Семейная тайна

Другой берег Повесть

Мохнатые хлопья тумана плыли над дорогой, цепляясь за ветки.

Мглистое предрассветное небо, казалось, набухло непролившейся влагой. Новенький серебристый джип «Фольксваген», почти неразличимый в сырой мгле, шел по шоссе ровно и уверенно, высвечивая подслеповатыми фарами путь.

Слева мелькнула сбегавшая с пригорка небольшая деревня – приземистые, ушедшие в землю дома, нехитрые огородики, золотой крест над церквушкой.

Затем по обеим сторонам дороги потянулся лес. Сумрачно темнели лохматые елки, деревья тянули к небу красноватые голые ветви. Из-под колес взметнулся полиэтиленовый пакет и затанцевал по асфальту…

В автомобиле находилось трое: двое мужчин и женщина, все примерно одного возраста – лет двадцати – пяти.

В салоне было тепло и сонно.

Андрей дремал, развалившись на заднем сиденье. Софья, зевая, скрутила в узел длинные темные волосы, покосилась на мужа. Кирилл, казалось, весь сосредоточился на дороге: губы сжаты, подбородок отяжелел, глаза за стеклами дорогих очков прищурены.

– Чего ты так гонишь? Мы что, опаздываем? – лениво спросила Софья.

Андрей зашевелился на заднем сиденье:

– А сколько времени? Мне к двум надо быть на – месте…

– Успеем, – уверенно бросил Кирилл, даже не взглянув на часы.

– До обеда мы сто раз доедем, торопиться некуда, – пожала плечами Софья.

– Это точно, в морге подождут, – хохотнул Андрей.

– Заткнись, а? – раздраженно буркнул Кирилл. – Дошутишься…

– Послушай, если ты устал, давай я сяду за руль, – предложила Софья.

Дорога повернула вправо, лес поредел, и впереди показалась речка. Она протекала внизу, в глубоком овраге, сейчас плотно затянутом блеклым туманом. Над речкой тяжело громоздился бетонный мост.

Софья лениво прикрыла глаза, снова зевнула и вдруг почувствовала, что машина вильнула куда-то влево. Под колесами задребезжали мелкие камни, что-то звонко ударилось о ветровое стекло. Дернувшись от толчка, она открыла глаза и вскрикнула – дорога, словно живая, выдиралась из-под колес, и прямо в лицо им неслось серое бетонное ограждение моста!

Кирилл безуспешно пытался справиться с управлением автомобиля.

– Мы разобьемся! – закричала Софья.

– Руль, руль держи, мать твою! – орал с заднего сиденья Андрей и рвался вперед, перехватить руль из рук Кирилла. – Забирай влево!

– Это все! Все! Конец! Я не могу больше! – отчетливо выкрикнул Кирилл, выпуская рвавшийся из рук руль.

В последнюю секунду перед столкновением автомобиль каким-то чудом подался вправо. Ограда чиркнула по левому боку, машину занесло, переднее колесо нырнуло в кювет.

Взвизгнули тормоза, в стекло ударили ветки…

И джип, тяжело ухнув, рванулся вниз с обрыва.

Свет померк, затем снова мелькнул в стекле и опять померк. В животе что-то оборвалось – Софья поняла, что машина перевернулась. Инстинктивно – все-таки спортсменка – она сгруппировалась, закрыла голову руками. Андрей орал что-то матерное. Кирилл хотел схватить ее руку, но промахнулся, сжал колено.

– Я люблю тебя! Люблю! Всегда любил, – услышала она.

А потом машина всей своей тушей обрушилась в – воду.

Она успела набрать полные легкие воздуха до того, как ледяная масса воды выдавила лобовое стекло и хлынула в машину.

Изо всех сил толкнула дверцу, выбралась наружу. Вода сразу облепила ее, полезла в нос, в рот, в глаза, джинсы налились тяжестью, кеды сделались неподъемными, тянули вниз.

Грудь сдавило, в легких отчаянно жгло…

Софья хорошо чувствовала воду, умела экономно расходовать воздух и силы, преодолевая нужную дистанцию. Даже и сейчас, в стрессовой ситуации, многолетний навык оказался быстрее здравого смысла. Тело, словно само собой, стремительно двинулось вверх, рассекая враждебную толщу воды. В глазах потемнело, в ушах начало звенеть, но Софья, не поддаваясь панике, плавно и быстро двигалась вперед, к поверхности.

Где-то впереди забрезжил едва видный свет, она сделала последнее усилие – и вынырнула. Со всхлипом глотнула воздух, отплевываясь от речной тины. Чуть в стороне показалась голова Андрея, облепленная мокрыми темными волосами.

– Ты цела? – хрипло выкрикнул он.

– Да… Да, я в порядке, – отозвалась она. – Где Кирилл?

Они огляделись – и убедились, что Кирилл из воды так и не показался.

– Я… сейчас… я нырну за ним… – пробормотала Софья.

– Не вздумай! – рявкнул Андрей. – Он слишком тяжелый, он тебя утопит. Я сам.

– Тебе одному тоже не справиться, – отрезала она. – Давай вместе.

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы снова погрузиться в мутную, отдающую на губах болотом серо-зеленую холодную воду.

Но теперь почему-то страха не было.

Может быть, потому, что однажды она уже здесь побывала – и не погибла?..

На самом деле река оказалась не такой уж глубокой. Через несколько секунд она уже смогла различить сквозь серую муть Андрея, изо всех сил волокшего на себе что-то бесформенное и тяжелое, загребая одной рукой. Пытаясь справиться с судорогой, начавшей сковывать левую ногу, Софья подплыла к нему и взвалила левую руку Кирилла себе на плечи. Вместе им удалось вытащить на поверхность его бессильно мотавшуюся голову.

Холодный, пронзительно-живой воздух ударил в легкие – Софья снова жадно задышала.

– К берегу! Скорее! – скомандовал Андрей.

Она кивнула, не желая тратить силы на слова.

Кирилл бездвижно висел у них на плечах, тянул ко дну. Софья заработала руками и ногами, едва удерживая голову над поверхностью воды.

Вдвоем они выволокли Кирилла на берег.

Ледяной ветер сейчас же пробрался под вымокшую одежду, но Софья не чувствовала холода, вытаскивая тело мужа на поросший редкой травой каменистый берег. У самой кромки воды она почти по колено провалилась в ил, чертыхнулась и ступила наконец на твердую почву.

Андрей склонился над Кириллом, торопливо пытаясь привести его в чувство. Что-то делал с его руками, нажимал на грудную клетку. Софья лихорадочно следила за ним слезящимися от ветра глазами.

– Искусственное дыхание, – скомандовал Андрей. – Давай же, ну!

Она поняла.

Опустилась на колени и припала к холодным, пахнущим тиной губам мужа. С силой втолкнула воздух в его полуоткрытый рот, еще, еще…

Вдруг он закашлялся, прерывисто задышал, распахнул обычно золотисто-карие, сейчас же показавшиеся вдруг тускло-бурыми глаза. На лице кровоточили мелкие порезы от разбившихся, оставшихся где-то под водой очков.

– Что?.. Что… – никак не мог выговорить он. Наконец справившись с рвавшимся из груди кашлем, хрипло выдохнул:

– Мы живы?

– А то, – радостно подтвердил Андрей. – Живее всех живых.

Кирилл оттолкнул руки Андрея, все еще с силой нажимавшие ему на грудную клетку:

– Хватит уже. Ты меня придушишь.

– Ну, уж нет, ты теперь сто лет проживешь! Хотя поначалу перепугал ты меня, братишка, уж думал: привет, будем гроб заказывать. А ты, оказывается, ничего – живучий…

– Живучий, – эхом повторил за ним Кирилл.

И добавил, с силой откашлявшись:

– Мы все трое живучие!

– И везучие! – подхватил Андрей.

Софья опустилась на землю, сжала руки между колен и впервые за многие годы заплакала.

– Как тебя угораздило? Заснул, что ли? – покачал головой Андрей.

– Не знаю, – пожал плечами Кирилл. – Может, правда вырубился на минуту… Не помню…

– Я вообще не понимаю, как проснуться успел! Главное, сон такой клевый видел – берег океана, пальмы, туземки всякие в цветах… И тут – бдыщ! Звон, треск, глаза открываю – а мы уже в пропасть летим. Ладно, надо делать что-то… Дубарь такой, мы в мокрых шмотках долго не протянем.

– Надо костер развести, – сообразила Софья. – Одежду высушим, придумаем, как теперь выбираться.

– Угу, костер – это хорошая идея, просто отличная. – Андрей вытащил из кармана зажигалку, демонстративно пощелкал ею – из-под кремня брызнула – вода.

– Погоди, у меня запасные очки должны быть. – Кирилл, щурясь, принялся хлопать по карманам отсыревшей куртки и наконец извлек на свет кожаный футляр. – Можно линзой попробовать…

– А вот это дело!

Андрей деловито принялся сгребать ногой сухие листья, ветки.

– Толку от твоих линз. Солнца-то нет, – заметила Софья.

Как по команде, все трое задрали головы вверх.

Сумеречное небо все так же тяжело нависало над деревьями, тяжелый плотный воздух был влажным и холодным.

Софья безнадежно покачала головой и принялась стаскивать мокрые джинсы. Выкрутила их жгутом – на траву полилась речная вода. Кирилл, последовав ее примеру, расшнуровал ботинки, опрокинул их вверх подошвами на землю.

– Ладно, не зима, не замерзнем, – решил Андрей. – Доберемся до людей – обогреемся.

Он вытащил из кармана мобильник, пощелкал клавишами. Потряс аппарат, приложил к уху и с досадой зашвырнул в реку.

– Не работает, сволочь. А ваши что?

– Мой вообще в машине остался, в бардачке.

– Чур, я за ним нырять не буду. С меня на сегодня хватит спасения утопающих, – попыталась пошутить Софья.

– А твой где? – обернулся к ней Андрей.

– Да там же – в машине, в сумке. Вместе со всеми документами и деньгами, – махнула рукой она.

– Вот деньги – это беда! Деньги, даже мокрые, никогда не помешают, – заметил Андрей и извлек из кармана смятую пачку купюр. – Граждане, не – храните деньги в сумках и кошельках, избегайте буржуазных привычек! Эх вы, что бы вы без меня де-лали…

– Даже и не знаю. Может, не поехали бы на твою деловую встречу и не оказались бы мокрые в жопе мира? – съязвила Софья.

– Твой супруг, между прочим, сам вызвался скататься, – возразил Андрей.

– Ну, бросьте, какая теперь разница, – мотнул головой Кирилл. – Надо к дороге идти, попробуем тачку тормознуть.

– Во! – обрадовался Андрей. – Я всегда говорил, что ты – мозг, дружище! Только обычно это скры-ваешь.

Нацепив кое-как выжатую одежду, они принялись карабкаться вверх по склону к дороге.

Туман слегка рассеялся, но солнце так и не показалось. Убегавшее вдаль шоссе было пустынно…

Андрей шел первым, легко, даже с какой-то мальчишечьей грацией преодолевая буераки. Под вымокшей насквозь водолазкой виднелись острые лопатки. Софья шла следом, ссутулившись, сунув руки в карманы сырых джинсов. Кирилл ступал тяжело, основательно, все еще откашливаясь и отплевываясь от – речной воды.

– Что они все, вымерли, что ли? – Софья с досадой пнула валявшуюся на обочине раздавленную банку из-под кока-колы.

Они брели по обочине уже с полчаса и до сих пор не увидели ни одной машины.

– Рано еще, – предположил Кирилл. – Спят все.

– Да ладно, ребят, чё вы такие кислые? – хлопнул Кирилла по плечу Андрей. – Главное же, обошлось – все живы, здоровы! Ну, промокли… Это ж ерунда. Тачку жалко, конечно. Но зато – приключение. Доберемся до дома, отмоемся, примем по сто граммов – и хоть будет о чем поговорить.

От его слов Софья и Кирилл и впрямь немного повеселели.

Действительно ведь, в каком-то смысле им повезло: такая серьезная авария – и никто не пострадал! А машина, деньги, пропавшие вещи – это, если разобраться, такие мелочи…

– Мы в какую сторону ехали хоть? – Софья, сощурившись, вглядывалась в блеклый пейзаж, покрутила головой, передернула плечами. – Я что-то сориентироваться не могу.

– Эй! Осторожнее! – Андрей, ухватив ее за шиворот, дернул на себя.

Прямо на них несся многотонный «КамАЗ». Кирилл принялся отчаянно махать руками.

– Эй, брат! – заорал Андрей. – Брат, тормозни! У нас авария.

Но грузовик, не сбавляя скорости, пронесся мимо.

– Вот сука! – выругался Андрей.

– Ты на нас погляди, – Кирилл выразительно посмотрел на собственный наряд. – Мокрые, грязные. Кто нас подбирать захочет? Подумает, бомжи какие-нибудь. Или зэки беглые.

– Да ладно, я, по-моему, вполне ничего, – пошутила Софья. – Или, думаешь, у них в этой глуши каждый день юные девушки в мокрых майках тачки ловят?

– Это они просто Кирилла опасаются, он же ревнивый, как мавр, еще прирежет, – захохотал Андрей, указывая на Кирилла. – Вообще-то ты права, Сонька. Надо бы нам с Киром в кусты засесть, а тебя тачку ловить оставить. У тебя у одной шансов больше.

Как назло, больше ни одной машины не показы-валось.

Софью била дрожь, Андрей притоптывал ногами и подпрыгивал на месте, пытаясь согреться. Кирилл стягивал на груди отсыревшую куртку.

– Слушайте! – сообразила вдруг Софья. – Мы же деревню проезжали, помните? Ну, маленькая такая, замшелая. Там же должен быть телефон у кого-нибудь, а? Ну, почта на крайняк? Может, хоть милиционер какой-нибудь, к которому обратиться можно?

– Верно, – кивнул Кирилл. – Это ты хорошо придумала. Только я, хоть убей, не помню никакой де-ревни…

– Как это не помнишь? Там еще часовенка такая была с крестом… Андрей, скажи ему! – Софья обернулась к Андрею.

Тот беспомощно развел руками.

– Слушай, я спал вообще, что я, на хрен, мог увидеть? Но ты по-любому права. Не та деревня, так другая. Должны же тут где-то люди жить? Чё мы мерзнем, как дебилы? Пойдемте по дороге, куда-нибудь да придем. Ну, не придем, хоть согреемся!

Друзья двинулись по дороге.

Андрей снова и снова бесцельно щелкал зажигалкой, пока наконец кремень не отскочил и не затерялся где-то в придорожной пыли.

– Вот дерьмо! – выругался Андрей. – Теперь уж точно костра не развести… Так хоть можно было надеяться, что она высохнет.

– Молодец – упорный, – скептически заметил Кирилл. – Заставь дурака Богу молиться…

– Смотрите! – Софья вдруг остановилась и указала рукой куда-то в сторону. – Там кто-то есть!

Проследив в указанном ею направлении, Андрей и Кирилл увидели сквозь ветки поредевшего леса крутой берег, тускло поблескивающую ленту реки внизу и смутную серую фигуру у воды.

– Не пойму, это та река, из которой мы вылезли? – сощурился Кирилл. – Мы что, кругами ходим?

– Да какая разница, – отмахнулся Андрей. – Там человек! Он же местный, наверно, подскажет нам, чё делать. Рванули!

Андрей перемахнул через отбойник и кинулся вперед, продираясь сквозь лесные заросли.

– Эй! – орал он. – Эй! Там, на берегу! Помогите!

Софья и Кирилл двинулись за ним следом. Софья на ходу поймала руку мужа, проговорила:

– Я так испугалась, когда увидела, что ты не выплыл. Господи, Кирилл, какое счастье, что нам всем удалось выбраться!

Она подалась к нему, прижалась лицом к его шее. Кирилл, помедлив немного, осторожно обнял ее одной рукой за плечи.

– Ну-ну, чего ты? Выбрались – и ладно, все хорошо. Пошли: там, по-моему, Андрей не может общего языка с этим аборигеном найти.

Приблизившись, они смогли наконец разглядеть человека, с которым, увлеченно жестикулируя, разговаривал Андрей.

Это оказался древний бородатый дед в обрезанных валенках, ватных штанах и телогрейке, поверх которой лежала длинная пегая борода. Старик стоял у самой кромки воды, рядом с ним клевала носом каменистый берег дощатая лодка – синяя, с намалеванным на левом боку красной краской номером.

– Дедуля, я ж тебя русским языком спрашиваю, где тут люди, а? – кипятился Андрей.

– Люди-то, милок? – прищурившись с каким-то безумным лукавством, отозвался дед. – А они везде, смотреть только лучше надо. Все люди, все твари – Божии…

– Понеслась душа в рай… – нетерпеливо буркнул Андрей. – Ты мне по-человечески ответить можешь: как нам к деревне выйти?

– А это смотря к какой, – хитро заметил дед. – Вам какая требуется: Заречье или, может, Ракитки? А то хотите, – кивнул он подошедшим Софье и Кириллу, – полезайте в лодку, я вас на тот берег свезу.

– Отец, зачем нам тот берег! – взвыл Андрей. – Мы туда и по мосту можем, если припрет.

Старик развел руками:

– Как знаешь, мил человек. Только ведь как оно бывает: кажется, что путь легкий – вон он, перед тобой, не заплутаешь. А сам пойдешь, да и заблудишься… Вот и выходит – без провожатого никак.

– Псих какой-то, – буркнул Андрей и снова заговорил со стариком, стараясь произносить слова как можно громче и отчетливей, как будто это могло бы ему помочь достучаться до упрямого деда: – Де-ду-шка! Сюда смотри – нам помощь нужна! О’кей, допустим, переберемся мы на тот берег, а там что? Деревня ближайшая там или нет? Ты сам-то откуда, где живешь, а?

– Издалека я сам-то, – вздохнул дед. – Туда вам и не добраться, поди. Разве что с Божьей помощью…

Андрей схватился руками за голову и в отчаянии забегал взад-вперед по берегу.

– Погоди! – остановил его Кирилл и подступился к деду. – Послушайте, мы попали в беду…

– Это-то я вижу! – закивал дедок, смерив Кирилла пристальным взглядом. – В беде вы, ребятушки, еще в какой беде… А уж ты-то, мил человек, – он указал корявым старческим пальцем на Кирилла, – больше всех.

– Да он издевается! – возмущенно воскликнула Софья.

А Кирилл спросил, нехорошо сощурившись:

– Это почему же я на особом положении?

– А я что же, я ничего, может, и ошибаюсь, – заюлил старик. – Показалось, что думы тебя гложут невеселые. А так-то… откуда ж мне знать, грешному? Что у кого на душе, только самому человеку ведомо да Богу одному.

Кирилл сжал зубы, на щеках заиграли желваки.

Кажется, он хотел ответить что-то резкое, но сдержался и произнес отрывисто:

– Ладно, давайте пока оставим богословские вопросы в покое. Поймите, мы попали в аварию, наша машина утонула! Все личные вещи, деньги – все пропало. Нам нужно добраться до жилья, обогреться, просушить одежду. И – самое главное – найти какую-то связь, позвонить родным, в ГАИ, наконец.

– А ты бы к Богу, милый, обратился, попросил смиренно наставить тебя на путь истинный да спасение в великой милости его даровать. Может, Господь бы тебе и подсказал…

Кирилл нетерпеливо мотнул головой, но деда не так легко было сбить с толку:

– А коли молиться не умеешь, так я подскажу. Может, Господь-то нас через нашу беседу-то и услышит да и поможет вам. Али, может, какие грехи у тебя тяжкие, что обратиться к Господу не решаешься? Ты не бойся, милосердие Его не знает границ…

– Ну, началось, – устало вздохнула Софья. – Покайтеся, грешники!

Чуть отвернувшись от деда, Кирилл покосился на Софью, произнес едва слышно:

– Он ненормальный. Шизофреник с навязчивой идеей. Не спорь с ним.

Но старик, кажется, услышал, потому что растянул в ухмылке провалившийся рот, показав редкие зубы, и протянул нараспев:

– А что ж, может, и так… Стар я уже, может, и разу-мом стал мутиться. Ты человек молодой, ума светлого, великого – тебе всяко виднее.

