Секретные войны Советского Союза

КОРЕЙСКАЯ ВОЙНА 1950-1953 гг.

…Мы вернулись. И долгое время молчали об этой войне, и вспоминали погибших и без вести пропавших боевых друзей лишь в своем узком кругу.

Молчать – не значит забыть. Мы носили эту тайну в себе почти сорок лет. Но нам нечего стыдиться.

А.В. Сморчков, летчик-истребитель, полковник, Герой Советского Союза

25 июня 1950 года началась война на Корейском полуострове, между Корейской Народно-Демократической Республикой (КНДР) и Республикой Корея (Южная Корея) с целью объединения Кореи в единое государство.

Первопричиной войны стал раскол Кореи, произошедший после августа 1945 года. Его логическим следствием явилось провозглашение в 1948 году Корейской Народно-Демократической Республики (КНДР) и Республики Корея (КР). Каждая из них объявила себя единственно законной, представляющей весь корейский народ, а другую считала незаконной, марионеточной и т. д.

В течение нескольких дней война из гражданской, как ее определили представители многих стран, переросла в крупный международный конфликт, в орбиту которого были вовлечены десятки стран и в первую очередь Соединенные Штаты Америки, Советский Союз и Китайская Народная Республика.

Администрация Трумэна расценила начавшийся ранним утром вооруженный конфликт как посягательство на американские интересы в Восточно-Азиатском регионе и буквально с первых дней войны предоставила свои вооруженные силы для поддержки Республики Корея.

Военное руководство США прекрасно понимало, что режим Ли Сын Мана не смог бы самостоятельно отразить агрессию КНДР. А поражение Сеула привело бы к образованию на Корейском полуострове единого государства, дружественного СССР, создало бы угрозу американским интересам в Японии. "Ничем не сдерживаемый коммунистический контроль, – писал в своем труде "Дипломатия" Г.Киссинджер, – вызвал бы к жизни призрак маячащего на горизонте общеазиатского монолитного коммунистического монстра и подорвал бы прозападную ориентацию Японии" [1095]. Это, в свою очередь, нанесло бы ощутимый удар по всей азиатской политике Вашингтона и международному престижу США. ДАчесон, Госсекретарь США в 1949- 1952 годах, впоследствии писал: "Ясно, что атака (КНДР против Юга) не давала повода для объявления войны Советскому Союзу. Также очевидно, что это был открытый вызов нашему международному статусу защитника Южной Кореи, региона огромной важности для безопасности оккупированной Японии… Мы не могли допустить захвата этого важного региона советской марионеткой прямо под нашим носом, ограничившись формальным протестом в Совете Безопасности" [1096].

Таким образом, американская администрация не могла допустить потери своего влияния в Азиатском регионе, и соответственно роль США, несмотря на опасения "разбудить" Москву, была предрешена.

Следует напомнить, что после окончания Второй мировой войны американцы оставили на Дальнем Востоке мощную военную группировку с целью сохранения своего господства в юго-западной части Тихого океана. Так, непосредственно в Южной Корее находилась группа советников в составе пятисот военнослужащих, под началом бригадного генерала Дж. Робертса. В акватории (Северной и Южной Кореи) находился 7-й флот США (около 300 кораблей), а на ближайших авиабазах в Японии и на Филиппинах дислоцировались две воздушные армии – тактическая 5-я и стратегическая 20-я. Кроме того, в непосредственной близости с Кореей находились три американские пехотные дивизии, одна бронетанковая (бронекавалерийская), отдельный пехотный полк и полковая боевая группа (82 871 человек, 1081 орудие и миномет и 495 танков) и одна воздушная армия (835 самолетов) [1097]. В этом районе находилось также около 20 английских кораблей [1098].

К 1950 году в Южной Корее была создана оснащенная современным по тому времени оружием армия, подготовленная для наступательных военных действий. Она насчитывала: 8 пехотных дивизий, 1 отдельный полк, 12 отдельных батальонов, 161 тысяча человек личного состава, около 700 орудий и минометов, свыше 30 танков и САУ, 40 самолетов (устаревших американских образцов), 70 малых кораблей и судов [1099].

В свою очередь, КНА к началу военных действий в 1950 г. имела десять стрелковых дивизий (1,2, 3,4, 5,6, 10,12,13, 15-ю, из них4, 10,13,15-янаходились в стадии формирования), одну танковую бригаду (105-ю), два отдельных полка, в том числе мотоциклетный, 148 тысяч человек личного состава [1100] (по другим данным – 175 тыс. чел.). На вооружении этих боевых частей состояло 1600 орудий и минометов, 258 танков и САУ, 172 боевых самолета (по другим данным – 240) [1101], двадцать кораблей. Кроме того, были сформированы охранные отряды министерства внутренних войск в приграничных районах [1102]. В ВВС КНА насчитывалось 2829 человек, в ВМФ – 10 307 человек. В общей сложности вооруженные силы КНДР вместе с войсками Министерства внутренних дел к началу войны насчитывали около 188 тыс. человек [1103].

Таким образом, соотношение сил и средств у 38-й параллели к началу военных действий было в пользу КНА: по пехоте – в 1,3 раза; артиллерии – в 1,1 раза, танкам и САУ – в 5,9 раза, самолетам – в 1,2 раза, однако в последнем случае следует заметить, что летный состав КНА в основном не закончил обучение. К маю 1950 года было подготовлено лишь 22 летчика штурмовой авиации и 10 летчиков-истребителей [1104].

Здесь уместно кратко охарактеризовать позицию СССР в корейской проблеме и в первую очередь в вопросе участия советских военнослужащих в войне на стороне Северной Кореи. Как свидетельствуют доступные сегодня документы из отечественных архивов, первоначально использование советских войск в корейской войне не предполагалось. В Кремле понимали, что прямое участие Вооруженных сил СССР вызовет негативную реакцию в США и в мире. Было очевидно, что Советский Союз будет обвинен во вмешательстве во внутренние дела суверенной Кореи. Более того, Москва располагала информацией о том, что вторжение армии Северной Кореи на территорию Южной будет рассматриваться в европейских кругах как прелюдия аналогичному наступлению СССР в Германии. Исходя из этого, руководство СССР с началом войны в Корее сделало четкую установку на ее ведение силами Корейской народной армии с привлечением ограниченного числа советских военных советников. Причем находившиеся в стране советники должны были руководствоваться следующими правилами:

1. Советники самостоятельно приказы и распоряжения войскам армии не издают.

2. Командование армии не решает самостоятельно вопросов подготовки, организации и ведения боевых действий без участия военных советников.

3. Главное в работе советников в ходе войны и боевых действий – оказание помощи командованию армии во всесторонней оценке обстановки и принятии грамотных в оперативно-тактическом отношении решений с целью разгрома группировок противника или выхода из-под его ударов с использованием всех сил и возможностей армии.

4. Советники могут запрашивать любые сведения от отделов и служб армии с информацией об этом своему подсоветному или начальнику штаба армии.

5. Взаимоотношения советников с подсоветными и офицерским составом армии строятся на взаимном уважении, доброжелательности и выполнении требований Уставов КНА.

6. Обеспечение советников всем необходимым для жизни, служебной деятельности возлагается на командование армии [1105].

Изменение политики в вопросе участия советских военнослужащих в боевых действиях, как ни странно, было во многом спровоцировано самими американцами.

Во-первых, захват территории КНДР дал бы США непосредственный выход не только к сухопутной границе дружественного СССР Китая, но и непосредственно к советской. Во-вторых, победа Соединенных Штатов, как уже отмечалось, серьезно изменила бы военно-стратегическую обстановку на Дальнем Востоке в пользу США. В-третьих, к этому времени серьезно возросла напряженность в дальневосточном приграничье. Участились случаи нарушения воздушного пространства СССР американскими разведывательными самолетами. А 8 октября 1950 года произошел беспрецедентный случай – два американских штурмовика F-80 "Шутинг стар" нанесли бомбовый удар по базе ВВС Тихоокеанского флота в районе Сухой Речки [1106]. По сведениям же редакции журнала "Посев", таких налетов на аэродромы советского Приморья было совершено до десяти, в результате которых были уничтожены и получили повреждения свыше ста самолетов [1107].

Таким образом, роли главных участников корейской войны были определены уже в первые дни конфликта. Развивавшийся первоначально как гражданская война, он вскоре трансформировался в крупную локальную войну, в ареал которой попало более пятидесяти стран.

Существует немало версий о начале войны в Корее. Пхеньян и Сеул всю ответственность за развязывание конфликта неизменно возлагают друг на друга. Северокорейская версия звучит следующим образом. 25 июня 1950 года южнокорейские войска значительными силами совершили внезапное нападение на территорию КНДР. Силы Корейской народной армии, отразив натиск южан, перешли в контрнаступление. Лисынмановские войска вынуждены были отступить. Развивая наступление, части КНА продолжали наступление и за короткое время овладели большей частью территории Южной Кореи [1108]. Причем нападение Южной Кореи северокорейскими властями, очевидно, предвиделось еще за месяц до начала войны. Во всяком случае, по данным американской разведки, уже с середины марта 1950 года из зоны глубиной до 5 км, примыкающей к 38-й параллели, проводилась эвакуация мирного населения.

Иной версии придерживались представители Юга. 25 июня 1950 года в 4 часа 40 минут войска КНДР внезапно вторглись в Южную Корею. 75-тысячная армия северян пересекла 38-ю параллель и атаковала шесть стратегических пунктов вдоль нее, широко используя авиацию, артиллерию и бронетанковые части. Параллельно с этим КНА высадила на южнокорейское побережье два морских десанта. Таким образом, получается, что КНДР развернула хорошо спланированную широкомасштабную агрессию. За последние десять лет опубликовано немало документов и свидетельств, в той или иной степени подтверждающих южнокорейскую точку зрения. Однако по сей день остается ряд нерешенных вопросов, ответы на которые могли бы изменить общепринятые представления о начале войны в Корее.

Введенные к настоящему времени в научный оборот данные о наращивании вооружения Севера и Юга убедительно свидетельствуют о том, что к войне готовились обе стороны. Причем и Ким Ир Сен и Ли Сын Ман рассматривали силовые методы как единственную возможность создания объединенной Кореи. Однако в отличие от Пхеньяна, скрывавшего свои планы нападения на Юг различного рода инициативами "о мирном объединении" Кореи, сеульские власти выступали с жесткими милитаристическими заявлениями. Да и сам южнокорейский лидер, по словам первого американского посла в РК Джона Муччио, "был чрезвычайно авторитарен, несмотря на постоянные утверждения о стремлении к подлинной демократии в Корее. Идеей фикс Ли Сын Мана являлось объединение Кореи под его руководством. Это стало бы жемчужиной в его долгой политической карьере" [1109]. Ли Сын Ман неоднократно призывал "предпринять наступление на Пхеньян". В 1949 году он прямо заявил, что войска Республики Кореи "готовы вторгнуться в Северную Корею", что "составлен план удара по коммунистам в Пхеньяне". Осенью этого же года южнокорейский министр обороны Син Сен Мо заявил: "Наша армия национальной обороны ждет только приказа Ли Сын Мана. Мы располагаем силами, чтобы, как только будет отдан приказ, в течение одного дня полностью занять Пхеньян и Вонсан" [1110]. 19 июня 1950 года, всего за шесть дней до начала боевых действий, Ли Сын Ман объявил: "Если мы не сможем защитить демократию от "холодной войны", мы добьемся победы в горячей войне" [1111].

Все эти высказывания, несмотря на нарочитую агрессивность, граничащую с провокацией, не были пустым звуком, для того чтобы лишь запугать Север. Об этом наглядно свидетельствуют другие документы. Так, 2 мая 1949 года советский посол Т.Ф.Штыков направляет шифрограмму Сталину, в которой говорится, что в связи с "планами вооруженного вторжения на Север" Южная Корея наращивает численность кадровой армии национальной обороны с 56,6 тыс. до 70 тыс. Только в районах, прилегающих к 38-й параллели, размещено около 41 тыс. солдат и офицеров. На линии соприкосновения северян и южан происходили многочисленные вооруженные столкновения с человеческими жертвами.

Войне предшествовали многочисленные приграничные вооруженные конфликты, провоцируемые обеими сторонами [1112]. Так, только в январе-сентябре 1949 года, по сведениям авторов книги "Локальные войны: история и современность", южнокорейские части более 430 раз нарушили демаркационную линию, 71 раз пересекли воздушные границы, 42 раза вторглись в территориальные воды КНДР [1113]. Во второй половине 1949 года конфликты приобрели еще большую интенсивность. Всего же в 1949 году батальоны и полки 1-й, 8-й и Столичной южнокорейских дивизий, специальные отряды "Хорим" и "Пэккор", а также полицейские подразделения совершили 2617 вооруженных вторжений за 38-ю параллель [1114].

Во время одного такого боя 12 июля 1949 года на Ондинском направлении северяне взяли в плен трех военнослужащих 18-го полка. При допросе они показали, что командование проводило с ними секретные беседы, из которых следовало, что "южнокорейская армия должна упредить северян и нанести им внезапный удар", чтобы овладеть всей Северной Кореей [1115]. Представляют несомненный интерес и письма Ли Сын Мана американскому политологу Роберту Т.Оливеру. 30 сентября 1949 года президент РК направил ему приглашение на консультативную работу в Сеуле в своей администрации, в котором отметил, что "сейчас психологически наиболее подходящий момент", чтобы освободить Север Кореи. "Мы оттесним часть людей Ким Ир Сена в горный район и там заморим их голодом… Я полагаю, что Советский Союз не будет настолько глуп, чтобы начать вторжение в настоящее время". В заключение Ли Сын Ман просил Оливера по соответствующим каналам информировать о сложившейся в Корее ситуации президента Трумэна [1116]. Таких высказываний можно привести много. Но ограничимся лишь словами главы американских советников в КР генерала Робертса. В январе 1950 года на одном из совещаний южнокорейского правительства он заявил, что "план похода – дело решенное. Хотя нападение начнем мы, все же надо создать предлог, чтобы иметь справедливую причину" [1117].

Перечисленные факты говорят об отнюдь не оборонительных настроениях среди южнокорейских руководителей. В то же время Сеул не мог не понимать, что любой малозначительный инцидент на 38-й параллели может привести к большой войне. Кроме того, южнокорейское руководство было, несомненно, извещено о военных приготовлениях Пхеньяна. Не могли не знать южнокорейские руководители и о примерном соотношении сил. Это подтверждается, например, телеграммой Т.Ф. Штыкова в Москву от 20 июня, в которой советский посол сообщает Сталину о том, что южнокорейцам известны планы Пхеньяна. В связи с этим кажутся удивительными дружные заявления как Сеула, так и американских представителей в регионе о "неожиданности" северокорейского вторжения. Введение 8 июня 1950 года на всех железных дорогах КНДР чрезвычайного положения и концентрацию частей КНА вблизи 38-й параллели не заметили военные власти РК, посольство США в Сеуле, а также группа американских советников во главе с генералом Робертсом, сотрудники разведывательных органов в Токио и Сеуле, эксперты соответствующих центральных ведомств США. И это при том, что накануне войны Дональду Николсу – командиру специального подразделения американского корпуса контрразведки, авторитетному и одному из самых влиятельных американцев в Южной Корее, удалось заполучить копии военного плана Ким Ир Сена и целый ряд других свидетельств надвигавшейся войны. Однако его донесения якобы не были приняты к сведению ни Ли Сын Маном, ни руководством ЦРУ.

Но это не единственное противоречие предвоенного периода. Почему, например, к июню 1950 года две трети армии РК были размещены на 38-й параллели или поблизости от нее, а все ее припасы хранились к северу от Сеула и не была создана достаточной глубины система обороны? Почему РК, получив от США необходимое количество мин, не укрепила ими свою оборону вдоль 38-й параллели, особенно на танкоопасных направлениях? И это при том, что 26 июня 1950 года Национальное собрание РК в послании президенту и конгрессу США докладывало: "Наш народ, предвидя такой инцидент (т.е. начало войны. – А.О.), как сегодня, создал крепкие оборонительные силы, чтобы защитить оплот демократии на Востоке и оказать услугу миру во всем мире" [1118]. Кроме того, почему в условиях, когда не сегодня завтра ожидался массированный удар со стороны Севера, южнокорейское руководство внезапно 15 июня 1950 года сняло с оборонительных рубежей в Чхорвоне 3-й полк 7-й дивизии, располагавшийся на центральном направлении, и присоединило его к сеульскому гарнизону? А 25-й полк 2-й дивизии, занимавший оборонительную линию у Оняна и планировавшийся к переброске в Чхорвон, так и не занял своей позиции? В официальных источниках эти действия Ставки сухопутных войск РК объясняются перегруппировкой сил, но ее осуществление в очевидно критический момент выглядит, по крайней мере, странно. И еще один любопытный факт. За несколько дней до начала конфликта военный министр США Джонсон, начальник американского Генерального штаба генерал Брэдли и бывший тогда советником госдепартамента США и возглавлявший Управление стратегических служб (УСС) Джон Ф.Даллес совершили специальную поездку в Японию, где они совещались с генералом Макартуром о возможных военных действиях. Сразу же после этого Даллес выехал в Южную Корею, где ознакомился с состоянием южнокорейских войск в районе 38-й параллели. На заверения сопровождавших его южнокорейских офицеров, что враг будет "наголову разбит еще до того, как перейдет границу", он заявил, что, если им удастся продержаться хотя бы две недели после начала боевых действий, "все пойдет гладко". Выступая 19 июня 1950 года в "национальном собрании" в Сеуле, Даллес одобрил подготовку войск к военным действиям и заявил, что США готовы оказать необходимую моральную и материальную поддержку Южной Корее в ее борьбе против северокорейцев [1119]. "Я придаю большое значение той решающей роли, которую ваша страна может сыграть в великой драме, которая сейчас разыграется", – написал Даллес Ли Сын Ману перед отъездом из Сеула [1120]. В этой связи еще более удивительным представляется приказ командующего сухопутными силами Южной Кореи, отменяющий состояние повышенной боевой готовности, которая сохранялась в течение нескольких недель в ожидании возможной агрессии с Севера. Он был отдан 24 июня 1950 года – за сутки до начала войны [1121].

Эти и многие другие вопросы и противоречия рассматриваемого периода, по мнению многих исследователей, свидетельствуют о преднамеренности действий властей Южной Кореи, "как бы обещающих противнику легкость вторжения", а также об участии в "игре" некой третьей силы.

В это время на мировой арене было два основных игрока – Советский Союз и Соединенные Штаты Америки. Как уже упоминалось выше, СССР в это время относился к объединению Кореи весьма индифферентно, во всяком случае-до конца 1949 года. В корейском Генеральном штабе, при непосредственном участии главного военного советника генерала Васильева, разрабатывались планы на случай войны, отстраивались вооруженные силы КНДР. Поддерживая Корею, советский Союз тем самым старался укрепить свои завоеванные после Второй мировой войны позиции в Восточно-Азиатском регионе. Однако КНДР рассматривалась Кремлем в этот период как буферное государство между СССР и капиталистическим миром. С тем чтобы не спровоцировать потенциального противника и дистанцировать СССР от военных действий в случае их начала, Москва даже приняла решение ликвидировать свои военно-морскую базу и представительство ВВС в КНДР. Как говорилось в этой связи в Рекомендации по Корее, составленной 2 августа 1949 года, политически было бы целесообразно убрать наши военные объекты сейчас, чтобы продемонстрировать миру наши намерения, психологически разоружить противников и не допустить втягивания нас в возможную войну против агрессии южан [1122]. И только в мае 1950 года, после серии встреч и консультаций между советским и северокорейским руководством в Москве, Сталин дал свое согласие на проведение военной акции – фактически превентивного удара по агрессору, но с категорической оговоркой – без участия в войне советских регулярных войск.

