Семинар с доктором медицины Милтоном Г. Эриксоном

ПРИЛОЖЕНИЕ

Комментарий к индукции с Салли и Розой

Это приложение является записью нашего с Эриксоном обсуждения индукции, которую он провел во вторник с Салли и Розой. Мы просматривали сеанс в видеозаписи и часто останавливали запись, чтобы обсудить отдельные аспекты работы Эриксона.

Обсуждение заняло два дня: 30 января и 3 февраля 1980 года. Сам сеанс состоялся шестью месяцами раньше.

Для тех, кто интересуется гипнозом, это обсуждение послужит полезным упражнением при анализе остальных приведенных в книге индукций и поможет определить индукционную методику Эриксона. Читатель также может сравнить свои заключения с теми, что определились в ходе обсуждения, приведенного в этом приложении. Как я уже говорил во вступительной части, внимательный наблюдатель может уловить больше половины тех тонких приемов, к которым прибегал Эриксон в работе с Салли и Розой.

Зейг: Вторник, второй день с начала работы семинара, в первый день Салли не присутствовала. Занятия идут уже 15 минут, когда она входит в гостиную со стороны кабинета. Ты рассказываешь о случае энуреза, когда больная подарила тебе сделанного из ниток пурпурного осьминога. Салли входит в опозданием, и ты тут же используешь ее в качестве объекта для индукции. Индукция прошла прекрасно. Великолепный пример.

Эриксон: Что вы там прячетесь? (Э. поворачивается и обращается к Салли.)

Салли: Я боялась вас прерывать. Нет ли свободного местечка?

Эриксон: Я могу прерваться и продолжить в любом месте, так что входите и садитесь.

Салли: Там есть где сесть?

Эриксон: Подвинь-ка вон тот стул. (Говорит Розе, которая сидит в зеленом кресле.) А сюда можно поставить еще один. (Указывает рядом с собой по левую сторону.) Подайте ей стул. (Один из мужчин устанавливает складной стул слева от Э. Салли садится рядом с Э. и кладет ногу на ногу.)

Эриксон: Не стоит сидеть нога на ногу.

Салли: (Выпрямляет ноги и смеется.) Подозревала, что вы так отреагируете.

Эриксон: Есть такая считалка: «Диллар, доллар, в десять школа». Наши иностранные друзья могут ее не знать, но вы-то знаете, верно?

Салли: Нет.

Эриксон: А ты понял значение слов «Диллар, доллар»?

Зейг: О, да. Просто здорово. «Диллар, доллар, в десять школа. Нету дыма без огня: опоздал ты на полдня».

Эриксон: Угу. Это воскрешает детские воспоминания.

Зейг: Восхитительный прием. Ты сразу решил, что проведешь с ней индукцию.

Эриксон: Угу.

Зейг: Ты решил наказать ее за опоздание?

Эриксон: Нет, я просто вызвал у нее чувство смущения.

Зейг: Так.

Эриксон: А когда она села рядом со мной, вернул ее к счастливым детским воспоминаниям.

Зейг: Да, ты усадил ее рядом.

Эриксон: Угу, ведь каждый школьник всегда хочет сесть поближе к учителю, разве не так? (Э. смеется.)

Зейг: В ее характере обращают на себя внимание четыре черты, и ты великолепно использовал все. Во-первых, у нее масса противоречий. Например, она не любит, чтобы ее замечали и в то же время опаздывает и тем самым привлекает общее внимание. Вторая черта: она, скорее, принадлежит к тем, кто любит верховодить. Третья черта: она считает себя очень точной и непогрешимой. Поэтому она уклончива в своих ответах. Это проявляется очень своеобразно. Ты это сразу заметил. И четвертая черта: она упряма. Войдя, она намеревается укрыться в конце комнаты за спинами, но ты заставляешь ее сесть впереди. Затем она закидывает ногу на ногу, а ты говоришь: «Не стоит сидеть нога на ногу». Она смеется и распрямляет ноги со словами: «Подозревала, что вы так отреагируете». Вот еще одно проявление ее противоречивости, она не хочет, чтобы ею «командовали» на словах, но ее тело и все поведение указывают на склонность к взаимопониманию.

Эриксон: Она ответила: «Подозревала, что вы так отреагируете». Это идет изнутри.

Зейг: Не совсем понял.

Эриксон: Она распрямляет ноги. Это ее внешняя реакция. Но когда она комментирует свое действие, это внутренняя реакция. Комментарий на внутренний рисунок поведения.

Зейг: Значит, она уже внутренне ориентирована и комментирует свое внутреннее поведение. Понятно.

Эриксон: Она выразила свое личное ожидание.

Зейг: (Смеется.) Что ты пройдешься насчет ее скрещенных ног?

Эриксон: Угу.

Эриксон: (Недоверчиво.) Как, вы никогда не распевали: «Диллар, доллар, в десять школа?»

Салли: Я и продолжения не знаю.

Эриксон: Честно говоря, я тоже не знаю.

(Салли смеется.)

Зейг: Но это неправда. Ты знал продолжение.

Эриксон: Угу.

Зейг: Ты хотел, чтобы твой намек на ее опоздание был воспринят бессознательно?

Эриксон: Я с ней быстро согласился.

Зейг: И тем самым установил с ней некую общность?

Эриксон: Угу.

Эриксон: Вам удобно?

Салли: Не совсем. Я пришла уже к середине занятий и мне… я как-то…

Эриксон: Вы у меня раньше не бывали?

Салли: М-м-м… Да, я вас однажды видела прошлым летом. Я была с группой.

Эриксон: А в трансе были?

Салли: Предполагаю, что да. (Кивает головой.)

Эриксон: Вы не помните?

Салли: Предполагаю, да. (Кивает головой.)

Эриксон: Только предположение?

Салли: Угу.

Эриксон: Предположение не есть действительность.

Салли: Почти то же самое.

Эриксон (скептически): Предположение – это действительность?

Салли: Иногда.

Эриксон: Иногда. Так ваше предположение, что вы были в трансе, – действительность или предположение? (Салли смеется и слегка откашливается. Она, похоже, смущена и ей неловко.)

Эриксон: В ней идет внутренняя борьба.

Зейг: Да. Ты ее спросил, приходилось ли ей раньше бывать в трансе. На словесном уровне она отвечает: «Предполагаю, что да», а на несловесном, кивает головой, выражая согласие.

Эриксон: Это внутренняя реакция. Я приведу тебе один выразительный пример.

Когда я работал в психиатрическом отделении, мне сказали, что поступили двое больных с нарушениями психики. Сам я еще к ним не заходил. Поэтому, когда пришли мои студенты-практиканты, я предложил им вместе со мной пройти в палаты, где разместили больных. На мне был белый халат, а трость, которой я пользовался при ходьбе, я держал так, чтобы она не бросалась в глаза. Приоткрыв дверь, я заглянул в первую палату. Пациент поднял голову, посмотрел на меня и произнес: «На вас белый халат. Белый дом находится в Вашингтоне. Мехико – столица Мексики». И ты это знаешь, и я это знаю, это известно каждому встречному-поперечному. Это была внешняя реакция.

А другая пациентка произнесла: «Вы в белом халате. Криппл* Крик находится в Колорадо». (Мою трость она не видела.) «Вчера я видела на дороге змею». А это уже внутренняя реакция. Мне пришлось потрудиться два дня, чтобы понять, в чем дело. Вместе с братом пациентки мы сходили на то место, где остался след змеи на дороге. Брат показал мне его.

Перед самой болезнью пациентка читала книгу об истории местечка Криппл Крик в Колорадо. Я достал книгу и стал ее читать. Речь шла о шахтерском поселке. В книге подчеркивалось, что сколько шахтеры ни трудились, им не удавалось скопить приличных денег, потому что они все спускали в игорном заведении. Зато китайцы, владельцы прачечных, работали до изнеможения, но сколачивали состояния.

В тот день, когда я заглянул к больной, халат я носил уже второй день. Вот откуда проблема стирки. Это внутренняя реакция.

* Помимо значения «калека», в данном сочетании это слово обозначает «порожистый» ручей. – Прим. переводчика.

И все-таки, что же означал след змеи на дороге? Стал читать книгу дальше и выяснил, что дорога к поселку извивалась, как след змеи. Все это идет из нутри.

Работая с пациентами, я все время использую и внутреннее, и внешнее.

Зейг: Ты хочешь сказать, что фокусируешь их попеременно то на внешнем, то на внутреннем?

Эриксон: Не обязательно попеременно. Время от времени я меняю последовательность.

Зейг: А это нарушает модель их сознания?

Эриксон: Да. И начинает формироваться новая модель.

Зейг: Давай-ка снова вернемся к началу. Ты спрашиваешь, была ли она раньше в трансе. Задав этот вопрос, ты побуждаешь ее к внутренней ассоциации. Она вспоминает тот раз, когда она уже здесь была, и отвечает: «Предполагаю, да» – и кивает головой. Тут ты ее подлавливаешь на уклончивости ответа. На словесном уровне она отвечает: «Предполагаю, да» – и снова кивает головой. А далее ты обыгрываешь слова «предположение» и «действительность».

Она не хочет связывать себя на словесном уровне, не позволяет учить себя. Словесно она не разрешает одержать над собой верх. Но она более податлива на несловесном уровне.

Эриксон: О, да. Смотри. (Э. берет со стола подставку для графина с водой и держит мгновение у груди, затем кладет ее на край стола.) Полагаю, ты скажешь, что я поставил ее на место.

Зейг: Полагаю, что это так. (Смеется.)

Эриксон: Видишь, я не связываю себя конкретным утверждением, но я связал себя действием.

Зейг: Да.

Эриксон: То же самое сделала и она.

Зейг: Да. Затем она вынуждена внутренне связать значение слов «предположение» и «действительность».

Эриксон: Она избегает прямого ответа, давая собеседнику понять, что для нее это равнозначные слова.

Зейг: Да. Ты заметил, как она последовательна в своей уклончивости? Эриксон: Угу.

Салли: Разве это важно? (Студенты смеются.)

Эриксон: Это другой вопрос. А я спросил: ваше предположение – это предположение или действительность?

Салли: Скорее всего, и то и другое.

Эриксон: Но ведь предположение может быть как реальным, так и нереальным, стало быть, в вашем предположении соединены и реальное и нереальное?

Салли: Нет. У меня соединены предположение и реальность. (Упрямо тряхнув головой, С. замирает.)

Эриксон: Вы хотите сказать, что ваше предположение может быть реальностью, а может – нет? И в то же время оно реально? Так какое же оно? (Салли смеется.)

Салли: Теперь я уже не знаю.

Эриксон: Стоило ли так долго упираться, чтобы признаться в этом? (Салли смеется.)

Зейг: Вот ее первое определенное утверждение. После этого ты слегка ослабил напряжение.

Салли: Она склонила голову.

Зейг: Да, она склонила голову. Ты использовал конфузионный прием, чтобы усугубить ее неловкое положение.

Эриксон: Ей надо было как-то выйти из этого положения.

Зейг: Определенный ответ был единственным выходом из предложенной тобой ситуации. Своим ответом она вынуждена была связать себя на словесном уровне.

Эриксон: Причем, проявив покорность.

Зейг: Стало быть, проиграв.

Зейг: Угу.

Салли: Сама не понимаю.

Эриксон: Вам удобно?

Салли: О, да, я вполне освоилась. (Говорит тихо.) Надеюсь, своим вторжением я не очень помешала присутствующим.

Эриксон: Может, вы стесняетесь?

Салли: М-м-м… Мне было бы уютнее сидеть где-нибудь подальше, но…

Эриксон: Чтобы вас не было видно? Салли: Не было видно? Да, пожалуй.

Зейг: Вот она говорит: «Надеюсь, я не очень помешала своим вторжением». Она второй раз выражает надежду, что не помешала своим опозданием. А между прочим, на следующий день, в среду, она опять опоздала. Очень упрямая.

Эриксон: Она оправдывается.

Зейг: Да, понимаю. Опоздав во второй раз, она оправдывается за первое опоздание.

Эриксон: Угу.

Зейг: И опять она выражает надежду, что никому не помешала тем, что прервала занятия. И продолжает упорно мешать людям своими опозданиями. Вот еще одно противоречие.

В ней проявляется еще ряд противоречий. Вот, пожалуйста: Салли говорит очень тихо, вроде бы не желая привлекать к себе внимания, а с другой стороны, все время опаздывает, привлекая общее внимание. Противоречие очевидно и в ее манере одеваться. На ней весьма смелый открыта топ, но сверху наброшен легкий блузон.

Есть еще одно противоречие, которое я отметил и хотел бы знать твое мнение о нем. Тебе не кажется, что в ней столкнулись взрослая девушка и маленькая девочка?

Эриксон: «Диллар, доллар» вернул ее в детство.

Зейг: Ты подтолкнул ее к внутренней ассоциации относительно необходимости взросления. Хорошо.

Эриксон: Где любят сидеть маленькие дети? В конце комнаты.

Зейг: В ней преобладают черты маленькой девочки.

Эриксон: Она сама их подчеркивает.

Эриксон: Что же это за желание?

Салли: Быть неприметной.

Эриксон: Так, значит, вы не любите, когда на вас обращают внимание?

Салли: Ой, совсем вы меня запутали. (Смеется, видно, как она смущена. Она слегка откашливается, прикрывая рот левой рукой.) Это не так… не совсем… нет… хм…

Эриксон: Что значит «неприметный»?

Зейг: То, что не замечаешь.

Эриксон: А еще что?

Зейг: Не знаю.

Эриксон: У меня на столе есть кое-что привлекающее глаз.

Зейг: Да, то, что выделяется среди других предметов.

Эриксон: Назови их.

Зейг: А, я обратил внимание на вырезанную из дерева птичку и на фигурку. (На столе стоит небольшая скульптура с лицом, похожим на Эриксона, в пурпурном одеянии.)

Эриксон: Вот абсолютно неприметный карандаш. Тоже лежит на виду. (Указывает на один из нескольких лежащих на столе карандашей.) Но он маленький.

Зейг: Быть маленьким значит быть неприметным.

Эриксон: Большая вещь всегда приметна. Когда Салли своим опозданием прервала занятия, после упоминания о «дилларе, долларе», она сразу почувствовала себя маленькой. Это когда она во второй раз извинялась.

Зейг: Верно.

Эриксон: Вот мы опять вернулись к «диллару, доллару», от которого она сразу стала школьницей, а значит, маленькой. На следующий день она является и сходу начинает играть роль «малышки».

Эриксон: Вам не нравится то, что я сейчас с вами делаю?

Салли: М-м-м… Нет. Скорее, у меня смешанное чувство. Я польщена вниманием и мне интересно то, что вы говорите.

Эриксон (перебивая): А сами думаете, когда же, черт побери, он от меня отвяжется. (Общий смех.)

Салли: Хм, смешанное чувство. (Подтверждает свои слова кивком головы.) Если бы я не прервала занятия, а мы просто беседовали с вами – это одно дело, а…

Эриксон: Когда, разговаривая с маленьким ребенком, человек говорит «черт побери», он подчеркивает, что он – взрослый, а ребенок – маленький.

Зейг: Понимаю, очень удачный ход. Ведь за этим вскорости следует формальная индукция, и ты вызываешь у Салли ассоциации, связаные с достигнутой регрессией. Ты строишь индукцию на ее представлении о себе как о маленькой девочке, еще только думающей о том, когда она станет взрослой. Поэтому все идет очень гладко.

