Дрожащие посиневшие пальцы судорожно выцарапывали на бумаге слова. В глазах рябило, а всё нутро болело от холода.
– Алиса, милая Алиса, услышь меня… Стараюсь быть другим, я хочу быть другим. Не отрубай мне руки… Услышь мой крик, Алиса, я падаю в пропасть безумия и не вижу света. С каждым днём мне всё больше кажется, что я – это капризный ребёнок, который кричит и плачет от неполучения желаемого. Но я не ребёнок, Алис, я взрослый человек, дурак и негодяй. Стыдно и больно писать тебе, стыдно и больно просить помощи. Спаси меня, милая, пожалуйста…
Бережно припрятав письмо в конверт и прибрав в коробку на столе, Лино обессиленно лёг на пол, сжался в истерическом крике и уснул.
***
Утро. Огромный чёрно-серый город, погрязжий в тумане, пепле и дыме. Толпа, идущая из ниоткуда в никуда, гудящая, как пчелиный улей. Широкие и больные дома, похожие больше на гнилые зубы, нежели на чьё-то жильё. Просыпалась вся планета, и над рекой уже затухали вечерние огни.
Лино проснулся на балконе от зудящего ветра, скользящего из распахнутого окна. С большим трудом он встал на ноги, запнулся об бутылки, подошёл к зеркалу и тяжело вздохнул. Одно ему было ясно точно – в отражении был не он, а кто-то другой. Пощупав рёбра и погладив себя по длинным пересохшим волосам, парень лёг в пустую ванну и закатил глаза. Всего, чего он сейчас хотел – не чувствовать себя, не быть здесь и сейчас. Хотел тепла. Хотел не чувствовать чёрную дыру у себя в лёгких.
Вышел нагишом на кухню. Закурил сигарету, выпустил дым кольцом в потолок – тот от постоянного курения в помещении стал ржаво-серого цвета. Лино пошёл собираться на работу.
***
Скорое перевоплощение. Сладкий запах одеколона и геля для укладки волос. Молодой мужчина оделся в полностью чёрный костюм "тройку" – и даже на его худощавом теле он смотрелся так органично, как вторая кожа. Лино набрал в ладонь немного увлажняющего крема для лица, равномерно размазал его по щекам. Лощёный образ был практически готов. Осталось только натереть до блеска ботинки.
Чёрная машина такси приехала почти сразу после вызова.
– Лино Абердин?
– Да.
– Садитесь.
– Ресторация "Канн".
Водитель учтиво прикрыл за Лино дверь и как бы невзначай начал разговор.
– С нетерпением жду вашей новой записи. Вы мой самый любимый пианист. То, как Вы исполняли ноктюрны Шопена… Каждый день переслушиваю.
– Спасибо, – Лино вежливо улыбнулся, кивнул и отвернулся к окну. – Мы уже близко. У вас можно курить?
– Да, конечно. Огоньку?
Абердин молча достал бронзовый портсигар и закурил. Когда машина припарковалась возле ресторана, Лино не сразу вышел из авто, а торопливо докурил, сделал несколько глубоких вдохов, улыбнулся водителю, протянул ему купюру и пожал руку.
Здание ресторана изнутри сверкало золотом и хрусталём настолько, что у Лино зарябило в глазах. Звон блюд и шум счастливых голосов. За круглыми столами с бархатными скатертями сидели девушки в атласных платьях, мужчины в костюмах и изредка дети, похожие на выставочных породистых собачек. Уверенным шагом Лино прошёлся к сцене, по пути одаривая присутствующих своей белоснежной улыбкой. Тем же уверенным шагом он ступил на сцену, уверенно взял микрофон и всё так же уверенно сказал в него мягким, негромким голосом: