Секреты

Глава 8 Индия

Дорогая, дорогая Китти,

ты ни за что не догадаешься, что произошло! У меня теперь есть новая лучшая подруга, эта необыкновенная Дарлинг. Она — чудо, абсолютно невозмутимая и при этом та-а-а-акая добрая ко мне! Она просто подкатила ко мне на своем велике и стала болтать, словно мы тысячу лет знакомы.

Я сперва испугалась, что она подымет меня на смех, но она заговорила по-хорошему и почти сразу пригласила зайти к ним и выпить чаю: мол, что тут такого! Представляешь, ей даже не нужно заранее спрашивать разрешения у бабушки.

Бабушка Дарлинг выглядит потрясающе, у нее длинные вьющиеся волосы (она блондинка), яркие голубые глаза и розовая губная помада с блеском. Когда я впервые увидела ее, на ней был облегающий розовый топик, черные брюки и розовые туфли на высоких каблуках. Она приготовила нам чай: яйцо с беконом, запеченную фасоль, помидор и поджаренный хлеб для меня и Дарлинг, два яйца и четыре ломтика бекона, большую порцию запеченной фасоли и гору тостов, практически чуть не целую булку, для Вилли; фасоль и один помидор для Пэтси, ведь Пэтси должна следить за фигурой ради своей будущей карьеры в шоу-бизнесе; всего один тост для Лоретты — она собиралась встретиться с подружками, а потом ее ждет пицца; яйцо всмятку и гренки «солдатиками» для крошки Бритни.

Нэн приготовила все это быстро и без всякой суматохи. Сама она съела сандвич с беконом и выпила чашку чая — не люблю, объяснила она, слишком наедаться перед занятиями. Я подумала, что она, должно быть, учительница, хотя и совершенно на учительницу не похожа. Потом она вышла и переоделась. А когда вернулась на кухню, выглядела ну просто ПОТРЯСАЮЩЕ в короткой белой юбочке-клеш, в прекрасно гармонировавшем с юбкой расшитом золотом болеро с бахромой и в белых, под крокодиловую кожу, ковбойских сапожках.

Она подмигнула мне.

— Я только спущусь в «Теско» за покупками, — сказала она. И тут же расхохоталась: — Какое у тебя лицо, девонька! Нет, нет, это просто мой рабочий костюм. Я веду танцкласс, преподаю танцы в стиле кантри.

— Мама была два года подряд чемпионкой Юго-Восточного региона, — гордо сообщила Пэтси.

— А наша Пэтси постоянно выигрывает все трофеи, медали и всякие сувениры. Лоретта тоже танцевала до того, как родила Бритни. А Вилли великолепно пляшет на дискотеке. Я единственная, у кого обе ноги левые, — сказала Дарлинг.

— Я-то в танцах вообще полная бездарность. Ненавижу школьные дискотеки, никогда не знаю, что и как там надо делать, — сказала я.

Еще я ненавижу платья, которые полагается носить. Платья от Мойи Антон.

До чего же мне было приятно, что всей семье понравилась моя школьная форма! Мама всякий раз морщится, когда ее видит.

Я прекрасно знаю, что сказала бы мама о бабушке Дарлинг, если бы увидела ее в этом ковбойском наряде. Но я все равно считаю, что она выглядела прелестно и пахла прелестно, напудренная и надушенная. На прощанье Нэн всех расцеловала, даже меня.

— Приходи в любое время, когда захочется, Индия, моя прелесть, — сказала она. — И оставайся у нас сколько хочешь, только я думаю, лучше бы тебе позвонить сперва домой, просто чтобы твоя мама знала, где ты.

И она протянула мне свой мобильник. Его футляр тоже был белый с золотом, специально для этого костюма. Я сказала, что мамы сейчас нет дома, и это была правда. Но все же подумала, что, пожалуй, мне и в самом деле пора отправляться восвояси. И потом, нужно все-таки выяснить, что там стряслось с Вандой.

Она была дома — вся зареванная. И налетела на меня, едва я переступила порог.

— Где ты пропадала, Индия? Я не знала, что мне делать. Я исколесила все вокруг, кружила, тебя высматривала. Потом позвонила твоему папе. Он сейчас едет с работы домой.

— Но маме ты ведь не звонила, правда?

— Еще нет. Я все думала, может, мне следует позвонить в полицию. Я была уверена, что ты заблудилась.

— Это ты заблудилась, — стояла я на своем, глядя ей прямо в глаза.

Она так много плакала, что у нее глаза стали розовые, как у кролика. Неужели она так переживала из-за меня?

