Се человек

10

Иоанн стоял по пояс в медленно текущей воде реки. Все ессеи пришли на крещение. Они молчали на высоком берегу. Находясь на полоске песчаной почвы между обрывом берега и водой, Глогер глядел на Крестителя и говорил на своем странном, с сильным акцентом, арамейском:

— Иоанн, я не могу, мне нельзя делать это.

Креститель нахмурился.

— Ты должен.

Глогер тяжело дышал, его наполненные слезами глаза смотрели на Иоанна с мучительной мольбой. Но Креститель не оказал ему никакого снисхождения.

— Ты должен, это твой долг!

У Глогера закружилась голова, когда он спускался в реку к Крестителю. Он стоял в воде, дрожа, неспособный двигаться.

Нога поскользнулась на камне, и Иоанн схватил его за руку, не дав упасть.

На ясном суровом небе солнце стояло в зените, обжигая непокрытую голову Глогера.

— Эммануил! — закричал вдруг Иоанн. — Дух Адоная вошел в тебя!

Глогер вздрогнул.

— Что?.. — сказал он по-английски, мигая от солнечного света.

— Дух Адоная в тебе, Эммануил!

Глогеру трудно было произнести что-либо. Он покачал головой. Боль в висках не проходила, и наоборот, усилилась. Он едва мог смотреть. Глогер понял, что мигрень станет мучить его снова, от нее даже в прошлом не спастись. Все сильнее тошнило.

Голос Иоанна казался далеким и искаженным. Все вокруг как бы затянуло туманом, и Глогер повалился на Крестителя.

Потом он почувствовал, что Иоанн поймал его, и услышал свой отчаянный крик:

— Иоанн, ты должен крестить меня! — а затем в рот ему попала вода, и он закашлялся. Глогер не чувствовал подобной паники с ночи, когда в первый раз лег в постель с Моникой и подумал тогда, что он импотент.

Иоанн что-то кричал.

Какими бы ни были слова, они вызвали реакцию людей на берегу.

Рев в ушах Глогера усилился, и тон этого звука изменился. Глогер барахтался в воде, потом почувствовал, как его поднимают на ноги.

Паника еще переполняла его, усиленная болью. Глогера вытошнило в воду. Руки Иоанна больно сжали его плечи и направили к берегу.

Он подвел Иоанна.

— Прости, — сказал он, — прости, прости, прости…

Из-за него Иоанн потерял последний шанс на победу.

— Прости, прости.

Снова у него не хватило сил сделать нужную вещь.

— Прости…

Рты ессеев издавали особое ритмичное жужжание, тела раскачивались в такт со звуком. Тон звука повышался, когда они наклонялись в одну сторону, и понижался, когда их качало в другую.

Когда Иоанн отпустил его, Глогер зажал уши. Его все еще мутило, но желудок уже был почти пуст.

Он, спотыкаясь, побрел прочь, едва удерживая равновесие, затем побежал, не отнимая рук от ушей, побежал по каменистой пустоши, а солнце пульсировало в небе, и жара волнами била в его голову.

Побежал прочь.

Ему было пятнадцать. Он прилично учился в средней школе.

Глогер читал в газетах о шайках стиляг, появившихся в Южном Лондоне, но подростки, которых он встретил, одетые в псевдо-викторианские наряды, казались безвредными и достаточно глупыми.

Он ходил в кино в Брикстон-хилле и решил пройтись пешком домой до Стритхэм, потому что потратил автобусные деньги на мороженое.

Подростки вышли из кинотеатра одновременно с ним. Глогер не заметил, как они последовали за ним по улице.

Затем, совсем неожиданно, они окружили его.

Это были бледные, с жесткими лицами парни, большинство на год или два старше, чем он. Глогер понял, что смутно знает двоих. Они ходили в соседнюю школу и пользовались одним и тем же футбольным полем.

— Привет, — сказал он слабым голосом.

— Привет, сынок, — сказал самый старший. Он жевал резинку, стоя так, чтобы одна нога была готова для удара, и ухмылялся Глогеру в лицо. — Куда ты направляешься?

— Домой.

— До-о-мо-ой, — протянул самый здоровенный, передразнивая его.

— И что ты собираешься делать, когда придешь домой?

— Лечь спать.

Карл попытался выбраться из кольца, но они не позволили это сделать.

Они оттеснили его назад, к двери магазина. За их спинами, по проезжей части, проносились мимо машины. Улица была ярко освещена лампами и неоновыми вывесками магазинов.

Прошло несколько людей, но ни один из них не остановился.

Карл запаниковал.

— Тебе не надо делать уроки, сынок? — спросил подросток рядом с вожаком. Он был рыжим, веснушчатым, с темно-серыми глазами глазами.

