Семь шагов до тебя

Глава 1

– Подойди ко мне.

Этот голос мучает меня во сне и наяву.

Я знаю, зачем он зовёт меня. И в моей воле развернуться и уйти.

Шаг. Ещё шаг. И ещё. Навстречу. К нему. Будто под гипнозом. Но никакого принудительного воздействия нет. Есть лишь моё решение.

Наверное, это правильно: впервые лечь в постель со взрослым и опытным мужчиной. Я думала об этом. Точнее, думала о нём. До этого как-то подобные мысли в голову не лезли.

Мне было не до секса. Я жила навязчивой идеей, которую хотела осуществить.

А сейчас я хочу другого. Мне не страшно.

– Посмотри на меня, – приказ-удар. Я сопротивляюсь, как могу. Не хочу смотреть в серые сумерки его души.

Просто секс. Единение тел. Кожа к коже. Дыхание, сплетённое воедино. Моё и его. А смотреть в глаза – это слишком интимно.

– Подними глаза, – настаивает он.

Всегда такой. Несломленный. Жёсткий. Бескомпромиссный. Хотя… я знаю, что и у него есть слабости. Теперь знаю.

– Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. Видела меня.

Он думает, что я подменяю его лицо на образ другого мужчины? Зря. Но знать ему об этом совсем не обязательно.

Я слишком многое умалчиваю. Может, поэтому задержалась здесь надолго. Он не может просчитать. Разгадать. Я его интригую. Когда всё это закончится, я стану ему неинтересна. Да и ладно. Пусть это будет потом.

Я поднимаю глаза. Дыхание сбивается. Я глотаю воздух. Мне отчаянно хочется к нему прикоснуться. Точно так же, как раньше – обойти стороной и не давать повода притронуться.

– Я хочу, чтобы ты понимала, где ты, с кем ты и чем всё закончится.

– Я понимаю, – морщусь. Голос испуганной девочки, хотя мне не страшно. Ни капли. Но сейчас я не хочу быть ни порочной, ни притягательной. Хочу быть собой. И понимать: он хочет меня, а не одну из своих развратных кукол, что готовы ради него на коленях ползать.

– У тебя есть шанс уйти. Беги, пока не поздно.

Он великодушен. Почти Бог. Милует, казнит, выдаёт нимб или крылья – кто что заслужил.

– Хватит болтать, – делаю последний шаг и встаю между его ног. Кладу палец ему на губы – чувственные, твёрдые, красивые. Обвожу их по контуру – давно хотела.

Сегодня я могу себе это позволить. Могу забыть о ненависти. Затолкнуть подальше принципы. Просто побыть девочкой. Его девочкой. Пусть на час.

Он перехватывает моё запястье. Сжимает. Не больно, но жёстко. Смотрит сурово. Дыхание у него ровное, размеренное, как всегда. Кажется: его не волнует моя близость. Но это не так.

Я знаю. Поэтому не испытываю неуверенности, но всё же мне чуточку страшно. Он первый, с кем я настолько откровенна.

– Не играй со мной, – холодно, почти с угрозой.

– И не думала, – поворачиваю запястье и освобождаюсь. Он и не удерживал толком.

В голову пришла шальная мысль: может, ему тоже немножко страшно? Хотя это – из области фантастики. Я не могу представить его испуганным.

На всякий случай прижимаюсь к нему плотнее. Стоять между ног мужчины – то ещё испытание для меня. Не в первый раз. Но тот единственный случай – не лучшее пособие, по которому учатся. Не самые приятные воспоминания остались от тех, других мужских ног, между которыми мне пришлось однажды вынужденно стоять.

Именно с этим мужчиной я хочу стереть всю гадость, что сидит во мне. И те страхи, комплексы – тоже. Надеюсь, у меня получится.

Я веду пальцами по его подбородку. Подушечки приятно покалывает щетина. Вот же: он жёсткий, суровый, а щетина у него мягкая, приятная.

Больше он не останавливает меня. По лицу его ничего нельзя прочесть. Он словно из камня. Будто изо льда. Глыба, которую мне не объять и не растопить. Я попытаюсь, наверное, но не знаю, нужно ли мне это – его чувства и эмоции, его другое дыхание – рваное и мощное, возбуждённое и сильное.

Я касаюсь его скул, а потом ресниц – густых, приятных на ощупь. Он моргает, пальцам щекотно. От этой щекотки – горячая волна по телу. Только с ним у меня такое. Раньше – никогда.

Для меня это эротично, возбуждающе, до остановки дыхания. А я всего лишь потрогала ресницы. Что будет дальше – даже страшно подумать. Но думать я не собираюсь. Позже. После того как.

Провожу подушечками по вискам, приглаживаю волосы – короткие и мягкие. Когда-то у него была другая причёска – с длинным чубом, с лёгкими завитками. Видела на фотографиях. Ему шло. Но вот эта, короткая стрижка, нравится мне куда больше.

Я веду большими пальцами вниз, по шее. Слегка прижимаю сонную артерию. Нет, мне его не придушить – слишком слабая. Да и цель у меня сегодня другая. Оглаживаю плечи. Медленно. Привыкая и приручая мужчину к себе. Ну, хочется так думать. И никто мне не запретит фантазировать хотя бы сейчас.

А потом наклоняюсь, волнуясь жутко и беспричинно. Не спеша, позволяя горячей волне бродить по телу, кидаться то в голову, то в грудь, то ниже.

Он дышит ровно. А я не могу. У меня сердце готово выпрыгнуть без страховки, отправиться в головокружительный полёт, обретая пропасть вместо вечности.

Глава 2

Несколько месяцев назад

По лестнице вниз меня вёл кураж.

Я бежала легко и бесшумно, почти не касаясь ступенек ногами.

Преследователи остались позади. Я ощущала себя удачливой невидимкой. Может, поэтому совершила ошибку – расслабилась и позволила себе обрадоваться. Зря.

Я сделала вираж – ухватилась за перила лестницы – и прыгнула. Но вместо мягкого приземления на ступеньку следующего этажа врезалась во что-то твёрдое и большое. Попала в капкан.

– Чёрт, – выругался мужчина и схватил меня за плечи.

Вибрация его низкого голоса отдалась дрожью в моём теле. Сердце замерло и застучало в бешеном ритме, захлёбываясь от невероятной скорости.

В уши словно стекловата натолкалась – и щекотно, и звуки окружающего мира поплыли, отдалились. Я слышала лишь своё сердце. Жила собственным испугом.

– Ты что здесь делаешь, мальчик? – голос звучал опасно и холодно. Я слышала его хруст. Кололась о грубые осколки тембра.

Мальчик?.. Да, это выход. Я маленькая, а он спутал. Вдох облегчения срывается с губ. Врать нужно убедительно. Я очень постараюсь.

Но, к сожалению, мне не повезло: я слишком плотно соприкоснулась с мужчиной. А он почувствовал то, чего у мальчиков не бывает.

Всё остальное заняло мгновения.

Я попыталась отшатнуться – мужчина наклонился, вглядываясь в моё лицо.

Я пискнула – он сорвал с меня шапку.

Волосы, почувствовав свободу, тяжёлой волной упали на глаза и плечи.

Впервые я пожалела, что не отрезала их. Думала, они не помеха. Шапка надёжно скрывала всё. Как оказалось, этого недостаточно.

Я услышала его вдох. То ли удивлённый, то ли рассерженный.

Рука его коснулась волос, словно не веря. Я видела, как прядь струится меж его пальцев. Тряхнула головой и дерзко посмотрела в глаза напротив. Серые, как небо перед дождём. Глубокие, как воды больших озёр.

Стефан Нейман – шарашит молнией по нервам. Человек, которого я ненавижу. Мужчина, которого я хотела уничтожить, но у меня ничего не получилось.

У него зазвонил телефон. Он на секунду отвлёкся. Я попыталась использовать шанс, чтобы вырваться. Шансов у меня не было: слишком надёжен капкан. И времени нет, чтобы перегрызть лапу и уползти.

– Да, – бьёт под дых его резкость. – Ушёл? Преследуете? Безопасно?

Он задаёт вопросы, а мне кажется, что сыплет командами. Внутри всё сжимается туго-туго.

Я здесь. Никто не мог уйти. Кого они ловят?

Он выдыхает воздух. Чуть резче, чем положено. Сердится? Может, боится? По нему не скажешь – слишком большой и нерушимый, как скалы.

– Так что ты здесь делаешь? – снова спрашивает мгновение спустя.

Опасный, как клинок, о который не хочешь, а порежешься, если прикоснёшься. А я… слишком близко. Так близко, что упираюсь съёженными острыми сосками ему в грудь.

Это не возбуждение. Страх. Неконтролируемый, как у животных. Я была бы дурой, если бы его не боялась. И даже если мой страх виден, на этом можно сыграть.

– Я? – опускаю глаза вниз и трогательно (я надеюсь) закусываю нижнюю губу. – Прячусь, – позволяю дрожи просочиться в шёпот. – Здесь страшно, – заглядываю ему в глаза и режусь до крови о стальную непроницаемость его взгляда.

Он молчит. Смотрит не мигая. Поэтому я спешу скороговоркой сказать ложь, наспех придуманную специально для него.

– Меня из дома выгнали. Некуда было идти. А здесь гораздо теплее, чем на улице. Я спала на верхнем этаже, а тут вдруг шум. Испугалась и кинулась вниз. Отпустите меня, пожалуйста.

И мольбы побольше во взгляде. Расплакаться сейчас не смогу. А жаль.

У него снова звонит телефон. Я пытаюсь отстраниться, но он лишь крепче смыкает пальцы у меня на плече. Наверное, было бы больно, если б не одежда и не онемение во всём теле.

Я сейчас почти ничего не чувствую. Только его дыхание где-то над головой. Жёсткость его тела, к которому я невольно прижата. Нестерпимое желание провалиться, исчезнуть, чтобы закончился кошмар. Но это не сон, к сожалению.

– Не поймали? Ушёл дворами? Ясно.

Снова эти колкие короткие фразы, а я свихнула мозги, чтобы понять: кого они там ловят? Я ведь здесь. В опасной близости к объекту. Жаль, что у меня нет ножа, а то бы всё давно закончилось.

Он отключает телефон. Я жду. Пауза затягивается. Я чувствую его пристальный взгляд. Он изучает меня. Думает о чём-то. А я не могу на него посмотреть. Может, поняла бы, что за мысли бродят в его голове.

Но это глупость. Вряд ли. У таких, как он, ничего не прочтёшь по лицу.

– Тебе некуда идти? – спрашивает холодно, словно обвиняя.

Я киваю. Почти несчастно, потому что именно так я себя сейчас чувствую. Даже играть не приходится.

– Сколько тебе лет?

Я будто на допросе. Стою, ослеплённая софитами, что расстреливают обезумевшее от ужаса сердце. Может, поэтому говорю правду. Мозг уже не в состоянии справиться с паникой.

Глава 3

Он везёт меня куда-то. Может, это и к лучшему. Получится сделать то, что задумала. Будь у меня больше сил и что-то тяжёлое под рукой, я бы ударила его по голове и… «погибла бы в этом гробу вместе с ним», – шепчет язвительный голос.

Плохая идея, но могу же я помечтать?

Я перестаю сжиматься, устраиваюсь поудобнее, в позе покорного раба – сижу, согнувшись, засунув руки между колен.

Враг мой молчит. И постепенно иллюзия, что я мчусь на корабле-призраке, убаюкивает, укачивает меня. Недолго.

– Я буду говорить, а ты отвечай «да» или «нет», – подаёт голос Нейман.

Хочется фыркнуть в ответ. Он бесит. Раздражает. Слишком властно звучит его голос, но это не удивительно: он привык повелевать.

– Тебе некуда пойти и негде жить?

– Да, – выпрямляюсь и откидываю голову на спинку сиденья. Главное – сильно не завраться. Или хорошо запоминать враньё, чтобы потом не попасться.

– У тебя нет никого, и никто не будет искать?

Волоски на затылке шевелятся, а на руках – встают дыбом. Он что, надумал меня где-нибудь прикопать? Видимо, я молчу слишком долго.

– Я не сделаю тебе ничего плохого. Не выдумывай сейчас лишнего.

А, ну да. Сделаю вид, что поверю.

– Может, мы познакомимся? – у меня даже получается улыбнуться. Я ловлю тяжёлый взгляд Неймана в зеркале.

– Стефан, – называет он своё имя, и внутри меня застревает лёд. – И давай на «ты», раз ты уже взрослая.

Он иронизирует? Да неужели?..

– Ника. Меня зовут Ника, – не вижу смысла лгать. Чем меньше лжи, тем лучше.

– Ответь на вопрос, – возвращается он к допросу.

– Нет, меня никто не будет искать. Все, кто мне дорог, умерли.

– Учишься? Работаешь?

– Нет.

– А хотела бы?

Он что, решил поиграть в мецената? Становится смешно, но хохотать я не спешу. Наверное, не стоит, чтобы его не злить.

– Нет. Привыкла, знаете ли, бездельничать.

– На «ты», – напоминает мне он, как будто я тупая и недалёкая. Впрочем, он такой меня и видит. Может, это и к лучшему. – И отвечай «да» или «нет».

Скучный властный зануда. Угораздило же меня.

Странное дело: я не чувствовала ненависти. Вот он – руку протяни и коснёшься его широких плеч. Рядом – человек, которого я чуть не убила. Да что там: хочу убить, и однажды это случится. Позже. Я ждала долго, могу и ещё немного потерпеть. Осталось узнать, зачем я ему понадобилась.

– Я предлагаю тебе работу, – отвечает Нейман на мои мысли, и я вздрагиваю.

– Девке с улицы? – складываю руки на груди, лихорадочно соображая, что всё это значит.

Странный. Я попалась ему случайно. Или нет?.. Голову сломать можно об этого стального идола.

– А ты девка? – снова ирония в его голосе.

– И отказаться я не могу? – уточняю, понимая, что объяснений он давать не намерен.

– Да или нет, Ни-ка.

Он так и произносит моё имя – по слогам.

– Да – девка или нет – не хочу у тебя работать?

– Да – ты будешь у меня работать. Нет – ты не девка. Скорее, девчонка, что запуталась и попала в плохую историю.

Психолог, мать его! Говорить ему «ты» легко, хоть я и не собиралась этого делать. С такими, как Нейман, лучше держать дистанцию.

– А если я не хочу? – пытаюсь ему противиться.

– Я не спрашиваю у тебя разрешения, Ни-ка. Я говорю, как есть и будет.

Желание его убить растёт в геометрической прогрессии. Снова вспыхивает и застилает глаза ненависть. Становится нечем дышать. Возомнил себя Господом Богом, а сам… руки по локоть в крови.

– То есть выбора у меня нет, – удивляюсь, что могу говорить спокойно.

– Получается, так, – соглашается он.

Машина несётся на бешеной скорости. Что там, за окном? В какое логово он меня тянет и зачем? Я снова боюсь. Но, кажется, он не собирается меня убивать. Работа?.. Да, за это следует зацепиться.

– Какую работу ты предлагаешь?

– Единственную. Тебе понравится. А если нет… будем думать, что делать дальше.

Я умолкаю. Поправляю волосы. Машинально заплетаю косу. Нужно чем-то занять руки. Невыносимо ощущать себя пленницей обстоятельств.

Мы куда-то мчимся. У него звонит телефон. Нейман с кем-то беседует, но я не вслушиваюсь в речь. Ловлю только интонации, властные, короткие фразы. Он не разговаривает, а приказывает. В этом вся его суть. Всегда знает, как нужно поступать. У него нет сомнений и колебаний. И от этого страшнее вдвойне.

Больше мы не разговариваем, пока машина наконец не останавливается.

– Выходи, – сухой приказ.

«Руки за голову!» – хочется брякнуть, но я молчу.

Глава 4

Дом за забором огромен. Не дворец, но по ощущениям – где-то близко.

Это не современное здание и не крепость. Особняк – вот точное определение. У дома наверняка есть история и, возможно, привидения. А ещё – скелеты в шкафах и подземелье.

