Семья убийц

Глава 1

Пятница, 6 мая, 10 часов 40 минут

Почки только-только распустились, листочки совсем еще маленькие, жалко жмутся один к другому и плачут – с нежной зеленой завитушки сползает слеза, нависая над мертвым лицом. С одной ветки капнуло, с другой – плачут березы над телом убитой девушки. Печально шелестит на ветру прошлогодняя трава, над головой покачиваются ажурные ветви папоротника – будто траурная гирлянда.

Родион Кауров смотрел на труп глазами профессионала, он следователь, убийство для него – рутинное дело, и все равно ему не по себе. Он еще не осматривал как следует тело, но уже насчитал четыре колото-резаные раны в районе правого подреберья. Били ножом или чем-то подобным, снизу-спереди под нижнее ребро. Били в печень, со знанием дела, возможно, провернув нож во время нанесения последнего удара. Крови много, она вытекала из ран, через рот. Глаза открыты, на лице гримаса ужаса.

Смерть, вероятно, наступила быстро, от быстрой кровопотери – трупные пятна на лице выражены слабо, бледные, на ногах их и вовсе не видно, хотя мышечное окоченение уже наступило. Заметен только прижизненный синяк на внешней стороне бедра чуть выше колена. И кровь. Умирая, девушка шарила руками в тщетных поисках спасательного круга, размазала кровь по лицу, испачкала воротник светлой своей курточки, пальцами провела и по ногам. Куртка легкая, болоньевая, застегнута на молнию снизу доверху. Юбка шерстяная, серая в клетку, достаточно теплая для майской прохлады. Но колготок нет. Полусапожки со сбитыми каблуками есть, а колготок, чулок или хотя бы гольф нет. Как будто убийца снял с жертвы белье. Но юбка не задрана, ноги разведены нешироко, и колготок поблизости нет – возможно, преступник унес их с собой. Но зачем? Неужели маньяк коллекционирует женское белье с убитых жертв? Но тогда почему на ногах полусапожки? Снять колготки, не тронув обувь, невозможно. Даже легинсы без удерживающих штрипок через полусапожки не снимешь.

Раздумывая, Кауров приложил палец к ямочке на своем подбородке. Девушка шла через березовую рощу по хорошо протоптанной тропинке, но в какую сторону, от реки к дороге или наоборот? И где находился убийца в момент удара, спереди от нее или сзади? Положение тела не давало точного ответа на эти вопросы, Кауров мог только предполагать. Скорее всего, девушка шла со стороны реки, преступник – навстречу, сблизился с жертвой и нанес удар. Но какой рукой? Девушка могла испугаться, возможно, в момент удара она разворачивалась на сто восемьдесят градусов, собираясь бежать. Если жертва повернулась к преступнику боком, он мог ударить правой рукой. Если она стояла как вкопанная, то, вероятнее всего, преступник бил левой. Тогда он левша. Или профессионал, который одинаково хорошо владел оружием как левой, так и правой рукой.

Кауров представил, как преступник прижался к девушке, обняв ее рукой за голову, и сразу же ударил ножом – раз, другой, третий… Быстро, мощно, наверняка. Из раны хлестала кровь, но преступник не обращал на это внимания и бил, бил, пока девушка не стала падать. Удерживая обмякшее тело, убийца стащил его с обагренной кровью тропинки на целый метр в сторону, уложил на спину. Теперь он мог делать с девушкой что угодно. Но юбку он не задирал, на жертву, раздвигая ей ноги, по всей видимости, не ложился. Но куда тогда делись колготки? Может, валяются где-то за кустами?

Возможно, преступник не прижимался к жертве. И зайти к ней он мог сзади, схватить за плечо, развернуть к себе… Дежурный следователь, криминалисты, судмедэксперт уже работают, осматривают место преступления и трупа, проводят анализ окружающей обстановки, составляют следовую картину. Нашлось дело и для розыскной собаки. Скорее всего, преступник все-таки прижимался к жертве, оставил свой запах на ее одежде – овчарка взяла след, повела кинолога к шоссе. И все это происходило без прямого участия Каурова. Он сейчас в роли стажера, а если точнее, наблюдателя. И это после двенадцати лет работы в прокуратуре, а затем и в Следственном комитете. Не повезло ему: попал под горячую руку избирательного правосудия, в тридцать шесть лет подставился под статью, а вместе с тем и под увольнение. В сорок два года восстановился в должности по суду, на прошлой неделе приступил к работе, в дежурную следственно-оперативную группу напросился сам, взяли, но возглавить не дали. Да он и не претендовал, во всяком случае, пока.

Группу возглавлял следователь Панаев, молодой человек с командирской выправкой и пышной, как у штатского, шевелюрой, суровая складка на лбу, взрослые не по возрасту глаза. Кауров помнил его еще безусым лейтенантом, неопытным птенцом, которого сам же ставил на крыло. Восемь лет с тех пор прошло, и в званиях они за это время сравнялись, и в чинах, а возможно, и в опыте. Паша Панаев смотрел на труп сверху вниз, важный, серьезный, неприступный, чем-то напоминающий стоящего на задних лапках сурка, в руке папка, на ней лист бумаги с робким пока наброском план-схемы места происшествия. Он так же, как и Кауров, пытался составить картину преступления, но при этом умудрялся смотреть далеко по сторонам. И первым заметил полковника Евграфова, который не просто шел, а надвигался, как тяжелая грозовая туча, верхушкой фуражки цепляя ветки деревьев. Чутье на начальство Панаев проявил с первых дней на службе, а Кауров так и не научился пресмыкаться перед высшей вельможной волей, глупо верил в справедливость, в равенство перед законом, за что и пострадал.

Панаев ничего не сказал, всего лишь выразительно глянул на Каурова. Не место здесь проштрафившемуся следователю, для всех будет хорошо, если он вдруг исчезнет. Неважно как, в воздухе растворится, сквозь землю провалится, лишь бы глаза начальству не мозолил. Евграфов очень разозлился, когда Каурова назначили к нему в отдел, даже, говорят, устроил сцену начальнику управления, но приказ изменить не смог. И объявил Каурову бойкот.

– Пойду колготки поищу, – кивнул Родион и повернул к купе молодых березок, опутанных пышным кустом боярышника.

Евграфов его увидел, гневно выстрелил взглядом, но не крикнул, не остановил.

– Какие колготки? – запоздало и в недоумении спросил вслед Панаев.

Но Кауров как будто не услышал его. Если Панаев не понял, о чем речь, значит, он не обратил внимания на отсутствие колготок, чулок и тому подобного. Если не понял, то придется объяснять, но некогда, поскольку Евграфов уже остановился возле трупа. И при этом смотрел на Каурова как на убийцу, который сбегал с места преступления.

Белья за кустом не оказалось, впрочем, Кауров и не рассчитывал найти его. И березки высокие, и куст пышный, через такой барьер колготки не перекинуть, если, конечно, не обмотать ими булыжник, например. Под прикрытием кустов Кауров вышел на тропинку вдалеке от места преступления и поспешил к реке.

Он примерно знал местность и на карту глянул, пока ехал сюда. Река, лес, шоссейная дорога, за которой чуть в стороне поселок Макаровский. От дороги до реки примерно два километра с запада на восток, девушку убили примерно на середине пути. Смарт-часы на руке считали пройденные шаги, переводили их в метры. Действительно, примерно через километр пути Кауров вышел на берег реки с песчаным пляжем, с надпойменной террасой с кустарниковым подлеском. К пляжу, пересекая подлесок с юга на север, вел проселок, образуя с тропинкой т-образный перекресток. Дорога эта делала резкий поворот, ныряла под горку, тянулась через пойму и исчезала у самой воды. Пляж пользовался спросом, люди здесь купались, загорали, жарили шашлыки, оставляя после себя мусор и обгоревшие одноразовые мангалы. Причем пикник устраивали совсем недавно, на маевку, пустые бутылки, картонные упаковки под сок у кострища еще не подернулись пылью, хотя уже и успели побывать под дождем. И следы от машин свежие, но заметно размытые.

Совсем свежий след от протектора Кауров обнаружил на дороге через подлесок, в месте, где она сворачивала к пляжу. Спуск довольно крутой, видимо, водитель не рискнул съехать с террасы на пляж, развернулся в подлеске и взял обратный курс. Но, возможно, какое-то время машина оставалась на развороте. Полянка тихая, живописная, с одной стороны лес, с другой река, справа-слева кусты. Здесь же начиналась и тропинка через лес, на которой и произошло убийство. Возможно, именно этот автомобиль и привез девушку, но что-то заставило ее уходить отсюда пешком. Или даже убегать.

Кауров осмотрел почти лишенный дерна грунт на месте разворота, след отпечатался довольно четко. Совсем свежий след, не тронутый влагой. Резина широкая, сантиметров тридцать, не меньше, рисунок симметричный относительно плоскости, проходящей через середину протектора. Водитель разворачивал машину в два приема: сначала дал задний ход, остановился и потом направил передом – в нужном уже направлении. Остановка могла затянуться и на час, и на два. Остановка с видом на реку. И с девушкой в салоне.

Кауров присел, заметив на траве темные пятна. Неужели кровь? Он осторожно потрогал траву пальцем, понюхал – слегка пахло бензином. Совсем недавно здесь действительно стоял автомобиль – причем с включенным двигателем. Кауров осмотрел еще только набирающий силу куст рябины, переключился на боярышник – ничего. Зато на тонкой веточке крушины, опустив ее чуть ли не до земли, висел использованный презерватив. Чуть дальше между кустами валялись колготки, снятые вместе с трусиками. Их скрутили в узел, тем самым уменьшив аэродинамическое сопротивление, поэтому смогли отбросить относительно далеко от машины. Трогать Кауров ничего не стал, вернулся к месту стоянки подозрительного автомобиля. А на полянку выходил из леса полковник Евграфов, один, без сопровождения. Широкий морщинистый лоб, густые кустистые брови, глаза черные, как волчьи ягоды, бесцветные губы недовольно сжаты в ниточку.

– Я вот тоже подумал, откуда и куда шла наша русалка, – пристально глядя на Каурова, едва двигая губами, проговорил Евграфов.

– Русалка? – Родион повернул голову и глянул на реку.

– Что она здесь делала ночью? – Евграфов не сводил глаз с подчиненного.

– Жила активной половой жизнью.

Кауров показал на презерватив, Евграфов подошел, глянул.

– Безопасный секс, – прокомментировал он. – С летальным исходом.

– И с порывами страсти, – кивнул Кауров.

Он подвел начальника к месту, откуда тот мог увидеть свернутые в узел колготки с просвечивающими под ними трусиками.

– Думаешь, это вещи потерпевшей? – Евграфов ощупал пальцами козырек своей фуражки, как будто проверял, на месте она или нет.

– Уверен. Думаю, дело было ночью, в темноте, он выбросил колготки, она не смогла их найти. Обиделась и ушла.

– Он – это подозреваемый? – Евграфов сверлил глазами Каурова.

Они работали вместе, одно время даже дружили, пока не разошлись во взглядах на правосудие. Евграфов работал грубо, напористо, не особо вникая в суть дела. Руководствовался простым принципом: кто находился рядом с жертвой в момент преступления, тот и виноват. Если подозреваемый не соглашался с предъявленным обвинением, Евграфов попросту ломал его, заставляя подписать признание. Без всякого зазрения совести мог отправить на скамью подсудимых заведомо невинного человека. И отправлял. И доводил дело до победного для себя финала. Кауров не соглашался с его методами работы, выговаривал ему в глаза, Евграфов обижался, а когда представился момент, подставил подножку.

– Не подозревать мы его, конечно, не можем, – пожал плечами Кауров.