Андрей, не слышавший последних слов их беседы, уже снова раздраженно наступал на старика:

– Слушай, ты, проповедник недоделанный! Кончай нам мозги компостировать. Говори давай, как к деревне выйти, а то я своими руками тебе отпущение грехов устрою!

Андрей угрожающе наседал на старика.

Тот под его напором попятился, оступился и нелепо плюхнулся в лодку. От толчка та пришла в движение и начала медленно отползать от берега.

– Эй, стой, стой, не уплывай! – заорала Софья. – Где тут люди? Где деревня? Ну, хоть пальцем укажи, гад!

Но дед, все так же раскорячившись на дне лодки, лишь заполошно махал на них морщинистыми – руками.

Вода, плавно покачивая плоскодонку, относила ее все дальше и дальше. Вскоре она исчезла за поворотом реки…

Друзья снова остались одни.

– Дипломат, – сердито буркнул Андрею Кирилл.

– Да ладно, как будто тебе удалось из этого психопата что-нибудь вытянуть, – огрызнулся Андрей. – Серьезно: по-моему, ты ему не понравился. Он в тебе, Кир, разглядел великого грешника. Исчадье ада буквально! Сразу видно – проницательный дед, прямо ясновидящий!

– Это точно, – поддержала шутку Софья. – Из нас троих выбрал самого отпетого, не промахнулся.

– Интересно, тут нигде дурки поблизости нет? – продолжал Андрей. – Сдается мне, это их клиент убег.

– Наверняка! – поддержала Софья. – Дедуля на религии свихнулся, как пить дать. Как он нас, а? – Она выпрямилась, повела руками и заголосила фальшивым басом: – Со святыми упокой!

– А у тебя хорошо получается, – рассмеялся Андрей. – Не думала в попы податься, а?

– Да ну вас с вашими заупокойными шуточками, – отвернулся Кирилл. – Один вон уже пошутил в машине про морг – чуть и правда туда не усвистели. И вообще пошли уже хоть куда-нибудь! Черт его знает, сколько тут уже бродим, проголодаемся скоро…

– Вообще странно, – заметила Софья, поднимаясь вверх по косогору. – Действительно: давно уже здесь бродим, а есть совсем не хочется…

– Это от шока, наверно, – дернул плечами Андрей. – Скажи спасибо, а то еще от голода бы мучились. Правда, Кир?

Он обернулся к Кириллу и осекся.

Тот отчего-то остановился и осоловело смотрел на собственные выставленные вперед руки, слегка шевелил пальцами.

– Эй, Кир, ты чё там увидел такое интересное? – окликнул его Андрей.

Но тот не отвечал, продолжая разглядывать собственные ладони с каким-то странным испуганным интересом.

– Кирилл! – Софья подошла к нему, потрясла за плечо. – Ты меня слышишь? Что с тобой?

Ее муж вздрогнул, помотал головой и уже осмысленно посмотрел на своих спутников.

– Тьфу, черт! Как будто провалился куда-то. – Бр-рр…

– Ты меня напугал, – качнула головой Софья. – Нормально себя чувствуешь? Голова не кружится?

– Да вроде нет. – Кирилл осторожно задвигался, огляделся по сторонам. – А где мы? Куда это нас занесло?

– Ну, привет! – фыркнул Андрей. – У тебя что, память отшибло? Сам же нас сюда и завез, машину в реку отправил, а теперь: где мы? Эй, очнись!

– Да, да, я вспомнил уже, – кивнул Кирилл. – Говорю же, странное состояние какое-то…

– Это, наверно, оттого, что ты без воздуха долгое время был, пока мы тебя не вытащили. Кислородное голодание, так бывает, – объяснила Софья. – Когда вернемся, надо будет невропатологу показаться.

– Ладно, идти можешь, забывчивый ты наш? – спросил Андрей.

– Могу, могу, конечно. Нормально все, – отозвался Кирилл. – Двинули!

Они снова вернулись к дороге и пошли вдоль шоссе, по обочине.

Туман все так же висел над шоссе, стушевывая краски. Метров на сто вперед уже ничего не было видно – сплошная мглисто-серая пелена. Мимо еще дважды проносились машины, но ни одну из них остановить не удалось.

– Ходоки идут к Ленину, – продолжал хохмить Андрей. – У меня, по ходу, джемпер почти высох уже… Но в следующий раз, когда я с вами куда-нибудь соберусь, напомните мне надеть водолазный костюм.

– Все равно у тебя его нет, ты же свой в Египте в отеле забыл.

– А ты откуда знаешь? – вскинулся Кирилл.

– Что знаю? Про костюм? – переспросила Софья. – Не помню, Андрей рассказывал, кажется. Ты же рассказывал?

– Наверняка, – подтвердил Андрей. – Кому же мне еще жаловаться на свои несчастья, как не вам, друзья мои дорогие!

Некоторое время шли в молчании.

Вдруг Кирилл остановился и придержал Софью за плечо, приложив палец к губам. Андрей прошел еще немного вперед, оглянулся на друзей и тоже притормозил, прислушался.

Откуда-то слева, из тянувшегося вдоль дороги леса, доносились звуки – осторожные шаги, треск веток, словно кто-то пробирался сквозь чащобу. Еще минута – и на дорогу вышел парень, совсем молодой, лет двадцати, не больше, в военной форме старого образца.

– Ого! – усмехнулся Андрей. – Да ты, чувак, я смотрю, аутентичненько вырядился, даже пилотку нацепил. Вы что тут, Девятое мая празднуете раньше времени?

Парень затравленно оглянулся, смерил взглядом друзей и спросил вполголоса:

– Заречье далеко? В какой стороне? Я от своих отстал…

– Слушай, мы сами не местные, – объяснил Кирилл. – У тебя думали дорогу спросить. У вас тут что, военно-тактическая игра, да? Я читал в Интернете про такое: реконструкция сражений называется…

– А вы сами-то кто будете? – подозрительно прищурился парень. – Говорите по-нашему вроде, а только не понять ничего.

– А ты, я смотрю, в роль-то вжился, – рассмеялся Андрей. – Ну, ладно, хорош… Нам реально не до шуток уже. Будь человеком, помоги, а?

– Слушай, мы заблудились, – подступила к парню Софья. – Бродим здесь, бродим, никак к людям выйти не можем. Одного деда встретили, да и тот какой-то помешанный оказался. Мы его спрашиваем: как до деревни дойти? А он все твердит, что нам покаяться надо и помолиться всем вместе. Представляешь? – Она засмеялась.

– А вот все они такие, попы эти недобитые! – с неожиданной злостью отозвался парень. – У меня самого бабка… стыдно сказать, дура деревенская… притащила домой попа ряженого однажды. Мне пятнадцать тогда было, болел сильно, она его и привела меня спасать. Я ей говорю: «Ты совсем из ума выжила, бабуня? Не верю я в это мракобесие». А она не отступает, и дед этот толстопузый в рясе все свою икону в рожу мне сует. Ну, я взял – да и как харкну на нее. – Он рассмеялся, совсем по-мальчишески.

– Эт ты, брат, конечно, переборщил малость, – поежившись, сказал Андрей.

Софье история парня тоже не показалась забавной, но она решила свое мнение оставить при себе – все-таки им от него не моральная устойчивость нужна, а указание дороги.

– Ну да, ну да… – покивала она. – Так я вот, значит, тебе и рассказываю… Ехали мы из Москвы…

– Из Москвы? – вдруг настороженно прищурился парень. – Неужели прямо из самой Москвы досюда добрались?

– А что такого? – не поняла Софья. – Мы же на машине…

– У вас еще и машина своя? – отступил солдатик на несколько шагов. – Вот, значит, оно что. То-то я смотрю, и одежда на вас какая-то странная, и говорите непонятно… Так, значит, по какой дороге приехали-то?

– Да вот по этой, блин, по асфальтированной, – не выдержал Андрей. – Кончай уже тупить, покажи нам: где ваша база или что там у вас – пункт сбора? Вас же где-то встречали, наряжали, задание давали. Там связь должна быть…

Парень вдруг принялся пятиться назад, глядя на Андрея расширенными глазами, отступил обратно в лес и кинулся наутек.

– Эй, ты чего, чокнутый? – выкрикнул ему вслед Андрей.

– Плохо подготовились, я вас раскусил, – донеслось из лесу. – Чтоб вы сдохли, шпионы проклятые!

Снова воцарилась тишина.

– Этот, по-твоему, тоже из дурки сбежал? – спросила Софья. – Какой-то слишком большой в этих краях процент шизофреников на душу населения, нет?

– Да все очень просто, – устало объяснил Кирилл, опускаясь на поваленное дерево у обочины. – Они же к этим играм всерьез готовятся, я читал. Повернуты на том, чтобы все было как по правде. У них и разведывательные отряды есть, вполне могут забраться на вражескую территорию в нормальной одежде, типа под видом случайных прохожих, и все разузнать. Вот он нас и принял за агентов вражеского лагеря. Может, у них команды, скажем, из Москвы и из Питера. Вот он услышал, что мы из Москвы, и напрягся.

– Дебил, – буркнул Андрей. – Наверняка у него мобила была. Могли бы сейчас уже в Москву по-звонить.

Кирилл снял очки, протер запотевшие стекла.

Этот парень в старой военной форме, Андрей, шагающий взад-вперед по обочине, Софья, поворачивающая голову, чтобы волосы быстрее высохли на ветру…

Все вместе напомнило ему тот день, восемь лет назад.

Он увидел все так ярко, как будто все это происходило с ним прямо сейчас: пропыленный салон «пазика», продранный дерматин на спинках сидений, наклейку с голой бабой в кабине водителя…

Ощутил запах бензина, пыли, вонючих папирос, которые всю дорогу смолил шофер, и – тонкий, терпкий, кружащий голову аромат духов Софьи.

Однокурсники галдели, рассевшись по своим местам.

– Что за совок? С какой стати в наше просвещенное время студентов гонят на картошку?

– Может, ректор с этим фермером старые кореши – вот и помогает ему, чем может, поставляет бесплатную рабсилу.

– Угу, я и говорю: работорговец хренов!

– Да ладно, чё ты, бухать будем два дня, не просыхая. Может, баб местных подснимем – а чё, деревенские телочки, кровь с молоком!

Кирилл почувствовал, что краснеет, и перестал прислушиваться к разговору однокурсников.

Софья вертелась на сиденье рядом с ним, ее роскошные длинные волосы цвета черного дерева, отливающие на солнце медью, копной лежали в капюшоне ветровки. Каждое ее движение, прикосновение рукава джинсовки, пряди волос жаркой волной отзывались в теле Кирилла, кружили голову. Он весь был полон ею – ее присутствием, близостью, запахом, ее весело дрожащими черными зрачками, ярким смеющимся ртом, черными бровями, то сходящимися на переносице, то беззаботно взлетающими вверх…

Она же не обращала на него ни малейшего внимания: крутилась, пихала под сиденье рюкзак, пересмеивалась с кем-то и постоянно краем глаза следила за Андреем.

Андрей, разместившийся напротив, щипал струны гитары. Для поездки «на картошку» он раздобыл где-то старую потрепанную гимнастерку и пилотку и теперь изображал бывалого фронтовика. Вокруг него, как обычно, сразу собрался народ: приятели, восторженные девицы.

Андрей скорчил глумливую гримасу – этакий Василий Теркин – и запел, ударив по струнам:

– Мы летим, ковыляя во мгле, мы ползем на последнем крыле…

Кирилл и Андрей дружили почти всю жизнь.

Многие удивлялись: что их может связывать, таких разных, не похожих друг на друга?!

Взрывной, нетерпеливый, яркий, острый на язык, смешливый Андрей – всегда в центре внимания, окруженный поклонницами, вечно с песнями, шутками и хулиганистыми проделками.

И Кирилл – спокойный, почти флегматичный, трезвомыслящий, избегающий шума и суеты, сторонящийся больших компаний, уже в свои восемнадцать производивший впечатление серьезного, основательного человека слова и долга.

Что у них могло быть общего?

А у них было общее детство —10 лет за одной школьной партой, «казаки-разбойники», жутковатые рассказы про «синюю руку» в пионерском лагере, сбитые коленки, Том Сойер и Гекльберри Финн…

Первые тайны, двойки, драки – но они всегда были вместе и стояли друг за друга горой!

Родители Кирилла привечали Андрея: парень рос без матери, она умерла давно, когда Андрей был совсем ребенком, и мать Кирилла, женщина верующая и милосердная, жалела его, часто приглашала в гости и норовила накормить повкуснее.

Еще вздыхала иногда:

– Ты, Андрюша, прямо как сынок второй мне… Нам-то с отцом, кроме Кирюшки, других детей Господь не дал.

Кирилл не представлял себе жизни без Андрея, тот был для него как брат – взбалмошный, утомительный временами, слишком шумный, – но брат, самый близкий на свете человек, куда от него денешься. Они могли жестоко вышучивать друг друга на людях, комично препираться из-за какой-нибудь ерунды, но оба знали: что бы ни случилось – они всегда придут друг другу на помощь, выручат, вытащат отовсюду.

Они и в институт поступали вместе: Кирилл методично зубрил учебники и доставал Андрея подготовкой к экзаменам. Тот же, кое-как нахватавшийся знаний от своего усидчивого друга, на письменной работе по математике вдруг первым решил самую сложную и заковыристую задачу – разумеется, записку с решением тут же получил и Кирилл.

Андрей всегда нравился девчонкам. Самые яркие, самые красивые «звезды школы» ходили за ним хвостом. Обычно он снисходил до самой привлекательной, Кириллу же доставался утешительный приз в виде более блеклой подруги главной героини. Он, впрочем, не обижался – никто же не виноват, что его лучший друг производит на девчонок впечатление, как удав Каа на бандерлогов. К тому же Кирилл знал точно: уже через пару месяцев очередная отставленная красотка будет рыдать у него на плече – увлечения Андрея никогда не длились долго.

И вот теперь…

Угораздило же его влюбиться в Соньку Мариевскую!

Он заметил ее еще на вступительных экзаменах – стройную, гибкую, черноглазую, то и дело сражавшуюся с непослушными, доходившими до поясницы каштановыми волосами. У него дыхание перехватило, когда она подошла к нему во дворе, улыбнулась, блеснув ровными жемчужными зубами, и спросила:

– Привет! Ты не знаешь, в какой аудитории будет письменный?

На ней был яркий сарафан, в вырезе виднелись тонкие ключицы, под смуглой кожей угадывались легкие и крепкие мускулы. От ее взметаемых теплым летним ветром распущенных волос пахло какими-то экзотическими южными цветами.

Кирилл совершенно растерялся, забормотал – что-то…

И тут из-за его спины возник как всегда уверенный в себе, находчивый Андрей:

– Привет! Ты ничего, случайно, не перепутала? Тут всякие ботаны вроде нас с Киром математику сдают. А тебе, наверно, в театральный надо? Или сразу в Голливуд, чего там мелочиться?

И Софья сразу засмеялась, заиграла глазами и принялась непринужденно болтать с Андреем.

Потом друг сказал Кириллу:

– Видал, какая девчонка классная!

– Да ладно… Ничего особенного! – хмуро бросил Кирилл. – У нее на плечах веснушки.

Обоим ясно было, что Кирилл говорит так нарочно, чтобы не выдать своих эмоций. Конечно же, Софья была самой настоящей красавицей, и веснушки на плечах ее нисколько не портили.

– Ты на нее запал, что ли? – пытливо посмотрел на друга Андрей. – Если так, ты только дай знать, я с ней и двух слов больше не скажу.

– Еще чего, – независимо отозвался Кирилл. – На хрена мне такие жертвы. Подумаешь, девчонка – ка-кая-то!

Андрей, кажется, не слишком поверил Кириллу и поначалу на всякий случай старался не проявлять к Софье особенного внимания.

Кирилл же, наоборот, всегда держался рядом с ней, помогал на контрольных, провожал домой, таскал за Софьей сумку, набитую учебниками.

Только все это было бесполезно.

Кирилл оставался для Софьи просто другом, неким приятным бесполым существом, а нравился ей Андрей – это было очевидно.

С Кириллом она могла болтать обо всем на свете, жаловаться на ссоры с родителями, шутить, что в институте ее держат только за спортивные успехи – она стабильно обеспечивала альма-матер первое место в межвузовских соревнованиях по плаванию, – обсуждать, кто из девчонок в кого втрескался… И Кирилл отлично понимал, что их отношения с каждым днем все безнадежнее погрязают в болоте настоящей дружбы и «нелюбви».

А он с ума сходил рядом с ней.

Когда она, устав после занятий, беспечно опускала голову ему на плечо, задремав в поезде метро… Когда он приходил поболеть за нее на соревнованиях, и она выныривала из воды и шла к нему, оставляя мокрые следы босых ног на плиточном бортике бас-сейна…

На ее гладкой янтарной коже дрожали и радужно переливались капли воды, синий атлас купальника ловко охватывал ее спортивную, подтянутую, легкую и сильную фигуру.

– Слушай, – просила она, – поправь мне там, сзади, шапочку.

И он прыгающими руками натягивал тугой резиновый край на выбившиеся из-под шапочки темные влажные завитки, едва сдерживаясь, чтобы не припасть со стоном к ее золотистой, покрытой легким пушком шее лицом…

– Ага, спасибо! Ну, я пошла, скоро старт. – Она улыбалась ему безразлично и возвращалась в воду.

Он же валился на пластиковое сиденье, обезумев от отчаянного неутоленного желания, кусая губы и впиваясь ногтями в подушечки ладоней.

Стоило же на горизонте появиться Андрею, как Софья явно принималась «интересничать»: посматривать на него искоса, лукаво улыбаться, растягивать слова и интриговать. Все эти «симптомы» были Кириллу хорошо знакомы – сомнений не было: самая прекрасная девушка на свете, девушка, которую он любил со всей силой безнадежности и отчаяния, влюбилась в его крутого приятеля!

И как Андрей ни пытался изображать равнодушие, вскоре стало очевидно, что их с Софьей тянет друг к другу.

И что они будут вместе – лишь вопрос времени.

Автобус трусил вперед, ухая и подпрыгивая на поворотах. Скупое осеннее солнце едва пробивалось сквозь запыленные окошки.

– А вот был у нас на фронте забавный случай… – подпустив в глаза комичной солдатской тоски, паясничал Андрей.

– Слушай, хватит, – раздраженно оборвал Кирилл. – Тоже мне, фронтовик нашелся…

– О, моя совесть проснулась! – весело отозвался Андрей. – Все-все, молчу! Не покушаюсь на святое.

Он стащил пилотку и нахлобучил ее на голову Софье. Та кокетливо улыбнулась:

– Мне идет?

– Еще как! – подтвердил Андрей. – Так и хочется тебе честь отдать! Ум, честь и совесть… и все остальное в придачу.

– Отдавай! – стрельнула черными глазами Софья. – Я заберу с удовольствием.

Кирилл, не желая больше быть свидетелем их откровенного флирта, поднялся на ноги и, растолкав сгрудившихся вокруг Андрея однокурсников, пошел вперед по салону.

– Эй, Кир, тебя что, укачало? – вслед ему веселился Андрей.

– Да пошли вы… – пробормотал он себе под нос.

Он понимал, что друг ни в чем не виноват перед ним, что злиться на него глупо и нечестно: он ведь сам сказал, что не имеет никаких видов на эту де-вушку.

И все же наблюдать его очевидный успех было слишком больно.

Весь день потом он старался не замечать их.

Остервенело долбил лопатой землю, до ломоты в руках таскал ведра с картошкой, делая вид, что не слышит заливистого смеха Софьи, не видит, как Андрей, раскрасневшись, носится за ней по полю, а она дразнит его, играет, зовет, протягивая руки, и снова пускается наутек…

У вечернего костра они сидели рядом на бревне. Андрей наигрывал что-то на гитаре, а Софья, не отрываясь, смотрела на его губы, выпевавшие слова очередной романтической баллады.

Кирилл наскоро сжевал порцию каши с тушенкой, отпихнул протянутую ему кем-то жестяную кружку с плескавшимся в ней самогоном и пошел прочь в сгущавшихся осенних сумерках.

Уже у самых дощатых бараков, где их разместили на ночевку, его догнал Андрей, дернул за плечо:

– Слушай, что происходит, а? Я тебе где-то дорогу перешел? Что ты на меня бычишься?