Почему-то кажется: здесь это имеется. А может, я просто боюсь, поэтому сочиняю невесть что.

Отсюда не улизнуть и просто так не выбраться. Охраны полк, всё автоматизировано, камеры небось натыканы на каждом углу-повороте.

Я понимаю, что влипла, но паники уже нет. Наверное, я просто устала. У страха, как и у любого сильного чувства, есть запас прочности. Мой исчерпался. Я слишком много потратила сил сегодня, поэтому брела понурым осликом и тихо ненавидела Неймана – без злости и энтузиазма, по привычке.

Хотелось вымыться до блеска и хруста, наесться до отвала. Последний раз я ела вчера, а поэтому голод наконец-то добрался до меня и сжал в тисках. Я стыжусь того, как громко воет пустой желудок. А ещё я хочу спать, и если мне дадут кровать или коврик у кровати, я упаду, скручусь калачиком и вырублюсь хотя бы на несколько благословенных часов.

Но у Неймана на меня особые планы. Он снова идёт впереди – уверенный и безжалостный, как терминатор.

– Можно не так быстро? – прошу я его спину. – Я не успеваю и боюсь заблудиться в вашем склепе.

– В твоём, – поправляет он, а у меня зубы сводит от его ледяного спокойствия. Нейман если и раздражён, то никак это не выражается. Он делает то, чего я пыталась избежать – берёт меня за руку.

Папочка и провинившаяся дочь – так я вижу нас со стороны. Ладонь у него сухая и горячая. Пальцы покалывает, по коже идут импульсы. Он словно генератор энергии, которой легко делится, и я заряжаюсь, как батарейка. Ещё немного – и светиться в полумраке начну.

Мы плутаем по первому этажу. Он улавливает ритм моей походки, и в какой-то миг мы словно притираемся друг к другу: Нейман идёт медленнее, мне не приходится бежать.

Ничего не меняется, но кажется, что мы плывём, как корабль, разрезающий «носом» упругие волны полутёмного пространства. И меня не страшит океан чужого дома. Потому что рядом – несгибаемый хозяин, который знает здесь каждый закоулок.

Мы подходим к двери – массивной и надёжной. В этом доме всё такое – основательное и дорогое, сделанное на века. Нейман не сразу открывает её, а останавливается, словно с разбегу натыкаясь на непреодолимое препятствие.

Я с удивлением поднимаю голову, чтобы посмотреть на него. Он умеет сомневаться? Удивительно. Его большой палец проходится по моему запястью. Это похоже на ласку, а поэтому я пугаюсь. Опасность! – ревёт во мне кровавое пламя, но жест этот мимолётный, без подоплёки и контекста. Это больше похоже на задумчивое размышление. Мой враг не меняется в лице. Всё такой же. А я накручиваю себя, глупая. Ищу чёрную кошку в тёмной комнате. А кошки там нет и быть не может.

– Просто будь собой, Ни-ка, – произносит он чётко и сурово. Ничего не объясняет, но в голосе его я слышу предупреждение и, наверное, угрозу. Ну почему, почему он такой гадкий? Впрочем, он то, что есть, и я не вправе ждать от него большего.

Я не знаю, что там, за дверью из благородного дерева. Собака? Он хочет, чтобы я ухаживала за его псом? Ничто другое в голову мне не приходит. Может, поэтому я не готова к тому, что увидела.

Нейман распахивает дверь. Уверенно переступает через порог. Тянет за руку меня. Я спотыкаюсь и чуть не падаю, но крепкие руки удерживают, подхватывают под подмышки и на какое-то мгновение отрывают от пола. Ему нетрудно. Он большой и сильный, а я маленькая и лёгкая.

Нейман ставит меня осторожно, словно я стеклянный колдовской шар и могу в любой момент рассыпаться или вспыхнуть. Но верно и первое, и второе: мне невыносимы его прикосновения и одновременно кидает в жар. Я стремительно краснею, испытывая стеснение и стыд.

Полумрак – мой друг: скрывает позор и слабость, но от этого не становится легче.

– Тильда, – произносит мужчина тихо, – я привёл тебе кое-кого.

Старуха, что сидит в кресле, не поворачивается на звук его голоса. Она словно высечена из камня. Одета просто, но дорого. Седые волосы уложены в тяжёлый пучок. Незамысловатая причёска, за которой – чьи-то очень умелые заботливые руки.

На коленях у неё покоится клетчатый плед – мягкий и, наверное, тёплый. Так и тянет прикоснуться к нему рукой, ощутить под ладонями бархатную текучесть. Я люблю прикасаться к вещам. Но сейчас я в ужасе.

Это словно стоять перед бездонным провалом. Позади – скала по имени Нейман с острыми неровностями, о которые так легко пораниться. Впереди – женщина в кресле.

Видит бог: она другая и почти ничем не напоминает ту, что давно мертва и похоронена, но я не могу, не могу от неё отказаться, а поэтому делаю шаг вперёд. И лечу. Лечу, зная, что за моей спиной никогда не раскроются спасительные крылья.

Он знал. Наверняка знал. И всё это – игра, где я пешка. Не может быть, чтобы всё нелепо и случайно срослось. Так не бывает. Но спросить я не могу. Лучше уж подчинюсь обстоятельствам.

– Здравствуйте, – в тишине голос мой звучит совсем по-детски тонко, – меня зовут Ника.

Я делаю ещё шаг, сокращая расстояние. Старуха не реагирует, смотрит куда-то в одну точку, но по тому, как дрогнули её веки, я догадываюсь: она слышит и понимает. Наверное, речь отняло, а со слухом у неё всё хорошо.

Глава 5

– Твоя комната, – толкает он соседнюю дверь и зажигает свет. Кто жил здесь до меня? На вид – очень стерильно, без признаков чужой жизни.

Большое окно с тюлем и тяжёлыми шторами. Огромная, словно супружеская, кровать. Тумбочка, зеркало на стене. Шкаф-купе. Стол в углу, возле окна. Туда можно поставить ноутбук, – думаю машинально.

Меня пугает, что я слишком быстро сдалась. Приняла новую действительность. Обживаю глазами комнату в доме врага.

Неправда – возражаю сама себе. Я здесь, потому что могу закончить начатое. Я даже мечтать не могла, что окажусь к Нейману так близко.

– Туалет, ванная комната, – открывает он ещё две двери, – завтра отправишься по магазинам и купишь себе всё необходимое.

– Всё, что пожелаю? – язвлю я, разглядывая его широкую спину. Нейман оборачивается, смотрит на меня с прищуром.

– Думаю, орбитальная станция или личный самолёт тебе не понадобятся. С остальным проблем будет меньше.

Да, вертолётная площадка мне бы не помешала. Я бы, как Карлсон, летала в окно.

– Прими душ. Через двадцать минут я за тобой зайду.

Он уходит, а я остаюсь. Прими душ… видимо, я для Неймана недостаточно чистая. Ну и ладно.

Выдыхаю, опуская рюкзак на пол. Я бы упала и уснула, но знаю: Нейман вернётся. Не буду его разочаровывать. Мне ещё предстоит вжиться и разобраться во многом.

В ванной есть всё: гели, шампуни, мыло, запечатанная зубная паста, новые полотенца и халат. Всё нетронутое. Как будто меня здесь ждали. Или кого-то другого, но не срослось?

Я встаю под тугие струи воды и смываю сегодняшний день. Он ещё не закончился, но, возможно, у меня будет время, чтобы и всё остальное отскрести хотя бы мочалкой.

Халат, ожидаемо, велик. Приходится подвернуть рукава, но по длине он доходит до пола. Здесь нет тапочек, или есть, но я их не вижу, а поэтому стою на коврике возле кровати и беспомощно поджимаю пальцы. Влезать в кроссовки не хочется, но у меня есть чистые носки в рюкзаке, за ними я и лезу, когда в комнату без стука входит Нейман.

– Пойдём, – врывается его голос очередным приказом в усталый мозг. Я выпрямляюсь и осмеливаюсь на бунт. Задолбал. Я ему не кукла, а он не кукловод.

– Отвернитесь, – распрямляю плечи, зажимая в руках носки.

Улыбка касается его губ. Взгляд тяжело проходится по мне от макушки до пят, задерживается на босых ступнях.

– На «ты», – жёстко и недружелюбно.

– Отвернись! – выпаливаю в сердцах, и – о чудо! – он слушается. На миг залипаю на его плечах и крепкой заднице. Он тоже переоделся, но никакая одежда не сделает его мягким и домашним.

Поспешно надеваю носки. Теперь хорошо. Можно путешествовать дальше за этим непробиваемым чурбаном.

– Я готова, – говорю спине, что бугрится мускулами. Футболка с короткими рукавами облепляет Неймана, как вторая кожа. Наверное, ему нравится подавлять и впечатлять, хотя кто я такая, чтобы он передо мной красовался.

– Тогда пойдём, – оборачивается он и смотрит на мои ноги. Есть ли что-то, что ускользает от его взгляда?

Он снова идёт слишком стремительно, а я не успеваю, но больше не прошу его идти медленнее, потому что он может снова взять меня за руку. Не хочу. Ни его прикосновений, ни снисхождения.

Я путаюсь в халате, злюсь, что не завязала пояс потуже. Неловкий шаг – и я наступаю на махровую ткань и лечу лицом вперёд, хватаясь руками за талию ненавистного Неймана. Миг – и он меня держит. Руки его надёжно фиксируют мои запястья, прижимают к каменному прессу.

Я чувствую его дыхание под своими пальцами. Горячая кожа и мускулы чуть приподнимаются и опадают. Нейман дышит спокойно и размеренно.

– Надо было нести тебя на руках. Так было бы спокойнее, – рокочет его голос, а я ощущаю, как он вибрирует.

– Надо медленнее ходить, – огрызаюсь в ответ и пытаюсь освободиться. Его большие пальцы снова скользят по коже, будто успокаивая, приручая к себе, но я не кошка и не собака, не нуждаюсь ни в его ласке, ни в его милости. Кожа горит огнём там, где мы соприкасаемся.

Нейман не обращает внимания на мои барахтания и удерживает руки ещё какое-то время, а затем отпускает. От неожиданности я тычусь ему грудью в спину. Какой позор! Заливаюсь краской и мысленно ругаюсь. Впрочем, он это уже проходил, и мои соски для него не новость.

Он оборачивается и делает то, что должна была сделать я: подтягивает полы халата повыше и потуже затягивает пояс у меня на талии.

Я снова чувствую себя ребёнком. Кожа на щеках как ни лопнет от жара. Я бы спряталась за ресницами, да не могу. Не хочу показывать, что дурацкая ситуация выбила меня из колеи. Поэтому дерзко смотрю Нейману в глаза.

– Не стоило, – стягиваю халат на груди покрепче, хоть запах и так скрывает надёжно даже шею.

– Достаточно сказать «спасибо», Ни-ка, – снова этот вымораживающий взгляд – мазнул, словно я пустое место.

Теперь он идёт не спеша. Будто до этого не знал, что мне тяжело за ним угнаться. Но, наверное, такие, как Нейман, всегда на своей волне. Зачем ему думать ещё о ком-то и переживать? Лишние эмоции, а у него их и так негусто.

Глава 6

Нейман словно гипнотизирует. Я невольно сглатываю, чувствуя, как снова вспыхивают щёки. Он что, ждёт, что я опущусь на колени и расстегну ему ширинку?

Я вскидываю голову и распрямляю плечи. Дерзкий воробей перед гепардом. В глазах у Неймана – тяжёлая хмарь, метель в сумерках.

– Что я должна сделать, чтобы получить чашку кофе? – снова зашкаливает пульс. Я хожу по лезвию и понимаю: мне бы гонор свой засунуть поглубже, но это выше моих сил.

– Достаточно произнести слово «пожалуйста», Ни-ка. И для разнообразия назвать меня по имени.

– Иди к чёрту, Нейман! – взрываюсь, как граната, и вскакиваю со стула, намереваясь уйти.

Один шаг – и он перегораживает собой проход. Снова его грудь у меня перед глазами, мышцы, обтянутые белой футболкой. Мне не сдвинуть эту гору.

– Пожалуйста, Стефан, – рокочет его голос надо мной. Здесь тепло, но меня охватывает озноб, мурашки идут по телу. Хорошо что меня надёжно прячет халат. – И вернись назад.

Он не тронул меня и пальцем, а я чувствую, как заныло плечо. Там, где была его рука, и остались синяки – я видела их в зеркале. Что ему стоит меня сломать?

Я разворачиваюсь на пятках и снова устраиваюсь на стуле.

– Пожалуйста, – выдавливаю из себя, но дальше этого дело не идёт. Я не могу назвать его по имени. Слишком… нет, не интимно, но личностно. Мы не можем быть друзьями. Дурацкое имя. Его даже сократить никак нельзя.

Он тоже возвращается. Берёт чашку и ставит передо мной. Капучино, как я и просила. Даже остыть не успел. Я уже сыта по горло нашим общением, но делаю глоток. Удивительно, что он меня не прибил. Я этого заслуживаю.

Я слышу, как Нейман снова возится возле кофемашины. Она у него навороченная, с кучей кнопок и режимов. Он садится рядом. В его чашке эспрессо – чёрный, как дьявол. Как он сам. Ничего не разглядеть в густой темноте. Да мне и присматриваться не хочется.

– Кто она? – задаю вопрос, когда молчание становится тягостным.

– Женщина, которая меня воспитала, – отвечает он, чуть помедлив. – Ей нужна компания. Ты подходишь.

Вот так. Ни сомнений, ни колебаний. В этом он весь. Почему ему взбрело в голову, что я панацея – не знаю. И не скажет же.

– Она парализована? – всё же рискую задать мучающие меня вопросы.

– Нет, – и ни слова больше. Снова пауза, длинной в недосказанность с километр.

– И что я должна делать? – кому-то из нас нужно делать первые шаги. Это явно не Нейман. Капучино для меня, видимо, – лимит его щедрости и доброты, сдобренной коньяком скрытой агрессии.

Он делает глоток кофе, отставляет чашку и устало трёт переносицу, надавливает кончиками пальцев в уголки глаз. Сколько он не отдыхал?

– Просто быть человеком, Ни-ка. Ты поймёшь. Пойдём спать. День был… трудным.

Херовым, наверное, он хотел сказать, но сдержался.

Он ждёт, что я поднимусь и покорно пойду мять его новые простыни. Я бы с удовольствием, но мне надо бы понимать, чего от меня ждут, потому что я не вижу логики в его поступке.

– Мне нужно знать, – стараюсь говорить твёрдо, но голос снова срывается и звенит, как у ребёнка. Я ненавижу себя в такие моменты. Не люблю беспомощность.

– Если бы я знал рецепт, она бы давно разговаривала и радовалась жизни, – зато у Неймана всё в порядке с голосом – одинаково непробиваемо спокойный. – Именно поэтому я не хочу озвучивать свои ожидания. У тебя либо получится, либо нет. Твоя задача – находиться рядом с Тильдой. Всё.

Нет, не всё. Он обещал платить, и мне бы нужно обсудить этот момент, торговаться, наверное, но я сдулась. Если я закрою глаза, то усну. Прямо здесь, за столом.

– Спасибо за ужин, – произношу машинально. Я всё же помню и знаю, как быть вежливой, но намеренно пытаюсь казаться хуже, чем я есть на самом деле.

Слишком много косяков и нестыковок. Я полна ими. Мне всё равно, видит их Нейман или нет. Какая разница? Если он знает, значит все мои потуги бесполезны. Если я тёмная лошадка и он не докопается до сути, пусть списывает скачки моего настроения на молодость, нестабильность психики – как ему больше нравится. Я же угождать Его Нейманству не собираюсь.

–Пожалуйста, Ника, – отвечает он мне, наглядно демонстрируя, что хорошие манеры – это красиво и благородно выглядит.

Знавала я таких – благородных внешне и гнилых внутри. Нейман такой же, и от его фальши сводит челюсти. Так и хочется плюнуть или съязвить, но я устала морально и физически. Буду со всем разбираться завтра.

