Он выглядел омерзительно. Настолько отвратительно, что Мириан не выдержала и перевела взгляд с родного брата на завешенную гобеленами стену, сделала глубокий вдох. Попробовала вновь посмотреть на Итора и снова не смогла вынести всего того уродства, к которому за долгие годы вроде как привыкла и до поездки в Нолфорт даже не замечала. Возможно, и вчера не заметила бы, если бы не острое словцо в адрес Стернса, которое Итор поспешил выплюнуть сестре, стоило той выскочить к брату навстречу, а ему самому – спешиться.
Процессия из Ллевингора прибыла рано утром. И в тот же день, но уже после заката солнца, вернулся хозяин.
Мириан которую ночь мучалась бессонницей, и услышать, как скрипнули ворота, как заржали кони и как затопала сапогами стража, труда не составило. Но факелов во дворе было зажжено мало, а потому разглядеть что-либо во тьме через окно с высоты третьего этажа оказалось сложно, как бы Мириан ни старалась и к каким бы окнам ни подходила. Однако наделанного шума оказалось достаточно, чтобы понять, кто именно въехал через главный вход, тем более и прислуга, ничуть не смущаясь, что разбудит гостей, повыскакивала из комнат, отведённых ей в самом дальнем крыле замка, и не успокаивалась ещё долго, то стуча и скрипя разными дверями, то снуя туда-сюда с тёплыми полотенцами, чистыми простынями и наскоро подогретыми кушаньями.
Прошло время, возня прекратилась, а Мириан, забравшись обратно в кровать и натянув одеяло чуть ли ни до подбородка, так и не заснула и встала с первыми лучами солнца, кликнула служанку, чтоб та помогла ей одеться, долго выбирала платье и укладывала волосы, фыркая, что тот или иной локон вечно топорщится, а затем с замиранием в сердце принялась ждать первой встречи.
Но встреча откладывалась, и Мириан уже была готова провалиться сквозь землю от позора, и провалилась бы, если бы вместе с ней в комнате, окнами выходившей на юг и пышно цветущий сад, не находился сейчас её брат. Некогда горячо любимый, но сейчас раздражающий как своим присутствием, так и своей безобразной внешностью.
– Удивляюсь твоему спокойствию. – Губы Итора искривились столь сильно, что лицо стало ещё более уродливым, чем было раньше.
– А я удивляюсь твоей сварливости.
Мириан продолжала скользить взглядом по гобеленам, словно видела их впервые, хотя за последние дни успела уже досконально выучить каждый узор.
– Ты изменилась, сестра, – вкрадчиво начал Итор, но был тут же безжалостно перебит.
– Ты ошибаешься.
– Ты провела в чужом доме около пары недель, а уже оправдываешь заносчивость Стернса и его безразличное к нам отношение. Не забывай, ты здесь не гостья на одну ночь, ты – хозяйка.
– Ты забыл, какую цену мы заплатили?
Итог беззвучно пошевелил губами.
– Чего бы нам это ни стоило, с нами должны обращаться почтительно, а не указывать каждый час, что наше место возле свинарника!
Мириан не выдержала и перевела взгляд с гобеленов на брата. Тот ходил из угла в угол, сильно хромая, и был красным, как варёный рак.
– Прекрати!
– Скажи это своему будущему муженьку.
– Тому, что мы не были приглашены к завтраку, есть своё объяснение. Стернс почти всю ночь провёл в дороге, завтракал поздно и, вероятнее всего, в своей спальне.
– А как тебе то, что он успел перекинуться парой слов уже со всеми в этом месте, кроме нас? Даже с этими вечно скучающими Талайтами.
– Тоже вполне понятно.
– Да?
– Представь себя на его месте. Будь ты уставшим и грязным, ты бы вышел к своей невесте вот так сразу, даже лица не ополоснув? Тем более если ты ту невесту никогда раньше не видел. Что может быть хуже испорченного на всю жизнь первого впечатления?
– Только вечная самовлюбленность и желание лишний раз унизить и без того растоптанных.
Мириан поморщилась.
– Не принимай всё столь близко к сердцу. Вот увидишь, не успеет солнце зайти за башни, как всё исправится, и ты будешь сильно жалеть, что позволил себе такие мысли, тем более слова.
