Семьдесят пять шагов к смерти

По лесу гуляли грибники. Ворошили, расковыривали палками какие-то кочки, срезали редкие сыроежки и подосиновики, бросали их в плетеные кузовки. Грибов было мало, а грибников много. Они тут уже толпой прошли, выгребая все под метелку.

– Смотри-ка, тут опята были, – показала женщина на пень, вокруг которого разбегались кругляши срезанных ножек грибов. – Много было!

– Я же говорил – раньше вставать надо! Люди вон поднялись к первой электричке и до нас все собрать успели! Вечно ты копаешься!

Побрели дальше.

Но домой, если что, можно вернуться с полными лукошками, потому что на платформе местные всегда продают грибы, раскладывая их кучками на расстеленном полиэтилене.

– Смотри, это что такое?

– Выбрось. Это ложный опёнок.

Дальше пошли.

– А Витька с Мишкой где? Куда делись эти шалопаи?

Оглянулись.

– Да вон же они!

Витька с Мишкой, присев на бугорке, что-то увлеченно вертели в руках. Хорошо бы белый гриб. Но это был не белый гриб, это был белый айфон последней модели.

– Вы чего это тут? – Папаша сгреб сыновей за шиворот, приподнял, тряхнул. – А ну, дай сюда!

Те с явной неохотой отдали свою находку.

– Где взяли?

– Там, – кивнули они куда-то в сторону.

– Где «там»?

– В машине. Там машина стоит. Пустая…

На машину пацаны набрели случайно. Они бы мимо прошли, только в машине никого не было, а дверца – нараспашку. И музыка на полную громкость играет. Ну как тут не остановиться! Они постояли, поглазели, не удержались – сунули головы в салон.

– Ух ты!

Машина была навороченная, со всеми возможными прибамбасами и примочками.

– Класс! Давай внутрь сядем.

– Ты что?! А если хозяин придет, он так нас… Нам…

– Да ничё, не придет. Мы быстро – сядем, посидим и убежим. Никто не заметит!

Оглянулись воровато. Никаких хозяев не увидели. И вообще никого. Лес кругом. И только где-то далеко дорога. Значит, можно…

– Ну, давай, чего трусишь?

– Я трушу? Ничего я не трушу! Сейчас возьму и залезу!

Витька набрался храбрости, встал на ступеньку, поднялся и плюхнулся на водительское сиденье. Уселся поудобнее, покрутил головой. Покрутил баранку.

– Чего? – вопрошал с улицы Мишка. – Чего там? Как? А?

– Здóровско! – Витька смотрел сверху вниз на младшего брата, ощущая себя почти новым русским.

– Ты чего там один? Я тоже хочу покрутить! Пусти меня! – захныкал Мишка. – Пусти-и-и!

– Сейчас, сейчас…

Витька потрогал все рычажки, пощелкал всеми переключателями, осмотрелся по-хозяйски. Заметил на приборной доске айфон.

– Ух ты!

– Чего там, чего? – забеспокоился, запрыгал Мишка. – Мне покажи!

– Вот. – Витька продемонстрировал айфон. – Видал?! – Нажал какие-то кнопки, экран засветился. – Пошли посмотрим! – Витька выпрыгнул из машины, побежал в лес.

Мишка за ним.

– И я, и я хочу-у-у…

Айфон был новенький и наверняка дорогущий.

– Балбесы, – сказал папаша, раздав каждому по заслуженной затрещине. – Показывай, где взяли.

Братья уныло побрели вперед.

– Вон туда… Там…

Машина, точно, стояла на опушке – очень приличный джип, в котором и папа с удовольствием бы сам посидел, рычажки попереключал. И дверца была открыта.

Отец подошел, сунулся внутрь.

– Где телефон лежал?

– Вон там, – показал Витька.

Отец положил айфон на место.

– В следующий раз возьмешь чужую вещь – ноги вырву и туда засуну, где до того ремнем пройдусь! – пригрозил он. – Смотри-ка, ключи!

В замке зажигания, верно, болтались ключи.

– Зинка, глянь! Чего-то здесь не то. Дверца нараспашку и ключи.

– А ты гудни, может, хозяин услышит?

Точно.

Отец семейства нажал на клаксон. И держал его довольно долго.

По опушке, по лесу разносился тревожный, резкий гудок. Но никто не подошел. Что-то здесь не так – не бросают открытые машины с айфонами и ключами зажигания в замке.

– Слышь, Зин, давай посмотрим вокруг.

– Да ну его, пошли отсюда! А то ввяжемся в историю, потом не выпутаемся! Вечно ты приключения себе ищешь!

– Молчи, дура! Может, человеку помощь нужна, может, ему плохо стало! Мы по-быстрому.

Разошлись в стороны. И почти сразу же:

– Зинка!

Жена подошла, ахнула, закрыла рот рукой.

– Ой, ужас какой!

– Где, где ужас?! – закричали, побежали «ужас» смотреть Витька с Мишкой.

– А ну, брысь отсюда! – гаркнул папаша. – Зинка, убери детей. Неча им тут глазеть!

Мать подхватила упирающихся, выворачивающих головы братьев и потащила их подальше.

– Да… – сам себе сказал папаша, оглядываясь по сторонам. – Дела!

Перед ним, привалившись спиной к стволу дерева, сидел мужчина. Очень прилично одетый. Рядом на земле валялось охотничье ружье. А голова… А головы у мужчины почти не было – только рот и подбородок. А всё, что выше, – снесено выстрелом из ружья.

На стволе дерева была видна запекшаяся кровь и еще какие-то серые ошмётки.

– Вот тебе и сходил в лес по грибочки! – тяжко вздохнул несостоявшийся грибник, который вместо грибов нашел себе приключение на то самое место, из которого грозил Витьке ноги выдернуть.

Права была Зинка, хоть и дура!

По стволам деревьев были растянуты красные предупреждающие ленты, хотя ходить здесь было некому. В стороне мялись какие-то полицейские и люди в штатском. Кто-то что-то мерил рулеткой. Кто-то фотографировал. Чуть поодаль стоял горе-папаша. Говорил:

– Это всё они, балбесы. Вместо того чтобы грибы собирать, шлялись тут.

– Кто?

– Витька с Мишкой. Сыновья. Увидели джип открытый…

– Забирались в него?

Отец утвердительно кивнул.

– Влезли, айфон взяли. Вон тот. Я его потом обратно положил.

– Значит, вы телефон тоже брали?

– Ну да, брал, чтобы на место отнести.

– Так, дальше.

– А чего дальше… Положил телефон, подумал: странно, что машина брошена и ключи в замке. А ну как кто-нибудь угнать надумает. Ну и вообще. Погудел, потом посмотреть пошел. И почти сразу увидел. Того…

– К трупу подходили, что-нибудь трогали?

– Нет. К нему приблизиться-то страшно было. Так его разнесло.

– Пацанов своих позовите.

Подошли оживленные, вертящие головами мальчишки.

– Кто из вас Витька, кто Мишка?

– Ну, я Витька. А чего?

– Ничего. Вопрос у меня к тебе. Ты парень наблюдательный?

– Да. Наверное.

– Когда пришел сюда, когда в машину лазил – ничего не видел, не слышал?

– А чего надо было видеть?

– Не знаю – людей, автомобили. Может, кто шел, или ехал, или бежал. Или крики какие-нибудь?

– Не-а. Никого не было. Только мы с Мишкой. Мы тут мало были, только посмотрели и пошли…

– Из машины больше ничего не стащили? Только честно!

– Не-а…

– Ладно, идите.

Подошел человек.

– Что у тебя?

– Ничего интересного. Сняли пальчики с оружия, в машине снаружи и внутри. Посмотрели, пошарили вокруг.

– Что нашарили?

– Есть какие-то отпечатки обуви. Но, скорее всего, пацанов и их папаши. Есть и другие, но более старые, подсохшие уже. Вон там – рисунок протекторов. Свеженький. Кто-то в лужу въехал, грязь продавил.

– Может, этот? – Кивок в сторону джипа.

– Нет. Я посмотрел. Все четыре колеса. Там рисунок другой.

– А потерпевший?

– Что потерпевший? Башка – в куски, по всему лесу осколки собирали и с дерева пришлось соскребать. Выстрел в упор, картечью. По всему – самоубийство. Хотя…

– Что «хотя»?

– Уж больно способ экзотический выбран – приехать, присесть чистенькой попкой на мокрую травку, веточку с сучком в сторону найти… Прямо армейский, времен отечественной войны вариант. Можно было что-нибудь попроще придумать, если уж так приспичило. И оружие… Самострелы обычно предпочитают свой фейс не портить – чисто инстинктивно, потому представляют, как в гробу лежать будут в окружении скорбящих родственников, которые о нем сожалеть должны. Опять же по хладному лобику погладить, раскаявшись и оценив утрату. А здесь – лежать нечему. Здесь только если платочком это место прикрыть… Ладно бы в рот ствол сунул – это еще понятно. А он с нескольких сантиметров пальнул. Мало кому приятно в дуло заглядывать, из которого сейчас смерть выскочит. Странное это любопытство. Да и менее надежно – а ну как в последний момент рука дрогнет и ствол в сторону уйдет. Так можно вместо жизни уха лишиться или глаза. А вот если в рот, да зубками дульце прикусить, тогда – с гарантией.

– Тьфу на тебя, с подробностями твоими.

– Ты спросил, я ответил. Но это так, личное мое мнение. В протоколе я ничего такого писать не буду. Да вот еще что – в кармане у него бумажка нашлась. – Помахал в воздухе прозрачным файлом с каким-то листком.

– И что там?

– Прощальная записка. Мол, ухожу сам, по собственной инициативе, прошу никого ни в чем не винить… И все в этом роде. Потом прочтешь. Странно только, что записка распечатана на принтере.

– А что здесь странного?

– Обычно пишут от руки, выплескивая свои эмоции на бумаге. Там даже по почерку, по наклону букв, по нажиму, по разбегу строк можно судить о психологическом состоянии самоубийцы на момент написания – насколько он нервничал или, напротив, был спокоен. А здесь казенная бумага со стандартным шрифтом. Причем даже без подписи. Что уж совсем не понятно.

– Почему?

– Если ты принял решение покончить с собой и просишь никого в этом не винить, это ведь бумага почти официальная, как заявление. Об уходе с этого света на тот. По собственному желанию. А коли это официальная бумага, то роспись должна быть! А то ведь можно черт знает что подумать. Зачем письма писать, если их не подписывать? Вот ты бы стал предсмертные записки без подписи катать?

– Я бы вообще ничего писать не стал. Я бы, если надумал с собой покончить, всех ворогов своих и обидчиков в одно помещение собрал и одной гранатой положил. Вместе с собой. Это я еще понимаю!

– Ну да, ты известный злодей. Ты точно один уходить не захочешь, ты парень компанейский, много кого с собой прихватишь.

– Что-то еще?

– Нет, ничего. Кроме смутных ощущений, которые к протоколу не пришьешь.

– Твои ощущения порой бывают вернее твоих экспертиз. Проходили уже не раз. Что здесь не то?

– Не знаю. Но что-то нечисто. Душок во всем этом какой-то нехороший. Как-то все очень нарочито – поездка в лес, ружье, чтобы полбашки вдребезги. Криминальный сериал какой-то. В жизни оно ведь все попроще. Надоело жить, вытянул ремешок из штанишек, сварганил петельку, выпил для храбрости на посошок – и где-нибудь в кладовке. Или с десятого этажа сиганул. Это – нормально, это каждый божий день. А так…

– Спасибо, утешил.

– Ты спросил…

– А ты ответил.

– Точно. А в целом – картинка ясная, как божий день – самострел из гладкоствольного охотничьего ружья двенадцатого в область лица, что привело к мгновенной, необратимой и очень неэстетичной смерти.

Типичный суицид…

Хоронить покойника пришлось точно прикрыв платочком пол-лица. Хотя санитары попытались что-то такое слепить из осколков…

Людей было на удивление мало – кто-то с работы, несколько друзей, мать, жена… Хотя считалось, что покойник был очень компанейским человеком.

Речей не говорили. Постояли, поплакали, повздыхали.

Гроб заколотили и опустили в могилу.

Был человек.

И не стало его…

– Что у тебя по самострелу?

– Да ничего особенного. Все понятно, все в рамочках, если не считать каких-то мелких странностей.

– Каких?

– Отпечатков чужих протекторов в луже, предсмертного письма, распечатанного на принтере, без росписи… И сам способ… За каким было ехать за тридевять земель, по пробкам, в лес, за город, если все то же самое можно было сделать дома, в более приятной и привычной обстановке?

– Тогда я тебе еще одну «странность» подкину. Свеженькую. Тут экспертиза пришла.

– И что там?

– На первый взгляд ничего особенного – на деталях салона, на ручках, на стеклах, на сиденьях не обнаружено никаких отпечатков пальцев, кроме тех, что понатыкали пацаны. Которые айфон стащили.

– Ну?

– Что «ну»? Никаких!.. Включая пальчики хозяина машины! Который вообще-то ехал, скорости переключал, дверцы открывал-закрывал, ремень безопасности застегивал.

– И даже на пряжке ремня не было?

– Нет. Ничего.

– Кто-то стер отпечатки?

– Да, кто-то тщательно протер все гладкие поверхности спиртосодержащей салфеткой. До стерильной чистоты.

– Может, это он сам, перед смертью?

– Ага! Ну зачем покойнику, собираясь снести себе башку, в последние минуты жизни протирать изнутри салон? Он что, такой патологический чистюля? Вначале машину до блеска выдраить, а затем свои мозги по лесу разбрызгать. Как-то не связывается это.

Ну да. Верно мыслит. Похоже, приплыл висяк.

– Что теперь делать думаешь?

