Сделать все возможное

Но, правда…

Правда гораздо хуже.

Я замечаю протечку в потолке Лукаса, а потом понимаю, что это я. Я плачу, потому что слишком поздно всё поняла. Потому что Лукас всегда любил меня, а я отправила его резюме на Гавайи.

Я звоню ему снова. И снова. Я набираю его номер так много раз, что боюсь, моя телефонная компания подумает, что я сошла с ума, и отключит мою связь.

Через некоторое время я понимаю, что, скорее всего, он поставил свой телефон в режим «не беспокоить», потому что ни один здравомыслящий человек не проигнорировал бы такое количество звонков. Я звоню Мэделин и их родителям, но никто не знает, где он. Я уже думаю проверить мотель «Одинокая звезда», но он находится далеко от квартиры Лукаса, а на улице уже темно.

Мне становится ясно, что сегодня я уже не смогу с ним связаться.

А потом слышу, как на мою электронную почту приходит письмо.

От: lucasthatcher@stanford.edu

Кому: daisybell@duke.edu

Тема: № 352.

За эти годы я написал тебе 351 письмо. Первое было написано после недели учёбы в колледже. Я был несчастен без тебя и слишком труслив, чтобы сказать это вслух, поэтому я написал письмо и сохранил в папке черновиков. Одиннадцать лет спустя в эту папку было добавлено 351 сообщение. Иногда я относился к ним как к дневнику, но на самом деле мне было необходимо ощутить связь с тобой, которую можно было обеспечить одним щелчком мыши. Это первое, которое я когда-либо отправил, и, вероятно, последнее:

«Позволь мне сказать тебе то, что я должен был сказать ещё тогда: «Уже на протяжении восемнадцати лет я люблю тебя».

Сейчас я люблю тебя уже двадцать восемь лет.

Это звучит как достижение, но мне всегда было так легко любить тебя. Несмотря на всю боль, на все конфликты, я всегда знал правду. Мы заботились друг о друге. Никто не борется за то, что не имеет для них значения ‒ они просто уходят. И я всегда знал, что, если ты действительно хочешь, чтобы я страдал, это всё, что тебе нужно сделать.

Просто уйти.

Теперь я понимаю, что был наивен. Мы никогда не были на одной волне. Ты думаешь, я хотел драться с тобой, потому что ненавижу тебя? Потому что я хочу победить? Что вообще значит «победить»? За что мы сражаемся? За работу? Быть героем родного города? За эти годы я потерял этому счет, я никогда не возражал, потому что для меня никогда не было войны, я никогда не старался тебя победить. Я просто хотел заполучить тебя любым способом.

Я сожалею, что зашел так далеко. Я должен был сказать что-то ещё десять лет назад. Мне не следовало возвращаться в Гамильтон. Вместо того чтобы писать то самое первое письмо, я должен был выйти из своей комнаты в общежитии и встретить девушку. Любую девушку. Но было уже слишком поздно: ни одна девушка, с которой я встречался за эти годы, не бросала мне вызов так, как ты. Да и как они могли? Мое сердце было с тобой.

Я знаю, ты никогда не просила меня многим жертвовать, чтобы любить тебя все эти годы. Ты доказала это, подписав контракт. Но пока ты наслаждаешься победным кругом, Дэйзи, я хочу, чтобы ты оглянулась на дверь, которую закрыла за собой, и задала себе один вопрос: «Это того стоило?»».

Лукас.

За все годы нашей войны, мне кажется, это первая настоящая ссора в нашей жизни. Боль и гнев Лукаса выпрыгивают на меня с экрана компьютера и пронзают насквозь. Я никогда раньше не ощущала такой неограниченной честности от него.

Я чувствую проблески своего прежнего «я», возникает желание наброситься на него за то, что он так долго ждал, чтобы сказать мне это, желание позвонить и свалить часть вины за этот хаос обратно на него. «Я готова нести бремя твоих слов, но не бремя двадцати восьми лет молчания. Это на твоей совести, Лукас».

Но теперь я понимаю, что мои обычные действия: атаковать, критиковать, оскорблять, на самом деле ‒ защитные механизмы, это способ скрыть от себя чувства, которые слишком больно признавать. Но сейчас, я достигла той точки, когда не говорить правду гораздо больнее.

Так что, я больше не заинтересована в борьбе и вместо того, чтобы продолжить войну, я нажимаю на «ответ» и надеюсь на Бога, что ещё не слишком поздно.

От: daisybell@duke.edu

Кому: lucasthatcher@stanford.edu

Тема: Ты ошибаешься, но по правильным причинам.

Пожалуйста, вернись домой, чтобы мы могли поговорить. Ты думаешь, что всё понял, но ты ошибаешься. Я никогда не собиралась соглашаться на эту работу. Да, я обдумывала это. Ты бы уважал меня, если бы я этого не сделала? Ты знаешь, что я всегда мечтала иметь собственную практику. В течение многих лет я работала ради этой цели, поэтому когда это предложение было подано на серебряном блюде, я должна была его обдумать.

Ты поверишь, если я скажу, что человек, которого ты знаешь всю свою жизнь, способен измениться? Я надеюсь на это, потому что мне кажется, это именно то, что случилось со мной. С нами. Разве ты не понимаешь? Твоё письмо не триста пятьдесят второе, оно первое.

Пожалуйста, пусть будет и второе.

С любовью, Дэйзи.

Всю ночь я провожу, обновляя браузер на своем компьютере, снова и снова, и снова. Я смотрю на свой почтовый ящик, ожидая нового письма от Лукаса, но он так и не ответил, это не удивляет меня. На следующий день, я иду на работу с опухшими глазами и опустившимися плечами. Доктор Маккормик говорит мне, что Лукас попросил отгул до конца недели. Злость, которая я надеялась, утихнет за одну ночь, только усиливается, и я не виню его. То, что вчера казалось раздражительным, теперь кажется вполне оправданным. У меня была целая ночь, чтобы обдумать свои действия, и я не виню Лукаса за то, что он злится на меня. Я не виню его за то, что он ушёл. Неудивительно, что он выглядел побеждённым. Неудивительно, что он не стал бороться. Насколько он устал после двадцати восьми лет одной и той же рутины? Он ставит всего себя на кон, а я полностью подавляю его чувства. Безразлично. Наивно. Эгоистично. Мысль о том, что я могла согласиться на эту работу, является для меня истинным уроком. Все эти годы я провоцировала Лукаса на ответные действия, но он никогда не был плохим человеком.

