Секрет долголетия

Б. Е. ЕФИМОВ ПЕРВОКРОКОДИЛЬЦЫ

Надо ли доказывать, что большое и почетное место, занимаемое «Крокодилом» в истории советской карикатуры и сатирической публицистики, требует самого бережного и уважительного отношения ко всему, что сохраняет и воскрешает для нового поколения интересные факты и эпизоды, связанные с деятельностью журнала, с делами и личностями «первокрокодильцев» — художников, литераторов, редакторов?

Я лично отнюдь не претендую на роль крокодильского летописца: несравненно больше прав на это имеет Исаак Павлович Абрамский, автор интереснейших записок о различных фактах крокодильской биографии.

Все же мне хотелось бы внести в эту повесть и свою скромную лепту.

«Крокодил», как известно, родился в 1922 году, на пятом году Советской власти. Как и положено каждому крокодилу, он вылупился из «яйца», которым явилось еженедельное иллюстрированное приложение к «Рабочей газете», незадолго до того созданной в Москве. Однако если взглянуть глубже, то подлинной крокодильской колыбелью была вся политическая сатира предшествовавших лет гражданской войны, через агитационную школу и боевую закалку которой прошло большинство художников и литераторов, составивших потом творческое ядро «Крокодила». У каждого из них были, естественно, своя неповторимая творческая биография, свой характер и своя индивидуальность. По их всех закономерно привели в журнал пути-дороги революционной эпохи, пролегавшие от политического плаката, от «Окон РОСТА», от карикатур и фельетонов в красноармейских газетах.

Ведь когда смолкли орудия на фронтах сражений против белогвардейцев и интервентов, когда Республика Советов обратилась к мирному труду, то новые задачи встали также и перед политической сатирой. Плакат гражданской войны, плакат-воин, с честью выполнивший свой боевой долг, уходил в долгосрочный запас. (Родина снова призвала его в строй через два десятилетия, в первые дни Великой Отечественной войны.)

Остатки контрреволюционных банд были вышвырнуты Красной Армией за пределы советской земли, и наглые хари Деникиных, Врангелей и их иностранных покровителей перестали быть основной мишенью советских карикатуристов. Прицел сатирического огня переносится на новые, быть может, менее крупные, но не менее важные в данный момент цели — на «внутренних» недругов советского строя: саботажников, спекулянтов, кулаков, бюрократов, приспособленцев, лодырей…

Партия требует от сатириков неустанной и беспощадной борьбы с конкретными носителями зла, повседневной и энергичной травли всего негодного и вредного, что путается под ногами советских людей, мешает им строить и жить. Такую задачу не могли, конечно, выполнить в полной мере агитационный плакат или газетная карикатура. Жизнь диктовала необходимость новых сатирических средств и приемов. Нужен был периодический журнал политической сатиры. И такой журнал появился — «Крокодил».

Но почему именно — крокодил? Кому и каким образом пришло в голову так странно окрестить орган советской печати, призванный отстаивать оружием смеха нравственные и моральные принципы советского общества, острым словом и меткой карикатурой защищать народные интересы? Что общего между благородными, по выражению А. М. Горького, «социально значительными и полезнейшими» задачами сатиры и столь малопривлекательным, хвостатым представителем «отряда крупных водных пресмыкающихся» (см. Большую Советскую Энциклопедию)?

Надо признать, что в этом вопросе долгое время не было полной ясности. Даже крокодильские старожилы долго не могли договориться между собой о том, кто же, собственно, первый произнес слово «крокодил», когда искали имя новому журналу.

…Жаркий июль 1922 года. Приехавший из Киева никому не известный молодой художник, я, набравшись смелости, принес нарисованную мною карикатуру в «Правду». В «Правду»! Газету, основанную Лениным, которую читают миллионы людей, к голосу которой прислушивается весь мир. И кроме того (это важно лично для меня), на страницах которой печатаются рисунки таких выдающихся карикатуристов, как Виктор Дени и Дмитрий Моор.

С понятным волнением открываю я дверь в редакцию.

