Семь дней из жизни господина Н

ВОСКРЕСЕНЬЕ

…через пятьдесят он вышел из автобуса на окраине раскинувшейся на пологих холмах березовой рощи и неспешным шагом углубился в нее по знакомой тропе. Было солнечно, тихо, слегка морозно, но бесснежно. Мощные березы, меж которыми вилась тропа, поочередно подавали Сергею занавеси обнаженных индевеющих веток, вся золотистая листва которых шуршала и похрустывала под ногами. На далекой вершине холма за березами смутно виднелись многоэтажные дома. Гул машин со стороны шоссе сюда почти не доносился. Было безлюдно, лишь изредка мимо проскальзывал велосипедист, да появлялись в поле зрения отдаленные прохожие.

Как всегда в этой роще к Сергею пришло умиротворение, отчего на губах и в глазах его появилась блуждающая улыбка. Какое-то время он шел бездумно, жадно вбирая уникальные зрительные образы все новых участков обширного массива. Незаметно перед его мысленным взором стали возникать пейзажи из далекого прошлого…

… вот он в стайке других пацанят поспешает к пруду по тропинке меж высоченными поволжскими дубами и его босые, в ссадинах ступни тонут в прогретой солнцем глубокой приятной пыли…

… вот они с дедом плывут в лодке меж тех же дубов во время весеннего хмурого половодья, и хорошо знакомая роща кажется чужой, угрюмой и опасной…

… вот солнечным ноябрьским днем он бежит, спотыкаясь, на коньках к только что замерзшему межуличному болотцу, где уже носятся на коньках, санках и «каретах» из гнутых железных трубок ошалелые сверстники…

… или он летит двумя годами позже на велосипеде с холма к просторным волжским лугам, гладь асфальта плотно стелется под колеса, слева светит ласковое солнце, а справа за той самой дубравой блестят высокие, наполовину стеклянные стены новых корпусов судостроительного завода, где по слухам строят атомные подлодки, что наполняет его душу гордостью. Придет время и он тоже…

…по дороге в библиотеку он поднимается на железнодорожную насыпь и при виде бесконечного рельсового пути, высоких кучевых облаков над ним, череды плавно движущихся вагонов транзитного поезда в нем рождается пронзительное желание перемен в своей, казалось бы, предначертанной судьбе…

… и вот он впервые в Москве: сверкающей, умытой поливальными машинами, многолюдной, тогда еще веселой, даже озорной. То тут, то там он, восемнадцатилетний, видит беззастенчиво целующихся влюбленных: на скамейках, эскалаторах, на бегу… А вот и двери знаменитого геологоразведочного института, расположенного в самом центре столице, напротив Кремля, в который Сергей дерзнул поступать вопреки предостережениям друзей, учителей и родни — и поступил!

Затем лавина впечатлений, выбирай навскидку…

… в заполненном под завязку амфитеатре 20-ой аудитории царит неправдоподобно чуткая тишина: то доцент Штейнбук рассказывает первокурсникам о роли Троцкого в революции…

… в левом крыле института, на антресолях Палеонтологического музея, за длинным столом будущие съемщики копошатся иглами во внутренностях наформалиненных осьминожек, а вдохновенная старушка Золкина сыплет латинскими названиями их органов…

…глухая осенняя ночь, сполохи костра в круге еще полузнакомых лиц и неслыханные, откровенные песни бардов в исполнении более продвинутых одногруппников-москвичей…

… свежая как утренняя заря по солнечной общежитской лестнице скользит светлокожая гибкая мулатка в миниплатьице. — Как ее зовут? — спрашивает у кого-то завороженный Сергей. — Аврора, кубинка…

… майский теплый вечер, окна в комнатах нараспашку, головы невольно поворачиваются в сторону соседнего общежития, где живут студентки-химики и где они нередко переодеваются, не особенно скрываясь от нескромных взглядов; вдруг в тишине раздается громкий девичий голос: — Мальчики-онанисты!

