Секрет механической птицы

Глава 6

Я продолжаю драить дом, одновременно обдумывая, как бы мне отвертеться от работы золотарём. Должны же быть на свете и другие мистеры Чэни. Другие люди, верящие в силу науки. Другие люди, которым не помешает шустрый мальчик на подхвате. И пока я думаю обо всём этом, я заглядываю под каждую полку, под каждую оторванную половицу, разыскивая чертежи.

Когда я наконец добираюсь до кухни мистера Чэня, на улице совсем темнеет. Дядя вытаскивает из дома весь собранный нами мусор и сваливает его в повозку перед крыльцом. В ней оказывается всё, даже бутылки из погреба. Я бросаю взгляд вверх. Ни единого следа купоросного масла, но электрический ящик всё ещё на месте, на самой верхней полке. Я вытаскиваю табурет из повозки и начинаю медленно стаскивать будущее сердце птицы вниз.

С трудом удерживая тяжеленный ящик, я бреду на другую сторону дороги и едва-едва ухитряюсь взгромоздить его на стену нашего заднего двора, а затем тщательно маскирую колючками. Хочется верить, что никому в голову не придёт искать его так высоко.

– Эй, парень, ты где? – звенит голос дяди на пустой улице.

– Здесь! – откликаюсь я, торопливо возвращаясь в дом.

– Я уж думал, ты сбежал, – ворчит дядя.

Я спускаюсь с лестницы следом за ним.

Кухня совершенно опустела, и только пятно крови по-прежнему темнеет рядом с очагом. Я обхожу его стороной. Нетрудно догадаться, что это.

Меня охватывает невольный страх, вспоминаются самые бредовые слухи, а в голове сами собой всплывают образы адского пламени. Длинные тени ложатся в углах комнаты. Здесь пахнет экспериментами мистера Чэня, имбирём и серой, как и раньше. Но к этому примешивается новый резкий запах. Запах мясницкой лавки.

Дядя громко насвистывает. Я присоединяюсь, и мы продолжаем драить дом, оттираем с плит пола тёмное пятно, трём старый камень мылом и содой, пока даже в трещинах не остаётся потёков крови и запах не исчезает окончательно. Только тогда мы прекращаем свистеть.

– Вот и хорошо, что главное дело сделано. И всё же никому не пожелаю так отправиться на тот свет. – Дядя тыкает пальцем в заднюю дверь. – У меня есть для тебя ещё одно дельце снаружи.

Он открывает задвижку и выталкивает меня в сумрак двора. На западе под слоем облаков ещё светится розово-зелёное небо. А сверху, над ними, царит ночь.

– Осталась уборная. – Он дружески хлопает меня по спине. – Отличное дельце, заодно и потренируешься.

– Серьёзно?

Дядя смеётся.

– Не совсем. Выгребная яма – не твоя задача, в ней тебе копаться не придётся. Миссис Лав вызовет нормальных золотарей. Она просто хочет, чтобы тут малость прибрали.

– А вы что будете делать?

– Краны полировать. – Он бросает на меня взгляд, откровенно ухмыляясь. – Тебя же не пугает малая толика навоза?

Я выхожу во двор, и на ветру пламя в фонаре начинает мигать. Этот двор давно никто не чистил. Под ногами хрустит мусор, какие-то мелкие твари шмыгают в дальних углах. Я в целом не то что боюсь, просто терпеть не могу темноту.

Освещая себе путь, я приближаюсь к двери уборной, и моя громадная тень как-то съёживается. Я кладу руку на задвижку и останавливаюсь, напуганный полутьмой и шуршанием мелких зверьков под ногами.

Я с детства ненавижу тёмные углы. Бабушка частенько закрывала меня в шкафу в своей спальне, когда я вёл себя плохо. Иными словами, постоянно.

Если верить ей, конечно.

Через приоткрытую дверь дома я слышу, как дядя тяжело поднимается по лестнице, собираюсь с духом, глубоко вздыхаю и открываю дверь.

Внутри воняет, но ведь все уборные на свете воняют.

Я оглядываюсь, высматривая чертежи, но не вижу ни малейших следов. Приходится сознаться себе, что если их нет здесь, то вполне может быть, что драгоценные бумаги мистера Чэня уже вытащили из дома и свалили в повозку. Но я должен был их заметить. Ведь должен был?