Но старший брат только хмыкнул, покачал головой и опустился в кресло напротив сестры.
– Не надо было так под него прогибаться.
– Зато ты не потерял трон.
– Сейчас – нет, но я не уверен, что всё останется так, как есть, спустя пару лет. И самое мерзкое во всей этой истории, что расплачиваться за мою корону придётся тебе.
Мириан только вяло улыбнулась.
– Меня к этому готовили, разве ты не помнишь? Не Стернс – так другой. А в нашем с тобой положении Стернс – это лучшее, что только могло со мной случиться. Так что... мне остаётся только радоваться.
– Мириан...
– Тсс. – Сестра в ответ лишь приложила палец к губам, умоляя больше не продолжать.
Брат был совсем на тем, с кем Мириан сейчас готова была обсуждать будущего мужа и свои будущие обязанности покорной супруги. Случись тот разговор год назад, она бы с удовольствием пооткровенничала, обсудила бы каждую ниточку на наряде жениха, высмеяла или восхитилась бы его манерами и говором, но война всё изменила и даже её отношение к Итору. Куда-то исчез тот образ, который Мириан всегда берегла в своём сердце. Растворился, рассыпался на песчинки. А всё потому, что в одночасье Итор стал другим. Былые храбрость и благоразумие оказались показными: верхний слой, считавшийся золотым, был влёгкую смахнут и на поверку оказался пылью, наружу выползла фальшивка, подчёркиваемая внешне уродливой оправой и сама по себе гнилая изнутри.
– Гайлард!
Король Риккард по-отечески распростёр объятия и крепко сжал племянника, не дав тому ни незаметно ото всех скорчиться от боли, ни просто вздохнуть. В завершение пытки, о которой даже не подозревал, король похлопал Гая по спине и, обняв одной рукой за плечи, неторопливо направился к входу в замок.
За ними покорно следовала Кхира, перед этим обменявшись с кузеном приветственными улыбками и протянув тому руку для поцелуя. Вот только коснулись ли губы Гая её бледных пальчиков? Ответить на свой же вопрос Кхира не смогла, так как прикосновения никакого не почувствовала. Тем не менее оба сделали вид, что безмерно рады видеть друг друга, ведь, решись они показать характер, король был бы крайне недоволен.
Во двор выскочила прислуга и занялась вещами. Сопровождавшие процессию стражники спешились, передали лошадей конюхам и последовали за провожатым в те комнаты, которые им отвели в лабиринтах Торренхолла. Каждый был занят своим делом и торопился управиться быстро и ладно, чтобы не давать хозяину повода хмуриться и не подвести с началом важного ужина.
Библиотека встретила всех троих Стернсов тёплыми лучами закатного солнца, уже сильно опустившегося за макушки деревьев, уютным потрескиванием поленьев в камине, который только-только разожгли в предверии холодного вечера, и кувшином вина, принесённого из погреба.
Едва войдя в комнату, король тут же стянул с рук пыльные походные перчатки и небрежно бросил их на обитое дорогим, кровавого цвета, бархатом кресло; свои ажурные Кхира стянула медленно и подала следовавшей за ней девушке, которая, приняв от господ дорожные плащи, осталась в коридоре, порога библиотеки так и не переступив.
– Мне лестно, что ты всё же проявил уважение ко мне и отложил свадьбу до моего приезда, – довольно промычал король, глядя, как племянник самолично наполняет кубки вином.
Однако рука Гайларда странно дрогнула – несколько бордовых капель проскочили мимо кубка и шлёпнулись на стол.
– Разве я мог поступить иначе? – машинально ответил Гай, только сейчас сообразив, что ему несказанно повезло вернуться в Торренхолл за день до прибытия дяди.
– Не буду играть с тобой в кошки-мышки, скажу прямо, – шёл напролом Риккард. – До меня доходят тревожные вести. О том, что ты стал слишком своеволен и рубишь сгоряча, не слушая никого, а то и вовсе не думая.
– Кампанию против Ллевингора вы одобрили лично, если вы об этом...
– Я не про Ллевингор; в том гнилом королевстве давно было пора всех прижучить.
– Тогда я вас не понимаю.