Эриксон: Вам, значит, неловко перед остальными?

Салли: Да, пожалуй, я…

Эриксон: Хм-м-м.

Салли: …У них занятия… а я пришла и отняла столько времени.

Зейг: Вот она в третий раз упоминает, что помешала. В твоем «Хм-м-м» прозвучал вызов, словно ты поставил под сомнение ее внимание к интересам других людей.

Эриксон: Угу.

Эриксон (уставившись перед собой в пол): Давайте твердо запомним, что психотерапевт должен создать для своего пациента такую обстановку, чтобы ему было спокойно и удобно.

Зейг: Здесь ты впервые отвлекся от нее, переведя свой взгляд на пол. Ты употребил слова «спокойно» и «удобно», чтобы у нее возникла ассоциация с чувством покоя и удобства.

Эриксон: Угу. Причем это было произнесено неоспоримым тоном. Зейг: Спорить с этим просто невозможно.

Эриксон: Я не пожалел усилий, чтобы Салли почувствовала себя не в своей тарелке и смутилась, оказавшись в центре внимания, а это (обращаясь к группе) вряд ли служит установлению добрых, способствующих излечению отношений, не так ли? (Э. смотрит на С, берет кисть ее правой руки и медленно поднимает.) Закрой глаза. (Она смотрит на него, улыбается, затем смотрит вниз на свою руку и закрывает глаза.)

Зейг: Ты переключился на другую тему, и она перестала быть центром внимания. Она отключилась, потому что ты с ней непосредственно больше не разговаривал. Это был поворот вовнутрь.

Эриксон: Покой и удобство.

Зейг: Да, ты произнес «спокойно и удобно».

Эриксон: Итак, прежняя модель сознания была разрушена, за этим последовали покой и удобство, так как они направлены вовнутрь. Теперь я мог отделиться от нее. Но что же она собиралась делать с покоем и удобством? Пребывать в них и далее.

Эриксон: Гак и сиди с закрытыми глазами. (Э. отводит пальцы от ее правой руки, и она повисает в воздухе.) Входи в глубокий транс. (Э. снова берет ее за запястье. Рука слегка опустилась. Э. Медленно пригибает ее вниз. Он говорит неторопливым и размеренным голосом.)

Зейг: Так, рука у нее осталась поднятой. Но, похоже, тебе показалось, что рука у нее опускается. Поэтому ты проявил власть и опустил ее руку, еще раз подчеркнув свой контроль над ситуацией.

Эриксон: Да. Но я опускал ее руку точно таким же движением, как и поднимал ее. (Э. показывает, поднимая руку 3.) В движении моей руки неуверенность.

Зейг: Для того, чтобы она снова ушла в себя и сосредоточилась… Эриксон: На внутренней стороне.

Эриксон: Тебе очень удобно и очень спокойно, и ты наслаждаешься чувством покоя… такого покоя, что забываешь обо, всем, кроме этого чудесного состояния покоя.

Эриксон: Забываешь обо всем, кроме покоя.

Зейг: Да, она вошла в комнату, и ты заставил ее чувствовать себя очень неудобно. Ты нагнетал напряженность. А потом начал подбрасывать мысли о покое. Чтобы затем, уже напрямую, вернуться к мысли о покое, сняв тем самым напряжение.

Здесь ты начинаешь делать еще одну вещь. Ты от нее отстраняешься в прямом, физическом смысле. И тут же, вскоре, очень близко наклоняешься к ней, так что ей должно быть немного не по себе. Смотри, как близко ты к ней склонился. Однако, благодаря гипнотическому внушению, тело ее спокойно, расслаблено. Ты ее чуть ли не касаешься, но, несмотря на это, она чувствует себя комфортно.

Эриксон: Это тоже внутренняя реакция.

Зейг: Когда ты приближаешься, вначале в ней чувствуется некоторая напряженность, но ее тело расслабляется, как только она входит в транс. Ты все это проделал, чтобы избавить ее от нормальной внутренней реакции на ощущение дискомфорта?

Эриксон: Нет. В этом месте, наклонившись к ней, я изменил интонацию голоса и тем самым переключил ее внимание на мой голос.

Зейг: Из-за ее внутренней реакции?

Эриксон: Да. Для того, чтобы, независимо от моей позы, она уходила все глубже и глубже в транс и все дальше и дальше от меня, в то же время оставаясь рядом со мною.

Зейг: Ты хочешь сказать, все дальше от тебя, чтобы избавиться от чувства дискомфорта, вызванного твоей близостью?

Эриксон: Нет. Чем глубже транс, тем она дальше от меня. От внешней реальности. Поэтому я склонился к ней как можно ближе, чтобы, уходя от реальности, она оставалась рядом со мной.

Зейг: Теперь понимаю. Я думал, что твои действия связаны с ее реакцией на ощущение дискомфорта, вызванного чрезмерной близостью другого человека. Твоя близость могла вызвать дисфомфорт, но ты стал внушать ей ощущение покоя. Тем самым она осталась в непосредственной близости к другому человеку, но ее тело было спокойно и расслаблено.

Эриксон: Но я хотел, чтобы она отдалилась от остальных. Зейг: Понятно. Но чтобы она осталась рядом с тобой.

Эриксон: Еще немного, и тебе покажется, что твой разум отделяется от тела и плывет в пространстве – возвращается в про-шлое. (Пауза.)

Эриксон: Я вывел ее из действительности и перенес назад во времени. Зейг: Да.

Эриксон: Это уже не 1979-й и даже не 78 год. Вот остается позади 1975-й. (Эриксон близко наклоняется к Салли), и 1970-й улетает прочь, время откатывается вспять.

Эриксон: «Остается позади 1975-й».

Зейг: На этих словах ты сделал ударение и еще ближе придвинулся к ней.

Эриксон: Да.

Зейг: Еще раз закрепляя ее связь с тобой, независимо от того, где она находится во времени и пространстве.

Эриксон: Эта связь у нее ассоциируется с моим голосом.

Зейг: Сначала своей считалкой ты «имплантировал» в ней ощущение маленькой девочки. С помощью различных гипнотических коммуникационных приемов ты еще и еще раз укреплял в ней осознание себя маленькой девочкой.

Затем, на основании достигнутого, ты приступаешь к индукции. Ты медленно, но с постепенным нарастанием, оживляешь в ней маленькую девочку.

Эриксон: Вот сейчас будет 1960-й, а вот и 1955-й… и, наконец, ты узнаешь 1953 год… И ты понимаешь, что ты маленькая девочка.

Эриксон: Годы идут по убывающей: 1960-й, 1955-й, 1953-й. (Э. показывает, как с каждым названным годом его голова опускается все ниже.)

Зейг: Ты и сам словно отходишь назад с каждым названным годом.

Эриксон: Обрати внимание, звук голоса тоже словно переместился в пространстве.

Зейг: Это незначительное изменение в голосе вызывает у нее дополнительные ассоциации и реакции.

Эриксон: Где для человека естественно помещать будущее? Впереди за горизонтом жизни, в небесах.

Зейг: Понимаю. Тогда прошлое где-то внизу и позади.

Эриксон: Это общепринятое представление. Неосознанное представление. Вперед и вверх для будущего. Назад и вниз для прошлого.

Эриксон: Как хорошо быть маленькой.

Зейг: Вот что надо здесь добавить. Ты ей говоришь: «Ты понимаешь, что ты маленькая девочка. Как хорошо быть маленькой». Она могла истолковать твои слова двояко. На внутреннем уровне она могла подумать: «Видимо, во мне проявилось что-то от маленькой девочки, что, в принципе, мне присуще в жизни?» Другая ассоциация с восприятием себя как маленькой девочки могла возникнуть в связи с внушаемой тобой последовательностью во времени, которая идет по убывающей.

Эриксон: Это я говорю о времени, а у нее нет времени, чтобы думать о вещах, вроде «Как я выгляжу в жизни?» Я веду ее во времени.

Эриксон: Возможно, ты думаешь о предстоящем дне рождения, или о том, как едешь в гости к бабушке… или идешь в школу.

Эриксон: «Идешь» – это очень сильное слово. Не столь важна цель, как чувство, ощущение ходьбы, именно оно делает цель реальной.

Звйг: И еще, ты начинаешь употреблять слово «возможно». «Возможно, ты думаешь о предстоящем дне рождения». Салли из тех, кто берет инициативу в свои руки, а ты ей предлагаешь такую возможность.

Эриксон: Она тут же перехватывает инициативу.

Зейг: Однако в рамках предложенного тобой гипнотического рисунка.

Эриксон: Да, в предложенных ей рамках. Но она не в состоянии проанализировать этот рисунок.

Зейг: Не позволяет быстрота событий.

Эриксон: Может, как раз сейчас ты сидишь в классе и смотришь на учительницу.

Эриксон: «Может, как раз сейчас ты сидишь в классе». «Сейчас» – это настоящее, и я произношу слово нараспев. Растянутое настоящее. Произнесенное протяжно, слово «сейчас» дает время подумать о многом, но не дольше, чем длится слово «сейчас».

Зейг: Значит, она возвращается в прошлое, а прошлое становится настоящим.

Эриксон: Да. Растянутым настоящим. Это длительное настоящее. Мы думаем о сегодняшнем дне как о настоящем, но оно длится весь день. Вам не приходит в голову думать о какой-то части текущего дня как о прошлом. Вот я и придаю «настоящему» характер длительности, произнося слово «сейчас» протяжно – «сей-ча-а-ас…»

Зейг: То есть, придавая ему протяженность во времени. Здесь есть один очень забавный момент. Когда я выступаю, представляя тебя и твои методы индукции, я всего лишь предупреждаю присутствующих, что даже самые внимательные и наблюдательные не смогут уловить около половины того, что будет перед ними происходить. И вот перед тобой сидит тот, кто не уловил почти всю вторую половину.

Эриксон: А может, играешь в школьном дворе, а может, у тебя каникулы. (Э. откидывается на спинку кресла.) Ты хорошо проводишь , время.

Зейг: Сказано вполне определенно. «Ты хорошо проводишь время».

Эриксон: Что означает «хорошо проводить время»?

Зейг: Она хорошо проводит время в прошлом, которое воспринимается ею как «сейчас».

Эриксон: «Хорошо проводить время» не определяет время. Можно играть в подкидного дурака, прыгать через веревочку, качаться на качелях, в любом случае это будет хорошее времяпровождение «сей-ча-а-ас».

Зейг: Выбирать занятие предстоит ей.

Эриксон: Да, но в пределах «сейчас».

Зейг: То есть, в пределах гипноза.

Эриксон: Да, и школьных лет.

Эриксон: Порадуйся тому, что ты маленькая девочка, которой еще только предстоит стать взрослой. (Э. близко наклоняется к Салли.) Может, ты хочешь узнать, кем ты станешь, когда будешь взрослая. Вероятно, тебе захочется узнать, чем ты будешь заниматься, когда станешь девушкой. Мне интересно, захочется ли тебе учиться в высшей школе. Подумай и ты об этом.

Эриксон: «Когда ты станешь девушкой». (Э. говорит оживленным голосом.)

Зейг: Ты дополнительно подчеркиваешь голосом, что она пока еще «внизу» и только заглядывает «вверх», в будущее. Ты придаешь своему голосу мелодику, какой обычно пользуются, разговаривая с маленькими детьми. Таким образом, интонационно ты усиливаешь эффект внушения.

Эриксон: Да.

Зейг: Притом, ты устанавливаешь некое родство: «Мне интересно, захочется ли тебе учиться в высшей школе. Подумай и ты об этом».

Эриксон: Мой голос повсюду будет следовать за тобой и превратится в голоса твоих родителей, учителей, подруг, в голоса ветра и дождя.

Зейг: Это блестящая находка! «Превратится в голоса твоих родителей, учителей, подруг, в голоса ветра и дождя». Это так доверительно и охватывает все, включает многочисленные вероятности – и взрослеющих, и взрослых, Супер-Эго, подруг, Эго, всех, кто значим в жизни маленькой девочки. И, наконец, ветер и дождь, т.е. Ид, отождествление с первозданными эмоциями.

Эриксон: Весьма исчерпывающее толкование. Только вот чего ты обо мне не знаешь, Джефф. Мой отец был крайне беден. Я очень быстро научился читать, а моей книгой для чтения стал полный толковый словарь. Я мог читать его часами. Когда я учился в выпускном классе, мы все проходили тест на интеллектуальное развитие, так мой словарный запас потряс всех преподавателей.

Однажды в Монтане мне довелось оказаться в гостях у одного доктора. Заметив один предмет, я взял его в руки и стал с любопытством разглядывать. «Ты знаешь, что это такое?» – спросил хозяин. «Да, – ответил я, – бивень нарвала». «Господи, откуда ты знаешь? – удивился доктор. – У меня эта вещь еще от деда, и до сих пор никто не смог угадать, что это такое».

Рисунок нарвала и его бивня я видел в словаре. К концу третьего класса я от корки до корки прочел полный толковый словарь и приобрел неимоверный запас слов и их подробных значений.

Зейг: Замечательно. Итак, в своем последнем обращении к ней ты упоминаешь, если прибегнуть к психоаналитической терминологии, функции Супер-Эго – родителей и учителей, Ид – ветер и дождь, причем соблюдая естественную последовательность. Ты движешься сверху вниз с определенной всеохватывающей целью. Но ты достиг даже большего эффекта, чем охват всех и вся. Мне приходилось слышать твою фразу относительно того, что твой голос может изменяться, но добавления насчет ветра и дождя я ни разу не слышал.

Эриксон: Я часто это говорю. Что тебе в детстве напоминал ветер?

Зейг: Даже не знаю. Свист.

Эриксон (медленно и размеренно стучит по столу.): Тут сразу понятно, что это стук по столу. Ветер тоже издает звук, но откуда он, не видно. Удивительная вещь – звук ветра.

Зейг: Он здесь и в то же время его как бы нет здесь.

Эриксон: Он здесь, но он прилетает из «ниоткуда», но он здесь.

Зейг: Значит, у нее могла возникнуть подобная ассоциация в отношении твоего голоса.

Эриксон: Да. А капли дождя. Слышно, как они падают на листья дерева, под которым ты стоишь. Звук дождя исходит от кроны дерева, от крыши, отовсюду. И ты умеешь определять разницу в звуке капель, потому что в детстве все это ужасно занимательно.

Зейг: Приходит ниоткуда и заполняет все вокруг.

Эриксон: Период детства – это постоянное изумление. Понаблюдай, как двухлетний малыш прислушивается к ветру – у него на мордашке неописуемое изумление. В его представлении звук может исходить только от предмета. А тут звук есть, а предмета нет.

Зейг: Ты не можешь поподробнее остановиться на последовательности от родителей, учителей, подруг, вплоть до ветра и дождя?

Эриксон: Это делается с целью предельного охвата, с опорой на эмоциональные ассоциации с родителями, учителями. Все это связано с последовательным движением все дальше вниз.

Зейг: К более примитивным или первичным эмоциям.

Эриксон: Да, и это первичное чувство проявится в объекте гипноза.

