Сердце Агрессора

1. Иль Реутов:

Мне было страшно.

Стальной пол вибрировал. Работавшие где–то рядом двигатели машины, наполняли воздух ревом и грохотом. Словно взбешенный зверь, проглотившее меня чудовище, стальной механизм, вздрагивая всем своим существом, рычал от ярости. Словно многотонные каменные глыбы валились с неба, и не было от них спасения, не было сил даже отойти в сторону. Ужас сковал члены. Я был беззащитен.

— Он ожил, — крикнул кто–то рядом, стараясь пересилить шум моторов, и звук его голоса еще долго отдавался эхом в ушах.

— Убей его, — послышалось в отдалении.

— Возможно, мне показалось, сэр.

— Убей его! Выпусти пулю в это поганое сердце. Пусть он подавится! Стреляй! — заорал начальник.

Я различил сухой щелчок взводимого курка. Все! Вот она, защита! Я мертв, а значит, не опасен. Страх, словно заблудившийся ребенок, еще бродил по телу, попискивая и призывая на помощь, но выход был найден…

Выстрел неприятно ударил по ушам. Пуля срикошетила о панцирь и ушла в стену.

— Вытряхни его из панциря! — немедленно последовал приказ.

Мысли стали приходить в порядок. Я просто впитывал звуковую информацию.

Кто–то перевернул меня на живот и щелкнул застежками панциря.

— Сержант, смотри какие у парня мышцы!

— Убей эту тварь! Это не парень, это урод, чужой. Стреляй! Он оживает.

Чьи–то ловкие руки перевернули расслабленное тело с живота на спину. Я приготовился.

Выстрел. Боль темным пятном пробежала по глазам, а в голове все пришло в порядок. Теперь даже сквозь закрытые веки я видел лица врагов. Видел, что они боятся, и это, как ни странно, придало сил. Легко вошел в широко распахнутые ворота их разумов и подтолкнул на нужные мне действия.

Стрелявший приник ухом к груди, пытаясь расслышать стук сердца. Он очень хотел верить, что жизнь покинула тело, поэтому ничего не услышал.

— Сержант, он мертв.

— Сердце не бьется?

— Нет, сэр.

— Прижги–ка ему рану.

Кожа, вокруг пробитой кусочком металла дыры в груди, уже давно была лишена чувствительности. Вместе с контролем над телом я вернул и относительную неуязвимость.

— Он мертв!

— Хорошо.

— Почему вы его так боитесь? Сержант?

— Не твое дело. Иди, узнай у пилотов, где мы.

— Есть, сэр.

Стрелок тяжело вздохнул и, цокая подкованными подошвами ботинок, отправился в носовую часть машины.

— Две трети пути до Ореховой Долины, — сказал он, вернувшись спустя несколько минут.

— Двести километров до города. Достаточно. Скажи пилотам, что уже хватит. Пусть он сам Господь Бог — ночью до города по замерзшей степи не дойти…

— О чем ты, сержант? Он мертв!

— Ладно–ладно. Помоги открыть…

В распахнутую дверь ворвался ветер со снегом, быстро облепившим голую грудь тающими хлопьями.

— Готово, сержант.

— Ну, давай, пош–ш–шел.

И я полетел.

Нисходящий поток теплого воздуха от двигателей летящей машины развернул головой вниз, и я невольно открыл глаза. Там, за хрупкой гранью тела, царствовала морозная конвиктская ночь. Во все стороны, до самого горизонта, простиралась иссушенная, вымороженная, сглаженная неукротимыми ветрами и придавленная снегом степь. Безжизненное поле, на котором властвовала сама Смерть.

Я приготовил тело к падению в лютый холод заснеженного пространства. Теперь члены могли замерзнуть до состояния камня, но мозг должен был выжить. Искра разума не потухнет, не смотря ни на что. Потому, что я воин — Реутов, сын Реутова.

Гравилет, как оказалось, завис слишком высоко. Неподвластная человеческой воле гравитация — властительница Мироздания, вознамерилась прихлопнуть меня словно муху. Ветер играл расслабленным телом, словно и не было во мне более девяноста килограммов живой плоти. Словно я был невесомой пылинкой, пушинкой на деснице гиганта по имени Конвикт.

Боль опять ткнулась в глаза, и я не пустил ее в разум. Нужно жить!

Неукротимая инерция поставила меня на корточки. Почти не контролируемое тело выпрямилось. Мозг мгновенно принял решение. Я, сжав зубы, поднялся на ноги и повернулся лицом к врагам. И это спасло мне жизнь. Кровожадные пули, вместо того чтоб размозжить череп, звонко чавкали о мышцы ног. С треском, отдающимся в голове грохотом камнепада, полопались сухожилия. Оледеневшая степь, иссиня–белое снеговое покрывало манило к себе лишенное опоры тело, и я упал лицом вперед, выдохнув всю ярость и боль в одном единственном крике.

Летающая машина еще висела надо мной. Враги больше не стреляли, но и не спешили убираться. Эти люди не были окончательно уверены, что со мной покончено. И я все еще вынужден был защищаться, оставаясь мертвецом.

Сесть они не решались. Сильнейший ветер, наигравшись беззащитным телом, принялся за гравилет. Он держались–то на месте с величайшим трудом. Однако враги все–таки рискнули и спустили человека на тросе. Те несколько минут, что этот смельчак болтался между небом и землей, я здорово пополнил словарный запас туземными физиологическими терминами. Только спрыгнув на снег, он почувствовал себя вполне уверенно. Совершенно спокойно, не испытывая ни малейших сомнений, солдат подошел и торопливо влепил три пули в живот.

— Даже если он жив, то подохнет. От таких ран не выживают даже Боги! — авторитетно крикнул стрелок наверх, и жестом показал, что можно поднимать.

Вскоре двигатели допотопного летательного аппарата взвыли, вздымая с поверхности планеты целые тучи снежной пыли, и машина повернулась носом на восток, в сторону города. А когда облако осело, машина уже скрылась за горизонтом.

Тогда я смог свободно сесть, не боясь получить еще пару окончательно надоевших кусочков металла. Настала пора осмотреться и решить, что делать дальше.

Конечно, я намерен был вернуться. И дело не только в трассе. Я, лучший воин Стальной планеты, Реутов, сын Реутова, был унижен и выброшен за борт, словно ненужная тряпка. И кем! Какими–то людишками. Жалкими, начиненными недостатками и болезнями, слабенькими человечками. Моя гордость, честь звездного воина взывала о мести.

Я попробовал встать, но пробитые металлическими болванками ноги отказались повиноваться мозгу. Не оставалось ни чего другого, как напрячься и просканировать окружающую степь силой мысли.

Лес был рядом. Если бы на планете был день, верхушки деревьев были отлично видны на севере. Телепатически он выглядел черным пугающим чудовищем, но я не боялся. Лес не стреляет. Лес — это дрова, родящие огонь, это пища, еще спящая под снегом ночной конвиктской спячкой. Лес — это жизнь.

Идти я не мог. Не чувствовал ног. Цепляясь за вмерзшую в землю траву руками, подтягивал тело по пол шага вперед, к лесу, к жизни. Сердце работало на пределе, каждое движение отдавалось болью, энергия быстро терялась. Лес был так близко и, в то же время, так далеко. Да и неровный свет двух лун, льющийся из частых разрывов в низких, тяжелых тучах, сильно искажал расстояния. Пока руки держались за очередной пучок сухих стебельков, снег забирался между пальцами, собирался холмиками. Было сыро, пальцы намокли, и трава выскальзывала из рук, рассекая кожу. В конце концов, я устал, и вдруг снова испугался. Я не умел уставать, я был слишком силен, чтобы уставать. «Все» — решил я. Глаза налились свинцом, конечности отказались двигаться. Я, впервые в жизни, почувствовал, как холоден снег.

Незнакомое раньше чувство легкости овладело мной. Я увидел, как из ледяной звездной дали, приближается родная Стальная планета. Я увидел, как открываются ворота ангаров и за ними блестят боевые ладьи тысяч воинов. И зазвучал голос Тэнно:

— Ты Реутов, сын Реутова. Тебе предоставлена великая честь — завоевать планету. Ты знаешь, не каждому выпадает такая честь! Ты должен победить. Ты не можешь умереть, не победив! Нам нужна эта планета и нужен ты, Реутов. Только ты можешь победить, и только ты сможешь править на такой планете, как Тасти—Ное. У этой планеты твой характер! Эта планета — ты! Победи себя. Победи себя и твой сын отправится искать свою планету.

— Я теряю энергию, Тэнно! Помоги мне! — прошептал я.

— Ты сам энергия! Вокруг тебя энергия. Возьми ее. Эта планета — твоя. Ты — сам планета. Ты — Тасти—Ное — «Колючий ветер», ты носишь энергию в себе. Освободи ее!

Силуэт Тэнно растаял среди звезд, скрылся в бесконечной дали космоса, отделяющей Тасти—Ное от Стальной планеты — планеты воинов и повелителей энергии, планеты властелинов галактики.

И сразу мириады клеток откликнулись на зов разума. Все они были готовы подчиняться, и я знал, как этим воспользоваться. Новые силы влились в раскрытые поры кожи, побежали горячими струйками по жилам. Я почти по–настоящему слышал, как облегченно вздохнули мышцы и органы, возрождаясь к жизни. Я так увлекся этим сладостным чувством, что на некоторое время перестал воспринимать окружающий мир.

И тут пришел сигнал извне. Я получил его от ушей:

— Жаль, что он мертв. Вдвоем было бы легче!

Мозг еще не успел обработать информацию, как я проник в разум стоящего надо мной человека. Подсознательно я приказал мышцам готовиться к защите, но быстро понял, что это не потребуется. Надо мной стояла девочка, и в голове ее не было ничего опасного.

— Ларри, — попытался я произнести губами ее имя, но новая энергия еще не успела оживить эту часть лица. Пришлось ускорять процесс.

— Ларри, — сказал я довольно громко и открыл глаза. — Помоги мне подняться.

Я оперся о тут же подставленную руку и встал на колени. Резкая боль прошила грудь и живот. Из–за сжатых зубов вырвался стон.

— Ты ранен? — воскликнула девочка. — Кто тебя так?

Клетки делились с потрясающей скоростью. Искромсанные сухожилия восстанавливались. Вскоре я смог встать на ноги. И не хотел чтобы незнакомка обратила на это внимание. Поэтому сказал, насколько мог подстраиваясь под ее акцент:

— Ерунда. Пошли к лесу. Там дрова и огонь… Я просто очень устал.

— Ты можешь идти?

Я кивнул и молча пошагал к лесу.

— Подожди, я не успеваю за тобой, — крикнула сзади Ларри.

Варианты дальнейших моих действий промелькнули в голове за долю секунды.

«Девочка — неплохая маскировка», — решил я, вернулся, подхватил Ларри на руки и посадил на плечо.

Вышла третья, яркая луна и осветила лес. Три тени от каждого дерева, переплетаясь между собой, образовали причудливые кружева на снегу. Какое–то животное заворочалось в норе. Ветер стих и в этой, неестественной для Конвикта, тишине отчетливо слышен был рев начавшегося извержения вулкана в залитых лунным светом, заснеженных горах. Планета жила. Где–то там, в глубине своего тела, переработав пришедшую извне энергию, планета, подобно мне, оживила умерший орган.

Было совершенно нечего делать, а когда мне совершенно нечего делать приходит скука. Все спят, и будут спать еще десять стандартных часов. Корабль летит неизвестно где и неизвестно летит ли он вообще. Ему тоже, наверное, скучно. Гиперпространство не очень подходящее место для таких бравых парней, как мы с ним.

Все книги прочитаны, все фильмы я чуть ли не выучил наизусть. Имеющиеся в фонотеке записи надоели, и от музыки я попросту засыпал. Кораблю проще. Он может развлечься — погонять электроны по электроцепям, проверить работу систем. Может даже исправить какую–нибудь мелкую неполадку. А я? Что я могу исправить, если даже в общих чертах вряд ли понимаю: почему в гиперполе корабль висит не одну минуту, как при полетах на Уран, а пятьдесят с лишним лет. Можно конечно побродить по кораблю просто так. Только вот лень, да и шишки набивать на лбу в темных переходах не хочется.

Можно вспомнить Конвикт. Я там уже бывал один раз. Замечательная планета! Как раз для таких, как мы с кораблем. Сколько нервов я тогда сжег, сажая звездолет на космодром со странным названием «Смерть». И все только потому, что экипаж, соскучившись по нормальной почве под ногами, по земле, которая конвиктским утром превращается в грязное болото, а в полдень становиться крепкой, как скорлупа грецкого ореха, решил садиться несмотря на предупреждения с поверхности. И почему планету назвали «Конвикт», а не «Грецкий орех»?

Так вот. В тот раз мы начали садиться на «Смерть» ранним утром. Природа сдурела! Кошмарные ветры сдували крейсер. Целые глыбы летающего льда лопались о днище. И даже когда опоры коснулись поверхности планеты, а каторжане в трюме прикусили языки, ветер, дующий прямо от земли, приподнял многотонное судно! Пришлось отпустить рукоятки ручного управления и нажать кнопку гравизахватов! Они раньше применялись–то только для посадки на астероиды или небольшие спутники. А тут целый мир класса Е-1,1!

В общем, Конвикт понравился. Тем более что, благодаря прелестям посадки, меня повысили. Был лейтенант–пилот, стал лейтенант–астронавигатор. Теперь я — третий офицер после капитана и лейтенант–кибернетика.

Планету открыл фрегат Сил Поддержания Порядка Федерации Млечного Пути. Они там нашли уникальные, наверное даже единственные в Галактике, залежи светита. До этого минерал вырабатывали искусственным путем с огромными затратами энергии, так что на планете сразу обосновалась каторжная тюрьма Земной Республики и отделение корпорации Дженерал Нуклиа Компани — ДНК.

До сих пор освоена только ничтожная часть поверхности, непосредственно прилегающая к месторождению. А ведь Конвикт уникален не только залежами светита. Он слегка больше Земли, а сила притяжения лишь незначительно превышает норму. Во всяком случае, я вообще не ощутил повышенного тяготения. Кроме этого, там невероятно длинные сутки. День длится почти две с половиной земных недели. За ночь темная сторона планеты так промерзает, что деревья лопаются от холода, а днем, светлая, так выгорает, что вода в реках чуть ли не закипает. Бывает, что снежные шапки на горах совсем истаивают и реки исчезают.

Ну вот, осталось два часа до смены с вахты. Как всегда, время будет тянуться нестерпимо долго. Как всегда, буду считать секунды до смены. Единственное средство против этой пытки заключало в себе теоретически простое условие: займись чем–нибудь, по возможности, как можно более увлекательным. У меня было такое подходящее занятие, специально припасенное для подобных случаев. Я решил написать письмо любимой девушке. Ее уже нет, но ведь была же когда–то. И я считал, что все еще продолжаю ее любить. Итак: «Здравствуй, дорогая Ирма …»

Боль притупилась. Тепло костра успокаивающее лизало израненную кожу. Холод отступил за спасительный круг растаявшего снега, и можно было расслабиться.

— Ты не сказал, как тебя зовут, — буднично, но совершенно неожиданно сказала Ларри.

— Иль Реутов.

— Очень приятно, а я Ларри Стратфорд.

Я кивнул и вместе с болью из мышц, пришла уверенность, что ей действительно приятно мое присутствие. «С такими, как Ларри Стратфорд, воевать не нужно!» — навеки отпечаталось в памяти. Интересно сколько их таких на планете?

— «Иль», это имя или фамилия?

— И Иль и Реутов, это имя, — я совсем не понял ее вопроса. Проникновение в ее память тоже не прояснило дела.

— Тебя можно звать Иль, а можно — Реутов? Прелесть, — и девочка звонко рассмеялась.

— Ты ранен, Реутов! Тебя нужно перевязать, — девочка легонько притронулась к запекшимся кровяным ручейкам на животе. Я не стал ей отвечать, мои раны — это мое дело. Дотронулся до скрытых в голенище правого ботинка кнопок–замков и в руку выпал плазменный нож. Теперь можно было заняться самолечением.

Начал с ног. Ничего не чувствующие нервы позволили без проблем выудить из мышц пули и аккуратно разложить их на снегу. Это трофеи. Не многие воины Стальной планеты могут похвастать такими украшениями.

С животом тоже управился быстро. Но прежде, чем заняться пулей, сидевшей у самого сердца, позволил себе отдохнуть.

Нечаянно взглянул на Ларри, про которую, честно говоря, вовсе забыл. Я уже видел, как выражается удивление на лицах аборигенов, но это было что–то другое. Девочка искренне сопереживала мою воображаемую боль.

— Реутов, — жалобным голосом сказала Ларри. — Тебе больно?

— Нет. Не очень, — я не хотел ее пугать, признаваясь, что не больно вовсе. — Ты поможешь?

— Ну конечно, а что нужно делать? — простонала туземка.

— Я разрежу кожу и ткани, а ты вытащишь пулю. Хорошо?

— Да.

Я отключил нервы левой половины груди и осторожно вскрыл мышцы.

— Ой, Реутов, она блестит.

— Доставай! — прохрипел я сквозь зубы. Боль, незваная гостья, плеснула чернотой в глаза.

Ларри ухватила тонкими пальчиками заднюю часть пули и осторожно, но достаточно быстро вытащила. Как ни странно, это простейшее действие забрало у нее массу физических сил. Пока я склеивал раны и потом сращивал клетки мышц, Ларри молчала.

— Извини! — наконец грустно сказала она.

— Да, — ответил я, не слишком понимая, за что.

— Там совсем рядом билось сердце, — всхлипнула девочка и закрыла глаза ладошками, выпачканными кровью.

— Было бы хуже, если бы оно не билось, — сказал я.

Ларри сразу успокоилась, утерла уже выкатившиеся слезы и улыбнулась. Я тоже улыбнулся и сразу записал в долговременную память: «Улыбка — такое же эффективное оружие, как внушение. Особенно в тех случаях, когда ничего более существенного применить нельзя».

— На тебя напали?

— Можно сказать и так, — я насторожился, но это оказалось простым любопытством.

— Их было много?!

— Они были на гравилете.

Ларри понятливо кивнула:

— Они отобрали твои припасы и одежду?

Я мог ей сказать, что одежда и припасы это одно и тоже, но вместо этого согласно кивнул.

— Жаль. У меня тоже ничего нет… Самое время сейчас было бы перекусить!

«Она права, — подумал я. — Мертвым клеткам требуется замена, а для этого нужен приток белков».

Рядом, под снегом, заворочался какой–то небольшой зверь. Животное готово было принести себя в жертву нашим желудкам, но девочка не должна была видеть процесс заготовки пищи.

— Спи, — сказал я.

— Что ты сказал, Иль?

— Кому говорю!

Ларри сразу уснула. Организм ее был слаб: им легко управлять.

Я вошел в лес. Туземный зверь нагло ворочался в снежной норе. Язык его мозга был невероятно прост. Только инстинкты. Мне оставалось лишь соединить энергоцепями нужные участки редких извилин и он, безоговорочно подчиняясь своему простому мозгу, выволок тело под свет ночных светил.

Животное было прекрасно. Длинные задние ноги с ядовитыми шипами на суставах передние с тремя когтями на каждой, рот, полный клыков и прекрасный ряд — гребень броневых костных отростков вдоль позвоночника украшали лесного хищника.

Костяная пластинка — наглазник броненосца ушла под лобную кость, и в щелочку выглянул злой желто–черный глаз. Зверь проснулся. Я забыл о холоде, а его, напротив, это раздражало.

Я обхватил шею зверя со спины и поднял. Броненосец немедленно вцепился в руку лапами, и когти пробили кожу. В душе я понимал, что напал первым и лесной житель имел право защищаться, но разозлился не на шутку. Вспылил настолько, что не успел совладать с рефлексами. Могу смело утверждать, что ни одно животное этой планеты еще не погибало подобным образом. Если, конечно, по глупости своей, не кусало проводов высоковольтной линии.

Голубые змейки побежали из–под поврежденной кожи по когтям броненосца, Добежав до мозга, они отразились почти человеческим ужасом в желто–черных глазах, и это стало последним чувством животного. Оно еще раз дернулось в конвульсии, хватка лап ослабла, потом конечности вовсе безжизненно повисли вдоль тела.

— Откуда ты взялся, Иль Реутов? Ты что, убежал из Хоккайдо?

Злость не располагает к обдуманной осторожности, и на время убийства я потерял контроль над девочкой. Теперь она проснулась и атаковала.

— Почему ты не спишь? — что–то удерживало от активного нападения на этого маленького человечка.

— Ты тут охотишься с таким громким треском, что, наверное, даже крокодилы в озере проснулись… А что ты еще умеешь?

— Пойдем к костру! — я уже успокоился и мог проанализировать ситуацию.

— Пойдем. Честно говоря, я уже замерзла, — покладисто согласилась Ларри.

Я не спешил, и она обогнала меня.

Что она сказала? Не сбежал ли я из Хоккайдо? Я не знаю, что это такое, а значит, не могу согласиться. Но она не должна стать врагом! Эта встреча в ночной замороженной степи — чудо, игра Богов, и просто необходимо использовать стечение обстоятельств. Она много знала о населении и обычаях планеты, знала аборигенов и сама по себе уже замечательная маскировка. И если пожелала бы помогать, то я добился бы своей цели в сто раз быстрее.

— Что такое Хоккайдо, Ларри? — спросил я, уже разделывая тушку животного.

Я решил подтолкнуть развитее событий.

— Ты не знаешь, что такое Хоккайдо? А ты знаешь, что такое Шекхаус?

Мне оставалось только правдиво сознаться: не знаю, что такое Шекхаус, ДНК, Импорта, Ореховая долина и много–много еще других понятий.

— Скажи мне правду, Реутов! Ты знаешь, что такое Земля?

— Нет, — у меня стало портиться настроение. Те, прежние понятия, про которые спрашивала Ларри, я еще имел право не знать. Но что такое Земля, по ее мнению, знать был обязан! Во всяком случае, понял это по совершенно необычному тону, с которым был задан вопрос. Я поднял руку, давая этим жестом понять, что теперь буду говорить:

— А теперь, Ларри, послушай другие названия. Говорит ли тебе что–нибудь слово «Тэнно»? А слово Тасти—Ное? НЕТ? Но ведь это планета, по которой мы сейчас ходим!

— Ты инопланетянин, Реутов? Почему ты здесь? Почему ты так похож на человека? Откуда ты? — сначала нерешительно, но постепенно, все более распаляясь, посыпала вопросами Ларри.

И, спустя секунду, она уже боялась. Я протянул кусок жареного мяса, и она окончательно сорвалась.

— Убери свое вонючее мясо, ублюдок! — закричала она резким неприятным голосом. Потом зачем–то закрыла глаза руками, и из глаз брызнули слезы.

— Лучше бы я замерзла в степи…

Ее состояние требовало немедленного вмешательства. Я не хотел ее смерти, поэтому пришлось покопаться в извилинах. Она успокоилась, мысли о самоубийстве больше ее не посещали.

— Слушай сказку, Ларри.

Девочка удивленно подняла чумазое лицо со светлыми дорожками от слез на щеках.

— …Когда–то, очень давно, одного похожего на нас с тобой человека жестоко обидели. Он сумел спасти жизнь, друзей и родственников, но его выгнали с родной планеты. У него не оставалось больше оружия, чтобы бороться с врагами… Он хотел вернуться, но судьба этого не допустила. Когда он это понял, то начал строить новый дом — Стальную планету — огромный, величиной с маленькую луну, корабль. Он не успел достроить при жизни и даже теперь, спустя тысячи лет, она все еще не окончена…

Этого человека звали Тэнно. Он научил друзей и родственников брать энергию для жизни прямо из природы и понимать язык животных. Он научил разговаривать, не открывая рта, и жить даже, когда мертв…

Первый Тэнно умер, и Тэнно стал его сын.

С него началась Великая Война. На Стальной планете стали готовить тысячи воинов, каждый из которых стоил миллиона обычных людей. И однажды Тэнно выбрал десять лучших из лучших воинов и разослал их в разные стороны. Так появились первые десять подвластных Стальной луне планет. Второй Тэнно, словно знамя, нес месть позабытым врагам своего отца…

…Я Реутов, сын Реутова. Мой отец был одним из лучших воинов Тэнно, и именно он завоевал планету Аргоэг, населенную ужасными мыслящими насекомыми, называвшими себя т-чулта. Когда он улетал туда наместником, я видел его последний раз. Он сказал мне тогда: «Иль, сын, только дружба побеждает всех и все! Тэнно не имеет друзей и поэтому рано или поздно должен будет погибнуть!» Я поверил ему и улетел со Стальной планеты, но правители вашего мира не захотели меня слушать! Я не смог доказать им, что Тасти—Ное, ваш Конвикт — следующая цель! И что только я могу защитить планету от Тэнно.

Я замолчал, давая информации равномерно улечься в мозгу девочки, и вдруг с удивлением поймал себя на мысли, что верю своим словам. Я верил, что прилетел защищать, а не завоевать! А что? Честно говоря, это было больше по душе. Но в тот момент, испугавшись, я прогнал эти мысли.

— Когда можно ждать нападения? — неожиданно серьезно, спросила Ларри.

— Ночей через пятьдесят, — мне понравился вопрос. Он означал, что девочке не безразлична судьба планеты, и она уже согласилась помогать.

— Ты можешь их победить?

— Я считался одним из лучших бойцов, — тепло самовосхвалений приятно растеклось по телу. — Только вот ваши правители отняли все оружие. Так что сейчас я настолько же опасен для воинов Тэнно, как и ты.

— Оружие наверняка в Шекхаусе, в лабораториях ДНК! Нужно спешить туда, — продолжила рассуждения Ларри и даже привстала, словно собиралась немедленно бежать штурмовать какие–то лаборатории.

— Поешь, тебе нужны силы, — пришлось снова взять под контроль ее разум. Но энергичность, с которой девочка готова была идти сражаться за правое, по ее мнению, дело, просто восхищала.

Ларри покорно взяла мясо и аккуратно, насколько может аккуратно есть человек, не делавший это часов тридцать, вцепилась в него зубами.

— Далеко до города? — поинтересовался я.

Следовало разумно распределить силы для перехода по замороженной ночью планете.

— Я прошла километров сто пока не заблудилась… От Ореховой долины до Шекхауса четыреста с лишним километров. Если идти по дороге, то километров через сто пятьдесят начинаются поселки фермеров. Там можно будет отдохнуть. К утру нужно быть у стен города, иначе будем ползти по болотам до самого полудня.

— Хорошо, тогда спи, через несколько часов пойдем. — Я почувствовал, что передо мной сидит совершенно взрослый человек. Если не по физическому развитию, то по умственному — точно!

Девочка без какого–либо вмешательства уснула на куче хвороста. Во сне она распахнула одеяло, в которое куталась, и моим глазам открылись потрясающие лохмотья, почти не обогревающие слабое тельце. Луна нахально выглянула из–за тучи, словно только для того, чтоб пошарить холодными руками в изорванной одежде человечка, и я почти явственно увидел прячущиеся там болезни. И мне стало стыдно. Стыдно, что вот я, абсолютно здоровый человек, настолько здоровый, что вообще не знаю, как болеют, прилетел на эту странную злую планету воевать с этими людьми, каждый из которых умрет если не следующей ночью от мороза, то следующем днем от миллиардов болезнетворных микробов. Невидимых врагов, которых легионы вокруг них. Которых они сами спасают от холода, и с которыми не умеет справляться их примитивный организм. Посади среди них искру споров, раздоров, и они помогут болезням, убивая друг друга. Уж это–то они хорошо научились делать…

Здесь нужно прилагать усилия, чтоб помочь им выжить, а не отнимать жизни…

Вот тогда я по настоящему испугался этих мыслей! Я — солдат, и мое ли дело обсуждать приказы Тэнно? Он приказал покорить планету, и придется сделать это или умереть… Или убить Тэнно!

Нет, все! Нужно было идти. Ритмичная походка должна была разогнать эти слюнявые идеи. Что бы я снова мог стать прежним — лучшим солдатом Стальной планеты!

— А девчонку я понесу на руках. Ей нужен отдых! — предложил я оправдание для совести.

Сразу же отругал себя за непозволительную жалость, но все равно осторожно поднял ее с кучи хвороста. Уложил маленькое существо поудобнее на левой руке, определил по направлениям силовых линий магнитного поля стороны света и сделал первый шаг…

Радость и спокойствие. Сердце ровно билось, перекачивая по жилам частицы счастья. Легкий ветер слегка холодил разгоряченную кожу. Мне было хорошо идти. Просто идти, ритмично переставляя ноги, и даже сердце спящей девочки билось в такт шагам. И это хорошо: и напряжение мышц, и сладкая тяжесть спящего человека, о котором нужно заботиться, и щемящее чувство жалости. К ним, людям, населяющим эту суровую планету, не знающим счастья движения к цели. Всю жизнь борющимся с непобедимым звездным ветром, который ласково терся мне о грудь и подталкивал в спину.

Под ботинками шершавая полоска дороги. На ней хорошо видны следы — снежно–черные пятна в неглубоком снегу. Какая это радость — прокладывать дорогу, когда белая крупа под ногами при каждом шаге приветствует тебя на своем снежном языке. А люди борются и со снегом. Зачем? Кто, как не холод и снег, даст отдых уставшим полям и лесам, кто выберет среди триллионов деревьев больные и взорвет их изнутри? В конце концов, кто создал эти колоссальные залежи трасса — звездного минерала под действием звездного ветра, искривляющего пространство и позволяющего кораблям людей забираться все дальше и дальше вглубь Галактики. Что, как не трасс вывел их племя с жалких галактических окраин?! Что, как не звездный минерал внушил им мысль о могуществе?

Сердце девочки забилось чаще и, к моему удивлению, идти стало труднее. Сразу почувствовалась усталость.

— Опусти меня на землю, Иль. Мы далеко отошли от костра? Километров десять уже?

Я пересадил Ларри на плечо и сказал мысленно, чтоб не сбивать дыхание:

— Сиди и смотри вперед. Минут через десять ты должна увидеть строения.

Я не обманул ее. Я уже чувствовал, что впереди, километрах в пяти, бьется импульс разума. Я еще не знал, сколько там людей, но пятно на экране внутреннего локатора никогда не обманывало.

— Привет, Пахан, — буркнул я себе под нос и повернулся к зеркалу спиной.

Ступени старой деревянной лестницы жалобно заскрипели под ногами.

— Надо бы подновить ее.

— Днем обязательно!

Я солгал. Днем нужно будет быстро посеять литник, быстро накосить степной утренней травы, быстро собрать урожай. В полдень буду чинить старенький трактор, а потом снова быстро сеять, косить, собирать… Под вечер приедет мистер хапуга из города-Помойки, скупит большую часть урожая и уже в дождливых сумерках уедет кормить своих вонючих ненаглядных горожан.

Все будет именно так, если только в полдень не нагрянут голодные шофера из Багги–тауна и не придется до вечера от них отбиваться. Ч–ч–черт, горожане, если уж мы платим им налоги, то хоть сколько–нибудь защищали бы. Мы кормим этих дармоедов. А они…

— Стальная дверь противно скрипит, — продолжал скулить я. — Нужно смазать. Хоть это–то можно сделать, не дожидаясь утра. Все! Теперь — трактор. Нужно перебрать задний мост…

Грохот разлетелся по всему громоздкому дому. Его шумные крылья заглянули в каждую комнату, пробежали мелкой дрожью по посуде на полках, поздоровались с мебелью и канализационными трубами. Гром, наверное, пробудил ото сна все живое в здании и вернулся назад к стальным дверям ангара, а через них передался руке.

— Открыто, — донеслось из–за дверей.

Что–то странное послышалось в этом голосе, но анализировать не хотелось, и я взялся за рукоятку. Потянув в сторону, сразу понял, что действительно хотел сказать хозяин одинокого фермерского дома. Что мы можем войти, если конечно сможем! Ведь двери не заперты, это за хозяина сделали вода и мороз. Ворота намертво примерзли к полозьям, по которым должны были двигаться. Я разозлился и это, наверное, хорошо было заметно, потому что Ларри сказала:

— Не злись. Он не хотел над нами смеяться. Он просто хотел сказать, что в доме есть еще одна дверь.

Она очень хотела попасть внутрь дома. Малышка замерзла и проголодалась. Я же решил заботиться о ней, и еще решил, что мы войдем через ЭТУ дверь!

Лазерный нож с шипением поцеловал лед и даже слегка задел непокорную створку, но мне дела не было до состояния чьих–то там дверей. Взялся за рукоятку и легко оттянул ворота в строну.

Внутри царил сумрак. Только одиноко горела лампочка над каким–то разобранным механизмом.

— Закрой дверь! Тепло стало дорожать, — сказал хозяин, и я поспешил выполнить просьбу, тем более что Ларри кивнула.

Я вернул створку двери ее подружке, и мы подошли к хозяину.

— У вас по пять пальцев на руках? — спросил хозяин.

— И с зубами у нас все в порядке, — ответила Ларри.

Я подумал, что это обыкновенный обмен приветствиями, но хозяин добавил, словно оправдываясь:

— Не люблю я этих уродцев с «Золотых гор»…

Хозяин повернулся к нам спиной и нагнулся, пытаясь поднять с пола огромное сталерезиновое колесо.

— Иди, помоги ему, — прошептала Ларри.

Я удивился, но послушался. В конце концов, она лучше знала планету. Может быть, у них принято помогать друг другу?

Колесо оказалось довольно тяжелым, и пришлось привлечь энергию света, льющуюся от единственной в ангаре лампочки. Втроем: я, хозяин и лампочка, мы легко надели колесо на торчащую из механизма ось. Хозяин прокашлялся, выплюнул шарик влаги в темный угол и прохрипел:

— Силен, бродяга.

— Ты тоже не слаб, — я решил его похвалить и по выражению лица Ларри понял, что не ошибся.

— Ну, давай знакомиться. Меня зовут Пахан. Фермер.

— Реутов.

— Это имя или профессия?

— Это наша фамилия, мистер Пахан, — поспешила сказать Ларри. — Моего отца зовут Иль, он охотник на крокодилов. Самый лучший в Тростниковом аду и Ореховой долине. А я Ларри Реутова. Мы идем в Шекхаус. Нужно кое–кого найти в этой помойке.

Ларри сказала что–то такое, что чрезвычайно понравилось Пахану. Я это почувствовал.

— Охотник из Тростникового ада, говоришь? — скаля желтые редкие зубы, осведомился Пахан. — Значит, ты чувствуешь приближение чудовища и стреляешь в темноте на звук?

Зачем стрелять, если чувствуешь приближение чудовищ? Можно просто приказать ему подойти и умереть. Но не стал уточнять этого у Пахана. Просто кивнул. Ларри облегченно вздохнула.

— Мне один хороший человек прислал из города новое оружие. Правда, ружьишко только для сторожей, но мне оно нужнее. Эти подонки только и знают, что жрут, спят с девками из Баттер–тауна и гоняют каторжан на «Золотые горы». Нет, чтобы проучить раз и навсегда шоферов из степей… Ну да ладно… Это оружие еще в смазке. Руки не доходят попробовать… Хочешь на него посмотреть?

Удача за меня! Еще не дойдя до врагов, я уже буду знать об их возможностях. Об их оружии.

— Конечно, — сказал я мысленно и поспешил изобразить тоже самое губами.

— Пошли внутрь, — позвал Пахан, и я понял, что приветствие кончилось. Нас приняли.

По шатким скрипящим ступеням мы поднялись в стоящий на сваях дом. Там было гораздо теплее, чем в помещении, где хозяин занимался починкой механизма.

Мы с Паханом сели за стол. Ларри скинула одеяло и развалилась на старом диване. Старик положил передо мной пластиковую коробку и сказал с гордостью в голосе и полным равнодушием на лице:

— Вот оно.

В коробке оказалось обыкновенная плазменно–импульсная винтовка. Вернее, обыкновенная для Стальной планеты. Видимо, для конвиктцев это была действительно новая конструкция.

— Хорошая штучка, — сказал я, чувствуя, что Пахан ждет именно этих слов.

— Ты умеешь с ней обращаться?

— Меня учили.

— Научи меня. Хотя нет, сначала поедим…

Ларри перешла к столу.

Пахан принес какую–то пищу, довольно приятную на вкус и графин кроваво–красной жидкости имеющей стойкий запах этилового спирта. Для Ларри хозяин принес молоко.

— Пей! Сам сделал, — сказал он, наливая в стеклянный стакан жидкости из графина.

Свой стакан он немедленно опрокинул в рот, крякнул, чмокнул губами и налил еще. Жидкость пахла ядом, но Пахан не упал на пол, забившись в предсмертных судорогах. Значит, решил я, жидкость ядом не была. И последовал его примеру.

Словно кусочек огня ворвался в горло. Во рту сразу стало противно горько и в животе неприятно забурлило.

— Что это было? — пробормотал я, смахивая слезы из уголков глаз.

— Понравилось? Ну, давай еще по одной, да пойдем, постреляем из ружьишка.

Прежде чем отказаться, посмотрел на Ларри, но она и сама в недоумении смотрела на меня, предоставляя право решать самому. И я решил согласиться. Отключив чувствительность горла и рта, приведя в порядок желудок, я заглотил второй стакан напитка.

— Хорошо винишко–то? Сто ночей стояло!

— А днями гуляло по окрестностям? — неожиданно для самого себя и тем более для Ларри сказал я.

Пахан засмеялся хриплым булькающим смехом и встал. Я тоже встал и почувствовал, что ноги теперь как–то не особо добросовестно работают. Пахан, поддерживая меня за локоть, сгреб со стола винтовку, и мы, удручающе нетвердой походкой, отправились стрелять. По пути вдруг стало хорошо–хорошо. Так легко переставлять невесомо–ватные ноги. Так хорошо, что рядом шагает приятель с добрым оружием. И так тепло в венах, и такая теплая кожа. А какая благодать на свежем воздухе! Легкий ветер трется ласковой рукой о спину, и так по–свойски мигают звезды…

— Ну, браток Иль, покажи с какой стороны браться за эту пушку, — заплетающимся голосом проговорил хозяин дома и протянул мне винтовку.

Я попытался взять, но раскрытая ладонь прошелестела мимо. Близко, но мимо.

— Ха, Иль, да ты пьяненький! — Пахан засмеялся.

Он вообще оказался смешливым малым. Он так комично трясся, хмуря густые, тронутые сединой брови, и морща горбатый нос, что я тоже не мог удержаться.

Наконец с грехом пополам поймал винтовку, прицелился и срезал верхушку торчащего из–под снега столба.

— Молодец, Иль. Дай–ка я …

И мы начали палить по очереди, пока не расстреляли все тридцать зарядов. После этого вернулись в дом к столу, и выпили еще по одному стакану адской жидкости. А когда убедились, что Ларри спит, еще по одному.

— Слушай, Иль, давно хотел тебя спросить, — понизил голос Пахан. — Ты так и пришел сюда из Ореховой долины по пояс голый?

— Угу, — выдавил я.

— Млодец! — похвалил он меня. — Мжик! Я, когда был молодой, тоже бегал в Ореховую долину полуголый. К девкам!

Он хихикнул, я засмеялся, он подхватил и уже скоро мы, зажимая друг другу рты, ржали во весь голос.

— Слушай, брат Иль, песню, — сказал Пахан и затянул:

— Оооой мороооз, мороооззз. Пууууть далееек лежиииит….

Когда он завел на второй круг, мы с ним, чуть покачиваясь в такт, пели вместе. Потом песня кончилась, и я спел ему «Песню Мечты» народа Стальной планеты. И ее тоже второй раз мы спели вместе.

— Хорошая песня, Иль, — сказал Пахан, утирая слезы. — Душевная. Только я ни черта не понял! Ни единого словечка. О чем она, брат–мой–Иль?

— Эта песня о вольном ветре и голубом небе. О зеленых лесах, шумящих по утрам и о морской волне…

— Ясно, Иль. Эта песня о Земле!

Я хотел возразить ему, но он вдруг захрапел, положив голову на стол у тарелки с закуской. Наверное, ему так было удобно. Я с трудом встал, но ноги не выдержали рывка, и рухнул на теплый пол. Сил, чтоб подняться, уже не было, глаза сами закрылись, словно были отлиты из свинца. И вдруг я почувствовал, как отрываюсь от пола и начинаю летать по комнате, выделывая немыслимые виражи. Разодрав с помощью рук непослушные веки, к вящему удивлению обнаружил себя на том же самом месте, на полу.

«Здорово», — подумал я и уснул.

Вода стекала струйкой по подбородку и капала на непромокаемые штаны. Наконец я решил, что напился, оторвал губы от крана и вытер их тыльной стороной ладони. Через минуту в горле опять стало сухо.

— Что, брат Иль, сушняк давит? — услышал я хриплый голос Пахана.

— Что давит? — спросил я.

Я не мог понять, как это меня могут давить опавшие ветки деревьев. Тем более что их здесь нет.

— Сухо, говорю, в горле–то?

— Да, а почему это так?

— Пить надо меньше, — прокашлял он.

— Воды?

— Вина.

— Хорошо, я больше не буду, — брякнул я, и сразу услышал тревогу в мозгу Пахана, но она была еще не достаточно сильна, чтоб подтолкнуть хозяина фермы к решительным действиям. В конце концов, он решил перевести все в шутку. Правда, я так и не понял, чего в ней смешного.

— Да ладно, Иль, чуть–чуть можно, но только с хорошим человеком! — сказал Пахан, и хихикнул.

Я тоже улыбнулся и повернулся, чтоб идти будить Ларри.

— Слышь–ка, Иль. Не буди малышку–то. Я вас подвезу, пожалуй, до горки. Мне все равно нужно раскатать трактор. Пусть поспит. Пора будет — сама проснется. Намаялась, поди, девка.

Я кивнул. Это было в моих интересах. Это сохраняло силы и приближало к цели.

— Отнеси ее в машину. Я сейчас приду.

Пахан ушел, а я осторожно завернул Ларри в одеяло и отнес в прохладный ангар. Через несколько минут пришел старик.

— На, — буркнул он, бросая какое–то тряпье и кобуру с огнестрельным оружием.

— Пригодится, наверняка… Ну, поехали.

Я положил Ларри на заднее сиденье в кабине трактора. Того самого механизма, на ось которого мы с Паханом и лампочкой одевали колесо. Мне пришлось сесть на пол, Пахан устроился за рулем и закрыл прозрачный колпак.

— Ну, с Богом.

Волосатые ноздри фермера раздулись, как у зверя, чуявшего добычу, мотор заревел, и сизые клубы дыма вырвались из–под днища. Ворота ангара со звуком, похожим на выстрел, оторвались ото льда, и метель засунула любопытный язык в теплое помещение.

Я взглянул на Пахана. Значит ворота, все–таки, открываются?

Фермер ухмыльнулся и чуть виновато пробормотал:

— Шляются тут, всякие…

Я не успел еще понять: относимся ли мы с Ларри к этим всяким или нет, как машина, наконец, выехала в ночь.

Луны все еще висели над ночной частью планеты. Непроницаемо черные тени от строений сильно удлинились, но видно было все равно еще довольно хорошо.

Трактор взревел всеми своими тысячами сил и рванулся, взбивая позади снежную степь в снежное облако. Вскоре за кормой остались поселки фермеров, а впереди показался холм, скрывающий за собой источник света, подкрашивающий ночное небо в бордовый цвет.

— Видал, брат Иль, как Город светит. Как она горит–то, помойка. Всеми огнями блистает. Прямо санаторий, а не каторга.

Зашевелилась Ларри.

— Вставай–вставай, малышка. Нечего нежиться в постели, — хохотнул фермер.

— Ой, как быстро мы едем, — немедленно отозвалась Ларри. — Спасибо, мистер Пахан.

— Спасибо много, три кредита хватит! — хохотнул старик, но вдруг стал серьезен и испытующе посмотрел на меня.

Я немедленно улыбнулся, хотя понятия не имел, почему Ларри благодарит Пахана, и что такое «три кредита».

— Что Вы, мистер Пахан. У нас нет денег! — выручила меня Ларри.

Мысли Пахана носились с невообразимой быстротой, и я устал их догонять. Тем более что мы уже подъезжали к холму.

— Ну, все, дальше вы своим ходом! — остановив машину, сказал тракторист, но открывать кабину не спешил.

— Одень это, а то в Шекхаусе тебя не поймут.

Пахан показал на кучу тряпья, которую бросил в машину перед отъездом. Я выбрал что–то подходящее по размерам и натянул. Это оказалась довольно теплая и даже местами чистая куртка. Под нее, на пояс, прицепил кобуру с пистолетом.

— И ты, малышка, оставь одеяльце мне на тряпки. Выбери там, что–нибудь. Мамка–то поди от голода умерла…

Ларри украдкой сорвала слезу из–под глаз и молча выбрала одежду.

— Спасибо, мистер Пахан.

— Встретишь в городе Александра П. Савостинена, скажи… Нет. Скажи, что у меня все нормально, привет ему…

— Это Ваш сын? — пропищала Ларри.

— Ну, да… Ладно, Иль, выходи. Я тут парой слов перекинусь с малышкой.

По глазам девочки я понял, что стоит послушаться, и выпрыгнул на снег. Через минуту ко мне присоединилась Ларри. Пахан махнул рукой из–за стекла, развернулся и вскоре исчез в снежном облаке.

— Что он тебе сказал? — поинтересовался я.

— Сказал, чтобы я посоветовала тебе держать язык за зубами! — строго сказала девочка. — Ты еще слишком мало о нас знаешь…

Вскоре нас от города отделяла только сталебетонная стена.

— Ну вот, мы и пришли, — Ларри села прямо на снег у препятствия. — Ломай!

2. Столица обитаемой зоны:

Город раскинул серые, словно лист газеты, улицы. Изогнулся засыпанными грязным снегом холмами, порвался колючей проволокой. Темная полоска замерзшей реки разделила город. Сторожевые башни и заборы его ограничили.

Редкие букашки людей пробегали между буквами — домами. Близился рассвет, и сумасшедшая природа планеты неистовствовала последним морозом. Небо очистилось от туч, и над неосвещенным поселением людей засияли мириады звезд. Туманности вспучились причудливыми облаками и в разрывах светящегося звездного газа блестели лепешки звездных скоплений. Бездны Бесконечности смотрели на заледеневший город…

Серые клочья пара рвались из замерзших труб отопительной системы. Столбы клубящегося пара наискосок поднимались к звездному небу. Парок вился над крышками люков канализации. Город просыпался и у проснувшихся в бедных районах Фест–тауна, Шектауна, Фудстар–тауна из ртов тоже струился парок. Каторжан выгоняли из холодных бараков на плац для построения, переклички и распределения на работы. Из прорех в робах тоже выползал и исчезал на ветру пар…

Велик город. Где искать в нем звездный кораблик? Реутов шагал по заснеженным улицам, перелезал через сугробы, проходил сквозь облака, облачка и струйки пара. И внимательно слушал мысли прохожих. Уже несколько десятков часов он бродил по городу и слушал, слушал, слушал. Сейчас он решил подняться в Баттер–таун.

Город Реутову нравился. В часы, когда город просыпался, на улицы, пусть даже и замороженные, выходило множество людей. Нищие у баров, веселые толпы молодежи, музыка, патрули стражников, шастающие по улицам примитивные механизмы, пьяные вдоль заборов, суровые фермеры, прожигающие дневные заработки охотники, проститутки, рабочие и служащие Компании, домохозяйки и прочие, прочие, прочие жители беспорядочно построенного временного города. Ничего нет постояннее временного.

Реутов полюбил наблюдать за сутолокой городской жизни, и временами становилось стыдно. Он пришел поработить этих людей, лишить их свободы, заставить работать на шахтах, сделать их детей мутантами. Вроде тех, что встречаются в подворотнях…

А иногда люди раздражали Реутова. Иль слышал неповоротливые, злые, гадкие мысли и не находил причины их ненависти. Ему, рожденному в стерильных отсеках гигантского корабля, претил серый грязный снег с пятнами помоек в закоулках. Раздражали синие от холода шлюхи, прячущиеся в нишах дверей при появлении патрулей. Было мало понятно, что же держит их в поселении, если приходится зарабатывать на жизнь таким способом.

Реутов шел по улицам, напряженно вслушиваясь в мысли. Просыпающийся город выпихивал из холодных лачуг новые порции людей…

Я переоценил свои силы. Их было слишком много. Слишком много людей, слишком много мыслей. Создавалось впечатление, что в многотысячном городе никто не заметил моего возвращения. Время шло, приближался рассвет. Мы с Ларри были уже часов двадцать в городе и никаких проблесков.

