Седьмой день рождения

Аристарх Ромашин Седьмой день рождения

– Я же не умру? – спросил голубоглазый мальчишка у медсестры.

Та вместо ответа улыбнулась ребёнку и, поднимая накроватный столик с едой, поставила его перед мальчиком.

– Поешь, Митя.

Он несколько секунд смотрел на еду, потом, надув веснушчатые щёки, обречённо вздохнул и принялся за трапезу.

Улыбка так и не сошла с лица медсестры, её тёмные глаза излучали спокойствие, но Дмитрий знал, что женщине стоит больших усилий изображать отсутствие душевной тревоги.

– Надежда Михайловна, – с набитым ртом, говорил Дмитрий, – читал, что неприлично, но всё же… а сколько вам лет?

Надежда напряглась, понимая, насколько тяжело может воспринять эту информацию ребёнок, но юлить не стала.

– Тридцать пять.

Мальчик кивнул, рыжая чёлка упала на глаза, он зачесал волосы назад.

– Получается, когда это случилось, вам было больше семи?

– Да, – кивнула она, поправляя медицинский голубой чепчик, который был под цвет халата.

Из-под шапочки сзади свисал хвост тёмных волос, достающий до лапоток женщины.

– Повезло вам, – сказал мальчик, берясь за стакан с компотом.

Медсестра ничего не ответила. Инстинктивно левой рукой, она дотронулась до своего живота, потом опомнилась и убрала руку.

– Не переживай, – она принялась поглаживать ноги Дмитрия, – Геннадий Яковлевич говорит, что на этот раз всё может пойти иначе.

– Он это говорил и про Максима, и про Лену, и про Наташу…

В голосе ребёнка не звучали нотки обиды, гнева или обвинения. Просто утверждение.

С трудом сдерживая подступающие слёзы, Надежда встала, поправила халат, в котором её стройная фигура смотрелась довольно привлекательно. Потом взяла тряпку с тележки и принялась вытирать пыль со шкафа полного одеждой.

– Не хочу дня рождения, – мальчик разломал очередной кусок хлеба и макнул его в борщ, – нельзя никак остановить моё взросление?

– К сожалению нет, – ответила Надежда, тряпка в её руках переместилась на тумбочку.

Надежда стискивала губы, дабы они не дрожали. К глазам подступали слёзы. Подняв подбородок, она принялась незаметно глубоко дышать, чтобы сдержать готовые вот-вот вырваться наружу эмоции.

– Не хочу становиться семилетним, – сказал Дмитрий. Потом подумал и добавил: – А ведь число семь когда-то было счастливым...

Мальчик произнёс эти слова спокойно.

Надежду поражала выдержка ребёнка. Да и других детей, за которыми она ухаживала до Дмитрия. Они смирились со своей участью, но не теряли надежду до конца.

Мальчик поднял тарелку с супом и, приложив край керамики к губам, выпил оставшуюся жидкость. После чего вытер рот салфеткой, отряхнул руки и сказал:

– Я всё.

– Молодец! – она кинула тряпку под тележку, забрала столик с пустой посудой, поставила на поверхность тележки. – Я сейчас приду.

Мальчик кивнул. Он удобно расположился на кровати, положил руки за голову, опустился на подушку и закрыл глаза.

В коридоре Надежду остановил высокий широкоплечий мужчина в военной форме.

– Покормили?

– Да.

– Хорошо. Через час мы придём за мальчиком. Проследите, чтобы он к тому времени был готов.

Медсестра кивнула и продолжила катить тележку в сторону кухни, которая находилась на этом же этаже.

Вернувшись в палату, она застала Дмитрия перед шкафом с одеждой.

– Поможете выбрать? – обернувшись, спросил он.

– Обязательно.

– Умирать, так с музыкой, – сказал мальчик без нотки эмоции в голосе. – И потом. День рождения же всё-таки.

– Митя, – медсестра положила руки на хрупкие плечи ребёнка, – не надо так, с тобой всё может произойти по-другому.

– Да-да, конечно, – кивнул он и принялся снимать одежду с вешалки.

Через час Дмитрий стоял в модной и со вкусом подобранной одежде. На полу валялась гора из брюк, рубашек, носков, свитеров.