Зейг: Хорошо. Ты прервал цепочку предлагаемых вероятностей типа «Возможно, сейчас каникулы». Пусть она сама выбирает любую из внутренних ассоциаций, присущих маленькой девочке. Ты меняешь тему и внушаешь, что твой голос будет следовать за ней повсюду. Далее ты намерен вернуться к характерным для маленькой девочки ассоциациям, чтобы она могла сделать свой выбор. Поэтому так выразительно звучит фраза: «Мой голос повсюду будет следовать за тобой».

Эриксон: Угу.

Эриксон: Возможно, ты собираешь цветы в саду. А когда ты станешь совсем взрослой девушкой, много людей повстречается на твоем пути и ты с радостью будешь расказыватъ им о той поре, когда ты была маленькой девочкой. И чем тебе удобнее и приятнее, тем сильнее будет у тебя ощущение того, что ты маленькая девочка, потому что ты и есть маленькая девочка.

Эриксон: Повторяя «ты маленькая девочка», я с каждым разом все ниже опускаю голову.

Зейг: Ты снова усиливаешь внушение, смещая звук голоса.

Эриксон (оживленным голосом): «Много людей повстречаются на твоем пути».

Зейг: Когда вырастешь. Таким образом, ты внушаешь…

Эриксон: Что ей предстоит стать взрослой и тогда она встретит много людей.

Зейг: И ты это внушаешь, меняя модуляцию голоса. Помимо этого, произнося «А когда…», ты выпрямляешься в кресле, а это ассоциируется с сознательным бодрствующим состоянием, и ты снова интонационно усиливаешь внушение.

Эриксон: Угу.

Эриксон: Не знаю, где ты живешь, но, кажется, ты любишь бегать босиком. Ты любишь сидеть на краю бассейна и болтать ногами в воде, жалея, что не умеешь плавать. (Салли слегка улыбается.) Хочешь свою любимую конфетку? (Салли улыбается и утвердительно кивает.) Вот, возьми, ты чувствуешь сейчас ее вкус во рту, и она тебе нравится. (Э. дотрагивается до ее руки, как будто дает что-то. Длинная пауза. Э. сидит, откинувшись на спинку кресла.)

Зейг: Просто замечательно. Ты делаешь несколько предложений на выбор. «Кажется, ты любишь бегать босиком. Ты любишь сидеть на краю бассейна… жалея, что не умеешь плавать». А затем следует это предложение: «Хочешь свою любимую конфетку?»

Что обычно внушают маленьким девочкам в связи с конфеткой? Что у незнакомых людей конфеты брать нельзя. А ты спрашиваешь, не хочет ли она конфетку, и она отвечает: «Да». Значит, она больше не считает тебя незнакомцем.

Э. Угу.

Зейг: Предлагая ей конфету, ты именно этот подтекст имел в виду?

Эриксон: Да. Тут вот еще что. Малыши любят конфеты. Я должен был убедиться в устойчивости гипнотического перемещения в детство. Болтать ногами в бассейне или бегать босиком – это разрешается. Этими двумя возможностями я подвел ее к тому, что вкусно, но не разрешается. Таким образом, я предопределил ответ.

Зейг: Значит, ты снова выстроил мысленную цепочку с установкой на «да». Сначала предлагается одна дозволенная мысль, затем другая дозволенная мысль, и вот девочка готова принять как дозволенную и третью мысль. Великолепный ход.

Теперь относительно доверия. Как ты устанавливаешь доверительные отношения в трансе? Ты даешь ей конфету, она ее берет. Ее решение взять конфету одновременно решает и вопрос о доверии.

Эриксон: Угу. А Фрейд утверждал, что нужно три месяца, чтобы добиться перемещения во времени.

Зейг: Великолепный ход. А затем ты интонационно подчеркиваешь, что она чувствует вкус конфеты во рту.

Эриксон: Вот еще что – болтать ногами в воде можно в любом возрасте. Гуляние босиком указывает на определенный возраст. Но все это из детства. Болтать ногами может и взрослый, поэтому она переводит болтание ногами на язык взрослого человека. Далее она переводит на свой язык гуляние босиком как привилегию детства и в силу этого туда же внутренне относит и болтание ногами. Далее следует конфета…

Зейг: В результате чего она все больше погружается вовнутрь и в детство.

Эриксон: Угу. Не всегда ясно, где ты в данный момент находишься во временном отношении. Но я знаю правила игры и многозначность слов. Тебе, я думаю, было интересно узнать, что будущее – это «впереди и вверху», а прошлое – «позади». А ведь ты это давным-давно знал, верно?

Эриксон: Придет время, ты вырастешь и будешь рассказывать своим новым знакомым, какая у тебя в детстве была самая любимая конфета.

Эриксон: Вот ты взял фотографию, на которой Рокси (дочь Эриксона), я с Лорел на руках (новорожденная дочь Рокси, прозванная «Совенком» за свой громкий крик) и еще фигурка совы. (Э. держит в руке подаренную Лорел сову, вырезанную из железного дерева.) Представляешь, насколько оживет этот снимок для Лорел, когда она взглянет на него, а меня уже давно не будет на свете? Эта сова наполнит снимок огромным содержанием – человечностью, добротой, глубокой задумчивостью, всколыхнет многое в душе. А все так просто. Сова маленькая, а она уже большая (если взять в сравнении). Сова внизу, а она вверху. (Э. указывает на снимок, где он прижимает к себе Лорел левой рукой, а в пальцах этой же руки, пониже девочки, видна деревянная сова.)

Сейчас, когда ей шестнадцать, посмотрев на снимок, она обратит внимание на то, какая сова маленькая по сравнению с большим младенцем. Невидимая связь установится между ее теперешним ощущением «большой» школьницы и теплыми воспоминаниями о себе, когда она была совсем маленькая, и об этой маленькой сове. Видишь, как незаметно увязываются между собой все эти воспоминания?

Зейг: Это очень трогательная символика. Итак, когда Салли вспомнит о конфете…

Эриксон: Все это останется у нее в памяти. Когда бы она меня ни встретила, она всегда вспомнит об этой конфете и обо мне.

Зейг: А все как следствие того, что тебе удалось установить чувство доверия, спокойствия. Ты перестал быть незнакомцем для нее.

Эриксон: Это долговременная связь. Эта фотография связала надолго… фигурку совы и Лорел.

3. Ты очень добр и к Салли, видно, как ты о ней заботишься.

Эриксон: А знаешь, какая реакция была у жены Ланса (сына Эриксона)? Когда они обручились, она попросила у Ланса его фотографию на память. Ланс подарил ей снимок, где я снял его лежащим голышом на ковре.

Зейг: Младенцем?

Эриксон: Малышом. И ее любовь словно началась с этого малыша и охватила Ланса на все последующее время.

Зейг: Вот еще один интересный символический прием, который ты использовал в работе с Салли.

Эриксон: Тебе придется многому учиться и многое узнать. Вот прямо сейчас я покажу тебе одну вещь. (Э. поднимает ее левую руку.) Я ее подниму и положу тебе на плечо. (Э. медленно поднимает ее руку за запястье и кладет ей на правое предплечье.) Я хочу, чтобы твою руку парализовало, теперь ты не можешь ею двигать. Пока я не скажу, что ты можешь ею двигать, твоя рука будет неподвижна. Даже когда ты станешь девушкой, даже когда станешь совсем взрослой. Ты не сможешь пошевелить левой рукой и предплечьем, • пока я не разрешу тебе это сделать.

Эриксон: Что я здесь делаю?

Зейг: У меня выстраивается следующая ассоциация. Ты положил ей руку на плечо не сверху, где она как бы придавливала Салли, а на предплечье. Это более удобная, успокаивающая поза. Она обхватила себя. Через мгновение, когда ты пробудишь ее от шеи и выше, она так и останется в этом положении.

Эриксон: Я парализовал ее тело. В ее словаре паралич – плохое слово. Таким оно и останется, пока я не скажу иначе. Я могу устранить все плохое. На то я и доктор.

Зейг: Итак, символика уходит на уровень глубже. Сначала вызвано ощущение дискомфорта. Далее возникает ассоциация, вызванная дискомфортом, – негативное отношение к состоянию паралича, но это чувство будет тобой устранено. Мне понятно.

Эриксон: Я уже снимаю отдельные отрицательные моменты.

Зейг: И если ты устраняешь один отрицательный момент…

Эриксон: Если, печатая на машинке, я нажимаю на одну клавишу, то нажму и на другую.

Зейг: Между прочим, слово «парализовать», скорее, из словаря взрослого человека. Ребенок такого не знает.

Эриксон: Нет. Я сегодня слушал одного выступавшего по телевидению и сразу отметил: «У него мичиганский акцент». Мы ведь никогда не изучали акценты, однако отличаем их один от другого. Сначала неосознанно чувствуем разницу в произношении, затем учимся различать и, наконец, узнавать. Это познание распространяется, как паралич. Сначала Мичиган, потом Висконсин, Нью-Йорк. В чем суть знания акцентов?

Зейг: Знание акцентов распространяется так же, как и паралич Салли.

Эриксон (перебивая): А ты заметил, как значительно улучшилась твоя способность различать акценты после того, как ты побывал за границей?

Зейг: О, да. Очень интересно слушать немецкий акцент.

Эриксон: Да, именно слушать. И осознавать, что ты его слышишь.

Зейг: Да.

Эриксон: Обычно даже сам не замечаешь, когда начинаешь…

Зейг: Прислушиваться к акцентам. Ладно. Итак, когда ты поднял руку Салли и ее парализовало, паралич распространился на все тело.

Эриксон: Да. А нам всем хочется, чтобы наше тело было в порядке и надежно нам служило. Надежность во всем, включая все тело. Паралич – это плохо, это ощущение можно отключить.

Зейг: Но чувство удобства останется.

Эриксон: Для начала я хочу, чтобы ты проснулась от шеи и выше, но твое тело будет все глубже погружаться в сон… Ты проснешься от шеи и выше.

Эриксон: От шеи и выше. (Э. поднимает голову.)

Зейг: Ты выделил голосом слово «выше», тем самым усилив словесное внушение интонационным.

Эриксон: Это трудно, но ты сможешь. (Пауза.) Как приятно чувствовать, что твое тело крепко спит, твоя рука парализована. Как хорошо проснуться от шеи и выше. Сколько же тебе лет? (Пауза. Салли улыбается.) Сколько тебе лет?… Сколько тебе лет? (Э. близко склоняется к Салли.)

Салли (тихо): Хм… Тридцать четыре.

Эриксон (кивает): Очень хорошо. (Э. откидывается на спинку кресла.) Тебе тридцать пять, а почему ты сидишь с закрытыми глазами?

Эриксон: Она не хотела говорить «тридцать пять». Вот почему она улыбалась. Она постепенно возвратилась к своей уклончивой манере.

Зейг: Она замешкалась с ответом и вернулась к своей уклончивой манере. Проснувшись от шеи и выше, она намеревалась стать самой собой, т.е. взрослой.

Эриксон: Угу.

Зейг: Затем она заколебалась и ответила «тридцать четыре». Но ты опять возвращаешься к этому моменту и говоришь «тридцать пять». В чем тут дело?

Эриксон: Она постепенно возвращается к своему нежеланию давать четкие ответы.

Зейг: Из-за того, что ты вынудил ее точно назвать «тридцать четыре»?

Эриксон: Видимо, я не расслышал. В этом не было никакой особой цели.

Зейг: Позднее ты опять упоминаешь ее возраст, словно давая ей возможность поправить тебя. Она говорила очень тихо, вполне вероятно, что ты просто не расслышал ее. У нее была возможность поправить тебя, когда ты снова упомянул ее возраст, но для этого следовало сделать четкое заявление. Даже если ты и не расслышал ее, все равно получилось интересно.

Эриксон: Надо обращать себе на пользу и ошибки. Ты, должно быть, заметил еще одну вещь… Я очень медленно говорил.

Зейг: Да, ты говорил очень медленно, совсем не так, как ты обычно рассказываешь свои истории. Когда ты проводишь индукцию, у тебя гораздо более размеренный голос.

Эриксон: Потому что в трансе человек все делает автоматически и очень быстро – слишком быстро, чтобы выразить словами.

Зейг: То есть, чтобы сформулировать для себя возникающие у него в голове ассоциации или высказать их вслух?

Эриксон: Процесс мышления намного опережает наш язык. Поэтому мы полагаемся на бессознательное, которое работает с молниеносной скоростью. С помощью замедленной речи индуктор может осторожно изменить протяженность времени. Нам ведь с детства твердят: «Смотри на меня, когда со мной разговариваешь. Смотри на меня, когда я с тобой говорю. Отвечай немедленно, когда тебя спрашивают». Вас не устраивает только последняя часть ответа, вы хотите слышать весь ответ. Но если велено отвечать немедленно, ребенок выпалит только конец своего ответа. Поэтому вам первым делом надо добиться некой эластичности времени. Тогда гипнотизируемый заговорит с тобой полно, свободно. Салли проделала огромную мыслительную работу, когда я спросил ее о возрасте.

Зейг: Да.

Эриксон: А все из-за того, что ей надо было как-то обойти привычную уклончивую модель поведения.

Зейг: Необходимость дать четкий ответ вызывала у нее сопротивление на бессознательном уровне?

Эриксон: Нет. В обычном, бодрствующем состоянии ей присущи быстрота и уклончивость в ответах. Но она замешкалась, когда я спросил ее о возрасте.

Зейг: Да, так.

Эриксон: Она задержалась с ответом, но зато он был конкретным. Поскольку ее голова была в бодрствующем состоянии, ей потребовалось время, чтобы переключиться с одной поведенческой модели на другую.

Зейг: Значит, чтобы человек мог справиться со своей уклончивостью, надо дать ему время.

Эриксон: Дать время.

Салли: Мне приятно.

Эриксон: Так, я думаю, глаза у тебя сейчас откроются. (Салли улыбается, но не открывает глаза. Пауза.)

Эриксон: Я даю ей богатейшую возможность посомневаться.

Эриксон: Они открылись, правда? (Салли слегка кашлянула, прочищая горло.)

Эриксон: Видишь, она начинает понимать, что ее глаза откроются, раз я сказал, что они откроются. Она постепенно осознает, что у нее откроются глаза, и начинает моргать. Таким образом, она признает непререкаемую правоту моих слов.

Зейг: Она должна подвергнуть их мысленной обработке и сомнению.

Эриксон: Нет. Она должна переработать их в новую модель поведения, отличную от ее обычного сознательного поведения. Это поведенческая реакция. Если бы она не была в трансе, то ответила бы в своей уклончивой манере: «Да, откроются – нет, пожалуй, нет». А так она мягко, без внутреннего конфликта подошла к своему «да».

Эриксон: Глаза откроются и останутся открытыми. (Салли улыбается, облизывает губы, открывает глаза и моргает.)

Эриксон: Видишь здесь борьбу?

Зейг: Да, вижу.

Эриксон: Она начинает с улыбки. Этот прием она использует не первый раз.

Зейг: Прежде чем открыто проявить сопротивление.

Эриксон: Да. Перед тем как открыть глаза, она неоднократно улыбалась. Глаза она открыла тоже с улыбкой. А до этого ее улыбка означала, что глаза у нее откроются.

Зейг: Я совсем запутался. Ее улыбка указывала на то, что ее глаза вот-вот откроются?

Эриксон: К ожиданию она добавила улыбку.

Зейг: Приятное ощущение.