Каморка, где мы поселились, никак иначе называться и не могла. В ней еле поместились детская кровать, стол и кушетка вдоль стены. Кроме того, еще был постоянный грохот шагов, идущих сверху по лестнице людей.

Ларри спала с того самого момента, как мы нашли эту лачугу, и я не торопился ее будить. Но она, наконец, настолько проголодалась, что даже вопреки приказу — внушению, проснулась. Хорошо хоть, что это случилось, когда я был рядом.

— Реутов, я хочу есть! — сказала она, как только открыла глаза.

Я прислушался к себе и, оценив обстановку, ответил:

— Если не считать нескольких сотен насекомых, здесь нет животных, способных утолить голод.

— Ты больше так никому не говори, ладно?

— Почему? Разве здесь едят насекомых?

— Здесь едят совсем другое, Реутов. Но для того, что бы получить пищу, нужны деньги.

— Разве здесь едят эти пластиковые пластинки, в ожидании которых разрисованные красками женщины синеют от холода на улице? Я не могу переваривать пластмассу, и у меня нет времени стоять…

Ларри смеялась. Она просто задыхалась от смеха. И я, в конце концов, начал тревожиться. Уж слишком долго это у нее продолжалось.

— С тобой все в порядке?

— Прости. Нет, здесь не едят пластмассу. Здесь…. Хотя нет. Иди, Реутов. Принеси денег, только никого не убивай.

— Как много тебе их нужно?

— Ну… если они будут золотистые, то штук десять.., а если другие, то побольше.

— Я пошел.

— Не задерживайся слишком долго.

— Хорошо, — послушно согласился я, за одно выясняя у девочки в голове, что сколько по ее мнению «слишком долго».

Я запахнулся поплотнее в подаренные Паханом одежды и вышел на улицу.

Идти далеко не пришлось. Уже скоро, за ближайшим поворотом, увидел стеклянные витрины какого–то места скопления туземцев и в мыслях выходящих оттуда услышал, что все деньги оставили у бармена. Мысли были не особо добрые, и я решил, что некто «бармен» попросту обирал этих людей. Значит, я имел право взять пластиковые карточки у «бармена». Цель была выбрана, оставалось ее обнаружить и осуществить экономическую атаку.

В помещении было тихо и спокойно. Одинокий человек потягивал какое–то пойло из бутылки. В дальнем углу, замышляя какую–то шутку с чужими деньгами, темнокожий человек раскладывал по столу карточки с картинками. На маленькой сцене раздевалась, словно здесь было жарко, с кожей, покрытой пупырышками от холода, костлявая, сильно накрашенная девица. Еще пара женщин сидели на чьих–то коленях, хотя стульев было предостаточно. Человек, стоящий за невысокой стойкой, разливал по стаканам вино. О бармене никто не думал.

— Послушай, приятель, — обратился я к одинокому. — Кто из этих людей «бармен»?

«Псих какой–то» — подумал алкаш, но сказал другое:

— Ты где так нализался?

Интересно, что такое «нализался»?

— В Баттер–тауне. Так который?

— Вон, за стойкой, — ответил алкаш и подумал:

«Может, он сбежал откуда? Пойти что ли, позвать стражу?»

— Забудь! — приказал я мысленно и он успокоился.

А я пошел к низкому ограждению, отделяющему «бармена» от остальных.

У него действительно было много денег. Наверное, сегодня он уже очень многих обобрал. Пластинки стояли ровными рядами в специальной коробке. Сам бармен не был особым силачом и не умел управлять людьми мысленно. Почему же люди отдавали ему местный эквивалент пищи?

— Давай деньги! — обратился я мысленно к бармену.

— Вы что–то сказали, мистер? — сказал он вслух.

— Давай деньги! — не разжимая зубов, повторил я приказ.

— Все? — подумал он.

— Хватит и золотистых.

Он молча сложил золотистые пластиковые квадратики на стойку, и я распихал их по карманам.

— Забудь про меня.

Бармен вернулся к своим делам.

Пока я занимался добыванием еды, у темнокожего не получилась задуманная шутка. И теперь пятеро соседей по столику собрались разбить «его черномазую харю». Мысли у всех пятерых были совершенно одинаковые. Наверное, они были большие весельчаки, и жить без смеха не могли. Мне это не понравилось. Из–за неудавшейся шутки не стоит разбивать, кому бы то ни было, что бы то ни было. Тем более — впятером.

— Эй, черный, иди–ка сюда, — сказал я, и он поспешил выполнить мою просьбу. — Что они хотят от тебя?

— Они говорят, что я шулер.

— А ты кто на самом деле? — я не знал, что такое шулер, но слово не понравилось. Наверное, это было ругательство.

— Я честный человек! — воскликнул он.

Я не смог выяснить, кто же он в действительности; в голове у него была сплошная мешанина. И вдруг, в мелькающих картинках его мыслей я заметил изображение моего звездного корабля. Я приказал ему думать об интересующем предмете и то, что узнал, еще больше подкрепило желание помочь.

— Эй, парень, не лез бы ты не в свое дело! — те пятеро весельчаков тоже подошли и теперь меня разглядывали.

— Пошли, ниггер, поговорим под звездами, — сказал один из них и вытащил из кармана складной нож.

— У тебя есть нож? — спросил я чернокожего.

— Нет, сэр.

— Парень, отдай мне нож и можешь сходить прогуляться с этим чернокожим человеческим существом.

— Да пошел ты… — незнакомец испугался, но эти слова были оскорблением. Пришлось сломать ему руку. Мне даже не хотелось тратить энергию на мысленный приказ.

Он свалился на пол, словно я сломал ему ноги, и завыл. Противно так подвывая. Остальные четверо быстро охладели к шутнику и бросились к валяющемуся на полу приятелю.

— Вставай, Питер. Пошли, мы поможем тебе дойти до госпиталя, — сказал один из них, а уже на пороге добавил:

— Забирай своего ниггера и мотай отсюда. Чтоб я тебя больше не видел. Следующий раз вызову стражу.

Я кивнул, мне кроме чернокожего, видевшего звездную лодку больше никто не был нужен. Ах, нет! Еще Ларри. Я хотел, чтобы после победы она стала жить со мной. Во дворце…

— Спасибо, громила! Я работаю на Трехпалого Сэма и смогу тебя отблагодарить. В любом случае сегодняшний обед за мной, — пробился до моего сознания голос чернокожего.

— Как твое имя?

— Кири Берт, а тебя как кличут?

— Реутов, — с трудом поняв вопрос, ответил я.

— Хелло, Реутов. Куда мне пригласить тебя обедать?

— Туда, где кормят, — мне показалось, что он говорит на другом языке, но Берт засмеялся:

— Ты шутник… Так куда?

— Решай сам, только нужно взять еще Ларри с собой.

— Ларри? Это твоя девка?

Я решил, что девка, это наверняка сокращенное слово «девочка» и кивнул:

— Она уже проголодалась.

— О'Кей, — сказал Берт. — Поехали, я на колесах.

— Я думал, это у тебя ноги, — вырвалось у меня, и я взглянул на его ноги.

Это были ноги. Просто ноги и больше ничего, и никаких колес. Промелькнула мысль, что Берт сумасшедший и слово шулер именно это и значит.

Чернокожий опять засмеялся, хлопнул меня по плечу и вышел. Я вздохнул и последовал за ним.

Выражение «я на колесах» значило, что за углом стоял его механизм для передвижения, изготовленный намного аккуратнее трактора Пахана. Я обрадовался этому открытию, потому что очень не хотел бы иметь сумасшедшего проводника к звездному кораблю,

— Садись, Реутов.

— Здесь не далеко, пошли пешком.

Еще часа три мы истратили на переодевания. Дома не во что было переодеваться, но Берт привез нас в огромное здание, где масса одежды висело на витринах. Ларри была в восторге и совершенно забыла о голоде. Я тоже был рад, подобрав более удобную экипировку. Наконец, мы добрались до места, где кормили.

В довольно большом зале, тесно сгрудившись, стояли столики в окружении трех — четырех стульев. За столиками сидели люди. Некоторые из них ели, другие смотрели; потом они менялись ролями. Явно голодные ели медленно, чтоб не выдать своего голода. Явно сытые ели быстро, чтоб побыстрее забить в глотку ритуальный ужин, или обед, или завтрак и вернуться к своим делам.

Под низким потолком метались от лампы к лампе причудливые облака сизого дыма, который выпускали изо рта уже поевшие. Как они это делали, я разглядел немного позже, когда заметил, что они время от времени прикладывали к губам наполненные какой–то измельченной высушенной травой бумажные трубочки, предварительно подожженные.

В самом дальнем углу, надежно укрытые блаженными лицами вдыхателей дыма и сизыми облаками, сидели мутанты. Их отталкивающего вида конечности непринужденно сжимали столовые приборы, а блестящие в тени капюшонов глаза настороженно обегали зал в поисках врагов. И раз их искали, значит, враги у них были. Неожиданно, мне понравились мысли, что витали под грубой тканью балахонов. Мутанты были воинами. Их тела были приспособлены к войне, и мысли их говорили о готовности к нападению. Видимо, именно о таких существах упоминал Пахан во время ритуала знакомства.

— Берт, кто они, — спросил я у чернокожего человека, который привел нас сюда.

— Это горки.

— Почему они здесь, а не в отведенных для них кварталах? — задала вопрос Ларри.

Темнокожий побледнел. Довольно забавно было видеть, как это у него получилось.

— Тише, крошка, не дай–то Бог, чтоб они тебя услышали, — Берт наклонился к моему уху:

— Это банда Трехпалого Сэма. Он «держит» считай всю левую часть города. Вон он сам сидит, в кресле. Он может все … Что для него наши жизни…

Мне и это понравилось. Как я понял со слов Берта, Трехпалый Сэм кое–что мог в городе, и можно было попробовать заставить его работать на меня.

Пока я раздумывал, в зале что–то случилось. Вдруг наступила не свойственная этому месту тишина. Хорошо стали слышны неторопливые цокающие шажки. Люди спешно раздвигали стулья, и вскоре я увидел причину беспокойства: из своего темного угла выполз горк, и его костлявое тельце, закутанное в серо–бардовый балахон, держало путь прямо к нам. Берт, вернувшийся было в обычный черно–глянцевый вид, увидел приближение посла и снова побледнел.

Между тем чудовище подползло на расстояние вытянутой руки, остановилось, вытерло правой, трехпалой, рукой, на которой болтались лохмотья лишней кожи, выступившую розовую слизь из носовых отверстий, открыло рот, полный чудесных острых зубов и прохрипело:

— Кто это с тобой, Берти?

— Это Реутов, — пролепетал Берт.

— Реутов? Угу, — буркнул горк.

Он хотел еще что–то сказать, но мне захотелось быстрее добраться до Трехпалого Сэма, и я его опередил:

— Ползи к Сэму, падаль. Скажи, что я — Реутов, и я хочу с ним поговорить!

''А вдруг этот ублюдок из Другого города?'' - пронеслось в голове у чудовища. Эта его мысль устраивала меня.

— Передай ему, что я знаю ключи от Другого мира. Спеши. Трехпалая образина похвалит тебя.

— Реутов, я, пожалуй, пойду, — заторопился Берт.

— Хорошо. Увидимся, — махнула рукой Ларри.

Я в точности повторил ее жест и темнокожий ушел.

— Иль, ты хочешь заставить Сэма искать твой катер? — тихо и совершенно серьезно спросила Ларри.

— Да.

— Будь с ними осторожен. Никто не знает, что они могут. Люди говорят, они творят чудеса.

Я кивнул. По их меркам, я и сам умел творить чудеса.

В зал вошел какой–то туземец с явными признаками мутаций. Но это был еще человек. Он остановился, пропуская ползущего к нам абсолютного горка, и медленно отправился в угол Трехпалого Сэма. В мозгу его болталось только одно слово: «Убить!». Сэм мне был нужен живым. Пока. Я вскочил и крикнул:

— Эй, приятель!

Он резко обернулся, сунув руку в карман. Я напрягся, притормаживая его рефлексы, и, одновременно, выуживая свое оружие из кобуры на поясе.

— Хочешь, чтобы у тебя все было?

— Да, — прохрипел он, захлебываясь собственной кровью, хлынувшей ему в рот из проделанной моей пулей дырочки.

Потом он упал, опрокинув столик, за которым к тому моменту уже никто не сидел.

— Теперь для него все уже было…

Я всунул пистолет в кобуру, погладил слегка испуганную Ларри по голове и повернулся к гонцу гангстеров:

— А теперь пойдем к твоему хозяину.

Горк хмыкнул, повернулся ко мне спиной и пополз в угол, прокладывая дорогу.

— Зачем ты убил его? — прохрюкал горк на полдороги.

Я ответил ему правду:

— Сэм мне нужен живым.

— Ты уверен, что этот ублюдок хотел убить босса?

— Да.

Гонец кивнул, вытер накопившуюся слизь и пополз быстрее.

Джо Чеймер:

Моя вахта кончилась. Конвикт уже в зоне прямой видимости. Корабль покинул ненавистное гиперполе. До Конвиктского дня еще много времени, а раньше полудня, согласно новой инструкции, садиться нельзя. Так что я мог еще спокойно поваляться в слиппере до посадки.

Все–таки хорошо, что я уже — третий офицер. Третья дверь от ребра в жилом блоке — это дверь моей каюты. Мне всегда доставляло удовольствие читать «Джозеф Г. Чеймер. лейтенант–навигатор. Код пробуждения 28–95442DGC» на своей двери. Только не нужно думать, что это самолюбование. Просто надпись была сама по себе — прелесть. Ровные четкие буквы. Ни одной лишней. Все четко и ясно. Дескать, спит здесь между вахтами такой парень двадцати восьми лет от роду, а уже третий офицер. Захочешь с ним поболтать, спроси у комма. И если чертов компьютер позволит себе наглость разрешить доступ, то сам Джо проснется и, открыв дверь, скажет все, что о тебе думает. Замечательно.

Я открыл дверь, включил на готовность слиппер, связал его с мозгом звездолета, выпил призовые пятьдесят грамм виски, разделся и залез под силовой купол.

Боже, как хорошо. Многочасовая усталость мягко вдавливает в гидроматрас, воздушные пузырьки приятно массируют спину, в ухо мурлыкает тихая музыка…

Я закрыл глаза и нащупал кнопку включения. Но не нажал…

Я растворился в космосе. Миллиарды звезд видел одновременно, тысячи планет проживали по году прежде, чем я успевал моргнуть. Я увидел Конвикт, застывший на одном месте, и еще одну незнакомую планету, не покрытую облаками. Незнакомый мир сиял отраженным светом тысяч солнц, словно новогодняя игрушка.

Я прищурился, полностью сознавая, что лежу с закрытыми глазами на ложе слиппера, и вдруг понял, что эта планета стальная! Я увидел огромную брешь в ее боку, словно какой–то колоссальный звездный зверь откусил кусок. Потом разглядел человека, лежащего на чуть пробивающейся конвиктской травке, держащегося за молодые стебельки, чтоб его не унесло диким утренним ветром. И в это же время я видел чрево Стальной планеты. Видел необычайно прямо сидящего на высоком троне старца. И услышал его голос. Обращался он явно не ко мне.

— Ты, Реутов, сын Реутова, пришел сказать мне, что планета твоя?

— Нет, Тэнно, — ответил, не пошевелив губами человек на траве.

Я был уверен, что сказал именно он.

— Тэнно, я пришел спросить у тебя совета.

— Реутов! Воин! У меня только один совет: убей того, кто мешает нам достичь цели!

— Тэнно, повелитель, прости! Я расслабился. Я решил, что цель близка. Они предложили половину добываемого трасса, и я решил, что это победа.

— Ты нашел свой корабль? — голос старца потеплел, видимо, он умел прощать ошибки.

— Да, повелитель.

— Иди, Реутов, возьми оружие и добудь для меня эту планету. ВСЮ! РЕУТОВ! ВСЮ!

Старик растворялся на фоне незнакомых звезд. Вместе с ним растворялась Стальная планета, но незнакомца по имени Реутов, лежащего на конвиктской траве, я еще видел.

— Кто ты? — сказал я мысленно.

Он повернул голову ко мне, брови его слегка дрогнули, и мы стали стремительно сближаться. Я падал на него, он тянул планету за собой навстречу. И вот он уже так близко, что я мог бы похлопать его по щеке.

Я заглянул ему в глаза и увидел свое отражение. Ожидал увидеть, что угодно, только не самого себя. Ужас накатил, как волна. Из плотно сжатых зубов рвался крик, и я не смог его сдержать:

— Кто ты, мать твою…

И снова звезды. Потом растаяли и они. Наконец, я увидел густую сетку кровеносных сосудов в веках — надо мной светила лампа, которую я не включал.

— Кто ты, Реутов? — прошептал я, еле ворочая уставшими от напряжения скулами, и нажал кнопку слиппера.

Реутов:

Люди шли осторожно. Осторожно и очень медленно ехали машины, пропуская прыгавших по сухим островкам пешеходов. Грязные потоки лились из подворотен. Грязь капала с крыш. Капли грязи, подхваченные налетевшим порывом ветра, стучали в дребезжащие оконные стекла. Люди выплевывали вязкие черные капли и не менее грязные слова, перепрыгивали очередной поток мути, отворачивались от налетевшего потока грязных капель и шли дальше, каждый по своему делу, к одному ему известной цели.

Из–за далеких восточных гор медленно, словно боясь замараться в грязи, аккуратно выползало местное солнце.

Машина Берта, недовольно фыркая, медленно ползла среди других таких же по грязной дороге. В голове Берта метались сплошные ругательства, а они и без его мыслей надоели. Ларри сидела, отвернувшись к окну, и думала, что хорошо бы вернуться в Ореховую долину и жить, как прежде, и чтобы живы были родители и…, чтоб Реутов жил с ними. Что ж, если мне понравиться ее родина, может быть именно там и построю дворец.

— М–м–мать твою…, — взорвался Берт. — Осел, ему что жить надоело?!

Дорогу перебежал очередной пешеход.

— Ой, Берт, миленький, останови, пожалуйста. Это же Мичи Катетт. Она уже год, как в городе, а раньше жила на нашей улице в Ореховой долине, — Ларри реагировала на пешехода по–своему.

Берт, чертыхаясь, остановил машину, и Ларри тут же выскочила.

Вернулась она минут через десять.

— Она живет в Баттер–тауне. Как–нибудь навестим ее, правда?

Я кивнул, и мы поехали дальше.

Фудстар–таун так же, как и все остальные районы города, кроме Баттер–тауна и района, где жили служащие Компании, по уши утопал в маслянистой жиже. Двери ресторана, к которому мы, в конце концов, подъехали, открываясь, отодвигали волну грязи.

Все рестораны города похожи друг на друга, как две капли воды. Те же столики, тот же набор пищи, те же сизые облака дыма под потолком. Даже равнодушные официанты, и те казались мне на одно лицо. Мысли их были заняты денежными расчетами и планами на вечер.

Трехпалый Сэм сидел на своем месте в окружении подручных.

— Я не согласен! — сказал я вместо приветствия. — Мне нужен весь светит.

— Жаль, — проговорил Сэм. — Приятно иметь с тобой дело. Если передумаешь, приходи.

— Мне нужно кое–что забрать из блока «S» в здании Компании.

— Ты — человек Компании?

— Нет.

— Как же ты войдешь в блок «S»?

— Ногами, — я так и не привык к иносказательности их языка.

— Что ж, если сможешь это сделать, мои ребята тебя проводят.

А в голове Сэма пронеслась мысль о зарплате для пятнадцати тысяч служащих ДНК. Кому что. Если бы я достал свою лодку, деньги им уже не понадобились бы.

— Хорошо. Я возьму твоих ребят.

— Когда их послать к тебе?

— Заеду за ними сюда через двадцать часов.

— Они будут ждать.

Я встал из–за столика гангстеров и перешел к тому месту, где сидели Ларри и Берт.

— Реутов, тут тебе письмо принесли, — произнесла Ларри, одновременно жуя упрямый кусок полусырого мяса.

— Что принесли?

— Да вот оно, возьми и прочитай, — справившись с мясом, сказала девочка.

На листе, который я взял из ее рук, было написано: «Мистер Реутов, вождь горков хочет тебя видеть». Листок был большой, а надпись не очень. Наверное, им не жалко было для меня бумаги.

— Берт, что такое «вождь горков»? — спросил я, передавая лист чернокожему.

— У тебя талант встревать во всякие темные дела, — Берт округлил глаза и почмокал полными губами. — Я его ни разу не видел, но говорят, что он Бог горков и даже Сэм — всего лишь руки вождя.

— Хорошо, он мне нравится. Кто принес бумагу?

— Вон тот человек, — Ларри опередила Берта. — Только, Реутов, пожалуйста, осторожнее.

Я улыбнулся и сказал только для нее, передавая слова прямо в голову:

— Меня нельзя убить. Я еще не спас вашу планету.

Она улыбнулась в ответ, правда, немного грустно, и погладила меня по руке. И я вдруг понял, насколько она мне дорога. Эта маленькая девочка стала дороже, чем весь светит мира, чем Тэнно и даже чем Стальная планета. Я, решив, что могу сделать нечто неподобающее воину, поспешил уйти.

— Ты от вождя? — спросил я мысленно, подходя к гонцу.

Он вздрогнул, внимательно посмотрел на меня и кивнул. Страх гулял у него в голове.

— Это далеко?

— Нет.

Он уже справился с эмоциями и мог говорить. Со своим–то страхом не слишком трудно справиться, но у него был еще и мой страх. Тот, который подарил ему я. Его неожиданно тренированный мозг справился и с ним. Молодец!

Я вернулся к Ларри, предупредил, что вернусь прямо в гостиницу, внушил Берту, чтоб позаботился о девочке, и последовал за гонцом Вождя, который уже перешел улицу и ждал у какой–то двери.

— В этом доме, — поспешил уточнить он, опасаясь, что я могу передумать.

Мы спустились по лестнице в подвал и остановились у стальной плиты, служащей подземельям дверью. Из темного угла сразу же выступила фигура мутанта. Наверняка, это должно было внушить обычным людям страх — ужасная клыкастая морда, блестящая от выделяющейся из глаз и ноздрей слизи, сияющие жутким блеском глаза. И даже зажатый в сухих лапах бластер казался более грозным, чем был на самом деле.

Вся его не прикрытая одеждой фигура и неожиданное появление рассчитаны были только на простых людей, но даже я почувствовал некоторое удивление. И даже слегка растерялся. Но, конечно не от его вида. Что такое когти и клыки, если я мог убить его одним прикосновением пальца. Что такое бластер, если вся энергия всех его зарядов не превосходила силу разума. Меня поразило другое: пока он прятался в тени, я его не чувствовал! Я не слышал его мыслей!

Волна страха обрушилась на меня. Я сразу вспомнил появление незнакомого человека во время разговора со Стальной планетой, вспомнил ужас от увиденного в его глазах своего отражения. Даже при разговоре со всемогущим Тэнно в глазах Властелина отражается лишь мебель его каюты… И этот душераздирающий крик… Если этот человек здесь, на Конвикте, то это враг номер один. Ибо в его руках то же оружие, что и у меня.

Может быть, это Вождь кричал и заглядывал в глаза? Я приготовился к обороне и успокоился. Теперь ему не удастся застать меня врасплох. Я мобилизовал всю резервную энергию и перекрыл все выходы информации из головы. Я контролировал работу каждой из триллиона клеток тела.

А потом решил выяснить, насколько сильна охрана Вождя и заглянул горку в мозг. Да, возможности этого горка были больше, чем у простых людей, но сила самообладания была до смешного слаба.

— Кто ты? — спросил я его, направив выжигающей силы импульс ему в мозг.

Он не смог защищаться, значит, он мне не соперник. Монстр согнулся от боли, которая была одновременно и во всех его клетках, и ее вообще не было. Я пожалел его.

— Я охраняю вождя, — он пришел в себя. Я увидел, как глаза телохранителя наливаются ужасом.

— А кто я?

— Я не знаю, — прохрипел он в ответ, сквозь новый приступ боли.

— Я — Реутов! Ты охраняешь меня!

— Да, повелитель.

Слишком уж легко он сдался. Мне это не понравилось, но сделать уже ничего не мог. Гонец открыл дверь, мрачно взглянул и пригласил войти.

Посланец не хотел идти впереди. Я понимал — полумутант меня боялся. И решил его немного поддержать, считая гонца все–таки отважным парнем:

— Не бойся, я не причиню тебе зла, — сказал я вслух.

— Что вы, мистер. Я не боюсь.

В голове проводника к царю выродков запрыгали более жизнерадостные мысли. Это меня удовлетворило.

Мы прошли еще пять или шесть дверей, возле которых стояли на страже горки с оружием. Все они стали моими слугами, но с приближением к логову Вождя сопротивление приказам все усиливалось. Я опять забеспокоился и снова приготовился к защите.

И вот сотый поворот, тысячный переулок позади. Я стоял перед Вождем и мучил себя вопросом: почему же он вождь.

— Почему ты не согласился на половину светита? — мысленно проговорил вождь.

Он был просто горк, мутации которого зашли дальше, чем у других. Но он не был тем, в чьих глазах я видел свое отражение.

— Мне нужен весь минерал планеты, — ответил я тоже мысленно.

— Ты такой жадный?

— Это не твое дело.

— Со мной нельзя так разговаривать! Я Вождь Всех Горков! — он особо отметил слово «всех».

— Я — воин, а не горк. Командуй своими гниющими уродами, — я видел врага, и мне хотелось драки.

— Ты тоже мутант, раз можешь мне отвечать.

— Это оскорбление?!

— Нет, это — честь! Мы, горки, скоро будем единственной расой на планете.

— Пока я здесь, этого не будет!

— Ты смеешь так говорить? Я могу раздавить тебя, как букашку!

Мозг его был закрыт, и я не знал, что он еще там придумал.

— Попробуй! — я не люблю сдаваться, а мерзкому горку при всем желании не смог бы. Будь он хоть в три раза сильнее меня.

Я, конечно, понимал, что их родители не виноваты в том, что светит так воздействует на потомство, а Компания не желает обеспечивать каторжан защитной одеждой. Сами горки не виноваты, что родились такими, но вытеснять нормальных людей, как это делает Вождь, я не мог им позволить. Ну, ладно, пусть бы они только воровали, я все равно не понимал толк в деньгах, но гнать людей с Родной планеты…

— Ты не хочешь помогать нам? — оторвали меня от размышлений слова горка.

— Нет.

— Тогда ты умрешь!

Я улыбнулся и в мыслях и лицом. Вождь крикнул, насколько позволяли его деформированные органы:

— Убейте его!

В эту же секунду выхватил пистолет и я. Горк выпучил на меня мерзкие рыбьи глаза, пытаясь внушить покорность, и я влепил ему три пули, одну за другой. Прямо в лоб.

И началась битва.

Положение осложнялось множеством поворотов, врагов и моих вновь завербованных охранников. Пучки плазмы, шипя, рвали воздух, горки убивали друг друга и пробовали достать меня. А я прыгал, как сумасшедший по переходам подземелья и стрелял. Быстро истратив все заряды пистолета, принялся орудовать кулаками, а это занятие не из приятных. Весь вымазался в их крови, слизи и еще в какой–то дряни, которая покрывала холодные стены более чем мрачного подземелья.

Наконец, после более или менее удавшейся попытки не попасть под очередной залп мутантов, Судьба позволила мне выбить спиной легкую, незамеченную сразу дверь, и я ввалился в весьма необычную на вкус горка комнату. Впрочем, чудовищ там и не было. Там была девушка, и она мне сразу об этом сообщила, пронзительно закричав. Видимо обитатели подземелий ее порядочно доставали, а я оказался последней каплей. Хотя, кто разберется в этих женщинах…

К сожалению, я не мог сразу заняться девушкой. Горки предприняли очередную попытку выпустить жизненную энергию из моего тела, и отчасти им это удалось. Кое–как отбив новое нападение кулаками и подвернувшейся под руку доской, я собрал в кучу оружие мертвых врагов. Навалил гору мертвецов в проход, сверху положил очень удобный во всех отношениях диван и только после этого решил, что пришло время поинтересоваться о причине присутствия здесь столь необычного для подземелья горков существа.

— Как ты сюда попала? — ненавязчиво спросил я и подошел ближе.

Но вместо ответа на вопрос она издала, какой–то странный крик и кинулась к сваленным в кучу бластерам. Я поймал ее в самый последний момент.

— Ты что, с ума сошла?

Пришлось заглянуть в ее мозг. Как выяснилось, она была настолько же безумна, как и я. Девушка считала, причем была абсолютно в этом уверена, что она горк и не простая, а самка вождя. Все–таки вождь кое–что умел, а гипноз и для подготовленных людей — пара пустяков. Хотя, если бы он владел им немного лучше, не валялся бы мертвый в тронном зале.

Я осторожно перехватил самку одной рукой, освобождая другую и, приподняв ее лицо, заглянул в глаза. Освободить эту зомби от внушения смог за несколько секунд. И вот она уже сидела на полу у моих ног, с выражением полной растерянности на лице. В голове бывшей мутантши мысли текли медленно и с большими промежутками, чего я еще у людей не встречал.

Но шок быстро прошел, и она стала вспоминать все подробности своей подземной жизни. Из глаз брызнули слезы. Я не стал успокаивать этого человека. Каждый имеет право совершать ошибки, каждый обязан учиться на них. Она была мужественной девушкой, и рыдания ее длились не слишком долго.

— Как тебя зовут? — спросил я, надеясь, что теперь она будет ко мне более благосклонна.

— Мичи Катетт.

У каждого человека вся поступающая информация записывается в специальном отделе мозга. Каждый помнит все, что происходило с ним с момента рождения и до текущей секунды, но только воины Тэнно могут вспомнить все. Мы лишены такого дара, как забывчивость. Это настоящее проклятие — помнить все, но иногда это может пригодиться.

— Ты знаешь Ларри Стратфорд?

— Конечно…

— Тогда мне придется вытащить тебя отсюда.

— А сам–то ты кто?

— Иль Реутов.

— Это ты весь их гадюшник на уши поставил?

— Как это на уши? Их что, можно поставить на уши?

— Ты что, только родился? — Мичи нашла в себе силы смеяться.

— Я долго жил… В горах…

— Понятно…

— Пора выбираться.

Она кивнула. Я поднял с пола плазменную винтовку и протянул ей.

— Умеешь с ней обращаться?

— Конечно. Я родилась в Ореховой долине, — не очень доходчиво объяснила она, однако времени уточнять уже не было.

Я распихал остальное оружие по карманам и принялся разбирать завал. В коридоре горков не было, но я чувствовал их присутствие. Они хитрили — прятались за поворотом и ждали, что я ринусь под стволы. Обмануть они меня не могли, зато показали направление к выходу. Я прекрасно помнил путь, по которому пришел к вождю, но в пылу битвы судьба унесла куда–то далеко в сторону. Лабиринт подземелий оказался обширнее, чем я расчитывал.

Я выглянул в коридор и вернулся в комнату.

— Мичи, стреляй в эту стену, пока не кончатся заряды.

Девушка пожала плечами, но послушалась. Я прокрался к повороту и притаился. Через минуту горки с удивлением обнаружили начавшую рушиться стену. Она заняла все их внимание.

Стена рухнула. Я понял это по душераздирающему крику Мичи. Наверное, горки полезли в дыру. Пришла и моя очередь вступать в игру. Я выскочил из–за поворота и проявил все способности, имея в руках лишь примитивное оружие.

Стены быстро сохли. Мозги и кровь горков брызгали на уже сухие стены. Спертый воздух наполнился запахом горящего мяса. Из пролома в стене стреляла Мичи. Стреляла, пока не кончились заряды. И мне повезло — они кончились как раз, когда я добрался до пролома. Девушка увидела меня и поспешно вылезла через дыру в коридор.

Пол был скользким от крови и мокрот. Знакомая моей Ларри сразу поскользнулась и упала на трупы осклизлых горков. Одежда превратилась в нищенские лохмотья, по лицу потекла струйка крови брызнувшая изо рта мертвого мутанта. Мичи вырвало. Она честно пыталась привести себя в порядок, но это плохо получалось — только размазывала извергнувшуюся массу по лицу, плакала, а приступ не проходил. И я не мог ей помочь: какой–то нахальный горк вцепился зубами в руку, и пришлось тратить внутреннюю энергию, чтоб расцепить этот живой капкан.

Отделавшись, я похвалил себя и свой мозг за то, что не дал ярости собой овладеть. Хотя очень не люблю укусов разных зубастых тварей. Все–таки это бой, а воевать — моя профессия. Так что, остановив кровь в ране на руке, и подхватив Мичи, побежал по узкому коридору к выходу.

В одном из тупиковых отростков основного лабиринта мы наткнулись на лестницу. Плоские стальные перекладины терялись в сумеречной высоте, но мне было совершенно все равно, куда вела эта дорога. Лишь бы скорее покинуть мрачные, дурно пахнущие катакомбы.

Уже взялся, было за первый металлический прут, но спутница вдруг закричала и потеряла сознание. От неожиданности я даже не сразу увидел причину — чудовище, бросившее гранату со слезоточивым газом, и теперь давящееся смехом, спрятав ноздри под резиновой маской с фильтрами. У него было прекрасное настроение, и он даже опустил бластер, не зная, что рыдать не умею, и меня нужно сразу убивать.

Мичи, даже лежавшую без сознания, продолжало тошнить. Кроме этого, у нее текли слезы и слюни. Я уже почти не видел ее лица, скрывшегося за различными нечистотами.

Я почувствовал, что уже не могу контролировать нервы — ненависть охватывала мозг. Шагнул к горку, сразу переставшему смеяться и поднявшему оружие. Бластер отлетел к стене, стоило только притронуться к его руке и приказать мышцам сломать кость. Он завыл от боли, и я снял с его морды маску, чтобы лучше слышать. А потом раздавил руками покрытую слизью голову. Серо–красные мозги брызнули между пальцев.

Путь к свободе был свободен, но ярость не унималась. Не могу точно рассказать, как я тащил девушку по лестнице, как отодвигал тяжеленную крышку и вылезал на задний двор какого–то магазина. Даже в памяти все это записалось какими–то отрывками.

Наверху состояние исступления начало проходить. Я положил Мичи, уже пришедшую в себя, но все равно шатающуюся от усталости, на освещенную солнцем уже сухую сторону дворика, а сам уселся возле мусорных ящиков, решив, наконец, разобраться с ни откуда явившимся боевым трансом.

Через некоторое время заметил, что Мичи пробует умыть лицо в луже. Грязная вода смыла кровь и слизь, за то наградила лицо девушки грязными разводами.

Именно в таком виде ее застал какой–то человек, одетый в форму стражей города и с кобурой на боку. Стражник подошел к девушке, попинал ее ногой и оглянулся. Девушка смотрела на него мутным, ничего не понимающим взглядом, а я спрятался за ящик с мусором, и меня он не заметил.

Он поднял девушку на ноги и прислонил к стене. Потом быстро обшарил ее, но карманов не нашел. Это его несколько озадачило, однако не на долго. Поставил «находку» на четвереньки, разорвал на ней одежду и слегка раздвинул ноги. Потом потрогал грудь и зачем–то залез рукой ей между ног, потрепав там пучок волос. Потом и сам встал на корточки и расстегнул ремень.

Я не знал, что он собирается делать, но то, что уже сделал, не понравилось. Тем более что Мичи недовольно стонала, когда стражник лапал ее обнажившееся тело. И еще я боялся, что он может унести ее с собой. Я поднял бластер, прицелился и нажал на курок. Голова парня скатилась в грязную лужу и недовольно зашипела.

Пора было возвращаться к Ларри. Одежда экс–самки горков уже ни на что не годилась, так что я завернул девушку в куртку. Сама Мичи, даже при всем желании, помочь мне не смогла бы — она даже стоять на ногах–то не могла. Вместе с голым телом завернул в куртку боевые трофеи — бластеры.

В гостинице я поел, переоделся и окончательно успокоился. Ларри занималась подругой, иногда бросая на меня укоризненные взгляды, и ни о чем не спрашивала. Я и не стал ей ничего рассказывать. Мичи, если захочет, сделает это сама.

Ровно через двадцать часов после последней встречи с гангстерами я снова сидел в ресторане. Сам Сэм и его ребята были, конечно, уже там. У главаря и боевиков были одни цели, у меня другие, поэтому мы не стали ни о чем договариваться. Главное — это попасть в сам блок.

Парней было пятеро. Крепкие ребята со стальными нервами. В каменных черепах прятались сбитые во множество извилин мозги, а в устрашающего вида кобурах прятались мощнейшие пистолеты с разрывными пулями.

Эти люди были готовы к чему угодно, только не к тому способу каким мы вошли в блок. Они ни чуть не удивились бы, если бы я принялся взрывать стены и убивать охрану, а вместо этого двери сами открывались, и охранники провожали нас к следующей линии контроля. Я был доволен, они то же. Я качественно побеждал, они беспрепятственно продвигались к милым их сердцам деньгам. Правда, охраны оказалось слишком много, так что парням пришлось–таки стрелять. Я даже не ожидал такого скопления стражников в административном блоке Дженерал Нуклиа Компани. Мне еще было неведомо, что всем на планете заправляет Компания. А стражники, хоть и подчиняющиеся лейтенант–коменданту, то есть формальному правителю колонии на Конвикте, охраняют, прежде всего, Компанию от остальных колонистов.

Мы быстро миновали шесть линий контроля, боевики убили двоих или троих стражников, и дошли до светящегося табло, на котором было написано:

«ЛАБОРАТОРНОЕ КРЫЛО БЛОКА «S» РАСХОДНОЕ БЮРО БЛОКА «S»

— Дальше — наше дело, Реутов, — сказал главный боевик. — Встречаемся через тридцать минут на этом месте.

Я кивнул, хотя и надеялся на удачу. Судьба мне до сих пор помогала.

Крутые парни свернули направо, и вскоре оттуда послышались выстрелы.

Моя лодка стояла в середине огромного куполообразного зала. Маленькие фигурки людей ползали по ней, пытались ковырять ее жалкими железками и матерились. Если бы лодка была живой, она посмеялась бы над ними. Моя лодка — только моя. Она построена только для меня, она откроет вход только мне. Я мог не бояться, что кто–либо получит доступ к чудовищному оружию, скрытому в строгих формах боевого корабля.

От ладьи меня отделяло толстенное стекло, от которого отскакивали пули, и залпы бластера оставляли на нем только пятна копоти. Коридор, одной стеной которого была прозрачная преграда, кончался тупиком — контрольным пунктом.

Я не успел внушить охране покорность, как оттуда посыпались пули. Поспешно скрылся от них за углом и достал бластеры. В этот момент зазвучал усиленный приборами голос:

— Сдавайся, оборотень. Реутов, ты слышишь меня? Нужно было набить твой живот взрывчаткой. Выходи, или мы угробим тебя вместе со всем блоком!

Эхо от голоса стихло как раз в тот момент, когда я решил выйти. Не знаю, зачем так дико закричал, но это на них подействовало. Я успел выпустить все заряды из обоих бластеров, пока они стояли и смотрели на меня, разинув рты. Зато потом! Что началось! Битва в подземельях горков была слабой разминкой. Здесь стреляли отовсюду. Я не успевал даже увидеть, откуда прилетела пуля, как приходилось уворачиваться от следующего залпа. И все–таки, не смотря на чудеса акробатики, с десяток пуль засело у меня в ногах и плечах. Я понял: если не пробьюсь к ладье, то погибну.

Предстояло самое трудное: сломать стекло. Для этого необходима была концентрация всех сил, и я обязательно бы это сделал, но тут увидел, что за стеной стоят и ждут десятка два хорошо вооруженных стражников. Обожженную глубокую рану труднее заживлять, чем пулевое ранение, и это подтолкнуло меня к отступлению.

— Я видел свою ладью — значит, еще вернусь. Но не сейчас, — мудро рассудил я и повернулся уходить.

И вспомнив о боевиках, поспешил к перекрестку. Шесть стволов — это не один, и мы довольно легко добрались до поджидающего транспорта. Затеряться в большом городе оказалось парой пустяков — через полчаса мы сидели в норе Трехпалого Сэма.

— Мы должны тебе, парень, — бурчал Сэм. — Это самое большое ограбление за всю историю планеты. Но сейчас не смогу тебя спрятать… Тебе лучше уйти из города… на время.

Я и сам это понимал. Мой секрет был раскрыт. Я сам сказал врагу: «Я вернулся. Берегитесь!» И теперь правители перероют весь город, чтобы найти меня.

— Где я могу выйти из города?

— Мои парни тебя проводят.

Солнце уже вовсю жарило, едва–едва поднявшись над горизонтом. Густые длинные тени ложились в грязь. Некоторым из них нравилось там лежать, некоторым нет. Причудливые тени деревьев прыгали вокруг одного и того же места, выбирая место получше, но вкус у них был один с ветром, а ветер парень, вообще, довольно беспокойный. По этому тень долго на месте не оставалась.

Тени людей деловито шагали по каменной осыпи, приобретая вид теней — оборванцев. Но тени не жаловались. Они только что покинули суровый сумрак Большой Стены, чувствовали себя самостоятельными и надеялись когда–нибудь в старости приобрести покой, разрастись и научиться беречь ночной снег почти до полудня.

Человеческих теней было три. Одна, идущая впереди, была толстой и длинной, и по этому считала себя самой сильной, то есть командиром. Она часто задерживалась, чтоб помочь спуститься двум другим. Вторая тень была маленькая и шаловливая. Она постоянно прыгала по шатким валунам, и старшей тени это не нравилось. Третья, была почти одного роста со старшей, но не в пример ей худой о вообще какой–то нескладной. Именно ей все время помогала старшая.

Наконец спуск кончился. Тени приняли вид нормальных человеческих силуэтов. Старшая больше не помогала остальным. Люди приближались к обрыву, прикрывающему солнце, и их тени поскучнели. Черным и страшным казался лес в тени гигантского обрыва, но старая дорога вела именно через этот лес, и люди смело вступили в него.

Выспаться мне как следует не дали. Сумасшедшее утро. Солнце только–только встало, а какой–то урод уже успел устроить переполох в подземельях горков, убил вождя, солдата стражи и пропал. Напрасно мы часов десять рыскали по трущобам, платили стукачам, били морды подозрительным. Я устал, как каторжник. А потом еще новая партия каторжан ушла на рудник и тех, кого они сменили, нужно было проверить и выпустить на свободу. Вот и еще одна партия будущих родителей мутантов. Правда, Нед Токугава теперь делает вахты короче, чем его предшественник на посту вице–президента ДНК, но не зря же все–таки горков зовут горками — в честь рудника «Золотые горы».

Мне снился такой чудный сон. Будто бы я получил отставку и наследство, купил дом, собирался жениться… Жениться я не успел, позвонили из блока «S». Ограбление! Украли пятьдесят миллионов кредитов. Кошмар.

В блоке меня уже ждали. Сразу проводили в кабинет вице–президента. Там сидели Симон Хауэлл — лейтенант–комендант колонии, Роджер Кэн — сержант сил охраны города и сам Токугава. И прямо с порога Кэн заявил:

— Тони, Реутов вернулся!

Я сразу вспотел.

— Переполох у горков и ограбление ДНК — это его рук дело. Он был не один, ему помогают. Это заговор! Предательство!

— Короче, мистер Ранги, ловите его! — подал голос Токугава, обращаясь ко мне. И добавил для всех:

— Ловите его. Если вы его не поймаете до прилета звездолета, вам всем будет очень плохо.

Хауэлл покраснел, как утреннее солнце, и я сказал сам себе:

— Ну что ж так грубо–то, мистер Токугава. Ведь Хауэлл хоть и порядочная скотина, но все–таки лейтенант. Формально–то планета принадлежит ему.

Я знал, приказ ДНК — закон. Впрочем, какой закон на планете, где все установления действуют только на период пребывания здесь крейсера с Земли… или воина Тэнно. И я вспомнил первое пришествие Реутова…

…Его корабль сел прямо во внутренний двор ДНК. Словно Реутов чувствовал, кто здесь хозяин. И десять минут спустя он появился в кабинете вице–президента. Немедленно вызвали всех руководителей колонии. То есть меня, Кэна, Хауэлла. Когда все собрались, Реутов сказал:

— Я Реутов, сын Реутова. Я пришел от имени моего повелителя — Тэнно. Теперь я стану править на этой планете.

Кэн ухмыльнулся и вытащил пистолет с разрывными пулями. ВСЕ пули рикошетили по панцирю и уходили в стену. И тогда мы испугались. Ужас сковал разум. Кэн упал на колени и пополз целовать агрессору ботинки. Хорошо хоть, как сержант говорит, не сам пополз, чужак его заставил, мысленно.

И откуда у меня такое нахальство взялось — не знаю. Наверное, от страха. Все потом говорили, что я герой, а ДНК даже премию мне выплатила. Много…

Я тогда встал, взял цветочный горшок побольше весом, подошел к чужому и поднял горшок над его головой. Он улыбнулся, решив, наверное, что я его короную на царствие. Я и вправду его короновал на царствие, на небесное! Но вот ведь как бывает: не вышло. Очухался. А как здорово тогда горшок разбился о голову. Реутов свалился, как подкошенный. Но видно, чтоб его убить, нужно вертолет на него уронить.

Пока я размышлял, совещание уже кончилось. Кэн уже ушел, Хауэлл стоял в дверях.

— Мистер Ранги, задержитесь на минуту, — неожиданно сказал Токугава.

Лейтенант хмыкнул, выразительно посмотрел на меня и вышел. Мы остались вдвоем с хозяином планеты.

— Мистер Ранги, я ценю Вашу смелость и ум. У вас большие возможности…

Я немедленно прикинулся дурачком. Он этого и ожидал.

— Если этого Реутова поймаете вы, то будет предлог поменять вас местами с олухом Хауэллом…

Я улыбнулся, давая понять, что идея мне понравилась, хотя, по правде говоря, не очень.

— Мистер Ранги, пора оглянуться вокруг…

Я честно оглянулся, продолжая играть дурачка, и Токугаве это нравилось.

— Наша планета богата минералами, а за светит мы могли бы получать огромные деньги…

Я подумал, что ДНК и так не плохо на этом греет руки, но промолчал и кивнул.

— Вы могли бы стать президентом планеты, а я министром финансов…

Ага, я буду улыбаться на переговорах, а Токугава ссыпать деньги в карман.

— А Земля? Ради светита они обязательно пошлют сюда флот!

— За три десятка земных лет мы успеем приготовиться, а этот, последний, транспорт мы придержим…

Я улыбнулся.

— Вы согласны, чтобы я помогал вам в этом деле?

Ах, вон он, как все повернул. Значит, это я должен делать переворот. Вот здорово. Значит, и отвечать в случае провала должен был я. Нет, мне эта идея не понравилась, но я не стал спорить и кивнул. Прилетит транспорт, там посмотрим. Надоела мне эта псевдо власть лейтенанта. Вообще, гнать нужно компанию с Конвикта…

— Вы не разговорчивы.

Я пожал плечами.

— Подумайте. Такие решения нельзя принимать наспех, — сказал Токугава и протянул руку для пожатия.

Надо же, сподобился. Видно, очень я ему нужен.

Только в машине я достал светодиск из записывающего устройства и сунул в специальный тайник на наручных часах. Прилетит транспорт, там посмотрим, а вообще планетный суверенитет — вещь неплохая.

— Эх, люди, люди. Что ж вы все грызетесь–то между собой? Что делить вам, живущим короче, чем один вздох звезды. Что вы рвете из рук друг у друга? Разве можно, отобрав счастье у соседа, самому стать счастливым? Зачем вы убиваете друг друга? Зачем вам чужая кровь? Разве счастье в смерти врага? А знаете, сколько вы пролили крови? Вы захлебнулись бы ею, если б она встала живой из земли…

3. Реутов:

Конвикт переполнял рассвет. Планета спешила жить. Растения брали реванш за долгую холодную ночь и лезли из почвы с потрясающей скоростью. Идеально приспособленные и к жизни и к смерти лесные животные спешили жить и умирать. Лес наполнял шум лопающихся почек и ломающихся костей. И люди дышали этой атмосферой жизни и смерти.

Мне хотелось петь, прыгать, доставая ветви деревьев, таскать на плечах девчонок, идущих вместе со мной по заросшей молодым леском просеке — старой дороге, и в это же время смутная тревога не позволяла мне делать этого. Она наполняла мышцы силой ожидания опасности, руки инстинктивно сжимали рукоятки плазменных пистолетов. И это хорошо, что она была — эта тревога. Воину нельзя расслабляться.

С каждым часом солнце поднималось все выше. Ветра не было, становилось душно.

После второй остановки на отдых, начался и тут же закончился быстрый тугой ливень. Останавливаться не стали, одежду все равно давно уже сняли.

