Серафима прекрасная

Глава 3

Эта свадебная фотография так и висит на стене. А под ней на диване сидит Сима с огромным животом и готовится к экзамену.

В окошко заглянула Мария Ивановна:

– Симочка, да ты не вставай лишний раз, у тебя открыто?

Учительница зашла, засуетилась у стола, вытаскивая продукты:

– Вот тебе, Симочка, варенье свежее. Клубничное. Вчера клубника с огорода, сегодня уже в банке с сахаром.

– Марь Иванна, да нельзя мне клубнику, аллергенная она!

– Господи, я же забыла совсем! Вот дура-то! Но пирог-то с капустой можно?

– Можно! Хотя, конечно, поправиться боюсь. И так уж разнесло!

– Ничего, Симочка, богатырь у нас родится! – заулыбалась учительница. – Ты ешь, ешь, не бойся.

– Да мне, в общем, бояться нечего. И так не худая была. После родов, наверное, ни в одну дверь не пролезу! – хмуро пошутила Сима.

– Да брось ты на себя наговаривать! Ешь, тебе говорят. Тебе силы нужны! Сессию-то поедешь сдавать?

– Ну а как! Вот готовлюсь.

– А не тяжело?

– Да ведь сами знаете – никогда не тяжело то, что в охотку делаешь. Мне всегда нравилось книги читать.

Мария Ивановна вздохнула понимающе:

– Это я знаю! Ну а… а Витя – как?

Сима помрачнела:

– Опять третий день не ночует. Пьет… Понятное дело.

– Ты меня, конечно, извини… Может, это и нехорошо… Да, я наверняка знаю, что нехорошо… Но все же! Может, к ворожее? Помогает, говорят… Тут живет одна, в лесу-то, за деревней. Ей уж за девяносто перевалило – опыт! – зашептала гостья.

– Марь Иванна, ну что ж вы-то, женщина образованная, а туда же! Никакое колдовство не поможет тут. Не любит он меня! Это ясно было… Сглупила я, должно быть, а только вот если все сначала начать – я б опять так поступила. Потому что мой он. Я ему нужна, а не она. И на все Иркины проклятия мне начхать!

Мария Ивановна задумчиво помешала чай ложечкой:

– Ты… ты про Иру-то слышала?

– Слышала. Слышала, что замуж она в городе вышла, днями. Витька тоже слыхал. Потому и не просыхает… – вздохнула Сима.

– Симочка, милая, что ж ты в нем нашла, а? – вдруг искренне закричала Мария Ивановна. – Дурак ведь неотесанный, прости, пожалуйста, деревенщина…

– Ну давайте, вы еще про помидоры вспомните! Как тогда, в пятом классе! Да ведь какая разница, за что любишь? Главное, что любишь – и точка. И жизнь готов положить за этого человека. И на край света за ним пойти…

– Это ты готова, а он? Думала: остепенится с твоей беременностью, а он… Работу забросил, пить начал. На что жить будете, Сима?

– Заработаю. Мне бы только родить. А там я быстро на ноги встану. Я и теперь-то без дела ни минуты не сижу.

Сима кивнула на швейную машинку в углу комнаты.

– Тете Зое кофту с юбкой за ночь сшила. А дяде-Петиной жене шаль вяжу, ажурную, из ангорского пуха. Спасибо маме, научила меня ручками работать! А давайте я вам тоже платье сошью. Ну, платье новое, а? Весна ведь!

Учительница испугалась:

– Зачем мне новое-то? Я что, помирать собралась? Мне теперь, Сима, только по этому случаю и может новое понадобиться!

– Да что ж вы на себя наговариваете? Мы еще на вашей свадьбе погуляем…

– Скажешь тоже! Это если только дед какой овдовеет! Но я, знаешь, Сима, за деда не пойду!

Обе засмеялись. А потом вдруг Сима спросила серьезно:

– А за кого эта вышла… Ирка, слыхали вы?

– Ну… Говорят, какой-то большой партийный начальник! В возрасте… Ей-то вот все равно – дед не дед, лишь бы начальник да с деньжищами…

Месяц прошел с Иркиной свадьбы. И прикатила к ней мать – поглядеть на ее хоромы городские. А поглядеть есть на что!