– Давай без соплей, майор! – презрительно и с угрозой во взгляде, поморщившись, сказал Евграфов. – Тут все ясно как божий день. Парень во время ночного свидания привез сюда девушку, они поссорились, она сбежала, он ее догнал и убил. Все очень просто.

– Привез на автомобиле с широким протектором. Я думаю, это был внедорожник.

– Внедорожник? – задумался Евграфов.

А вдруг это автомобиль премиум-класса, а если еще и новый? А если машиной управлял кто-то из сильных мира сего или их отпрысков? Если так, то вину придется перекладывать на кого-то другого, небескорыстно, разумеется. Угождать Евграфов умел и даже любил, за солидное вознаграждение, моральное, а еще лучше, материальное.

– Думаю, машина не совсем исправная, – предположил Кауров. – Или с топливной форсункой проблема, или какие-то свечи мертвые.

Он смотрел на пятно, пахнувшее бензином. Конденсат, капающий из выхлопной трубы, как правило, не имеет ни цвета, ни запаха, значит, дело не только в перепадах температур.

– То есть машина не совсем новая.

Евграфов даже не пытался следить за взглядом подчиненного. Его совершенно не интересовала деталь, которая сподвигла Каурова на предположение о неисправной машине. Он смотрел ему прямо в глаза, раздумывая. С одной стороны, простой смертный в роли подозреваемого избавлял его от головной боли, с другой – отпадала возможность прогнуться в свое удовольствие перед важной персоной.

– Или совсем не новая.

– Найди мне этого парня, майор! – потребовал Евграфов.

Кауров кивнул. Ему нужно участие в расследовании этого убийства, и не так сейчас важно, поручат ему дело целиком или оставят в распоряжении того же Панаева. Лишь бы только не задвинули на задний план.

– И смотри у меня! – пригрозил Евграфов, поворачиваясь к нему спиной.

Кауров поджал губы, глядя ему вслед. Евграфов требовал от него полного подчинения, он не оставлял ему права на самостоятельный, отличный от утвержденного начальством ход мысли, а тем более следствия. Если подозреваемым окажется обычный человек, привлекать его без всяких сомнений и угрызений. Если под пресс правосудия попадет влиятельное лицо, нужно будет проявить гибкость и пойти на компромисс. Никакой принципиальности, как в случае с господином Натаровым.

Это ведь из-за Натарова Кауров попал в переплет. Владелец металлургического комбината подозревался в убийстве своей любовницы, вину на себя взял его водитель, дело закрыли, но Кауров не успокоился. Он собрал веские доказательства против Натарова, даже смог выдвинуть против него обвинение, но до суда дело так и не дошло. Кауров шел напролом, не считаясь с опасностью, ему и угрожали, и пытались купить, но ничего не помогало. Тогда его просто подставили, подложив ему в стол конверт с деньгами. В память намертво врезался момент, когда дверь с треском открылась, и в кабинет ворвались представители управления собственной безопасности. Оперативники знали, где находится подкинутая взятка, деньги нашли сразу. На Каурова надели наручники, поместили под стражу, два месяца длилось следствие, за это время его успели уволить. Суд, как ни странно, вынес оправдательный приговор, появилась возможность восстановиться на службе, но взыграла обида, Кауров глушил ее алкоголем, молодая жена не выдержала его душевных страданий, ушла к родителям. Он не бегал за ней, думал, сама вернется, даже представлял, как Марина приходит к нему с повинной головой и получает прощение.

Но Марина не вернулась, через год вышла замуж, а Кауров продолжал спиваться, теряя человеческий облик. Только каким-то чудом он смог остановиться, взяться за ум, даже занялся адвокатской практикой, но в ней не преуспел. Пытался, но так и не смог заставить себя защищать убийц, воров, бандитов – всех, по кому плакала виселица. Однажды он смог доказать непричастность подсудимого к изнасилованию, добился оправдательного приговора, но этот успех славы ему не принес, он так и остался в списке неудачников. В конце концов Кауров обратился в суд с требованием восстановить его на службе и выиграл дело. Правда, добиться выплат за шесть лет вынужденного прогула не удалось, материальную компенсацию присудили только за два года, но это ведь тоже немало.

А Евграфов процветал, шесть лет назад он работал обычным следователем в звании майора юстиции, сейчас уже полковник, начальник отдела. И Кауров совсем не прочь наверстать упущенное, проявить себя, продвинуться по службе. Вдруг повезет, а если нет, ничего страшного. Жизнь научила его довольствоваться малым, уступать дорогу сильным, сдерживая гордыню. Что ж, он готов и дальше держать амбиции в узде, слушаться старших, не перечить тому же Евграфову, но своим главным принципам не изменит. Если от этих принципов что-то осталось…

Глава 2

Пятница, 6 мая, 15 часов 20 минут

Ветер легкий, шелест веток тихий, деревья нашептывают, кусты: «Зря ты, Кауров, не уехал, не видать тебе здесь удачи». Может, и зря… Личность потерпевшей не установлена, свидетели не выявлены, орудие преступления не обнаружено, собака потеряла след убийцы у шоссе, похоже, преступник сел в машину и уехал. Следователь и криминалисты отработали место преступления, собрали материал для дактилоскопической, биологической, трасологической и одорологической экспертиз, тело погибшей девушки отправили в морг – для дальнейшего исследования. Место преступления опустело, но работа продолжается, Панаев возится с бумагами, подбивает материалы для возбуждения уголовного дела, составляет поручения для оперативников, им нужно выяснить личность потерпевшей и выйти на ее окружение. И Каурову нашлось бы дело, но тот же Панаев не позвал его с собой, криминалисты и оперативники реагировали на него как на пустое место, да и в микроавтобусе тесно. Может, потому Родион и решил остаться наедине с природой – в ожидании возможного свидетеля. Или даже преступника.

Погода отличная, на небе ни облачка, солнце в силе, яркое, теплое, но что-то не видно желающих освежиться в реке. Земля еще не прогрелась, вода холодная, может, к вечеру люди появятся. Сегодня пятница, главный праздник недели, Кауров и сам бы с удовольствием пропустил стаканчик-другой портвейна в этом живописье с видом на реку. Он преодолел в себе пагубную страсть, но иногда так тянет выпить и закурить. Но и курить он бросил. Назло себе. В наказание за неудачи. Сам пустил свою жизнь под откос, сам за это и расплачивается.

Из шепота листвы, из птичьего щебета выплыл, постепенно нарастая, шум автомобильного двигателя. В поле зрения появился черный, не первой молодости «Ниссан-Патфайндер». Дым из выхлопной трубы не валил, но двигатель работал шумно и нестабильно.

Автомобиль остановился у съезда на пляж, водитель выключил двигатель, вышел, настороженно огляделся. Молодой человек лет двадцати пяти, невысокий, плечи расправлены, голова приподнята, такая вот компенсация недостатка роста. Парень явно нервничал, чего-то боялся, даже ноги подгибались, так его клонило к земле – как солдата при артобстреле. Но голову он не опускал: сказывалась годами отточенная привычка.

Парень осторожно подошел к кустам, в районе которого совсем недавно находились презерватив и свернутые в узел колготки. Сначала он шарил глазами по сторонам, затем крутил головой в тщетных поисках исчезнувших предметов и вещей. Каурову ничего не оставалось, как прекратить его мучения.

– Презерватив и колготки изъяли – все как положено, под протокол!

Он выходил из-за куста, за которым прятался, на молодого человека смотрел с фальшивым, но лишенным злорадства сожалением и его растерянностью не наслаждался. Подозреваемый чуть не подпрыгнул от неожиданности, краска сошла с лица.

– О чем это вы? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Майор юстиции Кауров, следственный комитет!

– А причем здесь презерватив? – От волнения у парня дернулась правая щека, но почесал он почему-то левую.

– Экспертиза покажет, причем.

– Какая еще экспертиза?

– Судебно-медицинская. А трасологическая и автотехническая экспертизы подтвердят, что вчера ночью на этом месте стояла ваша машина. Также эксперты исследуют вашу машину… Продолжать?

– Что продолжать?

– С кем вы вчера здесь находились?

– Я находился?

– Предъявите, пожалуйста, документы!

– У меня нет… То есть документы есть, но только водительские права!

Кауров усмехнулся и кивнул: ему все равно, паспорт или права, главное, установить личность подозреваемого. Парень полез в карман, достал портмоне, вынул из него водительские права, а Кауров попросил еще и техпаспорт.

Права принадлежали Глицевичу Максиму Дмитриевичу, а машина – его отцу, прописанному в поселке Макаровском.

– В страховку вписаны, Максим Дмитриевич? – спросил Кауров.

Получив утвердительный ответ, он велел отвезти его в город, в следственное управление.

– А потом что? – с тревогой спросил Глицевич.

– А потом допрос. И сбор образцов биологического материала… Это же вы вчера выбросили презерватив? – Кауров кивком указал на куст.

– Ну, презерватив… – вздохнул парень.

– С кем вы здесь были?

– С Ларисой…

– Вы уже знаете, что с ней случилось?

– А что с ней случилось?

– Убили Ларису!

– Как это убили? – фальшиво удивился Глицевич.

– Поехали! – Куров положил руку на горячий капот автомобиля.

– Куда?

– Или я вынужден буду применить силу.

– Ну да, я слышал, что убили какую-то девушку.

– Кто убил?

– Я не знаю!

– А сейчас сюда зачем приехал?

– Посмотреть…

– Нашли мы твой презерватив, Глицевич! И колготки, которые ты зачем-то зашвырнул в кусты. Зачем ты это сделал?

– Да сам не знаю, что на меня нашло. Веселья захотелось, не знаю.

– Лариса искала колготки?

– Да… Темно было, кусты… А я еще сказал, что там под кустами змеи, они сейчас просыпаются, злые, голодные. И особо ядовитые… Это правда, что Ларису убили?

– Правда.

– Это не я!

– А кто?

– Да я откуда знаю?.. Лариса обиделась, накричала на меня и ушла.

– Куда?

– В лес. Там тропинка…

– Ты пошел за ней?

– Не-ет! – мотнул головой Глицевич.

– Лариса ушла, и тебе было все равно?

– Да нет, я поехал за ней.

– На машине, через лес?

– Зачем через лес? Тропинка на шоссе выходит, я знаю, где, поехал, встал. Думал, она успокоится, думал, домой ее отвезти.

– Отвез?

– Так не вышла она!

– И ты уехал?

– Ну, а если она нарочно не выходила? Не хотела ко мне выходить. Что я, бегать за ней должен?

– А куда везти Ларису собирался?

– Она в Демьярске живет, на улице Парижской Коммуны, дом не назвала.

– И ты собирался отвезти ее домой, – уточнил Кауров.

– Так я и вез ее домой!.. Просто по пути решили заехать, – Глицевич кивком указал на реку.

– А ехала она откуда?

– Автобус у них сломался, я смотрю, стоит, голосует, ну я остановился. Я ж не какой-то там…

– С вещами ее забрал? Что у нее там было, сумка, чемодан?

– Сумка дорожная.

– Где сумка?

– В машине у меня осталась…

– Поехали!

– Куда?

– Сумку в управление отвезем! – усмехнулся Кауров. Не уловил он логики в объяснениях. Глицевич вошел в раж, зашвырнул колготки за куст, Лариса могла психануть и даже забыть о своей сумке. Парень отправился за ней, собираясь отвезти ее домой, но не дождался и уехал. А до Демьярска километров двадцать, пешком очень далеко, на попутной машине опасно, и Глицевич не мог этого не знать. И про сумку в машине он знал, понимал, что Лариса может обвинить его как минимум в краже. Но тем не менее он уехал, можно сказать, оставил девушку в беде. Или он подлец и вор, или убийство – его рук дело. Сначала убил, а потом уже уехал.