– Нормально все, – выдернул плечо из его цепких пальцев Кирилл. – Иди давай, развлекайся, поклонницы скучают.

– Ты из-за Софьи, да? – не отставал Андрей. – Ну, ответь, что ты, как этот?

И Кирилл решился на откровенность.

– Да, из-за Софьи, – буркнул он, глядя в землю. – Нравится она мне, понимаешь? По-настоящему нравится. Я ни к одной девчонке никогда… Ты не думай, я против тебя ничего не держу, я же понимаю… Но я не могу, не могу смотреть, как вы… Ладно, забей. – Он махнул рукой. – Ты тут ни при чем.

Он снова хотел уйти, но Андрей опять удержал его:

– Погоди, давай перекурим.

Они присели на дощатое крыльцо барака, в темноте замигали две красные точки на концах сигарет.

– Слушай, я же не знал, что у тебя так все серьезно, – растерянно заговорил Андрей. – Любовь до гроба и все такое. Если б ты сразу сказал, я бы никогда…

– Да брось, – оборвал его Кирилл. – Я же говорю, нормально все. Ты же не виноват, что она тебя выбрала. Не боись, топиться я не пойду!

Андрей помолчал немного, несколько раз глубоко затянулся, отшвырнул бычок в темноту, оранжевые искры запрыгали по земле.

– Ты брось фигней страдать, вот что, – решительно сказал он. – Баб на свете, знаешь, тысячи, а друг у меня один. И потом… Я думаю, ты ошибаешься насчет Софьи. Ни фига у нее ко мне нет, это она тебя дразнит, ревность хочет пробудить, понимаешь? Цену себе набивает, чтоб ты не думал, что с ней можно так просто…

– Ну да, как же, – насмешливо отозвался Кирилл. – Я для нее вообще никто, пустое место.

– А вот увидишь, – пообещал Андрей. – Точно тебе говорю! Что я, баб не знаю? Ладно, ты дрыхнуть уже, что ли, шел?

– Угу, – кивнул Кирилл. – Только я в эти хоромы, – он кивнул на серые стенки бараков, – не пойду. Неохота всю ночь дорогих однокурсников нюхать. Я там, позади, сарай с сеном видел, там и переночую.

– Ну, бывай! А я пойду, у костра еще граммов двести приму на грудь, – попрощался Андрей. – До завтра!

Кирилл зашагал к темневшему в сумерках покосившемуся строению.

Запах сена – сладкий, медовый, хмельной – опьянил его. Он повалился ничком на скошенную траву и закрыл глаза.

Она сама пришла к нему ночью.

И это было чудо, самое удивительное, что когда-либо случалось в его жизни.

Он проснулся от прикосновения холодных пальцев к своему лицу, вздрогнул, жадно втянул терпкий запах экзотических цветов, придвинулся ближе, все еще боясь открыть глаза, понять, что это всего лишь сон, который улетучится от одного неловкого движения…

– Какой ты теплый! – прошептала темнота голосом Софьи. – Я замерзла, обними меня.

И он обхватил ее руками, навалился всем телом, неловко ткнулся губами в висок. Ее руки проскользнули под футболку, ладони огладили спину, пальцы коснулись позвоночника…

И тогда он окончательно проснулся, тряхнул головой и открыл глаза.

Софья была почти неразличима в темноте, он видел лишь полоску зубов и яркие белки ее глаз.

– Ты… – похрипел он. – Ты пришла…

– Шшш, – шепнула она. – Не говори ничего!

Но он все же сказал, толкаясь губами в ее твердую маленькую ладонь, сказал то, что не давало ему покоя даже в эти удивительные минуты:

– Я думал… Разве тебе не Андрей нравится?

– Ну… – Губы Софьи жарко коснулись его уха. – Я же к тебе пришла, а не к нему.

Она потянулась к нему, и он впервые поцеловал ее.

Поцеловал, не чувствуя никакой нежности. Только жажду, только бешеное желание наконец утолить давно сжигавшую его изнутри страсть!

Он набросился на нее – жадно, торопливо, как будто боялся, что ее украдут, уведут от него. Черт его знает кто, может быть, даже Андрей…

Он рвал пуговицы на ее клетчатой ковбойской рубашке, сдирал тонкие кружева нижнего белья. Ему даже показалось, что любил совсем другую женщину, а эту просто желает. Но желание это – превыше всех остальных человеческих чувств…

– Подожди, подожди, – шептала она почти испуганно. – Не спеши! Я здесь! Я никуда не уйду.

Справиться с узкими джинсами трясущимися от вожделения руками было непросто. Она сама высвободилась из них, извиваясь, как змея. И он наконец смог ощутить всей кожей ее гибкое, подвижное, сильное – тело.

Умирая от жадности, от страха, что все исчезнет раньше, чем он успеет взять свое, он навалился на нее, чувствуя, как ее стройные золотистые ноги, которыми она так лихо вздымала фонтаны брызг в бассейне, обвиваются вокруг него.

Он почти ничего не понял, только отдельные сполохи ощущений – жарко, горячо, сильно, очень сильно, вскрик.

Кто это кричит? Он или Софья?

Хорошо… как хорошо…

Утром они проснулись вместе, сплетенные тесным теплым клубком.

Кириллу страшно было разжать руки, отпустить ее, позволить ей снова выскользнуть в какую-то свою, отдельную от него жизнь.

И он сказал:

– Давай поженимся!

Тусклый белесый свет пробился наконец сквозь ватную завесу туч. Затрепетали на ветру клейкие серебристые нити паутины, тянувшиеся между ветками де-ревьев.

Кирилл, очнувшись от воспоминаний, машинально оттянул левый рукав и взглянул на часы. Стекло пошло трещинами, под ним мелкими пузырьками сконденсировалась влага, стрелки показывали время аварии – 06.15.

– Интересно, сколько уже мы тут бродим? – Он задрал голову к небу, пытаясь определить время по солнцу, но оно так и не показалось сквозь серый – морок.

– Я ноги стерла, – жалобно сказала Софья и опустилась прямо на землю, вытянув перед собой длинные ноги в узких джинсах.

– Давай я посмотрю. – Андрей опустился перед ней на корточки и принялся стягивать с ее ступней – кеды.

Кирилл поднялся с бревна, присел рядом с Софьей и отодвинул Андрея плечом:

– Слышь, ты, доктор Айболит, отвали от моей – жены!

– Да пожалуйста, – злобно буркнул тот, поднимаясь. – Разбирайтесь тут сами, пойду подорожник – поищу.

Кирилл осторожно снял с Софьи кеды, все еще влажным носовым платком промокнул стертые в кровь щиколотки.

– Что ты взъелся на Андрея? – спросила Софья. – Он же не виноват, что так вышло.

– Виноват, – глухо пробормотал Кирилл, раздирая платок на полосы, чтобы забинтовать ссадины. – Мы все виноваты – и он, и ты. И я… Тебе это прекрасно известно.

– Милый, ты говоришь загадками, – засмеялась Софья и, протянув руку, запустила пальцы в его светло-русые, мягко вьющиеся волосы.

– Не надо, – Кирилл отшатнулся. – Соня, я… Все было неправильно, я вел себя неправильно. Я теперь понимаю: эта дикая ситуация нужна была, чтоб я понял. Когда мы выберемся из этой задницы, все будет по-другому…

– О чем ты? – спросила она, испытующе вглядываясь в его напряженное лицо.

– Эй, пострадавшая, вы тут? – заголосил поблизости Андрей. – Я там брошенную полусгнившую тачку нашел, в ней аптечка была.

Он появился из-за деревьев, торжествующе помахивая белым пластиковым чемоданчиком с красным крестом на крышке.

– Смотрите! Тут и бинт, и пластырь!

Кирилл обернулся на его голос и вдруг вскочил на ноги.

– Ты откуда здесь взялся? – хрипло выкрикнул он, отшатываясь от Андрея. – Иди своей дорогой, иди! Не трогай меня!

– Эй, ты чё? – Андрей даже опешил. – Опять, что ли, затмение нашло? Это же я!

Кирилл несколько секунд тупо смотрел на него, затем снял очки, машинально протер их о край фут-болки.

– Тьфу ты, опять флеш-бэки какие-то. Извини, Андрюха, померещилось…

– Ну, ты, блин, даешь! – дернул плечами Андрей. – Я, значит, тут в поте лица жене твоей пластырь добываю…

– Пластырь! Отлично! – с деланым восторгом отозвалась Софья. – Тащи его сюда! Андрюша, ты мой спаситель!

Андрей наклонился, протягивая ей аптечку, и она, покосившись на отошедшего в сторону Кирилла, шепнула ему:

– Надо выбираться скорее. Я боюсь за него.

– Да уж, – кивнул Андрей. – Похоже, от шока у него башню повредило. Ладно, не волнуйся, как доберемся до людей, первым делом Кира врачу покажем.

Пока Андрей помогал Софье заклеивать ссадины пластырем, Кирилл отошел в сторону и принялся рассматривать стволы деревьев. Потрогал мягкий темно-зеленый мох с одной стороны. «Если верить школьным урокам природоведения, мох растет на стволах с северной стороны. Москва должна быть на юго-западе отсюда. Значит, примерно в ту сторону… И что дальше? – оборвал он собственные мысли. – Топать туда пешком?»

– Где ты видела деревню? Опиши подробнее, – обернулся он к Софье.

Она снова принялась рассказывать о мелькнувшем на холме небольшом поселении – приземистых разноцветных домиках, как бы сбегавших вниз с косогора.

– Значит, она примерно в той стороне должна быть? – нетерпеливо прервал ее Андрей. – Ну, точно, и ролевик этот долбанутый оттуда же топал. Слушайте, братцы-кролики, предлагаю не возвращаться к дороге, а идти напрямик. Тут недалеко должно быть, минут через двадцать выйдем к поселку.

– Я готова. – Софья, зашнуровав кеды, поднялась с земли.

– Ты молодец, другая баба на твоем месте давно в истерику бы впала, – похвалил ее Андрей. – А ты, мать, отлично держишься!

– Я не мать, – огрызнулась Софья. – Пошли, хватит трындеть!

Ориентируясь по стволам деревьев, они двинулись наискосок через лес.

Под ногами чавкала сырая земля, сухие коричневые листья липли к ботинкам. Из низин поднимался сырой зеленоватый туман, наполняя воздух гнилыми болотными испарениями.

– Курить охота, сил нет, – вздохнул Андрей, сунул руки в карманы брюк и вздернул вверх острые плечи.

«Что Кирилл закричал тогда, в машине?» – пыталась вспомнить Софья, глядя на шагавшего впереди мужа.

Во всей его фигуре, в тяжелой основательной походке чувствовались надежность, уверенность в себе. Наблюдая за его скупыми точными движениями, она успокаивалась, тревога внутри унималась – сам вид Кирилла как будто говорил, что все в порядке, скоро они выберутся, и все будет хорошо. Софья не могла поверить в то, что такой рассудительный, такой спокойный человек, как ее муж, мог всерьез повредиться в уме. Скорее всего, решила она, все эти странности действительно от кислородного голодания, от шока…

Скоро пройдет.

Однако те его слова, так беспокоившие ее, были произнесены еще до аварии. Она не помнила точно, но в крике его были отчаяние, испуг, смятение, так не свойственные Кириллу. И она снова и снова прокручивала в голове тот момент, мучительно пытаясь вспомнить, что же он закричал, как будто от этого зависело, смогут ли они благополучно добраться до дома…

– Ау! – закричал вдруг где-то в стороне печальный женский голос. – Костик, Костик, где ты? Ау-у-ууу!

Друзья остановились.

– Ау-уу! – первая отозвалась Софья. – Ау-ууу! Помогите! Мы заблудились…

На крик им навстречу откуда-то из самой чащи вышла женщина с испитым, изможденным лицом. Голова ее была по-деревенски повязана платком, из-под которого выбивались сухие, русые с проседью пряди. Вокруг тощей шеи – намотана пестрая тряпица.

Женщина оглядела их разочарованно, покрутила головой, прищурившись, словно стараясь рассмотреть, не прячется ли еще кто за их спинами.

– Здравствуйте! – обратился к ней Кирилл. – Не могли бы вы нам подсказать, как добраться до ближайшей деревни или поселка? До любого населенного пункта. Дело в том, что мы попали в аварию и остались без связи…

– Деревня-то? – устало переспросила она. – Отчего же не подсказать. Вот там, – она махнула рукой в том направлении, куда двигались друзья. – Поселок будет, а в ту сторону пойдете – еще одно большое село.

– Спасибо! Огромное спасибо! – подступил к ней Андрей. – Мы с самого утра здесь таскаемся, сил уже нет совсем.

– С утра? – вскинулась она. – А вы… мальчика не видали? Такой шустрый, беленький, Костиком зовут…

Друзья переглянулись.

– А сколько лет пацану-то? – уточнил Андрей. – Видали мы тут одного оленя, только на мальчика он никак не тянет, лет двадцать, не меньше.

– Ох, нет, это не мой, – удрученно покачала головой женщина. – Мой во втором классе только, Костенька. Убежал до света с мальцами в лес, все вернулись уже, а его нет… Пацанята говорят: отстал вроде где-то. Уж я хожу-хожу, ищу его, зову, кричу – как в воду канул. Страшно мне, и мысли разные в голову лезут… Не дай бог, если волки!

– А тут что, волки есть? – поежившись, оглянулся по сторонам Андрей.

– Подождите, вы опишите приметы поподробнее, – попросил Кирилл, сняв с носа очки и протирая их об обшлаг куртки. – Может быть, мы его еще встретим, тогда сразу проводим до дома и постараемся, чтобы кто-то дал вам знать.

– Вот спасибо вам, – слабо улыбнулась женщина. – Тощенький он такой, волосы светлые, выгоревшие, глаза голубые, конопушки на носу. Что же еще-то? Вроде и все… Не помню больше, как будто память отшибло от переживаний, – растерянно развела руками она.

– Ладно, все понятно, – кивнул Кирилл. – Вы не волнуйтесь, мы его доведем до деревни, если встретим.

Женщина мелко закивала, утирая огрубевшей от работы ладонью накипавшие в уголках глаз слезы.

Софья, поддавшись неожиданному порыву, подошла ближе и обняла ее за плечи.

– Не беспокойтесь вы так, все будет хорошо, – сказала она, стараясь вложить в голос как можно больше теплоты и понимания. Она сама не понимала, почему эта изможденная деревенская тетка искренне тронула ее, вызвала сочувствие. – Найдется ваш мальчик! Наверно, заигрался где-нибудь на поляне. А, может, он дома уже давно, вы с ним разминулись просто…

– Спасибо тебе, милая, спасибо, – забормотала тетка, вцепляясь в Софью костлявыми пальцами, словно пытаясь заразиться ее силой и спокойствием. – Уж я его найду, я ему всыплю, сорванцу!..

Она снова мелко закивала, пестрая тряпица, которую тетка использовала вместо шарфа, съехала на сторону, и Софья увидела сзади на ее шее багрово-синюю борозду, пересекавшую бледную ноздреватую кожу.

«Ничего себе! – Соня в отвращении отвела глаза. – Душил ее кто-то, что ли?»

Женщина проследила за ее взглядом, отшатнулась и судорожно начала снова накручивать пестренький шарфик на шею.

– Муж это меня наградил, – пожаловалась она вдруг, заглядывая Софье в глаза. – Упырь сущий, алкаш проклятый! Пришел до света пьяный – и накинулся, изверг. Я в погребе схоронилась, так он на мальца напал. Я пока услыхала, пока вылезла…

Она мелко затряслась, забилась, стискивая пальцами тонкие птичьи плечи.

– Ну, что вы, что вы, успокойтесь, все позади уже, – попытался унять ее Андрей.

– Соврала ведь я вам, совестно было, – зарыдала она. – Не за ягодами Костенька мой пошел, от отца-ирода удрал. Я из погреба вылезла, закричала – он и шасть! А муж на меня накинулся, веревкой бельевой удушить хотел, тварь поганая… Да, видно, бог уберег…

«С ума сойти, отъедешь от Москвы на пару сотен километров – и привет, Средневековье! – думала Софья. – Домострой и семейное насилие – в полный рост».

– Слушайте, вы бы ушли от него, что ли, – не выдержала она. – Так ведь и вам, и мальчику лучше будет.

– Да как же я уйду, – развела руками женщина. – Все же не чужой он мне, муж… Так-то он тихий, это только когда выпьет…

– Ладно, – решительно вступил Кирилл. – Советовать вам – не наше дело. А за мальчика вы не беспокойтесь. Если мы его встретим, до деревни доведем и убедимся, что муж ваш протрезвел и угрозы больше не представляет.

Женщина никак не хотела отцепляться от Софьи, и той пришлось даже слегка толкнуть ее, высвобождаясь.

– Ничего, ничего, – повторила она. – Не мучайте себя попусту. Все будет хорошо.

– Да как же, милая, сын ведь мой, кровиночка! – всхлипнула тетка. – Ты ведь и сама женщина, понимать должна, что это такое, когда родное дитя те-ряешь.

– Я понимаю, – буркнула Софья, отворачиваясь. – Удачи вам! Нам пора.

И, не дожидаясь своих спутников, она быстрым шагом пошла прочь.

«Ты женщина, ты должна понимать, – стучало у нее в голове. – Теряешь дитя… Родное дитя… Теряешь, теряешь…»

Откуда-то из глубины, из самого нутра поднялась боль, невыносимая, парализующая, выворачивающая наизнанку.

Фантомная боль, призрачная.

Как в тот вечер, когда ее тело, казалось, оплакивало нерожденного ребенка…

Она приехала домой из больницы еле живая. С одним желанием – повалиться ничком на кровать и уснуть, провалиться в черноту, забыть обо всем.

Еще в прихожей, снимая туфли, она услышала гитарный перебор, доносившийся из кухни, веселые, разгоряченные голоса, звон сдвигаемых стаканов.

– Сонечка пришла! – обрадовался невидимый еще Кирилл. – Соня, иди скорее, у нас гости!

Она сжала зубы, чтобы не закричать, не забиться в истерике. Уже догадалась, кого увидит сейчас, войдя на кухню.

На столе громоздились бутылки, вперемежку валялись пробки, обрывки этикеток, выпавшие из пепельницы сигаретные окурки. Кирилл, веселый, пьяный, не вставая из-за стола, обхватил ее за талию, ткнулся курчавой русой головой в окаменевший от боли живот.

– Вот и супруга моя любимая! Теперь все в сборе.

С другой стороны стола на нее смотрел Андрей. Нехорошо смотрел, зло – с каким-то нахально-трусливым вызовом. Рядом с ним восседала незнакомая блондинка со вздернутым носиком.

– Привет! – бросил он. – А мы тут в гости заглянули, на огонек. Это вот моя девушка – Лена, познакомься. Очень хотелось представить ей самых дорогих для меня людей, практически мою семью, – он глумливо ухмыльнулся.

В другое время Софья легко отпарировала бы этот выпад, сказала бы этой курносой что-нибудь вроде: «Очень приятно, мне всегда нравились подруги Андрея. Надеюсь, мы успеем с вами подружиться, прежде чем…»

Но сейчас у нее просто не было сил. Она тяжело опустилась на табуретку и еле слышно пробормотала что-то приветственное.

Кирилл, со свойственным ему непрошибаемым добродушием, как обычно, ничего не замечал, беспечно радуясь собравшейся дома теплой компании. Лена вертела головой по сторонам, прихлебывая вино из бо-кала.

– А это что у вас? Вот там, на стене, в рамках? Ой, это ваши награды за спортивные достижения, да?

– Да, – кивнула она. – Я когда-то неплохо плавала.

– Ну, дорогая, ты скромничаешь, – развязно отозвался Андрей. – Ты настоящая русалка! Твое умение выплывать из любого омута – это что-то порази-тельное…

«Он мстит мне, – рассеянно думала Софья, стараясь не встречаться с обвиняющим, исполненным горечи взглядом Андрея. – Всегда будет мстить. За то, что я тогда ему поверила, за то, что сделала все так, как он хотел».

Да, это была ее вина – ее проклятие, с которым она жила уже шесть лет и которое, вероятно, ей предстояло нести до конца жизни.

Она полюбила мужчину и вышла замуж за его лучшего друга.