Исследователи разных стран, занимающиеся историей корейской войны, приводят несколько версий, побудивших Сталина изменить свое решение. Однако, на наш взгляд, одна из главных причин связана с разделом сфер ответственности в международном коммунистическом движении между Советским Союзом и молодой, но быстро набиравшей авторитет в международном коммунистическом движении Китайской Народной Республикой. Отказ Сталина поддержать стремление Ким Ир Сена к объединению страны на фоне только что победившей китайской революции мог быть истолкован как сдерживание Москвой дела революции на Востоке. Это могло пошатнуть авторитет советского руководителя как лидера коммунистического мира, ослабить его влияние на колониальные и полуколониальные страны Востока и еще больше поднять престиж Мао.

Что же касается Вашингтона, то там были крайне заинтересованы в создании на Корейском полуострове такой социальной и геополитической обстановки, которая бы вполне соответствовала политическим и стратегическим целям США. Тем более в условиях уже развернувшейся "холодной войны", биполярного противоборства США – СССР. Юг Кореи необходим был США как плацдарм на Азиатском континенте.

Еще в июле 1945 года, как пишет в своих "Мемуарах" президент Трумэн, генерал Маршалл и адмирал Кинг в Потсдаме говорили ему о желательности "оккупировать Корею и Порт-Артур", о необходимости совершить десантную операцию и принять капитуляцию от японской армии в провинции Квантун (Маньчжурия) и Корее, до того как туда продвинется Советская армия. В середине августа Трумэн получил еще одно "пожелание", на этот раз от промышленных кругов – "быстрее оккупировать Корею и промышленный район Маньчжурии" [1123]. Однако в тот момент Соединенные Штаты не располагали в регионе необходимыми для реализации этого плана силами. Поэтому раздел Кореи на Северную и Южную стал для Америки своего рода подарком Сталина.

Весной 1950 года Совет национальной безопасности США утвердил специальную директиву СНБ-68, разработанную Госдепартаментом и Министерством обороны США. В директиве на основе развернувшихся событий в Китае, Центральной и Восточной Европе и в регионах антиколониального движения делался вывод об угрозе расширения геополитической экспансии Кремля, который, как утверждалось в документе, стремится "…удержать и укрепить свою абсолютную власть, во-первых, в самом Советском Союзе, а во-вторых, на подчиненных ему территориях… По мнению советских руководителей, выполнение этого замысла требует устранения любой эффективной оппозиции их правлению" [1124]. Для достижения этих целей, говорилось далее в директиве СНБ-68, Москва может пойти на осуществление целой серии "локальных агрессий" в различных регионах мира. По мнению американских аналитиков, потенциальными субрегионами, которым угрожает "советская экспансия", являются: Южная Корея, Япония, Ближний Восток. Соответственно, Пентагону было предложено внести существенные коррективы в дальневосточную стратегию и дипломатию США. Поэтому к началу корейской войны в июне 1950 года США были основательно подготовлены к активному политико-дипломатическому демаршу и прямому вступлению в локальную войну против "коммунистической агрессии". Однако об этой директиве, официально утвержденной Трумэном лишь 30 сентября 1950 года, знал только узкий круг американского руководства. Ограниченное число лиц знало и об утвержденном Пентагоном за неделю до начала войны плане "SL-17". В нем составители исходили из предположения о неизбежном вторжении на Юг Корейской народной армии, отступлении противостоящих ей сил, их обороне по периметру Пусана с последующей высадкой десанта в Инчхоне [1125]. Фактически разработка планов для разного стечения обстоятельств – обычное дело штабистов. Но накануне войны оно едва ли может быть расценено как плановая работа, тем более в свете последующего хода военных действий на первом этапе войны (июнь – сентябрь 1950 года), которые развертывались в полном соответствии со сценарием Пентагона.

Публично же Южная Корея была исключена из пределов "оборонительного периметра США" [1126]. Об этом заявил в своем выступлении 12 января 1950 года госсекретарь США Дин Ачесон в Национальном пресс-клубе. "Моя речь, – вспоминал впоследствии Ачесон, – открыла зеленый свет для атаки на Южную Корею" [1127]. Согласно официальной версии, США вмешались в конфликт, потому что, как заявил президент Трумэн, вторжение Северной Кореи "поставило под угрозу основы и принципы Объединенных Наций". Так ли это?

Если принять версию о закулисной роли США в разжигании корейской войны, то события могли развиваться следующим образом.

В то время, как утверждают некоторые авторитетные исследователи, в Южной Корее сложилась взрывоопасная ситуация: режиму Ли Сын Мана грозил крах – против него, так же как и против американцев, выступало большинство населения в стране. Ширилось партизанское движение, особенно в горных районах южных провинций. Так, осенью 1948 года произошло восстание в южнокорейской армии, к середине 1949 года они проходили в 5 из 8 провинций Юга. В том же году на Север перешли в полном составе и со всем вооружением два батальона южнокорейской армии, два боевых и одно грузовое судно, перелетел военный самолет. О падении легитимности Ли Сын Мана наглядно свидетельствуют так называемые "всеобщие" выборы 30 мая 1950 года. Иностранные наблюдатели были вынуждены констатировать: итоги выборов могут быть интерпретированы как "демонстрация публичных настроений против президента и его сторонников, а также полиции" [1128]. В перспективе такое положение создавало для США угрозу потери своего влияния в регионе и объединения Кореи под эгидой коммунистов.

И тогда в узком кругу американского руководства созрел план, нацеленный на то, чтобы заставить Сталина и Ким Ир Сена ударить первыми, после чего мобилизовать мировое общественное мнение на осуждение агрессора и обрушиться всей военной мощью на Северную Корею. В результате такой комбинации режим Ли Сын Мана должен был укрепиться за счет действий законов военного времени и получить международную поддержку и признание. Одновременно укрепились бы позиции Вашингтона на Дальнем Востоке. Главным же виновником агрессии перед лицом международной общественности, по замыслам американских сценаристов, должен был стать Советский Союз. "Представители Госдепартамента заявили, – сообщил 24 июня 1950 года – за день до начала войны – вашингтонский корреспондент "Юнайтед Пресс", – что США будут считать Россию ответственной за войну коммунистической Северной Кореи против Южной Корейской Республики, которая была создана и получала поддержку от нашей страны и Организации Объединенных Наций…" [1129].

Дальнейшие события могли развиваться следующим образом. Южная Корея после массированной психологической обработки населения с целью нагнетания военного психоза в ночь на 25 июня 1950 года спровоцировала пограничный конфликт. Южнокорейский вооруженный отряд вторгся в районе Онджина с юга на север через 38-ю параллель и продвинулся в глубь северокорейской территории на 1 -2 км. Этот факт отражен в официальных заявлениях КНДР и свидетельствах советских граждан, живших и работавших в то время в Корее [1130]. Корейская народная армия отогнала неприятеля на юг и перешла в контрнаступление. Затем ситуация развивалась согласно плану "SL-17": южнокорейская армия под натиском КНА спешно отступила и откатилась на юг страны. В связи с отступлением интересно процитировать американского генерала Макартура, прибывшего 29 (30) июня на корейский фронт. После ознакомления с ситуацией он сказал сопровождавшим его офицерам: "Я видел много отступающих корейских солдат в ходе этой поездки, у всех оружие и боеприпасы, и все улыбаются. Я не видел ни одного раненого. Никто не сражается" [1131]. В то же время к этому моменту южнокорейская армия понесла фантастические потери: около 60% личного состава. По мнению Макартура, в случае непринятия срочных мер "полный коллапс" южнокорейской армии неизбежен [1132].

После того как лисынмановские войска закрепились на Пусанском плацдарме, в дело вступили основные американские силы.

"Никогда прежде на всем протяжении нашей истории, – сообщал американский журнал "Лайф" в августе 1950 года, – мы не были до такой степени подготовлены к началу какой-либо войны, как в начале этой войны. Сегодня, спустя лишь несколько недель с тех пор, как началась война, мы имеем в Корее больше солдат и больше оружия, чем мы посылали для вторжения в Северную Африку в ноябре 1942 года, через 11 месяцев после Перл-Харбора" [1133].

О том, что переброска американских войск была тщательно спланирована заранее, отчасти подтверждают слова генерал-полковника Н. Ломова, возглавлявшего в Генеральном штабе Главное оперативное управление. Позже он вспоминал: "… Успехи северокорейских войск полностью подтвердили наши расчеты, связанные с оценкой размаха, темпов и сроков операции. Обеспокоенность вызвали оперативно принятые американским командованием меры. Очень быстро (выделено А.О.)на полуострове оказались части американской пехотной дивизии" [1134]. Это стало возможным благодаря значительным силам, сконцентрированным на Дальнем Востоке [1135]. Причем имевшим боевой опыт Второй мировой войны. К моменту начала войны только в Японии находились в полной боевой готовности три пехотные [1136] и одна кавалерийская (бронетанковая) американская дивизии, воздушная армия (835 самолетов) и 7-й военно-морской флот США – около 300 кораблей и судов [1137].

Кроме того, на Гавайских островах дислоцировались два отдельных полка национальной гвардии. В целом численность регулярных войск США на Дальнем Востоке достигала 143 тыс. человек плюс 6 тыс. человек из национальной гвардии. Пехотные дивизии и отдельные полки были укомплектованы по штатам военного времени. Военно-воздушные силы США, действовавшие в Корее, организованно входили в состав ВВС Дальневосточной зоны и к началу войны имели следующий боевой состав. 5-я воздушная армия, дислоцировавшаяся в Японии, состояла из 3-й и 38-й авиагрупп средних бомбардировщиков, 8, 35, 49, 347-й авиагрупп истребителей, 374-й и 1503-й авиагрупп транспортной авиации, 4-й и 6-й отдельных авиаэскадрилий истребителей, 512-й разведывательной авиаэскадрильи. 20-я воздушная армия, дислоцировавшаяся на о. Окинава, имела в своем составе 51-ю авиагруппу истребительной авиации. 13-я воздушная армия, находившаяся на Филиппинских островах, состояла из 18-й авиагруппы и 419-й авиаэскадрильи истребителей. На Марианских островах находились 19-я авиагруппа тяжелых бомбардировщиков, 21-я отдельная транспортная авиаэскадрилья и 514-я разведывательная авиаэскадрилья. На Каролинских островах располагались одна авиагруппа и две авиаэскадрильи. На Гавайских островах дислоцировались 7-я авиационная дивизия и 1500-я транспортная авиагруппа. 5,13 и 20-я воздушные армии, а также авиация, дислоцировавшаяся на Марианских, Каролинских и Гавайских островах, подчинялись штабу военно-воздушных сил Дальневосточной зоны, который находился в Токио. Все вышеперечисленные авиационные соединения в общей сложности насчитывали 60 самолетов стратегической авиации (из них 30 тяжелых бомбардировщиков и 30 стратегических разведчиков), 720 самолетов тактической авиации (из них 140 легких бомбардировщиков, 520 истребителей и 60 разведчиков) и 260 транспортных самолетов, а всего 1040 самолетов. Кроме того, в районе Дальнего Востока базировались американская и английская авиационные группы ВВС военно-морских сил (122 истребителя и 18 палубных бомбардировщиков) и одна истребительная эскадрилья (40 самолетов) ВВС Австралии. Военно-морские силы США в западной части Тихого океана включали 7-й флот, базировавшийся на район Филиппинских островов и о. Гуам, и военно-морские силы Дальнего Востока, базировавшиеся на район Японии, Южной Кореи и о. Рюкю. В общей сложности они насчитывали 26 кораблей, в том числе тяжелый авианосец, тяжелый крейсер, легкий крейсер, 12 эскадренных миноносцев, 4 подводные лодки и 7 тральщиков, около 140 самолетов и до 10 200 человек личного состава. Кроме того, в водах Дальнего Востока находилось 20 боевых кораблей, принадлежавших Великобритании, среди которых были легкий авианосец, 2 легких крейсера. 2 эскадренных миноносца и 5 сторожевых кораблей (См.: Opлов А.С, Гаврилов В.А. Тайны Корейской войны. М., 2003. С. 44-45).

Что же касается высадки десанта в Инчхоне, то эта операция для американцев была тоже не нова – район порта им был хорошо знаком. По информации полковника Г.К.Плотникова, войска США в рамках Потсдамской конференции уже высаживались в этом порту 8 сентября 1945 года.

Немало загадок до сих пор оставляют и внешнеполитические демарши Соединенных Штатов. Из известных на сегодняшний день документов и воспоминаний участников и очевидцев следует, что первым официальным лицом США, узнавшим о начале войны (25 июня в 9.30), стал посол США в Сеуле Джон Муччо. Его сообщение пришло в Вашингтон поздно вечеров 24 июня. Информацию принял госсекретарь Дик Ачесон. Президент Трумэн в это время находился на отдыхе в Индепенденсе (штат Миссури) и смог вернуться в Овальный кабинет лишь к полудню 25 июня. Первой реакцией Трумэна, экстренно прилетевшего в Вашингтон, по словам помощника госсекретаря Джеймса Уэбба, было восклицание: "Во имя господа бога, я собираюсь их проучить" [1138]. Таким образом, первые важные решения, которые, к слову сказать, по конституции не входили в его прерогативу, принял Ачесон. Он дал указания генералу Макартуру обеспечить воздушное прикрытие эвакуации американцев из Кореи, а 7-му флоту США – на крейсирование между Тайванем и материковым Китаем, чтобы исключить попытки КНР осуществить вторжение на Тайвань. Все это было сделано без консультаций с ОКНШ и до получения формального одобрения конгрессом. До наступления полуночи Ачесон задействовал "фактор ООН". Он поставил задачу дежурным сменам в Пентагоне и Госдепартаменте связаться с Генеральным секретарем ООН Трюгве Ли и попросить его созвать чрезвычайное заседание Совета Безопасности ООН. 25 июня в полдень Совет Безопасности собрался в Нью-Йорке и рассмотрел проект резолюции, представленной США и призывающей к коллективным действиям против "неспровоцированной агрессии" КНДР и к немедленному прекращению огня северными корейцами. Как показывает ряд американских документов, этот проект был подготовлен сотрудниками госдепартамента США заранее. Примечательно, что против формулировки "неспровоцированная агрессия" выступили представители Великобритании, Франции, Египта, Норвегии и Индии. Свою позицию они объяснили тем, что в Корее началась гражданская война. А поскольку на протяжении многих месяцев мир нарушался обеими сторонами, говорить о "неспровоцированности агрессии" неправомочно. Однако эта поправка была отвергнута Трюгве Ли и Чарльзом Нойесом, представителем США. Первоначальная резолюция, предложенная американцами, была принята девятью голосами "за" при отсутствии "против". Представитель Югославии воздержался, а советский представитель Яков Малик отсутствовал. По указанию Москвы он бойкотировал заседания Совета Безопасности из-за отказа признать коммунистический Китай вместо националистического правительства Чан Кайши. К этому времени из американского посольства в Москве пришло сообщение: по мнению посла, СССР не планировал всеобщую войну.

В телефонном разговоре с президентом 25 июня Аллен Даллес высказался за развертывание наземных войск в Корее:

"…сидеть сложа руки, пока в Корее реализуется неспровоцированное вооруженное нападение, означает инициировать разрушительную цепь событий, ведущую, возможно, к мировой войне…" [1139].

26 июня президент США Трумэн приказал генералу Макартуру направить в Корею боеприпасы и снаряжение. Командующему 7-м флотом предписывалось прибыть в Сасебо (Япония) и установить оперативный контроль над Кореей. На следующий день, 27 июня Трумэн, отменив ранее действовавший приказ, ограничивавший сферу боевых операций авиации 38-й параллелью, дал право командующему дальневосточными войсками США генералу Макартуру использовать вооруженные силы, находящиеся под его командованием, для проведения военно-воздушных операций на территории Северной Кореи. Генерал Макартур приказал командующему 5-й воздушной армией Патриджу нанести массированный удар по объектам на территории КНДР 28 июня.

Вечером 27 июня, когда американские вооруженные силы уже вели войну против КНДР, вновь был собран в неполном составе Совет Безопасности, который прошедшим числом принял резолюцию, одобряющую действия американского правительства.

30 июня Трумэн под предлогом требований Совета Безопасности ООН подписал приказ об использовании в Корее фактически всех видов американских вооруженных сил: сухопутных войск, военно-воздушных и военно-морских сил. В тот же день президент США после совещания с госсекретарем и министром обороны подписал еще два приказа: о посылке двух американских дивизий из Японии в Корею и об установлении морской блокады КНДР.

Блокада была установлена к 4 июля силами трех групп: группы восточного побережья – под американским командованием, западного – под английским и южного – под южнокорейским. К этому времени (в конце июня) в водах Кореи уже действовало 19 крупных американских кораблей (тяжелые авианосец и крейсер, легкий крейсер, 12 эскадренных миноносцев, 4 подводные лодки), 23 английских и австралийских корабля (2 легких авианосца, 3 легких крейсера, 8 эскадренных миноносцев, а также 10 сторожевых кораблей) [1140].

7 июля по требованию американского представителя было созвано экстренное заседание Совета Безопасности, на котором была принята новая резолюция, вновь предложенная США, призывавшая членов ООН оказать срочную военную помощь Южной Корее [1141]. При этом была полностью проигнорирована позиция Комиссии ООН по Корее (UNCOK), которая рекомендовала переговоры как единственно правильное средство разрешения ситуации. В это время в боевых действиях, помимо авиации и флота, уже принимали активное участие сухопутные части армии США.

Решение Совета Безопасности поддержали 53 государства. Кроме США, в состав многонациональных сил (МНС) ООН для ведения войны на Корейском полуострове вошли ограниченные контингента 15 стран, связанных союзническими соглашениями с Вашингтоном или находившихся в серьезной экономической зависимости от США. Две трети войск ООН составляли американские военнослужащие. От США в корейской войне участвовали семь дивизий, ВВС, ВМС; от Турции – пехотная бригада; Франция, Бельгия, Колумбия, Таиланд, Эфиопия, Филиппины, Голландия, Греция направили по одному батальону; английские, канадские, австралийские и новозеландские подразделения составили одну дивизию [1142]. Из Дании, Норвегии, Италии и Индии прибыли медицинские подразделения. Кроме того, в состав сил ООН вошли австралийские авиационные группы (истребители FB-30 "Вампир" и транспортные самолеты), канадские (транспортная авиация, часть летчиков была зачислена в состав ВВС США), части ВВС Великобритании (самолеты "Файрфлай", "Сифайр" и "Сифьюри"), которые базировались на авианосцах "Триумф" и "Тесей". 4 августа 1950 года в Корею прибыла группа самолетов авиации ЮАР (английские самолеты "Спитфайр"). Но вскоре южноафриканские летчики пересели на американские F-5JD "Мустанг". Позднее они стали летать и на новейших реактивных истребителях F-86 "Сейбр" ("Сабля").

По словам бывшего госсекретаря США Г.Киссинджера, коалиционные силы довольно индифферентно отнеслись к возможности участия в боевых действиях и выступили на стороне Америки исключительно с "позиции солидарности".

Решения, принятые на заседаниях Совета Безопасности, вызвали негативную реакцию Советского Союза. Большинство стран социалистического лагеря также выступили с заявлениями, осуждающими агрессивные действия Соединенных Штатов. При этом отмечалась незаконность принятых постановлений. Так, в ответной ноте правительства Чехословакии правительству США по поводу морской блокады Корейского побережья, врученной МИДом Чехословакии американскому послу в Праге 11 июля, говорилось:

"…правительство Чехословацкой Республики уже в телеграмме от 29 июня с.г. Генеральному секретарю Организации Объединенных Наций заявило, что решение членов Совета Безопасности в Корее, на которое ссылается президент Соединенных Штатов Америки, грубо нарушает Устав Организации Объединенных Наций и является незаконным. Более того, правительство Соединенных Штатов Америки не имеет никаких оснований оправдывать свою агрессию в Корее незаконным решением членов Совета Безопасности, поскольку президент Трумэн отдал приказ американским вооруженным силам выступить против Корейской Народно-Демократической Республики раньше, чем в Совете Безопасности было принято это незаконное решение" [1143].