Я встаю из-за стола, Нейман тоже. Ухожу из кухни. Он идёт за мной. Следит, чтобы я у него что-нибудь не стащила по дороге?

Я иду наугад, потому что не очень запомнила, как мы добирались сюда.

– Направо, – руководит мною ненавистный неймановский голос, как только я застываю, думая, куда свернуть. А дальше – без приключений, пока мы не оказываемся перед дверью теперь моей комнаты.

– Спокойной ночи, Ника, – жжёт меня его невозмутимость. – Завтра, в десять, за тобой заедет мой личный помощник. Я распоряжусь.

Глава 7

– Это плохая идея, Стефан! – слышу я злой голос безопасника.

Тот самый крепыш, которому я не понравилась. Дан, кажется, так называл его Нейман. Какой твердолобый, однако.

– Ты повторяешься, – зато Нейман – всё такой же кусок льда. Холодный и спокойный.

Интересно, его хоть что-то выводит из себя? Не скрытое раздражение, а… чтобы он орал, например? Каков он в ярости? Или его темперамент не позволяет переживать бури? В постели с женщинами он тоже… холоден и нетороплив? Замораживает насквозь?

Не знаю, почему я думаю об этом. Невольно ёжусь. Я уже промёрзла, слушая его. Слишком много Неймана для меня, слабой и впечатлительной.

– Я тебе миллион раз повторю: ты с ума сошёл. Привёл в дом с улицы. Подобрал её в странном месте. Она может оказаться сообщницей того, кто сегодня пытался тебя убить!

Сердце взрывается в груди. Подскакивает к горлу и заглушает своим неистовым стуком почти все звуки. Они знали о покушении. Откуда?..

– Ты проверил её? – доносится, как из глубокого колодца голос моего врага. От испуга чудится, что сейчас отзовётся эхо, пронесётся по коридорам и накроет меня многоголосьем.

– Ещё нет, – сбавляет обороты крепыш Дан. – Слишком мало времени.

– Проверишь – доложишь. А слушать истерики и домыслы я не намерен.

– А если я окажусь прав? – Дана не так легко сбить с цели.

– Тебе не кажется, что ты параноишь?

Такое впечатление, что Нейман никогда не сомневается. Настолько уверен в себе или бессмертен? Жаль, не могу его разочаровать. Но очень хотела бы увидеть в его глазах удивление перед тем, как он отправится туда, откуда не возвращаются.

– В любом случае, она просто девчонка, а я мужчина, способный с ней справиться.

– Твоя самоуверенность однажды сыграет злую шутку, Стефан, – Дан тоже переходит на нейтральный отмороженный тон. Он не смирился, нет, но решил отпустить ситуацию, чтобы однажды сказать: видишь, я был прав, а ты ошибался.

– Нет ничего, с чем бы я не справился, Дан. И большая просьба: не нужно показывать силу тем, кто значительно слабее тебя.

– Ты о чём? – Дан, кажется, удивляется.

– Ты намеренно сделал ей больно. Если она тебе не нравится, это не повод распускать руки или давать волю эмоциям. Просто прими факт: она здесь останется, пока будет мне нужна.

– Ладно, не сдержался, – в тоне Дана нет ни грамма миролюбивости, – но просить прощения не буду. Я не доверяю чужим. А таким, как она, – втройне.

– Каким – таким? – кажется, что Нейман задаёт вопросы, лишь бы поддержать разговор. Никакой заинтересованности я в нём не слышу, как ни напрягаюсь, пытаясь улавливать полутона интонаций.

– Мутная она, – охотно поясняет Дан. – Чуйка у меня, понимаешь? На людей, что вроде как пушистые зайки, а внутри у них и зубы, и клыки, и всякой другой дряни полные штаны. Красивая девочка, Стефан, не спорю. Я б тоже ей вдул, и понимаю, чем она тебя привлекла. Кажется чистой и наивной. Неискушённой даже. Но не удивлюсь, если на ней проб ставить негде.

Я прислоняюсь к стене и прикрываю глаза. Мучительно слушать о себе такое. Но в интуиции безопаснику не откажешь. Однако его проницательность и настораживает, и вызывает мучительный стыд. Я не хочу, чтобы меня обсуждали и осуждали

– Я тебя услышал, Дан.

– Жаль, что не понял, – безопасник подустал. Нелёгкое это дело – переубеждать Неймана. Я бы сказала, – бесполезное.

На цыпочках ухожу прочь, потому что чувствую опасность. Для полного счастья не хватало, чтобы меня застукали.

Мне бы вернуться в свою комнату, но в полутьме я снова заблудилась – свернула не туда и поздно заметила. Зато вышла к кухне. Это и к лучшему: отсюда я точно доберусь назад. Но раз уж я здесь, выпью молока, если найду.

В огромном холодильнике нашлось не только молоко. Я залипла, разглядывая содержимое.

Нет, у меня не было трудного детства, и жестоко я не голодала, но реальность ткнула меня носом в то, что было за гранью моего понимания. Это походило на сказку, где растут пряничные и колбасные деревья, а реки несут не мутную обычную воду, а минералку, сок и прочие напитки.

Я как будто открыла дверь в другой мир. И яркий свет внутри холодильника лишь подчёркивал нереальную картину, что вызвала не восторг, а оцепенение. Может, поэтому я не заметила сразу, что света стало больше.

– Ника? – я дрогнула и дёрнулась, не ожидая снова услышать этот голос. Что ж я такая везучая-то, а?.. Может, именно поэтому не уловила, что Нейман сменил тональность. – Если хочешь есть, не нужно прятаться в темноте. Можешь делать это открыто.

Он стал… мягче. Совсем немного, но разницу я почувствовала. А затем на меня навалилось очевидное. Он что, решил, что я пришла еду воровать? Меня словно кипятком ошпарили. Стало жарко и стыдно до слёз. За эту мягкость я возненавидела его ещё больше.

– Молоко, – прохрипела я низким, словно чужим, голосом. – Не могу уснуть.

Я оправдывалась, хотя, чёрт побери, не должна и не обязана этого делать! Я не сделала ничего дурного, но вот же, стою перед ним, вероятно, красная, как закатное небо.

Глава 8

Он даже во сне не оставлял меня – снился и снился, этот чёртов Нейман. Выступал из-за каждого угла, как привидение. Его образ и лицо мучали меня, не давали покоя.

Я брела по лабиринту тёмного дома, спотыкалась, но упрямо шла. Болели сбитые в кровь ноги, саднило пересохшее горло. Хотелось пить и дышать, но вокруг – только равнодушные стены, под ногами – липкий страх, а из-за каждого угла – он, мой палач и враг.

– Уйди, Нейман, – всхлипнула я, когда он оказался слишком близко. Заглядывал в лицо, смотрел пристально. Серые сумерки из-под ресниц сковывали по рукам и ногам, мешали думать чётко – мысли путались.

– У тебя жар, Ника, – возразил призрак и положил холодную ладонь на лоб. Меня заколотило.

– Мне холодно, – возразила, натягивая одеяло до ушей. Странно. Только что брела не пойми куда, а теперь снова в кровати – слишком большой, но почти безопасной. Лишь только прикосновение его руки невыносимо. Хочется сбросить с себя груз, но во сне я настолько слаба, что не могу сопротивляться. – Уйди, ладно? Сгинь, – заклинаю, капризничая.

На какое-то время всё тонет в мороке ночи и, кажется, он наконец-то уходит, а я могу вздохнуть свободно. А потом он возвращается, чтобы меня мучить.

Поднимает меня, как безвольную куклу. Проходится руками по влажной футболке. Меня трясёт, как в лихорадке. Зубы стучат.

– Подними руки! – снова командует. Как же он меня достал…

– Нет! – цепляюсь мёртвой хваткой в одеяло. Я там голая. У меня под футболкой – только трусы. Не хочу, чтобы он меня видел.

– Да, Ника, – голос его заходит в меня так глубоко, словно хочет добраться до самого сердца. Вогнать туда осиновый кол, чтобы я уже никогда не поднялась, не восстала из ада, не смогла его убить.

Он расцепляет мои пальцы – отгибает их один за другим, отнимает одеяло. Я всхлипываю, понимая, что бессильна. А затем он сдирает с меня футболку, я трясусь, подвывая. Нейман вытирает мне подмышки, проходится по груди, задевает сжавшиеся до боли соски, растирает спину, а затем напяливает на меня новую, белую, большую, но сухую. Свою, что ли?..

И в этот момент я осознаю: это не сон. Он действительно здесь, рядом, возится со мной, чокнутой дурочкой. Я кричала?.. Говорила что-то? Почему он пришёл? Что я успела наговорить в бреду?

У меня есть особенность: я плохо переношу простуду. Выпадаю из реальности, стоит лишь температуре подскочить до тридцати девяти градусов и выше. Видимо, я заболела. Сломалась. Как же всё не вовремя-то, а…

– Пей, – подносит он к моим губам стакан.

– Крысиный яд? – спрашиваю, делая глоток.

– Жаропонижающее. Ты горишь, Ника.

– Я – погребальный костёр, – пью невыносимую гадость – какую-то тёплую мочу с запахом банана. Ненавижу бананы. Сильнее, наверное, чем Неймана. – Сгорю и погребу. Отдай одеяло, изверг, я закоченела.

Он молча отбирает у меня почти пустой стакан и, вздохнув, садится на кровать. Миг – и он уже бок о бок. Близко. Я даже испугаться не успела. Его большое тело вытягивается рядом. Рука его нашаривает подушку за моей спиной. Ладонь проходится по белой наволочке.

Я не вижу его лица, но, наверное, он брезгливо морщится, потому что подушка летит куда-то в сторону. Вместо неё появляется другая. Та, что лежала на другой половине кровати.

Запоздало думаю: зачем здесь две подушки? И зачем в комнате для прислуги такая большая кровать?

– Ложись, – этот бес не умеет разговаривать, только командует.

– Ты кинул гранату? – спрашиваю, пытаясь дотянуться до одеяла.

– Ты уже убита, – выдаёт Нейман невозмутимо, – плохая реакция, Ни-ка.

Он умеет шутить? Да быть этого не может. Я брежу. Реалистические глюки. Пока я соображаю, что ему ответить, он хватает меня за задницу и тянет вниз. Укладывает на подушку.

Я брыкаюсь и бью ногой ему в бедро. Могла бы и куда поинтереснее пнуть, но не получилось. Нейман контролирует ситуацию, а я… лежу, придавленная его плечом и рукой.

– Тихо, – его губы возле моего уха. – Расслабься и спи.

Он подгребает меня к себе ещё ближе. Тело у него твёрдое и горячее. От него веет спокойствием. А я… слабая. Озноб уходит, сопротивляться не хочется. Не хватает сил и ненависти, чтобы его оттолкнуть. А самое страшное – я и не смогу. Он сковал меня собой. Запечатал в кольцо своих рук.

Становится почти хорошо. Нейман пахнет чем-то холодным и вкусным. Талыми снегами. Раскалёнными камнями. Знойным воздухом с хрустом обжигающего льда. Слишком много противоречий. От восторга до отрицания. От неприятия к покорности. Вечная скала. Мне её не сдвинуть.

Как только я замираю, он натягивает одеяло, кутает меня, как ребёнка. Губы его касаются моего лба. От этого жеста – простреливает насквозь. До стона. Я бы заплакала от бессилия, но у меня давно внутри – только зыбучие пески. Сухо, как в преисподней.

Последний раз температуру губами мерила моя бабушка. Я не уверена, что Нейман делает то же самое: я чувствую его эрекцию, но мужчина лежит спокойно. Руки его по телу моему не шарят, дыхание размеренное, и если бы не кол в его штанах, я бы усомнилась, что это правда. Какой-то дикий сюрр. Но это Нейман. Может, он такой и есть – возбуждённый, но холодный. Неподвижный и неэмоциональный.

Глава 9

Среди морока тёмных переулков – застрявшие осколки прошлого. Другой город. Другая реальность, словно в компьютерной игре.

Это накатывает на меня непроизвольно – сквозь тяжёлый сон, полубред, когда хочешь, но не можешь проснуться.

Это то, что осталось за кадром. То, что привело меня сюда – к Нейману. Я не хотела, правда. У меня была совершенно другая цель. Я хотела ему отомстить. Лишить жизни. А получилось всё не так…

Тёмные переулки вырисовывают чёткий маршрут. Я ходила этой дорогой не раз и не два. Дорога проложена в голове яркими знаковыми точками.

Я близко. Я рядом. Чтобы снова пройти этот путь, пусть и в охваченном горячечным бредом сознании…

Бар «Чёрный кот» – идеальное место для тайных встреч.

– Привет, – говорю я Индиго и падаю на стул.

Он кивает в ответ, прожигая меня тяжёлым взглядом.

Красив, молод, всё при нём: широкие плечи, тонкая талия, узкие бёдра. Жгучий брутал. Глаза как два угля – тёмные и бездонные. Есть два недостатка: нас связывает дело, и он меня хочет трахнуть.

– Не передумала? – спрашивает, пуская сигаретный дым в потолок. У него красиво выходит, губы – загляденье, и я снова зависаю, заглядываясь на его мужскую грубоватую красоту.

– Нет.

Это третья попытка меня отговорить. Точнее, испытать на прочность. А я из тех, что гнутся, но не ломаются.

– Тогда пошли, – кивает он на почти неприметную дверь, что ведёт, словно в катакомбы, вглубь здания.

Бар «Чёрный кот» – пирожок с начинкой «сюрприз», но об этом вряд ли знают его посетители.

Я иду первой, Индиго – за мной. Высокий, я ему, что называется, в пуп дышу. На миг он впаивается в меня телом, и я чувствую его эрекцию. Это не случайный жест. Ему нравится со мной играть.

Я лгу, что мне семнадцать, и, может, это его останавливает. А может, нет. Заводит сам факт преграды. У меня чувство, что он не тронет. Индиго не из тех, кто принуждает или берёт силой. У него для этого есть много других преимуществ. Но я думаю, что именно поэтому он не отказал. Из-за куража. Такие, как он, любят адреналин. Я сама из их числа, и родственность «душ» нас тоже объединяет.

Мы спускаемся по ступеням в подвал. На миг горло стискивает обруч удушья. А что, если я ошибаюсь? Что если он заведёт меня туда, где никто и никогда не услышит моих криков, и сделает со мной всё, что захочет?

На последнем повороте Индиго обгоняет меня, а потом распахивает дверь.

– Заходи.

И я, не колеблясь, переступаю порог, шагаю в беспросветную темень.

Это ещё одно испытание – чувствую, но сердце подскакивает к горлу и стучит так, что перехватывает дыхание.

Да, мне страшно. Но страх мой длится секунду-две. Может, три. Индиго щёлкает выключателем, и на стенах и потолке одна за другой зажигаются лампы – старые люминесцентные трубки. Одна из них нещадно гудит, но холодноватый мёртвый свет – ровный и яркий.

Здесь всё, как надо. Ничего лишнего. Идеальный тир. Место, где Индиго будет учить меня стрелять.

Я подхожу к стойкам уверенно. Пальцы касаются холодного металла и гладят оружие. Пистолеты. Винтовки. Здесь целый склад. Сокровище. И дракон впустил меня в святая святых. У меня получилось.

– Ты держала в руках оружие? – задаёт вопрос демон, что стоит позади меня.

Кивок. Не такое, но всё же. И он уже об этом спрашивал. Уточняет?

– Умеешь стрелять?

Снова кивок. Лгать бессмысленно.

– Тогда покажи, что ты умеешь, Нина.

Я вздрагиваю. Слегка. Но он, наверное, видит. Я соврала. Меня зовут не Нина. Но и он не Индиго, если на то пошло. У каждого – свои тайны и скелеты. Я не задаю лишних вопросов и надеюсь на взаимность в ответ.

Я привычно надеваю очки и наушники. Вкладываю семь пуль в магазин. Семь, а не восемь. По количеству прожитых лет, что разделили мою жизнь на ДО и ПОСЛЕ. Холодная тяжесть пистолета уверенно ложится в ладонь.

