Сен-Симон

Плоды осени

«Философ — плод осени, скорее даже зимы», — говорил Сен-Симон. В 1813 году осенний плод созрел, и Сен-Симон работает с удесятеренной энергией. Материальная обстановка по-прежнему тяжела: пенсия брата да случайные субсидии друзей — единственные источники его существования. Но лишения не отклоняют его от заветной цели. Он думает лишь об одном — о разработке своей системы, о последователях, об учениках. Разочаровавшись в цеховых ученых, он хочет теперь обратиться к молодому поколению, более отзывчивому к новым идеям. Он переезжает на новую квартиру около политехнической школы (новые этапы творчества всегда знаменуются у Сен-Симона переменой местожительства), заводит связи с профессорами и студентами и постепенно становится центром небольшого кружка, к которому вскоре присоединяется крупнейшая научная сила — историк Огюстен Тьерри, в это время только что начинающий свою карьеру. Тьерри подпадает под обаяние учителя и становится его ближайшим сотрудником и другом. «Приемный сын Сен-Симона» — так именует он себя в своих печатных произведениях этого периода.

Клод Анри Сен-Симон. Гравюра неизвестного художника (Музей ИМЭЛ)

Основы сен-симоновской социальной философии уже заложены, но объединить их в стройную систему еще не удается. Слишком тревожна политическая обстановка, слишком велики злободневные проблемы, чтобы можно было замкнуться в кабинете и посвятить все силы общей теории.

Роль «промышленности» и «промышленников» в общественной жизни, взаимоотношения их с группами, представляющими науку и искусство, организация государственной власти, — все эти вопросы только намечены, но не получили еще ясного ответа. А можно ли целиком углубиться в них, когда каждый день приносит Франции новую катастрофу, ставит новую политическую задачу? Разгром «великой армии», борьба с европейской коалицией, падение Наполеона, восстановление Бурбонов, грызня великих держав за новые территории, — все эти события захватывают Сен-Симона. Но он подходит к ним, не как злободневный публицист, а как дальновидный мыслитель. В конфликтах отдельных наций он видит проявление общего мирового кризиса, для преодоления которого обычные средства недостаточны. Мировую войну, в которую вовлечены все державы континента, можно и должно ликвидировать не частичными соглашениями, а учреждением единой мировой организации, единого мирового правительства. Эта мысль и лежит в основе его книги «Реорганизация европейского общества», которую он пишет вместе с Огюстеном Тьерри и выпускает в свет в декабре 1814 года.

Идеи Бернардена де Сен-Пьера о «вечном мире» и «союзе наций» применены здесь к обстановке 1814 года. Для Сен-Симона ясно, что Венский конгресс, где судьбы народов решаются самодержцами и придворными дипломатами, не в состоянии не только воплотить эти идеи в жизнь, но и поставить их на обсуждение. Дело решится не дипломатическими нотами, а, как мы выразились бы теперь, реальным соотношением сил. Судьба Европы зависит в сущности от двух держав, обладающих наивысшим уровнем культуры, наибольшим политическим развитием, наиболее могучей армией и флотом, — Франции и Англии. Если соперничество между ними будет продолжаться, над Европой будет вечно тяготеть угроза войн и внутренних революций. Наоборот, их объединение откроет эпоху мира и благополучия.

Объединение это должно быть не только союзом но и слиянием обоих государств, которое выразится в учреждении общего англо-французского парламента. К этой новой двуединой державе вынуждены будут присоединиться и Германия, и другие, более отсталые, страны континента. Естественно, что этому объединению должна будет сопутствовать политическая реформа, вводящая во всех странах Европы парламентарный строй, ибо совместная деятельность государств возможна только в том случае, если политический строй их одинаков. Создание этого федеративного общеевропейского государства, с одной стороны, устранит различие политических систем, столь сильно затрудняющее взаимоотношения между нациями, а с другой — освободит народы от произвола монархов. Народы будут сами распоряжаться своей судьбой и навсегда положат конец войнам.