Это была я.

Я понятия не имею, где Лукас и как долго он собирается игнорировать меня, но я не собираюсь сдаваться.

Если я хочу поговорить с ним, мне придется постараться. И я сделаю это. Потому что в течение двадцати восьми лет Лукас очень старался ради меня.

От: daisybell@duke.edu

Кому: lucasthatcher@stanford.edu

Тема: Привет

Работа ‒ отстой без тебя. У меня был зуд под гипсом, и теперь там застряла одна из твоих палочек. Пожалуйста, перезвони мне, мне нужен доктор.

От: daisybell@duke.edu

Кому: lucasthatcher@stanford.edu

Тема: Письма

Прости, это была плохая попытка пошутить, я избегала быть честной. У тебя всё ещё есть то 351 письмо? Я бы хотела их прочитать. Даже если ты не хочешь иметь со мной ничего общего, меньшее, что ты можешь сделать, это отправить мне их. Или ты заставишь меня написать еще 350 писем, прежде, чем ответить? Это может занять некоторое время – я постоянно задеваю концом палочки о клавиатуру.

От: daisybell@duke.edu

Кому: lucasthatcher@stanford.edu

Тема: Re: Письма

ПРОСТИ МЕНЯ! ПРОСТИ МЕНЯ! ПРОСТИ МЕНЯ! ПРОСТИ МЕНЯ! ПРОСТИ МЕНЯ!

PS: Ты хоть читаешь это?

От: defnotdaisybell@gmail.com

Кому: lucasthatcher@stanford.edu

Тема: Привет

Привет, это… эмм, Мэйси. Я сексуальная одинокая девушка, проживающая в твоём районе, и мне было интересно…

Ладно, на самом деле, это я. Мы можем поговорить? ПОЖАЛУЙСТА? Я создала эту почту на случай, если мою старую ты заблокировал. Ты такой упрямый. Кто не отвечает на электронные письма и телефонные звонки в течение нескольких дней?! Ты пытаешься наказать меня? Я понимаю, я заслуживаю этого, но я хочу оставить все в прошлом, и у нас не получится так сделать, если мы не поговорим.

Кроме того, рана от палочки, вероятно, уже инфицирована. Так что, если в ближайшее время мы не поговорим, мне придется извиняться во время ампутации руки и дальнейшего выздоровления.

Дэйзи.

От: daisybell@duke.edu

Кому: lucasthatcher@stanford.edu

Тема: Re: Письма

Я не собираюсь сдаваться.

Дэйзи.

Я знаю, чтобы снова завоевать доверие Лукаса, мне потребуются решительные меры. Писем по электронной почте и телефонных звонков недостаточно; мне нужно проявить творческий подход. Поэтому я звоню Мэделин.

— Мне нужна твоя помощь. Ты должна сделать так, чтобы в субботу вечером Лукас оказался в одном месте.

— Правда? Я думала, ты уже давно перестала изводить его. Ты собираешься его разыграть, потому что…

— Нет, Мэделин, не в этот раз. Просто убедись, что он там будет.

Исходя из того видео, Лукас планировал пригласить меня на выпускной вечер в восьмом классе. Конечно, было бы намного романтичнее устроить мой маленький трюк на таких же танцах, но, к сожалению, до них еще несколько месяцев. У меня нет столько времени, чтобы ждать. Но удача оказывается на моей стороне, когда я узнаю, что в эту субботу в средней школе, будут проводить вечер танцев для шестых классов в честь Сэди Хокинс. Я вызываюсь волонтером в качестве сопровождающего, и организаторы неохотно принимают мою вакансию, так как, это очень странно, учитывая, что у меня нет детей, которые посещали бы школу. Я рассказываю о школьной медсестре, которой необходимо подкрепление, чтобы лечить любые танцевальные травмы, особенно в наши дни, когда дети стали слишком активные.

Найти платье, которое я надевала на танцы много лет назад, не проблема. Моя мама всё это время, хранила его в шкафу, так как она одержима памятными вещами. К сожалению, в средней школе у меня был скачок роста, и платье едва прикрывает мой пупок. Я пытаюсь застегнуть молнию на спине, и клянусь, что она смеётся, в тот момент, когда застревает в нескольких дюймах от того места, где началась. Я импровизирую, надевая его поверх джинсов и футболки с длинными рукавами. Я выгляжу как сосиска, но Лукас должен оценить мои усилия. Я надеюсь.

Я нахожу фото с танцев и точно воссоздаю свою причёску и макияж, вплоть до хрустящих локонов и размазанной красной помады. Я покупаю Лукасу бутоньерку и надеваю подходящий браслет, который налезает поверх моего кислотно-зеленого гипса. «Спасибо большое». Я покупаю одноразовый фотоаппарат и запихиваю его в крошечную сумочку. Это историческая инсценировка, народ, и я не скуплюсь на детали.

Все это кажется отличной идеей, пока я не приезжаю на танцы и вижу, как родители в замешательстве смотрят на меня. Во-первых, они, вероятно, думают, что я мамонт-школьник, который развился слишком рано, благодаря гормонам, которые в наши дни содержатся в молочных продуктах. Когда они понимают, что на самом деле я взрослый человек, то выглядят обеспокоенными тем, что я ненадолго отказалась от здравомыслия. Я улыбаюсь и двигаюсь вперед, не оставаясь на одном месте надолго, чтобы их любопытство не взяло верх, и они не подошли поговорить со мной. Мэделин уверяет меня, что они с Лукасом уже в пути, и, когда в моей руке пищит телефон, можно даже не смотреть вниз, чтобы понять, что время пришло. Они здесь.

Как раз вовремя. Я дохожу до маленькой сцены, которая находится в передней части танцпола, замечаю микрофон без присмотра и направляюсь прямо к нему. На другой стороне сцены я вижу школьницу маленького роста, которая бежит к тому же пункту назначения, что и я. Она находится ближе к микрофону и пытается опередить меня. В руке у нее карточки, а на лице решительное выражение. Она ‒ это я, четырнадцать лет назад.

Я поворачиваюсь и вижу, как через двери заходит Мэделин и тащит за собой взлохмаченного Лукаса. По нему видно, что он не хочет здесь находиться и понятия не имеет, что происходит, но мне необходимо, чтобы он остался.