Расположение здесь чрезвычайно простое: широкий прямой коридор, в который симметрично с обеих сторон выходят застекленные двери кабинетов и отделов. В коридоре царит оживление — это место встреч, летучих бесед, деловых и неделовых разговоров. В кабинетах более тихо и сосредоточенно. Там идет работа.

Именно в коридоре я и увидел одного из редакторов «Правды». Он шел быстро, слегка размахивая правой рукой, в которой держал длинные полоски газетных гранок. На нем была синяя рабочая блуза, на ногах домашние туфли.

Пробормотав какие-то слова, смысла которых ни он, ни я сам не поняли, я протянул ему свой рисунок.

— Что ж, — сказал он. — Пожалуй, это недурно… Мария Ильинична, — обратился он к женщине, которая в этот момент вышла из стеклянной двери с надписью «Секретариат», — посмотрите-ка эту штукенцию.

У женщины было серьезное широкоскулое лицо, светлые внимательные глаза. Гладко причесанная голова чуть-чуть наклонена набок.

Мария Ильинична взяла в руки мой рисунок, но в эту секунду из секретариата выглянула молоденькая смуглая девушка с криком:

— Мария Ильинична! Верхний!

Мария Ильинична торопливо вернулась обратно, унося с собой мой рисунок, но я успел увидеть сквозь открытую дверь, как она взяла трубку висящего на стене телефона, и услышал ее спокойный голос:

— Это ты, Володя?

Редактор в синей блузе тоже вошел в секретариат, и дверь закрылась.

Впоследствии мне еще не раз придется бывать в «Правде» и показывать Марии Ильиничне рисунки для «Правды» и для еженедельного журнала «Прожектор», который будет издаваться газетой. Не раз буду заходить в секретариат и подружусь с Соней Виноградской (так звали смуглую девушку, секретаря Марии Ильиничны). Я хорошо буду знать, что возглас «Верхний!» означает звонок аппарата так называемого Верхнего коммутатора Кремля, соединяющего редакцию с кабинетом и квартирой Ленина.

Но сейчас я вышел из редакции под огромным впечатлением, размышляя не столько об участи своего рисунка, хотя это меня чрезвычайно интересовало, сколько о том, что мне самолично довелось присутствовать при том, как Мария Ильинична Ульянова — сестра Ленина! — разговаривала по телефону с ним самим, с Владимиром Ильичем! Я был взволнован и взбудоражен. «Подумать только! — повторял я себе. — Скорее написать об этом в Киев, своим!»

Развернув на другое утро «Правду», я увидел свой рисунок. Он был напечатан на обычном тогда месте политической карикатуры — на первой полосе справа. Можно себе представить мою радость.

«Успех нас первый окрылил»… За первым рисунком в «Правде» последовал второй, третий…

А вскоре мне довелось познакомиться с Дени. Кстати сказать, все в том же редакционном коридоре. Виктор Николаевич сказал мне несколько теплых, приветливых слов:

— Семимильными шагами идете, молодой человек. Семимильными. Да… От души поздравляю. Весьма, весьма… Вот недавно у вас там был швейцар нарисован. Здорово. Настоящий старый служака. Эдакий, знаете, «ундер»…

Надо ли объяснять, насколько приятно было мне услышать такие слова от одного из зачинателей советской политической карикатуры. Тем более, что искусство Дени мне очень правилось еще со времен гражданской войны, когда я в Киеве впервые увидел его яркие, беспощадно-язвительные плакаты, высмеивающие врагов Советской власти. Должен при этом сказать, что манера и стиль Дени оказали определенное воздействие на мое развитие как карикатуриста. Я многому учился у Дени, так же, как он сам творчески формировался под бесспорным влиянием великолепного художника-сатириконца Николая Ре-ми (Ремизова).