– Читай.
На стол упал свиток, туго стянутый верёвкой. Развернув бумаги, Гайлард жадно глотал слово за словом, а когда закончил, то только равнодушно пожал плечами и произнёс:
– Всего-то обсудил эту тему один раз с Дагормом. И дело было давно, и никакого продолжения не получило.
– Ты должен понимать, что военные кампании не могут вечно быть удачливыми. И прежде чем затевать ещё одну, хорошо бы вначале спросить на то моё мнение. Иначе воевать будешь только своей армией – на мою не рассчитывай.
Гайлард выдохнул. Про сплав на Вороний остров дядя прознать ещё не успел, а свиток содержал лишь рассуждения Дагорма о том, что после Ллевингора его господин может захотеть замахнуться и на других нерасторопных и пока ещё независимых соседей.
– Простите, дядя.
– Когда займёшь моё место, тогда и будешь своевольничать, а пока запомни: я в этих землях король, решать мне, а ты всего лишь исполняешь то, что я одобряю, или навсегда забываешь о том, что мне не по душе.
– Да, ваша милость.
– Вот и славно. – Риккард одобрительно похлопал племянника по плечу, отчего тот сильно закусил губу, и мускулы лица расслабились только, когда рука короля скользнула с плеча к столу и сграбастала кубок. – Как брат? – поинтересовался правитель, отхлебнув крепкого гранатового.
– Отец приходил в себя несколько недель назад и всего на пару часов. С тех пор опять лежит и никого вокруг не узнает. Ничего не помогает.
– Я зайду к нему позже.
– В любое время, когда пожелаете.
– А что твоя будущая жена? Давно здесь, ненавидит тебя или уже разделась? Да ладно, племянник, не красней. – Риккард заботливо потрепал Гая по щеке и пояснил: – Ни для кого не секрет, что все бабы по тебе сохнут. И нашенские, и других краев. Признаюсь, я в твои годы таким красавчиком не был. Видимо, поэтому мне и досталось убожество, а не жена. А ты молчи!
Окрик его величества предназначался дочери, которая всё это время стояла у стола, даже не коснувшись кубка, наполненного для неё Гайлардом. При упоминании о матери Кхира вздрогнула и приготовилась возразить отцу, но была предупредительно тем одернута и уже не посмела вмешиваться.
Секрета не было: отец мать никогда не любил. Женился, как и подобает, по расчёту и за всю жизнь так и не сумел найти в супруге ни одной мелочи, которой смог бы восхититься. На лицо королева была пресной, часто болела и по каждой болячке подолгу стонала, падала в постель и не вылезала из кровати сутками, нахлобучив на голову страшный колпак и с утра до ночи цедя вонючее снадобье. Даже с детьми у королевской четы не задалось: в то время как у младшего брата было уже два сына, у старшего подрастали лишь две дочери. Родилась и третья, но только умерла, не протянув и недели. Ничто не радовало ни глаз, ни душу короля. Ссоры стали частым явлением, и виделись венценосные супруги крайне редко и только по случаям государственной важности.
В народе поговаривали, что у Нофлорта три сердца.
Холодное и расчетливое принадлежало северной столице королевства, величаво именуемой Эйрой, что в переводе в мёртвых языков означало «заснеженный форт». В тех местах часто было холодно, снег таял ближе к середине весны, люди говорили коротко и по делу, и меховые накидки были самым ходовым товаром на главном базаре.
Добродушным и гостеприимным было сердце второе. Числилось оно за землями срединными, богатыми на реки и озёра и находившимися под присмотром лорда Альгервильда. Что и говорить, места вокруг Папоротниковой впадины были любимы всеми. Любимы за полные дикого кабана леса, за тишь и умиротворение вокруг, за неспешные беседы за ломившимися от яств столами и за круглолицых крестьянок, что несли к ужину наломанный крупными кусками хрустящий хлеб или головку ноздреватого сыра.
Было ещё и третье сердце.
