Сеанс мужского стриптиза

Глава 2

Поспать этой ночью нам не удалось, поэтому мы с мамулей наверстывали упущенное утром. Дрыхли почти до полудня! Разбудить нас было некому, потому что больше на даче никого не осталось.

Оперативники покинули нас на рассвете, забрав с собой мертвую девушку и настоятельно попросив папу и Зяму явиться для продолжения предметного разговора к ним в присутствие.

– Ну вот, начинается! – протянул братец, с намеком подмигнув мне сразу двумя глазами.

Я кивнула, показывая, что помню о своем обещании заняться частным сыском в общественных интересах.

Папуля и Зяма погрузились в наш «Форд» и уехали в город почти сразу за оперативниками. Смеловский, отсыпав нам с мамулей тысячу извинений, тоже уехал, увезя в своей машине и Сашу с камерой, и Анюту с Лютиком. Все, включая щенка, убыли даже без завтрака!

Пробудившись ближе к обеду, мы выяснили, что остались без горячей пищи. Как мы ни старались, а развести костер без помощи настоящих мужчин не смогли.

– Ладно, Дюша, не пропадем! – бодрясь, сказала мамуля. – Хотелось бы, конечно, выпить горячего кофе, но ничего, обойдемся парным молоком, это даже полезно. Возьми банку и сбегай к тетке Марусе, купи у нее молока, а в сельпо – хлеба или каких-нибудь булок. А я пока открою тушенку.

Мамуля опасно поиграла ножиком. Я предвидела, что вспороть им жестянку будет непросто, поэтому мысленно сделала себе заметочку спросить в ларьке консервный нож. Папуля как-то обходился без него, но мы с мамулей ни в каких войсках не служили и не обладали опытом выживания в дикой местности.

Очень хотелось кушать, поэтому к владелице молочного стада тетке Марусе я, как и велела мамуля, бежала бегом. Ворвалась в калитку, даже забыв постучаться, и едва не сбила с ног хозяйку домовладения. Маруся выступила мне наперерез из-за пышного смородинового куста, держа в руках большой таз с помидорами.

– Тьфу ты, нечистая! – выругалась баба. – Чего несешься, как игуанодон?

– Как кто? – не поняла я.

– Как угорелая кошка! – Маруся выразилась гораздо понятнее. – Кстати, ты в курсе, что у нас ночью пожар был?

– У вас?

Я оглядела дом и двор. Все выглядело целым и невредимым, пожаром тут и не пахло, разве что на длинном дощатом столе дымились трехлитровые стеклянные банки с помидорами в горячем рассоле.

– Тьфу на тебя! – Маруся сердито сплюнула, шваркнула таз с томатами на стол и погрозила мне пальцем. – Не у нас, конечно! На краю села, над оврагом, Нинка Горчакова погорела! Да как еще погорела, и-и-и!

Баба подхватила щеку ладошкой и сокрушенно покачала головой.

– Начисто погорела, прям дотла! Ни хаты не осталось, ни времянки, ни бани, ни даже уборной! Забор вокруг двора – и тот обуглился! Хорошо еще, пожар с бани начался, со стороны леса, так соседи Нинкины, Морозовы, хоть свою хату оборонить успели, только забора и сарая лишились! И то сказать, пожарная машина вовремя приехала, иначе от Морозовых тоже одни головешки остались бы!

Чувствовалось, что Марусе очень хочется поговорить о ЧП поселкового масштаба, и я не стала отказывать ей в удовольствии, поддержала беседу:

– А отчего пожар случился?

– От дурости Нинкиной, вот отчего! – баба сердито взмахнула машинкой для закатки банок. – Эта идиотка, прости, господи, что так говорю про покойницу, в предбаннике бидон с керосином держала! Ввечеру затопила, дура, баньку, – как положено, в субботний день помыться, да не уследила, как из печи уголек выпал. А баня-то бревенчатая! Сначала пол загорелся, в потом огонь до керосина дотянулся, и тут ка-ак жахнуло!