И тут же ответный рев парней, по неясной причине почти не заводивших знакомств в соседней общаге…

… а вот горный Крым в пору учебной практики: жаркое марево, плоские вершины столовых гор, покрытые ослепительно белой карбонатной щебенкой, обрывистые склоны, опоясанные тенистыми кустарниками с желанными, но редкими родниками, а в межгорных долинах — заброшенные татарские сады со все еще обильно плодоносящими абрикосовыми, сливовыми, грушевыми и яблочными деревьями. И тут же глубокие «ставки» с восхитительно прохладной водой. А вечерами — танцы, страстные объятья, опьянение свободой до срывов во вседозволенность…

… но уже в следующее лето — суровый, безлюдный Верхоянский хребет и три человечка (палеонтологический отряд ВАГТа) в одной из утесистых долин. На вздувшейся после дождя реке студент-практикант Карцев тянет за руку против течения пятидесятилетнюю геологиню и взбешенный ее безволием («Больше не могу идти…»), титаническим усилием вытаскивает ее на косу, спасая обоих от явной гибели…

Осенью того же года, в студгородке он, окрепший и уверенный в себе, в погоне за очередной синицей ловит журавушку: вызывающе яркую студентку, уже встречавшуюся ему то здесь, то там, но совершенно его не замечавшую. Он пришел в эту случайную компанию с друзьями, вином, двумя гитарами, был привычно весел, но сейчас превзошел сам себя, рассыпая шутки, комплименты, улыбки и песни, временами глядя прямо в глаза дерзкой Марине. Приведшая его сюда «синичка» пыталась вернуть внимание намеченного «кадра», но он все чаще заговаривал с ее подругой. Тем временем в вестибюле начались танцы и многие потянулись из комнаты вниз. Собрались было и Марина с Сергеем. Вдруг прилично поддавшая несостоявшаяся «пассия» расплакалась, и Марина осталась ее утешать. Спустившись в вестибюль, Сергей в танцах участия не принял, неотрывно глядя на лестницу. И не напрасно: в спешке беспрестанно оступаясь, Марина ссыпалась с нее прямо в желанные объятья! Как упоительно они в тот вечер танцевали, как страстно потом целовались в нише лестничного окна соседнего жилого дома… Так стала раскручиваться спираль их непростых отношений.

Вскоре выяснилось, что ее апломб был лишь формой защиты от окружающих, но защиты давней, проникшей, что называется, в плоть и кровь. Под этим щитом скрывалась бесхитростная провинциалка, обуреваемая нерастраченными страстями и опутанная благоглупостями того времени — например, сохранения невинности для жениха и замужества по любви. Впрочем, он и сам за четыре года студенчества ушел еще недалеко от школьной невинности, что их подсознательно сближало.

Но сходство сходством, а потерзали они тогда друг друга изрядно. Пылкие объятья (без конечного обладания) чередовались со скукой общежитских посиделок, доверительные откровенности с раздражительным непониманием, постоянство с изменами (хоть и в мини-вариантах). Были и разрывы, когда сердца их тоскливо сжимались: все… Но взаимная тяга была уже столь велика, что бывало достаточно случайной (или расчетливой) встречи для нового броска в объятья.

Тем страньше, что и полгода спустя охваченная страстями Марина все еще оставалась девственницей. Конечно, причины тому были и первая среди них — та самая заповедь о непорочности невесты. Сказались и малый опыт соблазнителя, и редкость случаев подлинно укромного уединения. Последнее обстоятельство было бичом тогдашних влюбленных, об этом слагались едкие анекдоты. Например:

— Что такое комедия? Когда есть кого, есть чем, но негде!