А что тут делать, когда всё и так ясно.

– Искать свидетелей последних дней, допрашивать родственников, друзей, знакомых, соседей, сослуживцев… Чтобы составить картинку. Чтобы понять, зачем ему это надо было.

Или не ему…

– Здравствуйте.

– Здравствуйте…

Хотя в этом учреждении желать здоровья как-то… Не способствует оно здоровью.

– Как к вам можно обращаться?

– Света. Просто Света.

Следователь еле заметно улыбнулся.

Симпатичная, во всех отношениях, дама. В молодости, наверное, была первой красавицей. Но сейчас уже не Света. Точно – не Света, хотя молодится из последних сил.

– А в протоколе как мне писать? Света?

– Извините. Светлана Ивановна.

– Очень приятно. Хочу задать вам, Светлана Ивановна, несколько вопросов относительно вашего мужа.

– Бывшего мужа. Мы не живем вместе. Уже больше восьми месяцев.

– Не жили…

– Да, простите. Не жили.

– Можно узнать почему?

– Так сложилось. Это имеет какое-то отношение к его смерти?

– Не исключено. Смерть может иметь много причин. Отношения в том числе. Можете мне поверить. Через меня столько дел прошло, где близкие люди друг друга резали и стреляли из-за того, что что-то недопоняли. Жены – мужей, дети – родителей, братья – друг друга. Из-за сущей ерунды, из-за глупо брошенного слова. Или из-за денег, жилплощади, желания получить долгожданную свободу. Причин было множество. Итог один. Зарезанный, задушенный или с разможженной головой труп. Я бы вам рассказал.

– У нас не было уже никаких отношений, – с напором сказала Света. – Он ушел и всё!

– Почему вы расстались?

– Теперь это не имеет никакого значения.

– Для вашего бывшего мужа да.

Светлана вздрогнула.

– Мне необходимо понять, почему случился разрыв? В чем причина?

– Мы не сошлись характерами.

Следователь внимательно взглянул на Светлану.

– Чей характер не подошел? Ваш? Или его? Кто был инициатором ухода?

– Муж.

– У него кто-то был кроме вас?

– Я не знаю.

– Но вы можете предполагать.

– Нет. Думаю, что нет. Но я не могу знать точно.

– А после вас?

– А этого я знать не хочу. Это уже его жизнь, не моя. Он вправе был заводить себе кого угодно. Он свободный человек.

– А у вас?

– Что «у вас»?

– У вас кто-то был?

– Как вы смеете?

– Смею. Я веду следствие по делу гибели вашего мужа и должен досконально разобраться во всех предшествующих его смерти событиях. Если он покончил с собой, то на это должны быть какие-то причины. Просто так люди не стреляются.

– Я уже сказала: мы расстались восемь месяцев назад и я ничего не знаю!

– Но вам никто не мог запретить встречаться с ним позже. И что-то узнать или понять.

– Мы не встречались с ним больше!

– Я вынужден повторить свой вопрос. Относительно ваших возможных связей.

– Я не буду на него отвечать. Это моя личная жизнь, которая никого не касается. Слышите, вы!

Самый обычный корт. Но не из дешевых. Дорожки, сеточки, скамейки. Мужчины в белых шортах. Дамы – в коротеньких юбках. Стук ракеток по мячам. Выкрики, иногда довольно странные.

Парочки – партнеры по игре и просто…

Разговоры ни о чем, комплименты…

– Вы прекрасно выглядите. В этой одежде. С ракеткой.

– А играю?

Молодой человек замялся.

– Играете? Удар у вас точный. Правда, сила… Но, в конце концов, вы не мужчина, чтобы мячи плющить. А напротив, очень симпатичная женщина. Еще сет?

– Пожалуй. Хотя, боюсь, вы меня загоняете.

– Я буду стараться помнить о разнице в возрасте. Кстати, какая она? Лет десять? Я к тому, чтобы знать, какую поправку брать.

Дама озорно улыбнулась, взмахнула головой, так что кудряшки разлетелись, как капли, блестя сквозь солнце.

– Пусть будет десять… А поправок брать не надо. Я сегодня в форме.

– Вы всегда в форме.

И молодой человек легкой, пружинистой походкой пошел на подачу.

– Владимир Семенович, можно?

– Что у вас?

– Надо утвердить текстовку некролога. Об Игоре Олеговиче.

Секретарша положила на стол распечатанный на принтере лист бумаги. «С прискорбием сообщаем о безвременной кончине нашего коллеги и друга Игоря Олеговича…»

– С прискорбием надо сообщать, что эта сволочь, прежде чем покончить с собой, увела со счетов… Сколько? Посчитали наконец? Где главбух?

– Я здесь.

– И что вы молчите?

– По предварительным прикидкам, что-то около пятидесяти миллионов рублей. Но там надо смотреть более тщательно…

– Пятидесяти! Миллионов! Раскидал по филиалам, а там перекачал в валюту и разогнал по зарубежным счетам. А половину снял налом! Со счетов мы, может быть, еще что-то выцарапаем, хотя не факт, а нал, считай, пропал с концами. Кто подписывал платежки?

– Он. И… я. Но это была обычная процедура, и он уверял, что вы в курсе…

– А вы уши развесили, как… Надо бы с вас. Со всех, кто был причастен к переводу денег, из зарплаты вычитать. Чтоб они жили тысячу лет!

– Скажите, Светлана Ивановна, как вы относились к вашему мужу? До развода. Были ли у вас конфликты, ссоры?

– Наверное, были. Ссоры между супругами всегда случаются. Это – нормальное явление. Невозможно жить в сладком сиропе. Только если в медовый месяц.

– А о причинах ссор можно узнать?

– Я не помню. Возможно, не вынесенный мусор, или позднее возвращение домой, или просто плохое настроение… Ничего серьезного.

– Но, может быть, подозрения мужа относительно вашей… верности? Ревность? Выяснение отношений?

– Вы опять со своими подозрениями!

– Работа у меня такая – подозревать. Супружеские измены – это очень серьезный стимул для самоубийств и не только. Вспомните Отелло.

– Мой муж не Отелло, а я не Дездемона. Игорь очень спокойный и уравновешенный мужчина. Был.

– Уравновешенный мужчина, который тем не менее покончил с собой? Как-то не вяжется. Или тут имели место какие-то очень серьезные причины, о которых нам… мне не известно, или это дело выходит за рамки самоубийства.

– Что? Вы считаете, что это…

– Я ничего не считаю, я предполагаю – строю версии. Они могут быть самыми разнообразными, вплоть до участия в происшествии зеленых человечков с Марса. Ну, инопланетян мы всерьез рассматривать не будем, а вот предположить, что вашему мужу, бывшему, помогли… Почему нет.

– Кто? У него не было врагов.

– Враги есть у всех и всегда. Явные либо тайные. Мы живем не в стерильной колбе, а в мире людей, где каждый день оттаптываем чьи-то мозоли. Или нам топчут. Был бы человек – враги найдутся. Поверьте мне.

– Я даже предположить не могу, кому могла понадобиться его смерть!

– Кому угодно! Например, наследникам, которые надеялись что-то получить в результате его смерти. Должникам, не желавшим отдавать долг. Ревнивому любовнику. – Следователь быстро взглянул на Светлану. – Ведь можно предположить, что любовник жены, горячо и страстно ее любивший, не желая делить возлюбленную с кем-то еще, разрядил в соперника заряд картечи? Так, в виде варианта.

– Вы говорите ерунду. Жизнь – не бульварный роман. Он не ревновал…

– Кто?

Женщина стушевалась. Нервно поправила прическу.

– Муж… Мой муж не был ревнивцем!

– А вы не давали повода?

– А я не давала повода. У нас была на редкость дружная семья…

– Ты знаешь, я, кажется, влюблена.

– В кого? Впрочем, я и сама скажу в кого. В Семёна. В Сёмочку.

Дама вспыхнула, нервно поправила кудряшки.

– С чего ты взяла?

– С того, что – вижу. Тем более что по нему половина наших дамочек страдает. А что – парень видный, не хам. Не современный какой-то – джентльмен из позапрошлого века. И фигура.

– При чем здесь фигура?!

– При том, что дамы бальзаковского возраста обращают внимание на фигуру. Это в двадцать плевать, как выглядит твой избранник. Пусть хоть как гиббон. А после тридцати пяти приятно наблюдать подле себя молодое сексуальное тело. Потому что гиббон твой состарился и точно стал на гиббона похож!

– Тьфу на тебя, все ты опошляешь.

– Не опошляю, а называю своими именами. Я бы сама с удовольствием за ним приударила. Уж так бы приударила!

Подруга вскинула головку, кокетливо стрельнула глазками.

– Я ведь еще ничего! Могу еще очень-очень… нравиться мужчинам. Но… он почему-то положил глаз не на меня, а на тебя.

– С чего ты взяла? – вновь вспыхнула Светлана, хотя уже была пунцовой.

– Э-э, подруга, да ты как светофор! Машины на перекрестке можешь останавливать! Кто же не видит? Как пары ни разбираем – он с тобой играет. Хотя партнерша по игре ты, подруга, не самая сильная. Есть у него противники поинтереснее. Между играми – тары-бары.

– Мы просто разговариваем. Ни о чем!

– Хотела бы я с ним – ни о чем. Только он почему-то с тобой – ни о чем. А я ни при чем! Про вас только все и судачат. Чуть не пари заключают – когда?

– Что «когда»?

– То «когда»! Эх, я бы секунды не думала, кинулась к нему в объятия.

– У тебя же муж.

– Вот поэтому и кинулась бы! Потому что муж… объелся груш. И теперь кушает их дай бог раз в две недели. А я… – повела плечами, усмехнулась, – девушка горячая, мне тех груш килограммами нужно, чтобы накушаться! Голодная я! Жизнь уходит. Не тридцатник мне уже… Может, это мой последний шанс фрукты-овощи отведать? А после аппетит пропадет. И что в остатке – пенсия, муженек с газетой и «уткой», борщи, сон на разных кроватях? Тоска смертная. Да я бы теперь, кабы кто погорячее нашелся, к нему как бабочка на свет…

– А крылышки обжечь?

– Да черт с ними, с крылышками, лишь бы закрутиться, забыть обо всем. Хоть на полгодика. А там… трава не расти. Эх, где мой избранник? Где мой принц… с ракеткой? А ты, подруга, подумай. А сама не хочешь, мне его отдай. Уж я раздумывать не стану, уж я так с ним поиграю – десяти сетов мало будет!

– Ну, ты шальная!

– А ты вареная. Колбаса! Тебе судьба в руки счастье толкает, а ты кочевряжешься! Смотри – пробросаешься. Останешься одна… с радикулитом.

– Да, может, я ему не нужна?

– Может – не может. А ты попробуй, ты шажок навстречу сделай. Ма-аленький. И сама увидишь. У меня глаз на такие дела наметан. И если я ошибаюсь, я мяч теннисный с хреном съем – не подавлюсь. Хочешь?

– Нет, не хочу!

– А и не придется мне мячи глотать. Помяни мое слово – не придется!

Подруги встали и пошли.

Играть в большой теннис.

– Знакомьтесь. Это Александр.

– Просто Александр.

А как еще можно представляться, когда стоишь перед голым человеком. В бане. Когда только что выбрались из парилки, так что пар от тел во все стороны.

– Игорь. Просто Игорь.

– Очень приятно. Любите это дело? Я имею в виду пар, веничек, а потом голым в прорубь или снег? А я, грешным делом – люблю. Каждый день бы. Вы в прорубь пробовали?

– Нет. Как-то не приходилось.

– Ой, зря… Это же, это… Это такой контраст, такая бодрость духа! Я и у финнов парился и у турок, все это здорово, но… не то! Русская баня, она под нас скроена! А ее без снежка или проруби представить нельзя. Оттого баньки у нас ближе к рекам и озерам строили, лучше подле самой воды, чтобы тут же с мостков – бултых.

– А если реки нет?

– Кадки ставили ведер на двадцать и туда с головой. И хорошо, если по досочкам – иней, а по закраинкам ледок. – Неожиданно предложил: – Хотите попробовать?

– Что?

– Нырнуть?

– Когда?

– Да хоть прямо сейчас! Вот банька, там – речка, и температурка подходящая. Все как надо.

Ага – что-то возле нолика. И водичка – чуть больше.

– Сашка, оставь человека в покое, – зашумели, заступаясь за Игоря, общие приятели, которые уже сидели за деревянным, грубо сколоченным столом. – Что ты всех в прорубь! Без году неделя познакомились, а ты его сразу окунать. Пошли лучше пивка зальем.

– Почему нет? Можно попробовать, – не очень уверенно сказал Игорь. – Интересно.

– Интересно, когда в прорубь трое ныряют, два выныривают, – подмигнули мужики. – И то потом жены претензии предъявляют, потому как отогреть не могут. Давай лучше к нам и к пивку поближе! После баньки это – первое дело. А в лужах валяться после станем, когда водочкой догоним.

Захохотали дружно.

Александр выжидательно смотрел на Игоря.

– Вы что, морж?

– Нет, моржевание – это другое. Это, я считаю, не на пользу. Это как обухом по голове без подготовки и предупреждения. А баня – другое дело! Вначале надо организм прогреть до самых до печенок, так чтобы прикуривать от него можно было, и лишь потом окунаться. Да вы попробуйте, сами поймете…

– Давайте.

Зашли в парилку и сидели там точно чуть не до обморока.

– Ну как?

– Ух… Еле терплю.

– Тогда еще пару минут, а после…

Выскочили на улицу в клубах пара, как есть, голяком, даже вениками не прикрываясь.

– Вперед, туда! – радостно закричал, запрыгал босиком по тропинке Александр. – Пока жар не ушел.

