Секрет Сибирского Старца

Юлия Ефимова Секрет Сибирского Старца

Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Перед тобою сейчас не трактат на тему истории России, не «настоящий» детектив, основанный на реальных событиях. Перед тобой рассуждение автора на тему…

Все герои, все события и имена вымышлены, являются плодом фантазии автора, а совпадения случайны!

Из поступков людей рукодельницаЖизнь плетет, судьбы кружева.Беззаботно вплетает кудесницаЗло большое к охапке добра. Даже шаг в стороне не останется,Пусть и малый, на первый взгляд.Все в работу пускает жеманница,Создавая последствия ряд. Ты обидел кого-то намеренно,Ты случайно кому-то помог.Все, как пряжу, спокойно, уверенно,В кружевной заплетает платок. Но на том ничего не кончается,И твое судьбы полотноС другими переплетается,Создавая России панно. И бесстрастная кружевница,На планету надев мундир,Монотонно к душам стучится:"Вы в ответе за этот мир".

Санкт-Петербург 31 августа 1825 года

Александро-Невская лавра

Александр вышел из кареты и стал всматриваться в темный силуэт лавры. Он прибыл сюда инкогнито для встречи со своим давним духовным наставником, старцем Алексием, в миру Алексеем Шестаковым.

Александро-Невская Лавра была резиденцией столичной духовной власти и местом частых паломничеств царской семьи. Здесь нередко совершались торжественные богослужения в присутствии августейших особ, и поэтому все монастырские строения и храмы отличались пышным великолепием Отец Александра, Павел I в свое время приказал переименовать Александро-Невский монастырь в Лавру, со штатом наравне с Киево-Печорскою и Троице-Сергиевскою Лаврами, тем самым сделав ее одной из самый богатейших и красивейших обителей страны.

Отец… Он сегодня опять снился Александру, эти сны уже вошли в привычку, но не стали от этого менее кошмарными. Он плохо его знал, потому как воспитывался подле бабки Екатерины, но во снах Александр представал перед отцом именно маленьким мальчиком. Обычный сценарий был таковой: Павел входил в комнату, где спал маленький Александр и, наклоняясь над его кроватью, зловеще шептал «Вставай, отцеубийца, пора Россией править».

Сегодня же сон был иной, но не только сюжетом, а даже качеством был похожим на явь. Сегодня впервые Александр был своего возраста и находился не в детской, устроенной в Царском селе при Екатерине, чтоб она могла посещать внука, которого планировала посадить после себя на Российский трон, а в своей собственной спальне, что он делил со своей супругой Елизаветой Алексеевной. Павел в этот раз не злился и не брызгал слюной, а лишь тихо и жалостливо сказал: «Что, Алексашка, пора спасать Россию, конец ей идет. А все ты виноват, ты, положил грех отцеубийцы на все последующие поколения нашего рода. Страшные, кровавые времена ждут Россию и такие, что Наполеон покажется ангелом. Так что иди и отмаливай свои грехи, может, чем России и поможешь».

Александр даже впервые хотел ответить отцу, мол, какой конец, я победил Наполеона Бонапарта, я присоединил к России земли восточной Грузии, Финляндии, Бессарабии и бывшего герцогства Варшавского. Все беды позади! Но голос не подчинялся и словно застрял в горле, превратившись в ком. Павел же, словно прочитав мысли сына, успокаивающе похлопал его по руке и ответил на не заданный вопрос: «Россия, сын мой, может уничтожить только сама себя, изнутри, никакие внешние силы ей не страшны». После этих слов он не исчез по обыкновению, не рассеялся в воздухе, а медленно вышел из опочивальни, осторожно закрыв за собой дверь.

– «Летопись Времен» заговорила, – услышал он у себя за спиной и обернулся. Даже в кромешной темноте двора Лавры было видно, как сильно постарел его духовник. Он был для Александра хорошим наставником, особенно тогда, в те страшные годы, когда убедил императора, что только бог и покаяние спасут Россию.

Зная, что духовник скажет именно то, что надо и не более, император Александр I молчал и не задавал никаких вопросов.

– Помнишь ли ты, не забыл ли, как мы с тобой и Александром Голицыным в период нашествия Наполеона, летом 1812 года сутками неистово молились Богу, прося его помощи и защиты, и он нам ее дал. Когда Москва горела, только Божья воля могла помочь нашей родине… Пришла пора отдавать долги.

Александр не видел лица духовника, но ему почему-то казалось, что по его щекам текут тихие слезы.

– В Крыму, в Георгиевском монастыре хранится реликвия, знание о которой монахи держат в строжайшем секрете. «Летопись Времен», книга, которая говорит, когда мир стоит на пороге краха и допускает к себе только того, кто может помочь, отмолить его перед господом. Также ее называют «берегиня», потому как считается, что именно она хранит Россию.

– Как книга может говорить? – не удержался Александр. Он безусловно верил в бога, знал святое писание почти наизусть и умел правильно трактовать все сказанное в ней. Он не просто верил в Бога, Александр I, Император и Самодержец Всероссийский, великий князь Финляндский, царь Польский точно знал, что Бог есть. Но вот к мирским чудесам вроде разговаривающих книг Александр относился скептически.

– Тебе придется увидеть это самому, – со вздохом сказал духовник. – Книга требует к себе правителя. Вчера в Лавру пришел монах, который принес мне тайное сообщение. Тебе придется поехать в Крым и послушать эту книгу.

– Когда? – спросил Александр, обдумывая, закончил ли он самые важные из текущих дел.

– Как можно скорее, – качнул головой духовник и перекрестил стоящего напротив его мужчину, ставшего старому монаху уже больше, чем Императором. Александр I стал для него сыном. – Если книга заговорила, значит, беда близко, и, возможно, только ты сможешь ее предотвратить, – сказал он и тихо добавил: – Ну, или хоть немного уменьшить ее.

Уже первого сентября Александр I выехал из Санкт-Петербурга в Таганрог, где позже он оставит свою супругу и отправится в Крым один.

Глава 1. Герасим

«Лето – самое скучное время года», – думал Герасим, лениво бродя по улицам родного Томска. Если бы другие люди могли прочесть его мысли, то были бы очень удивлены и даже возмущены такой трактовкой вопроса. Потому что большинство людей на этой планете просто обожают летний сезон и связанные с ним прелести в виде каникул или отпусков. Но у них, видимо, есть друзья, с которыми можно проводить время весело и деятельно. У Геры же друзей не было. Многие бы подумали, что это невозможно – ну не может у двадцатиоднолетнего парня не быть друзей – но, как ни прискорбно, это была чистая правда. Герасим страдал от одиночества с самого детства. Возможно, ему просто не везло, но сам же Гера был уверен, что все дело в нем одном. Наверное, он просто скучный человек, периодически нудный и банальный.

Правда, последний год в университете ему казалось, что он их все же нашел, пусть не друзей в общем понимании этого слова, а хотя бы единомышленников. Людей, увлеченных идеей и идущих к общей цели. В сентябре преподаватель по кличке Пират собрал команду с разных факультетов для участия в интеллектуальных играх. Гера слышал про эти игры – они проводились раз в год, летом, между лучшими институтами и университетами города.

Когда объявили конкурс, Герасим очень захотел попасть в команду. Во-первых, это новые знакомства, а он не оставлял попыток все же найти друзей, а во-вторых, игры проводились в июне, а это значит, что половина ненавистного лета будет занята. Может быть, он так сильно хотел, а может и правда оказался самым умным на их потоке, потому как в команду он попал и даже весь год тренировался. Ребята подобрались разные, но цель победить объединяла, и потому некий эффект дружбы все же присутствовал. Все рухнуло, когда за месяц до соревнований организаторы объявили, что игры пройдут на турбазе «Томские просторы». Это был провал.

Герасим недоумевал, зачем вообще проводить игру в такой глуши, на турбазе среди непроходимого леса. Какая была в том нужда, ведь ранее все соревновались в городе, и никто от этого не страдал. В это раз придумали выезд на природу, да еще и рядом с Черным озером монаха. Там начинался непроходимый столетний лес, который и сам по себе полнился сверхъестественным, а уж возле Черного озера монаха и подавно нечего было делать.

Гера верил преданиям и поверьям, особенно, если они подкреплялись историческими фактами или передавалось из уст в уста как народный фольклор. «Ведь что такое фольклор? – рассуждал Герасим. – Это история местности, но не записанная в книгу, а увековеченная тем, что пересказывали ее в увлекательной форме. Скорее всего, он был немного изменён со временем теми, кто его пересказывал, но делалось это только для того, чтоб история сохранялась и многие поколения волновала слушателей». Поэтому фольклору Гера верил на девяносто процентов, десять оставляя на некое преувеличение.

Да что там, Гера верил даже в инопланетян. Нет, не то, чтобы он с ними встречался или они являлись ему во сне, он не был сумасшедшим. Просто однажды от избытка времени, Герасим изучил данный вопрос, проштудировав большое количество литературы, и пришел к выводу, что земляне просто не могут быть одиноки во вселенной.

Конечно, Гера понимал, как его рассуждения могут восприниматься в обществе, поэтому старался помалкивать, но не всегда получалось. Иногда, правда, хотелось поделиться соображениями, выводами, которые ему казались вполне логичными.

Не получилось и в этот раз, когда объявили, что студенческие игры будут проводиться на турбазе. Герасим отказался от участия. Просто уйти из команды было нельзя, слишком много сил все вложили в подготовку. И тогда он постарался очень доходчиво и осторожно объяснить ребятам во главе с преподом, почему он не поедет, но его, естественно, не восприняли всерьез. Ребята смеялись, Пират злился и закатывал глаза, а Герасиму было в тот момент так стыдно, словно бы он стоял голый перед аудиторией. После этого уже не в первый раз Гера пообещал себе, что больше никогда не будет озвучивать свои выводы для толпы.

«Прошел еще один день, и слава богу», – подумал Герасим, смотря на клонящееся к горизонту солнце, и решил возвращаться домой. В спальне, над кроватью Гера даже повесил календарь, в котором зачеркивал дни лета. Каждая галочка на нем приближала его к началу семестра, тогда, по крайней мере, будет некогда скучать. Устроиться на работу тоже не получалось, подработка на лето для студентов курьером или официантом необщительному Гере не подходила, а другой не нашлось.

В квартире почему-то горел свет. Неужели утром Гера забыл его выключить? Опять мама будет ругаться, когда в конце месяца выставят огромный счет за электричество. Родители последние пять лет жили на даче. Это не было дачей в привычном понимании этого слова, на шести сотках стоял милый и уютный дом со всеми удобствами. Предоставив любимому сынульке полную свободу, родители спокойно работали удаленно, дыша сосновым лесом. Он предполагал, что сделали они это намеренно, решив, что, если не мешать, то Герасим быстрее социализируется. В его одиночестве они винили себя и тотальный контроль над сыном в детстве.

Гера же с отъездом родителей стал еще более одиноким, и пустая квартира, как принято в этом случае для любого студента, не радовала, а огорчала.

Зайдя в квартиру, Гера всем нутром почувствовал, что в доме кто-то есть. Раз дверь была закрыта на ключ, значит, это могут быть только родители, внезапно приехавшие его навестить. Но почему они молчат? Ведь он хлопнул дверью, почему они не приветствуют? Пугающая ситуация заставила сердце заколотиться быстрее. Гера осторожно взял с полки в прихожей зонт – так себе оружие, но на безрыбье и рак рыба – и пошел в кухню. Там за столом сидел незнакомый парень чуть старше Герасима, широкоплечий, с копной пшеничных волос. Он пил из любимой Гериной кружки горячий чай, от которого шел пар, и нагло улыбался.

– Привет, – сказал он, продолжая лыбиться.

– Ты кто? – как можно строже спросил Герасим, прикидывая, сможет ли справиться с богатырем. Вообще-то Гера имел в арсенале разные силовые приемы, ведь ходил в школе на боевую подготовку, а в начальной даже посещал секцию бокса, но тут возникал вопрос, куда ходил этот верзила, если туда же, то шансов ноль.

– Я Вовка, – ответил просто парень, не переставая улыбаться, что уже немного пугало.

Видимо, поэтому Гера вместо нормального вопроса «что ты делаешь в моей квартире?» выпалил:

– Ты чего так лыбишься?

– У нас так принято, – опять очень просто ответил парень и пожал плечами.

– «У нас» – это где? – продолжал задавать дурацкие вопросы Гера, упорно не переходя к более содержательным.

– У нас – это в России, – пояснил бугай Вовка и вновь аппетитно хлебнул чаю.

– Ты мне не загоняй, – ответил Гера, оглядывая кухню, не стащил ли чего незваный посетитель. – У нас в России, если так улыбаться незнакомому человеку, можно и в дурку загреметь. Что ты делаешь у меня дома и как сюда попал? – наконец спросил Гера.

– Вот, – Вовка положил на стол ключ, – ты мне его сам дал.

Гера, не подходя близко к столу, посмотрел на действительно похожий ключ и сказал:

– Значит так, слушай меня внимательно: я тебе ничего не давал, да и ключ у меня один. Если ты сейчас нормальным русским языком мне не расскажешь, кто ты и что ты делаешь у меня дома, то я вызываю полицию, – на этих словах Герасим поднял вверх телефон как солдат гранату перед броском. – И прекрати так улыбаться! – психанул он.

– Ты не поверишь сразу, – сказал Вовка, все же перестав улыбаться, – но я тебе все объясню. Ты главное выслушай меня спокойно и постарайся поверить.

– Ты маньяк? – запоздало уточнил Гера.

– Нет, – покачал головой Вовка и, видимо, хотел вновь улыбнуться, но увидев гневное лицо Геры, передумал. – Обещай поверить, – попросил незваный гость.

– Говори! – скомандовал Герасим, уже окончательно запутавшись.

– Я твой правнук из 2102 года. Пра, то есть, ты, всю жизнь переживал, что так и не поймали убийц его одногруппников. Вчера нашли тело твоего однокурсника, в последующие две недели на турбазе, где сейчас твои друзья, пропадут еще пять человек, но их трупы так и не обнаружат. Вернее, не в вашем времени, а вот в нашем, через сто лет – да. И вот у нас определят, кто убийца, но его уже не накажешь, он мертв, а ребят не вернешь. Вот пра, то есть ты, и отправил меня в 21 век, помочь тебе найти убийцу и наказать его, а также спасти хотя бы тех пятерых.

– Парень, ты что куришь? – спросил Гера испуганно. Теперь он был уверен, что это наркоман пробрался в его дом, и судорожно решал, что же делать – сначала звонить в полицию или попробовать сбежать из дома.

– У нас не курят, – заметил Вовка, грустно вздохнув, видимо, поняв, что Герасим ему не верит.

– У нас – это в России? – Гера первый раз за сегодняшний день улыбнулся.

– Конечно, это запрещено законом Российской Федерации, – сказал Вовка, усмехаясь, словно бы Гера спросил какую-то глупость. – Пра предупреждал, что ты не поверишь, ведь ты упрямый. Поэтому я тебе сейчас расскажу то, что знаешь только ты.

– Попробуй. – От абсурда и нелепости ситуации, а также глупостей, что говорил странный гость, Гера успокоился и даже сел за стол напротив молодого человека, но телефон по-прежнему держал наготове.

– Правда, это такие интимные вещи, что мне неудобно, – смутился огромный Вовка.

– Я переживу, – сказал Гера, уверенный, что это блеф.

– В начальной школе ты наделал в штаны, ну, так получилось. Сбежал с уроков и дома долго их отстирывал. Потом еще и от матери получил, что со школы ушел.

– Принято, что-то еще? – все еще усмехаясь, отозвался Герасим, но на самом деле в желудке похолодело, потому как он даже после мамкиных криков не признался, почему ушел, и был уверен, что в школе тоже никто не заметил, и эта тайна умрет вместе с ним.

– Ты писал любовные записки однокласснице, – Вовка замялся. – Ну, в общем, отшила она тебя грубо. Прадед сказал говорить по-другому, но я думаю, что ты понял. Сейчас тебе нравится девушка, но ты никак не можешь даже подойти к ней. А еще по ночам, когда тебе грустно…

– Хватит! – закричал Гера и почувствовал, что покраснел.

– Я тоже так думаю, – вздохнул Вовка облегченно, будто у него камень с плеч упал. – Это я еще до инопланетян не дошел, – добавил он шёпотом.

Минут пять в кухне стояла тишина. Герасим обдумывал, как все эти сведения могли попасть этому парню, и не находил никаких оправданий. Молодой человек не выглядел наркоманом или сумасшедшим, но все равно надо было проверить.

– Покажи руки, – он встал и подошел к Вовке.

Тот без возражений протянул ему обе. Вены у пацана оказались не тронуты, но Гера знал, что могут быть и другие места. Уже без спросу он проверил другие возможные варианты. Вовка послушно поддавался, словно бы это была необходимая процедура. Потом Герасим посмотрел у парня зрачки, десны и напоследок заставил дыхнуть. Видимых признаков, что парень наркоман или алкоголик, не было, и Гера опять спросил первое, что пришло в голову:

– Вы что, машину времени изобрели?

– Ну, да, – спокойно ответил Вовка. – Правда, летать можно только в прошлое, будущее закрыто. У нас даже коммерческие рейсы есть, как в ваше время в космос. Платишь и летишь в выбранное время. Вот, к примеру, в ваше никто не любит путешествовать, непопулярное направление, потому и дешёвое.

– Это-то понятно, – вдохнул Гера, – я бы сам не полетел в свое время. А что прадед, то есть, я сам не прилетел?

– Старенький ты уже, а там перегрузки, мы даже деда решили не отправлять, хотя ему всего семьдесят с копейками, отец же и вовсе не в курсе нашей авантюры, – пояснил Вовка и добавил, словно по секрету: – Не одобряет он это, ну, нарушение закона, он у меня главный полицейский города Томска.

– А мне сколько?

– А тебе сто.

– Неужели у вас так долго живут? – удивился Гера, потихоньку свыкаясь с дикой мыслью.

– Да, у нас в России медицина хорошо работает, – уверенно покивал Вовка, и Гере почему-то захотелось ему верить.

– Ты мне не рассказывай ничего про будущее, – вдруг всерьез попросил Герасим, – а то потом жить неинтересно будет.

Несмотря ни на что чувство, будто его разыгрывают, по-прежнему не проходило.

– Договорились, – согласился Вовка. – Я и про наше дело особо рассказывать не могу, эффект бабочки, слышал, наверное? – уточнил он. – Ты учти, у меня только три дня. Потом мой рейс обратно.

– Как же ты помогать собрался? – удивился Гера – Раз ты говорить ничего не можешь?

– Пра, то есть ты, такую штуку придумал: ты меня должен с собой взять, а я все на месте соображу и буду тебя незаметно направлять, куда надо. Пра уверен, что должно прокатить, хотя он у нас самый большой авантюрист в семье и частенько попадает впросак, – Вовка широко улыбнулся. – Мне, видать, его гены достались, вот я и решил, что попробовать все же стоит.

– Вообще-то, на меня не похоже, – засомневался Гера. – А куда я тебя взять-то должен?

В этот момент в дверь позвонили. Звонок вышел коротким и каким-то неуверенным, словно гость сам не знал, надо ему сюда или нет.

– Вот куда тебя сейчас позовут, туда меня и бери. Скажи, не могу бросить, родственник из деревни приехал, – инструктировал Вовка, пока они шли к двери.

Гера был напуган, удивлен и просто раздавлен, не понимая, что происходит в его жизни.

– Что-то мне крипово, – вздохнул он, в нерешительности глядя на дверь.

– Давай, пра, я же здесь, я знаю, что за дверью нет ничего страшного. Открывай, – произнес Вовка, улыбаясь, но Герасима не покидало ощущение фарса.

Глава 2. Полина

Поля стояла у двери и не решалась еще раз нажать на звонок. Она сама недавно окончила университет, и ей было сложно общаться со студентами моложе ее всего на три года. Полина всеми силами пыталась завоевать авторитет, ну, или на худой конец дружбу студентов, но выходило не всегда и не со всеми. Тому, что это ей давалось с большим трудом, способствовала еще и ее внешность. В свои двадцать шесть лет, маленькая, худенькая – она выглядела совершенной девочкой.

Полине от предков досталась необычная внешность, в ее крови было намешано столько, что почти каждая национальность бывшего СССР могла принять ее за свою. Всего в девушке было много разных черт, но как-то не ярко выраженных: раскосые черные глаза, но при этом очень большие, довольно смуглая кожа, будто после отдыха на море, с каким-то желтым оттенком, черный волос, но с красивым, почти красным отливом, словом, она была настоящая русская. Кровь, перемешавшись в поколениях, не боролась за первенство, и в Поле победила дружба народов. Примерно лет в десять, замучившись отвечать на вопрос о национальности, Полина выпытала у мамы все о ее предках, каких, конечно, та могла вспомнить, и написала стихотворение, которым после собиралась отвечать любопытным:

Сегодня ночью не спалось совсем,Ложиться поздно – вредная привычка.И вдруг, как Мэри Поппинс, на окноПрисела моя пра-калмычка. Сложив свой милый зонт из звёздной пыли,Она рассказывала мне о том,Как весело и дружно они жили,И как прекрасен был их общий дом. На тот рассказ, как светлячок на свет,Надев военный головной убор,Пришел мой польский легендарный дед,В зубах сжимая крепкий «Беломор». Дед вспоминал своих друзей,С которыми он шел в атаку,И день победы, майский день,Тот день, когда впервые плакал. С ним пра-бурят смахнул слезу,Целуя в щеку бабушку-гуранку.Он вспоминал Гражданскую войнуИ боевую крестницу-тачанку. Херсонский цыган стал шутить,Всем родственникам запрещая слезы,И утверждал: "С улыбкой надо жить!И обнимать плакучие березы". Стесняясь, дед-башкир молчал,Всем предлагая фирменный чак-чак.А бабку-украинку обнималМой белорусский прадед офицер-моряк. – А кто же я? Вы разных все кровей!Замолкли предки, мной поражены.Лишь усмехнулся пра-еврей:"Ты русская, такая же, как мы!"

Мама тогда очень смеялась и говорила, что чересчур развернутый у Полины получился ответ, и не стоит в принципе реагировать на бестактные вопросы. Но стихотворение похвалила и даже показала школьному учителю по литературе в надежде на похвалу. Тот, правда, не оценил детский порыв, чем расстроил больше маму, чем дочку, но факт есть факт: мама гордилась любыми достижениями дочери.

Мама, она очень верила в нее, и Поля старалась ее не подвести. Добавляли груза ответственности мамины причитания, которые Полина слышала каждый день с того самого часа, когда ушел папа, то есть, сколько себя помнила: «Всю свою судьбу я, Полиночка, на тебя положила, ты должна теперь прожить свою жизнь и за меня, и за себя, не повторив моих ошибок». Бывало и такое высказывание: «Ничего себе, все тебе, все тебе, жизни у меня и не было, положила я себя, только чтобы ты хорошо жила».

Если в детстве Полине было очень жаль маму после таких причитаний, и она со слезами отвечала, что обязательно проживет жизнь лучше, то, чем дальше, тем сложнее становилось отношение к маминым словам. Вот вроде и ничего такого мама не говорит, вроде от любви большой, а почему-то делается тошно. Словно бы с детства на Полю повесили кредит, который она должна выплачивать всю жизнь. И брала кредит вроде не она, а отказаться от него невозможно. К тому же, чем взрослее становилась Полина, тем больше требований у мамы появлялось к ее «лучшей» жизни. Обязательно высшее образование, никакой школы, работать надо только в университете, там престижнее, а уж замуж один раз и на всю жизнь. Требования к будущему спутнику жизни были настолько запредельными, что Полина была уверена, что таких людей не существует в природе. Ее детская мечта стать следователем была растоптана матерью и уничтожена как не выдерживающая никакой критики.

Все студенческие вечеринки оказались под запретом как потеря драгоценного времени, а все мальчики «хотели одного». Все подружки шалавы, которые «в подоле принесут, а тебя обязательно предадут». По итогу, замужние одногруппницы уже катают коляски, а Полина днем пытается донести высшую математику до студентов, а вечером ищет вкус настоящей жизни в любимых детективах. Иногда она так зачитывалась, что жизнь вокруг меркла, и хотелось как можно быстрее сбежать обратно в книгу. Истории были ее второй реальностью, более интересной, чем ее собственная.

Периодически Полине хотелось взбунтоваться, да было не с кем – малочисленные подруги уже давно был замужем, а одной не набунтуешься. Наверное, стоило бы поискать новых, незамужних подруг со схожими интересами, но сделать это было абсолютно негде. В университете, где она сейчас работала, все были старше Поли, а больше она никуда и не ходила.

Вот и сводилась ее жизнь в двадцать шесть лет к работе и дому, а простая, но такая настойчивая мысль, что где-то она пропустила самое важное, в последнее время не отпускала ее.

Когда учебный год подошел к концу, Полина выдохнула. Пусть на время, но пытка «докажи, что ты препод и заслуживаешь уважения» была закончена, но, видимо, у господа на Полю были другие планы.

Скорее всего, по причине ее молодости Полину Мохнорукую отправили со студентами на «Интеллектуальные игры», которые проводились каждый год между университетами и институтами области. Сама же Полина была уверена, что причина совсем не в том, что она самый молодой преподаватель на кафедре – истинная причина заключалась в том, что никто, даже под угрозой смертной казни, не захотел бы ехать на соревнования, с тем, кого все за глаза называли Пиратом. Такая кличка приклеилась к вредному преподавателю не только из-за его неухоженной бороды и даже не от выразительного имени Сильвестр – дело было в том, что он постоянно грубил людям, попадающим на его орбиту.

Сначала на турбазе, где проводились игры, все шло хорошо, даже бородатый коллега не досаждал Поле, и она просто получала удовольствие от запаха леса, ночной тишины и пения птиц рано утром. Полина формально отсиживалась на играх, где ей и делать то особо ничего не надо было, ведь с ребятами работал зануда, и представляла, что она в детском лагере, на каникулах с такими же, как она, девочками и мальчиками. Иногда даже мелькала дурацкая мысль, что ее сюда зря отправили, она ведь совершенно бесполезная единица, но она быстро исчезала.

Вечерами девушка читала новый детектив любимой писательницы, который удалось купить перед самой поездкой, и представляла себя в роли главной героини, на долю которой выпали жуткие, но интересные испытания. Поля считала, если ты читаешь книгу и в ней нет ни одного героя, в котором бы ты увидел себя, хоть немного, пусть всего лишь какие-то черты характера, то это не книга. Потому что книга – это, в первую очередь, увлекательное путешествие вглубь себя, когда в представленных обстоятельствах, найдя на страницах родственную душу, ты понимаешь, на что ты все-таки способен. Пусть ты не признаешься в этом никому и никогда, но так ты проверяешь, смог бы ты убить, поддался бы на шантаж, сломался бы или выстоял, наконец, распутал бы дело или испугался и бросил бы все на полпути.

На турбазе каждой команде выделили по отдельному деревянному домику. Сооружения были старые, хоть и недавно отремонтированные, построенные, видимо, еще во времена Советского Союза.

В другой же части турбазы, за строительным забором, которую директор называл новой, стояли современные коттеджи с небольшими бассейнами и зоной барбекю. Хозяин данного места бесплатно предоставлял и места размещения, полный пансион и даже место для проведения соревнований, поэтому выбирать не приходилось, брали, что дают. Комнаты в деревянных домиках, в которые их поселили, оказались просторные и пахли свежей краской. Рассчитаны они были на четверых человек, с большими деревянными окнами и скрипучими половицами, покрытыми толстым слоем коричневой краски.

Поле и двум девочкам в группе, Настасье и Еве, выпало жить втроем в комнате, и это было тоже не в тягость. Студентки сутками пропадали на подготовке, где они выстраивали стратегию под предводительством Пирата, а после шептались у мальчиков в комнате и совсем не мешали Полине отдыхать за чтением.

Все изменилось вчера утром, когда одного из студентов нашли утонувшим. Следователи, что относительно быстро прибыли на место происшествия, предположили, что он ушел рано утром купаться на Черное озеро монаха, как называют его в народе, и утонул.

Купаться? В начале июня? В Томске?

Но все эти вопросы Поля оставила полиции и углубилась в свой собственный страх.

За двадцать шесть лет смерть первый раз подошла к Полине так близко, и совсем новое ощущение конечности бытия пробрало девушку до костей, как зимний мороз. Она знала определение конечности – это наличие, обнаруживаемость границ объекта или процесса. Вот сегодня в первый раз Полина обнаружила границы жизни, и это было страшно.

До этого судьба щадила Полю, и потерь не случалось. Нет, конечно, они были, но происходили где-то далеко, на окраинах ее жизни, не задевая и не раня в самое сердце. В этот же раз удар пришелся под дых. Еще вчера веселый парень, любящий пошутить и даривший ей по утрам ромашки, перестал существовать, сразу, полностью, окончательно, навсегда. Его нет и больше не будет, он исчез из этого мира, и изменить ситуацию невозможно. Эти мысли крутились в ее голове уже сутки и никак не могли найти свою полочку в мозгу, чтоб залечь там и не маячить постоянно. Полина догадывалась, почему – потому что у нее не было этой полочки, не подготовлена она была хозяйкой, и вот теперь это придется сделать, причем в ускоренном режиме.

В отличие от Полины, организаторы оказались не столь впечатлительны и решили не останавливать соревнования, и этого тоже Поля не могла понять. Нет, конечно, она не была в ответе за этих взрослых и совершеннолетних людей. В первый же день для всех участников провели лекции по технике безопасности. Озеро монаха находилось не на территории турбазы, а потому там не обустраивали пляж, и стояла яркая табличка «купаться запрещено». Все подписали бумагу о том, что предупреждены и осведомлены, в том числе, и руководители групп. Студент же нарушил правила безопасности и сам за это поплатился, но Поля все равно не понимала, как можно после всего этого продолжать соревнования.

– Выйдите из ступора, – выговаривал ей Сильвестр Васильевич. – Хотя, о чем это я, это ваше нормальное состояние. Вы сегодня же поедете в Томск и привезете мне еще одного игрока, иначе нас снимут с соревнований, а мы, на минуточку, уже в финале.

– Но кого я найду? – вяло сопротивлялась Полина. – Лето, все, наверное, уже разъехались.

– Меня это не волнует, – продолжал трясти своей противной бородой отвратительный препод – Можете вы хоть сейчас быть полезной, или ваш максимум – чтение женских детективчиков?

Полина была уверена, что он не видел ее за чтением, и очень удивилась этой фразе. Кажется, она даже покраснела, хотя ее смуглая кожа редко окрашивалась румянцем.

И вот сейчас она стоит у дверей последнего шанса не получить вечером от нервного коллеги очередной выговор. Студент со смешным именем Герасим и фамилией Петровский был последним, кто мог продуктивно участвовать в соревнованиях, главное, чтоб он не отказал. Гера был заявлен в основном составе, но потом случился, как Полине казалось, нелепый случай, и ему нашли замену. Поля пришла к нему в последнюю очередь, потому что игроком Герасим был сильным, но человеком странным, поэтому тут требовался определенный подход.

Полина так долго настраивалась говорить со студентом настойчиво и жестко, что, когда дверь все же открылась, она растерялась и молча стояла, переводя взгляд с одного молодого человека на другого, словно пытаясь вспомнить, кто из них ее студент.

– Здравствуйте, Полина Васильевна, – поприветствовал ее Герасим, чем привел Полину в себя.

– Здравствуйте, Гера, я к вам по важному делу, – начала Поля, решив сразу перейти к решению задачи.

– А вы проходите, – добродушно пригласил второй молодой человек и подозрительно счастливо улыбнулся, так, словно бы он знал Полину очень давно и хранил какую-то ее тайну.

Поля нерешительно перешагнула порог, уговаривая себя, что она преподаватель и должна вести себя уверенно и решительно, чтоб студент ее послушался, но улыбающийся сбивал весь ее настрой.

– Так вот, – решила продолжить она, но блондинистый парень, который был примерно ее возраста, прервал Полину вновь:

– Давайте пройдем на кухню, мы там как раз с Герой чай пьем. Вкусный жуть, талант у меня чай заваривать, от деда достался на генетическом уровне, – похвастался он. – Из любого пакетика шедевр выходит, даже сам не знаю, как, магия не иначе, – на этих словах он подтолкнул молчавшего Герасима в спину и, по-прежнему улыбаясь, указал Полине направление: – Нам туда.

Парень очень раздражал и даже пугал какой-то своей настойчивостью, и Полина, переживавшая до этого о выполнении своего поручения, теперь и вовсе растерялась. На маленькой кухне она опустилась на ближайший стул и, схватив стоящую на столе чашку, хлебнула невкусный холодный напиток.

– Вообще-то я планировал вам выделить чашку, – продолжал улыбаться ее раздражитель. – У нас дефицита в этом нет, но пить с одной тоже можно, это как выкурить трубку мира у индейцев, так сказать, объединяет, – и, наклонившись к Поле, почти интимно добавил: – Я ничем не болею, честно.

– Я по делу! – сказала Полина и вскочила со стула как ужаленная. – Герасим, тебе придется выручать команду. Вчера произошел трагический случай, и один из участников утонул, ну, или… В общем, полиция разбирается. Мы не можем продолжать игры в неполном составе, а на срочную замену можете подойти только вы. Вы тренировались с командой и имеете нужный опыт. – Поля намеренно утаила, что приехала к нему в последнюю очередь, потому как понимала, что уговорить Герасима будет труднее всего. – Ехать надо прямо сейчас, я на машине. Собирайтесь, я жду вас внизу.

Она выпалила все сразу, да еще и в утвердительной форме, для того, чтоб студент не успел отказаться.

– Я не поеду, – сказал Герасим тихо, словно не замечая повисшей в кухне неловкости. – Вы же знаете, почему.

– Вы должны поехать, – настояла Полина. – Ваш долг помочь институту, друзьям, мне, в конце концов. Мы уже в финале! – Она уговаривала студента поехать, но сама не верила в свои слова, по-прежнему считая, что продолжать игры неправильно.

– Согласен с Полиной… Забыл, как вас по отчеству? – сказал улыбающийся.

– Васильевна, – быстро ответила Поля, но получилось глупо, как в знаменитом фильме Гайдая: «Васильевна мы».

– Вот, Васильевна говорит правильные вещи, – нахал подмигнул Поле, точно старой знакомой. – Ты должен поехать. – И, наклонившись к Гере, тихо спросил: – Кстати, почему мы не можем?

– Не могу и все, – по-детски насупился Герасим.

– Послушайте, все, что вы насочиняли про озеро – это вымысел. Я прожила там почти неделю, обычный лес, – решила еще раз попытать счастье Поля. – Команда в финале, и если я вас, Герасим, не привезу, то нам засчитают технический проигрыш, – сказала Полина, как ей показалось, жалобно и добавила последний аргумент: – Ну, пожалуйста!

– Обычный лес, обычное озеро, а команда у вас уже не полная, – парировал Герасим беззлобно. – Как-то не логично получается у вас, Полина Васильевна. Я не поеду, даже не уговаривайте.

– Пардон, мадам, – ответил вместо ее студента улыбающийся, – нам надо на минуту посовещаться, – и почти насильно вывел Герасима из комнаты.

Как ни прислушивалась Полина, но услышать, о чем шепчутся парни, было невозможно, а открыто подслушивать, приложив ухо к двери, она не осмелилась. Поэтому оставалось только ждать, переминаясь с ноги на ногу. От переживаний в горле все пересохло, и она с вожделением смотрела на кружку на столе, с которой недавно так оконфузилась.

«Но ведь я из нее уже пила, – подумала Поля, – поэтому, если я глотну еще разок, ничего страшного, да и улыбчивого как раз нет».

Только она взяла в руки кружку, как дверь распахнулась, и в проеме появились молодые люди. По лицу Герасима Полина поняла, что решение принято, и оно ему не нравится.

– Вижу, вам, Васильевна – простите, на этот раз запамятовал ваше имя – понравился мой чай. Пейте, не стесняйтесь, я вам рецепт напишу, – сказал улыбчивый, явно издеваясь. – Так вот, о деле. Герасим согласен, но он не оставит меня одного в городе, если вы возьмете меня с собой, то мы можем отправляться прямо сейчас.

Поля взглянула на своего студента, но тот только кивнул головой.

– А вы, собственно, кто? – решила уточнить Полина.

– Простите, – нахал улыбнулся еще шире, – забыл представиться. Меня зовут Вовка, – на этих словах он толкнул Герасима в бок.

– Это мой родственник, – сказал тот нехотя. – Приехал издалека.

– Очень издалека, – уточнил Вовка. – И вот его и мои родители попросили Герасима следить за мной, поэтому мы сейчас как ниточка с иголочкой, как большая и малая медведица, да как Герасим и Муму, если хотите.

– Герасим утопил Муму, – зачем-то брякнула Полина, обдумывая странную ситуацию.

– Мы с моим родственником еще не на том уровне отношений, но вы знаете, где меня стоит искать, если я пропаду, – видимо, пошутил Вовка, но никто, кроме него, даже не улыбнулся.

– Да что за вами следить! – возмутилась Поля. – Вы старше Герасима лет на пять.

– Тут дело не в возрасте. Да, мне двадцать пять, а Гере двадцать один, но в социальном плане я здесь чужой и сразу же пропаду в пучине вашего мира, – пафосно заявил Вовка и, перестав улыбаться, вздохнул, словно в подтверждение своих слов. – Но, в принципе, мы можем и не ехать, – добавил он, явно торгуясь с Полиной. – Да, Герасим? – нахал попросил поддержки у студента, но тот лишь неуверенно качнул головой. – У нас полно дел, он мне обещал еще музей деревянного зодчества показать, – с улыбкой продолжил Вовка. – Плюс ко всему Гере озеро то не очень нравится, с историей оно нехорошей, да и лес так себе…

– Хорошо! – прервала его Полина. – Герасим, я жду вас в машине с вещами. – И язвительно добавила: – Можете взять свою Муму, но помните: если только вы что-нибудь выкинете, я лично выполню сценарий Тургенева и даже его немного скорректирую.

– Это как? – спросил Вовка, еще шире улыбнувшись.

– Сама утоплю Муму, не поручая это важное мероприятие ранимому Герасиму, – ответила ему Полина и ухмыльнулась в ответ, но, видимо, ее улыбка больше походила на оскал, потому что молодой человек тут же погрустнел.

Глава 3. Сильвестр

Сильвестр хоть и не показывал этого окружающим, был очень озабочен и, возможно, даже напуган. Нет, не за себя, в своей жизни он, казалось, уже пережил свой самый сильный страх, и уже ничто не сможет испугать его больше.

Сейчас Сильвестр Васильевич всерьез боялся за своих ребят. Не верилось ему, что Влад ушел купаться на Черное озеро монаха. Этот мальчишка не мог так поступить по многим причинам. Даже летом в Томске купаются только отважные люди, а в первый летний месяц таких и вовсе не найти.

Но главной причиной было то, что молодой человек не умел плавать, и Сильвестр это узнал лично от него. В первый день организаторы собрали возле площадки для пляжного волейбола, каркасный бассейн, создав небольшой уголок летнего отдыха для соревнующихся студентов, видимо, чтоб участники могли познакомиться и подружиться. Влад же идти отказался, аргументировав это тем, что не умеет плавать. Сам факт, что человек, который не умеет плавать, вдруг решил пойти на Черное озеро в километре от турбазы и, не раздеваясь, искупаться в нем на заре, не выдерживал никакой критики.

Обо всем этом Сильвестр попытался поведать полицейским, но его никто не стал слушать. Они рассуждали так, что даже если не хотел купаться, пошел на прогулку, берег у озера каменистый, потому парень поскользнулся, ударился головой и упал в воду. Именно такая цепочка событий их полностью устраивала.

Была и еще одна странность: у парня не нашли телефон. Полицейские это объяснили просто – он выпал из кармана и лежит где-то на дне озера.

Возможно, конечно и так, но все же это тоже не давало Сильвестру Васильевичу покоя. Он давно заметил, что это поколение вообще не расставалось со своими гаджетами и дорожило ими, словно бы в них заключалась их жизнь. Как у Кощея бессмертного в игле, которую тот бережно хранил в яйце и зайце с уткой, так и тут. Телефон первым делом выкладывался на любой стол, за который садился человек. Инстинктивно постоянно проверялся, на месте ли он, постукиванием по карману или поглаживанием экрана лежащего рядом гаджета. Если вдруг с первого раз телефон не находился, там, где должен был лежать, то глаза мгновенно начинали излучать ужас, а действия становились резкими, почти истеричными. Как признался ему один студент, если он хоть на несколько минут теряет свой телефон, не может найти его в сумке или там, где оставил, то на него сразу находит паническая атака, и кажется, что мир проваливается во тьму. Влад, утонувший вчера студент, был даже более повернутым на своем смартфоне, чем остальные.