Тогда, в мае, с ними произошла жуткая неприятность со счастливым концом. У Марины по какому-то поводу взяли кровь на анализы, в том числе на реакцию Вассермана. Она — о, ужас! — оказалась положительной. Ее повторили — положительная! Тут уж шутки в сторону: приехала «скорая», и Марину насильственно поместили в венерологический диспансер, где тотчас провели допрос с пристрастием: когда и с кем? Заливаясь слезами, «блудница» назвала Сергея, настаивая при этом на своей невинности. Проверили, убедились в сохранности плевы, но не отступились. «Бывает, — с кривой улыбкой сказала главврач. — На днях привезли к нам четырнадцатилетнюю целку-минетчицу и тоже с сифилисом» «Кого?» — пролепетала двадцатидвухлетняя провинциалка и зарыдала навзрыд.

В тот же день обследовали и Карцева. Врач хмыкнула, оглядев чистенький членик и застенчивые ягодицы партнера сифилитички, провела анализ и констатировала непричастность сего паиньки к столь серьезной заразе. У Марины же и в третий раз выпали проклятые кресты. Ее попытали еще, но она твердила упрямо: только с Сережей и никаких минетов! Врачи пожали плечами и назначили лечебные процедуры, а также пункцию костного мозга из позвоночника, чтобы узнать, как далеко проникла болезнь, Потянулись унылые больничные дни.

Каждый день уверенный в непорочности своей подруги Сергей приходил ее навестить. При диспансере был уютный садик, куда вход и посетителям и больным был почему-то открыт. Там Сережа с Мариной и гуляли, обнявшись, причем Карцев настойчиво убеждал несчастную во врачебной ошибке. Эту же мысль он доводил до врачей при встречах. Те качали головами, но тоже засомневались — тем более, что пункция признаков сифилиса не обнаружила.

Тогда было проведено другое обследование, по экспериментальной методике, и вот оно выявило у Марины редкое заболевание крови, тоже дающее реакцию Вассермана, но не заразное, для жизни не опасное и вообще спонтанно возникающее и исчезающее! И узницу с извинениями отпустили. Благодарность Марины Сергею не имела, казалось, рамок, но до секса и в этот раз дело не дошло.

Она отдалась ему осенью, после долгой разлуки на время производственных практик. Когда открыв на стук дверь общежитской комнаты, Марина увидела на пороге немного похудевшего и повзрослевшего Сергея, из глаз ее брызнули слезы, и она повисла на его шее, облегченно всхлипывая:- Ты пришел, пришел! Сергей был в некотором недоумении («Разве он мог не прийти?»), но тоже ощутил подъем чувств и, воспользовавшись ситуацией, взял податливую как воск Марину прямо на письменном столе. Вознаграждением ей стал неведомый прежде оргазм, так ее поразивший, что она некоторое время просто таращилась на представшего в новом качестве любимого.

С этого дня Марина вверила себя Сергею безоговорочно, презрев все условности и возможные последствия. Впрочем, побыть наедине в переполненной общаге по-прежнему было не просто. Сергей Андреевич с улыбкой сейчас вспоминал, сколько сведений им приходилось держать в голове: об «окнах» в лекциях и семинарах, о дежурствах покладистых и вредных вахтеров, об отлучках подруг, об освобождающихся на время соседних комнатах и т. д. и т. п. Он хорошо освоил метод проникновения в ее общагу по пожарной лестнице (спускающейся только до второго этажа) с финальным лазаньем через форточку двери, но вскоре Марину с подругами переселили в новую общагу в виде шестнадцатиэтажной башни, и проблему беспрепятственного входа в нее пришлось решать заново…

