Седьмая пятница

Глава 1

Утром четырнадцатого сентября настроение у меня было лучше некуда. Словно молодой козлик, я прыгал из угла в угол и радовался неизвестно чему, напевая веселые песенки из подзабытого детского репертуара.

Странно, не правда ли? Особенно если учесть хандру, которая всегда нападает на меня осенью, и отвратительную погоду за окном: нудный мелкий дождь, не собирающийся прекращаться как минимум ближайшие часов двенадцать.

Короче, оптимизм хлестал из меня тугими струями, внося в элегический осенний настрой явный диссонанс.

С этим диссонансом на физиономии я влетел в столовую и плюхнулся на стул, чтобы наполнить чрево завтраком. Завтрак состоял из омлета с зеленью, горячих бутербродов со свиной колбасой, выпечки и чая. Селина, как всегда, постаралась на славу. О прекрасная дева! Как хорошо, что мне удалось уговорить ее поступить ко мне на службу! До нее в моем доме командовала одна кошмарная особа, при воспоминании о которой я до сих пор содрогаюсь. Звали ее Гарния, и призвание свое она видела в том, чтобы угнетать Браула всякую минуту и попрекать паразитическим образом жизни. Лишь когда домомучительница (так я называл ее за глаза) испарилась в туманных далях, я смог вздохнуть свободно. Селина, сменившая Гарнию, была просто подарком судьбы.

Я набросился на омлет и прикончил его. И едва взялся за бутерброды и чай, в столовую на своих коротеньких кривых ножках вошел Квирсел.

— Привет! — сказал я, размахивая хлебом с колбасой, как флажком. — Прекрасное утро, не правда ли?

Квирсел только с виду симпатичный мопсик, но на самом деле он, по его собственным словам, могучий чародей из другого измерения. Появился этот субъект в моем доме пару месяцев назад и с тех пор стал неотъемлемой частью интерьера. Так уж сложилось. Я привык воспринимать его компанию как данность, изменить которую невозможно никакими средствами. Квирсел заявил, что ему здесь удобно, значит, все, разговор окончен. На самый важный вопрос, касающийся причин его приезда в наш мир, Квирсел сказал только, что в настоящий момент он эмигрант. Родина, дескать, указала ему на дверь. Именно по причине своего довольно шаткого общественного статуса Квирсел и скрывается в собачьем образе.

Добравшись до свободного стула слева от меня, Квирсел неуклюже вспрыгнул на него и уселся на подушке. Голова его торчала из-за края стола и была преисполнена глубоких мыслей. Взгляд больших глаз на морщинистой мордашке остекленел.

— Ты размышляешь о вечном и преходящем? — спросил я.

Говорить приходилось с полным ртом, и в результате крошки летели по столовой шрапнелью.

— Что? — Мопс вынырнул из своих интеллектуальных глубин. На самом деле в большей степени он считает себя мыслителем, чем чародеем. Размышлять любит, пожалуй, даже больше, чем пожирать с чавканьем мясной рулет. Видели бы вы его в библиотеке, когда он сидит за книгой, нацепив на нос-пуговку очки и колпачок с кисточкой на голову.

Я повторил свой вопрос.

— Браул, я иногда думаю, что в детстве твой мозг подвергся какому-то травматическому воздействию, — сказал мопс сочным баритоном. — Кормилица не роняла тебя с третьего этажа?

Я задумался, почесывая вилкой затылок. В таком вопросе нельзя полагаться на авось. Чтобы ответить на него, нужны точные сведения, из первых рук, как говорится, а первыми руками может быть лишь моя родительница, графиня и могущественная чародейка Эльфрида Невергор.

— Ладно, забудь, — сказал Квирсел, прежде чем я успел хоть что-то промычать на заданную тему. — Жизнь слишком жестока, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

— Что случилось? — спросил я. — Разве мопсы тоже испытывают осеннюю депрессию?

— Мопсы — не знаю.

— Но ты мопс.

— Только внешне, Браул. Я сто раз тебе говорил…

— Да, ты чародей. Ты выбрал мой дом в качестве убежища, чтобы скрыться от тиранического режима, который свирепствует в твоих родных пенатах. Но, хоть убей, я до сих пор ничего не понимаю.

Квирсел скосил на меня свои громадные глаза. Очень знакомый взгляд. Удачно копирует те, что бросает на меня моя троюродная сестра Гермиона Скоппендэйл.

— В том твоя беда, Браул, — качнул головой Квирсел. — Ты ничего не понимаешь. Ты живешь в мире слишком сложном и противоречивом, чтобы дать ему самостоятельно правильную оценку.

Я фыркнул, выстреливая изо рта кусочком колбасы. Квирсел проследил его полет до того места, где намечалась посадка, то есть до края стола.

— Я и не стремлюсь. Жизнь так часто била меня по голове, что я давно бросил попытки привести весь этот хаос к общему знаменателю. Да и зачем?

— И правда…

— Но какая муха тебя укусила, Квирсел? Большую часть времени ты бодр и весел, бегаешь по дому или по заднему двору по своим собачьим надобностям. Или торчишь в библиотеке, постигая различные мудрости. А сегодня я тебя не узнаю!

— Это называется ностальгия, — сказал мопс.

— Что «это»?

— То состояние, в котором я пребываю.

— Ностальгия… если я правильно понял, тебя снедает тоска?

— Тоска.

— По дому?

— Надо же, с первого раза догадался, — сказал Квирсел краем рта.

— Давно не получал вестей?

— Я их не получал ни разу с той поры, как поселился здесь.

В наступившей тишине я нарочно громыхал ложечкой в чашке с чаем. Продолжения, как всегда, не последовало. Вот и поговори с таким балдахином.

— Ну, — сказал я, заметив, что чародей вновь уставился в пространство глазами-плошками, — может, теперь наконец расскажешь подробности?

— Нет.

Это «нет», короткое и ясное, я слышал уже, наверное, миллион раз.

— И спрашивать «почему?» не имеет смысла?

— Не имеет! — Тон мопса был ледяным. Ну, этот скажет — как отрежет.

— Ладно! — Я махнул рукой, не желая портить себе радужного настроения.

Чародей пыхтел, высунув розовый язык, но я не обращал на него внимания, продолжая расправляться с завтраком.

Изо дня в день мы перетираем одно и то же: я пытаюсь выудить из него что-нибудь интересное, а мопс упирается. С мертвой точки дело до сих пор не сдвинулось, и я сильно подозреваю, что Квирселу, по существу, и сказать-то нечего, а все его многозначительные фырканья и вздохи — лишь способ поддерживать интерес к своей персоне. Так и живем. Устраиваем перепалки на философские темы, в которых я неизменно проигрываю, и вместе ставим магические опыты у меня в лаборатории. А еще ходим на прогулки, где я изображаю хозяина милого песика, а он — самого милого песика. В общем, худо-бедно находим компромисс.

Не имею понятия, что именно привлекло в моем доме Квирсела, ведь в Мигонии можно найти места куда лучше и собеседников куда умнее, но факт остается фактом. Этот доморощенный политический беженец, похоже, обосновался здесь надолго. В целом я не возражаю, с ним как-то веселее. Проблема лишь в том, что иной раз мне хочется его пристукнуть, позабыв о своей любви к животным.

Набив желудок, я промокнул губы салфеткой и поинтересовался дальнейшими планами Квирсела. В ответ мне адресовали взгляд страдающих собачьих глаз. Я спросил, что это значит, и не добился ответа. Мопсик терзался ностальгией так сильно, что не мог и слова вымолвить.

Я встал из-за стола и чинно, как полагается аристократу-волшебнику, поплыл из столовой. По грации я намного превосходил самый красивый из эртиланских кораблей, какие были когда-либо спущены на воду. Лебедь и тот взрезает плоть воды не так элегантно — в сравнении со мной он был просто кряквой.

Но мой плавный ход был прерван Селиной. Маленькая блондинка появилась в дверях столовой как раз в тот момент, когда в них появился я, и таким образом мы столкнулись нос к носу.

— Простите, граф! — выпалила служанка, размахивая руками.

— Ничего страшного. Мне приятно. Можете и дальше налетать на меня на всем скаку.

— Да? — И без того большие голубые глаза Селины расширились. Если хорошенько приглядеться, можно было различить сквозь них, точно через увеличительные стекла, ее затылок. — Хорошо!

Приподняв бровь, я покровительственно улыбнулся. Я нисколько не преувеличивал, ибо одно дело — натыкаться на страшную домомучительницу, похожую на тысячелетнего демона во плоти, а другое — на это чудесное создание. Лишь тот, кто близко знаком с Гарнией, знает, о чем я веду речь. Контраст между двумя ощущениями разительный.

— К вам гость, граф. Ждет в прихожей.

— Гость, значит? — сказал я. — Он назвался?

— Да…

Тут мне следовало бы сурово прокашляться и заподозрить неладное. Проще говоря, навострить уши, как делает всякий безобидный зверек, почуявший, что хищник ждет его за углом, но я не навострил. Слишком велик был в ту минуту во мне заряд оптимизма, чтобы думать о плохом, и поэтому никаких мер я не предпринял. На свою беду, как стало ясно позже. Можно было, например, спрятаться в шкаф и сказать, что я улетел на ковре-самолете, или телепортироваться в другой город, снять номер в тамошней гостинице и переждать опасность… да мало ли способов, всего не перечислить!..

Но точно следуя своей карме, ничего подобного я не предпринял. Недаром Гермиона считает, что я дурак из той категории, которым закон не писан, а если писан, то, по ее твердому убеждению, не читан…

Короче говоря, широким шагом я направился в прихожую.

Глава 2

Частенько на досуге я предаюсь размышлениям, почему из всех чародеев нашего королевства именно на меня постоянно сваливаются неприятности. В чем причина? Неужели звезды и планеты в час моего рождения были в настолько плохом расположении? Неужели судьба не могла избрать на роль мальчика для битья кого-нибудь достойного, крепче духом и плотью? Не знаю, теряюсь в догадках. Видимо, гораздо приятнее измываться над человеком вроде меня, больше всего ценящим покой и тишину, чем над каким-нибудь амбалом, жующим на завтрак битое стекло. С этой точки зрения цель для своих шуточек судьба выбрала самую удачную.

Если вы слышали что-нибудь о моих предыдущих злоключениях, то знаете, что больше всего на свете я люблю уединение. По натуре я отшельник. Моими любимыми развлечениями являются магические опыты, чтение книг в тиши библиотеки и похрапывание в кресле-качалке возле камина. Это значит, что я терпеть не могу незваных гостей, а в большие компании вливаюсь исключительно в период, когда меня вдруг скручивает приступ жажды общения с себе подобными. То есть магами-аристократами, большая часть которых настолько ненормальные, что просто диву даешься, как до сих пор наше королевство не полетело вверх тормашками.

Но проблема даже не в этом. Пережить нашествие-другое приятелей и родственников можно, но лишь когда они ничего от тебя не требуют. Такое случается редко. По какой-то неведомой причине все они уверены, что я просто жажду оказывать им маленькие услуги и решать всевозможные проблемы, как, например, поиск потерянного завещания или спасение чести целого семейства. Так, мелочи. Всего лишь и надо, что подвергнуть себя ради них смертельной опасности, пересчитать себе кости, получить по башке и сразиться с парочкой демонов из другого мира. По всеобщему убеждению, для Браула Невергора это пустяк. Во мне видят рыцаря на белом коне, но это ошибка. Из всей флоры и фауны я сравнил бы себя, пожалуй, с оранжерейной мимозой, для которой нет в жизни большего счастья, чем тепло и хорошо удобренная почва. Мимозы не созданы для подвигов, вот что необходимо понять общественности, но она не понимает.

Впрочем, справедливости ради надо заметить, что такую улиточную жизнь я вел не всегда. Было времечко, когда Браул был самым настоящим сорвиголовой. В компании с другими молодыми волшебниками он вытворял все те безобразия, которые требует от представителей нашего класса традиция. Ты молод, тебе восемнадцать лет, а в голове столько планов, желаний и идей, что она готова лопнуть. Горячая кровь бурлит, словно лава, и побуждает выкинуть что-нибудь такое, от чего у всех волосы дыбом станут, а имя твое навеки попадет в анналы.

Так было и со мной. Вспоминаю сейчас и удивляюсь, как такое возможно. Правда, в анналы я не попал, зато несколько раз оказывался за компанию с приятелями в могучих лапах мигонской стражи. Стража до сих пор неблагосклонно смотрит на чародейские безобразия, а в старые времена и вовсе была уверена, что всех нас, молодых магов, нужно посадить под замок в сырое подземелье.

Магия, вино и женщины — вот три кита, на которых покоилось мое тогдашнее мировоззрение, и этим я ничуть не выделялся из шумной толпы сверстников, прожженных завсегдатаев элитных чародейских клубов. Моя родительница и та была не в силах утихомирить свое единственное чадо, что уж говорить о других моралистах, рангом ниже.

Чем это кончилось и почему в один прекрасный день Браул остепенился? Все просто. Ухлестывания за молодыми чародейками едва не завершились для меня женитьбой. Лишь чудом избежал я семейных уз и, напуганный до полусмерти подобной перспективой, ушел в подполье, порвал с загулами и эскападами и теперь живу как праведник.

За пять лет пыль немного улеглась, но иногда прошлое нет-нет да и покажется из тумана, подмигивая мне озорным глазом. Интересуется, не желаю ли я вновь ощутить всю прелесть пребывания в роли светского гуляки. Нет, отвечаю я, не желаю, и забираюсь под одеяло.

Со временем я стал находить все больше прелести в отшельничестве, и теперь ничто уж не способно опять поставить меня на скользкую дорожку. Клубы, конечно, навещаю и вижусь с приятелями, но явление это весьма редкое. Предпочитаю спокойные светские рауты и салонные посиделки, если меня на них приглашают. И, конечно, магия, магия и магия. В лаборатории проходит чудовищная часть моего времени…

Так вот, излучая оптимизм до сих пор не понятной природы, я вырулил в прихожую и стал как вкопанный.

— А, привет, Браул! Сколько лет, сколько зим!..

Я решил не обнимать гостя. Нет, не то чтобы сама мысль внушала мне отвращение, просто он был мокрым. Сентябрьский дождь порядком подмочил его длинный макинтош, со шляпы с пером стекала на мой пол вода, но под шляпой светилось довольное лицо с впалыми щеками и маленькими щегольскими усиками, недавно вошедшими в моду.

Изенгрим Поттер. Собственной персоной. Это же надо! Я довольно долго ничего о нем не слышал, думал даже, что он уехал из Эртилана. Зубастик, как мы звали чародея в своей компании, ни дня не мог прожить без скандала, и все из-за своего пакостного стремления разыгрывать всех, до кого мог дотянуться своими длинными граблями. Я сам не раз становился жертвой его шуточек, поэтому знаю, что говорю.

Если честно, мне приятнее было бы видеть какой-нибудь другой призрак из прошлого, но раз уже этот навестил меня, придется сыграть роль радушного хозяина.

Я изобразил, что с ума сойти, как рад видеть этого зануду, и получил в ответ оскал в два ряда сверкающих зубов. Именно благодаря этой улыбке Изенгрим заработал свое прозвище. Был Зубастиком, Зубастиком и помрет.

— Проходи, выпьем по стаканчику джина.

— Нет, что ты, я тороплюсь! — ответил Поттер. — На минутку заскочил.

— Ничего не знаю! Раздевайся, проходи!

— Нет, нет!..

Сейчас, спустя время, думаю, что лучше бы я не настаивал, но, с другой стороны, учитывая все дальнейшее, немедленная ретирада Изенгрима меня бы не спасла.

Я настоял, и чародей, разоблачившись, последовал за мной в гостиную.

Глава 3

Когда встречаются два человека, у которых имеется общее прошлое, им есть о чем поболтать. Этим мы и занялись, попивая джин. Сами собой всплыли в нашей памяти великие деяния бурной молодости, и я с удивлением обнаружил, что думать о них могу без особенного содрогания. Нашел в них даже какую-то прелесть, и сам себе напомнил старого кавалериста, повествующего о молниеносных атаках, ночных рейдах по тылам противника и женщинах, кои дарили ему, удалому лихачу, свою нежность в перерывах между сражениями.

«А помнишь, как…» — говорил кто-нибудь из нас, и мы взрывались хохотом, воскрешая из мглы минувшего образы знакомых, попадавших в переделки, и самих себя, стремящихся доказать товарищам, что не лыком шиты и что искупаться в фонтане на площади Королей мы можем, подняв большее количество брызг, чем кто бы то ни было.

Да, были и фонтаны, и крыши, и подвалы — куда только нелегкая нас не заносила. Была и магия, которой мы щеголяли друг перед другом, магия, грозящая перевернуть порядок вещей в этом мире, магия, в которой каждый из нас видел инструмент обрести более высокое общественное положение, заявить о себе во всеуслышание.

Мне повезло, я не обрел печальной известности и вовремя понял, что соревноваться с коллегами, кто более искусен в трансформации или чарах стихий, бессмысленно. Эртилан кишмя кишит чародеями всех мастей, и бороться с каждым за толику славы просто жизни не хватит. И вообще, это дурной тон. Уже то, что ты маг-аристократ, говорит о многом, чего же еще желать?

Рано или поздно даже самые горячие головы остывают. Я — один из примеров. Еще один сидел передо мной. Не скажу, что теперь он холоден, как лед в стакане с виски, но и прежнего Зубастика Изенгрим не напоминал. Добрав солидности, он сделался респектабельным чародеем и завидным женихом, которого пытаются захомутать все незамужние девицы из высших слоев мигонского общества. Своей знаменитой улыбкой он по-прежнему сражает их пачками, но и не думает надевать на шею бриллиантовый хомут супружества.

Мы беседовали минут двадцать, а дождь за окном все лил. Селина хлопотала на кухне, Квирсел не показывался. Он тоже отличался нелюбовью к приему гостей, особенно сейчас, когда его собачий облик диктует ему совершенно другие правила поведения. На людях чародей-эмигрант ничем не показывает, что умеет говорить, и все, за исключением Гермионы, посвященной в страшную тайну, принимают его за обыкновенную псину. И удивляются, с чего это я вдруг уподобился старой деве, ведь именно у них в ходу эти симпатичные толстячки. По традиции, если чародей-аристократ заводит собаку, то это, как правило, дог или, на худой конец, доберман, и с этой точки зрения я не вписывался в общую картину.

— Да, — сказал Изенгрим, потирая руки об колени, — ты все такой же, — Его взгляд пробежался по интерьеру гостиной. — В общем, неплохо. Хотел бы и я так, — добавил чародей.

— Как? — спросил я. Джин успел сделать мои мозги мягкими, и я блаженно улыбался. Понимаю, что на людях появляться с таким выражением на лице, даже самом аристократическом, нельзя, но мне было начхать. Я у себя дома. А Зубастик не такой сноб, чтобы придираться к гримасам старого приятеля. Сам он был тоже мастер по этой части, и одно время и дня не мог прожить, чтобы не огорошить окружение очередным шедевром мимического искусства.

— Моя мечта — тишина и покой, — сказал Изенгрим. В глазах его мерцали подозрительные угольки. Они явно указывали на то, что Зубастик вешает мне на угли лапшу.

— Не верю, — сказал я. — Тебе? С какой стати?

— Каждый из нас временами испытывает необходимость отгородиться от суеты повседневности, — напыщенно выдал Поттер. — Раньше я не понимал тебя. Ты взял и сбежал, выбрав жизнь мухомора, произрастающего в темной сырой низине. Думал, ты просто рехнулся или на тебя слишком надавила твоя мать, Элъфрида. Но сейчас я тебя понимаю!

— Чего проще? — спросил я. — Женись, уезжай в свое поместье и живи там. Лоно природы и все такое. Насколько я помню, места в Игривых Холмах прекрасные, да и родовое гнездо выше всяких похвал…

— Я бы рад, — вздохнул Изенгрим, приглаживая волосок, выбившийся из безупречной укладки. — Но светская жизнь держит крепко. У меня нет в запасе столько мужества. А вдруг меня забудут? Вот о чем в первую очередь спрашивает меня мое честолюбие. То-то и оно! — Поттер налил нам еще по порции джина, встал и принялся ходить по гостиной. — Ладно, мы все о прошлом, а ты не рассказал о себе.

Я поведал то немногое, что посчитал нужным предать гласности. И, конечно, умолчал о последних грозных событиях моей жизни. Противостояние со злым стариком Вольфрамом, путешествие в Волшебную Страну и Чудовищный Синдром, которым я болел, остались под спудом забвения, и я надеялся, что навсегда.

Изенгрим, конечно, не впечатлился. Я слепил самую скучную версию последних событий.

— Ну а ты?

Поттер смотрел в окно и на мою реплику отреагировал не сразу.

— Зубастик?..

Он развернулся, словно флюгер, продемонстрировав мне такую физиономию, что душа моя тут же проявила склонность уйти в пятки до лучших времен.

— Чем ты занимался? — спросил я. — Слышал, будто ты уезжал.

— Да. Уезжал. Я путешествовал, Браул. Последние полтора года.

— И даже не загорел?

— Ах, это… Не. люблю я загар, да он на меня и не ложится. А красноту я убрал волшебством. Ерунда.

Живут же люди, думал я и слегка зеленел от зависти. Хотя повесть сия тоже не изобиловала красочными подробностями, но была куда увлекательнее моей. Зубастик побывал в полутора десятках стран, от самых ближних, Керидона и Месфии, до самых дальних, даже, можно сказать, экзотических — Сталлока и Армтиды. Взору его то и дело открывались невообразимые красоты и достопримечательности тамошних земель. Скучать чародею явно не приходилось. Не скажу со стопроцентной уверенностью, что сам жажду отправиться в дальние края, но глянуть хотя бы одним глазом не отказался бы.

— Вот, собственно, и все. Я вернулся и снова в пучине светской жизни, — сказал Изенгрим Поттер.

Салонная тоска на мгновение застила его взор, и я крякнул. Уж кому-кому, а Зубастику горевать нужды нет никакой.

— Да, я и забыл совсем. Заболтался с тобой, притом что куча дел. — Взглянув на часы, Изенгрим всплеснул руками и пролил на ковер остатки джина из стакана. — Бегу, бегу!

— Куда? — поинтересовался я.

— Секрет!

О-хо-хо, какие мы важные стали!

Поттер рванул в сторону прихожей, и пока я вытаскивал себя, похожего на бесхребетного червя, из кресла, успел вернуться.

— Забыл! Я и забегал-то всего на минутку. Хочу пригласить тебя сегодня в «Алмазное заклинание»! Придешь?

— Зачем? — Мое удивление было на сто процентов неподдельным.

Столь же неподдельным было удивление Зубастика. Ему его предложение, невзирая на полную осведомленность насчет моего образа жизни, почему-то показалось естественным.

— Как давно ты не был в клубах? Я спрашивал, и все говорят, что даже забыли, как ты выглядишь!

Я задумчиво замычал. Поттер подошел и похлопал меня по плечу.

— Приходи сегодня в половине седьмого. Посидим поболтаем, посплетничаем. Отметим мое возвращение из путешествия. Ну? Договорились?

— Не знаю даже…

Я силился придумать какую-нибудь причину уклониться от исполнения дружеского долга, но она не придумывалась.

— Хорошо. Приду.

Честно говоря, я никак себе этого не представлял, но врожденное благородство требовало дать именно такой ответ. Зубастик врезал мне по спине рукой и захохотал.

— Молодец. Ты не пожалеешь, клянусь! В конце концов, еще никому не мешало тряхнуть стариной…

— Да?

Изенгрим воссиял с прежней силой, на что я ответил кислой улыбкой, изо всех сил рядящуюся под сладкую.

От моего оптимизма не осталось и следа, а внутренний голос, такой суровый, что кровь стыла в жилах, кое о чем мне напомнил: «Полторы недели тебя никто не беспокоил, даже Гермиона». Я ответил (мысленно): «И что?» Он сказал: «Самое время чему-нибудь стрястись! Немедленно возьми свои слова обратно!»

Не успел я уточнить, какие именно слова, как Поттер очередной тирадой просто сбил меня с ног. Я ощутил, что почвы больше нет подо мной, но вот, странность, продолжал стоять.

Тут же чья-то рука сжала мое плечо. Изенгрим всегда отличался недюжинной силой, о чем он мне и напомнил.

— Браул?!

Чародей произнес это уже в третий раз. Я моргнул, наводя фокус, и его физиономия, эти усики, эти впалые щеки и глаза-иголочки, приобрели необходимую четкость.

— Слушай, по-моему, ты перепил! — сказал Поттер. — Ты похож на дохлую крысу. Ту, которую я однажды засунул за шиворот Гузо Морфейну.

Я пробурчал, что помню тот эпизод (вопящий от ужаса толстяк предстал перед моим мысленным взором, словно это было вчера), и попросил Изенгрима повторить, что он сказал несколько ранее.

— Талула передает тебе горячий привет, Браул!

Оказывается, я не ослышался.

— Тебе надо прилечь, — сказал чародей. — На вечеринке ты мне нужен в хорошей форме.

Я вновь почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног, и в поисках опоры протянул руку в сторону вешалки для одежды. Полагаться на нее, как тут же выяснилось, не стоило. Сплясав танец в попытке восстановить утраченное равновесие, я выпрямился, выпятил грудь и убрал с воротника пылинку. На все про все у меня ушло секунды полторы.

Зубастик внимательно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на вешалку, растянувшуюся на полу. Свой макинтош и шляпу чародей успел взять незадолго до катастрофы. Его губы сложились в нечто скептическое.

— Талула? — пропищал я. — Она так сказала? Именно привет? Горячий?

Изенгрим слегка рассвирепел.

— Прекрати извиваться! — рыкнул он. Видя, что сам я прекратить не могу, Зубастик решил сделать это лично и схватил меня за плечи. — Ты что, свихнулся?

— Нет. Впрочем, не вполне уверен…

— Оно и видно. — Взгляд Изенгрима был, что называется, изучающим. Наверное, сейчас он думал, не поступил ли опрометчиво, пригласив меня на вечеринку. — Может быть, это и есть оборотная сторона твоего существования? — спросил он.

— А?

Изо всех сил я старался сосредоточиться, но мысли о Талуле спутали мне все карты. Логика момента ускользала.

— В уединенной обстановке твой разум, похоже, дал трещину, — заключил Изенгрим.

И почему все вокруг говорят одно и то же? Даже Квирсел не устоял перед соблазном и выдвинул такую же гипотезу. Значит ли это, что настала пора пересмотреть некоторые аспекты моих жизненных устоев?

Чтобы закончить этот разговор, мне понадобилось употребить все силы. Стараясь сохранить прежний статус-кво, я заверил Изенгрима, что сегодня ровно в половине седьмого буду в «Алмазном заклинании», после чего услужливо открыл перед ним входную дверь.

Изенгрим Поттер подарил мне на прощание еще один взгляд и упал в объятия дождя.

Я двинулся в глубь дома и двигался так до тех пор, пока не оказался в спальне на втором этаже. Там рухнул на постель и лежал, словно подстреленный вальдшнеп.

В таком виде и нашел меня Квирсел.

Глава 4

Мопс появился из ниоткуда и перепугал меня до полусмерти.

— Голосить абсолютно незачем, — сказал чародей, устраиваясь на подушке. За два месяца он успел хорошо изучить арсенал моих реакций, не такой, как выяснилось, и обширный, а потому мое взбрыкивание на него впечатления не произвело. — Тебе известно, что ты издаешь за сутки в среднем гораздо больше воплей, чем среднестатистический эртиланец?

Я отодвинулся к дальнему краю своего ложа.

— Ты далеко обскакал даже впечатлительных девиц, склонных кричать по каждому поводу и падать в обморок даже от самой незначительной дурной вести, — заметил Квирсел.

Я ответил, что плевать хотел на всех девиц, вместе взятых. А про себя добавил: «Кроме одной!»

— Тебе надо подлечить нервы, — сказал мопс. Большую часть времени он был невозмутим, словно бык Сорокопятского моста, перекинутого через канал Синего Рейтара, и считал, видимо, что с высоты своего возмутительного хладнокровия имеет право подтрунивать надо мной. — Но для начала сменить обстановку, — добавил Квирсел, рассматривая свои когти.

Я бросил на него суровый взгляд, по которому мопс должен был догадаться о моем жгучем желании угостить его чем-нибудь тяжелым, например, подсвечником, стоящим на тумбочке. Но Квирсел не догадался.

— Лучшее средство развеяться — путешествие. Вспомни своего друга, Изенгрима. Вот образец здорового во всех смыслах человека. И сравни его с собой, затворником и лентяем, для которого пыткой является даже простая прогулка!

— Перестань!

Предчувствуя грозные времена, я развалился на кровати умирающим лебедем. Оставалось лишь посетовать, что какая-то нелегкая принесла в мой дом Зубастика. Ведь знал я, знал, что там, где крутится этот зловредный субъект, жди неприятностей. Конечно, Изенгрим не сунул мне за шиворот дохлую крысу, как Гузо Морфейну, не поджег заклинанием ботинки, как Рохле Мелкору, не сделал пока ничего ужасного, но… Ему достаточно было произнести одну-единственную фразу, чтобы превратить в руины замок моего душевного спокойствия. Может, Поттер и не предвидел такого эффекта, однако сразил он меня наповал.