— Хочешь подраться с кем-нибудь из нас? — спросил другой парень. Это был один из тех, которых знал Карл.

— Нет. Я не дерусь. Дайте мне пройти.

— Ты испугался, сынок? — сказал вожак, ухмыляясь. Он, не торопясь, вынул жевательную резинку изо рта, а затем сунул в рот новую и снова стал жевать, ухмыляясь пуще прежнего.

— Нет. Почему я должен драться с тобой? Я считаю, что драться не следует.

— У тебя нет выбора, сынок.

— Я опаздываю. Мне нужно домой.

— У тебя найдется время для нескольких раундов…

— Я сказал, что не хочу драться.

— Ты считаешь себя лучше нас, сынок?

— Нет, — он задрожал. Слезы появились у него на глазах. — Конечно нет.

— Конечно нет, сынок.

Карл сделал движение вперед, но они толкнули его обратно.

— У тебя дурацкое имя, не так ли? — спросил другой парень, которого Глогер знал.

— Гло… — что-то?..

— Глогер. Дайте мне пройти.

— Твоя мамочка не заметит, что ты поздно придешь домой.

— Похоже на жидовское имя.

— Ты жид, сынок?

— Он похож на жида.

— Ты жид, сынок?

— Ты еврей, сынок?

— Ты жид, сынок?

— Заткнитесь! — закричал Карл. — Почему вы пристали ко мне?!

Он попытался протиснуться мимо них. Один стукнул его в живот. Карл застонал от боли. Другой парень толкнул его, и Глогер пошатнулся.

Люди все так же неторопливо проходили мимо по тротуару. Некоторые мельком смотрели на группу молодежи. Один мужчина остановился, но жена потащила его дальше.

— Просто ребята развлекаются, — сказала она.

— Сними с него штаны, — предложил со смехом один из парней. — Это будет доказательством.

Карл протиснулся мимо них, и на этот раз они не задержали его.

Он побежал по улице.

— Дай ему оторваться, — услышал он, как сказал один из ребят.

Он побежал быстрее.

Они последовали за ним, смеясь и улюлюкая.

Может, у них и были намерения поймать его, но Карл свернул на улицу, где жил, раньше, чем они догнали его.

Добежав до дома, он шмыгнул через черный ход, на кухню. Мать была там.

— Что с тобой? Ты весь красный! — сказала она.

Мать была высокой худощавой женщиной, нервной и истеричной. Ее темные волосы были распущены.

Он прошел мимо нее в гостиную.

— В чем дело, Карл? — вскрикнула она пронзительным голосом.

— Ничего, — ответил Глогер.

Он не хотел сцены.

11

Когда Глогер проснулся, было холодно. В сером сумраке раннего рассвета он почти ничего не видел, кроме бесплодной равнины, расстилавшейся во всех направлениях. Он мало что мог припомнить из событий вчерашнего дня — только то, что он как-то подвел Иоанна и убежал довольно далеко.

Голова кружилась, затылок все еще болел.

Набедренная повязка стала сырой от росы. Он развязал ее и смочил губы, проведя тканью по лицу.

Как всегда после приступа мигрени он чувствовал себя слабым, полностью опустошенным — и физически, и морально.

Посмотрев на свое обнаженное тело, он заметил, каким худым стал.

Его удивляло, почему он так запаниковал, когда Иоанн попросил крестить его. Была ли это просто честность — что-то внутри его, воспротивившееся обману ессеев в самый последний момент? Понять было трудно.

Глогер обернул повязку вокруг бедер и туго завязал ее на левом боку. Он подумал, что лучше будет попытаться вернуться назад в деревню, Найти Иоанна, извиниться перед ним и спросить, можно ли чем-нибудь поправить положение.

Затем он, может быть, двинется дальше.

Машина времени все еще находится в деревне ессеев. Если найти хорошего кузнеца или другого работника по металлу, есть шанс, вероятно, что ее можно починить. Но все равно надежда слабая. Даже если на машину поставить заплату, путешествие назад будет опасным.

Затем он обдумал возможность отправиться назад или попытаться передвинуться во времени поближе к распятию. Важно было почувствовать настроения Иерусалима во время пиршества еврейской Пасхи, когда Иисус, предположительно, вошел в город.

Моника считала, что Иисус ворвался в город с вооруженным отрядом. Она утверждала, что все факты указывают на это.

Некоторые факты действительно подтверждали ее предположение, но он не мог принять их, как доказательство. Глогер был уверен, что в действительности все было гораздо сложнее.

Если бы только встретить Иисуса!