– Всего лишь сумку? – тешил себя надеждой Глицевич.

И даже на какое-то время поверил, но в дороге надежды развеялись. Он косо глянул на Каурова.

– Вы думаете, что это я убил?

– Надеюсь, что нет.

Кауров не хотел обострять и без того непростую ситуацию. Сейчас он пытался одним выстрелом убить двух зайцев – и добраться до управления самому, и доставить к месту назначения подозреваемого вместе с его автомобилем. Задача непростая, поскольку Глицевич в отчаянии мог направить свою машину в придорожный столб. Если убийца он, то его ждет безумно долгий тюремный срок, одна мысль об этом – тяжелейший удар по психике. Нервы не выдержат, рука дернет руль…

– Наде-етесь?!. Да вам за радость человека посадить! Невиновного!

– Может, там у реки еще кто-то был? Может, ты кого-то видел? – чтобы успокоить страсти, спросил Кауров.

– Кого я видел?.. – встрепенулся Глицевич и даже немного снизил скорость.

– Может, за Ларисой кто-то пошел?

– Не знаю, не видел… Но там на поляне машина стояла, – парень быстро глянул назад и стал притормаживать.

– Где там?

– У реки, недалеко от нас. Могу показать!..

Кауров усмехнулся. Он дал подсказку, Глицевич за нее ухватился и на ходу придумал посторонний автомобиль. Как утопающий за соломинку схватился.

– Номер, марка?

– Номер не разглядел… Да и с маркой непонятно, кажется, «Патфайндер», но, может, я ошибаюсь. Темно было. А машина с выключенными фарами стояла. И подсветка номеров не горела.

– А почему сразу не сказал?

– Да как-то не подумал…

– Мы проезжали мимо места, где машина эта стояла?

– Да.

– Понятно.

– А я все равно покажу! – вышел из себя Глицевич.

Но машину развернул аккуратно, спокойно, не психуя. Кауров смотрел на него, сдерживая раздражение. Вдруг «Патфайндер» на берегу реки не вымысел?

Глицевич вернулся к реке, остановил автомобиль перед зеленеющей рябиной, заглушил двигатель, вынув ключ зажигания. И выскочил из машины, как будто решил убежать от Каурова, но далеко не ушел, встал, раскинув руки.

– Здесь машина стояла, вот, на полянке. Тут до нас метров пятьдесят было.

Глицевич смотрел на полянку, которая действительно находилась неподалеку от их с Ларисой места. Кусты здесь вялые, трава хилая, грунт глинистый, местами лишенный дерна. След колеса отпечатался довольно хорошо.

– Ключи! – потребовал Кауров.

Сначала он отобрал у подозреваемого ключи от машины, только затем склонился над отпечатком протектора.

Сам по себе этот след ни о чем не говорил. Май, весна, время любви, а место у реки пользовалось спросом, может, какая-то парочка на машине нашла здесь уединение. И все-таки Кауров достал телефон, сфотографировал на всякий случай след. И место, где предположительно находился внедорожник, обошел, хотя и не обнаружил ничего подозрительного, ни свежего окурка, ни бутылки из-под воды.

– Правда, машина здесь стояла!.. Точно, это «Ниссан» был!.. – от нервного возбуждения шея у парня стала длиннее обычного.

– И что? – хлестко спросил Кауров.

– А если там убийца был! Может, он один, без бабы приехал! А тут смотрит, Лариса в лес уходит, он за ней…

– Что ты видел?

– Машину видел.

– Что ты слышал?

– Слышал, как двигатель работал. Потом заглох. Мы тогда только-только подъехали, я дверь открыл… Ну точно, машина за нами ехала! Может, за нами следили! Или за Ларисой! – Глицевич лихорадочно моргал, глядя на Каурова.

Кожаная курточка на нем нараспашку, темно-серое поло, джинсы с накладными карманами, синие кроссовки с белой подошвой. Одежда не совсем новая, но и не заношенная, к тому же чистая, следов крови не заметно.

– Ты в этой одежде вчера здесь был? – спросил Кауров.

– Да.

– Не переодевался?

– Только белье сменил… А что?

– Отношения с Ларисой были?

– Отношения?!.. Ну да, все было! – не удержавшись, загадочно улыбнулся Глицевич. – Все на добровольной основе!.. Она такой горячей штучкой… – парень осекся, осознав неуместность восторга.

– Обнимал ее?

– Ну так!..

– В одежде был, когда обнимал?

– Не совсем…

– Поло снимал?

– Да нет…

– Думаю, у тебя есть шанс выкрутиться, – в раздумье проговорил Кауров.

Если экспертиза выявит на одежде биологические следы Ларисы, ее запах, но не обнаружит следы крови, можно будет делать выводы. Хотя бы потому, что Глицевич не мог убить, не испачкав одежду кровью. И это действительно шанс для него выпутаться из истории с убийством.

– А я могу позвонить?.. Мне же полагается адвокат?

– Полагается, – кивнул Кауров. – С момента фактического задержания.

– А я задержан?

– Пока нет.

Кауров неуверенно качнул головой. Фактическое задержание – вопрос довольно-таки сложный, законом очерчен расплывчато. Физическое задержание вроде бы и произошло, а юридического оформления пока нет. Нужно составить протокол, довести до подозреваемого его права, в том числе на защиту, опять же под подпись. Тогда уже можно будет говорить об адвокате.

– А отцу я могу позвонить? – спросил Глицевич, вынимая из кармана смартфон.

– Можешь, – кивнул Кауров и ловким движением вырвал из руки мобильник. – Из управления.

– Значит, я все-таки задержан?

Парень смотрел на следователя, а видел, казалось, свое будущее. Решетки там, колючая проволока, вышки с часовыми. Страх перед тюрьмой искажал лицо, в глазах паника.

– Я же говорю, у тебя еще есть шанс выкрутиться. Главное, сейчас без глупостей.

– Ну да, конечно… – кивнул парень.

И, бросив на Каурова нервный, но вполне осмысленный взгляд, резко повернулся к нему спиной. Но убежать не смог, споткнулся о вовремя подставленную ногу, потерял равновесие и стал падать.

Кауров толкнул его в плечо, ускоряя падение, но Глицевич все-таки удержался на ногах. И даже попытался ударить в ответ. Кауров перехватил его руку, крепко сжал запястье, а кисть заломил назад. От боли Глицевич со стоном опустился на колено. А Кауров полез в карман за парной нейлоновой стяжкой. Стальные наручники он при себе не держал, а пластиковые были.

Глава 3

Пятница, 6 мая, 18 часов 43 минуты

Куртка в одном опечатанном пакете, джинсы в другом, кроссовки в третьем. Задержанного раздели практически догола, взамен изъятого предложив застиранную пижаму на два размера больше, из-за чего казалось, будто Глицевич находится в смирительной рубахе. Протокол задержания составлен, права доведены, задержанный уже позвонил домой, в нескольких словах описал ситуацию, отец пообещал адвоката в ближайшее время. Эта поддержка обнадежила парня, помогла ему взять себя в руки.

– И слова не скажу, пока не будет адвоката! – Глицевич откинулся на спинку стула за приставным столом и скрестил на груди руки.

– Как вам угодно, – кивнул Кауров.

Глицевича лишили одежды, взяли смывы с рук, из полости рта, носа, срезы с ногтей, волосы. Процедура, понятые, протоколы по каждому изъятию образца, документальное оформление каждой процедуры. Все бумаги нужно правильно заполнить, приобщить к делу, да так, чтобы никакой адвокат не придрался. С протокола задержания снять копию – для прокурора. Работы много, а в протоколе допроса даже «шапка» не заполнена. И никаких перспектив. Дело поручено Панаеву, фактически Кауров стелил бумагу под задержание ради него.

И Панаев как будто ждал, когда Кауров закончит канцелярскую возню, соберет все бумаги в папку. Но появился он не один, а сопровождая Евграфова, с появлением которого в кабинете стало невыносимо тесно. Кауров поднялся, Евграфов заметил это и кивком указал на освободившееся кресло. Кауров вышел из-за стола, освободив начальнику место. В отделе он еще не совсем освоился, но кабинет в свое распоряжение уже получил.

– Ты с потерпевшей был? – устраиваясь в кресле, спросил Евграфов. На задержанного он смотрел как на своего личного врага, грозно, гневно.

– Глицевич Максим Дмитриевич, – пояснил Кауров.

– Был, – кивнул парень, забыв об адвокате.

– Колготки зачем снял?

– Мы любовью занимались.

– А выбросил зачем?

– Пошутить хотел.

– Пошутил?

– Да глупо как-то вышло. Лариса обиделась, ушла, – вздохнул Глицевич.

– А ты за ней!

– Да нет!..

– Ты за ней! – Евграфов не спрашивал, он уверенно заявлял.

– Да нет, я в объезд поехал, думал по пути перехватить.

– Перехватил?

– Так не было ее. Я подумал, что Лариса меня опередила. И уехала.

Кауров удивленно повел бровью, глядя на Глицевича. Ему он говорил совсем другое. В первой версии Лариса не выходила на дорогу назло нему, а сейчас она, оказывается, успела уехать. И как ему после этого верить?

– Не уезжала она. В лесу осталась.

– Так я же не знал!

– Знал!.. Все ты знал!.. Нож куда дел?

– Какой нож?! – встрепенулся Глицевич.

– Которым ты убил!

– Не убивал я!

– Ну да, – презрительно скривил губы Евграфов.

– Где мой адвокат? Я ничего не скажу без адвоката!

В ответ Евграфов грозно глянул на Каурова.

– Почему задержанный без наручников?

Глицевич фактически оказал сопротивление, пытался сбежать от правосудия, Кауров имел полное право держать его в наручниках, но распорядился их снять. Возможно, Глицевич вовсе не убийца. Но объяснять Кауров ничего не стал, отделался стандартным ответом.

– Виноват!

– А почему не за стеклом? Почему не в клетке?.. Этот зверь человека убил!

– Я не зверь! – жалко возмутился Глицевич.

– Зверь! – Евграфов вперил в него взгляд. – И твое место в клетке!.. Но ты на это не надейся! Сидеть будешь в общей камере! Как убийца и насильник! Как убийца и насильник чей-то сестры, жены, дочери!.. Завтра же там и окажешься! Завтра! И поверь, никакой адвокат не спасет тебя от расправы!

– Но я Ларису не насиловал!

– Это ты скажешь своему адвокату! Потом! – зловеще усмехнулся Евграфов.

– И не убивал, – подавленно пробормотал Глицевич.

Евграфов крепко задумался, вытянув губы трубочкой и закатив глаза. Глицевич успел вспотеть, пока тянулась пауза.

– Ну хорошо, не насиловал… – наконец согласился он. – Но убил!

– Нет! – мотнул головой Глицевич.

Но Евграфов как будто и не заметил этого.

– Как Лариса оказалась у тебя в машине?

– У них автобус сломался, я подобрал.

– И сразу на речку?

– Ну да.

– И она сразу отдалась?

– Сразу…

– Тебе не показалось это подозрительным?

– Ну, не знаю…

– А если показалось, если она проститутка? Если у нее гонорея, СПИД, сифилис, гепатит?.. Она тебя об этом предупредила?

– Нет.

– Значит, сам догадался! И разозлился! Это ты в гневе швырнул колготки в кусты, Лариса стала уходить, ты ее догнал… Ты действовал в состоянии аффекта, парень! Знаешь, что это такое?

– Сильное душевное волнение?