— Добрый вечер, дамы и господа! — объявляет в микрофон маленькая девочка.

«Давай, мисс «Удостоенная чести», давай быстрее».

— Спасибо всем, что пришли на девятый ежегодный вечер в честь танца Сэди Хокинс, — говорит она, стараясь произнести каждое слово как можно чётче. — Настало время объявить наших победителей Мистера и Миссис Сэди Хокинс 2017!

Она ждёт аплодисментов, которые никогда не прозвучат.

Большинство «крутых» школьников игнорируют её, а у половины тех, кто слушает, выражения лица, сигнализирующее о том, что ещё несколько секунд и она потеряет всё их внимание. А я через несколько секунд потеряю Лукаса. Он качает головой и вырывает руку из хватки Мэделин. Он пытается пройти обратно к дверям и вернуться туда, где он прятался последние несколько дней, слишком упрямый, чтобы отвечать на мои звонки.

— Но сначала немного истории, — продолжает малышка школьница. — Как вы, наверное, знаете, день в честь танца Сэди Хокинс ‒ это американский народный праздник. Впервые этот танец был изображён в комиксах в начале 30-х годов и…

— ЛУКАС! — кричу я в микрофон, вырвав его из рук девочки и держа чуть выше её досягаемости. Звуки реакции толпы заглушаются резким гулом, исходящим из усилителей.

— Эй! Тебе нельзя этого делать! — выговаривает миниатюрная школьница. — Я президент школьного совета и председатель танцевального комитета!

Она почти достаёт до моих локтей, так что я могу притвориться, что не слышу её. Когда у неё закончится половое созревание, она поймет, почему я должна сделать то, что собираюсь сделать.

— Лукас! — кричу я снова. Он поворачивается и смотрит на меня. — Не уходи!

На секунду он перестает сопротивляться и останавливается, он в шоке. Мэделин отпускает его руку и тянется к телефону. Надеюсь, что ее телефон зависнет, прежде чем она успеет загрузить Snapchat.

Я никогда не видела Лукаса в таком состоянии. На нём джинсы и футболка. У него щетина и растрепанные волосы, которые торчат в разные стороны. Последние несколько дней он явно провел в аду, вероятно, пытаясь убедить себя, наконец-то, забыть меня. Я молюсь, чтобы не было слишком поздно.

— Ты должен выслушать меня, — продолжаю я. — То, что случилось с работой, было недоразумением.

Это слабое оправдание, и он это знает. Конечно, он, вероятно, не был в восторге от перспективы остаться без работы, но в глубине души я знаю, что его обида никогда не была связана с этим. Дело было во мне. Он в замешательстве из-за того, что потратил всю свою жизнь, любя человека, который с лёгкостью смог ударить его в спину. Он качает головой и начинает двигаться в направлении выхода, и я знаю, что должна сделать. Я кричу в микрофон, и от этого у каждого в зале звенит в ушах.

— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЛУКАС ТЭТЧЕР!

Наступает тишина. Мой отчаянный крик заставляет замолчать весь школьный зал. Чей-то свист разрушает заклинание, и несколько детей начинают смеяться, но Лукас останавливается. Он смотрит на меня и ждёт, когда я продолжу.

— Я люблю тебя, это кажется безумием, потому что еще четыре дня назад я действительно думала, что ненавижу тебя. Но если подумать, любовь и ненависть не так уж сильно отличаются, верно? Любить кого-то, означает стремиться стать лучше ради этого человека, не в этом ли заключалось наше ненавистное, маленькое соревнование все это время?

— Буууууу! — кричат какие-то мальчишки. — Сними комнату, бабуля!

Я продолжаю.

— Я чувствую себя такой глупой, потому что мне потребовалось так много времени, чтобы понять это. Ты с самого начала любил меня, и думаю, все знали это, кроме меня. Я не понимала этого, потому что была эгоисткой, с глупой потребностью выиграть каждую битву с тобой, а ты был терпелив всё это время. Ты играл со мной в эти игры, потому что мне это было необходимо, но твоё сердце никогда в этом не участвовало. Ты никогда не пытался уничтожить меня. Ты был в меня влюблен.

— Убирайся со сцены, чудачка! — кричит другой мальчик.

— И я знаю, что мне потребовалось много времени, чтобы всё понять, позорное количество времени, но теперь я это знаю, и не позволю тебе уйти от нас. Вот почему я так одета! У меня есть бутоньерка! И браслет! Я хочу вернуться в прошлое и все исправить!

На сцену поднимается учитель и пытается вырвать микрофон у меня из рук. Через несколько секунд меня увезут в наручниках с этих с танцев.

— Хэй! Подождите. Я должна ещё кое-что сказать…

— Мэм, вы должны покинуть сцену.

— Лукас! — кричу я прямо перед тем, как микрофон вырывают из моей руки. — Если ты ещё не понял, ты мой Мистер Сэди Хокинс 2017!

— Это не официальные результаты! — визжит маленький президент школьного совета, всё еще дергая за шнур микрофона.

Офицер, отвечающий за порядок в школе, очень быстро движется в мою сторону для такого пожилого человека. Через несколько секунд он стаскивает меня со сцены, и с помощью одного из учителей, сковывает мои руки за спиной, используя кабельную стяжку.

— Извини за это, Дэйзи.

Я смотрю через плечо и узнаю Тиффани Гоу, подругу детства, которая жила по соседству. Я забыла, что сейчас она преподаёт в средней школе. Она та, кто помогла меня задержать.

— О, привет, Тиффани. Как поживаешь?

— Неплохо. Точнее, по сравнению с тобой, думаю, что довольно хорошо, — шутит она, прежде чем быстро извиниться. Я говорю ей, чтобы она не волновалась: она права.

— Эмм, извините! — маленькая школьница возвращается, пыхтя сильнее, чем раньше. — Я здесь, чтобы выдвинуть обвинения.

Офицер качает головой.

— Боюсь, эта ситуация типа: «поймать и отпустить», мисси. Нет ничего противозаконного в том, чтобы позориться перед детьми.

— Дэйзи! — мелодраматично кричит Мэделин, пробегая ко мне через толпу. — Боже мой, офицер, не забирайте её в участок, она там не протянет! Я буду твоим звонком из тюрьмы, Дэйзи?! О, привет, Тиффани.

— Привет, Мэделин.