Ссыпались вниз к реке, Александр впереди, Игорь позади. А вон и мостки. Прошлепали, простучали босыми подошвами по доскам. И… бултых! Александр «рыбкой», вперед головой ухнул в темную, холодную реку. Вынырнул, отдуваясь, разгребая, разбрызгивая во все стороны воду! Заорал:

– Уф! Хорошо!

Игорь нерешительно замер на срезе мостков.

– Ну же! Давайте. Не раздумывайте, а то после не решитесь!

Эх… Прыгнуть, как… в прорубь головой…

Вода разошлась, сомкнулась. Дыхание на мгновение перехватило, по коже побежали быстрые, колкие мурашки. Вода показалась горячей, обожгла, как крутой кипяток.

Но ничего. Не так уж и страшно!

Вынырнул. Вздохнул. Закрутил головой.

– Что, Игорь, оценил?

– Да… И холода почти не чувствуется. Только кожу пощипывает.

– Это потому, что организм еще жар хранит. А теперь вперед – на берег. В баньку париться, холод выгонять! Кто быстрее? – Поплыл саженками, загребая ледяную воду. – Догоняй!..

И как-то так, сразу, они перешли на «ты».

Потому что трудно на «вы», когда – голыми в бане. И в реку с мостков.

В бане все равны, все без «портфелей».

Дорога стелилась под колеса, шурша и навевая. Раньше – приятные мысли об отдыхе, доме, отпуске. Теперь совсем о другом.

Ну почему так получилось? Почему – я? Почему – мне? Именно мне. Жил же себе спокойно, ни о чем таком не думал, ничего не подозревал. Лучше бы и дальше – не знал. Но все переломилось в одночасье, как спичка…

Кто-то гуднул, шарахнулся влево, обогнал, цепляя обочину, замигал возмущенно аварийкой.

Что такое?

Черт, надо аккуратнее – вывалился на встречку, не заметил, задумался. Так можно и в лоб прийти…

А хоть бы и в лоб!

Нет, так нельзя, надо взять себя в руки. Жизнь сорвалась в штопор, но она еще не кончена!.. Она продолжается.

Боковая дорога. Был знак? Вроде, да. А какой? Не заметил, проскочил. У кого основная? Притормозить? Кто это там прёт?

Дьявол! Он что, не видит? Или это он вылетел под знак со второстепенной дороги? Что теперь? По тормозам?! Нет, не успеть. Не пропустить! А если ускориться, проскочить? Газ в пол…

Рванула машина. Мелькнули в боковое стекло фары. Ослепили.

И тут же удар! Скрежет металла. Звон разбитого стекла. Куда-то потащило, крутнуло. Толкнуло грудью на баранку. Но не сильно. Не смертельно.

Загудел заевший клаксон – резко, тревожно.

Доигрался, черт! Что теперь? Надо аварийку срочно, чтобы кто-нибудь еще не въехал, не зацепил, не добил!

Послушать себя. Пощупать… Вроде цел. А что там, во второй машине?

Выскочить. Увидеть… Ту, другую машину развернуло, отбросило метров за пять, к обочине.

Точно, пришла беда – отворяй ворота. Хотя чего на судьбу пенять, когда думал о своем, когда ехал черт знает как, на рефлексах. Ладно не на встречке, хорошо, что не в лоб. Потому что до этого несколько раз… И гудели ему, и мигали. Надо было, дураку, остановиться, в себя прийти… А лучше вообще не ездить. За баранкой сопли не жуют…

Машина.

Тревожно мигают аварийки, освещая все вокруг красным светом. В машине на водительском сиденье женщина. Или девушка – не разобрать. По лицу течет кровь. И еще красные всполохи. Жутковатое зрелище!

Жива ли?

Мгновенный испуг, потому что если туда – на нары, там все прочие неприятности пустячком покажутся. Все познается в сравнении. А оттуда есть с чем сравнивать!

Попытаться открыть, дернуть на себя дверцу.

Женщина вздрогнула. Приподняла голову. Поморщилась.

Лицо безобразное, перекошенное гримасой боли и злобы.

– Вы живы? Живы?

Кивнула. Не очень уверенно.

– Пока жива. Потом – не знаю. У вас есть платок?

– Что?

– Платок, кровь стереть.

– Платок? Да, сейчас.

Нашарить, достать платок, протянуть.

Промокнула кровь. Больше – размазала по лицу. Взглянула на него с ненавистью.

– Вы что творите? Что вы сделали с машиной! Со мной. И… с колготками, вот!

Это – да. Колготки – это серьезно. Что там – машина, за колготки она теперь кого хочешь порвет. А может, это не он? Может – она? Тут еще надо разобраться. Дама за рулем тоже не подарок. Могла не среагировать, могла превысить, не заметить. Ладно, бодаться будем потом. А пока обострять не стоит.

– Вы в порядке?

– В совершеннейшем. Если не считать убитой машины и убитой меня. Дайте руку!

Протянул руку.

Дама с трудом поднялась с сиденья, вылезла.

– Осторожно.

– Теперь поздно осторожничать! Какого черта вы неслись? Куда вы спешили? На тот свет? Ну и ехали бы себе. А я туда не тороплюсь! Или вам компания нужна?

– Я думал, это вы…

– Я ехала без превышения. Я вообще законопослушна. Это такие лихачи, как вы!.. – Оглядела машину. Закатила глаза. – И что теперь делать?

– Ничего страшного. Это только бампер. Ну, может быть, еще радиатор…

Потому что-то течет, капает на асфальт, собираясь быстрой лужицей. Но зачем ее пугать до приезда гаишников? Она и так на взводе.

– Заберите ваш платок. – Сунула в руку окровавленный платок.

Скомкать его, выбросить.

Но, как ни странно, полегчало. В душе. Отодвинулись куда-то сиюминутные проблемы. Не до них теперь. Клин клином вышибло. С боковой дороги!

Дама, прихрамывая, обошла вокруг машину. Показала возмущенно.

– Каблук вот тоже!.. Туфли новые! Что теперь делать?

– Вы про туфли?

– Я про все!

– ДПС ждать. Вы застрахованы?

Села в машину. Повела зябко плечами. Включила обогреватель.

– Не надо, выключите!

– Это почему не надо? Что вы мне указываете? Я замерзла!

– У вас радиатор пробит. Лучше заглушите двигатель.

Дама посмотрела на стрелку термометра, которая резво поползла вправо.

– Зачем?

– Движок запорите.

– Да?

Повернула, выдернула ключ зажигания.

– Вы можете пересесть ко мне. У меня в машине тепло.

– Спасибо, нет. У меня муж ревнивый. И если приедет… А он приедет… Мне еще вас только не хватало. Мне одной машины довольно будет! – Оглянулась вокруг. – Мне в порядок себя привести надо. Не могу же я в крови. Там, кажется, ресторан?

Чуть в стороне, за перекрестком, действительно был ресторан, который весело отблескивал разноцветными огнями.

– Я туда.

Сделала шаг, споткнулась. Скинула сломанную туфельку. И другую. Отшвырнула далеко. Пошла босиком. Сказала зло, сверкнув глазами:

– За туфли и колготки вы мне отдельно ответите!

Пошла прямо по лужам, разбрызгивая воду.

Надо догнать ее, хоть как-то успокоить. Побежал, взял под руку.

– Давайте я помогу вам.

– Чем? Ботинки свои дадите, сорок пятого размера? Или штаны? Спасибо, как-нибудь сама доковыляю. Вы уже все, что возможно, – сделали!

Но руку не выдернула, оперлась. Хромает. Значит, дело не только в сломанной туфле. Что плохо. Не дай бог, что-нибудь повредила…

Зашли в ресторан. Бармен вскинул глаза. Женщина босиком! При вполне себе импозантном мужчине. Но босиком. И лицо в крови. Что у них произошло?

– Где у вас здесь туалет? – резко спросила дама.

– Какой? – растерялся бармен.

– Женский! Ну не мужской же. Мужской вон ему… понадобится, когда он с мужем моим познакомится… Когда я ему про машину скажу, которую три месяца назад… – Оттолкнув «кавалера», зашагала в сторону туалета. В одних колготках.

А все равно – легче…

Даже если муж приедет разборки чинить. Даже если он с претензиями за машину, туфли, колготки и разбитое лицо жены. Это всего лишь деньги, причем не самые большие! Лучше так, чем бесконечно думать, почему не других, почему именно тебя, за какие такие грехи. Лучше от мелких внешних проблем отбиваться, чем самого себя поедом жрать.

Лучше так! Это все-таки передышка…

Мужчина улыбнулся чему-то, сел.

– Можно мне кофе? Есть у вас кофе? – Посмотрел в сторону туалетов, в сторону ушедшей дамы. – Дайте два…

– Здравствуйте, Александр Андреевич.

– Добрый день.

– Присаживайтесь… Насколько я знаю, вы были самым близким другом покойного Игоря Олеговича?

– Не уверен, что самым… Но мы действительно дружили. Хотя Игорь со многими дружил, он был очень открытым и компанейским человеком.

– Когда вы с ним познакомились?

– Без малого год. Но сошлись сразу. Я же говорю, он был очень легким в общении человеком. Сразу находил со всеми контакт. Ну и я тоже не бука.

– Вы с ним часто встречались?

– Нет, не очень. Современная жизнь не располагает – дела, заботы, проблемы. Ни на что времени не остается. Но созванивались довольно регулярно.

– В последнее время вы не замечали в его поведении каких-либо странностей? Может, он был чем-то обеспокоен, озабочен? Какие-нибудь проблемы?

– У нас у всех какие-нибудь проблемы. Думаю, даже у вас. Людей без проблем не бывает.

– То есть что-то его тревожило?

– Наверное. Но я об этом ничего не знаю. Он вообще своими проблемами никого не озадачивал. Иначе перестал бы быть «легким» человеком. Знаете, есть такие типы, которые истолковывают дружбу как повод поплакаться в жилетку. Придут и начинают вываливать свои горести: и то у них не то, и это не так, и на службе, и дома, и теща, и кошка, и дождь на улице. Нагоняют тоску. Главное, помочь им все равно ничем невозможно, а выслушивать приходится. Игорь был не такой – ни о чем таком не рассказывал.

– А почему они расстались с женой?

– Не знаю. Вроде хорошо жили – душа в душу. А потом – развод.

– То есть вы ничего не знали, не видели, не слышали, не догадывались?

– Не хотел бы вас разочаровывать, но это так. Не слышал, не видел, а догадки строить – это вообще не ко мне.

Следователь внимательно посмотрел на Александра.

– Интересная у вас дружба – очень. Когда вы ничего о своем приятеле не знаете. Как будто он чистый лист бумаги.

– Ну, так уж получается, – развел руками Александр. – Я ведь понимаю, вам что-нибудь такое, из корзинки с грязным бельем хочется вытащить, чтобы здесь на столе разложить, перетряхнуть и в протокол вписать. Только нет у меня для вас ничего такого. Сожалею. Я грязное белье не люблю, я чистое предпочитаю.

И широко и обаятельно улыбнулся.

– Хочу вам сказать, что я не ради своего удовольствия в чужих корзинках копаюсь. Ваш друг погиб. Застрелился. И это при всем при том, что, по вашему мнению, у него не было никаких проблем, что он был жизнерадостен и позитивен. Только не понятно, зачем он тогда себе полголовы из ружья снес? От избытка счастья?

– Не знаю, – пожал плечами Александр. – Для всех нас его смерть была настоящим шоком. Никто не ожидал.

– А коли так, коли вы ничего не знаете, позвольте мне в грязное бельишко по локоть, чтобы в той корзинке истину сыскать. Потому что не все здесь просто… Точнее, все очень не просто!

Двор, машины, люди, дети… И собаки. Породистые. Чем породистей собачка, тем круче ее хозяин. И никакие это не Шарики с Бобиками – все больше Джерри да Робби. Некоторые в сшитых под них костюмчиках, бахильчиках, намордниках от их собачьих Версаче… Ей-богу, дешевле детей завести и на ноги поставить…

Вот две собачки рванулись друг к другу, натягивая поводки, потащили за собой хозяев.

– Фу!.. Стой!..

– Фу!..

Да куда там…

Два собачника чуть лбами не столкнулись. Два песика на поводках – обнюхиваются, виляют хвостиками, резвятся, наскакивая друг на дружку.

Собачки принюхиваются. Хозяева присматриваются. Оценивают. Прикидывают. У одного девочка. У другого мальчик. И порода одна, и возраст плюс-минус. Вот как совпало. Бывает, полстраны надо прошерстить, чтобы кобельку своему подругу сыскать, а тут они сами встретились.

– Добрый день.

– Добрый…

– И как нас зовут?

– Нас – Шульц.

– А хозяина, простите? Как к вам обращаться?

– Можете величать Александром Петровичем. Или просто Александром.

– Очень приятно. Игорь Олегович. И, соответственно, Лиза.

– Шульц, поздоровайся с Лизонькой… Да тише ты, тише! Лизонька у вас хороша. Просто по всем статьям! Такой экстерьер!

– Так у нее родословная, как у английской королевы. Папа с мамой чемпионы, все в медалях.

– Очень она Шульцу понравилась. Видите?

Прыгает Шульц, резвится, на что-то, видно, надеется.

– Вязать ее не думали?

– Нет пока… Рановато ей.

Вот и все – облом Шульцу. По всем статьям. Иди грусти мордой в подстилку.

– Фу, Шульц! Фу! Нельзя! Сидеть!

Трудна жизнь у породистых собак – ничего им нельзя, а если можно, то не с теми, с кем хочется. А с теми, с другими – даже если не хочется, все равно придется, про симпатию не спросят! И за каким тогда родословная и медали, если никакой личной свободы? Когда нельзя замутить с симпатичной во всех отношениях, живенькой дворнягой, а надо ждать, когда к тебе приведут «принца» голубых кровей. Который на тебя не взглянет и не влезет и придется его всемером втаскивать.

