Глава 28

Александрия.

Осень 531 года н.э.

Когда корабли подошли к огромной гавани Александрии, Антонина начала беспокоиться, что весь ее флот может опрокинуться и перевернуться. У нее сложилось впечатление, что все солдаты на каждом корабле собрались у палубных ограждений с правого борта и смотрят на известный на весь мир маяк.

Огромный маяк стоял на небольшом островке Фарос, который соединялся с материком искусственной насыпью длиной в семь стадий. Насыпная дорога не только открывала доступ к маяку, но также разделяла гавань на две части.

Маяк состоял из трех «этажей» и вознесся ввысь почти на четыреста футов. Самая низшая часть была квадратной, вторая восьмиугольной, третья цилиндрической. На самом верху цилиндрической структуры находилась комната, в которой огонь горел круглосуточно, днем и ночью. Свет этого огня усиливался при помощи специального отражателя и проецировался в море.

Антонина и ее войска увидели этот свет несколько часов назад, когда флот ранним утром приближался к Александрии. Через два часа после восхода солнца луч казался бледным. Но в темноте свет маяка на самом деле оправдывал свою репутацию. А теперь, когда они смогли его рассмотреть с близкого расстояния, и здание тоже.

Солдаты просто усыпали правый борт каждого судна. Антонина уже собиралась отдать приказ, вероятно, бесполезный, когда крик с носа корабля привлек ее внимание.

— Приближаются суда! — кричал впередсмотрящий. — Большие парусные галеры! Восемь штук!

Антонина спустилась по лестнице с ютовой надстройки и поспешила вдоль правого борта на нос. Не прошло и минуты, как она стояла рядом с впередсмотрящим и глядела на небольшую группу судов, выходящих из гавани.

Восемь больших парусных галер, как он и сказал. Пять из них стандартного размера, три немного поменьше. В целом по ее оценкам должно быть, по меньшей мере, полторы тысячи солдат. Большинство — гребцы, но, быстро подсчитав количество, она решила, что на бортах также находится более четырехсот военных моряков. Вооруженных и в броне. Да и у гребцов тоже под рукой будет оружие на случай, если враги станут брать суда на абордаж.

Пока она наблюдала, семь галер растянулись в одну линию, закрывая вход в гавань. Восьмая, одна из трех меньшего размера, направилась к флотилии Антонины.

Она почувствовала чье-то присутствие рядом. Повернула голову и увидела, что к ней присоединился Гермоген вместе с двумя трибунами и капитаном флагманского корабля.

— Что прикажешь? — спросил капитан.

— Останови корабль, — сказала она. — И подай сигнал остальным. Пусть делают то же самое.

Капитан скривился, словно от боли, но тут же подчинился.

— Что я сказала не так на это раз? — проворчала Антонина. Гермоген рассмеялся.

— Не знаю. Я тоже не моряк. Но как мне кажется, никто не «останавливает» корабль. Тем более целую флотилию! Это слишком логично и прямо. У моряков так не принято. Вероятно, следовало сказать что-то типа: отложи продвижение вперед и передай сигнал всем судам следовать примеру в выполнении приказов.

Антонина улыбнулась и снова стала изучать приближающуюся галеру. Теперь до военного корабля оставалось двести ярдов.

— Предполагаю, на галере есть наместники.

— Чьи? — спросил Гермоген. Антонина пожала плечами.

— Скоро узнаем.

Она оторвалась от палубного ограждения.

— Когда подплывут, проведите их в мою каюту. Я буду ждать их. — Гермоген кивнул.

— Хорошая мысль. Будет выглядеть более достойно, чем встречать их на палубе.

— Черт с этими встречами, — пробормотала Антонина. — В каюте я буду выглядеть выше. Я специально приказала спроектировать для себя тот трон. — Она уныло осмотрела собственное тело. — С моим ростом никого не запугаешь, если я просто стою рядом.


Она поспешила к своей каюте по узкому мостику, идущему вдоль борта. Отметила, что появление восьми больших парусных галер по крайней мере помогло ее судам не перевернуться. Солдаты тут же оторвались от созерцания достопримечательностей и занимали боевые позиции.

Она остановилась на мгновение. Флагманский корабль качался на волнах. Однако в это утро море оставалось спокойным и ветер, качающий судно, был очень легким. И качался корабль очень легко.

Антонина осмотрела флотилию в поисках корабля Иоанна и в течение нескольких секунд нашла «Феодору». К ее удовлетворению Иоанн уже поворачивал на северо-запад. В случае конфликта его корабль теперь будет в идеальном положении, чтобы идти по направлению к блокирующим гавань галерам.

Ее встретил Ашот.

— На борт поднимется несколько человек, — она показала на приближающуюся галеру. — Гермоген проводит их в мою каюту, я хочу, чтобы ты… — она замолчала, изучая тех, кто был на борту приближающегося судна. Если быть точными — то она считала офицеров. — …и четыре твоих катафракта были со мной, — закончила она.

