Сердца Лукоморов

Что мне оставалось? Я послушно и старательно очертил вокруг себя копытом три круга, после каждого приговаривая:

- За три черты, чёрт, не ходи!

Начертил, сказал, и встал в центре, в самом малом кругу. Встал и стал слушать до боли в ушах.

Листья шуршали, с деревьев медленно опадая. Ветер траву шевелил. Вода на болоте пузырилась. Птица в небе крылом воздух гоняла. Дождинки осторожные на землю падали. Волк сопел напряжённо, зажимая нос лапой, боясь своим сопением помешать мне слушать, с надеждой посматривая на меня.

Долго я стоял, не шелохнувшись, но так ничего не услышал. Только хотел я выйти из круга, как откуда-то, я даже не понял, откуда, словно внутри меня самого, прозвучал тихий голос.

Козлом стал - умней не стал.

Сер стал - умней не стал.

Однажды стар - умней не стал.

И дважды стар - умней не стал.

Тот, кто трижды стар,

тот умнее стал....

Тихий голос пропал, я пересказал услышанное мной Волку, а он, совершенно не задумываясь, радостно воскликнул:

- Ну, если трижды стар, это тебе нужно к Лукомору на поклон идти, значит, только он может помочь заклятие снять. Крепко кто-то тебя ворожбой заклеймил.

- Что же я так и буду теперь козлом по болоту бегать?! - возмутился я. - Вот это называется, сослужил ты мне службу.

- А что, нет, что ли?! Не сослужил, что ли?! - обиделся Волк. - Я же тебе подсказал, кто помочь может. И как Лукомора отыскать, я тоже знаю.

- Как его отыскать, я сам знаю, - вздохнул я, с грустью представив, как опять появлюсь в трактире, да еще в таком обличии.

- Ну, ты того, - заерзал Волк. - Ты подожди, я попробую ещё разочек, я вот тут вспомнил одно заклинание. Сейчас.

Он откашлялся и забормотал:

- Плакун! Плакун! Плакал ты веками, долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слёзы по чистому полю, не разносись твой вой по синему морю, будь ты страшен бесам и полубесам, старым ведьмам Киевским, а не дадут они тебе покорища, утопи их в слезах, да убегут от твоего позорища, замкни их в ямы преисподние. Будь моё слово при тебе крепко и твёрдо век веком, аминь!

Он замолчал и пристально посмотрел на меня.

- Ну?

- Что ну? - разочарованно вздохнул я. - Всё как было, так и осталось...

И вдруг меня вроде как стали приподнимать в воздухе сильные уверенные руки, я медленно встал с четверенек, выпрямился, копыта исчезли, я с радостью пошевелил вернувшимися на место пальцами, переступил неуверенно ногами, мне всё еще до конца не верилось в чудесное обратное превращение.

Я был счастлив, но мои восторги слегка остудил Волк.

Он придирчиво осмотрел меня со всех сторон, поморщился, вздохнул, и сказал, прищурив блестящий глаз:

- Ну вот, всё, что смог, я сделал. По крайней мере, на ногах стоишь, руками шевелишь. А вот мор... ну, то есть, это... кхм, лицо, это ничего. Это уже с Лукомором разберётесь. И шерсть ещё... А чем вам, людям, шерсть мешает? Шерсть - это благодать! Тепло от неё, шубы покупать не нужно.

- А что с лицом у меня? - подозрительно спросил я, перебивая словоохотливого хищника, ощупывая лицо, не дожидаясь ответа сразу же заскучавшего Волка.

Осмотр на ощупь привел меня в уныние. У меня как была, так и осталась козлиная морда. По крайней мере, густой шерсти на лице хватало и рога на голове прощупывались, правда, совсем незаметные, крошечные, но всё же.

- Ну, что молчишь, говори, признавайся честно, сослужил я тебе службу?! - завопил, не выдержав, Волк.

- Сослужил, сослужил, - нехотя проворчал я.

- Тогда отпускай скорее, пока у меня ребра не треснули!

Слово есть слово. Пришлось с опаской, но освободить его из западни. Волк вылез, отряхнулся и стал облизывать бока, злобно ворча и посматривая на меня недобрым взглядом.

Я пошарил глазами по земле, высмотрел дубину поувесистей и демонстративно поставил её рядом с собой, прислонив к дереву.

- Не бойся ты, - проворчал Волк. - Если я обещал тебе службу сослужить, - значит обещал. Я своё слово держу. Не съем... Пока.

- Не одну службу ты мне обещал, - поправил его я, - а три службы ты мне обещал сослужить.

- Ну да! - возмутился Волк. - Три! Держи карман шире! В одну кастрюлю две бараньи головы засунуть хочешь, а они не лезут! Ты что, считать разучился? Я тебе одну службу только что сослужил!

- Разве это серьёзная служба? - почесал я нехотя затылок. - Это же так себе, не служба, а пустячок, маленькая службишка, да и ту ты только на половину выполнил. Так что это не считается. Я же наполовину козлом остался.

- А если это не считается, - мстительно улыбнулся Волк, щёлкнув пастью, - я могу тебя обратно, в прежнее обличье полностью вернуть, пускай будет, как было.

- Ладно, ладно, пускай считается...

- Вот это другое дело! - успокоился и обрадовался Волк.

- И ты мне еще должен сослужить две с половиной службы, - невозмутимо добавил я.

- Какие такие ещё половины?! - подпрыгнул Волк, лязгнув зубами. Откуда взялись половины?!

- Ты не горячись, не горячись, - поспешил я успокоить его. - Ты же не довёл дело до конца, я остался козлом наполовину. Так?

- Ладно! - гаркнул Волк так, что с сосны ещё одно гнездо слетело. Пускай будет две с половиной, только пошли скорее к Лукомору, и отстань от меня.

Он обернулся ко мне хвостом, и низко наклонив голову, зарывшись носом в траву, рысью помчался по болоту. Я моментально и безнадёжно отстал, крикнул ему вдогонку, но куда там! Только его и видел.

Вот тебе и Волчьи клятвы! Я сунул руки в карманы и пошёл в том же направлении, в котором только что исчез Волк, как я подозревал, уже навсегда.

Но я ошибался. Он вернулся. Посмотрел снисходительно на меня, потом на расстояние, которое я прошёл за время его отсутствия от островка, покачал головой и спросил:

- Ты Андронов случайно не встречал по пути?

- Каких Андронов? - не понял я, оглядываясь по сторонам.

- Каких, каких, - передразнил Волк. - Тех самых, про которых в народе говорят, что Андроны едут, да вот только когда будут - неизвестно.

Я молча пожал в ответ плечами. Волк вздохнул и щёлкнул языком.

- На тебе только дым возить. Какой-то ты совсем никудышный. Так ходить - только смерть носить. Садись давай, - он повернулся ко мне боком. - Только, чур, цепляйся за холку крепче, двумя руками, да пригнись.

Не став спорить, я полез на могучую спину, пригнулся к шее и ухватился обеими руками за густую волчью холку.

- Ну, готов? - спросил он.

- Вроде готов, - отозвался я неуверенно.

- Вроде, вроде, толком даже ответить не может, - проворчал Волк. Ты, чур, хватайся цепко. Изо всех сил. Хотя какие у тебя силы? Ладно уж, поскачу я вполскока волчьего, так и быть, иначе сдует тебя. Держись!

- Держусь! - только и успел я ответить, как он сделал первый прыжок.

Мчался он так быстро, как ветер над травой стелился, я даже перед собой не мог посмотреть, потому что от встречного ветра захлебывался. Я осторожно скосил глаза вбок и увидел, что всё сливается в сплошную линию, так быстро мчался серый разбойник, и это вполскока волчьего!

Потом с моим зрением что-то случилось. Оказалось, что Волк несёт меня уже не по земле, а стелется над землёй. И я стал видеть внизу даже то, что видеть вроде бы никак не мог.

Я видел, как идут по размытым дождями дорогам нищие, путешествуя из деревни в деревню. Видел я, как пчёлы загружают свою добычу в ульи. Видел, как смеются и плачут, как гуляют на размах души, и как трудятся на упад.

И ещё я видел, что предназначенная мне дорога бесконечна, и что впереди меня ждёт ещё много испытаний...

Глава седьмая

Соломенная вдова. Оборотень.

По дороге я с грустью вспомнил, что везёт меня Волк обратно в трактир "Чай вприсядку". Я живо, в лицах, представил себе, какая меня ожидает встреча, и даже засомневался, не лучше ли было оставаться козлом, чем оказаться в скользких объятиях зеленой красавицы...

Волк резко остановился, я чуть не перелетел через его голову, и увидел, что мы стоим как раз перед трактиром "Чай вприсядку", о котором я только что вспоминал.

- Ну, слезай, приехали, я тебе не кресло, - мотнул шеей Волк, и я послушно сполз с его удобной и надёжной спины.

Слез и сразу почувствовал себя беззащитным, робко затоптался на месте, не решаясь войти в двери трактира, зная, что и кто меня там ожидает.

- Чего топчешься? Что время даром теряешь? - недовольно проворчал Волк. - Иди, давай, к Лукомору. Не век же нам на улице стоять. Мне поскорее службы сослужить охота, у меня своих дел полно, чтобы ещё и чужими заботами заниматься.

- Я тебя с обещаниями за язык не тянул, - проворчал я. - Сам вызвался.

- Да уж, назвался груздем, полезай в кузовок, - не став спорить, согласился Волк. - Так что стоим-то? Иди, кланяйся Лукомору.

- Его там, в трактире, может и нет совсем, Лукомора твоего, промямлил я, желая оттянуть свидание со своей новоявленной законной, от одного воспоминания о которой у меня заранее начинали зудеть и чесаться ещё не выскочившие бородавки.

- Там он, - уверенно заявил Волк. - Вон его транспортное средство припарковано, значит, и сам он здесь.

Он мотнул головой в сторону. Я увидел, что за углом трактира, у коновязи, клевал брезгливо чахлую траву тощий костистый Орёл, нелепо подпрыгивая на лапах и неуклюже волоча по земле громадные крылья.

- Видал? Убедился? - спросил Волк. - Ну так что - пошли?

- Сейчас иду, - покорно смирился я с судьбой. - Только вот воздухом подышу немного... Напоследок...

- Чем тут дышать-то? - удивился Волк, брезгливо потянув блестящим носом влажный болотный воздух, но всё же не стал больше меня тормошить, покорно дожидаясь, когда я решусь войти.

- Во! Гляди-ка, кому не пропасть! - радостно завопил кто-то у меня за спиной и хлопнул меня по плечу.

Это оказался вчерашний мужичок с мухоморами, которыми и сейчас была полным полна его корзинка.

- Не желаешь? - показал Яшка хитрыми глазами на мухоморы, и подмигнул.

Я судорожно сглотнул и замахал руками.

- А вот Великий Русский писатель Бунин...

Начал он уже известную мне песню, но я поспешно прервал его соловьиные речи.

- И Великие, бывает, заблуждаются. Они ведь такие же люди. В данном случае Бунин был не прав.

- Ты так думаешь? - усомнился мужичок, массируя редкие островки волос на бескрайней лысине. - А что ж ты вернулся-то? Твоя-то, зелёная, совсем очумела, как поняла, что ты ее бросил. Навернула на себя соломы и кричит, что ты оставил её соломенной вдовой.

- А что это такое? - робко спросил я, вспомнив, что слышал такое выражение "соломенная вдова", но значение его не знаю.

- Ну, это присказка такая, - охотно выдал пояснения мухоморный мужичок. - Так называют тех женщин, которые при живом муже одни остались. Либо ушёл от них муж, либо ребёнок родился, а мужа нет. А соломенными вдовами их называют потому, что в прежние времена молодым на свадьбу солому стелили. А ещё венки из ржи плели, молодым дарили. Потом, говорят, оставленные мужьями жёны стали косы вокруг головы укладывать, вроде как венком, вроде как в память о супружестве. Вот так вот и прозвали брошенных мужьями женщин соломенными вдовами. А твоя Царевна просто дурью мается.

- А что она там вытворяет? - осторожно поинтересовался я, обеспокоенный тем, какая встреча меня ожидает в исполнении моей Царевны.

- Как так, что вытворяет? - усмехнулся, подмигивая, шебутной мужичок. - Тебя ждёт. Вот радости будет! Значит, свадьбу будем править? Вот славно! Пойду готовиться! Без меня свадьбу, чур, не играть!

И прежде чем я нашёлся, что сказать в ответ, он убежал. Судя по всему, он был прав, и свадьбы мне было не миновать.

- Слышь, а что это там Волк делает? - спросил незаметно вернувшийся мужичок, показывая за угол. - Твой, что ли, Волк этот?

- Да вроде как мой, - уклончиво ответил я. - А что он тебе, мешает?

- Мне пройти нужно, а он там стоит посреди дороги, кто его знает, чейный он, или ничейный. Дай, думаю, спрошу. А он точно Волк?

- А то кто же? - удивился я такому вопросу. - На зайца как-то не похож...

- Вот мы сейчас посмотрим, что это за Волк! А ну, подержи пока! воскликнул мужичок, и, сунув мне в руки лукошко с мухоморами, убежал в погреб.

- Чего это он бегает? - подошёл ко мне Волк, увидевший из-за угла странные маневры мужичка.

- Да кто его знает? - уклонился я от ответа. - Чудной какой-то...

Но тут я увидел, что мужичок незаметно вылез из погреба и мчится прямо к нам, размахивая топором над головой. Он мчался и кричал:

- А вот мы будем поглядеть, что это за Волк такой выискался! Сейчас мы с ним быстренько разберемся!

Волк присел на задние лапы, оскалил смертоносные сабли и глухо воинственно зарычал, шерсть на загривке встала дыбом, глаза загорелись.

А мужичок мчался прямиком на него, воинственно размахивая над головой топором. Вот он поравнялся, Волк лязгнул зубами и ухватил пастью пустоту. Оказывается, и он промахивался. Мужичок увернулся и, пробежав мимо, стал яростно рубить осину.

Несмотря на его внешнюю хилость, достаточно толстую осину он смахнул топором, как ветку отрубил и большое дерево ухнуло в сторону болота. Сам же мужичок с торжествующим воплем вскочил на пенек, наклонился головой вниз, посмотрел, свесив голову между ног, и скороговоркой забормотал:

- Дядя Леший, покажись, не серым волком, не чёрным вороном, не елью деревом, покажись таким, какой я!

Он скороговоркой пробормотал всё это и стоял так, свесив голову.

- Ну, ты чего не оборачиваешься? - строго спросил он Волка.

- В кого же я оборачиваться буду? - постучал Волк себя по лбу лапой. - Еловая твоя голова! Ты какой заговор сказал? Ты же всё наоборот сделал! Ты же...

Но тут перед мужичком, прямо у нас на глазах стала быстро расти из земли ёлка. Выросла метра на полтора и превратилась в точную копию мужичка с мухоморами.

- Ну? Чего звал-то? - недовольно спросила мужичка копия.

- Я звал?! - от удивления мужичок потерял шаткое равновесие и кувырнулся с пенька вперёд через голову.

- Ух ты! - помотал он головой, вставая. - Аж в ухах зазвенело.

- Ты бы ещё вниз головой часок другой постоял, не так бы звенело, проворчала его копия. - Ну, чего шумел?

