НЕСКОЛЬКО НОЧЕЙ СПУСТЯ

Вопрос для испытывающего искушение

В моменты искушения вы можете решить, что достаточно воздерживаться от убийств, а в потреблении вампирской крови нет ничего дурного.

Но если вы будете пить ВК, совершенно невозможно предсказать, как она подействует на ваш характер и что случится с вами в дальнейшем. А воздерживающемуся вампиру хочется определенности. Ему необходимо точно знать, что каждый следующий день будет столь же предсказуемым и однообразным, как предыдущий, потому что только так он может жить, контролируя свои инстинкты и не испытывая эгоистических желаний.

Если вы дадите слабину и променяете принципы на удовольствие, вы откроете себя тысячам возможных опасностей и лишитесь уверенности в завтрашнем дне.

В любой момент вам грозит приступ внезапной и неконтролируемой жажды, который повлечет за собой катастрофические последствия. Да, этого может и не произойти. Возможно, у вас получится, регулярно употребляя ВК, вести полноценную жизнь, прекрасно себя чувствовать, развлекаться от души и при этом не причинять вреда ни себе, ни окружающим. Но спросите себя: стоит ли так рисковать? Ну так что? Стоит?

Только вы можете ответить на этот вопрос.

«Руководство воздерживающегося» (издание второе), стр. 207-208

Рафаэль

Все-таки влюбленные — тошнотворное зрелище, вынуждена признать Клара, особенно когда они сидят рядом с тобой на заднем сиденье, держатся за руки и читают стихи. Разумеется, она очень рада за брата, и за Еву тоже, раз уж они так безоблачно счастливы вместе. Но просидеть с ними всю дорогу — это уж слишком, пора бы и передохнуть. Ева прижимается к Роуэну, положив голову ему на плечо, и Клара в изнеможении отворачивается.

— Кто бы мог подумать, что вампиры такие слюнявые, — бурчит она, уставившись в окно.

— И это говорит девчонка, плакавшая из-за полярных медведей, — не остается в долгу Роуэн.

Из-за них я и сейчас плачу.

— То есть ты снова собралась удариться в вегетарианство? — интересуется Ева.

— Я думаю об этом. В смысле, если уж мы собираемся регулярно пить кровь вампиров, то со здоровьем проблем не будет. Так что впредь постараюсь от своих принципов не отступать.

Ева похлопывает Клару по коленке:

— Надо найти тебе хорошего парня, которого ты сможешь обратить.

Клара вздыхает.

— Вампиры на двойном свидании, — содрогается она. — Я тебя умоляю.

Сейчас пять минут первого ночи, они остановились в слабо освещенном переулке в центре Манчестера. Мама с папой, разговаривающие со швейцаром, отсюда едва видны. За ними тянется очередь из молодых вампов, а также их поклонников и подражателей.

Кстати о любви: Клара заметила, насколько улучшились отношения между родителями после смерти Уилла. Отец, разумеется, оплакивал брата, но куда горячее он благодарил судьбу за то, что Хелен осталась в живых. А уж она-то изменилась больше всех. Теперь Хелен выглядит такой безмятежной, словно освободилась наконец от непосильной ноши, и не сбрасывает руку мужа, когда тот обнимает ее за плечи.

— Значит, твой отец нормально к этому отнесся? — спрашивает Клара, когда ее родители исчезают в «Черном нарциссе».

— Ну, я бы не сказала, что «нормально», — отвечает Ева. — Хорошо, что он был у вас, когда пришла та женщина из полиции. Но по-моему, он все еще не может смириться. Хотя и понимает, что вы не такие, как ваш дядя.

Клара замечает, что мимо машины проходит группа ребят. Самый младший из них весьма симпатичный, может быть, он ей даже ровесник. Бледный, изящный, похож на эльфа. Он смотрит прямо на нее, и Кларе кажется, что его лицо ей знакомо. Потом она вспоминает: это его фотография ей понравилась на Некбуке. Увидев, что она ему улыбается, он стучит по стеклу, и Клара открывает окно. Ева украдкой подталкивает ее локтем в бок.

— Ребята, вы в «Черный нарцисс»?