Эх… жизнь собачья.

– Куда ты, Шульц! А ну отойди! Сидеть! Сидеть, я сказал!

Дернули за поводки. Потянули. Растащили.

– А вот я сейчас тебя за эти безобразия гулять не поведу и… как хочешь… – пригрозил Александр Петрович. – Терпи – хоть лопни.

Шульц повинно склонил голову, косясь исподволь на Лизу.

И здесь никакой свободы нет! Беспородные хоть пять раз на дню – «гуляют». Когда приспичит – тогда и «гуляют». А здесь – терпи.

Нагадить бы хозяину в тапочки, чтобы знал, каково это… Но нельзя. Он потом той тапочкой…

– Вы часто здесь бываете?

– Каждый день.

– Живете близко?

– Да, вон в том доме.

– А я чуть дальше. Почти соседи. Надеюсь, будем встречаться. Шульц по Лизе будет скучать. Да, Шульц?

Шульц услышал, навострил ушки. А вдруг все-таки свяжется?

И хозяин ее, Александр Петрович, тоже, похоже, надеется. Хотя надо еще присмотреться, бумажки полистать, медальки пощупать. Любовь собачья она не просто так, она уж точно – по расчету!

Сошлись собачки.

Свели – хозяев. Чтобы сдружить.

Типичная ситуация. Когда не люди, когда их четвероногие питомцы решают, кто с кем приятельствовать будет! Бывает, что у собачек не складывается, не связывается, а хозяева их, напротив, сходятся, женятся и детишек рожают. И даже, бывает, «породы» мешают и про родословные и медали друг у друга не спрашивают! Отчего им такая привилегия?

– Вы когда в следующий раз гулять надумаете, мне на мобильный звякните. Если не затруднит. Вот моя визитка.

– Вы доктор?

– Есть такое дело. Практикую. Но по моему профилю лучше со мной не знакомиться. Боже упаси. Лучше по поводу собачек.

– Тогда до завтра.

– И вам… Домой, Шульц, домой!

– Послушайте, ну зачем все это? Зачем я вам? Мне уже… Ну не важно. Я старше вас.

– А я знаю, на сколько!

– Откуда?!

– По глазам умею возраст определять.

Удивление, сомнение…

– А разве…

– Шучу я. Вы же, когда сюда пришли, анкету заполняли.

– Да, верно!

– Вот и весь фокус.

Рассмеялись оба, одновременно, озорно, беззаботно.

– Вот видите! Тем более зачем?

– Сам не знаю. И сам себя спрашиваю. Вы же Светлана, значит, «светлая». А я люблю, чтобы много солнца, чтобы глаза слепило.

– А если серьезно?

– Наверное, вы мне просто интересны. И потом, я ничего не имею в виду. Тут вы правы – найти себе приключения я смогу. Легко… А поговорить… не с кем. Я ведь маменькин сыночек – без отца воспитывался. Все-время с матерью. А она у меня, между прочим, кандидат наук… Во-от с такой диссертацией! Она меня с детства и за маму и за папу – в ежовых рукавицах. Может, поэтому? Я вас потом познакомлю.

– Это зачем?

– Просто так. Интересно, как вы понравитесь друг другу. Мать у меня дама норовистая, иногда ох как отбрить может. Я как-то приехал к ней с подругой, так она ее так пощипала, что та как… облезлая курица. Я так потом хохотал!

Засмеялся весело, открыто. И солнечные зайчики в глазах заблестели. И весь он… как солнечный зайчик – радостный, яркий, веселый. Мальчик-весна.

Элитный дом, элитный подъезд, элитные жильцы. И район – тоже. Всё по первому классу. Все чистенько, прибрано, покрашено, поглажено, подобрано, причесано. Хотя и дорого.

Но за комфорт надо платить. Тем более за элитность.

Открылась дверь. И другая, напротив…

– Здравствуйте, Виктор Григорьевич.

– Здравствуйте, сосед! Как жизнь молодая?

– Так, ничего. Бегаем, крутимся.

– Да, теперь все крутятся. Как волчки. Ну или как… волки под флажками.

– Это верно. Остановишься – сгрызут не подавятся.

– Кто?

– Все – конкуренты, налоговики, коллеги по службе. Жизнь есть борьба с себе подобными. Прав был Дарвин, если ты не скушаешь – тебя скушают. Вот и грыземся.

– Что-то вы, батенька, совсем в меланхолию впали. Неприятности на работе?

– И на работе тоже. Впрочем, какие это неприятности, так, обычное дело – типовой набор проблем офисного планктона, который в самом низу пищевой цепочки.

– Так уж и планктона. Вы вроде как в начальниках ходите?

– Ну, чуть крупнее других, малость пожирнее, слегка поизворотливей – один черт – планктон. Киты выше сидят и нами питаются. Каждый день. Вы-то как, Виктор Григорьевич?

– А мы что, наше дело пенсионное, мы свое отбегали, клыки поисточили, теперь только хлебушек… Утром встал, кофейку заварил, на балкончике погулял, сериал посмотрел, в магазин сходил – уже вечер, спать пора. Вот и вся жизнь. Это еще неизвестно, у кого она лучше – у вас в беготне или у меня в покое. Может, зайдете, в шахматишки сыграем? Давно мы с вами пешек в руки не брали.

– Обязательно. Но не сегодня. Сегодня или я или меня…

– Пусть пока Семен стол готовит, а мы поболтаем. По мне, так лучше с вами, чем с этими… вертихвостками. Что у них кроме… пятого размера есть? Мозги куриные, вот такие, – свернула из трех пальцев фигушку.

– Не любите современную молодежь?

– Не люблю. Потому что сама – молодежь! Я больше их могу и хочу! Они только в Турцию да на Кипр. Предел желаний! И Сёму туда же. Он пять раз на Кирпе был. А в Суздале ни разу!

– Мама!

– Что мама?.. Вы в Суздале были?

– Была.

– Вот скажите, чем Кипр лучше?

– Наверное, морем.

– А он море там видел? Или только номер отеля, ресторан и бутики? Нет, ты скажи, скажи Семен! Они же его до моря не допускали, пока у него деньги были. Максимум в бассейн спускались.

– Мама!

– Ладно… Не люблю я его этих… девиц. У них на физиономиях написано, что им надо. Никакой косметикой не замазать. А Сема другой. Должен быть другим. Он Чехова прочитал всего, Куприна… Читал?

– Читал. Только этим теперь никого не впечатлишь. Куприным.

– А ты не для того, чтобы впечатлять, ты для впечатлений. Собственных. Ты по Му-му, когда я тебе впервые прочитала, – плакал.

– Ну все, мама, хватит, что было – то было, теперь все по-другому… Идемте к столу…

Телефон звякнул.

На телефон пришла эсэмэска. Скорее всего, ничего не значащая. Но можно посмотреть.

Игорь Олегович дотянулся до телефона, чиркнул пальцем пароль, зашел в «Сообщения».

Что? Что такое?!..

От кого? Номер был незнакомый.

Игорь Олегович прочитал эсэмэску.

И перечитал ее еще раз.

«Ваша жена сейчас встречается с любовником в отеле “Паландин”. Доброжелатель».

Что за чушь? Какой отель? Какой любовник? Она у парикмахера на весь день зависла. Сцепятся языками – до вечера не разнять.

Ерунда.

Хотя…

Игорь Олегович набрал номер.

– Татьяна, здравствуйте. Светлана сегодня собиралась к вам. Можно ей трубочку передать, а то у нее телефон отключен…

Пауза…

– Что? Не пришла. Предупредила, что сегодня не будет? Нет, ничего, спасибо…

Игорь Олегович раздраженно отбросил телефон. Подумал с минуту.

И резко, через двойную развернулся на дороге.

– Вы знаете, а я не против.

– Что?

– Чтобы вы с Семеном… У вас ведь не серьезно. Не долго. Он потом себе жену найдет. После вас. А эти закрутят, повертят, выжмут, высосут соки, как… из грейпфрута. А после бросят. Ну, или он бросит. Не дело дам как одноразовые перчатки менять. Не в пользу. Ему надо учиться отношения строить, а это не к современным девицам, у которых сплошные товарно-денежные отношения. Односторонние. Когда им – всё, а они – ничего. Потому что за душой ничего…

Глянула внимательно.

– Что молчите? Растерялись? А я не люблю вокруг да около! Я что считаю, то и говорю. Я и девицам его все в глаза выкладывала. А они дулись, как мыши на крупу. Чуть не лопались.

– Семен рассказывал.

– Ну вот. Так что, считайте, я вам свое благословение дала. А дальше – сами решайте. И приезжайте в гости. Даже если без Семы. Буду рада.

…Два человека шли по лесу, держась за руки.

Шли к электричке.

Тропинка была узкая и мокрая, трава липла к их ногам, сбрасывая тяжелые капли на разгоряченную кожу. Но они этого не замечали. Они были счастливы. Черт знает почему. Наверное, день такой был, очень светлый и солнечный.

– Хорошая у тебя мама.

– Странно…

– Что?

– То же самое она сказала о тебе. Понравилась ты ей. Никого она так не жаловала. Даже интересно.

– Значит, я при перышках осталась? Не выщипает она их мне?

– При перышках. Так что можешь их… распушать.

В дверь постучали. Довольно громко.

– Кто это?

– Наверное, горничная.

– Зачем?

– Не знаю. Может, номер перепутала? Или полотенце принесла.

– Скажи ей что-нибудь. Скажи, чтобы ушла, – прошептала женщина.

– Пожалуйста, не беспокойте меня. Я сплю! – раздраженно крикнул мужчина.

Но стук повторился. Громче. И еще раз.

И раздался знакомый голос.

– Светлана, открой! Я знаю, ты здесь! Открой немедленно, или я высажу дверь!

Муж!

Светлана испуганно заморгала. И зачем-то натянула на себя под самый подбородок одеяло.

Стук! Уже, похоже, ногой.

– Не нервничай, все будет хорошо, – успокоил Семен, влезая в джинсы на голое тело. – Набрось на себя что-нибудь.

– Да-да, я сейчас, – заметалась, зашарила по полу Светлана, разыскивая сброшенное впопыхах платье. Села, не зная, что делать. Сжалась в комок.

Семен пошел ко входу.

– Что вы хотите?

– Я хочу видеть свою жену. Открывайте. Все равно придется!

Семен повернул ключ. Распахнул дверь. Перегородил собой проем. Сказал:

– Только давайте обойдемся без сцен.

– Вы кто? Отойдите!

Законный муж резко отодвинул любовника в сторону.

Зашел.

Увидел…

То, что хотел увидеть. Ну, или не хотел, но увидел.

– Ты!..

Светлана задрожала, закрыла лицо ладонями.

Между нею и мужем встал Семен.

– Послушайте, я все понимаю, – спокойно сказал он. – Все это очень неприятно… Но если вы хотите учинить здесь разборки – разбирайтесь со мной – не с женой. Она ни в чем не виновата.

Муж не слушал. Он смотрел на жену. Сидящую на краешке кровати. Потому что в номере не было другой мебели. Даже не было стульев. Такой был заточенный под кратковременные встречи отель.

Что, хоть Игорь и не хотел, но отметил. И что – резануло его…

Он все увидел. Убедился. И не знал, как быть дальше… Что там делают в таких случаях – убивают, бьют жену, кидаются на любовника, ломают мебель и разбивают зеркала, выбрасываются из окна? Не было у него такого опыта. До этой минуты.

Он стоял и не мог ничего придумать. Только сказал:

– Ты!.. Как ты могла?..

Жена зарылась лицом в стянутое с кровати одеяло и зарыдала, часто дергая плечами.

– Зачем вы ее? – спросил Семен.

– Что? Я ей что-то сделал? – резко повернулся к нему муж. – Или это вы сделали!

Семен не опустил глаза, он хорошо владел собой, он смотрел прямо.

– Давайте не будем выяснять отношения… здесь. Давайте уйдем куда-нибудь. И поговорим, как мужчина с мужчиной.

– А вы после этого мужчина?

– Да, я мужчина.

– Виктор Григорьевич?

– Так точно, он самый.

– Вы что так по-военному?

– Служил когда-то, давно. Но въелось. Знаете, бывают такие выражения, что на всю жизнь. Кто-то: «Так точно» и «Разрешите доложить», кто-то: «Майна – вира». У каждого своя специфика. А вы, поди: «Стой, стрелять буду!»

– Скорее: «Предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний», когда у отпрыска дневники проверять надо.

Рассмеялись оба.

С таким контингентом лучше налаживать неформальные отношения. Расположить к себе. Больше узнаешь.

– Я с вами по поводу Игоря Олеговича.

– Догадываюсь.

– Давно его знаете?

– Не очень, может, месяцев девять-десять. Точно не скажу. Как только в этот дом въехал, так и познакомился. Двери у нас напротив, по любому пустяку стучишь.

– Квартиру там купили?

– Ну что вы, такая квартира мне не по карману. Снимаю. Хозяева за границей, им за домом приглядывать нужно было, цветы поливать, рыб кормить. Аквариум у них. Вот мы и сговорились на взаимовыгодной основе. Дом-то элитный, тихий, соседи хорошие. Вот и Игорь Олегович…

– Вы с ним дружили?

– Нет, скорее, приятельствовали. В шахматишки сыграть иногда, в подъезде парой слов перекинуться. Не более того. Возраст у нас разный, так что общее хобби трудно найти. Кроме как поговорить.

– Он ни о чем вам не рассказывал?