Эриксон: Приятное ощущение перед тем, как откроются глаза. Если перевести это на язык медицины, пациенту приятно, когда он видит идущего к нему с таблетками доктора. Пациенту приятно, когда к нему подходит доктор или медсестра со шприцем в руках.

Зейг: Это означает, что его собираются лечить.

Эриксон: Угу. И я заставил ее показать своим выражением лица, что она собирается открыть глаза. Я отвечал за движение ее глаз, а она добавила приятное ощущение к моей работе.

Зейг: Свою улыбку.

Эриксон: Угу.

Зейг: Но и открыв глаза, она сохранила улыбку на лице.

Эриксон: Значит, для нее было удовольствием, а не обязанностью, открыть глаза в ответ на мое внушение.

Зейг: Поскольку это не обязанность, следует ожидать большей покладистости.

Эриксон: Совершенно верно. Душа не лежит к тому, что человек должен делать по обязанности.

Зейг: Особенно у Салли, с ее уклончивостью. Эриксон: Угу.

Эриксон: Я оказался прав. (Салли напряженно смотрит перед собой.) Где ты находишься?

Салли: Полагаю, что здесь.

Эриксон: Ты здесь?

Салли: Да.

Эриксон: А ты можешь что-нибудь вспомнить из своего детства? (Э. наклоняется к Салли.) Что можно было бы рассказать другим.

Салли: М-м-м, ну…

Эриксон: Громче.

Салли (прочищает горло): Я… это… припоминаю… ну… дерево и двор, и это… как его…

Эриксон: А ты лазила на эти деревья?

Салли (тихо): Нет, это низкие растения. Еще… переулок.

Эриксон: Где?

Салли: Переулок между домами. И все дети играли на задворках. Играли, как это…

Эриксон: Кто эти дети?

Салли: Их имена? Вы имеете в виду их имена?

Эриксон: Да.

Салли: О, так, хм… (Салли продолжает напряженно смотреть то направо, то на Э. Он близко наклоняется к ней. Рука у нее все так же лежит на плече, визуального контакта с присутствующими нет.) Пожалуй, я помню Марию, и Эйлин, и Дэвида, и Джузеппе.

Эриксон: Бекки?

Салли (повторяет громче.): Джузеппе.

Эриксон: А когда ты была совсем маленькая, кем ты мечтала стать, когда вырастешь?

Салли: Я думала, хм, астрономом или писателем. (На ее лице появляется гримаса.)

Эриксон: Как ты думаешь, из этого что-нибудь получится? Салли: Думаю, что-то одно получится. (Пауза.)

Эриксон: Что ты скажешь насчет поведения вон того парня? (Указывает на одного из участников семинара.)

Зейг: Который смотрит, подавшись вперед? Эриксон: Смотрит, подавшись вперед.

Зейг: А, он лучше слышит левым ухом. (Голова молодого человека повернута левым ухом в сторону Э.)

Эриксон: А я ведь ему сказал: «Ты одним ухом слышишь лучше, чем другим». Сам-то он об этом знал, но удивился, как я об этом догадался.

Вот и Салли. Пытается разобраться в своих бессознательных воспоминаниях девочки из переулка. По ней видно, сколько времени надо, чтобы переключиться с сознательного на бессознательное. Видишь, как она медлит с ответом. Нужно время, чтобы перебраться из «сейчас» в далекое прошлое. Ведь чтобы из далекого прошлого добраться в настоящее, понадобилось много времени.

Зейг: Когда ты спросил ее, кем она хочет стать, когда вырастет, она ответила что, может быть, астрономом или писателем. Причем на ее лице появилась гримаса при слове «писателем».

Эриксон: Как ты научился писать?

Зейг: Наверное, путем упражнений.

Эриксон: Ты учился писать вот так. (Э. жестикулирует, гримасничает и ерзает.)

Зейг: Да, гримасничая.

Эриксон: Все тело двигалось.

Зейг: Да, ерзал на стуле и дергал ногами. Действительно, писать учишься всем телом.

Эриксон: Угу. Прикусив губу при слове «писателем», она вспомнила, как трудно было научиться писать. Я сам помню, как мне было сложно написать "t", особенно поднять перо и перечеркнуть палочку, или поставить точку над "i".

Зейг: Здесь в ней еще заметна диссоциация.

Эриксон: Угу. Слово «писать» мгновенно вернуло ее в детство. А взрослое слово «астрономия» она употребила потому, что ее голова была в состоянии бодрствования.

Звйг: Понимаю, телом она не восприняла это слово. Эриксон: Угу.

Салли: Я… у меня левая рука не двигается. (С. улыбается.) Это просто удивительно. (Смеется.)

Эриксон: Ты слегка удивлена своей левой рукой? Эриксон: Ты заметил, что я сам сначала пошевелил левой рукой? Зейг: Нет, не заметил. Эриксон: Посмотрим еще раз.

Зейг: Значит, она заметила это периферическим зрением? Видимо, это побудило ее переключить внимание на собственную руку?

Эриксон: Смотри сам. (Они прокручивают запись обратно, и действительно, Э. шевельнул левой рукой как раз перед тем, как Салли заявила, что у нее парализовало левую руку.) Ход ее мыслей последовал за движением моей руки. Как правило, это делается неосознанно.

Зейг: Никто бы и не понял, если бы ты сам не указал на это. Обрати внимание на отдельные моменты, происходящие на словесном уровне. Она произносит: «У меня левая рука не двигается. Это просто удивительно.» Это преувеличение. Такое преувеличенное утверждение не в ее стиле. Но ты к этому возвращаешься и говоришь: «Ты слегка удивлена». Немного снижаешь эмоциональный заряд. Подходишь к оценке с противоположного конца.

Эриксон: Угу.

Зейг: Это, возможно, позволит ей быть более конкретной в своих утверждениях.

Эриксон: Не следует заставлять пациента говорить: «У меня рука не двигается». Ты говоришь: «Вам может показаться, что ваша рука не двигается». Ты сам произносишь отрицание «не».

Зейг: Тогда это дает ей возможность отвечать в утвердительной форме.

Эриксон: Да.

Зейг: Итак, ты возвратился к ее преувеличению и поправил ее.

Эриксон: Из этого преувеличенно-эмоционального состояния я хотел спустить ее вниз, к ее обычному состоянию.

Салли: Я припоминаю, как вы сказали, что она не будет двигаться и хм…

Эриксон: Ты мне поверила?

Салли: Полагаю, да. (Улыбается.)

Эриксон: Всего лишь полагаешь. (Салли смеется.)

Зейг: Ты уже однажды воспользовался ее уклончивым ответом, чтобы обыграть слова «предположение» и «действительность». Здесь ты повторяешь «всего лишь полагаешь», и она смеется. Она понимает твою игру, но выражает это не словесно, а телесно.

Эриксон: Угу.

Салли: Я, это… мне кажется, что ею не пошевельнуть.

Эриксон: Значит, ты более чем полагаешь? (Салли смеется.)

Салли: Хм-м… да. (Тихо.) Я… это так удивительно, что можно пробудиться от шеи и выше, а от шеи и ниже – нет.

Эриксон: Что удивительно?

Салли: Что человек может, хм-м… что тело может спать от шеи и ниже, а я могу разговаривать и бодрствовать – а тела не чувствую, совсем онемело. (Смеется.)

Эриксон: Другими словами, ходить ты не можешь?

Салли: Нет, пожалуй, не сию минуту. (Отрицательно трясет головой.)

Эриксон: Не в этот самый момент.

Салли (со вздохом): Хм-м-м, не в этот самый момент.

Эриксон: Видишь, она отрицательно потрясла головой и сразу согласилась, что не в состоянии ходить. Теперь она уже может давать конкретные ответы.

Зейг: Ей все же легче дается четкий отрицательный ответ, чем четкий положительный ответ. Но от одного до другого лишь один шаг.

Эриксон: Угу.

Зейг: Заметь, все это время ее глаза прикованы к тебе, она не смотрит вокруг.

Эриксон: Мы были одни.

Эриксон: Каждый акушер в этой группе теперь знает, как получить анестезию… тела. (Э. выжидательно смотрит на Салли. С. согласно кивает головой, а потом делает отрицательное движение головой. Она продолжает смотреть направо отсутствующим взглядом. Прочищает горло.) Как себя чувствует человек, которому тридцать пять и он не может ходить?

Салли: Тридцать четыре.

Эриксон: Тридцать четыре. (Э. улыбается.)

Зейг: Она поправила тебя, и ты был весьма любезен. Это ни капли не вывело тебя из равновесия.

Эриксон: С какой стати?

Зейг: Преимущество оказалось на ее стороне. Она и раньше пыталась одержать над тобой верх.

Эриксон: Вот я и отдал ей этот «верх».

Зейг: Да. Она поправила тебя насчет возраста, но для этого ей пришлось прибегнуть к четкому утверждению.

Эриксон: Часто и уступка приносит победу.

Салли: Хм-м… Чувствует… м-м… сейчас это приятно. Эриксон: Очень приятно? Салли: Да.

Зейг: Теперь ты преувеличиваешь положительное ощущение. Она говорит «приятно», а ты «очень приятно».

Эриксон: Вот когда ты только вошла, тебе понравилось, как я подтрунивал над тобою?

Салли: Пожалуй, да.

Зейг: Сначала ты делаешь ударение на приятном ощущении, а затем возвращаешься к шуточному тону. Однако это не шутка. На самом деле ты заставляешь ее почувствовать себя очень неловко. Сводя во времени эти два ощущения, ты смягчаешь в положительном плане ее ощущение неприятной неловкости.

Эриксон: Да.

Эриксон: Пожалуй, да? (Салли смеется.) А может, не понравилось? Салли: Да, пожалуй, так.

Зейг: Она опять увиливает от прямого ответа, а ты интонационно подчеркиваешь слова «пожалуй, да».

Эриксон: Повышением тона на слове «да». «Пожалуй, да». Зейг: Интонационно выделяя положительную сторону. Эриксон: Угу.

Эриксон (улыбается): Вот момент истины.

Салли: Как? (Смеется.)

Эриксон: Вот момент истины.

Салли: Так, да, у меня смешанное чувство. (Смеется.)

Зейг: Она все так же уклончива. На словесном уровне она не приняла «момента истины». Ты снова делаешь нажим на эти слова.

Эриксон: Ты сказала «смешанное чувство». Очень смешанное? Салли: Как сказать? Мне это нравилось и не нравилось. Эриксон: Очень-очень смешанное чувство? Салли: Ох, вряд ли я смогу определить точный оттенок.

Зейг: Здесь ты снова действуешь с противоположного конца. Делаешь такой до нелепости преувеличенный упор на ее уклончивую манеру отвечать, что ей ничего не осталось, как ответить прямо, без уверток. Ты довел свой нажим до абсурда: «Очень смешанное?», «Очень-очень смешанное?»

Эриксон: В результате она оказалась в тупике.

Зейг: И подорвалась на собственной мине.

Эриксон: Да, подорвалась на собственной мине. Но потом она откажется от мины, но не от меня.

Зейг: Ты дал ей возможность увидеть последствия такого уклончивого поведения – «Очень смешанное; очень-очень смешанное». Но ты делаешь это в шуточной форме, и отказ от прежней модели поведения исходит от нее самой.

Эриксон: А не думаешь ли ты: черт меня дернул сюда прийти?

Салли: О, нет, я очень рада, что пришла. (Прикусила нижнюю губу.)

Эриксон: А придя сюда, разучилась ходить.

Салли (смеется): Да, научилась не двигаться от шеи вниз. (Кивает.)

Эриксон: Вкусная была конфета?

Салли (тихо): Ой, такая вкусная, только… м-м… мне хотелось бы ,' … разных сортов.

Эриксон (улыбается): Значит, отведала конфеток? Салли: Угу. (Улыбается.) Эриксон: А кто их тебе дал?

Салли: Вы дали.

Эриксон (согласно кивает): Вот какой я щедрый.

Эриксон: Опять очень уклончивые ответы. Но она с воодушевлением заявила, что конфета была вкусная, что-то в этом роде.

Зейг: Да.

Эриксон: А это вполне определенный ответ. Я все время даю ей шанс быть то уклончивой, то вполне определенной.

Зейг: Еще один положительный шаг.

Салли: Да. Очень мило с вашей стороны. (Улыбается.)

Эриксон: Понравилась конфета?

Салли: О, да.

Зейг: Куда уж определеннее! Эриксон: Она осваивает новую модель поведения.

Эриксон: А вот все философы говорят – реальность в нашей голове. (Улыбается.) Что это за люди? (Салли смотрит вокруг. Э. близко склоняется к ней.)

Салли: Представления не имею.

Эриксон: Она не имеет представления, кто эти люди. Она имела представление. Я спросил: «Что это за люди?», а она повременила, прежде чем дать отрицательный ответ.

Зейг: Ты заставил ее установить контакт с присутствующими.

Эриксон: Угу.

Зейг: Далее ты говоришь: «Скажи мне честно: что ты о них думаешь». А это очень нелегко. Ты выбрал такой способ принудить ее установить контакт с окружающими, что у нее не осталось иного выхода.

Эриксон: Да.

Зейг: С какой цепью?

Эриксон: Рука у нее все еще парализована.

Зейг: Да, телесно она не испытывает никаких неудобств.

Эриксон: Есть категория людей, которые любят свои болезни и цепляются за них. Поэтому надо вынудить их на какой-то откровенный поступок. Пациент внутренне открывается и тогда может подчиняться внушениям.

Зейг: Хотя ты предполагаешь, что она попытается проявить некоторую уклончивость даже при прямом ответе, все же она вынуждена отвечать более конкретно.

Эриксон: Совершенно верно. Поэтому ситуация, в которой ей приходится отвечать конкретно, не должна быть острой. Видишь ли, если удается добиться прямого ответа от человека с уклончивой моделью поведения, хотя бы самого общего ответа, то есть возможность получить и более конкретный ответ. Ты идешь от общего к более определенному, а определенное поможет избавить ее от паралича.

Зейг: А ты помнишь, как она избавилась от паралича?

Эриксон: Нет.

Зейг: Это было замечательно. Ты получишь истинное удовольствие, наблюдая, как это произошло.

Эриксон: Скажи мне честно, что ты о них думаешь.

Салли: Как сказать… Они выглядят по-разному.

Эриксон: Они выглядят по-разному.

Салли: Да, они все разные. (Прочищает горло.) Все очень милые. Только отличаются… друг от друга.

Эриксон: Все люди не похожи друг на друга. (Салли смущенно смеется, прочищает горло и вздыхает.)

Зейг: Ты заставил ее установить контакт с окружающими, а это может вызвать у нее некоторое отрицательное ощущение. Сначала ты заставил ее вступить в контакт с окружающими, а затем заставляешь откровенно высказаться о них.

Это очень трудное задание. Ей не хочется быть прямолинейной, но она подчиняется твоей установке, в результате ты получаешь прямой, но не исчерпывающий ответ.

Вероятно, в отношении присутствующих у нее возникает некая негативная ассоциация. Она опоздала и помешала занятиям. Это отрицательное ощущение, возможно, ассоциативно было перенесено на участников семинара. Поэтому можно предположить наличие некой неприязни к окружающим. Видишь, вот она сидит в трансе, обхватив себя одной рукой. Ты говоришь в это время: «Скажи мне честно, что ты думаешь об этих людях». Если она думает что-то негативное, она не может этого сказать, а с другой стороны, гипноз и ощущение комфорта, словно изолирующая прокладка, отгораживают ее от всего отрицательного.