Однако заявление Чехословацкой Республики, так же, как и другие аналогичные, было проигнорировано американской стороной.

Таким образом, Соединенные Штаты Америки, заручившись (или прикрывшись) флагом ООН. вступили в войну, которую официально рассматривали как первый шаг "коммунистического плана глобального характера" [1144].

Военные действия в корейской войне по оперативно-стратегическим результатам можно разделить на четыре периода: первый (25 июня – 14 сентября 1950 г.) – переход северокорейскими войсками 38-й параллели и развитие наступления до р. Нактон-ган; второй (15 сентября – 24 октября 1950 г.) – контрнаступление многонациональных сил ООН и выход их в южные районы КНДР; третий (25 октября 1950 г. – 9 июля 1951 г.) – вступление в войну китайских народных добровольцев, отступление войск ООН из Северной Кореи, боевые действия в районах, прилегающих к 38-й параллели; четвертый (10 июля 1951 г. – 27 июля 1953 г.) – боевые действия сторон в ходе переговоров о перемирии и окончание войны.

Первый период войны прошел в пользу Корейской народной армии. Нанеся мощный удар на Сеульском оперативном направлении, она прорвала оборону противника и форсированным темпом развернула наступление на Южном направлении. 28 июля южнокорейские войска оставили Сеул, а к середине августа до 90% территории Южной Кореи было занято армией КНДР. Значительную роль в разработке и обеспечении операций КНА сыграли советские военные советники. Среди них были советник командующего 1-й армией (генерал Ки Мун) подполковник А.Обухов [1145], советник командующего артиллерией армии (полковник Ким Бай Нюр) полковник И.Ф. Рассадин и другие. Старшим советником при штабе фронта был генерал Постников.

Вот как описывает подготовку Тэджонской наступательной операции (3-25 июля 1950 г.) А. Обухов: "Мы с Рассадиным предложили усилить разведку района сосредоточения войск противника, обеспечение левого фланга армии, взять пленных. По своим войскам определили, какой группировке подойти ночью к р. Кимган, форсировать ее с ходу. Задачи дивизий, главной группировки определить места командных и наблюдательных пунктов, выделить пулеметчиков, автоматчиков для стрельбы по низколетящим самолетам. Наконец, направление ударов 4-й, 3-й пехотных дивизий и танков по окружению и уничтожению 24-й американской пехотной дивизии. Все это было расписано подетально. А для этого просил усилить армию тремя пехотными дивизиями, противотанковой бригадой, гаубичными и пушечными полками. В итоге дивизия противника была окружена, расчленена на две части, командир генерал-майор Дин взят в плен, противник потерял 32 тысячи солдат и офицеров, более 220 орудий и минометов, 20 танков, 540 пулеметов, 1300 автомашин и др. Оценивая операцию, американский журналист Джон Дилли в книге "Суррогат победы" писал: "Американские генералы были уверены, что корейцы разбегутся при одном виде американских солдат. Однако противник (КНА) оказался таким искусным и опытным, какого не встречали американцы" [1146].

Интересно отметить, что 10 июля произошел первый танковый бой между корейскими танками советского производства Т-34 и американскими М24 "Чаффи" из роты "А" 78-го тяжелого танкового батальона армии США. В итоге два "Чаффи" были подбиты, а тридцатьчетверки потерь не понесли, хотя и получили прямые попадания (ни один снаряд броню не пробил). На следующий день американцы лишились еще трех М24, северокорейцы опять не потеряли ни одного танка. Подобное начало боевой деятельности деморализовало экипажи американских танков. К концу июля рота "А" де-факто перестала существовать: из 14 танков уцелело только два. На свой счет за это время янки так и не записали ни одной тридцатьчетверки [1147].

Рекомендации опытных советских офицеров способствовали успеху и следующей – Нактонганской операции (26 июля – 20 августа). В результате этого наступления был нанесен существенный урон 25-й пехотной и бронетанковой дивизиям американцев, на юго-западном направлении 6-я пехотная дивизия и мотоциклетный полк 1-й армии КНА разгромили отходившие части ЮКА, захватили юго-западную и южную части Кореи и вышли на подступы к г. Масан, заставив отступить к г. Пусану 1-ю американскую дивизию морской пехоты.

Работа советских военных советников была высоко оценена правительством КНДР. В октябре 1951 года 76 человек за самоотверженную работу "по оказанию помощи КНА в ее борьбе против американо-английских интервентов" и "беззаветную отдачу своей энергии и способностей общему делу обеспечения мира и безопасности народов" были награждены корейскими национальными орденами.

Сложившаяся на фронте обстановка вызвала серьезное беспокойство в кругах западной общественности. В прессе стали звучать пессимистические нотки. Так, газета "Вашингтон стар" 13 июля 1950 года писала: "Мы должны будем считать себя счастливыми в Корее, если нас не скинут в море… Нам, возможно, удастся удержать оборонительный плацдарм на юге, где местность довольно гористая. Но это будет ужасно трудным делом. Немедленная мобилизация людей и промышленности необходима для предотвращения катастрофы в Корее…" Обозреватель газеты "Обсервер" 15 июля 1950 года писал: "Мир является свидетелем того, как вооруженные силы могущественных Соединенных Штатов ведут отчаянную, безнадежную битву, в то время как их отбрасывает назад к морю армия Северной Кореи – самого маленького государства" [1148].

20 августа наступление войск КНА было остановлено на рубеже Хаман, р. Нактон-ган, Инчхон, Пхохан. Противник сохранил за собой Пусанский плацдарм до 120 км по фронту и до 100-120 км в глубину. Попытки КНА в течение второй половины и первой половины сентября ликвидировать его не увенчались успехом. Начался второй период войны.

К началу сентября 1950 года на Пусанский плацдарм из Японии было переброшено несколько американских дивизий (командующий всеми сухопутными войсками США и РК – генерал-лейтенант Уолтон Уокер [1149]) и английская бригада, а 15 сентября американо-южнокорейские войска, перехватив инициативу, развернули контрнаступление. К этому времени на Пусанском плацдарме было сосредоточено 10 пехотных дивизий (5 американских и 5 южнокорейских), 27-я английская бригада, пять отдельных полков [1150], до 500 танков, свыше 1634 орудий и минометов различного калибра. Превосходство в воздухе было абсолютным – 1120 самолетов (170 тяжелых бомбардировщиков, 180 средних бомбардировщиков, 759 истребителей-бомбардировщиков и др.) [1151]. У западных берегов Корейского полуострова находилась мощная группировка военно-морских сил войск ООН – 230 кораблей флота США и их союзников, свыше 400 самолетов и около 70 тысяч человек. Силам ООН противостояли 13 дивизий КНА, 40 танков и 811 орудий. Учитывая, что численность дивизий КНА к этому времени не превышала 4 тыс. человек, а войск ООН достигала 12 тыс. и 14 тыс. солдат и офицеров, соотношение сил и средств на фронте к началу наступления составляло в пользу ООН в живой силе 1:3, в танках -1:12,5, в орудиях и минометах – 1:2 [1152].

Операция "войск ООН", получившая название "Хромит", началась с высадки 10-го американского корпуса (1 -я дивизия морской пехоты, 7-я американская пехотная дивизия, английский отряд коммандос и части южнокорейских войск общей численностью около 70 тысяч человек) под командованием генерала Элмонда. Для обеспечения высадки десанта привлекались 7-й объединенный флот специального назначения под командованием вице-адмирала Страбла и корабли других государств коалиции – всего 260 боевых кораблей и судов различных классов и 400 самолетов [1153]. Для достижения внезапности были широко использованы меры оперативной маскировки. В печати с целью дезинформации указывались различные даты начала наступательных операций, назывались заведомо ложные пункты и сроки высадки десанта и т.п. Для отвлечения сил Народной армии от действительного района высадки в период с 18 августа по 15 сентября 1950 года высаживались демонстративные тактические десанты и разведывательно-диверсионные группы на второстепенных направлениях. В течение 28 дней, предшествовавших высадке десанта, корабли ВМФ произвели обстрел береговых объектов и портов на девяти участках. За десять суток до выхода кораблей десанта из портов формирования американская авиация совершила свыше 5000 самолето-вылетов, нанося бомбовые удары по коммуникациям, железнодорожным узлам и аэродромам, преимущественно в юго-западной части страны [1154].

Высадка десанта осуществлялась тремя эшелонами: в первом эшелоне – 1-я дивизия морской пехоты, во втором – 7-я пехотная дивизия, в третьем – остальные части 10-го армейского корпуса.

После 45-минутной авиационной и артиллерийской подготовки передовые части десанта, высадившись на берег, обеспечили десантирование 1-й дивизии морской пехоты непосредственно в порту города Инчхона. Сломив сопротивление оборонявшего порт 226-го отдельного полка морской пехоты КНА [1155] (еще не завершившего формирования), противник 16 сентября овладел городом и развернул наступление в направлении Сеула [1156]. В тот же день ударная группировка объединенных сил в составе 2 южнокорейских армейских корпусов, 7 американских пехотных дивизий, 36 дивизионов артиллерии перешла в контрнаступление из района Тэгу в северо-западном направлении. 27 сентября обе группировки соединились к югу от Есана, завершив тем самым окружение 1-й армейской группы КНА в юго-западной части Кореи. 28 сентября силы ООН овладели Сеулом, а 8 октября достигли 38-й параллели и на восточном участке пересекли ее.

С возникновением угрозы захвата войсками ООН территории КНДР советское правительство после 7 октября 1950 года начало эвакуацию в СССР имущества и персонала авиационных комендатур, кораблей Сейсинской ВМБ, семей военных советников. В январе 1951 года на родину была отправлена и отдельная рота связи. Сотрудники советского посольства переводились в более безопасный район – на границе с Китаем. Вот как описывает этот момент сотрудник посольства В.А. Тарасов [1157]: "В ночь на 10 октября сотрудники посольства покинули Пхеньян на легковых и грузовых машинах. Двигались медленно: мешали темнота и частые воздушные налеты. За первую ночь прошли всего шестьдесят километров и лишь к утру, после второй, более спокойной ночи, достигли города Синыйчжу. Здесь кончалась корейская земля, а за пограничной рекой Ялуцзян простирался Китай. Сюда стекались беженцы со всей страны" [1158].

11 октября, развивая наступление, американо-южнокорейские войска прорвали оборону КНА и устремились к Пхеньяну. 23 октября столица КНДР была взята. Значительное влияние на исход операции оказал воздушный десант (178-я отдельная ударная группа, около 5 тысяч человек), выброшенный 20 октября в 40-45 км севернее Пхеньяна [1159]. Вслед за этим объединенные силы вышли на ближайшие подступы к границам КНР и СССР. Опасность положения вынудила советское правительство "подстраховаться" и сосредоточить вдоль китайской и корейской границ крупные соединения Советской армии: 5 бронетанковых дивизий и ТОФ СССР в Порт-Артуре [1160]. Группировка подчинялась маршалу Р.Малиновскому и служила не только своеобразной тыловой базой для воюющей Северной Кореи, но и мощным потенциальным "ударным кулаком" против американских войск в регионе Дальнего Востока. Она постоянно находилась в высокой степени боевой готовности к ведению боевых действий. Непрерывно велась боевая, оперативная, штабная, специальная подготовка [1161].

Следует упомянуть, что критическое положение, сложившееся на втором этапе войны, повлияло на дальнейшую судьбу советского посла в КНДР Т.Ф. Штыкова и главного военного советника Н.Васильева. В конце ноября 1950 года они были освобождены от занимаемых постов за "грубые просчеты в работе, проявившиеся в период контрнаступления американских и южнокорейских войск". Более того, 3 февраля 1951 года Т.Ф. Штыков был понижен в воинском звании до генерал-лейтенанта и через 10 дней уволен из рядов Вооруженных сил в запас. По всей видимости: "грубые просчеты" Т.Ф. Штыкова были связаны с тем, что он не смог представить в Москву достаточно аргументированной информации о подготовке американцами десантных операций.

Третий период войны характеризуется вступлением в боевые действия "китайских народных добровольцев" под командованием Пэн Дэхуая [1162]. Архивные материалы свидетельствуют, что согласие китайского руководства о вооруженной помощи КНДР было получено еще до начала боевых действий. Известно также, что почти через месяц после начала войны, 13 июля 1950 года, поверенный в делах КНР в КНДР обращался к Ким Ир Сену с предложением передать китайской стороне 500 экземпляров топографических карт Корейского полуострова масштаба 1:100 000, 1:200 000, 1:500 000. Кроме того, он просил информировать об обстановке на фронтах и с этой целью выделил от посольства двух сотрудников в звании полковника для связи с Министерством национальной обороны КНДР. Одновременно поверенный просил ускорить присылку в Китай образцов обмундирования Корейской народной армии [1163].

Однако окончательное решение о посылке в Корею китайских частей было принято лишь в конце года, на совещании ЦК КПК, состоявшемся 4-5 октября 1950 г. в Пекине. 8 октября председатель Народно-революционного военного комитета КНР Мао Цзэдун отдал приказ о создании Корпуса китайских народных добровольцев. В его состав вошли: 13-я армейская группа в составе 38, 39,40,42-й армий, 1, 2 и 8-й артиллерийских дивизий. Командующим был назначен Пэн Дэхуай.

10 октября в Москву для окончательного согласования вопроса о вступлении КНР в войну в Корее вылетел премьер-министр Чжоу Эньлай. На встрече со Сталиным он получил заверения советской стороны об ускорении поставок Китаю вооружения для 20 пехотных дивизий. Находясь уже в Москве, Чжоу Эньлай получил телеграмму от Мао Цзэдуна: "Мы считаем, что необходимо вступить в войну. Мы обязаны вступить в войну. Вступить в войну для нас выгодно. Не вступив в войну – можем многое потерять" [1164].

Заметим, что к этому времени при штабе Объединенного командования, созданного из представителей Корейской народной армии и Народно-освободительной армии Китая, стала работать группа советских советников во главе с заместителем начальника Генштаба генералом армии М.Захаровым. Она была направлена в Корею из Китая с целью оказания помощи главному командованию КНА.

Вступление в войну китайских добровольцев было преподнесено как "дружеский акт", "помощь братского китайского народа" в справедливой борьбе корейского. В советской печати этому акту были посвящены многочисленные статьи и поэтические произведения. Например, стихотворение известного советского поэта М. Светлова "Корея, в которой я не был".

В действительности дело обстояло несколько иначе. В руководстве КНР не было единого мнения по поводу отправки войск в Корею. Против этого выступали председатель Центрально-Южного военно-административного комитета Линь Бяо, председатель Народного правительства Северо-Востока Китая Гао Ган и другие. Их главными доводами были положения, что экономика Китая, только поднимающаяся после более чем двадцатилетней гражданской войны, не выдержит тягот новой войны, вооружение НОАК устаревшего образца и количественно уступает американскому. Кроме того, внутри КНР еще действуют "остатки бандитских формирований" и внешняя война создаст непомерные трудности [1165].

В телеграмме от 2 октября 1950 года послу СССР в КНР Рощину Мао Цзэдун, в частности, сообщал:

"…Мы первоначально планировали двинуть несколько добровольческих дивизий в Северную Корею для оказания помощи корейским товарищам, когда противник выступит севернее 38-й параллели.

Однако тщательно продумав, считаем теперь, что такого рода действия могут вызвать крайне серьезные последствия.

Во-первых, несколькими дивизиями очень трудно разрешить корейский вопрос (оснащение наших войск весьма слабое, нет уверенности в успехе военной операции с американскими войсками), противник может заставить нас отступить.

Во-вторых, наиболее вероятно, что это вызовет открытое столкновение США и Китая, вследствие чего Советский Союз также может быть втянут в войну, и таким образом вопрос стал бы крайне большим.

Многие товарищи в ЦК КПК считают, что здесь необходимо проявить осторожность.

Конечно, не послать наши войска для оказания помощи – очень плохо для корейских товарищей, находящихся в настоящее время в таком затруднительном положении, и мы сами весьма это переживаем; если же мы выдвинем несколько дивизий, а противник заставит нас отступить; к тому же это вызовет открытое столкновение между США и Китаем, то весь наш план мирного строительства полностью сорвется, в стране очень многие будут недовольны (раны, нанесенные народу войной, еще не залечены, нужен мир).

Поэтому лучше сейчас перетерпеть, войска не выдвигать, активно готовить силы, что будет благоприятнее во время войны с противником.

Корея же, временно перенеся поражение, изменит форму борьбы на партизанскую войну…" [1166].

Тем не менее решение о посылке частей "китайских народных добровольцев" в Корею было принято. Это был чрезвычайно рискованный шаг, но другого выхода у Пекина не было. Мао Цзэдун понимал, чем могла обернуться для китайцев победа США. Во-первых, Соединенные Штаты взяли бы под свой контроль весь Корейский полуостров. Во-вторых, это создало бы серьезную угрозу северо-восточным, а может, и центральным провинциям КНР. В-третьих, Корея могла стать отличным плацдармом для вторжения войск Чан Кайши в Китай и, следовательно, к новой войне. В-четвертых, появление на северо-восточных рубежах враждебного государства вынудило бы руководство Китая менять стратегические планы по полному объединению страны. До этого главным приоритетным направлением считалось южное. В 1950 году НОАК выбила гоминьдановцев с острова Хайнань и рассматривалась перспектива высадки на Тайвань. Победа же США в Корее создала бы "второй фронт" в противостоянии Вашингтона, Тайбэя и Пекина [1167].

Принимая решение о помощи Корее, Мао Цзэдун учитывал и внутриполитическую обстановку в стране. Трудности войны в соседней братской стране позволяли руководству КПК "переключить" возможное недовольство населения с внутренних национальных проблем на международные, военно-политические. Массовые идеологические кампании в стране – яркий тому пример. Забегая вперед, заметим, что китайское участие в корейской войне способствовало полному единению китайского народа вокруг КПК, воодушевило миллионы людей на трудовые свершения и ратные подвиги во имя укрепления своей родины. Китайский народ почувствовал свою силу и значимость. В стране, подвергавшейся веками гнету и унижению со стороны иностранцев, это чувство было особенно важно. В сознании китайского народа Китай не просто "поднялся с колен", он сказал "нет" своим бывшим угнетателям и показал всему миру и прежде всего США, что на международную арену вступил новый игрок – большой, достаточно мощный, авторитетный и самостоятельный.

Большое влияние на решение Мао Цзэдуна незамедлительно послать войска в Корею оказала и настойчивая просьба И.В. Сталина. В своем письме Мао Цзэдуну советский лидер разъяснил ему "вопросы международной обстановки", обосновал важность этого шага, а в отношении опасений разрастания войны и втягивания в нее США, СССР и Китая заметил: "Следует ли этого бояться? По-моему, не следует, так как мы вместе будем сильнее, чем США и Англия. А другие капиталистические европейские государства без Германии, которая не может сейчас оказать США какой-либо помощи, – не представляют серьезной военной силы. Если война неизбежна, то пусть она будет теперь, а не через несколько лет, когда японский милитаризм будет восстановлен, как союзник США, и когда у США и Японии будет готовый плацдарм на континенте в виде лисынмановской Кореи" [1168].

Китайскому руководству была обещана помощь советской авиацией в прикрытии важных стратегических объектов страны, кредит и поставки вооружения для НОАК.

Свидетелями перехода китайских добровольцев на корейскую территорию оказались сотрудники советского посольства В.А. Тарасов и В.А. Устинов. "Мне запомнился сумрачный холодный день 18 октября, – пишет В.А. Тарасов. – Чувствовалось, что наступают решающие события. За городом готовилась последняя линия обороны, на выгодных позициях закапывались танки.

Мы с В.А. Устиновым подошли к реке Ялуцзян. Ее коричневатые воды неслись к океану. Неожиданно заметили странное движение: по мосту в нашу сторону потянулась вереница носильщиков. Китайские молодые ребята, одетые в защитного цвета армейскую одежду, несли на коромыслах так, как у нас носят воду, продовольствие и военное снаряжение. Это были первые добровольцы. Как стало впоследствии известно, на корейский фронт в конце октября прибыли пять китайских стрелковых корпусов и три артиллерийские дивизии, в основном из Шеньянского округа" [1169].