Иоанн, очевидно, никогда не слыхал о нем, хотя упомянул, что есть пророчество, по которому Мессия придет из Назарета.

Но существовало много пророчеств, и большинство из них противоречили друг другу.

Он отправился в предположительном направлении деревни ессеев. Она не должна быть слишком далеко.

В полдень стало намного жарче, а земля еще более опустела. Глогер щурил глаза от нестерпимого блеска солнца. Чувство усталости, с которым он проснулся, усилилось, кожа горела, во рту было сухо, ноги едва держали. Глогер был голоден, его мучила жажда, но пить и есть было нечего. Холмы, где располагалась деревня ессеев, не появлялись.

Он заблудился, но это едва беспокоило его. В своем воображении он почти стал частью пустынного ландшафта. Если ему суждено погибнуть, то переход от жизни к смерти будет едва ощутим. Он упадет, и его тело сольется с кирпичного цвета землей. Механически переставляя ноги, он двигался через пустыню.

Чуть позже, примерно в двух милях к югу, он увидел холм. Вид холма вызвал небольшой проблеск в сознании. Глогер решил направиться к нему. Оттуда, вероятно, можно правильно определить направление, возможно, даже увидеть какое-нибудь поселение, где есть пища и вода. Он потер глаза и лоб, но прикосновение руки болезненно отозвалось на коже. Тяжелыми шагами он направился к холму. Песчаная почва вздымалась пылью вокруг. Несколько корявых кустарников, цеплявшихся за землю, оцарапали его лодыжки и икры, а выступающие камни ловили его ступни. Он был весь в царапинах и синяках к тому времени, как достиг склона холма.

Глогер отдохнул немного, бессмысленно разглядывая однообразный ландшафт. Затем стал взбираться вверх по склону.

Путь на вершину (которая оказалась намного выше, чем он предполагал) был тяжелым. Он оскальзывался на гальке, падая лицом, упирался израненными ладонями и ступнями, чтобы прекратить скольжение вниз, цеплялся за кустики травы и лишайники, растущие в расселинах, часто отдыхал; его ум и тело оцепенели от боли и слабости.

Он забыл, с какой целью взбирается наверх, но был полон решимости закончить подъем. Похожий на жука, он полз по склону холма.

Он потел под солнцем, пыль липла к влажной коже почти обнаженного тела, покрывая его коркой с головы до ног. Набедренная повязка скоро превратилась в клочья.

Внизу расстилалась голая земля, и небо сливалось с ней; желтые скалы переходили в белые облака.

Он упал, и тело его покатилось по склону вниз. На бедре появилась рана, голова несколько раз сильно ударялась о камни. Но как только падение кончилось, он стал взбираться снова, медленно карабкаясь по обжигающим камням.

Времени больше не было, как не было личности и смысла. Сейчас, впервые, он находился в подходящем состоянии для того, чтобы оценить теорию Хеддингтона. Но исчезло и сознание. Он стал вещью, ползущей вверх по горе.

Затем он достиг вершины и остановился.

Некоторое время он лежал там, моргая, а затем его глаза закрылись.

Он услышал голос Моники и поднял голову. На мгновение ему показалось, что краем глаза он увидел ее.

— Не будь мелодраматичным, Карл…

Она говорила так много раз. И он услышал собственный голос, отвечающий:

— Я родился не в свое время, Моника. Этот век логики — не место для меня. В конце концов он меня убьет.

Ее голос произнес в ответ:

— Вина, страх, трусость и твой мазохизм. Ты мог стать блестящим психиатром, но ты полностью посвящаешь себя неврозу…

— Заткнись!

Он перевернулся на спину. Солнце пекло его исцарапанное тело.

— Заткнись!

— Полный христианский синдром, Карл! Ты скоро станешь католиком, я не сомневаюсь в этом. Где сила твоего ума?!

— Заткнись! Уходи прочь, Моника!

— Страх формирует твои мысли. Ты ищешь даже не душу и не смысл жизни. Ты ищешь комфорт.

— Оставь меня одного, Моника!

Грязными ладонями он закрыл глаза. Волосы свалялись от пыли, кровь свернулась на ранах, покрывающих каждый дюйм его тела. Солнце над ним пульсировало в такт с биением сердца.

— Ты опускаешься, Карл, разве ты не понимаешь это? Возьмись за себя! Ты ведь можешь рационально мыслить!..

— О, Моника! Прекрати!

Голос его был хриплым, прерывистым.

В небе кружили несколько воронов. Он услышал, как они кричат голосами, похожими на его собственный:

— Бог умер в 1945…

— Сейчас не сорок пятый — это 28 год новой эры. Бог жив!