Более того, в первый день их пребывания в лагере произошло еще одно странное событие. Сильвестру, как всегда, приснился страшный сон. Это был обычный, уже родной сон, знакомый и обыденный, но от этого он не становился менее страшным. Как люди знают собственную квартиру, в которой живут годами и могут пройти по ней с закрытыми глазами, так и Сильвестр знал все уголки этого ужаса наизусть. Он мог посекундно рассказать все, что там происходит, и даже описать свои ощущения, которые не менялись, оставаясь константой этого сна. Поэтому, проснувшись очередной раз в холодном поту, Сильвестр по многолетней привычке сел на кровать и постарался привести сердцебиение в спокойный ритм, глубоко вдыхая и выдыхая. Надо сказать, воздух здесь, среди столетних сосен, был чудесным. Он наполнял легкие и быстро выгонял из души липкий страх. Ему повезло – он жил в комнате один, хоть в ней и было четыре кровати, как везде. Но команда состояла из четырех мальчишек и двух девчонок, поэтому после распределения ему выпало практически царское проживание. Это было очень важно, чтоб никто не увидел его. Хоть он и спал всегда в пижаме с брюками и длинным рукавом, но все равно дискомфорт от того, что задранная штанина или футболка могли его предать, был постоянным. Поэтому одиночное проживание для Сильвестра – настоящий подарок.

Когда после бегства из ужасного сна сердце немного успокоилось в тишине деревянного дома, вдруг стали слышны голоса. Надев поверх пижамы спортивный костюм, для полной уверенности, что тело полностью закрыто, Сильвестр решил проверить, кому еще не спится, и всыпать полуночникам по самое не хочу. Но все слова закончились, когда в комнате мальчиков он увидел странную картину. Студенты в полном составе, грязные с ног до головы, будто они извалялись где-то в огромной луже, ругались шёпотом друг с другом. При этом девочки плакали, а мальчики нервно махали руками. Подслушивать Сильвестр считал ниже своего достоинства, поэтому, не останавливаясь, зашел в комнату и грозно сказал:

– Что за совет в Филях, что с вами произошло?

Молодые люди молчали, только с опаской поглядывали друг на друга.

– Разве мы должны перед вами отчитываться за свое свободное время? – сказал тогда Влад. – Нам всем по двадцать, двадцать один, мы совершеннолетние свободные люди. Не надо путать нас со школьниками. Вы, конечно, преподаватель, но не воспитатель.

Остальные же молчали, собравшись вокруг своего вожака, как волчата, демонстративно сжав губы, как бы демонстрируя презрение и решимость бороться.

Сильвестр понял, что он сейчас ничего от них не добьется. Решив, что утром поговорит с каждым по отдельности, рявкнул:

– Быстро умываться и спать. Завтра важная игра, мы не можем проиграть.

Тогда, молодые люди словно бы выдохнули и быстро разбежались в разные стороны. На следующий день с ним тоже никто разговаривать не стал. Даже девчонки молчали, как партизанки, хотя было видно – им есть что сказать. И вот эта их общая таинственность и испуганные глаза, наводили на нехорошие мысли. Сейчас Сильвестр ругал себя за то, что отложил решение этой проблемы, уговорил сам себя, что ничего страшного не случилось и все хорошо. Что они и вправду взрослые и сами во всем разберутся, а он действительно им не воспитатель, а всего лишь преподаватель.

Организаторы соревнований решили не останавливать игры из-за несчастного случая, тем более, осталось провести только финал, и Сильвестр как руководитель их группы на это согласился. Но мысль, правильно ли он поступил и не поставил ли своим решением под удар других участников, постоянно зудела, не давая сосредоточится на соревнованиях.

Вот и сегодня подготовка к предстоящему финалу шла плохо. Ребята были рассеянными, а девочки заплаканными. Они постоянно переглядывались, словно решая, стоит ли хранить какую-то страшную тайну или ее можно скинуть со своих плеч, как тяжелую ношу.

Тайны, особенно страшные тайны, тянут вниз, пригибая человека к земле, точно огромные булыжники, повешенные на шею. Эти же ребята по причине молодости и неопытности еще больше тяготились этой ношей, но продолжали молчать. Своими переглядываниями они как бы спрашивали друг друга, кто первый признается. Глупый страх молодости – быть хуже других, быть слабее, быть предателем удерживал их от этого шага. Именно так совершаются самые большие ошибки молодости, за которые потом стыдно всю жизнь – они растут на плодородной почве. Но ладно бы просто стыдно, иногда такие ошибки стоят самой жизни.

– Может, кто-то хочет что-то мне рассказать? – спросил грозно Сильвестр, но получил в ответ гробовое молчание, будто еще больше убедил молодых людей в правильности их общего молчания. Не умел он находить контакт с молодежью. Хотя, о чем это он, Сильвестр Васильевич Дудка тридцати лет от роду никогда и ни с кем не мог найти общий язык. По крайней мере, последние пятнадцать лет точно.

Вот данная ему в помощники вертихвостка, глупая и никчемная, в первый день уже легко общалась с группой студентов, направо и налево раздавая шуточки и глупые улыбки. Сильвестр же мог только хорошо учить. История, обществознание и философия – это были три его конька, оседлав которых, он был лучше всех.

Молодая преподавательница числилась математиком-физиком, и, в принципе, их тандем должен был покрывать практически весь диапазон вопросов летних студенческих интеллектуальных игр. Они были созданы по образу телеигры брейн-ринг и включали в себя вопросы из разных областей, определяя общий кругозор студентов. Именно поэтому в игру легко вступали как гуманитарные вузы, так и технические, и надо сказать, каждый год побеждали разные, потому что возможность была у всех. Только их университет не выигрывал в ней уже давно, и Сильвестр решил исправить эту оплошность. Он еще в сентябре собрал ребят с разных факультетов со способностями в совершенно разных предметах и начал тренировать их. Сначала он брал вопросы, которые были на предыдущих играх, потом начал выдумывать свои, стараясь сделать их посложнее. Консультировался с преподавателями других факультетов и был практически уверен в победе.

Проблемы начались за месяц до начала соревнований, когда определилось место проведения игр. Надо сказать, что до этого все игры проводились в черте города. В этом же году организаторы видимо решили скреативить и нашли спонсора, который совершенно бесплатно предоставил площадку для игр. И вот после определения места, добротный член команды, Герасим Петровский наотрез отказался ехать на турбазу. Сильвестр терпеть не мог капризных мужчин, считая, что эта функция должна быть доступна только женщинам, поэтому легко расстался с нежным созданием. Тогда в их компании и появился Влад. Претендентов на место было двое – он и еще скромная, но очень сообразительная студентка Верочка. Времени для вливания в коллектив оставалось мало, и Сильвестр устроил им проверку. Команда сначала сыграла игру в составе с Владом, а потом с Верочкой и провела тайное голосование. Ему как руководителю казался правильным такой формат отбора, потому как уже сложившийся коллектив из пяти человек должен выбирать себе напарников самостоятельно.

Большинством голосов победил Влад, но, честно говоря, Сильвестр не удивился этому, потому как Верочка была уж очень нерешительной, хотя, в отличие от своего конкурента, и вытянула все вопросы, заданные в ее игре.

Между тем Влад не подвел и оправдал доверие команды, очень быстро влившись в коллектив и перетянув лидерство на себя. В игру он входил уже капитаном команды. Сейчас пришла дурацкая мысль: а если бы он тогда уговорил Герасима остаться или взял Верочку, может быть, Влад и не утонул бы. Сильвестра опять передернуло от страшных воспоминаний.

Сегодня тренироваться закончили раньше, потому что ни у кого не было настроя. Вечер уже хозяйничал меж столетних сосен, а яркое летнее солнце, покраснев за неудачный день, медленно опускалось за горизонт. Сильвестру вдруг пришло в голову провести собственное расследование, ну, хотя бы для того, чтоб убедиться, что Влад утонул, а не стал чьей-то жертвой.

Молодого человека ранним утром нашел старик, живущий неподалеку в заброшенной деревне. Таких поселений в стране становится все больше, где на пять развалившихся домов один житель. Обычно это столетний дед или такая же глубокая старуха. Молодежь перебирается в города или поселки, туда, где есть прелести цивилизации: магазины, поликлиники, школы. А эти деревни живут ровно до последней минуты пребывания на этой бренной земле своего единственного жильца и умирают вместе с ним.

Сильвестр решил сходить и поговорить со стариком. Зачем, он не мог объяснить даже себе, но ничего не делать тоже не мог. Хотя деревня и находилась в двухстах метрах от турбазы, но, по мере приближения к ней, пейзаж менялся на глазах. Ухоженные огромные ели сменил лес, заполненный валежником – непроходимый и угрожающий. Солнце дополняло жуткую атмосферу, оно уже садилось за макушки деревьев, делая тени длиннее. Деревня, видимо, догадывалась о своем скором исчезновении и уже увядала. Некогда проселочные дороги превратились в тропинки из-за того, что по ним давно никто не ездил. Деревья и кустарники хозяйничали повсюду, даже в заброшенных домах, безжалостно проламывая им крыши и выбивая окна.

Сильвестр нашел более-менее целый дом и осторожно открыл калитку. Он никогда и никому не признавался, что до ужаса боялся собак. Нет, не так. Собаки были самым страшным кошмаром Сильвестра Дудки. Он боялся даже болонок на поводке, которые с тявканьем бросались на него, выбегая из лифта. Это приводило мужчину в состояние близкое к панике, и хотелось закричать этим улыбающимся хозяевам лающих вехоток, мол, проявите уважение, это ваши собаки, и есть люди, которые боятся, некоторые просто не любят, третьи имеют сильнейшую аллергию на шерсть, но молчал, боясь показаться жалким.

Это фобия у него взялась из детства, но она не была чем-то простым и логичным. Из-за страшных обстоятельств она мутировала, образовав смертельный клубок, который не каждый смог бы вынести. Да и Сильвестр, если честно, не выносил, иногда сдаваясь под гнетом этого груза. На этих мыслях он как всегда нервно потрогал свою бороду, пытаясь успокоиться. Эта привычка была оттуда же, из страшного прошлого, когда очень сильно болели и тело, и душа.

Дом, который он определил как жилой, не сильно отличался от остальных, разве только не так сильно покосившимся забором и целостностью крыши и окон. Сад перед домом почти превратился в дикий. На скрип калитки никто не вышел, а самое главное, никто не выбежал, и Сильвестр уже увереннее подошел к крыльцу.

– Есть кто дома? – прокричал он осторожно, все еще боясь появления собаки. Ну не может в деревне старик жить один, без охраны. Хотя бы даже оттого, что скучно, а собака в сельской местности – это и товарищ, и слушатель, и питомец, ухаживая за которым, человек чувствует себя нужными. Он знал это хорошо, знал и никак не мог забыть.

Не дождавшись ответа, Сильвестр решил крикнуть громче, но только раскрыл рот, как на крыльцо медленно, переваливаясь с ноги на ногу, вышел хозяин.

– Чего орешь? – неприветливо спросил он и насупил брови. Это был он, старик, что вчера утром нашел Влада. Сильвестр видел, как его на берегу опрашивал полицейский. Тогда он тоже был хмур и немногословен, повторяя одно:

– Рыбалить пошел, окуня я копчу, да туристам на турбазу продаю.

Только сейчас, в спокойной обстановке пришел закономерный вопрос: каким туристам он продает улов? Турбаза еще не работает, а студенты только неделю как заехали, да и не купят они у него рыбу. Лучше на чипсы в буфете потратятся.

Сильвестр тогда хоть и пребывал в шоке и боролся со своими демонами, которые быстренько нагрянули на его ужас, как мухи на мед, но заметил, что старик не выглядел испуганным или расстроенным, он был задумчив, словно бы не понимал, что происходит, или знал больше, чем говорил. Возможно, именно то ощущение у озера и сподвигло преподавателя на разговор с ним.

– Здравствуйте, – поздоровался Сильвестр как можно вежливее. Он знал, что его внешность и манера общения не располагают к нему людей, и боялся оттолкнуть неприветливого старика.

– Дальше говори, – сказал он. – Нет у меня времени лясы с тобой точить. Устал я, только из города приехал.

– Так на чем вы приехали? – оглядел двор Сильвестр, пытаясь найти транспортное средство. – Автобусы же сюда не ходят, да и попутку найти практически невозможно. Неужели от трассы пешком шли?

Он не знал, зачем все это спрашивает. Какая разница, на чем приехал этот старик из города? Просто ему показалось, что начинать с сути неправильно, и светская беседа просто необходима, а так как вести их он не умел, то и получилось коряво.

– Так вот на Карпике и приехал, – показал в сторону дед и усмехнулся.

Сильвестр проследил взглядом и увидел в кустах мопед. Старый маленький мопед, каких он не видел уж лет сто. Последний раз это произведение советского автопрома попадалось на глаза, когда Сильвестру было лет восемь, в деревне у бабушкиного соседа, мужика пьющего и веселого. Но даже тогда в воспоминаниях маленького Сильвестра это был очень старый транспорт. Любопытство пересилило воспитание, он подошел к нему и потрогал, будто сомневался, что тот настоящий. На облезшем от зеленой краски бензобаке с трудом читалось название «Карпаты».

– И он ездит? – никак не мог поверить Сильвестр.

– А куда он денется, – вздохнул старик. – Правда, медленно, сволочь такая. Я вчера как выехал в обед, так только к ночи был в городе. Дела сделал и обратно. Но ночью меня сморило, и потому в лесу заночевал, а по утру снова на Карпике и домой. Но тяжеловато мне такой путь делать, раньше шибче оборачивался, а сейчас почти сутки уходят.

На крыльцо из дома вышла огромная белая собака и зарычала на Сильвестра. Это случилось так неожиданно, что он не успел взять себя в руки, попятился назад и повалился вместе с Карпиком на землю.

– Свои, Татарин! – скомандовал дед, и собака совершенно спокойно, словно бы и не рычала только что, оголяя свои огромные клыки, устроилась у ног старика. – Ты не боись, – обратился он к Сильвестру, – он своих не трогает. Вот я сейчас сказал, что свои – и все, теперь он, где бы тебя ни встретил, признает.

– А почему Татарин? – спросил Сильвестр, вставая и отряхиваясь после своего позорного падения.

– Порода у него больно мудреная. Умные, добрые, а главное, хозяина защищают до последней капли крови. Мне его маленьким щенком девица одна привезла из Татарстана, за помощь мою. Говорит, такого щенка днем с огнем не найдешь, ценятся очень. Думаю, она много за него отдала, понимала, что деньгами я не возьму, а от него отказаться не смог. Вот только породу забыл, да и не надо мне оно, друг он и есть друг, и какого происхождения, не важно. То как у людей, так и у собак.

– А что ж ваш сторож на меня еще у калитки не накинулся? – спросил Сильвестр, полностью придя в себя, но по-прежнему осторожно поглядывая в сторону псины, которой он, к слову, стал полностью безразличен.

– Так на охоту он ходил, только вернулся, бегает в лес зайцев ловит, развлекается. – Дед с нежностью посмотрел на пса. – Уже не знаю, что со шкурами-то и делать, может, шубу к зиме справить.

– Так он из дому вышел, какой лес? – возмутился Сильвестр, точно пытаясь поймать старика на вранье. Слишком у него все сказочно получалось – и мопед столетний работает, да так, что до города и обратно, и даже не рассыпается по дороге, и собака сама зайцев в лесу загоняет.

– А ты вообще кто такой? – опомнился старик. – Пришел тут, вопросы задает.

– Я преподаватель и руководитель группы студентов, которые сейчас участвуют в интеллектуальных студенческих играх. Они проходят на турбазе по соседству. Вы вчера рано утром нашли моего студента.

Старик перестал возмущаться, вздохнул и сел на лавочку.

– Дверь у меня на заднем дворе, там Татарин и зашел. Через лесную калитку бродит, сподручнее ему, вышел – и сразу в лесу, – сказал он словно бы невпопад, но Сильвестр понял, что ему надо подумать.

– Вы поймите, я точно знаю, что Влад не мог утонуть. Он не умел плавать и никогда бы не пошел на Черное озеро, да еще и так рано. Конечно, я не забираю хлеб у полиции и не собираюсь проводить полноценное расследование, но мне необходимо понять, что произошло тем утром. Конечно, молодость, могла где-то кровь взыграть, но они все у меня хорошие ребята.

– Да уж, хорошие… – вздохнул дед. – Твои хорошие такую кашу заварили, что уж и не знаю теперь, как расхлебывать. Полиции я ничего рассказывать не стал, подумал, своими силами разберемся. Но что-то и мне уж боязно, что пока эти свои силы приедут, может произойти неизбежное.

Сильвестр молчал, стараясь не спугнуть искренность старика, одновременно с этим у него по спине бежал уже готовый накрыть его страх. Значит, все-таки он не ошибся, все-таки за этим стоит что-то еще.

– Давай так, – сказал старик, словно решившись на что-то. – Я сейчас заварю чай смородиновый, у меня такое чудесное варение из шишек есть, пальчики оближешь, мы сядем с тобой на поляне и спокойно все обдумаем. Ты же мне пообещаешь полиции пока то, что я тебе расскажу, не докладывать, а мне помочь разобраться. Возможно, и решим все миром, раз они у тебя хорошие. Есть у меня одно предположение.

– На поляне? – переспросил Сильвестр и стал оглядываться.

– Вон там, под грушей у меня стоит стол и лавочки, я это место поляной называю. Там и говорить будет спокойнее, и чай пьется замечательно.

Когда старик скрылся в доме, Сильвестр уселся на лавочку на импровизированной поляне и стал ждать.

«Хуже всего на свете – это дожидаться и догонять», – писал в «Тихом Доне» Шолохов, и Сильвестр был не совсем согласен с классиком. Догонять не так сложно. Когда ты догоняешь, ты видишь спину бегущего впереди, цель, конечную точку. Когда же ждешь, данные понятия отсутствуют, и психика постоянно напрягается от того, что ты не понимаешь, когда, сколько еще надо ждать, а вдруг бесконечность? А это понятие наш мозг не может осознать и начинает искать ему замену, поэтому при ожидании возрастает тревожность.

Понятие вселенной, вечности, слово «никогда» или «всегда» – это лишь слова и ничего больше. Человеческий разум так устроен, что защищает своего владельца от сумасшествия, мозг знает, что у всего есть начало и конец, и так по кругу.

Сначала Сильвестр подумал, что это всего лишь его ощущения, что прошло слишком много времени, но когда солнце полностью село за горизонт, оставив лишь блики на сонном небе, а в доме у старика так и не загорелся свет, то ощущение переросло в уверенность.

Сильвестр решил зайти в дом и найти хозяина. Вдруг тому стало плохо? Помня про собаку, он очень аккуратно ступал по скрипучим половицам дома. Из маленького коридора вышел в большую комнату с печью, которая, в свою очередь, тоже оказалось проходной, и вышел на веранду. В сумерках Сильвестр увидел со спины хозяина, сидевшего на стуле, и Татарина, уютно расположившегося у его ног.

– А я вас там жду, – сказал он громко, и это почему-то прозвучало зловеще в тишине комнаты.

Татарин лишь лениво повернул в сторону вошедшего голову и, видимо, не увидев для себя ничего интересного, опять улегся в ногах у хозяина.

Сильвестр уже более уверенно обошел стул и увидел безжизненные глаза старика, открытые навстречу вечности. То, что старик был мертв, не вызывало никакого сомнения – Сильвестр уже видел такие глаза, тогда, когда страх пришел к нему в первый раз и, сев на горбушку верхом, до сих пор ехал на своем усталом носителе.

На мгновение глаза старика сменились теми, которые он видел каждый день во сне, и Сильвестр побежал. Он не отдавал себе отчета, зачем и куда он бежит. Впереди была не дорога, а чернота и грустные глаза, смотрящие в вечность. Возможно, он мог бы бежать так еще долго, но в лицо ударил резкий свет и удар в бок отбросил его в кусты. Сознание решило, что это избавление, и заставило мозг выключиться, одним щелчком, как выключают в комнате свет.

Глава 4. Полина

– Ну, Васильевна, ты, конечно, тот еще водитель, – произнес в образовавшейся после столкновения гробовой тишине Вовка и тяжело вздохнул: – Ну что, примем на веру, что это была прекрасная лань, и поедем дальше или все же пойдем, посмотрим, кого убили? – спросил он у замерших Полины и Герасима.

– По-по-почему сразу убили, – заикаясь, спросила Поля, пытаясь оторвать руки от руля. – М-может, все еще обойдется.

– Оптимистка ты, Васильевна, – усмехнулся Вовка и открыл дверь машины. В свете фар никого не было видно, видимо, тело отбросило в кусты. – Пошли Герасим, проверим.

– Никуда я не пойду! – неуверенно, но громко и почти истерично ответил Гера. – Я же говорил, этот лес проклятый. Ты меня уверял, что это неправда. Вам что, мало доказательств?! Разворачивайтесь, Полина Васильевна, надо уезжать. Вовка, я беру свои обещания обратно, я не смогу никого здесь спасти.

– Герасим, возьми себя в руки, – велела Поля, увидев истерику студента и устыдившись своего недавнего поведения. Она выдохнула, чтоб немного унять сердцебиение и вышла из машины вслед за увязавшимся с ними родственником.

Все в этом парне было странным: и поведение, и внешность. Копна пшеничных волос, голубые глаза и широкие плечи – это были, по ее мнению, атрибуты русского богатыря из сказки, но парень словно не знал об этом и постоянно улыбался всем вокруг, будто бы хотел понравиться. На вид он был ровесником Полины, но при этом называл себя как-то по-детски Вовкой и надо всем старался шутить.

В свете фар Полина видела, как он подошел к кустам и что-то там рассматривал, но ей было до тошноты страшно туда идти. Полина боялась узнать о непоправимом, о том, что она стала причиной смерти какого-то человека, и тогда все, ее жизнь остановится, подведется черта, после которой ее, Полины Мохнорукой, такой, как сейчас, уже не будет. Потому что смерть непоправима.

И опять это ощущение конечности, оно словно преследовало ее в последнее время, накрывая ужасом, как покрывалом.

Наверное, самое страшное ощущение – это понимание конечности и даже не важно, чего именно, ощущение конца бьет по человеческому мозгу сильнее всего. Потому что мозг, защищая человека от страха и депрессии, запрещает размышлять в этом направлении. Даже если и разрешает иногда, то так, поверхностно, в духе игры не давая заходить в полном понимании так далеко. И вот когда, вместе с обстоятельствами в жизнь приходит вязкий привкус конца, он накрывает человека, словно лавиной. Все, это точка, изменить ничего нельзя. Именно это страшное понимание сейчас оттягивала Полина, словно смаковала минуты, где еще была надежда, что все обойдется, что все еще можно изменить.

– Васильевна, ты везунчик, ну, или он везунчик. Однозначно кто-то из вас имеет собственного ангела на небесах, – крикнул из кустов Вовка и, выглянув, опять неуместно улыбнулся.

Но Полине вместо обычного желания треснуть его по голове захотелось кинуться к парню на шею и расцеловать. В его голосе звучало главное – надежда, то, с чем Полина до этого так тяжело прощалась.

– Он жив? – осторожно спросила Поля, медленно подходя к кустам, словно дав время Вовке ей все рассказать до того, когда она увидит размах трагедии. – Это олень?

– Жив и даже в сознании, только почему-то молчит. Может, у него того, сотрясение мозга. С оленем ты перегнула, мало ли что у человека случилось, – крикнул он Поле и уже тише обратился к кому-то в кустах: – Мужчина, вы как?

– Там труп, – вместо ответа послышался голос, и Полина его узнала.

– Сильвестр Васильевич! – крикнула она удивленно и тоже заглянула в кусты. Там на земле вполне целый, по крайней мере, внешне сидел преподаватель по кличке Пират и бредил.

– Ты его знаешь? – удивился Вовка.

– Это мой коллега, он тоже, вернее, он главный от института в лагере, ну, то есть в группе, – ответила Поля.

– Вот умеешь ты объяснить, – похвалил ее молодой человек. – Ладно, давай смотреть масштаб бедствия.

– Там труп, там труп, я видел, деда убили, он хотел что-то сказать, и его убили, – повторял бессвязно мужчина.

Вовка тем временем ощупал Сильвестра Васильевича и недоуменно хмыкнул:

– Что ж, ушиб ребер, синяк будет на всю бочину, а так, Васильевна, ты в рубашке родилась, или, как я уже говорил, он. Тут уж и не поймешь, кому больше повезло. Хотя… – Вовка почесал затылок и добавил: – Возможно, ты ему башку сдвинула.

– Ну, это ведь мелочи, – постаралась закрепиться на радостной ноте Поля.

– Это для кого как, – вздохнул Вовка. – Некоторые с рождения так живут, а кому-то и некомфортно будет.

– Вы не понимаете, надо полицию вызывать, – прервал их спор потерпевший и встал на ноги. Было видно, что голова у него идет кругом, но он, схватившись за бок, где был ушиб, все же сделал несколько шагов на дорогу к машине.

– А может, ну ее, полицию, – предложил Вовка, обращаясь к мужчине. – Вы живы, девушка не виновата, вы выскочили на дорогу, как бешеный, я свидетель. Да и Гера подтвердит.

– Да при чем здесь ваша Полина Васильевна! – истошно закричал мужчина, видимо, собрав все силы. – Там в деревне, в двухстах метрах труп деда, его убили при мне!

– Какого деда? – было видно, что Вовка, наконец, понял, что все серьезно, и перестал ерничать.

– Того деда, что Влада вчера нашел? – спросила Поля, тоже поняв, в чем дело.

– Да, – кивнул Сильвестр и, охнув, опять схватился за бок. – Надо вызывать полицию.

– А вы почему сразу не вызвали? – недоумевая, спросил Вовка. – И как это при вас убили, а вас почему-то пожалели? – допытывался парень, уже не улыбаясь.

Было видно, что Сильвестр замялся с ответом.

– У меня не было с собой телефона, – ответил он, – а почему меня не тронули, не знаю.

– Надо ехать на турбазу и оттуда звонить, – сказала Полина, глядя на свой телефон, который показывал «нет сети».

Когда с охами и ахами пострадавшего погрузили в машину, Вовка подошел к Полине и тихо сказал:

– Слышь, Васильевна, а ты этого хорошо знаешь?

– Ну, как… – растерялась Поля. – Год работаем в одном коллективе, но близко не сталкивались, разные кафедры. А что? – тут же уточнила она.

– А то, что когда он говорил, что у него не было телефона, то автоматически потрогал карман. Сто процентов, что телефон там. Отсюда вопрос: зачем врет? – сказал Вовка, взглянув почему-то в небо.

– Да мало ли, зачем люди врут, – сказала Полина, пристально посмотрев на молодого человека. – Вот ты точно врешь. На человека из глуши ты не похож, а ведешь себя странно.

– Принимается, – согласился Вовка и, сев на пассажирское сиденье, поинтересовался у Герасима: – Гера, ты все еще в панике или уже в истерике?

Но Герасим не ответил, а молча смотрел на Сильвестра Васильевича. Он не узнавал взрослого, серьезного и авторитетного человека, который непрерывно гладил свою бороду и, словно бред, повторял одни и те же слова:

– Деда убили, при мне убили… Я видел его мертвые глаза…

20 октября 1825 года

Крым

Георгиевский монастырь

(Балаклава)

– Какой же воздух в Крыму вкусный! – сказал Пашка и вдохнул своими огромными мужицкими ноздрями. – Вот, казалось бы, – продолжил он рассуждать, – Таганрох недалеко от Крыму, а все одно не то. Здесь можно одним воздухом наесться, никакой еды не надобно.

Александру нравился этот парень. Он был не просто справным конюхом, личным кучером любимого скакуна Марса, но и добрым и чистым человеком. А еще при этом носил знаковое для Александра имя Павел.

Еще мальчонкой Александр одарил его своей милостью, когда однажды тот без стеснения подошел к императору на охоте, протиснувшись между ног достопочтенных господ, и смело сказал: «Зря вы, Ваш Превосходительство, так затянули удила, это же животина умная, она вас еще более слушаться будет, коли вы с ней ласково». «Ты кто?» – спросил тогда мальчонку Александр. «Пашка я, конюха тутошного сын», – представился парень. Когда его отец прибежал и упал в ноги к императору, моля пожалеть глупое дитя, но государь уже сделал все выводы и определил мальчонку на свою конюшню в помощники конюхам, обязал при этом обучить его мастерству кучера, да и грамоте в придачу. Тот оказался не глуп и к двадцати годам уже ухаживал за любимым скакуном государя. Пашка знал, что иногда, когда император бывал в хорошем настроении, ему позволялось делиться своими мыслями, которые одолевали его постоянно.

Александр Первый удивился бы, узнай он, что Пашка прекрасно видел, что императору порой нравились его рассуждения, его мирские мысли и старался порадовать иной раз государя заготовленными историями. Иногда, целый день холя и лелея Марса, он прикидывал, что бы еще такого сказать государю, чтоб тот улыбнулся. Если быть до конца откровенным, то Пашка считал себя приближенным к Александру, потому как состоять при любимом скакуне – это же почти как при самом императоре. Когда он поделился по глупости этой мыслью с Иваном, что следил за лошадьми в упряжках, тот высмеял Пашку, сказав, что заезжал в Париж император на Эклипсе, значит, он и есть любимый скакун, а Марс так, просто хороший конь и не более. Очень тогда обиделся Пашка на Ивана за такие слова и еще шибче стал начищать и без того красавца Марса. Когда ему велели собираться с царем в Таганрог, то все грустные мысли сразу вылетели из головы, потому как лучшего подтверждения, что Марс – любимый скакун, придумать было сложно.

И вот сейчас, когда император приказал приструнить коней, видимо, чтоб насладиться красотой природы, Пашка решил развлечь государя, как и раньше. Он внимательно следил за выражением лица императора: если хоть один уголок губ призывно поднимался вверх, замолчать Пашку мог заставить только обед или сон.

Эти размышления отвлекали Александра от глобального, позволяя насладиться чем-то совсем простым. Например, таким, как сейчас, как сказал конюх, вкусным воздухом Крыма.

– Я-то в Балаклаве и не был ни разу, – продолжал Пашка, видя, что государь не против его откровений.

Сейчас император ехал в открытой карете, а Пашка трусил рядом на Марсе, давая государю полюбоваться жеребцом.

Александр любил брать с собой своего скакуна и пересаживаться иногда на него, чтоб вновь почувствовать скорость и прыть, хотя, чего врать, он хотел почувствовать себя молодым. Тем сильным мужчиной, по которому вздыхали все дамы.

Но за весь путь от Таганрога до Балаклавы Александр так и не сел на Марса. Мысли, воспоминания просто окружили его, как умирающего. Такого не было, даже когда горела Москва, и Наполеон хозяйничал там, а сейчас, вдруг накатило и не просто не отпускало, а затягивало в свой омут.

– Место, куда мы направляемся, не простое, божье место, – вдруг сказал Александр Пашке, чем очень напугал его. Обычно все их общение сводилось к обсуждению здоровья и настроения Марса.

Когда же Пашка разглагольствовал, то император просто молчал, позволяя ему развлекать его своими неловкими рассуждениями, но, чтобы сам государь вступил с ним в разговор – такого не было ни разу. Поэтому двадцатилетний Пашка, сын конюха, ставший по воле Божьей, заботе Богородицы и милости государя кучером императора и слугой любимого скакуна Александра Первого – Марса, замолчал и стал слушать с открытым ртом, боясь пропустить хоть слово.

Император подал знак остановиться и подошел к краю отвесной скалы, взглянув в бушующее осеннее море. Он был так величественен и прекрасен в своем белом мундире, что Пашке захотелось опуститься перед ним на колени. Государь смотрел вдаль с мыса Фиолент, и казалось, что он знает что-то большее, чем положено простому человеку.

Пашка встал поодаль, по привычке начав гладить Марса. Вдруг император оглянулся, нашел глазами Пашку и жестом позвал к себе.

– Видишь скалу? – сказал он ему, и молодой кучер закивал головой, как Марс при поклоне. – Очень давно здесь проплывали греческие мореплаватели. Их судно едва не разбилось о мыс Фиолент, но моряки взмолились святому Георгию Победоносцу, и буря, словно подчинившись какому-то приказу, тут же утихла. Подплыв ближе, в полном штиле они увидели на этой скале икону святого Георгия. Моряки поняли, что это знак небес, и в благодарность установили на скале крест, а на береговом склоне они основали обитель с пещерной церковью во имя святого Георгия Победоносца, – император указал в другую сторону, и Пашка увидел чудо.

На отвесной скале, словно паря над морем, стоял Георгиевский монастырь. Пашка не был уверен, что именно тому причиной – красота этих стен, заходящее солнце или вкусный воздух Крыма, но голова у него закружилась, и показалось, что нечто яркое, божественное, наклонилось над сводами монастыря, осветив его своей благостью.

В ужасе взглянув на императора, молодой кучер понял, что тот видел то же самое.

Глава 5. Настасья

На веранде сидела группа напуганных, ничего не понимающих людей и под шум дождя слушала странную историю, сказку, придуманную чересчур впечатлительным Герасимом. Настя была в их числе, но до конца не осознавала, что она – действующее лицо этой истории, а не просто наблюдатель. Девушка словно бы смотрела на них всех со стороны, как в театре. Ей казалось, что это плохой сон, с ней не могло такого произойти, просто не могло, потому что она особенная.

В последнее время Настасья Рузайкина, девушка красивая и обеспеченная родителями, не обделенная мозгами и острая на язычок словно пребывала в постоянном сне. Конечно, все началось той ночью, с того ужасного происшествия и потянуло за собой череду страшных событий. И вот уже спокойный и рассудительный, а иногда даже злой препод по кличке Пират и какая-то чересчур легкомысленная и постоянно смеющаяся новая училка по кличке Доска, данной ей из-за отсутствия главной, по мнению студентов, женской достопримечательности, были в растерянности, если не в шоке.

Надо было уезжать домой еще тогда, не оставаться здесь ни на минуту, но животный страх разоблачения заставил остаться. После события и вовсе вышли из-под контроля, одно накладывалось на другое.

Да что вообще такое происходит, кто сумел ее перехитрить? Настя Рузайкина всегда делала то, что ей хотелось. Ее невозможно было взять ни на слабо, ни запугать, ни уговорить – она девушка с характером, всегда имела собственное мнение и не слушала чужого.

Настасья даже мысленно усмехнулась, потому что именно сумасбродство и желание поступать по-своему привело ее сюда – за этот круглый, накрытый белой скатертью стол на веранде, которую они все прозвали «учебкой».

Старая, пахнущая мышами и свежей краской веранда примыкала к такому же старому бараку бывшего пионерского лагеря, который зачем-то реанимировали рядом с крутой турбазой, строящейся по соседству.

Если бы не ее несносный характер, то она могла через месяц, когда открывается зона отдыха для богатых, отдыхать там с папой и мамой, потягивать холодный мохито, заботливо принесенный официантом к настоящему бассейну, а не к тому позорищу, что поставили им организаторы соревнований между бараками.

Да, именно бараки – по-другому их Настя называть не могла. Деревянные строения хоть и были построены из кругляка и недавно перенесли небольшой косметический ремонт, но вид имели удручающий и нищебродский.

Мама так хохотала, когда узнала, куда направляется ее дочь, что прерывалась только на короткие рассказы о ее пребывании в этом заведении тридцать пять лет назад.

Как же хочется сейчас позвонить маме и попросить забрать домой. Сесть в ее уютный автомобиль, где пахнет роскошью, и всю дорогу слушать, как громко она смеется над язвительными комментариями Настасьи о проведенном времени. Никто так не смеется над ее шутками, как мама, легко, по-настоящему, словно бы её и правда смешит каждое слово. От этих мыслей стало хорошо и спокойно на душе, словно Настя точно узнала, что в этом мире есть остров спасения, и этот остров – ее семья, надо лишь набрать родные цифры на телефоне.

Но все испортила здравая мысль, что эта история вряд ли развеселит маму. Настя это четко поняла, и спокойствие схлынуло. Звонить нельзя, надо разбираться самой.

Настасья окинула взглядом людей за большим круглым столом. Кстати, откуда он здесь? Неужели за ним когда-то сидели пионеры и вышивали крестиком? Вряд ли, мебель не может жить так долго. Скорее всего, кто-то, считающий себя креативщиком, решил, что это может сплотить команды – общий стол, общее дело, боевой настрой на победу. Муть редкостная. Даже в их команде из шести человек такого не было, а сейчас и вовсе винегрет из непонятных лиц. Настасья вдруг отчетливо ощутила, что не понимает, кто здесь друг, а кто враг, кто свой, кто чужой, кому верить, а кого бояться. Каждый из них желал смерти Владу, даже она. Хотя, если быть до конца честной, она, возможно, даже больше остальных.

Час назад из города вернулась Полина Васильевна в комплекте с этим придурком Герасимом. Ребята вяло спорили, кто же будет вместо Влада, и даже от скуки ставили ставки. Но на Герыча не поставил никто – в связи с его тонкой душевной организацией все решили, что тот сто процентов откажется, и проиграли.

Но феерическое возвращение душнилы, которое, вроде бы, должно было вызвать хоть какие-то эмоции, с треском обломали другие пассажиры маленького автомобиля училки: красивый белобрысый парень, но больше всего испуганный Пират, как старик Хоттабыч, нервно теребивший свою бороду, чего раньше за ним не замечалось.

За полчаса беготни и странных перешёптываний все собрались в учебке.

– Может, введете нас в курс дела, что происходит? – это сказала Ева, соседка по комнате и вторая девочка в команде.

Ева была умная и некрасивая, причем к обоим словам можно было смело добавить «очень». Настасья привыкла, что в паре с любой девочкой оказывалась красивой подругой, но тут разница была просто неприличной. Ева со странной фамилией Хорошева не только не отличалась правильными чертами лица, но и совершенно не ухаживала за собой, чем делала свою внешность вызывающе отталкивающей. Без макияжа, вечно в мешковатых нарядах, Ева совсем не соответствовала своему красивому имени. А тайну вечно лоснящихся, грязных волос, свисающих патлами на лицо, Настасья не могла разгадать до сих пор, потому что видела, как девушка каждый день принимает душ. Но утром, как по мановению волшебной палочки, несмотря на разносящийся вечером по комнате запах шампуня, ее волосы опять становились грязными.

И вот, после такого прямого и настойчивого вопроса невысокой и некрасивой девочки, все как будто вспомнили про них, про студентов, которые и так были напуганы последними событиями. Их было пятеро, пятеро вчерашних детей, которым казалось, что они выросли, но вдруг произошло событие, в котором они, словно в зеркале, увидели, что еще не способны справляться с бедой как настоящие взрослые.

– Я вызвал полицию, – в комнату вошел директор турбазы Денис Николаевич Дуров. И на немой вопрос Пирата твердо ответил: – Сказали ждать здесь. Вот ведь свалилось все в одно время… У меня еще и племяшка заболела, наотрез отказывается от скорой, отцу запрещает звонить. Так я и сам боюсь, скажет, не уследил, вот ведь незадача. Как думаете, звонить? – вдруг спросил он совета у Полины Васильевны, видимо, посчитав, что она здесь из женщин старшая, а потому знает, как нужно обращаться с детьми. Та же, наверное, от стресса даже не вполне понимая, о чем ее спросили, лишь пожала плечами.

На улице совсем разошелся дождь. В комнате было свежо от открытого окна, и монотонный стук капель по жестяному ведру под окном раздражал и пугал одновременно.

– Так вы нам скажете, что произошло? – повторила свой вопрос Ева, и Настасья ее даже зауважала. Три парня молчали, вся такая смелая и дерзкая Настя молчала, а серая мышь требовала, чтобы с ними тоже считались.