Что будет, если никакой реорганизации не последует и дело ограничится сделками между отдельными государствами? — Будет новый переворот, — отвечает Сен-Симон. Предвестия его и сейчас уже налицо. Политическое всевластие возвратившейся с Бурбонами старой знати, пренебрежение к интересам промышленности, налоговый гнет — все это возбуждает во Франции всеобщее недовольство и создает почву для новой революции. А революция во Франции неизбежно вызовет потрясения и в прочих государствах Европы.

Возродить мир может только реорганизация Европы. «Воображение поэтов, — пишет Сен-Симон в заключение, — поместило золотой век в колыбели человеческой расы, в обстановке невежества и грубости; скорее надо было бы поместить там век железный. Золотой век человечества не позади нас, а впереди, и заключается он в усовершенствовании общественного порядка; наши отцы его не видели, наши дети когда-нибудь к нему придут. Наша обязанность — проложить путь к нему».

Работа Сен-Симона имела большой успех и вышла вторым изданием. Автор оказался хорошим пророком: Наполеон, прекрасно осведомленный о настроении населения, тайком покинул остров Эльбу и 1 марта 1915 года высадился во Франции. Стране грозит новый переворот. Сен-Симон не склонен его приветствовать. Он страшится политического гнета и возвращения к власти военщины и откликается на это событие брошюрой, направленной против «вторжения Наполеона Бонапарта на французскую территорию». Однако вскоре после прибытия императора в Париж он примиряется с императором. Наполеон приглашает в сотрудники друзей Сен-Симона — либерала Бенжамена Констана, Карно, «организатора революционных побед», и многих других деятелей революционной эпохи и делает вид, что хочет опереться на демократию. Сен-Симон принимает всерьез этот новый курс и начинает опять тешить себя своей старой мечтой, уже однажды столь жестоко разбитой, — мечтой о Наполеоне-реформаторе. Плодом этой быстрой перемены политических симпатий является с одной стороны назначение Сен-Симона на должность библиотекаря Арсенала, а с другой — появление брошюры «О мерах против коалиции 1815 г.», где Сен-Симон снова повторяет свою идею союза и государственного объединения Англии и Франции.

Империя просуществовала только сто дней и пала. Наполеона ссылают на остров св. Елены, а Сен-Симона удаляют из библиотеки Арсенала. Но на этот раз потеря места не влечет за собой катастрофы: его имя приобрело известность, друзья оказывают ему материальную помощь, в его маленькой квартирке собираются выдающиеся политические и литературные деятели. Он может продолжать свою пропаганду и перейти к дальнейшей разработке своих теорий: во Франции, да и во всей Европе наступило внешнее успокоение, и политические катастрофы уже не отрывают его от теоретических работ.

Вглядываясь в окружающую обстановку, Сен-Симон подмечает в ней явления, которые раньше заслонялись от него политическими событиями и значение которых он начинает постигать только теперь. Мало-помалу все яснее и яснее выступают последствия экономического переворота, пережитого Францией в эпоху революции и империи. Огромные золотые запасы, вывезенные Наполеоном и его маршалами из Италии и других стран, непрерывный и все более и более возраставший спрос на товары, связанные с военными нуждами, система континентальной блокады, временно вытеснившая Англию с европейских рынков и открывшая широкое поле деятельности французской промышленности, — все это способствовало развитию национальной индустрии и вызывало большие сдвиги в экономике страны. Совершенно преобразилась шерстяная промышленность, заменившая ручной труд механическим. Значительно шагнула вперед металлургия. Механизация стала охватывать шелковую, шерстяную, полотняную промышленность и даже сельское хозяйство. В земледельческих районах начали успешно прививаться новые культуры (культура сахарной свеклы). Все это естественно вызвало спрос на квалифицированный технических персонал.