Когда впереди в туманной дымке показались дрожащие теплым воздухом скалистые горы Панцерс, начался кошмар. Пусть я могу больше, чем простой человек. Пусть тело абсолютно подчиняется, но никто никогда не готовил меня к таким перегрузкам. Ох, как я завидовал местным зверям и деревьям. Вездесущая жара совершенно не доставала глубоко спрятанные корни и сердца.

Кошмарная жара, смертельная жара, коварная жара. Словно природе Тасти—Ное надоели шесть жалких ножек, топчущих покрытую жизнью землю. Пот покидал меня ручьями. Язык распух и наглухо застрял между зубов. Я ничего не мог с этим поделать, а девчонкам приходилось еще хуже. Мысли в голове ползли медленно, словно им вообще было лень двигаться. В глазах все плыло.

На Ларри и Мичи было страшно смотреть.

Начался подъем, и в развалах каменных осыпей старая дорога потерялась. Я уже свыкся с хаосом замерзшего леса, с беспорядком человеческих построек в Шекхаусе. Здесь же был кавардак каменных обломков. Неожиданные переходы света и тени были болезненны для глаз. Особенно по сравнению с мягким, везде одинаковым, освещением переходов Стальной планеты.

Каменная жара все больше и больше давила на меня. Закрывая глаза, я продолжал видеть пышущие жаром валуны…

В один из таких моментов я потерял веру в себя.

Мысли кружились в голове в адской пляске. Жара, жара, жара. Жара убила чувство стыда, и мы с Мичи разделись почти донага. Душный лес под обрывом теперь уже казался раем. Листья деревьев повернулись ребром к солнцу, так что от них почти не было тени.

Жара была всюду, жара вездесуща. Я заставляла себя переставлять ноги. Вперед. Только вперед. Там впереди, за хребтом гигантского зверя Панцерс, вода, очень много очень вкусной воды. Большая холодная река, питающая собой огромное озеро Крокодилов.

Мы подходили к черному провалу пещеры, когда Реутов вдруг остановился, сел на фантастически горячий камень и уставился в одну точку.

— Мичи! — крикнула я.

Только, наверное, это я подумала, что крикнула. Подруга, не обращая на меня и на Реутова никакого внимания, продолжала переставлять ноги.

— Мичи, мать твою…! — ноль внимания.

— Мичи, сука! С Реутовым, что–то! — вместо крика у меня из горла вырвалось какое–то бульканье, и я поняла, что она меня не услышит. Мне оставалось только найти камень и кинуть в эту наглую девку.

— Что ты хочешь? — прошептала она сухими обветренными губами.

Цель была достигнута. Усталость победила меня. Разговоры и камень отняли последние силы. Я уселась на камень рядом с Реутовым. Минутой спустя, к нам приковыляла Мичи.

— Его надо в тень! — прохрипела она.

Я кивнула.

— Эй ты, бугай! — Мичи пнула Реутова по ботинку. — Вставай.

— С ним не все в порядке.

— Сама вижу, — Мичи начинала злиться. — Вставай, урод…

— Мичи, перестань, — мне пришлось встать, и защитить от разбушевавшейся девушки беззащитное тело Реутова. — Нужно дотащить его до пещеры!

Она села рядом и попробовала заплакать. Рот ее искривился, но из глаз не выползло ни единой слезинки. Отчаяние не смогло выпросить у организма ни грамма влаги.

— Ладно, Мичи, вставай. Нужно утащить его в тень.

Девушка послушно встала и взяла Реутова за руку. Я за другую. До пещеры было шагов пятнадцать. Пятнадцать шагов, каждый из которых достоин ордена за отвагу!

Какое облегчение я испытала, когда, наконец, смогла вытянуть исцарапанные об острые края камней руки и ноги в сумрачной прохладе пещеры. И не было больше сил, даже чтобы поудобнее усадить Реутова, которого мы попросту уронили у самого входа. Глаза сами собой закрылись…

Глаза сами собой закрылись. Разум еще помнил изображение индикаторов на пульте, но вот среди светящихся звездочек и столбиков вдруг появился лежащий на камнях в не удобной позе человек.

— Эй, приятель, с тобой, наверное, не все в порядке! — пронеслось у меня в голове.

И человек, совершенно неожиданно для меня, ответил:

— Это ты?! Ты опять пришел? Как ты сумел это? Кто тебя учил? Кто ты? Откуда ты?

— Ты жив?

— Как видишь. Кто ты?

— Я землянин, а ты? Ты — Реутов?

— Да. Ты слышал мой разговор с Тэнно?

— Да. Зачем ты на Конвикте?

— А ты?

— Я еще на орбите, в звездолете. Я здесь третий офицер.

— Значит вас там много.

— Да, много. Так зачем ты на планете?

— Моей родине нужен светит.

— Моей родине тоже он нужен. Мы первые нашли его, и именно люди его добывают.

— Мы тоже люди… А знаешь ли ты, какой ценой вы берете «минерал холодного огня»? Он мстит вам за то, что вы берете его грязными руками осужденных на смерть…

— Минералу все равно, какими руками его отламывают.

— Ты не понял меня, землянин.

— Может быть, Реутов, может быть.

— Как тебя зовут? — Реутов перевел разговор на другую тему.

— Джо, а тебя?

— Иль. Кто тебя учил?

— Чему?

— Ты сейчас разговариваешь со мной, у нас этому учат. Само это не приходит.

— Ко мне пришло. Хотя я такой же, как все.

— Все земляне могут то, что можешь ты? Почему тогда ваши потомки на Конвикте и остальные земляне с твоего звездолета не говорят со мной?

— Наверное, они просто не пробовали.

— Значит, они и не могут. Хорошо. Значит, я правильно оценил врагов.

— Врагов? Ты пришел воевать с нами?

— На Стальной планете меня научили узнавать все о врагах, прежде чем нападать. Сейчас я готов к атаке.

— Ты пришел со Стальной планеты? Она что, действительно стальная? Расскажи мне о ней, — несмотря на явную угрозу, меня снедало любопытство.

— Хорошо, только потом мне придется тебя убить.

— Рассказывай. Я надеюсь выжить, — я прожил совсем не много, чтобы так просто поверить в обещанную смерть от человека, валяющегося где–то за тысячу километров.

— Что ты хочешь услышать о Стальной планете?

— Все, что скажешь, мне интересно.

— Странные вы, люди… ну слушай… и смотри.

На экране моих век появилось изображение: знакомое лицо космоса. Незнакомые звезды знакомо подмигивали несколько секунд, пока их не закрыла тень колоссальной величины стального шара. Она не была достроена, эта рукотворная планета. На блестящем каркасе недостающей части копошились белые точки людей. Из многих тысяч отверстий вылетали многие тысячи небольших звездолетов. Реутов показывал мне свою Родину с высоты взгляда Бога, и голос звучал, как голос Бога:

— Стальная планета имеет диаметр, равный примерно 1/30 диаметра Конвикта. Населяют планету около семидесяти тысяч человек. Около пяти тысяч из них — это воины Тэнно…

Стальной мир приблизился настолько быстро, словно я вместе с Реутовым упал в одно из отверстий–шлюзов. И подумал: как же нужно учить пилотов звездных лодок, чтобы на такой скорости влетать в столь небольшие отверстия.

— …В определенное время дети начинают ходить в специальные обучающие холлы и уже скоро компьютеры определяют наклонности будущего гражданина планеты. Далее начинается профессиональная подготовка. Дети редко получают ту же профессию, что у их родителей. Мой отец, Реутов, был воином…

Теперь Реутов показывал внутреннее устройство Стальной планеты. Перед глазами проплывали разнообразные залы, переходы, светолифты, жилые комнаты. Все помещения сияли чистотой, растения в оранжереях так и светились здоровьем. Множество людей попадалось нам на пути и ни одного мутанта среди них не было, болезненно выглядевшего или тем более имеющего какие–либо врожденные отклонения или уродства.

— Реутов, а куда девают детей уродов?

— Детей уродов? А разве они вообще бывают?

Коридоры становились огромными ярко освещенными галереями.

— Эти галереи сходятся в сердце планеты, во дворце Тэнно…

Промелькнул образ старца.

— Это и есть Тэнно?

— Да, это его теперешний облик. Он его выбрал на ближайшее время.

— Значит, он может выбирать себе облик?

— Да, Тэнно может. Он может все.

— А сколько ему лет?

— Лет?

— Ну… сколько раз Конвикт полностью облетел вокруг своей звезды с тех пор, как Тэнно родился?

— А сколько раз Конвикт облетел звезду с тех пор, как ты родился?

— Чуть меньше одного.

— А сколь долго ты будешь жить?

— Около десяти лет Конвикта. А ты?

— Это может знать только моя Судьба.

— Сколько ты уже прожил?

— Полтора.

— А Тэнно?

— Шестьдесят пять и одна восьмая года.

— Сколько?

— Ты хорошо меня слышал.

— Это значит 1362 с хвостиком земных лет. Ты уверен, Реутов, что человек может столько прожить?

— Тэнно не человек. Он Тэнно.

— Как это не человек? А кто тогда …

— Ты уже достаточно узнал, чтобы умереть…

Коридоры Стальной планеты–звездолета побежали в глазах, и вскоре внешняя броня осталась далеко позади. Безжизненные звезды вступили в свои права. Но ненадолго. Реутов заставил их быстро померкнуть, и я снова видел только неудобно лежащего в безымянной пещере человека.

— …Я обещал тебя убить после того, как расскажу о Стальной планете — ты согласился. Я рассказал, а ты УМРИ.

Мои глаза не хотели больше служить, сердце стучало с перебоями, руки и ноги быстро холодели. Будучи в полном сознании, я умирал.

— Нет, — прошептал я безвольными губами и попробовал пошевелить рукой.

— Нет! — закричал я, когда челюсть сама открылась, и в глазах стало все расплываться.

— Нет! — крикнул я вбегающим в рубку силуэтам людей и утонул в темноте.

Я победил. Несмотря на то, что в основном отвечал на вопросы, много узнал о землянах и о выходцах с Земли. Мое представление об их Родине постепенно складывалось. Придя в себя в пещере, где неизвестно как оказался, что меня немного беспокоило, стал укладывать капли информации о Земле в сухую пока лужу знания.

Все, как один, говорят о необычайной красоте Земли. Следовало разобраться — были ли это просто красивые легенды о прародине или чистая правда. Средняя продолжительность жизни людей, судя по состоянию их организмов, на Конвикте не превышала трех лет и это в то время как, по словам Джо с корабля «чистых» землян, он сможет прожить лет десять. Значит, условия жизни на Земле, как минимум, в три раза лучше конвиктских. И на Родине Человечества строили огромные, способные нести большое количество людей и грузов, корабли. Ведь как–то же привезли на Конвикт каторжников. Но с другой стороны, если у человека есть все, зачем ему совершать преступления против законов планеты и, в конце концов, попадать на рудники Конвикта? Виновато правительство ли, поддерживающее несправедливые законы или все устройство общества, в котором было возможно принятие этих законов и, как следствие, недостаточно высокий уровень жизни для отдельных групп? Одной из причин неполадок в их обществе может быть наличие денежной системы. Тот, кто имеет большее количество единиц денег, имеет более высокий уровень жизни, а остальные, естественно, стремятся достичь этого уровня. И далеко не все выбирают честный путь для достижения цели.

Поразительна беззаботность землян. Страшной ценой они платят покоренным планетам — жизнью и здоровьем. И занимаются освоением новых планет обычно самые сильные, самые умные, самые хорошо обученные. А потом туда привозят лентяев и преступников. Похоже, что на Конвикте время освоения уже прошло.

Ну и что мне за дело до них?! Чем слабее соперник, тем проще с ним бороться.

Итак, война продолжалась. Пора в путь. Отступление — это тоже способ вести войну.

Ларри и Мичи не в состоянии были идти сами, пришлось их нести. Я верил в себя и жара, так достававшая раньше, теперь ни как не сказывалась на организме. Я испытывал блаженство, напрягая мышцы. Приготовившись долго нести девчонок, и был несколько разочарован, когда сначала ноги вынесли на довольно хорошо утоптанную тропу, а потом и на усыпанный обтесанными водой валунами берег реки.

Как зачарованный, стоял я на берегу этого большого горного ручья. Вода нежно- зеленого цвета. Подсвеченная одуревшим от натуги испарить это живое противоречие, светилом, весело смеясь, прыгала с камня на камень. Создавая мириады брызг, легко ворочая камни, река создавала такое количество хаоса, какое я не видел даже на покрытых обломками склонах гор Панцерс.

Пришло время вспомнить о справедливости. Ларри и Мичи тоже имели право увидеть это чудо.

— Проснитесь, — сказал я мысленно девчонкам.

Они открыли глаза, но в зрачках еще не было чего–то такого, что делает человека человеком. Они открыли глаза, полные пустоты. Пришлось положить их на камни, куда долетали ледяные брызги необычайно холодной для этого времени суток воды.

Превращение живых манекенов в людей было стремительным и сопровождалось бешеным смехом, фырканьем и невнятными возгласами. Долго девчонки в облаке брызг не продержались. Уже через минуту они выскочили оттуда мокрые, как сама река, и с сияющие, как озверевшее солнце. Потом, правда, немного смутились, вспомнив, что обнажены. Но после торопливого облачения в одежды, хорошее настроение к ним быстро вернулось.

— Реутов, как здесь здорово! — воскликнула Ларри, оглянувшись. — Смотри, какой здесь лес!

К своему стыду до возгласа маленькой девочки я на местность вокруг реки внимания не обращал. А стоило.

Лес действительно был замечательный. Деревья, никогда днем не страдающие от жары, покрыты светло–зеленым мхом, свисающим с веток, как волосы нечистоплотного старика. Мясистые ярко–зеленые листья блестели тысячами покрывающих их капель влаги.

Лесным великанам наверняка больше нравилось вот так стоять, плотно сомкнув ряды, у животворной реки, чем биться с соперниками за каждую каплю вдали от нее. Их жизненный уровень был выше, чем в остальном лесу и они не желали уступать это место ничему другому. Могучие корни, как насосы, качали воду. Могучие стволы передавали ее вверх к листьям и плодам. Плоды падали, гнили и, смешиваясь с водой, нужные дереву вещества снова и снова поднимались к листьям и плодам. Вот он — символ земной империи! Корни — это завоеванные планеты, которые работают на сердце империи. Ствол — это рудовозы и космические рефрижераторы. Листья — бездельники блаженствующие в лучах солнца, имеют самый высокий жизненный уровень и делают вид, что правят. А плоды — это те подарки, которые правительство заботливо посылает на свои планеты — колонии. Ну, например, это те же каторжане… Ох, как они здорово гниют здесь на Конвикте! Зато регулярно отсылают к сердцу желанный светит.

Ну да ладно, с Землей я еще надеялся встретиться, а пока на глаза попалась та самая тропа, что вывела нас к реке. Теперь она тянула многострадальную спину вниз по течению и терялась за огромными валунами. А над мрачными громадами валунов вилась тоненькая струйка дыма.

Мичи и Ларри уже тоже заметили этот сигнал опасности.

— Что будем делать? — спросила Мичи.

— Тихо, — приказал я девчонкам. — Я пойду вперед. У валунов вы остановитесь.

Я вытащил из–за пояса плазменные пистолеты и, стараясь тихо ступать по шатким камням, пошел к дыму.

Пошел и вскоре убедился в относительной безопасности источника беспокойства. На широкой песчаной излучине реки стояло несколько надувных временных домиков, горел костер, у расчищенной площадки для какой–то летающей машины навалена куча бочек и ящиков. Возле костра копошился только один человек. Оружия нигде не было видно.

Я подождал еще несколько минут, послушал импульсы разума на сотню шагов вокруг. Во временных домиках людей или горков не было. Не произнеся ни звука, я позвал сидящих за валуном девушек. Потом спрятал пистолеты и вышел из укрытия.

Вот он удивился. Но виду не подал. Долго смотрел, щуря серые глаза, на нас против солнца, потом широко улыбнулся и сказал:

— Привет.

Ларри быстро освоилась и ответила:

— Привет. Я Ларри Реутова, это мой отец, Иль Реутов и двоюродная сестра Мичи Катетт. Мы идем в Хоккай—До.

— Странная у вас, однако, дорога. В это–то время суток… Меня зовут Ганс Кукушкинд.

— Помалкивай! — подумала Ларри, явно обращаясь ко мне.

Я и не собирался вмешиваться — был поглощен чтением мыслей Кукушкинда. Ганс уже рассказал мне, что их здесь семь человек: трое геодезистов, трое геологов и водитель летающей машины. А Ларри продолжала выдумывать. Ее фантазия, казалось, не знала предела:

— Мы живем, вообще–то, в Ореховой долине, но дядя Ацтек приехал за нами из города, и мы гостили у него…

Мысли Ганса лучше просачивались сквозь кости черепа, чем слова через плотно сжатые зубы. А думал он о поразительнейших вещах. Ну, например, об огромном месторождении светита под скалами хребта лейтенанта Ринсса, о загадке развалин поселка Ла Легран, о неправдоподобности рассказа этой маленькой лгуньи. Ну, насчет последнего я быстро его успокоил, а то он уже начал вспоминать, где поставил «винчестер». Покопавшись в его памяти, удалось выяснить, что «винчестер» — это огнестрельное не нарезное крупнокалиберное оружие. Ганс Кукушкинд окончательно успокоился, что Ларри немедленно приписала к своим ораторским способностям.

— Ну ладно, — сказал он. — Что мы стоим–то. Пойдемте чай пить.

Деревья бежали вдоль реки. А мы плыли на плоту и смотрели на них. Метров через четыреста ниже лагеря геологов речка успокоилась, ее дикий смех утих, и стало возможным наше плавание.

У гостеприимных геодезистов мы хорошо поели, отдохнули, поговорили, построили плот и мило попрощались. Мы с Ларри перецеловали небритые щеки мужчин, Реутов пожал руки, ласково улыбнулся, и оттолкнул плот.

Хорошо плыть. Лучше плохо плыть, чем хорошо идти, тем более хорошо плыть, когда плохо идти. Хорошо плыть, только немного скучно. Впереди Хоккай—До.

Большой шмон — это Большой Шмон. Большой шмон — это всегда много работы и много шума. Последний раз мы его проводили в городе, когда кто–то взорвал пути монорельса вместе с полностью загруженным очищенным светитом поездом, а потом минерал растащили горки. Ни один уважающий свое потомство и жизнь человек не прикоснулся бы и пальцем к миллиграмму этой гадости, а горкам уже все равно нечего терять. Но тогда мы знали, где искать и что искать.

Теперь мне нужен был этот наглый живучий инопланетянин в человеческой шкуре и те, кто ему помогал. А тысяча моих подчиненных ловили грабителей кассы ДНК и того человека, который провел их в здание научного центра компании. Парни, в отличие от меня, рыли землю носами в тщетных поисках. А я поторапливал их, и ломал голову над тем, где же искать Реутова. Просто представить себе не мог, как выудить секреты его потрясающей живучести в случае, если он попадется мне в руки. И если бы сам Токугава не читал раз в десять часов донесения бригадиров, я бы и пальцем не пошевелил, чтоб найти этого ублюдка, создающего столько проблем.

Не особенно усердствуя, я для начала выяснил поминутно все передвижения Реутова от дверей научного центра и до столь интересовавшей его комнаты — лаборатории. Видеокамеры зафиксировали каждый его шаг, а заодно и каждое движение парней, которых он привел к кассе. Один из наших платных осведомителей опознал гангстера.

— Этого парня часто видят рядом с Трехпалым Сэмом, — сказал осведомитель и этими словами начал Большой Шмон.

А Трехпалый плевал на шмон. Плевал, как и в случае с монорельсом, только, наверное, еще с более высокого утеса. Мои парни искали его семьдесят часов и не нашли, а за это время весь город можно перерыть сверху донизу. За семьдесят часов парни взяли чуть меньше сотни горков и людей из его банды, но ни один из них, ни сном, ни духом не ведал, где сейчас главарь. Зато все горки только и болтали о переполохе в подземельях их короля, и еще ходил слух, что Властелина мутантов больше нет в живых.

У одного из выходов подземелий патруль нашел мертвого стражника. Офицер был убит из плазменного пистолета вроде того, что торчал за поясом Реутова в здании ДНК. Горкам показали стереоизображение Реутова, и они со страхом в ящерьих глазах, опознали инопланетника. Да, это он убил короля горков и еще много–много их братьев. О причине такого поступка они ничего не знали. Токугава предложил выпустить арестованных жуликов и аферистов, отправив их с предложением о неофициальной встрече к Сэму.

Я не особо люблю иметь дело с горками, но отказаться не мог. И Сэм тоже: под угрозой полного уничтожения банды ему пришлось согласиться.

Встреча была назначена в одном из публичных домов Баттер–тауна. В публичном доме «Только для людей»!

Хорошо сидеть в кабинете комендатуры с включенным кондиционером и отдавать приказы. Хорошо кататься в дорогой машине с охлаждением салона, из прохладного кабинета в прохладный кабинет по изнывающей от жары пустынной улице. У меня, к сожалению, такой машины не было.

Спина быстро намокла, даже в трусы стекали струйки пота. Жаркий ветер бил из открытых окон машины. Я попробовал поднять стекла, заранее зная, что это не поможет, и интуиция снова не подвела. Духота стала вообще невыносимой. А подлая река вместо того, чтоб навевать прохладу, вообще перешла из жидкого состояния в газообразное, и над городом повисло душное марево.

В Баттер–тауне слегка дул ветерок. По пустым, воняющим асфальтом, улицам вяло катались обрывки газет, пачки из–под сигарет и листы отвалившихся от стен реклам. У публичных домов на темном асфальте сияли всеми цветами радуги пятна использованных презервативов. Вонь стояла кошмарная! Дворники и ветер пасовали перед зноем.

У нужного места я остановил машину. Меня уже ждали. Дверь открылась легко, пропуская в обширный холл, где потели в ожидании клиентов наивные проститутки. На миг меня поразило их упорство: краска текла с бровей и глаз, а они все сидели и ждали. Но потом сравнил их с собой. Какого черта я потащился по этакой жаре в душной старой машине в рассадник заразы к вонючему, покрытому слизью горку?!

— Эй, бэби, хочешь хорошо провести время? — обратилась ко мне одна из девиц.

Она сильно смахивала на пространство за дверью. Такая же грязная, жаркая, голая и дурно пахнущая.

— Найди себе горка, это как раз для тебя! — я нашелся, что сказать, хотя никогда особо не умел разговаривать со шлюхами.

— Мне нужна мадам Дзе, — сказал я.

Девка хмыкнула и отвернулась. Никто и не пошевелился, чтоб показать дорогу. Жара, лень двигаться. Я их понимал и поэтому не обижался.

Пришлось бы самому искать, да нашлась добрая душа, сказала этаким томным ленивым голоском:

— Второй этаж, розовая дверь с лотосом.

— Спасибо, мисс.

Кто–то хихикнул, я глубоко вздохнул и пошел наверх по скрипучей пластиковой лестнице.

Женщина, вставшая мне навстречу, вовсе не походила на сложившийся в воображении образ толстенькой монголоидки. У нее были чисто восточно–европейские черты лица, отличная, крепкая фигура и явно восточная фамилия.

— Мадам Дзе? — воскликнул я.

Было просто приятно смотреть на эту женщину в расцвете лет. Даже настроение улучшалось.

— Да. Чем могу служить? — улыбалась она очень даже мило. Жаль, что пришлось ее немного огорчить.

В подобных заведениях слегка недолюбливают людей моей профессии, хотя вовсе не имеют для этого оснований. ДНК запрещает, а, следовательно, и полиция практически принадлежащего компании города, обслуживать горков в заведениях «только для людей». Для них есть специальные дома терпения, где работают только бесплодные женщины. Мы иногда проверяем, как соблюдается неписаный закон, в этом и заключается вся причина нелюбви.

Я показал мадам Дзе жетон. Улыбка потухла. Она собиралась что–то сказать, но я ее опередил.

— Мне нужен Трехпалый Сэм. Он знает, что я должен придти.

Дзе побледнела, что сделало ее еще более привлекательной, и все–таки нашла в себе силы снова слегка улыбнуться. Ох, как я ее понимал. Мне самому на ее месте было бы не до улыбок.

— Пойдемте, мистер Ранги, — она была внимательна. Это редкость, когда люди успевают прочитать фамилию на жетоне. Всем приятно слышать свои имена из уст почти незнакомого человека. Она это хорошо знала и хотела быть любезной.

Мы спустились вниз на дорогом гидролифте, спрятанном в трубе вентиляции, и вступили в совсем другой мир. Стены покрывали листы дорогого пластика, а не дешевой краской, как наверху. Мозаичный пористый пол и редкие в широком коридоре деревянные богато украшенные двери создавали впечатление первоклассной гостиницы.

— Подождите меня здесь, — тихо сказала хозяйка, и показала маленькой ручкой на кресло у журнального столика полного эротических журналов.

Я покорно сел, и она скрылась за самой дальней от лифта дверью.

Моя профессия научила меня ждать. Но только не у двери, за которой паршивый горк занимается своими делами, забыв про меня. Подождав минут пять, полистав журналы с голыми девками на картинках, я решительно встал, подошел к заветной двери и пинком ее распахнул.

Мне бы очень не понравилось такое вторжение, окажись я на его месте. Впрочем, мне, в свою очередь, не понравилось то, чем он там занимался. Мадам Дзе листала журналы, как и я, несколько минут назад, а Трехпалый Сэм, эта слезящаяся гноем тварь, ТРАХАЛА ДЕВКУ!

— Скотина! — вспылил я и тут же замарал себе туфель о его слизь.

А потом пожалел о своем поступке — увидел, как его половой орган втягивается в кожистый мешок. Зрелище было настолько мерзким, что пережеванная за завтраком пища, как ртуть в градуснике, подошла к отметке «приготовиться к выходу».

— Мадам Дзе, заберите эту суку, — я начинал выходить из себя, и уже почти кричал. — И обе — марш отсюда!

— Но я должна принять душ и… — начала проститутка, видимо, не зная с кем имеет дело.

Я тут же ее возненавидел и окончательно покончил с чистотой правой туфли. Девка отлетела к двери, Дзе ее подхватила и через мгновение дверь за ними закрылась. За это время я вспомнил о цели визита и слегка успокоился, но горку я об этом не сказал, ему нельзя было давать опомниться. Я продолжал орать:

— Где Реутов? Тварь, куда ты спрятал его? Где деньги из кассы компании?

— Сержант, мои парни не выпустят тебя. Ты мертвец, сержант! — прохрипел горк и пришлось, слегка пожалев почти новую обувь, пустить в дело не задействованную прежде левую ногу.

— Где Реутов?! Если не скажешь, я вернусь сюда со всей полицией города и забью в задницу, если она у тебя есть, всех твоих парней!

И он понял, что я не склонен шутить:

— Его нет в городе.

— Где он?

— Спроси у Берта.

— Кто он?

— Негр, шулер. Ищи его по кабакам, если, конечно, сможешь выйти отсюда…

Теперь я мог идти. Нужную информацию уже получил.

— Тебе повезло, горк, что ты сам согласился на эту встречу! Если б я сам тебя нашел, сейчас ты был бы уже мертв.

— Иди, иди, тебя ждут! — прохрипел он и забулькал.

Наверное, так они смеются, эти вонючие горки.

Я достал плазменный пистолет из кобуры и улыбнулся. Он перестал булькать…

Странно, но мне дали подняться наверх. А вот выйти из лифта оказалось делом хлопотным.

Их пистолеты стреляли тихо, как бы даже стыдливо. Зато мой огнемет бухал, как безоткатная пушка. Если я промахивался, то в стенах оставались форточки. Неровные такие, обугленные. Мадам Дзе это наверняка огорчило.

Вскоре я отвоевал коридор. Попасть отсюда на улицу было делом пустяковым. Я выбил дверь, распугал какую–то парочку и с разбегу выпрыгнул в окно. Карниз второго этажа не так уж и высоко от асфальта, но я все же вывихнул ногу, исцарапался и потерял невезучую обувь.

Уже нажимая на педаль газа в машине, я увидел выбегающих из дверей публичного дома гангстеров. Стрелять они почему–то не стали. Стало понятно, что Сэм почему–то очень обиделся, и теперь нужно жить очень осторожно… с оглядкой. Или вообще не жить.

Уже из машины я позвонил Токугаве и рассказал о разговоре с мутантом.

— Еще не хватало нам войны с мафией… Ну да ладно, игра стоит свеч. Ищи Берта, — сказал босс.

Я не стал спорить. Немедленно отправился домой переодеваться, принимать душ и обедать. В конце концов, я начальник полиции города или нет! Черного притащат в комендатуру мои парни. Приказ уже отдан.

— Тебя били в комендатуре? — услышал я хрип Трехпалого Сэма, только–только открыв глаза.

Ответить оказалось труднее, чем сначала показалось. Запекшаяся на разбитых губах кровь не давала открыть рта, и все попытки это сделать отдавались болью в глубине черепа.

— Промойте ему губы, — приказал горк, а его приказы обычно исполняются.

— Тебя били? — повторил вопрос Сэм, через минуту.

— Нет, поили водкой, — крикнул я.

— Что он шепчет? — спросил гангстер кого–то.

— Он сказал, что его поили водкой и не били, — ответил этот кто–то.

— Все шутишь, Берт. Дошутишься… Ты сказал им все, что они хотели?

— Да, черт возьми! Попробовал бы я промолчать, если меня допрашивали в конторе Кэна!

Сэм нетерпеливо повернулся к переводчику.

— Его допрашивали у Кэна, он все им сказал.

— Где Реутов? Скажи теперь мне…

Силы быстро оставляли меня. В глазах поплыли разноцветные пятна, но от Сэма не так–то уж легко отделаться. Переводчик совсем низко склонился ко мне и переводил мой крик–шепот:

— Реутов шел по старой дороге к Ла Леграну. Он хочет дойти до Хоккай–до.

Сэм удовлетворенно хрюкнул. Мерзкая тварь!

— Я заплачу за твое лечение, Берт! — этот слизняк ждал благодарности. Что ж, я моргнул ему. Он еще раз хрюкнул и продолжил:

— А когда ты выздоровеешь, я дам тебе пистолет. Ты убьешь Ранги и найдешь Реутова. Живой или мертвый, он должен оказаться у меня… Ты плачешь, Берт?! Плачь, плачь, парень. Я знал, что мы поймем друг друга!

— Эх, Сэм, Сэм. Как ты можешь понять меня. Ты выродок, вечно мстящий людям за то, что ты горк. Я плачу потому, что мне до смерти надоели твои ящерьи глаза и мерзкие лапы. И я так хочу, чтоб меня оставили в покое, что готов был бы разрядить в тебя твой поганый пистолет, если бы был уверен, что на этом все кончиться… — вот, что я мог бы ответить Сэму, но не стал этого делать.

Он меня все равно не услышит, да и зачем? Жизнь дороже.

4. Ларри:

Все люди в чем–то похожи друг на друга. Во всех человеческих поселениях есть улицы и площади. На этом сходство Хоккай—До с другими селениями заканчивалось.

Причудливые дома вдоль извилистых узеньких улочек. Маленькие, тесно заставленные лавками с продающейся пищей, площади. Толпы не обращающих на жару никакого внимания людей.

У хоккайдцев был хороший повод не обращать внимания на жару — они могли посмотреть на нас. Представляю себе такую живописную троицу. Гигант Реутов, с высоты своего двухметрового роста гордо оглядывающий копошащуюся у его ног толпу монголоидных горожан. Мичи, в рваной городской одежде семенящая за Реутовым. Я, в не менее рваной одежде…

Хоккайдцы не особо любят гостей. В Тростниковом Аду их охотники стараются не встречаться с охотниками из Ореховой долины. Живут в Хоккай—До только люди монголоидной расы. Ни одного горка или негра. И только один белый — комендант. Поселок каждый вечер отсылает в город положенное количество продуктов и шкур, а больше от них ничего и не требуют.

Мало кто из жителей Ореховой долины может похвастать, что был в Хоккай—До. Да и те рассказывают какие–то сказки. Им, правда, особо не верят, но желание туда попасть пропадает у многих.

У хоккайдцев свой язык, своя история, свои традиции.

Если весь городок похож на копошащийся рассветный лес, то их порт мне вообще не с чем было сравнить. Мы так и не подошли бы к причалам из–за сверхтолпы, но Реутов не привык останавливаться перед столь незначительными на его взгляд трудностями. Он подхватил нас обеих на руки и пошел. Он шел совершенно прямо. Ему приходилось крушить все на своем пути, пока люди не поняли и не начали уступать дорогу. Порт чуть не взорвался резкими гортанными криками возмущенного люда, но смелых настолько, чтобы что–то сказать этому человеку–тарану не нашлось. Так мы и дошли до причалов под приветственную ругань узкоглазых туземцев.

Реутов подошел к одной из лодок, и что–то сказал на местном языке сидящему там человеку. Мы с Мичи сидели на предплечьях гиганта, разинув рты от удивления. Абориген удивился не меньше нашего, но быстро оправился и затараторил, махая рукой в сторону стоящего у края портовой площади дома. Реутов кивнул, и мы с Мичи поехали в указанном туземцем направлении. Меня заедало любопытство:

— Реутов, откуда ты знаешь их язык? — тихо спросила я его.

— У него простая структура. Тем более, очень похожая на язык моей Родины. Проще вашей. Все образы имеют название. У Чао Веня весь язык болтается в голове постоянно. Я прочел его, запомнил и спросил, не довезет ли он нас до Ореховой долины. Ваш поселок они называют Тайе Во. Чао Вень, владелец судна, отправил нас к некоему Джидо за разрешением на выход из порта. Кем бы он ни был, мы разрешение получим!

— Не сомневаюсь, — сказала Мичи. — А почему ты просто не приказал Тяо Веню отвезти нас?

— Цепь запирает порт. Только Джидо может приказать опустить цепь.

— Примитив! — вырвалось у меня. — Ореховую долину с воды прикрывает лазерный луч. Почему мы просто не порвали цепь? Реутов, ты же можешь это.

— Зачем нам лишние сто тысяч врагов.

— Сколько?

— В Хоккай–до сейчас живет сто десять тысяч триста тридцать …один человек. Сейчас только родилась девочка…

Между тем обиталище Джидо критически приблизилось, и не успела я спросить Реутова, откуда он знает столь точную цифру, как мы уже пришли.

Мистер Джидо был занят, но Иль ведь вообще не имел понятия о вежливости.

— Это ты Джидо? — обратился он к наиболее богато одетому среди оборванцев, да к тому же сидящему среди стоящих человеку.

В наших с Мичи головах теперь звучал перевод разговора. Сидящий человек и внимания не обратил на Реутова. Воин поставил нас на землю, и в ушах зазвучал его мысленный приказ:

— Молчать!

Мы с Мичи уже молчали, но все равно, повинуясь приказу, наши челюсти сжались. В комнате повисла тишина. Тем весомей звучали слова Реутова:

— Мне нужно разрешение на выход из бухты.

Джидо оказался крепким мужиком. Быстро справился с оцепенением и ответил. В голосе его звучала усиленно скрываемая гордость и еще что–то такое ехидненькое:

— Ты считаешь себя сильным, чужестранец?

— Я — солдат, — ответил Реутов.

Сто против одного, что Иль удивился. Джидо, пожилой уже человек, медленно наклонил голову к запакованной в шелк груди и сказал:

— Вода в озере поднялась и стала мутной. Драконы поднялись со дна, и разбивают лодки с храбрыми и сильными солдатами. Через сто часов вода спадет. Если тебе есть, чем заплатить — ты попадешь туда, куда хочешь!

— Я спешу! — Реутов больше не стал приказывать этим людям.

— Хорошо, чужестранец. Через три часа начнется праздник Ссодет и в начале праздника — Кумитэ. Ты будешь биться в честном поединке с тремя лучшими бойцами Хоккай—До, и если победа в двух случаях из трех достанется тебе, то ты получишь лодку и разрешение поднять цепь.

Реутов не колебался ни секунды.

— Где я могу отдохнуть перед боем?

— Тебе покажут. Как зовут тебя, смелый чужестранец?

— Иль.

Джидо кивнул и сказал что–то, что Реутов не стал переводить. Как оказалось, эти слова не предназначались нам, Джидо просто приказал кому–то проводить нас.

Потом мы долго шли по неизменно людным улицам. Я немного боялась за Реутова; всякое тут рассказывают про это таинственное место, но едва я заикнулась про это, как услышала в голове его голос:

— Я всегда готов к битве. Если бы я не был лучшим воином Стальной планеты, я не был бы здесь!

— Но ты спросил про место, где ты мог бы отдохнуть…, — подумала я.

— А разве на Конвикте есть люди, которые не устают? Разве вы с Мичи не устали?

Мне оставалось только согласиться. Часов двадцать мы плыли по реке на плоту до самых стен селения. Все это время мы только и делали, что ничего не делали. Но вот совсем немного прошли по тесным, давящим душу улочкам тесного многолюдного городка, как подошвы горели от утомления. А может просто с непривычки, ведь прошли же мы на рассвете чуть больше ста километров по просеке за сорок пять часов!

Нам выделили комнату, заставленную удивительной мебелью. Изящные стулья на тоненьких резных ножках, низенькие столики со стилизованными изображениями озерных крокодилов на столешницах, мягкие удобные креслица. Свет, падающий из открытых настежь окон, попадал не сразу в комнату, а еще проходил сквозь разноцветные ширмы и становился мягким, не раздражающим глаз. Цветы, прекрасно подобранные в букеты, источали тонкий, ни на что не похожий аромат. На стенах висели восхитительные в своей простоте картины, изображающие диковинных птиц, животных и цветы. В комнате, при всем при этом, ничего не было лишнего или сразу бросающегося в глаза. Каждая вещь стояла на своем месте. Казалось, сдвинь сейчас вот эту маленькую вазочку — и пропадет это ненавязчивое очарование.

Нечаянно я обратила внимание на Реутова. Мне кажется, он был потрясен этой красотой. А я была потрясена тем, что это случилось с ним. Он, конечно, хороший, справедливый, хочет нам всем добра. Иногда бывает не в меру жесток, но ведь он солдат. И вот этого–то солдафона очаровала красота, созданная чужим ему народом.

В конце концов, Реутов нерешительно потоптался на месте и сел на пол у порога.

— Здесь ничего нельзя трогать, — как бы оправдываясь, сказал он.

Мы с Мичи тоже не решились что–то передвигать, и сразу пошли в другую комнату, где ждала нас каменная ванна, наполненная приятной прохладной водой. Плескаясь, забыв обо всех невзгодах, мы и не заметили, как пробежали отпущенные на отдых часы.

Я гулял с Ирмой по аллеям утреннего летнего парка. Косые лучи Солнца, пробиваясь сквозь плотную сочную листву, подсвечивали туманную дымку. Птицы одурели, распевая свои песни, и совсем нас не боялись. Любопытные белки с какой–то нахальной улыбкой на забавных рожицах перебегали тропинку, особо, впрочем, не торопясь.

— Красиво здесь. Правда? — сказала Ирма и посмотрела на меня своими серьезными зелеными глазами.

— Ты похожа на этот утренний лес, — ответил я.

— Что, такая же дикая?

— Нет. Такая же красивая.

Ирма загадочно улыбнулась и промолчала.

— Уже поздно, — сказала она несколько позже.

— Уже рано, — поправил я ее.

— Но все равно пора домой, — мы гуляли всю ночь и она, видимо, устала.

— Пойдем, я тебя провожу…

В это время налетела туча. Сразу стало необычайно душно. Так, что пот потек ручьями по спине, и рубашка сразу стала мокрой. Ирма тоже брезгливо поморщилась, потрогав мокрое платье.

Стало быстро темнеть. И вот уже полная луна нависла над лесом, хищно скалясь среди косматых, рваных туч. Белки, сверкая глазами, отращивали клыки величиной с палец, теперь уже откровенно нагло ухмыляясь.

Ирма посмотрела на меня полными ужаса глазами, и вдруг в этот миг какая–то тварь с огромными сверкающими глазами и кожистыми крыльями подхватила ее.

Девушка была явно тяжеловата для зверя. Тварь волокла ее по аллее, злобно рычала и плевалась вонючей слюной.

— Ирма! — закричал я и, преодолевая страх, бросился вдогонку.

Похитительница неожиданно быстро уступила моему желанию и отпустила свою жертву. Бездыханное тело Ирмы свалилось на песок. Я подбежал к ней. Всхлипывая и бормоча имя любимой, склонился над ее лицом. Потом, полностью контролируя себя, поцеловал ее в прекрасные полные губы.

Ирма открыла глаза. Но теперь они не были зелеными. Теперь она смотрела на меня желтыми, как у змеи сияющими глазами. Я отпрянул и она, словно привязанная ко мне, села. Удивленно оглянулась, увидев меня, улыбнулась и вдруг начала раздеваться. Правда, несколько своеобразно: она отрывала полоски от платья пока сначала прекрасные груди, а потом и все остальное, не появились из–под рубища. Покончив со своей одеждой, она принялась за мою. Когда уже почти закончила расправляться с тряпками, я почувствовал столь сильное желание, какое, пожалуй, не испытывал еще никогда в жизни. Ирма словно только того и ждала…

…С секунду полежав на песке рядом со мной, Ирма поцеловала меня в шею. Я почувствовал легкую боль, а потом теплая струйка крови потекла из прокушенной ранки. И моя любовь, урча от наслаждения, слизывала эту кровь…

Я тоже ощутил невероятное блаженство и закрыл глаза…

Я открыл глаза. Сон уже вышел из меня, но глаза имели другое мнение и чуть опять не закрылись. Наглые какие! Я открыл глаза и обнаружил себя в кровати незнакомой гостиницы «Ристалстар». Рядом со мной лежала привлекательнейшая девушка и, что уж совсем удивительно, тоже совершенно незнакомая.

Бросил взгляд на часы, стоящие на тумбочке у кровати, и сразу вспомнил, что в десять должен появиться в ресторане на завтраке. На сборы мне оставалось полчаса. Пора было будить девушку.

— Мичи, вставай, милая. Нас ждут! — я ласково, вот уж чего не ожидал от себя по отношению к незнакомой девке, потрепал Мичи по щеке. Девушка открыла глаза, улыбнулась, потянулась и чмокнула меня в щеку.

— Доброе утро, Джо, — надо же, она меня знает!

Следующие полчаса сжались в промежуток между двумя морганиями век и через секунду–полчаса мы уже спускались в допотопном, как и все здесь, на Конвикте, лифте вниз в ресторан.

Нас действительно ждали. Капитан Танг, уже сидевший во главе стола, жестом пригласил нас присоединиться, и мы заняли оставленные для нас места слева от капитана.

— Лейтенант, мы как раз обсуждали Ваше вчерашнее заявление, — сказал Танг, когда все сели и, словно эти слова были сигналом, в зал вошли вооруженные допотопным, но безотказным оружием люди.

— Господа, объявляю весь экипаж звездолета арестованным, — заявил старший из них.

И тут я просто поразился сходству этого наглеца с теми нахальными белками…

— Предлагаю всем добровольно сдать имеющееся у вас оружие и последовать за мной. Машины ждут! — сказала наглая белка в обличье сержанта городской стражи.

— Встань и отойди в сторону. Словно ты нас не знаешь! — прошептал я Мичи на ухо.

Она еле заметно кивнула, медленно поднялась и, качая бедрами, отошла.

— Эй, красотка, а ты куда? — немедленно возник сержант. — Ты кто?

— Я Мичи Катетт, а ты? — сделав надменно–нахальное лицо, сказала Мичи, но сержант не стал с ней пререкаться, а сразу обратился ко мне:

— Кто она?

— Она сказала.

— Кто она тебе?

— Этой ночью я с ней спал.

— Пойдет с вами! Там разберемся!

Реутов просил беречь девочек. Ну, допустим, Ларри бережет теперь он сам, вот только интересно где, а Мичи я и… без его подсказок…

— Она тут ни причем. Проводи ее на улицу и отпусти. И не думай посылать за ней слежку! Это приказ! — сказал я мысленно «белке».

Он повиновался немедленно. Ободренный успехом, я мысленно спросил Мичи:

— Где тебя искать? — она удивилась, но подумала:

— Я сама тебя найду!

Реутов говорил, что когда–нибудь это должно было у меня получиться и вот …

Стоп! Реутов!? Реутов говорил «умри», а я умирал?! Ах, ты!.. Умереть мне приказал?! Да я когтями и зубами буду держаться за жизнь, только чтоб твою гнусную харю еще раз увидеть! Ах ты… Реутов просил?! Дай только мне добраться до тебя… Я тебе покажу «умри»!

Изображение ресторана растворилось в ослепительном светящемся облаке, которое тут же стало быстро удаляться. Я пролетел сквозь какую–то абсолютно черную трубу, и глаза наполнились светом, пробившимся сквозь закрытые веки. Я открыл глаза.

— Он бредит… Реутов какой–то… Ругается… теперь вне опасности… пульс ровный…, — донеслись до моих ушей обрывки разговоров, и я понял, что нахожусь теперь в медицинском отсеке звездолета. Только был ли это еще один сон или уже явь?

— Он очнулся, — сказала мисс Эквилст, чье лицо как раз плавало надо мной в каком–то мареве.

— Хорошо, парень! — пробубнил капитан Танг. — Все хорошо. Теперь твоя жизнь вне опасности.

— Ну что, Реутов, жди! Я жив и я приду! — прошептал я и закрыл глаза.

Уже сквозь сон услышал:

— Опять бредит?

Отвечать желания не было, тем более что я уже почти спал. На этот раз просто спал.

Я и не думал никогда, что посмотреть на то, как дерутся два воина, может собраться столько народа.

Наверное, половина городка была здесь. Хоккайдцы оживленно переговаривались, обсуждая достоинства воинов, и в зале стоял гул, как от работы многих двигателей. Организаторы праздника не решились долго испытывать терпение народа, и лишь только все места были заняты, раздался звук гонга.

Люди притихли до тех пор, пока ведущий не начал перечислять имена бойцов. Каждое имя было встречено бурей восторгов, лишь только мое не вызвало особых эмоций.

Вместе со мной нас было десять. По расписанию боев, я должен был сразиться с бойцом, занявшим третье место. В случае моей победы — с занявшим второе и так далее. Пока местные знаменитости валтузили друг друга за право встретиться со мной, я осматривал зал.

К празднику они, наверное, долго готовились. На натянутых веревках висели декоративные бумажные фонарики. Раззолоченные модели каких–то диковинных животных стояли по углам. Горожане размахивали разноцветными флагами. В общем, было красиво.

Потом я подумал о том, что стоило бы обратить внимание на стиль и технику местных бойцов. Стоило, чтоб не возбуждать подозрений.

Хоккайдцы делали множество лишних телодвижений и еще умудрялись лупить друг друга руками и ногами. Нанося удар, они так кричали, словно им самим было больно. Мыслей у них в голове почти и не было, даже странно! Били друг друга, как роботы, применяя заученные до автоматизма приемы. Зато это было эффектно. Ларри и Мичи, сидящие в первом ряду, даже порой с тревогой посматривали на меня.

Наконец подошел и мой черед выходить на освещенный квадрат ринга. Я даже обрадовался: приближался час, когда мы сядем в лодку и поплывем в Ореховую долину.

— Чужеземец Иль против Вынь Су, — объявил ведущий.

Зал взорвался криками этого малорослого, но горластого народца.

Ударили в гонг, и Вынь Су запрыгал вокруг, как припадочный. Мы с Ларри видели одного такого в городе. Ларри сказала, что он больной. Так может, этот тоже? Как же его бить–то, раз он больной?

Тут этот припадочный так звезданул меня ногой в челюсть, что вся жалость разлетелась в разные стороны вместе с брызгами слюны.

— Ах ты, ублюдок, — пробормотал я, разозлившись.

Когда Су собирался ударить второй раз, теперь уже кулаком, я увернулся, перехватил ему руку в локте и, как только мог, быстро перевел в пальцы побольше энергии. Он так заорал, словно пробил этой своей сломанной рукой железобетонную стену. Пришлось заткнуть ему пасть кулаком. Энергию я больше не использовал. Ему и так хватило.

Зал замер. Они просто не ожидали такого плачевного и скорого конца своего любимца. Чужеземец целый и невредимый, а Вынь Су валяется, как булыжник на обочине дороги.

— Ты хочешь отдохнуть, чужеземец? — обратился ко мне ведущий.

— Я не успел устать, — ответил я.

Ларри и Мичи улыбались во всю ширину своих исхудалых мордашек.

— Чужестранец Иль против Цень Ко.