Если бы было все так просто, я бы сюда не пришла. Но я не могу рисковать. Мне нужно сделать всё наверняка.

Индиго следит за мной. Стоит сзади. Слишком близко, но меня это не нервирует. Даже наоборот: вселяет какую-то холодную уверенность. Я чувствую: он смотрит, как я ставлю ноги, как разворачиваю плечи, как держу оружие. Он ценитель и оценщик.

Возможно, его интересует моя задница. Вероятно, он улыбается, глядя, как я готовлюсь стрелять. Я не могу его видеть, но могу представить.

Он не трогает меня, не поправляет, не раздаёт команды. Просто смотрит, и неизвестно ещё куда. Но мне всё равно. Я вижу мишень, задерживаю дыхание и нажимаю на спусковой крючок.

Выстрел. А потом ещё и ещё, до тех пор, пока не расстреливаю все патроны.

– Неплохо, – подходит Индиго к ноутбуку и разглядывает мишени. – Можно даже сказать, хорошо, – стучит пальцем по монитору. – Три «десятки», три «девятки» и, – цокает языком, – одна «восьмёрка».

Глава 10

Я выныриваю из сна-бреда от шума воды в моей ванной. То есть в той, что находится в комнате. Не нужно считать её своей. Это опасно – привыкать к месту, прирастать к нему, видеть дом там, где его не может быть.

Это дом Неймана – моего врага, – напоминаю себе, но голова настолько тяжёлая, что эти слова не разжигают во мне злость – я снова проваливаюсь в тяжёлый сон, где летают, каркая, чёрные птицы, виднеются кладбищенские кресты, шумят деревья, роняя багровые листья на влажную от дождей землю.

Из тягостного ужаса прошлого меня вырывает он, мой мучитель. Снова тормошит, стягивая мокрую насквозь футболку.

Интересно: я кричала?.. Рассказывала что-то? Слишком уж реальными были мои бредовые сны, перемешавшиеся с прошлым… Если да, то он, наверное, догадался. А может, и так всё знает. Какая уже теперь разница?..

Я не сопротивляюсь – сижу, как жалкий цыплёнок, – голая, в одних трусах. У меня даже нет сил, чтобы прикрыть руками грудь. Мне всё равно – пялится ли он, этот хренов извращенец Нейман. Пусть делает, что хочет. Я не могу стыдиться, потому что безразличие вьёт из меня верёвки – бесконечные лианы моих страхов.

Сейчас он меньшее из зол. Сны – это реальность. А Нейман – всего лишь чужой взрослый мужик, почему-то решивший, что домашний человеческий зверёк – это забавно.

– Давай сюда руки, – тянет к себе моё тело и снова надевает сухую футболку. – Всё хорошо, температура упала. Спи.

Он укладывает меня, накрывает одеялом. Больше не ложится рядом, отчего большая кровать кажется огромным полем, по которому и лошадью можно проскакать легко.

Я одна, но запах Неймана везде. Им пахнут постель и воздух, волосы мои и кожа.

Слишком много Неймана. Я этого не хотела. Похоже на наказание: вынужденно приходится его узнавать. Из абстракции, которую я ненавидела, он превращается в человека, способного молоко погреть или поухаживать за больным. И то, что у него стояк на меня, ничего не меняет: он не тронул, не показал себя животным. Это рушило мои представления о нём, давало трещину в барьерах, которые я старательно возводила вокруг его имени.

Но чашка молока и пара сухих футболок всё равно не перечёркивали моё прошлое. Нейман не стал ближе. Наоборот: мне хотелось оказаться от него как можно дальше. Только трусливое желание никак не сочеталось с целью, к которой я шла долгие годы.

Утром я проснулась от осторожного стука в дверь. Странные ощущения. Кто там? Нейман не стал бы стучать. Но, как оказалось, жизнь крутится не только вокруг Его Нейманства.

– Можно? – в дверь просовывается острая мордочка.

Женщина, лет тридцать. В ней сквозит что-то лисье: раскосые глаза, высокие скулы, узкий подбородок, губы ниточкой. Не отталкивает, нет. Необычная. Лёгкое любопытство сквозит во взгляде, но не более.

– Меня зовут Мария, я горничная. Стефан Евгеньевич сказал, вы приболели. Надо принять лекарства и позавтракать.

Она заходит в комнату уверенно, кладёт на стул вещи. Я вспыхиваю. Платье. Пронзительно васильковый цвет. Чьё оно?

– Вы переоденьтесь, а я принесу лекарства и завтрак, – Мария произносит слова легко и двигается точно так же: естественно и грациозно.

– Я… может, на кухне? – прокашливаюсь я. Горло саднит. В теле ломота, но я вполне сносно себя чувствую.

Горничная головой качает, на губах – доброжелательная улыбка.

– На кухне – Лия, – произносит многозначительно, с подтекстом, но я не в курсе их иерархии. Мария, видимо, читает моё недоумение по лицу и охотно поясняет: – Шеф-повар, и туда лучше не соваться. Для прислуги у нас специальная комната – малая столовая. Мы обычно там. Но Стефан Евгеньевич распорядился, чтобы сюда, поэтому давайте сделаем так, как он сказал.

Прислуга. Резануло так, словно она меня проституткой назвала. Но… это так и есть. Что Мария, что я в этом доме – обслуживающий персонал. У каждого – своя задача. И уж на лавры гостьи или принцессы особой крови я точно не претендую.

– Тогда в малой столовой, – упрямлюсь я и невольно ищу мобильник. У меня его забрали, как и документы. Чёрт. – Который сейчас час? – спрашиваю и провожу рукой по спутанным волосам.

– Лучше здесь, – у Марии – непробиваемое лицо и приклеенная к тонким губам улыбка. Она немного восточная, а глаза у неё – зелёные, яркие. – Сейчас девять часов. Я вернусь с завтраком и лекарствами, – кивает она многозначительно на стул, давая понять, что к её приходу лучше переодеться.

Я, наверное, кажусь ей непослушной капризной девчонкой. Провожаю взглядом её спину. В этом доме культ Неймана. Никто не смеет ослушаться хозяина, иначе… выгонит? Лишит премии? Зачем доставлять неприятности тем, кто просто работает? Здесь так здесь. Пусть будет так.

За Марией дверь закрывается мягко, я слышу тихий щелчок. У меня не так уж много времени. К десяти должна прийти его помощница. Или уже не должна? Спросить не у кого.

Я боюсь прикоснуться к платью, что лежит на стуле. Не могу. Я понимаю, что через пару часов мне подберут гардероб, достойный прислуги в этом доме. Это часть «контракта» на словах. Сделка, где у меня особая роль, смысл которой до сих пор мне неизвестен. Но это платье… как знак внимания в ответ на мои слова, брошенные в ночи, чтобы не уснуть.

Глава 11

Голос у Тильды низкий, глубокий, на женский не похож. А может, мне так показалось с перепугу.

– Проходи, не стесняйся.

Кажется, здесь все командуют. Тильда не исключение. Интересно, с Нейманом они родственники? По крайней мере, можно понять, в кого он такой непробиваемый. Старушка – кремень. Это угадывается и во взгляде, и в челюсти – тяжеловатой для женщины.

– Садись, – царственно кивает она на стул, что стоит неподалёку. Я устраиваюсь поудобнее, – выпьешь со мной чаю.

Это не вопрос. Она просто решила всё за меня. Ну и что с того, что я не люблю чай и только что поела? Я с интересом выискиваю в ней неймановские черты. Бабушка? Тётка? Кто она ему?

А ещё я жду, что она поднимет руку и позвонит в колокольчик – как в прошлые века. Настолько она кажется мне «оттуда»: строгий взгляд, губы поджаты, осанка горделивая.

И вот это мгновенное преображение – переход от бездушного робота до дамы из не нашего столетья – ошарашивает. Не удивительно: в доме Неймана, как мне кажется, ещё и не то можно увидеть.

Колокольчика для Тильды не нашлось – какая жалость. Зато вполне пригодился мобильный телефон, по которому она попросила принести чай. Значит, она всё же разговаривает? С кем-то? С Нейманом молчит?

Голова кругом от обитателей этого дома.

Судя по тому, как примчалась прислуга – женщина средних лет – Тильда не разговаривала не только с хозяином дома. Вид у женщины был неподобающий: щёки красные, глаза навыкат, руки пустые. Видимо, она решила убедиться, что это не сон и ей не примерещилась просьба странной старухи.

Живости в Тильде не прибавилось – сидела всё так же, выпрямив спину, на стук двери не обернулась. Это я крутила головой и разглядывала всё подряд.

Пришедшая ойкнула и попятилась. Тильда так и осталась сидеть истуканом, руки на коленях сложив. Мне кажется, она снова ушла в себя и забыла обо мне. Снова впала в свою странную летаргию, отключившись от внешнего мира. Может, её только и хватило на то, чтобы произнести несколько слов.

Я боялась что-то сказать или спросить. Меня немного знобило, я давила в себе желание накинуть капюшон на голову. Не для того, чтобы согреться, а чтобы спрятаться.

Минуты текли, мир остановился. Мы сидели со старухой, как два острова в океане – рядом, но не близко. Чем-то похожие, но разные: старое плато и только что рождённые горы. Когда-нибудь ветер и время разрушат и меня, но сейчас думать об этом было дико и неправильно. Я не могла представить себя старой.

Чай нам принесла дама – истинная леди. Красивая – взгляд сложно от неё оторвать. Фигура – закачаешься. Лицо гладкое, как икона. Тёмные волосы тяжёлым узлом на затылке уложены.

Безупречная осанка, выверенные жесты. Ничего лишнего, никакой суеты. На меня дама не смотрела, словно я пустое место, но чашки расставляла правильно: и Тильде, и мне.

– Спасибо, Лия, – я снова вздрагиваю: голос у старухи скрипит, как несмазанное колесо в телеге.

– Рада, Матильда, что вам лучше, – чуть приподнимает уголки губ в улыбке дама.

Та самая Лия? Главная по кухне? Видимо, Тильда здесь – очень важный персонаж, раз сама царица кастрюль и еды принесла чай. И это ей я оставила грязную чашку. Даже неудобно. Знала бы – не слушала Неймана. Тем более, что статус у меня в доме, судя по всему, куда ниже, чем у этой красавицы.

Лия уходит, мягко покачивая бёдрами, затянутыми в узкую юбку. Всё в ней хорошо. Элитная такая, холодная. Нейману под стать. Он, наверное, подбирает прислугу в тон своему темпераменту.

– Пей, – приказывает старуха. – Лия готовит очень вкусный чай.

Я беру чашку в руки и делаю глоток. Терпкий вкус, угадываются какие-то травы. Но я фанат кофе, поэтому чай – не мой напиток. Однако я не в том положении, чтобы вредничать. Меня взяли сюда для Тильды. И, кажется, я справилась с задачей. То есть нужды во мне особой нет. А может, и не было. Она сама по себе очнулась.

– Стефан – хороший мальчик, – выдаёт старуха.

От неожиданности я делаю слишком большой глоток, закашливаюсь, на глазах выступают слёзы. Обожглась. Стефан и мальчик – для меня понятия несовместимые. Но точно так же я вчера думала о Неймане и молоке. Ну, да, конечно. Этот взрослый мужик для Тильды – мальчик.

– Упрямый к тому же, – пьёт она чай. Глаза у неё прикрыты, веки чуть подрагивают. Птичьи сизые веки – большие и морщинистые, тонкие, как пергамент. – Где он тебя нашёл?

– В подъезде, – говорю правду. – Мы столкнулись в подъезде.

Веки приподнимаются. Старуха наблюдает за мной. Долго молчит. Мы пьём чай. Я даже втягиваюсь в процесс: горлу от горячего легче. Я только сейчас замечаю, что у меня побаливает горло.

– Ты чем-то напоминаешь мою погибшую внучку, – скрипит Тильда много времени спустя, когда чай почти выпит. – Рост, волосы… Он думает, наверное, что одного человека можно заменить другим. Нельзя. Но ему очень хочется, чтобы я продолжала жить. Ирония, не правда ли? Молоденькая девочка кормит червей, а я продолжаю коптить воздух. Был бы Бог справедлив, забирал бы старость вместо юности. Тем более, что старость с радостью согласилась на обмен. Но, видимо, как и в этом мире, так и в загробном, в нас не нуждаются. Молодость ценнее.

Глава 12

Я вижу, как гневно сверкает глазами Тильда. Она больше не прячется за тонкими веками.  И её желание дать отпор Дану греет душу. Прикасаюсь ладонью к её руке.

– Не надо, – прошу тихо. – Я пойду. А позже мы ещё увидимся.

Я поднимаюсь со стула и молча иду на выход. Огибаю Дана, что стоит изваянием у меня на пути. Не позволяю касаться себя, хотя – уверена – у него руки чешутся дать мне подзатыльник или сделать чего похуже.

Я и не думала, что будет легко. Но отсутствие охраны у двери всё же дало призрачную надежду, что я не пленница Его Нейманства. Я ошиблась.

Дан идёт за мной, дышит в затылок. Подавляет. Но я не позволяю себе трусить явно. В душу ему не залезть. А тело ведёт себя спокойно. Прямая спина, раскованные движения. Главное – правильно дышать, а дальше оно само получается: выглядеть королевой, даже если в душе ты раб.

– Из комнаты – ни ногой! – приказывает безопасник. – Пока тебе не разрешат выходить.

Чьё разрешение нужно? Неймана? Видимо, он кому-то оставил инструкции на счёт меня. Только мне об этом забыли сказать. Спорить я не собираюсь.

– Пошёл вон, – произнесла от души и со смаком. Понимала: я наживаю себе врага, но ради мгновения триумфа позволила эмоциям одержать верх.

Плохой из меня киллер. Никудышный. Ни выдержки, ни хладнокровия. Спичка. Слабая девчонка. Но Дан и так меня терпеть не может, поэтому ещё один повод для лютой ненависти ничего не меняет.

Он сжимает челюсти, сверкает глазами. Болотная муть готова затянуть меня в трясину. Да что там: не одёрни его Нейман ночью, он бы сейчас не постеснялся сделать мне больно. Руку бы выкрутил или пощёчину отвесил.

Такие, как Дан, жестоки по натуре. Я вижу звериную лють в его взгляде. Ещё немного – и он перешагнёт черту. Но Дан с собой справляется. На тонких губах рождается нехорошая ухмылка.

«Ещё не время», – читаю я в его лице угрозу, а затем он молча уходит, закрывает за собой дверь. Тихо и почти тактично. Не придерёшься. Если здесь натыканы камеры, его не в чем упрекнуть. Безупречный, блин.

Я обхватываю себя руками. Меня знобит. Падаю поверх покрывала как есть – одетая, кутаюсь в него и закрываю глаза. Плевать. Мне нужно отключиться и не думать. Но что-то тревожит, не даёт покоя.

С трудом разлепляю тяжёлые веки, окидываю взглядом комнату. Сердце пропускает удар. Дверца шкафа приоткрыта. А я точно знаю, что здесь был полный порядок, когда я уходила.

Меня подбрасывает, как на батуте. В шкафу нет ничего, кроме моего рюкзака с вещами. Он так и стоит, как я его поставила. Но я знаю: кто-то открывал шкаф, а значит рылся в моих вещах.

Есть только одно, что может привлечь внимание. Я засовываю руку, зная, что не найду. Мой ноутбук исчез. Добрались и сюда. Я уверена: это Дан. Подозрительный мудак.

Внутри меня пустота. Там нет ничего важного. А то, что было, хранится в другом месте. Самая большая ценность – бабушкины фотографии. Я бы не хотела, чтобы они пропали. Да что там: я не желаю, чтобы кто-то бездушный копался, пытаясь вывернуть меня наизнанку. Но поздно.

У меня нет сил даже подняться. Я так и сижу на полу возле шкафа, прижав колени к груди. Впадаю в прострацию, хотя ничего страшного не случилось. Просто… это как грязными руками в свежую рану залезть. Так и до сепсиса недалеко.

