Семнадцать мгновений весны. Кривое зеркало Третьего рейха

А был ли мальчик?

Эта глава не имеет никакого отношения к фильму «Семнадцать мгновений весны» как к художественному произведению. Авторы таких произведений потому авторами и называются, что имеют полное право на вымысел, на собственную трактовку тех или иных событий, которые составляют основу их повествования. Поэтому разбирать образ советского разведчика Штирлица — Исаева и трактовку авторами фильма операции «Сайнрайз/Кроссворд» по меньшей мере некорректно. Однако, когда речь заходит о «Мгновениях», эти вопросы все же постоянно муссируются, и обойти их стороной было бы просто нечестно. Поэтому ниже мы остановимся на якобы имевшемся прообразе Штирлица — Исаева и переговорах Вольфа и Даллеса в Швейцарии. Еще раз подчеркну — все приведенные ниже факты связаны с фильмом лишь опосредовано и даются исключительно ради информирования читателя об «обстоятельствах дела».

Принято считать, что прообразом Штирлица стал советский агент Вилли Леман, работавший в недрах РСХА. Это, конечно же, абсолютно не верно. Штирлиц — образ собирательный, является плодом блестящей авторской фантазии Юлиана Семенова и практически не имеет с Леманом ничего общего. Роднит же их только одно — и этого факта оказалось достаточно, чтобы поставить Лемана на первое место в ряду прообразов Штирлица, — и тот и другой были сотрудниками Главного управления имперской безопасности (правда, разных управлений). Да и вообще Леман был единственным советским агентом, занимавшим более-менее значительный пост в нацистских спецслужбах. Все остальное, как вы увидите ниже, у них абсолютно разное. Тем не менее версия о Лемане как о прототипе Штирлица — наиболее устоявшаяся и, можно сказать, «официально признанная».

Вилли Леман (по-немецки его фамилия пишется как Lehmann) родился 15 марта 1884 года в семье преподавателя лейпцигской гимназии. То есть он был почти на 16 лет старше Исаева — ровесника века. Впрочем, это замечание лишь дань теме книги — Леман никогда не был советским разведчиком, он был шпионом или, если использовать более «благородное» слово, — агентом, причем агентом, служившим не из каких-то идейных принципов, а за банальные деньги.

Леман учился в столярной мастерской, а в семнадцать лет добровольно поступил на флот и прослужил на боевых кораблях около 10 лет. Есть предположение, что в 1904 году корабль, на котором служил Вилли, находился в корейском порту Чемульпо и молодой человек стал свидетелем героического боя крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» с японской эскадрой. Он был поражен мужеством русских и после этого всю жизнь питал к ним большое уважение. К концу своей службы на флоте Леман дослужился до звания старшего унтер-офицера-артиллериста.

Выйдя в отставку, он в 1911 году — то есть в тридцать семь лет; позже более молодые коллеги стали называть его «дядюшка Вилли», — Леман поступил на службу в прусскую криминальную полицию в Берлине. Его направили на офицерские курсы и после их успешного окончания назначили дежурным офицером отделение контрразведки. Вилли специализировался на контрразведке и в 1920 году возглавил канцелярию соответствующего отдела Берлинского полицей-президиума. В основном, в функции Лемана входила организация слежки за сотрудниками зарубежных дипломатических представительств. Подобная работа давала ему возможность, не вызывая подозрения коллег, вступать в контакты с зарубежными дипломатами. Поэтому, когда его финансовое положение сильно пошатнулось, он 7 сентября 1929 года предложил свои услуги советской разведке. Почему он выбрал СССР, а не, например, Англию или США? Скорее всего, это было обусловлено тем, что после окончания Первой мировой войны советская разведка была значительно сильнее, чем разведки «традиционных» мировых держав. Последние, победив в мировой войне, пребывали в некоторой эйфории и не особенно развивали сеть агентов в Веймарской Германии, которая и так находилась под их финансовым и частично политическим контролем. А следовательно, ожидать от них щедрого финансирования было трудно. Советская же разведка с каждым годом работала все активнее и готова была платить за нужные сведения, а доступ к информации у Лемана был. Причина, побудившая 45-летнего «дядюшку Вилли» предложить сотрудничество зарубежной разведке — то есть, по законам любой страны, совершить государственную измену, — была довольно банальна: он очень любил бега и игру на тотализаторе, причем ему сильно не везло и долги росли. Ни о каком антифашизме речи быть не могло: в 1929 году НСДАП располагала в Рейхстаге всего-навсего 12 местами, и никто не мог подумать, что всего через четыре года нацисты придут к власти. Внимание ИНО ОГПУ обратил на Лемана его друг Эрнст Кур, который был со скандалом уволен в свое время из полиции и затем завербован советской разведкой (под псевдонимами А-70 и Раупе).

В результате переговоров стороны пришли к соглашению: Леман обязался предоставлять интересующую советскую сторону информацию, за что ежемесячно ему стало выплачиваться 580 марок. В советской разведке ему были присвоены кодовые клички А-201 и Брайтенбах. Заметим, что оплата была крайне щедрой: 580 марок в месяц составляет 6960 марок в год, а, например, тот же Генрих Мюллер в 1929 году, являясь криминаль-секретарем, получал в год 2500 тысячи марок. Деятельность Лемана в Берлине курировали резиденты ИНО в Берлине Борис Давидович Берман, а затем Борис Моисеевич Гордон.[4]

В 1930 году по линии контрразведки Леману была поручена разработка персонала полпредства СССР, а также противодействие экономическому шпионажу СССР, что еще больше повысило его важность для советской разведки. Затем он руководил расследованием деятельности польских и чешских шпионов, следил за боевыми отрядами германской компартии, так называемыми «Красными фронтовиками». После прихода нацистов к власти в 1933 году Вилли Леман по рекомендации Германа Геринга был зачислен в только что созданное гестапо, то есть он стал сотрудником этой организации раньше, чем его будущий шеф Мюллер. В составе других чинов гестапо Леман принял участие в событиях «Ночи длинных ножей», когда были уничтожены сторонники Эрнста Рёма из числа высшего руководства СА. С декабря 1934 года непосредственную связь с Браутенбахом осуществлял советский нелегальный резидент Василий Михайлович Зарубин.