– Это всего три года лишения свободы!.. Ты чувствовал озноб, онемение рук, у тебя был холодный пот?.. – спросил Евграфов и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Если было, мы тебе поверим. И разрешим написать чистосердечное признание с указанием признаков аффекта. Ты пишешь чистосердечное признание, мы подводим убийство под состояние аффекта, передаем дело в суд, и ты получаешь свои законные три года. А может, и два. Условный срок, извини, обещать не могу.

– Мне нужно посоветоваться с адвокатом!

– Адвокат скажет тебе, что шансов выйти сухим из воды у тебя нет. Потому что, кроме тебя, убить Ларису никто не мог.

– Ну, там машина рядом стояла, – беспомощно пробормотал Глицевич.

– Ну хорошо, машина так машина, адвокат так адвокат, – поднимаясь из-за стола, разочарованно глянул на него Евграфов. – Пусть будет, как должно быть. Изнасилование, убийство с особой жестокостью, камера с уголовниками. И двадцать лет лишения свободы. Или даже пожизненное заключение… Панаев, оформляй! И про меня забудь! Я этому зверю помогать не буду!..

Евграфов направился к выходу, Кауров мог угодить ему, но дверь открывать не стал. Он держал себя в руках, даже не пытался возражать, спорить, но Евграфов вызывал у него отвращение, и кланяться ему – себя не уважать.

– Ну хорошо! – не выдержав остроты момента, сломался Глицевич.

– Что хорошо? – Евграфов остановился, но не повернулся к нему.

– Если в состоянии аффекта, то хорошо, я напишу признание.

Кауров качнул головой, выразительно глянув на несчастного, Евграфов это заметил. И снисходительно усмехнулся. Дескать, учись работать.

– Панаев, оформляй аффект! И три года лишения свободы!

Евграфов сам открыл дверь, с укором глянув на Каурова. Начальству нужно угождать, двери открывать, кофе подавать, каштаны из огня таскать. Кауров сделал вид, что не понял намека, а Евграфов кивком поманил его за собой.

– Что-то не так, майор? – спросил он, глянув на Панаева, который угодливо закрывал за ним дверь.

– Глицевич правильно все понимает, в этом деле всё против него. – Кауров старался четко излагать свои мысли.

– И всё против него и все… Или не все? – в поисках подвоха глянул на него Евграфов.

– На ноге потерпевшей обнаружен свежий прижизненный синяк, возможно, Глицевич действовал грубо, возможно, даже изнасиловал потерпевшую.

– А затем убил!

– Очень может быть.

– Давай без ромашек, любит – не любит. Глицевич убил! Я эту шкуру насквозь вижу!.. Кстати, как фамилия потерпевшей?

– Мирошникова. В машине Глицевича обнаружена ее сумочка.

– Ну вот видишь, и личность потерпевшей установил, и подозреваемого задержал. Неплохой старт, Родион Валерьянович! Завтра заступаешь на дежурство официально. И дело Каплунова возьмешь. Ты меня понимаешь?

– Все понятно.

– И давай без самодеятельности!

– Понял.

– Я ведь с тобой церемониться не буду! – Взгляд Евграфова стал ледяным. – Вылетишь как пробка!.. Продолжать?

– Не надо.

– Вот и хорошо!

Евграфов улыбнулся, поднял руку, собираясь похлопать Каурова по плечу, но даже не прикоснулся к нему. Всем видом дал понять, что не смог преодолеть брезгливость.

Панаев уложился в полчаса, получил чистосердечное признание и под конвоем передал Глицевича в отдел МВД Центрального района, здание которого находилось неподалеку. И криминалистическая лаборатория там, и одежду подозреваемого отправили туда же, но работа экспертов Панаева сейчас не интересовала, он собрался домой. Признание получено, задержанный поступил в распоряжение полиции, пусть уголовный розыск возится с ним, разбирается с его родителями и адвокатом, а следователь Следственного комитета может отправляться домой – с чувством исполненного долга. А завтра с новыми силами продолжить работу – готовить постановление о привлечении Глицевича в качестве обвиняемого, нести ходатайство в суд о заключении под стражу…

Но прежде чем уйти, Панаев заглянул к Каурову. Что-то смутило его в показаниях Глицевича, не поверил он в искренность раскаяния. И, возможно, испугался. Завтра Глицевич одумается, заявит, что следствие оказывало на него давление, Евграфов, разумеется, сделает удивленные глаза, и все шишки посыплются на Панаева.

– Еще не уходишь? – спросил он, закрывая за собой дверь.

– Да вот тебя жду, – усмехнулся Кауров.

– Чего?

– А тебя ничего в деле Глицевича не смущает? Может, поделишься соображениями?

– Я?! С тобой?.. Я думал, ты мне что-то скажешь.

– На одежде Глицевича не было крови. А должна быть. Много крови должно быть, а на ней ни капельки.

– У него было полно времени, чтобы переодеться.

– В сумочке у потерпевшей нашли помаду розово-малинового цвета. Помаду того же цвета я видел на поло Глицевича. Это Мирошниковой помада. Значит, поло он точно не менял.

– Ну так, может, куртку сменил. Куртку залило кровью, а на поло ни капли не попало… Нужно ждать заключения экспертизы.

– Поло с длинным рукавом, на рукав хоть что-нибудь да попало бы.

– Ну может… А заключение все равно нужно ждать.

– Да нам-то спешить некуда.

– Машина там какая-то, «Ниссан» внедорожный. Глицевич сказал, что ты след протектора сфотографировал.

– Это на всякий случай.

– Свежий след?

– Свежий, – подтвердил Кауров.

– Может, правда была машина? – Панаев проникновенно смотрел на него.

Но Кауров ему не верил. Евграфов мог устроить проверку на лояльность, а для этого отправить к нему Панаева с провокационной просьбой прояснить и проанализировать ситуацию.

– Может, и была.

– Думаешь, Мирошникову выслеживали?

– Не знаю.

– Может, это не Глицевич убил?

– Не знаю. Знаю только, что Глицевич еще тот сукин сын. Почему он не дождался Мирошникову? Почему уехал без нее?.. Мог бы сходить, посмотреть, что с ней.

– Сукин сын, – кивнул Панаев. – Причем не наш сукин сын.

– Ну да, – усмехнулся Кауров.

Евграфов уже успел выяснить, кто такой Максим Глицевич. Отец простой фермер, хотя и зажиточный, с такого много не возьмешь, так что можно не церемониться, пускать его под пресс. Но завтра может выяснится, что за подозреваемым стоит очень влиятельный дядя, например, и тогда Глицевич станет своим сукиным сыном. И тогда тому же Панаеву придется вертеться в поисках другого козла отпущения. На роль которого могут назначить кого-нибудь из тех, кто ехал в автобусе с Мирошниковой. Или какого-нибудь дружка Глицевича возьмут в оборот. Фальсификация – вторая натура полковника Евграфова, а Панаев его любимый ученик.

– Как думаешь, отправлять криминалиста снимать колесо с «Ниссана»?

– А это тебе, Павел Яковлевич, решать. Дело твое, тебе решать, казнить или миловать.

– А твое дело сторона?

– Мое дело – мое начальство. Мое начальство сказало: надо! Я ответил: есть!

– Ну, начальство…

– Ты пока что еще не мое начальство, поэтому мне пора идти. Ты же не против?

– Домой?

– А куда же еще?

– Как там у тебя на семейном фронте? Я слышал, жена от тебя ушла, не вернулась? – с плохо скрытым злорадством спросил Панаев.

Только сам Кауров знал, каких усилий стоило ему сдерживать себя в таких случаях. И сейчас он смог сжать нервы в кулак, ответив подлецу беспечной улыбкой. Дескать, не вернулась жена, но не велика печаль. А стоило Панаеву уйти, как рука потянулась к нижнему ящику стола, где у Родиона в прошлой жизни обычно лежала бутылка коньяка или виски. Сейчас там ничего нет. И не будет.

По дороге домой Каурова потянуло в знакомый бар пропустить стаканчик-другой шотландского скотча, но искушение не смогло взять верх над разумом. В свои сорок два года Кауров начинал новую жизнь без права на ошибку, надо будет, он скрутит себя в бараний рог, но не оступится, не свалится в пропасть, откуда ему уже никогда больше не подняться.

Глава 4

Пятница, 20 мая, 09 часов 25 минут

Рука легкая, прикосновение нежное, пальцы мягко скользят по волосам, касаются щеки. Рука у Марины красивая, пальцы длинные, ей всего двадцать восемь, она еще такая молодая, а Родион уже в годах, и никак нельзя показывать разницу в возрасте. Если Марина просит, он должен забыть обо всем: об усталости, о дефиците времени, и ответить ей взаимностью. Тем более что заводится он быстро. Уже завелся.

Он лежал, не открывая глаз, но видел Марину. В прозрачном пеньюаре она сидела на кровати, облокотясь на подушку, спиной к окну, в ореоле утреннего света, и с улыбкой нимфы гладила его по волосам. Он улыбнулся ей в ответ, ладонью накрыл ее руку. И нахмурил брови. Рука почему-то волосатая, а прикосновения влажные.

Кауров открыл глаза и увидел черную с белыми усами морду Котофеи, которая терлась о волосы, лизнула щеку, мурлыкнула на ухо. Кауров глянул на часы: двадцать минут восьмого, а он обычно просыпался в семь. Или будильник не сработал, или он очень крепко спал. Котофея вместо будильника, жрать хочет, а хозяин бессовестно спит.

– Встаю! – Кауров улыбнулся, глядя на кошку.

И разбудила его, не дала проспать утро, и на красивый сон сподобила. Впрочем, Марина снилась чуть ли не каждую ночь. Любил Родион ее, но вернуть не мог. Может, потому, что особо и не пытался. Она ведь за молодого человека замуж вышла, за своего ровесника, справедливость, можно сказать, восторжествовала. А Родион всегда за справедливость.

Зазвонил телефон, он зевнул, потянулся, только затем смахнул мобильник с тумбочки.

– Кауров, ты где? – голос Евграфова звучал тревожно, истошно.

– Дома.

– Через десять минут быть на Матроса Железняка, сорок девять. Спицына с аппендицитом увезли, ты за него!

На этом разговор и закончился, впрочем, Родион понял, о чем речь. Спицын заступил вчера на дежурство, выбыл, вместо него возглавить следственно-оперативную группу должен майор Кауров. Евграфов не сказал, что произошло на улице Матроса Железняка, но догадаться несложно. Кражи, ограбления – подследственность органов МВД, Следственный комитет – это убийства, тяжкий вред здоровью, похищение людей, незаконное лишение свободы, рабство, принудительное изъятие органов. В общем, случилось что-то серьезное. Скорее всего, убийство.

Улица Матроса Железняка находилась неподалеку, но все же Евграфов явно погорячился – в десять минут Кауров никак не укладывался. Хотя и старался. Торопливо накормил кошку, наспех побрился, зубы чистить не стал, просто прополоскал рот освежающим «Колгейтом». В гараж за машиной не пошел: далеко, со всех ног рванул напрямки – через дворы многоквартирных домов. От улицы Матроса Железняка начинался частный сектор.

У ворот сорок девятого дома стоял «уазик» патрульно-постовой службы, возле машины переминался с ноги на ногу полноватый круглолицый водитель с дубинкой и пистолетом в кобуре на поясе. Кауров подходил к дому широким шагом, причесаться он не успел, волосы всклокочены, ветровка после стирки не глажена, мятая, туфли он с вечера не почистил, отложил на утро, но внезапный звонок смешал планы. В общем, вид неприглядный, да и в глазах нездоровый блеск, а еще Родион агрессивно махал своей папкой, движением рук поддерживая набранный темп. Все это встревожило сержанта, мысли заметались в голове, то за дубинку возьмется, то к пистолету потянется.