- А ты кто? - удивился мужичок. - Я вот на Оборотня загадывал. Больно не похож этот Волк на зверя лесного.

- Чудила ты, чудила! - возмутилась копия. - Кто же так загадывает на Оборотня?! Ты же на Лешего загадал! Да и то всё перепутал. Осину нужно валить под Иванову ночь, валить её не куда попало, а на восток нужно и на восток лицом поворачиваться. Эх, ты... Я появился только потому, что скучно мне стало одному в болоте.

- А что же ты, дядюшка Леший, лесной житель, в болоте делаешь? спросил его мужичок. - Твоё законное место в лесу, среди ёлок бегать, в мягком мху ночевать. Чего же ты по болоту шастаешь?

- Да вот, нужда меня заставила, - вздохнул дядюшка Леший.

- Что ж это за нужда у тебя? - поинтересовался я.

- Да такая вот со мной история приключилась, - поморщился дядюшка Леший. - Ладно уж, расскажу, может вам на пользу пойдёт...

И вот что он нам рассказал...

Глава восьмая

Как Леший и Кикиморка полюбились,

потом поссорились, а потом...

Поначалу я жил, как и все Лешаки, в лесу. Тогда в лесу правили не Демоны, а Лесной Царь Берендей. При этом Царе мы, лесной народ, горя не ведали.

Потом пришли Демоны, которые множество лесов уничтожили, лесной народ с насиженных мест согнали. Тишина воцарилась в весёлых и шумных до этого лесах Берендеевых.

Я, в те времена, когда Лесной Царь Берендей правил, озорной был, бедовый. Страсть как проказничать любил. Бывало, пойдут девчата сельские по грибы, ягоды, я и ставлю на пути у какой-то из них грибы: белые, да подберёзовики с подосиновиками. Увлечётся девчушка грибами, я её и заманю подальше в лес. Она спохватится, что заблудилась, начнёт аукать, а я вокруг неё бегаю, аукаюсь голосами подружек, морочу ей голову, вожу по лесу. Пока она поймёт, что это её Леший за нос водит, голову морочит. Поругает меня, я и выведу её из леса на опушку.

Много всякого проказничал да озорничал. Весело жить в лесу было. Радостно. Птиц к нам прилетало великое множество. Детишки деревенские в лес часто приходили. Мужики за дровами ездили. Зверушки всякие водились.

Как известно, мы, Лешие, народ лесной, но как-то забежал я на край леса, и увидел большое болото. Интересно мне было, как и кто на болоте живёт. Отправился посмотреть. И почти тут же провалился в трясину.

Я - туда! Я - сюда! Я вырываться - меня вниз тянет. Я выпрыгнуть стараюсь, а меня только глубже засасывает. Перепугался я не на шутку, да как заору во всю глотку! Только что толку? Посмотрел я вокруг - куда глаз достаёт - всюду кочки, осока, да туман болотный. И ни одной живой души. Затих я, понял, что смерть моя пришла. Так мне себя жалко стало, что закрыл глаза и тихонько заплакал.

А что мне ещё оставалось? Подумал даже, что не лучше ли мне самому утопиться, чем медленной смерти дожидаться? Только я собрался нырнуть с головой, как слышу, кто-то смеётся рядом. Ну, я подумал, что это у меня в ушах звенит от волнений, да от напряжения. Открыл глаза, смотрю - на кочке рядом со мной сидит Кикиморка и смотрит на мою торчащую из болота рожицу, болотной тиной залепленную.

Смотрит и смеётся.

Ей-то, конечно, хорошо смеяться, на кочке сидя, а мне вот в холодной болотной жиже каково сидеть?

Посмотрел я на неё, сидит существо, ножки, ручки тонюсенькие, словно ниточки. Как она только на таких ножках себя носит? Как она такими ручками что-то держать может? Она же, наверное, до рта ложку сама донести не может.

Завёрнута в лопухи большие болотные, рожица у неё вытянутая, нос вниз свесился, рот большой, как у лягушки, а глазки, как булавочные головки. Зато уши как те лопухи, в которые она завёрнута. И волосёнки у неё зелёные и реденькие, тоненькие, вроде как паутина.

Рассердился я на Кикиморку, да как закричу на неё, что я тут тону, а она, страшилище, вместо того, чтобы спасть меня, сидит на кочке, да смеётся.

Кикиморка выслушала мою брань. Замолчала, протянула ко мне ручки тоненькие, да и выдернула меня, как морковку из грядки. Откуда только сила взялась?

Я давай скорее по траве-осоке валяться, грязь с себя обтирать. Ну, кое-как вытерся, почистился, как сумел, хотел Кикиморку поблагодарить. А её и след простыл. Повертел я головой туда-сюда, вижу идёт она вдали по болоту, плечи согнула и плачет в голос.

Догнал я её, спрашиваю, кто её обидеть посмел? Она отвечает, что обидчик этот я. И она потому плачет, ч. И не то обидно, говорит Кикиморка, то я её страшилищей назвал, а то, что лучше бы на себя посмотрел.

Ну, я наклонился над лужицей, и увидел мордаху, мхом заросшую, уши по плечам висят, сучок вместо носа, да ещё и грязью весь с головы до ног залеплен. И вдруг так смешно мне стало. Стою над лужицей, смотрю на себя и смеюсь. Кикиморка поначалу ещё пуще заплакала, думала, что я над ней насмехаюсь, потом посмотрела, видит, смеюсь я, в лужицу на себя глядя.

Подошла, встала рядом, заглянула в лужицу, увидела там мою физиономию, рядом свою, и давай тоже хохотать. Я присмотрелся, она, когда смеётся, очень даже ничего. И уши вполне оригинальные. И всё остальное тоже.

Вот так мы посмеялись сами над собой, помирились, да и подружились.

Кикиморка меня с болота пошла провожать, мы с ней встретиться на завтра договорились, так вот незаметно полюбились, встречаться стали почти каждый день. Гуляли на краю леса и болота. Потом договорились в гости друг к другу по очереди ходить. И первой должна была Кикиморка ко мне пожаловать.

Я, конечно, приготовился, как только мог. Весь мусор из норы своей, что на овраге была, вынес. Мха свежего натаскал побольше и помягче, чтобы сидеть удобнее было. Грибов свежих принёс, сушёные тоже вытащил, ягоды насобирал разной, самой спелой.

А жил я в глубине леса. Настоящие Лешие всегда в чащобах живут.

Встретились мы с Кикиморкой на краю болота, и повёл я её к себе домой. Идти надо было через кусты, да через бурелом. Кикиморка поначалу терпела, потом жаловаться начала, что ей без привычки по лесу ходить трудно, но кое-как добрались до моей норы. Тут она опять капризничать стала. Говорит, что живу я пещере, что темно там, что мох слишком сухой и жёсткий.

Грибы даже пробовать не стала, сказала, что они слишком сухие, что на болоте растут грибы, которые совсем водянистые. Вот те грибы вкусные, не то, что лесные.

Ягоду тоже есть не стала, сказала, что ягода такой сладкой не должна быть. Посидела она у меня, посидела, да и домой запросилась. Кушать ей хотелось, сидеть жёстко было. Словом, всё не по ней.

Пошёл я её провожать, она совсем раскапризничалась. Ей по твёрдой земле ходить неудобно, ноги у неё болят. Привыкла по болоту ходить, где под ногами почва пружинит.

Через кусты продираться, через поваленные деревья перелезать ей непривычно. Руки-ноги исцарапала, платье новое, из лучших лопухов болотных, порвала. И кушать хочет. Раскапризничалась вконец, еле-еле до болота доковыляла.

От усталости на меня обиделась, вроде как я специально ей такую встречу в лесу приготовил. Я на неё тоже обиделся. Так старался, так к её приходу готовился. А она, хотя бы из вежливости, даже грибок не надкусила. Ягоды самые свежие ей насобирал, самые спелые, она и их кушать не стала.

Проводил я её до камышей, в которых она жила, попрощались мы с ней сухо, друг на друга обиженные, и разошлись по домам, даже о завтрашнем свидании не договорились. Я ждал, что она сама скажет, когда увидимся, а она, наверное, ждала этого от меня.

Словом, так и разошлись.

На следующий день собрался на болото идти, Кикиморку свою проведать, да вспомнил про то, как она вчера в гостях у меня капризничала, как мне выговаривала за то, что я встретил её плохо. Проснулась во мне обида вчерашняя, решил не ходить к ней один денёк. Пускай, думаю, помучается, пускай поскучает без меня. Поймёт, что зря обиделась, сама позовёт.

Так я и просидел в норе весь день. Только всё время из неё выскакивал, прислушивался, не зовёт ли меня Кикиморка.

Она в этот день так и не позвала меня.

Совсем я на неё разобиделся про неё не буду, раз она мне за весь день даже не покричала со своего болота.

Моих обид хватило только до утра. Утром я сразу помчался к болоту, даже грибка в рот не бросил. Все мои обиды показались мне глупыми и нелепыми, так я соскучился по своей Кикиморке. Бегу я, а навстречу Кикиморка бежит, чуть с ног не сбила, так ко мне торопится. Встретились мы с ней на тропинке, обнялись, посмеялись над своими обидами глупыми, пошли гулять, как всегда, по краю болота.

Весь день прогуляли, а как дело к ночи, стали прощаться. И пригласила меня Кикиморка на следующий день к себе в гости. Говорит, что она у меня в гостях была, теперь я непременно должен посмотреть, как она живёт.

Я с радостью согласился.

С утра пораньше побежал я на ручей, умываться. Хотя и не любят воды Лешие, но тут особый случай. Умылся я как следует, даже двумя пальцами, а не одним, как обычно. Нарвал свежих веток еловых, сделал себе рубаху новую, лыком подпоясался, из лыка лапоточки сплёл. Потом даже на берёзу слазил, достал воронье гнездо брошенное, шапку себе поменял.

Рановато в гости идти, да так невтерпёж, что не выдержал и помчался. По дороге цветочков нарвал для Кикиморки. Думал, рано прибегу, а она уже ждёт. Взяла за руку и повела к себе в гости.

Когда я провожал её, считал, что она живёт в камышах, на краю болота. Оказалось, что идти к ней нужно через камыши. А живёт она на дальнем болоте.

Что ж делать? Пошли мы с ней через камыши. Я в лесу родился, в лесу всю жизнь прожил, мне по камышам идти трудно. Не через сами камыши, я по кустам шастать приученный. Непривычно мне то, что под ногами у меня болото ходуном ходит, ноги по колени проваливаются, вытягивать приходится. Каждый шаг с таким трудом даётся, словно я десять шагов сделал.

Кикиморке что? Она привычная, и лёгкая. Она скачет по болоту, как стрекоза, с кочки на кочку перепрыгивает, и стрекочет, как кузнечик.

А мне не до разговоров, я только и мечтаю о том, как бы дойти поскорее. И стараюсь при этом не думать о том, что мне обратно домой через это болото идти.

Долго мы шли. Я совсем из сил выбился. Когда дошли до дома Кикиморки, у меня так ноги болели, что я чуть криком не кричал.

Пришли мы к ней домой, стала она мне своё жильё с гордостью показывать. А жильё у неё - кочка большущая, насквозь сырая. Я даже сесть не могу, мокро. Ей-то хоть бы хны, она существо болотное, ей мокнуть в удовольствие, а мне, Лешему, каково?

Невежливым быть не хочется, я не стал говорить, что мне мокро сидеть будет. Сказал, что я лучше постою, что я стоять люблю, хотя у меня ноги подкашиваются.

Но что делать - терплю. Не в воде же сидеть? Стала моя возлюбленная угощения доставать, передо мной ставить. Тут я не выдержал, покривился лицом. Да и как не покривиться, если она выставляет клюкву, смородину красную, болотную. Я как увидел всё это, у меня во рту кисло стало. Мы, Лешие, такую кислятину кушать никак не можем. Нам бы малинки, чернички, землянички. Заметил я, что увидела Кикиморка, как я покривился на ягоды. Чтобы не обидеть хозяйку, поспешил сказать, что у меня нос зачесался, я чуть не чихнул, потому и сморщился. Сам давай ягоды её нахваливать.

Вижу, не очень она мне верит, обижается. Набрался я смелости, схватил самую большую клюквину и героически в рот её отправил. Я проглотить её хотел, не разжёвывая, да ягода оказалась здоровенная, я поперхнулся, закашлялся. Что делать? Не выплёвывать же ягоду. Пришлось разжевать. А она такая кислющая, что как я ни старался, улыбку из себя вымучивал, чувствую, скулы сводит, и лицо само по себе сморщивается.

Обиделась на меня Кикиморка, я тоже совсем расстроился, обида мне в голову ударила. Стал я на неё кричать, что она нарочно всё так устроила. Что я, когда её к себе в гости приглашал, всё самое лучшее приготовил, мягкий мох настелил. А она специально меня по болоту таскала, в воде сидеть заставляла, кислой ягодой угощала...

Кикиморка от несправедливых моих упрёков заплакала, расстроилась, и давай меня упрекать, что я её по лесу, по кустам и чащобам таскал, грибами чёрствыми угощал, сладкой ягодой кормить пытался...

Словом, наговорили мы друг другу обид всяких, я подхватился, и домой ушёл, Кикиморка мне только дорогу указала. Обижался я на неё несколько дней. Потом вспомнил, как она ко мне навстречу после нашей первой ссоры бежала, как меня в гости ждала, как угощала ласково. Стыдно мне стало. Понял я, что нужно идти прощения просить. И ещё понял, что люблю свою Кикиморку, что душой к ней прикипел. Решил я идти к ней, замуж звать. А уж как жить, что кушать, как-нибудь договоримся.

Только я собрался, как Демоны напали на Царя Берендея. Началась в лесу война. А когда нас, лесных, разгромили, стали мы разбегаться, я на болото отправился, Кикиморку свою искать. Только и на болоте уже война шла. А когда война закончилась, не нашёл я свою любимую. Все болотные и лесные кто куда разбежались.

Так и хожу с тех самых пор по болоту, ищу свою Кикиморку.

Видите, как плохо ссориться с близкими людьми. Поссоришься вроде как на минутку, а может получиться и навсегда. Будешь потом жалеть, как я теперь жалею. Да вот сумею ли снова с ней встретиться? Говорят, моя Кикиморка от горя превратилась в Кукушку. Летает над лесами, над болотами, меня высматривает.

И повсюду, где пролетает, роса выступает, кукушкины слёзы. А на том месте, где пролились эти слёзы, на болоте кукушкин лён вырастает. Это мох такой, с листочками.

Глава девятая

Шемякин суд.

- Вот такая история со мной приключилась, - развёл руками дядюшка Леший. - С тех пор так по болоту и бегаю, надеюсь Кикиморку свою любимую встретить. Вообще-то я от всех прячусь, но так мне тоскливо стало, что решил вам показаться, хотя Яшка и неправильно меня вызывал...

- Промашка вышла, дядющка Леший, позабывал всё, что знал, - развел руками мухоморный мужичок. - У скомороха Яшки одни промашки. Извиняй уж.

- Чего там, ладно, - милостиво кивнул Леший. - А вот про Оборотня ты как в воду глядел. Где-то рядом тут точно Оборотень есть. Я нюхом чую, по запаху.