Квирсел тем временем резво скользил по волнам рассуждений.

— Совершенно очевидно, что твое хорошее настроение не могло закончиться ничем хорошим, прости за каламбур. Визит этого достойного господина, похоже, вышиб из тебя дух. Я прав? Конечно, прав. А все почему? Находясь в самозаточении, ты отвык общаться с массами, и твои редкие вылазки в мир людей общей картины не меняют. Я склонен полагать, что твоя привычка шарахаться от каждой тени проистекает именно отсюда. Лишь кардинальные перемены твоего образа жизни расставят все по своим местам…

Мне показалось, что говорит это не высокоумный пес, а моя сестра Гермиона. Все основные тезисы этот батончик на кривых ножках свистнул именно у нее, только изложил их своими словами. Вот прохиндей.

Суть в том, что чародейка постоянно талдычит мне, что во всех своих бедах виноват исключительно я сам. Я-де не умею себя вести, потерял хватку, обленился и расклеился до последней степени. В качестве иллюстрации своих утверждений она справедливо, как ей кажется, сравнивает возлюбленного брата с вещами, лишенными от природы внутреннего стержня: пудингом, желе, мокрой тряпкой, земляным червяком или виноградной улиткой. Но у улитки, по ее утверждению, хотя бы есть домик на спине, а я и тем обделен.

Возражаю ли я, спросите вы? Борюсь ли за свое достоинство с жаром, приличествующим истинному аристократу? Иногда да, но чаще — нет. Спорить с Гермионой бесполезно, переубедить ее можно лишь с помощью героических деяний, на которые я не мастер. Конечно, что-то такое я проделывал не раз, но исключительно потому, что не было другого выхода.

В своих разглагольствованиях мопс дошел до того места, где собирался съехать на обличение всего чародейского класса, как вдруг его что-то осенило. Замолчав, он уставился в пространство и сидел в неподвижности довольно долго. Его бы взять и поместить на алтарь — получится самый настоящий божок мудрости.

— Я понял, — сказал Квирсел. — Понял!

— Что? — простонал я, терзаемый мыслями, в которых боялся признаться даже себе самому.

— Женщина! — воскликнул мопс.

— Где?

Я взлетел с кровати, как дрозд с ветки, готовясь встретить нежданную гостью, но чародей, похоже, выражался фигурально.

— Женщина — вот, что вышибло из тебя дух! Я все видел и слышал, и теперь вспоминаю, что именно после упоминания о ней ты стал вести себя как законченный идиот!

Я осознавал страшную истину. Призрак прошлого в лице Изенгрима Поттера, великого путешественника и обладателя щегольских усиков, не мог явиться просто так. Они, призраки, всегда несут лишь смуту и душевные колебания. Вот и я заколебался, готовый разорваться на кусочки от давно забытого чувства. Именно что давно забытого, я даже не сразу вспомнил, на какую букву оно обычно начинается. Оказалось, что на «л», и нередко даже на «Л»…

— Ее зовут Талула Поттер! — грозно пропел мопс. — Так или нет?

Я кивнул.

— Кто она? Почему у нее такая же фамилия? Они с Зубастиком родственники?

— Еще какие, — пробормотал я. — Она его младшая сестра!

— Так и думал! — торжествующе крякнул мопс. — Сядь, Браул, перестань бегать по спальне, словно за тобой гоняется разбойник с топором! Сядь!

Исполнив его приказание, я растекся по матрацу, словно растаявшее желе, с которым меня — справедливо! — сравнила Гермиона.

Квирсел скатился с подушки, подошел ко мне и поставил передние лапы на мою грудь.

— Говори! — Его влажная мордуленция почти ткнулась мне в нос. — Я все равно не отстану!

Что верно, то верно. Выбери даже он вместо собачьего облика облик пиявки, его прилипчивость не стала бы больше.

— Хорошо, — сказал я. — Придется открыть тебе страшную тайну, тайну, которая, я надеялся, никогда не всплывет…

— Все рано или поздно всплывает, — заметил мыслитель, — такова жизнь. Это утверждение справедливо во всех измерениях мультиверсума.

— Да?

— Даю гарантию. Кто такая Талула Поттер?

Снова переместившись на подушку, мопс приготовился услышать увлекательный рассказ, полный роковых страстей и драматических поворотов. Любил он такие истории.

Что до меня, то вы не представляете, каких усилий мне стоило открыть эту маленькую, но очень неприятную дверь в мое прошлое. От волнения со мной чуть конвульсии не приключились. Щеки у меня пылали, как раскаленные печи, глаза лезли на лоб, став размером с кочаны капусты, и вообще, чувствовал я себя не лучше почтальона, загнанного на дерево бешеной кошкой.

По большому счету история с Талулой не была страшной тайной в том смысле, какой вкладывают в это определение авторы готических романов. Нет в ней ни родовых привидений, гремящих кандалами под покровом ночи, ни зловещего хора козодоев за стрельчатым узким окном, ни раскачивающихся в лунном свете голых деревьев, ни черных проклятий, ни потайных комнат, скрывающих ужасную правду. Зато есть прекрасная, удивительная и во всех отношениях положительная девушка, резвая чародейка и, к несчастью, сестра Изенгрима Поттера.

Наше с ней знакомство относится к тем временам, когда я был моложе и думал, что весь мир у моих ног. Помните, я рассказывал, каким сорвиголовой умудрился стать и что наравне со всеми волочился за каждой волшебной юбкой из нашего сословия? Так вот, Талула стала одной из тех девушек, что пали жертвой моих «чар». И самое досадное — я не так уж и стремился закружить ее в вихре страсти, просто по стечению неведомых обстоятельств она сама влюбилась в меня.

Отношения развивались бурно — в основном благодаря чародейке, и, в конце концов, подошли к той черте, переступив которую, я уже не смог бы повернуть назад. В этом и состоял ужас, тот самый, что заставил меня отринуть разгульную жизнь и укрыться в подполье. Я попросту сбежал. Случилось это после того, как мы условились встретиться под дубом в романтическую полночь, обменяться кольцами и… объявить о помолвке официально. Моя трусость все разрушила. Проведя накануне бессонную ночь, я понял, какую ошибку совершаю, и, взяв ноги в руки, удрал в наше родовое гнездо.

Вот, собственно, и все. Встреча под дубом не состоялась, и с тех пор Талулу я не видел. Гермиона, у которой девица ходила в подругах, несколько раз приглашала меня в дом ее родителей на разные мероприятия наподобие званых ужинов, но я успешно отбрыкивался. И долгое время трясся от страха, что история станет достоянием масс. Что стоило Талуле рассказать все моей сестре? Ничего. Сделай она это, от моей репутации не остаюсь бы и мокрого места, ведь история с бегством практически из-под венца — лучший компромат. Но Талула молчит, и никто не знает нашей тайны по сию пору. Даже Изенгрим. Иначе, думаю, он давно бы размазал меня по стенке. Мне случалось видеть, как Поттер приходит в ярость, и, поверьте, в этом нет ничего веселого для тощего длинного доходяги, у которого мускулы похожи на веревки.

И вот Зубастик разбередил мою рану, да так, что она не просто за кровоточила, а изошла фонтанами яркого кармина. Грудь мне разрывало незримыми клычищами, в голове гудело, как в пустой бочке, по которой долбят палкой. В солнечном сплетении и вовсе творилось демон знает что. Казалось, кто-то вкручивает в него здоровенный ледяной штопор.

— Глотни малость, — посоветовал Квирсел, кивая на столик у окна, где стояло в графинчике вино.

Я с трудом дополз, налил, выпил. Пролившись на уже принятый джин, вино шваркнуло мне в мозг, но, кажется, легче не стало. Я так и трясся. Сел на пол и обхватил свои колени, точно боялся, что они от меня убегут.

— Значит, никто в твоем кругу не знает? — спросил мопс.

— Никто. Меня это удивляет.

— Меня тоже, — заметил чародей. — Оскорбленная женщина, как правило, страшнее каменного тролля. Знаешь, ты серьезно упал в моих глазах. В моем мире за такие безнравственные проступки отрывают ноги.

— Хорошо, что мы не в твоем мире.

— Да, тебе повезло. Но факт остается фактом: ты обнадежил девушку, бросил ее и скрылся как последний…

— Знаю, все знаю! Трус! И ты прав — все рано или поздно всплывает. И это всплыло! Горе мне! Знаешь, что я думаю? Это ловушка! Изенгрим все узнал и специально заманивает меня в «Алмазное заклинание», чтобы в темном уголке переломать мне хребет! Видел, какая странная у него была физиономия?! Поверь, в клубе полно мест, где можно без свидетелей выяснить отношения по-мужски!

— Может, ты и прав, — сказал Квирсел. — Тогда тебе это будет уроком.

— Уроком? О жестокосердное создание! Ты хочешь, чтобы Изенгрим сделал из меня омлет? Я не могу с ним драться, он сильный! Он занимается спортом — верховой ездой, бегом, поднятием тяжестей!

— Пара-тройка синяков тебе не помешает. Может быть, они поставят твои мозги на место, — фыркнул мопс.

— И ты, Квирсел! — возопил я и выбежал в коридор. Долетев до дальнего его конца, вернулся и сунулся в дверной проем: — Значит, так, да?

— Что? — спросил мопс, щурясь.

— Ты встал на его сторону?

— Если Изенгрим хочет с тобой разделаться, то да.

В этот момент я ощутил себя пиратом, высаженным соратниками на берег необитаемого острова. Ну если уж лица (точнее морды) из ближнего круга отвернулись от меня, то пиши пропало.

Что делать дальше, я совершенно не представлял. Что со мной творилось, тоже. Вспоминая о Талуле, я испытывал одновременно и неистовое желание увидеть ее, и стремление удрать из Эртилана как можно дальше. Периодически чаши весов колебались. Будь я псом и увидь перед собой полную луну, я бы сел на пригорке и завыл в голос.

— Напиши ей письмо, — сказал мопс. — Объясни, расставь все по местам. Попроси прощения. Доведи до ее сведения, что был круглым дураком.

— Боюсь, она и так это знает.

— Ага, и, думаю, тебе давались определения похлеще.

Со всего маха я брякнулся на стул, ибо нижние конечности мои превратились в макаронины.

— Однако есть и светлая сторона, — сказал Квирсел.

— Какая?

— Помнишь, что сказал Изенгрим? «Талула передает тебе пламенный привет!»

— И?

— Акцент, я полагаю, следует сделать на слове «пламенный».

— Ну поставили, а дальше?

— Шевели мозгами, Браул. Хоть у тебя и не больше полутора извилин в голове, но ведь должны они работать! — возмутился Квирсел.

— Должны, но не работают.

Мопс вздохнул. Небось жалел, что связался со мной, отринув другие, воистину соблазнительные возможности. Что ж, понимаю. Удивляюсь только, что интеллектуал такого уровня оказался настолько недальновиден. На его месте я бы обходил дом Браула Невергора (ул. Радужная, 10) не то что десятой, а двадцатой стороной.

— Поразмыслим логически, — сказал мопс, воздевая лапку в величественном жесте.

— Не возражаю, — отозвался я, стремясь забраться под одеяло. Там я, как во многих случаях, думал найти убежище.

Ага, не тут-то было. Квирсел прыгнул в мою сторону, вцепился в одеяло зубами и потянул. Я тоже потянул, и так мы боролись, пока он не выпустил свой конец и ваш покорный слуга не кувыркнулся навзничь. Ковер не дал моей голове расколоться, как спелой дыне, но без легкой контузии не обошлось.

Морда Квирсела, свесившись с края кровати, нависла прямо надо мной.

— Мне продолжать? Или будешь валять дурака?

Прокашлявшись, я сказал:

— Продолжай, о мудрейший!

— Итак, привет, переданный тебе Зубастиком, был «пламенным». Допустим, здесь не скрывается никакого двойного смысла.

— Не понимаю.

— Предположим, этот привет искренний и благожелательный и не несет в себе заряд убийственного сарказма.

— Давай предположим, о великий!

— Что из этого следует? — спросил Квирсел.

— Не имею понятия. После того как ты уронил меня на пол, я вообще ничего не соображаю.

— А значит то, что Талула больше на тебя не сердится.

От такой новости я буквально взлетел.

— Не сердится?

— Пятьдесят на пятьдесят, — сказал мопс. — Если смысл у привета двойной, то сердится, а если его нет, то все в порядке.

— Погоди! Но как Талула узнала, что ее брат намерен пригласить меня в «Алмазное заклинание»? Что он пойдет ко мне лично, а не ограничится письмом, где изложит просьбу своим корявым почерком?

— Видишь — когда хочешь, можешь!.. — улыбнулся Квирсел.

— Выходит, если она знала, то это и есть ловушка!

— Не обязательно. И потом, Изенгрим мог нарочно сказать тебе это, чтобы внести, так сказать, смятение в твои ряды.

— Зачем?

— Ну предположим, он собирается размазать тебя по одной из стен клуба. Что это очень хитрая западня! Тогда психологический урон, нанесенный тебе, позволит ему сделать свое дело легче и быстрее, ибо ты, уже потерявший покой, не сумеешь оказать сопротивление. Расчет верен. Удар получился в самую твою сердцевину.

— Ну я же говорил! Это ловушка! Мне конец!

Мопс пожевал губами.

— Твоя склонность к панике меня беспокоит, — заметил он.

— А меня-то как! — Еще немного, и я начну рвать волосы на своей голове. — Мне лучше уехать, немедленно!.. Если… если, конечно, Поттер не расставил в окрестностях моего дома своих соглядатаев… Кошмар! Увидь они, что я улепетываю с чемоданом под мышкой, они мне шею свернут!

— Ты преувеличиваешь!

— Значит, нужно прибегнуть к магии. И телепортация мне поможет… Так, вопрос лишь в том, куда телепортироваться, где есть места, недоступные для Изенгрима?

— Браул! Перестань! Или я тебя укушу! — рявкнул Квирсел, подбегая к краю кровати, — Не забывай, я собака, с зубами!

Я остановился.

— А теперь сядь и слушай меня! — пробасил мопс. Наверное, он добавил в свой голос толику магии, ибо звучали эти слова слишком уж громко и грозно, так, что пригвождали собеседника, то есть меня, к месту. Местом этим оказался стул. — Вижу, ты не в состоянии принять решение самостоятельно, — добавил чародей, насупив брови. — За тебя это сделаю я.

— Давай лучше вызовем Гермиону.

— Не надо. Тогда придется ей все рассказать. Можешь ты поручиться за последствия?

— Нет.

— Значит, я — твоя последняя надежда!

Мои зубы стучали, словно деревянные ложки.

И чего это я так испугался? Кто такой, в конце концов, этот Зубастик? Ну опытный маг, ну спортсмен, ну чемпион клубов «Алмазное заклинание» и «Черная роза» по борьбе на руках! И всего-то! Хе, можно подумать, я рахитичный первогодок из частной школы для одаренных детей! Да если бы Поттер узнал, в каких переделках мне приходилось бывать, с какими противниками встречаться, какие победы одерживать… Ха!

Здесь мой дух выстрелил протуберанцем отваги, и зубы перестали стучать. Почти.

— Очевидно, что страх перед разоблачением и есть корень твоей проблемы, Браул.

Я сверкнул глазами, как противотуманный фонарь на борту судна темной ночью.

— И так будет продолжаться, пока история с Талулой не подойдет к концу, — сказал Квирсел.

— Но если бы я знал, как ее закончить!

Чародей покачал головой. А чего он ждал — что я буду схватывать на лету?

— Все просто. Ты пойдешь в клуб, будешь веселиться, хлестать дорогие спиртные напитки, как это принято у вас, травить байки… короче, заниматься тем, за что вас, аристократов, здесь называют паразитами и кровопийцами…

— Ну и что изменится? — спросил я.

— Если все пройдет хорошо, ты получишь возможность перейти ко второму пункту моего плана, — ответил мопс, почесываясь.

— А есть и второй?

— Да. Поход в «Алмазное заклинание» как минимум даст ответ на вопрос, собирается ли Изенгрим Поттер вытрясти из тебя душу, или он действительно настолько движим дружескими чувствами. Если не вытрясет, будем двигаться дальше.

— А если вытрясет?

— Тогда второго пункта не будет, — пожал плечиками Квирсел.

— А какие ужасы ты приготовил мне в пункте два?

— Твое возвращение из клуба с полным набором конечностей и прочих важных деталей будет означать, что твоя тайна все еще под замком и уста Талулы до сих пор не отверзлись. Дальнейшее напрашивается само собой: ты отправишься прямо к девушке и поговоришь с ней по душам. Иного выхода нет, не спорь. Каким образом ты встретишься с ней, думай сам. Может быть, под дубом в полночь, может, в ресторанчике в полдень, не суть важно.

— Боюсь, у меня не хватит пороху…

— Тогда вспомни свое героическое прошлое.

— Не всегда помогает, я пробовал.

— Ну тогда не знаю, чем тебе помочь. Твои проблемы не решатся, если ты будешь прятаться под одеялом у себя дома, — сказал Квирсел.

— Верно…

Встряхнувшись, мопс спрыгнул с кровати и направился к выходу, важный, словно профессиональный банкир. У порога он повернулся.

— Если что, я в библиотеке, — сообщил толстячок. — А ты тщательно обмозгуй свое положение и приготовься к походу в клуб. Может статься, сегодня с половины седьмого начнет решаться твоя судьба и все твои прошлые приключения померкнут перед грядущими!

Легкое «цок-цок-цок» сопровождало передвижение мопса по паркету, пока не затихло в гробовой тишине.

Я остался один на один с ворохом мыслей и мрачным пророчеством иномирного чародея. Ничего себе друг, хорош! Вместо того чтобы протянуть мне лапу помощи, Квирсел толкает меня в направлении опасности и еще убеждает, что это самый лучший выход.

И все-таки он прав. Гордиев узел обычно разрубают, а не развязывают, вот и мне придется вооружиться мечом, как в старые добрые времена. Надеюсь, правда, что этот меч не отскочит после удара и не съездит мне по лбу.

Вопрос в том, наберусь ли я храбрости в достаточной степени, чтобы встретиться с Талулой лицом к лицу? Что она сделает, когда увидит меня? Помнится, особой чародейка была здравомыслящей, хотя и несколько взрывной, но с тех пор прошло целых пять лет. Это большой срок. Мне неизвестно, какие перемены произошли в ее жизни, и остается надеяться, что под юбкой у нее не спрятан тесак для разделки мяса, которым она давно мечтает меня угостить. Что ж, будем исходить из худшего и надеяться на лучшее.

Страх уже не так сильно глодал мое заячье сердце, однако до состояния полнейшей отваги, на какую способны настоящие герои, мне было далековато.

Добравшись до своего рабочего кабинета, я заперся в нем и прилег на кушетку.

Глава 5

Мое отражение в большом зеркале в прихожей выглядело обескураженным и наводило на грустные мысли. Ни к каким гениальным выводам за эти часы я так и не пришел. Даже созерцание висевшей на стене кабинета картины, где герой на боевом жеребце измывается над полу поверженным драконом, не придало мне энтузиазма, а ведь раньше это помогало.

Что касалось деталей моей будущей встречи с Талулой, то здесь вовсе царил мрак неизвестности. Ну не представлял я себе, как можно выманить чародейку из дома и под каким предлогом, чтобы не разворошить осиное гнездо. А вдруг она замужем? Муж и дети могут весьма косо посмотреть на ее внезапную отлучку, ведь не признаваться же Талуле, что идет она на тайное свидание с бывшим возлюбленным.

Вот задачка! Тут, пожалуй, не обойтись без посторонней помощи. Но чьей? Гермиона? Нет, лучше оставить ее на крайний случай. Тогда кто? Изенгрим? Он бы мог помочь, но… думать об этом всерьез можно будет лишь после того, как я вернусь из «Алмазного заклинания» домой. Но это еще вопрос.

Одна из отрицательных сторон моей жизни отшельника, безусловно, — скудность разведданных. Вращайся я в обществе в той мере, в какой положено вращаться человеку моего ранга, я был бы в курсе, что произошло с Талулой за последний годы. И не пришлось бы мне ломать голову. Мог я, конечно, пораскинуть гадальные рунические кости, заглянуть в хрустальный шар, пообщаться с духами огня, заставил бы добыть мне нужные сведения, но моя благородная натура противилась. Это все равно что подглядывать в замочную скважину за переодевающейся девицей.

— Уже уходите? — Селина выпорхнула прямо из воздуха.

— Судьба зовет, — вздохнул я. — Если не вернусь, Квирсел знает, что делать.

Мопс был тут как тут. Подошел к служанке и тронул лапой ее ногу. Знак, что хочет на ручки — произнести речь. Селина, отказывающаяся видеть в этом умнике чародея, тут же с удовольствием сцапала его и принялась тискать.

— Сюсечка-масюсечка, — говорила маленькая блондинка, — масечка-пусясечка, а где у нас пузико, а где у нас ушки, а где у нас носик? У-тю, пусечка-малюсечка!

Кончилось тем, что, поначалу растаяв от блаженства, мопс восстал и потребовал, чтобы Селина немедленно прекратила. Орал чародей долго, пока наконец служанка не устроила его у своей груди так, чтобы он сидел вертикально.

Я смотрел на них обоих. Улыбка Селины была до ушей. Вылитая мамаша с возлюбленным чадом.

Жизнь в этом доме, что и говорить, несколько необычна.

— Хочешь дать мне последние наставления?

— Будь осторожен, Браул, ибо, чует мой нос, затевается что-то недоброе!

Я воздел очи горе.

— Это я и без твоего носа знаю.

— На этот раз все гораздо…

— Серьезнее? О да! Понимаю!

— Не паясничай! — Квирсел захихикал — Селина щекотала его пальцем. — Кхе! Я тут немножко поколдовал и могу тебе сказать, что результаты неутешительные.

— И слушать не буду, — сказал я. — Если узнаю, как там в будущем на самом деле, то лягу на пороге и ничем меня не сдвинешь.

— Но кто предупрежден, тот вооружен!

— Не мой случай. Не поможет. — Я махнул чародейской дланью в перчатке. — Чему быть, того не миновать, дорогой политический беженец, в этом я убеждался много раз. Если отъявленному трусу суждено совершить подвиг, он его совершит.

— Ладно, как хочешь, — надулся мопс, но тут же снова принялся хихикать. Селине было невдомек, что мы тут серьезные разговоры разговариваем. — Но амулеты защитные ты хотя бы взял?

— Взял!

— А заклинание Повышенного Внимания? Что спасет тебя, когда ты под завязку накачаешься выпивкой?

Я улыбнулся, показывая, что не надо держать меня тут за дурачка.

— Это заклинание было первым из числа тех, которые я на себя нацепил.

Иногда Браул способен на убедительнейшее вранье. На самом деле мне было лень заниматься всем этим — амулетами, чарами — и взял я с собой лишь небольшой талисманчик, на удачу. Сто лет, кстати, не брал его в руки. Лежал, бедняжка, на дне деревянной шкатулки в моей спальне, всеми забытый.

— Ну тогда…

Преисполненная умилением, Селина не дала Квирселу договорить и взялась-таки за мопса всерьез. Когда на нее находит, тисканье может продолжаться час и даже полтора. Похоже, Квирсел попал. Его уносили прочь, чтобы вдоволь потешить свой материнский инстинкт, и толстячок ничего не мог поделать. Он орал, словно его резали. Случайный свидетель, в ухо которому вдруг залетел бы этот пронзительный крик, решил бы, наверное, что в моем доме истязают оперного баритона.

Подхватив трость, я вышел в дождливый вечер четырнадцатого сентября. Слыша, как затихают в недрах моего особнячка крики чародея, я дошел до калитки и вспомнил, что забыл зонт. Нет, не вернусь, демон с ним! Сделаем по-другому.

Странно, но водоотталкивающее заклинание получилось с первого раза. И молния почему-то не испепелила Браула Невергора на месте, и дом на голову не упал. Похоже, весь мир свихнулся.

Выйдя за пределы своих владений на Радужной улице, я стал ловить извозчика. Ловился он ни шатко ни валко. Только пятый по счету, пронесшись сначала мимо меня на большой скорости, специально по луже, затормозил и вернулся. Я простил ему хамство, и мы поехали душа в душу в направлении улицы Дубовых Уголочков, где издавна стоял клуб «Алмазное заклинание».

Глава 6

Большая часть чародейских клубов Мигонии расположена в престижной части столицы, называемой Гавань Бессмертия. При чем тут гавань, когда до моря целых несколько сотен километров, не знаю, но факт, что это название большими буквами выделяется на столбах, установленных по границам элитного района.

Помимо чародейских, есть в Гавани и другие клубы, для не волшебной знати, и несколько смешанных. Так вот, улица Дубовых Уголочков располагалась в точном географическом центре Гавани и была не очень-то длинной. В ней по обеим сторонам всего дюжина домов, и все они настолько стары и монументальны, что дрожь иной раз пробирает путника, узревшего их, даже ясным днем. Туманные легенды повествуют, что отсюда и началась в стародавние времена собственно Мигония, а потому архитектура зданий в Уголочках просто не может быть другой. В древности, как известно, все, что ни делалось, имело тягу к циклопичности и исполинскости, отсюда тяжеловесность и известная грубость форм. В нынешнюю эпоху над внешним обликом построек на Дубовых Уголочках немало поработали чародеи-дизайнеры, архитекторы-модернисты и иные любители старины, однако дух Изначальности (если можно так выразиться) невозможно было перебить ничем.

И вот, как всегда, холодная дрожь предвкушения пробежала по моей спине. Пролетка прокатилась через старинные врата, ведущие в широкую кишку улицы, и задребезжала по брусчатке. Справа и слева от меня, погруженные в сумерки угасающего дня, укрепленные пасмурной погодой, плыли угловатые и толстые здания. Окаменевшими гигантами-троллями казались они мне, и, думая над этим, поражался Браул Невергор, какие банальные ассоциации приходят ему в голову.

Дом номер семь стоял на правой стороне. Пролетка затормозила возле него, и я услышал недовольное ворчание извозчика. Ему-де не нравились эти места, ни Гавань Бессмертия, ни все, что находится в ее пределах. «Сплошное жулье и паразиты», — сказал извозчик, когда я с ним расплачивался. Очень хотелось уточнить, что он имеет в виду, но я не стал. Похоже, этот длинноносый из тех, кто взял на себя миссию бичевать пороки высшего света. Не знаком ли он, часом, с Гарнией, моей бывшей домомучительницей?

Сообразив уже довольно давно, что я один из тех паразитов, что кормятся кровью невинных на здоровом теле нашего королевства, извозчик фыркнул на прощание и стеганул свою лошадку. Вместе они, с презрением в каждом движении, скрылись в тягучей дождевой атмосфере.

Оглядевшись, я увидел, что стою один на бровке тротуара. Фонари, дающие мертвенный голубой свет, зажглись недавно, и стало как-то зловеще, учитывая к тому же, что ветер неустанно подвывал в неведомых мне расщелинах.

Передо мной было здание «Алмазного заклинания». Клуб не делил все эти камни, перекрытия и крышу ни с каким другим заведением, так что чародеи, если отрывались там, то отрывались по полной, не боясь расколошматить что-нибудь на чужой территории.

Вспоминая славные денечки, проведенные здесь, я расплылся в улыбке. Страха не было. В конце концов, я тут свой, меня ждут. Ну а если допустить, что Зубастик намерен выпустить мне внутренности прямо в клубе, то неужели он думает, что чародеи не заступятся за Браула Невергора? Глупо. С негодяями, опозорившими честь сестры, следует расправляться втихаря, иначе подробности дела станут достоянием масс, а это ни к чему. Поэтому, очевидно, бояться мне нечего.

Иду, поднимаюсь по каменным ступеням к крыльцу без вывески (такова традиция), освещенному желтыми светильнями, работающими на чарах. Стучу в дверь набалдашником трости, жду, когда откроется специальное окошечко, через которое взглянет на вашего покорного суровый молчаливый дворецкий…

«Алмазное заклинание» — один из самых старых клубов для чародеев, причем чародеев молодых. Старше только «Неувядающая чаша Амеллы Риппельшналь», но там собираются одни ископаемые, маги, которым «за» и которые больше напоминают мумий, чем живых адептов Искусства. Все остальные клубы — зеленая поросль на фоне вечности, построены за последние лет сто пятьдесят — двести. Там не так интересно, ибо нет в новых зданиях того самого духа Изначальности, к которому так приятно приобщаться в компании себе подобных.

И в тот момент, когда смотровое окошечко открылось, являя мне суровый взор из-под могучих бровей, я понял, что вышеупомянутый дух вошел-таки в меня и настроив на нужный лад.

Отбросив сомнения и колебания, я назвался. Раздался лязг, и правая створка отошла в сторону.

— Привет, Рильгунер, — поприветствовал я дворецкого, который уже принимал у меня плащ, шляпу и трость. — Как поживаете?

— Хорошо, ваше сиятельство. — Вот так, ни больше ни меньше.

Взглядом дворецкий пожелал мне приятного времяпрепровождения, и, сияя, я направился в общий зал, откуда уже доносились веселые голоса.