— Нет, — отвечает Клара, — мой па… наши друзья пошли прикупить для нас несколько бутылок.

Парень кивает, улыбается и протягивает ей бутылку с подписанной от руки этикеткой.

— Хочешь?

— Пока не надо, — говорит Клара, — спасибо.

— Если бываешь на Некбуке, кинь мне сообщение. Меня зовут Рафаэль. Рафаэль Чайлд.

Клара кивает:

— Хорошо.

И ребята уходят.

«Вампиры на двойном свидании», — думает Клара.

Может, не такая уж и дурацкая мысль.


Сидящий рядом Роуэн наблюдает за входом в клуб, ожидая, когда появятся родители. Евина голова лежит у него на плече, и он не сомневается, что все идет как надо. Он даже больше не считает себя чудовищем. Только благодаря тому, что он вампир, Ева осталась в живых, и что бы ни случилось в будущем, о силе, которая вернула Еву в этот мир, сожалеть нельзя.

Он понимает, что в дальнейшем им нелегко будет скрывать свою истинную природу от внешнего мира, но он согласен с тем, что некоторые вещи необходимо держать в секрете. Именно поэтому полицейские не нашли его детских фотографий и писем, которые писала Хелен Уиллу в середине девяностых. Пока Элисон Гленни и другие сотрудники Отдела по борьбе с безымянным хищником извлекали голову и тело Уилла из пруда, Роуэн второй раз за день пробрался в фургон.

Он больше не злился из-за тайны, заключенной в этих фотографиях и письмах. Попробовав кровь матери, он начал сопереживать ей всей душой и, следовательно, был уже не в состоянии на нее сердиться. Он понял, что она все скрывала, чтобы защитить его, и теперь пришел его черед позаботиться о ней.

Так что Роуэн взял коробку спичек, которыми разжигал в пятницу костер, забрал письма с фотографиями, проскользнул между кустами на простирающееся за Орчард-лейн поле и поджег их. Это было приятно. Словно таким образом Питер снова становился его отцом. А еще он почувствовал себя до странности взрослым, словно это и отличает взрослого человека — способность понимать, что следует хранить в секрете.

И в чем необходимо солгать, чтобы спасти тех, кого любишь.

Знакомая песня

Музыка играет так громко, что, пробираясь через толпу танцующих потных тел, Хелен и Питер не слышат друг друга. Они понимают, что на них, пару типичных немолодых представителей среднего класса, благопристойно и консервативно одетых, все смотрят.

Впрочем, это не имеет значения. В каком-то смысле даже забавно. Питер улыбается Хелен, и она заговорщицки улыбается в ответ.

Они теряют друг друга в толпе, но Хелен этого не замечает и продолжает идти по указателям к гардеробу.

Какая-то девушка дотрагивается до плеча Питера.

Она само очарование. Темные волосы заплетены в тонкие косички, в зеленых глазах — откровенный призыв. Девушка улыбается, обнажая клыки, и проводит по ним язычком. Потом наклоняется к нему и что-то говорит, но громкая музыка заглушает ее слова.

— Что-что? — переспрашивает Питер.

Она улыбается еще кокетливее, гладит его по затылку. На шее у нее татуировка. Два слова: «КУСАЙ ЗДЕСЬ».

— Ты мне нравишься, — говорит она, — пойдем наверх? За занавеску.

Питер вспоминает, что именно об этом мечтал все семнадцать лет. Но теперь, когда он снова уверен в том, что Хелен его любит, ему даже с искушением бороться не приходится.

— Я с женой, — отвечает он и поспешно уходит, пока вампирше чего в голову не стукнуло.

Он догоняет Хелен на лестнице, и в этот момент диджей ставит знакомую песню. Толпа в экстазе, точно как в восьмидесятые.

— Ты точно хочешь? — спрашивает Питер у жены так, чтобы только она его услышала.

Она кивает:

— Уверена.

Потом подходит их очередь, они предстают перед костлявым гардеробщиком с глазами навыкате. Он окидывает их подозрительным взглядом.

— Тут продается кровь в бутылках? — спрашивает Хелен. — ВК?

Ей приходится повторить вопрос — с первого раза гардеробщик не расслышал. Наконец он кивает.