- Ага! - потянулся Яшка к топору, глядя на Волка. - Оборотень! Сейчас мы его!

- Не спеши, едучи на рать, - щёлкнул пастью Волк, оскалившись зубами.

- А вот мы сейчас посмотрим, что там у тебя внутри, мы вот сейчас тебе бока-то топориком пообтешем! - завертел ловко тяжёлым топором скоморох Яшка.

Он двинулся на Волка, тот махнул по земле хвостом, присел на задние лапы, готовясь к прыжку, обнажив навстречу надвигавшемуся на него с топором мухоморному мужичку смертоносные клыки.

- Стой, Яшка! Не тронь его! - бросился я между ними. - Кто бы он ни был, не дам его порубить! Он мне помощь обещал. Он меня сюда привёз!

- Так он же - Оборотень! - показывая топором на Волка, закричал возмущенный моим вмешательством скоморох.

- Да хоть кто угодно! - решительно ответил я. - Пускай даже Оборотень. Мне всё едино, кто бы ни был. Только посечь его я не дам!

- Ну, смотри, тебе же хуже будет, - нехотя опустил топор Яшка.

- Ну что же, за помощь спасибо, - сказал мне Волк. - Только я и сам бы справился. А вот он пускай тебя благодарит за то, что цел остался.

- Да я тебя враз посеку! - бросился вперед развоевавшийся Яшка.

Я перехватил руку с топором и легко обезоружил его. Не зря всё же я был кандидатом в мастера спорта по боевому самбо.

- А ты чего сразу руки вертеть?! - бесстрашно наскочил на меня хилой грудью отважный скоморох. - Я тебе что - мельница, что ли?!

- Да что ты, в самом деле, разбушевался? - встал между нами Леший. Ты что это на всех набрасываешься?

- Да я, дядюшка Леший, того, я на Оборотней нервный, - виновато шмыгнул носом Яшка. - А этот Волчище, чует моё сердце - Оборотень!

- Да где же ты таких Оборотней видел? - усомнился дядюшка Леший.

- Ага! - даже подпрыгнул на месте Яшка. - И ты туда же! Ты в лесу родился, в лесу живёшь, скажи мне, где ты таких вот Волков видел?!

- Нуууу, - протянул дядюшка Леший. - А что, в чём-то ты прав. Не встречал я в лесу таких Волков. А уж на болоте тем более.

Он склонил голову набок, обошёл вокруг серого зверя, внимательно рассматривая Волка, потом быстро произнёс:

- Ну-ка, милый, обернись, трижды боком повернись, кем ты будешь, покажись!

Дядюшка Леший сделал руками круговое движение над головой, налетел сильный ветер и закрутил Волка, обернул его трижды вокруг себя, да как-то боком, странно, потом вокруг зверя поднялось веретеном плотное облако пыли, непонятно откуда взявшейся на болоте.

Мы все закашлялись, стали протирать глаза, а когда протёрли, увидели перед собой столб пыли, который крутился, как маленький смерч, только на одном месте. Но вот столб остановил вращение и распался, пыль улеглась. Перед нами стоял молодец в красном атласном кафтане, в расшитых золотом сапожках, с саблей на широкой перевязи, ножны которой украшали позолота и сверкающие холодным огнем драгоценные камни.

Из себя молодец был немного младше меня, на вид ему было лет восемнадцать, но ростом он был выше, и в плечах заметно шире. К тому же хорош собой, и уж, конечно, никакой козлиной шерсти на лице у него не наблюдалось.

- Ну, вот тебе, Яшка, твой Оборотень, любуйся, - указал на молодца рукой дядюшка Леший. - Теперь ты доволен?

- Это что же за Оборотень такой? Это что ему здесь понадобилось? потянулся опять к топору неугомонный Яшка.

- Ты за топор не хватайся, - остановил его молодец, положив ладонь на рукоять сабли. - Не то смотри, враз посеку руки-то, чтоб покороче были.

- Ты, скоморох, не суетись, - остановил Яшку и дядюшка Леший. - Это не просто сам по себе Оборотень. Это Иван - Болотный Царевич.

- Да нууу! - даже присел от неожиданности на корточки скоморох. - Не может того быть! Его же вместе с Царем Болотным Тимофеем Демоны погубили!

- Тише ты! Молчи! - испуганно огляделся вокруг Леший. - Я так же, как ты, думал, пока этого молодца не увидел. Вылитый отец, Царь Болотный Тимофей в молодости. Ох, только бы не услышал про это кто из слуг Демонов! Если Демоны тайну эту великую узнают про то, что Иван - Болотный Царевич жив, беда будет. Погубят его слуги Демонов. Быстро посмотрите вокруг, не видал ли кто, не слыхал ли кто.

- Как не видать, - подпрыгнул на месте скоморох. - У коновязи за углом Орёл на привязи траву щиплет!

- Ну, этого мы мигом утихомирим, - взялся за рукоять Иван. - Где он, стервятник этот?

Вытащил из ножен саблю и шагнул за угол, где у коновязи нахохлившись сидел привязанный Орёл. Увидев нашу воинственную компанию, сразу заметив топор и саблю в руках Ивана и скомороха, Орёл расправил крылья и встал на лапы, замотав головой и издав громкий боевой клёкот.

- Кого воевать собрались, витязи? - насмешливо спросил он. - Кто на вас напал? Кто вас, сирот, обидел?

Он уже не выглядел таким безобидным, как показалось вначале, когда он сидел, пощипывая клювом чахлую травку. Сейчас я видел перед собой могучие крылья, хищный клюв, острые когти на лапах, которыми он вспарывал под собой землю.

Искоса я оглядел наше воинство. Выглядели мы со стороны наверняка смешно, хотя мне лично, было совсем не до смеха. Впереди всех стоял Иван с саблей в руке. За ним скоморох с топором, рядом с ним я с корявой палкой, которую подобрал по дороге. Из-за наших спин осторожно выглядывал дядюшка Леший, уже сменивший своё обличие и больше не похожий на Яшку скомороха.

Он был одет в балахон из густого елового лапника, подпоясанный лыком, на голове у дядюшки Лешего было нахлобучено воронье гнездо, вместо носа торчал сучок острый, вместо рук - веточки, а лицо густым мхом заросло.

- Не много ли вас, охотничков, разом одинокую птичку воевать явилось? - без тени страха продолжал насмехаться над нами Орёл.

- Ты не спешил бы веселиться, - отважно выступил вперёд Иван, замахиваясь саблей. - Смерть твоя за тобой пришла!

- Что ж, если так, придётся покориться, - вздохнул Орел, покорно наклоняя перед собой голову, подставляя худую шею под сабельный удар. Руби мне, Иван, голову, твой сегодня суд, твоя сегодня сила. Руби, да только не промахнись.

Иван взмахнул острой саблей, клинок молнией взметнулся в воздух и...

В мгновение ока оказался смертоносный клинок этот на земле, прижатый когтистой лапой Орла, выбитый из рук Ивана могучим ударом крыла.

- Да, Иван - Болотный Царевич, - насмешливо покачал головой Орел. Молод ты ещё меня воевать, а уж грозных Демонов и подавно. Да и мудростью ты не в отца пошёл, если руки у тебя вперёд головы думают. А жаль.

- Почему же это я не в отца мудростью пошёл?! - обиделся Иван.

- Тебе от отца только клинок по наследству перешёл, а не разум. На клинке-то что написано - читал ли?

- Конечно, читал! - с обидой вскинулся Иван.

- Может, тогда и нам скажешь, что прочитал?

- Скажу! - горячился Царевич. - Я наизусть помню. На клинке написано: "Без нужды не вынимай, без славы не вкладывай".

- Гляди-ка, - усмехнулся Орёл. - Действительно, помнишь. Грамоте разумеешь. А что ж тогда без думы вперёд кидаешься, саблей машешь?!

Царевич опустил голову.

- Ты Демонам донесёшь, скажешь, что жив я.

- Эх ты, воин. Забирай свою игрушку. Я не Демонам, я Лукоморам служу.

Орёл пнул лапой саблю обратно к Ивану.

- Лукоморам служишь, а Демонов на себе возишь, - проворчал недовольный Иван.

Он бережно поднял саблю с земли, обтёр о кафтан и, на мгновение задумавшись, убрал бережно в ножны.

- Так-то лучше будет, - удовлетворённо кивнул Орёл. - Нашел, тоже, кому голову рубить. Ладно, Яшке скомороху простительно, у него всегда язык да руки наперёд головы думают, а тебе на роду положено поначалу думать, а после делать. А насчёт того, кого я вожу, и кому служу, это вещи разные.

Я - Орёл, птица вольная, с Лукоморами дружбу вожу, а меня Демоны изловили, в рабство взяли. Не по своей охоте и не по доброй воле я им служу.

- Улетел бы давно! - выскочил вперёд недоверчивый скоморох. - Хошь, я тебе верёвку отвяжу? Лети!

- Я и сам бы верёвку эту легко порвал, - с тоской вздохнул Орёл. - У меня на это силушки вполне хватит. Только Демоны коварны и хитры, они моих орлят у себя залогом держат. Куда же я улечу от них?

- А ты правда Демонам ничего не скажешь про Царевича? - спросил скоморох, всё еще держа наготове топор.

- Пустая твоя голова! - рассердился Орёл. - Да если бы я хотел Ивана - Болотного Царевича погубить, я бы такой шум сейчас устроил...

Осторожно заскрипели за углом двери трактира, кто-то вышел на улицу. Иван кувырнулся через голову, ударился о землю и стал серым Волком. Дядюшка Леший превратился в замшелый пенёк, скоморох поспешно спрятал топор за спину, а я отбросил подальше в сторону палку.

Орёл засунул голову под крыло, всем своим видом изобразив глубокий сон.

Мы насторожённо смотрели за угол, откуда вперевалку вышла моя законная. Она остановилась, подперла лапами бока, обвела нас взглядом своих круглых блюдечек и сказала, шлёпая губой:

- Квак, квак, квак. Вот он, голубчик. Вот он, негодяй, молодость и кварасу мою погубивший! Вот он, кваторый квак в воду кванул! И ведь смотри, что удумал! Он себе козью морду соорудил, плвастическую операцию сделал, думал, не узнаю я его! А рога-то! Рога-то! Люди добрые, существа болотные, посмотрите все скорее, он меня, молодую, кварасивую, на всё болото опозорил! Он мне, несчастной, не успев жениться толком, уже рога наставил!

Насчёт утраченной красы она, конечно, сильно загнула, нельзя потерять то, что не имеешь, и насчёт рогов тоже что-то напутала. Если я и наставил рога, то только самому себе, но в чём-то она была права, и мне стало стыдно. Я потупился и молча переминался с ноги на ногу.

Когда же я решился и поднял глаза, из-за спины моей Царевны выглядывала чёрная борода Черномора, рыжая шевелюра Буяна, острый нос Ярыжки, две одинаково неровно постриженные вихрастые головы Вепря и Медведя, а за ними подоспел и Обжора, который что-то жевал не переставая. Не было видно только Лукомора, который почему-то не вышел на шум, и который был мне так нужен.

- Всё, кварасавчик, - квакнула моя Царевна. - Не хотел добром, придётся отвечать перед судом.

- Зачем перед судом-то? - испугался я. - Может быть, сами, между собой, миром решим?

- Решать теперя я тут всё буду! - бесцеремонно раздвинув всех, вышел вперёд неряшливого вида мужик с окладистой бородой, толстый, с кружкой в руках, одетый в зелёный кафтан и зелёные сапожки.

- А ты кто такой будешь, чтобы решать? - не выдержал я такого вмешательства в мою, по сути, личную жизнь.

- Ах ты, сопливый мальчишка! Я - Дмитрий Шемяка! - побагровел мужик. - Я здесь суд и я здесь судья! Меня поставили суд вершить на болоте! Я великого князя московского Василия Второго, Тёмного, судил! Я - родной внук Дмитрия Донского!

- В семье не без урода, - вздохнул тихо рядом со мной Яшка.

- Почему Тёмного? - удивился я. - Что за странное прозвище у великого московского князя?

- Его и Тёмным прозвали благодаря мне! - выпятил гордо живот Шемяка. - Я его судил и ослепил! - восторженно воскликнул толстый Шемяка. Вот он в историю через меня и вошёл как Василий Тёмный! Тёмный потому, что слепой был, в темноте проживал. Кто бы его по-другому помнил, если бы я к нему руку не приложил?! Понял теперь, умник, как в историю попадают?!

- Теперь я всё понял, - презрительно глядя на толстого Шемяку, кивнул я. - Теперь я знаю, что значит выражение "Шемякин суд". И насчёт того, как в историю порой попадают, я теперь тоже понял. Великий князь московский Василий Тёмный заслуженно вошёл в историю за силу духа, за благородство, а ты в неё попал - за предательство, за войны междоусобные и суд неправедный и жестокий.

Вообще интересно, сколько же за собой по настоящему великие и достойные люди мелких людишек, вроде тебя вот, в историю тащат!

- Это я-то - мелкий?! - заорал, ещё больше побагровев, Шемяка, хватаясь за саблю, висевшую на поясе. - А ну, взять его! Взять этого разбойника!

Выскочили откуда-то несколько здоровых мужиков в такой же, как у Шемяки, зелёной одежде и лихо заломили мне руки за спину, силой заставив опуститься на колени.

- Так-то лучше будет, - кивнул довольный Шемяка. - Ты постой вот так, а я суд буду вершить...

- Да какой ты судья? - возмутился, не выдержав, задиристый Буян. Орёшь на всех только. И все приговоры твои наперёд можно предсказывать: казнить да повесить, ты ничего другого не ведаешь.

- Почему это не ведаю?! - заорал рассерженный Шемяка и с увлечением принялся перечислять, загибая пухлые пальцы. - Могу повесить! Могу утопить! Могу ослепить! Могу четвертовать! Могу на кол посадить! Могу голову отрубить! Могу лошадьми на части разорвать! Во, видишь какое разнообразие?!

- Вижу, вижу, - хмуро согласился Буян. - Только где же милосердие?

- Меня на суд не для того ставили, чтобы я милосердие проявлял, оскалился Шемяка, и указал своим слугам на Буяна. - И этого берите, разговаривает много! Шемякин суд будет!

Ещё несколько зеленых молодцев, которых становилось все больше, навалились на Буяна, скрутили и поставили рядом со мной.

- Тащите их за мной! - распорядился важно Шемяка, поворачиваясь спиной и направляясь за угол трактира.

Нас с Буяном поволокли следом, наградив по дороге щедрыми пинками.

Перед дверями трактира лежала пузатая бочка, на которую с трудом влез, и уселся на ней верхом Шемяка. Нас с Буяном силой поставили перед ним на колени. Остальные сбились кучкой в стороне, отгороженные зелеными слугами.

- Ну, где там эта соломенная вдова? - спросил Шемяка. - Давайте её сюда, пускай жаловаться начинает. Люблю, когда жалуются!

- Квак прикважете, - выскочила на середину Царевна. - Я в этом деле существо высококвалифицированное.

- Ну, если квалифицированное, то не молчи, давай, валяй, начинай, излагай свои проблемы, - милостиво взмахнул пухлой ладонью Шемяка.