Квартира большая, светлая, хорошо обставлена. Ирка красуется перед мамой в новых туалетах. Ну не узнать, какая стала красавица. И уж не коса у ней, а по плечам волосы распущены. И брюки на ней шелковые. И поясок золотой… Царица!

Мать, прямо-таки рот разинула. А дочка ей майку новую протягивает:

– На, мамуль, носи на здоровье!

А на майке надпись английскими буквами… Таких маек ни у кого в деревне просто нет!

– За подарочек, дочка, конечно, спасибо, только больно яркая!

– Носи, носи, надо со временем в ногу шагать!

– Господи, дочка, и стенку в гостиную купили? Дорогущая, наверное?

– Да, дорогущая, а как ты хотела, мам? Пятьдесят лет с одним бабкиным шкафом, как ты, да? Нет уж, у нас все по-современному. Вот еще в кухню гарнитур купим новый – вообще будет караул!

– Да чем же этот плох?

– Темная ты! Гене все новое полагается. Он в райкоме партии работает, а не коз пасет. А что ему сорок исполнилось – так это не страшно. Годы – не самый большой грех для мужчины. К тому же у меня Геночка боксер. В прошлом, между прочим, чемпион города в легком весе. Спортом до сих пор занимается, форму держит.

– А что же он, Гена твой, до сорока лет дожил да только теперь женился?

– Мама, я ж тебе сто раз говорила: он вдовец, – капризно повела плечами Ирочка. – И к счастью, без детей! Так что я ему и за жену, и за доченьку. Вот смотри, что он вчера мне подарил!

Ира вытащила из ящичка стенки коробочку, в ней жемчужное ожерелье.

– Гляди! У себя в деревне такого не увидишь! Жемчуг натуральный! Ну как, подходит? А вот еще ниточка бус к другому платью, этот жемчуг и вовсе розовый! Сейчас еще такое покажу – упадешь!

Она убежала в другую комнату. Мать в это время робко подошла к окну, открыла его. За окном городской гул.

– А вот и я! Ну?

Ирка появилась в новом вечернем платье. Платье до полу. И все украшено блестками… Красивое такое, что даже на картинках не всегда бывает.

– Ой! Это что же, кримплен? – удивилась мать.

– Какой к черту кримплен! Твой кримплен уже десять лет как из моды вышел! Это Геночка из Венгрии привез. У него постоянно командировки заграничные… А ты все зудела: Зорин, Зорин. Хороша б я была, дура, если б замуж за него, нищего, вышла! А я умная, я за Гену вышла.

– Да уж, наверное, правду говорят: не было счастья, да несчастье помогло. – Вздохнула мать. – А Зорин твой пусть с Симкой мается! Дочка, а машины-то как за окном шумят, страсть прямо.

– А мне нравится. И что гарью и копотью пахнет – тоже нравится! Все лучше, чем навозом. Я городская. И домой никогда не вернусь, ни за что! Вот так-то!

Она подошла к матери и вдруг спросила тихо:

– Мам… ну а Зорин-то что? Пьет, наверное, а?

Мать усмехнулась:

– Так тебе же до него дела нету!

– Ну а все-таки?

Витя пил. Каждый день пил. Работу забросил. Дома почти не появлялся – горе заливал.

На скамеечке у клуба он с двумя дружками-алкашами глушил самогонку. Одним огурцом на троих закусывали, хрупая его по кругу. Собутыльники его – пожилой дядя Митя, с пропитым лицом мужик лет шестидесяти, и совсем еще молоденький Лешка, пацан еще, можно сказать.

– Ну, хорошо пошла. Дай Бог Нинке здоровья – знатную самогонку гонит. Если б не она – померли б всем селом, – похвалил Нину дядя Митя.

– Это точно! А вот соседний-то район, Ольховский, тот вообще безалкогольным объявили. Вот там вешалка! – сказал Лешка и весело опрокинул стакан.

– Это точно. Отбери у человека бутылку, и что в итоге останется? – поддержал его Витька.

– А ничего. Все радости жизни поотнимали. До последней добрались… – возмущался дядя Митя.

– Нет, дядь Мить. Последняя – это бабы! – вставил Леша.