– Ну вот что ты пристала? – беззлобно сказал высокий и довольно красивый парень с копной пшеничных волос, который приехал вместе с Доской и единственный был им не знаком. – Мы пока и сами не знаем, – развел он руками. – То ли у вашего препода крышу снесло от того, что Васильевна его машиной сбила, то ли правда кого-то убили, – выдал он, видимо, всю имеющуюся у него информацию.

– Не нагнетайте, – перебил его директор турбазы.

– Я видел его, как вас, – сказал Пират настойчиво, словно пытался убедить обоих в своей нормальности.

– А давайте знакомиться, – не к месту предложил красивый парень и широко улыбнулся. – Я Вовка, родственник Герасима издалека. Меня оставить было не с кем, вот поэтому я здесь. С Васильевной и вашим преподавателем, только что сбитым на дороге, мы уже почти друзья. Вот к примеру вы? – он обратился к хмурому директору.

– Денис Николаевич Дуров, директор турбазы «Томские просторы», – представился он, продолжая хмуриться и вытирать платком взмокший лоб.

Тогда парень перевел взгляд на студентов, но все насуплено молчали. Настасья решила подыграть ему и разрядить обстановку:

– Мы – команда студентов из Томского Государственного университета, приехали на соревнования и уже, между прочим, в финале, – сказала она и улыбнулась парню в ответ.

– Ну, раз они такие буки, представь мне всех, – легко пошел на контакт Вовка.

– Это Глеб Серов, самый умный из нас, на мой взгляд, – сказала Настя, не упустив момент похвалить того, кто так ей нравился. – Рядом Слава Новгородцев, а у дверей стоит Илья Лисовой, – она показала на пухляка в белом мятом костюме-тройке, который стоял у выхода и постоянно переминался с ноги на ногу, эдакий добрый начальник колхоза, радеющий за урожай на подведомственных полях. – Вот эта настойчивая девушка, которая хотела, чтоб нас тоже посвятили в происходящее, Ева, ну а я Настасья.

– Шикарно, – покивал Вовка. – А кто у вас капитан?

На этом вопросе даже Настя перестала улыбаться. Парень точно попал в ту область воспоминай, в которую все сейчас боялись заходить. Потому что там страшно. Но самое ужасное, что было непонятно, от кого исходит тот самый ужас.

– А капитана нашего убили! – громко сказал Илья Лисовой, и Настасью передернуло.

– Не говори глупости, он утонул, – возразила Ева неуверенно.

– Ты серьезно так думаешь? – усмехнулся Илья, но в его ухмылке явно читался испуг. – Кто еще верит, что Влад пошел на Черное озеро монаха купаться и утонул? Вот только честно, а. Поднимите руки, кто верит в эту чушь?! – почти кричал молодой человек, почему-то тыкая во всех указательным пальцем, похожим на сардельку.

– А может, это ты его утопил? – вдруг зло сказал Славка, убрав со лба шикарные рыжие кудри. Они шапкой стояли у него на голове, делая его похожим на Антошку, который пошел копать картошку. – Насколько я могу судить, у тебя были причины.

– Вполне возможно, – ничуть не испугавшись обвинений, парировал Илья и поправил пиджак. – Но, насколько я осведомлён, причины были не только у меня. И помните, что нет ничего тайного, что не сделалось бы явным.

– Евангелие от Марка, 4 глава, стих 22, – сказал странный, но жутко обаятельный Вовка. – Стоп, стоп ребята, – Почему-то именно он, а не испуганные преподаватели, попытался разрядить обстановку. – Давайте спокойно дождемся полицию, без цитат из Библии. Вот пусть нам пока Герасим расскажет историю этих мест, а то вы все в курсе, я один не знаю. Что за Черное озеро монаха и в чем его фишка, почему в нем нельзя искупаться?

– Это все сказки, – презрительно бросил Глеб, поправив свою идеальную прическу и стряхнув со своих наглаженных по стрелкам шорт несуществующую соринку.

Настасья была в него влюблена и только потому записалась в команду. Только из-за него девушка применила все свои умственные способности, чтоб попасть в шестерку. Только из-за него поперлась в эту глушь. Парень никак не поддавался на чары Настасьи, оставаясь равнодушным, и это ее злило и одновременно подстегивало и дальше бороться за его внимание. Но сейчас на фоне улыбающегося Вовки даже со своей интеллигентной красотой он почему-то смотрелся мелко и жалко. От этого диссонанса ей стало неприятно, словно бы ее настигло какое-то разочарование, и под красивой оберткой обнаружилась не шоколадка, а гематоген, да и обертка теперь не так уж красива, как казалось в начале. Но она быстро отогнала глупые мысли, велев себе продолжать восхищаться Глебом.

– Это еще лучше! Вот послушаем все сказку и успокоимся, – заявил Вовка, и почему-то все его послушались, даже молчаливый Герасим, который начал говорить, только когда тот дал ему отмашку.

– Это было в девятнадцатом веке, появился в этих местах странный старец. Его спина была исполосована шрамами от плети, но пальцы рук и глаза выдавали в нем благородного человека. Поселился он здесь, в этом лесу, вот прям на месте бывшего пионерского лагеря, и жил как отшельник. Люди его боялись и обходили его жилище стороной, поговаривали, что умел он колдовать, а также видеть будущее и прошлое, – начал медленно Гера, а у слушателей, не смотря на напряженность момента, стали проскакивать снисходительные улыбки. Так реагируют на болтовню маленьких детей или сумасшедших. Настасья заметила, что только Ева не улыбалась, а внимательно слушала Геру, да еще и Пират продолжал теребить свою лохматую бороду, совершенно не слушая студента.

– Так вот, этот отшельник имел черную книгу, с помощью которой и творил зло. Когда ему пришло время умирать, он нашел способ стать бессметным. Бросив свою книгу в озеро, он сделал его воды мертвыми, и все живое умерло в нем. Сам же монах, искупавшись в озере, получил вечную жизнь. Но чтоб поддерживать свою силу, периодически он заманивает людей в озеро и забирает их жизни, словно бы принося их в жертву за свое бессмертие.

– Ну это же полная чушь! – не выдержал Слава Новгородцев. Он был так похож на Антошку из мультика, что иногда Настасье хотелось спеть ему эту песню. Но все знали обидчивость Славы и никогда с ним так не шутили. – Это озеро омывает горные породы, поэтому там скопилось много меди и других элементов таблицы Менделеева, а в совокупности это практически яд. Именно поэтому там нет ни рыбы, ни даже водомерок.

– И купаться в нем нельзя, – подытожил Илья Лисовой. Он немного успокоился и перестал тыкать пальцем, но было видно, что мнения своего не поменял. – Еще одно доказательство, что Влада утопили.

– Опять он о своем, – презрительно хмыкнул Глеб – кстати на человеке состояние воды никак не отражается, если конечно ее не пить, поэтому можешь купаться спокойно.

– Между прочим, во времена пионерского лагеря в этом озере утонули двое мальчиков, и тоже никто не мог понять, как они туда ушли и зачем это сделали. Тогда и родилась новая легенда о том, что книга из озера зовет, просит ее достать, и те, кто способен ее услышать, идут на зов и гибнут. Но перед этим монах в своем одеянии обходит территорию и выбирает души, которые хочет отдать в жертву озеру, – добавил Герасим, но уже не так уверенно.

– Ты уж определись, – сказал Илья, проигнорировав предложение Глеба искупаться в озере, – монах у тебя тут шалит, книга или еще кого-нибудь поищем?

– Очень интересно, а как книга зовет? – ухмыльнулся надменно Глеб, видимо, решив разрядить обстановку, по привычке уже поправив свою и без того идеальную прическу, уложенную на прямой пробор.

Настасья всегда поражалась совершенству его волос, будучи сама блондинкой не от природы, она не понаслышке знала, что такое ухаживать за крашенным блондом. У Глеба же всегда прическа была волосок к волоску, и белый цвет, за которым требовался постоянный уход, блестел и переливался.

– Иди ко мне… – дурачась, низким голосом позвал Славка, и тут сквозь шум дождя где-то завыла собака, так тяжко и так страшно, что всех в комнате передернуло и словно ластиком стерло улыбки с надменных лиц.

На крыльце послышался стук шагов, и на веранду вошел участковый.

– Ну, что у вас опять приключилось? – вздохнув, спросил он.

Но люди молчали, еще не придя в себя после жуткого воя.

– Если просто так вызвали, то я вам этого никогда не прощу, – полицейский все еще не понимал, что происходит, и почему все молчат. – У меня температура под сорок, еле встал, – уже словно бы оправдывался пожилой человек.

– Деда убили, – первым пришел в себя Пират. – Того, который нашел Влада вчера. Я там был, он хотел мне что-то сказать, и его убили. – И тут он произнес то, чего никто не ожидал услышать: – Что дед рано утром делал на озере, если там нет рыбы?

И почему-то Настасье снова очень захотелось срочно позвонить маме.

Глава 6. Герасим

Татарин лежал на коврике между кроватями, и Гере казалось, что пес плачет. Нет, конечно, Герасим знал, что собаки не плачут, да и никаких звуков было не слышно. Просто его тело периодически вздрагивало и замирало, как от всхлипов.

Такого большого и умного пса Герасим никогда не встречал. Вчера, когда все замерли от завывания, Пират вдруг горько произнес:

– Это пес старика – Татарин, он там, он не пустит полицию. Надо мне, я для него теперь свой. – И, словно бы ища поддержки, спросил у Вовки: – Вы можете сходить со мной?

– Конечно, но, боюсь, для вашего Татарина я такой же чужой, как и полиция, или вам меня попросту не жалко в отличие от представителей власти? – спросил Вовка, но было видно, что он готов идти, просто вновь пытается разрядить обстановку.

– Я с ним поговорю, попытаюсь договориться, – пообещал Сильвестр Васильевич на полном серьезе. – Пойдемте со мной, пожалуйста.

И в этой просьбе и поведении все было очень странно: и то, что Пират разговаривал как человек, а не как душевнобольной, с высоты своих знаний вечно бурчащий на своих студентов и коллег, и то, что Вовка вдруг стал для всех главным. За несколько минут человек, случайно попавший в коллектив, человек, можно сказать, не из этого мира стал тем, с кем не страшно идти на место преступления.

В этот момент подъехала полиция, и идти туда одним им не пришлось. Остальным же оставалось только сидеть и ждать новостей.

Естественно, Гера просто психологически не мог занять место Влада, да и кровать у парней пустовала всего одна. Поэтому, не став дожидаться разрешения, он устроился в комнате Пирата. Вовкина сумка не выглядела вещью из будущего, и это опять же настораживало, вызывая ощущение, что его разыгрывают. Хотя, с другой стороны, если люди на машине времени едут в прошлое, какое бы оно ни было, надо соответствовать, размышлял Гера, подавляя огромный соблазн покопаться в Вовкиной сумке.

Ребята с ним не общались, видимо, считая его чудиком и предателем. Они и до этого не очень-то дружили с ним, а после его позорного бегства из команды и вовсе вычеркнули из числа приятелей. Если честно, сейчас Гере тоже не хотелось этого общения. Самое сложное, считал Гера, быть с людьми на одной волне и это практически невозможно, если люди тебя не воспринимают всерьез. Единственное, чего он сейчас ждал, так это возвращения Вовки – рядом с ним почему-то не было страшно. С ним, почему-то сразу он был на одной волне, даже не прилагая никаких для этого усилий. По меркам Герасима это была магия, ну или все же Вовка и вправду его правнук.

Разобрав вещи и открыв нараспашку окно, он улегся на кровать и стал размышлять о происходящем, а точнее, уговаривать себя не струсить и не сбежать. Ведь, возможно, от него сейчас зависит жизнь этих пятерых, которые намеренно его сторонятся и даже не знают о том, что их спасение – в его руках. Главное, с ним Вовка, и он обещал, что все будет хорошо. Он утверждал, что знает, что делает, и Гера ему верит.

– Привет, – послышалось от двери, в комнату вошла Ева.

– Привет, – отозвался Гера.

Герасиму давно нравилась Настасья, хотя, о чем это он? Кому она могла не нравиться – красивая, высокая блондинка с голубыми глазами. Модно и одновременно вызывающе одетая и, конечно же, знающая себе цену, что тоже всегда чувствовалось.

Настасья – это девушка-звезда, и как бы она ему ни нравилась, Гера никогда бы не решился даже намекнуть ей о своих чувствах. Герасим понимал, что для таких, как он, есть Евы, они умные, с ними будет, о чем поговорить, они не избалованные вниманием мужчин, а потому не будут капризничать и изменять, но пока он не был готов на такой компромисс и потому продолжал тайно мечтать о Настасье.

– Поговорить надо, – просто сказала Ева и села на кровать, которую Гера мысленно уже закрепил за Вовкой.

– Надо значит надо, – Герасим попытался внутренне настроиться на неприятный разговор, но услышал нечто иное.

– А ты правда веришь в монаха, Черное озеро и книгу? – поинтересовалась она, и в ее интонации Гера не услышал издевки, что вызвало, как минимум, недоумение. В этой компании его интерпретация данной легенды обычно высмеивались.

– Слишком глубоко уходят корни этой истории, – пожал плечами Герасим. – Если бы это сочинили сейчас, то тут, конечно, возникли бы сомнения. Но предания этой местности уходят далеко в прошлое, и даже есть некоторые намеки в церковных записях соседней деревни. Правда, и деревни уж почти нет, но когда-то она была большой, в ней даже церковь стояла. Так вот местный служитель записал историю о странствующем монахе. Сейчас эта церковная книга хранится у нас в краеведческом музее, я ее читал. Хотя, – замялся Герасим, – ученые сомневаются в записях и смысле, потому как есть подтверждение того, что священник спятил и после сиганул с колокольни той самой церкви. В общем, все туманно, а верить или нет – каждый выбирает сам, – подытожил Гера очень обтекаемо.

– Я видела его, – вдруг проронила Ева.

– Кого? – не понял Герасим, а, может быть, с перепугу уже не хотел понимать, но мурашки, предвестники ужаса уже побежали по телу.

– Я видела монаха, – сказала она просто, – перед тем, как утонул Влад. И, знаешь, Влад тоже его видел. Дня за два до своей смерти он нас спрашивал, не мы ли его пугаем монахом, и если такая дурная мысль все-таки посетила нас, то очень зря, ведь он ничего не боится и так далее. Но по реакции ребят я поняла, что это не они. И Влад это тоже понял и, мне кажется, даже струхнул немного, что ему было не свойственно. Это значит, что я следующая? – очень напряженно спросила Ева, всматриваясь в лицо Герасима.

Он хотел ей ответить, но не мог, его тело окаменело от ужаса. Верить в предания и легенды это одно, а слышать от вполне здравомыслящего человека, что он может ее подтвердить – совсем другое. Когда же страх несколько отпустил, и Гера, неприлично промедлив с ответом, подобрал нужные слова, чтоб хоть как-то утешить Еву, дверь отрылась.

Не обращая внимания на молодых людей, Вовка с Пиратом, уставшие и расстроенные, зашли и бухнулись в бессилии на свои кровати. Девушка тут же вскочила и постаралась незаметно удалиться. Гера хотел пойти за Евой, чтобы закончить разговор, но она лишь покачала головой и молча выскочила из комнаты.

Именно тогда Герасим впервые увидел Татарина и испугался, потому как пес стоял возле кровати Сильвестра Васильевича, не произнося ни звука, лишь оголив свои огромные клыки. Казалось, что он сейчас растерзает любого, кто встанет на его пути или подойдет к охраняемой им территории.

– Это свои, Татарин, – буркнул Пират, и собака тотчас успокоилась, а подойдя, даже потыкалась своим мокрым носом в Геру, словно бы проверяя, точно ли свой. – Теперь он тебя не тронет, – добавил грустно Сильвестр Васильевич.

Ночью никто не стал разговаривать и рассказывать Герасиму, что произошло с дедом. Только Вовка в полусне как-то сочувственно пробормотал на его многочисленные вопросы:

– Деда больше нет.

Герасим даже хотел обидеться на него, но видя, как у того моментально, лишь только он принял горизонтальное положение, закрылись глаза, простил так называемого родственника.

Татарин, хоть и считал теперь всех в комнате своими, но выбрал в хозяева все же Пирата. Вот и сейчас он лежал под утренними лучами и всхлипывал, как казалось Герасиму, именно возле кровати спящего преподавателя.

Раннее летнее солнце уже встало и без условностей и бликов освещало еще спящую землю.

– Хороший пес, – услышал Гера над ухом и вздрогнул от неожиданности. Рядом с ним уселся заспанный Вовка. После сна он был взъерошенный и какой-то смешной, уже почти родной человек, чрезвычайно быстро став таковым.

– А у вас есть собаки? – задал неожиданный вопрос Герасим.

– Конечно, – просто ответил Вовка. – Но у нас нет бездомных собак, у каждой есть свой дом. В России уголовно наказуемо бросать свою собаку или кошку на улице.

– Эт правильно, – одобрил Гера. – Все как писал Экзюпери: мы в ответе за тех, кого приучили.

Вовка молча кивнул, подтверждая слова Герасима.

Теперь они уже вдвоем гладили Татарина, словно проводили какой-то тайный обряд, и от этого им обоим становилось на душе теплее.

– А у тебя есть какой-то знак? – спросил Гера Вовку. – Ну, чтоб было понятно, что ты из будущего. Не знаю, билет, например, в прошлое у вас выдают?

– Вот, – тот протянул руку. На ней был странный браслет из черной кожи, а по центру красовалась узорная буква «Р» выбитая золотом. Таких украшений Герасим никогда не видел, он и вправду смотрелся как вещь из другого мира.

– «Р» – это Россия? – проявил сообразительность Гера, а Вовка в ответ лишь кивнул, и по этому молчаливому ответу стало понятно, что разговаривать об этом родственник не хочет. Герасиму стало неудобно, словно бы он не сдержал слово не спрашивать про будущее, поэтому сам решил перевести тему.

– Ко мне вчера Ева приходила, – сказал он.

– А эта, хорошенькая шатенка с конским хвостом и голубыми глазами? – спросил Вовка, облегченно вздохнув, видимо, от того, что неудобные вопросы у Геры закончились. – Красивая, – добавил он улыбаясь.

Гера немного растерялся и даже сказал не то, что хотел:

– Какая же она красивая, она смешная.

– Ты это глупости говоришь, – вздохнул тяжело Вовка, – потому что не видишь истинной красоты. Вы сейчас все смотрите на оболочку, интернет навязал вам ненастоящие идеалы, и вы все под них меряете. Мы же в России будущего научились смотреть внутрь. Девочка умная и смелая, душа у нее чистая, ты попробуй, посмотри на нее внимательно. Какие красивые глаза. Конечно, они не выделены так ярко косметикой, как у Настасьи, но если к ним приглядеться, они сияют.

Гера не нашелся, что ответить, и промолчал, пообещав себе в следующий раз обязательно посмотреть на глаза Евы повнимательней.

– Так вот, она мне сказала, что видела монаха, и Влад его тоже видел в ночь перед тем, как утонуть. Более того, она уверяет, что Влад пытался выяснить, не ребята ли его пугают, и по их реакции понял, что не они, и даже испугался, – проговорил Гера и сам почувствовал, как это глупо звучит со стороны.

– Интересно, – задумался Вовка и даже улыбнулся, чего не делал со вчерашнего вечера.

– А я ведь тебе говорил и им говорил, а они все мне не верили. Есть монах, потому, как и легенда не просто так существует, под легендой обязательно что-то должно крыться. Вовка, что мне делать? Подсказывай давай, – прошептал Герасим. – Я хочу быстрее отсюда сбежать. Монах не оставит свою охоту, твои три дня истекут, и я останусь один на один с проблемой. А там так на себя злиться начну, что впаду в депрессию и запью, и тогда уже не будет ни деда твоего, ни тебя соответственно. Так что если хочешь жить пора нам начинать действовать.

– У тебя, Герасим, непереносимость алкоголя, – сказал Вовка, улыбаясь. – И хватит уже меня проверять. Видишь, думаю я, как нам лучше поступить. Наверное, вначале надо с ребятами поговорить. Знают они что-то, но не говорят. Сильвестру дед перед смертью хотел что-то сообщить, что-то такое, чем сам был очень расстроен, но не успел.

– Так что с дедом? – спросил Герасим. Этот вопрос мучил его всю ночь.

– Умер дед, – качнул головой Вовка, и было видно, что ему по-настоящему жалко старика. – Пока не понятно, может, и сам, старый он был, да еще переживания на него посыпались, как горох… Могло, конечно, и сердце не выдержать. Теперь дело за полицией, проведут все экспертизы, как надо, и скажут.

Было видно, что Вовка недоговаривает, бережет родственника.

– А ты что, не знаешь? – удивился Гера. – Я что, тебе в будущем про деда не рассказывал?

– Ты тут не наседай сильно, – погрозил Вовка пальцем, как маленькому. – Нельзя так, эффект бабочки, забыл? Все должно происходить, как тогда, не могу я вмешиваться. Ты лучше дуй с ребятами поговори.

– Бесполезно, – махнул рукой Герасим. – Мне они точно ничего не скажут.

– Считают тебя чудиком и предателем? – быстро согласился Вовка, и хоть именно это Гера и имел ввиду, но, произнесенные Вовкой, слова заставили его покраснеть.

– Тогда так: сейчас водные процедуры, потом быстрый завтрак, я так понял, столовая уже во всю работает, – сказал Вовка, выглядывая в окно, где виднелся черный вход здания столовой. Там уже повариха важно курила, сидя на лавке. – А потом, – продолжил Вовка, немного полюбовавшись колоритной женщиной, – я иду к ребятам, а ты разговариваешь с Евой.

– Зачем? – удивился Герасим.

– Значит так, дальний родственник, – перешел на возмущенный шепот Вовка. – Включай мозги, они у тебя должны быть, потому как я твой потомок, а у меня они присутствуют точно. Хотя… – он засомневался на мгновение. – Бабуля у меня очень умная была, кандидат наук. Ладно, о генах потом, сейчас думай! Конечно, никакого монаха не было, но кого-то она все же видела, а это уже зацепка. Расспроси, как этот монах выглядел, или, может, было что-то особенное в его поведении.

– Например, он проходил сквозь стены, – Гера не шутил, а даже немного психовал на родственника за то, что тот тоже не верит в предание.

– Мать у меня тоже большая умница, все-таки женская линия не подкачала, видимо мозги все оттуда, – в сторону сказал Вовка и продолжил, уже глядя на Геру: – Например, от него пахло табаком или монах хромал. Все, от планов переходим к действиям, – и, схватив Герасима в охапку, потащил умываться, забавно цитируя «Мойдодыра»: – Надо, надо умываться по утрам и вечерам!

Герасим тоже робко улыбнулся. У Геры не было ни братьев, ни сестер, а также близких друзей, так, больше товарищи по школе и институту, а сейчас рядом с Вовкой он в первый раз почувствовал – каково это, иметь человека, который вместе с тобой, по-настоящему с тобой, по-человечески.

Парни не видели, но когда они вышли, Сильвестр резко сел на свою кровать и нервно почесал бороду. В последнее время эта забытая привычка вернулась. Услышанное было глупой выдумкой, но то, что это произносилось шепотом и не для чужих ушей, делало сказанное зловещим и еще более непонятным. Одно было ясно: этот Вовка, который ему вчера так понравился, здесь не просто так.

Но все мысли вылетели, когда Сильвестр увидел Татарина. Огромный пес лежал у кровати и громко вздыхал, словно бы прося у него сочувствия.

21 октября 1825 года

Крым

Георгиевский монастырь

(Балаклава)

Ночь Александр провел в молитве и был так искренен в ней, что и не заметил, как пролетели часы. Лишь сильный ветер с моря постоянным шумом напоминал о том, что время не остановилось, а продолжает свой бег. Когда за маленьким окошком кельи, подготовленной специально для императора, мелькнули солнечные лучи, в небольшой келье, подготовленной специально для императора, скрипнула дверь и вошел монах. Александр не видел его лица, тот стоял, склонив голову, и широкий капюшон закрывал его полностью.

– Прошу вас пройти за мной, – сказал он без церемоний и почестей, но Александра это не задело.

Как говорил про него Наполеон, он был человеком с тысячью лиц. Да, конечно, император бы не признался в этом публично, но наедине с собой Александр соглашался с французом. Причина таких метаморфоз была в том, что с самого детства маленький Александр разрывался между бабкой императрицей и вечно опальными по ее воле родителями. Он рано понял, чтоб избежать ненужных конфликтов, необходимо вести с людьми так, как они того от тебя ждут. Подле Екатерины милый и ласковый Александр, на которого у нее были большие планы, вел себя прилежно и придерживался всех взглядов бабки, чем умилял ее безмерно. Но изредка, когда ему приходилось ехать к отцу и матери в Павловск, то услышь бы их разговор бабка Екатерина, то она ни за что бы не узнала своего милого внука.

В разговоре с Павлом, который не только ненавидел мать и все, что она делает, но и был сторонником противоположных взглядов на правление русского трона, Александр полностью соглашался с отцом поддерживая его в каждом слове. Конечно, понимание, что так вести себя – это и есть дипломатия, пришло не сразу, через скандалы и упреки. Один раз Екатерина даже замахнулась на любимого внука, когда по приезде от отца он вдруг высказался в его духе. Наука была усвоена, и с тех пор Александр очень тонко чувствовал, в какой ситуации как себя вести. Это очень помогало ему, в том числе, и с Наполеоном. Когда они встретились для подписания Тильзитского мира, Наполеон в своей легкой манере начал шутить полунамеками и упрекнул Александра в отцеубийстве. Ни один мускул не дрогнул тогда на лице русского императора, он продолжил переговоры, в мягкой форме добиваясь нужных ему на тот момент уступок. Наполеон даже не понял, что наступил на самую больную мозоль Александра и тот в последствии никогда ему этого не простил. Вот и сейчас, если так складывались обстоятельства, он не требовал для себя лишних церемониалов.

– Осторожно, здесь мокрые ступени, а от того очень скользкие, – вывел его из воспоминаний монах, по-прежнему не поднимая головы.

Они спускались куда-то вглубь, Александр был немного дезориентирован, но ему казалось, что эти ступени уже выводили за пределы монастыря, куда-то в недра скалистых гор. Чего у Александра было не отнять, так это смелости. Конечно, он не был лишен пороков, император был падок на женщин, и ходили слухи об одиннадцати его бастардах – точного количества не знал даже он сам – но трусом он не был никогда. Вот и сейчас, спускаясь по узкой, темной лестнице куда-то глубоко в пещеру с неизвестным монахом, он не испытывал ни капли страха. Александр знал, что без труда справится с ним, ведь в свои сорок семь лет император пребывал в отличной форме. Вдруг лестница уперлась в одну единственную дверь.

– Мне туда нельзя, – тихо произнес монах, еще ниже наклонившись перед царем. – Она вас ждет.

Александр, немного помедлив, надавил на тяжелую дверь без ручки и вошел внутрь. Тогда он еще не знал, что через сутки выйдет оттуда совершенно другим человеком. Да и человеком ли?

Глава 7. Славка

Славка Новгородцев, что называется, вырос на улице. Район их в народе называли просто Спичкой, потому как находился он недалеко от спичечной фабрики. Ребята на районе были смелые и до одури бесстрашные, а потому, чтобы выжить, рыжему Славке с лицом Антошки из детского мультфильма, пришлось немало набить шишек, да и самому получить порядком. Хорошо хоть мать с отцом не додумались Антоном назвать, а то жизни не было бы совсем.

Но как бы парадоксально это ни звучало, именно это и помогло Славке сделать правильный выбор в жизни. Доказывая свое право на существование в прямом смысле кулаками, Славка Новгородцев понял, что победить можно во всем, главное стараться. Потому мальчишка с рабочего квартала решил, что станет миллионером, ну, или миллиардером, он пока в своих планах не вдавался в такие мелочи. Для этого надо обязательно поступить в институт, и тут очень важное уточнение: поступить придется бесплатно, потому что у родителей на это денег не предвиделось. Ну, а потом уж стать лучшим программистом современности, как Илон Маск или Стив Джобс, со всеми вытекающими из этого миллионами. Но сначала все же институт.

Здесь было не сложнее, чем биться с «парижскими», пацанвой, проживающей в районе Томска под названием «Париж». Даже немного легче, не было так больно. Плюс ко всему, со временем Славке даже стало нравиться учиться, и к одиннадцатому классу Славка Новгородцев, дебошир и хулиган, сделался лучшим учеником школы. Мать гордилась и плакала, отцу было все равно – он пребывал в постоянной усталости и, казалось, совсем не верил в Славкину удачу, приговаривая, что напрасно все, сынок, у генералов есть свои дети.

Без труда, с почти стобальными ЕГЭ, Вячеслав поступил в университет на факультет программирования и, не откладывая мечты в долгий ящик, стал лучшим студентом. Славка никогда не пошел бы на эти дурацкие игры, потому как они не давали победителю никаких привилегий победителю. Да и это все-таки командные игры, и тут результат зависит не только от тебя, в деле будут еще пять человек, а вот в команде Славка работать не умел и не любил.

Но случилось так, что декан придумал конкурс и объявил, что по итогу в команду на студенческие интеллектуальные игры от их факультета попадет лучший студент третьего курса, и тут Славка не устоял. Считаться лучшим – вот его цель, его мечта, а игры, решил он тогда, да и ладно перетерплю, и с огромным отрывом победил своих конкурентов.

И вот сейчас, сидя на лавочке, что ребята выделили себе для курения, средь толстых столетних сосен, Славка Новгородцев в первый раз подумал, что победа – это не всегда хорошо. Может, стоило проиграть и не отправляться в эту глушь, тогда кто-нибудь другой бы сейчас размышлял, как выйти из этой ситуации, в которую он вляпался. Причем грубо, обеими ногами, как в болото и теперь не мог выбраться.

– У тебя его телефон? – услышал он вопрос и мысленно усмехнулся.

– Нет, – ответил Славка спокойно, хотя сердце тут же заколотилось. – У кого его телефон, тот его и убил. Ведь так?

– А что, если этот кто-то им воспользуется? С Владом было проще, от него хоть знали, чего ожидать. Тот же, у кого сейчас его телефон, протупит и не разблокирует его, тогда все, конец мне, все улетит в интернет, – рассудила Настасья, и Славка отметил, что она не стала спорить относительно слова «убили».

– Несколько часов осталось, вот и посмотрим, хватило у убийцы мозгов разблокировать телефон или нет, – Слава продолжал поддерживать беседу в веселом тоне, но у него плохо это получалось.

– Страшно-то как, – озвучила она свои чувства, но они и так все были на ее лице.

Самая красивая девочка в университете, единственная дочка богатых родителей, да к тому еще и умненькая, вдруг погасла как свечка, оголив то, что люди в ней не замечали никогда – душу. А вот Славка Новгородцев давно заметил и залюбовался.

– Мы что-нибудь придумаем, – решил он ее успокоить, но получилось уж очень заискивающе, за что Славка тут же отругал себя и, чтоб исправиться, добавил уже прохладнее: – Хуже, чем было, уже не станет.

– Одно не пойму, – Настасья посмотрела на Славку внимательно, словно бы хотела прочитать ответ по его лицу, – тебе-то это зачем?

Зачем? В первый раз Славке захотелось признаться, зачем. Вот взять, здесь и сейчас признаться. Он даже начал подбирать подходящие слова, но тут все испортил или наоборот спас его подошедший Глеб.

Настасья тут же переменилась, как она всегда делала при его появлении, и Славка поздравил себя, что не поддался порыву и не успел опозориться.

– Мне кажется, это Илья, – сказал подошедший Глеб, даже не обратив внимания на Настасью, что ту очень сильно задело, а Славку позабавило. «На каждую принцессу найдется свой свинопас», – так говорил циничный Влад, имея в виду сказку Андерсена. Вот для красотки Настасьи, таким свинопасом как раз и был Глеб.

– Если ты про телефон, то возможно, если про убийство – то нет, слабак наш Илюша, – ответил ему Славка. – Мне кажется, дед его прикончил, – выдвинул он свою версию.

– Ну, во-первых, там на Илюшу нашего было больше всех, – засомневался в Славкиной версии Глеб. – И если это все-таки дед, то возникает вопрос: кто тогда грохнул его.

– Да может быть, дед на радостях кони и двинул, – предположил Славка, пожав плечами и показывая, что данная тема его не особо волнует.

– А вы помните, как нас Влад спрашивал, – заговорила Настасья, явно желая привлечь к себе внимание, – не мы ли его пугаем монахом? Ведь он был серьезен, он не шутил.

– Ты хочешь сказать, что его убил монах? – закатив глаза к небу, хмыкнул Глеб, и было видно, как Настасью обидело его пренебрежение.

– Настя имеет в виду, – решил поддержать девушку Славка, – что есть кто-то еще, кто-то, про кого мы не знаем. Он и пугал Влада. Может быть, просто где-то здесь живет убийца. Наряд ли Влад стал бы выдумывать такое с монахом, да и привидеться ему не могло – он был самый ярый атеист, стоит только вспомнить…

Но Глеб не дал Славке договорить:

– А у нас гости, – и показал на ворота турбазы.

В этот момент к огромным кованым воротам турбазы подъехала полицейская машина. Из нее вышел участковый, который сюда уже ходил, как к себе домой, и за ним показался следователь с оперативником, что работали здесь, когда нашли Влада.

Славка, Настасья и Глеб молча наблюдали, как они, не торопясь, что-то попутно обсуждая, выгружались из машины.

– Нет, ребята, – первым пришел в себя Глеб. – Просто не получится, среди нас убийца.

Глава 8. Ева

С вечера Ева очень долго не могла уснуть, тревога терзала и без того выпрыгивающее из грудной клетки сердце. Лежа в темной комнате, она видела, что и Настасья и Полина Васильевна тоже ворочаются с боку на бок, и от этого становилось немного спокойнее, словно бы они могли защитить ее от монаха.

Нет, конечно, раньше она вместе со всеми смеялась и над Герасимом, и над рассказанной им легендой и готова была поспорить, что это бред. И даже после того, как она видела Влада с человеком в плаще, напоминающем рясу монаха, впечатления чего-то ужасного не было, в конце концов, это мог быть просто дождевик, который в сумерках смотрелся пугающе. Но когда Влада нашли убитым, то Ева испугалась. Нагнал страха вчерашний рассказ Герасима и его святая вера в то, что его рассказ – правда.

Разговаривая, сама с собой укутавшись с головой в одеяло, девушка с усердием отличницы пыталась себе объяснить, что на дворе двадцать первый век, и никаких монахов просто не существует, это бред, а Гера просто ненормальный. Ведь все знают, что он вывел свою теорию об инопланетянах и их присутствии на земле, как можно вообще такому верить? Но то ли ночь усугубляла все эмоции, то ли аргументы не действовали, но после всех своих доводов, она все равно покрывалась холодным потом от ужаса. Ева вспоминала фигуру монаха и замечала в ней все больше странных деталей. Сейчас уже казалось, что, когда Влад встал, вглядываясь в фигуру на возвышенности, которая возникла на пригорке у него на пути, то плащ его словно парил в воздухе, не имея опоры в виде ног.

Под утро сон все равно сморил ее, и девушка провалилась в спасительную дрему, где можно было не думать хоть несколько часов.

Еве показалось, что до того времени, когда ее разбудил тихий шепот Полины Васильевны, прошел лишь миг.

– Ева, вставай, полиция приехала, просят всех собраться.

Когда еще сонная девушка зашла на веранду, все уже были в сборе. Еле примяв растрепавшиеся после беспокойного сна волосы, Ева поразилась внешнему виду Глеба – он, как всегда, выглядел идеально, она даже не представляла, как он это делает. Красивая стрижка волосок к волоску, стрелки на модных бриджах и рубашка в тон стильным кроссовкам. Иногда ей казалось, что он не человек, а робот, ведь так идеально, по мнению Евы, выглядеть было невозможно.

Вон, даже Настасья, красотка, каких поискать, в свете последних событий потускнела и была растерянна. Славка, по своему обыкновению, был неряшлив и взъерошен, словно нарочно взбив свою рыжую шевелюру еще больше. Илья был бледен, напряжен, и это волнение очень комично смотрелось, принимая во внимание его фигуру. Словно бы Винни Пух вдруг стал злым, и это у него плохо получается. Вообще Ева не знала Илью Лисового до попадания в команду; они учились на разных факультетах, но даже после года совместных тренировок она так и не поняла этого полноватого любителя строгих костюмов. К слову, он носил их, всегда меняя лишь цвет в зависимости от сезона. На турбазу он приехал в белом, чем очень позабавил всех ребят и предоставил поле для шуток. Но сильно шутить над Ильей никто не любил – в одну секунду из умного, добродушного и сосредоточенного парня он мог превратиться в истеричку, не слышащую никаких доводов. Парень увлекался биологией, наукой, подтверждающей происхождение человека от обезьяны, но тут же мог целыми абзацами наизусть цитировать Библию. Молодой человек мог вечером вместе со всеми отвечать на вопросы и радоваться победе, а утром пройти мимо и не поздороваться. Ева боялась людей, которых она не понимала.

Даже странный Гера, верящий в инопланетян и черных монахов, был ей более понятен. У него была теория, как ему казалось, вполне рабочая, которую парень мог часами обсуждать, выдвигая все новые и новые аргументы. Кстати, он тоже находился в комнате вместе со своим родственником Вовкой. Вот кто был простым и понятным, а еще жутко симпатичным и обаятельным, но при этом довольно открытым и жизнерадостным. Неприлично долго задержав взгляд на Вовке, Ева подумала, что слишком много привела для него лестных определений, и, покраснев, посмотрела на следующий ряд стульев.

Там сидели растерянные Доска и Пират, а озадаченный директор турбазы, смешной чудак, имя которого Ева так и не запомнила, все время что-то листал в телефоне, словно бы приезд полиции его никак не касался.

Острое предчувствие беды накрыло девушку. Ева поняла, что следователь здесь не просто так, и Влада все же убили, возможно, и деда тоже. Оглядев присутствующих, останавливаясь на каждом цепким взглядом, она пыталась разгадать, кто из них решился на убийство. А вот мотив Ева, кажется, знала.

Надо отбросить страх и сделать то, что она боялась сделать уже два дня.

Пронеслась в голове мысль, которой она страшилась и гнала прочь.

А может, все-таки сказать им?

Ева вновь пробежалась по лицам сидящих на веранде людей, но друзей там не увидела.

Если только обаятельный Вовка, но он чужой. Нет. Надо самой.

Глава 8. Герасим

– Та-а-ак, дорогие вы мои студенты и их преподаватели, – вздохнул следователь. Это был усталый мужчина, который смотрел на них на всех с укором и, казалось, не начав беседовать, уже хотел все закончить.

Он словно упрекал их за то, что они тут устроили.

– Дела наши оказались, честно говоря, не очень. Экспертиза показала, что в легких воды нет, а это говорит о том, что вашего товарища сначала хорошенько стукнули по голове, и он умер, а уж потом скинули в воду. Предвосхищая ваши вопросы, почему не поняли этого сразу, скажу, что изначально отрабатывали версию, что рану человек получил, упав в воду. Берег там каменистый, но нет. – И, словно бы проговорившись, следователь добавил: – Не обошлось. Получается, ваш товарищ не утонул, а был убит, а потом, видимо, чтоб повести следствие по ложному пути, убийца скинул парня в воду. В тот день на турбазе никого, кроме вас, не было: команда соперников ушла в поход за день до этого и вернулась вот только сегодня ночью, а организаторы уехали в Томск, потому как у вас, насколько я понял, небольшой перерыв перед финалом. Остальные же выбывшие из игры участники покинули территорию за день до этого. Поблизости только деревня Малаховка, где жил один старик, и все, на десятки километров никого. Даже повариха и ее помощница по столовой уезжают вечером. Улавливаете, о чем это я?

– Вы о том, что убийца среди нас, – радостно улыбаясь, сказал Вовка, подняв вверх руку, как школьник, и Гера, так и не привыкнув к его вечному счастью, даже одернул молодого человека, прошипев:

– Прекрати.

– А кто это у нас такой сообразительный и при этом имеющий прекрасного стоматолога? – ответил натянутой улыбкой следователь. – Что-то я вас не припомню, молодой человек.

– Я Вовка, а это Герасим. Нас вчера привезла Васильевна, играть будем в финале, если, конечно, доживем, – немного убавив свою радость, ответил он следователю.

– Покажите-ка мне свои документы, Вовка и Герасим. А Васильевна у нас кто? – спросил следователь, оглядывая присутствующих и одновременно что-то записывая в свой блокнот.