Дни, когда в «Правде» появлялись мои рисунки, были для меня особенными, праздничными. Повседневная же, так сказать, будничная моя работа карикатуриста была связана с незадолго до того созданной массовой, небольшого формата «Рабочей газетой». Я ежедневно являлся в редакцию, которая находилась в Охотном ряду, и, выбрав из последних международных телеграмм подходящую тему, тут же, в редакции, рисовал карикатуру в завтрашний номер. За недостатком цинка для изготовления клише рисунок часто вырезывался на линолеуме. Этим занимался симпатичный словоохотливый старичок, по специальности резчик печатей и штемпелей. Он располагался со своим нехитрым инструментом и банкой крепчайшего трубочного табака тут же, за соседним столом. Получив мой идущий в печать рисунок, он внимательно его рассматривал и сокрушенно качал головой, если обнаруживал обилие деталей или мелких штрихов. Потом неизменно принимался втолковывать мне, что линолеум не любит линейных контуров, а предпочитает крупные, четко обозначенные плоскости.

— Силуэтиком надо работать, дорогой товарищ, — приговаривал он со старческим смешком, — силуэтиком!

Константин Степанович ЕРЕМЕЕВ

Редактором «Рабочей газеты» был Константин Степанович Еремеев — дядя Костя, как называли его за глаза и в глаза, повторяя его дореволюционную партийную кличку. Я смотрел на этого колоритного человека с живейшим интересом: я знал, что дядя Костя — большевик старой ленинской гвардии, закаленный революционер, хорошо знакомый с царскими тюрьмами и ссылкой, один из организаторов и редакторов дооктябрьской «Правды», боевой участник и один из руководителей Октябрьского вооруженного восстания, знаменитый «солдат Еремеев», командующий Петроградским военным округом в первые дни Советской власти.

Дядя Костя совсем не был похож на редакторов, с которыми мне до того приходилось иметь дело. У тех были, как правило, интеллигентские пенсне, благообразные бородки, мирные лысины. А Еремеев имел наружность бывалого «морского волка» — коренастого, загорелого, с неизменной трубкой в зубах. Широченные плечи и шея атлета, ухватистые, мускулистые руки рабочего человека, способного постоять за себя.

Мне как-то довелось присутствовать, когда Константин Степанович рассказывал о маленьком происшествии, случившемся с ним в Петрограде. Время было тревожное — сентябрь 1917 года, разгул контрреволюции. Ищейки Временного правительства и белогвардейские юнкера преследуют большевиков. Вольготно чувствуют себя и уголовные элементы. Налеты, убийства, уличные ограбления стали бытовым явлением. Как-то поздним вечером Еремеев возвращался из типографии, где печаталась большевистская газета «Рабочий путь» (очередное маскировочное название «Правды»), и в пустынном переулке его остановили два мрачных субъекта.

— Деньги!

— Не имеется.

— Тогда снимай пальто!

— Пальто? Что ж, снимайте сами, ежели нуждаетесь.

Дядя Костя спокойно расстегнул пуговицы, и один из налетчиков, зайдя со спины наподобие услужливого гардеробщика, стал снимать с Еремеева пальто. Но, как только правая рука Константина Степановича освободилась из рукава, она нанесла грабителю молниеносный и сокрушительный удар. Бандит завопил от боли, придерживая руками вывихнутую челюсть, а сообщник его обратился в бегство. Еремеев снова застегнулся на все пуговицы, посоветовал обалдевшему грабителю обратиться в ближайшую амбулаторию и неторопливо продолжал путь домой.

Николай Иванович СМИРНОВ

Став в марте 1922 года редактором «Рабочей газеты», Еремеев вскоре же организовал выпуск еженедельного бесплатного иллюстрированного «Приложения» к ней. В «Приложении» печатались фотографии, зарисовки, очерки, а также сатирические фельетоны, стихи и карикатуры. К сотрудничеству в нем были приглашены Еремеевым известные художники-сатирики Д. Моор, М. Черемных, И. Малютин, В. Дени и другие. Ответственным секретарем «Приложения» стал молодой поэт В. Лебедев-Кумач. Художественно-технической частью ведал И. Абрамский, которого Константин Степанович хорошо знал по работе в «АгитРОСТА» и привлек к участию в «Рабочей газете».

