Змеиная пустошь. Секрет подземелья

Глава девятая

Что-то у него во рту не давало челюстям сомкнуться. Что-то мягкое и раздутое, с привкусом тухлого мяса.

Мика сглотнул. К горлу подступила тошнота. Он попробовал открыть глаза, но не смог. Они как будто были склеены. Пошевелить руками и ногами он тоже не мог. Он был распластан, руки вытянуты над головой, ноги раздвинуты.

Выгибая спину, Мика пытался высвободиться. Кричать не давал кляп во рту; верёвки на запястьях и лодыжках от попыток вырваться только глубже впивались в кожу. Он откинулся назад, силы покинули его. Холод обжигал кожу, будто раскалённым железом клеймил ему плечи, ягодицы, икры; в голове стучала кровь.

Что же, всему конец? Так он и умрёт, обездвиженный и беспомощный, как каменозмей в ловушке?

Мика вздрогнул. Он почувствовал на своём лице тёплое дыхание, гнилостное и резкое, затем кто-то подул сначала на одно его веко, затем на другое. Собравшись с силами и задыхаясь, он попытался отвернуться, но рука сжала ему челюсть и не дала пошевелиться. Замёрзшие слёзы, склеившие его ресницы, начали таять под шумным дыханием, и вскоре Мика смог приоткрыть глаза до узких щёлочек и посмотреть вперёд.

Тот, кто призывает зиму, сел на корточки и фыркнул. Эту часть действа он любил, пожалуй, больше всего. То, что предшествовало треску ломающихся костей и крикам, раздиранию плоти и льющейся крови.

Страх.

Он протянул руку и снял костяную маску.

Мика вздрогнул и хотел закричать, но кожаный кляп пропустил лишь сдавленные рыдания. Лицо кельда под маской было сплошь покрыто мелкими пересекающимися шрамами. Они стёрли его черты, смазали бесформенную переносицу, сплющили и растянули в стороны ноздри, превратили губы в тонкую кривую линию. Бледно-голубые глаза были глубоко посажены в синюшные глазницы и глядели на Мику холодно и равнодушно. Под разлинованной шрамами кожей напряглись мышцы; они едва заметно задрожали, когда изо рта показался кончик влажного языка.

Тот, кто призывает зиму, пытался улыбнуться.

Мика уставился на громадную фигуру, не в силах пошевелиться, не в силах закричать. Тот, кто призывает зиму, потянулся назад. Следуя за его взглядом, Мика стал рассматривать металлические орудия, аккуратно разложенные рядком на снегу. Они поблёскивали в тусклом солнечном свете. На некоторых были крюки, на других шипы или сверкающие лезвия; на одном красовалась сжатая пружина, которая разделяла два зазубренных металлических бруска, предназначенных то ли для сжатия, то ли для дробления. Мика смотрел, как рука в перчатке скользила над рядом инструментов, прежде чем опуститься на один из тускло-серых предметов.

Тот, кто призывает зиму, взялся за ручку выскабливателя для глаз, и изо рта с клубами пара вырвался хриплый смех. Он сдул с орудия снег, затем стёр последние прилипшие к металлу упрямые снежинки.

Тот, кто призывает зиму, приблизился к Мике и по очереди стал прикасаться к его векам металлическим инструментом. Он изобразил, как будет надавливать и прокручивать инструмент, чтобы не осталось никаких сомнений в его намерениях, и снова прижал выскабливатель к полным слёз глазам юноши. Кельд наслаждался ужасом своей жертвы, влажный язык высовывался из почти безгубого рта; он аккуратно положил инструмент на место, между шипом для дробления черепа и ножницами для костей.

Насмешливо фыркнув, тот, кто призывает зиму, поднялся на ноги и отошёл.

Мика подавил рыдания. Он повернул голову и увидел, что кельд снова присел – возле тела, к которому подошёл. У Мики замерло сердце.

Это была Фракия. Распластанная и прикованная к коротким кольям, вбитым глубоко в лёд, точно так же, как и он сам. Правая сторона её тела была в синяках и ссадинах, а возле уха запеклась кровь. Неподалёку лежал Илай, тоже связанный и с кляпом во рту; спутанные волосы были в крови, и снег вокруг тоже покрывали брызги крови. Как и Мика, они были раздеты, одежда лежала на снегу вне досягаемости: ботинки, носки, штаны, рубашки, душекожа Фракии – всё было разложено с нарочито издевательской аккуратностью.

Он мог прикончить их всех ещё в укрытии, думал Мика. Мог ещё там разбить им головы. Перерезать горло.

И всё же не стал этого делать. Он предпочёл вытащить их наружу, раздеть и разложить на стылом снегу, крепко-накрепко связанных по рукам и ногам.

Тот, кто призывает зиму, ткнул девушку-змеерода в ребро. Её он оставит напоследок. Всё ещё сидя на корточках, он повернулся к лежащему рядом змеелову, облизывая безгубый рот кончиком языка.

Илай посмотрел на кельда. Напрягся, силясь что-то сказать, но из-за кляпа слов было не разобрать.

Тот, кто призывает зиму, хихикнул и икнул. Он потянулся к инструментам и выбрал ножницы для костей. По очереди он прикасался зазубренными лезвиями к пальцам рук Илая, к его запястьям, затем повернулся и коснулся металлом пальцев ног. Лодыжек. Коленей… Потом опять хихикнул, икнул, и его шрамы на лице сложились в подобие улыбки.

Мике было ясно: кельд играл с ними. Он наслаждался их беспомощностью, страхом, дразнил своими адскими инструментами, разложенными на снегу с такой омерзительной педантичностью.

Тот, кто призывает зиму, отложил в сторону ножницы и склонился над Фракией. Он протянул огромную руку в перчатке и жестом, в котором едва ли сквозила забота, сдвинул прядь волос с лица девушки-змеерода. Потом протянул руку и вытащил из набора инструментов тяжёлое орудие с двумя усеянными шипами прямоугольными пластинами, прикреплёнными к металлическому стержню с резьбой.

Это был раздвигатель рёбер: им распахивали грудные клетки змеям, чтобы достать драгоценные органы. Лёгкие, мешочки с огненным маслом. Сердце.

Тот, кто призывает зиму, прижал шипы раздвигателя рёбер к коже девушки-змеерода, не сильно, чтобы не проколоть, но достаточно, чтобы остался тёмно-красный след, при виде которого Мике захотелось взвыть раненым зверем.

Кельд снова уселся на корточки. Девушка-змеерод даже не вздрогнула и не издала ни звука. Тогда мучитель положил инструмент себе на колени и, соединив свои огромные ладони, стал демонстрировать, как работает инструмент: как металлические пластины сжимаются и отталкивают что-то сопротивляющееся, как затем снова раздвигаются и встают на место.

Лицо девушки-змеерода по-прежнему ничего не выражало.

Тот, кто призывает зиму, на мгновение замер. Похоже, девчонка – крепкий орешек, думал он, и это доставляло ему удовольствие. Он отстранился и собрался было положить раздвигатель рёбер на место, когда над ним пролетела тёмная тень.

Кельд застыл в нерешительности. Тень промелькнула снова, на этот раз он поднял глаза – и они распахнулись от удивления; кривая улыбка исчезла с его тонких губ.