— Нам пять! — Она показывает пять пальцев и улыбается. — Пять!

Руководство

На полпути домой Роуэн замечает какой-то предмет под маминым сиденьем. Книжку в унылой мягкой обложке, в которой он тотчас узнает «Руководство воздерживающегося».

— Роуэн, ты чего? — любопытствует сестра.

Ева разглядывает книгу в руках любимого:

— А что это такое?

— Открой-ка окошко.

— Роуэн, чем ты там занят? — подает голос Хелен с пассажирского места.

Ева послушно опускает стекло, и Роуэн, размахнувшись, выкидывает «Руководство» на обочину шоссе.

— Руковожу, — смеется он и подносит к губам бутылку, сулящую неземное блаженство.

Крошечная капелька

Не так-то просто привыкнуть к мысли, что твоя дочь, о которой ты заботился и беспокоился семнадцать лет, превратилась в кровожадное ночное существо. А Джереду Коупленду, получше многих осведомленному о жуткой природе вампиров, смириться с обращением дочери было особенно трудно.

Хуже того, ее обратил член семьи Рэдли, кровный родственник человека — если его можно назвать человеком, — ради собственного извращенного удовольствия погубившего женщину, которую он, Джеред, любил больше всего на свете.

Ему больно видеть, как изменилась Ева. У нее внезапно побледнела кожа, радикально изменился режим дня, из рациона совсем пропали овощи, да вдобавок еще и этот мальчишка, Роуэн Рэдли, торчит у них чуть ли не каждый вечер — без всех этих нововведений Джеред прекрасно бы обошелся.

И все же — хорошенькое такое «И ВСЕ ЖЕ», со слона размером — некоторые перемены даже Джеред волей-неволей одобрил. Например, они стали по-настоящему разговаривать. Не спорить, не препираться, как раньше, а разговаривать. О школе, о его поисках работы («Надоело целыми днями сортировать мусор»), о погоде («Пап, а что, солнце всегда так ярко светит?»). Стали делиться теплыми воспоминаниями о Евиной маме.

Он счастлив, что дочь жива, и скрепя сердце признал, что для всех будет лучше, если он разрешит ей выпивать бутылку крови раз в неделю.

В конце концов, дома у Рэдли заместитель комиссара Элисон Гленни в его присутствии посоветовала Кларе время от времени пить кровь вампиров, хотя бы для того, чтобы снизить риск очередного приступа ОЖК.

«Если ты перейдешь черту и убьешь еще кого-нибудь, второго шанса тебе никто не даст», — сурово предупредила она.

Так что, не желая поощрять охотничьи инстинкты дочери, Джеред согласился с предложением Хелен Рэдли: по пятницам он будет отпускать Еву в Манчестер за дозой ВК при одном условии — не привозить домой и не пить в квартире.

(А что касается квартиры, похоже, они тут на какое-то время задержатся. Сегодня утром, когда Джеред грузил мусор на главной улице, он увидел Марка Фелта, выходящего из гастронома. Из бумажного пакета у него торчала огромная колбаса. Джеред извинился за задержку с оплатой, объяснил, что теперь у него есть работа и больше такого не повторится. К его крайнему изумлению, Марк улыбнулся и пожал плечами, несмотря на то что деньги Роуэна так и осели в кармане Тоби. «Да не вопрос, amigo, — сказал он и хлопнул Джереда по плечу. — Бывает и хуже».)

И все-таки Джереду приходится несладко. Водоворот тревожных мыслей беспрестанно крутится у него в голове, не давая уснуть по ночам. Вот и теперь, в третьем часу ночи, он лежит, нервничает, и сна ни в одном глазу. В замке поворачивается ключ — это Ева явилась домой.

Он встает, чтобы посмотреть на нее, убедиться, что она в порядке. Дочь сидит в гостиной и пьет кровь прямо из бутылки.

Джеред разочарован.

— Извини, пап, — кается Ева, но глаза ее так и светятся счастьем. — Я просто не хотела пить все сразу. Хоть какая-то должна быть самодисциплина.