– Ника? – я вздрагиваю от этого голоса, но не оборачиваюсь. Я и так знаю, кто стоит на пороге моей комнаты. Не моей, точнее. Здесь всё его. Может, поэтому он входит сюда без стука. Хозяин. А я… прислуга. Со мной можно не церемониться.

Всё остальное походит на бред. Я слышу его шаги – уверенные и чёткие. Затем он без слов подхватывает меня на руки – легко, как куклу.

Я даже воспротивиться не успеваю – через миг лежу на кровати, а Нейман укрывает меня одеялом, кладёт ладонь на лоб. Я вижу, как он хмурится. Лицо его близко. Так близко, что я закрываю глаза.

Мне кажется, что сейчас он начнёт меня ругать, но ничего не происходит. Он уходит. Я кутаюсь в одеяло и впадаю в дрёму. А потом начинается чехарда.

Появляется доктор в белом халате. Руки у него сухие, тёплые. На носу – очки в золотой оправе. Он похож на Деда Мороза почему-то. Может, потому что у него щёки – красными яблочками.

– Что это вы, барышня, болеть вздумали? – спрашивает он добрым голосом, но не улыбается. – Открывайте рот и говорите: «А-а-а». Вот так. Молодец.

Его голос успокаивает и убаюкивает. Я хочу спать. Слабая, как тряпка. Затем он заставляет меня задрать одежду и слушает. Дышите, не дышите. Как в детстве.

Сзади мрачной глыбой стоит Нейман. Я не хочу, чтобы он меня видел, но возмущаться не смею. Я здесь бесправная кукла. А он… зачем эта забота? Не понимаю. Зачем он возится со мной?

– Нет ничего страшного – обычная простуда, – это он Нейману говорит. – Но я бы посоветовал взять анализы. У барышни слабость. Вероятно, анемия. Обследование не помешает. Лекарства я выпишу. Постельный режим желателен пару дней.

Они уходят, но в покое меня не оставляют. Через несколько минут появляется Мария с подносом. Лекарства и обед.

– Надо выпить и съесть, – поднимает она подушку, помогает мне принять вертикальное положение и ставит передо мной раскладной столик в постель. – Наделала ты переполоху, всех на уши поставила, – ворчит она, переходя на «ты».

Глава 13

К вечеру мне стало лучше. Больше никто не докучал. Я выспалась, но встала с тяжёлой головой. Чугунок. Ударишь и – бам-м-м! – низкий гул пойдёт.

Чистых вещей не осталось, поэтому нужно устроить стирку. Я привычная, мне не тяжело. Надеть только нечего. Разве что платье… то самое, что так и лежит сиротливо на стуле.

И я решаюсь. Это необходимость.

Платье почти впору. Великовато в груди и талии. Совсем немного. Под платьем нет белья. Я физически не могу надеть грязное, поэтому заплетаю косу и иду в ванную. Жаль, что здесь нет стиральной машины. Придётся руками.

В разгаре стирки меня и застукал Нейман.

– Что ты творишь, Ника? – спрашивает он холодно. И в этот раз я вскрикиваю от неожиданности, роняю намыленные трусы.

– Ты бы мог стучаться? – огрызаюсь я, чувствуя, как кровь вначале отливает от лица, а затем меня кидает в жар. От испуга и стыда. Мало того, что он видел меня почти голой, так теперь с мокрыми трусами застал. – Или прислуга в твоём доме бесправнее животных?

– Ты не прислуга, – морда у него каменная. Он болен, наверное. Совершенно неэмоциональный.

– А кто? – взрываюсь я, но неймановской шкуре мой писк, что слону – дробина.

– Ополосни руки и выйди. Поговорим.

Он уходит, а мне хочется запустить мокрыми трусами ему в спину. Гляжусь в зеркало. Щёки горят, взгляд злой. Да, нужно поговорить.

Я умываюсь и выравниваю дыхание. Поправляю волосы. Задерживаюсь и не спешу. Подождёт, раз пришёл.

Нейман сидит у стола. Расслабленно – ноги вытянул, футболка на нём как не треснет. Такое впечатление, что он не ждёт, а отдыхает, улучшив минутку. А я… не знаю, куда себя деть – как встать или куда сесть.

Он оборачивается на мои шаги, наблюдает пристально за каждым моим жестом, словно изучает, вспоминая, кто я и зачем здесь.

– Нужно принять лекарства, Ника, и поужинать, – произносит он и поднимается. – Пойдём.

– Нет, – выходит у меня так себе, но почти твёрдо. – Вначале поговорим.

– Заодно и поговорим, – направляется он к двери, и мне хочется топнуть, снова швырнуть что-нибудь в него. Может, тогда он взбесится, например. Потому что я точно киплю от бессилия. – Пойдём, Ника, – останавливается он в дверном проёме, опираясь рукой на косяк. Голос у него усталый и… на полутон мягче, чем прежде; может, это заставляет сдаться. Я бреду за ним, как унылый ослик Иа. В носках и платье на голое тело, остро ощущая беззащитную наготу.

В этот раз он ведёт меня не на кухню. Столовая. Большая. Я чувствую себя дико, когда он отодвигает для меня стул. Мне неуютно. Он устраивается напротив. Незнакомая девушка подаёт на стол, ставит передо мной лекарства и стакан воды. Я молча принимаю таблетки, думая, а не подсыпают ли мне что-то, но всё равно глотаю.

Нейман молчит до тех пор, пока мы не остаёмся одни.

– Ешь, Ника, – снова приказ, а не приглашение. Сам он есть не спешит.

Горячий суп смягчает саднящее горло, но у меня нет аппетита, поэтому я откладываю ложку.

– Думаю, я тебе больше не нужна. Отдай мои вещи, и я уйду.

– Нет, – его отказ звучит резко и весомо.

Одним коротким словом он сказал всё, но это «всё» понятно только ему. Нейман начинает есть, а у меня заканчивается воздух: бац! – и перекрыли кислород.

– Почему «нет»? – голос я не повышаю, хоть ненависть и вспыхивает во мне с яростной силой. – Ты брал меня на работу? Работа выполнилась сама, без моего участия. Твоей родственнице больше не нужна девочка, похожая на её погибшую внучку. И… ты даже не просил: нужна ли мне вообще работа? А если думаешь, что все, кто нанимается в дом богачей, расплачиваются за это паспортом, отниманием личных вещей, обязаны сидеть в комнате безвылазно, как животные в клетках, то ты ошибаешься. Моя свобода дороже денег. Меня нельзя купить. Я прекрасно жила без тебя и поживу ещё с превеликим удовольствием.

– А теперь ты поживёшь со мной, – невозмутимо произносит этот бездушный робот, но ложку откладывает в сторону. Взгляд его становится таким жёстким, что хочется спрятаться, но я не позволяю себе трусить – смотрю ему в глаза с маниакальностью самоубийцы. – Тебе не вернули паспорт и мобильный телефон?

Он издевается?!

– Более того: у меня забрали ноутбук из рюкзака, пока я с Тильдой беседовала, – ябедничаю, но им можно со мной, как с предметом, значит и я не собираюсь церемониться.

Я вижу, как опасно сверкают его глаза. Серый графит становится почти чёрным.

– Я разберусь, – произносит он тихо, но слова его звучат так грозно, что я, не сдержавшись, обхватываю себя руками. – Сегодня же ты получишь назад паспорт, телефон, ноутбук. Что-нибудь ещё у тебя пропало?

Отрицательно качаю головой, боясь рот открыть. Это… страшно. Его вид, сдвинутые к переносице брови, сжатые в суровую линию губы.

На миг мне становится жаль Дана. Вот такая я дура. Днём жаждала его крови, а сейчас готова попросить Неймана, чтобы он никого не наказывал.

– Забыли, наверное, отдать, – бормочу жалко. И я, и он прекрасно понимаем, что это ложь.

Глава 14

Я ещё долго сидела за опустевшим столом. Наверное, почти не думала. Пялилась на белую скатерть – посуду всё та же молчаливая девушка споро убрала и удалилась, а я осталась.

Не знала, что мне делать дальше. Нейман меня с толку сбивал. Но если б дело было только в нём, я б, наверное, что-то придумала или попыталась повернуть ситуацию в свою сторону. Оставалась Тильда – тот самый непонятный икс, ради которого затеялась вся эта странная чехарда.

Она мне никто, – пыталась твердить себе, но получалось плохо. Иногда к чужим людям чувствуешь очень много – почти сразу. Это необъяснимо, и я перестала с этим бороться.

Не знаю, сколько прошло времени. Может, несколько минут, а может, час. Очнулась, потому что замёрзла. Рукой по лицу провела и со вздохом встала.

Дом у Неймана большой. Тут только по первому этажу можно бродить и потеряться. А есть ещё второй и, кажется, третий этаж. Почему-то хочется если не изучить, как и что здесь устроено, то хотя бы пройтись экскурсией.

Жаль, некому показать местные достопримечательности. Но раз уж я здесь остаюсь и раз уж Нейман настолько добр, что разрешил делать, что хочу в свободные от Тильды часы, я успею сунуть любопытный нос во все щели, куда будет возможность дотянуться.

Во мне всегда жил стойкий авантюрист. Задница жаждала приключений и нередко находила их. Да хоть то же столкновение с Нейманом. Оно не должно было случиться, однако я здесь. По уши в проблемах. Но спешить мне некуда. Поэтому – будь что будет. Куда-то меня однажды вынесет.

Странный дом. Он затихал под ночь. Днём здесь появлялись люди, а когда опускались сумерки, казалось, он вымирал. То ли прятались они где-то, то ли уходили, оставляя крепость без своей заботы.

Пусто. Тихо. Немного страшно ходить по его коридорам.

Наверное, меня тянуло магнитом к этому месту – кабинету Неймана или что там на самом деле находится – пока не знаю. Но, попетляв, я снова вышла в уже знакомый коридор.

Наверное, неосознанно шла на голоса. Нейман и его безопасник словно специально разговаривали громко, чтобы я их подслушала.

Первый порыв – уйти. Это… неправильно – распускать уши, но ноги будто приросли на месте.

– Блядь, Стефан, ты словно свихнулся. Вообще на тебя не похоже. Ещё раз повторю: то, что мы ничего не нашли на неё, ещё ничего не значит! Услышь меня: она подозрительная. У неё пустой телефон – у девок в её возрасте куча контактов, все эти Муси и Пуси, подружки, друзья, знакомые. А у этой – пусто! Так не бывает! Она словно взяла и удалила всё спецом. В ноутбуке – то же самое. Ни одной закладки. Чистый лист.

– Новый? – Неймана, наверное, не удивить и не пронять.

– Не старый, но и не новый. Нет там ничего, кроме фоток какой-то бабки и пары захудалых файлов. И я бы понял – честно – если б она удаляла, стирала информацию. Мы б откопали хоть что-нибудь. А у девки хард из магазина. Другой хард, – голос у Дана становится значительным и зловещим. Он хочет, чтобы Нейман задумался, пропитался его подозрительностью.

– Сгорел и заменила? – он всё такой же спокойный и невозмутимый.

– Да ты охуел, если ищешь поводы не замечать странные вещи! Что, настолько понравилась, что вышибла твоё умение анализировать и правильно приоритеты расставлять? Так трахни её и забудь! А то мозги у тебя в штаны стекли, судя по всему.

– Давай я сам решу, что мне делать. Ты не моя мать, Дан, чтобы указывать и решать за меня, – об его голос можно порезаться – такой он острый и колко-холодный. Нейман умеет ставить на место, даже таких зарвавшихся козлов, как Дан. – Оставь её в покое. Не цепляйся. Не мешай. Этим окажешь неоценённую помощь.

– Я тебе друг, Стеф, – съезжает на задушевность Дан. – Мы выросли вместе. И ещё ни разу я тебя не подводил. Раньше ты мне доверял. Что случилось сейчас? Из нас двоих ты выбираешь эту мелкую шлюшку.

Я вспыхиваю. Так случается каждый раз, когда меня унижают. Хочется ворваться и надавать Дану пощёчин с двух рук. Но я стою, пытаясь дышать потише. Зубы стиснула, кулаки сжала. Меня снова трясло – не понять, то ли от гнева, то ли опять температура поднялась.

– Никогда не ставь себя на весы. Никогда не сравнивай себя с другими людьми, – у Неймана что-то такое в голосе… тёмное и тяжёлое, что хочется вжаться в стенку и стать невидимкой. Это уже не бездушие, но ещё и не страсть. Вязкие вихри, в которых я запутываюсь, как мошка в сетях паука. – Однажды кто-то окажется весомее, тяжелее, значимее. И ты проиграешь. Будь собой. Этого достаточно.

– Она весомее? – не веря, переспрашивает Дан. Пренебрежение. Обида. Злость. Весь спектр эмоций. Если брать его и Неймана, то Дан… живее. Но в конкретную минуту я задумываюсь, что ценнее: неймановская невозмутимость, ровность и холодность или яростные всплески чувств у Дана. Безопасник проигрывает. Может, потому что у всех его эмоций – преимущественно отрицательный знак.

– Ты меня не услышал, – о Неймана можно расшибиться в лепёшку. – Но кое-что повторю: не трогай её. Извинись. И обходи Нику стороной.

– Ты точно помешался, Стеф. И жаль, что когда она засадит тебе пулю в лоб, будет поздно вспомнить мои предостережения.

Дан вылетел из комнаты стремглав. Так быстро, что я ничего не успела. Но я стояла в тени, а ему было не до оглядывания стен – мчался, как лось, разгоняя ветвистыми рогами темноту.

Глава 15

В комнате меня ждал сюрприз: паспорт, телефон и ноутбук показательно лежали на кровати. Выделялись на кремовом покрывале, разложенные, как на витрине. Наверное, если померить линейкой расстояние между ними, там будет точно, как в аптеке.

Радости мои вещи не приносят. Не той ценой они вернулись.

Хочется содрать платье, но я под ним голая. Ковыляю в ванную, а там ждёт сюрприз: вещи исчезли. И намыленные трусы – тоже.

Всё это… унизительно. Я тоже как на прилавке – без трусов и лифчика, в чужом васильковом платье. На стуле я нахожу единственную вещь, которая тоже не моя – белую чистую футболку. Мужскую. Неймановскую.

Она не новая – пахнет стиркой, но эта вещь – его, моего врага, который несколько минут назад целовал меня в коридоре.

Губы у меня горят. В голове – муть. Я не знаю, как к этому относиться.

У меня не складывались отношения с мужчинами. Я их сторонилась. Они ко мне тянулись. Всегда. Сколько себя помню с тех пор, как из девочки превратилась в девушку. Чем-то я их притягивала, хотя никогда не давала поводов. Я и не влюблялась ни разу, даже в детстве.

Нейман. Может, это и хорошо, что он так близко. Он моя цель. Не стоит роптать, когда сама судьба даёт в руки отличные карты.

Дан прав. Видит меня, наверное, насквозь. Может, поэтому не получается и его ненавидеть за прозорливость.

С Нейманом всё намного сложнее. Я не могу быть уверена, что он тупо делает вид, что нет во мне ничего подозрительного. Либо слишком самоуверен, либо знает то же, что и Дан, а поэтому просто выжидает.

Я переодеваюсь. Футболка доходит почти до колен. Сгребаю паспорт, телефон и ноут, бросаю их небрежно на стол. Падаю в чистую постель. Хорошо. Согреваюсь под одеялом и засыпаю. К чёрту всё. Зачем думать и гадать? Река жизни умная, вынесет меня куда-то – эта мысль становится моим проводником. Я умею плыть по течению.

Утром меня будит та же Мария. Сегодня она другая – я чувствую. В ней меняется градус отношения. Теперь я для неё не «одна из них», а нечто другое. Поменялись инструкции?

Она приносит вещи – мои. Выстиранные и выглаженные, пахнущие кондиционером для белья.

– Ваш завтрак и лекарства, – вежливая, очень вежливая и вышколенная. Безупречная и без панибратства. Больше никакого «ты», что она позволила себе вчера, когда отчитывала меня за «побег». И взглядов любопытных она тоже не кидала. Запугали её, что ли. Но выяснять, так это или нет, я не хотела. Чувствовала себя плохо, будто экскаватор по мне проехался и сверху ковшом приложил.