— Так куда вы её везёте? В тюрьму? — спрашивает Мэделин.

Офицер смотрит на меня.

— Если я разрежу эту стяжку, ты же не побежишь обратно на сцену и не станешь дальше портить детям вечер?

Я поднимаю глаза и вижу Лукаса, который возвышается над толпой, наблюдает за сценой и улыбается. Это маленькая улыбка, но всё же, она есть, и когда наши глаза встречаются, я не вижу никаких признаков ненависти, а только веселье. Это ответ, который мне нужен.

— Нет. Клянусь, я закончила.

— Ладно, но, просто чтобы показать этим детям и их родителям, что я не отпускаю тебя так просто, я сначала уведу тебя отсюда, а выпущу уже на улице.

— Это справедливо.

— Это несправедливо, — бормочет маленькая школьница, прежде чем взять микрофон и попытаться вернуть внимание толпы.

Меня выводят из зала под аплодисменты и свистки. Те самые мальчики, которые насмехались надо мной, пока я стояла на сцене, теперь считают меня крутой из-за наручников. Мой имидж уличного хулигана удваивается.

В общем, захватить сцену на вечере танцев, в средней школе, вероятно, не будет считаться одной из моих самых блестящих идей. Я уверена, что разнесется слух о том, что я сошла с ума и больше не могу заниматься медицинской практикой. Доктор Маккормик в понедельник утром, скорее всего, захочет со мной серьёзно поговорить. Но я всё объясню ему, и не сомневаюсь, что к завершению моего рассказа его глаза будут на мокром месте, не только потому, что он слишком мягкий человек, но и потому, что, я подозреваю, всё это время он, как и большинство людей в нашей жизни, тайно переживали за нас с Лукасом

О, точно. Лукас.

Очевидно, любовь всей моей жизни.

Я смеюсь, потому что меня это до сих пор веселит.

Я оглядываюсь, и вижу, как Лукас догоняет меня и сотрудников охраны. На его лице всё ещё эта тайная улыбка, и я хочу броситься ему на встречу и обнять его, но я закована в наручники. Я преступник.

— Хорошо мисс, — говорит охранник. — Если я поймаю вас в двадцати футах от этих танцев, я навсегда надену на вас наручники. Вы услышали меня?

— Да, сэр. Я усвоила урок.

Лукас выгибает бровь, наблюдая за нашим разговором и, вероятно, слишком этим наслаждается. После того, как с моих рук снимают стяжку, я разминаю их и растираю запястья, будто я была связана в течение долгих лет, а не минут.

— Думала, он собирается отвезти меня в тюрьму, — говорю я, бросая взгляд на Лукаса. Я не хочу, чтобы он сбежал после того, как убедился, что меня не арестуют.

— Ты сумасшедшая, — говорит он, подходя ближе.

Но в его словах слышится восхищение, и думаю, оно было там всегда, и теперь я это слышу. Я, наконец-то, слушаю.

— Я скучала по тебе.

Он наклоняет голову.

— Да?

— Конечно. Я съела всю еду, которая была в твоей квартире. Мне нужно, чтобы ты вернулся и купил еще.

Он смеётся и протягивает руку. Он обнимает меня за шею, притягивает ближе и прижимает к своей груди. Я закрываю глаза и вдыхаю.

— Очаровательно.

— Мне очень жаль, — говорю я напротив его футболки. — Та ситуация с отправкой твоего резюме вышла из-под контроля. Я никогда не хотела, чтобы ты уезжал.

— Я знаю.

— Где ты был все эти дни? — спрашиваю я.

— Прятался у Мэделин. Искал новую работу.

Я отступаю, чтобы посмотреть на него.

— Что?! Лукас, не говори глупостей. Очевидно же, что ты должен работать у доктора Маккормика.

— Не похоже, что это выход. Ты сама так сказала.

— Я отказалась от той работы. Я хочу, чтобы мы оба остались у доктора Маккормика.

— Я ценю этот жест, но... разве в этом есть смысл?

— У меня есть блестящий план по уничтожению MediQuik.

— Да?

— Первый шаг прост: мы работаем вместе.

— Неужели ад замерз?

— Нет, выслушай меня. Все эти годы нам многого удалось добиться, соревнуясь друг с другом. Только подумай, что будет, если мы будем работать в одной команде.

— Что у тебя на уме?

— О, много чего! Я думала об этом последние несколько дней. Способы уничтожить их. Способы похоронить их. Способы…

— Хоть что-то из этого законно?

— О, точно. Ну, думаю, нам придется вместе вернуться к этому вопросу.

Он кивает и делает шаг назад, давая себе немного пространства. Похоже, он всё ещё в шоке от того, что сейчас произошло, и пока не совсем готов нырнуть в омут с головой. После всех этих лет я принудила его быть сдержанным, и я не могу сразу заставить его мне доверять, хотя это именно то, чего я хочу.

Мы прощаемся с Мэделин: она хочет остаться и поболтать с Тиффани ‒ и идём в сторону парковки. Между нами до сих пор пространство, на самом деле ‒ это пропасть, и, хотя, я очень хочу взять его за руку, я этого не делаю.

Он тихий. Задумчивый. Я боюсь, что он уговаривает себя не прощать меня, или, что еще хуже, сочиняет какую-нибудь прощальную речь. Поэтому, прежде чем он сможет развить мысли, крутящиеся в его упрямой голове, я первая начинаю разговор.

— Я поняла, что люблю тебя ещё до того, как ты ушёл.

Он по-прежнему смотрит прямо перед собой, и я замечаю, как его рот сжимается в плоскую линию. Он слушает меня.

— Не знаю, имеет ли это для тебя значение, но я подумала, что ты должен знать. Чтобы понять, что я чувствую к тебе, мне не нужно было, чтобы ты уходил, или чтобы мы разругались с тобой в пух и прах. Я сидела в своем кабинете, смотрела на подписанный контракт и удивлялась, почему не могу отправить его Дэмиану. Я всегда мечтала иметь собственную практику, и все же я застыла на месте, застряла прямо на обрыве осознания правды.

Он кивает, понимая.

— А потом Мэрайя постучала в твою дверь.…

— А потом Мэрайя постучала в мою дверь, — повторяю я. — Я не буду вдаваться в подробности этого предложения или почему я в первую же секунду не отказалась от него. Не думаю, что это имеет значение. Я просто хотела, чтобы ты знал, что я полюбила тебя до того, как ты ушёл.