— Что ты хочешь сказать? — спросила она растерянно.

— Я была там же, где всегда. Ты меня за дурочку держишь, Ванда? Мне же подарили часы. Я ждала тебя пятнадцать минут.

— Пожалуйста, не говори своему отцу! — взмолилась Ванда.

Да она ни секунды не думала обо мне! Просто боялась, что ей попадет и она может даже потерять работу.

— Значит, это правда, ведь так? — сказала я.

— Ну, может, я минут на пять опоздала — но никак не больше, я уверена. Я проспала. И не в постели была, а сидела на кухне и вдруг задремала. А миссис Уинслоу там меня и оставила, не разбудила. Ну, подумай, можно ли быть такой злюкой! Она ведь не любит меня. Никто меня не любит.

Ванда опять заплакала. Мне стало ее жалко. Я обняла ее и сказала:

— Не реви, Ванда. Все в порядке. Видишь, я же люблю тебя.

— Твоя мама меня терпеть не может. Вчера вечером она наговорила мне ужасные вещи. Она считает, что я совсем бесполезная…

— Она и меня считает бесполезной, она про всех так думает. Не обращай внимания. Вот папа, он же любит тебя.

— Любит? Действительно любит? Он так и сказал?

Вскинув голову, Ванда уставилась на меня из-под своих длинных черных волос; слезы все еще струились по ее щекам. Я почувствовала себя оскорбленной. На то, что я люблю ее, она даже не обратила внимания.

Я разомкнула руки.

— О, я не знаю. Может, он и не сказал ничего такого, но, конечно, ты ему нравишься. — Она так бурно обрадовалась, что я не могла не добавить язвительно: — Ему нравились все наши помощницы.

Она опять поникла.

— Но я, может, и не скажу ему, что ты опоздала по меньшей мере на пятнадцать минут, — сказала я.

Лицо Ванды немножко просветлело.

— Обещаю тебе, такое больше не повторится, Индия. Просто я была ужасно усталая. Сказать по правде, я не спала всю ночь. Это кошмар, я вся извертелась без сна.

Она и вправду выглядела усталой. Темные круги под глазами были явно не из-за косметики.

— Ну ладно, я скажу, что ждала тебя минуту-две, не больше, идет? Но, знаешь, ведь и ты можешь сделать кое-что для меня…

— Ты про шоколад? О'кей! — с готовностью отозвалась Ванда.

— Нет, на этот раз я хочу немного большего, чем просто шоколад. Послушай, все-таки это полное идиотство каждый день приезжать и встречать меня после школы. Я же не младенец. А у тебя останется время для чего-нибудь другого, например для сна.

— Индия, ведь это случилось только один раз!

— Так вот, почему бы нам не заключить соглашение? Я буду приходить из школы одна. Обещаю, что буду дома задолго до того, как вернутся мама и папа. Договорились?

— Нет-нет, вовсе мы не договорились. Что ты задумала, Индия? Куда ты ходила сегодня?

— Ну ладно… один странный парень ждал меня возле школы и спросил меня, не хочу ли я пойти с ним погулять, и тогда он купил бы конфет… — Но, увидев, с каким выражением смотрит на меня Ванда, я расхохоталась: — Шутка, Ванда!

— Ты правда никуда не ходила ни с каким парнем?

— Да конечно же нет! Просто я пошла к моей подруге, и мы играли у нее дома. — Какое вкусное слово «подруга» — я словно меду лизнула!

— У тебя появилась подруга, Индия?

Я опять почувствовала себя оскорбленной, но мне необходимо было иметь Ванду на своей стороне и потому постаралась сдержаться.

— Расскажи мне о ней все, — потребовала Ванда.

Она поставила передо мной чашку горячего шоколада, обильно выдавив сверху взбитые сливки. Я еще была сыта по горло угощением Риты, но отказаться от горячего шоколада просто выше моих сил. Ванда сказала, что сама пить это не будет, ее немного подташнивает. Однако осталась со мной, пока я слизывала сливки, тянула шоколад и рассказывала все о Дарлинг.

Правду я ей, конечно, не рассказала. Ванда не такая снобка, как мама и папа, но все же и она была бы, пожалуй, несколько шокирована, если бы узнала, что у меня завелась подруга в Латимере. Я назвала Дарлинг Тиффани — именем, которое предпочитала она сама, — и сказала, что она моя одноклассница. Сказала, что у нее потрясающая бабушка — превратив ее в бывшую балерину, которая теперь работает в области искусства. Я опытная лгунья, когда хочу солгать.