Ашот улыбнулся довольно мрачно.

— Кто-нибудь конкретно?

Антонина ответила такой же мрачной улыбкой.

— Да. Четверо самых крупных, самых крепких, выглядящих наиболее устрашающе.

Ашот кивнул. Антонина не успела сделать три шага в направлении своей каюты, когда армянин уже выкрикивал приказы:

— Синесий! Матвей! Лео! Зенофилий! Ко мне!


Первым делом после того, как Гермоген провел их в нужное помещение, прибывшие офицеры осмотрели четырех катафрактов, стоявших по углам огромной каюты Антонины. Внимательно осматривали, в течение по меньшей мере полминуты.

Антонина боролась с улыбкой. Посетители больше всего напоминали ей четырех грешников в прихожей ада, осматривающих постоянных обитателей ада.

Четыре дьявола, каждый в своем углу. Если считать оружие и доспехи, по прикидкам Антонины, все они вместе весили тысячу двести фунтов. Двое катафрактов были такими высокими, что их шлемы почти касались потолка каюты. Один имел такую широкую грудную клетку, что казался несколько утрированным. А последний, Лео, считался всеми приближенными Велисария самым уродливым на земле человеком.

Иногда некрасивые бывают забавными. Иногда смешными, похожими на бульдога.

Но не в этом случае. Это был урод уродов. Злобный, страшный монстр. Что-то от великана-людоеда. Что-то от тролля — даже когда Лео не хмурился, а в эти минуты он определенно хмурился. Кишки сворачивало, по спине пробегал холод, медвежья болезнь настигала, когда он хмурился. Как Молох.

Антонина откашлялась. Скромно. Как настоящая леди.

— Что я могу для вас сделать, господа? — спросила. Офицер, стоявший впереди, оторвал взгляд от Лео и уставился на нее. Он был человеком средних лет, седовласым, в бороде тоже просматривалось много седых волос. Скорее высокий, как подумала Антонина, но он казался карликом в том же помещении, где находились четыре катафракта Ашота.

Мгновение взгляд мужчины ничего не выражал. Затем он начал ее узнавать и прищурился.

— Ты — Антонина? — спросил он. — Жена Велисария? — Она кивнула. Офицер поджал губы.

— Нам говорили — то есть мы понимаем, что ты назначена главной в этой… м-м-м флотилии.

Она кивнула. Губы офицера стали еще тоньше, словно он только что съел самый кислый в мире лимон.

— Ситуация в Александрии очень сложная, — с ударением на каждом слове сказал он. — Ты должна это понимать. Никому не поможет, если ты просто ворвешься…

— Ситуация в Египте не сложная, — перебила Антонина. — Ситуация очень проста. Бывшие гражданские, церковные и военные власти утратили доверие императора и императрицы-регентши. По этой причине меня отправили сюда проследить за их заменой на людей, которым доверяют император и императрица-регентша. На борту входящих в эту флотилию судов находятся новый префект претория, патриарх и главнокомандующий армией Египта.

Она показала пальцем на Гермогена. Молодой офицер стоял, прислонившись плечом к ближайшей стене, очень расслабленно.

— Вот он. Могу ли я вас представить?

Четверо морских офицеров смотрели на нее выпученными глазами. Антонина мило улыбнулась и добавила:

— Я буду также рада представить вас новому префекту претория и патриарху. Как можно скорее. Но, боюсь, их нет на этом корабле.

Один из более молодых офицеров, стоявший сзади, внезапно взорвался.

— Это абсурд! Вы не можете…

— Могу. И сделаю.

Тот же офицер снова открыл рот, но старший в первом ряду приказал ему замолчать, махнув рукой.

— Мы договорились, что говорить буду я! — Он слегка повернул голову.

Когда стоявший в первом ряду офицер снова посмотрел на Антонину, его губы полностью исчезли. Он полностью проглотил лимон.

— Я вижу, вы не готовы прислушаться к доводам разума! — Рявкнул он. — Значит, я буду говорить прямо. Морские власти Александрии, представителями которых мы являемся, не будут брать чью-либо сторону в спорах, которые разворачиваются в городе. Но мы настаиваем, чтобы эти споры решились в самом городе. Мы не можем согласиться и мы не согласимся на навязывание силового решения людьми со стороны. Поэтому…

— Арестуйте их, — сказала Антонина. — Всех четверых. — Она говорила тихо и спокойно.

Офицеры уставились на нее с открытыми ртами. Один из них потянулся за мечом. Но до того, как он успел вытащить его из ножен, его кисть схватила рука и сжала, словно в тисках. Это была рука Зенофилия, размером напоминавшая медвежью лапу. Другая огромная рука схватила офицера за шею сзади. Офицер принялся кричать.

