Сентябрь

1

Прибытие утренней почты в Крой всегда было радостным событием. Том Драйстоун, местный почтальон, покрывал за день на своем ярко-красном фургончике внушительные расстояния. Узкие проселочные дороги взбирались сквозь леса в горные долины к овцеводам, изгибами спускались к одиноким сельскохозяйственным фермам. Молодые хозяйки, развешивая на дворе белье, издали замечали красный фургон и ждали его на холодном ветру. Одинокие старики встречали Тома с надеждой – им он вместе с почтой поставлял лекарства и всегда задерживался поговорить о том о сем, выпить чайку. Зимой он менял красный фургончик на «лендровер», и только совсем уж неистовый буран мог помешать ему доставить долгожданное письмо из Австралии или новую кофточку, заказанную по «Литлвудскому каталогу», а когда северо-западный ветер рвал телефонные провода, для многих он оставался единственной связующей нитью с внешним миром.

Будь Том угрюмым молчуном, не способным ни поболтать, ни пошутить, его все равно встречали бы с радостью. Но он был веселым парнем, родившимся и выросшим в Туллочарде, а потому ветры и бури его не пугали. И любили его не только за то, что он честно нес свою службу, – он к тому же замечательно играл на аккордеоне и был заметной фигурой на всех праздниках и вечеринках. Он сидел на помосте, поставив возле табурета кружку пива, и едва кончался один танец, как его аккордеон уже заводил другой. И в пути он насвистывал свои любимые песенки – музыка сопровождала его повсюду.

Была уже середина августа. Понедельник. Ветреный день, по небу плывут облака. Не очень-то тепло, но хоть нет дождя. Изабел, нацепив на себя большой фартук, сидела у кухонного стола и ощипывала перепелок. Настреляли их в пятницу, и они три дня провисели в кладовке. Стоило подержать их подольше, но Изабел хотелось поскорее покончить с этим муторным делом и заложить ощипанные и выпотрошенные тушки в морозильник до приезда следующей партии американцев.

Кухня в Крое была просторная, викторианская, полная свидетельств того, что хозяйка проводит здесь немало времени. Кухонный буфет полон столовой посуды, на стене пришпилены открытки, адреса, записка-напоминание, чтобы позвонить водопроводчику. Возле большой газовой плиты с духовкой стояли две корзины, в которых спали собаки. С потолка, с крючьев, на которых когда-то подвешивали для копчения окорока, теперь свисали пучки трав. Над плитой помещалась сушилка – рама с натянутыми шнурами, на ней просушивалась влажная после походов по холмам одежда или выглаженное, но еще не совсем просохшее белье. Не очень это было удобное приспособление – когда на завтрак жарилась селедка, наволочки начинали пахнуть рыбой, но вытяжки у Изабел не было, и приходилось мириться со всеми ароматами.

С этой сушилкой была связана давняя история, которая вошла в семейный эпос, и смеялись над ней по сей день. В ту пору еще жива была леди Балмерино, а поварихой в доме служила миссис Харрис. Кулинарка она была отменная, но всякие там глупые правила гигиены ее ничуть не беспокоили. На плите у нее с утра до вечера кипела огромная черная кастрюля, в которую она бросала кости и остатки овощей. Из этих обрезков и остатков у нее получались замечательные супы. Однажды в доме собралась большая охотничья компания. Зарядил дождь, и сушилка над плитой была увешана мокрыми куртками, гольфами, свитерами и шерстяными носками. Суп в ту неделю становился день ото дня все вкуснее и вкуснее. Гости просили добавки. «Как вы его варите, миссис Харрис? – спрашивали гости. – Какой аромат! И как вкусно!» Миссис Харрис только улыбалась с довольным видом и говорила, что секрет приготовления этого супа она унаследовала от своей матушки. Охотничья неделя кончилась, гости разъехались, вложив в сморщенную красную ладонь миссис Харрис солидные чаевые. Кастрюля наконец была опорожнена для чистки, и только тут на дне ее обнаружился свалившийся с сушилки и отнюдь не идеально чистый охотничий носок.

Ну вот, готова и четвертая птица, осталось ощипать еще две. По кухне порхали перья. Изабел осторожно собрала их на газету, свернула ее и сунула в черный пластиковый пакет для мусора. Расстелила на столе еще одну газету и взялась за пятую птичку, но тут услышала свист.

Задняя дверь кухни распахнулась, в ней с веселой улыбкой на лице появился Том Драйстоун. От сквозняка перья на столе облаком взметнулись вверх, Изабел испуганно вскрикнула, и Том поспешно захлопнул дверь.

– Похоже, хозяин не оставляет вас без работы.

Перья снова осели на стол, Изабел чихнула. Том положил на буфет пачку писем.

– Я так понимаю, Хэмиша помогать не заставишь?

– Его нет дома. Поехал на недельку погостить к своему школьному другу в Аржилл.

– Удачная была в пятницу охота?

– Пожалуй что, нет.

– Но вроде бы в Гленшандре они неплохо постреляли?

– Похоже, наших перепелок и постреляли. Они полетели к соседям в гости, а там их только и ждали, да вот незадача – не дружки и подружки, а охотники. Выпьете кофе?

– Спасибо, нет. Сегодня у меня полно почты. Совет графства рассылает какие-то циркуляры. Так что до свидания…

И Том, начав насвистывать очередную песенку еще до того, как за ним захлопнулась дверь, удалился.

