Дерзкий маскарад

«You made a daring escape. I am sorry, I have to give you twenty-eight days!»[4] – сказал встретивший нас по возвращении полковник-англичанин.

Двадцать восемь дней я наслаждался свободой и теперь, в качестве наказания за попытку бегства, должен был провести двадцать восемь дней в одиночной камере. Но так как англичане не отказывали этому «дерзкому побегу» в некотором героизме, условия моего наказания соблюдались не столь строго, как это бывало обычно.

Отбыв назначенный срок одиночного заключения, я узнал, что Маркезе пришлось отсидеть столько же одному в другом конце лагеря. Он пообещал помочь мне с новым побегом, но сам наотрез отказался в нем участвовать. Не теряя ни дня, я начал рисовать себе новые карты и обдумывать полученный в процессе неудачной попытки опыт. В успехе своего нового плана я был почти убежден. На этот раз я решил идти один.

Зима быстро прошла за разными приготовлениями, и я встретил новый «сезон побегов» во всеоружии. В этот раз я хотел начать пораньше, чтобы пройти деревню Нэлан, пока она еще необитаема. На возврат доверенных индийцу вещей я не стал полагаться, а заново раздобыл все необходимое. Трогательным свидетельством лагерного братства стали денежные вспомоществования, которыми меня оделяли товарищи по несчастью, хотя каждый из них мог потратить эти сбережения на собственные нужды.

Конечно, не только я думал бежать из лагеря. Два моих лучших друга, Рольф Магенер и Хайнс фон Хафе, тоже готовили побег. Оба они отлично говорили по-английски и хотели через Индию добраться до бирманского фронта. Хафе двумя годами ранее уже пытался бежать с одним товарищем и практически добрался до Бирмы, но неподалеку от границы их схватили. При второй попытке бегства его спутник погиб. Другие обитатели лагеря – три или четыре человека – тоже строили планы побега. В конце концов мы собрались всемером и решили бежать из лагеря вместе, ведь несколько одиночных побегов заставили бы руководство лагеря усилить меры безопасности, что усложнило бы задачу для тех, кто окажется не первым. В случае удачи нашего предприятия дальше каждый мог действовать сообразно собственным планам. Петер Ауфшнайтер, который на этот раз планировал побег совместно с уроженцем Зальцбурга Бруно Трайпелем, а также берлинцы Ганс Копп и Заттлер намеревались, как и я, направиться в Тибет.

Операция была назначена на вторую половину дня 29 апреля 1944 года. Наш план состоял в том, чтобы переодеться в костюмы рабочих, ремонтирующих ограду лагеря. Ремонтные бригады были для всех привычным зрелищем: столбы ограды лагеря постоянно подтачивали полчища белых муравьев, и забор приходилось непрестанно ремонтировать. Ремонтная бригада состояла из нескольких индийцев и одного англичанина, который над ними надзирал.

В назначенное время мы собрались в маленьком сарайчике поблизости от – мы точно это выяснили – практически не охраняемого коридора из колючей проволоки, и наши гримеры в мгновение ока превратили нас в смуглокожих индийцев.

Хафе и Магенер получили форму английских офицеров, которую мы тайно сами сшили в лагере. А нам, «индийцам», остригли головы и надели тюрбаны. И хоть ситуация была очень серьезная, взглянув друг на друга, мы не смогли сдержать смеха. Потому что выглядели мы так, будто собрались на карнавал. Двое из нас взяли лестницы, которые мы принесли в этот неохраняемый коридор еще предыдущей ночью. Кроме того, мы раздобыли большой кусок колючей проволоки и накрутили его на один из столбов. Нехитрые пожитки спрятали частично под широкие одеяния, а частично увязали в узлы. Это не должно было привлечь внимание, потому что индийцы постоянно что-то таскают с собой.

Два наши «английских офицера» выглядели совершенно как настоящие. Под мышками они держали свернутые в трубочки строительные планы и с надменным видом поигрывали своими офицерскими тросточками. В ограждении мы заранее проделали дыру, через которую теперь один за другим проскальзывали в неохраняемый проход, отделявший друг от друга разные флигели лагеря. Оттуда было еще метров триста до главных ворот. Мы совершенно не привлекали внимания. Только один раз мы остановились, и «офицеры» принялись внимательно осматривать состояние ограждения – когда недалеко от главных ворот проехал старший сержант на велосипеде. А потом мы глазом не моргнув прошли мимо караульных, которые молодцевато отдали честь офицерам, а нас, чернорабочих, не удостоили и взглядом. Наш последний, седьмой товарищ, Заттлер, который несколько задержался в бараке, бежал сзади, весь вымазанный черным, усердно размахивая ведром со смолой. Догнать нас ему удалось только за воротами лагеря.

