Секретное оружие

Глава девятая Молчать и ждать

Со дня злополучных похорон прошла уже целая неделя. У Леночки начались каникулы. Ее подруги отдыхали, гуляли, ездили за город, загорали, купались — словом, набирались сил, а Леночка жила в состоянии непрестанной нервной напряженности.

Ее тревожила судьба матери, о которой она ничего не знала, она была напугана действиями страшного и невидимого врага, о котором так часто и много гово­рил Королев, ее сильно потрясла мрачная история с опознанием трупа. Павлик, как только мог, поддерживал ее в эти трудные дни и по-прежнему каждый вечер проводил у Ковригиных. Вот и сегодня он сидит у Леночки. Она берет книгу, но Павлик замечает, что смотрит Леночка вовсе не в книгу, а на кресло, в котором обычно сидела Мария Сергеевна.

Пошли в кухню пить чай, Павлик помог накрыть на стол. Леночка поставила на конфорку чайник, взяла с полки чашку Марии Сергеевны, белую чашку в пестрых цветочках, долго держала ее в руках и со вздохом поставила обратно. Взяла баночку с вишневым вареньем, с любимым вареньем Марии Сергеевны, которое Павлик тоже очень любил, и тут же, точно обжегшись, тоже поставила обратно, как будто в отсутствие Марии Сергеевны к этому варенью нельзя было прикасаться.

Они молча пили чай, и Леночка то и дело настороженно прислушивалась, не зазвонит ли телефон. Ко­ролев звонил почти каждый день. “Здравствуйте, Елена Викторовна. Привет вам от вашей мамы. Чувствует она себя превосходно и просит не беспокоиться”.

Он ни разу не захотел встретиться с Леночкой, говорил однообразно и лаконично, но и это было хорошо.

Сегодня от него еще не было никаких сообщений, и Леночка очень волновалась.

Звонок раздался поздно вечером.

— Добрый день, Елена Викторовна, как самочувствие? Может быть, повидаемся? У меня для вас письмо…

Как обрадовалась Леночка!

Она стала поспешно собираться. Потом, вспомнив наставление Пронина, нашла в сумочке записку с телефонным номером Ткачева и позвонила к нему.

— Григорий Кузьмич? Это Ковригина. Лена Ковригина. Помните? Только что звонил Василий Петрович, привез от мамы письмо. Просит прийти в кафе “Националь”…

— Очень хорошо, Елена Викторовна, — ответил ей Ткачев. — Поезжайте. Только, пожалуйста, ничего не говорите Королеву…

Леночка быстро провела гребнем по своим коротко остриженным волосам, тронула помадой губы.

— Куда? — нервно спросил Павлик.

— В кафе. Я ненадолго.

— Для чего?

— Нужно, Павлик, нужно.

Павлик насупился.

— К этому… Ну, словом… К этому?

— Да, к этому, — подтвердила Леночка.

— Вольному воля, конечно… — Павлик вдруг вспы­лил. — Я бы на твоем месте не пошел!

— Почему?

— У тебя несчастье, а ты бегаешь по кафе. Хотя бы из уважения к памяти матери повременила…

Что ж, он был бы прав, если бы с Марией Сергеевной действительно случилось несчастье… А Павлик даже побледнел от волнения.

— Мне это просто непонятно. Ты какая-то бесчувственная. Такое горе… Я до сих пор не могу прийти в себя, а ты бежишь в кафе на свидание с каким-то там… Красишь губы! Прихорашиваешься! Извини, но я начинаю терять к тебе уважение! Иди, иди. Я тоже уйду. Мне здесь нечего делать…

Павлик впервые говорил так резко, и Леночка поняла, что он действительно может уйти.

— Вот что, Павлик, — сказала она. — Я же иду по делу. По очень важному делу!

— Не верю! — воскликнул Павлик.

— Честное слово!

— Я не понимаю, что это за таинственные дела, о которых ты не могла рассказать Марии Сергеевне и не можешь сказать мне… Нет, ты меня извини, но я не верю тебе!

— Послушай, Павлик, я признаюсь тебе во всем, — вдруг решительно заявила Леночка. — Но ты поклянись мне… Дай честное слово, что ты никому ничего не скажешь. Потому что я открою тебе государственную тайну.

Павлик смотрел на нее с недоверием.