Изабел продолжала ощипывать перепелок. Ей хотелось поскорее посмотреть почту, но она заставила себя сначала покончить с работой. Потом она соберет все перья, вымоет руки и только тогда посмотрит письма. А потом возьмется за самое противное дело – выпотрошит птиц.

Почтовый фургон уже уехал. В коридоре, ведущем из холла, послышались неровные, тяжелые шаги. Потом по каменным ступенькам лестницы на кухню, с остановкой на каждой ступеньке. Дверь отворилась, на пороге стоял ее муж.

– Это Том приезжал?

– Ты не слышал, как он насвистывал?

– Я жду письмо из лесного управления.

– Я еще не просмотрела почту.

– Что же ты не сказала мне, что будешь ощипывать перепелок? – Вопрос прозвучал упреком. – Пришел бы тебе помочь.

– Тогда помоги мне их выпотрошить.

Но тут на лице Арчи появилась гримаса отвращения. Стрелять птиц – пожалуйста, свернуть шею подстреленной – да, ощипать, наконец, если его попросят, но разрезать им брюшки и вынимать внутренности – нет уж, увольте, его просто стошнит. От этой грязной работы он всегда старался увильнуть, как бы Изабел на него ни наседала. Он поскорее переменил тему. А она заранее знала, что переменит.

– Где почта?

– Том положил на буфет.

Прихрамывая, Арчи пошел к буфету, собрал все конверты и стал их перебирать, пристроившись на другом конце стола, подальше от перепелок.

– Из управления письма нет. Хорошо бы они поторопились… Но есть письмо от Люсиллы…

– Слава богу, я его так ждала.

– …и какой-то большой твердый конверт, не иначе как приглашение на королевский прием.

– Почерк Верены?

– Очень может быть.

– Это приглашение на бал.

– И еще два таких же конверта, один для Люсиллы, второй… – Арчи запнулся, – …для Пандоры. Нам предстоит надписать адреса и отправить дальше.

Руки Изабел замерли. Они смотрели друг на друга с разных концов длинного, усыпанного перьями стола.

– Пандора? Они приглашают Пандору?

– Судя по конверту, да.

– Странно, Верена даже не сказала мне, что собирается пригласить ее.

– А почему она должна была сказать?

– Надо поскорее переслать конверт. Открой-ка наш, посмотрим, как выглядит приглашение.

Арчи распечатал конверт.

– Очень внушительно. – Брови у него поползли вверх. – Тисненая надпись, золотой обрез. Шестнадцатое сентября. Однако Верена затянула с приглашениями, тебе не кажется? Всего один месяц остался.

– Дело в том, что вышла задержка. Первую партию по ошибке отпечатали на оборотной стороне карточки, и Верена отослала весь заказ обратно, чтобы переделали.

– Как она разглядела, что не на той стороне?

– Верена в таких вещах разбирается, и она очень дотошная, все обязательно проверит. Так что там написано?

– …Лорду и леди Балмерино… Миссис Энгус Стейнтон… первый бал Кэти. И так далее: когда, где… Танцы начнутся в десять. – Арчи поднял вверх приглашение. – Ну как, впечатляет?

Очки лежали где-то далеко, и Изабел, сощурившись, стала разглядывать карточку с золотым обрезом.

– Я польщена. А как прекрасно эта карточка будет выглядеть на камине! Американцы подумают, нас приглашает королева. Теперь прочти мне письмо Люсиллы, оно для меня куда важнее.

Арчи вскрыл конверт с французской маркой и развернул два тоненьких, сероватого цвета листочка.

– Ну и бумага! Уж не туалетная ли?

– Читай, Арчи.

Арчи сложил письмо и снова всунул его в конверт.

– Австралиец… – сказала Изабел.

– Фермер-овцевод.

– Слоняется по Европе.

– Но хоть автобусом путешествуют.

– Что ж, ладно, могло быть и хуже. Подумать только, может быть, она увидит Пандору… не удивительно ли? Мы последнее время и не вспоминали о ней, и вдруг сразу и это приглашение, и Люсилла собирается к ней заехать. А Ивиса – это далеко от Мальорки?

– Не очень.

– Я хочу, чтобы Люсилла приехала домой.

– Ей хорошо, Изабел, у нее интересная жизнь.

– Мне неприятно, что у нее нет денег.

– Я пошлю ей чек.

– И я так скучаю по ней…

– Знаю.

Перепелки были ощипаны, перья собраны в черный пластиковый пакет. Шесть маленьких тушек рядком лежали на столе. Изабел взяла остро наточенный нож и решительно вонзила его в мягкое тельце, сунула руку внутрь и вытянула длинную полоску жемчужно-серых внутренностей. В нос ударил тошнотворный запах.

Арчи поспешно поднялся из-за стола и собрал конверты.

– Пойду-ка я выпишу чек, покуда не позабыл. – И Арчи направился в кабинет, плотно притворив за собой дверь кухни.

Сев за письменный стол, он минуту-другую держал в руке конверт, предназначенный для Пандоры, решая, вложить в него записочку от себя или не надо. «Такое приятное событие – бал, – написал бы он, – будет весело. Отчего бы тебе не приехать в Крой? Мы будем тебе так рады! Приезжай, Пандора, доставь нам удовольствие…»

Но сколько раз он писал ей прежде, а она не дала себе труда хоть раз ответить. И на это письмо не ответит. Он вздохнул и аккуратно вывел на конверте адрес Пандоры, добавил несколько марок, наклеил ярлычок «авиа» и отложил конверт в сторону.