Часа через два я немного очухалась и выбралась «на волю». Нейман разрешил – значит никто больше не будет препятствовать.

Пошла к Тильде. Но от вчерашней старухи ничего не осталось. Сидела изваянием, не поднимая тяжёлых век. На голос мой не реагировала. Лишь только когда я её за руку взяла, почувствовала, как сжимаются её пальцы.

Притворяется. Зачем? Голову с этими Нейманами сломать можно.

– Не бойтесь. Я осталась. Никто больше нам мешать не будет, – сказала тихо, но старуха не дрогнула.

Зато дёрнулась и взвизгнула, как «болгарка» я, когда нечто тёмное и тяжёлое плюхнулось ко мне на колени. Я тут ору, а Тильде хоть бы хны – сидит пнём, только уголок губ дёрнулся – я заметила!

– Ты кто такой? – спросила котяру, что смотрел на меня не мигая. Два жёлтых огромных глаза. Белые усы. А сам чёрный, как чёрт. Тоже Нейман. Властный кот, который делает, что хочет.

Я погладила его. Очень осторожно. Кот благосклонно принял ласку, потоптался по моим коленям, как слон, заурчал и, вздохнув, улёгся в виде чёрной загогулины.

Я смотрела на кота и моргала. В горле стоял ком, но глаза оставались сухими. Во мне давно не было слёз, однако просто чёрный кот всколыхнул во мне старую, почти забытую тоску: когда-то, в прошлой жизни, я мечтала, что у меня будет крепкая семья, дом, кот и собака. Обязательно.

Жизнь мечты подправила, а некоторые развеяла по ветру. И вот сейчас, когда гладкий котяра спит у меня на коленях, я вспоминаю свои глупые детские мечты. Кот в доме Неймана. У меня нет, а у него есть. И дом, и кот, и семья. Ведь Тильда ему родная?.. Это уже хоть что-то. Лучше, чем пустота внутри и ненависть, которая выжигает меня, не оставляя ничего.

– Не скучайте, – сказала я Тильде, – я приду ещё сегодня.

И ушла, унося кота с собой. Я несла его на руках – мой первый трофей в неймановской крепости. Кот довольно жмурился, зевал на всю пасть, показывая мощные, чуть желтоватые клыки, потягивался, растопыривая лапы с красивыми когтями. Благо, не царапался – почему-то благоволил ко мне.

– Я буду тебя любить, Чертяка, – сказала я ему, осторожно укладывая на покрывало. На кремовой поверхности кот смотрелся красиво, но спать без меня не стал – перелез на колени, когда я уселась за стол, чтобы включить ноутбук.

Мне нужно немного информации, если удастся раздобыть. А потом я передумала. Меня проверяли. Ноут побывал в руках злого Дана. Вполне вероятно, что и в телефоне, и в компьютере – жучки, а в комнате – камеры слежения. Поэтому не буду радовать Дана – пусть следит и бесится. А я отдохну.

Мы с Чертякой уютно устроились на кровати. Кот согревал меня и убаюкивал, и я только на минуточку глаза сомкнула, а оказалось – провалилась в сон.

Глава 16

Время почти остановилось. Текло медленно, плавно, почти уныло. Казалось бы: в доме не появляется всего один человек, а всё замерло. Прислуга сновала, словно сонная. Охранники расслабились. Да, они есть, я их теперь узнаю. Шёл восьмой день, как Нейман исчез.

Уехал куда-то или оставался в городе – не знаю. Никто, естественно, не отчитывался передо мной. Однако он продолжал незримо управлять и домом, и персоналом – это чувствовалось.

Вместе с Нейманом исчез и Дан. Я бы перекрестилась, если б была верующей. Но в бога я не верю с некоторых пор. Уж за безопасником я точно не скучала.

Постепенно, пазл за пазлом, складывались некоторые фрагменты. Незначительные на первый взгляд. Например, я узнала, что камеры слежения в доме есть, но их не так много, как рисовало моё богатое воображение. И в моей комнате их точно нет, иначе меня не искали бы по всему дому в то злополучное утро.

Тильда продолжала притворяться глухонемым пнём. Я приходила к ней. Вместе мы завтракали, обедали и ужинали. Ела она сама. Никому не приходилось кормить её с ложечки, и только это выдавало, что она вполне в себе, но по каким-то одной ей понятным причинам снова ушла в себя и возвращаться не желала.

Нередко нам накрывала сама Великая Лия. Кажется, она меня невзлюбила, но явно свою неприязнь не выказывала, лишь по скользящим взглядам да по полному игнору я понимала: повелительница кухни не собирается ни нянчиться, ни разговаривать со мной.

Чертяка прочно обосновался в моей комнате. Нередко шёл за мной к Тильде. Подозреваю, потому что я его подкармливала. Чёрный демон, гроза колготок и человеческих ног, любил пожрать. Он гулял сам по себе, куда-то исчезал, потом появлялся. Истошно орал, если дверь моя была закрыта, и успокаивался, как только я его впускала.

– Я тебя люблю, – говорила я каждый раз, как только он заявлялся ко мне, а он за это тёрся о мои ноги. Это был наш тайный ритуал.

Пару раз и я получила когтистой лапой – первый раз за кусок мяса, что не поспешила ему отдать, второй раз за то, что посмела отчитать, когда он прошёлся лапами по моему ноутбуку и попытался пристроить свою задницу на клавиатуре.

– Сатана – кот Стефана Евгеньевича, – поведала на третий день Мария. Её безупречности как раз хватило ровно настолько – природная живость характера взяла своё. – Вообще не понимаю, как он с вами ужился. Очевидное невероятное.

Она чуть старше меня. Возможно, в другой жизни мы могли бы стать подругами, но не сейчас, когда между нами стоит незримая грань: Мария прислуга, а я... непонятно кто. То ли гостья, как утверждал Нейман, то ли компаньонка. Всё это разобщало, но и заводить привязанности я не хотела: рано или поздно придётся уйти отсюда. Здесь я не навсегда.

Иногда кажется, что Нейман – дьявол, а Чертяка – его глаза. Что Нейман следит за мной, поэтому кот словно приклеился ко мне. Но это глупости – я же понимаю.

Приходил доктор, снова внимательно выслушивал, как я дышу, кивал головой.

– Замечательно, барышня Ника. Дело идёт на лад. Скоро будете бегать и скакать, как и прежде. Или вы нежная бабочка – изволите порхать?

Он не улыбался, когда произносил всю эту умиротворяющую чушь.

– Я змея и буду ползать, – не удержавшись, съязвила. Безымянный доктор снова качнул головой и поправил очки в золотой оправе.

– Юмор – тоже признак выздоровления. Давайте свою руку.

Он взял кровь на анализ, отменил лекарства своей монаршей волей, а на следующий день, с утра, по мою душу явилась обещанная сто лет назад личная помощница господина Неймана.

– Инна Георгиевна, – представляется она, – можно просто Инна.

У Неймана, наверное, пунктик на счёт красивых баб вокруг себя. Эта тоже хороша. Высокая, стройная, длинноногая, с аккуратной небольшой грудью. Всё в ней узко: лицо, губы, нос. Но об эту остроту резаться приятно.

– Здравствуйте, – произношу, чувствуя себя нищей оборванкой возле элитной кобылки, но старательно делаю вид, что всё нормально. Что-то подобное и должно было случиться. Не стоит зря комплексовать.

– Собирайтесь, поедем по магазинам, – улыбается она мне деловито. – Стефан Евгеньевич распорядился, – подчёркивает очевидное, как будто я не в курсе, что сама она, по собственной инициативе, не явилась бы.

Это первый мой выход из неймановской крепости. До сегодня мне даже во двор не разрешали выходить. Может, потому что болела, а может, потому что так приказал Стефан Евгеньевич.

У Инны Георгиевны – служебная машина с водителем. Личный помощник Неймана готова качественно исполнить задачу, поставленную перед ней. Она даже садится рядом со мной на заднее сиденье, полностью готовая идти на контакт.

– Давайте определимся, – заявляет она, как только машина выезжает за ворота дома. – Стефан Евгеньевич вкратце обозначил цель нашей поездки, но я всё же хотела бы, чтобы мы понимали друг друга и пришли к согласию.

Казённые слова. Инна Георгиевна словно контракт хочет со мной составить. На самом деле, мне ничего не нужно. У меня всё есть. Даже тапочки появились на следующее утро после того, как Нейман меня поцеловал. Остальное – лишнее, но вряд ли стоит спорить и доказывать, показывая неуместную гордость.

– Думаю, мы придём к согласию, – пожимаю плечами, давая понять, что неприхотлива. На самом деле, я не в своей тарелке и не в своей стихии: красивая одежда – то, в чём я не сильна и не разбираюсь. Я давно перестала быть принцессой, которую баловали и наряжали, как куклу. Как давно это было… Может, поэтому не хочется возвращаться, откатывать назад.

Глава 17

В тот день Инна Георгиевна разошлась, будто задалась целью опустошить элитные магазины, где пылилась одежда моих размеров.

Моего мнения она не спрашивала – руководствовалась своим вкусом и какими-то только ей одной понятными критериями. А на робкую попытку завладеть хотя бы парой удобных джинсов, мягко покачала головой:

– Стефан Евгеньевич особенно подчеркнул: платья и никаких брюк. Но мы всё же рискнём, подберём вам пару брючных костюмов.

На большее её азарта не хватило, а спорить я не стала. Спокойно выдержала марафон, смотрела на себя в зеркало, плыла по течению вкуса неймановской помощницы и чувствовала себя чужой на этом празднике жизни.

– В салон красоты? – спросила Инна, когда уложила в машину последнюю партию пакетов.

– Домой, – устало откинулась я на сиденье авто. Магазины вымотали меня окончательно.

– Как скажете, – не стала настаивать моя спутница. В отличие от меня она выглядела бодрой: многочасовой поход нисколько её не утомил.

В неприступной крепости она лично распорядилась, чтобы уже мои вещи разложили и развесили в шкафу, осталась на обед, мило щебетала с Лией и охранниками и отчалила, пожелав мне хорошего настроения. Видимо, моя кислая рожа всё же её задела. Наверное, она восторгов ждала или дифирамбов, а я не смогла выдавить из себя ни то, ни другое.

К вещам я так и не притронулась. Даже не разглядывала, чтобы не соблазниться. Не такая уж я равнодушная к шмоткам, как оказалось. Соблазн был, но я решила не искушаться. Как-нибудь переживу.

Оставшиеся дни я потратила на изучение дома. Не наглела, но всё же прошлась по этажам. Я уже знала: прислуга в доме не остаётся. Кто приезжал на работу, а кто жил в отдельных домиках на территории неймановской крепости. У меня были отдельные апартаменты, и это снова наталкивало меня на всякие ненужные размышления.

Наверное, я искала смысл там, где его не было. Это я ненавидела Неймана. Он же меня всего лишь подобрал с улицы. По каким мотивам – не важно. Может, я действительно напомнила ему погибшую родственницу, и он пожалел меня.

Жалеющий Нейман в голове у меня не укладывался, но, если разобраться, что я знала о нём? Только то, чем кормили нас СМИ, жёлтые статейки в Интернете. Заглянуть глубже я не могла – не имела возможности подобраться близко. Слишком он большая величина для такой козявки, как я.

У меня есть шанс подобраться к Нейману поближе. И если я сделаю всё правильно, смогу и понять, и осуществить мечты, которые я вынашивала в себе много лет.

Он вернулся внезапно – на девятый день своего отсутствия.

По обыкновению я задержалась после ужина у Тильды. Сидела в удобном кресле-качалке – облюбовала его. Мне нравилось покачиваться. Кресло скрипело, тёплый плед в полоску согревал плечи, а Чертяка – колени. Нажравшись, кот любил поспать. Я обожала, когда он выказывал доверие и, потоптавшись, скручивался толстой запятой на мне. Ещё один маленький ритуал, греющий сердце.

– Когда-нибудь у меня будут и кот, и собака, – я совсем не собиралась делиться со старухой своими мечтами, но так вышло – видимо, я хотела проговорить вслух то, что давно засело во мне.

Я много что рассказывала от скуки и невозможности её пробудить. Пыталась хоть как-то достать, достучаться, а она не поддавалась. Я уже и сомневалась, что хитрит. Возможно, в тот раз, просветление нашло на неё случайно или внезапно, и всё откатилось туда, где ему и положено было быть.

– Не знаю, зачем мне это нужно, – осторожно касалась я пальцами ушей Чертяки. Тот недовольно ими дёргал, и острые когти входили в кожу через плед и джинсы. – С собаками столько проблем. Гулять, кормить… К тому же, щенки грызут мебель, но я бы попробовала. У меня никогда не было ни кота, ни собаки. Да что там: ни отца, ни матери, только бабушка. Но когда-нибудь всё будет.

Не знаю, что заставило меня обернуться. Может, заметила что-то краем глаза или скрипнул пол. Нейман стоял в дверях, сложив руки на груди, словно никуда и не исчезал. Всё такой же: грозно-холодный, огромный, как небоскрёб, обломок скалы, что застрял случайно в проходе.

Я дёрнулась непроизвольно. Сердце понеслось вскачь от испуга. Как долго он там стоит и что слышал?

– Привет, – сказал он так, будто делал это каждый день. От его голоса дрогнул кот на коленях, навострил уши, а затем рванул торпедой к хозяину.

Я никогда не видела подобного циркового номера. Чертяка потёрся о ноги Неймана, мяукнул, словно ябедничая, и совершил гигантский прыжок – прямо хозяину в руки. Нейман кота поймал, потрепал между ушей, заглядывая в глаза.

– Надеюсь, ты никого не обидел, пока меня не было, – произнёс он, и я моргнула от неожиданности: Нейман улыбался.

До меня не сразу дошло, что я залипаю. Зависаю, заглядываясь на его улыбку, лицо, что преобразилось и перестало быть маской. Я никогда его таким не видела, нигде. Ни на одной фотографии, а я пересмотрела их тысячи, наверное.

– Как вы? – перевёл он взгляд на меня. Смотрел пытливо, выворачивая душу. В этот миг мне снова казалось: он видит меня насквозь.

– Всё так же, – пожала плечами, скрывая дрожь. – Без изменений. Но ты, наверное, это и так знаешь.

Он не ответил. Прошёл в комнату, осторожно положил кота на стул, прикоснулся к руке Тильды.

Глава 18

С его возвращением жизнь понеслась галопом. Слуги сновали, охрана бдела, дом ожил, будто в его лёгкие наконец-то кислород попал, и огромное здание наконец-то обрело дыхание.

Нейман по-прежнему пропадал днём, но неизменно приезжал под вечер.

– Я хочу, чтобы мы ужинали вместе: ты, я и Тильда, – заявил он мне на следующий день после возвращения. – Будь добра, к ужину надевай платья.

– Зачем? – выставила я иголки, как ёж. Нейман лишь заморозил взглядом:

– Я взял тебя на работу. Красивая одежда к ужину – часть твоей работы.

– А если я нарушу твои правила – оштрафуешь? – не сдержалась от колкости.

– Не исключено, – выдал этот робот-трансформер и снова оставил меня одну.

И меня перемкнуло. Переклинило. Закоротило, как плохо заизолированный провод. Меня бесило, что я должна соответствовать какому-то его вкусу. Надевать платья, выходить к ужину, как на светский приём. Что он себе возомнил? Пигмалион ваяет Галатею? Хочет вылепить что-то из меня? Чёртов эстет!

В тот вечер я его ослушалась. Хотя открыла и закрыла шкаф. Посмотрела на одежду и, подавив дрожь, задвинула дверь. Лучше не рассматривать. Там… многое мне нравилось.

На мой демонстративный вызов Нейман и бровью не повёл. Он зашёл за нами ровно в семь.

– Больше вы не ужинаете в комнате, – заявил с порога.