«Приложение» стало любимым детищем Еремеева, отдававшего ему максимум времени, внимания, энергии, выдумки. Особенно близок был сердцу и духу дяди Кости сатирический раздел «Приложения», ведь Константин Степанович сам отлично владел острым пером публициста, и его саркастические памфлеты и фельетоны не раз появлялись в дооктябрьской большевистской печати. Не удивительно, что сатирическая часть «Приложения» неуклонно расширялась от номера к номеру.

Печатались в нем и мои рисунки. А началось это так: свои карикатуры для «Рабочей газеты» я обычно сдавал секретарю, стесняясь входить в кабинет, где работал Еремеев. Как-то секретарь взял у меня очередной рисунок, чтобы показать редактору, но как раз в этот момент дядя Костя вышел из кабинета.

Мельком взглянув на карикатуру, он лаконично сказал секретарю:

— Пускайте.

Потом, приподняв бровь, вынул изо рта трубку и коротко спросил:

— Почему ничего не даете для «Приложения»?

Я смутился:

— Н-не знаю, дядя Ко… Константин Степанович. Никто ничего не говорил. Отчего же… Я, так сказать, с удовольствием…

Еремеев посмотрел на меня с едва заметной улыбкой.

— Ладно, — сказал он. — Не робейте. Сатирику следует быть посмелее. Свяжитесь с Абрамским и приносите рисунки. Работайте.

Константин Александрович МАЛЬЦЕВ

Примерно к шестому или седьмому номеру «Приложение» превратилось в самый настоящий сатирический журнал, только без названия. Весь маленький редакционный коллектив напрягал фантазию в поисках подходящего имени. Перебрали все мыслимые предметы, обладающие колющими, режущими или жгущими свойствами — такие, как шило, клещи, напильник, жало, репейник, заноза, крапива и т. п. Все это, однако, решительно отвергалось дядей Костей как шаблонное и надоевшее. Тогда пошли в ход всевозможные кусающие и жалящие представители животного мира: оса, шмель, еж, скорпион, волкодав и даже… крокодил. Последнее предложение внес под общий смех и иронические возгласы член редколлегии «Рабочей газеты» Сергей Гессен, еще совсем молодой партийный журналист, один из первых комсомольских вожаков. Гессен обращал на себя внимание необыкновенно красивыми чертами матово-бледного лица и глубокими черными глазами, придававшими ему сходство с Гаршиным.

— А что? — защищался Гессен. — Чем плохо? Крокодил. Ей-богу, подходящее название.

Между тем «Приложение» продолжало выходить без названия, хотя, по существу, представляло собой вполне законченный сатирический журнал. Очередной номер был уже сверстан и спущен в машину, но первая страница, на которой должно было красоваться название, оставалась пустой.

Феликс Яковлевич КОН

На заседании редколлегии с решительным видом поднялся директор издательства А. Ратнер.

— Константин Степанович!

Больше тянуть не можем. Машины стоят, типография ждет. Давайте название!

Дядя Костя немного помолчал, вынул изо рта трубку, неторопливо ее выколотил, снова набил табаком, чиркнул спичкой, затянулся, выпустил голубоватый клуб дыма, помахал на него рукой и сказал:

— Крокодил. Я согласен с предложением Гессена.

После короткого изумленного молчания посыпались возражения. Наперебрй говорили о том, что читатель ни в коем случае не полюбит журнал с таким отталкивающим названием, что крокодил несимпатичен, неприятен, безобразен…

— Зато зубаст, — отрезал Еремеев. — А насчет прочих его качеств, то именно от вас, художников и поэтов, зависит сделать нашего «Крокодила» симпатичным, привлекательным, популярным. От вас зависит, чтобы читатель оценил и полюбил нашего «Крокодила».

На том и порешили.

Вот так, с подписью «Неожиданное приложение» и появилось на обложке первого номера «Крокодила» (тринадцатого номера «Приложения») изображение лукаво прищурившегося, задорного ярко-красного крокодила, нарисованного Иваном Малютиным и открывшего собой бесчисленную вереницу крокодилов и крокодильчиков, которые работают, хлопочут, орудуют вилами на страницах журнала на протяжении полустолетия и по сей день.