— Я открою тебе государственную тайну, — повторила Леночка. — Я никому ничего не говорила, но тебе открою. Не могу видеть, как ты мучаешься. Я верю, ты меня не подведешь…

Она взяла Павлика за руку и тихо сказала:

— Мама жива, ты понимаешь, жива! Ее просто скрыли, ей грозила опасность, и ее спрятали…

Она рассказала Павлику все, что знала сама, рассказала о Королеве, рассказала о беседе с Прониным и его поручении.

Павлик стоял ошеломленный. Он очень уважал и любил Марию Сергеевну. Она заменила ему мать, которую он потерял еще в детстве. Известие о том, что Мария Сергеевна жива, словно бы вернуло и его к жизни. Но уж очень непонятной показалась ему инсценировка ее смерти, фальшивой и ненужной. В ней была какая-то жестокость, что-то садистское…

— А знаешь, Леночка, все равно мне все это не нравится, — морщась, как от боли, сказал он. — Конечно, я не специалист, но думаю, что наша разведка могла бы обойтись без таких спектаклей.

— Ты так рассуждаешь потому, что ты не специалист, — обиделась Леночка за Королева. — Там лучше знают. Молчи уж!

Она пошла к выходу.

— Сиди и жди меня, я скоро вернусь.

Она ушла…

Нет, Павлику определенно не понравилась вся эта история. Ему захотелось самому взглянуть на Королева. Леночка сказала, что пойдет в “Националь”. Почему бы Павлику не поехать туда? На одну минуточку. Взглянуть на Королева и уйти, получить о нем хоть какое-то представление…

Через двадцать минут он уже сидел за столиком кафе и, надо признаться, чувствовал себя не совсем в своей тарелке — он боялся попасться на глаза Леночке.

Он сразу же ее увидел. Сидела она сравнительно далеко, и рядом с нею находился этот самый Королев. Молодой, высокий, но какой-то белесый и, в общем, на взгляд Павлика, в высшей степени противный.

Они тихо и спокойно разговаривали. Павлик почувствовал облегчение. Он сразу понял, что этот человек равнодушен к Леночке. Павлик не мог бы объяснить, как он это понял, но он успокоился.

В это время Королев рассказывал о Марии Сергеевне. Он, как обычно, угощал Леночку пирожными, но в нем чувствовалось какое-то нетерпение, точно гово­рил он об одном, а думал совсем о другом, находился рядом с Леночкой, а мысли его витали совсем в другом месте.

Леночка посочувствовала даже ему, ей подумалось, что у него какие-нибудь неприятности по службе. Недаром ей не понравился тон, каким говорил Пронин о Королеве.

Сегодня Королев был особенно симпатичен Леночке, хотя бы уж только потому, что привез ей весточку от мамы.

— Хоть и не полагается, но я попросил ее написать, — сказал он, передавая сложенный лист бумаги.

Леночка с нетерпением развернула его. Письмо оказалось немногословным, но это был мамин почерк, это были ее слова, и у Леночки сразу стало легче на душе.

“Дорогая доченька, не беспокойся обо мне, — писала Мария Сергеевна, — все будет в порядке. Держи себя в руках. Мама”.

— Скоро увидитесь, — добавил Королев. — Еще неделю-другую, и все будет в порядке.

— Спасибо, — сказала Леночка, — Вы даже не представляете, как мне тоскливо.

Они посидели еще минут пять и простились.

— Вы останетесь? — спросила Леночка.

— Сегодня я провожу вас до метро, — сказал Коро­лев.

Они пошли к выходу.

Павлик замер. Леночка шла прямо на него. Она в упор смотрела на Павлика. Он втянул голову в плечи и проклинал себя за то, что потащился в “Националь”. Она сейчас скажет ему что-нибудь такое обидное…

Вот они приблизились к его столику и… прошли мимо.

Через час он позвонил Леночке.

— Ты очень сердишься? — с замиранием в сердце спросил Павлик.

— Очень, — сказала Леночка, но голос ее был не очень сердитым.

— Мне можно приехать?

— Нет. Я занята.

— Когда же я тебя увижу?

— Завтра…

Всю ночь Павлик, ворочаясь с боку на бок, раздумывал над тем неожиданным, почти невероятным, что он узнал от Леночки.