Затем выписал чек Люсилле Блэр на сто пятьдесят фунтов. И начал писать дочери письмо.

Арчи прочитал письмо, аккуратно его сложил, отыскал большой плотный конверт и засунул все в него: письмо, чек и приглашение Верены, запечатал конверт, наклеил марки и написал адрес в Ивисе, который сообщила ему Люсилла. Отнес оба письма в холл и положил на стоявший возле двери комодик. Кто-нибудь поедет в деревню и отправит письма.

2

На той же неделе, в среду, приглашение от Стейнтонов было доставлено на Овингтон-стрит. Алекса, босая, в купальном халате, стояла на кухне в ожидании, когда закипит чайник. Дверь в сад была распахнута, Ларри, как всегда по утрам, обнюхивал каждый кустик. Иногда он находил следы кота и приходил в невероятное возбуждение. Утро было пасмурное. Может быть, позднее появится солнце и разгонит туман. Алекса услышала, как что-то упало, и посмотрела в окно – по ногам, прошагавшим мимо, она заключила, что приходил почтальон.

Она поставила на поднос кружки, опустила в заварочный чайник пакетик чая. На плите закипела вода, Алекса заварила чай и, оставив Ларри за его увлекательным занятием, понесла поднос в спальню. На коврике под дверью лежали письма. Держа поднос в левой руке, она изогнулась, протянула правую руку за письмами и сунула их в просторный карман халата. И пошла наверх, утопая босыми ногами в толстом ковре. Дверь спальни была открыта, занавески раздвинуты. Комната была небольшая, и чуть ли не всю ее занимала унаследованная от бабушки кровать – широченная, с высокими медными столбиками в изголовье и в изножье. Алекса поставила поднос на тумбочку и забралась под одеяло.

– Ты проснулся? Я принесла чай, – сказала она.

Бесформенная фигура на другой стороне кровати откликнулась не сразу. Потом раздался стон, фигура шевельнулась, из-под одеяла протянулась голая рука, и Ноэль повернулся к ней лицом.

– Который час? – На белой подушке его взъерошенные волосы казались особенно черными, подбородок порос темной щетиной.

– Четверть восьмого.

Еще один стон. Он провел пятерней по волосам.

– Доброе утро, – сказала Алекса и наклонилась поцеловать его небритую щеку.

Он обхватил рукой ее затылок и притянул к себе.

– Ты дивно пахнешь, – пробормотал он.

– Лимонным шампунем.

– Нет, не лимонным шампунем. Самой собой.

Он отпустил ее, она еще раз поцеловала его в щеку, потом занялась чаем. Ноэль взбил подушки и принял сидячее положение. Грудь у него была загорелая, как будто он только что вернулся с тропических островов. Алекса протянула ему кружку дымящегося чая.

Ноэль молча, медленными глотками пил чай. Он не сразу входил в дневной ритм и до завтрака, случалось, не произносил ни единого слова. Одна из его привычек, утром Алекса с ним и не заговаривала. Кофе он пил маленькими глотками и как-то очень уж тщательно смешивал сухой мартини и чистил ботинки. Вечером Ноэль опорожнял все свои карманы, выкладывая их содержимое на туалетный столик, всегда в одной и той же последовательности: кошелек, кредитные карточки, перочинный нож, аккуратным столбиком складывал монеты. Приятно было лежать в постели и наблюдать за ним в ожидании, когда он придет к ней.

Каждый день она узнавала о нем что-то новое; каждая ночь приносила еще неизведанные блаженные открытия. Каждая новая минута, каждый час были лучше предыдущих. Живя в этом чудесном соединении спокойной домашней жизни и страсти, Алекса впервые поняла, зачем люди женятся – чтобы так было всегда. А ведь когда-то – всего три месяца назад! – ей казалось, что она вполне довольна своей жизнью. Жила одна, если не считать Ларри, ее единственного компаньона, с удовольствием занималась своей работой, держала в порядке дом, по вечерам иногда куда-то ходила, навещала друзей. Но это ведь не вся жизнь, только половина. Как она это терпела?

«Нельзя потерять то, чего не имела». Голос Эди, ясный и громкий. Алекса улыбнулась, налила кружку чая для себя, поставила рядом на столик и достала из кармана письма. Она разложила их на одеяле. Счет от Питера Джонса; рецепт: как покрывать кондитерское изделие двойной глазурью; почтовая открытка от женщины из Барнса: она хотела бы, чтобы какая-нибудь умелая хозяйка настряпала ей разных блюд и заложила их в морозильник. И наконец, большой жесткий конверт.

Шотландская марка. Приглашение? Наверное, на чью-то свадьбу… Алекса вскрыла конверт и извлекла карточку.

– Боже мой!

– Что это?

– Приглашение на бал. «Ты должна поехать на бал», – сказала крестная Золушке!

Ноэль протянул руку и взял у нее карточку.

– Кто такая миссис Стейнтон?

– Это наши соседи в Шотландии. Живут в десяти милях от нас.

– А кто Кэти?

– Разумеется, их дочь. Она работает в Лондоне. Очень может быть, ты ее и встречал где-то… – Алекса подумала и отвергла это предположение. – Нет, вряд ли. Ей нравятся молодые военные, скачки…

– Шестнадцатого сентября. Ты поедешь?