«Теоретическое обоснование» под новое название подвел Демьян Бедный, написавший для первого номера «Крокодила» нечто вроде сатирического манифеста под названием «Красный крокодил — смелый из смелых — против крокодилов черных и белых».

В «манифесте» говорилось:

И дальше:

А художник Дмитрий Моор поддержал эту поэтическую декларацию еще одной своеобразной изобразительной декларацией — большим двухстраничным рисунком под названием «Крокодил» в Охотном ряду».

Если вспомнить, а молодым читателям объяснить, что слово «охотнорядец» было в свое время равнозначно понятиям «черносотенец», «мещанин», «торгаш», то станет ясно, что мооровская карикатура имела гораздо более глубокий и символический смысл, чем простое обозначение крокодильского адреса.

Николай Константинович ИВАНОВ-ГРАМЕН

То было открытое и решительное объявление беспощадной сатирической войны всей густо расплодившейся в тот период «нэповской мути» — спекулянтам, рвачам, злобствующим обывателям, обнаглевшим охвостьям старого мира, всерьез вообразившим, что провозглашенная Коммунистической партией новая эко' комическая политика (нэп) означает полный возврат к столь вожделенным для них капиталистическим порядкам.

Как известно, «нэповское половодье», по выражению Демьяна Бедного, было не столь уж продолжительным: на XI съезде партии в 1922 году Владимир Ильич Ленин сказал в Отчетном докладе ЦК: «Мы год отступали; Мы должны теперь сказать от имени партии: —достаточно!» И партия перешла к новому наступлению на капиталистические элементы, в котором присущими ей художественными средствами — веселыми, колючими и злыми — приняла участие и политическая сатира. В том числе и в первом ряду — «Крокодил».

Именно эта идея и была выражена в «программном» рисунке Моора, опубликованном в № 4 журнала. «Крокодил» здесь еще не держит своих знаменитых впоследствии вил, но оснащен огромным сачком для вылавливания враждебной советскому строю нечисти, которая в панике бросилась врассыпную от грозного «новосела» Охотного ряда, выступающего во главе дружного отряда первокрокодильцев, среди которых можно разглядеть и Демьяна Бедного, и Владимира Маяковского, и Михаила Черемныха, и Ивана Малютина, и самого Моора.

Михаил Захарьевич МАНУИЛЬСКИЙ

Так в веселом, боевом товариществе художников, поэтов и фельетонистов начался великий сатирический поход молодого «Крокодила». Впереди были годы и годы неустанной, повседневной, сложной и трудной работы, творческих поисков и находок, радостей и огорчений, испытаний и удач.

Дядя Костя, к сожалению, недолго возглавлял основанный и выпестованный им журнал. По решению партии он переходит из редакторского кабинета на командный мостик боевого корабля: в конце 1923 года Константин Степанович назначается членом Реввоенсовета Балтийского флота. Не совсем обычным в газетной практике, но искренним и сердечным проявлением наших чувств при расставании с любимым товарищем и редактором было «Постановление коллектива сотрудников «Крокодила», опубликованное в № 47 журнала за 1923 год. Оно гласило:

Михаил Ефимович КОЛЬЦОВ

«Редактор «Крокодила» тов. Константин Степанович Еремеев, возглавлявший наш коллектив с самого основания журнала, назначен членом Реввоенсовета Балтфлота.

Коллектив «Крокодила», художники и литераторы, желая сохранить живую и дружественную связь с дорогим Константином Степановичем и отблагодарить его за большую и плодотворную работу на пользу журнала, постановляет: избрать товарища КОНСТАНТИНА СТЕПАНОВИЧА ЕРЕМЕЕВА почетным редактором журнала «Крокодил».

История мировой карикатуры знает не одно замечательное содружество выдающихся художников-сатириков. Достаточно вспомнить деятельность знаменитой группы французских карикатуристов XIX века, гордостью которой был великий Домье, или прославленную плеяду мюнхенского «Симплициссимуса» во главе с таким большим мастером, как Олаф Гульбрансон. А великолепное созвездие талантливых карикатуристов «Сатирикона» периода 1910–1917 годов, поднявших на небывалую высоту искусство русского сатирического рисунка?