А вот как описывает первые боевые столкновения с войсками ООН командующий китайскими добровольцами Пэн Дэхуай:

"В сумерки 18 октября 1950 года я переправился через реку Ялу с первым головным отрядом китайских народных добровольцев. Утром 19 октября мы добрались до электростанции Рагочо, а утром 20-го были уже у небольшого горного оврага северо-западнее города Пукчжина. Двигаясь на машинах и танках, некоторые передовые отряды противника, осуществляя преследование, уже достигли берега реки Ялу. Утром 21 октября дивизия нашей 40-й армии прошла неподалеку от Пукчжина и неожиданно столкнулась с марионеточными войсками Ли Сын Мана. Первое сражение было неожиданным, и я сразу же изменил наш прежний боевой порядок. Наши войска, используя характерную для них гибкую маневренность, разгромили несколько частей марионеточных войск Ли Сын Мана в районе Унсан. 25 октября наши войска победоносно завершили сражение. Мы не стали преследовать противника по пятам, так как не уничтожили его главные силы, а разгромили всего 6-7 батальонов марионеточных войск, а также потрепали американские части. Под натиском наших войск механизированные части противника быстро отходили в глубь Кореи, создавая узлы сопротивления. В связи с тем, что американские, английские и марионеточные войска были высокомеханизированными, их соединения и части быстро отошли в район рек Чунчон и Кэчон, где сразу же приступили к созданию оборонительного рубежа.

Основными компонентами в системе обороны противника были танковые части и фортификационные сооружения. Нашим добровольцам было невыгодно вступать в позиционную войну с войсками противника, оснащенными современной техникой" [1170].

Второе крупное сражение произошло в 20-х числах ноября. Многонациональные силы ООН предприняли мощную атаку в районе Унсан, Кусон, но были отбиты. Согласно сводкам, китайскими добровольцами было уничтожено свыше 6 тысяч автомашин, более тысячи танков и артиллерийских орудий.

Вступление в войну китайских народных добровольцев стало для Запада неожиданностью. Более того, американские специалисты и аналитики игнорировали, как маловероятную, саму возможность прямого военного вмешательства КНР в войну в Корее, даже когда она началась. Так, 12 июля 1950 года американское посольство в Сайгоне передало информацию командования сухопутных войск США об ожидавшемся 15 июля вторжении КНР на Тайвань, Это сообщение было проанализировано ЦРУ США и признано маловероятным. В еженедельном обзоре ЦРУ от 7 июля 1950 года, почти через две недели после начала войны, утверждалось:

"Корейское вторжение породило целый поток сообщений о перемещении войск китайских коммунистов, свидетельствующих об их намерении поддержать северокорейское вторжение. Большинство этих сообщений, однако, исходит из источников китайских националистов и представляют собой всего лишь пропаганду для американского потребления. В действительности коммунисты, видимо, по-прежнему усиливают свои войска напротив Тайваня и, возможно, Гонконга… Сообщаемые переброски крупных воинских формирований из Южного и Центрального Китая на северо-восток страны сильно преувеличены. Коммунистические войска в Северном Китае и Маньчжурии достаточны для обеспечения необходимой поддержки Северной Корее, причем 40-50 тысяч из этих войск – лица корейской национальности. Несмотря на эти сообщаемые переброски войск и возможности китайских коммунистов развернуть одновременные и успешные военные действия в Корее, Гонконге, Макао и Индокитае, никакие немедленные действия с их стороны не ожидаются" [1171]. Не вызвал опасения американцев и вызов, брошенный Мао Цзэдуном в его официальном выступлении 5 сентября 1950 года на 9-й сессии Центрального народного правительства. В своей речи он заявил: "Мы не боимся сражаться с вами ("американскими империалистами"), но если вы настаиваете на войне – вы ее получите. Вы ведите свою войну – мы будем вести нашу. Вы используйте ваше атомное оружие, мы будем использовать ручные гранаты. Мы найдем ваши слабые места. Мы вас все-таки достанем, и в конце концов победа будет за нами" [1172]. 30 сентября того же года Чжоу Эньлай в торжественной речи, посвященной первой годовщине КНР, идентифицировал США как "наиболее опасного врага Китая" и заявил, что китайское правительство "не должно бездеятельно мириться с унижением своего соседа империалистическими державами" [1173]. Еще более очевидное предупреждение было передано индийскому послу К. Панникару 3 октября. Он был проинформирован о том, что Китай вмешается в ход событий, если американские войска пересекут 38-ю параллель. В тот же день индийский посол передал это сообщение своему правительству, которое, в свою очередь, довело его до британских и американских официальных лиц. Но и на этот раз полученная информация не вызвала опасений.

Ошибка американских спецслужб дорого обошлась коалиционным войскам ООН. В результате нескольких успешных операций объединенные корейско-китайские силы отбросили противника к 38-й параллели, а к концу декабря 1950-го – началу января 1951 года – к 37-й параллели. 8-я армия США распалась и начала паническое отступление, потеряв убитыми и ранеными более 11 тысяч человек. Вот как описывал сложившуюся обстановку генерал Мэтью Риджуэй, занявший после смерти генерала Уокера (23 декабря 1950 г.) должность командующего армией: "Всего в нескольких километрах к северу от Сеула я столкнулся с бегущей армией. До сих пор мне не доводилось видеть ничего подобного, и я молю бога, чтобы мне не пришлось снова стать свидетелем такого зрелища. По дороге мчались грузовики, битком набитые стоящими солдатами. Солдаты побросали тяжелую артиллерию, пулеметы и минометы. Лишь немногие сохранили винтовки. Все они думали об одном – как можно быстрее убежать, оторваться от страшного противника, преследующего их по пятам.

Я выскочил из "Виллиса" и встал посреди дороги, жестами пытаясь остановить машины. С таким же успехом я мог бы попытаться остановить течение Хангана. Я не умел говорить по-корейски, а со мной не было переводчика. Мне не удалось найти ни одного корейского офицера, который говорил бы по-английски. Оставался один выход: позволить им бежать дальше, а глубоко в тылу поставить заградительные посты, остановить машины, направить их в район сосредоточения; успокоить солдат, доукомплектовать части и вновь повернуть их на противника.

Надо помнить, что эти войска с самого начала испытали разгром, какой за всю историю войн выпадал на долю немногих армий. За первые месяцы корейской войны они были практически уничтожены. Командиры их были убиты или взяты в плен, а офицеры, которые теперь, в последние дни старого года, командовали дивизиями, по своему боевому опыту стояли на уровне командиров рот, если не ниже.

Наше положение стало очень опасным. Перед нами был обстрелянный, решительный противник. А позади – широкая, полузамерзшая река, в своем нижнем течении забитая льдом, который то замерзал, то снова ломался под влиянием приливов и отливов с моря. Единственный путь отхода лежал через два пятидесятитонных понтонных моста, наведенных через Ханган у Сеула.

Если у китайцев большие силы, мы долго не продержимся. Поэтому наша задача – вести упорные сдерживающие бои, уничтожая как можно больше живой силы противника, а затем, если не удастся выдержать дальнейшего нажима, выйти из боя и быстро отойти за Ханган на новые оборонительные позиции, которые уже были подготовлены в 20 километрах к югу" [1174].

В сложившейся ситуации главнокомандующий коалиционными силами ООН генерал Дуглас Макартур в сообщениях в Вашингтон настаивал на принятии решительных мер. Имелось в виду применение ядерного оружия. Главкома поддержали командующий бомбардировочной авиацией генерал О'Доннелл и начальник штаба ВВС США генерал Вандерберг. Они настоятельно предлагали президенту начать атомную бомбардировку Китая.

30 ноября 1950 года на пресс-конференции Трумэн сделал сенсационное заявление, что, если потребуется, Америка начнет ядерную войну. Командующий стратегической авиацией США генерал Пауэр в эти дни был готов к исполнению решения о применении атомных бомб [1175].

В последние годы стали известны подробности американских "атомных" вариантов в отношении к Китаю и Северной Корее. Так, в частности, рассматривалась возможность применения шести атомных бомб в период с 27 по 29 декабря в районе Пхенсан, Чхорвон, Кимхва. Цель – уничтожение объединенной группировки КНА и китайских народных добровольцев примерной численностью до 100 тыс. человек. Затем обсуждался вариант использования шести 30-килотонных бомб против китайских войск севернее р. Имджинган. Еще две 40-килотонные бомбы американцы намеревались применить 7 и 8 января 1951 года в районе Чонджу с целью уничтожения до 10 тыс. китайцев [1176].

Тем не менее американский президент не решился на этот шаг. По мнению известного американского историка и политолога Б.Броди, было несколько причин, из-за которых Вашингтон не рискнул использовать атомное оружие.

Во-первых, атомный арсенал США был относительно ограничен. К началу корейской войны американцы накопили около 300 атомных бомб. Этого едва хватало для прикрытия европейского театра военных действий в случае возникновения войны с Советским Союзом.

Во-вторых, ОКНШ и президентская администрация в целом разделяли точку зрения генерала Куртиса Лемая, командующего стратегическим воздушным командованием США, в том, что применение атомного оружия оправдано при стратегических бомбардировках, в случае вступления США в глобальную войну. Корея же не является тем объектом интересов Америки, ради которого можно идти на риск развязывания третьей мировой войны.

В-третьих, идея применения атомного оружия в Корее вызвала резкую оппозицию со стороны Великобритании.

Таким образом, американского президента остановили отнюдь не гуманные соображения, широко рекламировавшиеся на Западе, а опасения непредсказуемости последствий и негативной реакции мировой общественности. Риск вступления в войну Советского Союза был слишком велик, а разгромить СССР наличным атомным арсеналом американцы не могли.

По свидетельству Г.Киссинджера, американское руководство хорошо понимало, что в случае атаки материкового Китая, как это предлагал генерал Д. Макартур, СССР не останется в стороне. Еще более откровенно на эту тему высказался генерал О. Брэдли, бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов США, в выступлении по радио 24 июня 1960 года. Он объяснил, что позиция Д.Макартура была чревата опасностями. Поскольку Вашингтон знал, что Советский Союз располагает атомными бомбами и имеет договор о взаимопомощи с Китаем, причем Москва сделала США публичное предупреждение. По мнению О.Брэдли в Вашингтоне считали, что, если США подвергнут Китай атомной бомбардировке, Советский Союз сбросит атомные бомбы в тылу американских войск в Корее, что приведет к уничтожению перевалочных баз США в Пусане и других местах. По заявлению генерала, американское военное руководство не думало, что "США было бы выгодно начать ядерную войну" [1177]. В рассматриваемый период, по оценкам американской разведки (документ NSC-68 от 14 апреля 1950 года), к середине 1950 года Москва могла обладать 10-20 атомными бомбами, а к середине 1954 года их количество могло достигнуть 200 единиц [1178].

К этому времени в составе КНА, часть соединений которой была выведена на 5-месячный срок в Китай для обучения и доукомплектования, находилось 123 советских военных советника. Из них (на 17 ноября) 11 человек работали при штабе главнокомандующего КНА и штабе тыла, 55 человек – в различных соединениях и частях, 51 человек занимался на территории Китая обучением личного состава девяти корейских пехотных и танковых дивизий, одного авиационного полка и два человека находились в Советском Союзе на стажировке с корейскими летчиками [1179].

В последующие два года войны штатная численность советников колебалась в пределах от 152 (на 22.03.1952 г.) до 164 человек (в сентябре 1953 г.). Работали они, главным образом, в центральных армейских управлениях и учебных заведениях [1180]. С середины 1952 года до окончания войны в число советников были введены и 8 должностей военных моряков. По состоянию на 13 марта 1954 года в аппарате главного военного советника в КНДР числилось 128 человек, в том числе 115 человек находились в Северной Корее и 13 человек – в Маньчжурии. 5 советских советников во главе с генерал-лейтенантом М.А. Шалиным [1181] с октября 1951 года находились в штабе китайских народных добровольцев. Их главной задачей являлось информирование Москвы о том, что делалось в штабе Пэн Дэхуая, и о планах китайского командования [1182]. Советники не имели права выезжать из штаба, а также давать каких-либо рекомендаций по оперативным вопросам без согласования с Генеральным штабом Советской армии [1183]. Связь группы с Москвой обеспечивалась группой радистов ГРУ под руководством капитана Ю.А. Жарова [1184]. В конце апреля 1953 года советничеекая группа, насчитывавшая к этому времени трех человек (генерал-лейтенант артиллерии И.С. Стрельбицкий, генерал-майор П.П. Камар (Крамов), подполковник Ф.И. Петров), и обеспечивавшие ее работу советские офицеры были отозваны в Москву.

Всего через войну в Корее прошло около 850 советских офицеров и генералов (по другим данным – с 1950-1953 гг. более 500 [1185]), находившихся там в качестве военных советников. Постоянно в КНДР находилось порядка 240-250 военных советников в звании от майора до генерала [1186].

4 января 1951 года объединенные китайско-корейские войска взяли Сеул [1187]. Только в середине января американцам удалось собрать достаточные силы и приостановить их продвижение.

Декабрьское поражение (1950 г.) заставило американцев внести в свою внешнеполитическую концепцию тактические коррективы. Трумэн не дал Макартуру согласия на расширение конфликта и нанесение ударов с воздуха по базам, расположенным на китайской территории. В апреле 1951 года Макартур был отозван из Кореи, и его место занял командующий 8-й армией генерал М. Риджуэй [1188].

В ходе дальнейшего ожесточенного противоборства войскам ООН вновь удалось оттеснить части КНА и добровольцев КНР на линию 38-й параллели.

После остановки наступления северокорейцев и китайских добровольцев командующий 8-й американской армией генерал Риджуэй принял решение о контроперации. Ей предшествовали ограниченные наступления, известные как операции "Охота на волков" (20-е числа января), "Гром" (началась 25 января), "Окружение". Контроперация началась 21 февраля 1951 года и была направлена главным образом на максимально возможное уничтожение живой силы противника при минимальных потерях своих войск. Главная роль в контрударе отводилась авиации и артиллерии. Для поддержки наступления были задействованы танки "Центурион" Мк.З 8-го Королевского Ирландского гусарского полка, входившего в состав 8-й армии. В результате операции китайцы оставили свои позиции и отошли за реку Хань. Метод избирательных точечных ударов после мощной артподготовки и массированных авиационных налетов, примененный Риджуэем, получил известность под названием "мясорубка", или перемалывание живой силы противника.

7 марта Риджуэй отдал приказ о начале операции "Риппер" ("Потрошитель") – наступлении по двум направлениям на центральном участке фронта. Операция развивалась успешно, и к середине марта войска ООН форсировали Хань и вторично заняли Сеул. Однако 22 апреля китайско-корейские войска предприняли контрнаступление. Один удар был нанесен на западном секторе фронта и два вспомогательных – в центре и на востоке. Они прорвали линию войск ООН, расчленили американские силы на изолированные группировки и устремились к Сеулу. На направлении главного удара оказалась занимавшая позицию по реке Имджин 29-я британская бригада. Потеряв в сражении более четверти личного состава, бригада была вынуждена отступить. Всего в ходе наступления с 22 по 29 апреля было ранено и взято в плен до 20 тыс. солдат и офицеров американских и южнокорейских войск.

Очередное наступление китайских войск началось 16 мая 1951 года. Основные события развернулись на центральном и восточном участках фронта. В отдельных местах китайцам сопутствовал успех, но бреши в обороне эффективно закрывались артиллерийским огнем. 21 мая наступление остановилось. Генерал Джеймс Ван Флиит [1189], сменивший в апреле 1951 года Риджуэя на посту командующего 8-й армией, предпринял контратаку по всему фронту. Силы ООН отбросили китайцев за 38-ю параллель и вышли на рубежи, некогда достигнутые в результате проведения операции "Риппер" [1190]. Приказ Объединенного комитета начальников штабов (ОКНШ) категорически запретил дальнейшее движение на север. В начале июня 1951 года, после нескольких локальных наступательных операций американцев, проведенных для улучшения занимаемых позиций, линия фронта стабилизировалась.

Началась позиционная борьба. 10 июля 1951 года в Кайсен (Кэсон) представители воюющих сторон начали переговоры о прекращении огня. Однако шли они медленно, и лишь к маю 1952 года было достигнуто согласие по всем пунктам, кроме судьбы военнопленных. Но потребовалось еще более года, прежде чем удалось 8 июня 1953 года согласовать вопрос об обмене военнопленными, а 27 июля 1953 года подписать соглашение о перемирии. Следует отметить, что немалая доля вины (если не основная) в затягивании мирных переговоров лежит на руководителях Соединенных Штатов Америки и Советского Союза.

По мнению Сталина, война сковывала силы американцев, ограничивала их военный потенциал в Западной Европе, поглощала экономические ресурсы и создавала политические затруднения для трумэновской администрации. К тому же война в Корее резко усиливала враждебность между США и КНР и тем самым еще крепче привязывала Пекин к Москве. Что же касается Трумэна, то он не мог допустить перемирия в ситуации фактического поражения американской армии, наносящего сокрушительный удар не только по интересам США в Восточноазиатском регионе, но и по престижу страны как "сверхдержавы" в целом. Забегая вперед, заметим, что советский лидер во многом оказался прав – американские потери в Корее вызвали всеобщее недовольство внешней политикой администрации Трумэна и стали решающим фактором, обеспечившим победу на президентских выборах в январе 1953 года Д.Эйзенхауэру.

В период переговоров (четвертый период войны) обе стороны не прекращали боевые действия на сухопутном фронте, а с воздуха силами американской авиации наносились массированные удары по тыловым объектам и войскам [1191]. Бомбардировки, активное использование артиллерии против сухопутных войск вынудили командование северокорейских и китайских войск искать пути повышения живучести личного состава, техники и вооружения и др. В этой ситуации с учетом опыта Второй мировой войны и гражданской войны стали активно строиться долговременные огневые точки. Войска ООН, в свою очередь, возвели оборонительную полосу "Эрминг". Война окончательно приобрела позиционный характер, а ее эпицентр переместился в воздух. Американская авиация стала методично уничтожать остатки промышленности, коммуникации и позиции северокорейских войск, применив при этом большое количество различных бомб. Среди них: зажигательные бомбы, начиненные белым фосфором, термитом, а также горючими маслами и едкими жидкостями. Наиболее широко использовался напалм [1192]. Применялись в основном четыре типа напалмовых авиабомб: 45-кг (100-фн) марки AN-M47, AN-M47-A2, AN-М47-А4, 6-фн (около 3 кг) MN-M69. Кроме того, американцы наполняли зажигательной смесью каплеобразный корпус емкостью 416 или 624 л. Такие бомбы при сбрасывании с минимальной высоты покрывали площадь до 2000 кв.м. Другим средством поражения личного состава, укрывшегося в туннелях, а также мостов, были парашютные фугасные бомбы. Американцы применяли три основных вида парашютных бомб: 230,115,45 кг. Но большего эффекта добивались от применения наиболее тяжелых из них – 230 кг.

В целях более эффективной борьбы с подземными сооружениями противника и большими туннелями в декабре 1950 г. американцы стали применять радиоуправляемые бомбы "Тарзан" весом 3400 кг. Однако этот опыт был неудачен [1193].

Для уничтожения различных объектов и поражения живой силы использовались также осколочные бомбы калибра от 4 до 225 кг (от 10 до 100 фунтов), причем бомбы в 112,5 и 225 кг (250 и 500 фунтов) имели дистанционный взрыватель, благодаря которому бомба взрывалась в воздухе над целью и поражала ее своими осколками; фугасные бомбы калибра от 45 до 5400 кг (от 100 до 12000 фунтов): радиоуправляемые бомбы "Рейзон" (1000 фунтов), зажигательные бомбы; реактивные снаряды калибра от 5 до 12 дюймов. Американцы применяли устройства, замедляющие действие бомб, которое зависело от типа бомбы и объекта, по которому наносился удар. При действиях почти по всем объектам, кроме аэродромов, использовались бомбы с замедлением от "мгновенно" до 0, 25 секунды. При бомбардировании аэродромов применялись бомбы различного калибра с замедлением от "мгновенно" до 144 часов. Однако по наблюдениям офицеров, работавших на строительстве аэродромов в Корее, замедление у сброшенных бомб иногда достигало 8 суток (192 часа) [1194].