– Думаю, нет.

– Почему же?

– Потому что не хочу ехать без тебя.

– Но меня не приглашают.

– В том-то и дело.

– Может, ты им напишешь: «Я приеду, если вы позволите мне привезти с собой моего любовника»?

– Никто не знает, что у меня есть любовник.

– Ты до сих пор не сообщила своим, что я поселился в твоем доме?

– Пока нет.

– По каким-то особым соображениям?

– Ах, Ноэль… Не знаю.

Но она знала.

Она хотела как можно дольше сохранить свою тайну. С Ноэлем она жила в сказке, в волшебном мире любви и чудесных открытий, и боялась, что, если позволит кому-то вторгнуться в этот мир, он уже не будет таким, как прежде, чары разрушатся.

К тому же – к сожалению, приходилось это признать – ей не хватало храбрости. Ну да, ей уже исполнился двадцать один год, но что толку, взрослее она не стала. Она по-прежнему чувствовала себя пятнадцатилетней девочкой, и ей по-прежнему хотелось, чтобы все были ею довольны. От одной только мысли о том, как семья отнесется к ее сообщению, Алекса приходила в ужас. Она представила себе, как расстроится отец, как неприятно удивится Ви, как озаботится Вирджиния. И как они начнут ее расспрашивать: «Кто он? Где ты его встретила? Вы живете вместе? На Овингтон-стрит? Но почему ты сразу не сказала? Чем он занимается? Как его зовут?»

А Эди! «Леди Черитон перевернется в гробу».

Нет, они все поймут, конечно. Они отнюдь не ханжи и не такие уж пуритане. И они искренне любят ее, но она просто не хотела их огорчать.

Алекса отпила немного чая.

– Но ты ведь уже не маленькая девочка, – сказал Ноэль.

– Ну да, я совершеннолетняя, но только еще не совсем взрослая. Хотелось бы мне окончательно повзрослеть.

– Ты стыдишься нашего греховного сожительства?

– Я ничего не стыжусь. Дело в моей семье. Я не хочу их огорчать.

– Милая моя, но они куда больше огорчатся, если узнают об этом от кого-то постороннего.

– Как они могут узнать? – спросила она.

– Это Лондон. Все судачат обо всех и вся. Удивительно, что твоему отцу еще до сих пор никто ничего не сообщил. Послушай моего совета и будь храброй девочкой. – Он отдал ей кружку и чмокнул в щеку, потом спустил ноги по другую сторону кровати, встал, накинул на себя халат. – К тому же напиши миссис Стиффден – или как ее там? – что ты с удовольствием приедешь на бал и привезешь с собой прекрасного принца.

Алекса невольно улыбнулась:

– Ты и правда поедешь?

– Скорее всего, нет. Боюсь, народные танцы не моя стихия.

С этими словами он скрылся в ванной, и Алекса услышала шум душа.

Что они, собственно, обсуждают? Алекса снова взяла приглашение и, нахмурившись, перечитала его. «Лучше бы мне его вовсе не получать, – подумала она. – Теперь вот буду мучиться, решать: ехать – не ехать?»

3

Август в этом году выдался небывало жаркий, остров окутала пелена зноя. Жара начиналась с утра, а к полудню столбик термометра доползал до такой высоты, что здравомыслящие люди предпочитали до вечера не выходить из дома и лежали в постели, почти бездыханные, или спали на затененных террасах. Спал и старый город меж холмов – окна домов закрыты ставнями, улицы пусты, магазинчики не работают.

Но внизу, в порту, картина была другая. Слишком много понаехало курортников, слишком много тратилось денег, чтобы следовать старинному обычаю. Туристы знать не хотели ни о какой сиесте. Спать, когда столько заплачено за каждый час, за каждую минуту? А туристам, заглянувшим сюда на денек, и вовсе некуда было податься. Обливаясь потом, с красными лицами, они группами сидели в кафе под открытым небом или бесцельно слонялись в оборудованных кондиционерами галереях. Берег пестрел зонтами из пальмовых листьев и полуобнаженными телами, коптившимися под солнцем. Яхты и моторные лодки, обычно без устали бороздящие гавань, лениво покачивались на маслянистых волнах, а на палубах, под тентами, недвижно, точно неживые, лежали коричневые тела.

Проснулась Пандора поздно. Всю ночь она проворочалась без сна, в четыре утра все-таки выпила снотворное и погрузилась наконец в тяжелый, полный тревожных сновидений сон. Она поспала бы и подольше, но на кухне застучала посудой Серафина и разбудила ее. Звяканье тарелок разбило сон, и минуту спустя Пандора с неохотой открыла глаза.

Сон был о дожде, о коричневых реках, о холодном влажном воздухе и о ветре. О глубоких озерах и темных холмах и топких тропах, ведущих к покрытым снегом вершинам. Но главным во сне был дождь. Он не обрушивался грохочущим ливнем, как здесь, он был нежным, как туман. Он незаметно, точно дым, приплывал на облаках…

Она шевельнулась, и видения исчезли. Почему ей снится Шотландия? Почему, спустя столько лет, эти воспоминания возвращаются и тревожат ее? Может, страшная августовская жара тому виной, беспощадное солнце, которое печет с утра до вечера, пыль и сушь, резкие, черные тени полдня? Как хочется вдохнуть в себя нежный душистый туман!