Правительство Наполеона учитывало эти процессы. В последний период империи крупные промышленники и финансисты были любимцами трона и оказывали растущее влияние на общую политику. Правительство обращало большое внимание на техническое образование и принимало целый ряд мер для внедрения в промышленность новых машин и новых производственных процессов. Открывались высшие технические школы, устраивались выставки, разрабатывались мероприятия по промышленному кредиту, фабрикантам и заводчикам рассылались сообщения о новых изобретениях. Индустриальная буржуазия, меняя методы производства, в то же время энергично пробиралась к политической власти. Реорганизация производства приводила к двум чрезвычайно важным последствиям: к усилению связи между наукой и промышленностью и к образованию нового социального слоя — многочисленной группы технических организаторов.

В предреволюционную эпоху наука почти не была связана с мастерской. Производственные процессы были настолько просты, машины настолько несложны, что владелец предприятия и его мастера могли входить во все детали работы и не нуждались в помощи научных специалистов. Новые машины изобретались в большинстве случаев людьми, не получившими научного образования, а иногда даже совершенно чуждыми промышленности (Аркрайт). Отыскание новых производственных процессов было предоставлено случаю. Лаборатории были примитивны и служили не для разрешения конкретных практических задач, а для выяснения основных физических и химических законов. Естественно, что и люди науки, занимавшиеся ею между делом, как любители (разительнейший пример — Лавуазье, работавший над химическими проблемами в свободное от финансовых операций время), считали себя жрецами высшего знания, аристократами ума и резко обособлялись от представителей фабрично-заводского мира. Такой же взгляд на них усвоил себе в первое время своей литературной деятельности и Сен-Симон, предлагавший передать им «духовную власть» над вселенной.

Механизация и техническое усложнение производства резко изменили это положение вещей: мастерская попала в зависимость от науки, а наука пошла на службу к мастерской. Соединительным звеном между «высшим знанием» и промышленностью явились высшие технические школы, воспитанники которых вносили в предприятия вместо рутины — научный расчет, вместо глазомера — математические вычисления, вместо случайных попыток — лабораторные исследования. В 1815 году эти новые люди уже представляли собою внушительную силу, и самое существование их заставляло пересмотреть прежние взгляды на взаимоотношения между наукой и промышленностью. Кто кого собственно ведет — наука промышленность или промышленность науку? Кому следует вверить руководство промышленным развитием — ученым или «индустриалам»?

Только теперь эти вопросы ставятся перед Сен-Симоном во всей их остроте и глубине. Они подсказаны ему не только наблюдениями над жизнью, но и окружающими его людьми — банкиром Лафиттом Периго, крупнейшим финансовым деятелем, фабрикантами Терно, Ришаром-Ленуаром, Ардуэном, которые связаны с ним тесной личной дружбой. Все это — люди большого масштаба, распространяющие свою деятельность не только на Францию, но и на европейский континент (Терно, например, держит в своих руках все шерстяные рынки Европы). Кроме того, это — люди, прекрасно сознающие свое экономическое значение и желающие властвовать в стране. Они не могут примириться с засильем старой знати, которая мечтает о восстановлении наследственных привилегий и не желает признавать даже куцую конституцию, пожалованную Людовиком XVIII своим «верноподданным». Их беседы, их экономические планы, их политические стремления все полнее и полнее раскрывают смысл той «индустрии», которая вот уже сколько лет, как магнит, влечет к себе Сен-Симона. Эти люди и эта промышленность не удовлетворятся вторым местом. Они должны повелевать — в союзе с наукой и при помощи науки.

В мировоззрении Сен-Симона наступает новый сдвиг. Если раньше для него на первом плане стояло производство идей, то теперь на первом плане стоит производство вещей. Наука не столько указывает пути, сколько облегчает осуществление проектов, подсказанных экономической действительностью. «Индустрия», понимаемая в самом широком смысле, — вот ведущая сила истории. Этот факт нужно признать и сделать из него все философские, политические и социальные выводы.

