Семь верст до небес

В. Максимов. ЧЕРЕЗ ЛЕС — К НЕБЕСАМ

Возвращаясь в Париж из Москвы, где не совсем по своей воле не был около семнадцати лет, я вез с собою огромное количество самых разных рукописей, среди которых оказался и этот прозаический сборник. Признаться, особо выдающихся открытий в этом багаже я найти не ожидал: при тех возможностях, что появились сегодня перед отечественной периодикой, вряд ли что-либо значительное могло пройти мимо ее внимания или хотя бы мимо внимания самиздатовского читателя.

И все же вещи талантливые и очень обнадеживающие нашлись. И в их числе одной из первых я смело назвал бы прозу Александра Афанасьева. В ней чувствуется та душевная и духовная чуткость, та «милость к падшим», та обновляющая человека жажда, выражаясь по Пастернаку, во всем дойти до самой сути, какие только и делают просто пишущего человека писателем.

Автор определил жанр своей повести «Семь верст до небес» как «сказку-ложь» и этим заранее предуведомил нас об условности всего в ней происходящего. Только условность эта тоже, простите меня за невольную тавтологию, условная, кажущаяся, ибо слишком узнаваемы наполняющие ее жизненные реалии.

Вместе с героем повествования Алексеем Тарлыковым мы кружимся по кафкианским лабиринтам нашей повседневности в поисках выхода к нормальному человеческому состоянию, слепо натыкаемся на иллюзорные, но тем не менее непреодолимые препятствия и тупики, схватываемся в неравной борьбе с врагами-фантомами и, капитулируя, падаем под колеса призрачной машины, олицетворяющей нашу безумную, но в то же время веще целенаправленную эпоху.

А за нами сквозь дремучий лес своих собственных ошибок и преступлений, заблуждений и откровенной лжи, духовного забытья и безблагодарности пробиваются к грядущему небу идущие следом современники: «Выше. Выше. Туда, куда непонятно зачем лезет тропинка. Туда, где в землю всажены камни по самый череп. Где трава захлестнула камни. Где деревья, сливаясь с травой, врастают одинаково свирепо — и в камни, и в землю, и в небо. Еще взмах. Еще… Легка твоя походка. Свежо дыхание. Много-много шагов впереди. Больше, куда больше, чем улетело с кручи. А сколько неба над головой, а сколько земли под ногами. Небо. Белое. Большое. Идешь, поднимаешься в него. И если смотреть с земли на тебя, вверх, кажется — ты в небе. Нет. Тебе виднее. Небо всегда вверху. А ты всегда идешь к небу. Вверх. Вверх…»

Пробьются ли? Дойдут ли?

Мне представляется, что Александр Афанасьев задается в своем литературном поиске теми же вопросами, но в конечном счете все же приходит, на мой взгляд, к единственно возможному здесь выводу: смысл этого пути не в цели, а в самом восхождении.