– Какая там радость? Ты Витькину жену хоть раз в глаза видел?

– Ну видел.

– Это радостью можно назвать?

– Не, нельзя! Точно нельзя! – засмеялся Леша.

– Ну вот, не знаешь, а говоришь!

Хоть и хаяли они его жену, а не вступился за нее Виктор. Да и какая она ему жена! Стерва, всю жизнь испортила!

– Была у меня радость, – вздохнул пьяный Зорин, – так в город уехала. Муж у нее в райкоме работает. Твоего возраста, дядь Мить… А ей, суке, нравится! И хата, говорят, у ней отдельная, в три комнаты. И добра полон дом. И на машине его персональной, белой «Волге», ездит она маникюр делать!

– Врешь наверняка! – съязвил Лешка.

– Что это я вру? – оскалился Витя.

– А то врешь, что если б она на его служебной «Волге» в маникюр ездила, то ее мужа давно бы уволили.

– Кто ж его уволит-то? Он начальник. Это вон Витьку отовсюду уволили, – вмешался дядя Митя.

– Не твое дело. Я вон, может, скоро к председателю в шофера личные пойду! – заявил Зорин.

– Это ты точно заливаешь! – не выдержал Леша. – Не возьмут тебя.

– Что это я заливаю? – озверел Витька.

– Не возьмут тебя, лютая алкашня ты! Алкашню и прежде не жаловали, а теперь вовсе гнобят. Пить – здоровью вредить. – С этими словами Леша снова опрокинул стакан.

– А я так по-другому слыхал! Кто не курит и не пьет – тот здоровеньким помрет! – хихикнул дядя Митя. – Мы, Вить, с Лехой на кровные трудовые копейки пьем, а твоя… прости господи… царевна-лягушка и шьет, и вяжет, и огород копает на девятом месяце своей драгоценной беременности, и тебя, дармоеда, содержит! Ты ж дармоед!

– Не твоя печаль! Пусть пашет! На то она и жена! – заорал Зорин.

– Козел ты, Виктор. И точно загремишь за тунеядство, – заявил нетрезвый Леха.

– Не загремлю!

– Загремишь! – хихикнул Леша. – Ой загремишь!

– Сейчас ты у меня загремишь! – И Лешке в морду кулаком – хрясь. А потом лавочку перевернул, вместе с недопитой самогонкой… И понеслась драка, даже дядя Митя разнять не смог.

Ну а вскоре что менты приехали…

Сима с огромным животом еле поспевала за милиционером.

– Опять его в парке взяли, Серафима. Вон в «обезьяннике» сидит и лыка не вяжет! – вздыхал участковый на ходу. – Ну куда ж это годится… Ты проходи, погляди сама!

Сима зашла в отделение. За решеткой «обезьянника» сидел на лавке понурый Витя. Сима посмотрела на мужа. Тихо прошептала:

– Пойдем, Вить!

– Не пойду никуда.

– Не позорь перед людьми. Пойдем домой.

– Здесь мой дом. Все одно: клетка.

– Не дури, Вить, мне родить на днях!

– Тебе родить – ты и иди!

– Пойдем. Я щей сварила кислых. Поешь – полегчает, – мирно просила она.

– А я не хочу, чтобы мне легчало! Вон в мусорку их вылей! Уйди!

– Никуда я не уйду! – упрямо заявила жена.

Подошел милиционер, открыл дверь «обезьянника» ключом.

– Да выходи ты, Зорин!

Витя сидел в клетке не шевелясь.

Сима вошла в «обезьянник», тихо села рядом на лавку рядом с мужем.

– О чем думаешь, Вить?

– Не боись. Не о тебе – об Ирке думаю, – усмехнулся Витька.

Весна в разгаре. Из подъезда выскочила Ира. И впрямь у подъезда ее ждала белая «Волга». Шофер, смазливый мальчик лет двадцати, угодливо открыл дверцу.

– Здрасте, Ирина Александровна. Куда едем?

– В парикмахерскую. Поторопись, Валя, а то опаздываю!

Белая «Волга» горделиво едет по улицам города – Ирочка спешит в парикмахерскую!