В дверь постучали и к ним заглянул тот самый военный, которого Надежда встретила в коридоре.

– Готов богатырь?

– Да, – кивнул тот и показал на себя.

– Во, – поднял большой палец вверх мужчина. – Пошли?

– Да.

Дмитрий направился к двери, Надежда пошла за ним.

В коридоре военный обратился к медсестре.

– Вам лучше остаться.

– Я пойду с вами.

– В прошлый раз у вас была истерика, – тихо, чтобы не услышал мальчик, сказал военный.

Дмитрий шёл на два шага впереди них.

– Да и Геннадий Яковлевич будет против.

– Я сама с ним поговорю.

Военный молча пожал плечами.

Они вошли в лифт. Мужчина нажал кнопку семь. Лифт поднял пассажиров на этаж выше. Кабину слегка встряхнуло, после чего двери со скрипом открылись.

По длинному тускло освещённому коридору три человека последовали в самый конец. Перед массивной железной дверью военный предварительно постучал три раза, после чего открыл, пропуская вперёд мальчика и женщину. Войдя последним, мужчина закрыл дверь на засов.

Они оказались в небольшой комнате, где кроме них стояли ещё три человека. Два солдата и учёный доктор преклонного возраста.

Саму комнату отделяло стекло, через которое можно было разглядеть смежную комнату, где посередине стоял только стул, а позади стула из стены торчало дуло винтовки.

– Надежда, – сказал доктор, поглаживая седую бороду, – вам лучше уйти.

– Я останусь Геннадий Яковлевич.

Решительность в глазах медсестры, отбила у доктора желание спорить.

– Хорошо, – кивнул он.

Потом подошёл к мальчику и погладил того по голове.

– Не бойся, малыш.

– А я и не боюсь.

– Вакцина, которую мы тебе ввели месяц назад, должна помочь.

– Должна, – сказал ребёнок, – только пока не помогает.

Доктор посмотрел на часы, висящие над стеклом. Неоновые цифры показывали 13:20.

– Через пять минут тебе исполнится семь лет. Вот и посмотрим, поможет или нет, – он вернул взгляд на мальчика. – Ты готов?

– Да, – кивнул тот.

Рыжая чёлка упала на глаза, но мальчик не стал её убирать.

Доктор кивнул военному, который привёл мальчика. Тот дотронулся до левого плеча ребёнка.

­– Пошли.

Мужчина открыл дверь в смежную комнату, с металлическими стенами. Впустил мальчишку, затем вошёл сам.

– Садись.

Мальчик послушно сел в железный стул с ручками по бокам.

– Вытяни руки.

Мальчик послушно положил руки на подлокотники стула.

Военный привязал ремнями сначала левую руку ребёнка, потом правую. После чего взъерошил тому волосы:

– Удачи тебе.

– Спасибо, – кивнул ребёнок.

В его глазах вместо страха отражалась обречённость.

Военный молча вышел из смежной комнаты, закрыл дверь и направился к стене, где висел квадратный серый ящик, из которого торчала красная кнопка.

Часы показывали 13:23.

Все присутствующие замерли. Их тяжёлое дыхание выдавало тревожную напряжённость, витавшую в воздухе. Доктор платком вытер намокший лоб. Военный, стоявший у красной кнопки, большим пальцем снял капли пота со своих густых бровей. Другие два солдата стояли по стойке смирно. Медсестра, соединив ладони, тихо молилась.

Ещё на одну минуту мальчишка стал старше.

Медсестра приблизила руки к губам и принялась ещё быстрей молиться, надеясь, что количество произнесённой молитвы повлияет на неминуемость.

Дмитрию исполнилось семь лет.

Все присутствующие замерли. Их глаза были устремлены к мальчику, который видел в отражении стекла лишь себя.

– Ну что? Вакцина сработала? – мальчик пытался разглядеть хоть кого-то за стеклом.

Военный бросил взгляд на доктора. Тот поднял палец, мол, подожди.

Прошла ещё минута.

– Ему уже семь лет и одна минута, – сказала медсестра, всё ещё прижимая ладони друг к другу, – чего вы ждёте?