И если первое всегда билось ровно и на лишний удар было скупо, а второе своим стуком успокаивало и настраивало на разговор по душам, то третье разрывалось на части, частило и не щадило себя ни секунды, словно каждый прожитый миг был последним. Сгорая от страсти, то сердце купалось в лучах горячего южного солнца и наслаждалось жизнью. Такими были дни в Торренхолле, таким был и весь юг королевства, такими были местные закаты и рассветы, полные красок и запахов, будоражившие воображение и сводившие с ума.
В тот вечер третье сердце не унималось, стучало громко и затихать не собиралось даже на ночь. Слуги сбились с ног, едва успевая подавать к столу угощения. Вино лилось рекой, хлестало через край кубков и шлепалось бордовыми кляксами на деревянный стол. Вытирать кляксы никто не спешил – прислуга просто бахала поверх них очередное блюдо с уткой, обложенной печёной айвой, и навсегда забывала о въевшихся в дерево пятнах.
Шум стоял неимоверный: обсуждались всякие мелочи, начиная с последних новостей о здоровье королевы Маргариты, правившей в королевстве за морем, находившемся столь далеко, что никто не решился послать ей гонца с приглашением на свадьбу (королева всё равно бы не прибыла, а почтовые расходы были бы колоссальны), и заканчивая цветом пуговиц, популярным этим летом у нолфортских модниц. Затих шум лишь, когда в дверях появился Гайлард. По обе стороны у входа в трапезную стояли стражники, и покорно следовавшая за Стернсом Рики всё боялась, что они сомкнут свои пики прямо перед её носом, а потому чуть ли не прилипла к спине Гая, пару раз даже отдавив ему пятки.
Спрятаться за широкой спиной господина полностью, однако, не получилось. И пока глаза резало от свечного блеска, смешанного с блеском золота, алмазов, рубинов и таких драгоценных камней, названий которых бедная деревенская девушка до этого вечера никогда не слыхивала, её пристально рассматривали несколько десятков пар глаз. Рассматривали кто с недоумением, кто с жалостью, кто с негодованием. Гайларду на взгляды было плевать. Он быстро и уверенно пересёк половину залы, обменялся приветствиями со всеми, с кем было положено, и опустился в предназначенное ему кресло, в то время как вечно всё подмечавший Риновар предусмотрительно схватил Рики за руку и оттащил подальше от стола, иначе та сослепу врезалась бы прямо в одного из важных гостей.
– Я что-то не понял. – Король качнулся в сторону племянника и обдал того пареной репой, маринованной в изрядном количестве тёмного пива. – Я велел тебе явиться с принцессой, а ты приволок какое-то чучело.
– Я вам не собачонка, дядя, чтобы бегать, как чумной, за каждой костью, что мне бросают, – тихо парировал Гай, взглядом встретившись с Мириан.
Та сидела на другом конце длинного и широкого стола, смотрела на молодого Стернса, слегка улыбалась, но одновременно и внимательно слушала брата, который в тот момент что-то страстно шептал ей на ухо. Вероятно, гадости, так как от услышанного Мириан вмиг нахмурилась и бросила пару слов Итору в ответ, а тот в свою очередь взвинтился и недовольно засопел.
Король Риккард повернул голову в сторону стражи и слуг, покорно стоявших за спинками кресел хозяев, и поморщился. Гай тут же понял причину.
– Что, дядя, – хмыкнул он, выбрав с общего блюда пару кусков курятины и попутно выпачкав в жире манжету, – моё чучело своим видом портит вам аппетит? А вы не крутите головой, смотрите прямо. Я вот смотрю и глаз не могу отвести от красоты напротив. Даже сухое цыплячье крыло не встаёт поперёк горла, а идёт отлично. Особенно под вино.
Риккард проследил за взглядом племянника, и его красное лицо расплылось в довольной улыбке. Гайлард любовался Мириан, а та потупила взгляд, продолжая о чём-то горячо спорить с братом, и вертела в пальцах розовую виноградину.
– Хороша, а?
Король похлопал Гая по плечу и даже не заметил, как тот сразу зажмурился и стиснул зубы. Вечер не окончен, а, значит, муки продолжатся, и от ненавистной боли будет никуда не деться.
– Зубы белые, грудь большая, волосы длинные, – болтал без умолку Риккард. – На такие прелести смотришь, и сразу желудочный сок начинает вырабатываться. А как голову назад воротишь, то из желудка всё лезет обратно.