У Герасима сердце в пятки упало. Паспорт! Как же он не подумал? Сейчас будут проблемы. Но, к его огромному удивлению, Вовка, как ни в чем не бывало, достал паспорт из кармана и, подмигнув Гере, шепнул на ухо:

– Не дрейфь, пра, в будущем не дураки сидят, нас отправляют со всеми документами, чтоб комар носа не подточил.

– Прекратите называть меня Васильевной, – зашипела на Вовку подсевшая преподша.

– А я что? – Тот невинно развел руками и посмотрел на Геру, словно ища поддержки. – У вас отчество такое, тут все претензии к предкам.

– Далее, – продолжил следователь, изучая документы Вовки и Герасима, – деда в соседнем поселке, скорее всего, тоже отравили. Это пока не стопроцентное утверждение, но эксперт склоняется именно к этой версии. Точные данные чем и во сколько – будут дня через два. Так что, милые мои, у нас не просто убийство, а двойное убийство, и если все подтвердится, то вам мало не покажется. Обещаю, я всю душу из вас вытрясу.

Было видно, хоть следователь и начал так угрожающе, но сам не верил, что преступник среди студентов и преподавателей. Поэтому, проведя повторный допрос всех, больше для порядка, чем в надежде что-то накопать, на такой же усталой ноте и уехал. Строго настрого наказав никому не покидать турбазу до его особого разрешения. Герасима и Вовку как прибывших уже после случившегося данное утверждение не касалось.

Гера, помня, что ему надо поговорить с Евой, дождался, когда она выйдет из домика и пошел за ней. Но девушка его сразу не заметила, и получилось, будто бы Гера следил за ней. Когда же Ева остановилась у калитки в лес и оглянулась, то желание раскрыть свое присутствие и вовсе пропало, захотелось узнать, что же она скрывает и куда так тайно направляется. Убеждая себя, что днем лес безопасен, Герасим, осторожно ступая, направился за девушкой. Чтоб не струсить и не сбежать, он приводил аргументы в пользу версии, что Вовка знает, что ничего с ним не случится, и еще дома сказал, что легенды про озеро и лес – это все сказки, и ничего настоящего под этим не кроется. Аргументов для спора с потомком у Геры не было, и потому он решил ему просто верить.

Ева, немного попетляв в лесу, сошла с тропинки, ведущей как раз к Черному озеру монаха, и пошла между деревьев, скрипя сухими ветками под ногами. Этот звук так громко разносился по сонному лесу, что Гера понял: если и он пойдет вслед за ней, то его быстро разоблачат. Поэтому, приметив поваленный дуб, Герасим присел и стал наблюдать за девушкой. Шла она медленно, словно бы вспоминая что-то. Огладывала и ощупывала стволы деревьев.

– Надеюсь, она не пописать, а то очень некрасиво получится, – услышал Гера над ухом и в первую секунду чуть не умер от страха. Вовка же, как ни в чем не бывало, присел рядом, устроившись за толстым стволом дерева, где прятался Гера.

– Я из-за тебя чуть не отъехал, – разозлился на родственника Герасим шепотом.

– Так получилось, хотел тебе кое-что рассказать, пошел за тобой, сначала думал окрикнуть, но увидел, что ты след взял, и самому стало интересно, что она здесь делает, – рассказал шепотом Вовка. – Смотри! Она, никак, на дерево собирается залезть! Во дает.

Ева и правда, словно бы выбрав нужное растение, стояла и примерялась к нему. На ели, которая приглянулась девушке, было довольно много веток, поэтому, немного подумав, она приступила к восхождению.

– А не кажется вам, что подглядывать нехорошо? – услышали молодые люди и обернулись.

Полина Васильевна стояла над ними и хмурилась.

– Вы-то как здесь? – возмутился Вовка шепотом, а Герасим опять выдохнул. – Вы, вон, Геру чуть без чувств не оставили. Подкрались как нарочно, знаете же, что у парня страхи, он и так исключительно из своей порядочности тут геройствует, – гундел он, будто две минуты назад сам так не поступил. – Срочно спрячьтесь за бревно, вы нас выдаете. Мы не подглядываем, мы следим, это полярно разные вещи.

Полина Васильевна нехотя, но все же присела.

– Я просто хотела поговорить с вами, сказать, чтоб вы так больше себя не вели при студентах. Что это за Васильевна? Так они и кличку мне придумают, – грозно выдавала заготовленную речь преподавательница. – Но вы так быстро ушли, я сначала догоняла вас, а потом увидела уже за бревном.

Все это Полина Васильевна говорила, наблюдая вместе со всеми за медленным подъемом Евы на дерево.

– Может, ее надо остановить? – сказала она Гере и Вовке. – Она же убьется.

– Не надо, – услышали они над ухом и уже втроем повернулись на голос.

– Наш теремок скоро лопнет, – констатировал Вовка. – Присаживайтесь Сильвестр Васильевич, а вы за кем следили?

– Хотел поговорить с Полиной Васильевной, но тут целая шпионская организация нарисовалась, и я решил присоединиться. Кстати, о кличке можете не волноваться, она у вас уже есть, – спокойно заявил Сильвестр. – А вот что там делает Ева, это очень интересно. У студентов что-то произошло, и пока мы их на чем-то не поймаем, они будет молчать. Дед ясно сказал мне: «наворотили твои дети дел», значит, случилось что-то страшное.

– Какая? – спросила Полина Васильевна, округлив от ужаса свои и без того огромные глаза.

– Что – какая? – не понял Сильвестр.

– Какая у меня кличка? – повторила она свой вопрос.

– Доска, – припечатал Сильвестр безэмоционально, а Вовка от неловкости хрюкнул. – Смотрите, она что-то достала из дупла и спускается. – Преподаватель истории даже немного привстал. – Значит так, надо внизу ее с поличным брать.

– Давайте лучше я, – остановил его Герасим. – Вы будете на нее кричать, и тогда она точно ничего не скажет.

– Почему сразу кричать? – смутился Сильвестр от такого откровенного обвинения.

– Потому что вы Пират, – пояснила Полина очень гордо.

– Вы мстите, но такую кличку дал вам не я, а студенты, – возмутился Сильвестр, – так что нечего валить с больной головы на здоровую.

– Мщу? – хмыкнула Полина. – Да ни капельки. Пиратом вас тоже прозвала не я, правда, я точно не знаю, коллеги постарались или студенты, но называют вас так и те, и другие, – довольно добавила Полина и улыбнулась во все тридцать два зуба, будто выиграла приз.

– Ну, мое прозвище понятно, – попытался сгладить Сильвестр, продолжая спорить шепотом. – Оно от имени, а вот у вас, – ему явно тоже хотелось задеть девушку.

– У меня все просто, я стройна, как лань, у вас же, наоборот, очень сложно. Имя это одно, а вот ваш дрянной характер…

– Да какой это у меня дрянной характер? А вы, если бы были ланью, то имели бы именно такое прозвище, а вы банально доска.

– Пошли, – Вовка тихо толкнул Геру локтем в бок. – Милые бранятся – только тешатся. У нас с тобой Ева уже почти у земли, надо перехватить ее, пока она не слила то, что так долго доставала.

Но девушка не собиралась ничего сливать. Спустившись с дерева, она присела тут же на корягу и стала внимательно рассматривать какой-то предмет у себя в руках. Хруст веток Ева услышала слишком поздно, видимо, то, что хранилось в дупле, было очень интересно, и Вовка ловко выхватил вещицу из ее рук.

– Отдай! – крикнула она Вовке и даже попыталась прыгнуть на него, но это было так же бесполезно, как стук мухи в закрытое окно.

– Ева, успокойся – сказал Гера спокойно, и это, как ни странно, помогло: девушка, видимо, осознав свой провал, села на уже облюбованную ею корягу и расплакалась, так горько и жалобно, что у обоих молодых людей сжалось сердце.

– Вы что, ее ударили? – на всхлипывание, прервав пикировку с Пиратом, подлетела Полина Васильевна и присела к девушке. Сам же Сильвестр Васильевич, не подходя слишком близко, боясь испортить импровизированный допрос, остановился в двух шагах у дерева и молча наблюдал за происходящим.

– Васильевна, не разочаровывай меня, – возмущенно всплеснул руками Вовка и, присев перед Евой, проникновенно заговорил: – Давай разговаривать. Знаешь, всегда и даже по глупому поводу, обязательно надо делиться мыслями, поверь мне, всегда и все можно решить, только для этого надо разговаривать, что бы то ни случилось. Был такой мыслитель, Сократ, так вот он говорил, что только в спорах рождается истина. Потому что правда у всех своя, и вот когда одну положить на другую и привести это все к общему знаменателю, тогда и родится решение. Вот, у меня был учитель, он мне как отец был, так вот он сказал мне однажды: «Вовка, понять масштаб проблемы ты сможешь, только обсудив ее с кем-то, в одиночестве она будет только расти и шириться, отвергая все варианты решения». Так что, милая моя, давай разговаривать.

Ева подняла на него заплаканное лицо, и Герасим вдруг увидел, какие действительно красивые у девушки глаза. Они были небесно-голубого цвета, с лисьим разрезом, и если смотреть в них внимательно, то лицо Евы становилось какое-то неземное.

«Прав был Вовка, – пронеслось у него в голове, – мы не замечаем настоящую красоту, только искусственную, которую нам подсовывают как идеал».

– Вот так, при всех, я не могу… – словно оправдываясь, сказала она Вовке. – Мне стыдно.

– А ты начни, – все так же проникновенно говорил Вовка, и Гера даже погордился своим потомком, хотя слова про учителя, того, что был, как отец, очень резанули ему слух. – А я тебе помогу, поверь, здесь врагов нет. Даже Сильвестр парень не плохой, просто побитый жизнью. Чей это телефон? – Вовка раскрыл ладонь, в которой лежал аппарат, так ловко отобранный у девушки. – И почему его надо было прятать в дупло?

– Это телефон Влада, – выдохнула Ева и, опустив глаза в землю, стала медленно рассказывать: – В первый день, когда мы сюда приехали, Влад предложил устроить вечеринку. Сказал, что у него есть бутылка виски, привезенная из дома, и надо отметить начало игр.

– Всех позвал? – спросил Вовка.

– Позвал всех, но были не все. Славка отказался, я не знаю, почему.

– Это который на Антошку похож? – уточнил Вовка.

– Он, – кивнула Ева, стирая слезы с щеки. – Так вот, Славка отказался. А мы вчетвером попали, – на этих словах Ева разрыдалась. Было видно, что она не знает, как рассказывать дальше.

– Давай я продолжу, – вдруг предложил Сильвестр Васильевич, подойдя поближе. – Он вам что-то подсыпал в виски и снимал, пока вы в беспамятстве чудили?

Ева в изумлении подняла на Пирата глаза.

– Откуда вы это знаете? – спросила она его изумленно.

– Такое постоянно случается с того самого момента, когда мир придумал фотоаппараты, а позже камеры и телефоны. Вам кажется, то, что с вами происходит, все в этом мире происходит впервые, но все уже было. Он стал вас шантажировать?

– Да – вытирая слезы, ответила Ева, – и сказал, чтоб мы не вздумали ничего предпринять, он поставил на облако шифр. Защита будет обнуляться каждый раз, когда кто-то разблокирует телефон. Если же вход не будет осуществляться в течение 55 часов, то фото и видео отправятся в сеть.

– Почему телефон был здесь? – спросил Еву Герасим осторожно. Это был жизненно важный для него вопрос, потому что Влада убили, и, теоретически, только так можно было забрать у него телефон.

– Хоть он нам и пообещал в тот вечер все исправить, но я ему не поверила, я решила поговорить с ним, – начала объяснять Ева, – объяснить, что так нельзя, что до добра такие вещи не доводят.

Герасим услышал, как рядом усмехнулся Пират, видимо, считая ее наивной, но Ева не заметила этого и продолжала рассказывать свою историю, смотря только на Геру.

– Я сидела на лавочке у корпуса, ну, где все курят в кустах, в ожидании, что Влад выйдет покурить. Он часто курил, называя это своей собственной медитацией. Но он все не приходил, что-то делая в учебке, время шло к двенадцати, и я уже собралась уходить со своего импровизированного поста, как Влад появился. К моему удивлению, он пошел не на лавочку курить, а прямиком в лес. Мне было страшно, но я все же пошла за ним. Влад кружил вокруг сосен, точно подбирая себе подходящую, потом залез на одну и положил что-то в дупло. В ту ночь была очень яркая луна, и она хорошо освещала эту часть леса, но я все равно боялась забыть дерево, поэтому, когда он вышел на тропинку и пошел дальше, я пометила дерево, воткнув в кору свою шпильку, – Ева указала на ствол, из которого действительно торчала женская шпилька, такая ненужная и лишняя здесь, среди дикой природы, что ощущение неправильности происходящего только усиливалось.

– Потом я решила идти за ним, но только я вышла на тропинку, то вдалеке увидела Влада. Он стоял как вкопанный и смотрел на пригорок.

– Кто там был? – спросил Вовка поспешно.

– Черный монах, – ответила Ева и опустила глаза.

– Ну, это не серьезно! – возмутился Пират.

– Почему ты решила, что это Черный монах? – спросил девушку Вовка, показав Сильвестру Васильевичу кулак.

– Он был в плаще и с капюшоном на голове, и мне показалось, что он парил над землей, – было видно, что Еве было сложно говорить это, и девушка понимала, что это звучит как бред.

– Что было дальше? – как можно мягче спросил Гера.

– Я испугалась и убежала обратно в лагерь, – сказала Ева, снова подняв на него свои лисьи глаза. – Илья так переживал, психовал, потому что время выходит, и сегодня все фото окажутся в сети, а я вспомнила про дерево. Честно! – Ева прижала руку к сердцу. – Клянусь, честное слово, я не знала, что там. Просто решила посмотреть, что же Влад прятал тогда вечером.

– Значит, вы спасены, – усмехнулся Пират. – Подозрительно вовремя ты нашла его, как раз чтоб не дать компромату уйти в сеть.

– Нет, – устало качнула головой Ева, – мы пропали. На телефоне пароль, и нам его в кратчайшие сроки не взломать. Можно было бы дома, в Томске найти шарящих ребят, кто бы его взломал, но это небыстро и дорого. Поэтому то, что я нашла телефон, это не победа, это поражение.

– Никогда нельзя отчаиваться раньше времени, – заявил Вовка. – Вон у нас с тобой сколько преподавателей, а я вот, например с детства уверен, что они могут все, так что, может и получится.

– Глупости не говорите, – фыркнул Пират. – Я историк, чем я вам помогу? Расскажу о Ледовом побоище, и телефон сдастся сам от шокирующих для него знаний?

– А почему нет? – сказала Полина Васильевна, видимо, до сих пор сердитая на своего коллегу. – Возможно, вы нас немного развлечёте своими нудными историями.

– История не может быть нудной! – психанул Сильвестр Васильевич. – Это точная наука, даже точнее математики. Незнание или коверкание истории приводит к новым войнам и деградации наций, в конце концов. Можно не знать ваших алгоритмов и ничего в жизни не убавится, а вот историю своей страны не знать категорически нельзя.

– Ну да, конечно, – Полина Васильевна уже была настроена спорить до конца. – Если я не буду знать, что Екатерина вторая была немка и правила Россией тридцать четыре года, то мне не дадут ипотеку.

– Между прочим, хорошо правила, получше других русских правителей и наследников оставила умных и преданных стране. Да и причем тут ваша ипотека, я вам о высоком! – почти кричал Сильвестр Васильевич, еле сдерживаясь.

– Потому что в жизни математика нужнее, она ближе к реальности, – ответила Полина Васильевна. – Мои цифры, как вы выразились, помогают практически, а не теоретически.

– А это что? – спросил тихо Вовка у Евы, чтоб не мешать перепалке преподавателей.

Герасим наклонился к ним и увидел на экране блокировки странную надпись.

– Я не знаю, – пожала плечами Ева, – но Влад очень любил шарады, может быть, нашел в сети и сделал себе скрин, чтоб не потерять.

– Нет, смотри, он сам ее сделал, а не скринил, тут внизу инициалы и надменный смайлик, будто бы он смеялся над желающими забраться к нему в телефон. – Гера воодушевился: – Скорее всего, эта задача и есть код разблокировки.

– О! – обрадовался Вовка и повернулся ко все еще спорившим преподам: – А ведь у нас здесь специалист по задачам. Ребята, хватит спорить, пора доказывать, чья наука сильнее, а мы будем болеть и делать ставки.

Было видно, что еще секунду назад смелая Полина Васильевна испугалась и притихла.

– Давай, Васильевна, твой выход, – скомандовал Вовка и протянул ей телефон.

Прочитав странную задачу, Полина Васильевна расчистила на земле участок, сделав себе что-то вроде листка, подобрала палочку и, вздохнув, сказала:

– Таких задач существуют тысячи, тут главное даже не математика, как таковая, а логика. Давайте вместе постараемся решить ее. Как говорил мой педагог, в математике лишней головы нет. Итак, сначала условие, – сказала она и начала читать с экрана: – Встретились два гения, привет, как дела, давно не виделись. «А у меня три дочери», – говорит один другому. «О, это здорово, – отвечает ему приятель. – И сколько же им лет?» «Могу сказать, что произведение их возрастов равно 36, а сумма номеру комнаты, в которой мы жили с тобой в общежитии». Приятель задумался и ответил: «Но этих данных все равно мало для решения задачи». «Согласен, – улыбнулся первый. – Ну, тогда я скажу тебе, что старшая дочь отличница». «Вот теперь все понятно, – отвечает второй. – Я знаю, сколько лет твоим дочерям».

– Чушь какая-то, – усмехнулся Вовка. – Герасим, видимо, перенервничал. Ты где здесь задачу увидел?

Но Полина Васильевна, не обращая внимания на Вовку, уже рисовала на земле цифры.

– Сначала мы с вами выполним первое условие и напишем все произведения, которые возможны с результатом тридцать шесть. У нас получилось восемь вариантов.

На земле небольшой палочкой преподша уже написала:

1*1*36=36

1*2*18=36

1*3*12=36

1*4*9=36

1*6*6=36

2*2*9=36

2*3*6=36

3*3*4=36

– Многовато вариантов, – вздохнул Вовка. – Попыток всего три, и телефон заблокируется навсегда.

– Вообще-то, нет, – виновато поправила его Ева. – Я уже испробовала.

– Ну вот, – обратился к Полине Васильевне Вовка, всплеснув руками. – Ева у нас уже проявила инициативу. Какой хоть номер набирала?

– Три шестерки, – потупилась она. – Просто я увидела, что у него пароль трехзначный, а Влад очень любил шутить, что посланник Сатаны, вот я и подумала…

– Но ведь это не все условия, – не обращала на них внимания преподаватель. – Там сказано, что сумма равняется номеру комнаты. Значит все эти же числа, каждого найденного варианта мы должны сложить.

Было видно, как ее увлекла эта задача, и рядом с первым столбиком на земле появился второй:

1+1+36=38

1+2+18=21

1+3+12=16

1+4+9=14

1+6+6=13

2+2+9=13

2+3+6=11

3+3+4=10

– И что это нам дает? – спросил Гера Полину Васильевну, вглядываясь в цифры. – Мы ведь не знаем номер комнаты, в которой они жили в общежитии.

– Совершенно верно, – радостно согласилась с ним девушка, – но мы знаем, что друг ему ответил, что этих знаний недостаточно, а ведь он знал номер комнаты. Это нам говорит о чем?

– О чем? – Вовка переводил взгляд с Полины Васильевны на Геру.

– О том, что таких вариантов было два, и поэтому он еще не мог ответить про возраст дочерей! – счастливо объявила она и уставилась на внимательно слушающих ее людей, видимо, ожидая от них такой же радости. Единственным, кто поддержал ее, был Пират, он восхищенно ухмыльнулся и даже хлопнул в ладоши, что для него было высшей похвалой.

Но вспомнив, что еще несколько минут назад они ругались, Полина Васильевна сменила радостную улыбку на презрительную ухмылку и продолжила, стараясь не смотреть на Пирата.

– Двойной вариант, к счастью, у нас всего один – цифра 13, значит, мы знаем, что они жили в тринадцатой комнате, – продолжила она уже спокойнее.

– Да, но нам надо узнать возраст дочерей, – вклинился в ее монолог Вовка. – Хотя у нас есть две попытки, и мы можем набрать оба варианта с суммой 13.

– Нет, – вновь сказала Ева тихо. – Только один.

– Инициативная ты моя, – вздохнул Вовка. – А вторым вариантом ты, скорее всего, ввела три девятки?

Ева лишь неуловимо кивнула, опустив глаза.

– Давай, Васильевна, думай дальше, два варианта нам не подходят, – сказал Вовка Полине Васильевне, которая, не участвуя в их разговоре, пристально смотрела на нарисованные на земле цифры, стараясь прочесть в них что-то.

– Но ведь у нас есть третья подсказка, – вдруг сказал Пират, обращаясь к Полине Васильевне, словно подсказывая ей, – что старшая дочь у него отличница. Именно после нее его товарищу стало все понятно.

– Ну, так себе подсказка, – усмехнулся Вовка. – Ты, Сильвестр Васильевич, историк, вот и не лезь, история здесь бесполезна.

– Точно, все понятно! – воскликнула Доска, за последние полчаса переставшая ей быть для Герасима. Сейчас перед ним стояла молодая девушка, умная и красивая, увлеченная своей работой, в которую, в принципе, должен влюбиться каждый студент. «Непонятно, кто вообще ей дал такое прозвище?» – пронеслось в голове у Геры.

– Старшая дочь отличница, точно, – она радовалась, как ребенок.

– Согласен, вы гениальны, прошу теперь объяснить нам, серым и убогим, – предложил беззлобно Вовка. – Если верить инициативной Еве, то мы торопимся, и счетчик уже на исходе.

– Как же, – Сильвестр Васильевич вторил математичке, – тут все ясно.

– Смотрите, – Полина Васильевна стала тыкать в свои записи, – сумма равная тринадцати либо 1+6+6, либо 2+2+9. Своим высказыванием, что старшая дочь у него отличница, наш герой утверждает, что старшая дочь одна. То есть, нам подходит только вариант 2,2,9. Набирайте, Владимир.

– Я Вовка, – обиженно отозвался тот, но все же набрал названную комбинацию. Все склонились над экраном смартфона, и он приветливо пикнул. На главной странице папка «облако», имеющая, видимо, обратный отсчет, обновилась и, пикнув, показала «55 часов», и цифра начала убывать, вновь отсчитывая минуты.

– Ну, слив ваших фото в интернет мы, судя по всему, предотвратили, а вот в папку не войти. Какие-то картинки постоянно обновляются, видимо, здесь другой код, – сказала Полина Васильевна. – Дайте мне, возможно, что-то придумаю.

– Надо отдать телефон в полицию, – произнес Пират, но как-то неуверенно.

– Пожалуйста, не надо! – взмолилась Ева.

– Давайте так, попробуем открыть облако, – Гера решил помочь Еве, уж очень ему было ее жалко. – Сотрем фото, а потом отдадим.

В образовавшейся паузе все посмотрели на Вовку, словно бы он должен был принять окончательное решение.

– Хорошо, – за всех решил Вовка. – Но только одно условие, – было видно, что он торгуется конкретно с Евой, – ты сейчас идешь и всей компании объясняешь ситуацию. Если вы все расскажете нам правду про тот вечер, то мы так и сделаем, если кто-то продолжит играть в молчанку, то мы отдаем телефон полиции, и тогда разговаривайте уже с ними.

– Поддерживаю, – вдруг сказал Пират.

– И я, – добавила Полина Васильевна.

Решение было принято.

22 октября 1825 года

Крым – Таганрог

Александр Первый, самодержец всероссийский, император, победивший не знавшую поражений армию Наполеона, вышел на свет, шатаясь, словно пьяный, и щурясь от жаркого крымского солнца. В голове до сих пор гудели голоса, перебивая друг друга, а в руках, укутанная в жесткий войлок, по-прежнему кричала книга. Только этих голосов не было слышно никому, кроме него, и это было самое настоящее чудо, перемешанное с сумасшествием. Более того, книга требовала взять ее с собой, и Александр подчинился ее напору. После сегодняшней ночи он больше никогда не будет прежним, да и он ли сейчас здесь, пока ему было не понятно.

– Конюха мне, Пашку приведи, – приказал он кому-то, не различая людей затуманенным взглядом.

Постоянно кланяясь, подошел Пашка, боясь поднять на императора взгляд.

– Седлай мне Марса и себе подбери коня понадежнее, поеду верхом, а ты со мной сопровождающим, – приказал он парнишке, и хоть глаза еще не пришли в норму, все же увидел, как блеснул взгляд, и улыбка скользнула по угловатому мужицкому лицу. – Остальным направляться в Таганрог, – объявил он сопровождающим его придворным. – За мной не гнаться и не охранять. Со мной сейчас ничего не случится, – добавил он как-то печально, словно и не рад был этому.

Все молчали, боясь перечить Александру, зная, что хоть и мягок правитель, но, если только у него появлялись стальные нотки в голосе, значит, просыпался в нем его папенька, человек характера сложного и взрывного.

Положив книгу в сумку через плечо, император вскочил на Марса и вгляделся в морскую даль. «Какое же сакральное место этот Крым, – подумалось ему. – Оно бьется словно сердце России. Пока оно бьется, Россия будет жить».

И вот Марс почувствовав своего хозяина начинает свой бег, мягкий воздух Крыма, на скорости делается колючим и режет лицо, но Александру от этого становится только лучше. Голова очищается от мусора, и там выстраиваются логическими цепочками сначала события его жизни, потом история России, ну а потом уже все то, что так сбивчиво целые сутки говорила ему книга.

Сейчас он только он мог хоть немного изменить цепь событий, которую сам же и запустил. Что его жизнь в сравнении с судьбой России? Надо просто спрыгнуть с одной из самых отвесных скал Крыма, и все.

Марс летел на полном ходу, словно чувствовал, что его хозяину очень нужна его скорость.

Но как же страшно это, как же страшно, что твои поступки так влияют на судьбу целой страны. Александр как-то явно, после этой ночи осознал важность каждого, самого маленького поступка, хорошего или плохого. В этом мире нет ничего пустого, совершенно ничего, любое добро или зло, сделанное на этой земле, складывается в одну большую мозаику. Поэтому, если добрых людей больше, то и живется на земле легче. Если бы люди знали, что даже самое маленькое добро, что они сделали, может решить судьбу их страны, мира, то иначе относились бы к жизни.

Да что там, если бы он тогда, промозглой мартовской ночью знал, что своим поступком может погубить Россию, и никакие его добрые поступки не перекроют то зло, то никогда бы этого не сделал.

Осеннее солнце быстро прячется за горизонт, а ленивое Крымское – тем более. И вот, не успев оглянуться, они уже скакали в сумерках. Вдруг ни с того ни с сего стало страшно. Но не обычный страх вдруг забрел в душу – это был леденящий душу ужас, которым невозможно управлять. Тот страх, что сводит с ума. Оглянувшись, Александр увидел, что дорога, по которой они едут, огибает старое кладбище. Скорее всего, задумавшись, он где-то свернул не туда. Это было караимское кладбище, о котором ходило много разных слухов. Марс, словно бы тоже парализованный страхом, вдруг свернул с дороги на территорию погоста.

– Государь, туда нельзя! – как-то истерично крикнул сопровождающий его Пашка где-то позади.

Но Марс, как под гипнозом, шел вперед через старые могилы. Животный страх сравнимый с истерикой парализовал Александра. На краю кладбища Марс остановился. На склоне горы под яркой луной стала видна поляна в форме круга. На этой поляне не было ни одного упавшего сухого листка, ни единой веточки, хотя вокруг было очень много дубов, и все кладбище укрывало многослойное одеяло из опавших листьев. Словно бы добросовестные слуги собирали из этого круга каждую соринку.

Александр не увидел, он почувствовал, что посередине круга кто-то появился, тот, от кого исходит ледяная стужа. Из центра круга словно взметнулся в небо холодный костер. В голове прозвучали слова:

– Ты человек, ты слаб и склонен ко греху, ты не сможешь ничего изменить, ты отцеубийца!

Последние слова отрезвили Александра, и он, пришпорив Марса, не теряя ни минуты, покинул кладбище.

– Кто это был? – спросил его ошарашенный Пашка, он стоял у границы кладбища и усиленно крестился.

– Сатана, – ответил Александр, не останавливаясь, – которому я чуть не проиграл, но он ошибся – вся борьба впереди.

И они, оставив позади старый погост, галопом помчались от страшного места. По мере того, как они отдалялись, страх истаивал, отпуская своих жертв. Словно бы его щупальца уже не дотягивались до несущихся в безумном галопе путников.

Ветер становился все злее и злее, проникая под мундир и сжимая в своих тисках, но Александр не останавливался, лишь изредка переводя своего скакуна на шаг, жалея преданное животное.

Он не чувствовал, но ветер уже сделал свое подлое дело, и организм сдавался, заболевая. Простуда уже хозяйничала в легких, заставляя императора пока немного покашливать.

Так же не видел Александр, что спешащий за ним Пашка, который был одет гораздо хуже и вовсе еле сидел в седле от жара.

Глава 9. Глеб

Знали бы они, все эти папенькины и маменькины сыночки, чего стоит ему Глебу Серову так идеально выглядеть, никогда бы не поверили. Как же он их всех ненавидел, всех без исключения, особенно эту зазнайку Настасью, что родилась с серебряной ложкой во рту и не знала голода и нужды.

Даже подонок Влад был Глебу куда понятнее и ближе, чем они все.

А Влад, тот был настоящим подонком, тут русская поговорка о том, что о мертвых либо хорошо, либо ничего не подходит. Нет ничего хорошего, что Глеб мог бы сказать об этом чучеле. Хотя, нет, все же есть одна деталь – Влад был до неприличия умен. Умнее башковитого Славки, даже умнее упорного Ильи, не говоря уже о девчонках. Ни одна даже рядом не стояла с мозгами Влада. Себя Глеб сравнивать с ним не хотел, мерзко было равняться на подонка, но глубоко в душе понимал, что тоже проигрывает Владу. У того был не энциклопедический ум, Глеб бы назвал это каверзным талантом. Главное удовольствие Владу доставляли унижение других и, желательно, доказательство его превосходства над другими именно в умственных способностях. И он всех их победил, даже Глеба.

Вот, к примеру, рассуждал он, Лисовой Илья – отличник и надежда родителей, пусть они не были богаты, но со средним доходом могли себе позволить раз в год море, а самое главное, в этой среднестатистической семье все было посвящено ему, любимому и единственному сынульке, для которого и работали родители. По крайней мере, именно так любил описывать свою семью Илюша. Видимо, поэтому он больше всех истерил, потому как привык быть самым идеальным для родителей и даже представить не мог, что с ними случится, когда они увидят эти видео своего любимого пухляша. Судя по всему, в двадцать лет он так и не сепарировался, оставаясь капризным ребенком своих родителей-учителей.

Славка Новгородцев, повзрослевший Антошка из детского мультфильма. Его Глеб тоже терпеть не мог, хотя с ним он старался считаться, в отличие от Ильи Лисового. Славка очень любил выпячивать свое пролетарское происхождение: «Вот, смотрите, я парень с рабочего района, умею драться и одновременно лучший студент курса. При этом обязательно над всеми насмехаюсь и презираю коллектив в принципе». Глебу казалось, что он хотел походить на эдакого волка-одиночку, а по факту был лишь кошкой, гуляющей сама по себе. Ведь на деле он был тот же маменькин сынок, только семья не интеллигентов и умников, как у Ильи, а из крепкого рабочего класса. Но это ничего не меняет, он так же единственный ребенок, в котором родители душе не чают, а откуда они приходят – из школы или с завода – это сути не меняет.

Лицемерка Ева, на которую просто молятся мама-воспитатель детского сада и папа-водитель автобуса, прямиком идет к ним, в команду корзиночек. Про принцессу Настасью и говорить не хочется. Они дети, забывшие повзрослеть, абсолютно все осознающие, что если вдруг что-то случится, придут родители и решат все их проблемы. Сначала зацелуют, зальют счастливыми слезами, что дитятко вышло живым из страшных событий, и решат все. Единственная причина, почему они все еще не здесь – эти трусы бояться позвонить родителям и рассказать, а университет и полиция молчат, стараясь не раздувать эти события. Но так долго не продлится, шило в мешке не утаишь, и по подсчетам Глеба уже дня через два здесь будет целый десант из обеспокоенных родителей.

Какие же они придурки, так переживают из-за глупых видео. Да, они там, что называется, совершают противоправные действия, но это не конец света. Славка оказался умнее других и не пошел на подставную вечеринку, Глеб мог поступить так же и отказать этому подонку. Влад шантажировал Глеба уже давно, еще в Томске, непонятно как раскопав его больную точку. Именно поэтому тогда он проголосовал за Влада, а не за ходячую энциклопедию Верочку. Один в поле не воин, да и новоиспеченный капитан многого не требовал, и потому Глеб выжидал удобного случая. И вот он появился. Та папка, до которой он хотел добраться один, теперь интересовала всех, и можно было совместными усилиями уничтожить ее. Он даже почти придумал план, как им с ребятами это сделать, но все пошло не так. Где сейчас телефон Влада, было неизвестно.

Глеб сидел и просматривал в смартфоне социальные сети, мониторя, не появились ли видео с маменькиными детками и вместе с ним компромат на него, но пока ничего не было. По его подсчетам, таймер уже был на нуле. Может, Влад блефовал, и файлы так и останутся в его телефоне где-то на дне черного озера?

В комнату вошла приставала Настасья, и он чуть не взвыл в голос. Девушка надоела ему до чертиков, а сейчас Глебу вообще не хотелось никого видеть. Но девушка не улыбалась, как обычно, а была очень расстроена.

– Пошли, – сказала она, – телефон Влада нашелся.

От этой новости у Глеба сердце ухнуло, и одновременно затеплилась надежда, что все может еще наладиться. Влад умер, телефон нашелся, жизнь продолжается.

Глава 10. Полина

Вернувшись на турбазу, Ева пошла с опущенной головой объясняться с ребятами. Девушке предстояло рассказать про телефон и убедить ребят заговорить. Насколько это будет трудно сделать, уже говорила сгорбленная спина Евы, словно бы она повесила на нее огромный мешок, наполненный ошибками, и она никак не могла его скинуть.

Полина же, улучив момент, как ей показалось, незаметно сбежала на лавочку, где обычно курили студенты, чтоб в тишине позвонить маме. Время подходило уже к вечеру, и это было практически преступлением.

Сама мама никогда Поле не звонила, объясняя это тем, что не хотела мешать дочери своими звонками. Но Полине казалось, что дело в другом, в том, что это очередное обязательство, которое мама повесила на Полю в качестве благодарности за то, что она положила на нее свою жизнь. В ее понимании, дочь должна была звонить ей утром, в обед и вечером с полным отчетом о событиях, произошедших за последнее время. Полина пропустила уже два звонка, но все же надеялась, что пронесет.

– Алло, – голос мамы был сухим и расстроенным, по нему Полина поняла, что нет, не пронесло.

– Мам, привет, – радостно сказала она, стараясь перебить настроение родительницы веселыми нотками. – Прости, что не позвонила, у нас тут такое творится, ты не представляешь…

Конечно, Поля не рассказывала матери ни об убийстве студента, ни о смерти деда в соседней деревне, стараясь беречь ее здоровье. Для этого она сочиняла другие истории, которые в сложившейся ситуации было все сложнее придумывать.

– Конечно, ты там развлекаешься, – вздохнула мама. – Это понятно, с молодыми всегда интереснее. Зачем тебе старуха, которая на тебя жизнь положила? Сама и не жила вовсе, папка твой бросил и ни копейки не давал, а я на двух работах впахивала, лишь бы только тебя прокормить, одеть, выучить. Думала, пусть хоть дочь поживет, раз мне не удалось.

Полина старалась разговаривать с мамой только по громкой связи. Она давно поняла, что так переносить натиск родительницы ей легче. Телефон, лежащий в руке, вроде бы и передавал слова, произносимые оппонентом, но зато не вбивал каждое слово гвоздями сначала в мозг, а потом и в душу, вызывая резкий стыд за себя и свое поведение. Слова ранили, но не убивали.

– Мам, – Полина попыталась перебить ее, хотя знала, что это бесполезно, – прекрати, пожалуйста, я не развлекаюсь, я здесь работаю. Ты же сама хотела, чтоб я прижилась в коллективе. Вот я и стараюсь быть ответственной, чтоб меня уважали. Сегодня была проверка, вот я и закрутилась. Мамуля, мне всегда интересно с тобой разговаривать, честное слово, – неуклюже врала Поля, сама чувствуя фальшь в каждом слове.

– Это понятно, что тебе не до меня, я и не претендую, – продолжала спекулировать отношением мать, – но просто ради элементарного уважения, можно набрать несколько цифр на телефоне человеку, который ради тебя жизнь положил.

Тут из кустов появилась улыбающаяся голова Вовки и, подмигнув, громко сказала:

– Здравствуйте!

– Кто это?! – воскликнула мама, и в ее голосе зазвучали стальные нотки.

– Это один из преподавателей, – быстро соврала Поля, пытаясь убрать телефон с громкой связи, но Вовка перехватил его.

– Ты чем там занимаешься на самом деле? – спросила мама таким голосом, что Полина поняла, что все, теперь будет не только обида, но и лекция, как ей следует выбирать себе мужчин.

– Мы вместе готовим студентов к играм, – вместо нее ответил Вовка в телефон и, прикрыв микрофон, тихо спросил Полю: – Как маму зовут?

– Марина Евгеньевна, – так же шепотом ответила она, соображая, как же все это теперь разгрести.

– Марина Евгеньевна, вы чего творите, а? – радостным голосом произнес он в телефон, и Поля обомлела.

– Что я творю? – не меньше удивилась мама на другом конце.

– А я вам отвечу, – пожал он плечами, как если бы собеседница могла его видеть. – Вы портите свою жизнь и очень стараетесь испортить ее дочери, – просто сказал Вовка.

– Да что вы понимаете! – вскрикнула мама в ужасе и заплакала. Полина попыталась отобрать у Вовки телефон, но он ей не позволил.

– Я все понимаю, – сказал Вовка. – Вы остались одна с маленьким ребенком, и вам стало так себя жаль, поэтому вы решили – теперь вас должны жалеть все. Потом это желание переросло в требование быть благодарным. Заводить ребенка было вашим желанием, Полина вас об этом не просила. Когда-то ваши родители заботились о вас, покупали вам еду, вещи, старались дать хорошее образование. Скажите, они просили вас быть благодарной им за это постоянно? Они внушали вам страшное чувство, что потратили на вас жизнь, не прожив ее сами? Как вы воспринимали их заботу, не как данность ли?

– Их было двое, а я одна! – уже в голос рыдала в трубку мама, и у Поли сжалось сердце.

– А вот это не важно, это детали. Самое главное правило поколений: сначала вас ваши родители воспитывают, стараясь дать путевку в жизнь, потом вы растите своих детей. Сначала вы помогаете своим престарелым родителям, а потом уже и ваши дети в старости помогают вам. И вот когда баланс нарушается, когда родитель, сделавший столько же, сколько было сделано для него предками, начинает требовать постоянной благодарности, происходит перекос и рушатся судьбы. Я чувствую по голосу, что вы еще молодая и красивая женщина, так займитесь собой. Ваша дочь уже сама зарабатывает себе на жизнь, ее не надо обеспечивать, как вы выражаетесь. Сколько вам лет? – вдруг спросил ее Вовка.

– Сорок шесть, – всхлипнула женщина.

– А вы знаете, сколько людей нашли свою вторую половинку после сорока пяти? Нет? Их великое множество. Не всем людям господь дает сразу найти на огромной земле свою родную душу, к сожалению, не всем, – очень искренне произнес Вовка, словно бы сам много раз горевал по этому поводу. Такие рассуждения было довольно странно слышать от молодого человека, но Полина, честно говоря, заслушалась. – Очень многим на земле нужно пройти, так сказать, сначала полосу препятствий, прежде чем насладиться родной душой. Но поверьте, он обязательно ее даст, рано или поздно, только полосу эту надо пройти достойно. Вы все, что могли, дали своей дочери, вы ее вырастили хорошим, умным, а главное, добрым человеком. Теперь попробуйте жизнь на вкус, свою жизнь. Она не только не закончилась, она вообще только начинается, спросите это у российских актрис, Марии Мироновой или Ольги Кабо, которые скажут вам, что стали счастливы по-настоящему только после сорока.