Но уж если они обеспечивали себе уединение, то их любовным ласкам во все новых вариантах, казалось, не будет конца. Она радовалась каждому прикосновению его чутких пальцев, теплых ладоней, жадных губ и предлагала под ласки все новые участки своего пленительного нагого тела («Ах, я с тобой как под солнышком лежу!»). Но вот к рукам и губам подключался настырный фаллос, ласки становились грубее, ладони не оглаживали, а мяли, сжимали плоть, ноги с усилием сплетались и расплетались, колени норовили стиснуть бедра и оседлать кобылицу (если совокуплялись по-азиатски), а фаллос неистовствовал в плотном вагинальном кольце, добиваясь, наконец, судорожного трепета и невольного вскрика Марины и содрогаясь сам. В те поры оргазм легко им давался и часто бывал совместным. И возрождались они к новой страсти быстро, радостно, в наивной уверенности, что так будет всегда. Безумствам юных пою я песню…

Однако забеременела она лишь весной. Тотчас началась подготовка к свадьбе — впрочем, в ряду многих других, как и повелось у студентов к концу пятого курса. Сергей, однако, женился с неохотой, что от невесты скрывал. Он уже отрезвел от любовного угара, обрел способность соображать и стал себя корить. Не то, чтобы он вообще был против брака, но своей женой представлял иную женщину: уравновешенную, тактичную, вдумчивую… Марина этому образу была полной противоположностью. Да, он бездумно пленился ею, захотел покорить, приручить — и добился своего, дон Жуан хренов. Только испанский прототип поставил бы на этом точку и отправился на покорение других дам. Советский же интеллигент (а Сергей простодушно уже причислял себя и сокурсников к этой категории общества) не мог, конечно, обмануть доверие радующейся жизни девушки, будущей матери. И двинулся по пути, которым до него прошли тьмы, тьмы и тьмы: на Голгофу.

…что ж это такое? Типичный ботан, бабник-импотент, алкаш, а туда же, в философию лезет и коммунизм этот поганый пропагандирует! Мало мы его за семьдесят лет нахлебались… И вообще, что автор в конце концов пишет: пикантное чтиво с картинками или просто все, что в голову взбредет?

Не спорю, упрек справедливый. Но что поделать, если в жизни человеческой так все и перемешано: веселое и грустное, пустяковое и серьезное, высокое и постыдное… Вспомни себя, читатель.

Что же касается коммунизма, то это социальное учение разделило судьбу многих других, оказавшись в умах людей непонятым, выхолощенным, опошленным и, в конце концов, проклятым. В немалой степени тому виной, я думаю, стала привычка большинства людей мыслить стереотипно. Не верите? Давайте проверим.

Вот простой тест. Быстро назовите часть лица, фрукт и русского поэта.

Что у вас получилось? Стереотипный ответ (вероятность 90 %): нос, яблоко, Пушкин.

А теперь определите сущность коммунизма. Тут тоже дружно: «От каждого по способности, каждому по потребности». И лишь совсем редкие вспоминают более точное определение, данное Энгельсом: «Коммунизм — это общество всесторонне развитых людей».

— Разве этого краткого определения достаточно?

— Вполне. Все прочие особенности коммунистической формации выводятся из него. И они во многом не похожи на те, что мы заучивали по учебникам «Обществоведение» и «Научный коммунизм».

Начнем с главного: всесторонне развитого человека. Есть ли такие люди в современном обществе? Конечно, есть. Обладая глубокими познаниями (умениями) в одной области наук (искусств), они энциклопедически образованны, эмоционально богаты, гуманистически ориентированы, да и физически обычно неплохо развиты. Будучи людьми очень занятыми, они все же находят время для реализации своих досуговых увлечений, круг которых обычно широк, причем ролям потребителей (зрителя, слушателя, читателя…) они часто предпочитают роли соучастников или созидателей: то есть сами музицируют, рисуют, сочиняют стихи и прозу, восходят на горные вершины, сплывают по горным рекам или осваивают параплан… Это их деятельность определяет прогресс человечества. На Западе их обычно называют интеллектуалами, а в России прижился термин «интеллигенты». Основным качеством этих людей является творчество, то есть создание принципиально нового.