А вот Ванда в этом форменная простофиля. Папа примчался встревоженный, но, увидев меня, обнял крепко-крепко, даже приподнял и стал кружить по комнате, как в те годы, когда я была маленькая. Как же это здорово, что он опять стал настоящим папой! Мне казалось, что я могу и сама взлететь сейчас и кружиться под самым потолком, вокруг наших сверхмодных лиловых люстр и подсвечников.

Но потом папа посадил меня и повернулся к Ванде. Он спросил, почему она, негодница эдакая, не встретила меня после школы. Ванда мучительно вспыхнула, стала просто багровой, пробормотала, заикаясь, что опоздала совсем немножко, может, на одну минутку, но было ясно, что все это чистое вранье. Мне пришлось быстро вмешаться и сказать папе, что во всем виновата я — я сразу убежала со своей новой подругой, с моей стороны это было ужасно безрассудно, и я никогда больше не буду так волновать бедненькую Ванду.

— При чем тут Ванда? Ты не должна волновать меня, о драгоценнейший Экзотический Континент, — сказал папа — еще одно ласкательное выражение, которое он не произносил тысячу лет.

И мы чудесно провели время все вместе — папа, Ванда и я. Мы смотрели детскую передачу по телику, папа имитировал чуть ли не всех актеров подряд, пока у нас не закололо в боку от смеха. Тогда папа сказал, что он умирает с голоду, а потому не хочет дожидаться обеда и сразу отправился за пиццей — по пицце каждому!

Ванда съела малюсенький кусочек своей пиццы, так что остальное доела я, стараясь управиться побыстрее — вдруг мама придет домой рано и устроит целую драму из-за моих мегакалорий. Однако она явилась позднее обычного, когда я давно уже была в постели, у нее опять случился какой-то надоевший до чертиков кризис из-за ее новой коллекции для самых маленьких (крошечные, в черно-белую полоску штанишки из хлопчатки с начесом, в сочетании с черными рубашонками, тоже из хлопчатки, черными пинетками и курточки с капюшоном из овчины). Как-то я попросила маму приодеть мою старенькую медведицу Эдвину, но мама только приподняла брови и вздохнула, словно это в высшей степени непристойно иметь такую громадину дочь, которая все еще играет со своими мишками. Словом, я не стала канючить, и моя Эдвина по-прежнему щеголяет в своей бесформенной розовой кофте и тускло-желтом платьице, совсем неподходящем к ее плюшевому «меху».

Это было здорово, что мама вернулась поздно, потому что, когда я легла, папа пришел, чтобы подоткнуть со всех сторон одеяло. Он все еще был в хорошем настроении и такой милый! Он поцеловал меня в оба уха и в нос. И Эдвину чмокнул в нос и в ухо. Потом обнял нас обеих, сказал: «Ночь настала, крепко спите, но медведей не дразните» — и подтолкнул мне к лицу мордочку Эдвины с ее маленьким улыбающимся (вышитым) ротиком — как будто она на меня напала.

Совсем как в прежние времена. Ох, как я счастлива! Папа все еще любит меня, очень-очень. Ванда и я заключили тайный договор. И у меня теперь есть лучшая подруга!

Нет, все не так, как в прежние времена. Между папой и Вандой что-то происходит! Этим утром я проснулась рано. Слышала, как за мамой захлопнулась входная дверь. Она всегда выходит очень рано, бегает трусцой перед работой. Я лежала в постели с Эдвиной в приятной дремоте. Потом услышала, как Ванда спускается вниз в своих плюшевых, с мордочкой медвежонка, шлепанцах — плюх-плюх. На кухне она заговорила с папой. Я не слышала, о чем они говорили, но чувствовала: что-то не так. Вандин голос монотонно нудил: у-у-у-у, а папин гудел: бу-бу-бу.

Я подумала, что Ванда решила поговорить с папой начистоту и рассказать, как все было в прошлый вечер на самом деле. В пижаме я пулей слетела вниз посмотреть, не удастся ли мне как-то спасти положение. Увидев меня, они оба вскочили. Ванда тоже была в пижаме, ну, вернее, в ночной короткой кофтенке и кружевных шортиках — а-ля «Маленькая мисс Счастье». При этом сама Ванда выглядела «Маленькой мисс Горе и Отчаяние», в ее глазах блестели слезы.

— Пожалуйста, не сердись на Ванду, папа, — сказала я. — Все это по моей вине.