- А чего там излагать? - вытаращилась на него Лягушка. - Дело на болоте самое обычное. Напились молодцы чая вприсядку, пошли из лука стрелять на болото. Одна стрела ко мне попала. Пришел вот этот молодец за стрелой, обещал жениться, а потом взял и убёг. Бросил меня молодуюууууу!

- Замолчи уже! Слышали тебя, - зевнул судья. - Вас, зелёных, шут поймешь, молодые вы, или старые. Надоела.

- Квак скважете! - испуганно попятилась Лягушка.

- С тобой, зелёная, все ясно. Кто ещё жалобу на него подавал? Кто к пришлому иски имел? Кто с него взыскать хотел?

Вокруг стояла гнетущая тишина. Все молчали, сдерживая дыхание, низко опустив головы. К Шемяке подбежал Ярыжка, что-то быстро зашептал ему на ухо, показывая пальцем на меня и Черномора.

- Так, так, так, - протянул, оживившись от услышанного, судья. - Ты, Ярыжка, постой тут рядышком, далеко не уходи, понадобиться можешь. Такие, как ты, всегда нужны. А ты, Черномор, поди сюда.

Черномор неуверенными шагами вышел вперёд.

- Ты что же иск не предъявишь пришлому? - грозно нахмурился Шемяка. Почему не просишь взыскать с него?

- А чего мне с него взыскивать? - отвел взгляд в сторону Черномор, потирая моментально вспотевшую лысину.

- Нечего, значит, тебе с него взыскивать? - прищурился хитрый Шемяка. - А чем он тебе за ночлег и еду заплатил?

Черномор угрюмо молчал, а мне стало нестерпимо стыдно за то, что я, спасаясь бегством от женитьбы на Лягушке, не оплатил еду и ночлег, и подвел ни в чём не повинного человека.

- Он же благородно поступает! - воскликнул я. - Я ему не заплатил, я и виноват. Он-то здесь при чём? Я заплачу. Я же случайно...

- Случайно лишнее дают, - оскалился Шемяка. - Раз он скрывал от нас истину, берите и этого бородатого! Тем более - он хотел с пришлого настоящую, железную денежку взять, а не шишки!

В мгновение ока Черномор оказался на коленях возле нас с Буяном.

- Ну, что там у нас ещё случилось? - спросил Черномор Ярыжку.

Тот с готовностью склонился к его уху.

- Так, - радостно потер руки Шемяка. - Давайте и вон тех двух бугаёв сюда, они из луков на болоте палили. И всех остальных тоже сюда, все чай вприсядку пили!

Не успел никто даже слово в свою защиту сказать, как все завсегдатаи кабака "Чай вприсядку" оказались рядом с нами, на коленях, со связанными руками.

Шемяка спросил:

- Ну, говори, чего ты, зелёная, от пришлого хочешь?

- Квак твак, что хочу? - удивилась Царевна. - Хочу, чтобы он на мне законно женился! Квак обещал!

- Ага! - завопил восторженно Шемяка. - Ты на себя сначала посмотри! На такой страшилище, да жениться! И её сюда же!

- За что?! - испугалась Лягушка.

- За то, что много хочешь! - расхохотался довольный собственной шуткой Шемяка. - Какая тебе разница - за что? Разве это так важно? Важно то, что я всех приговариваю к казни через отсечение головы!

- Куда же меня ещё укорачивать?! - выскочил вперёд скоморох Яшка. - Я и без того на голову всех ниже...

Шемяка смерил его взглядом и растянул рот в улыбке:

- Я так всё и оставлю, - хохотнул он. - Я справедливость не нарушаю, остальных я тоже на голову укорочу...

Он обернулся к зелёным мужикам и коротко приказал:

- Исполняйте!

Мужики мигом прикатили короткий пень и поставили на попа, воткнув в него топор. Я догадался, что это сооружение и будет плаха. Мог ли я, житель конца двадцатого века, уверенный в том, что встречу двадцать первый век, хотя бы предположить, что меня казнят на плахе посреди болота?! Эх, а я даже институт не окончил!

Но, похоже, что именно так оно и будет. Меня подхватили под ручки зелёные мужики, и легко преодолев сопротивление, разложили на плахе. Краем глаза я заметил, как взметнулся в воздухе топор над моей головой и инстинктивно закрыл глаза, ожидая удара.

Но его не последовало.

Я осторожно открыл один глаз и услышал громовой голос, пригвоздивший к месту палача, который так и застыл, с занесенным надо мной топором.

- Что тут такое происходит? Поставьте его на ноги!

Меня грубо подхватили под локти и поставили на ноги. Я увидел, что перед нами стоит Лукомор, но не тот, вчерашний, с серой голубкой на плече. У этого голубки на плече не было. Но сам он был так же сед, волосы спадали на плечи, лицо было острое, хищное, с резкими чертами, словно из камня высеченное.

- Ты чем тут занимаешься? - хмуро спросил он, обращаясь к Шемяке, который так и сидел верхом на бочке.

- Как это так - чем я тут занимаюсь?! - удивился толстяк. - Чем вы мне велели, тем и занимаюсь. Суд вершу.

- Ну и что ты здесь насудил? - прищурился на него грозно Лукомор из-под куститых густых бровей.

- Что там судить? С ними, с болотными, всё заранее ясно, - пожал плечами Шемяка. - Воры, пьяницы, прелюбодеи. Вино сами курят, налоги не платят, денежку вместо шишек берут, жен бросают, хотят многого, жрут лишнее, буянят опять же...

- И что ты с ними со всеми решил?

- Чего там решать? - зевнул, прикрывая пасть пухлой ладошкой, Шемяка. - Поотрубать им быстренько головы и вся недолга.

- Всем, что ли, головы поотрубать?! - хмыкнул Лукомор.

- Конечно, всем, - важно прогудел Шемяка, довольный своей мудростью. - А иначе, что ж это за справедливость такая будет несправедливая: одним срубать головы, а другим нет? Если уж рубить, так рубить.

- Что ж, - подумав, согласился с ним Лукомор. - Твоя правда, Шемяка. Это ты здорово придумал. Рубить, так рубить всем.

Он обернулся к молодцам в зелёном, щёлкнул пальцами, и приказал им, указывая на Шемяку:

- Отрубите ему голову!

Мужики переглянулись и наперегонки бросились выполнять приказ Лукомора. Шемяка ухватился за саблю, да куда там! Ему выдали звонкую оплеуху, и он кубарем скатился с бочки, выронив саблю, задрав кверху ноги. Его подхватили под локти и потащили к плахе.

Шемяка отчаянно бранился, упирался, кричал, визжал и даже кусался и царапался. А перед самой плахой он завалился на спину, увлекая за собой волочивших его зелёных мужиков. Им на помощь подбежала еще пара зелёных ребят, и буйного Шемяку распластали на плахе, прижав голову за волосы к кругляшу, на котором только что лежал я.

Рыжий малый, здоровый, как медведь, в яркой кумачовой рубахе, взял в волосатые ручищи топор, подышал на блестящее лезвие, покрасовался, смотрясь в него, как в зеркало, и играючи подкинул топор в руке.

- Ну, кто со мной об заклад биться будет, что я этому толстопузому одной рукой с первого раза башку снесу?! Хошь левой рукой, хошь правой, на выбор! - весело подмигивая дружкам, заорал рыжий.

- Не будет никто с тобой, Гришка, об заклад биться, - проворчал недовольно один из зелёных. - Знаем мы тебя. Ты барана пополам сечешь с одного разу, куда с тобой спорить.

- Так вот и знай наших! - еще раз весело подмигнул всем рыжий и взмахнул топором.

- Стооой! - завопил перепуганный Шемяка, отчаянно дрыгая ногами. Дай слово скажу!

Лукомор сделал знак рыжему Гришке, тот нехотя остановился и недовольно ворча, опустил топор.

- Ты не ворчи, - погрозил ему костлявым пальцем суровый Лукомор. Смотри мне! Власть почувствовал?! Быстро сам на его месте окажешься. Ну, Шемяка, говори, что сказать желаешь. Только быстро своё дело рассказывай.

- Ты сам меня выбрал! Как ты меня выбрал, так я и сужу! В чём я тебе виноват?! - затараторил испуганно Шемяка. - Как велел ты мне служить, так и служу...

- Это все твои слова? - разочарованно протянул Лукомор. - Не ожидал, не ожидал. Я думал, ты перед своей скоропостижной смертью скажешь, где Сокровища Лукоморов спрятаны.

- Откуда же я, на болоте пришлый, про то знать могу?! - завопил в отчаянии Шемяка. - Это они, болотные, про то ведают, да тебе не говорят.

- Правильно говоришь, Шемяка, - поддержал его грустный Лукомор. Только ни в какую не сказывают они мне про то, где Сокровища Лукоморов скрыты. Если головы им отрубить, тем более не скажут. Никто тогда не скажет. Я ещё не видел, чтобы без головы разговаривали. Плохо ты мои интересы соблюдаешь. Ладно уж, живи. Но только с глаз моих долой пропади.

- Подумаешь, - осмелев и приводя себя в порядок, фыркнул отпущенный зелёными осмелевший Шемяка - Подожди, будет срок, я ещё и тебя повоюю. И Сокровища на болоте найду.

- Повоюй, повоюй, родимый, - согласно кивнул Лукомор. - Давненько с нами никто не воевал, мы уже скучать стали.

- И повоюю! Думаешь, забоюсь? - огрызнулся Шемяка. - Тоже мне, непобедимый! Я московских князей воевал! Не чета тебе воины были!

Лукомор сделал шаг в сторону разжалованного судьи, но тот поспешил от греха подальше скрыться в камыши и долго шуршал, удаляясь и ворча проклятия и обещания повоевать всех: и Лукоморов, и болотных.

Лукомор повернулся к нам, напряжённо ожидавшим решения своей участи, махнул широким рукавом и сказал:

- Всех милую. Всем вины прощаю.

Мы стояли, нерешительно переглядываясь, не зная, что делать. Черномор сделал шаг вперёд и потихоньку направился к входу в трактир. За ним осторожно потянулись остальные.

- Что-то я радости и весёлых голосов не слышу? - насмешливо спросил вдогонку Лукомор. - И слов благодарности тоже.

Все дружно остановились, молча стояли, сопели. Вперед вышел Буян. Поклонился Лукомору низко, в пояс, и сказал:

- Благодарствуй, за то, что наши жизнишки, да нам же подарил. От щедрот твоих кормимся, твоим милосердием проживаемся. Благодарствуй.

- Да, - дернув злобно щекой, поморщился Лукомор. - Вот тебе и благодарность. Ты кто у нас будешь, я что-то позабыл?

Буян разом сник, потупился.

- Болотный житель я. Вот кто. Кто же еще?

- Да? И чем же ты живешь на болоте?

- Вольным промыслом живу, - буркнул Буян.

- Чем же ты промышляешь? - не отставал от него настырный Лукомор.

- Чем придётся, - огрызнулся Буян. - Шишки на пропитание собираю.

- Ну что же, для болота промысел не из легких, - насмешливо протянул седой насмешник. - А что-то ты тут ёрничал? Ты у нас не скоморох случаем?

- Я скоморох! - выскочил вперед Яшка.

- Ты? - опять притворно удивился Лукомор. - А я думал он. Ты-то вон какой серьезный, стоял да помалкивал, а рыжий этот, он всё шутки шутит. Думает, я не знаю, что он был Воином. И не простым Воином. Может, и мне с ним пошутить? Ладно. Сегодня у меня настроение хорошее. Может, скажете мне, где Сокровище Лукоморов лежит? Я не ваше требую. Я своё прошу. Сами знаете, что Сокровище это Лукоморам принадлежит. Ну, так как, скажете?

Он обвел всех странно пустым взглядом.

- Молчите? Ин ладно, потом об этом потолкуем. А ты что, зелёная, под ногами крутишься? Что ты прыгаешь? Что сказать желаешь? Может, ты мне укажешь, где Сокровище спрятано?

- Квакое Сокровище?! - возмутилась Царевна. - Мне мужа законного верни! Что это за суд твакой?

- Мужа тебе? Что ж, твоя правда. Мужчине слово держать нужно. Обещал в жёны взять, пускай берет!

К Лукомору подбежал Ярыжка.

- Мне дальше как быть? Кому теперь на непорядки жалиться? Кому о нарушениях и озорстве всяком доносить? Как же на болоте без судьи будет?

- Да, - согласился Лукомор. - Неправильное дело получается. Без судьи никак нельзя.

Он пристально оглядел свою свиту и ленивым взмахом подозвал к себе рыжего верзилу, который грозился с одного маху срубить голову Шемяке.

- Вот вам новый судья, - похлопал рыжего по широкому плечу сухой ладонью Лукомор. - Свой парень и справедливый. А самое главное - добрый, душевный такой, рубаха парень. Как тебя зовут-то, я позабыл?

- Григорий, - отозвался, расплывшись в открытой широкой, белозубой улыбке, "рубаха парень".

- Что это за фамильярности такие? - возмутился Лукомор. - Ты же слышал, кем я тебя назначил?!

- Судьёй, - от уха до уха улыбнулся в ответ довольный верзила.

- Вот именно. Судьёй! Так что и представься полностью, по имени отчеству, как положено судье, - проворчал Лукомор.

- Это мигом, сейчас сделаем, - подтянул пояс на кумачовой рубахе рыжий. - Зовусь я Григорий Лукьянович Бельский.

- Это же сам Малюта Скуратов! - ахнул над моим ухом Буян. - Он у Ивана Грозного верным слугой был, главный опричник. Этот хуже Шемяки будет. Он сатане в дядьки годится. По сравнению с ним Шемяка - просто мамоня.

- Кто, кто? - переспросил я.

- Мамоня, - повторил Буян. - Лентяй, обжора. Это от слова мамон пошло прозвище, а мамон это пузо. Темный ты человек, ничего не ведаешь.

- А что это за имя такое - Малюта Скуратов? Ты вот умный у нас, всё знаешь, расскажи, - попросил я Буяна.

- Кто его знает? - замялся задира. - Он при Грозном царе состоял. Говорят, что Малютой его прозвали в насмешку за рост. Видишь, какой он здоровый, а его малютой, маленьким кликали. А Скуратов скорее всего от старого слова скура, то есть шкура. Или от скурлат, пурпурная ткань. Он рубахи кумачовые очень любил. За это про него в народе говорили, что он красный цвет потому носит, что на нём кровь убиенных не видна.

Я промолчал, хотя по коже мурашки пробежали. Лукомор хлопнул в ладоши и весело закричал:

- Что приуныли?! Или не рады?! Свадьбу гулять будем! Где скоморох? Подать сюда скомроха!

Вперёд вытолкнули Яшку.

- Ну что, скоморох? Что-то ты какой-то тихий. Ну-ка, покажи, что ты умеешь. Выдай скоморошину.

Яшка отряхнулся, проворчал:

- Конечно, весели вас. А потом со скомороха первый спрос. Ну да ладно, где наша не пропадала! Выдам я вам скоморошину. Сами просили.

Он распахнул рубаху, оголив тощий живот, и прихлопывая по нему, как по бубну, ладонями, пошёл по кругу, ускоряя свой бег вприсядку.

Он летел по кругу и тараторил:

Давай, скоморох, чеши пятки,

заработай на горох, на заплатки!

И - эх!