Зенофилий сжал его горло. Офицер тут же прекратил кричать. Начал синеть.

Трех других держали точно так же — за кисть и шею — другие катафракты Ашота.

— Вы не имеете права! — вскрикнул тот, которого держал Матвей. Матвей был одним из тех, кому почти приходилось нагибаться, чтобы не тереться шлемом о потолок каюты. Он весело улыбнулся и сжал шею пленного. Молчание.

— Почему нет? — спросила Антонина, ангельски улыбаясь. Она кивнула Матвею. Он слегка ослабил давление на горло пленника.

Мужчина сильно раскашлялся. Затем, хватая воздух, выпалил:

— Галеры получили приказы! Если мы не вернемся в течение часа, они должны считать, что врагом начаты военные действия!

— «Врагом начаты военные действия», — задумчиво повторил Гермоген. — Да, звучит зловеще.

Он бросил взгляд на Ашота, в той же позе прислонившегося к противоположной стене.

— «Врагом начаты военные действия», — эхом повторил армянин. — Ужасно.

Ашот слегка повел плечами и встал прямо. Они с Гермогеном обменялись улыбками.

— Жуткие слова, — сказал Ашот. — Боюсь, могу обкакаться. — Только что угрожавший офицер рявкнул:

— Шутите сколько хотите! Но я напоминаю вам: это восемь военных кораблей. А у вас что есть, кроме этих судов для перевозки зерна? Две галеры — и все!

— Не совсем, — пробормотал Ашот. Повернул голову и посмотрел на Антонину.

Она кивнула. Ашот вышел из каюты. Секунду спустя собравшиеся услышали его голос:

— Отправьте сигнал на «Феодору»! Бело-голубой флаг! Потом красный!

Мгновение спустя он вернулся в каюту.

— Это означает «врагом начаты военные действия», — пояснил он четверым арестованным. Затем улыбнулся: — В некотором роде.

Пленные так были увлечены разглядыванием Ашота, что не услышали, как Антонина прошептала:

— Если быть абсолютно точными, то это означает: «Бортовой залп».


На борту «Феодоры» Иоаннн Родосский и Эйсебий стояли на палубе полуюта. Увидев бело-голубой сигнал, за которым последовал красный, Иоанн издал вопль:

— Вот! Наконец-то! Теперь мы посмотрим, на что способна эта красивая сука!

— На твоем месте я не позволил бы императрице услышать такие слова, — пробормотал Эйсебий. Артиллерийский техник стоял рядом с Иоанном, схватившись за палубные ограждения. Его лицо выглядело изможденным и бледным. «Феодора» качалась на волнах, и это пробудило вечную морскую болезнь Эйсебия.

— Почему нет? — весело спросил Иоанн. — Ведь корабль назван в честь нее, не так ли? Разве императрица у нас не красивая? И разве она не является одной из самых злобных в мире сук? — Он весело хлопнул Эйсебия по плечу. — Но она — наша сука, парень! Наша!

Иоанн показал на лестницу, ведущую на палубу внизу.

— Теперь спускайся, Эйсебий. Я хочу, чтобы ты следил за нашими расчетами, а то у них энергия бьет через край.

Эйсебий стал осторожно спускаться по лестнице. Он слышал, как Иоанн громовым голосом орет матросам и лоцману:

— Направляйтесь к большим парусным галерам! Через гавань! Я хочу проплыть аккурат через их носы!

Добравшись до палубы, на которой были установлены артиллерийские орудия, Эйсебий направился на правый борт судна. Теперь «Феодора» изменила курс и двигалась с северо-запада на юго-восток. Во врага они смогут стрелять из пяти пушек на правом борту.

Вскоре Эйсебий забыл о морской болезни. Он был полностью занят подготовкой пушек к стрельбе. Он носился взад и вперед по палубе, беспокоясь о каждой детали работы.

На этот раз сирийские расчеты и их жены не проклинали его за въедливость и суетливость и не смеялись над ним, как непрактичным философом. Их ждало не упражнение в стрельбе. Им предстояло выполнение реальной боевой задачи. Они не будут стрелять по пустым бочонкам, сброшенным за борт, им предстоит стрелять по боевым галерам, выставленным в ряд, которые в свою очередь будут стрелять по ним.

Да, на тех галерах нет пушек. Но эти скоростные галеры полностью отвечают своему предназначению. Они красиво спроектированы — на самом деле даже элегантно, в отличие от многих корыт, плавающих по морям, тем не менее, несмотря на свой относительно небольшой размер, они напоминали сирийским расчетам гигантских ос, готовых немедленно ужалить. Впереди у этих галер, подобно жалу осы, имелось специальное бревно. Им делались пробоины в судах врага.

Длинные, узкие галеры — и смертоносные.