Широкий резонанс в мире получили факты использования коалиционными силами ООН бактериологического и химического оружия. Как сообщали публикации тех лет, бомбардировкам специальными контейнерами, начиненными насекомыми (мухами, пауками, жуками, кузнечиками, муравьями, мошками и др.), зараженными чумой, холерой и другими болезнями, подвергались как позиции корейско-китайских войск, так и районы, отдаленные от линии фронта [1195]. Всего, по утверждению китайских ученых, за два месяца американцами было проведено 804 бактериологических налета.

Появление в печати сведений об использовании в Корее биологического оружия вызвало негативную реакцию мировой общественности.

В марте 1952 года в ООН советские представители потребовали осудить США за применение оружия массового поражения. В ответ на это госсекретарь Соединенных Штатов Дин Ачесон предложил направить в Корею комиссию Международного Красного Креста. Однако советские дипломаты заявили, что эта организация запятнала себя сотрудничеством с фашистами, и наложили вето на американское предложение.

Вслед за этим, 29 марта – 1 апреля 1952 года в Осло прошла очередная сессия Бюро Всемирного совета мира под председательством Фредерика Жолио-Кюри. На ней была принята общая резолюция Бюро и призыв "Против бактериологической войны". В нем, в частности, говорилось:

"Мы тщательно рассмотрели документы, касающиеся бактериологической войны, ведущейся в настоящее время в Китае и в Корее.

Изучение их глубоко взволновало и ужаснуло нас. Бактериологическая война – это не только гнусное преступление, которое должно быть пресечено: это – угроза всему человечеству. Мы обращаемся к совести всех мужчин и женщин и призываем их потребовать прекращения бактериологической войны и запрещения бактериологического оружия.

В первую очередь мы обращаемся к мужчинам и женщинам Соединенных Штатов Америки, так как перед каждым из них встает вопрос чести и достоинства. Тот факт, что война в Корее ведется от имени Объединенных Наций, является особенно серьезным обстоятельством; ответственность за него мы возлагаем на правительства, которые одобрили вмешательство Объединенных Наций и, следовательно, несут моральную и политическую ответственность за применяемые методы ведения войны" [1196].

На этой же сессии было принято решение об откомандировании в Китай и Корею комиссии Международной ассоциации юристов-демократов во главе с профессором международного права университета в Граце (Австрия) Генрихом Брандвейнером. После возвращения комиссия на основе многочисленных свидетельских показаний сделала вывод, подтверждающий проведение американцами бактериологических атак. Чтобы окончательно разобраться с преступлениями военного руководства США, в Пекин 28 апреля 1952 года прибыл глава Совета мира Франции Ив Фарж. У себя на родине он был национальным героем. Один из руководителей движения Сопротивления, глава комитета по координации и действиям против угона французов в Германию, после Второй мировой войны он стал министром снабжения Франции и прославился как борец с коррупцией. Его мировому авторитету во многом способствовал также талант писателя и оратора.

Пропутешествовав по двум странам более полутора месяцев, Фарж в июле того же года, на следующей сессии ВСМ выступил с обширной речью, обличающей бактериологические преступления американцев [1197]. Блестящее выступление, опубликованное большинством мировых газет, вызвало во многих странах, в том числе в США и Британии, массовые антивоенные выступления. Факты "преступных деяний империалистов" неоднократно муссировались и в последующие годы.

Но вот что интересно, в последнее время появилось много свидетельств, говорящих о том, что бактериологические бомбардировки американцев были хорошо спланированной и последовательно проведенной пропагандистской операцией, осуществленной совместно советской, китайской и корейской спецслужбами. (Сегодняшнее свидетельство очевидца систематического применения американской стороной бактериологического оружия в корейской войне см. http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/04/528/41.html Прим. OCR).

Вот что по этому поводу сообщает дипломат Вячеслав Устинов: "Несколько лет спустя после окончания корейской войны, когда я был помощником заместителя министра иностранных дел Федоренко, занимавшегося Востоком, почему-то вновь возник вопрос об использовании американцами в Корее бактериологического оружия. Я изучил все материалы и подготовил для внутреннего, естественно, пользования заключение, что подтверждать использование американцами биологического оружия нечем. Я думаю, что это был пропагандистский ход китайцев и корейцев" [1198].

Его слова подтверждает другой известный советский дипломат, Илья Сафронов: "В середине пятидесятых годов я узнал, что Молотов подписал документ, в котором признавалось, что бактериологической войны в Корее не было. Это был блеф с нашей стороны" [1199].

И, наконец, свидетельство генерал-лейтенанта госбезопасности Амаяка Кобулова, расстрелянного в 1955 году. Помимо принадлежности к "банде Берии", он обвинялся также в разглашении государственной тайны. В числе прочего, как показывали свидетели, Кобулов рассказывал коллегам правду о войне в Корее. Один из них, в частности, сообщал: "Кобулов рассказал, что сообщения газет о том, что американцы вели бактериологическую войну, неверные, я возразил ему, сославшись на заключение врачей по этому вопросу и ученых всех стран мира. Кобулов заявил, что деньги могут сделать все".

Сам Кобулов этого обвинения не отрицал: "О том, что американцы не вели бактериологическую войну, я говорил… Я высказывал мнение на основе донесений советника посольства СССР в Корее и посла СССР в Китайской Народной Республике Рощина".

Что же касается его фразы "деньги могут все", то она могла относиться, в частности, к Иву Фаржу. 20 декабря 1952 года ему была присуждена Международная сталинская премия "За укрепление мира между народами". Ее размер был более чем внушительным – 100 тыс. рублей, что по тогдашнему курсу составляло 25 тыс. американских долларов.

Однако воспользоваться этими деньгами Ив Фарж не смог. В марте 1953 года он прибыл в Москву за премией. Как утверждал в своих мемуарах академик Сахаров, КГБ решил использовать его для того, чтобы Фарж подтвердил миру, что арестованных по делу врачей не пытали. Он отказался и в ночь с 30 по 31 марта 1953 года погиб в автомобильной катастрофе, при довольно странных обстоятельствах [1200].

В то время, когда разворачивалась кампания, связанная с применением американцами бактериологического оружия, КНДР проводила активное наращивание и укрепление своих вооруженных сил. Так, если к моменту китайского наступления в армии КНДР танковые войска больше не существовали [1201] (к началу боевых действий КНА имела 185 танков и САУ), то к апрелю 1952 года севернее 38-й параллели стояли уже шесть танковых и один механизированный полки корейской армии – 255 танков Т-34 85 и 127 самоходок Су-76М. В составе войск китайских добровольцев, помимо подразделений, вооруженных тридцатьчетверками, имелся полк ИС-2. Всего в Корее китайцы на конец 1952 года имели 278 танков Т-34 85, 38 ИС-2, 27 самоходок ИСУ-122 и 38 Су-76М [1202]. Забегая вперед, отметим, что к середине 1953 года китайские и северокорейские войска располагали уже 773 танками и самоходными артиллерийскими установками – 533 средних танка Т-34, 38 тяжелых танков ИС-2, 27 самоходных установок ИСУ-122, 175 СУ-76. На вооружении Объединенной армии также состояло 3078 орудий полевой артиллерии, 8508 минометов, 3563 противотанковых орудия, 1871 зенитное орудие, 892 боевых самолета, в результате чего общее соотношение сил на корейском театре военных действий было на стороне северокорейцев и китайцев: по численности личного состава – 2,2:1 (1 604 442 против 743 600 у войск ООН и Южной Кореи), по полевой артиллерии – 1,6:1, минометам – 5:1, зенитным орудиям – 3,9:1. Противник превосходил только по количеству самолетов – 1827 против 892, и, незначительно, по танкам – 1100 против 773. На территории КНДР к лету 1953 года находилось 76 дивизий (из них 58 – китайских) и семь артиллерийско-пулеметных бригад, которым противостояли 24 дивизии войск ООН (семь американских, одна английская и 16 южнокорейских) [1203].

Весной 1952 года генерала Риджуэя заменил генерал Кларк – сторонник проведения силовых наступательных действий. С его участием был разработан план внезапного массированного воздушного удара с целью уничтожения энергетических, ирригационных и промышленных объектов Северной Кореи, а также мест расположения командования КНА и дипкорпуса.

Операция началась 23 июня 1952 года. В этот день американцы совершили самый крупный налет на комплекс гидросооружений Супхун на реке Ялуцзян, в котором участвовало свыше пятисот бомбардировщиков (по американским источникам – 140 истребителей-бомбардировщиков и 40 истребителей прикрытия). В результате почти вся Северная Корея и часть Северного Китая остались без электроснабжения. Английские власти открестились от этого акта, совершенного под флагом ООН, заявив протест. При этом сослались на то, что с Англией не советовались.

Днем 5 августа 1952 года был произведен налет на командный пункт Ким Ир Сена. Второе звено самолетов нанесло бомбовый удар по домам, где жил главный военный советник В.Н.Разуваев и некоторые корейские руководители. Генерал Разуваев с началом бомбардировки успел выскочить из дома, и воздушная волна настигла его у входа в убежище [1204]. По словам Г.К. Плотникова [1205], в то время военного переводчика, в результате этого налета погибло 11 советских военных советников [1206].

В ночь на 12 сентября, дождавшись окончания восстановительных работ на электростанции Супхун, 45 тяжелых бомбардировщиков В-29 нанесли повторный удар по плотине, серьезно повредив ее.

29 октября 1952 года американская авиация совершила разрушительный налет на советское посольство. По воспоминаниям В.А. Тарасова, первые бомбы были сброшены в два часа ночи, последующие заходы продолжались примерно каждые полчаса до самого рассвета. Всего было сброшено четыреста бомб по двести килограммов каждая, то есть планировалось поразить все живое.

В мае 1953 года, когда уже был близок день подписания соглашения о перемирии, авиация США неожиданно нанесла удары по двадцати дамбам и ирригационным сооружениям, регулирующим водосброс на рисовые поля [1207].

Тактику бомбовых ударов Вашингтона в период переговоров о перемирии можно объяснить следующим образом. Затягивая конфликт и используя превосходство в воздушных и военно-морских силах, американцы рассчитывали ослабить противника и восстановить свой пошатнувшийся после поражения престиж.

"Мне кажется, – писал 27 января 1952 года американский президент, – что правильным решением теперь был бы ультиматум с десятидневным сроком, извещающий Москву, что мы намерены блокировать китайское побережье от корейской границы до Индокитая и что мы намерены разрушить все военные базы в Маньчжурии… Мы уничтожим все порты или города для того, чтобы достичь наших мирных целей… Это означает всеобщую войну. Это означает, что Москва, Санкт-Петербург, Мукден, Владивосток, Пекин, Шанхай, Порт-Артур, Дайрен, Одесса и Сталинград и все промышленные предприятия в Китае и Советском Союзе будут стерты с лица земли. Это – последний шанс для советского правительства решить, заслуживает ли оно того, чтобы существовать или нет!" [1208].

Тем не менее главной целью, на наш взгляд, являлось оправдание начавшегося перевооружения армии. В декабре 1949 года Трумэн дал согласие на развертывание работ по созданию термоядерного оружия, а это требовало увеличения бюджетных ассигнований на военные расходы. Война в Корее была удачным аргументом в спорах со сторонниками мирной политики.

Проводя тактику "выжженной земли", американское командование поставило задачу превратить в руины наиболее крупные города и поселки Северной Кореи, не щадя при этом мирное население, уничтожая детей, женщин и стариков. В 1952 году командующий войсками США генерал Кларк заявил, что в ходе военных операций в Корее предполагается стереть с лица земли 78 северокорейских городов. В первую очередь Пхеньян. За время войны он подвергся 1431 налету американской авиации. Из 73 500 домов, имевшихся в городе до войны, свыше 63 500 было разрушено полностью, а остальные – частично [1209]. В результате осуществления "демократизации" страны, помимо столицы КНДР, фактически полностью были разрушены такие крупные города Северной Кореи, как Вонсан, Хыннам, Нампхо, Чхонджин, Синыйджу, Канге и многие другие, более мелкие административные и хозяйственные центры. Корреспондент английской газеты "Дейли Уоркер" Аллан Винингтон, посетивший КНДР сразу же после окончания войны, в частности, писал: "Ни одна страна не подверглась такой жестокой и длительной бомбардировке, как Северная Корея. Все города Северной Кореи в войну были превращены американскими воздушными пиратами, которые днем и ночью ежечасно бомбили страну, в развалины и руины" [1210]. По далеко не полным данным, американская авиация только за первый год войны сбросила в Корее свыше 15 млн. различных авиабомб. При этом характерным для действий американской авиации было то, что лишь 15% боевых самолето-вылетов предназначались для прикрытия и поддержки наземных боевых операций, остальные же 85% были направлены на уничтожение мирных городов и сел Северной Кореи. Ежедневно летчики ООН осуществляли от 700 до 1000 самолето-вылетов, а в отдельные периоды – до 2000. По оценке экспертов, за годы войны американская авиация сбросила на территории Кореи практически столько же бомб, сколько за все время Второй мировой войны она сбросила на Германию и Японию [1211].

Всего же за период войны американские ВВС совершили 836 877 самолето-вылетов, уничтожив 82 920 автомашин, 10 489 железнодорожных вагонов, 963 паровоза, 1210 мостов, сбросили 448 366 тонн бомб и 36 275 997 литров напалма, выпустили 511 329 реактивных снарядов и израсходовали 182 829 400 патронов (на одного убитого китайца или корейца приходится примерно 1000 пуль) [1212].

В результате на территории Северной Кореи было разрушено (согласно официальным данным КНДР) свыше 8700 заводских и фабричных зданий, шахт и рудников, более 600 тысяч жилых домов площадью 28 млн. кв.м, 5000 школ, 1000 больниц и амбулаторий, 263 театра и кинотеатра и тысячи других производственных и культурно-бытовых учреждений, а также исторических памятников культуры [1213]. Тяжелым разрушениям подвергся железнодорожный транспорт КНДР. Было уничтожено более 70% локомотивов, 90% станционных и путевых сооружений, выведено из строя более 65% товарных и 90% пассажирских вагонов. В 1953 году грузоперевозки всеми видами транспорта сократились по сравнению с довоенным 1949 годом на 30%, объем пассажирских перевозок – на 78% [1214]. Причем по словам очевидца событий, торгпреда СССР в КНДР П.И. Сакуна, американское командование в Корее установило даже таксу "поощрительной оплаты своим летчикам за каждый полет в зависимости от ущерба, причиненного городам и селам КНДР" [1215].

Активную роль в противостоянии военно-воздушным силам ООН и защите северо-восточных провинций Китая сыграли советские регулярные авиационные части, объединенные в 64-й истребительный авиационный корпус (иак). Хотелось бы подчеркнуть – именно защите, так как в советских авиасоединениях не было ни одного бомбардировщика. К тому же пересекать 38-ю параллель нашим летчикам категорически запрещалось. Генерал Лобов по этому поводу писал: "Да, ни один кореец, ни один американский пехотинец или моряк не погибли от ударов советских авиаторов. Но совсем не потому, что американская авиация служила надежным щитом. Просто характер боевых действий советских воинов-интернационалистов определялся целями и задачами, поставленными перед ними: помочь корейскому и китайскому народам отстоять свободу и независимость своей родины" [1216].

Оперативная группа 64-го иак была создана распоряжением начальника Генерального штаба Советской армии № 5564 от 15 ноября 1950 г. в период с 15 по 24 ноября 1950 года на территории Китайской Народной Республики. Основой формирования корпуса явились три истребительные авиационные дивизии (иад): 28-я иад (28, 72 и 139-й истребительные авиационные полки -иап), 50-я иад (29-й и 177-й иап), 151-я иад (28-й и 72-й иап). В составе всех трех дивизий насчитывалось 844 офицера, 1153 сержанта и 1274 солдата [1217]. Управление корпуса размещалось в Мукдене, а авиасоединения дислоцировались на аэродромах китайских городов Мукден, Аньшань и Аньдун. Позже дислокация советских войск изменилась. К концу войны управление корпуса базировалось в Аньдуне, а его дивизии на аэродромах Аньдуна (324-я иад), Аньшаня (151-я иад и 351-й иап), Мяогоу (303-я иад).

Боевой состав корпуса, которым в разное время командовали генерал-майоры авиации И.В. Белов (14.11.1950-17.09.1951), Г.А. Лобов [1218](18.09.1951-26.08.1952) и генерал-лейтенант авиации С.В. Слюсарев [1219](28.08.1952-27.07.1953), в ходе военных действий не был постоянным. Смена частей и соединений происходила после 8-14 месяцев пребывания на театре военных действий. Всего за период войны в Корее и последовавших за ней переговоров в Кэсоне в корпусе сменилось 12 истребительных дивизий, 2 отдельных истребительных полка, 2 истребительных полка из состава ВВС ВМФ, 4 зенитных артиллерийских дивизии, 2 авиационные технические дивизии и ряд других частей обеспечения. Все командиры дивизий и большинство командиров полков были участниками Великой Отечественной войны и владели навыками оперативного руководства.

Первой советской авиационной частью, вступившей в войну в Корее, стала 151-я истребительная авиационная дивизия (иад) в составе 28, 72 и 139-го авиационных полков со своими батальонами аэродромного обеспечения. К 11 августу 1950 года она сосредоточилась на аэродромном узле Мукден, Ляоян, Аньшань и приступила к выполнению задачи по прикрытию военных и гражданских объектов Северо-Восточного Китая, войск 13-й армейской группы НОАК и проведению переучивания летного состава истребительной авиации ВВС Китая на реактивные истребители МиГ-15. Перед отправкой в Маньчжурию советские опознавательные знаки на самолетах были смыты, а личный состав по прибытии в Китай был переодет в китайскую военную форму.

1 ноября 1950 года на основании приказа военного министра СССР от 18 октября 1950 года на базе 151-й иад, на аэродроме Ляоян была сформирована 28-я истребительная авиационная дивизия в составе 139-го и 67-го истребительных авиаполков. В авиационную группировку вошли две двухполковые дивизии. В каждом полку было по 30 боевых самолетов. 20 ноября 1950 года на аэродром Аньшань из Шанхая прибыла 50-я истребительная авиационная дивизия, в составе которой также было два истребительных полка – 19-й и 177-й.

Формирование советской авиационной группировки было завершено 27 ноября 1950 года. В этот день 28, 50 и 151 -я иад были объединены в 64-й истребительный авиационный корпус (иак).

До ноября 1951 года 64-й иак входил в состав Оперативной группы советских ВВС на территории Китая под командованием главного военного советника НОАК генерал-полковника С.Красовского (начальник штаба ОГ – Ермохин). Затем он был включен в состав Объединенной воздушной армии (ОВА), которой командовал китайский генерал Лю Чжэнь. Советские летчики были одеты в китайскую форму, имели специальные китайские псевдонимы, а на самолетах были нанесены опознавательные знаки ВВС НОАК.

Всем соединениям, входящим в состав корпуса, была поставлена задача: прикрывать важнейшие промышленно-административные центры Северо-Восточного Китая на Мукденском направлении. К их числу относились ГЭС Супун, железнодорожный мост через реку Ялуцзян у города Аньдун и коммуникации Северной Кореи до рубежа Пхеньян, Гензан (на глубину до 75 км).

Выполнение этой задачи 64-м иак было обусловлено рядом особенностей:

– ограничением района боевых действий корпуса рубежом Пхеньян – Вонсан и береговой чертой, что затрудняло использование боевых возможностей МиГ-15;

– необходимостью ведения боевых действий против превосходящих сил авиации противника составом только своих дивизий (китайские летчики еще только проходили обучение);

– ограниченностью аэродромной сети в районе боевых действий, полностью исключавшей возможность проведения аэродромного маневра, особенно вперед и по фронту [1220].