Джеред понимает, что ему следовало бы рассердиться, но сердиться ему уже надоело. К собственному удивлению, он садится на диван рядом с ней. Она смотрит какой-то популярный музыкальный канал на минимальной громкости. Еве знакомы эти группы, а Джеред о них даже и не слышал. Ева ставит бутылку на стол. Джеред догадывается, что ей неловко пить при нем.

Какое-то время они болтают о том о сем, потом Ева встает.

— Оставлю на завтра, — говорит она, показывая на бутылку.

Джереда радует ее выдержка, хотя он и подозревает, что делает она это в первую очередь ради него. Ева идет спать, а Джеред остается и смотрит телевизор дальше — там как раз крутят старый клип Дэвида Боуи, «Прах к праху». Когда-то давно, когда еще умел чувствовать и любить музыку, он был горячим поклонником Боуи. А сейчас он сидит и смотрит на парад арлекинов на экране, ощущая лишь какое-то смутное удовлетворение — да и оно, похоже, вызвано витающим в воздухе ароматом. Запах сложный и весьма интригующий, чем больше Джеред о нем думает, тем больше поддается его воздействию, и вскоре ловит себя на мысли: жаль, что он такой слабый. Он ведет носом в направлении источника запаха и ловит себя на том, что наклоняется к открытой бутылке, из которой, словно божественная пыльца, и сочится этот дивный аромат.

Он берет бутылку в руки и подносит к горлышку нос — просто из любопытства. Ему сегодня целых пять часов пришлось терпеть запах бытовых отходов. Вонь от заплесневелых фруктов, прокисшего молока и грязных подгузников стояла у него в горле. Теперь же легко можно забыть о гнили и прочих побочных продуктах человеческой жизнедеятельности. Он мог бы изгнать зловоние и вкусить его полную противоположность. Потерять себя — или найти себя — в этом дурманящем, насыщенном, как сама жизнь, запахе надежды.

Джеред спорит сам с собой.

Это кровь вампира. Она воплощает все, что я ненавижу. Я не могу этого сделать. Ясное дело, не могу.

Ну а если всего глоточек? Крошечную капельку? Вреда ведь от нее не будет, правда? Просто узнать, что это такое. Песня еще не кончилась, а бутылка уже прижимается к его губам, он закрывает глаза и медленно — очень, очень медленно — наклоняет ее.

Миф

Вернувшись домой, Питер с Хелен пьют кровь, лежа в постели. Они решили вести себя как культурные люди, поэтому пьют из винных бокалов, купленных в прошлом году перед Рождеством.

Нерешительно сделав несколько глотков, Хелен чувствует себя более бодрой и полной сил, чем когда-либо за последние годы. Она замечает, с каким вожделением Питер смотрит на ее шею, и прекрасно слышит его невысказанный вопрос. Не приятнее ли было бы выпить крови друг друга?

Он ставит бокал на тумбочку, наклоняется к жене и нежно целует ее в плечо. Хелен ловит себя на страстном желании выпустить клыки и забыться в экстазе взаимного кровопития. Но ей кажется, что это неправильно, что это заведомо ложный путь.

— Слушай, — тихо говорит Питер, — прости меня за то, что я тогда сказал.

Хелен не отвечает, она даже не сразу догадывается, за что он просит прощения.

Он поднимает голову от ее плеча и снова откидывается на подушку.

— Ну, за то, что орал на тебя, — поясняет он, словно читая ее мысли, — по поводу крови и остального. И я очень жалею о том, что ляпнул такое о нашем браке. Безответственная чушь, на самом деле я так не считаю.

У Хелен странное ощущение, будто она видит и слышит его впервые. А ведь он все еще хорош собой, отмечает она. Не роковой красавец, каким был его брат, но он милый, и на него приятно смотреть.

Правда, ей от этого грустно. До боли жаль впустую потраченных дней, недель, лет, что она прожила с ним и в то же время без него. И еще: если она надеется действительно начать с ним все сначала, без вранья и каких-либо недомолвок, самое трудное у нее еще впереди.

— Да нет, — отвечает она, — на самом деле ты во многом был прав. То, как я себя… ну, ты понимаешь… Иногда я и впрямь как будто играла чужую роль.

