Серая пешка

Покои принцев Арканарских во все времена охранялись плохо.

Семь постов охраны, гвардия, прислуга…и хоть бы кто просто спросил, а что ты тут потерял-то, дон Рипат? А может я сам себя спрошу? Не стану спрашивать, нет у меня ответа.

… Сидим это мы, значит, с ребятами в "Серой радости", кость идёт – шестерки одни, пиво…как там у Цурэна…ручьи холодного пива… нет, холмы прохладной пены… В общем, пиво неплохое. Разговор ясное дело настоящий, мужской – про кобыл да баб. И вроде всё хорошо, пей да гуляй, жизнь удалась, а чувствую – не то что-то.

Сижу – истукан истуканом и сообразить пытаюсь – что там не то. И понимаю – ну всё не то.

Ну, тот же допрос доны Оканы. Пытка огнём. Допрос без свидетелей… зачем такие сложности? Ревность… Не смешно даже. То есть совсем не смешно. Ну не был наш дон Рэба ревнивцем, никогда не был. И дона Окана святой девой не была, все о том знали.

Потом Вага Колесо во дворце… Я его как увидел – не в цепях, да при охране своей разбойной – так весь мир кувырком и покатился. Ох, не просто так министр наш с татью ночной сошёлся. Рискует ведь, при случае рядом висеть будут. И во имя чего? Он и так в королевстве второй человек. Ох… А какой второй первым стать не хочет? – тут у меня во рту аж пересохло. Доброе арканарское пиво в момент безвкусной дрянью показалось. И голова от усилий непривычных лопается. Никогда прежде зараз столько не думал. Сейчас бы бросить всё, да залить чем покрепче. Но нельзя, нельзя, думать надо.

Думай, Рипат, думай. Королевской власти хочет дон Рэба, не иначе. Что там ещё? Балаган с королевским коленом. Балаган? Как там книжка этого Будаха называлась …

Список запрещённых книг я вообще-то назубок помню, получше иного грамотея, но вот эту вспоминать почему-то совсем не хочется, чую, одни неприятности с того выйдут. Вот, как знал: "Трактат о ядах"… Ядах! Рипат, дурная твоя башка, где ж ты видел, чтобы подагру микстурами лечили? Папашу покойного сколько знахарь пользовал – да только мазями да растираниями. Ну да, лечить не знаю, а вот травить микстуркой-то куда сподручнее. Всё, весь хмель в момент вылетел.

Потому как имеем мы тут заговор против короны. Причём, судя по всему с ведома метрополии. Как там сказал дон Румата? "Наша небольшая интрига"? Ага, по эсторским меркам она может и небольшая… не видят же они разницы между королем и галантерейщиком.

Значит, заговор. И я, дон Рипат, в самой его середке. "Обвиняется и повинен в ужасных, непрощаемых преступлениях против бога, короны и спокойствия". Четвертование. В лучшем случае.

Думай, Рипат, думай.

Может, донести?

Тут меня смех дурацкий разобрал – куда бежать, кому доносить?

Бежать? Найдут. Из-под земли найдут.

Попал ты, дон Рипат, ох, попал. Видел я как-то игру ируканскую, говаривают, старший постельничий самого герцога придумал. Там младшая фишка называется – пешка. Много их и в расход первыми идут. Вот и я нынче вроде такой пешки – и не белой и не чёрной – а серой. Кто захочет – всяк собьёт.

А зубы-то постукивают, "Марш серых рот" выбивают. Рипат, не паникуй ты только! Думай!

Что дальше? Чтобы свою династию основать, надо предыдущую истребить. Под корень выбить.

То есть, выходит, следующим будет принц…

Вот тут-то меня и понесло. Пиво бросил, выигрыш бросил и попёр, как тот лунатик – через весь город, по самому гиблому времени.

…У дверей опочивальни принца как всегда в кости режутся . Гвардеец полузнакомый и… дон Румата Эсторский. Чую, сердце в груди аж остановилось и в мочевой пузырь спрятаться пытается. Ан, нет, обошлось всё. Кивнул он мне и к игре вернулся.

Опочивальня принца. Тут ко мне привыкли, внимания не обращают.

Время пока есть, присматриваемся, решаем. А главное, решиться пытаемся . Потому что за ошибку в такой игре полагается кол, к гадалке не ходи.

Так. Принц. Спит. Уже хорошо. Няньки. Народ надёжный, проверенный. Не выдадут. То есть не выдадут сразу. А там уже неважно, свидетелей в таком деле не оставляют.