Эриксон: Угу.

Зейг: Ты совершенно определенно отключил от себя ее внимание, заставив ее установить контакт с окружающими. Зачем?

Эриксон: Она должна переключиться на себя. Когда врач уходит из приемного покоя или из палаты, пациент переключается на самого себя. Ситуация должна выглядеть реальной.

Зейг: Кроме того, это интересный ход, чтобы воссоединить ее с группой. Ей надо было осмотреться, вступить в контакт с остальными.

Эриксон: И быть мысленно откровенной. Поэтому я дал ей на это разрешение.

Зейг: Позволил ей и негативные оценки?

Эриксон: Да. Если я кому-то что-то даю, то подразумевается что я могу это и отнять. Правильно?

Зейг: Правильно.

Эриксон: Вот я и дал ей разрешение.

Эриксон: Где сейчас Эйлин?

Салли: О, представления не имею. Хм-м…

Эриксон: А ты давно ее вспоминала в последний раз?

Салли: Сейчас подумаю, хм-м… довольно давно. Э-э… у нее была сестра, Мария. Она была младше Эйлин… м-м-м… скорее, моих лет. Знаете, я их вспоминаю, они из моего детства, но думаю о нихредко.

Эриксон: Откуда ты родом?

Салли: О, из Филадельфии.

Эриксон: И ты играла на задворках?

Салли: Ага.

Эриксон: Как же ты там оказалась?

Салли (смеется): Может, мне только показалось… м-м-м… что я там была.

Эриксон: Обрати внимание… Вон тот качает ногой, а этот переставил ступни, и она села по-другому. (Э. указывает на присутствующих.) А почему ты сидишь так неподвижно?

Зейг: Это попытка заставить ее отвечать более конкретно?

Эриксон: И заставить ее замечать мелкие детали в окружающем ее пространстве.

Зейг: И тем самым закрепить транс.

Эриксон: На заднем дворе, в Филадельфии, мы с ней одни. «Как же ты там оказалась?» «Там» – это очень конкретное слово. А задний двор в Филадельфии – ужасно расплывчатое понятие. Представляешь, сколько в Филадельфии можно насчитать задних дворов?

Зейг: Да, причем день и время тоже могут быть самые разные.

Эриксон: А слово «там» – весьма конкретное понятие. Видишь, я смешиваю общие и конкретные представления.

Зейг: Но имея целью подвести ее к большей точности.

Эриксон: Да.

Салли: Разве вы мне не сказали что-то по этому поводу, что… хм…

Эриксон (перебивая): Ты всегда выполняешь то, что тебе говорят?

Салли (отрицательно качая головой): Подчиняться – для меня это очень необычно.

Эриксон (перебивая): Ты хочешь сказать, что ты необычная девушка?

Салли: Нет, для меня необычно подчиняться.

Зейг: Ты перенес слово «необычный» совсем в другой контекст. В ее фразе это слово ассоциируется с негативным ощущением – «для меня необычно подчиняться». Затем ты говоришь: «ты необычная девушка», а в этом чувствуется положительный момент. На словесном уровне она это отвергает, повторив: «Для меня необычно подчиняться».

Эриксон: Ей запомнится фраза: «Ты необычная девушка».

Зейг: Понимаю. Запомнится на подсознательном уровне.

Эриксон: Да. Кроме того, смысл фразы приятен в эмоциональном отношении.

Салли: Я никогда не следую ничьим указаниям.

Эриксон: Никогда?

Салли: Не то чтобы никогда – редко. (Улыбается.)

Эриксон: Ты уверена, что никогда не следуешь указаниям?

Салли: Нет, не уверена. Кажется, я это только что сделала. (Смеется и прочищает горло.)

Эриксон: Ты можешь выполнять нелепые пожелания? Салли (смеется): Хм… мне кажется, я могла бы пошевелиться. Эриксон: Обрати внимание на ее ответ – «не следую указаниям».

Зейг: Она начинает думать о своей руке, и внутренне у нее возникает совершенно четкая мысль. А смысл твоих слов был весьма общий. Она ведь могла отреагировать на любые из твоих предыдущих внушений.

Эриксон: Она попала в ловушку, вынуждена была обратиться вовнутрь и конкретно осмыслить свой паралич.

Зейг: То есть, твоя неопределенность привела ее к конкретике.

Салли: Мне кажется, я могла бы пошевелиться.

Эриксон: Хм?

Салли: Если бы я по-настоящему захотела, я бы могла пошевелиться.

Эриксон: Она сказала: «Мне кажется, я могла бы пошевелиться».

Эриксон: Посмотри-ка вокруг. Как ты думаешь, кто следующим окажется в трансе? Посмотри на всех по очереди.

Зейг: Интересный момент. Зачем ты подводишь ее к контакту с присутствующими и предлагаешь ей решить, кто, по ее мнению, следующим войдет в транс?

Эриксон: Она должна задуматься об «а, б, и в», ведь она сама – часть алфавита.

Зейг: Так она возвращается в группу и становится ее частью.

Салли (оглядывая сидящих): М-м-м… Может быть, вот эта женщина с кольцом на руке. (Указывает на Анну.)

Эриксон: Которая?

Салли (тихо): М-м-м… которая сидит прямо перед нами, у нее кольцо на левой руке. Вот эта, в очках. (Э. наклоняется очень близко.)

Эриксон: А еще что про нее скажешь?

Салли: Еще что? По-моему, она войдет в транс следующей.

Эриксон: Ты уверена, что никого не пропустила?

Салли: Есть один-два человека, на кого я тоже так подумала – на мужчину рядом с этой женщиной.

Эриксон: «На кого я так подумала». Здесь заметна более конкретная реакция.

Эриксон: Еще кто-то?

Салли: Хм… да, еще кто-то. (Улыбается.)

Эриксон: А что ты думаешь о девушке, что сидит слева от тебя? (Указывает на Розу.)

Салли: Да.

Зейг: Очень примечательный кусок. Взгляни на Розу. Она отклонилась от тебя, руки и ноги у нее скрещены. Тем не менее, ты внушаешь Салли выбрать Розу, хотя вся ее поза выражает сопротивление.

Эриксон: Как ты думаешь, сколько ей понадобится времени, чтобы снять одну ногу с другой и закрыть глаза? (Роза сидит, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу.)

Салли: Не очень много.

Эриксон: Итак, наблюдай за ней. (Роза не распрямляет ноги. Смотрит на Э., потом вниз. Затем поднимает глаза, улыбается и оглядывается вокруг.)

Роза (пожимая плечами и улыбаясь): Мне и со скрещенными ногами удобно.

Эриксон: Салли связала себя словами «не очень много», Роза упорно сопротивляется. Теперь уже Салли не может отступить от своего «не очень много».

Зейг: Она переживает свою ошибку?

Эриксон: Да. Есть люди, которые терпеть не могут ошибаться. Салли ошиблась, но держится молодцом.

Зейг: Связав себя конкретным сроком, она сделала ошибку, теперь приходится переживать.

Эриксон: Да, на таких ситуациях люди учатся.

Эриксон: Я не сказал, что тебе будет неудобно. Никто этого не говорил. (Роза соглашается кивком головы.) Я только спросил у Салли, сколько времени тебе понадобится, чтобы распрямить ноги, закрыть глаза и войти в транс. (Роза согласно кивает. Пауза. Э. выжидающе смотрит на Розу.)

Звйг: Ты переключаешься с Салли на Розу. Салли выпадает из-под твоего влияния. Ей было уделено достаточно внимания, теперь оно переключено на другой объект. Теперь, когда ты начинаешь работать с Розой, Салли не может вернуть твое внимание.

Эриксон: Да, но она совершила ошибку, связав себя конкретным ответом и теперь из-за этого переживает.

Эриксон (обращаясь к сидящей слева от него Салли): Наблюдай за ней. (Пауза. Роза закрывает и открывает глаза.) Она закрыла и открыла глаза. Сколько еще тебе надо времени, чтобы закроешь их и больше не откроешь?

Зейг: Смотри-ка, какой славный грамматический ляп! "Сколько еще тебе надо времени, чтобы закроешь их и больше не откроешь?" Следовало сказать: «закрыть» и «не открывать», а ты сказал «закроешь». Это создает путаницу и заставляет ее сосредоточиться на слове «закроешь».

Эриксон: Да, она как-то выпала из общей картины и мне надо было каким-то образом втянуть ее обратно.

Зейг: Розу?

Эриксон: Нет, Салли. Она оказалась вне сферы моих действий.

Зейг: Да. Ей было сказано наблюдать за Розой, и таким образом она снова включилась в процесс.

Эриксон: Ведь Салли с самого начала дала определенный ответ, что пройдет немного времени, прежде чем Роза закроет глаза. Поэтому я снова подключил ее к работе.

Зейг: Замечательно. Салли придется признать существование фактора времени и осознать свою ошибку. Тем самым она извлечет урок: ошибку можно пережить. Этим стремлением избежать ошибок и объясняется ее уклончивость. И так, работа с Салли как с личностью в основном сводится к тому, чтобы сделать ее поведенческую модель более разнообразной, научить ее точности, допуская возможность ошибок, и умению спокойно воспринимать допущенные ошибки.

Эриксон: Когда я учился в медицинском училище, то возмущал однокашников своим нестандартным поведением. Обычно нас посылали по одному к умирающему пациенту и поручали обследовать его и поставить предположительный диагноз. Когда пациент умирал, проводилось вскрытие. Все отправлялись на вскрытие, моля всех святых, чтобы не было ошибки в их диагнозе. Зато я всегда говорил, хоть бы я ошибся, что вызывало всеобщее возмущение.

Зейг: Не улавливаю сути.

Эриксон: Я надеялся на ошибку, потому что она становилась стимулом к дальнейшему познанию. А если я поставил правильный диагноз, выходит, учится больше нечему. Мои одноклассники этого не понимали. Поэтому я заставил Салли связать себя конкретным, но ошибочным ответом, чтобы помочь ей больше узнать. Затем я снова подключил ее к работе.

Зейг: Хорошо. Остановимся еще немного на этом куске. Ты наседаешь на Розу, и она, в конце концов, закрывает глаза. На это уходит много времени, потому что Роза с самого начала всем своим видом выражает упорство. Ты тоже сразу понял, что она будет упираться, и поэтому просто выждал время.

Эриксон: Я выждал время и заставил одну действовать против другой.

Зейг: Да.

Эриксон: Салли обогатится позитивным опытом, а Роз запомнит на будущее: «Не пытайся сопротивляться».

ВТОРОЙ ДЕНЬ ОБСУЖДЕНИЯ (03.02.80)

Зейг: Мы остановились на том, что ты вывел Салли из транса и приступил к индукции в отношении Розы. Ты объяснил, что хотел, чтобы Салли пережила ощущение, вызванное допущенной ею ошибкой. Салли сказала, что следующим человеком, который войдет в транс, будет Роза и что у нее это легко получится, но на деле Роза долго не поддавалась гипнозу. Давай еще разок посмотрим эту последнюю часть записи.

Роза: Мне и со скрещенными ногами удобно. (Пожимает плечами.)

Эриксон: Я не сказал, что тебе будет неудобно. Никто этого не говорил. (Роза соглашается кивком головы.) Я только спросил у Салли, сколько времени тебе понадобится, чтобы распрямить ноги, закрыть глаза и войти в транс. (Роза согласно кивает. Пауза. Э. выжидающе смотрит на Розу. Обращаясь к сидящей слева от него Салли.) Наблюдай за ней. (Пауза. Роза закрывает и открывает глаза.)

Зейг: Ты использовал множество косвенных приемов, чтобы заставить Розу подчиниться. Пока ты этим занимался, находившаяся между вами Салли перестала реагировать на происходящее. Тогда ты заставил Салли снова включится в работу и велел ей наблюдать за Розой по двум причинам: во-первых, Салли должна воочию убедиться в своей ошибке, а во-вторых, это было дополнительным воздействием на Розу с целью добиться от нее гипнотической реакции.

Эриксон: Да.

Зейг: Но Роза остается все в той же «скрещенной» позе. Интересно наблюдать это столкновение двух сильных характеров, ведь ты не собирался допускать такого отпора. Роза уже приближается к тому, чтобы закрыть глаза и распрямить ноги, но сопротивляется изо всех сил. Это уже похоже на битву, и все же она вот-вот сделает то, что ты от нее ждешь, и подчинится твоему внушению.

Эриксон: Хотя это и битва, самое главное заключается в том, понимает ли это Роза и насколько.

Зейг: Насколько она понимает? Думаю, она осознает, что это битва.

Эриксон: Да. Насколько очевидно мое боевое усилие?

Зейг: По-моему, с твоей стороны никакого боевого усилия нет. Ты воздействуешь косвенно. Просто разговариваешь с Салли. Но в то же время выжидательно смотришь на Розу.

Эриксон: Мой голос направлен на Розу.

Эриксон: Она закрыла и открыла глаза. Сколько еще тебе надо времени, чтобы закроешь [sic] их и больше не откроешь [sic]? (Пауза. Роза закрывает и открывает глаза.)

Зейг: В прошлый раз мы говорили о грамматической ошибке, которую ты сделал, чтобы сконцентрировать внимание Розы на слове «закроешь».

Эриксон: Именно так. Потому что, если бы я сказал «чтобы закрыть их», с этим можно дальше бороться, а «чтобы закроешь» – как с этим бороться? Ей пришлось прибегнуть к ряду психологических маневров, чтобы определить, что это грамматическая ошибка.

Зейг: Да. Ей стало труднее сопротивляться, потому что часть своей энергии она направила на определение грамматической ошибки.

Эриксон: Совершенно верно. Когда затрагиваешь в лекции какой-нибудь спорный вопрос, надо быть чрезвычайно осторожным. Сразу замечаешь в аудитории враждебные лица оппонентов, и стоит тебе оговориться, как тут же раздается: «Я бы лучше справился». Автор реплики полон чувства собственного превосходства, но не осознает, что это чувство зиждется всего лишь на одном неправильном слове.

Зейг: То есть он спорит с формой, а не с содержанием.

Эриксон: Угу.

Зейг: Это вариант того случая, когда пациенту предлагается символ, способный принять на себя его эмоции. Помнишь ту историю, когда ты посоветовал женщине, у которой умер ребенок, посадить дерево. Символ поглотил горькие чувства. Так и здесь: ты делаешь грамматическую ошибку, и она отвлекает на себя и поглощает часть эмоций.

Эриксон: Можно единственным словом вызвать враждебность, и в то же время подарить людям ощущение счастья.

Зейг: Ощущение собственного превосходства.

Эриксон: Угу. Они воспринимают счастье как счастье, не вдаваясь в его природу.

Зейг: Не определяя его как чувство высшего порядка?

Эриксон: Не соотнося это чувство с породившей его причиной. Они тебя слушают и счастливы.

Зейг: Потому что ты оговорился.

Эриксон: Однажды со мной вступил в спор один преподававший в Чикаго приверженец Адлера. Я пытался уйти от этого спора, возражал, но он решил, что я его боюсь. Я использовал массу отвлекающих маневров, включая неправильное произнесение слов. Он с таким ликованием поправлял меня и был так счастлив по этому поводу, что это счастье стало излучаться на то, что я говорил. Он давно возглавлял чикагскую школу и знал об Адлере больше меня. Но я продолжал все в том же духе, пока он, наконец, не расплакался.