Леман по праву считался наиболее ценным агентом советской разведки в Германии. Он сообщал своим «работодателям» о всех планируемых гестапо мероприятиях в отношении советской резидентуры — о возможных арестах и провокациях, — и СССР всегда успевал принять необходимые меры. Одним из результатов деятельности Лемана стало то, что в течение 12 лет советская резидентура в Германии — а она была наиболее мощной и наиболее многочисленной в Европе — не имела ни одного провала. Он же передавал СССР данные о внутренней структуре гестапо, военной разведке, сведения о делах, находящихся в разработке спецслужб Германии. Постепенно Леман продвигался и по служебной лестнице: в 1936 году он возглавил реферат, ведавший контрразведкой на предприятиях военной промышленности. Получив доступ к военным секретам Германии, Леман вскоре передал в Москву информацию о начале производства бронетранспортеров и самоходных орудий, цельнометаллических истребителей, о закладке 70 океанических подводных лодок и т. д.

После отъезда Зарубина в декабре 1937 года из Берлина связь с Леманом осуществляли Рубен (возглавлявший легальную резидентуру Александр Иванович Агаянц), Маруся (М.Б. Васильковская — жена сотрудника резидентуры Короткова). После отъезда Маруси в ноябре 1937 года и смерти Агаянца в декабре 1938 года в Берлине не осталось никого, кто бы сохранил контакты с Леманом. Связь прервалась.

Тем временем в сентябре 1939 года было создано Главное управление имперской безопасности (РСХА), и Леман вполне закономерно занял руководящий пост в реферате Е1 (разведка и контрразведка на промышленных предприятиях). Кстати, на этот момент он оказался в непосредственном подчинении Вальтера Шелленберга, которые возглавлял в составе гестапо отдел контрразведки. Последнее звание, которое Вилли Леман получил в СС, — гауптштурмфюрер (что примерно соответствовало капитану в армии), а по линии тайной полиции он имел ранг криминаль-комиссара.

В 1940 году советская разведка несколько оправилась от крупномасштабных репрессий 1937–1938 годов. И в июне 1940 года Брайтенбах подбросил в почтовый ящик посольства СССР письмо, в котором просил восстановить связь, сообщал, где и в какое время можно с ним встретиться и пароль. Леману вновь срочно понадобились деньги.

Советская разведка внимательно рассмотрела вопрос — в Москве опасались провокации. В составленной в 1940 году справке руководитель немецкого отделения ГУГБ Павел Матвеевич Журавлев так охарактеризовал работу агента:

В начале сентября 1940 года 3-й секретарь советского полпредства в Берлине и по совместительству заместитель резидента советской внешней разведки Александр Михайлович Коротков (действовавший под именем А. Эдберга) восстановил связь с ценным агентом. Уже 9 сентября Коротков получил указания от Берии, как ему работать с «Брайтенбахом»: «Никаких специальных заданий «Брайтенбаху» давать не следует, а нужно брать пока все, что находится в непосредственных его возможностях, и кроме того, то, что будет знать о работе разных разведок против СССР, в виде документов, не подлежащих возврату, и личных докладов источника». Леман предоставил советской разведке копии большинства документов управления Е (контрразведка) гестапо, в том числе секретный доклад Рейнграда Гейдриха «О советской подрывной деятельности против Германии». Со слов самого Короткова историк Теодор Кириллович Гладков так описывает Лемана: «В назначенный час в прокуренный пивной зал вошел мужчина лет пятидесяти, чуть выше среднего роста, плотного сложения, с короткой крепкой шеей и круглой головой. Уши и нос у него были приплюснуты, как у человека, в прошлом занимавшегося борьбой или боксом. Ничего общего со стереотипом шпиона в нем не было, ощущался лишь старый кадровый служака. Леман мало изменился после их последней встречи, и Коротков сразу узнал своего контактера».

В конце 1940 года оператором Лемана стал советник, легальный разведчик Борис Николаевич Журавлев. В середине марта 1941 года Леман сообщил, что в абвере усиливаются отделы, работавшие против СССР; в мае — что в его отделе введены круглосуточные дежурства. 19 июня 1941 года «Брайтенбах» на личной встрече с «Николаем» (то есть Журавлевым) сообщил, что нападение на СССР назначено на 3 часа утра 22 июня, однако его информация была сочтена провокацией. После начала войны и отъезда сотрудников советского посольства, через которых поддерживался контакт с Леманом, связь с ним прервалась.

Однако советская разведка не оставляла мысли использовать непотопляемого агента, находившегося в самом сердце нацистских спецслужб. И в мае 1942 года на связь с ним направлен Ганс Барт («Бек»), однако он получил старый пароль, и встреча не состоялась. Далее обычно следует довольно фантастическая история — трудно сказать, что в ней правда, а что вымысел. Якобы считавшийся твердым национал-социалистом, Барт заболел и лег на операцию в клинику. Под наркозом он неожиданно заговорил о необходимости сменить шифр и возмущался: «Почему Москва не отвечает?» Хирург сообщил о странном поведении пациента куда следует. Как бы то ни было, Барта арестовало гестапо, и он на допросе выдал явки Лемана и его установочные данные. Существует и другая версия провала: 5 августа 1942 года в район Брянска были сброшены на парашютах два советских агента, немцы по национальности, которые должны были пробраться в Берлин (!) и установить связь с Леманом. Но в Берлине оба были арестованы гестапо и на допросах опять-таки выдали Лемана.