Она повернула голову – за раздвижной стеклянной дверью, которая была открыта всю ночь, виднелась балюстрада террасы, ярко краснели герани, голубело небо. Без единого облачка, раскаленное наглое небо.

Пандора оперлась на локоть и, потянувшись через широкую кровать, достала со столика часы. Девять. Стук и звяканье на кухне усилились. Зашумела посудомоечная машина. Серафина давала знать о своем присутствии. А если она была здесь, значит и Марио, ее муж и садовник Пандоры, уже скребет своей допотопной мотыгой где-то в саду, и нагишом не поплаваешь. Марио и Серафина жили в старом городе и каждое утро приезжали на мопеде. Взбираясь в гору, мопед натужно ревел. Позади Марио, обхватив мужа сильными загорелыми руками, возвышалась в дамском седле Серафина. Странно, что шум и треск, возвещавший об их прибытии, не разбудил Пандору раньше, но, как видно, в это время еще действовало снотворное.

Жарко было лежать в смятой постели, она и так провалялась допоздна. Пандора откинула тонкую простыню и голая прошла к комоду. Она соорудила себе из носовых платков бикини, проделала обратный путь через спальню, прошла через террасу, спустилась по ступеням и нырнула в бассейн.

Вода была прохладная, но не настолько, чтобы освежить по-настоящему. Пандора плыла и представляла, как она ныряет в озерцо возле Кроя и с визгом выскакивает на берег, потому что холод пронзил все тело и у нее перехватило дыхание. И как только она могла плавать в такой ледяной воде? Как могла она, Арчи и вся их компания предаваться этим мазохистским удовольствиям? Но зато до чего же было весело! Наскоро растеревшись, они натягивали на себя теплые свитера, разжигали на прибрежной гальке костер и жарили на тлеющих угольях потрясающе вкусную форель. Такой вкусной форели нет больше нигде в мире.

Пандора плавала из конца в конец по длинному бассейну. И снова перед ней была Шотландия, теперь уже не во сне, а в воспоминаниях. Ну и пусть. Она не будет гнать их от себя. Пусть они ведут ее по ухабистой, поросшей дерном дорожке вдоль берега ручья, бегущего вниз по холму, чтобы в конце концов соединиться в Кроем. Текущая по торфяному руслу коричневая, вспенивающаяся, как пиво, вода бурлила на камнях и разливалась в заводи, в темных глубинах которой таилась форель. Столько веков здесь бежал этот поток, что проложил себе узкую долину с россыпью цветов и зарослями чертополоха на зеленых берегах. Была тут и заветная лощинка, укрытая от северных ветров. Зимой и весной, когда у озера был лютый холод, они разжигали костер и пировали в этой лощинке.

Воспоминания вели Пандору все дальше и дальше. Тропа шла круче, петляла между валунами, огибала гранитные скалы, которые, наверное, вздымались здесь со дня сотворения мира. Но вот последний поворот, и внизу, залитая солнцем, во всей своей красе открывалась дивная долина. Вдаль уходила серебристая лента Кроя, сквозь деревья виднелись два арочных мостика, деревня, уменьшенная расстоянием, казалась игрушечной, точно ее построили на ковре в детской.

Пандора попыталась отвлечься, но воспоминания не отпускали ее. Вот дорога выравнивается. Там, впереди, будет высокая ограда от оленей и ворота. Видны уже первые деревья. Шотландские сосны, а за ними зеленеют буки. Еще дальше дом Гордона Гиллока, на веревке полощется белье, и охотничьи собаки, услышав чье-то приближение, поднимают яростный лай.

Но вот уже и их дом близко. Дорога превратилась в гудронированное шоссе. Оно идет меж фермерских домов, мимо сараев и коровников. Пахнет скотом и навозом. Еще одни ворота, дом, цветник перед ним, переливающийся яркими красками, каменная ограда, увитая жимолостью. Загон для скота. Аллея, обсаженная рододендронами…

Крой.

Стоп. Она не хотела идти дальше. Отодвинула воспоминания вспять, загнала их в угол, точно непослушных детей. Не надо расслабляться. Не надо думать о Шотландии. Она проплыла последнюю прямую, поднялась по пологим ступенькам и вышла из бассейна. Каменные плиты под ногами были уже горячие. Пандора прошла в ванную, приняла душ, вымыла волосы, надела свободное, без рукавов, платье – самое легкое из ее гардероба. Потом пошла на кухню.

– Серафина!

Серафина повернулась от раковины, где чистила моллюсков. Низенькая, коренастая, загорелая, на голых ногах сандалии на веревочных подошвах, черные волосы собраны в пучок и заколоты на затылке. Она всегда ходила в черном, потому что не вылезала из траура. Едва кончался траур по дедушке, как умирал какой-нибудь дальний родственник из их клана, и Серафина снова надевала черное. Черные платья были так похожи одно на другое, что невозможно было отличить, надела она старое или сшила себе новое. Зато фартуки у Серафины всегда были яркие, с веселым рисунком, как будто ей хотелось хоть как-то оживить свои мрачные платья.