Он попытался разобраться в своем отношении к Королеву. Таинственного незнакомца, который вызывал Леночку на свидания, Павлик просто ненавидел. Теперь же стало ясно, что Королев проявлял только деловой интерес к Леночке, и все-таки… И все-таки, после того как Павлик его повидал, чувство ненависти не только не уменьшилось, но даже возросло, обострилось… Павлик знал такие лица. Они бывают у людей ясного и очень холодного рассудка, у людей, которым чуждо все, что делает человека Человеком, — любовь, дружба, уважение, сочувствие, жалость… Это страшные люди с “невозбудимым сердцем”. Такие люди действительно способны придумать фокус с мнимой смертью, с подлогом трупа. Но это же гнусно! Как там могли?..

Когда начало светать, Павлик уже ходил из угла в угол по своей маленькой комнатушке и готов был действовать. Он твердо решил пойти к начальству Королева. Неужели они, зная о его жестокой и циничной выдумке, одобрили ее?

Павлик забежал с утра в больницу, отпросился у главного врача и поехал в Главное управление.

— Мне нужно видеть генерала Пронина, — сказал он в бюро пропусков.

— Он вас вызывал? — осведомился молоденький лейтенант.

— Нет, — сказал Павлик. — Но мне необходимо с ним поговорить.

— А по какому делу?

— Это относится к… смерти Ковригиной.

Лейтенант позвонил по внутреннему телефону.

В общем, Павлик довольно быстро получил пропуск, но когда поднялся и вошел в комнату, указанную в пропуске, увидел не генерала, а всего лишь какого-то майора.

— Здравствуйте, садитесь, — сказал тот Павлику. — Что вы хотите нам сказать?

— Мне нужен генерал Пронин, — упрямо сказал Павлик.

— Товарищ Пронин занят, — сказал майор. — Может быть, вы поговорите со мной?

Но Павлик ни с кем не хотел говорить, кроме Пронина. Он твердо стоял на своем.

Пришлось идти докладывать Пронину.

— Товарищ генерал, — начал Ткачев, пряча улыбку, — вас категорически требует Павел Павлович. Видно, что-то важное. Со мной разговаривать не желает.

— Какой Павел Павлович?

— Успенский. Молодой врач, помните?

Когда с Прониным говорили о чем-нибудь приятном или о людях, которые ему нравились, с его лица исчезало обычное выражение строгости и сосредоточенности, оно делалось мягче и в глазах появлялась какая-то особая, ему только свойственная доброта.

— Так бы сразу и сказали, — воскликнул он, смеясь, — врач Успенский, жених Лены Ковригиной! — И добавил уже серьезно: — Ну что ж, это отличный человек и, кажется, умница. Если пришел, значит, за делом. Ведите его сюда.

Уже уходя, Ткачев в раздумье спросил:

— А может быть, посвятить его в суть дела? Парень крепкий, мог бы даже помочь. Как думаете, Иван Николаевич?

— Там будет видно… Ведите его сюда!

И Павлик очутился у него в кабинете.

— Товарищ Пронин? — нерешительно спросил Пав­лик, с недоверием поглядывая на штатский костюм Пронина. — Генерал Пронин?

— Так точно, — подтвердил тот.

— Я хотел с вами поговорить, — взволнованно начал Павлик.

— Давайте уж по порядку, — остановил его Про­нин. — Сначала расскажите — кто вы и откуда?

Павлик сконфузился.

— Извините. Врач Успенский. Павел Павлович Успенский. Ординатор больницы имени Захарьина. К вам я по делу Ковригиной.

— Что же вам известно об этом деле?

— Все, — сказал Павлик. — Решительно все. Вчера она мне призналась во всем.

— Не совсем понимаю. Как она могла признаться через десять дней после своих похорон?

— Да я же знаю, что ее не хоронили! — воскликнул Павлик. — Я вам говорю, она признались во всем!

— Мария Сергеевна Ковригина призналась, что ее не хоронили?

— Да не Мария Сергеевна, а Елена Викторовна… Леночка!

— Призналась вам, что Марию Сергеевну не хоронили?

— Да, она мне рассказала все.

Пронин испытующе смотрел на своего посетителя.

— А где же в таком случае Мария Сергеевна?

— А уж это у вас, очевидно, надо спрашивать! Леночка… Елена Викторовна сказала, что она находится… уж не знаю где, но где-то у вас!

Пронин с интересом всматривался в Павлика.