В декабре 1942 года гауптштурмфюрер СС Вилли Леман был вызван на службу и домой больше не вернулся, а его место во главе реферата занял штурмбаннфюрер СС Курт Линдов. Мюллер не собирался признать, что в его аппарате в течение многих лет работал агент иностранной разведки, и это дело решили замять. В результате семья «дядюшки Вилли» не пострадала, а его супруге сообщили, что муж, страдавший диабетом, в состоянии комы выпал из поезда Берлин — Варшава и разбился насмерть.

То есть хорошо видно, что если Вилли Леман и стал для Юлиана Семенова одним из прообразов Штирлица, то лишь в очень не значительной степени. И называть его таковым, на мой взгляд, — лишь умалять талант писателя, создавшего завораживающий образ советского разведчика, который смог проникнуть в святая святых немецких спецслужб.

Заканчивая разговор о Лемане, напомним еще о двух советских агентах, которые по своим данным больше подходили на роль прототипа, хотя и не служили в СС. Речь идет об обер-лейтенанте люфтваффе Харро Шульце-Бойзене и Арвиде Харнаке. Первый молодой человек (он родился в 1909 году) происходил из военной семьи, имел за плечами юридический факультет Берлинского университета и училище транспортной авиации в Варнемюнде. Харро служил в аппарате Имперского министерства авиации и был убежденным антифашистом. Во время войны он возглавлял — вместе с немецкими коммунистами Зигом и Гудцорфом — одну из наиболее эффективных групп Сопротивления. Харро Шульце-Бойзен, походивший своими аристократическим манерами на фон Штирлица гораздо больше, чем Леман, был схвачен гестапо 31 августа 1942 года и менее чем через два месяца казнен.

В свою очередь, высокопоставленный чиновник Имперского министерства экономики Арвид Харнак был ветераном «Добровольческих корпусов» — в 1919–1920 годах он воевал против коммунистов в Верхней Силезии, Киле и Берлине. Он получил степени доктора права в Грацком университете в 1924 году и степень доктора философии в Гиссенском университете в 1931-м. С 1935 года по убеждению он стал сотрудничать с советской разведкой, а в 1937 году, чтобы иметь возможность лучше выполнять свою работу, вступил в нацистскую партию. Но и Харнак не дожил до 1945 года: через три дня после Шульце-Бойзена он был арестован, а 19 декабря повешен в печально известной берлинской тюрьме Плётцензее. Авторы книги «Внешняя разведка России» констатируют: «В результате сколько-нибудь систематической разведывательной деятельности на территории Германии в годы войны внешней разведке организовать не удалось».[5]

Кроме того, на роль «прототипа» однажды «пробовался» некий сын силезского помещика Рудольф фон Шелие, член НСДАП с 1933 года — он был арестован и казнен в декабре 1942 года.

Вообще количество прототипов Штирлица-Исаева (его настоящая фамилия, по Юлиану Семенову, Всеволод Владимирович Владимиров) велико. И оно постоянно растет. Не проходит и года, чтобы тот или иной журналист не вернулся к этой теме и не сделал бы очередное открытие: вот он — прототип легендарного разведчика. И в этом нет ничего странного: Штирлиц — идеальный советский разведчик, обаятельный, умный, рисковый, прекрасно законспирированный, благородный. И, конечно же, любой из наших разведчиков хоть в чем-то на него и похож.

Ниже мы лишь коротко остановимся на некоторых других фигурах, которых наиболее часто называют прототипами Штирлица.

Конечно же, когда речь заходит о Штирлице, сразу вспоминают о двух легендарных советских разведчиках — именно разведчиках, а не шпионах. Это Рихард Зорге и Николай Кузнецов. И о том, и о другом написано столько, что вряд ли есть необходимость повторяться еще раз. За Зорге говорит то, что он совершенно легально работал корреспондентом немецкой газеты и был хорошо знаком с очень влиятельными людьми из немецкого посольства в Токио. Против — он не состоял на государственной службе и, таким образом, нацистским функционером не был, соответственно, о каком-либо «внедрении» говорить не приходится. Кузнецов же подходит значительно больше, и вполне возможно, что какие-то черты его характера и были использованы Юлианом Семеновым при создании образа Штирлица.

Никанор Иванович Кузнецов (позже он стал известен исключительно под именем Николай) был больше чем на десять лет младше Штирлица — он родился 27 июля 1911 году в деревне Зырянка Камышловского уезда Пермской губернии в семье крестьянина (Исаев — выходец из интеллигентов, его папа был профессором). В 1926 году Кузнецов окончил семилетнюю школу, в которой увлекся языком эсперанто, и поступил на агрономическое отделение Тюменского сельскохозяйственного техникума. Учеба шла хорошо, нов 1927 году умер его отец и Николаю пришлось перевестись поближе к дому — в Талицкий лесной техникум. Здесь он и увлекся немецким языком, к которому у него неожиданно проявились выдающиеся способности. Правда, окончить техникум ему не удалось — за несколько месяцев до окончания в 1929 году он был из него отчислен в связи с исключением из комсомола (и позже в партию так и не вступил). Из комсомола же Кузнецова вычистили за «сокрытие своего кулацкого происхождения».