– Майор юстиции Кауров! – на ходу вынимая удостоверение, представился Родион. – Следственный комитет! Что здесь у вас?

– Да убийство.

– Где следственно-оперативная группа? – открывая калитку, спросил Кауров.

– Так подъехать должна.

Дом небольшой, полутораэтажный, но выглядел небедно. Дорогой кирпич цвета слоновой кости, крыша из керамической черепицы, гаражная пристройка, двор ухоженный – клумбы, английский газон, площадка перед домом вымощена гранитной плиткой. Перед гаражом стоял кроссовер «Мазда» цвета топленого молока. Где-то за домом скулила собака.

Из дома навстречу Каурову вышла стройная, приятной внешности женщина немногим за тридцать. Светло-русые волосы уложены наспех, неуловимый налет пыли на них, возможно, дорожной. И макияж на скорую руку, причем глаза накрашены неровно, как будто кисточка с тушью соскользнула, чиркнув по нижнему веку. Сама она эту помарку не заметила, а никто не подсказал, никого рядом не оказалось. Брючный костюм немного помят.

Лицо бледное, взгляд застывший, в руке, зажатой в кулак, нервно дрожала электронная сигарета. Шок не прошел, слезы на глазах еще не выступили.

Женщина остановилась, собираясь закурить, Кауров шел на нее, но она его как будто не замечала. Перед глазами, пугая ее, стояло что-то страшное, кровавое.

Кауров собрался было представиться, но тут зазвонил телефон.

– Майор, ну где ты ходишь? – грубо спросил Евграфов. – Сколько тебя ждать?

Обычно следственно-оперативная группа из районного отдела полиции выдвигалась на убийство сразу, а потом уже появлялись представители Следственного комитета. Полицейский следователь приступал к осмотру места происшествия, потом его сменял следователь Следственного комитета. Но, видимо, сегодня дежурную группу что-то задерживало, вовремя к месту выехать не получалось, задержку решили объяснить медлительностью Следственного комитета, позвонили Евграфову, тот, не разобравшись, в чем дело, набросился на подчиненного.

– Как это где? На Матроса Железняка! Вы же сказали, сразу туда.

– Ну, хорошо!

Гудки в трубке звучали как многоточие перед очередным действием. И женщина смотрела на Родиона так, как будто он собирался вонзить ей нож в сердце.

– Майор юстиции следователь Кауров!

Ему не пришлось вынимать удостоверение, он держал его в руке, осталось только раскрыть корочки.

Дверь открылась, показался сотрудник полиции в полевой форме, на плечах погоны старшего лейтенанта. И этот бледный, как покойник, лицо вытянуто, челюсть опущена, глаза большие, движения торопливые. Похоже, старший наряда рвался за порог, чтобы вывернуть на газон содержимое желудка, но, глянув на женщину, смог собраться и сдержать свой порыв. Кауров поморщился, глядя на офицера.

Не приветствовал он эту практику, когда на место преступления сначала прибывает патрульно-постовая служба или даже оперуполномоченные уголовного розыска. Они-то установят, что убийство не вымышленное, а вполне реальное, но на месте преступления натопчут. В эпоху молекулярно-генетической экспертизы нужно действовать тонко, так, чтобы не привнести постороннюю ДНК на место преступления. Хорошо бы работать в специальной одежде, в масках, шапочках, бахилах и резиновых перчатках. А патрульно-постовая служба – слон в посудной лавке. Особенно если кого-то вырвет на ковер.

Спрашивать Кауров ничего не стал, попросил только не заходить в дом и смело переступил порог. Спецкостюмом он, конечно же, не располагал, шапочкой и маской тоже, а бахилы надел. И резиновые перчатки приготовил.

Тамбур, холл – налево спальня, направо санузел, прямо каминный зал с лестницей на второй этаж и выходом на кухню. В тамбуре сдвинут коврик, на полу валяется куртка с оторванной петелькой, ковбойская шляпа, смятая ногой. В холле перевернутая ваза с пластиковым камышом, разбитый плафон электрического светильника над комодом, на полу кровь. И в ванной на раковине засохшие бурые пятна, там же на полу след босой ноги со следами крови. Те же следы и на плиточном полу в холле, один отпечаток, у входа в ванную, довольно четкий, второй различался едва-едва, а третий всего лишь угадывался – в большей степени за счет воображения.

Дверь в спальню открыта, кровать расстелена, на полу под ней виднеется бюстгальтер; ковер смят, пуфик перевернут. На трюмо среди прочего два пустых бокала, распечатанная бутылка шампанского. Но следов крови не видно – ни на белье, ни на стенах, ни на стекле.

В каминном зале настоящий погром, массивный, на толстых пухлых ножках стол сдвинут, одно кресло перевернуто, занавеска наполовину сдернута, на боковом срезе она помята, как будто за штору с силой хватались рукой. Из ниши в шкафу вывалилась и упала на пол статуэтка полуголой женщины с арфой, голова от удара отлетела в сторону. Также на полу валяется подсвечник, пара книг. Между креслами стоит небольшой круглый стол на одной ножке с шахматной доской на нем. Сам столик всего лишь сдвинут, но почти все фигурки на полу. На каминной полке канделябр, одна свеча лежит, три остальные стоят. Каминная кочерга, совок, щипцы – на месте, подставка под них даже не сдвинута. Следы окровавленных пальцев на каминной полке, на лежащей тарелке, на стене у арочного проема в холл. И на светлом ковре множество капель. Но ярко выраженного пятна, скопления крови Кауров не заметил.

Труп крупного, довольно молодого на вид мужчины он обнаружил на кухне, в проходе между мебельной стенкой и высоким столом с мойкой в нем и барными стульями вокруг. Со стороны трупа перевернуты два из трех стульев. Видно, покойник, падая, хватался за них. Рядом с ним валяется распечатанная бутылка пива, часть напитка пролилась на кафельный пол, но лужа уже успела высохнуть. Стол чистый, в мойке тарелка, вилка, кружка, чайная ложка. И пробка от пивной бутылки.

Потерпевшему досталось крепко, били его жестоко. Переносица распухла после удара, от правого глаза осталась только узкая щелочка – настолько сильно вздулась гематома. Синяк под левым глазом значительно меньше, но все-таки это последствие сильного удара. Причем последствие прижизненное.

А в районе кадыка синяк напоминал трупное пятно. Видно, смерть после удара наступила очень быстро, кровь остановилась во всем теле, синяк просто не успел образоваться. Удар в щитовидный хрящ мог привести к перелому дыхательной трубки и рефлекторному отеку гортани, а это быстрая и верная смерть. Скорее всего, так и случилось, но, судя по выражению лица, мужчина не страдал от нехватки воздуха. Возможно, он сначала потерял сознание от острого болевого шока, а затем уже умер от кислородного голодания.

Кауров надел резиновые перчатки, но над трупом склоняться не стал и, осторожно ступая, вернулся в спальню. Его интересовали бокалы на трюмо, на одном из них он обнаружил едва заметные следы женской помады. И бутылку он осмотрел, встряхнул ее, а затем приложил ухо к открытому горлышку. Игристое вино испускало пузырьки едва слышно, но тем не менее в нем что-то происходило. Значит, бутылку откупорили относительно недавно, не позже, чем этой ночью.

Возвращаться к трупу Родион не стал, вышел из дома – за глотком свежего воздуха, который мог заменить ему сигаретную затяжку. Картина убийства смутила его несильно, тошнотный ком к горлу не подступал, но хотелось курить. И даже к рюмке потянуло.

Женщина нервно курила, из ее глаз катились слезы, старший лейтенант что-то у нее спрашивал, но она не реагировала на него. Но оживилась, заметив Каурова. И даже опустила руку с электронной в ней сигаретой, когда он подошел.

– Я так понимаю, вы хозяйка дома? – спросил он.

– Да, это наш дом, – вздохнула она.

– Потерпевший ваш муж?

– Муж… – слезы из глаз хлынули ручьями.

Кауров мог бы подождать, когда женщина успокоится, но к дому подъехал автомобиль. Забор и ворота высокие, непроницаемые для взгляда, что там, на улице, не видно, но, скорее всего, это микроавтобус привез следственно-оперативную группу, которую придется возглавить. Не скоро появится время, чтобы возобновить начатый разговор.

– Вы откуда-то приехали? – торопливо спросил Кауров.

– Гостила у мамы. Приехала, а тут такое…

Кауров тронул себя за подбородок. Предположительно, женщина обнаружила труп в начале седьмого утра. Спрашивается, почему она так рано вернулась домой? От мамы чуть свет уезжают, если дорога дальняя, долгая. Возможно, женщина что-то чувствовала, поэтому сорвалась и приехала. Но спрашивать Родион ничего не стал. Группа уже выгружалась, громко загавкала розыскная собака, реагируя на страдания запертого в вольере сторожевого пса, вопрос о котором еще только предстояло поднять. Кауров торопился, он даже не стал выяснять фамилию, имя и отчество потерпевшего и его супруги. Женщина звонила в полицию, называла свое и имя погибшего, но до Каурова информацию не довели.

– В спальне на трюмо стоит бутылка и два бокала, вы пили шампанское?

– В спальне?

– На первом этаже.

– Это гостевая спальня…

– И там, я так понимаю, сегодня ночью была гостья.

– Не знаю! – Женщина возмущенно смотрела на Каурова.

– Вы кого-нибудь видели, когда приехали?

– Нет.

Калитка открылась, сначала появился представитель уголовного розыска, держа в руке вещевую сумку, за ним эксперт, он нес криминалистический чемоданчик. И оперативник, мужчина в годах, и эксперт Каурову были знакомы, приходилось работать и с тем и с другим.

– Товарищ майор! – Оперуполномоченный с игривой ленцой приложил пальцы к козырьку бейсболки.

Игоря Михайлова Кауров знал старшим лейтенантом, сейчас он капитан, старший оперуполномоченный отдела уголовного розыска. Курчавые волосы, тяжелая массивная голова, крепкая шея, широкие плечи, на таком буйволе пахать и пахать. Олег Тарасов казался его полной противоположностью. Лицо узкое, шея тонкая, худощавый, но внушительного вида чемодан он нес с легкостью, тогда как Михайлов изнывал, казалось, под тяжестью своей ноши.

– Нам сказали, что ты в отдел подъедешь, – будто оправдываясь, сказал Тарасов.

– Мне так ближе… Судмед где?

– Да уже в пути.

Кауров вопросительно глянул на хозяйку дома, но ничего не сказал. Не решился спросить о возможной любовнице мужа, для женщины это вопрос интимный, тем более для убитой горем вдовы. Но любовница существовала. Возможно, оставшийся без присмотра муж пригласил в гости свою соседку, в таком случае собака не просто возьмет след, но и приведет к ней. Или даже к ее ревнивому мужу. А может, собачий нос укажет на жену покойного.

Собака смогла взять след женщины по брошенному бюстгальтеру под кроватью в гостевой спальне и повела кинолога на улицу – мимо ближайшего соседнего дома. Кауров успел выяснить паспортные данные хозяев дома. Муж – Барков Валентин Васильевич, жена – Елена Евгеньевна.

Тарасов знал свое дело, но Кауров все-таки изложил перед ним свою версию событий. Барков привел в дом женщину, выпил с ней по бокалу шампанского, раздел, уложил в постель, но кто-то нарушил их идиллию, совратителя избил, а изменницу забрал с собой. Избил человека и ушел, оставив его умирать.

– Похоже на то, – кивнул, соглашаясь с его видением дела, Олег.