Папа вытаращил на меня глаза. Ванда тоже. Я поняла, что они не понимают, о чем я. Как видно, речь тут шла совершенно о другом. Все было как-то странно. Папа сердито хмурился, Ванда была подавлена, но мне показалось, что они держались за руки! Они отскочили друг от друга в тот миг, когда появилась я, так что уверенности у меня нет, но всякий раз, как я мысленно прокручиваю эту сцену, вижу их руки: большие розовые папины пальцы, сжимающие белые кулачки Ванды.

А это означает…

Не хочу думать об этом. Папа и Ванда? Да она ему даже не нравится, я знаю.

И я, кажется, тоже ему сейчас не нравлюсь. Он велел мне подняться к себе и немедленно надеть что-нибудь, хотя рядом стояла Ванда в своем ночном одеянии, можно сказать едва ее прикрывавшем. И все-таки я постаралась изо всех сил не обращать ни на что внимания и не позволить им испортить мне настроение. Я решила, что мне больше нет дела до папы. И нет дела до Ванды. Пусть секретничают сколько хотят. У меня есть мой собственный секрет, моя любимая новая подруга Дарлинг.

По дороге в школу я сказала Ванде, что намерена вернуться домой одна, как мы и договорились. Она рассеянно кивнула. Как будто вся сосредоточилась на невидимом плеере, вслушиваясь в текст, вновь и вновь прокручивавшийся в ее голове.

Это был не лучший мой день в школе. Меня самой последней включили в баскетбольную команду, и это было так унизительно! Мне не с кем было сесть во время завтрака, а книгу («Дневник Златы» — правда, она в подметки не годится Анне) я дочитала, так что просто сидела и глядела в никуда, делая вид, что мне с собою не скучно.

Потом был кружок, и мы обсуждали преступность среди несовершеннолетних. Мария с Алисой и еще несколько девочек без конца трещали об этих паршивцах из рабочих районов и о том, как они воруют что под руку подвернется, потому что все пристрастились к наркотикам, поджигают мусорные контейнеры и избивают старушек. Я сидела, чувствуя, что мое лицо пылает, под стать моим волосам. Миссис Гибс сказала, что я сегодня необычно молчалива. Разве мне нечего сказать о преступности? И тогда я им выдала — изложила свой взгляд, — это была целая панорама.

Я произнесла страстную речь о классах и возможностях и о «государстве всеобщего благосостояния» (я не совсем знаю, что именно подразумевала под этим, но прозвучало здорово). Потом стала рассказывать про район Латимер и про то, какие живут там милые, добрые, забавные, ласковые, гостеприимные люди, совсем не такие, как высокомерные снобы, пыжащиеся своими «манерами».

Когда я умолкла, в классе стояла мертвая тишина. Я тяжело дышала, как будто бежала наперегонки. Миссис Гибс тоже словно бы чуть-чуть задыхалась. «Что ж, это действительно одна из точек зрения, Индия, — сказала она. — Есть ли желающие что-либо возразить Индии?»

Никто не произнес ни слова! Дискуссия закончилась. Я победила, хотя знала — никто из них со мной не согласен.

Я не могла дождаться конца уроков, чтобы сразу броситься к Дарлинг. Я вылетела из школы, едва зазвенел звонок, боясь, что Ванда все же приедет за мной. Но чем ближе подходила к Латимеру, тем медленнее шла. А оказавшись неподалеку от дома Дарлинг, вообще плелась нога за ногу.

Мне вдруг начало казаться, что я поняла все неправильно. Как будто попросту заранее все придумала. Я знала, что это не обычная моя игра воображения, знала, что Дарлинг на самом деле существует, — но, может быть, мне она представляется лучше, чем была в действительности. Может, и она окажется другой — как Мария. Может, она тайком смеется надо мной. Может, все это просто хитрая игра и, когда я покажусь на их территории, мальчишки на скейтбордах налетят на меня, а Дарлинг врежется прямо в меня на своем велосипеде.

Я оглядела площадку перед ближайшим домом. Парни на скейтбордах кружили и носились вверх и вниз, еще несколько ребят катались на великах — но Дарлинг не было.

Я стояла и ждала, чувствуя себя полной идиоткой.

— Чего тебе здесь надо, фуфыря? — прокричал мне один мальчишка.

Другой пронесся мимо меня так близко, что едва не сорвал пуговицы на моих школьных ботинках. Остальные это видели и хохотали. Я попробовала тоже засмеяться, но от этого они и вовсе вошли в раж.

— А ну вали отсюда, пижонка, пока мы не принялись за тебя как следует.

— Хотела бы я посмотреть, что у тебя выйдет, — сказала я, обходя нахала с таким выражением, будто в упор его не вижу, хотя сердце бешено колотилось — бум, бум, бум, — словно мяч подскакивал в грудной клетке.