Зейг: Отчего он расплакался?

Эриксон: Он слушал меня с возрастающим восторгом, но не осознавал, что его эмоции вызваны тем, что он без конца поправлял мои неверные слова и неправильное произношение. В конце концов, он обнаружил, что соглашается с моими доводами. Но он не собирался соглашаться, он намеревался разбить мои доводы в пух и прах.

Эриксон: (Роза моргает.) Ей все труднее открывать глаза. (Роза закрывает глаза, затем, прикусив губу, открывает их. Пауза. Салли закрывает глаза.)

Эриксон: Зря она сопротивляется.

Зейг: Я показал кое-кому эту пленку, так они даже расстроились, что ты так сильно давишь на Розу. Хотя в самом начале можно было заметить кое-какие признаки, на несловесном уровне, указывающие на ее готовность к сотрудничеству. Она закрывает и открывает глаза.

Эриксон: Я понимаю, почему они расстроились. Не умея отождествить себя с Розой, они предпочли бы отступиться. Но Роза не хочет от меня отступаться.

Зейг: Нет, не хочет.

Эриксон: Она надеется на победу, но для нее неясно, чья это будет победа – моя или ее. Ей хочется, чтобы кто-то победил, но ей пока не позволено сказать: «Я хочу победить». Вот почему у нее закрываются глаза и она шевельнула рукой. Она все время смотрит на меня. Она надеется на успех, но это неопределенный успех. Но я-то знаю, что это мой успех. Но она намерена упираться до победного конца.

Эриксон: Видишь, как она старается пересилить меня, но проигрывает. (Пауза.) Она даже не осознает, как она близка к трансу. (К Розе.) Ну, закрой теперь глаза.

Эриксон: Вот еще что следует запомнить. Пациент приходит к вам за помощью. Он может сопротивляться этой помощи, в то же время отчаянно надеясь на вашу победу. Роза пришла на семинар за информацией, но понимает, что может'получить ее только через мою победу. Она мечется, как в ловушке, между желанием победить и еще более сильным желанием учиться.

Зейг: Да. И это очень хорошо, что тебя не оставляет охота продолжать эту борьбу. В этом есть трогательная доброта. На предложенных тобой условиях, она, хотя и проиграет, в конечном итоге победит.

Эриксон: Совершенно верно.

Зейг: Вот сейчас ты косвенно комментируешь, например: «Она старается пересилить меня, но проигрывает». Ей все труднее открывать глаза". Но вот ты прямо смотришь на нее и говоришь, обращаясь непосредственно к ней: «Ну, закрой теперь глаза, и пусть они остаются закрытыми», – хотя ты знаешь, что она не собирается сразу же закрыть глаза. Ты даешь ей еще один шанс…

Эриксон: Самой выбрать время. Закрыть или не закрыть глаза – она не это выбирает. Для нее важен выбор времени. Я могу позволить себе и подождать.

Зейг: Да. Кроме того, у нее могут сейчас возникнуть опасения относительно твоей победы – вдруг ты проиграешь. А это в итоге может подтолкнуть ее на твою сторону.

Эриксон: Угу.

Эриксон: И пусть они остаются закрытыми. (Роза с трудом продолжает моргать.) Ну хорошо, я подожду… (Опять моргает.) Но ты их закроешь. (Моргает.) Когда глаза закроются в следующий раз, не открывай их. (Пауза. Роза закрывает глаза и опять открывает, еще раз закрывает и снова открывает.) Ты уже и сама понимаешь, что глаза у тебя закроются. Ты сопротивляешься и не понимаешь, почему я выбрал тебя. (Роза дважды открывает и закрывает глаза.) Вот так. (Закрывает глаза и больше не открывает.) Очень хорошо.

Зейг: Больше она их не открывает.

Эриксон: «Вот так». (Тихо.) «Очень хорошо».

Зейг: Понимаю, ты произносишь эти слова утешающим тоном.

Зейг: Все это время ее глаза прикованы к тебе. Не думаю, что она может реагировать на происходящее в пределах ее периферического зрения. Она не отрывает от тебя глаз.

Эриксон: Я утешаю не тоном победителя.

Зейг: Понимаю. Ты хочешь ее успокоить.

Эриксон: Если бы я сказал «закроются» победным тоном, она бы открыла глаза.

Зейг: Да.

Эриксон: Я произнес эти слова успокаивающе.

Зейг: Так что, в конечном счете, выигрывает все-таки она.

Эриксон: Она выигрывает покой. Она достигает абсолютно новой цели – покоя.

Зейг: Да, можно с полным правом сказать, что перед нами один из тех случаев, когда выигрывает Эриксон, но приз получает пациент. Кстати, она окончательно закрывает глаза, когда ты произносишь: «Ты не понимаешь, почему я выбрал тебя». Похоже, это в какой-то мере разрядило напряжение. Почему?

Эриксон: «Ты не понимаешь, почему я выбрал тебя?» Вопрос как бы рассеивает ее сопротивление «по площади».

Зейг: То есть у нее возникает множество ассоциаций, когда она пытается объяснить себе, почему ты выбрал ее.

Эриксон: И ни одной правильной.

Зейг: Так почему же ты выбрал ее?

Эриксон: Чтобы ослабить ее сопротивление, которое я извлек из глубины и рассеял по поверхности, так сказать.

Зейг: Блестящий ход в работе с сопротивлением! Ты рассеял его таким тонким слоем…

Эриксон: Что оно больше не вызывало затруднений.

Зейг: Итак, она смотрит на тебя не отрываясь, ее внимание предельно сконцентрировано. Она делает довольно много движений. В двигательном плане она не скована, но если понимать гипноз как состояние сфокусированного внимания, она находится в трансе.

Эриксон: Этими движениями она старается уверить себя, что она не в трансе. Она ищет дополнительного доказательства в каждом новом движении, а это указывает нам на ход ее мыслей: «Предыдущее движение меня не убедило, попробую еще, тоже не убедило, и это тоже нет».

Зейг: Значит, она продолжает бороться, делая ориентировочные движения для собственной уверенности.

Эриксон: И с каждым разом проигрывает. Из всех, кого я встречал, ты первый, Джефф, кто старается разобраться в том, что происходит в гипнотизируемом, да и во мне самом. Ты сумел обратить внимание на слово «покой» и заметить, что в ее движениях как раз отсутствует покой. Этими движениями она не убеждает себя, а лишь еще больше разубеждает.

Зейг: Когда я веду практические занятия по эриксоновской терапии, в первой части я обучаю диагностике по Эриксону. Это необычная диагностика. Как определить, например, насколько пациент может сосредоточиться? Какова степень его реакции на внушение? Как определить его коммуникативность, его языковой стиль? Это не психиатрический диагноз, а диагноз, позволяющий понять внутри– и межличностные факторы, как например, манера поддержания установившихся взаимоотношений.

От диагностики я перехожу к следующему разделу, рассказывая о том, как ты увязываешь свои внушения с установленным диагнозом. Возьмем пример: надо вынести мусор. Замкнутому на себе человеку предложение вынести мусор делается одним тоном, а человеку, ориентированному на окружающий мир, совсем другим. Ты будешь искать особый подход и к «забияке», и к «побитой собаке», выражаясь метафорически. Я думаю, слушателям полезно это знать, потому что некоторые обращают внимание лишь на твою технику, а не на то, что в своей работе ты руководствуешься конкретным диагнозом данного пациента.

Эриксон: И результатом воздействия на гипнотизируемого.

Зейг: Ты изучаешь его внутренний мир и, исходя из своего диагноза, даешь установки. Ты используешь совсем особый вид диагностики.

Эриксон: Вот еще что следует принять во внимание: как мы все учимся говорить. Мы проходим через длительный период ошибок. «Я видю [sic] его. Я уви-дю [sic] его». У нас у всех за плечами богатый опыт ошибок, как грамматических, так и фонетических. Как многому мы учимся на этих ошибках! Можно нарочно сделать ошибку в расчете на помощь тех, кто приобрел знания, учась на собственных ошибках, и кто с готовностью принимает поправку от более знающего.

Зейг: И этим ты как бы возрождаешь в них…

Эриксон: Свежесть восприятия.

Зейг: Свойственную детству.

Эриксон: Да. «Мама, я увидю [sic] того-то?» А мама отвечает: «Надо говорить 'увижу»'. И ребенок благодарен. Поэтому, когда я неправильно произношу слово, меня тут же поправляют и к слушателям возвращается их забытая система ориентиров. Они испытывают чувство умиротворения и благодарности, не понимая, откуда это пришло. А лектор тем временем переходит к другому вопросу.

Вот тебе пример. Когда мы с Бетти отправились в свадебное путешествие, Бетти не умела водить машину. Мы ехали по пустынной сельской дороге. И вдруг в окно влетела пчела и ужалила ее в колено. Бетти ее прихлопнула и выбросила за окно. На первом же повороте я съехал с дороги, остановился и произнес с глубоким чувством: «Как я рад, что она ужалила тебя, а не меня».

Зейг: Не понял.

Эриксон: Я действительно был рад. Ты бы видел ужас и негодование на ее лице! Я ей объяснил, что меня уже однажды ужалила пчела. Я три дня лежал без сознания. При этом сообщении маска ужаса и негодования мгновенно сменилась полнейшим ликованием по поводу того, что пчела ужалила именно ее.

Зейг: Сработало желание защитить тебя.

Эриксон: Угу. Вот пожалуйста, жених желает ей зла, а она испытывает чувство благодарности. Она из-за меня прямо в ужас приходила, как только поблизости появлялась пчела. Но тот ужас, который вызвали у нее мои слова, просто невозможно описать. И вдруг вслед за этим страшным смятением следует нечто еще более страшное. Сразу два шока.

Зейг: Интересная последовательность эмоций – отрицательное чувство мгновенно преображается в положительное.

Эриксон: Когда во сне меня кусает комар, я просыпаюсь с поносом и страшной аллергической сыпью по всему телу. Мне приходится по часу отлеживаться в горячей ванне. Поэтому стоит Бетти заметить в спальне комара, как она вооружается аэрозолью и хлопушкой.

Зейг: Значит, ты можешь ассоциативно пробудить в пациенте или гипнотизируемом желание кого-то защитить и направить это чувство на себя.

Э. Верно. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее ужалила пчела, но она почувствовала не больше боли, чем обыкновенный человек от укуса заурядного комара.

Зейг: То есть чувство боли было поглощено другими нахлынувшими на нее эмоциями.

Эриксон: Охватившим ее чувством ужаса от высказанной мной радости, что именно ее укусила пчела, а затем еще более сильным чувством страха при мысли о том положении, в котором она могла бы очутиться на этой пустынной дороге – водить машину она не умеет, а я лежу без сознания. Ситуация могла оказаться трагической.

Зейг: Сказав это, ты имел в виду заботу о Бетти, что ей не стоит обращать внимания на укус пчелы. Ведь все могло окончиться гораздо хуже.

Эриксон: Нет. Я действительно почувствовал огромное облегчение от того, что пчела выбрала не меня, и только потом осознал, как я выглядел в ее глазах. Я смог поправить положение. Но Бетти сначала охватило жуткое негативное чувство, а затем мощное положительное чувство.

Зейг: Вернемся, пожалуй, к индукции.

Эриксон: Роза проигрывает, и я дал ей покои.

Зейг: Да. Итак, сначала негативное чувство и затем покой, после сопротивления…

Эриксон: Именно это приближающееся поражение и связанные с ним негативные эмоции помогли мне так эффективно внушить ей состояние покоя.

Зейг: Которого ты добился словами «очень хорошо», и особенно своим тоном. Можешь еще что-нибудь добавить о диагностировании именно характера Розы и ее особой манере сопротивляться?

Эриксон: Общие теории гипноза советуют избегать сопротивления.

Зейг: Да.

Эриксон: Используй его.

Зейг: Согласен. Мне нравится сам замысел: «вынуть запал» из сопротивления и распылить его таким тонким слоем, что от него ничего не остается. Роза проявила упрямство, но совсем другого рода, чем Салли. Что ты можешь сказать о различии в том, как проявляется сопротивление у Розы и у Салли?

Эриксон: Роза сопротивляется определенной личности, а Салли ведет борьбу на уровне идей.

Зейг: Значит, Роза выбирает прямой конфликт, а Салли вступает в противоречие с какой-то мыслью.

Эриксон: Да, с какой-то мыслью. В моем лице Роза защищается от человека вообще.

Зейг: Это замечательно. Мне нравится такое разграничение.

Эриксон: Я хотел бы обратить ваше внимание на то, как она мне помогала. Вполне естественно, что пациент может сопротивляться и делает это. Я предполагал, что она будет противодействовать мне.

Эриксон: Я сказал: «Пациент может сопротивляться» – и она тут же проявила сопротивление.

Зейг: Когда пошевелилась?

Эриксон: Угу. Да. Чтобы устроиться поудобнее.

Зейг: Перемена позы приближает ее к тебе. Она придвигается к тебе поближе и устраивается удобнее, облокотившись на подлокотник. Все это она проделала, когда ты произнес слово «сопротивление».

Эриксон: Да.

Зейг: Значит, сопротивляясь, можно двигаться и в положительном направлении.

Эриксон: Слово «сопротивление» приобретает новый смысл. Оно означает «покой, удобство», и я одобряю ее способность сопротивляться.

Зейг: До сих пор ты разговаривал с ней непосредственно или говорил о ней косвенно, но как только она закрыла глаза, ты отстранился от нее, интонационно изменил голос и переключился на группу. Почему?

Эриксон: Пусть она наслаждается покоем. Она его заработала, пусть им наслаждается. Я отстранился из уважения к ее покою.

Эриксон: И тем самым прекрасно проиллюстрирует такое проти-,водействие.

Эриксон: Вот она отодвинулась от меня, она проверяет надежность полученного через сопротивление покоя. Она все еще наслаждается им. Говоря другими словами, покой – ее заслуга.

Зейг: Ты использовал слово «противодействие», когда сказал, что она «прекрасно проиллюстрирует такое противодействие». Таким образом, чувство сопротивления приобретает еще один положительный оттенок.

Эриксон: Сама того не сознавая, она сейчас распрямит ноги. Но ей хочется доказать, что ей это не надо. Все правильно. Каждый пациент всегда хочет малость поупираться. Здесь врач должен пойти ему навстречу. (Пауза. Роза наклоняется вперед, но ноги на распрямляет.)

Эриксон: «Каждый пациент всегда хочет малость поупираться». С моего разрешения, она будет настаивать на своих скрещенных ногах. Так как всегда хочется хоть малость поупираться. Например, вот шарик, вот куколка и вот машинка – это тебе, а это мне.

Зейг: Да, это детский подход.

Эриксон: Детей учат делиться своими игрушками, а все-таки это – мое. Ким, как дитя Востока (Ким – приемная внучка доктора Эриксона), унаследовала мышление многих тысяч поколений вьетнамцев. Ким хватило года, чтобы внушить Бетти Алисе одну, по ее мнению, весьма замечательную мысль. (Бетти Элис удочерила Ким, когда ей было девять месяцев от роду.) Двухгодовалая Ким внушала ей: «Это игрушки Дэвида, только Дэвид может с ними играть. Это игрушки Майкла, только Майкл может с ними играть. Это мои игрушки, только я с ними играю. Это наши игрушки, и мы все с ними играем». Для тысяч поколений вьетнамцев «этот участок земли – мой». И вот поколение за поколением обрабатывают один и тот же участок земли одним и тем же допотопным способом.