А Кауров с собой соглашаться не спешил.

– Это упрощенная версия, – сказал он. – Есть более расширенная. Баркова толкнули в кресло, падая, он схватился за занавеску, крови на руках еще не было, занавеска чистая. Кровь хлынула уже потом, из разбитого носа. Но Баркова уже больше не били, он поднялся, прошел в ванную, умылся, вернулся в зал, прошел на кухню. Ситуация успокоилась, появилась возможность выпить пива, Барков откупорил бутылку, и в этот момент появился убийца. Один профессиональный удар в горло – и Барков мертв.

– А ревнивец не мог вернуться? – спросил Тарасов.

– Мог. Очень даже мог. И ты можешь обнаружить его следы. Барков намочил пол в прихожей, в зале, возможно, на кухне, преступник мог наступить в лужу ногой. Вода высохла, но след остался…

Пылевой след мог остаться невидимым, но в распоряжении Тарасова имелась нужная аппаратура. «Следокоп», «Статик», может, еще что-то. И места он определит, где преступник мог оставить следы рук, и потожировые выделения с трупа снимет, возможно, даже сможет выделить следы посторонней крови. Может, преступник сбил руки до крови, наказывая жертву.

Трупом занялся подоспевший судмедэксперт, оперативника Кауров нацелил на опрос соседей потерпевшего. И снова вернулся к Елене Барковой, которая сидела в «Мазде» и потягивала коньячок из маленькой бутылки.

– Знаю, что помешаю, заранее прошу прощения, – подсаживаясь к ней, начал Кауров.

– Это Дашка, из-за нее все.

– Кто такая Дашка? – спросил он, с невольной завистью глянув на бутылочку.

– С Валентином работает. Сначала за отцом его бегала, потом на него переключилась.

– За его отцом?

– У отца риелторская фирма, «Твой дом» называется, может, слышали? И Валентин там работает… работал… И Дашка… Вчера у них день рождения фирмы был, пятнадцать лет. Зал в ресторане заказали.

– А вы были у мамы?

– А я как чувствовала! – всплеснула руками Баркова.

– А у мамы что делали? Где мама живет?

– В Тамбове, всю ночь ехала… А что я там делала? Поссорились мы с Валентином, он у меня с характером… И я такая же…

– Значит, Даша?

– Отца в могилу свела, за сына взялась.

– Отца свела в могилу?

– Василий Михайлович в прошлом году умер, инфаркт. Шестьдесят восемь лет, возраст.

– А Валентину сколько?

– Двадцать восемь… Василию Михайловичу сорок уже было, когда он родился, и Ольге Дмитриевне было не меньше. Василий Михайлович как-то проговорился… – Баркова тихонько щелкнула пальцем по горлу и приложилась к бутылке. Сделав глоток, продолжила: – Про искусственное оплодотворение говорил. Потом просил, чтобы я Валентину не говорила. Ну я-то, конечно, молчала…

– У Даши был роман с Василием Михайловичем?

– Да как роман… Ольга Дмитриевна года три как умерла, горевал он очень, но Дашка настырная. Точно не скажу, но что-то у них было… И с Валентином было!.. Баба она красивая, муж знает, что гулящая, а разводиться не хочет. Да и зачем ему? Он же дальнобой, одна семья здесь, а другая там…

– Муж ее сейчас где?

– Я откуда знаю! Я что, бегаю за ним?

Кауров и сам бы мог заняться подозрительной Дашей и ее мужем, но ему нужно описывать место происшествия, а это процесс долгий, настолько же творческий, насколько и трудоемкий. Некогда ему гоняться за подозреваемыми, да и ни к чему, когда есть уголовный розыск.

Глава 5

Пятница, 20 мая, 16 часов 35 минут

Взгляд умный, черты лица мягкие, но мужчина делал все возможное, чтобы убить в себе признаки интеллекта. И старался казаться грубым. Грозно хмурил брови, делая стеклянные глаза, играл желваками, агрессивно выдвигая вперед нижнюю челюсть. И одежда у него в жестком стиле, кожаная косуха, футболка с черепами, джинсы милитари, ботинки с тупым твердым носком. Неудивительно, что на допрос его доставили в наручниках.

Кауров ждал встречи с гражданином Черепановым, пока оформляли привод, внес в протокол допроса паспортные данные. И продолжал заполнять «шапку», когда задержанного усадили за приставной стол.

– Зря стараешься, начальник! Пока не будет адвоката, я и слова не скажу!

– Когда будет адвокат? – спокойно, не поднимая глаз, спросил Кауров.

– Я откуда знаю? Я еще не обращался.

– Тогда завтра будет. Или послезавтра. За это время след остынет, и мы уже никогда не сможем взять настоящего убийцу, – с самым серьезным видом проговорил Кауров.

– А есть след настоящего убийцы? – Черепанов сверлил следователя взглядом, не зная, верить ему или нет.

– Ты избил Баркова, разбил ему нос, и на этом остановился, так я понимаю?

– Не бил я никого!

– А ссадины на кулаках?

– Да в стену молотил.

– Экспертиза подтвердит, что вы, гражданин Черепанов, избивали Баркова. – И что вы находились в его доме.

Кауров перешел на официальный тон, и это подействовало. Черепанов подобрался, расправил плечи, но голова опустилась вниз – под тяжестью вины.

– Также есть показания свидетелей, которые видели, как вы сажали Дарью Черепанову в свой фургон… – добивал его Кауров. – Опять же, отпечатки ваших пальцев на месте преступления.

Он не лгал, собака вывела кинолога к месту, где находился грузовой автомобиль с длинным фургоном. Оперативники разыскали людей, которые видели мужчину и женщину, по описаниями походивших на Николая и Дарью Черепановых. Да и сама Дарья не отрицала, что гостила вчера у Баркова. Криминалистам удалось снять отпечатки пальцев, принадлежащие Черепанову, официального заключения экспертизы пока нет, но сравнительный анализ уже проведен, результат зафиксирован.

– Ну, хорошо, я был у Баркова, я бил ему морду!.. – резко подняв голову, признался Черепанов. – Но я его не убивал!

– Били вы его жестоко.

– Но до первой крови, не больше!

– Из носа кровь пошла?

– Из носа.

– И вы остановились?

– Сказал, если еще раз к Дашке сунется, я его убью!..

– Барков умылся, открыл бутылку пива… – пристально глядя на Черепанова, медленно проговорил Кауров. – Вы видели, как он пил пиво?

– Не видел!.. Не пил он пиво, когда мы уходили!

– Вы забрали жену, ушли и больше не возвращались?

– Больше не возвращался!

– Ваша жена может это подтвердить?

– Конечно, может!.. Я же на «Мане» своей подъехал, у меня там спальник, отъехали чуть-чуть… Если честно, была у меня мысль вернуться, еще раз по сопатке этому козлу врезать! Но Дашка на меня как набросится… Прямо там, в спальнике, ну, это… Я после этого даже не размяк, растаял…

– А далеко отъехали?

– Да нет, не очень.

– Может, видели, кто в дом к Баркову заходил?

– Нет, не видел.

– Я так понимаю, Барков свою собаку на привязи оставил.

– Ну да, она там в клетке куковала. А выпускал ее Барков или нет, я не знаю. Я обратно не возвращался.

– Тогда кто к нему заходил?

– Да не знаю я!

– Вы калитку за собой запирали, дверь?

– Закрывал, но не запирал, а зачем?

– Может, на улице что-то подозрительное видели?

– Да не помню… Хотя… – Черепанов задумался.

– Что такое? – пронзил задержанного взглядом Кауров.

– Мужик там в темноте какой-то стоял.

– Где там?

– На дороге. Мы вправо свернули, а он там слева стоял. За дорогой. В темноте. Фонари почти везде светили, а над ним темно. – От волнения кадык Черепанова двигался, как живая мышь в глотке питона.

– Даша видела этого человека?

– Не знаю… Я и сам на него внимания не обратил, то есть увидел, но только сейчас вспомнил…

– Не обратили внимания… – в раздумье растягивая слова, повторил Кауров.

Черепанов ворвался в дом, избил хозяина, одно это уже уголовное преступление, а стоящий на дороге мужчина – потенциальный свидетель, который мог дать против него показания. А он – не обратил внимания. Как минимум нелогично.

– Я же не думал, что мне оправдываться придется, – правильно понял Черепанов. – Что я такого сделал? Ну, морду набил!.. Да и в запале я был!

– А человек был?

– Ну да.

– Подозрительный.

– Я не говорил, что подозрительный.

– И никто не говорил. И никто не видел, как этот человек заходил в дом к Баркову. А вас видели.

– И что? – запаниковал Черепанов.

– И что… – мрачно усмехнулся Кауров.

В таких случаях Евграфов предлагал чистосердечное признание в обмен на состояние аффекта, но это нечестно. Прежде всего перед законом. Черепанов избивал Каурова в состоянии сильного душевного волнения, с этим трудно спорить. Но если он вернулся и добил потерпевшего, это уже другое. Это уже хладнокровный расчет, пусть и на горячую голову. Это уже умышленное убийство со всем отсюда вытекающим. А нанести мощный точечный удар Черепанов мог, мужчина он физически крепкий, избиение Баркова это подтверждает.

– Советую вам нанять хорошего адвоката.

– Вы не верите, что там на дороге мужик стоял?

– Я верю в факты. А результаты экспертизы еще не готовы.

Криминалисты отработали на месте происшествия, изъяли следы, относящиеся к совершенному преступлению, возможно, выяснится, что Баркова ударил в кадык не Черепанов, а кто-то другой. Но выяснится не сегодня и даже не завтра. А заключать Черепанова под стражу нужно сейчас. Постановление о привлечении в качестве обвиняемого, ходатайство в суд об избрании меры пресечения, материалы, чтобы обосновать необходимость заключения под стражу. Впрочем, бумажная волокита Каурова не пугала, как и хождение по судам. Его беспокоила перспектива осудить невиновного. Следователь – это прежде всего человек, а потом уже орудие правосудия.

– Экспертиза, – хмыкнул Черепанов. – Ловко ты меня развел, гражданин начальник! След остынет, не сможем взять настоящего убийцу…

– А настоящий убийца – это человек, о котором вы говорите? В темноте на дороге?

– Да, в темноте на дороге! – агрессивно сказал мужчина. – Нутром чую, он это! От него такая жуть исходила!..

– Вы же не обратили на него внимания, – напомнил Кауров.

– А-а, что вам говорить! – махнул на него Черепанов.

– А говорить придется.

– Только в присутствии адвоката!

– Как вам будет угодно!

Кауров не мог отказать Черепанову в его законном праве давать показания в присутствии адвоката. Велел увести задержанного, а сам обложился бумагами, чтобы встретить этого самого адвоката во всеоружии.

Появился Евграфов. Кауров поднялся, приветствуя начальника, тот одобрительно кивнул, глянув на него сверху вниз.

– Я смотрю, ты посвежел, Кауров… – заметил он. И, немного подумав, с ехидцей спросил: – Человеком себя почувствовал?

– Я всегда был человеком.

– Что там у тебя по делу? Сознался этот, как его?..

– Черепанов.

– Сознался?

– Признал, что избил Баркова. Избил и ушел. Больше не возвращался.

– А он должен был возвратиться?

– Барков не умер после первой серии ударов. Он умылся, на кухне открыл бутылку пива. Только тогда кто-то пришел его добить.

– Черепанов и пришел.

– Очень может быть, – кивнул Кауров.

– Ты сомневаешься? – искоса посмотрел на него Евграфов.

– Да нет… Хотя Черепанов и говорил о каком-то мужчине, который наблюдал за домом Баркова.

– Кто видел этого мужчину?