— Ну а если и так, зачем же пришли ко мне вы?

— Товарищ Пронин, я мало что понимаю в делах, которыми занимаетесь вы. Я врач. Поэтому мой вопрос может быть и наивным, и даже глупым, но вы уж меня извините.

— Пожалуйста-пожалуйста. Я вас слушаю.

— Неужели, чтобы уберечь профессора Ковригину, нельзя было придумать другого способа?

Теперь Павлик говорил уже спокойно, очень твердо, с убежденностью в своей правоте. Однако Пронин не ответил на вопрос, а только кивнул и сказал: “Так-так”, — мол, продолжайте, я хочу услышать все до конца. И Павлик продолжал.

— То, что вы придумали, дико, жестоко. Если хотите, цинично. Я не специалист, но я берусь здесь же предложить вам десять других способов. Без мнимой смерти и этих отвратительных фальшивых похорон! Скажу вам откровенно, будь я на месте вашего Королева, я бы не выполнял таких поручений, я бы бросил такую работу.

— Понимаю, товарищ Успенский, — ласково сказал Пронин, вышел из-за стола, подвинул свободный стул, подсел к Павлику. — Понимаю и кое-что расскажу вам сугубо доверительно. Этот самый Королев, которого вы, очевидно, здорово не любите, не имеет к нам никакого отношения.

У Павлика перехватило дыхание.

— То есть как “не имеет”?

— А так…

Смутная догадка начала приобретать отчетливые очертания.

— Не хотите же вы сказать, что этот Королев…

— Хочу, — прервал его Пронин. — Это пока служебная тайна, но вам это следует знать. Королев попросту шпион.

— А Елена Викторовна это знает?

— Пока еще нет, но скоро узнает.

— Ничего не понимаю, товарищ Пронин. А где же, тогда Мария Сергеевна?

— Это нам, к сожалению, пока неизвестно.

Павлик облизнул пересохшие губы.

— Может быть, она действительно убита?

— Нет, не думаю. Она им нужна живая…

Прощаясь, Пронин крепко пожал Павлику руку и еще раз напомнил, чтобы он в случае необходимости звонил майору Ткачеву и что его, Павлика, вызовут, как только он потребуется.

— А потребуетесь вы, очевидно, в ближайшие дни, — заключил Пронин.

После ухода Павлика Пронин сразу же вызвал к себе Ткачева.

— Снимки готовы? — поинтересовался Пронин. — Вызовите ко мне младшую Ковригину, а сами организуйте проверку по всем каналам.

Ткачев потоптался на месте.

— Иван Николаевич, вы сказали ему?

— Да, сказал. Вы правы, он настоящий парень. И вообще больше незачем играть в прятки ни с Леной Ковригиной, ни с Успенским. Они себя достаточно проявили, их тоже надо включить в борьбу…

Он отпустил Ткачева. Тому предстояло уточнить еще многие факты для подготовки завершающей операции. Петля, которая была наброшена на тех, кто похитил Ковригину, начала затягиваться…

Леночка вошла в кабинет к Пронину оживленная и даже веселая.

Пронин залюбовался ею. “Если мать еще лучше, — подумал он, — так что же это за красавица…”

Они поздоровались.

— Как настроение? — осведомился Пронин.

— Немножко лучше, — ответила Леночка. — Спасибо за письмо.

— За какое письмо?

— За мамино. Королев мне уже передал его.

— А он все-таки дал вам его вчера?

— А разве не полагалось? — смутилась Леночка, боясь, что подвела Королева.

— Не то что не полагалось, — сказал Пронин, — но я думал, что это он просто так, для красного словца, а на самом деле никакого письма нет.

Он увидел, как Леночка прижала к себе сумочку.

— Оно у вас с собою? — догадался он. — Дайте-ка его на минутку.

— Да там, в общем, ничего. Всего два слова… Пронин почему-то долго читал записку. Потом перечитал ее еще раз, рассматривал через лупу.

— Это ваша мама писала? — спросил он.

— Конечно.

— Уверены, что она?

— Неужели же я не знаю ее почерка? — недоуменно возразила Леночка. — Да и Королев… — Она даже растерялась. — Не мог же он подделать?

— Мог. Он все может, этот ваш Королев, — резко сказал Пронин и неожиданно спросил: — Вы ехали сюда так, как вам было сказано?