К тому времени, как «Феодора» прошла полпути до галер, расчеты уже зарядили пушки и были готовы к стрельбе. Теперь они очень хорошо знали процесс — благодаря безжалостным тренировкам на протяжении всех недель путешествия, на которых настоял Эйсебий.

В то время они возмущались и негодовали по поводу количества тренировочных стрельб. Все расчеты на «Феодоре» являлись добровольцами из Когорты Феодоры. Когда открылись вакансии, многие боролись за них. Большинство сирийских гренадеров хотели получить эту престижную работу. Престижную и, как они предполагали, легкую. Конечно, если сравнить с бросанием гранат или стрельбой из тяжелых пистолетов — ручных пушек, как их называл Иоанн Родосский — в жаркий египетский день. Они думали отдыхать на кораблях, считали, что им не придется ходить больше нескольких шагов. Что может быть лучше?

Но вскоре узнали, как горько ошибались. Не прошло и недели после отплытия с Родоса, как расчеты стали предметом шуток всей Когорты. Остальные гренадеры облокачивались на палубные ограждения на своих судах и смотрели, как расчеты на «Феодоре» ежедневно тренируются. Смотрели и улыбались, день за днем, пока расчеты проливали реки пота под средиземноморским солнцем. Не таким горячим, как египетское, но достаточно жарким. В особенности для мужчин и женщин, которым приходилось переносить латунные пушки с места на место, таскать амуницию из трюма, заряжать, стрелять, а затем повторять все снова. Раз за разом, час за часом, день за днем. И все это под внимательным взглядом человека, который, судя по характеру, мог бы стать великолепным монахом. Монахом, который внимательно следит за работой других монахов, копирующих страницу за страницей рукописи, внимательно следит, чтобы кто-то случайно неправильно не провел пером, не капнул на страницу каплю чернил.

Очень придирчивый. Очень правильный и строгий, несмотря на молодость. Нытик, зануда, любящий ворчать, излишне беспокоящийся из-за всякой ерунды. Как раз такой, кто в состоянии почти свести с ума крестьян с приграничных территорий.

Теперь стоя рядом с орудиями, сирийские расчеты молча благодарили Эйсебия. И им становилось спокойно от его присутствия. Да, этот парень обычно казался занозой в заднице, но он был своим парнем.

— Наш Эйсебий свое дело знает, — объявил один сириец.

— Лучший человек по пушкам, — согласился второй. Внезапно одна из женщин рассмеялась и предложила:

— Ну так давайте же поприветствуем Эйсебия! Ну! Давайте! — Ее клич подхватили. Мгновение спустя весь контингент, приписанный к управлению пушками, уже скандировал:

— Эйсебий! Эйсебий!

Удивленный Эйсебий напрягся. Он знал, что командующий в таких ситуациях должен сказать речь. С эффектной концовкой. Призывом.

Эйсебий был способен на эффектную концовку не больше, чем мышь к полетам. Поэтому после секундного колебания он просто помахал рукой и улыбнулся. Довольно скромно, как неуклюжий молодой неудачник, которым был всю жизнь.

На его улыбку все сирийцы ответили улыбками. Их не разочаровало его молчание. Они очень хорошо знали этого человека.

Их командующего. Их занозу в заднице.


Наверху, на следующей палубе Иоанн Родосский тоже улыбнулся.

Не скромной, неуклюжей улыбкой. Нет, совсем нет. Иоанн Родосский не был ни скромным, ни неуклюжим, ни неудачником. Да, его прошлая карьера морского офицера оказалась поломана из-за слишком большой любви к женщинам. Но все его коллеги признавали его таланты, за исключением, возможно, тех, чьих жен он соблазнил. Его все называли лучшим римским капитаном.

Он знал, что видит боевой экипаж — сразу это понимал. И теперь, понимая, что Эйсебий никакую речь произносить не собирается, просто не может это сделать, возместил недостаток.

Конечно, по-своему. Перикл пришел бы в ужас.

— Солдаты! Храбрые мужчины и женщины из Когорты Феодоры! — Он перегнулся через палубные ограждения и с драматизмом

Показал пальцем на семь галер, находившихся на расстоянии примерно трехсот ярдов.

— Этим жалким ублюдкам конец! Конец!

Громкий и веселый клич поднялся на палубе. Кричали и расчеты, и их жены. Затем Иоанн услышал слабое эхо, идущее откуда-то издалека. Он в удивлении повернулся и уставился на насыпную дорогу, ведущую к маяку.

Теперь на ней стояли люди. По всей длине. Он видел, как к ним бегут другие, все больше и больше. Из Александрии. Жители города, как он понял. Новость распространилась, и жители Александрии спешили посмотреть зрелище.

Бедные люди Александрии, если уж быть абсолютно точным, Даже на таком расстоянии Иоанн видел, что мужчины, женщины и дети, собравшиеся на насыпной дороге, одеты в простые одежды, Район гавани окружали трущобы. И жители этих трущоб первыми узнали новость и поспешили в гавань. Они теперь занимали все возможные точки обзора, выходящие на гавань и море.