– Нравится мне, Ирина Александровна, что вы за собой так ухаживаете! Через каждые три дня – новая прическа. Как птичка – чистите свои перышки. И парфюм у вас всегда хороший. Французский, наверное!

– Ну а как ты думал? Конечно, французский, – заулыбалась Ирочка. – Я сама, Валечка, живу здесь, в городе, почти год – и всему не нарадуюсь! И Геннадий Васильевич у меня такой внимательный! И мастера в моей парикмахерской отличные. Правду говорят – жизнь прекрасна, а временами – удивительна!

– Красиво вещаете, Ирина Александровна! Ну, вы ж в рядовом-то заведении не стали бы причесываться! У вас все элитное!

– А у меня и должно быть все самое лучшее и самое хорошее! – кокетливо заулыбалась Ирочка.

– И это точно! Нравитесь вы мне, Ирина Александровна. – Валя томно посмотрел на прекрасную пассажирку.

– Ой, брось ты глупости болтать. А то мужу пожалуюсь. Ну ладно, шучу, шучу! Все, приехали, останови.

– А я не шучу, Ирина Александровна. Вы вот только детей заводить не торопитесь!

– Валя, щас как дам! Нашелся мне советчик! – Ирочка снова засмеялась. – Да какие дети в мои годы! Я дачу планирую построить. Гене уже участок дали большой, соток двадцать. И никаких там огородов, а только розовые кусты, беседки и мангал для шашлыков. А детей пусть дураки заводят!

Медсестра везла на каталке новорожденных на кормление. Врачи в белых халатах ходили по коридору. Леша – Витин дружок – вышел из дверей кабинета. У него поверх одежды тоже был накинут белый халат. Витя стоял у окна, подперев стенку. Хмурый, и, видно, с бодуна.

– Ну чё? – спросил он.

– Ты даже не суйся туда. Там доктор Морозов – мужик суровый, а от тебя перегаром несет за три версты.

– Сказали чего?

– Сказали – роды сложные у нее. Положение плода, это… какое-то не то… Короче, ждать надо. А мы пока тут не нужны. Можно еще к Нинке сгонять, взять по чуть-чуть…

– А это мысль, – обрадовался Витька.

И стали они с Лехой мелочь считать, что по карманам завалялась…

Тут-то их и увидала бегущая по коридору Мария Ивановна.

Презрительно окинув взглядом их явно нетрезвые рожи, учительница заголосила на весь роддом:

– Зорин, шел бы ты отсюда, а? Иди, говорю! С какой бы я радостью схватила тебя за шкирку и вышвырнула сама, как щенка паршивого. Ни на что ты не годен, Витя, ни на что! В такой момент… пьяный… тьфу!

Доктор Морозов – пожилой, огромный, как гора, и впрямь очень суровый – вышел из кабинета:

– Тише, пожалуйста! Вы родственники Серафимы?

– Да, а что с ней? – встрепенулась Мария Ивановна.

– Сделаем, что можем, но, если честно, готовьтесь к худшему. Я, знаете ли, не оптимист по жизни. Правду люблю.

– Да что же вы такое говорите? – испугалась учительница.

– То, что есть! Ты муж? – схватил доктор Виктора за плечо.

– Да какой он муж! – завопила женщина. – Это не муж, это просто недоразумение!

Доктор поднял брови:

– Не понял?

– Да муж он, муж! – пролепетал Леша.

– Ты останешься, остальные пусть уйдут, – подвел итог Морозов, – а то кричите тут, как цыганский табор!

– Никуда мы не пойдем! Я ее тут не брошу. Какой он муж к чертовой матери – название одно… – продолжала возмущаться Мария Ивановна.

– Ну это вы потом решите. А пока один остался, другие – ушли. Положение, повторяю, серьезное, шутить с вами некогда!

Лешка еле увел возмущенную Марию Ивановну. А Виктор вдруг кинулся к Морозову:

– Доктор, ты мне ребенка спаси, спаси ребенка, слышь? Главное, чтоб ребенка ты спас!

– Пошли к ней! – приказал Морозов.

И, точно щенка в прорубь, закинул Витю в палату к Серафиме…

Она лежала на койке, корчась от боли.

– Мама! Ой, мамочка, ой… За что?