– Я не актриса, – к удивлению Поли, вполне серьезно ответила мама, не послав Вовку подальше.

– А это абсолютно ничего не значит, их я вам назвал, потому что они известны, и вы можете проверить эту информацию. По России же таких Надь, Оль, Ирин сотни тысяч. Сходите в салон, в парк, к подругам, запишитесь в школу танцев, в конце концов. Позвольте дочери ошибаться и побеждать самой. Ведь это и называется жизнь.

Мама тихо шмыгала в трубке, периодически всхлипывая, и, что странно, не перебивала Вовку.

– Я просто не хочу, чтоб она совершила такую же ошибку, как я, – тихо сказала она, когда Вовка замолчал.

– Поверьте, худшее для матери – видеть свою дочь в одиночестве. Да, возможно, не с первого раза, но она должна пробовать, искать, выбирать. Она должна научиться самостоятельно определять, кто хороший, а кто плохой, кто стоит ее внимания, а кто нет. Иначе никак. Вам хоть и трудно было воспитывать Полю одной, но благодаря вашей, как вы выразились, ошибке, стало ради кого жить, у вас всегда была она. А если Полина будет сидеть у вашей юбки и постоянно бояться ошибиться, ради кого будет жить она? Ради вас? Но, простите, вы умрете раньше, и она останется совершенно одна на этой земле, и мужчина, предназначенный ей Богом, скорее всего, к тому времени уже потеряется где-то на задворках судьбы, спившись или примкнув к ненужной, чужой ему женщине, тоже страдая от этого. Сейчас план такой: вы вытираете слезы и идете в ближайший салон делать себе прическу, потом записываться на танцы. Вы любите танго?

– Танго? – растерянно повторила мама, все еще не понимая, что происходит. – Я никогда не танцевала танго.

– Все когда-то бывает в первый раз, – протянул философски Вовка. – План понятен, а я пока должен откланяться. У нас с Полиной Васильевной много дел, наши ребята в финале, и нам многое надо сделать. Когда мы принесем победу универу, вы будете гордиться, что к этому причастна и ваша дочь.

На этих словах Вовка нажал отбой.

– Печальный ты предрек мне финал, – сказала она ему, перейдя после такого спича сразу на «ты».

– А ты тоже хороша, – возмутился Вовка, не став оправдываться. – Видишь, что твоя мама страдает, и только подливаешь масло в огонь. Надо было не молчать и потакать, а определить маму в ее жизнь, посоветовать ей школу танцев, кружок по интересам, заставить, в конце концов, гулять каждый вечер в парке. Человек, конечно, стадное животное, пардон за сравнение, но и он не должен жить только для кого-то. Бог создал человека, чтоб он обязательно был в этой жизни счастлив. В этих двух фразах совершенно разные значения – жить ради кого-то и жить счастливо с кем-то. Но давай мы с тобой подискутируем после, нам срочно необходимо в засаду.

– Какую засаду? – удивилась Поля. – А собрание?

– Меня радует твое рвение к общественной работе, но у нас с тобой другое, не менее ответственное задание. Собрание проведут Гера с Сильвестром Васильевичем.

– И куда мы засаживаемся? – пошутила Поля. Она была уже, в принципе, готова подчиняться указаниям этого парня, такое он имел магнетическое воздействие на людей, ему хотелось доверять.

– Тебе понравится, – улыбнулся Вовка, как обычно, чересчур радостно. – Жди меня здесь, я только дам ценные указания Сильвестру и вернусь.

Глава 11. Сильвестр

Сильвестр зашел в свою комнату, где теперь он жил не один, и от ужаса дернулся. У его кровати, радостно высунув язык, сидел Татарин, а на дорожке в порядке возрастания лежала целая заячья семья в количестве трех штук.

– Господи, – вырвалось у него. – Ты что творишь? – спросил он у пса, боясь подойти ближе.

Татарин же, решив, что это вопрос не риторический, подошел к выложенным в строй зайцам и громко гавкнул.

Он этого звука челюсти у Сильвестра сжались, а лицо заныло, точно на нем были кровоточащие раны.

– Не кричи, – попросил он беззлобно пса и присел на ближайшую кровать. – Вот что тебе от меня надо? – спросил он Татарина, по-прежнему преданно глядящего на него, когда фантомная боль отпустила. – Что ты ко мне пристал? Понимаю, твой хозяин сказал тебе, что я свой, но ведь я только за вчера тебе кучу «своих» показал, сегодня можем еще прогуляться и поискать. Отстань от меня, а?

Татарин, видимо, не понимая такого поворота событий, схватил с пола самого большого зайца и подтащил к ногам Сильвестра, словно пытаясь его задобрить, не понимая за что на него злится новый хозяин.

– Да не нужны мне твои зайцы! – психанул Сильвестр и пнул тушку. – Не могу я быть твоим хозяином, понимаешь ты или нет?!

– Почему? – вопрос прозвучал неожиданно и застал Сильвестра врасплох. В комнату вошел странный парень Вовка и очень серьезно переводил взгляд с Татарина на Сильвестра, пытаясь понять причину их конфликта.

– Что за глупый вопрос, – вскочил он, как ошпаренный. – Почему! Давайте я задам встречный он будет более подходящим. – Сильвестру стало стыдно за то, что подслушали его спор с псом, и он решил, что лучшая защита – это нападение, поэтому постарался ввести неожиданного собеседника в смятение. – Кто вы, молодой человек, почему ведете себя так странно, что за разговоры у вас с Герасимом про будущее? Да, я подслушал вас, но ведь и вы меня сейчас тоже подслушивали, поэтому мы в расчете.

Вовка немного удивился напору Сильвестра, но лишь на несколько секунд. Быстро что-то обдумав, он уже привычно улыбнулся и с сожалением произнес:

– Эх вы, Сильвестр Васильевич, даже полиция мне поверила, документы мои смотрела, а вы? Мы же с тобой вчера почти в одном окопе сидели, сегодня теремок в лесу делили, ты же мне как родной стал… – на этих словах Вовка театрально махнул на Сильвестра рукой, как бы разочаровавшись в нем. – Мы так с Герой играем понимаешь? С детства повелось, игра у нас такая, словно бы я из будущего и знаю больше, чем говорю. Иногда придумываю что-то на ходу, ну, хорошее, конечно, и рассказываю, как там в будущем. А ты что, и правда поверил?

Вопрос был таким искренним и таким радостным, что Сильвестр смутился еще больше, чем от подслушанного разговора с Татарином.

Надо отдать должное Вовке, тот не стал наседать на провалившегося по всем фронтам Сильвестра, а быстро перевел разговор:

– Смотри, какое дело. Я считаю, что кто-то явно пытался пугать Влада, нарядившись монахом. Зачем, пока не знаю. Есть у меня одна задумка, мы сейчас с Полиной Васильевной в засаду пойдем, а ты мне на диктофон в телефоне ваше собрание запишешь, я потом послушаю. Постарайся из каждого выжать все, что они знают, нам надо собрать полную картину. Один из них совершенно точно будет врать, так и вычислим убийцу.

– Ты думаешь, убийца среди детей?.. – ужаснулся Сильвестр. – Но этого не может быть!

– Ну, во-первых, они не дети, далеко уже не дети. Я, Силя, – перешел на доверительный разговор Вовка, – участковым в своей деревне был, и знаешь, сколько таких детей повидал? Одного со светлыми глазами и крокодиловыми слезами у постели отца нашел, так потом оказалось, это он его прям во сне и порезал. Знаешь, за что? За копейку. Ну, машина такая старенькая, жигули «копейка», очень хотелось парню на ней кататься, а батя не давал, так он его во сне и оприходовал. Вот так, а ты говоришь, дети. А во-вторых, я ничего не утверждаю, а только отрабатываю версии. На турбазе тогда было ограниченное количество человек, посторонние возможны, но маловероятны, поэтому, если это сделали не, как ты выражаешься, «дети», то остаются Васильевна, директор турбазы и ты. Даже повариха и посудомойка уходят вечером до трассы, где садятся на автобус и едут домой. Я тебе более того скажу: согласен я со следователем. Деда, скорее всего, отравили, я это сразу там понял, на месте преступления, просто пугать вас всех не хотел. Так что если Влада еще могли убить случайно, ударить или толкнуть на камни, деда уже убили намеренно, а значит, Силя, мы ищем настоящего убийцу, переступившего черту, и он может быть очень опасен, если мы его загоним в угол.

От такой откровенности Сильвестр растерялся и замолчал.

– И еще, – уже уходя, добавил Вовка, – ты с Татарином будь тактичнее. У него хозяина убили, больно ему. Я же вижу, у тебя тоже есть какая-то история за плечами, ты знаешь, что такое больно, особенно, сразу после, когда душа кровоточит и мочи нет дальше жить. Очень надо, чтоб ее, душу твою кто-то обогрел. Нет, вылечить это невозможно, а вот заставить дышать дальше, превозмогая боль, можно. И напоследок тебе новости из будущего, для поднятия настроения: История в России будущего будет главным предметом и в школе, и в институте. Экзамен по этому предмету будет наиважнейшим, и его будут сдавать при переходе из класса в класс на специальных экзаменах. Потому что мы, люди будущего, очень точно поняли, что незнание истории не только России, но и всего человечества, приводит мир к хаосу. Наши ученые доказали, что как только вырастает поколение, не знающее истинной, честной истории, начинаются войны, страшные войны, но с одной очень устойчивой тенденцией – каждый раз все более кровопролитнее предыдущей. Оружие, что придумывает человечество не помогает, а наоборот усугубляет, потому что все по классику, ружье если оно есть, обязательно выстрелит. Вот так-то.

Когда молодой человек вышел из комнаты, Сильвестр, нагруженный мыслями, присел снова на кровать. Татарин подошел и очень аккуратно положил голову на его ноги, и от этого в памяти всплыла картинка того вечера, когда он познакомился с псом. Ведь он вот так же сидел у ног своего мертвого хозяина и молчал. Татарин в тот вечер не лаял, а это значит, тот, кто отравил деда, был знаком псу, он заходил в дом раньше, он был «свой».

– Историю всегда пишут победители, именно поэтому добро побеждает всегда зло, – вздохнул Сильвестр. – И кто же в вашей России будущего разберется, какая история честная, а какая – нет? Для этого просто надо самим всегда побеждать и тогда писать честную историю, – словно бы продолжил разговор с ушедшим Вовкой Сильвестр.

Он протянул дрожащую руку и очень аккуратно погладил по голове устроившегося у его ног Татарина.

– Кто же ты на самом деле, Вовка? – сказал Сильвестр, ухмыльнувшись. – И почему у меня такое чувство, что ты недоговариваешь.

Глава 12. Полина

В подсобке рядом со столовой пахло гречкой и луком. Странное сочетание запахов почему-то вызывало аппетит, хотя ни то, ни другое Полина терпеть не могла. Это были главные продукты ее детства. Однако именно здесь, окруженная этими отвратительными, но такими родными запахами-воспоминаниями, кольнуло в сердце.

Как же маме сейчас больно, после всех ненужных слов Вовки. Как же ей там, одной, в маленькой квартире почти в центре Томска, что досталась от бабушки, как же ей там тоскливо…

Первый раз за последнее время жалость и благодарность к матери не была на уровне обязаловки, а шла от сердца, как в детстве. Так, когда душа замирает, и начинает даже немного подташнивать от избытка чувств. Захотелось отругать этого нахала, что так резко шагнул на территорию их маленькой семьи. Сейчас почему-то их отношения с мамой уже не казались натянутыми, а наоборот почувствовалось, что они и есть самые настоящие. Но она не стала высказывать ему больше ничего, а намеренно перевела разговор.

– Может, сейчас, когда я сижу на ведре в подсобном помещении столовой, среди тряпок и швабр, ты соизволишь рассказать, кого мы с тобой выслеживаем, и зачем тебе здесь я? – спросила она Вовку, который постоянно выглядывал в щелку двери.

– По моим подсчетам, – сказал шепотом Вовка, – одного человечка все же не хватает в нашем дружном коллективе.

– И ты решил, что именно я, хрупкая девушка могу помочь в его поимке? – удивилась Поля.

– Ты чего? – от души хохотнул Вовка, словно бы представив Полю на задержании преступника. – Я сам, ты только должна вычислить, кто лишний.

– В смысле? – не поняла Полина.

– Вот смотри, я так подумал, обед уже давно закончен, наш человек живет здесь, но старается не попадаться на глаза, а потому идет обедать позже всех, – рассуждал Вовка. – Но вторая группа, которая была в походе, уже вернулась. Именно их ты и должна опознать. Вдруг кто-то из них просто запоздал с обедом, а тут я, здрасте пожалуйста.

– Надо было просто поговорить с поварихой, – пожала плечами Поля, – и все. Если такой человек существует, она бы нам рассказала.

– А если ее попросили не говорить? – парировал Вовка, по-прежнему вглядываясь в щелку.

– Это какая-то глупость, – вредничала Поля.

– Вообще нельзя так нервно сидеть в засаде, – заметил Вовка осуждающе. – Это ведь как в пробке, если ты будешь дергаться, ничего не изменится, и машины быстрее не поедут, а нервы себе подпортишь, да и настроение соседу. В пробке стоять и в засаде сидеть надо правильно.

– Удиви меня, – хмыкнула Поля.

– Надо о чем-то хорошем разговаривать, о чем-то интересном или полезном, тогда и время пролетит, а ты даже не заметишь, как доберешься до дома, – пояснил Вовка, успокаивая свою напарницу по засаде.

– Ну, тогда можно поговорить о гипотезе Римана, – язвительно предложила Поля, стараясь уколоть Вовку, предположив, что он даже такого названия не знает.

– Это о простых числах, которые могут делиться сами на себя, и что если станет известно, сколько их и их закономерность, а также будет выведен алгоритм, то это будет прорыв в области криптографии и шифрования, а также очень поможет в безопасности интернета? Но ведь это очень неинтересная тема! – казалось, обиделся Вовка. – Давай лучше поговорим о вас с Сильвестром.

Полина даже не поняла, что ее больше удивило – то, что Вовка знал о гипотезе Римана, или о том, что он предложил поговорить о ее несуществующих отношениях с Пиратом.

– В смысле, о нас? – спросила она в голос, и Вовка на нее шикнул. – В смысле, о нас? – повторила она уже шепотом.

– Вы подходите друг другу, у вас много общего, – ответил уклончиво Вовка, продолжая неотрывно смотреть в щель.

– Что? – тихо возмутилась Поля. Она сама даже не поняла, почему это предположение ее так задело.

– Ну… – замялся Вовка и, казалось, он уже пожалел, что ляпнул. – Например, отчество.

– Так себе аргумент, а в том смысле так и вообще минус, – усмехнулась Поля, – потому как папочку я своего не помню, и мы вполне можем быть братом и сестрой.

– Ты не нагнетай, – словно бы успокаивал ее Вовка, – фамилии-то у вас разные.

– А это совершенно ни о чем не говорит, – продолжала злиться Поля и никак не могла это скрыть. – Мой родитель так мастерски растворился на просторах нашей родины, благо, просторы это позволяют, что у матери не раз возникало подозрение, что он сменил фамилию.

– Ты его, Васильевна, прости, слабый он человек, душой слабый, – сказал Вовка так, словно был с ним знаком. – А вот к Сильвестру присмотрись. Хороший он, израненный, правда, хотя кто у нас сейчас без этого. Знаешь, как наши предки говорили: русский человек потому имеет сострадание и может понять боль всякого, потому что сам это пережил. У нас это на генном уровне заложено. Вот он справляется со своей болью, как может, потому и злится, а если рядом будет душа, что поможет почувствовать себя счастливым, то он знаешь, каким будет? Самым лучшим.

Полина хотела возмутиться и выдвинуть кучу опровержений, но тут Вовка перешел совсем на другую тему.

– А вот это интересно, – сказал он. – Глянь, ест не в столовой, а на кухне и постоянно оглядывается.

Он отодвинулся от двери, дав Полине взглянуть в щелку. Она не сразу, но заметила того, кто вызвал у Вовки подозрения, и сама опешила от увиденного.

– Не может быть! – вылетело у нее от удивления.

Глава 13. Собрание

– Ну ты, Ева, и тихушница! То, что ты сделала, это просто кринж, – визгливо крикнул Илья, когда собравшиеся ребята выслушали ее историю. – Ты должна была нам все рассказать в тот же день! Я бы вскрыл телефон, и все, никто бы ничего не смог нам предъявить, а теперь мы перед кем-то должны отчитываться. И вообще, где пруфы, где, в конце концов, сам телефон? Покажите его мне!

– А не кажется ли тебе, Илья, – вглядываясь в лицо студента, сказал Сильвестр Васильевич, до этого молчавший, пока Ева пыталась все объяснить своим товарищам по несчастью, – что для человека невиновного ты слишком бойко реагируешь? И если так важно, то телефон вот, – и Сильвестр положил на стол найденный Евой мобильник Влада.

– А я не пойму, чего вы от нас хотите, – очень спокойно и деловито спросил Глеб, точно обдумывая все происходящее. На его лице не отражалось ни единой эмоции, только холодное спокойствие.

– Мне нужно знать, что вы натворили, – пояснил Сильвестр Васильевич. – То, что вы сотворили нечто страшное, мне сказал дед, но что именно, договорить не успел. Я думаю, вы все прекрасно поняли Еву, что если вы сейчас все мне рассказываете, где были и что делали в тот вечер, когда убили Влада, когда убили деда и на чем вас Влад подловил, то я даю время вытащить ваше облако и удалить, а после передаю находку в полицию. Если вы будете молчать или соврете, а я пойму, кто лжет, не сомневайтесь, то тогда этот телефон пойдет в полицию вместе с облаком, и я уже не смогу вам гарантировать сохранность данных, что Влад прятал в облаке. Кстати, его мы пока не открыли, но с помощью Полины Васильевны, – имя преподавателя высшей математики в этот раз Пират произнес без презрения и издевки, – таймер мы перезапустили.

– А мне все равно, – Славка Новгородцев встал. – Я не участвовал в их балагане, меня нет на записях, потому и сейчас не хочу участвовать в очередном спектакле.

– Если тебе нечего бояться, – возразил Глеб, – тогда зачем ты согласился участвовать в поиске?

Славка немного замялся, но потом, словно решившись на что-то, выпалил:

– Влад знал, что мне нравится Настасья. – Девушка удивленно подняла на рыжего Славку глаза. – Да, – ответил он ей и только ей. – По-моему, об этом не догадывалась только ты, все остальные уже давно шептались у меня за спиной. Вот когда он показал вам записи, то сказал, если я не хочу, чтоб любимая девушка пострадала, то должен быть со всеми вместе.

– А что же изменилось сейчас? – усмехнулся Глеб. – Разонравилась?

– Нет, – пожал плечами Славка, по-прежнему смотря только на Настасью, – но ситуация вышла из-под контроля. Как я понял, уже два убийства, да и не только… – замялся он, видимо, не желая о чем-то говорить. – И мы с вами вполне себе совершеннолетние, или вы все забыли об этом. Это уже не игрушки, и свою жизнь сливать в унитаз я не согласен.

На этих словах он оторвался от Настасьи и почти выбежал с веранды.

– Сейчас скажу банальность, но не тот рыцарь пошел, – произнесла Ева. – Если бы я любила человека, мне бы было все равно, убийца он или нет. Ведь сейчас своим действием он показал всем нам, что подозревает и Настасью, но она ведь не могла. Она же девочка, мы не можем…

– А вот это просто глупость, бабская глупость, – прервал ее Глеб. – И Славка прав, давайте распутывать этот клубок. Мы в тот вечер, когда он нам что-то подсыпал, украли у деда икону, не считая мелких глупостей, о которых могут сейчас переживать лишь девочки. Но все понимают, что Настасьин канкан на столе с задиранием юбки или, например спазмы желудка Илюши, так это назовем, чтоб всех сейчас не вывернуло, и сразу же после этого поцелуи с ним Евы – это мелочи. Ну, поржали бы в интернете, и все. Забыли бы уже на следующий день. Самое большое, что мы в тот день натворили, это украли у деда икону.

– Где она? – спросил Сильвестр Васильевич.

– Это и есть проблема номер два, – понуро признался Илья. Было очень странно, что он ни разу не возразил Глебу, пока тот так нелицеприятно рассказывал все это. Но надо отдать должное, и девчонки молчали, хоть и было видно, что им очень стыдно. Только мельком Ева взглянула на окружающих, словно бы боясь прочесть на их лицах презрение.

– Где икона? – повторил Пират настойчиво и стал похожим на себя прежнего.

– Это знал только Влад, – ответила Настасья. – В тот вечер, когда его убили, мы по его задумке должны были играть в зарницу. Он обещал, если найдем икону, то можем вернуть ее деду.

– И вы согласились? – удивился Герасим.

– А что нам было делать? – оборвал его Илья. – Глеб прав, все это мелочи, кроме иконы. Нам казалось, если мы ее вернем, то все, инцидент будет исчерпан.

– И как прошла игра? – спросил Сильвестр.

– Никак, – пожала плечами Настасья. – Мы зря прождали его, он должен был показать нам карту с заданиями. Влад любил чувствовать себя круче других. Знаете, еще до того, как он так позорно нас подставил, любимым его занятием было разослать всем какую-нибудь шараду, обязательно с секретом, и шутливо спрашивать: ну что, что я тебе написал. В тот вечер мы были все здесь, ждали от него команды, переживали, кто-то курил, кто-то пытался уснуть, кто-то играл в карты, видимо, чтоб отвлечься, но Влад так и не пришел. На следующий день нам сказали, что он утонул, через сутки, как выяснилось, убили деда. Становилось все страшнее, мы уже не знали, что и делать.

– Как вы украли икону? – спросил Сильвестр Васильевич. – Ведь у деда был Татарин.

– Он спас нас из болота и грязных привел к себе в дом, Татарину сказал, что мы свои. А мы обманули его доверие, – понурился Глеб. – Дед был старый и наивный.

– Великий писатель Василий Шукшин любил говорить: если у тебя получилось обмануть человека, это не значит, что он дурак, это значит, что тебе доверяли больше, чем ты этого заслуживаешь. Так что, милые мои, это не дед был наивным, это вы не заслуживали его доверия. По итогу, Влад утонул, икона пропала, деда, как сказал следователь, скорее всего, убили… Да, итоги, надо признать, так себе. Теперь понятно, почему дед сказал про вас, что вы наворотили дел. И что в полицию не хотел идти, тоже понятно, вас, дураков, жалел, хотел все решить полюбовно.

– Но ведь карту-то Влад уже составил, икону спрятал. Может, она там и лежит еще? – предположила Ева.

– Кто и где лежит? – услышали все радостный вопрос Вовки.

Он стоял в компании Полины Васильевны и, как обычно, счастливо улыбался. Но интересен сейчас был не Вовка и не растерянная преподавательница высшей математики. Все взгляды были устремлены на человека, робко выглядывающего из-за их спин. Заметив интерес присутствующих к новичку, Вовка гордо выставил того перед собой, как победитель кубок.

– Герыч, – сказал Вовка, – я нашел твоего монаха, и он совсем не страшный, даже, как Карлсон, жутко симпатичный.

18 ноября 1825 года

Таганрог

Александр выпрыгнул из своей горячки, как из бушующего моря, словно бы и не ожидая уже благополучного исхода, у его кровати сидели пятеро человек. Его жена Елизавета Алексеевна, царский лейб-медик Вилье, генералы Иван Дибич и Петр Волконский, а также хозяин дома, градоначальник Петр Афанасьевич Папков.

«Они для меня сейчас как апостолы для Христа», – подумалось Александру.

– Какой день сегодня? – спросил он и почувствовал, как пересохло во рту.

– Ты уж двадцать пять дней как в бреду, – ответила Елизавета Алексеевна с акцентом, она так и не научилась хорошо говорить по-русски.

Эта мысль унесла Александра в детство, в тот день, когда он первый раз увидел свою будущую супругу, Луизу Марию Августу Баденскую.

Надо сказать, его бабка Екатерина была всерьез озабочена выбором его супруги и потому для любимого внука и надежды русского трона искала ее очень тщательно. На выбор ему тогда были представлены две девочки, сестренки девяти и одиннадцати лет. И хоть Александр был старше их, и ему было тринадцать лет, а рассказы бабки о том, что именно он, а не его нервный отец унаследует трон, с детства накладывали на него множество обязательств, но он все же был просто ребенком и не видел в этих угловатых созданиях женщин.

Бабка не стала настаивать, а привезла их в Петербург через два года. Вот именно тогда он и влюбился. Старшая сестра расцвела и стала излучать женскую красоту, коей он и был покорен. Надо сказать, и Луиза по уши влюбилась в избранника и тайно молилась деве Марии, чтоб он выбрал именно ее.

По лицу императора скользнула улыбка, он вдруг вспомнил, как они были влюблены и счастливы первые годы их брака. Отдаление и охлаждение начались со смерти детей. Сначала умерла первая дочь, Мария, затем, через несколько лет ее судьбу повторила Елизавета, и эти мистические совпадения обожгли обоих супругов. Каждый в глубине души винил в этом другого, а возможно, и жалел, но укрываясь в чужих объятиях, эта общая боль словно бы пропадала.

Вот так они и шли последние двадцать лет – вроде бы рядом, но, по сути, по отдельности. Он все знал про ее интрижки, она про его, но оба делали вид, что ничего не произошло, оставаясь хорошими друзьями. Действительно хорошими, такими, на которых могли положиться, более того, возможно, сейчас, когда он потерял опору в лице Голицына, Елизавета Алексеевна осталась единственным человеком, кому он мог доверять абсолютно.

– Как там Пашка кучер? – неожиданно спросил Александр.

Все растерянно переглядывались, как бы спрашивая, не бредит ли император вновь.

– Пошлите кого-нибудь узнать, как Пашка, с которым я прискакал из Крыма, – приказал Александр, и в его голосе все услышали прежнюю сталь. – И про то, что я пришел в себя, ни слова.

Сам хозяин дома, градоначальник Папков, неловко прихрамывая, выскочил из комнаты выполнять указания императора и неожиданно очень быстро вернулся. Александр уже сидел на кровати и рассматривал отросшую за время его болезни бороду.

– Помер Пашка, сегодня ночью помер, – с порога выкрикнул Петр Афанасьевич.

– Ну вот и все, – сам себе очень спокойно сказал Александр. – Сейчас вы все должны поклясться на этой иконе святого Георгия Победоносца, что выполните беспрекословно все, что я вам сейчас скажу, и эта тайна умрет вместе с вами.

Абсолютно все подходили к постели императора и, целуя старинную икону, что Александр достал из-под подушки, клялись в верности.

– Завтра всем сообщите, что я умер, – сказал император, и все ахнули. – Надо соблюсти все положенные ритуалы, завещанные еще моим прадедом Петром Первым. Тело обязательно вскрыть и забальзамировать, внутренности, как и предписано, вынуть. Сердце и мозг поместить в серебряную вазу со спиртом и запаять. Остальное поместить в дубовый ящик, внутри обитый свинцом, с запирающейся крышкой. И вазу, и ящик обить черным сукном и перевить серебряным шнурком. Забальзамировать тело следует очень плохо, а везти гроб в Санкт-Петербург надобно как можно дольше, чтоб никто так и не смог дознаться, что это не я. Маменька моя непременно настоит на открытии гроба. Так вот она не должна там уже ничего увидеть к тому времени. Причин может быть тысячи, например, плохой бальзамировщик, возьмите пьяницу какого, чтоб не просыхал и не вникал особо. Останавливайтесь по пути чаще положенного, можно в каждом попадающемся городе, и заказывайте литургию в особо больших храмах. Также пусть народ идет простится к царю, так к марту в столицу и приедете.

– Чей труп повезем, – откашлявшись, спросил Петр Волконский, что было для него несвойственно. Он был настолько молчаливый человек, что про него шутили, что произносит господин генерал только одно слово в год, и всегда это слово «нет».

– Так Пашкин и повезете, – ответил Александр, перекрестившись. – Вместо него похороните какую-нибудь икону и крест поставьте хороший, – это он уже давал указания Пашкову. – История замкнулась, – произнес он тихо, уже как бы разговаривая сам с собой.

– А как же трон, как же Россия? – спросила Елизавета Алексеевна, вытирая тихие слезы.

Александру понравилось, что она не спросила «а как же я?», в первую очередь подумав о стране, что стала уже для нее родной. Права была бабка Екатерина, когда говорила ему, что русский – это не национальность по рождению, русский – это состояние души. Человек, поживший в этой стране, поневоле становится русским. Скольких сама Екатерина сделала русскими, не считая, конечно же, саму себя. Александр, родившийся в России, не мог даже представить, что его бабка Екатерина Вторая была немкой. Он доселе не знал более русского и преданного Родине правителя, чем она. Вот и Елизавета изменилась, понимает, что России без царя никак.

– Еще два года назад я подписал секретный манифест, в котором принял отречение от престолонаследия брата Константина и признал в качестве законного наследника младшего брата Николая, – объяснил Александр. – Ему я напишу зашифрованную записку, и только он сможет понять надпись. Еще в детстве, будучи мальчишками, мы придумали свой личный шифр, на особый случай. Не думал я, но, видимо, такой настал…

– Будут вопросы о том, что ты, государь, человек глубоко верующий, а мы, зная, что ты умираешь, не пригласили к тебе священника, – вдруг заметил лейб-медик Вилье.

– Скажите, что не было предпосылок для беспокойства, на выздоровление пошел, – рассудил Александр и, видя, что лекарь хочет что-то возразить, добавил: – Не пекись о своей репутации, не стоит – это мирское все.

– Я теперь навсегда останусь лейб-медиком, не сумевшим вылечить императора, – грустно, но покорно произнес он.

– Люди поговорят и забудут, – успокоил его император. – Людские пересуды недолги, не о том думаешь. А священника не зовите, не стоит врать святому отцу, не дело это. Позже, примерно через год тело обязательно извлеките и перезахороните по всем правилам, негоже Пашке в императорской могиле лежать, пусть лучше пуста будет.

– Я с тобой! – Елизавета Алексеевна, не выдержав, и кинулась в ноги Александру. – Куда бы ты ни шел, возьми меня с собой.

– Нет, – Александр подхватил жену и поднял с пола. – Наша с тобой земная жизнь закончилась. Теперь встретимся мы с тобой, только когда предстанем пред Богом и, возможно, там будем более счастливы.

– Куда ты?.. – сквозь слезы вновь спросила Елизавета.

– Этого не знает никто, – пожал плечами Александр, – даже я. Одно я знаю точно: для России моя смерть теперь лучший исход событий. Это произойдет сейчас, когда они не готовы, и когда у власти будет Николай. Он не ходил с ними в атаку и не праздновал вместе победу в Париже, ему будет проще с ними разобраться, я бы не смог. – Государь говорил такие вещи, что окружающим казалось, что он не вышел еще из бреда. – Россия может уничтожить себя только изнутри. Я же не смогу уже предотвратить всей беды, но, возможно, я смогу отмолить Россию у Господа.

Присутствующие не понимали его, но они видели, что не им, а больше себе сейчас говорит эти странные и непонятные слова Александр.

Именно в эту минуту и родился на свет Федор Кузьмич, блаженный старец, называющий себя безграмотным крестьянином, но иногда по привычке переходящий на французский язык.

Глава 14. Костер

После ужина решили сделать по-пионерски – развести костер, вернее, на этом настоял Сильвестр Васильевич, утверждая, что языки пламени и общность людей у костра позволяют лучше думать. Он утверждал, что мысли благодаря пламени переплетаются и могут решить даже самые непростые задачи. Недаром испокон веков все ритуалы проводились у костра или свечи, Сильвестр утверждал, что надо брать лучшее у предков, и все ему подчинились. Получился своеобразный мозговой штурм, только не в офисе, а по-походному, у костра.

Огромные комары и прохлада, которая приходила, лишь только солнце садилось за горизонт, а также периодический моросящий дождь, который поддерживал постоянную влажность воздуха, не были поводом для отказа от идеи.

Глеб принес гитару, но все как-то не начинал играть, продолжая мучить струны переборами, и всем было очень грустно. Не хватало в их компании лишь рыжего Славки, который так поспешно сбежал с общего собрания и больше не появлялся – вот он делал это мастерски и уже не раз пел под гитару.

Его отсутствие беспокоило только Настасью, она постоянно у всех спрашивала про него и даже ходила искать по территории, но так и не нашла. «Мне нужно с ним поговорить», – оправдывалась она перед презрительно усмехающимися ребятами, но Славка как сквозь землю провалился.

Зато в их команде случилось неожиданное пополнение. У костра с ребятами сидела Верочка – девушка, которая тоже пробовалась в команду и проиграла Владу. Именно ее и выследили на кухне столовой Вовка и Полина Васильевна.

Девчонка была очень обижена на своего конкурента за полностью подтасованное голосование, она понимала, что Влад всех подговорил. Грусть и обида, возможно, прошли бы бесследно и вскоре забылись новыми событиями, на которые в молодости жизнь не скупится. Но случай изменил все, а всем известно, что случай – псевдоним Бога. Так и решила Верочка, когда узнала, что соревнование будут проходить на турбазе, где ее дядя, мамин двоюродный брат работает директором. Таких совпадений не бывает, подумала Вера и посчитала его знаком судьбы. Именно тогда у нее родился план мести Владу, коварный и, как ей показалось, очень тонкий. Представить самоуверенного и резкого парня параноиком, которому всюду мерещится привидение. Помня про легенду о Черном монахе, она нашла у дяди огромный дождевик и стала являться Владу по ночам, подкарауливая его в самых темных местах. Именно поэтому Еве и показалось, что фигура парит в воздухе – огромный военный дождевик почти скрывал две тоненькие ножки Верочки.

– Дай сюда, – сказал Вовка, отобрав у парня музыкальный инструмент, который он по-прежнему мучил. – Что ты над ней издеваешься? Гитара петь должна, а не твои новомодные мелодии повторять. Итак, внимание, выступает Вовка Петровский, прошу любить, кормить и никогда не бросать, как говорил кот Гарфилд.

Все немного оживились и даже заулыбались. Вовка же не только отобрал гитару, но и еще взобрался на пень, обнаруженный неподалеку, как на импровизированную сцену.

– Я не плачу, что сейчас не имею царстваИ бывалого коня нету в подчиненииИ по миру у меня вечные мытарства,Но все это ерунда, все без исключения. Там, за диким лесом,Знаю наперед,Волшебная принцесса,Переживая, ждёт. Я давно уже бы дал заднюю на печкуИ трехглавого дракона просто пожалел.Но ведет меня судьба к красному крылечку,В царство тридевятое, пока не протрезвел. Там, за диким лесом,Знаю наперед,Волшебная принцесса,Переживая, ждёт В этом мире потерять можно очень многоеИ, на красное поставив, получить зеро;Только счастье у людей – штука однобокая,Потому то надо верить только лишь в одно. Что там, за диким лесом,Знаю наперед,Волшебная принцесса,Переживая, ждёт.

Пока все наслаждались Вовкиным заводным пением, которое немного взбодрило ребят, к Полине подсел Сильвестр и спросил:

– Вам он не кажется странным, ну, каким-то не таким, как не из нашего мира?

От точного вопроса Полина даже вздрогнула, потому что сегодня несколько раз эта мысль приходила в голову ей самой.

– Вот опять же, как он догадался о Верочке? – продолжал возмущенно шептать Сильвестр.

– Ну, я как свидетель скажу вам, что он не о Верочке догадался, а о том, что тот, кто пугал Влада, не из своих. Своим это было невыгодно. Зачем? Им нужно было срочно с ним договариваться. Тут было нечто другое, какая-то месть, пугающему ничего не требовалось от Влада, только его испуг. Поэтому он решил, что лже-монах на самом деле – инородное тело в нашей истории, не относящееся к тому, что тут происходит. Детский сад по сравнению с убийствами. Плюс ко всему, то, что это что-то личное, говорит и то, что монаху не нужен был никто другой. Другие ребята не видели его, а Ева заметила совершенно случайно.

– Представляю, как девчонка испугалась, увидев вас, выпрыгивающих из подсобки, – заметил Сильвестр и хмыкнул.

– Ладно Верочка, – поддержала его веселье Поля, – видели бы вы глаза поварихи! Я, если честно, очень испугалась, что они у нее вывалятся.

Сильвестр стал хихикать, представляя эту картину, и Полина, видя, как еще два дня назад ненавистный ей Пират умеет смеяться, посмотрела на него внимательней. Человек, умеющий так смеяться, априори не может быть плохим, подумалось вдруг ей.

– Верочка побежала, – продолжила веселить коллегу Полина, – повариха грохнулась, Вовка с криками «всем лежать!» перепрыгнул через нее, как бегун через барьер. Видимо, не имея подходящего опыта, он пнул ногой повариху прям в глаз, которым сейчас она вполне может подсвечивать улицу. Вовка же на ходу извинился и продолжил погоню за Верочкой, но надо знать нашу повариху – она встала и побежала за Вовкой. И не в упрек его спортивной подготовке, почти его догнала. Я же, – Поля уже сама хохотала, – поняла, что операция под угрозой срыва, решила остановить повариху и побежала уже за ней. И вот такой веселой компанией мы вбежали в корпус директора турбазы, где все дружно и свалились скопом поверх ничего не понимающего Дениса Николаевича. Все орут, Верочка голосит: «Дядя, я не виновата!». Вовка призывает всех к переговорам, а повариха кричит: «Держи вора!». Почему она решила, что Вовка вор, я не знаю, но, видимо, ее зов был самым убедительным, потому что Денис Николаевич последовал именно ему и схватил Вовку. Я, понимая, что объяснять долго, решила удержать Верочку, а повариха, заподозрив меня в сговоре с вором, резко обхватила меня двумя руками. Вот так мы и стояли, как родные люди, не видевшие друг друга сто лет, минут двадцать, пока не разобрались, в чем дело.

Сильвестр уже хохотал в голос, не в силах остановиться, Полина тоже уже смеялась от души, вспоминая их дневные приключения. На миг как будто исчезли убийства, смерть Влада и Черное озеро с пропавшей иконой деда. Стало так хорошо, просто хохотать у костра с совсем не злым Пиратом, что ничего другого просто не существовало.

На мгновение она перевела взгляд на Вовку, и тот ей одобрительно подмигнул.

– Но он и правда странный, – невпопад вдруг сказала Полина, перестав смеяться. – Тут я с вами соглашусь.

Вечер уже опустился на лагерь, и теперь свет от костра словно бы отделял их от остального мира, разделяя пространство на свое и чужое. Поэтому очень неожиданным для всех и немного пугающим выглядело появление Славки. Никто даже не заметил, как он оказался на границе света и тени, но лишь только Вовка закончил свои веселые песнопения, в образовавшейся тишине на фоне потрескивающих дров он не очень уверенно произнес:

– Мне кажется, я знаю, где Влад оставил карту.

1 мая 1826 года

Таганрог

Елизавета Алексеевна, а в девичестве Луиза Мария Августа Баденская смотрела в окно, где первая весенняя гроза распугивала невежественных дворовых. Эта яркая вспышка напомнила ей балы времен Екатерины. Она любила мысленно возвращаться к царствованию императрицы Екатерины и, хотя застала всего четыре года, будучи в таком возрасте, когда мало размышляют, эта эпоха осталась для нее образцом, мерилом. Было у Екатерины много слабостей, наверное, были и недостатки, но никто не постиг, как она, искусства царствовать. Даже Александр, не говоря уже о его ненормальном отце Павле.

О преемнике ее супруга, младшем брате, Елизавета вообще не хотела даже думать после того, как жестоко он обошелся с бунтовщиками на Сенатской площади. Елизавета Алексеевна хотела встретиться с Николаем и просить о милостивом приговоре для некоторых из них. Многих она знала лично, причем как героев отечественной войны. Ей хотелось напомнить об их заслугах и попросить за них, но ей отказали в аудиенции и настойчиво рекомендовали не лезть в государственные дела. Говорят, Николай не слушал даже мать, которая просила его не зверствовать. После смерти мужа она любила вникать в государственные дела, почувствовав себя главой семьи.