– А мы думали, это зарница! – пробормотала я, вспомнив алые всполохи над лесом, очень украсившие наш мистический фильм.

– А город подумал, ученья идут! – ехидно напела Маруся. – Как же, зарница! У Нинки там ад кромешный был, домашняя птица начисто сгорела!

– И хозяйка тоже сгорела? – запоздало испугалась я, припомнив, что моя собеседница назвала незнакомую мне Нинку покойницей.

– Не, она не сгорела, – баба замотала головой, стряхнув с нее неплотно повязанный ситцевый платок. – Нинка, видать, со страху помешалась маленько и перепутала, в какую сторону бежать. Помчалась прямиком к оврагу да и бухнулась в него, как в речку, вниз головой!

– И что? – замирающим голосом спросила я.

– И все! – Маруся кровожадно цыкнула зубом. – Ранехонько поутру милиционеры ее из оврага достали, уже как есть мертвую, с разбитой головой. Те же Морозовы, соседи Нинкины, обознание делали.

– Опознание, – машинально поправила я.

– А я как говорю? Дарья Морозова с обознания этого вся белая прибежала, прям как молоко, пришлось мне ей самогонки налить стопку, чтобы чувств не лишилась, – взахлеб рассказывала Маруся.

Интерес, с которым я слушала ее эмоциональное повествование, не помешал мне отметить, что белая, как молоко, Дарья Морозова лишаться чувств побежала не к себе домой, а через полдеревни к подружке. Видно, эта Дарья, такая же не в меру общительная особа, как Маруся, сразу после опознания понесла в народ жуткую сенсацию!

– Дарья говорит, у Нинки-то, у покойницы, голова разбита, как кринка, и все волосы в кровище! – Маруся пугающе округлила глаза.

Разумеется, я не могла не сопоставить полученную информацию с тем, что знала не понаслышке. Очень похоже было, что наш Зяма вынес со свалки именно Нину Горчакову! Однако это логичное предположение нуждалось в подтверждении.

– Кажется, я знала эту Нину Горчакову, – я потерла лоб, словно припоминая. – Она такая высокая полная женщина лет сорока, жгучая брюнетка с карими глазами?

– Ты че? Нинка была тощая, как спичка, и притом белобрысая! Бывало, волосы длинные кудельками закрутит, в брючонки узкие влезет и идет себе – чисто швабра поломойная! Прости, господи, что про покойницу так говорю! – Маруся лицемерно вздохнула и наскоро скроила скорбное лицо, но не выдержала минуту молчания – очень уж ей хотелось позлословить. – И то сказать, швабра – это было самое то! Нинкина роль, точно!

– Почему это? – машинально спросила я.

– Так она ж уборщицей работала! – радостно выпалила Маруся. – Вишь, аккурат напротив нашего двора «новые русские» хоромы барские построили? Там Нинка и убиралась.

Я повернула голову на девяносто градусов и сквозь ветви плодоносящей груши посмотрела на большой красивый дом из красного итальянского кирпича.

Так-так-так! Это же тот самый особняк, в котором проживает странный юноша Павел, он же Поль, со своей стервой-маман и неким Анатолем! И я лично была свидетельницей семейного скандала, разразившегося там в связи с загадочным исчезновением таинственного Пахи! Отлично помню, что в связи с этим неоднократно упоминалась какая-то Нинка-Нинель, опасно орудующая пылесосом!

– Ты чего замолчала, даже вроде побледнела? – Маруся дернула меня за руку. – Может, тебе тоже самогонки налить?

– Не надо самогонки, я вообще-то за молоком пришла, – ответила я, продолжая таращиться на красный дом.

– Так чего прямо не скажешь? Зубы мне заговариваешь! – проворчала Маруся. – Стой тут, щас принесу тебе молока, деньги готовь: тридцать рублей литр!

Вытирая руки фартуком, баба зашагала в дом. Я оставила ее уход без внимания: вспоминала случайно подслушанный ночной разговор Анатоля, Поля и его маман.