— Как тебе не надоест блуждать в явно синкретических религиях вроде христианства — иудаизм, этика стоиков, культы греков, восточные обряды…

— Это не имеет значения!

— Для тебя, в твоем состоянии ума…

— Мне нужен Бог!

— Вот к чему все сводится, не так ли? Неадекватная человеческая личность всегда кончает так, как ты. Ладно, Карл, сам найди себе костыли. Только подумай, чем бы ты мог стать, если бы поладил с собой…

Глогер поднял свое измученное тело на ноги и, стоя на вершине холма, закричал. Вороны испугались. Они скрылись в блеске солнца.

Вскоре небо потемнело.

12

Безумец, спотыкаясь, вошел в город.

Его голова запрокинулась лицом к солнцу, глаза смотрели бессмысленно, руки бессильно висели по бокам, губы беззвучно двигались.

Ноги вздымали пыль и заставляли ее клубиться; собаки вокруг лаяли. Сзади увязалась ватага детей, сначала они смеялись, затем стали кидаться камнями. Потом отстали.

Безумец заговорил.

Слова были незнакомыми, но произносились с такой интенсивностью и убеждением, что казалось — сам Бог говорит его устами.

Горожане не могли понять, откуда безумец появился.

Его остановили римские легионеры и с грубоватой добротой спросили, нет ли у него каких-либо родственников, к которым можно было бы его отвести. Они обратились к нему на ломаном арамейском и были удивлены, когда он ответил на странно акцентированной латыни, бывшей чище, чем язык, на котором говорили они сами.

Они спросили его, не священник ли он или ученый. Он ответил, что ни то и ни другое.

Офицер легионеров предложил ему немного сушеного мяса и вина. Он съел мясо и попросил воды. Они дали ему воды.

Римляне эти были частью патруля, проходившего здесь раз в месяц. Это были коренастые, смуглые, с суровыми, чисто выбритыми лицами люди. Они были одеты в грязные кожаные шорты, панцири с кожаными нагрудными пластинами и сандалии. На головах их были металлические шлемы, а короткие мечи в ножнах — на бедрах.

Стоя вокруг него в лучах вечернего солнца, они не расслаблялись. Офицер с более мягким голосом, но в остальном такой же, как и они, за исключением металлических нагрудных пластин, длинного плаща и плюмажа на шлеме, спросил безумца, как его зовут.

Некоторое время безумец молчал, его рот закрывался и открывался, как будто он не мог вспомнить свое имя.

— Карл, — сказал он наконец с сомнением. Это больше походило на предположение, чем на утверждение.

— Очень похоже на римское имя, — сказал один из легионеров.

— Или на греческое, — сказал другой. — Здесь много греков.

— Ты горожанин? — спросил офицер.

Но ум странного человека явно блуждал. Он смотрел в сторону, бормоча что-то про себя.

Вдруг он посмотрел на них и сказал:

— Назарет? Где Назарет?

— Этой дорогой, — офицер показал на дорогу, уходящую в холмы.

Безумец кивнул, будто удовлетворившись этим.

— Карл… Карл… Карлус… не знаю… — офицер протянул руку и взял безумца за подбородок, заглядывая ему в глаза. — Ты еврей?

Это слово, кажется, напугало безумца.

Он вскочил на ноги и попытался протиснуться сквозь кольцо солдат. Они, смеясь, пропустили его. Это был безобидный безумец.

Солдаты наблюдали, как он бежит по дороге.

— Возможно, это один из их пророков, — сказал офицер, садясь на коня. — Страна полна ими. Почти каждый человек, которого ты встречаешь, заявляет, что несет послание от бога. Они не причиняют беспокойства, а их религия отвлекает умы от восстания.

Мы должны быть благодарны им за это, подумал офицер.

Его люди еще смеялись.

И они зашагали в направлении, противоположном тому, которое избрал безумец.

Позднее он пристал к группе людей, таких же истощенных, как и сам. Эти пилигримы шли в город, о котором он никогда не слышал. Подобно ессеям, их секта требовала строгого соблюдения заповедей Моисея, что же касается остального — сплошной туман, за исключением идеи, что Бог пошлет короля Давида помочь прогнать римлян и завоевать Египет, страну, которую они странным образом отождествляли с Римом и Вавилоном.

Они обращались с ним, как с равным.

Он шел с ними несколько дней, и однажды ночью, когда они устроились на ночлег на краю дороги, дюжина всадников в латах и с плюмажами, намного более пышными, чем у римлян, пронеслась галопом прямо через костры, опрокидывая горшки с пищей.

— Солдаты Ирода! — закричал один из членов секты.

Женщины закричали, а мужчины разбежались в темноту. Вскоре почти всех скрыла темнота; остались только две женщины и безумец.