Едва оказавшись вне поля зрения караульных, мы шмыгнули в кусты и скинули свои маскарадные костюмы. Под ними у нас была форма цвета хаки, обычная наша одежда во время прогулок. Без лишних сантиментов мы попрощались друг с другом. С Хафе и Магенером мы пробежали вместе несколько миль, а потом наши пути разошлись. Я намеревался двигаться той же дорогой, что и в прошлый раз. Я старался не терять ни минуты, чтобы к утру оказаться как можно дальше от лагеря. В этот раз я намеревался строго придерживаться правила идти только в темное время суток, а на рассвете искать укрытия. Нет, больше мне рисковать не хотелось! Четверо моих товарищей, которые тоже выбрали себе целью Тибет, не стали разделяться и решили дерзко двигаться по главной дороге, идущей через Массури в долину Ганга. Я на такое не отважился и двинулся своим прежним путем через долины Джамны и Аглара. В первую ночь мне пришлось идти по Аглару вброд не меньше сорока раз, но, несмотря на это, к утру я остановился точно в том месте, до которого мы в прошлый раз добрались только на четвертый день – так быстро у меня получалось продвигаться в одиночку. Я был счастлив, что наконец оказался на свободе, и очень доволен своими успехами – не важно, что я был весь в ссадинах и ранах и за одну ночь, из-за тяжелого груза за плечами, до дыр износил пару новых теннисных туфель.

Для первой стоянки я выбрал себе место между валунами в русле реки. Но едва я распаковал вещи, как недалеко от меня показалась стая обезьян. Увидев меня, они начали с пронзительными воплями кидаться комьями земли. Из-за обезьяньего крика я не заметил, что на берег реки вышли три десятка индийцев, – обнаружил их только тогда, когда они были уже в опасной близости от моего укрытия. Я до сих пор не знаю, были ли это просто рыбаки, которые случайно проходили мимо, или эти люди действительно искали нас, беглецов. В любом случае я едва мог поверить своему счастью, когда они удалились, пройдя всего в нескольких метрах от моего укрытия. Я вздохнул с облегчением… Этот случай стал мне хорошим уроком, так что я просидел в укрытии до глубокого вечера и отправился дальше только после наступления темноты. Всю ночь я шел вдоль Аглара и проделал солидный путь. Следующая дневка прошла без приключений. Мне удалось как следует отдохнуть и восстановить силы. К вечеру меня охватило нетерпение, и я двинулся в путь несколько раньше, чем следовало. Едва пройдя пару сотен метров, я до смерти напугал индианку, пришедшую к реке за водой. С криком ужаса она выронила глиняный кувшин и бросилась к ближайшим домам. Я сам перепугался не меньше нее и тут же свернул с основного маршрута в боковую долину. Местность там круто шла вверх, и, хотя я знал, что в итоге выйду куда надо, все же это был утомительный крюк на много часов. Мне пришлось перевалить через гору Наг-Тибба высотой 3000 метров, верхняя часть которой совершенно безлюдна и покрыта густым лесом.

На рассвете, уже порядком усталый, я продолжал идти и вдруг увидел перед собой первую в своей жизни пантеру. У меня чуть не остановилось сердце, потому что я был безоружен. Единственным моим средством защиты был большой нож, который специально для меня изготовил лагерный кузнец, а я привязал к длинной палке. Пантера сидела, готовая к прыжку, на толстой ветке, метрах в пяти над землей. Мгновение я думал, как поступить, потом поборол страх и спокойно пошел дальше. Ничего не произошло. Но еще долго я не мог отделаться от неприятного чувства.

До сих пор я двигался по хребту Наг-Тибба, а теперь наконец вернулся на свой основной маршрут. Через пару километров меня ждал еще один сюрприз: прямо около тропы лежали несколько мужчин и мирно посапывали. Это были Петер Ауфшнайтер и еще трое товарищей из лагеря! Я их растолкал, мы вместе нашли укрытие и, наслаждаясь чудесным видом, открывавшимся с этого места, стали беседовать, делясь тем, что успели пережить с тех пор, как расстались. Мы все были в отличном расположении духа и твердо верили, что нам удастся добраться до Тибета. После дня, проведенного в обществе друзей, продолжать путь в одиночестве стало особенно тяжело. Но я остался верен своему плану. После расставания с товарищами я в ту же ночь добрался до Ганга. Это был пятый день после побега из лагеря.