Если я не ошибаюсь, кто-то из них высказал предположение, будто Нинель могла с помощью пылесоса лишить жизни неведомого мне Паху. И импульсивный Поль тут же отреагировал на это предположение гневным криком: «Вашу Нинку саму убить надо, руки-ноги ей переломать!»

Той же ночью Нина Горчакова падает с обрыва и разбивается насмерть! Вот так совпадение!

– Интересно, знают ли об этом сыщики? – пробормотала я. – На их месте я бы первым делом занялась именно Полем!

– А что тебе в поле-то надо? – неправильно поняв мои слова, поинтересовалась вернувшаяся Маруся. – Если помидоры или огурцы, так я сама тебе продам недорого, по пятнадцать рубликов за кило. И синенькие у меня есть, и лучок с чесночком. Тоже недорого…

– Не надо мне синеньких, – я невежливо оборвала оглашение деловитой бабой ассортиментного перечня вкупе с прайсом. – Мне только молоко нужно было. Один литр.

– Тогда тридцатку давай, – чуток обиженно сказала Маруся.

Я расплатилась с ней, поудобнее прихватила скользкую запотевшую банку и потихоньку-полегоньку, чтобы не расплескать молоко и мысли, зашагала к нашему двору.

– Не очень-то ты торопилась, дорогая! – увидев меня, не удержалась от упрека мамуля.

Выглядела она весьма непрезентабельно: волосы всклокочены, лицо мокрое от пота, на блузке некрасивые жирные кляксы. О происхождении пятен позволяла догадаться варварски вскрытая консервная банка, гордо высящаяся на пустом столе.

– Ох! Я хлеба купить забыла! – призналась я, посмотрев на жестянку и шумно сглотнув слюну. – Может, мы обойдемся без хлеба?

Тушенка умопомрачительно пахла, не позволяя допустить и мысли о дополнительной задержке с завтраком. Это был тот самый случай, о котором принято говорить, что промедление смерти подобно. Я остро чувствовала приближение голодного обморока.

– Тушенка с молоком и без хлеба? – с сомнением протянула мамуля, почесав замасленными пальцами в мелированном затылке. – А, ладно! Где наша не пропадала!

Это был прозрачный намек на эксперименты нашего папули, который является довольно известным кулинаром-изобретателем. В самом деле, после свекольника с селедкой по-исландски и баварских колбасок в панировке из кокосовой стружки обыкновенная говяжья тушенка с молоком нам наверняка не повредит!

– Они должны нормально сочетаться. В конце концов, и тушенка, и молоко имеют общее происхождение – оба продукта получены из коровы! – философски заметила я.

– Аминь! – кивнула мамуля и дала отмашку к незамысловатой трапезе короткой командой: – Навались!

На старте я оказалась в худшем положении, чем мамуля, у которой в руках уже была ложка, но в процессе еды наверстала упущенное и голодной не осталась.

– Хорошая была тушенка! – с легким сожалением сказала я, когда мы дочиста опустошили жестянку.

– И молоко тоже было ничего! – поддакнула мамуля, стирая молочные усы, придававшие ей вид лихого кавалериста.

Мы синхронно отвалились от стола, покойно сложили руки на животиках и некоторое время блаженно жмурились, как две сытые кошки, греющиеся на солнышке.

Чудесный сентябрьский денек неспешно перевалил за вторую половину. Теплый густой свет, похожий на растопленный мед, широко лился с голубого сатинового неба. Сквозь слегка поредевшую крону старой яблони он стекал на наши довольные лица, на серый дощатый стол и рыжую траву, собираясь в ямках, протоптанных в мягкой земле каблуками званых и незваных гостей, желтыми лужицами.

Я натура простая. На сытый желудок у меня всегда возникает обманчивое ощущение, будто мир устроен очень хорошо и все, что ни делается, к лучшему. Мамуля – иное дело: как писательница, она остро чувствует несовершенство мироздания и зачастую мыслит парадоксами.