Как все это вышло, как получилось, что их отношения – такие простые, юношеские, светлые – с годами сплелись в запутанный клубок любви, дружбы, зависти, ревности, предательства, ненависти?!

Андрей понравился ей с первого взгляда – в него влюблены были все девчонки с курса, почему она должна была стать исключением? Веселый, заводной, остроумный, умеющий смотреть своими синими глазами так, что в душе у нее поднималось смятение. Легкий, быстрый, подвижный, все на бегу, все хватающий с лету. Отросшие за лето темные прямые волосы падают на глаза, он откидывает их назад движением головы и бьет по струнам гитары…

Она чувствовала, что тоже нравится ему.

Злилась на себя за намертво приклеившуюся к ней роль безмозглой хохотушки, развеселой спортсменки, которую в институте держат только за стабильные первые места в межвузовских соревнованиях по плаванию. Почему-то казалось, что именно Андрей насквозь видит наигранность и фальшь этого ее имиджа, именно он способен понять и принять ее любую, что именно с ним не нужно будет разыгрывать циничную насмешницу и любительницу приключений.

Когда он смотрел ей прямо в глаза, напевая какую-нибудь прочувствованную лирическую галиматью, когда осторожно снимал с ее волос запутавшийся в них осенний лист и несколько мгновений держал его на ладони, не решаясь бросить на землю…

Вот тогда она особенно остро предчувствовала, что они созданы друг для друга, что впереди у них будет что-то очень хорошее, настоящее.

Только не нужно спешить, пусть все идет своим чередом.

Предчувствия всегда врут, будь они прокляты.

Не вышло ничего хорошего и настоящего, потому что Кирилла Мельникова угораздило в нее влюбиться. Верный, немногословный, добрый, надежный – он всегда маячил где-то рядом, не ослабляя своего внимания к ней ни на секунду.

Незаметный и преданный телохранитель, настоящий друг и помощник во всех делах.

Он был ей симпатичен, приятен – но и только.

Она так ждала той чертовой поездки «на картошку»: почему-то уверена была, что там все и решится.

Ведь все складывалось так хорошо.

Андрей сидел рядом с ней в автобусе, смотрел только на нее, пел для нее, учил ее играть на гитаре – когда его ладонь ложилась сверху на ее пальцы, внутри у нее что-то начинало сладко дрожать и биться…

А вечером был костер – алые веселые искры взметались на ветру и улетали к глядевшим с черного неба холодным звездам. Они сидели рядом, смеялись, пачкая пальцы в золе, очищали от кожуры печеную картошку.

Она сказала:

– Ты измазался, – и принялась носовым платком стирать черную полосу с его щеки.

И он поймал кончики ее пальцев губами. Она вздрогнула, словно тело ее пронизало электрическим разрядом…

А потом все кончилось, все пропало.

Андрей вдруг отшатнулся, сказал «Подожди!» и убежал куда-то.

Много позже она догадалась, что побежал он вслед за Кириллом и между ними состоялся какой-то разговор. А тогда она в блаженном мороке влюбленности не заметила ничего, бродила в сумерках, замирая от волнения и глупо улыбаясь.

И ждала Андрея.

Он все не возвращался. Софья снова и снова обходила округу, заглядывала в строение, где разместили на ночевку мальчишек с их курса, возвращалась к костру.

И наконец обнаружила Андрея у амбара с зерном в обнимку с Наташкой, девчонкой с параллельного потока. Андрей шептал ей что-то на ухо, сграбастав ее за плечи, она же томно хихикала и висла на нем.

Софью будто ударили под дых. Задыхаясь, борясь с подступавшими к глазам слезами, она окликнула:

– Андрей!

Он подошел вразвалку, неохотно, как будто сердясь, что ему помешали.

Сказал равнодушно:

– А, это ты? Тебя Кирилл искал, он, кажется, вон в тот сарай ночевать пошел.

– При чем тут Кирилл? – почти выкрикнула она. – Какое мне дело до Кирилла? Я тебя ждала…

– Дурочка ты, – с каким-то сожалением сказал он. – Кирилл – отличный парень, другого такого нет. Мы с ним с первого класса друзья, я точно знаю! Он в тебя втрескался до кровавых соплей, а ты и замечать не хочешь.

– А ты? – помертвевшими губами спросила она.

– Я? Что я? – с какой-то непонятной горечью хохотнул он. – Ты же знаешь, вокруг меня все время телки вертятся. Сегодня мне одна понравилась, завтра – другая. Честное слово, со мной тебе ловить нечего. Меня вон Наташка ждет.

– Сволочь! – выдохнула она. – Скотина! Ненавижу тебя!

– Угу, ты все правильно поняла, способная! – вымученно ухмыльнулся он. – Сволочь я… Давай-давай, Сонька, топай отсюда, не мешай.

Она отвернулась и побежала – быстрей, быстрей! – так, чтобы бивший в лицо ветер высушивал слезы и никто никогда не узнал, как горько и больно ей было…

В ту же ночь она – назло и Андрею, и самой себе – пробралась в сарай к Кириллу.

Его обожание, какое-то даже языческое преклонение перед ней, его нетерпеливая страсть ласкали ее уязвленное самолюбие. И где-то в голове сидела жестокая мысль, что когда Андрей увидит их вместе – и ему станет больно, он поймет, что потерял, но будет уже поздно.

А наутро Кирилл предложил ей выйти за него замуж, и она согласилась – от обиды, от горечи, от молодой глупой гордости и безалаберности. Тогда казалось, что все это – нечто вроде игры, черновика, что можно будет отомстить Андрею, сыграть роль, а затем переписать жизнь набело.

Через два месяца они с Кириллом поженились – и потянулись такие долгие, такие однообразные годы нелюбви, разъедающего чувства вины и тоски по Андрею.

Кирилл любил ее преданно, безоговорочно, ей же оставалось лишь сжать зубы и терпеть.

Открыть ему отвратительную правду, признаться в том, что никогда его не любила и замуж вышла лишь от досады, сказать все это, глядя в его добрые, преданные, золотисто-карие глаза – на это у нее никогда не хватит решимости.

Сколько раз она нарочно засиживалась допоздна перед компьютером в надежде, что Кирилл уснет и не тронет ее этой ночью. Сколько раз проклинала Андрея, захаживавшего к ним с очередной подругой и провожавшего ее, чужую жену, напряженным взглядом, за его идиотское жестокое благородство и преданность другу. Сколько раз корила себя за мстительность, глупость, трусость, подлость…

Годы шли, давно был окончен институт, осталась в прошлом комната в квартире родителей Кирилла, где они жили в первое время после свадьбы. Кирилл теперь трудился в крупной иностранной фирме в должности программиста, хорошо зарабатывал, с упоением выбирал и обставлял для молодой жены новую отдельную квартиру. Софья после института ни разу не вспомнила о полученной специальности, устроилась тренером в фитнес-клуб и часами с какой-то отчаянной яростью занималась – доводила до совершенства и без того стройное и подтянутое тело. С невротической настойчивостью, словно это было единственное, что еще оставалось у нее в жизни.

Кирилл все чаще заговаривал о ребенке.

Она же отговаривалась, как могла, – сначала ссылаясь на незаконченный институт, потом на отсутствие собственного жилья, затем на еще какие-то мифические препятствия. Словно боялась перейти последний рубеж и оказаться связанной с Кириллом уже точно навсегда. Как будто еще надеялась на то, что каким-то чудом ее жизнь изменится.

А потом все запуталось еще сильнее…

В тот вечер, сидя на кухне, корчась от боли, только что вернувшаяся из клиники, где деловитый доктор выскоблил из нее нерожденное, нежеланное, но мучительно кроваво любимое дитя, она смотрела на мужчин, с которыми ее связала жизнь, и клялась себе, что найдет в себе силы и изменит все.

Что этой фальши, мерзости, подлости больше не будет в ее жизни.

«Ненавижу вас! Обоих ненавижу, будьте вы прокляты!» – твердила она, не разжимая губ.

И снова лгала, лгала, лгала…

– Все! Не могу больше! – Софья в изнеможении прислонилась к стволу березы.

Казалось, они уже целую вечность бредут в этом влажном, кружащем голову тумане. Сырость, запах плесени и тлена как будто пропитал волосы, пробрался под кожу, в самые кости. В глаза рябило от нескончаемых голых стволов деревьев…

«Не могу больше! Больше не могу! Конец!» – почему-то завертелось и в голове у Андрея.

Кто-то из них уже произносил эти слова сегодня.

Но кто? И почему ему кажется таким важным это вспомнить?

– Сонюшка, ну, держись! – Кирилл, подойдя сзади, ладонями массировал ее напряженные плечи. – Уже немного осталось. Смотри, лес как будто поредел.

– Это неправда, неправда! – со слезами в голосе возразила Софья. – Ты просто успокаиваешь меня! Он все гуще и гуще, мы не в ту сторону идем, ясно же. Я так устала, я замерзла! – она всхлипнула.

Кирилл прижал ее голову к своему плечу, принялся гладить и шептать что-то успокоительное.

Андрей отвернулся, подобрал с земли тугой прут и принялся в ярости хлестать по голым кустам. Его бесила, выводила из себя эта дикая ситуация. Женщина, самая дорогая ему на свете, нуждалась в помощи, а он ни на что не имел права – ни обнять ее, ни успокоить, ни просто прикоснуться. Только и оставалось, что хохмить, как идиот, чтобы хоть как-то разрядить обстановку…

– По крайней мере, волков, про которых эта тетка говорила, не видно, – заметил он. – А то давно бы уже пошли им на обед. Хорошо, что мы слишком интеллигентные люди, чтобы сожрать друг друга, правда?

– Разве? – не оборачиваясь, бросил Кирилл.

– В самом деле, ты прав, – едва сдерживая раздражение, отозвался Андрей. – Мы с Соней сегодня утром чуть не утопли, пока тебя вытаскивали. Думаешь, зачем? Конечно, чтоб иметь запас свежего мяса на случай, если заблудимся в лесу.

– Я и забыл, ты же мне сегодня жизнь спас, – с какой-то странной горькой интонацией подхватил Кирилл. – Спасибо, друг! Я теперь перед тобой в неоплатном долгу. Никогда не забуду!

– Перестаньте! – вступила Софья. – Хватит препираться, вы мужики или бараны упрямые? Не хватало еще сейчас разругаться и разойтись в разные стороны…

«А между прочим, не самая плохая идея», – мрачно подумал Андрей.

Неизвестно почему, в нем зрело недоверие к старому другу.

Ведь должен же был он изучить карты, прежде чем ехать сюда! Как же получилось, что он представления не имеет, в какую сторону им идти до ближайшего населенного пункта? Что, если он нарочно водит их тут кругами?

«Чушь! – мотнул он головой. – У меня на почве никотиновой абстиненции уже паранойя развивается».

Налетел ветер, в воздухе вдруг закружилась какая-то полупрозрачная пыль. Андрей подставил ладонь и поймал несколько замерзших кристаллов.

– С ума сойти! Снег! – вслух изумился он.

Софья и Кирилл задрали головы кверху.

Набухшее свинцово-серое небо просыпалось мерзлой крупой. Ветер засвистел, завыл в верхушках деревьев протяжно и тоскливо. Затрещали под его напорами высокие стволы.

– Бред какой-то, – качнула головой Софья. – Мы что, на Северный полюс случайно зашли?

– Это не мы, это какой-то циклон ненормальный пришел, – в своей обычной рассудительной манере объяснил Кирилл.

– Черт, только-только шмотки немного просохли, – посетовал Андрей. – Вот что, братцы, давайте двигаться быстрее, хоть куда-нибудь, пока нас тут совсем не замело!

Как ни странно, случившийся природный катаклизм придал им сил. Забыв об усталости, о мучительном страхе, они зашагали быстрее, надеясь найти хоть какое-то убежище от надвигающейся метели.

Снег становился чаще, гуще, сыпался уже не мелкой крупой, а большими мохнатыми хлопьями. Земля под ногами сначала словно прикрылась белой вуалью, а затем – толстым слоем рыхлой ваты.

Андрей чувствовал, что легкие замшевые ботинки промокли насквозь, пальцы на ногах ломило от холода. Кирилл укутал Софью в свою куртку, сам же, наклонившись вперед и ссутулив широкую спину, шел под снежным ветром в одной рубашке.

Через несколько метров Софья, зацепившись ногой за торчавший из земли корень, упала.

Андрей подбежал к ней, окликнул Кирилла:

– Стой! Надо Соне помочь!

Тот обернулся, обвел их обоих невидящим взглядом, бормоча:

– Холодно… Мне все время холодно… Нет сил… Проклятая, проклятая, ненавистная жизнь!

– Тьфу ты, блин, опять его расколбасило, – проворчал сквозь зубы Андрей.

Он помог Софье подняться, спросил:

– Идти можешь?

Она кивнула и снова двинулась вперед, уже не плакала, только тоненько постанывала на ходу.

Андрей подошел к Кириллу. Сил выводить его из транса уже не было, поэтому он лишь подтолкнул друг вперед, скомандовав:

– Двигай! Там разберемся с тобой.

И Кирилл послушно зашагал в заданном направ-лении.

Порывы ледяного ветра заставляли их сгибаться чуть не до земли, ледяные кристаллы жестоко секли лицо и руки, жгли кожу.

«В лесу в метель замерзнуть насмерть – раз плюнуть, – лихорадочно соображал Андрей. – Еще пара километров – и Софья снова упадет, а подняться уже не сможет. Мы, конечно, будем нести ее по очереди, но надолго нас не хватит. А Кир… что, если он совсем с катушек соскочит? Что же делать? Неужели вот так глупо, по-идиотски гибнуть в двадцать пять лет? Не может быть! Должен быть выход, должен, должен!»

Он приставил посиневшую от холода руку козырьком ко лбу, загораживаясь от залеплявшего глаза снега, и прибавил шагу.

Показалось – или впереди мелькнул какой-то просвет между деревьями? Он рванулся туда, вперед, еще не зная, что его ждет там, отчаянно желая лишь вырваться из окружившей их со всех сторон голой холодной чащи.

Перед ним простиралась небольшая поляна, в центре которой выстроен был деревянный домик – с виду что-то вроде сторожки, временного пристанища лесничего.

– Эй, идите сюда! – окликнул друзей Андрей. – Смотрите!

Кажется, вид какого-никакого убежища вывел Кирилла из сомнамбулического состояния.

Он улыбнулся своей обычной, широкой, добродушной улыбкой:

– Избушка на курьих ножках. Там нигде баба-яга не спряталась?

– Мне наплевать, пусть там хоть вся нечистая сила тусуется, – отрезала Софья. – Я хочу в тепло.

– Ты в порядке? – Андрей тронул Кирилла за плечо. – Что такое опять на тебя нашло? Бормотал какую-то чушь?

– Не знаю, не знаю, – пожал плечами он. – Наваливается временами что-то такое – страшное, холодное. Тоска какая-то… Как будто жить не хочется.

– Ну, это ты брось! – подбодрил Андрей. – Держись! Мы еще поборемся.

Софья никак не отреагировала на слова мужа, все больше жалась к Андрею, как будто надеясь теперь только на его силу и оптимизм. Нос ее покраснел от холода, а может, от слез, волосы обвисли мокрыми прядями. Она все меньше напоминала ту ослепительно красивую, уверенную в себе молодую женщину, какой была еще утром.

Все вместе они подошли поближе к избушке, подергали запертую деревянную дверь, постучали.

Никто не отозвался.

Кирилл беспомощно топтался у закрытой двери. Андрей повозился с замком, навалился на дверь плечом, дернул ее вверх – и она вдруг отворилась, впустив их в сумрачное, пахшее затхлостью и плесенью помещение.

Слева у двери стояли прислоненные к стене садовые инструменты – грабли, мотыги, еще какие-то ржавые железяки. У маленького подслеповатого окна размещался колченогий верстак, рядом – несколько грубо сколоченных табуреток. В углу, у стены, ютилась широкая деревянная лавка, заваленная каким-то слежавшимся тряпьем. Софья со стоном опустилась на нее и спрятала лицо в ладонях.

Кирилл принялся шарить на полках приколоченного к стене стеллажа, бормоча что-то себе под нос.

– Что ты там ищешь, клад? – весело окликнул его Андрей.

Кирилл не отвечал.

– Не трогай его, – попросила Софья. – Видишь ведь, он не в себе…

Но Кирилл неожиданно ответил совершенно нормальным голосом:

– Никакой еды! Хоть бы крупу какую-нибудь найти. Соне поесть нужно…

– Не нужно мне ничего, я есть не хочу, – устало возразила Софья. – Только бы согреться…

– А это что? – продолжал поиски Кирилл. – А-аа, соль…

– Отлично! Соль уже есть, – отозвался Андрей. – Дело за малым: осталось хлеб найти.

Самому ему на удивление не хотелось есть, однако он понимал, что без еды они скоро обессилеют. По крайней мере, Софья…

Но ничего съестного в сторожке не оказалось. Андрей вдруг заметил висящую на гвозде около двери телогрейку, порылся в карманах и извлек на свет ко-робок.

– Эгей, спички! – радостно провозгласил он. – Ну, жизнь налаживается. Жаль, печки тут никакой нет, но хоть покурить можно.

Он вытащил из заднего кармана брюк измятую, все еще влажную пачку сигарет, закурил. Отсыревшая сигарета то и дело гасла, наполняя комнату вонючим темным дымом.

– Шел бы ты курить на улицу – воняет, – раздраженно проговорила Софья.

– Слушай, я не меньше тебя замерз, – возразил он.

– И что? – неожиданно резко отреагировала она. – Кто знает, сколько нам тут сидеть? Может, вообще всю жизнь, а ты дышать не даешь!

– Ну, успокойся, – примирительно начал Андрей. – Видишь, как все хорошо складывается. Сейчас мы отдохнем, обогреемся, переждем снегопад, а потом обязательно выберемся.

– Выберемся? Ты все еще в это веришь? – внезапно истерически выкрикнул Кирилл. – Этот лес никогда не кончится, разве ты не видишь? Мы до самой смерти будем тут бродить!

– Да что ж вы раскисли совсем? – прикрикнул на друзей Андрей. – Конечно, выберемся, что за упаднические настроения? Я вот думаю, Кир, зря мы с тобой на того старика наехали. Прямо вот чую, он мог бы нам помочь. Ну, выслушали бы его проповедь, ничего бы с нами не случилось. В конце концов, что мы, безгрешные, что ли? А потом он бы нас проводил, куда нужно, мне вот прямо интуиция подсказывает…

– Лучше бы она тебе подсказала, где деревня находится, – со злостью отозвался Кирилл.

– Вот именно! – неожиданно поддержала мужа Софья. – Проклятие какое-то! Зачем только мы – ушли от шоссе? Как можно было быть такими идиотами?

– Слушай, ну ведь это ты утверждала, что видела в той стороне деревню, – осторожно возразил Андрей.

– Мало ли что я утверждала?! – взвилась она. – Зачем вы меня послушали? Вы же мужики, вы должны были соображать…

Не в силах больше сдерживать давно кипевшую внутри злость, Андрей подступился к ней:

– Ты прямо чемпион в умении переводить стрелки! Ты никогда не пробовала – так, ради интереса – взять ответственность за свою жизнь на себя? Ах, нет, конечно, это же так страшно! Куда проще постоянно ныть, что тебя обманули, предали, заставили, подвели, изображать жертву и страшно себя жалеть.

– Эй, – остановил его Кирилл. – Полегче! Ты все-таки с моей женой разговариваешь.

– Да ну? – издевательски изумился Андрей. – Правда? Ты, Кир, вот уже семь лет в каждую фразу вставляешь «моя жена», «мою жену», «моей жене»… Интересно, кому ты каждую минуту об этом напоминаешь. Мне? Себе? А может – ей?

– Перестань! – в испуге вскрикнула Софья. – Хватит! Извини, если я тебя задела. Только не надо…

– Только молчи, да? Оставайся нашим добрым, безбашенным, старым приятелем, не создавай проблем? – глумливо осклабился Андрей. – Знаешь, дорогая, у меня это уже вот где сидит, – он стукнул ребром ладони по своей шее. – Пойду-ка я освежусь. Счастливо оставаться.

Накинув на плечи вонючую телогрейку, он выскочил во двор.