Он улыбнулся.

— Это наши люди. Наши.


Антонина на флагманском корабле пришла к тому же выводу. Она вышла из каюты, как только четверых взятых в плен офицеров связали и их рты заткнули кляпами. Услышав доносившиеся издалека приветствия, она осмотрела толпу, собравшуюся на насыпной дороге. Затем подошла к палубному ограждению на правой стороне корабля и посмотрела на галеру, качающуюся на волнах недалеко от ее корабля. Высадив четырех офицеров, галера отошла примерно на тридцать ярдов и встала носом к флагманскому кораблю. Весла были готовы в любой момент опуститься на воду. В эти минуты галера просто удерживала равновесие. Но для Антонины было очевидно: галера при первом же сигнале в состоянии попытаться пробить ее судно специально предназначенным для таких целей бревном.

Но она не даст им нужного времени.

Она повернула голову и окликнула Евфрония. Командующий Когортой Феодоры тут же подбежал к ней.

Антонина кивнула на ближайшую галеру.

— Я хочу, чтобы этого судна больше не было. Ты можешь это сделать?

Молодой сириец посмотрел на галеру. Один раз быстро взглянул, и все.

— С такого расстояния? Легко. Даже не придется использовать пращу.

— Сделай это, — приказала она. Когда Евфроний стал разворачиваться, она остановила его рукой. — Я хочу, чтобы это был удар молота, Евфроний. Не просто несколько гранат. Если галера сможет набрать скорость, то она проделает дыру в нашем корабле.

Евфроний кивнул. Мгновение спустя он уже отдавал приказы — жестами и шипящим шепотом. Гренадеры собрались в центре корабля. Как поняла Антонина, гренадеры невидимы для моряков, управляющих низкой галерой, до тех пор пока они не окажутся у самого палубного ограждения, бросая гранаты.

Из каюты вышел Гермоген. Увидев нарастающую активность в центре, поспешил к Антонине.

— Ты не собираешься их каким-либо образом предупреждать? — спросил он. — Предлагать сдаться?

Антонина покачала головой.

— Не смею. Галера слишком близко. Если они получат предупреждение, то, возможно, им удастся сделать нам пробоину до того, как гранаты сделают свою работу. А если они подберутся слишком близко, то гранаты становятся уже опасны нам самим.

Гермоген кивнул в задумчивости.

— Разумно, — согласился он и уставился на ближайшее судно. На носу галеры стояло несколько офицеров. Они находились достаточно близко, чтобы рассмотреть выражения их лиц.

Они хмурились. Они беспокоились. Размышляли, что случилось с теми, кто взошел на борт. У них начинали зарождаться подозрения.

— Ну и черт с ними, — проворчал Гермоген.

Антонина услышала тихое шипение. Повернула голову и увидела, что гренадеры Евфрония заняли позиции. По меньшей мере три дюжины стояли в боевой готовности, держа гранаты в руках. Их жены стояли сразу за ними, готовые зажечь запалы. Запалы были обрезаны очень коротко.

Она осторожно махнула рукой, но руку держала на уровне талии. Она показывала гренадерам: пора.

Жены зажгли запалы. Сирийцы бросились к палубному ограждению и прокричали:

— За империю! За империю!

Услышав внезапный крик, офицеры на галере напряглись. Один открыл рот. Предположительно, чтобы выкрикнуть приказ. Но его челюсть просто отвисла, когда он увидел, как толпа гренадеров появилась у палубного ограждения более высокого корабля.

Он так и не произнес ни слова. Просто смотрел в ужасе, как множество гранат летит по воздуху.

Затем вместе со своими товарищами пригнулся и попытался уклониться.

Наверное, он думал, что в них летят камни. Он никогда не узнал правду. На носу приземлилось шесть гранат. Они разорвали его на куски вместе с носом галеры.

Разрывающиеся гранаты повредили галеру по всей длине. Положение, которое занимала галера — носом к кораблю Антонины, готовая делать пробоину, — было худшим из возможных, чтобы уклониться от гранат. Некоторые гранаты вообще не попали по галере. Они упали в воду по обеим сторонам. Но большинство гренадеров попали по цели. И если один гренадер кинул гранату чуть дальше, то это только добавило паники и разрушений. Длина галеры составляла почти сто футов от носа до кормы. Большинство гренадеров легко могли бросить гранату на сто футов, разделявшие флагманский корабль и цель. Многие могли добросить до середины галеры, а некоторые попасть и на корму.

Гранаты упали почти одновременно и взорвались в течение трех секунд. Дюжины тел были выброшены за борт. Совсем немногие выжившие находились преимущественно на корме. На середине галеры, куда попала по меньшей мере дюжина гранат, двести человек превратились в кровавое месиво.