Командир всадников имел смуглое красивое лицо и пышную напомаженную бороду. Он подтащил безумца за волосы к огню и рявкнул ему в лицо:

— Ты — один из тех бунтовщиков, о которых мы так много слышали?

Безумец что-то пробормотал и покачал головой.

Солдаты стали его бить, но он оказался так слаб, что тут же упал на землю.

Один из солдат пожал плечами.

— Он не представляет угрозы. Здесь нет оружия. Нас ввели в заблуждение.

Офицер задумчиво поглядел на женщин, затем обернулся к своим людям, иронично подняв одну бровь.

— Если кто-нибудь из вас хочет — можете взять их.

Безумец лежал на земле и слушал крики насилуемых женщин. Он хотел встать и придти к ним на помощь, но был слишком слаб, чтобы двигаться, слишком боялся солдат. Он не хотел быть убитым. Это значило бы, что он никогда не достигнет своей цели.

В конце концов солдаты Ирода уехали, и члены секты стали возвращаться в разоренный лагерь.

— Как женщины? — спросил безумец.

— Они мертвы, — ответил ему кто-то.

Один из сектантов затянул строки Священного Писания о возмездии, праведности и наказании Господнем.

Подавленный, безумец отполз в темноту.

Он покинул этих людей на следующее утро, узнав, что их путь не проходит через Назарет.

Безумец побывал во многих городах — Филадельфии, Герате, Пелле и Сикополисе, следуя дорогами римлян.

Каждого путешественника, который встречался ему, он спрашивал об одном и том же:

— Где находится Назарет?

В каждом городе ему указывали дорогу, ведущую в Назарет.

В некоторых городах ему давали пищу. В других забрасывали камнями и прогоняли прочь.

В некоторых городах просили его благословения, и он, так как хотел есть, делал, что мог, — клал на больных руки и говорил на странном языке.

В Пелле он вылечил слепую женщину.

Он пересек Иордан по акведуку римлян и продолжал путь дальше, к Назарету.

Хотя больше не было трудностей с определением направления на Назарет, становилось все труднее заставлять себя идти дальше.

Во время путешествия он потерял много крови и очень мало ел. Как правило, он шел до тех пор, пока не падал, затем лежал там, где упал, пока не появлялись силы идти дальше, или, что случалось редко, пока кто-нибудь не обращал на него внимание и не давал немного прокисшего вина или хлеба, чтобы придать сил.

После инцидента с солдатами Ирода он стал осторожнее и всегда шел один, никогда не приставая к группам паломников, которых иногда встречал.

Иногда люди спрашивали его:

— Не ты ли пророк, которого мы ждем?

Он качал головой и отвечал:

— Найдите Иисуса. Найдите Иисуса.

Это оказался красивый город, его белые дома были, в основном двух- и одноэтажными, сложенными из камня и глиняных кирпичей. Он окружал рыночную площадь со старой синагогой. Около синагоги сидели и разговаривали старики, одетые в темные халаты и с повязками на головах.

Город был преуспевающий и чистый, он богател на торговле с римлянами. Только одного-двух нищих можно было встретить на его улицах, да и те были хорошо накормлены. Улицы следовали подъемам и спускам холмов, на которых располагался город. Это были тенистые мирные улочки сельского городка.

Пахло свежераспиленным деревом, слышались звуки плотничьих инструментов, так как город славился искусными плотниками.

Он располагался на краю Израильской равнины, очень близко от торговых путей, ведущих к Дамаску и Египту, и часто отсюда отправлялись фургоны, нагруженные изделиями городских мастеров.

Город назывался Назарет.

Итак, безумец нашел Назарет.

Горожане смотрели на него с любопытством и с некоторым подозрением, когда он, шатаясь, появился на рыночной площади. Это мог быть и бродячий пророк, и человек, одержимый дьяволом. Он мог оказаться нищим или членом какой-нибудь секты, например, зелотов, непопулярных в те дни из-за катастрофы, которую они навлекли на Иерусалим сорока годами ранее. Жители Назарета не питали симпатии ни к бунтовщикам, ни к фанатикам. Им жилось спокойно, богаче, чем до прихода римлян.

Когда безумец проходил мимо людей, стоявших у торговых ларьков, те замолкали, пока он не удалялся. Женщины поправляли плотные шерстяные шали вокруг своих упитанных тел, а мужчины подбирали края холщовых накидок, чтобы он не задел их. Естественное любопытство толкало их расспросить безумца о деле, которое привело его сюда, но во взгляде этого человека сквозила такая интенсивность, такая живость была в лице несмотря на истощенную внешность, что вынуждало относиться к нему с некоторым уважением и держаться от него на расстоянии.