– Я не меньше вашего хочу, чтобы он выжил, – сказал доктор. – Нельзя рисковать. Вспомните вторую волну.

– Я чувствую себя хорошо, – крикнул мальчик в сторону стекла.

В его голубых глазах засветилась искра надежды. Он был первым ребёнком за столько лет, который прожил дольше своего дня рождения.

Он подвигал запястьями рук и произнёс последние слова:

– Руки немного устали…

После чего замер. Сделал глубокий вдох. Закрыл глаза и принялся лихорадочно трястись.

Надежда, не отпуская рук, но перестав молиться, заплакала. Капли слёз неровными струйками текли по щекам и падали на скрещённые в молитве ладони.

Мальчик резко перестал трястись, голова повисла, уткнувшись подбородком в грудь.

Трёхсекундную тишину прервал тихий рык.

Мальчик медленно двигал головой влево-вправо. Потом также медленно поднял голову, устремляя потухший взгляд в сторону стекла.

Зрачки голубых глаз потемнели. Рыча, мальчик оскалом открывал рот, из которого за считанные секунды вылезли клыки. Рык становился всё громче и громче. Мальчик пытался освободить руки.

Военный дотронулся до красной кнопки и посмотрел на доктора.

Тот кивнул.

Военный нажал на кнопку.

За спиной мальчика прогремел выстрел. Пуля разорвала голову ребёнка. Кровь и мозги брызнули на стекло.

Надежда выбежала из комнаты, по длинному коридору она добежала до лифта, но обогнув его, спустилась по лестнице на этаж ниже и побежала в палату Дмитрия, по пути проклиная людей виновных в том, что произошло двадцать семь лет назад…

…Когда Надежде исполнилось восемь лет, выяснилось, что коронавирус дело рук США. Когда правда всплыла наружу, мир потребовал наказания. В ответ Соединённые штаты выпустили в мир новый вирус. В одночасье зомби стали новой реальностью. Умирая, люди превращались в ходячих мертвецов. Достаточно было одного укуса, чтобы живой человек тоже превратился в зомби.

Русские учёные лихорадочно принялись за разработку вакцины. За несколько месяцев первая спасительная вакцина появилась. Русские бесплатно предлагали её всему миру, но русофобские настроения удерживали государства многих стран от вакцинации. В итоге вся Америка и пол Европы озомбировались. Те, кто успел примкнуть к русским, спаслись от беды. Половина же население земли вымерло.

После всемирной чистки, когда были уничтожены последние зомби, наступила вторая волна.

Нет, мертвецы не оживали.

Выяснилось, что дети, достигая семилетнего возраста, ни с того ни сего умирали и превращались в зомби. Их укус способствовал новому заражению среди взрослых.

История повторилась. Началась новая чистка, после которой ранее осиротевшее население земли вдвое сократилось.

Когда учёные поняли, в чём причина, постановили новый закон, по которому детей после четырёх лет забирали военные, дабы уберечь мир от третьей волны заражения.

Выяснилось, что у детей, рождённых после первой волны, умственные способности развивались быстрей, чем обычно. Дети почти всегда оказывались вундеркиндами. Учёные решили не скрывать от детей их положение и каждый ребёнок уже с пяти лет знал, что за их жизни много лет идёт борьба.

Все последующие года лучшие умы, оставшиеся после второй волны, объединились, чтобы спасти потомство.

Однако новые вакцины не излечивали детей. Каждый ребёнок, день и час рождения которых тщательно фиксировались, продолжали умирать и превращаться в зомби.

От своей смерти умирали предки, не от своей смерти умирали потомки.

Женщин способных и желающих рожать, оставалось всё меньше и меньше…

…Надежда вбежала в палату Дмитрия, бросилась на кровать, на которой десять минут назад лежал Дмитрий и, уткнувшись в подушку, зарыдала.

Выплакав слёзы и значительно намочив подушку, медсестра перевернулась на спину. Медицинская шапочка сползла с головы.

Надежда закрыла глаза и положила руки на живот.

Медсестра отчаянно желала, чтобы дети перестали умирать после своего седьмого дня рождения, отчасти потому, что сильно к ним привязывалась, отчасти потому, что была на третьем месяце беременности…