Вечеринка чародеев — совершенно особое явление в нашей общественной жизни. Чтобы прочувствовать ее специфику, на ней надо присутствовать. В компании себе подобных, без женщин, в атмосфере, где можно преспокойно ослабить пояса и галстуки, у всякого молодого мага отрывает крышу. Здесь можно позволить себе все то, что нельзя в обществе нормальных людей. Стой на голове сколько угодно, левитируй под потолком, если приспичит, декламируй корявые вирши собственного сочинения — никто тебе и слова не скажет. А если затешется в ряды гуляк какой-нибудь заводила наподобие Изенгрима Поттера, то вечеринка станет настолько разнузданной, что за последствия уже не поручится никто. Именно отсюда, из «Алмазного заклинания», мы, волшебный молодняк, накачавшийся джином, виски или портвейном, бросались на мигонские просторы совершать подвиги. Словно ящик Пандоры, отворялись тяжелые дубовые двери, и, катясь по ступеням, наш брат волшебник вопил во все горло, пророча неспокойные часы честным гражданам. Так было, и где-то в глубине своей души, погрязшей в неге и тепле, я надеялся, что так будет. Хотя бы сегодня.

Объятый приятными воспоминаниями и робким предвкушением, я проструился в зал.

«Да тут просто рассадник моих знакомых», — подумал я, приветствуя небольшую толпу. Кого здесь только не было! Насчитал я в этом стаде голов двадцать пять, и, похоже, еще не все успели подтянуться к половине седьмого.

Гузо Морфейн заорал первым и замахал пухлыми ручонками, в одной из которых держал стакан с горячительным. Толстяк раскраснелся, словно заходящее солнце, и ринулся прямиком ко мне. Находящиеся на его пути более легкие и худые чародеи просто разлетались в стороны, однако их протестующий визг он проигнорировал. Эх, старый добрый Гузо Морфейн, ныне отец троих детей и обладатель такой же пышки супруги! Радуется, наверное, что вырвался из стальных когтей своей тещи. Сам я ее не видел, но Гузо рассказывал, что эта страшная женщина похожа на дракона, пожирающего свое потомство. Если так, то Морфейну крупно повезло, что он до сих пор жив, ведь его мясистые бока могут быть, с драконьей точки зрения, весьма соблазнительными.

Мы обнялись, и толстяк, не справившись со своими чувствами, прослезился. По его словам, меня ему и не хватало все это время. Я заверил бедолагу, что взаимно, и на меня набросились другие. Мим Броликс, Рохля Мелкор, Мертибрад Нототениус, Урри Бларк, Обо Синфальд… — будто я расстался с ними только вчера.

Порядком уже потрепанный, я искал глазами столик с напитками, когда на меня с горящими глазами, словно камышовый кот, прыгнул Зубастик. Вырос он будто из дыры в полу и заключил меня в крепкие объятия.

— Пришел все-таки! Молодец!

От вопля, адресованного моему уху, череп у меня едва не взорвался. В первую секунду решив, что сейчас последует расправа, я струхнул. Поттер же, ничего такого не заметив, телепортировал себе в руку кубок с вином, полный, и всучил мне.

— Пей! Во здравие присутствующих, за славное прошлое и будущее!

Чародеи, успевшие разогреться, приветствовали слова Изенгрима ревом и визгом. Кто-то засвистел и принялся хлопать. Зубастик отвесил театральный поклон.

— Пей же! — проорал Гузо Морфейн, и его тут же унесло в сторону. Подвыпивший толстяк потерял равновесие и, так и не найдя с ним компромисса, обрушился за один из кожаных диванов. В экстазе феерического восторга этого никто, кроме меня, не заметил.

Подняв кубок в сторону торчащих из-за диванной спинки башмаков Гузо, я провозгласил какую-то радостную ахинею и принялся поглощать вино. Оно было полусладким, красным и крепким. Дойдя до середины объема, я понял, что горячительный нектар звезданул мне в голову. Зал поплыл, а вместе с ним и его содержимое, включая меня самого. Мигом я отбросил все свои прошлые страхи и мрачные фантазии, и даже проблема с Талулой не казалась уже такой трудноразрешимой.

Ну а дальше вечеринка покатилась, словно воз с дровами под гору. Я стал прежним Браулом Невергором, весельчаком и повесой. Да что там — мы все стали такими, как раньше…

Прошел час или полтора. Компания хохотала, визжала, гремела, точно большой симфонический оркестр, переворачивала стулья и забиралась на столы. Изенгрим Поттер рассказывал истории о своих похождениях в дальних странах, изображал с несомненным актерским мастерством субъектов, которые попадались ему на пути, и смешил публику до колик в животе. Зубастик был центром и душой компании. За истекший период он ничуть не утратил своих навыков.

Мы поиграли в ляпки (мебель пострадала особенно), в города, в карты на щелбаны, в буру. Где-то между бурой и щелбанами я начал чувствовать, что нахожусь не совсем в том мире, в каком привык находиться. Магия искрила в воздухе — время от времени кто-нибудь из моих коллег принимался творить пьяное волшебство, — а я, поглощая вино и джин, все сильнее соскальзывал в то состояние, которое можно назвать «ни бе ни ме». Несколько раз кто-то водил меня в клозет освежиться, и я возвращался к другим, готовый к новым возлияниям.

Очнулся примерно в полночь, обнаружив, что те из нас, кто не успел превратиться в бесчувственное тело, затеяли игру в фанты. Кто-то пихнул меня локтем и, подняв голову, я увидел, что напротив меня сидит Рохля Мелкор, а на макушке у него чья-то шляпа, перевернутая на манер чаши. Из нее доставал фанты Изенгрим Поттер (самый трезвый из нас).

— Что должен делать этот фант? — спросил он, держась за спинку Рохлиного кресла.

Мелкор, у которого давно поехала крыша, сказал, что счастливцу следует забраться на книжный шкаф и пропеть совой три раза. Обладателем фанта оказался Урри Бларк. Невзирая на то, что совой чародей не мог пропеть и один раз, а также на то, что и разговаривать он уже с трудом, Бларк заявил, что, провалиться ему, он полезет. За его восхождением наблюдали все, кто мог. Я — одним глазом. До середины шкафа Урри добрался без приключений. Потом ноги и руки его стали соскальзывать с полок, и мы решили, что миссия эта невыполнима. Урри, однако, преподнес нам сюрприз. Вскарабкавшись на самый верх, чародей помахал нам и, уже собравшись выяснить, как там с совиными криками, низвергся на пол. Верный своему обещанию, Урри провалился. С треском и грохотом он исчез в дыре, и мы перешли к другому фанту.

Оказалось, я тоже играю. Когда я дал свое согласие на эту потеху, сказать не могу, но следующий фант оказался мой. Пуговица, которую я оторвал от своей жилетки.

— А что должен делать этот фант? — спросил Зубастик.

Но Рохля его уже не слышал, погрузившись в здоровый сон, навеянный спиртосодержащими парами. Игроки заныли, что это нечестно, и подняли шум, призывая Мелкора проснуться, но Зубастик поднял руки вверх и заверил общество, что так и быть, назначит фант сам.

— Этот фант должен пойти на улицу Висельников… отыскать какой-нибудь из домов… э-э… войти в него и… принести оттуда какую-нибудь вещицу!

Последовали продолжительные аплодисменты и свист. Я, кажется, потерял логическую нить, но меня энергично растолкали и объяснили, что надо делать. На это потребовалось минут десять, после чего я захохотал и треснул себя по лбу.

— Игра в фанты! — гаркнул Браул Невергор гласом ворона у одра умирающего короля. — Прекрасно!

Еще я поинтересовался, где находится улица с таким интересным названием, от которого даже очень пьяного чародея бросает в прохладную дрожь. Поттер объяснил, мол, пойдешь от Дубовых Уголочков на север, протопаешь через Четвертый мост, минуешь арку Сухого Адмирала, потом…

Я хлопал глазами, делая вид, что отпечатываю эти ценнейшие сведения на чистом листе своего разума. На самом деле до меня дошло только одно, уже в конце инструктажа: улица Висельников — местечко мрачное. Северные районы изобилуют представителями средних и низших слоев общества, соответственно и места их обитания не слишком подходят аристократам вроде меня. А еще, молва утверждает, в тех краях гнездится организованная преступность, от которой ждать можно чего угодно. Особенно в полночь.

— Вот и все! — Поттер огрел меня по плечу рукой. — Согласен? Не струсишь?

— Я?

Интересно, Изенгрим ничего больше не мог придумать? Мне же топать через полгорода!

— Конечно нет! Я же Браул Невергор, не забывай!

Я надулся, словно рыцарь перед турниром, и заверил благородное собрание, что мне это раз плюнуть. Они и оглянуться не успеют, как я вернусь с трофеем.

Сорвав бурную овацию, сопровождаемую рекой выпивки, ваш покорный двинулся в прихожую, где Рильгунер уже стоял наготове с моим плащом, шляпой и тростью. Идти было нелегко — ноги постоянно заплетались в косичку и требовалось каждый раз останавливаться, чтобы их распутать. Но отвага толкала меня к цели неудержимо. Тянуло совершить наконец подвиг и доказать всем и каждому, что хотя Браул и стал пустынником, порох в пороховницах у него еще есть. Пускай Зубастик не думает, что я откажусь в последний момент — не на того напал!

Ну и вытянется же у него морда, когда я всучу ему трофей, добытый под покровом ночи в некоем доме на улице Висельников!..

Я потирал ручки, словно дело уже сделано, когда Изенгрим появился в прихожей, поднес мне бокал вина и шепнул на ухо:

— Следуй за белым кроликом, Браул!

Я захихикал, обнимая чародея за плечо. Поттер в ответ зашелся пронзительным смехом, напоминающим скрип не смазанного ставня. Я выхлестал еще порцию алкоголя.

— За кроликом, значит?

— За кроликом, — ответил Изенгрим с серьезной миной, после чего нас опять скрутило.

Так, наверное, продолжалось бы до утра, но неожиданно я очутился на крыльце, слыша, как за мной со скрежетом закрываются двери.

Вдохнув полной грудью сырой воздух, Браул сказал себе, что все предыдущие годы жил ради этого момента. А почему нет? Так, видимо, на роду мне написано — совершать подвиги. Хотя вы скажете, что исполнить задание при игре в фанты не так уже героично, но это для кого как. Не забывайте, о ком идет речь в нашем повествовании.

Выписывая зигзаги, я спустился по лестнице и двинул свои аристократические стопы направо. Из головы моей успели выпасть все подробности маршрута. Осталось только общее направление — север. И что-то там, если не изменяет память, было про висельников…

Добравшись до того места, где улица Дубовых Уголочков пересекается с улицей Судей, я ступил в лужу и поехал на слое грязи, что выстилала ее дно. Уютно устроившись в холодной воде, содержащей некоторое количество лошадиного навоза, я подумал, что любой на моем месте пришел бы в бешенство и принялся вопить во все горло, потрясая кулаками и проклиная богов. Любой, но не я, стоик. Браул Невергор умеет смотреть на препоны судьбы философически, это у меня в крови. Ну и что, что лужа? Ерунда. Бывало и не такое. Ей ни за что не поколебать моей решимости достичь цели — даже несмотря на то что я уже не помнил, с какой стати вдруг покинул клуб и поперся пешком.

Приложив немало усилий, чтобы выбраться на сушу, я утвердился на ногах, а потом заключил в объятия фонарный столб. Он подставил мне свое чугунное плечо, и мы некоторое время болтали о том о сем. По большей части о погоде. В итоге сошлись на мнении, что такого дождливого и слякотного сентября никто из нас в жизни не видел. И хотя дождь, судя по всему, давно прекратился, метеоусловия мы заклеймили печатью позора.

Сколько мы со столбом еще проговорили бы, неизвестно, могли и всю ночь, но в нашу беседу вмешался третий персонаж.

Белый кролик.

Глава 7

Он сидел на бровке тротуара на противоположной стороне улицы Судей и моргал черненькими глазками. И хотя ничего не говорил, мы со столбом почувствовали, что нас грубо прервали.

— Ничего, друг, это за мной, — сказал я, отлепляясь от уличного светоча. — Ничего не поделаешь — долг зовет. Продолжим, когда у меня будет время.

Столб, как мне показалось, поворчал, но возражений не последовало. До чего воспитанный малый! Послав ему воздушный поцелуй, ваш покорный боком, как морской краб, двинулся в сторону кролика.

— Ну — промямлил я, — ты и есть он?

Белый кролик мигнул. Тут я начал подозревать, что природа или же иные силы просто не научили его связно излагать мысли, и потому ушастик предпочитает помалкивать. Что ж, понимаю.

Итак, что у нас там на повестке дня? То есть ночи.

Покопавшись в своей голове, я нашел там не так много сведений. Помню, что отправил меня на север Мигонии Зубастик Поттер. Мол, сходи и принеси что-нибудь из…

Я уставился на белого кролика, он — на меня. Я сопел, качаясь вправо-влево, как маятник, но ушастого это ничуть не смущало. Может быть, пьяные в драбадан чародеи для него привычное явление?

— Ну? — снова спросил я.

Кролик прыгнул в сторону, отбежал на несколько кроличьих шагов, остановился, поманил лапкой.

Очень надеюсь, что это не белая горячка. Поттер мог и пошутить, но моя-то голова, нагруженная выпивкой, могла на полном серьезе соорудить вот такую галлюцинацию. Правда, не помню, чтобы когда-нибудь в прошлом она это делала, но не суть важно. А важно то, что теперь у меня есть проводник. Стало быть, не заблужусь. На такую мысль меня наталкивало то обстоятельство, что, по крайней мере, один из нас трезв как стеклышко.

— Веди, о кролик! — сказал я.

Тут на меня налетела невидимая волна, и я понял, что чувствует корабль в пятибалльный шторм. Одно мгновение — и меня вынесло на противоположную сторону улицы. Второе мгновение — и Браул уже несется обратно, перебирая ногами, словно белка в колесе. Понимая всю опасность столкновения с чугунной оградой, я схватился за другой фонарный столб, приятеля моего приятеля.

— Минуточку, — сказал я, отвинчивая свои конечности от столба. — Все в порядке… уже иду.

Кролик ждал и был само средоточие терпения. Ушки шевелились, носик подрагивал. Сидя на задних лапках, зверек держал передние в позе «я бедненький несчастный малыш», хотя его физиономия на бедность и несчастья не намекала никоим образом. Даже не знаю, где можно найти в нашем королевстве более нейтральное выражение того, что принято называть мордой.

А вот интересно, он состоит у Изенгрима на службе или их знакомство шапочное? И почему, шлепая по грязи, он до сих пор не обзавелся даже самым маленьким пятном? Хотя в глазах моих двоилось и троилось и число кроликов периодически увеличивалось, но я отчетливо видел, что зверек ступает в лужи и блестящие в свете уличных фонарей островки грязи. И хоть бы хны. Его шерсть была не просто белой, а возмутительно белой, она светилась.

Магия, о да, конечно! Она пропитывает многогранный мультиверсум и в нашем мире является едва ли не главной движущей силой. Прогресс, культура, наука, сами основы цивилизации замешаны на чарах, поэтому стоит ли удивляться, что милый зверек с симпатичными ушками сохраняет белизну только что накрахмаленной рубашки, даже купаясь в грязной луже? Нет, не стоит.

В общем, он бежал впереди, а я, закладывая виражи, галопировал сзади. Было довольно весело, и, может, поэтому ваш покорный время от времени разражался высоким визгливым смехом, нарушая покой ночных улиц Мигонии.

Особенно забавляла меня перспектива встречи со стражниками, патрулирующими вверенную территорию. То-то удивятся они, узнав в смутьяне своего старого знакомого! «Что вы тут делаете?» — спросят блюстители закона, сдвинув брови, а я наплету им, как в старые времена, с три короба и назовусь Дуду Леттинпупсом. Именно под этим именем я фигурировал когда-то в стражнических протоколах.

Если говорить о ночи вообще, то выдалась она, без преувеличения, дивной. Правда, таковой ее нашел бы скорее призрак, вампир или оборотень, но и я, вдохновленный крепким вином, не прочь был полюбоваться ее красотами. Главной, ведущей красотой, задающей общий тон, была полная луна. Словно начищенное серебряное блюдо, висела она меж ползущими невесть куда облаками и раскрашивала их отличным мертвенным светом. Иногда закрывалась, точно кокетка, облачной вуалью, но вскоре вновь показывала мне свой круглый лик.

Улицы и дома вокруг меня потеряли свои обыденные свойства и стали напоминать декорации для какой-нибудь жуткой истории, вроде тех, где на каждом шагу встречаются таинственные незнакомцы в масках, гробокопатели с заячьей губой и фальшивые нищие, покрытые фальшивыми язвами. Именно в такое время суток означенные господа обожают выползать из своих зловещих нор и проворачивать разные темные делишки. Почему-то светлый день не вдохновляет их на криминальные подвиги, нет. Им подавай четко очерченные луной тени и завывающий над надгробными плитами ветер. «И вот, — подумал я, — мне довелось стать одним из них». Конечно, грабить могилы и совершать темные обряды на местах, где концентрируется древняя темная сила, я не собираюсь (в данный момент), но все равно — ощущения странные.

Метров, по моим прикидкам, через триста я задался вопросом, как меня угораздило во все это влезть. О, знаю! Изенгрим Поттер, единственный и неповторимый! Зубастик, верный своим привычкам издеваться над ближним, этот злодей с приветливой улыбкой, которому ничего не стоит заслать такого дурня, как я, на край света!

«И когда же ты, Браул, научишься осторожности?» И какая холера заставила меня так нарезаться?

Ответ был прежним: Изенгрим Поттер.

Мастер злых шуток.

Брат Талулы…

На мосточке через канал Мира я едва не кувыркнулся в воду. Меня спас высокий парапет — хвала древним строителям. Посмотрев вниз, я заметил, как зловеще мерцают в лунном сиянии тихие волны. Они шептали мне что-то, но я не понимал. Их тоже, наверное, сразило мрачное очарование ночи.

А белый кролик заставлял меня идти вперед. К своим проводническим обязанностям зверюга относилась трепетно, со всей ответственностью, и с этой точки зрения я мог ей только позавидовать. Как сказала однажды моя родительница, чародейка Эльфрида: «Ты упорен в своем болванизме, но очень редко проявляешь то же качество в делах полезных!» Я не спорю. Таков ваш покорный слуга.

Кролик настаивал и пытался воззвать к моему разуму и совести. Впервые за все путешествие на его морде появилось хоть какое-то выражение. Приложив немало усилий, чтобы его фигура передо мной не двоилась, я пришел к выводу, что кролик начинает терять терпение.

— А мы что, спешим? — прокаркал я. Звук моего голоса гулким эхом заметался между стенами спящих домов.

Где-то очень далеко томимая бессонницей собака ответила мне тоскливым воем.

Этого хватило, чтобы волосы на моем затылке зашевелились.

Снова те же энергичные жесты со стороны кролика.

— Ладно, идем, — сказал я шепотом. — Одно мне известно твердо — я обещал…

К несчастью, таков долг чести. Если ты родился в лоне аристократической фамилии, изволь соответствовать положению, иначе при первом же удобном случае тебя швырнут в клокочущую пучину позора и заставят барахтаться в ней до конца жизни. Слово бедняка — булыжник, говорим мы, волшебники-аристократы, наше слово — утес. Имеется в виду, очевидно, что оно во много раз тяжелее и весомее, чем у какого-нибудь представителя низшего класса. И даже такому, по выражению Гермионы Скоппендэйл, тупице, обожающему сидеть с открытым ртом, как я, приходится держать планку. Отсюда произрастает большинство моих неприятностей. Пообещаю Гермионе, пообещаю какому-нибудь приятелю или группе их — и вот, пожалуйста. Ночь, улица, фонарь… ну и все прочее.

Обнаружив, что уже некоторое время иду, я огляделся. Да, похоже, углубляемся мы в не слишком респектабельные районы. Определить это можно было по запаху. Так, по моему мнению, могли пахнуть только мигонцы, стоящие на социальной лестнице значительно ниже меня. Их жилища, угрюмые и старые, смотрели на вашего покорного из глубокой тени, словно зомби, ждущие приказа хозяина-некроманта.

Жуть. Я прибавил ходу, продолжая вести сражение со своими вихляющими ногами. Белый кролик, скачущий впереди, казался мне светом в конце тоннеля. Впрочем, он и правда светился не хуже всякого фонаря. Все предметы, находящиеся рядом с ним, были видны отчетливо.

Я перешел на бег, и кролик тоже дал газу. В поле моего зрения появилась вонючая помойка, в которой копался омерзительный на вид котяра. Увидев меня, он зашипел, заподозрив, что я хочу украсть у него рыбные остатки. Времени убеждать его в обратном у меня не было, и диспут завершился, толком не начавшись. Подумав, что во мраке улиц мне могут встретиться и более опасные персонажи, я, как говорится, содрогнулся от ужаса.

Чтобы я еще когда-нибудь сыграл в фанты с Зубастиком Поттером!

Глава 8

В голове моей все перемешалось. Я никогда не блистал отточенным, как лезвие бритвы, умом, и извилины мои от рождения находятся в беспорядке (если верить некоторым острякам, они к тому же изрядно пострадали в нежном возрасте), потому немудрено, что я вновь перестал что-либо соображать. Квирсел, конечно, не упустил бы случая состряпать какой-нибудь уничижающий комментарий на эту тему, но, по счастью, мопс был дома. И Гермиона, основной мой критик, тоже. Поэтому осуждать меня за то, что я таращу глаза и открываю рот, как золотая рыбка, мог только ушастик. Повезло, что он немой. Не хватало мне еще постоянно нудящего под боком волшебного зверя. С другой стороны, тишина действовала на мою потрясенную выпивкой нервную систему угнетающе.

Чем дальше мы шли, тем трущобы становились все более трущобными. Появились Деревянные дома, о существовании которых в Мигонии я и не подозревал. Большая часть из них не была жилой, и амбре из их недр доносилось потрясающее. Несколько раз меня скручивали рвотные позывы, справиться с которыми было в моем положении труднее, чем сдвинуть с места телегу с камнями. Но я совершил чудо. Не хотелось опозориться перед кроликом.

Чтобы как-то развлечься, я размышлял над местью, которую учиню Зубастику. Не простая это должна быть месть, нет. Я не собираюсь подкладывать ему на стул кнопку или поджигать седалище его штанов. Я применю какую-нибудь редкую и сложную магию, чтобы навек этот шут гороховый от нее не отмылся. Как мститель я буду выступать от лица всех тех, кого Изенгрим когда-либо разыгрывал, выставляя на посмешище тех честных магов, кои так и остались не отомщенными. Для этого придется заглянуть в старые книги и…

Я едва не налетел на кролика, сидящего на грязной брусчатке. Задумавшись, не заметил, что он успел остановиться и ждал, когда я изволю вернуться из страны грез. Пришлось затормозить и снова бухнуться в грязь. Заскулив с сожалением, что костюм мой (один из лучших, выходной) пришел, кажется, в полную негодность, я встал на четвереньки.

Кролик мигнул, сияя как прежде, и лапкой указал на столб с табличкой. Несколько минут мне понадобилось, чтобы понять, чего от меня хочет этот чудо-зверь. А хотел он, чтобы я напряг свое орлиное зрение и прочел надпись. Приняв вертикальное положение, Браул Невергор прищурился. Луна как раз выскочила из-за туч и пролила свой свет на табличку.

— «…ца Висель…», — прочел я. — И что?

Кролик помотал головой и снова указал на табличку.

Ну хорошо, хорошо. Догадаюсь сам, в чем смысл. Если эта ночь просто не может обойтись без ребусов, попробую напрячь мозги.

Подняв оба кулака к вискам, я сжал голову. Так, мне казалось, можно улучшить остроту восприятия и подстегнуть мыслительный процесс.

И тут меня осенило. Стоило вспомнить, что говорил Изенгрим насчет конечной цели пути, как раздался щелчок и все извилины мои, ранее словно прилипшие намертво к черепной коробке, распутались.

— Улица Висельников! — заорал я (но очень тихо). — Она! Вспомнил!

Кролик закивал, словно говоря, дескать, молодец, хороший мальчик, ты заслужил леденец.

— Остальные части надписи залеплены чем-то… о боги, нет, я не могу сказать… это омерзительно даже в лунном сиянии!

На всякий случай я закрыл рот ладонями (грязными — и моя аристократическая физиономия окончательно потеряла шарм) и огляделся. Несмотря на то что в течение долгого времени я дышал прохладным сентябрьским воздухом, опьянение почти не ослабило своего напора. Участок мироздания, доступный обзору, покачивался. С трудом я различал особняки очень старой постройки, разрушенные ограды и облезлые деревья. Возможно, когда-то здесь было красиво и обитатели улицы Висельников считались самыми счастливыми жителями Мигонии. Я говорю «возможно» и «когда-то», потому что в нынешние времена здесь не согласился бы жить даже мой знакомый помоечный кот. Изгибаясь на север-запад, улица демонстрировала мрачные покинутые дома, над которыми витал поистине кладбищенский дух.

Осознав, что передо мной, я, конечно, отреагировал как и положено всякому обладателю трусливой заячьей души. Покрылся ледяным потом и подпрыгнул на полметра с единственной мыслью: немедленно рвать когти! И тут же застонал, как ветер в одном из пустых домов. Нет, я не могу уйти. Таковы правила игры, и я дал слово честной компании, что исполню задуманное. Как посмотрят на меня мои собут… мои коллеги по ремеслу? Да они со смеху лопнут, а Зубастик уже завтра разнесет весть о моем малодушии в обществе, и все примутся перемывать Браулу кости, словно им больше нечем заняться.

Белый кролик сохранял железное самообладание. Его ничуть не смущали эти кошмарные пейзажи.

— Что же мне делать? — вопросил я у вечности, но вечность хранила, как всегда, гробовое молчание.

Кролик махнул лапкой, имея в виду, очевидно, мол, выбирай любой дом. Какой тебе больше нравится?

Мне не нравился ни один, и особенно тот, что справа. Громоздкий, точно комод для великана, угловатый, с высокими окнами, в которых осколки стекла казались зубами в пасти чудовища. К тому же трехэтажный. Не знаю, при чем здесь это, но именно трехэтажность сильнее всего уронила особняк в моих глазах.

Я посмотрел на кролика в надежде, что он наконец заговорит и даст мне дельный совет. Лучше бы не смотрел. Со всей недвусмысленностью он указывал именно на этот дом. Согласно каким-то его соображениям эта пустая страшная громада более всего подходила для совершения подвига. Теперь, стало быть, я должен проникнуть внутрь, взять что-нибудь и чесать назад, как того требуют правила игры.

Но легче сказать, чем сделать, особенно если ты, в отличие от ушастика, являешься средоточием трусости и дрожащих коленок. И еще особенно если идти внутрь придется тебе, а не ему.

Вот всегда так! Они стоят в стороне и смотрят, а я лезу в самую гущу неприятностей, в самое злое и нехорошее место, чтобы решить чьи-то проблемы. И хотя сейчас речь шла о моих проблемах (ибо я мог и не участвовать в игре), суть оставалась прежней.

Я был опасно близок к тому, чтобы свалиться в обморок. Белый кролик перед моими глазами расплылся, словно мороженое на солнцепеке, однако живенько собрался вновь. Теперь, судя по выражению его морды и грозно подергивающемуся носу, он просто требовал, чтобы я прекратил валять дурака.

Вот улица, говорили его жесты, вот дом. Можешь идти, я тебя не задерживаю.

И тут мне пришла в голову одна мысль, очень, на мой взгляд, дельная. А что, если кролик и есть сам Изенгрим Поттер? Превратился Зубастик в этого странного зверя, что вполне в его духе, и всю дорогу в глубине души покатывался со смеху, наблюдая за мной. Он ведь и не такие штуки откалывал. Помню, однажды Зубастик прикинулся бегонией и целый день простоял в горшке на подоконнике одной своей зазнобушки с единственной целью — увидеть, как та переодевается. Так неужели что-то подобное он не мог провернуть и теперь?

Как можно более грозно я шагнул по направлению к кролику и хрустнул костяшками пальцев. Хорошо было бы схватить чудо-зверя за уши и немного потрясти. Гарантий нет, ведь чары трансформации так просто не разблокируются, но вдруг возьмет да и выпадет из него мой старый приятель.

Кролик распознал мое поползновение, попятился и замотал головой.

— Я только немножко, немножечко… — сказал я. — Тряхану один раз. И если ты не Зубастик, тебе бояться нечего!

Конечно, мой проводник не ответил, зато мимически был весьма красноречив. О встрясках и прочих методах дознания мне предписывалось забыть раз и навсегда.

Я вздохнул, признавая поражение.

— Ну так что? — спросил Браул Невергор, упавший духом ниже некуда. — Значит, идти?

Белый кролик кивнул и указал на дом.

— А вот я помню, что мне предоставили свободу выбора…

Возражения не принимались. Жаль. Домик на другой стороне улицы нравился мне раз в тысячу больше, чем этот мавзолей.

— Не смотри на меня так, — проворчал я, предчувствуя наступление икоты. — Ты напоминаешь мне мою сестру… и еще кое-кого… толстого, наглого, на коротеньких лапках…

Сделав последнюю попытку воззвать к кроличьему милосердию, я двинулся к страшному дому.