Корпус судна был серьезно поврежден, там имелись настоящие пробоины или отлетели доски. Вода хлынула внутрь, потянула галеру ко дну. Некоторые выжившие стали прыгать с кормы. Другие, не умеющие плавать, просто смотрели, как приближается их смерть. Они были слишком поражены, чтобы кричать в отчаянии.

Не поворачивая головы, Антонина обратилась к Гермогену.

— Спасите тех, кого можете, — приказала она. — И посадите их под стражу в трюм.

Глаза Антонины стали искать другие галеры при входе в гавань. Военные суда приходили в движение. Она уже видела, как блестят поднимающиеся из воды весла. Но через мгновение она поняла, что к ней направляются только четыре галеры. Три другие решили перехватить «Феодору», которая шла к ним с северо-запада. Вернее, попытаться. Даже для неопытного глаза Антонины стало очевидно: «Феодора» пройдет мимо и у нее окажется, по меньшей мере, сто ярдов морского пространства.

— Я рассчитываю на тебя, Иоанн, — прошептала она. — Разбей несколько этих галер для меня.


Иоанн на «Феодоре» отдавал новые приказы.

— Не обращай внимания на эти три, которые идут на нас, Эйсебий! — орал он. — Концентрируй огонь на тех, которые идут к Антонине!

Эйсебий даже не потрудился поднять голову. Он был занят: помогал одному из расчетов устанавливать пушку. Поэтому просто махнул рукой, показывая, что все понял.

Наконец, удовлетворившись работой, он поднял голову на врага. Они уже шли перпендикулярно носам трех военных галер, которые бросились вперед, чтобы перехватить их. До ближайшей было двести ярдов — слишком далеко, чтобы она успела сделать в корабле Иоанна пробоину, даже несмотря на значительно более высокую скорость галер, чем «Феодоры».

Эйсебий перевел взгляд на четыре другие галеры. До ближайшей было триста ярдов. Оценивая скорость всех участников, Эйсебий решил, что галеры окажутся в радиусе действия ядер менее чем через две минуты.

— Стрелять по моей команде!

Как и всегда, Эйсебий попытался скопировать командирский рев Иоанна Родосского. Как и всегда, результат оказался жалким подобием. Но его тем не менее услышали расчеты.

Он снова закричал:

— Не нужно всем сразу! Каждая пушка по моему приказу! — Он побежал к первой. На мгновение показалось, что он сейчас оттолкнет командира расчета. Затем он сдержался и занял положение сзади, просто глядя через его плечо. Целился вместе со старшим в расчете.

Теперь осталось двести пятьдесят ярдов.

Двести.

Следует подождать до ста. Это будет хорошим расстоянием.

Эйсебий забыл обо всем, кроме быстроходной галеры, маячившей впереди. У него было плохое зрение, поэтому вражеское судно казалось ему расплывчатым. Но это не играло роли. Его решение будет основываться на относительном движении, а не точном восприятии.

Они с командиром расчета отошли в сторону, чтобы не пострадать от отдачи. Это движение ни в коей мере не отвлекло внимание Эйсебия.

— Огонь, — тихо сказал он.

Пушка прогрохотала. Откатилась немного назад. Над целью возникло облако дыма.

Но Эйсебий в любом случае не смотрел на цель. Он уже бежал к следующей пушке. К тому времени, как он до нее добрался, командир второго расчета уже отступил в сторону, освобождая место для отдачи.

Эйсебий бросил быстрый взгляд близоруких глаз. И снова он видел только туманные очертания. Относительное движение, относительное движение — это все, что играло роль.

Он постучал старшего в расчете по шлему.

— Огонь.

Дальше, к следующей пушке.

Размытые очертания. Относительное движение, относительное движение. Огонь.

Дальше, к следующей пушке.

Размытые очертания. Относительное движение, относительное движение. Огонь.

Дальше, к следующей пушке.

Размытые очертания.

Размытые очертания.

Никакого движения.

Он поднял глаза и прищурился. Внезапно он услышал окружающие его звуки. Восторженные крики. Поздравления. Сирийские расчеты приветствовали его. Сирийские жены победно кричали. А затем громче всех прозвучал вопль Иоанна Родосского:

— О, как красиво! Отличная работа, Эйсебий! Великолепно! — Командир последнего расчета улыбался Эйсебию.

— Та галера все еще на воде, — сказал он. — Хочешь ее добить? — Эйсебий покачал головой.

— Нет. Есть другие.

Он прищурился. Все было в тумане. Он подумал, что видит два судна, стоящих очень близко друг к другу, но…

Много лет спустя молодой артиллерийский техник будет вспоминать эту минуту и решит, что именно тогда он стал взрослым. Всю жизнь его беспокоило плохое зрение. Тем не менее он был слишком горд и также слишком стеснителен, чтобы просить о помощи.

Наконец попросил.