– Только Черепанов.

– Его загнанное больное воображение видело!.. Не было никого, не надо ничего усложнять. Черепанов бил Баркова? Бил! Он его и убил!..

– Да, но человек, возможно, на самом деле существовал. Возможно, он всего лишь следил за Барковым. Но когда представилась возможность, зашел в дом и добил его.

– Зачем кому-то следить за Барковым?

– Не скажу, что его супруга вызывает у меня подозрения, но там не все гладко. В момент убийства супруги находились в ссоре, возможно, это далеко не первый их конфликт. И не беспочвенный. Баркова старше мужа на шесть лет, у нее ребенок от первого брака, воспитывает его бабушка; спрашивается, почему?

– Спрашивается, почему? Я должен ответить на этот вопрос? – Евграфов возмущенно повел бровью.

– Налицо конфликтная ситуация, возможно, Баркова пошла на кардинальные меры, чтобы ее разрешить.

– Заказала своего мужа?

– Не знаю.

– Не знаешь, так и не говори!.. Черепанов убил Баркова, тут все ясно как божий день!.. Все, давай без самостоятельности!

Кауров удивленно повел бровью, Евграфов это заметил.

– Без самодеятельности! – поправился он.

И ушел, не прощаясь. Дверью не хлопнул, и на том спасибо.

Кауров задумался. С одной стороны, Евграфов прав, Черепанов виновен уже в том, что избил Баркова. А бил он с ожесточением бешеного человека, можно сказать, убивал, какое к нему может быть снисхождение?

И все-таки Кауров решил прогуляться на улицу Матроса Железняка. Сначала отправился домой, перекусил сам и накормил кошку, затем в гараж, взял машину и подъехал к дому Баркова.

Место преступления отработали «от» и «до», составили подробное описание, задокументировали каждую деталь, одних только фотографий сотни три, труп, разумеется, увезли, но производить уборку хозяйке дома не разрешили. Вдруг откроются новые обстоятельства, потребуется повторный осмотр. В доме сейчас тихий ужас, первый этаж в крови, на кухне меловые разводы, честно говоря, Кауров и не ожидал застать Баркову дома. И даже надеялся на это, чтобы поскорее вернуться к своей Котофее, принять душ и лечь спать. Но в окнах второго этажа горел свет, значит, Баркова осталась дома, хотя и могла отправиться к матери. Тамбов не так уж и далеко, тем более что там у нее ребенок. Почему не уехала? Может, кого-то ждет? А может, этот кто-то уже у нее в гостях. Мужчина в доме новоиспеченной вдовы – явление в высшей степени подозрительное.

Кауров не искал встречи с Барковой, не видел в этом смысла: сама она о возможном любовнике не скажет, о киллере, которого наняла, тем более. Он мог осмотреть дом на правах следователя, но это может вызвать негативную реакцию с ее стороны, возможно, последует жалоба. О чем, конечно же, узнает Евграфов. А он четко сказал: без самодеятельности. Иначе Кауров перестанет чувствовать себя человеком. Евграфов очень легко мог испортить ему жизнь, об этом не стоило забывать.

Кауров отъехал от дома, но встал так, чтобы видеть ворота. Если кто-то выйдет или зайдет, он увидит, а дальше действовать по обстоятельствам. Очень хотелось знать, кто гостит у Барковой или кого она еще только ждет. На это может уйти вся ночь, но поздно уже отступать. Да и, считай, некуда. Кроме кошки, дома Каурова никто не ждет. И все потому, что его жизнь в свое время дала сбой.

Родион подумал о Барковой, о ее первом муже, от которого она ушла. Он знал, каково это, когда уходит любимая жена. И Баркова в свое время начала новую жизнь, и Марина, судя по всему, счастлива в браке.

Время шло, по улице проходили люди, проезжали машины, но в дом к Барковой никто не сворачивал. И обратно не выходил. И на дороге никто не стоял, наблюдая за домом.

Ближе к двенадцати в доме погасли все окна. Заснул и Кауров, направив на дом камеру видеорегистратора. Так всю ночь и провел, то засыпая, то просыпаясь, утром просмотрел запись, но так ничего подозрительного и не заметил. А в половине седьмого Баркова куда-то уехала, причем в машине находилась только она. Похоже, Кауров зря потратил время.

Глава 6

Четверг, 9 июня, 11 часов 15 минут

Фасад слившихся в одно целое гаражей напоминал тюремное здание. Первый этаж – линия железных ворот с калитками в них. Ворота когда-то выкрасили в светло-серый цвет, но время беспощадно, ржавчина проступала сквозь краску, образуя на воротах апокалиптические узоры. Второй этаж – по два окна над каждым гаражом, все почему-то зарешечены. На крыше – длинная спираль колючей проволоки, как будто кому-то могло прийти в голову брать штурмом гаражный кооператив.

Перед закрытыми створками гаража стояла новенькая «Лада Веста» серого цвета. Машину осматривал криминалист, кисточкой напыляя на дверные ручки магнитный порошок. Судмедэксперт курил, поднимая голову при каждой затяжке. Следователь полиции с унылым видом вносил какие-то пометки в свой блокнот. Майор Должанский мужчина немолодой, опытный в своем деле, он запросто мог потянуть столь сложное дело, как убийство, но этим должен заниматься Следственный комитет, а ему придется отойти в сторонку.

– Ворота уже отработали? – спросил Кауров.

Глядя на открытую калитку, он кивком указал на криминалиста.

– В первую очередь.

И действительно на внешней стороне дверного полотна виднелись следы дактилоскопического порошка.

Труп мужчины лежал на досках, закрывающих смотровую яму. Надлобье пробито чем-то острым, рана глубокая, крови много, но видно, что края надломанные. А кровь еще совсем свежая.

– Думаю, гвоздодером рубанули, – сказал Должанский.

– Лопатка раздвоенная, видно, застряла в ране. – В гараж вошел судмедэксперт. – Удар был сильный, и монтировку вытаскивали с силой, видно, крепко застряла.

– А монтировка где?

– Не нашли, – мотнул головой Должанский.

– Убийца унес ее с собой?

– Похоже на то.

– С одной стороны, странно, с другой… – вслух подумал Кауров. – Собака взяла след?

На монтировке мог остаться запаховый след, возможно, преступник это понимал, поэтому и унес орудие убийства с собой. Чтобы собака не взяла его след.

– В том-то и дело, что нет. И вела себя странно. Как будто перцовым газом брызнули.

– На собаку?

– Да нет, просто газ по гаражу разбрызгали. На всякий случай.

– Это предположение или остались какие-то следы?

– Запах выветрился, не понять. А может, это от выхлопной трубы запах был, машина с включенным двигателем стояла. Калитка прикрыта была, зазор небольшой, но выхлопным газам много не надо…

– Пробы запаха брали?

– Ну, с трупа взяли, может, преступник хватал жертву за грудки, хотя не похоже.

Кауров смотрел на труп. Мужчина молодой, лет двадцать семь – двадцать восемь, среднего роста, упитанный. Одет опрятно, новая ветровка, чистая и наглаженная, под ней белая, будто накрахмаленная футболка, темно-синие джинсы, черные, до блеска начищенные туфли. На полах ветровки никаких помятостей, на футболке тоже – ни за грудки потерпевшего не хватали, ни за плечо.

– Убийство Старова произошло утром?

– В районе восьми утра, – кивнул Должанский. – В девять утра жена забила тревогу, в десять обнаружила труп. Как-то так.

– Я так понимаю, Старов выгнал машину, закрыл изнутри ворота, но выйти из гаража не успел. В открытую калитку вошел преступник и ударил его.

– Скорее всего, монтировкой.

– Ударил спереди. С размаха. Мне кажется, Старов даже не пытался защититься, – глядя на руки покойного, сказал Кауров.

И рукава у ветровки чистые, не мятые, пальцы не сбитые.

– Стоял как загипнотизированный. Даже руку под удар не подставил… Может, кто-то из знакомых ударил. Из тех, кого Старов мог к себе близко подпустить.

– Если бы у этого знакомого шпага была, рапира – быстро поднял, быстро кольнул, а он монтировкой ударил, размахнулся для этого. Или стоял с занесенной монтировкой, – рассматривал варианты убийства Кауров.

– Может, он ему чем-то угрожал. Пистолетом, например?

– В одной руке пистолет, в другой занесенная монтировка? Слабо представляю подобное… Еще и перцовый газ… Кто-то что-то видел, свидетели есть?

– Да пока ничего, утро, люди на работу разъехались. А некоторые гаражи даже не открывались. Дунаев по розыску работает, ходят, смотрят. Пока ничего…

– Значит, машина с включенным двигателем стояла? Новая «Веста».

– Так в том-то и дело, машину не трогали, не из-за машины убили.

– А жена Старова где?

– Так это…

Должанский указал на узкую железную лестницу вдоль стены, переход на второй этаж. Кауров кивнул, поднялся наверх.

Он ожидал увидеть склад, заставленный стеллажами с инструментом, ящиками с техническим хламом, а оказался в довольно-таки уютной комнате отдыха. Потолок обшит пластиком, стены – деревом, кресла, диван, два шкафа – барный и платяной, стильная чугунная буржуйка. В одном кресле сидела, запрокинув голову, светловолосая девушка лет двадцати пяти, миловидная, пышнотелая. Она смотрела куда-то вверх, на глазах вибрировали слезы, но положение головы не позволяло им стекать по щеке. Девушка слышала шаги, но никак не реагировала. Не шевелилась, как будто умерла.

– Ольга Старова – это вы, я правильно понимаю? – спросил Кауров.

Он представился, и когда девушка подняла голову, предъявил удостоверение.

– Да, я Ольга Старова.

– Разделяю ваше горе, сочувствую. И прошу о содействии. Как вы думаете, кто мог убить вашего мужа? – присаживаясь, спросил Кауров.

– Я не знаю! – Ольга глянула на него жалобно и виновато.

– Это ваш гараж? – спросил Кауров.

– Наш, отца моего. Родители нам и гараж оставили, и квартиру, сами в деревню уехали. Думали, заживем… А тут это! Поверить не могу!

– Давно вы замужем?

– Да уже два года.

– И долго ваш муж пользовался гаражом?

– Ну, раньше отец машину ставил, потом нам «Весту» купили.

– Давно родители в деревне?

– Уже полгода.

– И «Весту» полгода в гараж ставите?

– Да.

– Муж работал?

– В горгазе, инженером газового хозяйства… Получал хорошо… Так хорошо все было! – Ольга закинула голову, чтобы сдержать слезы.

– Зарплату всю отдавал?

– Что значит, всю зарплату? – вскинулась девушка. – Гена у меня не пил, по бабам не ходил.

– Точно не ходил? – Кауров посмотрел на диван, и Старова заметила это.

– Думаете, он здесь с бабами? – чуть не закричала она.

– Ну, есть грех, шевельнулась мысль, – виновато сказал Кауров.

– У кого что болит!.. – с вызовом выдала девушка.

– Просто подумал, что Гену вашего могли с кем-то застукать. Ревнивый муж, например.

– Ревнивый муж? – задумалась Ольга.

– Может, все-таки был повод волноваться?

– Да нет, Гена не гулял, ни с кем не конфликтовал. Ну, из-за баб… Если только из-за меня.

– Из-за вас?

– А в меня что, нельзя влюбиться? – возмущенно удивилась девушка.

– Кто сказал, что нельзя? Очень даже!.. И с кем из-за вас возник конфликт?