Глава 9

Кровь моя стыла в жилах на всю катушку, и не будь я таким нетрезвым, давно бы свихнулся от космического ужаса. Отовсюду ко мне подступало потрескивание, поскрипывание, тихий стук и звуки совсем уж неизвестной природы, наводящие на мысль о стоящих за спиной зубастых монстрах. Несколько раз я резко оборачивался, готовый разразиться воем на весь белый свет, но никого не находил. Носовой платок, которым я промокал свой алебастровый лоб и не менее алебастровые щеки, увлажнился и стал грязным.

Это только представить, какая сейчас у меня физиономия. Я уже не говорю, во что превратился мой костюм.

— Взять предмет… взять предмет, — тихо бормотал я, почти не раскрывая рта. — И идти обратно… нет, не идти. Бежать! И пусть со мной не соперничают чемпионы ипподрома — у них не будет шансов!..

Оставив позади парадный вход, я углубился в пустой холл. Лунный свет голубыми линиями проливался на грязные плиты пола через дыры в куполе. То и дело, не стесняясь меня, ночного гостя, в этих лучах появлялись нетопыри. Глаз успевал фиксировать только их раскоряченные силуэты, похожие на кляксы, и в следующий миг они исчезали в ночи, чтобы закусить парой-тройкой комариков.

Куда двинуть свои стопы, я совершенно не представлял — дом изнутри казался еще больших размеров, чем снаружи. Заблудиться в нем — раз плюнуть, есть вероятность вообще никогда не увидеть солнца, если тебя угораздит сгинуть в утробе этого жилища.

Оглянувшись, я убедился, что монстров, стоящих за моей спиной, по-прежнему нет (выходной у них, должно быть), и сделал еще несколько шагов. Обломки упавших с потолка фрагментов отделки тихо похрустывали под моими подошвами. От каждого такого «хрррыссь» мои волосы начинали шевелиться.

«Ну, так дело не пойдет, — подумал я, пытаясь зачерпнуть из своих глубин хотя бы немного суровости. Получалось не очень. — Пора вспомнить, кто я и чем занимаюсь! Я — чародей! Я искусен в своем ремесле, что не раз доказывал… ну да, другого выхода не было… но ведь доказывал!»

Чей-то портрет — не разглядеть толком, только бело-желтое пятно в рамке на темном фоне — смотрел на меня из-под галереи. Мы перекрестились взглядами, в результате чего мою спину накрыло волной колючего жара.

— Фантазия, воображение, — сказал я.

Все, что мне удалось найти в своих духовных загашниках, это горсточка суровости и полстакана отваги. Смешав все это, я утвердился в мысли, что не только желательно предпринять что-то спасительное, а и обязательно. Иначе опять случится что-нибудь скверное. Впрочем, кажется, оно уже случилось — на всех парах я двигался в самую темную часть особняка.

Где в заброшенном доме следует искать предметы? Допустим, хозяева, съехав, забрали с собой все, что могли. Но, допустим, они что-то оставили, хоть какую-нибудь безделушку. Плюшевого медведя возлюбленной дочурки, к примеру. И где мне его искать? В детской? А если речь идет о подсвечнике, случайно оброненном при упаковке вещей? Тут сложнее. Подсвечники могут валяться где угодно. И то и другое означает для меня только одно — придется обследовать дом методично и терпеливо, всю эту кошмарную громадину, насыщенную залами, комнатами, коридорами и прочим.

Отдавшись на волю того, что изредка называют провидением, а я — злым роком, ваш покорный отправился куда глаза глядят. Держась за стенку, я прошел под галереей и попал, судя по всему, в коридор. Тут мне предстояло решить, куда двинуться, направо или налево. Наугад я выбрал правое направление и пошел.

Много страшных минут переживал я в прошлом, но эти, пожалуй, могли дать им фору. Пот заливал меня, словно июльский ливень, сердце выпрыгивало со своего места, а глаза уже давно угнездились на лбу. Вздрагивал я от каждого шороха, производимого не мною, и сжимал зубы на воротнике сюртука. Какими только кошмарами не порадовало меня воображение. Монстры в них, конечно, превалировали, за ними шли привидения, оставшиеся не у дел в пустом доме, вампиры, оборотни, злые духи, проклятия и демоны, сидящие на цепи в темных углах.

Но разве дело только в страшных существах? Есть еще гнилые доски в полу, готовые упасть на голову перекрытия, коварные лестницы и двери, срывающиеся с петель. Вот гораздо более реальная опасность для ночного исследователя заброшенных особняков.

Пробираясь по коридору, примерно через три минуты сорок секунд я наткнулся на колонию летучих мышей, расположившуюся над дверной притолокой. Как раз в этот момент я вспомнил, что являюсь обладателем коробки спичек, и зажег одну из них с победоносным возгласом как раз в районе, где живым комом копошились кожистые создания.

В следующий миг мне показалось, что я умер. Колония разом снялась с места и закружила в пространстве коридора, издавая пронзительный писк. Я завопил, выронил спичку, которая тут же погасла, и снова оказался в первозданной тьме, чтобы испытать новые, доселе неведомые ощущения, которые дарит человеку попадание в центр круговорота нетопырей.

Мое туловище бомбардировали со всех сторон, летуны, напуганные не меньше меня, просто не знали, куда им деться, и устроили кучу-малу. Ни у кого из них не хватило ума устремиться прочь по коридору на вольные ночные просторы. Гораздо приятнее, видимо, было использовать Браула Невергора как подушку, об которую можно побиться головой.

Лично я не был согласен с отведенной мне ролью и, оглашая дом пронзительным визгом, попытался вырваться. По счастью, дверь оказалась рядом. Совершив стремительный рывок, я врезался в нее плечом — и полетел.

В первое мгновение мне показалось, что дверь по чьей-то прихоти соорудили над бездонной пропастью, но вскоре понял свою ошибку. Просто за дверью была лестница. На нее я приземлился, гремя костями, и предпринял энергичное скатывание. Наверху оказывались то мои ноги, то голова, то другие части тела, в общем, нельзя сказать, что такой способ передвижения уж совсем банален. Но в принципе я бы предпочел нечто более подобающее мне по статусу.

Злой рок, как следовало ожидать, плевать хотел на мое происхождение. Он не удовлетворился, пока я не достиг последней ступеньки, и только тогда решил устроить перекур. Я же просто-напросто распластался в пыли и грязи, словно мышь, прихлопнутая тяжелой сковородкой. В тот момент мне не хотелось занимать ничем, что связано с необходимостью использовать части тела. И вообще, казалось, что тело у меня просто отобрали неизвестные разбойники.

Что бы было, не на качайся я спиртным выше ватерлинии, ума не приложу. Такая анестезия оказалась весьма кстати, и только благодаря ей через десять минут стенаний я смог сесть. Потребовалось еще какое-то время, чтобы вспомнить, кто я и где, а также погрозить кулаком Зубастику, толкнувшему меня на эту авантюру.

Итак, что дальше? Тьма, хоть глаз выколи, и тишина, как в склепе. Пахнет не лучше — сыростью, свалявшейся пылью и грязными обоями. Не хватает только любознательных крыс, шныряющих у моих ног, как это бывает в тюремных подземельях Зауэра или Хромбунна.

Придя к выводу, что бездействием ничего путного достигнуть нельзя, я с превеликим трудом встал. Кувырки с лестницы сказались на моей физической кондиции не очень хорошо. Особенно на ногах. Мне бы костыль какой или палку, но жестокая судьба лишила меня и этого.

Добравшись до стены, я принялся обшаривать окрестности. Передвигаться пришлось в темноте, потому как выяснилось, что коробку со спичками я благополучно посеял. Со мной по-другому быть просто не могло.

Первой находкой оказался большой платяной шкаф, скромно стоящий в углу. Размышляя над тем, сгодится ли он в качестве предмета, я быстро отмел эту версию. Поднять его и выволочь на свежий воздух я мог бы только с помощью телекинеза, но, увы, моя магия взяла долгосрочный отпуск.

Второй находкой была еще одна дверь, неподалеку от шкафа. Открывая ее, я услышал скрип, отдающийся аж в зубных нервах. Передернулся, замер. За дверью нашелся еще один коридор, не такой длинный, как предыдущий. Кончался он новой дверью, закрытой. Из-под нее пробивался свет, тусклый и желтый, словно древний пергамент.

Разевая по своему обыкновению рот и тараща глаза, я просто стоял и соображал. Поначалу решил, что у меня галлюцинация, но, несколько раз ущипнув себя, убедился, что свет из-под двери действительно струится.

Положение стало угрожающим. Если тут до сих пор кто-то живет, то, выходит, я нарушил границу частных владений, вломился, так сказать, посреди ночи и устроил форменный дебош. Не думаю, что стража погладит меня за это по головке, даже если я снова назовусь Дуду Леттинпупсом.

С другой стороны, кто в здравом уме и твердой памяти будет жить в таком доме? Кто сможет создать здесь атмосферу домашнего уюта, какой гений? Ответ очевидный — никакой. Скорее всего, тут заседают криминальные элементы, возможно, здесь у них логово, специально предназначенное для вынашивания злодеяний. Будь криминальным элементом я, то без колебаний выбрал бы в этом доме одну из комнат и сказал: «Отныне здесь наш штаб!» — и сорвал бы аплодисменты у подельников. Но я — не злодей, вот в чем закавыка, а всего лишь измученный жизнью маг. Следовательно, отсюда мне пора линять. Фанты фантами, но кому хочется разгуливать по городу с ножом между лопатками? Меня не поймут. Да и спать на спине, думаю, будет не очень удобно.

«Уф, теперь есть причина взять ноги в руки, — подумал я, отступая. — А насчет трофея… забегу в дом по соседству и стащу оттуда какую-нибудь дрянь. Авось кролик не проболтается!»

Отойдя от двери на несколько шагов, я остановился.

«Погоди! — сказал внутренний голос, появившийся опять некстати. — Тут что-то не так!»

Я поинтересовался, что именно.

«Подумай логически! Почему тебя не бросились искать после того, как ты столько орал, топал ногами и падал с лестницы, создавая грохот, сравнимый со сходом горной лавины? Почему?»

Откуда мне знать?

«А потому, что в комнате, где горит свет, пусто. И не произойдет ничего страшного, если ты заглянешь туда хотя бы одним глазком!»

Внутренний голос лучился от находчивости, а я сплюнул.

«Неужели тебе не любопытно? Где же твой неутомимый дух исследовательства?»

Я ответил, что он остался дома, в лаборатории. Но не мог не признать к своему ужасу, что голос прав.

Мне было любопытно. Даже очень. Так, что, казалось, зачесался позвоночник.

— Только на полминуточки, — сказал я себе и икнул. Потом еще раз.

Вот чего я боялся. Икоты. Отсрочив свое появление, она все-таки решила отыграться на несчастном Брауле. А я только подумал, что хотя бы в этот раз обойдется… Ну почему именно сегодня, сейчас, когда я в самом сердце зловещего логова, ей нужно соблюсти традицию? Подождала бы, когда мы выберемся отсюда, к гоблиновой бабушке!

Так или иначе, отступать поздно. Одной рукой зажимая рот, вторую я вытянул, точно слепец, и шагнул к двери. Тишина, точнее говоря, полное отсутствие вооруженных ножами злодеев, не могла не вселять надежду. Пока никто не бросается на меня — и на том спасибо.

Истинный Браул Невергор, трус из трусов, уповал на то, что дверь будет заперта изнутри, и чуть не разразился криком, когда оказалось, что это не так. От легкого толчка дверь поехала на смазанных петлях. Кто-то не пожалел масла, чтобы сделать их бесшумными, а это наводило на подозрения…

Скакнув в сторону, я прижался к стене — на всякий пожарный. И, зажимая рот, наблюдал, как передо мной медленно разворачивается панорама комнаты. Не большая и не маленькая — средняя, я бы сказал. Прямоугольная, словно кирпич, с камином как раз напротив двери, круглым столом в центре и несколькими стульями. Обои грязные, оборванные, засиженные насекомыми. Стены в некоторых местах зияли дырами, сквозь которые просвечивал деревянный каркас.

Внутренний голос оказался прав. В комнате не было ни одной живой души. И мертвой, к счастью, тоже. Во всяком случае, трупа с кинжалом в спине и в луже крови на полу я не нашел. Зато на столе, где горели свечи, я увидел несколько предметов, словно специально здесь разложенных к моему приходу. Каждый из них годился на роль трофея, и трудно было решить, какой из них заграбастать в первую очередь.

Очень и очень странно. И подозрительно до изжоги.

Будь я трезв как стеклышко, я, пожалуй, ни за что не переступил бы порог этого таинственного помещения, но крепкое вино толкало меня вперед. В эту минуту мне было, как говорится, море по колено. Страхи выветрились, и трус-чародей ушел в тень, уступая место авантюристу.

Я вошел и на цыпочках прокрался к столу. Справа в стене была еще одна дверь. Вероятно, именно через нее ушли отсюда минуту назад неизвестные личности. И также вероятно, через нее же они вернутся в любой момент, поэтому действовать нужно стремительно.

Сначала я хотел свистнуть чернильницу, и уже протянул к ней дрожащую руку, однако другие предметы отвлекли мое внимание. Перочинный нож, к примеру, достаточно старый, но в настоящее время явно используемый. Он был лучше чернильницы с точки зрения археологической ценности. Но хуже, чем потертый кожаный блокнот, занимающий центр композиции. Посмотрев на него, я перевел взгляд на горелые спички, кусок мыла, полпачки жевательного табака и пустую бутылку из-под вина, что в компании со стаканом устроилась у самого края. Нет, это все ерунда. Происхождение не позволит мне принести в клуб весь этот мусор. Приятели вполне могут подумать, что все это время я околачивался на помойке и ничего другого добыть просто не сумел.

Решено. Беру блокнот и ложусь на обратный курс!

Толстенький он был, видавший виды, с потертой обложкой из свиной кожи. Заглядывать внутрь было некогда, поэтому я просто запихнул находку в карман. С этого мгновения мои мысли занимало исключительно паническое бегство. Будет неприятно, если разбойники, отлучившиеся выпить винца на свежем воздухе, вернутся и застанут меня здесь. Опыта общения с ними у меня нет, поэтому объяснить доходчиво, какого лешего я тут делаю, вряд ли получится.

Через некоторое время, не забыв закрыть смазанную дверь, я уже крался через комнату со шкафом. Тьма после свечей на столе казалась еще кромешнее. Вслушиваясь в скрип половиц, я с удивлением отмечал, что погони нет. Как мне могло так повезти? Не верю!

По лестнице я поднялся без приключений, на четвереньках, так как боялся головокружения и новой порции зубодробильной акробатики. Затем — коридор. Большую часть его я преодолел в том же положении, изображая ящерицу, получившую солнечный удар.

А потом заблудился…

Глава 10

Может, прошел год. Может, два. Не знаю. С таким же успехом могли стремительно пролететь десять минут. Замечали когда-нибудь, что в темноте, без опознавательных знаков, невозможно с точностью определить свои пространственно-временные координаты? Это произошло и со мной. Я твердо знал куда иду и шел, но в какой-то момент уверенность сделала ручкой, бросив вашего покорного на произвол судьбы.

Обползав прилегающее пространство, я обнаружил одни только стены. Заклинания не работали — ни одной искорки света, даже самой паршивой, создать не удалось. В чернейшем отчаянии я забился в угол, свернулся калачиком и приготовился рыдать.

Вероятно, мысль о белом кролике меня и спасла. Я в деталях воображал себе траур, который охватит мое родовое гнездо с приходом черной вести, когда вдруг появился он. Волшебные существа часто возникают из ниоткуда, такова уже их природа, и кролик не стал исключением.

В первую секунду, похолодев от кончиков ботинок до макушки, я решил, что вижу привидение, одно из тех, что предположительно обитают в этом доме, однако вид веселых длинных ушей сразу рассеял тучи.

Я улыбнулся и всхлипнул самым неподобающим для моих лет и положения образом. Не думал, что когда-нибудь обрадуюсь этому чудо-зверю как брату.

— Ну и что мы будем делать? — спросил я. — Положение, что ни говори, щекотливое… Не в порядке жалобы. Просто констатация…

Кролик не ответил. Вместо этого он засветился еще ярче и начал увеличиваться в размерах. Я захлопнул рот, прерывая готовый излиться словесный понос. И на всякий случай потер глаза.

Зрение не обманывало. Кролик рос и в короткий срок достиг размеров пони, на чем и остановился. Какую цель он этим преследовал, для меня оставалось загадкой. А интересно, питаются ли гигантские ушастики испуганными волшебниками?

Я немножко отодвинулся, вернее, вжался в угол. Теперь в свете, излучаемом кроличьими пропорциями, было видно, что все это время я торчал в одной из комнат, доселе незнакомой. Не иначе, всему виной неправильный поворот в кромешной темноте — и, как результат, мысли о неминуемой кончине…

Ну и везет же тебе, Браул!

Кролик махнул лапкой (лапищей, если быть точным) и пошевелил спиной. Потом встал боком ко мне.

Я смотрел.

Кролик начал проявлять нетерпение. Для убедительности еще и пошевелил хвостиком размером с подушку.

«Думай, баранья башка! — возмутился внутренний голос. — Долго ты намерен надо мной измываться?»

Я пропищал в знак протеста, что, дескать, всего лишь жертва обстоятельств.

Кролик укоризненно покачал головой. Не удивлюсь, что в его личном рейтинге адекватных жителей Мигонии я стою на самом последнем месте.

Ушастик пододвинулся ко мне вплотную.

Ага! Дошло! Он хочет, чтобы я сел ему на спину! Видите, когда хочу, способен делать блестящие логические выводы.

— Не знаю, что ты задумал, о великий кролик, но отдаюсь на твою милость, — сказал я и, вцепившись в его белоснежную шерстку, начал на него забираться.

Получилось не сразу — только с четвертой попытки. Дважды я оказывался на полу, один из которых — по другую сторону моего волшебного скакуна. Приходилось мне ездить на магических тварях, однажды даже на восьминогом коне, но там был все-таки конь, а вот с кроликом дело обстояло иначе. Я бы сказал, для искусного галопирования на нем нужны совсем другие навыки. Их у меня, естественно, не было, но я постарался сделать вид, что все наоборот. Вцепился в кроличий загривок и с трепетом подумал, что будет дальше.

— Ну? — спросил я.

Ни ответа, ни привета. Кролик отреагировал лишь одним способом — немного прибавил в размерах, соотнося, видимо, мой вес со своими возможностями.

И прыгнул. С места, как лягушка. Темная комната вокруг меня полыхнула, словно фейерверк, я зажмурился и потому видел не все. Почувствовал, что движемся. Открыл один глаз, покрываясь мурашками величиной с кулак, а потом завопил. Тут уже удержаться не сумел.

Думаю, даже чародей с более крепкими нервами и более опытный, и тот не остался бы холодным, как ледник. Не каждый день все-таки ездишь верхом на громадных кроликах, пронзающих собой пространство-время. Комната, или уже не она, светилась всеми цветами радуги. Стены ее меняли форму, растягиваясь, потом превращались в комки, похожие на смятую бумагу, и исчезали. Кролик бежал, заставляя дерево, камень и штукатурку расступаться перед ним. Распахивался пространственный коридор прямо перед нами и закрывался позади. И скорость была — с ума сойти. С меня сдуло шляпу, которая мужественно преодолела со мной все предыдущие перипетии, да и сам я едва не улетел в неизвестность.

— Эй, куда это мы? — заорал я. В ответ, конечно, благородное молчание.

Кролик побежал быстрее — оставалось лишь держаться на пределе возможностей.

Каково мое мнение как специалиста? Одно могу сказать: к такому способу телепортации я не прибегал никогда в жизни и, честно говоря, с подобной техникой не сталкивался. В ходу у нас, эртиланских чародеев, широко распространенные методики, доступные на раз-два. Щелкнул пальцами — открыл портал. Шагнул — и ты уже на конечной станции. Изящно, просто, не требует много времени. Как правило, ничем более сложным мы, аристократические бездельники, себя не утруждаем, во всяком случае, вне стен своих лабораторий. Зачем? А вдруг не получится? Ваш покорный слуга следует традициям своего класса и не горит желанием взваливать на свои плечи лишнюю работу. Мои магические опыты — это творчество, сродни тому, чем занимаются художники. По их словам, не писать они не могут. А я вот не могу не колдовать, однако ничего грандиозного в глубинах своего подвала не создаю. По молодости, охваченный честолюбием, я, конечно, пытался расширить границы возможного, но вовремя понял, что, если не остановлюсь, последствия необдуманного чародейства выйдут мне боком (да и не только мне)…

О чем это я?.. Ну так вот — понятия не имею, каким образом кролик это делает. Словно юркая сардинка, взрезающая морскую волну, взрезал ушастик привычную для меня реальность.

Мы ухнули вниз, и, чувствуя, как волосы мои поднимаются дыбом, словно струи фонтана, я узрел, что низринулись мы в самую натуральную бездну. Не черную, нет, а вихрящуюся и голубую, точно вода в спокойном заливе, но от этого не менее жуткую. Я зажмурился.

Долго ли, коротко ли, но путешествие наше закончилось. Последние минуты полторы я не открывал глаза, боясь увидеть что-нибудь, что вынести окажется выше моих психических сил. Почувствовал, что остановились. И тишина вокруг, наводящая на мысль о тихом сельском кладбище. Окажись мы на нем, я бы не удивился.

Кролик слегка встряхнулся, намекая, что пора бы и честь знать. Открыв глаза, я увидел садик, чугунную решетку неподалеку, ворота, деревья, кустарник. Все это щедро заливал лунный свет.

— Это что за помойка? — прокаркал я сиплым голосом, — И что за сарай? Еще одна обитель бродяг и негодяев?

Полный справедливой, как мне казалось, критики, я указал на двухэтажный особняк к северу от себя. Кролик не стал комментировать и просто стряхнул меня со своей спины. Я шмякнулся на траву, хрюкнув, как поросенок.

— Спасибо, о великий, — пробубнил Браул Невергор, Похмелье уже брало меня в свои жесткие клещи, и первым признаком его стала, конечно, головная боль. — И что теперь? Разве ты не должен был отвезти меня в «Алмазное заклинание»?

Уменьшившись до размеров спаниеля, белый кролик указал на дом. Я сел на траве и вылупил глаза, сильно подозревая, что это невзрачное строение я уже когда-то видел.

— Да ведь это мое скромное холостяцкое гнездышко! Вот не думал, что оно настолько…

Слов я подобрать не мог. Мысль, что живу я в каком-то хлеву, окончательно меня расстроила. Жизнь показалась пустой и лишенной всякого смысла.

Кролик немножко попрыгал, стремясь донести до меня что-то важное, но я ничего не понял. Последние события напрочь вышибли из моего разума способность соображать. В тот момент я с трудом мог вспомнить даже то, с чего все началось и какова была первоначальная идея.

— Я должен идти домой?

Кролик мигнул глазками и закивал.

— И… и… ты сам расскажешь Поттеру обо всем? Мне не надо давать ему отчет?

Кролик мотнул головой. Я подарил ему долгий взгляд.

— Хорошо. В этом случае я слагаю с себя всякую ответственность.

Подозреваю, кролику только это и нужно было. Решив, что со мной он закончил, чудо-зверь махнул лапкой и поскакал на северо-запад. Я наблюдал за ним, пока ушастик не растворился в лунном свете в одном из углов моего сада.

Чувства моряка, прибитого волной к необитаемому острову, полны горечи и скорби… Нет радости в его глазах, потухших, словно жерла старых вулканов. Отчаяние составляет его плоть и кровь, а мысли носит по ветру, словно хлопья пены морской… Я знаю это доподлинно, и хотя ни разу ни к какому острову меня не прибивало, я был уверен, что в своем описании попал в точку. Меня словно где-то потеряли, и никто не собирался искать, чтобы возвратить со слезами в лоно семьи. Даже находясь у порога собственного дома, я был бесконечно далек от цивилизации. Одинокий, всеми забытый. Участь только одного существа была печальнее моей: плюшевого мишки, оставленного девочкой на скамейке в парке…

Иными словами, хотелось завыть. Такое желание почти всегда снисходит на меня после обильной алкогольной терапии. Мир представляется мне юдолью слез, а все старания человеческие — бессмысленными.

Едва я успел подумать, что лучшим выходом было бы лечь на прохладную травку и умереть, как услышал скрежет и скрип. Ведомый инстинктом, ваш покорный одним прыжком достиг кустов и спрятался в их зеленой утробе. Мне показалось, что меня настигли — типы, с которыми, как я смутно догадывался, я не поделил одну вещь. Точнее эту вещь я стырил. Встречаться с ними в мои планы не входило. Сейчас меня способна отправить в нокаут даже полевая мышь.

Дверь парадного входа отворилась. На крыльцо упал желтый свет из прихожей, и на его фоне появилась фигура в юбке и чепчике. Через секунду к этой фигуре присоединилась еще одна, маленькая, похожая на саквояж, да еще с четырьмя ножками. Обе фигуры что-то прогундосили.

Лежа в кустах, словно разведчик, я смотрел в оба.

— Он там, — сказал саквояж на ножках и сбежал с крыльца, чтобы нанести мне визит. Его уверенность вызвала во мне нервный взбрык, и я вылетел из кустов как ошпаренный.

— Он! — воскликнула фигура в юбке и чепчике. — Лови, а то убежит!

Хотя преследователи, по моему мнению, не очень походили на жутких криминальных типов, встречаться с ними мне не хотелось. Да что это вообще такое? Я их не знаю, а они орут на всю улицу: «Лови!»

Бойцовский дух на время вытеснил из меня отчаяние и пессимизм. Нет, вступать в рукопашную я не собирался, другое дело — стремительное бегство. Но с этим-то как раз вышла заминка. Едва я выскочил из кустов, меня стали окружать. Их было двое, но они именно окружали. Чудеса, да и только.

Метнувшись в сторону предполагаемых ворот, я споткнулся обо что-то недовольно басящее, и растянулся носом вниз. И тут же с гиканьем мне на спину опустилось нечто твердое, в двух экземплярах, я так подозреваю, что коленки. Я захрипел, и в следующий миг меня скрутили.

— Попался, — сказала женщина знакомым голосом.

Значит, не стражник. Дамы пока что туда на службу не принимаются.

— Попался, точно. — Псина засопела мне в ухо. — Уф, какой кошмар! Его что, в бочку с вином окунали? А одежда-то! Нет, пожалуй, если и окунали, то не в бочку, а…

Выплюнув траву, я собрался выразить протест, но тут меня поволокли к дому. Наверное, так чувствует себя подстреленный на охоте олень. Покорный судьбе, он расслаблен и напоминает дохлую крысу на веревочке…

Что произошло потом, не помню. Был момент, когда мой организм, включая и сознание, взял долгий тайм-аут и погрузился во тьму первозданную. За ее пределами что-то происходило, но я не имел чести быть свидетелем этих событий и, по всей видимости, уже храпел в обе ноздри.

Глава 11

— Такое ощущение, что он покинул наш мир, — сказала Селина, стоя возле моей кровати. — Как жаль. Это был лучший хозяин из всех!

Я лежал с открытыми глазами, словно вновь преставившийся, и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. И, честно говоря, не хотелось.

Спальню заливал солнечный свет, от которого каждая клеточка моего тела трепетала от ужаса.

— Я бы не удивился, — сказал мопс, стоя рядом со мной на матраце. Через секунду, поставив передние лапы мне на грудь, Квирсел заглянул в мои глаза. Мир заполнила сморщенная приплюснутая мордочка чародея. И нос мокрый, все как положено. — Браул! — позвал мопс. — Браул! Уже утро, десять часов! Пора просыпаться!

Все, что я смог сделать, так это моргнуть. Медленно, точно к моим векам привязали по гире.

— Нужна магия, — сказала Селина. — Квирсел, ты же волшебник — тебе и карты в руки.

Песик фыркнул:

— Нет! Расходовать на эти цели свою силу я не собираюсь. Лучше всего прибегнуть к народным средствам. Что обычно применяют в вашем мире против похмелья?

— О, много чего!

— Ну хотя бы?

— Можно дать ему джина, — предложила маленькая блондинка.

— Боюсь, нам это в него не влить. Браул явно переборщил, — сказал мопс. — Нужно что-то более радикальное. Чем он раньше лечился?

— Не знаю. Я у него недавно, и при мне граф ни разу так не нахрюкивался.

Селина подошла ко мне, положила руку на мой горячий лоб, затем, подумав, наклонилась и приложила губки. Так мамаши проверяют, есть ли у их чад в данный момент температура.

Через меня будто молнию пропустили. Кровь взяла хороший разбег, и я ощутил, что чувствительность мало-помалу начинает возвращаться в мои члены. Даже сердце вспомнило, что не мешало бы ему немножечко побиться, как то назначено природой.

— Ага! — воскликнул Квирсел. — Живой, значит!

— Конечно, — сказала Селина.

Я вздохнул, пытаясь донести до блондинки отчаянную просьбу не прекращать кудахтать надо мной. Я очень нуждался в материнской заботе и внимании. Вот так бы и лежал сто лет кряду, и чтобы Селина с интервалом в полминуты целовала меня в лобик…

— Я просто с ума сойду, — простонал Квирсел.

— Да?

— С ним столько всего произошло вчера, а я не знаю подробностей! — Чародей свалился на матрац и задрал все четыре лапы кверху. — Ох, мука!