Он резко остановился, и пошёл медленно по кругу в обратную сторону, заглядывая в глаза стоявшим вокруг. Он шёл, смешно подпрыгивая, как журавль, взбрыкивал, постукивал ладошкой о ладошку и зловещим шёпотом выводил речитативом, всё ускоряя и ускоряя:

- Эгей! Скоморохи!

Морды ряженые!

Вы по ямам ешё не рассажены?!

Ну так - дуй в рожки!

Колоти в бубны!

- С потрохами-то пирожки.

- А глас-то - трууубный...

Голубой трубач,

да зеленый трубач!

Нам - что черный палач,

что - красный палач.

Веселись - пока жив!

Ходи - прямо!

Будут в спину ножи,

насидимся в ямах.

Не боись!

Гуляй - сплеча!

Смотри - пока зрячий...

В пальцах тонкая свеча.

Воск - горячий.

Яшка резко остановился, ударил себя ладошками по вискам, и замолчал, исподлобья глядя на Лукомора.

- Всыпать бы тебе за такую скоморошину. Или казнить сразу, - покачал головой Лукомор. - Ладно, живи, что с тебя, дурака, возьмёшь?

- Это верно, - согласился дерзкий Яшка. - Взять с меня нечего. Скоморох всё, что найдёт, сам отдаст.

- А говоришь, что не дурак! - заржал Малюта.

Следом за ним с готовностью засмеялись и другие стражники.

- Дурак, не дурак, это как посмотреть, - возразил Яшка. - Я как тот Ванька, который кольцо отыскал...

- Какое кольцо? - спросил Лукомор.

- Вы что же, про Ваньку-пастуха, который царское кольцо отыскал, ничего не знаете?! - удивился скоморох.

- Не знаем, - отозвались все.

- Тогда слушайте...

И Яшка скоморох рассказал...

Глава десятая

Сказка про то, как Ванька Пастух царское кольцо отыскал.

Жил-был Царь Денис, который леденцы да ириски грыз. Так сладкое любил, страсть! Всё время что-то сосёт, грызёт, чем-то чавкает. Ничего, кроме сладкого, никогда в рот не берёт. Ни кашу, ни картошку, ни суп с клёцками, ни пышки, ни лепёшки, ничего не ест, только сладости.

На кухне царской триста поваров день и ночь пирожные пекут, варенья, да пастилу и зефир варят, желе остужают, муссы сбивают.

В гости к Царю Денису никто из заморских гостей не ездит. Боятся. Не потому боятся, что Царь Денис такой злой, а потому боятся, что вокруг дворца и в самом дворце осы и пчёлы тучами летают. Так что гости иноземные к Царю Денису приезжают зимой, когда пчёлы и осы в ульях и в гнёздах спят.

А для царства-государства Царя Дениса зимой самые трудные времена наступают. Весь мёд и всё варенье Царь Денис ещё осенью съедает. Потом съедает все фрукты, ягоды, а потом и мучное: пирожные, и всё такое, потом весь сахар.

И наступают для всего Царства чёрные времена. Едут во все концы царские гонцы, собирают по городам и сёлам всё сладкое: варенье, мёд, сахар. Всё, что только у кого в доме есть. Царь Денис сладкое просит.

А народ, между прочим, тоже сладкое покушать не дурак. Да что против царской воли поделаешь? Кряхтят, а отдают.

Только и этого Царю Денису мало.

Тогда едут к нему гости заморские, везут товары ненашенские, иноземные. Не ткани везут, не инструменты полезные, не книги учёные. Везут караваны сладости: восточные шербеты, да лукумы, берлинское печенье, французские пирожные...

Много чего везут. Царь Денис всё съест.

Платить Царю приходится за всё это золотом, пшеницей, всем, что только есть у него в Царстве полезного.

Царство от этого беднеет и беднеет.

Возмутился народ, кончилось его терпение. Пришли все к Царю Денису и говорят ему, что пускай либо прекращает сладкое есть, страну разорять, либо пусть уходит прочь, пока не разорил окончательно все Царство.

Заплакал Царь Денис, любил он своих подданных, но не мог от сладкого отказаться. Заплакал народ, потому что любил своего Царя Дениса, но сладкое народ тоже любил. И ещё народ не любил быть нищим.

Собрался Царь Денис по свету идти бродить, сам для себя сладости подаянием выпрашивать. Да тут появился Кудесник, спустился с высокой горы, когда услышал про то, что народ Царя Дениса изгоняет. Взошёл Кудесник на крыльцо высокое, на котором Царь Денис стоял, в дорогу собранный, с торбочкой на плече. Повернулся Кудесник лицом к народу и спросил:

- Люб ли вам Царь Денис? С лёгким ли сердцем вы его от себя изгоняете, или по необходимости?

Ответил народ, что люб ему Царь Денис, но что другого выхода у них нет. Вот если бы он пообещал, что не будет есть сладкое. Хотя бы в таких неимоверных количествах, тогда пускай бы правил. Он Царь справедливый, не вредный. И, что самое главное, совсем не злой. Мухи зря не обидит. Вот если бы ещё сладкое в таких количествах не ел...

Повернулся Кудесник к Царю Денису и протянул ему на ладони кольцо.

- Дарю я тебе, Царь Денис, кольцо это, - сказал Кудесник. - Кольцо не простое - волшебное. Пока оно будет у тебя, всегда сладости в твоём дворце будут в таких количествах, которые только твоя душа пожелает. И не нужно будет тебе народ обирать, не нужно будет государственную казну тратить. Только смотри, храни его, не потеряй!

Тут все как обрадуются! Как закричат "Ура!". Пушки палить начали, салютовать в честь такой радости. Народ веселился до утра, Царь на площади вместе со всеми хороводы водил.

Наступила постоянная радость в его царстве. Жил Царь со своим народом в согласии и понимании. Царство богатело, становилось могучим. Люди, в нём живущие, были счастливы.

Только заморские короли, да купцы были несчастны.

- Зачем нам такой счастливый Царь нужен? У него народ счастливый, все в достатке живут. А у нас в королевствах люди волнуются, завидуют, так же жить хотят. И сладости он у нас покупать перестал, казна наша пустеет, купцы беднеют.

Призадумались короли, да купцы заморские.

Подослали они своих шпионов во дворец к Царю Денису, чтобы караулили день и ночь, вдруг обронит кольцо Царь Денис? Тогда велено было шпионам хватать волшебное кольцо, и скорее уносить его королям заморским. Только не ронял Царь Денис кольцо. Помнил, что ему Кудесник сказал. Кольцо берёг пуще глаза.

Так бы и жил он и его царство в благополучии, если бы не глупый случай. Случай, он на то и случай. Он умным не бывает.

Царь Денис сладкое в таких количествах стал употреблять, что руки у него вечно были ужасно липкие. И перед ним по всему дворцу постоянно ходил специальный паж, который перед Царём двери открывал, чтобы тот сам ненароком за ручку не ухватился, да к ручке дверной сладкой рукой не прилип.

Однажды случилось так, что паж этот заснул где-то, а Царь спешил, его важные заморские гости ожидали. Он сам за двери ухватился и открыл. Прилип, конечно, к ручке. Но подёргался, подёргался, ничего, отлип. Поспешил в зал, по дороге глянул на руку и ахнул! Заветного кольца на пальце не было.

Понял он, что кольцо к ручке дверной прилипло. Побежал Царь за кольцом, смотрит, а в конце коридора убегает его слуга иноземный. Царь побежал за ним, но был очень толстый и бегать не мог, поэтому приказал страже изловить изменника и кольцо отобрать.

Слуга из дворца выбежал, вскочил на коня и помчался к морю, где его в условленном месте иноземный корабль давно поджидал, даже паруса не опускали на этом корабле. Не успел слуга до корабля доскакать. Стала настигать его стража. Испугался слуга, остановился на краю обрыва над морской пучиной и бросил кольцо в ревущие волны.

Думал, что стража остановится, не поскачет за ним, кольцо добывать полезет. Но не спасла его хитрость. Всадники не догнали, стрела догнала.

Стражники соскочили с коней, с трудом отыскали спуск с обрыва, только в бушующие волны никто не рискнул броситься. Остались двое стражников караулить, чтобы место не потерять, где кольцо в море утонуло, остальные во дворец поскакали, сообщить Царю Денису, что с его волшебным кольцом приключилось.

Стали гонцы народ звать - кольцо вытаскивать. Царь Денис пообещал тому, кто кольцо из бушующих волн достанет, полцарства подарить, да в придачу дочку за такого смельчака замуж отдать.

Стали смельчаки со всего царства собираться. Только большинство, как увидят не перестающие грозно реветь громадные, лохматые от пены, волны внизу, обратно разворачиваются. Лучше уж голова на плечах, чем полцарства, за которые нужно жизнью заплатить.

Правда, нашлось несколько бесшабашных парней, бросились в волны.

Броситься они бросились, только обратно их уже море выбросило.

Мёртвых.

После этого охотников нырять за кольцом не находилось.

Даже за полцарства и за принцессу.

Царь Денис опять суму нищенскую с антресолей пыльных достал, собрался идти милостыню сладостями выпрашивать, да явился к нему Ваня Пастух.

- Не спеши, Царь Денис, побираться идти, - говорит он Царю. - Достану я твоё кольцо. Только мне нужен будет большой колокол, крепкая верёвка, плотников умелых артель, да мужиков крепких дюжина.

- Ну, это без проблем! - заявил Царь Денис.

Получил немедленно Ванька всё, что просил. И велел плотникам над обрывом строить крепкую перекладину, через которую перекинули толстую верёвку, а к верёвке той колокол был привязан.

Взялись за верёвку дюжие мужики, стали колокол в воду опускать. А под самим колоколом, за язык ухватившись, Ванька висит. Опустили колокол, всё ниже и ниже опускают, не дёргает Ванька верёвку, не просит колокол обратно вытаскивать.

А получилось вот что. Когда опускают колокол в воду, под ним остаётся воздух, который не даёт воде внутрь попасть. И пока в колоколе есть запас кислорода, вода в него проникнуть не может. Это Ванькино изобретение потом в русской армии использовали, под небольшими колоколами под водой речки переходили. Сейчас по такому принципу инструмент сделан, засоры в ванной и раковине прочищающий.

Потихоньку, потихоньку, опустили колокол.

Вот таким манером оказался Ванька на дне морском. Осмотрелся по сторонам, увидел, что сидит на громадной раковине красавица, а в руке у неё то самое колечко заветное, за которым Ваня сюда и опускался.

- Отдай кольцо, - попросил Иван. - Не твоё это. Это кольцо Царя Дениса.

- Было оно Царя Дениса, да не уберёг он его, - смеётся красавица. Теперь оно моё. Чем я, Морская Царевна, хуже какого-то Царя Дениса? Он поносил, теперь я поношу.

- Отдай, Морская Царевна, - просит Иван. - Без кольца в нашем царстве плохо всем будет!

- Поцелуй меня, может, и отдам колечко! - смеётся Морская Царевна.

- Как же я тебя поцелую? - удивился Иван. - Я не могу из-под колокола выйти. Захлебнусь сразу.

- Ну хорошо, - смеётся Царевна Морская. - Тогда я сама тебя поцелую...

Подплыла она к нему, и поцеловала в губы холодным поцелуем. Да таким холодным, что у Ивана сердце на миг остановилось.

Очнулся он, передёрнул зябко плечами, а Морская Царевна ему колечко протягивает. И говорит с грустью:

- Плыви на свою землю. Даже поцелуй мой тебе не сладок. Сама теперь вижу, что не пара ты мне. Плыви... Только поторапливайся, пока отец мой спит. Узнает он, что я тебе кольцо Царя Дениса просто так отдала, безо всякого выкупа, разгневается, беда будет.

Поблагодарил Иван Царевну Морскую за щедрость. Дёрнул за верёвку, стали колокол из воды поднимать. Почти вытащили колокол из воды, вдруг море как забушует пуще прежнего! Оборвалась веревка, и стал колокол тонуть.

Иван вынырнул из-под него, попробовал выплыть. Только к поверхности поднялся, увидел, что настигает его Морской Царь, могучий мужик с громадной бородой, с трезубцем в руке.

- Отдай кольцо, Иван! - кричит Морской Царь. - Отдай, самого тебя отпущу! Не отдашь - не жди пощады!

Иван кольцо за щёку сунул и быстро наверх поплыл.

Наскочил на него Царь Морской, открыл громадную пасть и проглотил Ивана вместе с кольцом.

На берегу все в печали, решили, что погиб Иван. Но стоят на берегу, не расходятся. Как никак, последняя надежда уходит.

Иван же оказался в брюхе у Царя Морского. Осмотрелся, и давай прыгать.

Царь Морской рассердился, кричит на Ивана:

- Ты что там, безобразник, прыгаешь?! Угомонись немедленно!

Иван не слушает, сильнее прыгает, нехорошо в животе у Царя Морского, он себя по животу кулаками стал стучать. Море на поверхности как кипяток кипит, пенится, бурлит. Иван притих немного, но только Царь Морской успокаиваться стал, видит, изо рта у него синий дымок вьётся.

- Ты что это там делать удумал?! - закричал встревоженный Царь Морской.

- Что хочу, то и делаю, - отвечает ему Иван. - Живу я здесь. Сижу вот у тебя в животе, трубку курю.

- С ума сошёл! Ты мне брюхо сожжёшь! Что ты там притих? подозрительно поинтересовался Царь Морской.

- А что мне шуметь? - удивляется Иван. - У тебя тут неплохо. Тепло, уютно. Только темновато. Я костёр раскладываю, сейчас подпалю, светлее станет...

- Ты что, с ума сошёл?! Не вздумай! - закричал в голос Царь Морской. - Выйди оттуда немедленно!

- Я сюда не заходил, очень мне нужно было это делать! - смеётся Иван. - Ты меня проглотил, ты меня и верни на берег, тогда, может быть, если ты меня об этом очень и очень хорошо попросишь, соглашусь выйти.

- Отпусти ты его, отец, - вмешалась Морская Царевна, едва смех сдерживая. - Он и вправду костёр у тебя в животе разведёт.

Испугался Царь Морской такой неприятности. Живущий в воде, он огонь ненавидел. Вынырнул из воды, всех, кто на берегу стоял, перепугал насмерть, отрыл пасть, а оттуда, как ни в чём ни бывало, Иван выходит. Царь Морской увидел, что Иван вышел, и скорее обратно в море нырнул, чтобы этот разбойник опять к нему в живот не залез.

Ивана на берегу хвалить стали, смелостью его восхищаться, спасибо ему говорить. Он же отдал кольцо волшебное Царю Денису, и собрался уйти.

- Ты куда? - остановил его удивлённый Царь. - Тебе же награда полагается: полцарства, да ещё и дочка моя...

- Я от Царевны Морской отказался, а уж какая красавица! - отвечает Иван, - К тому же она мне кольцо вернула и жизнь спасла. Не могу я на твой дочке жениться, нечестно это, если я от Морской Царевны отказался.

- Ладно, - согласился Царь Денис. - Дочку мою ты можешь в жёны не брать, насильно мил не будешь, но полцарства я тебе обещал, и слово своё выполнить обязан.

- Зачем мне полцарства? - замахал руками Иван. - Это мне совсем ни к чему, Моё дело пастушеское. Я со стадом коров не всегда справляюсь, а тут полцарства. Нет уж, не нужны мне такие хлопоты.

