

Но Старший не обращал внимания ни на визг Супермыши, ни на характерную боль в затылке от ультразвука, ни на вопли Барсукота. Он бежал к охваченной огнём и дымом норе. Это было. Всё это уже однажды с ним было. Но в тот раз он так и не шагнул в пламя. А на этот раз без малейших сожалений шагнёт. Он дал слово, что после раскрытия этого дела будет вместе с семьёй. И он выполнит обещание. Что бы ни было там, за последней чертой, за завесой чёрного дыма, — добродушные объятия Небесного Медведя Отца, или злобная Огненная Гиена, или просто холодная, как мёрзлая земля, пустота, — что бы ни было, он будет там вместе с семьёй.

— Папа! Стой! — послышался вдруг встревоженный голос самки. Голос, очень похожий на голос Барбары. И вовсе не из горящей норы.

Барсук Старший остановился и обернулся. Его дочь, закутанная в моховой плед, энергично махала ему передними лапами, расплёскивая чай из одноразового берестяного стаканчика. Над её головой озабоченно вился Грач Врач.

— …И тогда Скворчонок вылетел из подвала с кружкой птичьего молока! — Барбара возбуждённо раскинула лапы в стороны, изображая полёт Скворца, и выплеснула из берестяного стакана остатки чая.

— Зря вы вылили весь успокоительный чай, — покачал головой Грач Врач. — У вас нервный стресс. Вам надо взять себя в лапы.

— Я полностью в своих лапах! — отмахнулась Барбара. — Я не хочу чай! Я видела Феникса!

— И что же? — не менее возбуждённо спросил Барсукот. — Он вылетел с молоком и … И тут же взорвался?

— Нет-нет! Он потребовал, чтобы они отпустили нас с мамой, и выплеснул молоко на пол. Тогда эти трое — Крысун, Голубчик и Ласка — оставили нас и кинулись его слизывать. Мне кажется, они сошли с ума ещё прежде, чем приняли молоко. По крайней мере, Ласка закричала, что на троих там не хватит, и откусила Голубчику голову в тот момент, когда он вытянул к молоку шею. — Барбара брезгливо поморщилась. — Голубчик ещё немножко побегал по комнате без головы, а Крысун с Лаской лакали молоко и урчали. Потом они набросились друг на друга, и Крысун … — Барбара на секунду зажмурилась, — Крысун вырвал Ласке сердце.

Супермышь вздрогнула и что-то беззвучно воскликнула на высоких частотах.

— Какое шокирующее зрелище для столь юной самки! — сокрушённо всплеснул крыльями Грач. — Не представляю, сколько сеансов с Мышью Психологом придётся пройти, чтобы избавиться от этих кровавых образов!

— А я не хочу избавляться от этих образов! — с вызовом ответила Барбара. — Я рада, что эти гады друг друга сожрали! Для меня это будет светлым воспоминанием. Уверена, что и для мамы тоже!

— Крысун? — напряжённо спросил Барсукот. — Его-то ведь никто не сожрал?

— Крысун. — Барбара кивнула и сжала губы. — Он вылизал пол и пошёл на нас с мамой, потрясая когтями. Он был … Он стал ещё страшнее, чем до молока. У него как будто появился дополнительный ряд зубов … И он как-то увеличился в размере … Вот так вот раздулся! А глаза … они не моргали, только зрачки пульсировали. И ещё он шипел.

— Шипел? — Барсукот непроизвольно выпустил когти.

— Шипел, как змея … Скворчонок крикнул нам с мамой: «Бегите! Я им займусь!»

— Так прямо и крикнул? — спросил Барсук Старший. — Сам произнёс эту фразу, ни за кем её не повторил?

— За кем он мог повторить такое? Конечно, сам. Ну а потом он бросился на Крысуна и стал клевать его в спину. А мы с мамой побежали. Когда мы были уже вон у той сосны, послышался взрыв, и мы увидели, что нора загорелась. И мама сказала … мама сказала … — лицо Барбары вдруг скривилось в плаче, и она стала похожа на маленького обиженного детёныша, — что это значит — его больше нет. Что наш Скворчонок погиб и сгорел. И что Крысун сгорел. И что когда-то это всё уже было … Но мама ещё сказала, что Скворчонок, то есть, вернее, Феникс, возродится из пепла. А вот Крысун уже нет.

— Я не был бы так уверен, когда дело касается Крысуна, — мрачно сказал Барсукот.

— Где мама? — спросил Барсук Старший Барбару. — Я понимаю, что она страшно устала, но всё же, когда она подойдёт?

— Она не придёт, — ответила Барбара.

— То есть как это — не придёт?