Селина постояла, глядя на меня с такой теплотой и обожанием, что я едва не скончался от наплыва чувств, а потом взмахнула рукой и щелкнула пальцами.

— Кажется, знаю что делать!

Прекратив дергаться, мопс повернул к ней голову.

— И что?

— Я — сирота, жила и росла в доме деревенского чародея. Жизнь в том бедламе меня многому научила. Волшебник любил, помимо прочего, заложить за воротник и частенько мучился от жесткого бодуна. Но был у него рецепт снадобья, который мог буквально мертвого поднять на ноги и заставить плясать чечетку.

— Чечетки не надо, — сказал Квирсел.

— Ладно. Надеюсь, что еще помню рецепт! Вот ведь не знаешь, что и когда может пригодиться.

— В самом деле. Ну так беги. Хозяина надо выручать, причем срочно.

Селина тут же умчалась в сторону кухни, а я огорченно засопел.

— Браул, надеюсь, ты не притворяешься, — сказал Квирсел, забираясь на подушку по соседству с моей головой, чтобы удобно было смотреть сверху вниз. — Никаких чар на тебе нет. Я провел кое-какие тесты и обнаружил только остаточные следы концентрированной силы. Но сдается мне, это не то, что ты принес из клуба. Другое. Не уверен, впрочем. И вообще, где ты валялся, коллега?

Уподобившись белому кролику, я хранил молчание. Но, в отличие от ушастика, не мог подавать какие-либо знаки. Ну не махать же ресницами, словно крыльями!

— В твоем кармане мы нашли одну вещь, Браул, — шепотом произнес Квирсел. — Откуда она? Явно не твоя.

Я, разумеется, молчал, но если бы и мог говорить, то это ничего бы не дало.

Из всего вчерашнего я помнил пока только, что вылез из пролетки и поднялся к парадному входу в «Алмазное заклинание». Внутри меня встретил дворецкий Рильгунер, а после этого разливалось широкое море беспамятства.

Я дрожал. Сама мысль о том, что скрыто под завесой амнезии, доводила меня чуть не до кондрашки.

Мопс сделал еще несколько попыток освежить мою память, но я лежал с закрытыми глазами, не реагируя. По странному стечению обстоятельств вчера я не умер и каким-то образом добрался до дома. Но лучше бы усоп — сейчас не было бы так тошно.

Образ белого кролика посетил меня снова, во второй раз за последние минут пять. К чему бы это? Что за кролик? Почему он светится?

«У меня начались видения. Что и следовало ожидать…»

Селина влетела в спальню с полного разгона и едва не плюхнулась на кровать, пытаясь затормозить. Бедняжка так спешила на помощь сраженному хозяину!

Я мгновенно расчувствовался, и в носу у меня защипало.

— Вот! — воскликнула маленькая блондинка. — Вспомнила! Снадобье готово!

В ее руке был большой стакан на пол-литра, заполненный доверху чем-то светло-коричневым и, судя по всему, густым.

— Да, запашок… — сказал Квирсел. — Ты уверена, что это оно? Я имею в виду, что это средство от похмелья, а не для травли насекомых?

— Сто процентов! Я же не дура!

— Аргумент серьезный… — проворчал мопс.

Селина быстренько поставила стакан на тумбочку, наклонилась и, вцепившись в меня маленькими сильными пальцами, усадила, словно куклу. Голову пристроила на подушке так, чтобы удобнее было вливать в нее эту пакость, пахнущую чесноком. Мои попытки выйти из транса окончились неудачей.

А вдруг меня все-таки заколдовали? Не верю, что дело в похмелье, пускай и сильном. Такие возлияния имели место и раньше, что вполне естественно, однако ни разу я не превращался наутро в бревно. Ползал, будто червяк, растекался по полу — всякое бывало, но не такое.

— Надо выпить все, — сказал Селина. — Так поступал мой первый хозяин. Вы должны мне доверять. Доверяете, граф?

Взглядом я показал, что да. Ладно, чего уж там. Будь я в состоянии двигаться, применил бы свои средства лечения, но раз такова моя судьба, повинуюсь.

Голос маленькой блондинки тек мне в уши, словно мед, и навевал сон. Ее глазищи гипнотизировали, точно она была не румяная девица, а анаконда.

— Вот так, хороший мальчик… — проворковала Селина. — Сейчас мы выпьем эту штучку и придем в норму… да?

Мопс смотрел на эту сцену в изумлении. Он знал, что девица бывает жуткой надоедой, когда принимается изливать материнскую нежность на него, но ни разу еще не видел, чтобы воркование было адресовано мне. Судя по выражению морды Квирсела, чародей переоценивал некоторые свои мировоззренческие максимы.

Самым уголком рта я позволил себе саркастическую усмешку. В следующий миг в рот мне потекла острая смесь неведомо чего неизвестно с чем. Я машинально сглотнул, да не просто, а отхватил сразу полстакана.

— Молодец, умничка, — сказала Селина, поглаживая меня по голове. — Вот так, еще немножко… ням-ням, да?

Тут я едва не захлебнулся. Ням-ням? Я не ослышался? Да она что, с ума съехала? Эту жуткую раскаленную лаву она называет ням-ням?

Мои глаза полезли на лоб, а руки сами собой взметнулись, чтобы отринуть ото рта эту чашу, полную кошмарной жидкости. Но отринуть я не успел. Селина, наученная опытом исцеления страдающего похмельем деревенского чародея, залила в меня остатки питья и отскочила на безопасное расстояние. Она стояла возле кровати и взирала на мои конвульсии с умилением.

— Сработало.

— Так и должно быть? — спросил мопс, отодвигаясь к краю кровати, чтобы не быть огретым моими беспорядочно рассекающими воздух ногами.

— Именно так. Когда мой первый хозяин выпивал эту бурду, с ним творилось такое!

— Не сомневаюсь.

Пока они обменивались репликами, я бушевал, словно угодивший в капкан разъяренный леопард. Из глотки моей вырывалось такое же громкое рычание, а по части энергичности, с какой я извивался, даже хищнику со мной было не сравниться. Помню, как-то во время одного метеорологического опыта на крыше в меня ударила молния. Звездануло так, что еще месяц я слышал звон в ушах и видел звездочки перед глазами.

Ощущения от приема взбадривающего средства Селины были примерно такими же. Мое тело так же скручивало и раскручивало, и я чувствовал себя, словно был свитером, который отжимает великан своими ручищами.

Справедливо опасаясь получить ногой по голове, мопс пятился до тех пор, пока кровать не кончилась и он не спикировал на ковер. Служанка подхватила песика на руки. Квирсел взвизгнул. Ему показалось, что сейчас я спрыгну с матраца и наброшусь на них обоих, чтобы разорвать на кусочки. Такой же страх, полагаю, внушает некромантам мертвец, которого они шутки ради возвращают к жизни. Известно немало случаев, когда чародеи становились жертвами собственных созданий.

Прошло какое-то время, и я затих. Чувство дикого жжения внутри ослабло до такой степени, что теперь я мог самостоятельно дышать. А скоро и говорить.

Первое, что я сказал, точнее прохрипел, как новоиспеченный зомби, было:

— Воды!!!

Селина уронила мопса на пол и со скоростью света (недавно я читал, что некие ученые определили ее как весьма большую; имею в виду скорость) унеслась в неведомую даль. Вернулась девица почти сразу же, побив общенациональный рекорд расторопности среди слуг своей возрастной категории.

— Я же говорила! Теперь все в порядке.

Я не слишком разделял это мнение, но спорить не собирался. Одним махом осушил полный кувшин холодной колодезной воды и откинулся на подушки.

Мопс запрыгнул на кровать.

— Кажется, он и вправду ожил.

— Конечно, ожил, — ответил я. — Попробовал бы ты эту гадость на вкус! И, кстати, довольно бестактно говорить обо мне в третьем лице, если я снова влился в компанию.

— Селина, — сказал чародей, — советую тебе запатентовать это средство. Можешь разбогатеть.

Служанка, похоже, об этом никогда не думала, и, судя по тому, как загорелись ее глазки, мысль ей понравилась.

— Итак, — произнес Квирсел, — настало время обстоятельно обсудить твои вчерашние приключения.

— Ни в коем случае!

— Почему?

— Я голоден, как десять тысяч голодных драконов! Селина, будь добра, добудь для своего хозяина хотя бы три корочки хлеба! И, кстати, спасибо за демоническое зелье.

— Всегда к вашим услугам, граф, — пролепетала, краснея, блондинка и ушла.

— Она прелесть, да? — спросил я, глядя на дверь.

Квирсел сердито тявкнул.

— Браул, перестань уходить от темы! Ты должен рассказать мне все!

— Я не отказываюсь. Но учти, я еще не совсем пришел в норму, хотя, признаюсь, эта отрава способна заставить и дохлого мамонта плясать тарантеллу.

— Плевать я хотел на мамонтов и тарантеллу!

— Да? Что с тобой случилось?

Квирсел зарычал, как рычат все маленькие собачки, и пригрозил, что укусит меня, если я не перестану над ним измываться.

— О, кажется, звонок в дверь!

Это был не фокус, не желание с моей стороны переменить тему — в парадный вход действительно кто-то ломился. За веревочку, привязанную к колокольчику, дергали так, словно визитер явился с вопросом жизни или смерти.

Чародей навострил уши.

— Хорошо, мы отложим разговор. Но не думай, что я забуду. Это слишком важно, Браул.

Я уверил его, что и не думаю забывать, а сам уже прикидывал, где спрятаться. Не исключено, что порог мой снова обивают страждущие, отягощенные неразрешимыми проблемами. Им снова понадобился отпрыск благородных Невергоров, ибо леность духа и тела не позволяет этим господам самостоятельно обустраивать свою жизнь.

Ничего придумать я не успел. Несмотря на бодрящее зелье, слабость не покинула меня и я едва смог достигнуть края матраца. Квирсел к тому времени успел улизнуть, и через мгновение в спальню влетела Селина.

Когда-нибудь своими скоростями она сведет меня в могилу.

— Госпожа Скоппендэйл! Я сказала, что вы дома и готовы ее принять! — выпалила служанка.

Изобразив мужественное выражение лица, я ответил, что этого следовало ожидать.

— Она… — сказала Селина и, обернувшись, добавила: —…уже здесь.

Гермиона тоже умеет быстро передвигаться, особенно если топливом для ее двигателей служат какие-нибудь новые безумные идеи. Предчувствуя самое плохое, я сел и устроился спиной на подушках. Надеюсь, хоть на этот раз все будет тихо и мирно. Что Гермиона явилась не с очередным прожектом, способным перевернуть мир, а просто навестить любимого троюродного брата.

Глава 12

Смотреть на Гермиону, как всегда, было приятно, ибо прелесть ее и красота с нашей последней встречи нисколько не увяли, даже, наоборот, прибавили в весе. Эта девица — просто чудо. Глаз, что называется, отдыхает на ней. Осиная талия, ладная фигура, красивые волосы, собранные в элегантную прическу, украшенную какой-нибудь зубодробительной шляпкой по последней моде, — решительно все заставляло встречных мужчин открывать от изумления рты, даже если с Гермионой они знакомы были не первый день.

Я тоже открыл. Моя нижняя челюсть свалилась на грудь. Уж на что я, привычный к разным образам и знающий Гермиону с таких лет, когда она была всего лишь карапузом, пускающим слюни, — и то испытал шок.

Платье юной волшебницы в этот раз было синим, ярким, что даже глаз резало, а румянец во всю щеку искрил здоровьем. Туалет Гермионы дополняли многочисленные аксессуары, которым я не мог дать названия по причине слабой осведомленности, и каждый был на своем месте. Все это в целом создавало впечатление запредельной элегантности. Лично я никогда не мог понять таких вещей, они лежали за пределами моего скромного понимания. Может, и правдивы слухи, утверждающие, что в Мигонии с некоторых пор моя возлюбленная сестра — икона стиля? Хоть сейчас ее на постамент и показывай туристам.

— Привет, оболтус! — выстрелила волшебница.

Из голубых глаз ее струились потоки света, словно она не человек, а божество. Но, в общем, никаких особенных чудес. Эликсиры и косметика с добавлением магии — для красоток из высшего света привычное дело.

— Чем занимаешься? — спросила Гермиона, пока я мычал что-то, почесывая щетинистый подбородок. Носясь по спальне, чародейка совала свой нос всюду, куда только было возможно. — Как дела? Что у тебя происходит? Почему до сих пор в постели?.. Как ты выглядишь?! Почему не брит? Давно не выходил на улицу? Ах, погода сегодня прекрасная, не то что вчера! Сухо и тепло! Так почему ты не побрился? Разве не знал, что я приду?

Обработанный такой мощной артподготовкой, я смог лишь помотать головой.

— Но ты мог хотя бы надеяться. Хотя бы предполагать, что однажды я появлюсь и освещу мрак твоей жизни своими лучами… Ну?

— Э…

Волшебница всплеснула руками.

— Как мне все это знакомо! Снова я застаю тебя разбитым, снова ты похож на умирающую каракатицу, Браул! Знаешь, это даже неприлично. Как бы я хотела хотя бы раз увидеть тебя сияющим, как медный таз, готовым ну хотя бы не к подвигам, а к обычной прогулке!

— Дорогуша, я бы рад, но ты же знаешь…

— Что?

— Жестокая судьба…

— Плохое оправдание собственной лени! — отрезала девица и уселась на стул, расправляя складки пышной юбки. — Боюсь, мне придется заняться твоим перевоспитанием. С той поры как ты отвоевал у Эльфриды право на полнейшую самостоятельность, ты совсем распустился. Неужели тебе нравится жизнь виноградной улитки?

— Ну да…

— «Ну да»! «Ну да»! — передразнила Гермиона, — Ты бы себя послушал! Да ты просто бактерия, инфузория или как там ее еще называют. Твои потребности сводятся к самым простейшим, и мне стыдно, что ты мой брат!

Я напустил на себя аристократическую холодность, в ответ волшебница раздула скоппендэйловские ноздри. Мои гримасы ее ничуть не смущали.

— Прежде всего тебе необходимо совершать утренние пробежки! Вокруг дома. Кругов десять перед завтраком.

Я онемел.

— Чего совершать? Пробежки? Ты хочешь, чтобы я, аристократ, голубая кровь, элита королевства, носился по утрам вокруг дома?

— А что? Так многие молодые мужчины делают!

— Они, должно быть, рехнулись. Передай им, что я этого не одобряю.

— Браул, физические упражнения закаляют тело и дух!

— Но я не хочу закалять тело и дух! Мне и так хорошо!

По спине моей побежали мурашки, совсем как те молодые люди, о которых говорила Гермиона.

— Браул, ты не понимаешь! Ныне другие времена, невозможно оставаться в стороне от бурных событий нашего века! Это просто бестактно!

Я скрестил руки на груди.

— Пусть бурные события века обходятся без меня!

— Так и знала, что ты выдашь что-нибудь эдакое. Ты невыносим!

— Никуда меня выносить не надо. Я у себя дома и, кажется, никому не мешаю.

— Но так нельзя! — Гермиона хлопнула обеими руками по своей юбке. — Когда все вокруг меня спрашивают, как поживает Браул, как идут его дела, я теряюсь и не знаю, что ответить. Отшучиваюсь. Не могу же я прямо заявить, что ты безвылазно сидишь в своей берлоге и покрываешься мхами и лишайниками. Общество изменилось, оно уже не такое, как раньше. Прогресс катится вперед, и ты рискуешь отстать настолько, что про тебя просто-напросто забудут!

— Ну и пусть! Лишь бы не досаждали мне просьбами о помощи.

— Ты — сухарь! Бездушное бревно!

— А ты — напичканная вздорными идеями современная девушка!

Гермиона расхохоталась:

— Браул, ты сделал мне комплимент.

— Да? Зараза!

— Только вместо слова «напичканная» я бы употребила «напитанная».

— Вот погоди, — рассвирепел я, — соберусь с мыслями и употреблю такое…

Снова смех, звонкий, словно колокольчик. Я хмуро смотрел на нее, размышляя, как быстро в последнее время прогрессивные идеи проникают в нашу среду. Девицы теперь вооружены на все случаи жизни — на зуб им не попадайся, ибо рискуешь получить в лоб какой-нибудь новомодной теорией, касающейся общественного устройства или взаимоотношения полов. Вот и Гермиона стала одной из прогрессивных. И, по всей видимости, утренние пробежки она на полном серьезе считает делом полезным. О старые добрые времена, где вы?! Теперь девицу из высшего общества интересует не только замужество и прочный брак, о нет, им подавай философию, социологию и политику. Именно об этом рассуждают современные барышни, собирающиеся за чаем в узком кругу. Именно это они разносят по городам и весям, вербуя в свои прогрессивные ряды новых адепток, таких же юных, с горящими глазами. Наиболее же падки на новомодные воззрения именно чародейки, одна из которых сидела передо мной и молола абсолютную чушь.

Теперь Гермиона была уверена, что, кроме пробежек, мне не помешает верховая езда. А еще, вероятно, и плавание в проруби зимой.

Ну, «езду» я еще стерпел, но, когда мы дошли до «проруби», взревел и схватился на голову.

— Ты просто чудовище, дорогуша!

— А ты — слабак. Я хотела бы видеть рядом с собой такого брата, от которого бы все встречные падали в обморок!

— Такого страшного?

— Наоборот. Я имею в виду образец совершенства!

Я не знал, что на это сказать. Одно ясно — Браул Невергор весьма далек от совершенства, тем более от его образца. Гермиона тешит себя напрасными надеждами. Оставалось лишь тактично ее о том уведомить.

— И не мечтай! — гаркнул я, гордо отвернувшись.

Юная волшебница погрузилась в свои душевные глубины, но пробыла там недолго и махнула рукой.

— Браул, ну хотя бы пробежка! А там, глядишь, войдешь во вкус…

— Нет!

— Ну ладно, я старалась, никто не скажет, что я сидела сложа руки…

— А что это ты с цепи сорвалась? Какая тебе реальная выгода от того, что я стану похожим на стройного атлета?

— Не веришь в мои благородные чувства? — удивилась Гермиона.

— Да как тебе сказать…

Я слишком хорошо ее знал, чтобы не испытывать здорового скепсиса.

— Хорошо, Браул, прекратим этот разговор, — промолвила она. — Вижу, ты предпочитаешь хиреть и чахнуть, вместо того чтобы дышать полной грудью.

— Предпочитаю. И, кстати, буду делать это даже назло, ибо слишком многие в последнее время долдонят мне, что я должен изменить свой образ жизни.

— Например, кто?

— Не надо далеко ходить — Квирсел… Он связал это с уровнем моего интеллекта и подверг его уничижительной критике.

— Я с ним согласна. Мозг, не получающий свежего воздуха, уменьшается в размерах, усыхает. В один прекрасный день ты обнаружишь, что думать тебе уже нечем.

— Замечательно. Думанье очень утомительно.

— Зануда!

— Надоеда!

— А кто еще говорил тебе, что ты заплесневелый мухомор?

— Зубастик. Впрочем, он скорее намекал…

— Зубастик? Изенгрим? Хм…

— Что значит «хм»? Этот злыдень, этот дьявольский шутник в очередной раз сотворил со мной одно из своих безобразий!

Гермиона внимательно посмотрела на меня.

— Женская интуиция подсказывает мне, что вчера с тобой что-то случилось…

— Твоя интуиция так же пунктуальна, как старый маразматик. Ей надо было явиться полчаса назад. И это моя возлюбленная сестра! Обрушила на меня ворох вопросов, вцепилась клещами и не догадалась, что только чудом я остался жив… Вместо того чтобы приласкать меня, утешить и к чему-нибудь там прижать, пытаешь!

Гермиону долго упрашивать не надо. Если она чувствует, что ее долг — утешить, она это сделает. Подойдя ко мне, юная волшебница погладила меня по волосам и чмокнула в лобик.

— Расскажи, я сгораю от нетерпения.

— Кажется, теперь могу. Снадобье, приготовленное Селиной, действительно поднимает мертвых. Похмелье как рукой сняло. И никакой магии, заметь, все народными и подручными средствами.

— Здорово. Потом перепишу у нее рецепт.

— Подожди меня в гостиной. Я переоденусь и снизойду — и ни минутой раньше.

— Отлично! — Гермиона сделала мне ручкой и испарилась.

Как только простыл ее след, появился Квирсел.

— Значит, ты готов выложить ей все?

— Да. А что делать?

— Я участвую. Помнишь наш вчерашний разговор? Первый этап ты прошел. Зубастик не размазал тебя по стенке. Второй этап — Талула Поттер.

— Не сыпь мне соль на рану! Я и так не знаю, как выпутываться из этого переплета. Поджилки трясутся, как подумаю, что надо рассказать Гермионе о сестре Изенгрима! Может дойти до членовредительства.

— Я с тобой, — сказал мопс.

— Утешил, но все одно — приятно.

— Ты ничего не помнишь о сегодняшней ночи?

— Помню. Меня осенило в тот момент, когда Гермиона уговаривала меня дождаться зимы и нырнуть в прорубь. Где блокнот?

— Сейчас принесу. Я припрятал его на всякий случай под своей подстилкой.

— И что ты о нем думаешь?

— Весьма загадочный блокнот…

— Конечно, по-другому и быть не могло. Брошюра о пользе микстуры от кашля мне, разумеется, не попалась.

Руки дрожали, я с трудом натянул на себя свои домашние лохмотья. Мопс терпеливо ждал, шевеля ушами. На первом этаже Гермиона весело щебетала с Селиной, и песику, похоже, это не нравилось. Не любил он, когда тревожат его покой. Совсем как я.

— Сбегай за блокнотом, Квирсел.

— Мне приснился страшный сон, Браул.

— Сны обсудим позже.

— Обычно это означает дальнейшее обострение ситуации.

— Так ей и надо! Иди! Помни о втором этапе!

Издав глубокий вздох, Квирсел убежал, а я двинулся в гостиную с кисло-героической миной на лице.

Гермиона пришла кстати. Теперь я могу опереться о ее мужественное плечо и получить совет. Надо только запастись терпением и пропускать мимо ушей уничижительные замечания.

Глава 13

Селина организовала нам горячий чай с лимоном и плюшками собственного приготовления (лучших я в жизни не ел), и вся честная компания устроилась за круглым столом посреди гостиной. Потрескивал камин, за окном сияло холодное осеннее солнце, ветер занимался тем, что отдирал листву от веток в моем саду, а мне хоть бы хны. Я был дома и в безопасности. И даже если сказать «пока в безопасности», это не отменяло моей радости.

Квирсел немало преуспел в искусстве изображать человека. Гермиона все умилялась тому, как мопс сидит на стуле, подложив под себя подушечку, и держит лапками чашку чая с плюшкой. Ее тоже одолевало маниакальное стремление затискать и засюсюкать Квирсела, но она сдерживалась. Вот что значит голубая кровь. Это прежде всего — умение держать эмоции в узде. Впрочем, в общении со мной юная волшебница сдерживаться не очень привыкла, в чем вы уже убедились.

Выдув по чашке чая, мы порозовели, как поросята, и я спросил, чтобы дать начало беседе:

— Дорогуша, а зачем ты приезжала?

— Я? — Гермиона прекратила топить плюшку в чае и отправила ее в рот. — Есть одно дельце. Думаю, ты не откажешься.

— Откажусь.

— Почему?

— Чего доброго, ты заставишь меня лезть на самый высокий вулкан в нашем измерении. От тебя всего можно ожидать.

Гермиона засмеялась:

— Браул, Браул, до чего же ты малодушен. Иной раз думаю, что тебя подменили. Может, ты эльф? Может, настоящий мой брат живет где-нибудь в Биллерн-Сидх?

— Не живет.

— Уверен?

— Сто процентов. Оставим эту тему. Понимаю, измываться надо мной ты любишь больше всего на свете, но вернемся к нашим единорогам.

— Согласна, — с набитым ртом произнесла волшебница, глядя на меня сияющими глазами.

Я покосился на Квирсела. Мопс жевал свою плюшку с такой физиономией, словно над ним подшутили и подсунули вместо сдобы дохлую мышь. Беднягу опять что-то глодало. Кажется, он говорил про плохой сон.

— Давай сначала расскажешь ты о своих злоключениях, — предложила Гермиона. — А потом я огорошу тебя своей идеей.

И она поглядела на часы. Я несколько похолодел в районе солнечного сплетения. Раз смотрит, значит, ее идея должна осуществиться сегодня! А это очень и очень нехорошо.

— Итак, слушайте, — сказал я. — Слушай ты, Гермиона, и ты тоже, Квирсел. Кстати, дай мне мой трофей… Спасибо, о великий… — Ваш покорный наполнил терпким густым чаем еще одну чашку, раздавил в нем ломтик лимона и приступил: — Дело было так…

Рассказ занял минут сорок. Не упуская ни одной детали (просто чудо — снадобье Селины так прочистило мне память, что я вспомнил даже то, чего не помнил ранее), я выложил перед публикой упрямые факты, после чего закурил трубку.

Последние минут пять — семь Гермиона совершенно позабыла про чай. Будь я художником, я бы написал с нее портрет — до того забавно она смотрелась с открытым ртом. Квирсел лишь немногим отстал от нее. Похоже, реальность превзошла все его самые неприятные прогнозы.

— Браул, ты опять влез в какое-то кошмарное дело.

— Трудно не согласиться.

— И каковы твои дальнейшие планы?

— Отвернуть голову Зубастику Поттеру.

— Отвернуть?

— По часовой стрелке, — сказал я, выпуская дым.

Квирсел, ошеломленный, что-то пробормотал. Гермиона встала и властным жестом схватила блокнот, после чего с головой углубилась в чтение.

— Значит, вот какие в среде вашей аристократии порядки, — сказал мопс, — Шутки, розыгрыши…

— Да, — отозвался я. — И есть среди нас те, кто особенно доводит окружающих до белого каления. Жаль, что я не явился в клуб, размахивая трофеем, ну да пес с ним. Прости, Квирсел.

— Белый кролик… Думаешь, действительно божество?

— Уверен. Вряд ли Зубастик, при всем его таланте, смог бы превратить обычного ушастого в столь могущественное создание. И вряд ли это был он сам.

— Но тут нельзя быть уверенным. Что ты о нем знаешь? С той поры как вы потеряли друг с другом связь, Изенгрим мог многому научиться.

— В твоих словах есть зерно истины. Но пока это проверить нельзя. Я спрошу у Зубастика, чему он научился, когда буду откручивать ему голову…

— Очень и очень странно, — сказала Гермиона, кусая губы. — Страницы блокнота испещрены какими-то значками. Язык или шифр?

— Думаю, шифр, — произнес важно Квирсел, глотая чай, — И рисунки тоже что-то означают.

— Ни одного слова по-нашему. Я не специалист по языкам и шифрам, конечно, но мне кажется, у нас в Эртилане такой не используется.

Я курил трубку, рассматривая потолок. Самое время было применить дедукцию или как еще она там называется. Перед нами в полный рост вырисовалась некая тайна, а раз так, трудно обойти ее стороной и сделать вид, что ничего не было. Зачем-то ведь Зубастик послал меня в тот дом. Зачем-то ведь кролик привез меня в мое гнездышко. И этот блокнот дурацкий.

Не скажу, что горю желанием заниматься разгадкой ребусов. Некто хочет повесить на Браула Невергора еще пару-тройку проблем, так это надо понимать? Опять, значит, я крайний?

— Сомнений нет, Зубастик все подстроил, — сказал мопс, — Пригласил тебя в «Алмазное заклинание», напоил вместе со всеми, организовал игру в фанты, втянул тебя в нее — и вот результат. Все как по нотам. Очевидно, целью всего этого спектакля было похищение блокнота.

— Согласна, — сказала Гермиона. — Только у кого именно Браул его похитил? Почему блокнот лежал в заброшенном особняке? Да еще в районе, славящемся своей злачностью? И почему в комнате никого не было? И потом — а вдруг Браул украл бы не блокнот, а пустую бутылку или перочинный нож?

— Нет, ножи бутылку я отмел без сомнений, — заметил я.

— Расчет на психологию?

— Браво, Квирсел! — хлопнула в ладоши Гермиона. — Именно психологию. Зубастик верно решил, что ты прежде подумаешь, а потом уже сделаешь.

— О чем я подумаю?

— Изенгрим поставил себя на твое место. Пройдя полгорода, в темноте, по грязи, утомившись и перепутавшись до полусмерти, что ты выберешь? Конечно, самое весомое из предложенного набора. Глупо было тащиться к дракону на рога из-за сгоревших спичек. Ты взял то, что, по твоему мнению, наиболее ценно. Блокнот. Мысль, что такой пуь проделан не зря, грел твое сердце.

— В точку. Грел!

— Это заговор, — сказал Квирсел. — Нюхом чую.

— Против кого? Против меня? — спросил я.

— Пока мы не знаем, однако склоняюсь к мысли, что ты всего лишь орудие в чужих руках, и в ближайшее время последует продолжение этой истории.

— Продолжение? — проскрипел я, холодея.

— А ты как думал?

— Но я тешил себя слабой надеждой…

— Зря, — сурово ответствовал Квирсел. — Теперь-то я своими глазами увижу, как ты влипаешь в историю, о чем талдычишь с утра до вечера.

— О жестокое сердце!

— Я реалист.