А что же прочие люди современного мира? Прочие, увы, явно не дотягивают до определения «всесторонне развитый», демонстрируя (в разной все же степени) приземленность, ограниченность мыслей и чувств — вследствие недостаточной образованности, огрехов в воспитании и отсутствия столь мощного стимула для саморазвития, каким является полноценная творческая деятельность.

Таким образом, имеем вывод первый: не рабочий, не крестьянин, а именно интеллигент является прообразом человека коммунистического будущего. Что, отличается от заученных когда-то догм?

Далее: при коммунизме все люди должны быть всесторонне развиты. Стало быть, все будут интеллигентами, то есть заняты творческими видами деятельности. Но до сих пор даже в самых цивилизованных странах с их высоким уровнем автоматизации большинство людей вынуждено выполнять работы нетворческого, рутинного характера. Конечно, принципиальных преград на пути автоматизации рутинных работ нет (хотя ресурсы на полное воплощение этой блажи потребуются суперграндиозные и сроки реализации о-очень большие), но, может, она неприемлема и в гуманитарном плане? Умение создавать своими руками стандартные вещи, выполнять тривиальные операции, ощущать радость (и терапию) физического труда, оказывать людям бытовые и социальные услуги может оказаться привлекательным и людям будущего?

Значит, получим вывод второй: наряду с творческой деятельностью каждый работоспособный человек должен взять на себя пропорциональную часть необходимых обществу рутинных работ. При этом необходимо, чтобы он владел избранными рутинными специальностями в достаточной мере, что, конечно, предполагает психологическую склонность к данным работам, специальное обучение и довольно продолжительный срок занятости на них — но не в ущерб его праву на занятия творческой деятельностью. А что это значит? Что в своей повседневной жизни он будет в двух ипостасях (а то и более): к примеру, ученый и лаборант, инженер и рабочий, агроном и «оператор», геолог и проходчик шурфов, артист и рабочий сцены… Если же в рамках одной организации совмещение профессий неудобно (невозможно) или у общества есть массовая потребность в какой-то профессии (например, водителей общественного транспорта), то совместительство может проходить под крышей разных организаций. В этом случае временные рамки чередования той или иной деятельности могут быть другими: через день, неделю и более. Здесь следует все же напомнить, что в будущем значительная часть рутинных работ будет автоматизирована.

В дотошном читателе, разумеется, вспенился раздраженный вопрос: что это еще за деление работ на «рутинные» и «творческие»? В каждой работе есть элементы творчества и элементы рутины, каждую можно выполнять механически, бездумно или творчески, с душой. Словом, «все работы хороши, выбирай на вкус» и еще «любой труд почетен».

Что ж, проведем мысленный эксперимент. Допустим, есть возможность (в наши дни) предложить любому работнику регулярные выплаты его двойного заработка с условием непременного расставания с выполняемой им работой. И если он откажется, то мы имеем дело либо с идиотом, либо с начальником (власть слаще денег!), либо с работником творческого труда. Только не надо предлагать десятерного заработка: человек слаб и может сделать глупость.

В подтверждение результата этого теста можно привести ответ (недословный) советского физика Раушенбаха на вопрос зарубежного корреспондента «почему у ваших ученых такие низкие зарплаты?»: — Да это мы должны платить государству за предоставление нам возможностей удовлетворять свое любопытство!

Но дотошный не отстает и заходит с другой стороны: разве любой человек способен к творческой деятельности? Разве не нужен для этого талант, врожденные способности? Разуй, писателишка, глаза, посмотри на кишащих вокруг современников, на их придурошных детей, чья страсть к исследованиям простирается аж до мусорных баков, фантазии взыгрывают от дозы героина и артистические способности реализуются в проституции… А чем лучше рядовые обыватели, погрязшие в суете своих делишек и дружно жующие мякинную продукцию масс-культуры? Куда им, малохольным или сердешным, деваться при твоем интеллектуальном коммунизме?