Рядом с этими лучшими карикатуристами разных времен и стран свое достойное место заслуженно занимает и коллектив крокодильцев, не уступающий никому ни в таланте, ни в остроумии, ни в мастерстве, но к тому же еще вооруженный высокими революционными традициями советской публицистики.

Если вообразить себе боевой смотр художников-крокодильцев всех поколений, то эту веселую и грозную шеренгу возглавят прежде всего наши правофланговые, зачинатели журнала — Дмитрий Моор, Михаил Черемных, Иван Малютин. Рядом с ними плечом к плечу выстроится блестящее пополнение 20-х годов — Виктор Дени, Константин Ротов, Кукрыниксы, Юлий Ганф, Лев Бродаты, Аминадав Каневский, сатириконцы Николай Радлов, Алексей Радаков, Борис Антоновский. Многие из них ушли от нас, но неувядаемой силой таланта навечно остаются в крокодильском строю.

К этой прекрасной когорте талантов неразрывно примыкают более молодые, но уже ставшие, в свою очередь, старой крокодильской гвардией — Иван Семенов, Борис Пророков, Виталий Горяев, Леонид Сойфертис, Наум Лисогорский, Борис Лео и другие. А вслед за ними в ряды крокодильцев вливается и следующий отличный призыв сатириков — Евгений Щеглов, Юрий Федоров, Андрей Крылов, Анатолий Цветков, Евгений Шукаев, Юрий Черепанов, Лев Самойлов, Марк Абрамов… Невозможно, к сожалению, перечислить здесь всех, кто заслуживает этого своим талантом и преданностью сатирическому искусству, кто внес или вносит свою лепту в деятельность «Крокодила».

Григорий Ефимович РЫКЛИН

Крокодильский коллектив является и отличной творческой школой для молодых (и не только молодых) художников, одаренных от природы чувством юмора и умеющих проявить его в своих работах. Притом школой особого рода, где нет величественно нахмуренных метров и робких школяров. Здесь все учатся у всех, поправляя и дополняя друг друга, все равны перед мнением крокодильского товарищества, все увлечены поиском наиболее удачных решений для общего сатирического «котла», делая журнал в атмосфере веселого соревнования в остроумии и находчивости.

Как в хорошем симфоническом ансамбле, каждый художник играет свою «партию» на том инструменте, который он больше любит и которым лучше владеет. Один, скажем, силен в лаконичном едком сарказме, другому больше по душе забавная юмористическая ситуация, стихия третьего — озорной гротеск, четвертый — мастер комичных бытовых сценок, пятый… шестой… седьмой…

Широк и полифоничен диапазон крокодильского смеха. Только одна разновидность смешного, на мой взгляд, начисто неприемлема для «Крокодила» — это бессмысленное смехачество, так называемый «юмор абсурда», основанный на «принципе» — пусть глупо и высосано из пальца, зато смешно. Впрочем, такого сорта «юмор», как правило, вызывает не смех, а недоуменное пожимание плечами.

Конечно, было бы неправильно требовать обязательной гражданственной «нагрузки» от каждого шутливого рисуночка, от непритязательной и забавной юморески. Вместе с тем хочется найти в каждой, пусть самой маленькой карикатуре какую-то, пусть микроскопическую, но живую и жизненную веселую искорку, а не натужно придуманную нелепость, уродливую и тоскливую в своей противоестественности.

Неисчислимое количество карикатур, рисунков, фельетонов, стихов напечатано на страницах «Крокодила» на протяжении минувших десятилетий. Все это в целом — яркая сатирическая летопись, своеобразная веселая энциклопедия событий и явлений, примет времени, культуры и быта, отраженных в крокодильском зеркале. Ведь в нашей действительности вряд ли было что-либо значительное, заметное, любопытное, что не привлекло бы внимания «Крокодила», не было бы им зорко увидено и показано сквозь сатирическую призму. Смешно, остро и достоверно крокодильцы запечатлевают для современников и тем самым для потомков все то, над чем смеются, чему радуются, чем возмущаются, что презирают советские люди.