Елизавете Алексеевне, вспомнилось, что когда открыли гроб, в котором по указу Александра очень долго везли тело Пашки, то там уже никого было не узнать. Но, видимо, материнское сердце обмануть нельзя, потому как Мария Федоровна, сначала настоятельно требовавшая открыть гроб, после увиденного воскликнула: «Это не мой сын!».

Елизавета вновь посмотрела в окно. Это были плохие воспоминания, а хотелось вернуться к хорошим. К тому, пусть недолгому времени, когда она и Александр были влюблены друг в друга по-настоящему.

Наверное, самое важное в жизни, это знать, что любовь у тебя была. Что ты все же испытал это невыносимо прекрасное чувство, которое дается не всем в этой жизни. Правда, потом меж супругов был лед, и даже когда она пожелала сопутствовать ему в военной компании 1812 года, то и там отношения были натянутыми. Хотя Елизавета Алексеевна и купалась в славе своего венценосного супруга, но ее это не радовало. Свекровь с неприязнью говорила, что ни одной императрице столько не кланялись, как ей, и это было правдой. По пути ее следования за войсками, возглавляемыми Александром, ее восторженно встречали русские воины, в том числе, те, за кого сейчас так болела душа. Ей рукоплескала вся Европа. В Берлине в честь ее выпустили монетки-жетоны, которыми осыпали улицы, ей посвящали стихи, в ее честь воздвигали триумфальные арки. «Самое дорогое украшение востока появляется, чтоб порадовать страны западной Европы» – так было написано на транспаранте при въезде императрицы Елизаветы в Кёнигсберг. Но Елизавета Алексеевна не была глупа и знала цену всем эти восторженным встречам – просто Европа почувствовала силу русского оружия и по-настоящему испугалась.

Когда-то Елизавета Алексеевна писала своей матери, что чем дальше заходит Наполеон, тем меньше шансов сесть за стол переговоров. Русские могут договориться, пока не пролилась русская кровь, но когда смерть приходит в каждый второй дом, то уже народ не даст своему государю говорить о мире, если даже он того захочет. Так что Мария Федоровна завидовала зря, хотя она так и не стала такой же русской, как Екатерина или Елизавета Алексеевна. Во время войны она очень пеклась о землях своих родственников в Европе и требовала от Александра подписать мир. Но, как и Николай сегодня, так и Александр матушку свою не слушал и делал так, как учила его бабка Екатерина, – бился до конца.

Елизавета Алексеевна очень тогда гордилась мужем, в душе мечтая с ним помириться. И вот тогда Николай Михайлович Карамзин, добрый друг выступил неким адвокатом. Огромного ума и знаний человек, Елизавета не забудет, как он когда узнал, что она первый год своей жизни была настолько мала и слаба, что врачи лишь разводили руками и предлагали родителям уповать на Господа, сказал: «Вы просто, дорогуша, сомневались, принять ли жизнь».

Вот и тогда, после победы он сказал Александру просто и мудро, что он должен помириться с супругой. К счастью, император прислушался к нему, и они еще десять лет прожили в любви и согласии. Нет, она не была такой же, когда они только полюбили друг друга, она стала более настоящей, повзрослевшей и глубокой, как зрелое вино. Мысли пробежали по жизни и вернулись обратно, в Екатерининское время.

Вдруг вспомнились стихи:

Я буду любить тебя, бесконечно долго;Воспоминания нитями держат связь.И память хранить с яростью волка,Непрерывно о наших душах молясь. Уже не страшны мне пустые глаза разлуки,Холодные годы грядущей и злой немоты.Я счастлива, слышу волшебные фуги,Ведь знаю, что где-то на свете есть ты.

Екатерина очень любила любое творчество и даже проводила поэтические вечера. Елизавета Алексеевна никогда не участвовала в них, считая свое творчество чем-то неинтересным и глупым, но присутствовать обожала. В последние же полгода затворничества, она стала чаще поверять мысли бумаге, словно бы общаясь с Александром посредством письма. Вела дневник и тайно писала письма матери, потому что Николай и свекровь не приветствовали это и вообще старались контролировать всю переписку вдовствующей императрицы, боясь заговора и ее претензий на трон. Но Елизавета Алексеевна не собиралась претендовать на престол, она знала больше остальных, и с этими знаниями, в кои посвятил ее Александр, она уже не могла, как они, просто и шаблонно смотреть на мир. Все ее записи были о муже и для мужа.

Вот и эти стихи она посвятила ему, теперь только ему, поняв, что все остальные мужчины, которые встречались ей, просто меркли в сравнении с ее истинно великим мужем, с которым ей посчастливилось прожить жизнь.

Ощущалось так, будто она подводила итоги, но, по сути, так оно и было.

Елизавета Алексеевна решила поступить, как ее венценосный супруг – уйти в монастырь, умерев при этом для мира. Остались те же друзья, что помогут ей сделать это. В отличие от Александра, в ее случае все будет проще и тише.

4 мая 1826 года во время путешествия из Таганрога в Санкт-Петербург, в городе Белев Тульской области умерла российская императрица Елизавета Алексеевна. А в девичьем монастыре Сырков Новгородской области появилась Вера Молчальница, православная подвижница, хранившая обет молчания двадцать три года.

Глава 15. Сильвестр

Надо сказать, Славка застал всех врасплох, потому что костер точно стер ненужную информацию и вместе с Вовкиным пением вернул всех в прошлое, туда, где не было никаких убийств.

После того, как Верочка покаялась в своих не самых больших грехах, рассказав, как она выслеживала и пугала Влада, все сначала пошли на ужин, а уж потом засели у костра, отложив решение проблем на потом. Телефон с облаком по-прежнему оставался у Сильвестра, ведь как решить проблему разблокировки приложения, никто пока не сообразил. Вместо пароля там мелькали какие-то картинки, и что с ними делать, пока было абсолютно не понятно.

И вот Славка, так некрасиво убежавший с собрания, пришел и вернул всех в реальность.

– Мне кажется, я знаю, где Влад оставил карту. Вот, – он повернул свой телефон экраном к сидящим у костра.

На фото была обычная доска, исписанная мелом.

– Это доска из нашей комнаты для подготовки, – подтвердил Славка.

– Но мы же просидели там весь вечер, и она была пустая, – возразил Герасим.

– Да, но она двусторонняя, – пояснил Славка. – Я когда ушел, то сел на завалинку под окном.

– Берегитесь лжепророков, которые приходит к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки, – усмехнулся Илья.

– Опять Библия, – хмыкнул Глеб. – Скажу проще: ты подслушивал. Ушел гордо, но сам сел подслушивать, а сейчас приносишь нам подсказку.

– Нет, – качнул головой Славка, и даже в темноте было видно, что он покраснел, – я не собирался подслушивать, просто сел там, чтоб выдохнуть.

– И даже немного подглядывать, – продолжил насмехаться Глеб, – потому что с завалинки не видно окна. Чтобы увидеть обратную сторону доски, тебе надо было встать на колени на завалинку лицом к окну.

– Продолжай, – велел Сильвестр Васильевич, оборвав молодых людей, решивших поиздеваться над парнем. – Почему ты решил, что это карта?

– Сначала я так не думал, какие-то каракули, рисунки, буквы, но потом заметил в углу его инициалы «В.М.» и смайлик нарисован. Он всегда так свои загадки подписывал. Мне кажется, он подготовил карту, но не успел нам ее показать, ушел на встречу с кем-то и не вернулся.

– Видимо, встреча планировалась краткая, – предположил Вовка.

– Я вспомнила! – тоненькая, как колосок, Верочка вскочила и испуганно округлила и без того огромные глаза. – В тот вечер, вернее, ночь, когда я последний раз пугала Влада, то пошла за ним в лес. Он полез на дерево, а я ушла на пригорок по тропинке вглубь леса, не думая, что он туда пойдет. Решила, что он спустится с ели, увидит мой силуэт в свете луны и испугается. Но то ли луна очень яркая была, то ли нужно ему было в мою сторону, только он спустился, вышел на тропинку и пошел в мою сторону. Тогда уже я испугалась и рванула в лес и там затаилась. Влад прошел мимо в сторону Черного озера, а я, отдышавшись, пошла домой. Уже подходя к калитке турбазы, я увидела того деда, что жил в соседней деревушке, он шел в сторону Черного озера.

– Ну, правильно, – кивнула Полина Васильевна, – он-то и нашел Влада.

– Да, – согласился Вовка, – но Верочка его видела около часа ночи, а нашел он Влада в шесть утра, как он сам и говорил. Так что он делал пять часов там, в лесу у Черного озера?

– Получается, либо он убил Влада, либо видел, кто его убил, и за это его убили уже его, – сделал вывод Герасим. – Но одно точно, что шел дед на встречу с ним. Вам Влад пообещал отдать икону деда, как только вы поиграете с ним в зарницу, это было так, для души. С дедом же он, видимо, хотел серьезно поторговаться за икону и выбить для себя какие-нибудь бонусы. Но то ли торг был слишком крутым, то ли до торга так дело и не дошло.

– Одни вопросы, – констатировала Полина Васильевна. – Но проблемы всегда надо решать постепенно. Как тригонометрические уравнение с радикалами, да еще и в какой-нибудь огромной степени. Кажутся они большими, непонятными и страшными, а когда ты начинаешь их разбирать, сначала одну часть, потом другую, потом третью – и вот оно сокращается и уже не такое страшное, как в начале. Мне кажется, именно поэтому я и полюбила математику, за то, что она учит не бояться проблем, а наоборот, решать их. Поэтому предлагаю начать с малого: нам нужно разблокировать облако и расшифровать карту на доске. – Полина Васильевна подошла к Славке и еще раз посмотрела на экран его смартфона, – если это вообще карта, – засомневалась она.

– Доска переворачивается, – пояснил Славка. – Я смотрел на нее тоже вверх ногами, потому и не сразу понял, что это не просто каракули. Если доску перевернуть, на той стороне явно видно список.

На этих словах Славка перевернул изображение, и все поняли, о чем он говорит.

– Но перед тем, как мы с вами углубимся в расшифровку шарад Влада, – сказал Вовка серьезно. Возможно, таким серьезным он был впервые – мне нужно, чтоб каждый из вас написал мне, где он был приблизительно с часа ночи до шести утра, в день, когда убили Влада, и вечером с девяти до одиннадцати в день, когда убили деда. Вместе с тем вспомните, кто был с вами рядом, кого вы видели в ту или иную минуту. Верочка, тебя это тоже касается.

На этих словах он вытащил из кармана листки бумаги и несколько ручек и стал раздавать ребятам, и все сразу поняли, что это не порыв, а Вовка подготовился. Подойдя к Полине Васильевне и Сильвестру Васильевичу, он немного помешкал, но все же протянул и им пожав плечами:

– Всем значит всем.

– Эх ты, Вовка, – улыбаясь, ответил ему Сильвестр, явно припоминая недавний разговор. – Я-то тебе верил, мы же в окопе теремок сторожили.

– В знак примирения еще один секрет из будущего, – прошептал Вовка тому на ухо. – Даже через сто лет машины по-прежнему будут ездить по дорогам, и никаких летающих автомобилей не будет, это так и останется фантастикой.

– Нашел, чем делиться, – засмеялся Сильвестр, сам про себя отметив, что сегодня он исчерпал свою обычную норму смеха на год вперед. – Надо делиться тем, что будет, а не тем, что не случится.

– Понял, в следующий раз, когда на меня нападет словесное недержание, я так и сделаю, – сказал Вовка довольно, поняв, что прощен.

– Ребята, все же нам всем лучше пройти в помещение, – сказал Сильвестр Васильевич громко. – Комары уже выросли до размера Татарина и могут просто нас обездвижить, выпив всю кровь. Там и будем решать наши сложные дела по рецепту Полины Васильевны.

На последних словах он как-то по-новому взглянул в сторону коллеги, и это почувствовали все – и он, и она, и даже стоявший рядом Вовка, который на этих словах одобрительно хрюкнул, боясь рассмеяться и все испортить.

Глава 16. Полина

Полина стояла, вглядываясь в надписи на доске и пыталась их как-то структурировать. Что-то неуловимое ускользало от нее, а, возможно, не хватало каких-то знаний.

– Уже утро, – услышала она и вздрогнула.

Действительно, за окном почти проснулось жизнерадостное летнее солнце и заботливо лизало зеленую траву, осушая ее от росы. Она даже не заметила этого, до того погрузилась в шараду, оставленную Владом на доске.

– Надо пойти умыться, – сказала она, протирая глаза, до этого Поля даже не замечала, что в них был словно песок, а сейчас Сильвестр своим вопросом вернул ее в действительность. Где глаза не видели, спина от пятичасового стояния у доски болела, а мозги не думали.

Организаторы с их деревянными домиками для размещения, решили, что можно поиграть в ретро, и в комнаты для подготовки им поставили обычные, самые простые школьные доски времен СССР. И даже мелок положили рядом. У этих школьных атрибутов была лишь одна особенность – они были двусторонние, и их можно было крутить, переворачивая с одной стороны на другую. Но, привыкнув к гаджетам и другим электронным штукам, ребята не пользовались доской, и она сиротливо стояла в углу комнаты, как совершенно ненужная и неинтересная вещь. Если бы не психанувший Славка и его желание подслушать, что же там говорится без него на веранде, никто бы даже не удосужился подойти к ней и, тем более, не стал переворачивать раритет. Поэтому находка вышла неожиданная, словно кто-то неведомый очень хотел, чтоб они ее расшифровали. Полина простояла перед доской всю ночь, понимая, что важно все. Мел осыпался и кое-где стерся, и ей казалось, что для Влада всегда были важны детали, и она боялась их пропустить.

– Как у вас дела? – спросила Поля больше по инерции, ее голова сейчас так гудела, что ей на самом деле не интересовала лишняя информация.

– Никак. Илья и Славка вдвоем сидели над облаком, но там какой-то сложный код. Вернее, не так, там не компьютерный код, вот что они определили. На облаке мелькают картинки, их десятки тысяч. Чтоб открыть его, нужно нажать на правильную, и в этом нет логики, нет алгоритма, нет какой-либо задачи. Как они поняли, нужно просто знать одну правильную картинку и все.

– А что там за картинки? – спросила Поля, пытаясь протереть глаза.

– В их наборе тоже нет логики. Ребята запускали разные программы, но ни одна не нашла алгоритма. Они идут абсолютно рандомно – котенок, светофор, карандаш, арбуз, трактор, глаза и так далее.

– А если так же рандомно и нажимать на картинки, по теории вероятности, рано или поздно попадешь на нужную, – предложила Полина.

– Не выйдет, – покачал головой Сильвестр. – Попытка всего одна, даже не три, как на обычных смартфонах, потом содержимое уходит в интернет. Надо знать картинку наверняка, либо еще покопаться нашим будущим программистам. А у тебя как продвигаются дела, есть что-то?

– Это карта, вернее, задача на ввод данных, и если мы правильно расшифруем их и встанем в нужном месте, в нужное время, то нам откроется место, где спрятана икона, – сказала неуверенно Поля.

– Сложно как-то, – пожал плечами Сильвестр.

– А Влад и был сложным, ты разве этого не замечал? – спросила Полина устало. Было видно, как у нее закрываются глаза.

– Да я только сейчас понял, что и не знал своих ребят вовсе, – ссутулился он. – Год с ними занимался каждый день, для всех у меня была в голове характеристика. Ну, например, Герасим для меня был научный мечтатель, парень, который очень много знает и на своих знаниях строит мечты о неизвестном.

– Подходит, – усмехнулась сходству их восприятия студентов Полина.

– Настасья, красотка, решившая сломать шаблон, просто ради того, чтоб сломать, – продолжил делиться своими впечатлениями Сильвестр. – Доказать, что красивые могут быть умными, это часть ее игры, ее борьбы с этим миром.

– Так, – продолжала улыбаться и вместе с тем удивляться Поля. Скажи ей неделю назад, что Пират мыслит такими категориями, она бы ни за что не поверила.

– Илья Лисовой для меня был эдаким Знайкой из коротышек Солнечного города. Он не плохой, только очень правильный. Однажды мама с папой ему сказали, если ты будешь все делать хорошо, то сможешь, когда вырастешь, всеми руководить, потому что будешь самым лучшим. – Было видно, что Сильвестру нравится этот разговор. – Ну, я, конечно, утрирую, но себе я именно так и представлял. И вот, он очень хочет быть идеальным, чересчур, с перебором даже.

– А Славка? – спросила Поля. – Это, скорее всего, Антошка?

– Нет, – не согласился Сильвестр с Полей. – Славка – это Сыроежкин после фильма. Так скажем, продолжение приключений Электроника. Когда хулиган понял, что надо учиться, и ударился в это с головой. Он постоянно ждет одобрения, и ему постоянно его не хватает, комплекс самозванца мешает наслаждаться жизнью. Словно бы кто-то должен сказать ему, мол, ты лучше Электроника, в нашем же случае сказать: «Ты не хулиган, а великий интеллектуал». Дальше Ева – это пионер-герой, вечно на баррикады, вечно на борьбу с несправедливостью, а все, потому что чувствует эту несправедливость на себе. Вечно недооценённый ребенок. Знаешь, я уверен, что, как ей кажется, ее везде недооценивали – в школе, в семье, в кружках куда она ходила – оттуда и эта жажда борьбы.

– По мне так Глеб больше смахивает на Знайку, – включилась в игру Полина, – вечно идеально выглаженный и до безобразия педантичный.

– А вот Глеб самый больной из них, – на этот раз грустно сказал Сильвестр. – Я не лез в их личные дела, хотя сейчас думаю, надо было все-таки мне их почитать, но мне кажется, там какая-то боль в семье, и вся его внешняя упорядоченность – это лишь маскировка беспорядка в душе.

– А ведь, возможно, кто-то из них убийца, – вдруг произнесла Поля серьезно.

– Я очень надеюсь, что нет, – ответил Сильвестр, и после такого забавного разговора повисла тяжелая пауза, обнулившая все веселье.

– Вот эта руна называется Феху, – Сильвестр показал в рисунок на доске. – Мы сейчас разговаривали, а я все смотрел на эту вертикальную линию с двумя отходящими вправо под углом тридцать градусов, и не понимал, что мне это напоминает, а сейчас до меня дошло. Определенно, это руна Феху.

– Где? – с Поли слетел весь сон. Она подошла к доске и стала рассматривать тот рисунок, на который показывал Сильвестр.

– Вот, – показал Сильвестр. – Первый символ старшего футарка. Находится под покровительством сразу двух стихий – огня и земли. С ним связан красный цвет. Все ее значения, и старые и новые, сводятся к одному – богатство.

– Это же все меняет! – встрепенулась Поля. – А мы почему-то решили, что это такой странный перекресток.

– Да, а это – символ из славянской мифологи, – указал Сильвестр. – Означает бога солнца Ярило.

– Это-то как раз мы с ребятами поняли, – согласилась Полина, – еще вчера. Видишь, здесь стоят цифры 15–10. Мы решили, что необходимо быть на этом перекрестке в определенное время, именно днем. Ева даже карту близлежащих дорог просмотрела, но такого перекрестка не нашла. Теперь же понятно, что надо искать место, где земля и огонь сходятся вместе. Что это может означать?

– Возможно, какие-то символы из прошлого? – рассуждал Сильвестр. – Например, со времен Советского Союза, здесь их масса по территории сохранилось, а в тогда любили огонь изображать.

Они так увлеченно обсуждали, что не заметили, как за ними напряженно наблюдает пара злых глаз – молодых, но уже пустых. Потому что эти глаза, к своему ужасу, уже видели смерть. Смерть, совершенную своими руками.

4 сентября 1836 года

Пермская губерния

Полдень в сентябре – самое ласковое время суток, когда солнце греет по-летнему, и, кажется, осень со своими ливнями и студеными ветрами еще далеко.

Городовой низшего ранга Семин Аристарх Петрович, двадцати семи лет от роду грустил, как обычно, в своем кабинете. Он жуть как любил разгадывать тайны и мечтал о настоящем деле, но по факту приходилось работать с разбойниками и бродяжками, у которых нет ни фантазии на преступление, ни ума. Вот из деревни привезли очередного нищего, с которым снова придется возиться.

– Итак, – стал он зачитывать вслух показания свидетелей. – К деревенской кузнице в Красноуфимском уезде подъехал странный верховой и попросил подковать лошадь. Странность заключалось в том, что выглядел человек бедно и одет был по-крестьянски, – на этих словах он внимательней взглянул на мужика, оценивая его одежду. – Лошадь же у него была самых что ни на есть чистых кровей и стоила очень дорого. Такой конь мог принадлежать только какому-нибудь сиятельному лицу и уж никак не мог быть в собственности подобного бродяги. Именно потому жители деревни, собравшиеся поглазеть на знатного скакуна, вызвали полицию. – Аристарх Петрович вздохнул. – Кто ты и где лошадь украл, паскудник? Ты же понимаешь, что за воровство тебе дорога на каторгу.

– Зовут меня Федор Кузьмич, – представился бродяга. – Скакуна этого мне отдал добрый человек по дороге сюда, видимо, жалеющий мою старость.

Человек действительно был странный – грязная и бедная одежда, длинная русая борода и волосы до плеч с проседью говорили о нищенском положении, но осанка, что держал старик, руки с длинными пальцами, которые не знали труда и мозолей, и еще чистая речь и умный взгляд заставляли присмотреться.

– Ну, откуда ты, чей будешь? Говори уже, почем я должен из тебя каждую букву выспрашивать? – рассердился служитель закона.

– Не помню я, – развел руками старик. – Старый стал, да и с головой беда. Одно могу сказать: таланта ты огромного, добрый человек, много можешь принести пользы, в Петербург тебе надобно в сыщики, потому как здесь свои способности применить никак не можешь.

Аристарх Петрович опешил.

– Ты чего несешь-то? – сказал он резко и увидел в глазах старика смех. – Потешаться надо мной решил? В камеру его, к убийцам, пусть до суда там сидит! – крикнул Аристарх Петрович и победоносно посмотрел на бродягу, но не увидел в его глазах даже признака страха.

Федор Кузьмич послушно встал и пошел за полицейским, не произнеся больше ни слова. Такое чувство, что он тут же забыл про городового и свои советы. Сам же Аристарх Петрович не мог найти себе места. Слова бродяги глубоко задели его и никак не покидали и без того расстроенного городового. Ведь он проговорил то, о чем Аристарх Петрович Семин мечтал, хотя, чего говорить, даже не мечтал, а грезил.

Возможно, именно поэтому, уже за полночь, когда все сослуживцы разошлись, не считая постового у камер, он направился к старцу поговорить. Подойдя к камере, где ждали суда убийцы, он немного замешкался. О чем ему разглагольствовать с этим бродягой, что спрашивать? Да и зачем это вовсе… Пока эти мысли проносились в его голове, в тишине коридора послышался голос. Говорил сегодняшний нарушитель его душевного спокойствия.

– Не плачь, девонька, не плачь. Не убийца ты, знаю я. Выяснится это обязательно, вот увидишь. Все в нашей жизни написано нам свыше, и того не изменить уже. Даже если знаешь, что будет, все одно не изменить, так что нужно принять и с достоинством выйти из всего отпущенного нам Богом.

Аристарх Петрович понял, что плачет в камере убийц девушка, служанка, которую сегодня арестовали по подозрению в убийстве хозяйки-помещицы Задориной. Девица Смирнова утверждала, что не убивала и клялась, осеняя себя крестом, что отношения к смерти хозяйки не имеет. Только кто ж ей поверит, нашли ее возле тела с ножом в руках.

– Вот послушай меня, в 1812 году, когда русские войска с барабанной дробью вошли в Париж, все были счастливы. Там был цвет русской армии – молодые, красивые и уже успешные офицеры, что победили, поставили на колени великого соперника. Они веселились, как никогда до этого, но и Париж встретил их дружественно, для них были открыты двери повсюду: в рестораны, салоны, приемы. Значительно упрощало общение, что все русские офицеры свободно говорили на французском языке…

Рассказ бродяги был таким странным и таким живым, как будто он сам был на тех улицах Парижа. Это было неожиданно, и Аристарх Петрович замер, боясь выдать себя, и продолжил слушать старика.

– И вот они нагрянули однажды в салон мадмуазель Ленорман, гадалке известной тогда на всю Европу. Молодые офицеры смеялись и хохотали, когда она то одному, то другому описывала их будущую жизнь. Но одного Сергея Ивановича Муравьева-Апостола она обошла своим вниманием. Горячая кровь взыграла в нем, и он потребовал и ему предсказать судьбу. «Ничего, месье», – настаивала мадмуазель Ленорман. «Хоть одну фразу!» – требовал Муравьев-Апостол. «Хорошо, – согласилась она. – Вас повесят». «Вы ошибаетесь, – засмеялся молодой человек, – я дворянин, а в России дворян не вешают». «Для вас император сделает исключение», – грустно сказала мадмуазель Ленорман. Тогда, в ту Парижскую весну никто не поверил, да просто не мог поверить, что это окажется правдой.

Девица перестала всхлипывать, видимо, тоже заслушавшись рассказом старца.

– Почему бродягу посадили в одну камеру с девицей? – возмутился Аристарх Петрович, когда появился постовой.

– Так вы ж велели с убийцами, а у нас из убийц только девица Смирнова и сидит, – развел тот руками.

– Тупицы! – взорвался Аристарх Петрович. – Ничего доверить нельзя, сейчас же отправить его к мужикам.

– Не виновата она, – тихо сказал бродяга, когда городовой с постовым подошли к их камере. – Ты умный малый, помоги ей, а господь поможет тебе. Расследуй ее дело и получишь повышение, так и Санкт-Петербург ближе станет. Добро, оно всегда возвращается, всегда, помни это.

12 октября 1836 года, старика, называющего себя Федором Кузьмичом, осудили за бродяжничество и, отсыпав плетей, отправили в ссылку в Сибирь.

Каторга, как в начале пророчил ему городовой, не случилась, потому как из дела полностью пропала информация о чистокровном скакуне.

Аристарх Петрович Семин распутал сложное дело об убийстве помещицы Задориной, доказав невиновность девицы Смирновой, и, поразившись способностям, его пригласили в Санкт-Петербург, там как раз формировали отдельный корпус жандармов для расследования убийств.

Уезжая в Санкт-Петербург, Аристарх Петрович по своим каналам узнал, как добрался бродяга Федор Кузьмич и где поселился, про себя теперь называя его Сибирским Старцем.

Именно от Аристарха Петровича Петербург начнет полниться слухами о странном старике.

Глава 17. Герасим

Оставив ребят во главе со своими руководителями разгадывать ребусы на доске и пытаться вскрыть облако, Гера и Вовка всю ночь систематизировали показания студентов, чтоб понять, кто врет.

Вовка рисовал схемы, соединяя имена стрелками, и писал рядом время. Гера, как мог, помогал родственнику: читал показания, диктовал и, если кто-то писал, что в кругу его видимости был другой человек, то тут же поднимал его записи и проверял уже показания, совпадают ли они со словами оппонента или нет. Если да – рисовались стрелочки, если нет, ставились большие вопросительные знаки. Получилось несколько листков таких схем, и какой из них можно было сделать вывод, Гера пока не понимал. Но глядя на то, как работает Вовка, с большим, надо сказать, сожалением, он догадывался, что этот хороший парень просто его разыграл, и никакой он ему не родственник, потому что они разные, совершенно разные. Но в эти такие правильные мысли не хотелось углубляться, им не хотелось верить, и Герасим отгонял их, как мог.

– Ты же не из будущего, да? – спросил он Вовку в самый разгар их работы. – Иначе зачем тебе надо было бы это все? Ты бы точно знал, кто убийца.

– Вот ты недоверчивый, – проворчал Вовка. – Как ты не понимаешь, не могу я пользоваться теми своим знаниями, что принес из будущего, я могу изменить всю историю человечества. А вот сейчас мы с тобой подведем логически все к разгадке, так, чтоб даже здесь было понятно, кто преступник. Чтоб информация эта не оттуда пришла, а здесь родилась, тогда и перекоса не будет. Я же тебе говорил, эффект бабочки.

– Ладно, – буркнул Гера и продолжил читать исписанные корявым почерком листки.

Все разучились писать от руки. Планшеты, компьютеры, телефоны – все это просто обнулило в этом необходимость. Поэтому почерк был отвратительным не только у парней, но и у девчонок. Для того, чтобы прочесть записи, приходилось очень сильно напрягаться.

– Не обижайся, – сказал Вовка. – Знаешь, у нас в России есть такие скоростные поезда, утром ты в него сел, а вечером уже на Камчатке, осматриваешь кратеры вулканов. Ты однажды меня туда возил, я очень испугался, когда за окном все стало черным.

– Почему черным? – спросил Гера.

– Когда такой поезд начинает движение, на окна опускают непрозрачные жалюзи, потому что картинка сменяется быстрее, чем может воспринимать наш мозг, – пояснил Вовка.

– Что, укачивает? – догадался Герасим.

– Если бы, – вздохнул тот. – Это самое малое, что может произойти. Самое страшное, что мозг не успевает за реальностью, и все, человек в дурке. Говорят, что первых испытателей так и не вылечили. У нас им памятники поставили.

– Ври больше, а как же машинисты? – попытался поймать его на слове Герасим.

– Так там автопилот, людей нет, – улыбнулся, как всегда, Вовка поняв, что обыграл родственника.

Гера больше не стал спорить, хотя очень хотелось, решив, что даже если этот странный Вовка врет, то какая разница. Благодаря ему он здесь, развеялся его страх перед монахом, а главное, теплое чувство дружбы и какого-то родства в первый раз в жизни не покидало одиночку Герасима, и за это он готов был простить ему все.

– Я понял, кто убийца, – сказал Вовка грустно, пока Гера размышлял о добре и дружбе, о семье и ценностях, поэтому его мысли никак не сочетались с услышанным.

Герасим промолчал и лишь со страхом посмотрел на Вовку. Догадываться и знать – это две разные вещи. Гера догадывался, что кто-то из ребят – убийца, но в глубине души надеялся, что в лагерь прошмыгнул незнакомый злой дядька и убил Влада с дедом. Его обязательно посадят, и его будет не жаль. Конец истории, хэппи энд.

И вот сейчас Вовка понял, кто убийца, глядя в показания ребят, значит, хэппи энда не будет, значит. Будет шок и принятие, а еще бесконечные вопросы, как так.

– Только доказать мы ничего не сможем, – добавил Вовка с сожалением, – это все косвенные улики.

– И что будем делать? – спросил Гера осторожно. Он по-прежнему не готов был ни к шоку, ни к принятию.

– Все очень просто, – сказал тот, вновь улыбнувшись Гере, но уже не так жизнерадостно, как раньше. – Нам нужна икона, тогда мы сможем поймать его на живца. Убийца хотел заполучить икону, как же я раньше это не понял! Пошли, узнаем у Полины и Сильвестра, как у них дела с картой. О результатах пока молчок.

Вовка вскочил и, собрав все свои записи, вышел из комнаты. Гера же облегченно вздохнул, потому как родственник так и не назвал ему имя убийцы, и это было очень хорошо. Герасим был не уверен, что, зная это имя, он смог бы вести себя со злодеем как ни в чем не бывало.

Глава 18. Полина

Сильвестр и Полина сидели на лавочке у корпуса и молча наслаждались летним солнцем. Не хотелось ничего говорить, они расшифровали карту Влада и сейчас просто ждали, когда все проснутся, чтоб вместе попробовать найти икону, украденную у деда. К лавочке очень аккуратно подошел Татарин, в зубах у него был заяц средних размеров. Он очень аккуратно положил его у ног Сильвестра и преданного посмотрел на него.

– Опять ты, – буркнул Сильвестр. – Что тебе от меня надо? Я же сказал тебе, я не твой хозяин.

– Зачем вы так с ним, – Полина словно проснулась, ей на мгновение показалось, что она увидела в этом замкнутом и злом пирате человека, но, видимо, это был просто мираж. Сейчас перед ней сидел вновь он, грубиян, не способный на чувства. В данном случае, на сострадание к собаке, которая потеряла хозяина.

– Я не могу по-другому, – стал оправдываться перед ней Сильвестр, понимая, что перегнул.

– Это все демагогия – могу или нет, – жестко ответила Полина и хотела продолжить, но Сильвестр ее перебил:

– Когда мне было пятнадцать лет, мы с моим другом пошли курить за дома, на пустырь. Были у нас такие на районе, я живу на юге, сейчас-то там уже все застроено, а тогда поле с мусором и все, – Сильвестр говорил быстро, словно бы боялся передумать. – Мы не первый раз туда бегали, обычно, конечно, большой толпой, а тут решили вдвоем, чтоб родители не спалили с сигаретами или бдительные соседи им не передали. Когда мы уже затушили бычки, нас окружила стая бродячих собак. Разных…

Полина заметила, как у взрослого, сильного человека, преподавателя, которого боялись все в университете, включая преподавательский состав, затряслись руки.

– Там были и такие большие, как Татарин, были и маленькие, но от их размера ничего не зависело, потому что они были, возможно, даже кровожаднее своих крупных собратьев. Но главное, они были настоящей злобной стаей.

Татарин, точно чувствуя переживания Сильвестра, очень медленно подполз к нему и положил морду на краешек кроссовок, словно бы проверял, не выгонят ли его опять.

– Как потом выяснили полицейские, вся стая была заражена бешенством, – продолжил рассказывать Сильвестр, и голос его сорвался. – Они… рвали нас на куски, и мы, взрослые пятнадцатилетние парни ничего не могли с этим поделать. Я видел, как умер мой друг, его глаза, полные непонимания, как вообще такое может случиться, стали вдруг пустыми. Я видел этот момент, когда в теле не осталось души, и ты знаешь, он очень страшен. Шрамы зажили, а его я не могу забыть до сих пор, хотя прошло уже пятнадцать лет. В один момент от боли я потерял сознание, думал, что тоже умер, но боль вернула меня обратно, правда, уже не на поле, а на больничную койку. Потом были годы операций и лечения, но что-то внутри сломалось и не подлежит восстановлению. Все тело в шрамах, да и борода у меня не просто так, под ней тоже скрываются последствия той атаки. Каждую ночь я возвращаюсь на пустырь и переживаю все заново, каждую ночь я вижу, как стекленеют глаза моего друга, и ничего с этим сделать не могу. Теперь ты понимаешь, почему я не могу быть его хозяином?

– Нет, – сказала Поля, и Сильвестр, смотревший до этого на Татарина, поднял на нее удивленный взгляд, ведь он решил, что после его рассказа все встанет на свои места. – Нет, я не понимаю, – повторила Поля уверенно, – потому что это неправильно. Ты уравнял всех собак, но они разные, как и люди. Мой папашка – гадкий человек, он бросил нас, когда мама только вышла из роддома. Вот так, она вернулась домой в пустую квартиру. Девяносто седьмой год, выжить трудно было всем, а уж матери-одиночке и подавно. А еще, я забыла сказать, что этот урод все деньги из дома забрал, все до копейки. Мать так переживала, что у нее пропало молоко. Подонок обрек нас на медленную голодную смерть. Как мать мыла полы в подъезде со мной рядом в корзине, потому как коляски не было, а эти копейки тратила на молочную смесь для меня, а сама голодала до обмороков, я тебе рассказывать не буду. Однажды сосед пенсионер увидел это и стал со своей мизерной в те времена пенсии мать подкармливать, да соления и заготовки, из своих садов привезённые, ей таскать. Ему ничего от мамы не нужно было, он помогал просто так, потому как видел, что нужна помощь. Это два человека, двое мужчин, пусть и разного возраста. Что маме после того, как один предал ее с дочерью на верную смерть, начать ненавидеть всех и не принимать помощь от другого человека?

– Это разные вещи, – попытался оспорить ее версию Сильвестр.

– Это одно и то же, – настояла Полина. – Тебе Татарин сейчас помощь предлагает, возможно, именно он поможет тебе не возвращаться больше в эти сны.

Сильвестр, взглянув на Полину долгим, пристальным взглядом, повернулся к Татарину и сказал на полном серьезе:

– Ну ладно, давай попробуем.

Пес, будто приняв приглашение, вскочил и, схватив аккуратно Сильвестра за штанину, куда-то потащил.

– Эй, ты чего? – испуганно спросил тот, все еще не привыкнув к собаке. – Давай как-то помедленнее, не знаю, будем привыкать друг другу. Ты куда меня тянешь?

– Мне кажется, он что-то хочет тебе показать, – сказала Полина, и Татарин, словно бы поняв ее слова, отпустил штанину, громко гавкнул и побежал к калитке в лес.

Сильвестр с Полиной последовали за ним молча. Казалось, пес не просто гуляет, а ведет их в определенное место. Когда он остановился и начал громко лаять, стало понятно, что они пришли. На земле, между веток и кустов лежал маленький пустой пузырек.

– Надо сказать Вовке, – сказали они одновременно и улыбнулись.

– Вот вы где! – им навстречу из дома выскочил Вовка и смешно всплеснул руками. – Нашли время гулять, я за них работу работаю, а они развлекаются, – возмутился он. – Срочный сбор, у нас собрание.

– Подожди, – сказала Полина, – кажется, нам надо посоветоваться с участковым.

1851 год

Заимка под Томском

Лев Николаевич Толстой

– Вот и зачем тебе туда надобно? – говорил, веселясь, старший брат Николай.

Но Лев Николаевич лишь молчал, не отвечая брату на его постоянные вопросы. Когда Николай, служивший на Кавказе, приехал в Ясную Поляну и стал уговаривать Льва отправиться служить вместе, то он вначале отказывался. Старший брат в отсутствие родителей оказывал положительное влияние на младшего, который был юн и неопытен в житейских делах, и на эти уговоры, надо сказать, молодой человек двадцати трех лет отроду поддался не сразу. В Москве у него случился большой проигрыш, который, конечно же, ускорил принятие решения, но напоследок Лев решил выторговать у брата осуществление еще одной своей мечты. В Петербурге ходили слухи о старце Федоре Кузьмиче, который проживал у купца Хромова, возле города Томска.

Много шептались и о том, что он будущее и прошлое сказать может, ежели, конечно, захочет; что он читает человека, как книгу, и направляет по правильной дороге. От кого пошли толки, никто не знал – то ли от полицейского какого-то, что считался лучшим сыщиком Петербурга, то ли от кого-то еще, но все это было не важно для молодого графа. Ему хотелось встретиться с Федором Кузьмичом по другой причине. Ходили слухи, что он и есть умерший неожиданно в Таганроге император Александр Первый, а вот этот факт очень волновал Толстого и будоражил его воображение. Была у юного Толстого мечта написать роман про декабристов, но каждый раз, осмысливая личность, он понимал, что для того, чтоб понять суть и масштаб личностей, надо углубиться в историю, в события 1812 года.

«Если это так, если есть хоть один шанс, то этот человек – кладезь правды, ведь декабристы вышли именно оттуда», – думал Лев, но брату он этого не говорил, лишь пообещав, что если тот съездит с ним в Томск, то он тотчас отправится на Кавказ.

И вот, пока не началась весенняя распутица, два брата Толстых подъезжали к заимке. Было жутко холодно, хотя первые числа весны уже украшали календарь, в Томске по-прежнему стояла зима.

Среди огромных елей возвышался большой богатый дом, но их предупредили, что им не туда. Николай шел и радовался:

– Вот хорошо, что я тебя, глупого не послушал и надел тулуп, да еще и тебе в придачу взял, хоть и не хотел в начале его надевать, а сейчас с превеликим удовольствием нацепил на себя. Это тебе не Кавказ, это Сибирь, и здесь главное не замерзнуть, – приговаривал он.

Пройдя пешком несколько десятков метров, братья в нерешительности остановились у небольшого скита.

– Ну, – сказал Николай, – стучи.

Было видно, что брат уже порядком подмерз, даже тулуп не спасал от пронизывающего холода.

Но дверь открылась сама, на немного испугавшихся братьев внимательно смотрел седовласый старик.

– Заходите, – только и произнес он, пропуская их внутрь. Там, среди икон и церковных книг витал запах ладана. Тепло от потрескивающих дров в печке радостно забралось под огромный тулуп.

Старец, не произнося ни слова, подошел к иконе, что стояла у него по центру на деревянной подставке и, перекрестившись, одними губами стал читать молитву.

Братья Толстые, сняв головные уборы, тоже осенили себя крестным знамением и поклонились.

Краем глаза Лев заметил, что это была икона святого Георгия Победоносца. Небольшая, без оклада и киота, с немного обшарпанными деревянными краями.