Ещё один мальчишка, сын кормилицы, молочный брат принцев. По традиции донашивает старую одежду принца. Не спит. Очень удачно.

Присматриваюсь я, а сам чувствую – трясёт меня всё сильнее. Зуб на зуб не попадает, всё жду, спросит кто, а что это благородный дон зубами стучит?

Не скажу, сколько я так простоял, вдруг слышу – завыли в городе, заулюлюкали.

И тут же крик у дверей:

– Где принц? Будах короля отравил! Ируканские шпионы бунт в городе подняли! Спасайте принца!

Странно, вроде кругом прав оказался, а радости никакой. Зато дрожь прошла – будто и не бывало.

Выхватил я меч, и как учили – прямой, в лицо, с проворотом – не опознать после такого. Прости, малец, а только всё равно ты не жилец сегодня. Так, пешка белая. Хоть не зазря ушёл.

Няньки – в крик, кровища на простыни белые брызжет, у дверей рубалово идёт, в общем, счёт на секунды пошёл.

Я меч не убираю, левой – принца за шиворот и в окно прыгаю .

Третий этаж, не убился чуть. Никогда такого не пробовал. Это в военных семействах они с детства привычные. Прыгают, плавают, фехтуют, головы рубят. А я кто? Галантерейщик. Овца в волчьей шкуре. Некогда, некогда, ноги теперь, ноги. В седло и… выноси, родной! Кто-то из-под копыт шарахнулся, кто-то заорал. Арбалетный болт в спину клюнул, кольчуги не пробил, только ребро хрустнуло – аж в глазах потемнело. На излёте видно был, и на том спасибо.

…Вид у принца немного пришибленный, но для десятилетнего держится хорошо. Спокоен, не плачет.

Плохо, конечно просыпаться, когда в кровать тебе трупы безголовые валятся, но привыкать когда-нибудь надо.

Жизнь у королей не мёд и трупы в опочивальне – совсем не редкость. Вот батюшка его покойный уж на что привычен был, а и то иногда серчал. Как он тогда отчеканил: "Ночью я спать хочу, а не с убийцами сражаться".

А принц наконец с лица чужую кровь стёр и на меня посмотрел. Ну, думаю, сейчас самого себя на кол сажать велит. А он посмотрел на меня, посмотрел и говорит так спокойно:

– Не бойся. Я понимаю, так было надо. Просто…

Просто, к тому, что приходится другими жертвовать, тоже привыкнуть нужно. Короли потому и живут долго, что за них другие умирают. Иногда пешки, иногда ферзи. Иногда из тех, кого каждый день видишь. Привыкнет, можешь не сомневаться. И сам жертвовать будет, если понадобится.

И мной, Рипатом? Об этом думать не хотелось.

Хотелось думать о тяжелой жизни принцев, о чём угодно, только не об заварухе, в которую меня вляпаться угораздило.

– Ваше высочество, – говорю, – вам в метрополию надо, к императору. Оставаться в Арканаре – сейчас гибель верная. В порту судно будет ждать с верным человеком..

Вникать в детали, например, отчего это честному солдату вздумалось снаряжённое к отходу судно держать, принц не стал. Ещё раз спасибо.

Дорога на порт запомнилась, как позор кромешный. Три часа пробирались – задворками какими-то, от собственной тени скрываясь.

Как мы в третий раз в грязь от патруля чёрного шлёпнулись, я уже прощения просить стал.

– Простите, ваше высочество, – шепчу – мне умереть следовало бы, но позора такого не допускать. Но я скверный фехтовальщик, боюсь, если дело до стычки дойдёт, не смогу я вас защитить. Зазря пропадём.

Говорю и понимаю – выкинут меня после такого с позором из роты. Меч отнимут и обратно в галантерейщики. Это если повезёт. Только мне уже всё равно, лишь бы из заварухи этой живым выбраться и принца вывести.

А он мне и отвечает:

– Не извиняйся, лейтенант. Может и к лучшему, искуса меньше. Всё одно, от арбалетов мечом не отмахаешься.

К порту вышли в сумерках предутренних. Воняло тут мерзко…наверное даже мерзее обычного.

Принц только по сторонам посмотрел, сбледнул с лица, конечно, но ничего, блевать не стал.

Ага, ваше высочество, подлая это штука – яд меднокожих. Вот, например, бежали мужики в атаку. А что дышать надо – позабывали напрочь. Вспомнили, небось, только когда им святой Мика напомнил. Только и варварам не свезло – куда там с трубкой духовой да против арбалета.