— Гермиона, спаси меня! — возопил ваш покорный. — Он меня обижает.

— Браул! — Волшебница постучала указательным пальцем по крышке стола. — Перестань панику наводить. Терпеть ненавижу, когда ты куксишься!

Я захлопнулся и надулся, как жаба.

— Надо пораскинуть мозгами. Браул, Зубастик тебе ничего не говорил?

— Когда?

— Ну когда отправлял тебя на улицу Висельников?

— «Следуй за белым кроликом!» — так он сказал. Мы еще заржали, как лошади.

— Секретная фраза, — заявил мопс.

— Вряд ли, — сказала Гермиона, вертя блокнот в пальцах. От чая и попыток что-либо разобрать в этих аккуратно насаженных на страницы закорючках она раскраснелась. Все прекраснейшие цветы мира не могли сравниться с ней по части красоты в тот момент. Невольно залюбуешься, забыв про насущные, пронизанные зловещими знамениями дела. — Наверное, фразу надо понимать буквально. Зубастик дал Браулу проводника-кролика. Ну и, конечно, ему не оставалось ничего, как следовать за ним. Не забывайте, наш герой был в стельку пьян.

— Ну а мне чего делать? — спросил я.

— Принять вызов, — ответила сестрица.

— Чей?

— Вызов судьбы.

— Опять?

— Снова!

— Вот видишь, Квирсел, так всегда и бывает. Она будет стоять в стороне и руководить, а я…

— Не нуди, Браул.

Снова от меня отмахнулись, словно я муха навозная.

— Этот блокнот — ключ, с помощью которого можно разгадать некую тайну…

— Надеюсь все-таки, что разгадывать ее буду не я…

— Ты, Браул.

— Ошибаешься. Следуя железной логике, в скором времени меня посетит Зубастик и, отпуская шуточки, попросит вернуть эту штуковину. Так и быть — пусть его голова остается на месте. Но вот что я сделаю: отдам ему блокнот, влеплю строгий выговор и уведомлю, что отныне путь в этот дом закрыт для него раз и навсегда. И пускай свои тайны разгадывает сам, мне-то какое дело? И нечего на меня так смотреть, будто я сбежал из лепрозория. Ты спрашивала о моих планах, дорогуша? Это они и есть. А после того Как пыль уляжется, я отправлюсь спать.

Волшебница надула губки. Ну как же! Все опять идет не по ее.

— Хочешь сказать, тебя нисколечко не привлекает возможность приоткрыть тайны бытия?

— Если ты помнишь, этих тайн я уже навидался достаточно и сыт ими по горло. Нет!

Квирсел наблюдал за нами, подперев лапкой голову. Вид у него был невыносимо скучающий.

Услышав мое категоричное «нет», Гермиона слегка полыхнула алыми искрами. В минуты сильного душевного волнения магия, бывало, начинала изливаться из нее, как вода из переполненного тазика для умывания. Но меня было этим не испугать. Я дымил трубкой и улыбался, считая, что раунд остался за мной. Наивный…

— Значит, так?

— Так, дорогуша.

— Ладно! Тогда блокнот останется у меня!

— Что?

От моего крика Квирсел встрепенулся.

— Блокнот я оставлю себе, дорогой. И ты ничего не сможешь поделать!

Я закашлялся, а Гермиона мстительно ухмыльнулась. Побагровев, ваш покорный сообразил, что дым попал-таки ему не в то горло, а в следующий миг получил удар по спине.

Гермиона пришла мне на помощь, не отказав, впрочем, себе в удовольствии чуть-чуть усилить спасительный хлопок.

Я просипел, дескать, что она себе позволяет? Блокнот добыл я, значит, я и верну его владельцу.

— Проблема в том, что Изенгрим Поттер не владелец, — напомнил Квирсел. — Возможно, он его просто украл.

— Украл?

— С твоей помощью.

Нет, они сговорились свести меня в могилу!

— Дело, вероятно, проще, чем нам представляется, — сказал мопс.

Гермиона подхватила его мысль:

— Конечно! Вообрази, дорогой, а вдруг к тебе нагрянут стражники? Можем ли мы полностью исключить такую возможность? Нет! Они устроят в твоем доме обыск и найдут блокнот — что тогда?

— Боюсь и подумать…

— Правильно. Твое изнеженное тело, не закаленное невзгодами и лишениями, я имею в виду спортом, вряд ли выдержит даже ночь пребывания в сыром холодном каземате. Не говоря уже о двадцати годах на острове вдали от мира. У тебя будет единственный выход — прокопать ложкой из темницы ход, но и в этом случае, добираясь до свободы, тебе придется плыть!..

— Перестаньте! — заорал я. — Ты просто свихнулась!

— Не исключено. Общаясь с тобой, я все чаще замечаю, что становлюсь неадекватной. Это заразно.

— Не будем сгущать краски, — сказал Квирсел. — Оценим ситуацию трезво. Чего хочет Браул?

— Чтобы меня оставили в покое!

— Чего хочет госпожа Гермиона?

— Разгадать тайну блокнота!

— А чего хочу я? — спросил. Квирсел.

Мы помолчали, дожидаясь ответа на столь важный вопрос.

— Я присоединяюсь к партии, которая желает узнать истину, — сказал мопс, фыркнув.

— Желаю успеха, — ответил я. — Раз так, возражать не буду. С Изенгримом будете объясняться сами.

— Трус, — сказала волшебница.

— Дорогуша, от тебя я могу принять почти любое оскорбление, так что не старайся. К тому же понадобится человек, который принесет твоей матушке и твоей тетушке весть…

— Какую еще весть?

— Те, кто приоткрывают тайны бытия, часто рискую погибнуть во цвете лет, и ты это знаешь. Если это случится с тобой, так и быть, я возьму на себя роль скорбного гонца.

— О боги! — Гермиона хотела вцепиться себе в голову обеими руками, но вовремя вспомнила, что на ней покоится модная прическа в ансамбле со шляпкой системы «Красота — страшная сила».

— Итак, — сказал Квирсел, — подведем итоги. Два голоса против одного за то, чтобы заняться тайной блокнота. Вывод: мы ею займемся.

— Без меня…

— Хорошо, Браул, без тебя.

— Так-то лучше.

— Блокнот я унесу с собой, — сказала Гермиона. — Погружусь в недра нашей библиотеки и попытаюсь отыскать ключ к шифру.

— Я пойду с вами, если не возражаете, — поднял лапку мопс.

— Конечно, не возражаю, — улыбнулась девица. — Одна голова хорошо, а две лучше.

Я чуть не съязвил нечто уничижающее, но не нашел в себе столько решимости. Зато ею, решимостью, фонтанировала моя сестрица.

— Значит, решено, — сказала она. — Мы отправляемся в Янтарную Цитадель, а ты, Браул, можешь чахнуть.

— Договорились, — пробурчал я, испытывая облегчение. Отбился ведь! Даже странно…

— Но долго тебе этого делать не придется.

— Это почему? — Волна подозрений накрыла меня с головой. Я вспомнил о том, что еще ничего не услышал о причинах, принесших эту особу в мое скромное гнездышко.

— Потому что сегодня в семь вечера мы с тобой идем на ужин к Поттерам, — сказала Гермиона. — И на этот раз я не приму никаких отговорок. То, что ты бледнеешь и покрываешься испариной, словно умирающий, тебе не поможет. Слишком долго ты игнорировал правила приличия, пора это исправить, — Гермиона помахала проклятым блокнотом у меня перед носом и сунула его в крохотную сумочку у себя на пояске. — Я знаю, что симулировать конвульсии у тебя неплохо получается, однако и это бесполезно. Приговор окончательный. Сегодня мы с тобой будем ужинать в компании Зубастика и Талулы, а также их родителей. На самом деле ты рад, хотя и притворяешься, что подавился финиковой косточкой. Заметь, как странно все совпало! Ты получаешь возможность поговорить с Зубастиком, не прибегая к разного рода экстремальностям, на законном, так сказать, основании. — Гермиона похлопала меня по плечу, — Ну Квирсел, ты готов?

— Готов. А на улице правда тепло?

— Для осени — да.

— Тогда помогите мне надеть свитерок.

— С удовольствием. Да, Браул! Я заеду за тобой в шесть часов, будь готов… Не провожай нас!

Квирсел даже не попрощался. Завербованный в Гермионины ряды, он забыл о нашей крепкой мужской дружбе и взаимовыручке и бросил меня на произвол судьбы. Предатель и перебежчик! Не из-за такой ли черты характера его турнули из родного измерения?

Повернув голову в направлении дверного проема, я заметил, что проем качается, как лодка на штормовых волнах. И несмотря на это, Гермиона и Квирсел исчезли в нем без особых проблем.

Все еще бледнея и покрываясь испариной, словно умирающий, подавившийся финиковой косточкой, я съехал со стула на пол.

Глава 14

Был во всем этом один-единственный светлый момент: Гермиона не узнала про Талулу. В вопросах девичьей чести она чрезвычайно щепетильна — и просто выколотила бы из меня душу. Прибавьте к этому невысокое мнение о мужчинах вообще (явный признак прогресса) и сможете представить, сколько у меня было бы шансов выдержать суровый Гермионин натиск. Проще говоря, нисколько.

Утирая хладный пот, Браул Невергор на подгибающихся ногах отправился к столику с напитками и наплескал себе полный стакан джина.

Итак, ужин в доме Поттеров. Встреча с чародейкой. Вращение в обществе Изенгрима, который еще неизвестно как меня встретит. Хорошо было говорить о том, как я отверну ему голову, но сейчас, протрезвев, я понимал, что ничего подобного не сделаю. Зубастик уложит меня одной левой, да еще и посмеется. А как же иначе? Я — размазня, он — спортсмен, закален в тренировках и путешествиях. Однажды я видел, как Поттер одним ударом отправил отдыхать здоровенного стражника, который пытался задержать нашу пьяную компанию у Гранитных Ворот. Не хочу быть как тот малый. Не удивлюсь, что после такого «комплимента» он забыл даже свое имя.

Так что страшную месть Зубастику придется отложить. Подождать, к примеру, когда (и если) я наберу форму, накачаю мускулы и стану верхом совершенства, от которого все падают в обморок. Решительно не время сейчас скрещивать с чародеем копья…

Магия? Но здесь и вовсе никто не даст гарантий, что на какое-нибудь мое изощренное чародейство Изенгрим не ответит так, что я распадусь на элементарные частицы. Он силен и в этом. Все конкурсы, в шутку или всерьез устраиваемые в нашем сообществе по части волшебства, он выигрывал не напрягаясь.

Так что куда ни кинь, всюду клин.

Джин помог мне расслабиться, но трясун не проходил. Хотя в комнате больше никого не было, а Селина точно, судя по звукам, колдовала на кухне, я ощущал на себе чей-то взгляд. Быстрое заклинание на предмет посторонних влияний результатов не дало, следовательно, это было всего лишь мое воображение. Надо же, до чего расшатались нервы!

Завалившись в кресло, я попытался представить себе, что будет дальше. Однако с таким же успехом мог бы продумывать будущую диссертацию по математическому анализу, в котором я ни капли не смыслю. С такой кашей в голове нечего и пытаться строить из себя мыслителя. Проклятый блокнот появлялся перед моими глазами регулярно и настойчиво, хотя я гнал его всеми силами. Права Гермиона. Что-то есть в этой противной книженции, и послал меня на улицу Висельников Зубастик именно за ней. Но если блокнот был ему нужен, почему он до сих пор не пришел и не потребовал его отдать? Вот, пожалуй, главная несуразность в этом деле.

Или, несмотря ни на что, это и правда случайность и игра в фанты — только шутка?

Отогнав навязчивые воспоминания о блокноте, я неожиданно увидел Талулу. Вытеснив все остальное из моего воображения, чародейка улыбнулась и помахала ручкой. Я встрепенулся, да так, что подлетел и вернулся обратно в кресло. Эффект был словно от хорошего пинка.

— Граф, вы здоровы? — спросила Селина, заглянув в гостиную.

— Н-н-не уверен…

— Может быть, еще моего зелья?

— О нет, благодарю. Одного раза достаточно! Я просто, видимо, задремал.

Маленькая блондинка смерила меня подозрительным взглядом. Она уже научилась видеть сквозь мою кожу и что-то там такое заметила, что не позволяло ей верить мне на сто процентов. Она ушла, сделав какие-то свои выводы.

Намереваясь завалиться спать, я направился в спальню. Несколько часов сна, надеюсь, позволят мне набраться сил перед грядущими потрясениями. Или хотя бы собраться с мыслями.

Так я думал, когда входил к себе, когда задергивал наглухо шторы, когда раздевался. Но перестал думать, когда увидел, что в спальне я не один.

Какое-то движение, замеченное краем глаза, заставило меня взмыть к потолку и ринуться в первом попавшемся направлении. Жизнь стремительно пронеслась перед глазами, ибо решил я в тот момент, что владельцы блокнота все-таки отыскали меня и пришли вершить страшную месть. Вот что значит переходить дорогу мигонскому криминальному миру! Теперь головорезы пустят кровь и оставят умирать на ковре.

Короче говоря, в поисках спасения я взлетел на шкаф.

«Очень хорошо, — прокомментировал внутренний голос, — просто замечательно. Знаешь, никогда не думал, что ты такой трус!»

Я не унизился до ответа и приготовился к самому страшному. Как часто бывает в такие моменты, все нужные заклинания вылетели у меня из головы. Я не смог бы даже внятно произнести: «Абракадабра».

— Простите за вторжение, — произнес чей-то голос. Была в нем печаль и мудрость — ну словно у старой няньки, на склоне жизненного пути осознавшей, что все ее педагогические потуги были напрасными. — Я, кажется, напугал вас…

Мой гость — назовем его так для удобства — занимал центральную часть спальни и мало походил на уважаемого члена высшего общества. На роль представителя средних или низших классов тип тоже не тянул. Я даже засомневался, что он человек, и, думаю, любой, узрев перед собой эту гору тряпья, тоже усомнился бы. Тряпье висело в воздухе в нескольких сантиметрах над полом и покачивалось, как… короче говоря, вы поняли…

Я протер глаза. Точно помню, что еще ни разу в жизни таких гостей я не принимал. Неужели его впустила Селина, не предупредив меня? Или опять вторжение с использованием волшебства?

Во мне взыграла аристократическая гордость, и я сел, свесив ноги со шкафа. Желание отчитать нахала вымело из меня страх стремительной метлой.

— Кто вы такой? — рявкнул я, возвышаясь над центральной частью спальни. — Что вы себе позволяете?

— Простите…

— Не прощу! Как вы вошли? Вы пользовались входной дверью?

— Нет.

— Ага! Влезли в окно! Тогда вы самый настоящий бандит, и мне придется вызвать стражу!

— Прошу вас, граф, не поднимайте шума, — пропело тряпье печальным голосом. — Я здесь по чрезвычайно важному делу. И еще раз прошу прощения за неудобства. Я вас напугал…

— И ничего не пугали! — фыркнул я. — Вот еще! Я просто решил посмотреть, сколько на шкафу пыли. Не представляете, как много ее там скапливается. Только и успеваешь убирать.

— Вы сами убираете? — удивились тряпки, колыхаясь, словно морская водоросль, подвластная подводному течению.

— Не ваше дело!

— Хорошо. Мне нужно побеседовать с вами, граф.

— Не думаю…

— Почему?

— Во-первых, вы не представились. Во-вторых, вторглись в частное владение. В-третьих, одеты хуже некуда. Я даже не знаю, где в этой куче тряпок искать вашу голову. Где вы откопали эту мерзость? Ее постеснялся бы напялить даже самый опустившийся бродяга!

Гость замялся. Очень может быть, что до меня никто не подвергал его туалет столь уничижительной критике.

— Или вы божество помоек? — усмехнулся я.

Тряпки встрепенулись, словно от сквозняка, и мне подумалось, что сейчас они улетят, но спальня, как вы помните, была закрыта, а значит, ветры, беспокоящие мистического оборванца, дули не в нашей плоскости пространства. И не причиняли незнакомцу неудобств.

— Не будем углубляться в детали, — сказал гость. Голос его походил на плач безутешного привидения под сводами заброшенного замка — у меня мурашки по плечам прыгали.

Пожалуй, я повременю слезать. Сидя на шкафу, отбиться от злодея будет легче.

— Ладно. Что вам нужно? Я прощаю вам вторжение, так что извольте высказать свою просьбу и выместись вон.

Тряпье явно опечалилось. Видимо, не такой реакции оно ждало от меня.

— Вчера ночью вы были в некоем доме, помните?

— Ха! Еще бы! Несмотря на то что снадобье Селины воскрешает мертвых, я чувствую себя до сих пор не так однозначно. А все почему? Я упал с лестницы, а перед этим меня едва не съели летучие мыши! А еще перед этим я играл в фанты!..

— Да, мне это известно, — сказали тряпки.

— Изв… так! Ну! И чего мы хотим? Кто вас послал? Предупреждаю, шантаж не пройдет! И угроз отбросов общества я не боюсь! Я чародей!

— О! Никаких угроз, что вы! Я здесь совсем не поэтому!

— А отбросы общества? Вы не имеете к ним отношения?

— Нет. Более того, вы поймете меня как чародей — я не принадлежу этой реальности…

— Значит, все-таки божество? Или призрак? Или нечто, созданное чарами? Признавайтесь!

Тряпки поднялись над полом выше.

— Остановимся на божестве.

— Хорошо. И с кем же имею честь говорить?

— Спящий Толкователь, — ответил гость.

— Это вы сами придумали?

— Нет… точнее… так сложилось. Каждый бог носит какое-то имя, вы согласны?

— Поверю на слово. Итак, вы — Спящий Толкователь, хотя не вижу, чтобы вы спали, и по какой-то таинственной причине посетили мою скромную обитель.

— Причина таинственна только на первый взгляд, но при ближайшем рассмотрении оказывается очень простой.

— Да что вы говорите? И?

— Из пустого дома на улице Висельников вы взяли блокнот.

— Вы и это знаете? Ах да… Он ваш?

— Нет. Но он имеет первостепенное значение в тех событиях, которые имеют место в нынешний момент.

— Ничего не понимаю.

— Вы заглядывали внутрь?

— Да. Там сплошная белиберда. Какой-то псих исписал его закорючками и зарисовал всякой дрянью, считая, видимо, что это забавно.

— О нет! Содержание блокнота никоим образом не имеет отношения к шуткам и забавам. Речь идет о судьбах мира!

Я разразился гомерическим хохотом, если, конечно, можно так обозвать рев, вырвавшийся из моей глотки.

— Судьбы, вы сказали?

— Судьбы или судьба мира — суть от этого не меняется, — печально заметил Спящий Толкователь.

— Да вы серьезно, что ли?

— Именно, граф. Серьезно.

Я икнул.

— Содержимое блокнота необходимо подвергнуть расшифровке, и чем быстрее это произойдет, тем лучше, — сказали тряпки. — Я принес вам ключ от шифра.

— Подождите! Не будем гнать лошадей! — запротестовал я, попеременно покрываясь то горячим, то ледяным потом. — Хотите сказать, чтобы этим занимался я? Лично?

— Да.

— Почему? Почему снова?

— В самое ближайшее время ваш мир может погибнуть, и если это случится, пострадают и иные части мультиверсума. Все они связаны между собой крепким узами, поэтому несчастье с одним из них неизбежно вызовет цепную реакцию. Это недопустимо.

— Но…

— Вы были избраны влиться в ряды тех, кому предначертано спасти вселенную.

— Что???

Я ощутил, как шкаф подо мной пустился отбивать степ, и тут же спальня, тоже загоревшись идеей потанцевать, закружилась, словно карусель.

— Граф?..

В ответ ваш покорный заклокотал тетеревом и вцепился в свои волосы. Видя, как меня перекосило, гора тряпья отпрянула.

— Вам нехорошо?

Я поспешил заверить его, что нехорошо, да-да-да, мне нехорошо, так, что прямо сейчас я отброшу волшебную палочку…

— Удивлен вашей реакцией, — заметило божество.

С горечью и циничной бравадой обреченного я ответил, что от рождения моя судьба — реагировать именно так. точно так же от рождения неведомые силы предписывают мне спасать всех без разбора. Проблема в том, попытался объяснить ваш покорный, что моего согласия никто не спрашивает. Даже если речь идет о спасении мира или еще чего-то столь же значительного.

Дальше я вылил на Толкователя идеи, как я лично представляю себе свою жизнь, чтобы он понял, почему я ору как свинья недорезанная при одном только упоминании о том, что всем на свете вновь требуется моя помощь.

Толкователь был поражен. Это я понял по тому, как энергично развевались концы его тряпок.

— Честно говоря, не знаю, как быть… по всему ясно, что вы один из…

— Продолжайте! — потребовал я. — Один из кого?

— Пока я не могу сказать, простите великодушно, граф!

Я сидел, белый, как поваренок, свалившийся в бочку со сметаной.

— Вам по-прежнему нехорошо, — заметил после недолгого молчания Толкователь.

— Я знаю. И так будет до тех пор, пока мне не откроют глаза на мое собственное будущее.

— Вам нужно спасти мир, — напомнили тряпки.

— Да знаю! — прорычал я. — Уф! Хорошо! Допустим, это не шутка, а жестокая правда. Допустим, некие силы снова зовут меня встать под знамя борьбы с вселенским злом… допустим… э-э-э…

Я потерял мысль. Толкователь пояснил:

— Речь не идет о зле, речь идет об угрозе, которую необходимо предотвратить.

— О! Теперь мне значительно легче! — воскликнул я, брызгая ядовитым сарказмом. — Всего лишь угроза!

Спящий Толкователь вздохнул и поник, а я злорадно ухмыльнулся. Браул Невергор — тертый калач, просто так на него не заберешься, чтобы проехаться пару-тройку миль. Потрудиться надо — и результат не гарантирован.

К тому же я до сих пор, невзирая на безобразную сцену, устроенную чуть ранее, подозревал, что имею дело с изощренным розыгрышем.

И автор его, легко догадаться, — Изенгрим Поттер.

— И что вы предлагаете? Чтобы я сидел как дурак при свете свечи и, горбясь, расшифровывал эти паршивые знаки, которые в блокноте?

— Суть вы уловили правильно, граф.

— И что это даст? Как это поможет устранить угрозу?

— Вы должны пройти испытание, оно покажет, насколько вы готовы и достойны… — осторожно ответил Толкователь.

— Ах, я еще и недостоин! Ну-ка тащите сюда свой ключ!

Ворох тряпок вздрогнул, и из него на ковер выпал свиток плотной старой бумаги, обернутый шнурочком.

«Чего это я делаю? — подумал я. — Куда опять сую свою многострадальную голову? Пока не поздно, надо выставить этого божественного клоуна вон!»

Открыв рот, чтобы взреветь бешеным носорогом, я вместо этого сказал:

— Сколько отводится времени на расшифровку?

— Вас известят, — ответил Толкователь. — Будет дан знак. Смотрите внимательно и. слушайте. Сегодня…

— Эй, эй! Минутку! Но у меня нет блокнота!

— Нет? — взвизгнул Толкователь.

— Его забрала моя возлюбленная троюродная сестра.

— Гермиона Скоппендэйл?

— Она самая. Откуда вы ее знаете?

— Такова судьба.

— Это не ответ. Что за судьба такая — знать Гермиону?

Но ворох тряпок только задрожал в ответ. Пыхтя от невозможности удовлетворить собственное любопытство, я щелкнул пальцами — и свиток, лежавший на полу, поднялся и подлетел ко мне. Я взял его в руку. От него пахло чем-то вроде нафталина.

— Ну так что? — спросил ваш покорный. — Как же быть? Блокнот тю-тю.

— Ничего страшного, граф. Считайте это частью плана…

— Договорились. Когда встречу мою сестру, передам ей ваши слова.

— Очень хорошо.

— Да? А тайна вкладов и организации?

— Госпожа Скоппендэйл играет в этих событиях не последнюю роль.

— Уф! Приятно слышать, — осклабился я. — Будет за чью юбку спрятаться и спросить совета.

Услышав очередной мой перл, Толкователь, видимо, окончательно разуверился в том, что судьба сделала правильный выбор. Я был явно не тем, кому можно без сомнений прилепить ярлык «Спаситель миров первой категории». Ну а я напрашиваюсь, что ли?

— Поговорите с ней о блокноте в самое ближайшее время, — сказал Толкователь. — Вместе с другими вы отыщете ответы.

— И мне не позволено даже одно-единственное имя узнать? Кто еще входит в компашку, которая должна уберечь мультиверсум неизвестно от чего?

Ворох тряпок почтительно и таинственно завращался и начал уменьшаться в размерах.

— Всему свое время, всему свое время… Вы услышите и увидите знаки…

И Спящий Толкователь исчез, блеснув болотным огоньком.

— Вот так всегда, — проворчал я. — Тьфу!

Ворча без передыху, я спрыгнул со шкафа и отправился выпить. Нет, положительно, мне нужна смена обстановки. Немедленное бегство и уход в подполье. А также, безусловно, перемена внешности. Красная борода и синие бакенбарды, к примеру, или повязка на глаз, наклеенные на щеку шрамы и костыль. Маскировка, одним словом. По примеру Квирсела… Слушайте! А не скрывается ли чародей в нашем измерении совсем по иным причинам, нежели те, о которых он туманно упоминает? Может, он тоже жертва обстоятельств, мой брат по несчастью? Бедняжка! Тогда я его очень хорошо понимаю. И в то же время завидую: он-то сумел смазать метлу, как говорим мы, чародеи, и теперь горя не знает… Правда, Квирсел водит дружбу со мной, но это уже детали.

Я доплелся до кровати и лег. И так и уснул поверх покрывала, отрешившись от горестей и страданий.

Но это лишь так казалось. Горечь и страдания настигли меня во сне. Я видел Зубастика Поттера, облаченного в лохмотья, те самые, из которых состоял Спящий Толкователь. Чародей кровожадно улыбался и щелкал зубами, кроличьими. Потом выяснилось, что у него еще и уши есть, и появились они на его голове в тот самый момент, когда сзади ко мне подкралась Талула Поттер, вооруженная скалкой. Я обернулся и хотел сказать ей, что как раз мчался на крыльях раскаяния обо всем ей рассказать и попросить прощения, но скалка не знала пощады. Рассекая воздух, она приближалась к моему лбу с сумасшедшей скоростью, а когда соприкоснулась с ним, я проснулся…

Надо мной стояла Гермиона. Напуганная и сбитая с толку.

— Браул! Зачем же так кричать? Что с тобой? Держу пари, ты перепугал своим воплем всю улицу!

Дрожа, я огляделся и выдохнул:

— Это сон, о боги… А что ты здесь делаешь, дорогуша?

— Уже шесть часов! Я обещала, что приеду за тобой и мы отправимся к Поттерам. Забыл?

— Шесть? Проклятье! Я совершенно не готов!

— Зато готова я, этого достаточно.

Спорить в таких случаях бессмысленно. Гермиона переполнена энергией и с точки зрения пробивной силы, необходимой, чтобы преодолевать тернии, даст сто очков форы цунами.

— Где Квирсел? Чего вы достигли в борьбе с блокнотом?

— Немногого. Но ты мне объясни — что это?

Волшебница сунула мне под нос свиток, оставленный Спящим Толкователем. Мне оставалось лишь горестно пропищать и рассказать ей о визите божества, облаченного в лохмотья.

— Ага! — Глаза Гермионы вспыхнули еще ярче. — Дело принимает все более интересный оборот. — Она развернула свиток, пробежала по нему глазами. — Великолепно!

Я поинтересовался, что именно великолепно, но сестрица легонько стукнула меня по лбу костяшкой указательного пальца и подмигнула.

— Едем к Поттерам. Думаю, там мы все и обсудим.

— Этого я и боялся.

Спрятав свиток с ключом от шифра к себе в сумочку, волшебница погнала меня бриться, умываться и одеваться.

Невыносимы были эти чудовищные пытки, но я перенес их стоически, как приговоренный к плахе философ. В конце концов, есть во вселенной вещи, которым противостоять невозможно априори. Одна из них — моя сестра.

В двадцать минут седьмого я уже стоял перед зеркалом, полностью готовый к поездке и с таким видом, словно через десять минут меня повесят.

— Лучше не бывает, — всплеснула руками Гермиона. — Согласен, Квирсел?

Мопс, сидящий на пуфике, кивнул:

— Мы с ним хорошо будем смотреться.

— Мы? — вздрогнул я. — Ты хочешь поехать с нами?

— Конечно. Во-первых, за тобой должен кто-то присматривать. Во-вторых, мне надо разнюхать обстановку. Помнишь, речь шла о группе людей? Тех, кто должен противостоять неведомой угрозе?

— Мы считаем, что Изенгрим как минимум имеет к этому прямое отношение, — пояснила сестрица.

— Гениальная мысль!

— Вот именно! — сказала Гермиона, беря меня под руку и буксируя в сторону парадного выхода. — Что бы ты делал без мудрого совета?

— Жил бы спокойно… — пробурчал я.

— Опять нудишь? Когда ты наконец смиришься со своим роком и поймешь, что в покое тебя все равно никто не оставит?

— Никогда!