– Ни о чем особенном. Обычный соседский треп про дом, квартплату, работу.

– А ничего особенного – ну там гостей странных или что-то еще – не замечали?

– Нет.

– А на семейном фронте?

– Тут да. С женой у них там какие-то нелады пошли. Раньше я их часто вместе видел, а теперь – нет. Теперь Игорь, простите, Игорь Олегович все больше один. И собаку сам прогуливает, и по хозяйству.

– А вы откуда про хозяйство знаете?

– Так он ко мне как-то за солью приходил. Соль у него дома кончилась. Яичницу он готовил, хватился, а соли нет. А яичница – это симптом.

– Чего?

– Яичница – это типичное блюдо холостяков.

– Когда вы его в последний раз видели, Игоря Олеговича?

– Давно. Пожалуй, несколько недель назад. Он с работы поздно приходит, я в это время уже сплю. А может, и вовсе не ночует. Не могу сказать.

– Он вам ничего про какие-нибудь проблемы или угрозы не рассказывал? Не намекал?

– Нет, но ходил мрачный, все про планктон и китов рассуждал.

– Про что, простите?

– Про планктон, которым киты питаются. Глотают, знаете ли, так тоннами, процеживают через ус и переваривают. Чтобы жирок нагулять.

– А он к кому себя причислял?

– Как ни странно – к планктону… который в самом низу пищевой цепочки… Вот и выходит – скушали его.

– Почему вы так считаете?

– Я не считаю. Я не счетовод. Просто кажется…

Два человека, двое мужчин, один молодой, другой не очень, стояли друг против друга в каком-то случайном скверике. Мимо носилась, галдя, детвора, что-то кричали их мамаши, но им было не до них. Им было ни до кого.

Говорил всё больше молодой. На правах победителя.

– Вы не справляетесь с ней. Ей хочется… Ей много чего хочется. А она получает чуть-чуть. Голодный всегда идет туда, где еда.

– Это вы мне говорите – ее мужу?

– Да. Зачем мне изворачиваться, лгать? Я люблю вашу жену. Кажется, всерьез.

– Кажется?

– Люблю. А она вас… Не знаю… Наверное, привыкла за долгие годы. Но страсти нет. Ваши отношения потухли. Сдулись, как проколотый шарик… Извините.

– Эй, юноша, вы чего добиваетесь?

– Отпустите ее.

– Куда? К вам? Или на все четыре стороны?

– Просто отпустите. Ваши чувства перегорели, ваш брак формален. Она не любит вас.

– А вы женитесь на ней?

– Не знаю. Не думал. Как минимум мы поживем вместе.

– На какие шиши, позвольте спросить? Моя жена привыкла к благополучной, обеспеченной жизни. К очень обеспеченной. У вас есть деньги удовлетворить ее потребности? Другие, верю, вы удовлетворить сможете, на это денег не нужно. – Игорь Олегович криво усмехнулся. – А одеть, в Европу свозить, украшения прикупить, машинку?

Семен задумался.

– Что-то я, конечно, имею. Но ведь и она не нищая.

– Она нищая. Будет. Или вы думаете, что я намерен субсидировать вашу безбедную совместную жизнь? Или вы на это рассчитываете?

– Я ни на что не рассчитываю, но есть закон.

– Закон – что дышло. Чтобы вам пусто вышло! На закон можете не надеяться. И на приданое. Не будет от меня приданого. Я не папа – я муж. Бывший. Если вам нужна моя жена, берите ее как есть. И в чем есть. И сами о ней заботьтесь. Ничего другого вы… она… не получите. Так что, юноша, сами озаботьтесь содержанием своей… полюбовницы. И выбросьте из головы иллюзии. Вы берете нищую бесприданницу сорока лет от роду. Совет вам да… любовь… И… попутного ветра…

– Попросите ко мне адвоката. Он там, в приемной ждет!

Зашел адвокат. С папочкой.

– Игорь Олегович… Что у вас?

– Ничего особенного. Бытовые неурядицы. Как у всех. Скажите, что может получить в случае развода моя жена?

– В худшем или в лучшем случае?

– В лучшем – для меня, в худшем – для нее. Я хочу, чтобы она ушла голая. Как пришла. В одной смене обуви.

– Это будет трудно. Совместно нажитое имущество…

– Какое? Большая часть имущества записана на моих родственников. Вы в курсе. Машины – на мне – я их продам. Вещи… вещи и украшения я просто изыму. Что еще? Акции предприятий и прочие мудреные активы? Это я урегулирую сам, без вашего участия. Что в остатке – сами посчитайте. Ваша задача защитить мои интересы. Имущественные. И «протолкнуть» развод. Как можно быстрее. Можете начать с ней переговоры, и если она не будет препятствовать, если готова решить все полюбовно, то можете пообещать ей двухкомнатную квартиру и небольшое содержание. Потом со всем этим разберемся.

– А если она не пойдет на мировую?

– Значит, будем через войну. На то я вам деньги плачу. Подымайте все свои связи и убыстряйте процесс.

– Извините… А вы не торопитесь с решением? Может, еще все наладится.

– Все может еще только хуже разладиться. Решение принято, и хода назад нет, – твердо сказал Игорь. – Эта женщина должна уйти из моей жизни – уйти навсегда и как можно быстрее. Встречаться и говорить с ней я не желаю. Я уже наслушался. И насмотрелся. Если она хочет что-то сказать – выслушайте ее. И… можете мне не передавать.

Жду от вас максимально быстрого результата…

– Игорь, так нельзя. Это случайность. Это минутное увлечение. Так получилось. Я не хотела.

– Сучка не захочет – кобель не вскочит. Знаешь такую пословицу? И знаешь, кто в этой пословице сучка?

– Пойми, последнее время наши отношения были… трудными. Ты все время на работе, приходишь выжатый…

– Я выжимаюсь, зарабатывая деньги. Нам с тобой. И матери твоей…

– Я понимаю…

– А я нет! У тебя все есть, тебе ни в чем не отказывали. Что тебе еще было нужно?

– Отношений. С тобой.

– А с ним?

– Это было один раз. Всего один. И больше не повторится.

– Один? Хотелось бы верить. Очень хотелось. Но не получается! Потому что… Потому что не хочется быть доверчивым идиотом.

– Здравствуйте, Виктор Григорьевич.

– А… сосед. Давненько вас… давненько. Что-то случилось?

– Нет, я просто соль попросить. Надумал яичницу приготовить, хватился – соли нет. Не выручите?

– Конечно… Вы заходите, заходите, не дело через порог говорить. Я сейчас. – Пошел, шаркая тапочками, за солонкой. Принес. Протянул. – Какой-то вы смурной, Игорь. Прямо смотреть больно.

– Что?

– Я говорю: у вас что-то случилось?

– Нет. То есть… да. Виктор Григорьевич, можно вам один вопрос задать? Мы соседи, можно сказать, приятели…

– Ну, да, так сказать, дружим семьями. Слушаю вас.

– Скажите… Моя жена… Вы не замечали…

– Что?

– К ней никто не захаживал?

Виктор Григорьевич перестал улыбаться. Заморгал растерянно.

– Однако у вас и вопросики! Я даже не знаю, как ответить.

– Поймите, это очень важно для меня. Очень! Я застал её… Я понимаю, что это вас не касается, что это семейные разборки. Но тем не менее. Я должен понимать, должен знать, случайность это или… Я не хочу быть идиотом и не хочу ошибиться. Здесь очень много завязано. Прошу вас ответить честно. Это ровным счетом ни на что не повлияет. Но я должен знать. Понимать…

– Видите ли… Я не хочу лезть в чужие семейные дрязги, это всегда так запутанно, так сложно. А ты потом, когда все между супругами устаканится, выглядишь чуть ли не главным виновником всех их бед. Так сказать, становишься в чужом пиру похмельем.

– Значит, захаживал.

– Почему вы это решили? Я не утверждал…

– Потому, что в другом случае вы бы просто сказали «нет». А у вас все сложно, трудно и неоднозначно. Так что – это ответ.

– Я вам ничего не говорил.

– Вы всё сказали, спасибо.

– Коли так… чего же скрывать далее. Вы правильно догадались. Сами. Был тут один юноша. Вернее – бывал, потому что неоднократно. Кудрявый такой. С ракетками. Захаживал. Что они делали, я не знаю. Врать и выдумывать не буду. Но был он у вас долго.

– Когда?

– Точно не скажу. Не запоминал, знаете… Но один раз, когда вы уезжали. Когда я вас в лифте с чемоданом встретил и вы сказали, что улетаете на неделю… Извините. И вот что – давайте зайдем ко мне, кофейку выпьем. С ромом. А то я гляжу, на вас лица нет. Вашего. А его терять нельзя. Ни при каких обстоятельствах! Да оставьте вы эту соль, успеется еще…

Крови уже не было. Только царапины. Через все лицо, довольно молодое и приятное.

Доковыляла. Встала над ним немым укором. Это пока – немым. Смотрит злобно. Еще более злобно, чем там, на дороге, потому что рассмотрела свое лицо в зеркале в туалете. И еще заметила порванную юбку.

– Любуетесь? На дело своих рук?

Что тут можно ответить? Можно только промолчать. Ну не говорить же ей, что еще неизвестно кто! Вот когда приедет ДПС…

Взглянула на столик.

– Кофе? Думаете, мелкий подхалимаж спасет вас?

– От кого? От вас?

– От мужа! И от меня тоже!

Села. Взяла чашку, грея о нее руки.

– Вы чего неслись, на дорогу не смотрели?

– Задумался.

– Да вы что?! Задумались. А дома чего не думалось?

– От меня жена ушла, – вдруг сказал он. – Вернее, я от нее.

Мелькнул в глазах интерес.

– Не удивляюсь. После того что вы с женщинами творите. Сочувствую ей! Тоже наехали?

– Вы лучше мне посочувствуйте. Она с любовником…

– Для чего вы мне это говорите? Зачем мне это знать?! Думаете, я вас пожалею и туфли прощу? Как бы не так!

– Что вы все злитесь? Почему кричите? Я просто так. Вырвалось.

Дама как-то вся сникла. Посмотрела и сказала с вызовом:

– Потому что! Потому что от меня тоже. Ушел. Вернее – я ушла. Как вы.

– Муж, который приедет?

– А может, и не приедет!

Замолчала.

И он замолчал.

– Выходит, мы друзья по несчастью?

– Не выходит! Ничего у вас не выходит. Даже с машиной управляться! Не друзья мы – участники ДТП. Друзья чужие машины не разбивают. И туфли незнакомым дамам не ломают! Сколько я вам за кофе должна?

– Ничего не должны.

– Ну и ладно. – Отвернулась раздраженно. Забарабанила пальчиками по столу.

– И все же вам спасибо.

– За что? – встрепенулась дама.

– За приятно проведенный вечер, – криво усмехнулся он. – Лучше так, чем с самим собой и своими мыслями.

– Хотите, чтобы я вам слезки подолом подтирала – не дождетесь! Разбирайтесь со своей женой сами! А мне своих забот хватает. В том числе вашими стараниями!

Там, на дороге замелькали красные и синие всполохи. Подъехала машина ДПС.

– Ну что вы сидите? Пошли разбираться.

– Как же вы пойдете, без обуви?

– Значит, вы идите.

Гаишники с рулетками топтались возле машин, недоуменно оглядывались. А потерпевшие-то где?

– Идите, идите, чего замерли? За свои поступки надо отвечать!

– Тогда до свидания.

– Нет уж, прощайте! Мне свидания с такими кавалерами не нужны! Увольте. У меня столько машин нет!

– Коли так, то прощайте. – Он повернулся и пошел, не оглядываясь.

И она повернулась на стуле. Демонстративно отвернувшись.

На этом они разошлись. В разные стороны…

Кофе был в кружках. Ром – в рюмках. Как-то так получилось, что их решили не смешивать – ром пошел отдельно. И очень хорошо. Бутылка была почти пустая. А кофе – не тронут. Кофе уже остыл.

– Скажите, Виктор Григорьевич, что бы сделали вы на моем месте?

– На вашем? Не хотелось бы. Хотя бы потому, что уже был. Со своей бывшей. Что бы сделал? Продолжал жить! Вы человек молодой, все у вас есть и… значит, еще будет. Если нюни не распускать. А жена – что… Расстаньтесь с ней, порвите и не тяните эту тягомотину дальше. Что было, то было. И… могло быть и дальше. Если оставить все как есть. Я, видите ли, математик и знаю, что если не поменять условия задачи, ответ будет всегда один и тот же. Вам нужно все поменять: и условия задачи, и цифры в ней: и саму задачу. Вам нужно поставить новую задачу. И новые цели. И начать жить сначала. Что здорово, очень здорово. Жизнь с начала – это новая жизнь, с новыми впечатлениями, новыми людьми. Это – молодость… И не надо копаться во всем том, что было. Без толку копаться, только нервы щипать. Забудьте – и разотрите! Жизнь только начинается!

– Ну, что тебе ответить? Нормальная шлюха. Без примесей.

– Не говори так, Саша. Все-таки она жена моя.

– Бывшая, Игорек, бывшая. Ты же сам сказал, что с ней все кончено. Имея все, как сыр в масле катаясь, нашла себе молодого хахаля и закрутила с ним любовь. Как еще ее прикажешь величать? Мальвиной? Извини, Игорь, но я привык все называть своими именами. Вернее, обзывать. Грубый я, как рашпиль! Так вот, твоя бывшая – шлюха! Ладно, было бы хуже, если бы ты об этом не узнал. И тянулось бы все… Еще бы залетела и пришлось тебе чужого ребенка воспитывать.

– Ты что такое несешь? Ей сороковник!

– Ничего, нынче и в полтинник рожают. Или ты с ней вообще никак?