По окончании техникума в 1930 году Кузнецов поступил помощником таксатора в земельное управление в Кудымкаре. В 1931 году он восстановился в комсомоле, но в следующем году был вновь исключен — из-за судимости по хозяйственному делу (дело было сфабриковано НКВД). В июне 1932 года он был завербован Коми-Пермяцким окружным отделом ГПУ в качестве внештатного сотрудника — проще говоря, осведомителя (псевдоним «Кулик»). В 1934 году Кузнецов переехал в Свердловск и устроился на работу статистиком в «Свердлес», а затем чертежником на Верх-Исетский заводи, наконец, расцеховщиком конструкторского бюро «Уралмаша». В Сверловском областном управлении НКВД он проходил под кличкой «Ученый». В характеристике на Кузнецова было отмечено: «Находчив и сообразителен, обладает исключительной способностью завязывать необходимые знакомства и быстро ориентироваться в обстановке. Обладает хорошей памятью». В январе 1939-го Кузнецов познакомился с руководящим сотрудником НКВД Михаилом Журавлевым, который через несколько месяцев порекомендовал его начальнику отделения отдела контрразведки НКВД Леониду Райхману как способного агента, блестяще владеющего немецким языком и вообще полиглота. Так Кузнецов оказался в Москве, где и был привлечен к работе в НКВД — здесь заметим, что, по фильму, Штирлиц все-таки агент ГРУ, а не НКВД, то есть военной, а не политической разведки (иначе зачем ему праздновать 23 февраля — День Красной Армии; у чекистов был свой праздник). Сначала он работал секретным спецагентом контрразведки (с окладом кадрового оперуполномоченного) под кодовым именем «Колонист». Официально же Кузнецов, по оперативной легенде, являлся инженером-испытателем авиационного завода Рудольфом Вильгельмовичем Шмидтом.

Он работал по линии контрразведки, занимаясь освещением сотрудников немецкого посольства в Москве. В сентябре 1941 года Кузнецов писал: «Последние три года я, за коротким исключением, провел за границей, объехал все страны Европы, особенно крепко изучал Германию», — в результате этой подготовки и несомненных способностей к языкам Кузнецов получил настолько хорошие знания немецкого, что вполне мог сойти за коренного немца.

Летом 1942 года после соответствующей подготовки Кузнецов был направлен в отряд особого назначения «Победители» под командованием Дмитрия Медведева — фактически диверсионно-разведывательный отряд НКВД. В отряде Кузнецов проходил под именем Николая Васильевича Грачева (то есть, как и у Штирлица (Максим Исаев), у него даже русское имя было «не родным»). Центром деятельности Кузнецова стал город Ровно, где он появился с документами на имя немецкого обер-лейтенанта Пауля Зиберта (он и Штирлиц — кавалеры Железного креста 1-го и 2-го класса). Важнейшими сведениями, которые были им получены, стала информация о планировавшейся германским командованием операции «Цитадель» — наступлении на Курской дуге. Ему же удалось получить сведения о местонахождении Ставки Гитлера «Вервольф» под Винницей, а также информацию о подготовке покушения на глав стран антигитлеровской коалиции во время их встречи в Тегеране.

Однако в деятельности Кузнецова было довольно много элементов авантюризма и тяги к проведению диверсий. Его самыми известными операциями стало убийство имперского советника Геля и его секретаря Винтера, через месяц он смертельно ранил заместителя рейхскомиссара Украины регирунгспрезидента Пауля Даргеля, а затем убил президента Верховного суда на Украине А. Франка — причем в здании самого суда, — а также вице-губернатора Галиции Отто Бауэра. Всего на счету Кузнецова было восемь убитых чиновников. Кроме того, он организовал похищение из Ровно командующего восточными войсками особого назначения на Украине генерал-майора Макса Ильгена (не «фон Илгена», как пишут обычно) и личного шофера рейхскомиссара.

Кузнецов совершил невозможное: русский человек, гражданский, ни в какой армии ни дня не служивший и даже воинского звания не имевший, в Германии никогда не бывавший, действовал под именем немца 16 месяцев, причем в столице рейхскомиссариата Украина, где было множество настоящих немцев.

В конце декабря 1943 года Кузнецов получил новое задание — развернуть разведывательную работу в городе Львове. В ночь на 9 марта 1944 года Николай Кузнецов попал в село Боратин Львовской области в засаду, устроенную бендеровцами, и погиб. Посмертно Кузнецов 5 ноября 1944 года был удостоен звания Героя Советского Союза.

В одной из публикаций в «Татарских новостях» на роль прототипа Штирлица был выдвинут Игорь Харитонович (Ибрагим Хатямович) Агагин, который во время войны под именами Отто Вебера, Рудольфа Крюгера и Рудольфа Бауера также действовал в немецком тылу и даже какое-то время служил адъютантом у комиссара тайной полевой полиции — армейском аналоге гестапо. Но опять-таки он был зондерфюрером, то есть фактически гражданским специалистом.