Достигнув центра рыночной площади, безумец остановился и огляделся. Казалось, он почти не замечает людей, мигая и облизывая губы.

Мимо прошла женщина, боязливо покосившаяся на него. Он обратился к ней тихим голосом, тщательно выговаривая слова:

— Это Назарет?

— Да, — кивнула она и ускорила шаг.

Через площадь шел мужчина. Он был одет в шерстяной плащ в красную и коричневую полоску. На черных вьющихся волосах покрывала красная шапочка. Лицо мужчины было полным и приветливым.

Безумец шагнул навстречу мужчине и остановил его словами:

— Я ищу плотника.

— В Назарете много плотников. Это город плотников! Я сам плотник. Говоря, мужчина добродушно улыбался. — Могу я помочь тебе?

— Ты знаешь плотника по имени Иосиф? Потомок Давида. Его жену зовут Мария, у него несколько детей. Одного зовут Иисус.

Приветливый мужчина изобразил на лице раздумье и почесал затылок.

— Я знаю нескольких Иосифов и Марий… — по губам его пробежала легкая ухмылка, будто от приятного воспоминания. — Думаю, мне знаком тот, кого ты ищешь. Вон на той улице живет бедняга, — он показал направление. Его жену зовут Мария. Попытайся спросить там. Ты застанешь его, если только он не понес отдавать работу. Спроси человека, который никогда не смеется.

Безумец посмотрел в направлении, указанном мужчиной. Увидев улицу, он, кажется, забыл все на свете и направился к ней.

На узкой улочке запах пиленых досок стал еще сильнее. Он по щиколотку утопал в стружках.

В Назарете жара казалась менее ощутимой, чем он привык. Больше всего погода напоминала приятный летний день в Англии — милый, спокойный денек…

Сердце безумца забилось сильнее.

Из каждого дома доносился звук молотка или пилы. К стенам домов были прислонены планки разных размеров, и для прохода между ними почти не оставалось места.

Безумец замедлил шаг, он дрожал от страха. Некоторые плотники сидели на лавках около дверей. Они вырезали чаши и другую утварь, управляя простейшими токарными станками.

Безумец двигался дальше.

Плотники поднимали головы и смотрели на безумца, идущего по их улице. А тот подошел к старому мастеровому в кожаном фартуке, вырезавшему деревянную фигурку. Плотник был подслеповат и поэтому прищурился на безумца.

— Что тебе надо? Для нищих у меня нет денег.

— Я не нищий. Я ищу того, кто живет на этой улице.

— Как его имя?

— Иосиф. Его жену зовут Мария.

Старик махнул рукой, в которой держал незаконченную фигурку.

— Через два дома по той стороне улицы.

Он задрожал и вспотел.

Глупец, это только…

О, Господи…

Вероятно, они ничего не знают. Это только совпадение…

О, Господи…

Дом, к которому подошел безумец, тоже был обставлен планками, но качества дерева здесь было хуже, чем у других домов. Скамейка около входа скособочилась, и мужчина, сидящий на ней и ремонтирующий стул, тоже казался уродливым.

Безумец коснулся его плеча, и мужчина выпрямился. Его лицо было изборождено морщинами и имело несчастный вид. Глаза казались усталыми; в жидкой бородке блестела преждевременная седина. Он кашлянул, возможно, от удивления.

— Ты Иосиф? — спросил безумец.

— У меня нет денег.

— Мне ничего не надо, только задать несколько вопросов.

— Я Иосиф. Что ты хочешь знать?

— У тебя есть сын?

— Несколько, и дочерей тоже.

Безумец помолчал. Иосиф глядел на него с любопытством. Человек казался испуганным. Для Иосифа было странным обнаружить себя причиной чужого страха.

— В чем дело?

Безумец покачал головой.

— Ничего, — голос его стал хриплым. — Твою жену зовут Мария? Ты потомок Давида?

Плотник сделал нетерпеливый жест рукой.

— Да, да… хотя ничего хорошего от этого не имею…

— Мне нужно повидаться с одним из твоих сыновей. У тебя есть сын по имени Иисус? Ты можешь сказать мне, где он?

— Вот так-так! Что он натворил?

— Где он?

Взгляд Иосифа стал расчетливым.

— Ты — какой-нибудь пророк? Пришел помочь моему сыну?

— Я прорицатель. Могу предсказывать будущее.

Иосиф вздохнул разочарованно.

— У меня нет времени. Работа должна быть выполнена как можно быстрее.

— Позволь мне увидеть его.

— Ты можешь увидеть его. Пойдем.