– Да ходил за мной один, Федька Балашов, а я с Геной встречаться стала, у отца здесь, сами видите, апартаменты… не знаю, зачем он так обустраивался… А у Балашова гараж рядом, мы здесь когда-то собирались… Э-э, компания у нас была… – замялась Старова. – В общем, мы с Геной сюда приехали, Федька увидел, развопился! Драться полез… Но это давно было, еще до свадьбы. А недавно Федька ко мне полез, я сама за машиной пошла, он раз такой, а давай как раньше!.. Ну, я, понятное дело, послала, он орать, тут Гена, слово за слово. В общем, подрались они.

– Сильно подрались?

– Ну не так чтобы… Но Федька сказал, что убьет Гену. Это я хорошо помню. До сих пор его крик в ушах стоит!

– И где гараж этого Федьки?

– Рядом, через гараж… Только Федька не мог убить, – немного подумав, мотнула головой Ольга.

– Он где-то работает?

– На металлобазе, на кране. Металлобаза на Заводской, у железки.

– Далековато. На машине на работу добирается?

– Вроде да…

– И сегодня выезжал?

– Не знаю… Гараж закрыт был, когда я приходила.

Кауров уточнил местонахождение гаража, выяснил фамилию Федьки, марку его машины, спустился вниз, вышел к воротам с номером двадцать шесть. Калитка заперта, но открывали ее совсем недавно, на гравийном выезде совсем свежий след.

К Каурову подошел майор Дунаев, знакомый опер из прошлой жизни. Рыжие курчавые волосы, крупная голова, вытянутое вперед лицо, глаза маленькие, сутулый, среднего роста, тело крупное, зад тяжелый. Внешне он чем-то напоминал улыбающегося бобра.

– Работаем, товарищ майор? – Он крепко пожал Каурову руку.

– Пробуем. Что-то нашел?

– Да пока мутно.

– Сторож что говорит?

– Да пока нашли этого сторожа… Толку от него? Сам непонятно где, ворота открыты, камера куда-то в лес по дрова смотрит, еще и работает через раз… Не видел сторож ничего!

– Двадцать шестой гараж, белая «Нива», узнать надо, выезжала она сегодня?

– Узнаем!

– И водителя пробить надо. Балашов Федор. Работает на металлобазе, на Заводской. На башенном кране. Больше ничего не знаю. Съездить надо, посмотреть, поговорить. В машину хорошо бы заглянуть. Вдруг следы крови.

– Думаете, он?

– Не знаю, жена Старова говорила, что Балашов этот с ее мужем дрался. Из-за нее. Совсем недавно. И убить грозился.

– Узнаем, съездим, пробьем.

Кауров отправил Дунаева, вернулся к двадцать четвертому гаражу, встал возле осиротевшей «Весты», огляделся. Ощущение как на тюремном дворе. Справа одна двухъярусная стена с окнами и колючкой, слева другая линия гаражей, такой же высоты, но без «егозы» поверху. И вторая линия с окнами на верхнем этаже. Вдруг Каурову показалось, что кто-то смотрит на него. Сначала он пробежал взглядом по окнам, затем по воротам гаражей. Вдруг убийца вышел на Старова из гаража напротив? Заметил его через окно, дождался, когда он закроет створки гаража, взял старт, пересек дорогу, через открытую калитку вышел на жертву. Убил, вернулся и закрылся в гараже, чтобы наблюдать за полицейскими.

Но все замки на месте, значит, в гаражах напротив изнутри никто не запирался. Да и зачем преступнику готовить убийство, кто он такой, этот Старов, чтобы отправлять по его душу профессионала? А в действиях убийцы угадывалась твердая рука. Так же, как в случае с Мирошниковой и Барковым.

И еще профессионал не стал бы запираться в соседнем гараже. Собака могла взять след, выйти на него. Аэрозоль из газового баллончика – очень сомнительная защита, а специальной смесью из махры и кайенского перца след не обрабатывался, собака бы это почувствовала, дала бы знать. Да и криминалист обнаружил бы россыпь вещества.

Скорее всего, убийца не применял даже перцовый газ и жертву не гипнотизировал. Просто Старов не ждал удара, а когда убийца поднял руку, не успел среагировать. Возможно, пытался, но не успел подставить руку. Скорее всего, убийца и не думал ни о запаховом следе, ни об отпечатках пальцев, просто его хватил ступор, голова отказалась соображать. Сжимая монтировку в руках, он вернулся к своей машине, сел и уехал. Вернулся к белой «Ниве» …

А в ступор Балашов мог впасть от ужаса, который он испытал в момент, когда выковыривал монтировку из головы жертвы убитого им человека. А он делал это, значит, с монтировки капала кровь, когда он ее нес. Возможно, к двадцать шестому гаражу вела цепочка из красных капель. Кауров попробовал нащупать эту ниточку взглядом, но не смог. Тогда он подключил криминалиста с его ультрафиолетовой техникой, но и это не принесло результата. Крови за пределами гаража не было, и одно это уже говорило о профессионализме убийцы. Он мог вытереть орудие убийства о куртку потерпевшего, но, видимо, у него имелась домашняя заготовка – тряпка, которую он прихватил с собой. Или взял в гараже ветошь, чтобы вытереть орудие убийства, завернуть и вынести. Если не растерялся и вытер, значит, убивала опытная рука. И снова возникал вопрос, зачем профессионалу понадобился Старов? А зачем убили Мирошникову и Баркова? В первом случае убийца мастерски обращался с ножом, во-втором обладал мощным, хорошо поставленным ударом…

Группа уже заканчивала работу, когда позвонил Дунаев.

– Родион Валерьянович, у нас проблема. Нашли «Ниву», заглянули внутрь, а там гвоздодер под сиденьем.

– Машину вскрыли незаконно, – догадался Кауров.

– Да что там вскрывать! Стекло опущено, хотел руку просунуть, смотрю, собачка поднята. Дверь не заперта, открыл, глянул под сиденье, а там гвоздодер. Кажется, кровь на зубцах…

– Вас там кто-нибудь видел?

– Да не особо. Стоянка тут, длинномеры ездят, а людей не особо… Может, Балашов видел, он тут реально на башенном кране работает.

– Давайте откатывайтесь и ждите, сейчас подъеду.

Возможное орудие убийства изымать нужно по всем канонам уголовно-процессуального кодекса, как минимум под постановление следователя, если нет санкции суда. В присутствии понятых. Если суд узнает об оплошности Дунаева, ключевую улику признают юридически недействительной.

Глава 7

Четверг, 9 июня, 13 часов 35 минут

Простой рабочий парень, трудяга, прокуренный, в пропыленной спецовке. Непослушные волосы, тяжелый массивный лоб, крепкий нос, толстая короткая шея, широкие плечи, сильные руки. Балашов только что спустился с неба и, казалось, не мог понять, что хотят от него здесь, на земле. Настороженно глядя на Каурова, он мял в руке свою замасленную кепку.

– Гену?.. Старова?.. Ну да, видел. Сегодня утром и видел. Я выезжал, а он только к гаражу шел.

– И что вы сделали, когда увидели его?

– А он что, нажаловался? – презрительно скривился парень.

– Можно сказать.

– Да не собирался я его сбивать. Просто напугать хотел. Он отскочил, а я все равно свернул.

– То есть вы инициировали наезд на него?

– Ну так не наехал же!

– Проехали мимо?

– Да!

– А Старов зашел в свой гараж, открыл ворота, выгнал машину, – перечислил Кауров действия Старова.

– Не знаю, наверно, – Балашов напряженно смотрел на него.

– Вы не видели?

– Нет. А что?

– Не возвращались, не заходили к нему в гараж?

– А что такое? Зачем вы спрашиваете? – занервничал парень.

– Убили Старова! – резко сказал Кауров, наблюдая за реакцией подозреваемого.

– Убили?! Насмерть?

– А как еще можно убить?

– Ну, машиной можно и не насмерть.

– Сбить машиной?

– А его не машиной?

– Не машиной. Его убили в гараже.

– А я здесь при чем? Я если мог, то на машине. Но я мимо проехал.

– Вам придется проехать с нами. Осмотрим ваш гараж, вашу машину. Машина здесь, с вами? – украдкой глянув на Дунаева, спросил Кауров.

Стас отвел глаза, усмехнувшись в кулак. Но к «Ниве» он подходил с самым серьезным видом. Машина далеко не новая, краска на капоте облупленная, порожки проржавели. И открыть автомобиль Балашов собирался обычным ключом.

– А почему стекло опущено? – спросил парень, глядя на водительскую дверь.

А Кауров глянул по сторонам. Ограждение вокруг металлобазы двойное, одни ворота открыты и не охраняются, а через вторые без пропуска не пройти. Но и первый периметр ограждения уже отсекал парковку от улицы, людей в пространстве между заборами мало. А камеры у вторых ворот направлены на дорогу, не похоже, что стоянка под наблюдением. Может, кто-то, пользуясь отсутствием людей и видеонаблюдения, подошел к «Ниве», отжал стекло, открыл дверь и положил в машину орудие убийства. И вряд ли это Дунаев.

– А ты не мог опустить? – спросил Кауров.

– Да нет, закрыто было. И машину я закрывал!

– На сигнализацию ставил?

– Так нет сигнализации… Поднято было стекло! – мотнул головой Балашов.

– Ты к чему-то нас готовишь, парень? – Дунаев пристально смотрел на него. – Давай, колись, что там у тебя в машине? Труп?

– Да нет, что вы!

– Где понятые?

Понятых нашли, удостоверили их личности, довели под подпись права и ответственность, Кауров заглянул в свою папку, есть ли там бланк акта изъятия. Никаких лазеек для адвоката.

Машину вскрыли, Дунаев для вида сначала заглянул в багажник, а затем уже в салон и, конечно же, обнаружил монтировку со следами жидкости, похожей на кровь.

– Что это? – с тихим торжеством спросил он, вынимая из кармана пакет, в который собирался упаковать находку.

– Я не знаю! – сошел с лица Балашов. – Это не мое!

– А чье?

– Не знаю!

– И я не знаю, – качнул головой Кауров.

Дунаев не подбрасывал монтировку, всего лишь обнаружил ее без соблюдения норм. Оснований верить Балашову практически нет.

– Давай так, парень, нас здесь еще нет, мы только подъезжаем! – раскинув руки, быстро проговорил Дунаев. – Ты раскаиваешься в содеянном, собираешься добровольно сообщить о совершенном преступлении. Вот мы подъехали, давай, сообщай!

– Что сообщать?

– Как ты убил Старова… Мы же готовы признать явку с повинной, товарищ следователь? – взывая к Каурову, спросил опер.

– Да какая явка?.. – Балашов угрожающе сжал кулаки.

Дунаеву это не понравилось, он снял с пояса скрытые под рубашкой наручники.

– Это вы мне монтировку подбросили!

– Зачем? – Кауров строго смотрел на подозреваемого.

– А убийство на меня списать!

– А откуда ты знаешь, что Старова убили монтировкой?

– Я знаю?!.. – опешил Балашов. – Так не знаю я!.. Просто вы с таким видом эту монтировку вынули… Наручники вот уже достали…

– Нельзя без наручников: парень ты мощный, рука сильная. Старова одним ударом, и сразу насмерть, – усмехнулся Дунаев.

– Да не я это!.. И монтировку эту впервые вижу!

– Впервые видишь?!.. – Дунаев резко глянул на Балашова, полез в багажник, покопался в инструментах и достал из ящика такую же черную монтировку, только с более крутым изгибом. – Твоя?!

Кауров косо глянул на него: совсем не обязательно сейчас дразнить подозреваемого.

– Эта моя!

– И чем она отличается от той, которую мы нашли?

– А почему вы сразу эту монтировку не нашли? – Балашов пальцем указал на монтировку, которую Дунаев достал из багажника. – Почему под сиденье полезли?