Эта новая ориентировка как нельзя более подходит его друзьям из промышленной буржуазии. Общая система Сен-Симона, вероятно, мало их интересует, но политические следствия, из нее вытекающие, им отнюдь не безразличны. В борьбе со старой аристократией теории философа, входящего в моду, — далеко не лишний козырь. Лафитт и его сотоварищи раскошеливаются, дают Сен-Симону деньги, и в 1816 году начинает выходить журнал (или, вернее, сборник) «Индустриал», на заглавном листе которого в качестве девиза стоят слова: «Все через промышленность и все для промышленности».

В «Индустриале» сотрудничают Сен-Симон и его ученики. Издание продолжается два года и на четвертом выпуске (в 1818 г.) приостанавливается. Идеи о первенствующей роли «индустрии» в общественной жизни, о вреде наследственных привилегий, о союзе науки и практической экономики проводятся здесь широко и последовательно. На Сен-Симона смотрят, как на главу философско-политической школы. Число его последователей растет. Поэт Беранже посвящает ему стихотворение, где называет его «человеком, который переделывает общество», автор марсельезы, Руже де Лиль, пишет гимн «Индустриал», радикальный публицист Поль Луи Курье запасается идеями в его салоне. Когда в парках или на улице появляется его фигура в длинном дорожном плаще и небрежном костюме, прохожие указывают на него друг другу и шепчут: «Смотрите, вон идет известный философ Сен-Симон!»

О Сен-Симоне этого периода сохранилось много рассказов, бросающих интересный свет на его характер, приемы творчества, отношение к людям. Его несложным домашним хозяйством ведает мадам Жюли Жюлиан, совмещающая функции экономки, секретаря и ближайшего друга. Работает он всю ночь напролет, ложится спать утром. После обеда садится в кресло и просит мадам Жюлиан: «Принесите мне какой-нибудь роман, только поглупее!» Сюжет и автор для него безразличны — достаточно и того, что роман на время отвлечет его от теорий и направит внимание на какие-нибудь занимательные стороны жизни.

Работать с ним нелегко. Пока он диктует, ему то и дело приходят на ум новые мысли, он отклоняется в сторону, возвращается к прежней теме и лишь с трудом облекает свои построения в связную и логически последовательную форму. Хорошо еще, что мадам Жюлиан никогда не доискивается смысла диктуемого и со святой простотой запечатлевает на бумаге каждое слово хозяина, не заботясь ни о предыдущем, ни о последующем, ни о точках, ни о запятых. По большей части Сен-Симон, прочтя написанное, комкает листок и молча бросает его в камин. Потом мадам Жюлиан опять пишет. Сен Симон опять комкает. Иной раз за два-три часа работы не выходит ничего. Кроме мадам Жюлиан есть и настоящие секретари — сперва Тьерри, потом Огюст Конт, и еще какой-то неизвестный, имя которого нигде не сохранилось. Они — не только секретари, но и сотрудники. С ними Сен-Симон обсуждает написанное и иногда так увлекается, что бросает работу и весь остаток вечера проводит в беседе. Во время своих ночных писаний Сен-Симон обходится без них, но иногда ему вдруг приходит в голову какое-нибудь особенно интересное теоретическое построение. Тогда он, не стесняясь временем, звонит в звонок, и заспанный секретарь является писать под диктовку.

Все имевшие с ним дело, рассказывают о его утонченных манерах («последний дворянин», «настоящий аристократ XVIII века»), сочетающихся с простым и сердечным отношением к окружающим. В этом, да еще, конечно, в самоотверженной преданности идее и заключается секрет того обаяния, которое влекло к нему самых различных людей, начиная с матерых дельцов и кончая молодыми профессорами и безусыми студентами.

В 1819 году Сен-Симон начинает издавать сначала журнал «Политик», а потом журнал «Организатор». В этом последнем и появляется его знаменитая «Парабола», которая вызывает судебное преследование и привлекает к нему внимание широких кругов населения. В это время в палате депутатов, — самом реакционном из всех французских парламентов, прозванном в насмешку «небывалой палатой», — беснуются оголтелые аристократы, с пеной у рта требующие искоренения последних остатков демократизма. Им отвечают депутаты левой, ссылающиеся на гарантированные «хартией» права. Сен-Симон ставит вопрос иначе. Из сферы политическо-правовой он переносит его в хозяйственную плоскость и на живом примере показывает, насколько важны для нации «производительные» классы и насколько безразличны классы привилегированные, претендующие на верховную власть в государстве.