Метель на улице улеглась, но редкие снежинки еще продолжали кружиться в холодном воздухе.

Плотнее запахнув телогрейку, Андрей двинулся вперед. Он понимал, что нужно пойти поискать помощь, но боялся отходить далеко от сторожки. Даже если он действительно доберется до деревни, как потом вернуться обратно, за друзьями? Сможет ли он снова отыскать это место?

Да и страшно было оставлять Софью надолго. Эти странные приступы Кирилла напугали его. Что, если он совсем рехнется и набросится на жену?..

В глубине души у Андрея зрела уверенность, что, освободившись от окончательно расклеившихся друзей, он быстрее выберется из этого места. Он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы идти дальше, снег и холод не пугали его.

Но бросить усталых измученных друзей он не мог.

«Твою мать, надо было часы с компасом покупать. Хотя какой сейчас был бы от них толк, все равно сдохли бы после погружения под воду! Остается одно – хлебные крошки за собой бросать, как мальчик-с-пальчик. Правда, хлеба у меня тоже нет».

Он решил двигаться только прямо, никуда не сворачивая, чтобы быть уверенным, что, повернув назад, вернется к сторожке.

Осыпанный снегом лес казался как будто светлее, ярче, чем прежде.

«Чем черт не шутит, может, и солнце выглянет. Хотя, наверное, дело уже к вечеру – слишком долго мы тут бродим».

Впереди круто уходил вниз глубокий овраг. Андрей начал спускаться, цепляясь за торчавшие из-под снега ветки кустарника, чтобы не упасть.

– Эй, брателло, ты, что ли? – окликнул вдруг откуда-то со дна оврага хриплый голос.

Андрей дернулся от неожиданности, выпустил из пальцев опору, поскользнулся, потерял равновесие и съехал вниз на пятой точке. Поднялся на ноги, матерясь и отряхиваясь. Брюки на заднице безнадежно вымокли.

«Да что ж это за злой рок такой – целый день таскаться в мокрых портках?!»

Навстречу ему – черт его знает, откуда – вышел крепкий коренастый мужик лет тридцати. Вид у незнакомца был комичный: он будто выпрыгнул прямиком из анекдота о новых русских начала девяностых: круглая голова острижена почти под ноль, мощную шею охватывает толстая золотая цепь, из-под распахнутого длинного, подметающего краем землю кашемирового пальто виднеется малиновый пиджак.

«Да, я смотрю, отстали тут местные авторитеты от моды. Лет этак на пятнадцать. Откуда он взялся такой? Может, из ближайшего областного центра?» – усмехнулся про себя Андрей.

Самым странным было то, что при всей своей солидности и явной дороговизне одежда встречного была на удивление грязной и затасканной. Пальто – все в пятнах и прилипших сухих листьях, засаленный ворот рубашки в каких-то красных брызгах, даже на бритой голове незнакомца виднелись полосы присохшей грязи.

Мужик вперился в Андрея тяжелым недобрым взглядом и процедил сквозь зубы:

– Тебя кто послал, шестерка? Что-то я у Вована твоей рожи не видел. Или, может, ты от Артурки прилетел?

– Э-ээ… – замешкался с ответом Андрей. – Я вас, если честно, тоже впервые вижу. И ни Вована, ни Артурку знать не знаю.

– М-да? – с сомнением пожевал толстыми губами незнакомец. – А что ты тогда тут ошиваешься?

– Заблудился я, – охотно объяснил Андрей. – Вернее, мы в аварию попали с друзьями. Мобилы сдохли, связи никакой. Целый день тут бродим, пытаемся на людей выйти. Вы случайно не знаете, где тут деревня ближайшая? Или вы из города? Как туда добраться, не подскажете? Какой здесь самый ближайший город, мы совсем запутались, если честно…

Мужик потоптался на месте, помедлил, потом вытер забрызганную грязью руку о лацкан пальто и протянул ее Андрею.

– Ну, раз так, извиняй, братан, попутал. Будем знакомы. Толян меня зовут, Муромский, слыхал про та-кого?

Андрей неопределенно повел подбородком – кто его знает, этого бритоголового, может еще оскорбиться, узнав, что Андрей о нем впервые слышит.

Но Толян, не дожидаясь ответа, продолжал:

– А насчет деревни – не подскажу, брат! У самого та же байда – заблудился. Я так думаю, и города-то тут никакого нет поблизости… Мы вообще с корешем моим, Вованом, сюда приехали, у него тут стрелка забита была с Артуркой – конкурентом нашим по шарикоподшипникам. Так, побазарить надо было, обсудить кое-что…

– Странное вы место выбрали для деловых переговоров, – усмехнулся Андрей, окидывая взглядом сырой, чавкающий подтаявшим снегом овраг. – Не-уютное.

Толян захлопал себя по карманам, извлек на свет мятую сигаретную пачку.

– Закурим, братан? – он протянул пачку Андрею.

Тот вытянул сигарету, закурил. Толян опустился на торчавший из земли пенек и заговорил, вальяжно жестикулируя:

– Это ведь как сказать – уютное или не уютное. Ты, я так вижу, не при делах, честный фраер, а? Ну ладно, без обид только, я ж в хорошем смысле. А в нашем деле, сам понимаешь, лишние глаза и уши на стрелке никому не сдались. А что, если не договоримся, не сойдемся, так сказать, интересами? Дойдет еще до стволов, мочканут кого-нибудь – тьфу-тьфу-тьфу, не про нас будет сказано – так на хера ж свидетели?

Андрей настороженно покосился на собеседника:

– Так вы сюда приехали этого… Артурку… валить, что ли?

– А это уж как пойдет, – оскалил в усмешке желтоватые зубы Толян. – Вован с ним, может, и договорился бы, а я насмерть встал: не стану с этим черным дела вести! Только видишь, какая херня вышла? От Вована-то я отстал, мотаюсь здесь, как говно в проруби, выбраться не могу!

– А как так получилось? – удивился Андрей. – Не сквозь землю же ваш товарищ провалился?

– Слышь, не поверишь: сам не понимаю, – доверительно наклонился к нему Толян.

Малиновый пиджак от движения обвис вперед, и Андрей увидел буро-красные пятна на рубашке бан-дита.

«Это что – кровь? – начал быстро соображать он. – Откуда? Может, замочил он таки кого-нибудь и прикопал тут где-нибудь неподалеку, а мне теперь лапшу на уши вешает?»

– Подъехали мы на место, Артурки не было еще. Пошли вдвоем с Вованом, в овраг спустились, я поссать отвернулся и тут… – он вытаращил глаза так, что сверху и снизу над радужкой мелькнули покрасневшие от напряжения белки. – Веришь, нет, сам не знаю, что случилось. Грохот какой-то, и меня как будто в спину что-то толкнуло. Я вырубился, конечно. Прочухался – смотрю, нет никого, а я, значит, так в овраге, в грязи и валяюсь… Чё за хрень? Может, Артурка, падла, какую-то подставу замутил? Только Вован-то куда делся? Замочил он его? Так где тело тогда? А если Вован живой, он меня ни за что бы тут не бросил. Мы с ним кореша знаешь какие, еще с армии…

В продолжение этого неторопливого монолога Андрей незаметно отодвигался все дальше и дальше от разговорчивого Толяна.

Вся изложенная им история показалась ему неубедительной.

«Ну и фантазия у тебя, парень! Прям «Тысяча и одна ночь», – думал он, оглядываясь и соображая, как побыстрее удрать от мутного нового знакомца. – Замочил, значит, своего старого кореша Вована, а на этого злополучного Артурку свалить решил. Да вот незадача – заблудился. Теперь на доверие работает, хочет, чтоб я ему поверил и из леса вывел. Только не на того напал, я ж не совсем дебил, чтоб поверить в эту околесицу!»

Толян наконец поднял голову и заметил, что Андрей успел отойти в сторону шагов на десять.

– Эй, ты чё? Ты куда собрался, а? – в глазах его снова закипело подозрение.

Он поднялся с пенька и двинулся в направлении Андрея.

– У вас рубашка в крови… – сказал Андрей, продолжая пятиться.

– Чё? – Толян остановился, оттянул пиджак и вперил тяжелый взгляд в собственный живот. – И чё?

– Да так, ничего, – добродушно отозвался Андрей и лихо отскочил сразу шагов на пять. – Просто интересно, где вы успели так выпачкаться?

– Ты на что намекаешь, падла? – грозно зарычал Толян.

– На что же тут намекать? – отозвался Андрей, карабкаясь вверх по оползающему под ногами склону обрыва. – Если вас в лесу было двое – вы и Вован, а теперь остались только вы один, да еще весь в крови…

– Ах ты, тварюга! Ты что же, хочешь сказать, что это Вовка меня кинул? – заорал Толян, выхватывая откуда-то из-под пальто «макарова».

Увидев оружие, Андрей бросился наутек, петляя между стволов деревьев.

– Вован, кореш мой, брат мой, меня подставил? – ревел за спиной, тяжело топая, бритоголовый. – Да как твой мерзкий язык, гнида, повернулся сказать такое? Да я ж тебя замочу, падлу! Да чтоб Вовка… да никогда, слышь ты, червяк?! Никогда бы кореш мой меня не кинул! Да он бы за меня сам под пулю полез!..

Андрей не стал на бегу объяснять преследователю, что имел в виду вовсе не то. Пожалуй, предположение, что это не Вован кинул Толяна, а наоборот – Толян закопал Вована в ближайших кустах, могло еще сильнее вывести малиновый пиджак из себя.

За спиной грохнул выстрел.

Андрей вжал голову в плечи и ринулся вперед уже на какой-то космической скорости. Петляя то вправо, то влево, лихо перемахивая через кочки и корни деревьев, Андрей в конце концов смог оторваться от преследователя.

Убедившись, что воплей оскорбленного Толяна больше не слышно, Андрей на всякий случай засел за стволом огромного старого дуба, решив переждать некоторое время и убедиться, что бандит действительно отстал.

В лесу было тихо.

Меж деревьев все так же клочками висели мутные грязно-белые сумерки, теперь уже не понятно – утренние или вечерние. Снег под ногами таял, превращаясь в желто-бурую кашу. Где-то в вышине захлопала крыльями и хрипло закричала ворона.

Все происходящее своей абсурдностью напоминало Андрею какой-то бредовый сон, от которого он никак не мог пробудиться.

«Может, это все и правда мне снится?» – размышлял он.

На всякий случай даже несколько раз ущипнул себя за замерзшую руку – но ни лес, ни снег, ни темно-белесое небо над головой никуда не делись.

«Однако как распалился этот олигарх Мценского уезда! – думал Андрей, переводя дыхание. – «Как ты посмел, подлец, допустить мысль о предательстве моего верного друга?» Допустим, предположил-то я совсем другое, однако и в его варианте событий нет ничего такого уж невероятного. Предательство друга… Что он там орал? «Мой кореш никогда бы меня не кинул!» Эх, Толян, последний романтик! Никогда бы не кинул, никогда бы не подставил, скорее сам бы под пулю пошел… Вот же он – я, живое доказательство. Я предал своего лучшего друга, своего единственного друга. И до сих пор жив…»

Опустившись на выпирающие из земли массивные корни старого дуба, он сжал руками лоб.

Это так легко и заманчиво – совершить однажды благородный поступок. Так поднимает самооценку, позволяет полюбоваться собой! В этот сладкий момент собственного бескорыстия и мысли не возникает о том, что потом многие годы придется разгребать последствия собственного красивого жеста…

Если бы он знал, к чему приведет это его глупое самопожертвование тогда, «на картошке», к какой лавине гадости, подлости и лжи, разве бы он поступил так? Разве оттолкнул бы Софью и чуть ли не собственными руками привел бы ее в постель к Кириллу? Разве бродил бы потом полночи, мучаясь от ревности, но все же внутренне болезненно наслаждаясь своей ролью преданного друга? Разве не честнее, не проще для всех было бы пойти тогда до конца, заявить свои права на девушку, которую действительно полюбил, пусть это и стало бы ударом для лучшего друга?..

Вся беда была в том, что он – первый парень в школе, звезда школьной рок-группы и любимец девочек – был слишком эгоистичен, слишком склонен к самолюбованию. Он и представить себе не мог, что его чувство к Софье – что-то более серьезное, чем обычная симпатия к красивой девчонке. Ему казалось тогда, что уступить девушку лучшему другу, который от нее без ума, не будет с его стороны слишком уж большой жертвой. Зато этот поступок мгновенно вознесет его самого на пьедестал рыцаря без страха и упрека и в собственных глазах, и в глазах однокурсников!

Однако уже на следующее утро, когда Софья и Кирилл появились на утреннем сборе, держась за руки, с одинаковыми бессонными тенями вокруг сиявших глаз, с травинками, застрявшими в волосах, стало ясно, что чувства, испытываемые Андреем, заметно сильнее, чем легкая ревность и досада. Ему было больно, почти физически больно смотреть на них, и любование собственным благородством уже не спасало…

Буквально через несколько дней, уже в Москве, друг объявил ему, что они с Софьей решили пожениться.

Его тогда прямо-таки скрутило от душевной боли.

– Ты чё, совсем дурак? – напал на него Андрей. – Тебе восемнадцать лет, у тебя таких телок еще знаешь сколько будет? Ну, ты ваще, как можно променять свою свободу на какую-то смазливую девчонку?

– Заткнись! – гаркнул Кирилл, бросился на него и прижал к стене. – Она тебе не какая-то… И не смей говорить про нее гадости, это моя женщина, я люблю ее и тебе не позволю…

– Все, все, утихомирься, я понял, – буркнул Андрей, отталкивая его.

Кажется, только тогда он начал понимать, что наделал.

«Моя женщина, я не позволю», – сказал Кирилл.

Он имел на это право, а Андрей – не имел, потому что сам, добровольно от него отказался.

И поделать уже ничего было нельзя.

Через два месяца, на свадьбе Кирилла и Софьи, он напился как свинья. Шатаясь, вывалился из банкетного зала на ступеньки кафе и окунул лицо в пушистый снег на перилах.

– Что с тобой? – услышал он вдруг над ухом, поднял голову и увидел Софью.

В пышном белом платье она казалась еще тоньше, еще невесомее, чем в своей обычной спортивно-веселой одежде.

Ему мучительно хотелось схватить ее, стащить это нелепое кукольное платье, целовать каждую веснушку на ее плечах…

– Ничего, – помотал он осоловевшей головой. – Все отлично, праздник в разгаре! Я поздравляю тебя, Сонька, ты будешь моему другу отличной женой.

Она покачала головой и горько прикусила губу:

– Я буду плохой женой, а ты – плохим другом. Но ничего уже не вернешь. Пойдем, Андрей, в зал, здесь холодно.

Ему очень хотелось доказать ей, да и самому себе, что она ошибается, что он сможет продолжать быть хорошим другом, преданным товарищем, несмотря ни на что.

И он, едва протрезвев после свадьбы, принялся доказывать.

Он старательно разыгрывал роль преданного друга семьи, неизменно являлся на все праздники – сначала в их комнату, потом в новую отдельную квартиру. Он приводил к ним в дом всех своих подруг – от более-менее серьезных до случайных – демонстрируя Софье, что его личная жизнь бьет ключом и он и не думает о ней тосковать. Разыгрывал показательное веселье – пил, орал под гитару, сыпал шутками…

Никто не должен был заподозрить, что на душе у него паршиво.

Пускай она разочаруется в нем окончательно, пускай поверит, что он – безмозглый, циничный гуляка, пьяница и бабник.

Пусть счастью его лучшего друга ничего не угро-жает!

Ведь он, Кирилл, лучше Андрея – добрее, честнее, преданнее. Кто и заслуживает в жизни счастья, если не он?

Андрей очень старался выдержать свою роль.

Для Софьи и Кирилла он был сначала бесшабашный студент, затем – начинающий успешный бизнесмен, хозяин собственной небольшой фирмы по продаже компьютеров, человек без проблем и рефлексий, неутомимый прожигатель жизни.

На самом же деле все эти годы Андрей жил в своем собственном аду, не имея представления, каким образом вырваться из него. Ему казалось, что его больная, вымученная любовь намертво приковала его к этой женщине. Кирилла же Андрей с годами научился просто жалеть. Теперь он и сам не мог ответить на вопрос: друг ли ему Кирилл или злейший враг, самым коварным способом похитивший его счастье.

Кирилл никогда не обсуждал с ним свои взаимоотношения с женой, для этого он был слишком сдержанным, слишком порядочным. Но по отдельным недомолвкам, взглядам, шероховатостям в разговоре Андрей понимал, что с Софьей у них не все гладко. Он не мог в душе не радоваться этому и презирал себя за эту подлую радость.

Однажды, два года назад, в мае, Андрей заехал к друзьям после работы – обещал подогнать Кириллу новый монитор для компьютера по себестоимости, без магазинных накруток.

Дверь открыла Софья.

– А Кирилла нет, – сказала она коротко, не глядя на Андрея. – Ему пришлось в срочную командировку улететь, он почему-то не смог до тебя дозвониться, предупредить.

– Я мобильник сегодня дома забыл, – объяснил Андрей.

Они несколько секунд молча постояли на пороге.

Напряжение будто звенело в плотном жарком майском воздухе.

– Слушай, я коробку занесу, не тащить же ее обратно? – спросил Андрей.

– Да, конечно, – кивнула Софья.

Он все еще был уверен в себе – в том, что сможет справиться с собой, не переступить черту, не предать лучшего друга. Не снимая куртки – как бы подчеркивая, что заходит лишь на минуту – он прошел в квартиру, неся коробку на вытянутых руках, оставил ее в комнате.

– Может быть, чаю? – предложила Софья.

Ему тяжело было смотреть на нее – такую близкую, домашнюю, в легком летнем платье, под которым угадывалось все ее стройное, подтянутое, сильное тело. На ее лихорадочно блестящие глаза, чувственные яркие губы, на волосы, свободной блестящей лавиной обтекавшие плечи.

Вдыхать ее запах – запах дурманящих голову, пряных южных цветов.

– Нет, – сказал он, отворачиваясь. – Нет, спасибо. Знаешь, мне лучше уйти.

– Да, – подтвердила она. – Я тоже так думаю. Тебе лучше уйти.

Он пошел к двери, начал обуваться.

А потом внутри что-то оборвалось, он рванулся к ней, в одном ботинке, прохромал через тесную прихожую и, не в силах больше сдерживаться, обнял, притиснул к стене, ощутил всю ее под платьем. Она горячо дышала ему в лицо, смотрела расширенными темными глазами.

– Мы не должны… – простонала она.

– Не должны, – кивнул он, проникая руками под легкий подол платья. – Выгони меня!

– Я тебя выгоняю! Уходи! – задыхаясь, шептала она и покрывала поцелуями его плечи, руки, шею.

Он подхватил ее на руки, не отрываясь от нее, вслепую дошел до спальни, рухнул на кровать.

Ее темные волосы хлынули вниз, прохладным мерцающим пологом отгородили их от внешнего мира.

Женщина, чудная, нежная, словно для него созданная, угадывавшая каждое его желание…

Их тела как будто всю жизнь ждали этого момента, двигались ровно и слаженно, в такт друг другу. Ни с одной своей подругой он не знал такого полного, такого сильного и острого наслаждения.

Когда все закончилось, она прошептала, уткнувшись в его грудь:

– Это все. Только один раз. Этого больше не повторится.

– Конечно, – подтвердил он. – Конечно. Прости меня! Я не знаю, что на меня нашло. Ты жена моего друга и…

В ту же ночь это повторилось еще трижды.

Это было безумием – сладким, тайным, отвратительным, подлым, долгожданным безумием.

Их влекло друг к другу все сильнее, непреодолимо.

Снова встречаться в их квартире Софья отказывалась. К себе Андрей привести ее тоже не мог – последняя пассия, с которой они уже месяц как расстались, все никак не удосуживалась от него съехать.

Это время запомнилось ему постоянным ежеминутным желанием, лихорадочной гонкой куда-то, где можно будет хоть на минуту уединиться и снова любить друг друга. Дешевые мотели, где комнаты сдавались на часы, чьи-то чужие дачи, квартиры, комнаты – они использовали любую возможность. Однажды Софье удалось что-то наврать Кириллу и на неделю улететь с Андреем в Египет.