– Почему… Бывает.

– Ну, вот, с тобой бывает, с ним – бывает. Может, еще с кем. Всякое бывает и со всеми – бывает. А с кем-то еще, не исключено – случается. Извини за резкость. Но теперь тебя встряхнуть надо, чтобы ты сопли не распускал. А то еще надумаешь вернуться и покаяться. Дамы они такие – в чем хочешь убедят и еще тебя же виновным выставят. Все, Игорюша, плюнули и растерли. Каблуком об асфальт. Нет у тебя жены. Холостой ты парубок! И, между прочим, завидный жених! На том давай и остановимся!

Адвокат раскрыл папку.

– Что у вас? – спросил Игорь.

– Все в порядке. Все активы защищены, квартира, ближняя дача и три участка – проданы. Так проще, чтобы никаких возможностей. Еще одна квартира приобретена ранее, до брака. Машины – на вас. Дом в Испании переписан на юридическое лицо. А с вещами вы сами разберитесь.

– С вещами я уже разобрался. Спасибо…

Возле мусорки копошились бомжи. Без определенного места жительства, неопределенных занятий, неопределяемой судьбы, неопределенного пола и профессиональной принадлежности.

– Смотри, платье какое. Шикарное!

– Да! Где, где нашел?

– Вон там, в чемодане. Там еще что-то.

– Тащи его сюда. Ух ты!..

В чемодане были еще платья, еще туфли, костюмы, куртки и даже пара кожаных сумок.

– Ты смотри, что выбрасывают! Совсем с жиру бесятся! Все новое почти, ненадеванное!

– И не говори! Хрен поймешь их, этих буржуев, чего им надо, когда у них все есть! А теперь и у нас будет! Слышь, Нюрка, иди сюда, примерь обновки. Счас ты как леди, блин, станешь!

В отделе «разбора полетов» было оживленно, потому что наши сограждане любят наезжать друг на друга. А потом выяснять, кто прав.

– А какого черта вы повернули, когда была стрелка.

– Куда была стрелка? Туда – была… – вяло переругивались в коридоре посетители. – Помеха была. А вы поехали.

– Это вы – поехали.

– И я поехал, потому что должен был! А вы не должны были!

Игорь Олегович присел на стул возле кабинета. Дождался, зашел.

– Ну и что делать будем? – спросил отрешенно капитан, пролистнув его документы.

– А что нужно?

– Не знаю. ДТП. Материальный ущерб. Ну ладно, его, допустим страховка закроет. Но тут еще телесные повреждения.

– Какие телесные?

– Средней тяжести. Сотрясение мозга. И нога вот, – ткнул капитан в какие-то листы. – Надо оформлять. Или…

– Что или?

– Договариваться с потерпевшей. Если она снимет свои претензии…

Капитан оглянулся. Кивнул неопределенно. Там, в конце столов, на стуле сидела женщина. Та самая. Старая знакомая. Хотя не такая уж старая.

– Мария Николаевна, можно вас?

Встала, дернув плечиком. Подошла, стуча по ламинату каблучками новых лакированных туфель.

– Вы имеете к гражданину претензии?

– Имею! – Глянула с вызовом.

– Значит, будем оформлять?

– Послушайте, можно нам на пять минут выйти? Поговорить.

Подталкивая, стал теснить даму к двери.

– Что вы, зачем? – зашипела она. – Что вы себе позволяете?

Капитан без интереса смотрел на них. Ему было все до мигалки, он здесь такого разного насмотрелся… А лишние бумажки заполнять, пальчики мять – зачем? А так, может, чего перепадет. За сводничество.

Вышли.

Встали в конце коридора. Мимо сновали озабоченные люди.

– Слушайте, давайте уйдем отсюда. А то здесь сапогами пахнет. Хромовыми.

– Куда?

– Куда-нибудь… в кафе или ресторан. Я приглашаю.

– Купить меня хотите? Не выйдет. Я непродажная.

– Что вы на меня ополчились? Вам что, легче будет, если меня прав лишат или что похуже.

– Может, и легче. Таких автохулиганов, как вы, нужно наказывать. По всей строгости.

– А вы кто? Судья?

– Нет, дизайнер.

– Вот и познакомились.

Вышли. Оглянулись.

– Вон туда.

– Однако вы нахал. Дам… потерпевших в закусочные водите!

– Я что, виноват? И в этом тоже?! Здесь больше нет ничего!

Зашли. Закусочная оказалась еще тех, советских времен. Если судить по интерьеру, контингенту и чистоте.

– Хотите угостить даму беляшом и рюмкой водки? Очень романтично!

– Ну вы заноза!

– Я, между прочим, ни в кого не впивалась. Это в меня! – напомнила она. – Ладно, кавалер, давайте сюда ваш беляш. Уламывайте девушку, чтобы она согласилась…

Игорь Олегович рассмеялся. Хоть ему и было не до смеха.

– Слушайте, выскажите мне сразу все ваши претензии, и покончим с этим.

– Все? Извольте… Несоответствие существующей действительности с привитыми классической литературой представлениями о прекрасном. Довольно с вас? Можете помочь?

– Давайте я вам лучше машину помогу починить и туфли новые куплю.

– Спасибо, я как-нибудь сама. Я дама не бедная и самостоятельная во всех отношениях.

– Тогда что еще? Вашего мужа я вернуть не могу!

– И слава богу. А то я уж испугалась! Вдруг вы всесильный? Ладно, беляш съела – деваться некуда. Я девушка честная – нужно соглашаться. Сниму свои претензии. А то вы на нарах плохо выглядеть будете. Бледно.

– Спасибо.

– «Спасибо» мало будет. Отвезите даму домой. Я по вашей милости без колес осталась. А в транспорте мотаться неохота.

– А может быть… Заедим этот беляш чем-нибудь поприличнее? Давайте сходим куда-нибудь.

– А вы наглец… Какие еще претензии я должна снять? К жизни?

– Возможно, если они у вас большие.

– Нормальные. Ладно уж, ведите девушку, коли соблазнили. Но учтите, аппетит у меня отменный, а девочку-ромашку я изображать не буду – есть буду. Чтобы причиненные вами издержки компенсировать.

– Ничего, я не обеднею.

– Очень жаль. Бедным бессребреником вы бы смотрелись интереснее. Романтичнее. Только, пожалуйста, ничего себе не воображайте. Мы просто празднуем…

– Что?

– Ваше счастливое избавление от тюремных нар и капустной баланды. Устраивает?

– Вполне.

– Тогда поехали. В советской беляшной мы уже были. Посмотрим, что нам может предложить недоразвитый капитализм…

Два человека лежали в полумраке квартиры. Мужчина и женщина. Вокруг кровати была разбросана одежда – брюки, рубаха, платье и еще что-то тонкое и яркое.

Мужчина и женщина смотрели в потолок. Оба.

И не смотрели друг на друга.

Как-то им было неловко. Не по себе.

– Всё так получилось. Спонтанно. Я не знаю… Даже не думал, не хотел, – сказал мужчина.

– Это все он, – вздохнула женщина.

– Кто?

– Беляш. Говорила мне мама: не ходи с незнакомыми мужиками в забегаловки. Они тебе на рупь требухи купят, а на червонец поимеют. Права была мама.

Оба одновременно повернулись друг к другу. И громко расхохотались.

Ну, точно беляш. Он!

На пороге стояла женщина. Очень симпатичная и слегка растерянная.

– Добрый день.

– Вы, простите, кто?

– Федорова. Я к следователю Ермакову по повестке, – протянула женщина серую бумажку.

– Проходите. Садитесь. Как к вам можно обращаться?

– Мария. Просто Мария.

Следователь улыбнулся.

– Хорошо, просто Мария. Надеюсь, вы догадываетесь, по какому поводу я вас пригласил?

– Да, конечно. Наверное, из-за Игоря. То есть я хотела сказать: Игоря Олеговича.

– Совершенно верно. Вы ведь с ним последнее время вместе проживали? Я ничего не путаю?

– Нет. Мы не скрывали наши отношения. Мы собирались пожениться, но как-то все откладывали. А теперь… Извините…

– Я понимаю, – сочувственно сказал следователь. – У меня к вам будет несколько вопросов. Вы готовы на них ответить?

– Я постараюсь.

– Когда вы видели потерпевшего, простите, Игоря Олеговича в последний раз? Перед тем как он…

– Утром. Он разбудил меня, приготовил завтрак. А потом попрощался и уехал. Как оказалось, навсегда.

– Вы не заметили в его поведении, в настроении какие-нибудь странности?

– Нет, он был обычным, как всегда.

– Но, может быть, какие-то намеки? Ведь буквально через несколько часов после вашего расставания он…

– Нет. Всё было, как всегда.

– Вы не хотите отвечать на мой вопрос? – спросил следователь.

– Я ответила на ваш вопрос. Больше мне добавить нечего.

Следователь нервно забарабанил пальцами по столу.

– В последние месяцы вы в поведении Игоря Олеговича не замечали никаких странностей? Может, он был задумчив, или, напротив, возбужден, или рассказывал о каких-то проблемах?

– Нет, – твердо ответила Мария. – Я ничего не замечала. Он не был задумчив и ничего мне не рассказывал!

– Странно, – заметил следователь. – Человек собрался умереть, согласитесь, это не рядовое событие, и при этом в его поведении вы не замечаете никаких изменений. Или вы просто не хотите мне ничего говорить?

Пристально глянул на Марию. Но та не отвела взгляд.

– Да, вы правы, я не хочу обсуждать с посторонними людьми наши с Игорем взаимоотношения, – сказала она. – Это… это слишком серьезно для меня. И слишком больно. Игоря уже не вернуть. Его нет. Так зачем копаться, зачем ворошить память?

– Я не посторонний, я следователь…

– Вы, в первую очередь, человек. И – мужчина. И должны понимать. Есть такая пословица – в доме повешенного не говорят о веревке. Я не хочу говорить о веревке. По крайней мере теперь. Извините.

В голосе Марии зазвучали напряженные нотки. Она готова была, она могла в любую минуту сорваться в истерику.

– Простите, – поторопился извиниться следователь, которому совершенно не улыбалось успокаивать и отпаивать валерианкой свидетельницу. – Если не теперь, позже, я могу пригласить вас?..

– Как хотите, – безразлично ответила Мария. – Я могу идти?

– Да, конечно, идите…

– Ты куда?

– На работу.

– Еда на столе. Десерт в холодильнике.

– Чего ты?

– Люблю смотреть, когда мужчины едят. Это так много говорит об их характере. Отец у меня ел не как ты – торопливо, быстро. И все равно что. Присядет, накидает и – побежал. Мать на него сильно обижалась – готовила, старалась. А ему все равно, что пирог с грибами, что картошка в мундире. И характер такой же – мимо всего бежал. Куда-то. Сам не знал куда…

– А я как ем? Какой у меня характер?

– Терпеливый, разумный. И ешь так же – пережевываешь тщательно. Как положено. Косточки вон аккуратно складываешь рядком. Другие кидают как попало.

– Это что, плохо?

– Это никак. Это зависит от того, среди кого ты окажешься и чему себя посвятишь. В какие руки попадешь. Ты не сам по себе, ты – с людьми.

– Уже попал. В твои.

– Мои руки никого не держат. Мои руки разомкнуты. Хочешь – улетай, хочешь – оставайся. Я никого не неволю. Зачем? Силком никого удержать нельзя, хоть даже ежовые рукавицы надень – только ребра пообдерешь, вырываясь.

– А улетать не хочется.

Посмотрели друг на друга.

– Ты когда придешь?

– Постараюсь поскорее. Скучать будешь?

– Ничуть… Я самодостаточная. Есть ты рядом – я рада. Нет тебя – значит, ты скоро придешь и радость вернется. Я умею ждать. Я как улитка в домике – я везде у себя и с собой. У меня профессия такая, работаю в одиночестве. Сама для себя и сама с собой. Так что я привыкла.

– Тогда я пошел.

– Иди… Чтобы вернуться…

– Хочу познакомить тебя со своими друзьями.

– Зачем?

– Чтобы они стали твоими друзьями. У меня их не так много, но они проверены временем. Не хочу никаких тайн. Хочу, чтобы ты знал про меня все.

– А это правильно – знать всё?

– Правильно! Если есть какие-то тайны, даже самые маленькие, даже невинные, они рождают подозрения. Иногда очень большие.

– Считается, что отношения должны строиться на доверии.

– Cогласна. А доверие – на знании. Тот, кто знает, тот не сомневается. Кто не знает – тот домысливает и фантазирует и может дофантазироваться до черт знает чего. Нам всегда кажется больше, чем есть на самом деле. Это от страха быть уязвленным. Вот мы и нагораживаем. От самозащиты. От самолюбия. Это плохой путь. Мы не должны защищаться, мы должны открыто идти друг к другу.

Она посмотрела на него. Улыбнулась.

– Может, ты и права. Своей жене я доверял. Просто так.

– Просто доверие – это слепота и блуждание в потемках. Я не хотела бы, чтобы ты бродил впотьмах. Так можно и ноги сломать. Или прийти не туда. Мне нечего скрывать.

– Значит, и мне надо…

– Тебе нет! Ты можешь не говорить ничего. Это твое право. Каждый выбирает сам. Я хочу, чтобы ты знал про меня все. Мне так комфортней. Я не хочу подозрений, вопросов, разборок, ссор. Если ты начнешь спрашивать, мне придется отвечать. А это… это как насилие. Я не хочу никаких вопросов. Я хочу, чтобы ты знал все и сразу. В субботу мы собираемся на даче. Ты приглашен.

– Кем?

– Мною. Этого вполне достаточно. Форма одежды – свободная. Форма поведения – раскрепощенная.