Серафина досталась Пандоре вместе с «Каса Роса». До того она пятнадцать лет прослужила у английской четы, построившей эту виллу. Два года тому назад у супругов начало пошаливать здоровье, и по настоянию родственников они, хоть и не очень охотно, возвратились в Англию. Пандора в то время как раз искала, где поселиться, и купила у них дом. Лишь въехав в него, она обнаружила, что унаследовала Серафину и Марио. Поначалу Серафина не была уверена, хочет ли работать у Пандоры, а Пандора не могла решить, оставить ли ей Серафину. Смотреть на нее не доставляло особого удовольствия, да и ее угрюмость не предвещала ничего хорошего. Но обе они решили попробовать. Прошел месяц, потом три, а потом и год. Вопрос решился сам собой, без обсуждения – женщины были вполне довольны друг другом.

– Señora. Buenos dias[8]. Проснулись…

Проработав пятнадцать лет у прежних хозяев, Серафина вполне прилично говорила по-английски. Для Пандоры это было очень кстати. По-французски она говорила свободно, но испанского не знала вовсе. Ее уверяли, что испанский дается легко, поскольку в школе все учат латынь, но Пандору латыни не учили, а начинать учить теперь не хотелось…

– Завтрак готов?

– Стоит на столе. Сейчас принесу кофе.

Стол был накрыт на террасе, затененной деревьями, овеваемой морским ветерком, когда он дул. Проходя по гостиной, Пандора бросила рассеянный взгляд на лежавшую на кофейном столике книгу. Большая, шикарно изданная. Подарок Арчи, он прислал ей ко дню рождения. «Ремесла в Шотландии». Пандора понимала, почему Арчи подарил ей эту книгу: он никогда не перестанет зазывать ее домой. Милый, милый Арчи, он все еще надеется. Именно по этой причине она так и не открыла книгу. Но сейчас вдруг остановилась. «Ремесла в Шотландии». Опять Шотландия. Похоже, сегодня Шотландия ее не отпустит, похоже, сегодня ей предстоит грустный день. Пандора улыбнулась: что это на нее вдруг нашло? Впрочем, почему бы и не посмотреть, что там за ремесла в Шотландии? Пандора захватила фолиант со столика и понесла на террасу. Села к столу, начала чистить апельсин и раскрыла книгу.

Ее только и листать за кофе. Рисунки пером, прекрасно вычерченные карты, простой текст. На каждой странице цветная фотография. Серебристые пески Морара. Бен Ворлих. Дохартский водопад. Старые названия звучали раскатами барабанной дроби.

Пандора принялась за апельсин. Капал апельсиновый сок, она небрежно смахивала его, на страницах оставались пятна. Серафина принесла кофе, но Пандора и глаз не подняла – книга ее увлекла.

«Река в этом месте, после долгого спокойного путешествия, вдруг приходит в ярость, бурный пенистый поток несется по широкому каменистому туннелю и обрушивается вниз гремящим водопадом. Чуть дальше на пути быстрины встают два поросших лесом островка, один из которых был местом захоронения клана Мак-Наб; кроны прекрасных деревьев накрывают остров зеленым шатром, что придает ему особую прелесть».

Пандора налила в чашку кофе, перевернула страницу и продолжила читать.

«Ремесла в Шотландии» помогли ей скоротать день. Она перенесла книгу от стола к шезлонгу на краю бассейна, а потом, после обеда, забралась вместе с ней в кровать и, дочитав до конца, положила на пол.

Повеяло прохладой, но не жара тяготила сегодня Пандору. Она выбралась из постели, еще раз поплавала в бассейне, потом оделась: белые хлопчатобумажные брюки, белая в синюю полоску рубашка. Причесалась, подвела глаза, выбрала сережки, золотой браслетик. Белые сандалии. Брызнула на себя духами, заметив при этом, что они уже на исходе. Надо купить новый флакон. Предвкушение маленькой дорогой покупки доставило ей удовольствие.

Пандора попрощалась с Серафиной и, выйдя из парадной двери, направилась к гаражу. Села в машину, съехала по вьющейся спиралью дороге с холма на просторное шоссе, которое вело в порт. Она забрала свою корреспонденцию, положила конверты в сплетенную из кожаных ремешков корзинку и, оставив машину во дворе почты, неспешно двинулась по все еще людным улицам, разглядывая витрины магазинчиков; полюбовалась изысканным костюмом, приценилась к прелестной кружевной шали. Зашла внутрь парфюмерного магазинчика и купила флакон духов «Пуазон», затем снова пошла по направлению к морю. Наконец она вышла на широкий, обсаженный пальмами бульвар, протянувшийся вдоль берега. В конце дня на пляже было людно, как всегда, многие еще купались, другие бродили по кромке воды. Подальше от берега, ловя вечерний бриз, бороздили волны любители серфинга, точно птицы взмахивали крыльями над водой.

Пандора подошла к маленькому кафе, расположившемуся прямо на набережной, села за столик и заказала себе кофе с коньяком. Откинувшись на спинку неудобного железного стульчика, она сдвинула очки на макушку и вынула из корзинки почту. Одно письмо из Парижа, еще одно из Нью-Йорка. Открытка из Венеции от Эмили Рихтер. Она все еще живет в гостинице «Каприани». Большой жесткий белый конверт, адресованный в Крой и переадресованный на Мальорку. Почерк Арчи. Пандора вскрыла конверт и с удивлением прочла приглашение Верены Стейнтон:

«…на первый бал Кэти…»

Невероятно! Словно зов из другого века, из другого мира. Однако, по какому-то странному совпадению, весь день сегодня она провела в этом мире. Что это? Знак судьбы? И она должна внять этому зову? Но верит ли она подобным предзнаменованиям?