Но мука, свалившаяся на него одновременно с этим подлым ворованным счастьем, была во много раз сильнее. Каждую минуту жить с мыслью, что ты предал своего лучшего друга – человека, который тебя уважал, доверял тебе безгранично. Постоянно осознавать, что ты – гад, самый последний, самый жалкий в мире человечишка, вор и предатель…

Каждый раз они клялись друг другу, что это их последняя встреча, что они найдут в себе силы порвать отношения.

– Я не могу уйти от него, не могу, – твердила Софья. – Он доверяет мне безгранично. Как я скажу ему? Это все равно что ударить собственного отца….

– И я не могу ему сказать, – вторил Андрей. – Он – мой друг, мы с первого класса вместе. Мне и без того тошно от того, что я сделал, что мы сделали…

– А что мы сделали? – вскидывалась Софья. – Мы столько лет были хорошими, примерными. Разве мы не заслужили хоть немного счастья, хоть чуть-чуть, самую малость?!

– А если он узнает? – спрашивал Андрей. – Ты представляешь, что с ним будет? Ведь мы двое – самые дорогие для него люди, что ты, что я.

Она сжимала ладонями его лицо, гипнотизировала своими черными, вязкими, словно растопленная солнцем смола, глазами:

– Он не узнает, мы будем очень осторожными. Никто не пострадает. Встретимся еще один раз, последний. И все!

Рядом с ней он не мог думать ни о чем другом, но стоило им попрощаться, и чувство вины начинало разъедать его изнутри. Каждую минуту он жил с ощущением, что сделал самое плохое, что только мог сделать в своей жизни.

Отвратительно, подло, бесчестно, как в паршивом пошлом анекдоте…

Однажды Кирилл позвонил ему.

В тот день они с Софьей собирались поехать на дачу, принадлежавшую знакомым Кирилла, которые, уезжая на время работать за границу, оставили ему ключи, попросив присмотреть за их «родовым гнездом». Софья накануне сообщила, что ключи ей удалось незаметно вытащить из ящика стола, и теперь в их распоряжении прекрасный загородный дом, где они смогут провести несколько часов, не боясь быть застигнутыми врасплох.

Андрей уже садился в машину, когда зазвонил мобильник.

– Ты чего это нас забыл совсем? Не звонишь, не заходишь? – спросила трубка голосом Кирилла.

– Так как-то, – неопределенно отозвался он. – Замотался…

– А я уж думал: ты за что-то обиделся, всю башку сломал – что не так? – весело отозвался его старый друг.

Андрею до того стало противно, стыдно за себя, что он едва сдержался, чтобы не швырнуть мобильник из окна машины.

– Да брось, все нормально, – бесцветным голосом возразил он. – Как вы там вообще? Как… Соня?

– Знаешь, – доверительно сообщил Кирилл. – Я беспокоился за нее в последнее время. Какая-то она была подавленная, мрачная… Я даже думал, может, депрессия у нее, спрашивал про психоаналитика по знакомым. И вдруг все изменилось – смеется, глаза горят. Ты не представляешь, как я рад, что все наладилось!

Обманывать человека, который верит каждому твоему слову, было мучительно, невыносимо. Андрей распрощался, пообещав в ближайшие дни заскочить в гости, и перезвонил Софье.

– Я не приеду, – быстро выпалил он, боясь передумать.

– Что? Почему? – изумилась она.

– Я не хочу больше, Соня. Это омерзительно – то, что мы делаем. Мне Кирилл звонил, и…

– А-а, понятно, – протянула она, и в голосе ее звякнула злость. – Ты решил снова проявить благородство, остаться чистеньким, да? Все для своего драгоценного друга, а на меня, как обычно, плевать…

Он медленно отодвинул трубку от уха и отключил телефон.

Ему нечего было возразить – он снова сбежал, позорно, трусливо сбежал.

И все же Андрей надеялся, что это будет наилучшим вариантом развития событий.

Через несколько дней Андрей, как и обещал, заявился к Кириллу, прихватив с собой новенькую секретаршу из офиса. Ему казалось, что его появление с очередной подругой развеет подозрения Кирилла, если они все-таки у него появились, и заодно даст понять Софье, что порвать с ней он решил твердо.

Ему нелегко дался этот полупьяный дружеский – вечер.

От наивного дружелюбия Кирилла хотелось орать. Софья смотрела на Андрея с откровенной животной ненавистью. Да еще эта Ленка, кукла тупая, висла на нем, решив, видимо, что удачно заарканила молодого и перспективного босса. Через пару часов, притворившись, что уже на ногах не стоит, он сбежал, еле отбившись от настойчивых предложений Кирилла остаться у них ночевать.

Он хотел, искренне хотел покончить со всей этой постыдной историей.

Но не смог.

Жить без Софьи, просыпаться каждый день, зная, что никогда больше тебе не будет позволено прикоснуться к ней, погрузить руки в переливающуюся гладкую тяжесть ее волос, ощутить дурманящий голову запах экзотических цветов, – было слишком тя-жело.

Он продержался две недели.

А потом, издерганный, бледный, с покрасневшими от бессонницы глазами, караулил ее у дверей фитнес-клуба, где она работала.

Софья появилась на ступеньках – стройная, подтянутая, качнула головой, взметнув темными волосами. Он бросился к ней, каялся, просил прощения, клялся. Она смотрела на него так устало, как будто за эти две недели постарела на несколько лет.

– Андрей, я не хочу ничего больше, – шептала она, отворачиваясь. – Я не могу… Давай закончим все сейчас, раз уж решились. Потом у тебя снова взыграет совесть, или я пойму, что больше не выдержу… Не нужно рубить хвост по частям!

Но он, зарывшись лицом в ее волосы, обезумев от ее близости, твердил одно:

– Я не могу без тебя! Не могу! Не могу!

Конечно, ему удалось сломить ее сопротивление, и в тот же день они поехали все-таки на ту самую дачу и любили друг друга в чужом пустынном доме – яростно и страстно, будто мстя самим себе за испытанные муки…

Потом он задремал, а проснувшись, увидел, что Софья исчезла.

Он нашел ее на крыльце дома, она сидела на ступеньках, скорчившись, уронив голову на скрещенные руки.

– Ну, что с тобой? – Он опустился рядом, обнял ее, прижал ее голову к своему плечу. – Не мучайся так, мы придумаем что-нибудь. Я придумаю… Обещаю – тебе.

Она безмолвно покачала головой и заплакала.

Обоим ясно было, что ничего он не придумает, что весь этот их мучительный, лживый, подлый роман продлится еще долго, очень долго, и никто не знает, как им удастся выпутаться из этой паутины…

Андрей осторожно высунулся из-за могучего ствола дуба, огляделся по сторонам и прислушался.

Было тихо.

Звонкая хрустальная тишина висела над запорошенным мертвым лесом. Небо почернело, белые ветки деревьев будто пропарывали его насквозь.

Кажется, его преследователь отстал.

Нужно было возвращаться к своим заклятым друзьям – к Софье, к Кириллу, возвращаться ни с чем.

«Черт его знает, может, судьба нарочно забросила нас в этот заколдованный лес, из которого, кажется, нет выхода, чтобы мы, наконец, договорились здесь о чем-то! Но о чем?» – думал Андрей, выбираясь из своего укрытия.

Снег заскрипел под ногами, гулкое эхо отозвалось неожиданно громко. Заухала над головой какая-то лесная птица, заплескались в воздухе крылья. Что-то махнуло по лицу, как будто сама чернота задела его своими ощетинившимися перьями…

Андрей на мгновение испугался, но затем, помотав головой, отогнал страх. «Если это действительно сон, – подумал он, – то ничего серьезного мне не угрожает. Помаюсь еще немного – и проснусь в собственной постели».

Как ни странно, он довольно быстро отыскал темный, пустынный с виду домик и рванулся к нему с радостью, как будто нашел долгожданную помощь.

Избушка щурилась на него темными слепыми окнами. Он приблизился, почему-то замедлив шаг. Вдруг стало страшно – показалось, что внутри он никого не найдет, что друзья исчезли куда-то, канули в мерзлую мглу этого беспощадного леса…

Андрей приоткрыл дверь, вдохнул затхлый запах сырости и плесени.

Внутри было чуть теплее, чем на улице. Он прошел в дом и облегченно перевел дыхание – друзья на месте. Кирилл спал, сидя за верстаком, уронив голову на деревянную столешницу. От скрипа двери он слегка дернулся, поднял голову и, уставившись на Андрея белыми бессмысленными глазами, забормотал:

– Дорога, дорога… Не потерять скорость… Там река… Не помню, ничего не помню…

Андрей легонько толкнул его в плечо:

– Спи! Все хорошо. Я здесь.

И Кирилл, вновь уронив голову на стол, кажется, уснул.

Софья лежала неподвижно, скорчившись на заваленной тряпьем тахте. В сторожке больше не раздавалось ни звука.

Андрей вздрогнул: ему показалось, что его любимая давно мертва, что он слишком долго бродил по лесу, и она замерзла здесь насмерть, погибла от холода и – страха…

Судорожно сжав кулаки, он склонился над Софьей.

Женщина, словно ощутив его присутствие, заворочалась во сне и тихонько жалобно застонала.

Кровь бросилась ему в лицо.

«Господи, примерещится же такое!»

Он торопливо сорвал телогрейку и бережно укрыл любимую. Стараясь ступать беззвучно, отошел в другой угол помещения, скорчился на полу, сунув под голову какой-то мешок, и провалился в тревожный лихорадочный сон. Утро пришло серое, сырое и промозглое.

Снег за ночь растаял, и крупные капли падали с веток, как холодные слезы. Солнце то ли еще не вставало, то ли снова не смогло пробиться через плотную серую завесу тумана. Где-то в вышине отрывисто тоскливо отсчитывала чьи-то года кукушка…

Кирилл, проснувшись, тяжело поднялся из-за стола.

Удивительно, но сон не принес облегчения. Он чувствовал себя разбитым, измученным. В первые минуты после пробуждения, оглядываясь по сторонам, он не мог понять, где находится, не помнил даже, кто он. Чувствовал лишь отчаянный сосущий под ложечкой тоскливый страх и ноющую животную тоску. Хотелось бежать куда-то, не разбирая дороги, не оглядываясь. Он испуганно покосился на двоих незнакомых людей, деливших с ним ночлег, и поспешно выбрался из сторожки.

За спиной захлопнулась дверь, с крыши на голову ему обрушился ледяной душ, и туман в голове как будто слегка прояснился. Кирилл жадно облизнул пересохшие губы и тупо пошел вперед.

Дверь за спиной снова хлопнула.

Он воровато оглянулся.

Женщина, осунувшаяся, иссиня-бледная, появилась на крыльце, огляделась и немедленно начала плакать – тихо и горестно.

Он смутно вспомнил ее имя – Софья, жена…

Постепенно, глядя на нее, Кирилл восстановил в памяти все, что было с ней связано, и все больше мрачнел, ощущал, как тяжестью наливаются кулаки.

Софья жалобно плакала – как будто надеялась, что за ночь произошло чудо и очнется она дома, в Москве.

– Перестань! – раздраженно бросил Кирилл. – Держи себя в руках. Не могу слышать твое нытье!

– У меня нет больше сил, – плакала она. – Мне страшно, страшно! Мы погибнем здесь, мы заблудились… Тебе легко, ты сильный, а я…

– Я? – рот его болезненно дернулся, запавшие глаза нехорошо блеснули. – Да что ты знаешь обо мне! Думаешь, я ничего не чувствую? Мне не бывает больно, не бывает страшно? По-твоему, если человек не впадает в истерику, значит, он живет в мире розовых пони?

– Ну ладно, хорошо, тебе тоже тяжело, но мне-то от этого не легче, – всхлипнула она. – Я не могу так больше, не могу… Сколько мы еще будем мучиться? Почему это должно было случиться именно с – нами, со мной?

– Добро пожаловать в реальный мир, – мстительно усмехнулся Кирилл. – Ты с настоящей жизнью и не сталкивалась до сих пор, красивая, любимая, успешная девочка! Тебе все давалось по щелчку пальцев, все вокруг тебя обожали и носили на руках. Да ты вообще не знаешь, что такое – мучиться! Тебе впервые в жизни пришлось столкнуться с неудобствами – и ты уже жалуешься и просишь пощады. А как живут другие? Ты никогда об этом не думала? Как живется тем, кому повезло не так, как тебе? Как справляются те, кого обманывают, предают? Те, кто не внушает на каждом шагу любви и восхищения? Те, кому приходится корчиться от боли, но молчать, терпеть?

– Я не понимаю, о чем ты, не понимаю! За что ты так со мной? – Софья попыталась приблизиться к нему, но Кирилл отмахнулся от нее, отступил назад.

– Не понимаешь? Действительно не понимаешь?

– Слушай, отстань от нее! – на пороге сторожки появился Андрей. – Что с тобой, а? Вчера бред какой-то нес, сегодня агрессия из тебя поперла… Тебя в этой дыре бешеные блохи покусали?

– А-а, наш шутник пробудился, – осклабился Кирилл. – Сейчас всех нас развеселит, рассмешит, и все станет как прежде. Что со мной? – он вскинул голову. – А надоело! Сколько можно притворяться? Это в городе мы все – интеллигентные люди, а тут – закон джунглей. Могу я хоть раз в жизни перестать строить из себя доброго, бесхитростного, всех понимающего тюфяка, а?

– Так тебе досаду не на ком сорвать, да? Устал с дороги? – бледный от ярости, выдавил Андрей. – Ну, будь мужиком – на меня поори, а ее не трогай! Ей хуже, чем нам!

– Узнаю нашего благородного дона, – издевательски ухмыльнулся Кирилл. – Ну давай, давай поучи меня обращению с женщинами. Ты же знаешь в этом толк, а? Ни одна устоять не может! Научи меня: как сделать так, чтобы меня тоже любили? Чтобы ради меня готовы были на все пойти. Предать самое дорогое, а?

Андрей замялся на месте, опустил голову, процедил, взглянув исподлобья:

– Ты кого-то конкретно имеешь в виду? Ну, давай, говори уже начистоту!

– А не боишься? – пристально посмотрел на него Кирилл. – Неужели не струсишь и выскажешь мне всю правду, а? И Соню не пощадишь? Как вы оба: не испугаетесь, что наш такой уютный, такой милый мирок рухнет в одно мгновение?

– Ты что-то узнал, – шепотом произнес Андрей. – Догадался, да? Ну, скажи! Или у тебя тоже не хватает смелости вытащить все это наружу? Удобней ведь ничего не знать, не видеть, правда? Я тебя отлично понимаю, дружище! Только вот не смей обвинять меня в трусости, потому что ты ничуть не лучше.

– Хватит! – пронзительно закричала вдруг Софья. – Хватит! Заткнитесь оба! Я не хочу ничего выяснять! Я хочу домой! К маме!

Она истерически всхлипнула и неожиданно бросилась бежать прочь от сторожки, не разбирая дороги.

– Софья, стой! Подожди! – Андрей кинулся за ней.

Потревоженные ими ветки обрушили на землю целый водопад слез…

Кирилл, не мигая, смотрел, как исчезают в чаще – силуэты его жены и лучшего друга, правой рукой – машинально разминал онемевшие левые локоть и – плечо.

После внезапной вспышки ярости навалилась апатия. Даже для того, чтобы вдохнуть воздух, требовалось приложить нечеловеческое усилие. Он привалился спиной к стволу березы, чувствуя, как на лоб стекают ледяные капли. Одна из них шлепнулась на стекло очков, и мир перед глазами поплыл, начал двоиться и растекаться мутными пятнами.

Слова Андрея все еще гудели в его голове, болью отдавались в висках. «Удобней ничего не знать, не видеть… Ты все знал – и не решился сказать…»

Подонок!

Кирилл изо всех сил ударил кулаком по стволу и охнул от боли в костяшках пальцев.

Если бы можно было выбирать, конечно, он предпочел бы не знать.

Никогда не сел бы в тот вечер в машину и не погнал по загородному шоссе. И увидев «Мазду» Андрея на обочине, не стал бы ничего выяснять, рванул бы назад, словно увидев привидение…

Хотя это ничего бы не изменило.

Теперь ему казалось, что он догадался обо всем намного раньше. Да что там – он с самого начала знал настоящую расстановку сил.

Как ни целовала его Софья в ту проклятую ночь «на картошке», как ни льнула к нему со всем мстительным отчаянием отвергнутой женщины, он все равно не мог до конца поверить, что такая девушка – самая яркая, самая красивая на курсе, удивительная, нежная, озорная – выбрала именно его, а не его крутого приятеля.

Сначала думал – чудо.

Что-то она в нем разглядела, оценила – что-то, что заставило ее предпочесть его Андрею.

А потом…

Может быть, он не умел так блестяще острить, как Андрей, и язык у него не был так хорошо подвешен. Но глаза у него были на месте, и соображал он всегда хорошо.

Слишком уж досадливо взирал на них с Софьей Андрей, слишком активно демонстрировал собственную бьющую через край личную жизнь. Слишком непринужденно держалась с ним Софья – подчеркнуто равнодушно, может быть, даже с легким оттенком раздражения.

Но в то время Кирилл, влюбленный, счастливый, опьяненный обладанием самой прекрасной женщиной на свете, не хотел обращать ни на что внимания, закрывал глаза на странное поведение близких своих людей и лишь торопился со свадьбой. Как будто стремился как можно скорее застолбить свое право перед всем миром объявить Софью своей собственностью, пока кто-нибудь не отнял ее у него…

Потом, пытаясь разобраться в своих эмоциях того времени, он понимал, что рассчитывал стать для Софьи идеальным, заботливым, любящим, надежным, преданным мужем – и тем самым завоевать ее любовь.

По сравнению с безалаберным, бесшабашным Андреем он выигрывал по всем фронтам.

Верный, обязательный, терпеливый, всегда найдет нужные слова, всегда поддержит, дарит цветы, носится по всей Москве, чтобы привезти жене ее любимые пирожные…

Только вот Софья, несмотря на его старания, день ото дня становилась все тоскливей.

А когда Андрей приходил к ним в гости, один или с очередной подругой, между ним и Софьей чувствовалось такое напряжение, что казалось: еще чуть-чуть – и комнату прорежет голубой электрический разряд.

Когда же Кирилл, дождавшись ночи, осторожно и неуверенно, опасаясь отказа, обнимал Софью, она в его руках становилась как деревянная. Нет, она не прогоняла его, но он чувствовал, что не может, несмотря на все старания, зажечь в ней огня. Она лишь терпеливо сносила его ласки, словно выполняя не слишком приятную, утомительную работу, а затем отворачивалась на другой бок и засыпала.

Кирилл же лежал иногда без сна до рассвета, стараясь не думать, кто сейчас снится его прекрасной, такой любимой и такой несчастной жене…

Кирилл мечтал о том, чтобы его лучший друг куда-нибудь исчез, уехал, испарился, навсегда пропал из Москвы, из их жизни.

Он ненавидел себя за эти мысли, но ничего с ними поделать не мог.

И однажды Андрей действительно исчез с поля зрения. Несколько месяцев не звонил, не заходил в гости, вообще никак не проявлял своего присутствия.

А Софья вдруг повеселела, ожила, блестела глазами и часто без причины смеялась.

Кирилл поверить не мог: неужели Андрей исчез – и она забыла о нем? Может, на самом деле она его и не любила по-настоящему? Так, старая заноза в сердце, не слишком болезненная, но ноющая, не дающая жить на всю катушку…

Только счастье Кирилла длилось недолго – Софья вновь помрачнела, стала еще несчастнее, злее и угрюмее, чем прежде.

И Андрей опять появился у них в гостях с какой-то новой подругой.

Кажется, именно после того вечера он и понял все.

Понял, почему Софья была неестественно, почти истерически весела все последнее время, а Андрей от него прятался.

Любовники…

Отвратительное, пошлое слово.

Как будто из какого-то мерзкого слезливого романа в бумажной обложке, которые неизменно почитывала, сидя на лавочке во дворе, их престарелая соседка тетя Глаша. Любовные перипетии героев увлекали бабку не настолько, чтобы пропускать хоть какие-то мало-мальски интересные события из жизни дома. Стоило Кириллу выйти из машины и направиться к подъезду, тетя Глаша поднимала от страницы выкаченные от базедовой болезни круглые глаза и сообщала ему заго-ворщицки:

– Ваша супруга куда-то ушла. Очень торопилась! – В конце фразы она коротко игриво хихикала.