Да, действительно некуда. Но предопределено ли было их убожество, в генетике ли дело? Вспомним чудо из чудес, происходящее в младенчестве с каждым человечком: едва научившись ходить, зная о мире очень мало, он начинает говорить! Притом освоение языка происходит стремительно, через полгода-год он свободно владеет всем строем языка, наращивая и наращивая свой словарный запас. Более того, если он живет в чужой стране, то наряду с языком родителей так же быстро и свободно усваивает язык контактировавших с ним аборигенов. А теперь покажите мне взрослого дядю (или тетю), которые через полгода жизни среди иностранцев могли б без учебных курсов, словарей и зубрежки свободно освоить разговорную речь?

Какой вывод из этого напрашивается? Вероятно тот, что способность к осмыслению информации очень велика у каждого человеческого разума и, особенно, в начальной стадии развития. Хотя, бесспорно, не одинакова, чему масса примеров. Но и еще раз но… Важно, каким образом и какая информация поступает в этот период к ребенку. Если, например, с ним не разговаривать и при нем не говорить, то и он заговорит с большим запозданием. Важен общий эмоциональный настрой ребенка и наличие устойчивой системы обратной связи, важна системность информации, последовательность ее подачи и т. п. В общем случае образованию должно предшествовать воспитание, одним из основных элементов которого является взращивание трудовых навыков. Истины банальные, но малознакомые многим родителям нашего взбалмошного времени.

В эпоху стремительного развития информационных технологий естественно напрашивается аналогия ребенка с компьютером. Что ты в него загрузишь, какими программами и операционными системами оснастишь, то он и будет тебе выдавать. Однако в отличие от компьютера человеческую память нельзя стереть и перезагрузить, к тому же это модель самообучающаяся, выстраивающая на исходном материале свой логический мир, и запоздалые попытки внедрения других программ — более совершенных, но ломающих этот мир — ребенок будет во имя самосохранения отторгать и отторгать…

Отсюда следует третий вывод: чтобы каждый человек стал всесторонне развитой личностью, надо каждого ребенка пестовать неотступно и целенаправленно, выявляя его генетически предопределенные наклонности, сглаживая темное «инь» и укрепляя светлое «ян», раскрывать попутно красоту и величие мира во всех его многообразных проявлениях, указывать, как велико познанное в нем человеком и как грандиозно загадочное, еще не познанное — тем самым разжигая в нем азарт исследователя и преобразователя…

Реально ли это при сложившейся у нас системе воспитания и образования, когда родители имеют возможность заниматься с ребенком лишь один-два часа по вечерам да в выходные? К тому же занимаются ли? Да еще целенаправленно? И есть ли у них самих необходимые знания для передачи? Если воспитание детей передоверено детским садам, где с ними лишь «водятся» вчерашние школьницы и вполне заурядные домохозяйки? А в еще большей мере детей формирует «улица», многократно проклятая, но и очень притягательная… И, конечно, балаболка-телевизор.

Да, некоторая часть детей, даже при таком квазивоспитании, умудряется сохранить здоровую нравственность и тягу к позитивному знанию, но у большинства нарастает отвращение к поучениям недотепистых взрослых и к знаниям вообще. Очень рано у подростков складывается своя система ценностей, в основе которой лежит стремление к запретным плодам, приоритет чувственных наслаждений на фоне отсутствия знаний о существовании наслаждений интеллектуальных, да и эстетических тоже. «Все, что не понимаем, мы отрицаем», а понимают они по незнанию крайне мало. В итоге уже на старте их жизнь коллапсирует, многие чувствуют или осознают ее никчемность. Тут рукой подать до самоубийства (а их в юном возрасте немало) или озлобленности на всех (соответственно, масса драк, да и убийств) или безвольного опускания на дно жизни.