– Хорошо нам с тобой тут сидеть. А Боренька и Зямочка, бедные! – вздохнула моя родительница, подставляя лицо солнечным лучам.

– Думаешь, они уже томятся в сырых и темных казематах? – спросила я, правильно угадав ход ее мыслей. – Это маловероятно, их не бросят в застенки без суда и следствия. Я верю в нашу милицию и в смежные с ней структуры, да и капитан Кошкин в целом произвел на меня приятное впечатление – немногословный такой, основательный. Я уверена, он не будет пороть горячку и попытается найти настоящего убийцу Нины Горчаковой.

– Кого? – мамуля открыла один глаз.

– Так звали ту покойницу, которую наш Зяма неблагоразумно подобрал на свалке, – объяснила я. – Нина Горчакова, она жила в доме на другом конце поселка, как раз за оврагом. Впрочем, дом не пережил свою хозяйку. Вчера у Горчаковой случился пожар, и все сгорело.

– В Буркове был пожар? – удивилась мамуля. – Странно! Почему же мы ничего не заметили?

– Мы заметили отсвет пламени, но приняли его за зарницу, – напомнила я. – А на дым и запах гари не обратили внимания просто потому, что у нас во дворе свой костер чадил, как паровоз Черепановых!

Мамуля, подумав, кивнула и снова сонно зажмурилась.

– Кстати, еще информация к вопросу о гибели гражданки Горчаковой: есть одно любопытное обстоятельство, о котором капитан Кошкин может и не знать, – сообщила я. – Как раз вчера ночью один нервный юноша из новых бурковцев громогласно желал Нине Горчаковой множественных травм, не совместимых с жизнью! Я своими ушами слушала, как он кричал, что ей надо руки-ноги переломать, а лучше всего – вообще убить!

– Ага! – азартно вскричала мамуля, разом стряхнув с себя дремоту. – Так этот нервный новобурковский юноша, возможно, и есть убийца! Надо немедленно сдать его капитану Кошкину и снять всяческие подозрения с папы и Зямы!

– Не так сразу! – поморщилась я. – Ты не видела этого юношу, он совсем еще мальчик, и притом инвалид, было бы жестоко натравить на него ирокезов Кошкина на основании одних подозрений. Надо бы сначала добыть какие-то серьезные улики.

– У тебя есть план? – проявила проницательность мамуля.

– Есть одна мыслишка, – уклончиво ответила я.

Понимая, что послеобеденному отдыху пришел конец, я вздохнула и устремила пытливый взор на наш домик.

– Ну? – поторопила меня любопытная родительница.

– Не знаешь, найдется у нас пара ведер? – спросила я вместо ответа.

– По воду пойдем? Или займемся сбором урожая яблок? Самое время! – съязвила мамуля.

Я покачала головой и встала с лавочки:

– Нет, не по воду! Мы с тобой пойдем на кастинг!

– Куда-а?!

– В дом, где живет странный юноша Поль! Я случайно узнала, что Нина Горчакова работала там уборщицей. С ее смертью вакансия освободилась, и мы с тобой будем на нее претендовать!

Преисполнившись энергии, я двинулась к сараю, в котором у нас хранятся инструменты, более или менее полезные предметы домашней утвари и просто всякий хлам.

– Мы вроде еще не настолько нуждаемся, чтобы идти в прислуги? – испугалась мамуля. – Или… Ты думаешь, Борю и Зяму все-таки посадят?! И мы с тобой останемся без наших мужчин-кормильцев?!

– Типун тебе на язык! – с чувством сказала я. – И швабру тебе в руки!

– Швабра! – забавно обрадовалась мамуля, получив от меня допотопный поломойный инвентарь. – Настоящая, обыкновенная, деревянная! Сколько лет я такую в руках не держала, все с пылесосом да с пылесосом…

– Если поступишь на работу, пылесос у тебя тоже будет, но, боюсь, совсем не обыкновенный, – вспомнила я. – Держи ведро! Готова к трудовому подвигу во имя мужа и сына?