Даже его собственная мать как будто чувствовала что-то.

Когда они с Соней заезжали навещать стариков, она испытующе поглядывала на невеселую пару и все чаще вздыхала, подперев щеку кулаком. А потом, улучив минуту, когда Софья куда-нибудь выходила, приставала к Кириллу:

– Кирюша, я вижу: неладно что-то у вас с Сонюшкой, да? Эх, эх, молодые вы еще, горячие, детишек бы вам…

У него в голове все это сплелось в один клубок – мерзкое хихиканье глупой старухи, сплетенные тела на обложках ее книжонок, сетования матери, блестящие глаза Софьи, вялое рукопожатие Андрея.

Любовники!

Нет, этого не могло быть!

Они с Андреем были вместе с первого класса. Они когда-то клялись самой страшной мальчишеской дворовой клятвой – оставаться верными друзьями на всю жизнь, никогда не подставлять и не предавать друг друга! В конце концов, Андрей сам отступился от Софьи, понимая, что Кирилл в нее влюблен.

Не мог же он теперь…

Или мог?

А она могла? Его жена, женщина, которую он любил больше жизни, – нежная, честная, сильная, на-стоящая…

Могла?

«Ты сволочь! – твердил он себе. – Ты с ума сошел. Как ты можешь думать такое о самых дорогих тебе людях? Да тебе морду разбить мало за такое…»

«Но почему? Почему тогда все так сошлось? – возражал подленький внутренний голос. – Совпадение? Ты и правда в это веришь?»

Когда однажды обнаружилось, что пропали ключи от дачи Комаровых, он, кажется, даже не сомневался. Говорил себе, собираясь ехать туда, что-то такое, правильное – нужно проверить, вдруг воры, придется милицию…

А на самом деле знал – едет ловить неверную жену со своим лучшим другом.

Красная «Мазда» Андрея стояла у забора. Он увидел ее издали, и это блестящее алое пятно как будто отпечаталось на сетчатке глаза.

Кирилл отчего-то был очень спокоен.

Предусмотрительно затормозил за несколько метров до калитки, чтобы не спугнуть любовников шумом мотора. Вышел из машины, не забыл даже щелкнуть замком. Двигаясь медленно, осторожно, почти беззвучно, он толкнул незапертую калитку и пошел вперед через запущенный заросший сад.

Услышав голоса, остановился, перевел дыхание, зажмурился, а затем открыл глаза, готовый увидеть полный крах своей жизни…

Андрей и Софья сидели рядом на потемневшем от дождей деревянном крыльце дачного дома. Голова Софьи лежала на коленях у Андрея, ее темные блестящие волосы струились между его пальцев. Она сказала что-то неразборчивое, всхлипнула.

И Андрей, сжав ладонями ее голову, сказал:

– Брось, не мучайся так. Мы что-нибудь приду-маем.

Он наклонился к ней и стал целовать, рука его скользнула под ее блузку – уверенно, привычным движением, так, что и сомнений не оставалось – они давние, может быть, многолетние любовники.

Задохнувшись от боли, от ненависти и гадливости, Кирилл попятился.

Под ногами скрипнула сухая ветка.

– Что это? – спросила уже невидимая за листвой Софья.

– Где? Не знаю, я ничего не слышал, – пробормотал Андрей, не желая ни на минуту отвлекаться от своей любовницы.

Кирилл, осторожно ступая, выбрался из этого проклятого сада, бросился прочь.

Через несколько шагов его скрутило судорогой, он рухнул на колени, прямо в пыль, и его вывернуло наиз-нанку…

Его жена и лучший друг… он трогал ее, целовал, прикасался к ней своими мерзкими пальцами, языком…

Обессиленный, покрывшийся липким потом, он поднялся с земли, вернулся к машине, нашел в бардачке бутылку минералки и вылил себе на голову.

Потом сель за руль и погнал обратно в Москву.

«Я знал, что так случится, всегда знал… – стучало в голове. – Она не могла меня полюбить. Я – ничтожество, скучный, обыкновенный человек. Ее, такую яркую, всегда тянуло к подобным, Андрей ей нравился с самого начала. Я должен отпустить ее, так будет правильно, честно».

В ту же минуту он ярко, отчетливо представил себе жизнь без Софьи.

Все его существование строилось вокруг нее. Утром он наливал две чашки чая, пока она умывалась в ванной комнате. Он заходил после работы в магазин и покупал для нее меренги – ее любимые пирожные. Их квартира была обставлена легкой, светлой мебелью, потому что Софья не любила темные цвета и пыльные тяжелые диванные обивки. Много лет он ездил отдыхать в жаркие страны, потому что Софья больше всего на свете любила раскаленное солнце и горячий – воздух…

Он не умел жить без нее.

Они были вместе с восемнадцати лет, вместе повзрослели и сформировались как личности. И в его жизни не было ничего отдельного от Софьи, ничего своего. Если она уйдет – ничего не останется, лишь пустота, ничем не заполненное голое пространство!

В нем начала закипать ярость.

В конце концов, почему именно он должен отползать в сторону, корчась от боли и не смея даже завыть? Он всегда был честен, он никого не предавал. Он доверял Андрею, как только можно доверять другу. Он любил Софью так, как только может мужчина любить женщину. Он ни разу не обидел ее, не изменил, не предал. Всегда ставил ее интересы превыше своих. Чего ей не хватало? Любая женщина на ее месте молилась бы на такого идеального мужа.

А она…

Дрянь, низкая, лживая, омерзительная тварь!

А Андрей – его лучший верный многолетний друг – подлый предатель, трус, вор.

Ну, нет, он не станет молчать, не сделает им такого подарка. Оба они – преступники и должны быть наказаны! Он заберет обратно то, что принадлежит ему по праву, он заставит их горько пожалеть о том, что они с ним сделали.

Только как, как это сделать?

Больше всего на свете сейчас он хотел одного: чтобы этот день оказался кошмарным сном, чтобы все оставалось как раньше.

Но это было невозможно.

Вечером Софья вернулась домой, беспечная и веселая, как всегда.

Кирилл не нашел в себе сил рассказать ей о том, что видел, лишь следил за ее передвижениями по квартире набрякшими воспаленными глазами.

В тот вечер он думал, что уже пережил самое страшное. Однако настоящая пытка была впереди.

Видеть ее каждый день, снова и снова обнаруживать новые доказательства ее неверности…

Глупо, наивно надеяться, что она одумается и бросит Андрея – и каждую минуту понимать, что надежды на это нет и быть не может. Как ни в чем не бывало разговаривать с Андреем, смеяться его дурацким шуткам – и ненавидеть его бешеной кровавой ненавистью. Постоянно искать выход из этого мучительного, невозможного положения – и не находить, не находить.

Он потерял сон. Перестал воспринимать вкус пищи, бродил по городу без цели. Он каждую минуту желал, чтобы кто-то из них нашел в себе силы разорвать этот порочный круг – и в то же время боялся этого. Что он станет делать, если однажды, вернувшись домой, Софья объявит ему, что жить с ним больше не может, что уходит к Андрею?

Боль измучила его, съела нутро, как лисенок спартанского мальчика.

Он не мог больше мыслить разумно, в нем, кажется, осталось только одно желание: любой ценой прекратить эту пытку, как можно скорее!

В последнюю их встречу с Андреем они пили пиво в уличном кафе.

День был ясный, теплый.

Стеклянная дверь кафе поминутно хлопала, и на сухом асфальте прыгали и плясали солнечные блики. На край стола присела бабочка-лимонница, ее яркие зеленоватые тонкие крылья трепетали на легком ветерке…

Андрей отхлебнул пиво из кружки, на верхней губе его остались пенные «усы».

– Задолбало все, – неожиданно пожаловался он. – Жизнь эта идиотская… Кто только придумал, что нужно взрослеть, становиться солидными, уважаемыми людьми? Тоска… По-моему, все лучшее, самое яркое и интересное в жизни заканчивается до двадцати. Помнишь, как весело было на первых курсах института?

Кирилл вспомнил злополучную «картошку» и дернул подбородком:

– По-моему, жизнь в любом возрасте одинаково хреновая штука! Правда, всегда можно научиться поворачивать ее удобным тебе образом…

– Эх, – вздохнул Андрей. – Давно мы с тобой, Кир, не отрывались по-нормальному. Рванули бы на выходных в Сандуны куда-нибудь… Черт, не выйдет: совсем забыл, мне в Осташков ехать надо, договариваться там с одним челом, я у него крупную партию компов хочу закупить…

– Поехали вместе, – неожиданно предложил Кирилл, машинально следя глазами за вздрагивающими крыльями бабочки. – Соньку тоже возьмем, нам с ней давно пора куда-нибудь вырваться, обстановку сменить. Рванем на машине, я могу повести, если надо. Ты быстро со своими делами разделаешься, а потом затусим все втроем. Будет весело, – он с силой растянул губы в улыбке.

– А что? Это мысль… – протянул Андрей.

О чем он думал в этот момент, Кирилл не знал.

Может, рассчитывал, что Кирилл всю поездку будет спать в гостиничном номере, а они с Софьей проведут романтичный уик-энд. А может, надеялся, что смена обстановки подтолкнет кого-нибудь из них к решительному разговору и все наконец разрешится…

Так или иначе, Андрей согласился.

В тот вечер Кирилл долго не мог уснуть.

Софья лежала рядом с ним на подушке – глаза закрыты, лицо спокойное, меж разомкнутых губ вы-рывается легкое дыхание. Кружевная ночная рубашка сползла с плеча, обнажая те самые веснушки, о – которых когда-то он так высокомерно отозвался…

Кирилл смотрел на нее и плакал беззвучно.

Он отдал бы все на свете за то, чтобы Софья всегда, всю жизнь вот так просто лежала рядом с ним на – кровати.

Но это было невозможно.

Рано или поздно она уйдет, а он просто не сможет этого вынести.

Нужно было успеть нанести удар первым, покончить со всей этой ложью раз и навсегда.

– Софья! Софья! Ты где? – выкрикивал Андрей.

Кирилл приблизился к нему. Задел головой тяжелую ветку, и ледяная струя заползла ему за шиворот.

– Доволен? – Андрей обернулся к нему, в расширенных глазах стояла ярость. – Мы ее потеряли. Ее нет нигде!

– Я давно ее потерял, – тяжело дыша, произнес Кирилл. – А ты – только сейчас. Ненавижу тебя, ублюдок! Ты все у меня отнял, всю мою жизнь разворотил…

Не в силах больше сдерживаться, он ударил Андрея тяжелым кулаком в челюсть. Тот от неожиданности потерял равновесие и рухнул в прелую листву.

– Ах ты, гад! – Андрей сплюнул кровью, пружинисто поднялся. – Значит, ты давно все знал, да? Про нас с Софьей…

Он бросился на Кирилла.

Кирилл был тяжелее, но Андрей – быстрее, ловчее. По-настоящему драться не умел никто из них. Беспорядочно молотя друг друга, как мальчишки-третьеклассники, они повалились в грязь и принялись кататься по земле, сцепившись в бешеной схватке. Волосы Андрея слиплись от грязи, хрустнули под тяжестью тел слетевшие с носа очки Кирилла.

– А ты думал, я тупой, да? Думал, не догадаюсь? Вы с Софьей хорошо все устроили… – уворачиваясь от ударов, говорил Кирилл. – Считали, я не пойму, что вы с ней…

– А ты молчал, да? – отплевываясь от попавшей в рот грязи, твердил Андрей. – Вот это терпение, вот это выдержка! Знал, что я сплю с твоей женой, и ни слова не говорил… На что ты надеялся? Что я просто исчезну, под машину попаду? Да я бы… Я бы на твоем месте убил нас обоих!

– Я хотел… – пробормотал Кирилл. – Я так и – сделал…

В ту же секунду чуть в стороне раздался показавшийся знакомым старческий голос:

– Ну-ну, не плачь, милая, не убивайся так. Помогу я тебе, выведу отсюда… Вот только найдем друзей твоих – и всех вас я выведу…

А затем изменившийся почти до неузнаваемости, плаксивый, дрожащий голос Софьи:

– Вот они! Здесь!

Дерущихся мужчин словно отбросило друг от друга.

Расцепившись, оба сели на земле. Андрей локтем вытер грязь с лица. Кирилл промакивал нечистым носовым платком кровь на губе.

Софья появилась из-за деревьев. Рядом с ней шел тот самый старик, который вчера утром предлагал друзьям перевезти их через реку.

– О-хо-хо, – вздохнул дед, оглядев измазанных, тяжело дышавших мужчин. – Я гляжу, ребятушки, измучились вы совсем, исстрадались. За что ж вы так друг друга, а, болезные?

– Он… – с трудом переводя дыхание, произнес Кирилл. – Он другом моим прикидывался, а сам… с женой моей спал. Что, старик, скажешь, я простить его должен был, вторую щеку подставить, а?

Он и сам не знал, почему вдруг решил ответить этому чужому, незнакомому старику.

Наверное, слишком измучился за эти сутки, слишком долго бродил по замкнутому кругу вместе с самыми любимыми и ненавидимыми им людьми, и теперь любой сторонний человек, тем более тот, кого он уже встречал раньше, казался ему возможностью глотнуть свежего воздуха.

Сами они не смогут выбраться из этой паутины, он давно это понял.

Так пусть этот благостный дед их рассудит.

Он подобрал с земли сломанные очки и принялся машинально вертеть их в пальцах.

– А верно ли это? Не ошибся ты, милок? – оглядев всех троих внимательным взглядом утонувших в морщинках бусинок-глаз, спросил старик.

– Верно ли? – оскалился Кирилл. – Я своими глазами… Я видел их, понимаешь, дед, видел… Я давно все знал. Ждал, может, совести у них хватит признаться мне во всем. А они только улыбались мне и лгали, все время лгали. Вот этот человек, которого я считал лучшим своим другом. Эта женщина, жена моя, твердила мне, что любит, жить без меня не может, а сама…

Софья стояла, опустив голову, закрыв лицо руками.

Андрей поднялся на ноги, повернулся к друзьям спиной, глядя куда-то сквозь деревья.

– Правда это, ребятушки, или, может, напраслину на вас возвели, а? – мягко спросил старик.

– Правда, – глухо проговорила Софья. – Все – правда.

– Да, – буркнул, не оборачиваясь, Андрей. – Я не хочу сейчас оправдываться, потому что ты, Кир, мне все равно не поверишь. Но если ты думаешь, что мне это было легко… Я не хотел, чтобы так вышло, я пытался с собой бороться до последнего. Я старался прекратить все это, честное слово, пытался. Но не смог…

– Может, я еще пожалеть тебя должен? – вскинулся Кирилл.

Но старик опустил ему легкую, почти невесомую руку на плечо, как бы прося замолчать, и обратился к – Софье:

– Как же так вышло-то, а? – Он качал всклокоченной седой головой не с осуждением, а словно с недоумением: что же это такое творят люди со своей и чужой жизнью. – Грех ведь это, великий грех, смертный…

– А, Софья? Как это так вышло? – усмехаясь больной, вымученной улыбкой, переспросил Кирилл. – Ну, давай, скажи правду, хоть раз в жизни. Отвечай, ты что же, действительно никогда меня не любила? Вышла замуж назло, да? Потому что Андрей тебя отверг? И все эти годы терпела меня? И только ждала удобного случая, когда твой возлюбленный наконец обратит на тебя внимание?

– Нет, – отчаянно, сквозь всхлип, закричала Софья. – Все не так, все было не так! Я правда любила тебя. И люблю… И Андрея, наверно, тоже… Я не знаю, не знаю, я запуталась. Я знаю, что мы поступали ужасно, бесчестно. Я… Поверь мне, Кирилл, меня жизнь достаточно наказала за то, что я сделала.

– И как же она тебя наказала? – скептически отозвался Кирилл. – Я смотрю, ты прямо-таки терпишь невыносимые муки: ноги промочила и переночевала одну ночь в лесу.

– Я… – начала Софья и вдруг вскинула голову и окликнула: – Андрей! Послушай! Ты тоже должен это знать. Я… я лгала вам обоим, простите меня, если сможете. А я себя не прощу никогда. Год назад… Ты помнишь, Андрей, ты сказал мне тогда, что мы должны расстаться, потому что ты не хочешь больше обманывать Кирилла?

– Честным, значит, хотел опять стать? – обернулся к Андрею Кирилл. – Поздновато спохватился!

– Подожди! – перебила его Софья.

Андрей напряженно смотрел на нее.

– Я помню… Что? Что тогда произошло?

Софья помедлила, отчего-то посмотрела на старика, и тот, глядя на нее ласково и терпеливо, кивнул: мол, продолжай, облегчи душу, никто тебя не тронет.

– Я была беременна тогда, – едва слышно произнесла Софья. – Я… Я так хотела этого ребенка… Девочку – маленькую, теплую, беззащитную. Я бы так любила ее, я бы все свое тепло, всю нежность ей – отдала!

Сбившись, она опустилась на торчавший из земли пень и заплакала.

– Что ты сделала? – подскочил к ней Андрей. – Ну, говори же! Отвечай!

– Не-ет, – прошептал Кирилл, расширенными глазами глядя на Софью. – Ты врешь! Не может этого быть.

– Ты убила его? Убила моего ребенка? – ахнул – Андрей.

– Твоего? – она подняла на него залитое слезами лицо. – Или ребенка Кирилла? Я не знала, чей он, знала только, что это мой ребенок – мой, понимаешь? Кровь от моей крови… И я убила его, потому что не знала, как мне жить дальше. Потому что все чудовищно запуталось. Я пошла в больницу, и его там выскребли из меня! Выскребли моего… – она с истерическим стоном вдохнула воздух, – моего ребенка… мою девочку… Я так хотела… Господи, господи, зачем я сделала это? Лучше бы я себя убила, а не ее.

Закрыв лицо руками, она принялась раскачиваться из стороны в сторону.

– Ты должна была сказать мне, – заговорил вдруг Андрей. – Это могло бы все изменить. Я бы не стал ждать дальше… Мы бы вместе признались Кириллу. Я бы заставил тебя, если бы ты не захотела…

– Ты бросил меня, разве не помнишь? – обвиняюще выкрикнула ему Софья. – Решил опять поиграть в благородство! Тебе всегда было наплевать на мои чувства, лишь бы выглядеть в собственных глазах чистеньким. Ты и тогда, семь лет назад, отдал меня ему, даже не спросив, чего хочу я…

– Отойди! – Кирилл оттолкнул Андрея плечом и присел на корточки рядом с Софьей. – Бедная моя девочка! – он дотронулся ладонью до ее щеки. – Почему же ты не пришла ко мне, не рассказала все, как есть? Я бы простил тебя… Я бы вырастил этого ребенка, как своего, даже если бы он как две капли воды был бы похож на Андрея. Я бы никогда тебя не упрекнул!

– Ты так в этом уверен? – покачала головой Софья. – Ох, Кирилл, ты же сам знаешь: ты бы каждый день вглядывался в него, стараясь разгадать, твой он или чужой. Ты бы возненавидел этого ребенка, потому что он постоянно напоминал бы тебе о моей неверности. Я знаю тебя, знаю… Я не могла прийти со своей беременностью ни к одному из вас. Единственное, о чем я сейчас жалею, что у меня не хватило решимости уйти, просто уехать куда-нибудь и жить там вдвоем с моей девочкой. Без вас обоих. А теперь уже ничего не поправить… Она приходит ко мне каждую ночь, зовет меня: «Мама! Мама!», а я боюсь ей ответить, протянуть руки. Что мне сказать ей? Что я убила ее? Убила свое нерожденное дитя?

– Ты с ума сходишь, – исступленно выговорил Андрей. – Зачем ты так себя мучаешь? Себя и нас…

Старик взирал на Софью сурово, но не жестоко.

– Убийство нерожденного ребенка – тяжкий грех, – покачал головой он. – Ведь дитя – это дар Божий, и всякое посягательство на его жизнь преступно.