Первый бал Кэти… Она вспомнила другие приглашения, «картонки», как они с Арчи их называли, прислоненные к фигуркам на каминной полке в библиотеке Кроя. Приглашения на пикники, коктейли в саду, состязания в крокет, танцы. Танцам не было конца. Одну неделю в сентябре они, можно сказать, вообще не спали, разве что прикорнешь на заднем сиденье автомобиля или подремлешь на солнышке, пока дожидаешься своей очереди в теннис. Гардероб полон бальных нарядов, а она все время жалуется матери, что ей нечего надеть. В льдисто-голубом шелковом платье она была на Северном балу, все ее в нем уже видели, к тому же кто-то из кавалеров залил ей весь перед шампанским, а с шелка пятно не выведешь. Темно-розовое? Но там оторвана подшивка и совсем растянулась одна лямка. И ее мать, сама доброта и терпение, вместо того чтобы предложить Пандоре вооружиться иголкой, подшить подол розового платья и укоротить лямку, сажала дочь в машину и ехала с ней с Релкирк или Эдинбург, потакала ее причудам, таскалась с ней из магазина в магазин, пока они не находили какое-нибудь потрясающе красивое платье – и конечно же ужасно дорогое.

Какая она, Пандора, была испорченная, как обожали ее родители, как баловали. А в ответ…

Пандора положила приглашение на столик и засмотрелась на море. Официант принес ей на маленьком подносе кофе и коньяк. Она поблагодарила его и заплатила. Медленно глотая горячий крепкий кофе, Пандора разглядывала гуляющую публику. Вечернее солнце скользнуло в море, залив его гладь расплавленным золотом.

А она даже ни разу не навестила родителей. Так она решила. Они не требовали, не настаивали, но никогда не обрывали с ней связь. Их письма отыскивали ее, где бы она ни была, письма, полные любви. Когда умерли родители, она было подумала, что письма кончатся, но нет, теперь стал писать Арчи. Подробные описания охоты, рассказы о детях, местные сплетни. Все письма кончались одинаково: «Мы очень по тебе скучаем. Почему бы тебе не погостить у нас хоть несколько дней? Мы так давно тебя не видели».

От причала медленно отплывала яхта, вот ветер надул паруса, и она плавно заскользила по синей глади. Пандора смотрела ей вслед, но перед ее внутренним взором возникали картины Кроя. Снова ее мысли обратились к родному дому, и на сей раз она не стала гнать их от себя. Вот ступеньки крыльца, ведущие к парадной двери… Она распахнута настежь. Ничто не мешает ей войти в нее…

Пандора со стуком поставила на столик чашку. Что это на нее нашло? Прошлое всегда предстает в идиллическом свете, потому что запоминается только хорошее. А если вспомнить плохое? Нет, то, что случилось с ней тогда, лучше там и оставить, засунуть все воспоминания в сундук, закрыть крышку и повернуть ключ. К тому же прошлое – это люди, а не места. Места без людей подобны железнодорожным станциям, от которых ушли все поезда. Ей тридцать девять. Ностальгия отнимает энергию, а она нужна для настоящего. Слишком она стара для ностальгии.

Пандора протянула руку к рюмке. На столик легла тень – кто-то встал, загородив собой отблеск заката. Удивленная Пандора подняла глаза, стоявший перед ней мужчина поклонился:

– Добрый вечер, Пандора.

– А, Карлос! Вы так тихо ко мне подкрались…

– Я заехал в «Каса Роса», но вас там не было. Коль скоро вы не пришли ко мне, я вынужден был прийти к вам сам.

– Я очень извиняюсь.

– Не обнаружив никого дома, я решил поискать вас в порту, подумал, что вы решили прогуляться.

– Мне нужно было кое-что купить.

– Можно мне присесть?

– Конечно.

Он отодвинул стул и сел напротив. Высокий мужчина, ближе к пятидесяти, в светлом пиджаке; белая рубашка, галстук. Волосы, как и глаза, черные. Даже в этот знойный вечер от него веяло прохладой и свежестью. По-английски он говорил безупречно, а похож был, как Пандоре всегда казалось, на француза. На самом деле он испанец.

Очень привлекательный мужчина. Пандора улыбнулась.

– Позвольте мне заказать вам рюмку коньяка, – сказала она.

4

Вирджиния Эрд прошла в крутящийся турникет «Харродса» и ступила на тротуар. Не было больше сил выносить жару и толкотню в магазине. Но и на улице не лучше. День был душный, тяжелый влажный воздух насыщен выхлопными газами, и столько народу вокруг, что кружится голова. По Бромптон-роуд двигался сплошной поток машин, а по тротуарам сплошной людской поток. Она и забыла, что городские улицы могут вмещать такое количество людей. Наверное, тут есть и лондонцы, спешат по своим делам, но все же такое впечатление, что народ собрался со всех концов света. Туристы, эмигранты, ужас сколько приезжих! Вот мимо прошагала группа рослых светловолосых студентов с рюкзаками за спиной. Вот целое семейство – то ли итальянцы, то ли испанцы; две индианки в сари. Ну и конечно, полным-полно американцев. «Моих соотечественников», – с усмешкой подумала Вирджиния. Их отличаешь мгновенно по одежде и по экипировке: у каждого на шее висит либо фото-, либо киноаппарат. Какой-то верзила нахлобучил на голову огромную фетровую шляпу – это в такой-то душный день!