Никто из братьев Толстых даже не думал прервать эту молитву, они просто стояли и наслаждались происходящим. Теплом дома, запахом ладана и каким-то удивительным состоянием легкости души. Возможно, голова так работала, после того, как с холода попала в тепло, а может, место было особенное, словно святое.

Молитву, произносимую старцем, было невозможно разобрать, но душа полнилась счастьем, словно весть хорошую она узнала и возрадовалась. Сколько минуло времени, минута или час прошел, как они зашли, было непонятно. Время здесь словно расплылось.

– Ну, пойдем, поговорим, – сказал Старец Льву, не обращая внимания на Николая, точно знал, что именно тот желал с ним встречи.

– Кто вы? – сходу спросил Лев Николаевич, как только они зашли в маленькую комнатенку, видимо, служившую старцу спальней. Он не планировал так нагло лезть за правдой, так напористо, дерзко, словно бы забираясь в чужую душу в армейских сапогах. Но вопрос сам по себе слетел с его уст. Потому что еще там, у иконы уже все было понятно ему, а посему казалось, что такой простой вопрос не стоит того, чтоб его скрывать.

Старец, вглядываясь в лицо Толстого, лишь улыбнулся снисходительно.

– Простите, – сказал Лев, – вырвалось.

– Это-то как раз и понятно, – усмехнулся Старец, – потому что писать тебе надобно, талантлив ты беспредельно, слова из тебя рвутся самостоятельно, и ты их не в силах сдерживать.

– Я и пишу, – сказал Лев, но тут же поправил себя: – Пробую, стараюсь. Есть у меня идея романа про декабристов. Возвращаюсь мысленно постоянно к этому и все никак не могу. Чего-то мне не хватает, возможно, знаний или понимания. Как только думаю о нем, одна мысль гложет: как мне описать личность, характер, как честно рассказать, ведь сам не все понимаю. Кажется мне, что ниточка тянется от отечественной войны 1812 года, оттуда все. Там, на Парижских улицах, коими победно шли наши полки, и есть корень, начало истории. Без нее про декабристов не рассказать.

– Вот я и говорю, – грустно улыбнулся Старец, – талантлив ты. Господь бог тебя в макушку поцеловал и на землю отправил. Все правильно ты чувствуешь, да не туда идешь. Ты лучше про ту войну и напиши, все напиши. И про кровь русскую, что рекой лилась, про солдат да офицеров героических, которые жизни своей не жалели ради Родины нашей. Напиши, как в одночасье исчезла мирная веселая жизнь в наших городах. Как отступали, пиши, не бойся правды и обязательно, ты слышишь, обязательно про человека русского. Потому как без него не было бы ничего, никакой России сейчас бы не было. Мне бабка моя рассказывала, что русский человек имеет особенную душу. Не верил я ей, вот не верил и все. Думал, как это, ерунда все это. Душа – она одна у всех, богом данная и не делится она по национальностям. Но оказалось, что русский – это и не национальность вовсе, это состояние души. Был один граф, из потомственных немцев, так он сказал одну чудесную фразу, дословно не помню, но смысл такой: Россия управляется напрямую Богом, иначе просто непонятно, как она существует. И вот это и есть самая настоящая истина, та, которую наши враги никак не могут уразуметь. Для русского человека государство и Родина – разные понятия, и когда враг нападает на государство, на защиту Родины встает весь народ. Ведь Наполеон он что, он шел освобождать русских от крепостного права, а его этот же крестьянин до самого Парижа и гнал. Вот о чем надо писать.

Закончив свое рассуждение, Старец посмотрел на задумавшегося Льва и спросил:

– Ты понял, о чем я тебе говорил?

– Понял, – кивнул Лев спокойно, словно именно сейчас до него дошло то, что мучило многие годы. – Надо писать о России и русских людях, таких, какие они есть. Не о героях, о них напишут все. Об обычных людях, кто ошибается, кто не идеален, но кто искренен в своем стремлении. И не важно, военный это или красивая дама, ребенок или крепостной, главное описать его, такого, как он есть на самом деле.

– Вот я и говорю, – вновь улыбнулся Старец, – талантлив ты без меры.

На этих словах он достал из маленькой тумбочки стопку исписанных страниц.

– Вот – сказал он, протянув ему листки, – ответ на твой первый вопрос, но ты должен пообещать, что до моей смерти никому об этом не скажешь.

– А после? – уточнил Лев.

– А после тебе никто не поверит, – ответил Старец и перекрестил гостя.

Уже в карете, закутанный в огромный тулуп, Лев Николаевич заглянул в записи и обмер.

Теперь он знал, кто был перед ним только что, и кем была та бабка, что говорила об особенной русской душе.

Глава 19. Собрание

Бессонная ночь отражалась на лицах всех без исключения участников утреннего собрания. Даже вечно идеальный Глеб Серов сейчас выглядел помятым.

– Давайте подведем итоги, – Вовка вновь взял на себя руководство коллективом. – Первое, облако в телефоне Влада открыть пока не удалось, и, как я понял со слов Сильвестра Васильевича, нет даже наработок, чего не скажешь про надпись на обратной стороне доски. В ней, как я понимаю, удалось кое-что расшифровать?

– Почти, – сказала Полина Васильевна, устало встав с места и подойдя к доске. – У нас есть вводные данные, теперь мы должны найти место, подходящее ему и желательно до 15 часов 10 минут, потому как именно в это время станет понятно, где икона. Почему не знаю, возможно, будет правильно падать тень. Поэтому я сейчас вам скажу, что мне понятно, затем мы разбредаемся по территории и ищем совпадения. Применяйте больше логики, чем прямых подсказок, судя по тому, что я уже смогла понять про Влада, ему требовалось показать свое интеллектуальное превосходство над оппонентами, поэтому надо смотреть шире.

– Почему только на территории, – поинтересовался Илья. Вообще он был сегодня с утра самый деятельный из ребят, видимо, чувствовал вину за то, что не смог открыть облако.

– Вот, смотрите, – показала на доску Полина Васильевна. – Влад обвел все пункты линией, как турбазу забором.

– Ну, это может быть и просто линия, – засомневался Славка.

– Это могла быть просто линия, если бы у нее не было ворот и калитки, причем калитки две, смотрите: одна рядом с воротами, а другая – на противоположной стороне, ведущая в лес.

– Точно, – усмехнулась Настасья. – Я бы не поняла, подумала бы, что просто прервалась линия.

– Вот об этом я вам и говорю, когда прошу вас быть внимательными к деталям, – заметила Полина Васильевна.

– Так может, он и точку как на карте поставил? – предположил Глеб, тоже включаясь в работу. – Ну, территориально относительно заборов и калиток.

– Нет, – качнула головой Полина Васильевна, – для Влада это было бы слишком просто.

– Итак, наше место определят вот эта руна Феху, она подразумевает начало и не просто начало процесса, а начало богатства, достатка и так далее, так что, как видите, очень подходит нам. Икона – это приз, клад, награда. Что вам надо знать, когда вы будете искать место. Цвет руны – красный, и находится она под покровительством сразу двух стихий Огня и Земли. Затем мы видим очень легкую шараду, которая расшифровывается как девушка и предложение, которое, мне кажется, мы должны понять, когда найдем место: что такое девушка с точкой максимума и нешадра, аиодко. Гугл на эти запросы нешадра, аиодко ничего не дал, но, повторюсь, мне кажется, что этот финальный штрих мы все же сможем понять на месте. Сейчас быстро завтракать, разбиваемся на пары и идем искать. Как только у вас хоть немного приметы места будут сходиться в одной точке, то тут же пишите в группу.

– А на пары-то делиться зачем? – скривился Илья.

– Затем, что мы никому не верим, – сказал неожиданно Вовка. – Именно поэтому вас должно быть двое. Хоть мы и не отдали телефон полиции сразу, мы никого покрывать не будем, и если кто-то из вас замешан, то прошу помнить об этом. Причем пары буду распределять я.

Все это было очень непохоже на улыбчивого Вовку, сейчас он был груб и очень конкретен. Сразу стало как-то тревожно, словно бы невидимая нить натянулась в воздухе и вот-вот оборвется, при этом обязательно кого-то больно задев. Остался только один вопрос: кого?

Глава 20. Герасим

Гере очень хотелось идти на поиски с Вовкой. Настолько хотелось, что он даже шепнул об этом ему перед распределением, но тот лишь помотал головой. Позже, когда он определил ему в компанию Верочку, при этом заговорщицки подмигнув, Герасим смутился, но внутренне все же поблагодарил родственника, хоть так. Очень не хотелось идти ни со Славкой, ни с Глебом, ни с Ильей, Гера по-прежнему чувствовал исходящую от них антипатию и презрение.

И вот сейчас они вдвоем с Верочкой брели по выделенному им квадрату и молчали, видимо, оба не зная, с чего начать разговор, да и стоит ли вообще.

Хоть в новые корпуса и строились на турбазе, но до территории руки у руководителя еще не добрались, потому что она по-прежнему очень напоминала пионерский лагерь времен СССР. Нет-нет да попадется на пути то погнутый флагшток, то разбитый фонтан с дельфином, у которого уже нет хвоста, то статуя пионера, трубящего в горн, естественно, без самого горна. Причем было не понятно, разрушить это все помогла природа или все же какой-нибудь гадкий человек постарался.

Сначала Герасим хотел прервать молчание вопросом о Верочкином маскараде, но потом передумал. Пока он подбирал возможные вопросы, она, мучимая тем же, спросила:

– Ты будешь участвовать в финале игр завтра?

В ее вопросе было столько восхищения и, что называется, белой зависти, что Гера растерялся. Расследование и смерти, похищение иконы… Все так закрутилось, что он просто забыл про игры. Они не были для него чем-то важным. Даже когда он ходил на тренировки в течение года, это не было целью, а времяпровождением, получением новых знаний, общением, в конце концов, которого ему так не хватало. В вопросе Верочки он услышал другое – мечту, которую за нее проживет другой, а она может лишь порадоваться за него.

– А хочешь… – он подошел к подставке, на которой явно когда-то стояла очередная статуя, и уселся на нее. Они уже прошли свой квадрат по два раза и ничего похожего не нашли. – Хочешь я уступлю это место тебе?

– Не надо, – просто ответила Верочка и села рядом.

– Ты пойми, я и правда ребят предал, – сказал Гера, в душе однозначно решив отдать свое место Верочке. – Ушел за месяц до игр, как оказалось, по пустяковой, надуманной причине. Сейчас вот уже и почти не верится в легенду, хотя звучала она очень убедительно. Я ведь когда-то увлекался этой темой, в музеях да архивах штаны просиживал, изучая эту легенду, – будто бы пожаловался Гера – Так что меня они не простят, а ты новый человек. Тебе будет с ними легче поладить, финал дело такое, там должна играть команда.

– А ты правда веришь? – спросила Верочка. Солнечный лучик светил ей прямо в лицо, и потому она смешно морщилась. Если красивые глаза Евы Гера разглядел только после того, как Вовка о них сказал, то Верочкину красоту подсвечивало само солнце. И она уже не казалась маленькой девочкой. Сейчас рядом с ним сидела красивая девушка с распущенными пшеничными волосами и лучезарной улыбкой. В ней было сейчас что-то большее, чем красивая внешность, в ней он увидел душу. Гера даже некоторое время не мог понять ее вопроса, так был заворожен волшебством, что творило солнце.

– Во что верю? – переспросил он растерянно.

– В монаха, – Верочка заправила вы свои волосы за ухо, и Гере захотелось потрогать их. Магия, с ним творилась сейчас какая-то магия, и он не мог понять, что это.

– Сейчас уже не знаю, – ответил Гера, отряхнувшись от наваждения и стараясь прийти в себя. – Когда-то меня не отпускала версия о том, что старец Федор Кузьмич, который проживал и умер в этих краях, сейчас он известен как Федор Кузьмич Томский, был не кто иной, как император Александр Первый, тот самый, что победил Наполеона. Слухи об этом ходили и раньше, и до сих пор история не подвела итог. Как в пользу этой версии, так и против, была масса косвенных доказательств. Большевики, когда пришли к власти, даже хотели развеять этот миф, настолько он был сильным. Ну как же, император по их логике не мог уйти в народ, они тогда осуждали все связанное с царизмом. Так вот они вскрыли могилу Александра Первого, чтоб доказать, что это все слухи, и царь действительно просто простудился и умер. Дальше идут одни вопросы, после вскрытия могилы, что они так сильно декламировали, вдруг все замялось. Есть опять же слухи, замялось потому, что могила пустовала. Да, вместо императора тогда похоронили другого, но лежать ему там, где должны были находить покой лишь императоры, конечно, не позволили. Те, кто стоял за исчезновением императора, тело чужака после вынесли из Петропавловского собора, оставив пустой гроб.

– Я эту легенду слышала, – сказала Верочка. – А при чем тут Черный Монах?

– Она имеет продолжение. Когда Федор Кузьмич умирал, то передал икону мальчишке и завещал хранить. Икона та была не простая, вот от этого хранителя уже идет легенда о Черном монахе.

– Мы нашли! – вдруг закричала Верочка что есть сил и забралась с ногами на пустой постамент. – Мы нашли!

Гера, погруженный в свои размышления, не понял ни восторгов, ни смысла.

– Что нашли?

– Где земля и огонь едины, а еще красный цвет! – продолжала кричать Верочка, крутясь, словно бы это все было вокруг нее.

Герасим ничего такого не видел и потому залез за девушкой и огляделся.

– Точно, – подтвердил он завороженно. – Я бы ни за что не понял.

– Пиши нашим, – сказала девушка радостно, – пусть идут сюда.

Гера все же слез с пьедестала и стал набирать сообщение в группу о том, что они нашли. Когда сообщение было отправлено, то, обернувшись к девушке, он увидел не радость, а растерянность.

– Ты знаешь, ведь один из ребят точно знал, что я живу на турбазе, он видел меня однажды на кухне, но не выдал. Странно, – произнесла она, словно бы только что поняв что-то важное. – Почему? Я когда его застала, решила, он голодный. А что, если нет, что, если там искали не еду, а крысиный яд? Его в подсобке кухни предостаточно.

– Кто? – спросил Гера и, когда услышал ответ, испугался, ведь показания именно этого человека Вовка так тщательно проверял.

Глава 21. Глеб

Невезение в последнее время прям преследует, подумал Глеб, шагая по лесной тропинке меж сосен. Вот и сейчас в команду к нему определили Еву и странного парня Вовку, который, собственно, все это и организовывал. Им не досталось квадрата, и Вовка сказал, что не плохо бы на всякий случай проверить берег озера, где нашли Влада. Возможно, теория с огороженной территорией – это лишь вымысел, и надо проверить все. Здесь Глеб был с Вовкой солидарен полностью.

Если быть до конца честным, то этот Вовка стал для него почти кумиром, ну, или объектом огромной зависти. Ну а что, человек за два дня для большой группы людей стал лидером – такому сложно не позавидовать. Глеб только мог мечтать о таком даре подчинять себе людей так быстро, вернее, он о нем как раз и мечтал. Поэтому компания Вовки его нисколько не смущала, а наоборот, было время побыть с этим человеком бок о бок и узнать все его секреты. Бесила Ева, избалованный родителями ребенок, который мнит себя борцом за правду. Вот она здесь была совершенно лишняя.

– Ну придем мы на тот берег, посмотрим, – сказала она, подтверждая мысли Глеба, что она зануда, – и что, там полиция сто раз все осматривала.

– Ты что, тупая? – не выдержал Глеб и, повернувшись к этой выскочке, прокричал: – Мы идем смотреть местность, исходя из новых данных! У полиции их не было.

Он кричал на девушку с высоты своего роста, и получалось, что сверху вниз. Оттого, видимо, его слова и повышенный тон воспринимались еще обиднее. Ева не ответила, а лишь стойко сдержала набежавшие слезы.

– Эй! – сказал Вовка, встав между ними. – Вы чего, в команде нельзя ругаться. Знаете, почему сыпались империи и проигрывали сильнейшие воины? Да потому что не было единства. Сила она только в единстве и никак иначе. Да что я вам говорю! Вы вдумайтесь: наша страна победила в Великой Отечественной, только потому, что народ был един. Даже те, кого обидело государство, встал на защиту Родины. Мы победили лучшую армию в мире, по вооружению и мастерству солдат. На них работали заводы всей Европы, и они тоже были лучшими и самыми модернизированными. У них не было только одного – единства. Это работает и по мелочам, когда случилась проблема, не стоит грызться и выяснять, кто же виноват, это уже не поможет, надо спокойно думать, как победить.

Глеб и Ева, насупившись, разошлись в разные стороны, но суть сказанного Вовкой Глеб положил себе в голове на полочку, решив прислушиваться к абсолютно всем советам этого человека.

У озера, как и ожидалось, ничего особенного, даже с учетом новых вводных, не обнаружилось, оно и правда было безжизненным. Не было слышно птиц, не плескались рыбы в воде, казалось, что даже жужжание огромных сибирских комаров осталось там, в лесу. Ребята решили разойтись по берегу, чтоб быстрее его осмотреть.

Вдруг в совершенно прозрачной воде Глеб что-то увидел. Первое желание позвать Вовку исчезло, когда он увидел парня на противоположной стороне. Надо самому. Встав на колени, он потянулся в воду, что-то ярко белело и, казалось, совсем близко, не даваясь при этом в руки. Еще, еще немного… и Глеб упал в воду. Вода была тяжелой, словно тягучей и никак не давала ему выбраться, чтоб схватить ртом заветного воздуха. Глеб не понимал, что именно, обувь ли с одеждой так тянули на дно, может, температура воды, которая, казалось, не превышала пятнадцати градусов, сковывала движения, но Глеб чувствовал, что так и не приблизился к поверхности ни на сантиметр, а возможно, даже и опускался на дно. Вдруг кто-то схватил его за футболку и потянул вверх.

Еще минута, и вот желанный воздух вновь заполняет легкие, а перед лицом чьи-то глаза. Они словно бы в тумане, и он почему-то точно знает, что это русалка. Она тянет его на берег, и Глебу очень хочется ей помочь, ведь он такой тяжелый, но у него совсем не осталось сил после борьбы с водой. Ей все-таки удается вытянуть его на острые скалы. Ему почему-то очень хочется, чтоб она его поцеловала, глаза никак не могут начать различать предметы, но русалка, понимая, что еще не выполнила свою миссию, вместо того, чтоб прыгнуть обратно в воду, наклоняется над ним и целует в губы. Хорошо, как же хорошо… Вспышка, и сознание, которого, оказывается, не было, возвращается. У него изо рта выплескивается острая вода, режущая и горло, и легкие, а над ним стоят испуганные Вовка и Ева, и у последней почему-то с волос стекает вода, а бесформенная футболка, как надоедливая подружка, плотно прильнула к телу. Первое что хотелось спросить, где русалка, но рот не слушался Глеба.

– Ну ты даешь! – потер лоб Вовка. – Напугал нас, хорошо хоть Ева рядом была, прыгнула за тобой, в чем была. Промедли она хоть минуту, не спасли бы мы тебя уже. Я пока с противоположного берега бежал, она и вытянуть тебя успела, и даже искусственное дыхание сделать.

Вовка трещал без остановки, а Глеб и Ева молчали. Они смотрели сейчас друг на друга по-другому, по-новому, словно бы только познакомились русалка и ее долгожданный принц. Из этой немой сцены знакомства их вывели пиканье телефонов, причем сразу у всех троих, даже телефон Глеба, побывавший в воде, напомнил о себе, подтверждая новую веху технического прогресса. Первым посмотрел сообщения Вовка и закричал:

– Победа! Герасим нашел то, что мы искали. Так что вытираемся и вперед, в третий квадрат турбазы.

Сейчас Глеб в первый раз пожалел о том, что с ними пошел Вовка. Глеба никто не спросил, а он в свете последних событий совсем забыл рассказать, что же его потянуло в озеро, и то, что белело там, так и осталось лежать меж камней, не открыв своей тайны.

Глава 22. Сильвестр

Вовка все же странный. Заговорщицки шепнув ему на ухо странную фразу, сделал страшное лицо и испарился. Конечно, ему хотелось пойти с Полиной, но тот распределил другим образом. Почему он его слушается, до сих пор непонятно. Было что-то в этом человеке, что заставляло ему подчиняться, словно бы тот изначально знал, что Вовка плохого не посоветует, что он точно знает, как правильно.

И вот сейчас он обследовал, так сказать, «новую» территорию лагеря, там, где еще шла стройка, вместе с Ильей и Настасьей. Было видно, что Настасья хотела пойти со Славкой, с этим повзрослевшим «Антошкой», который вдруг так неоднозначно высказался на общем собрании. Видимо, она хотела объясниться с парнем, выяснить отношения, но с ним пошла Полина. Было такое чувство, что распределение не понравилось абсолютно всем, будто Вовка нарочно перемешал всех, не создав ни для кого благоприятного соседства.

– Вы верите в Бога? – спросил его бредущий рядом Илья. Он был по-прежнему в своем нелепом костюме, сменив при этом только рубашку. Вообще он был похож на гнома, большого доброго гнома.

– А ты почему всегда в костюме? – спросил Сильвестр, желая сменить разговор в другое русло.

Тема веры для него была слишком тонкой, потому что пятнадцать лет назад он очень часто спрашивал себя, а есть ли Бог. Ведь если бы он действительно был, то, скорее всего, не допустил бы такого. Но не находил ответа. Конечно, израненной душе просто нужна была вера, и он полностью не отказался от Бога, но его до этого беззаветное знание, что бог есть, сменилось огромным сомнением. Он видел, как менялась его мама, не будучи до случая со стаей верующей, она пришла к Богу и каждый день посещала храм, соблюдая все посты. Когда Сильвестр спросил ее, зачем, ведь он допустил все это, она, грустно улыбаясь, ответила: «Главное, он спас тебя». Именно тогда Сильвестр передумал отворачиваться от создателя, потому что с такой точки зрения он на это не смотрел, ведь и правда, он мог погибнуть, как его друг, но кто-то решил, что он здесь нужнее. И вот с этой минуты Сильвестр больше не разговаривал о Боге ни с кем, видимо, потому что сам еще с ним до конца не договорился.

– Потому что образованный человек должен выглядеть интеллигентно, – ответил ему Илья, а Сильвестр сначала даже не мог понять, о чем он, потому как мысли его уже унесли в другую сторону, и он забыл свой вопрос.

– Это кринж, – вдруг вступила в их разговор Настасья. – Интеллигентность не определяется мятым костюмом с оторванными пуговицами.

– Почему мятым? – стал оглядывать свою одежду Илья. – Просто я уже в нем сидел, а пуговица – это мелочь, они у каждого могут оторваться, просто здесь ниток нет, чтоб пришить.

– А еще ты в нем ел и наверняка лежал, – добавила Настасья презрительно. – Илюша, запомни: лучше чистый спортивный костюм, чем, как ты говоришь, «интеллигентный» наряд.

Их размеренные препинания прервали почти бегущие на встречу Глеб и Ева под предводительством Вовки.

– А вы что здесь бродите? – сказал он, счастливо улыбаясь.

– Так ищем, – развел руками Илья, немного присев, и получилась очень смешно, как в фильме «Кин-дза-дза».

– Не знал, Илюха, что ты знаешь чапланский, – подхватил шутку Вовка, и Сильвестр подумал, что он не ошибся в нем, потому как если ты смотрел фильмы Данелии, последнего лирика кинематографа, то априори не можешь быть плохим человеком. – Только ты забыл постучать себя по щекам и сказать «ку!», – на полном серьезе сделал замечание парню Вовка и, не дожидаясь реакции, продолжил: – Мой Гера все нашел, срочно идем в его квадрат. Он ведь написал в группу, вы что, не видели?

Все полезли за телефонами, а Сильвестр отметил, что Илья не понял Вовкин сарказм, значит, не смотрел. Это упущение нового поколения, они не смотрят наши фильмы, не читают наши книги, им внушили, что все наше – плохое, а вот там, в далекой и сказочной Америке, ну и немного в близкой, но старой Европе все намного лучше. Режиссёры гениальные, сценаристы великие и писатели от Бога. А то, что Титаник снимали с помощью наших батискафов, о том, что Голливуд скупил все фильтры на разваливающемся в девяностые Мосфильме, потому как сами они такое не смогли придумать и сделать, новому поколению, конечно, никто не рассказывает. Нашу Родину похоронили там, в девяностых, рассказывая детям в школах о ничтожности их страны. Надо будет со следующей группой посмотреть все лучшие советские фильмы, они хоть и называются комедиями, но прочно формируют целостную личность.

– У нас связи нет, – сказала Настасья, не отрывая ревнивого взгляда от Глеба и Евы. – А вы чего мокрые? – ее вопрос звучал больше как упрек, как претензия человека, имеющего на это право.

– Я не пойду с вами, – сказал Глеб, не обращая внимание на вопрос Настасьи. – Мне надо вернуться. Там, в озере я кое-что увидел. Я думал, что это неважно, но сейчас мне кажется, что, возможно, это и не так. – Вы идите, я догоню.

– Я с тобой, – предложила Ева, – там нельзя одному.

– Нет, – ответил он ей, – тебе вообще нужно переодеться.

– Я пойду с Глебом, – вызвался Сильвестр, понимая, что тот что-то недоговаривает, – а ты, Вовка, забирай всех, и идите к Герасиму, мы подойдем.

Первый раз за время их общения именно Сильвестр, а не Вовка распределил, кому и куда следует идти. Тот, поняв это, заговорщицки подмигнул ему, хитро улыбнувшись, и Сильвестр ответил тем же. Это было так неожиданно, в первую очередь, для него самого, что он даже растерялся, но то чувство, что поселилось в груди, поставило все на места – это была благодарность.

Глава 23. Полина

– Вот не верю я, что этот глупый Герасим что-то нашел, – пренебрежительно сказал Славка Полине, при этом перейдя почти на бег. Словно бы боялся, что икону найдут без него.

Поля промолчала, во-первых, считала неэтичным обсуждать со студентом кого бы то ни было и, во-вторых, она была вся в своих мыслях. Из головы никак не шел утренний рассказ Сильвестра. Сколько в нем было боли и одиночества! Полина посмотрела на него другими глазами, и там, где раньше был противный Пират, сейчас сидел умный и несчастный мужчина.

– Как вы думаете, Полина Васильевна, – спросил Славка, опять выводя ее на разговор, – есть ли среди нас убийца?

– Я не думаю, Слава, об этом, такими вещами должна заниматься полиция, – ответила она отстраненно.

– А что бы вы сделали, если бы поняли, кто убийца? – допытывался он.

– Рассказала бы полиции, – опять сухо отозвалась Полина.

– Даже если бы это был я? – спросил парень.

Полина остановилась, внимательно посмотрела в глаза молодому человеку, стараясь понять, шутит ли он. Но парень был очень серьезен и изучал реакцию преподавательницы.

– А чем ты лучше других? – ответила Полина осторожно.

– И даже если бы это был Сильвестр Васильевич? – Славка, не отвечая на ее вопрос, задал новый.

– Люди не имеют права отнимать чужие жизни, и здесь нет никаких привилегированных слоев населения. Каждый, кто преступил закон, должен понести наказание. – Полине становилось страшно и от его вопросов, и от взгляда, мурашки побежали по коже, и она даже оглянулась вокруг.

Славка, заметив это, вновь зашагал в нужном направлении.

– Судя по координатам, которые прислал в группу этот сказочник, мы уже рядом, – сказал он безмятежно, словно бы и не было сложного разговора.

И правда, через несколько метров они вышли на широкую поляну. Там, в центре, на пустом постаменте, где некогда, видимо, стояла скульптура, сидели счастливые Гера и Верочка. Вовка нахаживал вокруг, пытаясь что-то понять, а с другой стороны поляны приближались Сильвестр и Глеб, причем последний был насквозь мокрый.

Когда они подошли к героям, которым повезло, Сильвестр наклонился к уху Поли и прошептал:

– Надо бы поговорить.

– И мне, – одними губами ответила Полина, и стало так хорошо, невероятное тепло разлилось по всему телу. Не оттого, что с ней хотят обменяться мыслями. Просто Полина поняла, как здорово, что есть человек, с которым хочется делиться своими предположениями.

Глава 24. Герасим

Когда все собрались, Гера решил еще раз озвучить то, что они здесь увидели.

– Итак, – сказал он, немного отойдя от постамента, оставив Веру сидеть на нем. – У нас практически все сходится. Огонь и земля – это клумба, на которой стоит постамент. Она выложена в форме пионерского костра, судя по всему, бетонное ограждение сделано еще во времена пионерского лагеря. То есть, огонь и земля соединены, руна в действии, а подтверждает наше утверждение цвет. Когда нас ждали на игры, все пионерское пытались немного привести в приличный вид и потому ограждение клумбы очень логично выкрасили в красный цвет.

Все ходили по периметру, ограниченному красным бордюром, и разглядывали ее то так, то эдак, пытаясь увидеть огонь.

– Они правы, – первой сказала Полина Васильевна, забравшись на постамент. – Это огонь, земля и красный цвет. Так как времени искать что-то еще нет, то останавливаемся на версии Герасима.

Ему вдруг стало неловко, что то, что увидела первой, Верочка вдруг приписали ему, словно бы он украл чью-то идею.

– Это заметила Верочка, – громко поправил ее Гера и удивился сам себе, потому что раньше на громкие высказывания, тем более на то, чтобы перебить при этом педагога, Герасим был не способен. Что-то изменилось в нем за последние два дня, и, скорее всего, виной, хотя нет, все же причиной, катализатором, послужил Вовка. Он нашел взглядом родственника и подмигнул ему первым, отчего тот улыбнулся еще шире.

Полина Васильевна от поправки Геры немного сбилась, но вскоре продолжила:

– Пусть будет Верочка, – отмахнулась она от Геры, словно тот озвучил лишнюю информацию. – Теперь нам надо подумать, что дальше. В данных остались: девушка с точкой максимума и непонятные слова – нешадра, аиодко. Думаем все дальше, подмечаем детали, должны быть подсказки.

Все, точно зомби, стали ходить вокруг клумбы, всматриваясь себе под ноги, словно пытаясь там что-то разглядеть.

– Да давайте перекопаем просто поляну, и всего делов, – предложил Славка, и все засмеялись.

– Обязательно так и сделаем, – отвечая на его шутку, Сильвестр Васильевич даже не улыбнулся, – но после 15.10, если у нас ничего не получится. Ты у нас будешь главным копателем.

И опять среди ребят послышался смех.

Верочка же бойко разговаривала с кем-то по телефону. Гера снова залюбовался девушкой, солнце продолжало играть с ней, будто бы взяв над ней шефство. Оно ласкало девушку, как родитель любимое дитя, но она не чувствовала его заботу, впрочем, так обычно и дети не замечают это от мам и пап, воспринимая их заботу как должное.

– Ты почему так на меня смотришь? – спросила Верочка, подойдя к засмотревшемуся на нее Герасиму. – Я не филоню, я отрабатывала свою версию.

Герасим покраснел и опустил глаза. Глупая, она решила, что Гера осуждает ее за бездействие, пока остальные совместно пытаются решить задачу.

– Мне кажется, я знаю, – сказала Верочка Гере, не заметив его смущения. – Это девушка с веслом.

– Вовка, у Веры есть предположение! – крикнул Герасим громко. Ему хотелось немного выдохнуть, отвлечь внимание от своей персоны.

Все тут же окружили миниатюрную девушку.

– Ну, давай, жги, ты сегодня прям в ударе, – сказал Илья недовольно, видимо, потому что это были не его достижения.

– Я позвонила дяде, – стушевалась от такого внимания Верочка, – и он сказал, что раньше на этом постаменте стояла скульптура «девушка с веслом».

– А вот и девушка, – Полина Васильевна радостно захлопала в ладоши, словно опять решила сложную задачу.

Радовались Верочкиной догадки абсолютно все, даже обычно надменная Настасья подошла к ней и сказала:

– А ты молодец. Надо было нам тогда за тебя голосовать, может, и не было бы ничего этого, – последние слова она произнесла с сожалением, что даже усилило комплимент.

– Я думаю, наша девушка работает в этом случае как солнечные часы, – предположил Гера. – Недаром указанно точное время.

– Точно, ребята, чтоб в назначенное время посмотреть нам тень, необходимо найти весло, потому точка максимум девушки с веслом и будет нужное место, – сказал Сильвестр Васильевич.

– Я знаю, где, – крикнул Славка и скрылся в лесу.

Пока образовалась вынужденная пауза, все уселись отдыхать. Герасим видел, что Вовка о чем-то шепчется с Сильвестром Васильевичем, и это что-то полностью занимает его внимание. Гере тоже было, что сказать им, но сейчас рядом на траву опустилась Верочка, и уходить совсем не хотелось.

– Спасибо, – сказала она ему неожиданно.

– Мне-то за что, ты сама все разгадала, – удивился Гера, действительно этого не понимая. Ему самому хотелось сказать ей триста спасибо, но страх быть смешным удерживал.

– За поддержку, – просто сказала она, но Герасим почувствовал, что она тоже не решилась на честный ответ. – Что же такое нешадра и аиодко? – было видно, что Верочка смутилась и решила сменить тему.

Гера взял в руки палочку и написал два этих слова на земле.

– А если на самом деле не так, – предположила Верочка, – если «не» в первом слове и «а» во втором – это только предлоги? И нам говорят, что девушка наша не шадра, а иодко?

– Даже если так, ты знаешь, что такое шадра и иодко? – высказался Гера скептически.

– Нет, – вздохнула Верочка. Видимо, версия ей очень понравилась.

– Я знаю.

Это прозвучало неожиданно и оттого страшно. За их спинами стоял Сильвестр Васильевич в компании вечно улыбающегося Вовки.

– Я знаю, – повторил преподаватель – На самом деле все просто – это фамилии, а мы с вами глупцы.

Глава 25. Сильвестр

Это правда было очевидно и очень просто, стоило только взглянуть на эти слова под правильным углом, и Верочка, та, которую он не взял в команду, а также Герасим, которого он без сожаления и уговоров выдворил, ему в этом помогли. Видимо, он совсем не разбирается в людях, на этой мысли он с болью посмотрел на Полину. Как же страшно было ошибиться.

С помощью этих ребят все загадки Влада разгаданы, только бы не зря, только бы это был правильный путь к иконе. Пусть деда нет, но икону вернуть обязательно надо, наверняка у того есть какие-нибудь родственники. Так ребятам будет легче жить, они снимут вину за этот глупый поступок. И пусть облако разблокировать так и не удалось, но воровство возращенной уже иконы, снятое на телефон, не будет висеть дамокловым мечом над их головами. Наверное, именно поэтому абсолютно все, в едином порыве хотели найти икону.

– Значит так, – сказал Сильвестр, когда все замерли в ожидании после его слов, – начнем с того, что Шадра и Иодко это фамилии. «Девушек с веслом» кто только ни делал, но все же первым был скульптор Иван Шадра, который сотворил ее для парка Горького. Девушка была обнажена, имела красивую фигуру и породила множество споров и слухов вокруг себя. Спустя некоторое время Ромуальд Иодко тоже заполнял своими красавицами парки поменьше и попроще.

– У него девушки тоже были нагие? – усмехнулся Илья.

– Нет, – ответил Сильвестр парню, – его дамы были одеты, кто в купальник, ну, а кто даже в шорты и футболку.

– Получается, если наша девушка не Шадра, а Иодко, значит, с веслом кто-то должен встать одетым. Я бы, конечно, лучше скульптуру Шадры посмотрел, вон, хотя бы в исполнении Настасьи, – выдвинул свою версию Илья, продолжая веселиться.

– А губа не треснет? – огрызнулась девушка дерзко.

В этот момент на поляну вернулся Славка Новгородцев, держа в руках настоящее большое весло.

– Где ты его так быстро достал? – спросила Полина, оглядывая нужный им реквизит.

– Вы не поверите, – ответил Славка радостно, – оно стояло в кустах под окнами нашей веранды, где я сидел, когда увидел обратную сторону доски. Я еще тогда подумал, что оно здесь делает.

– Где ты подслушивал, так и скажи, – ехидно поправил его Илья.

– Если бы он не подслушивал, мы бы остались без весла, – попыталась сгладить ситуацию Полина. – Так что там, Сильвестр Васильевич, с нашими девушками, неужели разница только в одежде? Как-то не сходится.

– Вы правы, Полина Васильевна, – ответил он ей официально. Ему очень сильно хотелось обратиться к ней на «ты», в этом было что-то личное, что-то доверительное, словно переход на следующий уровень, но при студентах он не хотел ее компрометировать. – У девушек было другое и, наверное, самое главное отличие: они держали весла в разных руках. В парке Горького стояла дама, держащая весло в правой руке, Иодко же своим спортсменкам давал весла в левую руку.

– А вот это все меняет, – согласилась Полина, и Сильвестру даже показалось, что она ему подмигнула. – Давай, Настасья, забирайся на постамент, время уже подходит.

– А что я? – возмутилась та, но было видно, что она не против. – В какую сторону-то лицом?

– В ту, где была раньше прикреплена табличка, – сказал Сильвестр, помогая девушке залезть, а Славка, точно факел, передавал ей весло.

Тени уже ложились на землю, пытаясь вытянуться подальше.

– Да не прижимай ты его, – посоветовал Сильвестр Настасье, – поставь рядом, а верх даже немного отодвинь.

Все столпись вокруг тени, которая медленно, но все же двигалась. Когда время наступило, то максимум тени весла остановился на старом и трухлявом пне.

– Так просто, – хмыкнул Илья. – Зачем все это было городить?

– Это же Влад, он хотел, чтоб мы побегали, понаблюдать за нами, как за подопытными крысами, – зло сказал Глеб.

– А он просто отдал ее трухлявому пню, – произнес Илья разочарованно.

Вовка потрогал пень, и тот пошатнулся.

– Помоги, – крикнул он Сильвестру, и они вдвоем подняли его и перевернули.

Там, внутри старого пня, переливаясь бликами в лучах солнца, лежала старинная деревянная икона святого Георгия Победоносца.

Вздох восхищения пронесся над поляной, и словно тяжелая ноша упала с души.

19 января 1864 года

Келия в усадьбе купца Хромова на Монастырской улице

Город Томск

За окном завывала метель, протяжно и страшно. Федор Кузьмич последнее время сильно болел, и потому приютивший его благодетель, купец Хромов предлагал устроить сиделку, но тот всячески отказывался.

– Коли хочешь мне помочь, найди парнишку маленького, чтоб по хозяйству помогал, а я его чему-нибудь в ответ обучу, и тогда у нас все будет по справедливости.

И вот после тех слов, уже третий месяц с ним в небольшом ските жил дворовый парнишка лет десяти. Мальчонка был на все способный – и дров наколоть, и печку истопить, и даже кашу сварить. Вот и сейчас, под звуки завывающей метели он, растопив печь, кормил с ложки ослабевшего вконец Старца.

– Расскажи мне еще про войну, дядька, – попросил он, деловито обтирая от каши рот Федора Кузьмича.

– Да что в той войне интересного, – вздохнул старик. Он словно бы устал жить и оттого не очень-то цеплялся за этот мир.

– Ну как же, – воодушевленно говорил малой, – пушки, солдаты, генералы. И Наполеон, пакость такая, силен до жути был. Вот как мы смогли, как сдюжили, это же чудо было истинное!

– Так сто раз уже рассказывал, – ответил Старец, слабо ухмыльнувшись ребячьему восторгу. – Давай лучше про победу расскажу, – предложил он своему кормильцу.

– Так победа – это не интересно, – махнул рукой мальчонка.

– Победа – это радость, война – это горе, – сказал Старец, и мальчонка не стал с ним спорить, видимо, решил, что пусть хоть про победу расскажет, а то вообще замолчит.

– Когда русские вошли в Париж, город замер в страхе и ожидании погромов, – медленно заговорил старец, – но русский император строго-настрого запретил своим войскам бесчинствовать, трогать музеи и дворцы, а также мирное население. Немного присмотревшись к русским, которых в Европе называли дикарями, француженки были безмерно удивлены. Офицеры были красивы, воспитаны и вполне сносно говорили по-французски. Но больше всего парижских жителей поразили наши казаки. Они были огромны, косая сажень в плечах, имели шикарные усы и длинные сабли. Каждый вечер весь Париж приходил к реке Сене, смотреть, как наши казаки сначала купают в реке своих лошадей, словно бы это был их родной Дон, а после, под восторженные возгласы публики, сами моются, да при том в неглиже.