Витя вошел и опустился на стул. Жена кричала так, что ему стало страшно! Лицо Симы было покрыто испариной. Было очевидно, что ей очень плохо. Но Сима узнала его. Повернулась к нему:

– Чего пришел? Посмотреть на меня? Я виновата сама… Сама виновата… Украла тебя у Ирки… А вот теперь расплачиваюсь!

Виктор молчал.

– Одно прошу – обещай. Если со мной чего случится… сына не бросишь. Обещаешь?

Он кивнул.

– Ты поклянись!

– Клянусь! – еле выдавил из себя Зорин.

А сам с ужасом смотрел на перекошенное от боли лицо Серафимы.

– А теперь уходи! Уйди же, тебе говорят! Да уйди ты! – закричала Сима.

И он выбежал из палаты…

Ирочка в новеньком шелковом халатике в своей уютной квартирке наводила красоту – опробовала новые тени.

В дверь позвонили. Ирочка открыла дверь. О, как угадала! На пороге стоял красавчик шофер Валя с сумками.

– А, это ты. Ну проходи, – промурлыкала Ирочка.

– Вот, Геннадий Васильевич просил к вечеру все доставить. Ой, а какие духи у вас, Ирина Александровна. Прям не жить! – Он закатил глаза.

– Да ладно! Французские, «Мажи нуар» называются. Черная магия! Проходи, неси продукты на кухню!

Шофер с сумками охотно двинулся на кухню. Ира возмущенно закричала ему вслед:

– Ну ты посмотри! Наследил по чистому-то паркету! Хоть бы ноги вытирал. Вот, честное слово, как будто не я из деревни, а ты. Господи, только ногти накрасила! Вот, вычищай теперь за тобой грязь, оно мне надо, а?

– Вам домработницу надо, Ирина Александровна! Как же можно такими-то ручками полы мыть? – Валя выгружал продукты на стол.

– Так и я давно говорю мужу! Продукты хоть хорошие принес?

– Простите уж меня, Ирина Александровна, ради бога простите! Вот, видите, сколько я хорошего принес! Тут и икорка свежая, и колбаска копченая…

Ира улыбнулась, увидев продукты:

– Ну, неплохо. А за Геной когда поедешь?

– Так ведь еще не скоро, Ирина Александровна. У них совещание сегодня, а это надолго!

Валя вдруг двинулся ближе к Ире.

– А духи у вас и правда магия. И вся вы – магия. Колдунья! Я вас как первый раз увидел, меня как током прошибло! Честно, не вру…

Ира смущенно запахнула шелковый халат поглубже.

– Ты это брось, брось… Что ты несешь…

А у самой грудь ходуном ходит от дыхания неровного – видно, что взволновало ее Валино признание!

Валя подвинулся к Ире еще ближе, взял ее за руки.

– А не брошу! Не могу бросить. Нет у меня таких сил!

– Перестань!

– Ни за что! Ирочка, Ирина Александровна…

Он набрался смелости и… кинулся коршуном на Ирку. Красотка сначала отпрыгнула от него к холодильнику, но когда он прижал ее к двери, ноги у Ирочка словно обмякли. Тут Валя и не растерялся, кинулся целовать ей шею…

– Я понимаю, как тебе несладко со старым мужем. Такая молодая, красивая… Королева прямо. Не бойся, не догадается, ни о чем он не догадается… Никогда.

Поцелуем впился в ее губы. А она и не вырывалась… Подхватил ее Валя на руки и понес в спальню, на супружеское ложе…

– Не бойся, ты ничего не бойся… Никто не узнает! Моя ты! Моя…

Ирочки закрыла глаза и млела от страстных Валиных поцелуев…

Вечером в доме Симы Витя и Леша пили, не закусывая.

Сима еще не родила. Ну чего им в больнице торчать? Взяли у Нинки бутыль – и домой, переживать, так сказать…

За окном гроза, грохочет гром.

– Ну а помрет она – вдовцом останешься. Вот и строй свою жизнь как хочешь… – тихо прошептал Лешка.

Витя угрюмо опрокинул стакан.

– Хоть и жалко ее, конечно, – вздохнул гость, – а на все, как бабушка моя говорила, воля Божья… Я слыхал, у Симки и родители молодыми померли.