Он смотрит на меня и изучает.

— Конечно, я бы поняла это гораздо раньше, если бы не была такой испорченной. И сильно. Я упряма и, по-видимому, довольно эгоцентрична. Я буду над этим работать.

Уголок его рта поднимается вверх. Это едва можно назвать улыбкой, но потом он качает головой и подходит ближе ко мне. Он сокращает расстояние между нами и берёт меня за руку, чтобы мы вместе могли дойти до его машины.

Он все еще очень тихий. И мне необходимо, чтобы он заговорил.

На самом деле, я очень хочу услышать от Лукаса эти три нежных слова.

Три слова, которые никогда не казались мне такими важными.

— Знаешь, ты можешь это сказать. Я вроде как жду, когда ты это скажешь.

— Что сказать?

Он открывает пассажирскую дверь, чтобы я могла сесть, но я этого не делаю.

— Заявление о своих чувствах…

— О? Думаешь, я всё ещё люблю тебя?

Моё сердце замирает.

— Лукас! Меня только что арестовали на вечере танцев в средней школе! Меньшее, что ты можешь сделать, это сказать это.

Он ухмыляется и подходит ближе, прижимая меня к машине.

— Всё это было частью моего плана, Дэйзи. Помнишь?

Он делает ещё один шаг в мою сторону, и я задерживаю дыхание, когда его бедра касаются моих. Он низко наклоняется, держа одну руку над моей головой, а другую прижимает к моей шее, отбрасывая в сторону несколько прядей волос. Его тёплое дыхание касается моей обнажённой кожи, и по моему позвоночнику пробегает дрожь. Я наклоняю голову, давая ему согласие, но он останавливается. Он дразнит меня. Я обхватываю его бицепс, размышляя о том, чтобы взять дело в свои руки, но в этот момент он целует мою шею, чуть ниже уха.

— Я вернулся в Гамильтон, чтобы ухаживать за тобой, чтобы ты влюбилась…

Я закрываю глаза и думаю о Лорин Хилл, потому что он убивает меня. Мягко. Своими словами.

— Не могу поверить, что ты купилась на это.

Я сжимаю его бицепс. Это предупреждение.

Он смеется себе под нос и отстраняется.

— Конечно, я люблю тебя, Дэйзи. — он проводит рукой по своим волосам, отводит взгляд, а потом снова смотрит на меня. — Я имею в виду, да ладно, я люблю тебя с тех пор, как понял, что такое любовь.

— А как же те случаи, когда ты издевался надо мной?

Его улыбка падает.

— В большинстве случаев, когда люди покидают родной город, они заново обретают себя, учась в колледже, но ты знаешь обо мне все: хорошее, плохое и самое постыдное. Так что да, временами, я действительно не знал, как показать свои чувства, но будь уверена, это всегда была ты.

Мне кажется, что в моём животе поселяется целый рой бабочек.

Поездка к дому моей мамы оказывается дикой. Я выдаю событие за событием из нашего детства, пытаясь всё увидеть его глазами.

— Как насчет тренировки по плаванью?! Я слышала, как ты сказал Грегу Оливеру, что от меня пахнет козой!

Он пожимает плечами.

— Ты ему нравилась, а я этого не хотел. Мне было семь.

— Школьные дебаты, когда ты отказался быть в моей команде?

— А ты не хотела быть в моей. Мы оба знали, что было бы не так весело, если бы мы не соревновались друг с другом.

Почти вся наша жизнь прошла по такой схеме, и я не удивлена, что он тоже предполагал, что колледж и медицинская ординатура исцелят его. Все эти годы я думала, что переезд в колледж помог мне сбежать от него, и он думал тоже самое. К счастью, мы оба ошибались.

— Что тебе нужно в доме твоей мамы? — спрашивает он, когда мы выезжаем на нашу улицу.

— Мне нужно забрать остальные вещи. Вчера закончилась дезинфекция.

Он кивает.

— Переедешь в мою гостевую спальню на совсем?

Я ухмыляюсь.

— Я решила для разнообразия опробовать твою кровать.

Мне не нужно смотреть, чтобы убедиться в том, что он улыбается. Мы подъезжаем к дому моего детства. На подъездной дорожке припаркованы две машины: её маленький седан и старый черный внедорожник.

Мы оба сразу его узнаем.

— Это машина доктора Маккормика?

Я качаю головой, когда выпрыгиваю.

— Этого не может быть.

Я иду по дорожке и через окно в гостиной вижу, что там работает телевизор. Свой ключ от дома я оставила в квартире Лукаса. Поэтому я собираюсь постучать или позвонить в дверь, но замечаю, как Доктор Маккормик выходит из кухни с двумя бокалами вина в руках. Он идёт прямо к нашему дивану и плюхается на него рядом с мамой. Она берёт бокал вина и целует его так, словно это самая естественная вещь на свете.

Какого. Хрена?

— Что ты делаешь? — спрашивает Лукас у меня за спиной. — Просто постучи.

Но потом они целуются и…

— О боже! — я подпрыгиваю, разворачиваюсь и убегаю назад по дорожке. — БЕГИ. БЕГИ!

— Что с тобой? Что случилось?

— Там доктор Маккормик! Он целует мою маму!

— Что, правда? Вау, я смотрю, ты была готова на всё, чтобы заполучить практику. Я даже не думал о том, чтобы отправить свою мать соблазнить доктора Маккормика.

— Я тоже! О боже! Мне нужно стереть это из своей памяти.

Я запрыгиваю обратно в его машину и захлопываю за собой дверь. Я не могу оглянуться назад из-за того, что боюсь, что они видели, как мы за ними следили.

Лукас садится за руль и смеётся.

— Ты же знаешь, что это абсолютно нормально? Твоя мама уже давно одинока, а доктор Маккормик хороший парень.

Он прав. Конечно, он хороший. Моя мама заслуживает счастья, и в какой-то извращенной вселенной они с доктором Маккормиком действительно очень милая пара, но я не хочу об этом думать.

— Я только что видела, как они целовались по-французски. Лукас, дай мне секунду, чтобы всё это осмыслить.

— Думаешь, на работе тебе придется называть его папой?

— О боже! ХВАТИТ!

Он заводит машину.

— Значит, сегодня мы не заберём твои вещи?

— Ни в коем случае.