Мальчонка захихикал тихо и радостно, отчего и Старец улыбнулся.

– Да, эти купания обсуждались даже в высших слоях французского общества, не говоря уже о простых гражданах, – добавил Федор Кузьмич. Было видно, что ему приятны эти воспоминания.

– А еще чего веселого было? – спросил мальчонка, продолжая кормить Старца.

– Я сам не видел, – подумав, продолжил Федор Кузьмич, – но мне рассказывали, что наши русскую смекалку там применили. Французы приносили бутылки вина без счету, и лишь когда посетители питейного заведения собирались уходить, считали пустые бутылки на столе. Наши это приметили, и большую часть уже выпитого составляли под стол, отсюда выходило, что платили они намного меньше. После даже в Санкт-Петербург перенесли эту традицию, мол, если пустая бутылка на столе, то денег не будет.

– Откуда ты, дяденька, так много знаешь? – вздохнул паренек. – Наверное, от этого голова и болит?

В ответ Старец лишь грустно улыбнулся.

– Вот на днях тебя сам архиерей посещал, – назидательно сказал пацан, – уговаривал исполнить долг христианина, говеть тебя уговаривал, а ты чего отказался, вон, больной совсем.

– Если бы я на исповеди не сказал про себя правды, небо бы удивилось, а если бы сказал, удивилась бы земля, – произнес Федор Кузьмич. – Так что нельзя мне.

– Так ведь и помрешь скоро, душу не облегчив, – деловито пробурчал мальчонка, обмывая пустую посуду.

– А я завтра и помру, – спокойно согласился старец. – У меня к тебе дело особенное есть. Сможешь ли ты тайну хранить? – спросил он у малого.

– Вот те крест, – ответил тот, перекрестившись и поцеловав висевшее на шее распятье, и с большим вниманием присел рядом с Федором Кузьмичом.

– Видишь, в углу икона стоит, – продолжил старец, немного задыхаясь. – Возьми ее и храни, как душу свою бессмертную. Детям передавай и внукам о том, что беречь ее надо строго в тайне. С этого места не съезжай и потомкам своим прикажи здесь жить весь век. Икона эта непростая, она Россию бережет, покуда икона на ее территории и владеет ею русский с чистыми помыслами, выстоит Родина все пройдет. Однажды, когда придет время, здесь появится монах из Георгиевского монастыря, ему и отдадите, более никому и никогда. Обещаешь?

– Обещаю, – ответил малец и добавил: – А чего им сейчас нельзя забрать ее? Пущай там хранится, делов-то.

– Времена грядут дикие, иконы будут жечь, храмы сносить, нельзя ее туда, здесь она целее будет. Только ты о ней помалкивай главное, людская молва очень быстрая, может и беду принести. Уразумел?

Мальчонка лишь кивнул головой.

– Вот и молодец. Сейчас сними икону и под рубаху спрячь, не то утром в суете забудешь, а после тебе уже никто ее не отдаст, – дал указания Старец.

Мальчишка проворно залез на табурет и снял икону.

– Как зовут-то тебя? – спросил вдруг Федор Кузьмич малого, и тот немного растерялся от его вопроса.

Странность была в том, что они прожили вместе бок о бок три месяца, и Федор Кузьмич ни разу не поинтересовался его именем.

– Пашкой кличут, – ответил мальчонка удивленно. – Пашка Малахов.

– Я так и думал, – выдохнул Старец и закрыл глаза.

Пашка взял нагретую от лампады икону и сунул себе под рубаху. Она грела, точно печка, и он, как обычно, примостившись в ноги к Старцу, мгновенно уснул, не подозревая, что с этой минуты он стал хранителем иконы, что бережет Россию.

На следующий день Сибирский Старец Федор Кузьмич умрет.

В 1915 году Пашкин внук все же доберется до Георгиевского монастыря в Балаклаве желая передать икону, но там лишь скажут ждать и хранить книгу «Летопись Времен», как зеницу ока. Почему монахи называют икону книгой, он так и не поймет, но продолжит нести сию ношу достойно.

Глава 26. Герасим

Икона не была красивой, она не блестела золотом и не красовалась богатым окладом. Это была небольшая деревянная табличка с нарисованным ликом и сильно затертыми, местами полностью без следов изображения, краями. Но было в ней что-то магическое, что-то такое, что заставляло смотреть и не давало оторваться.

– Что будем делать? – спросил Гера Вовку грустно.

– Брать на живца, – отозвался Вовка, тоже почему-то не улыбаясь.

– И ты улетишь обратно? – голос Геры предательски дрогнул.

– Знаешь, в будущем нет замков на дверях, – сказал Вовка вместо ответа, – потому что все люди дружат. Бедных тоже нет, а пенсионеры – это самые богатые люди в стране, и они помогают своим внукам и правнукам становиться на ноги. У нас можно с помощью программы узнать, в чем у тебя талант, и ты можешь идти по этому пути. Все институты и университеты, связанные с твоим талантом, будут открыты без вступительных экзаменов. Военные, врачи и педагоги – самые высокооплачиваемые и самые уважаемые профессии в стране. Потому что человек в России будущего – это главное, потому что мы там, в будущем поняли, что Россия – это, прежде всего, люди.

– Хватит, – попросил Герасим, – прекрати, а то мне уже очень к вам захотелось. Но как он мог? – вдруг перешел на тяжёлую тему Гера, которая просто перекрывала воздух от понимания.

– Мне этого не понять, – пожал плечами Вовка, – и потому не объяснить тебе. Это как раковая опухоль, непонятно, почему клетки меняются и становятся токсичными, поглощая все живое на своем пути. Так, видимо, и тут, но только страдает не тело, а душа, которая просто прекращает функционировать. Пора, – Вовка встал и пристально посмотрел на Геру, точно прощаясь с ним.

– Не дрейфь, внучок, – Гера почувствовал, что настал его черед подбадривать. – Еще встретимся.

На этих словах Вовка крепко обнял Герасима, и к нему пришло ясное ощущение, что все будет хорошо.

– А у меня, ребята, две новости, – услышали они от двери и оглянулись. Там стоял Сильвестр Васильевич в компании Татарина, который теперь таскался за ним всюду, и, похоже, тот просто устал сопротивляться и решил принять его дружбу.

– Как обычно, плохая и хорошая? – спросил его Вовка, утерев незаметно скупую мужскую слезу. – Или ты решил с оригинальничать?

– Не дай боже, все по классике, – хмыкнул Сильвестр и протянул телефон Влада. – Я разблокировал облако. Открывашкой оказалась картинка девушки с веслом. Вот так все просто.

– Ну, я так понимаю, данная новость хорошая, – сказал Вовка, передав телефон Герасиму. – А какая плохая?

– Плохая, что все же убийца среди нас, – ответил Сильвестр Васильевич.

– Не надо на живца, – сказал Герасим Вовке, передав телефон. – Тут хватит доказательств.

– Да и участковый скоро будет, и не пустой, – добавил Сильвестр.

Глава 27. Опять костер

Прошли сутки от костра и до костра, но сколько же случилось за эти двадцать четыре часа. Все молча смотрели в огонь, Славка пел, а длинный день заканчивался.

– Со стороны всегда видней:Как жить, с кем спать, кого любить,Кого брезгливо гнать взашей,И даже как окно помыть. Со стороны всегда видней,Не путай: то друзья, не судьи.Ведь с улицы окно грязней,И это замечают люди. Они советуют затем,Чтоб выдернуть беды волокна.Вот только не пойму, зачемЗаглядывать в чужие окна?

– Ну что, – сказал Вовка, едва гитара замолчала, – вот наши страшные перипетии подошли к концу, завтра вы выиграете финал, и все.

– Его еще выиграть надо, – ухмыльнулся грустно Славка.

– В этом даже не сомневайтесь, – ответил Вовка и многозначительно подмигнул Герасиму.

– Но ведь убийцу так и не нашли, – заметила Ева. Она очень изменилась после их совместного плавания с Глебом, стала менее резкой. Возможно, потому что спасенный ею молодой человек теперь тоже по-новому на нее смотрел.

Все это замечали, не только они двое, но и окружающие. Отчего Настасья очень сильно злилась и психовала, но ничего не могла поделать. Было не понятно, что ее больше всего бесит – то, что объект обожания выбрал другую, или то, что эта другая, как она считала, была хуже нее.

– Нашли, – Вовка, подумав, очень просто ответил на ее вопрос и вновь вздохнул. Он вообще сегодня много вздыхал, что совсем ему не шло.

– Кто? – спросили все в разнобой – кто-то громче и более удивленно, кто-то тише.

– А давайте я вам расскажу всю историю целиком, – предложил Вовка. – Вот и наш участковый подошел.

Стало понятно, что Вовка ждал именно его.

– Так вот, мои друзья, чтоб понять всю картину целиком, нужно начать все с начала. Помните, как в Гарри Поттере, если не знаешь, куда дальше идти, то нужно вернуться к началу. Вот и мы с вами отправляемся в май месяц, когда мой родственник Герасим отказался ехать на турбазу «Томские просторы». Тогда на освободившееся им место пришло сразу двое кандидатов – Влад и Верочка. Девушка была умнее, вы в этом могли убедиться, в том числе и сегодня, когда она так ловко расшифровала все, что задумал для вас Влад. Но ей не повезло, конкуренция была нечестной. Влад был человеком далеко не порядочным, и это я, как вы понимаете, из уважения к усопшему очень сильно подобрал слова.

– Подонок он был, – зло вставил Глеб.

– Этому человеку не нужны были победы как таковые, – возможно, по инерции Настасья поддержала Глеба. – Для него главным был процесс, зависимость других людей от него. Я видела, как загораются его глаза, когда он чувствовал над нами власть. Какая-то ненормальная мания, смешанная с довольно неплохими мозгами – видимо, страшная вещь.

– А ведь перед нами, перед преподавателями он был идеальным студентом, – проговорила Полина, пораженная этой метаморфозой. – Всегда вежлив, улыбчив, галантен и внимателен. Если бы всего этого не случилась, то я бы никогда не подумала о нем ничего плохого.

– Он говорил, что отец для него – это идеал всего: силы, ума и успеха, но я лишь позже поняла, в каком извращенном мире он жил, – добавила Ева тоже не в силах промолчать. – Один раз Влад замахнулся на меня, когда я, перестав просить, начала требовать вернуть икону. Он не ударил, но как-то с сожалением сказал, что, если бы я была его женой, то получала бы каждый день. Потому как женщина должна молчать и подчиняться, и нет у нее другой миссии. Именно тогда я поняла, что его идеальный и сильный отец, скорее всего, постоянно бил мать, а Владу с детства внушал, что это нормально, что так и должно быть, что это и есть сила.

– Нас еще в университете учили, что детская психика как чистый лист бумаги, – заметила Полина, – что родители и педагоги туда напишут, то и будет считаться правильным. Мы не рождаемся со знанием, что такое хорошо и что такое плохо, и очень часто родители меняют эти полюса, а вырастают отменные подонки.

– Глупо все как-то валить на родителей, – пожал плечами Глеб, – мы же сами личности, мы растем не в лесу, мы умеем анализировать и думать. А оставить родителей крайними легче всего. Влад просто был подонок и его не стоит оправдывать. Если бы в его душе было добро, то он мог бы встать на защиту матери, а не восхищаться отцом. Просто каждый выбирает то, что ему ближе, вот и все.

– Возможно, но мы свами идем дальше, – постарался закрыть тему Владовой личности Вовка. – Он откуда-то узнал тайну Глеба и уже там, в Томске, пользуясь неприличным инструментом давления на человека, а именно, шантажом заставил за себя голосовать. Девочек он просто очаровал, и это уже было большинство.

– Да, я голосовал против него, – ворчливо заявил Илья, поправив свой мятый пиджак, который он не снял даже для посиделок у костра.

– И я, – добавил рыжий Славка, по-прежнему обнимая подругу-гитару.

– Ну, я так и думал, – кивнул Вовка. – И вот Влад уже в команде. Тут у нас история мало того, что меняется, так еще и появляется вторая сюжетная линия – Верочка решила очень оригинально, надо сказать, наказать нечестного соперника.

Верочка лишь опустила глаза, не произнеся ни слова, но Вовке, видимо, и не надо было ее слов, поэтому он продолжил:

– Я думаю, Владу мало было только оказывать давление на Глеба, поэтому он придумывает этот нелепый праздник с бутылкой виски. Чтоб быть уверенным в результате, он что-то подсыпает в бутылку, и вы начинаете чудить, а он записывать видео. Все это были мелочи, пока кому-то не пришла идея прогуляться и напугать местного старика.

– Откуда вы это знаете? – спросила Настасья испуганно. – Мы вам об этом не говорили.

– Да, – усмехнулся он, – вы упоминали, что попали в болото, а старик вас вытащил, но это все оказалось враньем. Видимо, вам стыдно было в этом признаться, но, к вашему несчастью, мы взломали телефон, – объявил Вовка под всеобщий возбужденный шепот. – А Влад, надо сказать, очень тщательно все фиксировал, следуя за вами. Вы изначально шли пугать деда, по пути в деревню вы решили срезать и пойти через лес, и там вас поймал Татарин. Он загнал всю компанию в болото и сторожил. Спас же вас старик, он привел всех к себе домой и обогрел, вот тут вы и предали его. Жаль, но именно момент, кому пришло в голову украсть икону, не был заснят, возможно, потому, что эта была идея Влада, а может быть, и нет, об этом я могу только гадать.

– Это была моя идея, – призналась Настасья тихо. – Не знаю, что на меня нашло, это было как затмение, я сама себе отчета не отдавала.

– Ну, вот и прекрасно, – сказал Вовка. – Так как дед вас познакомил с Татарином, и вы стали для него свои, то пес спокойно отпустил вас из дома.

– Эх, ты, – сказал Сильвестр лежащей у его ног псине, – надо было лучше беречь свое хозяйство.

Сильвестр словно тоже искал точку невозврата, когда все это еще можно было предотвратить.

– Именно в тот вечер вас, грязных и возбужденных произошедшим, и увидел ваш преподаватель. Тогда, видимо, уже немного приходя в себя, вы стали спорить, что икону надо вернуть, – продолжил Вовка.

– Когда они пришли, я тоже проснулся, хоть и не был с ними, – вставил Славка. – И надо отдать должное, Настасья настойчивее всех требовала вернуть деду украденное.

Вовка улыбнулся, снисходительно глядя на Славку, а Настасья покраснела. Всем было понятно, что в очередной раз Славка пытается оправдать девушку.

– Это уже не важно, потому что балом начинает править Влад, он специально нагнетает обстановку пересылая вам частями самые позорные записи, забирает ваш трофей и несколько дней просто наблюдает, как вы все сходите с ума. Но один из вас узнает икону и приходит к Владу с уговорами отдать ее ему. Но Влад далеко не дурак и, видя такое желание получить ее, начинает раскапывать в сети, что же это за икона такая и приходит в ужас. Икона и правда старинная и дорогая. То есть, по закону он понимает, это уже не хулиганство, а кража в особо крупных размерах, и это уже не хи-хи ха-ха, это серьезно, и тут пора заканчивать.

Все с замиранием сердца смотрели на Вовку, как на факира, который вот-вот достанет из шляпы кролика, и боялись пропустить важный момент.

– Но Влад был бы не Влад, – продолжил Вовка, – если бы просто отдал икону деду. Он решает угнаться за двумя зайцами. Во-первых, он встречается с дедом и торгуется. Нет, не деньги он выпрашивал, он понимал, что с деда взять нечего. Он хотел гарантии, что тот не пойдет в полицию. Стал требовать расписку, что икону отдал на время и претензий не имеет. Ну, а во-вторых, напоследок решил посмеяться над ребятами, придумав «зарницу». Все должно было происходить одновременно, поэтому, подготовив все для импровизированного квеста, Влад пошел на встречу с дедом. Там они должны были ударить по рукам, Влад получил бы расписку и вместе с дедом отправился смотреть, как ребята найдут икону и довольные вернут ее хозяину, даже не подозревая, что на самом деле Влад уже обо всем договорился.

– Но вмешался случай? – спросил Глеб.

– Нет, – качнул головой Вовка, – вмешался человек. Мы называем нашу землю грешной, но это не так. На этой земле Бог дал человеку свободу, свободу выбора, и каждый пользуется ею по-своему.

– Один из вас, тот, кто уговаривал Влада отдать икону ему, не успокоился. На очередные уговоры, перед тем, как отправиться на встречу с дедом к Черному озеру, Влад сказал, что решил отдать икону обратно деду, тем и подписал себе смертный приговор. Человек, решив, что если Влад идет возвращать икону, то она, соответственно, у него с собой, а разговоры о квесте – это все вранье, просто подкараулил парня и ударил сзади по голове в надежде поживиться. Но такой желанной добычи у Влада не оказалось, да еще и опоздавший на встречу дед заметил убегающего с места человека. Нет, он не был уверен, что это убийца, потому что не видел самого происшествия. Но своим появлением тоже навлек на себя беду.

– Кто это? – спросила Ева, смотря почему-то не на Вовку, а на сидевшего рядом Глеба.

– Это тот, у кого родители – служители церкви, ведь только он, проведя все детство за церковными книгами, мог знать, что это за икона на самом деле, – сказал Вовка.

– Но у нас нет таких, – ответила Ева категорично. – Хотя, – она пристально посмотрела на Глеба, – я не знаю кто твои родители.

Но тот ничего не ответил, лишь, поджав губы, продолжал молчать.

– Родителей у Глеба нет, он вырос в детском доме. Именно этой информацией шантажировал его Влад еще в Томске, ведь так? – спросил Вовка, подойдя к парню, и присел рядом так, чтоб быть с ним на одном уровне. – Ты так тщательно скрывал этот факт, ночами разгружал вагоны и все деньги тратил на одежду. Ты так усердно следил за своим внешним видом, чтоб никто даже не подумал, что ты детдомовский, а Влад откуда-то все же узнал.

– Нас считают недолюдьми, – ответил Глеб тихо. – Хотя нет, некоторые нарочито жалеют, а некоторые презирают и хихикают. Мне противны и те, и другие. Вот вы даже не представляете, как это хорошо – быть таким, как все.

– Дурак ты, – беззлобно бросил ему Вовка. – Тебя обидел один, а ты обиделся на всех. Ты такой же, как все, и наличие или отсутствие у тебя родителей ничего не решает. Если ты сам не будешь на этом акцентировать внимание, через несколько дней все забудут про это. Вот увидишь, тебе станет намного проще жить, намного. Поверь, все эти ненужные тайны приводят только к комплексам и потерям. Ты сам должен принять себя таким, как есть. Да, у тебя нет родителей и никогда не было семьи, но ты же можешь создать свою. Жениться на любимой девушке, родить троих детей и завести свою семейную традицию, только для твоей, самой лучшей семьи на свете, например, ходить летом в поход в палатках, а на День рождения, в двенадцать часов дарить торт со свечками. Вместо того, чтоб обижаться на прошлое, построй свое будущее, в этом и есть прелесть жизни, именно этот шанс дает всем нам Бог. Ты не можешь заставить своих родителей изменить твое прошлое, но в твоих руках настоящее и будущее. Это лучшее, что придумал создатель, жаль, что не все люди это понимают. Я знал человека, у которого была лучшая в мире семья, любящая красавица-жена, трое совершенно разных детей и обязательные семейные традиции. Я смотрел на них и радовался их встречам нового года в кругу семьи, концертам, которые они давали на школьных мероприятиях, и главное, любви между ними. Однажды я узнал, что у главы семейства родителей не было, а рос он то у бабки, то у тетки и всегда мечтал создать свою семью.

Глеб плакал, ему было больно, видимо, слова Вовки попали именно туда, где кровоточила старая, незаживающая рана.

– Ну, а воцерковленные родители у нас у Ильи, – сказал Вовка и, встав, повернулся в его сторону.

– Нет, – нахмурился Глеб, – ты ошибаешься, у него родители – учителя биологии.

– А вот это ложь. Никого из вас не смутило, как ловко наш Илюша цитирует Библию? Почти дословно и так быстро и к месту, что после обычного ознакомления невозможно. Потому что наш Илья вырос в семье священнослужителя, где единственным развлечением по вечерам было чтение Святого писания вслух. И вот тут, Глеб, начинается совсем противоположная твоей история. Ты стеснялся, что у тебя нет родителей, а наш Илья стеснялся, что они у него есть. Похоронить их даже теоретически ему не давало воспитание, поэтому он просто поменял им профессию. Да, Илюш, все было так? – спросил Вовка у напуганного парня.

– Что ж, я согласен, что это, скорее всего, неправильно, – витиевато начал объясняться Илья. – Теоретически, конечно, я мог и знать про эту икону, но я не убивал, – и, резко перейдя на визг, закричал, как всегда, тыкая вверх пальцем: – Ты лжешь, и вообще, кто ты и кто дал тебе право кого-то обвинять?!

– Я дал, – закашлялся участковый и, подойдя к парню, положил свою широкую руку ему на плечо. – Сиди тихо.

– Спасибо, – поблагодарил Вовка. – Ты, Илюша, выдал себя не только цитатами из Библии. Во-первых, твои показания, где ты был тем вечером, когда убили Влада. Ты написал, что спал в комнате. Но, вот незадача, Глебу и Славке не спалось, они включили свет и сидели обсуждали текущее положение дел и как из него выбраться. Да, они видели, что ты, накрывшись с головой, продолжал спать, но оба написали, что точно не знают, был ли ты там, под одеялом.

– Ну и что? – Было видно, что Илью трясет, и он еле сдерживался, чтоб не начать орать. – Это еще не доказательство, они ведь не заглянули под одеяло.

– Согласен, но именно тогда, когда твои друзья наблюдали тебя спящего на кровати, ты почему-то попался на глаза курившей на лавочке Настасье. Ты не мог быть в двух местах одновременно, Илюша. Но ты не думай, это только начало твоих проколов. Например, сегодня на озере Глеб нашел белую пуговицу, такую яркую и заметную на черных камнях озера.

– Вот, – протянул пакетик с большой белой пуговицей Сильвестр. – Между прочим, поднята из озера представителями правопорядка, а именно, нашим участковым. Мы когда вернулись с Глебом на озеро, поняли, что нам не стоит это делать самим, так что все по закону.

– Это вы молодцы, – опять закашлялся участковый. – Она, между прочим, вырвана с мясом, поэтому доказать, что пуговица именно от этого пиджака, экспертам будет не сложно.

– Дальше наша Верочка поведала нам об одной ситуации, – продолжил Вовка. – Она сказала, что один человек все же знал, что она в лагере, но почему-то не сдал ее. Любопытно, почему? А, Илья? Все меньше остается времени, для того, чтоб начать говорить и оформить явку с повинной. Я сейчас все расскажу, и тогда следствие не сможет проявить к тебе никакого снисхождения.

– Это все ерунда! – молодой человек все-таки не сдержался и закричал. – Пуговицу я мог просто потерять, Настасья что-то перепутала, а Верку-дуру я просто сдавать не хотел, потому как она ущербная, раз за нами потащилась.

– Ты рот свой закрой! – с места вскочил Герасим, готовый вцепиться в горло Илье.

– Не стоит, – остановил его Вовка, – не марай об него руки. Ну, хорошо, – пожал он плечами и продолжил разговор с Ильей, – не хочешь – не надо. Итак, Верочка сказала, что видела тебя на кухне, и ты видел ее. Причем ты пришел туда, как и Верочка, тайно, чтоб тебя никто не заметил. Но после того, как я поспрашивал, Вера вспомнила, что на саму кухню ты не заходил. Ей показалось, что ты выходишь из кухни, а на самом деле ты выходил из соседней двери, это кладовка, где хранятся швабры, тряпки и крысиный яд, который в лесу, да возле продуктов просто необходим. Ты отравил деда, потому что думал, что тот видел, как ты убил Влада. Конечно, ты не дурак и знаешь про отпечатки и даже стер их, а вот маленький пузырек, в который пересыпал яд, ты просто выбросил в лесу, думая, что его точно никто не найдет среди валежника и кустов. Но ты не подумал про преданность собак и Татарина, который тоже очень хотел, чтоб нашли убийцу деда. И вот на том пузырьке есть твои отпечатки, а внутри обнаружены остатки яда, и это уже не косвенная улика, а самая что ни на есть прямая. Вот сейчас, Илюша, точно граница между «сам пришел» и «привели», даю тебе последний шанс. Потому что Сильвестр Васильевич вскрыл облако в телефоне, и там очень много интересных видео, Влад любил снимать.

Вдруг с небольшого полноватого парнишки, одетого в смешной белый костюм не первой свежести, сошло все: и агрессия, и нервы, и даже нарочитая дерганность, оголив лишь одно, главное чувство в этом человеке – злость.

– Вы просто не представляете, что это за икона. Да, я ненавижу родителей и все, что с ними связано, но все, что касается церкви, у меня записано на подкорке головного мозга. Вечером было весело, но когда мы проснулись и Влад показал нам икону, я все понял. Это вообще не икона, ее называют книгой, «Летописью Времен». Раз в два-три столетия она начинает говорить, но открывается только избранным. Последним ее читавшим считался император Александр Первый. В мире ходит легенда, что, прочитав эту книгу, он ушел отмаливать Россию, сымитировав свою смерть, а после обосновался здесь, у нас под именем старца Федора Кузьмича. Сейчас этот Старец канонизирован Русской православной церковью в лике праведных. Так вот в церкви не говорят открыто, но легендой это не считают, потому как много раз предлагалось провести ДНК-экспертизу на принадлежность святого Федора Кузьмича к царской семье, но церковь это постоянно запрещала. Плюс ко всему, еще при советской власти, чтоб развеять легенду о хорошем царе, решили вскрыть могилу Александра Первого и доказать, что он всего лишь простудился и умер, а не стал святым старцем. Но позже этот вопрос замяли. Поговаривали, что гроб вскрыли, и он оказался пуст, а такой факт решили все же не освещать.

– Зачем нам твоя лекция? – прервал его Славка. – Ты людей убил и теперь хочешь вот этой всей историей оправдаться?

– Да не хотел я никого убивать, – зло, но спокойно ответил Илья. Он вообще был очень спокоен сейчас. – Я когда понял, что это не икона, а книга-берегиня, стал Влада уговаривать отдать ее мне, но тот лишь издевался. Я тогда решил выследить его, когда он пойдет с дедом договариваться, и забрать икону, но он не взял ее с собой. Я позже понял, что его слова: «я лучше отдам ее трухлявому пню» – не были фигурой речи. Я слабее Влада и потому решил, что стукну его легонько по голове и заберу икону. Ну, в фильмах людей бьют, они полежат, а потом встают, качаясь, идут дальше, и никто не умирает от одного удара.

– А он умер, – сказал Вовка.

Илья молча кивнул.

– Да еще и дед этот выскочил, как черт из табакерки, когда я Влада в воду столкнул. Я сначала убежал в страхе, а потом понял, что дед меня обязательно сдаст. Я ждал этого, когда утром приехала полиция, но он почему-то тянул. На следующий день я решил сходить и поговорить с ним, на всякий случай взял с собой яд. Подумал, вдруг он не видел меня все-таки, зашел с леса, он как раз чай готовил. Но дед сразу, как только я зашел, все поставил на свои места, сказав, что он знал, что я приду. Усадил меня и стал убеждать вернуть ему икону, а потом пойти в полицию и покаяться.

– Чем подписал себе смертный приговор, – грустно резюмировал Вовка.

– А вот и наша полиция приехала, – сказал, кашляя, участковый. – Собирайся, парень, за все в этой жизни надо отвечать, пришло и твое время.

Глава 28. Сильвестр

– Ты куда? – Сильвестр знал, что застанет Вовку именно здесь, на тропинке за воротами турбазы. Причем он был уверен, что в руках у него будет икона, и не ошибся. Только она была не в руках, а торчала из сумки. – Сейчас же верни икону на место.

Когда приехала полиция, все забыли про находку. На первом плане сейчас стояли человек, подозреваемый в двойном убийстве, и постоянно кашляющий участковый, который предоставил оперативникам все улики, полученные точно по всем правилам уголовного розыска, с понятыми и подписанными протоколами. В общем-то получалось, на блюдечке с голубой каёмочкой. Запись с телефона о том, как ребята крадут икону, общим собранием все же решили стереть, не посвящая в это полицию.

– Эта икона должна вернуться на свое место, – сказал Вовка печально. – Все, что говорил Илья, – чистая правда. Это «Летопись Времен», книга-берегиня, и охраняет она Россию. Пойми не все секреты в нашем мире должны быть разгаданы. Отпусти, я все равно уйду, но ты лучше отпусти сам.

– От меня, может, и ушел бы, но со мной Татарин, – заметил Сильвестр, погладив по голове преданно сидевшего у ног пса.

– Так Татарин лучше тебя все понимает, – весело отозвался Вовка. – Он же у деда жил, все сам видел. Дед сообщил сразу после того, как студенты украли ее, но добираться было долго, и потому второе сообщение он сделал, уже когда убили Влада, переживая, что ситуация вышла из-под контроля. Каялся, что не уберег икону, и очень просил поторопиться. Думаешь, куда он в город мотался? Ходил в храм, для нас сообщения передавал, не по телефону же ему нам звонить, – засмеялся Вовка словно сказал нечто смешное. – У нас особенная связь.

– Так это тебя ждал дед, когда говорил: «Думал, что своими силами разберемся, правда, эти силы уж больно долго едут»? – уточнил Сильвестр.

Вовка кивнул.

– Мне нужно было стать своим среди ребят, чтоб узнать, где икона. Я навел справки и узнал, что кроме Герасима позвать вам больше некого, вот и прикинулся его родственником.

– Он знал про тебя? – спросил Сильвестр.

– Нет, – сказал с сожалением Вовка. – Доверчивый он очень, я воспользовался им. Присмотри тут за Герой, обещаешь?

– Ты хоть представляешь, что с парнем будет, когда он узнает, что его так обманули? – проговорил Сильвестр с укором.

– Я оставил ему записку, – пояснил виновато Вовка, понимая, что это все равно не поможет.

– Ну что, поверим ему, Татарин? – спросил Сильвестр у пса. Тот, словно бы поняв вопрос, подошел к Вовке и, обнюхав, лизнул тому руку.

– У деда во дворе Карпик стоит, на ходу, так быстрее получится, – сказал Сильвестр, приняв решение.

– Спасибо! – Вовка подошел и обнял Сильвестра как дорогого друга, поцеловал в макушку Татарина и скрылся в темноте леса.

Казалось бы, прямо сейчас преподаватель университета и в принципе уважаемый человек позволил украсть икону какому-то странному парню, про которого никто ничего толком не знает, но почему-то Сильвестр Васильевич Дудка был уверен, что поступил правильно. Он верил Вовке абсолютно, и эту веру нельзя было чем-то подкрепить – ни знаниями, ни документами. Сильвестр впервые безусловно верил незнакомому человеку и знал, что это правильно.

Глава 29. Герасим

Гера зашел домой, и квартира встретила его звенящей тишиной. Чтоб не было так тоскливо, он включил телевизор и поставил чайник. На экране симпатичная дикторша брала интервью у приехавшего в Томск столичного певца.

На столе сиротливо стояла кружка, из которой три дня назад пил чай Вовка. Они тогда очень быстро собирались, и Гера впопыхах даже не помыл ее.

Понимая, что заварка, скорее всего, въелась в стенки кружки, и отмыть сейчас будет ой как тяжело, Герасим поднял полупустую кружку. Под ней лежал листок, развернув который, Гера замер. Это была записка от Вовки, который так бессовестно бросил его там, на турбазе.

«Привет, мой друг Гера, хотя правильнее было бы сказать – пока. Прошу у тебя большого и искреннее прощения, за то, что обманул твое доверие. Я знал о тебе немногое, и мне было необходимо быстро войти в доверие и заставить тебя поехать на турбазу. Вот и пришел в голову дурацкий план про будущее… Хотя, почему дурацкий, ведь он сработал. Я решил, что человек, верящий в инопланетян, обязательно поверит и в машину времени. Ты не думай, я не осуждаю, я восхищаюсь, ты – человек, верящий в чудо, а это в наше время очень редкий случай. Мне очень хочется, чтоб в твоей жизни всегда было место чуду, потому что оно случается только с теми, кто в него верит, кто знает, что оно может произойти. Помни это. Ведь чудо – это награда за веру в него.

Если ты вспомнишь, что я тебе говорил, все факты как бы из твоего прошлого и обдумаешь, то поймешь, что это был цыганский прием. Ты говоришь человеку что-то очень распространённое, и если он реагирует, то просто развиваешь мысль, как-то так. Например, казус, что произошел с тобой в начальной школе. Поверь мне, он был у каждого второго, у меня так точно.

Гера, за эти дни ты мне и вправду стал другом, я буду всегда помнить о тебе. Помни, что, если тебе будет сложно, я, как конек-горбунок, обязательно прискачу на твой зов, только не злоупотребляй. Шутка! Хотя, кто знает, как жизнь сложится, пути господни неисповедимы.

А что касается моих разговоров про будущее, знай, я свято верю, что в нашей с тобой России будущего все будет именно так. Почему? Да потому что есть ты, Сильвестр, Полина и вы все невероятные, вы все и есть Россия будущего.

Обнимаю тебя и, прошу, не держи зла.

P. S. Если будут про меня спрашивать, не стесняйся, говори правду, только не показывай никому эту записку.

И да, смени замок в дверях, он открывается шпилькой. Я тут переночевал у тебя одну ночь перед отъездом, надеюсь ты не против.

Навсегда твой друг, Вовка».

На душе стало тепло и легко, он не бросил его, не забыл. Из телека приглашенный столичный гость запел что-то хорошее, про любовь. Герасим взглянул в телевизор, и по телу вновь пробежались мурашки. У певца на руке был точно такой же браслет, какой показывал ему Вовка, с выбитой золотом большой буквой «Р».

Глава 30. За неделю до описываемых событий

Их было семеро, семеро братьев Георгиевского монастыря, которые специализировались на особых поручениях. Они входили в «Малый круг смелых», тех, кто знал больше остальных и умел практически все. Чтоб попасть в семерку, надо было быть не только истинно верующим человеком, но и обладать множеством других качеств, таких как смелость, ум и сила. А еще кандидат в «Малый круг смелых» должен иметь самое важное качество – доброту.

Отбор в члены круга был не хуже, чем в спецназ и Бауманку вместе взятых. Потому что их призвание – служить господу здесь, на земле, защищая саму жизнь, поэтому они должны быть смелыми, добрыми, умными и, конечно, сильными, куда же без силы. Но самое главное, они должны верить господу Богу. Именно так, не в существования господа, это даже не обсуждалось здесь, на святой земле монастыря, они должны верить тому, куда ведет их Господь.

«Вот, говорят, церковь уже не та, – думал седьмой член круга, быстрым шагом приближаясь к двери в комнату старца. Он был самый молодой, и потому ему давали пока только легкие задания, на что он очень обижался. – Мол, не может нынешняя церковь похвастать чудом. Тем самым чудом, которое будет сравнимо с чудесами времен Иисуса. Но только избранные знают, что чудеса в наше время тщательным образом скрываются. Человечество за тысячи лет своего существования доказало, что всегда находятся люди, готовые воспользоваться чудом для уничтожения этого мира. Именно поэтому было принято решение, скрывать в лоне церкви то, что может не только спасти, но и навредить человечеству. Может, в этом ключ к тому, что вера в людях сейчас не настолько тверда как раньше, но по-другому нельзя. Как только, опять же, из-за того, что человек падок на соблазны, знание об одной из чудотворных реликвий выходит за пределы обозначенного много лет назад круга, то тут же находится охотник за ней. С девятого века разные правители начали охоту за реликвиями Христа, и это не прекращалось во времена Наполеона, Гитлера и других злодеев современного мира. Одному Богу известно, что бы произошло, если бы они попали к ним в руки. В какой мрак бы погрузился мир, если бы им удалось завладеть ими. На самом деле, обычный человек был бы поражен, узнай он правду, сколько на земле чудес. И знаменитая чаша Грааля, и ковчег завета существуют на самом деле, но кроме тех, о которых ходят легенды, есть такие, о которых знают лишь единицы, и их великое множество».

Немного переведя дыхание, он открыл дверь без стука. Так было принято здесь, так было правильно, потому что у братьев нет друг от друга секретов.

Эпилог. 1 сентября

Сильвестр зашел в аудиторию и улыбнулся студентам. Какая же это радость – не работать, а увлекательно проводить время, да еще и получать за это деньги. Когда он поднимался по широкой лестнице в универ, то его встретили ребята из команды. Ждали, наверное. Они абсолютно все изменились за эти два с половиной месяца. Герасим с Верочкой держались за руки, Глеб и Ева и того больше, целовались, пока не услышали, как ребята стали приветствовать Сильвестра, да и Славка и с Настасьей, видимо, разрешили все свои недосказанности. Было видно, что они не вместе, но зато неплохо сдружились.

– Привет победителям! – сказал Сильвестр, подойдя к ним.

Они ведь выиграли тогда, после сложной, тяжелой во всех отношениях ночи, они победили. Сильвестр не знал, кто стал ключом к их успеху, возможно, то, что все они освободились от своих тяжелых нош и стали свободны, а может, странный Вовка помог каждому.

– Сильвестр Васильевич, – обратился к нему Гера, он стал более уверенным и общительным, точно заразившись от Вовки привычкой постоянно улыбаться, – не набирайте новых участников, давайте мы тем же составом будем тренироваться для будущих игр. Ведь это не запрещено правилами?

– Ну, что ж, – ответил он, немного подумав для приличия, а на самом деле даже обрадовавшись данному предложению – давайте попробуем. Но если кто будет филонить, то никаких поблажек не будет. Все прошлые заслуги остались там, в «Томских просторах», сейчас придется начинать все заново.

– Конечно, – ответил за всех Гера, и они счастливые побежали каждый в свою аудиторию.

«Как же хорошо-то у нас в университете», – подумалось вновь Сильвестру, и он взглянул в окно на голубое осеннее небо.

Вспомнилось лето. Еще там, на турбазе, после бессонной ночи, когда в начале финального тура ребята стали проигрывать, Полина, видимо, чтоб отвлечь его, спросила, о чем он мечтает. Он, или потому, что голова не работала, или оттого, что стал ей действительно доверять, сказал правду. Что с пятнадцати лет не купался в море, что хочется так накупаться, чтоб губы посинели, а челюсть тряслась.

Тогда, в начале лета Сильвестр даже не предполагал, что почти весь август они проведут на море, в тихой бухте, где старик-рыбак сдавал свою хижину заезжим туристам. Полина приняла его таким, какой он есть, и заставила его самого принять себя. Это было так просто и так сложно одновременно, но это была однозначно победа. Потому что именно там, на берегу Черного моря Сильвестру перестал сниться его персональный кошмар. Он просто однажды не пришел, словно забыл дорогу. Поначалу Сильвестр ждал его, но теперь перестал. В нем сейчас появилось столько силы, что он знал если даже сон придет вновь, то Сильвестр обязательно его победит.

В кармане завибрировал телефон. Это было сообщение от будущей жены, которой он недавно сделал предложение. Полина писала о том, что решилась рассказать маме про свадьбу, и сегодня состоится семейный ужин с предлогом, так как будущая теща вечером возвращается с фестиваля «Танго для всех возрастов». Что они с Татарином уже соскучились по нему и хотят на выходных в лес. Полина любила писать длинные сообщения, а он обожал их читать. Сильвестр был уверен, что готов всю жизнь слушать ее, не перебивая, питаясь родным до мурашек голосом, как вампир кровью.

Сильвестр понял, что стоит и улыбается, как идиот, и пора немного поработать.

– Итак, дорогие студенты, сегодня у нас интереснейшая тема: император Александр Первый и немного легенд, связанных с этим великим правителем России, а также секрет Сибирского Старца, не разгаданный по сей день.

– Почему не разгаданный? – крикнул кто-то из студентов.

– Потому что не все секреты в этом мире должны быть разгаданы, – ответил Сильвестр и хитро улыбнулся, словно послал своему приятелю Вовке привет.

* * *

Здравствуй дорогой читатель!

Если тебе понравились мои книги, приглашаю тебя в группу Вконтакте, «Писатель лирических детективов Юлия Ефимова», где я общаюсь со своими читателями, провожу розыгрыши книг, читаю стихи.