– Всегда готова! – торжественно ответила мамуля, размашисто отсалютовав мне шваброй.

Я едва успела уклониться от свистнувшей мимо моего лица настоящей деревянной палки.

– Тогда быстро смени запятнанную блузку на свежую, чтобы не портить имидж уборщицы-чистюли, и вперед, с песней!

Мамуля послушалась, и уже через четверть часа мы с ней бок о бок шагали по деревенской улице, направляясь к краснокирпичному особняку.

Надо сказать, песнопение нам с мамулей в полной мере заменило погромыхивание жестяного ведра. Оно легкомысленно приплясывало в моих руках, нарушая серьезность момента веселым звяканьем.

Подпав под настроение, мамуля начала выделывать акробатические этюды со шваброй. Она то клала ее на плечо, как длинноствольное ружье, то резко выбрасывала вверх – точь-в-точь мажоретка на параде! Это показательное выступление очень понравилось неизбалованным зрелищами бурковским собакам, и с полдюжины песиков присоединились к шествию, добавив к нашему с мамулей слаженному топоту и бодрому лязгу ведра свои звонкие собачьи голоса.

На шум из какого-то палисадника вынырнула бабка с тяпкой. С трудом разогнув спину, она удивленно посмотрела на нас и крикнула деду, сидящему на лавке под забором с газетой в руках:

– Петро, глянь-ка, че это за демонстрация?

Старикан остро глянул поверх очков и вновь безразлично зашелестел газетой, крикнув:

– Эт, Катька, кастрюльный бунт! Тебя не касается!

– Как это меня не касается? – возмутилась та. – Че, у меня в доме пустой кастрюли не найдется?

Через минуту легкая на подъем бабуся уже шагала в нашей группе замыкающей. На ходу она энергично колотила стальной ложкой по пустой полуведерной кастрюле и охотно давала пояснения всем желающим узнать, что происходит.

– Кастрюльная демонстрация, бабоньки! – звонко кричала азартная бабуся. – Присоединяйтесь! Протестуем против повышения цен на продукты питания и роста мужних аппетитов! Долой эксплуатацию женщины человеком! Даешь кастрюльный бунт! Берите котелки, идите с нами!

– Гал-ка-а! Олька-а! Наташка-а! – понеслось по дворам. – У тебя прохудившаяся металлическая посуда есть? Тащи сюда, говорят, лудильщики приехали! Берут котелки только оптом, так что бабоньки всей толпой идут!

Бурковские бабы – потомственные казачки – испокон веку были боевиты и занимали активную жизненную позицию. Галки, Ольки и Наташки не замедлили присоединиться к стихийно возникшему движению, цель которого, впрочем, была не вполне понятна. Одни участницы демонстрации ратовали за права угнетенных женщин, другие выступали за восстановление целости и неделимости прохудившейся посуды, а мы с мамулей просто шагали в авангарде женского батальона, не зная, как отвязаться от прибившегося к нам «хвоста».

Спасли нас архитектурные излишества новорусского особняка.

– Сюда, быстро! – поравнявшись со знакомой нишей под выступом балкона, я толкнула мамулю в эту зеленую пещерку и сама шустро прыгнула туда же.

Прикрывшись пышными плетями декоративной фасоли и вьюнков, мы спрятались от горластых демонстранток, которые под барабанно-кастрюльный звон прошагали мимо.

– Фу-у, кажется, отбились! – смахнув пот со лба, протянула мамуля.

– Отряд не заметил потери бойца, – подтвердила я, проводив взглядом кастрюльное шествие, быстро уползающее за поворот кривой улицы. – Радуйся, дорогая, тебе удалось посеять бурю! Признавайся, мамуля, ты в детстве была заводилой?

– Командиром октябрятской звездочки! – с гордостью подтвердила моя родительница. – До сих помню: «Октябрята – дружные ребята! Только тех, кто любит труд, октябрятами зовут!»