Два дюжих охранника ловко пересадили Матильду в инвалидное кресло, и хорошенькая девушка покатила его прочь. Я, поколебавшись, отправилась вслед за спиной ненавистного Неймана. Шла и ненавидела за его тупую непробиваемость.

Я пропустила обед – есть хотелось ужасно, поэтому из гордости отказаться от ужина не получалось. Это было бы глупо и совсем по-детски. Да и, наверное, он бы не позволил.

Снова большая столовая. Белая скатерть, приборы. Мы с Нейманом напротив, как два дуэлянта. Тильда – по правую руку от него. Не хватает свечей за этим огромным для нас троих столом, чтобы полностью погрузиться в дремучее средневековье.

Мы едим в тишине. Некому вести светские беседы. Я настолько напряжена, что забываю о своём намерении – выбесить Неймана.

Пока я мучилась дилеммой – надевать или нет к ужину платье, у меня родился спонтанный план, как заставить его отказаться от этого «ритуала». Собиралась показать себя свиньёй. Глупо, да. Но в тот момент показалось, что это его оттолкнёт от совместного времяпровождения.

Он снова выбил почву у меня под ногами – перенёс ужин в столовую. В результате мы едим молча. В тишине.

– Ешь, Ника, – когда я научусь не вздрагивать от его приказов? Голос Неймана проникает в кровь и несётся по венам, артериям, как зараза, чума, что заражает полностью и неотвратимо.

Он снова поймал меня. Умирала от голода, а сейчас сижу над тарелкой, задумалась.

– У тебя комплекс, Нейман? Так велико желание откормить тощую девочку с улицы? – не могу промолчать, спустить ему с рук его порабощения. Это попытка выпутаться, вытолкать из себя инфекцию.

– Для девочки с улицы ты на удивление ловко управляешься столовыми приборами, – кивает он, указывая на мои руки.

Чёрт. Вот тебе и свинья. Сама себе подложила. Нельзя, нельзя думать! Нельзя расслабляться ни на секунду – он тут же сожрёт, поглотит, как слабое звено, сделает захват, и опомниться не успеешь.

– До пятнадцати лет я жила с бабушкой, – почему меня так и тянет перед ним оправдываться? Но желание защититься – сильнее.

– Я знаю, Ника Зингер, – произносит он так мягко, что я теряюсь. Это он? Нейман так сказал? Или мне нужно срочно прочистить уши?

Об одном он не догадывается, наверное: я не совсем Зингер. А может, он именно поэтому подчеркнул сейчас мою фамилию? Потому что докопался?..

Чувствую, как немеют пальцы, что с силой сжимают вилку. Будь она не такая прочная, уже бы согнулась пополам.

– Конечно, Стефан Евгеньевич, вы знаете всё, – произношу глухо и начинаю есть, не ощущая вкуса еды.

Неожиданно закашливается Тильда. Краснеет, хватаясь за горло, и я вскакиваю, чтобы ей помочь.

– Руки вверх! Дышите! – командую, заглядывая старухе в лицо. Перевожу дух: она дышит и уже мало похожа на пожёванную свёклу. И лишь потом замечаю, как застыл памятником имени себя Нейман.

Нет, не побледнел – ничего такого. И лицо у него привычно каменное. Вот только глаза – тёмные ущелья, где клубятся чёрные вихри – так расширились его зрачки, почти полностью скрывая радужку.

– Всё хорошо, – произношу тихо. – Уже всё хорошо.

А потом понимаю: я его успокаиваю. Большой бездушный утёс уговариваю расслабиться, прийти в себя.

– Ты молодец, Ника Зингер, – наконец-то переводит он на меня привычный свой взгляд. – Мо-ло-дец, – произносит по слогам и поднимается из-за стола. Уходит. Плечи прямые, а походка деревянная.

Он похвалил меня? Железный Нейман и на такое способен?..

В тот миг я осознала: я ничего о нём не знаю. Совсем. Это всё равно, что рассматривать человека сквозь оптический прицел: пока не видишь – просто объект, а при увеличении – дышит, страдает, чем-то болеет, чего-то боится. Всплывают сотни нюансов, которые не разглядеть на фотографиях или видео. Не понять, пока не столкнёшься лицом к лицу, глаза в глаза.

Глава 19

На следующий день мы с Тильдой вышли из привычных стен неймановской крепости.

– Стефан Евгеньевич сказал, что вам нужно гулять, – заявила после завтрака женщина-сиделка.

Я не ошиблась: у Тильды она имелась. Это она помогала ей одеваться, причёсывала её и делала ещё кучу разных мелочей: расстилала постель, читала на ночь книгу, готова была примчаться по первому зову.

Насколько я знала, она единственная из прислуги жила в доме. Тоже на первом этаже, но в том крыле, где находились подсобные помещения и кухня.

Сам Нейман обитал выше. Я туда заходила из любопытства, когда бродила по дому в его отсутствие. Там всё в его стиле: холодное, в серо-голубых тонах. Большой кабинет, спальня, навороченный спортзал, большая библиотека, огромный зал с камином и, судя по всему, гостевые комнаты. Всё обойти я не сумела и заглянуть везде не посмела, но и того, что я увидела, оказалось достаточно: слишком стерильно и безлико, по-спартански лаконично. Нейман отсутствовал, а печать его незримо лежала на каждом предмете. В этом плане первый этаж был привлекательнее, живее, теплее, я бы сказала.

Та самая комната, например, где они дважды беседовали с Даном, оказалась малой библиотекой. Настоящей, с потрёпанными книгами с потёртым диванчиком, который беззастенчиво драл кот – виднелись следы его вдохновенного «творчества», с тяжёлым дубовым столом – то ли старинным, то ли под старину.

В противовес своей большой «сестре», что раскинулась на втором этаже, эта библиотека была живой, искренней, что ли. Та – как памятник Нейману: холодная, огромная, подавляющая роскошью. Не уверена, что кто-то ею пользовался: книги стояли на стеллажах, будто никто и никогда к ним не прикасался. Оттуда хотелось убежать.

В малой библиотеке хотелось жить, остаться навсегда, зарыться в книги, рассматривать пометки на полях. Кто их делал? Чья рука вычерчивала острым карандашом слова?..

Почему-то я решила – это не Нейман. Не его стиль – портить имущество собственными мыслями. Мне казалось, что он держит их глубоко в себе, как бриллиантовые яйца.

– Оденьтесь, Ника. На улице сегодня холодно, ветер, – сказала Ира Петровна – Матильдина сиделка. Она так себя и называла – Ира Петровна, не Ирина. Немного странно, но мне нравилось.

Ещё одна удивительно красивая женщина. Ей, наверное, под пятьдесят, но красота её – зрелая и броская – притягивала. Плавная, немного полноватая, Ира Петровна успокаивала только своими неспешными движениями. Почему-то чудилось: от неё пахнет изюмом, выпечкой, чем-то таким благостным. Матильдина сиделка мне нравилась.

Куртка с капюшоном и полуботинки стали первыми новыми вещами, которые я надела на прогулку. Мои кроссовки имели плачевный вид и вряд ли подошли, чтобы месить грязь: накануне прошёл дождь – долгий и печальный, как часто это бывает осенью, а собственная ветровка оказалась слишком лёгкой – кто ж думал, что я здесь застряну…

Выйти наружу – наверное, то, о чём я мечтала, но не отдавала себе отчёт. Страшно сказать: я мысленно поблагодарила Неймана за такой подарок, хоть он и был сделан в его любимой приказной манере.

Влажный воздух пах костром, опавшими листьями, немного морозом, хоть температура ещё держалась плюсовая. Грязь месить не пришлось: двор аккуратный, уложен плиткой. Я ничего не рассмотрела, когда меня привезли сюда, и не глядела по сторонам, когда Инна Георгиевна возила за покупками.

Стыдно признаться, но я даже во двор не выглядывала: на окнах жалюзи и шторы, а мне как-то было не до того. Зато сейчас… Будто другая жизнь.

– Можно мы сами? – спрашиваю я у Иры Петровны, и она согласно кивает.

– Справитесь? – уступает место у коляски, где сидит, нахохлившись, Тильда. У неё нос – как клюв хищной птицы. А раньше я не замечала.

– Постараюсь, – улыбаюсь Ире Петровне и уверенно берусь за ручки.

– Если что, зовите! – несётся мне в спину, а мы с Тильдой уже катим по дорожке. Я разве что не приплясываю и, наверное, похожа на любопытного щенка – принюхиваюсь и осматриваю всё с удовольствием.

Здесь клумбы у дома. Уже убранные, аккуратные. Кусты роз спрятаны под земляными буртами, смешанными с опилками. А дальше – сад, уже почти голый и слегка унылый. Туда не попасть, да и не нужно. Чуть дальше – белеет беседка. Там стоит мангал, ребята из охраны мясо жарят. Рот непроизвольно слюной наполняется. Я сто лет не ела шашлык, но подойти туда не посмею. Или всё же рискнуть?

– Здесь есть оранжерея, – раздаётся скрипучий, как из преисподней, голос Матильды, – давай туда, я покажу. Тебе понравится.

Притворялась. Вот же артистка!

– Я так рада, что вы разговариваете, что даже сердиться на вас нет сил, – признаюсь в сердцах и слышу её каркающий смех. Тихий, чтобы никто не услышал. Она себя контролирует.

– Налево. Направо, – командует она монотонно. – А теперь поворот. Да, это здесь, девочка, ты уже видишь, – вздыхает симулянтка удовлетворённо. Объяснять своё поведение – не царское дело. Упрямые твердолобые Нейманы! Только приказывать умеют!

В оранжерее тепло и свет. Зелено, но дышится и легко, и трудно одновременно: воздух влажный, зато живое великолепие затмевает все неудобства.

Здесь почти зимний сад: всё продумано до мелочей, оригинально. Чувствуется неординарная рука дизайнера. Женская рука.

Глава 20

После обеда я решилась – набралась духу и позвонила Инне Георгиевне. Та ответила сразу, будто только и ждала моего звонка.

– Я хочу посетить салон красоты, – выдала сразу суть своей просьбы, не размениваясь на тему, как «прекрасна погода нынче». – Знаю, что, возможно, не вовремя и не к месту звоню, но вы единственная, кто мне это предлагал.

Естественно, другим я докучать не посмела. Инна Георгиевна оставила свой телефон со словами:

– Если вдруг что-то понадобится, – звоните.

Ну вот я и звякнула, не особо надеясь, что поможет. Не очень-то и хотелось, если честно, но я решила идти до конца, стараясь напрочь забыть разговор с Матильдой. Она старая. Бредит. Ей хочется что-то видеть, а ничего нет. То, что я сейчас делаю, никакого отношения к её размышлениям не имеет: я об этом думала до того, как мы попали в оранжерею.

Я не стала с ней спорить. Просто решила, что мы загулялись. С сожалением покинула зимний сад и покатила Мотю к шашлыкам. Решила ни в чём себе не отказывать. Как знать, что ждёт нас завтра?

Шашлыков нам дали. Мы наелись до отвала. Мотя (так почему-то я стала звать Матильду про себя) даже пальцы облизала от счастья. Кто б подумал: ей тоже хотелось шашлыков.

Она продолжила изображать из себя партизана на допросе – молчала и тупила, но аппетиту это не помешало никак. Домой мы вернулись счастливые, пропахшие дымком, мясом и специями, с раскрасневшимися лицами.

Потом я часа два мерила комнату шагами и всё же решилась позвонить Инне.

– Конечно, мы всё решим, – она даже и секунды не думала. Деловая, решительная. Нейману повезло. Мне кажется, Инна способна любой вопрос разрулить. Она даже булки мять не стала и величайшего разрешения у Стефана Евгеньевича не спросила, за что я добавила ей плюсик в карму. – Я, к сожалению, с вами поехать не могу, но сейчас всё организую. За вами приедет машина с водителем. Сергей отвезёт вас, куда надо.

Всё просто. Но чувствовала я себя, как корова на льду – неуверенно. Я снова открыла шкаф с вещами. Выбрала одежду. Не ехать же в салон, как «мальчик». Нет, я не терзалась больше. Нет, я не купилась на роскошь.

Я уже не маленькая девочка, приходящая в восторг от образа принцессы. Влад дал мне много, сверх меры. Но когда его не стало, я научилась разделять мишуру и настоящие ценности. Слишком рано. Такова жизнь.

Я смотрела в зеркало и видела незнакомку. Больше не безликий «мальчик». Ещё не женщина, но и уже не девочка. Мне почти девятнадцать.

То, что я видела, и нравилось, и не нравилось, однако я старалась не уходить глубоко в эти мысли. Прочь. Иначе рискую застрять в собственных комплексах и пожирании саму себя.

Сергей, водитель, оказался молодым парнем – улыбчивым и весёлым. От него летели искры. Солнечный какой-то. Златокудрый, с пронзительно синими глазами, быстрый, как ртуть.

Он не присвистнул, но окинул меня восхищённым взглядом. И я поплыла немного. Забыла, как это бывает, когда люди искренни и открыты. Сергей был именно таким.

Он открыл для меня дверцу. Помог пристегнуть ремень безопасности.

– Инна велела тебе передать вот это, – всунул он мне в руки пластиковую карточку.

Деньги. Ну, конечно же. Я о них забыла. Карточка жгла руки, но я молча положила её в новую сумочку, где лежали паспорт и телефон. Деньги Неймана. Но думать об этом нужно было раньше. До того, как я надела одежду, купленную моим врагом.

Салон, конечно же, оказался элитным. Приняли меня как королеву. Вопросов лишних не задавали. Первоначально я собиралась лишь с волосами управиться да макияж сделать, а потом махнула рукой и согласилась на всё: и на массаж, и на СПА-процедуры. По сути, мне было всё равно. До того момента, как надо мной начали колдовать чьи-то руки.

Это расслабляло и будоражило одновременно. Я чувствовала себя лёгкой. Будто сошла грязь с души, хотя всяческие косметические ублажения получило тело.

– Шикарные волосы, – сказал мастер, смахивающий на лицо нетрадиционной ориентации. – Предлагаю слегка облагородить и поухаживать. Я даже не предлагаю тонировать: у вас прекрасный естественный цвет. Глубокая щедрая осень. Великолепно.

Унылый коричневый, – думала я до тех пор, пока не увидела себя в зеркале. Не знаю, что он там делал, волшебник, но волосы лежали ровно – тяжёлые, блестящие, завораживающие. Хотелось мотать головой, чтобы бесконечно любоваться, как они томно колышутся.

Стилиста звали Людочка. Нежная маленькая мышка с задорно торчащими во все стороны волосами. Она наносила макияж уверенно, но любовалась каждым «мазком», как художник.

– С такими лицами работать приятно, – тарахтела она бесконечно, захлёбываясь словами. Приятная. Её болтовня не утомляла, а умиротворяла. – Отличная кожа, косметики минимум, только чтобы подчеркнуть.

По моей просьбе она дала советы по подбору косметики и охотно объясняла, как удачно подчёркивать глаза и губы.

– Два ярких акцента, – цокнула она языком. – Великая удача. Вам нечего стыдиться и есть что показать.

Я знала, что не дурнушка, но красивой себя не считала. Сейчас, глядя в зеркало, понимала: я закопала себя так глубоко, что вряд ли смогла бы так быстро дойти до истины. Но она лежала на поверхности, оказывается.

Глава 21

Странно. Я долго сопротивлялась, а платье к ужину выбирала с каким-то внутренним трепетом. Перебирала вешалки, присматривалась, думала. Это не математическая задача, но сегодня я хотела попасть в «яблочко». Может, поэтому выбрала зелёный – тёмный изумруд.

Платье с рукавом, на первый взгляд, неброское, но изысканное в своей простоте. Очень скромное спереди и провокационное сзади – с большим вырезом. К счастью, это безобразие скрывали волосы, но я знала, что спина у меня голая – этого было достаточно для моей небывалой смелости.

Я не волновалась. Это всего лишь ещё одна цель. А через неё я достигала большего: помогала себе раскрепоститься, насколько это возможно.