И снова ударил гонг. Этот меня уже боялся и не нападал. Потоптался, встал поудобнее и приготовился к защите. И я атаковал. Он просто не знал, что начиненной энергией рукой я простым прикосновением к груди сломаю ему пару ребер и отобью правое легкое. Цень Ко сразу решил прилечь, обсудить с самим собой создавшееся положение, но вот беда — потерял сознание, бедняга.

— Ты уже выполнил условие, чужестранец. Разрешение на выход из порта твое. Но с тобой хочет встретиться в честном поединке наш чемпион — Хоккимацу. Согласен ли ты?

Что–что, а трусом я никогда не был. На арену вышел Хоккимацу.

С первых же секунд боя я понял, что передо мной настоящий мастер таких рукопашных схваток. Его реакция была умопомрачительна для потомка землян. Его удары были устрашающе могучи, хотя он не имел столь совершенно развитой мускулатуры, как у меня. Первое время я просто любовался перемещениями энергии в его теле. Последний раз я видел такое только на Стальной планете.

Второй раз я сталкивался с непредвиденным обладанием землянами или их потомками искусством, редким даже у меня на Родине. Этот землянин со звездолета, подлетающего к Конвикту, умел, сам не зная того, читать мысли–образы на колоссальных расстояниях. Теперь Хоккимацу запросто гоняет по телу потоки энергии. Одно только может радовать — они не умеют всем этим эффективно пользоваться!

Между тем мои бедные мышцы таскали меня по арене, спасая целостность организма, а бедные мозги так и подзуживали просто приказать противнику остановиться на секундочку, чтоб пальчики успели искорежить его бедное тельце. Но я не мог этого сделать. Это был честный бой, а я привык уважать честные поединки.

Когда он второй раз достал ногой по груди, я понял, что единственное мое преимущество — я не устаю. После пятого пропущенного удара вкралось сомнение в том, что я один обладаю этим даром. Время шло, а поединок и не думал заканчиваться. Я мог просто поддаться и проиграть. И тогда нас проводили бы в порт, усадили в лодку и, подсмеиваясь, отправили бы. Но я должен был победить! Победить хотя бы ради Ларри и Мичи. И уж конечно ради своей веры в более сложную победу: победу над Конвиктом.

И тогда вспомнил один прием, показанный однажды инструктором по рукопашному бою на Стальной планете. Всей своей энергией толкнул тело вверх, перевернулся в полете вниз головой, нашел соперника и, упав на обе руки, ударил Хоккимацу обеими ногами в грудь и в голову.

Когда я вернулся в нормальное для человека положение, соперник уже лежал без чувств. Я победил. Привычка, выработанная в тренировочных залах, дала о себе знать: придирчиво осмотрел свой организм изнутри и удивился. Мышцы еще были напряжены, но усталость, почти неведомая им раньше, вырывалась из них и заставляла дрожать. Сердце билось часто, как у затравленного зверя, и один только мозг работал чисто, профессионально, без устали.

На глаза попались искореженные криками восторга рожицы моих попутчиц. Вокруг бесновалась толпа. Люди беззвучно открывали рты, махали руками, стучали в немые барабаны. Этот подлый мозг воина Реутова, сына воина Реутова, отключил слух в момент наивысшего напряжения, а я должен теперь его убеждать, что напряжение уже прошло. Мозг оказался доверчивым, как ребенок.

В уши, которым вернулись все присущие им качества, ворвался грохот. Совершенно чужой мне народ скандировал в один голос:

— Иль, Иль, Иль…

Толпа так и излучала доброжелательность.

Наконец на арену взобрался ведущий, поднял обе руки и долго так стоял, пока рев толпы мало–помалу не утих.

— Нас посетил Великий Мастер! — сказал он, улыбаясь до ушей, но он зря это сказал. Толпа начала снова кричать. Однако, как ни странно, это ему даже понравилось, хотя пришлось снова поднять руки.

— Нам оказана великая честь! — он уже работал, как автомат. После каждой его реплики зал взрывался, он поднимал руки и снова говорил.

— Нам очень жаль, что мы задержали в пути Великого Мастера!

— Великий Мастер идет для совершения добрых дел!

— Человек, обладающий столь разрушительным искусством, не может служить злу!

— Мы должны помочь ему…

— Мы все хотели бы быть учениками Великого мастера, но его Путь важнее наших желаний!

— Пусть Иль — Великий Мастер скажет, что мы должны для него сделать! — как ни странно, зал замер. Даже столь неистовые крикуны, как Ларри и Мичи, закрыли ротики и пялили теперь на меня глазенки. Огромная толпа народа ждала, что скажу я, рядовой воин Стальной планеты.

— За нами могут придти стражники из Города. Вы могли бы не говорить, куда мы ушли отсюда!

Я говорил — они молчали. Я сделал паузу — они молчали. Странно! Может быть, они устали кричать? Я продолжил:

— Нам нужно как можно быстрее попасть в Ореховую долину! Вы задержали нас, но я вас не виню…

Все люди не любят когда их ругают. Здешний народ — не исключение. Они поняли, что им нужно сделать, чтобы угодить Великому Мастеру Илю, и теперь желали действовать. Но шоу еще не кончилось: на сцену выскочил Хоккимацу.

— Великий Мастер, позволь мне идти с тобой! Я буду твоим рабом и слугой, но только позволь идти с тобой, — боец бухнулся на колени и поцеловал крашеные доски у моих ног.

Я совсем не понимал, зачем он это делает, зато быстро решил, что парень с его умением махать руками–ногами в нашем походе может и пригодится. В конце концов, после завоевания планеты должен же кто–то присматривать за рабочими в рудниках…

— Хорошо, хорошо. Я согласен, ты идешь с нами, — толпа восторженно заревела.

Я продолжал говорить, хоккайдец сидел рядом, и поэтому только он услышал меня:

— Согласен ли ты, не спрашивать меня или моих спутников о цели похода, пока мы сами не расскажем тебе?

— Да, господин.

— Зови меня Реутов.

— Да, Реутов Иль.

— Можно просто Реутов.

— Да, Реутов.

— Хорошо! А теперь идем. Нам нужно спешить.

— Могу ли я попрощаться с родными и взять самое необходимое?

— Через сорок минут ждем тебя в порту!

— Да, Реутов.

Хоккимацу тут же исчез. Нас повели в порт.

По дороге мы чуть не оглохли от криков и громкой музыки. Со всех сторон к нам тянулись руки. Эти люди по какой–то причине страстно хотели нас потрогать и, если бы не группа бойцов, участвовавших в Кумитэ, которые взяли нас в кольцо, мы, наверное, погибли бы среди такого множества доброжелателей.

Я почувствовал вполне понятное облегчение, увидев место, куда мы направлялись. Шли медленно и поэтому долго. Хоккимацу уже ждал.

Я сказал в зале, где проходили бои, что мы спешим, и хоккайдцы вняли моим словам. Не устраивая долгих церемоний, нас быстро провели к причалу самого быстроходного катера, пожелали удачи на благородном Пути Великого Мастера Иля и закинули веревки, соединяющие катер с причалом, на палубу. Мотор заревел бешеным зверем, нос лодки слегка задрался, и через половину часа самые высокие дома Хоккай—До скрылись за горизонтом.

Впереди нас ждал городок со странным названием Ореховая долина, новые схватки с врагом и неизвестность.

Эти падлы с тремя челюстями затеяли заниматься любовью прямо на поверхности озера. Крокодилы самцы легко находили самок в мутной воде, выпихивали их наверх и увивались вокруг, не стесняясь почти летящего над поверхностью быстроходного катера. Легкий ветер сморщил гладь озера, и на гребнях волн серо–зеленой накипью волновались пятна крокодильей икры. Особо нервные падлы пробовали догнать потревожившую их лодку, но капитан умело управлял судном, а крокодилы — не особо большие любители плавать с большой скоростью. Так что даже три пары ластоногих конечностей и плоский могучий хвост им не помогали. И все же я несколько раз благодарила судьбу за то, что мы пересекали начиненное смертью озеро на надежном и быстроходном судне, а не на обычной лодке хоккайдских охотников или рыбаков. Круто бы нам пришлось тогда, ведь путь наш лежал совсем в небольшом отдалении от Тростникового Ада!

— Охотник Ореховой долина уже работать! — сказал капитан на ломаном интерлинке, когда мы проплывали мимо островов. Все одновременно повернули головы и увидели столб дыма из–за сплошной стены тростника. Наши вытапливали жир из крокодилов, сырые стебли тростника, как ни странно, горели жарко, но дыма было очень много.

Из–за горизонта выпрыгнули сторожевые башни Ореховой долины.

— Теперь скоро, — пробормотал капитан и не соврал.

Беды ходят стаями, как падлы на закате. С великими проблемами мы покинули Хоккай—До, осложнения поджидали нас и у лазерной границы Ореховой долины. Видно они там сильно удивились, когда увидели на подходе катер из Хоккай—До. Надо же, супер осторожные хоккайдцы кого–то привезли через озеро в разгар брачного сезона крокодилов. Наверное, важная птица ищет пристань в смертельно опасном озере.

Нас встретили у границы, и сурового вида стражник вежливо поинтересовался с пирса в звукоусилитель:

— Какого черта вас понесло в это время через озеро?

Ларри завела свой рассказ, так неотразимо подействовавший на Ганса Кукушкинда, но стражник ее сразу перебил:

— У вас есть какие–нибудь документы, удостоверяющие личности?

— Мы можем где–то еще высадиться, кроме порта и потом пешком придти в город? — спросил Реутов у капитана.

— Нет! — для убедительности капитан еще и головой покачал.

Иль оглянулся на меня, пристально посмотрел и улыбнулся. А потом сказал нечто, заставившее меня круто и надолго на него разозлиться:

— Мы не особо и хотим войти в порт, офицер… Поворачивай назад, на юг, капитан.

Стражник кивнул и повернулся уходить в свою будку. Я же не могла допустить того, чтобы после долгого путешествия я не повидала родной городок.

— Э–э–э, офицер… — начала я, совершенно не предполагая еще, что скажу дальше.

Хорошо, они избавили меня от необходимости продолжать. Они — это бешено заревевший мотор и Ларри, которая закрыла мне рот ладошкой.

— Прости, Мичи, так надо! Нам слишком опасно входить в порт, особенно сейчас. Мы еще вернемся, — прошептала в самое ухо подружка.

Домики родного городка уже выглядели крохотными кубиками, так что спорить было поздно. Спорить–то поздно, а вот поплакаться было самое время:

— Опасно, опасно! С этим ублюдком везде опасно! А ты спелась с ним, идиотка. Он просто внушает тебе то, что хочет…

— Ай, ну тебя, — сказала Ларри, поморщившись, и ушла.

Больше никто со мной разговаривать желание не изъявлял. Этот чурбан — Реутов, наверное, даже и не заметил смены настроения. А может быть, ему даже доставляло удовольствие меня позлить.

А катер, сделав крюк к югу, летел над водой вдоль стены тростника. К островам.

Уже который десяток часов мы занимались веселыми забавами. Я легко находил в густых зарослях кряжистых тростников медлительных на мелководье, забавных зверьков, величиной с мою звездную лодку. Охотники, а особенно их предводитель Поль Ржечек, страшно удивлялись моим способностям, но это не мешало, с присущей им сноровкой и шутками, от которых краснели девчонки, быстренько убивать крокодилов, сдирать с них грубые шкуры, коптить нежное белое мясо и стапливать жир. Мы все ходили по уши в крови, жиру и копоти от выстрелов допотопных охотничьих ружей. Это никого не огорчало, и даже как раз наоборот: улыбки не сходили с лиц.

Мы с девчонками чувствовали себя в полной безопасности. Мичи, злившаяся на нас за то, что мы отказались от попыток проникнуть в наверняка набитый стражниками городок, отошла и, хотя сильно уставала, готовя обеды на такую ораву мужиков, не унывала. Я чувствовал необходимость второй попытки добраться до своей звездной лодки, но здравый смысл Ларри, этой маленькой мудрой женщины–девочки, говорил, что шум в городе еще не утих. И мы сидели на острове, охотились вместе с десятью охотниками, да еще Ларри воспитывала во мне чисто «человеческие» качества. Прямо на глазах, как говаривала девочка, я становился вежливым и приличным.

А вообще я просто развлекался, решив для себя, что краткий отпуск не повредит. Тэнно не донимал своими, требующими большого расхода энергии, разговорами сквозь бездну космоса, а стражники нас еще не нашли. Но найдут! Я это чувствовал. И это хорошо, что найдут!

Косые явно чего–то недоговаривали, а старый болван, Тойлин, капрал–губернатор, чтоб его… как всегда ничего не ведал ни сном, ни духом.

Вообще странный городишко этот Хоккай—До. Живут здесь одни монголоиды, тянут свои традиции уж столько лет, ловят рыбу. При слове «Иль Реутов» делают большие глаза, но качают головами: не видели. Мы пошли другим путем. Сначала спросили у Джидо, покидало ли порт с утра и до поднятия цепи хоть одно судно. Джидо — это начальник порта и, как положено косому, страшный хитрец:

— Я сплю, начальник. Старый стал, сплю и сплю, а что в порту и не знаю…

Его помощник оказался менее разговорчивым, но информации дал больше:

— Нет! Цепь не поднимали с самого рассвета!

Они не хотели говорить и, как бы я не упирался, поливая их потоками слов, они все качали своими желтыми головами. Но одно я все–таки понял: в Хоккай—До Реутов был!

И, придерживая руками разболевшуюся от хоккайдского гомона голову, я залез в нервно дрожащий гравилет. Озеро с высоты полета вовсе не было страшным. Тростниковый Ад выглядел милым кустарничком, а болтающиеся в нем крокодилы, ласковыми щенятами. Вот только не хотел бы я, чтоб такой щенок лизнул мою руку…

Лететь нужно было долго, а так как я пересекал это проклятое озеро не первый раз, то и скучно. Чтобы чем–то себя занять, пробовал читать газету. Но трясло так сильно, что буквы прыгали, как сумасшедшие горки. Пришлось все три часа болтать с идиотом штурманом. Адски болела голова, хотелось поспать часа три на мягкой кровати. Уютной спальни не было, зато наличествовал громила–штурман с телячьими глазами, который всю дорогу рассказывал про свои явно выдуманные похождения в Баттер–тауне. Самое идиотское в его рассказах было то, что он сам искренне верил этим бредням. Однако все, что ни делается — к лучшему: именно он обратил мое внимание на ясно видные с высоты минные заграждения вдоль побережья Ореховой долины. Даже детеныш крокодила был бы мгновенно разорван на куски, попади он в этот усеянный взрывчаткой участок озера, а о довольно большом катере, на крыльях или без, и говорить нечего.

Это обстоятельство, столь случайным образом выясненное, как ни странно вылечило от головной боли. Глаза перестали слипаться, мозги очистились и заработали, как после продолжительного отдыха.

— Хорошо, парень, — сказал я штурману. — А если бы я хотел скрыться от стражи в окрестностях Ореховой долины, где бы мне лучше спрятаться?

— В самом городке. Там столько людей, — пожал плечами тот.

— Порт закрыт!

— Тогда на севере, в лесу.

— Не пойдет! Слишком далеко от дорог!

— Тогда немного южнее городка, там…

— Мины вдоль всего побережья!

— На Тростниковый Ад что ли намекаете?

— Тростниковый Ад?

— Там острова и хижины охотников. В такую жару — прохладно, и жратва сама прибегает. Я как–то там…

— Ты давай–ка ЗДЕСЬ проложи–ка курс к островам! Да поторапливайся, если не хочешь, чтоб я тебе «ЗОЛОТЫЕ ГОРЫ» пообещал, а я свои обещания обычно выполняю!

Амбал–штурман сделал серьезную обиженную рожу. Попробовал сделать умную, да у него ничего не получилось. Он совсем загрустил и пошел выполнять приказ.

Я чувствовал, что Реутов уже почти у меня в руках. Я даже представил его: высокого, русоволосого, битком набитого мышцами и смертью. И его глаза! Под его «ласковым» взглядом хотелось стать маленьким–маленьким, забиться в щелочку и сидеть там, пока он не пройдет своей дорогой. Он чужой этому миру, и взгляд у него чужой. Его взгляд обдает космическим холодом и в тоже время обжигает лазерным лучом. Он прилетел на своей звездной лодке, черт бы побрал наших ученых, до сих пор не сумевших открутить хотя бы один винтик, завоевать нас. И могу признаться: хотя ему и не удалось это сразу, но того и гляди получится. Его почему–то не выдают горки и хоккайдцы, геологи на Ла Легране не горели желанием поделиться своими впечатлениями о нем. Но сволочей везде много.

…Ганс Кукушкинд например…

И тут я пожалел, что обидел штурмана. Он–то особых симпатий к Реутову не испытывал, правда и полицию явно недолюбливает… Но, тем не менее, его мышцы и тупая голова могли пригодиться.

Словно услышав мои мысли, штурман вновь появился в салоне. Рожа еще сохраняла остатки серьезности, но он не был злопамятным, этот большой ребенок.

— Готово, офицер! Через десять минут будем на месте, — он дал мне ровно десять минут на завоевание его симпатии, и я не терял времени даром:

— Молодец, парень! Когда вернемся в город, я доложу сержанту Кэну о тебе, как об отличном профессионале! — ему совсем немного оказалось надо. Простая примитивная лесть. Ему польстили, и он расплылся в улыбке, как куча навоза под дождем. Пришло время сказать ему, что я хочу от него:

— Я думаю, тебя ждет повышение! — на его счастливую рожу стало трудно смотреть из–за ослепительной улыбки. — А сейчас, на островах, я тоже хочу отблагодарить тебя и показать, что сожалею о своей грубости. Ты пойдешь со мной арестовывать особо важного вооруженного преступника! Он убил нескольких стражников, и теперь именно тебе я поручаю столь почетную обязанность — защелкнуть на его руках наручники!

Наверняка он раньше считал работу полиции грязной работенкой, но теперь все смешалось в пустой голове.

— Спасибо, офицер! Вы так справедливы!

Вода в озере заметно посветлела, и вскоре под плоским брюхом гравилета уже шелестели разросшиеся в мелководных протоках между островами тростники. Пилот, получив соответствующие указания, сразу завис над тем из островов, с которого поднимался столб дыма. В лагере охотников копошилось чуть больше десятка фигурок. Это устраивало меня: Реутов мог постесняться применять свои способности при людях. Хотя, как знать, что взбредет в голову загнанному зверю.

Минута снижения — и я уже явственно различал ЕГО, моего не желанного врага. Он, заметно возвышаясь над головами нормальных охотников, так же, как и они, заслонив глаза от солнца рукой, смотрел вверх на нас. И я, чувствуя в себе восторг охотника, загнавшего зверя, сказал ему, глядя на него сверху вниз:

— Здравствуй, Реутов! — и сразу услышал прямо в мозгу:

— Здравствуй, Энтони Ранги. Спускайся, поговорим!

Я достал крупнокалиберный плазменно–импульсный пистолет, поставил переключатель на самый максимум и ответил на вызов:

— Спешу, Реутов. Спешу!

— Офицер, звездолет землян начал посадку на «Смерть»! Шифровка из центра! — услышал я, когда полозья коснулись земли. Уже взявшись за ручку двери, я задумался на минуту и сказал:

— Передайте в центр, что дело сделано. Я его нашел!.. Штурман, за мной!

Я спрашивал себя потом, уже много позже, почему не заставил охотников, вооруженных до зубов, перестрелять весь экипаж летающей машины, на которой прилетел Ранги? Почему я не заставил поссориться половину народа этой планеты с другой половиной? Что меня удерживало? Может быть, уже именно тогда, восхитившись волей к жизни у этих начиненных болезнями и пороками людей, их умением среди убожества и грязи создавать кусочки прекрасного, вроде той фантастически красивой комнаты в Хоккай—До, мое подсознание приказало мозгу закончить завоевание и заняться освобождением? Кто знает, кто знает! Как теперь, когда прошло столько времени, узнать это.

А тогда, наблюдая за посадкой летающей машины, я и не предполагал, что повлечет за собой это событие. Разве мог я заглянуть в свою судьбу. Кто, кроме Джо может это!?

Я, как хорошо отлаженный механизм разрушения, обсчитывал варианты действий, учитывая новую информацию о посадке звездолета землян. Из разрозненных мыслей людей с гравилета я узнал, что конвиктяне не любят визиты землян, что звездолет только начинает садиться и до полной посадки еще далеко. Что командир корабля и три старших офицера были для коменданта планеты начальством. И что визиты эти крайне редки для колонии и огромные толпы народа стекаются к посадочной площади, считая это, прежде всего, развлечением.

После скоротечных размышлений я решил, что должен оказаться на месте посадки звездолета и поговорить с капитаном землян. Я еще не знал, каким образом добьюсь этого и что ему скажу, но это решение определило дальнейшие действия.

Гравилет сел. Стальная дверь отъехала в сторону, и на песок выпрыгнули двое: мистер Ранги, сумевший обмануть меня во время нашей первой встречи, а за ним, зачем–то утруждая себя тяжеленным скорострельным оружием, крупный мускулистый мужчина с разумом маленького мальчика.

Сзади, неслышно для уха, подошел Хокки — Хоккимацу получил новое имя из уст Ларри.

— Мастер, это враги? — спросил он на всеобщем языке.

Он оказался способным учеником и уже сносно говорил. Ларри, прилежная учительница, была довольна.

— Не спеши драться, Хокки, — процедил сквозь зубы Поль Ржечек и приподнял ствол своего ружья. — Ребята сейчас зарядят ружья! Твоему Мастеру здесь ничего не грозит.

— Какой разговор!

— Чтоб грязные фараоны хорошего парня…

— Закон гостеприимства…

Охотники, как оказалось, вовсе не собирались меня так просто отпускать навстречу судьбе. Они немного мешали, но их желание помочь меня даже растрогало.

Разговаривать с Ранги пошел Род, хилый на вид мужичонка, таящий в себе огромную силу воли, да к тому же, мастер по части разговоров.

Род сразу учуял, кто из двоих стражников главный, подошел к Ранги и, уперев ему в грудь свой тонкий жилистый, желтый, прокуренный палец, заявил:

— Послушай меня, фараон. Как мы поняли, ты прилетел сюда вон за тем парнем? Так вот, ты не увезешь его отсюда, пока мы все живы! И поцелуй крокодила в зад! Так что влезай в свою горелку обратно и лети за подкреплением!

— Этот парень убил множество людей! Он тебе это сказал? — как–то даже сверх спокойно ответил Ранги. Я даже зауважал его, и решил постараться сохранить ему жизнь. Это был достойный соперник.

— Он нам не говорил, но он хороший парень и раз убил, то значит за дело, — вовремя возник Ржечек.

— Кроме этого он — мастер гипноза! Может быть, вы все и сейчас загипнотизированы.

— А это еще что за дерьмо такое? — послышался голос кого–то из толпы поднявших заряженные ружья охотников.

— Он внушает вам мысленно, что вы должны говорить или делать, и вы как куклы говорите его словами! — ох и умный подлец был этот Энтони Ранги. Надо же такое придумать! Теперь охотники могли меня сами попытаться связать и засунуть в транспорт.

— Ну, это ты зря, фараон! Не станет он, — уже менее решительно сказал Род, но тут же нашел выход. Умом его родители не обидели:

— А вот мы его самого сейчас спросим! Он нам еще ни разу не говорил неправды. Правда, парни?

Парни положили ружья на плечи и одобрительно закивали. Род что–то буркнул и продолжил:

— Ну!? Давай, Реутов! Скажи, что все этот фараон наврал, и ты нас вовсе не загиблиси… Ну, как там…

— Загипнолизировал! — подсказал кто–то из охотников.

— Во–во, — согласился Род.

— Нет! — ответил я после небольшой паузы.

— Во! Видишь, фараон! — Род искренне обрадовался.

— Что «нет» — то?

Ранги хватался за соломинку, как истинный утопающий. Никто не обратил внимания на эту реплику, но я счел нужным ответить:

— Нет, я ни чего не внушал этим людям, но я полечу с тобой.

И тут все услышали тишину. Все замерли, только тростники невозмутимо шелестели свои нескончаемые песни, да ветер, заблудившийся в траве, что–то жалобно бормотал.

Первой в дикие песни природы встряла Ларри:

— Реутов, уж не сошел ли ты с ума?

Только я успел мысленно успокоить девочку, как Род высказал свое мнение обо мне:

— Ну, ты… Ну, ты обижаешь…

— Все нормально, Род! Спасибо ребята, — я был благодарен им, хотя и не понял, как можно так защищать почти незнакомого человека.

— Я останусь здесь… — начала Мичи, и Ларри который уже раз начала ее тихо переубеждать. Мичи пожала плечами и согласилась.

— Ну, раз так… Счастья тебе, Иль! — смущенно сказал Ржечек.

— Но если что…

В головах у всех, кроме Ранги и его амбала, витала одна и та же с небольшими вариациями мысль, что «Реутов сошел с ума» и «пропал парень». Ранги радовался, что приказ выполнен без крови, а у громилы вообще кроме самодовольства и удивления в голове ничего не было. Но самодовольство настолько перевешивало, что у меня просто кулаки зачесались поумерить. Я медленно собрал уже приготовленные девчонками вещи в левую руку, подошел к бугаю и вложил ему в челюсть часть энергии на острие кулака. Он сразу упал.

Хокки подбежал, потрогал пульс у полутрупа со сломанной челюстью и выразительно посмотрел сначала на меня, потом на Ранги. Я качнул головой, он вздохнул, и взял, оставленные было, вещи. Ранги опустил плазмомет и показал рукой на мое видимое оружие. Я послушно отдал пистолеты.

Охотники яростно обсуждали мой удар. Я уже помог девчонкам влезть в гравилет, когда услышал голос Рода:

— Береги, Хокки, своего Мастера. Мы потом с тебя спросим!

— Его Великий Долг Мастера сам его бережет! — ответил Хокки, но, наверное, от волнения, на хоккайдском языке.

— Вот–вот! — все равно согласился Род.

Наконец мы расселись, уложили по удобнее раненого и под яростный рев двигателей взлетели. Ко мне сразу подошел Ранги.

— Мне было приказано… Ты понимаешь? — почему–то начал оправдываться он, и страх перед моей мощью тут ни причем.

— Это неважно, офицер.

Он что–то еще говорил, но я не слушал. Я был занят. Сначала я узнал в мозгу у пилота, как далеко может долететь эта машина без дозаправки. Полученная информация меня удовлетворила, и я приказал ему лететь к месту, где приземлится земной звездолет.

После того, как Ранги велел передать с помощью радиоволн весть о моем аресте, я приказал радисту не передавать больше ничего, а сам занялся размышлениями. Мне нужно было наверняка встретиться с землянами. Я был почти уверен, что их будут хорошо охранять, но даже если с боем пробьюсь к ним, захотят ли они добровольно разговаривать?

Как в большинстве подобных случаях умение видеть мысли помогло: я узнал, что на краю посадочной площадки есть охраняемый автоматами бункер с заготовленным для земного звездолета топливом. Корабль землян брал топливо только в одну сторону! Без этого хранилища он вернуться бы не смог! Если я проникну в этот склад, то им придется со мной говорить!

— Эй, офицер, — позвал я полицейского. Он сразу подошел.

— Я думаю, тебе придется отдать мне мое оружие… и свое тоже, — сказал я и выразительно посмотрел ему в глаза.

Это не было приказом, и я ничего ему не внушал, но он сразу все понял. Что–то пробормотав вроде «я так и знал», он тяжело вздохнул и отдал пистолеты, но увидев ухмыляющиеся лица моих попутчиков, вспылил:

— Лучше б ты убил меня, Реутов! Зачем мне жить теперь? Чтоб стать рабом? Чтоб весь остаток жизни добывать для тебя светит или нянчить твоих Реутовят?

Я только на миг представил такое его будущее и ужаснулся. И еще я представил будущее Ларри, Мичи, тех простых, добрых, честных ребят — охотников, которые так яростно защищали меня. Гостеприимных геологов, Пахана, Берта, умеющих создавать красоту жителей Хоккай—До. И все вскипело во мне. И именно в тот момент, с кипящего меня, сорвались последние пары долга, и я понял, что же нужно делать, чтобы создать другое, лучшее будущее. Чтоб жизнь их не была такая, как она сейчас, чтобы больше не рождались горки и чтобы люди не платили жизнями этой коварной планете за жалкие крохи ее богатств.

Видимо лицо выразило мое состояние. Ранги сразу успокоился и удивленно посмотрел на меня. Даже создалось впечатление, что он узнал, о чем я думаю, прочитал мысли.

Мы оба знали правду о цели моего появления на Конвикте. Мы оба знали, о чем он говорил и возможно, о чем я думал, и все это связывало нас. Поэтому когда я сказал его разуму о своем желании поговорить с глазу на глаз, он сразу кивнул и указал на два отдаленных от остальных кресла. Добравшись до них, сразу начал атаку:

— Ты хочешь предложить мне место своего личного слуги?

— Я думал, ты понял, зачем я позвал тебя.

— А что ж ты не прочитал мои мысли?

— Я применяю оружие только против врагов.

— Побежденный уже не враг?

— Ты не побежден… — и я рассказал ему все.

Начал тем, как замерзал в степи, и кончил тем, как решил лететь на «Смерть».

— Ну и что? Ты хорошо узнал своих врагов?!

— Нет, офицер! Жители Конвикта больше мне не враги! В тот момент, когда я перестал быть чужим для людей, они перестали быть чужими мне. Я не могу превратить в рабов своих друзей… У меня еще никогда не было их столько…

— Ты, наверное, встречал только хороших людей!?

— Плохих я не успевал узнать поближе. Они быстро умирали.

— Этакий супер Дон Кихот.

— Кто?

— Неважно! Ты надеешься что–то изменить в нашем мире?

— Надеюсь. Ты в это не веришь?

— Не очень. Каким образом ты собираешься это сделать?

— Я — солдат.

— Опять кровь?!

— Я не люблю убивать… Не знаю, честно говоря! Что ты посоветуешь?

— Ты уже начал, солдат. Охотники за тебя горой. Хоккайдцы так и не выдали, где тебя искать. Что ты сделал? Почему они тебя так любят? Наобещал им горы привилегий?

— Я им помогал. Ларри посоветовала мне везде это делать.

— А хоккайдцы? Им ты тоже помогал? Всему городу сразу?

— Я честно победил их лучших воинов.

— И все?

— И они назвали меня Великим Мастером. Сказали, что у Великого Мастера может быть только тот путь, что усеян добром, а потом решили помочь.

— Ну что ж, Великий Мастер, ты сам выбрал свой путь. Пойдешь ли ты по нему?

— А ты пойдешь со мной?

— Нужен?

— Да!

— Что ж, идем.

— Спасибо.

— За что? Я только добавляю груза на твоих плечах.

— Ты единственный знакомый из руководителей планеты.

— Я тебе нужен именно там?

— Да.

— Звездная лодка?

— Да. Это самое грозное оружие на планете и может быть даже во всей Галактике.

— Ты все–таки собрался проливать кровь?

— На нашей планете живут не только хорошие люди.

— На вашей?

— На Конвикте!

Ранги широко улыбнулся и протянул мне руку, которую я с удовольствием пожал.

— Что мне делать? — спросил я его.

— А мне?

— Как мне добраться до звездной лодки?

— Не спеши! Может быть, тебе она и не понадобится… Куда мы летим?

— К посадочной площадке.

— Ты хочешь встретиться с землянами?

— Да.

— А захотят ли они разговаривать с тобой?

— Я хочу погостить в Бункере.

— Правильно, а сможешь?

— Попробую. Думаю — да.

— Я могу чем–нибудь помочь?

— Отключишь автоматы?

— Они автономные. Управляются только изнутри или с борта звездолета.

— Тогда нет. Впрочем… Пристрой где–нибудь Хокки. Где–нибудь возле лодки.

— Хорошо. Мы подлетаем!

— Прикажи пилоту сесть поближе к Бункеру.

— Поближе не надо! Посмотри вниз!

Я принялся разглядывать серую глыбу хранилища, окруженную красно–бурым кольцом выжженной земли. Мой новый друг ушел отдать приказ, и вскоре ожог на теле планеты стал быстро приближаться.

— Хокки, — позвал я хоккайдца. — Полетишь в город с Ранги! Делай все, что он скажет, словно это говорю я. Будь справедливым!

Хокки глубоко поклонился и пошел за вещами.

— Хокки, не обижайся! Ведь ты мой друг!

Гравилет вздрогнул и сел рядом с границей ожога. Я легко открыл дверь, помог спуститься Ларри и Мичи и, обернувшись, махнул рукой полицейскому.

— Я верю тебе, Реутов, — услышал я сквозь грохот мотора и свист нагнетаемого турбинами воздуха. — До встречи!

Какое–то странное чувство потери наполняло меня. Словно кто–то родной, свой до мозга костей, меня покинул. Я знал, что расставание с бывшим врагом — Реутовым родило это чувство. Сердце говорило это, но мозг настырно упирался.

Почему эти две встречи так перевернули мою жизнь? Что мне нравилось в инопланетянине? Может быть, его детское убеждение, что мир делится на плохих и хороших? Может быть, его неподкупная солдатская простота?

Реутов захотел дважды перевернуть мой, такой знакомый, честный и жестокий, обманчивый и добрый, до боли свой мир. А я, прежде преследуя его, как верный страж старого мира, теперь всей душой готов был помогать ему. Готов был предать свои идеалы… Хотя были ли у меня они?! А появились ли они у меня? Он не сказал мне каким, хочет видеть наш мир, но я поверил ему. Поверил сразу, как только он закончил рассказ, о приключениях на планете…

Я оставил его на пороге новых приключений, но теперь в них мелькает и мое лицо. Я оставил его на краю зловеще красного круга выжженной степи. Тогда еще с Конвикта не имели права запрещать посадку корабля землян, и звездолет начал садиться прямо на рассвете, когда дуют ураганные ветры, и роса шипит от беспрерывных потоков огня, вырывающегося из бойниц, начиненного глупой автоматикой Бункера. Это был прошлый прилет землян. Тогда еще не было меня, ходил под стол пешком Хауэлл, а Токугава, должно быть, пошел в школу и учил первые буквы алфавита…

Хокки, нахохлившись, как вечерний зверек фику, сидел недалеко от меня и остекленевшими глазами смотрел на спинку кресла прямо перед собой. Он горевал. Он, как живое напоминание об Иле. Он, как Реутов: и близко, в сердце, и далеко.

Я не мог больше оставаться один. Как человек, которого переполняет горе, спешит им поделиться, так и я хотел с кем–нибудь поговорить. Я подошел к Хокки.

— Не грусти, Хокки. Ты не один!

— И он не один, офицер.

— Зови меня Тони… …Почему ты пошел за Реутовым?

— Он идет путем добра!

Впереди ослепительно блестели окна большого города. Города, куда лежал наш путь.

Выжженная земля проваливалась под ногами, и на ее поверхности оставались наши следы. Черные, бурые, красные скелеты травы хрустели под ногами.

Как легко было перешагнуть границу между живой землей и вот этой, как грустно и страшно идти было по ней. Траурной музыкой звучал скрип болтающейся на ветру двери в Бункер. Такой скрип уже не страшен после сверхчеловеческой атаки Реутова.

С каким облегчением мы с Мичи перешагнули высокий порог стальной двери. Перешагнули и сразу остановились. Перед нами лежал победивший автоматику Реутов. Он существенно, если не сказать больше, изменился. Почти вся левая половина его тела и вся левая щека блестели в свете тусклых синих ламп оголенным живым мясом. Кое–где обгорелые кусочки кожи еще остались, но и они отпадали прямо на глазах, едва он начинал шевелиться.

— Мне плохо, Ларри… — прохрипел он.

— Я могу чем–нибудь помочь?! — сразу отозвалась я, но он с гримасой боли на лице отказался от помощи.

— Идите, смотрите, ничего не трогайте! Особенно на пульте! И закройте двери! — ему было очень тяжело говорить.

Силы быстро оставляли его, и мы ни чем не могли помочь. Слезы навертывались на глаза от жалости, и слабым было утешением, что любой человек кроме него уже умер бы от такой раны в этом грязном бетонном гробу.

— Пойдем, Ларри, поищем хотя бы воду, — усталым обреченным голосом сказала Мичи. — Нужно промыть раны.

Нужно было целую реку, чтоб промыть такие раны, но я согласилась — лучше хоть что–нибудь делать, чем просто стоять и смотреть, как человек мучается.

— Возьмите оружие! И осторожнее там! — услышала я мысль Реутова. Хорошо хоть думать ему не было больно.

Мы с Мичи закрыли дверь на засов, осторожно вытащили из–за ремня Иля пистолет и пошли по укрытому сумраком коридору.

Нам попадалось множество дверей с разными нарисованными знаками, но большинство из них были заперты, а за легко открывающимися дверьми стояли какие–то громоздкие, блестящие машины. Множество разноцветных огней переливались на них, но вот воды не было ни капли.

Знак на двери, изображающий бьющий фонтан, вселил в нас надежду в успех нашего предприятия. Дверь не была заперта, но петли сильно заржавели, и нам с Мичи пришлось навалиться на нее, чтоб протиснуться внутрь. Я пролезла первая, сразу наткнулась на что–то невидимое в кромешной темноте, царившей в большой, судя по эху, зале, споткнулась и упала. Мичи яростно заработала локтями и в итоге приземлилась рядом со мной.

Как только стих шум падения наших тел, я услышала постороннюю возню где–то рядом, топот маленьких когтистых лапок, а потом совсем рядом с местом предполагаемого падения Мичи зажглись светом, долетающим из более или менее освещенного коридора, две пары широко расставленных зеленых глаз.

Мичи взвизгнула и, забыв про узость щели, ведущей в спасительный коридор, выскочила из комнаты. Я на корточках, поминутно оглядываясь, тоже выползла наружу. Я не кричала не потому, что не испугалась, просто ужас перехватил горло тугим комком, и кроме щенячьего визга из него ничего выдавить было нельзя.

Мы долго сидели на полу напротив злополучной двери. Руки дрожали, и тяжелый пистолет прыгал, как сумасшедший. Сердце стучало, как барабан, отдаваясь в ушах. Наконец я более или менее отдышалась и сказала хриплым голосом:

— Реутову нужна вода!

Мичи, не потеряв свой обреченный вид, встала и, шатаясь, пошла к двери.

— Стой!

Она сразу остановилась и обернулась.

— Там нужно зажечь свет!

Мичи пожала плечами, подошла и села рядом со мной.

— Нужно, — согласилась она уже сидя.

Я оторвала кусок тряпки от своей куртки, перевела переключатель пистолета на минимум, положила тряпку к дверям и подожгла ее. Ткань сразу ярко вспыхнула, но быстро прогорела. Мы смотрели на нее, пока не потух последний уголек, а потом Мичи, широко улыбнувшись, стянула с себя платье, свернула тряпку в жгут и отдала мне.

При свете эти твари вовсе не были страшными. Обыкновенные ночные подснежники. Такие же бегают по норам в снегу ночью, и кусают за ноги, если провалиться. Ничего хорошего в таких укусах не было, и я долго стреляла по ним, пока они не разбежались по темным углам. Пока я стреляла, Мичи нашла выключатель и зажгла такой же, как в коридоре свет.

В комнате плескался целый бассейн воды. Синеватая в отблесках ламп, она казалась нам живой и волшебной. Влагой, способной затушить огонь над росой.

5. Джозеф Чеймер:

Звезды! Такие добрые, веселые светлячки. Такие поэтические фонарики, так и зовущие к себе, когда ты, задрав голову, стоишь на прочной земле. И такие холодные, надменные, кипящие гравитационные ловушки, когда ты в космосе. До свидания, ласковые монстры!

Я, как мог, помогал своему другу — звездолету. Мы с ним вдвоем всегда ведем себя, как настоящие мужчины. Он понимает меня, я его. Я всегда знаю, чего хочет он, и не стесняюсь говорить, чего хочу я. Компания и торговый флот пользуются этим, но я не жалуюсь. Мне нравится быть другом такого гиганта.

Мы боялись навредить планете и поэтому спускались очень медленно. Звездолет понимал, что силен и не спешил. Я тоже особо не торопился давить стоп–башмаками почву Конвикта. Погода, как уверяло местное командование, успокоилась. У них там внизу был самый разгар полдня. Так что посадить корабль мог любой стажер.

Мы прошли опасный участок входа в атмосферу, и я мог расслабить напряженные мышцы. Откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

И он, инопланетянин, мой злой дух, сразу возник перед глазами.

Реутов сильно изменился: на половину обожженный, весь в копоти и крови. Одежды на нем почти не было — так, лохмотья.

— Ты? — сказал он.

Я все же смог удивить этого монстра. Правда, пришлось проваляться чуть больше недели под медицинским колпаком.

— Я! — даже мысль моя ликовала.

— Живой?!

— Еще как! Мечтаю увидеть по ближе твою гнусную харю.

— Увидишь.

— Где? Когда?

— Передай своему командиру, что некий Реутов, бывший завоеватель планеты Конвикт, забрался в Бункер и теперь очень желает его видеть.

— А если он не согласится с тобой встретиться?

— Я взорву Бункер, и вы навсегда останетесь на планете.

— Зачем тебе нужна эта встреча?

— Это нужно всем жителям планеты.

— Громкие слова! А как же со Стальной планетой?

— Потом! Я теряю энергию. Ваш Бункер — крепкий орешек!

— Я могу помочь? — неожиданно для самого себя выпалил я.

— Если захочешь, то — да.

— Что нужно делать?

— Очень сильно захотеть передать мне силы.

— И все?

— Да. До встречи. Теряю энергию… — его голос у меня в голове быстро стихал и спустя минуту я видел только свои темные веки.

Ему все–таки удалось победить мою неприязнь, и я сидел в полной растерянности, совершенно забыв, что он покушался на мою жизнь. Когда снова увидел его, каждая клетка моего мозга требовала мести. Я был готов к новой атаке, но вместо жестокого агрессора увидел… Да черт его знает! Я не знал, что и думать.

И еще он разжег во мне любопытство. А я с самого детства такой. Меня с младенчества интересовало: что же там внутри игрушек. Наверное, именно любопытство толкнуло меня в школу астронавтов и заставляло задавать вопросы о Стальной планете.

Теперь любопытство спрашивало меня, что же там случилось с Реутовым. Со своим чувством я спорить не осмелился, и пальцы побежали по клавишам связи с главным мозгом звездолета.

— Ты можешь переправить человеку на планете немного энергии? — побежала строка по экрану. Ответ мне не понравился:

— Плазменная пушка? Джо, будь добр, укажи цель и набери код опасности.

— Да нет. Он теряет энергию! Ему плохо. Я хочу ему помочь. Как мне сделать это?

— Источник энергии неизвестного происхождения и физических свойств. Разрушительной опасности не представляет, — вдруг появилась на экране надпись.

— Где?

На экране появилось изображение рабочего отсека корабля. Красной точкой мигало место источника энергии, но я уже знал, что это такое. Этим источником был я!

— Успокойся, все в порядке! При обнаружении подобного источника энергии сообщение на экран не подавать ни для кого кроме меня. Кодом для отмены приказа будет слово //Реутов//. Покажи направление распространения энергии.

Я не сомневался, что это будет луч. Меня занимало другое: если приборы звездолета сумели обнаружить эту энергию, то можно ее изучить и смоделировать.

Луч — волна, колыхаясь, как дым от лежащей на краю пепельницы сигареты, подтвердил мои догадки.

— Куда направлена энергия?

Компьютер показал мне точку на галокарте планеты. Я сразу узнал посадочную площадку и Бункер рядом. Моя помощь дошла до адресата.

Я нажал кнопку внутренней связи и сказал:

— Лейтенант Чеймер вызывает капитана Танга…

Заметно повзрослевшее полуденное светило выпарило остатки влаги из земли и теперь, уже чуть склонив голову, посматривало на дела лучей своих.

В квартире было жарко, но не душно. Разделся до трусов и блаженно вытянул ноги, лежа на широкой кровати. Уже собирался закрыть глаза и насладиться сном в полумраке зашторенной комнаты, но требовательный звонок у двери спутал все планы. На секунду даже мысли в голове сбились в трусливую толпу подальше от ушей. Пришлось надевать противный жаркий халат и, чуть пошатываясь, плестись в прихожую. Сказалось хроническое недосыпание: несколько минут я ловил кнопку электронного замка. Но вот и эта трудность была успешно преодолена.

За дверью стоял, нахально улыбаясь, зажав при этом в уголке рта противно воняющую сигаретку, многоуважаемый скотина, мистер Кэн.

— Собирайся, путешественник! Тебя хочет видеть босс, — прошепелявил он.

Гнусная, дымящая сигарета мешала ему говорить членораздельно.

— Хауэлл уже получил мой рапорт! — я выдавливал из себя слова и в это же время старался разлепить пальцами непослушные ресницы.

Идиотское зрелище и идиотская отговорка. Я прекрасно понял, КАКОЙ босс хочет меня видеть. Но в тот момент было глубоко наплевать на всех боссов мира. Хотелось обратно в кровать к долгожданному сну.

— Мистер Токугава предусмотрел это, — Кэн протянул влажную от пота капсулу со стимулятором.

Эту скотину я здорово, должно быть, забавлял. Такой жалкий, сонный, поминутно моргающий, что он даже сумел выдавить из утробы какой–то гнусный кашляющий смех. Он так усердствовал в этом, что уронил сигарету на теплопластик пола моей прихожей и даже не заметил. Или не захотел заметить.

Хуже всего, что пришлось глотать эту вонючую капсулу. Желатиновый цилиндрик застрял в горле. Силясь протолкнуть его вниз, я долго судорожно сглатывал слюну, тоже имеющую привкус пота. А эта сволочь еще и смеялась. Ах, как я хотел сходить за пистолетом и пробить в его голове дырочку размером с табуретку.

— Подавился? В горле застряла? Давай постучу по спине? — благодетель!

Он поднял довольно крупные кулачки и, чтоб избавить спину от такой помощи, я поспешил сделать вид, что проглотил.

— Уже? Ну и хорошо, — он огорчился, а я пошел одеваться.

— Ты оружие не бери. Мы не на долго, — донеслось из–за дверей.

Он упорно не хотел входить, что на него вовсе не было похоже. Я так удивился, что не расслышал его слова и переспросил:

— Что ты сказал?

Проклятая капсула испортила голос до горлового хрипа, что вызвало новый приступ смеха у глумливого гада. В следующую же секунду он оказался у моей спины и так вдарил ладонью, что капсула полетела в желудок, а я сам на кровать.

— Ну? Проглотил теперь? — сквозь кашель его смеха я с трудом узнавал знакомые слова.

— Ты что, одурел? — я не на шутку разозлился, и это ему почему–то не понравилось. Он стер с лица улыбку и сказал уже совершенно серьезно:

— Ладно–ладно. Одевайся! Нас ждут.

Дальше, в течение того времени, что понадобилось на одевание, Кэн сохранял отсутствующее, надменное лицо патрульного стражника. Когда я был готов, он молча указал на дверь.

Токугава действительно спешил меня видеть: у подъезда стояла его скоростная комфортабельная машина. В салоне обитали тонкие струйки свежего ветерка, и поездка показалась мне удивительной. Сказочное путешествие в волшебную страну.

После шалашей охотников резиденция Дженерал Нуклиа Компани на Конвикте действительно казалась чудесным замком в волшебной стране. Дворцом, наполненным последними достижениями человеческой технологии, устаревшей лет на шестьдесят, но все равно способной поразить воображение даже искушенного чудесами техники горожанина. Мы поднялись по световому лучу на последний этаж. Бегущая дорожка пронесла нас мимо щелкающих, обеспечивающих безопасность высших бонз, автоматов. И, наконец, двери — последний порог злоумышленников, узнав наши угрюмые рожи, беспрепятственно пропустили к столь хорошо защищенному мистеру вице–президенту.

— Выйдите, мистер Кэн.

Сержант что–то недовольно буркнул о своем начальстве и о ДНК, но вышел. Едва за сержантом закрылась дверь, Токугава вскричал:

— Ваши планы изменились? — босс был не в настроении.

Я решил немедленно снова прикинуться дурачком:

— Вы о чем?

— Хватит прикидываться идиотом! Садитесь.

Он подождал, пока я усядусь, и продолжил:

— Если бы вы были идиотом, я не предложил бы Вам… столь опасное предприятие. Рассказывайте!

Я принялся рассказывать. Примерно на середине моего повествования босс меня прервал:

— Эта скотина передала Вам мою капсулу?

Я понял, что он говорит о Кэне, и ответил:

— Он хватал ее потными лапами.

Токугава кивнул и достал из стола еще одну. Наверное, он понял, что я не стал глотать первую.

Эта капсула была в более хорошем состоянии, тем более что босс налил полстакана тоника — запить.