Особенности боевых действий требовали сосредоточения основных усилий против главных группировок американской авиации, так как распыление сил могло привести к невыполнению задачи в целом. Причем на всем протяжении войны советская авиация была вынуждена действовать с максимальной нагрузкой. Поскольку китайские ВВС из-за низкой подготовленности боевых действий почти не вели, а активность американской авиации была велика. Для примера заметим, что только в ноябре 1951 г.

советскими радиотехническими средствами было зарегистрировано севернее рубежа Пхеньян, Гензан 9700 пролетов неприятельских самолетов.

25 декабря 1950 года в состав 64-го иак прибыла 324-я истребительная авиационная дивизия под командованием трижды Героя Советского Союза полковника И.Н. Кожедуба [1221], включавшая 176-й и 196-й полки по 30 МиГ-15 в каждом.

Исходя из боевого состава и базирования частей и соединений 64-го авиационного корпуса, поставленные перед ним боевые задачи выполнялись в апреле – начале мая 1951 года силами двух полков 324-й дивизии, с 8 мая – силами трех полков: двух полков 324-й и одного полка 303-й дивизии, а с 28 мая – силами уже четырех истребительных авиаполков 324-й и 303-й дивизий. Сосредоточение двух дивизий на Аньдунском аэродромном узле, после ввода в строй аэродрома Мяогоу (с июня 1951 г.), позволило резко повысить боевую активность наших истребителей и заставить авиацию противника значительно сократить действия в районе севернее рубежа Анджу [1222].

Первый бой в корейском небе советские летчики провели 1 ноября 1950 года, когда летчик 72-го гвардейского истребительного авиаполка старший лейтенант Чиж сбил американский поршневой истребитель F-51D "Mustang". Через неделю над рекой Ялуцзян произошел первый в истории мировой авиации воздушный бой между реактивными истребителями МиГ-15 28-го гвардейского иап и F-80C "Shooting Star" 16-й авиаэскадрильи. По американским данным, были сбиты один МиГ и один F-80C. Советские источники сообщают об одном поврежденном МиГе и сбитом F-80C [1223].

Ареной ожесточенных боев между советскими и американскими летчиками-истребителями стала так называемая "Аллея МиГов" – воздушное пространство над пограничной рекой Ялуцзян, где "традиционно" сходились крылатые противники. Участники этих событий часто сравнивали эти воздушные сражения со средневековыми рыцарскими поединками.

Вот живописное описание одного из боев на "Аллее МиГов", данное американским летчиком полковником Г.Р. Тингом:

"Подобно средневековым рыцарям, летчики истребителей F-86 совершали полеты над Северной Кореей к реке Ялуцзян. Их серебристые самолеты блестели на солнце и оставляли за собой инверсионные следы.

Рыцари вызывали на бой численно превосходящего противника. Внимательно осматривая горизонт, чтобы предупредить любой сюрприз, они в то же время жадно наблюдали, как северокорейские летчики неторопливо садились в кабины своих реактивных истребителей и выруливали на взлетно-посадочные полосы для группового взлета.

Противник принял наш вызов, и мы, как обычно, ожидаем, пока истребители МиГ-15 набирают высоту и строятся в боевые порядки, готовясь пересечь реку Ялуцзян.

Разбившись на различных высотах, проверяем наши пушки и прицелы, делая несколько пробных выстрелов при пересечении рубежа безопасного бомбометания. Кислородные маски плотно облегают наши лица. Мы знаем, что в предстоящем воздушном бою нам придется испытать более чем восьмикратную перегрузку и при свободно надетой маске это причинит боль. Мы совершаем полет на очень больших скоростях. Напрягаем зрение, чтобы заметить первые движения в попытке противника пересечь реку Ялуцзян при выходе из его маньчжурского убежища в район южного берега реки, известный под названием "аллея истребителей".

Проходит несколько минут. Мы знаем, что северокорейские летчики-истребители станут смелее по мере уменьшения нашего запаса топлива и, следовательно, сокращения запаса летного времени. Вот мы уже видим, как в лучах солнца на большой высоте сверкают прекрасные "миги".

Наши группы рассредоточены на большом расстоянии, самолеты идут в строю фронтом, каждый летчик осматривается вокруг. Внезапно "миги" появляются непосредственно перед нами на нашей высоте. Мы проходим через боевые порядки друг друга со скоростью сближения, вероятно, около 1900 км/час.

Вылеты такого рода летчики-истребители любили больше всего. Это были обычные вылеты для свободной охоты, во время которых не нужно заботиться о сопровождении или об обеспечении прикрытия бомбардировщиков. Вылет был хорошо спланирован и хорошо выполнен. Успеху содействовало то, что северокорейские истребители вышли далеко за реку Ялуцзян. Наши отдельные группы, вероятно, снова ввели в заблуждение операторов радиолокационных станций противника и в значительной мере свели к нулю то громадное первоначальное преимущество, которое дает истребителям обнаружение и наведение с помощью радиолокационных станций.

Мы направили максимальное количество самолетов в район боя в наиболее важный момент времени, кроме того, у нас было достаточно горючего, чтобы обмануть противника. Наши группы, патрулировавшие в наиболее важных пунктах, по крайней мере, в двух случаях имели возможность перехватить отдельные истребители противника, возвращавшиеся к своему убежищу. Один сбитый "миг" упал в центре города Синыйчжу, а другой, будучи поврежденным, ушел от наших самолетов за реку Ялуцзян, и наши летчики должны были прекратить его преследование. Однако они имели удовольствие видеть, как дымящийся истребитель взорвался в воздухе при заходе на посадку" [1224].

К слову сказать, американские "рыцари", действия которых столь романтично описаны полковником Г.Р.Тингом, не всегда вели себя так же благородно, как их легендарные средневековые предшественники. В воспоминаниях советских истребителей неоднократно встречаются упоминания о расстрелах американцами катапультировавшихся пилотов, что по неписаным законам военных летчиков приравнивалось к преступлению.

Герой Советского Союза, гвардии капитан 176-го гвардейского истребительного авиаполка Сергей Крамаренко, сбитый в воздушном бою с американцами 17 января 1952 года, так описал свои впечатления:

"Я атаковал противника, сбил его, и в этот момент по самолету пошли удары, он начал крутиться. Очень сильное вращение, ручка не действует. Я сразу нажал на рычаг катапульты, вылетел, раскрыл парашют и повис под куполом. Смотрю – мимо проносится американец, что меня сбил, отходит, разворачивается и идет на меня. Открыл огонь, трассы проходят подо мной. Я еще помню, ноги поджал.

Самолет метров за сто отворачивает и делает второй заход. Подо мной облака, близко. Думаю – я раньше до них долечу или американец стрелять начнет? Как только он развернулся, я влетел в облако. Сыро, темно. А мне приятно, никто меня не видит. Подольше бы, думаю, здесь висеть. Потом опустился под облако, осмотрелся – американца не видно, видимо, побоялся входить в сплошную облачность" [1225].

Несмотря на исключительно сложные условия воздушной обстановки, вытекавшие из общего численного превосходства ВВС США, части и соединения советского авиационного корпуса наносили авиации противника ощутимый урон и привели в целом к решающему перелому в ходе воздушной войны в Корее. Примером тому служит бой, произошедший 30 октября 1951 года, названный американцами "черным вторником".

Вот как описал основные события этого дня генерал-лейтенант авиации Г.А. Лобов, командовавший тогда 64-м иак:

"В тот день в налете участвовал 21 самолет В-29, их обеспечивали около 200 истребителей различных типов. В распоряжении 64-го истребительного авиационного корпуса на аэродромах Аньдун и Мяогоу находились 56 МиГ-15. В резерве, на случай прорыва противника к переправам и для прикрытия, были оставлены 12 машин, а 44 самолета введены в воздушный бой. Учитывая опоздание с выходом заслона истребителей F-86 и неудачное построение непосредственного прикрытия, никаких специальных групп для связывания боем этих самолетов противника не выделялось. Все "миги" были нацелены на удар только по бомбардировщикам. Решили также действовать не крупными группами, а одновременно большим количеством пар, предоставив им самостоятельность. Их усилия координировались фактическими целями – бомбардировщиками В-29. Это позволило МиГ-15 развивать максимальную скорость, действовать инициативно, свободно маневрировать.

Противника удалось перехватить на подходах к Намси. Пока заслон F-86 разыскивал советские самолеты у реки Ялуцзян, исход боя и участь В-29 были решены. Стремительно пикируя через строй истребителей непосредственного прикрытия, 22 пары "мигов" на скорости 1000 км/час атаковали бомбардировщики. Истребители прикрытия F-84 и F-86, сами находившиеся под угрозой уничтожения, поскольку МиГ-15 пронизывали их боевые порядки, в панике отворачивали в стороны. Четыре машины, зазевавшиеся с маневром, были сбиты. Первая же атака "мигов" оказалась сокрушительной. Группа "летающих крепостей" (В-29 назывались "Суперфортресс", что означает "сверхкрепость") еще до подхода к цели, теряя горевшие и падавшие машины, быстро отвернула к спасительному для нее морю. Поскольку маршрут бомбардировщиков пролегал всего в 20-30 км от береговой линии, за которой действовать советским летчикам было запрещено, части американских самолетов удалось уйти. По свидетельству штурмана одного из В-29, участвовавшего в этом налете и попавшего позднее в плен, на всех уцелевших от атак "мигов" в "черный вторник" бомбардировщиках были убитые и раненые. На аэродром Намси в этом налете не упало ни одной бомбы. В этом бою американцы потеряли 12 бомбардировщиков В-29 и 4 истребителя F-84. Многие самолеты получили повреждения. Советская сторона потеряла один МиГ-15 в бою с F-86 уже над территорией КНР.

После "черного вторника" в течение трех дней ни один самолет ВВС США не появлялся в зоне действия "мигов". Через месяц американцы отважились проверить возможность применения В-29 днем в зонах, контролируемых МиГ-15. 16 советских истребителей перехватили 3 самолета В-29, прикрываемые несколькими десятками F-86, на подходе к переправам у Анджу. Все бомбардировщики были сбиты. У "мигов" потерь не было. Убедившись, что принятые меры охраны "крепостей", включая прикрытие сотнями истребителей, не могут уберечь их от разящих атак советских летчиков, противнику пришлось совсем отказаться от применения В-29 днем" [1226].

Очередной "черный" эпизод для американских ВВС был связан с гибелью летчика-аса майора Джорджа Дэвиса (7 побед во Второй мировой войне и 14 – в Корее). Он был сбит 10 февраля 1952 года парой МиГ-15 (ведущий – М. Аверин).

"В тот день, – вспоминает летчик 196-го авиаполка капитан Б.С. Абакумов, – более сотни вражеских истребителей прикрывали сверху большую группу легких бомбардировщиков.

Дымка позволила нашим летчикам скрытно сблизиться с противником, а затем на полной скорости нанести удар. Атака оказалась молниеносной. Группа вражеских самолетов раскололась. Один из наших летчиков зашел в хвост ведущему группы. Противник был опытен и одну за другой выполнял сложнейшие эволюции. Но как только трасса снарядов, выпущенных нашим летчиком, прошла близ его самолета, он начал нервничать, и вскоре его самолет был подожжен. Американец скольжением сбил пламя, но наш летчик не прекращал атаки. Потом на земле нашли этот "сейбр" неподалеку от Пхеньяна. По надписи на шлеме и документам убитого установили, что это был командир группы, мастер пилотажа майор Джордж Дэвис. Командующий авиацией США на Дальнем Востоке Уэйлэнд признался, что гибель аса-реактивщика Дэвиса породила у личного состава авиации, действовавшей в Корее, мрачное настроение" [1227].

После поражения стратегической авиации в конце 1951 года США перешли на использование преимущественно истребительно-бомбардировочной авиации. С этого периода широкое применение в боевых действиях их ВВС нашли штурмовые действия истребителей, которые за пределами района боевых действий 64-го иак наносили эшелонированные удары по военным и гражданским объектам.

В конце лета 1951 года на прифронтовых аэродромах Аньдун и Мяогоу появились первые авиасоединения Объединенной воздушной армии (ОВА), которой командовал китайский генерал Лю Чжень. Советником при нем был генерал-майор авиации Д.П. Галунов [1228]. Северокорейские ВВС возглавлял генерал Ван Лян, а советником при нем работал полковник А.В. Петрачев [1229]. ОВА была создана в конце октября 1950 года при непосредственном участии советских военных специалистов и имела на своем вооружении советские самолеты Як-18, Ил-10, Як-9п, Ла-9, МиГ-15, МиГ-15 бис. Бомбардировщики имели бомбовую нагрузку 400-600 кг, а "миги" – 200 кг.

В целом боевые возможности китайских и корейских летчиков советскими специалистами оценивались не очень высоко. Сказывались их недостаточная подготовка и азартность – во время атак они часто теряли бдительность и становились жертвами американских контратак. Поэтому в большинстве случаев их боевые вылеты контролировались советскими истребителями. "Днем с нашего аэродрома работали также корейцы и китайцы, – вспоминает Б.С. Абакумов. – Стояли они на противоположном конце взлетной полосы, взлетая нам навстречу. Они поднимались первыми, мы – после них в обратном направлении, догоняя их группу на маршруте и прикрывая ее сверху. Северокорейцы и китайцы действовали на малых высотах, Им разрешалось даже ходить через море, где они встречали бомбардировщики противника, которые отсиживались там, ожидая, пока у наших истребителей горючее окажется на исходе. Китайцы, своевольничая, практиковали вылеты и без нашего прикрытия. Однажды, вылетев самостоятельно и не предупредив наш КП о взаимодействии, они потеряли своего командира полка. Этот полк встретил в море группу "летающих крепостей". Командир полка резко снизил скорость и почти уравнял ее с бомбардировочной ради производства атаки. Остальные же летчики проскочили на скорости мимо командира, за ними погнались "сейбры". Командир полка сбил один, второй и третий бомбардировщик, но и сам был сбит над морем. Его потом гак и не нашли. Самолет же его воткнулся в морское дно, при отливе хвост торчал над водой. В этот район послали группу северокорейцев, чтобы они сняли вооружение с самолета и забросали кабину гранатами" [1230].

Успехом корейских летчиков стало использование тактики, применявшейся советскими ВВС в Великую Отечественную войну, а именно: проведение ночных бомбардировок самолетами По-2. Так, 28 ноября 1950 года группой По-2 был совершен налет на аэродром 8-й американской истребительно-бомбардировочной эскадрильи, в результате которого было уничтожено на земле 11 "мустангов". Идентичным образом 17 июня 1951 года на аэродроме в Сувоне было уничтожено 9 "сейбров". Все усилия 5-го воздушного флота США создать против этих налетов эффективную противовоздушную оборону заканчивались неудачей. Обитые фанерой и обтянутые материей легкие По-2 нападали всегда на бреющем полете и практически не могли быть обнаружены радарами. Даже при раннем обнаружении и использовании самых современных ночных истребителей По-2, благодаря своей маневренности и тихоходности, отрывались от преследования и выполняли боевое задание.

В итоге в период с октября 1950 по февраль 1952 года ОВА произвела до 20 тыс. самолето-вылетов и сбила около 500 самолетов войск ООН.

20 августа 1952 года на китайский аэродром Аньдун прибыла очередная смена – летчики-тихоокеанцы 578-го истребительного авиаполка.

Первые боевые вылеты летчиков-тихоокеанцев были крайне тяжелыми. Как и предыдущим частям и соединениям, "откомандированным" в Китай, им пришлось накапливать боевой опыт "с нуля".

Участник тех боевых действий, бывший командир эскадрильи, полковник в отставке Василий Данилович Андрющенко вспоминает об этом так: "…19 сентября 1952 года – первый мой вылет на боевое задание. В тот день американцы решили нанести массированный удар по стратегическим объектам Северной Кореи. В налете участвовало 180 штурмовиков ("шутинг-стар") и 160 "сейбров". Штурмовики шли группами под прикрытием истребителей на эшелонах от пяти до двенадцати тысяч метров. Мы сидели в кабинах своих самолетов и хорошо видели, как со стороны залива на корейский берег черными волнами накатывались неприятельские машины. На отражение противника поднялись почти все наши истребительные полки. Взлетали парами и звеньями в тс короткие промежутки времени, пока американских самолетов не было видно на горизонте, и сразу – в бой…

Пришло время вылета и нашей восьмерки. Взлетаю первым. Рядом со мной цепко держится в строю мой ведомый. За нами в воздух поднимается еще одна пара и еще… Убираю щитки-закрылки, шасси и направляю самолет на заданный объект (железнодорожный мост на реке) в северной части Корейского полуострова. Теперь нашей восьмерке "мигов" предстоит охранять этот важный стратегический объект… Один из моих летчиков возвращается на аэродром: на самолете неисправность – не убираются шасси. Нас осталось пятеро, и позади еще одна "пара". Будем действовать двумя группами…

Высота 6000 метров, внизу под крылом – светлая лента реки и железнодорожный мост через нее. Выполняю разворот вправо и вдруг вижу почти на траверзе восьмерку "сейбров". Они стремительно снижались в сторону морского залива и пока не видели нас. Дал сигнал "атакуем" и направил свой самолет в середину ведущего звена противника. Пока ловил в прицел подвернувшегося "сейбра", сам оказался атакованным. Три короткие очереди из трех пушек – и американский самолет задымил и рухнул вниз. Но и мое положение стало критическим: подоспевшее звено "сейбров" открыло по моему самолету прицельный огонь. Оглянулся на ведомых своих – никого рядом! Оставалась одна надежда: оторваться от противника. Наши "миги" на вертикальных фигурах превосходили "сейбров". Это я знал хорошо. Этим и воспользовался. Американцы сопровождали меня огнем до высоты 15 500 метров!…

Садился на запасном аэродроме. До своего я уже не мог дотянуть: кончилось топливо и двигатель остановился. Позже, подробно разбирая этот вылет, я выяснил следующее: едва завязался бой с противником, наша "пятерка", не выдержав стремительных ошеломляющих маневров противной стороны, рассыпалась, как горох. Вот где сказалась наша недоученность резко маневрировать звеном и вести бой на огромных скоростях и при запредельных перегрузках.

В том бою мы потеряли два самолета: старший лейтенант Зубченко на пылающем истребителе произвел посадку вне аэродрома и чудом остался жив, старший лейтенант Никитин дотянул до аэродрома, посадил горящую машину на фюзеляж и получил травму. Еще два наших самолета были сбиты в тот день над речной переправой, летчики погибли.

Итоги того вылета наших истребительных полков – 15 сбитых американских штурмовиков и 4 "сейбра" [1231].

В начале 1953 года 578-й полк вернулся в Приморье, а на его место с флотского аэродрома Унаши прибыл 781-й полк летчиков-тихоокеанцев.

Как уже отмечалось выше, советским летчикам приходилось действовать с максимальной физической и психологической нагрузкой. Напряженность ведения боевых действий, непрерывное дежурство на аэродроме в течение длительного периода, вылеты на боевое задание по 2-3 раза в сутки и нарушение режима и быта приводило к утомляемости и заболеваниям личного состава. Так, например, в "Справке – докладе о состоянии и итогах боевых действий 64-го истребительного авиационного корпуса за период с ноября 1950 года по 15 сентября 1951 года", в частности, отмечалось: "Состояние здоровья летного состава 324 иад после 5 с половиной месяцев боевой работы характеризуется тем, что у большинства из них имеются явления утомления и увеличение обострения хронических заболеваний (желудочно-кишечного тракта, сердечно-сосудистой системы и заболеваний уха, горла, носа). Из общего числа летного состава дивизии – 16% нуждаются в срочном направлении на госпитальное лечение, 22% подлежат направлению в госпиталь или санатории, у 40% имеются признаки утомления и только 22% признаны здоровыми.