Ладно, дошли почти. Стучать условным стуком четыре раза.

…И опять всё не так пошло.

– Так-так-так, – добрый такой дедушка, в морщинах весь, в шапочке черной, усы пушистые, бородка такая. И голос у дедушки благостный такой, – А кто это к нам в гости заглянул? А это, дети мои, нас благородный дон Рипат уважил, лейтенант серой роты галантерейщиков с Галантерейной улицы. Собственной персоной. Раненько, благородный дон, поднялись. Небось и не слыхали, наверное, платный нынче выезд из Арканара. Пять тысяч золотых, благородный дон. С каждого.

Семеро. Те шестеро так, шушера. А вот дедушку благостного… Семь тысяч за Вагу живого конечно плакали, но и пять сотен за Вагу мёртвого – тоже совсем не плохо.

…Одного завалить удалось. Почти. Выхватить меч-то я успел, а вот применить… Один болт в кольчуге застрял, второй – руку к груди приколол, третий в ногу вонзился. На счастье, не арбалеты у них, а потайные воровские самострелы.

Но больно – жуть. И с раненой ногой – какой из меня боец? Лежу себе, отдыхаю. Стараюсь не шевелиться.

А Вага как шагнёт вперёд, да как остановится – как на дерево налетел.

– Так это что у нас получается? – а голос – ножом снимать, да на хлеб мазать. – Это значит, брат наш старший, его высочество…тьфу ты, его величество король Арканарский?

Безвременно коликами почивший вчера ввечеру? Так-так-так. Величество во дворец проводить, дона – рыбам. Пига, займись.

Ну, думаю, хоть я и галантерейщик, но как баран погибать не собираюсь, хоть одного, а с собой заберу. А Пига этот ко мне с ножом идёт, будто право имеет. И валится вдруг. Я поначалу решил, споткнулся, кидаться сверху уже собирался. Потом смотрю – а в шее у него стрела сидит – аж по самое оперение. А пока я его разглядывал – и остальные рядом легли.

И остаёмся на ногах только мы втроём: принц, я да Вага. То есть они-то стоят, а я лежу.

А от амбара тёмного идёт к нам монах чёрный. Сам сгорбленный, капюшон на самое лицо натянут.

Подходит, значит, капюшон откидывает. Горб, клеймо лиловое на лбу, глаз один, левый – приметы всей Империи известные. Похоже подкрался к нам зверь Пэх совсем близко.

– Здравствуй, Вага, – говорит.

– Ты?!

– Я.

Вот и весь разговор, что промеж них вышел.

Монах рукой шевельнул вроде бы совсем чуть-чуть, а Вага кашлять стал, хрипеть, булькать… кончился, в общем.

А горбатый на меня смотрит:

– Кто такие? Благородные?

Я и ответить не успел, смотрю, рожа у него в ухмылке расползается – волки наверное так улыбаются. Скверная, в общем, ухмылочка, до конца жизни запомнишь. Меч из ножен тянет, а ногтей на руках нет. И говорит:

– Здра-авствуйте, ваше величество.

Я меч здоровой рукой перехватил, раненой за стеночку цепляюсь, на ноги подниматься по ней пытаюсь. А сам думаю, интересно, это у меня от потери крови в мозгах помутилось, или дух Тоца-воителя крылом осенил?

И чем это он мне поможет, если я против этого мужика – что дитя малое.

А принц мне на плечо вот так руку кладёт, отдыхай, значит, лейтенант. Поворачивается сам к монаху и говорит, здравствуй, мол, Арата. А расскажи мне о кораблях летающих .

Видели как лунатиков в чувство приводят? Водой холодной – только что глаза пустые-пустые и вдруг смотришь – человеком смотрит. Вот так и у Горбатого в глазах мигнуло.

Меч отпустил, переспрашивает: "О летающих кораблях?" Ушам, значит не поверил.

А принц отвечает:

– Да. Ты ведь на них летал , все знают. Я всегда любил эту сказку. Расскажешь?

Ну, кому что нравится. А только я эту историю вспоминать не люблю, до сих пор иногда во сне увидишь – в холодном поту просыпаешься. Я в тот день как раз в оцеплении стоял, у виселицы.