— Продолжай.

— Дежурный офицер охраны порта Ореховой долины видел катер с Реутовым на борту, но не пустил его в порт без предъявления документов. Катер ушел…

И тут я погнал. Необъяснимая сила заставляла описывать все до мельчайших подробностей. Я не смог замолчать, даже когда захотел этого. Не смог остановиться, даже когда рассказ подошел к сцене разговора с охотниками и рассказывал дальше. И про признание Реутова, и про наш с ним сговор, и про сволочь Кэна. Мне было невыносимо стыдно за свой язык. Я даже покраснел, силясь остановить этот поток слов.

— Стоп! — воскликнул он, когда я начал рассказывать о его собственных планах.

Я послушно замолчал. Токугава достал еще одну капсулу и протянул. Прежде, чем проглотить и ее, я услышал:

— Ты говоришь правду! Те же самые слова у тебя в мыслях.

Когда третья капсула попала в многострадальный, и так уже напоминающий химзавод, желудок, я сразу почувствовал власть над языком. Но теперь неописуемая усталость обрушилась на мои несчастные плечи.

Уже воюя с налитыми свинцом веками, я увидел входящих Кэна и Хауэлла. Сонливость все же победила, и дальше я мог только слушать, поминутно щипая себя за руку, чтобы не отключиться совсем.

— Реутов в Бункере на краю космодрома. Он хочет встретиться с Тангом… Этот… сказал, что Реутов не намерен больше завоевывать планету… он возомнил себя освободителем… Пора что–то делать!

— Взорвать Бункер? — сержант Кэн был сторонником крутых мер.

— А земляне? — комендант, как всегда, не хотел неприятностей.

— Арестовать! — сержант в своем репертуаре.

— Может быть, Танг не захочет разговаривать с Реутовым. Арестовать всегда успеем.

— Это все ерунда! — подал голос босс. — Реутов становится слишком опасным. Он уже начал баламутить народ… Нужно его выманить из Бункера!

— Может быть, дать ему поговорить с Тангом?

— Во–во, а потом взять обоих.

— Вы, мистер Кэн, иногда бываете довольно сообразительны… Жаль только иногда…

Я больше не в силах был бороться со сном. И едва перестал сопротивляться, как провалился в его черную яму.

Корабль землян был близко. Люди это знали. Человеческое море уже бушевало у заградительных заборчиков вокруг посадочной площадки, а громоздкие машины все подъезжали и подъезжали.

На бетонные плиты космодрома, кроме стражников, никто и не подумал выходить. Люди, наверное, знали по рассказам предков, что звездолет садится совсем не так как гравилет. Да и черт его знает, чего еще по–напридумывали эти земляне за шестьдесят земных лет. Аборигенов устраивала почва под ногами, а деревянный заборчик создавал даже какую–то видимость безопасности.

Стражники, которые тоже не прочь были бы оказаться по другую сторону забора, покрикивали на простых людей и кое кого даже пихали в грудь дубинками.

Со смотровой площадки Бункера хорошо было видно все огромное пространство выложенной плитами, выжженной посадочной площадки. Бушевало море голов, черные насекомые автомобилей бежали через мост, бронированные машины сгрудившиеся, как животные на водопое у опаленного кольца вокруг Бункера.

Звездолет я сначала увидел, потом почувствовал. Черной бесформенной горой он падал на космодром. Дно его ослепительно сверкало, словно корабль горел, но это была всего лишь работа тормозных двигателей. Наконец, взметнув к небу тучи пыли и стаю искр, звездолет коснулся плит гигантскими башмаками. Через некоторое время, когда пыль осела, одна из плит, покрывавших корабль, провалилась внутрь, из образовавшегося отверстия выползла полоса со ступеньками. Вскоре, на нее вышли земляне.

— Люди, как люди. Ничего особенного! — оценила Ларри.

— Угу, — согласилась Мичи.

Я по привычке начал поворачивать голову на звук голосов, но быстро передумал. Моя новая кожа не любила, когда с ней так неласково обращались, и сразу сигналила в мозг болью.

Отключить нервы я еще не мог, слишком слаб был. Слишком уж тяжелое ранение получил, атакуя бетонного монстра, на хребте которого теперь стоял.

К бункеру направилась группа людей. Они были еще далеко, но по специфичным одеждам понял, что землянин среди них только один. И он сразу подтвердил это:

— Ты выздоровел, Реутов?

Это был Джо и я неожиданно для себя обрадовался.

— Привет, Джо.

— Автоматы отключены? Привет.

— Нет. Я пропущу тебя одного.

— Хорошо. Я скажу им это.

Стражники быстро согласились и отстали от землянина.

— Танг не захотел со мной говорить?

— Он послал меня.

— Хорошо.

— Ты рад?

— Да. Прости меня за покушение.

— Да, ладно! Я же сказал, что не собираюсь умирать.

— У тебя есть сила воли.

— Я хотел еще раз увидеть твою рожу!

— Хотел отомстить?

— Да!

— Что ж ты не мстил? Без твоей помощи я вряд ли справился бы с такой раной.

— Не знаю. Расхотелось. Может быть, ты внушил мне.

— Я не внушал…

— Я знаю. Шучу… Ты действительно стал пай–мальчиком?

— Кем?

— Трудно с тобой. И откуда ты только взялся такой?!

— Ты знаешь откуда.

— Знаю! В том–то и дело что знаю! Почему люди верят тебе?

— Не знаю.

— Ты действительно… ну как это… А как же Стальная планета?

— Если мы победим, приведем ее на орбиту Конвикта. У моей Родины появится сестра.

— А Тэнно?

— Ему пора уйти. Мир изменился. Мстить больше не кому. Это реальность, которую он не хочет осознать.

— А что теперь реально?

— Реально, что Конвиктом правит кучка самодовольных эгоистов! Реально, что светит добывают люди, теряя при этом право на здоровых детей. Реально, что Земля высылает сюда своих преступников, пополняя ряды негодяев на планете…

— Ты можешь что–то изменить?

— Мы можем!

— Мы?

— Не один я хочу этого, и я уже не один борюсь за это!

— Гражданская война? Переворот?

— Твой капитан может попросту уволить коменданта и назначить другого. Это будет совсем без крови.

— Танг патриот Земли. Ты думаешь, он захочет лишать Землю каторги и минерала?

— А ты как думаешь? Ведь он, прежде всего, человек! Он знает о мутантах рождающихся от каторжан работавших на руднике?

— А они есть?

— Под городом все подземелья забиты ими.

— Их можно увидеть?

— Да.

— Когда увижу и покажу Тангу, думаю, капитан действительно сменит коменданта… Кого нужно предложить капитану? Тебя?

— Нет. Энтони Ранги! Он сейчас начальник полиции планеты.

— Ранги? Хорошо я запомню… Ты пойдешь показать нам мутантов?

— Нет! Не хочу подвергать вас опасности. За мной охотится вся стража города. Я лучше останусь здесь… Если можешь, забери девчонок. Только присматривай за ними хорошенько…

— Хорошо.

— И не бойся приказывать людям…

— Но я не умею!

— Когда–нибудь у тебя это получится. Береги девчонок… Передай Тангу, что независимо от его решения, топливо для звездолета вы получите!

— Хорошо, парень… До свидания.

— Маленькую зовут Ларри, вторая Мичи. Береги их!

Пока мы разговаривали, я смотрел только в глаза Джо Чеймера — третьего офицера земного звездолета. А зря. И сказала мне это маленькая мудрая девочка Ларри:

— Иль, смотри! Что это?

Мы стояли у стальной двери бункера, в мертвой зоне огнеметов, которые все равно были отключены. Люди–то этого не знали и даже в панике не пересекали границы выжженной земли. Топот ног, сирены автомобилей, стрельба, крики, плачь, визг наполнили окружающее пространство.

— Вам лучше вернуться на корабль, — сказала Ларри землянину.

— Вы с Мичи пойдете с ним.

Мичи кивнула и подошла к Джо.

— Мичи, — представилась она. — Джо! Нам лучше поспешить.

— Я остаюсь с Реутовым, — заупрямилась Ларри.

Я не успел ей ответить. На край выжженного пятна выскочила машина и, стараясь перекричать шум, земляне сидящие в ней заорали.

— Джозеф, бегом! Приказ Танга, всем немедленно вернуться на корабль.

— Что случилось? — закричал Джо, уже набирая скорость. За ним последовала только Мичи.

— Беги, Ларри! Беги!

Но девчонка, вместо того, чтоб вразумительно сказать, что–нибудь вроде ''Реутов, у тебя за спиной враги'' вдруг пронзительно завизжала и рухнула наземь. Я почувствовал страшную боль в плече, у меня потемнело в глазах, подломились ноги. Планета потянула тело к себе. Еще не коснувшись головой земли, я потерял ощущение жизни.

Улицы города были почти пусты. Редкие прохожие выскакивали на мягкий асфальт тротуаров из темных подъездов, пробегали до следующего подъезда или до автомобиля и скрывались в спасительной тени. Солнце Марусина, местное светило, уже перешло зенит, это ему явно не нравилось, и оно злилось.

Мне было совершенно все равно какое там у солнца настроение — на мне был защитный костюм. В нем была постоянная температура и я, в отличие от Мичи, вовсе не мучился от жары.

Мы гуляли по улицам пустынного города. Стойкая девушка Мичи пыталась показать мне Шекхаус–сити, доказывая, что ночью город выглядит несравненно лучше.

Я почти не слушал ее объяснений. Мне хорошо было идти с ней, любоваться ее телом, лицом, голосом.

В конце концов, я стал замечать, что с Мичи что–то не так. Она стала глубже дышать, шла медленнее и иногда закрывала глаза, обрывая при этом рассказ на полуслове. Когда лицо моего гида стало заметно бледнее, я догадался, что все дело в лютом солнце и предложил зайти в небольшой ресторанчик.

Время было «вечернее», люди готовились лечь отдыхать от «дневных» тревог и в ресторане было пусто и прохладно. Огромные кондиционеры не пускали в зал зной с улицы. Мы сели за самый дальний столик в сумеречном уютно освещенном лампой с зеленым абажуром углу. Я принес от стойки бара холодные коктейли в высоких запотевших стаканах. Напитки оказались хорошим лекарством для Мичи и она продолжила рассказывать о городе, а я продолжал ею любоваться.

— Ты не слушаешь меня! О Реутове задумался? — вдруг сказала Мичи, заметив, что я слишком уже долго молчу.

— Нет, я слушаю, слушаю. Рассказывай.

— Эх, где–то он сейчас?! — продолжила неожиданную тему Мичи.

— Это ты все время думаешь о нем, — сказал я, и через силу улыбнулся.

Почему–то эта мысль не радовала. Но даже если это действительно так, то, что я мог сделать? Их связывали долгие и опасные приключения на этой суровой планете.

— Нет, почему ты так решил?

И я решил, все–таки задать девушке вопрос, который мучил с первой нашей встречи. Я поглубже вдохнул и сказал:

— Скажи честно, Мичи. Ты любишь его?

Девушка подняла на меня свои прекрасные зеленые глаза и проговорила после минутного раздумья:

— Нет. Скорее всего, нет… Людей всегда или сильно влечет к Илю или сильно отталкивает, а вот я повисла посередине. Всегда буду ему благодарна за то, что он вытащил меня из подземелий горков, но иногда я его просто ненавижу…

Мичи опустила глаза к потрескивающему пузырьками газа напитку на столике. Она была грустна и сосредоточенна, а моя душа ликовала.

Я выяснил то, что хотел и решил сменить неприятную для Мичи тему:

— А разве у вас не купаются в реке? Это же так освежает! Когда я был маленький, очень любил купаться.

— Импорта течет с «Золотых гор»! — я уже испугался, что опять затронул какую–то больную для них тему, но она вдруг широко улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами, и сказала:

— Ты был маленький? Вот уж не могу представить. Какой ты был, когда окончил среднюю школу?

— Я тогда уже не чувствовал себя маленьким.

-- ???

— Я уже считал себя серьезным молодым человеком.

— Да? А когда окончил школу звездолетчиков? Кем ты себя считал? Стариком?

— Серьезным молодым человеком.

— А сейчас, — Мичи, к моей радости, развеселилась. — Кем ты считаешь себя сейчас?

— Я все еще серьезный молодой человек.

Журчащий: как весенний ручей, смех Мичи отражался от высокого потолка ресторана.

Я почувствовал ветер игравший в моих уже сильно отросших волосах и услышал звуки. Мерное дребезжание мотора, плеск воды, голоса людей.

— Он слишком тяжел. Колеса глубоко садятся в песок! Учти малыш, если мотор заглохнет на середине реки, я выкину твоего отца, а тебя привяжу к раме, чтоб не убежала!

— Мистер шофер, не делайте этого. Он очень сильный человек и раны его быстро зарастают…

— Ах, ты мать твою! Заглох, зараза!

Мысли шофера были набиты еще более грязными ругательствами.

— Нет! — закричала Ларри и словно эхо, этот же крик отразился в ее голове.

Сильные руки взяли меня за руку и ногу. Стон натуги вырвался из ртов шоферов, я почувствовал краткий миг полета и почти тут же с головой ушел под воду.

— Реутов, Реутов! — вопил мозг девочки.

Я попробовал шевельнуться и мой верный спутник — боль сразу дала о себе знать. Открыв глаза, увидел исчезающие в мутной воде резиновые колеса.

Через несколько минут я понял, что судьба не хотела, чтоб я утонул. Как раньше не хотела, чтоб мою жизнь прервала пуля. Течение прибило меня к низкому песчаному берегу.

Вода освежила меня и кроме этого в ней была растворена сила. Река текла с месторождений трасса и несла в себе дух редчайшего в Галактике минерала. И я поблагодарил Тасти—Ное и реку за нежданную помощь.

Я валялся на мелководье. Силы вливались в меня полноводной рекой, раны мои быстро зарастали, а мозг пребывал на перекрестке.

Куда идти? К шоферам? К землянам? В город к Ранги и звездной лодке? Та половина меня, где царил строгий расчет, говорила: «Иди в город. Там сейчас земляне. Там звездная лодка, Ранги и Хокки. Там победа!»

Другая половина, та, что была потрясена дикой красотой горной реки и созданной хоккайдцами гармонией интерьера говорила: «Иди к шоферам. Там Ларри. Там твоя дочь! Больше чем дочь, там твой ангел хранитель! Ларри попала в беду!»

— Ранги и земляне тоже попадут в беду, если ты не поспешишь в город! Они твои друзья! Они помогут тебе на пути к победе! — увещевал разум.

— В городе взрослые самостоятельные люди, — говорило сердце, — а Ларри? Маленькая девочка! Что будет с ней без моей помощи?

— Эта маленькая девочка не такая уж и маленькая. Она уже почти совершеннолетняя. Да и в мудрости своей она превосходит многих взрослых. Вспомни о друзьях! Они в беде!

И первый раз в жизни я решил идти туда, куда звало меня сердце. Я встал, стряхнул воду с волос и пошел в ту сторону, где еще виден был столб пыли уезжающих шоферов.

Толпа пленных быстро редела. Шофера разбирали людей, которые сразу переставали быть людьми, а становились домкрами — рабами. Сильных и здоровых мужчин разбирали быстрее всего. Потом холостые шофера, владельцы личного автомобиля — баггмены, выбирали себе домкржен. Остались немногочисленные подростки вроде меня и хилые мужчины за всю жизнь напрягающие только глаза, чтоб смотреть и пальцы, чтоб нажимать кнопки. Впрочем, «головастиков» потом тоже забрали для работы на нефтеперерабатывающей фабрике.

Я уже думала, что придется идти пешком обратно в город. Что я никому не нужна, но тут через горы пыльных мешков с провизией перелез сам пыльный, как мешок, мускулистый, почти как Реутов, одетый в черную потертую кожаную одежду баггмен. Остальные свободные жители города шоферов все еще толкающиеся здесь в ожидании чего–то, почтительно расступились, давая ему дорогу. Этого человека уважали, и мне это понравилось. Я даже захотела, чтоб он забрал меня к себе в дом. И не потому, что так уж жаждала стать его рабыней, а потому что устала, была голодна, и терпеть не могла неизвестности. Да и мысли о Реутове разрывали сердце.

Уважаемый баггмен подошел прямо ко мне, внимательно осмотрел, как осматривают у нас охотники шкуры крокодилов и спросил:

— Как жизнь, красотка?

— Паршиво, красавчик, — я не любила когда надомной так грубо шутили. Впрочем, и сейчас не люблю.

— О'Кей, — сказал он. Мой ответ ему, наверное, понравился. — Что ты умеешь делать?

Но мне не понравилось то, что понравилось ему:

— Все, кроме как заниматься любовью и летать.

— О'Кей! Кое–чему мы тебя со временем научим, а кое–что тебе и не понадобиться.

Итак, он забрал меня к себе. Но не затихли еще последние звуки смеха, вызванные его шутками, как на площадь влетел, подняв тучу пыли, автомобиль. Чем больше оседало серое облако, тем чаще билось мое сердце: в багги стоял Реутов.

— Что случилось? Кто этот человек? — спросил мой, вроде как хозяин, у водителя подъехавшего багги.

— Он сказал, что его выбросили с багги на переправе. Он пришел, чтоб найти свою дочь. Он уверяет, будто бы она здесь. Что нам с ним делать? Спайк?

Ну, вот теперь я знала, что моего хозяина звали Спайк.

— Что–то мне не особо вериться, что такого громилу выбросили за ненадобностью на переправе. Кто его вез?

Показался тот шофер, которого я уговаривала не бросать Иль на полдороги.

— Это правда, — сказал он. — Но он был весь израненный и я не был уверен, что выживет.

— Хорошо, — сказал Спайк. — Ну, раз этот придурок пришел сам, его нужно к кому–то определить…

Пока шофера шумели, выспаривая себе Реутова, я быстро рассказала Иль, что тут со мной произошло в его отсутствие.

— Пока пусть так и будет, — сказал Иль только мне. — При первой же возможности мы вернемся в город. Значит, тебя здесь никто не обижал?

Я стала уверять Реутова, что со мной все в порядке, но тут в шуме толпы появились какие–то новые оттенки, и я прервала объяснения.

Люди расступались, и в результате этих народодвижений, к вновь прибывшему багги подошел живописнейше одетый человек. Он не был стар, но голову украшали пряди волос соперничающие в чистоте цвета со снегом. Лицо было покрыто загаром, необычайно сильно даже для вечно шатающихся под солнцем шоферов, словно он был негром или полукровкой. Его лицо было строго европеоидное, а одежда полностью искусственного происхождения.

— Это скафандр, — сказал мне Реутов, и я не могла ему не поверить.

Скафандр был весь увешан приборами и приборчиками, какими–то индикаторами. Некоторые, и стрелок то уже не имели. У меня возникла мысль, что он просто не в своем уме, как не в своем скафандре, но Реутов меня сразу опроверг:

— Этот человек занимается лечением баггменов и их детей.

Я догадалась, что этот человек — колдун.

— Раз уж так много баггменов хотят заполучить этого человека, то пусть его возьмет Кинг, — сказал Спайк, и показал темным пальцем с большим грязным ногтем на колдуна.

— Я обойдусь без твоих подсказок, баггмен Макфлай, — немедленно откликнулся колдун.

И мне почему–то показалось, что Кинг не обошелся без подсказок Реутова. Не зря ведь Реутов спросил меня, что значит слово «колдун». Я объяснила, что это «человек способный совершать чудеса, добрые и злые». Наверняка Реутов захотел узнать, что это за способности.

— Я пришел сюда за этим домкром, — воскликнул Кинг и вытянул одетую в пластиковую перчатку руку в направлении Иля.

— Так показали священные спидометры! — я нисколько уже не сомневалась, что теперь священные спидометры будут показывать то, что пожелает Реутов.

— Тем более. Тем более! — пробормотал Спайк Макфлай и, положив мне руку на плечо, произнес:

— Пойдем, красотка. В моем доме пора навести маломальский порядок.

— Иди, Ларри! — разрешил Реутов. — Если, что я буду недалеко.

В стороне от остальных хижин стояло десять строений капитанов. Одним из руководителей вечно готовой к войне орды баггменов был Спайк Макфлай. Одним из домов на возвышении был его дом.

Мы уже входили в заваленный разным техническим хламом двор его дома, когда он вдруг сказал:

— Хотел бы я знать, кто этот парень… Надо же, пришел сюда за своей дочерью!..

— Его зовут Иль Реутов. Он был почетным гражданином Хоккайдо, потом лучшим охотником Ореховой долины, потом первым в истории Конвикта человеком, открывшим Бункер землян.

— Удивительная судьба. Откуда он родом?

— Этого не знает никто, кроме меня, а я предпочитаю держать язык за зубами.

— А откуда знаешь ты? — Спайк остановился в дверях своего дома, удивленно глядя на меня.

— Я его дочь, — выдохнула я, с интересом поджидая его реакции.

— И это за тобой он пришел сюда? — удивился еще больше Спайк.

— Скорее всего. У него нет здесь других дел.

Шутка сняла его напряжение.

— Зато у тебя есть другие дела здесь, — он показал в темную глубину дома. — Как тебя зовут?

— Ларри Реутова, а тебя?

— Спайк Макфлай. Я не обижаю домкров, если они не обижают меня! За работу! — баггмен вовсе не боялся Реутова. Он просто был хорошим человеком.

Сначала я умылась сама. Потом вымела всю сложившуюся со времени постройки жилища пыль из углов на улицу.

— Если закрыть дверь, то я тебе, пожалуй, помогу, — вдруг заявил Спайк до этого праздно шатающийся по дому.

Я критически осмотрела его покрытую пылью и маслом одежду, потом тоже самое проделала с захламленным двором и сказала:

— Лучше закрыть ворота.

Спайк кивнул и закрыл тяжелые глухие створки. Он даже не догадывался, что его ждет в следующую секунду.

Но вот секунда прошла и ведро воды, выплеснутое ему на голову, вызвало у него приступ безудержного смеха. Мы продолжили работу вместе, то и дело прерывая ее, чтоб посмеяться над очередной шуткой. Я вовсе не чувствовала себя рабыней и Реутов знал это. Он умел читать мысли.

Эти насекомые так меня достали, что я почти не спал. Маленькие, серенькие, плоские такие. Даже и не разглядишь–то сразу! Но вот цапнет и весь сон как рукой снимает. Первая тварь меня укусила в тот момент, когда я первый раз после ареста решился съесть принесенную надзирателем пищу. Я разлил похлебку по всей камере, сам весь измазался и получил по шее от стражника, потому что капли варева попали и на него.

Привыкнуть к укусам невозможно! Нужно с ними родиться, чтобы не чувствовать. Я понял! Это такая разновидность пытки: берете нормального, чистого, ни разу не кусанного человека, садите на него горсть этих вампиров и через неделю, если он не повесится на собственных носках в туалете, то будет готов выдать вам кого угодно и что угодно за возможность избавиться от этих мук. Моя неделя близилась к естественному концу. Спать я уже не мог и непрерывным чесанием будил привычных к укусам, но нервных уголовников — соседей. Однажды негр, профессиональный убийца, прежде пойманный мной при попытке расстрелять из автомата главного инженера ДНК, а теперь сосед по камере, сказал:

— Знаешь что, фараон! Или ты перестаешь обращать внимание на насекомых или я сверну тебе шею!

Голос его был наполнен состраданием, а под кожей на руках перекатывались такие бугры, что я ему сразу поверил. Поверил и успокоился. Расслабился и ко мне пришел сон.

Мне показалось, что я не проспал и двух минут когда, открыв глаза, обнаружил себя висящим над бетонным полом. Подпорками мне служили нежные руки моего милосердного соседа. Он весьма рослый парняга, да еще руки много длиннее моих, так что висел довольно высоко и очень хотел чтоб он меня, как можно аккуратней, вернул на место.

Я не зря назвал его милосердным! Он сначала опустил меня до уровня своей груди и уже потом бросил в угол на пол.

— Но, но! Полегче с ним, Карлос. Он нам еще нужен живым… Пока!

Я почувствовал, как мурашки побежали по спине. Это был голос Берта — человека мафии, человека Трехпалого Сэма. Человека, из которого в полиции выбивали сведения о Реутове, как выбивают пыль из половиков.

— Мне конец! — воскликнул я, сжавшись в грязном углу камеры.

И сразу увидел покрытую свежими шрамами рожу Берта.

— Ты колдун, Ранги! Все знаешь заранее!

В сумраке камеры блеснули зубы Карлоса.

— Может быть, Кири, кончим его здесь? Прямо сейчас? — Карлос очень хотел избавить меня от вшей. Как известно: мертвых вши не кусают.

— Только попробуй, Карлос. Тогда тебе лучше будет пойти на тот свет вслед за ним! Трехпалый сказал, чтоб я привез фараона живого! Живого! Ты понял? Сэм не любит, когда что–то не так как он хочет!

— О'Кей, Берти! — мой дорогой сосед уже не хотел помогать мне.

Его самого вши вовсе не доставали.

Кто–то посигналил фонариком из темного коридора. Карлос легко подхватил меня на руки как ребенка и выбежал вслед за Бертом из камеры.

Я ехал на руках Карлоса из тюрьмы по тем же мрачным переходам, по которым меня волокли туда неделю назад. Еле живого от побоев. Я всегда боялся ее. Достаточно наслушался историй про тамошнюю жизнь! Сколько раз молодые парни рассказывали, как их насиловали в сумрачных камерах, как приучали к наркотикам.

— Ты доставал нас там, мы достанем тебя здесь, — первая фраза, услышанная мной от местных обитателей. Однако меня никто и пальцем не тронул. Я решил, что это Кэн заботиться. Как я ошибался! Это Трехпалый Сэм сохранял мою жизнь и здоровье. Я всегда боялся этого места, но, попав сюда, понял, что это еще не самое страшное в жизни.

Ни один охранник не встретился нам на пути к воротам внутренней тюрьмы комендатуры. Ворота, конечно, не были заперты. За ними блестели в лучах заходящего нежаркого солнца горбы дорогих полированных автомобилей.

Начинался вечер. В Импорте, жалком ручейке днем, прибавилось воды. Тени удлинились, обросли разными причудливыми подробностями.

Втиснутый между Карлосом и еще одним, таким же громилой, я не мог точно определить куда меня везли. Это раздражало, но беспокойство мое улеглось, когда машины въехали в лифт, и принялись подниматься в Баттер–таун. В районе продажных девок, наркоманов и извращенцев мог бы заблудиться даже будучи свободным, и уж тем более, выглядывая из–за бритых харь моих телохранителей.

По меньшей мере, сотню раз конвой свернул налево и столько же направо. Мне даже показалось, что катаемся по одному и тому же месту. Я уже хотел поделиться своими наблюдениями, но машины повернули последний раз и остановились. Дверь открылась, Карлос выскочил первым, огляделся и протянул руку.

— Выходи, малыш.

Я вышел и тоже огляделся, тут же получив ощутимый толчок в спину.

— Ты бы был менее любопытен, прожил бы больше, — пробурчал кто–то сзади.

— Если бы не «бы», мы были бы совершенны! — ответил я.

— Много болтаешь, — последнее слово осталось за неизвестным.

Тем временем из узкого сумрачного переулка мы вошли в богато обставленный холл. Дверь за нами захлопнулась, и я услышал, как взревели моторы отъезжающих машин.

Мы остались вчетвером: я, Берт, Карлос и не особо разговорчивый атлет, которого мне не представили. Берт, правда, сразу скрылся за одной из выходящих в холл дверей, но быстро вернулся. Насекомые всего пару раз куснули.

— Пошли, — лаконично сказал он, наверное, беря пример с атлета.

Идти далеко не пришлось. Две легкие двери, три ступени вверх и мы вошли в храм всех атлетов и культуристов. Множество различных тренажеров, перекладин, просто металла и цепей, должны были бы привести в священный трепет любого бодибилдера, но я‑то им не был. В трепет мне времени не дали вдаваться — мгновенно прикрутили руками к спортивной лестнице у стены, а к ногам прицепили огромные чугунные гири. Я не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Но то существо, которое изъявило желание меня видеть, наверное, и не хотело, чтоб я двигался в его присутствии.

— Здравствуй, Энтони, — прохрипел горк, вползая в спортивный зал.

— Здравствуй, Сэм, — в моем положении быть неучтивым неразумно.

— Вот мы и опять увиделись. Ты рад?

— Нет. Не очень. Я не могу долго и часто смотреть на ваши горкские ублюжьи рожи. Меня тошнит! — я просто потерял рассудок.

Из под обширного балахона Сэма показался снабженный безобразным когтем палец. Это был знак, и я его хорошо понял. Понял, а потом почувствовал. Печенью! Словно бомба взорвалась внутри. Боль скрутила нервы в косу, и как хотела ее дергала. В глазах стало темно. Постепенно острая боль сменилась глухими подвываниями обиженных органов.

— Ты в гостях, Энтони, а ведешь себя, как животное. Ты же воспитанный интеллигентный вонючка, — горк был в восторге, сквозь бульканье смеха слова были плохо понятны. — Я же вытащил тебя из тюрьмы, а ты называешь меня всякими нехорошими, злыми словами. Ты посмотри на себя, придурок! Ты же ресторан для насекомых! А все строишь из себя большого человека! Ты же стоишь сейчас меньше чем кучка моих испражнений. Тебя же все друзья бросили…

— Нет! — вырвалось у меня.

— Что!? Реутова вспомнил? Нет больше Реутова!

— Нет?! — я был уверен: горк лжет, но, представив лишь на секунду, что это правда, ужаснулся.

— Нет? Его видели у Бункера в момент нападения баггменов, но трупа его не нашли. Он или ушел к себе в ад или его взяли туда шофера!

— Реутов не мог умереть. Он физически не может этого, — пробормотал я себе в утешение, но на мою беду, это слышал и тот, кому этого не нужно было бы слышать.

— Что сказала эта полицейская зараза? — хрюкнул горк.

— Он сказал, что Реутов не умеет умирать, — Карлос не отличался большим умом, но смог выделить главное.

— Ты тоже не умеешь умирать? — горк вытащил страшный палец второй раз. У него не получалось просто так, чтоб сделать людям приятное, вытащить из под, мать его, балахона палец. Обязательно становилось очень больно. Зато ему становилось очень смешно. Очень уж нравилась этому скоту моя боль. Он упивался ею. Я с удовольствием уступил бы ему свое место. Руки были привязаны к перекладине, а ноги словно сами налились чугуном.

— Кто Реутов такой? Он еще здесь? Зачем ему весь светит? Что за звездную лодку он ищет? — взорвался горк вопросами, посмеявшись.

— Человек. Свободы. Не знаю. Не знаю, — отвечал я сквозь зубы. Не потому что я такой уж крутой, просто челюсти свело от боли.

— Ну–ну. Не хочешь немного поговорить со старым приятелем? Старый бедный Трехпалый Сэм так хотел видеть своего мальчика, а он оказался таким плохим! Не хочет говорить… перед смертью.

Горк еще что–то там булькал, но я его больше не слышал. Мне надоели его идиотские шутки, вопросы и, вообще, от одного вида мутантной рожи тошнота подступала.

— Ну ладно, я пошел. Нет у меня времени на него. Берт, Карлос, ребята, спросите его о Реутове. Пусть расскажет все, что знает. Потом… Берт знает, — зловеще закончил горк и заскреб когтями к выходу.

На душе у меня сразу стало легче. Немного позже ногам и рукам тоже стало посвободнее, потому что Берт вдруг сказал:

— Снимите с него все эти железяки… и веревки.

— Но, Берт… — Карлос не хотел вставать.

Ленивая черная скотина. Да простят меня остальные черные, есть и среди негров настоящие люди.

— Делай, что тебе говорят, Карла, — молчаливый атлет достал реактивный, практически бесшумный пистолет–пулемет. Это веский аргумент. Для всех, кроме Реутова.

— Слушай, шефа, Карла. Берт теперь большой человек!

— Во–во, Александр. Помоги Карлосу!

Атлет с красивым славяно–греческим именем и не шелохнулся. Карлосу самому пришлось заняться моим грузом.

— Ноги тоже? — лень Карлоса родилась раньше, чем его черномазая попка мелькнула на свету первый раз.

— Да. — Александр выразительно качнул дулом автомата.

— Ладно–ладно.

Едва освободили от кандалов, как я тут же свалился на пол.

— Хочешь чего–нибудь выпить? — Берт, похоже, больше не сердился на полицию, а у меня не было сил отказаться. Джин, как эликсир жизни разлился по всему телу, и я почувствовал себя много лучше.

— Теперь рассказывай, Ранги. Мы ждем.

Я так долго ждал этой минуты!

Пошатываясь, встал и сделал шаг в сторону Александра. Теперь нас разделяла только колеблющаяся вместе со мной тень. Я мог и не качаться, силы вернулись. Делая вид, что не совладал со слабыми ногами, я навалился на Александра. Как и рассчитывал, упал на его выставленную руку. Мне оставалось пространство для маневра с автоматом.

Александр и Карлос получили свое одновременно, правда в неравных количествах: Карлос разрывную пулю в грудь, а Александр только ладонью по сонной артерии. Автомат остался у меня.

— Мне очень жаль, Берт, — сказал я бывшему шулеру, обшаривая карманы Александра в поисках запасных магазинов. Патроны там были. — Карлос был хорошим, милосердным соседом по камере.

— Ты мерзавец, фараон! — устало сказал Берт и уселся на пол.

— Чего так нежно? Я бы нашел слова много красочней.

— Да причем тут я, — Берт вызывал жалость в моем истерзанном сердце. — Ты обидел Сэма второй раз и как только он узнает об этом, земля будет гореть у тебя под ногами! Он готов будет взорвать город, чтоб только избавиться от вас с Реутовым. Ублюжья его морда!

— Ого, Берт, как ты заговорил, — непохоже было, что он блефует.

— Он никогда не доверял мне, — прокряхтел от дверей Сэм. Я и не заметил, как он приполз. — Не удивляйся, Энтони. Ты можешь положиться на него. Этот черномазый обожает тех, кто бьет его по роже…

Из под балахона горка торчал раструб бластера.

— Давай, Берт. Присоединяйся к своему другу… Эх, и что с людьми Реутов делает?

Услышать ответ горк уже не смог. С десяток маленьких забияк — пулек из моего полуавтомата превратили его чудовищную рожу во вполне обычную кашу из крови, мозга и обломков костей. Все произошло настолько быстро и удивительно, что этот эпизод навсегда отпечатался у меня в памяти. Время словно остановилось, а потом особо и не торопилось возвращаться к прежнему ритму. Медленно, очень медленно падал Берт на меня, как чуть раньше я спотыкался на Александра. Медленно, слегка отставая от Берта, поворачивался широкий ствол оружия Сэма. Холодные влажные пальцы негра обхватили мою руку, поворачивая автоматический пистолет в сторону горка…

С каждым хлопком выстрела время бежало все быстрее и быстрее. Последние выстрелы уже слились в привычный грохот.

А вот дальше все наши действия слились у меня в голове в какой–то сплошной поток оглядывания, беготни и утирания капель пота с носа.

Очнулся я от этого мельтешения, как из плохо смонтированного кино, в бренчащей, дребезжащей, скрипящей машине — вездеходе окончательно обленившегося фермера. Этот ленивец наверное даже не потрудился ругнуться, когда мы его из машины выкинули. Впрочем, я не могу этого утверждать, просто не помню где мы взяли этот обшарпанный гроб на больших, с совершенно гладкими покрышками, колесами.

— Ну, куда мы теперь? — выдохнул я, почувствовав себя в безопасности.

Справа темнела полоса леса, слева бесконечная рыже–ржавая степь. Сзади оставалась пустынная дорога, и облако быстро оседавшей пыли. Впереди черт знает что, и та же пыльная дорога не слишком избалованная колесами. Погони не было. Связанный Александр на заднем сидении. И соседствующий с ним крупнокалиберный пулемет. Ухмыляющийся шрамами на губах Берт за рулем и, черт возьми, я. И больше ни единой живой души на десятки километров вокруг.

— Может быть к фермерам? Приближается ночь, и пока дороги не замерзнут, мы будем в безопасности, — губы Берта еще не заросли совсем после работы мясников из полиции, но остановить его язык подобными пустяками было невозможно.

— А гравилеты?

— А как они узнают, где мы?

— Хорошо. Едем к фермерам. Только чтоб там не было маленьких детей. А то мало ли что…

— Ладно.

Заметно похолодало. Солнце склонилось почти к самому лесу и, покраснев от натуги, пыталось распухнуть еще больше, дабы поглотить планету. Уже многие миллионы лет, каждый вечер оно пыталось сделать это, давно уже смирилось с неудачами. Но с традиционным постоянством продолжало пытаться. Когда–нибудь это у него наверняка получиться…

Сердце билось, как капли дождя о железную крышу. Я запыхалась и решила постоять, отдышаться возле ворот Спайка Макфлая. Официально я его домкр и мне нельзя показывать чрезмерное усердие. Это могло вызвать подозрения, зададутся лишние вопросы и честному парню Спайку Макфлаю придется что–то придумывать, врать, изворачиваться. Или сказать правду и потерять уважение баггменов.

Лучше было не рисковать. Мне слишком повезло с «хозяином», чтобы из–за своей глупости усложнить жизнь.

Низкие серые тучи выползали из–за далеких восточных Черных гор. Это вечер подавал знаки ночи. Тучи должны были вызывать тревогу в душе, но мне было весело. Все–таки жизнь довольно приятная штука…

— Ты там дышишь, как раненый санк, — донеслось из–за ворот. — Ты всем передала приглашения?

— Может быть, я сначала войду, а потом все расскажу?

— Не «может быть», а бегом!

Пришлось спешить.

Давно ли мы наводили в доме Спайка порядок, а уже опять весь двор был завален масляными тряпками и обгоревшими, закопченными резинками. В доме только благодаря моим постоянным напоминаниям и ворчанию порядок еще держался.

Спайк сидел на пороге и промывал в тазу с бензином какие–то железки.

— Привет, Спайк.

— Привет, малышка.

— Чудные какие–то капитаны у вас, — Реутов не мог постоянно быть рядом со мной, а так хотелось поделиться впечатлениями.

— Чудные?

— Ну да. Один не пустил меня в дом и заставил говорить стоя в пыли на коленях…

— Обиделась на него?

— Не очень. Обыкновенный извращенец. Странно только, что его выбрали капитаном. А этот, который живет в каменном доме с узкими окнами и в каждом окне ствол пулемета торчит…

— Ян Грозный? Он сама осторожность. Ты бы видела его багги. Ползает, как плевок по стене, зато весь обшит стальными плитами, даже пули отскакивают.

— Не слишком осторожный для капитана?

— Самое то! Он обычно прикрывает наш отход после налетов на фермеров. Он тебя, конечно, заставил говорить сквозь щель в чугунном заборе?

— Да… Ну ладно. Это ваши капитаны, вам виднее, кого выбирать.

— У нас капитаном может стать любой. Главное, чтоб он умел ладить с людьми, был отважен в бою и не любил засиживаться на одном месте подолгу. Дом баггмена — его багги… Ну и конечно он должен быть баггменом… Ночью, как только замерзнут вечерние болота в степи и реки покроются надежным льдом, капитаны поведут отряды в десять разных сторон…

— И на юг и на восток и на запад?

— Конечно. Это горожане уделали все вокруг себя. Бабы рожают монстров, а они еще удивляются, ах как это, ах кто это. Скоро Шекхаус будет городом горков, но те люди до самого конца будут цепляться за свои облезлые стены. Они ничего не хотят знать про планету, на которой живут. Конечно, за стенами и огнеметами тепло ночью, прохладно днем и мухи не кусают…

Мы, баггмены, свободные владельцы багги, знаем о Конвикте больше в сто раз, чем все головастики ДНК и Земли вместе взятые. Мы посылали отряды к Черным горам и к Червивым озерам, мы гоняли стада санков за Белыми столбами далеко на юге, мы купались и мыли колеса багги в Марте — реке стекающей с Белых столбов. Десятки машин остались навечно в живых болотах, когда мы пытались достичь хребта Лассо…

— Почему Лассо?

— Петля? Разве там в городе не знают, что та огромная степь где на севере Шекхаус, в середине Багги–таун, на западе хребет Лассо, на востоке Черные горы, далеко на юге горы Дверцы клетки — это одна большая долина полностью окруженная почти неприступными горами.

— Мы в клетке, Спайк?

— Да, но наша клетка огромна и прекрасна!

Спайк бросил промывать железяки и, опустив руки в таз, замер, глядя в синюю даль поверх ветхих построек Багги–тауна и Чужого леса. Туда, где на самом горизонте голубыми тенями стояли неприступные Черные горы.

— Клетка… клетка… мы в клетке, — шептали его губы как молитву, как объяснение в любви. — Черт бы побрал эту клетку!

— Почему никто из людей не пробовал выйти за эти горы? Вдруг там другие города? — пробормотала я словно загипнотизированная бормотанием Спайка.

«Реутов может вывести нас за горы!» Эта мысль была спасением для впавшего в черную меланхолию мозга и я радостно воскликнула:

— Реутов! Только он может вывести нас за горы!

— Он что Бог? — тихо сказал Спайк, снова взявшись за свои детальки.

— Почти. Он многое может!

— Так вот, Ларри! Скоро здесь начнется кавардак. Пирушка капитанов. А она всегда заканчивается полным разгромом дома и, иногда, страшной дракой. Так что, как гости соберутся, беги–ка к своему полубогу. Кинг тоже будет здесь, и ты можешь переждать там дожди. Женщина, с которой Кинг живет — добрый человек, она тебя накормит.

— Ты боишься, что меня здесь обидят?

— Я не хочу этого и еще… я не хочу, чтоб ты видела ту оргию, которая здесь будет.

— Хорошо, я уйду.

— Передай Кингу, что мы соберемся, едва упадут первые капли дождя.

— Хорошо. А скоро дождь?

— Колдун у нас Кинг, это ему положено знать, когда будет дождь, а по дедовским приметам ветер принесет первые капли, когда туча ночи будет над Сухими озерами за Чужим лесом. Значит уже скоро.

— Так я пошла?

— Иди… Стой! На тебе вот эту штуку, мало ли что… — Спайк протянул мне небольшой блестящий пистолетик. Оружие казалось маленькой детской игрушкой на его темной мокрой от бензина большой ладони. Я молча сгребла пистолет в карман и пошла к воротам.

— До свидания, Спайк, — бросила я через плечо у самых ворот.

— Привет отцу, Ларри.

Я кивнула уже за воротами.

Спайк не поинтересовался, знала ли я, как найти Реутова в довольно большом городе. Но даже если бы он спросил, что я ответила бы ему? Что отлично знаю дорогу к дому Кинга потому, что Реутов рассказал о ней, сидя в доме колдуна. Да Спайк просто не поверил бы. Как мог Реутов, из чулана Кинга рассказать дорогу к себе? А черт его знает. Вот может и все!

Кинг вообще весьма своеобразно обходился со своими новыми домкрами. Садил их в чулан часов на сорок — пятьдесят и не кормил. Потом выпускал и давал обильную пищу, считая что имеет теперь преданного раба. Наивный был.

Дом Кинга успешно поддерживал его имидж загадочного человека и колдуна. Это сооружение напоминало одновременно и огромную машину и кучу дерьма на городской свалке. И оживший молодыми ростками пень и здоровенную голову пластиковой куклы с плохо выдерганными волосами. Дверьми служили дверцы большого сейфа навешанные на собранную из легких пластиковых трубок коробку. Окон было множество, и стеклами в них служили такие неожиданные вещи, как, например натянутый на раму большой презерватив. В промежутках между разнокалиберными окнами из бесформенных стен дома торчали разные трубки, полоски жести, пучки проволоки и подвешенные на железных подпорках мелкие тазики. Внутри дом вообще не поддавался какому либо описанию. Только там мне стало понятно, что огромное количество разных индикаторов и каких–нибудь–метров на парадной одежде Кинга это только жалкая часть его коллекции и даже далеко не самая качественная. В самой большой комнате почти четверть стены занимало табло здоровенного старинного радиоприемника. Мебель полностью соответствовала окружению.

Кинг был дома, когда я слегка разгоряченная и раскрасневшаяся влетела в его дом.

— Стой, — воскликнул Реутов, мысленно, из своей камеры- чулана, но было уже поздно.

Я влетела в комнату и замерла на самой ее середине. Кинг сидя у табло приемника внимательно слушал сводку погоды из Шекхауса.

— Ой, — выдохнула я, но лучше бы мне совсем перестать дышать и умереть, чем так громко выдыхать почти над ухом занятого своими делами колдуна.

Кинг вздрогнул всем телом и, мгновенно вскочив, схватил меня за плечо тонкими жилистыми пальцами.

— Ты кто? — спросил он, еле сдерживая за зубами ярость.

— Я Ларри, домкр капитана Макфлая. Он приглашает Вас, мистер, на пир капитанов. Он сказал, что нужно придти, как только первые капли дождя упадут. Он сказал, что Вы знаете, когда это будет, — пролепетала я.

— Хорошо, я приду. Передай своему хозяину, что ты плохо выполнила его задание, и он должен наказать тебя.

— Но, мистер Кинг, баггмен разрешил мне…

— Погулять, пока не кончиться пир? В дождь? А может быть, он разрешил тебе остаться у меня в доме? Отвечай, маленькая грязная самка, — Кинг ухватил меня второй рукой за шею и все сильнее и сильнее сжимал пальцы. Мне было очень больно, но я стиснула зубы и молчала. А потом я вспомнила о пистолете. Кинг совершенно вышел из себя и свободно мог меня убить. Мне стало страшно и я, вдруг онемевшими, словно замерзшими, пальцами, вытащила оружие из кармана. Но в тот момент, когда я уже была готова пристрелить грязного ублюдка, он ударил меня по скуле костлявым кулаком. Я сразу свалилась на пол, и вокруг замелькали маленькие голубенькие искорки, как пыль в луче света. Кинг потянулся было за пистолетом мною оброненным, но вдруг схватился за голову и упал рядом. Реутов даже в чулане оставался опасным оружием, причем гораздо более эффективным.

— Слабак, — произнес Реутов, появляясь из чулана, и точно как Пол, охотник из Ореховой долины, плюнул в угол. Потом уничтожил мой пистолетик, раздавив его в кулаке, и бесформенный кусок металла выбросил в угол вслед за плевком.

— Его ждут в доме Спайка, — озабоченно произнесла я, вставая. — Ты можешь приказать ему все забыть?

— Да.

— Тогда все в порядке. Пора его будить, — мое настроение поднималось от пола, куда оно рухнуло вместе со мной после удара Кинга.

Я подошла по ближе к колдуну, нагнулась и, теребя его за ухо, ласково сказала:

— Ублюдок, вставай.

Кинг приоткрыл мутные глаза, и Реутов тихонечко ушел к себе в «камеру».

— Мистер Кинг, что с Вами? Вам помочь? Вам плохо?

— Не знаю, — колдун разлепил слюнявые губы, — Голова болит.

— Мой хозяин…

— Помоги мне подняться. Да помню я, помню. Пир капитанов?

— Да, мистер Кинг…

— Закрой рот, маленькая шлюха. — Капитан разрешил тебе остаться здесь? Реутов тебе родственник? Я возьму его на пир с собой!

У меня от удивления чуть рот не открылся. Только спасительная ярость избавила меня от этого проявления слабости. Я сжала зубы и молча сказала Реутову:

— Может быть, ты попросишь его изменить мнение?

— Все нормально, Ларри. Это может быть началом нашего побега.

— Хорошо, — легко согласилась я.

— Пошли, я готов, — влез в наш разговор Кинг.

Поход в гору не был таким же приятным, как под гору. Чем ближе был дом Макфлая, тем тяжелее становилось на душе. Ночные тучи все–таки здорово давили на настроение. Одно было утешение: Реутов был рядом.

У дома капитана Макфлая уже стояли багги остальных капитанов. Дома их были рядом, но, как сказал Спайк, они скоро даже в сортир будут ездить на тачках. Машины были одинаковые и в это же время разные. Одинаковые моторы и колеса, а все остальное их убранство хорошо характеризовало владельцев. Легко можно было отгадать какой багги чей.

В доме капитаны уже отбросили последние крохи скованности, голоса их звучали громче, все чаще слышался звон посуды и бульканье пьянящей жидкости.

— С тобой все в порядке, маленькая шлюха? — напомнил о себе Кинг. — Сейчас Спайку придется выпороть тебя за плохо выполненное поручение…

Я знала, что Спайк никогда не станет меня бить, но Кинг так хотел, чтоб я испугалась и я, обсудив проблему сама с собой, доставила ему это удовольствие.

— Мистер Кинг…, — простонала я.