Как же должно осуществляться воспитание детей, кем? Ответ напрашивается: профессиональными педагогами. А что же родители, какой будет их роль? Здесь возможны варианты. В идеале, именно родители должны быть профессионально подготовленными педагогами и при этом иметь много времени для общения с детьми. Но для большинства из них, имеющих свои творческие пристрастия плюс вынужденно занятых на общественно необходимых рутинных работах, такой путь будет заказан. Передоверить все женам, избавив их от всех прочих видов деятельности? Боюсь, очень многим женщинам такое ограничение их в правах на творчество придется не по душе.

Впрочем, выход уже обозначен. Во многих цивилизованных странах сейчас существуют детские дома семейного типа, а также детские деревни. Формально для сирот, у большинства из которых живы, однако, родители. Увы, эти дома и деревни далеки от совершенства, во многом убоги. Проблемы, как всегда, упираются в деньги. Для организации подлинно образцовой детской деревни, состоящей из комфортабельных обширных домов-усадеб, школы, стадиона, бассейна и ряда других вспомогательных сооружений нужны большие затраты.

К тому же требуется иной подход к воспитанию и образованию. Вариант с одинокой женщиной-педагогом следует забраковать как полумеру. В каждом доме должна жить подлинная семья: муж, жена (конечно, педагоги) и дети. Детей должно быть не более десяти, из них двое могут быть собственными детьми этой пары, а прочие поступать год от года и прямо из роддома — у детей не должно быть раздвоенного представления о родителях. Впрочем, это спорный тезис, который решит, как всегда, практика.

Естественно, ни о каких разводах в среде воспитателей не может быть и речи, в связи с чем отбор кандидатов в педагоги и браки между ними должны всесторонне взвешиваться. Разумеется, все дела в доме, школе и деревне лягут на плечи тех же педагогов (а им будет рекомендовано завести учебные фермы, огороды-делянки, сады и оранжереи, мастерские, где их дети будут приучаться к труду), но все финансирование и снабжение деревни будет осуществлять государство. При всей разнообразной деятельности педагогов главным делом для них станет выявление природных творческих склонностей доверенных им детей и неназойливое взращивание в них этих склонностей — наряду с общим всесторонним развитием.

По мере достижения детьми юношеского возраста они будут разъезжаться по студенческим кампусам, но на каникулы могут возвращаться домой. Следует принять за правило, что один из воспитанников дома (или даже разнополая пара) посвятят себя педагогике и через некоторое время вернется в дом в качестве преемника своих воспитателей, которые, таким образом, перейдут на положение дедушки и бабушки. Возникнет преемственность, клан. Все взрослые члены клана будут в доме всегда желанными гостями. В связи с этим необходимо иметь резерв места, чтобы отчий дом мог быть расширен (членами клана?).

Нетрудно подсчитать, что число деревенских педагогов при всеобщем переходе на эту систему должно составлять 20 % от всего работоспособного населения — таково условие создания коммунистического рая. Не говоря уже о денежных средствах, потребных для постройки миллионов детских деревень. Вряд ли какое государство сможет сейчас содержать такое количество дополнительных бюджетников (в придачу к пенсионерам, детям, военным, чиновникам и т. д.). Но при коммунизме, когда почти весь ВВП будет производиться автоматическими системами, а число военных и чиновников сведется к минимуму, эта цифра не покажется чрезмерной.

Вот, пожалуй, и все основополагающие особенности коммунистической формации. Впрочем, стоит все же коснуться проблемы распределения благ, памятуя о знаменитой формуле «Каждому по потребностям». Наши простоватые современники подменили, разумеется, смысл понятия «по потребностям» на сокровенное: «по желанию». Это, мол, у меня потребность такая: иметь в гараже флаер, — на всякий пожарный случай. Вынужден огорчить: потребность при всеобщем равенстве не может пониматься иначе как величина среднестатистическая и ее уровень будет повышаться лишь по мере роста экономических возможностей общества.