– Вон они! – кивнул Зорин на портреты Ивана и Лиды. Смотрели они с фотографии, точно осуждали зятя.

– Страшно-то как! Молодому помирать вообще страшно… – опять зашептал Лешка. – Нет, ты пойми, я тебя, конечно, больше жалею – все знают, что окрутила тебя, жениться насильно заставила… А все же смерти желать ей – грех на душу брать…

– Да заткнись ты, балабол! – озверел от его речей Витя.

– Вить, а ты чего же, хочешь, чтобы она… Того?… Не, ну честно, хочешь, а?

Витя с ревом вскочил вдруг, стол уронил. Точно кто его позвал – метнулся к двери. Ни зонта не взял, ни сапог не обул! Как есть выскочил на улицу. Побежал под дождем.

– Ты куда? Стой же, а! Стой! – орал из окна Леха. – Да бутылка ж еще почти целая! Недопили ж!

Бежал Витя так, точно его кто гнал. Спотыкался спьяну, падал в лужи, но не останавливался. Дождь нещадно лупил его по лицу. А он все бежал…

Ноги сами его привели к роддому. У входа санитар преградил ему путь:

– А ну, домой заворачивай, ты же пьяный в лоскуты! Домой, я кому сказал…

Но Витя грубо отшвырнул санитара:

– Пусти! Пусти! Жена там рожает да помереть может… Сын мой там! Сын! – И ворвался в больницу.

Ирочка нежилась в постели с Валей.

– Ну ты сумасшедший! Десятый час уже! – счастливо улыбаясь, вздыхала Ира. – А домой тебе не пора? Муж ведь скоро вернется!

– Да брось ты! Гена твой раньше одиннадцати не освободится. Дела у него поважнее, чем наши. Ах ты моя красавица! – Валя снова нежно обнял Иру. – Иди ко мне…

– Ой, как есть – псих ты! – захихикала она.

– Этот псих теперь от тебя не отстанет ни за что на свете, Ирулька моя!

– Да пойми ты, я Гены боюсь как огня! Хорошо, будем встречаться, только обещай, что не здесь! Он же в любой момент может вернуться!

– Ирина Александровна! Какая ты недоверчивая. Партия занята заботой о судьбах народа, – серьезно сказал Валя. – До одиннадцати вечера народ может отдыхать спокойно – начальство обкомовское к ним приперлось, я ж тебе уже говорил! Совещаться будут до потери пульса! А потом пить за всех членов политбюро по очереди и поименно! А я любить тебя буду до потери пульса!

– Ну и шуточки!

И они снова слились в поцелуе…

Витя бежал вверх по лестнице, туда, откуда доносились крики Серафимы. Это кричала она – он точно знал! За ним гнались два санитара, только ему на это было плевать. Ступени мелькали перед глазами, он оступился, остановился на мгновение… Вверх, вверх, вверх…

В городском доме Иры другие ноги в хороших ботинках поднимались по лестнице к лифту. Лифт открылся, оттуда вышла женщина с собакой.

– Добрый вечер, Геннадий Васильевич. А я думала, вы давно дома! Машина ваша служебная за углом с шести часов стоит! – улыбнулась она.

Геннадий Васильевич посмотрел на соседку ошарашенно:

– Машина? Ах, да-да, я знаю. Спасибо.

Гена, представительный сорокалетний мужчина, выскочил из лифта на своем этаже. Остановился перед дверью в квартиру, тревожно прислушался. Вытащил из кармана ключи, стал нервно открывать дверь. Руки не слушались, ключ не лез в замочную скважину…

Наконец он открыл дверь. Не зажигая света, он быстро прошел через все комнаты к двери спальни… Тихо заглянул туда.

На кровати в недвусмысленной позе лежали, обнявшись, его шофер и жена.

– Убью, сука! – Гена ворвался в комнату.

Ира завизжала, шофер вскочил как ужаленный, успев прикрыться простыней.

– Геннадий Васильевич, вы не так поняли, простите! Геннадий Васильевич, это не я, честное слово не я… Она меня…

Валя не договорил. Мощный уверенный удар боксера, пусть и легковеса, свалил его с ног замертво. Ира страшно закричала:

– Не-е-е-ет!