Ну и наконец, в самом конце, уже без всяких комментариев процитируем отрывок из интервью с одним из братьев Вайнеров — Георгием: «А тут еще замечательный господин Норман Бородин сказал нам с братом: «Дураки, вместо того чтобы сидеть в компаниях и по пьяному делу травить нескончаемые истории, вы лучше расскажите их друг другу, запишите и печатайте детективные романы». О Нормане я должен рассказать отдельно: он и его семья — потрясающий материал для грандиозного романа о возникновении, укреплении, победе идей и убеждений, их трансформации, крахе и последующем уничтожении всех идеалов. Отец Нормана Бородина, друг Ленина, был одним их первых российских коммунистов-подпольщиков. Его внесли во все анналы ФБР как реального создателя коммунистической партии США. Сыновья, Норман и Фрэд, родились в Нью-Йорке именно тогда, когда Михаил Маркович Грузенберг, взявший себе партийный псевдоним Бородин, создавал там компартию. В 1917 году Бородин вернулся в Россию, где ожесточенно строил коммунизм, пока его в 1947 году не посадили как шпиона и не убили в подвалах Лубянки. Норман Бородин, выполняя заветы папы, стал с молодых ногтей закордонным разведчиком — он знал все европейские языки и говорил на них, как по-русски. Именно он явился одним из прототипов Штирлица: мы с братом познакомили Нормана с Юлианом Семеновым, и это знакомство подвигло Юлиана на написание романа «Семнадцать мгновений весны». Будучи резидентом советской разведки, Бородин провел все четыре года войны в качестве американского гражданина, но члена швейцарской миссии Красного Креста в Берлине. Когда он вернулся победителем, его отблагодарили: отца убили, а сам Норман просидел с 1948-го по 1956-й. Потом его освободили, и он стал журналистом. Человек знал все на свете».

Если с прототипом Штирлица все понятно — это образ собирательный, — то сам сюжет «Семнадцати мгновений» крутится вокруг реальных событий. Это переговоры между Карлом Вольфом и Алленом Даллесом и его сотрудниками в Швейцарии. В фильме, естественно, дается советская трактовка этих событий — они подаются как заговор «проклятых американцев» против нашей страны. Можно сказать, что Лиозновой это полностью удалось — американцы в фильме значительно более отталкивающие, чем даже немцы. Если немцы все же наши противники, то американцы — вероломные союзники, думающие только, как бы напакостить нам, да еще, естественно, о деньгах.

В 8-й серии Вольф говорит:

Существует и другая трактовка событий, и, если честно, она кажется более реалистичной. Но целью этой книги не является дискутирование на тему операции «Санрайз/Кроссворд», поэтому ниже будет просто изложен основной ход реальных событий в Швейцарии.

Центральной фигурой переговоров, состоявшихся в Италии, стал Верховный руководитель СС и полиции в Италии, обергруппенфюрер СС и генерал войск СС Карл Вольф (сыгранный в фильме Василием Лановым). Одновременно он являлся начальником Личного штаба рейхсфюрера СС, но фактически с сентября 1943 года на этом посту он только числился и никаких конкретных обязанностей по этой должности не имел. Действовал ли Вольф по поручению Гиммлера, сказать сложно. Очень много говорит за то, что выход на американцев был его личной инициативой. Хорошо информированный о состоянии настроений населения на Севере Италии, Вольф в последнее время стал постоянно выражать беспокойство по поводу будущего развития событий: учитывая, что всем здравомыслящим людям было ясно, что конец войны уже не за горами, он считал вполне реальным, что после ухода немецких войск в Северной Италии будет сформировано коммунистическое правительство. Это опасение Вольфа было связано с тем, что наиболее активную позицию в этом регионе занимали партизаны, контролируемые именно коммунистами. Кроме того, на территории Югославии реальной силой обладал также коммунист — Иосип Броз Тито. Во всем этом убежденный антикоммунист Карл Вольф видел вполне реальную угрозу установления власти коммунистов на пока еще подконтрольной ему территории Европы.

Вскоре он нашел и единомышленника, которым оказался полицейский атташе немецкого посольства при Республике Сало штандартенфюрер СС и полковник полиции Ойген Дольман (в фильме его играет Ян Янакиев — он несколько раз сопровождает Вольфа на переговоры и отделывается несколькими незначительными фразами). Ценность Дольмана заключалась в том, что у него мать была итальянкой и как по происхождению, так и по роду службы он обладал широкими связями во влиятельных итальянских кругах. Другим единомышленником Вольфа оказался немецкий посол при Республике Сало Рудольф Ран — он был не членом СС, а сотрудником МИД, но о ходе переговоров глава этого ведомства Иоахим фон Риббентроп, судя по всему, информирован не был. Они пришли к выводу, что единственной возможностью избежать создания коммунистического правительства в Италии является капитуляция немецких войск и передача североитальянских территорий под контроль англо-американцев раньше, чем это успеют сделать партизаны.

Еще одним действующим лицом операции (с немецкой стороны) стал сотрудник штаба Вольфа Гвидо Циммер, который, будучи истовым католиком, также имел широкие связи среди влиятельных итальянцев. Он-то как раз и вышел на миланского бизнесмена барона Луиджи Паррилли, также католика и антикоммуниста, согласившегося принять участие в операции. 21 февраля 1945 года Паррилли, получивший визу в Швейцарию под предлогом медицинского обследования, встретился в Цюрихе со своим хорошим знакомым доктором Максом Гюсманом (его сыграл Алексей Эйбоженко, правда, из фильма создается впечатление, что Госман является американцем и сотрудником Даллеса), который был на тот момент директором частной мужской гимназии в Цугерберге. Отметим, что Гюсман (как это и показано в фильме) был очень скептически настроен по отношению к подобным переговорам, считая, что западные союзники не станут ради этого ставить под удар свои отношения с СССР. Тем не менее он согласился стать еще одним посредником и обратился к майору доктору Максу Вайбелю, высокопоставленному сотруднику швейцарской разведки и также антикоммунисту. Именно Вайбель и сыграл главную роль в установлении контактов немцев и американцев: он лично знал Алана Даллеса и, как сотрудник разведки, имел возможность проводить секретные операции, не информируя руководство своей страны. Аллан Даллес (в исполнении Вячеслава Шалевича) являлся представителем главы Управления стратегических служб США генерал-майора Уильяма Дж. Донована, ответственным за разведывательную работу в Германии, Юго-Восточной Европе, Франции и Италии. Кстати заметим, что «контора» Даллеса в Швейцарии действовала под вывеской не «Специального ведомства США» (как указано в фильме), а «Специального помощника министра США». В качестве отступления замечу, что в фильме Шалевич сыграл Даллеса довольно близко к оригиналу: этот профессорского вида человек курил трубку, носил свободные костюмы, разве что реальный Даллес был несколько крупнее и массивнее Шалевича.