Зейг: Ты хочешь сказать, что существует расовая форма сознания?

Эриксон: В нашем мозгу миллиарды клеток, способных реагировать на миллиарды разных раздражителей. Функции клеток мозга очень специализированы. Если ты принадлежишь к народу, где из поколения в поколение использовались лишь определенные клетки мозга, любой сигнал, получаемый младенцем извне, приводит в действие эту многовековую схему. Возьми, например, евреев. Тысячелетиями они подвергались преследованиям. Они могут и между собой воевать, причем весьма жестоко, но стоит вмешаться народу другой национальности, как они тотчас объединяются против незваного пришельца. Распри побоку, евреи объединяются против общего врага.

Зейг: Да.

Эриксон: Разве не так?

Звйг: Так.

Эриксон: Норвежцы известны как потомственные мореплаватели и исследователи новых земель, со временем они распространились по всему свету. И греки поколениями оставались греками и, добравшись до Америки, основали большую колонию. Уже четвертое поколение греков в Америке все равно говорят по-гречески. Они держатся вместе, не откалываются. Ливанская колония всегда остается ливанской колонией, а сирийская – сирийской. Зато норвежцы рассеялись по всему свету.

Американцы тоже повсюду распространились. Понимаешь, в тех, кто рождается с одинаково функционирующими клетками мозга, уже заложена определенная модель поведенческих реакций.

Вчера я разговаривал с очень умным польским евреем. Он был в полном отчаянии. Мы проговорили с ним часа два. «Что я сделал не так, – вопрошал он, – что мои родившиеся в Соединенных Штатах дети не уважают старые польские обычаи?» Единственное, что он мог понять, – это старые польские обычаи. Сам он работает мясником, а сын у него физик-ядерщик. Сердце старика разбито. Его сыну следовало стать мясником. Его жена – добрая домохозяйка. Дочь хочет сделать карьеру. А он все повторяет: «Что я сделал не так, что мои дети пошли не по тому пути?»

Есть народы, где семья, владеющая участком земли, скажем, тысячу лет, все еще продолжает обрабатывать его, хотя он уже не в состоянии прокормить их всех.

Звйг: Эти культурные отличия весьма стойки, они вошли в плоть и кровь.

Эриксон: Настолько вошли, что приходится прибегать к окольным путям, чтобы предостеречь ребенка от естественной поведенческой реакции.-

Зейг: Можно это как-то связать с нашей видеозаписью?

Эриксон: Возьмем Розу. У нее свое особое представление об отношениях мужчины и женщины.

Зейг: Потому что она итальянка? Эриксон: Совершенно верно.

В Милуоки живет один мой хороший приятель. Он успешно практикует там как психотерапевт. Приходит к нему пациент с нервным срывом, итальянец по происхождению, и рассказывает: «Я приехал сюда с родины вместе с женой. Она целыми днями только и делает, что сплетничает с соседками. Я прихожу с работы, сам готовлю себе еду, сам занимаюсь стиркой. Вся работа по дому на мне». Мой приятель спрашивает: «Вы родом из каких краев Италии?» Он ответил: оттуда-то. «А ваша жена откуда родом?» Он назвал другое место. Тогда мой друг объяснил ему: "Вы выросли в тех краях Италии, где принято, чтобы мужчины относились к своим женам с добротой. А ваша жена родом из мест, где любящий муж выражает свои чувства тем, что исправно поколачивает свою половину. Когда вы придете домой и не обнаружите никаких признаков обеда, всыпьте своей жене как следует и добавьте на словах: «Чтобы к моему приходу обед был на столе». Результат превзошел ожидания, а все потому, что муж проявил любовь, ведь в ней с детства было заложено: бьет – значит любит.

Индивидуальность Розы проявляется в том, что она держится с мужчинами независимо, словно бросая им вызов – докажите, что вы сильнее. Вот и следует доказывать.

Зейг: Кажется, Карл Витакер сказал, что любое лечение начинается с борьбы. И терапевт должен быть готов к этой борьбе, иначе не получится никакой психотерапии. Каждый пациент приходит и начинает испытывать тебя на прочность.

Эриксон: Он хочет выяснить, есть ли у тебя достаточно сил, чтобы помочь ему, а это подразумевает борьбу. Или ты мягкий и покладистый, как хотелось бы, или, напротив, сильный и напористый, что и требуется?

Один молодой доктор, грек по национальности, был, кажется, трижды женат. И каждый раз его выбор падал на американку. Он был родом из тех мест в Греции, где были сильны матриархальные устои. Каждую новую попытку создать семью его мать сопровождала напутствием: «Вот поживешь с ней несколько месяцев, а потом я тебя с ней разведу, и ты сможешь посвататься к другой девушке». Об этом я узнал от самого доктора. Я выслушал и его мать, которая мне поведала каким, по ее представлениям, должен быть настоящий жених. В свадебное путешествие он должен отправиться со своей мамочкой, а невеста пусть сидит дома. И вообще, она должна быть рабыней матери мужа. Приблизительно представляя, каковы будут последствия моих слов, я все же твердо заявил, что ее сын – американец и имеет право жениться на ком хочет. А поскольку мамаша проживает в Америке, то не имеет права превращать жену сына в свою рабыню. Сын слушал, вытаращив глаза, а мамаша разразилась потоком греческих слов. Сын был потрясен. Он даже не догадывался, что его мамаша знает подобные выражения.

У меня на приеме была одна девушка, родом из Испании, из мест, где, наоборот, преобладал патриархат. Там невеста отправлялась в свадебное путешествие с отцом, а жениха оставляли дома.

Она оказалась мудрой пациенткой. Когда я навестил ее с мужем после свадьбы, меня представили ее отцу, который приветствовал меня словами: «Так это вы тот человек, который посоветовал моей дочери отправиться в свадебное путешествие с мужем, и теперь она не перестает мне твердить, что у меня нет никаких прав». «Совершенно верно», – ответил я.

А свекровь-гречанка каждый Божий день заявлялась в дом к невестке и давала указания, что ей делать, что готовить, как расставить мебель. Пока я не сказал ей: "Я предупредил вашу невестку, что когда у нее иссякнет терпение, пусть скажет: «Ты хочешь, чтобы я вызвала доктора Эриксона?»

Зейг: Обращение к высшему авторитету.

Эриксон: Свекровь немедленно испарилась. А вот у Беатрисы (имя пациентки, о которой Э. рассказывает 3.) родная мать была невыносимый диктатор. Она пришла ко мне и стала излагать свои требования к Беатрисе. Я ответил: «Вы так много времени проводите рядом с Беатрисой, что вам следует отправиться к себе домой». В тот же день ко мне зашла Беатриса и сообщила: «Мама так разозлилась, что немедленно отправилась домой пешком». Ничего себе, шесть миль пути до того места, где она живет. «Она отправилась пешком в аэропорт, даже не захотела, чтобы я ее подвезла».

Зейг: Меня трогает твоя готовность помочь в подобных ситуациях. Твое вмешательство отличается крайней решительностью.

Эриксон: В процессе лечения сталкиваешься с различными моделями поведения. И надо уметь определить, насколько решительным должно быть вмешательство.

Зейг: Вернемся к видеозаписи. Мы остановились на том, что Роза оказывает сопротивление. Ты говоришь о сопротивлении и о том, что она собирается распрямить ноги. Затем ты говоришь, что она постарается настоять на своем. Поэтому она так не хочет распрямить скрещенные ноги. Упорство, видимо, ассоциировалось у нее с сохранением первоначальной позы.

Эриксон: Не надо делать из пациента раба. Надо просто пытаться помочь ему. Вы требуете от него сделать то одно, то другое, а ведь каждый из нас вырос с убеждением, что никто не смеет сделать из него раба и он не обязан выполнять чьи-то приказы. И чтобы пациент раскрыл для себя свои возможности, приходится прибегать к гипнозу. Он узнает, что ему под силу сделать даже то, что, по его мнению, противоречит его желаниям. (Роза открывает глаза. Салли покашливает. Э. обращается к Розе.) Что же ты думаешь по поводу того, что я выбрал тебя?

Роза: Мне хотелось проверить, смогу ли я не поддаться вашему воздействию.

Эриксон: Гак. (Салли кашляет.)

Зейг: Обрати внимание на Салли с ее кашлем, это очень интересный момент. Смотри, что произойдет через мгновение после ее кашля. Твое внимание довольно надолго было отвлечено от Салли. Ты задаешь Розе вопрос: «Что же ты думаешь по поводу того, что я выбрал тебя?» В вопросе чувствуется позитивная нагрузка, и это в какой-то мере упреждает возможную негативную реакцию Розы. Ее сознание одобрительно воспримет тот факт, что твой выбор пал на нее.

Эриксон: Ну-ка, прокрутим назад. Смотри, как Роза повернула руку ладонью ко мне. Рука открылась в мою сторону (Снова просматриваем эту часть пленки.)

Зейг: Она отклонилась назад, а затем подалась вперед.

Эриксон: И все с открытой ладонью.

Зейг: Да, как будто хочет что-то получить.

Эриксон: Угу.

Роза: Вот видите, я могу распрямить ноги. (Она распрямляет ноги, а затем снова скрещивает их. Салли смеется и кашляет. Э. мгновение молчит.)

Эриксон (Розе): Я же сказал, что ты распрямишь ноги.

Роза: Хм-м?

Эриксон: Я сказал, что ты распрямишь ноги.

Роза: Да, я могу.

(Салли кашляет, и кашель вынуждает ее пошевелить левой рукой. Кто-то из студентов дает ей таблетку от кашля, и она кладет ее в рот. Затем она разводит руки в стороны и пожимает плечами в сторону Э.)

Салли: Разве вы мне говорили, что я буду кашлять? (Смеется, дотрагивается до Э. и снова кашляет.)

Эриксон: Кашель – ее собственность, и она его использует.

Звйг: Да. Она хочет по-своему доказать тебе это. Она берет таблетку от кашля, пожимает плечами в твою сторону, руки у нее раскрыты. Кашель ей понадобился, чтобы освободить парализованную руку. Она заметила появление симптоматического кашля. Она умница и поняла, что этим можно воспользоваться, чтобы освободить руку.

Эриксон: Она великолепно это продемонстрировала.

Зейг: Да, просто великолепно.

Эриксон: О, какой ловкий, искусный ход! (Салли кашляет и прикрывает рот рукой.) Аи да умница, как интересно и хитро сумела овладеть своей левой рукой.

Зейг: Очень удачный ход. Ты сказал: «О, какой ловкий, искусный ход», «Как интересно и хитро сумела овладеть своей левой рукой» – и сделал легкую паузу.

Эриксон: Я оценил ее ход.

Зейг: Да, оценил.

Эриксон: Я дал ей почувствовать мое одобрение.

Эриксон: Ты отделалась от паралича руки, начав кашлять. (Салли кивает и кашляет.) Как это тебе удалось? (Салли смеется и кашляет.) Да, рабыни из тебя не получится.

Салли: Думаю, нет.

Эриксон: Ты устала держать левую руку так высоко, как же ее опустить?– вот ты и начала кашлять… (Салли смеется,)… и смогла опустить. (Салли вздыхает и смеется.)

Кристина: Можно спросить насчет того, что рука устала? Я считала, что в трансе человек не устает, в каком бы неудобном положении он не находился. Это заблуждение? У тебя правда рука устала… лежать так высоко? Или тебе стало неудобно сидеть в таком положении?

Салли: Хм, я ощущала, э-э… Мне было как-то не по себе… вроде чувство напряжения, но… м-м-м… я бы еще могла так сидеть.

Кристина: Могла?

Салли: Мне казалось, что могла. Да… сидеть так еще довольно долго… Хм-м. Знаете, было какое-то странное состояние, я…

Эриксон: Она могла бы сидеть так еще довольно долго.

Зейг: Да, могла бы. Ты отключился от Салли с ее противоречивым желанием, с одной стороны, быть объектом твоего внимания, а с другой, сидеть где-нибудь позади. Ты занялся Розой, и Салли, со своей парализованной рукой, почувствовала себя заброшенной. Именно тогда она нашла выход: с помощью начавшегося кашля освободила руку и в то же самое время весьма искусно вернула к себе твое внимание.

Эриксон: И продемонстрировала, что она – правша.

Зейг: Я не заметил. Что она сделала?

Эриксон: Освободив левую руку, она все старалась прикрыть рот правой рукой.

Зейг: Угу.

Эриксон: То есть совершенно определенно она старалась освободить левую руку, чтобы прикрыть рот. Хотя для нее гораздо естественнее было бы прикрыть его правой рукой. (Э. показывает на своих руках.)

Зейг: Значит, она освободила левую руку, чтобы прикрыть рот, в то время как она правша и ей всего лишь надо было сделать это свободной правой рукой.

Эриксон: Салли продемонстрировала тонкий анализ ситуации.

Зейг: Причем она все понимала. Осознавала, почему у нее возник этот симптом. Но это неважно. Не имеет значения, что она действовала осознанно.

Эриксон: Правильно.

Зейг: Дальше происходит следующее: Кристина задает вопрос. Салли начинает объяснять Кристине свои ощущения. То есть они как бы перехватывают инициативу, но ты этого не допускаешь. Ты прерываешь Салли во время ее ответа Кристине и снова становишься центром внимания.

Эриксон (перебивает Салли, обращаясь к Розе): Тебя зовут Кэрол, верно?

Роза: Что?

Эриксон: Тебя зовут Кэрол?

Роза: Меня? Нет.

Эриксон:А как?

Роза: Вы мое имя спрашиваете? (Э. утвердительно кивает.) Роза.

Эриксон (озадаченно): Роза?

Роза: Как цветок «роза».

Зейг: Ты снова переключаешь все внимание на Розу, не давая Салли возможности привлечь внимание к своему кашлю. Ты преследуешь поставленную цель – работа с Розой.

Эриксон: Я держу ситуацию под контролем. Салли и Кристина пытаются перехватить внимание. Но я снова овладеваю ситуацией, причем Кристина этого даже не осознает.

Эриксон: Хорошо. Итак, я заставил Розу продемонстрировать свое сопротивление.

Зейг: А она придвинулась ближе.

Эриксон: Да.

Зейг: Она с интересом ждет, что ты скажешь.

Эриксон: Она по-другому понимает слово «сопротивление».

Зейг: Она устраивается в той же удобной позе, какую приняла, когда ты упомянул раньше слово «сопротивление». Дополнительное подтверждение.

Эриксон: И Роза оказалась просто на высоте. Она продемонстрировала сопротивление, а затем и покорность, потому что глаза у нее все-таки закрылись. Как тебя зовут? (Обращается к Салли.)

Салли: Салли.

Эриксон: Салли. Итак, мне удалось показать, как Роза противится, но в конце концов уступает. (Салли улыбается.) А вот Салли, чтобы освободиться, раскашлялась и тоже проявила сопротивление.

Эриксон: Она пододвинулась вперед.

Зейг: Когда ты повторил слово «сопротивление». (Еще раз просматриваем часть пленки с индукцией, чтобы убедиться, что Роза действительно пошевелилась при слове «сопротивление».)