– Очень подходящий лозунг! – одобрила я. – Ну, звезда моя октябрятская, скажи, ты любишь труд? Физический, с тряпкой, шваброй и веником?

– Честно сказать? – мамуля нахмурилась.

– А придется полюбить! – назидательно сказала я. – Или убедительно притвориться, будто ты изнываешь от желания получить место уборщицы в этом прекрасном трехэтажном доме, где так много жилой площади, то есть немытых полов и пыльной мебели!

– Я постараюсь, – кротко согласилась мамуля. – Ты только объясни, что мне делать, если меня на самом деле примут в уборщицы?

– Принимают в октябрята! – хмыкнула я. – В прислуги нанимают! Если тебя наймут, ты для отвода глаз поборешься с антисанитарией и при этом постараешься разузнать как можно больше о хозяевах. В первую очередь нас интересует молодой человек по имени Поль.

– А если возьмут тебя, то бороться с пылью и шпионить с тряпкой будешь ты? – смекнула мамуля.

– Элементарно, Ватсон! – подтвердила я, выступила из зеленой ниши, прошла к калитке, врезанной в высокий каменный забор, и придавила кнопочку звонка.

Калитка открылась сразу. Я не ждала, что это произойдет так быстро, поэтому не успела изобразить подобающее случаю смиренное выражение лица и встретила мужчину, открывшего мне дверь, ехидной ухмылкой. После этого заранее заготовленная реплика: «Добренький денечек, дядечка, вам прислуга не нужна?» – уже не годилась. Пришлось импровизировать.

– Приветик! – расширив улыбочку, кокетливо воскликнула я.

– Здрасссссь, – озадаченно просипел голубоглазый брюнет, похожий на молодого Алена Делона, сильно увлекшегося бодибилдингом.

Скудная одежда, состоящая из борцовской майки и боксерских трусов, не скрывала рельефных мышц, бугрящихся на открытой взорам поверхности организма красавца. Живот у него был в крупную клетку, как шотландский плед. На нем свободно можно было играть в шахматы и шашки. Майка игре не помешала бы – она была такой короткой, что больше походила на лифчик. Лифчик, кстати, парню тоже был нужен: выпуклости на его груди тянули на четвертый номер. Я подумала, что, если мы подружимся, я подарю ему один из своих бюстгальтеров. В кружевном лифчике на косточках Делон будет просто неотразим!

– Охранник? – предположила я, оценив богатырскую стать хорошо накачанного Делона.

Он молчал. У меня есть знакомые бодибилдеры, поэтому я знаю, что мускульная масса, как правило, обратно пропорциональна мыслительным способностям. Решив, что парень тугодум, я не стала дожидаться ответа на свой первый вопрос и задала следующий:

– Член профсоюза или нет?

Скудоумный Делон продолжал молчать, откровенно меня разглядывая. Выглядела я, надо полагать, не лучшим образом: непричесанная, ненакрашенная, в затрапезном ситцевом сарафане, который напялила на себя в специальном расчете – чтобы сойти за малоимущую деревенщину. Сарафану было лет пятнадцать, я носила его еще в подростковом возрасте, когда была пониже ростом и поменьше в объемах. Подозреваю, что в последние годы платьишко служило тряпкой для мытья полов в нашем дачном домике, потому как ситец местами полинял, местами замахрился, а местами истончился до марлевой прозрачности. Короче говоря, даже те части моего тела, которые были кое-как укрыты поредевшей тканью, при желании можно было неплохо разглядеть.

Такое желание, как мне показалось, у Делона было. Его взгляд надолго приклеился к моим ногам. Я невольно расстроилась: ноги были красивые, но пыльные и заканчивались драными резиновыми шлепами.

– Член или нет?! – неожиданно гаркнула, приходя мне на помощь, мамуля.

– Чего? – озадачился культурист.

– Профсоюза? – подсказала я.