Уже на следующий день — 22 февраля — Вайбель на обеде с Даллесом и его ближайшим помощником американцем немецкого происхождения Геро фон Геверницем (его в фильме сыграл Валентин Гафт) в кафе «Бьянки» передал предложение «двоих друзей» (то есть Гюсмана и Паррилли). Занимавший руководящий пост Даллес от встречи с «друзьями», естественно, уклонился, возложив задачу зондирования почвы на Геверница. И опять-таки, обращу внимание на даже некоторую внешнюю схожесть Гафта и Геверница, этого убежденного сторонника тесного сотрудничества между США и антинацистскими силами в Германии.

После обеда Геверниц в том же кафе встретился с Паррилли и Гюсманом и согласился на еще одну встречу, а также на встречу с теми, кто стоял за ними: фамилии в этот раз названы не были. По возвращении в Италию Паррилли сообщил Циммеру о своих переговорах — именно в этот момент Вольф узнал, что ему в перспективе предстоят переговоры с Даллесом. Это внесло коррективы в его план: первоначально Вольф планировал вести переговоры через Ватикан или британскую разведку. Но Вольф был крупной фигурой и предварительные переговоры были поручены Дольману и Циммеру, которые с помощью все того же Вайбеля 3 марта тайно пересекли швейцарско-итальянскую границу. Их встреча с Паррилли и Гюсманом состоялась в ресторане в Лугано. Разговор оказался тяжелым для эмиссаров Вольфа, которые сразу же выдвинули столь долго вынашиваемые ими идеи «справедливого мира» во имя недопущения коммунистов к власти в Северной Италии. Гюсман же заявил о необходимости безоговорочной капитуляции, отметив, что любая попытка поссорить союзников по антигитлеровской коалиции является неосуществимой. Дольман, в свою очередь, не согласился с Гюсманом и стал настаивать на встрече с представителями Даллеса. Но и последовавшая вскоре такая встреча имела для Дольмана тот же результат: эмиссар Даллеса подтвердил требование о безоговорочной капитуляции. Кроме того, в качестве жеста «доброй воли» он потребовал освобождения арестованных СС руководителей некоммунистических партизанских отрядов в Северной Италии Ферручио Парри и майора Усмиани. Дольман обещал.

Несмотря на то что требование о безоговорочной капитуляции не устраивало Вольфа, он тем не менее решил продолжить переговоры, надеясь в ходе бесед добиться более выгодных условий. Кроме того, он согласился с Дольманом, что его личное участие в переговорах придаст им дополнительный вес. Хотя это и было сопряжено с определенными трудностями: во-первых, отсутствие Вольфа могло быть замечено немцами, а во-вторых, его лицо было хорошо известно разведкам, сотрудники которых очень активно действовали в Швейцарии. Не говоря уже о риске, связанным с освобождением Парри и Усмиани. Чтобы хоть как-то обезопасить себя, Вольф решил заручиться поддержкой командующего на Юго-Западе и одновременно командующего группой армий «Ц» в Северной Италии генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга. Прибыв в его ставку, Вольф сообщил — не называя конкретных имен, — что установил контакт с американцами в Швейцарии. Кессельринг, конечно же, никак на это сообщение не отреагировал (оставляя себе возможность для маневра), но вел беседу таким образом, что Вольф вышел с уверенностью, что в случае заключения почетного мира Кессельринг окажет ему всестороннюю поддержку.

Обеспечив, таким образом, тылы, Вольф встретился с бароном Паррилли на озере Гарда и тот уже от имени Даллеса пригласил его на встречу в Цюрихе. Утром 8 марта Вольф и Дольман, взяв с собой Парри и Усмиани, тайно переправились в Швейцарию — переход границы обеспечивали люди Вайбеля. Затем на поезде Кьяссо — Цюрих, где их сопровождал Гюсман, они доехали до Цюриха (в фильме последовавшая затем встреча происходит в Берне; на самом деле вместо титров «Швейцария. Берн» стоило бы написать «Швейцария. Цюрих»). Парри и Усмиани были помещены в клинику «Хирланденклиник», где их навестил Даллес, на которого то, что Вольф так быстро выполнил его просьбу, произвело большое впечатление. После этого Даллес объявил о своей готовности встретиться с Вольфом. Учитывая, что данная сцена подробно описана в фильме, остановимся на ней подробнее.

Сначала несколько предваряющих замечаний: во-первых, хотя это и было 8 марта, как указывается в фильме, но время определено неточно. В титрах указано «8 III 1945 15 часов 30 минут», на самом деле встреча состоялась позже — вечером того же дня. Во-вторых, в этот же день Кессельринг был вызван в Ставку Гитлера и через два дня был назначен главнокомандующим на Западе (хотя Вольф узнал об этом позже, уже по возвращении в Италию) — в фильме же разговор об этом событии идет на встрече Вольфа и Даллеса 18 марта 1945 года, то есть на десять дней позже.

Встреча происходила в особняке, который Даллес использовал для конспиративных встреч. Данное ниже изложение беседы в Цюрихе приводится по книге Дж. Толанда «Последние сто дней рейха» (Смоленск, 2001. С. 246–247): «Геверниц подошел к Вольфу первым. Он хотел подготовить его к встрече с Даллесом.