Зейг: Когда ты произнес «сопротивление», она пододвинулась вперед и села поудобнее. Удивительно.

Эриксон: У нее было время «переварить» это слово.

Зейг: Да, и отреагировать, причем на совершенно подсознательном уровне. У нее уже выработался рефлекс. Ты произносишь слово «сопротивление», и она тут же начинает поудобнее устраиваться в кресле.

Эриксон (Розе): Это ты подала Салли пример, последовав которому, она освободила руку.

Роза: Честно говоря, я закрыла глаза, потому что так было проще. Иначе вы продолжали бы повторять, чтобы я их закрыла. О'кей, сказала я себе, пожалуй, надо закрыть, чтобы вы перестали повторять одно и то же.

Зейг: Вот сейчас ты одобряешь Розу. Ты говоришь: «Это ты подала Салли пример, последовав которому, она освободила руку». Почему ты одобряешь Розу за то, что она показала пример?

Эриксон: Надо пользоваться любым поводом, чтобы отдать человеку должное. Обращенное к Розе слово «сопротивление» Салли обернула в свою пользу. Я высказал свое одобрение Розе, но его в определенной мере приняла на свой счет и Салли.

Зейг: Приняла на свой счет и Салли. Замечательно. Тем самым между ними устанавливается определенная связь.

Эриксон: Так. Но ты закрыла их. А Салли оказала сопротивление, следуя твоему примеру, правда, косвенно, через кашель. (Салли улыбается.) Умница. (Салли кашляет и прочищает горло.) А как ты собираешься освободить ноги? (Салли смеется.)

Салли: Хм, да просто освобожу. (Э. ждет. Салли смеется.) Вот смотрите. (Прежде чем пошевелить ногами, Салли озирается вокруг. Э. смотрит ей на ноги и ждет.)

Эриксон: Забавная ситуация, но это не ребячливость.

Зейг: Это становится игрой.

Эриксон: Со мной.

Звйг: Она играет с тобой.

Эриксон: Она словно делится со мной чем-то забавным. Как будто только мы двое знаем, в чем дело.

Звйг: И тогда ты делаешь так, чтобы ее чувство сопротивления приобрело положительный оттенок?

Эриксон: Чтобы ее ощущение общей со мной тайны приобрело положительный оттенок.

Зейг: Да, но до того, как она пошевелилась, у нее могли бы появиться отрицательные ощущения. Но ты это предотвратил, воспользовавшись ее кашлем. Ты похвалил ее за ум и сообразительность. Теперь ты спрашиваешь, как она собирается двигать ногами, и тем самым закрепляешь ее транс и свой контроль над ситуацией, но все это в шуточной форме.

Эриксон: Нам обоим нравится эта игра. Так и должно быть.

Зейг: Чему еще ты учил группу, проводя эту индукцию?

Эриксон: Установлению позитивного раппорта.

Эриксон: Видите, что она сделала? Для начала воспользовалась визуальной подсказкой. Она поискала, куда бы ей переставить ногу.

Зейг: Сначала она посмотрела, куда бы ей переставить ногу. Это была сенсорная реакция.

Эриксон: Да, ее сенсорная реакция. Произнесенное мною слово «визуальный» побудило ее к зрительному действию.

Зейг: Прежде чем пошевелить ногами, она осмотрелась, и ты снова отмечаешь здесь диссоциацию.

Эриксон: Угу, и держу эту диссоциацию под контролем. Своим сотрудничеством она сама помогает мне поддерживать контроль.

Эриксон: Сенсорный процесс понадобился ей, чтобы вызвать мышечную реакцию. (К Салли.) Как ты теперь встанешь?

Салли: Вот так и встану. (Салли со смехом смотрит вниз, затем с усилием отрывается от кресла, упершись руками, и встает. Э. смеется.)

Эриксон: Ты всегда встаешь с таким усилием? (Салли смеется и прочищает горло.)

Эриксон: Она переориентируется в своих мускульных движениях.

Зейг: Да, но это медленный процесс, и она снова смиряется с трансом. А ты сразу же снова вспоминаешь о конфете. Когда в трансе она ощущала себя маленькой девочкой, ты внушил ей, что она получила от тебя конфету. Напоминание о конфете помогло установить раппорт и доверие.

Эриксон: Ты уверена, что съела конфету?

Салли: Сейчас, что ли, или раньше?

Эриксон: Раньше.

Салли: Да, конечно. Но я помнила, что это было внушение.

Эриксон (придвигается ближе к Салли): Как ты думаешь, ты сейчас совсем проснулась?

Зейг: «Как ты думаешь, ты сейчас совсем проснулась?» Это прелюдия к следующему трансу. Ты заговорил о конфете, а это переориентировало ее на предыдущий транс, стало быть, все готово для следующего. Это замечательная работа, помнишь, ведь у нее были сомнения. У нее очень уклончивый характер, а тебе удается направить ее сомнения в положительное русло.

Салли (смеется): Да, думаю вполне проснулась. Эриксон: Вполне проснулась. Сейчас ты не спишь? Эриксон: Она слегка приблизилась ко мне.

Зейг: В этот момент Салли придвинулась к тебе. Затем она говорит: «Вполне проснулась». Ты спрашиваешь ее в упор и ждешь конкретного ответа на свой вопрос: «Ты проснулась?» Она отвечает «да», и ты спрашиваешь: «Ты уверена?» Обычно она сомневается в своих ответах, но в предложенном тобою контексте ее сомнения приобретают положительное направление.

Салли: Нет, не сплю. Эриксон: Ты уверена? Салли (смеется): Да.

Эриксон медленно поднимает ее левую руку. Руки у нее были сложены в замок, он разъединяет их и поднимает левую руку за запястье.

Салли: Рука как будто не моя. Эриксон: Что?

Салли: Рука словно не моя… Когда вы это делаете. (Э. отводит руку, и рука Салли каталептически повисает. Э. смеется, и Салли смеется.)

Эриксон: «Рука словно не моя». Я поддерживал с ней постоянный контакт; у нее было время подумать: «Рука не моя».

Зепг: Сначала ты заставляешь ее четко ответить, что она проснулась. Голос при этом у тебя резковат, поэтому она так уверенно отвечает. Затем ты подни маешь ее руку, как делал в первом трансе, и говоришь: «Теперь ты не так уверена, что не спишь». Как правило, ее утверждения нечеткие, уклончивые. Тво? формулировка «не так уверена» сродни ее обычной манере, и она соглашаете* что она не так уверена, что не спит.

Салли (улыбаясь): Да, не так уверена. Яне ощущаю тяжести правой руки, моя правая словно ничего не весит.

Эриксон: Не ощущает тяжести. Вот и ответ на твой вопрос, не так ли? (Обращается к Кристине.)

Эриксон: Смотри, Роза поднимает левую руку к лицу.

Зейг: Подражает.

Эриксон: Роза поднесла руку к лицу.

Зейг: Роза подражает Салли?

Эриксон: Угу. И старается убедиться, что может опустить руку обратно.

Зейг: То есть в одно и то же время она подражает и сопротивляется. Ей хотелось узнать нечто на собственном опыте. Она экспериментировала на бессознательном уровне, прислушиваясь к собственным ощущениям.

Эриксон: Но вначале она поднимает руку, вовсе не ощущая самого движения. Она осознала, что ее рука движется, только когда опускала ее. Давай внимательно просмотрим эту часть еще раз.

Эриксон (к Салли): Можешь ее так держать или рука поднимается к лицу? (Э. делает движение левой рукой вверх.)

Зейг: Мне кажется, ты сделал интонационное ударение на первой части предложения: «Можешь ее так держать?», и левой рукой смоделировал движение. Но, мне кажется, она отреагировала на подчеркнутую интонацию. У нее был выбор. Поскольку у нее сильнее выражена словесная ориентация, чем визуальная, она отреагировала на интонацию.

Эриксон: Вот почему так важно изучать, изучать и еще раз изучать того, с кем работаешь.

Зейг: Не уставай напоминать мне об этом.

Эриксон: Я напомнил потому, что ты не заметил, что у Розы движение руки вверх отличалось от ее движения вниз.

Салли: Хм-м. Вероятно, смогу так удержать.

Эриксон: Приглядывай за рукой. Думаю, она поднимается вверх.

Салли: Э-э… нет. (Отрицательно качает головой.)

Зейг: Ты внушаешь поднятие руки, тем самым снова контролируя и направляя последующие действия. •

Эриксон: Она начнет подниматься небольшими рывками. (Пауза. Салли смотрит прямо перед собой, затем переводит взгляд на Э. Салли отрицательно качает головой.) Ты, возможно, почувствовала первый рывок. Вот она поднимается. (Салли смотрит на свою руку.) Видишь этот рывок?

Зейг: Здесь слово «рывок» может быть истолковано двояко. Помнишь, Салли опоздала. Она неоднократно повторяла, что чувствует себя неловко оттого, что прервала занятия. В то время, как ты говоришь о «рывках» и вы наблюдаете за ними, в поле ее периферического зрения должна находиться вся группа. Ты хотел вызвать у нее одну из двух ассоциаций – избавить ее от чувства неловкости или, наоборот, напомнить о нем?

Эриксон: Нет, не хотел.

Салли: Когда вы говорите, я действительно чувствую.

Эриксон: Что?

Салли: Когда вы говорите о толчке, я его чувствую.

Эриксон: А всех рывков ты не чувствуешь?

Салли: Хм-м-м.

Эриксон, взяв ее руку за запястье, медленно и постепенно подталкивает ее вниз. Затем он убирает свою руку.

Эриксон: Я очень мягко и настойчиво подталкивал ее руку вниз.

Зейг: Да, и Салли сопротивлялась.

Эриксон: Я пригибал ее руку вниз, затем перестал. Рука приостановилась в приподнятом положении, но потом опустилась в точном соответствии с приданным мною направлением.

Зейг: Можно еще раз подчеркнуть, что она признает твою власть, особенно на несловесном уровне.

Эриксон: Я опускал твою руку, а ты сопротивлялась, верно?

Зейг: Она сопротивлялась, когда ее руку опускали, таким образом, в слово «сопротивление» вкладывается новое ощущение. Она препятствовала тому, чтобы ее руку опустили.

Эриксон: Но она продолжала поддерживать установившуюся со мною связь. Зейг: Именно так. Ты дал точное определение.

Салли: Да.

Эриксон: Зачем?

Салли: Так, как было, тоже неплохо. (Смеется.)

Эриксон (улыбается): Гак, как было… неплохо.

Зейг: Ты заканчиваешь с ней второй транс и начинаешь рассказывать историю о «Золотых Ножках». Смысл ее в том, что можно выйти победителем из самых сложных перипетий. Салли оказалась в центре твоего внимания, ты заставил ее пережить очень сложные чувства, когда в самом начале дня поставил ее в неловкое положение на глазах у всех. Затем ты рассказал другую историю, приблизительно о том же, что произошло с Салли, но с положительной концовкой. То есть, чтобы увереннее ощущать себя в жизни, нужны большая гибкость и широта взглядов.

Хорошо. Какова цель второго транса у Салли, с поднятием руки рывками?

Эриксон: Я здесь преследовал несколько целей. Я работал со всей группой, но для иллюстрации выбрал Салли, а затем счел уместным подкрепить показанное историей, которая как раз подходила лично к Салли и оказалась интересной для всей группы.

Зейг: Да, ты одновременно обучал и всю группу. Тонкая работа, ничего не скажешь. Ты излагаешь некое положение, затем в качестве иллюстрации рассказываешь соответствующую историю и потом демонстрируешь то же самое «живьем», в аудитории. А зачем все-таки понадобился второй транс с движением руки?

Эриксон: Могу рассказать тебе историю. Как-то в Англии один молодой человек зашел в клуб для пожилых джентльменов. Затеяв разговор с одним из членов клуба, он спросил: «Вам приходилось заниматься горным восхождением?» «Да, однажды», – ответил старший. Они перешли на другую тему. «Вам приходилось путешествовать за границей?» – спросил молодой. «Да, однажды», – ответил старший. Тут в гостиную вошел сын пожилого джентльмена. Последний представил сына своему собеседнику: «Это мой сын». «Единственный сын?» – поинтересовался молодой человек.

Я не хотел, чтобы это был единственный транс, ибо тогда все замыкается на этой единичности. Если возможен второй транс, то возможен и третий, и четвертый, и пятый. А знание этого позволяет логически продолжить мысль: «Я могу получить транс и через десять лет».

Зейг: Продолжить мысль в будущее. Хорошо.

Так, я хочу прояснить с твоей помощью еще один момент. С предельной точностью ты работаешь с Салли и Розой, не выпуская из виду ничего из происходящего. Ты работаешь с клиентом в теснейшем контакте и с предельной точностью. Но когда ты переходишь к своим рассказам и назидательным историям, слушатели обычно не воспринимают их «прицельную» направленность. Это как в рассказах ОТенри – все разъясняется только к развязке. Но они не улавливают тех тонких ходов, которые привели именно к этой развязке. В своей преподавательской методике ты не придаешь этому особого значения. Кто уловил, тот уловил, а нет, так нет.

Эриксон: Людям свойственна лень. Если я начну вникать в тонкости, им все надоест.

Представь, как много людей, познакомившись с нашим учебным анализом, поймут, что они проглядели массу деталей. А ведь им казалось, что они все заметили.

Я помню как ко мне через месяц после занятия пришел доктор Р. с расшифровкой стенографической записи этого самого занятия. Он попросил объяснить какое-то слово, скажем, на восьмой странице. Затем на шестнадцатой странице я объяснил ему другое слово, исходя из данного мною толкования слова на восьмой странице. «Вы это, верно, сейчас придумали?» – усомнился Р. «Нет, давайте еще раз просмотрим старую запись». Я объяснил ему, что чуть-чуть необычное толкование слова может через восемь страниц привести к совершенно новому его толкованию.

Два месяца спустя доктор Р. опять явился ко мне с записью того же занятия и опять попросил дать ему разъяснения по поводу отдельных мест. Он попросил другую секретаршу сделать новую расшифровку, а затем сверил мое первое толкование с повторным, и они сошлись слово в слово. Доктор Р. научился подробно все записывать, но он не мог понять, что я вижу гораздо больше подробностей, чем он.

Люди так самонадеянны. Когда доктор Р. в первый раз пришел ко мне со своей женой, у нее на ногах были сандалии на босу ногу. Он познакомил меня с женой, и я попросил ее оставить нас вдвоем с мужем. «Вы давно женаты?» – спросил я. «Пятнадцать лет», – ответил он. «И вы пришли ко мне, чтобы научиться наблюдательности?» – «Да».– «Вот вы женаты 15 лет. У вашей жены есть перепончатые пальцы на ногах?» «Нет», – ответил он. «Однако это так. Когда я ее позову, не смотрите ей на ноги. Я задам ей тот же вопрос». Когда она вошла в кабинет, я спросил, есть ли у нее перепончатые пальцы на ногах. Она сказала: «Нет». «Вы уверены?» – переспросил я. «Да», – последовал ответ. «Ваш муж тоже уверен. Давайте посмотрим и убедимся». Между вторым и третьим пальцами обеих ног были перепонки. Люди так самонадеянны.

Звйг: У себя под носом не видят.

(Далее Э. рассказывает 3. еще несколько историй. Их цель – тренировка зрительной памяти и умение доверять своему бессознательному.)