К Матильде я проскользнула тенью. Хорошо, что наши комнаты рядом. Я не хотела, чтобы меня видели. Зашла и застыла посреди комнаты, не зная, куда себя деть. Непривычно. И уже не так много во мне смелости осталось.

Мотя поворачивалась, как несмазанный робот. Лицо неподвижное, а глаза светятся. Нейманы такие. Малоэмоциональные. Наверное, Стефан Евгеньевич много взял от своей приёмной матери. Кто она ему? Так и не сказала. Тётка? Бабушка? – в который раз задаюсь я вопросами. Не всё ли мне равно…

Мотя поднимает вверх большой палец. В глазах её – торжество, восхищение и… гордость? Она мной гордится?

Горячая волна скрутилась узлом в груди. Как же мне это, оказывается, нужно. Чтобы меня поддержали и смотрели вот так, будто я ей не чужая девка с улицы, а родная, своя в доску.

Глаза непривычно обжигает, но слёз нет. Давно нет. Высохли. Но, наверное, в этот миг я бы могла разреветься, если б могла.

То, что Нейман стоит позади, я понимаю, потому что затылок жжёт. Мурашки по коже бегут от макушки в затылок, по голой спине и кидаются в пальцы ног. В солнечном сплетении что-то ёкает и кружит. Томительная щекотка – неправильная, но такая волнительная.

Я же его ненавижу. Разве я могу чувствовать его присутствие вот так остро, до прерывистого дыхания, когда воздух в горле становится горячим и тягучим, как мёд?

Я оборачиваюсь. Медленно. Наверное, я скриплю, как Мотя, всеми позвонками, но мне кажется, что в теле костей не осталось. Я плавная и упругая и почему-то очень живая. Давно забытые чувства.

Ради того, чтобы увидеть его лицо, стоило и в салон поехать, и новое платье надеть. Нет, он всё такой же – каменно-отстранённый и холодный. Но в глазах его – буря. Вихри графитового урагана. Светлая тьма, если так можно сказать. И я точно сейчас понимаю: он чувствует. Умеет. Насколько глубоко – другой вопрос.

– Вы готовы? – спрашивает он. Голос его звучит спокойно, но во взгляде – тяжёлые волны бьются о берег моей незащищённости. Я позволяю ему это. Мне тоже иногда нужно чувствовать себя живой.

– Да, – говорю просто и отворачиваюсь, делаю несколько шагов, чтобы взяться руками за удобные ручки Мотиного кресла. Толкаю коляску, но не успеваю сделать и пару шагов.

Нейман решительно пересекает комнату. На мгновение его руки обжигают мои. Горячие сильные ладони. Пальцы проходятся по моим и задерживаются. Это неожиданно приятно, и мне впервые не хочется избегать его прикосновений.

– Я сам, – говорит он мне, и что-то сердитое прорывается сквозь зрачки, будто он злится на мою самодеятельность.

Я пожимаю плечами и легко убираю руки. Пропуская Мотю и Неймана вперёд, иду следом. Как хорошо, что он меня не видит, потому что сегодня я надела туфли – красивые, но ужасные. Я не умею ходить на каблуках. У меня ноги не разъезжаются лишь потому, что я очень стараюсь идти красиво вопреки всему. Получается деревянно, но я привыкну, адаптируюсь, смогу. Это, наверное, легче, чем стрелять.

В столовой мы едим. Виснет, как тьма за окном, тишина, но она не тягостная, а какая-то живая, многозначительная. Мне хорошо, потому что Нейман сидит напротив и я ловлю его взгляды – то задумчивые, то… он словно гладит меня рукой, но это не заставляет меня прятаться, цепенеть или чувствовать себя неловко. Напротив: мне нравится. Это именно то, чего я добивалась.

– В следующий раз, Ника, звони мне, если тебе что-то понадобится или захочешь что-то сказать.

– В рельсу? – вежливо интересуюсь я.

– У тебя в телефоне – мой номер, – прячет Нейман взгляд за густыми ресницами.

Чёрт. Я даже не посмотрела, что у меня там, в телефоне. Но даже если б знала, вряд ли бы позвонила ему.

– Мне кажется, это лишнее, Стефан Евгеньевич, – аккуратно режу стейк ножом на маленькие кусочки. Слишком долго и тщательно.

– Стефан. Я думал, мы договорились. Что касается лишнего… позволь мне самому решать, что важно для меня, а что не очень. Мне нравится, как ты сегодня выглядишь, Ника.

– Благодарю. Я старалась, – тоже прячу взгляд и улыбку. – Не могла ослушаться вашего приказа, Стефан Евгеньевич.

Да, я его троллила. Испытывала на прочность. По-дурацки и по-детски. Глупая девочка против матёрого волка. Делала это и замирала, ожидая, когда же он пойдёт трещинами и взбесится. Пила кровь, проще говоря, и наслаждалась.

Даже ноги, зажатые в тиски новых туфель, не доставляли неудобства. Ради того, чтобы поиграть на нервах Неймана, я могла и потерпеть, но к концу ужина я всё же не выдержала и незаметно избавилась от туфель – разулась, испытывая облегчение. Я бы застонала от удовольствия, но, боюсь, меня бы неправильно поняли. Поэтому просто сидела, замерев, и слегка шевелила пальцами ног, ощущая приятное покалывание.

Глава 22

– Хочу, – говорит этот потомок ледяных статуй. – Это слишком очевидно, чтобы отрицать. Но хочу и сделаю – разные вещи, Ника. И я не покупал тебя. У меня давно нет нужды покупать женщин.

Во мне борются два противоположных чувства. С одной стороны, я рада, что он не собирается меня ни к чему принуждать; с другой – я, кажется, обижаюсь, что он мною пренебрёг. Или досадую. Возможно, оскорбляюсь… Не пойму, что со мной творится.

Я как будто на две половины раскололась.

– А платить я тебе буду за работу, – продолжает Нейман стегать словами, мучить, не отпуская.

Я не могу, не могу позорно развернуться и убежать, хотя хочу этого больше всего на свете.

– Тогда зачем всё это? – провожу я дрожащими руками по платью. Взгляд Неймана скользит по мне. Немного отстранённо, но я, кажется, уже начинаю улавливать нечто на дне его зрачков. Какое-то шестое чувство – острое до боли.

– Может, чтобы ты наконец стала взрослой, Ника Зингер? – произносит он медленно, словно смакуя каждый звук. В его интонациях сквозит задумчивость. Он похож на художника. Он рисует меня, чертит линии, а затем всё же склоняется и касается моих губ своими губами.

Я ловлю его дыхание. Он, кажется, делает то же самое. Ноздри его вздрагивают. Пальцы его осторожно заправляют прядь моих волос за ухо. Костяшками он обводит мою скулу – почти не прикасаясь, но я чувствую жар, что вспыхивает изнутри.

Я себя не понимаю. Оттолкнуть бы его, но тело немеет, упрямится. Меня тянет к мужчине, что стоит, склонившись, и вдыхает мой запах. На миг я забываюсь, закрываю глаза, но делаю только хуже: чувства обостряются до предела.

У него холодный арктический парфюм. Не удивительно. Пахнет льдами, заснеженными пустошами и неожиданно – чем-то горько-горячим, как раскалённый песок.

Нейман меня не касается, но я чувствую тепло его тела. Он близко. Если я сейчас положу руку ему на грудь, то услышу, как бьётся его сердце. Наверное, медленно и спокойно. А может, быстро и уверенно. Всё же он человек. И он хочет меня – сам признался. Но даже если бы и солгал – я знаю.

– Спокойной ночи, Ника, – рокочет его голос надо мной.

Он не делает попытки отстраниться. Я тоже стою, словно приклеилась к полу. Глаза боюсь открыть. Не хочу. Лучше его не видеть. Ненавижу. Нужно постоянно помнить об этом, иначе не выстоять. А я хочу всё же выиграть и победить.

Его дыхание дарит прохладу щеке. А губы, что касаются скулы, обжигают. Кому из нас труднее, интересно? Мне или ему? Я ведь просто стою, а он сдерживается. Его тянет ко мне.

Я слышу, как он вздыхает. И этот вздох – как выстрел. Оглушительный, выбивающий дух. У меня и без того колотится сердце, а после неймановского вздоха я перестаю понимать, как оно не разорвалось - слишком велик разгон. Это уже не пульс, а лавина.

– Открой глаза, Ника, – снова приказ. Но я слушаюсь. Нужно заканчивать с томительной паузой, которая не даёт отдыха, а закручивает пружину ещё сильнее.

Нейман берёт меня за руку. Пальцы его скользят по ладони. Он словно пытается узнать меня на ощупь – рисует только одному ему понятные узоры. А я вдруг понимаю: из нас двоих он опытнее и поднаторел в подобных играх. И вряд ли я смогу его побороть. Слишком много тёмных пятен на карте моего опыта общения с мужчинами.

Он открывает дверь – толкает её уверенно. Ведёт меня за собой за руку. Снова как школьницу. Но сегодня он не спешит – даёт возможность приноровиться к его шагам.

Ступням холодно. Туфли остались в столовой, но я ни за что туда не вернусь, потому что он меня не отпустит – пойдёт следом.

Он скользит взглядом по моим ногам. Я невольно поджимаю пальцы ног. Внимательный. Всё замечает. Но, к счастью, он не предлагает вернуться за туфлями, а чуть ускоряет шаг.

– Прими душ – и в постель, – командует он, и я снова теряюсь. Он собрался всё же остаться? Довести начатое до конца?

Глупости, конечно. Ещё и начала толком не было, а он не тот, у кого семь пятниц на неделе.

– Согрейся. Ты только что после болезни.

Забота? У меня голова кружится. Я ещё больше запутываюсь. Сложно ненавидеть такого Неймана. Тяжело подозревать, что ему «нужно только одно».

Он уходит. За ним закрывается дверь. Я падаю без сил на кровать и невидящим взглядом смотрю в потолок. Кажется, я устала. Запуталась. Не хочу думать. Это вредно – думать, искать смысл там, где его вообще может и не быть.

Чуть позже приходит Чертяка.

– Я тебя люблю, – не нарушаю свои ритуалы.

Кот довольно жмурится, трётся о ноги, а я не знаю, что мне со всем этим делать.

– Доживём до завтра, – погладила я чёрную башку ладонью. – Утром многое кажется проще.

Но утром запуталось всё ещё сильнее.

– Вы жулик! – обвинила я Матильду, как только мы снова попали в зимний сад. – Никогда больше так не делайте!

Мотя жмурит глаза. Сегодня она выглядит хорошо. Отдохнувшей, посвежевшей. Кажется, будто одна-единственная ночь что-то в ней изменила. Нет, она не выглядит моложе. Да и эликсир молодости не существует. Просто… она ожила. Вон, ходит как заведённая. Ей осточертело кресло.

Глава 23

– Чем бы ты хотела заняться в свободное время? – спрашивает он меня за ужином. Конечно же, я пришла красивая, элегантная, и даже туфли не так жали сегодня.

Я привыкну. Человек привыкает ко всему.

Мотя ест как аристократка. Будто не она день назад пальцы облизывала с наслаждением. Они сейчас похожи. Нейманы. Холодные, красивые, с отточенными естественными движениями. Победители по жизни.

О чём он? С трудом выныриваю из своих мыслей. Ах, да… слишком я болтаюсь без дела. Ну, что же…

– Я бы хотела научиться водить машину. Тут за мной парень приезжал. Красивый такой, белокурый. С ямочками на щеках.

– Нет, – отказ звучит так резко, что я сникаю на миг, а затем смотрю на Неймана с вызовом.

– Тогда не задавай дурацких вопросов.

– У тебя будет другой водитель, – заявляет он после небольшой паузы. – А учиться ты будешь в автошколе, как и положено. С инструктором, под присмотром.

– Я не очень люблю людей, – пытаюсь отвоевать независимость.

– Я это заметил, – кидает он на меня взгляд из-под ресниц. – И поэтому ты будешь учиться с индивидуальным инструктором на закрытой территории, где никто не помешает, не отвлечёт, не создаст неудобств.

Кажется, он стал разговорчивее. И я пока не решила, нравится ли мне это. Как и то, что он пытается руководить моей жизнью.

Где-то на десерте Мотя задремала. Или притворилась – как знать? Мы оба это заметили.

– Я отвезу её, – прошептала, потому что не хотела оставаться с Нейманом наедине. Спящая Мотя создавала иллюзию своего отсутствия.

– Я сам. Позже, – Нейман не шептал, но говорил негромко. – Как она?

– Как и обычно, – очень правдивый ответ. И лгать не придётся. Я не могу сказать, что Мотя притворяется. Хитрит ли, а может, есть у неё причины. Если захочет, сама перед Нейманом расколется.

– Выглядит лучше. Живее, – он почти нормально разговаривает – без своего холодного задротства. – У тебя получается.

– Это иллюзия, – кладу локти на стол. Не по этикету, но плевать. Сцепляю пальцы в замок и подпираю их подбородком. – Ты же реалист.

– Ты ничего не знаешь обо мне, – возражает устало.

Ждёт, что я начну его расспрашивать? Задавать вопросы, какой он?

Мучительно сжимается сердце. Я хочу знать. Понять. Что руководило им семь лет назад? Слепо ненавидеть уже не получается – слишком много всего свалилось в кучу. И вот это желание страшит куда больше, чем сидеть с ним – глаза в глаза.

– Ты не похож на фантазёра, – рискую спорить. – Больше прагматик. Счетовод, а не астроном.

– Астроном тоже счетовод, – возражает он, расслабляясь. Вытягивает ноги, опирается на спинку стула, устраиваясь поудобнее. – Ракурс у тебя другой. Ты романтизируешь астронома лишь потому, что он смотрит на звёзды. А он их считает. Строит траектории, высчитывает расстояния.

– Делает открытия, даёт новым светилам имена.

В его глазах вспыхивает интерес.

– Пойдём, Ника, – встаёт со стула и протягивает руку. Я поднимаюсь за ним вслед и делаю вид, что не замечаю раскрытой навстречу ладони.

Наверное, это обидно и задевает. Но Нейман не тот, кто покажет свои чувства. Если они у него есть, конечно.

Он всё же ловит меня на выходе. Ладонь его обжигает. Пальцы неожиданно переплетаются с моими. Слишком интимно, и я дёргаюсь, не удержавшись.

– Ты меня боишься? – спрашивает с прохладцей – отстранённо далёкий, однако руку мою не отпускает, хотя я делаю осторожную попытку избавиться от его ига.

Его пальцы тревожат. Зачем он так? Подкатывает? Приручает, как дикую кошку? Но ничего не делает силой. Не пытается прижаться или сжать в объятиях, провести рукой по телу. Ничего этого нет. Только жар тревожащих меня пальцев, что удерживают в своём плену мою ладонь.

Я озираюсь на Мотю, бросаю обеспокоенный взгляд и краем глаза улавливаю, как смягчается неймановский взгляд. Словно я сделала что-то невероятное и растопила его ледышку вместо сердца.

– Я распоряжусь, – говорит негромко. За углом маячат две фигуры. Охранники. Эти покидают дом последними. Им-то он и поручает отвезти уснувшую Мотю назад. Там её ждёт Ира Петровна.

Нейман тянет меня в мою комнату.

– Надень кроссовки и куртку, – командует, нехотя расцепляя наши руки. С сомнением смотрит на мои ноги и платье, но переодеться не приказывает.

Хочет меня выгулять, как собачку, перед сном? Я не сопротивляюсь: оказалось, я хочу на улицу. Там воздух. Темно. Наверное, интересно.

Но мы идём не к выходу, а наверх. Туда, где живёт он.

Нейман снова ловит мою руку, стискивает, как наручником, запястье. Не больно, но надёжно, чтобы не вырвалась

Странное дело: я не боюсь. Если бы он хотел посягнуть на мою честь, вряд ли бы заставил надеть неэротические кроссовки и куртку.

Мы заходим в его комнату. Я оглядываюсь. Мне интересно, хоть я уже сюда нос засовывала. Всё так же стерильно. Нет разбросанных вещей, словно он здесь и не живёт.