Перед храмовым комплексом Уттаркаши, о котором я уже упоминал, рассказывая о своем первом побеге, мне снова пришлось спасаться бегством. Только я прошел мимо какого-то дома, как из него вышли двое мужчин и погнались за мной. Опрометью промчался я через поля и заросли кустов вниз, к Гангу, и спрятался там между валунов. Все было тихо – мне удалось благополучно оторваться от преследователей. Но вновь выйти на лунный свет я отважился далеко не сразу. Идти по уже знакомой дороге было настоящее удовольствие, меня переполняла такая радость от быстрого движения вперед, что я даже не чувствовал тяжелого рюкзака за плечами. И хотя ноги у меня были стерты в кровь, днем мне удавалось хорошо отдохнуть. Часто я спал по десять часов не просыпаясь.

Так, без особых приключений, я добрался до дома моего индийского друга, того самого, который год назад принял у меня на хранение деньги и вещи. Уже наступил май, а мы как раз договаривались, что он в этом месяце будет ждать меня каждую полночь. Я специально не стал сразу подходить к дому, а сначала надежно спрятал свой рюкзак – ведь предательство было все же вполне вероятно.

Луна ярко освещала дом. Я спрятался в тени хлева и дважды тихо позвал своего друга по имени. Тут дверь распахнулась, он бросился ко мне, упал на землю и стал целовать мне ноги. По щекам его текли слезы радости. Он сразу провел меня в уединенную комнату с огромным замком на двери, засветил лучину и открыл какой-то сундук. В нем лежали все мои вещи, бережно зашитые в чистые хлопковые мешки. Глубоко тронутый его верностью, я распаковал свои пожитки и вознаградил этого человека. А потом воздал должное еде, которой он меня стал потчевать. Я попросил его к следующему дню раздобыть мне продуктов и шерстяное одеяло. Он пообещал выполнить это и в придачу подарил мне шерстяные штаны и шарф домашней вязки.

Следующий день я проспал в ближайшем лесу, а вечером пошел забирать свои вещи. Мой друг еще раз щедро накормил меня, а потом немного проводил. Он нес часть моих вещей и не поддавался на уговоры отдать их все-таки мне. А бедняга был совсем тощий от недоедания, и ему было тяжело идти в моем темпе. Так что скоро я попросил его повернуть назад и после сердечного прощания снова остался один.

* * *

Наверное, было немного за полночь, когда произошла очень неприятная встреча: вдруг прямо передо мной, посреди тропинки, вырос медведь. Он стоял на задних лапах и рычал. Мы не слышали приближения друг друга из-за шума Ганга. Я направил свое примитивное копье на сердце зверя и потихоньку попятился, не спуская с него глаз. За первым же поворотом тропинки я быстро развел костер, выхватил из огня горящую палку и, размахивая ею перед собой, отважился вернуться к месту встречи с медведем. Но там уже никого не было. Потом я узнал от тибетских крестьян, что медведи нападают только при свете дня, а ночью они сами всего боятся.

После десяти дней пути я снова добрался до деревни Нэлан, которая год назад стала для меня роковой. Но на этот раз я вышел на месяц раньше, и жителей в деревне еще не было. Но как же я был рад снова встретить там четверых своих товарищей по лагерю! Они обогнали меня, пока я останавливался у своего индийского друга. Мы расположились в одном из открытых домов и первую ночь проспали без помех. К сожалению, у Заттлера случился приступ горной болезни, он чувствовал себя кошмарно и был не в силах продолжать путь. Он решил вернуться, но пообещал нам сдаться властям не раньше чем через два дня, чтобы не подвергать нас опасности. Копп, который в прошлом году вместе с профессиональным борцом Кремером этим же путем добрался до Тибета, присоединился ко мне.