— Но ты все равно переезжаешь, верно?

— Ну конечно! Не думаю, что смогу снова сидеть на том диване!

Он начинает выезжать.

— Хорошо, тогда едем домой. Думаю, у меня найдётся старая футболка, которую ты сможешь надеть.

Остаток выходных мы провели в спальне, редко выползая подышать воздухом или поесть. К утру понедельника наши простыни отчетливо пропитались нашими запахами, а по всей кухне было разбросано полдюжины пустых коробок от пирожных и яичных вафель. Мы животные.

— Ты выкидываешь коробки, — говорит Лукас. — А я брошу простыни в стирку.

— Хорошо, и не забудь, нам нужно по дороге в клинику купить доктору Маккормику кофе! — кричу я из душа. — На случай, если он в курсе, что теперь я есть в базе уголовных правонарушений.

— А если он тебя уволит?

— Ну, я уже объявила войну MediQuik, так что, вероятно, я просто останусь здесь, в постели, и каждый день буду ждать, когда ты вернешься домой.

— Тебе станет скучно.

Я выключаю воду и выхожу.

— Он не станет меня увольнять.

Лукас стоит у раковины и чистит зубы, когда замечает, как я мокрая выхожу из душа, клянусь, у него слюни текут. Он поворачивается и оценивает меня взглядом, как раз перед тем, как я оборачиваю полотенце вокруг себя.

— Даже не думай об этом, — я бросаю на него тяжелый взгляд. — Мы опоздаем.

— Какой смысл жить вместе, если мы не можем заняться сексом перед работой?

Он задает этот вопрос, как будто мы нарушаем какой-то закон.

— Мы уже занимались сексом сегодня утром, Лукас. И примерно триста раз за последние два дня.

— Мы должны наверстать упущенное время, — ухмыляется он, и у меня сжимается живот. Я знаю, не составит труда убедить себя, что второй раунд ‒ хорошая идея, поэтому я бегу из ванной и запираюсь в спальне, чтобы начать собираться.

Он стучит в дверь.

— Эй, впусти меня. Мне тоже нужно одеться.

— Я тебе не доверяю.

— Мы взрослые люди, Дэйзи. Я не собираюсь бросать тебя на кровать и насиловать.

Я бросаю быстрый взгляд на голый матрас. Это слишком заманчиво, поэтому я не открываю дверь, пока полностью не одеваюсь.

— Я все еще могу задрать тебе юбку, — предупреждает Лукас, когда я прохожу мимо.

Я отбиваю его руку и направляюсь на кухню, чтобы порыться в шкафах. Я не шутила, когда говорила, что съела всю его еду. После работы нам обязательно нужно сходить в продуктовый магазин. Потому что, это те отношения, которые у нас сейчас. Мы ходим в магазин вместе, как... пара. Наши мамы не поверили бы, если бы увидели.

По дороге на работу, я настраиваю себя, пытаясь придумать ответы на вопросы, которые мне может задать доктор Маккормик. Согласна я с этим или нет, но врачи придерживаются более высоких стандартов, и это имеет смысл. Никто не захочет лечиться у психически неуравновешенного врача, но я не такая. Я буду ссылаться на временное помешательство из-за стресса, вызванного потерей Лукаса навсегда. Доктор Маккормик поймет. Кроме того, свежий кофе из «Кофейни Гамильтона» должен приглушить его гнев.

Я всё распланировала.

Когда мы приходим, доктор Маккормик сидит в своем кабинете и ждёт нас.

— Доброе утро, доктор Маккормик.

Он поднимает глаза от стола, который еще более захламлён, чем обычно. Клянусь, там больше документов, чем на стойке регистрации. Он уверяет, что способен упорядочить всё это в уме, но у меня есть сомнения на этот счёт.

— Входите, входите. Я хочу с вами поговорить.

Поговорить. Конечно. Я знала, что это произойдет. Вот почему я положила ещё один пакетик сахара в его ореховый латте.

— Конечно. Вот, я принесла вам кофе.

Он делает быстрый глоток, а затем жестом приглашает нас присесть. Он наблюдает за нами, и на несколько секунд мы теряем друг друга из вида, благодаря горе папок на его столе.

Он убирает несколько документов, и наконец мы встречаемся глазами, он выглядит немного усталым, может быт, разочарованным.

— Прежде чем вы что-нибудь скажите, вы должны знать, что в субботу я не хотела опозорить вашу клинику, — начинаю я. — У меня не было выбора. Мои действия, хотя и казались детскими, имели огромное значение.

Он смущенно смотрит на меня, а потом смеётся, когда понимает, о чём я.

— О, ты говоришь о танцах в средней школе?

Я сглатываю. Он собирается вернуть мне мои документы. Он хочет отправить меня на медкомиссию. Что подумает Лукас? Как долго мы продержимся, если я не буду работать, или если мне придется переехать?

— Да. Как я уже сказала, произошла небольшая ошибка…

Он перебивает меня.

— Я не поэтому вас сюда позвал, хотя, честно говоря, я удивлен, что этого оказалось достаточно, чтобы вернуть Лукаса. Я думал, что нужно какое-то чудо, учитывая, через что вам пришлось пройти.

Я не возражаю. Я слишком ошеломлена, чтобы говорить.

Лукас тянется к моей руке, чтобы успокоить меня.

— Я позвал вас сюда, чтобы сообщить, что в клинике мне осталось отработать еще две недели.

— Вы закрываетесь?! — я задыхаюсь.

Я начинаю паниковать. Должно быть, он слышал о MediQuik.

Он хмурится.

— Нет. Я ухожу на пенсию.

— Но почему так рано? Думаете, мы не можем конкурировать с MediQuik?

Лукас сжимает мою руку.

— Дэйзи, давай просто выслушаем его.

— Как вы знаете, мой первоначальный план состоял в том, чтобы поработать подольше, — продолжает доктор Маккормик, — дать вам время устроиться, но я нашёл любовь всей своей жизни, и не хочу проводить ни минуты больше в этом кабинете. У меня есть планы. Большие планы.

— Для ясности, вы говорите о моей маме, верно?

Его глаза расширяются.

— Она тебе рассказала?

— Скажем так, вы не единственный, кто может заметить любовь издалека, — отвечаю я, обходя момент с поцелуем, который мне пришлось наблюдать ранее. — Я счастлива за вас.