«Предположим, что Франция внезапно потеряет своих пятьдесят лучших физиков, пятьдесят лучших химиков, пятьдесят лучших физиологов, пятьдесят лучших поэтов, пятьдесят лучших математиков… Пятьдесят лучших механиков, пятьдесят лучших гражданских и военных инженеров, пятьдесят лучших архитекторов, пятьдесят лучших медиков… Пятьдесят лучших банкиров, двести лучших купцов, шестьсот лучших земледельцев, пятьдесят лучших металлургов, пятьдесят лучших фабрикантов оружия… Пятьдесят лучших каменщиков, пятьдесят лучших плотников, пятьдесят лучших столяров…

Франции понадобилось бы по крайней мере целое поколение, чтобы оправиться от этого несчастия… Перейдем к другому предположению. Допустим, что Франция сохранит всех гениальных людей в области наук, искусств и ремесл, но что она в один день потеряет брата короля, монсеньера герцога Ангулемского, монсеньера герцога Беррийского… Что она потеряет всех высших придворных сановников, всех государственных министров, всех маршалов, кардиналов, архиепископов, епископов… Это несчастие огорчит, конечно, французов, ибо у них доброе сердце, но эта потеря тридцати тысяч человек, считающихся наиболее важными людьми государства, причинит им неприятность только в сентиментальном смысле этого слова, ибо никакого политического вреда для государства отсюда не последует». Практические выводы отсюда предоставлялось делать самим читателям.

Прокуратура тоже сделала свой вывод: Сен-Симон призывает к истреблению всего королевского дома. За это неслыханное преступление он должен ответить перед судом. Сен-Симон не теряет времени: он публикует в «Организаторе» несколько писем к присяжным, где поясняет, что в «Параболе» речь идет совсем не о династии, а о привилегиях, привилегированных и их действительном значении для нации. Его задача — не призывать к убийству, а пояснять, что такое аристократы. «Королевская власть должна порвать с обеими аристократиями (т. е. со старой знатью и со знатью, созданной Наполеоном), с которыми она так слепо вступила в союз. Она должна соединиться с народом (commune), чтобы навсегда уничтожить политическую власть каст и стать во главе цивилизации». Суд присяжных оправдал Сен-Симона.

Издание «Организатора» продолжалось и в 1820 году. Сен-Симон продолжает конкретизировать свои теории и разрабатывает план трехпалатного парламента, куда должны входить исключительно представители науки, искусства и промышленности, выбранные всеобщим (или приближающимся ко всеобщему) голосованием. Первая палата составляет проекты законов, вторая — рассматривает и утверждает их, третья — следит за их выполнением. Законы, касающиеся собственности, должны рассматриваться исключительно третьей палатой, которая изменяет их ко благу производства и производителей.

В 1821 и 1822 гг. Сен-Симон продолжает вести политическую борьбу и печатает открытые письма к королю, избирателям, земледельцам и промышленникам, где развивает свои основные положения. Затем эти письма он объединяет в книгу, издаваемую под заглавием «Об индустриальной системе». К этому же времени (1822 год) относится и брошюра, в которой Сен-Симон проводит сравнение между Бурбонами и Стюартами и предсказывает, что Бурбоны, подобно Стюартам, будут изгнаны из страны, если они не создадут новой политически-социальной системы, соответствующей уровню современного развития. В 1822 году Сен-Симон объезжает главные индустриальные центры Франции, чтобы лично познакомиться с положением промышленности. Он полон надежд и пишет дочери письма, проникнутые самым бодрым и жизнерадостным настроением. Но вдруг, на протяжении каких-нибудь трех-четырех месяцев это состояние сменяется глубокой тоской, и философ решает покончить с собою.