Но до перевала, по которому проходит граница между Индией и Тибетом, мы вчетвером добрались только через семь долгих ходовых дней. Эта проволочка произошла из-за ужасной ошибки: от стоянки Тирпани мы двинулись вверх по самой восточной из трех долин, но скоро поняли, что ошиблись дорогой. Чтобы сориентироваться, мы с Ауфшнайтером поднялись на вершину, откуда должны были хорошо просматриваться окрестности. С этой высоты мы впервые увидели перед собой Тибет. Правда, мы слишком выбились из сил, чтобы в полной мере насладиться этим долгожданным зрелищем. А кроме того, давал о себе знать недостаток кислорода, ведь находились мы на высоте около 5600 метров. К огромному нашему разочарованию, выяснилось, что придется возвращаться обратно до самого Тирпани. А оттуда до перевала рукой подать. Эта ошибка стоила нам трех дней пути, что, конечно, не способствовало особому душевному подъему. Чертыхаясь, мы двинулись обратно к разветвлению долин. Провизия была у нас строго распределена по дням, так что мы начали беспокоиться, хватит ли нам еды, чтобы добраться до следующего населенного пункта.

От Тирпани мы пошли, слегка поднимаясь вверх, по бесснежным лугам вдоль питающегося ключами ручья, одного из притоков Ганга. Еще неделю назад это был бурный поток, который с оглушительным шумом низвергался в долину, а теперь он змеился тихим ручейком по предвесенним заливным лугам. Через несколько месяцев все здесь зазеленеет, а стоянки, пока различимые только по закопченным камням, давали представление о том, как летом через горные перевалы тянутся караваны из Индии в Тибет.

Вдруг нашу тропу пересекла отара горных овец. Грациозно подпрыгивая, словно серны, они скрылись из виду, даже не заметив нас. К сожалению, исчезнув из виду, они избежали и наших желудков. А мы с таким удовольствием отправили бы одну такую овечку в котелок и наконец досыта поели! Еще долго после этого происшествия воображение рисовало нам разнообразные картины охоты.

У подножия перевала мы разбили свой последний лагерь в Индии. И вместо того, чтобы порадоваться полным мискам бараньей похлебки, о которой столько мечталось, нам пришлось довольствоваться лишь несколькими лепешками, испеченными на горячих камнях. Было очень холодно, от колючего гималайского ветра, дувшего по всей долине, нас защищали лишь каменные глыбы.

Это было 17 мая 1944 года. В этот достопамятный день мы наконец достигли высоты перевала Цанчок-Ла.[5] Из карт мы знали, что высота этого перевала 5300 метров. Наконец мы достигли границы между Индией и Тибетом, о котором столько грезили, и теперь ни один англичанин не мог нас арестовать. Мы наслаждались давно забытым чувством безопасности. Мы не знали, как с нами поступят тибетские власти, но, так как наша родина не воевала с Тибетом, мы, конечно, надеялись на приветливый прием.

Перевал был отмечен грудой камней, украшенной молитвенными флагами, которые благочестивые буддисты посвящают своим богам. Хотя было очень холодно, мы сделали в этом месте долгий привал, чтобы отдохнуть и обдумать свое положение. Местного языка мы почти не знали, денег у нас было очень мало, но самое главное – совсем закончились съестные припасы, нас мучил голод, и поэтому нужно было как можно скорее добраться до какого-нибудь поселения. Но насколько хватало глаз, вокруг были лишь пустынные долины и горы. Правда, судя по картам, на нашем пути должны были повстречаться какие-то деревни.

Нашей главной целью, как я уже упоминал, были удаленные еще на тысячи километров от этих мест японские рубежи. Наш план состоял в том, чтобы добраться сначала до священной горы Кайлас, а оттуда, двигаясь вдоль берегов Брахмапутры, достичь Восточного Тибета. По словам нашего товарища Коппа, который в ходе прошлогоднего побега добрался до Тибета, но был выслан обратно, наши карты оказались довольно точны.

Преодолев очень крутой спуск, мы вышли к руслу Опчу, где сделали полуденный привал. Отвесные горные стены возвышались со всех сторон долины, образуя каньон. Никаких поселений здесь не было, и только забытый посох указывал на то, что иногда через эти места проходили люди. С другой стороны долины поднимались стены из крошащихся пород, на которые нам теперь предстояло взобраться. Темнеть начало еще до того, как мы достигли плато, и мы снова разбили холодный бивуак. На протяжении нескольких последних дней в качестве топлива мы использовали только колючие кустики, скудно росшие по склонам. Но здесь не было и их, так что на жалкий костерок пошли несколько с трудом найденных сухих коровьих лепешек.

Загрузка...