Он был в восторге, а меня переполняла ярость. Во рту было такое ощущение, словно раскусила, приняв за ягоду, личинку лесного чертика. Боялась не выдержать и высказать Кингу все, что о нем думала.

— Реутов, останься на улице… нет! Идем с нами! — Иль не хотел оставлять меня одну.

Мы перешагнули лежащего в дверях пьяного до бесчувственности домкра кого–то из капитанов и оказались в помещении лишь отдаленно напоминавшем тот дом, из которого я вышла час назад. Теперь здесь царствовал дым. Дым и звон посуды, дым и гул голосов, дым и вонь пота смешанного с парами спирта. Настоящие баггмены пили только спирт.

— А вот и наш Повелитель Духов Мотора, Служитель Святого Спидометра. Штрафную ему!

Капитаны решили не ждать колдуна и начали обсуждение своих проблем без него.

— Капитан Макфлай! — крикнул Кинг в облако дыма, крепко сжимая мое плечо. Спайк не спешил встречать гостя, и это меня радовало.

— Капитан… — начал канючить колдун, но в этот момент из облака раздался очень громкий голос тут же заглушивший писк Кинга:

— А я говорю, Ян, что я дерьмо, раз не могу въехать на хребет Лассо или на Дверцу клетки…

Кинг только открыл рот, а из сумрака комнаты опять:

— А я говорю, что я дерьмо… Ах, нет? Так я тебе сейчас шею сверну, чтоб поверил.

За дверьми о крыльцо ударили первые капли дождя. На это вмешательство немедленно ответили:

— Значит я дерьмо? А если тебя пару раз о стену стукнуть ты тоже будешь дерьмом? Убери ствол!

В облаке задвигались немного энергичней, раздался выстрел и сразу из дыма вынырнул не очень трезвый, но хладнокровный Спайк.

— Ну и какого черта…, — воскликнул он довольно вяло, увидев прежде всего меня.

— Твой домкр плохо выполнил твое поручение!

— Что? — Спайк тоже не отказывался от выпивки, и мысли в его голове уже потеряли былую мобильность.

— Твоя рабыня Ларри, свободный баггмен, смела неуважительно со мной говорить. Ты должен ее наказать! — колдун очень хотел присоединиться к пиру, но увидеть мое страдание, мое унижение ему хотелось еще больше. Не надо было уметь читать мысли, чтоб догадаться об этом. Все было написано на его гнусной роже.

Кинг заставил капитанов обратить на меня внимание и они собрались в дверях, держась друг за друга чтоб сохранить равновесие.

— Ты должен немедленно наказать своего раба! — колдун настаивал и, предчувствуя новое развлечение, его поддержали некоторые капитаны:

— Давай, Спайк! Всыплем ей шомполов…

— Мой домкр это мое дело! Пошли лучше выпьем… — Спайк защищался и защищал меня. Те же капитаны, что поддержали колдуна, теперь кричали:

— Пошли выпьем! Карбюратор сухой!

— Нет! Ты должен наказать ее в моем присутствии… — не унимался Кинг.

— Приходи ночью, колдун! Я даже разрешу тебе пару раз хлестануть ее шомполом… за десять литров бензина.

— Я хочу, чтоб это случилось сейчас! — Кинг уперся.

— Реутов, не пора ли закончить этот театр? — подумала я для Иль.

— С тобой ничего не случится. Не нужно бояться!

— Давай, вытаскивай шомпол, Спайк. Колдун не отстанет, — гаркнул тот капитан с громовым голосом, что утверждал о своей принадлежности к славному племени испражнений и фекалий.

И тут я неизвестно зачем крикнула:

— Кинг такой же колдун, как и Ян Грозный! Он слушает прогноз погоды по радио из Шекхауса!

Сначала капитаны рассмеялись. Потом, обратив внимание на бордовое от гнева лицо колдуна, приутихли, и повисла напряженная тишина. Все, наверное, ждали, что Кинг вызовет грозу и убьет меня, но он ведь этого не умел, да и не успел бы: из облака выполз еще один капитан, увидел нас и заорал:

— Рабы в доме? Вон! Гоните прочь это дерьмо! Их место под дождем!

— Вон! — закричал Спайк.

— Вон! — вторили им капитаны, и Кинга попросту не стало слышно в реве голосов. Мы с Реутовым поспешно вышли под дождь и за нами сразу закрыли дверь.

— Это ты помог мне сказать о Кинге?

— Да.

— Зачем?

— Капитаны или поспешили бы замять это дело или выпороли бы тебя. Первое было более вероятно. Как видишь, они не особо любят колдуна, чтоб позволить ему обидеть Спайка.

— Спайку сейчас туго.

— Он хороший человек?

— Он добрый человек. Ты можешь как–нибудь ему помочь?

— Да… Они уже почти забыли о тебе. Мое вмешательство не требуется.

— Тогда пойдем.

— Пошли. До реки Импорты сто пятьдесят километров.

Дождь лил сплошной стеной. Мы уже промокли до нитки и земля под ногами, впитывая влагу, быстро превращалось в болото.

Реутов взял меня за руку, и мы пошли под гору в сторону Шекхауса. Дом Спайка Макфлая, капитана баггменов быстро растворился в океане валившейся с неба воды. Становилось трудно дышать, воздух наполнялся водяной пылью. Ноги с трудом передвигались, уже по щиколотку утопая в грязи. Вечером никто не ходит по степи, но мы очень торопились. Нас ждали.

6. Джозеф Чеймер:

В город ночь приходит внезапно. Ползущая с востока вечерняя туча долго остается незамеченной со стесненных домами улиц и только по равномерно усиливающемуся ветру можно предсказать приближение ночи.

Воды в реке заметно прибавилось и ветер уже способен был раздеть зазевавшегося прохожего, когда я понял что устал шататься по улицам чужого города, проголодался и постоянное разглядывание мозгов прохожих сильно ослабляют мои телепатические способности. Я никогда раньше не бродил бесцельно, а уж тем более по такому странному, если не сказать страшному, городу как Шекхаус. Столица Конвикта не располагала к приятным прогулкам, разглядываниям местных достопримечательностей и вежливым беседам с добрыми горожанами. Шекхаус был городом, переполненным помойками, загрязняющими воздух очень старыми моделями автомобилей, стражниками и проститутками. Последних было даже больше чем помоек. Можно было подумать, что горожане только и делают, что спят с этими женщинами на неизвестно откуда берущиеся у них деньги. Но это было бы неверное впечатление, потому что жители Шекхаус–сити еще пили плохие, но крепкие алкогольные напитки, ругались, воровали и били друг другу морды. Иногда убивали. Если не убивали они, убивали их. Стражники не любили нарушителей «порядка» и не ленились доставать оружие. Но это случалось относительно редко; с тех пор как я поел в тюрьме, попрощался с остальными землянами и приказал конвоирам выпустить меня из камеры, я видел всего шесть убийств, включая одно совершенное без участия хранителей закона.

Сотни раз, с тех пор как я покинул единственное неизменное место в городе — тюрьму, меня хватали за локти шлюхи. Но это даже еще ничего, потому что два раза меня хватали за локти представители другой профессии. Эти отводили в темный закоулок и просили по добру отдать все имеющиеся у меня при себе деньги и прочие активы Галактического Федерального банка, сопровождая обычно просьбы потыкиванием ножа под ребра, что очень неприятно. Мысленным ударом с сильной подмогой ребра ладони по сонной артерии мне удалось отвязаться от лишних расспросов и нежелательных просьб.

И вот, когда я устал, проголодался, разозлился до белого каления, выучил сотню самых ходовых грязных ругательств Шекхауса, достал из кармана все деньги, мрачно на них посмотрел и решил, что кредитки Федерации на Конвикте стоят не больше чем фантики от конфет. Здесь ходили в обращении колониальные кредиты: Конвикт являлся официальной колонией Земли.

Вряд ли кто–либо согласился бы обменять мои деньги по настоящему курсу. На свои 722 кредитки я мог бы купить половину города, ведь это семьдесят два миллиона в местной валюте…

Множество людей встречались на улицах города, примерно две трети из них казались более или менее честными или уж во всяком случае добрыми людьми, но я выбрал обладателя такой откровенно хитрющей рожи, такого откровенного прохиндея и лжеца, что сам удивился, как смог набраться наглости и попытаться обмануть этакого. Однако я хотел сесть за столик в хорошем ресторане и заказать хорошую пищу. Я был голоден, а это обстоятельство могло бы придать уверенности и притупить осторожность даже у более искушенного в вопросах конспирации человека. Итак, я смело подошел к этому конвиктскому лису и сказал:

— Привет, ублюдок, — начало по местным обычаям было вполне обычным.

Лису тоже понравилось, он довольно хрюкнул и показал правую половину набора своих маленьких остреньких зубов.

— Покажи мне вторую половину зубов и скажи здрасте!

— Здрасте, приятель, — сказал Лис.

— Меня зовут Джо!

— Мою задницу тоже зовут Джо… — сказал лис и разу спрятал левую половину челюсти.

— Твоя задница рискует превратиться в дюзу моего звездолета!

Лис спрятал все зубы, сделал умненькое честное лицо и приготовился слушать. Ему понравилось слово «дюза». Я молчал. Я знал, его любопытство не даст мне так и уйти, не сказав ни слова. Я не ошибся:

— Мистер хочет что–то предложить мне? Вы пришли по адресу!

— Ты знаешь курс кредитов Земли?

— Что–то около 1:100000?

— Я продам тебе их по курсу 1:90000.

— Но кредиты Земли у нас не в ходу.

— Зато они в ходу в половине Галактики!

— ОКей, мистер. 1 к 50000 и я беру десять кредитов.

— А если…

— А если я позову стражу, и они спросят, откуда у Вас эти деньги?

— Хорошо, конвиктский лис, — обидно конечно, дарить ему пять кредиток, но за каждый полет Республика платит мне сто тысяч да ДНК еще пятьдесят. Поэтому стоимость проезда от Хьюстона до Москвы на стратоплане мог туземному прохиндею и подарить. Я достал деньги и отсчитал ему десять кредиток. Но вместо того чтоб отдать мне причитающиеся мне конвиктские деньги, он заорал:

— Стража, стража! Он украл мой бумажник!

Меня подвел кошелек. Пока я занимался деньгами, лис придумывал, как заполучить их все и бесплатно.

Стражники любили ловить мелких воришек. Я уже видел, что случалось с теми, кто им попадался и не колебался ни секунды. Я всегда хорошо бегал.

На планете всего два раза в сутки такая погода. Не жарко и еще не холодно, не особо сильный ветер, дожди или снега не развезли пыль на дорогах в море грязи, солнце не слепит глаза и за шиворот не капает. Кому же захочется сидеть в наспех построенных стандартных блочных коробках, когда на улице такая благодать. Автомобили ползали тихо–тихо, отчаянно сигналя и слыша в ответ такие ругательства, от которых половина населения Земли попадала бы в обморок.

Так вот, я бежал, а они меня не замечали. Их было так много, и не замечали они меня так часто, что я даже придумал новое ругательство.

А потом и нечто позволившее мне убегать не убегая. Я устал и присел у стены какого–то дома рядом с нищими, решив понадеяться на свою способность к внушению. Только она и не понадобилась. Стражники, пыхтя и матерясь, пробежали мимо.

Подождав еще пару минут, я встал и пошел в обратную сторону. Но «пошел» это слишком бравое слово для тех телодвижений, которые пытался совершить. Я снова пробивался сквозь толпу, ругался, ругали меня…

Я полз, еле передвигая ноги, когда почувствовал необычайную легкость в ногах. Словно второе дыхание открылось. Можно не говорить, как я обрадовался, но до меня тут же дошло, что я вовсе не чувствую ног! Минутой позже выяснилось, что руки и туловище постигла та же участь. Но я и не думал впадать в панику. Мне это даже понравилось. Представьте себе — один мозг и больше ничего плывет над сумасшедшей толпой, наблюдает, смеется про себя и не испытывает никаких трудностей. Тело где–то там болтается внизу. Его ругают, пихают, а я, разум, плыву над этим. И никакой усталости, никакого голода.

Жаль, я не долго находился в этой блаженной раздвоенности. Мое тело, там внизу, так пиханула толстенная торговка какими–то съедобными растениями отвратительнейшего вида, что я свалился на асфальт. Пришлось немедленно вернуться в обычное состояние.

— Это ж надо, какой хлюпик, — вопила торговка быстро собирающейся толпе. — Я его слегка задела, а он и упал, как член каторжанина после десяти ночей гор…

Народ смеялся. Я вдруг покраснел и попробовал скрыться в толпе, но люди меня не пускали. Шоу им нравилось, и круг переползал следом за мной.

— Заткнись, облако в трусах, — буркнул я в ответ, чем вызвал восторженный рев толпы.

И не успел я подумать, что стоило бы выучиться на клоуна, а не на пилота звездолета, как в круг выскочила пышущая гневом Мичи.

— Ну, ты, дочь дохлого крокодила! Закрой свою пасть, а то пахнет как у шлюхи для горков! — немедленно атаковала девушка.

Толпа реагировала. Теперь люди были на стороне Мичи, а это половина победы. Девушка сразу добила соперницу:

— Конечно, упал! Так тебя легче перепрыгнуть, чем обойти! Ты похожа на беременный трактором бульдозер…

— Нет! Экскаватор или автопогрузчик! — выкрикнули из толпы.

Мичи победила. Торговка это тоже поняла и подняла такой вой, посыпала таким потоком грязных слов, что проходящий мимо патруль решил поинтересоваться причиной. Толпа мгновенно растаяла, круг исчез, и торговка осталась нос к носу со стражниками. Ничтоже сумняшеся, они ее арестовали. В это время мы уже бежали с Мичи к ближайшему ресторану.

— Тебя легко было искать, — заявила довольная победой Мичи, наблюдая за тем, как я уплетаю пищу. — Ты везде за собой оставляешь след, как катер на озере…

Потом мы медленно шли по закоулкам Фудстар–тауна — центрального района города. Людей здесь было относительно немного, и мы могли спокойно поговорить:

— Ты узнала что–либо о Реутове?

— Нет, а ты?

— Нет, я уже часов шесть брожу по городу…

— Понятно. Это просто чудо, что тебя не поймали. В городе удвоили патрули, среди воров ходят слухи, что с началом дождей будет облава. Если это будет Большой Шмон, в городе смогут спрятаться только горки…

— Почему?

— Долго рассказывать… Так вот! Ночью в городе будет объявлено чрезвычайное положение. В комендатуре ужасно кого–то боятся! У них кто–то ушел из тюрьмы и убил Трехпалого Сэма — короля горков и мафии мутантов. Это не ты?

— Нет. Я еще не видел ни одного горка.

— Успеешь. Я бы на твоем месте и не спешила… Значит не ты? Жаль, знала бы кого благодарить…

— Ты думаешь Реутов в городе?

— Вряд ли. Сэма могли убить и конкуренты из человеческой мафии или полиция… Хуже всего, что под шум возьмут и тебя.

— Предлагаешь покинуть город?

— Скоро дожди, мы не успеем далеко уйти. Если только угнать вездеход!

— Придется. Пошли искать?

— А куда поедем?

— На звездолет.

— Ты долго думал?

— Не дерзи.

— Там стражи больше чем на складах ДНК.

— Ладно, давай сначала выберемся из города.

— О'Кей, Джо.

Вездеход ждал нас у ворот города. Ключи Мичи необычайно искусно имитировала, разрезав провода. Мотор взревел, и мы поехали. Мы были сыты, свободны и за нами не гнались.

— Как ты смотришь на то, чтоб нанести визит фермерам? — спросила Мичи, когда впереди показался мост через вытекающую из города реку Импорту.

— Хорошо. Фермеры так фермеры.

Немного не доезжая моста стоял пост стражи, а сразу за патрульными, впереди, начиналось огромное поле посадочной площадки.

— Смотри на них так, словно они должны тебе деньги. А я буду говорить, — проинструктировала меня Мичи и поправила прическу. Мы подъехали к посту.

— Выйдите из машины, — сказал раскосый офицер, едва мы остановились. Я сделал надменную рожу и вышел. Рядовые стражники бегло осмотрели вездеход.

— Вы горожане? — поинтересовался офицер.

— Нет, — удовлетворила его любопытство Мичи. — Мы из Ореховой долины. Хотели поехать через Фест–тауна, но там столько людей…

Офицер кивнул.

— Документов у вас конечно нет?!

— Конечно, нет, офицер! Где это видано, чтоб на дорогах честных людей проверяли!

Офицер кивнул снова. Он очень любил кивать.

— Можете ехать.

Мичи села, я тоже открыл дверцу и уже начал садиться, но в этот момент вдруг услышал:

— Лейтенант! Лейтенант Чеймер!

Я вздрогнул всем телом, но быстро взял себя в руки и, как мне казалось, спокойно уселся в машину. Лицо Мичи было белее моего парадного мундира.

— Дави на газ, Джо! Дави! — прошипела она.

Впереди стояли люди, и трассу перегораживало бревно шлагбаума. В полной тишине, мне показалось, что даже насекомые в траве затихли, звучали шаги офицера. Он подошел к машине, нагнулся и сказал:

Стоны Пахана разрывали душу.

— У–у–у, в малолетстве тебя, сукиного сына, утопить надо было, — вопил старик, растирая и без того красные глаза.

Слезы текли по морщинистым щекам и пропадали в седой щетине.

Постепенно Пахан успокаивался.

— Прости нас, старик. Мы не знали, что он твой сын, — Берт подошел к старику и положил ему руку на плечо. Странно она смотрелась на побелевшей от множества стирок рубашке с остатками клеток под мышками.

— Лучше бы вы его пристрелили, как суку, еще в городе… — воскликнул старик, и снова из его глаз брызнули слезы. На этот раз не на долго.

— Отец… — подал голос привезенный нами бандит.

— Что ты делал в городе? Мутантам задницы облизывал?! Убивал для них? Грабил людей для горков? Скажи правду или ты мне больше не сын!

Как плачут старики, я видел и раньше, но чтобы потоки слез брызгали из глаз здоровенных бугаев, такое я видел впервые. Александр — сплошная гора мышц, не уступающих Реутовским, подошел на коленях к сидящему у стола отцу и рыдал, уперевшись головой тому в колени.

— Убей меня, — донеслось до нас с негром сквозь рыдание.

На это тяжело было смотреть, и Берт не выдержал. Проговорив, что–то вроде:

— Пойду, посмотрю, как оно там… — он ушел на балкон.

— Ну, как же я тебя убью… ты ж сынок мой…

Я решил немедленно присоединиться к Берту.

Вечер тек, как ручей и сила его быстро усиливалась. Туча, уже висевшая над Шекхаусом, была вестником того океана, куда впадал ветер. Огромное море ночи притягивало к себе волны ветра, а он, чувствуя что, немного осталось, спешил. Вот еще минута относительной тишины и вечер ветром захлопал в ладоши–листья, поднял столбы пыли на просторах Дикой степи — Родины баггменов. Вечер протянул свои ладони к туче, и навстречу метнулись языки насыщенного льдом ветра. Языки тучи перевернули автомобили у бара в Сибири — поселке фермеров и вырвали пару сотен деревьев в Лесу–под–Обрывом. Но это были только первые признаки приближения ночи. Когда упали первые капли дождя, сотни тысяч замков щелкнуло в дверях, сотни тысяч стекол звякнуло в торопливо закрываемых окнах, и может быть, с сотню каких–нибудь бедолаг склонились над кострами, придумывая себе богов–спасителей и молитвы для них. Хорошо, если им повезло, и их вовремя впустили под крыши. Ибо приближалась ночь, а с ней, на этой сумасшедшей планете не шутят.

— Вы можете заглянуть мне в мозг? Сделайте это. Там лежит вам послание от Реутова! Вы, госпожа Мичи, должны узнать меня. Мы знакомы.

По телу гулял страх. Кому не знаком этот зверь, представьте себе, что по вашей спине ползет что–то этакое холодное и влажное. Ползет, а вы не знаете ЧТО ЭТО ТАКОЕ! Это призрак страха. Даже если у вас действительно что–то ползает по спине. Не верите? Тогда ПРИХЛОПНИТЕ ЭТО ЧТО-ТО НЕИЗВЕСТНОЕ ЛАДОШКОЙ!

— Хокки? — неуверенно проговорила Мичи.

— Да, мисс Мичи, это я. Учитель хотел, чтоб я стал стражником и помогал его друзьям. Теперь, когда Энтони Ранги мертв, я тоже мог покинуть стражу, но мне еще нужно позаботиться о вас. Учителю будет немного легче на его Пути…

— Познакомься, Джо. Это Хоккимацу — самый лучший воин Хоккайдо!

— После Учителя! После него, мисс Мичи. Самый лучший воин во Вселенной — это Иль Реутов!

— Ладно–ладно. Реутов просто не любит быть побежденным!

— Я тоже не люблю, — улыбнувшись, я тоже вставил слово.

— Он настолько не любит, что еще не разу не проигрывал, — уверенно сказала Мичи.

— Смотря, с какой стороны посмотреть… — мое хорошее настроение приказало долго жить. Полезли всякие нехорошие мысли обо мне и Мичи, Мичи и Реутове. И тогда я, доказав себе, что это не настолько плохой поступок, как кажется на первый взгляд и что Реутов уже широко пользуется своими способностями, заглянул в головы друзей.

У Мичи в голове стояла стена. Хорошая такая, каменная, увитая диким плющом. Я решил, что это ее упрямство у меня так ассоциируется, и успокоился. Хокки, как оказалось, представлял собой сломанный видеопроектор.

В его голове через равные промежутки времени прокручивался один и тот же эпизод. Очень медленно Реутов прыгает вправо, словно подвешенный на канатах, проплывает влево и вдруг исчезает. Вместо Реутова возникает его призрачный контур. Реутов смотрит на свои сложенные у живота руки. Поза его смиренна и спокойна, но он не стоит на полу, он медленно опускается словно его опускают на тросах. Инопланетянин поднимает руки, раскрывает ладони, и из кулаков вылетают красные драконы. Долю мгновения они осматриваются, а потом стремительно летят к Хокки и целуют его. Хокки закрывает глаза от невероятного блаженства разлившегося по телу, а когда открывает, оказывается, что он поверженный лежит на деревянном полу, а Реутов празднует победу. Иль обманул Хокки? Нет! Что же это?

— С тобой все в порядке? — озабоченно спросила Мичи и, перегнувшись через мои колени, нажала кнопку. Поднявшиеся стекла закрыли нас от внезапно начавшегося дождя. — Ты сидел минут пять не шелохнувшись. Ты не заболел?

— Я просто уснул с открытыми глазами. Даже сон приснился. Это, наверное, от усталости… — я хотел все обратить в шутку. Мичи конечно не могла почувствовать, но мне все равно было очень стыдно, что я копался в их самом сокровенном.

— Что же тебе снилось, пилот?

— Реутов выпускающий драконов из ладоней, — неожиданно для самого себя брякнул я. Мичи хмыкнула, а Хокки нахмурился и, немного помолчав, сказал:

— Мне очень жаль себя, мисс Мичи. Потому что Джо Чеймер тоже более сильный воин, чем я. Хорошо, что он друг Учителя, а иначе мне пришлось бы сражаться с ним и умереть…

— Оставь эти грустные мысли, Хокки! Вовсе не обязательно быть воином, чтоб быть хорошим человеком, — Мичи не любила, когда люди заводили речь о смерти. — Лучше расскажи, что тебе известно о Реутове.

— Наверное, то же, что и вам. Его увезли с собой баггмены, но у переправы он ушел. Дальше его следы ведут снова к Багги–тауну.

— Патрули уже на границе? — Мичи словно планировала крупную военную операцию.

— Да. Как только степи замерзнут, шофера выезжают в экспедиции. Шекхаусу опять не хватает рабов в шахтах. Патрулям придется ловить людей на границах.

Я не мог поверить своим ушам. Не в чем не повинные люди, никакие не преступники, попадали на каторгу…

— Кто?.. Кто приказал делать это? — я вдруг начал задыхаться.

— Что это? Ловить людей на границах? Так делают каждый вечер. Земля требует все больше и больше руды, а посылает рабочих все меньше и меньше… Кстати, если мы не тронемся с места сию же минуту, рискуем проторчать здесь всю ночь! — Мичи нисколько не трогало такое положение дел на их сумасшедшей планете. Они все просто привыкли к риску попасть на каторгу просто потому, что прогуливаешься на границе обитаемой зоны.

— Поехали обратно в город, — скомандовал Хокки. — Как только кончится дождь, начнется Большой Шмон и не только в столице. Лучше всего вам укрыться в моей квартире.

Мы все–таки чрезмерно задержались на дорожном посту, дорога уже успела превратиться в бурое болото.

Хорошо было только одно, можно было не бояться упасть. Все равно даже самую густую почвенную грязь ливень смывал с тела или одежды в течение секунды. Глина, налипшая на обувь, исчезала в течение следующего же шага. Становилось холоднее и, если бы мы вышли из города баггменов только сейчас, уже бы наверняка замерзли. Однако непрерывное сопротивление хищным засосам превратившейся в мелкое пока болото земли, так разогрело меня, что было даже приятно ощущать прикосновение прохладных капель. Вот только было бы их поменьше. Который уже час шел дождь, становилось все мрачнее, ветер тоже порядочно усилился. Струи дождя наклонились и, шлепая по грязи, оставляли на миг маленькую траншейку–вмятинку. Но миг быстро кончался, и траншейка терялась в густой сети похожих на нее, как две капли рожденные одной тучей.

По грубым подсчетам Реутова мы прошли уже километров шестьдесят. Выйдя из города, некоторое время шли вдоль реки Вельд, то поднимаясь, то спускаясь с песчаных и глинистых холмов. Но, заметив, что приходиться все больше обходить скопившиеся в оврагах лужи, нам пришлось свернуть на северо–восток. И нам крупно повезло, что вовремя сделали это. Вода в реке прибывала прямо на глазах, и уже очень скоро крупные лужи объединились, выплеснувшись из речной поймы. Реутов молча подхватил меня на руки и посадил на плечо. Под таким дождем особо не поболтаешь, конечно, но к бугаю это не относится… А он молчал, как живой труп…

На плече я долго не просидела, замерзла. Но, пробежав пару километров за очень быстро идущим Реутовом, предпочла попроситься обратно. В конце концов, и железный человек сбавил темп. К тому времени мы были уже в пути часов восемнадцать.

Мы как раз вышли на какую–то горку, когда Реутов заговорил. Становилось уже нестерпимо холодно. Ветер пронизывал сырую одежду насквозь. Дождь утратил свою сокрушающую силу и превратился в мчащуюся из темной бездны запада мельчайшую водяную пыль. Как раз сейчас–то и не нужно было останавливаться. Зубы во рту сразу так невзлюбили друг друга, что, разделившись на две челюсти, стали драться. И еще я вдруг сильно захотела уединиться на пару минуток по своим делам. На ходу у меня такого желания не возникало, спрятаться в той проклятой степи было негде и поэтому я немного обиделась на стоящего, как столб у дороги, Реутова, что ему и сказала:

— Эй ты, ублюдок! Долго ты будешь пялиться на красоты этого гадского места?

У меня получилось не очень внятно, зато достаточно зло. Это мне не понравилось, и я решила исправиться:

— Реутов, миленький, или мы уже пойдем или… мне будет очень стыдно.

— Ты могла бы справить свои физиологические потребности пока я смотрел в сторону города! — он наконец отозвался, но множество слов в его ответе я вообще тогда не поняла, хотя они и походили на нормальный человеческий язык, а не на тарабарщину сталепланетянскую.

— Что ты сказал?

— Ты можешь отойти, я смотреть не буду.

— Плесень, — пробормотала я и поспешила использовать данную мне мужчиной возможность.

Надо сказать, что я так и не поняла до сих пор, что же больше заставляло трястись мои пальцы когда я расстегивала пуговицы на одежде — холод, или страх и стыд, что Иль может увидеть, как я это делаю. Но, к счастью все кончилось благополучно.

— Нужно сворачивать к лесу, — сказал Реутов как ни в чем не бывало, когда я, сделав дело, подошла к нему. — Там меньше грязи и слабее ветер.

— Пошли, — воскликнула я. Очень уж хотела побыстрее добраться до леса, очень уж замерзла стоя там, на продуваемой всеми ветрами, вершине лысого холма.

— Что–то мне не внушает доверия это ровное поле от горы до леса… — пробормотал Реутов, но все же шагнул вниз.

Я за ним. Мы все время ускоряли шаг, потом перешли на бег и на луг выскочили уже сломя голову. Если бы попалось простое поле, мы бы еще долго бежали бы по инерции, но оно ведь было совсем не простое. Каждая песчинка впитала в себя воду, каждый корешок всосал влаги столько сколько смог. Каждая молекула глины облепилась молекулами воды. Это было не поле, это была покрытая подмерзшей корочкой земли и льда ловушка. Болото ловушка. Болото, живущее только утром и вечером. Болото, питающееся наглыми людьми и зверями решившими перебежать его затаившуюся злобой коварную плоскость. Оно ждало нас, оно с улыбкой смотрело, как решаемся мы там, на недосягаемой для него высоте, и как бежим к нему, в его похотливые холодные объятия.

Под Реутовом первым проломилась скрывающая болото тонкая ледяная корка. Почва вдруг прогнулась под его весом и, лопнув на многие десятки осколков скрепленных корнями растений, ушла под дышащую могильным холодом жидкую грязь. Я не успела моргнуть пару раз, как Реутов уже плескался по пояс в грязевой луже.

Моргнуть я не успела, но вот остановиться шагах в пяти от Реутова смогла, и это задержало реакцию болота на минуту. Ровно минуту я смотрела на отчаянно барахтающегося в грязной полынье инопланетянина, а потом присоединилась к нему. Хотя была гораздо ниже ростом Реутова, я тоже провалилась по пояс…

Словно безумная, билась в вязкой грязи, как в сетях. Я кричала, когда у меня вспыхивала надежда, и молилась, когда вспоминала о богах. Но настало время, и я смирилась.

Я уже не чувствовала ног о чем и сообщила притихшему Реутову:

— Интересно, болото что, отпустило мне ноги? Я их совсем не чувствую.

Немедленно мелькнула тревожная мысль Реутова:

— Двигайся! Не давай болоту откусить твои ноги… Я думаю, что когда болото замерзнет, мы сможем выбраться, только нельзя давать грязи вокруг нас замерзнуть.

Надежда приоткрыла дверцу в мою душу. Я затопала ногами, в результате погрузилась еще на пару сантиметров, зато более–менее вернула ощущение жизни своим ногам.

— Как ты думаешь, сколько еще эта вонючая лужа будет замерзать? — мне хотелось, чтоб Реутов как–то утешил меня, а он:

— Ты более долгое время жила на Конвикте, тебе лучше знать.

Я немного обиделась и еще пару часов мы молча топтались в этом дерьме.

Было и так страшно холодно, а тут еще ветер, было умерший вместе с дождем, поднялся снова. Его принесли с собой маленькие сухие крупинки снега. Я медленно развернулась спиной к ветру и присела: все же грязь была немного теплее воздуха.

— Двигайся, Ларри, двигайся!

Мне было хорошо и спокойно. Я видела утренние ручьи, деревья выпускали гроздья листьев и с них стекали кисло–сладкие капли сока…

Иногда я разрывала слипающиеся на холоде ресницы. В эти редкие моменты, понимая кто я и где я, заставляла свои члены двигаться. Но через минуту вновь чувствовала себя птичкой перелетающей с ветки на ветку в бешено живущем утреннем лесу. Я летела. Стебли вытягивались у меня на глазах и из сотен нор выползали сотни сонных зверей. А я летела над ними и пела им о своем счастье и об утре. Впереди была пропасть, я знала это и ждала этого. Я знала восторг высокого полета. И вот ступенька обрыва обрывалась — я летела высоко над лежащей внизу долиной…

Я так и отпустила бы свою жизнь в полет над утренними долинами, но Реутов ведь знал, что я чувствовала себя маленькой летящей птичкой. Он–то думал, что я просто медленно умирала в грязном болоте, поэтому, как только вода немного схватилась морозом, выполз на более твердый участок почвы и вытянул меня за шиворот. Я оказалась на твердой земле, но не могла даже пошевелить пальцем. Болото все еще держало меня в плену. Грязь, налипшая на одежду и на тело, сразу замерзла и замуровала меня. Быть может, это спасло мне жизнь. Из–за грязевой корки я почти не чувствовала холода. Я подняла полные слез глаза и увидела стоящего, шатающегося от усталости Реутова.

— Ну, вот мы и на свободе. Теперь остается только дойти до леса, и перекусить, — Иль старался говорить веселей, но я видела с каким усилием он вообще говорил.

Еще не совсем оправившись после тяжелого ранения, он много сил истратил на длительный переход, а потом еще, не минуты не останавливаясь, топтался в болоте. — Ну ладно, отдохнула, теперь — вперед…

Реутов нагнулся, поднял меня на руки и, тяжело ступая, поплелся к лесу. Я чувствовала, как дрожат его мышцы, видела как пригибает к земле моя тяжесть и ледяной ветер. Я боялась, что он запнется и упадет. Боялась не за себя. Я была уверенна, что упади он и его уже не поднимет с земли никакая сила.

Я оказалась права, но только частично. Он действительно не выдержал и споткнулся. Я довольно удачно приземлилась у промерзшего ствола дерева, и мой кокон растрескался. Я смогла освободить руки и ноги. Но после этого героического усилия все остатки моих сил полностью исчерпались.

Реутов, валяясь в полном изнеможении, следил за тем, как я вылуплялась из кокона и, когда грязь стала похожа на чешую он нашел в себе силы пошевелиться. Десятком минут позже он даже встал и собрал сухих веток на костер.

Ветки с готовностью вспыхнули от ласк теплового ножа Иля, и я подумала, что неплохо было бы подвинуться ближе к теплу. И еще подумала, что здорово бы скинуть с себя одежду и поваляться в теплой луже. Эта мысль придала мне сил.

Реутов попробовал подтянуть меня к огню, но не смог. Упал сам, и ему пришлось отдыхать некоторое время. Пока Иль валялся, хрипло и тяжело дыша, пламя жадно пожирало дрова и я ужасно боялась что костер погаснет.

Однако Реутов оказался сильнее огня, он собрался с силами быстрее, чем костер поглотил остатки дров. Иль собрал побольше сушняка, но все сразу бросать не стал, просто сложил рядом.

Реутов сел поближе к пламени, вытянул ноги и закрыл глаза. И я услышала в своей голове:

— Прощай, Ларри. Надеюсь это поможет тебе выжить пока баггмены не найдут тебя, — он говорил это очень тихо, словно извинялся.

Он намеревался отдать мне свои силы и я, поняв это, заплакала, словно этим смогла бы изменить его решение. Он всегда делал только то, что хотел…

Сначала проснулись мои ноги, и я почувствовала, как они замерзли. Момента, когда оживут руки, пришлось ждать, чтоб подтянуть к теплу свое полумертвое, оживающее медленнее других частей тела, туловище.

Сердце разрывалось. Я была рада, что смерть уже стоявшая надо мной отступила, но ведь она отступила в сторону Реутова. Он отдал свои силы и занял мое место на ложе смерти… Я могла двигать руками и ногами, могла поддерживать огонь. Но вернуть Реутову его силы я не могла.

Я плакала навзрыд, уткнувшись в грудь Реутову, и оторвать меня от тяжело дышащего инопланетянина могли только три вещи: моя смерть, смерть огня в костре и рев мотора. Я умереть не могла, ведь Реутов еще жив и пока жива я, был шанс спасти его. Дров было много, и огонь пока не отказывался пожирать конвиктские дрова. Но, несмотря на это, я все же подняла распухшее от слез лицо. Потому что вдоль леса ехал багги!

До чего же машинное масло противное на вкус!

Вот недоноски! Они обо мне еще услышат!

А что я могу сделать?

Голова работала чисто, как новенький мотор, а вот ноги, словно вообще мне не принадлежали. Что хотели, то и делали! Язык тоже вдруг сменил свойства. Стал гораздо толще и перестал изгибаться с присущей ему ловкостью.

— Э! Да ты пьян, приятель, — услышал я чей–то, неузнаваемый в гуле разговоров, голос.

— Да брось, — немедленно отозвался я.

Мне не хотелось, чтоб все замечали, насколько я пьян. Хозяин вечеринки всегда должен быть трезвее гостей. К сожалению, это редко удается. Короче, когда я открыл глаза, нашел себя валяющимся в гараже на куче тряпья. Гараж ночью работал у меня холодильником, так что, только будучи достаточно пьяным, можно было заснуть в таких условиях.

Страшно болела голова. Во рту словно поселилось какое–то нечистоплотное животное. Шевелиться было противно — сразу подкатывала тошнота, и по спине сбегали капельки холодного пота. Но жажда плевала на эти обстоятельства. Пришлось вставать и тащить свое тело к бочке с водой. Слова «плохое» или «ужасное» плохо подходили для описания моего настроение.

Я с великим трудом заволок себя по трем ступенькам, ведущим из гаража в дом и, открыв дверь, еще раз убедился, что моему настроению нечего быть хорошим. Капитаны, казалось, совсем забыли, что они в помещении, а не на природе. В углу виднелись свежая лужа блевотины и капитан — ее создатель. Но он не был оригинален…

Приятной неожиданностью было открытие того, что некоторые капитаны или уже проснулись или еще не ложились. В общем, держались на ногах. Среди них оказался и колдун, что несколько испортило приятную неожиданность. Он сидел в середине небольшой группы стойких и вещал с плохо скрываемой злостью:

— …Разве наши отцы так обращались со своими домкрами? Разве были они вроде самих хозяев? Разве бежали от баггменов рабы так просто? Разве может баггмен, от которого бегут домкры, может быть капитаном?…

— Эй, Кинг. Чего это ты там несешь?

— А, проснулся, капитан Макфлай, — капитаны были явно на стороне колдуна, и он набрался смелости.

— Пока ты спал, твой домкр обокрала тебя и ушла…

Мне так хотелось размазать его поганые губы о стену, но я только крепче сжал кулаки и зубы.

— Она ушла вместе с твоим домкром? — сквозь зубы спросил я. — И вообще, мои домкры, это мое дело! Если Ларри нет в городе, еще не значит, что она убежала… — а вот это я зря сказал. Капитаны не были уже настолько пьяны, чтоб молча проглотить такую подставку.

— Еще скажи, Спайк, что твоя Ларри хорошая девушка и тебе не хочется, чтоб она была рабыней? — услышал я.

— Да, — сказал Кинг.

— Да, — сказал я.

И мне ответили хохотом.

— Даже если она и убежала, то она не одна! Где твой домкр, Кинг? Или ты скажешь, что мой домкр увел твоего? Вы все видели бугая, которого взял себе Кинг?

Глаза колдуна наливались кровью. Я отбил нападение и не мог себе отказать в удовольствии добить эту падлу:

— Что Кинг? Продай мне своего раба, а то я собираюсь сейчас поехать за своим. Или, когда я их найду, мне придется пристрелить твоего здоровяка, потому что мой багги не автобус для всяких там чужих ублюдочных домкров!.. Я дам тебе за него… старую покрышку!

— Хорошо, — воскликнул Кинг после минуты давящей на уши тишины. — Я продам тебе своего домкра! Я возьму за него… стрелку твоего компаса!

Смерть! Именно это промелькнуло у всех в головах. Колдун обрекает меня на смерть. Кто же на ночь глядя, сунется в Дикую степь без компаса? Но мне уже поздно было поворачивать:

— Клянусь твоими богами, Кинг. Твоими богами если они есть, черт бы их побрал! Я найду рабов и вернусь! Живой или мертвый я вернусь к тебе! Так что молись, чтоб я не вернулся. И лучше они были боги–то твои! Молись громче, чтоб они слышали там на небе–то. Если они есть!

Я молча вырвал стрелку и вложил ее в ладонь Кинга. Молча собрал продукты и горючее в машину, молча проверил ружья и патроны. На треск мотора из недр дома выползли полупьяные, но быстро трезвеющие капитаны. Они вышли проводить меня.

— Если ты не вернешься к рассвету, мы выберем нового капитана! — сказал капитан Грозный.

— Ты не хочешь попросить стрелку обратно? Если ты встанешь на колени, я отдам ее тебе, — воспрял духом Кинг.

— Да пошел ты… — не выдержал я, и отпустил педаль сцепления.

Колеса бешено закрутились и, словно атакующий стер — бич приозерных камышовых зарослей, багги рванулся вперед.

На грязи еще отпечатывался рисунок протектора, ночь не вступила в свои права, но дождь уже повзрослел и готовился вот–вот стать снегом.

Или ледяной ветер и скорость, или мороз и томительное ожидание. Если выбирать между ожиданием и погоней, я, пожалуй, выбрал бы погоню.

Руки мерзли. Приходилось управлять машиной одной рукой, грея вторую за пазухой. Не особенно–то разгонишься по коварной ночной степи, управляя капризной машиной, но не зря же я всегда считался одним из лучших пилотов Багги–тауна.

Холодные пальцы ветра залазят в почти не защищенный салон и дальше, уже по привычке, лезут под одежду. Быстрее всего замерзают нос, руки и ноги, ветер это знает и лезет к ним в первую очередь.

Мой домкр — Ларри Реутова, походила на человека на столько, на сколько на него может быть похожа куча тряпок. Хотя довольно редко у кучи тряпок заводятся глаза и побелевшие от прикосновений мороза щеки. Вот у меня за спиной, например, лежала одна такая, с глазами…

Это походило на чудо. Маленькая девочка прошла за тридцать часов сто десять километров, попала в грязевую ловушку, из которой смогли выбраться пока только трое знакомых мне людей. Один был здоров, как сто багги и ему помогали еще пятеро. Другой был Реутов — тоже достаточно сильный человек, а третьим Ларри. Чудо!

То, что Ларри рассказывала, я принял за больной бред. Это ж надо придумать! Фантазия у нее просто поразительная. Говорила будто бы ее отец, Реутов, вытащил и себя и ее из болота, а потом отдал остатки своих сил. Порядочно же у него тогда оставалось, если девчушке хватает энергии уже который час растирать замерзающее тело полумертвого мужика…

Местность изменилась, стало больше рытвин, оврагов, холмов. Мы приближались к реке Вельд.

Лед любил эту реку. На Вельде дольше всего оставались льдины и раньше всего берега встречались ледовым панцирем. Впереди был брод Вельд. Даже на рассвете вода здесь не поднимается выше спиц на колесах багги. Если встать лицом к северу у брода, то справа километрах в трех чернели развалины пограничного поста горожан — штаба Гейд, а слева, в лесу, охотничий домик Четвертого Капитана. Из поколения в поколение передается этот домик. Построил его первый Четвертый Капитан — капитан прилетевший четвертым на место где теперь Багги–таун. Теперь я был Четвертым Капитаном, и домик принадлежал мне. И он будет моим пока я жив.

Сутки миновали, как я приезжал в свой домик. Хижина уже успела утратить жилой вид, когда мы, наконец, преодолели все сугробы и подъехали к ней. Огромные сосульки наросли по краям крыши крытой зелеными от старости и мха досками. Небольшие оконца присыпало снегом, и видны были лишь узкие, похожие на амбразуры щели. Внутри было еще темнее, чем снаружи.

Я люблю свой домик. Мне нравится, и то что он такой маленький, и то что двери и окна столь малы. И что когда–то очень давно у печи отвалилась дверца и печь стала походить на камин. Ларри это тоже понравилось.

— На южном берегу озера Трех крокодилов, между Тростниковым адом и Минилесом у отца тоже была охотничья хижина. Там его и нашли… — тихо проговорила она, задумчиво глядя на огонь в печи и в это же время растирая кожу Реутова.

— Ты говоришь о своем отце, словно он уже умер… Ларри, он же еще жив, — у меня промелькнула мысль об умственном здоровье девчонки. Столь удивительное приключение не могло пройти бесследно.

— Реутов–то? Он мне не отец. Даже не родственник, ни какой.

Я, открыв рот, смотрел на Ларри, а она, как ни в чем не бывало:

— Мой отец, Бат Стратфорд, был одним из лучших охотников Ореховой долины. Он всегда возвращался с добычей из Тростникового Ада… а однажды…

Слеза, одинокая, почти как мужская, капелька влаги выкатилась из глаз маленькой мужественной девчонки.

— …Приближался вечер… мы с мамой пришли на пристань… там уже много людей было… Все толкали друг друга, пытаясь пройти ближе к ограждению причалов, но никто не кричал, не ссорился… В основном там были женщины…

Мы долго ждали, становилось холодно, поднимался ветер и вот, наконец, с востока показались точки охотничьих лодок. Они приближались очень быстро и уже скоро одна за другой стали входить в порт… Лодку отца привели на буксире. Он лежал в ней… уже мертвый. На отца напал стер. Отец убил его, но было уже поздно — яд проник в кровь. Отец смог только доползти до домика. Там его и нашли…

— А как же вы с матерью? — спросил я, когда Ларри умолкла.

— Сначала продали охотничий участок и лодку отца. Денег хватило на десять суток, а потом мама стала искать работу. Я бросила школу и устроилась на мыловаренную фабрику, а мама горничной у губернаторши. Однажды она пришла домой в порванной одежде и вообще какая–то не такая. Молча обняла меня, сняла с гвоздя отцовское ружье, одела патронташ и ушла. Через несколько часов я узнала, что губернаторский сын, ублюдок, изнасиловал ее. Она вернулась с ружьем, убила его и еще пятерых дружков… А потом сама была застрелена телохранителями губернатора…

Вторая слезинка заспешила за первой по обветренной щеке Ларри.

— …Некоторое время я жила у бабушки — маминой мамы. Она никогда не любила меня и, в конце концов, просто выгнала. Я пошла в Шекхаус и обязательно замерзла бы если б не Реутов… Если он умрет…

Девчонка долго сдерживалась, но слезы, все–таки, прорвали плотину. Ларри не кричала, не стонала, только по щекам бежали соленые ручейки.

Я всегда, как–то неуютно себя чувствую в таких случаях. Сидишь, слушаешь и ни чем помочь–то не можешь. Вот и тогда, нужно было как–то успокоить девку, сказать что–то, а я сидел как истукан, тер руку об руку и молчал.

Реутов, наверное, рожден был, чтоб всем помогать. Одних на том свете заждались, и он с легкостью помог им туда отправиться. Мне вот сказать надо было что–то, а он пошевелился, и сразу необходимость отпала. Ларри забыла о себе, о своем горе и засуетилась возле него.

— Нужно что–нибудь жиденького, питательного сварить, — решительно заявила она. — Например, бульон. У тебя есть на примете, здесь не далеко где–нибудь, жирный зверек? Не хочешь сходить на охоту?

Я, молча подкинул дров в печь, и пошел.

Самое сложное в ночной охоте это не заблудиться в наполненном паутиной теней лесу. Охотиться ночью сможет даже ребенок с перочинным ножиком. Всего–то и делов, что найти нору в снегу, раскидать снег и пристрелить недовольно бурчащего во сне зверька. В общем, просто, но я больше люблю мчаться по степи на багги за стадом санков, догонять этих красивых длинношеих животных и, схватив за рога, перерезать им горло. Потоки крови, весь в ней перемазываешься, но зато какой азарт!

В общем, я охотился минут пять, и еще час Ларри варила еду для Реутова.

Время летело быстро. Я охотился, Ларри возилась у печи, Реутов быстро поправлялся. Часов через сто он уже настолько окреп, что начал выходить из хижины на свежий воздух.

Я рубил топором чурбаки, когда названный отец Ларри подошел ко мне. Молча взял чурбак, мрачно посмотрел на него и разорвал его вдоль на две половинки. И если бы он не заговорил после этого, я бы, наверное, простоял бы с открытым ртом еще часа два и обязательно отморозил бы все внутренности.

— Вельд течет с вулкана? — вдруг спросил Реутов.

— Ну да, — ответил я, смочив прежде высохшее небо.

— Вулкан вот–вот взорвется, река выйдет из берегов. Нужно заготовить воды! Река будет мутная, а снег покроется пеплом, — не очень–то я ему поверил.

Он говорил так, словно сам все это решил сделать. Если бы не Ларри я и с места бы не сдвинулся.

— Почему ты так думаешь? — спросила девочка, подходя ближе.

— Я чувствую. Вулкан напрягся!

— ОКей, Иль, Спайк, нужно приняться за воду. Если Реутов говорит, значит, так все и будет.

Я пожал плечами и отправился к реке. В конце концов, вода лишней не будет.

Зрелище того, как Реутов работает, вызывает легкую дрожь восхищения и страха. Он носил за один раз столько воды, сколько мы с Ларри за пять.

— Можно подняться на хребет. Посмотреть на вулкан, — сказал Реутов, выливая в бочку последнее ведро воды.