Хелен смотрит на лежащую рядом с кроватью книгу. Ту, которую читала к собранию литературного кружка. Она так ее и не дочитала, но планирует, хотя бы для того, чтобы узнать, чем все кончилось между героем и героиней. Скажет ли он ей, что это он убил всех живших на ферме воробьев, которых она так любила и чья гибель привела к ее срыву? А если он признается, простит ли она его за то, что он лишил ее пения птиц?

Хелен гадает, сумеет ли Питер простить. Есть ли шанс, что рано или поздно он смирится с правдой? Все-таки он, как никто другой, знал о незаурядных талантах Уилла и о методах, какими тот всегда добивался желаемого. Или лжи за все эти годы накопилось слишком много? Вынесет ли он известие насчет Роуэна?

— Что ж, — говорит Питер, — полагаю, все мы до какой-то степени играем роли, не так ли?

Он улыбается, и ее убивает необходимость стереть эту улыбку с его лица. Прямо сейчас.

— Питер, я должна тебе кое-что сказать, — начинает Хелен, всем телом дрожа от напряжения. — Насчет прошлого, которое до сих пор на нас влияет. Насчет Уилла, меня и насчет нас. Всех нас.

Его глаза слегка вспыхивают, словно он что-то вспоминает или как будто у него подтвердилось некое сомнение. Он смотрит на Хелен таким проникновенным взглядом, что на ум ей приходят слова Уилла, брошенные в субботу. Наш Питер всегда был снобом по части крови. Неужели он что-то заподозрил еще в брачную ночь?

Хелен гадает, замирая от страха: делает ли он сейчас какие-то выводы или уже давно сделал?

— Хелен, для меня важно лишь одно. Только это я всегда хотел знать, и ничего больше.

— Что именно?

— Понимаю, звучит по-детски, но я хочу знать, любишь ли ты меня. Мне просто необходимо это знать.

— Да. Я тебя люблю.

Как просто оказалось произнести вслух то, чего она ни разу не могла выговорить нормально, хоть сколько-нибудь убедительно, с момента своего обращения. Но теперь признание соскальзывает с губ совершенно естественно.

— Я тебя люблю. Я хочу с тобой состариться. Это мое самое большое желание. Но, Питер, я действительно считаю, что должна тебе все рассказать.

Муж смотрит на нее с ласковым упреком, словно это она чего-то не понимает.

— Послушай, Хелен, — отвечает он. — Многие люди даже не верят в наше существование. Мы для них — миф. Правда — это то, во что человек хочет верить. Мне ли не знать, я с этим каждый день на работе сталкиваюсь. Люди выбирают одни факты и игнорируют другие. Я понимаю, что во мне сейчас, наверное, говорит выпитая кровь, но я хочу верить в нас. В тебя и меня, понимаешь? В то, что мы с тобой — два человека, которые любят и в глубине души всегда любили друг друга, и ничто никогда не мешало и не могло этому помешать. Сейчас, возможно, это и миф, но, по-моему, если в миф очень твердо, всей душой верить, он станет реальностью. А я в нас верю, Хелен. Правда. — Питер заканчивает свою серьезную речь и улыбается жене давно знакомой улыбкой. Той самой бесшабашной улыбкой Рэдли, в которую она когда-то влюбилась. — И кстати, ты чертовски сексуальна.

Возможно, сейчас в нем действительно говорит кровь, думает Хелен, но ей очень хочется верить, что все у них может стать как раньше. Только, будем надеяться, без убийств. А спустя несколько часов, в течение которых они лежали, счастливые, без сна в темноте и каждый думал, что другой уже спит, Питер и Хелен одновременно тянутся друг к другу. В пылу объятий и поцелуев их зубы преображаются естественно и без сознательных усилий, как во сне. Это происходит как бы само собой — и вот они уже вкушают друг друга.

У обоих такое чувство, будто они никогда не делали этого раньше. По крайней мере так — без страхов и сомнений. И от этого у них рождается прекрасное ощущение тепла, словно они вернулись в дом, о котором всегда знали, но никогда по-настоящему не ощущали своего в нем присутствия. Когда сквозь шторы пробиваются первые мягкие лучи света, они прячутся поглубже в уютную тьму под одеялом, и Хелен ни на миг не задумывается о заляпанном кровью постельном белье.

Загрузка...