Иосиф провел безумца через ворота в захламленный дворик. Здесь валялись обрезки дерева, сломанная мебель и инструменты, мешки с гниющей стружкой.

Они вошли в темный дом.

Безумец тяжело дышал.

В первой комнате, очевидно, кухне, у большой глиняной плиты стояла женщина. Она была высокого роста и начинала полнеть. Длинные черные волосы ее были распущены и сальны; они спадали на лицо, закрывая большие блестящие глаза, сохранившие пыл чувственности. Она оглядела безумца.

— Вижу, ты нашел еще одного богатого клиента, Иосиф, — сказала она язвительно.

— Он прорицатель.

— О, прорицатель. И голодный, я думаю. Ну так вот, у нас нет еды для нищих и прорицателей, как бы они не называли себя. — Деревянной ложкой она показала на согбенную фигуру, сидящую в углу в тени. — Эта бесполезная тварь съедает слишком много. — При этих словах фигура в углу шевельнулась.

— Он разыскивает нашего Иисуса, — сказал Иосиф женщине, — Возможно, он пришел, чтобы облегчить нашу ношу.

Женщина искоса взглянула на безумца и пожала плечами. Она облизнула красные губы широким языком.

— Может быть, ты прав. Что-то есть в нем…

— Где он? — хрипло спросил безумец.

Женщина поправила большие груди под грубым коричневым платьем, вытерла ладони о живот и еще раз оглядела безумца.

— Иисус! — окликнула она, не поворачиваясь.

Фигура в углу поднялась на ноги.

— Это он, — сказала женщина с определенным удовлетворением.

Как?

Он…

Иисус!

Который мне нужен…

НЕТ!

Безумец нахмурился и помотал головой.

— Нет, — сказал он. — Нет.

— Что ты имеешь в виду под «нет»? — спросила она сварливо. — Меня не волнует, что ты будешь делать, только отврати его от воровства. Он ничего больше не умеет, но однажды вляпается в крупную неприятность, когда украдет у того, кто не знает о нем…

— Нет…

Фигура была уродлива.

Это создание имело горбатую спину и бельмо на левом глазу. Лицо бездумное и глупое, с губ капала слюна.

— Иисус?

Оно хихикнуло, услышав свое имя, и сделало неверный шаг вперед.

— Иисус, — сказало оно. — Иисус, — слово получилось невнятным и глухим.

— Это все, что он может, — сказала женщина. — Он всегда такой.

— Божья кара, — сказал Иосиф.

— О, заткнись! — Она злобно взглянула на мужа.

— Что с ним? — в голосе безумца проступило отчаяние и жалость.

— Он всегда был такой, — женщина отвернулась к плите. — Ты можешь забрать его, если хочешь. Я носила его, когда мои родители выдали меня замуж за этого полумужчину…

— Ты свинья! Бесстыдница… — Иосиф замолчал, а его жена зловеще оскалилась, ожидая продолжения. Тогда плотник улыбнулся, пытаясь спасти свою гордость. — Ты подготовила для них подходящую историю. Старейшее оправдание в мире! Посещена ангелом! Более вероятно, что посещена дьяволом!

— Он был дьявол, — ухмыльнулась она. — И он был мужчиной!..

Иосиф замолчал на мгновение, затем, будто припомнив страх, который, как ему показалось, он внушил безумцу вначале, повернулся к нему и произнес воинственно:

— Какое у тебя дело к моему сыну?..

— Я хотел поговорить с ним. Я…

— Он не оракул и не пророк… хотя мы считаем, что он мог бы стать им. В Назарете есть люди, которые приходят к нему, чтобы он вылечил рану или предсказал удачу, но он только хихикает и все время повторяет свое имя…

— Вы уверены… что здесь нет… чего-то в нем… что вы не заметили?

— Уверены! — фыркнула Мария решительно. — Мы сильно нуждаемся в деньгах. Если бы он обладал хоть малой магической властью, мы знали бы об этом.

Иисус хихикнул снова.

— Иисус, — сказал он, — Иисус, Иисус…

И заковылял в другую комнату.

Иосиф побежал за ним.

— Ему нельзя ходить туда! Я не позволю снова обмочить пол!

Пока Иосиф был в другой комнате, Мария окинула безумца оценивающим взглядом.

— Если ты можешь предсказывать удачу, приходи как-нибудь, и поговорим. Он уйдет вечером в Нейн…

Иосиф притащил калеку обратно на кухню и усадил его на скамейку в углу.

— Сиди здесь, ублюдок!

Безумец покачал головой.

— Это невозможно!

Неужели история изменилась?

Хоть какие-то основания для этого есть?

Это невозможно…

Иосиф заметил, что с безумцем что-то происходит.