— Он скоро рванет? — поинтересовалась Ларри, вытирая капельки пота с лица.

— После полуночи. Мы можем успеть к началу.

Полночь приближалась. Небо очистилось, миллиарды звезд мерцали на черном теле ночи. Три луны, в вечном хороводе, кувыркались среди искорок солнц. Воздух был чист.

— Нужно спешить, — сказал я. — До полуночи осталось не долго.

Я никогда раньше не была на такой высоте. Каждая мышца на ногах болела, было трудно дышать, пропитавшаяся потом одежда больше не держала тепла, но было так красиво, что даже дух захватывало. Освещаемая только звездами и четырьмя лунами Дикая степь раскинулась за спиной. Маленькое пятнышко озера Трех крокодилов блестело холодным лунным светом, далеко–далеко подсвечивал небо бордовым город.

— Вулкан готов, — воскликнул Реутов, и мы со Спайком уставились на далекую усеченную пирамиду горы.

— Ну! — крикнул Реутов.

Столб пара появился над кратером. Через несколько минут долетел шум взрыва.

— Ну!!!

Небо содрогнулось от удара, но это скала, просыпаясь, только пошевелила могучими плечами.

— Ну! Начинай!

Ночь сжалась, освобождая место огню. Раскаленные армады камней взметнулись в небо. Крик рвался из горла, и потрясенная столь прекрасным зрелищем я закричала:

— Ура!

— Ура! — подхватил Спайк.

— Ура! — завопил Реутов, и словно только его голоса не хватало для принятия решения, скала раскололась и из трещины выплеснулась лава.

Вот как выглядел первый костер, который разглядывали наши предки несколько десятков тысяч лет назад на Земле. Я поняла, почему огонь так завораживает людей: вот она причина. Демонстрация силы. Сколь могучие боги управляют огнем, если даже способны разверзнуть твердь земную, чтоб дать детенышу своему волю.

— Пора спускаться. Скоро Вельд взломает лед и через брод нельзя будет проехать, — Спайк вернул меня к действительности.

— Поздно, — Иль показал вниз на реку.

По Вельду катился вал теплой воды, взламывая лед и наполняя ущелье паром.

— Но ведь есть еще брод на Импорте — реке, что течет с севера из города.

— Колдун забрал у меня компас. К моему домику я могу приехать с закрытыми глазами, а вот к броду Багги… Если мы промахнемся больше чем на десяток километров, то застрянем в степи, у меня мало горючего.

— Вы гоните его сами из нефти? — поинтересовалась я.

— Да.

— Мы не промахнемся, — успокоила я Спайка. — У меня есть компас много точнее твоего.

— Где же он?

— Вот, — и я ткнула пальцем в живот Реутова. — Правда, Иль?

— Да. Поехали.

Спустились быстро. Долго пришлось сушить одежду в домике у печи, переодеться было не во что, Спайк не баловал себя лишним имуществом. Наконец все было готово. Капитан вылил из канистры в бак последние литры горючего и завел машину.

— Куда нужно ехать? — спросил Иль.

— Строго на восток, хотя… Чуть южнее востока.

— Хорошо.

Реутов хороший компас, а Спайк здорово водит багги. Я тоже ничего себе, так что все были на своих местах.

Километров через сто–сто пятьдесят мотор чихнул и заглох.

— Бензин? — поинтересовался «компас».

— Нет, вряд ли, горючее еще есть. Что–то с мотором… чтоб его…

Капитан, тихо ругаясь сквозь сжатые зубы, вылез и сбросил легкую жестянку капота.

— Фу–у–у. Слава машинным богам! Ерунда. Через полчаса, час поедем, — Спайк заметно повеселел и, насвистывая какой–то незатейливый мотивчик, начал ковыряться в моторе.

— Знаешь, Ларри, я хотел поблагодарить тебя… — услышала я у себя в голове.

— За что?

— За то, что я все еще жив.

— Ты же мой отец…

— Нет… Больше!

— Да, Реутов. Да! Не дочь. Больше!

Инопланетянин неловко обнял меня за плечи и насколько мог нежно поцеловал сухими обветренными губами в щеку.

Вы помните свою первую любовь? Все помнят свою первую любовь. Все девчонки влюбляются в героев, все мальчики в красавиц с обложек журналов. Моя первая и последняя любовь, мой герой, вытаскивал меня из грязевой ловушки, кормил меня голодную, согревал меня замерзшую. Когда он понял, что я нужна ему? Когда решал куда идти, в Шекхаус или в Багги–таун? Когда я решила, что не смогу без него? В хижине Четвертого Капитана? В Бункере у космодрома?

Судьба не хотела, чтоб счастливая минута затянулась. Может быть, она была немного смущена тем, что мне тогда было всего пятнадцать абсолютных лет.

— Ну, хорошо, парни! — услышали мы с вершины холма, у подножия которого притулился раненный багги. — Очень медленно положите руки на затылок и идите сюда!

— Ах, ты! Твою мать… — воскликнул капитан, но руки поднял.

— Реутов!? — позвала я мысленно, чтобы узнать, что мне делать с лежащей у ног винтовкой.

— Возьми оружие Спайка и стреляй. Ты ближе к винтовке.

Я подтянула к себе ружье и, вскинув к плечу тяжелое оружие, выстрелила в сторону холма. В этот же момент Реутов прыгнул за багги и стащил меня за собой. Через секунду к нам присоединился Спайк.

— Кто это, Спайк? — спросила я капитана.

— Патруль. Приближается рассвет, им нужны рабочие на рудник.

— Очень хорошо! Слушай меня внимательно Спайк! Сейчас ты заведешь багги и поедешь в свой город. Причем тебе нужно спешить, потому что на рассвете Ларри должна быть у фермера по имени Пахан, а тебе еще нужно набрать бензина и отвезти ее туда… — непререкаемым тоном начал распоряжаться Иль.

— Реутов? — подумала я.

Он опять что–то задумал, и мне уже это не нравилось.

— А ты? — капитан имел право задать этот вопрос.

— Я сейчас пойду к патрулю. Мне нужно в город. Тэнно прислал второго!

Тэнно? Повелитель Стальной Планеты! Завоеватели! Мне стало страшно.

— Капитан! Очень тебя прошу, сделай так, как я сказал! Ларри!

Реутов пожал руку Спайку, поцеловал меня и встал.

— Эй, стражники! Может, мы поговорим, прежде чем начнем стрелять?

— Что ты хочешь? — патрульные были нормальными людьми и, как все нормальные люди, не стремились умереть.

— Нас трое и у нас три ствола. Вас трое и у вас тоже три ствола. Мы будем стрелять друг в друга, пока не кончатся заряды. Если я сам пойду к вам, если я поеду с вами, смогут ли мои друзья уехать?

За снежным бруствером послышалось воркование голосов, я была уверенна на сто процентов, что горожане обсуждают сейчас проблему словами, подсказанными инопланетянином. За результат я не беспокоилась, больше боялась за Иля. После того как он ожил, я поверила в его бессмертие. Но ведь это всего–навсего простые люди в него стреляли, и обыкновенные холод и грязь его топили и морозили. А теперь его ждало кое что посерьезнее.

Реутов рассказывал мне о возможностях своего боевого панциря и звездной лодки и, если он хочет победить воина Тэнно, то он должен добраться до доспехов раньше чем враг найдет его самого.

— Да, — выкрикнули стражники. — Если ты останешься, твои друзья могут ехать.

— Спайк, как у тебя с мотором?

— Я могу завести его и уехать, но…

— Никаких но, парень! Уноси свою задницу и спасай эту маленькую попку. О себе я сам могу позаботиться. На все вопросы тебе ответит Ларри. Она знает все! Прощай.

— Прощай… Странный ты, Реутов.

— Ладно, до встречи.

И Реутов пошел в гору.

— Не плачь, малышка! Ты же знаешь, я вернусь, — сказал он только мне, и я подумала:

— Я не плачу, — и вытерла навернувшиеся слезы. — Я знаю, ты вернешься.

Заревел мотор макфлаевского багги. Я перелезла трубы каркаса машины и она, скрипнув, рванула с места. Облако снежной пыли скрыло от меня Реутова. Облако серебряных, в свете звезд, крупинок.

7. Реутов:

В башнях южных ворот у них был перевалочный пункт. Туда собирали несчастных, кто по чистой случайности попал в руки патрулей на границе с Дикой степью. Лишь очень малая часть новоявленных каторжан была родом из Багги–тауна.

В любом государстве, на любой планете найдутся люди или другие существа не желающие быть как все. Если им есть куда уйти, они уходят. Если нет, бунтуют, слывут сумасшедшими или умирают. Некоторые из них любят прогуливаться на границе с Дикой степью. Ближе к утру или к вечеру их там собирает патруль. Конечно, если рудникам нужны рабочие.

В башнях нас накормили. Я есть не стал, отдал чашку с похлебкой какому–то пареньку, смотревшему на меня горящими голодными до безумия глазами. Похлебка, вместе с растворенными в ней успокаивающими снадобьями мгновенно исчезла в его утробе.

После трапезы большинство новых каторжан стали сонными. Их расслабленные лица вызывали чувство омерзения. Наверное, к этому нельзя привыкнуть. Вошел офицер в сопровождении стражников и на его морде было написано, как сильно он нас презирает.

— Слушайте сюда, скоты! — закричал он в звукоусиливающее устройство, хотя помещение вовсе не было большим. — Вам не повезло! Все ваши преступления раскрыты и сейчас я зачитаю решение выездного военно–полевого суда… Встать!

Заторможенные арестанты медленно оторвали задницы от досок пола и тут же прижали их к стенам.

— В одну шеренгу, становись!

При помощи патрульных мы выстроились в одну шеренгу, опоясавшую всю комнату по периметру. Потом с обоих концов строя пошли офицеры с листами бумаги в руках. Один из них добрался и до меня.

— Имя? — крикнул он, брызжа слюнями мне в лицо, и тыкая тонким узловатым пальцем в живот. Выше он и не доставал.

— Иль Стратфорд, — я уже давно придумал, что говорить. Я слышал, что он спрашивал других.

— Что умеешь делать?

— Стрелять. Я охотник из Ореховой долины.

Стражник перестал тыкать в меня пальцем — охотников на Конвикте уважали. О моем освобождении никто даже и не подумал. Офицер перешел к следующему арестанту.

Когда переписали всех, офицер прочитал список осужденных и обвинения. Все мы обвинялись в диверсиях, многочисленных убийствах и грабежах. И естественно всем один приговор: десять суток каторги на рудниках.

Не успели мы переварить эти заявления, как к воротам подъехали большие серые грузовики и нас принялись, помогая себе палками, рассаживать. Они были мастера своего дела и уже скоро тяжелые решетчатые двери заперли. Транспорты двинулись.

Прямо на север до площади Фудстар, и оттуда по набережной, до колючих стен зоны Дэнджер10. Лучи слепящего голубого света обежали машины и ворота сползли в сторону, освобождая дорогу грузовикам. Мы, под пристальным вниманием охранной автоматики, въехали в Ад.

Тысячи присыпанных снегом бетонных бараков были ограждены тремя рядами натянутой на столбы колючей проволоки с клубящимся туманом полем Омена между рядами. Земляне, строя лагерь, сознательно пошли на огромные расходы, установив поле Омена. Зато выиграли в смысле полной безопасности. Всякое попавшее в поле тело немедленно распадается на составляющие его атомы.

Тысячи, десятки тысяч бараков. Ряды тянулись на километры, исчезая в морозной дымке у подножия обрыва. Крайние ряды виднелись и на обрыве у башен — подъемников. Кое–где снег взрезали треугольники выходов из подземелий.

Нас выгнали из теплого фургона на мороз и, подталкивая стволами автоматов и плазменных винтовок, повели к широко распахнутым воротам в подземные помещения. Низкие серые бараки оказались лишь крышами подземных камер и шахтами вентиляции.

По крытому пористой резиной пандусу мы спустились к первому посту. Там по одиночке прошли дугу металлоискателя и комнату, где пришлось расслабляться, чтоб заставить свое тело свободно пропустить лучи жесткого излучения. Я вовремя заметил, что люди даже не замечают потоки частиц обшаривающие их организмы. И, убрав экраны, старался лишь, чтоб частицы не задерживались в теле. В третьей комнате нас держали, пока температура воздуха не поднялась до трехсот девяноста трех по абсолютной шкале. Потом с потолка хлынули тонны теплой воды, смывшие выступившие капли пота и дорожную пыль с не особо любивших мыться баггменов. Наконец нам раздали местную одежду, всем одинакового вида, формы и размера. Одежда включала не так уж и много предметов, гораздо меньше чем, например, утром одевает на себя средняя конвиктская девушка или женщина. Так что большую часть времени отводимого этими особами себе на одевание, здесь они могли смело использовать на более полезные вещи.

Итак, я получил грубые башмаки — единственное, что мне дали подходящего размера, сильно малые штаны, огромную, большую даже мне майку, куртку с пришитым на груди номером, полотенце и перчатки из прорезиненной стеклоткани. Веселый, белозубый, чернокожий стражник раздающий одежду, от души посмеявшись над нашей разноразмерной одеждой, посоветовал не терять перчатки. Пожелал нам сохранить всю одежду до рудников и удалился. Он работал на хорошо оплачиваемом месте, имел жену по вкусу, квартиру в неплохом районе и копил деньги на автомобиль. У него была хорошая смена, отличное настроение и он не понимал, почему это у других могло быть как–то иначе — депрессия, серо–зеленая роба и каторжный номер на груди.

Перед нами открыли последнюю дверь, освобождая путь к камерам, и любезно помогли войти. Тяжелая дверь, как сумасшедшая выпрыгнула из укромной щели в стене, со страшным скрипом–грохотом проехала по рельсам и врезалась в противоположный косяк. Один из молодых парней оказавшихся в нашем отряде заплатил жизнью за то, чтоб дверь отъехала вновь. Его судьба хотела отдохнуть и подложила ему под ногу влажную гигиеническую салфетку, использованную пару минут назад. Голова этого человека попала, как раз между чугунным тараном двери и бетонным равнодушием стены. Мозги, смешанные с кровью и костями брызнули в разные стороны.

Мои попутчики не успели даже вскрикнуть, как дверь снова вернулась в укромное место, из узких коридоров выскочили стражники со шлангами и, убрав куда–то тело, быстро смыли кровь. Дверь закрылась.

Конвиктцы сбились в кучу на небольшой площадке — свободной от столов с картами, баков с нечистотами, нар с грудами тряпок и самих заключенных. Чисто инстинктивно, я тоже оказался в гурте туземцев, правда, с краю. Но, признаюсь, на душе много спокойнее, когда чувствуешь плечи товарищей. Теперь мы могли спокойно осмотреться.

— Бил, Бил! Гони, давай кредиты! Один из новеньких придурков все же попал под таран!.. Э! Бил! Я ставил десять к одному, а ты мне что даешь, морда…

Назад пути не было. Я попал в банку со скорпионами, и мне нужно было выжить до рассвета. Это было самой лучшей проверкой тому, чему я научился, живя среди людей.

К нашему ощетинившемуся стаду подошел, опираясь на стальной прут, согнутый болезнью позвоночника старик.

— Добро пожаловать, джентльмены, в блок МА 81. На сколько я могу судить по вашим ублюжьим рожам, вы с Конвикта. Значит звездолет все еще на планете?

— Да, сэр, земляне еще здесь, — старик говорил с такой властной интонацией в голосе, что некоторые из нас просто органически не могли ему не ответить.

— Хорошо! Ваши нары вон там, возле душа. Если не понравиться, можете забирать тамошние рваные матрасы и переползать вот сюда, к параше.

Старик медленно, волоча левую ногу, ушел. По моим подсчетам до рассвета оставалось часов девяносто. Это время я вполне мог обойтись без сна и еды, но не собирался отказываться ни от одного, ни от другого. Мне очень не понравилось, что говорил старик, а мысли его вообще чуть не заставили сразу свернуть ему шею. Но я лишь, выпустив все когти, шипы и колючки, отделился от конвиктского гурта и пошел искать место для отдыха.

Отделившись, я сразу наткнулся на место чрезвычайно похожее на угол Трехпалого Сэма в ресторане. Только вместо столов там стояли нары и тумбочки, а вместо горков сидели нормальные люди. Считая себя специалистом по мафии, я все же нашел нужным просить разъяснений у хилого, очкастого человека, мысли которого были заняты всякой ерундой.

— Эй, приятель, — вежливо обратился я к нему вслух, потому что он упорно не хотел отвлекаться от своих мыслей.

Незнакомец поднял голову и посмотрел на меня. По отсутствию жизни в его глазах я решил, что он совсем меня не заметил и, что ему нужно в этом помочь. Он как раз подумал что–то вроде:

— …А что если сменить пределы интегрирования…?

— Это давно пора было сделать, — немедленно встрял я.

— Что? — моя цель была достигнута.

— Отвлекись на минуту от предельных интегралей и расскажи мне вон о тех людях.

— Это русская мафия, — морщась как от зубной боли, пояснил он.

— Русская?

— Да. Там сидят русские.

— Что они за люди?

— Они не люди…

— Что совсем? Другая раса?

— Да нет. Люди конечно… ну, в общем… У Вас фамилия на какую букву кончается? Вы кто по национальности?

— Смотря, какая из моих фамилий…

— Та, что у Вас сейчас.

— На «С», а что такое «национальность»?

— Ну, Вы откуда родом? Вы что, идиот?

— Не знаю? Я этого слова тоже не знаю, я конвиктянин.

— Ну вот, а я землянин, но финн. Моя фамилия Юханаа… — тяжело вздохнув, терпеливо начал коротышка.

— Финн, это не русский?

— Нет. Вот поэтому я сижу здесь и решаю в уме математические задачи, чтоб не думать о еде, а они там жрут мой паек.

— Здесь, что кормят только русских?

— Кормят всех, но едят только они.

— Почему?

— Их много и они вооружены.

— Ты проголодался?

— О! Еще как.

— Но ведь ты можешь умереть.

— Здесь не умирают только послушные! Слушайте, Вы крутой? Так идите к ним. Скажите, что у Вас фамилия Курчатов и будете нормально питаться.

— Хорошо, я пойду, — я действительно решил познакомиться с местной мафией. Тем более, что они решили бежать с рудника и угнать звездолет. Мне корабль землян нужен был здесь.

Русские были заняты какой–то игрой. На одной из тумбочек лежала кучка незнакомых денежных единиц. Один из них оглянулся мельком и, увидев меня уже близко подошедшего, сказал:

— Местный? Вали отсюда, не то топталы выдерну!

— Топталы — это ноги? Они у меня хорошо держатся на своем месте, — какая бездна новой информации открылась мне в зоне. Мне ни кто не говорил, что земляне говорят не совсем на том же языке, что их потомки на Конвикте.

— Канай отсюда, лох. Много берешь на себя. Горя хочешь?

Совершенно растерявшись, я повернулся и пошел за объяснениями к Юханаа.

— Ну, как успехи? — финн меня явно ждал. — Не поверили?

— Они мне что–то сказали, но я не понял. Что такое лох?

— Ну, это… обращение такое… ну вроде как «приятель».

— А что значит выражение «много на себя берешь»?

— Проявляешь повышенную настойчивость.

— Понятно! А «горя хочешь»?

— Они Вам это говорили?

— Да.

— Это значит, что если Вы не свалите, то получите по морде, и возможно, кто–нибудь возжелаем Вас вместо девочки. Ясно?!

Бедный забитый финн — землянин уже почти кричал. Это была истерика. Я уже встречался с этим явлением и знал, что мне нужно было делать. Финн успокоился.

— Ты чего там верещишь, физический дурак! Закрой хлебало, а то мозги повышибаю!

— Вот, видите? — прошептал Юханаа.

— Вижу, — пробормотал я и пошел за разъяснениями к русским.

— Привет, русским лохам! — сказал я им и они, бросив кубики с точками и открыв рты, уставились на меня. — Что рты пораскрыли? Горя захотели? Пикните хоть слово, мозги повышибаю! Всю пищу сложите на тумбочку и валите к стене! — я изо всех сил старался разговаривать на их языке.

— Ты чего это… козел?! — выдохнул, наконец, пришедший в себя первым гангстер. — Хавку тебе? Ты сейчас своей кровью наешься!

И как по мановению волшебной палочки в руке у него блеснуло лезвие ножа. Мне это не понравилось, и я сломал ему кисть руки. Он катался по полу, выл и выкрикивал огромное количество непонятных слов на земном языке. На крики русского стала собираться толпа каторжан.

— Атас! — раздалось вдруг в толпе и люди кинулись врассыпную.

Внезапно погас свет. Кто–то схватил меня за руку и зашептал на ухо:

— Ложись под нары, болван. Пристрелят, как кретина.

Я хотел ему ответить, но он зажал мне сухой мозолистой рукой рот и потянул вниз. Я огляделся, увидел разъезжающих на манипуляторах под потолком стражников и решил последовать за незнакомцем. Вскоре раздались выстрелы.

— Почему они стреляют? — прошептал я на ухо своему неведомому советчику, лишь только нащупав его плечо в темноте под нарами.

— У нас здесь есть только одно право — право умереть. Каждый развлекается, как может. Ты вот ломаешь руки, мои земляки из мафии отбирают еду у остальных и делают ставки на чугунке, а стражники заключают пари на попадание в темноте. У них очки ночного видения.

Я уже много чего видел на Конвикте, но такое… Комбинат смерти. Как легко умереть! Кто же выживал до того утра, когда отсидевших, отработавших свое каторжан освобождали. Вернее просто выпихивали за ворота без права возвращения в цивилизованный мир.

— Мы недавно здесь, — продолжал шептать незнакомец, так заботившийся о моей жизни. — Еще не знаем порядки. За что сюда садят местных?

— На рассвете отправляют смену на рудник. Смена не была полной, поэтому добавили конвиктцами. Теми, кого поймали на границе с Дикой степью.

— И все? Просто поймали, не за что, и приволокли на каторгу?

— Ну да. А что?

— И все? — человек был потрясен.

— Верно, Земля сюда ссылает только за множество убийств? — мне нравился эффект произведенный моим известием.

— Меня заслали сюда за то, что мой начальник в Конструкторском бюро присвоил себе драгоценных металлов на десять миллиардов кредитов Федерации. Свалили на меня и очень быстро запихали в трюм крейсера, — зашептали сбоку. Я узнал голос Юханаа.

— А я утопил в болотах Ларосса комбайн компании, где работал. На том поле нельзя было пахать, но разве меня стали слушать? Иди, пахай и точка… — воскликнул мой спаситель, и немедленно ему ответили выстрелы.

Когда утихло эхо, со стороны моих ног послышался яростный шепот еще одного несчастного:

— Если я вернусь на Весту, найду эту шлюху и буду ее… пока у нее кишки изо рта не полезут… Я должен был уже быть избранным в мэры моего родного городка Джинкайсвилл. У меня были хорошие шансы… а у него… у Купера — моего соперника… Ну, в общем, они подложили мне шлюху, и она заявила об изнасиловании. А я даже не притронулся к ней. Я ее выгнал!..

— Тот, которому ты сломал руку, на планете День изнасиловал десятилетнюю девочку, убив, прежде, двенадцать человек пытающихся помешать ему. А их босс…

Включили свет. Мы перенесли наше собрание из–под нар на нары, а мой спаситель продолжал рассказывать.

— …Он был боссом мафии на Лароссе. Отсталая планетка… Когда его взяли, на его счету было уже трупов тридцать. О нем писали во всех Нет–газетах Федерации…

— Вы знаете, что они замышляют побег? — прервал я земледельца с Ларосса.

— Да! В их банде есть некто Коцман — пилот высочайшего класса. Попал сюда за драку с ножами в притонах Корама. Он должен вывезти их отсюда на том же судне, на котором мы прибыли сюда…

— Эй, лохи! Раздвиньте свои задницы, — крикнул, подходя к нашей разросшейся кучке, мафиози.

И люди, только что гневно ругающие бандитов, покорно разошлись. Образовался живой коридор между мной и бандитом. Бандит очень медленно, подбадривая себя руганью, приблизился ко мне.

— Ты крутой, хоть и местный. Иван зовет тебя к нам. Какое тебе дело до этих лохов! Мы не в обиде.

— Зря, — сказал я и встал.

Бандит был на голову ниже меня, и я удобно расположил свои руки у него на плечах. А потом, придавив их к ушам, оторвал его тщедушное тельце от пола вместе с ножом в кармане и страхом в голове. Нож и страх не особо добавляли тяжести, я мог бы долго держать его так, но у меня появились другие идеи.

— Зря вы не обижаетесь на меня. Вам просто придется на меня обидеться, когда я сверну тебе шею. А знаешь, почему я это сделаю?

Этот вопрос постоянно болтался в его мозгах, и я решил ему ответить:

— Потому что ты знаешь мое имя, а его никто не должен знать кроме друзей. Иначе это может стоить мне жизни. Сейчас же это будет стоить жизни тебе!

Мне очень не хотелось убивать его, но слишком много людей здесь желало его смерти. Я не должен был их разочаровывать.

— Я не знаю твоего имени! — вопили его мозги.

— Мое имя приводит в трепет всю стражу Конвикта. Горки, слыша обо мне, пускают особенно зеленые сопли, а желтолицые жители Хоккай—До восторженно орут. Обо мне слышали баггмены, как о невероятно живучем и смелом человеке, а экипаж земного корабля все еще думает, что им не на чем будет лететь домой, потому, что я проник в их склад — Бункер. Мое имя Реутов. Мой отец тоже был Реутов, значит я Реутов, сын Реутова! — мне было очень приятно говорить о себе, но теперь бандита нельзя было оставить в живых. Он теперь много знал. Я опустил его так, что почти касался ногами пола и резко дернул вверх за голову. Как я и рассчитывал, позвонки разошлись. Он сразу умер.

— Ты мертвец, парень, — печально сказал один из каторжан. — Они не простят тебе этого.

— У меня с ними проблем не будет, а вот я для них это проблема.

— Оглянись, парень.

На свободном пятачке между нар сгрудилась вся русская банда. И у всех в руках были ножи. Кто–то присвистнул.

— Знаешь что, парень, — сквозь зубы проговорил земледелец утопивший свою машину. — Меня зовут Антон Русов, я тоже русский, но мне совсем не нравятся порядки в нашем блоке.

— Иль Стратфорд.

Антон встал рядом со мной.

— Мы знакомы, — сказал Уве Юханаа и присоединился к нам.

— Как ты думаешь, Ян, кто победит? Ставлю сто кредитов против десяти, что банда порежет этих троих в куски, — сверху на манипуляторах висели два стражника с автоматами.

— Не соглашайся, Ян, — выкрикнул кто–то из бандитов. — Проиграешь.

Тем временем к нам присоединилось еще пара человек — почти мэр и угонщик гравимобилей с планеты Итали. Квазимэр занялся выламыванием стального прута из спинки нар.

— Ого, — воскликнул сверху Ян. Голос был молодой и звонкий. И так это всех удивило, что каторжане немедленно задрали головы к потолку. — Тут уже не до пари, Ску. Они запросто перебьют друг друга, а работать еще и не начинали. Нас с тобой не похвалят. Вызывай кросскоманду, а я пока их водичкой побалую.

С обжигающей силой, сверху ударила струя воды. Каторжане уже знакомые с этой процедурой немедленно скрылись под нарами. Вода на полу собиралась в струйки и затекала под их псевдо крыши, но никто не хотел покидать свое убежище.

После того, как тугой водяной жгут прошелся по спине, я почувствовал, что стоя на ногах не выдержу напор второй раз. Поэтому, отодвинув подальше гордость, поспешил нырнуть под нары.

Сквозь шум воды и ругань каторжан мы услышали, что открываются ворота. Через несколько секунд воду выключили и усиленный громкоговорителем голос сказал:

— Всем немедленно встать!

— Сейчас придут парни из кросскоманды и разделят всех по десяти разным блокам, — пояснил Антон. — Если мы хотим продолжать наши разговоры — нам стоит держаться ближе друг к другу!

Предложение было не лишено смысла и мы, выбравшись из убежища, встали рядом.

Кросскоманда действительно делила людей на десять равных кучек. Делала она это весьма умело, причем ни один из парней в команде даже не притронулся к нам пальцем. Для этого у них были стеклосталевые щиты и дубинки.

План удался. Нас гнали по временному, холодному пластиковому переходу в другой блок, но мы бежали вместе. Ребристая кишка переходника все дальше и дальше отодвигала нас от блока, где я пробыл всего часов шесть, а мои друзья почти сутки. Нас было шестеро, проблемы с русской мафией остались где–то далеко позади и я не скажу, что мы горевали, покидая блок МА-81.

Наконец, когда мои друзья уже запыхались, мы уперлись в холодную чугунную дверь. На ней полуоблупившейся краской было намалевано: МВ-120.

— Мы очень далеко от той мафии и это хорошо, — сказал угонщик с Итали. — Но мы очень близко к этой и это плохо.

— Почему ты думаешь, что мафия есть и здесь? — Уве, наконец, отдышался и как настоящий ученый сразу потребовал доказательств.

— Мафия бессмертна. Там на Итали, я угонял гравимобили и продавал их за пол цены людям мафии. Когда эту мафию выловили и распихали по каторгам, а я сидел на капоте ворованной машины и думал куда ее деть, ко мне подошел человек и сказал: «Не печалься, сынок, мы будем всегда! Теперь будешь продавать тачки нам!» Вот так–то…

Я мог спорить с ним. Я видел город, где не было мафии вообще. Ей там просто нечего было бы делать. Этот город — Стальная планета.

Ворота начали свой путь в стену. Едва образовалась щель, в которую мог пролезть человек, мы вошли в блок, не дожидаясь чувствительных подсказок дубинками. Пролезли в щель и оказались в другом мире.

Здесь царил дым. Множество людей убивали время, вдыхая какой–то дурманящий, выходящий из тонких металлических трубочек, смрад. Внутри трубочек что–то клокотало и у некоторых курильщиков это вызывало приступ неудержимого детского смеха.

— Ублюдки, — Антон сплюнул на пол. — И сюда эту отраву притащили!

— Что они делают? — спросил я.

— Разве у вас на планете нет наркоманов?

— А кто это?

— Здесь не растут дурманящие разум растения?

— Мне такие не известны. Да им и некогда дурманить. Им нужно до полдня успеть ожить, распуститься, зацвести, дать семена и приготовиться к полуденному пеклу.

— Благословенная земля. Прекрасная планета, — пробормотал Уве. — И эти подонки устроили здесь каторгу…

— Не огорчайся, Уве, — его шепот не мог не вызвать улыбку, тем более у жителя Конвикта. — Я потом расскажу тебе о планете другие подробности. И советую тебе сменить мнение о ней. Не то она тебя слопает вместе с восторгами… Не обижайся, Уве,.. пойдемте, поищем, где притулить свои кости.

Мы быстро нашли несколько пустующих нар и забрались на них с ногами. После пятиминутного препирательства с чернокожим продавцом опия и небольшой стычки с одурманенными защитниками продавца нас, наконец, оставили в покое, и мы могли говорить спокойно. Впрочем, угонщик сразу захрапел, и Антон вскоре присоединился к нему. Так что разговаривать мы остались втроем.

— Забыл представиться, — воскликнул квазимэр. — Мое имя Деб Тикарам… Ну вообще–то полное имя Дебют Роджер Сю де-Тикарам ла Вьет. Мои предки были, что–то вроде губернаторов одного из штатов на Весте, а я вот…

— Ты очень хочешь вернуться на Весту? — финна почему–то очень занимал этот вопрос.

За долю секунды до этого, тот же вопрос он задал себе. И получил ответ. Он не хотел возвращаться обратно.

— А сам ты не хочешь вернуться? — мне интересно было, что же его так мучает, если он уже даже сделал выбор.

— Не знаю, Иль. Скорее нет, чем да. Тебе не понять, ты никогда не покидал планету, на которой родился и вырос…

— Ты не прав. Я тоже недавно на Конвикте… — я испугался: они, конечно, друзья, но сколько уже раз друзья становились вдруг врагами, а враги друзьями. Природа, создавая людей, не особо заботилась о постоянстве их сути.

Я проболтался! Я не мог контролировать себя! Я так сильно расслабился? На Стальной планете меня бы не узнали. Болтает лишнее, думает, прежде чем убить явного врага, друзей завел — разве таким меня воспитывали? Воин Тэнно не должен быть таким! Меня охватило отчаяние. Я уже хотел позвать Тэнно по личной связи и повиниться перед ним. Я даже знал, что он мне скажет в ответ: «Принеси мне эту беременную трассом планету в подарок. Заставь этих людишек работать на тебя и твой сын отправится искать планету себе!» Вот, что он мне скажет! И я сейчас… Вот, задница вонючая! Разрази меня гром.

— Эй, врача… Есть тут врач… — до меня долетели, наконец, звуки.

Думая о своем, я совершенно выключился, и мои новые друзья начали обо мне беспокоиться.

— Все нормально. Я задумался немного…

— Ничего себе задумался! — воскликнул Уве. — У тебя пульс был двенадцать ударов в минуту… Как у умирающего… лебедя…

Смех моих друзей разбудил всех наркоманов. Они приоткрыли свои бездумные стеклянные глаза и, решив, что четверо хватающихся за животы от смеха мужиков, это часть их галлюцинаций, снова ушли в небытие.

Мне не было до них дела. В конце концов, каждый имеет право умереть так и там, где и как захочет. В мире есть множество способов это сделать. Наркомания в любом виде — это просто триллион первый способ и больше ничего.

Мне не было до них дела. Я уже любил эту проклятую погодой планету. Вместе с этими наркоманами, баггменами, фермерами… И мне совсем не безразлично было будущее людей. Меня не интересовал десяток наркоманов, но мне не безразлична была судьба сотен тысяч остальных.

— Если я задержусь здесь, то выйдя могу найти уже только развалины городов! — говорил я себе.

Нужно было уже на рассвете овладеть своей звездной лодкой и найти врага. Любой ценой!

— Нужно бежать, — проговорил я, наклонившись к головам друзей так, чтоб не услышали лишние. Побег это рискованное дело и я не хотел лишний раз испытывать судьбу.

— Что прямо сейчас? — Антон принял меня за идиота.

В конце концов, если он хочет оставаться здесь еще на пятьдесят местных суток, то это его личное дело. Тогда пусть убирает свою задницу от нас подальше, чтоб не было соблазна сболтнуть лишнее. Я ему тогда так и сказал:

— Не хочешь, так и скажи, а только я не глупее тебя. Не хочешь дышать вольным воздухом, дыши этим дымом.

— Хорошо, хорошо. Не обижайся. Просто, то, что ты предлагаешь — это нереально! Еще никто не сумел преодолеть три ряда проволоки и всякие штучки между ними…

— Поле Омена! Но разве я сказал, что мы будем лезть через стену? — медлительность хлебороба уже стала меня раздражать.

— Хорошо, я молчу.

— Насколько я знаю, нас повезут на грузовиках к руднику, а это сто сорок километров. За время пока нас будут везти, можно сбежать тысячи раз, но…

— Но дорога идет по дну каньона Раскаявшихся. На стены залезть — это мертвый номер. От города нас отделяет зона, а от гор рудник, — подхватил угонщик.

— Правильно, Тото…, — мне понравились его рассуждения по поводу побега. Было понятно, что его тоже волнует эта проблема.

— Стоп! — вскрикнул он, едва я открыл рот, чтоб продолжить. — Откуда ты знаешь, как меня зовут? Я не говорил этого!

Рука италийца скользнула по ноге к ботинку, и через мгновение у него в руке родился нож. Не долго думая, он метнул руку с лезвием мне к горлу. Он хорошо прицелился и наверняка уложил бы любого сидящего на моем месте. Только вот на моем месте сидел я. Перехватив его руку и слегка сжав ее до хруста, отвел нож в сторону.

— Ты что припадочный? — Антоновы мозги снова проснулись от сна.

— Я не говорил свое имя! — не унимался италийский угонщик. — Никто из вас не знал мое имя! Его могут знать только фараоны! Он хочет спровоцировать нас на побег! Я не верю ему!

— Ты что! Он же местный. Как можно о нем такое подумать… — Уве, тоже растерялся, но ему, как всякому ученому, требовались доказательства.

— В том то и дело, что нет! Он что сказал? Что тоже недавно здесь! Это фараон. Он хочет, чтоб мы бежали с ним и, наверняка, даже придумает, как покинуть планету. А мы приведем его к своим друзьям! Дайте мне умыться его кровью…

Меня не трогали его крики. Я копался в его памяти. И сразу, на крайних полках его архива нашел то, что искал. Но потом пошел дальше.

Какие–то секунды я ходил по забитым сундуками, коробками и ящиками с информацией складам его памяти. Требовалось время на раскопки, и я решил его найти.

— Хорошо, парень, я скажу, откуда я знаю твое имя! — проговорил я сквозь зубы и отпустил его руку с ножом.

Я чувствовал себя нормальным человеком и как все нормальные люди имел право на ошибку. Я допустил оплошность, назвав по имени человека, который мне не представлялся. Имя, которое так и горело у него в мозгу.

— Ты сидел за игрой в карты, когда нас пригнали в тот блок. Мы стояли, как скотина, гуртом, и осматривались. А ты в это время ПРОИГРАЛ и человек, которому ты проиграл, сказал: «Плати Тото, ты и так уже много должен». Прости, Тото, что я назвал тебя по имени, но я же не знал, как оно тебе противно! — я уже орал на бедного, подозрительного италийца. — У меня абсолютная память и я запомнил твое имя, гавнюк! А если ты мне не веришь, вали вон в тот угол к черномазому, купи у него этого наркотического дерьма и забудь про нас…

— Ну ладно тебе… — италиец сделал вид, что ему стыдно.

Только он и я знали, что он решил все равно прирезать меня, но позже. О том, что я знаю о готовящемся убийстве, он и не догадывался.

— Вы все. Подумайте! У нас еще будет время для разговоров.

Угрюмые каторжане разошлись по своим лежанкам. Я тоже лег и закрыл глаза, чтоб не отвлекаться на пустяки. Потом вернулся на склад информации в памяти Тото Лучано.

Я решил не углубляться далеко в его прошлое. Меня не интересовали его детство и юность. Я хотел знать только, за что же он попал сюда. Найдя ящик с надписью «За что меня взяли», я приподнял тяжелую крышку, и перед моими глазами появилась улица незнакомого города….

Пахло свежестью и дешевым табаком. Мигающая реклама кабака Лысого Доменика отбрасывала блики на мокрый асфальтит. Далеко, у пересечения переулка, где находился Тото, и крупной улицы, одинокий фонарь освещал редкие головы нечастых прохожих. Его света едва хватало, чтоб посеребрить оставшиеся после дождя капельки воды на крыше шикарного гравимобиля.

Тото собирался угнать эту машину. Ему нужны были деньги, и эта тачка могла ему их дать. Она стоила очень дорого. Тото уже встал с крышки мусорного бака, на котором сидел, и тут увидел ее.

Она была, как чудо в этом грязном переулке. Как божий ангел в аду, она была здесь не к месту. До крупной улицы с фонарями и полицейскими было далеко, а на ее пути стояли завсегдатаи кабака и среди них Коротышка Цез.

Тото задумался над проблемой лишь на десятую мига. И спустя какое–то время он уже шел по переулку, обнимая девушку и нежно нашептывая ей на ушко:

— Молчи дура или тебя поимеет весь кабак, а потом еще и продаст в соседний!

Девушка была прекрасна до безобразия, и Тото не ограничился тем, что повел ее к свету. Он открыл полицейским ключом дверцу шикарного лимузина и предложил ей сесть.

— Это же моя машина, — пролепетало прекрасное создание, но в машину все–таки села.

— Эй, Тото, — крикнул Коротышка Цез. — Может быть, ты поделишься с друзьями? Не много ли тебе одному?

— Да пошел ты, Цезарь. Эта малышка сегодня со мной! — отозвался Тото, ставя ногу на порожек гравимобиля.

— Выпусти меня! Полиция, полиция! — завопила девушка.

Далее шли непродолжительные рассуждения Тото о преимуществе длинных ног над куриными мозгами и наоборот. Тем временем девушка успела умолкнуть, за одно размазав всю косметическую раскраску, что была на лице.

— Вот видишь, Тото, малышка не хочет ехать с тобой, — обрадовался Коротышка.

Угонщик посоветовал ему заткнуться, сел в машину и захлопнул дверцу.

— Куда тебя отвезти? — спокойно поинтересовался угонщик у тихо хныкающей красивой идиотки.

— Домой, — шмыгнула она очаровательным носиком и сказала адрес.

Италиец включил мотор и машина, приподнявшись над землей, скользнула к свету.

Дальше в памяти каторжника мелькали улицы, светофоры, пешеходы и другие машины пока Тото не подъехал к указанному дому.

— Ты живешь одна? — обратился он к размалеванному поплывшей от слез краской ангелу.

— Да.

Тото вздохнул, вышел из машины, открыл вторую дверцу, легко поднял девушку на руки и пошел к лифту. Дверь ее квартиры так же легко открылась полицейским ключом, как и дверца машины. Включив свет, красавчик усадил девушку в кресло.

— Я принесу воды, — сказал он и ушел на кухню.

Нашел стакан, капнул туда из своего перстня–ампулы каплю вязкой маслянистой жидкости и набрал туда же воды из–под крана. Возникшая пена быстро опала и Тото, снова тяжело вздохнув, поспешил вернуться в комнату, где оставил девушку.

— Меня зовут Тото, — представился он и протянул ей стакан.

Девушка взяла и сказала:

— Лиза, — и отпила чуть–чуть.

Потом подумала и одним глотком допила все. Тото начал раздеваться. Медленно. Лиза гораздо быстрее.

Действие снадобья италийца кончилось и Лиза, совершенно лишившись сил, уснула. Тото спокойно оделся, налил себе половину стакана какого–то напитка из красивой бутылки, выпил, вытер везде, где вспомнил, отпечатки, положил в карман пачку дорогих сигарет, золоченую зажигалку и вышел.

К условному месту он прилетел вовремя. Его уже ждали. Столько денег, сколько стоила машина, у скупщиков не было. Они назначили встречу на завтра, сменили номера радиовизитки и уехали.

Угонщик отправил большую часть денег на свой счет в банке через уличный кредитный автомат и пешком вернулся в бар Лысого Доменика.

Коротышка Цез был все еще там. Он уже успел выкурить пару сигарет со слабым италийским наркотиком и у него, наверное, возникли проблемы с третьей. Во всяком случае, настроение у него было препротивнейшее, и он искал на ком бы выместить свою злость.

— Так, значит? Друг — Тото, — закричал он. — Значит, стал большим человеком? Значит, дорогую шлюху себе завел, и тачки больше не водишь на задний дворик аптеки?! Значит, делиться, как раньше ты больше не будешь? Сука! Ты… ты…

Цез заводился. Наконец слюней набралось столько, что говорить Коротышка уже не мог и тогда он выхватил кривой рогнийский нож.

— Я тебя… — завопил Цезарь и ринулся на Тото.

Если бы шея Коротышки не была покрыта толстенным слоем жира, он бы точно сломал ее, когда кувыркался после удачно проведенного приема. Тото был настоящим сыном улицы, и не так–то просто было зарезать этого героя мальчишеских драк.

— Эй, орлы, — красная рожа Лысого Доменика немедленно проявилась над стойкой рядом с италийцем. — Идите–ка, выясняйте отношения на асфальтит. Не то мне придется позвать Джони. Ты, Тото, хочешь поздороваться с Джони?

На секунду в памяти Тото возник образ Джони — огромного, похожего на гориллу владельца страшных вздутых мышц и маленькой головы с огромным беззубым ртом. Лицо полного дебила, и фигура далекого предка человека. Мне Джони не понравился.

— Хорошо, Домни, мы уже уходим!

Тото подхватил хнычущего Цезаря, не забыв сунуть в его карман остро отточенное лезвие и вышел на улицу. Кто–то закрыл дверь за его спиной и встал к ней.

Выход из переулка занимала огромная бронированная машина.

— Не дури, парень! Держи руки перед животом и надейся, что после следующей ночи с дочерью сенатора Сабита тебе повезет больше. Ты имеешь право не отвечать на вопросы…

Тото смотрел на руку, которая серебряной пишущей машинкой вписывала в чек для Коротышки Цезаря сумму.

— Эй, Цез, — крикнул Тото, не веря еще в очевидное предательство.

— Не ори, Тото, — ехидно отозвался Цез. — Тебя приговорят к пяти годам каторги, с которой не возвращаются! Так, что все вопросы, Тото, задашь в Аду!

— Ты мне ответишь еще на этом свете, Цез! Обещаю тебе, — заорал Тото и, подталкиваемый нежными руками полицейских, сел в машину.

Тут я бросил шириться в памяти угонщика потому, что судьба настоятельно советовала глянуть в другой мозг, мозг Уве.

— …А на этот случай у меня есть метка удостоверение, болтал сам с собой землянин.

— А зачем мне метка–удостоверение? — я аккуратно задал вопрос от имени его внутреннего голоса.

— Чтобы предъявить ее охране на рудниках, — ответил он, хотя и очень удивился.

— А зачем им ее предъявлять?

— Чтоб поверили, что я свой.

— А я свой?

— Да! Я же специальный агент ДНК по профессиональному отбору.

— Так зачем же мне уходить к своим на рудниках?

— Так ведь Стратфорд затевает побег! Если я не приму меры, то не видать мне лабораторий Компании, как своих ушей.

Я не знал, что мне с ним делать. Убить? Но в глазах других каторжан, он всего лишь придурковатый ученый с Земли. Можно было поговорить с ним, пригрозить, что если он выдаст нас, то умрет.

— Тото, — тихонько позвал я дремлющего италийца.

Он дремал, как зверь, очень чутко и поэтому сразу открыл глаза.

— Тото, нужно кое–что проверить. Одолжи мне твой ножик на десять минут.

— Ты думаешь… — ехидно начал он, но я его перебил.

— Я про тебя ничего не думаю. Или ты хочешь сказать, что я зарежу тебя твоим же ножом?

Тото хмыкнул, блеснув снежно–белыми зубами, и достал оружие. Я осторожно взял острое, как бритва, лезвие с допотопной рукояткой из туго намотанных тряпок и сунул его за пояс сзади под куртку.

— Пойдем к дверям, Уве, — миролюбиво, почти нежно, сказал я.

Он не был настолько хорошим шпионом, чтоб заподозрить неладное, а я посчитал себя великим хитрецом.

— Зачем? — он не был хорошим шпионом, но зато он был чрезвычайно ленивым человеком. Из тех ленивцев, что, поленившись копать яму вручную, придумали экскаватор.

— Ты ученый! С Земли! Я хочу с тобой посоветоваться по одному техническому вопросу.

— Пойдем.

Мы пошли к воротам, взрезая чудовищное облако дыма, висевшее над очагом особенно ярых наркоманов. Несколько этих ублюдков валялось возле отхожего места у дверей. Видимо у них сил не хватило дойти. Но это не помешало им, судя по запаху, сделать то, за чем стремились сюда. И все–таки у дверей воздух был относительно чище, чем в остальных частях блока. Сквозняк, наверное, вытягивал дым. Мы могли говорить спокойно, не задыхаясь в смраде, надежно укрытые от любопытных глаз.

— Ну ладно, Уве, выкладывай, — я давал ему шанс самому во всем признаться.

Он не захотел этого делать. Тогда я достал нож и ткнул острие в горло предателю.

— Говори или я прорежу тебе еще один рот, чтоб было лучше рассказывать о нас своим хозяевам, — сказал я ему.

— Они сказали, что я должен найти ученых, специалистов здесь. Ведь многие пишут в анкетах не настоящие профессии и фамилии, чтоб их не беспокоили лишними придирками. Они сказали, что я тоже смогу работать у них в лаборатории… — яростно шептал он, привстав на цыпочки, чтоб быть ближе к моему уху.

— А ты решил проявить усердие, выдав наш побег, — чувство омерзения переполняло меня. — Ах, ты мразь!

Я не мог сдержаться, чтоб не причинить ему боль. Я сжал лакейское лицо пальцами и толкнул. А потом решил его убить. Мне вдруг очень захотелось пустить ему кровь. Я почти маньяком был тогда. Но судьба была против, она не хотела его смерти.

— Стой, не убивай меня! — рыдал он, стоя на коленях и размазывая грязными кулаками слезы по лицу.

Он очень хотел жить и я оставил ему ее, потому что он сказал:

— Я знаю, как построить корабли способные пересечь Галактику за несколько десятков месяцев…

Я заглянул к нему в мозг и удостоверился в том, что он не лжет.

