Сеанс магии с поледующим разоблачением, или Секстет для эстетов

3. Тезис: «Гоголь, Гофман и Грин – не фантасты. Не посягайте на святое!»

Интересное дело. У нас год за годом отбирают коллег по цеху, великих собратьев по оружию (читай, методу), вырывая, так сказать, с корнем, и нам же грозят пальчиком: «Не посягайте!»

А если посягнуть?

Как мы уже говорили ранее, Вальтер Скотт, определяя метод, используемый Гофманом в его творчестве, назвал метод фантастическим, а произведения Гофмана – фантастикой. Через три года, в 1830-м, термин «фантастика» вводит французский литератор Шарль Нодье, глава кружка романтиков «Сенакль», куда входили де Ламартин и Виктор Гюго. Нодье разрабатывает теорию фантастического и жанра новеллы-сказки; в статье "О фантастическом в литературе" он призывает писателей обратиться к народным сказкам и легендам, утверждая, что необходимо вернуть фантастику в литературу, "несмотря на все усилия запретить ее."

Чуете, знакомым ветром повеяло: запретить! ату ее, фантастику!

Впрочем, мы бы сейчас назвали то направление, к которому призывал Нодье, и которому отдали дань Гауф и Гофман, Жорж Санд, Новалис и Брентано – фэнтези. Если взять шире, то наша фантастика как течение в искусстве – плоть от плоти романтизма. Это они, романтики XVIII – первой половины XIX веков, обновили художественные формы: создали жанр исторического романа, фантастической повести, лирико-эпической поэмы, решительно реформировали сцену. Это они проповедовали разомкнутость литературных родов и жанров, взаимопроникновение искусств, синтез искусства, философии и религии, заботились о музыкальности и живописности литературы, отважно смешивали высокое и неизменное, трагическое и комическое, обыденное и необыденное, тяготели к фантастике, гротеску, демонстративной условности формы.

А им оттуда, из былых эпох, презрительно тыкали пальцем в грудь:

– Рома-а-антики…

И эхо подхватывает аж до XXI-го века:

– Фа-а-анта-а-асты…

Ладно, поехали дальше. Ряд литературоведов полагает роман знаменитого Сирано де Бержерака, героя драмы Ростана, "Иной свет или Государства и империи Луны" – первым научно-фантастическим художественным текстом. Ф. Достоевский назвал "верхом искусства фантастического" повесть А. С. Пушкина "Пиковая дама". Критик Ф. Шале назвал "фантастикой нового времени" роман Бальзака "Шагреневая кожа", из чего легко делается вывод, что Шале знал и "фантастику старого времени". Гоголь сетовал, что читатель ошибочно полагает фантастом Барона Брамбеуса (Сенковского), а Барон пишет чрезвычайно скверно, и потому его опусы – никакая не фантастика, которая должна быть написана хорошо.

Булгаков планировал открыть в Москве Клуб Фантастов.

О выдающемся фантасте Жюле Верне в 1891-м году Лев Толстой говорил следующее: "Романы Жюля Верна превосходны, я их читал совсем взрослым, и все-таки, помню, они меня восхищали. В построении интригующей, захватывающей фабулы он удивительный мастер. А послушали бы вы, с каким восторгом отзывается о нем Тургенев! Я прямо не помню, чтобы он кем-нибудь еще так восхищался."

А поэт В. Брюсов высказался так:

– Не знаю писателя (кроме разве Эдгара По), который произвел бы на меня такое впечатление. Я впивал в себя егo романы. Некоторые страницы его произведений произвели на меня неотразимейшее действие. "Таинственный остров" заставлял меня леденеть от ужаса. Заключительные слова "Путешествия капитана Граттераса" были для меня высшей доступной мне поэзией. Последние страницы "20 000 лье под водой", рассказ о «Наутилусе» (подводном корабле), замершем в безмолвии, до сих пор потрясают меня при перечитывании…

Да и сам Брюсов отдал изрядную дань фантастике: роман "Гора Звезды…", драматические сцены «Земля», рассказ "Республика Южного Креста", "Восстание машин", "Мятеж машин"; повесть "Первая междупланетная экспедиция" о полете на Марс, написанная уже после Октябрьской революции. В неопубликованной статье "Пределы фантазии" Брюсов наметил "три приема, которые может использовать писатель при изображении фантастических явлений:

1) Изобразить иной мир – не тот, где мы живем.

2) Ввести в наш мир существа иного мира.

3) Изменить условия нашего мира."