— Генерал, я много слышал о вас, — начал он разговор. Когда Вольф пристально посмотрел на него, то Геверниц добавил: — То, что я слышал, делает вам честь.

До этого графиня Матильда Подвилс рассказала ему, как один влиятельный нацист — она считала, что это был Вольф, — помог ей спасти Романа Гвардини от отправки в концентрационный лагерь.

— Генерал, как я понимаю, вы спасли жизнь Гвардини, известного католического философа. Думаю, что у нас есть один общий друг, прелестная леди, которая много рассказывала мне о вас. — Вольф улыбнулся.

Даллеса представили немцам, и доктор Гусман начал обсуждение:

— Генерал Вольф, — начал он, — стало ли вам ясно во время нашего длинного путешествия на поезде, что для Германии война окончательно проиграна?

Вольф уже принял для себя решение, что мир необходимо купить любой ценой, даже ценой личного унижения, и сказал:

— Да.

— Ясно ли из нашего разговора, что речь может идти только о безоговорочной капитуляции? — снова спросил Гусман.

— Да, — покорно ответил Вольф.

Вольф добавил, что продолжение войны было бы преступлением против немецкого народа. Как хороший немец, он готов пойти на риск, чтобы помочь прекратить войну. В этих словах чувствовалась искренность, и впервые Геверниц подумал, что эта встреча может дать результат.

Вольф также сказал, что он командует вторым эшелоном войск в Италии, а также частями СС и полиции.

— Лично я, а также подчиненные мне силы готовы перейти в ваше распоряжение для прекращения боевых действий, — продолжил он. — Но для этого нужна санкция командования вермахта.

Он сообщил о положительном отношении к данному вопросу Кессельринга. Если фельдмаршал примет положительное решение, то это повлияет и на командующих на других фронтах и они капитулируют.

За несколько месяцев до этого Геверниц сказал Даллесу, что многие немецкие генералы готовы выступить против Гитлера и даже готовят план с целью убедить пять схваченных генералов вдохновить народ поднять всеобщее восстание. Вольф продолжал разговор, и у Геверница стали пропадать сомнения — он все больше убеждался в искренности собеседника. Вольф ничего не просил для себя, и в его рассуждениях имелся смысл. Даллес придерживался такого же мнения. Он чувствовал, что Вольф не подставное лицо Гитлера или Гиммлера и переговоры с ним очень даже могут закончиться полной немецкой капитуляцией в Италии.

Вольф приехал на встречу, готовый предоставить доказательства добрых намерений. Он заявил, что его войска избегали ненужных разрушений в Италии и по его собственной инициативе, подвергаясь опасному риску, спасли известные полотна из дворцов Уффици и Питти, а также бесценную коллекцию монет короля Виктора Эммануила. Он заверил, что все эти вещи находятся в надежном месте и не будут переправлены в Германию. Он передал список 300 полотен, среди которых были шедевры Боттичелли, Тициана и других мастеров. (В фильме это событие произошло 15 марта 1945 года.)

Даллес принял решение. Он сказал, что согласен иметь дело с Вольфом при условии, что генерал не пойдет на другие контакты с союзниками. Вольф согласился и также пообещал сделать все возможное, чтобы сохранить жизни заключенным, предотвратить разрушение заводов, электростанций и бесценных произведений искусства».

Беседа продлилась около часа, после чего в сопровождении Вайбеля немцы были доставлены к итало-швейцарской границе. Именно в поезде, а не на встрече 15 марта 1945 года (как это указано в фильме), состоялся обмен мнениями о составе будущего послевоенного кабинета Германии. В целом в фильме довольно точно указаны кандидатуры будущих членов правительства: Кессельринг — рейхсканцлер, фон Нейрат — министр иностранных дел, Шахт — министр финансов. Единственное различие: когда было высказано мнение, что министром внутренних дел станет Вольф, он отказался, заявив, что это может выглядеть как плата за сотрудничество с врагом, — в фильме он, естественно, согласился.

Следующая встреча состоялась 19 марта, в фильме же показано две встречи — 15 и 18 марта, опять же в «Швейцарии. Берн». За эти 10 дней, прошедшие со дня первой встречи, произошло несколько важных событий. Во-первых, как уже упоминалось, генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг был назначен главнокомандующим на Западе, его место во главе группы армий «Ц» занял генерал-полковник Генрих Готфрид фон Фитингоф, известный как Шеель. Заметим, что в фильме фамилию этого генерала Даллес в 12-й серии произносит как Витенхоф, а в «первоисточнике», то есть в романе Юлиана Семенова, его называют Виттинхоф. Путаница возникла из-за не очень правильной огласовки немецкого написания фамилии: Vietinhoff. Дело в том, что в английском «V» читается как «В», но в немецком в случае, когда она стоит в начале слова, ее обычно переводят на русский как «Ф» (двойное «ф» в конце слова при переводе обычно опускается, хотя в том же фильме фамилия сотрудника гестапо пишется как Холтофф, то есть в нарушение этого правила).

Итак, Вольф, как и указано в фильме, получил от Кальтенбруннера сообщение, что ему надлежит прибыть в Инсбрук. Но поскольку Кальтенбруннер не являлся непосредственным начальником Вольфа — он подчинялся рейхсфюреру СС, — то подобные «рекомендации» Вольф просто проигнорировал и продолжил свою игру.