– А вы не оглядывайтесь, дядя, – съязвил Гай и отхлебнул столько вина из кубка, сколько последний раз пил на корабле в ту самую ночь, когда совсем потерял голову. – Если будет не хватать картофеля с печёным перцем, говорите мне. Я разберусь.
– Твоё дело сегодня не картошку считать, а бабу завести, – рыкнул себе в бороду король, но Гай услышал. – Впрочем, я заметил, как она на тебя смотрит. И скажу тебе, что ты будешь последним идиотом, если не поимеешь её прямо сегодня ночью.
Выехать, не дождавшись рассвета, уже не казалось блестящей идеей. И дело было вовсе не в страхах: бродить по тёмному лесу Далену доводилось и раньше. Но если прежними годами он пересекал буковые и дубовые заросли на своих двоих, то теперь пришлось это делать на четырёх лошадиных, а в седле, как Дален неожиданно выяснил для себя, он держался неважно.
Когда двигались от порта к Торренхоллу, Далену повезло: была свободна одна из повозок, и лошадь в упряжке попалась тихая и понурая. Та же, которую выдал конюх, стоило брату Рики выйти от казначея, обменяв подписанный Стернсом свиток на увесистый мешочек золота, оказалась резвая и непокорная. Так и норовила любыми путями сбросить всадника. А ведь конюх клялся, что кобыла – одна из самых смирных.
Чуть впереди и по сторонам ехали трое провожатых. Об их присутствии тоже позаботился казначей, мудро заметив, что, не важно, день или ночь, а лес всегда полон опасностей и нечистых на руку и мысли людей, и пересекать его одному с таким количеством золота за пазухой неразумно. Что тут было возразить? Вес монет умолял вместо трёх провожатых попросить пятерых, но врождённая скромность помешала превратить немое желание в жёсткое требование. В результате вместе с Даленом отправились трое. Все трое были молоды, крепко сложены, с мечами и ножами у пояса и цепкими взглядами, способными разглядеть опасность задолго до того, как она возникнет. Их лошади были послушными, но быстрыми. Неслись, если было надо, быстрее ветра и преодолевали препятствия в один прыжок.
Сухая ветка больно задела плечо. Это лошадь опять взбрыкнула, неистово заржала, когда Дален её пришпорил, чтобы догнать остальных, далеко ушедших вперёд, и понесла, как одичалая, словно за ней гналась целая стая голодных волков, клацающих острыми зубами и роняющих слюну.
– Сто-о-ой! – вдруг услышал протяжное Дален. Всадники впереди останавливали своих лошадей. Дален тоже потянул на себя поводья.
– Привал, – громко объявил один из провожатых. Он был коренаст и темноволос. Широкие, чёрного цвета, брови почти срослись на переносице, подбородок был брит плохо, а глаза навыкате бегали из стороны в сторону, то ли высматривая в темноте местечко для костра получше, то ли выискивая зайца, чтобы того зажарить.
– Что у тебя с лошадью? – выкрикнул второй из троицы, спешившись и наблюдая, как Дален пытается вытащить ноги из стремян. – Она дёргается всю дорогу из стороны в сторону, как от змеи бежит, и качается, как пьяная.
– Если бы я знал, – ответил Дален, ударившись каблуками сапог о землю. – Впервые такая дикая попалась.
Коренастый подошёл к фыркающей кобыле и заботливо похлопал её по морде. Почувствовав тепло его руки, лошадь сразу присмирела и затихла.
– До рассвета всего ничего, – заявил третий провожатый. Он был на голову лысый и с длинным шрамом на шее. – Лучше переждать, когда солнце вверх поползёт, не то ты точно об какую-нибудь трухонь лоб расшибёшь. Пересидим тут, подремлем, листья пожуём, а как посветлее станет, снова двинемся. Хоть будешь видеть, куда летишь.
Дален согласился. Угадывать, что перед ним – пустая ли чернота или сухой ствол дерева – надоело, а безрассудство могло стоить ему жизни. Рассвет скоро, сухостоя, чтобы разжечь костёр и погреться, полно, а там хочешь – дреми, хочешь – тихо беседуй себе ни о чём.