Теперь он светится. Он плывет в облаках, и я его понимаю. Зачем ему проводить здесь своё время? Он был один почти половину своей жизни, и теперь он счастлив. С моей мамой. Ха, кто бы мог подумать?

— Мы хотим купить дом на колёсах и путешествовать по США. Твоя мама до смерти хочет увидеть Аляску!

— А как же клиника? — спрашивает Лукас.

— Я оставляю её вам.

Он говорит это так просто. Никаких фанфар.

— Вы не можете просто отдать её нам! — настаиваю я.

Он потирает усы, как будто только сейчас осознал на сколько это серьёзно.

— Хорошо. Хотя я не считаю это необходимым, но если вы двое настаиваете выкупить её, то я настаиваю на предоставлении вам родственной скидки.

Мы обсуждаем мельчайшие детали по переходу клиники. И я с уверенностью могу сказать, что он уже какое-то время думал об этом, потому что его адвокат подготовил все документы.

Конечно, будут и недовольные пациенты, которым будет трудно принять тот факт, что их любимый доктор уходит на пенсию, но они всё поймут, когда мы объясним, что доктор Маккормик уезжает в закат, за рулем своего фургона, наслаждаясь заслуженным отдыхом... с моей горячей мамой.

Он передает нам на ознакомление несколько пакетов документов, и, когда через несколько минут мы выходим из его кабинета, совершенно ясно одно: нам с Лукасом предложили собственную практику. Мы будем совладельцами. То, на чем я сосредоточена больше всего, ‒ это приставка: «co», что означает совместный или объединенный. Несколько недель назад эта приставка высосала бы всю радость из этого момента, но теперь она заставляет меня улыбаться.

Я вернулась в Гамильтон, штат Техас, чтобы возглавить семейную клинику доктора Маккормика, победить Лукаса в его же игре и стать лучшим врачом, лучшим человеком, раз и навсегда. Я предполагала, что, достигнув этой цели, я излечусь от своей одержимости им. Я думала, что, наконец, меня перестанет заботить Лукас.

Но, как и во многом другом, я ошиблась.

— Тебя это пугает? Что ты будешь делить практику со мной? — спрашивает Лукас.

Он стоит со мной рядом, на кухне, и ждёт, когда я отойду от кофеварки, чтобы он мог налить себе кофе.

— Это должно пугать.

Он кивает, понимая.

— Я имею в виду, желание соревноваться с тобой ‒ это как будто ещё одна часть моего тела. Я, вероятно, всегда буду чувствовать это, даже если в этом больше нет необходимости. Я даже чувствую что-то типа разочарования, от того, что наша маленькая война закончилась.

— Ты хочешь, чтобы она продолжилась?

Я делаю шаг назад и уступаю ему место, и на кухне, и в моей жизни.

Я улыбаюсь.

— Нет. А ты?

Он непреклонно качает головой.

— Конечно, нет.

Я киваю.

— Хочешь знать, почему? — спрашивает он.

— Я уверена, что ты мне скажешь, даже если я не хочу.

Он смотрит на меня через плечо. На нём очки в толстой чёрной оправе. Его волосы слишком каштановые, а улыбка слишком соблазнительная. Он ‒ ходячая мечта, и он ‒ мой.

Лукас пожимает плечами.

— Да. Ты права. Нет необходимости это говорить.

Он делает три шага в сторону коридора, прежде чем я его догоняю, хватаю за запястье и осторожно дергаю.

— Конечно, но если ты собирался это сказать…

Он улыбается и поворачивается ко мне лицом. Я пытаюсь прикусить губу, чтобы скрыть свою реакцию. У меня ничего не получается.

— Потому что, Дэйзи, я победил. У меня есть всё, о чём я когда-либо мечтал.

Мы с Лукасом в церкви. На нём надет смокинг, а на мне такое пышное платье, что я едва могу удержаться на ногах. Мы стоим лицом к лицу, по разные стороны алтаря, и слушаем, как проповедник бубнит и бубнит. Я должна быть сосредоточена, но я наблюдаю за Лукасом. А он наблюдает за мной. Это наш маленький, немой разговор в разгар церемонии.

Я выгибаю брови, спрашивая его, хочет ли он выбраться отсюда.

Его ухмылка говорит мне, что мы должны остаться.

Мы ‒ это важная часть.

Нет, мы не жених и невеста.

Мы здесь ради моей мамы и доктора Маккормика. Два голубка женятся. Я ‒ подружка невесты, а Лукас ‒ шафер.

На данный момент, я счастлива стоять в стороне и не быть в центре внимания. Я хочу, чтобы наша с Лукасом свадьба была маленькой и интимной, может быть, только мы вдвоем.

Вся наша жизнь была представлением. И мы сами её такой сделали. Даже сейчас, через год после того, как мы возглавили семейную клинику Маккормика и вынудили MediQuik покинуть город, не проходит и дня без того, чтобы кто-то не упомянул нашу старую войну. Кажется, что половина людей в городе всё это время знала, в то время как другая половина всё ещё не может поверить, что мы любим друг друга. Они делают ставки на то, что рано или поздно, всё приведёт к большому взрыву. Конечно, иногда, я всё ещё хочу убить Лукаса (этот мужчина знает способ залезть мне под кожу), но эта страсть, которую я ощущаю во время наших споров, это та же страсть, которую я чувствую, когда Лукас подкрадывается сзади, пока я готовлю ужин, обнимает меня и заставляет забыть о том, что еда вообще, когда - либо существовала.

Он провокационно влияет на меня, и я до сих пор не могу описать всю свою любовь к нему. Масштабы чувств, которые я испытываю к старому врагу, временами, пугают меня. Недавно я лежала в постели, пытаясь читать, но вместо этого, смотрела, как он спит, задаваясь вопросом, сколько ещё времени мы будем так жить. Я потратила двадцать восемь лет своей жизни, ненавидя его, и кажется справедливым, если нам удостоено прожить в два или три раза больше, заглаживая свою вину.

Он наклоняет голову, вероятно, задаваясь вопросом, о чём я думаю.

Ему не трудно догадаться.

При виде его, в этом смокинге, мои мысли весь день блуждают где-то рядом с канавой.