— Что это? — спросил он. — Что ты видишь? Ты сказал, что предсказываешь будущее. Расскажи нам, как мы будем жить?

— Не сейчас, — сказал прорицатель, отворачиваясь. — Я не могу! Не сейчас!

Он выбежал из сумрака дома на солнце и побежал по улице, полной запахов пиленого дуба, кедра и кипариса.

Некоторые из плотников поднимали головы, думаю, что он что-то украл. Но все видели, что в руках его ничего нет.

Он выбежал на рыночную площадь и остановился, оглядываясь отрешенным взглядом.

Безумец, пророк, Карл Глогер, путешественник во времени, неудавшийся психиатр, искатель смысла жизни, мазохист, человек с тягой к смерти, с комплексом мессии, анахронизм, шел, тяжело дыша, через рыночную площадь.

Он увидел того, которого искал. Он увидел Иисуса, сына Марии и Иосифа.

Он увидел человека, который, без сомнения, был врожденным идиотом.

Приветливый мужчина в красной шапочке все еще был на рынке, выбирая горшки для свадебного подарка. Когда незнакомец неровной походкой прошел мимо, он кивнул ему вслед и сказал:

— Это он.

— Откуда он?

— Не имею представления. Не из наших мест, если судить по акценту. Думаю, что он дальний родственник старого Иосифа с сердитым лицом, знаешь, у которого жена…

Мужчина, продававший горшки, ухмыльнулся.

Они наблюдали, как незнакомец опустился в тень на землю у стены синагоги.

— Кто он? Религиозный фанатик? Зелот или кто-нибудь другой? — спросил мужчина, продающий горшки.

Его собеседник покачал головой.

— У него вид пророка. Но я не знаю. Может быть, там, откуда он пришел, настали трудные времена, и ему нужна помощь родственника…

— Искать помощи у Иосифа?! — засмеялся мужчина.

— Может, его изгнали оттуда, где он жил, — сказал мужчина в красной шапочке. — Кто знает? По крайней мере он не получил от Иосифа много сочувствия. Он пробыл у него недолго.

— Ему больше некуда идти, — убежденно сказал мужчина, продающий горшки.

Он оставался у стены синагоги до самого вечера, и только тогда почувствовал сильный голод. А также вожделение, впервые за все время, проведенное здесь, — больше месяца. Желание пришло к нему на помощь, будто в страсти можно забыть смятение, переполнявшее его.

Он медленно встал и пошел назад к улочке.

Сейчас здесь было тихо. Из домов редко доносились звуки, и только лаяли собаки.

Вот и дом Иосифа. Скамейка убрана, планки исчезли. Ворота закрыты.

Он постучал.

Ответа не последовало.

Он постучал чуть громче, позабыв инстинктивную осторожность.

Ворота открылись; она выглянула и улыбнулась плотоядной понимающей улыбкой.

— Входи, — сказала Мария. — Он ушел в Нейн несколько часов назад.

— Я голоден, — сказал он.

— Я дам тебе чего-нибудь поесть.

На кухне в темноте что-то шевелилось, он он старался не смотреть в том направлении. Глогер торопливо прошел в следующую комнату, где горела лампа. Лестница вела к отверстию в потолке.

— Жди здесь, — сказала она. — Я принесу еды.

Она приходила и уходила на кухню несколько раз, принеся сперва воды, чтобы он умылся, затем блюдо с сушеным мясом, хлеб и кувшин вина.

— Это все, что у нас есть, — сказала она.

Она смотрела на его темное мрачное лицо. Он смыл пыль с тела, расчесал волосы и бороду. Сейчас он выглядел вполне прилично. Но в глазах его застыло отсутствующее выражение, и когда он ел, то не смотрел на нее.

А она уже тяжело дышала. Становилось трудно контролировать вожделение ее большого тела. Поддернув юбку выше колен и раздвинув ноги, она села на скамейку рядом.

Он продолжал жевать, но теперь его взгляд был прикован к ее телу.

— Торопись, — сказала она.

Он закончил есть и медленно выпил остатки вина.

Затем она набросилась на него, ее руки рвали лохмотья набедренной повязки, пальцы ласкали его гениталии, губы прижимались к его лицу, большое тело навалилось на него.

Он судорожно вздохнул и задрал ей подол, впившись пальцами в тело, толкнув и опрокинув на пол, торопливо раздвинув ее ноги.

Она стонала, вскрикивала, рычала, дергалась и царапалась, а затем затихла, а он еще продолжал пронзать ее. Но желание прошло, и он не смог кончить. Подняв взгляд, он вздохнул.

В дверях стоял идиот, глядя на них с пустой усмешкой; с его подбородка капала слюна.