- Не могу же я тебя без награды оставить! - воскликнул Царь Денис. Меня все неблагодарным назовут. Не хочешь дочку мою в жёны, не хочешь полцарства взять, сам говори, что хочешь. Только попроси хоть что-то.

- Ладно, - смущённо согласился Иван. - Дай мне, Царь Денис, пятак. Куплю я себе на него мешок пряников, и будем мы с тобой квиты.

- И всего-то?! - удивился Царь.

- Давай пятак, Царь, или передумаю, - улыбнулся Иван.

Что Царю делать? Не оставаться же в должниках у Пастуха? Не по царски это. Дал пятак.

Иван на этот пятак купил мешок медовых пряников, и пошёл коров пасти. И всех пряниками угощал.

Про него потом завистники говорили, что он дурак, что не взял ни принцессу, ни полцарства.

Только сам Иван с этим был не согласен.

- Вот так вот, - подмигнул скоморох, закончив.

- Дурак ты, Яшка, и сказки у тебя дурацкие, - проворчал Лукомор. - Ну да ладно, свадьбу гулять будем! Беги, скоморох, за музыкой! Что ты тут вертишься?! Только чтоб скоморошины веселее пел! Давай, Черномор, доставай чай вприсядку, сегодня всё дозволяю, гулять будем! Я за всё плачу! Не шишками, денежкой! Я сам законы устанавливаю, почему бы мне самому их иногда и не нарушать?! Свадьбу гуляем! Давай, Черномор, что есть в печи, всё на стол мечи!

Лукомор кричал весёлые, озорные, задиристые слова, а глаза его оставались колючими и пустыми.

Глава одиннадцатая

Свадьба и скоморошины

Зелёные слуги, подгоняемые новым судьёй, Малютой, бросились в трактир и тащили оттуда на улицу столы и скамейки. Засвистели стрелы, сбили несколько пролетавших над просторами болота птиц и принялись жарить их на костре, насадив на сабли, как на вертела.

Выкатили из кустов, выкопав из земли, пузатый бочонок, выбили у него донце и по маленькой полянке распространился резкий запах чая вприсядку, бражки Черномора.

Лукомор махнул рукой, и один из его слуг принялся черпать из бочонка и подносить всем желающим ковшик бурлящей браги. Желающими были все, а хлебнув веселого чая, лица повеселили, все оживились, засуетились, накрывая на столы, позабыв про только что пережитые страхи.

- Свадьбу гулять будем! - старательно изображал веселье Лукомор.

- Свадьбу гуляем! Свадьбу!

Шумели все, дружно подхватывая веселье, накрывая столы, щедро наполняя озорным чаем вприсядку кружки и ковши.

Единственным, кому было не до веселья, оказался, конечно же, я. Свадьба-то гулялась не чья-то, а моя и Лягушкина. Интересно, а есть ли у них, на болоте, такое понятие, как "развод"? Наверное, нет, если все завсегдатаи кабака от своих Лягушек избавиться не могут. Все, кроме хитрого Буяна, который цаплю в дом принёс.

Моя Царевна Лягушка торжественно восседала рядом со мной, невероятно раздутая от важности и гордости. Царевне показалось, что ей низко сидеть, что её плохо видно гостям, и она бесцеремонно вскарабкалась мне на плечо, и теперь с высоты своего положения рассматривала подготовительную суету, снисходительно позволяя всем любоваться невестой.

Я сидел напряжённый, стараясь не поворачиваться в её сторону, чтобы не коснуться щекой холодной скользкой лягушачьей кожи. Только бородавок мне не хватало! Мало с меня козлиного обличия.

Справа от меня, возле скамьи, сидел Волк. Он заметил, как я старательно отворачиваюсь от своей суженой, хитро оскалился, и спросил, кивнув в её сторону:

- Ну что, сослужить тебе еще одну службу? Мне запросто, мне эта Царевна на один зубок. Нет Лягушки, нет и проблемы. Ну так как? Соглашайся!

Он издевательски облизнул свои сабли длинным красным языком и подмигнул.

- Ты что, - покосился я на Царевну. - Не думай даже! Живое сушество всё же.

- Как знаешь, - согласился Волк. - Если пожелаешь, только мигни, я разом проблему твою проглочу.

Я не сомневался, что он так и сделает, но это было бы совсем нечестно по отношению к несчастной болотной Царевне Лягушке.

Веселье разгоралось, когда из-за угла трактира, со стороны стоявших стеной камышей, послышались заунывные звуки. Все обернулись, кто-то с оживлением на лице, а кто-то, вроде меня, с недоумением.

Оказалось, это пришёл скоморох Яшка. Он переоделся в скоморошьи одежды и был теперь в козьей безрукавке, вывернутой мехом наружу, в кожаной маске, изображавшей козла, и дудел в волынку, которая издавала такие звуки, словно под эту музыку не меня с Лягушкой, а чертей женили.

К моему счастью, заунывная музыка продолжалась недолго. Яшка отложил в сторону волынку, передохнул, вытер губы и вытащил из-за пояса две погремушки, сделанные из надутого бычьего пузыря, на коротких палочках, затряс ими, изредка ударяя локтями в бубен, висевший на поясе, на животе.

- Что это у него в погремушках гремит? - спросил я у Волка.

- Горох сушёный в бычьи пузыри насыпан, он и гремит. Потому и называют скомороха шут гороховый, оттуда и пошло это название.

- А ещё отсюда же пословица пошла, как об стенку горох. Слышишь, как горошины стучат о стенки пузыря? - подмигнул через стол мой просветитель Буян. - Сухой горох кидаешь в стенку, а он обратно отскакивает, и хоть бы хны ему, целёхонек.

- Почему у скомороха на физиономии маска козлиная? Он что, меня изображает? - с плохо скрытой обидой спросил я.

- Нет, брат, - улыбнулся Буян. - Ну, если только самую малость. У скоморохов разные маски были. Только сами по себе скоморохи хулиганы, богохульники. Их за это власти всегда не любили. Церковь тоже. Скоморохи всё больше чертей изображали. А чтобы их за это плетью не отходили, церковь не любила, когда люди чертей изображали, они оправдывались тем, что изображали вовсе не чертей, а козлов. Вот откуда и маски эти козлиные. На самом деле, это маски, изображающие чертей. Скоморохов попы за это так ненавидели, что даже на кладбище возле церкви запрещали хоронить.

- Это за что же? - удивился я. - За то, что маски носили?

- И за это, - утвердительно кивнул Буян. - Церковь на них ополчилась за то, что они под маской лицо скрывали, лицом играли, лицедействовали. И тем самым оскорбляли Бога.

- Да чем же? - не понял я.

- Тем, что Бог человека создал по образу, и подобию своему, вот почему церковь всех лицедеев всегда преследовала. И актёров потом так же преследовали. И не только православная церковь так поступала. Великого Мольера во Франции запретили хоронить возле церкви. Так и похоронили за церковной оградой.

Позже и народ на скоморохов натравили. Говорили, что скоморохи пьяницы, бездельники, воры и скандалисты. Ну, что-то и правду было. Но не настолько, чтобы так их ненавидеть.

До того доходило, что когда Лже-Дмитрия свергли, народ в Кремль ворвался, и Гришку Отрепьева, самозванца, который сам себя царевичем Дмитрием назвал, казнил, а его тело на виду, на лобном месте бросили, чтобы все его видели, на лицо ему напялили маску скоморошью, козлиную. Так ему своё презрение выразили, козлом его посмертно обозвали. Да только всё сложнее было. Его этой маской вроде как в самовольном присвоении царского титула обличили, назвали лже-царём, лицедеем. Как бы показали, что он не тот, за кого себя выдавал.

Этой маской, напяленной на лицо убитого Отрепьева, вскрыли его сатанинский облик, будто истинное лицо его показали. Вот так-то...

Скоморох тем временем звонко заблажил:

- Я - скоморох Яшка, порвана у меня рубашка! Мне вместо короны на голову нагадили вороны! Вы на меня глядите, а от рыжего карманы берегите! Все рыжие - воры бесстыжие! Не скажу вам, как я крестился, расскажу, как козёл на лягушке женился!

За столами заулыбались, предвкушая веселье, стали оборачиваться на меня и мою Царевну. Шутки скомороха в этой компании пользовались успехом, только меня они не радовали. Скоморох же готовился к представлению. Он поправил на лице маску козлиную, одернул безрукавку, вывернутую мехом наружу.

Я старался героически выдержать насмешливые взгляды, старательно кривил подобие улыбки, на самом деле не зная куда деваться от стыда. Я хотел выйти из-за стола, сославшись на какую-то необходимость, но Яшка опять заблажил, мерзким козлиным голосом, изображая меня:

- Задумал я, братцы, жениться, да не было где деньгами на свадьбу разжиться!

Присваталась ко мне невеста, свет Хавроньюшка любезна. Красавица какая, хромоногая, кривая, лепетунья и заика. Сама ростом не велика, лицо узко, как лопата, а назади-то заплата, оборвали ей ребята!

На этих самых словах скоморох повернулся к столам, наклонился, задрал кверху длинную безрукавку, и все увидели его сверкающий голый зад в большой прорехе штанов.

Он звонко хлопнул себя по тощему заду, с нарисованной на нём углем смеющейся рожицей, и продолжил балагурить под дружный, несмолкаемый хохот, а ко мне перегнулся через стол Буян.

- Вот даёт Яшка! Во насыпает перцу! Правильно в народе говорят: бог дал попа, а чёрт скомороха! - хлопнул себя по коленям Буян, приглашая разделить с ним восторг Яшкиными талантами.

Я кисло улыбнулся. А Яшка, чувствуя успех, вовсю отрывался:

- Звали мою любезную невесту Ненила, которая юбки не мыла. Какие у ней ножки, чистые, как у кошки. На руках носит браслеты, кушает всегда коклеты. Сарафан у ней французское пике и рожа в муке.

Как только задумал жениться, мне и по ночам не спится. С испугу не стал молчать, стал караул кричать. Тут сейчас прибежали, меня связали, невесте сказали, так меня связанного и венчали.

Свадьба была пышная, только не было ничего лишнего. Кареты и коляски не нанимали, ни за что денег не давали. Невесту в телегу вворотили, а меня, доброго молодца, к мерину на хвост посадили да и повезли под мост. Там и была свадьба.

Батюшки! А гостей-то! Гостей!

Яшка схватился за голову, и пошёл вдоль столов, заглядывая сидящим в лица:

- Ух ты! Со всех волостей! Был Герасим, который у нас крыши красил. Был еще важный франт, сапоги в рант, на высоких каблуках и поганое ведро в руках. Я думал, что придворный повар, а он был француз Гельдант, собачий комендант.

Еще были на свадьбе таракан и паук, заморский петух, курица и кошка, старый пономарь Ермошка, лесная лисица, да старого попа кобылица.

Была на свадьбе чудная мадера нового манера. Сам ее к столу готовил! Взял я бочку воды да полфунта лебеды, ломоточек красной свёклы утащил у тетки Фёклы, толокна два стакана в воду, чтобы пили слаще меду. Стакана по два поднести, да березовым поленом по затылку оплести - право, на ногах не устоишь. Во, какая она мадера, нового манера!

Вот так вот я и женился.

А жена моя солидна, за три версты её каждому видно. Стройная, с неделю ростом. Как в красный сарафан нарядится, да на люди покажется, даже извозчики ругаются, очень лошади пугаются. Как она кому поклонится, так с неё три фунта грязи отломится...

Яшка балагурил, нес околесицу, за столом смеялись, только мне было не по себе. Я махнул на всё рукой и хлебнул как следует чая вприсядку. Стало заметно веселее.

Вскоре Волк толкнул меня лапой в бок.

- Чего барином сидишь? - проворчал он. - Иди уже, пора.

- Куда пора? - не понял я.

- Куда, куда, - проворчал Волк. - Иди к Лукомору, проси его.

- О чём мне его просить-то?

- Да ты что - совсем от чая вприсядку присел?! - рассердился Волк. Забыл, что слышал, когда в круге стоял? Забыл, что тебе нужно?!

Я отогнал хмель и услышал тихий, как ветерок, шепот:

Козлом стал - умней не стал.

Сер стал - умней не стал.

Однажды стар - умней не стал.

И дважды стар - умней не стал.

Тот, кто трижды стар,

тот умнее стал...

- Ну, вспомнил? - спросил Волк.

- Вспомнил, - кивнул я, заметно протрезвев.

- Тогда иди к тому, кто трижды стар, - нетерпеливо подгонял он меня. - Иди, если козлом на всю жизнь остаться не хочешь.

Что-то не лежала у меня душа идти на поклон к этому высокому седому старику с недобрым странным взглядом и крючковатым носом, который назначает судьями на болото палачей и самодуров. Но делать было нечего, Волк прав. Помочь мне было некому, оставалась одна надежда. На Лукомора.

Кем бы он ни был.

Я встал и пошёл вокруг стола к смотревшему на меня, и в то же время мимо меня, из-под кустистых бровей старику, который сидел во главе стола, поставив рядом с собой деревянный посох, украшенный сверху донизу замысловатой резьбой, изображающей травы, птиц и зверей, в том числе единорогов и трёхглавых драконов.

Заметив моё продвижение в сторону старика, навстречу устремился рыжий Малюта, стоявший за спиной Лукомора.

- Что требуется? - спросил он, грозной глыбой нависая надо мной.

- У меня дело к Лукомору, - как можно твёрже ответил я.

Малюта стоял на пути, возвышаясь как скала. Поняв, что его не миновать, я решил соврать.

- У меня к Лукомору грамота имеется.

- Не иначе, как Филькина грамота, - хохотнул Малюта.

- Почему Филькина? - обиделся на его насмешки. - Не Филькина вовсе. Что за Филькина грамота?

- Царь наш, Иван Грозный, очень много врагов имел, - удерживая меня на расстоянии, охотно вступил в пояснения Малюта. - Бояр всяких там. Князей. И все они шибко грамотные были. Один такой князь Курбский, он воевода был знатный. Поначалу дружбу большую с царём водил. Царь Иван Грозный его жаловал за отвагу, сам ему на пиру чашу подносил.

Так этот самый князь потом удрал за границу и оттуда царю письма писал, обвинял его в грехах всяких. Только предатель, он и есть предатель. Рано или поздно кара господняя его настигает. За границей его новые покровители зарубежные за что-то судили, да в кипящем масле сварили. Тьфу! Собаке и смерть собачья...

- А при чём тут Филька? - делая попытку пройти мимо увлёкшегося воспоминаниями Малюты, спросил я.

- А при том, - отодвигая меня на место, отозвался Малюта. - Был такой митрополит Московский, Филиппом его звали. Ему все новшества Ивана Грозного не нравились. И он писал многие грамоты в народ, и самому царю. А в грамотах этих укорял царя за то, что тот опричнину ввёл, требовал, чтобы опричников распустили. Ну и другие всякие глупости.

Иван Грозный смеялся над этими посланиями. И Филиппа иначе, как Филькой, не называл. Все грамоты его обзывал презрительно "филькиными грамотами". Вот так и стали ложные бумаги, да такие, в которых ерунда всякая написана, называть - филькиной грамотой. И ещё всё, что митрополит Филипп высказывал, Иван Грозный называл "филиппикой", и это слово потом стало обозначать пустословие...