Продолжить с трудом завязавшуюся беседу нам не дали. Мамулина двусмысленная реплика не осталась незамеченной. Со двора послышался женский голос, исполненный ревности и подозрения:

– Анатоль, ты чем там занимаешься? Кто пришел? О каких членах идет речь?

Мне тут же вспомнилось, как я интервьюировала одного очень важного дядечку, лидера политической партии, которая только-только набирала обороты и сторонников. «В вашем крае у нас уже свыше ста тысяч активных членов! – гордо поведал мне партиец. – И мы эффективно пробуждаем к активности тех, кто пока пассивен». – «Виагрой?» – не удержавшись, спросила я.

Зря спросила: оказалось, что сто тысяч активных членов у дядечки есть, а чувства юмора нет, так что он обиделся и отказался продолжать разговор. Шеф, директор рекламного агентства «МБС» Михаил Брониславич Савицкий, очень на меня сердился за проваленное задание!

– Кто такие? Чего надо? – с трудом протиснувшись мимо кубического Анатоля, недружелюбно спросила невысокая брюнетка с чубчиком, окрашенным наподобие крыла райской птички.

Мамулю женщина обошла вниманием, а на меня уставилась с недобрым прищуром.

– Члены профсоюза домработниц! – бодро заявила мамуля, вызывая огонь на себя. – У нас тут трудовой десант! Слышите? Это шагает наш отряд!

В отдалении слабо рокотал кастрюльный гром, сопровождающий стихийно организовавшееся бабье шествие.

– Кто шагает дружно в ряд? Наш уборщицкий отряд! – проскандировала я, вовремя вспомнив и слегка переделав пионерскую речевку.

– Предлагаем услуги по выполнению всех видов домашних работ как разовых, так и на постоянной основе! – продолжала фантазировать мамуля. – У вас нет соответствующей необходимости?

– Только не во всех видах домашних работ! – пробормотала брюнетка, прокатившись долгим взглядом по моей фигуре.

Чтобы дотянуться взором до моего лица, ей пришлось запрокинуть голову: я, в отличие от некоторых, далеко не карлица. Во мне полных сто семьдесят пять сантиметров, и большая их часть приходится на ноги.

Здоровяк, названный нехарактерным для русского богатыря именем Анатоль, неожиданно смешливо крякнул. Наверное, до него дошло, на какие виды домашних работ намекает брюнетка.

– Чистим, моем, пылесосим! – хмурясь, сообщила я.

Если бы не необходимость вести частное расследование в пользу папули и Зямы, я бы развернулась кругом и ушла куда подальше. Не терплю, когда ко мне относятся без должного уважения.

– А вы? – проигнорировав меня, брюнетка требовательно посмотрела на мамулю.

– И я тоже, – лаконично ответила та, талантливо изобразив заискивающую улыбочку.

– Мне нужна горничная, – заявила брюнетка. – Идиотка, которая работала до сих пор, умудрилась сломать себе шею!

– В процессе работы? – влезла с вопросом я. – Так это получается гибель на производстве! А вы знаете, что должны выплатить родным погибшей денежное пособие?

– У нее нет никаких родных, – даже не посмотрев на меня, сквозь зубы процедила брюнетка. – И упала она вовсе не в нашем доме, так что мы тут совершенно ни при чем! Мы же еще и пострадали, потому что совершенно неожиданно остались без горничной! У нас вечером званый ужин, а в гостиной конь не валялся!

– Кто не валялся у вас в гостиной? – искренне удивилась я.

Может, этот конь и есть некий загадочный Паха, которого держат в клетке, чтобы он не прыгал по диванам и не валялся на коврах?

– Ой, да это просто выражение такое, фигура речи! – досадливо отмахнулась хозяйка. – Я просто хотела сказать, что дом совершенно не готов к приему гостей!

– Ну, а мы на что?! – Смекнув, что нас практически приняли на работу, пусть и временную, мамуля немедленно полезла в калитку, мимоходом огрев шваброй неразворотливого Анатоля.

Независимо помахивая ведром, я зашагала следом.