По 303-й иад после 4,5 месяца боевой работы состояние здоровья летного состава представляет следующую картину: здоровых – 58%, имеющих признаки утомления – 35%, нуждающихся в госпитальном лечении – 7%" [1232]. Одной из важных причин такого положения, как отмечается в документе, является то, что "при формировании частей не учитывалась степень утомляемости летного состава и перед убытием в спецкомандировку не проводилась медицинская экспертиза".

Тем не менее многие летчики, несмотря на рекомендации врачей, продолжали оставаться в строю. В их числе, например, был капитан Б.С. Абакумов. После предложения медицинской комиссии вернуться на родину он продолжал боевую работу, "но с медицинской поддержкой: каждый день мне вводили внутривенную глюкозу и кололи попеременно стрихнином и мышьяком" [1233]. С "болями в сердце" летал и командир 196-го иап полковник Е. Пепеляев.

64-й корпус принимал участие в военных действиях с ноября 1950 г. по июль 1953 года.

Всего летчики 64-го иак произвели 63 229 боевых вылетов, участвовали в 1790 воздушных боях, сбили 1309 самолетов противника (истребительной авиацией – 1097 и 212 самолетов – огнем зенитной артиллерии). В результате воздушных боев советской стороной было захвачено в плен 262 американских летчика, в том числе командир 531-го авиакрыла полковник Арнольд, командир 4-й истребительной авиагруппы полковник Махурин, командиры авиаэскадрилий 51, 58 и 33 авиагрупп майор Ричардсон, подполковники Уитт, Э. Геллер (Хеллер) и другие.

Подполковник Э. Геллер был сбит 22 января 1953 года над рекой Ялуцзян старшим лейтенантом И.И. Карповым. "Мой ведомый был атакован "мигом", – вспоминал позже Э. Геллер. – Я попытался развернуться и защитить ведомого, я находился слева от него и шел курсом на юг. Сделал правый разворот, но в этот момент один "миг" зашел сверху, пролетел вниз и, подняв нос, открыл по мне огонь. Сорвало фонарь, и самолет вошел в пике.

Я потерял сознание. Пришел в себя, когда самолет сам принял горизонтальное положение, и выпрыгнул из кабины. Я не катапультировался, катапультное кресло было повреждено. Самолет был неуправляем. При выпрыгивании я серьезно ранил левую ногу, ударившись о самолет. Я был сбит между рекой Ялуцзян и аэродромом Фынхуанчен" [1234].

Потери нашей авиации за период с 25 июня 1950 года по 27 июля 1953 года (т.е. с учетом потерь, понесенных нашими частями до формирования корпуса) составили 120 летчиков и 355 самолетов. Таким образом, общее соотношение потерь было почти 4:1. А в некоторые периоды боевых действий 7,9:1 в советскую пользу [1235]. Необходимо остановиться на причинах боевых потерь. Отметим, что больше половины из 335 сбитых МиГ-15, летчики благополучно покинули и вскоре возвращались в строй. Большая же доля понесенных потерь, как показывает анализ боевых действий, приходится на момент посадки истребителей. Аэродромы первой линии (Аньдун, Дану, Мяогоу) располагались близко к морю, а со стороны моря МиГ-15 заходить на посадку запрещалось. Там и сосредотачивались "сейбры" со специальным заданием: атаковать "миги" над аэродромом. Заходящий на посадку истребитель с выпущенными шасси и закрылками был лишен возможности отразить атаку или уклониться от нее. Причем качество техники и уровень подготовки летчика в этой вынужденной ситуации значения не имели.

Общая численность личного состава корпуса составила в 1952 году около 26 тысяч человек. Такая численность сохранялась до конца войны [1236]. На 1 ноября 1952 года в составе корпуса находились 441 летчик и 321 самолет (МиГ-15бис – 303 и Ла-11 – 18). На вооружении корпуса первоначально состоял и самолеты Ми Г-15, Я к-11 и Ла-9. В дальнейшем некоторые из них были заменены на более современные модификации, в том числе истребители МиГ-17, которые, правда, в боевых действиях участия так и не приняли. Здесь, на наш взгляд, важно подчеркнуть один момент. Силами двух-трех советских авиационных дивизий завоевать и удержать господство в воздухе было невозможно. И советское руководство прекрасно понимало это. Однако идти на дальнейшую эскалацию конфликта Сталин не хотел – увеличение советского контингента могло спровоцировать третью мировую войну.

В составе корпуса в разное время воевали: Н. Герасименко, М.Н. Капитонов (18 иап), И.И. Шавша (ведущий летчик звена 18 иап), В. Конев, А. Бордун (2-я эскадрилья 151 иад) [1237], лейтенант А. Родионов (2 авиаэскадрилья 15 иад), А Тирон (196 иап) [1238], капитан Л.Н. Иванов (командир звена 196 иап), И. Грохальский (планшетист 39 иап), И.Ф. Ларькин (авиамоторист), Н.И. Куксин, Н.Г. Силаев, Е.С. Юрков, С.Ф. Химинич (151 иад), капитан И. Клочко (командир эскадрильи 781 морского иап), капитаны A.M. Андрющенко (781 морской иап), М. Марченко (781 иап), М. Швецов (781 морской иап), старшие лейтенанты И. Гусев (781 морской иап), А. Касприк (781 морской иап). А. Кучеренко (781 морской иап), Г. Кокора (781 иап), А. Хантемиров (781 иап), Б. Демьянов (781 иап), М. Ободников (781 иап), Е. Михайлов (781 иап), А. Царьков (781 иап), А. Ковшов (781 иап), И. Зубченко (781 иап) и многие другие.

Кроме постоянного личного состава, в 64-м иак проходили стажировку и другие военнослужащие Советской армии. Например, только на 12 сентября 1951 года в корпусе отстажировались в течение от 1 до 1,5 месяца 44 офицера руководящего летного и инженерного состава воздушных армий и центральных управлений, в том числе из ВВС – 32 чел., ВВС ВМФ – 7 чел. и ВВС ПВО страны – 5 человек [1239].

Немалые трудности выпали и на долю советских военнослужащих 10-го (прибыл в район боевых действий 13.06.1951 г.) и 20-го зенитно-прожекторных полков, создававших световое поле на пути авиации противника.

10-й полк находился в Корее (г. Аньдунь) до конца ноября 1952 года и был сменен 20-м полком. Полк был вооружен новейшей потому времени радиопрожекторной техникой РП-150 (36 станций) [1240]. Боевые расчеты зенитных прожекторов располагались на расстоянии 7-10 километров друг от друга по световым лучам. Командиром одного из расчетов, занимавшего позицию на берегу Корейского залива Желтого моря в районе городка Наиси, был лейтенант В. Лапин [1241]. Вот как он описывает свой первый памятный бой.

"В двадцатых числах февраля я получил предупреждение от командира батальона подполковника Мжачева и командира роты майора Филинова о готовящемся массированном налете Б-29 – "летающих крепостей". Это была работа нашей разведки. Ночью команда: "К бою!" Краткое сообщение "идут" и квадрат нацеливания. Главное – обнаружить и осветить флагман противника. Наши ночники-"миги" уже надо мной. Мое место в круглом окопе у пульта автоматического управления прожекторами с ТПЗ (труба прожекторная-зенитная – мощный бинокль) и связь с командирами расчетов и командирами роты. Пробирает какая-то дрожь, даже руки дрожат. Как бы не растеряться. Командую командиру локаторщиков сержанту Владимиру Люлину: "Володя, поиск!" Субординация в сторону. Через несколько секунд: "Есть цель, дальность 30 километров". Сержанту Васильеву: "Леша, приготовься! Головной самолет 20 километров". Командую: "Луч!" Ответ: "Вижу цель".

Наконец-то, вон он, флагман, на высоте 7-8 километров сверкает в лучах. Вижу пушечные трассы наших "мигов". Вдруг появился какой-то шелест и следом грохот разрывов бомб. Пыль. Дым. Повисли САБы (осветительные бомбы). Теперь я сам на мгновение ослеп. Сопровождение самолета идет автоматически, он не уйдет из лучей. Командую пулеметчику: "Бакиев, бей по фонарям!" То есть САБам!

Американцы шли на цель по радиолокационному лучу, по так называемой системе наведения самолетов "шаран", т.е. строго по маршруту, с интервалом 2-3 минуты, но, не выдержав встречи с нами, уходили с маршрута, не выполнив своей задачи, сбрасывая свой груз в километре от моей позиции. Стоял сплошной грохот. Но это была наша победа и последняя попытка "летающих крепостей" уничтожить мост" [1242]. Дальнейшие события, вспоминает В.Лапин, сохранились в его памяти не как отдельные эпизоды, а как бесконечные бомбежки, налеты днем и ночью. Солдаты его расчета буквально валились с ног от усталости и вынуждены были отдыхать по очереди, не раздеваясь.

Нельзя не отметить огромные усилия авиационно-технических служб корпуса, обеспечивших боевые действия летчиков авиачастей. Так, 18-я авиационно-техническая дивизия за период с июня 1951 по сентябрь 1953 г. обеспечила 95 505 самолето-вылетов (боевых и небоевых), для чего ей понадобилось принять и разгрузить на дивизионных и полковых складах 146 622 тонны горюче-смазочных материалов, 4094 вагона авиационно-технического имущества и 220 вагонов вооружения и боеприпасов.

Большую работу проводили и советские артиллеристы. Так, только 52-я зенад с сентября по декабрь 1951 года провела 1093 батарейные стрельбы и сбила 50 самолетов противника. Чтобы своевременно обнаружить воздушные цели, 50 % личного состава советских зенитных батарей находилось в готовности № 1, остальные – в готовности № 2. В целом же зенитной артиллерией советского корпуса с марта 1951 года по июль 1953 года было сбито 16% самолетов противника, уничтоженных силами и средствами 64-го иак. В составе советских зенитно-артиллерийских дивизий, действовавших в Корее, были зенитчик Н.М. Угнетенко [1243], пропагандист 666-го зе-нитно-артагтерийского полка В А Дмитриев и многие другие.

Следует отметить и самоотверженную боевую работу советских связистов, операторов радиолокационных станций, а также специалистов, занимавшихся ремонтно-восстановительными работами важных военных объектов. В их числе был и сапер, гвардии капитан Ю.И. Мартышенко [1244].

Немалая помощь в ходе войны была оказана советскими моряками корейским ВМС (старший военно-морской советник в КНДР – адмирал Капанадзе). С помощью советских специалистов в прибрежных водах было поставлено более 3 тыс. мин советского производства. Они значительно снижали активность американского флота. Первым кораблем США, подорвавшимся на мине 26 сентября 1950 года, был эсминец "Брам". Вторым, наскочившим на контактную мину, – эсминец "Мэнчфилд". Третьим – тральщик "Мэгпай". Все они вышли из строя на длительное время. Кроме них, на минах подорвались и затонули сторожевой корабль и 7 тральщиков [1245].

За успешное выполнение правительственного задания указом Президиума Верховного Совета СССР орденами и медалями были награждены 3504 военнослужащих 64-го иак, а 22 летчика получили звание Героя Советского Союза [1246].

Среди награжденных был летчик-истребитель 176-го гвардейского иап капитан С.Л. Субботин. Указом Верховного Совета СССР от 10 октября 1951 года (в секретном порядке, без публикации в печати) он был удостоен звания Героя Советского Союза за совершенный впервые в мире таран на реактивном самолете. Сегодня, спустя более 40 лет, когда над корейскими событиями приоткрыта завеса секретности, полковник запаса С.П. Субботин в интервью корреспонденту газеты "Известия" поведал о деталях этого боя. На вопрос журналиста "Что вас заставило пойти на таран американского истребителя?" летчик рассказал следующее:

"С первой встречной группой американских самолетов, как я уже говорил, мы разошлись. Вскоре еще одна лобовая атака. Лейтенант Головачев (ведомый. – А.О.) все время шел справа от меня. А тут, гляжу, его нет. Подумал: сбили. Запросил – нет ответа. Через некоторое время шум в наушниках и голос Головачева: "Я вас не вижу". Стал и я смотреть. Блики какие-то. Кричу: "Покачайся". Он выполнил команду. Приблизились. Левым разворотом я пристроился к Головачеву, перевернулся колесами вверх и увидел, что в хвост Головачева ведут огонь два самолета противника. А потом и по мне. Попали. Прекратилась тяга. Дым в кабине… На мне масло. Плохо видно приборы, землю.

Понял: без катапультирования не обойтись. Сбросил фонарь кабины. Высота большая. Осмотрелся: внизу скалистые горы. И вдруг слева трасса в мою сторону. С трудом вышел из-под огня американца. Открыл тумблер, выпустил тормозные щитки. Самолет резко уменьшил скорость. В этот момент я почувствовал сильный удар сзади. Подумал, что взорвался и поздно уже катапультироваться. От удара и перегрузки я потерял зрение. А дальше что-то произошло. Меня вдруг потянуло из кабины. Я еще успел нажать на катапульту, после чего получил такой удар в лоб, как будто ударился головой о землю. Но в воздухе стало легче. Дернул кольцо парашюта. И на высоте двух тысяч метров повис в воздухе. Возле меня пролетали какие-то куски самолета, сиденья…

На земле отстегнул парашют, спрятал и камнями замаскировал его. Слышу голоса. Пополз навстречу. Вижу – китайцы. Говорю: "Я советский летчик". И вдруг один бьет меня прикладом в нос. У меня на куртке висел значок с изображением Мао Цзэдуна и Сталина. Показываю:

мол, товарищи, я свой. Увидев значок, китайцы подобрели, заулыбались.

Позже нашли окровавленный парашют американского летчика, удостоверение, пистолет. Бедняге повезло меньше… У того была аварийная ситуация" [1247].

Одновременно с боевыми действиями обеими сторонами велась широкомасштабная психологическая война. Еще в августе 1949 года в вооруженных силах США было принято наставление FM-33-5 "Ведение психологической войны". С началом боевых действий была также принята и новая организационная структура подразделений психологической войны, предусматривавшая выполнение ими как стратегических, так и тактических задач.

Головной инстанцией структуры стало вновь образованное Управление психологической войны. В рамках принятой структуры была создана группа психологических операций, которая решала преимущественно стратегические задачи в начавшейся войне. Она имела в своем составе штаб и штабную роту, роту репродукции и мобильную роту радиовещания [1248].

Главная стратегическая задача Управления психологической войны заключалась в том, чтобы представить действия американских вооруженных сил как законную оборону союзной страны под эгидой ООН от коммунистической агрессии.

Личный состав аппарата психологической войны был укомплектован призванными на военную службу офицерами резерва, имевшими гражданские специальности, связанные с пропагандой. Из них сформировали несколько групп радиовещания и издания листовок. Одну такую группу направили в Японию вести стратегическую пропаганду на нейтральные страны.

В 1953 году была сформирована и направлена в Корею рота по ведению разъяснительной работы среди местного населения. В ее функции входило установление и укрепление контактов американских войск с жителями страны, обеспечение лояльного отношения корейцев к войскам в районах, находившихся под контролем американской военной администрации.

Главной формой психологического воздействия американских войск в Корее стала печатная пропаганда. Только группа радиовещания и издания листовок каждую неделю выпускала в среднем 20 миллионов экземпляров листовок на корейском и китайском языках. Рота громкоговорящих установок и издания листовок дополнительно издавала в среднем 3,5 миллиона листовок в неделю. Уже в течение первых трех дней боевых действий американская сторона изготовила 10 миллионов экземпляров листовок [1249]. Вся эта пропагандистская продукция распространялась в глубоком тылу противника и в прифронтовой полосе с помощью авиации и артиллерии.

Наряду с печатными материалами широко использовались радиопропаганда и устная пропаганда. Так, для целей радиопропаганды было задействовано 19 радиостанций, работавших на средних и коротких волнах в Сеуле, Тэгу, Пусане, Токио. Устная пропаганда велась с помощью громкоговорящих установок, смонтированных на различных боевых машинах, в том числе на танках и легких самолетах.

Информационно-пропагандистские материалы готовились с учетом опыта Второй мировой войны и были направлены главным образом на попытку вбить клин между союзниками – китайцами и корейцами и пропаганду добровольной сдачи в плен. В листовках-пропусках зачастую предлагалось солидное денежное вознаграждение, а иногда даже делались обещания предоставить американское гражданство. Интересно, что с аналогичными предложениями американцы обращались и к пилотам советских истребителей, принимавших участие в боевых действиях.

Запретной темой американских пропагандистских служб было участие в войне советских военнослужащих. По словам Пола Нитце, возглавлявшего в госдепартаменте США штаб по планированию политики, он подготовил секретный документ, где проанализировал все "за" и "против" разглашения участия СССР в войне. Итог анализа: огласка принесет вред. "Если бы стали афишировать эти факты, – сообщил позже Нитце, – американская публика стала бы требовать ответных действий, а мы не хотели войны с Советами". Официально было объявлено, что русские стоят за спиной северокорейцев и китайцев, но сами не воюют [1250].

Немаловажное значение аспектам психологической войны уделялось и противоборствующей стороной. Причем американцы столкнулись с непривычным для них идеологическим воздействием противника и проиграли психологическую войну. Агитационно-пропагандистские материалы политических органов КНА и НОАК, при поддержке аппарата специальной пропаганды Вооруженных сил СССР, пытались решить следующие задачи: представить войну в Корее как агрессию американского империализма; дискредитировать военно-политическое руководство США в Южной Корее; показать боевую мощь и военные успехи корейско-китайских войск; разоблачать расовую дискриминацию в армии США.

Значительное количество печатных материалов было посвящено пропаганде плена. В отличие от американских такие листовки не приукрашивали и не идеализировали пребывание в плену. Они были направлены на то, чтобы рассеять страх солдат перед неизвестностью плена и главное – подвести к мысли о целесообразности перехода на сторону противника во имя конечной цели – вернуться домой живым. Об эффективности такой пропаганды свидетельствует количество военнослужащих США, перешедших на сторону северокорейцев. Так, в 1952 году газета "Нью-Йорк таймс" сообщила, что за первые полтора года войны в Корее из вооруженных сил США дезертировали 47 тысяч человек. В следующие полтора года количество дезертиров продолжало держаться на уровне 18-20 тысяч за каждые шесть месяцев [1251]. Американцы впервые столкнулись с фактом такого массового коллаборационизма. 70% военнослужащих, вернувшихся из плена на родину, публично высказались за то, чтобы скорее положить конец американским военным действиям в Азии. В обзоре разведотдела штаба 8-й армии о деятельности военной разведки и контрразведки в Корее в этой связи отмечалось: "Вскоре после вступления Соединенных Штатов в корейский конфликт стало очевидным, что многие американские пленные, направляемые коммунистами, писали заявления, выступали по радио, подписывали воззвания к миру и совершали иные поступки, наносящие ущерб интересам Соединенных Штатов. Информация об этом доходила до нас из-за Бамбукового занавеса по радио, через посредство листовок и по почте" [1252]. Для изучения проблемы, получившей с "легкой руки" сотрудника ЦРУ Эдварда Хантера название "промывание мозгов", по инициативе шефа ЦРУ Аллена Даллеса в конце 1953 года была создана научная группа. Ее возглавил всемирно известный невролог Гарольд Вольф. Параллельные исследования проводились в ВВС и сухопутных войсках США. В этих группах работали: доктор Фред Уилльямс, Роберт Лифтон, Эдгар Шейп, А. Бидерман и подполковник Домес Монро. Спустя некоторое время ученые установили, что во многом "перековка" американских солдат достигалась благодаря "примитивной", как отмечали американские специалисты, но эффективной методике психологической обработки, примененной китайцами в лагерях для военнопленных. Суть ее заключалась в интенсивном и длительном психологическом и моральном воздействии на сознание пленных с целью "стирания" старых идейных убеждений и установок и замены их новыми. Центром пропагандистской работы стал лагерь № 12. Именно там с помощью "прогрессивных" американских военнопленных готовились различные пропагандистские материалы для последующего распространения в Корее и за рубежом. Заметим, что в лагерях для военнопленных проводилась значительная работа и по вербовке американских военнослужащих советскими спецслужбами. Так, в частности, 75 бывших американских военнопленных корейской войны впоследствии были признаны виновными в сотрудничестве с различными советскими спецслужбами.