- А вот это ты врёшь! - вмешался Буян. - Насчёт "филькиной грамоты" ты всё верно сказал, а вот "Филиппиками" называл свои речи против Антония философ Цицерон. И даже не он это придумал, и не скрывал. Он просто приравнивал свои речи к речам Демосфена против Филиппа Македонского. Вот так-то, умник...

- Ты не лезь в разговор, когда тебя не спрашивают! - рассердился Малюта. - Не то как дам сейчас!

Я воспользовался тем, что рассердившийся Скуратов отвлёкся на Буяна, и проскользнул к Лукомору, который повернул ко мне голову.

Но меня перехватил Малюта, прокричав Лукомору, что к нему рвётся какой-то наглец, предложив отрубить мне голову, или всыпать плетей.

Лукомор задержал его властным движением руки, и что-то тихо сказал, глядя на меня мёртвым остановившимся взглядом.

Малюта, недовольно ворча, как дворовая собака, у которой отобрали кость, отступил обратно за спину Лукомора, но не спускал с меня злого взгляда маленьких глазок, держа ладонь на рукояти висевшей у него на боку кривой татарской сабли.

Чем ближе я подходил к Лукомору, тем тише становилось за столами. Все, мимо кого я проходил, замолкали и поворачивали головы вслед за мной. Я подошел остановился напротив старика.

Он смотрел на меня всё так же пристально, безо всякого выражения в застывших, как зимняя вода, глазах. Я стоял и молчал, онемев внезапно от робости, глядя прямо в глаза Лукомора.

Тёмные, с огромными зрачками, широко распахнутые, они втягивали в себя не только мой взгляд, но казалось, и меня самого.

Я непроизвольно сделал ещё один шаг вперёд, вплотную подойдя к старику. Малюта не выдержал, вышел из-за спины Лукомора, встал рядом, остановил меня, положив на плечо тяжелую ладонь и слегка оттолкнув назад.

- Стой, где стоишь! - грозно сдвинув редкие брови и сжимая на моём плече железные пальцы, приказал он мне в ухо жарким шёпотом, для убедительности чувствительно ткнув меня увесистым кулаком в бок.

- Ну, что скажешь? - усмехнулся, раздвинув тонкие губы, но оставив колкие льдинки в глазах, спросил Лукомор.

Я молчал, пытаясь побороть внезапную немоту, и старался отвести свои глаза от колдовского, затягивающего как омут, взгляда Лукомора.

- Да говори же ты! -шлёпнула меня по затылку задней лапой так и сидевшая у меня на плече Лягушка, про которую я как-то позабыл.

Шлепок пришелся очень кстати, молчание моё затягивалось.

Малюта всё крепче сжимал пальцы на моем плече, а Лукомор всё больше сдвигал брови над бездонными темными глазами.

Я ещё раз посмотрел в них, не в силах преодолеть себя, и только сейчас увидел, что Лукомор - СЛЕП!

Все слова, которые только что вернулись ко мне, застряли на языке. Кажется, им грозила участь так и не быть сказанными.

- Так и будешь стоять немым перед слепым? - поморщился недовольный моим затянувшимся молчанием Лукомор. - Говори же! Если есть что сказать.

- Говори же! - подхватив его слова сердитым эхом, тряхнул меня Малюта и так стиснул железные пальцы, что острая боль привела меня в чувство.

- Ты на мужа моего не серчай, - поспешно квакнула с моего плеча Лягушка. - Он квакой-то стеснительный. Но ты не думай, он помолчит-помолчит, а потом квак скважет что-нибудь квалифицированное!

- Вот и мы ждем, когда он нам что-то такое скажет, - холодно улыбнулся Лукомор. - Да судя по тому, как он резво говорит, вряд ли мы этого дождёмся. Он у тебя всегда такой разговорчивый?

- Он скважет! - всерьёз забеспокоилась Лягушка. - Он всё скважет. Он уже говорит.

- Да? - приподнял кусты седых бровей Лукомор. - Так что же мы тогда ничего не слышим? Или это у меня одного уши заложило?

- Он твак чудно говорит! - подпрыгнула Лягушка. - Он твак торопится, что слова сразу же проглатывает.

- Тогда понятно, почему он молчит, - насмешливо кивнул старик. Только как же мы услышим эти слова, если он их заглатывает?

- Давай я его вскрою! - гоготнул Скуратов, потянув из ножен саблю. Посмотрим, что он там глотает.

- Ты, Гришка, говори, когда тебе слово дадут, - резко остановил его Лукомор, стукнув посохом.

- Просьба у меня к тебе есть, Лукомор, - поспешно выпалил я, наклонив почтительно голову.

- У всех ко мне просьбы, - дёрнул Лукомор седой бородой. - Да что с тобой делать? Излагай, послушаем.

- Помоги вернуть обличие мое прежнее. Я напился водицы из болотной лужи и в козла обернулся.

- А что же ты на двух ногах ходишь? - прищурил незрячие глаза старик.

Я усомнился, а верно ли я подумал, посчитав его слепым? Может быть, мне это только показалось? На самом деле этот старик всё видит!

- Глазами я точно слеп, можешь не сомневаться, зато другим зрением больше зрячих вижу, - нетерпеливо махнул Лукомор. - Только это не твоего ума дело. Ты своё дело говори. Да поскорее, пока я слушаю.

- Я всё сказал. На ногах я потому, что... - я вспомнил, как Дядюшка Леший превращался в пенёк, и промямлил. - Так получилось, я не полностью в козла превратился, частично.

- Частично, говоришь? - почесал кустистую бровь Лукомор. - Ну да ладно. Значит, вернуть тебе прежнее обличие нужно. И это всё, что ты хочешь?

- Ну да, наверное, - не понял я, о чём он.

- Ладно, над этой просьбой стоит подумать, - кивнул Лукомор. - И что ты мне взамен предложишь?

Вот этого вопроса я как-то не ожидал. Что я мог предложить всесильному Лукомору?

Он и сам это понял, потому что ответа моего ждать не стал, а стукнул посохом и приказал, глядя куда-то вверх:

- Оставьте нас все!

Шумных гостей как метлой вымело. Лукомор хмуро постучал длинными пальцами с острыми ногтями по столу, чего-то ожидая. Кашлянул. Опять подождал. Ничего не происходило. Тогда Лукомор стукнул посохом по земле и грозно сказал за спину:

- Ну?! Я жду! Тебе что - особое приглашение требуется? Иди, не обидит меня гость.

Малюта, остававшийся за его спиной, хотел что-то возразить. Но передумал, и покорно поспешил в трактир, вслед за остальными.

- Значит, не хочешь козлом оставаться? - спросил Лукомор. - Дело поправимое, хотя...

Он задумался и замолчал, думая о чем-то своем.

- А что - есть большие сложности? - осторожно спросил я.

- Как тебе сказать? Должен ты мне будешь службу сослужить, иначе я тебе помочь не смогу. Служба простая, не служба даже, а так себе, мелкая службишка, - махнул рукой Лукомор. - Должен ты отыскать на болоте Сокровища Лукоморов. А я тебе за это обличие человеческое верну, дам в награду мешок золотых монет, и выйти из болота помогу. Ну так как - по рукам?

- Как же я найду сокровища, если я на болоте возле острова плутаю. Всего на два шага от своего лагеря отошёл, сразу заблудился, - удивился и засомневался я. - И не знаю я здесь ничего. Мне говорили, что болота тянутся на десятки, если не на сотни, километров. Где же мне отыскать сокровища? Ты же их и сам, наверное, искал.

- Искал, - кивнул Лукомор. - И не я один. Все Лукоморы много лет искали. Все слуги Лукоморов. Всё болото перевернули.

- Ну вот! - воскликнул я. - Как же я отыщу то, что такие всесильные создания столько времени искали и все без результата?!

- Почему без результата? - дернул бровью Лукомор. - Кое-что мы нашли, кое-что всё же узнали.

- И что же вы узнали? - недоверчиво спросил я.

- Вот слушай, может быть, пригодится тебе в поисках. Расскажу я тебе про Сокровища Лукоморов всё, что сам знаю, тогда ты поймёшь, почему я тебя выбрал.

- Ты меня выбрал?! Так это ты меня козлом сделал?!

- Какая разница? - равнодушно пожал плечами Лукомор. - Специально, не специально. Разве это так важно? Скажи спасибо, что в шишку не превратился. Тебе важно только то, кто тебе человеческий облик вернуть сумеет.

- Ладно, - согласился я. - Я подумаю над твоими словами. Рассказывай пока, что ты про сокровища знаешь.

- Тогда слушай...

Глава двенадцатая

Сокровища Лукоморов

Лукоморы жили на земле всегда. Наши древние легенды гласят, что все мы, Лукоморы, вышли из моря, которое сначала покрывало землю. А когда стала образовываться суша, первыми на неё ступили вышедшие из моря Лукоморы. Только много позже нас появились остальные народы и расы. И все они произошли от Лукоморов.

Всё дело в том, что мы, выходцы из моря, только днём на суше обретаемся, а ночью непременно в море возвращаемся. Потому мы и на болото только на день прилетаем.

Суши становилось на земле всё больше и больше, народы обживали её, расходились по ней во все стороны, а Лукоморы так и жили возле моря. Возле его изгибов, у излучин моря, у его изгибов, откуда им и название пошло Лукоморы.

Всё дальше и дальше отступало море, всё дальше и дальше отступали вместе с ним Лукоморы. Не могли они без воды жить, потому что дышали жабрами. Очень им не нравилось, что воды на земле всё меньше остается, а суши все прибывает и прибывает.

Стали могучие Лукоморы роптать и возводить хулу на Богов за то, что они так несправедливо по отношению к ним поступают. Лукоморы считали, что они самые великие, самые главные на земле, они всем и всеми править хотели, а без моря жить никак не могли. Когда суши мало были, вся торговля шла по морям. Вся дань, все товары, все богатства мимо Лукоморов морями проходили, все им дань платили, все их уважали.

Но как только стало суши больше, пролегли другие торговые пути, сухопутные. Стали другие народы множиться, всё дальше от моря уходили люди. Лукоморы ничего с этим поделать не могли, только беспомощно взирали, как безвозвратно уходит былое могущество. Другие народы даже завоевать Лукоморов попробовали, но победить их, бессмертных, в открытом бою не смогли. Но и Лукоморы не сумели воевать против других, от моря далеко не могли уходить.

Вот и стали тогда Лукоморы винить во всем Богов.

Лукоморы в те времена были бессмертны, а потому посчитали себя ровней Богам, надменно позабыв, кто их бессмертием наделил.

Возроптали они, не желая смириться с новыми временами и не лучшими переменами в своей судьбе. Стали дерзко требовать от Богов вернуть им утраченную власть над землёй и людьми, либо же сделать так, чтобы они могли не только возле воды морской жить, а так же, как и люди, по всей земле.

Не услышали их Боги, или не захотели услышать. Мало ли кто там, внизу, ропщет, и по каким причинам. А может быть, решили, что образумятся Лукоморы сами по себе.

Как уж там на самом деле было, никто не знает, слишком давно это всё было, теперь все по разному говорят, по разному рассказывают. Как бы там ни было, но Лукоморы пуще прежнего Богов бранить стали. Даже войной на них пошли, решив во что бы то ни стало своего добиться.

Но древние Боги сами были отважные и грозные воины.

Побили они Лукоморов, всех до одного разоружили и в плен взяли. В наказание за то, что они на Богов меч подняли, запретили им оружием пользоваться. И стали безоружные Лукоморы для всех лихих людей лёгкой добычей. Быстро пришло в окончательный упадок и разорение некогда цветущее царство Лукоморов. Обнищало и разорилось оно от лихих набегов. Всяк норовил взять задарма то, что никто отстоять не мог.

А что могли отстоять безоружные?

Только потеря былого могущества и богатства, это ещё было не самым страшным для Лукоморов наказанием. Самое страшное было то, что разгневанные Боги лишили строптивых Лукоморов бессмертия.

Отобрали Боги у всех Лукоморов бессмертные сердца и сложили, печатями запечатав, в Ларец кованый.

И вышел ужаснолицый Бог Перун, взял в могучую руку Ларец, и забросил его от излучины морской куда-то далеко, почти в центр земли.

И сказал при этом такие слова:

- Заклинаю бессмертные сердца Лукоморов тройным колдовством, тройным заклятием, будут теперь Лукоморы простыми смертными, как и другие на земле люди, только родиться они будут без сердец. И так будет до тех пор, пока сердца сами себе не вернут.

Найти заветный Ларец не смогут Лукоморы ни в земле, ни в воде. И не сами они его найдут, а когда в тех местах, где Ларец лежит, сойдутся Пришелец, Серый Ветер, Колдун Черный, да Мужик Вздорный. А ещё Воин Смелый, да Боец-молодец, да ещё Красавица, да такая, что всем понравится.

Они-то и смогут вернуть Ларец и бессмертные сердца, а вместе с ними бессмертие и былое могущество Лукоморам.

Сказал такие слова ужаснолицый Перун и исчез.

Оставили Боги Лукоморов одних, лишив их своего покровительства, отвернулись от них Боги. Стали болеть и умирать Лукоморы, лишившиеся бессмертия, стали многочисленные враги, которые знали о былом могуществе и богатстве Лукоморов, на них набегами набегать, грабить веками накопленное Лукоморами.

Собрали отряд самых выносливых и самых мудрых Лукоморов. Таких, которые дольше всех без воды морской могли продержаться. И отправили смельчаков этих на поиски Ларца.

Ушли самые мудрые и самые сильные. Ушли и пропали.

Только через долгих тридцать три года вернулся один из них, сам на себя не похожий. Оказался он самым выносливым. И рассказал, как догадались в долгих скитаниях и в упорных поисках заветного Ларца самые мудрые Лукоморы о том, что ни в земле, ни в воде - это может быть на болоте.

Много болот исходили, много страданий и мучений приняли. По ночам в лужах ночевали. Без морской воды болели, многие умерли, не выдержали. Но удалось им найти нужное болото, про которое среди местных жителей поверья ходили, что с неба в него огненный шар упал, и болото содрогнулось, несколько окраинных деревень проглотило.

Поняли посланники Лукоморов, что именно в это болото упал Ларец, заброшенный могучей рукой Перуна.

Но сколько ни искали посланники заветный Ларец, как ни старались, ничего найти им не удалось.

Осталось их совсем малое число. И отправили пятерых, самых сильных, донести обо всём, что узнали про Ларец, оставшимся ожидать Лукоморам. Но обратно дошёл только один. И тот только и успел рассказать всё это. Про болото он сказал только что там, посреди, стоит Дворец заколдованный, в котором призраки живут. В том Дворце ключ к великим кладам и к заветному Ларцу с сердцами Лукоморов...

Больше ничего сказать не успел, умер от усталости.

Много веков искали Лукоморы это болото. И нашли его, но так и не смогли отыскать на нём заветного Ларца.

Мы к тому времени стали передвигаться дальше и легче. Приручили для этого могучих Орлов, на которых и летали в далёкие от Лукоморья места, чтобы успевать возвращаться к ночи в море. Про само Лукоморье на земле позабыли давно. Только смутные предания остались.

