Семь смертей Эвелины Хардкасл

15

Как было велено, Каннингем дожидается меня в библиотеке. Он сидит на краешке кресла, в руке зажат чуть подрагивающий лист бумаги – написанное мной послание. Завидев меня, он встает. Торопясь уйти из оранжереи, я переоценил силу своих легких и теперь задыхаюсь; воздух с хриплым свистом вырывается из натруженной груди.

Камердинер не бросается мне на помощь.

– Как вы узнали, что́ произойдет в гостиной? – спрашивает он.

Я пытаюсь ответить, но горло пропускает либо слова, либо воздух, но не то и другое одновременно. Выбираю воздух, глотаю его полной грудью, с жадностью, как все, что делает Рейвенкорт, и смотрю в приоткрытую дверь кабинета. Я надеялся увидеть, как Чумной Лекарь беседует с Беллом, но безуспешная попытка предупредить Эвелину о грозящей ей опасности отняла слишком много времени.

Что ж, удивляться не приходится.

Еще по дороге в деревню я сообразил, что Чумному Лекарю заранее известно, где и когда со мной можно встретиться наедине, поэтому он наверняка появляется лишь там, где я не смогу застать его врасплох.

– Все случилось именно так, как вы описали, – продолжает Каннингем, изумленно глядя на листок бумаги. – Тед Стэнуин грубо обошелся со служанкой, а Даниель Кольридж его отчитал. Именно теми словами, которые вы привели. В точности теми же словами.

Я пока ничего не объясняю – он еще не прочел самую невероятную часть письма. Доковыляв до кресла, я неуклюже опускаюсь на подушки. Ноги благодарно ноют и жалобно подрагивают.

– Тут какой-то подвох, – говорит камердинер.

– Никакого подвоха.

– Даже в последней строке? Там, где вы утверждаете, что…

– Совершенно верно.

– …что вы не лорд Рейвенкорт?

– Я не лорд Рейвенкорт.

– А кто же?

– Я не лорд Рейвенкорт. А что это вы так побледнели? Вам плохо? Налейте себе чего-нибудь.

Он покорно исполняет мое распоряжение, – очевидно, привычка повиноваться слишком сильна. Берет бокал, садится, подносит его к губам, не отводя глаз от меня. Плечи никнут, колени плотно сжаты.

Я рассказываю ему все с самого начала – от убийства в лесу и моего первого дня в обличье Белла до бесконечной дороги и недавнего разговора с Даниелем. Всякий раз, как камердинера терзают сомнения, он недоверчиво смотрит на послание. Мне почти жаль Каннингема.

– Выпейте еще, – предлагаю я, кивая на его полупустой бокал.

– Если вы не лорд Рейвенкорт, то где же он?

– Не знаю.

– Он жив? – спрашивает камердинер, боясь взглянуть на меня.

– А вам этого не хочется?

– Лорд Рейвенкорт меня не обижает, – сердито говорит он.

«Это не ответ на заданный вопрос».

Я снова смотрю на Каннингема. Потупленные глаза, перепачканные чернилами пальцы, выцветшая татуировка из темного прошлого. Меня поражает внезапная догадка: он боится, но не того, что я ему рассказал. Он боится того, что может быть известно человеку, который уже прожил этот день. Он что-то скрывает, в этом я уверен.

– Каннингем, мне нужна ваша помощь, – говорю я. – Дел очень много, но в обличье Рейвенкорта я не в состоянии выполнить все необходимое.

Он одним глотком опустошает бокал, встает. От выпитого на щеках вспыхивают пятна румянца, а в голосе неожиданно прорезается смелость.

– Сейчас я вас покину, до завтра, когда лорд Рейвенкорт… – он умолкает, подыскивая слово, – вернется.

С коротким поклоном он направляется к двери.

– По-вашему, он не откажет вам от места, когда узнает, что́ вы хотите от него утаить? – резко спрашиваю я; неожиданная мысль будоражит мне ум, как камень, брошенный в пруд. Если я прав и Каннингем действительно скрывает что-то постыдное, это можно и нужно обратить себе на пользу.