— Да, — ответила Леночка. — Доехала до мединститута, вошла в главный подъезд, вышла через другой и поехала сюда…

— А вы не заметили, за вами никто не следил?

— Нет. Кто же может за мной следить?

— Королев, — сказал Пронин. — Все тот же ваш Королев.

— Почему мой? — возразила Леночка. — Он не мой, а ваш.

Пронин выдвинул ящик стола и бросил перед Леночкой фотографию.

— Он?

— Он, — подтвердила Леночка.

— А вы знаете, кто это?

— Василий Петрович Королев. Капитан Королев…

— Капитан-то он, может, и капитан, да только чей? — сердито сказал Пронин. — Это его вчера в кафе сфотографировали. Вы знаете, что это за тип? Шпион, дивер­сант… Это он украл вашу мать!

У Леночки кровь отлила от лица.

— А где же она? — еле слышно спросила Леночка.

— Это мы и хотим узнать, — сказал Пронин. — Но вы не волнуйтесь, мы ее обязательно отыщем.

— А может быть, ее уже нет… — промолвила Леночка, холодея от ужаса.

— Это исключено, — уверенно возразил Пронин. — В том, что она жива, сомнений нет. В противном случае они бы ее сразу убили. Ваша мама — целый капи­тал. Она им нужна живая, а не мертвая!

— Да, но где же она, где? — нетерпеливо спросила Леночка. — Где же вы будете ее искать?

— Найдем, я же вам обещал. Найдем, — успокаивающе повторял Пронин. — Но на этот раз вам действительно придется помочь органам государственной безопасности.

— Но я ведь и хотела помочь, — растерянно произнесла Леночка. — Мне и в голову не могло прийти…

— А мы вас и не виним, — перебил ее Пронин. — Этот тип действовал ловко, что называется, со знанием дела. Значит, вы не отказываетесь от помощи нам?

— Конечно! Говорите, я сделаю все, что нужно.

— Все, что нужно, — задумчиво повторил Пронин и спросил: — А если придется рискнуть?

— Ну что ж, я не испугаюсь!

— А если придется рискнуть жизнью?

— Увидите, — взволнованно сказала Леночка, — ни мой отец, ни моя мать не были трусами.

— Хорошо, — ответил Пронин и добавил: — А пока молчите и ждите.

— Это самое трудное. — Леночка вздохнула.

— Без терпения и выдержки нельзя быть ни хорошим врачом, ни хорошим чекистом. Если Королев будет звонить, разговаривайте, точно ничего не знаете, захочет встретиться, встречайтесь, но на людях — в скверах, в кафе. Если пригласит куда-нибудь на квартиру или за город, воздержитесь. Это директива. Придумайте предлог умно, не вызывая подозрений, и откажитесь.

— Вы его арестуете? — спросила Леночка.

Пронин отрицательно покачал головой.

— С этим не надо спешить. Арестовать просто, но это не значит, что он все расскажет…

— Понимаю, — сказала Леночка, — Как у меня тревожно на душе. А что мне сейчас делать? Ведь надо что-то делать!

— Молчать и ждать. Мы вам скажем, когда что-нибудь понадобится. И никому ни слова. Это тоже очень важно. Я думаю, вы это понимаете.

Пронин позвонил секретарю.

— Если Григорий Кузьмич вернулся, пусть зайдет.

Ткачев вошел с пачкой фотографий в руках.

— Что-нибудь выяснили? — спросил Пронин.

— Да, кое-что…

— Ничего-ничего, говорите, — разрешил Пронин. — Ей полезно знать.

Ткачев взял фотографию, лежавшую на столе перед Леночкой.

— Королев, — сказал он и положил снимок перед Прониным. — Беляков, — сказал он затем и положил рядом фотографию этого же человека. — Сразу узнали и шофер, и в Институте неотложной помощи. — Тка­чев положил третий снимок. — Кварц тоже узнала, ее дачник. — Положил четвертый. — Прилуцкий. Под этим именем он прописан в гостинице “Останкино”.

— Скрылся? — спросил Пронин.

— Нет, благополучно живет, — сказал Ткачев.

— Ну, а на самом деле? — несмело спросила Леночка. — Как же его зовут на самом деле?

Пронин сочувственно поглядел на девушку.

— Как его зовут на самом деле, мы постараемся ответить вам как можно скорей.