— Хорошо. Ты побежишь с нами! А потом, когда Конвикт станет свободным, ты построишь нам такие корабли! Советовал бы тебе молчать о нашем разговоре. Я буду следить за тобой, и не дай тебе Бог, в которого ты веришь, сказать хоть слово нашим друзьям или стражникам. Даже если я не смогу убить тебя сразу, все равно найду тебя потом! Ты понял?

— Да, — пролепетал шпион.

— Пошли.

Мы снова пробились сквозь ублюжий рай, и нашли своих друзей сидящими на том же месте. Они уже начали беспокоиться и вот–вот могли отправиться на наши поиски.

— Долго вы, что–то обсуждали, — буркнул Антон, но кроме меня никто не услышал. Потому, что начал говорить Деб Тикарам и это стоило послушать:

— Ну, все, Иль. Кончай обижаться. И вообще, парни, кончайте искать шпионов. Стратфорд предлагает оставить эту обитель страха и вернуться в мир. А мы вместо того, чтобы выслушать его план, ищем предателей. В конце концов, я сел почти ни за что. Так что, даже если нас с Илем схватят и вернут обратно, я хотя бы буду знать за что сижу! Я иду с этим человеком!

— Побег с убийством пары стражников и захватом заложников, — поправил я квазимэра.

— Этих порождений вонючего шакала я готов убивать, даже если и не бежать никуда. Но у меня есть еще дела на Итали, так что прости меня, Иль. Я иду с тобой! — Тото никогда не отличался такой кровожадностью, и его слова насторожили меня. Но, в конце концов, я же не знал, что тюрьма так меняет человека. Хорошо хоть, не увлекся подозрениями, а то пришлось бы тратить время на копания в его мозгах.

— Я конечно с вами, — пробормотал Уве и лег на свое место.

— Ты обещаешь нам возвращение на свои родные планеты? — поинтересовался Антон.

— Нет, — а мне так не хотелось их огорчать. — Звездолеты прилетают сюда примерно раз в 700 ночей.

— Сколько? — вскричал Тото.

— Шестьдесят лет… — обречено сказал квазимэр.

— Но! — продолжал я. — Уве может построить звездолет! Правда это будет не так скоро, как кажется. Примерно через десять — пятнадцать ночей.

— Ну, это же не шестьдесят лет! — обрадовался Антон. — Один год мы можем подождать. Можешь уже начинать выкладывать свой план. Мы все идем с тобой.

Я рассказал, что задумал, проанализировав прежде кучу информации об устройстве рудника, системе доставки руды, системе охраны и перевозки каторжников. Из множества каналов черпал я эти сведения. Это и те стражники, что поливали нас водой и те каторжники, кто уже бывал на рудниках. У меня было несколько вариантов побега, но я выбрал только один, по моему мнению, самый лучший, самый оптимальный.

Мой план им сразу понравился. Мы обсуждали все его мелочи. Все наши действия поминутно были смоделированы.

Время летело незаметно. Мы были заняты подготовкой к побегу, когда из громкоговорителей загремел голос:

— Блоку МВ120 приготовиться к погрузке!

Это было, как гром среди ясного неба. Сколько часов мы готовились к этому моменту, и все равно, он пришел неожиданно.

Открылись двери, и в блок вторгся усиленный отряд кросскоманды. Каторжников стали разбивать на группы и гнать по рифленым переходам к грузовикам. Мы старались держаться вместе, но в обстановке полной неразберихи, хаоса, все еще висящего облака дыма и дубинок кросскоманды, это оказалось выше наших сил. В итоге, в одной машине оказался я с Уве, которого тащил за собой, не отпуская ни секунды, и квазимэр Тикарам. Тото и Антон попали в следующий фургон.

Это была мелочь, не предусмотренная в плане.

Машины резво бежали по накатанной огромными колесами дороге и спустя часа два мы уже переезжали последний мост через Импорту. Головные транспорты уже разворачивались на плацу перед казармами рудника. Мы приготовились к рывку.

Было немного страшно. Это было странное чувство, для меня особенно. Мы беспокоились о Тото и Антоне. Откуда мы знали, что думали они, сидя запертыми в своем грузовике.

Но вот машины остановились. Дверцы не открывали — ждали, когда поднимут мост. Скрип проржавелых механизмов был слышен даже внутри фургонов. Бренчание ключей от дверец транспортников, по сравнению с этим выворачивающим душу скрежетом, звучали настоящей музыкой.

А на асфальте стояли лужи. Это было так неожиданно, что я застыл на нижней ступеньке, боясь потревожить спокойствие маленького водоема, и получил за это дубинкой по почкам. Стражники не поняли мое лирическое настроение. В результате оно быстро прошло, и они поплатились за свою грубость.

Нас пытались согнать в ровный прямоугольник строя. Стражники ругались и усиленно махали дубинками.

Сверху, с уступов каньона Раскаявшихся, сыпалась снежная крупа. Там утро только вступало в свои права и у холода хватало еще сил даже на это. Люди жались друг к другу и упорно не хотели становиться в шеренги.

В таком хаосе мы чудом нашли друзей. Они тоже обрадовались встрече, уже почти отчаявшись отыскать нас.

Время уходило, наш план был под угрозой. И, хотя мы усиленно работали локтями, пробиваясь к грузовикам позади строя, продвигались мы медленно и достигли цели только тогда, когда зазвучали первые слова речи коменданта каторги и города.

Под грохот слов мы немного поспорили кому убивать охранника у грузовика, но проблема решилась одним движением италийца, который просто пошел и перерезал стражнику горло.

Тото сел за руль. У бокового окошка сел Деб, уверяющий, что он отлично умеет стрелять. Мы втроем уместились на одно кресло по середине, чтоб не мешать мэру и италийцу.

Наконец все были готовы и, отчаянно сигналя, Тото направил машину в ворота рудника.

Люди разбегались не достаточно резво и двоих нерасторопных патрульных мы все–таки раздавили. Стражники стреляли, речь грохотала, люди кричали. Полная неразбериха была нам только на руку, и когда бронированный капот грузовика пробил жестяные ворота рудника, у открывшихся дверей нашей машины не возникло ни одного стражника.

Потом мы бежали по железным лестницам наверх, пока не наткнулись на служебный лифт. Забравшись в просторную кабину, мы нажали кнопку последнего этажа и улетели на верхнее плато.

У дверей стоял какой–то мужчина в форменном комбинезоне ДНК. Показав ему отобранный у стражника пистолет, мы узнали, где стоит поезд монорельсовой дороги…

…Поезд начал тормозить. Приближался громадный бетонный куб складов ДНК. И внутрь склада поезд уже, не спеша, вплыл. А потом пленка, прикрывающая обогащенный светит, стала сползать с вагонов, и мы поспешили оставить гостеприимный рудовоз. Почти сразу после этого вагоны перевернулись, и руда хлынула в приготовленные для нее бункера.

Но нас не интересовало, в какие двери уйдет минерал, мы уже бежали к незапертым дверям для людей.

— Послушайте, — обратился я к своим спутникам, когда мы уселись на пол передохнуть. — Помогите мне, и я постараюсь вернуть вас на ваши планеты.

— Продолжай, — буркнул недоверчивый Тото.

— Где–то в городе стражники держат экипаж земного звездолета. Найдите их, освободите и передайте им, что я, Реутов начал проливать кровь!

— Пошли, — квазимэр стал крутым боевиком, как только к нему в руки попало столь мощное оружие, как плазменный пистолет.

Они ушли, а я остался думать о том, как попасть к звездной лодке. В это время судьба подбросила на глаза бочкообразные пакеты для пневмопочты. В самый большой из них я мог бы попробовать влезть.

Я действительно попробовал и остался доволен результатами. Оставалось найти человека готового нажать кнопку и отправить меня в зал с лодкой. Я приготовил пакет, вложил его в пневмоокно и пошел на поиски кнопкодава.

Первый, на кого я наткнулся, был трупом. Он при всем своем или моем желании не мог нажать кнопку. Пришлось идти дальше, перешагнув через погибшего за свою одежду человека.

Зато другой служащий Компании оказался удивительно живым. Только он был крепко связан и рот его был заткнут серо–зеленой майкой кого–то из моих друзей. Он меня вполне устраивал. Я приказал ему забыть меня, и уснуть. Потом развязал его, отошел за угол и велел пойти, отправить пакет в лабораторию. Я едва успел вернуться к пневмоканалу, влезть в пакет и закрыть за собой крышку.

Через минуту канал открылся, пропуская меня к лодке. И на моем пути больше никого не было.

8. Ларри:

Я думала о Реутове, и мысли о нем выдавил только запах дыма. Над городом баггменов висел тяжелый смрад пожарищ смешанный с вонью горящей нефти.

Мы въехали на гору, с которой открылся вид на весь город. Вернее открылся бы, если бы не горел маленький заводик, где сырую нефть превращали в бензин. Шлейф черного облака висел над половиной города, и мне очень захотелось, чтоб невидимая половина оказалась менее разрушена, чем видимая.

Словно гигантская борона прошлась по селению, не оставляя ни одного дома, сарая или колодца целым. Всюду виднелись обожженные воронки, пятна крови, трупы. Множество трупов баггменов и их домкров.

— О, Боже! — воскликнул Спайк и стянул с головы меховую шапку со слипшимся от машинного масла мехом.

— Отсюда мы никогда не разглядим, что там внизу, — сказала я, когда почувствовала, что тошнота откатила и снова могу говорить спокойно. — Нужно спуститься и узнать что случилось. Может быть, там есть живые! Заводи, Спайк! Поехали.

Макфлай так вдавил педаль акселератора, что железо жалобно пискнуло. Багги стремительно скатилось с горы и, поднимая тучи снежной пыли, ринулось в город.

У самых первых строений Спайк притормозил. Нельзя было двигаться быстро, не рискуя разбиться в одной из воронок или не наезжать на трупы. От сладковатого запаха горелого мяса у меня кружилась голова. Спайк тоже не слишком хорошо себя чувствовал, но все же предпочитал ехать медленно, объезжая воронки и трупы.

В близи развалины выглядели еще ужаснее. Черные разводья сажи на остатках домов походили на выступившую из ран кровь. Слезы катились из глаз капитана, иногда он отпускал руль и вытирал их. Иногда колотил своими чумазыми руками по рулю, громко ругался и клялся отомстить виновнику этих бедствий. Во время одного из таких приступов мы выехали на городскую площадь, где на закате нас делили между собой баггмены. Теперь на краю площади, у стены, горел костер, и вокруг него сидели люди. Чуть дальше поднимался столб дыма от еще одного, не видимого за грудой обломков.

Спайк, ожидавший увидеть что угодно, только не это, так резко затормозил, что я рассекла бровь об острую грань рамы. Правда заметила это уже много позже. Была слишком возбуждена, чтоб отвлекаться на пустяки.

Люди у костра ждали нас. Шум мотора слышно было далеко в этом городе мертвых. Нам навстречу встали двое. Баггмен и домкр, оба вооруженные до зубов.

Спайк тяжело выбрался из машины и, сутулясь, пошел к людям. Я поспешила за ним.

— Что это было? — проговорил он словно чужой, остановившись шагов за пять до людей.

— Мы не знаем, капитан. Это было как в сказке: богатырь на ковре самолете мечущий молнии на грешников! — ответил баггмен.

Что–то вертелось у меня в голове. Что–то очень важное, но, сколько я не морщила лоб, мысль не приходила.

— Подробнее, — угрюмо пробурчал Спайк.

Из–за стены вылез растерявший все свои украшения колдун в скафандре. На удивление, молча подошел и сел у костра на брошенную кем–то канистру.

— Здоровенная лодка, по форме похожая на детский бумажный самолетик кверху ногами, а на ней, как на ковре–самолете, стоит мужик. Весь светится и пускает молнии. И пули от него…

И тут я вспомнила! Реутов говорил мне о своей звездной лодке, о своем суперпанцире…

— Второй! — испуганно выдохнула я и тут все замолчали, на меня уставившись.

Я взглянула на Спайка, на оставшихся в живых жителей разрушенного города, на колдуна… Его лицо было белее снега. Тем более, что снег вокруг был серым от копоти.

— Что ты сказала, девочка? — проговорил баггмен таким тоном, каким говорят с сумасшедшими или детьми.

Он явно не принимал меня всерьез. А зря он это делал, потому что из–за нас с Реутовом город был снесен с лица планеты.

— Спайк, он искал нас! Он искал меня и Реутова! Спайк, я боюсь.

Наверное, у меня началась бы истерика, но я бросила взгляд на Кинга и, не в силах сдержаться, заорала:

— Смотрите, он боится! Это он навел Второго на ваш город. Это он виноват в смерти всех этих людей!

Крепкие руки прирожденных путешественников, пионеров Конвикта немедленно появились на плечах Кинга. Они не были уверенны в том, что я говорю правду, но колдун действительно выглядел не совсем уверенно. Тут же захотели разобраться.

— Колдун! Если она права, мы зажарим тебя живьем, — воскликнул Спайк. — Клянусь первым седым волосом! Если ты не сознаешься сам, мы будем тебя пытать!

Да, прямо скажем, куда не кинь везде клин. Выход оставался только один, тем более что колдун никогда не отличался смелостью. А вот работать языком он был мастер:

— А откуда она это знает? Ее обвинения не обоснованны! Пусть расскажет сначала она! — противным тонким, срывающимся от страха голосом, разбрызгивая слюни, завопил он.

— Нет! — сурово ответил бледный, как сама смерть Спайк. — Первым будешь говорить ты! Я прожил с этой девочкой и ее отцом под одной крышей половину ночи! Я верю ей, как самому себе. Позовите всех, кто выжил в этом пекле. Все должны слышать, что скажет этот ублюдок… Нам все–таки придется спросить его по–плохому…

Звать никого не пришлось. Сотни три оставшихся в живых горожан уже заняли места в партере этого театра.

— Это что, все? — воскликнул Спайк, обхватывая голову, и когда услышал молчаливый ответ, стон вырвался из его груди. Ноги не держали сгорбленное горем тело, он тяжело привалился к колесу своего багги и устало сказал:

— Если эта маленькая мудрая женщина права, я привяжу тебя за ноги к задней раме, и поеду на болота. Пока они не растаяли. Ты сам знаешь, что с тобой будет, колдун.

— Я не виноват! — собрав остатки храбрости и гордости, проговорил Кинг.

— Тебе лучше не смотреть, на пытку, — посоветовал мне Спайк. — Иди к другому костру, может быть, тебя там накормят.

Любопытство не пересилило предчувствие отвратительного зрелища, и я отправилась за стену, где собрались оставшиеся в живых женщины. Наверное, они тоже не любили таких зрелищ.

Есть жаренное мясо, которое мне предложили, я не смогла. От криков колдуна кусок не лез в глотку, хотя желудок так требовал пищи, что начинал выгрызать меня изнутри. Одну из женщин стошнило. Кусочки плохо пережеванного мяса плавали в луже растаявшего снега у костра, и это тоже не прибавляло аппетита.

Примерно через час пришел Спайк.

— Все, — проговорил пахнущий свежей кровью капитан.

— Он во всем сознался?

— Да. На Конвикте нет Второго, которого ты знала. Это Реутов здесь второй… Ты знаешь, если бы не развалины, я ни за что не поверил бы этому бреду. Надо же, Стальная планета, инопланетяне, завоеватели, шпионы…

— Ты сказал, что Реутов Второй? Но ведь он не мог разрушить город! Он же сейчас… А кто тогда Первый?

— Вице–президент ДНК Нэд Токугава. Еще в молодости его прислали сюда шпионить. Теперь он получил приказ уничтожить предателя. Это Реутова что ли? А что он там такого наделал?

— Они послали его сюда править, завоевав прежде планету, а он не захотел править рабами. Он теперь с нами.

— Ну да, что–то в этом роде… Токугава прячет свою лодку в утесе. Там, где склад Компании… Надо же, вице–президент — инопланетянин. Мне хочется ущипнуть себя и проснуться. Этот кошмар затянулся.

— Кто–нибудь из капитанов еще жив?

— Грозный. Ранен, ему ногу оторвало, но парень крепкий, выживет. Главное, что сотни две багги остались целыми. Бензина только вот мало, но его можно будет попросить у фермеров. Мы им все расскажем, и они помогут…

— Что ты надумал, капитан?

— Ну, Реутов же просил отвезти тебя к фермерам. Вот и поедем. Все вместе. Нам незачем больше здесь оставаться. Стены, которые привязывали нас к этому месту, рухнули. Мы надеемся, что в мире, который мы с Реутовом построим, нам тоже найдется место.

— Конечно, Спайк, конечно! В том мире найдется место всем, даже горкам.

— А их то нам зачем…

— Если мы будем так говорить, нашего нового мира не будет! Это несчастные люди и они нуждаются в помощи.

— Ладно–ладно. Поехали, а то ты готова жалеть даже последнего червя, на которого даже нормальную рыбу не поймаешь.

Я сунула кусок мяса за пазуху и отправилась к машине Макфлая. Спорить не хотелось. Хотелось наесться жаренного мяса, завалиться в каком–нибудь теплом, темном, тихом месте и проспать до самого рассвета…

А вместо этого пришлось трястись в багги, пытаясь поймать зубами кусок, зажатый в руке и постоянно кутаясь в промерзшую шубу. За эти неудобства я получила незабываемое впечатление от восторга стремительного полета по заснеженной степи. Багги выстроились в длинную цепь, чтобы не закрывать друг другу видимость серебряными шлейфами снежной пыли.

Когда впереди показался домик Пахана, я чувствовала себя просто ужасно. Ныла каждая косточка, каждая мышца. Мочевой пузырь ужасно раздулся. Подлетая на кочках, я боялась, что при новом ударе случится непоправимое.

А возле дома Пахана шел бой. Десятка два–три стражников обстреливали окна и иногда оттуда раздавались ответные выстрелы. Так что мы оказались кстати. Несколько очередей из прикрепленных к рамам багги пулеметов решили исход боя. Стражники проиграли, их небольшие отряды в беспорядке отступали и Спайк, решив что сообщать раньше времени о нашем налете городской страже не стоит, приказал догнать патрульных и взять в плен живыми или мертвыми. Через некоторое время их привезли. По чистой случайности все до одного оказались немного не живые.

Багги окружили кольцом дом фермера. На каждой десятой машине остался часовой у пулемета, некоторые стали сразу разжигать костры из привезенных с собой дров и заборов Пахана. Мы со Спайком пошли в дом.

С Реутовом было легче входить в дома вообще и в этот дом в частности. Потому что у дверей нас встретил мужчина с такой рожей, что я испугалась, не захватили ли дом фермера бежавшие из тюрьмы уголовники.

— Я сын Пахана, — сказал громила. — Меня зовут Александр.

— А, точно! — вспомнила я и облегченно вздохнула. — Мистер Пахан просил передать Вам привет, когда мы с Реутовом шли в город.

Александр широко улыбнулся и отступил вглубь, приглашая нас войти.

— Да ладно тебе, Пахан, — наморщившись, воскликнул я. — Они такие же люди и враг у нас общий. Так что забудь о своих убытках.

— Ну, ты, фараон, — старик так распалился, что от него можно было прикуривать. — Ты там, в городе, по девкам бегал, а я здесь на вас, дармоедов, спину гнул. И не тебе судить…

— Ладно–ладно, Пахан, — я уже пожалел, что затеял этот спор.

— Но давай поговорим об этом, когда все кончится. Когда мы проучим этих завоевателей и их тупоголовых помощников!

Старик шумно выдохнул, влил в рот половину стакана прозрачного, как слеза, самогона, прополоскал зубы, проглотил и занюхал локтем.

— Возьми, дочка, бутыль в углу. Отнеси шоферам, замерзли поди, — смущенно, почему–то, сказал Пахан.

— Возьми небольшой стаканчик и раздай всем по одному. Я не хочу, чтоб они передавили всех кур в Сибири, — отчетливо, даже в том дальнем углу, где я сидел, прошептал Спайк.

— Молодец! — похвалил старик.

— Хорошо, — подал голос немного пьяный Берт. — Кому–то нужно съездить в Сибирь. Фермеры должны знать, кого они кормят.

— Пошли кого–нибудь со мной, капитан, — согласился Пахан. — Я съезжу. Меня они уважают.

— А я зайду к знакомым в городе, — проговорил, молчавший прежде, сын Пахана. — Я думаю, им тоже не понравится, что нами правят инопланетяне.

— Я тоже хотел бы увидеть некоторых офицеров стражи. Там служат не только идиоты.

— Неплохо было бы освободить землян до того, как все начнется, чтобы не было заложников…

— Неплохо было бы рассказать все охотникам из Ореховой долины и хоккайдцам, — часто дыша, подала голос прибежавшая с мороза Ларри.

— Это точно! Это дело касается всех!

— У меня триста двадцать одна машина. Я могу отправить десяток в Хоккайдо, десяток в Ореховую долину, а остальные встанут лагерем у южных ворот города. Как только лед в Импорте лопнет, мы входим в город! Так, что всем отрядам нужно спешить. Особенно тому, что отправляется в Хоккай—До.

— Тогда почему мы все еще сидим? — Берт встал и одел меховую куртку подаренную Паханом.

— Значит, кто не успеет до вскрытия реки, тот пропустит самое интересное! — подытожил Спайк. — Нужно спешить!

Пестрый лагерь на самой опушке Чужого леса постепенно разрастался, впитывая в себя все новые и новые отряды вооруженных людей. Суровые охотники из Ореховой долины быстро и умело ставили временные хижины для всех, кто в них нуждался. Хотя и выпячивали презрительно губы, если нуждающимися оказывались давние враги охотников — фермеры. Те, в свою очередь, недоверчиво бурчали, глядя на крошечный лагерь баггменов, но открыто не выступали. Баггмены же, скрипя сердце, раздавали всем оружие. Всем, включая фермеров.

Лагерь увеличился почти вдвое, когда подоспели деловитые шустрые хоккайдцы. Не обращая внимания на корявые шутки остальных конвиктян, они, весело щебеча что–то на своем языке, на глазах у вдруг притихшей толпы собрали из привезенных с собой деталей вполне работающий танк. На грубо склепанную, вращающуюся башню торжественно водрузили невесть как оказавшуюся на краю вселенной бластерную пушку. Так маленькие, вечно улыбающиеся хоккайдцы стали всеобщими любимцами.

Наконец, было решено, что кто не успел, тот опоздал и пора переходить от слов к делу. Тогда Пахан роздал остатки своих запасов спиртного, пара тысяч машин выпустили в подсвеченный рассветным солнцем воздух облако выхлопных газов, повстанцы разделили цели в городе. Деловито, с шутками и песнями, расселись по экипажам и самая первая в истории Конвикта свободная, дикая, не слишком доверяющая друг другу, армия двинулась к воротам в Шекхаус. И в этот самый момент скованная ночными морозами река вздохнула, словно давно поджидала выступления людей. По льду побежали молнии трещин, льдины с треском полезли одна на другую. Освободившаяся от своих оков Импорта понесла ненавистный ей лед в неведомые дали, к неведомому морю.

Единодушный рев восторга вырвался из десятков тысяч глоток одновременно при виде освобождающейся, так кстати, реки. Для тех, кто еще сомневался, это было последней каплей. Те, кто боялся, забыли о страхах. Все остальные были чрезвычайно обрадованы этому, во время случившемуся жесту природы.

У сторожевого холма армия умерила пыл и остановилась. Все были полны решимости довести начинание до победного конца, но необходимо было еще поставить в известность достойных людей в самом городе. Как не жгло руки оружие, но все–таки большинство согласилось со штатным говоруном Ореховой долины Родом Сантосом.

С десяток разномастных повозок отделилась от нервно поджидающей за холмом армии, и двинулось к ближайшим воротам. И пассажиры этих машин были вполне готовы к встрече со стражниками у ворот.

— Эй, что везете? — поинтересовался у повстанцев раскосый офицер. — Урожай?

— Ну да, — приветливо согласился темнокожий человек сидевший за штурвалом управления одной из машин. — Мы уже собрали все что могли.

— Что–то ты не больно то похож на фермера, — догадался стражник.

— А я? — осведомился Тони Ранги, высовывая голову из мешка, в котором только что изображал урожай.

— О! — только и смог выговорить Хокки, увидев вдруг ожившего старого знакомого.

— Кроме этого, мы там кое что нашли в степи… — громко сказал подошедшей страже здоровенный детина управляющий другой машиной. — Нужно бы сообщить об этом кому следует.

Хокки, с сияющей ярче рассветного солнца рожей, встал на порожек машины и с нескрываемым восторгом скомандовал:

— Пропустить! Я еду с ними. Следует сопровождать эту ценную находку!

Ворота открылись, и отряд взревел двигателями.

— Так что же вы там нашли? — крикнул, пытаясь перекричать работающие моторы один из стражников.

— Тебе не понять… — буркнул один из пассажиров весь с ног до головы испачканный машинным маслом.

— Что? — не унимался любопытный охранник.

— Ты не поймешь, — крикнул в ответ здоровенный детина. И добавил одновременно весело и зло:

— Но начальству твоему это вряд ли понравится!

И нехорошее предчувствие охватило сердце отпрянувшего от проносящихся мимо машин стражника. И ему вдруг очень захотелось влезть, как офицер, на порожек и поехать с ними…

Провожая взглядом въезжающие в город машины, стражники не сразу заметили появившуюся из–за холма армию. Последний экипаж уже выруливал к воротам, когда один из патрульных обнаружил нечто невиданное прежде на этой планете.

— А это, что? С вами? — крикнул он нахально улыбающемуся негру — водителю.

— Ага, — согласился тот. — Это с нами, но для вас…

Ворота закрылись за последней машиной, отрезав ревущие моторы от поста стражи, но тише от этого не стало. Все новые и новые отряды показывались из–за холма. И когда любопытный охранник увидел лихо катящийся среди приближавшихся экипажей танк, он все понял. Взвыл, точно от боли, и стал торопливо расстегивать непокорные застежки форменной одежды…

Спайк решительно нахлобучил на голову перепачканную мазутом меховую шапку, поправил съехавшую на сторону винтовку, сплюнул на тротуар и зловеще проговорил:

— Ну, вы как знаете, а нам с ребятами пора навестить тут одного… Так сказать — ответный визит!

— Уж не Второго ли? — заботливо поинтересовался хмельной Пахан.

— А кого ж еще. У меня здесь, кроме него, ни к кому долгов нет!

— Спайк, — воскликнула Ларри. — Он такой же сильный как Реутов! В одиночку с ним нам не справиться! Нужно найти Иля.

— Клянусь Дикой степью…

— Поехали, — неожиданно для самого себя воскликнул я. — Я тебе помогу. О Стальной планете я знаю побольше вашего… Может у нас, что и получится.

Все почти целую минуту пялились на меня, как на чудо природы. Я был не против, лишь бы они согласились. Мне было очень важно доказать себе, им и Мичи, что тоже кое–что могу…

— Он прав! — сказала, наконец, Ларри.

Как не странно, но именно она приняла решение, а остальные с ней согласились. Мне вдруг подумалось, что эти люди постепенно сделают из Реутова бога, а подруга бога — это почти бог… Теперь им оставалось только придумать красивую легенду и написать библию…

Нас провожали, как мертвецов. Вряд ли кто–нибудь из них верил, что нам удастся победить. Даже во мне перестала биться уверенность, но отступить я уже не мог, а баггмены и не хотели.

Наша группа с трудом пробиралась по заваленным чем попало улицам города. Всюду валялись трупы стражников, кого–то выбрасывали из окна, за кем–то гнались, бомбили магазины и рестораны, отовсюду доносились выстрелы, ругательства или предсмертные крики. Город сильно изменился.

У комплекса зданий ДНК суматоха была больше, чем где бы то ни было. Кто–то принялся строить баррикады, кто–то расстреливал окна, кто–то из этих окон отвечал. Нам пришлось бросить багги и пройти оставшиеся метры до складов ДНК пешком. Хотя в нас ни кто не стрелял, мы все же долго плутали по запруженным брошенным транспортом, примыкающим улицам. Больше всего мешали оставленные там и сям, как попало, автобусы.

Нам пришлось взорвать стену, чтобы попасть в запертые изнутри склады. Бетонная преграда с облегченным вздохом рухнула, и мы, с оружием на перевес, ворвались в совершенно пустой ангар. Очень странно, но, попав в склады, мы стали осторожно, вдоль стен, красться к виднеющимся на другом конце зала дверям. И все же, как бы ни были мы настороженны, для нас полной неожиданностью было, когда вдруг растворилась совершенно ровная целая стена, и оттуда совершенно спокойно вышел человек одетый в броню, которую все, кто ее хоть раз видел, больше не с чем не спутают. Итак это не мы нашли Второго, это Второй нашел нас.

Секунду он смотрел на нас, а мы на него. И по его лицу я бы не сказал, что он очень рад встрече. На лица своих спутников я не успел посмотреть — Второй вышел на середину зала и поднял руки в стороны. Его голос загремел у нас в мозгах.

— Бросьте оружие, людишки! Оно вам теперь не поможет! Вы умрете!

— У меня даже коленки затряслись, — бодро ответил я ему тоже мысленно.

Он немедленно повернул голову ко мне.

— Ты, животное, умрешь первым! — заявил он мне. — Умри!

— Ах, я умер, — иронично простонал я, оставаясь стоять, где стоял. — А я попаду в рай или в ад?

Второй непонимающе тряхнул головой и попробовал снова напасть на меня. Слов для осмеяния новой атаки у меня не нашлось, так что мне оставалось только хмыкнуть.

Враг что–то пробурчал себе под нос, сделал шаг назад, как бы отступив, потом резко отвернулся от меня и приказал умереть одному из баггменов. Несчастный шофер покорно упал на пол.

— Еще один подобный фокус и я не знаю, что с тобой сделаю! — разозлился я.

Второй не рискнул повторить опыт. Вместо этого он поспешил скрыться в помещении, из которого вышел. Вслед ему раздалось несколько выстрелов, но панцирь легко отразил заряды.

— Черт возьми, этих гадов. Ничего его не берет! — воскликнул Спайк, подбегая к начавшей закрываться стене.

— А если вот так?

Макфлай, понимая, что пришло мое время, и не пытался больше нападать на инопланетянина. Но зато он мог напасть на движущуюся дверь. Одним выстрелом он перебил механизмы, и стена замерла на полпути.

В зале, куда мы попали, кормой к нам стоял звездолет. Второго ни где не было.

— Спрятался, гад! — буркнул Спайк.

— Это ничего, — уверенно заявил я. — Сейчас мы его вытащим.

— Давай, — скомандовал капитан.

— Эй, корабль, — позвал я мысленно.

— Да, чужак, — ответил, чем несказанно меня удивил, звездолет.

— Уничтожь сам себя! — уже более твердо сказал я.

— Слово? — глупо попросила лодка.

— Твою мать… — вырвалось у меня вслух.

— Не получается? — тревожно спросил кто–то из баггменов.

Я ободряюще подмигнул и снова обратился к кораблику.

— Слова не будет! — грозно подумал я. — Я приказываю тебе!

— Хорошо. Подчиняюсь, господин, — покладисто согласилась лодка.

Через секунду панель входа в лодку открылась и инопланетянин выскочил оттуда, как ошпаренный. Не глядя на нас, он пробежал через заклиненную Спайком дверь и скрылся.

— Я думаю нам тоже пора, — уже на бегу проговорил Спайк и все с ним вполне согласились. Особенно я.

Взрыв застал нас уже на улице.

— Вот, где теперь искать эту падаль, — устало выдохнул капитан, когда последние куски звездолета попадали на землю.

— Мы сделали все что могли, — тоже устало сказал я. — Пусть инопланетяне сами между собой разберутся.

— Подождем Реутова, — согласился Спайк.

Пакет вывалился в приемное устройство, и я лежал еще несколько минут, ожидая, что его кто–нибудь откроет, готовя этому несчастному тяжелую смерть. Никто не хотел быть несчастным, и мне пришлось открываться самому.

В зале, где стоял мой звездолет, царил хаос. Бегали, не обращая внимания на растерянных ученых, вооруженные стражники. Техперсонал Компании тоже был вооружен, и изо всех сил старался добавить часть к общей суматохе.

Мой панцирь лежал под стеклянным колпаком. Лодка не удостоилась такого деликатного отношения. Пришлось разбить витрину, рискуя быть узнанным, чтоб достать броню. Это был тонкий расчет — меня сразу заметили и узнали. В зале повисла такая мертвая тишина, словно вдруг выключили очень громко играющее радио. Эта минута ушла на то, чтобы одеться. И мне стало жаль их. Они чувствовали в руках оружие, они были немного удивлены моим появлением, но не испуганны, даже скорее, уверенны в себе. Они не знали, что мне их жаль.

Моя лодка сразу узнала меня.

— Здравствуй, хозяин. Давно не виделись, — сказала она прямо мне в мозг.

— Ты где таких слов нахваталась? — поинтересовался я, несколько удивленный таким приветствием.

— Ты меня оставил этим людям, и я добросовестно изучала их. Ведь тебе могла понадобиться информация. Правда?

— Да. Ты знала, что они изучают тебя?

— Они? Интересно, какие у них результаты?

— А ты как думаешь?

— Жаль, что я не умею смеяться.

— Я тебя потом научу… Ты знаешь, где другой воин на планете?

— Тот, кто разрушил городок шоферов в степи?

— Он разрушил город баггменов? Ублюдок!

— Я знаю это слово, — обрадовалась лодка. — А еще: недоносок, придурок, педик, гавнюк …

— Кроме меня и него здесь есть еще воины?

— Нет.

— Хорошо! Где он?

— 33.88873113 метра; юго–юго–восток.

— Ты проголодалась?

— Эти … отключили свет.

Я открыл дверцу в покатом борту лодки и вложил туда кусок прихваченного на руднике светита.

— Трасс!? — восхищенно воскликнула лодка. — Ух–ты! Спасибо, хозяин.

— Развлечемся, подружка?

— Вставай, хозяин! С удовольствием.

На капоте лодки плита брони откатилась назад, к хвосту, открывая углубления для моих ног. Моих, и больше ни чьих.

— Ты готов?

— Да.

— Слово!?

— Реутов.

Перед моими глазами загорелась, невидимая другим людям, сетка прицеливания. Словно замороженные двигались внизу люди, словно медлительные сонные мухи летели ко мне пули. Я навел крестик на одного из стражников, захотел панорамный прицел и подумал об их исчезновении. Все, кто попал в полосу, рассыпались в пепел.

— Убери стену!

Я посмотрел на преграду, за которой скрывался Второй. Она исчезла. За стеной стоял вице–президент ДНК.

— Здравствуй, предатель! — сказал он моему мозгу.

— Ты умрешь, — пообещал я вместо приветствия.

— Но ты же не сможешь убить безоружного! — съязвил Второй.

— Где твоя лодка?

— Ее взорвали твои дружки.

— Взорвали?!

— Землянин приказал ей открыться, и она послушалась. У него огромная сила! Твой ученик?

— Нет. Он сам.

— Интересно… Так на чем мы остановились?

— Я убью тебя!

— Я думал, ты уже умер.

— Ты уничтожил Багги–таун?

— Я искал тебя. Да и Городу он мешал. Ты за это хочешь меня убить?

— За это тоже.

— А еще за что?

— За охоту на рабов на рассвете. За голодных детей и горков. За проституток и воров…

— Остановись, а то ты обвинишь меня в том, что ночью здесь холодно — люди мерзнут и днем жарко… Это же люди! Их не исправить! Даже если им дать все, они будут воровать и насиловать только из–за жажды чего–то большего. Или от скуки. Это очень непоседливые зверьки — люди!

— Это твои последние слова, воин.

Воин Тэнно перестал существовать. Мне стало немного грустно. Я хотел остаться один на время, подумать и поэтому приказал лодке самой пробивать путь к комендатуре. Следующим должен был стать комендант.

Прав ли был воин? Да, говорил мозг, он прав. Люди именно такие, как он их описал! Но это же прекрасно! Что станет с миром, если воцарится власть лени и равнодушия?! Люди бы вымерли уже миллион лет назад, уступив место другим животным — более живым.

И тут я услышал рев. Словно водопад вдруг образовался на площади перед лабораторным блоком ДНК. Все пространство было забито машинами и людьми. Я увидел лица Ларри, Спайка, Джо, Энтони, Хокки, Мичи, Пахана, румяные лица охотников и фермеров, раскосые глаза хоккайдцев следили за мной. Темные, белые, желтые, красные лица. Воры, полицейские, проститутки, рыбаки, фермеры… Горожане и нет. Они победили и теперь праздновали победу.

Я опустил лодку у автобуса, на котором стояли мои друзья. Рядом, из кузова грузовика махали руками соратники по побегу с каторги. Перешел на крышу автобуса.

— Значит, я здесь не к чему? — неожиданно для самого себя, спросил я.

— Брось, парень! Это ты расшевелил наше болото! Кто, как не ты собрал нас здесь всех?!.. Знаешь, Иль, что сделал бы я три ночи назад, встретив Спайка у своего дома? Выпустил бы ему в живот магазин пистолета! — воскликнул Пахан, и похлопал рукой по плечу баггмена.

— Мы выбрали тебя президентом, Иль! — крикнул Берт, стараясь перекричать шум толпы.

— Как это?

— Они решили отделиться от Земли. Перестать быть только каторгой! Они хотят вступить в Федерацию Млечного пути, как полноправная планета, — напрягая голос, сказал Джо. — Им нужен руководитель, а тебя уважают все!

— Но почему!? — я растерялся.

Никогда прежде я не задумывался о времени после победы. Мне казалось, что после, все само собой образуется, и, уж конечно, мне найдется место. Ну, например, у охотников — мне у них понравилось. Но люди, эти непоседливые, непредсказуемые, любопытные, удивительные создания, сначала победили вместо меня, а потом еще и нашли мне место в их новом мире.

— И не думай отказываться, Ильн, — посоветовал немного пьяный Пахан. — Это же такая честь!

— Но мы еще не победили! — сказал я мозгу Джо, а потом повторил только для Ларри.

— Почему? Смотри, Реутов…

— Умей видеть невидимое.

— Реутов всегда прав! — Джо хорошо меня понимал. — Пока Стальная планета такая, какая она есть, нам не будет покоя.

— Навестим Тэнно? — спросил я Джо.

— Понадобится моя помощь?

— Очень может быть.

— О`кей. Мой корабль готов.

— Нет. Мы полетим туда на моей звездной лодке.

Пронизанная лучами местного солнца, атмосфера Конвикта переливалась всеми оттенками голубого. От этого зрелища мурашки пробегали по спине. Захватывало дух. Реутов же сидел спокойнее сфинкса.

— Иль, смотри какая красота! Я не разу не видел этого.

— Джо, знаешь, что меня сейчас действительно беспокоит?

Если Реутова что–то беспокоило в такую минуту, значит это что–то серьезное. Его неведомое беспокойство передалось и мне.

— Что же?

— У меня все в глазах двоится! А знаешь почему?

— Почему? Пахан угостил тебя вином?

— Ты передаешь на всех псиволнах то, что видишь!

— Извини, я больше не буду.

— Да ладно, это даже забавно…

— Ты изменился! Стал более человечным, что ли.

— Мне понравились люди, и я захотел стать таким же. Кстати, чем ты занимался всю ночь?

— Любопытство, это тоже чисто человеческое качество… У меня был медовый месяц.

— Не понял.

— Ну, в общем… Мы с Мичи жили в квартире Хокки. Ели, пили, спали… Но в основном, спали.

— Ты меня научишь этому?

— Как ты это себе представляешь? Показать тебе на примере?

— Ну, расскажешь, что ли, как там все это происходит… Видишь ли, я и Ларри… ну, в общем…

— Я понял! Имей в виду, приятель, она еще не совсем физически взрослый человек…

— Я предполагал это.

— Тебе будет сложно с ней. Люди могут не понять.

— Придется все им объяснить.

— Ух, ты!! Реутов, что это?!

Лодку обволокло какое–то серое непроглядное облако, которого попросту не должно было быть настолько далеко от планеты.

— Мы вышли в межвременное пространство. Сталепланетяне мало летают в космосе. На наших лодках не установишь все нужное оборудование для дальних полетов. Зато очень легко, вместо некоторых систем жизнеобеспечения, вставить машину времени. Ты хочешь знать зачем?

— Конечно. До революции, во время войны с Ома у нас тоже использовали корабли с хронодвигателями. После революции их запретили. Но это было очень давно. Тысячи полторы лет назад.

— А какой сейчас год, по вашему летоисчеслению?

- 4309–ый.

— Понятно. Ты знаешь принцип работы хронодвигателя?

— Нет. Информация о них считается секретной.

— Это просто. Вся Вселенная движется, и каждая точка пространства имела те же координаты, что любая другая, но в другое время. Достаточно узнать, например, когда координаты Земли и Конвикта совпадали, переместиться в тот период времени, а потом проделать обратный путь с хронополем планеты. И вот мы возникаем в текущем для нас времени в небе нужной планеты.

— Действительно просто. Но хронодвигатель должен быть четко отрегулирован.

— Ну, это уже дело техники.

— Где мы сейчас?

— Когда! Нужно спрашивать, когда.

— Когда же мы сейчас?

— Скоро ты увидишь Стальную планету. Осталось четверть времени возвращения.

И действительно. Очень скоро лодка выпрыгнула из бесцветного мира безвременья, и передо мной открылся удивительной живописности вид: елочная рождественская игрушка на фоне звезд.

— Прости, Джо. Посмотришь потом, нам нужно спешить.

— Конечно, конечно.

Реутов прицелился в одно из отверстий и его глаз не подвел: мы с поразительной точностью влетели в шлюз. В огромном ангаре с рядами аварийных катапульт для выброса лодок в пространство, Иль нашел площадку со своим именем и посадил туда лодку.

— Бежим, — воскликнул он, как только открылся защитный колпак корабля.

И едва мы выскочили, как в потолке открылось отверстие и Реутовскую лодку катапультой выбросило в пространство.

— Мне дома не рады, — мрачно пошутил Иль, и повел меня к грузовым лифтам.

— Ложись на пол, — посоветовал он, нажимая кнопку нужного уровня, и сам немедленно опустился на корточки.

Стесняться было некого, и я поспешил воспользоваться советом. Лифт рванулся вверх, как сумасшедший. Я мысленно поблагодарил Реутова за спасение моего позвоночника и мысленно получил ответ. Говорить было невозможно — перегрузка достигала девяти G, нижняя челюсть отвисла, и поднять ее могли лишь силы помощнее моих лицевых мышц.

После остановки я только успел вытереть слюни, как уже обнаружил себя вне лифта, а кабина тут же упала куда–то вниз.

— Я надеюсь, на нижнем уровне никто не стоит в шахте. Шутки Тэнно могут кончиться плачевно! — Реутов еще находил в себе силы на сарказм. — Мы уже в сердце планеты. Осталось преодолеть только живую охрану… Теперь наше спасение только в ногах. Старайся почаще ими перебирать.

— Зачем тогда мне нужен бластер? — покручивая смертоносной игрушкой, поинтересовался я.

— Ты еще не навоевался? Ты хочешь воевать этим с воинами Тэнно?

— Что–то же может их убить…

— Да, — согласился Реутов. — Я могу их убить…

— Ну, так…

— Замолчи! — буркнул воин как–то смущенно. — Это же моя Родина. Я не могу здесь убивать…

Я кивнул. Реутов плечом распахнул дверь и мы, топоча как стадо бизонов, проскакали караулку, шумно вломившись в апартаменты занимаемые Тэнно.

По сути, комната была одна. Мы заперли за собой высоченные ворота и постояли немного, осваиваясь в незнакомом помещении. Комната была круглая и только с одной дверью. По всей окружности, до самого потолка зал был уставлен какими–то аппаратами со вспыхивающими огоньками, а в самой его середине, под стеклянным куполом лежал обыкновенный, прошитый проводами человеческий мозг.

— Вот и весь твой Тэнно, — вырвалось у меня.

Я был разочарован, ожидая больших приключений на пути сюда. А встречу с Тэнно я представлял себе и вовсе не так.

— Почему мы так легко забрались в сердце планеты? — решился спросить я Реутова.

— Тэнно следит за своей безопасностью сам. Он просто предостерегал нас, пробуя выкинуть лодку обратно в космос и раздавить в лифте. Планета это и есть Тэнно! И если бы он действительно пожелал нас уничтожить, то ему бы ни что и ни кто не смог бы противостоять. Он знает, что мы не можем причинить ему вреда: наверняка наше оружие уже разряжено.

Я немедленно проверил это предположение, навел пистолет на мозг Тэнно и нажал спуск. Из ствола показался огонек достаточный разве что сигарету прикурить.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — я не мог понять причину спокойствия чужака, так много сделавшего для чужой и мне и ему планеты. Ввязавшего меня в это чуждое Земле дело.

— Раз мы пришли сюда, значит, Тэнно хочет говорить с нами! И куда бы мы теперь не пошли в этой планете, все равно придем сюда!

Реутов выглядел необычайно счастливым.

— Эй, Тэнно! Говори, — позвал он мысленно.

— Ты во всем прав, воин, — раздался голос у нас в головах. — А кого это ты притащил с собой? Уж не землянина ли? Зачем ты привел его? Ты же понимаешь, что вы оба умрете.

— Один раз Реутов уже пообещал мне смерть, а я вот живой. Так что не говори гоп, пока не перепрыгнешь.

— Это ты, воин, научил зверя разговаривать? — Тэнно был плохого мнения о нас, землянах.

— Мы не звери.

— Реутов! — властно позвал Властелин.

— Да, Тэнно.

— Ты имеешь право на один вопрос перед смертью. Ты что–то хочешь узнать?

— Нет.

— Я хочу тебя спросить, Тэнно! — вмешался я. Любопытство снова грызло мои внутренности. — Скажи, повелитель искусственной планеты, с какого мира выгнали твоих предков?

— О, ты знаешь, что предков наших выгнали? …Хорошо, я скажу…

Я краешком глаза увидел, что Иль снимает свой волшебный панцирь, а Тэнно продолжал:

— Предков моих предков выгнали из будущего! А планетой этой была планета…

Тут раздался страшный треск, голубые снопы искр взметнулись к темному потолку, погасли тысячи лампочек на пультах. Боль! Боль умирающего Властелина ударила по разуму с силой парового молота. Он кричал, умирая, и его крик вырывался из наших ртов.

Наконец он замолчал. Все было кончено. Цепи в аппаратах еще продолжали рваться, искры еще роились в догорающих аппаратах, но раздавленный панцирем мозг Тэнно умер. Боль кончилась, и мы могли вздохнуть свободно. Комната быстро наполнялась дымом, оттеснившим нас к дверям.

— Ну, куда теперь? — размазывая сажу по лицу и все еще не веря в смерть Повелителя Разумов, спросил я.

— В рубку, — неуверенно проговорил Реутов.

Его можно было понять. Только что он своими руками убил Бога и Властелина своего мира. Существо, которое он обожал, и которому подчинялся всю свою сознательную жизнь.

— Зачем? — не очень то мне и хотелось снова бегать по наполненным людьми коридорам, покинув относительно безопасный склеп Тэнно.

— Мы отняли у этих людей Бога, так давай дадим им в замен хотя бы волю. Нужно переместить планету поближе к Конвикту.

— Даже десятка воинов хватит, чтобы почистить Конвикт от колонистов. Для заселения… — почему–то зло сказал я.

— Дурак, — спокойно ответил Реутов. — Давай спросим у них. Хотят ли они жить под открытым небом… Вместе с людьми.

— А если нет?

За нашими спинами, за дверьми протяжно завыла общепланетная тревога, затопали ноги тысяч людей.

— Там наверняка уже все воины Стальной планеты, — проговорил Реутов.

— За дверьми? Что мы будем делать?

— Там не только воины. Там вся планета…

— Ни чуть не легче, — буркнул я себе под нос.

— Мы выйдем и расскажем им все!

— А если они нас не поймут?

— Тогда мы умрем… Покажи им планету…

— Что?

— Просто думай о Земле. О лесе, о реке…

Я попробовал — Реутову понравилось.

— Если нам суждено умереть… Пусть будет так, что они никогда не найдут Конвикт… и Ларри, — после минутного раздумья, сказал Реутов и распахнул дверь.

Перед нашими глазами колыхалось целое море голов. Жуткая, молчаливая толпа. Воины вперемешку с гражданскими. Угрюмые люди, только что потерявшие своего властелина, но имеющие шанс получить весь мир.

— У них хотя бы есть шанс, — проговорил я. — У нас почти нет.

И невольно вспомнил просторы Земли… Конвикта. Море и степь, лес и река…

— Я Реутов, сын Реутова…, — начал разукрашенный разводьями сажи воин и его слова долетали до самых дальних пределов планеты. До сознания каждого жителя. Со Стальной планетой говорил Победитель.