– Я знаю, знаю, – всхлипывала Софья. – Это сидит во мне. Гложет меня изнутри. Дедушка, я вижу, вы человек верующий, воцерковленный. Научите вы меня: как мне быть теперь? Может, если я в церковь пойду, покаюсь, мне и легче станет…

– Права ты, Софьюшка, – кивнул старик. – Верю я в Господа нашего и милостью, им данной, служу игуменом здешнего монастыря. Отец Михаил зовут меня. Грех твой тяжелый, но я вижу, что раскаяние твое искренне и буду просить Господа помиловать тебя.

– Спасибо, отче, – прошептала Софья.

Андрей и Кирилл стояли, понурившись.

– Ох, ребятушки, все трое вы изрядно друг друга помучили, – сокрушенно проговорил старик. – Что же сотворили вы с жизнью своей, болезные? Ох, горе-то горькое…

– Пойдемте! Пойдемте скорее отсюда! – вцепившись в его костлявую руку, горячо заговорила Софья. – Я не могу больше здесь… Вы обещали нас вывести…

– Подождите! – твердо сказал Кирилл. – Если уж каяться, то до конца. Мне тоже нужно кое-что сказать вам обоим.

Софья испуганно обернулась к нему.

Андрей напряженно вглядывался в лицо друга.

Старик смотрел на Кирилла пристально и кивал, словно поощряя сказать всю правду.

Кирилл потоптался на месте, глядя в раскисшую под ногами землю, нервно нацепил на нос очки – одно стекло выпало, и сквозь пустое кольцо оправы растерянно моргал золотисто-карий глаз.

Он решительно тряхнул головой:

– Тяжело это говорить… Но ничего не поделаешь, видно, день сегодня такой, когда все счеты подводятся, – он поднял глаза на застывших напротив Софью и Андрея, подбородок его дернулся болезненно. – Я ведь давно про вас знал, около года. Сначала думал, вы одумаетесь, закончите все это. Или признаетесь – и тогда уже решим, как жить-то нам дальше. А вы молчали… И я молчал. Мужества у меня было не больше, чем у вас. Я не знал, что мне делать: отпустить вас, проклясть, избить… И не понимал, что мне делать с собой. Кто я – мученик, безвинно преданный друг и муж? Или ваш палач, губитель вашей любви? Я измучился страшно, спать по ночам перестал, все думал, как с этим справиться. И придумал, наконец… – горло его несколько раз сухо дернулось, как от беззвучного бесслезного всхлипа.

– Кирилл, ты что? О чем ты? Что ты придумал? – испуганно смотрела на него Софья.

– Ты… ты убить нас решил, да? – сообразил вдруг Андрей. – Поэтому и в лес этот завез? Думал завести подальше и…

– Не только вас, – мрачно подтвердил Кирилл. – Нас всех, всех троих. Думал разом покончить со всем этим, а на том свете пусть уже Бог нас рассудит, раз сами мы оказались ни на что не годные. Я вызвался везти вас на машине… Изучил дорогу по картам… Помнишь, ты спрашивал меня, как меня угораздило опрокинуть машину в реку? Я это сделал нарочно! Хотел в лобовую впилиться в ограждение моста, чтоб всех разом… Но в последний момент инстинкт, видимо, сработал – вывернул руль…

– Я вспомнила, – вскрикнула вдруг Софья. – Вспомнила, что ты кричал тогда, в машине. Меня это мучило все время… Ты крикнул: «Это все! Я больше не могу!» Ты поэтому так сказал, да?

– Конечно, поэтому, – кивнул Кирилл. – Думал, все, конец моим мучениям. И вот – все мы живы, машина вдребезги, а я… Я хотел вам сказать… За эти сутки я понял, что ошибался. Не желаю я вашей смерти, что бы вы мне ни сделали. Не мне вас судить, да и себя тоже…

– Кир! – Андрей вдруг подошел к нему почти вплотную, заглянул в глаза и произнес. – Прости ты меня ради бога. Я ведь не думал, что тебе так… То есть думал, конечно, но знать этого не хотел. Ну, ударь меня, хочешь? Разбей мне рожу, может, мне легче станет?

– Да брось, – обессиленно махнул рукой Кирилл. – Нет у меня больше сил. Все. Кончился. Сам прости меня, если сможешь.

Софья подошла к ним и обхватила обоих за плечи, выговаривая сквозь слезы:

– Мальчишки мои, мальчишки… Что же мы такое сделали…

– Дурное дело ты замыслил, – покачал головой отец Михаил, глядя на Кирилла. – Как только Господнего суда не убоялся? Убить двоих чад Его да на себя руки наложить…

– Я не думал об этом в тот момент, – пробормотал Кирилл, глядя в землю. – Мне просто было очень больно и хотелось хоть как-то прекратить свои мучения. Я не видел другого выхода…

– А ведь Господь никому не посылает непосильных испытаний, – заметил старик. – Самоубийство ведь – тяжкий грех, не тебе, грешному, судить, кому сколько на земле отмерено. Самоубийца покаяться в своем преступлении не может, потому и грех его непрощаемый. Отпевать самоубийц святая Церковь не позволяет, и молиться за них можно только дома. И осуждены их души на вечные скитания. Вот ведь что ты над собой учинить хотел. Но Господь милостив, уберег он тебя от самого страшного…

– Уберег? – переспросил Кирилл.

– Так ведь сам говорил, – объяснил отец Михаил, – руль у тебя из рук вырвался – и машина в ограждение не вошла, краем проехала. Пощадил тебя Господь, не сделал самоубийцей и убийцей. Уповай на милосердие Его, ибо любовь Его к своим чадам, даже заблудшим, безгранична! А я молить Его о милости для тебя буду. Господь с вами, – старик поднял вверх высохшую желтоватую руку и размашисто перекрестил друзей. – Раскаяние ваше, я вижу, – искренне, помогу я вам, дети мои, выведу из леса. Пойдемте, а то родные ваши, я чаю, за вас беспокоятся. Ступайте за мной, ребятушки, теперь не заплутаете.

Уверенно лавируя между деревьями, старик вел их через лес.

Удивительно, но непроходимая чаща, по которой они плутали почти сутки, оказалась совсем не такой уж непроходимой. Уже через несколько минут лес начал редеть и в просветах между стволами стал виден высокий крутой берег реки.

Старик шел впереди – быстро, ссутулив плечи под телогрейкой и чуть наклонившись вперед. За ним – Софья, следом спешили Андрей и Кирилл.

Они молчали. Все слова были сказаны, все счеты подписаны.

Как ни странно, после всех прозвучавших обвинений и признаний на души друзей снизошел покой. Как в детстве, после долгого отчаянного рева, когда тебя наконец простили, пожалели и приласкали, и в груди становится легко и просторно, и только изредка еще настигает тебя судорожный сухой всхлип…

В молчании они вышли на берег и принялись спускаться вниз, к воде. Над рекой белой матовой гладью стелился густой туман. И вдруг солнце, впервые за последние сутки, наконец прорвалось сквозь облака, позолотило ласковыми лучами землю…

Вода вспыхнула и заискрилась, играя золотым – светом!

Софья обернулась назад и увидела, что лес стоит, уже подернутый зеленой дымкой – молодой, весенний, пахнущий жизнью и радостью. У самого берега толкалась носом в мелкие камешки, стояла уже знакомая друзьям синяя лодка с красным номером.

– Ну, что же, садитесь, дети мои! – обернулся к ним старик.

Лицо его, ярко освещенное теперь, как будто изменилось, стало резче, строже. Пропал деревенский лукавый прищур, смешные обезьяньи гримасы и ужимки. Старец словно бы распрямился, стал выше и еще суше, белые легкие волосы обрамляли узкое морщинистое лицо с глубокими скорбными глазами, бескровные губы были плотно сжаты.

Андрей первым прыгнул в лодку, протянул руку Софье. Она оперлась на плечо Кирилла, схватила ладонь Андрея и ступила на колыхавшееся под ногами дощатое дно. Кирилл запрыгнул в лодку следом, сел на корме, свесив большие сильные руки между коленей. Последним легко, будто невесомый, вскочил в лодку старик и умелым движением оттолкнул ее от берега.

– Может, вам помочь? – спросил Андрей, потянувшись к веслу.

Но дед лишь отрицательно покачал головой.

Узкие весла ударили по воде, расколов отраженный берег на тысячи мелких сверкающих на солнце осколков. В повисшей в воздухе водяной пыли мелькнули радужные переливы.

Лодка заскользила вниз по реке.

Софья опустила пальцы в воду – она оказалась теплой, густой, как молоко, и ласковой….

Лодка легко шла меж высоких берегов, нырнула под каменный мост, по которому с шумом проносились машины. По левому берегу тянулся высокий молчаливый лес, за правым расстилалось розовое от всходов бесконечное поле.

Вдруг высоко на холме мелькнул отливавший золотом на солнце крест над церквушкой.

– Вон она! – вскричала Софья, указывая в сторону спускавшейся по склону деревни. – Вот та деревня, которую я видела.

Андрей приложил ладонь козырьком ко лбу. Кирилл беспомощно щурился сквозь разбитые очки.

– Странно, – произнес Андрей. – Я ведь не видел ее, спал… А теперь место как будто кажется знакомым.

– И мне, – поддержал Кирилл. – Как будто был здесь когда-то очень давно, может быть, в детстве или…

– Приехали мы, – скупо произнес дед.

Лодка приблизилась к берегу и ткнулась носом в зеленоватый ил.

Андрей выскочил на землю, Кирилл – следом за ним. Оба они помогли выбраться Софье. Друзья так обрадовались при виде поселения, до которого безуспешно пытались добраться больше суток, что, забыв обо всем на свете, опрометью кинулись вперед.

Отбежав метров на сто, Софья вдруг вспомнила, что они даже не поблагодарили старика.

Она обернулась, но деда у воды уже не было.

Только пустая лодка покачивалась на речной глади, легко подпрыгивая на пронизанных солнечным золотом речных волнах….

Друзья двинулись вперед, к деревне.

Солнечные лучи, пробиваясь через туман, окутывали все вокруг смутным золотисто-розовым маревом, и рассмотреть что-то сквозь него было трудно. Глаза слепило от яркого света, очертания лежавших выше по склону зданий расплывались.

– Погодите! – остановился вдруг Кирилл и махнул рукой куда-то влево. – Вон там – люди. Видите?

Софья прищурилась, чтобы разглядеть что-то в солнечном мареве.

Впереди, слева от деревни, тянулась ограда, и за ней действительно можно было различить человеческие – силуэты.

– Помогите! – заорал Андрей и бросился вперед.

– Эй! Эй! – подхватила Софья.

Кирилл устремился за ними.

По мере приближения силуэты становились все более отчетливыми. Софья неожиданно вздрогнула, замедлила бег на минуту.

Показалось или в одной из женщин она узнала… свою маму?

Высокая, немного грузная фигура, короткий ежик седоватых волос, серебрящийся на солнце.

Откуда она здесь?

Ну да, конечно: родители, не дозвонившись ни до кого из них, уже поняли, наверно, что с ними что-то случилось, и начали поиски.

– Мама! – закричала она. – Мама, я здесь!

Женщина чуть повернула голову в ее сторону, но посмотрела куда-то сквозь, не замечая ее, и прижала к глазам платок.

– Отец… – вдруг растерянно произнес Андрей. – Вон он, там… Эй, батя! Батя!

– И мои… – тихо подхватил Кирилл. – Вон они, у самой ограды.

– Они искали нас, – обернулась к нему Софья. – Как же им удалось понять, где случилась авария? Может быть, сигнал от утонувших мобильников запеленговали?

Кирилл смотрел на нее как-то странно, в золотисто-карих глазах светилось что-то такое, чего раньше ей видеть не доводилось.

– Соня, постой, – он взял ее за запястье. – Послушай… Я, кажется, понял… В это невозможно поверить, но…

– Да подожди ты! – она сердито выдернула руку. – Потом расскажешь. Там же мама моя, понимаешь? Мне надо к ней!

Она бросилась вперед – быстрее, быстрее – и остановилась уже у самой ограды, рядом с застывшим Андреем.

Только теперь стало видно, что за оградой расстилается деревенское кладбище.

Прямо перед ними тянулись вперед кованые оградки, блестящие под солнцем полированные могильные камни, деревянные и металлические кресты, увешанные венками. Ударил колокол в стоявшей выше по холму часовенке, и над кладбищем повис густой заунывный тоскливый звон…

Люди, которых они увидели издалека, стояли около одной из свежих могил.

Теперь Софья смогла ясно разглядеть свою мать.

Женщина стояла очень прямо, прижимая скомканный платок к покрасневшим глазам. Между ней и Софьей было всего несколько шагов.

– Мама! – негромко окликнула Софья, но та не пошевелилась, будто ничего не услышала.

– Бесполезно, – прошелестел рядом с ней Андрей. – Они нас не видят, я уже пытался.

– Господи, но что же это? Что происходит? – пролепетала Софья.

– Я пытался тебе объяснить, – печально сказал за ее спиной подошедший Кирилл. – Я понял… Мой план… Он удался, понимаешь? У меня все получилось. То есть нет, не получилось… Помнишь, старик сказал, что Господь уберег меня от убийства и самоубийства. Выходит, в последний момент мы избежали столкновения, но произошел несчастный случай, машина рухнула в воду, и выплыть нам… не удалось.

Он опустился на пыльную землю и зажал голову – руками.

– Чушь какая-то! – дернул плечами Андрей. – Ты хочешь сказать, что мы…

Софья разглядела рядом со своей матерью родителей Кирилла. Татьяна Владимировна, ее свекровь, в повязанном вокруг простого доброго лица платочке, истово крестилась перед могилой.

– Теперь ничего, теперь что ж, покой им будет, – объясняла она матери Софьи. – Ведь почти целый год без отпевания, целый год души скитались, мучились…

– Меньше года, – отозвался отец Андрея. – Прошлой осенью они пропали. Я всех на уши поднял – милицию, в поисковые отряды обращался. Ничего… Летом только дачники приехали, кто-то купаться пошел, нырнул, а там – такое, – он сухо, бесслезно всхлипнул. – По номеру паспорта только и смогли опознать…

– Это отец Михаил помог, – убежденно сказала Татьяна Владимировна. – Добрые люди мне подсказали к нему обратиться. Святой он человек, духовидец. Помогает заблудшим душам к Богу прийти. Они ведь, болезные, исстрадались, измучились без Божьего благословения. А отец Михаил помог, разыскал их… Теперь упокоятся они с миром.

– Что же… Наверно, вы правы, – лицо матери Софьи мелко дрожало, губы едва выговаривали слова. – Это нам утешение – то, что им теперь будет хорошо, спокойно…

Двери церкви отворились.

Отец Андрея, судорожно потерев ладонями лицо, проговорил:

– Ну, что ж, пойдемте. Пора!

И небольшая процессия двинулась вверх по холму, по тянувшейся между могил аллее, к дверям церкви.

Только после того, как люди ушли, друзья решились перешагнуть через ограду и подойти к могиле, над которой стояли их родные.

Два новых, еще пахнущих деревом креста стояли совсем рядом, один – чуть поодаль.

– Мельников Кирилл Алексеевич, – едва двигавшимися губами прочитала Софья. – Мельникова Софья Викторовна. Резниченко Андрей Владимирович… Что это значит? – она обернулась к друзьям. – Почему эти могилы? Кто в них? Вот же мы – здесь, живые!

Кирилл опустил ей руку на плечо.

– Соня, – проговорил он, – мы погибли тогда, в машине. И, видимо, уже прошло много времени, почти год – ты слышала, что они говорили? Наверное, родители искали нас, но никак не могли найти. Только – теперь…

Софья расширенными глазами смотрела на него, отказываясь верить в то, что он говорил.

Переводила взгляд с лица Кирилла на могильные кресты и обратно…

– Постой! – вступил Андрей. – Но ведь мы двигаемся, разговариваем. Погоди, Кир, а люди, которых мы встречали? Они ведь нас видели? Ну, помнишь, ролевик этот, бабка деревенская…

– А ты сам подумай, – Кирилл машинально снял с носа бесполезные очки, покрутил их и сунул в карман. – Не догадываешься? Никакой это был не ролевик. Это настоящий солдат, который погиб тут во время войны. Отбился от своих и замерз в лесу, например.

– Господи, но почему… Почему он осужден на вечные скитания?

– А ты вспомни его рассказ – про икону… – тихо сказал Кирилл.

– А та тетка… – прижав руку ко рту, ахнула Софья. – Я ведь видела у нее след на шее. Она еще говорила, что муж ее бросился душить, но она вырвалась… Выходит, не вырвалась? Значит, он и ее, и ребенка?..

– Правильно! – кивнул Андрей. – А этот браток, который на меня накинулся. Выходит, это лучший друг его предал, завалил в лесу и листвой прикопал… Точно так, как до этого они множество своих конкурентов положили. А этот старик… Ведь я же чувствовал, что он может нас спасти, помните, я говорил вам? Значит, он еще тогда, в первый раз, хотел нас вывести, а мы… – он покачал головой.

– Какой ужас, – Софья сжимала заледеневшими ладонями щеки. – Что же нам делать? Что теперь делать? Я не хочу! Не хочу! Мне страшно!

– У меня вообще тоже другие планы были, – попытался, как всегда, пошутить Андрей. – Только что ж тут поделаешь…

– Не бойся! – мягко сказал ей Кирилл. – Мне кажется, все страшное уже закончилось. Теперь уже все будет хорошо. Пойдем.

Они двинулись к церкви, поднялись по холму и вошли по ступеням в здание.

В темном сводчатом помещении горели сотни свечей. Воздух был плотным и струящимся, и лики икон смотрели на вошедших удивительно живыми, понимающими, скорбными глазами. Сквозь узкие окна лился солнечный свет, смешиваясь с пламенем свечей и играя на золоченых ризах.

Софья увидела свою мать: та стояла, стиснув у груди руки, в которых трепетала свеча, бессмысленно повторяя пересохшими губами слова молитвы. Родители Кирилла стояли, опершись друг на друга, застывшие в своем горе. Отец Андрея все так же судорожно подносил руки к лицу и проводил ладонями вниз по щекам, как будто стирая налипшую паутину.

– Благословен Бог наш, – затянул глубокий низкий голос.

Софья подняла глаза и увидела давешнего знакомого старика.

Человек, переправивший их через реку, был теперь в строгом церковном облачении, белая борода его мягкими волнами спускалась на черное сукно. В костлявой старческой руке открыт был молитвенник.

– Рабов Божьих новопреставленного Кирилла… – служка махнул в воздухе кадилом, – новопреставленной Софии… новопреставленного Андрея…

Софья поняла вдруг, что не чувствует больше ни страха, ни горечи, ни стыда. Она обернулась к своей матери, хотела прикоснуться к ней, объяснить, что убиваться так не о чем: вот же она, ее безалаберная дочка, здесь, рядом!

Но почему-то не могла.

Она взглянула на лица двоих мужчин, прошедших через всю ее жизнь, мужчин, между которыми она разрывалась – и так и не смогла сделать выбор. Ей удивительно было, как изменились их черты – стали спокойнее, строже, умиротвореннее. Глаза смотрели глубоко и просто, губы слегка улыбались…

Софье показалось странным, что всего несколько часов назад они могли изводить и мучить друг друга. Ведь все на самом деле так просто – они дороги ей оба, и хочет она только одного: чтобы они были счастливы и спокойны.

Теперь так и будет…

В наполнившем церковь солнечном мареве пространство раздвинулось – и Софья увидела, как Кирилл, бросив на нее последний взгляд, уходит куда-то вдаль, и облик его становится смутным, размытым, тает в мерцающем золотистыми искрами воздухе…

Она вспомнила о том, что говорил им отец Михаил, и поняла, что у Кирилла теперь свой путь, ему нужно будет искупить свое преступное намерение, но потом они обязательно встретятся снова – Софья твердо верила в это!

Солнце ярче ударило в окна деревенской церквушки, горячие радостные лучи его пронизали воздух, сходясь под куполом, и Софье показалось, что она тает, растекается под этими жаркими ласковыми лучами. Каждая ее клетка впитывала солнечный свет, растворяясь в нем, становясь легче, невесомее. Она уж не могла понять, где кончается она и начинается свет.

Она сама была светом, теплым лучом, наполняющим церковь, играющим на сухих ладонях ее матери…

Еще мгновение – и стены церкви раздвинулись.

Она ощутила воздух, бесконечное, безграничное пространство, легкость, простор…

И полетела.