Наконец, Даллес получил от своего шефа генерал-майора Донована «добро» на продолжение переговоров. Операции было присвоено кодовое название «Санрайз» («Sunrise», т. е. «Утренняя заря»). Часто все эти события в отечественных источниках проходят под именем «Санрайз/ Кроссворд», что постоянно вызывает путаницу. На самом деле это два названия одной и той же операции: «Санрайзом» ее называли американцы, непосредственно проводившие переговоры, а имя «Кроссворд» («Cross-word») ей дали проинформированные о переговорах англичане. Для ведения более предметных переговоров Донован выбрал двух высокопоставленных офицеров из штаба фельдмаршала Гарольда Александера — высшего командующего войсками союзников на Средиземноморском театре военных действий. Ими стали от США генерал-майор Лиман Лемницер и от Великобритании — генерал-майор Теренс Эйри, начальник разведки Александера. Генералы обладали соответствующими полномочиями, то есть предварительные встречи начали переходить в разряд серьезных переговоров. Генералы с соблюдением секретности, с фальшивыми документами 15 марта выехали из Неаполя в Швейцарию, куда и благополучно прибыли — все тот же Вайбель позаботился о том, чтобы никаких трудностей на границе не возникло.

Новая встреча состоялась 19 марта 1945 года в 15 часов — и опять-таки не в «Доме специального ведомства США» в Берне, а в особняке УСС близ Асконы на берегу озера Маджоре, недалеко от итало-швейцарской границы. В фильме показано, что на встрече присутствовало довольно много людей, Вольф даже заметил, что «удовлетворен столь представительным обществом». На самом же деле сюда не пустили ни Дольмана, ни Гюсмана: в переговорах приняли участие только пятеро — Вольф, Даллес, Лемницер, Эйри и Геверниц (который выполнял функции переводчика). Произошедший далее разговор довольно точно передан в фильме — с учетом, конечно же, того, что перевод Кессельринга на Запад был уже фактом состоявшимся. Надо сказать, что западные переговорщики с самого начала проинформировали Вольфа, что использование немецких войск против СССР после их эвакуации из Италии категорически невозможно и речь может идти только о капитуляции.

Отметим, что для того чтобы узнать о переговорах, советскому руководству не надо было прибегать к помощи Штирлица: послы США (Гарриман) и Великобритании (Кэрр) сами проинформировали наркома иностранных дел Вячеслава Михайловича Молотова о том, что спецслужбы проводят в Швейцарии подобную операцию. Молотов вполне закономерно потребовал, чтобы на переговорах присутствовал и представитель советского командования, однако американцы уперлись и под давлением Гарримана от ответа уклонились.

21 марта премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль уполномочил шефа Форин Офис Энтони Идена проинформировать СССР о результатах переговоров. Но оказалось, что советская сторона категорически не желала допустить подобного развития событий, что, впрочем, было вполне логично: несмотря на наличие общего врага, ни та, ни другая сторона в преддверии окончания войны не желала усиления своего «друга-противника». Уже через несколько часов — в фильме эти события происходят 22 марта 1945 года в 17 часов 20 минут — Молотов пригласил британского посла Кларка Арчибальда Кэрра (в фильме он назван Эдуардом, а в романе — Арчибальдом) в НКИД, и ему была зачитана нота, в которой союзники были обвинены в пособничестве нацистам «за спиной Советского Союза, который несет основное бремя войны против Германии». Гарриману текст ноты был также направлен, и затем он передал его Рузвельту.

Однако вернемся к Вольфу. После встречи 19 марта и возвращения в Италию ему позвонил его непосредственный шеф — Генрих Гиммлер. Он сообщил Вольфу, что семьи его и Дольмана взяты под наблюдение гестапо, и категорически запретил обергруппенфюреру выезжать куда бы то ни было за пределы Италии. Вольф перепугался и проинформировал Паррилли, что прерывает переговоры. Однако итальянцу удалось убедить его этого не делать, и в конце концов в комнате его адъютанта был установлен портативный радиопередатчик, по которому он поддерживал контакт с американцами. Одновременно Вольф продолжил переговоры с крайне осторожным фон Фитингофом и 31 марта наконец добился от него согласия на капитуляцию немецких войск в Италии, правда, с оговорками. 13 апреля 1945 года Вольф был вызван в Берлин. На этот раз это был приказ Гиммлера, и Вольф был вынужден подчиниться. О том, в каком состоянии находился Вольф, говорит тот факт, что перед отъездом он составил завещание.

Здесь-то и начинается интрига, которая в фильме отнесена почти на месяц раньше. Что конкретно произошло, точно не известно, но, как бы то ни было, Гиммлер приказал Вольфу доложить Гитлеру об операции. (Возможно, здесь не обошлось без Шелленберга, но это опять-таки не подтверждено.) В 4 часа 30 минут 18 апреля Вольф прибыл на доклад в бункер, где речь пошла о возможности раскола в рядах союзников. Находившийся во власти своих фантазий Гитлер усмотрел в переговорах Вольфа возможность столкнуть США и Великобританию с СССР и разрешил Вольфу продолжить операцию. Однако, как показывают факты, особого значения он миссии Вольфа не придал и вскоре вообще о ней забыл. Тем не менее из ряда источников следует, что он под влиянием момента произвел Вольфа в высшее в СС звание оберстгруппенфюрера СС и генерал-полковника войск СС — правда, Гиммлер документы оформлять не стал и ситуация с присвоением так и повисла в воздухе.

Как бы то ни было, Вольф вернулся в Италию, где вскоре состоялась его последняя встреча с представителями союзного командования. 29 апреля 1945 года в Козерте генерал-полковник Фитингоф подписал условия капитуляции подчиненных ему войск.

Такова вкратце история операции «Санрайз/ Кроссворд» — в ней много непонятного и весь ее ход дает возможность по-разному интерпретировать действия союзников. Однако места для советской разведки в ней, к сожалению, нет…