Глава 15

Примерно так мы переругивались и скрещивали копья в попытке доказать друг другу очевидное не только выходя из дома, но и сидя в экипаже. И продолжали толочь воду в ступе, даже когда выгружались всей компанией во дворе поместья Поттеров. Дискуссия прекратилась лишь с появлением Эйры Поттер, матери семейства и весьма уважаемой матроны. Эйра любила принимать гостей и старалась всегда встречать их лично, не доверяя столь важное дело дворецким. С криком, не совсем приличествующим особе такого социального положения, баронесса бросилась Гермионе на шею.

Пока шло обнимание, мы с мопсом стояли возле кареты. Я держал его на поводке, и мы оба чувствовали себя дураками.

— Скажи, чтобы меня отдали слуге и чтобы мне обеспечили прогулку в парке, — сказал чародей под шумок. — А дальше я сам.

— Что ты сам?

— Положись на меня… — бросил Квирсел, изображая маленькую собачку. А что делают маленькие собачки (впрочем, большие тоже)? Нюхают и задирают лапу.

— Фу! — сказал я. — Посмотрели бы на тебя твои соплеменники из твоего измерения!

— Чего не сделаешь ради торжества истины?

В самом деле…

В следующий миг на меня налетела Эйра Поттер и заверещала своим пронзительным сопрано, достигающим самых печенок. Моих оно достигло за считаные секунды, в результате чего мне стало еще хуже, чем раньше. Однако я приложил все силы, чтобы вспомнить, как держать себя, как быть обходительным и галантным.

— А ты ничуть не изменился с тех времен! — сказала Эйра. — Все такой же милашка!

От «тех времен» меня прошиб холодный пот, и я что-то промямлил насчет «великой чести» и «неожиданной радости». С веселым смехом меня потрепали за щеку, да с такой силой, что едва не оторвали, и пригласили в дом.

— Какая у вас собачечка! — пролепетала Эйра, принимаясь тискать Квирсела.

Тот захрюкал от столь энергичных ласк и бросил в мою сторону умоляющий взгляд. «Спасите!» — говорили его глаза-плошки. Я вспомнил о своих обязанностях и поделился соображением насчет парка.

— Конечно! Там ему будет хорошо, правда?

Я подавил желание прочистить ухо. Эйра — славная компанейская женщина, тридцать лет назад она была одной из ярчайших звезд мигонского высшего общества, но уж больно громкая.

Когда прибежал слуга, я торжественно вручил ему поводок. Квирсел, радуясь, что освободился, резво припустил за своим вожатым в сторону парка. Погода сегодня благоприятствовала прогулкам, что не могло не радовать. Но что и где собирался разнюхивать чародей, я не имел понятия.

— Идемте! — провозгласила Эйра Поттер. — Сейчас накрывают на стол, а мы пока что возьмемся за аперитив, если никто не возражает! По стаканчику! По стаканчику! — Взрыв радостного смеха. Мы с Гермионой переглянулись. — И растолкаем муженька, небось дрыхнет в своем кресле у камина! — Это она про Сида Поттера, отца Изенгрима, Талулы и еще троих чудовищ, носящих эту гордую фамилию.

За эти годы я успел подзабыть, какая атмосфера царит в «Юных девах» — именно так, не мудрствуя лукаво, один из предков нынешних Поттеров назвал свое поместье. Непосвященный может решить, что он попал в плохой театр, где играют одни сумасшедшие. Но будет неправ. Надо лишь присмотреться, и станет ясно, что Поттеры — всего лишь безобидные чудаки и иной раз эксцентрики, способные, конечно, и сразить какого-нибудь чопорного субъекта своей непосредственностью. В бытность своих шашней с Талулой я был однажды свидетелем того, как почтенные родители, Сид и Эйра, во время обеда бросались друг в друга печеным картофелем. Было, замечу, очень весело, особенно когда мне попали в глаз. Почин предков подхватили потомки, все, включая Зубастика, хотя он был самым старшим. Вскоре столовая превратилась в район боевых действий, оглашаемый взрывами хохота и визга, а я тем временем спасался, сидя под столом.

Так что от Поттеров можно ожидать чего угодно. Думая об этом, я споткнулся о мраморную ступеньку. Гермиона поддержала меня своей твердой рукой и шепнула, чтобы я не смел кукситься, не то хуже будет.

— Тебя привели не в пыточную, — сказала она тихо, — так что улыбайся!

Я с трудом улыбнулся. Хорошо ей говорить, она понятия не имеет, что висит надо мной и что произойдет в ближайшие минуты. А для меня грядущие события хуже пыток. Да в тот момент я бы с удовольствием сменил ужин у Поттеров на дыбу, лишь бы избежать «серьезного разговора».

«Юные девы» — громадный дом с двумя крыльями, западным и восточным, потолки в нем — как во дворце, отделка — закачаешься. Хотя интерьер и нуждается в некотором обновлении, но как раз в его старообразности и заключается прелесть. Помогает почувствовать посетителю, как и в случае с клубом «Алмазное заклинание», дух Изначальности. Здесь все дышит временем и поколениями, над которыми, как знамя над войсками, развевается история. Обширный холл, в котором можно устраивать кавалерийские смотры, увешан портретами старых Поттеров. Все они, прошлые и нынешние, конечно, являются чародеями и составляют наряду с Невергорами, Скоппендэйлами и прочими костяк эртиланского сообщества магов. И выражение лиц на портретах соответствующее, эдакое не от мира сего. Впрочем, вы бы посмотрели на физиономии моих предков, чьи портреты висят в моем родовом гнезде. На них принадлежность к чародейской касте выражена еще сильнее.

Кругом носились слуги, у всех было какое-то дело, хотя на первый взгляд их перемещения наталкивали на мысль о пожаре. У Поттеров всегда так. Каковы хозяева, таковы и работники. Никто из них не умеет чинно передвигаться и распространять вокруг себя ауру сдержанного достоинства. Более того, каждый слуга или служанка орал во всю глотку (у Эйры научились), задавая друг другу вопросы и находясь при этом на значительном расстоянии от собеседника. Своды потолков только усиливали эхо, вызывая у людей со слабой нервной системой желание забиться в какой-нибудь темный угол или вовсе бежать без оглядки.

Лично на меня крики действовали именно таким образом. После каждого вопля сердце мое срывалось в бездну и возвращалось с большой неохотой, зная, что через секунду все повторится. И если бы Гермиона не сжимала мою руку, не знаю, как долго я бы выдержал.

Громче всех, разумеется, блажила Эйра, развлекая нас историями из своей жизни. Так как я давно здесь не появлялся, чародейка посчитала своим долгом ввести меня в курс решительно всего, что произошло в «Юных девах» за истекший период. Я делал вид, что мне жутко интересно, а сам затравленно озирался.

Хохоча, Эйра сказала, что ее дочь очень хочет меня видеть и передает пламенный привет. Вот опять! Это что, секретная фраза — «пламенный привет»? Неужели это знак, о котором говорил тот оборванец, назвавшийся Спящим Толкователем? Тогда хотелось бы знать, знак чего?! А если не знак, то не является ли это благодушие ширмой, за которой таятся коварные замыслы? И где в конце концов Талула?.. Ох, поистине ожидание смерти хуже самой смерти…

Эйра повела нас в гостиную размерами с приличную конюшню и усадила на диван. Перед камином, как было предсказано, расположился Сид Поттер. Надувшись ликера, он дремал, свесив бородатую голову на правое плечо, и его ничуть не беспокоил шум-гам.

«Вот крепкие нервишки», — подумал я с завистью. Буду ли я таким же непробиваемым в его возрасте?

Заметив, что ее возлюбленный брат по-прежнему дрожит, словно лист на ветру, Гермиона сжала его пальцы и ободряюще кивнула:

— Все идет хорошо.

— Что именно?

— Все!

— У меня ощущение, что вокруг меня зреет какой-то заговор, — сказал я, наблюдая, как Эйра Поттер будит своего муженька. Бородатый чародей, худой обладатель внушительного, как говорят, брюшка, сопел и отмахивался от супруги, словно от назойливой осы.

— Браул, ты все неверно понимаешь.

— Значит, вы с Квирселом что-то раскопали?

— Не совсем, но, думаю, мы на правильном пути — нам удалось ухватить пару ниточек. А теперь, когда у нас есть ключ, блокнот живенько раскроет нам свои тайны.

— Почему-то мне кажется, все это плохо кончится.

— Не дрейфь!

Сообразив, что обычные методы не действуют и что похлопывание по щекам и зажимание носа и рта ни к чему не приводят, Эйра Поттер издала воинственный клич и бросилась к стене, где висели охотничьи принадлежности. Из их числа чародейка выбрала рожок и ринулась обратно. И вот в этот самый рожок она дунула над правым ухом Сида Поттера, как делала, подозреваю, уже не раз.

Лично я от такого дуновения просто взлетел бы к потолку и, скорее всего, проделал бы в нем дырку, однако Сид снова поразил меня своим хладнокровием. Да он просто базальтовая глыба, а не человек! Даже не вздрогнув, он открыл глаза и сонно посмотрел на супругу, а потом перевел взгляд на меня и Гермиону.

— А? Дорогая, у нас гости? — спросил чародей, потягиваясь так вальяжно, словно он не аристократ голубых кровей, а самый обычный кот на подушке. Борода его торчала во все стороны, но это Сида не волновало. С той поры, как я в последний раз был в «Юных девах», глава семейства стал еще более раскован в своем поведении.

Эйра быстро ввела мужа в курс дела, и после того как чародей стряхнул с себя ликерную дрему, очи его зажглись, как факелы. С криком: «Браул, малыш, как давно мы тебя не видели!» — Сид накинулся на меня. Невзирая на возраст, двигался он пугающе быстро. Тряся мою руку, чародей сыпал вопросами, на которые я не успевал давать ответы и только мычал, глупо улыбаясь. Именно из-за таких моментов, в частности, я и перестал любить выходы в общество. Суета и беготня — вот каким оно стало в последнее время. Аристократическая сдержанность в нашем кругу постепенно переходит в разряд дефицитных товаров. «

В общем, мучили меня минут десять, а Гермиона смотрела на это безобразие с удовольствием.

Вопил от радости Сид, блажила по той же причине Эйра. Расположились они с двух сторон, чтобы было удобнее обрабатывать мои уши, и постепенно я начал замечать, что глохну. Умоляющий взгляд на сестрицу ничего не дал. Волшебница считала, что такая свирепая приветливая терапия мне лишь на пользу.

Глава 16

Спас меня Зубастик. Вырос он словно из-под ковра и спросил, не собираются ли Эйра и Сид разорвать Браула на кусочки. Родители зловещего шутника залились смехом, как макаки в зоопарке, осчастливленные свежими бананами, а Изенгрим тут же сцапал меня и потащил в сторону, сообщив, что перед ужином хочет прогуляться в моей компании по саду. Пожалуй, никогда ничего более полезного Зубастик для меня не делал.

— Увидимся! — сказала Гермиона, махая рукой. Это последнее, что я увидел перед тем, как меня транспортировали на сумеречную садовую территорию.

Погода задалась. Небо расчистилось, теплый воздух бездумно перемещался в произвольном направлении, и даже ветром его назвать было нельзя. Природа затихла, вероятно, собираясь с силами, чтобы завтра сбросить на нас какой-нибудь жуткий циклон или антициклон, уж не знаю что хуже.

Изенгрим указал направление, и мы пошли по широкой гравиевой дорожке вдоль деревьев, с которых облетала листва. Несколько раз вдохнув сентябрьский воздух, я ощутил, как сходит на нет жутковатый эффект общения со старшими Поттерами.

Изенгрим шел молча, заложив руки за спину, и, видимо, стремился отдалиться от дома на максимальное расстояние. Чем дольше мы шли, тем ближе были земельные угодья Поттеров. В конце концов, мы вышли за ворота и продолжили прогулку по лугам.

— У вас все так же, — сказал я, чтобы начать разговор. — Жизнь бьет ключом…

— Да, — отозвался Зубастик. Его чело что-то избороздило. Судя по всему, какая-то дума.

— Я давно не был в вашем доме, — брякнул я, не зная, насколько ценна для него эта информация.

Зубастик остановился и посмотрел на меня почти сурово.

«Вот сейчас, если он настроен по-боевому, у Браула будут неприятности», — подумал я, струхнув.

— Браул, речь идет о серьезных вещах, — сообщил чародей.

— Безусловно, — ответил я, гадая, идет ли речь о блокноте или о том, как я в свое время поступил с его сестрой.

Положение с точки зрения пессимиста было угрожающим. Зубастик увел меня в сторону от цивилизации, и если он начнет мутузить вашего покорного прямо здесь, на помощь не стоит и рассчитывать. Хоть ори я во всю глотку, никто не услышит. Дом далеко, а в угодьях ни души.

— Вчера ты взял из пустого дома одну вещь, — сказал Поттер. — Ты ведь взял?

— Да. Не буду скрывать. Но если ты обижен тем фактом, что я не вернулся в клуб, то…

Зубастик махнул рукой:

— Забудь про это. Никто не обратил внимания, о тебе вскоре забыли, и те, кто еще хоть что-то соображал, упились до потери пульса. Игра в фанты была только прикрытием.

— Понятно. А прикрытием чего?

— Хм… Дело сложное, чтобы рассказать о нем в двух словах. Тебя уже навещал Спящий Толкователь?

Тут я пришел в неописуемое, как говорят, волнение.

— Навещал! Слушай, Зубастик, я ничего не понимаю! Что происходит? Что это за тайны?

— Ты все узнаешь.

— О чем эта куча тряпья говорила? Что я часть чего-то там, что я избран предотвратить угрозу мультиверсуму… Это правда?

— Боюсь, что да, — ответил чародей, покачиваясь с пятки на носок.

— Так я и знал! Напрасно тешил себя надеждами, что это недоразумение!

— Где блокнот, Браул?

— Он у Гермионы. Она все знает.

— Хорошо.

— Почему?

— Потому что она тоже часть…

— Часть чего? Объясни по-человечески, хватит обиняков!

— В блокноте содержатся сведения, которые помогут предотвратить катастрофу. Мы на это надеемся по крайней мере. То, что я послал тебя в тот пустой дом, не случайность, как ты сам уже понял. Это было испытание, и ты с ним справился. Теперь ясно, что ты, Браул, один из нас.

Это мне совсем-совсем не нравилось.

— Блокнот был украден — вот ведь совпадение! — группой мелких взломщиков, чье логово располагалось как раз в доме, куда тебя препроводил кролик.

— Понятно, — сказал я, хотя и покривил душой.

— Мы могли бы и сами вернуть его, чтобы исправить недоразумение, но тут нам пришла в голову мысль поручить возвращение блокнота тебе. Нужно было убедиться, что это не ошибка.

— Что «это»?

— Пророчество.

— Как ты сказал?!

— Пророчество, Браул. Так вот. Ты справился. Мы только слегка помогли тебе.

— Как? — выдохнул я сухим горлом.

— Мы устранили воришек, которые в тот момент сшивались в своем логове. Ты ведь о чем-то таком догадывался? Спрашивал себя, не есть ли та комната средоточие мигонского криминала?

— Спрашивал.

— Ну так она им и была, средоточием. Учитывая твое состояние, то, в котором ты просто не мог бы боксировать с тремя бандитами, мы несколько сместили пространственно-временные координаты.

— Ужас…

— Потребовалось провести парочку ритуалов.

— Несомненно…

— Пришлось применить древние друидические методики, и, признаюсь, они весьма сложны.

— Ничего не понял.

— Проще говоря, ты разминулся с воришками во времени, — сказал Зубастик, глядя на меня словно на двоечника, который не в состоянии усвоить простейший материал. — Когда ты был в комнате, они тоже там были. Но на крохотный шажок от реальности и на несколько минут в сторону. Мы обвели их вокруг пальца, до сих пор, поди, думают, как это могло случиться… Понял?

— Да на такое вы, наверное, угрохали целый вагон Силы, — сказал я, еле двигая губами.

— Не так много. У нас есть могучие, в своем роде, конечно, союзники. Они обеспечили энергетическую сторону ритуала. Как ты, полагаю, догадываешься, речь идет о божествах и духах.

— То есть Спящий Толкователь и белый кролик?

— Да, и не только они. Кстати, кролика зовут Стиоделарикс.

— Не слишком кроличье имя… — промычал я, пытаясь уложить в голове все, что услышал. Проклятье, там совершенно нет места! Куда я дену такую уйму сведений? И самый ужас в том, что в ближайшее время они будут прибывать без передыху, пока не погребут меня до самой макушки!..

— Важно другое, — сказал Изенгрим. — Теперь блокнот у нас, и мы можем приступить к следующему этапу.

Я взглянул на него со слабой надеждой, что все это только шутка, одна из тех, какими славится Зубастик, но в его стальном взгляде, преисполненном ответственности в высшем понимании этого слова, не было даже самой крошечной искры иронии.

Зубастик напоминал полководца перед битвой народов: насупленные брови, сжатые челюсти, благородно заострившиеся черты лица, туловище прямое, как бердыш, и твердое, словно оловянная миска.

Вывод один: если перестал шутить человек, жизни себе без розыгрышей не представляющий, то дело, безусловно, труба.

Я оглянулся в поисках скамеечки, но в лугах ничего такого не было. Остался стоять, слегка покачиваясь. Не ложиться же мне на землю.

— А мне что делать? — спросил я тусклым голосом.

— Пока — наслаждаться ужином, — ответил Зубастик. — А потом… именно сейчас Талула обрабатывает Гермиону. Это часть плана.

— Она что делает? — промямлил я, тараща глаза.

Изенгрим с шумом выпустил воздух из ноздрей, как бык, готовый броситься в атаку.

— Слушай, Браул, до меня неоднократно доходили слухи, что у тебя не все дома. В свете проскальзывала такая информация, но я не верил, что мой друг стал таким. И не хочу думать, что злые языки правы.

Я прокашлялся, радуясь, что сумерки не дают Зубастику возможности видеть мои горящие уши и щеки.

— Я просто… просто… Талула тоже состоит в том, о чем ты говорил?

— Да.

— Боги… Я ничего не понимаю.

— Я даю тебе время усвоить информацию. Успокоиться.

— Зубастик, ты сам не знаешь, что говоришь! Какое тут может быть спокойствие?

Изенгрим подбавил во взгляд огня.

— Самое обыкновенное. Тебя ждет разговор с Талулой.

В этом месте я едва не провалился сквозь землю.

— Чего ты дергаешься?

— Хм… хм…

— Ладно, идем в дом. Выпьешь виски.

— Виски? Да-да, это хорошая, очень хорошая идея… — отозвался я и понял, что больше сказать мне нечего.

Зубастик смерил меня изучающим взглядом, точно до сих пор сомневался, верно ли пророчество, и взял курс на дом. Мы шли — он, бодрый и прямой, как флагшток, а я — сломленный, шаркающий ногами, словно древний старец.

Темные мысли бродили в моей голове, рисуя страшные картины грядущего. Подумать только — я должен спасти целую вселенную, уберечь от неведомой угрозы гигантское количество невинных душ во множестве миров. Да, от такой новости кто угодно начнет заикаться и потеряет аппетит. Кстати, именно это со мной и случилось. Обошлось, правда, без икоты, но, топча гравий садовой дорожки, я тяготился грядущим ужином и был уверен, что не смогу проглотить ни кусочка.

Уровень шума в особняке повысился, словно собралась в нем не кучка близких знакомых, а целый полк удалых гусар.

Сид Поттер наколдовал музыку. Создавалась она чарами прямо в воздухе, и, надо заметить, сотканы заклятия были безупречно. Репертуар, правда, устарел — такие звуки считались модными лет десять назад, однако это, кажется, никого не смущало. В доме Поттеров главенствовал принцип: «Лишь бы было весело!» — остальное гори синим пламенем.

Сейчас веселье распирало в первую очередь самих хозяев, а уж они-то, поверьте, разошлись не на шутку. Грохота от них было словно от целой сотни гуляк.

В общем, как только я ступил на просторы особняка, меня сразу втянули в компанию. Коловращение в гостиной состояло в основном из криков, хохота и стремления переорать музыку, исторгаемую несуществующими инструментами. Я снова оглох и только по-идиотски улыбался в ответ на тычки и грубоватые шуточки в духе Зубастика. Нет ничего удивительного в том, что Изенгрим вырос таким «весельчаком», ибо наследственность, как доказывает повседневность, великая сила.

Что касается Талулы, то никаких признаков ее я не обнаружил. Незримый дух волшебницы витал под этими высокими потолками, но его хозяйка не появлялась, хотя именно от нее я ожидал самого прямого участия в этом бедламе. Раньше Талулу за уши было не оттащить от разудалых компаний, где травили анекдоты и сплетничали о ближних. Всюду девушка становилась самой популярной личностью, собирающей под своей сенью целые толпы. Неужели с тех времен что-то изменилось? Надеюсь, у нее не выросли щупальца, которые она вынуждена прятать от публики.

В тот момент, когда я размышлял о них (о щупальцах), Гермиона схватила меня за руку. Я вскрикнул, но, к счастью, мой крик восприняли как часть звукового фона и никто не удивился.

— Идем, — сказала волшебница.

— Куда? Зачем?

Гермиона вручила мне стакан, полный виски, который я тут же выдул одним махом.

— Талула желает с тобой поговорить!

— А у нее нет при себе скалки?

— Что? Ты бредишь?

— Не обращай внимания.

Гермиона скорчила недовольную рожицу и увлекла меня в сторону одной из дверей, что вели из гостиной в глубину дома. Мы шли, а виски всасывался в мою кровь, принося долгожданное расслабление. Удивительно, но вскоре я почти избавился от дрожи в руках и ногах и разум мой почти воссиял. Теперь Браул Невергор мог смотреть в лицо опасностям. Ну не всем, конечно, но очень многим из них.

— Как все странно складывается, Браул, — сказала Гермиона на ходу. — Талула мне все рассказала.

— Что именно?

— Ты ведь говорил с Зубастиком?

— Ну.

— Такой же интересный разговор состоялся и у нас.

— И тебе это кажется всего лишь странным?

— Не только.

— А конкретнее?

— Позже. Зубастик предложил встретиться завтра всем вместе и обсудить положение дел. Так что сегодня мы остаемся у Поттеров, чтобы два раза не ездить. Не возражаешь?

— Сдается мне, мои возражения на тебя не подействуют. Все, как всегда, решили без меня.

— Ты умничка, Браул. Схватываешь на лету. За это — иногда — я тебя просто обожаю.

Гермиона толкнула дверь библиотеки, и мы вошли в пахнущий старинными книгами полумрак. Стеллажи высились до потолка, образуя таинственные и манящие лабиринты.

Мое сердце подпрыгнуло и завертелось. Именно здесь мы с Талулой частенько уединялись, чтобы поворковать вдали от посторонних глаз.

— Ну вот, я пошла, — сказала сестрица, даря мне зубастую улыбку. — Не опоздайте к ужину.

Я издал короткий возглас, но Гермиона упорхнула, закрыв створки. Вот так она всегда. Не может не напустить тумана и оставить в нем своего несчастного братца ломать башку, что бы это значило.

Глава 17

Ну, по крайней мере, здесь было тихо. Бьющая через край жизнь осталась едва ли не в сотне метров в стороне, за множеством стенных перегородок и дверей. Переведя дух, я осмотрелся. Величественная библиотека Поттеров хранила гордое молчание, ничем не выдавая присутствия в ней кого-либо еще кроме меня.

Чувствуя, как потеют ладони, я потер их о штанины и тут услышал голос:

— А ты совсем не изменился…

Ох, предпочел бы я, чтобы наша беседа не начиналась столь мелодраматически, но раз уж началась, ничего не поделаешь.

Голос я узнал. Он тоже ничуть не изменился с тех времен, когда боги любви витали над нашими головами и готовились благословить очередной чародейский брак. Когда Талула говорит вот так, без свидетелей, поджилки у меня трясутся от… не знаю, каким словом назвать это ощущение… может, страсти? В общем, лично меня этот тембр просто потрясает. Перед глазами сразу же начинают кружиться звезды, как после хорошего прямого в челюсть, который я получил много лет назад от одного приятеля.

Короче, она появилась передо мной, словно прекраснейший из призраков, невесомая, словно кисея или газ, столь же стройная и невысокая, как раньше, с тем же задором в голубых глазах. И известный полумрак библиотеки был, как всегда, не в силах скрыть ее прелесть.

Если еще короче, то передо мной предстала Талула Поттер.

— Приветик, — сказала она, склонив голову набок.

— Привет, — прохрипел я, не зная куда день свои руки.

«Мало было виски. Мало!»

Талула — брюнетка, и голубые глаза ее, похожие на кусочки небесной лазури, лишь подчеркивают цвет этих волнистых локонов. Кожа белая, что снег, и румянец разливается во всю щеку подобно сиянию молодой зари. Так, насколько я помню, описывали знающие люди Белоснежку, хотя, несомненно, Талула даст ей сто очков форы по всем показателям. Чародейка носит изящные очки в золотой оправе, и этот аксессуар не только не снижает уровень ее обворожительности, но добавляет к нему четкий и удачный штришок. Небольшой рост — дополнительный элемент в женском арсенале Талулы. Даже не будучи кокеткой, она неизменно производила своим появлением фурор в любом обществе и заставляла всех субъектов мужского пола пускать слюни. Тому я сам был свидетелем, более того, первое время был и частью толпы ухажеров, что вились вокруг нее. Лишь моя настойчивость позволила мне выделиться из общей массы молодых аристократов и прийти к финишу. До сих пор удивляюсь, как это получилось и что Талула во мне нашла.

— Я предпочла бы другие обстоятельства для разговора, но уж какие есть, — сказала чародейка, подходя ближе.

Я с трудом удержался, чтобы не попятиться. За эти годы я как только не воображал себе этот момент, но всегда смотрел на него с пессимистической стороны. Вот что значит нечистая совесть.

— Да… — сказал ваш покорный, следя, чтобы язык не прирос к небу, а он очень хотел это сделать. — Все необычно…

Талула держала в руке какую-то книгу. Я бы не удивился, если бы выяснилось, что только для того, чтобы трахнуть меня ею по лбу.

— Я рада, что наконец… Скажи, у тебя была очень веская причина исчезнуть? Так, любопытства ради интересуюсь.

— Ну… хрм-м… понимаешь… так… сложилось…

— Сосредоточься, — посоветовала Талула Поттер. — Иначе ничего не сумеешь сказать. Раньше ты не был таким мямлей.

— Извини. — Я горел, как факел, и диву давался, почему до сих пор в библиотеке не вспыхнул пожар. — Извини. Похоже, я не найду подходящего объяснения. Я… просто испугался. Я трус, что поделать?

Талула подвинула очки к переносице указательным пальцем. Вспомнив этот жест, я ощутил слабость в ногах.

— Не думаю, — сказала чародейка. — Будь ты трусом, ты бы не признался…

— Но я трус! Талула! Посмотри на меня! Ты умеешь смотреть в глубину лучше, чем Гермиона и кто бы то ни было, Меня называют тряпкой, размазней, сливовым пудингом! Кем же я еще могу быть?

— Тем, кого я ждала…

«Так, у меня дергается глаз!..»

— Что ты сказала? Извини, твои родственники так орут, словно их режут. Пообщавшись с ними, я почти оглох!

— Ты тот, кого я ждала, — сказала Талула громко. Эхо подхватило ее слова и вознесло к библиотечному потолку.

Через несколько мгновений я обнаружил, что сижу на стуле, а Талула обмахивает меня платочком и смотрит с озабоченностью, которую встретишь только на лицах мамаш, чьи чада получили солнечный удар хмурым зимним утром.

— Браул, ты упал в обморок, — было сообщено мне со всей непосредственностью, на какую способна молодость.

Я закрыл лицо руками, горя еще сильнее, чем раньше. Нет, ни один прогноз, даже самый плохой, не оправдался. Я бы понял, если бы чародейка устроила мне истерику, если бы швырялась книгами, била по щекам или охаживала мой череп скалкой. В этом случае совершенно ясно, что ничего иного я не заслуживаю. Но как понять то, что происходит сейчас? Осознав, что нахожусь в самом центре жгучей мелодрамы, я окончательно растерялся. К тому же мелодрама была какая-то неправильная. В обморок должны падать девицы, а не молодые люди, разве нет?

— Ты так дрожишь, словно суслик, вытащенный на мороз посреди зимы, — сказала Талула, держа меня за руку.

— Его участь несравненно лучше моей, — простонал я.

— Ты не хотел меня видеть? Тебе неприятно?

— Нет, нет, нет! Я не то имел в виду!.. Просто я готов сквозь землю провалиться от стыда. Живи я на сто лет раньше, то немедленно бы бросился на меч!

— Зачем же так драматизировать? — Талула сложила свои уста в такую улыбку, что я едва не поседел.

Я снова закрыл лицо руками.

— Похоже, перебор. Ты оказался не готов. Гермиона предупреждала…

— О чем? — выдохнул я, леденея.

— Что тебя нужно подводить к теме постепенно.

— Гермиона все знает?

— Да.

Слов прокомментировать этот ужас у меня не нашлось.

— Как давно?

— С самого начала… Браул, Браул, тебе плохо?

— Не… знаю… наверное, мушинка в горло попала.

Талула треснула меня по спине.

— Так лучше?

— Ага.

Способность дышать вернулась, но не сразу. Трудно представить, что случилось бы со мной, если бы перед встречей я не хлебнул виски. Но опять же надо было приложиться не к одному стакану, а к десяти как минимум.