— Я не очень хорошо вижу, командир расчета, — признался он. — Я прав? Там два судна стоят рядом друг с другом?

Сириец улыбнулся шире.

— Да, ты прав. Ублюдки почти столкнулись, убегая от нашего огня. И у них переплелись весла.

Эйсебий кивнул. Затем выпрямился и закричал:

— Расчеты! Пушки перезаряжены?

Через несколько секунд послышался хор утвердительных ответов.

— Готовьтесь к стрельбе! Цельтесь в эти два судна! Стреляем одновременно! По моей команде!

Он склонился через палубные ограждения и прошептал:

— Помоги мне, командир расчета! Скажи мне, когда ты думаешь…

Сириец изучил врага. Две галеры в ста ярдах как раз в эти минуты пытались расцепиться. Хорошая, крупная, сладкая цель. Он похлопал Эйсебия по колену.

— Сейчас, — прошептал он. Эйсебий тут же закричал:

— Огонь! Все вместе! Все…

Остальные слова потерялись, заглушённые шумом пальбы.

Когда дым рассеялся, снова послышались радостные крики. Да, одновременный выстрел из всех пушек сразу не принес столько разрушений, сколько огонь каждой пушкой по очереди по первой галере. Но это не играло особой роли. Да, галеры были предназначены для пробивания дыр во вражеских кораблях и для этого в носовой части имелось специальное прочное приспособление наподобие бревна, но сами корпуса галер делались из тонких досок, чтобы судна были скоростными. Корпуса не проектировались для противостояния ударам мраморных пушечных ядер диаметром пять дюймов.

Одна из галер получила пробоину в носовой части. Недостаточно большую, чтобы потопить ее, но достаточную, чтобы галера бросилась к берегу.

Что касается другой…

Нос был сильно разрушен, хотя пробоины отсутствовали. Но одно пушечное ядро по счастливой случайности пролетало вдоль левого борта как раз в тот момент, когда гребцы поднимали весла из воды. Многие из этих весел сломались. Части сломанных весел полетели внутрь галеры и ударили по дюжинам гребцов, подобно палицам. Объективно говоря, галера все еще была способна к участию в сражении. Но экипаж уже достаточно насмотрелся на жуткое дьявольское оружие. И эта галера тоже развернулась и поспешила (по мере возможности) в гавань. Правда, шла убого — половина весел отсутствовала.

Иоанн уже выкрикивал новые команды. Четыре галеры, направлявшиеся к флагманскому кораблю Антонины, были эффективно разрушены — одна тонула, две бросились наутек, последняя качалась в нерешительности. С этой последней Антонина сама справится. Теперь у Иоанна возникли свои проблемы.

Родосец развернул свой корабль, чтобы смотреть на три галеры, которые ранее пытались перехватить его. Галеры нацелились на него, а поскольку скорость у них была значительно выше, быстро приближались.

Но недостаточно. К тому времени, как они оказались в радиусе действия ядер, Иоанн уже развернул корабль левым бортом — и пятью пушками, которые еще не участвовали в стрельбе, а также свежими расчетами, готовыми к бою.

Эйсебий тоже уже перебежал на ту палубу. Иоанн немного удивился, что артиллерийский техник привел с собой одного из командиров расчета с правого борта.

Он увидел, как Эйсебий и командир расчета коротко совещаются. Затем голос Эйсебия, который ни с чьим не спутать, прокричал:

— Все одновременно! По моей команде!

Иоанн улыбнулся. Как и много раз в прошлом, Иоанну мальчишеский голос артиллерийского техника показался комичным. Но на этот раз в улыбке моряка не было и следа покровительственности.

Комичен, да. Но не патетичен.

И снова он увидел, как головы Эйсебия и командира расчета склонились друг к другу, что-то напряженно обсуждая. До трех галер теперь было двести ярдов, их весла мелькали, их смертоносные бревна нацелились прямо на «Феодору».

— Огонь! Все одновременно! Все… — послышался крик Эйсебия. Слова заглушил грохот. Облако дыма закрыло врага.

— Перезаряжайте! Перезаряжайте! Быстро! Быстро!

Иоанн наблюдал, как расчеты справляются с заданием. Он молча поблагодарил бесконечные часы тренировок и Эйсебия, который, несмотря на жалобы и недовольство сирийцев, заставлял их повторять процесс снова и снова.

Теперь они не жаловались. О, нет, совсем нет. Просто быстро делали то, что нужно. И выкрикивали боевой клич:

— За империю! За империю!

Дым рассеялся достаточно, чтобы Иоанн мог увидеть врага. Теперь до трех галер оставалось всего пятьдесят ярдов. Он поморщился. Не обойдешь их теперь, весь пробьют же…

Если только…

Он понял: их движение вперед прекратилось. Да, ни одна из галер не тонула. Только одна из них, судя по внешнему виду, пострадала от значительного повреждения корпуса. Но шока оказалось достаточно, чтобы гребцы сбились с ритма. Люди на этих галерах были совершенно неподготовлены к грохоту пушек, причем пушек, стреляющих одновременно. Вместо того чтобы нестись вперед и попытаться пробить вражеский корабль, они просто дрейфовали.