Интересного да прекрасного там мало было. Страшно – это да, страшно до усрачки. Свист, грохот невообразимый, штука эта жуткая с неба спускается. Ну, штуку-то я, если честно, не разглядел, занят был сильно, носом в грязь валялся. Но если их высочество говорит – корабль – ему виднее. Я спорить не буду.

Тут мятежник наш как-то сразу обмякает, по роже у него аж судорога идёт, чувствую, пытается человек улыбнуться и не может. Разучился. Так на морозе бывает, когда лица не чувствуешь.

И рассказывать начинает.

Слушаю я его, слушаю и думаю, всё, теперь уж точно брежу. Крови наверное много потерял. Потому как если дон Румата, многогрешник и крамольник – бог, с неба спустившийся – то всю гвардию к лику святых причислять можно. Стройными рядами, поротно. Бред. И вдруг чувствую, бред – но верю я этому бреду, верю. До последнего слова. Да, у нас своих душегубцев хватает – но вот любимую женщину, да ещё первую красавицу королевства на смерть сдать – как клопа придавить – да щенки мы против него. И кстати, с его звездочки может на самом деле между королём и галантерейщиком разницы не видно.

Тут я, вроде, слегка выпал. Прихожу в себя, а они беседуют. О чём – не разберёшь, в ушах шумит, а только Арата так на его высочество смотрит, что я понимаю – его он теперь. С потрохами.

Велика и удивительна натура Арканара, как говорил богопротивный алхимик Синда. Впрочем, Арата Горбатый, которого вербует десятилетний мальчик…такого Синде и не приснилось бы. И рассказал бы мне кто – не поверил.

А ведь просто всё – есть на свете такие люди, им жить неохота. И у всех вокруг от них кромешная головная боль. Так вот главное – сделать так, чтоб им не везде жить не хотелось, а только там, где тебя нет… Понимаете, нет? Или брежу?

Так, а что это он делает? Опускается перед принцем на колено, меч ему протягивает…

– Рипат…Рипат… Рипат, чёрт тебя побери, да очнись ты – тормошат меня, отдохнуть не дают от трудов ратных.

– Что тебе, благородный дон Арата? – говорю. Уставился он на меня глазом своим единственным, думаю – убьёт. Точно убьёт. Не убил. Отвечает:

– Уходить нам надо. Я тебя перевязал, стрелы извлёк – дальше как свезёт.

– Спасибо, – отвечаю,- в Эстор, да. С судном справишься?

– Справлюсь, – а что ему не справиться, пирату старому, – Только быстро. Чем дальше от Арканара, тем лучше.

– А что случилось? – его высочество осведомляется.

А случилось вот что. Приплыл Арата, значится, на корабле Святого Ордена, с монахами. Только Арканар заняли, тут его роту вызывают и приказывают – завтра…то есть уже сегодня ввечеру брать домоправительницу Руматы. Заложницей типа, чтобы в целости и сохранности, и чтобы волоска с головы не упало. Я вначале не понял, почему именно домоправительницу. Любимого блюда лишить? Конечно, собачьи уши у него подают отменные, но…

Ну Арата и объяснил, человек у него свой, видно, в доме был. Тут и я сообразил, зачем Рэба дону Окану пытал. Не поверил, значит. А кто бы в такое поверил?

А потом страшно мне стало, аж мороз продрал. Попытался представить, что дон Румата будет делать, когда пропажу любимой женщины заметит. Особенно, если не человек он, а целый бог. Плохо получалось. Ноги надо уносить, вот что, тут скоро камня на камне не останется.

Тут наконец его высочество заговорил. До сих пор забыть не могу: смотрит он на нас глазищами своими голубыми и говорит так спокойно:

– Мы остаёмся.

Мы с Аратой на него враз уставились, то есть как это? Вроде всё уже решили.

А он и объясняет, что разницы Арканар или Эстор – для нас троих никакой. Потому как монахи Святого ордена – они даже за морем есть, что там про метрополию говорить. Придушат по-тихому или траванут – и все дела. А вот не позже завтрашнего утра Орден и лично дон Рэба очень сильно свои отношения с богами попортят. Как там у святых отцов: "И сказал бог: "Прокляну". И проклял…"

То есть, попасть под раздачу кар божественных у нас троих все шансы есть, куда без этого, но во-первых, в отличие от Ордена персонально за нами боги охотиться не станут, а если и зашибут, то ненарочно. Во-вторых, они всеведущие и всеблагие, то есть – нарываться не будем – может и не зашибут. А в-третьих, под все эти божественные разборки, и нам, простым смертным может что-то обломиться. Особенно ежели молиться с усердием.