Половина пятого пополудни. Весь день она таскалась по магазинам и накупила уйму вещей, в обеих руках пакеты, свертки. Ноги гудели. Вирджиния в нерешительности стояла на тротуаре, раздумывая, куда ей двинуться дальше.

Вариантов было два. Либо без промедления, любым видом транспорта, какой только подвернется, отправиться в Кэджвит-Мьюз, где она остановилась у своей подруги Фелисити Кроув в большом комфортабельном доме. Ключ у нее есть, и, даже если Фелисити ушла за покупками или прогуливает свою таксу, в дом она попадет, и, боже мой, какое это будет счастье – сбросить с ног туфли, приготовить чашку горячего чая и растянуться на кровати. Заманчивая перспектива. Либо поехать на Овингтон-стрит, вдруг да застанет Алексу дома. Стоит рискнуть. Визит к Алексе не был запланирован, но нельзя же вернуться в Шотландию, не поговорив со своей падчерицей хотя бы по телефону. Она и пыталась это сделать вчера вечером – позвонила от Фелисити, но Алекса не отвечала, и Вирджиния, выждав несколько гудков, в конце концов положила трубку. «Похоже, Алекса наконец-то стала ходить на вечеринки», – решила она. На следующее утро Вирджиния позвонила снова, позвонила еще раз днем из ресторана и еще от парикмахера, пока сушилась. Алекса не отвечала. Может быть, ее нет в Лондоне?

Вирджиния стояла в нерешительности, и тут на нее налетел маленький японец, который шел, глазея по сторонам. Один из свертков упал на землю. Японец рассыпался в извинениях, подобрал сверток, сдул с него пыль, вернул ей, заулыбался, склонился в поклоне чуть ли не до земли, приподнял шляпу и пошел глазеть дальше. Это положило конец раздумьям Вирджинии, и к тому же как раз подъехало такси, пассажиры выгрузились, и Вирджиния поспешила занять машину.

– Куда прикажете вас доставить?

Она приняла решение:

– Овингтон-стрит.

Такси она не отпустит и, если Алексы не окажется дома, поедет к Фелисити. Решение было принято, теперь можно и расслабиться. Вирджиния опустила окно, откинулась на спинку сиденья и даже подумала, не снять ли ей туфли.

Ехать было недалеко. Такси свернуло на Овингтон-стрит, и Вирджиния стала высматривать машину Алексы. Если она на стоянке, значит Алекса почти что наверняка дома. Вот она – белый мини-фургон с красной полосой на боку стоит на мостовой неподалеку от синей парадной двери. Вот и хорошо. Она сказала шоферу, куда подъехать.

– И пожалуйста, подождите минутку. Я проверю, есть ли кто дома.

– Не беспокойтесь, подожду непременно.

Вирджиния собрала пакеты и свертки, вытащила их из машины, поднялась по ступенькам и нажала кнопку звонка. Она услышала, как залаял Ларри и раздался голос Алексы, прикрикнувшей на пса. Вирджиния свалила покупки на крыльцо, раскрыла сумочку и пошла расплачиваться с таксистом.

Алекса была на кухне, разбирала и мыла соусники, пластиковые контейнеры, деревянные миски для салата, яйцерезки, ножи, бокалы, которые она извлекала из ячеек картонной коробки, – приводила в порядок всю свою утварь, которую доставила домой из Чизуика. Вымоет все, вытрет, уберет и тогда поднимется наверх, стянет с себя мятую ситцевую юбку и кофту, примет душ и переоденется во все свежее. Потом приготовит себе чашку чая с ломтиком лимона… потом выведет на короткую прогулку Ларри, а уж дальше будет думать об обеде. На обратном пути из Чизуика она заехала в рыбную лавку и купила радужную форель, Ноэль ее обожает. Хорошо поджарить ее на решетке, с миндалем. И может, еще…

К дому медленно приближалась машина, но от мойки ее было не разглядеть. Машина остановилась, послышался женский голос, раздался стук каблучков по мостовой. Алекса закрыла кран, прислушалась. Звонок в дверь.

Яростно затявкал Ларри, он ненавидел звонки. Алекса досадливо поморщилась: кто это? Ей еще столько посуды надо перемыть. «Да замолчи ты, глупый пес!» – прикрикнула она на Ларри и, стянув с себя фартук, пошла открывать дверь. Хорошо бы не слишком обременительный визитер. Дверь уперлась в груду пакетов. Такси развернулось и укатило. И…

Алекса ахнула: мачеха! Принарядилась для Лондона: черное платье, красный жакет, туфли-лодочки, но Алекса все же узнала ее с первого взгляда. Причесалась, как видно, у какого-то именитого мастера, по последней моде: волосы зачесаны назад и заколоты черным бархатным бантом.

Ее мачеха. Выглядит сногсшибательно, но не предупредила о своем приезде, свалилась как снег на голову. «Ноэль!» – мелькнуло у Алексы в голове, прежде чем она раскрыла мачехе свои объятия.

– Вирджиния!

– Не падай в обморок, Алекса. Я не отпускала такси – не знала, застану ли тебя дома.

Она расцеловала Алексу.

– Приехала кое-что купить, – без надобности пояснила Вирджиния и нагнулась, чтобы собрать все пакеты и свертки. Алекса стала помогать ей.

– Но я даже не подозревала, что ты в Лондоне…