Пример: минимально комфортабельным жилищем в цивилизованных государствах сейчас считается благоустроенная квартира с количеством комнат n+1, где n — число обитателей квартиры. За минимум она может быть принята и в начальной фазе коммунизма. Семья из трех человек, живущая в трехкомнатной квартире, может, таким образом, подать заявку на переселение в квартиру четырехкомнатную. В службе учета наводят справки и обнаруживают в городе семью из двух человек, живущую в четырех комнатах. Соответственно, этим семьям предложат поменяться квартирами. Если же такого варианта не нашлось, то претендентов ставят в очередь на строящееся жилье. Впрочем, на более поздних стадиях развития коммунизма подобных эксцессов будут, конечно, избегать. К тому же если в полном объеме будет реализована «деревенская» система воспитания детей, то квартирные проблемы исчезнут сами собой.

Возможно ли в обозримом будущем создание подобного общества в какой-либо стране мира? Вероятно, нет. Одна из причин была упомянута выше, в разговоре Карцева с Гнедичем (развитие общества по пути потребления), другая еще мрачнее. В наше время всеобщего развития коммуникаций все труднее осуществлять политику изоляционизма. Все страны и нации очень зависимы друг от друга, хотя их дифференциация в экономическом и культурном плане усугубляется. В странах третьего мира неоправданно большую роль продолжают играть религиозные верования. Очень неблагоприятны демографические тенденции: сокращение коренного населения цивилизованных стран и безудержная рождаемость в бедных странах. Повсеместно растет потребление энергии, в то время как запасы энергетического сырья тают на глазах. Все это означает, что в ближайшем будущем неизбежно возникнут вооруженные конфликты между отдельными странами и группами стран, в то время как внутренние распри уже ширятся. А когда пушки стреляют, музы, конечно, молчат.

Однако долговременный ход эволюции человечества идет от экстенсивной фазы (рост народонаселения) к интенсивной (углубленное развитие личностей). В эту фазу коммунистические отношения покажутся людям наиболее естественными. Застрельщиком в этом деле, возможно, опять станет одна страна — не исключено, что и Россия, однажды примерявшая белые одежды…

Так тасовал и перетасовывал господин Н. давно зревшие мысли, между тем беспорядочно петляя по многочисленным тропинкам. Когда же все, вроде, выстроилось и откипело, он вновь ощутил себя в реальном пространстве-времени, то есть в предвечерних холодных сумерках, меж берез академической рощи, с чувством изрядного аппетита и приличной усталости. Он сориентировался и выбрался к ближайшей автобусной остановке: домой, домой…

Однако проезжая расцвеченный огнями городской центр, господин Н. внезапно передумал и вышел на оживленном перекрестке. Некоторое время он постоял как бы в ожидании автобуса, разглядывая празднично настроенных, преимущественно молодых людей. Их свежие лица были безмятежны и самодостаточны, светились довольством, предвкушением незатейливых радостей: посиделок в одном из многочисленных кафе, экзальтации в ночном клубе или на дискотеке, просто вечеринки с выпивкой (а может, и с интимом) на чьей-нибудь «хате»…

— Я сегодня выпил водки, ох, щемитеся, колготки! — с задорным смехом вдруг продекламировали две девицы из проходящей мимо компании.

Авантюрный порыв господина Н. (а он собрался было посидеть в кафе, выпить бокал-другой красного вина, закусив сочной котлетой с картофелем-фри, визуально поинтриговать с женщинами…) враз увял, и он ощутил себя тем, кем и был уже на самом деле: отжатым торжествующим новым поколением на обочину жизни неприглядным стареющим человечком. Импотентом.

Он зябко повел печами, понурился и шагнул в двери подошедшего автобуса. Впрочем, в его тепле, на уютном плюшевом сиденье господин Н. отогрелся и скоро задремал. В череде сменяющих друг друга полусонных грез вдруг вновь явилась танцующая нежнотелая Лина, и он счастливо ей улыбнулся.