Среди них, в частности, известный советский агент Джордж Блэйк. В 1950 г. Блэйк был вице-консулом Великобритании в Сеуле и попал в плен, где удерживался три года. В 1961 году его признали виновным в тайной работе на КГБ СССР.

Очевидный провал американской концепции ведения психологической войны вынудил США пересмотреть деятельность своих служб пропаганды. В результате в марте 1955 года министерством армии был введен в действие переработанный вариант наставления FM-33-5, в котором были учтены ошибки, допущенные в период корейской войны.

Здесь, на наш взгляд, уместно упомянуть о взглядах на корейскую войну русской эмиграции. В ее среде превалировало мнение, что война в Корее – это один из фронтов третьей мировой войны, а не изолированное явление. И в этом случае вся антикоммунистическая эмиграция должна быть целиком на стороне США. Старый социал-демократ, один из лидеров Казанского комитета РСДРП в 1917 году Ю.П. Денике высказывался даже, что каждый отдельный акт агрессии СССР должен быть признан "проявлением общей агрессии со стороны Советского Союза", а не местным локальным конфликтом. Это, в свою очередь, по его мнению, позволяло Западу нанести ответный удар "в любом пункте, а необязательно там или только в том месте, где этот акт агрессии будет совершен" [1253]. Концепция "активной обороны", предложенная Ю.П. Денике, фактически оправдывала экспансию США в любой точке земного шара.

Естественно, такая позиция устраивала Запад, и представители антикоммунистической эмиграции были вовлечены в сферу влияния американских служб "психологической войны". Интервью с видными деятелями эмиграции публиковались в западных средствах массовой информации, а их мнение выдавалось за "истинный" взгляд русского "патриота" на действия коммунистов.

Однако русская эмиграция не ограничивалась поддержкой действий США в прессе, а пыталась принять (и приняла) участие в военных действиях в Корее. Есть сведения, например, что белый генерал Эрн вербовал в Парагвае добровольцев для участия в корейской войне в составе частей Макартура [1254]. В некоторых эмигрантских периодических изданиях публиковались фотографии "власовцев", принимавших участие в боевых действиях в составе американских частей. Известно также об участии в войне в Корее сына "власовского" полковника В.В.Позднякова и др.

Как уже отмечалось выше, участие в боях советских военнослужащих на стороне Северной Кореи в Соединенных Штатах не афишировалось. Однако полностью скрыть эту информацию не удавалось. В различных западных изданиях все же появлялись статьи о присутствии в стране русских военнослужащих – несмотря на все попытки руководства СССР сохранить этот факт в строгой секретности. По словам самих же советских летчиков, эта секретность порой доходила до абсурда. Так, полковник А.П. Сморчков, получивший за Корею звание Героя Советского Союза, вспоминал, что летчикам в бою предписывалось выходить на связь на корейском языке. Для этого летчики перед вылетом крепили к правому колену планшетку со словарем – корейские слова в транскрипции. Для того чтобы воспользоваться этим словарем, нужно было умудриться скосить глаз на колено, быстро отыскать нужное слово или фразу – и это во время боя, на реактивных скоростях. Конечно, такая практика не могла прижиться – в эфире звучала русская речь вперемешку с матерщиной [1255].

Переговоры советских летчиков фиксировались американскими службами. Их радиолокаторы и система подслушивания, по словам летчика-истребителя Б.С. Абакумова, контролировали режим работы советских авиачастей. "Они сразу сообщали ведущим групп всю добытую информацию, – пишет Б.С. Абакумов, – часто вмешиваясь даже в управление боем на русском языке с земли, но им никак не удавалось подделать воркующий басок Кожедуба, ту его интонацию, которую каждый наш летчик прекрасно улавливал и не попадал в сеть ложных команд. Не вышло у них ничего и с приводными станциями, когда они пытались подстраиваться на дальний привод и включали мощные станции кораблей, находящихся в море, чтобы увести наших летчиков к себе. Конечно, наши приборы начинали тут врать. Приходилось ориентироваться по солнцу, если мы были за облаками. Компас и ближний привод с выходом под 90% в облаках спасали нас от ловушек. Подстерегали нас и в вечерние часы, выпуская в налет до 300 самолетов и рассчитывая, что по времени наша посадка придется на ночное время. Но мы и тут были подготовлены. Зная наш распорядок дня по приему пищи, американцы подстраивали свои вылеты именно в эти часы, рассчитывая, что русский летчик не сможет хорошо вести бой из-за пищи в желудке, увеличивающей его вес во много раз при перегрузках, что отрицательно действует на все внутренние органы" [1256].

Здесь уместно вкратце остановиться на деятельности американской разведки. По свидетельству участников событий, она работала довольно четко. Ежемесячно в Северную Корею и Китай забрасывалось большое число диверсантов с различными заданиями, включая захват кого-нибудь из русских для доказательства их присутствия в стране. Американские разведчики были оснащены первоклассной техникой передачи сведений и могли маскировать радиоаппаратуру под водой рисовых полей. Благодаря качественной и оперативной работе агентуры вражеская сторона была часто информирована даже о вылетах советских самолетов, вплоть до обозначения их бортовых номеров.

Не менее активно действовали американская и гоминьдановская разведки и на территории Китая. Известны, например, случаи, когда советских военнослужащих пытались завербовать через знакомства с подставными лицами, особенно женщинами, а потом шантажировали, чтобы добиться от них различной информации. Имели место и провокации с инсценировками нападения советских военнослужащих на китаянок. Эти сцены фотографировались и представлялись в печати как акты насилия по отношению к местным жителям. Одна из диверсионных групп была раскрыта в учебном авиацентре по подготовке к полетам на реактивной технике на территории КНР. Их работа была проста и эффективна. Например, диверсанты подкладывали за приборную доску кабины учебного Як-17 две снотворные таблетки. При обдувании воздухом они испарялись, и летчик, надышавшись этим воздухом, засыпал в полете и разбивался. В результате частые случаи гибели курсантов вызывали у них страх перед советской реактивной техникой и формировали сомнения в ее совершенстве.

Таким образом, благодаря своей агентуре и разведывательным техническим средствам американские спецслужбы были неплохо осведомлены о присутствии в Корее советских военных советников, летчиков и зенитчиков. Однако вплоть до конца войны они так и не знали точный состав и структуру советского 64-го истребительного корпуса.

27 июля 1953 года в Пханмунджоме американским генералом Кларком от имени командования войск ООН, представителями КНДР и НОАК было заключено перемирие. Представители Южной Кореи отказались подписать документ.

Таким образом, ни Северу, ни Югу не удалось "объединить родину" на своих условиях. Обе стороны вернулись к той линии, с которой начали, но потеряв при этом сотни тысяч жизней. За три года войны Северная Корея, по некоторым данным, потеряла на полях сражений свыше 520 тысяч военнослужащих. Число же жертв среди мирного населения значительно превысило 700 тысяч человек [1257]. Некоторые данные о массовой гибели мирных граждан КНДР в различных городах и районах республики в годы войны в результате варварских бомбардировок и карательных операций были опубликованы в южнокорейском журнале "Vantage Point". В нем, в частности, сообщается, что на основании проведенных расследований с участием международных организаций во время войны американские войска, находясь на временно оккупированной территории Северной Кореи, уничтожили 15 тыс. мирных жителей Пхеньяна, свыше 19 тыс. чел. – в районе Анака, 13 тыс. человек – в районе Унрюля, 6 тыс. чел. – в г. Хэджу, 35 тыс. чел. – в районе Синчхона и 5 тыс. чел. – в г. Анджу [1258]. Аналогичные злодеяния "поборников свободы" имели место и в других районах. Кроме того, были установлены факты массовых расстрелов мирных жителей, истязаний, закапывания живьем в землю. Многие из тех, кто был насильственно угнан и брошен в концлагеря, размещенные на территории Южной Кореи, а их насчитывалось не менее 77, бесследно исчезли [1259]. Кроме того, за годы войны сотни тысяч военнослужащих и мирных граждан Северной Кореи получили тяжелые ранения и увечья, превратившие их в инвалидов, резко сократив продолжительность их жизни.

В свою очередь, Южная Корея потеряла убитыми 147 тысяч солдат и офицеров, 709 тысяч военнослужащих были ранены и 130 тысяч оказались пропавшими без вести. Большие жертвы имелись и среди мирного населения. Не считая раненых и пропавших без вести, только убитых южнокорейских граждан насчитывалось свыше 245 тысяч [1260].

В то же время в Азиатско-Тихоокеанском регионе произошли существенные изменения. Причем невыгодные для Советского Союза. Корейская война ускорила заключение мирного договора США с Японией (сентябрь 1951 г.), Южной Кореей (октябрь 1953 г.) и создание военно-политических блоков АНЗЮС (1951) и СЕАТО (1954).

Война в Корее дала толчок очередному витку гонки вооружений. По официальным данным американской статистики, с 1949 по 1953 год военные ассигнования США выросли с 12,9 млрд. дол. (32,7%) до 50,4 млрд. долл. (67,8% бюджета). Всего же за 1950-1953 годы на военные цели было истрачено 130 млрд. долл., т.е. почти на 50 млрд. больше, чем в предшествующие четыре года [1261]. Численность регулярных вооруженных сил США только за два года возросла в 2,5 раза: с 1,46 млн. человек в июне 1950 года до 3,64 млн. человек в июне 1952 года [1262].

Таким образом, война в Корее детонировала переход Соединенных Штатов на военное положение, перевод ее экономики на военные рельсы. Это привело к существенному росту военного потенциала США. Резко возросла агрессивность Вашингтона, который все в большей мере стал опираться на военно-силовые методы разрешения международных проблем.

С учетом опыта корейской войны американское командование переосмыслило ряд положений своей военной доктрины. Коренному пересмотру подвергся вопрос о соотношении различных видов вооруженных сил. В результате была принята доктрина "сбалансированных сил", предусматривающая достижение победы совместными усилиями сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил. За время войны американцами были испытаны новые парашюты и приспособления для спуска на землю орудий, легких тягачей, мостовых ферм, минометов и других средств боевой техники [1263].

И, наконец, корейская война была использована Вашингтоном для вовлечения в систему НАТО ФРГ и укрепления своего положения в Японии. О последней следует сказать более подробно, так как Япония после войны в Корее заняла важное место в западной теории "отражения мировой коммунистической экспансии".

В годы этой войны японо-американские отношения переросли из отношений победителя и побежденного в стадию, когда Япония впервые могла проявить себя как важный партнер в американской стратегии. И хотя официально воинские части из состава корпуса в Корее не посылались, около 8 тыс. японских "добровольцев", входивших в отряды "спасения Кореи", приняли участие в боевых действиях "войск ООН", а около 200 японских генералов и офицеров занимали различные командные посты в южнокорейской армии. Кроме того, в операциях против ВМС КНДР в 1950 году на стороне США участвовали в общей сложности 46 боевых кораблей из состава японских "отрядов охраны порядка на море". В частности, в октябре 1950 года тральные силы "управления морской безопасности" (УМБ) по приказанию Д.Макартура выполняли задачи по тралению мин у побережья Кореи. Группа японских тральщиков состояла из 25 кораблей, разбитых на пять подотрядов. Основное ядро личного состава составляли кадровые офицеры императорских военно-морских сил. По действующим законам им запрещалось выходить в море, но американцами было дано специальное разрешение, которое снимало эту проблему. По словам адмирала Т.Окубо, руководившего действиями военно-морских сил Японии в Корее, японские корабли в боевых операциях пользовались только международными (ООН) сигнальными флагами, а экипажи кораблей получали двойную зарплату, которая выплачивалась штабом ВМС США. В общей сложности в корейской кампании принимали участие около полутора тысяч японских моряков. Сначала они осуществляли разминирование корейских гаваней, затем обеспечивали высадку американского десанта. Все действия японского УМБ координировались с американцами, а сами Японские острова превратились в плацдарм, арсенал и тыловую базу обеспечения боевых операций вооруженных сил США [1264].

Таким образом, как впоследствии отметил американский исследователь В. Рэнсом, "Япония доказала свою готовность и способность поддержать наши вооруженные силы, когда нужно и где нужно" [1265].

Подписанный во время корейской войны в сентябре 1951 года и вступивший в силу 28 апреля 1952 года японо-американский "Договор безопасности" официально закрепил пребывание на территории Японии американских войск и баз. В преамбуле договора говорилось: "Япония желает, чтобы в качестве временного мероприятия по ее обороне Соединенные Штаты Америки содержали свои вооруженные силы в Японии и вблизи нее для предотвращения вооруженного нападения на Японию" [1266]. Одновременно Япония брала на себя обязательство постепенно наращивать собственные вооруженные силы. В рамках этих обязательств были предприняты первые после окончания Второй мировой войны шаги по развитию структуры регулярных вооруженных сил. Тем самым было нарушено положение статьи 9-й конституции о запрещении создания в стране регулярных вооруженных сил.

Именно в этот период, под "зонтиком" США, японские корпорации получили реальную возможность в открытую приступить к восстановлению военного производства, заработать на поставках для нужд американской армии в Корее, приступить к созданию собственных вооружений [1267].

Конфликт на Корейском полуострове оказал самое непосредственное воздействие на всю глобальную систему международных отношений, способствовал активизации деятельности НАТО, что привело к усилению напряженности в мире. Кроме того, он создал прецедент для дальнейшего использования ООН в качестве "крыши" для удовлетворения амбиций США силовыми методами.

В этих условиях Советскому Союзу для сохранения военного паритета также пришлось резко увеличить расходы на оборону. И это в то время, когда экономика СССР только стала стабилизироваться после разрушений Второй мировой войны.

При всех издержках советского участия в корейской войне, негативно отразившихся на экономике СССР и взаимоотношениях с рядом государств, его нельзя не признать в целом положительным фактором. Военное сдерживание со стороны Советского Союза силами 64-го иак, помощь советских военных советников и специалистов, поставки вооружений, боеприпасов, стратегических материалов Северной Корее помешало Соединенным Штатам добиться гегемонии в Азиатско-Тихоокеанском регионе под флагом борьбы за демократию и права человека и внедрить в нем угодные марионеточные режимы.

За время войны около 40 тысяч советских военнослужащих, прошедших через 64-й иак, получили определенный боевой опыт. Был накоплен опыт оперативно-стратегического руководства войсками в условиях ведения боевых действий в локальной войне, а также опыт подготовки национальных кадров вне собственной территории. Впервые прошли обкатку и испытание в условиях войны отдельные образцы отечественного оружия и военной техники, особенно самолеты с реактивными двигателями. Кроме того, полученные за время войны зарубежные образцы военной техники позволили советским специалистам внести коррективы в конструкции отечественной боевой техники [1268].

Кроме этого, война в Корее принесла СССР и определенные политические дивиденды. Возрос престиж Советского государства в "третьем мире", многие развивающиеся государства увидели в Советском Союзе своего покровителя и потенциального "донора". После войны в Корее, ясно показавшей готовность СССР помогать развивающимся странам, многие государства Азии, Африки и Латинской Америки выбрали ориентацию именно на Советский Союз.

История не приемлет сослагательных наклонений, тем не менее по мнению некоторых западных политологов, анализировавших корейские события, если бы Ким Ир Сену удалось объединить всю страну, то такой исход был бы более благоприятным и для корейцев, и для американцев. Ученые исходили из того, что Ким Ир Сен не был "слепым орудием Москвы" – марионеточным лидером, а объединенная им Корея могла быть независимым суверенным государством.

А теперь целесообразно вкратце остановиться на потерях коалиционных сил. Они, как и в других случаях, значительно разнятся. Так, по одним данным, количество убитых и раненых солдат и офицеров американской армии превысило 150 тысяч человек, т.е. свыше половины всех американцев, воевавших в Корее [1269]. По другим – 142 091 человек, в том числе 33 629 убитыми и 103 284 ранеными. В книге "Россия (СССР) в локальных войнах и военных конфликтах второй половины XX века", со ссылкой на западные источники, приводятся следующие цифры потерь: 54 046 американских военнослужащих, 686 – Великобритании и 2508 других стран [1270]. По данным же северокорейской печати, общие потери американских войск и их союзников, включая убитых, раненых и попавших в плен, составили 1 567 128 человек [1271].

В воздушных боях над территорией Китая и Северной Кореи советские летчики сбили более 1300 самолетов врага. Еще несколько сотен машин было подбито, в результате чего многие из них вышли из строя как не подлежавшие ремонту. Сами американцы считают, что война в Корее в целом стоила им 4000 машин [1272]. Общие потери американцев в танках и бронемашинах составили 1700 единиц.

Что же касается советских потерь, то полные данные об этом до сих пор отсутствуют. Но из многих литературных источников, в том числе мемуарных, известно, что во время корейской войны гибли советские советники, связисты, медработники, дипломаты, другие специалисты, оказывавшие помощь Северной Корее. Более доступны сведения о потерях советских авиационных соединений, но и они требуют уточнений. Так, по одним данным, советские потери составили 335 самолетов [1273] и 120 летчиков. Общие же потери составили 299 человек, из них офицеров – 138, сержантов и солдат – 161 [1274]. По другим данным, уточненным на основе последних архивных исследований, потери летного состава корпуса (с 25 июня 1950 г. по 27 июля 1953 г., т.е. с учетом потерь, понесенных нашими частями до формирования корпуса) составили 125 летчиков и 335 самолетов. В целом безвозвратные потери советских войск в войне в Корее составили 275 человек, из них офицеров – 142 (в том числе 9 советников), и 133 человека из числа сержантского и рядового состава [1275]. 45 советских летчиков, по некоторым сведениям, пропало без вести [1276]. Среди них – летчик-истребитель Валентин Филимонов, сбитый в бою двумя "сейбрами". Позже его самолет был найден, а сам летчик или его останки так и не были обнаружены [1277].

В числе погибших советских летчиков есть и такие, кто был расстрелян американскими "охотниками" в воздухе после катапультирования из подбитой в бою машины. Так, например, погиб 29 июня 1953 года Герой Советского Союза подполковник И.М. Горбунов. И это был не единичный случай. Причем волчьи законы американских летчиков распространялись не только на советских пилотов, но и на своих же "собратьев" по оружию. Б.С. Абакумов в воспоминаниях, опубликованных в "Военно-историческом журнале", приводит рассказ австралийского летчика, сбитого в бою с "мигами". По словам пленного, он выпрыгнул из подбитого "глостер-метеора" (английского реактивного истребителя с пушечным вооружением) и подвергся нескольким атакам со стороны "сейбров". Спасли его советские истребители, атаковавшие американцев [1278].

Известны также случаи трагической гибели советских летчиков от огня северокорейских зенитчиков, особенно на начальном этапе боевых действий 64-го иак. Они ошибочно принимались за американских летчиков, катапультировавшихся с подбитых самолетов. Эти случаи прекратились после того, как вышел специальный приказ Ким Ир Сена, в котором всем средствам ПВО Северной Кореи запрещалось стрелять по белым куполам парашютов (у американцев были оранжевые, красные и голубые купола парашютов) [1279]. Так же нелепо оборвалась жизнь капитана Евгения Стельмаха. Его имя было хорошо известно на аэродроме в Аньдуне. В одном из ночных боев он, ориентируясь на пламя, вырывавшееся из сопла самолета, сбил две американские "воздушные крепости" Б-29 и один штурмовик.

По словам командира звена 18-го авиационного полка Н. Герасименко, Е. Стельмах был сбит во время отражения массированного налета американцев на электростанцию на реке Ялудзян. Он катапультировался и приземлился на территории Северной Кореи. В перестрелке с корейцами, принявшими его за американского летчика, он был смертельно ранен. Тело погибшего привезли на аэродром Мяогоу и спустя некоторое время похоронили в Порт-Артуре [1280].