— У нас мало времени. Сейчас наверняка мамаша скликает гостей к ужину. Подведем некий итог. Согласен?

— Ну…

— Убери, пожалуйста, руки от лица! Вот так. Мне нужно видеть твои глаза. И не пускай слюни, ты не маленький…

Я пообещал, что не буду. Талула, кажется, поверила и впала в кратковременную задумчивость.

— Итак, ты сбежал от меня накануне того дня, когда мы готовились объявить о нашей помолвке. Это раз. Ты избегал моего общества пять лет, боясь справедливой кары. Это два. Я верно излагаю?

— На такое изложение способен лишь истинный гений, о прекраснейшая…

— Цыц! Ты так и не женился за это время, а я не вышла замуж. Это три.

Что ж, факты — вещь упрямая, хотелось сказать мне.

— Причина твоего бегства, как я поняла, это страх связать себя обязательствами и семейными узами?

— Д-да…

— Молодец, что не отрицаешь. Постарайся и дальше быть искренним. Я должна твердо знать, что провела эти годы в одиночестве не зря.

Я закивал, точно дрессированный морской котик.

— Тогда вопрос ребром, Браул. Ты любил меня?

— Да…

— Хорошо. И все-таки струсил. Ладно, бывает. Современные мужчины ничем не гнушаются. Чтобы не идти под венец, они готовы на бесчестье.

— Вот именно, — сказал я. — И с этой точки зрения мне непонятно, почему ты скрыла это и, судя по всему, убедила Гермиону молчать!

— Был болваном ты, Браул, болваном и остался! — улыбнулась Талула. — Зачем жечь за собой мосты?

— Но я же сжег!

— Тебе так казалось.

— Э…

— Я не стала выносить это на публику по многим причинам. Ну хотя бы потому, что меня бы приняли за чокнутую. Сам посуди, никто не знал о наших отношениях, и что было бы, появись я и заори во все горло…

— Да, ты права. Пришлось бы всем и каждому рассказывать предысторию.

— Вот именно. Поэтому я поговорила лишь с Гермионой, попросила у нее совета.

— И что же?

— Она посоветовала повременить, пока все не уляжется. Понаблюдать. Подождать. Я согласилась и взяла с нее клятву, что она ничего тебе не скажет. Почему ты вздыхаешь?

— Диву даюсь. Эта егоза ни разу не проговорилась, ни полусловом, ни намеком не дала понять, что в курсе дела. И это Гермиона! Ты уверена, что мы говорим об одном и том же человеке?

— Сто процентов.

— Выходит, я абсолютно ее не знаю.

— Не расстраивайся. — Талула погладила меня по голове. — Это не так уж и страшно.

— Тебе легко говорить, а мне с этим жить. И бояться каждую минуту нового сюрприза. Правда, Гермиона похожа на глубоко законспирированного шпиона?

— Верно, что-то в этом есть.

— Талула…

Чш-ш! Всякие разные подробности мы обсудим позже, ладно? Нет времени. Я пригласила тебя сюда, чтобы выяснить главное.

— Главное? Талула, ты меня путаешь!

— Еще один вопрос ребром. На сегодня последний. Ты любишь меня?

Попытка отлепить язык от неба, к которому он припаялся-таки, ни к чему не привела.

— Браул, мне очень важно знать! — прошептала чародейка, склоняясь надо мной. — Я ведь имею на это право.

— К… к… конечно, имеешь.

— Ну так скажи, ты по-прежнему испытываешь ко мне те же чувства?

Я молчал. Никто не мог прийти ко мне на помощь в эту трагическую минуту. Разрываемый всевозможными эмоциями, ваш покорный окончательно запутался. Пытаясь думать о последствиях правдивого ответа, я фырчал, хмыкал и теребил край камзола. Соврать? А какой смысл? Ложь может положить начало новой катавасии, которую мне уж точно не расхлебать! О спокойной жизни придется позабыть раз и навсегда — и в скором времени я просто сгину на просторах вечности под напором суровых испытаний. И потом, как я могу нанести Талуле еще один такой удар? Не будет ли ложь сравнима с предательским тычком дубинкой из-за угла (я имею в виду схожесть эффектов)?

Нет, гордость Невергоров не позволит мне так поступить. Хотя в моем лице наш древний род многое потерял, но кое-что в загашниках осталось.

— Да, — сказал я, обливаясь потом.

Струхнул я в тот момент, пожалуй, посильнее, чем в пустом доме, когда близко познакомился со стаей летучих мышей. В ту минуту мое сердце провалилось в пятки, оставаясь все же в известных пределах, но сейчас вылетело и устремилось в бездну космоса…

Я зажмурился, ожидая немедленных репрессий. Зажмуриваться совсем нелишне, если есть причины полагать, что твоя бывшая возлюбленная в любой момент способна превратиться в разъяренную мегеру.

Но Талула не превратилась. Ожидая услышать поток демонической брани (хотя ни в чем подобном чародейка ранее замечена не была, но кто знает?), я уловил лишь тихое задорное хихиканье, а потом меня поцеловали в щеку с последующим ушелестением в сторону двери. Створки слегка скрипнули. Следом за этим на меня опустилась гробовая тишина.

Талула смылась. В библиотеке я был один. Словно таракан, забравшийся в продуктовый чулан к беднякам и сообразивший, что ошибся адресом.

Глава 18

В таком виде, не отвечающем, мягко говоря, привычным представлениям о психически здоровых людях, меня и застала Гермиона. Сердитым вихрем она влетела в библиотеку и проорала:

— Вот ты где! Они уже усаживаются! Тебя только и не хватает! Вставай!

Сладить с нею не было никакой возможности. Сестрица оторвала меня от стула, даже не подозревая, что я об этом думаю.

— Ты, глупый взрослый ребенок, и когда ты только возьмешься за ум! — возмутилась чародейка, протащив меня три метра по коридору. — Я устала с тобой нянькаться! Вот возьму и брошу — и выпутывайся сам! Знаешь, за эти годы столько накопилось! Я борюсь с искушением вылить это все на тебя. Хорошо хоть сегодня закончилась эта комедия!..

— Какая?

— С тобой и Талулой! Я устала держать язык за зубами! Для женщины молчать — одно из тяжелейших испытаний, какие только выпадают на ее долю. Изо дня в день тебя разрывают ценные сведения, эмоции, планы мести и тому подобное, а ты не имеешь права и рта раскрыть, потому что дала клятву! Больше никто не заставит меня помалкивать. Я буду горланить обо всем, что знаю, всегда и везде!

Гермиона остановилась и прислонила меня к стене. Я поехал вбок, но она вернула меня в прежнее положение.

Видя, что я по-прежнему вне кондиции, сестрица закатала рукава.

— Ну все, ты сам напросился! Пеняй на себя, дорогой!

— Что ты хочешь де…

— Предметная архивация!

— Что-о?

— Ты переполнил чашу моего терпения! К тому же я еще ни разу не пробовала это заклинание на людях. С мышами, впрочем, получалось неплохо, поэтому не волнуйся!

Я замахал руками, но защититься не сумел. Гермиона отступила на пару шагов, извлекая волшебную палочку из сумочки.

— Я не могу нести тебя на себе. Так или иначе, до столовой ты побудешь… чернильницей…

Взмах волшебной палочкой, повелительные нотки в словах заклинания, слабая вспышка — и вот я чувствую, что уменьшаюсь в размерах. Сестрица, наоборот, увеличивалась до тех пор, пока ее верхняя часть не исчезла в безумной выси, каковой и была высота человеческого роста для чернильницы, стоящей на полу.

— Получилось, смотри-ка ты! — Гермиона пару раз подпрыгнула на месте, хлопнула в ладоши. — А сколько бедных мышек окочурилось, пока я обрела сноровку!..

Ответить я не мог. Чернильницы, даже волшебные, редко разговаривают.

— Я похоронила их в нашем саду и положила на их могилку плиту из гранита, которую наколдовала по старому рецепту в книге…

Едва я услышал о трагической судьбе грызунов, мои волосы стали дыбом. Образно говоря, конечно, потому как волос сейчас у меня не было. Это, выходит, мне еще повезло? Я не окочурился, как те несчастные зверьки, и, значит, опыт можно считать удачным? А разве никто не говорил Гермионе, что обращать людей в неодушевленные предметы — дурной тон? Хотя наверняка говорили, но ей, разумеется, на условности плевать. Она бы, конечно, расстроилась, расплещись я по всему коридору, однако сожалела бы лишь о том, что испортила платье.

— Красота! — сказала юная волшебница, поднимая свой шедевр с пола и приближая к глазам. С моей точки зрения глаза эти были огромными, что твой дворец. — Как я раньше не додумалась? Всего-то и надо превратить тебя во что-нибудь, что легко переносить. Думаю, так ты можешь даже путешествовать… почтой, в посылке.

Я рассвирепел от негодования, а Гермиона сунула меня в карман и потекла к честной компании, готовой принять порцию-другую отличной жратвы.

— Квирсел разнюхивает обстановку, — сказала Гермиона, дуя по коридору со скоростью почтового дилижанса. — Судя по его морде, что пару раз промелькнула на моем горизонте, ему удалось что-то нарыть. Правда, сейчас, после вновь открывшихся обстоятельств, не знаю, пригодятся ли нам его сведения. Нам известно, что Талула и Изенгрим состоят в… некоем обществе… и оно призвано предотвратить вселенский катаклизм. Ох, побыстрее бы завтра наступило! Я так хочу узнать все до мелочей! Это так… есть такое слово, Браул, — «заводит». Его употребляют мещане, охочие до разнузданных удовольствий. И они правы, в том смысле, что это словечко весьма подходит для описания моего душевного настроя. Меня так заводит это дельце, что я готова из платья выпрыгнуть!..

Может, и хорошо, что я чернильница. Нет, я определенно шокирован! Юная аристократка (пусть и прогрессивная) выражается как дочь чокнутого шляпника, вы только подумайте! Заводит ее, видите ли! Из платья выпрыгнуть… Нет, я все понимаю — возраст у Гермионы в самый раз для страстной любви и всего такого прочего, с этим связанного, но всему же есть предел.

«Браул, — сказал внутренний голос, — ты становишься брюзгой и ханжой!»

Я мысленно зарычал. Гермиона вошла в раж и трещала как сорока:

— Чем больше я об этом думаю, чем больше сопоставляю, тем сильнее мне кажется, что все неспроста. Мы теперь знаем правду о твоем походе в пустой дом, знаем о блокноте и шифре — кстати, я отдала их Талуле — но тут, я думаю, взаимосвязи более глубокие… Космические и судьбоносные, я бы сказала…

И далее в таком же духе. Хотя голов у чернильниц не бывает, но я вполне явственно ощущал, что она зверски раскалывается.

Наконец путешествие по дому закончилось, и Гермиона влетела в столовую, где уже собралась вся поттеровская шайка. Говоря «вся», я имею в виду, что прогульщиков не было, семейство предстало в полном составе.

Помимо Талулы и Зубастика, за столом сидели младшие отпрыски чародейской фамилии: близнецы Ортун и Зепирон, а также рыжая девица Карла шестнадцати лет от роду, замыкающая вереницу новоиспеченных волшебников. Ортун и Зепирон успели распрощаться со школьными годами и потому выглядели, словно молодые задорные петушки, уверенные, что им море по колено. Я помнил их тощими пронырливыми двоечниками и удивился, как сильно они возмужали внешне. Внутри, впрочем, оба остались теми же шалопаями, прячущими в кармане рогатку. У Карлы, отставшей от близнецов на три года, выпускные экзамены на право называться чародейкой были впереди, и это обстоятельство, судя по ее виду, ничуть бедняжку не радовало. Девица не отрывала взгляд от стола и вспыхивала, как фаербол, с периодичностью в двадцать секунд. Спровоцировать очередной приступ застенчивости могло, по моим наблюдениям, все что угодно, даже взрыв громкого смеха. Реакцией было красное половодье, заливавшее Карлу до корней волос, и дрожащие руки, из которых то и дело выпадала ложка. Будущая чародейка была единственным человеком в семье Поттеров, кто не разделял всеобщей любви к шуму и веселью. Печаль и сосредоточенная задумчивость были уделом Карлы. Глядя на нее, ваш покорный слуга испытывал жалость. Точно так же я сочувствую мокнущему под проливным дождем котенку и ничего с этим поделать не могу.

Поттеры приветствовали Гермиону ревом и улюлюканьем. Зубастик тут же поинтересовался, почему она пришла одна, и сестрица, всплеснув руками (это она нарочно!) сказала, что «совсем позабыла».

Вытащив меня из кармана, чародейка сделала несколько пассов и выговорила заклинание. Сразу после этого я сообразил, что уже стою на ковре рядом со столом, живой и здоровый, и слышу бурные овации. Гермионин фокус пришелся Поттерам по душе. Даже Карла, эта умирающая лебедица, осмелилась оторвать взгляд от столешницы, воздела очи на гостью и стала красной, словно свежесорванный цветок мака. На Гермиону девица взирала с неподдельным восхищением и, верно, мечтала, что станет такой же. Увы, рыжее дитя, Гермионой Скоппендэйл надо родиться. Воспитать ее в себе невозможно.

Сестрица усадила меня на стул и положила на колени салфетку. Видя, что со мной возятся, словно с малым дитем, Поттеры хохотали во все горло и тыкали пальцами. Даже Талула, моя любовь, находила это забавным, так что говорить о других. Оставалось стоически сжать зубы, готовясь к продолжению.

И оно последовало — уже через минуту ваш покорный слуга стал гвоздем программы. Вы не представляете, сколько поттеровского юмора вылили на меня за тот час, пока мы сидели за столом и наполняли чрева разными блюдами. Поттеры полагали, что не имеют никакого права унывать и даже просто быть серьезными, если компанию им составляет такой рохля. В чем-то они были правы, ведь только рохля может позволить троюродной сестре носить себя в кармане, но против такой логики восставала моя гордость. Я как мог заталкивал ее глубже в себя, боясь, что душевная буря способна вмиг превратиться в настоящую и разнести этот проклятый дом по кирпичику. Вот был бы пассаж.

Наконец пытка закончилась. Я ощутил, как побочное действие заклинания уходит, и понял, что, несмотря на сыплющиеся со всех сторон удары, сумел съесть почти все, что подавали на стол. Странно, а я думал, не смогу впихнуть в себя ни кусочка.

Меня со всей силы долбанули по плечу, едва не опрокинув на пол. Чуть не получив разрыв сердца, я обернулся и понял, что стою возле своего стула и вижу Сида Поттера. Старик подобрался ко мне в ту минуту, когда публика покинула столовую и мигрировала в гостиную хлебнуть чего-нибудь эдакого.

— Браул! Я очень рад, — сказал чародей.

— Я тоже, — отозвался ваш покорный. — А чему?

— Ну ты знаешь! — Сид Поттер подмигнул и обнял меня за плечо.

Я кивнул, хотя не имел представления, о чем он.

— Мы со своей стороны заверяем тебя, что согласны. Хотя это, конечно, пока не официально…

— Конечно…

— Но я хочу, чтобы ты знал.

— Теперь знаю.

— Отлично, Браул! Идем, выпьем чего-нибудь.

Не дожидаясь ответа, Сид схватил меня за руку и повел в гостиную. Гадая, что происходит и что я такое опять пропустил, я шел за ним с овечьей покорностью.

Расслабляться было, как выяснилось, рано. Второе отделение началось уже в гостиной, где компания поглощала спиртные напитки. В течение сорока с лишним минут Гермиона рассказывала истории о моих прошлых злоключениях и раз за разом срывала аплодисменты. Надо полагать, скоро эти байки станут модными в свете анекдотами, а имя мое — нарицательным. Чего, собственно, и следовало ожидать…

Под конец я понял, что сил моих больше нет, и удалился. Служанка провела меня в комнату, где мне предстояло дождаться утра. Оглушенный тишиной и отсутствием поблизости Поттеров, я молча прошел к постели и плюхнулся на нее. Служанка закрыла дверь, дав мне познать чувства покойника, запертого на веки вечные в склепе. Но именно это мне и нужно было: тишина и одиночество. Ими я наслаждался до тех пор, пока не уснул.

Глава 19

Когда я продрал глаза, на часах была половина первого ночи. Циферблат я видел неплохо благодаря лунному свету, льющемуся в щелку между шторами, но остальная часть помещения тонула в первобытной тьме.

Беспамятство мое длилось долго, и я успел забыть, где нахожусь и что этому предшествовало. Я был в одежде, кровать — совершенно мне не знакомая. А еще тишина, будто уши мне не только заткнули ватой, но и залили первоклассным воском.

Крутя головой по сторонам, я испытывал священный трепет, знакомый всем тем, кто хоть раз просыпался после попойки в незнакомом месте и в полном одиночестве. Какие только мысли не лезут в голову в такие тревожные минуты.

Я слез с ложа и направился в сторону, как мне показалось, столика с лампой.

На пути мне попался стул, о который я брякнулся коленкой и взвыл, будто смертельно раненный оборотень. Свалившись на пол, ваш покорный вспомнил все в тот же миг. Потирая коленку, я обругал тайные общества, спасение вселенной, богов и духов, не забыв пройтись по изобретателям блокнотов и шифрованного письма. Кто бы они ни были, в своих могилах они перевернулись не раз и не два, это уж точно. Если бы не их фокусы, сейчас я почивал бы дома, в своей милой постельке.

Как жаль, что меня не поразила клиническая амнезия! Я вспомнил такое, что с трудом подавил в себе протестующий вопль. Навалилось все разом. История с походом в пустой дом, говорящее тряпье, носящее странное имя Спящий Толкователь, ужин у Поттеров, объяснение с Талулой и странные, двусмысленные намеки папаши Сида… Это были лишь основные вехи хроники ужаса, частью которой я стал, а впереди — нет причин сомневаться — меня ждали сюрпризы похлеще.

Через секунду я понял, что открывается дверь, и замер на полу, прикидываясь мертвым.

— Браул, ты здесь? Эй! Я знаю, что здесь — нюхом чую!

— Квирсел?! Провалиться тебе на этом месте! Ты меня перепугал до смерти! Я думал, ко мне явилось привидение!

Мопс, невидимый в темноте, прошелся по комнате. Его голос зазвучал теперь сзади меня, у окна.

— Насколько я могу судить, в «Юных девах» нет привидений!

— Успокоил, — проворчал я, обретая прежнюю смелость или то, что я подразумеваю под этим словом. — Зато здесь живут Поттеры.

— Верно замечено. Они… шумные. Я бы так определил.

— Шумные?

— Тихо ты, разбудишь кого-нибудь! — шикнул мопс, расхаживая взад и вперед. Его голос перемещался вместе с ним из угла в угол, — В этом отсеке ночует Карла.

— Я просто хочу сказать, что… ладно, не будем. Пускай Поттеры остаются одной из неразрешимых загадок мироздания. Их нужно переживать, как летнюю грозу, теша себя мыслью, что скоро она закончится.

— Но, судя по всему, — хмыкнул чародей, — тебе так не повезет…

— Что ты имеешь в виду?

— Талулу, конечно. Ты не забыл, что она тоже Поттер?

— Не понял.

— Вот, о чем я и говорил. Твои мозги, ущербные изначально, просто не в состоянии адекватно реагировать на события во внешнем мире…

— Хватит! — прошипел я, поднимаясь при помощи комода, который нашел в темноте справа от себя. Карабкаться, держась за его выпуклости, было все равно что покорять пик в десять тысяч метров.

— Брюзга, — вынес вердикт Квирсел.

— Ладно, объясни тупому чародею, что ты имел в виду.

— Я видел, как папаша Сид с тобой перемигивался. Как, по-твоему, что это означает?

— Не знаю. Нервный тик?

— Не в этом случае. Он явно имел в виду что-то важное.

— Например?

Я шарил по комоду в поисках лампы. Лампы там не было. Тогда ощупью я стал продвигаться в северном направлении, к столику, существование которого до сих пор было под сомнением. Но мне повезло. Убедившись в истинности своей догадки, я чиркнул спичкой и запалил внутри стеклянного колпака масло.

Комната озарилась густым желтым сиянием, порождающим таинственность и резкие глубокие тени.

— Ну так что, по-твоему, имел в виду папаша Сид? — спросил я, поворачиваясь к ерзающему в кресле перед письменным столом мопсу.

— Проще пареной репы, Браул. Твою женитьбу.

Лампа выпала из моей руки и, брякнувшись об ковер, потухла.

— Не ори, — сказал чародей, — разбудишь дом!

— К демонам дом и всех его обитателей!

— Всех? А как же Талула? Насколько я понимаю, ваши переговоры закончились благополучно, иначе зачем ей рассказывать батюшке о вашей скорой помолвке?

Я прикусил губу. Вот чего я не предусмотрел, признаваясь ей в своих чувствах. Решил быть честным и благородным — и вот результат, меня тут же записали в женихи.

О женщины! Никто из них не умеет хранить секреты, каждая считает, что радостную весть нужно в ту же секунду растрезвонить по всему миру. И невдомек болтушке, что признание отнюдь не означает в дальнейшем счастливый брак. И брак вообще…

Пожара не случилось потому, что лампа не разбилась и горящее масло не вытекло. Дрожащими руками я снова зажег ее и поставил на комод. В голове моей что-то звенело. Может, свадебные колокола?

Я сел на кровать.

— Ты скверно выглядишь в этом желтом свете, — заметил Квирсел. — Тебе надо чаще бывать на воздухе.

— Отстань ты от меня со своим воздухом! — воскликнул я, борясь с желанием запустить в мопса тапкой. — Я бы выглядел так же при любом освещении! Это невероятно! Женитьба! Поттеры! Изенгрим станет моим родственником! Кошмар!

Я зажмурился. Это не помогло. Суровая реальность никуда не исчезла.

— Значит, ты не хочешь?

— Не… не знаю… Талула — это одно, а Поттеры другое. И потом — что будет с моей тихой мирной жизнью, Квирсел?

— Догадайся.

— Уже. Именно это и наводит меня на мысль о немедленном бегстве из королевства. Ты не знаешь расписание кораблей, отплывающих в дальние края из порта Таниленн?

— Не имею представления. Это не мой мир, — ответил мопс. — Но на твоем месте я бы отбросил эту идею. Лучше будь мужественным и смирись.

— Тебе легко говорить!

— Не отрицаю. Ну… тогда поговори с Талулой, выработай стратегию… пусть знает, что все в этом деле не так однозначно.

Я посидел немного, а потом вскочил с кровати и бросился к письменному столу.

— Лучше написать ей письмо! А ты отнесешь!

— Ладно, — зевнул Квирсел.

— Так… я объясню ей, что… не надо так торопиться…

Мусоля перо и бумагу, я погрузился в мир букв и предложений, но через несколько минут понял, что послания любимой девушке писать разучился. Тут важно взять первую ноту, и если она будет удачной, вся остальная партитура пойдет как по маслу.

Десять листов я испортил корявым вступлением и не продвинулся дальше первого предложения. В том состоянии, какое захватило власть над моим телом и душой, было невозможно сосредоточиться. В итоге я уронил голову на столешницу и затих неподвижно, изредка вздрагивая.

— Сходи к ней сам, — предложил мопс. — Прямо сейчас.

— Что? Ночью?

— Да, сейчас ночь. Но вопрос, как я понимаю, не терпит отлагательств.

— Ты прав! Тысячу раз, чтоб меня разорвало! Только сейчас! С глазу на глаз — как делает дрессировщик, отчитывающий тигра за лень! Я войду в клетку и… Лишь бы только Талула не поменяла местоположение. Наверное, она живет в той же самой комнате.

— Ну…

Что хотел сказать Квирсел, не знаю, но в тот же миг я вылетел за дверь. Через минуту, когда я пробежал почти весь длинный коридор, интуиция подсказала мне, что лампа осталась в комнате. И тут же — удивительно! — стало ясно, что в доме царит кромешная темень. Каким образом мне удалось пронестись вихрем метров тридцать и не врезаться во что-нибудь, осталось загадкой.

Я остановился, прислушиваясь. Прислушиваться, собственно, было не к чему, но это единственное, что мне оставалось в ситуации, когда повсюду клубился непроницаемый мрак.

«Совсем как в том доме на улице Висельников, правда?» — заметил внутренний голос.

Это замечание никоим образом не помогло мне успокоиться. Даже наоборот, я почувствовал, как под одежду заползает знакомый по недавним событиям ужас. Умом-то я понимал, что «Юные девы» — не обитель зла и ни с чем таким я столкнуться здесь не могу, но сердце все равно отказывалось стучать ровно.

Протянув обе руки во мрак, я мелкими шажками двинулся к стене. По счастью, она была на своем месте.

«Итак, что дальше? Браул, ты в двух шагах от того, чтобы снова влипнуть в какую-нибудь историю! Чуешь, как знакомо подрагивает под ложечкой?..»

Мысли беспорядочно носились у меня в черепушке.

«Нужно какое-нибудь осветительное заклинание! Пора показать кое-кому, что я не просто болван, заслуживший это звание по праву, но и чародей, причем не слабый…»

Хорошо, согласен.

Положившись на удачу, я приступил к делу. Несколько пассов, сбивчивых формул и чуток концентрации — и вот уже парящий фиал освещает коридор не хуже давешней лампы. Только свет, источаемый им, был сине-зеленым, но исправлять его не было ни времени, ни желания. Хорошо, что вообще получилось, ибо в моем состоянии колдовать трудно и даже опасно. По уровню побитости я был близок к боксеру, получившему хорошую взбучку длиной в двенадцать раундов.

Приободрившись, ваш покорный подумал, что идти к Талуле уже не так страшно. Дорога мне хорошо известна, значит, не пролетит и десяти минут, как я окажусь наедине с чародейкой. А там… ладно, не будем загадывать.

Просто идем. Идем, идем, поворачиваем, на цыпочках поднимаемся по лестнице, преследуемые летающим сгустком света, и натыкаемся на… квадратного верзилу с физиономией, какую, наверное, должен иметь носорог, превращенный в человека. В общем, мягко говоря, несимпатичной.

«Ну вот, я предупреждал», — философски заметил внутренний голос.

— До… брый вечер, — сказал я, уставившись на верзилу. Тот выглядел задумчивым и даже каким-то умиротворенным, невзирая на то, что в правой руке (или лапе?) держал дубину с шипами.

— Браул Невергор…

Ох, он еще и разговаривает! Никогда бы не подумал, что этот рот (или пасть) способен исторгать членораздельные звуки.

— Вы правы… я…

Кто он такой? И зачем дубина? Неужели в доме гостит кто-то кроме нас с Гермионой? Хм… Мысль интересная и вполне допустимая, учитывая столь высокий уровень эксцентричности Поттеров, но возникает вопрос, почему сей господин, будто слепленный искусным скульптором из сырой глины (и без штанов!), не спустился к ужину?

По всему выходит, это не гость. А раз так, то дела мои плохи…

— Не надо с ним рассусоливать!

Это сказал не я, и даже не человек со странным лицом, способным сделать нормального заикой, а заике помочь излечиться от своего недуга. Автором реплики была худенькая стройная девушка, прятавшаяся за спиной монстра.

Она выскочила из-за страшилища и замахала на меня руками. В одной из них, как следовало ожидать, что-то сверкнуло. Я успел заметить, что это розовый камень, источающий свет.

Не успел я и слова сказать — хотел поприветствовать симпатичное создание — как мне залепили каким-то колдовством так, что я одеревенел. Рот словно склеили — на тот случай, если бы я захотел заорать. Что ж, предусмотрительно. Я как раз собирался протрубить на всю округу пожарную тревогу, но сейчас мог издавать лишь мычание.

— Вот ты какой, супчик! — сказала девица, прыгая вокруг меня. — Вот ты какой!

Я вытаращил глаза. Вопросительно-протестующее мычание мое не производило никакого эффекта. Совершенно ясно, что меня с кем-то спутали, но как довести это до сведения странной парочки?

— Хватай его и неси! — приказала худышка страшному. Страшный кивнул. — Пока ночь не кончилась!

«А что будет, когда она кончится? — спросил я мысленно. — Вот в чем вопрос!»

Дальше произошло нечто уж совсем возмутительное с моей точки зрения. Меня взяли и положили на плечо страшилища, словно я мешок, набитый грязным бельем.

Это уже наглость! Если ко мне есть какие-то вопросы, почему бы не поговорить как цивилизованным людям? За чашечкой чая, например, или стаканчиком грога. Всякое в жизни бывает, но чтобы аристократа таскать столь неподобающим манером?.. И чего потом удивляться, что мультиверсум собирается провалиться в бездну и сгинуть навеки? По заслугам и расчет, говорим мы, умудренные опытом мигонцы.

В общем, меня куда-то понесли. Голова моя свесилась вдоль спины верзилы, и ничего интересного, находясь в этом положении, я видеть не мог. Только изредка тонкие ножки странной девицы. Кстати, она слегка косолапила, и это было даже мило.

Поставив себе задачу замечать за неимением лучшего все, что только можно, с задачей я все-таки не справился. Уже через минуту вашего покорного стало клонить в сон.

«Магия! Усыпляют!» — вскричал внутренний голос, но об этом я догадался и без него.

Что ж, пускай, решил я. Переживем и это.

Надеюсь.