Вот почему трудно отыскать в истории сатирической журналистики пример популярности, подобной той, какую завоевал наш «Крокодил». Об этом свидетельствует не только его невиданный для сатирического издания шестимиллионный тираж. Не менее показательно и вошедшее в быт советских людей отношение к журналу.

Кому не приходилось, например, слышать такие замечания:

— Ну, это, знаете, только для «Крокодила»…

— Я наблюдал недавно сценку, достойную «Крокодила»…

— То, что там делается, — это готовый материал для «Крокодила»…

И так далее.

Это говорит о почетной боевой репутации журнала, о его широко признанном умении смехом разоблачить и заклеймить зло, фальшь, халтуру, обман, пригвоздить на всеобщее позорище подхалима, стяжателя, лодыря, очковтирателя. Об уверенности многомиллионного читателя в его постоянной готовности защитить оружием сатиры от зарвавшегося самодура и волокитчика, призвать к порядку обнаглевшего грубияна.

Как видно из этого красочного перечня, «Крокодилу» по его профессиональному «профилю» приходится иметь дело с далеко не светлыми личностями… Что поделаешь? Такова, как говорится, специфика. Владимир Маяковский говорил с гордостью:

Эти строки стали крылатыми. И к такой же оздоровительной, «ассенизаторской» службе мобилизованы и призваны крокодильцы. И вряд ли, к сожалению, можно рассчитывать, что, перешагнув во второе свое пятидесятилетие, «Крокодил» сможет «уйти на заслуженный отдых», на пенсию, а сатирики останутся без работы, поскольку перечисленные выше крокодильские «клиенты» отнюдь не собираются по доброй воле «перековаться» в порядочных, честных людей. Так пусть же и они не рассчитывают на демобилизацию карикатуристов и фельетонистов, на притупление их бдительности, на ослабление их сатирической злости.

Мне хочется еще отметить, что, обличая кого следует, высмеивая и вытаскивая «за ушко, да на солнышко» тех. кто этого заслуживает, «Крокодил» не рычит, не щелкает зубами, не проглатывает заживо, проливая при этом знаменитые «крокодиловы слезы». Отнюдь нет. «Крокодил» борется с нечистью активно и непримиримо, но всегда вежливо и культурно. Он никого не обзывает нехорошими словами, не грозит прокуратурой и судебными карами, а применяет другие, иногда не менее действенные «меры пресечения». Оружие «Крокодила» — это слово и рисунок, заряженные смехом всех видов и оттенков: журнал едко иронизирует и гневно бичует, добродушно подшучивает и ядовито высмеивает, весело улыбается и саркастически разоблачает, дружески пародирует и беспощадно разит — словом, использует все краски своей сатирико-юмористической палитры.

Доброе и полезное дело сделал Исаак Павлович Абрамский, бережно сохранив и собрав воедино страницы крокодильской истории — свои воспоминания о разных днях и годах «Крокодила», о его повседневных делах и отдельных необычных редакционных затеях, о его художниках, поэтах, литературных работниках, темистах.

В своеобразии индивидуальных черточек и характеров вырисованы им фигуры редакторов разных периодов начиная с основателя «Крокодила» — могучего «батьки» Еремеева.

В дружеских шаржах, публикуемых на этих страницах, первые редакторы журнала изображены такими, какими они мне запомнились, и идут, разумеется, в той последовательности, в какой они сменяли друг друга на своем беспокойном посту.

Мы узнаем о многих любопытных эпизодах и случаях крокодильского житья-бытья, об остроумных редакционных находках, о встречах с интересными людьми.

За плечами у нашего «Крокодила» славное прошлое, с честью пройденный боевой путь. Думается, что немалые успехи на сатирической службе советскому народу ждут его впереди. Так пусть же неусыпно стоит он на своей крокодильской вахте. Пусть будут его глаза всегда молодыми и зоркими, зубы — острыми и крепкими, вилы — нержавеющими, удары — меткими.

Пусть пополняющие коллектив журнала молодые художники и фельетонисты становятся, в свою очередь, старожилами. И пусть запоминают всё. В том числе пусть помнят и пас, первокрокодильцев.