Коренастый чиркнул огнивом. Искорки дружно прыгнули в сухой трут, и пламя быстро разыгралось. Подкинув в костёр веток, все четверо пододвинули к огню пару коротких поваленных деревяшек, уселись и вытянули ноги. У лысого на поясе была фляга с остывшей настойкой на болотных травах и ягодах. Прилично отхлебнув, он протянул флягу остальным и почесал затылок.
Вдалеке заухали совы. Резко поднялся ветер и принялся играть макушками высоких деревьев. Набежавшие тучи прыснули редким дождём и тут же умчались в сторону моря. В воздухе запахло палёной древесной корой и грибами.
– Первый раз в жизни вижу, чтобы столько чести оказывалось простому рыбаку из деревни, – протянул коренастый и скользнул недобрым взглядом по Далену.
– Сам удивлён, – ответил тот, предпочитая не вдаваться в подробности.
– Лорду Стернсу виднее, – пробубнил лысый, зажав между зубами травинку.
– Да кто же спорит?! – воскликнул коренастый. – Надо так надо. Наше дело – выполнять указания. Довезти его живым и невредимым до дома. А не выполним – голова с плеч.
– Прямо так и с плеч? – усомнился Дален. – Не советник ведь и армией не заведаю, чтобы вас из-за меня казнили.
– Да я шучу! – были ему ответ и дружеское похлопывание по плечу. – Эй, Бруно! Пошуруди-ка угли. Совсем хилое пламя. А я дровишек поищу.
Второй из провожатых обхватил ладонью крепкую длинную ветку и завозил ею в костре. В разные стороны полетел пепел.
– Далеко не отходи! – Обернулся в сторону напарника лысый. – Мало ли... Может, медведь уже проснулся и бродит.
– Не в первый раз! – бросил ему в ответ коренастый и подмигнул.
Тепло, исходившее от костра, совсем разморило. Ещё и пойло из фляги помогло. Дален думал, оно взбодрит, тяпнул с первого же раза прилично, но от пряной настойки только больше развезло. Из головы не выходил последний разговор с Рики. Как же щемило сердце, когда они прощались и она так нежно обняла его. В тот момент Рики была подобна первому весеннему цветку, пробившемуся сквозь ещё твёрдую землю и снег и колыхавшемуся на холодном ветру. Что даст ей Торренхолл? Ничего кроме слёз, Дален в этом был уверен. Хорошо там, где дом, а каменные стены владений Стернса никогда его сестре домом не станут.
– Сколько ещё? – нетерпеливо спросил Гайлард, обмакивая перо в чернила и готовясь поставить размашистую подпись на очередном свитке.
Солнце уже давно встало, в Торренхолле вовсю кипела жизнь, и подготовка к торжеству, намеченному на широко празднуемый на юге День радости, шла полным ходом.
Продумывалась каждая мелочь, вплоть до цвета лепестков роз, которые будут бросать под ноги жениху и невесте, и уровня густоты праздничного киселя, который подают по обыкновению до обеда, чтобы и сытно было, и хмель не пристал.
Рики утром спала так крепко, что Гай её еле добудился. Пришлось даже трясти за плечо, прежде чем девчонка соблаговолила открыть глаза. В тот момент Гайлард усмехнулся. Те женщины, которые раньше проводили ночи в его постели, обычно просыпались всегда первыми. Приподнимались на локте и, прикрываясь лёгкими полупрозрачными тканями, смотрели на спящего Стернса, на каждую черточку его лица, на линию его губ и мечтали, что когда он откроет глаза, то назовёт хотя бы одну из них навсегда своей. Стернс просыпался, платил щедро и в ту же минуту о проведённой ночи и угодливых девицах забывал, погружаясь в ежедневные дела. Одну и ту же во второй раз не звал, предпочитал пробовать новое, бывали дни, когда плевался, но не терял голову настолько, чтобы влюбиться.
Эта ночь была другой. Была бессонной и странной, отличной пищей для сплетен слугам, если те всё прознают. Гай спал плохо, постоянно вздрагивал и просыпался, проверял, не сбежала ли девчонка и не ожили ли тени на стенах. Его всего крутило, раны на спине ныли, тело горело, лоб даже покрылся испариной. В какой-то момент Гай чуть не сорвался и не разбудил Рики – хотелось воды, а лучше льда, чтобы потушить в себе пожар, – но, слушая размеренное дыхание девчушки, передумал, встал сам, хоть и не с первой попытки, прошёл к столику со свечами, смочил водой куски разорванной туники и протёр мокрыми тряпками грудь и шею.