— Огонь! Все вместе! — снова послышался крик.

Слова опять потерялись в грохоте. Облако дыма. Враг невидим. Иоанн перегнулся через палубное ограждение, готовый приказать…

Не нужно. Эйсебий уже все делал сам.

— Заряжайте канистрами! Канистрами! Канистрами!

Дым рассеялся. По крайней мере, достаточно, чтобы Иоанн все увидел.

Одна галера тонула. Другая сильно пострадала. Она все еще держалась на плаву, но вышла из-под управления. Теперь смертоносное бревно целилось в никуда, в пустое Средиземное море.

Но третья галера все еще оставалось на плаву. Нет, она не собиралась делать пробоину в «Феодоре». Она просто старалась передвигаться, несмотря на сломанные весла и раненых гребцов. В отчаянии боролась. Собиралась бороться.

Бесполезно. Иоанн увидел Эйсебия у центральной пушки, суетящегося вокруг расчета. Галера находилась только в десяти ярдах — достаточно близко даже для близоруких глаз артиллерийского техника.

Иоанн увидел, как Эйсебий постучал командиру расчета по шлему. Увидел, как шевельнулись его губы, но слов не услышал.

Мгновение спустя из пушки вылетело облако дыма. Канистра прошла по длине галеры как коса.

Иоанн Родосский ни в коем случае не был чувствительным человеком, но и он не смог не дернуться от чистой жестокости, с которой содержимое канистры нанесло увечья экипажу галеры. Ведь это был выстрел с близкого расстояния в большую группу людей, сидящих рядом друг с другом на веслах, близко друг к другу…

Он содрогнулся. Увидел, как Эйсебий бросился к следующей пушке. Пушка целится. Потом Эйсебий стучит командиру расчета по шлему.

Снова грохот. Еще одна канистра выпущена по галере. Кровь везде.

Эйсебий бежит дальше. Прицелились. Огонь.

Теперь это было просто убийство. Чистая бойня.

Эйсебий бежит дальше.

Иоанн перегнулся через палубные ограждения и закричал:

— Достаточно, Эйсебий! Достаточно!

Артиллерийских техник, уже готовый отдать приказ следующему расчету, посмотрел наверх. Прищурил близорукие глаза.

— Достаточно! — закричал Иоанн.

Эйсебий медленно выпрямился. Медленно подошел к палубному ограждению и перегнулся. Посмотрел на нос галеры, который теперь мягко бился о бок «Феодоры». И впервые изучил свою работу.

При других обстоятельствах, в другое время сирийские расчеты — в основном грубые деревенские парни — посмеялись бы над ним. Поиздевались, хмыкнули при виде командующего Эйсебия, которого выворачивало в море.

Но только не в этот день. Нет, не в этот. Вместо этого сирийские расчеты и их жены медленно собрались вокруг него, мужчины неловко хлопали его по плечу, когда его тошнило. А затем, когда он выпрямился, полная сирийская женщина прижала рыдающего молодого человека к себе, тепло обняла, не обращая внимания на слезы, которые смачивали ее простое крестьянское платье.


Наверху, на следующей палубе, Иоанн вздохнул.

— Добро пожаловать в клуб, парень. Клуб убийц. — Он поднял голову и осмотрел море.

Победа. Полная. Четыре галеры и их экипажи уничтожены. Три разбиты. Единственная неповрежденная галера несется прочь. Он посмотрел на флагманский корабль Антонины.

— Она твоя, девочка. Александрия твоя. Бери ее.


Антонина изучала ситуацию с борта флагманского корабля. Вначале она с удовлетворением наблюдала за разбитым флотом врага. Изучала дико скандирующую толпу на насыпной дороге с таким же удовлетворением.

Затем, когда все удовлетворение ушло, она стала изучать сам город.

За гаванью она видела возвышающийся вдали над жилыми домами и складами высоченный столб, воздвигнутый в честь Помпея. И неподалеку церковь Святого Михаила. Когда-то это здание называлось храмом Цезаря. Два огромных обелиска все еще возвышались перед ним. Но грандиозное языческое строение, с известной окантовкой из серебряных и золотых картин и статуй, теперь было передано поклоняющимся Христу.

И конечно властям — официальным представителям Христа. Патриарх Александрии жил там, как и другие патриархи на протяжении двух тысяч лет. Сто лет спустя после того, как они там обосновались, на улице перед храмом великолепная учительница философии, женщина по имени Гипатия, была раздета догола и забита до смерти толпой религиозных фанатиков.

— Черт с ней, с Александрией, — прошипела Антонина.

Загрузка...