Он улыбается, и проповедник объявляет, что доктор Маккормик может поцеловать невесту. Я возвращаюсь к церемонии как раз вовремя, чтобы увидеть, как он целует мою маму. Она почти в обмороке, ничего удивительного: она спятила, и абсолютно безумно влюбилась в Донни. Это его настоящее имя, но я отказываюсь его так называть. Для меня он всегда будет доктором Маккормиком или доктором Папой, как я в шутку начала его называть.

Толпа ликует. Лукас хлопает в ладоши, и я протягиваю маме букет, чтобы они впервые смогли пройтись в качестве супружеской пары.

— Я люблю тебя, — говорит она мне прямо перед тем, как доктор Маккормик утаскивает её.

Я не могу быть ещё счастливее за неё. Они идеально подходят друг другу, и наш холодильник, покрытый магнитиками, привезёнными со всех их путешествий, доказывает это.

Лукас подходит к алтарю и подставляет мне локоть. Я принимаю его и вместе мы следуем за женихом и невестой.

— Сколько слов из всей речи ты уловила? — шепчет он.

— Три. Максимум четыре.

— Да, я тоже.

— Когда мы решим пожениться, давай устроим свадьбу на пляже или еще где-нибудь, чтобы нашим гостям было на что посмотреть, пока они игнорируют клятвы.

— Да, — соглашается он. — Или мы могли бы просто сделать это в кинотеатре?

— Умно. Мы будем подавать попкорн в качестве закуски, а на заднем плане, на экране, будет идти Борн.

— Мне нравится ход твоих мыслей, Белл.

Мы подходим к задней части церкви, и он целует меня в щеку.

— Просто для ясности, — говорю я, — это не было предложением, верно?

Он ухмыляется.

— Нет. Я запланировал его на потом. Во время моего тоста.

Мои глаза широко округляются.

— Ты не посмеешь этого сделать. Не перед всеми этими людьми.

Он кивает.

— Ты права. Лучше я сделаю это прямо здесь. Прямо сейчас.

Он поворачивается ко мне.

Меня трясет. Он должно быть шутит. Из церкви выходят люди и с интересом наблюдают за нами. Мы практически под микроскопом.

Но тут Лукас улыбается.

— Что-то случилось? — спрашивает он.

— Очень смешно.

Он смеётся, потому что время от времени ему всё ещё нравится мучить меня. Старая привычка.

Я поворачиваюсь и направляюсь прямо к столику в углу. Он следует за мной.

— Вообще-то, у меня уже есть кольцо.

Я улыбаюсь.

— Я знаю. Я нашла его в ящике с носками, когда только переехала и искала место для своей одежды. — Я протягиваю ему бокал шампанского. — Это было год назад.

Он убирает свободную руку в карман. Я не могу не задаться вопросом, лежит ли оно там прямо сейчас.

— Да, оно у меня уже давно.

— Как давно?

— Я попросил его у мамы в тот же день, когда узнал, что ты переезжаешь в Гамильтон.

Он заканчивает свое признание долгим глотком шампанского.

— Самонадеянно, — говорю я, хотя мою мегаватную улыбку не так-то легко и скрыть.

— Возможно. Но я предпочитаю считать это уверенностью.

Мы оказались в небольшой беседке, вдали от толпы. В течение следующих нескольких минут — это только мы: он и я. Потом, нам нужно будет пройти в зал, произнести свои тосты, штурмовать бар и танцевать весь вечер напролёт.

— Ты можешь спросить меня. Я скажу да.

— Я ждал подходящего момента. Я хочу, чтобы все было идеально.

— Как насчет сегодняшнего вечера, когда мы пойдем домой? Мы примем ванну, снимем эту душную одежду, и ты сможешь спросить меня.

— Разве это не должен быть сюрприз? Не думаю, что ты можешь диктовать условия моего предложения.

Я улыбаюсь и наклоняюсь вперед. От него исходит его фирменный аромат, который я люблю.

— Ну, наверное, для некоторых людей это возможно, я думаю, что пережила достаточно сюрпризов на всю свою жизнь, особенно, от тебя.

— О, правда?

— Да. Как тебе такой? Оказывается, мой заклятый враг ‒ человек, которого я презирала и с которым соперничала с самого рождения ‒ любовь всей моей жизни.

— Вот это сюрприз.

Я быстро целую его в щеку.

— Я должна была и дальше соревноваться с ним. Это было в моих планах следующие сорок или пятьдесят лет.

— А что теперь в твоих планах?

— Хм, не уверена, — я подмигиваю. — Брак... дети. По крайней мере, двое?

— Трое, — говорит он, обнимая меня за талию.

— ЧЕТВЕРО, — я поднимаю ставки, все еще делая это соревнованием.

— Полегче, давай начнем с одного и посмотрим, как пойдет дальше.

Я улыбаюсь и делаю глоток шампанского.

— Хорошо, но где же будет жить наша свора детей?

— Может быть, дом с акрами земли и верандой.

— Мне бы этого хотелось.

— И собакой.

— Да. Определенно с собакой.

— Лукас?

— Да?

— Думаю, тебе стоит спросить меня сегодня вечером.

— Дэйзи?

— Да.

— Помолчи, чтобы я мог спросить тебя сейчас.

А потом Лукас Тэтчер, тот самый мальчик, с которым я соревновалась всю свою жизнь, опускается на одно колено и достает из переднего кармана маленькую черную, бархатную коробочку. Ту самую черную коробочку, в которую я заглядывала каждое утро в течение года. Я удивлена, что она всё ещё цела после всех моих рукоприкладств.

Нас никто не видит, и я начинаю плакать, кивая головой «да» снова и снова. Он надевает мне на палец винтажное кольцо с бриллиантом, фамильную реликвию от его мамы, и мы остаемся здесь, в беседке, целуемся, как похотливые подростки, пока ведущий не выкрикивает в микрофон наши имена. Видимо, мы им нужны.

Я делаю шаг назад, тщетно пытаясь расправить свое пышное платье. Одеть меня, как пуделя, было маминой идеей, и это была плохая шутка.

— Я хорошо выгляжу? — спрашиваю я.

— Да, просто несколько прядей немного не на своем месте. Но это не слишком бросается в глаза.

Я знаю, что он лжет. Я тщетно убираю их с лица.

— Боже. Моя мама точно узнает.

— Верно, но, с другой стороны, она всегда знала многое наперёд.

Я смеюсь, потому что это правда. Как всегда. Последние два человека, которые узнали, что Лукас и Дэйзи, собираются провести остаток жизни вместе, были Лукас и Дэйзи.