— Эй, ты, куда заспешила? — заорал он, когда я быстро зашагала в сторону Эльма.

— Я иду к моей подруге, понятно?

Воспользоваться лифтом я побоялась, ведь они могли втиснуться в него вместе со мной. Поэтому сразу бросилась к лестнице. Теперь уже я бежала. Кто-то звал меня, потом стали кричать все сразу, но я боялась оказаться в ловушке. И продолжала бежать вверх по лестнице. Все выше, выше, выше. Сердце теперь казалось мне не мячиком, а большущим надувным шаром, каким играют на пляже. Мне хотелось остановиться, перевести дух, но я слышала шаги за собой и бежала из последних сил. Меня догоняли, шаги все приближались. Вдруг, повернув за угол темной лестничной клетки, я споткнулась, тяжело плюхнулась на ступеньки, и они все попадали на меня…

Оказывается, кричала мне Дарлинг! Она меня заметила, когда мальчишки нахально приставали ко мне, звала меня, и мальчишки тоже старались помочь ей.

Мы сидели на лестнице рядом.

— Я не могла крикнуть по-настоящему. Я совсем задыхаюсь… О, помоги! — Она действительно задыхалась, тяжело опершись на меня.

— Давай я сбегаю за твоей бабушкой, — предложила я.

— Нет-нет, со мной все в порядке. Вернее, сейчас будет в порядке. Это все из-за астмы. Дай мне только чуть-чуть отдышаться. — Она порылась в своем рюкзачке, нашла ингалятор и поднесла ко рту. — Ну вот. Просто я слишком быстро бежала. Всю дорогу из школы я ругала себя. Ужасно волновалась, что опоздаю и не встречусь с тобой.

— А я боялась, что упустила тебя. Ты сказала, что будешь кататься на велике и сразу увидишь, как только я появлюсь.

— Да знаю, знаю, но меня задержали в школе. Эта училка просто свинья. Они не должны задерживать нас после уроков без записки. Училка сказала, что поручает мне прибраться в классе, но после урока рисования там осталась такая куча всего. Я думала, никогда не кончу.

— А почему она выбрала тебя? Ты что, плохо написала контрольную или что-то еще?

Я спросила совершенно по-дружески, но Дарлинг возмущенно вскочила на ноги.

— В моей прежней школе я была лучшей ученицей. Почему здесь все считают, что я глуховата? Они хотят сунуть меня в группу отстающих, но это у них не пройдет.

— Хорошо, хорошо, не надо так сердиться, прошу тебя, — взмолилась я.

— Спорим, что я умнее тебя, хотя ты вся такая шикарная.

— Да я и не сомневаюсь, — сказала я, хотя, по правде говоря, это я почти всегда лучшая в классе, и, хотя свою школу я ненавижу, она все-таки сверхакадемическая и способна поспорить с любой другой школой. Умная-то я умная, но знала, что было бы глупо сказать это Дарлинг.

— А все-таки что у тебя случилось? — спросила я.

— Я «случайно», понимаешь, толкнула у этой девчонки стаканчик с водой для акварельных красок, вода забрызгала ее картинку, она наябедничала учительнице, ну, и меня наказали.

— Но зачем ты это сделала?

— Потому что она болтала всякие глупости о моей бабушке и о бабушкином друге — словом, допекла меня, — сказала Дарлинг и яростно ударила кулаком по стене.

Надеюсь, мне никогда не случится допечь Дарлинг.

Кажется, она умеет читать мои мысли. Она просунула руку мне под локоть, как бы скрепив нас в единое целое.

— Ты совсем другая, Индия, — сказала она и крепко сжала мою руку. — Я очень боялась, что ты не придешь.

— Я же сказала, что приду. Я обещала.

— Знаю. Но я подумала, вдруг ты просто так забрела сюда на денек, посмотреть на трущобы и как живет другая половина города.

— Я не такая.

— Знаю.

— Дарлинг… мы подруги?

— Ясное дело, подруги.

— Несмотря на то, что не были знакомы годами? У меня была такая подруга, Миранда. Мы познакомились, когда были еще детишками, ну, и считали, что мы и есть лучшие подруги. Но это не то. Она даже не пыталась поддерживать связь, когда ушла из нашей школы.

— Я всегда буду поддерживать связь с тобой, — сказала Дарлинг. — Только я никуда отсюда не уеду. Останусь здесь навсегда-навсегда. И ты можешь быть моей лучшей подругой тоже навсегда-навсегда.