Блестящая классификация! Слышите это мудрое: три приёма? Снова разговор заходит о методе. Не зря мэтр поэзии любил Жюля Верна. Интересно, когда у фантастов Жюля Верна отберут окончательно? Ведь не могли же Толстой с Тургеневым или Брюсов восторгаться жалким, низким, вульгарным фантастом? Никак не могли. Чувство эстетического, зашитое в мозжечок, протестует. Значит, берем автора «Робура-Завоевателя» и "Двадцати тысяч лье под водой", выдираем с мясом из фантастики и переставляем на другую книжную полку.

Поближе к "надменному эстету".

Итак, мы видим, что термин «фантастика» и титул «фантаст» (аналогично, по принадлежности к литературному направлению или как констатация творческого метода: «реалист», «романтик», «символист» и пр.) не были окончательно дискредитированы во время оно. Напротив, умением писать фантастику, принадлежностью к цеху фантастов гордились. Собственно, в наших родимых осинах мы видим водораздел, после которого фантастику загнали в гетто, как состоявшийся на первом съезде Союза Писателей СССР (1934 г.), где фантастику официально объявили литературой для детей и юношества, призванной пропагандировать достижения научно-технического прогресса и звать молодежь ко вступлению в высшие учебные заведения.

Извините за брутальность, но, как говорят "на зоне" – "опустили".

Умри, лучше не скажешь.

В сущности, первотолчок к такому унижению фантастики дали незабвенные Маркс с Энгельсом. В "Немецкой идеологии" они пишут: «Это воззрение можно опять-таки трактовать спекулятивно-идеалистически, то есть фантастически». Классикам вторил В. Ленин (замечание по поводу Фейербаха), подчеркнув роль фантастического, как закрепляющего в конкретном образе идеалистический уклон мысли.

Все, приехали. Не вырубишь топором.

Идеалистический уклон и спекуляция.

Без права переписки. С поражением в правах.

Этого вполне хватило, чтобы оттеснить фантастику на задворки. Через пять лет после незабвенного съезда, в 1939-м году, в литературной энциклопедии беднягам-фантастам дали лазейку, калитку в светлое будущее: "Нужно различать идеалистическую и материалистическую фантастику. При этом различении не имеет существенного значения характер и степень внешнего неправдоподобия в составе образа Ф., т. е. будет ли это образование фантастического предмета (кентавр) или свойства (ковер-самолет), или действия, события (путешествие к центру Земли), будет ли это нарушением пространственных (сказка о трех царствах), временных (машина времени) или причинных (обратно пущенная кинолента) отношений. Существенно иное: куда ведет данная Ф., какова ее направленность, почему или зачем вводится невероятное в произведение, т. е. какова функция образа Ф. – раскрывает ли он как художественное средство, как "арсенал искусства", подлинную реальность или уводит в сферу идеалистических представлений."

Дальше следовал дивный перл:

"В фантастике лермонтовского «Демона», в отличие от фантастики немецких романтиков, не кроются никакие религиозно-идеалистические сущности."

Программная статья подбивалась итогом, блестящим, как топор гильотины:

"Очевидно, что в советской литературе не может иметь права на существование идеалистическая Ф. Но в рамках литературы социалистического реализма можно мыслить материалистическую Ф., как художественную форму с реалистическим содержанием, – в жанре сатиры, направленной против отживающего капиталистического мира, в произведениях, пытающихся гипотетически предвосхитить будущее, в советском фольклоре и особенно в лит-ре для детей."

С этого момента стало модно цыкать через губу, вспоминая о фантастике.

Позже об истоках пренебрежения забыли, а цыкать привыкли.

Губа не распухнет, господа?

Давайте еще раз потешим собственное занудство и обратимся к энциклопедии. Отыщем раздел «Фантастика» и поглядим, какие произведения и творчество каких авторов приводится в качестве образцов. Кто у нас самые-рассамые отъявленные фантасты, про которых даже в энциклопедии по этой части написано? Прочтем, схватимся за голову и утешимся валерьянкой: Гомер с «Одиссеей», Лукиан с "Правдивой историей", Овидий с «Метаморфозами», Кретьен де Труа ("Персиваль"), Т. Мэлори ("Смерть Артура"), "Влюбленный Роланд" Боярдо, "Неистовый Роланд" Л. Ариосто, "Освобожденный Иерусалим" Т. Тассо, "Королева фей" Э. Спенсера, "Гаргантюа и Пантагрюэль" Рабле, «Буря» Шекспира, "Божественная комедия" Данте, «Фауст» Гете, – и дальше, дальше, приводя в содрогание: Жуковский, Одоевский, Пушкин, Гоголь, Достоевский ("Двойник"), Эдгар По, Ж. Верн, Г. Уэллс, Р. Л. Стивенсон, Ф. Сологуб, Метерлинк, Блок, Мейринк, Л. Кэрролл, Лавкрафт, Толкиен, Кобо Абэ, Кортасар, Булгаков…

Эй, господа энциклопедисты! Что творите?!

Опомнитесь и покайтесь!