И что помнить? Всё, что было у нас ценное, пограбили, в плен брать Лукоморов оказалось невыгодно, не живут они долго вдали от моря. Торговать с Лукоморами нечем. Денег у них нет, да и товаров тоже.

Лукоморы, которым Богами запрещено было оружие носить и пользоваться этим оружием, долго думали, как же найти выход. И вот кто-то из мудрецов рассказал, что читал про то, как рабы на плантациях, которым за то, что они поднимали руку на хозяев, по тогдашним законам отрубали эту самую руку. Тогда рабы, что бы как-то защищаться, не нарушая закона, научились драться ногами. И когда их обижали, вставали на руки и дрались ногами.

Тогда стали Лукоморы учиться драться без оружия: руками, ногами, палками, чем придётся. И достигли в этом большого искусства. И хранили они тайны этого боевого искусства, бережно множа его и передавая от поколения к поколению.

Когда овладели этим искусством в совершенстве, отправили самых искусных бойцов и армии наёмников, чтобы покорить болотных жителей.

Правил тогда на болоте Болотный Царь Тимофей.

Предложили ему Лукоморы покориться и выдать Сокровища. Пригрозили ему войной.

Но Боги открыли Болотному Царю Тимофею великую тайну волшебной силы Ларца. И отказался Царь Тимофей покориться Лукоморам и выдать им Сокровища. Не захотел он, чтобы вернулось царство Лукоморов.

Пошли на него Лукоморы войной. И была битва. Лукоморов было больше, у них были наёмники, и они умели воевать так, как не умели болотные воины. Победили Лукоморы и их наемники. Но не добились своего, как ни старались.

Поначалу они силой пытались тайну выведать, вырвать из пленных признание, но не покорились болотные жители силе. Умер под пытками Царь Тимофей, но так ничего не сказал. И ещё много болотных приняли смерть, так и не открыв тайны.

Поняли Лукоморы, что скоро никого в живых на болоте не останется и некому будет тайну поведать. Решили терпеливо ждать своего случая.

А чтобы не пропустить этот самый случай мимо, поставили наёмников на болоте служить, наёмникам и оружие носить можно. Сами же Лукоморы направляли наместников на болото, добиваться выдачи тайны Сокровищ Лукоморов.

Приучили к тому времени гигантских Орлов, и прилетали на день на них.

Но твёрдо стояли на своём болотные жители. Не указывали место, где спрятан Ларец с сердцами Лукоморов. Не выдавали тайну. Крепче жизни своей берегли её.

Терпеливо ждали Лукоморы.

Долго ждали.

Ждали, когда придет на болото Пришелец, которого Боги в пророчестве нагадали, а Лукоморы про то пророчество дознались.

И вот дождались.

Глава тринадцатая

Разговоры

- И что ты, мой юный друг, на это скажешь? - прищурился на меня незрячим глазом Лукомор.

- Что я на это могу сказать? - пожал я плечами, делая вид, что не понимаю, куда он клонит, пытаясь выиграть время, чтобы обдумать сказанное Лукомором.

Но он не дал мне времени.

- Я всё сказал, что хотел сказать, - он зевнул. - Когда ты, значит, выходишь, я что-то не расслышал?

- Куда я выхожу? - совсем растерялся я от такого резкого поворота. Я никуда не выхожу. Я же сказал, что ничего на болоте не знаю.

- Ну, это дело твоё, - равнодушно пожал плечами Лукомор. - Хочешь и дальше всю жизнь ходить в таком обличии - ходи себе на здоровье. На болоте это, конечно, сойдёт, а вот как ты домой с такой шерстяной физиономией вернёшься? Там, мне кажется, тебя не поймут. Или ты решил до остатка дней своих здесь поселиться?

Вот тут я всерьёз затосковал.

Он был прав, этот хитрый Лукомор. Он знал, как и чем меня можно пронять. И ударил точно в самое больное место. На улицах Москвы в таком виде не появишься. Собственно, никакого выбора он мне не оставил.

- Где же я остальных найду? - робко спросил я.

- Каких ещё остальных? - недовольно поморщился Лукомор.

- Ну, Серый Ветер, Мужика Вздорного, Колдуна Черного...

- А это, мил дружок, уже твои заботы, где и кого искать. Тебе нужно ты и ищи, - уже не скрывая полного равнодушия ко мне, огрызнулся Лукомор, как видно, уверенный в моём согласии. - Открой глаза. Посмотри вокруг себя как следует. Всё, за чем мы по всему свету бегаем, чаще всего оказывается рядом с нами. Зачем искать Серый Ветер тому, кто сам на нём верхом ездит?

Лукомор отвернулся, давая понять, что разговор закончен, и трижды громко хлопнул в ладоши. Тотчас выскочили с готовностью услужить зелёные слуги во главе с новым судьёй, Малютой.

- Мне нужно в Лукоморье слетать по делам Лукоморским, - распорядился Лукомор. - Смотрите тут за порядком в оба. При Шемяке совсем разболтались болотные, бездельничают, чай вприсядку дуют.

- Ничего, приведём в порядок, обломаем, - оскалился Малюта, показав огромный волосатый кулак.

- Только не слишком круто порядок наводи, не переусердствуй. Обламывай, да дров не наломай, - погрозил ему длинным костлявым пальцем Лукомор. - Знаю я тебя, такой порядок наведёшь, не у кого будет и про Сокровища узнать. Смотри!

- Я что, не понимаю, что ли? Оставлю в живых, - проворчал недовольный Малюта.

И тихо добавил в сторону:

- Кого-нибудь.

Лукомор осмотрелся незрячим взором, сделал нетерпеливый знак, и ему привели Орла, отвязав от коновязи.

Усевшись верхом на Орла, Лукомор подозвал к себе ещё раз рыжего Малюту, и строго приказал, глядя в глаза ему немигающим взглядом:

- Пришлому не мешай! Пускай ходит по болоту беспрепятственно, куда ему нужно! Никуда он в таком виде не убежит. И с собой он брать может кого угодно. Если будет кого звать с собой, а кто-то не захочет пойти, - ты того вразуми. Понял?!

- Как не понять! - весело гоготнул обрадованный Малюта, радостно потерев ладони. - Это дело по мне! Вразумить - это мы мигом! Бегом побегут! Это по нашей части.

Лукомор хлопнул ладонью Орла по боку, и тот медленно замахал огромными крыльями, тяжело, вразвалку, разбежался и взлетел, набирая высоту, исчезая вдали маленькой чёрной точкой.

Полетел он к неведомому и загадочному Лукоморью.

- Ну, ты это, ходи тут по болоту, значит, - хлопнул меня Малюта по спине так сильно, что я едва свой скелет не выплюнул. - Ежли кто тебе помогать откажется, или мешать будет, скажешь мне, я того моментом образумлю. У меня тут всё схвачено. Понял, нет?

Он показал мне кулак размером с мою голову, если не больше. Потом широко зевнул и добавил к сказанному:

- Пойду, отдохну, что-то меня после дел важных государственных всегда сон одолевает. От умственного напряжения. Болотный климат, наверное.

Он повернулся спиной и ушёл, следом за ним потянулись и остальные зелёные прислужники Лукоморов.

Я погрузился в грустные мысли о том, что же мне делать дальше, где искать остальных странных людей и существ, про которых говорилось в пророчестве.

- Квак долго вот твак вот стоять будем? - квакнула мне в ухо Лягушка, про которую я совсем позабыл.

А она сидела тихонько на моём плече, даже Лукомор не смог её увидеть волшебным внутренним зрением.

Не всё он, значит видит. Это надо будет запомнить, это может пригодиться.

- И куда же я должен идти? - проворчал я в ответ Царевне.

- Тебе Лукомор всё сквазал! - квакнула бодро Царевна. - Сокровища исквать! Ларец с сердцами! Иначе твак полуквазлом и останешься.

- Он много другого сказал, - поморщился я. - Нужно целую кучу чудных людей найти, да ещё и Серый Ветер.

- Плохо ты слушаешь, - проворчала Лягушка. - Он тебе сквазал, что не к чему исквать Серый Ветер тому, кто на нём верхом ездит. А ты мимо ушей пропустил слова его.

- Незачем искать Серый Ветер тому, кто сам верхом на нём ездит? повторил я про себя и тут же хлопнул ладонью по лбу. - Это же Волк! Он серым ветром при беге стелится! Как я сам сразу не догадался!

- Не старался, вот и не догадался, - снисходительно шлепнула губой Лягушка. - Ты шевели мозгами. Ты не о том думай, что беда настигла. Ты думай, квак победить её, вот тогда и толк будет.

- Ладно тебе, расквакалась, - огрызнулся я обиженно. - Понял я уже всё.

- Понял, да не всё, - возразила Царевна. - Остальных где исквать будешь?

- Отстань ты! - рассердился я, потому что понятия не имел где искать остальных смелых, умелых, да еще и красавицу посреди унылых болот.

- Я, кванечно, отстану, - обиделась Лягушка, - но в тваком случае подсквазывать тебе больше ничего не буду. Своей головой думай. Ищи, только не забывай рядом смотреть...

Лягушка замолчала, надулась, обиженная на меня за то, что я к ней не прислушался.

А я пошёл в трактир, откуда уже несколько раз высовывался на улицу любопытный скоморох Яшка.

- Чего там было? Чего? - вцепился он мне в рукав, перебирая ногами от нетерпения первым узнать обо всём.

Я молча отодвинул его и отворил дверь.

- Ну, что тебе Лукомор наговорил? - набросились на меня в трактире, не дав переступить порог.

- Кыш вы все! - отогнал от меня любопытных Черномор. - Подождите с вопросами, не видите, что ли, - тут уши Лукоморовы сидят?

Все, как по команде, повернулись к сидевшему тихо Ярыжке, который заёрзал в углу возле стойки, обеспокоенный всеобщим вниманием.

- Из-за него, паршивца, из-за его бессовестных доносов нам всем едва головы не отрубили! - возмущенно закричал Обжора. - Придушить его - и делу конец! Доносить некому будет.

- Заткнуть уши Лукоморовы! - охотно поддержали его Вепрь и Медведь, с готовностью вылезая из-за стола.

Буян радостно закатывал рукава, приняв выкрики за команду к действию. Он растолкал всех и решительно вышел вперёд, надвинувшись грозно на перепуганного до полусмерти Ярыжку.

- Ну-ка, дайте я его за шейку потрогаю! - ухмыльнулся Буян. - Он хотел посмотреть, крепко ли наши головы на плечах держатся, а я посмотрю, как его голова на плечах укреплена...

Железной рукой он схватил Ярыжку за ворот и легко выдернул со скамьи, как репку из грядки.

- Поставь на место! Отпутиии... - истошно завопил тот, перепугано болтая ногами в воздухе.

- Поставь его! - проворчал Черномор. - Оставь в покое.

- Ну конечно! - фыркнул Буян. - Так я его и отпустил! Он на меня сразу же донесёт этому рыжему черту! И стану я на голову короче.

- Кто бы здесь про рыжих говорил, - хохотнул Обжора. - Сам-то, как костёр, хоть лучину от головы поджигай.

- Поставь на место вешчь, говорю! - рявкнул Черномор, залезая на стойку и волоча за собой палицу с шипами.

- Ну и возьми этого гнусного доносчика, если он тебе так нужен! разжал пальцы Буян, подняв руку как можно выше, мне показалось, что он даже на цыпочки привстал.

Ярыжка, испуганно взвизгнув, и смешно дрыгнув в воздухе ногами, шлёпнулся о хорошо утоптанный земляной пол трактира, издав странный горловой звук, словно из него воздух выпустили.

Вепрь и Медведь переглянулись, перемигнулись.

- Чего стоишь? Что смотришь? - подмигнул Медведь брату. - Не видишь, вещь на полу валяется? Поднять нужно.

- Оно конечно! - радостно бросился к Ярыжке Вепрь. - Не дело это! Мы мигом поднимем!

Он шагнул к Ярыжке, наклонился, протягивая руку, и наступил ему на руку. Ярыжка взвыл от боли, а с другой стороны к нему подошёл Медведь и наступил на вторую руку. От длинного вопля Ярыжки лучины в трактире погасли.

В темноте раздался звук тяжелых оплеух, отчаянные визги, и жалобные всхлипывания доносчика. Черномору с трудом удалось установить порядок, огрев в темноте палицей наиболее ретивых, кто под руку подвернулся.

Зажгли лучины, и я увидел, что побитый Ярыжка сидит на полу, на лбу у него вздувается здоровая шишка, а глаз быстро заплывает.

- Ты что ж это палицей по бабашке лупишь?! - возмутился Буян, осторожно трогая громадную шишку на голове, грозя кулаком Черномору, который стоял на стойке, важно выпятив круглый живот.

- А ты не бузи! - пригрозил ему сверху грозный бородач. - Хочешь, чтобы тебе за вот этого доносчика голову снесли?!

- Что я такого сделал?! Я всё сделал, как ты велел. Ты сказал отпусти, я сразу же и отпустил, - хитро улыбаясь в рыжие усы, оправдывался Буян, в этот момент удивительно напоминавший шкодливого рыжего кота.

- Ладно, марш все по лавкам, а вот этого вот Ярыжку выкиньте на улицу, пускай остынет, - распорядился Черномор, помахивая для убедительности увесистой дубиной. - Да присмотрите за ним, чтобы не подслушивал. А ты, Пришелец, рассказывай.

- Да что рассказывать? - замялся я, не зная как рассказать про то, что Лукомор, в обмен на возвращение моего прежнего облика, поручил мне поиски Сокровища, которое болотные не возвращают Лукоморам даже под страхом смерти.

Только сейчас я сообразил, что все находившиеся в трактире охраняют тайну Сокровища Лукоморов, на поиски которого я так безрассудно и опрометчиво согласился отправиться.

Все смотрели на меня, а я молчал, низко опустив голову.

- Так, - почесал лысину Черномор, кивая. - Всё понятно. Дело, как видно, не простое. Ну-ка, подите все погуляйте на улице, мы тут сядем, да наедине потолкуем с гостем о том, да о сём.

Никто не шелохнулся, все стояли, не сдвинувшись с места.

- Я что-то непонятно сказал?! - повысил голос Черномор. - Тогда почему не слушаетесь? Вы меня старейшиной выбрали?!

Все молчали, опустив головы.

- Я кого спрашиваю?! - гремел бородач. - Вы меня выбрали старейшиной?!

- Ну, выбрали, - пробурчал со вздохом Обжора.

- Выбрали, так слушайтесь. Для того и выбирали. Марш все на улицу! И с того вот доносчика, - он указал на пустое место Ярыжки, - глаз не спускайте! Наверняка, где-то возле дверей подслушивает. Смотрите, чтоб ничего не подслушал, а главное, чтоб с доносом не побежал к судье новому.

- Пошли, мужики, раз старшина так велит, - повернулся к дверям Медведь. - Прав он. Сами выбирали, нужно слушаться.

Он вышел, за ним неохотно потянулись остальные.

- Ну а ты, зелёная, что тут на плече расселась? - грохнул палицей по стойке Черномор. - Марш на улицу! Или тебя не касается?!

- Квасается! Не квасается! Я его жена заквонная! - попробовала пойти в атаку моя благоверная.

Но с Черномором её штучки не проходили.

- Марш на улицу, я кому сказал! Или я его сейчас быстро разведу! Только раз хлопну!