Ближе к утру жар спал. Дышать стало легче, глаза закрылись, и сон наконец одолел. Только длился он недолго. Кто-то что-то не поделил во дворе, завязался спор с криками, Гай вздрогнул и открыл глаза. А Рики всё дрыхла, и пушкой её было не добудиться. Даже рык не помог, который был предназначен горничной, принёсшей господину завтрак в постель.
Воздушное создание в сером платье испугалось так, что чуть не уронило поднос с горой тарелок и яств, спешно зачастило ногами вниз по лестнице обратно на кухню, поставило поднос на стол и, тяжело дыша, поведало обо всём кухарке. Та понимающе хмыкнула и велела накрыть кушанья полотенцами, чтобы те не остыли, и подать их немногим позже.
В итоге, завтрак состоялся позже обычного. Для Рики он оказался настоящим пиршеством. Пока Стернс затягивал и закреплял пояс, девчушка успела урвать с принесённого со второй попытки подноса хлеб и ветчину, быстро-быстро сунуть их себе в рот и начать методично жевать. Только вот Стернс именно в этот момент удумал спросить её о своих сапогах, один из которых стоял там, где был оставлен вечером, а второй куда-то исчез, и отвечать милорду пришлось с набитым ртом, тем самым себя выдав. Пропавший сапог был найден под кроватью, а вместо подзатыльника Рики получила второй кусок ветчины, пару скользких оливок и даже кружку тёплого отвара из ягод смородины и малины. С кружкой, правда, пришлось не совсем удобно. Она была одна, и Рики пришлось ждать, пока Гай сделает несколько глотков, а потом уже довольствоваться остатками.
Из спальни они вышли вместе. Под взгляды прислуги – в лицо равнодушные, а за спиной насмешливые – прошли по длинному коридору до библиотеки; Гай вошёл в комнату, где около стола его уже ждали беседующие между собой король и Дагорм, а Рики было наказано стоять у дверей и никуда не двигаться.
Его величество король Риккард никак не мог усидеть на одном месте. Вначале опустился в обитое бархатом кресло, потом вскочил на ноги и долго стоял у окна, отодвинув в сторону портьеру и выглянув во двор. Потом потоптался за спиной племянника, читая через плечо бумаги, которые тот подписывал. Последние были крайне неинтересны. Одни помилования, пожертвования и прочая, по мнению короля, лишняя трата денег. На одном из таких распоряжений Риккард даже неприкрыто зевнул. Взятое с вазы с фруктами спелое яблоко тоже не помогло от скуки, хотя было сладким и сочным. И взбодрился король лишь, когда Гай в который раз промочил перо в чернилах, а Дагорм ответил на вопрос своего хозяина:
– Совсем немного, милорд. Несколько наград за верность и выслугу, распоряжение об организации широкой ярмарки на главной площади и бумага для Рики.
Старик протянул Гайларду свиток, который был отклонён вчерашним днём.
– Что ещё за бумага? – Его величество нахмурился, выхватил свиток из рук советника, развернул. Громко хрустнув надкусанным яблоком, Риккард пробежал глазами по лаконично сложенному тексту, затем смял свиток и швырнул на стол. – Выйди! – Приказ был отдан Дагорму, и старик, поклонившись, скрылся за дверью.
Следом за свитком на стол полетел яблочный огрызок. Тяжёлый кулак опустился прямо на него, выжимая последний сок, который тут же брызнул в разные стороны. Несколько капель попало на дублет Гайларда – теперь полдня будет вонять садом.
Пальцы второй руки короля впились племяннику в плечо и больно его сдавили. Риккард наклонился, дыхнул на Гая всем букетом вчерашнего выпитого вина и одержимо зашептал:
– Ты что, племяш, совсем рехнулся? Спишь с убогими девками, а потом раздаёшь им состояния?
– Этой девочке и её брату я многим обязан.