Я приподнимаю крышку и вешаю светильник на крюк в потолке, чтобы видеть достаточно, но не слишком много. От запаха меня почти выворачивает, но я сглатываю подкатившую тошноту и стараюсь дышать совсем по чуть-чуть через рот. Вооружившись ведром и коробкой соды, я принимаюсь мыть и скрести. Затем поднимаю сиденье и заглядываю под него. Чернота. Затем, чтобы точно убедиться, что ничего не пропускаю, я снимаю фонарь с крючка и заглядываю в дыру. От вони перехватывает дыхание, и я начинаю кашлять. Отшатнувшись, я спешу выскочить на улицу, чтобы отдышаться, и больно ударяюсь локтем о косяк. Лампа выскальзывает из пальцев и летит в дыру.

– Чёрт!

Такие большие светильники стоят не меньше десяти шиллингов за штуку! Я наклоняюсь над ямой и всматриваюсь в её зловонные глубины.

Лампа стоит на чём-то мерзком и коричневом.

Становится ясно, что её придётся вытащить.

Выйдя во двор, я принимаюсь лихорадочно искать, чем бы её выудить. Медлить нельзя. Как только пламя угаснет, я никогда не найду лампу.

Дойдя до порога кухни, я примечаю оконный крюк. Схватив его, я бросаюсь в уборную, спускаю в вонючую дыру и со второй попытки подцепляю-таки лампу. Вытаскивая её наверх, я краем глаза вижу что-то круглое, угнездившееся сбоку от выгребной ямы. Я подношу лампу поближе. Похоже на трубу, но не совсем. Это явно не часть конструкции туалета, а что-то спрятанное там, где никому не придёт в голову искать.

О! Ну и хитрец же вы, мистер Чэнь!

Я плавно поднимаю лампу, вешаю её на крюк у себя над головой, чтобы осветить, пусть и неярко, всю уборную. Наклонившись вперёд, я снова заглядываю внутрь.

Несмотря на лампу над головой, я еле-еле различаю спрятанное сбоку. Оно на расстоянии вытянутой руки, но вокруг всё забрызгано испражнениями.

Если снять куртку и рубашку и дышать неглубоко, то есть шанс дотянуться. Раз мистер Чэнь спрятал здесь чертежи, значит, я достану их, неважно насколько это противно.

Раздевшись до пояса, я ложусь на стульчак и тяну руку в зловонную дырку. Голова пригибается всё ближе и ближе к сиденью и источнику вони. Я успеваю коснуться холодной склизкой поверхности выгребной ямы, прежде чем нащупываю кончиками пальцев что-то другое.

Промасленный холст?

На моё запястье падают какие-то хлопья. Я не вижу их, но догадываюсь, что они собой представляют. Медленно и осторожно я смыкаю пальцы, захватывая таинственный свёрток, притаившийся у стенки выгребной ямы. Он холодный, твёрдый и мокрый. На ощупь вроде мяча. Мяча, завёрнутого в тряпицу.

Вернувшись во двор, я наполняю ведро чистой водой и ополаскиваю себя, лампу и свёрток. Я вытираюсь перепачканной рубахой и натягиваю её обратно. Рубаха сырая, я весь мокрый, и там, где жёсткая ткань касается кожи, бегут мурашки. Я натягиваю сверху куртку и при свете лампы разглядываю содержимое таинственного свёртка.

– Эй, Атан, ты где там? – В дверях кухни возникает дядя, всматриваясь в темень двора.

Запахнув шерстяную куртку, я прячу сырой свёрток под мышку. Он тяжёлый и норовит выскользнуть, так что приходится прижать его локтем к боку, чтобы не упал.

– Здесь, – откликаюсь я.

– Готово?

– Готово!

– Ну тогда пойдём из этого проклятого дома. – Дядя уже загрузил всё на свою телегу, стоящую перед домом. – Передай маме, что я забегу позже, только выброшу эту пакость на свалку. – Он останавливается и оглядывает меня в сгустившихся сумерках. – Эй, парень, ты что, в дерьмо с головой нырнул?