Звонок. Номер совершенно неизвестный. Брать – не брать? Этот телефон знают только свои, только близкие и друзья. Наверное, надо…

– Да. Я слушаю.

– Игорь Олегович?

Голос незнакомый.

– Он самый. С кем имею честь?

– Это не важно. Меня просили позвонить, чтобы выяснить об одном кредите. Вы должны поставить свою подпись.

– Послушайте, этот телефон частный, если у вас есть вопросы, касающиеся моей работы, то приходите, пожалуйста, в офис в рабочее время и запишитесь на прием. Если это в моих силах, я с удовольствием помогу вам. Спасибо.

– Вы не поняли. Это вопрос частный, потому что касается лично вас.

– Послушайте… Я не занимаюсь кредитами в неслужебное время, поэтому, пожалуйста, не звоните по этому телефону. Никогда! Кто вам вообще дал номер? Прощайте. – Нажал отбой. Идиоты какие-то!

Но телефон зазвонил снова.

– Если вы не перестанете мне звонить, то…

– У вас могут случиться неприятности… Вы это хотели сказать?

Именно это он и хотел сказать.

– Только не у нас, а у вас! У вас могут случиться.

– Это что, шантаж?

– Это просьба. Кредит просят серьезные люди для серьезного дела. Если его не будет, они понесут большие материальные потери.

– А не пошли бы вы… – И Игорь назвал адрес, куда следовало пойти. Очень короткий. Но хорошо всем известный. И отключил телефон.

Ну что за работа, когда даже дома покоя нет?

Интересно, кто это? Через него каждый день проходит два десятка договоров. Какие он не подписал? Кому? Может быть…

Раздался звонок городского телефона.

– Да?

– Мы не договорили…

Тот же голос! Они и домашний его знают?!

– Давайте не будем принимать поспешных решений. Кредит одобрен всеми инстанциями, дело только за вами. Но оно застопорилось. Мы бы хотели понять почему?

– Я не знаю. Возможно, не хватает каких-то документов. Я разберусь, если вы придете лично в среду или четверг…

– Мы, конечно, придем, но нам бы хотелось иметь гарантии, что вы примите единственно правильное решение.

– Я приму то решение, которое должен буду принять.

– Надеюсь – положительное. Мы будем благодарны вам. Но нам хотелось бы уточнить размеры благодарности.

– Слушайте, как вы смеете! – Раздражённо бросил трубку. Надо будет посмотреть, что это за клиенты, и сделать все возможное, чтобы они…

Раздался звонок. Звонила мать.

– Здравствуй, Игорек.

– Здравствуй, мама. Как ты себя чувствуешь?

– Сегодня на удивление хорошо. Наверное, из-за погоды. И давление в порядке.

– У тебя что-то случилось?

– У меня нет. Я позвонила… Ой, зачем же я позвонила? Забыла.

– Наверное, сказать, что у тебя все хорошо, чтобы я не беспокоился.

– Нет, не это… Ах да, вспомнила! Звонили твои друзья…

– Какие?

– Я не знаю. Очень обходительные. Спросили меня о здоровье. И просили тебе передать что-то насчет кредита. Я не поняла какого. Но они сказали, что это очень важно для них и для тебя…

– Когда они звонили?

– Только что.

– А ты не спросила у них, откуда они знают твой телефон?

– Нет. Я думала, это ты его им дал.

Игорь молчал.

– Игорек, ты где? Я сделала что-то не то?

– Нет, мама, все нормально. Это точно были друзья. Просто они до меня не дозвонились. Не беспокойся. Отдыхай.

И положил трубку…

Была дача, была хорошая погода и приличная компания. По крайней мере, так показалось.

Встречались они здесь не раз и не два, что было видно, потому все были при деле – кто-то резал мясо, кто-то таскал дрова, кто-то накрывал прямо на улице стол.

– Это все мои друзья, – шепнула Мария. – Прошу любить и жаловать.

– Они что, специально из-за меня собрались?

– Нет, мы раз в две недели здесь встречаемся. Давно уже. Такая традиция. Пошли, – легонько подтолкнула Игоря в спину.

– О-о, Машка приехала! – громко крикнул кто-то, не отрываясь от дел.

– Я не одна!

К ним шагнул, вытирая руки о пестрый передник, мужчина. Посмотрел с прищуром, чуть иронично.

– Сережка, не смущай человека! – прикрикнула на него и топнула ножкой Мария. – Не то я тебе устрою!

Тот усмехнулся, протянул руку.

– Сергей Михайлович. Или просто Сергей. Лучше просто, чем сложно.

– Игорь Олегович… Игорь.

– Сергей у нас финансист.

– Ну, не такой уж финансист, скорее, счетовод.

– Не скромничай. В банке работает, в больших начальниках ходит, каждый день миллионы разделывает, как теперь мясо. Сережка, сколько у тебя миллионов?

– Где, в банке?

– Не в кармане же!

– Почти нет. Деньги работать должны, а не лежать. Иначе как проценты таким, как ты, вкладчикам платить?

– Выходит, мы коллеги? – спросил Игорь.

– Вы тоже по этой части?

– Тоже. Чужие деньги считаю.

– Мишка, иди сюда! – закричала, замахала руками Мария.

Подошел крупный, крепкий на вид мужчина. Протянул руку.

– Это Михаил. О нем в двух словах не скажешь. И вообще – не скажешь. Михаил у нас человек секретный, весь в допусках и секретных грифах. Про него можно только ночью, шепотом и под подушкой.

– Пугает… А вы не пугайтесь. Михаил Трофимов. Офицер. Служил в спецназе. В прошлом. Теперь просто пенсионер.

– Да вы что? Никогда не видел живого спецназовца. Простите, неправильно выразился…

– Правильно выразились, – улыбнулся Михаил. – Прямо в точку! Спецназовца и не должны видеть. Живым. Только если мертвым! По крайней мере – враги. Это суть профессии – оставаться невидимкой, где бы ни был.

– Но ты же вот он, – подбежала, подмигнула Мила. – Ручкой можно пощупать. Прямо хочется пощупать, такой мужчина!

– Так я на пенсии. А пенсионера, что ж, можно и пощупать. На, – протянул руку.

Мила радостно взвизгнула, обхватила бицепс, повисла, заболтала в воздухе ногами.

– Ой, у меня пальцев не хватает! Двух рук!

– А ты меня обними! – крикнул бородатый, всклокоченный мужик. – Чего Мишку мять? Его еще не так враги мяли. Он у нас несгибаемый. А я податливый, как глина. Лепи что хочешь, хоть горшок, хоть голову героя.

Подошел. Поклонился торжественно.

– Вениамин… Без отчества. Друзья Маши – наши друзья. Так что без всяких церемоний и условностей.

– Вениамин у нас художник. Лауреат, между прочим! Чего? – спросила Мария.

– Всего подряд… В молодости регалий хотелось побольше. Значков всяких, побрякушек, званий, грамот. Участвовал, выигрывал, пробивался. Теперь – нет. Теперь понимаю, что я просто ремесленник. Не Микеланджело. Просто крепкий ремесленник. Леплю, ваяю. Скульптуры, мозаики, памятники. Иногда больших начальников – в полный рост. Иногда только бюсты. Ну и для души случается. Лицо у вас хорошее.

– Не слушайте его – у него все лица хорошие.

– Да, так и есть! Всякое лицо есть творение божье. Во всяком – изюминка сокрыта! Дело художника увидеть ее, вытащить и увековечить для современников и потомков. У кого это получается, тот остается в веках.

– А ты, Вениамин, останешься?

– Я… Я просто останусь. Тут с вами. Не дал господь талантища. Но что-то могу. Может, еще поднимусь над суетой обыденности, воспарю, вдохновлюсь и сваяю. Пути господни неисповедимы! Да и чертушка чем только не шутит! Так что у нас все впереди! Позади только звания…

– Милка, отлипни от Мишки! Знакомься. Мила. Подруга. Лучшая. Еще со школьной скамьи. Если, конечно, между подругами может существовать дружба.

– А разве нет?

– Конечно, нет! – ответила Мила. – Какая дружба? Тем более вечная. Дамы – они конкурентки. Всегда и везде. Мир у нас не мужской, достойных самцов мало, вот и приходится драться за них, за косы друг друга таскать. Просто нам с Машкой делить пока никого не пришлось. Как-то так вышло. А то бы я ей показала дружбу! – Мила обаятельно улыбнулась. И глазки состроила.

– Эй, Милка, не вводи человека в соблазн и заблуждение. Это она с виду такая – вертихвостка. А вообще-то она девушка серьезная – философ по образованию. Кандидатскую защитила. О чем она у тебя там?

– Всего по чуть-чуть. Из Гегеля цитат надергала, из Канта. И на защите кучей вывалила. Сошла за умную. – Опять улыбнулась. Озорно. – Там же одни мужики. А я с ними умею общий язык находить. Природное обаяние еще никто не отменял. А диссертация… Она только мешает. О ней вообще лучше не заикаться. Не любят мужики умных дам – бегут от них, как от черт от ладана. – Протянула ручку. Пожала легонько. Спросила: – А вы давно Машу знаете?

– Кажется, лет сто, – честно признался Игорь.

– А где Анатолий? Толя! Ты где?

– Да здесь я, здесь.

Подошел с вязанкой хвороста. Сбросил на землю.

– Он у нас здесь за дрова отвечает.

– Игорь.

– Очень приятно…

– Слушайте, хватит трепаться давайте, наконец, к столу! – рассерженно прокричал Вениамин. – Ей-богу жрать охота, сил нет!

– Тебе всегда хочется.

– Чревоугодие не есть смертный грех, но лишь людская слабость! – нравоучительно продекламировал Вениамин, что-то торопливо дожевывая.

– Да он уже лопает! – возмутилась Мила.

– Не лопает, а дегустирует.

– Он четверть шашлыков уже отдегустировал! – крикнул Сергей Михайлович, размахивая шампуром. – Гоните его в шею, если не хотите остаться голодными!

– Злые люди! – вздохнул Вениамин. – Кусочка мяса измученной душе жалеют, нападая и грызя беззащитную тварь, аки волки…

Потом они сидели за столом. Что-то пили. Что-то ели.

И было очень весело и хорошо, потому что дело не в питье и еде, а в людях, которые сели в круг.

– А ну-ка тихо! Цыц, говорю! – кричал Вениамин, стуча вилкой о бутылку. – Мы сегодня принимаем в наш круг нового приятеля. Игоря… Просто Игоря. По сему случаю, я считаю, нужно разлить и выпить до дна.

– И закусить.

– Это само собой. Питие без закуски есть признак беспробудного пьянства, а употребление веселящих напитков в процессе обильной трапезы – есть дело богоугодное и большая польза для здоровья. Толя, подтверди!

– Подтверждаю. Чем больше съесть, тем меньше влезет выпить. Что есть точно – польза для организма.

– Во-от! Так выпьем за Игоря и… Машку, которая его сюда затащила.

– Не так уж тащила, – замотал головой Игорь.

– За тебя, Игорь.

Подняли, чокнулись, выпили.

– Кто мне Игорька обидит, тому я уши оборву! – громко крикнула Мария.

И как-то так все образовалось, что будто он был знаком с ними всегда и чуть не с детства – и с Сергеем, и с Вениамином, и с Милой…

Может, они специально подыграли по просьбе Марии, может, просто были легкие люди, но он влился в компанию и стал здесь своим. Сразу. И хочется надеяться, навсегда.

– Веня, ты опять общий салат к себе тащишь?!

– Так все его уже поели. Там остатки!

– Остатки… Ничего себе – остатки! Там полведра!

– Ты им всем понравился.

– И они мне. Как давно ты их знаешь?

– По-разному, кого-то больше, кого-то меньше. Но кажется – всю жизнь.

– Разные они…

– Ага, как же! Это пока беситься не начнут. Ты их еще не видел, когда они разойдутся. Как дети становятся, на голове ходят! Веня такое может отчебучить… Это они при тебе сдерживались. И на работе, наверное. Я была у Сереги в банке, так не узнала его, ей-богу. Такой чинуша – в костюме, при галстуке, щеки на воротнике. Смотрит – как рублем дарит. Прямо хочется к нему на «вы», по отчеству и ножкой шаркать. А тут Серега и Серега. Свой в доску парень. Хоть пни его! Даже удивительно, какая разница.

– Все мы там – ни как здесь.

– А я везде одинаковая.

– Ты другое дело. Ты сама по себе. Как кошка. А мы в серпентарии… единомышленников. У нас дресс-код, корпоративные правила и прочие условности.

– Жалко вас. Особенно тебя.

– Почему меня?

– Незащищенный ты весь какой-то. Как черепашка без панциря. Ничего – я тебя защищу. Я же кошка. Большая. Пантера я! – Вскочила, изогнулась вся, «коготочки выпустила», зафырчала бешено. – Похоже?

– Очень. Прямо мурашки по коже!

– Во-от! И если кто тебе плохого пожелает или покусится на тебя – я прыгну и в клочки порву!

– И меня порвешь?

– Нет, тебя не порву никогда! О тебя буду мордочкой тереться и мурлыкать… А ты мне – по шерстке гладить и за ушком… Будешь?

– Буду…

– Владимир Семенович, к вам Игорь Олегович. Он уже полчаса ждет. Что ему сказать?

– Игорь Олегович? – Шеф на мгновенье задумался. – Скажите, пусть заходит.

Секретарша быстро нырнула за дверь. Она лучше, чем кто-либо другой, лучше жены, умела угадывать настроение своего патрона. Сегодня Владимир Михайлович был явно не в духе.

– Заходите, Игорь Олегович.

Проводила его сочувствующим взглядом.

Игорь Олегович зашел. Плотно затворил за собой дверь.

– Проходи, Игорь. Садись. У тебя что-то срочное?