– Люди нам понадобятся, – вслух рассуждаю, – Люди и золото. Даже если молниями весь город с Орденом сожгут – не обойдёмся.

Арата рукой машет, мол, будет золото. А вот где людей верных достать, он, Арата, не знает. Сам, говорит, двадцать лет ищет и найти не может. Потому как прогнил мир.

А его высочество мятежника утешает, мол не весь прогнил, а только в столице. Я, говорит, здесь искать людей и не собираюсь. Призову, мол, вассалов своих дедов. Может они красиво говорить и не умеют, и как себя вести не знают, и как одеваться по последней моде столичной не научены, но что такое верность пока не забыли. А мечи у них тяжёлые.

Да, думаю, мечи у них тяжёлые. И дружины крепкие – сколько раз тех же Бау воевать ходили – и что?

Своенравные они только. Своенравные и обидчивые. Тот же дон Кси нынче в мятежниках, с Пэртой Позвоночником стакнулся – а всё почему? Пустяк сущий, на пиру королевском в торт посадили. Не на иглу же отравленную, в самом деле.

В общем, очень осторожно надлежит слова подбирать, не то только хуже будет. Так я его высочеству и сказал. А он мне письмо показывает, своеручно начертанное. Разбираю я его и чую – в глазах темнеет:

"Непрощаемая дерзость, что медлишь ты до сих пор ко мне явиться".

Да…как сказал принц Хаар прекрасной Яиневниворе: "Мало нам было убить вождя"…

А его высочество тем временем объясняет, что в порту нам оставаться смысла нет. И в город соваться нельзя. Так что будем ждать на холме Принцев. Город оттуда просматривается до самого моря. Не слишком близко, не слишком далеко. Когда уйдут боги, действовать придётся нам. Времени будет в обрез, как бы не опоздать.

…Как мы до холма того добрались – не помню. И по сей день понять не могу. То ли я с пробитой ногой через полгорода протопал, то ли меня его высочество десяти лет от роду всю дорогу на себе несли.

Помнится, первым Арата вернулся. Слышу, звякнуло тяжело так о землю – раз, другой, третий.

Его высочество вскинулся, не спал значит. Спрашивает:

– Ты говорил с ним?

– Да. Молний не даст.

– Это хорошо. Предложил ему присоединиться к нам?

– Не хочет.

– Жаль… Ты…ты предупредил его?

Молчит Арата. Не сразу, видно, с духом собрался, признаться, что приказа высочайшего ослушался.

– Я… Я сказал, чтобы он возвращался. К себе, на небо. Я не мог не сделать этого. Он не…

Его высочество так легонько похлопал его по плечу, всё в порядке, мол. Замолчал Арата.

А тут как раз копыта зацокали, доспехи залязгали. И бас дона Пампы, ни с кем не перепутаешь:

– А я вам говорю, уважаемый дон Каску, мальчик великим вождём будет. Десять часов в седле, отец Арима ещё этот, двадцать человек с ним, все трусы отменные… закончил значит со всеми, лежу, отдыхаю – сам святой Мика трубным зовом не поднимет. Тут приказ приносят. И чую я, как взяло меня за хребет, как вздёрнуло, как в седло посадило… только у Тяжелых мечей в себя пришёл.

А потом мы просто ждали.

А потом его высочество прошептал – вроде тихо совсем, а ведь все услышали:

– Летающие корабли!

…Истребление двадцатитысячного экспедиционного корпуса, получившее впоследствие название ночи Каты Праведного, подорвало мощь Святого Ордена, остановив тем самым его военно-политическую экспансию.

Неожиданно слабое сопротивление сил экспедиционного корпуса, приписывавшееся современниками

божественному вмешательству (маршал Рипат, "Мемуары"), может быть объяснено как молниеносной мобилизацией провинциального дворянства, проведённой королём Пицем VII, так и заблаговременным уничтожением верхушки корпуса, в самом начале Ночи Каты Праведного.

Получив в результате союза с Соанской Республикой в своё распоряжение сильный флот, Пиц VII перенёс военные действия на территорию Святого Ордена, полностью завершив его разгром в Барканской битве. В ходе этого сражения войсками герцога Араты Арканарского впервые в истории были применены огнестрельное оружие и проволочные заграждения.

Тема следующей нашей лекции – экономическое и культурное развитие Империи в эпоху правления Пица VII и последующих императоров Арканарской династии.