— Она уехала обратно в Подлесок. Она сказала, что любит тебя, но никогда сюда не вернётся, потому что всё повторяется. Она просила, чтобы ты её не искал. Она сказала передать тебе: «Нет».

— Но … может быть … ведь ты умеешь её уговаривать, правда, Барбара? — пробормотал Барсук Старший. — Ведь мы же знаем, что у Мелли есть разные «нет», и некоторые из них вполне могут превратиться в «возможно» или даже в «конечно» …

— Нет. Это было такое «нет», которое «нет», — печально ответила Барбара. — Мама твёрдо решила. Но я … Зато я тоже твёрдо решила, что останусь в Дальнем Лесу! Я хочу работать в полиции.

— Это опасная работа, Барбара, ты же видишь, — понуро сказал Барсук.

— Конечно, вижу! Мне нравится, что это опасно. Как и тебе, папа. Не притворяйся. Ты любишь эту работу.

— Я выхожу на пенсию, Барбара. Это было моё последнее дело. Я больше не Старший Барсук Полиции. Ты взрослый зверь и вольна выбирать себе любое призвание. Но решай это не со мной.

— А с кем мне это решать? — растерялась Барбара.

— Вот с ней, — Барсук кивнул на Супермышь. — Она теперь старший по званию.

— Барсучиха Барбара, вы приняты на стажировку в полицию, — сухо сказала Супермышь.

— Ура! — Барбара возбуждённо запрыгала на одной лапе. Барсукот отвернулся. Он не мог выносить это зрелище. Наблюдать эту радость. Чужую, но такую понятную ему радость. Недоступную ему радость.

— …И вам присваивается звание Второго Младшего Барсука Полиции Дальнего Леса.

— А кто будет Первым Младшим Барсуком? — спросила Барбара.

— Первым будет Барсукот. За хамство и наглость … то есть, вернее, за отвагу и ловкость я восстанавливаю его в должности полицейского.

— Удачи, ребята, — прошептал Барсук Старший и медленно побрёл прочь.

— Отставить! — взвизгнула Супермышь. — Ни с места, Старший Барсук Полиции! По вашему заявлению о выходе на пенсию вам отказано.

— Кем отказано? — удивился Барсук.

— Мной отказано, — ответила Супермышь.

— Почему?

— Потому что вы … — она с явным трудом заставила себя это произнести, — лучший сыщик в окрестных лесах. Вы нужны мне в полиции. Только приведите себя в нормальную зверскую форму. На этом я с вами прощаюсь. Благодарю всю команду за бестолковую и тупую … то есть, вернее … — она сделала над собой очередное усилие, — за отлично проделанную работу. Мне нужно срочно лететь с докладом наверх.

— Кому же вы собираетесь там докладывать? — уточнил Барсук Старший.

— Царю зверей, кому же ещё. Теперь он старший по званию.

Супермышь протёрла краешком рукокрыла эхолокаторы в носу и во рту — они были покрыты слоем грязи и осевшего пепла, — постучала коготком по ушным рациям, с хрустом расправила крылья, скорчила гримасу, означавшую, вероятно, дружескую улыбку, и метнулась вперёд и вверх, прямо в алые языки пламени.

— Спалит крылья к сычам собачьим, — сказал Барсукот. — А мне потом тащить её на себе на этот её верх.

— Не спалит, — отозвался Барсук. — Увернётся.

Супермышь сменила траекторию в последний момент и, петляя в дыму, беззвучно унеслась прочь.

— Мне казалось, если я когда-нибудь вернусь в полицию, я буду ужасно счастлив, — сказал Барсукот. — И вот я снова Младший Барсук Полиции. А мне почему-то грустно. Почему так выходит, Старший?

— Потому что теперь всё будет иначе. Без Грифа Стервятника — кто знает, сколько времени ему понадобится на выздоровление? И без … — Барсук Старший на секунду умолк, отвернулся от Младших Барсуков Полиции и уставился на пламя, — и без Скворца. Никогда у нас больше не будет чудесной маленькой птички, способной повторить любой звук.

— Ты что, плачешь, папа? — удивлённо спросила Барбара.

— Конечно нет. Это просто дым.

— Интересно, какой он теперь, Скворчонок? — Барсукот запрокинул голову в небо.

— Он теперь не скворчонок. — Барсук Старший тоже посмотрел вверх.

— Он ведь с нами даже не попрощался …

Из-за чёрного облака дыма, из-за острых еловых пиков,

из-за робких, розоватых предрассветных мазков на горизонте, похожих на обронённые перья фламинго, вдруг послышалась весёлая трель полицейской сирены, которой так хорошо подражал Скворчонок.

— Он прощается с нами сейчас, — сказал Барсук Старший.

Вой сирены становился всё тише, а потом совсем смолк. Но они ещё долго стояли и смотрели на небо.