– Я по проводкам.

Шеф отложил какие-то бумаги. Изобразил на лице внимание.

– Что-то не так?

– Нет, всё как всегда. Но сумма в два раза превышает обычную.

– И что? Что тебя беспокоит?

– Назначение перевода. Мне кажется, оно звучит не вполне корректно. Я приостановил перевод.

– А вот это зря! Ты выполняешь чисто техническую работу, и все остальное тебя волновать не должно. Суммы, получатели, что писать в проводках – это все моя забота.

– Но подпись на документах я ставлю свою.

– А как иначе? Это входит в твои служебные обязанности.

– Но вы тоже имеете право подписи.

– Да, в твое отсутствие. Но ты теперь на службе. Так в чем тогда дело?

– Я сомневаюсь…

Владимир Семенович раздраженно забарабанил пальцами по столу.

– Тебе не надо ни в чем сомневаться, тебе нужно делать свою работу. Тем более что с каждого транша ты получаешь некий процент. Это была наша с тобой договоренность, которую я неукоснительно исполняю. Не так ли?

– Да, так. Но последнее время…

Владимир Семенович нахмурился. Встал. Подошел к Игорю, остановился за спиной, приобнял его за плечи.

– Игорь, дорогой… Я не понимаю и не разделяю твоего беспокойства. Мы работаем с тобой вместе несколько лет. Почему вдруг тебя стали мучить какие-то сомнения? Деньги уходили раньше и уходят теперь. Чуть больше сумма – и что с того? Мы финансовая организация, с чем нам еще работать, как не с деньгами? С почтовыми марками? Неужели ты думаешь, что я буду делать что-то противозаконное, подставляя себя? И тебя? Зачем? Тем более это не мои деньги и я ими не распоряжаюсь. Я такой же исполнитель, как и ты, только кабинет у меня побольше, кресло помягче и секретарша помоложе. Эти переводы – они не нашего ума дело. Не твоего и даже не моего. Если я, если мы начнем артачиться, то нас просто уберут из системы. Потому что свято место пусто не бывает. Возможно, тебе твое кресло в тягость, а мне – в самый раз. И пересаживаться из него мне на что-то более твердое не хочется. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю?

Игорь Олегович кивнул.

Потому что все это понимал. Понимал, что у таких денег не один хозяин и что Владимир Семенович не может быть главным распорядителем. Что все это хорошо налаженная схема, в которой он волей судьбы стал винтиком, которому, нужно крутиться, сцепляясь с другими винтиками, и не задавать лишних вопросов. Не совать свой любопытный нос куда его не просят, чтобы тот не прищемили. Потому что за большими деньгами всегда стоят большие люди. И серьезные решения. И один винтик можно легко заменить другим. Или третьим. Потому что незаменимых винтиков у нас нет. Это еще Отец всех народов заметил. А еще Игорь понимал, что формальную ответственность за все эти переводы несет лично он. И если что – отдуваться за них ему. И сидеть – не формально.

И этот последний транш…

– Всё, Игорь, иди, не мешай работать. И послушай доброго совета: если устанешь и надумаешь из дела уйти, то… лучше обратно передумай и не уходи. Не надо. Зачем тебе эти… приключения? Ставь свои закорючки и ничего не бери в голову, потому что если брать, то можно остаться… без головы. Все. Ступай.

Игорь Олегович встал и понуро побрел к двери. А Владимир Семенович внимательно посмотрел ему вслед.

Очень внимательно…

– Ну чего ты всполошился? Чего ножками сучишь? Да, вижу – деньги. Так они и в Африке деньги. Ну не человеческими же органами вы, слава богу, торгуете. Чего раньше времени паниковать? – Сергей Михайлович ободряюще похлопал Игоря по плечу. – Я тоже в системе, мы тоже деньги переводим – черт знает какие, хрен знает куда, не понять, кому и зачем. Крутясь в финансовых кругах, невинность не соблюсти. Монашек в борделе не бывает! Да и деньги сами по себе не могут быть чистыми, потому что это инструмент. А инструментом куда только не суются, иногда в такое дерьмо, что сантехники отдыхают! Издержки профессии.

– Да я понимаю. Но суммы…

– Какие?

Игорь протянул какую-то бумажку.

Сергей Михайлович бегло проглядел. Что-то отчеркнул ногтем.

– Хм… Не сказать, что деньги большие, но и не маленькие. Средние. Назначение перевода… Тут ты прав – тень на плетень. Можно было что-то и поинтересней придумать. Получатель… Тут понятно – «ООО “Рога и копыта”» в одной из стран ближнего зарубежья. Оттуда денежки в другую субподрядную контору перекатят, в какие-нибудь «Хвосты энд вымя», а после распилят на мелкие транши и раскидают по тропическим островам. Так сказать – отправят на заслуженный отдых. Типичная схема. Можно, конечно, зацепиться, потянуть, дойти до конца цепочки, до какого-нибудь банка в Папуа у черта на рогах Гвинее, где доллары имеют хождение наравне с бусами и зеркальцами. Прийти в банк – который хижина, крытая пальмовыми листьями, на берегу океана, вызвать управляющего в набедренной повязке и с гильзой в носу и потребовать дать объяснения. Или за пару монет попросить исполнить местный народный танец, потому что результат будет один и тот же. Языков он не знает, цифр, допускаю, тоже, но может попытаться посчитать пропавшую сумму на пальцах, которых ему не хватит. И на этом все. Проходили – знаем… В крайнем случае, можно будет стрясти с него в виде компенсации полмиллиона ракушек.

– А если с обратной стороны потянуть?

– С твоей? Тут трудно сказать… Для этого мне нужно понимать масштабы. Как часто идут переводы?

– Раз в неделю или две.

– Да? И получатели всегда разные? Предполагаю, что длинный ряд часто меняющихся юрлиц?

– Верно. Очень редко два перевода идут на один и тот же адрес. В последнее время транши стали увеличиваться.

– Отчего ты и забеспокоился?

– Если честно, то да. Раньше они растворялись в общей массе, а теперь, боюсь, начнут бросаться в глаза.

Сергей Михайлович нахмурился.

– Ты вот что, оставь бумаги, я погляжу, понюхаю, поспрошаю, может, узнаю чего посущественнее. Финансовый рынок – он тесный, все толкаются, все друг друга знают, как уличные дворняги. Все снюхались или связались. Через пару недель скажу, во что ты влип. Потому что, похоже, влип!

Дверь была высокая, старинная и довольно обшарпанная. На стене сбоку звонок. И надпись над ним: «Прежде чем нажать, подумай, нужен ли ты здесь». И нарисован очень убедительный череп с костями.

Игорь подумал. Вроде нужен, раз его приглашали. В любое время. И вчера по телефону подтвердили. Нажал.

Что-то там внутри загремело, зашаркало, стукнула щеколда.

Дверь открылась. На пороге стоял всклокоченный, весь в краске Вениамин.

– А-а, мой юный друг! Милости, милости просим.

Вениамин Евграфович красивым жестом распахнул створку, приглашая в мастерскую.

– Здравствуйте, Вениамин Евграфович.

– Нет, юноша… – Хотя какой он юноша, когда сильно за сорок? Но для Вениамина все, кто был хотя бы на год младше его – юноши. – Давайте без отчеств. Во-первых, мы, люди искусства, терпеть не можем отчество, потому, что молоды до смерти. А во-вторых, такое отчество вы замучитесь выговаривать. Признайтесь, прежде чем его произнести вслух, вы проговорили его про себя. Так?

– Был грех, – рассмеялся Игорь.

– Ну вот! Так что – Вениамин. Просто Вениамин. Проходите. – Отступив на шаг пригласил к себе.

Игорь шагнул. И тут же споткнулся.

– Простите…

– Что такое? Что случилось, мой юный друг?

– Там… девушка.

– Где девушка? Какая девушка? – Вениамин оглянулся.

В мастерской, на подиуме точно стояла совершенно голая девушка. И лениво посматривала в сторону гостя.

– А… вы про Нюру, что ли? Какая она девушка, это натурщица. А ну, Нюрка, кыш отсюда. Стоит тут – людей пугает! Иди чай приготовь мне и гостю.

Нюра сошла с подиума и, ничуть не стесняясь, прошла мимо Игоря, на ходу натягивая халат и строя ему глазки.

– У-у, шалава! – усмехнулся Вениамин, попытавшись шлепнуть натурщицу пониже спины.

Но Нюра ловко и грациозно уклонилась, вильнув в сторону.

– Натурщица от бога.

– А что, тут какие-то особые навыки нужны? – удивился Игорь.

– Что вы! Конечно. Вы попробуйте постоять неподвижно хотя бы пятнадцать минут. Смею вас уверить – это не просто. Совсем не просто. Мышцы начнут затекать, зачешется во всех местах, покашлять захочется, повернуться, в носу поковырять… Не приучены люди к неподвижности, мы всегда в движении, даже когда просто сидим, даже когда спим! А эта встанет – как вкопанная и стоит хоть два часа кряду, не шелохнувшись. Как гипсовая. Можете ей любую позу придать, хоть узлом связать. Уникум! За что и ценим. Характер, правда, не сахар. Не рафинад. А вот и она. Вы с ней поаккуратнее, язычок у нее – бритва.

С кухни пришла, плавно ступая, но так, что халат расходился почти до шеи, Нюра. В руках огромных размеров поднос с баранками, пряниками, пирожными, сыром, колбасой и чем-то еще нарезанным, разложенным и развернутым… Прошла, бухнула поднос на стол.

– Ну что, Игорь, закусим чуть-чуть чем бог послал. Нюрка, айда с нами. Только застегнись, бесстыдница, не смущай гостя.

– А пусть он не смущается, – повела Нюра под халатом плечиком. – Что он, монах, баб голых не видал? Или не видали?

Игорь стушевался, закашлялся. Спросил тупо, чтобы хоть что-то спросить:

– Это ваша мастерская?

– Одна из… Вторая за городом. Там я большие формы ваяю, а здесь так, балуюсь малыми формами.

Игорь огляделся.

Вокруг стояли какие-то незаконченные скульптуры, какие-то дамы без весел и античные герои с недолепленными руками. Некоторые были «наколоты» на железные штыри. На мольбертах стояли начатые картины. Повсюду разбросаны кисти, палитры, эскизы. В мастерской царил высокохудожественный беспорядок.

– Ну-с, милости прошу.

Вениамин взял кусок хлеба, положил на него три кружка колбасы и сверху сыр.

– Вы только не стесняйтесь, у нас по-простому. Сейчас перекусим, а потом, попозже, поедим…

На столе были разложены бумаги с расчетами и длинными столбиками цифр со множеством нулей до запятой.

На этот раз Сергей Михайлович не был столь оптимистичен. На этот раз он был озабочен.

– Ну что я могу на все это сказать, коллега… – быстро глянул из-под очков на Игоря. – Тебе горькую правду или подсластить чуток?

– Нет, лучше все как есть.

– Тогда слушай и радуйся. Влип ты. И влип серьезно. Как муха в то самое… Всё, что ты мне рассказал, – это классическая схема по освоению и разбазариванию чужих денег. С какими-то, конечно, нюансами и виньетками, что не меняет сути и конечных целей. Но дело не в деньгах, а в персоналиях. Ладно бы это были деньги вкладчиков – тогда полбеды, но это деньги одной весьма уважаемой организации, о которой я умолчу. А их изъятием занимаются очень непростые люди. Чьи имена я тебе тоже называть не стану. Потому как подставлять под них не хочу. Так все нехорошо совпало: с одной стороны Учреждение, которое может строго спросить, с другой – фигуры, которые не захотят на их вопросы отвечать. А между ними ты. Тебя, что называется, посадили на кран, чтобы когда надо откручивать и отвинчивать. Побольше или поменьше. И сливать. И зовется твоя должность…

– Догадываюсь.

– Да, зицпредседатель Фунт. Тот, который должен сидеть. При этой власти и последующей, возможно, и дальше, потому что срок наклевывается большой, в местах, сильно отдаленных от столицы нашей Родины. И это не худший вариант развития событий. Для тебя.

– А худший?

– В худшем придется не сидеть, а лежать. Потому что теперь не времена О. Бендера и благословенного НЭПа, нынче нравы посуровее будут. И суммы на кон поставлены побольше, чем были у подпольного миллионера Корейко в чемоданчике.

– Все так серьезно?

– Хочется надеяться, что нет. Но тут лучше перебдеть… Денежки уходят, главный исполнитель – ты. Если тебя потянут, то мало всем не покажется. А если некого будет тянуть, то и спросить будет не с кого. Так как появится человек, на которого все можно будет свесить. Стрелочник. А немой стрелочник всегда лучше, чем разговорчивый. Улавливаешь?

– Да. И что мне теперь делать?

– Тут есть два варианта развития событий – либо продолжать в том же духе, не дергаясь, не бунтуя и не обращая на себя лишнего внимания. То есть заползти под плинтус и тихо шуршать там, надеясь на то, что либо ишак сдохнет, либо – падишах! Лучше, падишах. И всем тогда станет не до того, чтобы ловить какого-то мелкого растратчика. Смена власти – это всегда всеобщая и полная амнистия.

– А другой?

– Неожиданно и окончательно исчезнуть, разом обрубив все концы. И жить в согласии с собой и своей совестью где-нибудь… сильно далеко. Тут тоже возможны варианты в зависимости от имеющихся ресурсов. Если уйти в чем есть, то придется осесть где-нибудь в российской глубинке, в сибирской деревне, возделывать огород, щупать за сиськи местных девок, играть на гармошке и пить ведрами самогон до потери человеческого облика, чтобы тебя не опознали в онучах и тулупе, с испитой рожей. Жить придется недолго, но весело.